Основатели. ХХ век

Глава 1

Пролог
- А мне бы не хотелось играться подобными вещами, - Ровена теребила кончик своей косы и выглядела недовольной.
- Речь и не идет ни о каких играх! – горячность Годрика выражалась не только в его словах, но и в размашистых шагах, которыми он мерил комнату. – Салазар, ты помнишь, ты же сам говорил, что нужна моя защита! И я никогда об этом не забывал!
Слизерин молчал, не вступая в разговор, однако его черные глаза пристально следили за хаотичными передвижениями старого друга.
- Годрик, - попыталась мягко повлиять на Гриффиндора Хельга, - Ровена права… То, что ждет нас за гранью…
Вопреки большинству поверий маги не были безбожниками. Они несколько по-своему воспринимали Святое Писание и не отказывались от многих традиций своего прошлого, которое помнили куда лучше магглов, однако почти любой европейский волшебник с чистой совестью назвал бы себя христианином. Магия и вера странно переплетались, складываясь в своеобразное видение мироздания, но живя веками среди магглов-христиан, проходя все церковные обряды и хотя бы внешне соблюдая определенный порядок жизни, трудно остаться в стороне от подавляющего большинства.
Сегодня Годрик предложил вопиющую, совершенно нелогичную вещь.
- В том-то и дело, что мы не знаем, что нас там ждет! – рыжеволосый мужчина выразительно взмахнул руками. – Ведь никто не пробовал…
- Пробовали, - наконец заговорил Салазар, негромким голосом умудрившись перекрыть громогласное вещание Годрика. – Только обычно это плохо заканчивалось. Волшебников всегда занимал вопрос «Есть ли жизнь после смерти»… Тем, кому удавалось продвинуться хоть немного, не позавидуешь. Кто стал призраком или упырем, еще может считать, что ему повезло, ибо некоторые оказывались привязанными частичками души к каким-либо предметам, и корчились веками, не в силах освободиться от собственного заклинания, ставшего проклятьем.
От столь спокойного голоса, что он звучал даже зловеще, дамы невольно поежились. Годрик, чье пылкое воображение не разменивалось на потусторонние вещи, лишь отмахнулся.
- Так это, наверное, потому, что они о себе думали. А из жадности никогда ничего хорошего не выходит! – бросил, как отрезал Гриффиндор – и здесь уже настала очередь Слизерина едва заметно вздрогнуть. Его поражало, как часто Годрик, не затрудняя себя логическим мышлением, иногда по странному наитию, с какой-то невообразимой подсознательной чуткостью умудрялся найти то единственно верное решение, над которым другие думали годами, нащупать ту единственно правильную мысль, до которой остальные могли и вовсе не дойти. – Но мы же это сделаем не для себя! Ты сам говорил, как важна наша защита – и я тоже, как и ты, хочу, чтобы она распространилась на века!
- Годрик, Салазар говорит тебе о другом, - медленно, через силу произнесла Ровена. – Ты понимаешь, что речь идет о душе? О бессмертной душе каждого из нас? Не о теле, не о разуме и даже не о талантах. О душе!
- Но разве душа – это не мы? – Гриффиндор остановился и посмотрел на собеседницу своими ярко-голубыми глазами. – Душа… - он снова взмахнул руками, но на сей раз как-то беспомощно, не находя слов. – Не могу сказать… - вздохнул Годрик, плюхаясь на стул и обхватывая голову руками. – Мне кажется, душа – это мы. Все, что в нас есть хорошего. И нельзя наказывать, если желаешь добра.
- Добро – тоже понятие относительное, - вмешался Слизерин. – И представь себе, очень многие вкладывают в это слово разный смысл. Ты знаешь, людские законы не слишком меня беспокоят, но ты предлагаешь посягнуть на законы мирозданья. Не скрою, был момент в моей жизни, когда я задавался подобными вопросами, но темнота там, за чертой, напугала меня. Да, напугала, - он повысил голос, видя, что Годрик хочет вставить реплику. – И я не стыжусь этого слова. Бессмысленную отвагу проявляют только дураки, а отойти от гибельного края – это не трусость, а разумный подход к жизни.
Гриффиндор окинул взглядом собеседников.
- Ну хорошо, - произнес, наконец, он. – Давайте пойдем с другой стороны. Мы все согласились, что школа стала частью нашей жизни. Я, например, уже не представляю, как смог бы без нее. Это не смешно! – возмущенно бросил Годрик фыркнувшему Салазару. – Я серьезно говорю. Я пошел с тобой, когда ты попросил, но теперь вижу: именно здесь мое место. Здесь я… здесь я счастлив, - вдруг тихо произнес он. – И я хотел бы, чтобы мое счастье осталось в веках. Ты руководил нами, когда мы накладывали защитные чары на замок, ты убеждал нас, что они нерушимы… Я верю тебе, но хотел бы полной уверенности.
- Этот момент может никогда не наступить, - после долгой паузы сказала Хельга. В воцарившейся было тишине ее голос прозвучал неестественно громко, и все вздрогнули.
- К тому же прогресс не стоит на месте, - Ровена говорила задумчиво, тщательно взвешивая каждое слово. – С каждым веком возможность необходимости нашего вмешательства будет все меньше и меньше…
Салазар сидел в своем кресле нахохлившись, и лицо его выражало явное неудовольствие.
- Мне эта идея не нравится, - все-таки вынес он свой вердикт. – Но должен же кто-то присматривать за компанией неадекватных энтузиастов. К тому же я согласен с дамами: этот шаг будет всего лишь перестраховкой.

Глава 1
Годрик вскочил на ноги и размахнулся. В последний момент поняв, что меч куда-то делся из его руки, он выхватил волшебную палочку – и только теперь заметил, что вокруг него никого нет.
Странно, ведь последним, что он помнил, было нападение разбойников. В этом была своеобразная ирония судьбы: он, двадцать лет проживший по законам лесного братства, попал в банальную засаду, когда не разбирая дороги несся в Корнуолл. Гриффиндор очень торопился, хотя и сам вряд ли смог бы сказать, зачем. Он спешил к мертвецу, который и при жизни-то не ждал его. Он ехал в место, которого не знал, и даже сам в душе не верил, что сможет попасть туда.
Но Годрик ехал, потому что какое-то нестерпимое чувство, горящее в груди, гнало его вперед. Гриффиндор еще не знал, что он скажет или сделает – но понимал, что он должен быть там. Это было важно – и тучный старик, приближавшийся к восьмому десятку, как мальчишка мчался через всю Англию к тому, кого столько лет называл другом.
Он не заметил засады и не понял, чего от него хотели эти люди, окружившие его коня. Осознал только, что ему мешают проехать, что его хотят остановить. Не вступая ни в какие переговоры, Годрик выхватил меч и начал прокладывать себе дорогу.
Гриффиндор не утратил своей силы, и даже возраст не сделал удары его меча менее ловкими – но разбойников было больше, и они были куда моложе и проворнее. Разозленные тем, что казавшаяся доступной добыча сопротивляется, они вступили в драку.
Годрик прикрыл глаза. Да, все верно: отражая удары, доносящиеся со всех сторон, он пропустил запоздало пущенную стрелу. Рыжеволосый мужчина даже ощупал то место в груди, куда она вошла, но его рука скользнула лишь по неповрежденной ткани плотной рубахи.
И наконец, он заставил себя оглядеться. Просторная комната, убранная в красно-золотых цветах. Чем-то напоминает гостиную его Дома – но в другом убранстве. А вот две лестницы, ведущие на верхний ярус, тоже выглядят знакомыми.
Неожиданно Гриффиндор усмехнулся. Ему вспомнилось, как Ровена разделяла спальни на мужские и женские – и предостережение, которое она дала юношам. Годрику всегда хотелось попробовать, но он был уверен, что остальные сочтут такое поведение несолидным.
Но сейчас вокруг никого нет… Да и скорее всего, это не Хогвартс. Гриффиндор успел порядочно отдалиться от замка, их разделяло несколько дней пути. Даже если каким-то чудом его обнаружили и доставили в школу, то сейчас бы он находился в своих покоях, а вовсе не в гостиной Дома.
Лестница исчезла под ногой неожиданно, превратившись в гладкий скат. Не устояв, Годрик с грохотом рухнул на пол, однако этот шум потонул в диком вопле, раздававшемся, казалось, отовсюду. Зажав уши, но не особенно поправив этим дело, Годрик был вынужден признать, что идея Ровены работала замечательно.
Гриффиндор как раз дошел до мысли, а не Хогвартс ли это все-таки, когда входная панель отошла в сторону и в гостиную ворвалось трое молодых людей с палочками на изготовку. Увидев его, они замерли, хотя палочек не убрали. На юных лицах явственно было написано удивление.
Первой оправилась от изумления девушка. Несмотря на то, что одета она была в такие же штаны, как и сопровождавшие ее юноши, короткая рубашка сверху достаточно плотно облегала ее грудь, чтобы Годрик не повторил сделанной когда-то ошибки.
Девушка что-то произнесла. Слова показались Гриффиндору знакомыми, но смысл ускользал. Возможно, какой-то другой диалект…
Довольно ловко для свого возраста поднявшись на ноги, Годрик сам заговорил с молодыми людьми.
- Это Хогвартс? – спросил он, желая установить самое главное.
Молодежь закивала, подтверждая подозрения. Годрик решил двинуться дальше. На вид неожиданным посетителям было лет пятнадцать, однако в школе не было строгого возрастного ценза для учащихся. На первый курс поступали как двенадцатилетние отроки, так и относительно взрослые люди пятнадцати-шестнадцати лет. Последнее, впрочем, бывало нечасто.
- Вы – мои новые студенты? – задал следующий вопрос Гриффиндор.
Молодые люди переглянулись, и девушка нерешительно кивнула, произнеся в ответ фразу, в которой Годрик уловил только слово «студенты». Зная несколько диалектов английского языка, Гриффиндор перепробовал их все, но на каждый получал лишь неопределенное пожатие плечами.
Внезапно в глазах девушки мелькнула какая-то догадка и, метнувшись к сперва не замеченным Годриком сумкам в углу гостиной, вынула из одной из них свиток чистого пергамента, чернильницу и перо. Набросав несколько строк, она показала написанное мужчине. Вчитавшись, Гриффиндору удалось разобрать знакомые слова «Сэр, вот так Вы понимаете?»
Обрадовавшись, что связь удалось установить, рыжеволосый мужчина энергично кивнул. Девушка, похоже, тоже была довольна и уже строчила следующий вопрос:
- Кто вы? Как вы сюда попали?
Забрав у нее пергамент – юноши к тому времени уже опустили палочки, хотя, как заметил Годрик, не убрали их вовсе – мужчина написал своим размашистым почерком «Годрик Гриффиндор. Если это Хогвартс – то здесь мой дом. А кто вы такие?»
Глаза девушки удивленно расширились и она, посмотрев на Годрика с сомнением, показала пергамент своим спутникам. Тот, что был повыше, с рыжей шевелюрой, странно фыркнул, второй, с взъерошенными черными волосами и зелеными глазами, смотрящими сквозь маленькие стекла, пожал плечами и постучал костяшками пальцев по деревянной раме картины.
«Не смешно, сэр, - новые слова на пергаменте. – Скажите…»
Дописать она не успела, ибо Гриффиндор вырвал у нее лист. Юноши тут же снова подняли палочки, встав в боевую позицию.
Но Годрик не собирался с ними сражаться. Он зря потратил время на разговор с этими детьми, и теперь собирался наверстать упущенное. Бросив смятый пергамент на пол, Годрик прошел мимо молодых людей, успевших немного отойти от выхода, и покинул гостиную.
Это действительно была башня его Дома. Появились картины на стенах и даже ковровые дорожки на полу – но сами коридоры были прежними. И винтовая лестница, и ответвление, ведущее к его покоям – все такое же. Гриффиндор замер на мгновение, решая, а не зайти ли к себе, но потом подумал, что лучше найти Хельгу и поговорить с ней. Годрик надеялся, что хоть Хельга-то сможет объяснить, что здесь творится!
За его спиной послышался топот ног – видимо, молодежь опомнилась. Гриффиндор не стал оборачиваться, спускаясь дальше. За тридцать лет работы в школе он каких только детей не перевидал, и странностей у многих хватало.
Годрик остановился, лишь дойдя до холла. Здесь он задумался над тем, где вероятнее всего находится Хельга, и куда двигаться дальше. Пока он размышлял над этим вопросом, дверь, ведущая в подземелья, распахнулась и оттуда вышел человек, которого Гриффиндор менее всего ожидал увидеть здесь и сейчас. И в таком виде.
Салазар Слизерин, покинувший школу несколько лет назад, стоял сейчас всего в паре десятков шагов от замершего на месте Годрика. Но не старик, чью спину согнули года, а мужчина от силы лет сорока, в черных волосах которого не было и следа седины.
Некоторое время бывшие друзья смотрели друг на друга, после чего Салазар, наконец, нарушил молчание. Поморщившись, он бросил таким знакомым ворчливым тоном:
- И все-таки я не ошибся. Какая неприятность.
Годрик опомнился и подался вперед.
- Салазар! – воздух почему-то кончился в легких, и рыжеволосому мужчине пришлось заново его вдохнуть. – Ты…
Топот ног, стихнувший было при появлении Слизерина, унесся куда-то в сторону, но Гриффиндор едва заметил это краем сознания. Для него сейчас было важнее другое.
- Салазар, ты жив? – смог он все-таки закончить фразу, и лишь произнеся ее, понял, насколько глупо она прозвучала.
Слизерин неопределенно поморщился, легким движением проведя руками вдоль своего тела.
- По-моему, это очевидно, - бросил лорд, - и будь уверен, Годрик, что мы на эту тему еще поговорим.
- Но ты… изменился… - Гриффиндор не мог оторвать взгляда от помолодевшего лица приятеля.
- А, это… - Салазар махнул рукой. – Когда я пришел в себя, первой моей мыслью было «Неплохо было бы быть помоложе…» - и результат, как видишь на лицо, - посмотрев в голубые глаза Годрика, лорд устало вздохнул. – Только не говори, что ты еще не понял…
Гриффиндор тем временем сосредоточился на образе своего друга. В конце концов, если Салазар может, то и он тоже…
Одежды внезапно стали слишком свободными, даже сапоги теперь неплотно обтягивали ноги. Скосив взгляд вниз, Годрик успел заметить, как седина исчезает из его бороды и длинных волос, возвращая исконный огненно-рыжий цвет. Руки налились силой, и было видно, как к коже возвращается упругость.
- Поздравляю, - губы Слизерина скривились в ехидной усмешке. – Ты добился, чего хотел Годрик. Хогвартсу угрожает опасность, и по твоей милости мы вернулись, чтобы его отстаивать.
* * *
Гарри, Рон и Гермиона чувствовали себя неуютно. Мало того, что они сидели в окружении учителей – те хотя бы были им знакомы – присутствие в комнате еще четырех человек их смущало. Однако менее всего гриффиндорской троице хотелось быть выставленными из комнаты, поэтому они сидели тихонько, как мыши, и пытались уследить за ходом разговора.
Высокий рыжеволосый мужчина, в котором ребята с трудом признали того тучного старика, встреченного ими в своей гостиной, расхаживал по комнате широкими шагами. Второй мужчина, стройный до хрупкости, сидел в глубоком кресле и лишь следил взглядом глубоких черных глаз за передвижениями великана. Черные волосы длиной много ниже плеч, подчеркивали бледность узкого жесткого лица.
Две дамы, устроившись рядышком на диване, выглядели несколько обеспокоенными, хотя и старались держать себя в руках. Одна из них, удивительно красивая, то и дело начинала теребить кончик длинной русой косы, и постоянно себя одергивала. Ее соседка, чьи белокурые косы аккуратно были свиты по обеим сторонам приятно округлого лица, выглядела спокойнее, однако и ее руки время от времени одергивали строгое черное платье.
Разговор шел на латыни, и Гермиона, со свойственной ей любознательностью изучавшая этот язык, старалась ничего не упустить. Юноши сперва трясли ее, чтобы она переводила, но девушка раздраженным шепотом бросила, что знает латынь не настолько хорошо, чтобы вести синхронный перевод. Поэтому, если Гарри и Рон хотят быть в курсе, пусть заткнутся и ждут ее пересказа.
А послушать было что. В присутствии Дамблдора и четырех деканов рыжеволосый мужчина снова назвался Годриком Гриффиндором и представил своих спутников. После чего последовал рассказ, в котором из-за сложности терминов Гермиона поняла не все, но смогла осознать главное: когда-то давным-давно Гриффиндор предложил своим друзьям среди прочих защитных заклинаний наложить дополнительное, возвращающее их четверых к жизни в том случае, если школе будет грозить опасность уничтожения. Остальные согласились, руководствуясь в основном тем, что такой момент мог никогда не наступить, а пытаться спорить с Годриком еще хуже, чем соревноваться в упрямстве с ослом.
Эти слова рыжеволосый мужчина произнес весело, улыбаясь своей собственной шутке, на что лорд в кресле с неудовольствием скривился.
В разговор вступил Дамблдор, и стало понятно, что до самого последнего момента основатели (если, конечно, это действительно были они) не осознавали, сколько времени прошло. Услышав, что около девятисот лет, Годрик с размаху сел в кресло, лишь чудом не промахнувшись.
- Ну вот, Ровена, - впервые послышался негромкий, тянущий слова голос черноволосого мужчины, - а ты говорила, что с каждом веком шансы будут лишь уменьшаться.
- Уменьшаться, но не исчезать, - зеленоглазая красавица пожала плечами. – К тому же ты принимал решение вместе со всеми, Салазар.
- Да, да… - лорд развел руками, признавая туше. – Я был молод и наивен, каюсь… Но исправляться уже поздно. Так в чем, собственно, дело?
Взгляд его глубоко посаженных глаз впился в лицо Дамблдора. Гарри, хоть и не понимал смысла разговора, невольно поежился. Если бы на него так смотрели, он бы… В общем, даже Снейп стал казаться юному Поттеру не столь неприятным собеседником.
- В двух словах вряд ли объяснишь… - начал было директор, но Снейп перебил его:
- Все это, конечно, прекрасно, однако хотелось бы получить гарантии, что это не фарс и не бутафория. У вас есть какие-нибудь доказательства, господа?
Слизерин понимающе усмехнулся. Ровена пожала плечами:
- Не представляю, если честно, какие могут быть доказательства. Портретов с нас не писали, и уж точно девятьсот лет спустя не осталось в живых никого, кто бы нас знал.
При слове «в живых» Годрик и Хельга внезапно переглянулись. После чего Гриффиндор бросил в сторону Ровены несколько виноватый взгляд и снова упер его в пол. Хельга собралась с духом и произнесла:
- В живых – нет, но… - она снова посмотрела на Годрика, но тот лишь поджал губы, и белокурой женщине пришлось продолжать самой: - Но если в замке по прежнему обитают призраки наших времен, они должны нас помнить. Мертвые ничего не забывают.
- У нас есть призраки? – с легким удивлением вскинул бровь Слизерин, на что Хельга мягко ответила:
- Появились… после твоего отъезда. И как раз у твоего Дома.
- Хорошо, - заговорил Дамблдор. – Северус, ты не будешь так любезен попросить Кровавого Барона присоединиться к нашему обществу?
Снейп, не говоря ни слова, поднялся и вышел. За те пятнадцать минут, что он отсутствовал, никто в комнате не нарушил тишины. Наконец, профессор вернулся, и за ним в комнате возник серовато-жемчужный образ мужчины, чьи руки были опутаны цепями.
- Грегори? – Слизерин подался вперед и, хотя на его лице не отразилось ни единой эмоции, глаза на мгновение вспыхнули. – Ты?..
- Мой Мастер, - голос Кровавого Барона звучал приглушенно, однако призрак склонился перед черноволосым пришельцем в низком поклоне. Выпрямившись, он куда более ровно кивнул остальным в знак приветствия: - Господа, мое почтение.
Его взгляд на мгновение задержался на Ровене, однако это мало кто успел заметить, ибо Годрик уже вскочил на ноги.
- Почтение?!. – это было последним словом, прозвучавшем на латыни, дальнейшая речь рыжеволосого мужчины осталась непонятной для обитателей Хогвартса.
Барон стоял неподвижно, и его лицо выражало равнодушие, но Гриффиндора это не останавливало.
- Довольно, - первой прервала поток слов Ровена. – Годрик, я тебя умоляю, возьми себя в руки.
- Но он, ты… - разгоряченный мужчина, сбитый с мысли, тщетно пытался подобрать слова. Хельга взяла его за руку и мягко потянула вниз, призывая снова сесть. Еще с минуту Годрик сверлил призрака яростным взглядом, после чего неохотно опустился рядом с дамами.
- Этого свидетельства вам довольно? – воспользовавшись паузой, Слизерин вновь посмотрел на Дамблдора.
Директор задумчиво кивнул, однако в разговор вступила Мак-Гонагалл:
- Альбус, ты уверен, что стоит доверять свидетельству призрака?
- Свидетельству сэра Николаса, убежден, вы бы поверили, - вместо Дамблдора ответил ей Снейп, понимая, что профессора Трансфигурации не устраивает именно то, что привидение – слизеринское.
Лицо Мак-Гонагалл возмущенно вспыхнуло, однако директор, не давая разгореться ссоре, поднял руки.
- Я не вижу причин не доверять словам Кровавого Барона. Однако, Минерва, если ты хочешь еще доказательств…
Дамблдор встал из-за стола и, подойдя к небольшому шкафчику, распахнул створки. С величайшей осторожностью директор извлек на свет божий старую, донельзя потертую шляпу.
- Ты смотри, она еще цела, - под нос себе пробормотал Слизерин, однако слова, произнесенные на староанглийском, разобрали лишь его современники.
Зато Гриффиндор просиял как начищенный галеон.
- Цела! Хельга, а ты говорила «поновее, поновее»! Ты посмотри, как моя шляпа чудесно сохранилась!
Дамблдор протянул ему шляпу и на какое-то мгновение две пары голубых глаз встретились.
- Опустите руку в шляпу, - мягко попросил директор.
Годрик, слегка удивленный, но не увидевший в этой просьбе ничего плохого, послушно сунул руку в головной убор. Пошарив там не более секунды, Гриффиндор вытянул наружу длинный серебристый меч. Ровена изумленно охнула, и даже Салазар позволил своему лицу отобразить некоторую заинтересованность.
- Мой меч! – удивленно выдохнул Гриффиндор. – Но… я был уверен, что он утерян! Или?.. – он вопросительно обернулся к Хельге. Та покачала головой.
- Увы, Годрик, - печально произнесла белокурая женщина. – Когда мы не получили от тебя никаких известий, когда ты не вернулся, а от Саласии мы узнали, что до Корнуолла ты так и не доехал – мы решили, что ты погиб. Но… тела так и не нашли. Зато я прекрасно помню, как Годфрид однажды вот точно так же вытащил из этой шляпы твой меч. Мы с Аннис тогда решили, что это знак…
- Действительно, - стоило Хельге замолчать, вновь зазвучал голос Дамблдора, - существует правило, что истинные последователи Годрика Гриффиндора могут достать его меч. Конечно, за эти века таких было немало, однако, уверен, профессору Мак-Гонагалл было приятно убедиться в вашей руке.
- В таком случае, - заговорил Салазар, - хотелось бы все-таки получить ответ на вопрос, заданный мною ранее: в чем, собственно, дело?
Все присутствующие перевели дыхание. Разговор обещал выйти долгим и отнюдь не из легких.

Глава 2

- Хельга, немедленно прекрати одергивать свою юбку! Это уже нервирует, - в голосе Салазара явственно звучало раздражение.
- Но она… такая короткая, - кротко оправдывалась белокурая девушка.
Гермиона невольно покосилась на нее. «Короткой» юбка считалась, видимо, потому, что не закрывала ступней и щиколоток.
- А по-моему, у тебя очень симпатичные ноги, - вставил Годрик, глядя в ту же самую сторону. Хельга вспыхнула и снова предприняла безуспешную попытку одернуть юбку пониже.
- Годрик, я тебя умоляю… - устало вмешалась Ровена. – Не добавляй пошлости этому бессмысленному спору!
- А что здесь пошлого? – голубые глаза Гриффиндора смотрели с искренним недоумением. – Я всего лишь сказал, что…
Гермиона в очередной раз поразилась, насколько быстро эти четверо перешли на современный английский язык. Еще тогда, в Гриффиндорской Башне ей показалось, что она слышит в речи старика что-то знакомое, однако не сразу поняла, что это иной диалект ее родной речи. Каждый из основателей знал несколько различных диалектов, на которых общалась довольно раздробленная в их времена Англия. Времена, когда книги и даже пергаменты были куда большей ценностью, нежели сейчас, когда все тайные знания требовали гораздо большей секретности, заставляли слишком многое заучивать наизусть. Маги прошлого обладали памятью, куда более цепкой, нежели это представлялось естественным для современных волшебников, и в какой-то степени Гермиона завидовала им. Она и так, приехав в Хогвартс из маггловского мира, столкнулась с необходимостью вручную выискивать нужный материал и записывать его чернилами на пергамент – компьютер в доме ее родителей помогал с поисками быстрее, но именно в Хогвартсе девушка осознала, насколько глубже она проникает в магию, воистину вгрызаясь в ее пласты шаг за шагом. Гермиона прекрасно знала, что многие взрослые волшебники, особенно те, кто имеет дело с физической магией постоянно, используют множество возможностей упростить работу, не сводя ее к кропотливому труду – но именно он был основой того, что в дальнейшем будет легче.
Поэтому она не могла не испытывать уважения к людям, умудряющимся держать в одной лишь своей памяти множество не только заклинаний, но и малейших нюансов, относящихся к ним.
Великие волшебники прошлого… Гермиона еще раз окинула взглядом своих спутников, от души надеясь, что это вышло незаметно.
Разговор в кабинете директора, состоявшийся несколько дней назад, оказался действительно тяжелым и во многом неприятным. Как ни старалась девушка, ей удалось уловить далеко не все – старшие говорили быстро и зачастую излишне эмоционально. Кроме того, помимо разговора с Дамблдором и деканами, основатели периодически обменивались фразами на староанглийском, а пару раз Слизерин бросил леди Ровене несколько фраз на языке, который Гермиона приняла за старофранцузский. Периодически упоминалось имя Волдеморта, и каждый раз Слизерин презрительно кривился.
Наконец магам удалось прийти к некоторому консенсусу. Так как никто не забыл, что именно благодаря «самодеятельности» некоторых студентов Хогвартс был вынужден пережить мощное вторжение на свою территорию, не оставалось сомнений, что именно с этой стороны школе грозит опасность.
- Мы можем оградить Хогвартс любыми защитными чарами, мы можем призвать на помощь авроров, мы можем даже поднять на уши весь Запретный Лес, - произнес тогда Дамблдор, - но мы не можем ничего поделать с учениками. У нас почти три сотни студентов на четыре факультета. Мы не имеем права подозревать кого-либо без веских на то причин… И нет, Минерва, - добавил директор, видя, что Мак-Гонагалл хочет что-то сказать, - мы не можем отчислить весь Слизерин в полном составе! Там учится достаточно хороших и порядочных ребят, а предатели, если помните, бывали и с других факультетов.
Профессор Трансфигурации возмущенно хмыкнула, но воздержалась от комментариев. Салазар Слизерин, едва заметно вздрогнувший при упоминании его фамилии в отношении неодушевленного предмета, смерил ее пристальным взглядом, однако промолчал.
В конечном итоге Дамблдор предложил вещь, от которой, как была уверена Гермиона, основатели должны были сразу же и бесповоротно отказаться. Уже зная, что те способны менять свой зримый облик (вопросы – как и почему оставались открытыми, но пока были не самыми актуальными на повестке дня), директор предложил им поступить в школу в качестве студентов по обмену. На последний курс – ибо именно он, скорее всего, находился под самым пристальным вниманием Волдеморта. Именно выпускникам грозила наибольшая опасность, поскольку уже менее чем через год они не будут находиться под защитой Хогвартса. Именно нынешним семикурсникам предстоит войти в новую, взрослую жизнь с ее проблемами и вопросами – а значит, именно они были наиболее податливым материалом для возможных манипуляций.
Основатели восприняли это предложение отнюдь не одинаково, однако в результате согласились все. Гарри, Рону и Гермионе, проводившим в стенах Хогвартса остаток летних каникул, было поручено за оставшиеся полторы недели «максимально адаптировать» гостей из прошлого к современной жизни. Ребятам такое поручение Дамблдора показалось как минимум легкомысленным, но их мнения, как это часто бывало, никто не спрашивал. Главное, как сказал директор, это разобраться с языком, а все остальное можно будет списать на то, что гости долго жили с другом государстве.

Портретов с основателей и правда не писали, однако Гермиона, читая «Историю Хогвартса» не раз пыталась представить их себе. В каком-то смысле те люди, которые сидели в кабинете Дамблдора, отвечали этим представлениям. Правда, в мыслях Гермионы они были несколько постарше, но эти волшебники в расцвете своих сил – как физических, так и магических – являлись будто наглядной иллюстрациям к первым страницам тяжелого тома «Истории». Страницам, надо отметить, довольно путанным, содержащим сведения, больше похожие на предания и легенды, нежели на достоверную информацию.
Но Гермиона почему-то никогда не задумывалась, что и великие люди были когда-то молодыми. Когда Гарри упомянул однажды про молодого Дамблдора – это уже казалось странным, почти нелепым. Однако сейчас…
Гермиона снова невольно скосила взгляд, рискуя заработать косоглазие.
Ровена, помолодев, изменилась не слишком. Ее красота, строгая и горделивая, была мало подвержена ходу времени, внушая благоговение как перед почтенной дамой, так и перед совсем юной девушкой. Разве что губы у молодой Ровены Рейвенкло были не столь сильно поджаты, да исчезла тонкая усталая морщинка меж бровей – вот и вся разница.
Вернувшись на двадцать пять лет назад, Хельга постройнела, хотя ее грудь и бедра сохранили округлую форму. Передвигаясь теперь с куда большей легкостью, белокурая девушка будто порхала, не оставаясь ни минуты на месте, заботливо прикладывая руку ко всему, что это требовало. Добрые карие глаза повеселели, и Хельга Хаффлпафф то и дело будто сияла каким-то внутренним светом.
Если в худощавости Салазара в сорок лет присутствовало своеобразное изящество, то в семнадцать было бы уместнее слово «угловатость». Острыми были колени, локти, плечи – даже скулы. Похоже, он относился к тем мужчинам, которые свою привлекательность приобретают лишь с возрастом, однако его глубокие, слишком темные для столь бледного лица глаза обладали удивительной притягательностью, и Салазар Слизерин умел одним взглядом добиваться полного внимания к своей персоне.
Как ни странно, менее всего принадлежащим к современному миру выглядел Годрик. Дело было не в рыжей шевелюре, мягкими волнами спускающейся на широкие плечи, и не в общем цветущем виде юноши – кажется, к концу двадцатого века земля уже разучилась рождать на свет таких крепких, светящихся физическим здоровьем и силой людей – а, скорее всего, в его широко распахнутых глазах удивительно чистого голубого цвета. Глаза Годрика Гриффиндора взирали на мир столь открыто и прямо, что это само по себе выглядело чем-то волшебным.

Сейчас эти люди не выглядели великими волшебниками. Двое парней и две девушки, по возрасту ничем не отличающихся от гриффиндорской троицы, должны были, надев через неделю форменные школьные мантии, окончательно смешаться с общей толпой. Удивительно, но особенно занятным это находил почему-то Слизерин. Вообще, наблюдая за общением своих «подопечных», Гермиона пришла к выводу, что, сменив возраст, основатели как-то смягчили и отношения между собой. Их память не менялась в зависимости от внешнего вида – но своеобразно менялось поведение. Казалось, что помолодев, великие волшебники вернули себе нечто от прежних отношений.
Это было заметно по легким перебранкам, возникавшим то и дело, однако шедших не на повышенных тонах, а как бы мимоходом.
Семеро молодых людей подошли к озеру и расположились на берегу. Годрик вытянулся во весь свой немаленький рост, и его рыжие пряди потонули во все еще высокой траве.
- Хорошо… - пробормотал он, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно.
Салазар, опустившийся рядом с ним, сунув в рот какой-то стебелек, задумчиво кивнул.
- Чего хорошего-то? – Рон недоуменно огляделся.
День действительно был неплохим… и мог бы быть еще лучше, если бы вот эти четверо оказались где-нибудь подальше. Рон, как, впрочем, и Гарри, не испытывал особого восторга от компании, которую навязал им директор. Нет, с Гриффиндором они бы с удовольствием поговорили бы – рыжеволосый великан сразу вызвал у юношей симпатию – но в присутствии остальных испытывали неловкость. А уж без общества Слизерина они тем более обошлись бы с огромной радостью.
- Юность, - ответила вместо мужчин Ровена. Они с Хельгой тоже присели на траву неподалеку. Взгляд зеленых глаз как-то умиротворенно скользил по глади озера. – Вы не представляете себе, насколько отвратительна старость. И главное, - девушка чуть оживилась, хотя ее поза оставалась напряженно-спокойной, - пока время движется своим чередом, это мало заметно. Каждый год, а потом и каждый месяц крадет у тебя частичку сил – а ты, занятый насущными делами, этого не замечаешь. И когда окончательно превращаешься в старуху, - здесь ее голос подозрительно зазвенел, – уже поздно.
Хельга тихонько взяла руку подруги и мягко начала ее баюкать. Ровена прикрыла глаза, стараясь успокоиться.
- Не могу до сих пор поверить, что этот кошмар позади, - все еще не открывая глаз, она подняла свободную руку и провела по своей щеке. Кожа под кончиками пальцев была приятно гладкой и упругой. Ровена печально усмехнулась: - Когда всю жизнь мечтаешь, чтобы люди перестали видеть в тебе красивую куклу и начали замечать твой ум, а потом в один далеко не прекрасный день вдруг слышишь «Леди Рейвенкло, вы так умны» - и понимаешь, что это не ты добилась своего, а красоты просто нет…
- Некоторые без красоты всю жизнь живут – и ничего, - хмыкнул Салазар и, вытянув руки вперед, прогнулся в спине. Несмотря на худощавую угловатость, черноволосый юноша оказался на удивление гибким, и любое его движение было исполнено грации. – Но согласен, что это неправда, будто годы берут свое. Годы берут наше, причем довольно жестоко. Ужасно умирать – но еще ужаснее продолжать стареть. В какой-то момент выбор становится невыносимым… и ты отдаешься на волю случая. Годрик, - негромко позвал он приятеля, успевшего задремать под мерное течение философского разговора. – Ты-то как умер? Мне показалось, что из тебя жизнь по-прежнему била ключом.
Гриффиндор проворчал что-то неразборчивое и попытался заползти выше по склону, дальше от озера, однако Слизерин успел ухватить его за плечо. Черные волосы склонившегося юноши полоснули Годрика по лицу, и тот, несколько секунд подергав носом, оглушительно чихнул.
Поняв, что просто так от вопроса отвертеться не удастся, он сел и недовольно посмотрел на Салазара.
- Я к тебе ехал, - неохотно, но вполне отчетливо произнес Годрик. – Извиниться. Увы, не доехал… Доволен?
В глазах Слизерина мелькнуло что-то… Пожалуй, не удивление и даже не торжество. Скорее, некое странное сочувствие.
- Мда, недаром говорится, что если человек идиот – то это надолго…
- Салазар, ну он же искренне, - вступилась за друга Хельга. – Мы удерживали его, как могли – а он все равно уехал…
- Вот именно это «искренне» и убивает! – Слизерин развел руками. – Я не буду перечислять всего, но одного того, что мне в тот момент от его извинений было не жарко и не холодно, вполне достаточно.
- Ты не понимаешь, потому что всегда был самовлюбленным эгоистом, - буркнул Гриффиндор. Он раздумал ложиться снова и теперь сидел, скрестив ноги по-турецки. Салазар демонстративно закатил глаза и только было раскрыл рот, чтобы произнести ответную реплику, когда его опередила Ровена:
- Господа, давайте вы перенесете свою трогательную семейную сцену на другой момент? Правда, сейчас слишком хорошо, чтобы слушать вашу перебранку.
Гриффиндорцы во время этого разговора чувствовали себя довольно неловко. Мало того, что они частично не поняли смысла (хотя основатели добросовестно говорили на современном английском), Гарри и Рона немало коробили взаимоотношения между собеседниками. Гриффиндор и Слизерин, даже обмениваясь словесными тычками, не походили ни на соперников, ни тем более на врагов. Вообще, между этими двумя, казалось, было столь мало общего, что становилось непонятно, чего они могли не поделить.
- Расскажите еще про школу, - воцарившуюся было тишину снова нарушил голос Ровены. Гермиона вздрогнула и перевела взгляд на нее. – Нам через неделю там учиться – а мы даже не знаем, что изменилось за это время. Да и вообще… оказаться по другую сторону кафедры, это… Салазар! – бросила она фыркнувшему корнуольцу. – Я решительно не понимаю, что здесь смешного!
- А мне это кажется забавным, - Слизерин, прекрасно владевший эмоциями, сделал вид, что не может справиться с улыбкой на лице. – Мне всегда было интересно наблюдать за студентами, когда они находились без нашего надзора.
Ровена нахмурилась, разбирая эту закрученную фразу. После чего ее зеленые глаза нехорошо сузились.
- Только не говори, что ты шпионил за студентами!
- Именно, моя милая. Неужели ты думаешь, что я мог оставить моих мальчиков без присмотра?
- За такими точно глаз да глаз, - не удержался от реплики Годрик.
- Не больше, чем за твоими, - моментально парировал Салазар.
Хельга поднялась и пересела так, чтобы оказаться между юношей. Правда, из-за ее невысокого роста молодые люди могли по-прежнему переглядываться, теперь над ее белокурой макушкой, однако само присутствие этой девушки, похоже, смягчило ситуацию.
- Так вот, - Слизерин продолжал, как ни в чем не бывало. – Это всегда было интересно, но процесс портила удаленность. Теперь же я с удовольствием загляну в их жизнь изнутри.
- Похоже, я сейчас начну сочувствовать бедным детям, - себе под нос пробормотала Ровена.
Гриффиндорцы отнюдь не были согласны с тем, что слизеринцы хоть в какой-то ситуации могут оказаться «бедными детьми». А если им достанется жить с собственным основателем – то это, как говорится, их проблемы. И вообще неизвестно, кто кого изведет первым.
Впрочем, Гермиона была твердо настроена выполнить поручение директора, поэтому, собравшись с духом, вклинилась в разговор.
- Насчет учебы… Итак, наверно, вы уже знаете, что у нас семь курсов обучения…
- Семь? – в ужасе встрепенулся Годрик. – У нас было четыре…
- Пять, - поправила его Хельга. – К концу моей жизни – уже пять, - она повернулась к Ровене и, обращаясь преимущественно к ней, добавила: - Помнишь, ты всегда хотела ввести нумерологию, но сперва никак не могла выделить времени, а потом – найти подходящего преподавателя? Роджер… Ну, помнишь, Роджер Вест, твой любимец, который тебя замещал, потом нашел такого. А его жена в совершенстве знала арабский, и его мы тоже добавили, очень много свитков тогда было с Востока, а с латынью мы были как на открытой ладони перед Церковью. В общем, получилось так много часов, что студенты просто валились с ног. Пришлось добавить еще один курс, зато мы более равномерно распределили часы и даже смогли усилить обучение.
- Но пять – это все-таки не семь, - мрачно заметил Годрик.
- Что ты так стонешь, будто тебе учить их все, - Салазар пожал плечами. – Ты и так проскакиваешь сразу на последний курс.
Гриффиндор попытался упрямо нахохлиться, но при его габаритах должного эффекта от такой позы добиться было трудно, поэтому рыжеволосый юноша почти сразу бросил эту затею и снова посмотрел на Гермиону. Та, немного смущенная столь бурным обсуждением первой же своей фразы, немного помолчав, продолжала:
- У нас есть… Точнее, были основные предметы, которые мы учили первые два курса. Потом, оставляя их как обязательные, мы выбирали еще несколько на свой вкус и учились так еще три года – третий, четвертый и пятый. В конце пятого курса мы сдавали СОВ – это нормативы волшебства, они идут в аттестат, и от них часто зависит дальнейшая карьера. Собственно, - девушка неловко взглянула на Годрика, - после сдачи СОВ можно и прекратить обучение, но так почти никто не поступает. На шестом и седьмом курсе уже нет обязательных предметов, ты можешь выбрать любые – правда, если у тебя плохие СОВы, то преподаватель тебя просто не возьмет в свой класс. У разных преподавателей разные требования: кому-то достаточно, чтобы СОВы были просто положительными, а кто-то настаивает, чтобы результат был не меньше Выше Ожидания или даже Превосходно.
- То есть мы сами должны выбрать, какие и сколько предметов изучать? – уточнил Салазар.
Гермиона кивнула:
- Да. Обычно этих предметов не очень много, ведь подготовка очень тщательная и сложная. Считается, что раз ты выбрал этот предмет, то хочешь постигнуть его как можно глубже.
- Сколько предметов обычно получается у семикурсников? – поинтересовалась Ровена.
- Ну… - Гермиона слегка замялась. – У кого как. Обычно, четыре-пять…
- У Гермионы – семь, - не удержался и вставил Рон. – Хотя она получила одиннадцать СОВ. Но больше предметов даже она бы не выдержала, задают слишком много.
Лицо Ровены выглядело сосредоточенным, и Салазар, только взглянув на нее, помахал ладонью перед ее глазами.
- Даже не думай! – заявил он, когда ему удалось привлечь ее внимание. – Мы здесь оказались не для того, чтобы учиться. Я понимаю твое рвение, но и ты должна осознавать: тебе необходимо свободное время для возможных маневров, а если ты с головой зароешься в учебники, мы тебя не откопаем.
- Но… это такой шанс… - в зеленых глазах мелькнуло почти отчаянье. – Упустить его было бы так глупо…
Но остальные оказались единодушны в своей непреклонности. Даже Хельга, не принимавшая обычно участия в спорах, настаивала, что слишком сильная нагрузка только повредит – и в конце концов Ровена сдалась. Она клятвенно пообещала друзьям, что не выберет больше семи предметов, однако по ее лицу уже было видно, что выбор окажется тяжелым.

Глава 3

Первое сентября неумолимо приближалось. Гермиона считала, что они рассказали гостям из прошлого все, что могли в такой короткий срок. Вернее, после того, как она сама закончила повествование о школе и уступила место Рону, который попытался поведать о быте волшебников, у нее была еще мысль попробовать просветить и насчет магглов – но вот уже века полтора как магический и маггловский мир разошлись слишком далеко и надежно, чтобы объяснить это в двух словах. Было проще подсунуть основателям что-нибудь вроде «Всемирной Истории» - но где ее сейчас можно было взять? С другой стороны, огромная масса волшебников живет, не зная и не желая знать о маггловском мире – и ничего, вполне счастливы.
Тридцать первого августа все опять собрались у директора. Гриффиндорская троица как можно незаметнее прошмыгнула с остальными, но, хотя профессор Мак-Гонагалл и покосилась на них неодобрительно, выгонять их явно никто не собирался.
Дамблдор поинтересовался, как обстоят дела с «акклиматизацией», на что получил ответ на практически чистом английском, что все замечательно.
- В таком случае, - продолжал директор, - остается еще вопрос с фамилиями. Думаю, вы все понимаете: ими названы хогвартские факультеты, и они слишком широко известны. Появление даже одного носителя такой фамилии вызвало бы в школе фурор, но всех четверых сразу…
- Мы уже обсуждали этот вопрос, - кивнул Салазар. – Мы решили, что от имен отказываться было бы глупо – трудно за короткое время привыкнуть к новому, а каждый раз вздрагивать, слыша чужое, отнюдь не лучший выход. С фамилиями же есть вариант…
Ровена при этих словах демонстративно скрестила руки на груди и отвернулась.
- Да, вариант, - бросив на нее косой взгляд, как ни в чем не бывало продолжал Салазар. – Фамилия должна быть четко впечатанной в нашу память, чтобы мы воспринимали ее почти как собственную. Отличный вариант – фамилии наших супругов. Трудно забыть человека, с которым состоял в браке.
- Это действительно хорошая мысль, - согласился Дамблдор. – Хотя и имена ваши в наше время довольно редкие… Ну да ладно, мало ли какая фантазия у людей просыпается. И последнее: вы решили, на какие предметы будете ходить?
Салазар молча протянул ему лист пергамента, его примеру последовали остальные. Прежде, чем передать эти листки деканам, директор пробежался взглядом по строчкам. На пергаменте Слизерина его внимание привлекло одно слово.
- Ммм… Мистер Селтон, - произнес Дамблдор, сверившись с фамилией, которую Салазар так же аккуратно выписал вверху листа. – Я все правильно понял, вы действительно желаете изучать Маггловедение?
Гриффиндорцы изумленно воззрились на вальяжно вытянувшегося в кресле черноволосого юношу. Даже Снейп, как и остальные деканы присутствующий при разговоре, позволил себе удивленный взгляд в его сторону. Но тот лишь пожал плечами.
- Потенциальных врагов надо знать в лицо, - сказал Салазар и улыбнулся, окончательно добивая подкупающей откровенностью. – А судя по тому, что я узнал за последнее время, у магглов многое изменилось. Не хочу оказаться перед неприятными сюрпризами.
- Гхм, - директор слегка нахмурился. – Что ж, дело ваше… Но должен сразу предупредить: этот предмет обычно не посещают студенты с вашего факультета.
- А мы, - вдруг вмешался в разговор Годрик, - точно попадем на наши факультеты?
Воцарилась небольшая пауза. Судя по окаменевшему лицу Слизерина и взволнованным лицам дам, эта мысль приходила в голову каждому из них хотя бы раз.
- Студентов распределяет Шляпа, руководствуясь характером поступающего, - вместо Дамблдора осторожно ответила Мак-Гонагалл.
- Да, но то, что мы ценили в студентах, - медленно, взвешивая каждое слово, произнесла Ровена, - не обязательно является чертой и наших характеров тоже. То есть я хочу сказать, такими мы видели идеальных учеников – но являемся ли мы сами такими? Опять же, иногда логика Шляпы мне кажется странной. Не буду вдаваться в подробности дней давно минувших, но вот хотя бы Гермиона, - кивок в сторону гриффиндорской троицы. – Я ведь несколько дней была уверена, что она учится среди моих студентов, и была крайне удивлена, когда она сама упомянула, что, как и молодые люди, учится у Годрика.
- «В», - поправил ее директор. – Извините, но придется привыкнуть. Не «У», а «В». Ваши фамилии давно стали именами собственными для факультетов, и студент учится не «У преподавателя», а «НА факультете».
Ровена вздохнула, однако согласно склонила голову. Это был один из тех вопросов, к которым ей привыкалось сложнее всего.
- Действительно, Шляпа иногда предлагает на первый взгляд странные варианты, - спокойно продолжал Дамблдор. – Однако в конечном итоге она всегда права. Мисс Грейнджер не раз доказала свою отвагу, и то, что она еще и одна из лучших студенток на моей памяти, лишь плюс ей.
Гермиона вспыхнула, смущенная тем, что разговор сам собой перешел на нее, и никто не заметил, как Салазар тихонько и насмешливо хмыкнул. Слизерин раздумывал, стоит ли прояснить ситуацию – но в результате решил, что не стоит. Это был один из его маленьких секретов, позволявших забавляться в гордом одиночестве, и корнуолец пришел к выводу, что ради минутного развлечения не надо им жертвовать.
- Что ж, в таком случае, - подытожил директор, видя, что больше ни вопросов, ни предложений не поступает, - завтра вечером состоится распределение. Мы представим вас как учеников по обмену – подробности можете придумать сами. Несмотря на все сомнения, я уверен, что каждый из вас попадет на свой собственный факультет. Настройтесь на хорошее, и завтра все пройдет прекрасно.

Выйдя из кабинета директора, основатели направились к комнатам, выделенным им на эти дни. Уже завтра, после распределения, они разойдутся по факультетским спальням, сегодня оставалась последняя ночь в «личных покоях».
Молодые люди ушли вперед, девушки слегка отстали. Гермиона с удивлением заметила, что лицо Ровены до сих пор сохраняет взволнованно-возмущенное выражение. Зеленоглазая девушка то нервно сплетала пальцы, то откидывала за спину косу.
- Эм… - рискнула начать разговор Гермиона – от такого нервного соседства ей было немного не по себе. – А я ведь как-то даже не представляла, что у вас были семьи…
- Были! – фыркнула Ровена. Почему-то в этот момент она напоминала крайне рассерженную кошку. – Обычно никто не спрашивает, хочешь ты замуж или нет. Тебя просто вручают кому-нибудь со словами «вот, дорогая, это теперь твой муж!»
- У нас… В смысле, в наше время, такого уже нет, - горячо заявила Гермиона. – Ну, если только в каких-нибудь особенно зазнающихся семьях… Но все равно, юридически каждый сам волен выбирать себе партнера по жизни.
- Тогда вам в вашем времени очень повезло, - резко мотнула головой Ровена. – А нас вот с Хельгой замуж выдавали, но так как работа в школе – это дело нашей жизни, то мы преподавали под девичьими фамилиями. Ну а мужчинам, конечно же, нужны наследники.
- Ровена, ты не справедлива, - мягко укорила подругу Хельга. – Годрик и Аннис любили друг друга… И Салазар так и не женился во второй раз, хотя уверена, уж он-то мечтал о сыне.
- С Салазаром вообще случай особый, - Ровена позволила себе мимолетную гримасу. – Хотя до сих пор поражаюсь его таланту фантастически баловать дочь и одновременно держать ее в ежовых рукавицах. У меня не получалось ни того, ни другого…
Внезапно весь налет злости исчез с ее лица, оставив лишь выражение глубокой задумчивости. Зеленоглазая девушка, ускорив шаг, обогнала шедших впереди молодых людей и, не говоря никому ни слова, проскользнула в свою комнату.
Остальные остановились, и Годрик удивленно посмотрел на Хельгу.
- Вы поссорились? – спросил он таким тоном, что было ясно: ссоры он считал своей с Салазаром личной прерогативой.
- Н-нет… - вид у Хельги был виноватый. – Годрик, мы… Мне кажется, мы с тобой сделали ошибку, не сказав ей. Мы… должны были рассказать Ровене… Она мать и имеет право знать правду.
Вид Годрика говорил о его несогласии с позицией Хельги.
- Мы сами не знаем, что там у них было, - неохотно произнес рыжеволосый юноша. В кои-то веки его голос не гремел на весь коридор, а звучал довольно тихо. – Ровена все тогда решала сама, помнишь? Без нас. Я… видел ее – если захотят, поговорят сами. В чужие семейные дела лучше не вмешиваться… даже если это дела друзей.
Гриффиндор обернулся на Слизерина, однако лицо того выражало полнейшее равнодушие. По нему нельзя было даже прочесть, понимает он, о чем идет речь, или же нет. Хельга опустила голову. Она так и не приняла решения Годрика, однако не стала с ним спорить.
- Всем спокойной ночи, всем до завтра, - моментально повеселев, завершил беседу Гриффиндор.
- Так, если что, - напомнил ему Гарри, - вы ехали в Хогвартс-экспрессе в одном купе с нами, а потом – в одной карете. Как раз друг друга прикроем.
Основатели разошлись по своим комнатам, а гриффиндорская троица поднялась к себе в Башню.

Ровена не могла уснуть. В длинной белой ночной рубашке она сидела в кресле у камина, в котором не горел огонь. Сейчас ее никто не видел, и можно было себе позволить забраться в кресло с ногами, совсем как маленькая девочка. Сиденье, такое непривычно мягкое и уютное, казалось, так и звало ко сну – но сон не шел. Ровена сидела съежившись, но не от холода – прохлада августовской ночи не проникала внутрь – но будто от какого-то дурного предчувствия.
Она гнала от себя даже проблески подобных мыслей вот уже около полутора недель. Впрочем, в этой новой жизни оказалось столько всего яркого и интересного, что, надо признаться честно, эти мысли приходили нечасто. Так, перед сном, когда тело отпускает дневное возбуждение… Но тут же, обычно, накатывали сновидения, унося опять во все тот же новый мир, к ожиданию завтра – и удавалось легко проскочить ту занозу, того червячка, что точил душу.
Ровена не спросила у Годрика с Хельгой, что же стало с Хеленой. У Салазара спрашивать бесполезно – его все равно тогда не было в Хогвартсе, он заперся в своем корнуоллском замке…
Тьфу, гадость какая… Ровена почти с отчаяньем посмотрела на мокрый кончик косы. Мало того, что она сидит в кресле с ногами, за что матушка, несомненно, отчитала бы ее, так еще и подобно глупому ребенку опять начала грызть косу. Ей казалось, что уж от этой дурной привычки она избавилась давным-давно, еще даже до встречи с остальными.
Страх коснулся ее сердца в тот самый момент, когда в кабинет директора вплыл призрак, которого Дамблдор назвал Кровавым Бароном, а она сама, да и остальные, знали как Грегори Гонта. Более того, о том, что он – привидение, знала не только Хельга, но и Годрик, который, как Ровена поняла, пережил ее всего на несколько лет. Как Грегори стал призраком, почему он носит цепи и обитает в Хогвартсе – эти вопросы вихрями пронеслись в голове Ровены, но, прогоняя из сердца липкий ужас, она изгнала из головы и эти вопросы. Наверное, впервые в жизни Ровена Рейвенкло не хотела ничего знать, и незнание казалось ей спасеньем.
Воздух неподалеку слегка замерцал, повеяло легким холодком. Ровена поежилась – и встрепенулась. Из стены выплывал призрак.
Призрак молодой, удивительно красивой дамы в длинном жемчужно-сером платье. Собственно, весь облик прекрасной леди выглядел жемчужным, привидения не имеют цветов, как живые, но именно такое впечатление создавалось.
Ровена зачаровано смотрела в глаза ночной гостье, и ее сердце билось мучительно быстро. Она знала, что эти глаза, будто подернутые серой дымкой, на самом деле имеют цвет летнего моря, а локоны, аккуратно спускающиеся вдоль совершенного лица – светло-русые, с золотистым отливом.
Легко гордиться красотой дочери – но трудно искренне радоваться ей, когда тебе самой за семьдесят. И пусть Салазар, будучи как-то в хорошем настроении, озвучил схему, мол «Красивая женщина не может быть умной; если она и красива, и умна – то это стерва; если же она вдобавок ко всему еще и не стерва – то это Ровена Рейвенкло», но человек слишком привыкает к хорошему. Ровена гордилась своим умом – но и красоту воспринимала как должное. Тяжело видеть перед собой распускающийся бутон, когда твою собственную прелесть съедает беспощадное время.
Сейчас Ровена сама выглядела моложе той, чей образ застыл в двух шагах от нее. И Серая Леди также молчаливо и пристально изучала лицо юной девушки, вжавшейся в спинку кресла и вцепившейся в подлокотники.
- Здравствуй, матушка, - прошелестел, наконец, в ночной тишине негромкий голос.
Ровена чувствовала, что к ее горлу подступил комок. Открой она рот – и наружу не вырвется ничего, кроме отчаянного всхлипа. Девушка заставила себя выпустить подлокотники и медленно подняться на ноги.
Они были почти одного роста – Ровена забыла про это, привыкнув всегда смотреть на дочь чуть свысока, даже когда та выросла.
- Я… - казалось, привидения не должны уметь заикаться, но Серой Леди пришлось сделать паузу, чтобы собраться с силами и заставить свой голос звучать ровнее. – Я являюсь привидением факультета Рейвенкло. Завтра, как и другие призраки, я буду присутствовать на Церемонии Распределения в Большом Зале и потому явилась сегодня, дабы завтра не произошло никаких внезапных и, главное, неприятных сюрпризов.
Она говорила, опустив глаза в пол и сложив руки, как это обычно делают послушные дети.
С губ Ровены сорвалось еле слышное, неразборчивое слово. Она попыталась еще раз, и еще, и наконец с трудом ворочающийся язык послушался ее.
- Доченька…
Серая Леди вздрогнула. Она не слышала этого слова очень, очень давно. Едва поступив на обучение в Хогвартс, она стала «мисс Рейвенкло», после окончания к ней обращались только по имени. Мать вообще редко баловала ее своим вниманием, обычно довольная тем, что за дочерью с ее подругой есть кому присмотреть.
- Я была не права…
- Я допустила ошибку…
Обе женщины начали говорить одновременно и одновременно осеклись. В глазах Ровены появились слезы. Призраки не умеют плакать, у них нет сердец, которые умудряются колотиться у самого горла, и Хелена заговорила первой:
- Я была неправа, когда сбежала. Я поступила гадко, украв принадлежавшую тебе вещь. Но ради всего святого, почему ты послала за мной барона?!
Ровена сморгнула, не представляя, что на это ответить. Ее ум как-то лучше проявлялся в нейтральных, отвлеченных темах – но вот в житейских ситуациях, увы, часто хромала быстрота реакции. Смена темы оказалась слишком уж ошеломляющей.
- Он… был единственным подходящим человеком… - пробормотала Ровена.
- Матушка, он был самым НЕ подходящим человеком! – Хелена начала ходить по комнате, точнее, была видимость, будто ее призрак расхаживает в нетерпении. – Честное слово, из дяди Годрика и то лучший дипломат, чем из барона!
- Барон – единственный, кто согласился бы на такую авантюру, - немного оправившись, Ровена нахмурилась и тоже перешла в нападение. – Я не представляю себе никого, кто бы взял на себя труд отправиться на поиски капризной непослушной девчонки.
- Это я-то капризная?! – призрачный шелест сменился почти звонким вскриком, похоже, возмущение позволяло достигать новых высот. – Ну уж извини, претензии к той, кто меня воспитывал!
- Претензии? – Ровена раньше не знала, что умеет заводиться с пол-оборота. Впрочем, если учесть, сколько она успела перенервничать, ее выдержка не была такой уж плохой. – Какие у тебя вообще могут быть претензии? Я давала тебе все, что могла, и ничего, слышишь, ничего не требовала, кроме соблюдения достоинства. Я позволила тебе разбираться со своей жизнью самой, хотя как мать…
- Позволила? – голос Хелены взвился на высоких тонах. – Это ты обещание барону называешь «позволила разбираться со своей жизнью»?! Ты же… ты же продала меня ему!
- Я попросила тебе помочь! – Ровена не кричала, но была близка к этому. – Я ждала и терпела несколько месяцев – но тогда я умирала. Ты не понимаешь, каково это чувствовать, как жизнь медленно, капля за каплей уходит, а ты ничего, ничего не можешь сделать, и лишь мучаешься тем, сколько впереди осталось незавершенного! Я беспокоилась за тебя – я беспокоилась за свою неразумную, бестолковую дочь. Да, за бестолковую! – вот теперь она точно кричала. – Твой отец был еще жив, и я не сомневалась, что он не упустит случая отыграться за нас обеих. Барон любил тебя, понимаешь? Если бы меня хоть кто-нибудь в моей жизни любил так страстно… Впрочем, это не важно, речь не обо мне. Он на коленях был готов стоять перед тобой – всю жизнь, как до, так и после брака. Ты навсегда была бы его королевой, прожила бы долго и счастливо – а я, даже видя это, шла на поводу у капризной девчонки.
- А я не хотела быть королевой! Я вообще не хотела видеть его… физиономию, - Хелена с трудом удержалась, чтобы не бросить более резкое слово, - возле себя. Если он тебе так нравился, могла бы выйти за него замуж сама. А мне вообще никто… никто не был нужен!
Разговор на истерической ноте прервал настойчивый стук в дверь.
- Войдите, - не оборачиваясь, бросила Ровена, и на пороге комнаты появился заспанный Салазар. Поверх его ночной рубашки был наброшен зеленый шелковый халат с тонкими серебристыми узорами по обшлагам рукавов и подолу.
- Доброй ночи, Хелена, - поздоровался корнуолец с Серой Леди как ни в чем не бывало. – Дамы, я понимаю трогательность момента семейной встречи, но нельзя ли потише? Пожалейте мой и без того не слишком крепкий сон.
Ровена закусила губу. Она совершенно забыла, что комната Салазара находится прямо за стенкой. Комнаты Годрика и Хельги располагались по другую сторону коридора, впрочем, этих если и будить, то только с помощью «Соноруса».
- Извини, - пробормотала она, отводя взгляд в сторону. – Я не хотела тебе помешать.
- Прошу прощения, - призрак Хелены склонился в легком поклоне. – Мне тоже жаль, но я рада была повидаться, дядя Салазар.
Демонстративно, будто желая позлить мать, она скользнула к выходу из комнаты, неожиданно лучисто улыбнувшись Слизерину.
- Это так приятно, когда твою матушку посещают мужчины в таком очаровательном виде, - бросила Хелена напоследок и растворилась в темноте коридора.
Ровена задохнулась от возмущения, однако Салазар негромко рассмеялся.
- Милая девочка. Ровена, тебе стоило бы отпустить ее учиться вместе с моей Саласией. Глядишь, мы бы вырастили замечательную стерву со стойким иммунитетом к жизненным проблемам. Ради такого я даже согласен был бы принять на обучение обеих девушек.
- Салазар, - голос Ровены не предвещал ничего хорошего. – Кажется, ты говорил, что хочешь спать? Я тебя не задерживаю.
Отвесив насмешливый и явно утрированный поклон, Слизерин развернулся и удалился в сторону своей комнаты.

Глава 4

- Я Дамблдору просто поражаюсь! – Симус взмахнул шоколадной лягушкой. – У нас в стране черт знает что творится, два месяца назад на школу Упивающиеся Смертью нападали, причем изнутри – а он иностранных гостей приглашает! Ты не думай, - обратился он уже напрямую к Годрику, - мы-то не против, здорово, что ты к нам попал, но как-то это…
- Ну, у нас был шанс хоть один год побывать в Хогвартсе, - ухмыльнулся Годрик. Он вместе с пятью гриффиндорскими семикурсниками сидел в их спальне, продолжая «банкет в честь поступивших», начатый в гостиной и разогнанный некоторое время назад Гермионой. Подобные пирушки были и во времена основателей – но тогда Гриффиндор находился по другую сторону «учебного процесса» и мог лишь догадываться, как развлекались его подопечные. Судя по бутылкам огневиски, припрятанным в спальне старшекурсников от малышни и, главное, от строгой старосты, очень даже неплохо. – Не отказываться же. К тому же, и выбора особенного не было.
- А вы все в одном месте учились? Давно знакомы? – вопросы, которые давно вертелись на языках у гриффиндорцев, в узком кругу посыпались как из рога изобилия.
- Да, мы с юн… с детства дружили, - Годрик спокойно отпил полбутылки, ибо его опыт во много раз превосходил успехи соседей по спальне. Вдобавок Гарри заметил, что лишившись общества Салазара, который цеплялся едва ли не к каждому слову рыжеволосого юноши, тот стал куда более разговорчивым. – Вообще всю жизнь. И учились тоже вместе.
- Как же вас тогда так разбросало? – недоуменно поинтересовался Невилл. Этот вопрос волновал и остальных.
Собственно, несмотря на напряженную обстановку, царившую в магическом мире, гвоздем сегодняшней программы действительно стали четверо гостей. Помня об их собственных сомнениях, гриффиндорская троица нетерпеливо ждала, когда закончится распределение первогодков, и к Шляпе подойдут основатели.
- А представляете, к нам подсунут Слизерина, - выпалил вдруг шепотом Рон. Гарри, который как раз отпил глоток тыквенного сока, едва не забрызгал им все вокруг, чрезвычайно живо вообразив себе такую возможность. Однако Гермиона их нервно одернула:
- Глупости. Уверена, каждый окажется на своем месте. И вот уж кого точно не представляю среди гриффиндорцев, так это Салазара.
Первой к Шляпе отправилась Ровена. Гермиона так волновалась, что даже прослушала ее фамилию – что-то французское, как ей показалось. Зеленоглазая девушка, садясь на табурет, выглядела бледной и немного измученной, однако держалась на удивление прямо. Шляпа недолго думала над своим вердиктом, почти сразу же отправив ее в Рейвенкло.
Остальным тоже не пришлось ждать долго, Шляпе хватало нескольких секунд, чтобы сделать выбор.
Годрик был вторым и, судя по всему, оказался весьма доволен, когда смог плюхнуться рядом с известными ему друзьями. Впрочем, известным ему за этот ужин успел стать весь стол, ибо рыжеволосый юноша обладал способностью сразу же располагать к себе окружающих.
- Ну, - Годрик пожал плечами и потянулся к следующей бутылке, - мне кажется, когда дружишь, то любишь человека со всеми его достоинствами и недостатками.
- А если вторых гораздо больше? – с сомнением произнес Рон.
- Так не бывает, - широкая улыбка Годрика располагала к доверию. – И вообще, лучше видеть в людях хорошее.
- Ага, особенно в Слизерине, - шепнул Гарри на ухо Рону. – Ты не помнишь, у них в одиннадцатом веке микроскопы были?
Празднование затянулось далеко за полночь, и только уже в темноте, сняв очки и устроившись под одеялом поудобнее, Гарри сообразил, что Годрик очень тщательно обходил все острые углы, подменяя шутками ответы на наиболее каверзные вопросы. Интересно, у него это получалось само собой, или многолетнее общение со Слизерином сказывалось?
* * *
На завтрак Годрик поднял себя по-солдатски. В том смысле, что сперва вскочил и оделся, а потом, уже по дороге в Большой Зал, начал медленно просыпаться. Похмелье его не мучило и, кажется, даже близко не подходило, но ночные посиделки сказались тем, что физиономия рыжеволосого юноши выглядела несколько помятой и заспанной – впрочем, лишь до момента появления на столах завтрака. Сонливость слетела в тот же миг, когда рука Годрика сомкнулась на ложке, и очень скоро жизнь для него снова стала прекрасной.
Подняв голову, он огляделся. Хельга за следующим столом беседовала с двумя девочками, дальше Ровена вяло отбивалась от высокого молодого человека, подсевшего к ней. Слизеринский стол, стоящий на другом конце зала, был виден хуже, и Годрик даже не сразу разглядел за ним Салазара. Впрочем, тот сидел спиной к остальным столам и был узнан только благодаря длинным черным волосам.
Годрика переполняли эмоции и желание поделиться с друзьями впечатлениями. Он уже собирался встать, чтобы вытащить из-за столов остальных, когда к нему подошла Мак-Гонагалл.
- Ваше расписание, мистер Петерс, - произнесла она, вручая Годрику пергамент с таблицей, и негромко спросила, пользуясь тем, что в общем шуме ее голос все равно был не слышен никому, кроме собеседника: – Я правильно поняла, что вы в последний момент отказались от четвертого предмета?
- Да, - Годрик кивнул, глядя на список уроков, и невесело усмехнулся. – Салазар пообещал меня отравить, если я буду мельтешить перед ним на Маггловедении…
Мак-Гонагалл поджала губы, видимо не разделяя специфического чувства юмора Слизерина, и удалилась.
- У нас первыми Зелья… Спасибо, что хоть не Снейп их теперь ведет, - Рон, сидевший рядом, разглядывал свое расписание. – Годрик, а ты на Зелья не идешь?
Гриффиндор изобразил на своем лице ужас.
- Рон, - проникновенно произнес Годрик. – Я надеюсь, что неплохо… и даже очень неплохо готовлю. Если в окрестностях Хогвартса до сих пор водятся кролики, я с удовольствием пожарю тебе парочку на пробу. Но Зелья – нет, спасибо, без меня. И вообще, не мужское это дело.
- С удовольствием повторил бы это Снейпу, - фыркнул Гарри. – Тоже ни за что не пошел бы на них, если бы их не требовал аврорат. Значит, у тебя сейчас свободное время?
Почему-то с Годриком было легко перейти на «ты», и даже Гермиона не сбивалась, обращаясь с основателем своего факультета как с настоящим ровесником.
- Да, - Годрик довольно ухмыльнулся и встал со скамейки. – Пойду прогуляюсь. А то как только освободится Ровена, она тут же потащит нас в библиотеку, а я так толком и не огляделся вокруг.

Войдя в аудиторию, Слагхорн первым делом окинул взглядом новеньких. Как поняла Гермиона, в курсе их настоящего происхождения были только деканы, остальные преподаватели оказались не посвященными в ситуацию.
- Так, как же мне вас разместить, - вслух размышлял Слагхорн. – У нас три группы по четыре человека… Честно говоря, по пять – это было бы излишне, с другой стороны втроем вам будет сложно угнаться за остальными…
- Мы угонимся, - спокойно ответил ему Салазар. – Когда много народу, все только мешаются друг другу локтями.
- Ну что ж, вам, наверное, виднее, - профессор не стал с ним спорить. – Располагайтесь за свободным столом и приготовьтесь к работе.
Гермиона скосила взгляд на новую группу, благо расположилась она по соседству с гриффиндорцами и Эрни Мак-Милланом. Хельга, похоже, уже смирившись с тем, что школьная юбка едва закрывает ей колени, сосредоточенно смотрела на Слагхорна. Ровена, даже в форменной мантии выглядевшая королевной, глядела туда же, покачивая в руках учебник по Зельям для седьмого курса. Гермиона несколько удивилась, что Салазар предпочел их компанию, а не остался со слизеринцами. Черноволосого юношу школьная форма заставляла выглядеть еще моложе, настолько, что девушке на какое-то мгновение показалось, будто он младше всех в аудитории.
В этом году Слагхорн не лучился тем же энтузиазмом, что и в прошлом. Проникновение сторонников Темного Лорда на территорию Хогвартса – то, что ранее казалось невозможным – сильно пошатнуло уверенность профессора в правильности выбора, сделанного в пользу Дамблдора. К сожалению, более надежных гарантий ему не мог дать никто, и Слагхорн вынужден был согласиться остаться преподавать и на этот год тоже.
Дав задание, он начал медленно прохаживаться по рядам, постепенно приближаясь к группе новеньких. Когда накануне занятий трое деканов подсунули ему «дополненный» список, Слагхорн был не слишком доволен. Он не требовал слишком высоких баллов для посещения своих занятий, но предмет, особенно на высших ступенях, был достаточно сложным, чтобы студенты десять раз думали, прежде чем его выбрать. Слагхорна устраивало работать с небольшой аудиторией, он стремился получше узнать каждого из студентов, чтобы составить правильное мнение о возможном его использовании.
На этих студентов ему не предоставили аттестатов, ограничившись лишь туманным «они не должны вас разочаровать». Эта троица приехала откуда-то издалека, и Слагхорн чувствовал дискомфорт оттого, что вынужден начинать свою работу «с нуля». Работу, естественно, не как преподавателя Зелий, а свою личную, которую он вел уже не один десяток лет, сплетая нити и сети из талантливых студентов.
Хотя, возможно, если покопаться в памяти, отыщутся и новые зацепки.
Слагхорн остановился за спиной худощавого черноволосого юноши, который сосредоточенно добавлял в свой котел ингредиенты. Профессор даже невольно залюбовался удивительно плавными движениями, настолько мягкими и точно рассчитанными, что казались похожими на движение танца. Волосы, длиной гораздо ниже плеч, были схвачены в низкий хвост и завязаны темно-зеленой лентой. Похоже, молодой человек не только тщательно работал, но и аккуратно готовился к своей работе.
- Селтон, - задумчиво произнес Слагхорн, пытаясь отыскать в своей памяти хоть что-то насчет этой фамилии. – Слышал я о семье Селтонов из Корнуолла… Вы не родственники?
Салазар пожал плечами. Его взгляд, не отрываясь, следил за котлом.
- Возможно… сэр. Я действительно родился в Корнуолле, а мы там все в той или иной степени родственники. Но я очень давно не был на родине.
Слагхорн покивал головой, решив все-таки взять этого юношу на заметку, и перешел дальше.
Две новенькие девушки работали бок о бок, но совершенно по-разному. Наблюдая за зеленоглазой красавицей, профессор даже подивился, что на Зельях, оказывается, можно работать одной рукой, ибо во второй девушка держала учебник, и взгляд ее перемещался от доски и котла к написанному, и обратно. При этом свободной рукой она умудрялась не только добавлять ингредиенты и помешивать содержимое котла, но и довольно свободно нарезать новые порции.
Вторая девушка, чьи белокурые косы были аккуратно заколоты, работала, в учебник не заглядывая. Он лежал неподалеку, раскрытый на нужной странице, но девушка к нему не возвращалась. Ее движения, плавные и спокойные, приводили в умиротворенное состояние, давая понять, что студентка прекрасно понимает, что она делает.
- Очень хорошо, девушки, - заглянув в их котлы, похвалил Слагхорн. – Ваша работа продвигается замечательными темпами.
- Спасибо, сэр, - белокурая девушка подняла голову и мило улыбнулась профессору. Ее соседка нервно кивнула, и было не понятно, осознала ли она вообще смысл обращенных к ним слов.
Слагхорн не стал больше отвлекать их и прошел далее.
Салазар и Хельга закончили работу одновременно, и пробирки, содержащие образцы их зелий, коснулись учительского стола в одну и ту же секунду. Ровена отстала от них не более, чем на минуту. Слагхорн с удовольствием назначил каждому по десять баллов – еще в процессе работы он видел, что все идет правильно.
Едва урок закончился, Салазар, подхватив свои вещи, первым покинул кабинет. Собираясь, Хельга негромко вздохнула.
- Наверное, мне надо было чуть-чуть подождать… Мне-то все равно спешить некуда, а Салазар, похоже, расстроился.
- Не бери в голову, - Ровена пожала плечами. – Ему лишь на пользу, когда кто-то ставит его на место.
- Но я вовсе не собиралась никого ставить на место! – мягко возразила белокурая девушка. – Просто… Я так увлеклась – кажется, я занималась Зельями так давно, в другой жизни… То есть, - она смутилась, - действительно в другой жизни…
Ровена положила руку на плечо подруги.
- Не мучай себя так, - повторила она. – У Салазара всегда такие хитро распланированные комбинации, что никогда не знаешь, когда вступаешь в сферу его интересов. По-моему, нет ничего глупее, как оглядываться на его амбиции. Мне вот, - зеленоглазая девушка старательно сменила тему, - куда больше не нравится, что они все-таки ввели соревновательную систему. Помнишь, мы этого не хотели?
Большинство студентов уже покинуло класс Зелий, лишь Гермиона, а с ней и неохотно Гарри и Рон задержались, чтобы подождать девушек.
- У вас не было начисления баллов? – поинтересовалась Гермиона. Она старалась не прислушиваться, пока девушки обсуждали Салазара, однако такое упоминание пропустить не могла.
- Да, - Ровена обернулась к ней. Закинув сумку с учебниками на плечо, она вместе с Хельгой и гриффиндорцами также покинула аудиторию. – Годрик предлагал нечто подобное, но мы решили, что это излишне. Мы хотели, чтобы дети учились, а не доказывали нам, чей метод обучения лучше.
- О… - некоторое время Гермиона была в замешательстве. – Но разве это не стимулирует? В смысле, когда стараешься – и твои старания вознаграждаются…
- Но ведь студенты стараются для себя, - Ровена слегка нахмурилась. – Это им жить дальше с приобретенными навыками. Впрочем, в каком-то смысле я понимаю: мы принимали учеников лет с тринадцати-четырнадцати, у нас считалось, что в этом возрасте человек уже достаточно взрослый. У магглов девушку уже могли выдать замуж, а юноши отправлялись на войну. У вас, как я понимаю, в школу приходят именно дети, и они становятся совершеннолетними лишь к окончанию учебы. Вполне понятно, что многим из них не хватает самодисциплины, они еще не представляют себе своего будущего.
- Да, может, конечно, поэтому… - протянула Гермиона, однако Рон ее перебил:
- Но зато как круто, когда в конце года директор объявляет, какой факультет победил, и весь зал окрашивается в наши цвета!
- Я так понимаю, в алый с золотым? – Ровена тонко усмехнулась, и гриффиндорцы смутились. – Мужчины так любят соревноваться…

В этот день были еще занятия по Чарам, на которое записались все четверо.
- Чары – самый быстро изменяющийся раздел магии, - еще на каникулах поясняла Ровена Гермионе. – Причем меняются они не только во времени, но и в пространстве. Это быт каждого волшебника, а значит, чары всегда соответствуют среде и условиям обитания. Очень часто по тому, как и какие чары использует волшебник, можно определить, откуда он родом, откуда приехал. По крайней мере, так было в наше время. Чары легче всего адаптировать к каждой конкретной ситуации, и они же имеют наибольшее количество вариаций. Это делают очень многие, но чтобы делать подобное по-настоящему талантливо, у мага должны быть хорошо развиты фантазия и образное мышление.
- Что-то подобное говорил нам и профессор Флитвик, - согласилась Гермиона. – Правда, о фантазии он не упоминал.
- Так чтобы изменять что-либо, надо постигнуть фундаментальные основы. Надо нащупать переменную и влиять на нее. Поэтому для обычного среднего уровня волшебства вполне приемлемо знать уже имеющиеся заклинания.

Так как профессор Флитвик не только был одним из немногих посвященных в тайну основателей, но и являлся деканом Рейвенкло, он вел урок крайне взволнованно. Ему очень не хотелось ударить в грязь перед лицом своей основательницы, но еще больше он беспокоился за своих студентов. Он так стремился показать каждого из своих учеников с наилучшей стороны, что к середине урока Годрик уже негромко всхлипывал в открытый учебник, наблюдая торопливую заботу маленького профессора. В чувство его привел острый каблук Ровены, больно вонзившийся в ногу Гриффиндора даже сквозь ботинок.
Во всем остальном занятие прошло спокойно и без приключений. И опять Салазар первым покинул кабинет, стремительностью уподобляясь черной молнии. Годрик, с утра пытавшийся с ним поговорить только и успел, что, оглянувшись ему вслед, разглядеть удаляющуюся спину.
- За ним что, черти гонятся? – обижено нахмурился Гриффиндор. – Вроде, на сегодня занятия закончились?
- Не обращай внимания, - Ровена сосредоточено разглядывала свои конспекты. – Он сегодня, кажется, с утра не в духе… Впрочем, у Салазара не угадаешь.
Хельга промолчала, но она тоже задумчиво посмотрела в ту сторону, куда удалился Слизерин.

Глава 5

- Что-то Салазар опаздывает… - Ровена недовольно скрестила руки на груди.
- Салазар не опаздывает, Салазар задерживается, - со смешком сообщил Годрик.
Ему самому уже пришлось выслушать выговор от зеленоглазой девушки за опоздание, и теперь, сидя на парте в пустом зале, он немало забавлялся тем, что обычно пунктуальный Слизерин придет после него.
- Не смешно, - плечи Ровены раздраженно передернулись. – У меня лежит недописанный перевод по Рунам, мне нужно провести расчеты по Нумерологии и написать Эссе по Зельям – и все к завтрашнему дню! А по чьей-то милости я торчу здесь и трачу время зря!
Годрик демонстративно закатил глаза.
- Ровена, нельзя все сводить к учебе. Сколько бы мы здесь ни пробыли, ты все равно не сможешь наверстать все, что было за эти девятьсот лет! Ты вообще представляешь себе, какая это прорва времени? Даже если ты откажешься от еды и сна и целыми днями только и будешь читать – тебе все равно потребуется не одно десятилетие.
Ровена поджала губы, давая понять, что слова Годрика ее не убедили. Даже если он и прав, она никому не позволит распоряжаться своим временем.
Хельга сидела тихонько в стороне, не участвуя в перебранке. Она вообще очень не любила, когда все вокруг ссорились, но ничего поделать не могла: даже спокойная обычно Ровена начинала заводиться, если посягали на ее территорию. А учитывая, что разозленная Ровена становилась похожа на разгневанную фурию, мужчины предпочитали препираться друг с другом, не задевая ее. То, что Годрик вообще рискнул с ней связаться, могло объясняться лишь долгим отсутствием привычного оппонента.
- Мне Салазар в последнее время не нравится, - негромко, себе под нос произнесла вдруг Хельга.
- Мне он тоже периодически не нравится, - услышав, не удержался от реплики Годрик, - но он наш друг и мы все равно его любим. Разве нет?
- Я не в этом смысле, - белокурая девушка вздохнула. – Он нас избегает.
- У него теперь целый факультет новых приятелей, - Гриффиндор пожал плечами.
- Годрик, у тебя ТРИ факультета с новыми приятелями, - неожиданно поддержала подругу Ровена, - и при этом ты все равно умудряешься крутиться где-то рядом.
- К тому же он слишком много ест, - вдруг заявила Хельга. Годрик, последние несколько минут раскачивающийся на парте, едва не сверзился на пол.
- Я тебя не понимаю, - с трудом восстановив равновесие, пробормотал рыжеволосый юноша. – Ты всю жизнь жаловалась, когда тебе не удавалось впихнуть в Салазара лишний кусок – а теперь наоборот? И вообще, не стоит относиться к нему как к ребенку – он все равно не оценит.
Хельга нахмурилась.
- Я просто хочу сказать, что ему это не свойственно. Он… мне кажется, что он пытается решить какую-то важную проблему.
- У него по жизни целый список проблем, и каждая – важная, - отрезал Годрик. – Впрочем, если хочешь – спроси, вон он идет.
Действительно, Салазар как раз в этот момент входил в комнату. Его и без того худощавое лицо выглядело еще более осунувшимся, а цвет приобрело почти голубовато-серый. Мрачно кивнув друзьям, он прошел к ближайшей парте и опустился на стул.
- Что там у вас? Говорите быстрее, я тороплюсь.
- Он торопится! – возмутилась Ровена. – Позволь напомнить, что это тебя мы ждем вот уже полчаса.
- Избавь меня от подробностей, - поморщился Салазар. – Ближе к делу.
Ровена хотела сказать еще что-то, однако проглотила фразу. Спор только затянет встречу, а ей давно уже хотелось вернуться в свою спокойную и тихую гостиную.
- Ну, мы вообще-то хотели поговорить о студентах. Лично я не представляю, чтобы кто-то из моих интересовался политикой или что там с этим связано. Уверена, что они все время посвящают учебе.
- Это ты все время посвящаешь учебе, - Годрик насмешливо ухмыльнулся. – Спорим, ты не разглядишь, даже если они сплетут заговор у тебя под носом.
Зеленоглазая девушка набрала воздуху в легкие, но внезапно сказала не то, то собиралась:
- Годрик, тебе не на ком практиковаться в остроумии? – вкрадчиво поинтересовалась она. – Мне очень жаль, но будь добр оставить меня в покое. Меня и моих студентов тоже.
- Салазар… - Гриффиндор не стал препираться и моментально переключился на Слизерина. – Эй, ты что, уснул?
Он понял руку, чтобы похлопать приятеля по плечу. Салазар попытался отстраниться, одновременно прошипев:
- Не трогай меня!
Но было уже поздно. Рука Годрика опустилась ему на плечо – и тут же отдернулась.
- Оув!!! – Гриффиндор добавил еще несколько непечатных слов, усиленно махая в воздухе рукой. – Больно!
- Дай сюда.
Хельга перехватила его поврежденную кисть и внимательно осмотрела. После чего провела волшебной палочкой, что-то тихонько нашептывая. Боль постепенно отступала, и вскоре Годрик смог перевести дыхание.
- Что это за гадость была? – поинтересовался он, рассматривая свою руку. Никаких следов не осталось, однако неприятные ощущения впечатались в память.
- А я так понимаю, что это и был ответ, - в то время, пока Хельга возилась с Годриком, Ровена пристально смотрела на Салазара. – Вот и объяснение, почему ты последнее время выглядишь так, что краше в гроб кладут.
- Ну, положим, каким меня в гроб клали, ты не видела, - проворчал тот, и недовольно отвел взгляд.
Ровена вздрогнула – упоминания о собственной смерти ее каждый раз нервировали – однако она не дала сбить себя с мысли.
- И это же, - продолжала девушка, - объясняет внезапно проснувшийся аппетит. Ну и давно ты поддерживаешь вокруг себя агрессивный щит?
- Я не собираюсь никому давать отчетов о своей жизни, - холодно ответил Салазар. – На тему встречи – еще не знаю. Сволочей полно. Лично я бы половину этого факультета распустил немедленно, вторую половину – перевешал бы. Тоже немедленно. Но пока не вижу, кому хватило бы ума и ловкости обходить Защиту Хогвартса. Довольна? Я могу идти?
Ровена машинально кивнула, и Салазар тяжело поднялся из-за парты. Прежде, чем остальные успели опомниться, он покинул комнату.
- Салазар, подожди! – Хельга вдруг сорвалась с места и выбежала из аудитории. Ровена и Годрик переглянулись.
- Пусть попробует, - пожала плечами зеленоглазая девушка. – Не убедит, так хоть отвлечет.
Хельга догнала Салазара лишь за углом – юноша, естественно, даже и не думал останавливаться на ее оклик.
- Подожди, - повторила Хельга, огибая Салазара и становясь на его пути. Помня горький опыт Годрика, она не пыталась дотронуться до корнуольца, однако смотрела ему прямо в глаза.
- Ну, чего тебе? – Слизерин не желал отпихивать ее с дороги и устало остановился.
- Я… Салазар, нам надо серьезно поговорить, - Хельга махнула рукой в сторону еще одного пустующего класса, и юноша, решив что проще уступить, молча проследовал в указанном направлении.
Войдя, он, подобно Годрику, уселся на парту и заставил себя посмотреть на Хельгу. В таком положении их глаза оказались почти на одном уровне.
Хельга по жизни была человеком довольно мягким и покладистым, и никогда не пошла бы на крайние меры в том, что касалось ее самой, однако, когда речь шла о ком-то другом, она приобретала необычайную решительность.
- Салазар, так не может продолжаться. Прошло меньше месяца, а…
Слизерин все так же молчал, взирая будто сквозь девушку своими непроницаемыми черными глазами, и та запнулась на полуслове. На ее глаза навернулись слезы.
- Да стоит ли оно того, - негромко спросила она. – Ну, возможно, эти дети не соответствуют твоим высоким стандартам…
- Эти «дети» никаким стандартам не соответствуют, - соблаговолил, наконец, заговорить Салазар. – Хельга, ты просто не поймешь.
- Но я могу хотя бы послушать, - очень мягко произнесла девушка. – Знаешь, когда рассказываешь о чем-то кому-либо другому, невольно все раскладываешь по полочкам, и даже если не удастся услышать хороший совет, самому уже все станет более ясным и понятным.
Слизерин прикрыл глаза.
- Ну хорошо, - неожиданно быстро согласился он. – Ты знаешь, меня интересовали исключительные дети. Не обязательно гениальные – это я оставил на долю Ровены. Но мне нужны были таланты и природная предрасположенность этот талант осуществить, выехать на нем. Когда-то судьба свела меня с Джильбертусом Гонтом – чистокровным во всех отношениях, талантливым юношей, алмазом, лишь ожидавшим огранки. Это он, точнее его образ, подал мне идею. Ты знаешь, я никогда не стремился набрать большое количество учеников. Приди ко мне хотя бы один юноша – и я обучал бы его.
Салазар помолчал, и Хельга не нарушала тишины, терпеливо дожидаясь продолжения. А Слизерин раздумывал, стоит ли продолжать. Решившись, он заговорил вновь:
- Как это ни смешно звучит – я в душе патриот. Трудно принадлежать к нации, практически загнанной в угол – и не быть патриотом. Да, на службе Вильгельму я немало пополнил свой кошелек – а как же иначе. Но я не забывал и про мою многострадальную родину. И юноши, которых я растил – они тоже не забывали. Мы все работали на себя, время от времени помогая кому-то из нашего круга, понимая, что это, выражаясь языком современным, определенный вклад в будущее. Даже такие, как я, понимают, что одиночек сметают с пути. Будь ты хоть трижды великим, но всем надо когда-то спать, что-то есть… да и вообще как-то жить. И желательно не просто «как-то», а очень и очень хорошо.
Мне нравилась моя паутина – и нет, я никогда не обижался, когда меня подчас за глаза называли пауком. Паук – животное умное, он затрачивает минимум сил, получая максимум прибыли. На что здесь обижаться? И мне нравились мальчики, которых я учил. Я никогда не учил тех, кто мне не нравился: даже ты, наверное, помнишь: пару раз даже доходило до скандалов, но, впрочем, мне удалось их быстро замять. Когда-то в прошлом я не мог позволить себе такой разборчивости – но потом смог. И позволял.
Слизерин снова остановился, и Хельга вновь поддержала молчание. Ей действительно было непросто разбираться в этом нагромождении «но», «если», «однако» - но она отлично понимала, насколько это важно для Салазара, который чувствовал себя в этих хитросплетениях как рыба в воде.
- Они были звеньями моей цепи – но звеньями исключительными. Каждое – из первосортного серебра, и ложились они на благородный зеленый шелк. Я… гордился ими. Годрик вечно носился со своей шпаной и не раз укорял меня в холодности по отношению к студентам. Он не понимал, насколько мне дорог каждый из моих учеников – просто я не кричу об этом на каждом углу. Тем более, что я отлично знал, как легко может испортить моих амбициозных мальчиков несвоевременная похвала.
- Мне противно видеть, во что они превратили мой Дом, - переход от прошлого к настоящему вышел таким резким, что Хельга невольно вздрогнула. – Противно и… больно. Я молчу про то, что мой Дом – не место для баб. Ты знаешь я всегда хорошо к тебе относился, я всегда глубоко уважал Ровену… но такие женщины, как вы, очень редки. И тем более они не для моего Дома. Это не светский раут для отлова женихов, как думают многие современные студентки. Это подготовка к тщательной, продуманной, рассчитанной по минутам работе. Большинство женщин к такому не способны – и я не желал тратить на них время. Конечно, была Саласия…
Салазар оборвал сам себя – последняя фраза точно была лишней. Хельга протянула было руку, чтобы ободряюще дотронуться до ссутулившегося на парте юноши, но тот легонько отстранился, и девушка, вспомнив, опустила свою ладошку.
- Это недоразумения, - негромко, чуть слышно произнес Слизерин. – Глядя на Крэбба и Гойла я испытываю… Короче, мне настолько плохо внутри, что душа рвется наружу. Малфой пытается изображать аристократа, но у него плохо выходит, нет внутреннего стержня. Может, с годами и разовьется – я слышал, отец у него человек интересный, но боюсь, что подобные таланты даются скорее от рождения. Еще Цабини – не выделяется из толпы, но это можно даже записать в плюс, умные люди не выпячиваются, но надо еще приглядеться. И ведь это только седьмой курс – а на остальных дела обстоят не лучше.
- И ты с ними не ужился, - тихонько подвела итог этой речи Хельга. Салазар осклабился почти по-звериному.
- А волки никогда не уживаются с псами. Эти домашние шавки, которых выкармливали с рук, всегда чуют настоящего хищника – но никогда не примут его.
- Салазар… Я знаю, что мы с тобой не очень хорошо понимаем друг друга, - Хельга чуть склонила голову набок, - но, быть может, ты попробуешь взглянуть на ситуацию немного по-иному? Сейчас другие времена, и дети подолгу остаются детьми.
- Это не для меня, - отрезал Слизерин. – И не для моего Дома. Повторяю: я готов вкладывать силы и знания в одного-единственного студента, даже на протяжении нескольких лет, но я не согласен растрачиваться на бездарей. А ведь они еще имеют наглость называть себя «слизеринцами»! Как будто в них есть что-то от меня, от моего духа!
- И ты предпочтешь весь этот год прожить как во вражеском лагере?
- А ты можешь предложить другой выход?
Салазар соскользнул со стола и, встав так, что тот оказался между ним и Хельгой, оперся руками на столешницу; чуть наклонился вперед. Лицо юноши оказалось совсем близко от широко распахнутых карих глаз Хельги. У нее раньше никогда не было возможности разглядеть его со столь малого расстояния: Салазар был выше – и намного. Всегда смотрел на всех свысока, и малышка Хельга не была исключением.
Сейчас же она могла видеть все до мельчайших деталей: не только черты лица, но даже аккуратные поры бледной кожи. В этом возрасте у Салазара еще не начала пробиваться щетина, и кожа его выглядела по-отрочески гладкой и нежной. Но отнюдь не детским был изгиб тонких губ, в уголках которых уже сейчас образовались упрямо-горькие складки. Крылья тонкого длинного носа чуть расширялись при каждом мерном вздохе, и казалось, будто это хищная кобра раздувает свой капюшон, готовясь к нападению. И, конечно же, глаза: очень выразительные, глубокие, опушенные удивительно длинными и пушистыми ресницами, под резкими росчерками угольно-черных бровей.
Хельга сглотнула, переводя дыхание. Взгляд Салазара всегда завораживал ее – но он редко смотрел ей в глаза. Девушка себя чувствовала едва ли не кроликом перед удавом, однако, призвав на помощь всю свою силу воли, произнесла:
- Ты можешь… простить. Прощение очищает душу, и часто куда нужнее прощающему, нежели прощаемому, - Салазар молчал, и Хельга уже чуть более уверено продолжала: - Прощение – величайший дар, Салазар, но при этом лишь тогда, когда вручается от чистого сердца. Очень трудно себя преодолеть, особенно в первый раз, но ничто так не облегчает душу, как прощение. Прости этим детям то, что они не такие, какими бы ты хотел их видеть, прости их отцам и дедам, что они не смогли донести твою идею в чистом виде. Ты здесь – и это главное. Ты можешь исправить то, что не удалось сохранить после нас – а их просто прости.
Корнуолец медленно выпрямился, по-прежнему храня молчание. Казалось, он всерьез обдумывает услышанное предложение. Потом покачал головой.
- Не могу, - негромко произнес он. – На самом деле я об этом вопросе – не о факультете, а о прощении – размышлял давно. Не могу. Может, не готов сейчас – а может, не смогу никогда. Увидим.
Он махнул на прощанье и вышел из аудитории. Хельга закусила губу и склонила голову, тем самым как бы признавая право Салазара самому разбираться в своей жизни. Но она хотя бы попыталась…

Глава 6

Ровена вздрогнула, когда наконец заметила, что перед ее носом кто-то машет рукой. Прикрыв глаза, она аккуратно вложила закладку в книгу, и только переведя дыхание, соизволила взглянуть на визитера.
- Да, Годрик?
- Так и знал, что найду тебя в библиотеке, - рыжеволосый парень плюхнулся на стул рядом.
Поняв, что парой минут дело не обойдется, девушка вздохнула и закрыла книгу совсем, но не стала отодвигать ее от себя.
- Я тебя очень внимательно слушаю, - произнесла Ровена, глядя Годрику прямо в глаза. Надеяться, что он поймет намек, было бы наивно, но стоило использовать любой шанс.
- Я, собственно, хотел посоветоваться, - Годрик почесал переносицу. – Насчет подарка…
- А, - Ровена слегка расслабилась. Она подтянула к себе свою объемную сумку и, немного покопавшись в ней, вытащила красочный каталог. – Мы с Хельгой уже думали. Смотри, я выбрала…
- Да нет, - рыжеволосый юноша отмахнулся. – Я хочу… не «полезную штуку», а именно подарок. Ну, от души, понимаешь?
Ровена пожала плечами.
- Ну, если это подарок от твоей души, то причем тут я?
- Не обижайся, - глядя на обезоруживающую улыбку Годрика обижаться действительно было трудно. – Просто… Ты же знаешь, мы иногда не очень хорошо понимаем друг друга. Как будто на разных языках говорим! А вы с ним… более похожи.
- Ты так думаешь? – брови девушки слегка нахмурились, пальцы крепко стиснули обложку книжного каталога.
- Ну да, - улыбка Годрика оставалась безмятежной, однако он перевел взгляд на чуть приоткрытое ввиду неожиданно теплой для октября погоды окно. – Ты ведь самая настоящая леди, и он…
Ровена еле слышно фыркнула.
- Чудесно. Спасибо за сравнение. Но извини – я сейчас немного занята. Насчет подарка могу сказать лишь одно: хочешь сделать подарок от души душе – вспомни, что трогает эту самую душу.
- У меня столько денег нет, - совершенно серьезно ответил Годрик. Ровене потребовалась вся ее выдержка, чтобы спрятать улыбку.
- Душу, Годрик, душу. Иди и подумай, - это было уже открытое выпроваживание, но подчас по-иному с Гриффиндором и не получалось.
Но тот, похоже, не обиделся. Кивнув, он поднялся и пошел прочь из библиотеки. Ровена вновь открыла книгу, однако так и не начала читать. Она задумчиво поглаживала страницы с таким удобным отпечатанным текстом.
Вернув себе облик молодости, они не потеряли своих знаний, и помнили всю свою жизнь до последнего дня. Но Ровена все чаще и чаще ловила себя на мысли, что молодое тело как бы подстраивается под иной образ жизни – тот, что был у них в юности. Не только Хельга и Годрик, которые через все свое бытие пронесли добродушную теплоту, но и Салазар будто помолодел душой. О себе зеленоглазой девушке было трудно сказать что-то конкретное – со стороны оценивать легче, однако она не могла не замечать, что иногда говорит и, главное, делает такое, на что была способна лишь в юности.
Если же вернуться к остальным, одно то, что Салазар хотя бы просто разговаривает с Годриком после той ссоры, которая отделила его ото всех и от школы в частности, являлось ярким показателем. Тот Салазар, которого Ровена помнила в последние годы своей жизни, ни за что бы так не поступил.
Интересно, это на благо или станет лишь помехой для их цели? Хотелось бы знать…

Годрик нагнал компанию хаффлпаффцев недалеко от входа в Главный Зал. Разглядев в толпе белокурую головку с аккуратно уложенными косами, он окликнул:
- Хельга, можно тебя на минуточку?
Светловолосая девушка остановилась, дожидаясь, пока пройдут остальные, и улыбнулась Гриффиндору.
- Привет, Годрик, - тепло поздоровалась она. – Что-то случилось?
Однако, услышав про подарок, Хельга едва заметно нахмурилась.
- Я не знаю, - задумчиво произнесла девушка. – Мне кажется, в таких делах советовать что-либо бесполезно… Может, вообще не стоит рисковать? У тебя слишком маленький шанс угодить, а ошибившись, ты лишь добавишь раздражения.
- Но я должен попытаться, - Годрик широко улыбнулся. – Недаром на моем факультете учатся храбрецы! Риск ведь благородное дело?
Хельга негромко рассмеялась и покачала головой.
- Ну тогда попробуй, раз так решил. Но, боюсь, советчика тебе здесь не будет. Думай сам.
Годрик изобразил галантный поклон и, поймав маленькую ладошку Хельги, легонько поцеловал ее, после чего умчался вперед. Девушка нагнала ожидающих ее неподалеку одноклассников.
В общем и целом Хельга могла сказать, что довольна детьми, учащимися на ее факультете. Впрочем, наверное, она сказала бы такое в любом случае, ибо ее сердце было готово принять каждого. И многие дети, ощутившие эту доброжелательную открытость, тянулись к ней.
- Это был Годрик, верно? – одна из девочек склонилась к Хельге. Светловолосая девушка и в свое время была не слишком велика ростом, а в этот век, когда люди несколько прибавили в росте, и вовсе выглядела малышкой. – Красивый парень…
- Да… - Хельга, улыбнувшись, кивнула. Гриффиндор до самой старости обладал способностью нравится противоположному полу: ни для кого в школе не было секретом, что юные студентки влюблялись в уже седовласого преподавателя ничуть не менее активно, чем некогда деревенские девушки в рыжего и веснушчатого паренька. И спустя века, похоже, эта способность не утратила своей силы.
- Вы с ним встречаетесь, да? – не отставала девочка, но Хельга лишь покачала головой в ответ.
- Но… Вы всегда так тепло общаетесь…
- Мы друзья, - терпеливо объяснила Хельга.
- И… с остальными тоже? – Ханна Эббот подключилась к разговору.
- И с остальными тоже, - Хельга кивнула, в душе жалея, что тема коснулась столь скользкого момента. Она не знала, что другие сказали своим сокурсникам – впрочем, это и не имело значения. Они разные, точно так же, как и студенты их факультетов – и один и тот же рассказ их бы не удовлетворил.
- Но вы же все попали на разные факультеты! Как же вы можете дружить?
- Мы подружились еще до распределения, - вздохнула Хельга. – И вообще, это не столь важно. Мы дружим, потому что мы дороги друг другу, а не потому, что приглядываемся к каким-то особым качествам.
- Это же глупо, - девушки вздрогнули. Они не заметили, как к их стайке подошел Захария Смит. – Разве они все не относятся к нам свысока? А змееныши вообще едва ли не воротят нос!
- Это неправда, - рука Хельги крепко стиснула ремешок сумки.
- Ты просто новенькая, - снисходительно посмотрел на нее Захария. Он учился курсом младше, но был выше белокурой девушки едва ли не на голову. – Ничего, поживешь тут, узнаешь. Рейвенкловцы считают нас слишком глупыми, гриффиндорцы – трусливыми, а слизеринцы, скорее всего, вообще считают ниже своего достоинства думать о нас.
- Это неправда, - Хельга закусила губу, чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза.
Сьюзан Боунс приобняла ее за плечи и мрачно посмотрела на паренька.
- Шел бы ты отсюда, Смит! Нечего говорить гадости! Успокойся, Хельга, - обратилась староста к с трудом сдерживающей слезы девушке. – Он не прав. Конечно, со Слизерином у нас не слишком хорошие отношения – но это у всех так. А с остальными все в порядке, вот увидишь.
Хельга постаралась сделать глубокий вздох, потом еще один. Глаза все еще закрывала легкая пелена, но девушка нашла в себе силы улыбнуться Сьюзан.
- Да. Но надеюсь, что не только увижу. Мы… с остальными действительно дружим уже много, очень много лет. Мы родились в разных семьях и получили разное воспитание, но впоследствии оказалось, что не это самое главное. Я верю, мы сможем показать, что для дружбы не бывает границ.
* * *
- Годрик?
- М-м-м…
Гермиона тяжело вздохнула. Проучившись полтора месяца с этим парнем, девушка начала подозревать, что ближе всех к понятию «самого типичного гриффиндорца» находится Рон. По крайней мере, несобранностью он точь-в-точь походил на основателя своего факультета. Вот и сейчас Гриффиндор сидел, покусывая кончик пера, и глядел куда-то вдаль. Гермионе пришлось окликнуть его еще раз, прежде чем ей удалось, наконец, завладеть его вниманием.
- Годрик, я тебя очень прошу… Я понимаю, что для вас это не особо актуально, но пожалей факультет. Профессор Мак-Гонаголл – очень строгий преподаватель…
- Но ведь я уже все написал! – попробовал оборониться от нападок юноша.
На что Гермиона открыла учебник по Трансфигурации и сунула его Гриффиндору под нос.
- Вот, - тоном государственного обвинителя произнесла она, ткнув пальцев в нужный абзац. – Ты в этой формуле написал устаревшее заклинание. В конце восемнадцатого века появилась более простая и практичная форма. Будь добр, когда выполняешь домашнюю работу, смотри в учебники. Конечно, те профессора, у которых ты учишься, знают, кто ты, но ни один не будет спускать таких нелепых ошибок. Неужели так трудно взглянуть в книгу?
- Гермиона, потише, - попробовал утихомирить Гарри подругу, чей голос от волнения стал звучать несколько громче, чем этого требовалось в битком набитой народом гостиной.
- Да нет, все правильно, - Годрик вздохнул, пододвигая к себе учебник и новый лист пергамента. – Извини, Гермиона. Если тебя это утешит, могу открыть секрет: я твердо убежден, что ты за свои семнадцать лет прочитала книг больше, чем я – за семьдесят пять.
- Как так? – девушка разве что не подпрыгнула на диване от удивления.
Гриффиндор усмехнулся, в очередной раз проведя рукой по все еще чистому пергаменту.
- Меня учил отец. А потом – боевые товарищи. В битвах всегда так: либо ты быстро учишься, либо… либо учиться уже некому. Да и стоили в наше время книги недешево. Магические книги нельзя копировать волшебством, их переписывали вручную. Это долгий и кропотливый труд – одна описка, и заклинание бесполезно. Так что даже когда мы основали школу, книг в библиотеке было немного. По вашим меркам – по нашим-то те несколько десятков томов являлись настоящим сокровищем. И привез их в основном Салазар, частично – Ровена. Вот кому положение и состояние позволяло заниматься книжничеством. А мы с Хельгой всегда были больше практиками. Чему жизнь научила – тому мы и учили дальше. Это было обычным явлением, ведь многие наши ученики и книг-то до приезда в Хогвартс в руках не держали.
Гермиона молчала, пытаясь осознать, каково это: не прочитать в своей жизни ни одной книги. Зато Гарри с Роном воспрянули духом.
- Но ты права, я должен быть внимательнее, - Годрик широко улыбнулся троице. – А то Салазар опять получит на уроке больше баллов и снова будет задирать нос.
Переписав все с учетом пропущенного ранее, Годрик откинулся на спинку дивана. Троица, у которой уроков было значительно больше, еще корпела над своим домашним заданием. Раздумывая, чем бы занять свободное время, рыжеволосый юноша лениво обводил взглядом общую гостиную факультета, когда его взгляд случайно упал на каталог товаров для квиддича, который валялся среди учебников Рона.
Внезапно в голове Гриффиндора мелькнула мысль.
- Вы ведь часто пользуетесь такими штуками? – спросил он, указывая на каталог. – Я у Ровены видел такой же, только по книгам.
- Да, - оторвавшись от мучительно терзаемого задания по Зельям, подтвердил Рон. – Очень удобно через них заказывать… Правда, они наценку за пересылку делают – но в этом году из-за Сами-Знаете-Кого нам запретили ходить в Хогсмид, так что выбирать не приходится.
- А, скажем, - Годрик ухватил свою мысль за хвост, - музыкальные инструменты так можно заказать?
- Скорее всего, - Гермиона тоже отвлеклась от домашней работы. – А что тебя интересует?
- Лютня, - твердо произнес Годрик. – Мне нужна лютня.
* * *
- У Годрика еще две минуты.
Ровена произнесла это, видя, что Салазар демонстративно смотрит на часы. Тот пожал плечами и не менее демонстративно отвернулся. Стараясь разрядить обстановку, Хельга вмешалась:
- Смотрите, сейчас принято ставить на торт свечки, по одной за каждый прожитый год. Их полагается задувать, загадывая при этом желание, - она показала остальным целую охапку ярких восковых палочек. – Салазар… А сколько мне поставить? Семьдесят пять или…
Слизерин поперхнулся.
- Я что, похож на ветряную мельницу? – мрачно спросил он. – Если тебе так это нужно, то семнадцати будет вполне достаточно.
- Мда, - Хельга, казалось, упорно не замечала его плохого настроения. – К тому же, если втыкать слишком много свечек, то в креме останутся дырочки…
И белокурая девушка, выбрав их принесенного вороха семнадцать свечек, начала их аккуратно расставлять в середке торта.
Единственным местом в Хогвартсе, где смогли спокойно собраться студенты с разных факультетов, была Выручай-Комната. Конечно, были еще подземелья, но Салазар не выразил готовности впустить туда остальных – которые, впрочем, тоже не горели желанием спускаться в его мрачную обитель. Сейчас секретное помещение на восьмом этаже школы представляло собой небольшую, но очень уютную комнату, в центре которой занял достойное место стол, уставленный различной снедью. Четыре стула стояло вокруг него, но лишь три были заняты.
Часовая стрелка с еле слышным щелканьем перешла отметку в двенадцать часов, и в этот момент дверь открылась, впуская последнего приглашенного.
- Ты как раз вовремя, - Хельга улыбнулась запыхавшемуся Годрику. Юноша старательно прятал за спиной какой-то увесистый сверток. Похоже, чтобы не опоздать, ему пришлось преодолевать весь путь бегом.
- Надеюсь, школа не была разбужена твоим топотом? – лениво поинтересовался со своего места Салазар.
Тридцать первое октября в этом году пришлось на пятницу, и даже Ровена признала, что в последний учебный день недели можно немного пополуночничать. Утро и день бы заняли уроки, а вечером школу ждал пир в честь Хэллоуина, так что на празднование дня рождения Салазара оставалась только ночь.
- Да, вроде, нет. По крайней мере, меня не поймали, - Годрик мотнул головой. И тут же, без паузы, добавил: – А я тебе подарок принес!
Годрик торжественно протянул Салазару сверток. Чуть поколебавшись, корнуолец осторожно его принял.
- Разверни! – Гриффиндор сиял, подобно начищенному галеону.
- Годрик, это не опасно? – тихонько поинтересовалась у рыжеволосого юноши Ровена.
Салазар, похоже, разделял ее сомнения, ибо медлил с вскрытием.
- Ну открывай же! – Годрик проигнорировал вопрос Ровены, не сводя глаз со старого приятеля.
Решившись, наконец, Слизерин развернул сверток.
- Что это? – вопросил он, после того как пауза слишком затянулась.
- Современная лютня, - сообщил Годрик. – Понимаешь, - пустился он в объяснения, - таких, какие были у нас, теперь не делают.
- Можно я его убью? – не обращаясь ни к кому конкретно, в пустоту поинтересовался Салазар. – Он идиот.
- Во-первых, это не доказано, - без особого энтузиазма попыталась заступиться за друга Хельга. – А во-вторых, это не может считаться достаточной причиной.
- А что не так? – Годрик выглядел искренне удивленным.
Слизерин, схватив его за рукав, подтянул поближе к себе.
- Смотри, - корнуолец ткнул длинным пальцем в несчастный подарок. – У нее другая форма. У нее иное количество струн. Это вообще совершенно другой инструмент!
- Вообще-то, - Ровена, аккуратно вытянув инструмент из-под спорщиков, пристально разглядывала его, - не так уж и отличается. Форма корпуса действительно немного иная, но это не принципиально. Гриф по отношению к деке расположен по-другому… И да, струн больше. Но в принципе похоже. Может, попробуешь?
- И, Салазар, - вступила в разговор Хельга, - Годрик старался. Он так долго думал над подарком! Он искренне хотел тебя порадовать.
Слизерин выпустил рукав Гриффиндора и несколько грубовато выхватил из рук Ровены инструмент. Положил его на диван за своей спиной и кивком головы указал на стол.
- Если мы хотим этой ночью хоть немного поспать, то предлагаю начать. Иначе к занятиям просто не поднимемся.
Годрик, печально опустив голову, сел на свое место. Похоже, с подарком он все-таки ошибся – порадовать друга не удалось. Наверное, Хельга была права, когда просила не рисковать и не усугублять ситуацию.
Но кто ж знал, что так получится?

Ночной банкет подходил к концу, и основатели собрались расходиться по своим спальням. Слизерин забрал книги по магии, подаренные девушками, и как можно незаметнее подхватил неизвестный инструмент. Наблюдавшая краем глаза за этими манипуляциями Хельга сделала шаг в его сторону и тихонько произнесла:
- Салазар… Ты ничего не забыл сказать?
Корнуолец фыркнул и быстрым шагом проследовал к лестнице. По пути он слегка задел плечом Гриффиндора и, не останавливаясь, бросил:
- Спасибо.
В следующий момент он исчез в полумраке коридора, но это не помешало лицу рыжеволосого юноши расплыться в радостной улыбке.

Глава 7

- И тут он вылетает – и КАК!..
Если Салазар надеялся, что избежит впечатлений от квиддича только тем, что просто не будет ходить на тренировки, то он глубоко заблуждался. Годрик, вклинившийся в гриффиндорскую команду от всего сердца был готов другу не только рассказать все детали, но и изобразить в лицах. Отбиться от его повествования не представлялось возможным – точнее, куда меньше сил требовалось на то, чтобы стараться не слушать оживленной болтовни, нежели на объяснения, почему ее вовсе не хочется слышать.
Пока Салазар пытался по возможности спокойно завтракать и одновременно читать учебник, Гриффиндор, размахивая зажатым в руке пирожком, вдохновенно повествовал о вчерашней тренировке. Корнуолец не перебивал его, по старому опыту зная, что проще дать Годрику выговориться, нежели заставить свернуть с намеченного пути. Надо признать, что и остальные присутствующие за слизеринским столом уже в какой-то степени свыклись с тем, что по выходным к их обособленной компании присоединяется рыжий гриффиндорец. Правда, в первый раз Малфой попробовал его спровадить, для начала поинтересовавшись, не принадлежит ли незваный гость к многочисленному семейству Уизли. Но Годрик юмора не оценил, и дальше дело не пошло.
Впрочем, надо отдать должное рыжеволосому юноше: за сам стол он не садился, по старой памяти считая его чем-то вроде «вотчины» своего друга. Однако это не мешало ему крутиться возле.
Внезапно Годрик замолчал, машинально откусив от пирожка – да так и замерев. Салазар, которого исчезновение звука удивило куда более, нежели его появление, поднял голову и посмотрел в ту же сторону, что и Гриффиндор.
В Большой Зал входила высокая девушка с русыми волосами длиною чуть ниже плеч. Ввиду выходного для на ней была не школьная форма, а обычная одежда.
Хотя… Маггловская – да, но вот обычная – вряд ли. Светло-сиреневый брючный костюм плотно облегал стройную фигурку, и блузка насыщенно-винного оттенка отлично подчеркивала цветущий облик девушки.
Годрик, медленно сползавший по колонне, наконец с трудом проглотил откушенный кусок и пробормотал:
- Это не она…
- Боюсь, что все-таки она, - в тон ему чуть слышно прошептал Салазар.
За полтора месяца жизни в двадцатом веке основатели видели маггловскую одежду не раз. Та же Гермиона периодически мелькала перед ними в джинсах, а летом – и в довольно легких маечках.
Но это все были люди двадцатого века. Это был их мир, и они жили по его правилам и традициям.
Однако они сами в чем-либо подобном?..
Неожиданно, странно, неприемлемо. Так вздрагивают, услышав от родителей словцо, сотни и тысячи раз слышанное в среде сверстников – будто прозвучала фальшивая, неестественная струна.
Взгляд Гриффиндора невольно скользнул вниз, туда, где светлые брючки обтягивали длинные стройные ноги. Годрик всегда считал Ровену очень красивой женщиной, но под длинным, свободно развевающимся платьем об этом можно было судить, не касаясь руками, лишь по лицу, точеным плечам, высокой груди да изящным кистям рук.
Слизерин смотрел выше, на волосы Ровены, которые теперь были раза в два короче его собственных. Его семья бережно хранила традиции, и длина волос была частью этих традиций. В каком-то смысле Салазар гордился своими глянцево-черным, густым и тяжелым хвостом, в котором каждый волос послушно ложился к другому. И не раз корнуолец чисто эстетически любовался толстой косой Ровены: в отличие от Хельги та не укладывала ее в прическу, и пушистый русый кончик спускался гораздо ниже поясницы.
Ровена улыбнулась ошарашенным юношам и прошествовала к столу Рейвенкло, где ее появление было встречено с радостью.

- Нам надо поговорить, - молодые люди втянули Ровену в пустой класс. Вблизи стало видно, что глаза и губы девушки аккуратно подведены.
- О чем? – Ровена выпрямилась, сложив руки на груди.
- Твой вид, - Салазар не стал скрещивать рук, ограждаясь от нее, но и не подходил слишком близко, настолько, чтобы давить на ее мнение. – Так ли это было необходимо?
Ровена задумалась. Она даже сделала движение, будто пыталась поймать кончик косы, чтобы машинально потеребить его – но косы больше не было.
- Можно отрастить… - вставил Годрик. – Хельга отрастила Аннис волосы в один момент, помнишь?
Девушка покачала головой.
- Нет, не стоит. Я же отрезала их вполне осознанно, не для чего-то, а просто потому, что мне так захотелось. Я вообще не понимаю, в чем проблема. Тем более, в чем ваша проблема?
Годрик закусил губу. В конце концов, действительно, какое им дело? С чего Салазар так взъелся на Ровену? И очень даже мило она смотрится. Даже, по мнению Годрика, стало лучше, ибо прежняя царственность Ровены, бывало, его смущала – а тут она выглядит более… земной, что ли.
Однако у Слизерина на этот счет было другое мнение:
- Ты слишком вживаешься в образ, - негромко произнес корнуолец. – Мы здесь, если ты не забыла, вовсе не затем, чтобы слиться с местным населением. Ровена… Меня беспокоит даже не столько твой внешний вид – признаю, тебе действительно очень идет – сколько то, что ты изменилась. Ты стала другой.
Девушка вздрогнула и плотнее стиснула руки.
- Это мое дело, - чуть слышно вымолвила она.
- Хелена? – Салазар едва заметно приподнял левую бровь.
Ровена бросила на него гневный взгляд.
- Салазар Слизерин, это мое дело!
- Хелене всегда не хватало мужской руки, - корнуолец мягко, почти вальяжно оперся спиной о стену. – Да и, если на то пошло, и женской тоже. За детьми нужно присматривать.
- Да как ты смеешь! – Ровена задохнулась от возмущения. – И если ты…
Годрик, зажмурившись, вклинился между ними. Не то чтобы он боялся – нелепо было бы предположить подобное – но уж больно роль миротворца оказалась для него непривычной. Обычно это Ровена с Хельгой разнимали их с Салазаром.
Слизерин неожиданно быстро сдался. Он выпрямился и сделал шаг к двери. Потом обернулся и негромко произнес:
- Ровена, ты знаешь, как я всегда тебя уважал. Ты умная – ты сможешь заставить себя разобраться в своих проблемах. Сможешь… Если захочешь. Очень советую тебе захотеть, - и с этими словами он вышел из класса.
Ровена бросила взгляд на Годрика, но тот лишь развел руками:
- Не понимаю, о чем он…
- А я понимаю, - вздохнула девушка. – И именно это мне не нравится.

Ровена вернулась к себе в башню. Мимо своих прежних покоев, где теперь находились комнаты профессора Флитвика, она прошла почти без сожаления. Помолодевшая основательница предпочла бы личное помещение, нежели общежитие со стайкой девушек, но твердо была уверена, что жить надо соответственно ситуации. Когда-то она закрыла для своей дочери ее покои – стоило той начать обучение – и точно так же Ровена считала нормальным для себя жить среди девушек-семикурсниц, раз уж сейчас она была одной из них.
В их комнате царила пустота – в выходной день все разошлись по своим делам. Если в гостиной еще оставалось несколько студентов, не решивших пока, куда податься, то в спальнях не было никого.
Ровена прошла в душевую и заставила себя посмотреть в зеркало. Салазар прав, она меняется. Причем, как ей самой кажется, не в лучшую сторону.
Далеко не все студенты с ее факультета оказались прилежными учениками. Кого-то, быть может, Ровена в свое время и отказалась бы обучать – хотя, надо признаться, подобного в прошлом не бывало.
Такое положение дел Ровену разочаровало, но она понимала, что люди все разные, и характеров куда больше, нежели те, что очертили они четверо. К тому же в их времена до школы добирались лишь те, кому действительно были нужны знания (и не важно, для каких именно целей), а сейчас, когда практически все юные волшебники Британии автоматически попадали в Хогвартс, об особой жажде познания говорить не приходилось. Да и правильно сказано было в одном из разговоров: когда-то к ним приходили относительно взрослые люди, уже решившие, чего хотят добиться в этой жизни, а здесь, в конце двадцатого века, учились всего лишь дети, у которых все было впереди.
Ровена вернулась в спальню и присела на краешек своей кровати. Она никогда не обладала такой же приспособляемостью к ситуации, как, скажем, Салазар. И вовсе неправда, что «дай ей новую книжку – и она будет счастлива в любом месте» - это все злая шутка того же Слизерина.
Но Хогвартс действительно был ее домом. И не потому, что когда-то принадлежал семье ее матери: Ровена уже давно привыкла считать замок их общим домом. Когда Салазар ушел, Хогвартс чего-то лишился. Ровена не поделилась этим ощущением с остальными, но понимала, что те чувствуют нечто подобное. Они вовсе не просто отстраивали замок из руин, не только отдали ему львиную долю своей магии – но и вложили по кусочку своей души. Ровена была готова поклясться, что частица ее сердца бьется где-то возле шпилей башен, на высоте орлиного полета. Точно так же она была уверена, что слышала, как бьются сердца остальных: в каждом дереве, в каждом листике – Хельги, вокруг стен замка огненным кольцом – Годрика… И из глубин, из самых недр, тихим журчанием водяных потоков – Салазара.
И эти кусочки, эти частицы, любовно и заботливо вложенные основателями в свое детище, бились до сих пор. Надо было лишь открыть свою душу – и тогда можно было услышать тихие шорох и перешептывание.
Ровена крепко обхватила свои плечи. Больше всего на свете ей хотелось быть своей для этого замка. Единение на высшем уровне, как правильно сказал Салазар – венчание, в самом его одухотворенном, самом светлом смысле.
Но Салазар был прав и в другом. Хелена действительно не давала покоя своей матери. Нет, она вовсе не пугала ее по ночам, они даже почти не виделись после Церемонии Распределения первого сентября. Только иногда промелькнет жемчужно-серый силуэт, и Ровена часто даже не знала, Хелена это или какое другое привидение.
Но дочь бередила сердце матери. Ровена долго раздумывала над услышанными словами и пыталась преодолеть душевное сопротивление.
Ведь тогда она действительно хотела устроить все как можно лучше. В конце концов, она же любила свою дочь!
Любила…
Ровена вздохнула. Конечно, смотря что вкладывать в этот смысл. Хельга обожала своих внуков, отдавая им все свое сердце. Годрик любил своих мальчишек, безмерно гордящихся таким отцом. И Салазар любил свою дочь, готовый исполнить любое ее желание, кроме тех, какие, как он считал, нанесут ей вред.
Ровена сделала все, чтобы вырастить из дочери достойную леди. Ей было чем гордиться: Хелена получила блестящее и очень разностороннее образование, и воспитание, достойное принцессы. Ровена зря беспокоилась, выйдет ли из нее хороший учитель – как преподаватель она оказалась вполне на своем месте.
Но была ли она хорошей матерью?
Сидеть неподвижно не было сил, и девушка, поднявшись на ноги, начала мерить спальню шагами. Она не могла думать о безопасности школы, постоянно отвлекаясь на мысли о дочери, но и, размышляя о прошлом, Ровена испытывала стыд, не выполняя возложенной на нее миссии!
Тонкие руки сжали виски. Надо было срочно что-то предпринять! Надо… решиться, наконец. Почему в теории всегда все так ясно и понятно, а как доходит дело до практики, у нее просто опускаются руки? Пока не подпихнешь ее в спину – шага не сделает!
Но это ее проблемы, и никто за нее их решать не будет.
И, в конце концов, недаром же она пошла на эту авантюру со сменой облика. Она ведь надеялась обмануть судьбу, показать ей, что она теперь другая, куда более уверенная в своих силах Ровена! Но, похоже, судьба знала ее куда лучше, чем девушка рассчитывала.
Да и вообще что-то неважно у нее на самом деле выходит с расчетами…
А что, если…
Ровена остановилась посреди комнаты, все еще запустив руки в ставшие такими непривычно короткими волосы.
А что, если она ошиблась и тогда, когда рассчитывала время их «воскрешения»? Может, им вовсе здесь не место? Ведь Дамблдор рассказал им о Пророчестве (мол, все равно о нем уже знают чуть ли не все заинтересованные и не очень лица) – и оно касалось того мальчика, Гарри Поттера. Что, если глупая, нелепая ошибка заставила их души, отказавшись от вечного покоя, пробудиться столь не вовремя и некстати? Неужели это она, Ровена, сама виновата в своих терзаниях – да еще и остальных втянула в это безумство?
Девушка без сил опустилась на ближайшую кровать. Это надо выяснить, и как можно скорее. Она обязательно… Пальцы изящных рук сплелись до боли. Она обязательно должна превозмочь себя. Нельзя вечно надеяться, что мужчины разберутся со всем сами. К тому же ей ведь всегда не нравилось такое положение дел? Вот и прекрасный шанс доказать, что она вполне способна распоряжаться своей жизнью сама!
И неважно, что доказывать вот уже несколько веков некому…

Глава 8

- Входите, Салазар, - Дамблдор приветственно взмахнул рукой. – Или предпочитаете…
Слизерин едва заметно поморщился.
- Пусть остается так. Я уже почти привык.
В углу что-то странно хрюкнуло, но корнуольцу не пришлось оборачиваться в ту сторону: еще только переступив порог директорского кабинета, он разглядел, что при их разговоре присутствует третий.
- Поттер, - это прозвучало не вопросом, а констатацией факта.
- Интересно, это у слизеринцев само по себе получается так мою фамилию произносить, или он у Снейпа с Малфоем успел научиться? – делая вид, что говорит сам с собой задумчиво произнес юноша, сидевший в углу кабинета Дамблдора.
- Гарри, - укоризненно посмотрел на него директор, но тут же снова переключился на гостя. – Не сердитесь на мальчика. Прошу вас, садитесь.
Едва заметно передернув плечами, как бы давая понять, что у него есть более важные дела, нежели обращать внимание на выходки невоспитанного мальчишки, Слизерин пересек комнату и опустился в кресло неподалеку от камина.
- Итак, я слушаю вас, - вытянув ноги к огню небрежно бросил корнуолец. – Или мы ждем остальных?
- Нет, - Дамблдор сел в кресло, стоящее напротив, но при этом так, чтобы не терять из поля зрения Гарри, так и оставшегося в другом конце кабинета. – Мне нужно поговорить именно с вами.
Салазар, скривив губы, бросил мимолетный взгляд на Поттера и вопросительно посмотрел на директора.
- Гарри это тоже касается, - Дамблдор тяжело вздохнул. – Видите ли, речь пойдет о Волдеморте…
- А! – Салазар откинулся на спинку кресла. – Насчет наследника и всего из этого вытекающего?
Старый волшебник согласно склонил голову.
- Вы прекрасно осведомлены.
- Это было первое, что я выяснил, - презрительное фырканье. – Однако вы не сказали, какой мне резон вступать с вами в контакт? С чего мне откровенничать с двумя гриффиндорцами? Поверьте, и одного Годрика на мою шею более, чем достаточно.
- Я мог бы предложить вам обмен, - голубые глаза Дамблдора теперь смотрели прямо в черные очи корнуольца. – Я могу показать вам кое-что из прошлого… Не то чтобы очень отдаленного – по вашим меркам, но вполне достаточного для того, чтобы прояснить некоторые детали... думаю, именно те, которых вам не хватает для полноты картины.
- Какой еще картины? – лениво поинтересовался Салазар. От его показного спокойствия у Гарри начало сводить скулы.
- Разве не вы выясняли у Кровавого Барона, что сталось с вашими потомками? – невинным тоном произнес Дамблдор. – Барона уважают… и даже опасаются, однако один призрак мало что может сделать другому. Но в любом случае, привидения, связанные с Хогвартсом, преданы школе.
- То есть – директору, - тонкие губы Слизерина снова скривила усмешка. – И о чем же вам успели донести?
- Кровавый Барон тщательно отслеживал всех ваших потомков, обучавшихся в Хогвартсе, - Дамблдор не спускал взгляда с собеседника. – Он перечислил вам всех – а вы даже составили свое генеалогическое древо. Однако Барон не мог видеть того, что происходило вне пределов школы, и в какой-то момент, а именно в середине семнадцатого века, линия оказалась прерванной. Прерванной, - директор повысил голос, - до тех пор, пока в конце тридцатых годов двадцатого века в Хогвартсе не появился некий Том Риддл. Это – тот кусочек, которого вам не хватает для завершения картины ваших потомков, не так ли?
- Грегори, - Салазар аккуратно подбирал слова, - говорил, что с тем мальчиком ему было трудно определиться. В первую очередь, конечно, из-за того, что он – полукровка…
- Конечно, - из своего угла вставил Гарри, - вы-то ведь магглов ненавидите!
- С чего вы взяли? – Салазар не стал оборачиваться к нему, и голос его звучал по-прежнему ровно.
- Ну… Об этом все знают…
- Скажите, - все так же спокойно поинтересовался Слизерин, - вы ненавидите овец? Коз? Свиней? Коров?
- Н-нет… - Гарри почувствовал себя несколько сбитым с толку. – Но причем здесь это?
Салазар наконец соблаговолил обратить на него свое внимание.
- При том, что это все – бессловесные и неразумные твари. Точно так же, как магглы – твари, лишенные магии. Естественно, у всех перечисленных зверей течет теплая красная кровь, у них схожие с человеческими внутренние органы – но это не делает их равными людям. И магглы, хоть вроде бы имеют схожий с магами мозг, не становятся равными волшебникам. Но… ненавидеть их? Зачем? Как домашний скот дает молоко, мясо, шерсть и прочее – так и магглы приносят свою пользу. Они сеют и пашут, они – быдло, выполняющее черную работу. Я довольно много работал с ними в свое время, и могу сказать, что маггловское стадо ничем не лучше, но ничем и не хуже любого другого. Пока они знают свое место – все в порядке.
- Но… - Гарри был сбит с толку такой непривычной трактовкой. От удивления он даже позабыл сердиться. – А… разве не это послужило разногласием между… вами и другими основателями?
Слизерин недовольно передернул плечами, однако счел, что, раз уж он опустился до этого разговора, то стоит продолжить.
- Чушь. Я с самого начала был против, однако мы с коллегами сумели прийти к определенному консенсусу. Каждый из нас набирал таких учеников, каких хотел. Единственное – и это знали все – я никогда не учил ни одного нечистокровного студента. Просто не допускал их в свою аудиторию. Это не мои проблемы, что там остальные с ними делали – я не мешал им прикармливать быдло, они смирились с тем, что я это быдло игнорирую. Ведь, - вдруг разговор резко вильнул в сторону, - раз магглы – нечто сродное животным, то полукровки, выходит, результат скотоложства? Омерзительно, неправда ли? Думаю, в этом случае я имею право на некую степень брезгливости.
А что касается наших разногласий – это наше внутреннее личное дело, никого, кроме нас не касающееся. Так, - Слизерин обернулся к Дамблдору, тем самым давая Поттеру понять, что их разговор окончен, - на чем мы остановились?
Гарри ожидал, что старый волшебник возразит, поставит этого человека на место, однако директор промолчал. Лишь по-прежнему внимательно смотрел на Слизерина, так, что казалось, будто он пытается прочитать змеиные мысли.
- Мы остановились на моем предложении, - спокойно произнес Дамблдор. – Я могу показать вам, откуда взялся Том Риддл и… что стало с семьей Гонтов.
Узкие ладони лишь на мгновенье крепче стиснули подлокотники кресла – настолько быстро, что если бы директор не смотрел на своего собеседника столь пристально, он бы этого не заметил.
- Допустим – только допустим, - растягивая слова, произнес Салазар, но теперь в его голосе чуть отчетливее слышался гортанный акцент, - что меня интересует ваше предложение. Чего вы хотите взамен?
- Собственно, - Дамблдор соединил кончики пальцев, - именно этого я и хочу. Чтобы вы посмотрели. Ибо для меня это будет столь же выгодно, как и для вас.
- Или более выгодно, - Салазар откинулся на спинку кресла. – Кстати, вам никто не говорил, что вы напутали с Домом?
Директор усмехнулся в бороду.
- И как вы догадались? Шляпа предлагала мне поступить на ваш факультет, однако в те годы обстоятельства моей жизни были таковы, что это являлось для меня неприемлемым.
- Славы захотелось львиной, - губы Слизерина также растянулись в кривой усмешке.
- И это тоже, - Дамблдор серьезно кивнул. Гарри не верил своим глазам: неужели и правда Шляпа предлагала им одно и то же? – Но были и другие причины. Ну как, вы принимаете мое предложение?
Салазар прикрыл глаза, обдумывая. Огонь, пляшущий в камине, бросал на его бледное лицо неровные отблески, придавая резким чертам странную гротескность. Наконец черные ресницы вздрогнули, и пронзительный взгляд темных глаз впился в Дамблдора.
- Принимаю.

Салазару хватило силы воли, чтобы выйти из кабинета директора ровным шагом. Он спустился по винтовой лестнице, прошел вдоль по коридору и, заставив себя оглядеться, но не обнаружив вокруг ни одной живой души, провел рукой поверх одного из участков стены. Небольшая часть кладки отъехала в сторону, открывая узкий проход, в который худощавый юноша тут же проскользнул.
Только здесь он позволил себе прижаться спиной к холодным камням. Очень вовремя, ибо подкашивающиеся ноги больше не держали корнуольца.
Если при виде своего факультета Слизерин испытал глубочайшее разочарование, то после того, что ему открылось в Думоотводе Дамблдора, Салазар чувствовал себя так, будто у него выбили почву из-под ног.
Разумеется, он не мог не замечать всех признаков, что отнюдь не все в порядке – и это если выражаться языком дипломатии.
Салазар поднял руку и, с неприязненной отстраненностью отметив, что она предательски дрожит, провел по лицу.
Проблемы с кровью имели место еще в его времена. Кельтские маги были вынуждены оберегать чистоту своей крови не только от маггловских примесей, но и стараться не смешиваться с «варварами», несколько веков назад хлынувшими на их земли.
Зачем далеко ходить за примером? Родители самого Салазара, долгое время прожив в браке, так и не сумели завести детей. Когда все обычные попытки были использованы, отец прибегнул к крайнему средству: зелью, рецепт которого являлся одной из семейных тайн. Его жена родила одного-единственного сына, окончательно потеряв возможность иметь еще детей – но это что, ее невестке зелье обошлось куда дороже, лишив жизни. Однако, так или иначе, наследник был рожден, и Салазар достаточно рано понял свою исключительность для семьи.
Но для своей дочери он выбрал, вроде бы, вполне подходящую партию. Кровь Гонтов в их времена чудом удерживала замечательный баланс между чистотой и здоровьем. Салазар успел услышать лишь об одном внуке, но и этого было довольно: то, что его дочь смогла родить сама, без помощи рискованных средств, укрепило его веру в крепкое продолжение рода.
Увиденное в Думоотводе, несмотря на подозрения, стало для Слизерина ударом. Он не разглядел в том семействе ни одной знакомой черты: ни своей, ни, тем более, красавца Джильбертуса.
- Мастер?
Шелестящий голос заставил Салазара вздрогнуть, однако черноволосый юноша быстро взял себя в руки.
- Грегори, я уже просил тебя: не подкрадывайся так неожиданно. Я понимаю, что ты призрак, но можно хотя начинать позвякивать цепями, находясь где-нибудь неподалеку?
Слизерин говорил резко, срывая свое нервное напряжение, и Барон, слишком хорошо его знавший, проглотил горький намек. Покорно склонив голову, он произнес:
- Да Мастер. Я прошу прощения.
Салазар потер лоб и рассеянно кивнул.
- Я тебя слушаю.
- Я… - Кровавый Барон, казалось, обдумывает свои дальнейшие слова, - могу вам чем-нибудь помочь?
- Ты действительно не знаешь, что произошло с Гонтами?
Свет в узком проходе, спрятанном в толще стен, исходил лишь от Люмоса на кончике волшебной палочки Слизерина – корнуолец зажег его чисто машинально. Но привидения не нуждаются в ярком свете, а Салазар всегда неплохо видел и в полумраке. Сейчас его черные глаза пристально впились в полупрозрачные черты лица Барона, но все равно не смог ничего прочитать – слишком размытыми, нечеткими они были.
- У меня нет возможности наблюдать то, что происходит вне стен Хогвартса, - ровно ответил Кровавый Барон. – Могу лишь подозревать. Но думаю, вам требовались точные сведения, а не мои домыслы.
- Ты прав, - Салазар, наконец, отвел взгляд. – И поверь, «точные сведения» мне не понравились. Кажется, у меня просто нет потомков – ибо я не могу назвать таковыми никого.
Он удалился, не прощаясь. Барон знал, что этот узкий коридор ведет в подземелья – секрет, ставший ему известным еще при жизни. Но Грегори не стал следовать за своим Мастером, понимая, что этого не требуется.
Куда больше Кровавого Барона занимало свое собственное положение. Хотя привидения и не нуждаются в сне, есть период в утренние часы, когда они пребывают в состоянии, похожем на дрему. И за последние месяцы эта «дрема» становилась все более и более беспокойной. Человек – и то, что от него остается – со временем привыкает ко всему. Так и он привык, что вот уже почти тысячу лет является не Грегори Гонтом, а Кровавым Бароном, «семейным» призраком факультета, первым учеником которого он некогда был. Занятно, но он действительно практически забыл имя, которым его звали при жизни. Даже сперва не совсем осознал, что это именно его окликнул черноволосый маг, в котором Барон с суеверным ужасом узнал своего Мастера.
Это было… странно. Между ним и Слизерином имелась разница более, чем в тридцать лет. Какой-то частицей своей души Грегори помнил себя – тринадцатилетнего юношу – стоящим в почтительной позе перед зрелым мужчиной. Теперь же, навсегда остановившись возле сорокалетнего рубежа, он общался со своим Мастером, помолодевшим до шестнадцати лет – и при этом чувствовал, что это именно он, Салазар Слизерин.
Но было и кое-что похуже.
Знакомые лица, знакомые голоса, интонации, жесты. Четверо основателей, неожиданно ворвавшиеся в Хогвартс, вернули все то, что, казалось, стерли века. То, что время будто бы убаюкало, проснулось и накинулось на остатки души с новой силой. Сердца у призрака нет – но есть тот остаток души, что застрял на грешной Земле. И вот он-то мучительно ныл, терзаясь неясными образами.
Во всей школе было лишь одно… создание, которое скорее всего понимало ощущения Кровавого Барона…
Но именно с ним он не мог поговорить вот уже столько лет.

Глава 9

- Почему я всегда все узнаю последним?
Годрик выглядел запыхавшимся и даже, вопреки обыкновению, каким-то обиженным. Гриффиндорская троица, к которой подсел рыжеволосый основатель, удивленно на него воззрились. За несколько месяцев совместного обитания ребята уже поняли, что Годрик, при всей своей горячности, был человеком на удивление отходчивым: если уж не врежет сразу, то потом с легкостью простит и забудет об инциденте.
- А… в чем дело? – осторожно поинтересовалась Гермиона.
- Бал, - вздохнул Годрик. – Почему мне никто не сказал, что у вас на Рождество проводится бал?
- А разве вы не праздновали Рождество? – в ответ удивилась девушка.
- Мы праздновали, - Годрик надулся, будто возмущенный самим подозрением, что Хогвартс мог обойтись без праздников. – Но бал… Это ведь танцы, так? – получив согласный кивок, он продолжил: - Ну а у нас молодых людей обучалось куда больше, чем девушек. В моем Доме их всегда было немного… А Салазар и вовсе не принимал девчонок.
- А почему? – Гермиона не сдержала любопытства.
- Не знаю, - вид Годрика явственно говорил о том, что его этот вопрос совершенно не волнует. – Но он только дочь свою учил, больше – ни одной девушки. Но я о другом. На праздник Летнего Солнцестояния мы ходили в Хогсмид. Туда еще собирались волшебники со всех окрестностей – в общем, народу была тьма. Вот там, конечно, были и танцы, - обида вдруг исчезла с лица Годрика, казалось, он вспомнил что-то очень хорошее и светлое, ибо невольно улыбнулся своим мыслям. – Но все были у всех на виду. Вместе на праздники приходили только супруги.
- Это устаревшие взгляды, - Гермиона, наконец, поняла, о чем речь. – Годрик… Даже не знаю, как тебе объяснить. С одной стороны, в наше время все гораздо проще – а с другой… По-всякому бывают.
Гарри с Роном не вступали в этот разговор. Их собственный не слишком богатый опыт в деле балов не позволял давать дельных советов, тем более, что те советы, что парни обычно дают друг другу, не стоило высказывать в присутствии Гермионы. Годрик же внимательно слушал девушку. Несколько смущенная этим, Гермиона немного поерзала на своем месте, после чего продолжила:
- У нас принято, чтобы на балы ходили парами. Видишь ли, это не совсем такие балы, какие были в старинных замках, это, скорее, именно танцы. То есть мы сначала танцуем нечто торжественное – а потом просто веселимся, - поняв, что она сбилась, девушка заставила себя остановиться, перевести дыхание, собраться с духом – и продолжить. – В общем, как видишь, ничего сложного. Это праздник. Но с танцами.
- И надо приходить со своей парой? – утверждающим тоном уточнил Годрик. Он чуть склонил голову набок, слушая ее рассказ.
- Ну… - Гермиона слегка замялась. – Так принято. Не то, чтобы это было законом, но…
Она прикрыла глаза. Это было само собой разумеющимся – но для нее. И для тех, кто жил в одном с ней времени. В который раз Гермиона, как и Гарри с Роном, уже вроде бы привыкшая видеть в Годрике просто ровесника, осознала, какая пропасть времени лежит между ними. Девушке не слишком улыбалось объяснять все тонкости в присутствии своих друзей, но она понимала, что с Годриком можно разговаривать только напрямую – намеков этот человек банально не понимал. Или не хотел понимать.
- Если человек приходит на танцы один, это значит, что он не смог найти себе пару. Если это юноша – значит, что ни одна девушка не согласилась с ним пойти, а если девушка – значит, ей никто не сделал предложения. Или же она оказалась настолько привередливой, что всем отказала – и осталась у разбитого корыта. К тому же, если на бал пришли двое, то, значит, они будут танцевать вместе. А если один – то, возможно, ему придется остаться стоять у стены. Что, конечно же, не слишком обнадеживает.
- Короче, - перебил ее вдруг Рон, - лучше заранее договориться с девушкой, чем потом метаться по залу.
Гермиона, взглянув на него, недовольно поджала губы.
- То есть, если двое пришли на бал вместе – это не значит, что они… дороги друг другу? – поинтересовался Годрик. Получив согласный кивок, он резко повеселел. – Значит, можно пойти с любой девушкой?
- Если она согласится, - поспешно добавила Гермиона. – А… собственно, что случилось?
Годрик на мгновение снова помрачнел.
- Хельга сегодня сказала.
- Но… - девушка, казалось, была сбита с толку. – Объявление о бале висит уже дней десять: и внизу, и у нас в гостиной, - она махнула в сторону доски с объявлениями, однако тут же опустила руку. Годрик не читал никаких объявлений – пора было бы уже к этому привыкнуть.
- Значит, чтобы пойти на бал, мне нужно найти девушку, которая согласится пойти со мною? – тем временем уточнял у нее рыжеволосый юноша.
Гермиона согласно кивнула.
- Да. Быть может, - позволила она себе предположение, - Хельга тебе сказала, чтобы… Ну, чтобы намекнуть? Почему бы тебе не пригласить ее?
- Нет, - Годрик покачал головой, - она сразу сказала, что идет с кем-то из своих одноклассников.
- О… А Ровена? – поинтересовалась Гермиона, тут же про себя подумав, что пара, наверное, получится не слишком удачной.
- Она идет с Салазаром, - как-то слишком резко бросил Годрик. – Собственно, поэтому Хельга и заговорила со мной: хотела узнать, с кем пойду я. Может, - его взгляд внезапно просветлел, однако Рон, после своей реплики не влезавший в разговор, решительно перебил:
- Гермиона идет со мною!
Годрик поднял руки, давая понять, что и не собирался посягать на чужую территорию.
- Ну… - девушка чувствовала себя несколько смущенной. – Судя по разговорам, Годрик, ты нравишься многим девушкам – и не только с нашего факультета. До бала еще достаточно времени, так что у тебя все шансы с кем-нибудь договориться.

Легко сказать.
Годрик сам не заметил, как выбрел из школы и удалился от замка. Он всю ночь и все занятия ломал голову, как можно вот так просто подойти к девушке и куда-то ее пригласить. На самих танцах – запросто. Годрик мог припомнить только один-единственный случай, когда он никак не мог решиться пригласить девушку, но тогда была одна из тех ситуаций, в которых личная храбрость не имеет ни малейшего значения. Сердце ведь одинаково уходит в пятки и у трусливого зайца, и у отважного льва, когда речь идет о любви, которая одновременно и окрыляет, и сжимает душу в мучительных тисках.
И, опять же, во время праздника, когда все веселятся, играет музыка, горят огни, мелькают улыбки и слышится смех – так просто подхватить какую-нибудь милую девушку и увлечь ее в танец. Но вот так, посреди быта, когда все – как всегда… Сказать сразу, в лоб? Или поговорить о чем-то другом, а потом как бы невзначай поинтересоваться?
Рыжеволосый юноша тяжело вздохнул. Интересно, как Салазар приглашал Ровену? А хотя, зная их обоих, вполне можно предположить, что это она пригласила его. В любом случае Годрик не будет об этом спрашивать.
Погруженный в свои невеселые и довольно запутанные мысли, Годрик постепенно выбрел на небольшую полянку в самом начале Запретного Леса и остановился как вкопанный. Прямо перед ним разгуливали тощие черные кони с совершенно не лошадиным выражением на довольно хищных мордах. Увидев их, юноше подумалось, что такие кони вполне бы подошли Всадникам Апокалипсиса.
- А это еще что за чертовщина? – вслух пробормотал Годрик, и вздрогнул, услышав ответ, которого не ожидал:
- Это тестралы.
Обернувшись, Гриффиндор увидел невысокую светловолосую девушку. Чуть растрепанная, школьная мантия сидит несколько неряшливо, большие, навыкате глаза неясного светлого цвета.
- А… Спасибо, - Годрик улыбнулся. Улыбки обычно хорошо ему давались. – Я… как-то не видел их раньше.
- Их не все видят, - спокойно объяснила девушка. – Только те, кто видел смерть.
Секундный холод. О да, смерть Годрик видел не раз. И – создавал. И мечом, и палочкой. Но… в их времени, кажется, таких зверюг не было.
- А ты – Годрик Петерс? – тем временем поинтересовалась девушка, без всякого смущения разглядывая его.
- Да, - Годрик встряхнулся, освобождаясь от непрошенных воспоминаний. – А ты…
- Я – Луна Лавгуд. Учусь в Рейвенкло, - девушка указала на свой значок, изображающий бронзового орла на лазурном фоне, и неожиданно предложила: – Хочешь шоколадную лягушку?
Юноша машинально принял от нее маленькую коробочку. В гостиной его факультета такое ели часто, но сам он как-то не проявлял интереса к подобной пище. Вот если бы это был хороший кусок мяса…
Впрочем, в еде Годрик был непривередлив. Вкусно – чудесно, не очень – ну и неважно. Он запихнул в рот шоколадную лягушку. Сладко. Даже, наверное, приторно – но почему-то приятно. Наверное, девушкам должно больше нравиться.
Из обертки выпала какая-то карточка, и Годрик наклонился, чтобы поднять ее. С карточки на него сурово смотрел светловолосый мужчина, опирающийся на красивый серебристый меч, рукоять которого украшали крупные рубины. Знакомый меч…
Луна заглянула ему поверх руки.
- Годрик Гриффиндор, - опознала она, даже не глядя на подпись. – Занятное совпадение. Ты ведь тоже в Гриффиндоре учишься?
- Д-да… - выдавил из себя Годрик. Мужчина на картинке походил на него самого разве что мечом. После чего не удержался и спросил: – А с чего взяли, что он так выглядел?
- Не знаю, - Луна пожала плечами. – Вообще-то точно неизвестно, как выглядели основатели Хогвартса – просто много лет назад один известный художник, не помню только его имени, написал целую серию картин, посвященных им, и с тех пор принято изображать основателей так же, как и он. Все равно других вариантов нет...
Годрик задумчиво покрутил карточку в руках. Собственно, ему нет особого дела до того, каким его себе представляют столько лет спустя. Пожалуй, он сохранит этот «портрет» и покажет потом остальным – они наверняка позабавятся.
- Знаешь, - голос Луны снова ворвался в его мысли, - мне тоже кажется, что тут не очень похоже. Я всегда думала, что Гриффиндор должен быть более… ярким, что ли? Например, как ты.
Годрик вздрогнул и удивленно посмотрел на нее. Светлые – то ли бледно-голубые, то ли серые с серебристым оттенком – глаза глядели безмятежно. Надо было что-то срочно сказать – что угодно, лишь бы сбить ее с этой мысли. Разумеется, вряд ли эта девушка о чем-либо догадывается, но…
Девушка. Девушка…
- Луна, - вдруг выпалил Годрик, - ты бы не хотела пойти со мною на Рождественский бал?
Светлые брови удивленно приподнялись.
- Это было бы неплохо, - почти не раздумывая, произнесла юная рейвенкловка. – Но… Наверное, было бы честным тебя предупредить: многие считают, что я – странная.
Годрик хмыкнул.
- Знаю одного человека, который регулярно говорит то же самое про меня.
- Тогда, - Луна впервые за их разговор улыбнулась: немного нерешительно, но на удивление светло. - Тогда я с удовольствием пойду с тобой на бал.
Юноша улыбнулся ей в ответ и уже собирался уходить, когда Луна его окликнула:
- Годрик! – он обернулся и встретился глазами с ее безмятежным взглядом. – Только не выбирай красную мантию, ладно?
Гриффиндор на мгновение смешался. И Хельга, и даже Ровена несколько раз пытались тактично намекнуть ему, что красный при его рыжих волосах – не самый удачный цвет. Собственно, ему еще очень нравился зеленый – но Салазару, мягко говоря, не слишком нравилось, когда Годрик оказывался облаченным в его родовые цвета. В их времени вообще источников краски для одежды было не так много, и этот современный мир, помимо всего прочего, поразил основателей еще и пышностью различных оттенков, среди которых немудрено и потеряться.
Видя его замешательство, Луна подсказала:
- У тебя красивые глаза. Тебе наверняка пойдет голубая мантия.
Годрик машинально кивнул и благодарно улыбнулся, после чего почти бегом устремился обратно к замку. Только уже входя в холл, он сообразил, что ему сделали комплимент.

Глава 10

Ровена раздраженно опустила руки и сделала шаг назад.
- Салазар, - устало произнесла она. – Я не чумная и не прокаженная, поэтому нет нужны касаться меня лишь кончиками пальцев и стоять на расстоянии полумили.
- Извини, - бросил Слизерин с таким выражением, что было ясно: он ничуть не раскаивается.
- Ну хочешь, вообще не будем танцевать? – девушка нервно поправила прядь волос. – Поверь, я только рада буду.
Тонкие губы Салазара недовольно поджались.
- Нет уж, - твердо ответил он. – Хотя бы пару танцев нужно. Все должно выглядеть идеальным.
- Просто я не вижу смысла мучаться, если ни тебе, ни мне это не доставляет удовольствия.
Ровена барабанила пальцами по парте, на которой лежал самоучитель по танцам, открытый на страницах с вальсом. Салазар смотрел в окно – на улице давно стемнело, и лишь снег едва заметно серебрился вдали.
Собственно, их договор пойти на бал вместе являлся своеобразным компромиссом. Ровену просто трясло от мысли, что все многочисленные поклонники будут наперебой приглашать ее на танцы – и мрачная физиономия Слизерина, которая лучше любого проклятья отваживала ухажеров, тут была как нельзя более кстати. А мрачной она будет, в этом можно не сомневаться: Салазар не особенно любил праздники, а уж танцы вообще тихо ненавидел. И это при том, что Ровена лично видела: танцует он очень и очень неплохо. Впрочем, о причинах этой нелюбви она догадывалась, и потому, наступив на горло своей гордости, первой внесла взаимовыгодное предложение. Салазар его оценил – и согласился.
- Тогда, - наконец, собралась девушка с духом, - еще раз? И пожалуйста… Держи меня по-нормальному. В конце-концов, пойми: ты меня как девушку унижаешь!
Салазар закатил глаза, однако соизволил отвернуться от окна и встать лицом к Ровене. Очень осторожно, будто касаясь хрупкой колбы, он положил правую руку на тонкую талию девушки. Впрочем, положил – это слишком сильно сказано. Ладонь корнуольца еле-еле касалась школьной мантии, так, что Ровена сквозь одежду едва ощущала это прикосновение. Кто бы ей раньше сказал, что она будет сама заставлять мужчину трогать себя! Стиснув зубы, девушка хлопнула по правой руке партнера, так, что та все же легла как положено.
Салазар где-то месяц назад все-таки снял те щитовые чары – видимо, обитатели слизеринских подземелий пришли к некоему консенсусу. К какому, скрытный юноша остальным основателям не поведал, да и Ровена не была уверена, что хочет это знать. Вполне хватало того, что Салазар уже не был похож на человека, которому на кладбище ставят прогулы.
Правой рукой Ровена подхватила свободную ладонь Салазара и вопросительно взглянула в черные глаза. Корнуолец подавил очередной вздох и, отсчитывая про себя шаги, начал двигаться. В конце концов, это ненадолго. Современные танцы куда проще, нежели те, какие им приходилось танцевать ранее. Набор поз довольно скромный, и времени на их заучивание должно уйти совсем немного.
* * *
- Ух ты! Это действительно красиво!
Гриффиндорцы обернулись на слова Луны. Годрик обрадовался, когда узнал, что ребята давно знакомы с его партнершей, и, недолго думая, увлек девушку в гриффиндорскую компанию. Впрочем, Луна ничего против не имела. Все вместе как раз решали, где бы им расположиться, когда светловолосая девушка вдруг бросила взгляд в сторону входа в Большой Зал.
В первые секунды Годрик смотрел на только что вошедшую пару, не узнавая. Наконец, черноволосый юноша слегка повернул голову, чтобы бросить своей спутнице несколько слов, и голубые глаза Годрика удивленно расширились.
Он никогда бы не предположил, что Салазар мог выбрать для облачения серебристый цвет – его мрачный друг как-то больше предпочитал темные оттенки. Сейчас же хрупкие плечи обтягивала, зрительно делая их шире, светлая мантия, ткань которой в свете свечей слегка переливалась.
А вот зеленая мантия была как раз на Ровене. Строгая красота девушки всегда выглядела очень спокойной: гладкая кожа без родинок или веснушек, почти прямые волосы ровного русого оттенка… И только глаза, удивительно насыщенного зеленого цвета, добавляли яркости пастельному образу. И если обычно Ровена предпочитала одежду в спокойной гамме, а глазами редко встречалась с окружающими, то теперь изумрудная зелень платья, так чудесно подходившая к лучистым глазам, полностью изменила облик.
- Наши семикурсники, наверное, кусают сейчас локти, - задумчиво протянула Луна, все еще глядя в ту же сторону. В голосе девушки не было ни малейшего намека на зависть, лишь чистое восхищение. – Кажется, каждый из них пригласил Ровену хотя бы по разу, но она им всем отказала. Наверное, она была права: с Селтоном они смотрятся просто замечательно.
Годрик на минуту ощутил странную обиду. Он знал, что Салазар занимал высокий пост при дворе, супруг Ровены вроде бы тоже… Рыжеволосому юноше вдруг вспомнился тот разговор, первый после долгой разлуки: эти двое, если и не общались очень плотно, но время от времени все-таки виделись. Разумеется, они люди одного круга… Годрик опустил взгляд и уставился на свои руки. Никогда он особенно не задумывался над своей внешностью, но именно сейчас ему почему-то вдруг захотелось, чтобы его крепкие и сильные ладони стали поизящнее.
Он не заметил, как заиграла музыка, и Луна потянула его туда, где уже кружились первые пары. Юноша вздрогнул и огляделся: Джинни уже увлекла Гарри ближе к центру зала, Рон и Гермиона неподалеку пытались попасть в такт – даже Годрик понял, что им обоим куда больше нравится сам факт близости, нежели танец. Совсем рядом пронеслись в танце девушка с длинными вьющимися волосами и сосредоточенно держащий ее юноша. Только когда эта пара исчезла из его поля зрения, Гриффиндор осознал, что это Хельга сейчас улыбнулась ему – Годрик просто никогда не видел, чтобы она распускала свои золотистые косы.
Дальше наблюдать было уже просто невежливым по отношению к Луне. Годрик с извиняющейся улыбкой подал ей руку и тоже увлек в круг танцующих. Уже в процессе он понял, что не знает этого танца, но Луну, казалось, это вовсе не волновало. Она тоже танцевала вальс как-то по-своему, и Годрик, который всегда легко улавливал ритмы, без особого труда подстроился под ее замысловатые движения.

Судя по всему, праздник удался.
Возможно, здесь немалую роль сыграло ощущение «пира во время чумы»: слишком страшно было за стенами школы. Разумеется, после того, что случилось в конце прошлого учебного года, мало кто и в Хогвартсе мог чувствовать себя в безопасности, но все-таки сломать старый стереотип, мол, «Хогвартс – самое защищенное место в магической Британии» еще срабатывало. Там, снаружи, нападения совершались ежедневно, по многим адресам. Министерство уже даже не пыталось чем-либо отговариваться – «Пророк» смолк, прекратив публиковать любые статьи, хоть как-то связанные с Упивающимися.
И поэтому ученики ловили момент, стараясь с головой окунуться в атмосферу праздника. Все так устали бояться, дрожащими пальцами вскрывать письма из дому, гадая, какие печальные новости там могут оказаться, напряженно вслушиваться в лекции учителей, впервые, быть может, в жизни осознав, что каждая крупица знаний им наверняка скоро пригодится.
Преподаватели же, направляя все свое внимание на внешнюю безопасность – не хватало, чтобы, пользуясь прикрытием празднества, на школу было совершено еще одно нападение – ослабили контроль на «внутреннем фронте». Ближе к концу бала, который уже больше походил на маггловскую вечеринку, из заначек были вынуты бутылки из-под сливочного пива, в которые старательные студенты предусмотрительно перелили огневиски.
На танцевальном круге оставалось не так много пар. На этот раз из Большого Зала можно было уйти только спать (ни о каких прогулках о луне не могло быть и речи – преподавателям не хватило бы сил отслеживать всю школьную территорию), и потому большинство студентов сейчас сидели за столиками, переговариваясь и время от времени поглядывая на тех, кому еще хватало сил танцевать.
Некоторые сдвигали несколько столов вместе: так поступила гриффиндорская компания под руководством Годрика, которая, включив в себя Луну и Хельгу с Эрни Мак-Милланом, уже не помещалась за одним столиком.
Вечер плавно катился к своему завершению, когда Годрика посетила вдруг мысль, что кого-то за этим столом не хватает. Он огляделся по сторонам и наконец не без труда разглядел в дальнем углу серебристый отблеск. В тот момент, когда остальные горячо обсуждали квиддич, рыжеволосый юноша поднялся и устремился к подмеченному столику. Хельга проводила его взглядом, однако не последовала за ним. Она была бы рада видеть Ровену и Салазара за общим столом, однако понимала, что оба вряд ли придут в восторг от веселой и шумной компании, собравшейся здесь. Но если Годрик хочет их пригласить – почему бы и нет. Чем черт не шутит, может, удастся.
А Годрик тем временем, лавируя между столиков и стараясь не столкнуться с танцующими, пробирался к намеченной цели. Салазар с Ровеной облюбовали себе самый дальний столик, находящийся в некотором отдалении от толпы. Девушка что-то задумчиво выводила карандашом на салфетке, а корнуолец, опустив подбородок на сплетенные пальцы, смотрел в пустоту и выглядел полностью погруженным в свои мысли. Они честно оттанцевали вводный вальс и пару танцев за ним, после чего ушли в сторону, не желая далее принимать участия в общем празднестве. Назад в спальни не торопились, хотя такой вариант Ровене нравился больше, чем присутствие в шумном зале. Но Салазар на это резонно заявил, что ради такого не стоило и приходить, а раз уж они здесь, то надо хотя бы сделать хорошую мину при плохой игре.
Слизерин думал о своем, когда уже несколько притушенный свет окончательно загородила чья-то тень. Усилием воли заставив себя отвлечься от дум, корнуолец поднял взгляд на незваного гостя.
Годрик был… нетрезв. Не пьян – столько выпивки ему бы на подобной вечеринке не перепало – а именно нетрезв. Гриффиндор пребывал в том самом чудесном (а с точки зрения Слизерина – самом опасном) состоянии, когда ноги твердо стоят на земле, мысли еще не путаются, но душа приятно согрета, и присутствует ощущение, что любишь весь мир и способен на любой подвиг.
- Чего тебе? – не слишком вежливо поинтересовался Слизерин.
Ровена даже не подняла головы. Она что-то сосредоточено подсчитывала, и меж ее бровей пролегла недовольная складка: похоже, расчеты не сходились. Зато лицо Годрика расплылось в широкой улыбке.
- А чего это вы тут в одиночестве сидите? – не отвечая на вопрос, задал он свой. Салазар смотрел на него тяжелым и мрачным взглядом, но рыжеволосый юноша, казалось, этого не видел в упор. Он хотел было предложить друзьям присоединиться к остальным, но вместо этого внезапно брякнул: - Чего не танцуете?
Корнуолец ощущал, как в нем закипает раздражение. Слизерин всегда неплохо умел держать себя в руках, и жизненный опыт лишь добавил ему самообладания. Но Ровена была права, когда упомянула, что, выбрав для себя более юный облик, они будто помолодели и душой. Салазару не нравилось ни это новое время, ни эта новая школа, где «его» факультет не имел практически ничего общего с любовно взращенным детищем, ни этот праздник с пошлыми танцами. И он бы с радостью высказал это все Годрику. Слизерин ни за что бы в этом не признался, но Гриффиндор со временем стал ему практически необходимым: только на него Салазар позволял себе выплескивать все эмоции, которые так тщательно запирал в глубине души; только с этим вспыльчивым, но отходчивым человеком можно было кричать, стучать кулаком, оскорблять – а на следующее утро, не извиняясь, как ни в чем ни бывало сесть за один стол. За всю свою жизнь Салазар не мог припомнить ни одного человека, с которым было бы так просто, безопасно и даже в какой-то мере приятно ссориться.
Заиграл очередной танец. Краем сознания Слизерин отметил, что он был одним из тех, которые они с Ровеной отвергли. Девушка, разглядывая схему, заявила, что с манерой Салазара ее держать, она рискует в первую же минуту оказаться на полу. Корнуолец с ней согласился – слишком уж близкий контакт намечался – однако музыка ему понравилась.
- Если желаешь, можем и станцевать, - услышал Салазар собственный голос.
Уже в следующую минуту он оказался на ногах и с силой пихнул Годрика. Рыжеволосый юноша от неожиданности попятился, но Слизерин не дал ему отойти далеко. Схватив за руку, он швырнул старого друга в сторону. Гриффиндор, к тому времени отошедший от удивления, собрался, и противопоставляя влиянию корнуольца свою немаленькую силу, потянул на себя.
Шаг. Разворот. Толчок. Расхождение в стороны. И – снова схождение.
Танец-противоборство, танец-дуэль. Ни Салазар, запомнивший фигуры из книги и с природной пластичностью четко их выполнявший, ни Годрик, быстро соориентировшийся и зеркально отображавший движения друга, не знали, что этот танец зародился на другом конце Земли от смешения народов и культур, про которые они ничего не ведали. Не знали и того, что прежде, чем стать бальным, танго был портовым танцем, танцем мужчины, выражающим его страсть, тоску по любви и родине, боль одиночества и мучительное желание во чтобы то ни стало урвать свой кусок счастья.
Их танец нельзя было назвать классическим: один слишком мало о нем знал, второй не знал ничего. Но любому мужчине, владеющим мечом, были знакомы эти движения: широкие шаги, кружение и взгляд – глаза в глаза.
Можно было не сдерживать силу, боясь причинить боль нежному женскому телу. Можно было, сжав чужую ладонь, тянуть или толкать, едва ли не в кровь разбивая костяшки пальцев. Можно было выкручивать руки, с пристальной насмешкой вглядываясь в лицо партнера: не мелькнет ли в глазах – черных, голубых ли – боль, страх, просьба о пощаде?
Многие в зале отвлеклись от своих дел и с удивлением взирали на странную пару. Эти двое почему-то не были похожи на двух шутников, немного переборщивших с алкоголем и решивших повеселиться под конец праздника. И хотя Годрик улыбался, черты лица Салазара, казалось, даже заострились от напряжения. От каждого шага, при каждом развороте серебристая и голубая мании взвивались в воздух и били юношей по ногам.
«Какая ненависть, - подумалось вдруг Гермионе в тот момент, когда Гриффиндор с такой силой отпихнул хрупкого корнуольца, что тому лишь в самый последний момент удалось удержать равновесие и не упасть. – Или какая… страсть?»
Мак-Гонагалл тем временем тронула руку директора.
- Альбус, - недовольно прошептала она. – Это же почти неприлично!
- Это красиво, - так же негромко ответил ей Дамблдор, не отводя взгляда от пары – на данный момент все уже остановились, и танцевали лишь Годрик с Салазаром. – И заметь как слажено.
Музыка доиграла и смолкла. Почти минуту юноши, остановившиеся в центре зала, были неподвижны.
Салазар резко выпустил сжимаемую доселе руку Годрика и, резко развернувшись, широкими шагами направился к своему столу. Казалось, единственной, кто пропустил сие зрелище, оказалась Ровена: девушка была немало удивлена, когда увидела перед своим носом требовательно протянутую руку корнуольца.
- Уже поздно. Позволь закончить этот вечер, - ледяным тоном произнес Слизерин. Его пальцы едва заметно дрогнули, однако лицо оставалось сосредоточено-неподвижным.
Взгляд Ровены скользнул по часам: действительно, время было уже, мягко говоря, не раннее. Вежливо, кончиками пальцев она коснулась руки Салазара, и в следующее мгновение они покинули Большой Зал.
Уже подходя к гостиной Рейвенкло, девушка попыталась что-то спросить, однако успела перехватить взгляд Слизерина, тяжелый и яростный. Совершенно неожиданно вспомнилась старая истина, что «молчание – золото», и Ровена благоразумно решила промолчать. Если это личное дело Салазара – он все равно не расскажет, а если на празднике случилось нечто общественного масштаба, то она еще не раз услышит пересказ событий.
Слизерин едва дождался того момента, когда Ровена, ответив на вопрос статуи, переступит порог своей гостиной, после чего резко развернулся и устремился в сторону подземелий.

Глава 11

Ровена устало прикрыла глаза. Она была права, когда не стала расспрашивать Салазара – уже на следующее утро девушка оказалась в курсе пропущенных событий. И еще пару часов назад мысль собраться и обсудить все казалась ей хорошей.
Сейчас Ровена уже так не думала. Салазар пришел, но его лицо не выражало ни малейшей эмоции, и казалось, что он вот-вот развернется и уйдет. Но это было отнюдь не редким явлением, и ситуация вышла бы терпимой, если бы Годрик не видел в том событии поводов для шуток. Рыжеволосому парню, похоже, произошедшее на Рождественском балу очень даже понравилось, и ничьи слова – ни Гермионы, ни позже самой Ровены – не смогли убедить его, что это вовсе не забавно. Гриффиндора даже не смущало то, что никто не видел, как Салазар начал танец – зато то, что именно Годрик продирался через весь зал к тому столику, помнили многие.
Принимая во внимание все это, девушки понимали: от очередной ссоры молодых людей удерживало лишь то, что Салазар, кажется, принял твердое решение Годрика полностью игнорировать. К тому же именно сегодня Слизерин желал бы игнорировать вообще всех: он пришел в зимней мантии и сидел в углу, кутаясь в нее.
- А кстати, - Хельга, наконец, поймала умоляющий взгляд Ровены, у которой, в отличие от светловолосой девушки, никогда не получалось разряжать обстановку, - почему так холодно? В наше время было гораздо теплее…
- Потому что кругом одни кретины, - соизволил открыть рот Салазар. Голос его звучал несколько хрипловато. – Грегори рассказывал, что наша система продержалась несколько сотен лет, но потом трубы поизносились, стали протекать. В пятнадцатом веке, кажется, это произошло. Тогда никто не решился повторить наш эксперимент, а когда в девятнадцатом веке подобное уже стало возможно, сочли, что это старинная традиция, которую нельзя трогать! Хороша традиция! – корнуолец в кои-то веки повысил голос. – У меня в подземельях холоднее, чем на снаружи!
- Честно говоря, в башнях не теплее, - согласно поежилась Ровена. – А с источником что стало?
- Ничего с ним не стало, - неохотно ответил Салазар. – Бьет себе, как и раньше. Только вместо труб попадает в озеро – видели, оно теперь не замерзает. Даже какая-то тварь из южных морей там поселилась.
- Может, починим? – предложил Годрик.
Слизерин промолчал, не желая его замечать, но девушки дружно покачали головой.
- Это невозможно сделать, не вскрывая стен, - мягко объяснила Хельга. – По сути, школу придется закрыть на несколько месяцев и провести основательную работу. Не думаю, что кто-то на это согласится. Разве что летом…
- Кстати, о лете! – Ровена хлопнула в ладоши. Она решила, что самое время заговорить о том, ради чего она здесь всех собрала. – Господа, не отвлекаемся. Нужно обсудить…
- Да ладно тебе! – Годрик позволил себе ее перебить. – Надоели уже эти обсуждения, все равно ни к чему путному так и не пришли. У меня идея получше: а давайте на рождественские каникулы выберемся в Большой мир? – голубые глаза радостно сверкали. – Я тут такого наслушался! Магглы столько всего насотворяли!..
Наконец он заметил, что трое друзей смотрят на него так, будто увидели впервые в жизни. Даже Салазар позабыл, что он Годрика вроде как игнорирует.
- Ты опять все прослушал? – скорее утверждая, нежели спрашивая, произнесла Ровена.
- А… в смысле? – удивление Гриффиндора было совершенно искренним.
Ровена снова прикрыла глаза.
- Сил моих больше нет, - пробормотала она. Салазар чихнул и согласно кивнул. Хельга поняла, что объяснять придется ей.
- Годрик, - начала светловолосая девушка. – Когда мы согласились на твое предложение встать на вечную стражу Хогвартса, мы сразу же отвергли любые виды некромантии. Глупо было бы защищать наш дом в виде зомби или вампиров – темная магия никогда не поможет светлому делу. Ровена долго искала в различных книгах, и нашла только один более-менее приемлемый способ. Мы сделали так, что после нашей смерти часть нашей души отправилась сюда, чтобы, при определенных условиях, соединиться с нашей магией, которую мы вложили в школу. А магических сил мы потратили здесь немало…
- Ну и?.. – поторопил ее Годрик. – Что-то такое я помню, но не вижу, в чем проблема!
- Мы не можем покинуть стен Хогвартса! – устало произнесла Ровена. – Понимаешь ты это? Мы… в какой-то степени мы не существуем! Мы – уплотненная до состояния материи душевная субстанция, поддерживаемая с помощью магии. Если мы все-таки каким-то образом переступим границы территории школы, мы просто развеемся по воздуху! Мы здесь не для развлечения, а по делу. Ради этого мы рискнули разделить наши души – хотя и уже после смерти. Это время – не наше, и этот мир – тоже не наш. Наш – только Хогвартс, именно с ним мы связаны, только он наша забота.
Гриффиндор выглядел ошарашено. Ходивший до этого по пустой аудитории, он с размаху сел на парту, и та жалобно скрипнула под ним.
- Но мы… мы же… - юноша пытался подобрать слова. – Мы же спим… и едим… Можем испытывать боль и… - он слегка покраснел, - и другие чувства…
- Как светила отдают свет, как нагретые тела отдают тепло, так любой носитель энергии отдает часть этой самой энергии. Она уходит вовне, в пространство. И, чтобы восстановить силы, нашим, скажем так, воссозданным телам нужна новая энергия. Получать ее проще всего привычным способом – через сон и еду. О других… возможностях я даже не желаю и думать. Что же касается чувств – душа ведь живая. Она ощущает окружающий мир и людей, населяющих его. Проходя через призму наших душ, реальность воспринимается в виде привычных образов и ощущений.
- Мне не нравится мое ощущение, - Салазар снова чихнул и потер переносицу.
- Ну уж извини, - Ровена развела руками. – Такова твоя реальность.
Она еще раз попыталась перевести разговор на нужную тему, но Годрик оказался настолько полученной информацией – в мыслях он уже строил грандиозные планы более близкого знакомства с Англией конца двадцатого века, а Салазар выглядел столь раздраженно-рассеянным, что русоволосой девушке пришлось отказаться от своей идеи. Печально взглянув на Хельгу, Ровена вздохнула и сообщила, что можно расходиться. Первым предложению последовал Слизерин.
* * *
Северус Снейп шел по направлению к своим покоям. Он уже собирался снять запирающее заклинание, когда ему показалось, что дальше по коридору мелькает чья-то фигура. В подземельях всегда царил полумрак, к тому же покои декана были последними в этом коридоре, и Снейпу возня в дальнем конце показалась подозрительной. Хотя большинство студентов на рождественские каникулы разъехались по домам, среди оставшихся пребывали и гриффиндорские шалопаи, которым совершенно нечего делать в исконно слизеринских владениях.
Профессор изобразил на своем лице самое суровое выражение и мягкими шагами направился к предполагаемому нарушителю. Однако показное раздражение сменилось искренним удивлением, когда Снейп осознал, что видит перед собой вовсе не гриффиндорца, а того, у кого прав находиться здесь было побольше, чем у всего его факультета, вместе взятого.
Салазар, склонив голову, изучал стену. Что он там мог разглядеть в полумраке, который язык не поворачивался назвать даже слабым освещением, Снейп не знал, однако заметил, что юноша, помимо пристального разглядывания стены, еще и осторожно проводит пальцами вдоль каменной кладки.
- Добрый день, мистер Селтон, - услышал профессор свой собственный голос.
Салазар рассеяно кивнул, однако не повернул головы. Уже в следующий момент он довольно хмыкнул и склонился еще ближе, почти касаясь стены носом. Черноволосый юноша прошептал нечто, и Снейп ощутил дрожь, охватившую его тело – он узнал парселанг и, хотя не понял ни слова, в памяти автоматически всплыло единственное создание, которое регулярно употребляло этот язык.
Едва заметные трещинки, беспорядочно, казалось, раскинутые по камню, будто бы сползлись воедино, приобрели форму и объем. И вот уже тонкая, почти схематичная змеиная головка приподнялась и что-то шепнула в ответ. Салазар уколол один из пальцев на правой руке, и на стену, туда, где змея в ожидании приоткрыла миниатюрный рот, скатилась одна-единственная капля крови.
Кладка начала сдвигаться, открывая взглядам старинную дверь.
Салазар достал свою палочку и, указав на дверь, распечатал сковывающие ее заклинания. Он уже почти перешагнул порог, когда вдруг обернулся к своему декану.
- Ну что же вы, профессор Снейп? Заходите, раз уж так удачно проходили мимо.
Снейп снова вздрогнул, на сей раз от удивления. Он не ожидал приглашения – собственно, он вообще не понимал, почему ему позволили наблюдать сие действо. Однако отказываться было бы глупо, и профессор шагнул вслед за своим «студентом».
За дверью оказалась небольшая комнатка, из которой вели еще три двери. Салазар, не раздумывая, свернул налево, и после еще пары заклинаний вошел в старинную мрачную комнату.
Снейп всегда воспринимал Хогвартс как старый замок. И только здесь он осознал, что Хогвартс выглядит старым замком. Конечно, многое в нем не менялось десятилетиями, а то и веками, но это помещение было самым старинным из всего, что профессор видел в этой школе.
Мебели немного, и вся она тяжелая и основательная. Камин – низкий и широкий, более простой формы, нежели камины в остальных частях Хогвартса. Слишком суровый вид, хотя, если сделать скидку на время, здесь наверняка жил человек состоятельный.
- Где мы? – поинтересовался Снейп, впрочем, не слишком рассчитывая на ответ. Однако он его получил.
- В моих покоях, - бросил Салазар, подходя к следующей двери, в дальнем конце комнаты. По пути он взмахнул палочкой в сторону камина, и там заплясало пламя, обещая наполнить эту промерзшее за века помещение теплом. – Присаживайтесь, профессор. Я к вам скоро присоединюсь.
Не дожидаясь ответной реплики от профессора, корнуолец скользнул в следующую комнату.
Его спальня. Салазар усилием воли подавил в себе сентиментальное ощущение, что он наконец-то дома. В конце концов, он пришел сюда по делу.
Существуют они материально или нет – вопрос десятый, а на данный момент Салазара куда больше беспокоило, что чувствует он себя довольно неважно. В больничное крыло корнуолец идти и не думал, он всегда доверял только тем зельям, что готовил сам. Однако классом зелий теперь заведовал профессор, непосвященный в их маленькую тайну. Как ни быстро варится антипростудное зелье, какое-то время эта работа займет, а значит, придется объяснять, почему нельзя взять готовое в больничном крыле.
И тогда Слизерин вспомнил о собственных покоях. Разумеется, нельзя было сказать, будто он про них забывал раньше: вопрос о том, куда подевались его апартаменты оказался одним из первых, коими Салазар атаковал Кровавого Барона.
Ответ был прост.
После смерти последней из Основателей Хогвартса к управлению пришло молодое поколение. Грегори старался подбирать максимально корректные формулировки, но то, какие «нежные» чувства испытывает к Змеиному Дому вдова Годрика Гриффиндора, Салазар прекрасно понимал и без комментариев своего ученика. С самой первой их встречи у девчонки были какие-то завышенные требования к обращению с ее незначительной персоной. Слизерин предпочитал игнорировать это недоразумение. Даже когда Годрик объявил о своей свадьбе с ней, гордый лорд лишь презрительно-насмешливо приподнял бровь: быстро же маленькая рыжая шлюха окрутила своего вчерашнего учителя. По здравому размышлению Салазар решил относиться к жене своего друга как к очередному нелепому увлечению. Ту это, кажется, не устраивало, но это были ее личные проблемы.
И, раз уж Годрик сорвался с места после его, Слизерина, смерти, и сам сгинул по дороге, то можно было не сомневаться: ненависть гриффиндорской вдовы достигнет своего апогея.
Аннис должна была остаться старшей в Хогвартсе – ее выпуск был третьим. Грегори, тот, на кого Салазар возлагал свои надежды, к тому времени уже умер, как и дочь Ровены. Собственная дочь Слизерина вместе со своим мужем находилась далеко. Внуки Хельги были слишком юны, зато вдова Годрика со своим выводком – наготове.
И без того не особо почитаемый среди учеников Гриффиндора, Салазар Слизерин очень скоро стал и вовсе кем-то вроде хогвартского чудовища. Корнуолец даже мог предположить, что гриффиндорцы создали подобный образ совершенно не специально – просто самим своим отношением. Да и, возможно, его собственные студенты, лишившись твердой руки, подливали масла в огонь. В свое время Салазар делал упор не только и даже не столько на знания – юноши, приходившие к нему учиться, чистокровнейшие маги, знали большинство тем, которые для остальных учеников являлись тайной за семью печатями. Нет, Слизерин знал, что его студенты – особенные. Он верил в это, и заражал своей верой юные умы.
Увы, если Грегори продолжал эту сложную работу, то его преемник, судя по всему, не озаботился подобными трудами. Результат, как говорится, на лицо – достаточно взглянуть на тот сброд, что ныне с нелепой гордостью именует себя «слизеринцами».
Салазар едва слышно вздохнул. Саласия понимала это. Истинная дочь своего отца, она, хоть и на расстоянии, наблюдала за Хогвартсом. Впрочем, возможно это было и к лучшему: взгляд извне часто бывает более проницательным. Барон рассказал, что, когда младший сын Саласии заканчивал учебу, он по просьбе матери запер апартаменты Слизерина. Сам Грегори так и не поселился в покоях своего мастера, в короткий срок своего главенства продолжая жить в своих собственных комнатах, а новый Глава Дома предпочитал обитать в наземной части школы. Чтобы ни у кого не было соблазна зайти в жилище Салазара Слизерина – и неважно, из простого любопытства или же ради каверзы – юный потомок своего деда запер комнаты заклятием крови.
За все девять веков никому не потребовалось войти сюда. Похоже, внук – при этой мысли Салазар хмыкнул: он слышал о старшем внуке, которого назвали в его честь, но так и не увидел того малыша – так же наложил и заклятие сохранения; покои, казалось, не были подвержены ходу времени.
Откинув крышку одного из сундуков, стоящих вдоль стены, Салазар открыл наугад одну банку и осторожно понюхал. Так и есть, ингредиент вполне пригоден к использованию. На сами составляющие зелий лучше не влиять магией – впрочем, как и на сами зелья – однако учитывая, что они оказались сохраненными в качестве содержимого, т.е. не являлись напрямую объектом заклятия, из них еще возможно получить что-либо действенное. А впрочем… Раз сохранились ингредиенты, значит, и уже готовые зелья должны быть в порядке.
Салазар сдвинул панель, закрывающую нишу в стене, и бережно начал вынимать склянки. Здесь он действовал еще более аккуратно, однако, тщательно проверив и перепроверив, пришел к мнению, что зелья также можно использовать без опаски.
Почувствовав, что лекарство начало действовать, Салазар вернулся мыслями к ожидавшему его Снейпу. Пожалуй, действительно удачно, что они вот так случайно столкнулись – случайные встречи сложнее проследить. А поговорить со Снейпом Слизерину хотелось давно.
Корнуолец уже собирался покинуть свою спальню, как вдруг ему пришла в голову удачная идея.

Северус Снейп сидел в предложенном ему кресле у камина. Не слишком удобное сиденье – у мужчины с непривычки начало затекать тело. Да и спинка предполагает, что человек в этом кресле будет сидеть прямо, а у Снейпа еще с подросткового возраста наметилась сутулость.
Профессор в очередной раз сменил позу, когда дверь, ведущая в спальню, распахнулась, и в гостиную шагнул высокий черноволосый мужчина.
Снейп не заметил, как поднялся на ноги – сидеть, когда этот человек стоял, показалось ему неуместным. Мужчина кивнул ему на кресло и сам сел напротив, вытянув к камину длинные ноги в высоких мягких сапогах. Снейп послушно вновь опустился на неудобное сиденье, не сводя глаз с пришельца.
Профессор уже видел такого Салазара Слизерина – в тот самый первый раз в кабинете директора, когда их всех осчастливили сообщением, что сами Основатели почтили Хогвартс своим визитом. Но в тех многослойных одеждах, соответствующих возрасту почтенного старца, Слизерин выглядел несколько иначе. Да и не в том состоянии был Снейп, чтобы пристально разглядывать кого бы то ни было: мало им Темного Лорда, Министерства и проклятущего Поттера. Еще и самозванцев не хватало! А когда выяснилось, что это все-таки не самозванцы, они уже сменили облик. Воспринимать их как Основателей стало еще сложнее, зато на уроках было проще: Снейп, ни капли не стесняясь, рычал на них точно так же, как и на остальных студентов.
Сейчас у профессора была возможность разглядеть Основателя своего факультета во всех подробностях. Слизерина нельзя было назвать красивым человеком, однако к сорока годам он в своей внешности достиг некоего равновесия, которое позволяет воспринимать образ целиком, без заострения внимания на отдельных чертах.
Также Салазар сменил школьную форму на одежду своего времени – длинную светлую рубаху и свободные штаны. На плечи был наброшен темно-зеленый плащ с оторочкой из серебристого меха. Длинные черные волосы разметались поверх, и ворсинки меха, поблескивающие в отсветах каминного огня, разбивали их на тонкие пряди. Лицо Основателя было чисто выбрито, лишь на подбородке красовалась небольшая острая бородка.
- Итак, профессор Снейп, побеседуем. Надеюсь, что в качестве ровесников разговор у нас пойдет лучше, нежели если бы вы по-прежнему видели во мне своего ученика. Для начала: желаете ли вы задать мне какой-либо вопрос?

Глава 12

Снейп медлил с ответом, и Слизерин не торопил его. Основатель любезно отвел взгляд от профессора, делая вид, что все его внимание занимает лишь пляска пламени.
- Начнем с того, - Снейп, наконец, подобрал подходящие слова, - что я вовсе не уверен, что вы ответите на мои вопросы.
Едва заметно улыбнувшись, Салазар кивнул.
- Я не обещаю вам ответов. Я предлагаю задать вопросы. Дело в том, что у меня тоже есть некоторые… непроясненные моменты, и я желал бы произвести обмен информацией. Услышав ваши вопросы, я решу, являются ли ответы на них достойной ценой за то, что нужно мне.
- Вы откровенны, - хмыкнул профессор. Корнуолец вскинул на него пристальный взгляд.
- А я вообще очень честный человек, - негромко произнес он. – Я крайне редко вру – не люблю этого дела. В лжи легко уличить, а это ниже моего достоинства.
Стена. Снейп привык, что на протяжении вот уже многих лет на подобные стены, возведенные вокруг сознания, он натыкался лишь у Дамблдора и у Темного Лорда. И вот еще один. Одно утешение: Северус Снейп чувствовал, как его собственный разум также осторожно прощупывают – и отступают, не найдя бреши. Значит, в этом смысле разговор пойдет на равных.
- Ну что ж, - профессор попробовал принять более расслабленную позу. – Пусть будет по-вашему. В таком случае мой первый вопрос: почему вы не проявляете интереса к своему наследнику? Темный Лорд радеет за чистоту крови, добивается власти… да и подавляющее число его сторонников – выходцы именно с вашего факультета. Вы уже однажды ушли – почему продолжаете оставаться сейчас?
Салазар некоторое время молчал, после чего снова взглянул Снейпу прямо в глаза.
- Думаю, я принимаю этот вопрос. Я отвечу на него – взамен вашего ответа на мой. Вы согласны? – получив кивок, корнуолец продолжил. – Во-первых, не называйте этого вашего «Лорда» моим наследником. Он – полукровка, и одного этого довольно, чтобы я не признавал его. Одна мысль, что мои потомки могли опуститься до подобного, вызывает у меня отвращение. Во-вторых, это нелепо. Даже в наши времена такое поведение тянуло бы в лучшем случае на банальный гротеск, а уж девятьсот лет спустя… Власть не завоевывают, власть просто берут, - Салазар протянул вперед тонкую руку и сжал ее в плотный кулак. – Что есть внешний блеск? Мишура, и не более того. Нет, ваш «Лорд» жаждет не власти. Он ищет славы, признания, почитания и преклонения. Его прельщает внешняя сторона власти, а она – ничто, мыльный пузырь. На погоню за этим бессмысленным миражом он потратил колоссальное количество лет… и в результате ничего не добился. Это – бездарность, а ее я всегда презирал.
Власть, - Слизерин произнес это слово с нежностью, будто имя возлюбленной. – Это упоительное чувство, и я прекрасно понимаю тех, кто к ней стремится. Дело даже не в том, что может дать власть – а именно в том, что она может это дать! Но власть должна вести к возвышению, а не к падению, эта страсть должна возносить к вершинам, а не низвергать в бездну. Сколько раз я объяснял это своим ученикам! Разумеется, кому-то это знание давалось легче, кому-то сложнее, но в основном я не ошибался в моих юношах. Те, чей путь я успел проследить, порадовали меня. Мне было, чем гордиться.
И тут мы переходим к следующему пункту. Я не знаю, когда мой факультет превратили в приют для хвастливых снобов. Я не верю, что люди за эти века так измельчали. И, собственно, теперь настала моя очередь задать вам вопрос, профессор: что у нас творится со студентами?
Снейп внимательно слушал монолог своего Основателя, не отводя глаз. Его внимание захватил глубокий, хорошо поставленный голос с едва заметным гортанным акцентом, и весь остальной мир будто отошел на задний план. В какой-то момент Северус с поразительной остротой почувствовал боль оттого, что родился поздно, слишком поздно: ему до безумия захотелось вернуть свои школьные годы, но чтобы они проходили тогда, почти тысячу лет назад. Чтоб он сидел среди немногих по-настоящему избранных и внимал такому мудрому, такому действительно знающему наставнику…
Но наваждение спало. Родись Снейп девятьсот лет назад – и он ни за что не попал бы к Слизерину. Тот сам только что еще раз это подтвердил: полукровкам в его классе было не место.
- Я… не совсем понимаю вас, - голос профессора звучал глухо. Снейп ощущал себя так, будто ему пришлось совершить дальний заплыв, и сейчас ему не хватало воздуха. Салазар с едва заметным раздражением взмахнул рукой.
- Вы все прекрасно понимаете! Я не спрашиваю, откуда взялись подобные «кадры» - увы, я догадываюсь о причинах… Я спрашиваю, почему с этим ничего не делается?
Снейп прикрыл глаза. Он ожидал, что Слизерин будет расспрашивать его о Волдеморте – или, напротив, об Ордене Феникса. О Потере или о Пророчестве. О положении в магическом или даже маггловском мире. Но… студенты?
- А что можно здесь сделать? – собравшись с мыслями, профессор открыл глаза и даже заставил себя посмотреть в лицо Основателю. – Слизерин испокон веков считают факультетом темных волшебников. Факультетом хитрецов и властолюбцев. Остальным это не нравится – все разногласия между ними забываются, если возникает вопрос противостояния нам.
- Зачем же вы пошли сюда? – голос Салазара звучал очень ровно.
- Шляпа… - передернув плечами, начал было Снейп, но корнуолец его резко оборвал:
- Чушь. Не смейте говорить про Шляпу – вы выглядите куда умнее. Вы пожелали учиться на моем факультете – почему?
- Потому что здесь училась моя мать! – рявкнул в ответ профессор. До сих пор, стоило кому-либо на него надавить, он легко выходил из себя. Каково бы ни было его уважение к Слизерину как к фигуре исторической, Снейпа начинало выводить из себя подобное отношение к себе. – Потому, что я не желал иметь ничего общего со своим отцом-магглом. Потому, что хотел быть одним из избранных, из элиты! Кто ж знал, что эта «элита» прогнила на корню?
Но Салазар, казалось, и не заметил этой вспышки. Он соединил кончики пальцев и поднес руки к глазам, будто через данную конструкцию проще было разглядеть сложившуюся ситуацию.
- Интересно, - пробормотал корнуолец. – Занятно, этот момент я как-то упустил из виду. Нет, я предполагал, что новые поколения будут испытывать желание оказаться достойными своей семьи, пойти по стопам тех, кто уже добился впечатляющих успехов… Но чтобы просто так, только ради самого факта… Обидно. Обидно видеть, об какие маленькие, невзрачные камушки могут разбиться большие планы. Но ничего, я это учту. Ваш следующий вопрос, профессор?
Прежде, чем заговорить, Снейп еще раз смерил внимательным взглядом своего собеседника. Как все-таки причудливы переплетения нитей истории, как странно выходит, что одни факты теряются, а другие сохраняются в веках… Если честно, Снейп никогда всерьез не задумывался над тем, кем были Основатели Хогвартса. Они были… Да, они были Легендой. Как Мерлин. Как персонажи сказок, которые начинаются глупым детским «Жили-были»... А когда жили, кем были – кто ж сейчас вспомнит? Может, и вовсе никаких Основателей не было – мало ли история знала умело смонтированных или же случайно родившихся фикций? Первые страницы «Истории Хогвартса» (весьма, надо признать, туманные), названия факультетов да портреты на карточках от шоколадных лягушек – вот и все, что имелось у магического мира Британии.
Да даже если они и были – какое это имеет значение? Все это, как говорится, «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Как и многие студенты как до него, так и после, Снейп мирно спал на уроках Истории Магии. Есть ли предмет скучнее? Все это происходило давно, и к современным делам отношения не имеет. История – это сложные имена и запутанные даты, мелким шрифтом вбитые на никому не интересные страницы…
А теперь вдруг оказывается, что Историей может быть и живой человек. И этот живой человек ходит, говорит, думает, чувствует… Смотрит тебе в глаза, кривя губы в едва заметной усмешке. Уместная в данной обстановке, но на века устаревшая одежда укрывает тело, в котором течет горячая кровь…
Что можно спросить у человека? Про его жизнь? А что можно спросить у Истории? Тоже про жизнь – но если жизнь современника это кубик, лежащий на вершине выстроенной Судьбой башенки, то жизнь человека из прошлого – это кубик, покоящийся в основании сложной конструкции. Потяни за него, вырви – и не рухнет ли казавшееся непоколебимым строение? Здание из традиций, устоев, привычек десятков поколений. Того, во что верили и за что боролись. За что разбивали носы мальчишки в школьных коридорах, и расставались с жизнью те, кому, казалось бы, еще жить и жить.
За то, что, возможно, когда-то родилось из ошибки, нелепой случайности…
- Почему вы ушли из Хогвартса? – Снейп сперва задал вопрос, и только потом с изумлением осознал, что задает его. – Почему вы бросили нас… тех, кто пришел на ваш зов? Почему оставили нас одних против них всех?
На этот раз Салазар Слизерин молчал дольше. Снейп давно уже успел взять себя в руки и в очередной раз переменил позу, стараясь сделать это по возможности незаметно.
- Мы больше не были нужны друг другу, - наконец негромко заговорил корнуолец. – Школа идеально вписывалась в мои планы. Она помогла их осуществить. Она перестала быть мне необходимой – и наши пути разошлись, - снова молчание. Салазар смотрел в огонь, чуть прищурив глаза, казалось там, в языках пламени, он видит нечто, недоступное профессору. – Я устал. Это, конечно очень забавно возиться с юными студентами, это почти весело – на досуге перебраниваться с Годриком… Но всему когда-нибудь наступает конец.
- И не было спора из-за магглорожденных? – вскинув бровь, поинтересовался Снейп. Слизерин медленно покачал головой.
- Господи, да Годрик с Хельгой много лет таскали в школу это отродье, - с легкой насмешкой произнес он. – Да и Ровена их спокойно принимала. Слышал я эту вашу современную версию. Чушь собачья. Двадцать с лишним лет я терпел их присутствие с тем, чтобы ноги их не было в моих аудиториях. Вопрос не стоил выеденного яйца.
- А… вторая часть моего вопроса?
- Бросил… - губы Салазара снова скривились, а во взгляде на долю секунды промелькнула горечь. – Даже странно было услышать от вас подобную формулировку. Я не нянька, чтобы вечно пасти неразумных детей. Да и не вечен я, как и любой человек. Когда-нибудь бы я ушел – раньше или позже…
- Но разве не с тех пор повелось, что три факультета всегда вместе – а четвертый стоит особняком? Даже на квиддичных матчах это видно: кто бы не играл против нас, остальные два факультета болеют за него.
Хозяин комнаты негромко вздохнул.
- А вот это не моя вина. Я же объяснял Грегори этот простой принцип… впрочем, помнится голова у него была забита совершенно иным. Остальные три факультета являлись и должны были оставаться нашей защитой, поддержкой, в конце концов буфером между нами и остальным миром. Что ж, неумелое руководство свело эти планы на нет. Вышла ошибка. Вы довольны?
- Как-то странно воспринимать родной факультет в качестве ошибки, - пожал плечами Снейп. Слизерин вскинул на него взгляд.
- А с чего вы взяли, что в истории не может быть ошибок? Они, если говорить по чести, встречаются сплошь и рядом. Вы воспринимаете их как истину, ибо видите лишь конечный результат. А ваши собственные действия? Вы уверены, что поступаете правильно? Вы планируете одно, другие люди – другое, кто еще – нечто третье… Эти планы перемешиваются, сталкиваются… Что-то раскалывается, что-то соединяется, что-то поглощается. Иногда вылезает такое, чего вообще никто не ожидал. Или ожидал, но не признается. Почему вы думаете, что когда-либо было по-другому? Мы тоже свою жизнь не по нотам разыгрывали, а шли по наитию, импровизировали.
Снейп, поерзав, отвел глаза, однако голос Салазара настигал его:
- И вот мой ответный вопрос: вам-то зачем это все нужно, профессор? Вам-то какая выгода, где ваш интерес? Опасное это и беспокойное дело – быть слугой двух господ…
Снейпа будто подкинуло в кресле. Основателям никто не говорил про его работу. Дамблдор не мог… наверняка не мог их посвятить в это.
Но уже в следующую минуту профессор заставил себя сесть ровнее. Ах да, конечно же, у Слизерина в подземельях есть свой осведомитель. За последние полгода Снейп почти не видел Кровавого Барона, однако был уверен, что не ошибется, если выскажет предположение, где тот мог находиться. Еще летом Барон открыто продемонстрировал, кто именно является для него приоритетом, но тогда внимание всех привлекало лишь свидетельство призрака в пользу подлинности Основателей.
Снейп с необычайной четкостью осознал, что жизнь слизеринских подземелий, факультета в целом и самого декана в частности, год за годом открытая равнодушным глазам привидения, стала теперь достоянием лица более чем заинтересованного. Конечно, призракам запрещалось находиться в жилых помещениях, но учитывая, что Кровавый Барон тоже был слизеринцем, профессор не особенно рассчитывал на его уважение к правилам.
- Мой ответ… - Снейп тщательно подбирал слова. – Боюсь, мой ответ не удовлетворит вас. Вы правы – я попросил шляпу отправить меня на ваш факультет, и она неожиданно выполнила мою просьбу. Не раз и не два за свою жизнь я думал, что ошибся с выбором – мне не хватало стольких качеств, чтобы быть истинным слизеринцем… Я мог бы называть вам причины – но вы… не оцените их.
- Вы хотели, чтобы я раскрыл вам душу, задавая интимные вопросы о моих поступках – а сами не желаете сделать для меня то же самое? – голос Слизерина звучал не зло и не требовательно. Напротив, его мягкость обволакивала и убаюкивала, но Северуса она не успокоила.
Профессор резко поднялся на ноги, Салазар моментально последовал его примеру. Он был несколько ниже Снейпа, однако его идеально прямая спина и высоко поднятый подбородок почти равняли его с сутулившимся деканом. Изящная рука взлетела вверх, и тонкие пальцы неожиданно цепко схватили подбородок Северуса. Две пары черных глаз, на сей раз находящихся столь близко друг от друга, снова встретились. Снейп, собрав все свои душевные силы, приготовился отражать атаку на свой мозг, однако таковой не последовало. Слизерин лишь пристально смотрел ему в глаза. По-прежнему крепко сжимая кончики пальцев, так, что у профессора начало сводить челюсть, корнуолец негромко произнес:
- Будьте осторожны профессор. Действительно, не мой факультет должен был заниматься вашим воспитанием. Ваша душа мятежна и вспыльчива. Слишком много страсти, а страсть как дикий зверь: можно запирать ее на замок, но однажды она вырвется на свободу и отомстит тому, кто томил ее в неволе. Отомстит жестоко, кроваво, безжалостно. Знал я одного юношу, который тоже думал, что может справиться со своими чувствами, но не совладал с ними… Поверьте, он заплатил чудовищную цену. Берегитесь, Северус.
Огонь, вольготно и безмятежно пляшущий в камине, бросал на бледное лицо Слизерина гротескные отблески, а его черные глаза внезапно вспыхнули алым.
Опомнился Снейп уже в коридоре. Грудь его тяжело вздымалась в тщетной попытке отдышаться, а с висков стекал холодный пот.

Глава 13

Лирическое отступление: медальон Слизерина Гарри с Дамблдором подобрали настоящий.
___________________________________

- Гарри, и все-таки, ты решил, что будешь делать с этой вещью?
Рон демонстративно закатил глаза и, вытянув свои длинные ноги вперед, откинулся на спинку дивана. В данный момент в гриффиндорской гостиной находились только они трое. Собственно, и их-то здесь не должно было быть – они думали, что время каникул смогут использовать совсем по-другому, однако дни шли, а никаких сигналов не поступало.
- Гермиона, мы на эту тему уже говорили, - Гарри последовал примеру друга, однако почти тут же снова сел, уперев локти в колени и опустив голову на скрещенные руки. – Я прекрасно понимаю, что надо что-то делать… но я не знаю что! Я перепробовал все, что только мог – а Дамблдор просто молчит! Он так и не продолжил занятий со мной. Я надеялся, что, может, хотя бы на каникулах он позовет меня – но ничего! Уже несколько дней прошло, а от него ни слова, ни строчки.
- Может, ты должен сперва решить вопрос с медальоном? – не очень уверено предположила девушка.
- Да я чего только с ним не делал! – вскинулся Гарри. – Он не то что закрыт – я уже вообще думаю, что он сплошной, понимаешь!
- Не кричи на меня, - Гермиона постаралась, чтобы ее голос звучал мягко, однако в нем все равно проскользнули раздраженные нотки. – Но на то Сам-Знаешь-Кто и является самым сильным темным магом, чтобы накладывать на столь важную вещь такие сложные заклинания.
- Ты сама себе противоречишь, - фыркнул со своего места Рон. – То пинаешь Гарри, что он не может открыть эту штуковину, а то втолковываешь, что это не наш уровень и ничего не выйдет. Ты уж определись как-нибудь.
Гермиона вспыхнула.
- Я никогда не утверждала, что это просто! Я просто говорю, что надо стараться! Если не получается, нужно пробовать что-то новое, а не сидеть, сложа руки!
- Как будто он сидит! – рыжеволосый юноша бросился на защищу своего друга.
- Да помолчите вы оба! – одернул их Гарри, не давая девушке вставить ответную реплику. – Гермиона, ну чего от меня хочешь? Если у тебя есть идея, то предлагай. А не знаешь, так не дергай меня!
- Может, - кудрявая девушка вдруг начала смущенно теребить свой рукав. – Может, стоит обратиться за помощью?
- К кому, например? – оба молодых человека посмотрели на нее, и под их взглядами Гермиона смутилась еще больше.
- Ну… Я тут подумала: раз Основатели все-таки появились в Хогвартсе, то, возможно, они могут знать что-то, что нам поможет.
- Точно! – Рон подпрыгнул на диване. – Давайте спросим Годрика! А… кстати, где он?
- Гуляет где-то, - Гермиона поджала губы. – Похоже, они с Луной действительно нашли друг друга: она ему впаривает что-то про мозгошмыгов и прочих, а он ей безоговорочно верит!
- Что ты так разозлилась на Луну? – Гарри даже удивился такой гневной отповеди.
- Да не на Луну, - девушка вздохнула. – Она-то такая, как всегда… Но Годрик… Он временами ведет себя как сущий ребенок! И вообще… Как-то я себе Гриффиндора по-другому представляла… - добавила она совсем тихо.
- Ну да, конечно! – теперь настала очередь Рона возмущаться. – По-твоему, если человек не прочитал за свою жизнь горы книжек, так его и уважать уже не за что?
- Я вовсе не это имела ввиду! – защищалась Гермиона. – Я просто хочу сказать… Он быстро действует – но при этом, как мне кажется, не слишком любит думать.
- А у них другой человек за мозги отвечает, - Гарри издал какой-то нервный смешок. – Знаешь, если рядом находится умная девушка, каждый раз, когда собираешь подумать, возникает мысль, что тебе все равно скажут: это неправильно и надо вот так.
- Ну спасибо! – Гермиона обиженно надулась и тут же постаралась перевести разговор на другую тему. – И вообще, мы вроде бы решали, что с медальоном делать.
- Ну, Годрик тебя не устаивает, - протянул Рон. – Тогда к кому?
- Может… - девушка вновь проявила повышенный интерес к собственному рукаву. – Может, у самого Слизерина спросим?
Ребята уставились на нее, и на некоторое время в гостиной повисла тишина.
- Шутишь? – наконец вернул себе дар речи Рон. Гарри пока все еще находился под впечатлением. – Я не понял, ты предлагаешь спуститься к этому Змею в подземелья, помахать перед его носом медальоном и заявить: «Мистер Слизерин, у нас тут ваша вещичка завалялась – не подскажете, как ее доломать?»
Он так похоже изобразил голос Гермионы, что та огрела его подушкой.
- Я просто подумала, - сказала девушка, посчитав, что пары ударов вполне достаточно, - что если кто и разбирается в темной магии, то это он. Ну… и все-таки медальон действительно принадлежит ему.
- И это именно те две причины, по которым ему вообще не следует знать про медальон, - подвел черту Гарри.
- Как хочешь, - недовольно нахмурилась Гермиона. – Я только… А если спросить Ровену? – снова воодушевилась она. – Вряд ли она практиковала темную магию, но наверняка знает о ней немало интересного. Я часто вижу ее в библиотеке и…
Здесь девушка слегка замялась и Рон несильно ткнул ее в бок, призывая продолжить.
- В общем, - немного нервничая, закончила Гермиона, - я знаю, что у нее есть допуск в Запретную Секцию. Я видела, как она отдает мадам Пинс разрешение.
- Ну да, и на бал она пришла в паре со Слизерином! – ехидно вставил Рон. – У меня сложилось впечатление, что эта парочка предпочитает общество друг друга. Подозрительно, не так ли?
Гермиона пожала плечами.
- А по-моему, они просто скучали на празднике. Наверное, они считали этот бал ребячеством, вот и пришли вместе, чтобы их не дергали посторонние. А что касается разрешения, - здесь девушка перешла в наступление, - так ведь прошла почти тысяча лет: вполне естественно, что Ровене хочется наверстать упущенное.
Рон хотел что-то сказать в ответ, однако Гарри уже поднялся на ноги.
- Ладно, - произнес он. – Так и быть, попробуем… Но про крестанжи – не слова.
- А тогда как… - начала было Гермиона, но Гарри не дал ей закончить.
- Просто спросим, как открыть эту штуковину – и все.

Ровену молодые люди действительно нашли в библиотеке. Девушка устроилась в одном из самых дальних уголков, обложившись книгами так, что снаружи можно было разглядеть разве что собранные на макушке русые волосы.
Подойдя ближе, гриффиндорцы переглянулись, нерешительно топчась на месте. Наконец, Гермиона собралась с духом и сделала шаг вперед. Она встала справа от Ровены и негромко произнесла:
- Извините…
Ровена вздрогнула и подняла голову. Ее лицо выглядело гораздо бледнее обычного, под глазами залегли тени, да и сами глаза будто потускнели. Чуть слышно вздохнув, Ровена заставила себя сфокусировать взгляд на посетителях.
- Гермиона… Молодые люди, добрый день. Что-то случилось?
Гриффиндорка, не сводя с нее глаз, кивнула. Ровена выглядела не только усталой, но и чем-то расстроенной.
- Извините, что мешаем вам, - усилием воли Гермиона вернула свои мысли в нужное русло. – Но… мы бы хотели задать один вопрос, - получив согласный кивок, она добавила: - Только не могли бы вы пообещать, что этот разговор останется между нами?
- Что еще за секреты? – Ровена недовольно нахмурилась, и Гермионе показалось, что та выглядит гораздо старше положенных семнадцати лет – будто основательница чем-то занята настолько, что теряет контроль над своей формой.
- Понимаете, это не наша тайна, - торопливо произнесла гриффиндорка. Ее друзья, стоя чуть поодаль, благоразумно молчали. – Мы никому не должны были говорить об этом, но сами не справляемся, а это очень важно…
Ровена подняла руку, останавливая словесный поток.
- Довольно, - негромко произнесла она. – Мне это не нравится, но не в моих правилах отказывать студентам, пришедшим за советом. Хорошо, я обещаю, что дальше меня ваш секрет не пойдет.
- Гарри, - Гермиона оглянулась к юношам. Немного помедлив, Гарри достал из сумки сверток и положил на стол перед основательницей.
- Только руками лучше не трогать… наверное, - буркнул он. Идея, и с самого-то начала не особенно его вдохновлявшая, совсем перестала ему нравиться.
Ровена сосредоточено кивнула и осторожно развернула тряпку.
- Н-но… - зеленые глаза при виде медальона удивленно расширились. – Откуда он у вас? В последний раз я его видела…
- У Слизерина, - не слишком вежливо закончил за нее Гарри.
- Нет, - основательница покачала головой. – В последний раз я видела его у Саласии – дочери Салазара. В тот день она покинула Хогвартс.
- Почему? – поинтересовалась Гермиона. Ровена в ответ пожала плечами.
- Она вышла замуж. У Салазара кроме нее детей не было, и я так понимаю, что он отдал ей свой родовой знак, признавая будущих потомков ее мужа своими наследниками. Слизерины – очень древняя магическая семья, так что вопрос крови и наследия стоял крайне остро. Однако, - она строго посмотрела на гриффиндорцев, - я так и не услышала, откуда он у вас.
- Мы не можем сказать, - упрямо насупился Гарри, но прежде, чем Ровена успела что-либо сказать, Гермиона произнесла:
- Мы не забирали его у законного владельца преступным путем, - Гарри с Роном переглянулись, услышав такую витиеватую формулировку. – Собственно, мы даже совершенно не желаем им владеть. Мы просто хотим знать, как его открыть. Если вы знаете это, не могли бы вы нам сообщить?
Основательница перевела хмурый взгляд на золотой медальон.
- Не нравится мне все это, - негромко сказала она. – Куда лучше было бы обсудить этот вопрос с Салазаром, но…
Ровена достала свою волшебную палочку и осторожно провела над медальоном, что-то тихонько шепча себе под нос.
В следующее мгновение она побледнела и вместе со стулом отодвинулась от стола.
- Где Вы взяли такую пакость?! – голос основательницы прозвенел на неожиданно высокой ноте, зрачки болезненно расширились, дыхание вырывалось из легких с хрипом. Казалось, девушка никак не может определиться: вскочить с места или тут же упасть в обморок.
- Мы не можем сказать, - в отчаянье пробормотала Гермиона. – Пожалуйста!..
- Это… - понизив голос, белыми губами прошептала Ровена. – Хоть Салазар и уверяет, что не существует деления магии на Светлую и Темную, но темнее этой я не знаю. Я… читала про нее, когда искала, как нам оставить свою защиту – но с первых же строк поняла, что это не подходит. Такое… насилие над душой невозможно.
- Как видите, возможно, - Гарри вздернул вверх подбородок. – Так вы знаете, что с ним делать?
Ровена покачала головой, по-прежнему не рискуя придвигаться обратно.
- Сильный артефакт, я думаю. Но даже не представляю, каким он должен быть. Я одно время изучала структуру артефактов, даже один… - тут она осеклась и продолжила уже более деловым тоном: - Вам не стоит держать подобную вещь у себя. Она черна, как душа того, кто посмел сделать из почтенного предмета столь отвратительный образчик темной магии. Вы правильно не касаетесь его, но даже просто находясь рядом, он будет разъедать чистые души окружающих, - основательница вновь подняла взгляд на гриффиндорцев. – Я очень надеюсь, что вы храните это не в спальнях, ибо в таком случае вы подвергаете опасности не только себя, но и всех, кто живет рядом с вами. Мой вам совет: отдайте этот предмет Салазару. Во-первых, медальон принадлежит ему, а во-вторых, он, скорее всего, гораздо лучше моего знает, как с ним поступить. Если же, - Ровена повысила голос, не давая Гарри вставить возмущенный отказ, - если же вы настолько не доверяете Салазару, отдайте хотя бы вашему директору. Он создает впечатление человека разумного и знающего.

- Зря потратили время, - Рон пнул доспехи, отозвавшиеся недовольным гулом. – Что это штука опасна, мы и так знали. К Слизерину мы все равно не пойдем, а Дамблдор сам отдал медальон Гарри.
- Ну, по крайнем мере разрешился вопрос, который не давал мне покоя со второго курса, - мрачно пошутил Гарри. – Я все думал, почему вход в Тайную Комнату, который предназначался для Наследника, находился в женской уборной. Оказалось, Слизерин для дочки рассчитывал…
- Кое-что мы узнали, - оборвала его Гермиона. – Ровена сказала про сильный артефакт. И в школе такой имеется.
- С чего ты взяла? – удивленно посмотрели на нее молодые люди.
- Очень просто, - девушка передернула плечами. – Чем-то же профессор Дамблдор разбил кольцо. Я только не понимаю, - нахмурившись, добавила она, - почему он сразу не предложил его тебе, Гарри. Если медальон действительно излучает темную энергию, то почему директор позволил тебе хранить его? Ведь получается, что риску подвергались не только вы с Роном, но и Невилл, и Дин, и Симус.
- Ну, ни с кем ничего не случилось, - Рон легкомысленно пожал плечами. – Полгода живем – и ничего, никто даже не чихает. И в конце концов, не рухнет же школа оттого, что в ней находится одна золотая безделушка.
Гермиона внезапно остановилась, ее лицо выражало крайнюю степень сосредоточенности.
- Ну, что там еще? – окликнул ее Рон, вместе с Гарри оглянувшись на девушку.
- Я просто сейчас подумала… - очень медленно произнесла Гермиона. – Странно, раньше эта мысль не приходила мне в голову. Гарри, ты ведь говорил, что у Сами-Знаете-Кого особое отношение к Хогвартсу?
- Да, - Гарри нахмурился. Ему не нравилось вспоминать подобные факты о Волдеморте – слишком уж они роднили их – однако продолжил: - Он не желал уезжать отсюда в свой приют и после окончания хотел получить здесь должность.
- И детям чистокровных волшебников, конечно же, придется где-то учиться, - продолжила девушка. – Ему нет смысла уничтожать Хогвартс. Он – его истоки, он нужен, чтобы растить будущих сторонников. В конце концов, даже если упразднить три факультета, останется тот, который основал предок Сами-Знаете-Кого.
- Я не понимаю, что ты хочешь сказать? – Гарри очень не нравилось стоять посреди коридора и тем более вести здесь такие разговоры.
- Я хочу сказать, - теперь голос Гермионы звучал торопливо, - что… Помните, основатели говорили, что должны были вернуться в год, когда Хогвартсу будет грозить наибольшая опасность? Но… ему, по сути, ничего не угрожает! Ученикам, тем, что из немагических семей – да, но не Хогвартсу. А заклинания подобного рода формулируются очень четко: основатели хотели сберечь именно замок.

Глава 14

- Господин Барон.
Голос, негромко раздавшийся за спиной Кровавого Барона, прозвучал неуверенно, будто говорившему вовсе не казалось, что ему так уж нужен предстоящий разговор. Если у тебя была возможность потратить несколько веков на то, чтобы наблюдать и слушать, подобные нюансы всегда четко ощущаются. Особенно когда прекрасно знаешь, что твой собеседник обратился непосредственно к тебе впервые за почти тысячу лет.
Барон медленно развернулся и склонил голову в почтительном приветствии.
- Миледи… Чем могу служить?
Два призрака застыли друг напротив друга в одном из пустых коридоров на цокольном этаже. Хогвартс окутывала ночь, и почти все обитатели замка видели свои первые сны. Не спали только привидения да домовые эльфы, продолжавшие суетиться на кухне.
Серая Леди молчала, накручивая на палец призрачную прядь волос. Когда-то они переливались таким красивым золотистым цветом, а теперь тускло-жемчужный, полупрозрачный оттенок поглотил все свежие краски ее юности. Барон также не нарушал тишины: он ждал. Если бы он по-прежнему был живым человеком, то можно было бы сказать – затаив дыхание.
Судьба сыграла с ними жестокую шутку. Она не хотела принадлежать ему, он мечтал обладать ею. И вот теперь они обречены существовать в непосредственной близости друг от друга, не имея возможности ни расстаться, ни соединиться.
Они стали первыми призраками Хогвартса, но со временем выяснилось, что не единственными. Как привидения своих факультетов, они получили привилегированное положение в призрачной иерархии школы, но это же обязало их проводить определенную часть времени вместе – друг с другом и с привидениями других двух факультетов. Впрочем, их отчужденность никого не удивляла. Снобизм слизеринцев казался не отделимым от самой сути этого Дома, а Серая Леди, как единственная дама среди четырех, имела право держаться отстраненно. Но даже при том, что обстоятельства вынудили этих двоих нарушить негласное табу на общение, напрямую они ни разу друг к другу не обращались.
Наконец Леди решилась.
- Господин Барон, - снова произнесла она, не глядя на собеседника, - мне нужно поговорить с вами о… вещах довольно важных, но при этом крайне щекотливых.
- Я к Вашим услугам, миледи, - взгляд Кровавого Барона также смотрел в пол. Слизеринский призрак не отказывал себе в мучительном удовольствии наблюдать за Серой Леди украдкой, но никогда не глядел на нее в открытую.
Леди оставила в покое свои волосы и сплела пальцы.
- Прежде, чем я начну говорить… Вы должны мне пообещать: о моей роли в этом деле никто не узнает. Сведения, которые я вам сообщу, должны получить ход, но обо мне… Вы меня понимаете, ведь правда? Обещайте мне это, вы не сможете нарушить своего обещания!
Барон едва заметно вздрогнул. Да, он не сможет нарушить данного слова: убийца не может не сдержать обещания, данного своей жертве. Но никому и в голову не пришло бы обвинить Кровавого Барона в болтливости, так что это требование – лишь укол, шпилька, которую Леди пропустила, не в силах отказать себе в маленьком удовольствии.
- Я обещаю вам, что сделаю все, как вы пожелаете, - глухо ответил слизеринский призрак.
Серая Леди прикрыла глаза, в очередной раз собирая всю свою решимость, и наконец произнесла:
- Я сегодня была в библиотеке. Впрочем… Я каждый день там бываю. Неважно. Да, я была в библиотеке. Поднялась под потолок, к самым высоким полкам – посмотреть, нет ли там книг, которых я еще не читала. Очень удобно, там было почти пусто… - Она слегка сбилась. Леди никому не говорила, но при студентах она стеснялась подниматься слишком высоко. Серая Леди не знала, видны ли ее ноги под юбкой, если она взлетает выше голов, но спросить об этом кого-либо, даже других призраков, ей казалось ужасно неприличным. – Почти… Там была моя мать – но она меня не видела. Она занималась своими делами, я – своими…
Леди, расцепив пальцы, снова принялась теребить свой локон. Барон стоял спокойно, не прерывая это путанное повествование. Он слишком хорошо знал подобное поведение: оно означало, что рассказчик участвовал в чем-то неприглядном, он понимает, что это должно стать достоянием гласности, но при этом старается повествовать о событии так, чтобы не упасть в глазах окружающих.
- Не знаю, что именно она искала… - продолжала тем временем Серая Леди. – Меня это совершенно не интересовало. Я и не смотрела в ту сторону, но тут внезапно в библиотеку вошли трое гриффиндорцев. Гриффиндорцев, понимаете? На каникулах! Меня это удивило. Впрочем, потом я разглядела среди них эту девочку, Грейнджер, и подумала, что ей удалось уговорить своих беспокойных приятелей немного позаниматься. Но они не стали заниматься. Они подошли к моей матери. Эти трое – единственные, кто кроме директора и деканов знают, кем являются наши «новые студенты». И мне стало… интересно. Я… спустилась немного ниже.
Последние слова были произнесены столь тихо, что казались шорохом ночного сквозняка. Потом Леди вскинула голову.
– Я не собиралась подглядывать! – вызывающе бросила она, впервые посмотрев в пустое лицо Барона. – Просто вы сами должны понимать: эта троица каждый год влезает в крупные неприятности, а в этом году еще и обстановка… Необычная.
Барон согласно кивнул, и это, как ни странно, придало даме уверенности. Уже более спокойно она продолжала:
- В общем, я поняла, что поступила правильно. Ни в коем случае не хочу осуждать собственную мать, но она дала этим студентам опрометчивое обещание. Она дала слово никому не сообщать об этом разговоре, однако сама не смогла помочь им. Дело в том, что они принесли ей некий артефакт, от которого просто волнами исходила темная магия.
С этого момента Кровавый Барон, который доселе скорее наслаждался звуками голоса Серой Леди, заставил себя вникать в суть ее рассказа. Хоть он и понимал с самого начала, что ради пустяков она не нарушила бы своего негласного бойкота, но путанное повествование сбивало с толку.
- Теперь я уже не могла отвести бы глаз, даже если бы захотела, - говорила тем временем Леди. – И представьте, каково же было мое удивление, когда в принесенном гриффиндорцами артефакте я узнала медальон лорда Салазара!
- Что? – Барон не смог сдержать своего удивления. – Как такое возможно?
- Не знаю, они не сказали, откуда взяли его, - Серая Леди поджала губы. – Но мне это не нравится. Уверена, Поттер держит его в спальне – похоже, эта троица осознает ценность данного предмета, хотя и не совсем понимает, что с ним делать. Они пришли за советом к моей матери, и та, как мне показалось, поняла, что это такое. Но помочь им ничем не смогла. Я не знаю, ни откуда он у этих ребят, ни кто сотворил с медальоном подобное, ни что вообще тут происходит! – Леди позволила себе повысить голос. – Однако не сомневаюсь, что в темной магии лорд Салазар разбирается все-таки лучше моей матери. Вы знаете, я росла с его дочерью… На детей обращают мало внимания, и в свое время мы успели увидеть больше, чем понять. Впрочем, когда за мое обучение взялись всерьез, подобные дисциплины не вошли в список, утвержденный матушкой.
Кровавый Барон тактично промолчал на это замечание. Насколько он знал, в списке личных антипатий его собеседницы леди Ровена занимала второе место – сразу же за ним самим. Через некоторое время он решился нарушить тишину:
- Значит, Вы желаете, чтобы я уведомил моего Мастера об этом… артефакте?
Серая Леди напряженно кивнула.
- Но при этом не упоминайте моего имени. У лорда Салазара всегда было специфическое чувство юмора, к тому же ход его мыслей трудно предсказать. Я не желаю, чтобы в каком-нибудь разговоре он упомянул о моем участии в этом деле. Мне и так приходится существовать с матерью в одной башне…
Барон согласно склонил голову.
- Хорошо, я сделаю так, как Вы желаете. Но… считаю своим долгом вас предупредить: даже без моих слов Мастер вполне может догадаться, откуда у меня эти сведения. Я сам не столь частый гость в библиотеке, в то время как…
- Это будут всего лишь догадки, - отрезала Серая Леди. – А лорд Салазар любит оперировать фактами. Пусть думает, что угодно – лишь бы не знал наверняка. Сударь…
Она едва заметно кивнула Кровавому Барону и, развернувшись, поплыла прочь. Он смотрел ей вслед, пока серебристо-жемчужная фигура окончательно не растворилась во тьме коридора, после чего продолжил свой путь в подземелья.
* * *
- Пришли! – радостно объявил Годрик, останавливаясь возле одного из классов.
- Что там? – нахмурилась Гермиона.
Гриффиндор чего-то недоговаривал – по нему это было сразу видно – и сей факт беспокоил девушку. Впрочем, лицо рыжеволосого юноши было таким открытым и честным, что Гермиона заставила свои подозрения замолчать и не высовываться. Гарри тем временем открыл дверь и перешагнул порог аудитории.
Только пройдя несколько шагов вперед, он понял, что класс не пустует: за передними партами сидели Ровена и Хельга, с удивлением воззрившиеся на него, а на учительском столе расположился Салазар.
Отступать было поздно: за спиной Гарри стоял Рон, а вход в аудиторию перегородил Годрик.
- Проходите, не толпитесь в дверях, - уголками губ улыбнулся Салазар, кивая вновь прибывшим на парты. – Присаживайтесь, побеседуем.
Гарри бросил возмущенный взгляд на Ровену, однако проследовал к дальней от девушек парте и уселся за нее. Рон и Гермиона устроились рядом.
- Довольна? – шепнул Поттер на ухо кудрявой девушке, и та слегка покраснела. Ей пришла в голову такая же мысль, как и Гарри.
Салазар тем временем оглядел присутствующих.
- Ну что ж… Раз все заинтересованные лица собрались, пора начать наш сложный, но необходимый разговор. Итак, мистер Поттер, может быть, вы сами желаете нам что-либо сказать?
- Сказал уже… один раз, - глядя исподлобья, буркнул Гарри и снова покосился на Ровену. – Вот только…
Слизерин перехватил его взгляд и покачал головой.
- Напрасно вы так думаете. Ровена даже не подозревает, отчего вы так сверлите ее своим изумрудным взором.
- Тогда, может, пришла пора сказать всем, в чем дело? – немного раздраженно поинтересовалась упомянутая девушка. – Мы пришли, потому что ты попросил, потом к нам присоединились гости… А кроме тебя, похоже, никто не в курсе происходящего.
- Видишь ли, Ровена, - очень мягко произнес Салазар, - конечно, честность – это прекрасно, но не в тех случаях, когда ставит под угрозу жизни или хотя бы здоровье окружающих людей.
Взгляд на насупленного Поттера и невозмутимого Слизерина, сопоставление брошенных ими фраз – и Ровена поняла, о чем идет речь. Она побледнела, ее губы дрогнули, будто девушка хотела что-то сказать, но не произнесла ни слова.
- Итак, возвращаясь к мистеру Поттеру, который только что позволил себе высказать недопустимые подозрения в адрес дамы, - Салазар снова посмотрел на Гарри. – Видите ли, в этой школе много секретов, некоторые из которых никто не разгадал даже за века ее существования. Я же всегда любил быть в курсе всех событий, поэтому я всегда знаю, что происходит в стенах Хогвартса. Быть может, не сразу, но узнаю я обо всем наверняка. И потому я хочу спросить, Гарри Поттер, откуда у вас мой медальон, да еще и в таком специфическом воплощении?
Кулаки Рона непроизвольно сжались, Гермиона умоляюще посмотрела на Гарри. Но тот лишь мрачно сверлил Слизерина взглядом: в эти минуты Избранный искренне жалел о том, что он не василиск. На Салазара же, казалось, это не производило ни малейшего впечатления.
Пока тянулось молчание, Годрику надоело подпирать собой дверь, и он присоединился к Хельге и Ровене. Белокурая девушка посмотрела на него сочувствующе, и Годрик пожал ее ладошку. Они оба не ожидали от этого представления ничего хорошего. Годрик даже подумал, что если бы он знал, к чему идет дело, ни за что бы не согласился на просьбу Салазара позвать гриффиндорскую троицу «поговорить».
Ровена сидела, сцепив пальцы, и глядела сквозь парту. В глубине души она была согласна со Слизерином: ей не следовало молчать о том, что узнала, но в то же время девушка чувствовала себя не вправе нарушить данное слово. Что ж, она сама виновата, так неудачно поставив себя в неловкое положение.
- Хорошо, похоже, говорить буду я, - в голосе нарушившего напряженную тишину Салазара не было ни капли раздражения. – Мистер Поттер, принесите медальон.
- Я не… - вскинулся Гарри.
- Принесите медальон, - Слизерин не повышал голоса, однако в и без того не самой теплой аудитории заметно похолодало. – Остальные подождут вас здесь. Идите.
Опомнился Гарри уже на пути в гриффиндорскую башню. Проклиная все на свете, он продолжил свой путь. Ему совершенно не понравилось, как быстро Слизерин заставил его поступить по-своему. При этом Гарри был уверен, что никаких заклинаний произнесено не было, да и в голову к нему никто не лез. Конечно, существуют невербальные чары, но даже такой сильный волшебник, как Слизерин, вряд ли мог наложить заклятие так, чтобы Гарри ничего не почувствовал.
Эти мысли злили гриффиндорца, и меньше всего ему хотелось показывать крестанж, однако Поттер прекрасно понимал, что не вернуться, как и вернуться с пустыми руками он не сможет. Не похоже, что в случае неповиновения Слизерин добровольно выпустит Гермиону и Рона, а вступать в серьезный конфликт с основателями… не самая лучшая идея.

Глава 15

Гарри со стуком положил перед Слизерином сверток, всем своим видом демонстрируя оскорбленное достоинство. Старался он зря: все внимание черноволосого основателя тут же было посвящено принесенной вещи.
Аккуратно развернув ткань, Салазар взял медальон в руки.
- Может, не стоит его трогать… так? – нахмурившись, произнесла Ровена, но Слизерин лишь пожал плечами.
- Не вижу необходимости в перестраховке. Предмет как предмет, - бросил он, не отрывая взгляда от медальона.
- Зараза к заразе не липнет, - шепнул Рон на ухо снова севшему рядом с ним Гарри, но тот, казалось, даже не услышал слов друга, сверля взглядом Слизерина.
Постепенно в аудитории установилась тишина. Холеные белые пальцы Салазара скользили по золотой поверхности медальона, то и дело повторяя контур выложенной изумрудами буквы «S» В какой-то момент мужчина прикрыл глаза, продолжая исследовать предмет на ощупь и, возможно, при помощи иных чувств.
- Занятно, - голос Слизерина разрезал тишину столь внезапно, что все присутствующие вздрогнули. – Обычно в крестанжи заключают половину души, но тут…
- Что такое крестанж? – перебил его Годрик. Салазар бросил на него чуть усталый взгляд, однако снизошел до объяснения:
- Крестанж – это предмет, в который человек помещает часть своей души, сопровождая сие действо определенным ритуалом. Если основное тело этого человека будет убито, то оставшийся в безопасности кусочек души сможет вернуть его к жизни… в определенном роде. Конечно, это не совсем полноценная жизнь, но те, кто стремится существовать как можно дольше, готовы удовольствоваться и этим.
Дело в том, - продолжал Слизерин, не давая Гриффиндору, пожелавшему сказать еще что-то, вставить ни слова, - что душа – это нечто цельное по определению. Расщепленная душа неполноценна; эмоции притупляются. Человек, расщепивший душу, не может ни полюбить, ни испытать счастья. Но тем не менее, есть такие, кого подобные жертвы не останавливают. Так что неудивительно, что всегда находились люди, готовые создавать крестанжи. Однако сейчас я держу предмет, содержащий не половину, не треть и даже не четверть души… Здесь совсем маленький кусочек, а это наводит на мысль, что душу разделили на шесть-восемь частей.
- На семь, - мрачно подал голос с места Гарри. Теперь молчать было уже бесполезно.
- На семь, - кивнул Слизерин и бросил на юношу пристальный взгляд. – Возможно, вам известно, чье это и где находятся остальные предметы?
- А с какой стати я буду это вам рассказывать? – Поттер подобрался, готовясь сопротивляться. – Впрочем, чье это – вы и сами прекрасно знаете. Ну и почему я должен помогать предку Волдеморта?
Салазар брезгливо поморщился.
- Молодой человек, не советую разбрасываться подобными словами. Впрочем, я так понимаю, в ваше время даже чистокровные маги уже забыли, зачем им так нужно беречь свою чистоту – что уж говорить о полукровках и прочей грязи.
- И зачем же это нужно? – голос Гермионы прозвучал слишком звонко, на высокой ноте пресекая попытку Гарри ответить основателю. Девушка поднялась со стула, хотя и не стала выходить из-за парты. – Мне всегда, с того самого момента, как я узнала, что я – волшебница, было интересно, чем же чистокровные маги так отличаются от всех остальных? Как одна кровь может быть лучше другой?
Слизерин возвел глаза к потолку.
- Я что, должен прочитать лекцию на заданную тему?
- Почему бы нет? – кудрявая девушка выглядела как человек, готовый добиваться своего требования любой ценой. – Вы же были преподавателем – вот и преподайте урок. А потом вернемся к крестанжам.
- Ну что ж, - помолчав, неожиданно согласился Салазар. – Пожалуй, действительно нужно расставить все точки над «i» в этом вопросе, иначе мы будем вынуждены возвращаться к нему вновь и вновь.
В вашей программе этого не осталось даже на уроках Истории Магии, - голос Слизерина неуловимо изменился, став чуть напевным и обогатившись более низкой тональностью, мягко заставляющей концентрировать внимание на говорившем. – Жаль, очень жаль, что современных волшебников заставили забыть свое прошлое – во имя эфемерного равенства!
Равенства не существует. Это миф.
Возможно, для новой формы магии, той, которую вы применяете, размахивая волшебными палочками, чистота крови действительно имеет меньшее значения. Об этом я говорить не буду. Я не очень-то глубоко изучал ее, она чужда моему духу. Я скажу о Древней Магии.
Вы называете ее Темной Магией, даже, отдавая ей специфическую дань, Темным Искусством. Строго говоря, «свет» и «тьма» - это человеческие мерки, то что людям мило и удобно, они называют светом, то, чего боятся и чего не понимают – тьмой. На самом деле Древняя Магия не темнее римской…
- Ты не совсем прав, Салазар, - негромко перебила оратора Ровена. – Ни для кого не секрет, что Древняя Магия требует жертв, она не бывает безвозмездной. Она более разрушительна и куда более жестока…
- Жестока? – Слизерин снова перехватил инициативу. – Ее можно назвать жестокой точно так же, как жесток учитель, розгами секущий нерадивого ученика. Бездарям, глупцам, лентяям не место в магическом пространстве! Маг должен полностью осознавать свою ответственность перед собой и миром. А эти детские игрушки, даруемые римской магией – не более чем забава для дилетантов!
Годрик с тихим стоном растекся по парте. Хельга, бросив на него сочувственный взгляд, рискнула встрять в разговор:
- Ровена, Салазар… У вас еще будет время вступить в академический спор. Но мы-то не можем сидеть тут вечно. Пожалуйста, выразите свои мысли как-нибудь покороче.
- И попроще, - не поднимая головы, добавил Годрик. – Ибо не все разделяют вашу любовь к научной болтовне.
Слизерин презрительно фыркнул, однако продолжил.
- В общем, в какой-то мере Ровена права. Древней Магии нужно доказать, что ты готов слиться с ней. Именно слиться – став единым целым. Используя римскую магию, волшебник, лишившись палочки, становится беспомощным, как калека, у которого отняли костыли. Те, кто выбрал себе этот более простой способ, рискуют в любой момент оказаться уязвимыми. Те же, кто принес в жертву годы прилежания и усердия – о, того воистину можно назвать настоящим чародеем. Ему не нужны ни деревяшки, нашпигованные магической ерундой, ни какие-либо артефакты. Магия проникает в человека, создавая из него Волшебника.
Люди, - только что гремевший голос Салазара внезапно понизился, стих до еле различимого шороха, заставляющего затаить дыхание и внимать каждому негромкому звуку, - поколение за поколением посвящающие себя великому служению, погружаются в суть Древней Магии, а та, в свою очередь, пронзает их плоть, перемешиваясь с кровью. Дети, рожденные от союза двух посвященных, появляются на свет, уже неся в себе этот величайший дар. И, в свою очередь вступая в контакт с чудесной силой, многократно усиливают его.
Как человек излучает тепло, так же он излучает и магию. Место, где живет семья, повенчанная с Древней Магией, постепенно пропитывается этой сущностью. Дома старинных родов сами являются членами семьи. Земля помнит каждого волшебника, ступавшего по ней. Это – своеобразный круговорот магии в природе. На своей земле маг сильнее всего. Это отсюда идет выражение, что «дома и стены помогают», и что «мой дом – моя крепость».
- Что за глупости, - Гермиона нахмурилась, обдумывая полученную информацию. – Если верить вашим словам, магия – это что-то вроде радиации, заражающей территорию, людей и объекты, при этом маг – это нечто вроде жизнеспособной мутации?
Если Салазар и не понял слов про радиацию, то не подал вида.
- Так вот, - спокойно продолжал он, игнорируя реплику девушки, - поэтому вопрос кровного родства крайне важен. От этого зависит, будут ли признавать новых хозяев дом, семейные реликвии и прочие ценности. Многие заклинания Древней Магии – наследственные; ими могут пользоваться или получать выгоду только члены семьи, а иногда вообще только прямые потомки.
Для чистокровных семей, - после небольшой паузы, которую на сей раз никто не нарушил, продолжал Слизерин, - вопрос наследия – один из первостепенных. Чародей из такой семьи одновременно и уникален, и – звено в золотой цепи его рода. Он четко осознает, что стоит между поколениями своих предков, которых почитает, и поколениями своих потомков, для которых должен стать достойным почитания. Если вследствие каких-либо трагических событий магический род не имеет потомков мужского пола, то требуется проведение сложного обряда, принуждающий кровь слиться с другой магической семьей. Это сложный, болезненный процесс, призванный признать нового хозяина и господина.
- Но почему обязательно мужского? – снова вскинулась Гермиона. Подобный шовинизм возмутил ее, однако, как ни странно, вместо Салазара ей ответила Ровена:
- Имя. Как волшебница, ты должна понимать, что Магия и Слово связаны неразрывно. Даже в невербальной магии надо сперва сформулировать свое желание – то есть облечь его в словесную форму. Как кровь символизирует тело, так имя символизирует дух. Женщина, выходя замуж, принимает имя своего супруга. Во времена, когда практиковали Древнюю Магию, это ослабляло магические способности замужних женщин: магия ее первой семьи не принимала ее нового имени, а магия второй семьи – ее крови. Конечно, колдовать они не разучивались, однако определенные помехи это создавало. В результате те, кто хотели сохранить свою силу в прежнем объеме, предпочитали вечное девичество… Но это значило, что они не оставляли после себя потомства – и данная ветвь «засыхала».
Мужчина же, - с горечью закончила свою речь Ровена, - сохраняет имя на протяжении всей жизни, он с рождения повенчан со своей магией, и она бережет верность ему.
- Поэтому, - едва девушка умолкла, слово снова взял Салазар, - именно женщины куда более охотно восприняли новую, римскую магию. Она, как уже было сказано, куда менее притязательна и не столь разборчива.
- Но как все это относится к Волдеморту? – Гарри решил, что с него уже хватит лекций на отвлеченную, как он считал, тему.
- Да так, молодой человек, - черные глаза Слизерина смерили юношу чуть презрительным взглядом, - что, даже если не считать, что последние из Гонтов своим недостойным поведением практически лишили себя права считаться потомками своих знаменитых предков, то их дочь, связавшись с магглом, никак не переведя на него родовой силы своей семьи, окончательно порвала все нити, связующие ее со мной. Ваш Том Риддл не имеет ни малейшего права называться моим потомком. Он самозванец, ни по крови, ни по духу не достойный родства, на которое он претендует. Надеюсь, я ясно высказался?
Трое гриффиндорцев с сомнением переглянулись. Слизеринская логика не казалось им особенно убедительной, хотя бы ввиду того, что она была именно слизеринской. Салазар, поняв их сомнения, взглянул на Годрика. Рыжеволосый парень, уже некоторое время бездумно смотревший в окно, почувствовав взгляд старого друга, обернулся.
- Годрик, может, хоть ты скажешь своим львятам что-нибудь о семейных связях волшебников?
Гриффиндор тяжело вздохнул и повернулся к студентам.
- Ну… Я, конечно, не такой мастер говорить… Но вообще-то здесь Салазар прав. У моей семьи была несколько иная форма Древней Магии, нежели у кельтов – честно говоря, я даже не в курсе, как мы ее называли. Но моя семья не так давно перешла на римскую магию: мой дед всегда посмеивался над отцовской палочкой… Так что да, я помню законы кровного родства. Женщина по своей воле не может передать кровной связи своего рода – это должен сделать глава семьи. Да и вообще ее брак вопреки его воле не будет признан действительным.
- То есть, когда Волдеморт называет себя наследником Слизерина – это вранье? – размышляя, нахмурился Гарри.
- Судя по всему, Древней Магии он достаточно искушен, - растягивая слова, произнес Салазар. – Думаю, он в курсе формальностей. Так что это даже не заблуждение, а действительно откровенная ложь.

Глава 16

- Хелена, я хотел бы поговорить с тобою.
Серая Леди неохотно остановилась. Первой ее мыслью было, что барон все-таки передал Слизерину их разговор, однако она решила держать себя в руках.
- Да, дядя Салазар? – Хелена обернулась к собеседнику. Ей доставляло удовольствие называть так его – немного нескладного худощавого паренька. Став призраком, она стала замечать многое из того, что ускользало от нее при жизни. Теперь вот, например, Хелена имела удовольствие наблюдать секундную гримасу на лице Слизерина, впрочем, быстро исчезнувшую. – Я могу вам чем-либо помочь?
- Думаю, что можешь, - кивнул Салазар, ни словом не обмолвившись по поводу обращения. Он поманил Хелену за собой в один из ближайших кабинетов и уселся на первую парту. Призрак завис в двух шагах от него.
- Я хочу, - без предисловий произнес Слизерин, - чтобы ты припомнила: что, спустя столько веков могло сохраниться от твоей матери?
Вопрос был задан в лоб, и Серая Леди сперва даже смешалась. Черные глаза пристально, не отрываясь, смотрели на нее. Хелена, даром, что была приведением, почувствовала, что ее, как в детстве, пробирает дрожь от этого взгляда.
- Ну… - замялась девушка, будто плохая ученица, - я даже не знаю… Книги?
Логично. Что еще могло остаться от Ровены Рейвенкло? Слизерин уже думал о них, но отверг эту мысль.
- Нет, - покачал он головой. – Книги нашего времени уже слишком старые. Страницы истончились, переплеты, возможно, вообще сменились… Да и тяжеловаты они, если сравнивать с современными. Это должно быть нечто более компактное и долговечное.
Хелена пожала плечами:
- Мать всегда была равнодушна к вещам. Только самое необходимое – и книги. Она даже украшениями как-то не особо увлекалась.
- Мда, Ровена – известная бессребреница… - усмехнулся Салазар, и тут его осенило: - У нее ведь и еще один талант был! Если честно, он несколько не вписывается в ее стиль, но в нем ей не откажешь. Ровена ведь разработала несколько весьма интересных артефактов, не так ли?
Если бы призраки могли бледнеть, то Серая Леди бы побледнела. А так ее образ лишь слегка подернулся едва заметной рябью – и вернулся к прежнему состоянию.
- Да, что-то такое было, - равнодушно произнесла Хелена. – Мне никогда это не давалось. Не получалось у меня соединять материальную природу и магическую.
- Ровена тоже не с юности этим занималась, - отметил Слизерин. – По крайней мере, я такого за ней не помню. Это уже в Хогвартсе и то только после того, как у нас после всей суматохе освободилось хоть немного личного времени. Кажется, именно тогда она изобрела хроноворот, - он снова пристально посмотрел на Хелену, но призрачные плечики той все так же неопределенно передернулись:
- В восемнадцатом… да, кажется, именно в восемнадцатом веке Министерство Магии издало распоряжение, что держать хроновороты в частном владении запрещается. Их все нужно было сдать в Министерство, и выписывать каждый для конкретных целей. Жуткая бумажная волокита – но с другой стороны, может, так и правильнее. Не лучший вариант, чтобы все напропалую шастали по прошлому… Так вот, хогвартские хроновороты тоже были сданы в Министерство… и, насколько мне известно, пару лет назад наши гриффиндорские герои их там все перебили.
Слизерин нахмурился. Он не слишком интересовался изобретениями Ровены, ибо всегда не доверял артефактам. Он, если говорить по чести, и палочке-то не особо доверял, пользуясь ею только на уроках или для самой простейшей работы. Сам волшебник – вот главный инструмент для чародейства. Есть, конечно, зелья – но это совершенно отдельный вопрос, как считал Салазар.
- Ну хорошо, - произнес он наконец, - но если не хроноворот, то, возможно, что-то еще? Что там еще было, не напомнишь, ласточка?
Серая Леди вздрогнула. Слизерин никогда не утруждал себя придумыванием ласковых прозвищ – даже собственную дочь он звал только по имени, даже не сокращая. Ее же, Хелену, он почему-то часто называл «ласточкой». Девушка помнила, как в детстве возмущалась и, вспоминая герб Дома матери, требовала обращения «орленок». Слизерин тогда усмехался и заявлял, что орленок из Хелены никакой. А вот ласточка ей – в самый раз. И даже когда заказывал подвески для них с Саласией, он так и изобразил ее – в виде ласточки.
Подвеска… Ее Хелена успела увидеть у Грегори Гонта перед своей смертью. А тот ведь тоже представлял ее именно в таком образе – девушка всего раз видела его патронус, но успела заметить, что это была прекрасная ласточка. А по поверью тому, кто убьет эту стремительную птицу…
Усилием воли Хелена вырвалась из плена воспоминаний и обнаружила, что Слизерин по-прежнему смотрит на нее, не отрывая взгляда.
- Нет, не помню, - чуть более резко, чем требовалось, бросила Серая Леди. – Мать никогда не была достаточно открыта по отношению ко мне.
- Однако об одном из ее артефактов точно помнят до сих пор, - задумчиво протянул Салазар. – Вот ты говорила, что Ровена была равнодушна к украшениям, однако одно я на ней помню очень хорошо. Диадема, изящная и очень красивая. Ровена надевала ее нечасто, однако та удивительно ей шла. Чудесное украшение… и весьма функциональное.
Хелена отстранено подумала, что если бы до сих пор была жива, то у нее бы пересохло в горле и вспотели ладони.
- Почему вы спрашиваете об этом у меня? – призрачный голос Серой Леди звучал все так же спокойно и ровно. – Я покинула Хогвартс за несколько месяцев до… до смерти матери. И вернулась я сюда уже в виде призрака. Я понятия не имею, что случилось с ее вещами – меня это как-то не интересовало. Книги, естественно, пошли в библиотеку Хогвартса, а остальное… Сомневаюсь, что тетя Хельга связывалась с моим отцом или братьями. Да и что там было передавать? И вообще, если мою мать так вдруг заинтересовали ее вещи – почему она сама об этом не спросит?
Лучшая защита – это нападение, и Салазар, видевший все колебания своей собеседницы, сделал вывод, что она не столь несведуща, как хочет показаться. Однако давить на нее сейчас он счел нецелесообразным.
- Ну что ж, - произнес Слизерин, поднимаясь на ноги. – Мне очень жаль, что ты не смогла мне помочь. Мне, Хелена, а вовсе не Ровене.
Он посмотрел ей прямо в глаза, и Серая Леди почувствовала, что смущается как девчонка.

Когда-то, когда она была совсем маленькой – лет пять, не больше – она подошла к нему и спросила, почему бы ему не жениться на ее маме. Тогда бы у нее был папа, а у Саласии мама, и они всегда были бы вместе. Хелене не хотелось подниматься наверх, в башню матери. Вообще-то она очень любила свежий воздух и солнечный свет, но еще больше она любила свою маленькую подругу. Мать только уложит ее и тут же уйдет заниматься своими делами… А дядя Салазар рассказывал Саласии на ночь сказки. И было бы так чудесно остаться на ночь с ними – пусть даже в подземельях. Но Ровена неизменно настаивала, чтобы хотя бы спать ее дочь возвращалась в башню.
Слизерин тогда на нее посмотрел с легким удивлением – он сидел за столом, полностью заваленным студенческими пергаментами и что-то яростно в них черкал. Лорд смерил взглядом златоволосую малышку и равнодушно произнес:
- Для того, чтобы жениться на твоей матери, мне сперва нужно отравить твоего отца. Ты желаешь этого ласточка? – видимо, на лице Хелены отобразился ужас (до этого она как-то не задумывалась, что ее отец может быть жив), ибо Слизерин вновь обратил свое внимание на пергаменты, бросив уже чуть более мягко: - Поразмысли над этим на досуге. А пока – спокойной ночи.

И сейчас Хелене мучительно захотелось все рассказать Слизерину, все – в том числе и про диадему. В памяти отчетливо стоял его мягкий, напевный голос – голос из далекого детства…
Где-то вдалеке раздался звук колокола, возвещающего отбой, и вздрогнули оба. Наваждение спало. Хелена, вслед за детством, вспомнила и последующие годы: сколько в этом казалось бы мягком голосе может быть яда, каким резким и жестоким может быть человек, которого она в свои самые юные годы мечтала видеть своим отцом, каким по-злому насмешливым может быть его язык…
Нет, слизеринцам верить нельзя. Жизнь уже два раза ткнула ее носом в эту истину. А уж самому Салазару Слизерину…
- Да, мне тоже очень жаль, дядя Салазар, - как можно печальнее произнесла Хелена. – Извините, что не смогла вам помочь. Но я была очень рада поговорить с вами.
Она поклонилась – скорее машинально отдавая дань уважения той памяти, что проснулась с возвращением в Хогвартс основателей. Слизерин кивнул ей в ответ – как всегда делал в прошлом, и, развернувшись, покинул аудиторию.
* * *
Салазар неторопливо спускался в подземелья. В том классе они сегодня просидели весь день – и напрасно Годрик требовал прерваться хотя бы на обед. К концу импровизированного совещания на Слизерина были злы уже все, даже терпеливую Хельгу он умудрился довести до белого каления. Гриффиндорская же троица отмалчивалась, как гоблины на допросах, а если и открывали рты, то только чтобы нести какую-то чушь.
Слизерин отпустил всех, только когда понял, что у него самого больше нет сил вести оборону по всем фронтам. Тем более, что держать Гриффиндора, уже лишенного обеда, вдалеке от ужина, могло быть опасно для здоровья.
Вообще-то Салазар не был сторонником откровенного давления и, оставшись в одиночестве, не сразу понял, что же на него такое накатило. Однако, еще раз проанализировав сегодняшний день, он осознал, что крестанж, находившийся в аудитории, ничем не прикрытый, влиял на всех участников разговора. А на него, державшего проклятый предмет в руках, особенно. Пожалуй, стоило послушать Ровену – но медальон потянул его к себе с жуткой силой. Магия, вложенная в эту вещь, несла в себе отголоски чего-то родного – очень слабые отголоски, если дать себе труд об этом подумать, но в тот момент мысли будто затуманились. Слизерину показалось удивительно нелепым держать собственный медальон иначе, нежели голыми руками – и вот расплата. Потом придется начинать все с самого начала. Особенно трудно будет работать с гриффиндорцами – а ведь придется. Салазар осознавал это настолько, что, хотя и с сожалением, отдал им крестанж обратно.
Отойдя немного от влияния чужой магии, Слизерин задумался о другом. Медальон – носитель лишь небольшого кусочка души псевдонаследничка. Лорд уже начал считать это своим личным делом: то, что кто-то примазывается к его имени, Слизерин расценивал как персональное оскорбление. А уж то, что на это высокое положение претендовал незаконнорожденный полукровка…
Опять же, зачем-то они ведь вернулись в Хогвартс. Уж наверняка не для того, чтобы обнаружить, во что превратилась их школа, их идеалы, их нынешние студенты… Не для того, чтобы танцевать на Рождественском балу… и не для того, чтобы увидеть, во что превратились некогда дорогие им люди.
Слизерина вообще не радовало так называемое «воскрешение». Последние дни жизни он помнил не очень хорошо, одно в его память врезалось четко: он умер добровольно. Он сделал в той своей жизни все, что хотел, и у него просто не осталось сил. Салазар также прекрасно помнил, что был против этой идеи с «охраной», но остальным удалось его уговорить – в основном потому, что он сам пришел к решению: этого не потребуется, это просто перестраховка.
Так что, считал Слизерин, чем быстрее все кончится, тем лучше. Он все так же, как и девять веков назад, не знал, что будет потом, дальше – но и не желал об этом думать. Лично для него в этой жизни ничего нет, так же, как и не оставалось в прежней. А кончиться весь этот балаган должен с исчезновением угрозы Хогвартсу, которую, как можно логично предположить, представлял именно Волдеморт.
И теперь Салазар пытался систематизировать имеющиеся у него сведения.
Медальон – крестанж, часть души Волдеморта. Как утверждает Поттер – одна седьмая. Можно принять это пока на веру – раз уж нет возможность проверить и уточнить. Значит, должны быть еще шесть штук. По поводу двух из них у Слизерина были предположения, рожденные тем, что показывал ему Дамблдор в думоотводе. То, что кольцо, фигурировавшее в воспоминаниях целым, а в реальности красовалось на руке директора сломанным, навевало мысль, что оно являлось некогда одним из крестанжей. Более того, где-то в распоряжении Дамблдора (а значит, скорее всего в самом Хогвартсе) имеется нечто, что может крестанжи уничтожать. Это надо держать на заметке.
Еще одна вещь обратила на себя внимание Салазара – это похищенная у некоей госпожи Смит чаша Хаффлпафф. Слизерин не мог припомнить у Хельги никакой золотой чаши – Хельга вообще была весьма скромной и практичной женщиной – и это несколько сбивало с толку. Когда все немного подуспокоятся, надо будет задать ей вопрос по поводу этого предмета. Но если пока абстрагироваться от сего несколько сомнительного момента, то выводится интересная цепочка: Волдеморта интересовали вещи, оставившие, так сказать, след в истории. Вполне логично предположить, что он мог попробовать обратить в крестанжи вещи и двух других основателей.
Если разрабатывать эту мысль, то первое, что приходит в голову по ассоциации с Годриком – это его меч. Меч был примечательным оружием даже и в их времена – еще бы, меч одного из гоблинских предводителей, завоеванный Гриффиндором в самые что ни на есть юные годы. Годрик любил вспоминать эту историю, и знал ее наизусть весь Хогвартс – даже студентам Слизерина не удалось пропустить ее мимо ушей.
Других предположений о собственности Гриффиндора Салазару пока выдвинуть не удалось – но меча Волдеморт не получил, это точно. Они все видели его, Годрик так вообще держал в руках. Да и хранится меч в директорском кабинете. И потому Слизерин решил пока оставить вопрос о старом друге в стороне и обратился к Ровене.
Здесь, как ему казалось, разобраться легче. По крайней мере, в Хогвартсе все эти века неотлучно присутствовал человек, который прекрасно знал Ровену Рейвенкло и наверняка помнил ее вещи. А значит, с этим вопросом лучше всего обратиться именно к этому человеку… точнее, к призраку Хелены.
Однако девочка не пожелала говорить. У Хелены есть какая-то тайна, которую она боится разгласить даже столько лет спустя. Но она что-то знает – и уже это обнадеживает. Салазар разговорит ее, в этом он не сомневался – не сегодня, так в следующий раз. А пока надо прощупать дороги и в других направлениях.

Глава 17

- Как ты мог?!
Гарри не помогли успокоиться ни ужин, ни тот факт, что Слизерин в Большом зале отсутствовал. И даже когда вся компания поднялась в гриффиндорскую гостиную, юношу продолжало трясти от мысли, как тот с ними обошелся. И он сам тоже хорош – расслабился, позабыв кто такой Салазар Слизерин. Этот человек душу может вынуть, если сочтет, что ему это чем-либо поможет.
Но вот что Годрик ему в этом помогал…
- Я же уже сказал: я не знал, зачем Салазар пригласил вас в ту аудиторию, - резче, чем ему хотелось, ответил Гриффиндор на брошенные ему Поттером обвинения. Рыжеволосый юноша тоже находился во взвинченном состоянии. – Но и оправдываться я не собираюсь! Никогда не думал, что у учеников моего Дома будут от меня какие-нибудь секреты.
Годрика и правда задело то, что трое друзей не открыли ему своей тайны – и вовсе не потому, что ему так важно было быть в курсе. Но он искренне хотел помочь, и его расстроило недоверие тех, кому он с готовностью протянул руку.
- Это не наш секрет, - вступилась за Гарри Гермиона. – Мы вообще никому не должны были ее открывать – а Слизерин буквально вырвал из нас всю информацию. В цивилизованном мире это называется угрозами и шантажом.
- Что это темный артефакт – он понял сразу, с первого взгляда и без ваших слов, - парировал Годрик. – И это действительно его вещь. Так что он имел полное право поинтересоваться кто, что и когда с ней сотворил такое.
- Это не может быть «его вещь» - он умер, умер много лет назад! А у мертвых нет собственности! – заявил Рон.
Гриффиндор отвернулся и с силой ударил кулаком в стену. В гостиной факультета кроме них никого не было – несмотря на каникулы, большинство студентов уже разошлись спать – и можно было не стесняться проявления эмоций. Гермиона недовольно нахмурилась в сторону Рона. Все-таки его заявление было в высшей мере бестактно – ведь и самого Годрика вроде как давным-давно нет в живых.
- Почему… - девушка постаралась перевести разговор на другую тему, - почему ты защищаешь его? – Гриффиндор не отвечал, сверля взглядом расшитую золотыми нитями портьеру. – Нет, правда… Я всегда хотела это понять – с тех самых пор, как прочитала «Историю Хогвартса». Я пыталась искать и в других книгах – но это все было так давно, что почти никаких сведений не сохранилось. Да и в «Истории Хогвартса» приводится, скорее, легенда, а не историческая справка. Но там говорится, что школу основали четверо друзей. Но вы… вы такие разные!
Годрик наконец соизволил отвести взор от якобы столь заинтересовавшего его узора и посмотрел на Гермиону. Он помолчал еще немного, а потом, уже куда более спокойно, произнес:
- Я не знаю, о чем ты. Друг – это друг. Что тут может быть непонятного?
- Она хочет сказать, - снова заговорил Гарри, - что вы со Слизерином – как день и ночь, у вас вообще ничего общего. У меня иногда возникает ощущение, что он просто использует всех вас…
Гриффиндор пожал плечами.
- А вы с Роном не имеете ничего общего с Гермионой. И когда вы пытаетесь списать у нее домашнюю работу, мне тоже кажется, что вы ее используете, - Гермиона покраснела, а Рон вспыхнул так, что у него заалели даже уши. Гарри тоже смутился. – Разве вы из-за этого с ней дружите?
- Нет! – поспешно выпалил Рон. Гарри мотнул головой.
- Ну разумеется, нет! Гермиона – наш друг, а…
- А Салазар – мой друг, - спокойно произнес Годрик.
- Но он же пользуется вами – и тобой, и Хельгой, и Ровеной… - Гарри нащупал нить разговора, который не решилась продолжать Гермиона, и не собирался отступать.
- Разве помогать друзьям – плохо? – удивился Гриффиндор. – По-моему, это единственно правильный путь.
- Но почему именно Слизерин? – не отставал Поттер. – Неужели во всем мире не нашлось иного человека, которого ты бы с удовольствием назвал другом?
- У меня было много друзей, - пожал плечами Годрик, - но Салазар…
Он замолчал, о чем-то задумавшись. Его голубые глаза смотрели куда-то вдаль, будто там, в давно прошедших годах, лежал искомый ответ. Хотя, скорее всего, если ответ и был – то только там.
А потом рыжеволосый юноша улыбнулся и покачал головой, будто удивляясь простоте решения.
- Ну так что? – поторопил основателя Гарри.
- Знаешь, я никогда не задумывался над этим, - Годрик продолжал улыбаться. – Но это… настолько очевидно. Ровена когда-то пыталась объяснить про «простые действия»; что пытаться их анализировать – только навредить. Например, если задуматься, как ты ходишь – то можно упасть. Так что лучше вообще не…
- Нет уж, - Гарри был настроен решительно. – Нам жить под одной крышей и, возможно, действовать вместе. Я не хочу, чтобы у меня за спиной…
Улыбка исчезла с лица Гриффиндора, и он нахмурился, сразу будто став старше.
- Не надо продолжать, Гарри, - холодно отрезал основатель, - если не хочешь неприятностей. Если бы Салазар был здесь – он бы сам ответил тебе, но раз его тут нет, отвечать придется мне. А ни я, ни ты этого не хотим, ведь так?
Поттер прикусил язык. Годрик был предельно серьезен, и меньше всего Гарри хотелось вступать в противостояние с основателем своего факультета. К тому же злость уже выплеснулась, и юноша чувствовал скорее опустошение, нежели желание начинать очередную ссору. Пробормотав что-то невнятное, он пожелал всем спокойной ночи и поднялся к себе. Рон и Гермиона последовали его примеру.
Гриффиндор остался сидеть у камина. Он всматривался в пламя, но в пляске огня видел отнюдь не гостиную замка.
Перед его взором раскинулась просторная деревянная комната – давно забытая, но по-прежнему любимая. Она носила в себе следы заботы его матери, а за широким столом сидел высокий массивный мужчина с густой шевелюрой, огненные пряди которой были уже немало припорошены снегом седины. Снаружи доносились звонкие девичьи голоса – старшие сестры, еще незамужние, занимались работой во дворе. А он, Годрик, растрепанный и с трудом остающийся на одном месте, стоял перед отцом.
«Нет чести в том, чтобы побеждать того, кто и так слабее тебя»
«Побеждая того, кто сильнее тебя, ты идешь вперед, побеждая того, кто слабее – идешь назад»
«Протянуть первым руку сильнейшему – трусость, протянуть руку более слабому – благородство»
Лицо отца виделось немного смазано – почему-то отчетливо помнилась только широкая борода, куда более рыжая, чем волосы. Однако глаза – серые, со стальным оттенком – как оказалось, врезались в память на долгие года. Голос звучал чуть приглушенно, он, как и образ, стерся за бесконечное время, но ощущение чего-то родного, весомого, надежного, окутывало Годрика как плащом.
Да, он действительно никогда не задумывался над теми вопросами, которые ему кинули эти дети. Быть может потому, что эти простые истины отец вложил в него столь давно, что даже сам факт разговора вспомнился с трудом. Сколько ему тогда было? Шесть, семь лет? А может, четыре или пять. Он подрался с кем-то из соседских мальчишек, и у него под глазом расплывался роскошный синяк. Разумеется, синяк мама бы убрала в два счета, но отец сперва хотел поговорить с ним…
Годрик всегда нутром чуял, что сильнее Салазара. Отец говорил, сильный человек не боится ничего, но главное – он не боится себя. А не бояться себя значит не скрывать своих эмоций. Гриффиндор вот своих эмоций никогда не скрывал. Нельзя быть честным, если не честен с сами собой – и это тоже отцовские слова.
Однако Годрик давно заметил, что Салазар свои чувства прячет. Только под самый конец своего пребывания в Хогвартсе великий хитрец ослабил контроль, но до этого момента большинство окружающих считали Салазара Слизерина холодным, уравновешенным и сдержанным.
Но это было мифом. Годрик прекрасно знал, что Салазар куда вспыльчивее его самого – однако эмоции получали выход наружу не раньше, чем их хозяин решал, что это возможно и уместно. И в каком-то смысле Гриффиндор гордился тем, что рядом с ним его друг не прячет своих чувств. Он один видел не маску, которую Слизерин показывал всему остальному миру, а его собственное лицо. Это было знаком безграничного доверия – раньше Годрик понимал это сердцем, но теперь, когда его вынудили проанализировать их отношения, то понял и умом. Разумеется, были еще Ровена и Хельга – и старый друг до поры до времени относился к ним с максимальным уважением – однако они были женщинами, а с этим полом у Салазара всегда были непростые отношения. Однажды Годрик пошутил на тему, что Слизерин просто не понимает женщин, на что, к его удивлению, Хельга с Ровеной дружно покачали головами и ответили, что нет, напротив – понимает слишком хорошо. Гриффиндор так с этим и не согласился, однако, так или иначе, факт был налицо: только с ним, с Годриком, Салазар позволял себе быть самим собой.
У Гриффиндора и правда было множество друзей. Веселый, открытый и доброжелательный, он всегда привлекал к себе людей. От природы наделенный яркими лидерскими способностями, он никогда не пытался использовать их на пользу себе. Годрик всегда был готов протянуть руку помощи тем, кто в ней нуждался. Он слишком хорошо помнил, что когда-то его родная деревня была уничтожена из-за того, что таких вот людей, готовых встать на защиту, набралось слишком мало. И потому идея вырастить целое поколение честных и благородных волшебников показалась ему по-настоящему замечательной, стоящей того, чтобы посвятить ей жизнь.
Годрик нужен был многим. Он был хорошим воином, хорошим командиром, хорошим учителем. Он был и хорошим другом – но никому никогда он не был нужен так, как человеку, который скорее отравился бы, чем признал это. Даже любимая жена, даже дети – они могли без него… Да они и смогли – Гриффиндор уже знал, что Аннис прожила еще долго. Впрочем, ничего удивительного, ведь она была младше его лет на сорок. Аннис пролила немало слез, но она была сильной. Она продолжила дело своего мужа – Хогвартс был ее домом, и ради него, живого памятника всего светлого и счастливого в ее жизни, истинная гриффиндорка была готова бороться до последней капли крови. Ну а сыновьям сам бог велел однажды вступить на свою собственную дорогу.
Но Салазар… Да, он уехал – уехал, хлопнув дверью. Да, в тот вечер они немного переборщили со своими обычными препирательствами. Да, было сказано множество лишнего – с обоих сторон. Однако со временем Годрик начал чувствовать угрызения совести. Разумеется, они оба были хороши в этом споре. Естественно, Салазар был совершенно неправ, притащив это дьявольское животное в школу. И, конечно же, Слизерин проявляет себя невозможным снобом с этими идеями чистокровности…
Но он был один. Один – перед всем миром. Перед тем самым миром, от которого Салазар старательно отгораживался. И Гриффиндор был единственной нитью, связывающей Слизерина и все остальное. Только Годрик по странному стечению обстоятельств получил право увидеть истинное лицо этого человека, только ему по неизвестной прихоти Салазар позволил смотреть на свою душу, не прикрытую ледяными доспехами.
Годрик ценил это доверие, даже если не задумывался над его природой. Салазар никогда бы не протянул ему руку первым – с его стороны это было бы проявлением слабости. Но Гриффиндор имел такую возможность – и Слизерин будто бы небрежно, походя, коснулся предложенной руки.

Камин догорал. За высокими окнами все еще было темно – дни только-только начали расти после зимнего солнцеворота – и комната все больше и больше погружалась и теплый, уютный полумрак. Годрик пригрелся в широком кресле, и его глаза начали слипаться. Перед сонным взором мелькали воспоминания из прошлого – времена путались, и он то был совсем юным мальчишкой, то вполне зрелым мужчиной. Мечи и палочки сменялись пергаментами, кони превращались в метлы и обратно, языки пламени в камине оказывались тяжелыми бронзовыми косами, а угольки – пронзительно-черными глазами. Вся жизнь пыталась вместиться в одно видение, образы толпились и смешивались, пока, наконец, объединив свои усилия, не унесли Годрика в страну сновидений.

Глава 18

Хельга шла по заснеженной дорожке по направлению к теплицам. У растений выходных не бывает – для них не имеет значения, на каникулах люди или нет. Впрочем, Хельга никогда не считала уход за растениями трудом – так же, как нелепо было бы считать трудом общение с людьми.
Теплицы восхитили девушку еще в начале учебного года. Когда-то для работы приходилось использовать лишь столь короткий в Шотландии теплый сезон, а на зиму перебираться в аудитории замка. А много ли можно объяснить на словах? Были, конечно, ящики с растениями – но этого мало, слишком мало для настоящей работы. Тем более, что теперь в Хогвартсе можно было найти такие виды, о каких Хельга раньше и не слышала. Мир оказался действительно огромным – и на удивление разнообразным.
Что мир велик, белокурая девушка знала и раньше. Когда-то давно, когда она была совсем маленькой, к ним в гости заезжал один из двоюродных братьев отца и рассказывал о далекой земле на западе. Память об империи Кнута была еще свежа, но та земля лежала еще дальше, за самым закатом. Дядя Хаген пытался соблазнить старших сыновей своего кузена отправиться вместе с ним, но те лишь отмахнулись: их семья осела в Англии, и именно ее они считали своим домом. Хельга тоже любила Англию, однако если бы спросили ее, то она бы с радостью поехала посмотреть на совершенно новые края. Но, конечно, ее никто не спрашивал – она была девочкой, к тому же совсем еще малышкой.
Теперь же, листая разнообразные атласы и справочники, Хельга могла воочию убедиться, что «страна на западе» - не выдумка и не байка. А кроме нее – еще много иных земель, разнообразных и необычных. И в каждой из них росло что-то свое – даже, как оказалось, и на дне морском царила своя уникальная и удивительная жизнь.
Именно это Хельга считала самым восхитительным волшебством – чудо жизни. Той самой жизни, что пробивалась сквозь снега и пески, вскарабкивалась на горы и таилась в океанских глубинах. Природа прекрасна и гармонична, и человеку нужно лишь вписаться в эту гармонию. Она сама откроется тому, кто придет к ней с терпеливой любовью.
Профессор Спраут была рада помощи Хельги. Эта светловолосая девушка с мягкой улыбкой входила в теплицы как маленькое северное солнышко. Да и руки у нее были золотыми: маленькие ладошки Хельги с легкостью управлялись с любыми инструментами.
Хельге очень нравилось знакомиться с новыми видами, привезенными из дальних стран. Но сегодня она выбрала теплицу с родными северными растениями, теми, что испокон веков обитали на британских островах. Девушке хотелось погрузиться в привычную атмосферу.
Утром после завтрака к ней подошел Салазар и завел интересный разговор по поводу свойств некоторых растений, которые были неизвестны в их времена. В гербологии Слизерин разбирался блестяще, хотя и относился к сей науке исключительно потребительски. Это Хельгу немного расстраивало, однако она не могла не отдавать должное тому, что Салазар делал с плодами ее трудов. Про растения и про зелья эти двое могли говорить долго – беседы обычно были увлекательны для обоих.
С растений разговор плавно перешел на специальную посуду. Салазар коснулся темы различных форм, размеров и материалов. Для некоторых зелий вопрос используемых сосудов был весьма принципиальным. Особенно важным фактором являлись материалы, из которых изготавливались котлы и прочие емкости. Иные зелья вступали в реакцию с каким-либо металлом, а другие и вовсе теряли свою силу, соприкоснувшись с противоположным по свойствам веществом.
Между делом Салазар поинтересовался, использовала ли Хельга когда-либо золотую посуду. Девушка искренне удивилась: все знали, что изделия из благородных металлов отнюдь не идеальны для приготовления зелий – более того, если в рецепте зелья не указывалось отдельно, что желателен контакт с серебром или золотом, то их наличие могло даже повредить конечному составу. Да и вообще Хельга считала драгоценную посуду крайне непрактичной. Такие предметы слишком тяжелы, а кроме того Хельга пребывала в твердой уверенности, что цена вещи не должна быть выше ее полезных свойств.
Нет, сказала светловолосая девушка Слизерину, она никогда не использовала золотой посуды – ни в работе, ни в быту. Салазар согласился, что это вполне разумно, и они поговорили еще немного об инструментах – ножах, ступках, метелочках и о прочих мелких, но крайне необходимых в работе предметах. Слегка коснулись задания по зельям, полученному на каникулы – Хельга его уже выполнила, а Салазар признался, что никак не определится с темой. Под конец разговора он выглядел несколько рассеянным, и девушка попыталась его подбодрить, сказав, что не сомневается: как только тема будет выбрана, результат работы не заставит себя ждать. Слизерин благодарно улыбнулся и, попрощавшись, удалился в сторону библиотеки.
Хельга была рада, что все немного успокоились после той неприятной сцены, когда Салазар буквально прижал несчастных гриффиндорцев к стенке, пытаясь вытянуть из них то, чего дети то ли не могли, то ли не хотели ему рассказать. Вышло ужасно некрасиво: Салазар почти шипел как на «допрашиваемых», так и на всех, кто пытался за них вступиться. Слизерин всегда умел держать себя в руках – если желал этого. Но тут, похоже ярость вырывалась из него против его желания. Перепало змеиной злости и Годрику, который хотел разрядить обстановку, призывая всех прерваться на обед, и Хельге, которая попыталась успокоить разбушевавшегося Салазара. Меньше всех досталось Ровене, которая молча сидела за партой, сжимая виски и, казалось, желая отрешиться от всего происходящего.
Все это не могло не расстраивать – и даже не только фактом самой ссоры. Вернувшись в юность, Хельга почти забыла о более поздних годах их общения. Точнее, ей просто не хотелось об этом думать. В молодости все события протекают ярко, но они редко оставляют глубокие борозды на душе. Но чем старше человек, тем тверже он укрепляется в своем характере. Он уже не впитывают происходящее вокруг с той же податливостью, что в юные годы. И иногда даже пустяковые разногласия приводят к крупным ссорам…
Годрик и Салазар никогда не выясняли отношений при студентах – спасибо им хотя бы за это. Правда, для большинства учеников препирательства лордов секретом не являлись, однако мало кто высказал бы это вслух.
Однажды, когда Хельга с Ровеной пытались разнять горячо спорящих мужчин, Годрик в запальчивости крикнул, что никогда они не смогут договориться – слишком уж они разные. На это Ровена устало вздохнула и ответила, что дело в другом: напротив, лорды слишком уж одинаковые. Хельга была согласна с подругой: оба были упрямыми, вспыльчивыми, не признающими никаких авторитетов. Но если для Годрика было естественным открыто защищать свою точку зрения, то со стороны Салазара это выглядело как бы жестом доброй воли. Своего Слизерин мог добиться и другими путями, и открытый конфликт был знаком некоей открытости, которую он проявлял по отношению к тем, кого когда-то назвал друзьями. Хельга не знала, понимал ли это Годрик – сама она это видела скорее душой, нежели разумом. Она всю свою жизнь пыталась понять Салазара – и каждый раз понимала, что ей проще его просто любить, каким бы он ни был.
И все-таки до последних месяцев их общей жизни в Хогвартсе своеобразный баланс сохранялся. Что бы ни происходило – они оставались друзьями. Они столько прожили вместе – даже больше времени, чем каждый из них провел со своими родными. Хогвартс стал их домом, а они друг для друга – семьей. Хельга боялась думать о той последней ссоре Салазара и Годрика – она обоих воспринимала как братьев, и страшилась их боли в момент разлуки. Им с Ровеной тоже было нелегко – но они сохранили в своих душах всех, а каково тем, кто вырвал практически родного человека из своего сердца? И Хельга поняла и со временем приняла, почему она не смогла остановить Годрика на его последнем пути…
Друзья уходили один за другим, и Хогвартс неуловимо менялся. Да, конечно, они с самого начала стали делить детей между Домами – хотя самой Хельге это никогда не нравилось. И, разумеется, дети – всегда дети. Всегда хвастаются, что владеют чем-то лучшим, чем у других, всегда считают свою семью, свой край, свой Дом, наконец, более замечательным. Но взрослые должны подавать пример – и пример подавался. Неважно, какие слухи гуляли по гостиным – студенты не раз имели возможность убедиться, что в нужный момент их преподаватели действуют как один. Хогвартс пережил немало, и многое из происшедшего стало настоящим испытаний и для основателей, и для их дружбы. Но каждый раз они убеждались в одном и том же: пока они вместе, ним не страшны никакие влияния извне.
У новых поколений этой дружбы не было. Хельга не знала, что вдова Годрика и дочь Салазара имели друг против друга, но две дамы, в свое время державшиеся в рамках холодного и вежливого нейтралитета, оказавшись предоставленными сами себе, дошли до противостояния. Правда, Саласия несколько лет будто не вспоминала о Хогвартсе, однако когда сюда приехали ее дети, начала проявлять яркий интерес. Да и Салазар Гонт – единственный из детей Саласии, кого Хельга успела увидеть воочию – не уступал деду, чье имя он носил. Если до него студенты Слизерина держались надменно-отстраненно, как бы не замечая алых львят, то с появлением юного лидера перешли к активным действиям. Впрочем, ходили слухи, что ополчился честолюбивый отрок неспроста – Аннис так и не простила роду Слизерина смерть своего мужа, ибо, несмотря на все убеждения, именно на Салазара она возлагала вину за это.
Сама Хельга к тому времени уже не преподавала, и внучка, занявшее ее место, старалась не тревожить бабушку, однако не могла же она не видеть… Это было больно: Саласию Хельга когда-то держала на руках, Аннис учила и помогала. Этих девочек – а они все равно оставались для госпожи Хаффлпафф девочками, пусть даже давно выросли и родили своих детей – любили ее друзья, они были самыми близкими им людьми. Саласия выросла в Хогвартсе, для Аннис он тоже стал домом. И это действительно страшно – когда делят дом.
Хельга тряхнула головой. Нет, лучше не вспоминать об этом. Смотреть, как ссорятся дети – жестоко, безжалостно пытаясь отнять друг у друга общую любовь – разве может что-либо быть ужаснее? Девушка посмотрела на смятый стебелек в своей руке – от избытка чувств она сжала его слишком сильно – и сморгнула непрошенную слезу. Почему так всегда и бывает: за боль одних расплачиваются те, кто в этой боли неповинен?
Стараясь повернуть мысли в светлое русло, Хельга восстановила в памяти лицо своей внучки. Маленькая, добрая девочка – раннее сиротство и забота о младшем брате сделали ее ответственной и заботливой. Она с радостью осталась в Хогвартсе и умудрялась помогать не только своему Дому, но и всем остальным, пока их руководство выясняло отношения. Миа вышла замуж за своего одноклассника – хорошего и трудолюбивого юношу. Хельга даже помнила свой подарок внучке на свадьбу: ей хотелось придумать что-нибудь изящное, красивое… Все-таки свадьба – это раз в жизни. Она и так поможет молодым всем необходимым, а подарок – он должен радовать душу.
Хельга остановилась посреди теплицы. Она вдруг с удивительной ясностью представила себе этот подарок: небольшую изящную чашу с двумя изогнутыми ручками. Хельга сама придумала ее форму, столь непохожую на обычные кубки, а на дне по ее просьбе выгравировали барсука. Именно этого симпатичного зверя она выбрала, когда остальные настаивали на создании герба школы. И – да, разумеется, она была золотой.
Занятно, что о золотой посуде говорил с ней сегодня Салазар. Хельга пожала плечами. Они о многом разговаривали, однако ее удивило, что Слизерин, знавший ее практичность, спросил про посуду из золота. Быть может, он имел ввиду именно ту чашу? Но откуда он мог о ней знать, ведь Миа вышла замуж через пару лет после отъезда Салазара из Хогвартса?
Опять тайны, опять секреты – впрочем, как и всегда, когда речь заходит о Слизерине. Но ей, Хельге, скрывать нечего – при случае она скажет Салазару про золотую чашу, и пусть сам решает, интересно это ему или нет.

Глава 19

Ровена Рейвенкло не любила прошлое. Не свое прошлое и не потому, что там было нечто вопиюще плохое – нет, она просто считала, что прошлое требует лишь ознакомления – с тем, чтобы двигаться дальше.
Ровену всегда непреодолимо тянуло вперед. Даже то, что ее магические способности проявились столь поздно, являлось перевертышем этой тяги. Гораздо позже, став умудренной годами волшебницей, Ровена поняла: она безумно боялась в душе, что потрясающий волшебный мир будет далек от нее. Отец ждал первенца-сына – а родилась она, дочь. Что, если и магический дар, точнее, его отсутствие, будет очередным разочарованием? Этот страх сковывал девушку, не давая волшебству выплеснуться наружу.
Но даже когда это произошло, миг свободы не пришел. Дочь барона стала женой барона – всего лишь сменила одну клетку на другую. Привыкшая все оценивать рационально, Ровена не могла не признавать, что определенные плюсы в ее положении есть. В Нормандии давно уже использовали римскую магию – и, несмотря на то, что сами норманны к женщинам относились довольно пренебрежительно, тем самым открывали им широкую дорогу. Ровена не любила Древнюю Магию – именно за то, что она ущемляла ее врожденный дар – но римская магия давалась ей поразительно легко. Особенно близки баронессе оказались Чары: их так интересно было наблюдать, изучая, как одно измененное слово или несколько иной взмах палочки создают нечто совершенно новое. В быту зажатая общественными рамками, Ровена с упоением отдалась этому своеобразному протесту – и именно здесь ее ум и таланты нашли применение.
Из четверых основателей только Ровена по-настоящему была рада оказаться в будущем. Годрику и Хельге везде было хорошо, они жили «сейчас», а Салазару явно было неуютно здесь, но Ровена – та была счастлива.
Точнее, была бы счастлива, если бы ее не беспокоило несколько проблем, из которых хоркруксы занимали отнюдь не первое место. Увы, как бы это ни было неприятно, но для решения вопроса «что делать дальше» (а именно он интересовал Ровену в первую очередь), следовало обратиться к прошлому, однако, пожалуй, не настолько глубокому, как рвался раскапывать Салазар.
Ровена через всю жизнь пронесла надежду, что следующие поколения окажутся более решительными, нежели она. Преподаватель из нее вышел хороший, хотя у леди Рейвенкло никогда не было со своими студентами таких же теплых отношений, как, например, у Хельги Хаффлпафф. Однако Ровена на первый план ставила именно образование: на вопросы интересующихся учеников она была готова отвечать, невзирая на время суток и собственную занятость. Студенты, когда проходила первая робость перед строгой леди, с радостью пользовались этой возможностью, но никому из не пришло бы в голову обратиться к ней за житейским советом.
Впрочем, большинство учеников Ровены походили на нее – в любви к чистой науке, к стремлению вперед. Разумеется, все дети разные, и нет ни одного похожего, но баронесса, практически всю жизнь прожившая в своеобразной клетке, была твердо уверена, что упорядоченный ум всегда сможет разобраться со своей судьбой.
Наверное, здесь она и упустила Хелену. Год за годом Ровена наблюдала за дочерью чуть отстраненно. Сперва девочка, а потом и девушка то радовала мать несомненными способностями, то расстраивала несколько легкомысленным отношением к учебе. Пожалуй, проблема была в том, что Хелене все давалось просто: природный ум и обучение, начатое с ранних лет, давали ей фору перед однокурсниками. Оставалось слишком много свободного времени, которое посвящалось, как казалось Ровене, глупостям. Трудно ожидать от юной красивой девушки усидчивости, особенно если знания прекрасно даются и без нее, однако леди Рейвенкло всегда предъявляла высокие требования – и к себе, и к окружающим.
Пока Хелена общалась с дочерью Салазара, все еще держалось хоть в каких-то рамках. Слизерин баловал дочь, однако волю отца Саласия всегда выполняла беспрекословно, без капризов. Это подавало пример, и Хелена так же никогда не перечила матери.
Однако стоило единственной настоящей подруге выйти замуж и покинуть Хогвартс, как Хелена стала… неуправляемой. Откуда только взялись строптивость и упрямство? Ровена с грустью вспоминала, как Хельга пыталась ей объяснить: юной девушке в замке, где взрослые маги почти все видели ее в пеленках, а молодежь лет на десять ее младше, просто некуда деться. Той баронессе, которой в прошлом миновал шестой десяток, это было трудно понять.
Теперь она понимала.
Без подруги Хелене не с кем было даже поговорить: в Хогвартсе жили либо преподаватели, либо студенты. У нее одной не было никакого дела, и дни тянулись невыносимо долго – дни без ожидания и без привязанностей.
Однако даже теперь Ровена не видела, чем могла бы занять дочь. Конечно, можно было бы попробовать дать и ей предмет для преподавания, но взгляды, которые бросали молодые люди вслед прекрасной Хелене, заставляли сомневаться в практичности такого решения. Смотреть-то на нее будут – а вот запомнят ли что-нибудь из сказанного ею? К тому же кроме самой Ровены и Хельги, которых уважали как основательниц Хогвартса, из женщин преподавала только жена Годрика. Но та, во-первых, взялась за наставничество совсем недавно, а во-вторых, была замужней дамой и матерью. А какое уважение будет иметь молоденькая девчонка?
В свете всего этого побег Хелены начинал выглядеть закономерным – хотя, конечно, от этого не менее печальным. Ровена не раз все снова и снова в мыслях возвращалась к этому событию – но не могла определиться с тем, что могло бы изменить ситуацию. Видит бог, если бы решение нашлось, она воспользовалась бы хроноворотом, несмотря на всю слабость. Ведь на самом деле Ровена прожила дольше всех своих друзей – если считать, сколько часов, дней и месяцев она видела по два, а то и по три раза. Она ушла первой только если считать по «прямому» времени, но ведь последние лет двадцать баронесса жила временем довольно извилистым.
Ошибку леди Рейвенкло видела только одну – фатальную, кровавую ошибку! – но с ней, увы, ничего поделать было нельзя, ибо о ней Ровена узнала только недавно, уже в двадцатом веке. Ошибкой этой было обращение к Грегори Гонту за помощью. Отчаявшаяся Ровена закрыла глаза и на упрямство собственной дочери, и на горячность барона. Среди всех, кто ее окружал, она не видела никого, кого еще могла бы отяготить своей просьбой. Разве что Годрик, истинный рыцарь, готов был бы отправиться на поиски – но он никогда бы не нашел Хелены. Ровена понимала, что единственной ниточкой, ведущей к ее дочери, была Саласия, а она ни за что бы не выдала своих секретов Гриффиндору. Грегори – другое дело, он был братом мужа Сэл, и Ровене казалось, что та была бы рада снова оказаться рядом с подругой.
И поэтому Ровена не могла обвинять барона. Нет ничего глупее, чем винить других в своих ошибках. Она была старше, она была мудрее. Она знала и свою дочь, и этого мужчину, который вырос на ее глазах. Разумеется, она не ожидала кровавой развязки – это даже не могло прийти ей в голову! – но и обвинять людей, поведших себя сообразно своим характерам, тоже не слишком умно.
Ровена вот уже несколько месяцев, с тех самых пор, как накануне Церемонии Распределения поговорила с дочерью, старалась не возвращаться к этим неприятным мыслям. Сперва она искала помощи в книгах – но для привидений были закрыты все двери. Для них не имелось пути ни обратно в мир живущих, ни туда, вдаль. Правда, кое-где упоминалось, что некоторым призракам удавалось преодолеть тот барьер, перед которым они некогда остановились, но магия тут была не причем. Речь шла исключительно о некоем внутреннем решении паранормального существа, и что вело к нему, так и осталось неизученным.
Однако сейчас Ровена возвращалась к этим воспоминаниям вновь и вновь. Ей нужно было поговорить с Грегори о совершенно других делах, а она – и баронесса только сейчас это поняла – видела его только тогда, в кабинете директора на «опознании», да еще мельком – в Большом Зале в день приезда студентов. Кровавый Барон, казалось, не посещал коридоры Хогвартса, а за время уроков Зелий Ровена не встречалась с ним и в подземельях. Он как будто избегал ее, и Ровена не могла винить его в этом. Сама она тоже не решилась бы взглянуть в глаза матери убитого ею человека. Другое дело, что леди Рейвенкло считала виноватой в ситуации себя – виноватой в обеих смертях. И до поры до времени то, что с Бароном они не пересекались, лишь радовало – ей самой было бы, мягко говоря, неловко – однако сейчас необходимо прояснить один вопрос, и потому не до церемоний.

- Прошу вас, господин барон, подождите!
Она наконец-то нашла его, хотя потратила на поиски более двух суток. Каникулы подходили к концу, и Ровена уже начала опасаться, что до начала учебы так и не поймает Грегори. Несколько раз ей удавалось увидеть его в дальнем конце коридора, однако пока она добегала до нужного места, призрак просачивался сквозь стены и оказывался вновь недосягаем.
На этот раз она решилась его окликнуть, и Барон не смог проигнорировать прямого обращения. Он застыл посреди коридора, развернувшись к преследовавшей его девушке, однако глядя чуть в сторону.
Ровена, махнув рукой на приличия, быстрым шагом приблизилась к нему и, пытаясь отдышаться от долгой ходьбы, пристально вгляделась в лицо Кровавого Барона.
Бледное – даже у привидения это было заметно – исхудавшее и вытянувшееся лицо, на котором запавшие темные глаза казались бездонными провалами, выглядело жутким. Маска ожесточения и странного, невыразимого отчаянья, маска человека без возраста – все это внушало ужас. А ведь Ровена помнила своего визави совершенно другим.
Она помнила изящного мальчика, первого, чьей головы коснулась шляпа Годрика, отправив к Салазару. Красивое лицо мальчика тогда вспыхнуло радостью и гордостью, а нежная кожа на еще почти детском лице порозовела от удовольствия.
Она помнила очаровательного юношу, с таким талантом и пылом изучающего ее предмет. Не раз и не два Ровена задумывалась, что этот юноша делает у Салазара – он не выглядел особо честолюбивым, зато с удовольствием проводил время в библиотеке.
Она помнила потрясающе красивого молодого мужчину, которого Салазар объявил своим заместителем и который стал первым наставником помимо них четверых. И, кажется, он успел побывать первой влюбленностью практически у каждой девушки, поступившей на обучение. Однако девушки вырастали и уезжали, а взгляд Грегори Гонта был обращен лишь к одной – к той, что так же оставалась в замке, ибо именно он был ее домом. Но печаль не портила его прекрасного лица, она шла ему, как и всем рыцарям из романов, что внезапно получили такое распространение в те годы.
И, наконец, она помнила того мужчину, приближающегося к четвертому десятку, внушительного, по-прежнему красивого и по-прежнему влюбленного – того мужчину, которого просила разыскать ее дочь. Уже тогда его лица коснулась паутина тревоги – но как же ей было далеко до вот этой жуткой маски!
Тем временем Кровавый Барон медленно склонился в поклоне, и в коридоре раздался его глухой голос:
- Леди Ровена… Мое почтение…
Последние слова прозвучали совсем тихо, Ровена их скорее угадала, нежели услышала. Это была всего лишь вежливая форма приветствия, однако оба понимали, насколько нелепо звучала фраза о почтении. Не было смысла тянуть эту взаимную пытку, и леди Рейвенкло приготовилась говорить напрямик, хотя это и вышло у нее не сразу.
- Господин барон, я рада, что смогла наконец-то вас найти. Окажите мне любезность… - два пустых провала подняли на нее свой взгляд, и горло Ровены перехватило. Как ни странно, это придало ей уверенности, и, как только она смогла сглотнуть, ее голос прозвучал увереннее: - …и ответьте на несколько моих вопросов.
Призрак вздрогнул и даже как будто слегка отстранился от собеседницы – хотя, возможно, это был всего лишь сквозняк, столь обычный для подземелий. Ровена вдруг осознала, о каких вопросах подумал барон, и рассердилась на себя. Что ж, она тактична – как и всегда…
- Я к вашим услугам, - тем временем произнес Кровавый Барон. Теперь его голос звучал еще глуше, однако в нем слышалась некая обреченная твердость.
Ровена коснулась кончиками пальцев правой руки виска и слегка помассировала его. Что ж у нее за талант такой – совершенно не разбираться в чувствах окружающих? Точнее, разбираться, но абсолютно не уметь правильно с ними обращаться.
- Господин барон, - в третий раз заговорила леди Рейвенкло. – Давайте обойдемся без любезностей. Расскажите мне, пожалуйста, о Волдеморте.
И впервые за девять сотен лет пустота глаз Кровавого Барона сменилась безмерным удивлением.

Глава 20

Салазар Слизерин никогда не просил прощения. То ли из принципа, то ли просто не умел. Если он считал себя обиженной стороной, то ничто не могло сдвинуть его с этой точки зрения; если же он допускал, что был не прав – такое, как ни странно, тоже случалось, – то налаживал контакт заново. Если после ссоры Слизерин как ни в чем не бывало начинал разговор о чем-либо, это служило сигналом к продолжению отношений. Не самое приятное обращение, и многим оно бы пришлось не по вкусу, если бы большую часть времени Салазар не держал себя в руках, не позволяя эмоциям поставить себя в неловкое положение. Тем же, кому выпадала сомнительная честь время от времени видеть истинное лицо Слизерина, приходилось с этим как-то мириться. Ровене для этого хватало ума, Хельге – доброты и терпения, а Годрику – отходчивости. Последнее было особенно важно, ибо именно Гриффиндору чаще остальных удавалось вывести старого друга из себя.
За последние дни каникул пути основателей больше не пересекались – только Хельга подходила к Салазару рассказать о том, что вспомнила. Корнуолец задумчиво кивнул, и на этом разговор закончился. Однако наступил новый семестр, и молодые люди снова были вынуждены встретиться.
Первым уроком в январе Ровене, Годрику и Салазару выпала Защита от Темных Искусств. Гермиона, делая вид, что перелистывает перед началом занятий учебник, искоса наблюдала за ними. После того, как все немного успокоились, Гарри с Роном продолжили общаться с Годриком – будто и не было бурной сцены в гостиной факультета. Впрочем, Гермиону это не слишком удивляло: Гриффиндор был на удивление притягательной личностью, и долго сердиться на него за неуместную, по мнению троицы, доверчивость, было неловко. Самому же Годрику помогала отходчивость – или же сработала привычка, воспитанная еще Слизерином.
Как бы то ни было, все трое обсуждали квиддич, как будто более важных вопросов не существовало.
Ровена тоже уткнулась в книгу, хотя, судя по тому, что она время от времени забывала переворачивать страницы, читала основательница точно так же, как и сама Гермиона. Лицо русоволосой девушки выглядело усталым и сосредоточенным, меж бровей прочно обосновалась задумчивая морщинка.
Салазар, впрочем, как и большинство слизеринцев, подошел впритык к началу занятий и остановился поодаль от остальных. Он прислонился к стене, скрестив на груди руки, и лицо его ничего не выражало.
На этом наблюдения Гермионы прервало появление профессора Снейпа, влетевшего в класс.
Как и в прошлом году, упор Снейп делал на практику. Еще в сентябре Гермиону беспокоило, что же будет, когда Салазар с Годриком сойдутся в дуэли, пусть и учебной. Оказалось, что беспокоилась она зря: если рыжеволосый юноша и не против был бы развернуться, то корнуолец явно не собирался тратить силы впустую. Оба держались в рамках школьной программы, не ставя ни себя, ни Снейпа в неловкое положение. Точно так же прошло и второе занятие, и все последующие.
И потому Гермиону, только что отбившую посланное Ровеной заклятье, удивил шум, донесшийся не с той стороны класса, где находился Гарри – обычно все эксцессы на уроках ЗоТИ были связаны с ним. Ровена тоже опустила палочку, и обе девушки, до сих пор слишком занятые упражнением, стали пытаться разглядеть, кто же рискнул навлечь на себя гнев профессора Снейпа.
Годрик и Салазар кружились по залу, наставив друг на друга палочки. Судя по тому, что Гриффиндор не улыбался, а, напротив, сосредоточено хмурился, сражение длилось уже немало времени. Из тех заклинаний, что Гермионе удалось расслышать, не было ни одного по-настоящему опасного, однако было заметно, что заклятий из палочек вылетает раза в два больше, чем озвучивалось – в ход шла и невербальная магия.
Гермиона огляделась в поисках Снейпа, и обнаружила его неподалеку, мрачного как туча. Похоже, ему бы очень хотелось, чтобы эта «дуэль» прекратилась, однако он не был уверен, стоит ли ему вмешиваться. Будь это любой из учеников – тогда конечно, без вопросов, но в данном случае…
Ровена рядом тревожно крутила палочку в руках, и Гермиона поразилась, настолько старше в этот момент выглядело ее лицо – казалось, даже в темно-русых волосах мелькнули седые прядки.
- Что же они вытворяют… - чуть слышно прошептала основательница, но гриффиндорка, стоявшая рядом, ее услышала. Пытаясь хоть немного подбодрить собеседницу, Гермиона попробовала отшутиться:
- Возможно, они просто заигрались… Мама вот уверяет, что мужчины после шестнадцати меняются только внешне…
- Нет, - Ровена, не глядя на девушку, покачала головой. – Это не игра… Но и не сражение. Я видела, как сражается Салазар – и в настоящем, и в тренировочном бою. Он никогда не тратит лишних сил. Он… как змея: сперва выжидает, а потом наносит молниеносный удар. Такая показушность, как сейчас – это не его стиль.
И действительно, складывалось впечатление, что Салазар поставил себе целью вывести Годрика из себя. Заклинания так и летали в обе стороны, вызывая у Гермионы странную ассоциацию с пинг-понгом. Противники ни секунды не стояли на месте, постоянно перемещаясь и вынуждая остальных студентов отходить все дальше и дальше. Теперь уже все отвлеклись от парных сражений и теснились возле стен, стараясь не попасть под перекрестный огонь. В какой-то момент Снейп решил, что с него довольно этого безобразия, и шагнул вперед, собираясь прервать увлекшихся дуэлянтов.
В это самое мгновение Салазар повернулся, вынуждая Годрика так же сделать шаг в сторону, и в результате этого маневра Гриффиндор оказался под стендом, который венчало чучело некоего монстра. Почти неуловимое движение палочки, направленное вверх – и стенд рухнул на Годрика. Юноша, не ожидавший удара сверху и сзади, не устоял на ногах и осел на пол. На голову ему приземлилось чучело, и выглядел Годрик в этот момент столь забавно, что по классу раздались смешки. Не сдержали смеха даже гриффиндорцы – Гермиона и себя поймала на том, что улыбается.
Годрик многое мог простить, но только не насмешку над своей персоной. Мгновенно вскочив на ноги – удар был не сильный и пришелся, скорее, по самолюбию, – он хотел ринуться в новый бой, но был остановлен рукой Снейпа.
- Пятнадцать баллов с обоих за драку на уроке, - прозвучал его холодный голос. Не глядя в сторону Салазара, Снейп добавил: - И тридцать баллов Слизерину за блестящий бой.
Годрик возмущенно рванулся вперед и едва не своротил худощавого профессора со своего пути.
- Минус десять баллов с Гриффиндора за неуважение к преподавателю, - бросил Снейп, с трудом продолжая сдерживать напор. Судя по вздувшимся на лбу профессора жилам, держать Годрика было то же самое, что сопротивляться силе молодого бычка. – И если вы, мистер Петерс, немедленно не уйметесь, будет еще больше!
Гриффиндорцы больше не улыбались. Гермиона, как староста, сделала несколько шагов вперед. Годрик с насмешкой относился к начислению баллов; хотя ему и доставляло удовольствие их получать, но лишался он их без особых сожалений. Однако прошла еще почти минута, и рыжеволосый юноша перестал вырываться из цепких объятий профессора. Едва это произошло, Снейп разжал руки, и Годрик молча направился к своему столу.
Поймав себя на том, что облегченно вздыхает, Гермиона развернулась, так же собираясь сесть на свое место. Проходя мимо Салазара, девушка услышала, как тот незаметно, сквозь зубы, переводит дыхание. Недовольно покосившись на корнуольца, Гермиона заметила на его висках капли пота и поняла, что эта сомнительная победа далась Слизерину отнюдь не так легко, как он хотел показать своим спокойно-отрешенным видом.
После этого происшествия между основателями будто пробежала черная кошка. Салазар и не подумал извиниться перед Годриком, а тот на сей раз решил проявить характер. Не заговорил Слизерин ни с недовольно хмурящейся Ровеной, ни с Хельгой, которая подошла к ним перед уроком Чар. Студенты недолго обсуждали эту событие – в конце концов, ну не поладили два приятеля, немного подрались и получили суд Снейпа, как всегда несправедливый. Большинство сочло историю не стоящей выеденного яйца.
Гермиона очень боялась, что Гарри или, что более вероятно, Рон, затеют с Годриком беседу на тему «я же говорил!», но друзьям в кои-то веки хватило ума промолчать. Возможно, из-за того, что на этот раз Годрик и сам выглядел мрачным и рассерженным, и непохоже было, что он собирается идти на мировую. Самой Гермионе эта история казалась странной и неуместной – особенно после слов Ровены – однако за полгода общения с основателями она уже поняла, что логика Слизерина гриффиндорцам недоступна.
Так прошло несколько дней. Ситуация не налаживалась, и Годрик больше не торчал у стола Слизерина за завтраком. Гермионе даже казалось, что в Большом Зале как-то стало тише, хотя по тому, что все остальные вели себя как обычно, больше так никто не думал. Все шло как обычно – только связь между факультетами, появившаяся в этом году, нарушилась.

- Не спится, Селтон?
Салазар даже не поднял головы. Было уже за полночь, и в гостиной Слизерина он до недавнего времени пребывал в одиночестве. Корнуолец вообще плохо засыпал, особенно в ранее время, и оттого предпочитал потратить часы на книги, нежели на бесплодное сверление взглядом балдахина над кроватью.
Драко Малфой сел на диван рядом с черноволосым юношей и окинул его подозрительным взглядом. С самого начала года у факультета с этим новеньким возникли проблемы. Создавалось такое впечатление, что ко всему Дому Салазар Селтон относится так же, как слизеринцы ко всем остальным Домам – то есть с безграничным презрением. Впрочем, надо отдать ему должное – остальные факультеты Селтон тоже не жаловал, разве что продолжал странное общение с теми тремя, которые прибыли в школу одновременно с ним. Одно время старшекурсники даже пытались устроить зазнававшемуся новенькому темную, однако тот дал неожиданно мощный отпор. Симпатии этим Селтон не заслужил, зато относиться к нему стали с осторожностью. Некоторые, правда, пытались даже подружиться, но и здесь все намерения разбились о стену пренебрежения. Селтон ходил по замку один, учился один, и, похоже, был вполне доволен тем, что предоставлен самому себе.
Малфой пытался разузнать что-либо об этом странном парне. Семья Селтонов действительно существовала, однако была довольно разрозненной и давно не выступала на политической арене. Не слишком-то богатая информация, однако Драко счел обнадеживающим хотя бы тот факт, что семья была старинной и, безусловно, чистокровной – по крайней мере, в Слизерин не прибился какой-то выродок.
То, что Селтон продолжает общаться со своими старыми приятелями, Малфоя, в отличие от многих сокурсников, не особо удивляло. За прошлый год и особенно за последнее лето Драко многое успел передумать. Жизнь богатого и счастливого наследника как-то резко выкинула странный фортель, ткнув «серебряного принца» носом в самую что ни на есть мерзкую и неприятную реальность. Малфой стремительно повзрослел за несколько коротких месяцев и теперь даже с некоторым удивлением смотрел на одноклассников, для которых школа, уроки, баллы, факультеты еще значили очень много. С удивлением – и с завистью. Чего бы он только не отдал, чтобы снова стать таким же, как они, чтобы вернуть свое прервавшееся детство. Чтобы «презирать гриффиндорцев» снова значило кидаться смешными, а не смертельными заклинаниями, а не любить грязнокровок и магглов можно было бы, не убивая их. Правда, к счастью, ему все еще удавалось не сделать этого лично, но Малфой уже вполне четко осознал, как близко он стоит к этой последней черте.
Игра оказалось слишком настоящей. И побитый жизнью отец, и униженная мать были ярким тому свидетельством – настолько ярким, что Драко в день отъезда в Хогвартс почувствовал себя счастливым, как перед первым курсом. За это трусливое счастье (ведь на этот раз Лорд, видимо, сочтя его слишком ничтожным, даже не дал никакого особого задания) ему было мучительно стыдно. Впервые в жизни Драко осознал, что переживаний заслуживает не только он, но и родители – но страх все равно был сильнее.
Единственным делом, которое Малфою-младшему доверили на этот раз, была вербовка прочих слизеринцев. С теми, чьи родители уже сами являлись Упивающимися Смертью, все было ясно, однако среди студентов оставалось немало и нейтральных. Пока нейтральных – а Лорд не любил неопределенности.
Едва узнав Селтона поближе – настолько, насколько это вообще было возможно – Драко подумал, что неплохо было бы его завербовать. Селтон прекрасно разбирался в магии, и Малфой не сомневался, что и в Темной тоже. Черноволосый парень, несмотря на худощавое сложение и бледное лицо, выглядел старше своих однокурсников – быть может из-за того, что держался одиночкой, а может, просто из-за самостоятельности. Драко, сам внезапно повзрослевший, научился отличать тех, кто несмотря на выпускной курс оставался «домашним ребенком» - и уж Селтон точно таковым не являлся.
Однако нелюдимость нового студента поставила непробиваемую стену. Селтон, похоже, считал себя выше всех слизеринцев, вместе взятых, и на контакт идти не желал. Почему он терпел этого шумного рыжего гриффиндорца, а тех, кто по положению должны были бы больше ему подходить, и близко к себе не подпускал, Драко не понимал, и уж, конечно, новенький не стремился его просветить.
В конце концов Малфой отчаялся и махнул рукой на странного парня, однако то, что произошло на днях, его насторожило.
Разумеется, только идиот купился бы на демонстративную ссору, и потому Драко занял выжидательную позицию. Похоже, мириться никто не собирался, но и не это было главным. Незаметно для остальных Малфой следил за Селтоном, пытаясь подметить малейшие изменения. Корнуолец, на людях по-прежнему надменный и холодный, оставаясь один начинал выглядеть печальным и подавленным. С одной стороны все осталось прежним – и в то же время что-то неуловимо изменилось.
И наконец Драко решился на более откровенный разговор.

Глава 21

- Скучаешь по своему рыжему приятелю? – как можно непринужденнее поинтересовался Малфой.
Селтон дернул плечом.
- Он мне не приятель.
- Ах, ну да… По своему другу.
У Люциуса Малфоя или у того же Снейпа сарказм в голосе прозвучал бы куда более убедительно, и Драко сам поморщился от того, как это получилось у него. Для тупых гриффиндорцев, конечно, сошло бы – но Селтон, и это Драко уже хорошо усвоил, умел «плеваться ядом» на высоком уровне, и прокол не мог не заметить. Однако корнуолец проигнорировал неудачную попытку съязвить и холодно бросил:
- Нет у меня друга.
- Да чего вы не поделили-то?
Малфой старательно округлил глаза – не слишком широко, чтобы не вышло наигранно, но достаточно, чтобы продемонстрировать удивление. Селтон молчал, и Драко уже начал думать, что зря он затеял этот разговор.
Внезапно плечи черноволосого юноши, обычно гордо расправленные, опустились. Селтон чуть наклонился вперед, и на его лице заплясали отблески огня из камина, придавая резкость заострившимся чертам.
- У меня нет больше друга. Что ты, Малфой, можешь в этом понимать?
Руки, до сих пор спокойно держащие книгу, сжали ее так, что обложка пошла дугой. Нервно вздрагивающие пальцы совершенно побелели.
Драко смешался. Друзей у него не было никогда – даже в детстве. Нарцисса считала, что от чужих детей только проблемы: с ними можно подраться, от них можно заразиться… В конце концов, можно разругаться с их родителями. В Хогвартсе же вместо друзей оказались либо «телохранители» вроде Крэбба и Гойла, либо временные союзники вроде всех остальных слизеринцев.
Селтон в этот момент вскинул голову и посмотрел прямо на Малфоя. Глаза корнуольца покраснели, и, хотя слез не было, Драко заподозрил, что они еще появятся – только не при нем.
В горле застрял противный комок. Что такое плакать в одиночестве от безысходности – это Драко уже знал. Никогда в жизни не читал он печальных историй о несчастных детях, но даже если бы читал – ему бы и в голову не пришло представить себя на их месте. А вот судьба вильнула хвостом – и никуда не деться от навалившихся проблем и горя.
- Ну… - Драко не мог поверить, что слышит свой собственный голос, - ты мог бы попробовать объяснить…
Селтон отвернулся и посмотрел на искореженную книгу. Достал палочку и вернул учебнику первоначальный вид. Отложив книгу на столик, он оставил палочку в руках, бездумно вращая во все еще подрагивающих пальцах.
- Родители Год… Петерса помогают магглорожденным. Тем, кто бегут из Британии. Я… получил письмо от отца. Он порвал отношения с ними и…
Черноволосый юноша резко втянул воздух и замолчал, сверля взглядом пляшущее пламя. Впрочем, он мог и не заканчивать – Малфой его и так прекрасно понял. Разумеется, волшебник, блюдущий чистоту крови, не мог позволить своему сыну водиться со всяким отребьем… и с примкнувшими к ним лицам.
- А… ваши девушки? – спросил Драко, чтобы произнести хоть что-нибудь. – Вы же все вместе были, да?
Селтон снова неопределенно передернул плечами, не отвечая на вопрос. Однако Малфой решил, что достигнутый успех нужно закрепить.
- Вас даже так интересно зовут… В смысле – будто подгадывали.
Корнуолец наконец соизволил посмотреть на собеседника, но теперь, казалось, удивление потеснило печаль на его лице.
- В смысле? – вдруг в глазах Селтона мелькнуло понимание. – Имена, как у основателей Хогвартса, да? – получив от Драко кивок, черноволосый юноша слегка поморщился. – Нет, не подгадывали. Правда, Годрика, подозреваю, именно в честь Гриффиндора и назвали. Ровену – тоже в честь, только куда более раннего персонажа. Так звали кельтскую королеву-воительницу, которая до последнего сражалась с саксонским нашествием. Она, кстати, этим гордится. Предки Хельги – из Скандинавии, у них там это популярное имя. А род моей матери идет из Испании, среди моих родичей по материнской линии много Салазаров.
Малфой вдруг осознал, что за полчаса беседы Селтон сказал ему больше слов, чем всему факультету за первый семестр. Корнуолец, видимо, тоже это сообразил, ибо поднялся на ноги и начал собирать свои вещи, разбросанные по столу. У него в руках уже набралась не вполне устойчивая пирамида из книг, пергаментов, чернильницы и перьев, а Драко все смотрел на него. Ему почему-то казалось, что языки пламени просвечивают сквозь худощавую фигуру в форменной черной мантии. Образ юноши стал расплывчатым – и вот уже Малфой не мог сказать, ровесник перед ним, зрелый мужчина или древний старец. Но почему-то от фигуры веяло покоем и уверенностью – уверенностью в безопасности. Гостиная Слизерина показалась Драко крепостью, в которую не смогут проникнуть никакие невзгоды.
Он сморгнул – и наваждение пропало. Селтон, конечно, тощ как палка – но на призрака все-таки не похож, сказал себе Малфой. И, конечно же, ему, как и любому семикурснику Хогвартса, самое большее восемнадцать лет. Однако ощущение покоя, хоть и притупилось, но полностью не пропало.
Корнуолец уже отвернулся, едва слышно буркнув пожелание спокойной ночи, и направился к спальне, когда Драко его негромко окликнул.
- Селтон… Слушай, мы раньше нигде не встречались?
Худые плечи в третий раз совершили привычное путешествие, и чернильница, стоящая на самой вершине стопки в руках черноволосого юноши, опасно накренилась.
- Если бы встречались, ты бы меня помнил, - снизошел до ответа Салазар и скрылся в спальне семикурсников.

- Ничего удивительного, мой Мастер, - Кровавый Барон лишь кивнул на рассказ Слизерина.
Не то чтобы Салазару нужно было с кем-нибудь делиться своими мыслями, однако бывший ученик являлся неисчерпаемым источником информации. Все, что когда-либо происходило в слизеринских подземельях, Кровавый Барон видел, отмечал и запоминал. Призракам не разрешалось находиться в комнатах школьников, но никто не запрещал зависать внутри стены – быть может потому, что смертные преподаватели и руководители школы просто не задумывались над таким вариантом. Находиться внутри стены – удовольствие маленькое, зато возможность быть в курсе всех разговоров – великолепная. Барон знал о студентах и их предках много такого, чего не знали и сами слизеринцы – потому что умел слушать сразу несколько бесед.
Поколения слизеринцев сменялись одно за другим, и Кровавый Барон находил вполне естественным, что через каждые двадцать-тридцать лет в школе появляются ученики с хорошо знакомыми ему фамилиями. Слизерин – самый консервативный факультет, почти семейный; многие студенты если почему-либо не были знакомы друг с другом, то уж наслышаны – наверняка. Люди со стороны редко попадали сюда – и тем интереснее они казались. Выжить в змеином гнезде не каждому по силам, и если это кому удавалось, то, несомненно, человеком тот был как минимум неординарным.
Северус Снейп являлся как раз таким занятным человеком. О нем, разумеется, Барон тоже знал немало – и со всех сторон. И, конечно же, поставил в известность своего Мастера.
Некоторое время назад на якобы небрежный вопрос Кровавого Барона, почему нельзя воспользоваться для получения информации Снейпом, Слизерин, нахмурившись, ответил:
- Во-первых, он уже служит двум господам – и третьему там нет места. Во-вторых, я не доверяю ни одному из хозяев нашего профессора. А в-третьих, я предпочитаю, чтобы обо всех моих планах знал лишь я – а Снейп знает много и сверх того. Ему нечего делать в моих задумках.
На этот раз Салазар пересказал Барону часть беседы с Малфоем.
Фамилию эту Слизерин знал еще по своему прошлому. Французские – именно французские, а не норманнские – дворяне, с которыми он пересекался когда-то в молодости, во время одного из своих путешествий по Европе. Позже, уже в Хогвартсе, ему случилось обучать одного из отпрысков этой семьи. Домой тот так и не вернулся, обосновавшись в Англии – видимо, он и стал прародителем английской ветви Малфоев.
Теперь на примере его далекого потомка можно было наблюдать, что происходит с древними магическими семьями (о том, что произошло с его собственными «наследниками» Слизерин старался пока не думать, чтобы лишний раз не выходить из себя). Однако сейчас ему нужен был этот белобрысый мальчишка с тревожными бесцветными глазами – и Кровавый Барон своим подробным рассказом о предыдущих шести годах жизни Драко Малфоя навел его на подходящий план действий.
- Надеюсь, я не слишком задурил Малфою голову в первый же разговор – ему почему-то показалось, что он меня уже где-то видел раньше, - задумчиво протянул Салазар, сидя в тяжелом кресле в своих старых покоях – месте, где его бы никто не потревожил. Кровавый Барон завис неподалеку.
- В этом нет ничего удивительного, - снова повторил Барон, поймав легкое удивление во взгляде своего Мастера. – Ведь замок, а особенно подземелья пропитаны вашей магией. Для каждого поколения учеников школа является как бы вторым домом – а для кого-то даже и первым. Студенты ощущают вашу силу – постоянно, пока учатся.
- Занятно, - Слизерин задумчиво нахмурился. – Я, разумеется, добавил кое-чего в охранные заклинания – не чары привязанности, боже упаси, за это и разругаться до смерти можно было с некоторыми из моих знакомых… Но так, немного – чтобы студенты не слишком грустили по дому. Несколько десятков тоскующих магов, не умеющих толком управлять своими силами – это весьма травматично и разрушительно для здания, их принявшего. Даже если это такой большой замок, как Хогвартс.
- Я не думаю, - осторожно подбирая слова, возразил Кровавый Барон, - что дело в этом заклинании… Или, возможно, не только в нем. Ведь я знаю, что замок строили не только люди – но и магия. Древняя Магия. Ваша Магия, Мастер, и Магия других основателей. Она скрепляет камни этих стен, она окружает каждого их наших учеников. Вы… так никогда и не покинули Хогвартс целиком – вы навечно стали его частью.
Например, - уже более уверенно продолжал Барон, - хаффлпаффцы и гриффиндорцы, как наиболее открытые влиянию извне, это чувствуют лучше всех остальных. Вы думаете, так просто принять новичков на седьмом курсе? Такое бывало, хоть и редко – и всегда гостям здесь было нелегко. Даже если к ним относились хорошо, дружественно, они все равно никогда не становились частью Дома – слишком поздно приходили. Однако отметьте, как приняли леди Хельгу и лорда Годрика – с распростертыми объятьями. У вас и леди Ровены было бы то же самое, но вы с ней сами отстраняетесь. Вы – воплощение той магии, той силы, что была для них самой близкой в течение всех этих лет. Они не понимают этого умом, не видят глазами – но чувствуют сердцем.
А юный Малфой, - Барон перешел к более конкретным вещам, - устал и находился в эмоциональном напряжении. Он открылся – скорее всего, непроизвольно – так, как слизеринцы обычно не открываются, и случайно настроился на вашу волну.
Салазар задумчиво кивнул. Действительно, если вспомнить, что он, строго говоря, человеком не был, тогда все вставало на свои места. Конечно, помнить об этом было трудно – ни в чем особом их форма существования от людской не отличалась. В отличие от тех же призраков, основатели являлись абсолютной своей проекцией. Все естественные потребности осуществлялись для них точно так же, как для обычных людей – полное повторение самих себя, таких, какими они были при жизни.
Но при этом структура их тел была совершенно иной – куда более близкой к привидениям, только гораздо более уплотненной и многократно усиленной магией. Видимо, как раз эта магия наложилась на магию, когда-то раз и навсегда пропитавшую подземелья.
- Хорошо, - обдумав все это, произнес Слизерин. – Я буду иметь это ввиду. Думаю, это несколько облегчит мне общение с моими потенциальными друзьями – однако не стоит перебарщивать. Если слизеринцы внезапно станут моими лучшими приятелями, то все, у кого есть хоть капля мозгов, поймут, что здесь дело нечисто.