Аджедан*

Глава 1

De profundis clamavi**

К Тебе, к Тебе взываю я из бездны,
В которую душа низринута моя...
Вокруг меня - тоски свинцовые края,
Безжизненна земля и небеса беззвездны.

Шесть месяцев в году здесь стынет солнца свет,
А шесть - кромешный мрак и ночи окаянство..
Как нож, обнажены полярные пространства:
- Хотя бы тень куста! Хотя бы волчий след!

Нет ничего страшней жестокости светила,
Что излучает лед. А эта ночь - могила,
Где Хаос погребен! Забыться бы теперь

Тупым, тяжелым сном - как спит в берлоге зверь...
Забыться и забыть и сбросить это бремя,
Покуда свой клубок разматывает время...

1. Утро. Парвати.

Утро для меня началось с кофе, как обычно. В общем-то, всё остальное тоже было как всегда. Кроме одного – отсутствия Падмы. Правда, её кровать была застелена так небрежно, как будто она просто встала раньше, чем я, и ушла на утреннюю прогулку. Она ведь так любит утренние прогулки. Чёрт…любила. Любила.
Я открыла шкаф и достала первый попавшийся свитер и юбку, оделась, стараясь не смотреться в зеркало, и спустилась к завтраку. Мама посмотрела на меня и уронила чашку. Та разбилась на мелкие осколки, я торопливо стала собирать их, а мама как-то странно оцепеневшим взглядом продолжала на меня смотреть. Её пальцы лишь касались осколков, она не брала их в руки, а потом взяла один, крепко сжала – я испугалась, что до крови – и убежала из кухни, разрыдавшись.
- Что случи…? – начала было я, обратившись к отцу, но тут внезапно увидела себя в отражении стеклянного посудного шкафа.
На мне был синий свитер Падмы с вышитым ею собственноручно гербом Рейвенкло и простая чёрная юбка.
Из зеркала смотрела моя сестра.
И тут я не выдержала. Я держалась эти три месяца, как могла, видит Бог, Мерлин, Вишну, Шива и…кто там ещё! Я терпела полные жалости взгляды соседей и их вежливо-приторное участие. Слушайте, я ведь даже вытерпела абсолютно бесполезные и глупые фразы подруг вроде: «Время лечит все раны». Это, по идее, должно было меня успокоить. Интересно, люди сами понимают, какую чушь они несут? Попробуй, подойди к матери, чьего ребёнка только что сбила машина с пьяным водителем за рулём, и скажи ей: «Милочка, поплачь, время лечит все раны». Аваду за такое, сразу! А разбираться потом. Кроме времени, есть ещё прекрасная панацея от горя, по мнению подруг. Как же она звучит? Ах да: «тебе нужно почаще выходить». Куда выходить и, собственно, зачем, объяснять мне никто не собирался.
А я даже находила в себе силы кивать им в ответ. И кивала, и соглашалась, идиотка несчастная. Находила силы, потому что надо было поддержать маму и папу. А сегодня, когда мама сорвалась, у меня как будто сердце онемело. Я вдруг почувствовала себя в тёмной пустыне, где царит ужасный холод. Заливала его кофе, но теплее не стало. Мне уже никогда не станет теплее, ведь теперь я лишь половина. У меня забрали ровно половину души. А я даже не знаю, кто. Тело Падмы нашли после окончания битвы, судя по всему, её убили Авадой. «Хоть не мучалась», кстати, ещё одна столь любимая многими фраза, которая, по мнению людей, должна смягчить горе. Смешно. В мире столько слов, фраз, интонаций, а люди выбирают для успокоения другого самые бесполезные и жестокие…

2. Утро. Джордж.

Утро для меня началось с кружки сливочного пива.
«О, да, Фордж, это прогресс! Последние месяца два ты обходился исключительно Огневиски».
- Дред, сколько можно! – зашипел я. – На меня люди смотрят.
«Не льсти себе, братишка. Рыжий пьяница в кожаных штанах разговаривает сам с собой – вот уж невиданное зрелище в «Дырявом Котле!»
- Ну конечно! Кто обратит на меня внимание? Ведь все девушки неизменно липли к тебе. Вот объясни, Фред, почему? Мы ведь одинаковые. Одинаковые как…
«Как эти милые немытые гранёные стаканы, из которых ты хлебаешь уже много дней подряд...».
- Очень остроумно.
«Вот! Видишь, ты сам нашёл ответ. Остроумие».
- Остроумие?
«Ага. Больше остроумия. Больше наглости. Больше разнузданной расхлябанности».
- Чего?! – я даже поперхнулся.
«Повторить?»
- Нет, уволь. Ну ладно, допустим, ты прав…
«Не допустим, а…»
- Хорошо, разнузданный ты наш. Тогда ответь мне на маааленький занудный вопрос рыжего пьяницы: оставить меня одного – это тоже было остроумно?!!

По тому, как притихли посетители «Котла», я понял, что последнюю фразу прокричал.

3. Утро. Андромеда.

Утро для меня началось со стакана воды. Кажется, мне опять снились кошмары. Я их не помнила, а только начала припоминать, заплакал Тедди, и сны вылетели у меня из головы.
У Тедди была своя комната, рядом с комнатой Доры. Я взяла внука на руки, пришла с ним на кухню и поставила на стол четыре прибора: себе, Теду, Доре и Ремусу. Ведь Тедди маленький, ему прибор не нужен. Обычно мы завтракаем с Тедом вдвоём, но раз Тедди тут, Тедди кричит, значит, Дора и Ремус приехали к нам на выходные. Всё правильно. Четыре прибора.
Я присела, потом решила, что пора бы уже будить мужа, влетела в спальню и замерла в дверях.
Потом вернулась на кухню и убрала один прибор. Пошла в спальню Доры. Постояла там, глядя на ужасающий беспорядок.
А затем убрала со стола ещё два прибора.
Доченька, дочка, я ведь забыла!...забыла...
Я завтракала с одним прибором на столе, ведь Тедди маленький, ему прибор не нужен. Я вспомнила все свои сегодняшние и вчерашние сны и проклинала себя за то, что вспомнила.
Хорошо бы всё остальное забыть, Господи, вообще забыть всё.
Я сейчас так завидовала Фрэнку и Алисе Лонгботтом.

1. День. Парвати.

В Косой переулок я отправилась, чтобы зайти во «Флориш и Блоттс». Вообще, моим любимым магазином здесь всегда был магазин Мадам Малкин, но Падма всё время торчала во «Флориш», изучая новинки волшебного книжного рынка. Я внезапно почувствовала, что безумно мало знала свою сестру, увлечённая только собой, что никогда особо не интересовалась, чем она жила и к чему стремилась.
Во «Флориш» я пробыла недолго – всё-таки это не моё. Чтобы хоть как-то оправдать своё там присутствие, я купила красивое перо и зашла к Фортескью. В дверях меня чуть не сбила темноволосая девушка. Кажется, она плакала, выбегая, и я почему-то почувствовала безумное раздражение: наверняка эта фифа поссорилась со своим парнем. Тоже мне горе! Злая, я зашла-таки в кафе и, только увидев за столиком Джорджа Уизли, поняла, что заплаканная девушка – Анджелина Джонсон.
Моё раздражение тут же испарилось. На его место опять вполз тот холод, что я нестерпимо почувствовала утром. Тень погибших и тут меня нашла.
Джордж сидел, глядя просто в стол. Я никогда его таким не видела в Хогвартсе. Я его вообще никогда таким не видела. Мне впервые стало кого-то жаль больше, чем себя.
И я не могла не присесть рядом с ним и робко тронуть за руку.

2. День. Джордж.

В Косой Переулок я отправился просто так, чтобы убить время. По-хорошему надо было зайти в магазин, проверить, как идут дела. Или закрыть его нахрен. А ещё лучше – подорвать, так было бы веселее и в духе Уизли. А потом напиться до беспамятства и проспать сутки в том же «Дырявом Котле». Я не мог заставить себя сделать самое важное в этой ситуации, самое правильное – вернуться домой и пожить там. Наверное, Фред был прав – он смелее, он решительнее. И он всегда заражал этим меня.
А тут я ещё, как на беду, встретил Анджелину. Она вздрогнула, увидев меня, а потом осторожно так спросила:
- Д..Джордж?
Я сам себе удивляюсь: я не выругался, не зарыдал, как ребёнок, и даже не наорал на неё: «А что, есть варианты?!»
Я кивнул, и это было едва ли не глупее, чем её вопрос.
Мы сидели у Фортескью, она ела мороженое и поливала его слезами. Я пытался равнодушно молчать и пил лимонад. Было жарко, но довольно терпимо. Пока она не перестала плакать, сжала мою руку и прошептала:
- Джордж, но ты ведь должен быть сильным, понимаешь?
Сильным?! Как будто я тут сидел и рыдал полчаса!
Сильным?!
Я убрал свою руку и отвернулся. Мне было жалко её, себя и всю мою семью. Теперь понятно, почему я не мог вернуться домой? Потому что я знал, знал, что никто – слышите? – никто не сможет почувствовать того, что почувствовал я, когда Фред оставил меня одного.

3. День. Андромеда.

Я отправилась в Косой переулок, чтобы взять немного денег в «Гринготтсе». Тедди остался с соседкой – молодой девушкой-сквибом, работавшей воспитательницей, так что я смело могла на неё положиться.
На обратном пути я проходила мимо кафе старого Фортескью и вдруг заметила внутри одного из Уизли. Джордж, кажется, один из близнецов. Второй погиб в битве за Хогвартс. Черноволосую смуглую девушку рядом с ним я не знала, но что-то потянуло меня в зал, я зашла и заказала шоколадное мороженое. Дорино любимое.
В одиночестве я оставалась недолго. Джордж меня заметил и подошёл, а за ним и девушка. Мы разговорились, и я впервые почувствовала, как ослабли тиски, которые, как мне казалось, сжимали моё сердце.
Я пыталась почувствовать, услышать, не отделаться беспомощными фразами вроде: «Время лечит раны» или «Вам нужно отвлечься», потому что сама понимала бесполезность подобных слов. Слишком хорошо понимала. Я просто была с ними, с их горем, со своим горем, признавая его, говоря о нём, чувствуя боль – и радуясь – потому что думала, что уже разучилась что-либо чувствовать.
Я думала о том, что у меня есть Тедди, что он – продолжение Доры, Ремуса и Теда, и я должна благодарить за это судьбу. И я знала, что, как могу, должна попытаться помочь этим детям – ведь они думают, что у них никого не осталось, кто смог бы их понять.
Поэтому на ужин я пригласила их к себе.
«Я поставлю на стол три прибора», - подумала я. «И они, наконец, не будут пусты».



Глава 2

In te speravi***

1. Вечер. Парвати.

Дом был большой, очень красивый и…пустой. Думаю, миссис Тонкс было очень приятно видеть нас с Джорджем каждый вечер. Сначала я пошла, скорее, из вежливости, но затем стала ждать наступления вечера, чтобы отправиться через камин к Андромеде. Вскоре это стало доброй традицией – такие совместные ужины. Дома у меня не возражали, ещё бы, ведь я стала хоть куда-то выходить.
А я не просто выходить стала, я даже стала улыбаться. Как тут не улыбнуться, когда ребёнок в доме. А уж когда он метаморф! Тедди стал настоящим чудом, потому что он всегда приходил на выручку. Нет, я серьёзно – когда за столом повисала гнетущая тишина – а в начале наших встреч это было часто – Тедди вдруг менял цвет волос на зелёный или отращивал себе клюв утки – и смех нас спасал.

Однажды мы задержались у Андромеды дольше обычного. Я не торопилась домой (родители ложились рано), Джордж мог аппарировать в «Котёл», когда пожелает, а Андромеда, кажется, была рада каждой минуте, проведённой не в одиночестве. Тедди уже спал, в камине потрескивали дрова, а за окном шумел летний дождь. До сих пор не знаю, как я осмелилась нарушить эту иддилию. Не иначе как пресловутая гриффиндорская несдержанность.
- Зачем это вам нужно? – брякнула я, обращаясь к Андромеде.
- Что нужно, Парвати? – она приподняла резко очерченную бровь.
- Возиться с нами. Разговаривать, пытаться помочь. Мы ведь не маленькие, справимся.
Джордж выразительно покрутил пальцем у виска, но я сделала вид, что не заметила.
Андромеда встала, подбросила дров в огонь, немного посидела у камина, неотрывно глядя на пламя и, улыбнувшись, ответила:
- Я не сомневаюсь, что справитесь. Не сомневаюсь, что сильные. Я просто хочу, чтобы... – она замолчала на миг. – Чтобы хоть чужие дети смеялись чаще, чем лишь глядя на Тедди, раз уж мой ребёнок никогда больше не засмеётся.
Мы с Джорджем молчали. Правда, потом он прошипел мне: «Ну и дура же ты, Парвати!»
А я сделала то, чего сама от себя не ожидала. Это, скорее, было в духе Падмы – она всегда открыто выражала свои эмоции, а я слыла неприступной и гордой. В общем, я подошла к Андромеде и крепко-крепко её обняла. Так мы стояли вдвоём и, кажется, ревели.
- Ну что, – Андромеда вытерла глаза и улыбнулась нам. – Может быть, перестанем играть в сильных взрослых и поговорим искренне?
Я кивнула, а Джордж отвернулся.
- Тут курить можно? - спросил он и тут же добавил: «Чёрт, я же не курю!». А потом он повернулся, прошёлся по комнате и остановился прямо перед нами, засунув руки в карманы.
- Я боюсь зеркал, - сказал он.
- Джордж, - Андромеда протянула к нему руку. – Прости, но я не пони…
- Я тоже, - перебила её я и замолчала, а Джордж продолжил.
- Нас всегда было двое, понимаете? И мне никогда не нужно было зеркало. Я знал: если у меня сегодня вскочил на носу прыщ, я увижу у Фреда такой же. Если я, наоборот, сегодня неотразим, и глаза сияют, то я пойму это, взглянув на Фреда.
Я опустила глаза. Стоило заменить имя «Фред» на «Падма», и это была бы моя история.
- А сейчас…Сейчас я смотрю в зеркало и вижу не себя, я вижу там Фреда, потому что вот он – моё отражение, моя копия, а потом я вспоминаю, что его нет, и понимаю, что в зеркале всего лишь я, и…
- Боишься снова туда заглянуть, потому что хочется смотреть вечно, - тихо продолжила я.
Джордж кивнул.
- Как в Еиналеж.
- Ты тоже в него смотрел? – воскликнула я.
- То же самое я хотел спросить у тебя. Я думал, эту комнату обнаружили только мы с Фредом.
- А я думала – только мы с Падмой, - я засмеялась. – Знаешь, я не удивлюсь, если о ней знало пол-Хогвартса.
- Я слышала о нём, - вдруг заговорила и Андромеда. – Зеркало, показывающее сокровенное желание, не так ли? Что же вы там увидели? Если, конечно, это не секрет.
Я фыркнула. Джордж невесело усмехнулся.

***
- Так значит, оно показывает сокровенное желание, правда, Падма, правда?
- Парвати, я изучаю латынь самостоятельно с восьми лет, ты сомневаешься в том, что я правильно перевела эту надпись?
- Не сомневаюсь. Только, чур, я первая!
- Так нечестно! Надпись перевела я.
- А я старше тебя!
- На десять минут!
- Ничего не слышу!
- Парвати!
- Не слышу!
- Пар-ва-ти!
- Не-слы-шу!..

***
- Конечно, первой в зеркало заглянула я, - чай у Андромеды был сладкий и пах мятой. Мы сидели прямо на ковре у камина, и я впервые делилась с кем-то тем, что раньше скрывала даже от родителей.
- И что? – спросил Джордж.
Я вымученно улыбнулась.
- Первая красавица Хогвартса.
Джордж непонимающе поморщился, Андромеда, наоборот, всё поняла.
- Я увидела себя первой красавицей Хогвартса, за которой бегают все парни. Понимаю, что глупо, но, видимо, таким было моё сокровенное желание на тот момент. Единственное, на что я надеюсь – что желания эти меняются. Хотя бы с возрастом.
Пару секунд мы молчали, а потом Андромеда спросила:
- А что увидела твоя сестра?
Я подула на горячий чай. Падма тогда не сказала мне, что увидела в зеркале. Она открыла мне это желание только перед битвой за Хогвартс.
«Знаешь, Парвати, чего я боюсь? Если мы проиграем, я никогда не стану деканом Рейвенкло, а профессор Флитвик так хотел, чтобы после него я преподавала заклинания и стала деканом. Я даже видела это в Еиналеж, тогда, шесть лет назад, помнишь? Ты ещё увидела себя красавицей. Видишь, это сбылось. Хотя мне казалось, по-настоящему ты всегда хотела быть художницей…»
- Она знала меня лучше, чем я сама, моя сестра. Я ведь добилась того, чего хотела – стала едва ли первой красавицей Хогвартса, за мной ухаживали парни всех факультетов. Но как же это было далеко от моего настоящего, не надуманного желания! На самом деле мою сокровенную мечту поняла только Падма. Знаете, почему? Потому что она была моим настоящим зеркалом, не искажающим ничего.

В тот вечер, уйдя от Андромеды, я не легла спать, а впервые за шесть лет достала мольберт и краски, заброшенные в дальний ящик. Картина получилась странной. На ней был орёл, и темноволосая девушка, и зеркала, и много-много света.

2. Вечер. Джордж.

- Заходи, Джордж, Парвати сегодня не будет. Она отправила мне Патронуса с сообщением, что хочет за вечер закончить новую картину, а потом позвать родителей на прогулку к озеру. Кстати, она сказала, что общалась с Гермионой, и та пообещала помочь ей в осуществлении мечты Падмы. Гермиона заявила, что нет закона, по которому выпускник одного факультета не может стать деканом другого. А Флитвик как раз собрался на пенсию…
- Круто, - сказал я.
Андромеда подозрительно на меня глянула. Она сейчас была так похожа на Беллатрикс и вместе с тем на мою маму, что меня передёрнуло.
- Ты опять пил.
- Вы спрашиваете или утверждаете?
- Джордж!
- Всё-всё! – я махнул рукой и зашёл в гостиную. – Слушайте, я правда рад за Парвати. Это здорово, что она нашла себя и вернулась к семье, и…
- И я думаю, что кому-то тоже пора туда вернуться, - строго сказала Андромеда.
- Точно! Пойду отправлю сову Гермионе, что она загостилась в Норе.
- Джордж!
- Да помню я своё имя, - огрызнулся я. – Но я не могу не пить.
- Это ещё почему? – в голосе Андромеды – жуткие нотки, и она ещё больше стала похожа на маму. А это уже не шуточки. Тут надо говорить правду.
- Потому что я схожу с ума.
- Неужели? – а вот сейчас ни дать, ни взять – Блэк. Сириус умел так ехидно говорить.
И я признался.
- Я слышу голос Фреда.
- Всегда?
- Что за дурацкий вопрос?! Когда сплю, не слышу. Когда сплю пьяный, не слышу. Когда просто пьяный…почти не слышу.
Я всё, что угодно, ожидал в ответ. Но только не это:
- А ты не пытался с ним поговорить по душам? Не спорить?
Я, признаться, несколько подофигел. Даже замолчал на секунду. Но быстро пришёл в себя.
- Что сделать?!
- Поговорить, - терпеливо повторила Андромеда. – Может, он хочет тебе что-то сказать.
- Если он что-то и хочет мне сказать, то только то, что я круглый идиот, раз до сих пор слушаю эту чушь.
Андромеду я явно веселил. Она подошла к столу, выдвинула стул и поставила его в центре комнаты.
- Представь, что на этом стуле сидит Фред. Поговори с ним, - и вышла.
Вот так взяла – и вышла.
А я остался стоять, несколько пошатываясь.
Пока не увидел Фреда.
Он сидел на стуле, как любил сидеть Сириус – откинувшись назад – и улыбался.
- Ты круглый Фордж, если слушал эту чушь. Лучше бы протрезвел и пошёл в магазин проверить счета. Там, небось, такое творится!
- Знаешь, Дред, ведь это ты в Еиналеж видел магазин розыгрышей и заработанные нами галлеоны…
- И ещё прикиды из драконьей кожи и хорошенькую продавщицу, попрошу не забывать!
- Ну да! Как я мог забыть? – огрызнулся я.
Он вдруг посерьёзнел.
- Джордж, но ты ведь тоже этого хотел. Ты увидел в Еиналеж то же, что и я. Только без продавщицы.
Я не сдержался и захохотал, он за мной.
Отсмеявшись, я подошёл к нему ближе.
- Парвати сказала хорошую фразу, Фред. Настоящим зеркалом для близнеца всегда был другой близнец. Еиналеж может и исказить желание. Я действительно мечтал о магазине, но он ничего не стоит без тебя, понимаешь? Получаешь желаемое, владеешь им, а потом оказывается, что твоё сокровенное бесконечно далеко, потому что ты просто мечтаешь о том, чтобы тебе снова не нужно было зеркало, когда ты хочешь увидеть своё отражение.
Я замолчал.
Он встал, подошёл ко мне и положил руку на плечо.
- Фордж, а из тебя получится неплохой семьянин.
- Это ты к чему клонишь, Дред?
- О том, что ты не такой…
- Разнузданно-расхлябанный, как ты?
- Ну вот, привязался к слову!
- Ты его первый сказал.
- На свою голову! Ладно, неважно. Так вот, ты заведёшь семью, у тебя будут дети…
- Ну я же Уизли! У нас это хорошо получается…
- Но прежде, чем заведёшь новую, вернись-ка ты в старую, а?
- Ради тебя, Дред?
- Ох, только не надо так пафосно. Ради себя.
- Кто-то там что-то сказал про пафос?
- Ладно, Фордж, с магазином-то что будешь делать?
Я улыбнулся.
- Работать, Дред, работать. В конце-концов, я тоже этого хотел. И, - я прищурился, - продавщица у нас просто супер!


В тот вечер, уйдя от Андромеды, я аппарировал не к «Дырявому котлу», как последние два месяца, а к Норе. В доме горел свет. Много-много света.

3. Вечер. Андромеда.

Парвати и Джордж теперь не так часто ко мне заглядывали, но я не была огорчена – напротив. Вот только вечерами вновь бывало тоскливо, утром и днём я-то занята Тедди.
Обычно на это кладбище я хожу к Теду, Доре и Ремусу, но сегодня я углубилась в старую часть – там, где стоял фамильный склеп Блэков.
Сегодня днём ко мне пришёл работник Гринготтса с письмом. Там говорилось, что не так давно закончились обыски всех бывших укрытий Пожирателей смерти, в том числе и особняка Малфоев, где в последний год находился и Волдеморт, и Белла. Среди старых вещей Беллатрикс было обнаружено её завещание. Все деньги, хранящиеся в её камере Гринготтса, она отдала мне.
Я, признаться, сначала не поверила, но затем прочитала прилагающийся к письму документ, узнала почерк Беллы…
Это была невероятная помощь, потому что наследства меня лишили ещё давно, а Тед зарабатывал не так много. А уж после его смерти…Я даже хотела продать дом, но тут это письмо…
Я зашла в склеп лишь на секунду – положить возле фотографии Беллатрикс две розы.
Обратно я шла, не оглядываясь. У меня в голове не укладывалось, почему она это сделала? Что ею руководило? Мимолётная прихоть? Запоздалое раскаяние? Фамильная гордость: «лучше уж такой сестре, чем Министерству»? Тогда почему не Нарциссе, почему не Нарси?
Только я знала, что этого мне так и не понять. Как не простить и то, что моя родная сестра убила мою единственную дочь.
Но тогда я шла домой, я возвращалась к Тедди, и я не могла ненавидеть. Над крышей нашего с ним дома ярко светили звёзды. Много-много света.

Приходит час когда, волной святых курений,
Дыхание цветов уносится в эфир,
И звуки вечера витают как зефир;
Вальс грустно-медленный и нежное томленье!

Дыхание цветов уносится в эфир,
И скрипка вся дрожит, как сердце от мучений;
Вальс грустно-медленный и нежное томленье;
Прекрасны небеса, как вечный синий пир.

А скрипка все дрожит, как сердце от мучений,
Как сердце нежное, взлюбившее весь мир!
Прекрасны небеса, как вечный синий пир;
Луч солнца потонул в густой кровавой тени.

На сердце нежное, взлюбившее весь мир,
Прошедших светлых дней ложится отраженье!
Луч солнца потонул в густой кровавой тени...
Но память о тебе сияет как потир!









* Аджедан – надежда, по аналогии с Еиналеж.
** (лат. – «Из бездны взываю»)
*** (лат. – «На тебя уповаю (надеюсь)»
В фике использованы стихи Ш. Бодлера «De profundis clamavi» и «Гармония вечера»


Памяти Вильма Хозенфельда