ДженКоманда ДЖЕН
Название: «Прирождённая Беллатрикс»
Жанр: драма
Герои/пейринг: Беллатрикс Блэк-Лестрейндж, Нарцисса Блэк-Малфой, Рудольфус Лестрейндж, Рабастан Лестрейндж, Друэлла Розье-Блэк
Рейтинг: G
Саммари: Беллатрикс всегда была хозяйкой своих слов.
Примечание/предупреждение:
25 декабря 1964 года. Поместье Сигнуса Блэка. 13:02 PM.
- Как ты можешь быть такой спокойной, Белла? – темноволосая девчушка лет десяти, сложа руки на груди, серьёзно смотрит на старшую сестру, которая держит в руках «Зельеварение для первого курса».
Та нехотя отрывается от книги и окидывает младшую презрительным взглядом:
- Ты сомневаешься в моих магических способностях? Я изменила это письмо. Трансфигурация уровня «тупой хаффлпаффец», не больше.
- Вам запрещено колдовать на каникулах!
- Я изменила его ещё в школе, когда Слагхорн отправлял сову.
- Как у тебя это получилось? – уже с интересом спрашивает Андромеда и присаживается на краешек кровати.
Взгляд Беллы чуть смягчается. Теперь он лишь снисходителен.
- Легко, - заявляет она. - Люциус отвлёк профессора, я выкрала письмо и трансфигурировала буквы. Всё просто.
- Малфой тебе помогал?! Ты же говорила, что он высокомерный зануда.
- Меда, - Беллатрикс улыбается. – Он ведь тоже участвовал в тех забавах.
Андромеда качает головой, Беллатрикс возвращается к книге. Нарцисса, не участвовавшая в разговоре, тихо сидит на соседней кровати и расчёсывает куклу.
Через минуту на лестнице слышится стук каблучков, и в комнату врывается Друэлла.
- Беллатрикс! – кричит она, потрясая в воздухе распечатанным письмом. – Живо ко мне в комнату!
Белла отвлекается от книги лишь высчитав пять секунд. Встаёт с кровати и выходит из комнаты, гордо подняв голову. Разъярённая Друэлла выбегает следом. Рождественский день испорчен.
Младшие молчат.
Войдя к себе в комнату, Друэлла громко захлопывает за собой дверь. От волнения у неё, урождённой Розье, появляется французский акцент, который так долго пытались искоренить её свекровь Ирма и золовка Вальбурга.
- Беллатрикс! – вкрадчиво начинает Друэлла. – Как это понимать?!
Она протягивает дочери письмо. Та берёт его, читает и хохочет.
- Ты ещё и смеёшься? – Друэлла даже всплёскивает руками. – Тебе смешно?!
- Мама, - Белла кидается к ней и обнимает. – Ты у меня отличная волшебница! Я ведь думала, ты не поймёшь, что письмо изменено.
- Не пойму? – Друэлла успокаивается и поправляет выбившийся из причёски локон. – Мадемуазель Блэк, вам только тринадцать, а вы решили обвести мать вокруг пальца?
- Ну, мам, - Белла улыбается. – Ведь я отлично трансфигурировала текст, правда?
- Правда. И я всегда заявляла, что ты станешь очень сильной ведьмой. Но дело ведь не в твоих способностях, а в том, что ты натворила в школе.
- Ничего такого, - отмахивается Белла.
- Да неужели? – Друэлла кладёт руки на плечи дочери и смотрит ей в глаза. – Белла, ну ты же давала мне обещание – не использовать эти мерзкие заклинания на учениках! Тебя назвали в честь звезды, имя которой переводится как «воительница». Но это не значит! – в голосе Друэллы появляются железные нотки, - что ты должна сражаться с обещаниями, данными тобой другим.
- Но, мама! – торжествует Белла. – Я не нарушала обещания. Я вообще никогда не нарушаю своего слова. Я обещала тебе не использовать эти – как ты там сказала? – мерзкие заклинания на соучениках, так?
- Так, - недоумённо отвечает Друэлла.
- Ну вот, - продолжает Беллатрикс, хитро улыбаясь. – Гриффиндорское магглорождённое отродье я соучениками не считаю!
Она весело смотрит на мать, забирает у неё из рук письмо и идёт готовиться к праздничному ужину.
17 августа 1969 года. Площадь Гриммо, 12. 7:46 PM
- Цисси плачет, - констатирует Андромеда, обращаясь к Белле.
- С каких пор это стало новостью? – интересуется та, усмехаясь. Но, заметив укоризненный взгляд сестры, машет рукой.
- Ладно, пойду поговорю с ней. И в кого она такая чувствительная?
- В того же, в кого и блондинка, - улыбается Андромеда.
- Не хочу с тобой разговаривать, - даже заплаканная, Нарцисса остаётся, наверное, самой красивой из сестёр – синеглазая, с шёлковистыми платиновыми локонами.
- Тем не менее, уже это делаешь, - холодно замечает Беллатрикс.
Нарцисса отворачивается от неё, но лишь на миг. Через секунду она вскакивает и подбегает к сестре, фыркая, точно разъярённая кошка.
Белла приподнимает бровь.
- Что ты так бесишься, Цисси?
Нарцисса даже теряет дар речи. Но опять ненадолго.
- У тебя ещё хватает наглости спрашивать?! Он мой, мой, мой! Мама и папа уже практически договорились о помолвке, а ты! – Нарциссе не хватает дыхания.
Белла слушает всё это, чуть склонив голову, и с лёгкой улыбкой на губах. Когда сестра замолкает, Белла спрашивает:
- Цисси, и в чём же моя вина?
- Ты целовалась с ним, - шепчет младшая сестра. – А ведь ты обещала…
- Что? – резко перебивает Белла. – Что и когда я обещала?
- Обещала никогда не отбивать моих парней. Ещё когда я на первый курс поступила, помнишь?
- Помню, - спокойно отвечает Беллатрикс. – И обещания своего я не нарушила.
- Но как же так? – еле слышно спрашивает сестра. В её голосе слёзы.
- Я обещала не отбивать твоих парней, - Белла пожимает плечами. – Но я ни слова не говорила о том, что буду делать, если они сами влюбятся в меня.
Она оставляет сестру плачущей и уходит на свидание с Люциусом Малфоем.
3 декабря 1971 года. Дом Лестрейнджей. 10:10 АМ
- Только не говори, что тебе нравится эта затея, - В руках Рудольфуса бокал с вином, и он смотрит на свою невесту в ослепительно белом платье.
- Затея? – Белла подходит к жениху и забирает бокал. – Ты серьёзно, Руди? Это испытание, испытание после получения Метки. Я и так слишком долго ждала эту Метку, а могла бы получить её гораздо раньше, если бы не ты!
- Меня не прельщает жена с татуировкой на руке, - пытается отшутиться Рудольфус и целует Беллатрикс в плечо.
Она отстраняется.
- Хорошо, тогда шутки в сторону, Белла. Почему когда я получал Метку, Тёмный Лорд не приказал мне убить маггла?
- Он знает, что я решусь на то, на что не решишься ты, Руди. Ты же никогда ничего не делаешь, если не можешь извлечь из этого выгоды для себя.
- Ты путаешь меня со своим бывшим любовником, Малфоем, - усмехается Рудольфус. – Это он на всё пойдёт ради своей выгоды. А я просто думаю, стоит ли игра свеч. Если будет нужно, я истреблю хоть пол-Лондона.
- Знаю. Ты не худший вариант, - Белла отпивает из бокала. – Именно поэтому я выхожу за тебя.
- Я люблю тебя Белла, - вдруг произносит Рудольфус.
- Что?! – она чуть не роняет бокал. – Право, Руди, ты шутник.
- Я люблю тебя, Белла, - повторяет он. – Поэтому мне плевать на твою одержимость, раз ты станешь моей женой. Я лишь прошу тебя, обещай мне…
- Что? – резко спрашивает Беллатрикс.
Рудольфус целует её шею, руки, улыбается и направляется к выходу. В дверях он оборачивается.
- Обещай не убивать никого в день нашей свадьбы.
2 декабря 1981 года. Бар «Дырявый Котёл», Лондон. 11:32 РМ
- Только не говори, что тебе нравится эта затея, - темноволосый мужчина наливает Огневиски себе и брату.
- Затея! Ты называешь это затеей? А ты, брат, шутник, - Рудольфус забирает свой стакан.
- Слушай, раз тебе это нужно как Мантикоре пятая нога, забьём на всё и махнём завтра куда-нибудь? Аппарируем в Италию, выпьем тамошнего вина…
- Может и нужна.
- Не понял, - мотает головой Рабастан.
- Мантикоре пятая нога. Ты над этим не задумывался?
Рабастан выразительно крутит пальцем у виска и подливает брату виски.
- Ты со своей женой совсем спятил. Ну с чего она взяла, что эти Лонгботтомы могут знать, где Тёмный Лорд?
Рудольфус пожимает плечами.
- Понятно, - констатирует Рабастан. – Знаешь, что? Вам нужен ребёнок.
- Иди ты! – отмахивается брат.
- Нет-нет, Руди, я серьёзно. Появился бы ребёнок – у Беллы поубавилось бы безумных идей.
Рудольфус молчит.
Рабастан вздыхает и разливает по стаканам остатки Огневиски из бутылки.
- Значит, ты завтра пойдёшь с ней?
- Пойду, - кивает Рудольфус. – И ещё с нами будет сын Крауча.
- Весёленькая компания, - хохочет Рабастан, но тут же замолкает, видя серьёзное лицо брата.
- Да, Руди, говорил я тебе – Блэки до добра не доведут, - он залпом выпивает оставшееся Огневиски и хлопает брата по плечу.
- Я пойду с вами. Должен же там быть хоть один здравомыслящий человек!
3 декабря 1981 года. Дом Лонгботтомов. 8:48 РМ
Рабастан курит сигарету одну за другой, Барти Крауч стоит недвижно, глядя куда-то сквозь Лонгботтомов. Фрэнк и Алиса молчат, связанные.
Белла подходит к окну, в сердцах бьёт кулаком по стеклу и с ненавистью шепчет:
- Я убью их! Меткой клянусь, я их убью!
Рудольфус грустно усмехается, вспоминая вчерашний разговор о детях и Италии. Он едва решает попросить у Рудольфуса сигарету, как Беллатрикс отходит от окна и стремительно направляется к Лонгботтомам. Её глаза блестят, а щёки пылают.
Невольно залюбовавшись женой, Рудольфус подбегает к ней, останавливает и проводит рукой по щеке.
- Белла, Белла, остановись, послушай меня. Ну зачем тебе это? Он исчез, исчез навсегда, и ты ничего не добьёшься, убив этих авроров.
Беллатрикс в бешенстве даёт ему пощёчину.
- Он вернётся, слышишь?! Вернётся ко мне! А их я всё равно убью.
Рудольфус хватает её за руку и до боли сжимает кисть.
- Сегодня годовщина нашей свадьбы, Белла! Ты помнишь, что мне обещала?
- Отпусти меня, - шипит Беллатрикс.
Рудольфус разжимает руку.
Белла на секунду задумывается, а потом начинает хохотать. Оборачивается Рабастан, Барти неотрывно смотрит на неё.
Отсмеявшись, Беллатрикс поднимает палочку.
- Ты прав, Руди, я обещала. А своё слово я всегда держу. Я не буду их убивать.
Она посылает мужу воздушный поцелуй, направляет палочку на Лонгботтомов и чётко произносит:
- Круцио!..
СлешКоманда СЛЕШ
Название: Мальчишник
Жанр: роман/драма
Герои/пейринг: Рабастан Лестрейндж/Люциус Малфой/Родольфус Лестрейндж, Северус Снейп
Рейтинг: PG-13
Саммари: вечеринка накануне свадьбы Люциуса и Нарциссы. POV Рабастана Лестрейнджа
Примечание: в фике была использована информация с игрового сайта Лоры Бочаровой Hogwarts: Учебные сезоны
Иллюстрация к фику: http://www.hogwartsnet.ru/fanf/konkurs/5_slash.jpg
«Всё случится после, если случится после. Я вдыхаю твои обстоятельства, чтобы выдохнуть и оказаться возле».
З. Рамазанова, «Любовь, как случайная смерть»
Ты встречаешься со мной взглядом и вдруг подмигиваешь; похоже, я здорово пьян, потому что продолжаю смотреть на тебя внаглую, вот только не знаю, куда деть руки, и мой бокал летит на пол. Прекрасно – теперь на меня смотришь не только ты.
– Reparo! – тычет палочкой Руди. – Басти! Набрался – веди себя прилично! – и прибавляет с десяток настолько заковыристых слов, что все начинают ржать, а я, естественно, краснею, словно девица на выданье.
На самом деле «на выданье» у нас ты; Руди затеял мальчишник – по мне, так самую обычную пьянку, ничего особенного. Я бы по-другому всё устроил, но меня, как обычно, не спросили; единственное, что мне было поручено, – это подыскать «что-нибудь эдакое – ну ты понимаешь» в качестве подарков от шафера и подружки невесты.
Подарки были отосланы в Малфой-Мэнор только сегодня утром, а я уже знаю, что не ошибся с выбором – они оба при тебе. Трость ты даже не оставил в холле – она парит за спинкой твоего стула. Ручная гоблинская работа: рукоятка из эбенового дерева, шафт – из мириандрового, отделка серебром; внутри полый цилиндр для палочки – при желании можно колдовать, не вынимая её из трости, над этим Олливандер работал целых две недели. Очень удобно, если вдруг окажешься среди магглов. Или врагов. Правда, в маггловских районах ты, по-моему, не был за всю свою жизнь ни разу, а врагам не оставляешь ни единого шанса, предпочитая не иметь их вовсе, но ведь никогда не знаешь, где и когда может поджидать опасность.
Второй подарок ты постоянно вертишь в пальцах – это «гильотинка» для обрезания сигар, курить которые ты начал совсем недавно – после того, как обнаружил в кабинете отца старый золотой хьюмидор, зачарованный на постоянное пополнение сигарами прямиком с Кубы. Лезвие «гильотинки» вечное и тоже золотое, я знаю, это не в твоём вкусе, зато вещица подходит к портсигару, подаренному невестой. Думаю, ты успел оценить мой подарок по достоинству – каминной сетью ты никогда не пользовался, и единственным твоим «средством передвижения» в наш дом, окружённый, помимо барьера чистокровности, ещё и антиаппарационными чарами, служил домовик, что не соответствует твоему статусу, как мне всегда казалось. Да и вообще – терпеть не могу этого ушлого Добби... На твоём месте я бы давно от него избавился… «Гильотинка» – это персональный порт-ключ; для того, чтобы попасть в Лестрейндж-Холл, достаточно повернуть его вокруг большого пальца левой руки.
Правда, твоим холостяцким пирушкам пришёл конец – но кто сказал, что ты не сможешь общаться с друзьями и после свадьбы?
Впрочем, я не боюсь потерять нашу дружбу, ведь для того, чтобы отношения можно было назвать дружескими, необходима взаимность, которой между нами нет – обычно ты меня просто не замечаешь…
Отсмеявшись, ты достаёшь из кармана тубу; вытягиваешь из неё скрученный лист и ловко обрезаешь; вдыхаешь его аромат и прикуриваешь от палочки, мгновенно поднесённой Севом; чуть поворачиваешь сигару вокруг оси, с силой посасывая кончик… смотришь на меня в упор поверх снейповской руки и снова подмигиваешь. Чёрт побери… Я сглатываю и ощущаю, как жар на лице становится нестерпимым, ещё немного – и из глаз выступят слёзы.
– Малфо-о-ой, кончай дымить, аристократ хренов! – Руди кашляет и машет рукой – покачнувшись, пытается ухватиться за столешницу и тянет на себя скатерть: посуда сыплется, снова раздаётся звон разбитого стекла и дружный смех – всем весело.
Причина веселья очевидна – мы гуляем только третий час, а старому Мэфу уже дважды приходилось пополнять запасы огневиски и эльфийского вина; бедняга сбился с ног, обслуживая многочисленных гостей, но Кричер, как всегда, маячащий возле Блэка, ему не помогает, он недолюбливает нашего домовика – ревнует к нему свою госпожу.
Если вечеринка будет продолжаться такими темпами, самым популярным напитком на завтрашнем торжестве будет Антипохмельное зелье.
Сев мастерски нейтрализует дым, я едва успеваю почувствовать шоколадные нотки в исчезающем облачке: сегодня это “Bolivar”, мой любимый сорт; вообще-то я не курю, мне просто нравится запах табака. Интересно всё-таки, как Снейп попал на мальчишник, предки его не из Вальпургиевых рыцарей... Просто не верится, что это из-за него брат полдня провёл в семейном склепе, пытаясь снять со стен Поместья заклятие чистой крови, но, кроме Северуса Снейпа, других полукровок здесь нет.
– Теряешь былую форму, Руди? – ты улыбаешься и стряхиваешь пепел в его тарелку; Мэфу сейчас наверняка достанется, вечно он забывает о пепельницах… Но до эльфа никому нет дела – брат зло усмехается и берётся за горлышко непочатой бутыли с огневиски – поднимает её повыше:
– Пари, Малфой?
Ты помахиваешь сигарой, щурясь от дыма, и вздёргиваешь бровь:
– Может, лучше дуэль?
Все снова хохочут – о семейной традиции Лестрейнджей никогда не отклонять предложение о дуэли ходят легенды, и напрасно – если бы мой брат скрещивал палочки с каждым обиженным им магом, его бы самого давно не было в живых.
Вот и сейчас Руди делает вид, что не слышит вопроса – молча встаёт и идёт, пошатываясь, к окну, срывает гардину: явно собирается в очередной раз продемонстрировать свою «прекрасную форму». Так и есть – взмах палочки и рама вылетает от невербального “Expulso” – это одно из его любимых заклинаний в подобных случаях, “Alohomora” он практически не пользуется. Мэф уже замучался восстанавливать парадные двери.
В комнату врывается влажный тёплый ветер; несколько свечей гаснет, и становится слышно, как кричат чайки.
Брат легко вспрыгивает на подоконник; осторожно усаживается, свешивая ноги наружу, и медленно оборачивается:
– Смотришь, Люци?
– Смотрю, сэр Руди, смотрю, – ты успокаивающе выставляешь ладонь, а Снейп снова вынимает палочку, явно собираясь подстраховывать, и напрасно; эту – одну из многих – дурацкую выходку брата я имел счастье наблюдать не один раз, и всегда Руди благополучно допивал огневиски до дна, вскакивал на ноги и орал слова девиза Слизеринского Братства Крови: «Мы переступим через вас ради того, кто создал нас!».
Развлекаться подобным образом брата обучил Антонин Долохов, предки которого из России. В этой холодной стране пьют так, как нам и не снилось.
– Прощайся с сотней галлеонов, Малфой! – Руди вытягивает зубами пробку и выплёвывает её вниз; прикладывает горлышко к губам, отводит в сторону руку, балансируя, и запрокидывает голову.
Побледневший – так, что веснушки на носу отчётливо выделяются тёмной россыпью – Крауч следит за ним, раскрыв рот. Да уж, зрелище не для слабонервных: гостиная на втором этаже, но её окна смотрят на море – внизу стена переходит в скалистый обрыв, и до воды отсюда далеко – в комнате даже не было слышно шума рухнувшей рамы.
Я окликаю его через стол громким шёпотом:
– Барти! – Он вздрагивает и переводит на меня испуганный взгляд. – Не дрейфь! Руди ещё ни разу не упал!
Крауч часто кивает в ответ и суетливо поправляет прямую соломенную чёлку – волосы вечно лезут ему в глаза, и вообще он весь какой-то нескладный, словно подросток. Впрочем, так оно и есть – если я не ошибаюсь, он младше Регулуса, а значит, тоже ещё не окончил Хогвартс; как и Снейп, Барти впервые в нашем доме. Ума не приложу, для чего Руди позвал его на мальчишник… В отличие от Крауча, Сев хотя бы с тобой знаком.
Благополучно допив огневиски, брат передаёт бутылку Розье, чтобы тот продемонстрировал всем, что она пуста, и Крауч с явным облегчением вместе с остальными подхватывает девиз слизеринцев вслед за счастливым Руди, снова стоящим на подоконнике, – он кажется не более пьяным, чем до «демонстрации». Зажав сигару зубами, ты аплодируешь с расстановкой; откинув полу мантии, снимаешь с пояса кожаный мешочек и бросаешь его на стол: сотней галлеонов больше, сотней меньше – для единственного наследника Абраксаса Малфоя это не имеет значения.
Наш отец тоже был небеден, однако, в отличие от меня, мой брат унаследовал и его титул; пусть я богат, но в нашей семье только один барон – Родольфус Лестрейндж. Не знаю, обижен ли я тем, что остался без титула или нет, но есть что-то неправильное в том, что один получает больше, чем другой, всего лишь из-за того, что родился на шесть лет раньше.
Руди летает на метле и скачет на лошади быстрее всех, умеет пить ночь напролёт, не пьянея, и, питая какую-то ненормальную страсть к маггловскому оружию, играючи поражает любую движущуюся цель, стреляя «по-македонски»; он всегда и во всём был моим примером для подражания, но мы не похожи совершенно – разве только внешне. Я очень его люблю, но частенько воображаю, что было бы, будь я единственным в семье… Как ты.
– Эй, Лестрейндж! Как её зовут?
Я невольно отстраняюсь – от Эйвери, дышащего мне прямо в лицо, здорово несёт выпивкой.
– Кого?
– Ту, о которой ты сейчас думаешь, – Эйвери, довольный собственным остроумием, и его дружок Мальсибер ржут, как кентавры, вот идиоты… – У тебя наконец-то завелась подружка? Может, скоро мы и на твоём мальчишнике погуляем?
– Я никогда не женюсь.
– И правильно! – пьяно кивает Мальсибер. – Вон, у Снейпа совсем крыша съехала, до сих пор переживает из-за своей грязнокровки… Или, может, ты гей? Ну же, Басти, признайся!
– А может – ты? Вы с Эйвери вечно вдвоём таскаетесь, словно парочка педиков.
Они снова смеются – не знаю, почему, но чувствую я сейчас такую злость, что боюсь стихийного выплеска магии; отталкиваю протянутый мне бокал, встаю из-за стола и выхожу на балкон.
Оказывается, уже стемнело – небо еле подсвечено вечерней зарёй. Жаль, я люблю смотреть, как садится солнце…
– Не слушай их. Полные придурки.
Вездесущий Снейп становится рядом и тоже облокачивается о перила.
– Да я и не особо слушаю.
– Правильно делаешь.
Мы молчим, но это молчание не тягостное – насколько я знаю, Снейп вообще не разговорчив, да и я тоже. В школе мы практически не общались, но я считаю его умнее всех, кого знаю. Ну, почти всех…
– Эванс замуж выходит, – вдруг ни с того, ни с сего объявляет Сев, и я не знаю, что сказать. С чего это вдруг он решил мне исповедаться?..
Он сплёвывает вниз и вздыхает; нет, в Запретном лесу явно что-то сдохло: Северус Снейп жаждет пообщаться! Ладно. Я тоже сплёвываю и выдаю шикарный вопрос:
– А за кого?
Он тут же поворачивает ко мне белеющее в темноте лицо:
– За Поттера.
– За гриффиндорского охотника? Это у него жил брат Регулуса, когда сбежал из дому?
Снейп молча кивает.
Тот скандал я помню прекрасно, хотя уже прошло больше года – Беллатрикс была настолько разъярена выходкой своего непутёвого кузена, что поклялась при первой же возможности стереть его с лица земли. Всё кончилось тем, что его имя выжгли из родословной – точно так же, как раньше было выжжено имя Андромеды Блэк, вышедшей замуж за грязнокровного Тонкса, – но я бы не дал за жизнь Сириуса Блэка и ломаного кната; зная Беллу, можно быть уверенным – рано или поздно она сделает то, что пообещала.
Конечно, Снейп всего лишь полукровный, но даже ему не пристало водиться с грязнокровками... Впрочем, любовь, как известно, зла.
– Ты любишь её?
Снейп, конечно, не отвечает – только с силой трёт лоб, но потом всё же начинает говорить – с таким трудом, словно камни ворочает:
– Знаешь, что это такое – быть одержимым и духовно, и физически?.. И вместе с тем понимать, что смешон со своими глупыми, но абсолютно неконтролируемыми желаниями…
– Нет… Я ещё ни в кого не влюблялся.
– Я говорю не о любви, а о страсти, – Снейп усмехается, и пугающий блеск в его глазах исчезает. – Необоримой, и потому смертоносной. Когда-нибудь ты её испытаешь, Рабастан. И так же, как я, будешь считать, что произойти такое могло только с тобой, и твой случай – уникален. Что, конечно, таковым являться не будет.
– А ты говорил ей о своей… о своих чувствах?
– Нет. Поступки говорят о чувствах лучше любых слов. Объяснения отдают пошлостью.
Я пытаюсь сообразить, что бы ещё у него спросить, и вспоминаю, что Снейп только что окончил школу.
– Ты уже решил, чем хочешь заниматься? Или будешь учиться дальше? Может, профессором когда-нибудь станешь – с твоими-то мозгами.
Снейп разворачивается, засовывает руки в карманы и прижимается к перилам спиной. Смотрит странно – словно сочувствующе. Вот ещё новости…
– Я собираюсь принять Метку.
Что ж, этого следовало ожидать. Я знаю, что и Эйвери, и Мальсибер состоят в Организации. Но Снейп…
– Зачем тебе это клеймо, Сев? Ты можешь просто помогать Волдеморту, как… как Люциус Малфой, например.
Снейп улыбается и качает головой. Странный он всё же тип.
– Ты не поймёшь меня, Лестрейндж. Чистокровный, родившийся в золотой колыбели, – ты не можешь выбирать свой путь. Этот выбор за тебя сделали другие – ещё до твоего появления на свет. Вы, славные дети Вальпургиевых рыцарей, кичащиеся чистотой своей крови, просто вынуждены за неё бороться. А я выбираю свой путь сам, пусть он и будет таким же, как твой. Вот только цели у нас разные.
– Я не собираюсь вступать в Организацию, Снейп.
Он снова усмехается и отвечает загадочно:
– Увидим…
Когда мы возвращаемся в гостиную, ты произносишь то ли тост, то ли речь; мы усаживаемся за стол, стараясь не шуметь – на этот раз Снейп выбирает место рядом со мной.
– …нам не свойственна горячность – она удел глупцов, чья смелость зависит лишь от стечения обстоятельств. Нам чужда сентиментальность – ею утешаются те, кому не хватило духа идти избранным путем до конца, и кто способен только оплакивать свою слабость – слишком человеческую, чтобы за нее не было стыдно. Пусть наши мечты чудовищны, но они точно не такие, как у вас, ибо нас отвращает только одно – ужас обыденного существования. От пресловутого равенства и лицемерного панибратства, от вечной непритязательности и бесталанности, что выдается за скромность, у нас сводит зубы, и они наполняются ядом. Мы будем кусать вас – до тех пор, пока вы не прозреете.
Мы не просто восхищаемся Салазаром Слизерином – мы стремимся к нему; да, он был одинок, но лучше быть одному, чем с кем попало. «Для чистого всё чисто», «Честь моего рода – моя честь», «Чистота навеки» – мы не забываем свои девизы; они напоминают нам о главном голосами наших славных предков, и это – то единственное, чему мы будем верны до конца.
Мы не такие, как вы, и мы никогда не предадим себя и тех, кто с нами. Мы – слизеринцы. И мы переступим через вас – ради того, кто создал нас!..
Последние слова тонут в шуме оваций, который перекрывает залихватский свист Руди, а я опять не могу отвести от тебя глаз: постукивая тростью, неторопливо огибая тех, кто одобрительно хлопает тебя по плечу или тянется к тебе с бокалом, ты идёшь ко мне и улыбаешься – так, что я улыбаюсь в ответ…
* * *
– Могу я к вам присоединиться? – ты садишься рядом со мной, не дождавшись разрешения, что неудивительно – я слова не могу из себя выдавить, и наливаешь мне вина – хватаюсь за хрустальную ножку, как утопающий за соломинку, но продолжаю молчать. Догадливый Сев поднимает свой бокал со сливочным элем:
– Сэр! Я горжусь тем, что тоже слизеринец. И буду счастлив, если мне выпадет честь служить рядом с вами на благо нашего общего дела.
– Я рад, – коротко отвечаешь ты, чокаясь с нами поочерёдно, и я пью до дна, хотя не следовало бы.
Снейп тут же пускается в пространные рассуждения о том, что этот мир стар, полон убожества, уродства и истекает слабостью, но мы вдохнём в него новую жизнь, бла-бла-бла... Я стараюсь не терять нить разговора, но могу думать только о том, что никогда раньше не видел тебя так близко; у брата, конечно, полно твоих колдографий, но это всё не то… Увлечённый беседой, ты сидишь ко мне вполоборота, и я могу разглядывать тебя исподтишка, сколько душе угодно.
Твой костюм безупречен – впрочем, как всегда; сам я не ношу ни старинных, расшитых серебром белоснежных камзолов, ни кружевных рубашек, они кажутся мне нелепым нарядом, но на тебе эти вещи смотрятся иначе. Смешно только то, что носишь без чувства уверенности в себе, а ты всегда в себе уверен. Бархатная лента, которой ты обычно стягиваешь волосы в хвост, сегодня тоже белая и оттого почти незаметна.
Твоё лицо можно изучать бесконечно, настолько оно неопределённое и переменчивое – по сравнению с ним другие лица кажутся мёртвыми, будто прикрытыми масками; кожа словно светится, такая она гладкая и нежная – даже на вид, а мне приходилось бриться по два раза на день, пока я не плюнул и не решил отпустить бороду... Я машинально тру подбородок и пытаюсь всё-таки сосредоточиться на разговоре.
Ты говоришь о том, что этот мир нуждается в твёрдой руке, но им нужно уметь править, и становиться жертвой собственных страстей не стоит – необходимо оценивать свои возможности и быть дипломатом… Наверное, ты прав, но мне дипломатом не бывать точно, да и в своих возможностях я не уверен; к тому же в последнее время меня не оставляет ощущение, что я единственный пытаюсь играть честно с теми, у кого все карты краплёные. Вот Северус – он другой, и я знаю – если он решил, что станет Упивающимся, он это сделает. Умная голова, да дураку дана… Ну как можно не понимать, что Волдеморту мы нужны не больше, чем фестралы – школьникам: только довезти до «места назначения», и он едва ли помнит хотя бы имена тех, кто ему служит – за исключением самых приближённых, конечно… Таких, как мой брат.
Руди убеждён – наш мир готовится к самоубийству, потому что чистокровные маги продолжают убивать сами себя в ожидании чуда, ждать которого бессмысленно, и спасти нас может только война. И он, и Белла постоянно рассказывают мне всё новые подробности об Организации, как бы невзначай упоминая известные с детства имена, ведь основной состав засекречен – якобы. Чёрта с два. Практически каждый готов продемонстрировать другому свою Метку – доказательство верности хозяину, знак отличия, повод считать себя выше всех прочих, не удостоившихся этой «чести»… Да в Хогвартсе только глухой не слышал о том, что Эйвери и Мальсибер – Упивающиеся.
Я не могу сказать, что мне не нравятся цели того, кого мой брат называет Тёмным Лордом, но знаю, что средства достижения не нравятся точно. Может, этот мир и нуждается в твёрдой руке, которая будет им править во имя и на благо чистокровных, но я не собираюсь помогать делать это кому-то другому ценой собственной жизни. Я не слабак, просто хочу жить, пусть и не вечно, но жить – ни под кого не прогибаясь, вот и всё...
– …А вы, Рабастан? Вы тоже считаете, что в сложившейся ситуации стоит винить принявших Статут секретности?
Спохватившись, что едва не пропустил твой вопрос, я первым делом ставлю бокал на стол.
– Да не вижу я никаких проблем, связанных со Статутом, Люциус… Магглов гораздо больше, чем волшебников, и скрывать от них сам факт существования магического мира действительно проще и гуманнее, чем пытаться их подчинить. Или уничтожить… Это бесчеловечно.
– Бесчеловечно? А то, что магглы сами на протяжении веков пытались истребить нас? Ты забыл, насколько жестокими могут быть эти жалкие существа в своём извечном стремлении уничтожать то, что им не дано? С инквизиторскими пытками, применяемыми к магам перед сожжением, не сравнится даже “Cruciatus”!
– Мы все читали “Malleus maleficarum”, Снейп. И что с того? – я пожимаю плечами. – Мне лично магглы не мешают.
Ты улыбаешься и накрываешь ладонью мою руку:
– А если бы помешали?
Снейп принимается с жаром доказывать, что только тёмная магия способна оградить нас от пагубного влияния магглов и магглорождённых – он давно уже изучает её и в Тёмных Искусствах разбирается лучше самого Слагхорна, наверное; оседлав любимого конька, Сев говорит об известном каждому из нас настолько увлекательно, что я невольно заслушиваюсь – несмотря на твою руку, которую ты почему-то так и не убрал.
Внезапно ты осторожно, но ощутимо сдавливаешь мои пальцы и чуть поглаживаешь; я тут же вскидываю на тебя глаза, но ты на меня не смотришь – скользнув выше, к запястью, очень медленно, едва касаясь, проводишь по его внутренней стороне подушечкой большого пальца... Я беспомощно замираю, и только когда ты, наконец, убираешь свою руку, пытаюсь снова начать дышать. И не могу понять, что испытываю – облегчение или досаду.
Никто – ни присоединившийся к нам Регулус, ни Барти, ни даже Сев – и не догадывается, что только что я был готов провалиться сквозь землю. Ничего удивительного – можно превратиться в ангела или преступника, и этого никто не заметит, а вот оторвись у тебя пуговица – и это сразу заметит каждый; до чего же глупо всё устроено на свете, но сейчас я этому только рад, потому что на моём лице наверняка написано то, что я вот только, прямо сейчас, ощутил, что я тебя… О господи…
В реальность меня возвращает Крауч:
– Неужели война?..
Он произносит это дрогнувшим голосом, все невольно смотрят на тебя, но ты только покачиваешь свой бокал, изучая огневиски, плавно стекающий по его стенкам, и молчишь.
– Ба-арти, но это же очевидно… – красавчик Блэк – как всегда, рисуясь – картинно разводит руками. – О каком мире теперь может идти речь? Или ты тоже считаешь, что власти разрешили применять Непростительные в целях защиты, а не нападения?
Вспыхнув, Крауч резким движением отбрасывает чёлку с глаз.
– Что ты хочешь этим сказать, Блэк? Я здесь для того же, для чего и ты. Разве нет?
– Не стоит ссориться, друзья мои…
– Мы не ссоримся, Люциус, – Регулус улыбается одними губами и смотрит внимательно – но не на тебя, а почему-то на меня, – мы в одной лодке. К чему её раскачивать? Мы все заодно. Правда, Басти?
Я киваю, конечно, хотя и половины не понял из того, что они несли. Но да, мы вместе, а как же иначе?
Всё-таки сегодня странный вечер… Компания, прежде так шумно веселившаяся, разделилась: почти все собрались у камина – столпившись вокруг Ивэна и Руди, переговариваются вполголоса, поглядывая в нашу сторону. Такое впечатление, что происходит что-то, о чём я не знаю, причём не знаю один.
В комнате по-прежнему душно: наливаю себе ещё эльфийского, но не успеваю донести бокал до рта – ты наклоняешься ко мне и говоришь вполголоса:
– Вечер предстоит долгий… Может, не стоит больше пить?
Я всё же делаю глоток.
– Почему же не стоит, Люциус? Наоборот. Я отдыхаю. Не мне завтра предстоит жениться, слава Мерлину…
Ты смеёшься – тихо, но так заразительно, что я тут же расплываюсь в улыбке.
– Действительно… К тому же завтра вы можете позволить себе опоздать, а вот мне и Руди в полдень нужно быть на месте.
– Даже если опоздаете, ничего страшного. Без вас не начнут.
Ты снова смеёшься, а я вдруг ловлю пристальный взгляд брата и понимаю, что он совершенно не пьян. Интересно, когда Руди успел выпить Отрезвляющее и главное – для чего?..
– Я собираюсь подышать свежим воздухом в вашем замечательном саду. Не хотите составить мне компанию, Рабастан?
Каким-то чудом мне удаётся выбраться из-за стола, ничего не уронив и не разбив; почему-то мне кажется, что каждый провожает нас взглядом, – возможно, так и есть, сам я ничего не вижу.
Когда мы выходим из гостиной, ты кладёшь руку мне на плечо и не убираешь её всё то время, пока мы идём к парадным дверям замка, – я шагаю молча, для чего-то стараясь попадать своему громко бьющемуся сердцу в такт.
* * *
Я бы не сказал, что наш сад замечателен – он не запущен, но и образцом классического английского сада его не назовёшь. Мама очень любила левкои – ими до сих пор засаживаются почти все клумбы, вне зависимости от сезона и садоводческой моды, и сейчас воздух буквально напоен их ароматом – цветы пахнут резко, как перед грозой. Уже совсем темно и удивительно тихо, ни ветерка, и даже треска цикад не слышно, только издалека доносится шум волн и глухое ворчание грома.
Ты прислоняешь трость к спинке ближайшей скамьи и садишься; сделав приглашающий жест, смотришь вопросительно, но я, мотнув головой, почему-то остаюсь стоять.
Неторопливо раскурив очередную сигару, ты взмахиваешь палочкой – нити герба Малфоев, вышитого на правом рукаве твоей мантии, вспыхивают в лунном свете, и прежде невидимые буквы родового девиза переливаются, складываясь в знакомые слова:
’Pour pur tout est pur’; я провожаю глазами дым, послушно вырисовывающий над нашими головами символ Слизерина – серебряный на фоне чёрного звёздного неба, и не могу сдержать восхищённое:
– Как красиво!
Ты улыбаешься и лёгким движением руки меняешь рисунок – к змее добавляется череп, который она тут же обвивает, беззвучно раскрывая пасть с раздвоенным языком.
– Знаешь, что это?
Я чувствую, как моя улыбка застывает.
Да, я знаю, что это. И помню отчётливо тот день, когда Руди получил Метку, хотя предпочёл бы забыть или не знать об этом никогда.
Не дождавшись ответа, ты взмахом палочки заставляешь страшный символ исчезнуть.
– “Morsmordre”... Заклинание, которое произносят только в одном случае. И я надеюсь, ты не произнесёшь его никогда, Рабастан. Так же, как и я.
– Но, Люциус, так ведь мы же и не… Я хочу сказать, разве вы…
– Ты прекрасно знаешь, что моя жизнь принадлежит Тёмному Лорду. Но я ещё не принял Метку, если ты об этом. Пока нет.
– Но собираетесь?
– Да.
– Когда?
Ты выбрасываешь сигару – она не успевает упасть, уничтоженная очередным невербальным, – и отвечаешь спокойно:
– Сегодня.
Какое-то время я молчу, пытаясь осмыслить услышанное – внутри разливается странная звенящая пустота, такая же напряжённая, как этот предгрозовой ночной воздух.
Потом повторяю тупо:
– Сегодня, – и сажусь рядом с тобой.
Меньше чем через час в Лестрейндж-Холл прибудут высокие гости. Маги, о которых я, несомненно, слышал, но с которыми мне не доводилось общаться в силу известных обстоятельств: Антонин Долохов, Игорь Каркаров, Августус Руквуд.
И Тёмный Лорд.
Ты сообщаешь мне всё это ровным голосом, и я слушаю тебя так же спокойно, не перебивая и не задавая вопросов. Я даже не удивляюсь, когда узнаю, что вместе с тобой Метку получат Снейп, Крауч и Блэк. Я удивляюсь только тому, что не догадался обо всём раньше, ещё утром, когда брат мучался со снятием заклятия чистокровности – Руди удалось снять древние чары, наложенные на каменную кладку стен Поместья нашими французскими предками, только к полудню и только на сутки. Мой родной дом впервые был лишён защиты – ради визита того полукровки, чьё имя я не люблю произносить вслух.
Я вдруг понимаю, что совсем не знаю тебя. Я лишь знаю, что именно ты любишь или ненавидишь, но тебя я не знаю.
– Это больно? – вдруг спрашиваю я неожиданно для самого себя.
– Не очень.
Значит, не очень.
Зачем я это спросил?
Я облизываю пересохшие губы – на языке остаётся привкус соли, которую приносит поднявшийся ветер – и решаюсь поднять на тебя глаза. Ты смотришь со странным участием – совсем как Снейп недавно.
– Забудь, что я говорил сегодня, Басти. Пафосные речи и девизы ничего не стоят, а наша жизнь принадлежит только нам самим. Просто этот выбор сейчас – единственно возможный, понимаешь? Именно поэтому он правильный.
Раскаты грома становятся отчётливее, и с моря тянет прохладой. Сад накрывает темнотой.
– Скоро начнётся дождь. Хорошая примета.
– Примета?..
– Говорят, это к долгому браку. Пойдём, – ты легко поднимаешься и одним движением трости стираешь непонятные символы, которые за время разговора успел начертить на песке. – Ты со мной?
Я смотрю на твою протянутую руку. Потом в твои глаза – сейчас они кажутся тёмными.
И отвечаю раньше, чем моя рука оказывается в твоей:
– Я с тобой.
* * *
Мне так плохо, что я бегу в ванную, как только оказываюсь у себя, – наклоняюсь над умывальником и плещу в лицо ледяной водой. Накатывающая волнами дурнота медленно отступает, и я наконец-то могу свободно дышать.
Капли стекают по лицу за ворот ритуальной мантии, неприятно холодящей спину – она вся промокла от пота. Я снимаю её прямо через голову и бросаю на пол.
Долго смотрю в зеркало – на волосы, прилипшие ко лбу, на широко раскрытые глаза.
Наконец решаюсь взглянуть на неё, – чёткие, обведённые воспалённой краснотой линии уже неподвижны, но мысль о недавней пугающе-живой пульсации мгновенно возвращает тошноту. Я снова вижу чёрные мантии с белыми пятнами над ними вместо лиц, чувствую обжигающее прикосновение палочки, слышу его холодный высокий голос и собственное малодушное «не надо!» и опять засовываю голову под струю воды…
Вернувшись в комнату, надеваю чистую рубашку и пытаюсь застегнуть манжеты – это удаётся не сразу.
Я почему-то думаю не о том, что меня в любой момент может вызвать Тёмный Лорд и что я, возможно, скоро стану убийцей, а о том, что теперь мне придётся носить одежду только с длинным рукавом.
В любом случае, это клеймо не навсегда, а только до его смерти, не так ли? Или моей.
Настольная лампа даёт достаточно света, но я всё равно зажигаю все свечи, какие могу найти, одну за другой, и только когда в комнате не остаётся ни одной тени, понимаю, что не один.
Я знаю, что за моей спиной именно ты, потому что дверь зачарована, сюда никто не может войти, пока я здесь, даже Руди, никто – кроме тебя. Чары не срабатывают против воли самого заклинателя, а я никогда бы не смог закрыть для тебя свою дверь, как бы дико это ни звучало.
– Ты как – в порядке?.. Послушай, если что-то пойдёт не так – скажешь аврорам, что был под “Imperio”, я всегда смогу это подтвердить. Ты меня понял?
Горло словно сжимает чья-то рука, и я просто киваю; на меня вдруг наваливается страшная усталость, ставшие ватными пальцы разжимаются, и палочка беззвучно падает на ковёр.
– Басти? – ты разворачиваешь меня к себе, и я чувствую прохладу твоих ладоней и тепло твоего дыхания. – Ну что ты… Не стоит так переживать. Ты должен гордиться собой… Ты поступил правильно, поверь мне…
Ты осторожно поднимаешь моё лицо за подбородок: я сталкиваюсь с твоим тяжёлым взглядом и закрываю глаза, вдыхая аромат табака и огневиски – он странно смешивается со сладким вкусом вина, которого я всё-таки явно перебрал, потому что голова кружится, как никогда раньше.
Убрав мокрые волосы с моего лба, ты задерживаешь пальцы на виске, а затем одним плавным движением обхватываешь затылок и притягиваешь меня к себе – я не пытаюсь отстраниться или, наоборот, обнять – только покорно раскрываю губы, когда ты прикасаешься к ним языком.
Ты целуешь меня удивительно нежно, потерявшие ленту волосы и вовсе делают тебя похожим на девушку, но я ощущаю собой именно мужчину, возбуждённого, в этом нет никаких сомнений, и это непохоже ни на что, испытываемое мной прежде...
Стоять вот так, с трудом сохраняя равновесие, внезапно становится совершенно невыносимым – обхватив руками, прижав к себе так, что ты охаешь сдавленно, я целую тебя сам – в отчаянной надежде на то, что всё это не окажется сном.
* * *
Проснувшись от сильного монотонного шума, я прикрываю глаза ладонью: пробивающийся сквозь неплотно задёрнутые шторы свет слишком ярок. Ливень и солнце, надо же... Редкое сочетание.
– Люциус! – я трясу тебя за плечо, но ты только вздыхаешь: прижимаешься ко мне голой спиной теснее; вот чёрт... – Просыпайся! Уже утро!
– Но ведь ещё нет двенадцати?
Ты произносишь это спокойно и лениво потягиваешься, плавным движением закидывая руки за голову, – Метка на твоём предплечье уже побледнела и выглядит безобидной татуировкой. Я машинально смотрю на свою. Потом на каминные часы.
– Нет.
Такое ощущение, что я всю жизнь просыпался с тобой рядом – мне ни неловко, ни странно. Всё так, как надо, как должно быть. Как должно было быть…
Ты поворачиваешься – лучистые глаза ясные, словно мы спали всю ночь. Смотришь насмешливо.
Спрашиваешь:
– Как я выгляжу, Басти? Так же ужасно, как ты?
И не позволяешь ответить – тут же целуя, накрывая собой, снова заставляя исчезнуть всё, кроме своих жадных губ, запаха своих невозможных волос, тяжести своего гибкого тела, – ты ничего мне не оставляешь, кроме себя.
Время становится странно осязаемым, словно песок, убегающий сквозь пальцы, но сердце всё равно замирает, когда оживают часы, – задыхаясь, ловя уплывающее сознание, я считаю их удары, и когда с последним твои стоны обрываются, уже знаю, что всё… Всё.
Твоё дыхание ещё обжигает моё плечо, твои волосы ещё лежат на моей щеке, но я знаю – ещё секунда, и ты разомкнёшь мои руки, чтобы встать и одеться.
Достанешь порт-ключ и улыбнёшься – так, что я, как всегда, невольно улыбнусь в ответ.
Наклонишься, чтобы поцеловать меня – легко, в уголок рта.
И исчезнешь.
И мне страшно сейчас – как никогда, потому что я никогда так не боялся смерти, как боюсь сейчас, с тобой.
Я понимаю, что другой ночи у нас не будет, потому что не должно было быть этой.
И я не понимаю, для чего тебе понадобился, – но мне не хочется знать ответ на вопрос, который я никогда не задам.
Поэтому я обнимаю тебя молча.
– …Я должен стать убийцей в день собственной свадьбы?
– А с чего ты решил, что тебе вообще придётся кого-то убивать?
– Тогда к чему эта спешка?
– Свадебное путешествие. Завтра вы уедете – как минимум на месяц, а ты можешь понадобиться в любой момент. Это лучший способ связи, сов могут перехватить авроры... Ну? Так да или нет? Да убери ты эту побрякушку! Или ты собрался домой?
– Нет, нравится просто… Занятная вещица. Да и Добби меня достал уже… Спасибо, подарок – чудный.
– Не за что… Так я не понял – ты согласен?
– Согласен. Но у меня есть условия...
– Кто бы сомневался… Какие?
– Никаких убийств. И я не собираюсь исполнять чьи-то приказы… кроме его приказов, разумеется.
– Само собой. У тебя в подчинении будет десять человек.
– Сколько всего человек насчитывает Организация на сегодняшний день?
– Тридцать шесть – основного состава. Плюс сотни две поддерживающих.
– Хорошо… Где это произойдёт?
– Здесь. Мне удалось снять защиту.
– Значит, ты был уверен, что я соглашусь… Столько возни из-за моей скромной персоны?
– Не умаляй своих достоинств… К тому же вас будет пятеро.
– Так вот для чего ты пригласил этих мальчишек… Проблем не будет?
– За Снейпа ручаются Эйвери и Мальсибер, за Крауча – Руквуд, он давно его ведёт. За Регулуса я спокоен.
– Ясно… Погоди-ка. Я, Снейп, Крауч, Блэк… А кто же?..
– Пятым будет мой брат.
– Рабастан?! Ты шутишь... Как тебе удалось его убедить?
– Не удалось. Но за тобой этот недотёпа пойдёт куда угодно...
– О чём ты?
– Басти неровно к тебе дышит, друг мой. И уже давно.
– Этого ещё не хватало… А ты уверен?
– Да он же вечно пялится на тебя, словно зачарованный! Неужели ты не замечал?
– Нет. Но я не собираюсь играть в чужие игры, которые к тому же не стоят свеч… Он не создан для войны, Руди. Организация его погубит.
– Она спасёт его, Люциус. Делай что угодно, но он должен получить Метку. И не надо так на меня смотреть, моя радость… Ты ведь знаешь – я не ревнив.
____________
“Malleus maleficarum” – “Молот ведьм”; один из трудов по демонологии. Объединявший древние легенды о черной магии с церковной догмой о ереси общеобязательный кодекс, авторы которого стремились воплотить в действие библейское указание: "Не оставляй ворожеи в живых".
‘Pour pur tout est pur’: “Для чистого всё – чисто”.
ГетКоманда ГЕТ
Название: Уроки замужества
Жанр: комедия положений, романс
Пейринг: ГГ/РУ, ГГ/ЛМ
Рейтинг: PG-13
Саммари: Когда за дело берутся дамы выходит настоящая путаница, к счастью, джентльмены еще не перевелись в Британии и всегда готовы подставить плечо, локоть или, на крайний случай, жилет.
Примечание/предупреждение:
- Если выдрать у павлина из хвоста все перья...
- То останется крикливая курица.
- Его здоровье!
Звенят пивные кружки.
- Славься Малфой!
- Мне кажется, это заслуживает думосбора.
- Хочешь порадовать папочку?
- Артур оценит!
- Мальчики, расходитесь. Уже поздно!
- Да, мам.
- Да.
- Да, миссис Уизли.
- Так! Через камин вы не пойдете, и апаррировать не позволю! - она упирает руки в широкие бока. - Вы же едва на ногах держитесь! Или ты, Гарри, уже забыл, как оказался в Лютном?
- Но, мам, это же он на втором курсе... - Рон клонится к стене, - а сейчас мы уже взрослые, и меня... Гер... Гермиона ждет.
- Я сказала - нет. Ночуете все здесь. Она прекрасно знает, что ты у матери дома — ничего страшного.
- А что, хорошая идея, - Гарри подмигивает друзьям, - расскажете, чего еще у вас нового в Ужастиках...
- Да, не будь занудой, Рон...
- А, ладно, - Рон отмахивается, и вся компания топает наверх.
***
- Ну что, Ронни, такую сделку надо обмыть. Мы с тобой скоро станем богачами.
- Джордж, мне пора. Гермиона...
- Какой ты скучный стал, братец, - смотреть противно. Мне одному пить прикажешь? Я, в конце концов, обижусь.
- Ладно, но только на час и не больше.
- Молодец, парень! Как раз тут еще полбутылки со вчерашнего осталось...
***
- О, Гермиона! Как я р... рад тебя видеть!
- Рон, ты пьян!
- Да? Да... слушай, но это было совершенно необходимо! Я... мы, ну с Гарри, заходим, а там... в общем, на нас орут, и лучи эти... летят. Ну, мы в них, и потом... Везде кровь... Это ужасно, Герми! Слушай, а потом еще эти... невыразимцы. Они на хвосте у нас были, что ли? Короче, заходят такие... и с ними еще Хорек. Ну, мы того... спорили, и потом Гарри... и я Хорьку по морде прям, а он... ОН!... Ну потом сидели в Аврорате, и его всего трясло, Гарри то есть. Он еще повторял: «Чертов Мал...» Эй, Гермиона! Гермиона! Ты дверь у меня перед носом не захлопывай! Герм... не, ну где я буду спать, а? Не на диване же опять, а? Ну впусти, ну а?...
***
Ты начинаешь понимать, что что-то в жизни пошло не так, когда привыкаешь засыпать, глядя на то, как часовая стрелка, минув три, упорно валится вниз. Когда зовешь на чашку чая ведьму на жизнь или даже на две тебя старше только потому, что твой Ронни и все твои друзья в Норе у Молли на Воскресном яблочном пироге, а тебе проще сказаться больной, чем в десятый раз выслушивать: «Вам с Роном давно пора пожениться», - и: «Когда же вы, наконец, заведете маленького?» Когда от перегара воротит, а за потные неуклюжие руки на талии-груди-животе-заднице хочется дать по раскрасневшейся похотливой морде — это в те дни, когда у вас есть секс. И когда на очередном заседании суда ты, вместо того чтобы слушать и записывать, смотришь на Люциуса Малфоя, думая, что он не так уж и плох. По крайней мере, он никого не убивал. А еще о том, что он уж точно не напивается, как свинья и не спит на коврике под дверью супружеской спальни.
Малфой, между тем, посматривает на своего молодого и чем-то отдаленно напоминающего Перси адвоката, выступающего от имени сидящих здесь же двух древних стариков, и лицо его выражает равнодушную усталость. Он прижимает пальцы ко лбу, так что и не поймешь: хандра у него или мигрень. В любом случае, даже когда стучит судейский молоток, и старая карга в пыльном парике и фиолетовой мантии объявляет о снятии ареста с каких-то очередных его счетов, он не выглядит ни обрадованным, ни даже удивленным.
Ты догоняешь его уже в коридоре.
- Мистер Малфой!
Он оборачивается и смотрит какое-то время, словно не узнавая – просто издевается; потом произносит с театральным трагичным изумлением:
- Мисс Грейнджер, чем заслужил такую... честь? - и шутливо: - Я уже арестован?
Ты тараторишь, потому что запыхалась и смущаешься:
- Мистер Малфой, прошу прощения, могу я обсудить кое-какие детали этого дела? Я понимаете...
- Вы практикантка? - он не дает тебе закончить, и ты киваешь. - Ничем не могу помочь.
- Но вы же блестяще победили...
- Блестяще? Юная леди, если учесть сколько я потратил на взятки, то можно смело считать, что я проиграл.
Ты чувствуешь, как у тебя раскрывается, закрывается и снова раскрывается рот, но ты ничего не можешь сказать, и тогда он самодовольно и снисходительно усмехается:
- Шучу, мисс Грейнджер, обратитесь к тому, что с бородой - это мистер Питкинс. Он, я наслышан, без ума от нахальных девиц, так что у вас есть все шансы, - и Малфой, усмехнувшись снова, уходит.
Естественно, ни к какому мистеру Питкинсу ты не идешь, но зато, когда представляется шанс, залезаешь к Рону в стол — позаимствовать папку «Младший и старший Хорьки». Что¬то подобное есть, наверное, у каждого уважающего себя мага. Когда-то у тебя была папочка «Лав-лав. Не для чужих глаз» с самой полной коллекцией едких записочек и сплетен о Лаванде Браун. Да и сейчас в верхнем ящике лежат досье на Скиттер и парочку министерских стерв.
В папке у Рона оказывается много смешного: какие-то колдографии (одну ты кладешь в карман, пока никто не видит), совсем нелепые газетные заметки, но ничего существенного; и ты решаешь пробраться в Большой министерский архив. Самый простой способ – по аврорскому пропуску Рона, и ты вытаскиваешь его у него из кармана джинс, когда он тебя целует, прежде чем уйти с Гарри пить. Потом снимаешь рыжий волос с его спины. Основу для оборотного берешь в незапертом шкафу – чего только нет в кабинете оперативников. Запах одеколона, вкус выдохшегося пива, и - вуаля! Ты – Рон. Переодеваешься в его принесенную с собой одежду и выходишь из своего кабинета, воровато оглядевшись по сторонам, и уверенной походкой - в архив.
***
Дело Люциуса Малфоя ожидаемо занимает почти две полки. И ты торопливо вытаскиваешь и ставишь обратно папки с подшивками судебных протоколов, справок, свидетельств, решений... ничего интересного и все так интересно. На эти архивы можно потратить не один месяц, потому что за каждым крючком много, слишком много, а у тебя есть только еще пятнадцать минут, прежде чем начнет меняться тело, а значит надо успеть выбрать самое важное и самое интересное и как можно скорее уйти.
Ты уже находишь что-то, что может оказаться бесценным кладом, когда в твою спину утыкается чья-то палочка, и это так неожиданно, что ты почти подскакиваешь, оборачиваешься, и оказывается, что объект твоих изысканий собственной персоной стоит от тебя всего в шаге.
- Мистер Уизли? Рональд, если я не ошибаюсь, - и на его лице нет никакой скуки, оно кривится от отвращения, гнева и азарта зверя, почти поймавшего добычу.
Ты кашляешь и думаешь о том, что сукин сын пронес оружие в архив, хотя это и запрещено, а еще о том, что он здесь незаконно, так же как и ты.
- М... Малфой, ты?!! - ты наконец берешь себя в руки.
- Я, мистер Уизли, - его голос становится шелковым. - Я давно хотел поговорить с вами.
Тебе бы надо сказать что-то вроде: «Какого черта ты здесь делаешь?» - или: «Малфой, иди на фиг!» - но как бы ты не выглядела сейчас - ты не Ронни - и теряешься, и еще больше от того, что тебя поймали на горячем.
- Хотел узнать, что мне надо с вами сделать, чтобы вы оставили в покое меня, сына, мою семью? Убить? Не могу, а жаль. Может быть, мне санкционировать расследование, чтобы кто-нибудь покопался в том, что вы в своем отделе творите? Так Драко же меня и отговаривает. Можете считать, что у вас и у Поттера голова до сих пор на плечах во многом его стараниями.
Он, в азарте речи, придвигается к тебе все ближе, и ты можешь вдохнуть его запах, и видишь его впервые так близко, и даже оказываешься немного выше.
- Или, может быть, мне подкупить вас, мистер Уизли? - он оказывается совсем рядом, почти прижимается и обольстительно шепчет в самое ухо: - Вы же деловой человек. У меня есть связи, вы с братом сможете выйти на мировой рынок... Разве это не вдохновит его? И деньги, мистер Уизли, лишними не бывают... не мне вам объяснять.
Ты понимаешь, что не просто краснеешь, а уже вся пылаешь алым, и он так близко, что хочется закрыть глаза и... и... чертова мужская физиология!
Малфой отшатывается, практически отскакивает, ты открываешь глаза и видишь, что он смотрит на тебя с непередаваемым выражением: смесью брезгливого удивления и торжества.
- Мистер Уизли, вы... вы гей?! - в голосе звучит ровно то же самое.
- Нет!
Он с любопытством смотрит на тебя куда-то в область паха.
- Да ну? Вот это новость...
- Я не...! - ты забываешь про голос, и он звучит совсем не по-мужски.
Малфой поднимает глаза, и на его лице читается настороженность и недоверие.
- Я не гей, Малфой! - получается еще хуже, и он резко вскидывает палочку.
- Постойте-ка... Вы не мистер Уизли! - не надо быть легилиментом, чтобы понять, что он сейчас позовет охрану.
- Я Грейнджер! - скорее выкрикиваешь ты.
- Грейнджер?
- Мне нужно было в архив, я воспользовалась аврорским пропуском Рона - так быстрее всего, - тараторишь в отчаяние ты, пока не пришлось более серьезно разбираться.
Он опускает палочку и качает головой, а потом, ухмыльнувшись, произносит:
- Признаю, вам удалось меня шокировать, Грейнджер.
***
Судя по тому, что спустя полчаса вы с Малфоем пьете кофе за столиком ближайшего к министерству кафе, тебе действительно удалось его шокировать или, может быть, даже заинтриговать. По крайней мере, он тебя беззастенчиво разглядывает, пока ты стыдливо прячешься за чашкой и думаешь о том, как теперь выглядишь в мужском слишком большом свитере и грозящихся упасть, едва ты встанешь, джинсах.
- И часто вы так развлекаетесь, Грейнджер? Я не имею ввиду архив.
Ты краснеешь еще сильнее, наверное, потому что он улыбается насмешливо и почти мечтательно, а ты думаешь еще и о том, чем тебе удалось заслужить перемену в его отношении. Неудачной шпионской вылазкой, деятельным интересом к его персоне (все же он не мог не заметить, что ты роешься в его бумагах), или же тем, что у тебя, то есть у твоего изменившегося тела на него... встал? И почему он среагировал так? Но, главное, явного презрения он больше не показывает, скорее интерес – это приятно.
- Вы не представляете, как мне жаль, что я не могу вас шантажировать, - неожиданно он подмигивает, как какой-нибудь... нормальный человек, и это окончательно сбивает с толку.
- Нет? - только и спрашиваешь ты, удивленно поперхнувшись чаем.
- Нет, - он лукаво тянет, и эта интонация тоже становится откровением. - Вы же сразу придумаете что-нибудь вроде того, что я был в архиве незаконно или угрожал аврору при исполнении, - его глаза лукаво смеются, и ты думаешь, что не зря Ведьмополитен в этом году... но сразу спохватываешься.
- Придумаю? - произносишь ты возмущенно.
- Конечно. Ведь я угрожал не аврору, а вам и не угрожал... а предлагал взаимовыгодную, совершенно законную сделку, да, и у меня был, в отличии от вас, настоящий выписанный на меня пропуск.
- А палочка?
- Незначительная деталь, - он салютует чашечкой и не торопясь отпивает кофе, пока ты смотришь на то, как дергается его кадык, а потом и на то, как язык убирает полукружие пены с верхней губы. - Или вы не верите в способности моих адвокатов?
Тебе остается только горько вздохнуть.
- Но ведь будет скандал, а это неприятно, накладно и... мне бы не хотелось еще больше ссориться с вашим другом - мистером Уизли. Я даже пытался, как вы могли заметить, с ним помириться. В своеобразной манере.
- В своеобразной манере, - с сарказмом в голосе повторяешь ты, вспоминая как эти нахальные губы шептали, щекоча ухо... и смущенно бормочешь себе под нос: - Не думаю, что Рон бы ваш метод одобрил.
Он смотрит насмешливо:
- Зато вы одобрили. Даже очень одобрили.
Ты вспыхиваешь.
- Это просто реакция тела! - Если бы не отвлекающие чары, то на вас бы уже смотрели все маглы, собравшиеся в кафе.
Он наклоняется ближе, чуть не перегибаясь через стол, и заговорщицким тоном отвечает:
- Да, реакция вашего - на мое тело.
***
- Представь, дорогая, сегодня в архиве я встретил Грейнджер.
- Грейнджер? Странная фамилия, она грязно...
- Да, но это не важно.
- Не важно?
- Когда я ее встретил, я думал это Уизли.
- С Уизли сложно перепутать.
- В том-то и дело! Когда я начинал с ней разговор, я думал, это один из их младших, а оказалось - его невеста под оборотным зельем. Каково?
...
- Ужасно!
- Иначе не скажешь.
Нарцисса возмущенно вздергивает нос и краснеет или, вернее, ее бледные щеки чуть розовеют, что совсем не заметно под слоем пудры. Еще несколько дней назад, вооружившись тростью и бросив в фиал с зельем найденный на подушке мужа волос, она сама заглядывала в министерство и имела там продолжительную беседу с мистером Рональдом Уизли.
***
- Уизли, если я не ошибаюсь, Рональд? - все интонации, движения и даже взгляды Люциуса за годы ей изучены так хорошо, что постороннему и не придет в голову усомниться.
Рыжий мальчишка от неожиданности подскакивает на месте и, упав обратно в кресло, таращит глаза смешно и испуганно.
- Ч... что вам здесь надо?! - выкрикивает он; Нарцисса подходит к столу, упирается ладонями, сдвигает какие-то бумаги и нависает над жертвой.
Чтобы произвести нужное впечатление, она повторяет самые опасные, самые впечатляющие интонации Люциуса, такие от которых ее саму всегда охватывали благоговейный трепет и страх. Наклоняясь к самому лицу Уизли, она произносит зловеще, стараясь вложить в слова весь гнев и всю силу Люцевых: «Нарцисса, зачем тебе еще одно ожерелье?», «Как это не пойдешь на День рождения Мальсибера?!», «Ты как воспитываешь наследника?!»
- Хотел узнать, когда вы, наконец, оставите моего сына в покое.
- Я... я...
- Встаньте, когда я с вами разговариваю! - рявкнула она тоном, каким Люц обычно отчитывал эльфов.
Уизли, как и подобало, вскочил, но его лицо почему-то вместо того, чтобы побледнеть побагровело.
- Да как ты смеешь, пожиратель хренов?! - и вместо того, чтобы задрожать, он почему-то закричал и даже посмел ее толкнуть.
Будь Нарцисса сама собой, ситуация оказалась бы совсем плачевной, но, к счастью, Люциус обладал изрядной массой, и она лишь чуть отшатнулась.
Уизли, между тем, выскочил из-за стола, и она сразу заметила, что он даже чуть выше ее. Он надвигался, потрясая кулаками, и выглядело это... неприятно и даже опасно.
- Ты... ты! Да будь моя воля, вы бы оба сидели в Азкабане! - еще раз, видимо для убедительности или от избытка чувств, он толкнул ее, от чего Нарцисса, отшатнувшись, отступила на шаг и еще на один.
- Таким как вы, нет места среди нормальных... - договорить Уизли не дал хлесткий шлепок — Нарцисса, возмущенная его поведением, ударила его по щеке.
- Да как ты смеешь, хам! Нахал! Деревенщина! Холуй!
- Чтоооо? Ты кого холуем назвал, павлин?! - рыжий потер рукой щеку и снова, вопреки всем законам логики, двинулся вперед.
Нарциссе показалось, что было бы вполне уместно вцепиться ему в волосы, но как раз в это мгновение он ее в очередной раз толкнул, пихнув рукой в грудь, и она стукнулась о стену.
- Ты у меня сейчас за все ответишь! - угрожающе рычал Уизли. - Чертов, поганый Малфой! И за Нищебродов и за Уизелов! За то, как ты все эти годы над отцом издевался...
Нарцисса смотрела на его перекошенное злостью лицо уже с настоящим ужасом, боясь даже представить, что может произойти. Раньше все всегда было идеально и когда она появлялась в школе, и в лавке у Горбина, и даже во время разговоров с министром... Ее слушали, с ней соглашались, перед ней даже заискивали, но никогда...
- Ты у меня, Малфой, попляшешь... - угрожающе шипел ей в лицо Рон.
- Как ты смеешь, Уизли! - в отчаянии вскрикнула она, надеясь, что это его, возможно, остановит, но голос окончательно отказал ей, и получилось совсем не по-мужски визгливо.
- А-а-а, - качая головой, злорадствовал Уизли, придавливая ее к стене практически всем своим весом.
Нарцисса попыталась брыкнуться, но в результате он прижал ее ноги коленом, она дернулась вправо и влево, но и здесь Уизли, оказавшийся проворнее, не дал ей вырваться. «Да что же это такое! - с отчаяньем подумала она. - Неужели этот чертов Уизли сильнее Люциуса?!» Ей захотелось расплакаться. Уизли же придвинулся еще ближе.
- Что же мне с тобой сделать, чтобы ты наконец понял, Малфой, какое ты дерьмо? Подпортить красивую мордашку? - Нарцисса зажмурилась и замотала головой, - Неееет, это слишком легко исправить и ничему тебя не научит. Надо придумать что-то такое, о чем ты, Малфой, никогда никому даже не расскажешь.
У Нарциссы от ужаса забегали по спине мурашки, а когда рука Уизли стянула на затылке, захватив в кулак, волосы, она испуганно и пронзительно завизжала. И сразу же ее рот заткнула рука. Она открыла глаза и увидела глядящего на нее совершенно обескураженного Уизли.
- Малфой, ты чего? - он с изумлением смотрел на нее, на слезы текущие из глаз и посеревшее, капризно вытянувшееся лицо. - Ты как на Волдеморта вообще работал? Может, тебе успокоительного?
И тут, к его еще большему изумлению, Малфой, уткнувшись ему в плечо, в голос зарыдал.
***
- И это еще не все! Ты представь себе, Малфой, весь такой жалкий — прямо праздник, вдруг как-то вскидывается, начинает дрожать и... превращается в бабу!
- Тут ты врешь! И вообще, ни в слово после: «Уизли, встань, когда со мной разговариваешь!» - не верю.
- Нет, Гарри, серьезно, - Рон возбужденно размахивает руками. - Это оказалась Нарцисса Малфой, которая тайком от мужа решила заступиться за сынулю. Ты можешь вообразить себе это?
- Да ну?
- Могу поклясться! Чтоб мне провалиться на этом месте!
- Да... Ну уж эти аристократы, горазды на ээ... как там Гермиона говорит? Перверсии. Слушай, а если бы ты ей по роже, как тогда Драко, двинул — вот бы дело смешное вышло.
- Не говори, она хоть и Малфой, но все же женщин бить...
- Да и так тоже... не очень вышло.
- Точно. Я ей, в общем, чтобы замять, ну, и как-то утешить... ну, в общем, Драко пообещал больше не трогать.
***
- Рад, что вы согласились прийти, мисс Грейнджер.
- Отказаться от свидания в самом шикарном ресторане Лондона, да еще и в компании столь приятного собеседника, мистер Малфой?
- Даже так, мисс Грейнджер? Не дразните зверя, я ведь могу и забыть, что вы помолвлены, а я женат.
Ты смеешься и думаешь о том, что готова сделать что угодно, чтобы позлить Рона и заставить его как следует ревновать. Тем более, Малфой совсем рядом - вас разделяет только небольшой стол, и тебе так приятно наконец надеть платье, а не рабочую скромную мантию, и ты так давно нигде не была, а шампанское действительно хорошо. И, в конце-концов, тебе не всегда нравился только Рон, когда-то и Локхарт и Крам.
- Так о чем вы хотели поговорить со мной?
- Значит, вы не допускаете возможности, Гермиона, - я могу вас так называть? - после кивка он продолжает: - Что я могу просто пригласить столь неоднозначно продемонстрировавшую ко мне расположение красивую девушку на ужин?
- Вообще-то не верю, - тебе удается не покраснеть.
Люциус смеется:
- Значит, вы можете считать это извинением за... скажем так, мое неучтивое поведение. Идет?
Весь вечер он смешит тебя, то и дело смущая взглядами и улыбками, а ты любуешься им. Тебе нравится, как он ест и как он слушает, и в тот момент, когда он на память цитирует Историю Хогвартса, ты понимаешь, что готова действительно увлечься давно немолодым, женатым мужчиной. Ты ешь десерт, ложку за ложкой отправляя в рот нежнейший торт, когда он, все также нежно глядя на тебя, тоном «к тебе или ко мне?» произносит:
- Вы, Гермиона, я уверен, имеете большое влияние на своих друзей, - еще не успев насторожиться ты киваешь, - я думаю, для всех будет лучше, если...
***
Едва ты приходишь домой, раздосадованная и злая, как тебе подскакивает Рон. В этот вечер он почему-то не на дежурстве и не с Гарри, не в кабаке и не у Молли, и это тебя просто бесит.
- Ну и как он? - не дав тебе сойти с порога, кричит Рон.
- Кто? - привычно рыкаешь ты, хотя вопрос, конечно, нов.
- Кто?! Малфой!
Он сует тебе под нос лист газеты. Завтрашний Пророк – какой-то мерзавец поспешил тебя сдать - третья страница, светская хроника: ты и Малфой - за столиком, ты и Малфой - он подает тебя мантию и помогает ее надеть. Газету вырываешь и мнешь.
- Или не успели переспать еще? - в его голосе явно слышна мамашина визгливая истеричность.
- Не твое собачье дело, - ты хочешь пройти мимо, но он хватает тебя за руку и жалобно заглядывает в глаза.
- Герми, но мы же так давно вместе, мы же друг друга любим!
Ты вырываешься, но он не отпускает:
- Я же не смогу без тебя, Герми... Может, мама права, и нам надо пожениться? Завести ребенка или даже двух, - ты вырываешься все сильнее, но он притягивает тебя к себе и обнимает, - чтобы мы были, как настоящая семья, Герми? Ну неужели Малфой меня лучше?
- Он, Ронни, хотя бы не пьет и никого не убивал! - ты не хочешь этого, но на глаза сами наворачиваются слезы. Всегда, всегда все одно. И почему тебе нравятся только самовлюбленные негодяи или негодяи, которые сначала сводят с ума и кажутся такими... ну если не влюбленными, то хотя бы такими заинтересованными, а потом так холодно и равнодушно кидают.
- Герми, Герми, милая, - Рон обнимает тебя уже нежно и бережно, - он что, обидел тебя, Герми? Ну хочешь, я устрою ему, этому... этому...
- Нет, Рон, не надо... Надо прекратить уже эту дурацкую вражду, - ты сама не замечаешь, как повторяешь его слова, - я бы предпочла просто больше никогда не слышать о нем ни хорошего, ни плохого.
- Ладно, ладно, малыш, как ты скажешь. Если так будет тебе лучше, то я обещаю, - и ты думаешь, что все таки твой Рон самый лучший на свете, самый понимающий и добрый, и именно за это ты его и любишь.
Ты тянешься и целуешь его, и он в кои-то веки трезв, а после поцелуя говорит:
- Правда, выходи за меня, Герми.
И ты в минуту слабости киваешь, соглашаясь.
***
- Поздравь меня, любимая, - Люциус целует руку жены, и глаза его горят торжеством. - Я решил проблему с Уизли и Поттером. Их грязнокровная подружка Грейнджер, помнишь я говорил тебе о ней?
Нарцисса кивает и чуть подвигается, освобождая на диване место рядом с собой для мужа. Он садится:
- Она обещала убедить обоих оставить Драко в покое.
- Это очень хорошо, Люци, - она тянется поцеловать его в щеку, - я верила, ты со всем справишься.
И когда он накрывает ее губы своими, улыбается, вспомнив суетящегося вокруг себя рыжего мальчишку Рона Уизли.
***
В день свадьбы Нора, казалось, лопалась по швам от количества гостей. Увеличенные магически пространства едва вмещали всех приглашенных. Ненадолго заглядывал даже Министр магии Кингсли Шеклбот. Молли все время утирала глаза. Джордж взрывал фейерверки. Чуть тише стало лишь к вечеру, и ты, обняв Рона, сидела, надеясь, что Артур все же поймет, что выпить пива и обсудить новый десятиместный автобусик-форд с младшим сыном можно в какой-нибудь другой день, тем более Рон, теперь уже твой законный муж, и без пива был заметно пьян. Ты начала потихоньку тянуть его за рукав, нашептывая в ухо, что пора бы аппорировать домой, когда в комнату вбежал растрепанный раскрасневшийся Гарри.
- Рон, та банда, помнишь? Мы вышли на их след!
- Да? - Рон, почти задремавший, сразу оживился, - о, Мэрлин дери, какая новость, и что?
- Преследуют! Сейчас!
- Что же тогда? Скорее пошли!
- Рон! - ты только и успеваешь с возмущением, но на самом деле жалко вскрикнуть. - А как же... Рон?! Рон...
- Ничего, Герм, обещаю не убивать никого, - кричит он тебе уже от двери, - в день нашей свадьбы, - и, на прощанье широко улыбнувшись, бежит вслед за Гарри дальше. Ты видишь только, как он плечом сбивает со стены какую-то полку, ругаясь, через нее перепрыгивает и кричит: «Эй, друг, подожди меня!» - и хлопает входной дверью.
***
- Милая, но что же ты хочешь? Это же работа, - Молли с поддельным участием гладит тебя по голове. - Артур тоже в первые годы... да и потом.
- Но сегодня же... Сегодня день нашей свадьбы, он мог бы...
- Ничего, ничего...
- Я же его просила! И он.. он обещал...
- Все они обещают.
...
- Вот родишь маленьких и тебе будет... Ну чего ты опять ревешь, милая?!
Fin
