Моя девочкаThere are doors that open by themselves
There are sliding doors
And there are secret doors
There are doors that lock
And doors that don't
There are doors that let you in
And out
But never open
But they are trapdoors
That you can't come back from
Pulk/Pull Revolving Doors (Radiohead)
Последнее, что я помню – это как мы с Гарри Поттером перенеслись вместе с Кубком на какое-то идиотское кладбище. И тут откуда ни возьмись появляется коротышка со свертком в руках, идет к нам. Не успеваю я как следует удивиться, а Поттер отчего-то валится в корчах, я наклоняюсь над ним и – уж точно - пропускаю самое интересное.
Времени это все занимает куда меньше, чем, собственно, сам рассказ о происшедшем. Вот я склоняюсь над упавшим Гарри, который, закрыв лицо руками, катается по земле, вот раздается шипящий пронзительный голос.
«Убей лишнего».
А затем: «Авада Кедавра!»
Вот так, все произошло очень быстро, секунда-другая – и все, будто я и не жил на свете почти восемнадцать лет. Теперь я думаю, что постарался запомнить то мгновение, ведь оно было у меня последнее, как будто оно того стоило.
И на этом все заканчивается. Во всяком случае, тогда мне так и показалось.
Я даже звука собственного падения не слышу, успеваю только подумать: «Вот и все». Очень утешительно. Дальнейшие события разворачиваются уже без моего участия, что и неудивительно: толку от меня не больше, чем от каменных надгробий, а может, даже и меньше – по крайней мере, за надгробиями Гарри может прятаться от выпущенных в него заклятий.
Итак, спасибо надгробиям, и спасибо Гарри. Уж не знаю, может быть, это и чудо, а может, так положено, вот только спросить мне не у кого, но после того, как я с размаху грохнулся оземь, я не умер. Вернее, так: умер, но не пропал совсем.
Раздумывать над создавшимся положением дел как-то не очень хотелось, а уж тем более думать, что мое тело так и останется на этом кладбище, пока кто-нибудь из магглов не найдет, потому что какие у Гарри Поттера могут быть шансы против этих…этих…
Но я не прав насчет Гарри Поттера и его шансов, похоже, парень действительно из породы выживающих (я бы хмыкнул, если бы мог, но прозвище «Мальчик, который выжил» срабатывает, жаль, у меня такого не было). Ему удалось спастись, удалось и меня с собой прихватить, точнее, мое тело, с которым дух отчего-то еще не расстался.
Вот когда мы уже возвращаемся в Хогвартс, я понимаю, что вовсе не хочу смотреть, как мать убивается, как отец…
И стоит так подумать, как из тела меня «вытягивает», и куда-то влечет.
Куда-то? Ну да.
Чтобы рассказать, никаких слов не подберешь: темнота, тишина, и…
Слов действительно не подберешь. До сих пор не знаю, как и рассказать.
А тогда у меня только один вопрос был.
Эй, это навсегда, что ли?
Хотел бы я спросить, да было не у кого.
***
Сколько я уже тут торчу – в этом НИЧТО (давайте договоримся называть это так, потому что подходящего определения я придумать не смог) – понятия не имею, так как время для меня, наверное, уже не существует.
Как и меня самого, впрочем.
Чего всегда терпеть не мог – так это бездействия. А еще – неопределенности. И вот я уже впадаю в тоску.
Кажется, что еще немного, и я забуду, что меня звали Седрик Диггори, что через два месяца мне исполнилось бы восемнадцать, что ростом я немного не дотянул до шести футов, а глаза у меня, кажется, были серые.
Сейчас все эти подробности уже ни к чему.
И если бы не она…
***
Она – нелепейшее на вид создание по имени Луна Лавгуд.
Я и о существовании-то ее узнал, лишь когда начал встречаться с Чоу Чанг.
Однажды вечером провожаю ее до гостиной, и тут дверь раскрывается, и из нее вылетает растрепанная девчонка.
- Куда это ты, Лавгуд? – спрашивает Чоу.
- Понимаешь, сейчас – единственный в году вечер, когда можно невооруженным глазом увидеть мозгорылых садовых копальщиков, - улыбаясь, поясняет девчонка. – Я ненадолго, только до теплиц и обратно.
Договаривает, и уносится по своим делам, а мы с Чоу пялимся друг на друга, и, если честно, у меня на ее счет планы (коридор-то был пуст), но вместо того я спрашиваю:
- А это кто?
- Ходячее недоразумение, Луна Лавгуд. Вечно напридумывает ерунды, - отвечает Чоу. В коридоре по-прежнему никого нет, она хитро смотрит на меня, и, в общем, я тут же выбрасываю Луну Лавгуд из головы.
***
Во второй раз я сталкиваюсь с Луной Лавгуд за теплицами мадам Спраут.
Какая-то мелкота, судя по всему, тоже с Рейвенкло, окружив девчонку и вырвав из рук сумку, перебрасывают ее друг другу, выкрикивая:
- Лунатичка, а ну-ка отними!
- Подойди да возьми, что, боишься?
Она молча смотрит на них, смотрит совершенно равнодушно, словно эти мальчишки вообще для нее не существуют. Они ведь не мозгорылые садовые копальщики или как там их, а потому не заслуживают ровным счетом никакого внимания с ее стороны.
В мою сторону девчонка и не смотрит.
Подбираюсь поближе и рявкаю на мелкоту; слушаю, как они улепетывают сквозь кусты, выжидаю, дабы убедиться, что возвращаться не собираются. Подбираю брошенную сумку и вручаю Луне. Девчонка так и стоит, опустив руки вдоль тела, глядит куда-то перед собой. И только когда я впихиваю ей в руки перепачканную и немного порванную сумку, она соизволивает меня заметить.
- Ты Седрик Диггори, - глядя на меня в упор своими выпуклыми глазами, информирует она.
А то я не знал.
- А ты Луна Лавгуд, - отвечаю ей в тон. – Часто они тебя достают?
- Что? – спрашивает она, так удивленно, как будто я только что поинтересовался, в каком году произошло первое восстание гоблинов или плюет ли профессор Снейп в котел, если по рецепту в зелье необходимо добавить змеиный яд. – А, ты об этом…да нет, не особенно. Любят прятать мои вещи, потом я ищу везде, а они смеются. Только с воображением у них плохо, я уже все тайники знаю. И нахожу почти всегда.
- И девчонки тоже? – спрашиваю я и тут же с удивлением думаю, какое мне, собственно, до всего этого дело.
- Девчонки – реже, - покачав головой, отвечает Луна. – Кто-нибудь из учителей на них прикрикнет, они и прекращают. Но девчонки злее. И они никогда не лезут ко мне при учителях.
Больше она ничего не говорит. Заклинанием очищает от земли свою сумку (я как-то не догадался) и, опустив голову, бредет к замку. Я иду за следом, чтобы убедиться , что Луна Лавгуд целой и невредимой дойдет до Большого Зала. А потом спешу к своим.
***
Если бы не она, да.
Вот так это и произошло: я успел уже как следует озвереть от всей этой тишины, и темноты, и покоя, как вдруг…
Калейдоскоп красок не хуже, чем при перемещении через портал, ощущение то ли падения, то ли неуправляемого полета, когда не знаешь, успеешь притормозить или по земле размажешься, может, я даже и
слышу, как свистит ветер, или что там такое может свистеть. И все тут же заканчивается, как будто и не начиналось.
Я слышу, кто кто-то плачет, тихо так, как только для себя и плачут, без визга и подвываний. Сначала слышу, а потом и вижу, кто это вздумал тут реветь.
Девчонка. Скорчилась на застеленной постели, спряталась за задернутым пологом и ревет, подтянув колени чуть ли не к подбородку. Ба, да это же Лавгуд! И я, видимо, в спальне рейвенкловских третьекурсниц. Если кто увидит…
Решив подумать об этом потом, я жду, когда девчонка прекратит реветь.
Она и прекращает, довольно скоро. И, не открывая глаз, говорит:
- Ты здесь?
Хотел бы я ей ответить, да голоса-то нет.
Луна Лавгуд широко распахивает глаза и пристально смотрит в моем направлении.
Я что, живой? Она что, видит меня?
- Нет, не вижу. Но ты все равно здесь. Это ничего, что тебя не видно и голоса нет. Главное – ты здесь.
Вслух я точно ничего не говорил, не смог бы при всем желании.
- Ты извини, что я вот так тебя…вытащила. Не думала, что так получится. Мне когда плохо, я обычно зову маму. Бывает, она приходит.
Это еще как понимать?
- Она погибла, когда я еще в Школу не ходила. А когда мне совсем-совсем плохо, я ее зову. И она
как будто приходит ко мне.
Неудивительно, что все считают, будто эта Лавгуд немного не в себе.
- Да нет, об этом я никому не рассказываю. Зачем им знать? Я же прекрасно понимаю, что мама приходит
как будто. А ты – по-настоящему.
Если бы я услышал это в другое время, я бы так и сел.
Или пальцем у виска покрутил, но сейчас даже такие простейшие вещи мне недоступны.
Поэтому я просто жду, что она скажет дальше.
- Когда я догадалась, что могу позвать ее, она ушла уже слишком далеко.
А я?
- А ты только позавчера…ну…умер.
Позавчера? Мне-то казалось, что уже несколько лет как.
- Знаешь, если сердишься на меня – так и скажи. Мне жаль, что с тобой так получилось, правда, жаль.
Ну, мне, в общем-то, тоже.
- Жаль, правда. Я вот помню, как ты мне помог, когда мальчишки у меня отняли сумку. Никто так не помогал.
Неужели совсем никто, что даже мое весьма незначительное деяние показалось ей таким особенным?
- А еще ты мне понравился. Когда девчонки стали сплетничать, с кем встречается Чоу, я тоже спросила. И они мне показали. А потом ты прогнал этих. Нет, правда, со мной ничего страшного не случилось бы, ну, может, открыли бы сумку да вытрясли все в траву, и ногами потоптались, ничего такого… Но все равно ты меня спас.
Она замолкает. Вытирает лицо рукавом, садится, натянув юбку на колени. И только тогда спрашивает, хотя я понимаю, что этот вопрос так и рвался у нее с языка с самого начала разговора:
- Ну и как ТАМ?
***
Вот так это и началось. Довольно скоро я обнаружил, что не могу отдаляться от нее дальше, чем на фут-другой. Что я даже не призрак: я попросил Луну подойти к зеркалу и заглянул ей через плечо, но ничего, кроме ее отражения, не увидел.
Итак, это первый мой вечер, она отправляется на ужин, а я следую за ней. Вот уж не думал, что снова увижу хогвартские коридоры. В них все по-прежнему - и правда, что могло измениться за два дня?
Луна Лавгуд идет по коридорам, я неотступно следую за ней (как будто у меня есть выбор), и никто не обращает на меня внимания. Призраки – наш Проповедник, гриффиндорский Почти Безголовый Ник, да все они, тоже меня не замечают. Только Пивз, пролетая мимо нас, замирает, поводит носом и вдруг швыряет в меня цветочным горшком, который тащил в руках. Старые привычки все еще при мне, и я дергаюсь в сторону, хотя спокойно мог бы оставаться на месте.
И, провожаемые бодрым хихиканьем полтергейста, мы отправляемся дальше.
Вот кто может меня видеть, точнее, чувствовать мое присутствие – так это коты. Когда я неподалеку, шерсть у них встает дыбом, некоторые шипят и стараются дотронуться до меня лапой, другие спасаются бегством.
***
- Я всегда хожу в душ после других девчонок, - поясняет Луна. – Специально жду, когда они помоются и уйдут в спальни.
Никогда не был в ванной девчонок. И вот оказался.
- Закрой глаза, - просит она.
Я бы с радостью, но как бы я мог это сделать?
- А, и точно, извини.
Мне никуда не деться из этой чертовой ванной. На фут-другой от Луны удалюсь – и меня тут же обратно притягивает.
Еще только не хватало, подглядывать за третьекурсницей, но я не имею даже возможности смежить веки – по причине их отсутствия.
Пожав плечами, Луна вешает мантию на крючок и берется за верхнюю пуговицу блузки.
– Ты мне совсем не мешаешь, правда.
И правда, может, она меня действительно не стесняется. Пока я соображаю, что делать, она успевает уже скинуть всю одежду. Вот, пожалуйста, Луна Лавгуд вся как она есть – локти да торчащие коленки, голая кожа в пупырышках, ребра все пересчитать можно. Слава Мерлину, она распускает волосы, и они прикрывают ее почти до самых ягодиц.
Будь я проклят! Я ведь мог сделать это раньше – просто смотреть в другую сторону. Что я, девчонок не видел? Но как удивительно снова смотреть вблизи на живого человека, живого дышащего человека, который, что важно, знает о моем присутствии…
Выругав себя, я буравлю взглядом выложенную голубой плиткой стену.
- Я совсем на тебя не сержусь, - сквозь шум воды доносится до меня голос.
Если бы я мог, я бы улыбнулся.
- Теперь, если хочешь, я могу ходить в душ не после всех девчонок, а тогда, когда и они, - совершенно серьезно говорит Луна, потянувшись за полотенцем.
Если бы я мог, я бы засмеялся.
***
- А ну катись отсюда, Лавгуд! – рявкает Мариэтта Эджкомб, подруга Чоу, прежде чем захлопнуть дверь спальни пятикурсниц у Луны перед носом. – Нам не до тебя.
Луна сокрушенно пожимает плечами.
- Я сделала, что могла. Говорят, она лежит там целый день и плачет. На обеде не была и на ужин, наверное, не пойдет.
***
Увидеть Чоу мне удается только в день перед отъездом всех учеников из Хогвартса. А ведь я тоже мог бы поехать домой…
Все эти дни Чоу либо совсем не выходила на ужин, либо ела после всех, чтобы никому не попадаться на глаза. По крайней мере, так говорит Луна.
Жаль, что обычное место Луны за столом так далеко от Чоу. Я все смотрю и смотрю на нее, мне нет дела до происходящего в Зале. Мельком оглядев Зал, я отмечаю, что стена за учительским столом задрапирована черным, а за нашим, хаффлпаффским, столом, все сидят бледные и как будто пришибленные, и снова смотрю на Чоу.
Она плачет, а я ничем не могу ее утешить, совсем ничем.
Мне остается лишь смотреть на нее, что я и делаю, пропустив почти всю речь Дамблдора.
- Седрика Диггори убил Волдеморт, - говорит директор, и все в Зале шепчутся. А потом как по команде смотрят на Гарри Поттера.
Хотел бы я поблагодарить его за то, что он сумел доставить мое тело родителям.
- Хочешь, я сделаю это за тебя, ну, поблагодарю его? – тихонько спрашивает Луна, застав меня врасплох.
Да нет, не надо.
Потом еще много чего происходит. Шепот Луны, слава Мерлину, тонет в общем, шуме. Она говорит мне (со стороны это, должно быть, выглядит, мягко говоря, странно), чтобы я не волновался, что она верит директору, и никогда не стала бы думать, что я погиб в результате дурацкого несчастного случая. Если бы кто-нибудь посмотрел бы на нее в этот момент, то подумал бы, что она обращается к своей тарелке. Или к кубку.
Дамблдор говорит: «Помните Седрика Диггори», и Луна делает такое движение, как делают люди, если вдруг захотят кого-нибудь по-дружески ткнуть в бок, мол, эй, я же здесь. Жест этот адресуется мне.
- Я буду помнить, - шепчет Луна, и улыбается. - Извини, мне, наверное, не стоило сюда приходить и тебя с собой тащить.
***
Луна собрала уже почти все свои вещи и упаковала в несуразного вида чемодан, а теперь, утомившись от всех этих трудов, спит в гостиной, выпустив из рук старый выпуск «Придиры», журнала, который издает ее отец.
Какие-то первоклашки, перешептываясь, подбираются все ближе, намерения у них самые пакостные – за милю видать. Что-то замышляют, очередную гадкую шутку.
Луна продолжает спать и ни на что не реагирует.
Если эти трое доберутся до нее, едва ли ее ждет приятное пробуждение.
Но что я могу сделать?
Обвожу взглядом гостиную и – о удача! – вижу крупного кота-сиамца, спящего на соседнем кресле. Привлечь внимание кота очень просто - как могу, удаляюсь от Луны и замираю напротив него. Кот шипит, прижав уши. Мальчишки подкрадываются ближе.
Эй, кот, я тебе не враг, а вот эти трое…
Кот рассерженно фырчит, припадает на лапы, готовится к прыжку.
Троица, не замечая его, подходит еще на шаг.
Кот взлетает с кресла великолепным прыжком (наверное, вообразил себя тигром на охоте), но мне-то он ничего не может сделать, меня просто не существует, так что с он с оглушительным «мяяяяяяу!» приземляется прямо на макушку склонившегося над Луной мальчишки. Разумеется, чтобы удержаться, кот выпускает когти на всех четырех лапах. Тут орут уже все четверо - кот, пострадавший, и двое его товарищей. Кот, оставив поверженного врага, молнией уносится из гостиной, мальчишки, забыв о преступных намерениях, отправляются считать раны, и тут только Луна Лавгуд садится на диване, трет кулаками припухшие со сна глаза и недоуменно вопрошает:
- А что случилось?
Удивленно хлопает глазами, как одна из этих говорящих маггловских кукол,
что были у кузин в детстве. Девочка-потеряшка, из тех, кого повсюду надо водить за руку, иначе они просто не найдут дорогу домой.
Моя девочка.
Летние каникулы
With arms wide open
Under the sunlight
Welcome to this place
I'll show you everything
With arms wide open
Well I don't know if I'm ready
To be the man I have to be
I'll take a breath, take her by my side
"With Arms Wide Open"(Creed)
Луна втаскивает свой чемодан в купе, где уже сидят три хихикающие девицы, и усаживается у окна. Как только поезд тронулся, девчонки спохватываются и убегают куда-то по своим делам.
- Едем домой, - Луна вздыхает. – Тебе у нас понравится.
Едем домой.
И я со всеми.
***
- Это моя комната.
Как и полагалось вежливому гостю, комнату я хвалю.
Мистер Лавгуд – высокий, тощий мужчина средних лет, с рассеянной улыбкой и такими же, как у дочери, выпуклыми светлыми глазами.
- Я ничего не переставлял в твоей комнате, только избавлялся от пыли, - говорит мистер Лавгуд, пока они с Луной ужинают. Луна рассеянно кивает, ее рука еле-еле доносит вилку до рта, а глаза то и дело смыкаются.
Я понимаю, и мистер Лавгуд понимает: она вот-вот уснет. И когда Луна замирает, подперев щеку кулаком, а глаза ее снова закрываются, мистер Лавгуд вынимает вилку из ослабевших пальцев и, подняв дочь на руки, несет наверх. Ступеньки скрипят под его весом, а попавшийся нам навстречу здоровенный черный кот (его зовут Билли – Луна уже успела нас познакомить, и коту я явно не понравился) выгибается дугой и, задрав хвост, убегает на чердак, сшибив по пути какую-то коробку.
Мистер Лавгуд укладывает дочь в постель, накрывает одеялом до самого подбородка. Уходит, стараясь закрыть дверь за собой без лишнего скрипа, хотя я точно знаю – он мог бы пуститься в пляс или громко орать гимн Хогвартса, Луна бы ни за что не проснулась.
Теперь я могу видеть в темноте. Прямо как кот. С улицы проникает слабый свет, но мне он ни к чему. Через несколько минут Луна скидывает с себя одеяло, которым ее укрыл отец. Оно ей ни к чему: сегодня целый день жарило солнце, да и завтра, наверное, будет самая настоящая жара. Луна спит крепко, но беспокойно. Я уже знаю, что к утру простыни окажутся свернутыми в жгут, а подушка на полу. А может, подушка останется на кровати, только лежать на ней будет не встрепанная голова, а ноги.
Лицо у Луны совершенно такое же, как тогда, когда она бодрствует.
Про нее говорят: «Спит на ходу». Отчасти это верно.
Она спит, а я терпеливо, насколько это вообще возможно, жду наступления утра.
Назавтра мне обещан небольшой сюрприз.
***
- Тебе часто придется оставаться одной, - говорит мистер Лавгуд утром, за завтраком. – В редакции полно работы. Ты не скучай.
- Не буду, - послушно отвечает Луна, вилкой передвигая по тарелке куски омлета. – Ты не беспокойся.
Кухня просторная и светлая, здесь порядок, насколько это вообще возможно, если большую часть года в доме живет только один человек, и человек этот – мужчина. Снуют по полу пятна света, в окно стучат раскачиваемые ветром ветви старого дерева. Если бы это было возможно, я почувствовал бы боль где-то там, в районе сердца, потому что дома у нас когда-то было точно так же. И сейчас, наверное, тоже. Я никогда больше не сяду за кухонный стол с чашкой в руках, но деревья перед домом никуда не делись, и ветер, заставляющий их качаться, тоже.
***
Мистер Лавгуд уходит, а Луна идет показывать мне комнату своей матери. На мой взгляд, это не комната, а какая-то лаборатория. Тут много всякого, что я видел у Снейпа в кабинете зельеварения, названия половины приспособлений мне неизвестны. Все эти потускневшие стеклянные и металлические штуковины, может быть, вспоминают руки, что когда-то к ним прикасались. Руки покойной женщины. Возможно, руки одинокого растерянного мужчины. Руки сумасбродной девчонки – точно. Вот и сейчас Луна взяла какую-то склянку, перевернула и тут же поставила на место. Может быть, порой ей хочется все здесь расколотить.
- Здесь она работала над тем заклятием, которое ее и убило, - мимоходом поясняет Луна. – И зелья варила, в основном для работы – она была классным целителем! Папа говорит, что хочет, чтобы все осталось, как есть, но я-то знаю: ему просто неприятно сюда заходить.
Не могу сказать, что не понимаю его. Наверное, иногда он задает себе один и тот же вопрос: «Почему тебя в тот момент не было рядом?».
Надеюсь, мои родители не поступают так же.
Вчера еще заметил: в комнате Луны, да и во всем доме, ни одной фотографии ее матери. Похоже, все они здесь, стоят на особой полке.
Миссис Лавгуд, похоже, замечает меня, когда я на нее смотрю. Только что она улыбалась дочери, и тут же хмурится на меня, как будто увидела какое-то особо мерзкое насекомое. Но лицо ее быстро разглаживается, значит, я уже оценен, изучен и признан неопасным. Ее губы беззвучно шевелятся, и я, заметив, что Луна смотрит куда-то в сторону, пытаюсь разобрать слова. И вдруг слышу их довольно ясно, словно кто-то шепчет, наклонившись к моему уху: «Позаботься о ней».
Она и сама, наверное, когда-то обещала заботиться о дочери, говорила, что ни за что ее не оставит; но теперь миссис Лавгуд никогда не сойдет ни с одной из всех этих фотографий на полке, а Луна может сколько угодно на них смотреть, заглядывать в каждую, как в черную дыру, и, когда никто не слышит, повторять имя матери, прекрасно зная, что та не вернется.
Хорошо. Я о ней позабочусь. Но только я не знаю, как.
Впрочем, я всегда могу в нужное время вспугнуть кота.
***
В безоблачном небе замерло солнце, жара, наверное, просто ужасная.
- Я и не знала, что ваш дом недалеко от нашего. Папа никогда не говорил. Тут еще где-то и Уизли живут.
Мне очень хочется, чтобы Луна прибавила шагу.
- Я и так бегу, - отвечает она, но шагу все же прибавляет. – Ах ты черт, кроличья нора…
Согнувшись пополам, Луна хватается за щиколотку.
- Со мной все в порядке, только чуть-чуть потянула, - уверяет она меня, отряхивает ладони и продолжает путь.
Если бы у меня еще было сердце, сейчас оно бы отчаянно колотилось.
Мы пришли. Луна поднимает руку и стучит в дверь моего родного дома, куда я всегда входил без всякого стука.
Мы ждем. Ждем и ждем, потом, наконец, Луна виновато говорит:
- Видишь, нет никого.
Может быть, отец увез маму к тетушке Энид? Хорошо бы, если так.
- Эй, мы можем прийти сюда завтра. Или послезавтра. Если они сразу же не выставят меня за порог, ты сможешь на них посмотреть, эй, слышишь?
Ей неудобно, как будто она меня подвела.
- Если ты не возражаешь, я хотела бы навестить маму.
Ну как я могу возражать?
***
Старое деревенское кладбище.
Совершенно такое же, как то, где я не так давно умер.
Если бы я мог, я бы поежился, как от холода.
Луна уверенно идет между рядами могил, останавливается у надгробия с высеченной надписью «Фелиция Лавгуд».
- Стоп. Пришли.
Это я и так понял. Ей было тридцать лет, этой Фелиции Лавгуд, которая, только сегодня впервые меня увидев, велела позаботиться о ее дочери, раз уж она сама не в силах этого сделать. Мы оба с нею выпали из привычного «всему свое время».
Луна Лавгуд оглядывает ряды могил. Надгробия по большей части старые, некоторые буквы в надписях уже не разберешь.
Там, под этими камнями, каждый спит сам по себе, ничуть уже не заботясь о тех, кто остался.
- Ну я, знаешь ли, привыкла думать, что мама обо мне все же заботится, хотя и оставила меня так рано.
Это ты о ней заботишься. Если о чем-то перестаешь думать, то оно тут же от тебя уходит.
- Может быть, - задумчиво соглашается Луна, усевшись прямо в траву. – Заодно позабочусь и о тебе. Смотри, - машет она рукой, - там свежая могила.
И я, кажется, даже знаю, чья.
- Ой, прости, пожалуйста. Хочешь, пойдем туда?
Нет. Нет.
- Ну, извини. Я иногда такое говорю, что люди обижаются.
Я вовсе не обиделся, ты что.
- Сейчас пойдем к нам, в сад. У нас хороший сад, тебе понравится, - Луна проворно вскакивает на ноги и, сорвав длинную травинку, направляется к выходу с кладбища.
Как только Луна выходит с кладбища, ее походка тут же меняется на подпрыгивающую. Пройдя несколько шагов, Луна переходит на бег, несется по залитому солнцем полю, в обычное время мне было бы трудно ее нагнать, хоть она и девчонка. А сейчас мне ничуть не трудно держаться с Луной вровень, и я вижу, что ее старенькая клетчатая рубашка прилипла ко взмокшей спине, смотрю и не могу наглядеться, как она размахивает на бегу руками, как подпрыгивают на спине тонкие светло-русые косицы.
Бегает Луна просто отлично, и я успеваю даже удивиться, отчего же в Хогвартсе она не спасалась бегством от своих обидчиков, если уж не хотела защищаться при помощи магии. Так мы добираемся до ее дома, Луна, не снижая темпа, вбегает в сад. Сад у Лавгудов большой, весь заросший кустарником, имеется еще и пара старых яблонь, но в самом конце сада, там, где изгородь, есть место, где почти ничего не растет: никакого кустарника, деревьев или цветов. Просто несколько квадратных футов густой буйно-зеленой высокой травы, настоящий ковер. Туда Луна и плюхается. Утомленная после быстрого бега, глубоко дышит, ладонью вытирает взмокший лоб, теперь уже не бледный, а насыщенно-розовый, потом перекатывается на живот и лежит, болтая ногами.
Луна встает, потягивается, отряхивает приставшие к одежде травинки.
Стоит против солнца, и мне кажется, что голова ее охвачена пламенем, но это всего лишь игра света: солнечные лучи просвечивают сквозь ее растрепавшиеся, выбившиеся из косиц волосы, образовавшие надо лбом что-то вроде короны.
И как странно: на какое-то мгновение мне кажется, что я тоже чувствую тепло.
- Завтра, - говорит она, - мы снова пойдем к твоему дому. А если завтра не получится, пойдем послезавтра. У нас все лето впереди.
Хотел бы я быть в этом уверенным.
-*-* вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец *-*-
