ДженКоманда ДЖЕН
Название: Иллюзии жизни
Жанр: пожалуй, ангст
Герои/пейринг: Гермиона Грейнджер, Плакса Миртл, Луна Лавгуд
Рейтинг: PG - 13
Саммари: Не расставайтесь со своими иллюзиями. Когда их не станет, может быть, вы и продолжите существовать, но перестанете жить. (с) Марк Твен
Примечание: я вам представлю иллюзии людские – немного грустные, немного и смешные…
Луна Лавгуд
I see trees of green........ red roses too
I see em bloom..... for me and for you
And I think to myself.... what a wonderful world.
«What a Wonderful» World Louis Armstrong
-Что ты видишь, маленькая Звёздочка?
— Мир.
— А какой он, твой мир?
— Он большой и светлый. Такой яркий! Такой звонкий! Разве вы не видите?
— Что не вижу?
— Эта трава такая зелёная! В её изумрудных жилках течёт расплавленное солнце. И солнце, солнце здесь большое и оранжевое, как апельсин. Большой и спелый апельсин. Оно купается в облаках. Разве вы не видите, какие это красивые облака? Вот проплывает облако-бегемот. Такое большое и важное, топает по небу, покачивая боками. А вот его обгоняет белка: такая маленькая, и хвост у неё пушистый-пушистый. А ещё здесь порхают бабочки с большими и яркими крыльями, а затем летят к солнцу и рассыпаются золотистыми искрами. Разве вы не видите всего этого?
— Нет, милая. Здесь нет травы – только каменные плиты под твоими босыми ногами. И вместо солнца – только свет засаленных свечей.
— Нет, что вы. Разве вы не слышите? Как шуршит под ногами трава? Как рассекают воздух крылья бабочек, как звенит золотая пыль?
— Только скрип доспехов и гулкое эхо шагов в пустынных коридорах.
— Но как же? Слушайте, слушайте внимательно: вот пробежал морщеногий кизляк – он невидимый, но его можно услышать А сзади крадётся мозгошмыг, разве вы не слышите его шёпот? А шипение огненных саламандр? А глухие завывание ветреных свиристелок?
— Только голоса студентов и вой призраков. Только треск факелов и свист ветра.
— Какой же он, этот ваш мир?
— Он большое и серый, Солнышко. В нём за тучами не видно солнца, здесь не живут морщеногие кизляки и мозгошмыги, не летают яркие бабочки. Только горе и обман, только смерть и предательство. Только война.
— Может, вы просто не видите, не хотите видеть?
— Глупая, разве можно видеть по желанию? Разве можно видеть то, чего нет?
— Нельзя, но можно не видеть то, чего не хочешь.
— Разве можно не хотеть увидеть твой светлый мир?
— Можно бояться увидеть его…
— Почему?
— Всегда сложно принять то, от чего ты отказался.
— Как можно отказаться от того, что тебе не был дано?
— Вам от рождения было дано всё — целый мир, прекрасный и светлый, вы же отказались от него, предпочли ему блёклый суррогат. Вы предали веру, разучились мечтать.
— Взамен мы получили правду, смогли увидеть настоящий мир.
— Вы увидели в нём только горечь несбывшихся надежд.
— Мы отказались от иллюзий!
— Всего лишь приобрели новые…
— Ты улыбаешься слишком грустно, о чём ты жалеешь?
— О вас… О незрячих и глухих, не желающих расстаться со своими иллюзиями.
— Обменяв их на твои?
— Капля правды в море иллюзий становится ложью посреди реальности.
— Может, потому, что она и есть ложь изначально?
— Только если её хотят считать таковой…
— Твой взгляд устремлён вдаль, на что ты смотришь?
— На ваши души… Скованные и преданные…
— О чём шепчут твои губы?
— Они поют молитву ваших сердец.
— О чём она?
— Я прошу сохранить вас во тьме…
— Почему?!
— Цветы подземелий гибнут на солнце, живущие в иллюзиях погибают от правды.
— Зачем же ты на свете, маленькая Луна?
— И ночью светит своё солнце… Для живых и для мёртвых…
И ночью светит своё солнце... Но ты не замечаешь его. У тебя ведь своё представление о свете?
Ты мечтаешь проcкользнуть в тесную залу библиотеки, раствориться в узких лабиринтах стеллажей. Идти, неслышно ступая, и вдыхать полной грудью пьянящую смесь книжной пыли и старых пергаментов. Твой личный морфий, твой маленький мир… Нет, сотни миров, которые ты можешь держать в руках, изучать их, дышать ими. Одни гордо возвышаются в массивных переплётах, украшенные позолотой и драгоценными камнями. Они пахнут дублёной кожей и сухим тростником. Другие стыдливо кутаются в потёртые обложки с замятыми краями, от них пахнет пылью и типографской краской. Некоторые из них подпрыгивают на полках в нетерпении, есть те, что звенят сковывающими их цепями или щёлкают картонным челюстями. В одних скрыты бесценные сокровища, в других – глубокие заблуждения их недалёких создателей.
Но все они по-своему бесценны – заблуждение рождает истину, истина приводит к новому открытию. В них – следы времени, они – бумажные лица эпохи с печатными чертами. Рядом с ними стираются все границы: рубежи времени, устои морали, понятия света и тьмы.
Время застыло, скованное ровными цепями строк. Мораль высушена и пришпилена к листам, как бабочка. Свет и тьма сменяются знанием, концентратом логики и науки. И все они в твоих руках, готовые раскрыть свои тайны под твоими пальцами, трепетно разглаживающими края страниц. Пьянящая иллюзия власти и собственной возвышенности.
Ты не допустишь в своей жизни никаких ошибок, обучаясь на чужих. Ты разберёшь ухабы и грабли других и выстелишь свой путь соломой. Разложишь по полочкам семантику чувств, распутаешь клубки человеческих эмоций и с точностью биржевых часов найдёшь выход из любой ситуации. Скованное картонным переплётом сердце в очередной раз дрогнет высушенными стенками и замрёт, мерно отстукивая положенные 60-80 ударов в минуту, предписанные справочником колдомедика. Ты прочтёшь все положенные правила и не отступишь от них ни на шаг. Тщательно разграничишь «можно» и «нельзя» и с ловкостью циркового акробата впишешься в установленные границы, а затем, с упорством Сизифа, будешь искать обходные пути и лазы, обманывая саму себя и доказывая несовершенство правовой системы. А затем замрёшь в растерянности, не зная, радоваться ли собственному уму и догадливости или расстраиваться из-за ошибок людей, более достойных, чем ты, взрослых и мудрых. И, найдя в учебнике психологии нужный раздел, ты будешь долго искать объяснение этому феномену. Заткнёшь голос совести, призывающий разобраться в себе самостоятельно, и в очередной раз обопрёшься на авторитетное мнение учёных. Они всё знают лучше тебя.
Потом ты будешь с лёгким недоумением взирать на душевные терзания своих однокурсников: зачем расстраиваться из-за того, что МакМилан пригласил на свидание другую, если это всего лишь установленная последовательность безусловных рефлексов? Ведь всё так просто и понятно! Зачем убиваться над новыми морщинками в уголках глаз, если это всего лишь потеря эластичности дермы, обусловленная процессом старения? В этом нет ничего страшного! Закономерный и последовательный жизненный цикл. И тем более удивительным и непонятным тебе покажется вечное стенание людей о безуспешном поиске смысла жизни. Ведь всё так ясно и просто! Надо только открыть нужную страничку и…
Вот только почему порой кажется, что ты запуталась? Что самая главная загадка так и осталась неразрешённой? И что среди множества ответов на самые вопросы не хватает одного, самого главного? Только как можно ответить на незаданный вопрос? В этом ведь нет никакой логики, правда?
Почему одинокими ночами тебе снятся увядающие цветы и липкие нити паутины? Не бойся, Гермиона, пройдись мимо давно изученных стеллажей, найди нужную тебе книгу и презрительно хмыкни, читая пафосные разглагольствования толковательницы снов. Упрекая себя за глупость, с головой погрузись в очередные невероятно важные исследования и сотри из своих глаз ту затаённую искру немого отчаяния – твой мир логичен и правилен, он развивается по правилам и придерживается постулатов. Он прекрасен… он хрупок… он утопичен...
***
Он прекрасен... он хрупок... он утопичен... И даже смерть не добавляет ему надёжности и определённости.
Живые только усмехаются, проходя по коридору второго этажа. Они привыкли к жалобным всхлипам и стонам. Ты снова плачешь, глупышка. Зачем? Что гложет твоё мёртвое сердце? К чему эти призрачные капли? Самообман? Попытка казаться живой, сохранить в себе остатки человеческих эмоций? Или просто в этих слезах твоя короткая, полная обид и горестей жизнь, продлённая смертью до бесконечности? Может, ты не умеешь по-другому? Ты цепляешься призрачными руками за жизнь, но можно ли ещё называть это существование жизнью?
Мимо проходит череда лиц и событий, в которых тебе не дано участвовать. Школьники становятся взрослыми, сменяют школьную форму на рабочую, заводят семьи, домашних животных, стареют и ложатся горсткой тлена в землю… И только ты – вечная прыщавая школьница в некрасивых очках. Всё, что тебе осталось —рыдать, оплакивая непрожитые годы и утерянные возможности, пропущенные радости и разрушенные мечты. Ты так хотела кружиться в розовом платье на выпускном, в том, с большим розовым бантом и пеной кружев, какое было у противной Алисии в прошлом году. Хотела с гордостью прижимать к груди аттестат, пить игристое шампанское и встречать рассвет новой жизни на берегу у озера. Хотела поступить в Высшую Академию Магических Искусств и стать колдоветеринаром.
Ах, ты так любила животных! Ты бы ходила по коридорам больницы в белом халате, постукивая каблучками по полу, и лечила бы домашних животных, а затем с гордостью принимала бы благодарности их хозяев и с мягкой улыбкой отвечала: «Ну что вы, не стоит, это же моя работа». И однажды на одном из приёмов ты бы встретила своего мужа: у него заболел бы книзл, а ты бы его вылечила, а его хозяин пригласил бы тебя на ужин. Вы бы танцевали до утра, гуляли по городу и любовались отражением лунных бликов на воде с моста Влюблённых, а потом он бы пошёл провожать тебя домой. Затем — знакомство с родителями, пышная свадьба и завистливые взгляды бывших однокурсников, небольшой двухэтажный домик в спальном районе Лондона, большой лабрадор и двое детей, которые учились бы в Хогвартсе и радовали вас своими успехами. И Рождественский ужин в окружении взрослых детей и внуков. Но у тебя есть только туалет, канализационные трубы, а вместо дорогих лиц — острые крысиные морды. Может, именно от этого и спасают тебя твои слёзы? Они размывают эту безрадостную картину, растворяют время, и вот ты уже не бестелесный фантом, а обиженная второкурсница. Вот-вот ты утрёшь покрасневшие глаза и пойдёшь на трансфигурацию. Превращать крыс в кубки. Как бы ты хотела превратить всех этих пищащих, лысехвостых, зубастых созданий в кубки! Вот только твоя магия ушла вместе с жизнью… Но сейчас, заламывая руки и обливаясь слезами, ты не вспоминаешь об этом и чувствуешь себя восхитительно живой. Потом ты успокоишься и, спасаясь от затапливающего отчаяния, найдёшь очередной повод для слёз. Твоя собственная иллюзия бытия… Единственное, что помогает тебя чувствовать себя живой. Не об этом ли ты плачешь, маленькая Миртл?
СлешКоманда СЛЕШ
Название: Зимняя сказка
Жанр: ангст
Герои/пейринг: ЛЛ/ПМ, РУ/СС
Рейтинг: R
Саммари: Кажется, они просто умели прощать
Примечание/предупреждение: аморально, более чем. Написано на конкурс «трое в лодке и канон за бортом» на ХогНете.
Кукла с оскаленным ртом, с острыми зубами –
я люблю свою куклу,
я с ней игрался в раннем детстве,
я ее резал ножом на кухне.
Веня Дркин, «ТиБиБо»
Поцелуи, будто переспелая рябина. У Миртл ледяные губы, ледяные руки, все – ледяное, ледяное, ледяное, и запах яичного желтка.
– Раз, два, три, – тихонько шепчет Луна.
Луна любит Миртл, а Миртл любит Луну.
~ * ~
У девочки глаза цвета бледного сонного моря. Луна ее совсем не знает, но любит так сильно, так сильно, что боится задохнуться.
– Рыба.
– Кто? – изумленно спрашивает Рон.
– Девочка-рыба, смотри.
Рон пожимает плечами.
– Это Паркинсон, чему тут удивляться?
– Пар-кин-сон, – по слогам повторяет Луна, – она необыкновенно красивая.
Рон качает головой, обнимает Луну за плечи.
~ * ~
– Я – Луна Лавгуд.
– Замечательно, – фыркнула Паркинсон.
Отвернулась, достала из сумки тетрадь – золотой бархат, и почерк – каллиграфический, таким только феи и волшебницы пишут, а больше никто-никто, правда?
Луна давит на виски.
Все хо-ро-шо.
– Ты любишь кукол?
Пэнси смотрит на нее, как на сумасшедшую.
За окном – декабрь, и снежные курицы, нахохлившись, клюют звезды, сидя на жестяных карнизах.
– Я – люблю.
Пэнси молчит.
– Мисс Лавгуд, – вкрадчивый голос Снейпа, а у Луны перед глазами – змеи, змеи, змеи, и шипят, – что вы здесь делаете?
Луна молчит, Пэнси молчит, только вьюга за окном кружится в цветочном вальсе.
~ * ~
Миртл – мертва.
~ * ~
Луна любит ее, любит, понимаете?
За ледяные пальцы, за ледяные губы, за ледяное сердце – такого больше ни у кого нет. Миртл умеет видеть то, что видит Луна.
Вчера Луну напугал наргл.
Шелковистый, хитрющий, будто ласка, впился острыми зубами в палец.
– Авада Кедавра.
Это Миртл сказала, балансируя на хрустальной люстре.
Ничего – ничего.
– Потерпи немножко, все будет хорошо, – шепчет Луна.
Миртл кивает, Луна думает, что впервые видит ее такой серьезной. Миртл, кажется, знает про них с Пэнси.
Миртл не знает, что есть сейчас, но Миртл понимает, что будет дальше, и ей становится страшно.
~ * ~
– Я – фея из сказки.
– А я – английская королева, – фыркнула Пэнси, допивая кофе.
– Ты меня любишь?
– Это – самая большая глупость, которую я когда-либо слышала.
Луна моргает, часто-часто, и совсем не понимает, что происходит. Как же так?
– Хочешь, открою тебе тайну?
Пэнси наклоняется к Луне так близко, что у той, кажется, на мгновение останавливается сердце.
Вдох-выдох.
– Ты – сумасшедшая.
Пэнси резко вскакивает, хватает сумку и уходит.
Белые курицы взбивают подушки снежного хлопка, а Луна, кажется, плачет, закрыв лицо ладонями.
~ * ~
– Ты меня больше не любишь?
Миртл грустит.
Русалка в ванной старост, и та грустит.
Луна молчит. У Луны разбито сердце – она мертва.
Су-щест-во-вание – это все же не жизнь, а так, жалкая попытка.
За окном луна поет невесомые грустные колыбельные, а снежные курицы склевали звезды. Луна думает, что все так, как должно быть. Хотя бы потому, что оно так, как есть.
Все разбилось.
Ее жизнь – недосказанность.
Пронзительность.
Капли дождя в волосах.
Миртл – это выдумка, ее ведь нет на самом деле, а Пэнси – настоящая, лучше нее никого и быть не может, но Луна понимает, что Пэнси она не нужна, а ей, кажется, не нужна Пэнси, и все – все зря, все – ложь, есть только хлопья снега и фарфоровая кукла, подаренная мамой.
~ * ~
– Я люблю его.
Лихорадочный блеск глаз, и зацелованные, красные, будто рябина, губы Рона.
– Глупости.
Луна больше не верит в любовь, потому что любви нет, есть только недосказанность и прицельный выстрел из пистолета в висок.
– Как ты можешь так говорить?
– Я – знаю, а ты – нет.
– Луна, почему ты думаешь…
– Ты его не любишь, не любишь, тебе только сейчас так кажется, а потом все пройдет, и тогда ты умрешь.
Рон закрывает глаза.
От его волос пахнет шалфеем и звездной пылью.
– Я – мертва, – шепчет Луна, – я теперь хуже призрака, представляешь?
– Все будет…
– Не говори, не говори, ничего не хочу слышать, Рон, слышишь, прекрати, прекрати немедленно!
– Луна, – Рон обнимает ее за плечи, – я люблю Северуса, а он любит меня, я уверен.
– Ты ошибаешься, – жестоко произносит Луна, – ты ему не нужен.
~ * ~
– Поговори, поговори же со мной, пожалуйста, Пэнси, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – плачет Луна.
– Прости, я люблю Драко, моего Драко, и я абсолютно НОРМАЛЬНАЯ, ты это понимаешь?
Ледяные запястья, ледяные губы, ледяное сердце живой девочки. Не бывает, не бывает, а неправда, она живая, живая ведь!
– Пэнси.
– Убирайся.
– Будь с ним счастлива, хорошо?
Пэнси, кажется, ее терпеть не может.
Луна любит Пэнси.
Луна любит Драко.
Луна – мертва, ей нечем дышать, да и, по правде говоря, незачем.
Все закончилось, жизнь закончилась, и какие могут быть нарглы, когда души больше нет? Есть только пустота, пустота вокруг, и уже ничто не может этого изменить.
~ * ~
Бледно-лиловые волны вереска, поднебесные глаза отца.
Луна, кажется, учится дышать.
Потому что они ей не нужны, потому что она им нужна, потому что все – бессмысленно, потому что они – вместе, а Луна – Луна порознь, и ничего не изменить.
Все будет хорошо.
У Рона с Северусом – так.
Кажется, они умели верить.
Кажется, они просто умели прощать.
ГетКоманда ГЕТ
Название: Желание и возможность
Жанр: romance
Герои/пейринг: СС/ЛЛ, СС/ПП.
Рейтинг: R
Саммари: Горячая Пэнси, холодная Луна – и Снейп между ними; чьи иллюзии победят?
Примечание: действие происходит в начале 7-го курса. Зарисовка.
Она сидела на стуле, глядя сквозь него своими огромными и невозможно-голубыми глазами и болтая ногами в воздухе – сиденье для нее было слишком высоким.
И улыбалась – чуть наклонив голову, растягивала уголки губ в настолько трогательной манере, что ее хотелось схватить на руки и не отпускать, сцеловывая эту улыбку с розовых, чуть потрескавшихся, губ.
И еще много чего
хотелось – из разряда тех не нуждающихся в описании действий, что могут прийти в голову тридцатишестилетнему неудовлетворенному во всех смыслах этого слова мужчине, напротив которого удобно расположилась девушка, которая с некоторых пор плотно поселилась в свободном от поттеровых-дамблдоровых-лордовых проблем уголке его мыслей.
- О чем вы хотели поговорить со мной, профессор?
Северус Снейп переложил письмо от Совета попечителей с левого края стола на правый, провел пером по губам и озабоченно нахмурился, чувствуя себя крайне глупо.
- О надписях в коридорах, мисс Лавгуд, - он прекрасно знал, кто и когда оставлял ему на стенах витиевато-хамские послания, но повод был превосходный. – Полагаю, вы можете мне помочь.
- Полагаю, что не могу, - улыбка ее лица не покинула, но вместо беззаботности в ней появилась некая твердость. – Не знаю, о чем вы. Это все?
Если бы она хотя бы перестала улыбаться. Или отвернулась – нельзя же сверлить человека глазищами десять минут, ничего не имея в виду!
Впрочем, Луна – могла; а еще она могла подойти к нему в Большом Зале и поздороваться, как ни в чем не бывало, не обращая внимания на изумленные взгляды прочих учеников, или спросить, как дела – будто у старого приятеля! – столкнувшись с ним в коридоре.
Безусловно, никто и ничего не делает просто так – и первым логичным выводом была мысль про непонятный план Отряда Дамблдора, который Луна последовательно воплощала в жизнь. А зачем еще ей было так упорно проявлять спокойное дружелюбие к новому директору, которого ненавидели все ее друзья? Убийце и предателю?
Сначала Снейпу было интересно – Луна казалась вполне безопасным объектом для наблюдения; потом
странно – какой-то глупый и бездеятельный план получился у отважных «юных рекрутов»; но когда в ночь Хэллоуина она пришла в Подземелья и, будто так и надо, одарила его видимой лишь ей одной очевидно, зверушкой, которая долженствовала уничтожать мозгошмыгов, это оказалось слишком даже для Снейпа.
Конечно, она добавила тогда, что такой странный подарок делает сегодня всем, ибо лишь в сей день возможно поселить
это у себя.
И все же...
А еще Луна никогда не писала на стенах «Смерть Северусу Снейпу» и прочие приятности.
И в саботировании уроков не участвовала.
И на Зельях, когда их вел еще он, отличалась удивительной невозмутимостью – действительно делала то, что он говорил, и котлы у нее не взрывались.
Северус Снейп расстался с иллюзиями касательно привлекательности собственной персоны в частности и отношения к ней всего мира в целом очень давно, но сейчас ему очень хотелось поверить – точнее, проверить, напоминал он себе, в очередной раз следя за пробирающейся к столу Райвенкло фигуркой в мантии фантасмагорической расцветки; и за раскачивающимися в такт шагам блестящими клипсами в ушах – такими крупными, что увидеть их можно было даже от преподавательского стола.
Зато теперь он мог разглядеть не только клипсы, но и то, к чему они крепились – и маленькую аккуратную мочку, и полупрозрачную раковину нежного уха, полускрытого светлыми волосами. Не укрылись от его внимания и выглядывающие из широких рукавов мантии – сегодня сиреневой – хрупкие белые запястья, и тонкая шея, смотрящаяся нелепо в обрамлении высокого массивного ворота. И...
- Профессор? – Луна смотрела на него недоумевающе. – С вами все в порядке? Я могу идти?
- Нет, - буркнул Снейп зло. – Мы не обсудили очень важный вопрос, - он сгорбился над столом, утыкаясь носом в бумаги.
- Я вас слушаю, не волнуйтесь так, - положительно пора было что-то делать с этим наваждением, пора было выгнать ее и заняться чем-нибудь полезным, прекратить вести себя, как просвечивающий сквозь внешнюю оболочку Снейпа-настоящего Северус-прошлый, глупый, влюбленный-опять-не-в-ту юнец.
- Ваша успеваемость, мисс Лавгуд, - начал Снейп максимально строго... и осекся, потому что в этот момент дверь распахнулась, и на пороге возникла Паркинсон – с таким видом, будто здесь только ее и ждали.
- Здравствуйте, господин директор, - уверенно пропела слизеринка, просачиваясь в комнату. – Ничего, что я зашла без стука? У меня срочное дело крайне большой важности.
- Настолько, что вам необходимо было врываться в мой кабинет вечером и без приглашения? – холодно осведомился Снейп. Луна молчала, правда, улыбка ее несколько померкла.
- Вы даже не представляете, насколько, - произнесла Пэнси низким грудным голосом, подходя ближе, и Снейп вздрогнул – только сейчас он заметил, как коротко было ее платье под распахнутой мантией.
Неужели она... да нет, не может быть.
Между тем Паркинсон не просто приблизилась к его столу – она села на него боком, опершись о столешницу руками и положив ногу на ногу, демонстрируя обтянутые ажурными чулками сдобные бедра.
Хотя...
- Меня беспокоит Защита, - сообщила девушка, наклоняясь к самому лицу Снейпа; его мгновенно обволок одуряющий аромат пачули и мускуса. – Кроме Крэбба, никто на нашем курсе не демонстрирует хорошие результаты, а ведь общая кривая успеваемости...
- Похвальная социальная активность, мисс Паркинсон, - Снейп очень старался не вдыхать-не смотреть-не реагировать, но извечный, проклятущий инстинкт заставил его все же стрельнуть глазами в глубокое декольте, маячащее буквально в пяти дюймах от его носа, и не оставить вниманием округлые, но вполне аппетитные коленки.
- Ваши слова для меня крайне ценны, - проворковала Пэнси, крутя пухлой рукой платиновый кулончик-змейку; Снейп тупо уставился на мерцающий металл, как-то лениво размышляя о том, что вот Паркинсон не рефлексирует, а сразу приступает к делу – ее отваге можно было только позавидовать, - кстати, прекрасно выглядите сегодня, профессор, - и уважать за подобную лобовую атаку – тоже...
- Красивые сапоги.
Пэнси недовольно обернулась.
- А ты что еще здесь делаешь, блаженная?
- Мисс Лавгуд, ммм... ждет разговора со мной, - сообщил Снейп, внезапно почувствовав себя крайне несчастным.
- Я могу уйти, - сказала Луна дипломатично. – Если я вам мешаю.
- Вы мне не мешаете, - уверил ее Снейп, машинально ослабляя душивший его воротничок; лоб взмок, ладони стали противно-мокрыми.
- И мне, - припечатала Паркинсон, соскальзывая со стола и наклоняясь поправить шнуровку лакового сапога; теперь она находилась ровно между Снейпом и Луной, и первому открывался замечательный обзор на пышную задницу слизеринки. Сглотнув – потому что в голову лезла всякая чушь – он усилием воли перевел взгляд выше, чтоб увидеть, что Луна полностью погрузилась в чтение какого-то измятого журнальчика и на него не обращает никакого внимания.
Пэнси меж тем распрямилась и, покачивая бедрами, обошла директора, встав у него за спиной.
- Я безумно не хочу мешать вашему разговору, - ее хрипловатый, будто мурлыкающий, голос обволакивал, - вы наверняка собирались обсуждать важные проблемы, причем именно сейчас, здесь и сейчас, - Пэнси положила руки Снейпу на плечи и легонько сжала. – Вы так напряжены, профессор...
Она принялась мягко разминать мышцы, но напряжение никуда не исчезало – наоборот, нарастало с каждой секундой; Луна, холодная и спокойная, листала журнал, от горячих ладоней Пэнси исходил жар, а он был
между, почти сходя с ума от этого контраста.
Хотелось, чтоб Паркинсон – ушла. Хотелось – чтоб осталась, земная и очень
здешняя, а ушла – Лавгуд, которой все равно плевать на тех, кто не имеет отношения к кизлякам и прочим тварям неясного происхождения.
И в особенности – теперь это стало совершенно ясно – ей плевать на Северуса Снейпа.
Пэнси вдруг опустила голову и приникла губами к его шее, откровенно и недвусмысленно пройдясь языком по коже, и Снейпа пробрала дрожь. Это было совсем не плохо; лучше, чем бесплотная мечта о недоступном.
А потом он посмотрел на Луну, которая, оказывается, свое чтиво успела отложить и наблюдала за происходящим с каким-то необычным выражением лица. И понял – сегодня не исполнится не только его желание.
- Достаточно, мисс Паркинсон, - только идиот отказывается, когда девушка – молодая, сексуальная, в два раза моложе – приходит сама; но Снейп в себе никогда и не сомневался.
Пэнси молча убрала руки.
- Уверены? Профессо-ор, - шепнула она ему на ухо.
- Перенесем обсуждение успеваемости учеников на...
«На эту ночь»
«На никогда»
- ...следующую неделю, - капитулировал он. – До свидания.
- До свидания, - огрызнулась Паркинсон и вихрем вылетела из комнаты.
- Тяжело, наверное, быть таким популярным? – мелодичным голосом произнесла Луна, и Снейп поперхнулся заранее заготовленным извинением. – Я вам сочувствую. Не представляю, как вы это выдерживаете.
- Гхм... – Снейп откашлялся и постарался взять себя в руки. – Мисс Паркинсон чрезвычайно развита для своих лет и, очевидно, пребывала в иллюзии касательно моего к ней отношения.
- Понимаю, - серьезно кивнула Луна, поднимаясь; подойдя ближе к нему, втиснувшемуся в холодную кожу спинки кресла изо всех сил, она опустилась на корточки, глядя снизу вверх. - Знаете, папа однажды сказал мне: «Не расставайся со своими иллюзиями, ведь когда их не станет, может быть, ты и продолжишь существовать, но перестанешь жить». И мне кажется, что этой девушке вы действительно нравитесь.
«А вам я нравлюсь?» – слова так и рвались с языка, и Снейп, чтоб удержать их, был вынужден погрузиться в размышления о тонкостях приготовления Зелья живой смерти.
- Тяжело вам... - продолжила Луна бесхитростно.
- Тяжело, - подтвердил Снейп совершенно честно.
Ему действительно было плохо – так, как только может быть одинокому мужчине, влюбившемуся впервые за много лет и даже не имеющему возможности сублимировать это неуместное чувство, приятно проводя время с кем-то
более доступным. Луна была далеко, слишком далеко, чтоб он мог дотянуться; Пэнси – рядом, но... почему бы ей было не прийти пораньше? Или попозже – неважно, все равно еще пара минут, и Луна уйдет.
А теперь – ни того, ни другого; он, как это обычно и бывало с ним, сел в лужу между двух стульев.
- Мне вы тоже нравитесь, - внезапно сказала Лавгуд и снова улыбнулась. – Вы не смеялись надо мной... в Хэллоуин. И вообще...
- У меня вообще проблемы с чувством юмора, - сообщил Снейп, отчаянно ругая самого себя и за неуместно-хриплый голос, и за позорно дрожащие руки. - А вы действительно верите... во все это, Луна?
- Я - живу, - ответила она тихо, а потом привстала и поцеловала его. – А вы?
Ее губы были прохладными и какими-то невесомыми – ни страсти, ни нетерпеливости, ни горячности; а движения – осторожными и задумчивыми, словно она боялась вспугнуть якобы-летающих вокруг него мозгошмыгов.
- Не всегда, - прошептал Снейп, а потом подался вперед и поцеловал ее еще раз, пряча где-то на дне души придавливающую его трезвую и совершенно справедливую мысль о том, что происходящее – неправильно, опасно, недолговечно, а этой воздушной девочке, скорее всего, попросту жаль его.
Сегодня Северус Снейп собирался
жить.
