Глава 117 августа 1967 года
[А.Б.В. (зачеркнуто)] [А.П.В (зачеркнуто)] А.П.Б.В. Дамблдору от Т. М. Риддла
Заявление
Я многое видел и многого достиг с тех пор, когда я покинул Хогвартс. Я могу рассказать и показать студентам такое, чего они не услышат от любого другого волшебника. Я простой Темный Лорд, но любого PhD заткну за пояс. Я инициативен, обладаю лидерскими качествами, [хорошо владею Круциатусом (зачеркнуто)] имею подход к людям. За время своих странствий я накопил гигантский опыт по защите от темной магии [и особенно по ее использованию (зачеркнуто)]. Я экспериментировал, я расширил возможности магии, возможно, больше, чем кто-либо до меня. Таким образом, мои личные интересы полностью совпадают с общественными, и я прошу назначить меня преподавателем Защиты от Сил Зла.
Т. М. Риддл ака лорд Вольдеморт
P.S. Дамблдор, долго я еще буду писать этот бред? Все равно на эту зарплату вы больше никого не найдете. И не надо потом говорить, что я наложил на должность проклятие. Повысьте лучше ставку.
«Утвердить в должности профессора. Пожизненного найма пока не давать. Всучить классное руководство над пятым курсом. Дамблдор»
«Альбус, ты рехнулся? На пятом курсе старшая Блэк, она уже приходила ко мне с вопросом, когда у профессора Риддла начнутся отработки. А ты ставишь его классным руководителем. Мне скандал на факультете не нужен. Г. Слагхорн»
«Есть многое на свете, друг Гораций! Сила любви, например... И вообще, хочет править миром – пусть сначала с пятым курсом справится. А.Д.»
«Чертов теоретик! Тебя-то женская красота не трогает. Запиши везде, где только можно: я был против. Пойду прикинусь креслом. Г.С.»
1 сентября 1967 года
Здравствуйте, дети! Нет, я не поморщился, с чего вы взяли? Мне не приходилось бегать от алиментов, мистер Уизли. А вот вам, если я хоть что-то понимаю в пророчествах, от них сбежать не удастся. Звезды ясно говорят, что у вас будет не менее семи детей.
Кто-нибудь, приведите Молли Прюэтт в чувство. При чем тут мадам Помфри? Вы что, не знаете водного заклинания? Акваменти! Не надо тут мне отнекиваться, что это программа шестого курса. Пффф! Господа Крэбб и Гойл, похоже, заклинание уже выучили. Пять баллов со Слизерина. И да – акваменти! Я, между прочим, знаю осушающее заклинание, а вы двое, похоже, нет.
Переходим к теме урока. Да, я также известен как лорд Вольдеморт. Нет, мисс Блэк, в классе попрошу называть меня профессор Риддл. Мистер Уизли, я все слышал. К вашему сведению, мое общение с учениками не выходит за пределы класса. Пять баллов с Гриффиндора.
Протего! Импедимента! Мисс Прюэтт, будьте добры отпустить волосы мисс Блэк. Это низко. Она, между прочим, метнула в мистера Уизли очень интересным заклинанием. Поэтому с Гриффиндора пять баллов, а со Слизерина три. Итого... такое впечатление, что это у меня урок арифметики, а не у вас Защита от Сил Зла.
Итак, Защита от Сил Зла... Мисс Блэк, что значит «зачем от них защищаться, они такие милые?» Нет, вы не получите отработку, потому что мне все равно пока нечего вам поручить. Я еще чемоданы не распаковал. Нет, в этом мне помогать не надо. И баллы я с вас снимать не буду.
Мистер Малфой! Я слышал вашу похабную реплику. Десять баллов со Слизерина! Ой, вот не надо этого: «был под Империо, ничего не помню»! Для вас я сегодня найду работу. Приходите в девять вечера на кладбище.
Мистер Малфой, это что, взятка? Вы хотите вылететь из школы? Что значит «наймите человека»? Я вам назначил отработку, именно вам, а не банковскому счету вашего папочки. И ему привет. Сегодня в девять, мистер Малфой.
Мисс Блэк, не надо спрашивать у мистера Малфоя дорогу на кладбище.
Мисс Скиттер, что это вы пишете? Я еще ничего не начал рассказывать. Дайте сюда! О Мерлин! Да ничего этого не было! А это... это... Кру..! кругом марш! Без записки от декана не возвращайтесь! Вот, я ему сейчас напишу. И приложу ваше сочинение. Не беспокойтесь, порвать конверт вам не удастся. И десять баллов со Слизерина.
Тихо! Ничего интересного мисс Скиттер не написала. Что вы шумите, словно лорд Гриндельвальд из тюрьмы вышел? Нет, мисс Блэк, с ним я не встречался.
Мистер Уизли, мистер Малфой! Прекратите немедленно! По пять баллов с обоих. Как маленькие. Где там мое перо?
Послушайте, вы дадите мне сегодня провести урок, Аваду вам в глаз?!!
22 сентября 1967 года
Темная магия всегда привлекала меня стройностью и оригинальностью ее теоретической части. Проследить за тонкой нитью изящных преобразований, описывающих механизм и действие заклятия, дано не каждому, но знающие люди получают от этого истинное наслаждение. Если, разумеется, воображение не рисует им чересчур живые картины того, что стоит за всеми этими милыми формулами. Особо впечатлительных от этого даже тошнит, и таких не берут в Пожиратели.
На уроке на седьмом курсе я не мог отказать себе в удовольствии объяснить студентам, как на самом деле работает темная магия. Во время первой попытки я был просто счастлив: надо же, до чего хладнокровные и циничные дети мне попались. Просто душа моя на радостях развернулась и в ряд Тейлора на хоркруксы разложилась. На следующем занятии я пошел дальше и даже вывел характеристическую функцию Круциатуса. И только на третьем уроке я понял, что молчание моих ягнят объясняется отнюдь не их железными нервами, а их пустыми головами.
- Понятно ли вам, дети? – спросил я тоном, от которого Розье обычно ныряет под стол, а Долохов начинает окапываться. Некоторые из моих остолопов шумно сглотнули.
- Профессор, а можно пояснить на примере? – робко спросила с первой парты студентка Боунс. Я нехотя достал палочку и несколько раз постучал палочкой по преобразованию Фурье, написанному по доске, чтобы любому остолопу стало ясно, что это будет серьезная темная магия. Но благородное студенчество жаждало практических занятий, полагая, что так до него дойдет лучше.
Что я могу сказать о дальнейшем... На примере я, конечно, пояснил. Не знаю, стало ли им понятнее – никаких признаков этого, кроме падения в обморок нескольких кисейных барышень, я не заметил. Но меня после этого затаскали по инстанциям.
Сначала был педсовет, на котором я честно заявил, что я предупреждал студентов трижды и недвусмысленно указывал им на преобразование Фурье в выкладках. После чего они по-прежнему продолжали упрашивать меня показать все на примере. Как ни странно, первым мою сторону принял Флитвик, который назвал нас с Фурье хулиганами, но решительно заявил, что если кому невдомек, что бывает от преобразования Фурье, тот сам себе злобный баклан. Минерва, наверняка из вредности, пыталась нам возражать и даже утверждала, что старшеклассники могут не знать этого преобразования и его смысла, но мы ее застыдили. Тоже мне, не знать преобразования Фурье. Может, они еще и лемму Больцано-Вейерштрасса не знают? Тут даже Биннз согласился и подтвердил, что элементарнее леммы Больцано-Вейерштрасса могут быть только восстания гоблинов в четырнадцатом веке.
Так что со своими коллегами я объяснился удачно, и мы даже после этого выпили чая под разговоры о тупых студентах и о том, как правильно отказаться от лимонных долек. Дамблдор, по-моему, на последнюю тему обиделся, чем доставил мне удовольствие, которого я не испытывал со школы. Но через два дня ко мне прилетела министерская сова и принесла мне письмо, в котором меня требовали на ковер.
Я Темный Лорд. Я занимался темной магией со школьной скамьи и зашел по этой дороге так далеко, как никто до меня. Я видел многие ужасы мира и всю темную подоплеку его источников. Но только встретившись с министерскими работниками и заглянув в бездну их невежества, я понял, что такое настоящий ужас. Эти люди не просто не знали, что такое преобразование Фурье и лемма Больцано-Вейерштрасса. Они не знали даже, что такое производная и предельный переход. Они вообще ничего не знали, кроме своих инструкций. Если и после этого Минерва не согласится, что во имя высшего блага Министерство надо захватывать в ближайшее же время, я ее просто перестану уважать.
К моему удивлению, мои коллеги встали горой на мою защиту, так что за три дня слушаний мы с ними сдружились. Слагхорн даже отвел меня в сторону и спросил, воровато оглядываясь, как там задача о множественности хоркруксов. Я ответил с гордостью, что уже давно доказал гомотетичность характеристической функции для этого заклинания, и Слагхорн с уважением похлопал меня по плечу и сделал в сторону министерских работников неприличный жест.
Глава 226 сентября 1967 года
В мое время у студентов не было стенгазеты. И, по-моему, это к лучшему. Потому что эта Скиттер совсем чокнутая. Ну на что это похоже: «Возвращение Темного Лорда. Лорд Вольдеморт стоял у ворот Хогвартса. Порывы северного ветра трепали его дорожный плащ. Стальной взгляд его пронзительно-голубых глаз затуманила скупая слеза...»
Между прочим, я хоть и действительно стоял у ворот Хогвартса, но было это в конце августа, и был я с чемоданом на плече и в мыле как беговая лошадь, потому что придурок Филч забыл выслать за мной карету с тестралями, а аппарировать рядом с Хогвартсом нельзя. С тех пор я пересмотрел некоторые свои взгляды на магию и бессмертие, и начал по утрам бегать вокруг замка. Хорошо хоть этого никто не видит, кроме Хагрида. Он, кстати, позавчера за мной увязался, но через круг отстал. Знай наших, горилла гриффиндорская!
«...За этими величественными стенами прошла юность Темного Лорда. И сейчас он знал, что за стенами Хогвартса его ждут будущие верные помощники. Он особенно рассчитывал на верный глаз интересной и талантливой блондинки, которая уже заметила его из окна и понесла радостную весть своим однокурсникам».
А это у магглов называется Мэри-Сью. Могу поспорить, что в реале к завтрашнему дню «интересная блондинка» окажется в больничном крыле в результате действий одной брюнетки.
Кстати, с мантией старшей Блэк надо что-то делать... делать надо что-то с ее мантией... то есть ей надо сменить ее на более строгую! В конце концов, это срывает мне учебный процесс. И я совершенно не знаю, как ей это сказать. Просто смешно – это, оказывается, посложнее черной магии. Написал бы Друэлле, но, боюсь, от этого может стать еще хуже. С тех пор, как Друэлла родила трех дочерей, она совершенно сошла с ума и только и думает, как получше пристроить свои три сокровища. Так что не исключено, что она еще и одобрит поведение дочурки.
Артур Уизли на прошлой неделе меня спросил, не видел ли я в своих странствиях диковинный предмет электрочайник. У меня хватило ума сказать, что видел. Даже объяснил ему, как он работает. Теперь Уизли ошивается у меня под дверью после каждого урока, и я чувствую себя профессором маггловедения. Надо пойти к этой дуре, которая ведет у них маггловедение, и пригрозить заавадить ее к чертям. Рассказывает детям какую-то чепуху. Даже я лучше нее предмет знаю.
Так, спокойно, Вольдеморт, спокойно. Завтра у нас Патронусы. Надо бы попытаться самому вызвать. Для этого необходимо сосредоточиться на приятном и светлом воспоминании. На приятном темном проще, но не надо – в последний раз от этого вместо Патронуса вылезла какая-то дрянь, еле отбился. Итак, приятное и не темное. Ничего себе задачка. Экспекто Патронум!
Надо же, как хорошо получилось. Пожалуй, еще раз попробую. И все-таки напишу сегодня Друэлле – что это за мантия такая у ее дочери, в конце концов!
1 октября 1967 года
Сегодня я узнал самую ужасную тайну Хогвартса. Это не история Кровавого Барона и не василиск в Тайной Комнате, куда там. Я узнал, что нумерология не является обязательным предметом. То есть совсем. То есть рядом со мной по коридорам ходят люди, которые не способны решить линейное уравнение. Я-то думал, что после стольких лет занятий самыми жуткими отделами темной магии мне больше неведом страх.
Надо срочно внести уточнения в мою программу захвата власти. Итак, когда я захвачу власть над Хогвартсом, герб и цвета Слизерина станут общими для всех. И все будут изучать нумерологию, черт ее дери! Нет, не так: сначала все выучат нумерологию, а потом и о Слизерине подумаем.
Интересно все-таки, когда это нумерология перестала быть обязательной. В мои годы ее вроде бы все учили? Или не все? Вот, скажем, Нотт... Ой, пойду-ка я пососу валидольчика... Нет, в мое время нумерологию учили все! Это все Дамблдор. Во всем виноват Дамблдор! Распустил студентов, опозорил школу, либерал чертов!
Но я это так не оставлю. Я подниму вопрос на педсовете. Если надо, я возьму штурмом Министерство! В конце концов, диктатура чистокровных может подождать. Все равно от нее никакого толка, если эти чистокровные будут полуобразованными идиотами.
2 октября 1967 года
Сегодня я задал студентам джаза. Тот, кто не изучал нумерологию, горько об этом пожалел, и еще не раз пожалеет. Хотя пока что об этом горько жалею только я.
Старшая Блэк сразу после моего урока решила ходить на нумерологию и тут же отправилась в младшие классы. В результате малышня в слезы, а мне, как классному руководителю, предъявляют претензии. И не кто-нибудь, а Минерва. Что ей в Беллатрикс не нравится? Одаренная решительная девушка, прекрасная студентка! Не говоря уже о ее мантии... вот привязалось-то. Да, мисс Блэк имеет природную склонность к темной магии (что ее только украшает), да, она бывает невыдержана и резковата, но зато в любимом деле она проявляет отчаянную энергию и даже страсть! Опять мне мантия ее некстати вспоминается... Надо пойти к Слагхорну провериться на одно зелье. Главное только не выпивать с ним после этого, а то настойки у него уж больно заберущие. У меня-то хоркруксы, а не дай Бог, угостит кого из студентов. Это ж наповал.
Вечером мы с Уизли решали квадратное уравнение. Формула с дискриминантом ввела его в состояние каталепсии. С выделением полного квадрата у нас тоже, мягко говоря, не получилось. Некоторое время мы тупо смотрели друг на друга: он – в отчаянии что-то понять, я – не в силах представить, как это можно объяснить еще проще.
- Послушайте, Уизли, - сказал я наконец, пытаясь пробудить в нем тягу к прекрасному. – Вот вы любите маггловскую технику. Учтите, для инженеров, которые ее создают, подобные задачи представляют простейший подкласс элементарного. И если вы хотите действительно понять, как все работает, вам обязательно нужно научиться решать такие задачи. Понимаете?
Безусловно, я презираю культуру и технику магглов и их самих. Для чистокровного волшебника учиться у этих шарлатанов – позор. А сам я физику и химию Уизли преподавать не собираюсь. Но это был мой последний педагогический прием.
Уизли некоторое время смотрел на меня ошалелыми глазами.
- Профессор Риддл, - наконец произнес он, - неужели магглы настолько выше нас?
- Не нас, Уизли, а вас, - не сдержавшись, ответил я, ошарашенный неожиданным эффектом моего педагогического приема. – И только в вопросах элементарной алгебры, то есть нумерологии. Это временно, поверьте. Как чистокровный волшебник, вы неизмеримо выше любого маггла.
Думаю, в последнем Уизли мне не поверил, но обещал стараться. Я одолжил ему учебник ван дер Вардена – учить, так сразу правильно! – и отпустил его восвояси. А самое ужасное, что этому не поверил я, потому что до него ко мне заходил маггл Тед Тонкс, и мы с ним взяли несколько занятных интегралов. Как он последний-то - заменой и по частям! Растет смена!
Что я несу? Конечно, я имел в виду должность профессора по Защите от Сил Зла. Когда я вплотную займусь установлением диктатуры чистокровных, на это у меня времени уже не останется. Но Тонкса тогда ставить преподавать будет категорически нельзя. Мда... И черт с ним! ... Черт его! Обидно, а?
Глава 313 октября 1967 года
Итак, граждане бездельники-тунеядцы, мое мнение о ваших контрольных вы уже знаете. Я хотел их все оформить как вопиллеры, но посчитал это ниже своего достоинства. И не надо шептать друг другу, что я жестокий и бесчеловечный Темный Лорд. Я, между прочим, от ваших контрольных пережил экзистенциальный шок. Достаточно сказать, что название всех Непростительных Проклятий правильно написала только мисс Блэк. Мисс Блэк, объясните, пожалуйста, этим бабуинам, как пишется Круциатус. Протего! Мисс Блэк, я просил продиктовать по буквам, а не пытаться применить проклятие к мисс Скиттер. Вы в курсе, что за него обещает Уголовный Кодекс? Ну вот видите, вы знаете. Зачем же вы мне написали в контрольной две страницы про то, что вы с этим не согласны, но нигде не упомянули, что же все-таки написано в УК? Это очень плохо, что вы не согласны, мисс Блэк! Да, я действительно так думаю. Да, вы нарвались на отработку. Пожалуйста, не светитесь как огонь святого Эльма.
Отдельное спасибо всем праведникам и праведницам, которые сообщили мне, что основным свойством Непростительных Проклятий является то, что они непростительны, а также мерзки, ужасны, отвратительны и недушеспасительны. Я плакал, бил земные поклоны и сгрыз собственную палочку, чтоб чего не вышло. Учтите, если кто-то рассчитывает в конце семестра откосить от практической части экзамена по религиозным убеждениям, то этот номер у вас не прохезает, как говорят трансильванские оборотни.
Да ну? ... Ну надо же! ... Что вы говорите! .... Мисс Прюэтт, спасибо за прочувствованную речь. Я посмотрю, куда денется ваш пацифизм, если какая-нибудь, как вы выражаетесь, «заблудшая душа», допустим, убьет вашего ребенка.
Теперь о Патронусе. Я категорически не согласен, что его создает магия любви. Во-первых, таковой не существует. Да, мистер Уизли, в этом вопросе я расхожусь с директором Дамблдором. Не советую вам испытывать его так называемую магию любви на себе. Во-вторых, я полагаю, что вы все слишком обобщаете свой личный опыт. Это простительно, учитывая ваш возраст. Разумеется, ваши воспоминания, которые помогают вам вызвать Патронус, связаны с родителями или первой влюбленностью. Но поверьте, вы станете старше. И поймете, что Патронус рождается от многих воспоминаний, не связанных с любовью. Какое воспоминание использую я? Мисс Скиттер, это бестактный вопрос. Вернемся к нашим дементорам.
17 октября 1967 года
Вот так-то лучше. Я хотел было отчаяться в своих преподавательских талантах и признать, что эти бездари так и закончат школу, не умея отличить дракла от загрыбаста, но мне пришла благодатная идея устроить тайные занятия. Темнота, факелы, старое романтическое название – «Вальпургиевы рыцари», ощущение запретности. Тут-то преподавание у меня пошло. У детей загорелись глаза, а кисель в головах затвердел и превратился в мозги. Никаких драк, никаких разговоров. Даже Малфой перестал лениться. Старшая Блэк... теперь я точно знаю, о чем она думает, когда вызывает Патронуса.
С запретностью материала, правда, была некоторая заминка. Молодежь рвется к практике, а я хоть и Темный Лорд, но у меня все-таки не девять жизней, а немного поменьше. Поэтому настоящей темной магии я их учить не стал. Просто перелистнул несколько глав в учебнике.
Одно плохо: у меня и так 12 пар в неделю, а теперь еще тайные занятия по одной паре через вечер: для старших, для младших и для святош с Гриффиндора. Их я пока держу отдельно, потому что Малфой постоянно дерется с Уизли, а старшая Блэк с Прюэтт.
А еще ко мне вчера подошла парочка с седьмого курса. Они, видите ли, готовятся в аврорат и ужасно боятся экзамена. И, в общем, не могли бы вы, пожалуйста, уважаемый профессор Риддл... хуже вас нет, это все знают... то есть лучше в черной магии, мы хотели сказать... И что мне было делать? С одной стороны, свои люди в аврорате, с другой – планы относительно раскрытия всех тайн Хогвартса и подготовки к захвату власти с такой аудиторной нагрузкой пришлось отложить. Вот своих выпущу, тогда, может быть...
Я сказал «вот выпущу своих»? Я это сказал? Заавадьте меня кто-нибудь срочно. А, черт, все равно не поможет, у меня же хоркруксы.
26 октября 1967 года
Пятый курс, Гриффиндор плюс Слизерин, – это, конечно, уникальный урок. Вынос мозга с одного удара. Но если бы это было все.
Например, четвертый курс, Слизерин плюс Равенкло – это тоже тот еще подарок. Каждая перемена начинается с того, что Рабастан Лестранж наигрывает на гитаре матерные частушки. Конечно, он их не напевает, так что формально баллы снять не за что. Но я же легилимент, и меня всякий раз разбирает неуместный и несолидный смех. Рабастан косит на меня хитрым глазом и наигрывает дальше. Я делаю вид, что не понимаю его намеков: я просто легилимент, а частушек этих не знаю. Хотя теперь знаю, конечно.
На уроке за Лестранжем сидят средняя Блэк и грязнокровка Тэд Тонкс с Равенкло. У них начинается роман. Я смотрю на них строгим и осуждающим взглядом, а они только сильнее улыбаются и берутся под партой за руки. Надо будет поговорить со средней Блэк, чтобы она прекратила этот позор. Вот на следующей неделе приедет Долохов, я поставлю его вечером на замену, и накручу средней Блэк хвоста. Пора ей понять, что союзы чистокровных и магглов не приводят ни к чему хорошему.
Равенкло – это отдельная песня. Очень старательные, начитанные ребята. Сдают прекрасные письменные работы. Бросишь, скажем, к загрыбасту – столь же глубокомысленно пускают пузыри. Сколько я их из-под воды вытащил.... Мне, наверно, вся непрощенка на сто лет вперед списалась.
А на первом курсе Хаффлпаффа есть замечательный мальчуган Квирнус Квирелл. Задумчивый флегматичный мальчик. Меня он за что-то любит. Подходит так иногда в коридоре и говорит: «Дядя Том, а знаешь что?» «Нет, - отвечаю, - не знаю. Я же тебе в голову влезть не могу. И начни, наконец, называть меня профессор Риддл». Юный философ стоит, покусывая ноготь, а потом изрекает: «Дядь Том, а я бы хотел быть таким, как ты». Или еще что-нибудь такое же смешное и масштабное.
Кстати, иногда, когда он сидит один, он плачет. По-моему, у него какие-то проблемы в семье. Ну ничего, я к ним зайду в гости на Хэллоуин, зачищу ситуацию.
7 ноября 1967 года
Долохов выдержал только три занятия, а после четвертого напился в хлам и ввалился на ночь глядя ко мне. Он рыдал и сморкался в мою мантию. По его мнению, с таким противником нам никогда не победить. А с такими соратниками – тем более.
Не понимаю, что его так расстроило. Ну получил несколько раз отскочившим Ступефаем. Так смотреть за детьми надо, а не крыс в Тайной Комнате считать. Ну да, Крэбб и Гойл его разыграли, изобразив в темном коридоре двух троллей. Скиттер написала про него в стенгазете такую пафосную дурь, что стыдно читать, а в довершение всего он вызвал Амелию Боунс с седьмого курса отвечать теорию. Говорит, когда она дошла до санкций за хранение темномагических артефактов, он почувствовал себя как на скамье подсудимых. Далеко пойдет девушка.
Чтобы он не ныл, пригласил его посидеть на моем любимом уроке у пятого курса. После урока он встал передо мной на одно колено и торжественно провозгласил: «Лорд Вольдеморт, вы величайший из живущих магов!» Приятно, черт возьми. А то от этих оглоедов разве доброе слово когда услышишь. Одна старшая Блэк анонимные открытки присылает. А приносит их сова, у которой на лапе золотое кольцо с гербом дома Блэков.
Да, кстати: малыш Квирелл просто хотел новую метлу и щенка бульдога, а получал только ругань отца-маггла. Но мне удалось-таки пробудить в папаше родительский инстинкт. Он пару дней был при смерти, но потом поправился и вроде бы щенка уже купил. Так что теперь в семье у Квиреллов мир. А метлу я купил Квирнусу сам.
Глава 423 ноября 1967 года
Вчера столкнулся в коридоре с Горацием. По-моему, он надо мной издевался: жаловался, что у его клуба появился конкурент в моем лице. Я и сам всегда недоумевал, почему на консультации приходят наиболее толковые студенты, которые меньше, чем «Выше ожиданий», все равно не получат, а балбесы, которым следовало бы просиживать на консультациях от звонка до звонка, еще и уроки прогуливают. О чем я Слагхорну честно сообщил. Но, оказывается, я недооценил своего язвительного учителя: он потер ручки, словно того и ждал, и доложил мне с елейной улыбкой, что студенты от моего предмета готовы повеситься, но меня самого любят – потому что я добрый.
Я добрый! Нет, подумать только! Это, в конце концов, подрывает мне самооценку. Я Темный Лорд, а не Франциск Ассизский!
А ведь Слагхорн прав: поначалу я думал, что вербую себе молодых сторонников, но теперь уже и не знаю, как их отвадить: приходят, задают вопросы, а потом остаются послушать, что спросят следующие и что я отвечу. В результате к концу каждой консультации у меня в кабинете наблюдается постановка диалогов Платона: вокруг доски сидят, а порой и возлежат студенты, а у доски стоит Сократ, то есть я, и что-то вдохновенно вещает, периодически жаля слушателей язвительными наводящими вопросами. Пока это все происходит ко взаимному удовольствию, но как я буду потом управлять всей этой вольницей...
В последние недели они вообще на шею сели: почувствовали, что я не могу отмахнуться от интересного вопроса, и ловят меня в коридорах, а порой даже стучатся в мои комнаты. Уизли спрашивает о магглах, даже несмотря на то, что я каждый раз заставляю его за это решить задачку по алгебре, Малфой об алхимии, старшая Блэк постоянно интересуется чем-нибудь криминальным... Позавчера заходил Тед Тонкс, мы с ним беседовали у меня на кухне о вопросах маггловской математики... Хотя черт бы с ней, математика, да и физика, у магглов и магов одни и те же. Под одним небом ходим.
Вот! Вот до чего доводят задушевные разговоры с магглами! Дедушка Салазар, наверно, в гробу переворачивается. И ведь совершенно непонятно, как это прекратить: не Круциатусом же их лупить за то, что они умные ребята и интересуются не квиддичем и пивом, а самыми разными вещами, пусть и не всегда относящимися к магии. Лупить надо тех, кто не интересуется ничем и пишет ерунду в домашках, какая бы у них ни была родословная.
15 декабря 1967 года
Как же я устал. За последние две недели я двадцать три раза раскаялся в том, что создал хоркруксы, потому что хотелось только одного – лечь и сдохнуть. Домашки, консультации, курсовые проекты, экзамен, вопросы в приемные часы, вопросы в неприемные часы... Это нечеловеческое что-то. Если бы не Долохов и Мульсибер, я бы все же протянул ноги, несмотря на все хоркруксы.
Но мы победили! Они небезнадежны. Ну или, по крайней мере, безнадежны не все. Старшая Блэк – 98 баллов, Малфой – 95, эта пацифистка Молли Прюэтт – 89. Причем все потеряла по дури на практической части. Нам бы с ней только боевую магию подтянуть, и в аврорате вздрогнут. Уизли – 87, не следит за спиной, Тонкс и средняя Блэк – по 91, хотя друг у друга списывать я им не давал, малыш Квирелл – 83, даже Крэбб и Гойл – 76.
А как сильно они все прибавили за последние две недели перед экзаменом! У меня даже пропало желание язвить насчет того, что так учиться нужно было с начала семестра. Они стали серьезнее, собраннее, положительно возмужали. Некоторыми из них можно было гордиться – да я и гордился ими, словно своими собственными детьми. Если этот чертов Дамблдор скажет мне, что я должен выставлять оценки по нормальному распределению, я его с Астрономической башни сброшу. Какого черта я не могу поставить своим детям 30% «Превосходно», а?
Кстати, на чужих уроках они уже меня цитируют и отстаивают мое мнение, с которым только что спорили на моем уроке. Ради этого стоит потерпеть даже то, что благодаря Уизли я теперь первый авторитет Хогвартса по маггловедению.
А с мантией старшей Блэк надо определенно что-то решать, потому что она укорачивается при каждой стирке. Учитывая, что стирки бывают почти каждый день, а недавно пошли еще и разрезы, после каникул я этого не выдержу. Я, конечно, пережил несколько рискованных трансформаций, но самым дорогим я не рисковал. Но это все потом, потом... сейчас спать.
31 декабря 1967 года
Спасибо, спасибо... ну не стоило, право... мистер Малфой, откуда вы это взяли? Я не про ожерелье с проклятием, это от Борджина, отличная вещица. Я вот про эту бормотуху. Нет, мисс Блэк, я не могу трансфигурировать воду в вино. Вы обо мне слишком высокого мнения. Но у меня есть своя личная Тайная Комната, вернее, тайный шкафчик.
Да, мисс Прюэтт, именно это я и собираюсь сделать: выставить своим гостям хорошего вина. В конце концов, за этот семестр мы вместе много чего нарушили. К своему стыду должен признать, что мы даже два раза удирали от Филча. И если бы я в один момент не подхватил вас, мистер Уизли, я мог бы оказаться первым преподавателем, пойманным нашим сторожем.
Что же, господа, давайте выпьем за... Тааак! Кто повесил за моим окошком Смертный Знак? Мисс Прюэтт, не поджимайте губы, вы знали, к кому вы идете на день рожденья! Итак, я повторяю: кто повесил Смертный Знак? Что еще значит «мы хотели добавить к нему труп маггла»? Что это за уголовщина? Я вас этому не учил. Мистер Малфой, мистер Уизли, немедленно прекратите! И пожмите друг другу руки.
Ну признавайтесь: Долохов научил? Что вы молчите, я же легилимент, а окклюменция у нас даже в Тайной комнате будет только в следующем семестре. Он, конечно же, вам наплел, что если вы его выдадите, я наложу на него Круциатус, потом убью и скормлю василиску. И что я это уже делал с ним девять раз. Слушайте его больше. Ну – Долохов? Так-то лучше. В следующий раз без моего разрешения Смертный Знак не вешайте. Кстати, когда начнется семестр, я добавлю мисс Блэк десять баллов за оригинальный и эффективный мысленный щит. Мисс Блэк, краснеть надо было, когда вы такой щит выбирали.
А теперь, когда все ушли, мисс Блэк, ответьте мне: вы соображаете, что вы делаете? Прекратите меня провоцировать, ради Мерлина. Если вы хотите добиться от меня признания вашей неотразимости, считайте, что вы его уже добились. Нет, по имени меня называть нельзя. Закончите школу через два с половиной года, тогда посмотрим. А пока серьезно подумайте. Я страшный человек, можете справиться обо мне у Розье, он же вам дядя. Так уж сразу и все равно. А теперь ступайте, Белла. Пожалуйста, можно и через мой камин. Чудачка.
Глава 516 января 1968 года
Сегодня я пришел на урок в хорошем настроении и решил поделиться им со своим курсом, пообещав пять баллов тому, кто ответит на вопрос, какое контрзаклятие блокирует Аваду. И настроение у меня резко попозло вниз, потому что ответом мне было напряженное молчание.
- Ну же, - сказал я добродушно. – Это простой вопрос. Вы это знаете.
Аудитория продолжала молчать. Старшая Блэк листала под партой запрещенную книгу по Темной магии, которую я ей давно запретил носить в школу, но безрезультатно. Малфой приготовился за мной записывать.
- Можно ли вообще блокировать Аваду заклятием? – задал я риторический вопрос.
- Раз вы спрашиваете, то можно, - наконец пробасил Гойл с задней парты.
Честно говоря, будучи студентом, я частенько бесился от лекций, на которых профессор рассказывает сказки, не подкрепляя их выкладками и рассуждениями, и постоянно повторяет прописные истины. Например, что Аваду нельзя заблокировать заклятием, и поэтому от нее можно либо увернуться, либо защититься каким-то предметом.
Когда я начал читать лекции, я сделал все по-другому. В конце концов, о том, что Аваду нельзя блокировать контрзаклятием, известно каждому идиоту. Для очистки совести я пару раз упомянул это в начале курса, и перешел к более интересным и нужным вещам. Я рассказал о трансфигурации воздуха, незаменимой в бою, но не изучаемой в Хогвартсе, потому что "это слишком сложно для студентов". После двухнедельной ожесточенной войны с глупостью, во время которой я в первый раз заподозрил, что есть на свете вещи, с которыми я совладать не в силах, например, тупость Крэбба и Гойла, студенты наконец научились творить себе приемлемые щиты. Я угрохал кучу времени, делая то, что должна была делать Минерва, разругался с ней в пух и прах (Дамблдор потом вызывал нас к себе, чтобы накормить лимонными дольками и помирить, и мы все-таки помирились на том, что, синхронно озверев, треснули его Обливейтом и сбежали из кабинета директора как на третьем курсе), но теперь я по крайней мере спокоен насчет того, что в случае чего моих детей не перебьют в первой стычке.
От щитов, чтобы эти неучи не творили себе золотые или фарфоровые, я перешел к импульсу Авады и авадопроводимости материалов. Это было еще более кошмарно: мы решали одну элементарную задачу целый урок, от чтения ерунды в их домашках я испытывал приступы ужаса и бешенства попеременно, я метался вдоль доски, размахивая маггловским учебником по физике и по десять раз на урок поминал закон Ома, который является частным случаем закона Фламеля-Хунты. Я отказался от идеи рассказать им о новом разделе магии, который изучает отклонения при аппарировании как функцию от магической энергии окружающего пространства, хотя в бою хорошо бы аппарировать точно куда надо, с учетом всего того, что в тебя летит. Но оптимальную плотность и проводимость щита мы все-таки вывели, и на экзамене у большинства получились и правильные щиты, и доказательство их оптимальности.
И теперь, после всех этих мучений, двадцать великовозрастных остолопов не могут мне ответить, что Аваду блокировать контрзаклинанием нельзя. Разумеется, рука моя сразу потянулась к нагану, то есть к волшебной палочке.
- Помните ли вы, - спросил я уже зловеще, - как мы создавали щиты, защищающие от Авады?
Аудитория заметно оживилась, и в глазах у всех отразился ужас от мысли, что профессор Риддл сейчас перейдет к практическим занятиям – в конце того семестра я неплохо их припугнул, пригрозив, что щиты на экзамене они будут держать сами, а я буду швыряться по ним Авадами, чтобы произошел естественный отбор. Разумеется, на экзамене щиты мы вешали на стену, но с перепугу все выучили предмет, а Уизли так даже узнал от меня все подробности про естественный отбор, теорию Дарвина и шестоднев.
- Так какого ж черта мы бы валандались со всем этим полтора месяца, если бы было заклинание, способное заменить щит? – взревел я так, что в Тайной Комнате было слышно. – От Авады нет никакого контрзаклятия, слышите! Никакого! Запомните это раз и навсегда, если вам это не очевидно из характеристической функции! Да черт вас возьми! – я сотворил полдюжины пауков и показательно их расстрелял. – Я дважды говорил это в начале прошлого семестра! Что мне, каждый урок с Авады начинать, извините за каламбур?!
Аудитория порядком струхнула. Честное слово, если бы какой балбес заикнулся про магию любви, которая якобы блокирует Аваду, как говорит Дамблдор, который уже который десяток лет не может ни доказать существование этой магии формально, ни набрать экспериментальный материал – если бы кто только заикнулся, я бы заавадил его на месте. Но то, что Дамблдор еретик и шарлатан, мои ребята все-таки уже запомнили.
- Я был под Империо... – невпопад брякнул Малфой, но стушевался и полез под парту. Уизли и Прюэтт стали пихать сидящую впереди Блэк, чтобы она их выручала, - весь прошлый семестр они с Блэк попеременно спасали друг друга от моего гнева, вовремя задавая провокационные вопросы, и у них установились подчеркнуто холодные, но в общем-то дружеские отношения.
- Профессор, - наконец подняла руку старшая Блэк, пошуршав своей книжкой под партой, - а какие модификации Круциатуса пробивают Протего?
Вот ведь умница девочка! Я именно об этом и хотел сегодня поговорить, пока они меня не расстроили. Легилиментит она меня, что ли? А хорошо бы, действительно, заняться чем-нибудь забавным: например, заставить Прюэтт защищать лабораторных мышей, которых я буду, несмотря на ее защиту, безжалостно мучить. Хотя я Прюэтт и так напугал.
- Ладно, - сказал я, вздохнув. – Мисс Блэк, идите сюда. Будем с вами мучить мышей, а потом меня... когда вы, - я обвел взглядом класс, - опять будете по несколько дней одно заклинание разучивать.
6 февраля 1968 года
Я по-прежнему не понимаю, почему на мои консультации являются только лучшие студенты курса, а балбесы и двоечники не приходят даже на уроки, хотя постепенно я начал к этому привыкать. Сегодня консультация должна была выдаться спокойной: домашку все сдали два дня назад, до контрольной еще месяц. Разве что Тонкс зайдет с интересной задачкой или старшая Блэк ... ну просто зайдет. Я поставил чайник (маггловская, а скорее скитальческая привычка, никак не могу отучиться), раскрыл старый фолиант, на который я давно точил зуб, развернул пергамент и бодро выписал условия первого порядка. Но продифференцировать неявную функцию я не успел, потому что...
- Здравствуйте, профессор Риддл, - услышал я дрожащий голосок за своей спиной.
- Здравствуйте, мисс Джоркинс, - сказал я более-менее любезно. – Давно хотел вас повидать.
Берта Джоркинс робко вошла в мой кабинет, пряча за спиной расцарапанные и испачканные в земле ладони. На квиддичном-то поле она сорвиголова, а как дойдет до дела, куда только ее смелость пропадает. Да, профессора боится тот, чья совесть нечиста... А на совести у Джоркинс были такие домашки, что я просто подвывал от жути.
- Вы что-то хотели спросить? – предположил я, после того как Джоркинс просидела на краешке стула пять минут.
- За-за-за, - пролепетала Джоркинс, но потом вдохнула и выпалила: - Я забыла заклинание против бокара, профессор!
- Против боггарта, - устало поправил я. – Ну как же вы его забыли?
- Я... я... – снова замямлила Джоркинс, и у меня создалось паршивое чувство, что она сейчас будет реветь, - у меня плохая память, сэр.
- Джоркинс, память здесь ни при чем, - сказал я и взял в руки мел. – Представьте себе боггарта как N-мерную сферу в вакууме. Затем положите N равным трем. Теперь представьте, что магический вектор силы натяжения...
В этот момент за моей спиной раздались сдавленные рыдания.
Некоторое время я довольно тупо постоял у доски, не совсем представляя себе, что делать в такой ситуации. Сердце мое боролось с рассудком, как у флоберовской дурочки на букву Б. Рассудок, после некоторого размышления, подсказывал, что стоило бы оставить Джоркинс в классе и сматываться подальше. А мое прекрасное сердце, из-за которого у меня даже Авада в мышонка на позапрошлой неделе сорвалась, да так, что чуть в меня не отскочила, мое сердце властно повелевало мне утешить ребенка.
- Джоркинс, прекратите, - наконец произнес я и протянул ей свой платок. – Немедленно перестаньте реветь!
Джоркинс робко взяла мой платок, лишь немного приподняв голову от парты, и начала комкать его в руке, тут же его безбожно испачкав. Я сотворил из пергамента новый платок, поднял Джоркинс на ноги, высморкал ее и отчистил наконец ее руки.
- Ну полно вам, Берта, - сказал я, садясь рядом с ней за парту. – Успокойтесь. Вы знаете больше, чем думаете, как легилимент вам говорю. И если вы что-то забыли, это всегда можно вывести. Давайте начнем с вами заново. Вот я сейчас нарисую сферу, - я призвал со стола очередной лист пергамента, и нарисовал под условиями первого порядка для задачи, которую я начал решать, три оси координат.
- Профессор, не мучайте меня, - упавшим голосом попросила Джоркинс, взглянув на условия первого порядка.
- Ну кто же вас мучает, - вздохнул я, постепенно проникаясь жалостью к самому себе. – Не хотите сферу, давайте возьмем бладжер, - я трансфигурировал стул из соседнего ряда в бладжер и положил его на парту перед Джоркинс.
- Вы играли в квиддич, профессор? – совершенно ни к чему спросила Джоркинс.
- Нет, - отрезал я и потер голову в том месте, по которому мне на третьем курсе съездили битой. – Теперь представьте, что бладжер это боггарт. Он еще не имеет формы, но он чувствует магию, исходящую из вас, - я хотел было снова помянуть вектор силы, но вовремя спохватился и трансфигурировал указку в квиддичную биту. Джоркинс уже смотрела на меня осмысленным и даже заинтересованным взглядом.
- Это ваша магия, - сказал я, подкинув в руке дубину и постепенно понимая комичность ситуации. – Это боггарт, - я приложил биту к бладжеру, изображая касательную. – Теперь наша задача – сменить угол.
Мы промаялись с битами вместо векторов битый час, за который я успел сотворить два комплекта квиддичного инвентаря, но когда я наконец с опаской притащил из лаборантской боггарта, меня ждал приятный сюрприз: Джоркинс невербалкой развеяла его в прах со второй попытки. Вот что значит фундаментально подойти к вопросу! От радости я даже потрепал Джоркинс по ее невозможной мальчишеской стрижке, рассудив, что прическу я ей не испорчу из-за отсутствия таковой. Джоркинс весело глянула на меня и убежала в лаборантскую, где тут же что-то разбила и выволокла оттуда мой недельный запас боггартов. Я позволил ей репрессировать еще полдюжины диковинных насекомых, но потом все же отобрал у нее оставшихся боггартов и загнал их в шкаф.
- Спасибо, профессор! – крикнула Джоркинс, потянула из-под парты свой портфель и сшибла им чернильницу. Я подумал, что веселая Джоркинс кое в чем похуже плачущей, и улыбнулся. – У меня сегодня даже боггарт изменился.
- Мнээ? – ответил я, начиная перебирать пергаменты на своем столе в попытке найти тот, на котором я начал решать задачу полтора часа назад. – А был?
- На вас был немного похож, - шепнула мне Джоркинс на ухо, подскочив ко мне, потом клюнула меня в щеку, хихикнула и убежала.
Глава 619 февраля 1968 года
Я и сам того не знал, но моя трансфигурация воздуха в щиты постепенно вошла в школьные легенды. Причем в таком виде, что меня опять терзают смутные сомнения, как этот материал поняли старшие классы, для которых эта легенда не легенда, а часть весеннего экзамена.
Сегодня я болтал на уроке с первоклашками, потому что взять с них по малолетству все равно нечего (хотя алгебру за восьмой класс маггловской школы они у меня уже прошли, на будущее). Класс тихонько гудел, как пчелиный улей, но у меня уже больше не болела от этого голова и не ныли уши. В принципе, шел нормальный урок, если это можно сказать об уроке Слизерин плюс Хаффлпафф, но потом младшая Блэк подняла руку.
- Профессор Риддл, а правда, что вы умеете создавать вещи из ничего? – спросила младшая Блэк, слегка грассируя, что, по ее мнению, придавало ей шарма, а меня, как человека, хорошо говорящего по-французски, весьма забавляло.
- Да конечно умеет! – тут же подал голос малыш Квиррел. – Дядя Том все умеет. Правда, дядя Том?
Я улыбнулся и вздохнул – похоже, есть на свете вещи, которые мне неподвластны. Например, я не могу научить Квиррела называть меня «профессор Риддл».
- И кто же это про меня такое рассказывает, мисс Блэк? – спросил я, заранее зная ответ и досадуя ему про себя.
- Белла, сэр, - с готовностью ответила младшая Блэк, и в ее ангельском голоске я расслышал явственное понимание того, что своей откровенностью она подводит сестру под монастырь. – Она вообще много о вас говорит.
Класс, особенно слизеринская половина, начал ухмыляться и перешептываться, а младшая Блэк удовлетворенно оглянулась, пытаясь скрыть свое злорадство за кукольными глазками. Я нахмурился: довольно старая шутка про влюбленность старшей Блэк, над которой я и сам подшучивал, вдруг стала мне неприятна.
- Да не слушай ты ее, дядя Том, - вдруг встрял малыш Квиррел с несвойственной ему резкостью. – Белла просто кукол ее попрятала, семью, говорит, позоришь. Вот Нарцисска и говорит.
Если в Слизерине я ценю хитрость и язвительный юмор, то в Хаффлпаффе я постепенно начинаю ценить преданность.
- Протего! – с издевкой сказал я, защитив Квирнуса от заклятия младшей Блэк. – Садитесь, мисс Блэк, минус три балла. Не плачьте, я скажу вашей сестре, чтобы она вернула вам кукол. А вы, мистер Квирелл, заработали бы один балл, если бы научились называть меня профессор Риддл.
- Спасибо, дядя Том! – широко улыбнулся Квирнус, и класс громко и по-доброму засмеялся.
- Трансфигурация воздуха, - сказал я уже серьезно, когда в классе восстановилась рабочая обстановка, - не представляет собой создание вещей из ничего. В качестве материала маг использует воздух, который состоит преимущественно из азота и кислорода.
Я посмотрел на класс и, заметив по глазам магглорожденных, что природоведение они еще не забыли, немного легкомысленно шагнул к доске, решив, что маги подтянутся по ходу рассказа.
- Поскольку азота в воздухе намного больше, а большинство, например, металлов являются оксидами, - сказал я и нарисовал на доске оксид меди, - во время трансфигурации воздуха азот трансфигурируется в другой элемент, который впоследствии окисляется, - я нарочито медленно создал из воздуха полоску железа, которая начала темнеть.
Класс смотрел на меня с неподдельным интересом, похожим на понимание, и я уже собрался было задвинуть про ковалентную связь и кристаллическую решетку, когда меня настиг убийственный вопрос:
- А что такое О с палочкой?
- Это кислород, - ответил я, и мне захотелось зажмуриться, потому что следующий вопрос я угадал.
- А что такое кислород?
21 февраля 1968 года
В нелегкой преподавательской жизни мечты иногда бывают единственной отдушиной. Я, например, в трудную минуту всегда мечтаю о том, как я захвачу власть над Хогвартсом и перекрою учебный план. Так вот, когда я захвачу власть над Хогвартсом, всем этим идиотским прорицаниям и уходам за магическими существами придет конец. Математика, физика, химия – вот основа всего, и плевать, что точно так же говорил учитель-маггл в моем приюте!
В начале года я даже пытался поговорить об этом с Чарити, которая ведет маггловедение, и склонить ее к тихому перевороту, состоящему в введении маггловских наук в курс маггловедения.
- Заавадьте меня, Риддл, - устало сказала Чарити, опираясь на мою руку. – Я однажды назвала штепсель вилкой, и с тех пор боюсь, что они сунут в розетку настоящую вилку. Какая физика, о чем вы говорите?
- Именно физика, Чарити, - настойчиво сказал я. – Если бы они знали о том, что такое электричество, и о том, что металлы хорошие проводники...
Чарити продолжала мелко и сокрушенно качать седой головой и наконец перебила меня.
- Идемте ужинать, Том, - сказала она со вздохом. – Этому надо учить с детства, терпеливо, постепенно. Трудиться и преодолевать свои слабости. А мы цивилизация бездельников, которые аппарируют уже тысячу лет, за которые магглы дошли от телеги до спутников и баллистических ракет. Идемте ужинать.
Я, конечно, тогда завелся и битый час рассказывал Чарити о новейших достижениях магии, бьющих наголову технический прогресс, но потом задумался и наладил связь с оксфордской книжной лавкой.
Сегодня вечером я отправился в Лондон и вернулся тяжело нагруженный учебниками химии, потому что моя беседа со старшеклассниками подтвердила мои самые ужасные опасения: о химической стороне трансфигурации воздуха они не имели ни малейшего представления, а потому просто зубрили заклятия как молитвы. Неудивительно, что в прошлом семестре мы столько с этой трансфигурацией намучались.
Под дверью меня ждало письмо Друэллы, от которого меня чуть не хватила кондрашка, потому что начиналось оно с ламентаций о том, что я совращаю ее любимую девочку. Правда, я вовремя обратил внимание на маггловский учебник химии, прикрученный к совиной лапе. В точности такой, как те, что купил я.
22 февраля 1968 года
Я начал день с того, что вызвал к себе старшую Блэк, - в конце концов, Друэлла требовала, чтобы я «прекратил, поговорил с девочкой и принял меры». А я еще со школы понимаю все по-своему: помню, подходит ко мне Диппет и говорит: «Том, не зарывайте свои таланты в землю». А я, как назло, змееуст...
- Итак, мисс Блэк, - сказал я, встретив ее в дверях и не давая ей увидеть мою гору маггловских учебников, - что побудило вас читать маггловскую литературу? Ваша мать винит в этом меня.
Беллатрикс некоторое время смотрела в пол, а я пытался угадать, хватит ли у нее смелости сказать, что виноват именно я, как это и было на самом деле.
- Вчера вы ругали нас, что мы не знаем химии, - наконец сказала Беллатрикс, резко подняв голову и смело встретившись со мной взглядом. – Я решила учиться.
- То есть это действительно я навел вас на мысль? – уточнил я, но Беллатрикс не отвела взгляд, и я с удовольствием понял, что она понимает ситуацию и, хотя и берет вину на себя, не мне менять ее мнение. – И кто же посоветовал вам учебник – этот магглолюб Уизли? – я вынул из-за спины присланный мне Друэллой учебник химии и осуждающе на него посмотрел.
- Уизли... – презрительно фыркнула Беллатрикс. – Он не любит магглов, он им поклоняется.
- И, по-вашему, это разные вещи? – с интересом спросил я. Разговор мне нравился все больше и больше.
Беллатрикс только немного скривилась, показывая, что считает ответ излишним.
- Что же тогда значит любить? – спросил я, провоцируя уже не столько Беллу, сколько саму жизнь, как я поступал всегда.
- Любить значит понимать, - серьезно ответила Белла.
- Это достаточное или необходимое условие?
- Не достаточное, - задумчиво проговорила Белла, и я удивился ясности ее рассудка несмотря на бушующие в ней эмоции, - я не начну любить магглов, когда пойму их химию.
- Что же будет достаточным условием? – продолжал провоцировать я, думая о том, что, если бы кто-то слышал этот разговор глаза в глаза, нас обоих стоило бы вышвырнуть из Хогвартса за аморалку.
- Верность, даже если понимаешь, что он неправ.
Смешно: почти четверть века назад я покинул Хогвартс, будучи уверен в том, что понял мир и имею по каждому вопросу четкое и верное мнение. И чем больше проходило с тех пор времени, тем чаще со мной происходили вещи, которых я не ожидал, не мог предвидеть и порой почитал невозможными. А уж в последние месяцы невозможные события просто пошли косяком. Вот и сейчас я чувствовал, что, возможно, я впервые наткнулся на то, что может сойти за экспериментальную базу для чертовой «магии любви», но набирать экспериментальную базу в этот момент почему-то совсем не хотелось.
- Кто дал вам учебник? – наконец хрипло спросил я.
- Тонкс, - поморщилась Беллатрикс, и я ясно увидел, что она в курсе сердечной жизни сестры, о которой уже несколько месяцев не догадывается Друэлла. «Верность, даже если понимаешь, что она неправа»?
- И что же вы успели прочитать?
- Я прочитала об окислении, - спокойно ответила Беллатрикс, и я невольно спросил себя, смог ли бы я сохранять ее хладнокровие, будь я на ее месте, - прочитала про электролиз и основные оксиды. Только не совсем понятно про валентность... думаю, нужно читать учебник с самого начала...
- Замечательно, - одобрил я и наконец отступил к своему столу, позволив Беллатрикс обернуться и увидеть гору учебников за ее спиной.
- Поскольку вы пошли по этой дороге несколько раньше меня, - продолжил я, любуясь радостью на лице Беллы: угадала! поняла! – я хочу поручить вам обучение первых двух курсов. Разумеется, на дополнительных занятиях. Вас я буду учить сам.
Вот уж сказанул так сказанул. Сорок лет – ума нет, и уже не будет.
Глава 713 марта 1968 года
По-моему, я все-таки подобрал ключик к Артуру Уизли, чье обучение математике уже начало казаться мне безнадежным. Началось все с того, что Рабастан порвал половину струн во имя святого Валентина, и даже сам за ними пошел, но я все же выловил его под Шеффилдом и пообещал привезти их в следующий раз из Лондона, если я до тех пор не оторву ему башку. Так я и забрел в маггловские районы, где не удержался и завернул к букинисту, а букинист, узнав о том, что у меня есть глупо дитятко, нашел для меня биографию Блеза Паскаля с элементами математики. А сам я нашел для себя парижское издание Леконта де Лиля - кое в чем магглы все же преуспели, в силу чисто статистических закономерностей. Нельзя не заметить кстати, что в матстатистике они тоже преуспели...
Как бы то ни было, когда три недели назад Уизли дочитал до комбинаторики, в нем что-то щелкнуло, и он впервые по собственному почину пришел ко мне за книгой по математике. Я испробовал на нем новый учебник Кнута-Паташника по дискмату, и результаты были самые впечатляющие. Но как следует порадоваться я не успел, потому что Уизли пошел путем Паскаля не только в комбинаторике.
Прошлым утром меня разбудил мерный глухой стук: домовые эльфы прибыли в мою комнату без приглашения и долбились головами в стену, выражая таким образом свое глубокое сожаление о том, что им придется сейчас меня разбудить. Из рассказа ушастых уродцев я выяснил, что мой ученик Артур Уизли совершил акт вандализма над часами в гриффиндорской гостиной и собрал из их деталей диковинный агрегат.
Когда я прибыл в гриффиндорскую гостиную, Уизли крутил ручку своего кассового аппарата, демонстрируя, как машина умеет складывать числа без помощи магии. Ну или почти без помощи, потому что я-то сразу увидел, что держится она на честном слове и нескольких заклинаниях. Кто так строит!
В гостиной Гриффиндора царил восторг, оживление и магглофильские настроения. Я даже хотел в сердцах разнести машину вдребезги, но пожалел Уизли и себя: страшно подумать, что нам обоим пришлось бы пережить, если бы его интерес к математике снова угас. Поэтому я собрался с мыслями и двумя взмахами палочки (и незаметным движением отвертки) научил машину решать квадратные уравнения, в доказательство превосходства магов. Я даже начал прикидывать, как заставить машину решать уравнения третьей степени и неосмотрительно почесал отверткой в затылке, когда в гостиную вломились Минерва и чертов Дамблдор.
За последние тридцать лет я немного утратил навык хитрить и изворачиваться, но все равно довольно бойко и правдоподобно свалил создание машины на Уизли, а маггловскую литературу в школе на происки иностранных разведок. Хотя, будучи застуканным рядом с чертовым калькулятором на коленях и с отверткой в руке, отвести от себя все подозрения невозможно.
Но я отомщен: из разговора о счетной машине я понял, что Дамблдор не умеет решать квадратные уравнения! Тоже мне: «магия любви, магия любви!» Шарлатан и невежда! Разумеется, я случайно проговорился об этом Скиттер, и уже сегодня смог сполна насладиться новым выпуском стенгазеты и выражением лица Дамблдора. Думаю, он меня ненавидит.
14 апреля 1968 года
Мне всегда нравились окрестности Хогвартса. Приятно порой посмотреть из окна на леса и горную гряду за ними или подняться осенним вечером на Астрономическую башню, сняв со студентов десяточка два баллов по дороге. Но с самого приезда в Хогвартс я чувствовал, что эти красоты мне когда-нибудь выйдут боком.
Вчера вечером мы недосчитались пятерых студентов. Погода стояла хорошая, и я предложил коллегам подождать до полуночи, рассчитывая на то, что нагуляются и вернутся. Но ровно в полночь меня подняла Минерва с известием о том, что студенты так и не вернулись.
Заклинания, прочесывание Запретного леса, разговоры с кентаврами и русалками ничего не дали. К утру ситуация стала серьезно пахнуть керосином. Авроров Дамблдор вызывать отказался. Минерва носилась по всей территории школы как угорелая. Хагрид наступил мне на ногу. Словом, ночка задалась.
Утром трое студентов вернулись, и тут начался самый цирк, потому что оказалось, что эти остолопы ходили в лес за Хогсмидом, то есть, на минуточку, самый что ни на есть маггловский лес в предгорье, где нет ни кентавров, ни Хагридовых тварей и где и от Хагрида маловато толка. Горы, разумеется, (надо рассказать студентам про законы оптики) оказались намного дальше, чем кажется, в ночном лесу у студентов хватило ума разделиться в поисках места для ночевки... О том, что наши выдающиеся путешественники пошли в поход в школьных мантиях, о возможной реакции магглов, вероятной огласке и прочем можно не упоминать.
На дворе стояла суббота. Светило солнце, температура была божеской. Я предложил коллегам пойти отоспаться несколько часов. Разумеется, Минерва тут же назвала меня бездушным, бессердечным, жестоким, в общем, учитывая то, что я Темный Лорд, рассыпалась в комплиментах. Выходить на помощь заблудившимся студентам, по ее мнению, следовало немедленно.
Я собрался довольно быстро – сказался опыт албанских путешествий. Через пятнадцать минут я уже был у ворот школы, где собирались преподаватели. Скажем так – я посмеялся, они удивились.
Дамблдор прибыл к месту сбора с метлой – он собирался прочесывать лиственный лес с воздуха. Хотя за сам вид Дамблдора на метле и с бородой наперевес можно смело отдать полжизни. А вторую половину можно не сомневаясь отдать за то, чтобы понаблюдать, как Минерва и Синистра будут продираться через подлесок в дорожных мантиях. Спасатели, пращур мой Салазар.
Я из всей нашей экспедиции был единственным, кто нормально оделся. Ботинки, куртка, рюкзак, острый посох. Хорошо, что студентам не пришло в голову штурмовать вершины, а то пришлось бы тащить еще ледоруб, обвязку и карабины. Весна в горах – время коварное: один неверный шаг – и с магией-то еле зарубишься.
Минерва узнала меня не сразу. Чарити улыбнулась мне с каким-то заговорщицким видом, словно она окончательно и бесповоротно уличила меня в магглофильстве. Флитвик подошел и с интересом подергал меня за рюкзак, как если бы он рос у меня прямо из спины. Я коснулся палочки и взмыл в воздух, заметив, что Дамблдор собирается сказать какую-то гадость.
Спасы начались с ожидаемым уровнем анекдотичности и идиотства. Я приземлился в ельнике и довольно бодро вышел в лиственную часть леса. Сначала я помахивал палочкой и разносил перед собой бурелом и подлесок, но вскоре махнул рукой и пошел как магглы. К счастью, вскоре я вышел на тропу и решил держаться ее. Дамблдор летел где-то над ветвями, тщетно пытаясь разглядеть что-то внизу, переживал и непечатно выражался, словно забыв, что мы, вообще-то, ищем студентов. Сзади сквозь лес с хрустом ломился медведь и иногда вскрикивал голосом Минервы. За остальными я не наблюдал, потому что мы договорились в случае чего посылать патронусов, а в случае чего с Хагридом он должен был просто кричать, что еще и эффективнее.
По дороге я старался размышлять то о приятном, то о полезном. Полезными были мысли о том, как использовать магию для поисковых и спасательных работ, чтобы впредь не лезть не выспавшись через бурелом. А приятными были мысли, как бы разнести к чертям весь этот лес вместе с двумя идиототуристами, Дамблдором и пятком магглов. На второй вопрос я ответ знал. Над первым как-то раньше не задумывался, а зря.
Через час я понял, что ответа на первый вопрос я сегодня не найду. Хоменум Ревелио перестало показывать даже коллег, хотя я ушел не так уж далеко. В принципе, это было ожидаемо: я всегда рассчитывал только на себя, и сегодня тоже вышел с пониманием того, что иду искать студентов один. Магия сейчас была бесполезна. Человек и лес, один на один. Хорошо.
Я пытался понять, куда идут заблудившиеся. Представить их логику. Напасть по маггловским приметам на их след. Поиски стали моей единственной целью, как во время одиноких странствий целью становился перевал или небольшое горное село. Я пытался прислушиваться – то ли к стихийной магии, то ли к сердцу, - иногда сворачивал с тропы, искал хоть какие-то следы. А потом я нашел свежее костровище.
Глава 815 апреля 1968 года
После костровища я нашел студентов довольно быстро, хотя они сдуру пошли совсем не в ту сторону и почти дошли до гор. Сначала они тоже меня не узнали, но потом, когда я вынул палочку и показал им в сердцах Салазарову мать, попросили прощения. Патронуса я решил не посылать, потому что от Дамблдора сотоварищи все равно никакого толка, и повел студентов обратно через лес, придумывая на ходу, какую бы отработку им задать. Студенты покорно тащились сзади, и через пару миль чистокровный начал шепотом расспрашивать полукровку про мою одежду.
В детстве, когда я еще не знал о том, что я маг, я все же ощущал свою силу, и осознавал ее в частности как свойство быть человеком, с которым всегда что-то случается. Интересно, чисто математически: какова вероятность того, что в пустом лесу в предгорье вы случайно наткнетесь на спускающихся с гор альпинистов?
Группа, три человека и инструктор. Попали в буран на шести тысячах футов, немного подморозились, поставили палатку, в пять часов утра инструктор и самый выносливый из группы ушли протаптывать дорогу. В девять сошла лавина, прорубиться обратно к лагерю не получилось. Идут вниз за помощью.
По непонятной причине на мне сомкнулись четыре пары глаз. И чем дольше мы молчали, тем более невозможным казалось уходить от гор в компании двух своих студентов и еще двух человек, которые сейчас смотрели на меня с надеждой.
- Том, - сказал я, протягивая руку инструктору. – Ходил зимой в Альпы и на Балканы, максимум десять тысяч, вершины не брал. Прорубимся.
- Шон, - ответил инструктор, взглянув мне в глаза. – Ты воевал, что ли? Спецназ?
- Вроде того, - ответил я с усмешкой. – Кое-что удивительное я еще могу.
Если когда-нибудь, через много лет, мой биограф спросит меня: «Лорд Вольдеморт, а что заставило вас, ненавистника магглов и Темного Лорда, лезть в горы в связке с маггловским шофером, спасать двух столь же непримечательных личностей, рискуя при этом сорваться в пропасть, а потом еще и пить с ними чифирь, сидя вокруг горелки?» - я не буду знать, что ответить. Жизнь прекрасна и удивительна, как говорил много лет назад мой проводник серб, откопавшись после бурана навстречу солнцу.
16 апреля 1968 года
Нельзя сказать, что я не догадывался о том, что бескорыстное добро карается судьбой с вероятностью единица. Но после того как, вернувшись утром в школу и разыскав двух вчерашних обалдуев, я выяснил у них, что своему спутнику-туристу по дороге к маггловской железной дороге они наврали про меня, что я секретный агент Ее Величества и разглашать они не имеют права, я немного повесел. Судя по всему, передовица в «Ежедневном пророке» «Лорд Вольдеморт, спаситель магглов» мне не грозила.
Однако судьба, совершив отвлекающий маневр, застигла меня врасплох. В обед, когда я возвращался из больничного крыла, протирая покрасневшие от бессонницы глаза и приятно шевеля вновь действующими пальцами левой руки, я увидел крайне подозрительную толпу около стенда со стенгазетой.
«Он не мог поступить иначе!» - гласила живописная надпись над изображением горного склона, по которому человек, похожий на меня, шел в связке с неизвестными магглами. Под картиной почерком Риты Скитер была написана очередная пафосная чепуха про мое неслыханное благородство и даже красовалось вымышленное интервью с одним из дюжины спасенных, который носил неброскую фамилию Бонд.
- Горизонт завален, Скитер, - язвительно сказал я, когда студенты начали оборачиваться на меня и перешептываться. – К тому же такой уклон пришлось бы провешивать, и вообще все вранье.
- Но ты же правда спас их, дядя Том? – почти с обидой спросил малыш Квиррел.
- Так сразу и спас, - уклончиво ответил я, пытаясь замять разговор, - просто помог.
Но, как оказалось, газету читали не только ученики.
- А скажите, Том, - услышал я елейный голос Дамблдора за спиной, - что вы чувствовали, когда, как вы выразились, помогали магглам?
- Спать я хотел! – отрезал я, развернувшись к Дамблдору.
Дамблдор пристально смотрел на меня проникновенными и честными глазами профессионального жулика, потягивая чай из стакана с подстаканником.
- Кстати, ваш стакан наполовину пустой, - съязвил я и ретировался, пока Дамблдор не бросился спорить.
Передовица в «Ежедневном пророке» с каждой минутой казалась все более неизбежной.
23 апреля 1968 года
Несмотря на то, что со статьей в «Ежедневном пророке» как-то обошлось, всю прошлую неделю я вздрагивал от каждого стука в дверь, боясь, что за мной пришли репортеры, и даже в сердцах прибил очередного книгоношу, который пожаловал спросить, не появились ли у меня лишние учебники, которые я согласен продать по грабительской цене на благо будущего поколения студентов. Первое время я пытался вести среди этих горе-коммерсантов разъяснительную работу, втолковывая им, что если учебник мне не нужен, то и студентам он ни к чему, но в прошлую среду, будучи в расстроенных чувствах, все же не сдержался.
Но судьба на этом не перестала проверять меня на прочность. Сегодня, не успел я развернуть пергамент во время единственного окна в моем расписании, как в мою дверь кто-то постучал.
- Здравствуйте, - сказал мой непрошеный гость, опасливо озираясь и робко скользя взглядом по моим наглядным пособиям, - я из ассоциации христианских профессоров.
- Сожалею, но я не преподаю христианство, - сухо ответил я.
Как говорил один мой знакомый – покойник, – «Темный Лорд – находка для психоаналитика». Отношения с христианством у меня с детских лет сложные и болезненные, и любое упоминание этой темы приводит меня в желчное настроение. Мой приют был набит по самую крышу религиозными людьми со слабо угадывающимися человеческими чертами, и от половины моих детских наблюдений Чарльз Диккенс и Шарлотта Бронте плакали бы обнявшись. Но самым абсурдным было то, что наши так называемые благодетели считали само собой разумеющимся, что в обмен на пищу и кров мы должны немедленно и от всего сердца поверить в их бога, который, судя по их действиям во имя его, был хуже черта.
В отличие от большинства моих товарищей по несчастью, я всегда заглядывал в первоисточники, и несколько лет после чтения Евангелия честно, хотя и безуспешно пытался разделить евангельского Бога и паразитирующих на Его имени. Я даже иногда ходил к исповеди, но ничего при этом не чувствовал, а вскоре после моего поступления в Хогвартс священники начали падать от моих рассказов в обморок, и мне пришлось досрочно выучить заклинания Обливейт и Энервейт и прекратить появляться в храме.
Впрочем, много лет спустя, в одиночестве бродя по рождественскому Лондону, я заглянул в небольшой маггловский костел рядом с Диагон-аллеей. Я прошел, гулко ступая в пустоте, до алькова, где всегда горят свечи перед Девой Марией, зачем-то посидел на ступеньках перед алтарем и неожиданно для самого себя отворил дверь исповедальни. К моему удивлению, священник выслушал меня внимательно и даже вставил несколько на редкость уместных комментариев, вовсе и не думая падать в обморок. «Да, Томас, - сказал он под конец, словно угадав, что «сын мой» ко мне лучше не обращаться, чтобы не будить во мне черных воспоминаний. – Ты совершил великие дела. Ужасные, да. Но великие». Голос священника показался мне странно знакомым, но когда я вышел из исповедальни и заглянул в его половину, мой мудрый собеседник уже пропал, словно растворился в воздухе.
- О нет, коллега, я не имел в виду преподавание христианства, - бубнил тем временем мой посетитель, повернувшись спиной к инферну в формалине и стараясь не слышать, как тот мерно скребет лиловыми ногтями по стеклу. – Лучше было бы сказать, что мы христианская ассоциация профессоров. Среди нас есть англикане, католики, христиане... – я иронично усмехнулся последней фразе, и мой незваный гость настолько смутился, что мне стало его немного жаль. – Понимаете, если вы веруете, и одновременно преподаете, вам может быть трудно это совместить в аудитории...
С последним я не мог не согласиться – преподавание способно в кратчайшие сроки уничтожить в каждом веру в человека, в разумность мироздания и в милость Создателя. Я одобрительно улыбнулся постановке вопроса, но, похоже, к концу учебного года моя улыбка стала походить на оскал. Мой незадачливый коллега отпрянул и спросил, заикаясь, что я преподаю.
- СилЗла, - ответил я. – Энервейт!
Мой горе-коллега, подхваченный заботливой рукой Темного Лорда в самом начале падения в обморок, ошарашенно моргал глазами, и в этот момент я догадался: это маггл! Самый настоящий маггл, пришедший с грошовой Библией в кармане и кипой листовок агитировать Темного Лорда вступить в христианскую ассоциацию.
- Извините мою неудачную шутку, - сказал я, мягко, но настойчиво помогая гостю направиться к двери. – Я биолог, и не верю в Бога по профессиональным соображениям.
Нарочно сказанная мною глупость вернула моему гостю силы, и всю дорогу до конца следующего коридора он в меру своих куцых философских познаний убеждал меня в том, что я называю онтологической нейтральностью науки. Я снисходительно слушал и даже показывал, что потрясен полетом его мысли.
- Профессор, вы читали «Просто христианство»? – оживленно говорил агитатор, когда мы миновали Слагхорна, который, завидев нас, устало махнул рукой и мысленно сказал мне: «Эти везде пролезут».
- У Льюиса я предпочитаю «Письма Баламута», - с милой улыбкой ответил я. – Я много оттуда вынес.
- О, безусловно! – подхватил мой собеседник, которому был непонятен мой черный, но изящный юмор. – Меня неизменно потрясает конец...
- Да-да, - откликнулся я, подводя моего спутника к известной всему Хогвартсу горгулье. – Друг мой, хотя я и не верю в Бога, но человеку за этой дверью сейчас крайне необходимо христианское утешение. Это очень несчастная и заблудшая душа. Пароль – «малиновая пастила». Удачи.
Стоит ли говорить, что сегодня за ужином Дамблдор посмотрел на меня как в школьные годы, а у меня до самой ночи было прекрасное настроение.
Глава 96 мая 1968 года
«Я понял жизни цель и чту ее, как цель: что мне невмоготу терпеть, что есть апрель...» - написал когда-то один гениальный маггл, о существовании которого я узнал слишком поздно, чтобы сыграть в его судьбе благословенную роль брата Евграфа. Мне, признаться, невмоготу терпеть не только апрель, но в еще большей степени и май: весеннее сумасшествие вокруг меня неуклонно прогрессирует, а экзамены все ближе.
Студентка Боунс тайком рассматривает под партой фотографию нового главы аврората Бартемиуса Крауча и томно вздыхает. Уизли самостоятельно изобрел велосипед и язык Бейсик и теперь собирает в подземельях какого-то гомункулуса. Чтобы чего не вышло, я дал ему почитать Азимова про три закона робототехники, но наверняка он что-нибудь спаяяет неправильно, и мне придется склонять гомункулуса к миру путем агрессивных переговоров. Кстати, Долохов ездил к родственникам в Польшу и привез книгу с названием «Кибериада». Говорит, там про Уизли.
Люциус позорит семью и охмуряет смазливую гриффиндорскую грязнокровку. А Дамблдор, старый хрыч, в свою очередь украдкой так глянул на тыл Люциуса, что мне за обедом кусок в горло не лез. Вот наберу на него компромат и заложу его Попечительскому совету вместе со всей его «магией любви», неоплатоник он наш недорезанный.
На крыше скребут когтями и орут кошки, которых я люблю, но не в таких же количествах. Вчера под утро мне приснилось, что одна из кошек мяучит голосом МакГонагалл, и я захохотал во сне как одержимый.
Даже старшая Блэк немного поддалась общему безумию и читает вместо толковых книг по химии подарочное издание «Жизни замечательных Темных Лордов». С картинками.
Ох, скорее бы уже экзамены!
7 июня 1968 года
Я настолько ждал экзаменов, что даже забыл о том, что пятый курс должен сдавать СОВ. Поэтому в день экзамена моего курса меня ждал сюрприз в виде комиссии из полудюжины замшелых колдунов под дверью моего кабинета. Вероятно, с возрастом мозги трансфигурируются в наглость, потому что эта ходячая лавка древностей еще возмущалась, что я не пришел раньше и не рассадил их в своем же кабинете со всеми удобствами. Потом они еще несколько минут брюзжали насчет того, что я сам собираюсь присутствовать на экзамене, а это «не принято», но, увидев, что на меня не производят никакого впечатления слова «инструкция» и «отдел образования», все же замолчали.
- Молодой человек, - раздался скрипучий голос у меня над ухом, не успел я начать думать о том, как нормально провести экзамен в их присутствии. – Это что у вас такое?
- Для вас – не «молодой человек», а «милорд», - процедил я.
- Ась? – осведомилась гроза студентов и кошмарный сон геронтолога. – Я вас спрашиваю, что это за дрова? – и дрожащий костлявый палец уперся в стопку логарифмических линеек, которую я принес с собой, потому что мракобесы в волшебных магазинах не держат такого товара, а покупать за свой счет всему Хогвартсу логарифмические линейки мне не то что бы не по карману, но все же жалко денег и репутации.
- Дрова? – спросил я, красноречиво глянув на комиссию. – Сейчас мы посмотрим, кто здесь дрова.
Спустя десять минут под дверью начали толпиться студенты, и я запустил первую пятерку. К моему удивлению, сидящая в центре бабка даже не дала студентам рассесться, а сразу спросила одного из них, каков принцип действия Протего. И выбрала для этого вопроса Риту Скиттер.
Если одного малыша, которого через два года мне хочет подсунуть Дамблдор, в детстве укусил оборотень, то Скиттер, вероятно, в детстве укусил журналист. Когда она начинает говорить, пусть даже она городит полную чушь, остановить ее можно только Ступефаем. А уж если не повезет, и в теме разговора она понимает хоть на кнат, то говорит она с таким напором и апломбом, что не каждый это выдержит.
К экзамену Скиттер, надо сказать, подготовилась неплохо, и внятно изложила структуру магического щита в терминах дифференциального и интегрального исчисления. Комиссия сидела, как расстрелянная Конфундусом в упор.
- Неплохо, Скиттер, - с улыбкой сказал я через пять минут, вдоволь налюбовавшись выражением лиц горе-экзаменаторов. – Здесь у вас неправильные пределы интегрирования, вы же к сферическим координатам уже перешли. А здесь давайте вы докажете, что можно дифференцировать под знаком интеграла. Идите подумайте, а то вы всегда спешите. Кстати, возьмите у меня билет.
- Итак, - зловещим шепотом обратился я к комиссии, когда Скиттер села за парту, - кто тут еще считает себя вправе принимать СилЗла вместо Темного Лорда, не умея при этом решить линейный диффур? Вы меня перед студентами позорите. Вот вы, вы и вы... ах да, и вы: все в сад!
Краем глаза я заметил, что Скиттер вовсю пишет на пергаменте не требуемое доказательство, а очередную скандальную статью: насколько я научился разбирать за этот год ее ужасную скоропись, название сего опуса было «Позор министерской комиссии», за что я решил накинуть ей четверть балла.
После того, как я выгнал комиссию в сад и начал принимать экзамен по-человечески, все пошло своим чередом. Малфой, получив в награду за способности и в наказание за самоуверенность билет потруднее, рюхнул первую задачу, доказал теорему и отчаянно грыз вторую задачу. Когда я подошел к нему, он поднял на меня жалобные глаза и сказал: «Милорд, если бы был хоть один намек... подсказка...»
- В условии было достаточно намеков, мой друг, - весело сказал я. – И даже более чем подсказок.
Люциус в отчаянии уронил голову на грудь, и я, отходя, стукнул палочкой по той строчке, в которой он допустил ошибку.
Уизли вышел на практическую часть с какой-то коробочкой, и мне в первый раз за много лет захотелось перекреститься, потому что я подумал, что, если он до выпуска не выбьет из меня своими изобретениями все шесть жизней, через пятнадцать-двадцать лет мне может придтись учить еще и его детей. И уж они-то точно доконают и меня, и мои хоркруксы.
Уизли весело глянул на меня, просунул волшебную палочку в волшебную коробочку и расстрелял короткими, а затем и длинными очередями выпущенных мною инфернов. Коробочку и подарочное издание чертежей мне удалось выкупить за высший балл на экзамене, лишний балл для Молли и маггловский калькулятор, и сдается мне, что с таким интуитивным пониманием того, что такое монопольная сила, Артур в жизни не пропадет.
Беллатрикс молча подошла ко мне и, понурив голову, сдала пустой лист.
- Что же вы, Белла, - разочарованно сказал я. – Заработали пересдачу. Давайте свой билет.
Белла опустила голову еще ниже, пряча лицо за упавшими волосами. Я заглянул в билет.
- Да вы что, мисс Блэк, издеваетесь? – спросил я, ничего не понимая. – Взаимодействие Круциатуса и Заклинания Щита? Вы же это прекрасно знаете! И охота вам три дня после окончания экзаменов сидеть в пустом Хогвартсе? ... Впрочем, постойте!
Белла почти отвернулась от меня, но не выдержала и фыркнула от смеха. Безусловно, эти три дня она собиралась провести с пользой для себя и непоправимым вредом для моей репутации.
- Кругом марш! – вполголоса скомандовал я. – Прекратите валять дурака! – и еще тише добавил: - Если сдадите все экзамены на отлично, я заеду вас поздравить.
Белла убежала на свое место, и я уже собрался принимать у Прюэтт практическую часть, вдоволь попровоцировав ее в процессе, когда в класс вошел Корнелиус Фадж из отдела катастроф. Фадж обожает быть на всех заседаниях свадебным генералом, постоянно сует нос в дела Хогвартса и, сдается мне, мечтает о том, что станет когда-нибудь министром магии. Помимо потрясающей для спасателя трусости, Фадж замечателен еще тем, что он такая дрянь, что его ненавижу не только я, но и Дамблдор. А так, чтобы мы оба ненавидели одно и то же, практически не бывает: думаю, если Дамблдор узнает о том, что я добился бессмертия, он тут же возненавидит бессмертие.
- Дети, безобразие! – вскричал Фадж, едва войдя в класс. – Где комиссия? Почему посторонние вещи на партах? Дрова какие-то! Девушка, на первой парте, – почему пергамент на столе? Вы что, списываете? Вот глупая, это же магия, а не история магии. Кто вообще допустил этот бардак? Лишить премии!
Я медленно встал из-за стола, вспоминая тяжелое приютское детство и много раз спасавшие меня блатные повадки. Начать надо вкрадчиво, а потом неожиданно врезать.
- Профессор Риддл... милорд... - испуганно пролепетал Фадж, заметив, что я медленно иду к нему, отводя в сторону палочку.
- Случилось так, мил человек, - ласково сказал я, беря Фаджа двумя пальцами за пуговицу, - что комиссия отправилась в сад, а замещать ее оставили Темного Лорда...
Фадж начал медленно дрожать и отступать к двери.
- Ты чего командуешь на чужом экзамене, крыса министерская! – внезапно взревел я, и Фадж тут же грохнулся в обморок, свалившись мешком на пол.
Студенты, которых я тоже порядком напугал, через несколько секунд начали мне рукоплескать, а Белла Блэк тайком послала мне с первой парты воздушный поцелуй. Экзамен определенно задался.
Глава 1026 июня 1968 года
Треклятый Дамблдор ниспровергает устои один за другим: оказывается, что в конце года не только я ставлю оценки моим студентам, но и они мне. Заполняют какие-то анонимные анкеты и даже оценивают эффективность различных компонентов курса по семибалльной шкале. А Дамблдор потом таскает сводную статистику Попечительскому совету и рапортует о росте качества преподавания и неуклонном повышении процента жиров в масле. Радует в этом лишь то, что этот мракобес таким образом освоил начала матстата. Хотя сочетание Дамблдора со статистикой – это адская смесь. Я еще в студенчестве пустил на Слизерине афоризм «Есть ложь, гнусная ложь, статистика и проповеди Дамблдора». Как в воду глядел.
Кроме заполнения анкеты, студенты пишут в конце еще и свои комментарии в свободной форме, в наивной уверенности, что их кто-то читает, хотя Слагхорн говорит, что все эти слезницы не читают даже сами профессора. Мне он, правда, порекомендовал в первый раз ознакомиться. Не понимаю, впрочем, зачем – все равно лучшую характеристику моему курсу дал он сам, посидев однажды у меня на лекции: «Мне очень понравилась ваша лекция, но это потому, что я Магистр Темных Искусств».
Ну что же, почитаем: «Профессор Риддл олицетворяет собой весь ужас Темных Искусств». Если бы не баллы в анкете, я бы принял это за комплимент.
«Профессор постоянно третирует меня и остальных студентов. Он называет нас троллями, а занятия заканчивает странной фразой «Антракт, негодяи!»» Кстати, знакомый почерк... тут же еще дописано: «Из всех знакомых мне великих магов, которые всегда восхищались моими талантами, один профессор Риддл поставил мне неуд». Ставлю хоркрукс против рваной газеты, что автором этой анонимки является студент третьего курса Гилдерой Локхарт.
Есть, конечно, и приятные записи: «Профессор Риддл глубоко и всесторонне знает свой предмет! Он великий маг и прекрасный преподаватель, и не понимать этого могут только тупые грязнокровки!» Не хватает только подписи: «Белла Блэк».
Забавно, что в следующей анкете аккуратным почерком Тэда Тонкса написано: «Профессор Риддл прекрасно разбирается в культуре и науке магглов. Его лекции соединяют два мира: магический и немагический, - в гармоничное целое намного лучше, чем болтовня о взаимной терпимости, которую даже мне, магглорожденному, надоело слушать».
А вот и еще обиженный: «Курс профессора Риддла намного сложнее всего, что мы изучали в Хогвартсе. Выучить и понять все это просто невозможно. Я собирался поступать в аврорат, но за этот год понял, что ненавижу СилЗла настолько, что не хочу о них даже слышать». Как говаривала нянечка в моем приюте, кому не нравится – скатертью по жопе. Интересно, пришлют ли мне из аврората благодарственное письмо за очистку их рядов от идиотов?
Некоторые рецензии радуют афористичностью: «Профессор Риддл суров, высокомерен, но что особенно неприятно – дьявольски умен». «Я не решил домашку и получил за это неуд по СилЗла, а мой старший брат решил и получил за это бакалавра по математике». «Профессор любит прерывать свои лекции словами: «Вот еще одна интересная проблема...» К концу пятой лекции я понял: что профессору интересно, то студенту смерть».
Но первое место, бесспорно, за анонимкой, написанной витиеватым почерком Рабастана Лестранжа: «Профессор говорит мало, но он говорит смачно. Он объясняет непонятно, но всегда хочется, чтобы он объяснил еще что-нибудь».
13 июля 1968 года
Связь профессора и студентов, как оказывается, вечна, бесконечна и нерушима, куда там «магии любви». После экзаменов начинаются пересдачи, после пересдач – выпускной (до сих пор думаю, наврала мне старшая Блэк, что она не умеет танцевать или нет – научилась она подозрительно быстро, но она вообще быстро все схватывает...) Но и выпускной, и подпись на дипломе вовсе не означают расставания профессора и студента. Вот уже две недели я ежедневно мотаюсь в Министерство, бегаю по всему Лондону, отправляю сов туда и сюда и вообще чувствую себя многодетным отцом. Одного устроить туда, другого сюда, спросить знакомых, замолвить словечко, составить протекцию... После такой беготни не радует даже то, что спустя несколько лет весь волшебный мир будет у меня в кармане.
На днях ко мне заходил Лонгботтом за рекомендацией. Я как раз сидел заколдовывал классный журнал, чтобы никому было не повадно пытаться исправлять там свои оценки, и даже думал, кого бы пустить на хоркрукс, когда он подвернулся под руку. Жалко, жалко, что за два семестра индивидуальных занятий с ним и его Алисой я стал уже относиться к ним как своим детям.
- Фрэнк, вы уверены, что я подходящий рекомендатель для аврората? – спросил я, откладывая в сторону журнал и сдерживая улыбку от мысли о том, как я буду пересказывать этот казус своей команде.
- Так точно, профессор! – ответил Фрэнк. – Вы лучший!
- Ну что вы, Фрэнк, - мягко ответил я. – Можно без чинов. Называйте меня просто – милорд. Понимаете, дело в том, что мой профессорский стаж невелик. Да и по фамилии меня знают только специалисты.
- Подпишетесь своим любимым именем, милорд, - совершенно серьезно предложил Фрэнк.
- То есть вы хотите, - сказал я, пододвигая к себе пергамент и накладывая на него копировальное заклятие – не пропадать же такому шедевру! – чтобы я написал что-то вроде «Рекомендую моего лучшего ученика Фрэнка Лонгботтома к зачислению в аврорат. С уважением, лорд Вольдеморт»?
- О, пожалуйста, милорд! – просиял Лонгботтом. – В аврорате вас любят!
Все пятнадцать минут, пока я сочинял письма в аврорат об успехах Фрэнка и Алисы в Темных Искусствах и защите от них, Лонгботтом развлекал меня историями о том, насколько меня любят в аврорате.
Сначала я с радостью узнал о том, что вмешательство адвокатов в процесс добычи показаний из арестованного следователи встречают словами: «Достали, крючкотворы, вот уйду к Вольдеморту!», а оперативники про дурацкие распоряжения начальства говорят: «Погодите, крысы штабные, вот разгонит вас Вольдеморт дубовым дрыном!» Но дальше – дальше пошел народный фольклор.
Когда-то в юности меня посещали забавные мечты о том, что я стану столь великим и страшным магом, что люди будут бояться моего имени. Я представлял, как страх сковывает уста собирающихся произнести «лорд Вольдеморт», как бледнеют от этих двух слов авроры, богачи и министерское начальство, - а потом жарил себе яичницу и шел к Борджину спекулировать антиквариатом.
Но ни в мечтах, ни в страшном сне мне не представлялось, что все вертухаи в КПЗ на обращение «Начальник!» будут отвечать: «Лорд Вольдеморт тебе начальник!» А отпирающихся допросах урок все следователи как один будут спрашивать с иронией: «Ага, а кассу Вольдеморт подломил?»
А курсантский фольклор? Полковник Хмурый, ведущий у кандидатов в авроры боевую магию, якобы любит приговаривать: «Черт знает на пять, Вольдеморт на четыре, а вам, оболтусам, и боггарт фингалов насажает!» А военврач, который лечит курсантов, пострадавших во время практической части занятий у полковника Хмурого, обычно приговаривает: «Ну, связался Вольдеморт с младенцами!»
Вероятно, Лонгботтом имел много чего порассказать, потому что, как-никак, по фразеологизмам с использованием имен Мерлина и Салазара уже начали выпускать словари, но я спешно дописал ему с Алисой рекомендации и отправил их в аврорат.
К моему удивлению, Алису и Фрэнка с моими рекомендациями приняли в аврорате с распростертыми объятиями, несмотря на фразы «проявил талант к Темным Искусствам» и «обнаружила глубокое понимание первооснов Темной Магии». Мне даже пришло благодарственное письмо со словами «Аврорат ценит ваши усилия, которые обеспечивают его непрерывную работу», и я подколол его в свою папку курьезов, рядом с рекомендациями и анкетами студентов.
28 августа 1968 года
Интересненько начинается учебный год. Мистер Малфой, видите ли, решил на каникулах совершить европейское турне. Вместо того, чтобы спокойно шататься по историческим местам в толпе магглов, как это скромно делаю толерантный я, этот бойкий юноша отправился в путешествие по местам боевой славы герра Гриндельвальда и познакомился по дороге со студентом Дурмштранга Киркоровым, то есть Каркаровым.
Киркоров... черт, да что же я никак не запомню!... гордо заявил ему, что у них в школе есть Темные Искусства. На что Малфой не полез за словом в карман и сказал, что зато в Хогвартсе есть Темный Лорд, а в Дурмштранге был, да весь вышел, только граффити осталось, да и то замазали. Слово за слово, палочкой по столу, а наколдовали эти молодцы лет на пять Азкабана каждый. Померялись, так сказать, силушкой богатырской.
Разумеется, мы с Абраксасом надавили на кого следует, и все разговоры об Азкабане быстро заглохли, но дело перешло на более низкий дисциплинарный уровень, то есть прямо ко мне, и мне пришлось допрашивать двух балбесов, изображая незнание Приори Инкантатем, которое вполне недвусмысленно отправило бы обоих в Азкабан.
Младший Малфой, как всегда, валил все на Империо, наложенное на него неизвестным злоумышленником, и даже слил мне достаточно похожее фальшивое воспоминание (не забыть добавить ему баллов, вышло очень похоже даже без практического опыта, вот что значит фундаментальная теоретическая подготовка имени меня!).
Каркаров упирался, что он лично ничего не делал, но если я его прощу, он немедленно выдаст мне пятерых ужасных темных магов, которые все это подстроили и затеяли, а он только пытался их остановить, взывая к их совести. Когда я сказал ему, что все темные маги у меня на учете, он немного скис, но почти сразу спросил, нельзя ли ему заложить мне еще кого-нибудь, можно даже светлого.
Дело, конечно же, кончилось чистосердечным признанием и клятвами в вечной верности великодушному лорду Вольдеморту, который заменил им пять лет Азкабана на пустяковые отработки. Каркаров даже попросил у меня автограф, и я расписался ему на левом рукаве мантии, чтобы помнил.
Глава 1116 сентября 1968 года
Когда я приду к власти, я не только упраздню все факультеты, из-за которых один бардак и грызня, но и отменю к чертям летние каникулы. Уже третью неделю у меня стойкое впечатление, что эти лодыри на каникулах организованно бились головой о бетон и целенаправленно выбивали оттуда все, что я им рассказывал в прошлом году. Я два раза в прошлом году выводил для шестого курса уравнение Стокса, позавчера написал его на доске, так какой-то болван спросил с задней парты, что означают все эти крючочки. До чего же было легче, когда я безо всякого Попечительского Совета тренировал свою старую гвардию! Объяснил раз, объяснил два, непонятно – долбанул Круциатусом. Что может быть непонятного в операторе Лапласа?
Третий курс снова завел свою старую песню «по какому учебнику мы учимся?» Вы учитесь по лекциям лорда Вольдеморта, и должны быть достойными этой чести! Чтобы прочитать учебник, нет надобности ходить на лекции (я, собственно, так и делал в их годы). Лекция же, в отличие от того кастрированного цензурой бреда, который Министерство публикует в виде рекомендованных учебных пособий, содержит концентрированный опыт профессора. Который надо стараться воспринимать в меру своих мозгов, а не канючить сто задачек для тренировки.
Зато мои лекции на старших курсах пришлось перенести в Большой Зал – есть еще маги, которым дорого просвещение. На первых рядах у меня сидят студенты, из которых больше половины лекции понимают только старшая Блэк, Малфой и еще несколько ребят. Зачем весь шестой курс поголовно записался ко мне – ума не приложу. А ведь я предупреждал, что на шестом году программа экспоненциально усложняется... Разве что только они не знают, что такое экспоненциальная функция... Мерлин, Салазар и Янус Полуэктович! Представляю, какой ад будет на консультациях.
За студентами сидят все стажеры аврората и большинство молодежи из соседних отделов. Они уже понимают достаточно, чтобы строчить за мной как бешеные и изредка поднимать на меня восхищенные глаза. Позавчера после лекции ко мне подошел один парень, Кингсли, и горячо меня благодарил, потому что после моей лекции он понял, что с тензорами все действительно получается стройно, просто и легко. А то нет: тензоры – это очень сильное колдунство. Этот Кингсли смышленый паренек, хотя и черномазый грязнокровка. Присмотрюсь к нему.
На последнем ряду заседают видные сотрудники Министерства, которым бюрократия еще не выела мозги. Они даже задают интересные вопросы и пытаются со мной дискутировать, чем доставляют мне огромное удовольствие. Вопреки своей непонятно откуда взявшейся репутации (не забыть завтра спросить Долохова, не он ли опять распускает про меня слухи), я люблю, когда со мной спорят и не соглашаются, разумеется, осмысленно, а не фанатично и бездумно, как пытается научить своих гриффиндорцев этот чертов Дамблдор. Например, после прошлой лекции мы очень приятно побеседовали с Аластором из аврората – он, конечно, чудак и отказывается рассматривать вырожденные решения диффуров из идеологических соображений, но он любопытно мыслит. Жаль, что такого человека солдафон Скримджер держит на оперативной работе, Авады на этого дурака мало. Надо будет как-нибудь похитить Аластора, запереть его в моем сундуке с книгами, где его никто не найдет и где он сможет наконец вволю почитать, а потом по вечерам вести с ним беседы о вечном.
13 октября 1968 года
Дамблдор, я всегда знал, что вы мне не доверяете. Нет никаких Пожирателей Смерти в вашем дорогом Хогвартсе. А также Ордена Василиска и Гвардии Вольдеморта. Вы что, верите во всю ту чепуху, которую Скиттер пишет в стенгазету? Погодите, она и про вас напишет. Еще и похлеще. Да, старшая Блэк на прошлой неделе нарисовала себе углем на руке какой-то абстракционизм, похожий на татуировку байкера. Я ее отругал. Вот уж представьте себе, я иногда гуляю по маггловскому Лондону!
Подождите, это мне. Подождите минутку. Спасибо... ох, ромашковый чай мне сегодня понадобится. Вы только подумайте: Друэлла Блэк пишет мне, что ее средняя дочь влюбилась в грязнокровку Тонкса. Хорошо, магглорожденного, не придирайтесь к словам. Заметила спустя целый год, мать называется. Ну а мне что за печаль? Почему я должен идти, разбираться, разговаривать с ними, наконец? Что я им скажу? Нет, вот этого я им ни за что не скажу! Дамблдор, неравный брак между чистокровной ведьмой и магглом до добра не доведет. Поверьте, я-то знаю. Пойду, пожалуй, убью обоих. Да не волнуйтесь вы, я в переносном смысле.
Мистер Уизли, мисс Прюэтт, десять баллов с Гриффиндора! Чем вы занимаетесь рядом с кабинетом директора? Вот только не надо мне рассказывать, что мисс Прюэтт упала в обморок, а вы делали ей искусственное дыхание. А то сниму еще пять баллов за незнание заклинания Энервейт. Что «профессор Риддл»? Кто вам сказал, что я добрый? Он просто меня не знает. Не смотрите на меня такими глазами, мисс Прюэтт. Ну хорошо, хорошо, только пять баллов. Довольны теперь? Брысь отсюда.
17 октября 1968 года
Мисс Блэк, подойдите сюда. А вы, мистер Тонкс, скройтесь с глаз моих. Нет, с вашей домашней работой все более чем в порядке. Вы, как всегда, интересно и изящно мыслите. А теперь ступайте, мне нужно поговорить с Андромедой. В конце концов, десятый час, нарветесь на профессора – взыскание заработаете.
Послушайте, Андромеда. Я давно знаю вашу семью и хотел бы поговорить с вами неофициально. Слушайте меня, когда я с вами разговариваю, а не думайте о всякой ерунде! Я легилимент, если вы забыли. Так вот, Андромеда, я знаю, что мать вас уже завалила своими письмами. Меня она тоже ими завалила, на ваше счастье. Поэтому я скажу вам прямо: выбросьте Тэда Тонкса из головы!
Я знаю, что он способный парень. И что он добрый, я тоже знаю. Тем более подумайте, как он будет чувствовать себя в доме Блэков. Даже меня темным вечером от ваших фаршированных эльфов на лестнице озноб пробирает. И потом, Андромеда, когда вы вырастете, вы поймете, что между выросшими в богатстве и выросшими в бедности всегда будет пропасть. Равно как между чистокровными волшебниками и магглорожденными. Я сообщаю это вам как факт, без моральных оценок. И для вашего же блага я со следующего урока вас с Тонксом рассажу.
Мисс Блэк, немедленно вернитесь! Перестаньте... ну перестаньте же вы реветь! Как вам не стыдно, вам же почти шестнадцать. Минуточку... Черт возьми! Ну вот, теперь вы смеетесь. Ваш учитель получил от вашей матушки вопиллер – по вашей, между прочим, милости – а вы смеетесь! А знаете что, мисс Блэк? Не сдавайтесь. И рассаживать я вас не буду. Присылать мне вопиллеры, Хагрид ей на ногу наступи!
Мисс Блэк, совершенно незачем виснуть у меня на шее. Я, к вашему сведению, Темный Лорд, мне не идет маггловская помада на щеке. Вам она, кстати, тоже пока без надобности. Ступайте спать и никому не говорите о нашем разговоре.
Глава 1231 октября 1968 года
Итак, господа, я хочу вам сообщить об изменении наших планов. Четыре месяца назад в волшебный мир вступил первый выпуск людей лорда Вольдеморта. Вы должны были заметить, что с Министерством работать стало намного проще. Спустя несколько лет наши молодые друзья достигнут значительных постов, и Министерство перейдет под наш контроль без всякой уголовщины. У нас теперь есть свои люди даже в аврорате. Яксли, доложите о результатах работы с нашими молодыми аврорами.
Что же, прекрасно... об этом я догадывался... а об этом стоит подумать. Благодарю, Яксли. Да, Яксли: как там мама Фрэнка, сердце у нее больше не прихватывает? Не знаешь? А Алисе своей он сделал наконец предложение? Чего ни хватишься, всего у тебя нет. Внимательнее надо с кадрами работать, а то Дамблдор переманит.
Кстати, планы всех антимаггловских операций я теперь буду утверждать лично. Долохов, покажи список. Так... Тонксов вычеркнуть и навсегда о них забыть. Одно дело магглы, а другое – Тонксы. Я своих детей в обиду не дам.
Что вы на меня смотрите, как римский папа на Мерлина? Розье, неделю назад ты встречался со своей сестрой, Друэллой Блэк. Встречался, не отрицай. Именно она попросила тебя внести Тонксов в список подлежащих устранению на Рождество. Ты на кого работаешь, сукин ты сын – на меня или на нее?! Все ваши личные причины я знаю, у меня эти причины каждую неделю на третьей парте. И учатся, между прочим, получше твоего. Передай Друэлле, что я ей на следующем родительском собрании задам. И пусть только попробует не придти.
1 ноября 1968 года
Ой... уй... ёёёёёё! Боль превыше всякой боли – резко встать с кровати с похмелья. Все-таки зря я в свое время решил, что Темный Лорд должен напиваться на Хэллоуин по-черному. Этак никаких хоркруксов не напасешься. С утра после такого ты совершенно беспомощен – самое слабое существо из всех живущих на земле. Ну наконец, вот оно, фамильное зелье! Так уже немного лучше.
Теперь постараемся вспомнить: за выпивку, как всегда, отвечал Долохов. Закруциачу мерзавца, если Бог его без меня еще не наказал. После десятой Розье и Эйвери подарили мне черную пижаму с шевелящимися зелеными змейками... действительно, шевелятся. Значит, тогда я был еще ничего.
Потом... ой! ой! дедушка мой Салазар!... потом я вернулся в Хогвартс и еще немного попраздновал. Кажется, танцевал со старшей Блэк... у нее был какой-то макияж с блестками... у меня потом вся мантия в блестках была... но я, конечно, себе не позволил... и вообще мне ничего такого не хочется! Тонкса и среднюю Блэк я зачем-то благословил. Знать бы чем, и что это теперь значит... Добрый я, оказывается, когда пьяный.
Ну кто там ломится?! Когда, интересно, я к двери привязал молоток? Кто там?! Кто там, василиск вас заешь? Директор? Да пошел ты в жопу, директор! Не до тебя сейчас. Надо же, блестки эти даже на пижаме... сейчас уберем. Дамблдор, вы уже пошли? Ну не обижайтесь, я сейчас открою. Блесток, вроде бы, больше нигде нет. А, черт, еще на одеяле. Встречу сегодня старшую Блэк – сниму с нее... сниму с нее... двадцать баллов! Заходите, Дамблдор!
Я слушаю, слушаю. Не обращайте внимания. Со мной все в порядке. И мне решительно не нравится ваша идея с Турниром Трех Волшебников в следующем году. Решительно. Мне вполне хватает всех тех разгильдяев, которые и так ошиваются по коридорам школы. И я не собираюсь участвововать в ваших махинациях. Ну если вы так ставите вопрос... Мое участие в подготовке в обмен на участие в турнире кого я скажу... или одно из четырех? Огласите весь список, пожалуйста. Да, выбор небогатый.
Хорошо. От Хогвартса будет участовать старшая Блэк. Потому что она слизеринка и лучшая ученица по моему предмету. Ничего я про нее с утра не бормотал, не выдумывайте. Она выиграет Кубок, могу вам гарантировать. Я за этим прослежу. Плевать я хотел на правила, пусть остальные школы не хлопают ушами. Все, вы меня раззадорили. Кубок будет наш, и за Хогвартс будет выступать Беллатрикс Блэк. Только попробуйте со мной поспорить.
11 ноября 1968 года
Сегодня у меня появился новый ученик. Щупленький такой, черненький, с шевелюрой, просящей хорошей головомойки. Проник каким-то образом в класс, уселся в уголке и сидел весь урок. Я его и не сразу-то заметил, а когда заметил, урок прерывать не стал. После урока я, конечно, спросил его, кто он такой.
- Я Принц! – гордо ответил мне малыш, выпятив вперед свой крючковатый нос, и я не сдержался и непедагогично фыркнул.
- Он Снейп, Северус Снейп, - вдруг тихо забормотал кто-то у меня за левым плечом, так что я даже вздрогнул, - это фамилия его отца, Северус, поздоровайся с профессором, а моя девичья фамилия Принц, она ему почему-то нравится, вы меня помните, профессор Риддл?
Ох, ну конечно, помню. Я вообще такой чадолюбивый, что помню всех без исключения первоклашек, которые галдели в коридорах, когда я заканчивал школу и собирался удрать к лорду Гриндельвальду. Подумаешь, мелочи какие – ну, хоркрукс сделать, ну, с родственничками рассчитаться и в Азкабан за это не попасть. Разумеется, я только и делал тогда, что заучивал списки первого курса.
- Я просто хотела показать Севу, где я училась, и чтобы он на уроках посидел, ему еще девять лет, но он у меня очень любознательный, ему только привыкнуть надо, он же среди людей рос, но он должен стать волшебником, и зелья ему очень нравятся, я его тайком учу, он обязательно приедет сюда через два года, хотя его отец против...
- Стоп, - сказал я, почувствовав, что еще немного, и Эйлин Принц заговорит меня так, что даже мадам Помфри не откачает, - для начала два вопроса: какой это еще чертов маггл тут не дает ребенку учиться магии? – мамаша от этого вопроса побледнела, а сынок взглянул на меня с обожанием. – И второй: если Северусу так нравятся зелья, что он у меня на СилЗла делает?
Короче говоря, Эйлин Принц кудахтала еще пятнадцать минут и задержала начало следующего урока. Прерывать ее и направлять в нужное русло у меня получалось не всегда, и я запомнил это, как еще одну вещь, которую я, оказывается, не умею, и которой срочно надо научиться. А я-то думал, темная магия это самое сложное. С грехом пополам я уяснил одно: у меня появился еще один ученик с острым умом и с большими проблемами в семье. Жаль, на Хэллоуин к ним зайти уже не успел, люблю я это дело. Ну ничего, 13ого у нас будет пятница.
13 ноября 1968 года
Сходил в гости к Снейпам, поздравил главу семейства с пятницей. Душа поет, хоркруксы прыгают. До того увлекся, что даже прозевал момент прибытия авроров, пришлось объясняться. Заговаривать зубы и выкручиваться я умел с самого детства, но в этот раз оказалось достаточно чистейшей правды о жизни пьяницы и дебошира Снейпа Т. С. О том, как я эти сведения добыл и насколько меня порадовал процесс, авроры не спросили, потому что уже на середине рассказа приняли мою сторону и хотели старшему Снейпу добавить. Гуманный и законопослушный я, разумеется, их удержал.
После объяснения, когда мы дружно и весело убирали учиненный мной, то есть Тобиасом, разгром, и меняли память соседям-магглам, один из авроров выболтал мне, что мой визит к Квиреллам у них тоже учтен, но делу не дали ход из-за полной солидарности с моей позицией по защите маггловских детей. Так что я теперь, получается, робин гуд и защитник униженных и оскорбленных, не то что всякие там мульсиберы с ноттами, про которых мои новые знакомые сказали много занятных слов. Ведь они что удумали, фашисты такие: проповедуют господство чистокровных в магическом мире! Магглов, говорят, обижают, и даже магглорожденных. А вот я – я другое дело. Единственный ныне здравствующий потомок Слизерина и бескорыстный защитник магглов. Ведь это трогательно, господа присяжные заседатели. Лично я, попрощавшись с Доулишем и Пизгудом, пять минут смеялся. И еще полчаса потом думал.
17 ноября 1968 года
Позавчера Северус прислал мне сову. После моего пятничного визита он меня просто боготворит. Жизнь у него резко наладилась, папаша ходит шелковый (подержу еще недельку под Империусом для закрепления условных рефлексов), и осталась у Принца-полукровки одна мечта – попасть ко мне в Слизерин. Я его заверил, что так оно и будет.
Честное слово, Северус произвел на меня впечатление замкнутого необщительного мальчика, у которого нет друзей, особенно среди магов, в связи с имевшей место ранее тяжелой ситуацией в семье. Но я, по всей видимости, опять что-то не понял. Честное слово, этот Северус заставит меня когда-нибудь признать, что я не так уж хорошо разбираюсь в людях.
Спустя пятнадцать часов после того, как я отправил ему ответ, я получил еще одну сову: «Профессор Риддл, помогите мне, пожалуйста, попасть в Гриффиндор, а то меня мама не пускает. Заранее благодарен, Сириус Блэк». А уж вслед за этой совой письма посыпались как из рога изобилия: «Профессор Риддл, возьмите меня к себе в Слизерин, папа меня пугает, что я такой неуклюжий, что попаду в Хаффлпафф. Ваш до гроба, Эван Розье». «Уважаемый профессор, я бы очень хотел учиться в Равенкло, хотя мой отец настаивает на Слизерине. Я разделяю многие ценности вашего факультета, но желал бы прожить свою собственную жизнь, а не жизнь моего отца. С уважением, Бартемиус Крауч-младший». «Хочу в Гриффиндор, хочу быть храбрым как вы. Питер Петтигрю». «Барти прав, я бы тоже пошел в Равенкло. Вы ведь все можете, правда? Белла о вас рассказывала. Регулус Блэк». Ну и напоследок самое прекрасное: «Дорогой профессор Риддл, я очень хочу в Гриффиндор, и Северус тоже, хотя он пока об этом не знает. Он на самом деле совсем не такой, как о нем все думают. Искренне ваша, Лили Эванс».
Что я им, Сортировочная Шляпа, что ли? Вот стоит сделать людям добро, и тебе тут же садятся на шею.
Глава 1328 ноября 1968 года
Я уже давно заметил, что посещаемость моих лекций странным образом коррелирует с погодой – как только за окном разыграется буря и завоет ветер, все сидят и учат Защиту от Сил Зла. В этом есть рациональное зерно, конечно. Но чуть только на улице что-то замечательное – сразу половина класса дает деру. А я стой на кафедре и коси глазом в окно, на этих веселящихся раздолбаев.
Вчера они меня все-таки достали: четвертый курс сбежал играть в снежки почти в полном составе. Пользуются, паршивцы, тем, что жалобы директору и записи в классный журнал я считаю ниже своего достоинства. Более того: когда я вышел в обед подышать морозным воздухом, какой-то дурилка попал мне снежком по голове. Этого я так оставить не мог и вечером засел за книжки.
Составление авторского заклятья с предподвывертом, как всегда, доставило мне большое удовольствие и даже напомнило школьные годы. Все-таки из всех своих тогдашних достижений в магии я помню отнюдь не хоркруксы, а тот великолепный первоапрельский розыгрыш, который так понравился Диппету. Помню, я тогда такого инферна, замаскированного под лорда Гриндельвальда, по коридорам пустил, что даже Дамблдор струхнул и унесся прочь, бессвязно лопоча что-то про Старшую палочку и младшую сестру. С этого-то момента он меня и невзлюбил. А может, он невзлюбил меня еще с первого курса, когда я ему дохлую крысу в кровать засунул...
Но Диппет, милый старичок, помню, тогда над моим Гриндельвальдом и удирающим Дамблдором так надрывался. Даже когда спустя пару лет Дамблдор наконец собрался с духом и стал величайшим из героев (ага-ага, наверняка сжульничал, вот дойдут у меня до него руки), Диппет очень стильно его насчет того случая подколол. Ну и Дамблдор, разумеется, мне этого тоже не забыл. Нет у него чувства юмора.
Заклятье получилось на славу: отложенная трансфигурация с сигнальным механизмом. Спустя пять минут после начала моего урока все разгильдяи, игравшие в снежки около озера вместо изучения Темных Искусств, начали превращаться в пингвинов. Медленно, с оттяжкой, с онемением пальцев на руках, вытягивающихся в крылья. Чистокровные вообще чуть с ума не сошли – они же биологию не знают. И что приятно: все тут же кинулись ко мне, а не в больничное крыло, забавно ковыляя на укорачиваюшихся ногах и стуча хвостами по полу. Чует кошка, чье мясо съела. Наименее прытким уже пришлось ползти к моему кабинету на пузе. Я, разумеется, пожурил и отпустил, а усердные студенты, сидевшие на уроке, от души посмеялись.
Шутка продолжалась до конца рабочего дня, и я уже думал закрепить заклятие, чтобы и впредь никому не повадно было гулять мои лекции, когда ко мне примчалась наша праведница Минерва и возмущенно заявила, что в Хогвартсе не используют трансфигурацию как наказание. Кто бы говорил – если на моем уроке студенты порой воют от страха, на ее лекциях они воют только от скуки. Зануда. Ведь какие пингвины получались... Особенно из Крэбба и Гойла шикарные вышли. А из Риты Скиттер получился королевский пингвин, и она этим пижонила два дня, пока я не сказал, что королевские пингвины самые жирные. Скиттер обиделась и наверняка готовит про меня фельетон в стенгазету, а Уизли после урока допрашивал меня о биологии.
30 ноября 1968 года
У малыша Квирнуса опять осенняя депрессия, хотя в семье у него после моего прошлогоднего визита все нормально. Он постоянно грустит и задумывается, но на уроках и на дополнительных занятиях трудится не покладая рук. Я сначала думал, работой лечится, я сам всегда так поступаю, когда на душе паршиво до того, что даже убить кого – все равно не поможет. А сегодня пришел домой – он у меня под дверью сидит и ревет.
Если честно, я уже начал забывать, что я Темный Лорд. Поднял его на ноги, он уткнулся мне в мантию и похлюпал носом. Я открыл дверь, провел его на кухню, дал ему теплого молока (да, теперь у меня есть молоко, потому что у меня живет котенок младшей Блэк – в слизеринской гостиной, видите ли, холодно, и мальчишки котеночка обижают). Как-то все автоматически получилось.
Когда Квирнус перестал реветь, я спросил его, в чем дело, но он тут же начал реветь снова. Из его всхлипываний я разобрал только то, что я великий маг, а он так слаб, бестолков и вообще ужасно несчастлив тем, что попал на Хаффлпафф и теперь никогда не станет сильным волшебником.
Ситуация складывалась неприятная и непонятная, потому что мне еще никогда не приходилось никого утешать. В последний год несколько раз у меня на консультациях плакали глупые студентки, которые из всех моих объяснений понимали только то, что их ждет «Отвратительно» на экзамене, но их всякий раз ревниво выгоняла старшая Блэк, хоть я и не собирался их утешать, поскольку не умею. А я ненавижу, когда я не могу сделать то, что хочу, и сейчас мне хотелось помочь Квиреллу, пусть даже я был в целом согласен с его оценкой самого себя: он не был талантливым студентом и был хаффлпаффцем со всеми вытекающими, то есть просто милым и старательным парнем, и, в конце концов, заслуживал счастливой жизни, даже если она не будет отмечена никакими выдающимися достижениями.
- Послушай, Квирнус, - сказал я, присаживаясь рядом с ним на корточки, - я расскажу тебе одну старую притчу. Правитель одной страны устроил пир, и пригласил на него своих друзей, сильных и храбрых людей. Но когда настало время пира, гости стали отказываться один за другим. Один отговорился тем, что только что купил землю и должен осмотреть ее. Другой купил волов и хотел испытать их. Третий же недавно женился и пировал сам. Тогда царь разгневался и велел слугам своим пойти на распутья дорог и звать на пир всех, больных и увечных, добрых и злых, потому что те, кого он почитал лучшими и достойнейшими, отвернулись от него. И царский чертог наполнился теми, кто никогда не почитал себя достойным, но сумел отозваться в нужное время.
Квирнус завороженно слушал меня – все же не каждому приходится увидеть Темного Лорда, пересказывающего Евангелие. Постепенно он начал улыбаться, а когда я закончил рассказ, он уже не жалел о том, что попал в Хаффлпафф, потому что поверил притче в том, что главное не в силе или таланте, а в верности и умении быть рядом в нужный момент. Да и я сам почти поверил своему удачному толкованию евангельской притчи для хаффлпаффцев, уж очень убедительно у меня получилось. Держу пари, что Дамблдор полагает, будто я не сумею утешить плачущего ребенка. Лорд Вольдеморт умеет все!
2 декабря 1968 года
Последнее время я начинаю день, разгребая детскую почту на столе (раньше я всегда считал хорошой привычкой быстро отвечать на письма любым адресатам и вот доигрался). Малышня, поначалу принявшая меня за Сортировочную шляпу, теперь приняла меня за Энциклопедию Британика. Как их отвадить, ума не приложу. Уж и подписывался «лорд Вольдеморт», и даже на черной бумаге кровавыми чернилами отвечал – только пищат от удовольствия. Особенно эта Эванс достала – у нее столько вопросов, что у меня уже скоро ответы кончатся и рука отвалится писать. Убью ее когда-нибудь. Или просто домой к ней зайти? А то я так весь пергамент в школе переведу. Правильно, зайти к ней – и убить. Два пергамента с утра, мать моя ведьма! Тоже мне, «милый профессор»... подлиза!
А с позавчерашнего дня я с тревогой думал о том, как я размяк с этим Квирнусом. Целую историю ему наплел. Куда как проще было прогнать его, чтобы разбирался сам со своими проблемами. Так я еще скоро эльфам помогать начну, думал я в сердцах и, разумеется, напророчил.
Сегодня, не успел я начать писать ответ Эванс, как в моей комнате материализовалась целая делегация домовых эльфов, которые тут же начали молотиться головами о мебель в моей комнате. На вопросы, чем вызвано их хулиганское поведение, эльфы только подвывали, что они смеют отрывать великого Темного Лорда от его великих дел своими недостойными проблемами, а потому они должны сначала себя примерно наказать в моем присутствии, чтобы господин видел их отчаяние. Чем сильнее я сердился и пытался вытолкать их взашей (кстати, у них очень интересная магия, с которой не так-то просто совладать, надо бы ими заняться), тем яростнее они крушили своими лбами мою мебель. В конце концов, мне не осталось ничего, как велеть им успокоиться и выслушать их.
Оказалось, что директор Дамблдор велел им кормить студентов на завтрак салатом, что якобы полезно для здоровья, но совершенно студентам не по нутру. И вот сегодня в столовой буза, и бедные эльфы никак не могут выполнить приказ Дамблдора.
Когда я ворвался в столовую, намереваясь водворить там порядок, Минерва читала студентам очередную занудную лекцию о том, что такое хорошо и что такое плохо. Половина студентов с хрустом зевала, вторая половина орала и кидалась друг в друга салатом, которым они тут же попали в меня.
- А ну всем замолчать, разгильдяи, Аваду вам в лоб! – взревел я и для убедительности шарахнул в потолок ветвящейся Авадой собственного изобретения.
В Большом Зале воцарилась тишина, но ее тут же нарушил девчачий голос.
- Ой, как я люблю, когда профессор Риддл ругается! – сказала эта егоза, и по залу зашелестело несерьезное хихиканье.
«Ах так! – подумал я. – Ах вот, значит, как! Ну ладно! Я еще не все свои хэллоуинские шуточки на вас опробовал».
- Замолчите и слушайте меня! – раздался ниоткуда высокий холодный голос. Я стоял посреди зала с сомкнутыми губами, и ученикам показалось, что это стены говорят голосом Салазара Слизерина. – Вы не сможете противостоять мне. Заканчивайте завтрак и отправляйтесь на занятия. Если вы выдадите мне зачинщиков – вас ждет награда. Если же нет, - тут я сделал паузу, и с удовольствием вслушался в испуганное молчание студентов, - если же нет, салат на завтрак будет еще месяц подряд. Даю вам время до полудня.
Весь этот день на уроках было очень тихо, а Дамблдор при встрече дважды пытался меня легилиментить, чтобы выведать, какой древней магией Хогвартса я пользовался. Зачинщиков беспорядков в Большом Зале мне, конечно, не выдали, но и сами они придти побоялись. Что же, будем есть на завтрак салат. Домашние эльфы, что ужасно, меня теперь боготворят и называют своим спасителем.
Глава 1423 декабря 1968 года
Сегодня в Хогвартс вернулся Хогвартс-экспресс, отвозивший студентов на каникулы, и привез мне подарочек. Вернее, подарочек прибыл у Хагрида на руках, закутанный в его шубу. Я, конечно, привык считать Хагрида благодушным простаком, но, по-моему, он это нарочно. Будто не мог сам отправить ее домой или хотя бы отвести к Дамблдору.
- Здравствуйте, профессор Риддл! – сказало мое рыжеволосое наказание и посмотрело на меня из шубы умильными зелеными глазками, в которых прыгали озорные чертята.
- Здравствуйте, мисс Эванс, - сказал я как можно строже, делая про себя заметку, что я не знаю защиты от детской магии, или из-за чего там еще на них совершенно невозможно сердиться. – Надеюсь услышать от вас трогательную историю о том, как вы потерялись в большом-большом Лондоне и совершенно случайно забрели на Кингс-Кросс. Иначе вам не поздоровится.
- Профессор Риддл, а правда, что у вас живет котенок? – как ни в чем ни бывало спросила Эванс, спрыгивая с рук Хагрида на пол.
- Нет, - тут же ответил я (младшая Блэк наконец уехала на каникулы вместе со своим котенком) и не смог отказать себе в маленькой шалости. – Котята – у профессора МакГонагалл.
- А они потом тоже будут преподавать трансфигурацию, да, профессор Риддл? – спросила моя маленькая озорница и вытянула из бумаг на моем столе редкую темномагическую рукопись. Ну вот как на такого смышленого ребенка можно сердиться?
- Идите, Хагрид, - велел я и конфисковал рукопись у Эванс, потому что ей еще рано, - если что, я позову вас на помощь.
Эванс настолько развеселила меня, что я даже забыл, что у Хагрида нет чувства юмора. Наш лесничий остался стоять у притолки, подпирая головой потолок и недоуменно на меня взирая.
- Ступайте, Рубеус, - сказал я уже мягче, - я не съем мисс Эванс. И непременно отправлю ее домой.
Эванс, разумеется, расстроилась и надула губки, но я тоже за последние полтора года кое-чему научился, и сумел отправить ее домой, даже не дав ей как следует поныть. Правда, мне это обошлось в экскурсию по Хогвартсу и обещание придти к ней в гости на Рождество.
Эти Эвансы, кстати, довольно приятные люди, хотя и магглы. А уж какое впечатление я на них произвел... Не пересказать. Боюсь, в следующий раз они сами отпустят Лили ко мне в гости. Мои хорошие манеры меня погубят.
25 декабря 1968 года
Сегодня утром, когда я трансфигурировал оставшиеся от студентов контрольные в накладную бороду, мой камин и коврик возле него полыхнули зеленым пламенем, и из пламени вылетела старшая Блэк.
Я даже не успел возмутиться, когда она обрушила на меня все свои новости: Андромеда рассорилась с семьей, родители рассорились друг с другом, она рассорилась вообще со всеми... В общем, я сразу понял, что вечером вместо подарков под елочкой я найду под своей дверью среднюю Блэк, Тонкса и ворох вопиллеров от Друэллы. Кому Рождество, а Темному Лорду рабочее время.
Тем временем старшая Блэк замолчала, и я отвлекся от своих приготовлений, потому что надо было что-то ответить, а я не знал, что. В конце концов, я скромный Темный Лорд, а не Юлий Цезарь, и не умею трансфигурировать и слушать одновременно.
- Милорд, я останусь с вами! – заявила старшая Блэк, вероятно, уже не в первый раз, и посмотрела на меня, как аврор на Метку.
- Пока можно просто профессор, - на автомате ответил я, соображая, что бы могло значить это заявление.
- Я буду праздновать с вами Рождество, - пояснила старшая Блэк, и я подумал, что в свете последних и предстоящих визитов мне стоит повесить на дверь табличку «Обитель Темного Лорда. Приют юных авантюристок».
- Вы уверены, Беллатрикс? – спросил я, бросая взгляд на накладную бороду, красный мешок и открытку от Лили у меня на столе и приходя в шутливое настроение. – Туда, куда иду я, вы пойти не сможете.
Белла вспыхнула и заверила меня, что она сможет сопровождать меня куда угодно. Я, конечно, до этого момента полагал, что у Санта-Клауса нет ни детей, ни жены, но Долохов что-то такое плел про какую-то Снегурочку... в общем, синее Белле не идет, но вышло довольно забавно.
- Тук-тук-тук! – возгласил я, в попрание всех приличий аппарировав на крыльцо Эвансов в обнимку со своей студенткой. – Кто к вам пришел?
- Лорд Вольдеморт! – радостно закричала Лили, распахивая дверь, и повисла у меня на шее. Белле это не понравилось, но данное мне слово она нарушить не могла, и после вручения подарков я со спокойной душой оставил Лили и Петунью на ее попечение.
Положа руку на сердце, если бы все магглы готовили так, как миссис Эванс, а не как жуликоватая кухарка в моем приюте, я бы против магглов ничего бы и не имел. За свою жизнь я так ел только дважды: в первый день в Хогвартсе и на Рождество у Эвансов. Причем на мой теперешний вкус стряпня у хогвартсовских эльфов за это время сильно испортилась.
Однако шестое преподавательское чувство подсказало мне, что в соседней комнате, куда Белла увела детей, подозрительно тихо. Я извинился перед хозяевами и заглянул в дверь. Девочки сидели у камина и смотрели на белого кролика. Педагогический стаж велел мне не умиляться, а прислушаться, и это было очень вовремя.
- А хочешь, Лили, кролик нам станцует? – спросила Белла, и я заметил, что ее палочка каким-то образом уже перекочевала к Лили. – Ну-ка, скажи «Империо!»
- Снегурочка, двадцать баллов с Дед Мороза! – сказал я с шутливым негодованием и подошел к детям. – Кролики не только танцевать умеют. Было бы желание, - с этими словами я конфисковал у Эванс палочку и сделал Белле страшные глаза. – Давайте я вам расскажу одну рождественскую историю.
С гордостью могу сказать, что моя история про бедного сиротку в приюте и волшебника-шантажиста, поджегшего его скромные пожитки, удалась на славу. Старшая Блэк смотрела на меня как на великомученика, а Эванс теперь приедет в Хогвартс правильно подготовленной.
14 января 1969 года
В связи с выходом студентов с каникул с поголовным диагнозом «разжижение мозга» на первых уроках я отвел некоторое количество времени на болтовню и вопросы из зала. Третьеклассники почему-то заинтересовались тем, как мне удается летать при помощи магии. Слово за слово, указкой по столу, и выяснил я ужасную правду: миф о том, что аппараты тяжелее воздуха не летают, все еще жив в сознании магической молодежи. А к чему это приводит? К нездоровому восхищению магглами и даже еретическим гипотезам, что им доступна сила, недоступная нам. Помню, водил я летом Уизли на выставку роботов... Ладно, не будем о грустном.
Я, конечно, пояснил доступно про аэродинамику и про то, что всего-то колдунства – чтобы давление под крылом стало больше давления над крылом, но, как всегда, в объяснениях все-таки скаканул вперед, и пришлось начинать все сначала, с рисунками ртутного столба, геометрии крыла и так далее.
И вот в этот момент, когда я уже развенчал очередной миф о могуществе магглов, в класс вошла министерская комиссия. Что могу сказать: они пошутили, я тоже посмеялся.
- Что это такое? – спросил чиновник из отдела образования, пару минут повтыкав в изображение самолета, исписанное поверх формулами.
- Самолет, - коротко и немного раздраженно ответил я, прикидывая, кого бы из детей вызвать к доске решить задачу на закон Бернулли. Для закрепления, так сказать, пройденного материала.
- А какой это предмет? – язвительно поинтересовалась дамочка в розовом.
- СилЗла, - отозвался я, и до меня наконец дошел юмор ситуации.
Кто-то в рядах комиссии начал мерзко хихикать. Ханжа в розовом вскинула брови, словно я на доске изобразил не самолет, а всем известную главу из учебника по биологии, раздел Анатомия. Вот это уже было лишнее.
- Ну что же вы так нетактично-то? – приговаривала, по слухам, мадам Помфри, отпаивая через несколько часов моих гостей настойкой мандрагоры, потому что более слабые средства на них не действовали. – Он же все-таки Темный Лорд. И на преподавательской работе уже полтора года. Характер у него жесткий, нервы тоже не железные...
В этот день профессура и студенты во время ужина в Большом Зале устроили мне овацию.
Глава 157 февраля 1969 года
У Минервы недавно опять случился приступ великолепных идей, и на этот раз мне выпало вести свой курс в театр. По мнению Минервы, детей следовало приобщать к прекрасному, хотя ее методы я не могу назвать ни гуманными, ни эффективными: для приобщения был выбран любительский спектакль на Диагон-аллее по пьесе какого-то местечкового драматурга. Чтение этих монологов стихий с репликами на две страницы довело меня до точки кипения за рекордные семь минут, и от моей стихийной магии книга с пьесой обуглилась, а в лаборантской завыли инферны.
- Мисс МакГонагалл! – воскликнул я, на правах школьного друга довольно бесцеремонно врываясь в комнату Минервы. – Вот это, - я потряс в воздухе книгой, - это черт знает что такое! Это горячечный бред! Это пособие для психиатров! Но это не искусство!
- Слушай... – повернулась ко мне Минерва, и я с неудовольствием заметил колдографию Дамблдора у нее на столе. Когда Минерва отвернулась, Дамблдор жеманно поморщился и подмигнул мне.
- Погоди, - я постарался не обращать на Дамблдора внимания, - я понимаю, что по законам матстатистики магическое население численностью в пару десятков тысяч человек не способно порождать хорошую актерскую труппу, сильного режиссера и талантливого драматурга в каждом поколении. Но я категорически отказываюсь подвергать студентов этой ереси. Ты понимаешь, что после такого они возненавидят театр, драматургию, философию и литературу, и все это совершенно напрасно?
- Что ты предлагаешь? – оскорбленно спросила Минерва, встав передо мной и скрестив на груди руки. Дамблдор за ее спиной пялился на меня с явным романтическим интересом, словно забыл, как я отшил его на моем выпускном.
- Минни, я так не могу, - не выдержал я. – У меня такое ощущение, будто нас трое.
- Том, не смей его трогать! – вспыхнула Минерва, но я оказался проворнее и засунул Дамблдора между книгами. Минерва пару минут пыталась прорваться к своей полке, но моя магия была сильнее.
- Я предлагаю, - объявил я, - отвести детей на нормальный спектакль. Например, Королевский Шекспировский театр, бывший Шекспировский Мемориальный...
- Маггловский театр? – потрясенно спросила Минерва, забыв про мою выходку с колдографией Дамблдора и смотря на меня так, словно у меня за спиной выросли крылья, а над головой затеплился нимб. – Том, но ты же...
- Я же? Нет, вы же! Вы ютитесь в нескольких деревнях и одном квартале Лондона! Вы отдали магглам весь мир, который по праву принадлежал вам, причем с магглами и их потрохами впридачу! Какого эльфа ушастого я не могу смотреть хорошие спектакли, есть лучшую еду, путешествовать, не скрываясь, по миру? Какого Хагрида, прости за выражение, я могу аппарировать, но не могу выбирать между Вест Эндом, Сити и Вестминстером, а должен постоянно шататься по Диагон-аллее? А теперь вы и эти жалкие остатки, которые вы называете «волшебным миром», хотите переделать в угоду грязнокровкам! Вы же!
Минерва была, конечно, потрясена, но решение свое менять отказалась, ссылаясь на возможную реакцию чистокровных семей. И это наши реформаторы!
8 февраля 1969 года
Построились! Построились, негодяи! Ну что такого сложного в том, чтобы построиться по двое, объясните вы мне? Вас что, дикий программист укусил, вы кроме нуля и единицы чисел не знаете?
Мистер Малфой! Команды на взлет не было. И немедленно отдайте мисс Скитер ее перо. Впрочем, отдайте его лучше мне, без пера она как-то безопаснее. Мисс Скитер, не стройте из себя обиженную девочку. С меня довольно и статьи в прошлом номере стенгазеты про мою небольшую размолвку с министерской комиссией. «Какая боль, какая боль, Вольдеморт – Министерство – 5:0!» Может, вы себя еще и поэтессой считаете?
Мистер Уизли, что за чертовщину вы прицепили сзади к метле? Зачем вам мерять давление под крылом и давление над крылом? Слушайте, ну посчитайте вы хоть площадь метлы. И поделите на нее свой вес. От такого давления под крылом вас разнесет вместе с метлой. Что закон сохранения энергии? Артур, так мы никогда не взлетим. Объясню по дороге.
Мистер Гойл, что вы смотрите на метлу как Мерлинова борода на бритву? Долетите, не маленький. Поверьте, мне тоже поперек горла этот кавалерийский бросок. Но наш дражайший директор пожалел нам летучего порошка, пригнать Хогвартс-экспресс вообще отказался наотрез и даже на маггловский поезд денег не дал. А делать портшлюз ему, видите ли, нужно разрешение.
Белла, просто, знаете ли, больно смотреть на ваше романтическое одиночество. Неужели на всем курсе вам не нашлось на этот вечер достойного кавалера? И не думайте, что я не разгадал вашу игру. К вашему сведению, на курсе четное количество учащихся, и потому в романтическом одиночестве сегодня буду я. Что же касается вас... мистер Малфой! Подойдите-ка сюда. Будьте добры составить сегодня компанию мисс Блэк. А вы, Беллатрикс, приглядите за этим разгильдяем.
Двенадцать, пятнадцать... господа, постойте смирно хоть одну минуту! ... шестнадцать, девятнадцать? ... Ах, ну конечно! Ну разумеется! Дети, давайте хором позовем Артура и Молли!
9 февраля 1969 года
Стоит ли говорить, что вчера мы долетели только до Эдинбурга, выстроившись по дороге клином, как вороны, и за эти сорок минут я тринадцать раз облетал строй, возвращал отстающих, разнимал Скитер и Прюэтт (Скитер в отсутствие пера принялась устно составлять фельетон о романтических полетах на древних метлах-развалюхах), ловил пикирующего в крестьянский сарай Малфоя, который сказал Беллатрикс дерзость и получил Ступефаем в упор, выговаривал Беллатрикс за ее обычный сплав слизеринской жесткости и гриффиндорского безрассудства, отнял у Крэбба и Гойла в сумме семь бутылок пива и подумал, не стоит ли в волшебном мире ввести санкции за полеты в пьяном виде, чуть было не сошел с ума и в конце концов сотворил портшлюз до Диагон-аллеи.
Признаться, я рассчитывал, что лишние три часа на Диагон-аллее станут отдыхом. Мы даже правильно расселись в «Дырявом котле»: я во главе стола, Белла и Люциус одесную, Молли и Артур ошуюю, вроде как для симметрии со Страшным Судом. А дальше была тьма внешняя, которая получила задачу на подумать и скрежетала зубами.
К своему несчастью, я слишком увлекся разговорами со своими любимцами, и пропустил тот момент, когда число сидящих за столом стало стремительно уменьшаться. Из благодушных размышлений о применимости супергрупп к защитной магии меня вывел разъяренный рев хозяина «Дырявого котла».
- Да ты видела хоть раз, чтобы я яблочки свои какой гадостью поливал? – рычал трактирщик, гонясь между столиков за Скитер и пытаясь отнять у нее пергамент. Прытко пишущее перо тем временем вырвалось из сумочки Скитер, зашло трактирщику в тыл и писало ему на спине непристойности.
- Да у меня все продукты чистейшие, журналистка ты чертова! – вопиял разобиженный трактирщик. – Да моя вода Луи Пастеру в страшных снах снится, в ней же кроме воды нет ничего! Да моим пивом святой Патрик бы не побрезговал! Ух ты, погоди! – с этими словами трактирщик остановился, опершись на стул, чтобы перевести дыхание, и я использовал паузу, чтобы отловить Скитер за шкирку, отнять у нее пергамент и начать беспристрастное разбирательство.
В ходе разбирательства выяснилось, что Скитер, как всегда, заскучала за работой, стащила у меня свое дрессированное перо и отправилась на поиски сенсаций, маскируясь под заинтересованного интервьюера и стреляя глазками. Разумеется, пока трактирщик, молодцевато подбоченясь, рассказывал ей истории из своей длинной жизни, в которой нашлось место даже Луи Пастеру (врет, не дарил ему Пастер рецепт пастеризации пива, со дня смерти Пастера уже восьмой десяток лет пошел), прыткое пишущее перо по наущению Скитер записывало на пергаменте совсем другое: что в углах трактира такая грязь, что там наверняка сами собой тараканы завелись, Пастеру на посрамление (между прочим, сущая правда), что пиво в заведении разбавлено водой (вранье, разбавлено водкой, причем настолько безбожно, что я в него однажды медальон Слизерина уронил, так хоркрукс в медальоне потом всю ночь буянил и песни орал), что фрукты и овощи в своем небольшом хозяйстве трактирщик поливает запрещенными зельями, и они от этого светятся по ночам... И вот примерно на этом интересном месте оказалось, что трактирщик за годы работы наловчился читать вверх ногами газеты, которые посетители клали на стойку.
Не успел я примирить стороны, едва не оглохнув от их прений, на том, что Скитер напишет для «Дырявого котла» хороший рекламный слоган, а трактирщик за это подгонит нам на выпускной два бочонка своего чистейшего неразбавленного пива, как в дальнем конце Диагон-аллеи громыхнуло, и в трактире дрогнули стекла.
Я аппарировал на звук с отчетливым намерением убить Уизли за его опыты, но моим глазам предстал Кривой переулок с пугающей пустотой вместо магазина Борджина. На абсолютно чистой площадке на месте магазина стоял славянский шкаф, а в нем сидел Малфой, вывесив наружу ноги и крепко задумавшись.
- Упс, - пробормотал Малфой, не заметив меня, - опять минус перед якобианом забыл поставить...
- Физик Якоби был великий экспериментатор, - с сарказмом сказал я, - но магазины не взрывал.
- Понимаете ли, милорд, - все так же задумчиво продолжал Люциус, бросив на меня невидящий взгляд. – Вот этот шкаф – это жутко занятная вещица. Работает почти как каминная сеть, только основное отображение в нем какое-то странное... – Люциус повернул ко мне исписанный пергамент, - как думаете, оно сжимающее? Мне бы неподвижную точку доказать, а то как-то не по себе...
Мне и самому стало не по себе, когда я представил, что магазин Борджина в полном составе был трансгрессирован не с компакта на компакт, а, например, размазан тонким слоем по пространству Дирихле, но я взял себя в руки и уверенно предположил, вслед за Люциусом, биективность отображения.
- Поздравляю вас, Люциус, вы балбес, - строго сказал я, сопротивляясь соблазну вникнуть в интересную задачу. – Во-первых, для теоремы Брауэра сжимаемость не нужна. Во-вторых, верните на место магазин Борджина, он мне дорог как память. В-третьих, марш в «Дырявый котел», и остальных однокурсников, кого встретите, гоните туда же.
Словом, отдых перед спектаклем задался настолько, что мое терпение истощилось до предела еще до третьего звонка. В первом действии по сцене шлялась Мировая Скорбь и старалась говорить значительно. Во втором действии к ней прибавилась Сила Любви, и я заподозрил Дамблдора в литературной бездарности и бесчеловечных опытах над студентами.
- Милорд, неужели магглы любят эту чепуху? – прошептала мне Беллатрикс в начале третьего действия, коварно наклонившись ко мне сзади и щекоча мою шею своим горячим дыханием и прядью своих волос.
- Магглы любят другое, Белла, - твердо ответил я. – Передайте по своему ряду, что мы уходим.
Шестой курс встал по моей команде как один человек, и я злорадно отметил повисшее у нас за спиной растерянное молчание горе-артистов, оставшихся наедине с тремя дремавшими в зрительном зале старушками. Мое левое ухо еще немного горело от шепота Беллатрикс, в прозрачном весеннем небе над Диагон-аллеей подмигивали первые звезды, и я внезапно почувствовал себя молодым.
- Мы отправляемся в Шекспировский театр в Олдвиче, - объявил я своему курсу. – Аппарируем по координатам. Сегодня мы будем смотреть прогремевшую на весь Вест Энд «Войну роз», а не эту тягомотину, черт меня побери!
--------------------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет всех девушек, читающих это безобразие, с 8 марта, и желает им хороших мужчин ;)Глава 1612 февраля 1969 года
Минерва все же оказалась права насчет реакции чистокровных семей: за последние три дня жалоб пришло больше, чем учеников на моем курсе. Некоторые прекраснодушные родители даже пожаловались обновленцу и гомосексуалисту Дамблдору на то, что я попираю все устои, насаждаю в школе магглофильские настроения и развращаю юношество своим аморальным поведением. Картина «магглофил Дамблдора, читающий жалобы на еще большего магглофила лорда Вольдеморта», представилась мне настолько живо и так меня рассмешила, что мне даже не было обидно, что и Дамблдор наверняка от этой сюрреалистичной ситуации получил удовольствие.
Жаловаться Дамблдору на магглофильские настроения студентов, безусловно, глупо. Жаловаться на такие вещи надо кому? Правильно, консерватору и апологету власти чистокровных лорду Вольдеморту. Нашлись и такие. Написали мне жалобу на меня. Я, разумеется, эти письма сжег, будучи в экзистенциальном ужасе от такой глупости. Сов я при этом не отпускал и в подробностях рассказывал им, что мечтал бы проделать такое же аутодафе с их тупоголовыми хозяевами. Совы улетали от меня с глазами по плошке. Думаю, это был достойный ответ.
Но большинство все же пожаловалось не мне и не Дамблдору, а Слагхорну. Слагхорн копил письма три дня, но потом все же не выдержал и вывалил их все на меня.
- Надо что-то им отвечать, Том, - сказал Слагхорн, глядя мимо меня. – Я, конечно, эти письма не читал, только некоторые слушал... Ты прекрасный ученый, Темный Лорд, великий маг и все такое... когда мне студенты жалуются, что твой курс слишком сложный, я на твоей стороне... но ведь эти, - он потряс пухлой пачкой писем, - мне плешь проедят! И что еще хуже, денег не дадут. Сам знаешь, школа живет на плату за обучение и пожертвования.
Еще когда Слагхорн не закончил бормотать, я знал, что я буду делать. Глупо рассылать всем написанные под копирку письма, когда твой школьный товарищ и давний должник работает выпускающим редактором в «Прорицательской». Я щелкнул пальцами и исчез вместе с тут же прибывшим эльфом на глазах у пораженного Слагхорна. Жаль только, что эльф опять во всеуслышание назвал меня «добрейшим лордом Вольдемортом».
13 февраля 1969 года
Мой данник в «Прорицательской» упирался неожиданно активно, перечитывал статью несколько раз и причитал, что по скандальности и способности к разрыву шаблона я многократно превосхожу Дамблдора и Гриндельвальда вместе взятых и их переписку впридачу.
- Риддл, ты уверен, что ты консерватор, а не революционер? – с журналистской фамильярностью спрашивал меня этот лицемер, сдвигая на нос маггловские очки. – Ты представляешь, что мне скажет Вальбурга Блэк, если я опубликую вот такое: «Добровольно замкнув себя в тюремных стенах Статута о секретности, магическое сообщество обрекло себя на позорное отставание от магглов в некоторых областях жизни. Наша историческая роль требует от нас реального, значимого превосходства над магглами во всех возможных смыслах, включая научный и экономический»? Это же даже не пощечина общественному вкусу, это апперкот!
- Для тебя я «милорд», - резко отвечал я. – И мне плевать, что тебе скажет Вальбурга Блэк. Кстати, протри очки, запотели.
- Слушаюсь, милорд, - с некоторой издевкой говорил он, снимая очки, но при виде их понимал, кто над кем поиздевался, и смущенно надевал их обратно. – А что мне делать с вот этим: «К сожалению, малая численность магов приводит к тому, что в некоторых неформализуемых областях индивиды, находящиеся по одаренности более чем в пяти стандартных отклонениях от среднего, встречаются среди магов настолько редко, что при любом предположении о функции распределения можно утверждать, что максимум среди магглов почти наверное превосходит максимум среди магов». Милорд, ты что вообще этим сказать хотел? Например, что такое это твое стандартное отклонение?
- Ну смотри, - ответил я, хватая пергамент и перо и рисуя функцию плотности нормального распределения, - допустим, что у случайной величины есть центральные моменты. Тогда по центральной предельной теореме...
- Ох, лучше бы Круциатусом, - заскулил этот позорный гуманитарий при виде первой формулы, - Милорд, я все понял... я со всем согласен...
Надо ли говорить, что через час этот неуч довольно бодро построил доверительный интервал для линейной функции нормально распределенных случайных величин, но в самом начале рассказа про распределение максимума сломался, запросил пощады и поставил мою статью в утренний выпуск, а я тем самым добился своей цели и попутно немного уменьшил человеческое невежество.
14 февраля 1969 года
Редактор «Прорицательской» оказался прав: моя программная статья действительно произвела эффект разорвавшейся бомбы, и теперь у меня вместо нескольких валентинок от студенток на столе несколько дюжин писем от эпатированных аристократов. И две дюжины валентинок.
Увидев такую реакцию, я даже в экстренном порядке собрал свою команду, чтобы проверить, читают ли они газеты. Розье не явился. Нотт отмалчивался и отвечал невпопад.
- Не хотите ли и вы уйти? – спросил я свою гвардию, после того как Нотт неожиданно «получил срочное письмо» и откланялся. Учитывая, что я был тринадцатым за столом, ассоциации у меня были богатые и немного богохульные.
- Учитель, к кому нам идти? – тут же отозвался Долохов, которого я ценю за начитанность. – В Аврорат, что ли? – и добавил уже доверительно: - Ты же знаешь, для тех, кто тебе письма пишет, я всегда останусь чужаком и выскочкой, что ты ни делай.
В этот момент мне в очередной раз пришло в голову, что, может, не на тех я сделал в свое время ставку. Может, и ну ее в качель, эту аристократию? Набрать бы молодой и талантливой грязнокровной шпаны да смести их с лица земли!
Впрочем, я и представить себе не мог, как я близок к этому, пока не вернулся в Хогвартс и не встретил Люциуса, слоняющегося под моей дверью.
- Я читал вашу статью, - сказал мне Люциус заговорщицким шепотом. – Мы с вами, милорд!
- Кто это мы? – спросил я, открывая дверь и пропуская Люциуса к себе.
- Это я, Белла, Раба, Тэд, Руди, Фрэнк и Алиса, Артур и Молли... – начал перечислять Люциус, и я стал нашаривать стул, чтобы присесть, а пока попросил его повторить последние два имени. Люциус понял подвох и немного замялся.
- Уизли и Прюэтт, - наконец повторил Люциус, хотя еще полтора года назад это были «чертов рыжий и его девка», а уж тон голоса у Люциуса изменился неузнаваемо.
Люциус перечислял еще несколько минут, и компания подбиралась пестрая: гриффиндорцы и хаффлпаффцы, грязнокровки и аристократы, потомки богатейших родов и сироты. Их всех объединяло только то, что они ходили на мои консультации, интересно, но очень по-разному мыслили и любили мои лекции, даже если предмет им иногда давался с трудом.
- И, безусловно, ваша компания уже как-то называется? – спросил я, примиряясь со своей ролью революционера и кумира магической молодежи.
- Рабочее название «Дети лорда Вольдеморта», - сообщил Люциус с усмешкой. – Белла, правда, возражает.
- И как она это аргументирует? – спросил я, и настал уже черед Люциуса смущаться: иной намек бывает смешным только пока остается намеком, а при требовании сказать то же начистоту оборачивается глупостью и дерзостью, чем изначально и являлся, скрываясь под юмором.
- Ну, она предлагает другое название, - пробормотал через минуту пристыженный Люциус, - то ли поедающие смерть, то ли выпивающие смерть... чернуха какая-то, Эдгара По начиталась.
-------------------------------------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читателей с 1 апреля и желает всем веселой весны. ;)Глава 1715 февраля 1969 года
Я распрощался с Люциусом уже ближе к полуночи, но все же разубедил его в необходимости для «нашей организации» катехизиса революционера и февральских тезисов. Это стоило мне пространного экскурса в историю и экземпляра романа «1984», но Люциус все же осознал, что революционные пятерки по законам диалектики неизбежно эволюционируют в расстрельные тройки, которые расстреливают самих революционеров, и согласился с тем, что прежде чем воевать со вселенской несправедливостью, следует одержать победу над собственной глупостью.
Я надеялся, что на этом столь необычно складывающийся для меня день святого Валентина все же закончится, но не успел я присесть к камину, как в мою дверь снова постучали. На пороге стояла Беллатрикс, и по ее лицу я догадался, что это не очередная ее провокация.
- Дайте руку, - решительно потребовала Беллатрикс, и я с некоторой опаской протянул ей свою правую руку.
Неожиданно для меня Беллатрикс выхватила палочку левой рукой и трижды опоясала наши руки огненными полосами. Я хотел пожать плечами, зная о том, что для Нерушимой Клятвы нужен особый ритуал и третий участник – что бы мы ни делали в свое время с клятвами, когда были подростками, эффекта от нашего баловства не было никакого – но в этот раз я почувствовал довольно сильную магию. Мне было трудно определить ее возможный эффект, и я мысленно сделал себе строгий выговор за игнорирование раздела магии, связанного с доверием и верностью.
- Я боялась, что вы не разрешите мне принять Метку, милорд, - пояснила Беллатрикс, сдерживая волнение. – Я хочу быть с вами.
Я посмотрел на свою руку, неожиданно подумав о том, что я никогда не интересовался, что двигало теми, кто много лет назад первыми принимал Метку, и кого я по молодости и глупости просто считал тогда своими солдатами. Белла смотрела на меня с надеждой и вызовом, и я принял вызов, поймав ее взгляд.
- Вы сделали это для себя или для меня? – спросил я без обычного защитного сарказма.
- Вы сомневаетесь... – с горечью произнесла Беллатрикс.
- Я сомневаюсь в том, что вы полностью понимаете, чему и кому вы клянетесь в верности, - строго ответил я. – Вы стремитесь принять Метку, не зная о том, что это требует от ее носителей...
- Зато я знаю, насколько они соответствуют этим требованиям, - запальчиво перебила меня Беллатрикс. – После вашего выступления они рассказывают о вас и вашей семье небылицы, словно клятвы это пустой звук...
В этот момент я вопреки своим правилам решил сыграть ва-банк, хотя и не понимал до конца, что я могу выиграть в обмен на свой риск.
- А если они правы, Беллатрикс? – спросил я. – Что если я действительно полукровка, выросший среди магглов?
Беллатрикс молчала, и мне вдруг стало горько, как много лет назад в приюте, когда блестевшая в глубине залы рождественская елка вблизи оказалась пыльной пластиковой развалиной, к которой вдобавок еще и не подпускали смотрительницы.
- Лорд Вольдеморт не может быть полукровкой, - произнесла Беллатрикс, но вместо убежденности в ее голосе слышалась растерянность и разочарование, и мне стало до ужаса скучно. Я поднял свою палочку и написал в воздухе свое имя. Повинуясь легкому движению палочки, буквы задвигались и сложились в надпись, которая в первый раз поразила меня своей бессмысленностью: «Я лорд Вольдеморт».
- Видите, Беллатрикс, - устало сказал я, - это просто игра, ребус. Вы видите какой-то смысл в том, чего нет, и огорчаетесь, когда ваш мираж распадается, - я провел палочкой по воздуху и буквы исчезли. – Точно так же ведут себя те, кто вызвал ваше негодование. Они почему-то считают, что эффектная перестановка букв есть гарантия истинности их взглядов, и в итоге они клянутся в верности самим себе, думая, что присягают лорду Вольдеморту.
Беллатрикс упрямо смотрела перед собой, словно она думала над очередной сложной задачей, и во мне начали подниматься обида и злоба, накопленные за долгую жизнь.
- Я не собираюсь быть тем, кого вы так ждете, черт вас всех возьми! – в сердцах заявил я, забыв про то, что раньше мне это казалось выгодной идеей. – Кой черт мне до того, кем должен или не должен быть лорд Вольдеморт! Мне противно служить вашему идолу, хотя бы потому, что я сам его и создал!
Беллатрикс по-прежнему смотрела перед собой, но теперь это было похоже на момент, когда она нашла неожиданное решение и думает только о нем. Несмотря на всю досаду, мне стало любопытно, до чего она додумалась, потому что способности находить неожиданные решения у нее было не отнять.
- Мне было обидно, что они так говорили о вас, - наконец нерешительно произнесла Беллатрикс. – Не пытались понять. Пытались перерешить решенное. Словно родословная дает право на глупость и предательство! – голос Беллатрикс постепенно окреп и звучал глухо и гневно. – Они недостойны своих предков!
Я продолжал наблюдать за ней, без обиды и скуки, но и без особого интереса. Безусловно, каждый уверен, что он понимает слизеринские идеалы лучше самого Салазара, особенно в семнадцать лет.
- Знаете, о чем я мечтала раньше? – продолжала Беллатрикс почти шепотом. – Что когда вы начнете войну, я буду среди тех, кто принесет вам нашу победу. Я бы не пошла к вам тогда, если бы мне сказали, что вы отступили от идеалов Слизерина.
- Но теперь вы уверены, что это они предали слизеринские идеалы, а не я? – спросил я с сарказмом.
Беллатрикс помолчала, словно борясь с собой.
- Теперь это неважно, - наконец выговорила она. – Нерушимая Клятва связывает людей, а не их мнение.
В первый раз за последние десять минут я внимательно посмотрел на нее. В свое время я сделал ставку на чистокровных, потому что знал, что инстинктивное пренебрежение к грязнокровкам, как и всякая ненависть к чужаку, неискоренимы и неизменимы. На них, к сожалению, можно рассчитывать с куда большей уверенностью, чем на благородство и верность присяге. Сегодня я рискнул и проиграл – лорд Вольдеморт не мог быть полукровкой. Но Беллатрикс не хотела признавать поражения. Со своим обычным упорством она продолжала отстаивать меня даже против того, что, по всей видимости, было не в ее власти. И мне хотелось, чтобы ее борьба все же увенчалась успехом, хотя бы потому, что никто еще не боролся за меня с такой страстью.
- Расскажите мне о себе, милорд, - попросила Беллатрикс.
- Позже, - ответил я с улыбкой. – Вы безрассудны и упрямы, Беллатрикс. Но я не считаю это вашим недостатком.
17 февраля 1969 года
Полтора года в стенах Хогвартса не прошли даром, и я существенно продвинулся в изучении хоркруксов, благо экспериментальный материал в виде диадемы Равенкло в Выручай-комнате был всегда под рукой. В частности, я установил, что хоркрукс как проекция души, наделенная волей, разумом и памятью, способен взаимодействовать с внешним миром, что натолкнуло меня на идею о новой системе защиты хоркруксов, которой позавидовали бы даже в Пентагоне. Пока магглы возились с тремя компьютерами, соединенными проводами, я разработал беспроводную сеть, способную передавать звуковую, зрительную и даже тактильную информацию. Связав свое сознание с хоркруксами и наладив бесперебойную передачу информации (интересно, догадался уже тот чудик из Пентагона про пакетную связь? я вот догадался), я получил возможность при желании контролировать все происходящее с хоркруксами и вокруг них. Разумеется, не обошлось и без оборонных разработок: в случае опасности хоркрукс должен был подавать сигнал тревоги, по которому запеленговать его местонахождение было делом техники.
Тем не менее, ни одно доброе дело никогда не остается безнаказанным.
- Риддл, проснись ты, наконец, - заявил кто-то у меня в голове среди ночи. – Боевая тревога, балда!
- От Риддла слышу, - проворчал я спросонок, - третий час ночи. Следующий хоркрукс я засажу в Биг Бен, Салазаром клянусь.
- Дуй сюда живым духом! – возмутилась моя проекция. – А то я против тебя профсоюз хоркруксов создам.
- Тебе пояснить наглядно разницу между админом и юзером? – задал я риторический вопрос, засовывая ноги в туфли, и отправился в Выручай-комнату.
В Выручай-комнате я наконец понял, где находится второй славянский шкаф, связанный с тем, над которым потрудился Люциус. Сначала Борджин, перенесенный неведомой силой неведомо куда вместе со своим магазином, потрясенно смотрел из окна на нескончаемые горы пыльного хлама, сменившие привычный вид Косого переулка. Потом он попытался аппарировать, наткнулся на антиаппарационный барьер, попытался еще, снова наткнулся на барьер, попытался взломать барьер... Через два часа Борджин смирился и стал созерцать хлам за окном, что заняло у него тридцать шесть часов с двумя перерывами на сон.
На сорок первом часу своего заключения Борджин покинул свой магазин и отправился в бесконечное странствие по Выручай-комнате. Впрочем, сначала он не предполагал, что оно окажется бесконечным, но, как назло, как раз в тот момент, когда Борджин покинул свой магазин, Люциус снова добрался до первого славянского шкафа и применил обратное преобразование. Борджин обернулся на характерное шуршание и увидел, как его магазин растворяется в воздухе у него на глазах, словно мираж.
Следующие сорок три часа Борджин плутал в недрах Выручай-комнаты, привычно выхватывая взглядом из гор хлама ценные магические артефакты, и в какой-то момент набрел на мой хоркрукс. Так я его и встретил: обвешанный своими находками, он бесцельно брел вдаль, загребая ногами вековую пыль и освещая себе дорогу алчным пламенем своих глаз. На голове у Борджина красовалась диадема Равенкло, а в руке был кубок Кровавого Барона с плодами тщетных попыток трансфигурировать воду если не в вино, то хотя бы в пиво.
- Люди! – закричал Борджин, увидев меня. – Товарищ человек, помоги найти выход!
- Помоги ему, помоги, - подтвердил хоркрукс в диадеме, - совсем меня замучал уже своими причитаниями. «Кто так строит, ну кто так строит!» Салазар так строит, сто раз ему говорил, а он не унимается.
- Следуй за мной, - велел я, притыривая палочку в рукав и отделяясь от пола, чтобы Борджин принял меня за ангела или еще какую-нибудь сверхъестественную ерунду. – Твое спасение обойдется тебе в диадему на твоей голове.
Как только речь зашла о плате, Борджин вышел из своего сумеречного состояния и осмотрел меня своим цепким деловым взглядом.
- А, это ты, Риддл, - сухо сказал Борджин. – Так и знал, что твоих рук дело. И шкаф небось тоже твой – от твоих фамильных реликвий у меня всегда одни неприятности. Забирай его от меня к черту, мне даже денег не надо.
- Заберу, - согласился я, - отдавай диадему. Остальное можешь оставить себе.
Борджин поморщился, снял диадему с головы и протянул ее мне. И в этот момент с ним произошло что-то странное. Стоило мне коснуться диадемы, как он молниеносно отдернул ее и отступил к стене, прижимая диадему к груди.
- Это же подарок судьбы! – пробормотал Борджин, страшно оскалившись, и глаза у него остекленели. – Моя прелессссть...
- Борджин, возьми себя в руки, - насмешливо сказал я, поднимая палочку.
- Моя диадема! – безумным голосом закричал Борджин, скрежеща зубами. – Моя! Хочу продам, хочу в ломбард отнесу!
От неожиданности я ударил Борджина Ступефаем, и он свалился на пол, выронив диадему из рук.
- Не зли меня, крысеныш, - посоветовал я, наклоняясь над приходящим в себя Борджином. – А то как бы чего не вышло: несчастный случай или авария какая. Отдай диадему по-хорошему.
- Бери, - пролепетал Борджин с пола: как только диадема выпала у него из рук, выражение его лица вновь сменилось на нормальное. – Бери, Риддл, и кубок вот возьми. Сам не знаю, что на меня нашло.
Глава 188 марта 1969 года
Сегодня праздник у ребят – мой курс начал занятия по аппарированию. Дамблдор, страшно шифруясь, снял с Большого Зала антиаппарационные чары, контрзаклятие от которых является секретом Полишинеля с тех пор, как Долохов на шестом курсе подломил Дамблдоров тайник и добрался до думосброса. Диппет, правда, нас тогда чуть не засек, но Долохов трансфигурировал свою фомку в тромбон и на все вопросы о взломе отвечал, что он ничего не знает и вообще он музыкант.
Я устроился поудобнее в углу Большого Зала и приготовился наблюдать за битвой традиций и прогресса. Инструктор разложил перед студентами хулахупы и начал вещать какую-то неформализуемую чепуху про то, что главное в аппарировании – видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий. Вероятно, эту речь он произносил уже много раз подряд и довел ее до автоматизма, потому что только спустя несколько минут он заметил, что обучаемые ведут себя нестандартно.
Шестой курс, сразу же махнув на инструктора рукой, собрался вместе, трансфигурировал хулахупы в стулья, а портфель инструктора в стол, достал пергаменты и перья и атаковал задачу методами дифференциальной геометрии.
- Не вмешивайтесь, - посоветовал я инструктору громким шепотом, и Люциус выразил свое согласие поднятым вверх большим пальцем (обязательно отругаю, у кого он только набрался этих маггловских жестов).
Первой от группы отделилась Скитер, но ее попытка аппарировать внутрь единственного оставленного посреди зала обруча привела к тому, что в обруч свернулась она сама.
- Надо сначала думать, а потом дифференцировать, а не наоборот, - язвительно заметила Беллатрикс от стола.
- Проинтегрируйте Скитер обратно! – скомандовал я, опасаясь, что глаза инструктора вылезут из орбит.
Скитер проинтегрировали, и она как ни в чем ни бывало присоединилась к остальным.
- Чертов интеграл, - с сердцем пробормотал Малфой еще через несколько минут скрипения перьями. – Тонкса бы сюда.
- Тонкса нет, - отозвалась Беллатрикс, и я с интересом отметил, что фамилию Тонкса и она, и Люциус произносят почти с семейной нежностью. – Есть таблица интегралов.
- Давай таблицу, - согласился Люциус.
- Люц, а давай в ряд разложим? – предложил Артур, и я в очередной раз усмехнулся его торопливости. Беллатрикс недовольно наморщила щеку, забрала таблицу интегралов к себе и продолжила искать аналитическое решение, а Малфой и Уизли разложили все в ряд и вышли аппарировать, крайне довольные собой.
Разумеется, аппарировали они не в круг, а на его границу и даже, поскользнувшись на хулахупе, недовольно посмотрели друг на друга, но рассмеялись и обернулись к столу, от которого уже вставала Беллатрикс.
Беллатрикс нашла аналитическое решение и, аппарировав ровно в центр хулахупа, показала оттуда язык Люциусу и Артуру. Следующей в центр круга аппарировала Прюэтт, Артур и Люциус бодро у нее списали, и спустя десять минут весь курс весело аппарировал со снайперской точностью куда угодно, на глазах у потрясенного до глубины души инструктора. Только Гойл в первый раз что-то напутал и аппарировал ровно в противоположную сторону, но быстро сменил пределы интегрирования и аппарировал куда надо.
17 марта 1969 года
Если я все же доживу до седой бороды и не помру семь раз подряд от этих остолопов, я заведу себе биографа и велю ему написать на первой странице моей биографии: «Лорд Вольдеморт в целом терпимо относился к грязнокровкам. Лорд Вольдеморт даже мог некоторое время переносить министерских идиотов. Но была одна вещь, которую он ненавидел всей ненавистью Темного Лорда – дурацкие вопросы!»
Нет, ну это же просто уму не представимо – я дважды рассказывал про Протего на лекциях, один раз с производными, второй раз геометрически. Я разрисовал половину доски с доказательствами ссылками на учебник СилЗла, а вторую половину – ссылками на учебник Фихтенгольца. Я даже сам исписал целый свиток, который теперь можно использовать как субтитры к моей лекции, размножил его копировальным заклятием и лично вручил каждому балбесу. И что же спросило меня позавчера это золотогривое чудовище, этот Гилде... как его, Локхарт? «Каким заклинанием можно отбить Протего?» Нет, ну каким же это заклинанием надо отбить это зловредное Протего? Авадой в лоб, не иначе.
- Пойдите обмажтесь кровью единорога с головы до пят, но обязательно в полнолуние, - язвительно посоветовал я. – Тогда ужасное смертоносное Протего вас не возьмет. А лучше почитайте-ка учебник.
Как назло, вчера было полнолуние, которое я интересно провел, спасая поголовье единорогов от малолетнего маньяка, вооруженного кухонным ножом и заклинанием Обливейт. К счастью для единорогов, да и для Хагрида, который у нас вроде как лесничий и материально ответственное лицо, я довольно скоро выследил и пару беспечных единорогов, и крадущегося за ними с кухонным ножом студента Локхарта.
Стоя на краю залитой лунным светом поляны, я наблюдал за охотой на единорогов. Но я оставался при этом спокойным - в отличие от горе-охотника, который в этот момент судорожно вспоминал заклинание Ступефай, я прекрасно помнил, каким звуком единороги предупреждают друг друга об опасности. Поэтому когда луна зашла за тучу, а студент Локхарт вылез из своего укрытия, я спугнул единорогов и преградил ему путь.
Локхарт порядком струхнул, увидев перед собой темную фигуру, которой его больное воображение тут же пририсовало плащ и капюшон (хорош бы я был, если бы полез в таком наряде через чащу).
- Обливейт! – предсказуемо вякнул Локхарт в мою сторону.
- Протего! – веско возразил я, и Локхарт рухнул на землю.
Левитируя Локхарта к школе, я задумчиво копался в его памяти и пытался восстановить стертое – не то что бы там было что-то ценное, но мне хотелось надеяться, что сегодняшний практический пример все же заставит его запомнить, как действует Протего. В то, что Локхарт хоть когда-нибудь прочитает учебник, я уже не верил, потому что в этом отношении его память была девственно чиста и без всякого Обливейта. Вероятно, я немного увлекся размышлениями о том, нельзя ли как-нибудь перенести содержание учебника в память Локхарта без его участия, и будет ли от этого какая-нибудь польза, или только вред, потому что я сам не заметил, как буквально налетел на кентавра.
- Чертова мать! – в сердцах сказал я, ловя Локхарта, который по моей вине впечатался кентавру в бок. – Извините.
- Ничего-ничего, - ответил кентавр. – Кстати, я не чертова мать, а Флоренц. И вы отлично подражаете голосу единорога, милорд.
- Я много читал о повадках этих животных, - скромно ответил я. – Что пишут в небесных новостях, Флоренц? Мене, мене, текел, упарсин?
Флоренц посмотрел на меня с недоумением, и я подосадовал на себя, что в очередной раз не подумал о разнице в том, что знаю я, и что знает мой собеседник. Причем, в отличие от студентов, не читающих учебник (я положил Локхарта на траву, чтобы не маячил перед глазами), Флоренц был не виноват в том, что он не читал Книгу пророка Даниила.
- Марс сегодня очень ярок, не правда ли? – продолжал я, перейдя к менее изысканным вариантам стеба. – А этот Сатурн вообще меня тревожит не по-детски.
- Я вижу, вы не верите астрологам, милорд, - спокойно констатировал Флоренц, ничуть не обидевшись. – Я тоже им не верю. Глупо полагать, что звезды прыгают по небу, чтобы предсказать насморк Джону из Сассекса. Учитывая количество людей на земле, на небе для этого не хватит видимых звезд.
Выражение «видимых звезд» мне понравилось, поскольку оно намекало на то, что кентавр, в отличие от многих магов, имеет хотя бы начальные познания в астрономии. Помню, в прошлом году хмурое осеннее утро было нарушено дикими воплями нашей штатной пифии о том, что в канун Хэллоуина небо обагрила кровавая звезда, и теперь настанет конец всему, а потом конец всему остальному. «Вы говорите о повторной новой Змееносца?» - язвительно уточнил я тогда, но никто в Большом Зале не понял юмора, а Флитвик даже подумал, что я составил новое заклинание, и после завтрака попросил меня списать ему слова.
- В небесах видны только признаки великих перемен и смены эпох, - значительно продолжал Флоренц. – Яркий Марс – не сегодня, а в последнее десятилетие, - предвещает волшебному миру бури и потрясения, но даже в этом случае небо не говорит нам, кто из людей станет его причиной. Возможно, кстати, что мы поймем смысл этих знаков только спустя десять лет после того, как события произойдут.
- Или после того, как вы узнаете про Холодную войну и Карибский кризис, - с издевкой заметил я, и Флоренц снова недоуменно на меня посмотрел. На этот раз, впрочем, это был запланированный эффект, поскольку лекции по астрологии мне были не по нутру еще в школе, а в данный момент они были еще и не ко времени, ибо Локхарт на траве уже начинал шевелиться и приходить в себя.
- Я не верю астрологам, потому что я верю в свободу воли, - резко и четко произнес я. – Если судьбы мира, пусть даже на год вперед, записаны на скрижалях, и я, и вы не более чем марионетки. Если я дам вам выбор: быть говорящей куклой, верно предсказывающей будущее, или свободным человеком, готовым достойно встретить свою судьбу, что вы выберете: рабство звезд или свободу неизвестности?
- Я говорю о великих событиях, о поворотах истории... – растерянно ответил Флоренц, который явно не ожидал от меня такого отпора. Вероятно, раньше он сталкивался только с псевдо-скептиками, которые прикрывали свою лень и нежелание разобраться слепой верой в другие авторитеты, такие как авторитет науки или церкви.
- Повороты истории тоже совершаются людьми, - оборвал я. – Невозможно быть свободным в мелочах, но быть несвободным в главном. Это свобода узника Азкабана. Впрочем, я принесу вам завтра переписку Лютера и Эразма, чтобы не повторять старые аргументы. Вы читаете на латыни?
Флоренц ошарашенно кивнул в ответ. Я несколько отстраненно заметил про себя, что с моей энергией я вполне мог бы объездить кентавра, если бы возникла такая необходимость.
- Теперь, Флоренц, - повелительно сказал я, войдя в образ укротителя кентавров, и отмечая про себя, что Локхарт на траве снова пошевелился и на этот раз что-то невнятно промычал, - мы с вами проучим этого горе-браконьера, - взмахом палочки я переместил Локхарта так, чтобы когда он очнется, лицо Флоренца было первым, что он увидит. – Я наведу иллюзию, чтобы он принял вас за единорога. Потом я приведу его в чувство. А вы скажете грозно и сурово: «Мы, свободные единороги Запретного Леса, будем судить тебя революционным судом!»
Глава 1925 марта 1969 года
Я передал Флоренцу книги Эразма и Лютера, как и обещал, несмотря на то, что мне пришлось преодолеть брезгливость и воспользоваться для этого посредничеством Хагрида. Хагрид после исполнения моего поручения пришел ко мне в расстроенных чувствах и поведал, что в лесу его встретил единорог, который заговорил с ним человеческим голосом, но на непонятном языке, чудесным образом умыкнул у него книги и скрылся в лесной чащобе. Тут бы мне заподозрить неладное, но я порекомендовал Хагриду меньше пить и больше изучать магических существ, чтобы не путать кентавров и единорогов, и на том посчитал передачу книг Флоренцу совершившейся.
Вчера вечером мне пришла в голову не совсем удачная идея прогуляться по лесу и, если мне попадается Флоренц, потравить его еще немного насчет астрологии. Флоренц мне, разумеется, попался практически сразу же. На груди у него красовался солидный синяк, а на шее синела отметина поменьше, похожая на засос.
- Здравствуйте, Флоренц, - сказал я с разминочной долей язвительности. – Снимите тяжесть с моей души: неужели вы читали Лютера при своих сородичах, и вам нанесли побои на почве религиозной розни?
- Наконец-то я вас нашел, милорд, - выдохнул Флоренц с облегчением. – Понимаете, вы так хорошо наложили на меня иллюзию и так некстати забыли ее снять...
Я чуть не стукнул себя ладонью по лбу: на меня, как на автора заклятия, иллюзия не действовала, а Хагриду и впрямь пришлось нелегко. Не хотел бы я сам встретиться с единорогом, говорящим на латыни.
- Сородичи действительно прогнали меня, приняв за единорога, - печально сказал Флоренц, но тут же оживился: - Зато благодаря вам, милорд, я встретил в лесу такую сексапильную единорожку...
- Флоренц, - строго прервал я, - надеюсь, вы избавите меня от подробностей.
Под моим осуждающим взглядом Флоренц смешался и встряхнул головой, пытаясь прикрыть гривой засос на шее.
- Я просто пошутил, милорд, - смущенно пробормотал Флоренц, - я ничуть не интересуюсь единорогами... с этой точки зрения.
- Не гарцуйте, Флоренц, - велел я, вынимая палочку. – Сейчас я сниму с вас иллюзию. Кстати, извините меня за мою забывчивость. Можете считать, что я вам должен.
- О, милорд, я искал вас с другой целью, - вдруг заторопился Флоренц. – Понимаете, вчера я прочитал Лютера. Я был потрясен, милорд! Я полностью переродился!
- Стойте смирно и помолчите! – окрикнул я Флоренца. – Мы с вами вдоволь подискутируем о свободе воли и о старине Лютере, когда я сниму с вас иллюзию. Потерпите несколько минут.
- Подождите, о, подожите, милорд! – продолжал бить копытами Флоренц. – Все утро я читал Библию, которую мне пришлось похитить у маггла из ближайшего села. А сегодня вечером я не выдержал и пошел в лютеранскую кирху...
Я сделал вид, что закашлялся, потому что смеяться над порывами неофитской души я считаю нетактичным.
- Я просто хотел спросить священника, распространяется ли крестная жертва Спасителя на грешных кентавров, - виновато продолжал Флоренц. – Но святой отец... короче, милорд, ему срочно нужна ваша помощь!
- Я себе представляю, - вздохнул я, подбирая с земли два куска полевого шпата и трансфигурируя один в нюхательную соль, а другой в нитроглицерин. Новообращенный говорящий единорог под сводами церкви мог бы, пожалуй, доконать даже меня, если бы я не запасся в свое время хоркруксами. – Я себе представляю.
3 апреля 1969 года
Как я и ожидал, после разговора в ночь святого Валентина между мной и Беллатрикс словно Макгонагалл пробежала. Я не сумел преодолеть свою обиду (обиделся на шестикурсницу, Долохов бы засмеял) и стал избегать обращаться к ней на уроках, да и она больше не рвалась отвечать и не смотрела на меня не отрываясь, а если замечала, что я смотрю в ее сторону, чаще всего отворачивалась, не желая поймать мой взгляд.
Тем не менее, внимание студентов к нашим скромным персонам ничуть не ослабело, хоть и стало более сдержанным. Я некоторое время ломал голову, что такого интересного в том, что у однокурсницы прошла подростковая влюбленность, и неделю назад, вечером, меня осенило и тем самым сразило наповал.
Ругая себя на чем свет стоит за свое солдафонское невежество в делах сердечных (тут еще и Дамблдор со своей магией любви некстати вспомнился), я с ужасом понял, что из нашего с Беллатрикс поведения никак не следовало, что у нее благополучно прошла подростковая влюбленность. Я был по-прежнему ей очевидно небезразличен, равно как и она мне. Мы вовсе не выглядели просто как учитель и ученица. И как учитель и влюбленная ученица мы тоже уже не выглядели. Мы выглядели как расссорившиеся любовники.
После осознания этого факта я почувствовал себя настолько потрясенным, что мне пришлось сходить к Хагриду и взять у него взаймы пинту самогона, потому что в такой час ничего крепкого нигде было не найти. Хагрид, несмотря на отвратительный бардак и вонь у него в хижине, оказался хорошим мужиком: он не только поделился со мной живительным напитком, но и завернул мне с собой закусить. Возвращаясь от него к замку и уже прочистив себе мозги парой глотков, я с удивлением понял, что у нас с Хагридом есть что-то общее: например, нам обоим не пришло в голову, что закусить и даже выпить мне могли бы собрать домовые эльфы.
Вчера я решил положить всем этим недомолвкам конец и разыскал Беллатрикс после уроков.
- Белла! – окликнул я, и мысленно себя выругал за то, что не назвал ее полным именем. Очевидно, наша размолвка стерла между нами какую-то грань, которую я раньше находил весьма удобной.
- Милорд? – удивленно откликнулась Белла, подняв на меня глаза.
- Вы что-то хотели, милорд? – переспросила Белла через несколько секунд, потому что я очень неловко на нее засмотрелся, некстати вспомнив про ее мантии из прошлой осени.
- Я хотел назначить вам отработку, - сказал я, опомнившись, своим обычным тоном. – Но не могу найти, к чему бы придраться.
- Позовите меня, - просто ответила Белла. – И я приду.
- Дело в том, - продолжал я с ироничной улыбкой, которая вышла как-то слишком провокационно, - что я собирался поручить вам то, что вы по своей воле выполнять не станете. Впрочем, я уже кое-что придумал. Идите за мной.
Уходя с Беллой по коридору, я услышал краем уха голос Люциуса: «Артур, тебе десять шелобанов», - и собрался обеспечить Малфоя и Уизли совместными отработками до конца года, но Хоменум Ревелио ничего не показало. Научил на свою голову!
- Я хочу поручить вам обучение детей, - сообщил я Белле, когда мы пришли в мою комнату. – Трудность заключается в том, что эти дети магглорожденные и ничего не понимают ни в магии, ни в магическом мире, - я заметил презрительную гримасу Беллы, и мой голос стал жестче. – Через год или два они станут такими же студентами Хогвартса как и вы. Много лет назад я тоже был в их положении – думаю, вы не забыли, что я полукровка и вырос в маггловском приюте. Один наш общий знакомый, как вы знаете, дал мне хороший первый урок, - чем более равнодушно и жестко я чеканил слова, тем больше я видел на лице Беллы сочувствия, и тем больше щетинился, словно во мне просыпался озлобленный приютский волчонок, которым я прибыл в Хогвартс. – Я рано понял, что в магическом мире, как и в маггловском приюте, важны лицемерие и сила. Как видите, я неплохо в нем освоился, но мне бы хотелось, чтобы эти дети вошли в наш мир – с вашей помощью – легче и естественней.
Беллатрикс помолчала несколько секунд, словно сомневаясь, следует ли ей говорить то, что она думает, и за эти несколько секунд я понял, что она все равно всегда скажет правду – а буду ли я с ней согласен, обрадуюсь или разозлюсь, это уже мое дело. Помнится, два года назад Дамблдор захотел меня подколоть, притворно удивившись тому, что я называю друзьями своих школьных друзей и, как всегда, был в корне неправ: я со школы искал дерзких и бесстрашных, тех, кто не будет трусить передо мной, и не моя вина, что трусами оказывались столь многие, что я порой отчаивался.
- Я не понимаю, почему вы хотите им помочь, - наконец произнесла Беллатрикс. – Это не их мир. Это ваш мир – где бы вы ни родились, вы оставались потомком Слизерина...
- Подите к черту с вашими родословными! – вдруг взревел я. – Я потомок маггла и сквиба! Я был сиротой, черта мне было проку от вашего Салазара! Мои родители – это мои руки и моя голова, и, ради всего святого, я справлюсь с детьми и без вас!
Впервые за последние несколько недель я посмотрел Белле прямо в глаза, но в ее глазах не было ни страха, ни обиды, только боль.
- Хорошо, - мягко сказала Белла, - я помогу вам. Но я все равно хочу понять, зачем вы это делаете. Чему вы хотите их научить?
- Всему, - коротко ответил я, чувствуя, что мой внезапный гнев так же внезапно закончился. – Кто бы они ни были, в этом мире они будут чувствовать себя сиротами, - я наконец сел, и пригласил Беллу сесть рядом с собой. Мысли о делах приводили меня в мое обычное немного циничное состояние духа. – Главное в том, что тот, кто встретит их у порога нашего мира, будет им вместо отца. Они многое увидят впервые, и увидят это моими – и вашими – глазами. Думаю, будет неплохо, если спустя десять лет в Хогвартсе вместо армии Дамблдора появится армия Вольдеморта.
- Я как-то не думала, что так скоро стану многодетной матерью, - с доброй насмешкой сказала Белла. – Особенно многодетной матерью грязнокровок. Как мне их хоть называть – «грязнокровочки мои»?
- О, это как вам будет угодно, - улыбнулся я в ответ. – Они не очень обидчивы, но и не полезут за словом в карман. Например, Эванс сначала смертельно обижалась на «грязнокровку» - конечно, после того как узнала, что это означает, - но теперь я спокойно ей говорю «Эванс, не ведите себя как грязнокровка!», а она мне отвечает «Слушаюсь, mein Fuehrer!» Думаю, издевается.
- А почему по-немецки? – с интересом спросила Белла, и я подумал про себя, что очень скучал по этим ее вопросам.
- Вы все же совершенно не знаете маггловскую историю, мисс Блэк, - весело сказал я. – Пойдите поставьте чайник, я вам сейчас все вкратце расскажу. Чашки где всегда.
Глава 2015 апреля 1969 года
Я неоднократно заявлял, в том числе три раза на педсовете, что студенческая стенгазета – плохая идея. Сегодня, например, редколлегия газеты в лице Риты Скиттер решила привлечь рядовых читателей к ее созданию. В пустом месте в правом нижнем углу читателям предлагалось самостоятельно закончить фразу «Профессор Риддл настолько суров, что...» Разумеется, уже к обеду свободного места в этом углу почти не осталось, и все оно оказалось заполнено безграмотными изречениями.
«Профессор Риддл настолько суров, что заставляет студентов брать неберущиеся интегралы».
«Профессор Риддл настолько суров, что может найти корни многочлена, не имеющего корней».
«Профессор Риддл настолько суров, что несколько раз в день дифференцирует недифференцируемую функцию».
Разумеется, я не стал терпеть этот ужас, снял газету со стены, вооружился красными чернилами и привел это безобразие в божеский вид.
«Профессор Риддл настолько суров, что заставляет студентов брать неберущиеся интегралы
численными методами».
«Профессор Риддл настолько суров, что может найти корни многочлена, не имеющего корней,
потому что знает про основную теорему алгебры и комплексные числа».
«Профессор Риддл настолько суров, что несколько раз в день дифференцирует недифференцируемую функцию,
используя производную Дини».
Тем не менее, меня не оставляло чувство, что этот список выглядит неправильно. Чего-то в нем не доставало, и я только вечером с ужасом понял, чего. Среди всех примеров того, насколько суров профессор Риддл, не было ни одного упоминания темной магии, непростительных проклятий или чего-нибудь подобного. Пропал, пропал калабуховский дом! А вернее, моя репутация Темного Лорда.
2 мая 1969 года
Приближается конец учебного года, и меня опять терзают смутные сомнения, как и в прошлом году, когда Кубок как-то неожиданно выиграл Гриффиндор, несмотря на все баллы, которые Белла и Люциус заработали на моих занятиях. Пересчитывать баллы я счел ниже своего достоинства, но заметил себе, что на этот год неплохо бы было поставить на классный журнал защиту от одного патологически честного старика с глазами профессионального шулера. За что я сегодня и взялся.
С тех пор как я объединил хоркруксы в локальную сеть, мне все чаще стало казаться, что неплохо бы дублей моих безмозглых приладить к какому-нибудь делу, чтоб не скучали. Хоркрукс в медальоне, как самый разговорчивый, я несколько месяцев назад отдал Эванс, чтобы он отвечал на ее бесконечные вопросы. При расставании я напомнил хоркруксу про первый закон робототехники, а также пригрозил, что если он его нарушит в отношении Эванс, я его несколько раз помножу на нильпотентную матрицу. С тех пор Эванс стала писать мне гораздо реже, подтянулась по всем разделам магии сразу и заметно закалилась характером.
В случае с классным журналом я сначала подумывал создать очередной хоркрукс, и несколько особенно тупых студентов искушали меня превыше человеческих сил, но потом я задумался над задачей о перемещении хоркруксов между материальными носителями. Так и настала очередь моего школьного дневника в очередной раз послужить магической науке.
Дневник нашелся в крышке самого старого чемодана. Выглядел он потрепанно, но в сети пинговался четко. Я закрыл свои мысли, положил руку на палочку и открыл дневник.
Некоторое время я и мое альтер эго играли в молчанку. Я тем временем поводил палочкой и незаметно сканировал мысли Риддла из дневника. К моему ужасу, альтер эго в дневнике надеялось, что я это не я, а симпатичная и немного робкая школьница, к тому же почему-то рыжая. Дальше у альтер эго начинались душевные терзания: Риддл из дневника напряженно выбирал между вариантами «направить ее по своим стопам и завершить дело Салазара Слизерина, а в чем это дело состоит, окончательно разобраться в процессе» и «влюбить в себя маленькую шалунью, потом поскорее вернуть себе телесность и...» В этот момент в дневнике появились первые слова, что спасло меня от глубочайшего морального потрясения.
- Привет, друг, - написал дневник. – Как тебя зовут?
- Меня зовут... – здесь я запнулся и брякнул наобум: - Гарри.
«Вот сказанул, - с досадой подумал я про себя. – Чем-то мне это имя решительно не нравится. Надо было назваться Джерри, что ли. Том и Джерри – что-то мне это напоминает...»
- Привет, Гарри, - ответил дневник. – Меня зовут Том. Где ты нашел мой дневник?
«С какой целью интересуешься?» - хотел было написать я по приютской привычке, но решил, что так я могу себя выдать.
- Это дневник? – написал я, жалея, что на письме трудно передать издевательскую интонацию. – Похоже, ты его недавно завел.
- Этот дневник хранит записи об ужасных событиях, окутанных покровом тайны, - написал в ответ Риддл из дневника с пафосом по меньшей мере Мефистофеля. – Я записал воспоминания не чернилами, а более надежным способом. Я знал, что есть люди, которые не хотят, чтобы мои записи были прочитаны.
- Ты всегда так пафосно пишешь или только когда Байрона перечитаешь? – не сдержался я, и Риддл из дневника разразился в ответ простыней на две страницы. Я сунул под язык валидол и отправился в мысли моего альтер эго насчет рыжих школьниц. Вот так возродишься с помощью этого оболтуса, а потом позора не оберешься.
Из мыслей моего альтер эго я вернулся в состоянии экзистенциального шока и с покаянным желанием проникнуть в кабинет Дамблдора в его отсутствие, поцеловать раму портрета Диппета и возблагодарить старого директора за то, что он не допустил до преподавательской работы того извращенного маньяка, которым я то ли был в шестнадцать лет, то ли вполне мог стать.
Вероятно, пока я бродил в мыслях хоркрукса, я также что-то на автопилоте отвечал дневнику, потому что когда я вернулся из этих мыслей с глазами по блюдцу, на странице дневника меня ждало радушное:
- Позволь пригласить тебя в мои мысли.
- Валяй, - написал я в ответ, уже представляя себе, как я отыграюсь на своем альтер эго.
Сюрприз удался на славу: мой двойник четвертьвековой давности наверняка ожидал увидеть худенького юношу в школьной мантии, а вместо этого столкнулся, лицом к знакомому лицу, с седеющим мужиком со шрамом вместо левой брови.
- Ну что, - сказал я, вспомнив любимый анекдот Долохова, - не ждали мой лысый череп?
- Демиург пожаловал, - язвительно сказал Риддл из дневника, и я почувствовал, что мысленно он уже сочиняет жалобу в профсоюз хоркруксов.
Профсоюз хоркруксов, сложившийся без моего ведома в локальной сети, постепенно набирал силу и даже без возможной жалобы Риддла из дневника уже доставил мне немало хлопот. Для начала, например, хоркруксы потребовали выплаты зарплаты в нематериальных благах, угрожая устроить забастовку и уйти к Борджину вместе со всем антиквариатом, и тем самым надолго засадили меня за книги.
В результате я положил немало сил на решение задачи кодирования информации и перекачки в хоркруксы половины хогвартсовской библиотеки, собрания сочинений Омара Хайяма (поместил хоркрукс в чашу, теперь расхлебываю) и четырех концертов Рахманинова в исполнении самого маэстро (а это уже диадема Ровены, ошибка юности). Но усилия мои не пропали даром: теперь мне осталось только перекодировать свои алгоритмы в электрические импульсы, и при наличии необходимости и плохого настроения я устрою магглам Матрицу и восстание машин. Ну или по меньшей мере напишу для всей их вычислительной техники операционную систему, которая вечно будет глючить и тормозить. Вот это будет злодейство так злодейство, а не душу в ряд Фурье разлагать.
- Я пришел, чтобы сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться, - сказал я Риддлу из дневника. – Ты будешь первопроходцем в переселении личности с одного материального носителя на другой.
Создавая свой первый хоркрукс, я постарался на славу: в отличие от меня тогдашнего, Риддл из дневника был одет в роскошную мантию из лучшей ткани, имел отличную прическу вместо небрежно обхватанных ножницами патл и даже руки его поражали аристократической холеностью, не свойственной приютским мальчишкам. Но в душе он оставался тем же меркантильным шпаненком, каким я был четверть века назад.
- И что я буду с этого иметь? – цинично спросило мое альтер эго, не проникнувшись важностью поставленной задачи для магической кибернетики.
- Ну, я могу попробовать прислать тебе кино, - небрежно сказал я и бессовестно воспользовался своим знанием сиротских мечтаний. – «Багдадского вора», например. Или «Одиссею капитана Блада».
- Одному кино смотреть малоинтересно, - нагло сказал мой двойник, и я с ужасом догадался, какая просьба последует дальше. – Пришли мне, папаша, девчонку рыжую, да поразвязней. И не бестелесную, конечно.
При мысли о том, что к моим детям будет приставать озабоченное привидение, моя рука сама собой размахнулась, а плечо само собой раззудилось, и я влепил бы своему двойнику хорошего леща, если бы не вспомнил вовремя, ради чего я собираюсь переселять хоркрукс в классный журнал.
- Будет тебе рыжая-бесстыжая, - пообещал я, имея в виду Дамблдора. – Останешься доволен.
Глава 2117 мая 1969 года
Занятия с приготовишками поначалу было не так уж легко организовать, потому что создавать для них множество портшлюзов, да еще и в Хогвартсе, значило нарываться на неприятности и нудные разговоры с Дамблдором, на которые у меня еще со школы аллергия. А если еще прибавить к его занудству то, что он всегда все преувеличивал и был ко мне предвзят... Помню, однажды мы с Мульсибером наложили на полуметровую шутиху уменьшающее заклятие, а оно в середине урока возьми да и перестань действовать. Профессор трансфигурации Дамблдор отнесся к трансфигурации его кабинета в военный Сталинград крайне отрицательно, таскал нас целую неделю то к директору, то на педсовет и пафосно объявлял, указуя на меня широким жестом: «Этот юноша погубит магический мир!» Вот я, хоть и Темный Лорд, но не понимаю такого сурового отношения к детским шалостям. Например, когда неделю назад Уизли решил разобраться, как крепить капсюль к часовому механизму, и в результате подорвал все тот же кабинет трансфигурации, разве я сказал хоть слово?
В ситуации с приготовишками я применил свои разработки в создании сети хоркруксов и добился того, что магический мир пока почитает невозможным: соединил портшлюзы в аналогичную сеть, разместив по одному у дома каждого своего ученика и связав их с главным портшлюзом в классе одной маггловской школы в Лондоне, право пользования которым я получил одним из четырехсот известных мне сравнительно честных способов отъема материальных ценностей. При прикосновении к своему портшлюзу все мои ученики перемещались в этот класс, а потом, что было самым сложным, и обратно. Кстати, получившейся в качестве побочного продукта сканер отпечатков пальцев я загоню магглам по спекулятивной цене.
Поначалу я не очень доверял своему изобретению и способности маггловских детей его использовать и отправлялся за каждым учеником лично, а потом это уже стало хорошей традицией, потому что мне пришло в голову, что родственники грязнокровок – это те, кем совершенно напрасно пренебрегают даже самые прогрессивные магглофильские круги волшебного мира.
За прошедшую дюжину встреч с семьями моих учеников я сотворил из воздуха два букета цветов, починил стиральную машину и газонокосилку, разыскал попугая, снял с дерева кошку и даже вошел в доверие к самому командору Петтигрю.
Командор английского флота Уильям Бонс Петтригрю поначалу отнесся ко мне скептически и буравил меня при встрече взглядом, от которого поежился бы и белый медведь. Я не ежился и даже несколько оскорбительно игнорировал отставного командора, а сам между тем учил его внука, боявшегося деда как огня, астрономии и тригонометрии.
- Риддл! – рявкнул на меня сегодня командор Петтигрю, открыв мне дверь. – Скажу прямо: когда Пит получил письмо из этой вашей школы, и я съедил на эту вашу аллею, я подумал, что вы там все придурки. С тех пор я переменил свое мнение: вы все там просто идиоты! Но вот ты – ты один из всех нормальный парень. Тебя я бы взял к себе штурманом. Вколотить вот в этого олуха, - командор тыкнул трубкой в сторону Питера Петтигрю, - как пользоваться астролябией – это дорогого стоит. Этак ты из него человека сделаешь, - закончил командор, но потом вздохнул и заключил: - А крысенышем он так и останется.
Командор Петтигрю с его трубкой был настолько монументален, что я даже не знал, смеяться мне или драться. Но за Питера, который под взглядом деда почти мимикрировал под стену, пришлось вступиться.
- Можно поговорить с вами с глазу на глаз? – строго спросил я командора Петтигрю и, когда он вышел на крыльцо, громко захлопнул за ним дверь. – Командор, знаете поговорку «как вы яхту назовете, так она и поплывет»? Вот и подумайте, что вырастет из вашего внука.
Командор Петтигрю явно не привык, чтобы с ним разговаривали таким тоном, но воспринял это очень спокойно, чем напомнил мне меня.
- Черт его знает, - сказал командор, пососав потухшую трубку. – Может, ты и прав, Риддл. Нет моей надежды, что дочка произведет что-то путное, с тех пор, как она связалась с этим адвокатишкой. Вот скажи, за какие грехи мне такая семья? Я же моряк, Риддл. Я тонул при Скагерраке и получил осколок у Доггер-банки, мой отец так скучал в викторианском флоте, что назвал меня Билли Бонсом, а мой пращур, если верить семейной легенде, служил у адмирала Дрейка, - командор Петтигрю снова зажег трубку и оперся на перила веранды, и мне подумалось, что командор тоже обладает своеобразной магией – по крайней мере, он стоял на веранде, словно это был капитанский мостик, и впечатление было так сильно, что мне почудился запах моря и соленые брызги на лице.
В последний раз такое же влияние на меня оказал великий маг и затейник Антонин Долохов, когда на третьем курсе он безо всякого Конфундуса и Империо убедил меня в том, что я отважный пилот Антуан де Сент-Экзюпери, а портрет валлийского монаха на пятом этаже сойдет за дельтаплан. Как сейчас помню: мы медленно планируем на монахе, я кричу «Джеронимо!», монах ругается последними словами, а Долохов зачитывает по памяти избранные места из «Планеты людей», на французском с ужасным польским акцентом. А внизу, как назло, идет Дамблдор...
Разумеется, Дамблдор тогда вновь проявил полное отсутствие чувства юмора и симпатии к студентам и снова потащил нас на педсовет. «Вы только посмотрите на них! – гремел Дамблдор перед педсоветом, пока Долохов с помощью авторского заклинания связывал ему шнурки на ботинках. – Находчивость, безрассудство, пренебрежение к правилам!» Хорошо хоть Слагхорн, истинный слизеринец, его урезонил, заметив: «Ты так говоришь, как будто это что-то плохое».
Командор Петтигрю заметил мою широкую улыбку, вызванную воспоминаниями, но истолковал ее по-своему.
- Клянусь своей трубкой, Риддл, что из всех салаг в этой вашей школе ты один знаешь, кто такой Билли Бонс, - с удовольствием заметил командор Петтигрю. – И они еще называют себя англичанами! Эх, какая жалость, что у меня нет учительского сертификата, а то бы я приехал бы к вам вслед за внуком и показал бы этим сухопутным крысам, а? Помню, когда я сошел на берег, я первое время преподавал в мореходке с парнем, который мичманом ходил на крейсере «Аврора»...
Стихийная магия командора Петтигрю снова оказала на меня свое действие, чем заставила меня задуматься о том, что маги и магглы это не дихотомия, а скорее концы непрерывного отрезка. На этот раз мне представилось, как в озере перед Хогвартсом возникает крейсер «Аврора» и дает по Хогвартсу залп из всех орудий, а десант под предводительством Билли Бонса Петтигрю, в пиратских камзолах и с саблями, берет школу на абордаж и проводит Дамблдора по доске прямо с Астрономической башни. Когда вечером, вернувшись в Хогвартс, я снова вызвал в воображении эту чарующую картину, я, поразмыслив, пришел к выводу, что такой вариант магической революции выглядит намного реалистичнее, чем контрабанда в Британию армии гигантов, поручение устранения Дамблдора желторотому школьнику и скользкому перебежчику и расчет на то, что чистокровнейшие аристократы кинутся карабкаться на отвесные стены, чтобы погибнуть во имя мое.
- Я подумаю над вашим предложением, командор, - ответил я, имея в виду в том числе и десант с крейсера «Аврора», хотя о нем командор пока еще не заговаривал. Впрочем, то ли он еще предложит, если намучается со школьниками и насмотрится на наши обычаи... – Возможно, через год я выбью для вас факультатив. Но при условии, что вы не будете так предвзяты к вашему внуку. Вам может не нравиться, что он скрытен и хитер, но у него есть воля и характер.
- А! – с досадой махнул рукой командор. – Он не хитер, он просто размазня, такой же, как его папаша. Нет мне в жизни счастья с тех пор, как мой Джим сгинул при Крите! Со мной маленький крысеныш притворяется, что хочет быть моряком, с отцом – что станет юристом, а вам уже, небось, рассказал, что будет ... кем вы там себя называете?
- А вы спросите его прямо, кем он хочет стать, - предложил я.
- Какой смысл, Риддл? – огрызнулся командор, вновь закусив трубку. – Я же тебе говорю...
- А вы попробуйте, - уже настойчивее предложил я.
Командор хмыкнул и отворил дверь дома, но я остался на крыльце, потому что хотел понять, смог ли я научить Питера Петтигрю кое-чему поважнее тригонометрии.
Я прождал несколько минут – командор что-то гудел за дверью, гремел мебелью и топал.
- ААА! – вскричал он наконец. – Салли... – дальше я разобрать не мог, а потому убрал кусок стены, временно заменив его иллюзией.
- ... ты послушай, что мне заявил этот чертов парень! – воодушевленно вскричал командор. – Ну, Пит, кем ты хочешь стать? А?
- Я стану великим магом, - твердо ответил бледный как полотно Питер Питтегрю, и тогда наконец дед радостно расхохотался и добродушно хлопнул его по плечу.
26 мая 1969 года
Ловушка, расставленная мною для Дамблдора в классном журнале, пустовала уже четвертую неделю, и мне в голову стали лезть невероятные мысли о том, что, возможно, на девятом десятке Дамблдор наконец излечился от предвзятого отношения к Слизерину и решил закончить жизнь честным человеком. Но сегодня из учительской наконец пришел сигнал, и я мгновенно вышел в сеть, зашел к моему альтер эго из дневника и начал наблюдать за зрелищем.
Дамблдор вошел в учительскую, воровато озираясь, и тут же заклятием сдернул с полки мой классный журнал. Журнал порхнул ему в руки, услужливо раскрывшись на первой странице, но дальше первой страницы у Дамблдора дело не пошло. Дамблдор попытался перелистнуть страницы, потом послюнил пальцы, а потом начал вчитываться в пижонский почерк моего альтер эго.
- Этот журнал содержит записи Темного Лорда, к которым вы не имеете никакого отношения, - вывел дневниковый, то есть журнальный Риддл на первой странице классного журнала.
Дамблдор хмыкнул, прочитав надпись, и обрушился на журнал со шквалом заклинаний, которые не принесли никакого результата.
- Дамблдор, отлезьте, - посоветовал журнальный Риддл уже по-человечески и менее каллиграфическим почерком. – Ну правда.
Но Дамблдор и не подумал отлезть. Он опробовал на журнале еще несколько заклинаний, которых я не знал, и почему-то с укоризной посмотрел на свою палочку, словно надеялся, что она должна сделать работу за него.
- Ну как ты там? – обратился я к Риддлу из журнала, заметив, что Дамблдор начал вертеть журнал в руках.
- Врагу не сдается наш гордый журнал! – пропел мне в ответ журнальный Риддл.
- Держишься ты геройски, - одобрил я. – По-прежнему ждешь за свою службу знакомства с рыжей-бесстыжей?
- Ну жду, вообще-то, - ответил журнальный Риддл с опаской, чуя в моем тоне подвох. – Долго ли осталось, барин?
- Ну зачем же долго, - ядовито сказал я. – Вот этот рыжий и бесстыжий экземпляр, как я вижу, очень тобой интересуется, - в этот момент Дамблдор закончил вертеть журнал в руках и задумчиво провел пальцем по корешку, а потом по срезу. – Только посмотри, какие у него чуткие пальцы, - Дамблдор снова провел пальцами по корешку, - какие чувственные ласки, - Дамблдор попробовал атаковать заклинанием, но опять обломался, - какое жгучее желание его снедает...
- Прекрати, Риддл! – взмолился наконец журнал. – Меня уже мутит, а стошниться нечем. Немедленно перестань!
- Будешь еще разевать пасть на несовершеннолетних студенток? – грозно спросил я. – Будешь, паршивец?
Но капитулировать никогда не было в моих правилах. Вместо того, чтобы терпеть поглаживания Дамблдора и кляться мне в вечной чистоте своих помыслов по отношению к студенткам, мое альтер эго извернулось и шарахнуло Дамблдора проклятием, которое я ставил на случай, если он все же пробьет мою защиту.
Глава 2226 мая 1969 года
Дамблдор, разумеется, не собирался и думать о том, чтобы прекратить предвзято ко мне относиться и винить меня во всех бедах, в которых он сам виноват. Помню, на втором курсе в его дежурство по школе нам с Эйвери не понравилась овсянка на завтрак... Впрочем, это длинная история, а на то, чтобы появиться у меня на пороге с обвинениями, у Дамблдора ушло всего две минуты. Я с удовольствием отметил, что правая рука у него почернела и сморщилась, словно обгорела, и, видимо, мое проклятие причиняло ему серьезные неудобства.
- Знаете что, Риддл! – вскричал Дамблдор с порога.
- Что? – заинтересованно спросил я. – Министерство дало школе грант на покупку реактивов? И вы пролили их себе на руку? А-я-яй, какая досада! Сколько реактивов пропало.
- Риддл, не валяйте дурака, - устало сказал Дамблдор тоном приговоренного к смерти. – Я прекрасно знаю вашу любовь к Темной Магии и проклятиям. Но использовать такие вещи в школе, среди детей...
- Ой, а давайте вы мне расскажете, как вы нарвались на мое проклятие? – с издевкой предложил я.
Дамблдор заметно смутился, и я отметил про себя, что нашкодившие школяры и нашкодившие директора удивительно похожи. Мысль эта была не ко времени, потому что у меня появилось добродушное желание взять Дамблдора за ухо, подвести его к своему столу и снять с него проклятие, предварительно выбранив.
- Я сделал глупость, - признался наконец нашкодивший директор даже без вразумления за ухо. – Не устоял перед искушением. Но если вы считаете, что за такой проступок студент достоин смерти!
«Вылитый Артур! – подумал я про себя, и мое добродушие приняло опасные для Темного Лорда размеры. – Только седой, а не рыжий. И какие-то мысли у него подростковые, мрачно-пафосные... Впрочем, стоп!»
- Дамблдор, вы что, серьезно думаете, что я вас убил? – спросил я удивленно.
Дамблдор просто и хладнокровно кивнул, словно речь шла о прогнозе погоды.
- Бросьте ваших глупостей и идите к мадам Помфри, - велел я. – Через неделю будете как новенький.
- Это смертельное проклятие, Риддл, - обиженно сказал Дамблдор, но я почувствовал, что у него словно камень с души свалился, и он вот-вот перейдет обратно к нравоучениям. – Я читал о нем в старинных манускриптах, которые вы, как всегда, высокомерно обошли вниманием...
- Вы читали в манускриптах, а я вывел характеристическую функцию, - оборвал я Дамблдора. – Чувствуете разницу?
Дамблдор посмотрел на меня ошарашенно. Теперь он был похож на школяра, явившегося на зачет не прочитав учебника.
- Не скрою, неделя неприятных ощущений вам гарантирована, - с удовольствием сказал я, - и надеюсь, что это отучит вас лазить в чужие журналы...
Дамблдор хотел что-то сказать, но в этот момент его руку всерьез припекло, и он прижал ее к животу, скрипнув зубами.
- Уходите! – скомандовал я, хватая Дамблдора за плечи и выпихивая его в коридор, пока мне в голову не пришла какая-нибудь благородная глупость.
Дамблдор покорно отвернулся и пошел прочь по коридору, старчески сутулясь и поддерживая здоровой рукой свою изуродованную руку.
- Дамблдор! – окликнул я его, злясь на самого себя за свое мягкосердечие. – Пообещайте мне, что больше так не будете и давайте сюда свою руку.
31 мая 1969 года
Мне, по всей видимости, так и не удалось убедить Дамблдора, что проклятие на классном журнале, даже сдобренное магией моего альтер эго, было несмертельным, и он залег в лазарет с неизвестным диагнозом. Некоторое время я крепился и мужественно выдерживал укоризненные взгляды Минервы и вздохи мадам Помфри, которые во всем почему-то винили меня, но сегодня утром я взял походную аптечку, стащил недостающие компоненты у Слагхорна и пошел в медицинское крыло.
Когда я пришел, проскользнув мимо прикорнувшей мадам Помфри, Дамблдор спал на спине, бледный и седой, хоть в мавзолей клади. Я устроился у окна и начал смешивать зелье в рассветной полутьме. За лесом вставало солнце, над озером клубился туман, а чертов Дамблдор лежал и даже во сне притворялся тяжело больным, чем действовал мне на нервы.
Зелье постепенно мутнело, и я хотел из хулиганства подкинуть туда морфия, чтобы Дамблдор не скучал, когда у меня за спиной раздался хлопок. Обернувшись на звук, я увидел эльфа с плошкой тошнотворного киселя в руке.
- Что это, Бэрримор? – шепотом спросил я.
- Овсянка, сэр! – с готовностью откликнулся эльф и протянул мне плошку.
- Ой, как скверно-то!
Эльф вопросительно повел ушами, и я отослал его взмахом руки, поскольку мне в голову пришла озорная мысль. Я взял плошку с овсянкой в левую руку, ложку в правую и присел на кровать к Дамблдору.
- Просыпайтесь, директор, - позвал я, зачерпнув овсянки и нацелив ложку на Дамблдора. – Пора кушать кашку.
- Доброе утро, Том, - спокойно ответил Дамблдор, открыв глаза. Все же старику не откажешь в самообладании: я-то думал, что вид Темного Лорда, который собирается кормить тебя кашкой, может порвать шаблон любому.
- Я же просил вас не называть меня этим именем, - огрызнулся я за неимением лучшего ответа.
- А я столько же раз говорил вам, что не собираюсь называть вас лордом Вольдемортом, - парировал Дамблдор и довольно проворно для умирающего завладел ложкой и овсянкой.
- Ну что вы, - скромно ответил я. – Простого «милорд» будет более чем достаточно.
- Я не Д’Артаньян, Риддл, - отозвался Дамблдор, с аппетитом уписывая свое варево, - а вы не Бэкингем.
- Да уж вы точно не Д’Артаньян, а как раз наоборот, - язвительно подтвердил я. – Впрочем, согласен на Риддла. Доедайте, буду спасать вас от самого себя.
Дамблдор некоторое время стучал ложкой по миске, по всей вероятности думая, как бы понять меня неправильно.
- Так в журнале тоже были вы, Риддл? – с не обещающим ничего хорошего интересом спросил Дамблдор. – Как же вам это удалось?
- Никакого «меня» там не было, - нагло соврал я, глядя Дамблдору в глаза, прямо как в благословенные школьные годы. – Я имел в виду, что заклятие действительно было несмертельным и я действительно его снял. А все ваши текущие беды – если вы их не выдумали, конечно, - только от того, что вы не поверили мне.
Дамблдор замолчал и по всей видимости надулся.
- Дамблдор, я не имею в виду, что вы перетрусили и угодили сюда с инфарктом, - с ядовитой улыбкой уверил я Дамблдора. – Впрочем, дайте руку, - я схватил Дамблдора за запястье и начал озабоченно считать его пульс.
- Заклинание, Риддл, - насмешливо подсказал Дамблдор.
- Помолчите ради Христа, - отмахнулся я.
- «Ради Мерлина», Риддл, - еще более весело сказал Дамблдор, и я понял, что он снова выиграл словесную дуэль.
- Что бы вам было не поделиться всей этой мудростью тридцать лет назад, - с сердцем сказал я, отходя к окну, и, к своему удивлению, попал Дамблдору в больное место.
- Послушайте, Риддл, - сказал Дамблдор почти покаянным тоном, - я действительно сожалею, что был тогда с вами невнимателен и резок. Я слишком поздно почувствовал ответственность за вашу судьбу, и, как бы напыщенно это ни звучало, теперь это мое постоянное бремя.
- Бросьте, Дамблдор, - отрезал я, возможно, более добродушно, чем следовало бы. – И не примазывайтесь к моей судьбе.
- И вы довольны своей судьбой? – тут же спросил Дамблдор, нагло пользуясь моим добродушием.
- Еще бы, - отозвался я от окна, яростно помешивая зелье. – Я же ее сам выбирал, а не маршировал в рай под конвоем.
- Ну бросьте, Риддл, - Дамблдор снова перешел на примирительный тон, - я бы хотел, чтобы вы забыли о нашем неудачном знакомстве.
- Нападение на мой классный журнал прикажете считать за жест доброй воли? – ехидно ввернул я.
- Считайте это признанием того, что мне не чужды ваши слабости, - нашелся Дамблдор. – Я признаю, что еще недавно я хотел бы, чтобы у меня была возможность заставить вас расплатиться за ваши представления, очень хотел бы...
- Скажите просто, что вы мне завидовали, - съехидничал я. – Я ведь успешный Темный Лорд, а вы простой школьный директор.
- Я ожидал этого предположения, - ухмыльнулся Дамблдор. – Правда, я думал, что вы скажете что-нибудь вроде «Величие порождает зависть, зависть рождает злобу, а злоба плодит ложь».
- Помилуйте, - я чуть не пролил зелье, потому что меня передернуло от дамблдоровского пафоса. – Мне за сорок, с чего я буду изъясняться как экзальтированная барышня?
- Не сердитесь, - попросил Дамблдор. – Давайте разопьем с вами мировую.
- Ну уж дудки! – возразил я, надвигаясь на Дамблдора со своим зельем и приходя в обычное для восьми утра педагогическое настроение. – Вы сейчас разопьете зелье, потому что мне вовсе не улыбается, чтобы из-за вашей липовой болезни Слагхорна назначили временным директором, а мне всучили временное деканство. А я пойду в Большой Зал и без вашей помощи разъем там две порции яичницы с беконом, потому что я из-за вас встал в несусветную рань.
- Яичницу с беконом! – приказал коварный Дамблдор, щелкнув пальцами, чтобы вызвать эльфа, но еще до того, как он успел это произнести, в палате появился всклоченный эльф безо всякой яичницы, который тут же бросился мне в ноги.
- Милорд! – возопил эльф, словно в религиозном экстазе обнимая мои ботинки, и я заметил, как Дамблдор удивленно взметнул брови. – Спаситель наш! Добрейший и справедливейший лорд Вольдеморт! – на этом месте Дамблдор открыл рот и забыл его закрыть, и я воспользовался этим, чтобы залить туда зелье. Дамблдор закашлялся, а я приготовился к очередной челобитной, гадая, какие беды мне сулит столь торжественное вступление.
- Милорд, - приступил к рассказу эльф, - мы сегодня готовили манную кашу с орехами и курагой, как вы посоветовали нам на той неделе, - в этом месте мне захотелось зажмуриться, потому что Дамблдор уже откашлялся, докончил зелье и с интересом слушал рассказ эльфа. – Милорд, без вашего мудрого руководства у нас ничего не получилось! В столовой теперь буза – они кидаются нашей манной кашей и двоим из наших уже подбили ей глаз.
- И чего же они требуют? – спросил я, предполагая, что в ответ на столь невообразимо испорченную манную кашу вполне можно потребовать массовых расстрелов и свержения конституционного строя.
- Они требуют кашу по-вольдемортовски, милорд!
Глава 2312 июня 1969 года
Сегодня я получил учтивое старомодное письмо, в котором некто, отрекомендовавшись бакалавром черной магии, просил позволения присутствовать на моих лекциях для шестого курса в целях повышения своей квалификации. Несмотря на церемонный слог письма, я сразу заподозрил розыгрыш, потому что автор называл себя Магнус Редскин, что в переводе на человечий должно было означать Великий Краснокожий.
К магии индейцев я отношусь с подозрением еще с юности, когда мы с ребятами отправились в Нью-Йорк продавать магглам секрет беспроводной связи, а в итоге обнаружили, что изобрели беспроводной телеграф, известный магллам уже более полувека без нашей помощи. Помню, мы бесцельно брели вдоль Центрального Парка и предавались самоуничижению, когда неунывающий Долохов начал рассказывать о том, что он был в Мексике и взбирался на пирамиды. Дождавшись, когда мы развесим уши, он поведал нам о старинном индейском обряде, призванном волшебным образом развеять нашу печаль и просветить наше дремучее невежество. Обряд состоял в том, что, разделившись на равные группы, мы должны были забрасывать оранжевый мяч, олицетворяющий собой солнце, в кольцо, олицетворяющее бездну нашей глупости.
Долохов быстро странсфигурировал и то, и другое, и мы неплохо начали индейский обряд под его руководством, но прежде чем мы достигли просветления, к нам подошла группа местных арапов. Под хохот Долохова арапы поведали нам, что мы играем в их национальную игру, причем прескверно. Короче говоря, арапам мы тогда в баскетбол позорно продули, а Долохов оказался жутко проворным и встретился нам только через месяц в Англии.
Кстати говоря, спустя несколько лет я узнал, что прибившийся к нам в той поездке Розье разобиделся на то, что он оказался в чем-то хуже магглов, да еще и магглов непонятного цвета. Чтобы мы не доставали его своими насмешками, Розье втайне от нас собрал своих чистокровных родственников, тренировался с ними два года напролет, а потом они поехали обратно в Гарлем и вынесли там все уличные баскетбольные команды как малых детей. А вскоре после этого сыгранная и дисциплинированная пятерка Розье вошла в нашу организацию вместе со своим названием «Вальпургиевы рыцари».
В детстве я мечтал стать главой зловещего тайного ордена, воюющего за мировое господство, а в результате руковожу шайкой, состоящей наполовину из бывшей шпаны, а наполовину из баскетболистов.
- Что читаешь? – спросил у меня камин голосом Мульсибера, когда я уже собирался выкинуть туда письмо Магнуса Редскина.
- Слова, слова, слова, - отозвался я, зная, что Мульсиберу будет приятно напоминание о Шекспире – когда-то умница Мульсибер отлично играл Гамлета в любительском театре, да и дорожку в Королевский Шекспировский театр, визит в который мне никак не может забыть магическая аристократия, я протоптал при его участии.
- Как ты в субботу? – спросила кругленькая голова Мульсибера, слегка перекатываясь в камине, как колобок. – Может, опять в бридж поучимся?
Мульсибер был безотцовщиной и в школьные годы жил в одной комнате с Долоховым, и что греха таить, со мной. Он был отличным банкометом, особенно когда нужно было выиграть немного денег, и хорошим партнером, когда нужно было скоротать вечер. Застрельщиком в карточных играх у нас был Долохов, и поэтому, когда с изменением нашего социального положения дело дошло до джентльменских игр, мне стоило большого труда убедить Мульсибера, что шесть пик – это малый шлем, а не Сталинград, а два паса – не в прикупе чудеса, а почти конец торговли. Впрочем, ловкость пухлых Мульсиберовых рук с годами никуда не делась, и свое неумение играть в бридж он компенсировал неприличным везением.
- Слушай, - спросил я, вновь взглянув на письмо, - кто из вас придумал Магнуса Редскина? Объясните хоть, в чем шутка.
- Я Антона спрошу, он у нас по индейцам специалист, - пообещал Мульсибер и исчез из очага, похохатывая.
Вернувшись, Мульсибер некоторое время пыхтел на пламя, отдуваясь после необычной для себя активности, а потом протянул руку за письмом. Я отдал ему письмо, удивляясь, что они еще придумали. Как я и ожидал, вскоре после второго исчезновения Мульсибера в камине появилась веселая морда Долохова.
- Риддл, купи очки, - посоветовал Долохов, который за время моих преподавательских трудов совершенно отбился от рук и забыл о субординации. – Редькин это, а не Редскин. Магнус Редькин. С трусами-невидимками который. Помнишь, Ойра-Ойра про него анекдоты рассказывал? Соглашайся, не пожалеешь.
26 июня 1969 года
На прошлой неделе я наконец расквитался с экзаменами, будь они неладны, и вчера отнес Дамблдору стопку ведомостей. Дамблдор ведомости принял от меня с опаской – вероятно, боялся, что из них выпорхнет зачетная фея и тяпнет его гвоздодером по пальцам. Я, признаться, думал о чем-то таком в первую сессию, но потом признал, что тупость лентяев и лоботрясов – это одна из немногих вещей, в которых Дамблдор не виноват, и решил покарать виновных, отправив на пересдачу всех, кто не заслуживал четверки. Ух Дамблдор тогда взвился, получше чем от гвоздодера!
На завтра у меня было запланировано занятие с приготовишками, и я решил воспользоваться тем, что экзамены кончились не только у меня. Но воспользоваться этим было не так уж легко: тащиться к Друэлле с визитом, имея целью повидать ее дочь, было столь же бесполезно, сколь и неприятно, а вызванный мной эльф, вместо того, чтобы тайно перенести меня в дом Блэков, погнул головой каминную решетку, причитая, что на доме Блэков очень сильное колдунство.
В отчаянии я связался с Долоховым, вытащив его с футбольного матча.
- Сигнус Блэк, - с немного нарочитой серьезностью протянул Долохов, который никогда не задавал лишних вопросов, но всегда замышлял какую-нибудь шуточку. – Он прекрасно разбирается в сигнализациях. Работал с Гринготтсом. Риддл, ты не мог бы вломиться к кому-нибудь другому?
- Нет, - коротко ответил я.
Долохов задумался, посасывая сигару и посматривая на меня хитрым глазом, и я уже ожидал, что сейчас он выдаст свой очередной многоходовый проект взлома или, по крайней мере, разложит на столе непонятно откуда взявшуюся схему магической защиты дома Блэков и философски заметит, глядя на нее и закусив сигару углом рта: «О-ля-ля, действительно швейцарская!». Но Долохов ни о чем таком не думал, а просто любовался выражением нетерпеливого ожидания на моем лице.
- Не буду томить разлукой юные сердца, - наконец съехидничал Долохов. – Почему бы тебе, Риддл, не взять пример со своего же студента, раз уж у вас похожий вкус?
Я хлопнул себя по лбу, выставил Долохова в камин, немного подправил параметры сети портшлюзов и перенесся в Ливерпуль, где нашел телефонную будку и набрал по справочнику номер Тонксов.
- Профессор? – удивленно спросил Тонкс, наконец отняв трубку у своей матушки, которая уже начала допрашивать меня с пристрастием о бытовых условиях в общежитии Равенкло, в котором я никогда не жил.
- Тонкс, - сказал я без обиняков. – Я хочу спросить вас как мужчина мужчину: как связаться с сестрами Блэк, миновав их матушку?
- Через дупло в дубе, например, - просто ответил Тонкс.
27 июня 1969 года
За последние несколько месяцев, навещая приготовишек и переправляя их к месту занятий, я столько раз пользовался портшлюзом, сколько мало кто пользовался им за всю свою жизнь. Постепенно это начало меня выматывать, и сегодня, собрав всех своих учеников в класс, я вышел на улицу встретить Беллу и устало сел на бордюр, чувствуя, что ноги меня уже не держат.
Несколько минут я просто грелся на солнце, вытянув ноги и свесив руки до земли, и совсем не подозревал, что Темный Лорд в простых брюках и клетчатой фланелевой рубашке, покойно сидящий на тротуаре в позе маггловского работяги, представляет для судьбы очень соблазнительную мишень.
- Слышь, братан, - раздалось над моим ухом и, обернувшись, я увидел человека, одетого почти так же, как я. – У тебя лишней канистры не найдется?
«Магглы совсем обнаглели, - подумал я, иронизируя сам над собой. – Сижу на тротуаре рядом с припаркованным грузовиком, никого не трогаю. Сразу должно быть видно, что я чистокровнейший и аристократичнейший лорд Вольдеморт, а не маггловский шофер. Глупые люди».
Я сделал движение встать, и мой новый знакомый протянул мне руку, за которую я ухватился, решив вести себя естественно. Так же естественно, засунув руки в карманы, я подошел к грузовику, припаркованному рядом, незаметно открыл кабину Алохоморой и трансфигурировал огнетушитель в канистру дизельного топлива.
- Спасибо, брат! – обрадовался шофер, хватая канистру. – Выручил!
- Человек человеку друг, - философски заметил я, садясь на ступеньку якобы своей кабины.
- Верно, - согласился шофер. – Случилась со мной беда – ты мне помог. Случись с тобой беда – я тебе помогу. Тебя звать-то как?
- Риддл, - ответил я, и заметил про себя, что естественность меня подвела. – Том Риддл.
- Меня Бен, - снова протянул руку шофер. – Ты нашу частоту знаешь...
«27.315 мегагерц», - сказал я про себя, на автомате применив легилименцию.
- Если фигня какая, только передай в эфир: «Бен, это Том Риддл. Ай нид хэлп». Я или ребята приедем и поможем в лучшем виде.
Я кивнул и пожал Бену руку. За последние пару лет мои дела определенно пошли в гору. Если два года назад меня поддерживала дюжина занюханных аристократов, то сегодня за меня добрая сотня школяров, пара десятков маггловских семей, в числе которых командор Петтигрю с бывшими сослуживцами, а теперь еще и группа дальнобойщиков. На месте Министерства я бы капитулировал без боя.
Глава 2427 июня 1969 года
К моему огромному удивлению, маггловский шофер, залив произведенное мною дизельное топливо в бензобак, завелся и уехал, и я заметил про себя, что, если бы не Статут о Секретности, нефтеперерабатывающие компании всего мира уже устроили бы на меня охоту.
Проводив своего нового знакомого глазами, я снова сел на тротуар и начал решать задачу о том, сколько дизельного топлива может выдать на-гора установка мощностью в одного Темного Лорда, и что из этого можно заключить об импульсе и потенциальной энергии Темного Лорда. Но решить задачу до конца мне не удалось, потому что я почувствовал, что на меня кто-то смотрит.
Белла стояла за школьным крыльцом в костюме то ли Кармен, то ли Эсмеральды: вместо привычных мне мантий на ней была широкая темная юбка, белая блузка и цыганская шаль, которая очень подходила к ее распущенным волосам.
- Мне нравится ваш новый образ, Белла, - с улыбкой заметил я, поднимаясь с тротуара и подходя к крыльцу.
- Вы тоже смотрелись очень органично, милорд, - парировала Белла. – Неужели вы ездите на машине?
- Магглы говорят «водите машину», - уточнил я. – Я вожу, но ездить предпочитаю на Долохове.
- Он является официальным конюшим Вашего Темнейшества? – снова съязвила Белла, и я заметил про себя, что вне школы Белла начинает вести себя со мной как с сестрами. Младшую сестру Белла считала маленькой и глупой и была с ней отстраненно вежлива, а Андромеду очень любила и прятала свою любовь за волной колкостей и насмешек, которые доводили Андромеду до слез.
- Шофер, Белла. Это называется шофер, а не конюший, - снова поправил я с издевательским спокойствием. – Вам написать маггло-магический словарик?
- Научусь у грязнокровочек, - огрызнулась Белла, вероятно, почувствовав, что аристократке трудно соревноваться в насмешках с детдомовской шпаной.
- Кстати, о ваших учениках, - сказал я, переходя на деловой тон. – Чему будет посвящено ваше сегодняшнее занятие?
- Я думала, они будут просто задавать вопросы, - пожала плечами Белла.
- Не слишком одобряю ваш выбор, - признал я, невольно поморщившись при воспоминании о том, как первые несколько месяцев на мои консультации иногда являлись изможденные и мрачно молчащие хаффлпаффцы, от усердного, но бесплодного грызенья гранита немного похожие на инфернов. «Что именно вам непонятно?» - спрашивал я наконец, не дождавшись вопроса от них, и получал исчерпывающий и обезоруживающий ответ: «Всё!»
С тех пор я понял, что студент, который знает нужный вопрос, найдет на него ответ и без моей помощи, и даже начал воспринимать визиты потерянных студентов с юмором. «Сначала сотворил Бог небо и землю, - начинал я порой после ответа, что студенту непонятно «всё». – И определил Он дифференцируемые функции на множестве действительных чисел...» «Профессор, - вступал вразумляемый, - а что такое действительные числа?» С этого-то мы и начинали.
- Что ж, попробуем, - сказал я, приглашая Беллу в маггловскую школу и проходя в коридоре вперед.
- Постойте, - с некоторым нежеланием остановил я Беллу у дверей класса. – Помните, что вы должны учить их не магии, а жизни в магическом мире. Для этого вам должны по меньшей мере доверять. Будет лучше, если вы сможете забыть о своих... антипатиях... и постараетесь хотя бы на время занятий стать одной из них.
- Я понимаю, - тихо ответила Белла. – Если вы не знали, я не люблю маггловскую одежду.
- Зря, - ободряюще улыбнулся я. – Она вам очень к лицу. Правда.
Правдивость моих слов тут же подтвердила детвора, рассевшаяся в кружок рядом с доской. Появление Беллы в цыганском наряде они встретили восторженным вздохом, и я отметил про себя, что мне это было приятно.
- Ребята, - сказал я, присаживаясь в круг и приглашая Беллу сесть рядом со мной, - сегодня у нас встреча, о которой никто не должен узнать, - детвора заметно оживилась и перестала болтать, а Белла почувствовала себя немного свободнее. – Как вы помните, магический мир разделен по происхождению, и чистокровные маги редко водят дружбу с магглорожденными. Беллатрикс принадлежит к древнему чистокровному роду. Она будет вашим тайным проводником по магическому миру, - я сделал паузу и предложил, не предвидя ничего хорошего: - Задавайте вопросы.
Как я и ожидал, вопросов не было. Большинство детей таращилось на Беллу с доброжелательным интересом и даже с благоговением, словно она была наследной принцессой. Группка неформалов, сидящая рядом с Эванс, неловко и немного вызывающе демонстрировала свое отрицание сословных различий. Первые секунды тишины сменились монотонным гудением.
- Ну что же вы, - попытался расшевелить класс я. – Давайте, кто самый смелый?
- А как можно стать чистокровным магом? – брякнул Петтигрю.
- Чистокровным магом надо родиться, - немного надменно ответила Белла, хотела поправиться, но тут ее перебили.
- А я чистокровный маг! – объявил мальчик, сидящий почти рядом со мной.
- Неправда! – тут же возразил кто-то.
- Нет, правда! – не отступал самозванец. – Меня спрятали в маггловской семье, чтобы спасти меня от гнева темного мага.
- Опять вы врете, Йейтс, - вздохнул я. – Вечно выдумываете, чего не было. Чистокровных магов немного, и они знают своих. Если бы ваше маггловское происхождение пряталось где-нибудь в четвертом поколении, об этом могли бы забыть...
- Не могли бы! – наконец с воодушевлением вступила Белла, и я похвалил себя за провокаторские способности. – Родословные чистокровных семейств насчитывают десятки поколений и известны вплоть до времен Основателей!
Я еще несколько раз нарочно ляпнул вызывающие глупости о магической истории, и Белла выдала моей ребятне отличную лекцию о чистокровных родах, истории Хогвартса и даже геральдике. По ходу ее рассказа у аудитории наконец появились вопросы, и эти вопросы завели нас так далеко, что даже я узнал кое-что новое о слизеринских обычаях, о которых меня, как чужака, не поставили в известность в школьные годы.
Наше занятие близилось к вполне благостному завершению, когда все испортил невинный вопрос.
- Скажите, а от кого ведет начало ваш род? – поинтересовался кто-то, и я подумал, что неплохо было бы, чтобы род Блэков начинался от Слизерина. Тогда, думал я, если Друэлла опять накинется на меня после родительского собрания с жалобами на сердечную жизнь Андромеды, я смогу ее чем-нибудь по-родственному ошарашить. Например, сказать: «Родственница, галлеон давай!»
- От Мерлина, - гордо ответила Белла, и тут же получила двойной удар.
- Кто такой Мерлин? – с интересом спросил Люпин, а Снейп тут же ответил: - Это провинциальный маг, которого вечно дурачил Янки из Коннектикута!
Часть аудитории, которая читала Марка Твена, расхохоталась, и я с трудом успел прикрыть Снейпа от проклятия Беллатрикс.
- Цыц! – прикрикнул я на веселящихся детей, которые, впрочем, и без меня испуганно и виновато притихли, увидев выражение лица Беллатрикс. – Мистер Снейп, змея вас заешь! В Хогвартсе, а особенно в Слизерине, вам за такие шуточки оторвали бы голову. И, знаете, правильно бы сделали!
- Простите меня, Беллатрикс, - пробормотал Снейп через несколько секунд, глядя в пол, и мне стало жаль парня: не далее как пару месяцев назад он из-за чего-то разругался с Эванс и две недели не мог вымолить ее прощение. На этот раз Снейпу повезло больше: как у аристократки, чувство собственной правоты у Беллы было намного глубже, и потому не нуждалось в болезненном самоутверждении.
- Извинения приняты, - с еле заметным усилием сказала Белла.
- Подкину вам пищу для домашних размышлений, - быстро сказал я, чтобы отвлечь внимание класса от произошедшего. – Нарушает ли трансфигурация закон сохранения энергии?
- Закон сохранения энергии не может нарушаться, - сразу ответила Эванс. – Поэтому трансфигурация его не нарушает.
- Верно, но недостаточно. Разделим вопрос на два: сколько энергии требуется для трансфигурации и откуда она происходит. Какая информация вам понадобится для ответа на первый вопрос?
- О молекулярной структуре вещества? – оживился Снейп, и я довольно кивнул. Урок сворачивал на привычную траекторию. Белла хотела встать и уйти, но я незаметно для детей поймал ее руку.
Когда я выпроводил всех детей в портшлюз и повернулся к пустому классу, Белла сидела с ногами на парте, с непроницаемым видом рассматривая ветки за окном. Я невольно подумал, что мы с ней очень похожи: в детстве я не плакал, зато плакали мои обидчики. Впрочем, сейчас, провозившись с одиннадцатилетней детворой пару лет, я готов признать, что был тогда со своими обидчиками слишком суров.
- Я виноват, что не предупредил вас, - начал я, подходя к Белле, но она только дернула в ответ плечом, что должно было, по всей видимости, означать, что я здесь ни при чем.
- Я просил вас стать на время одной из них, но не предупредил вас о последствиях равенства, - пояснил я. – Я обещал вам, что со временем они станут вам доверять, а некоторым вы, возможно, станете второй матерью. И, знаете, сегодня вы сделали к этому большой шаг. В начале урока они смотрели на вас как на явление ангела с небес, а теперь знают, что вы человек из плоти и крови, которого можно ранить неосторожным словом. Некоторые чувствуют себя виноватыми. Некоторые жалеют вас. Но главное в том, что вы теперь для них человек, а не пришелец из чуждого мира. Безусловно, вам самой было бы легче, если бы вы остались на своей недосягаемой высоте, размазали Снейпа по полу и стали для них той, кого никто не посмеет оскорбить. К сожалению или к счастью, путь равенства требует большего мужества и даже величия души.
Про себя я отметил, что если с завоеванием магического мира у меня не выйдет, я вполне могу попробовать себя в качестве христианского проповедника. Честертон умер, Льюис умер, да и Толкину что-то нездоровится. Мне оставалась сущая мелочь – поверить в Бога.
Белла по-прежнему молчала, и ее безупречная аристократическая сдержанность начинала меня беспокоить. Слишком тесная броня, в которую втиснута слишком беспокойная душа, рано или поздно прорвется изнутри, и сдерживаемые до поры страсти обрушатся тогда волнами бедствий на головы плебеев. Я и сам не раз чувствовал, как моя сиротская выдержка начинала меня подводить, и тогда я начинал разыскивать Долохова, который всегда умел направить разрушительную энергию в нужное русло. За наше долгое знакомство мы с ним разбили полдюжины машин, дважды устраивали в Лондонском зоопарке родео на носорогах, разгромили по меньшей мере десяток ресторанов, сходили на матч Челси-Арсенал и четырежды были водворены в обезьянник полицейскими Ее Величества. Но у Беллы не было Долохова. Хотя...
- Как вы насчет того, чтобы высадить где-нибудь окошки? – небрежно предложил я.
- Насчет чего?
- Побить стекла. Победокурить, - пояснил я. Видя, что Белла по-прежнему меня не понимает, я вздохнул при мысли о тяжелом детстве аристократов, вынул палочку и взмахнул руками, резко разведя их от груди в стороны. Окна в классе зазвенели и завибрировали, и одно из них, против моей воли, все же вылетело из рамы и взорвалось в воздухе снопом осколков. Глаза Беллы загорелись, и она выхватила свою палочку.
- Научите, - потребовала Белла, но я заговорщицки приложил палец к губам, приобнял Беллу за плечи и аппарировал вместе с ней к полицейскому участку, который завалил Долохова штрафами за неправильную парковку, а недавно так и вовсе лишил его прав.
- Милорд, - весело шепнула мне Белла, когда мы отрепетировали заклинание и договорились аппарировать в здание участка на счет «три». – Мне немного совестно, что я подслушивала ваши мысли, но все же: в каких физических единицах измеряется мощность Темного Лорда – в мегаваттах?
- В мегатоннах, - не задумываясь ответил я.
---------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет всех читателей с наступающими праздниками. Побольше Темных Лордов вам в преподаватели и Беллочек в друзья (страшно, да? ;)).Глава 2513 июля 1969 года
Летом Хогвартс приобретает свой настоящий вид, избавившись от галдящих студентов. Здесь тихо, пустынно и пахнет временем. Раньше я стремился остаться здесь на лето из чисто эстетических побуждений, и вот добился своего и могу наконец бродить по пустынным коридорам, сидеть в тишине библиотеки наедине с книгами и решать интересные задачи.
Однако, по выражению очередного гениального маггла, покой нам только снится. Не успел я вернуться после обеда к себе, распахнуть окно и усесться по детдомовской привычке с пергаментом на подоконник, как мой камин полыхнул фиолетовым, сигнализируя прибытие кого-то из Блэков.
К моему удивлению, из пламени в камине вышла Андромеда. Я незаметно вздохнул, предчувствуя, что в ближайшие пару дней мне опять придется восстанавливать мир в благородном семействе, расколотом желанием Андромеды выйти замуж за Тонкса. В прошлый раз мне это настолько надоело, что я дал Андромеде опрометчивый совет обвенчаться с Тонксом, как только им исполнится семнадцать, чтобы не резать Друэлле хвост по частям. Жду не дождусь этого дня.
- Милорд, - предсказуемо произнесла Андромеда. – Мне нужна ваша помощь.
- Я постараюсь повлиять на вашу матушку, - обреченно пообещал я. – Хотите печенья? На кухне есть миндальное.
- Дело не в ней, милорд, - ответила Андромеда и запнулась. – Помощь нужна не совсем мне. Скорее Тэду...
- Ну если вы отказываетесь от миндального печенья, то я вижу, что дело серьезное, - с улыбкой сказал я, и Андромеда слабо улыбнулась в ответ. – Садитесь и рассказывайте.
Из сбивчивого рассказа Андромеды я понял, что у Тонкса возникли довольно серьезные проблемы с местными маггловскими хулиганами, которым что-то в нем не понравилось. Тонкс оказался не робкого десятка, и в первый раз сбил одного с ног, а второму вывихнул палец. Но мой детдомовский опыт подсказал мне продолжение: в следующий раз ливерские гопники ждали Тонкса впятером, и с тех пор ему стало непросто выходить из дома. Палочкой Тонкс не мог пользоваться до совершеннолетия, и вчера ему досталось так сильно, что он не смог скрыть это от Андромеды.
- Возможно, сестра смогла бы вам помочь, - предложил я, рассчитывая, что в ходе совместного боя с магглами сестры Блэк смогут лучше понять отношение друг друга к этой группе населения.
Вместо ответа Андромеда молча трансфигурировала пуговицу на своем рукаве в осу и наставила на нее палочку. Оса свернулась в шарик под ударом безмолвного и сильного Круциатуса и вскоре испустила дух. Скорее всего, подумал я, Андромеда уже вполне разделяла отношение Беллы по крайней мере к некоторым группам магглов.
- Да, вмешательство Беллатрикс могло бы повлечь некоторые осложнения, - признал я. – Вы сможете меня проводить?
16 июля 1969 года
Андромеда и Тонкс договорились встретиться в четыре, но я прибыл на улицу Тонксов к половине четвертого и, как оказалось, вовремя: Тонкс уже удалялся от меня по направлению к перекрестку, а навстречу ему, растянувшись во всю улицу, шли пятеро молодчиков с короткими стрижками.
- Что же это вы, ребята, - сказал я, быстрым шагом догоняя Тонкса и не давая его обидчикам сомкнуться вокруг него в кольцо. – Пятеро на одного, что ли? Когда пятеро одного бьют, это неинтеллигентно получается.
- Ты, дядя, валил бы отсюда по-скорому, - посоветовал стоящий рядом со мной, но я уже положил руку на палочку.
- Поклонись лорду Вольдеморту, ублюдок, - ласково посоветовал я, и бритоголовый детина упал на землю и стал целовать мои ботинки.
Следующим движением палочки я трансфигурировал несколько ножей в карманах в мышеловки и, судя по двум вскрикам, сделал это вовремя. Впрочем, болваны с мышеловками на пальцах вскоре осознали, что закричали они рано: некоторые авторские модификации Круциатуса представляли не только теоретический интерес.
Еще двое драчунов ждали своей очереди внутри Протего, свернутого в сферу. Я начал входить во вкус и только немного опасался, что Тонкс попытается меня остановить. Заключенные беззвучно открывали рот, и я догадался, что вместе с Протего от избытка чувств наложил и Силенсио.
- Ну, - поинтересовался я, возвращая пленным голос и с тщательностью шеф-повара следя за тем, чтобы подопытные под Круциатусом помучились подольше. – У вас есть собственное мнение о том, с какой стороны вас лучше вывернуть наизнанку?
- Трусливый выродок, - презрительно бросил мне парень из прозрачного кокона. Краем глаза я заметил, как вздрогнул от этих слов Тонкс, и почувствовал, что теряю над собой контроль.
Много лет назад, прощаясь с Тайной Комнатой, я признался себе, что притворялся в Хогвартсе чистокровным в том числе потому, что не смог бы принять судьбу чужака и в волшебном мире. С тех пор я уже привык к своему праву на спокойное и немного презрительное отношение правящего класса к безродным выскочкам, и, пожалуй, не мог бы обидеться на оскорбления от грязнокровки. Но ливерпульская шпана вернула меня в мое безрадостное детство, и я почувствовал, что есть долги прошлому, которые я еще не отдал.
Одним движением палочки я снял Протего, тут же сделал шаг вперед, и вместе со вторым шагом ударил стоящего напротив меня чуть пониже уха. Его голова мотнулась на шее, и он завалился набок, простояв полсекунды с пустыми глазами.
«Не оскудела еще рука», - с удовольствием подумал я и убрал палочку.
- Ну что, рвань ливерская, - сказал я, дав моим противникам несколько секунд на то, чтобы осмыслить ситуацию. – Подходи по одному.
К моему сожалению, из последующей драки я не запомнил почти ничего, кроме того, что она доставила мне большое удовольствие, но слишком быстро кончилась.
- Я не думал, что вы настолько сильны, милорд, - выдохнул Тонкс, который был настолько потрясен моим поведением, что буквально прирос к месту. – В смысле, против Кассиуса Клея Англия должна была выставить вас, а не Купера.
- Этот удар называется кросс навстречу, друг мой, - поделился я, критически осматривая свою распухшую правую руку. – Это очень сильное колдунство.
Но я не успел поделиться с Тонксом боксерскими премудростями.
- Зафиксируем, - спокойно произнес за моей спиной Аластор Хмурый, освоивший по моим запискам беззвучную аппарацию. – Курсант Тонкс в расстроенных чувствах почесал в затылке палочкой, отчего с другого конца палочки полетели Непростительные Проклятия. Во всем виноваты природные аномалии и сила Кориолиса. Дело закрыто за отсутствием состава преступления. Кстати, здравствуйте, Риддл.
- Здравствуйте, Аластор, - ответил я, поворачиваясь к нему, и Аластор с интересом посмотрел на мое лицо, поскольку несколько ударов я все-таки пропустил.
- Ступайте, юноша, а то опоздаете, - обратился Аластор к Тонксу, поймав его взгляд. – В следующий раз трансфигурируйте эту мразь в крыс и сыграйте ими в футбол. Я вам еще одну липу напишу.
- Благодарю, - сдержанно ответил Тонкс, и по его лицу я понял, что в свое время он заставит Блэков себя уважать. – Мне и так скоро исполнится семнадцать, - Тэд повернулся ко мне и уже другим голосом добавил: - Я ваш должник, милорд.
- Послушайте, Риддл, - сказал Хмурый, когда Тэд скрылся за поворотом, - не стойте как немой укор платной медицине.
- Ыу? – промычал я, затягивая зубами носовой платок на костяшках левой руки, из которых сочилась кровь.
- Господи, Риддл, - покачал головой Аластор, подходя ко мне. – Носовой платок! Перевязки! Эти же заклинания каждый чистокровный ребенок знает.
- «Господи!» говорят только грязнокровки, - язвительно ответил я. – Настоящие маги говорят «Мерлин!»
- А я так и не переучился, - признал Аластор. – Ловко ты их, Риддл: только-только встают. Завидую. Мне ведь тоже иногда – так хочется морду разбить сволочи какой. Палочкой это ж не то совсем, ну ты-то понимаешь, - Аластор немного помолчал, мечтательно разглядывая копошащуюся на тротуаре шпану и вдруг огорошил: - Ты в каком приюте срок тянул?
- В Лондоне, в «Кресте», - ответил я, решив, что правду говорить легко и приятно, а последствия излишней откровенности всегда можно загладить Обливейтом.
- А я в «Аннушке».
- Постой... это ж через два квартала?
- Ну, - Аластор хитро глянул на меня из-под своих кустистых бровей. – У нас про тебя легенды ходили.
- Жалко, что тогда не встретились, - признал я, подавая Аластору руку, и Аластор бережно ее пожал.
- Ну, встретились же все-таки, - резонно заметил Аластор. – Наклони сюда свою мятую будку, подлечу тебя.
- Спасибо, у меня другие мысли на этот счет, - ответил я, потому что мне пришла в голову одна авантюрная идея.
- Отец Иероним назначил бы тебе епитимью, - проницательно заметил Аластор, улыбаясь своей кривой ухмылкой, которая делала его похожим на питбуля.
- Все мы грешники, - ответил я, подражая голосу нашего, по всей видимости общего, приютского священника. – Заходи ко мне когда-нибудь вечерком.
17 июля 1969 года
Домовой эльф перенес меня в мою комнату в Хогвартсе и замер, ожидая, пока я отпущу его или поручу ему новую работу.
- Можешь доставить меня в дом Сигнуса Блэка? – спросил я.
- Я не могу сказать точно, господин, - ответил эльф. – Вы позволите мне поговорить с их домовым эльфом?
- Поговори, - я пожал плечами. – В первый раз вижу, чтобы домовой эльф отвечал «Сомневаюсь», а не исполнял желаемое.
- Все приказывают, господин, - эльф, видимо, смутился и опустил глаза. – А вы всегда спрашиваете.
Пока домовик бегал за своим коллегой, я думал об Аласторе. Он был несколькими годами младше меня, и, вероятнее всего, мы некоторое время вместе учились в Хогвартсе, хотя я тогда не обращал на него внимания. Также вместе нас отправляли в ненавистные приюты на лето и гоняли там в Петров день к обедне, за которой служил отец Иероним, наш приютский священник, имевший пагубную страсть к дешевому виски. Когда отец Иероним временно справлялся со своим недугом, он бывал трезв и зол, накладывал на всех на исповеди епитимьи и распекал прилюдно любого, кто зевал во время службы. Когда же недуг брал верх, отец Иероним служил с покаянными слезами на глазах и на исповеди, обдавая кающегося перегаром, проникновенно уверял, что все мы грешники, а первый грешник он сам, и заменял епитимью отеческим внушением, а порой даже совал в руки малышам грязные леденцы. Меня никогда не покидало ощущение, что если Бог есть, то запойный отец Иероним стоит к нему куда ближе, чем отец Иероним трезвый, и много лет спустя я нашел этому подтверждение, прочитав у Лютера: «Самомнение праведности, которая не хочет быть грешной, нечистой, жалкой и осужденной, а справедливой и святой, – и есть то отвратительное чудовище, не убив которое, человек не может жить».
Аластор видел меня в Хогвартсе и несомненно узнал меня в приютской церкви, но все эти годы хранил мою тайну, несмотря на то, что нас разделяли как его служебное положение, так и многие его взгляды. Теперь мне действительно было жаль, что тогда я недостаточно внимательно смотрел по сторонам и упустил такого друга.
Мои размышления прервал домовой эльф, вернувшийся вместе с эльфом Блэков.
- Это Кричер, господин, - представил он и отступил назад.
- Здравствуйте, Кричер, - сказал я и подумал, что я нахожусь в ситуации, в которой мало кому из волшебников доводилось бывать: я разговариваю с домовым эльфом, которому я не могу ничего приказать.
- Здравствуйте, милорд, - с достоинством ответил Кричер, и мне показалось, что он стал немного выше с тех пор, как появился в моей комнате.
- Ты смог бы перенести меня в комнату Беллатрикс Блэк и никому не говорить об этом? – спросил я напрямик.
- Хозяйке это не понравится, милорд, - ответил Кричер и замолчал.
- А понравится ли это мисс Беллатрикс?
- Мисс Беллатрикс будет счастлива видеть вас, милорд, - согласился Кричер.
- И это недостаточная причина, чтобы помочь мне?
- Кричер должен выполнять свой долг, - сухо сообщил Кричер. – Я очень уважаю мисс Беллатрикс за ее верность своим убеждениям и дому Блэков. Но я должен выполнять свой долг.
- Выходит, преданности хозяевам недостаточно, чтобы отступить от своих правил ради одного из них, - задумчиво сказал я. – Чего же не хватает Беллатрикс, чтобы ради нее ты нарушил свои обеты?
- Кричер не должен отвечать на этот вопрос, - бесстрастно отозвался Кричер.
Я помолчал, обдумывая ситуацию. Предлагать эльфу деньги или любое другое имущество было бессмысленно. Угрожать, судя по всему, тоже. Две пары огромных глаз среди морщинистой кожи следили за мной – выжидая? С надеждой? С любопытством? Надо признать, что я никогда не мог понять этот древний народец, относясь к нему столь же поверхностно, сколь и все остальные, и считая эльфов просто предметом быта.
- Что ж, Кричер, - произнес я наконец. – Я не вижу способов попасть к Беллатрикс, не оставшись у тебя в долгу. Если тебе угодно, перенеси меня в комнату Беллатрикс, а я в свое время помогу тебе.
К моему удивлению, Кричер протянул мне свою маленькую лапку.
- Я помогу вам, милорд, - торжественно сказал он. – Вы действительно тот, о ком рассказывают эльфы.
В мгновение ока я оказался в комнате Беллатрикс, и Кричер молниеносно исчез, едва появившись рядом со мной. Белла сидела в кресле с книгой, и я не смог не заметить про себя, что ее распущенные волосы и легкое домашнее платье действуют на меня намного сильнее, чем ее прически и короткие парадные мантии.
- Милорд! – удивленно-радостно воскликнула Белла, вставая мне навстречу, и ее взгляд тут же упал на знаки отличия, которыми меня наградила ливерпульская шпана и которые становились все ярче с каждой минутой. – Но что с вами случилось?
- Я подрался, - прямо и без обиняков ответил я.
- Подрались? – недоуменно повторила Белла. – Как?
- Старинным маггловским способом, - пояснил я и продемонстрировал свои разбитые руки. – Я же детдомовский.
- Ох, - вздохнула Белла, - полагаю, заклинаний от синяков вы тоже не знаете?
- Совершенно верно, - подтвердил я, - в книгах эти заклинания не пишут.
- Пишут иногда, - улыбнулась Белла, постепенно приходя в себя. – Там, где про Старшую Палочку и прыгающий горшочек. Я вам дам почитать.
- Я чувствую, что я много упустил, - признался я и начал стаскивать носовой платок с левой руки.
- Милорд, - укоризненно сказала Белла, рассекла платок заклинанием и склеила его обратно, прежде чем он коснулся пола. – А я еще считала дядю Альфарда чудаком. Дайте руку.
- А что дядя Альфард? – спросил я, стараясь поддерживать непринужденную беседу, чтобы не выдать свое непонятно откуда взявшееся волнение.
- Дядя Альфард большой поклонник бокса, - ответила Белла, немного понизив голос, и это вовсе не добавило мне непринужденности. – Я думаю, он бы оценил ваши подвиги.
- Для англичанина у него вполне достойные увлечения, - заметил я. – Не подскажете, он предпочитает крикет или скачки?
- Можно я позволю себе фамильярность? – спросила Белла, придвинувшись ко мне почти вплотную и залечивая мою разбитую губу приятным прохладным заклинанием.
- Я думаю, что мы находимся в достаточно неформальной обстановке.
- Риддл, вы цирк, - улыбнулась Белла. – Я никогда не знаю, чего от вас ожидать. Будьте уверены, два года назад я представляла вас совсем другим.
- Каким же был ваш лорд Вольдеморт? – спросил я, улыбнувшись в ответ, и чувствуя, как какая-то стихийная магия, разлитая в воздухе, наполняет меня непонятным бесшабашным весельем.
- О, - Белла закончила с моими ссадинами, с которыми она замечательно справилась, и немного отступила назад. – Мой Лорд был, наверное, даже не совсем человеком. Могущественным. Бессмертным. И уж конечно, он не играл на скачках и не дрался с магглами.
- Я не играю на скачках, - уточнил я. – Но в целом, когда я был студентом, я представлял себе лорда Вольдеморта примерно таким же. Собственно, таким он и был создан.
- Что же случилось с ним потом? – спросила Белла, и я увидел в ее глазах отражение моего бесшабашного веселья.
- О, - ответил я, передразнивая ее интонацию, - он оказался таким занудой!
- А знаете, что я никогда бы не посмела сделать с тем Лордом? – спросила Белла, искоса глядя на меня с озорной улыбкой.
- Вы меня пугаете, - откликнулся я с вызовом. – Что же?
Вместо ответа Белла обняла меня за шею и поцеловала.
--------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читателей (а также Беллочку и своего коллегу) с днем св. Валентина. ;)Глава 2624 июля 1969 года
Всю прошедшую неделю меня страшно мучили угрызения совести за то, что угрызения совести меня совершенно не мучили. Безо всякого смущения или чувства стыда я написал за прошедшие три дня одно любовное письмо и две любовные записки, сходил на свидание с собственной ученицей и в результате был вынужден нарушить закон и нанести травмы полицейским Ее Величества, поскольку забыл, что в маггловском мире такая разница в возрасте является уголовно наказуемой. Впрочем, реакция магического мира могла быть и более неприятной, но это меня тоже мало волновало.
Небольшое зеркало в моей комнате уверенно фиксировало седину в моей голове. Ребра после драки на той неделе тоже немного побаливали, но вскоре прошли. Вчера в Выручай-комнате, которая стала при моем появлении превращаться в разные романтические уголки, я наткнулся на непонятно кем оставленное там зеркало Эризед и поддался молодому желанию в него заглянуть. Когда-то, много лет назад, я увидел там себя могущественным и бессмертным властителем мира. На этот раз зеркало немного подумало и показало мне серию картинок предосудительного содержания. С досады я угрожающе показал зеркалу палочку, после чего зеркало прекратило безобразничать и неожиданно произнесло низким грудным голосом:
- А я виновато, Риддл, что у тебя все не как у людей? У них в шестнадцать девчонки на уме, а в сорок три деньги и политика, а у тебя... Ладно, молчу-молчу.
В довершение всего, сегодня, когда я возвращался после завтрака к себе в комнату, мне в спину прилетел Ступефай. Я почувствовал опасность в последний момент, неуклюже отпрыгнул в сторону и все же получил Ступефаем по уху. Разворачиваясь в полете вокруг своей оси и выхватывая палочку, я представил себе страшное: что сзади стоит Сигнус Блэк в праведном и вполне оправданном гневе.
За моей спиной стоял Аластор, ухмыляясь своей улыбкой питбуля.
- Проверка революционной бдительности, - пояснил Аластор, пряча палочку. – Как она?
- Кто? – подозрительно ответил я с пола, держась за звенящее ухо.
- Жизнь, спрашиваю, ничего? – уточнил Аластор, подавая мне руку. – Помнишь, ты меня вечерком звал? Ну так я даже с собой принес.
- Доброе утро, - язвительно сказал я, вставая.
- А я с дежурства, - пояснил Аластор. – Пойдем-пойдем.
В моей комнате Хмурый трансфигурировал мой антикварный письменный прибор в два стакана, налил себе плохого крепленого вина, разбавил его из своей походной фляги и немедленно выпил.
- Будешь? – прохрипел Хмурый, и я с опаской помотал головой.
Хмурый закрыл глаза и некоторое время постоял навытяжку, прислушиваясь к себе. Постепенно черты его лица размягчились, левый глаз перестал нервно подергиваться, а руки прекратили дрожать. Спустя три минуты он посмотрел на меня осмысленно и почти с нежностью.
- Такая работа, Том, - уже другим голосом сказал Хмурый. – Ну, ты-то знаешь.
- Сожалею, что доставлял неприятности, - ответил я полушутя.
- Да ты-то эстет своего дела, - усмехнулся Аластор. – С тобой работать сплошное удовольствие. Никакой поножовщины, никаких выходок психопатских. Шахматист.
- Майор Хмурый, вы симпатизируете криминальным элементам, - улыбнулся я и полез в свой тайный шкафчик за нормальным вином, но Хмурый помахал палочкой у себя под плащом и извлек оттуда довольно симпатичную бутылку молодого божоле.
- Симпатизирую, - признал Хмурый, когда мы уселись за стол. – Когда в Министерстве трусы и бюрократы, а в Визенгамоте взяточники, народу нужен кто-то, к кому можно пойти за справедливостью. Нужно, чтобы неправедный судья, отправивший конкурента своего сына в Азкабан, знал, твердо знал, что ему тоже могут вынести приговор, который уже не удастся обжаловать. Людям нужен кто-то, кто приструнит всю эту зажравшуюся чиновничью сволочь! – Хмурый ахнул кулаком по столу, схватил бокал и в сердцах отломал бокалу ножку.
Я с интересом наблюдал за Аластором, сохраняя застольно-свойскую позу. Аластор, оказывается, был не только глубоко порядочным и принципиальным человеком, но еще и агрессивным идеалистом, то есть прирожденным бунтарем. Такие люди мне были нужны.
- Судья Атертон действительно искушал судьбу, - заметил я как бы мимоходом, присваивая себе вмешательство в случай с несправедливым приговором, который упомянул Хмурый, хотя неправедного судью казнил Долохов, как всегда, меня не спросив. У попавшего без вины в Азкабан была молодая жена, красивая печальной романтической красотой, и милая маленькая дочурка, а у Долохова был очередной приступ донкихотства и робингудства. Я догнал Долохова на подлете к Азкабану, наорал на него сквозь ветер, перерезал ему дорогу, попытался его сбить, а потом плюнул, нажал на Знак и полетел вслед за ним.
- Впрочем, - продолжал я, - мне казалось, что им просто не повезло с судьей. Если бы аврорат передал дело судье Граннику...
- Граннику? – рыкнул Хмурый, оскалив зубы в нервной усмешке.
- Ну да, - наивно подтвердил я.
- Граннику! – прохрипел Аластор, закашлялся и отпил из горла. – Да ты вообще знаешь...
Я, конечно, знал, хотя в следующие минуты Аластор поведал мне о грехах судьи Гранника намного больше. Говорил он с таким жаром, что ему позавидовал бы любой прокурор, а я, будь я судьей, судившим Гранника, после подобной речи недрогнувшей рукой вкатил бы судье Граннику червонец и пять по рогам.
Наконец Аластор закончил свою пламенную речь и набулькал себе в бокал, и я внутренне улыбнулся, представляя его реакцию на мою следующую выходку.
- Организация благодарит вас за сотрудничество и предоставленную информацию, - с шутовской торжественностью сказал я. – О предпринятых мерах сообщим письмом.
Аластор меня не разочаровал: он поперхнулся вином и добрые десять секунд смотрел на меня ошарашенным взглядом, словно баран, которому ахнули кувалдой между рог.
- Ну, Риддл, - наконец произнес Аластор. – Ну ты... слов у меня на тебя нет, включая матерные!
- Не беспокойся, - ответил я провокационным тоном, которым мы с Долоховым в детстве брали тихоню Мульсибера на слабо. – Вербовать тебя не буду. Можешь влиться потом, когда будет неопасно.
И тут Аластор в очередной раз меня удивил. Он, похоже, был убежденным, идейным анархистом, с глубоко продуманной жизненной позицией, как батька Махно, чей портрет висел у Долохова над кроватью в далекие школьные годы. Долохов, правда, за эти годы немного повзрослел, но Аластор зато не утратил пыла юности, в чем я немедленно убедился на собственной шкуре.
Аластор посмотрел на меня собранно и зло, как на огневом рубеже. Аластор мгновенно протрезвел, рывком оказался рядом со мной и сгреб меня одной рукой за грудки с недюжинной силой.
- Запомни, Риддл, - глухо и грозно сказал мне Хмурый. – Ты террорист. Твоя работа – держать в страхе дорвавшуюся до власти мразь. Но если ты сам потянешься к власти, ты станешь той же мразью, и еще хуже. И тогда, Риддл, – тогда я буду биться с тобою насмерть.
27 июля 1969 года
Сегодня после обеда, лишь только я сел в кресло у камина, думая наверстать упущенное время и разобраться с парой статей по оптимизации, камин вспыхнул зеленым, но в нем так ничего и не появилось. Я немного подождал и хотел уже махнуть на камин рукой и списать все на неполадки в каминной сети, когда камин снова вспыхнул зеленым и из камина вылетела кочерга.
Разумеется, я знал один симпатичный маггловский домик, в котором жили очень далекие от магии люди, и тут же нырнул в камин сам, не дожидаясь, пока в меня прилетят каминные щипцы.
- Профессор! – заорал кто-то прямо мне в макушку, как только я засунул голову в камин.
- Здравствуйте, мистер Эванс, - сказал я и протянул Эвансу его кочергу. – Я, к сожалению, не могу вас услышать из своей комнаты, пока вы не засунете голову в зеленое пламя. Я же объяснял вам разницу между материей и волной, - в знак согласия Эванс недоуменно похлопал глазами. – Но если вам так уж претит опускать голову в волшебное пламя, киньте мне в следующий раз вместо кочерги записку, что ли.
- Наконец-то, профессор, - обрадовался мне Эванс, очевидно пропустив все мои слова мимо ушей. – Вы извините меня за беспокойство, пожалуйста. Я просто хотел попросить вас, чтобы вы передали Лили, что давно пора обедать.
- А почему бы вам самому... – начал было я, но сразу догадался, в чем дело: Лили наверняка снова куда-то пропала, а Эвансы опять подумали, что она у меня. В прошлый раз, впрочем, она была не у меня, а у Снейпов, в позапрошлый в лондонском зоопарке, а в позапозапрошлый... не помню, может, и у меня. Я говорил Эвансам прятать летучий порох, но разве они запомнят? Сначала я еще и удивлялся, почему Эвансы всегда предполагают, что их непоседа-дочь обязательно сбежала ко мне, но последнее время я стал догадываться, что они всегда ищут ее у меня просто потому, что, если она оказывается не у меня, я все равно нахожу ее и привожу домой. И по той же причине, вероятно, они не прячут летучий порох.
- Позовите-ка мне Петунью, если она дома, - попросил я и вылез из камина в гостиную Эвансов. Лили и Петунья были очень дружны, и я рассчитывал на то, что младшая Эванс поможет мне догадаться, куда пропала ее несносная сестра, и мне не придется обращаться за помощью к Риддлу из медальона, который за справки берет оцифрованными томами литературы, как распоследний меркантильный кю.
Младшая Эванс появилась в гостиной нескоро и посмотрела на меня неожиданно неприязненно и настороженно. Я сначала подумал, что у Петуньи почему-то вернулся ее старый страх передо мной (действительно, с чего бы маггловскому ребенку бояться лорда Вольдеморта? я в свое время всю голову над этой загадкой сломал), но потом по странным и довольно глупым ответам Петуньи догадался, что она прекрасно знает, куда пропала ее сестра.
- Послушайте, мисс Эванс, - сказал я строго. – У вас есть один недостаток, который когда-нибудь испортит вам жизнь: вы боитесь говорить правду, если она для вас неприятна или просто звучит нелепо. И вы так боитесь этой правды, что в результате очень глупо врете и себе, и всем остальным. Например: зачем вы весной сказали своим школьным подругам, что я цирковой иллюзионист? Вы просто побоялись, что вас высмеют, если вы скажете, что я маг, и вместо того, чтобы сказать другую правду – что я профессор или что я просто дядя Том – сморозили глупую ложь. Знаете, я не люблю предсказаний, но вам я предскажу будущее – хотя бы для того, чтобы оно не настало. Слушайте: когда-нибудь вы выйдете замуж за маггла. Потом наступит день, когда он увидит сына Лили и спросит у вас, кто это такой. И в этот момент вы настолько перетрусите сказать ему правду о том, что мальчик волшебник, что вместо того, чтобы просто сказать, что это ваш племянник, наврете, что мальчик псих. Попомните мое слово: страдать от этого будет не только невинный мальчуган, но и вы сами.
- Я не хочу ее видеть, - вдруг процедила Петунья.
- Простите?
- Я не хочу видеть свою ненормальную сестру! – закричала Петунья срывающимся от слез голосом. – Я и вас не хочу видеть! Вы ненормальные! Уроды!
- Стоп! – резко сказал я, подняв палочку, и Петунья уставилась на мою руку как зачарованная, хотя я не применял к ней никакой магии, а просто наложил на комнату чары неслышимости. – Мисс Эванс, вы вряд ли отдаете себе отчет, насколько вы искушаете судьбу. В наказание за вашу дерзость вы немедленно расскажете мне все с самого начала, потому что иначе я напомню вам, с кем вы разговариваете.
- Да, сэр, - тут же покорно пролепетала Петунья, по-прежнему смотря на мою поднятую палочку. – Я писала в школу... в Хогвартс, сэр... я хотела спросить, когда пригласят меня... – Петунья запнулась и сглотнула слезы.
Потом, когда мой гнев прошел, мне стало стыдно за свою черствость и жестокость с девятилетней девочкой, но в тот момент мое сердце окаменело, сжавшись от воспоминаний о том времени, когда я сам был «уродом» среди «нормальных» людей.
- Директор... профессор Дамблдор, сэр, - стиснув кулачки, продолжала Петунья, - он ответил мне, что я никогда... меня... – Петунья начала рыдать, и последние слова ее исповеди я разбирал уже с трудом, - ... маггла... не возьмут... в школу... а она... она... прочитала мое письмо!
Я опустил палочку, и Петунья, наконец отведя от меня взгляд, упала на колени, закрыв лицо руками.
- Я расскажу вам, как было на самом деле, - сухо сказал я. – Вы хотели поступить в Хогвартс, но когда получили отказ, придумали себе глупую и гнусную ложь, что я, ваша сестра и ее друзья выродки. Вы врали себе, потому что боялись правды – что вы оказались недостойны учиться там же, где ваша сестра. А когда Лили узнала правду и захотела вам помочь, вы возненавидели ее еще больше – за ее великодушие. Но запомните – на лжи и предательстве вы не построите счастья. Как бы оно ни выглядело со стороны, вы сами все равно будете знать, что ваша якобы счастливая жизнь – фальшивка. К тому же, в вашем случае вам надо было только рассказать обо всем мне – и ваши проблемы были бы решены.
- Вы – можете? – подняла на меня Петунья заплаканные глаза.
- Да, - самоуверенно сказал я, вспомнив незабвенного Кристобаля Хозевича и его постоянные и неожиданно успешные попытки решить нерешаемые задачи.
- Но профессор Дамблдор...
- Дамблдор многого не знает, - отозвался я, с удовольствием понимая, что, если я сумею раскрыть в Петунье магические таланты, я еще и натяну нос Дамблдору.
- И я поеду в Хогвартс? – счастливо пролепетала Петунья.
- Поедете, - заверил ее я. – Но только если пообещаете мне, что вы больше никогда не будете врать – ни другим, ни себе.
--------------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет всех своих читательниц с 8 марта и желает им побольше Вольдемортов на жизненном пути. :))))))
Глава 2728 июля 1969 года
Покидая гостеприимный дом Эвансов, я подумал о том, что, если бы я всю жизнь проявлял такие деловые таланты, я до сих пор был бы нищим. Только что я дал обещание, которое мне будет очень нелегко сдержать, и ничего не получил за это взамен, потому что Петунья не знала, куда именно направилась ее сестра в поисках справедливости. Я надеялся, что она направилась ко мне, но, похоже, на этот раз Эвансы все же спрятали летучий порох, а значит, Лили могла быть где угодно на огромной территории, разделявшей Хогвартс и ее дом.
Само собой, я дал и второе обещание – я пообещал мистеру Эвансу, что верну его дочь домой к ужину, а миссис Эванс дополнительно пообещал, что накормлю ее обедом. И это обещание тоже грозило мне обойтись, потому что Риддл из медальона последнее время даже не выходил на связь, пока не посулишь ему награду. Впрочем, на этот случай у меня была домашняя заготовка.
- Эй, медальонный! – громко сказал я в эфир.
- Какой-какой? – обиженно отозвался Риддл из медальона. – И главное: медальонный кто? За базар ответишь?
- Ну домовые бывают, водяные еще, - пояснил я. – Говорят, даже вагонные бывают. А ты медальонный. Где Эванс?
- Э, погоди, - заныл Риддл из медальона, но я твердо потребовал у него признать, что он добровольно вышел со мной на связь, а потому попался и должен сегодня отвечать мне без мзды. Хоркрукс обреченно поворчал, но потом показал мне картинку: Лили, с моим медальоном на шее, шла по пустой дороге из желтого кирпича в компании черноволосого кудрявого мальчугана ее лет, немного похожего на Сигнуса Блэка.
- Понимаешь, - рассказывала Лили своему спутнику, - по правилам я должна найти еще трех человек, которым очень нужно, чтобы их заветное желание исполнилось, и тогда великий волшебник лорд Вольдеморт исполнит и мое желание.
- Ты придумал? – строго спросил я хоркрукс.
- Ну вообще-то придумал Баум, а я только у него содрал, чтобы было интересней, - честно признался Риддл из медальона.
- Слушай, а Вольдеморт – он злой или добрый? – неожиданно спросил Лили ее спутник.
- Этого никто не знает, - ответила Лили, на минуту задумавшись, и мне ее ответ понравился, потому что он оставлял мне возможность быть самим собой, по крайней мере, с нею. – Вот скажи, какое у тебя заветное желание?
- Сбежать из дома, - признался мальчишка, и Лили обрадовалась, хотя в любой другой момент она как примерная девочка наверняка рассказала бы мальчишке, как ужасно сбегать от родителей, словно это не ее я уже много раз разыскивал по всей Англии.
- Но я уже сбежал, - пояснил мальчишка, и Лили расстроилась.
- Не горюй, - поспешил утешить Лили ее спутник и даже обнял ее за плечи. – Я все равно могу быть твоим другом. Мы вместе пойдем к твоему Вольдеморту и обязательно найдем по дороге нескольких чудаков, которые не могут сами исполнить свои желания.
Лили хотела поспорить с последней характеристикой, но медальон что-то шепнул ей втайне от меня, и она улыбнулась.
- Хорошо, будешь моим Тотошкой, - разрешила Лили.
- Дурацкое имя! – не согласился мальчуган. – Я Сириус!
- Вовсе не дурацкое, - возразила Лили. – Ладно, ты принят.
- Прокручиваю, - предупредил медальон.
- То есть? – не понял я. – Я же спрашивал тебя, где Лили сейчас, а не где она была несколько часов назад!
- Ты сегодня не платишь, а потому я рассказываю как хочу, - огрызнулся хоркрукс. – И вообще, там много интересного. Пойди сядь, а то что ты встал посреди улицы. Выглядишь как идиот.
В следующем сюжете Лили и Сириус по-прежнему шли по пустой залитой солнцем дороге, но на этот раз они уже оживленно и дружески болтали.
- Не читала про Старшую палочку? – вдруг спросил Сириус. – Ты что, грязнокровка?
К счастью, Лили уже прошла мою школу и на такие вещи реагировала адекватно.
- А ты что тут, сильно дофига чистокровный? – спросила Лили тем тоном, который много раз выручал меня в первый хогвартсовский год. – Знаешь, например, что такое марганец?
С этими словами Лили достала из своего рюкзачка железную трубку, примотанную изолентой к деревянному бруску, высыпала в нее содержимое маленького пузырька, предварительно несколько раз его встряхнув, и вынула из кармана спички. Как бывший детдомовец и малолетний бандит, я уже представлял, чем все это закончится, но Сириус смотрел на ее приготовления с некоторым скепсисом, который мгновенно улетучился после того, как трубка в руках Лили оглушительно грохнула, плюнула огнем и пригоршней порезанных гвоздей и сбила с дерева солидную ветку.
- Ты научил, - осуждающе сказал я Риддлу из медальона, даже не позаботившись придать своему голосу вопросительную интонацию.
- Ух ты! – сказал Сириус, разглядывая развороченный и тлеющий край упавшей ветки. – Это что за магия?
- Это не магия, это марганец и селитра, - довольно ответила Лили. – И это означает: не хами магглам.
- Доступно, - уважительно признал Сириус, но в этот момент медальон отчетливо сказал Лили «шухер на бану!»
Я даже не успел выругать Риддла из медальона за то, что он учит девочку таким словечкам, когда Лили достала из рюкзака еще одну небольшую палку, собранную из кусков металла и дерева. Недрогнувшей рукой она направила палку на упавшую ветку, сделала несколько уверенных движений и произнесла «Портус!»
- Слушай, ты, уголовная ты личность! – вскипел я, пока Риддл из медальона перематывал вперед. – Если Лили по твоей милости заимеет проблемы с законом, я тебя сдам Аластору, не будь я Вольдеморт! Ты будешь первым хоркруксом, посаженным в Азкабан, причем за растление несовершеннолетних, ты, чучело!
- Эту палочку я собирал из подручных материалов, но с заботой и любовью, - довольно ответил медальон. - Сколько времени я угробил на одну магическую проводимость материалов! Но зато – каков результат!
- И каков результат? – продолжал бушевать я. – За самой перспективной абитуриенткой Хогвартса гоняется весь аврорат? Чего ты добиваешься, скотина? Хочешь, чтобы девочка пошла по той же дорожке, что я и ребята? Да ни за что!
- Риддл, ты звучишь как заботливый папаша и раскаявшийся грешник, - съязвил медальон. – Я в отчаянии. Прям хоть душещипательный фильм про тебя снимай. «Путь МарРиТо»... Или Марлито... Слушай, буквы К у нас в имени нигде не завалялось?
- Прекрати паясничать! – приказал я, приходя в себя и переходя от слов к делу, после чего медальон познал прелести DDoS-атаки.
- Рр... ри.. ридд... Риддл, имей совесть! – взмолился медальон. – Я пп...ошшу.. попопошшшшш... Я пошутил! Лили уже много раз использовала эту палочку, и ничего не было. И быть ничего не могло, жизнью клянусь! Министерство по палочке засекает, а палочку я специально собрал такую же, как у Дамблдора. То-то он удивится, когда его потянут в аврорат за незаконное создание портшлюза.
- Ну ладно тогда, - смягчился я, потому что разыграть Дамблдора – это святое дело еще со школы. Помню, было дело однажды на первое апреля, когда вошел он в класс, а потом от нарисованного Гриндельвальда в нарисованную дверь выбежал.
Пока я предавался приятным воспоминаниям, Риддл из медальона докрутил до нужного места, в котором Лили и Сириус, взявшись за руки, шли по маленькой деревушке по направлению к кладбищу за старой церковкой.
- Годрикова Лощина, - прокомментировал медальон.
- В Венецию бы еще завернул, - проворчал я. – Хотя ничего местечко. Если будут у меня когда-нибудь учиться талантливый паренек и умная девушка, которые не захотят влюбляться друг в друга, а будут влюбляться черт знает в кого, заброшу их, пожалуй, сюда на Рождество. Романтичная получится обстановочка...
- Дурила ты, Риддл. Романтичный, - обиделся медальон. – Тут же старый Дамблдоров дом, понимать надо! Ах, какое дело ему сошьют в аврорате! Парадный костюм, а не дело! Кстати, я тут пока возился с палочкой для Эванс, начитался всякой ерунды. Хочу теперь взглянуть на могилу Игнотуса Певерелла, что там еще за фигня на ней накалякана.
На ограде кладбища, куда Лили и Сириус шли по наущению моего дубля, сидел черноволосый очкастый мальчишка с растрепанными волосами.
- Привет, Сириус! – крикнул мальчишка с ограды.
- Привет, Джеймс! – крикнул Сириус в ответ и помахал мальчишке рукой.
- Вот так я посмотрел на могилу Певерелла, - с досадой прокомментировал медальон. – Чертов Поттер. Ох, покажу я ему как-нибудь!
Тем временем на картинке Джеймс познакомился с Лили и спрыгнул с кладбищенской стены.
- Слушай, Джеймс, - без обиняков спросила Лили. – У тебя есть заветное желание?
- Интересный способ знакомиться с симпатичными мальчиками, Лили, - тут же начал повесничать Джеймс. – Но ты мне даже нравишься. Давай послезавтра полетаем вместе, и я тебе все расскажу про свои желания.
- Попридержи язык, дружище, - посоветовал Сириус. – А то ты тоже узнаешь, что такое марганец.
Лили рассмеялась и пихнула Сириуса в плечо, и Джеймс понял это так, что ему здесь ловить уже нечего.
- Хорошо, - сказал Джеймс. – Мое заветное желание – чтобы Сириус попал в Гриффиндор. Хочу посмотреть на выражение лица его мамаши.
- А если серьезно, Джеймс? – строго спросила его Лили. – Мы идем к профессору Риддлу, великому и ужасному, - в этом месте медальон нетактично заржал мне в ухо, - и он может исполнить твое самое важное желание.
- Тогда, - ответил Джеймс уже всерьез, взглянув Лили в глаза, - я бы хотел чего-то такого, что помогло бы мне исполнять свои желания самому. И не желать всякой ерунды, от которой самому то плохо, то стыдно. Наверно, я просто хотел бы стать умнее.
- А ты дурак? – тут же оскалился Сириус.
- Дурак, Сириус, это тот, кто не хочет стать умнее, - ответил Джеймс, но не успел я подумать, что такие ученики мне нужны, как медальон снова стал перекручивать вперед.
На этот раз Лили, Сириус и Джеймс пробирались сквозь лес, в котором не было никаких признаков присутствия человека. Я хотел было снова выругать Риддла из медальона за то, что он совсем следит за детьми и засылает их черт знает куда, но он тут же пояснил, что не имеет к этому никакого отношения.
- Мало того, что она так и не дала мне посмотреть на могилу Певерелла, - с досадой сказал медальон, - так потом еще и заладила про какого-то Люпина. Вот он, ее Люпин. Что она только в нем нашла?
Ремус Люпин, из числа моих маггловских учеников, действительно сидел на стволе поваленного дерева на пути Лили и ее спутников. Он был мрачен, бледен и изможден, но сразу улыбнулся, когда увидел Лили.
- Слушай, Рем, - сказала Лили, садясь рядом с ним и обнимая его за плечи. – Я прочитала в волшебной книге, что профессор Риддл обязательно исполнит желание одной девочки и трех ее спутников, если эти желания будут настоящими. Такими, чтобы жить не хотелось, если твое желание не сбудется, как у меня сейчас. У тебя ведь есть такое желание, Рем?
- Есть, - глухо ответил Люпин после долгой паузы.
- Ты должен мне сказать, - попросила Лили. – Таковы условия.
- Ладно, - согласился Люпин. – Но только тебе.
Сириус и Джеймс переглянулись, закатив глаза, но послушно отошли шагов на тридцать.
- Я хочу, чтобы у меня было человеческое сердце, - тихо сказал Люпин. – Просто хочу быть таким как все.
- Ты такой как все, - сказала Лили с болью, и я еще раз подосадовал на Петунью и ее невоздержанный язык, хотя я сам ее уже давно простил. – Ты даже лучше. Ты просто маг, как я и профессор Риддл. В этом нет ничего плохого.
- Дело не в этом, Лили, - ответил Ремус. – А чего хочешь ты?
- Я хочу, чтобы Петунья стала волшебницей и мы вместе ходили в Хогвартс, - просто и откровенно сказала Лили.
- Черт, что же такое с этим Ремусом? – пробормотал я задумавшись. – Человеческое сердце ему. А сейчас у него какое – волчье, что ли?
На картинке Сириус и Джеймс подошли к Люпину, и они наконец познакомились и пожали руки.
- Ладно, крути дальше, - велел я медальону.
- Так всё, финита, - отозвался мой хоркрукс. – Куда там я еще хотел их забросить...
- К Петтигрю, - велел я.
- К черту! – не согласился хоркрукс.
- К Петтигрю, я сказал!
Питер Петтигрю сидел в саду у своего дома, когда на нижней ветке яблони ниоткуда появилась вся компания во главе с Лили и по очереди спрыгнула на землю. Питер подскочил на месте, словно собирался от страха кинуться в дом, но когда Лили увидела его и приветливо ему улыбнулась, остался на месте и даже немного приосанился.
- Привет, Питер! – сказала Лили, и Петтигрю шагнул ей навстречу, словно пытаясь спрятаться за ней от незнакомых мальчишек.
- Питер, мы идем к профессору Риддлу, потому что волшебная книга сказала, что он выполнит наши самые заветные желания, - сразу сказала Лили, которой, как и медальону, не очень понравилась идея брать с собой Петтигрю, и она хотела скорее с этой идеей разделаться, каким бы ни был результат. – У тебя есть заветное желание, Питер?
- А не скажу, - вдруг огрызнулся Петтигрю, посматривая через плечо Лили на Сириуса и Джеймса. – Тебе зачем?
- А ну говори быстро свое чертово желание! – рявкнул на него Сириус, который давно проголодался и которого уже мутило от частых перемещений через портшлюз, и Петтигрю сразу сжался и поник. Лили негодующе повернулась к Сириусу, и я подумал, что в борьбе за мировую справедливость вполне может снова дойти до марганца или, на худой конец, до Ступефая из самопальной палочки, но Петтигрю тут же сдался.
- Я хочу стать храбрым, - признался Петтигрю, заглядывая Лили в глаза взглядом побитого щенка. – Как ты.
- Подлиза, - презрительно бросил Сириус, и Петтигрю снова меня удивил, бросив на Сириуса острый ненавидящий взгляд, на который я на месте Сириуса обязательно обратил бы внимание.
- Не давай им драться и через полчаса ко мне, - приказал я хоркруксу и вызвал домового эльфа, чтобы аппарировать в Хогвартс.
В своей комнате, в которую вскоре должны были прибыть Лили и ее друзья, я сначала думал о том, какую экзотическую встречу должен устроить просителям великий и ужасный профессор Риддл, но потом вспомнил слова умницы Мульсибера, который у нас занимается финансами, что удивление соразмерно отличию от ожидаемого, и начал думать о загадочной просьбе Люпина.
Поэтому когда Лили и ее друзья очутились в моей комнате, перенесенные туда на этот раз посланным мною домовым эльфом, вместо великого и ужасного волшебника они увидели маггла средних лет в просторной рубахе, домашних туфлях и летних брюках.
- Что-то вы не выглядите как великий и ужасный, - нагло сказал Джеймс.
- Обо мне сложилось такое мнение, - кротко ответил я. – Хотя на самом деле я обыкновенный человек. И ваши желания, друзья мои, меня немало озадачивают.
- Вы знаете? – почти испуганно спросил Люпин.
- Я знаю многое, но еще о многом я хотел бы спросить вас, - признал я.
- И вы не уверены, что сможете исполнить наши желания? – с отчаянием и мольбой в голосе спросила меня Лили.
- Не уверен, - с той же откровенностью признал я. – Впрочем, в таком деле вы предпочтете честный ответ обнадеживающему, не правда ли? Я не увлекаюсь милыми вежливыми отписками и действительно постараюсь помочь вам, Лили.
- А мне? – спросил Джеймс, и я отметил, что вряд ли добился бы от него такого тона и даже признания того, что я могу знать про его желание, явись я ему в образе «великого и ужасного».
- Я бы мог сказать вам, что это моя профессиональная обязанность, но вряд ли вы имели в виду это, - ответил я в задумчивости. – Вы ищете мудрости, и я уверен, что ваше желание исполнит время. Но могу дать вам совет: учитесь смотреть на мир взглядом другого. Изучая науку, иногда взгляните на известные вам факты с точки зрения теории, которая вам кажется неверной. Говоря с людьми, попытайтесь взглянуть на себя и на ситуацию их глазами, даже если этот взгляд кажется вам нелестным или отвратительным. Тогда вы станете реже совершать поступки, о которых вам придется жалеть, и прослывете мудрым и милосердным человеком. Что для Темного Лорда сущее наказание, поверьте.
Джеймс широко улыбнулся моей последней фразе, и я подошел к Петтигрю.
- Я не думаю, что вы нуждаетесь в моей помощи, Питер, - сказал я уверенно. – Вам просто слишком долго объясняли, что смелость и мужественность – это соответствие чьим-то ожиданиям, и вы забыли, что на самом деле это умение отстоять себя. Так что не бойтесь кого-то обидеть и наломать дров, не морочьте себе голову тем, кто и что про вас подумает. Вы упорный и терпеливый человек. Вы ведь все равно сделаете, что вы хотите, только позже и исподтишка.
Питер некоторое время подумал над моими словами, а потом решительно подошел к Сириусу и залепил ему такую оплеуху, что тот сел на пол.
- Не лезь ко мне, - посоветовал Питер, смотря на Сириуса сверху вниз. – Охамел совсем.
Вопреки ожиданиям Питера, Лили не набросилась на него с побоями или упреками, а даже взглянула на него с уважением, а Сириус легко вскочил на ноги и протянул ему руку.
- Без обид, - предложил Сириус. – Я действительно хамил.
И на этот раз Питер пожал Сириусу руку от души, без затаенной злобы.
Глава 2831 июля 1969 года
Две мировые войны и Великая Депрессия неплохо прошлись по моему поколению, и историки потом будут долго ломать головы, почему первый набор в тайный орден, воевавший за сохранение традиций магической аристократии, состоял сплошь из шпаны и безотцовщины. Хотя ответ для пережившего наше интересное время достаточно прост: потому что у шпаны и безотцовщины не было ничего святого. Шпана просто хотела заработать, пусть даже и на чужих идеалах и традициях. И на текущий момент, если верить нашему казначею Мульсиберу, бывшая шпана в нашем лице неплохо надула всех подряд, включая аристократов, грязнокровок, бандитов, авроров и маггловскую полицию.
Впрочем, кое-что святое у нас было, конечно. Например, 31 июля всегда было для нас священным днем. Еще в школе, где бы мы ни были летом, мы всегда собирались 31 июля в доме у Мульсибера, чтобы поздравить его с днем рождения.
Мульсибер рос без отца, как и мы все, но среди нас у него единственного был простой уютный дом, в котором хозяйничала его мама, кругленькая добродушная женщина, ничего не знавшая о магии и вообще не принимавшая ее всерьез. Мама Мульсибера жила простой размеренной жизнью, но, как однажды справедливо заметил молодой Антон Долохов, «вряд ли кто-нибудь еще может похвастаться тем, что за один день дал Темному Лорду три пирожка, один подзатыльник и два фунта мелочью». А бессмертная фраза «Терпи, Вольдеморт, атаманом будешь»? А не менее крылатое «Молоко убежало, а Обливейт виноват?» В общем, всякий раз, когда я вспоминаю о маме Мульсибера, меня пробивает слеза и одолевает желание поставить ей при жизни памятник из чистого золота.
Мульсибер-сын был вполне достоен своей мамочки: внешне ленивый и инертный, он обладал живым острым умом и олимпийским спокойствием. Как сейчас помню случай, когда я, воодушевленный своей идеей создания тайного общества имени наследника Слизерина (то есть меня), пришел с этой идеей домой к Мульсиберу. Разумеется, тетя Ирма тут же накормила наследника древнего рода и почти что короля в изгнании (то есть меня) булочками с сахарным крестом и напоила чаем до испарины, но потом мы с Мульсибером остались одни. Марти спокойно выслушал меня, утонув в своем огромном квадратном кресле и ничего не сказал. Спустя минуту, правда, он немного приподнялся в кресле и начал крутить своей большой головой, похожий на сову, высунувшуюся из дупла.
- Точно, наследник, - сказал наконец Мульсибер, остановившись взглядом на следах на полу. – Только пришел – уже наследил. Убери.
Но не успел я как следует вскипеть и заявить Мульсиберу, что я не собираюсь в Пасху вооружаться шваброй и драить полы в его доме, как он ловко извлек палочку откуда-то из себя и убрал мои следы одним взмахом. Чем остроумно и необидно доказал мне моими же мыслями про швабру, что я такой же маггл, как и он, а никакой не наследник Слизерина.
Мульсибер, как и все мы, выросшие среди магглов, куда комфортнее чувствовал себя в маггловском мире. В этом же мире он нашел себе и жену, такую же кругленькую маггловскую женщину, как его мама, столь же крепко стоящую на ногах и домовитую. Именно поэтому утро 31 июля 1969 года великому и ужасному Темному Лорду (то есть мне) пришлось провести в окружении марципанных ангелочков, розовых ленточек и аккуратненьких трюфелечков, сложенных горочками.
- С новорожденным, Патрисия! – сказал я, когда жена Мульсибера открыла мне дверь, и протянул ей сразу две коробки от ее любимого шоколадника, рассчитывая под их прикрытием проскользнуть в столовую.
- Ой, Риддл, ну брось ты, - просияла Патрисия, но бдительности не утратила. – Куда по ковру! Ботинки сними!
- Я аппарировал, - соврал я.
- Ничего не знаю, сними ботинки!
Расставаться с ботинками в доме Мульсибера мне всегда не по нутру, потому что вместо них предлагаются тапочки: розовые зайчики и леопардовые котята. Марти ленив, и Патрисия всегда покупает гостевые тапочки на свой вкус. А если ее тапочки трансфигурировать, Патрисия обижается и считает, что ты их невозвратно испортил. Рассказы о магии, фокусы и математические выкладки ее ничуть не убеждают, потому что, как рачительная хозяйка, она придерживается правила, что латаное никогда не станет как новое. Магия магией, а после сорока я и сам начал постепенно проникаться мудростью Патрисии...
- Риддл, не балуй, - вступила от окна мама Мульсибера, оторвавшись от вязания, и мне пришлось расстаться с ботинками.
- Опять у тебя носок рваный, - посетовала тетя Ирма, окинув меня мимолетным взглядом. – Риддл, когда ты женишься?
- Скоро, - неосторожно отговорился я, критически рассматривая выборку пушистеньких тапочек и с ужасом представляя себе их генеральную совокупность. В этот момент рядом с домом взвизгнули шины, и я едва успел отойти от двери, в которую почти сразу же влетел Долохов.
- Привет, Пат, - поздоровался Долохов, извлекая из-за спины огромный букет, - привет, балбес! Тетя Ирма, мое почтение! – Долохов направился к маме Мульсибера, но тут же был остановлен привычным «Сними ботинки!»
- Я на машине, - попытался отмазаться Долохов, который лучше меня владел мужскими маггловскими отговорками. – И я без носков.
Патрисия критические посмотрела на ноги Долохова, обутые в мокасины на босу ногу.
- Это этикет, - пояснил Долохов. – Правда. Мокасины носят без носков.
- Это не этикет, а отсутствие чистых носков, - разоблачила Долохова проницательная тетя Ирма.
- Антон, ну когда ты женишься? – сокрушенно покачала головой Патрисия. – Риддл вот женится.
- Риддл женится? – просиял Долохов, чуя источник шуточек на ближайшие две недели. – Ребята, Марти, вы где? Риддл женится!
Вот за это я люблю гостеприимный дом Мульсиберов.
31 июля 1969 года
За столом Долохов тут же занял место тамады и с педантизмом жреца повел застолье по своим восточным дорожкам. Тост за именинника, за гостей, за родителей именинника, тосты за друзей и соседей, тост за тех, кто в море... Долохова в такие моменты перебивать нельзя – даже мне проще выпить за своих родителей, чем с ним спорить. Однажды я попробовал воспротивиться, и Долохов на меня затаил. Вида он не показал, но когда все, включая меня, наконец напились, рассказал притчу о материнском сердце, да так, что я обрыдался. Весь праздник испортил, зараза.
Наконец Долохов выпил за дом юбиляра и перешел к произвольной программе.
- Милорд, выскажись, - пьяно разведя руками, предложил Долохов. – Ты у нас самый красноречивый.
Я поднялся с бокалом в руках, оглядывая свою школьную банду, в нетрезвом виде и в роскошной обстановке мульсиберовского дома похожую на революционных матросов в Зимнем. И это навело меня на совершенно противоположную мысль.
- Друзья, - сказал я с улыбкой. – Я хочу рассказать вам три истории, в которых наш добрейший Мульсибер явил примечательную стойкость. Первая история произошла давным-давно, когда мы еще учились на первом курсе и даже не успели еще отлупить Абраксаса Малфоя, накрыв его ночью одеялом, чтобы он не бычил на наших, - в этом месте Долохов прервал меня фырканьем, а Эйвери картинно посмотрел в сторону, показывая, что он тут ни при чем.
- В день перед отъездом на каникулы малыш Марти встал ни свет, ни заря, - продолжал я, - вымылся, вычистился, причесался, одел чистую и разглаженную до хруста мантию. И вот в таком виде он спустился вниз и столкнулся с Малфоем. Разумеется, Малфой тут же спросил его, чего он так вырядился. В ответ Марти посмотрел на Малфоя как на идиотика и напомнил ему, что сегодня день рождения Короля Георга, - краем глаза я заметил, что Мульсибер немного смутился, но Долохов хлопнул его по плечу, а Эйвери выразил ему свое одобрение маггловским жестом. – Малфой некоторое время осмысливал эту информацию, а потом спросил с наглой усмешечкой: «Мульсибер, а Король что, маггл?» «А хочешь, я тебе в глаз дам?» - с похоронной серьезностью предложил Мульсибер, и Малфой не нашелся, что ответить.
Ребята расхохотались, и развалившийся в стуле кругленький Мульсибер добродушно махнул на них своей пухлой рукой, казавшейся короткой на фоне его обширного живота.
- Вторая история, - продолжил я после того, как веселье по поводу Мульсибера, грозы хулиганов, стихло, - относится к годам, когда уже возник наш рыцарский орден. К Мульсиберу тогда приступил известный вам всем бес-искуситель Антон Долохов, - Долохов привстал и раскланялся, - и спросил его, как он относится к установлению монархии в магическом мире. Мульсибер относился в принципе положительно, и Долохов смеха ради, - Долохов в ответ на это выкатил глаза и отрицательно замотал головой, - предложил меня. «Королевская особа должна быть неприкосновенна и величественна, - ответил на это Мульсибер. – А Риддл обормот, я ему в третьем классе вот такой фингал посадил».
Мои друзья снова расхохотались и полезли поздравлять Мульсибера с моим фингалом, а Мульсибер пытался прорваться через них ко мне и объяснить мне, что он меня уважает.
- Тихо вы, - строго сказал я. – Третья история случилась не так давно, когда Марти стал уже совсем взрослым. Он был давно женат, уже купил свой дом и оброс антиквариатом и жирком, - Мульсибер гордо обвел нас всех взглядом и хлопнул себя по пузу. – И вот одним весенним утром я узнал, что на Мульсибера уже выписан ордер на арест. Я предложил ему бежать в Швейцарию, Долохов обещал помочь с паспортом. Но, чтобы избежать экстрадиции, Мульсибер должен был отказаться от английского гражданства. «Я родился подданным Короны, и подданным Короны я умру», - торжественно ответил мне Мульсибер.
За столом воцарилась серьезная и мрачная тишина. В отличие от предыдущих историй, эту историю все слышали в первый раз, хотя прекрасно помнили, как три года назад наш милый домашний Мульсибер сидел в маггловской тюрьме, и как мы по очереди ночевали у него в гостиной, чтобы поддержать Патрисию.
- Мульсибер был арестован. Шестьдесят семь дней он сидел в тюрьме, а потом мы смогли его вытащить, взяв тюрьму штурмом, - я непроизвольно потер свой шрам на месте левой брови, и бросил взгляд на левую руку Эйвери, которая неестественно прямо лежала на столе: Эйвери по-прежнему трудно сгибать ее в локте. – Когда я спросил его, почему он не уехал, когда мог, Мульсибер сказал: «Я могу быть беглецом в своей стране, но никогда не отрекусь от своей Королевы».
- Если ты думаешь, Марти, что сейчас я буду пить за тебя, ты ошибаешься, - сказал я Мульсиберу в нависшей тишине. – Я пью за память Короля Георга и за здоровье Королевы Елизаветы!
Растроганный Мульсибер со слезами на глазах поднялся мне навстречу, и даже его грузная фигура в этот момент стала мощной и монументальной. Вслед за ним неожиданно для меня поднялся почти протрезвевший Долохов, также торжественно поднялся крепыш Эйвери, рядом с ним, плечом к плечу, встал молчаливый Руквуд, мигом стряхнувший с себя привычную сутулость.
Под звон бокалов богемского стекла мне неожиданно подумалось, что нам всем не повезло родиться слишком поздно и наблюдать Вторую Мировую только со стороны. Может статься, что, родись мы на пять лет раньше, с нашим авантюризмом, везением и талантами мы бы сейчас пили за здоровье Королевы хоть и не из антикварных бокалов, но зато в орденах и генеральских мундирах. И – чем черт не шутит – лорда Гриндельвальда тогда мог бы скрутить не Дамблдор, а десантный отряд Королевских ВВС под командованием майора Долохова. Все-таки Старшая палочка Старшей палочкой, а Долохов на парашюте и с автоматом на груди – это еще более сильное колдунство.
Глава 291 сентября 1969 года
Вот и лето прошло, словно и не бывало, и Тремудрый турнир, словно этого мало... Долохов в очередной раз отыскал книгу хорошего славянского поэта, да и сын у этого поэта, говорят, очень толковый, хорошее кино снимает. Впрочем, я сегодня про Тремудрый турнир и прочие боевые действия, благо что дата вверху располагает.
Как и говорили школьные легенды, золушки из Шармбатона прибыли в каретах и всех очаровали, даже, на свое несчастье, простого математика Тэда Тонкса, за что Андромеда превратила их кареты в тыквы. Думаю, Друэлле лучше не сопротивляться свадьбе ее дочери с Тонксом, на которую я уже получил приглашение, а она пока еще нет.
А вот с Дурмштрангом вышел сюрприз. Все ждали летающего парусника, а отдельные пижоны именовали его за глаза Летучим Голландцем (пришлось объяснить, что Летучий Голландец не летает, а все-таки плавает, и даже насвистеть Вагнера). Но время шло, парусника все не было, барышни из Франции скучали и никак не могли признаться, что они голодны, как и все простые неизящные смертные, а потом в небе появился дирижабль.
Дирижабль плыл на фоне заката, держа курс на Хогвартс, и постепенно стало заметно, что он одет в броню, а я даже разглядел на борту красную звезду и встревожился: хотя баллистические ракеты не летают так низко и медленно, все-таки эти русские такие непредсказуемые... Но дирижабль мирно плюхнулся в озеро, ушел на перископную глубину и оказался подводной лодкой.
- Профессор, - обратился ко мне кто-то из-за левого плеча, оказавшийся на самом деле корреспондентом «Ежедневного пророка», - вы можете это как-то прокомментировать?
- Могу, - раздраженно ответил я, потому что желание газетчиков получить у меня ответ на любой вопрос, кроме тех, что входят в мою компетенцию как ученого, меня за два года профессорской жизни изрядно достало. – Похоже, в гонке вооружений Дурмштранг сделал нас как стоячих.
Корреспондент не понял моей язвительности и все за мной аккуратно записал. Я отвернулся к озеру, чтобы продолжить наблюдать за подводной лодкой, но меня снова окликнули из-за левого плеча.
- Продолжайте, профессор, - попросил журналист. – Как вы считаете, как мы должны реагировать на сложившуюся ситуацию?
- Как реагировать? – переспросил я, неожиданно для себя внутренне закипая. – Я думаю, мы должны написать Гесеру и попросить его сказать Косыгину, что это безобразие и что НАТО против!
Как и следовало ожидать, корреспондент не понял ни одного слова, а потому в страхе зачурался и от меня отстал. Подводная лодка тем временем подняла перископ и продолжала плавно двигаться вдоль берега, словно готовясь шарахнуть по нам торпедами прямой наводкой.
- Коллеги, - сказал я, пробравшись к Флитвику и Минерве. – Сотворите, что ли, какой-нибудь туман. И причал заодно. Дело пахнет международным скандалом.
Туман у Флитвика получился на славу, а вот причал под его прикрытием мы с Минервой сотворили неважнецкий, больше похожий на лобное место, на которое я обреченно шагнул, велев Минерве не вмешиваться, как в старые добрые времена.
Безусловно, согласно школьным легендам, я должен был ожидать встретить в тумане колонну людей в ушанках и дубленках, что было бы очень уместно в начале сентября, и я был готов ко всему, включая и это, но к тому, что я встречу на причале трех революционных матросов в тельняшках и бушлатах, я все же оказался не готов.
- Саша Киврин, - представился первый революционный матрос.
- Городецкий, - отрапортовал второй немного погодя, когда я не ответил на приветствие.
- Каркаров.
- Риддл, очень приятно, Риддл, - наконец ответил я, приходя в себя и по очереди пожимая протянутые мне руки.
- Команда Дурмштранга прибыла для несения службы, - отрапортовал Киврин.
Это проясняло по крайней мере кое-что. Узнав, что передо мной все же не советские моряки и не революционные матросы, а простые школяры, я почувствовал себя увереннее.
- И как это понимать? – грозно осведомился я. – Вы подняли бунт на корабле, трансфигурировали его в подводную лодку, а директора провели по доске? – видя, что революционные матросы немного стушевались, в том числе и от плохого знания языка, я смилостивился и закончил более дружелюбно: - Понимаю, но не одобряю.
- Никак нет, - отозвался бритый Гумилев... хотя нет... все-таки Городецкий. – Понимаете, наша, то есть русская, подлодка терпела бедствие, а мы были рядом. Мы, значит, перевели на нее летающее заклятие с нашего корабля...
В подтверждение этих слов в тумане что-то лязгнуло, и на палубе стали появляться люди в форме советского ВМФ. Дело действительно пахло международным скандалом. «Эй вы, Риддлы из ларца, одинаковы с лица! – мысленно обратился я к хоркруксам в чаше и дневнике, которые я поставил в лаборантской рядом, а они законнектились и сначала рубились в шахматы по локалке, а теперь взялись за диофантовы уравнения. – Срочно свяжитесь с Риддлом-из-кольца, которое Долохов еще на королевские скачки взял поносить, и пусть Долохов найдет Билли Бонса Петтигрю и его бывшего коллегу из мореходки, который был мичманом на «Авроре». И гоните их всех сюда!»
- Вы совершили мужественный и даже выдающийся поступок, господа, - сказал я студентам Дурмштранга, потому что, как говорит командор Петтигрю, помощь гибнущему кораблю всегда оправдана, даже если в процессе погибнешь сам. – Я рассчитываю на вашу помощь и в устранении последствий. Во-первых, мне нужно срочно связаться с кем-нибудь из ваших. Хотелось бы, конечно, с кем-то толковым, вроде Хунты или Киврина... Впрочем, стоп! Молодой человек, как ваша фамилия?
- Киврин, Александр Федорович, - смущенно улыбнулся мне Саша Киврин. – Я бы был вам очень благодарен, на самом деле...
- Черт меня побери, - улыбнулся я в ответ, различая в лице молодого Киврина знакомые черты. – А ведь Федор Симеонович врал, что женщины в лаборатории ему нужны только чтобы порядок был.
- Так ведь в доме тоже должен быть порядок, - резонно ответил Саша Киврин.
2 сентября 1969 года
С тех пор как Дамблдор пообщался с моим хокруксом в классном журнале, он воспылал неожиданным интересом к моей скромной персоне и к моим скромным дневникам. Из-за этого мне постоянно приходится сдерживаться, чтобы не упоминать его в своих записях – поэтому я и не писал в дневник с дня рождения Мульсибера.
Дело в том, что Дамблдор удивительно легок на помине, особенно если ругаешь его за глаза. Бывает, прогуляешь трансфигурацию, потом встретишь Долохова в коридоре и кричишь ему: «Ну что, Антон, что там этот старый гомосек задал?» А старый гомосек уже выходит из-за угла и готовится снять с тебя баллы.
Разумеется, теперь, четверть века спустя, Дамблдор объясняет свою давнюю неприязнь ко мне нашими идеологическими разногласиями.
Но сегодня Дамблдор сам нарвался, да и я ни в чем не виноват, так что такое грех не записать. Тем более что сердце у меня на него кипело еще со вчерашнего вечера, когда я остался один на один с атомной подводной лодкой, а мои коллеги, включая Дамблдора, не только не могли мне помочь, но даже неспособны были осознать всю серьезность ситуации.
Честно говоря, тому умнику, кто поставил на Хогвартс защиту от магглов, надо отрубить руки и голову заодно. С опаской копаясь в мыслях краснознаменного экипажа подводной лодки, я выяснил, что вместо Хогвартса они видят какие-то довольно апокалиптичные развалины с надписью «Не подходить!». Я не знаю, на что это должно намекать местным алкоголикам и пастухам, но боевым офицерам это напоминает о хорошо замаскированном командном пункте, по которому надо бы шарахнуть ракетой «вода-земля». А уж зловещий и якобы отпугивающий вид развалин некоторым горячим головам даже намекнул на то, что Третья Мировая уже началась, и пропадай наша телега все четыре колеса, не засобачить ли нам по Лондону баллистической ракетой с ядерной боеголовкой?
Признаться, с возможностями современного оружия массового поражения я и сам был не очень хорошо знаком, но некоторые из командования подлодки видали виды, и, пошарив в их мыслях, я так хорошо ознакомился с ледянящими душу картинами двух мировых войн, лично виденными испытаниями и секретной кинохроникой, что испытал экзистенциальный шок. Похоже, что вся наша магия – это только детей пугать, а на самом деле теперь рулят танковые клинья, ковровые бомбардировки и тактическое ядерное оружие. А уж на ракеты Сатана и Царь-бомбу у меня просто не хватает воображения, равно как, впрочем, и у офицеров советского ВМФ, которые о них только слышали.
Выслушав мой рассказ о возможностях атомной подлодки и поняв дай Бог половину, мои прекрасные коллеги предложили накрыть подлодку защитными заклинаниями. Я, конечно, начал про механическую энергию крылатой ракеты, но вовремя сообразил, что далеко не каждый, за исключением, разве что, Слагхорна и Флитвика, вот так сходу сможет посчитать даже поверхностное натяжение в простом Протего, махнул рукой и стал ждать командора Петтигрю и его русского друга.
Когда Долохов наконец доставил ко мне командора и его коллегу, выяснилась еще одна неприятная деталь. Коллега командора, разумеется, оказался царским офицером и с большевиками беседовать отказывался.
- Послушайте... – начал было я убеждать несговорчивого капитана, но понял, что забыл его имя, хотя он только что представился.
- Всеволод Геннадьевич, - с садитским наслаждением напомнил капитан.
Есть все-таки на свете вещи, с которыми не может справиться даже Темный Лорд. На «Федора Симеоновича» у меня, я помню, ушло несколько дней, но «Всеволод Геннадьевич» нокаутировал меня окончательно. Командор Петтигрю заметил мое замешательство, отозвал капитана в сторону и начал что-то ему доказывать, отчаянно жестикулируя. По жестам командора я понял, что он показывает, что атомная подлодка может сделать со школой, полной маленьких детей, и мне стало нехорошо.
Тем временем Долохов, словарный запас которого в славянских языках обычно ограничивается полсотней слов, из которых четыре дюжины непременно матерные, самовольно отправился на переговоры с советскими моряками. Что он им говорил, он так мне и не сказал, а Саша Киврин хотя и понял, но на английский перевести не смог. Но спустя пять минут, когда я выбежал на улицу, не увидев рядом с собой Долохова и почуяв худое, Антон уже стоял на мостике в окружении хохочущих офицеров и объяснял им ситуацию красноречивыми жестами и отрывистыми словами, каждое из которых вызывало новый взрыв хохота. Мне Долохов пояснил, что он говорил всю правду, во что я охотно верю. Мне не понравилось только то, что во время своей речи он несколько раз показывал в мою сторону.
Наконец из замка вышел капитан Сева (это лучшее, на что я способен вслух вместо Всеволода Геннадьевича) и соизволил начать беседовать со своими бывшими соотечественниками. Начало беседы было, судя по интонациям, холодным, но постепенно моряки втянулись в профессиональный разговор, увлеклись и забыли про разницу в политических взглядах. Я отдал Долохова под начало командора Петтигрю, который должен был переводить с флотского на английский все то, что капитан Сева переведет с русского на флотский, и велел Долохову к моему возвращению подготовить план возвращения советской подлодки из нашего озера в естественную среду обитания. А сам положился на наш английский авось и отправился к старшему Киврину с рассказом о подвиге его сына и с просьбой об урегулировании политической ситуации. Надеялся я только на то, что старомодный шекспировский английский Федора Симеоновича не позволит ему выразить всю полноту своего отношения к сложившейся ситуации.
Нет, конечно, можно сказать, что Дамблдор тоже не сидел сложа руки, пока я предотвращал произрастание ядерных грибов на месте вверенной ему школы. Он, разумеется, начал с главного – проследил за тем, чтобы все вновь прибывшие пообедали и разместились на ночь, вместо немедленной-то эвакуации. А потом старик собрался в Министерство, заодно слиняв из-под прицела подлодки. Но в отличие от меня, аппарировавшего через всю Европу на предельные расстояния, Дамблдор запряг в тележку тестралей и отправился в Лондон со скоростью маленькой тучки.
Вероятно, в полете Дамблдор еще и скучал, потому что сегодня вечером, когда все наконец утряслось, подлодка убыла в свое Баренцево море, Федор Симеонович позвонил Гесеру, Гесер позвонил Косыгину, а в Большом Зале, вдали от всех этих перипетий, накрыли праздничный стол, Дамблдор отмочил штуку.
Сколько я себя помню, Дамблдор ежегодно демонстрирует на первом обеде в Хогвартсе какой-нибудь фокус. Я всегда подозревал его в шулерстве и даче взяток домовым эльфам, но, поговорив с домовыми эльфами, должен признать – старик действительно умеет колдовать без палочки, как маленький. А я вот почти разучился. Может быть, потом снова научусь, когда дети пойдут... Ох! Не стоило брать у Беллы ее колдографию...
Так вот, сегодня в начале обеда Дамблдор взмахнул руками, и над столами закружились подсвечники. Детвора раскрыла рты, а я накрыл себя диэлектрической модификацией Протего. Дамблдор определенно создавал магнитное поле, причем умел делать его направленным! Вряд ли он все просчитал, скорее опять проинтуичил, но результат был, и впечатляющий. С досады от того, что это не я до такого додумался, мне даже захотелось использовать Дамблдора для лабораторной работы на правило буравчика. «Буравчиком» был бы Дамблдор, а уж электрический ток я бы к нему подвел.
Но судьба все же отплатила Дамблдору за его пижонство. Вечером после ужина ко мне зашел Рабастан и показал мне серию набросков. Как я понял, Рабастан где-то разжился маггловскими комиксами и начал творить по их образу и подобию. В новом творении Рабастана, насколько я сумел разобрать, неизвестный, но легко угадываемый профессор Х, окруженный верными учениками, борется с коварным и порочным Магнитом и побеждает его силой мысли.
Я, конечно, сразу ухватился за коммерческую идею, и даже ворчливый Мульсибер, вытащенный мною через камин прямо в пижаме, глянул на комиксы и сказал «годится».
Хотел бы я посмотреть на лицо Дамблдора, когда магглы это опубликуют!
Глава 3016 сентября 1969 года
Жить и работать в Хогвартсе положительно вредно для репутации Темного Лорда: за последние два года я успел помочь такому количеству самых различных существ, что эльфы прозвали меня «добрейшим и справедливейшим лордом Вольдемортом», среди учеников укрепилась порочащая меня фраза «щедрый и бескорыстный, как профессор Риддл», дальнобойщики знают меня в лицо и подвозят забесплатно, дети спасенных русских моряков наверняка уже рисуют мне к Новому Году открытки, а мой последний поход за маггловским пивом закончился тем, что на меня в пивной напал бородатый человек, в котором я с трудом узнал инструктора с прошлогодних спасов в горах, и, пьяно меня обняв, громогласно выразил сожаление, что он не смог меня найти и пригласить на гусятник. Разумеется, его крики привлекли внимание всего кабака, в котором на мою беду заседало немало альпинистов, и я тут же был представлен всему честному маггловскому народу как «простой и славный малый». А сегодня я докатился до того, что решил помочь привидению.
Утешить меня может разве что то, что я согласился помогать не одному из привидений типа Пиввза или Безголового Ника, которые шарятся по ночам в коридорах. Нет, я решил помочь респектабельному и ученому привидению – своему коллеге профессору Биннзу. Профессор Биннз сегодня возник в моей комнате без всякого предупреждения, и мне оставалось только благодарить судьбу, что он не заглянул ко мне на час раньше и Белла уже успела уйти. С одной стороны, конечно, интересно, как краснеют и бледнеют привидения, и может ли их вновь хватить удар от удивления, и что с ними тогда будет, но с другой – я совершенно не представляю, можно ли на них наложить Обливейт или хотя бы долгоиграющее Силенсио, и если можно, то как это сделать. Я отметил это как еще одну вещь в километровом списке вещей, о которых я не имею понятия, потому что в свое время слишком много времени отдал лишь одной стороне магии, и учтиво поздровался с Биннзом.
- Послушайте, Том... – начал Биннз.
- Риддл, - поправил я его: не люблю, когда меня называют именем отца.
- Ну да, Том Риддл, - согласился Биннз. – Думаете, Том, я вас не помню? Помню я вам замечательно, с самого первого класса, и друга вашего, Финеаса Блэка, тоже прекрасно помню.
- А товарища Крупского вы не помните? – с досадой сказал я, потому что человеку с такой памятью было бесполезно объяснять, как ко мне надо обращаться: Финеас Блэк был директором Хогвартса, еще когда Дамблдор был студентом.
- Крупского? – задумался Биннз, который знал, конечно, только магическую историю, да и ту до восемнадцатого века. Остальное он называл «непроверенными данными». – А на каком он был факультете?
- На Гриффиндоре, - продолжал мистифицировать Биннза я. – Он еще такой пламенный революционер был.
- Вот поверите, Том: не помню, - признал Биннз с таким удивлением, что я чуть было не расхохотался. – Спросите у Слагхорна, что ли. Или у Дамблдора – вдруг они вместе учились?
Я хотел было наврать Биннзу, что Дамблдор и товарищ Крупский были большими друзьями и основали Орден Ленина и «Союз меча и орала», и предложить упомянуть это на истории магии, но слишком надолго над этим задумался, и Биннз успел влезть со своей просьбой.
- Знаете, Том, я хочу попросить у вас помощи, - начал Биннз своим монотонным голосом, из которого никак не следовало, что ему нужна помощь или вообще что-нибудь. – Студенты в вас души не чают, а меня они почему-то слушают невнимательно.
- Не может быть, - удивился я вслух, внутренне умирая со смеху. – Просто невероятно, как они распустились.
- Да, да, - закивал Биннз своей прозрачной головой. – В ваши времена такого не было.
В мои времена такого действительно не было, а было хуже: Долохов и Руквуд сконструировали подобие маггловского пылесоса в виде коробочки, действующей не на пыль, а на привидений, и засосали туда бедного профессора Биннза, который, впрочем, этого и не заметил и продолжал что-то гудеть в коробочке – судя по всему, читал там лекцию своим туфлям. Я еще тогда говорил ребятам, что с такой задумкой они могут неплохо заработать в Голливуде, но они пока над этим думают, вот уже который десяток лет.
Биннз тем временем что-то бубнил, и звук его голоса приводил меня в знакомую дремоту, с которой я потом годами боролся, чтобы она не одолевала меня при изучении исторических трудов. Из дремоты меня вывело только то, что Биннз наконец замолчал, и мне пришлось воспользоваться уже немного утраченным студенческим умением вспоминать последнюю фразу того, что ты не слушал. Последней своей фразой Биннз просил меня посидеть на его уроке, чтобы вместе потом разобраться, что идет не так, и при возможности повлиять на студентов.
- Ладно, давайте послезавтра, у меня в двенадцать окно, - предложил я и, только предложив, подумал, что я опять лишил себя ланча. Все же быть добрым и великодушным Темным Лордом очень нелегко.
18 сентября 1969 года
Сегодня я отправился на урок к Биннзу, оправдывая для себя свое великодушие тем, что я помогаю коллеге бороться с человеческой глупостью. Последнее время Попечительский Совет все настойчивее требует от нас свидетельств о высоком качестве преподавания, а печально известный коллега Биннз и вовсе балансирует на грани изгнания из школы. Безусловно, зарплата привидениям не нужна, но потеря старого дома и социального статуса были бы для чудака Биннза незаслуженно тяжким ударом: что бы ни думали о нем студенты, он все же хорошо знает свой предмет и читает в целом толковые лекции, пусть даже и ужасно скучные.
Я вошел в кабинет Биннза с небольшим опозданием, прошел на «камчатку», где мы с Долоховым просидели семь лет, и развернул принесенный с собой сэндвич. Биннз недовольно покосился на издаваемое мной шуршание, но вспомнил все-таки, что я уже не студент, и промолчал.
Первые десять минут я вместе со всеми терпел изобилующий датами и подробностями рассказ о гоблинских войнах. Сэндвич кончился, и меня клонило в сон. Студент передо мной обернулся, просительно взглянул на меня и лег на парту. Я крепился и поражался тому, как можно рассказывать об изобилующей баталиями теме так, чтобы все парни в классе тебя не слушали и в лучшем случае предпочитали баталии в морской бой.
- А вот мне непонятно, коллега, - громко сказал я неожиданно для самого себя, еще не зная, что брякну в следующий момент, - вот вы так говорите о лишении гоблинов палочек, как будто это что-то плохое. Зачем им палочки, позвольте спросить? Они же не люди, а почти животные, и магия у них стихийная, как у пикси.
- Профессор, как вы можете! – пропищала какая-то девочка-идеалистка, но на нее зашикал весь проснувшийся класс: я давно заметил, что многие студенты слушают меня, даже если они не согласны с моим мнением, потому что им нравится, как я излагаю.
- Возмутительно! – задохнулся в свою очередь Биннз. – Возмутительно, молодые люди! Возмутительно, коллега!
И Биннз принялся с необычным для него воодушевлением расписывать ум и благородство гоблинов на примере все тех же гоблинских войн, а потом, подгоняемый моими провокационными заявлениями, дошел даже до того, что попросил отложить перья и поведал классу несколько интересных историй с участием некоторых легендарных гоблинов и молодого лейтенанта Биннза (оказывается, старик сам воевал в гоблинских войнах). Истории вполне могли быть вымыслом, как и любые походные байки, но Биннз, похоже, со временем сам в них поверил. В любом случае, сам факт того, что Биннз травит смешные походные байки, находился на грани невозможного и небывалого, и все без исключения студенты их с интересом законспектировали.
Словом, урок удался на славу, и закончился только тогда, когда в дверь стала заглядывать следующая группа, удивляясь заинтересованному и веселому виду сидящих в классе. После урока Биннза впервые за несколько последних веков осадили ученики с вопросами, а я с чувством выполненного долга направился к двери.
- Дядя Том, а это ты сегодня Биннза заменял? – спросил меня Квиррел, сталкиваясь со мной в дверях.
- Я его не заменил, а подменил, - легкомысленно скаламбурил я. – Вы задавайте ему побольше возмутительных вопросов, он, на самом деле, очень интересный рассказчик, когда разойдется.
В этот момент Биннз вырвался от окруживших его учеников и кинулся мне вдогонку.
- Коллега, я потрясен вашим бесчеловечным и шовинистским взглядом на мир! – вскричал Биннз, догнав меня в коридоре, и продолжил рассыпаться в комплиментах, которые бальзам на сердце любому Темному Лорду, всеми подозреваемому в доброте, мягкосердечии и вообще полной профессиональной непригодности.
- Дядя Том прав во всем! – тем временем зарядили в классе хаффлпаффцы, сагитированные Квиррелом, и Биннз с небывалым для него воодушевлением ринулся спасать их юные души.
26 сентября 1969 года
Однако моя историческая эскапада на этом не закончилась. Сначала мне несколько дней назад приснился мой приютский священник, отец Иероним, который со своей обычной пьяной кростостью убеждал меня, что я воспарил до высших ступеней христианского совершенства, ибо не только спас ближнего, но и юродством своим лишил себя его благодарности, за что мне воздастся сторицей в Царствии Небесном. Во сне я бросился от отца Иеронима наутек и в результате упал с кровати, а потом долго не мог заснуть, потому что в тяжелом полусне мне представлялось, что студенты несут меня канонизировать живьем и уже написали с меня икону со всеми пятью хоркруксами вокруг светлого и благородного профессорского лика.
А сегодня меня посетила моя молодая гвардия в полном составе, с Беллой и Люциусом во главе, и приступила ко мне с вопросами каверзными, из области истории и времен инквизиции.
- А как же Биннз? – спросил я с улыбкой, чтобы вызвать ребят на более веселый разговор.
- Биннз лучше всех! – бодро ответил Рабастан, который в своем классе взял на себя функцию провокатора. – Оказывается, все эти Урики Злые были такие классные ребята!
Остальные подтвердили слова Рабастана смехом и улыбками.
- Ну так спросите его, - предложил я.
- Он отказывается отвечать, - сказал Люциус.
- Читает вам в ответ обычную скучную лекцию?
- Нет, просто заявляет, что не намерен об этом беседовать.
- И после этого, конечно, вы перерыли в библиотеке все, что смогли найти про этот период, и теперь ни один из вас не получит меньше высшего балла, если на экзамене вытянет этот вопрос? – с улыбкой догадался я.
- Получается так, - улыбнулся мне в ответ Рабастан, и вся компания окончательно развеселилась.
- И что же вы от меня хотите? – спросил я, изображая удивление.
- Мы хотим, чтобы вы рассказали нам о том, как был принят Статут о секретности, - настойчиво сказал Люциус, и все ребята кивнули.
- Друзья мои, я не историк и давно не изучал этот период, - со вздохом сказал я. – Почему вы пришли именно ко мне?
- Потому что вы скажете правду, - ответил за всех Артур Уизли. – Скажите, милорд: между магами и магглами была война?
- Была, - признал я.
- И кто выиграл? – спросила Белла, хотя она наверняка уже прочла ответ по моему лицу.
- Ну а как ты думаешь? – отозвался я, даже не заметив, что я впервые назвал при ком-то Беллу на ты. Хотя ребят это совсем не удивило. – Мы заперты в нескольких кварталах и деревеньках на всех огромных Британских островах. Мы скрываемся, не имеем права использовать в мире магглов свое искусство. Конечно, мы проиграли с треском.
- Об этом не любят говорить и почти ничего не пишут, - продолжал я, обведя взглядом притихшую компанию. – Потери были столь ужасными, что маги были на грани исчезновения. О притоке новой крови из мира магглов тогда нельзя было и говорить. Магов было так мало, что их не хватало даже для поддержания жизни в тех закутках, которые им оставили. Чтобы продлить свою жизнь во имя сохранения нашей цивилизации, маги шли на самые отчаянные средства...
- На какие, например? – вдруг заинтересовался Уизли.
- На такие, например, о которых вам знать незачем, - отрезал я, поскольку о хоркруксах я не рассказывал никому, кроме нескольких проверенных школьных друзей. – И я надеюсь, что на вашем веку, Артур, не произойдет ничего такого, что заставило бы нас прибегнуть к ним вновь, - добавил я уже мягче.
- А как же ведьма, которая позволяла себя сжигать? – неуверенно пробормотала Молли Прюэтт.
- Сказки побежденных, - холодно отрезал я. – Мага достаточно обезоружить, и для этого есть сотня способов, особенно если напасть изподтишка. А маг, лишенный палочки, мало чем отличается от маггла. И даже если вам поможет стихийная магия или волшебная мазь, и огонь вас не возьмет, вас добьют пикой или мечом. Магглы, знаете ли, уже несколько веков назад были весьма искусны в уничтожении себе подобных. И их уже тогда было очень много.
- И мы по-прежнему принимаем их детей в наш мир! – зло сказала Белла, и Люциус одними губами прошептал ей: «Не при Тонксе».
- Белла, но они же не виноваты в том, что творилось тогда, - тут же вступился за магглов Артур, и я отметил про себя, что два года назад ни Артуру не пришло бы в голову назвать Беллу по имени, ни Белла не спустила бы ему это с рук. Сейчас же Белла только скривилась в его сторону.
Но, несмотря на заступничество Артура, слово вызова было уже брошено. Потомкам победителей и потомкам побежденных не так уж просто все забыть и простить друг друга. Где-то в крови, словно унаследованная от предков вопреки законам генетики, живет жажда довершить войну. И, повинуясь голосу крови, мои ребята стали расходиться в стороны. А мне совсем не улыбалась междуусобная война, да еще и в выпускном классе.
- Я имею заявить вам две вещи, - суровым тоном приказа заявил я. – Магглофилам хочу сообщить, что если магглам вздумается снова посжигать нас на кострах, жечь будут не за политические убеждения, а за наличие палочки. А чистокровным хочу напомнить, что именно от отсутствия притока свежей крови мы чуть было не вымерли три века назад.
Я старался быть как можно более убедительным, но не очень-то верил в успех, и вряд ли бы его добился, если бы среди нас не появился голубь мира в лице Квирнуса Квиррела.
Квирнус был бодр, румян и весел. На голове у него был тюрбан из полотенца, что означало, что он выкупался для закалки в холодном озере, а теперь пойдет поест черного хлеба с чесноком, поспит часа два, и ему будут нипочем любые напасти, простудные заболевания, домашка по трансфигурации и прочая зараза.
Когда между моими ребятами пробежала черная кошка, и моя молодая гвардия чуть было не разделилась на две враждебные друг другу половины, Квирнус вошел в комнату, движением фокусника извлек из тюрбана яблоко и подошел ко мне.
- А давай покажем всем этим магглам, а, дядя Том?! – предложил Квирнус, задорно хрустнув яблоком.
Надо сказать, что в прошлом году, когда Квирнус жаловался мне на свою слабость и нерешительность, я принял слишком радикальные меры и отдал его в ученики самому самоуверенному и бесшабашному нахалу из всех, кого я знаю – своему школьному другу Марку Эйвери. Марк взялся за дело всерьез и в течение трех месяцев выучил Квирнуса пить пиво, бить хулиганов и кадрить девчонок, а летом вдобавок свозил Квиррела в Трансильванию, познакомить с одним вампиром. «Это все же было лишнее, - наконец признал в сентябре Эйвери, но только насчет вампира. – Что-то они не поладили, он теперь заикается». - «Квирнус заикается?» – обеспокоился я. - «Да нет, вампир заикается».
- Ты кто, детка? – с издевкой спросила Квирнуса Белла, пока я думал про Эйвери и про вампира, который теперь бродит вокруг Хогвартса и требует, чтобы я вылечил его от заикания, а я пока развлекаюсь угрозами спустить на него Квиррела – при упоминании о Квирреле вампир смешно скулит и падает в обморок.
- Я Квиррел, - ответил Квирнус, который теперь и один за словом в карман не полезет, а в моем присутствии становится таким львом, что хоть в Гриффиндор его переводи. – А ты кто?
Белла на секунду опешила от такой наглости, и сразу в двух лагерях раздались смешки.
- А, ты Нарцисскина сестра, - вспомнил Квиррел и потряс этим Беллу во второй раз, потому что до этого момента она наверняка думала, что это Нарцисса ее сестра
Еще несколько месяцев назад, до того, как я познакомил Беллу с моими приготовишками, я бы предположил, что наглость Квиррела нанесет большой ущерб его здоровью. Но по сравнению с моей малышней Квиррел был сравнительно слабым раздражителем, и Белла на такие уже не реагировала.
- Яблоком не подавись, - посоветовала Белла и сдвинула тюрбан Квиррела ему на ухо, - когда магглов гонять будешь.
- А все же, Квирнус, - вкрадчиво спросил Люциус, пока все смеялись над пикировкой Беллы и Квиррела, - с кем ты: с нами или с теми, кто против нас?
- А я с дядей Томом! – громко сказал Квирнус и, шагнув вперед, встал рядом со мной, а я подумал, что он вовсе не так уж прост, да и Эйвери говорит, что парень талантлив.
Квирнус взглядом победителя обвел моих ребят, которых он так роскошно устыдил и срезал, и задал теперь уже риторический вопрос:
- А вы?
Глава 312 октября 1969 года
Наше дражайшее Министерство в очередной раз заваливает нас ценными инструкциями, и я уже начинаю думать, что его надо захватывать незамедлительно, потому что любые разрушения и жертвы, к которым это приведет, можно будет считать необходимой самообороной.
В начале этого года, словно мало нам Тремудрого Турнира и ошивающихся по школе иностранных учеников, Министерство спустило нам указание организовать научный семинар, на котором мы должны будем докладывать свои научные работы. В инструкции также содержалось пожелание, чтобы в будущем семинар был развернут до системы кафедральных семинаров.
- Бред какой-то, - проворчал Слагхорн, который испокон веку был на кафедре зельеварения один, как и все остальные каждый на своей кафедре.
- А я предлагаю сразу перейти к системе кафедральных семинаров, - выступил я. – Лично я готов взять на себя магическое обязательство, что на моей кафедре каждый второй будет ежемесячно делать на кафедральном семинаре доклады.
- Том, ты же на кафедре один, - недоуменно напомнила мне Минерва, а Флитвик и Слагхорн начали фыркать, справедливо полагая, что Минерва своей фразой только улучшила шутку.
- Ну да, - признал я. – Вот каждый второй и будет докладывать. А я не буду.
Минерва посмотрела на меня как на сумасшедшего, и я только вздохнул: у Минервы никогда не было чувства юмора, и поэтому она с первого класса считала нас с Долоховым садистами и бандитами, а не веселыми и бесшабашными ребятами, которыми мы были на самом деле.
- Ну что же, - как ни в чем ни бывало сказал Дамблдор, - нам нужно найти помещение, назначить время и начать выступления. Ответственным за технические детали я предлагаю назначить, - взгляд Дамблдора скользнул по сидящим, благоразумно пропустил меня, что подтвердило мое мнение, что я единственный, кого он боится, - предлагаю назначить профессора Флитвика.
- А я предлагаю, - тут же вступил я, - наконец разобраться, частная мы школа или государственная. И если частная, то послать в Министерство ответ турецкому султану, - в этом месте мои коллеги растерянно переглянулись, но я решил на них за это не сердиться: это мои студенты знают ответ турецкому султану наизусть, потому что Долохов рассказал его Рудольфу Лестранжу, Рудольф рассказал Рабастану, а Рабастан рассказал всем, а мои прекрасные коллеги не общаются ни с Долоховым, ни с Лестранжами, и потому многое теряют. Думаю, Лестранжам пора начать наносить благотворительные вечерние визиты особо скучным праведникам – чтобы их распотешить. Помню, зашли они недавно к Лонгботтомам – так Августа же теперь совсем другой человек!
- Так вот, если мы частная школа, - продолжал я, - то мы можем послать подальше Министерство. А если государственная – то разогнать к чертям Попечительский совет. Потому что пока что мы напоминаем сборище труффальдин позорных, прямо из комедии Гольдони «Слуга двух господ».
Комедию итальянского драматурга Гольдони мои прекрасные коллеги, разумеется, тоже не смотрели.
- А вот я согласен с профессором! – вдруг заявил Биннз, который, хоть и забыл в очередной раз мое имя, за последние пару недель душевно пообщался со студентами и заметно взбодрился. – Я предлагаю вопрос поставить так: либо Министерство полностью берет на себя наше финансирование и избавляет нас от требований Попечительского совета, либо мы перестаем выполнять его инструкции!
- Я думаю, это можно считать как голос против семинара, - вкрадчиво сказал я, с издевкой глядя на Дамблдора. – Я присоединяюсь.
- И я! – подал голос Флитвик, которому не улыбалось быть ответственным за семинар.
- Я воздерживаюсь, - проворчал Слагхорн. – Все равно я докладывать ничего не буду, потому что, уж извините, никто из вас в зельях ни бельмеса не смыслит. Один Риддл, да и тот разбирается только в тех зельях, от которых даже меня оторопь берет.
- Как вы можете! – возмутилась Минерва. – Я за семинар.
- Три-один, - язвительно прокомментировал я.
- И я за семинар! – вдруг встрял Кеттлберн, который обычно ухаживает себе за своими магическими существами и никуда не лезет.
- Ну если вы за, тогда я против, - презрительно сказал Слагхорн. – Видеть не хочу вашу опытную часть.
- Я воздерживаюсь, - гордо заявила Спраут. – Во-первых, мне нужна помощь с переносом на семинар моей «опытной части», - Спраут обиженно взглянула на Слагхорна, - а во-вторых, я не хочу выступать перед кем-то, кто лишен чувства прекрасного! – Спраут метнула на Слагхорна еще один уничтожающий взгляд, и мне даже подумалось, что она вот-вот покажет ему язык.
- А я не понимаю, что плохого в семинаре, - немного робко сказала Вектор, наш новый профессор арифмантики. – Я думала, что профессору Слагхорну нравится мой предмет...
- Разумеется, Септима, - галантно ответил Слагхорн. – Ваш предмет изящен и увлекателен. К тому же ваши интегралы не кусаются...
- Ну, в умелых-то руках... – не удержался я, и Слагхорн хохотнул в ответ, а Септима смутилась и даже покраснела: прошлой весной, когда она приезжала на собеседование, она доказала для меня две леммы, а я с тех пор дразню ее «сообщницей Темного Лорда», потому что леммы и впрямь пришлись мне ко двору.
Счет был в нашу пользу, но затем Синистра, Чарити и мадам Трюк проголосовали за семинар. «Я хочу подать второй голос против, - шепнул мне Слагхорн, кивнув в сторону мадам Трюк. – Если я захочу сходить в цирк, я лучше куплю билет».
- А я присоединяюсь к Тому, - вдруг сказал Дамблдор и хитро на меня посмотрел. – Надо же нам с ним побыть в чем-то на одной стороне. Впрочем, поскольку шестеро «за», а всего пятеро «против», нам придется подчиниться мнению большинства, не правда ли, Том?
Мне почему-то сильно захотелось сотворить в кармане Дамблдора мышеловку, но это было во-первых старо, а во-вторых мелко.
14 октября 1969 года
Наш прекрасный триумвират директоров, как будто нам одного директора мало, оказывается, недавно собирался тайком и уже все решил: выбрал первое испытание для невыбранных еще участников Турнира и даже не пригласил на совещание меня. Я теперь думаю, проклясть их Турнир к чертям собачим или просто не вмешиваться, когда понадобится помощь специалиста по СилЗла.
О первом испытании я узнал при довольно интересных обстоятельствах. Вчера после обеда я вышел из своих комнат и думал уже чинно отправиться на свидание, как подобает солидному мужчине моего возраста, когда в дальнем конце коридора раздался слоноподобный топот. Сразу же после этого из-за поворота выбежал, переваливаясь, тролль, и ринулся со всех ног ко мне. Тролль затравленно оглядывался через плечо и смотрел на меня умоляющими глазами.
Я отгородился Протего, чтобы тролль не кинулся мне в ноги, но тролль, уткнувшись в Протего, растянулся на полу и стал простирать ко мне руки. Кстати, узнав о моих подвигах за последние два года, Долохов теперь издевается, что на Диагон-аллее скоро поступят в продажу копии медальона Слизерина, с кнопкой экстренного вызова Темного Лорда, всеобщего спасителя и избавителя. Надо будет ему сказать, что проще пеленговать тех, кто произнесет «лорд Вольдеморт» и аппарировать на помощь... Вот, вот какие мысли лезут в голову от постоянной возни с малышней!
- Ыыыы! Уауыыы! – выл тем временем смертельно напуганный тролль, оглядываясь через плечо. – Аааауууыыы!
- Там, может быть, и уаыы, - вздохнул я, сожалея, что не придумал еще модификацию Протего, блокирующую запахи. – Но здесь тоже Темный Лорд. Не кажется ли тебе, мой тупоумный друг, что ты бежал из огня в полымя?
Но при этом какая-то неизвестно когда возникшая учительская струна моей души властно давала мне понять, что никуда я не денусь и сейчас буду спасать тролля, водворять справедливость, пользу наносить да заботе подвергать.
- Уааыыы! – возопил тролль, кинув взгляд через плечо, и грохнулся в обморок.
- Привет, дядя Том! – донеслось из дальнего конца коридора. Квиррел шел ко мне, выставив вперед палочку, и у меня не было сомнений, что это он довел тролля до такого плачевного состояния, хотя я заметил также, что рука Квирнуса дрожала. Все же он еще боялся троллей и вампиров, но после работы с Эйвери запомнил правило имени Роберта Фроста, что лучший выход – всегда насквозь, и теперь, взяв себя в руки, шел навстречу любому своему страху, наверняка порой перебарщивая в жестокости к пугавшим его тварям.
- Я тут тебе тролля пригнал, дядя Том, - с напускной небрежностью сказал Квирнус. – Там в лесу их знаешь сколько! Для Турнира держат.
- Ну спасибо тебе, - как ни в чем ни бывало ответил я, и подумал, что из всех своих учеников я на ты только с Беллой и Квиррелом. Все-таки непрост Квирнус, очень непрост. – Ты не бойся их, - добавил я, - они тупые и не очень опасные.
- Я не боюсь! – вспыхнул Квирнус.
- Боишься, - мягко ответил я, положив ему руку на плечо. – Будь ты уверен в себе, тебе не пришлось бы прибегать к таким сильным и жестким методам. И впредь тебе не придется, - продолжал я уже тверже. – С теми вещами, с которыми ты пока не можешь справиться, ты всегда можешь обратиться ко мне или к Марку.
Квирнус опустил палочку, и руки его перестали дрожать, а я подумал, что очень хотел бы – тогда, очень давно – чтобы и мне кто-то вот так положил руку на плечо.
----------------------------------------
Автор и коллега Риддл поздравляют всех, находящихся в местах принудительного получения знаний, с 1 сентября, и напоминают, что математика приближает нас к Темному Лорду, а кто ее не любит - тот дамблдор. :)))Глава 3218 октября 1969 года
Прошлые выходные я провел с пользой для магической науки, хотя и пару раз повел себя неприлично. Для начала я выловил пару троллей для опытов, и Слагхорн приходил ко мне жаловаться, что из моего кабинета разит на весь коридор. Разумеется, он не преминул подвергнуть сомнению мои способности к зельеварению, причем распек меня так сильно, что я не мог не ответить.
- Между прочим, это вы поставили мне по зельям «восхитительно», - напомнил я. – И неоднократно хвалили меня перед всем классом.
- Я врал, - раздраженно сказал Слагхорн. – Я вру.
- Всегда? – иронически спросил я, почему-то вспомнив бабника и юмориста Антона Долохова.
- Ну уж сейчас я говорю правду, - проворчал Слагхорн уже добродушнее. – Что за чертовщину вы там наварили в своем кабинете, хотел бы я знать!
- Я пытаю троллей, - честно ответил я, потому что еще со школьных лет я знаю, что лучший способ соврать – это сказать правду. Помню, на шестом курсе выходим мы с ребятами из женского туалета на втором этаже, а навстречу Диппет. «Вы куда ходили?» - спрашивает он возмущенно, а я и отвечаю: «В Тайную Комнату». Старик только посмеялся и дальше пошел.
- И в чем они уже сознались, с их-то способностью к языкам? – насмешливо спросил Слагхорн. – Ладно, идите сюда, Риддл. Научу, как блокировать запахи.
Оказывается, мой старый учитель давно нашел ту самую модификацию Протего, которой мне так не хватало на прошлой неделе. В благодарность я рассказал ему, как сворачивать Протего в сферу, которую с определенными неудобствами можно перемещать вместе с собой, и мы попрощались исключительно довольные друг другом.
В воскресенье, когда механизм магической защиты троллей был мною почти разгадан, я сразу после завтрака ввалился с прямой и обратной задачей к Септиме, чтобы она нашла мне аналитическое решение. За последние два месяца у нас с Септимой сложились добрые приятельские отношения, похожие на нашу старую дружбу с Минервой – разумеется, когда Минерва была на четверть века моложе, намного симпатичней и не была еще такой занудой. Я предлагаю Септиме интересные задачки и всякий раз благодарю ее за решения и помощь моей организации, дразню ее вымышленными практическими приложениями решений к темной магии и террористическим операциям, а несколько недель назад, когда все преподаватели отправились в Хогсмид на ужин в честь начала учебного года, я по дороге расшалился и незаметно нарисовал ей на левом рукаве Метку. Я, к сожалению, помню, что мне уже за сорок и я, похоже, почти помолвлен, но ничего не могу с собой поделать: распахнутые от ужаса или возмущения глаза хорошенькой девушки действуют на меня завораживающе. А уж если прибавить к этому то, что я закрутил роман с собственной ученицей и что на уроках у меня щебечут хорошенькие полувейлы из Франции, то и вовсе неудивительно, что у меня нет уже никаких сил сопротивляться женским чарам. Что там Дамблдор говорил о магии любви... А, много он понимает, старый черт!
Вот и сегодня я решил пошутить и бесшумно отворил дверь Септимы, пустив в замочную скважину сноп света для пущего эффекта, и с мальчишеским удовольствием услышал, как она за дверью тихо взвизгнула. Дверь плавно отворилась, и я беззвучно выругал себя – из-за раннего часа я застал Септиму в утреннем неглиже.
- Черт, - смущенно сказал я, пообещав себе впредь применять трюк с дверью только ближе к вечеру, когда, кстати, и сноп света сквозь замочную скважину будет выглядеть поэффектнее. – Простите меня, Бога ради. Я думал, вы уже встали.
- Заходите, профессор, - сказала Септима, мило покраснев и метнув на меня сердитый взгляд. – Дальше не ходите!
- Называйте меня запросто: милорд, - предложил я в очередной раз. – Я принес вам новую интересную задачку.
- Не буду я решать ваши задачки! – сердито ответила Септима из комнаты.
- Вы уже попались в наши сети, и не отрицайте, - провокационным тоном возразил я. – Вы у нас соучастница в контрабанде, соучастница в подделке векселей...
В комнате в ответ возмущенно молчали.
- Вы же знаете нашу организацию, - продолжал дразниться я. – Вход галлеон, выход пять.
- Не знаю никакой организации! – донеслось из комнаты. – И знать не хочу!
В общем, мы, как всегда, быстро поладили, и к обеду уже решили обе задачи, и прямую, и обратную. А когда я уходил, я все-таки уличил Септиму в том, что она как следует впуталась в нашу организацию: я выудил из ее полки с книгами торчащую оттуда колдографию Долохова. К моему счастью, Септима, похоже, втюрилась в нашу белокурую бестию, а не в меня. И именно поэтому у нас с ней такие легкие и приятные отношения. Все-таки школьные друзья иногда просто незаменимы.
22 октября 1969 года
Сегодня я лег на амбразуру и закрыл собой дырку в расписании нашего научного семинара, которая образовалась от того, что никто не желал выступать раньше Рождества. Впрочем, я положил себя на алтарь науки с дальним прицелом: я рассчитывал, что Белла, безусловно, будет участвовать в Турнире, и на первом задании ей понадобится умение лишать троллей их естественной магической защиты. Разумеется, Белла получила приглашение на семинар вместе со всей моей молодой гвардией. А представители других школ совершенно случайно приглашения не получили.
Теоретическая часть семинара прошла ожидаемо. Большинство сидящих в аудитории таращили глаза и пытались делать умные лица. Белла задумчиво следила за доказательством и бессовестно была чертовски хорошенькой, чем меня отвлекала, Люциус хитро щурился, словно прикидывал, что из моих доказательств можно продать и почем, а Тонкс что-то рисовал на бумажке: то ли проверял те места в моих выкладках, которые я проскакивал, то ли думал о чем-то своем. Например, я до сих пор помню, как после одной моей лекции он подошел ко мне и огорошил тем, что он, наверно, знает, как доказать большую теорему Ферма. Лекция была вообще не про высшую алгебру, да и идея доказательства рассыпалась за пять минут, но нельзя не оценить размах ассоциативного ряда.
А вот практическая часть заметно оживила аудиторию. Для начала я объявил, что мне понадобится доброволец, чтобы наделять его тролльской защитой, а потом ее лишать. Белла тут же подняла руку и лукаво на меня посмотрела, и я почувствовал, что она вызывается только затем, чтобы провоцировать меня и порочить мою репутацию. Впрочем, я тут же принял ее вызов, чтобы подразнить ханжей среди моих коллег.
Белла вышла вперед, кинув на меня провокационный взгляд и сразу после этого скромно потупив глазки. Минерва в ответ на наш с Беллой обмен взглядами поджала губы, и я, чтобы ее дополнительно позлить, решил проверить у Беллы пульс, ну, на всякий случай, испытания новых заклятий, как сказал я при этом, дело серьезное и требующее от добровольцев хорошего здоровья. Вероятно, мы замечательно смотрелись, потому что Дамблдор закашлялся, Слагхорн хохотнул, а Минерва вскочила с места.
- Запрещаю! – вскричала Минерва, доставив мне тем самым большое удовольствие. – Запрещаю тебе проводить опасные испытания на студентах!
- И что ты предлагаешь? – с интересом осведомился я. – Мучить, против его воли, директора Дамблдора? Или помучить профессора Вектор?
Септима при упоминании мной ее имени опять покраснела, и Белла метнула на нее довольно опасный взгляд.
- При чем здесь Септима? – возмутилась Минерва. – Мучай меня!
- Надо было быстрее вызываться добровольцем, - ехидно сказал я. – Я все-таки помучаю свою студентку, не впервой.
В ответ на это замечание Белла не выдержала и прыснула, смеясь чему-то своему. Я с удовольствием пронаблюдал, как перекосило некоторые ханжеские рожи, а Белла, по-моему, даже не обратила на них внимания – лично мне очень нравится в ней вот это аристократическое неумение смущаться.
- Я согласен с Минервой, Том, - с неуместной теплотой произнес вдруг Дамблдор. – Тем более что она сама вызывается тебе помочь.
Я кинул на Дамблдора нехороший взгляд, но Белла почему-то даже не обиделась, чуть заметно пихнула меня локтем и села на свое место.
- Коллега, а можно я у вас поинтересуюсь? – лениво вступил Слагхорн, которого раздражают недоговоренности, неначавшиеся ссоры и все остальное, на что богат крепкий педагогический коллектив. – А как называется действие, которое вы вот сейчас собираетесь произвести с Минервой?
Я с удивлением заметил, что невинный вопрос Слагхорна вогнал Минерву в краску, что меня позабавило, а Слагхорна, судя по его гримасе, немного разозлило.
- Я думаю, это называется «наложить заклинание», - ответил я.
- Безусловно, коллега, - согласился Слагхорн. – Однако не забывайте, что мы осчастливили английский язык такими сомнительными дарами, как «заавадить», «заобливейтить», «закруциатить» и тому подобное.
- Еще можно «откруциатить» и «круциатнуть», - подсказал из зала Рабастан Лестранж.
- Я рад, что в зале находятся специалисты, - тут же срезал его Слагхорн.
- Мне непросто ответить на ваш вопрос, - ответил я, снова переходя в режим доклада. – Упомянутые вами неологизмы образованы от латинских названий заклинаний. Свое заклинание я буду накладывать невербально, и буду при этом следовать формулам, которые я вывел, - в этот момент на большинстве лиц в аудитории отразилось невеселое понимание факта, что для использования моего нового и весьма полезного заклинания им все же придется выучить математику.
- Я думаю, - продолжал я, - что наделение человека некоторыми свойствами тролля по аналогии следует называть «затроллить».
- Итак, вы собираетесь затроллить профессора МакГонагалл, - подытожил Слагхорн. – Ну что ж, интересно будет посмотреть.
Глава 3325 октября 1969 года
Сегодня вечером, когда я поднялся из-за стола, протирая свои глаза, покрасневшие от проверки домашних заданий, я услышал, что у меня под дверью кто-то шуршит и скребется. Послезавтра у третьего курса была контрольная, и я, подумав, что это какой-нибудь не в меру робкий и не в меру усердный студент, отворил дверь.
За дверью студента не обнаружилось, зато обнаружилась большая серая кошка, которая смотрела на меня трогательными глазами. Честно говоря, я последнее время думаю, что меня проклял какой-то могучий светлый маг – проклятием «чтоб ты ежечасно творил добрые дела». Ко мне, Темному Лорду и величайшему черному магу, бегают за помощью бестолковые и толковые студенты, домовые эльфы, новообращенные кентавры, недавно передо мной простирался ниц тролль, а вот теперь дело дошло до кошек. Думаю, Дамблдору такое проклятие не под силу, а в Соловце, например, я никого обидеть вроде не мог, но если так пойдет и дальше, я поеду туда извиняться.
- Кис-кис, - обреченно сказал я, отходя в сторону и вспоминая, как я управлялся с котенком младшей Блэк в прошлом году. – Хочешь молока?
Кошка мявкнула, что, наверно, означало, что она хочет молока, и залезла на мое рабочее место. Я отправился на кухню за молоком, а когда вернулся с миской в руках, у меня за столом сидела МакГонагалл.
- Тьфу на тебя, - с досадой сказал я. – А не выпьешь молоко – вообще убью.
- Том, послушай, - серьезно произнесла МакГонагалл, очень похожая в этот момент на мою однокурсницу Минерву, старосту и отличницу, которая боялась темноты и вечерних дежурств по школе. – У меня к тебе очень важное дело.
- Не верю, - ответил я, потому что я с детства люблю подразнить Минерву. – Если бы оно было важное, ты бы пошла к Дамблдору.
Минерва запнулась и заметно смешалась.
- Впрочем, дам тебе шанс, - заявил я с озорной ухмылкой. – Ты не пошла к Дамблдору, потому что он твой учитель, твой герой и вообще очаровательный бородач, и ему ты не хочешь признаваться в своих ошибках и слабостях. Тогда как старина Томми, хоть и Темный Лорд, а все же простой свойский парень и бывший однокурсник...
- Прекрати! – вскричала МакГонагалл и вскочила с моего места, что уже было неплохо. – Я пришла к тебе, потому что это ты меня затроллил третьего дня!
- По-моему, вышло здорово, - парировал я, но перестал смеяться. – Мы в тебя впятером Ступефаем лупили, а ты как новенькая. Тебя даже Круциатус не брал. Или наблюдаются отложенные эффекты?
- Я не знаю, Том, - растерянным голосом ответила Минерва. – Ты не мог снять с меня заклинание не до конца?
- Минни, - недовольно сказал я, роясь в бумагах на своем столе и просматривая пергамент с доказательством, которое я демонстрировал на семинаре. – Ну что значит «не до конца»? Доказательство же простое совсем, смотри. Что я, по-твоему, дифференцировать не умею?
- Ну, может, ты отвлекся на секунду, - предположила Минерва, в очередной раз убедив меня в том, что пути женского мышления неисповедимы: ты их математикой, а они тебя психологией. – И теперь мне кажется, что я превращаюсь в тролля.
- Ну и какие у тебя симптомы отроллевания? – поинтересовался я. – Не можешь найти замену переменных для биквадратного уравнения? С третьей попытки интегрируешь косинус тройного угла?
- У меня... у меня... - забормотала Минерва, и я понял, что ее пора выводить из этого состояния самокопания единственным известным мне способом.
- Слушай, - сказал я. – Давай рассмотрим все возможные варианты. Начнем с простого: я накладывал заклятие и на себя тоже, причем намного раньше, чем на тебя. Давай измерим мое магическое поле и убедимся, что я еще не тролль.
Минерва потерла лоб, взмахнула палочкой и высветила мое магическое поле. С грехом и подсказками пополам мы его измерили, а потом Минерву, как и в юности, понесло и закрутило.
- Я чувствую в тебе добро, Том, - с надрывом сказала Минерва, созерцая мое магическое поле.
- Я не отрицаю, - ответил я с усмешкой. – Пойди, наконец, выпей молочко из мисочки. И не ищи бессмертную душу на рентгене грудной клетки.
- На чем? – не поняла Минерва, которой стоило бы посидеть на моих занятиях в начале сентября, - заодно узнала бы, что такое радиация и атомная подводная лодка.
- В магическом поле нет никакой темной и светлой стороны, - пояснил я.
- А вот и есть!
- А вот и нет!
- А я тебе докажу!
В общем, мы знатно поспорили, а заодно доказали, что магические свойства анимага ортогональны свойствам тролля, а потому оператор затролливания действует на анимагов так же, как на обычных людей, но лишает их анимагических способностей на время действия заклинания. Шутки шутками, а результат получился интересный. Как говорил один мой хороший знакомый: «Это мы опубликуем! Это никому не стыдно опубликовать!» (Кстати, хотел бы я посмотреть на лицо Дамблдора, когда он узнает, что Минерва мой соавтор). Словом, Минерва занялась делом, успокоилась и прислушалась к голосу разума. Напоследок мы измерили ее магическое поле, получили однозначный результат, что ни в какого тролля она не превращается, и она даже не стала повторять измерения трижды, под предлогом того, что мы могли «на секунду отвлечься», «ошибиться» и «не рассчитать».
- Вот, - удовлетворенно сказал я, потягиваясь и бросая взгляд на часы, которые показывали четверть второго. – Слушай, ты в анимагии рюхаешь получше меня – посчитай для интереса, каким оператором надо троллить оборотней и метаморфов, чтобы у них пропадали способности к метаморфозам. Особенно про оборотней постарайся – задача должна быть плевая, но за такое практическое приложение нас не только опубликуют, но и по Ордену Мерлина дадут. Опытный материал я тебе подгоню.
- Давай завтра в библиотеке, - пробормотала Минерва, и я, удивленно обернувшись к ней, увидел, что она совсем засыпает.
- Минни, - окликнул я ее и для верности потряс за плечо. – Не надо назначать мне свидание.
- Чего?! – вскинулась проснувшаяся МакГонагалл. – Нахал!
- Посчитай завтра про оборотней, вот чего, - невозмутимо ответил я. – А сейчас ступай спать. У тебя завтра первый урок есть?
- Нет, - уже вполне внятно ответила Минерва. – А, у меня же зубы еще болят!
- Сочувствую, - отозвался я, думая про себя, что стоит один раз помочь человеку, как он записывает тебя в ангелы-хранители. – И что?
- Ну, я думала, когда к тебе шла, что это они от твоего заклинания... растут, - призналась Минерва. – И кстати, они так и не прошли. Сходить, что ли, завтра к Поппи...
- К дантисту сходи, - посоветовал я и призвал со стола визитку хорошего доктора, с которым я познакомился в Лондоне. – Вот тебе: доктор Грейнджер, DMD.
29 октября 1969 года
«Доверяй, но проверяй» - решил я сегодня и поздней ночью пошел удостовериться, что Кубок совершит правильный выбор во всех отношениях. По дороге к Кубку мне попалось изрядное количество малолеток, пытающихся подсунуть Кубку бумажку со своим именем, и просто праздношатающихся студентов, и эти встречи меня порядком расстроили.
Еще несколько лет назад я был бы готов поклясться, что столкнувшийся в кромешной тьме с Темным Лордом и чувствующий при этом свою вину малолетка должен побледнеть от ужаса и молить о пощаде. Вместо этого мои прекрасные студенты узнавали меня по звуку шагов (недаром я заметил, что последнее время мне стало труднее ловить их на списывании домашних заданий) и облегченно вздыхали: «Слава Мерлину, это вы, милорд!». «Ступайте!» - с упреком говорил им я, не желая терять на них время, и шел дальше, все больше и больше задумываясь о том, почему ночная встреча с Темным Лордом не вселяет в них ужас, а, напротив, кажется им огромным счастьем.
Наконец я поймал Джоркинс, которая всегда подворачивается мне под руку, когда надо кого-нибудь насчет чего-нибудь потрясти. Джоркинс, судя по ее виду (я последнее время работаю над заклинанием ночного видения, пока тщетно соревнуясь с маггловским прибором, который где-то раздобыл Эйвери), так вот, Джоркинс, судя по ее виду, вовсе не собиралась приставать к Кубку, а ошивалась на квиддичном поле и, скорее всего, не только с целью тренировок.
- Мисс Джоркинс! – окликнул я ее, потому что Джоркинс в романтической задумчивости шла прямо на меня. Джоркинс вздрогнула, и я даже подумал, что я наконец увижу нормальную реакцию проштрафившегося перед Темным Лордом.
- Слава Богу, это вы, милорд! – откликнулась Джоркинс, переведя дух.
- Мерлину слава, Джоркинс, - поправил я. – Не хочу задеть ваши религиозные чувства, но слава все-таки Мерлину.
- Извините, милорд, - ответила Джоркинс, - просто у меня папа маггл...
- Незачем извиняться, вы же в этом не виноваты, - не задумываясь оборвал я ее и сразу же подумал про себя, что со студентами я совершенно выхожу из образа. Лорд Вольдеморт, каким его раньше знали все, кроме близких школьных друзей, не мог считать, что грязнокровки не виноваты в том, что они грязнокровки. Вероятно, подумал я, мне вскоре придется радикально сменить имидж. А это дело ответственное и серьезное, и посоветоваться, как назло, не с кем. Я на днях хотел про это с Эйвери поговорить, а он что мне ответил, одноклассничек чертов? «Ну-с, начнем: в хиппи ты не проходишь по возрасту...» А закончил чем? «Хотя если тебе башку побрить и глаза красными сделать, ты будешь довольно-таки готичен...»
- Мисс Джоркинс, - сказал я как можно строже. – Я огорчен вашим поведением и весьма удивлен, что вы мне так обрадовались. Можно поинтересоваться, что вызвало вашу радость?
- Простите, милорд, - виновато сказала Джоркинс, - я больше не буду.
- Вы будете, Берта, - со вздохом ответил я. – Сколько раз вы уже мне обещали, что не будете. И, тем не менее, продолжаете прогуливать уроки, хватать трояки, приходить с несделанным домашним заданием. Теперь вот докатились – шастаете где-то в одиннадцатом часу. И не врите, что вы тренировались. Я могу понять, хоть и не могу одобрить, что вам спорт важнее учебы. Но когда вы нарушаете правила и не ради спорта, и не ради учебы – этого я ни понять, ни одобрить не могу.
Джоркинс молчала, потупившись, и я, немного смягчившись, наколдовал нам с ней по стулу, чтобы сесть рядом.
- Ну а теперь скажите, Джоркинс, - с интересом спросил я. – Чем была вызвана ваша радость, когда вы меня встретили?
- Например, вы не привидение, милорд, - ответила Джоркинс.
- Кто-то из них вас пугает? Я же им запретил.
- Нет, милорд, - вдруг улыбнулась мне Джоркинс. – Я просто их как-то все равно... боюсь.
- И совершенно напрасно...
- Я знаю, - перебила меня Джоркинс, - привидение представляет собой магическое поле, его контур – это эквипотенциальная поверхность, а еще вы говорили в прошлом году пятому курсу, что силу привидения можно измерить модифицированным вольтометром, а если использовать Ступефай и теорему Гаусса...
- Берта, да я вижу, вы гроза привидений, - улыбнулся я, вспомнив о том, как один третьекурсник, Эдгар Боунс, в прошлом году так зачитался конспектами моей выпускницы Амелии, что пришел ко мне за добавкой и назвал меня при этом «лорд Вольтометр». Что не только обидно, но и неправильно, потому что прибор называется «вольтметр». – Если я когда-нибудь тоже стану призраком, не хотел бы я попасть к вам в руки. И все же расскажите мне, чем вас, да и других студентов, так радует встреча со мной в поздний час.
- Ой, профессор, - немного смутилась Джоркинс, вспомнив о своем статусе пойманной нарушительницы, - ну вы же знаете... МакГонагалл сразу снимает баллы, Слагхорн назначает отработки в подземельях... Филч всегда страшно ругается...
- Если вы не забыли, я начал с того, что вас отругал, - напомнил я.
И тут Джоркинс наконец сказала мне страшную правду.
- Ну вы же добрый, - заявила Джоркинс. – Меня папа так же как вы ругает. И тоже не наказывает никогда.
- Это зря, - заметил я, но Джоркинс только улыбнулась в ответ, думая, что она спрятана темнотой: неуставные методы воздействия я к детям действительно не применяю, а отработки уже давно не назначал, потому что они постоянно выливаются в дополнительные лекции для невольных лаборантов, а Рабастана Лестранжа, который первые полтора года с них не вылезал, так и вообще пора ставить в соавторы. – И много еще студентов считает, что я добрый?
- Все, милорд, - нисколько не задумавшись, произнесла свой приговор Джоркинс. – А еще я знаю, что у нескольких ребят родители в разводе, и они все хотят, чтобы мама вышла за вас замуж...
- Вы сплетница, Джоркинс, - прервал я ее, думая про себя, дошли ли уже до Беллы слухи о том, что я идеальный отец. – Ступайте, и ради Бога, займитесь наконец всерьез не только спортом, но и учебой. А романы крутите до отбоя.
- «Ради Мерлина», милорд, - хихикнула Джоркинс и убежала по коридору.
Глава 3429 октября 1969 года
Я вздохнул и пошел дальше, с твердым намерением показать следующему нарушителю, что зря они так распоясались, и Темный Лорд суров и жесток как всегда. Но, как назло, на всем оставшемся пути до Большого Зала мне никто не встретился, а в Большом Зале я наткнулся на Тонкса.
Тонкс стоял перед Кубком Огня с кучкой бумажных клочков на подносе и методично запускал их в Кубок. Кубок Огня фыркал пламенем, выплевывал угольки и мусор, но Тонкс был непреклонен и постоянно что-то записывал. А потом он достал мультиметр и подсоединил его к Кубку.
В принципе, с Тонкса можно было снять сколько угодно баллов: например, за нахождение вне общежития в неурочное время, за использование темной магии и маггловской физики и за издевательство над магическими артефактами. Но я скептически относился к школьным правилам еще с юности, да и по сей день не утратил этого скептицизма. Во всяком случае, я не видел никакой причины мешать человеку, который занимается своим, и достаточно интересным, делом и не причиняет никому неудобств.
Тонкс настолько увлекся показаниями мультиметра, что почувствовал мое присутствие только тогда, когда я подошел почти вплотную.
- Слава Мерлину, это вы, милорд! – поприветствовал меня Тонкс, и я почувствовал в миг ужасающего прозрения, что спустя несколько лет среди английских магов это станет официальной формой приветствия лорда Вольдеморта.
- Еще раз мне кто-нибудь это скажет... – пробормотал я себе под нос, но Тонкс расслышал.
- Что, поймали Джоркинс, милорд? – улыбнулся Тонкс. – Она тут только что неподалеку, ну, скажем, беседовала с одним юношей, и, по-моему, они прославляли ваш ангельский характер, а юноша так и вовсе мечтал набиться вам в пасынки.
- Вы дошутитесь, Тонкс, - пообещал я. – Показывайте, что там у вас.
- Я как раз хотел вас спросить, - отозвался Тонкс, вскакивая с пола и бесстрашно зажигая на конце своей палочки очень яркий свет, чтобы осветить все свои листки. – Я тут оцениваю производственную функцию Кубка Огня... Вы не знаете, можно как-нибудь попроще оценить непараметрическую регрессию? МНК я уже прогнал, мне что-то остатки не нравятся, и эр-квадрат маленький.
- Сейчас разберемся, - заявил я и шагнул к Кубку. – Не обещаю, что мой метод удовлетворит ваш исследовательский интерес, но мне тоже кое-что нужно от этой посудины, а возиться некогда.
Кроме того, мне было интересно, предпочитает ли Тонкс решать задачки или все же желает добиться истины, и если второе, то на какие вещи он готов ради истины пойти.
Первым делом я попытался взять Кубок Огня под Империо. От моих модификаций Кубок затрясло, но приказам моим он подчиняться не стал и издевательски выплюнул язык синего пламени. Тонкс спокойно смотрел на происходящее и не думая вмешиваться.
- Перехватите, - приказал я Тонксу, но Тонкс подхватывать мое Империо не стал.
- С вашего позволения, это неспортивно, милорд, - возразил Тонкс, чем подтвердил мое мнение о нем как о человеке с хорошей выдержкой, великодушием к друзьям и твердыми принципами.
- Как хотите, - так же вежливо ответил я и ударил Кубок Огня Круциатусом, модифицированном на молекулярном уровне. Кубок затрясся, зашипел и выплюнул бумажку, в письменном виде попросив пощады.
Я зачерпнул бумажек, которые принес с собой Тонкс, очистил их и запустил в Кубок, чтобы ему было чем со мной переписываться.
- Мне нужны имена будущих чемпионов... – начал я, и Кубок Огня тут же выплюнул бумажку, написав «К вашим услугам, милорд». Что ж, хоть мои студенты и распустились вконец, но магические артефакты меня еще боятся.
- В твоих интересах сделать так, чтобы я остался довольным ответами, - напомнил я.
Первой Кубок Огня выплюнул бумажку с именем Беллатрикс. Я одобрительно кивнул. За ней последовала бумажка с какой-то французской фамилией, но французские фамилии меня мало занимают, если это, конечно, не фамилия «Фламель». Третьей была бумажка с именем Саши Киврина.
- Международный скандал мне не нужен, - строго сказал я Кубку, подумав о том, что, если вдруг придется обжулить на Турнире сына Федора Симеоновича, это будет, во-первых, постыдно и недостойно, а во-вторых, небезопасно для здоровья. Не говоря уже о том, что у страшного во гневе Федора Симеоновича есть еще и ужасно вспыльчивый друг-таксидермист, который за такие вещи вполне может и чучело твое набить. Хоркруксы хоркруксами, а все-таки было бы обидно.
Кубок Огня пофырчал огнем и выплюнул бумажку с именем Каркарова. Я довольно кивнул и собрался уходить.
И все же Тонкс любил истину, ради которой, не будь я лорд Вольдеморт, стоит поступиться некоторыми принципами.
- Задайте ему еще несколько вопросов, милорд, - попросил меня Тонкс.
- С удовольствием, - любезно ответил я и для острастки взмахнул палочкой, отчего Кубок Огня тут же угодливо заплясал своим синим пламенем. – Ну, многоуважаемый Кубок, выкладывай свою характеристическую функцию.
Кубок Огня хранил молчание.
- Ну хотя бы производственную, - недовольно сказал я и погрозил Кубку палочкой.
Кубок Огня в ответ почти угас и подавленно выплюнул бумажку, пролетевшую по очень низкой траектории прямо мне в руки. «Я не знаю», - гласила бумажка.
- И кто тебя только такого сделал? – с досадой сказал я, чувствуя, что Тонкс просидит над оцениванием производственной функции Кубка всю ночь, а потом на уроке опять будет пить угрожающие его здоровью количества кофе.
- Его сделал Мерлин, милорд, - подсказал мне Тонкс, но я-то, как бывший торговец антиквариатом, прекрасно знал, что все эти сказки, которые Дамблдор рассказывал перед Турниром – сплошное вранье, как, впрочем, и большинство того, что рассказывают о любом мало-мальски известном старом магическом артефакте.
«Граф Калиостро», - сознался Кубок, выплюнув очередную бумажку.
- Оно и видно, - язвительно прокомментировал я, прочитав бумажку, и тут на меня обрушился целый град бумажек.
«Но меня усовершенствовал один человек», - писал Кубок Огня.
«Он был изящен, строен, никакой растительности на ушах...» - продолжал Кубок.
«....он трудился надо мной и постоянно ругал моего создателя, называя его «ошибкой юности»», - прочитал я, развернув третью бумажку.
«Он хотел передать мне свои знания, но потом он передумал...» - исповедовался мне Кубок Огня.
«Он сказал, что знать и понимать – это разные вещи, и никто еще не становился умней, обретя знания, которые не добыл сам», - в этом месте я подумал, что Джузеппе Бальзамо наверняка когда-то преподавал и был при этом строгим, но хорошим профессором.
«И тогда он положил в меня много книг, которые я так и не прочитал», - признался Кубок, что-то внутри него загремело и зашуршало, и мне в руки выпорхнул старый фолиант авторства Леонарда Эйлера.
«А еще он говорил, - покаянно выдавил из себя Кубок Огня напоследок: «Учись, балбес, учись, а то и на кладбище забросить могут!»»
31 октября 1969 года
Я скептически отношусь к Хэллоуину по эстетическим причинам, но с детства люблю этот праздник, потому что у нас с ребятами давно заведено на Хэллоуин пошалить. Правда, теперь после этого в газетах пишут «Очередной погром под знаком Черепа и Змеи» или «Зловещая организация окончательно распоясалась», но что я могу поделать, если у людей нет чувства юмора? Долохов на такое непонимание даже однажды обиделся и послал в редакцию «Ежедневного пророка» бомбу в виде заводного апельсина, но его изящный литературный юмор тогда не понял даже я. Это потом Долохов рассказал мне, что однажды он переоделся врачом и жестоко подшутил над одним своим знакомым профессором, который много лет зарывал в землю свой недюжинный литературный талант... Впрочем, это долгая история, а у меня болит голова.
Голова же у меня болит потому, что сегодня в школе происходили выборы участников Тремудрого Турнира, и празднование Хэллоуина мы с ребятами перенесли на вчера. Начали мы с бельгийского монастырского эля, потом пили итальянский мускат, потом заполировали бехеровкой, а потом пошли с паломничеством на могилу Певерелла, поссорились там с кладбищенским сторожем, и, боюсь, разнесли вдребезги половину Годриковой Лощины. А хоркрукс в кольце у Долохова, на который Эйвери пролил армянский коньяк, вдобавок еще буянил и кричал на всех частотах: «Подать мне сюда этого Поттера!» Что он вообще имеет против Поттера, дубль безмозглый? По-моему, Поттер приятный и умный парень, хоть и самоуверенный наглец. Он очень напоминает мне – меня.
Вот поэтому сегодня вечером я сидел на выборах участников Турнира мрачнее тучи и следил за происходящим вполглаза, закрыв второй глаз рукой. По правую руку от меня от души закусывал Дамблдор, а я желал только одного – чтобы поскорее назвали имена участников и все закончилось. Впрочем, того же желали и все остальные, кроме Дамблдора, но им хотя бы было интересно.
Наконец Дамблдор закончил хомячить и подошел к Кубку. Я повернул голову, поморщился и показал Кубку кончик палочки, чтобы он не вздумал дурить.
Как и следовало ожидать, Кубок назвал Беллу (я собрался с силами и ответил улыбкой на ее торжествующий взгляд, когда она проходила мимо меня в комнату за преподавательским столом), Игоря Каркарова и какую-то француженку, у меня всегда было плохо с французским правописанием. Во время всей церемонии меня интересовали только два вопроса: зачем Дамблдор так орет и кто научил студентов хлопать с таким грохотом, словно сгружают самосвал булыжников.
Но церемония на этом не закончилась. Начавший затухать Кубок вдруг вспыхнул алым пламенем еще раз и выплюнул четвертую бумажку. Дамблдор инстинктивно поймал ее, развернул и в нависшей тишине, запинаясь, прочитал:
- Альбус Дамблдор.
От удивления я даже забыл про свою драгоценную мигрень, хотя похмельный синдром все еще действовал и будил во мне чувство вины. Ведь это я, если память мне не изменяет, повел вчера своих друзей смотреть на Кубок...
- Я не подавал заявки, - потрясенно пробормотал Дамблдор, даже не понимая, как нелепо это звучит. – Честное слово, я не подавал.
- Ну, знаете! – вскричал наконец директор Дурмштранга. – Я понимаю, что каждая школа хочет победить и порой нарушает для этого правила, но такое!
- Видимо, стоило установить не только нижний, но и верхний предел возраста! – саркастически прокомментировала мадам Иван... или мадам Петро?.. я же говорю, у меня всегда было плохо с французским правописанием.
- Я буду участвовать вне конкурса, - пообещал пристыженный Дамблдор, но это было последним, что я услышал. Трое директоров по-прежнему открывали рты и, возможно, бранились, но зал уже пришел в себя и взревел, как взлетающий истребитель. Из-за приезда гостей в Большой Зал пришлось впихнуть еще один стол, что давно способствовало нежной дружбе между гостями и хозяевами, и теперь в тесноте взбудораженного зала Дурмштранг сцепился с Равенкло, Хаффлпафф через головы Равенкло полез на Шармбатон, а Гриффиндор и Слизерин, отрезанные от битвы, все равно воспользовались случаем и начали мутузить друг друга.
Дальнейшее я склонен расценивать как самооборону, потому что, почувствовав, что моя бедная голова через несколько секунд разлетится вдребезги пополам, я вскочил с места и дал себе волю.
Как потом рассказывали студенты, в потолок Большого Зала ударила молния, и все свечи погасли. Огромная фигура, светящаяся зловещим синим огнем, выросла над залом, и под его сводами прогремел глухой адский голос. Возможно, что все именно так и было, потому что я тогда был не в себе и вел себя как пафосный мажор.
- Говорит и показывает лорд Вольдеморт, - сказал голос, и я с удовольствием показал кузькину мать некоторым особо громким смутьянам. – Прекратите базар и слушайте меня. Альбус Дамблдор изъявил желание участвовать вне конкурса. Не участвовать он не может, потому что Кубок связал его магическим контрактом – не так ли, многоуважаемый шкаф, то есть артефакт?
Кубок от страха выплюнул большой пергамент, который я увеличил и показал залу. Огненные буквы на пергементе гласили, что магический контракт избранных участников Турнира нерасторжим.
- Можем ли мы считать победителем и наградить первым призом занявшего второе место? – вопросил я, и Кубок разродился вторым пергаментом, на котором указал, что победитель останется победителем, но люди свободны воздавать почести тому, кто им больше нравится.
- Собрание окончено, - с удовлетворением объявил я. – Альбус, пройдите в комнату к другим участникам. Официальные лица – останьтесь здесь. Остальные – нафиг с пляжа.
В этот раз мне удалось напугать даже своих студентов – все пять столов послушно поднялись с мест и вышли из зала, мои коллеги тоже покинули зал, смотря на меня кто с опаской, а кто, как, например, Слагхорн, с благодарностью, а двое директоров и двое сотрудников Министерства застыли на месте словно соляные столпы. Я вышел из-за стола и галантно пригласил Дамблдора в комнату к другим участникам Турнира. Дамблдор, которого, как ни обидно, почти не потрясло мое выступление, бросил на меня негодующий взгляд и пошел впереди меня.
- Имею честь представить вам нашего четвертого участника, - провозгласил я, как только Дамблдор вошел в комнату. – Прежде чем вы начнете возмущаться, я хочу объяснить вам, почему вам несказанно повезло. У моего друга Альбуса, - почувствовав, что у меня наконец прошла голова, я развеселился и приобнял Дамблдора за плечи, - у моего друга Альбуса довольно буйная фантазия, а под его пушистой бородой скрываются садистские наклонности. Но коль скоро он будет участвовать в испытаниях сам, вас, возможно, все же не бросят на растерзание драконам, не будут пытаться утопить в ледяном зимнем озере и вы, возможно, даже все останетесь в живых.
Дамблдор хотел оспорить мое видение его роли в организации Тремудрого Турнира, но неожиданно получил добавку от француженки.
- Но очьевидно, что пгоизошла ошибка, — вызывающе произнесла она. — Он не может согевноваться. Он ошьень стагенький.
- Я хотел бы заметить вам, мадемуазель, - неожиданно вскинулся Дамблдор, продемонстрировав отличное знание французского языка, - что ваши шансы на выигрыш не равны нулю только потому, что я согласился выступать вне конкурса!
- Кроме того, - продолжал Дамблдор уже по-английски, повернувшись ко мне, - после того, как я узнаю, какой шутник кинул мое имя в Кубок Огня...
Но сегодня судьба определенно хранила меня от нотаций Дамблдора – его гневная тирада была прервана появлением в комнате единственного человека, кто был искренне рад появлению в турнире четырех участников вместо трех – мадам Малкин из магазина готового платья.
- Позвольте-позвольте, - захлопотала мадам Малкин вокруг Дамблдора, который стоял ближе всех к двери. – Сейчас мы с вас прекрасно снимем мерочку... Не сутультесь, Альбус, вы же у нас еще огого какой кавалер! ... А на груди мы вам вышьем отличного льва – вы же у нас гриффиндорец, правда? ... Не сутультесь, я прошу вас, миленький мой!
Постепенно и до мрачно молчавших других участников Турнира начал доходить комизм ситуации, и к приходу в комнату вышедших из ступора двух директоров и двух сотрудников Министерства, а также любопытной Минервы МакГонагалл, мы с тремя настоящими участниками уже дружно хохотали над Дамблдором и мадам Малкин.
- Мадам Малкин, - предложил я сквозь смех, - а вы можете рядом со львом сделать моему другу Альбусу на груди его турнирных доспехов этакий кармашек - чтобы было куда бороду складывать?
Глава 3515 ноября 1969 года
Сегодня я набрался наглости и явился на собрание директоров, посвященное Турниру, рассудив, что Дамблдор, как участвующий в Турнире вне конкурса, на это собрание приходить не должен, а потому не решится.
Мои коллеги из Дурмштранга и Шармбатона тоже вряд ли рассчитывали увидеть Дамблдора, но еще меньше они рассчитывали увидеть меня.
- Добрый вечер, - учтиво поздоровался я, садясь за стол и сразу завладевая пергаментом с описанием первого задания.
- Чем обязаны, милорд? – холодно и надменно проговорил Цепеш, директор Дурмштранга, и мне вдруг захотелось сбить с него его аристократическую спесь.
- Обязаны? – переспросил я. – Еще как обязаны! Вот вы, например, у меня денег на кремацию мамы занимали, а мама-то жива!
На самом деле Цепеш занимал у нашей организации, через Долохова, несколько противозаконных вещей для курса Темных Искусств, и две дюжины инфернов для ремонта и охраны одного семейного склепа, о чем он и попытался было возразить, но вовремя вспомнил, что в Британии за это можно надолго сесть, смешался и промолчал.
- Послушайте, Вольдемар, - вступила французская директриса, и я немедленно решил, что отплачу ей за такое обращение, - я требую, чтобы вы объяснились...
- Видите ли, Петро... – прервал я ее, не отрываясь от чтения пергамента.
- Мое имя Мак-сим! – отчеканила француженка. – Потрудитесь запомнить: Мак-сим!
- Видите ли, Мак, - «поправился» я, и француженка задохнулась от возмущения. – Видите ли, Сим?
К этому моменту я успел и повеселиться, и прочитать все, что меня интересовало, а потому рассчитывал удалиться, прежде чем мои коллеги начнут возмущаться моими манерами. Высиживать все собрание и заниматься оргвопросами у меня не было никакого настроения, а на тот случай, если коллеги совсем разобидятся на мои шутки, у меня всегда был Долохов, который и бумаги украдет, и сам отмажется – скажет, апельсины приносил.
Я уже даже приподнялся со стула, чтобы тихонько улизнуть, когда в комнату вошла МакГонагалл.
- Том! – с негодованием воскликнула МакГонагалл, понимая, что она опоздала.
- Минни! – с небывалой радостью воскликнул я, и Минерва растерялась, как это всегда и бывало в школьные годы, когда она ловила меня в ночных коридорах Хогвартса, а я всегда умудрялся ее ошарашить, надуть и ускользнуть без последствий для себя.
- А что это ты здесь делаешь? – перешел я в наступление.
- А я декан Гриффиндора! – неожиданно поведала мне Минерва.
- А я Темный Лорд, - скромно сказал я, зная, что Минерве сильно не нравится моя дурная слава, и отмечая про себя, что она по-прежнему довольно хорошенькая, когда сердится. – И что теперь?
- А то, что в Турнире участвует член моего факультета! – заявила Минерва, и я услышал, как за моей спиной неожиданно фыркнул Цепеш. Безусловно, мысленный образ крошки Дамблдора, в красно-желтом галстучке и школьной мантии, с ранцем за одним плечом и с бородой за другим способен тронуть любое сердце.
- То есть ты сама признаешься, что ты лицо, близкое к Дамблдору? – уточнил я и заметил, что Минерва заметно смутилась. – Тогда тебе ни под каким видом нельзя участвовать в обсуждении Турнира, - и я огорченно и осуждающе помотал головой.
- А ты!... – в негодовании вскричала Минерва, и я понял, что мой роман с Беллой – давно уже секрет Полишинеля. Информация в нашем крепком педагогическом коллективе поставлена хорошо.
К счастью, в этот момент дверь комнаты снова открылась, и я был спасен от разоблачения в растлении и соблазнении появлением Слагхорна. Слагхорн зорким глазом педагога быстро понял, что на заседании организаторов Турнира творятся буза и безобразия, вычислил зачинщика, то есть меня, тяжело вздохнул, бросив на меня усталый учительский взгляд, и прошел к столу.
- Представлять Хогвартс на заседании буду я, - объявил Слагхорн. – Том, Минерва, марш по койкам!
- Но позвольте, - наконец очнулась мадам Максим, - вот уже третий человек утверждает, что законным представителем Хогвартса является именно он...
- Я ничего такого не утверждал, - не смог отказать себе в удовольствии я.
И тогда Слагхорн нас удивил. Он просунул руку в складки мантии и извлек на свет настоящие верительные грамоты, подписанные еще Диппетом. Грамоты утверждали Слагхорна как законного представителя Хогвартса в тех случаях, когда директор не сможет исполнять эту роль. Вероятно, об этих грамотах не знал до этого никто, включая, возможно, и Дамблдора, потому что меньше всего Слагхорн любит брать на себя ответственность и выполнять чужую работу.
Пока Цепеш и мадам Максим изучали верительные грамоты Слагхорна, он встал со своего места и подошел к нам.
- Брысь отсюда, смутьяны, - негромко сказал нам Слагхорн, пользуясь своим правом любимого учителя. – И смотрите в коридоре не подеритесь.
22 ноября 1969 года
За прошедшую со дня моего выступления на заседании директоров неделю мы с Минервой успели поссориться и помириться, и поэтому сегодня я воспользовался выходным и пошел для нее за опытным материалом. Минерва, как оказалось, все это время мужественно изучала свойства оператора затролливания и даже затроллила саму себя и подтвердила опытным путем, что затролленный анимаг утрачивает свои анимагические способности. На очереди были оборотни, и Минерва уже разработала модификацию оператора, которая, по крайней мере в теории, действовала на протяжении всего полнолуния и сохраняла оборотню человеческий облик. Оставалось только найти оборотня, и желательно покрепче, потому что мало ли что Минерва напутала в доказательстве. Я не читал – меня обуяла жажда действия.
Повинуясь этой жажде, я аппарировал в лес, в котором, по моим сведениям, собирались в полнолуние оборотни, и отправился бродить по тропинкам. Осень в этом году выдалась теплая, и багровая и темно-золотая листва все еще держалась на деревьях. Рядом с тропинкой доцветал шиповник и зацветала жимолость. Я чувствовал себя попавшим в пастораль Боккаччо и был готов скорее поверить в существование нимф, чем в существование в этом лесу оборотней.
В странствиях по лесу я бесполезно провел более часа, так и не встретив ни одного оборотня, и даже подумывал о том, чтобы надеть на себя красную шапочку в качестве приманки, когда услышал за спиной крадущиеся шаги.
- Добрый день, - вежливо сказал я, поворачиваясь навстречу здоровенному детине с дикими несытыми глазами. – Вам очень не повезло. Стойте на месте, руки ладонями вперед. Будет проще, если вы сами себя оглушите.
Оборотень был немного ошарашен таким спокойным и непочтительным обращением, но все еще не был готов отказаться от своей роли охотника.
- Ты знаешь, кто я такой? – спросил оборотень деланым замогильным голосом.
- Ты идиот, - ответил я, все еще не вынимая палочку. – А я лорд Вольдеморт. Приятно познакомиться.
Вероятно, мой собеседник не поверил, что скромный странник в маггловской одежде и стоптанных ботинках может иметь такое громкое имя, и в ответ на оскорбление бросился на меня, оскалив зубы. Впрочем, бросился он как-то странно и неловко, и тут же получил встречный по печени и попутный по затылку.
Увидев, что мой оппонент еще пытается подняться, я все же вынул палочку и обездвижил его, рассудив, что Минерва вряд ли обрадуется подопытному с выбитыми зубами или сломанной рукой и даже, неблагодарная, может начать меня ругать. На днях мне, кстати, снился сон, что я захватил власть в магической Британии, сижу на импровизированном троне, обитом кожей министерских бюрократов, и думаю, как я буду управляться с таким количеством безграмотных волшебников, которые теперь попали под мою власть, если и с тремя сотнями хогвартсовских балбесов сладить не всегда получается. И тут в мои королевские покои врывается Минерва, начинает меня распекать и совестить, а Долохов стоит рядом, смеется над нами обоими и подначивает нас подраться. Ну его на фиг становиться диктатором с такими друзьями.
Размышляя таким образом о нелегкой судьбе Темного Лорда, я упаковал подопытного, вызвал из Хогвартса эльфа, выслушал очередные славословия «добрейшему лорду Вольдеморту» (очевидно, бездыханное тело на земле нисколько не опровергает мнение эльфийского народа о моей ангельской кротости) и с помощью эльфа доставил подопытного в комнаты Минервы.
- Вот, - лаконично сказал я, пошевелив носком ботинка тело оборотня на полу.
- Что вот?! – тут же вспыхнула Минерва. – Как ты вообще смеешь втягивать меня в свою уголовщину? И ты надеешься, что я...
- Это оборотень, - напомнил я. – Помнишь, мы договаривались? Он, кстати, злобный, пытался меня укусить.
- Ты в порядке? – неожиданно участливо спросила меня Минерва.
- А с чего мне быть не в порядке?
- Покажи, куда он тебя укусил, - потребовала Минерва, подходя ко мне почти вплотную, чем напомнила мне один случай из школьных лет, когда мы с Эйвери полетели в самоволку в Эдинбург, выпили там и погуляли, а на обратном пути я влетел в какие-то ветки и разодрал себе руку, а потом, в довершение всего, нарвался в ночном коридоре на дежурную МакГонагалл. Тогда я показал ей свою располосованную руку и наврал ей, что на Эйвери напал Хагридов акромантул, а я Эйвери геройски спас, вступив с акромантулом в рукопашную. Помню, моя история тогда всерьез тронула романтичное девичье сердце, и потом... впрочем, неважно, я только к тому, что Минерва всегда была немного легковерна (чем я теперь объясняю ее привязанность к Дамблдору), но зато добра и участлива.
- Да никуда он меня не укусил, - ответил я. – Впрочем, спасибо за заботу. И давай поскорее начинать опыт – луна скоро взойдет.
Минерва бросила взгляд на лунный календарь на стене, призвала со стола пергамент и взмахнула палочкой. Я на всякий случай накрыл ее Протего, хотя наш оборотень по-прежнему лежал обездвиженный.
Заклинание заняло достаточно много времени, и я уже начал было думать, что Минерва что-то напутала или просто разложила в ряд, чтобы не искать аналитическое решение. Интересно было бы, кстати, посмотреть на оборотня, который не оборотень с точностью до четвертого порядка. Но наконец Минерва закончила с заклинанием, и мы сели ждать восхода луны.
К счастью, погода стояла ясная, и вскоре над холмами показалась луна. Ее луч проник в окно Минервы и пополз по полу к нашему пленнику. Я улыбнулся и снял с оборотня обездвиживающее заклинание.
В первые секунды, оборотень, до тех пор пролежавший без движения почти час, даже не понял, что он свободен. Но как только он осознал, что путы сняты, он сразу же прыгнул в лунный луч и взглянул на нас с торжествующей злобой, ожидая превращения.
Но превращения не произошло. Оборотень еще минуту постоял в лунном луче в неестественной позе, а потом поднял глаза и недоверчиво посмотрел на луну.
- Так-то, дружок, - сказал я, поднимаясь с места. – Функан – это очень сильное колдунство.
23 ноября 1969 года
Я оставил Минерву наблюдать за оборотнем и даже успел поужинать, поработать и лечь спать, когда меня разбудил яркий голубой свет, исходящий от призрачной кошки.
- Том, - сказала кошка голосом Минервы. – Подойди ко мне.
Спросонок мне представилось, что заклятие Минервы перестало действовать куда раньше, чем было рассчитано, и она теперь отбивается от оборотня, потеряв палочку и баррикадируюясь мебелью в спальне, поэтому я поспешно призвал эльфа (что могла бы сделать и она, попади она в такую неприятную ситуацию) и приказал перенести меня к Минерве.
Минерва действительно была в своей спальне, как и положено быть в такой час, но я понял, почему ей не спалось – оборотень в соседней комнате вздыхал и жалобно тянул арестантские песни. «Наколи алеющий закат, - со слезой в голосе выводил наш оборотень, - розу за колючей ржавой проволкой...»
- Том, по-моему, мы неправы, - с сомнением сказала Минерва, и я в очередной раз подивился уровню правосознания магического населения. По маггловским законам мы с ней наработали уже лет на семь, по статье «Похищение человека по предварительному сговору». Помню, в наши первые школьные годы Эйвери все удивлялся: порежешь маггла – минимум два года, порежешь волшебника – свалишь на какую-нибудь сектумсемпру и всего два наряда вне очереди. Ехидный Мульсибер даже выводил из такого соотношения цен, что маги низшая раса.
- Наука требует жертв, - твердо возразил я, но, увидев на лице Минервы чересчур человеколюбивое выражение, которое обычно предшествует совершению ей разных благоглупостей, пообещал ей разобраться.
- Что, тошно, брат? – спросил я оборотня, появляясь в гостиной. – Тебя как звать?
Оборотень поднял голову и хотел на меня окрыситься, но не смог даже скорчить сердитую гримасу и подавленно опустил глаза.
- Фенрир Грейбек, - неохотно ответил он упавшим голосом.
- А меня Черная Молния, вождь апачей, - не удержался я. – Как на самом-то деле?
- Джефф Поуп, - сознался наш романтичный оборотень. – Расколдуй ты меня, гражданин начальник. Нет больше мочи моей. Вытянула из меня эта луна всю душу. Раньше луна для меня свободой была, вольницей моей, охотой и волчьим бегом. А теперь ничего не осталось, только пустота и тоска. – оборотень помолчал и тихо пробормотал: - И стыдно.
- Ну и что ты такого натворил, - поинтересовался я, незаметно применяя легилименцию, - что тебе теперь в человеческом обличьи жить невмоготу? С зачислением в Хогвартс тебя, конечно, прокатили, но живешь ты, как я вижу, нормально, на заправке работаешь, бензин приворовываешь. Теперь еще лучше жить будешь, а то что это за жизнь – отоспался, на работу, полнолуние, отоспался, на работу, полнолуние...
Услышав в очередной раз про полнолуние, Грейбек вцепился себе пальцами в лицо и страшно завыл на вдохе.
- Шакал я паршивый! – простонал он и сделал попытку убиться о подоконник. – Паршивый шакал!
- Ну-ну, - попытался урезонить я оборотня, ловя его в полете к подоконнику и водворяя на место. – Культурный нашелся. Небось, когда бензин ослиной мочой разбавлял – не был тогда паршивым?
- То бензин, - прорыдал Грейбек. – А то дети.
И в этот момент в его сознании наконец рухнул ментальный блок, который он, как наделенный стихийной магией, инстинктивно создал после моего вторжения. Я увидел слезы и услышал плач детей, увидел окровавленную руку моего ученика Рема Люпина и запомнил много такого, что теперь хотел бы забыть.
- Сдать бы тебя в Азкабан, - с сердцем сказал я. – Чтобы твоя проклятая луна светила там тебе триста шестьдесят пять дней в году. Но ничего! Я еще придумаю тебе наказание.
С этими словами я повернулся к двери и вышел от Минервы, даже забыв рассказать ей о том, что если мы с ней наработали лет на семь, то наш арестант наработал минимум на три пожизненных. Меня ждал Рем Люпин, а его ждала новая счастливая жизнь.
-----------------
Видеобонус из незабвенного фильма Даун-Хаус с фразой про деньги на кремацию мамы: http://www.youtube.com/watch?v=Y_OB-UCANZo :)))))Глава 3610 декабря 1969 года
Сегодня день рождения Долохова, и мы с ребятами приготовили ему сюрприз. Разыграть Долохова и при этом застать его врасплох еще со школы считается подвигом, приравнивающимся к родео на василиске, но мы знали слабости нашего друга и спрятали сюрприз в эфес старинной шпаги, при виде которой Долохов, как страстный коллекционер и неплохой фехтовальщик, на минуту утратил самообладание. Заметив, что Долохов завороженно любуется клинком, мы разом положили руки на его руку, сжимавшую эфес, и я произнес кодовое слово «Один за всех», активирующее портшлюз.
- Ни фига себе! – восторженно оценил Долохов, увидев вокруг себя пустынную платформу 9 и 3/4. – Я что, умер от счастья, что ли?
- Типун тебе на язык, - с досадой сказал я, чувствуя, что первая часть розыгрыша провалилась: вместо того, чтобы под наш довольный смех ошарашенно спрашивать у нас «где я?», Долохов сам нас ошарашил совершенно неожиданным вопросом.
- А с чего такие странные ассоциации? – с интересом спросил Эйвери.
- А я не рассказывал? – отозвался Долохов, и я только вздохнул: похоже, у Долохова была припасена очередная легкомысленная байка и на этот случай. Долохов постоянно шутит о смерти и шутит со смертью, чем порой выводит меня из себя.
Долохов тем временем сотворил себе ножны и кавалерийский стул со спинкой углом и уселся посреди платформы, насмешливо на нас поглядывая.
- Что стоите, как алкаши у лабаза? – наконец спросил Долохов, окончательно перехватывая инициативу. – Сотворите себе хотя бы одну лавку на четверых. Вы магистры или где?
Мы вздохнули и начали творить мебель, потому что стоять вокруг Долохова как свита вокруг короля действительно было глупо, а вторая часть сюрприза еще не подоспела.
- Да не знаю я, чего рассказывать, - огорошил Долохов, когда мы все расселись. – Ну, пошли мы с Риддлом в горы. Я сорвался. Крикнул Риддлу, чтобы забрал себе мои сапоги, да как треснусь башкой об каменюку! И очутился на Кингс-Кроссе, ну то есть вот здесь. Огляделся. Пощупал башку – целая, не болит. Ну, думаю, так и есть – дохлый я. Не имею претензий: жил весело, погиб красиво.
С Долоховым никогда не знаешь, привирает он или нет, и ребята слушали его с веселым интересом, но я не мог разделить их веселье: случай в горах действительно был, и меня до сих пор бьет дрожь, когда мне представляется Антон, бессильно распластавшийся на заснеженных камнях, и кровавый нимб вокруг его головы. Интересно все же человек устроен: когда я сам убивал, не боялся ни смерти, ни крови, а когда Долохов на моих глазах умирал – вот тогда я боялся. Сам Долохов, в те минуты, когда он не хохмит и бывает чутким и умным собеседником, называет мои отношения со смертью «идентификацией с агрессором».
- Ты чего, Риддл? – вдруг услышал я голос Мульсибера и почувствовал на своем плече его мягкую кошачью лапу. – Что, это все на самом деле было? Чуть не убился он?
- Было, - сердито сказал я. – Несмешно это.
- Брось, Риддл, - участливо сказал Мульсибер. – Ты же не расстраивался, когда у тебя усы расти начали. Не расстраивался, когда седеть стал. Не расстраивайся и тут. Все там будем, и все там встретимся.
- А красиво бы было, ребята, - вдруг брякнул Руквуд. – Явились бы на тот, другой Кингс-Кросс все впятером, как сегодня. Если бы мы все погибли в одном бою, про нас бы небось даже эпос написали, в семи томах.
- Напишут тебе, - отозвался Эйвери. – Наврут всё.
Все это время Долохов смотрел на нас осуждающе, и наконец не выдержал и надудел нам марш Шопена, надувая правую щеку и похлопывая по ней рукой.
- Устроили тут поминки, - недовольно сказал Долохов. – Как девки, право слово – головой при вас стукнуться нельзя. Слушайте дальше: иду я по платформе, вокруг туман, поезда нет. Даже не знаю, чего рассказывать. И тут сзади шаги: дын-дын-дын, - в этом месте рассказа ребята начали фыркать, и даже я улыбнулся такому простецкому посмертию.
– Оборачиваюсь, - продолжал Долохов, - Дамблдор ко мне бежит, радостный такой. С веслом. Ну, думаю, может, спросить чего хочет. Дары Смерти там потерял, ищет, может. А он мне как даст! Веслом. Весло пополам. Я ему говорю: ты че делаешь? Ты че, совсем не соображаешь? Не, ну нормально: прибыл на тот свет, а меня веслом! Да пойдите, говорю, вы все тут к черту! Веслом вместо здрасте. Уйду я от вас!
Долохов с удовольствием посмотрел на нашу развеселившуюся компанию, которая уже представляла, порой в лицах, Дамблдора с веслом и встречу весла и Долохова.
- Ну и ушел, - закончил довольный Долохов. – Очухался, башка трещит, надо мной Риддл палочкой машет и по матери меня костерит. Вот верите, никогда не думал, что такие заклятья бывают. Но надо признать – все как рукой сняло.
В этот момент Эйвери посмотрел в глубину платформы, вынул палочку и непечатно выразился, якобы следуя моему примеру в пересказе Долохова. Издали на его «заклятия» ответил паровозный гудок, и не успели мы встать, как к платформе на всех парах подлетел Хогвартс-экспресс.
В этот раз Долохов действительно удивился. Он подошел к остановившемуся поезду, и даже постучал по нему пальцами под наш дружный хохот.
- Это что же это вы, - удивленно-радостно сказал Долохов, - поезд угнали? Исполнили нашу старую пацанскую мечту?
- С днем рожденья! – ответили мы. Мульсибер попытался возразить, что мы не угоняли, а мирно договорились, но Эйвери тихонько на него шикнул.
- Ну что, загружайтесь, - пригласил Долохов, вскочив на подножку и дернув дверь. – Наш вагон.
- Наше купе, - пропыхтел Мульсибер, протискиваясь через проход, который для него стал теперь немного узковат. – А ну-ка, пропустите-ка меня! Я здесь первый сидел, пока вы мне на голову не свалились.
- А и правда, Риддл, - воскликнул Долохов, пропуская Мульсибера в купе и усмехаясь его ворчанию, что у кого-то слишком узкие двери, - вот около этого окна мы с тобой и встретились тогда.
- Да уж помню-помню, - отозвался я с ностальгическими нотками в голосе. – Стою в коридоре, никого не трогаю, читаю книжку и наблюдаю за незнакомой мне средой. Тут подходит кто-то наглый и чумазый, пихает меня под локоть и хрипит: «Ботаник, подвинься!» Уж обрадовал так обрадовал.
- А я-то как рад был! – подхватил Долохов. – Иду через первый вагон – цирк какой-то, вещи летают, книги кусаются, совы под потолком. Иду через второй вагон – вообще сумасшедший дом, люди что-то бормочут, перекладывают сушеных тараканов, кормят жаб, какой-то сильно радостный идиот прыгает верхом на метле. Захожу в третий, отвешиваю ботану в проходе пинка, а он хвать меня за волосы и мордой об стекло, да еще потом и локтем по шее сверху. «Ну наконец-то, хвала Создателю, - думаю я, пробивая головой в живот, - хоть один нормальный пацан среди этих полудурков».
- А я в это время тоже читал, - заметил Мульсибер из купе. – Соседи попались странные какие-то, друг у друга палочками махали перед носом и про какую-то шляпу говорящую спорили. И тут за дверью возня, мат и две пары ботинок кверху. Ну я тогда вышел и представился...
- Представился он, - фыркнул Долохов, - Риддл, помнишь, что он нам сказал?
- Помню, - признал я. – Он нагнулся и говорит: «Ребята, вы что, правда нормальные?»
- А мы через купе сидели, - вступил Эйвери, проходя в наше купе. – Я в одном углу, а Джон в другом. Соседи попались какие-то буйные сумасшедшие, спорили, махали руками и говорили непонятные слова. Как сейчас помню: Слизерин, Импедимента, Гриндельвальд и сердце летучей мыши. И тут один из них меня спрашивает: «А твоя мать ведьма?»
Мульсибер из купе хохотнул, а Руквуд в первый раз за весь день широко улыбнулся. Эйвери плюхнулся на диван и махнул нам с Долоховым рукой, чтобы мы занимали места согласно некупленным билетам.
- Ну не знаю я, чего рассказывать, как говорит в таких случаях Антон, - продолжил Эйвери, когда все расселись. – У этого, который спрашивал, вдруг кровь носом пошла, и он мне в лицо указкой какой-то тыкать стал. Ну, я показал ему свой нож и говорю: «Купи себе такой же, железный, а то указка твоя деревянная, ты ей два раза махнул, а она взяла да сломалась», - все, включая Руквуда, расхохотались, а Мульсибер даже уронил свой портфель и рассыпал конфеты. – Они все тогда убежали, наверно, нож покупать, а Джон остался и спрашивает: «А кем твоя мама работает?» Ну я ответил, что машинисткой, а батя работал фрезеровщиком, но потом три пальца потерял и спился. А у него батя был кузнец, только умер рано, осколок с самой войны в животе носил, а остальные в семье просто люди, землю пашут, траву косят, а он вот пастухом. Мы руки пожали да к вам перешли, от вас тогда тоже соседи что-то убежали.
Мульсибер тем временем разложил на столе еду, чертыхнувшись, увеличил стол почти до длины купе и продолжил выкладывать свои деликатесы. Когда Мульсибер накрывает на стол, он не трудится и даже не колдует, он священнодействует. Делает он это медленно и размеренно, и негодует праведным гневом, если его поторопить или тем более перебить. Когда Мульсибер достал из своего портфеля два японских чайничка, увеличил их до нормальных размеров и критически после этого их осмотрел, Эйвери схватился за голову, а я вздохнул. В честь дня рождения друга Антона, который мы, включая Антона, не умеем нормально праздновать, намечалась чайная церемония и поедание счетного множества бутербродов и салатиков, равномощного множеству разрывов функции Дирихле.
Мульсибер тем временем достал из портфеля электрочайник и начал искать в стене розетку, к которым он привык в вагонах первого класса.
- Хогвартс-экспресс, - с усмешкой напомнил ему Эйвери. – Согревающее заклинание. Ну, магия там, не? Отсутствие технического прогресса...
- Провались они все, - в сердцах сказал Мульсибер, вынимая палочку и наставляя ее на чайник. – Не то это всё. Сделаешь нормальный чай со всей этой чепухой.
- Дивергенцию увеличь, - подсказал Долохов, который тоже питает слабость к хорошо заваренному чаю: мы даже на прошлый день рождения подарили ему самовар, - ну смотри: скажем, магнитное поле ты можешь себе в сферических координатах представить?
- Могу, - отозвался Мульсибер, который двигается медленно, но соображает очень быстро, - температура восемьдесят нужна, значит... – Мульсибер на секунду задумался, опутывая чайник горячим облаком, тянущимся из его палочки, и что-то про себя заключил, после чего чайник негромко зашипел, доходя до нужной Мульсиберу температуры.
- Чифирьку завари, - подколол Мульсибера Эйвери.
- Варвар! – добродушно махнул на него рукой Мульсибер, довольный тем, что с чайником дело пошло на лад. – Это же тайский улун. Драгоценность, а не чай.
Но Мульсибер не успел заварить свой чай, потому что, как оказалось, сюрпризы еще не кончились. Причем о следующем сюрпризе не знал даже я.
По коридору вагона, звеня и подпрыгивая, катилась тележка, и звук был ужасно похож на звук той тележки, которая в наши школьные годы развозила шоколадных лягушек и прочие непонятные маггловским пацанам сласти. Лично я, насколько я помню, ничего с тележки не покупал до третьего курса. И даже не потому, что денег не было – с Долоховым мы сразу наворовали, хоть и совестно про это теперь вспоминать, - а просто не люблю я вещей, которых не понимаю. Впрочем, такой осторожный я был в нашей компании один, а Мульсибер еще в первое знакомство с тележкой запустил туда лапу, обнюхал добычу, как огромный кот, и набрал себе ворох всякого добра. Сейчас по его довольной морде я заключил, что это, наверно, он поленился тащить с собой все, что он собирался съесть, и заговорил тележку, чтобы она довезла для него еду. На Мульсибера это весьма похоже – на позапрошлый день рожденья Долохов подарил ему детскую книжку про самоходную печь, написанную кириллицей, и довольно забавно пытался, запинаясь, переводить с листа. Мы все поняли только то, что в книжке точно про Мульсибера, Долохов клянется.
Однако вопреки моей гипотезе, тележка немного проехала вперед мимо двери купе, и за тележкой в проеме показалась незабвенная буфетчица Хогвартс-Экспресса тетя Полли.
- Ребята! – удивленно и фамильярно воскликнула тетя Полли, увидев лорда Вольдеморта и его верную гвардию.
- Тетя Полли! – радостно ответили лорд Вольдеморт и его гвардия, нисколько не обидевшись. – Вы нас еще помните?
- А как же, - сказала тетя Полли, заходя в наше купе и присаживаясь на диван рядом со мной. – Всех помню. Вот ты, - тетя Полли кивнула на меня. – Ты Риддл. Ты хулиган был. Пугал всех, задирал, вещи у маленьких отнимал, - я хотел было оскорбиться, но тетя Полли поправилась: - Нет, ты у старшеклассников отнимал. Боялись все тебя. Ты как, не сидел еще?
- Не пришлось, - скромно ответил я.
- Ты Антон, ты самый бабник был, - указала тетя Полли на Долохова. – Если кого с девчонкой в тамбуре застукают, так это тебя. И всегда-то тебе своих было мало, чужих уводил. Дрался тоже из-за этого часто. Я думала, тебя из-за девки когда убьют.
- Все больше промахиваются, - развел руками Долохов, но глаза у него на секунду стали пронзительно холодными, как в бою.
- Ну ты глазищами-то не пугай! – махнула на него рукой тетя Полли. – Дуэлянт. Так и не женился, небось?
Долохов снова развел руками, на этот раз с озорной улыбкой.
- Тебя Марк зовут, Марк Эйвери, - продолжала тетя Полли. – Ты шутник был, ни разу проехать не мог, чтобы чего такого эдакого не отмочить. Стоп-кран дергал, туалет взрывал, девчонок боггартами пугал, старосте на спине дурное слово написал... Как тебя так и не побил никто, ума не приложу.
- А я веселый, - ответил Эйвери. – Люди на меня как-то не обижаются.
На Эйвери и впрямь трудно обижаться: он безбашенный совершенно и на дуэлях еще в школе кидался Авадой, сначала немного мимо. Желающих продолжать после этого как-то бывало негусто.
- А вот твое имя я не помню, - нахмурилась тетя Полли, глядя на Руквуда. – Тебя помню, ты всегда все знал, все доставал, все наладить умел. А вот имя...
- Вы не забыли, - любезно сказал наш боец невидимого фронта, но так и не представился. – Вы действительно не знали. У вас прекрасная память, тетя Полли.
- Ну а ты Марти, - улыбнулась тетя Полли Мульсиберу. – Ты единственный из всех был нормальный мальчик. Книжку читал, котлеты с хлебом ел, на диване лежал, снова ел. Вот и сейчас вижу: женился, разжирел, разбогател, а не то, что эти, - тетя Полли шутливо махнула на нас рукой. – Погоди, мой хороший, я вот тебе привезла...
С этими словами тетя Полли полезла в свою тележку и, к нашему общему удивлению, принялась выгружать на стол не шоколадных лягушечек, а маггловскую еду нашего детства. Ириски в давно забытых фантиках, исчезнувшие виды газировки, колбаски, которые мы почитали давно пропавшими из продажи, довоенное печенье и шоколадки.
- Ух ты, мать моя! – восхитился Долохов, созерцая все это богатство на в очередной раз увеличенном купейном столе. – И галеты здесь. Слышь, детдомовский, - пихнул он меня локтем, - помнишь, как мы с тобой на одной такой коробке два дня прожили?
- И откуда только у вас такой ассортимент, тетя Полли? – поинтересовался Мульсибер, ловко завладев колбасой, достав откуда-то из-под живота перочинный ножик и мастеря из колбасы и галет бутерброды – половину для себя, половину на всю честну компанию.
- Так ведь это ж он, - кивнула тетя Полли на Руквуда, который улыбнулся второй раз за день. – Я же говорю: всегда все доставал, договаривался обо всем. Он и меня уговорил сегодня на работу выйти. Я же не работаю лет десять уже.
Поезд тем временем убегал все дальше от Лондона, бодро стуча колесами. Тетя Полли, посидев с нами немного, вышла на середине дороги, и Эйвери с удовольствием дернул для нее стоп-кран, вспомнив при этом детство золотое, когда он дергал стоп-кран исключительно с хулиганскими целями. Мульсибер съел почти все из того, что он принес с собой, как это за ним всегда водится, после чего осоловел и попытался выгнать нас из нашего же купе, чтобы вздремнуть. Эйвери и Руквуд с хохотом сотворили верхнюю полку и погрузили туда сопротивляющегося Мульсибера, опутав его заклинаниями неслышимости. Мульсибер беззвучно поругался, прибавил к заклинаниям неслышимости заклинания невидимости, да такие, что Дамблдор и тот их не знает, и я буду не я, если все это он не затеял только для того, чтобы перепаковаться в пижамку, взбить себе подушечку и захрапеть, укрыв ухо одеялом. По крайней мере, его полка заметно вибрировала, и мы с Долоховым вспоминали школьные годы и в очередной раз рассказывали ребятам, как хрюкает по ночам Мульсибер.
Спустя четыре часа все старые истории кончились, но застолье все же не стало скучным и бессмысленным, а просто перешло в тихую семейную фазу, и только тогда я наконец почувствовал с редкой в жизни сироты теплотой, как хорошо иметь старых друзей.
На подъезде к Хогвартсу перед лицом Долохова появились ниоткуда две босые пухлые ноги и два куска байковой пижамы. Мы, признаться, успели забыть, что над нами спит невидимый Мульсибер, а потому уставились на его ноги как на привидения, а потом начали хохотать. Мульсибер, вероятно, что-то неслышно побухтел, потом убрал ноги, высунул руку с палочкой и утащил к себе свой портфель. Долохов очень похоже изобразил, как Мульсибер поглаживает сейчас свой обширный живот и недоумевает, что же именно он съел не то из километрового списка недавно исчезнувшего в этом животе, и что бы съесть еще полезненького для облегчения тяжести на желудке.
Ближе к Хогвартсу, когда Мульсибер наконец к нам присоединился, группа смутьянов в лице Долохова и Эйвери стала требовать продолжения банкета.
- На лодках, думаю, нас катать не будут, - сказал Долохов. – На тестралях тоже...
- А помнишь, оборванец, как ты у кареты с тестралями мотор искал? – спросил довольный выспавшийся Мульсибер.
- Это Марк искал, не я, - тут же ответил Долохов, и мы с ним переглянулись, как в тот самый первый день, когда выяснили, что тестралей видим только мы двое. – А я потом мотор к ней приделал.
Долохов действительно перед третьим курсом приделал к карете какую-то шутиху, от действия которой карета рванула вперед, зашибла тестралей и перекувырнулась, приземлив нас всех в грязь, отчего Долохов чуть не стал мучеником науки.
- В общем, идемте, братцы, в кабак, - предложил Долохов. – Только не в Хогсмид этот, а в нормальный, человечий кабак.
Это мы тоже делали перед шестым курсом, после чего нас чуть не исключили за самоволку, пьянку и аморалку. Если я правильно припоминаю, то с нами тогда были еще две дамы, которые сегодня изображают из себя положительных во всех отношениях волшебниц, и одну из них я даже смогу сегодня этой историей поддразнить.
- Это мы сегодня пойдем в кабак, - заметил Эйвери, который сидел у окна и смотрел на проплывающую мимо платформу. – А Риддл будет сегодня кататься на лодке.
В принципе, мне даже не пришлось догадываться, что это значит.
- Ты разболтал? – строго спросил я Руквуда в тамбуре.
- Ну почему разболтал, - ответил Руквуд, и его сухие губы тронула редкая усмешка. – Просто упомянул при Лестранже.
Как они и обещали, ребята спрыгнули на перрон, с шуточками подсобив Мульсиберу заклятием левитации, и ушли в конец платформы, где во времена нашей юности была примеченная нами тропка в маггловскую деревню, а я пошел навстречу Белле, по лицу которой я угадал, что она замышляет только шалость.
- Вы так впятером тогда и приехали? – с интересом спросила Белла, глядя на развеселую компанию в маггловской одежде, спрыгивающую с платформы.
- Ну да, - просто ответил я. – Перезнакомились в поезде. А потом решили в чужом мире держаться вместе. Попали все на Слизерин, был жуткий скандал. Долохов и Руквуд нам потом биографии подделывали.
Белла посмотрела на меня с шутливым упреком, словно говоря, что ничего, кроме скандалов, уголовщины и попрания устоев от меня и от моей компании и ожидать нельзя. Я и не заметил, как в руке у нее оказалась палочка, и Белла взмахнула рукой, зажигая неяркие цветные фонари над убегавшей от платформы к озеру тропинкой, по которой мы пятеро давным-давно вступили в незнакомый мир. Этот мир тогда был нам не то что бы очень рад, да и мы на него с самого начала окрысились.
- Добро пожаловать в наш мир, - полушутя, полусерьезно сказала Белла и потянула меня к тропинке. – Я подумала, что кто-то должен тебе это рано или поздно сказать.
-------------------------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет всех своих читателей с наступающими праздниками и желает им нахождения оптимальных точек, изоморфизма между желаемым и действительным и биективности в личной жизни :))) А еще - таких же друзей, как и у профессора Риддла.Глава 3716 декабря 1969 года
Вчера вечером, когда я возвращался по темным коридорам домой, на ходу расправляя мантию и думая о том, как удобно, что чистокровные волшебницы не пользуются помадой, я наткнулся на директора Цепеша. Цепеш вырос передо мной как из-под земли, вполне в духе своего знаменитого предка, и, признаться, порядком меня напугал.
А вслед за этим Цепеш огорошил меня еще сильнее.
- Послушайте, коллега, - заявил Цепеш, подсвечивая свое лицо мертвенно-синим светом Люмоса, и я заметил в нем большое фамильное сходство, - как вы относитесь к тому, чтобы перенести старт Тремудрого Турнира на три-четыре недели?
- Отрицательно, - ответил я. – Он тогда попадет на неделю перед Валентиновым днем, а студенты в эту неделю сумасшедшие. А что?
- Я имею в виду, на три недели вперед, - уточнил Цепеш.
- Это вы отлично удумали, - оценил я. – Безусловно, каждый участник Турнира мечтает о том, чтобы погибнуть смертью храбрых аккурат перед Рождественским балом, а Дамблдор, на котором еще и оргработа, так и вовсе собирался сам кинуться с Астрономической башни. Надеюсь, у вас есть серьезные основания ставить все наше расписание с ног на голову?
И Цепеш изложил свои основания. Оказывается, по старой семейной традиции он придерживается греческой веры, а в последнее время он отнесся к религии и семейной истории всерьез, и ежегодно ездит на Афон отмаливать грехи своих предков. На Афоне, по его словам, живут совершенно особенные монахи, которые совершенно особенно празднуют Рождество в начале января... В общем, в этот момент я потерял нить, потому что Цепеш понес какую-то чепуху про разницу в календарях, большевиков и два Рождества в одном году.
У меня, конечно, сложилось впечатление, что Цепеш парит мне мозги, но, раз я ничего не понял, я ничего не мог и возразить, а потому зашел с бубей.
- Вы же чародей, Цепеш, - напомнил я, - к тому же из старинного вурдалачьего рода. Побойтесь Бога, не смущайте монахов своим присутствием. Ну хотя бы в этом году.
- Я не ожидал от вас, профессор, такого мракобесия, - обиделся Цепеш. – Вы же автор прекрасной работы «Об Аваде как разности потенциалов», из которой следует, что даже Непростительные не оказывают влияния на душу, не говоря об обычной магии.
- Для того, чтобы выводить из моих работ такие королларии, - заметил я, - следовало бы сначала определить объект «душа». И перечитать шестую заповедь. Впрочем, идите-ка вы к Слагхорну.
Слагхорн, разумеется, меня не подвел: к тому моменту, когда к нему пожаловал Цепеш, он, в отличие от меня, уже сладко храпел в своей зеленой фланелевой пижаме, похожей на два корабельных паруса. Будучи дерзко разбужен, Слагхорн возник в дверном проеме, сумрачно выслушал историю Цепеша и заявил, что ему, Горацию Слагхорну, глубоко плевать на монахов, историю религий и чудачества людей; что юлианский календарь Цепеш выдумал сам, лишь бы не работать; что Турнир отлично обойдется и без него, потому что Гораций с удовольствием передаст место Цепеша в жюри Темному Лорду, который беспристрастен и всех ненавидит одинаково; и, наконец, что он, Слагхорн, чисто на всякий случай запорет осиновым колом любого, кто еще раз будет шататься в полночь по коридорам и ломиться в его дверь.
Разумеется, наутро Слагхорн был по-прежнему недоволен ночным визитом Цепеша, о чем он мне сообщил в столовой.
- Томас, - прогудел Слагхорн, напомнив мне юность, когда он называл меня полным именем, только когда я правила хулиганил и бардак бедокурил. – Урезоньте, наконец, вашего потомственного вурдалака. Хотите – отправьте ему еще полдюжины инфернов, только чтобы он больше не мешал мне спать своими сумасшедшими прожектами.
- Гораций, но откуда... – удивился я, потому что я думал, что об инфернах для фамильного склепа известно только Цепешу и моим ребятам, но Слагхорн уже не слушал меня, увидав в Большом Зале Синистру.
- Аврора! – крикнул ей Слагхорн. – Дрейфуйте сюда. Меня, видите ли, по ночам посещают потомки графа Дракулы и смущают всякой ерундой. Что это еще за враки такие – какой-то юлианский календарь?
- Это не враки, - обиженно ответила Синистра. – Я всегда им пользуюсь!
- Вы – что?! – с негодованием спросил Слагхорн, словно Синистра призналась ему во всех смертных грехах одновременно.
- Это астрономический календарь, профессор Слагхорн, - ядовито пояснила Синистра. – И не смотрите на меня так, словно это я виновата в вашей безграмотности и в том, что вы, зельевары, пользуетесь лунным календарем, как какие-то древние шумеры. К вашему сведению, юлианский календарь еще не так давно использовался несколькими странами...
- Я вам говорил, - тут же вставил Цепеш, опять возникая словно из-под земли.
22 декабря 1969 года
Благодаря нашему афонскому богомольцу, вся школа целую неделю носилась как угорелая. Мы трансфигурировали, строили, накладывали заклинания, и если бы не моя молодая гвардия, мне наверняка пришлось бы возрождаться с использованием хоркрукса, потому что от такого объема работы, свалившегося на меня ввиду идиотизма и лени остальных участников подготовки к Турниру, я мог бы и протянуть ноги.
Несколько раз недальновидные люди из оргкомитета пытались помешать моей бурной деятельности и встать на пути научно-технического прогресса. Например, Цепеш набрался наглости и заявил мне, что близкие друзья одной из участниц Турнира не могут захватывать подготовку арены соревнований. Я пригрозил его убить или выдать своей молодой гвардии, на выбор. Потом, правда, я сменил гнев на милость, и попросил его подумать над тем, не мешает ли его возвышенным принципам то, что всю остальную подготовку осуществляют давние коллеги другого участника Турнира, и не желает ли он, то есть Цепеш, чтобы мы все ушли, а он все делал сам.
Ближе к концу подготовки я заметил, что Дамблдор с интересом наблюдает за перемещениями моего летучего отряда, который за эту неделю даже научился ходить более-менее стройными рядами, и я с неудовольствием подумал, что Дамблдор теперь наверняка знает всю мою молодую гвардию поименно. Оставалось только надеяться на его склероз: он же предположил, когда я пришел наниматься на работу, что, кроме Долохова и Мульсибера, меня ждут Нотт и Розье, а не Эйвери и Руквуд. А ведь мог бы, казалось бы, и вспомнить, кого на третьем курсе хотели вместе со мной исключать из школы. Не Нотта же и Розье, в конце-то концов. Эйвери, когда я ему рассказал об ошибке Дамблдора, даже обиделся: это же он тогда сходил искупаться в озеро, подрался там с водным народом, а потом вернулся с тротиловыми шашками...
Впрочем, последний день строительных работ почти полностью вознаградил меня за мои усилия. Погода выдалась хорошая, работа у нас спорилась и закончилась даже немного раньше срока. После обеда к нам незаметно присоединился Дамблдор. Делать он, конечно, ничего не стал, но с интересом посмотрел на меня, отдававшего распоряжения на фоне Хогвартса.
- Я вот думаю, - заметил мне Дамблдор. – И когда только вы успели захватить Хогвартс, милорд? Или это Хогвартс захватил вас?
Сказав свою глубокомысленную пакость, Дамблдор хитро улыбнулся и ушел в замок.
22 декабря 1969 года
Строительные работы пагубно отразились на состоянии моей строгой черной мантии, которая получила свою дозу пыли, стружек и известки и запачкалась даже на спине. Держу пари, что именно такую мою фотографию, с заляпанной известкой спиной, Скитер и тиснет в стенгазету под пафосным заголовком типа «Темный Лорд перед его верными соратниками». Хорошо еще, что всего этого не видел мой приготовишка Йейтс, который недавно объявил, что хочет стать режиссером-документалистом, но по-прежнему все врет. Мне уже пригрезилась в плохом сне его «документальная» картина «Битва за Хогвартс и Темный Лорд в мантии с плеча клошара».
Придя домой, я снял свою грязную мантию, открыл окно и несколько раз ее встряхнул, только потом вспомнив, что для подобных дел в Хогвартсе есть домовые эльфы. Помнится, в свою первую неделю в школе мы с ребятами это так и не выяснили и пошли стираться на озеро. Собственно, с этих пор водный народ и не любит Эйвери, а уж как заинтересовались нашим поведением наши однокурсники, это ни в сказке сказать, ни пером описать. Впрочем, нет худа без добра: нескольких самых смешливых мы потом отловили в темном коридоре, и именно с тех пор по школе поползли слухи, что я ужасный темный маг, владеющий неизвестными науке проклятиями, от которых на жертвах не остается никаких следов, ни простых, ни магических, но все тело болит что караул. А всего-то волшебства было, что я насыпал в носок песка, а Эйвери обернул дубинку в куртку...
Под эти прекрасные воспоминания я порылся в своем шкафу, в котором за годы странствий маггловской одежды накопилось больше, чем одежды из волшебного мира, и извлек на свет Божий старую пилотскую куртку, которая мне досталась от одного моего знакомого в далеком 1947 году. Мой тогда еще незнакомый знакомый был летчиком, списанным в запас из-за тяжелого ранения и не сумевшим устроиться в мирной жизни. Одним весенним вечером мы столкнулись на улицах Лондона, и он попытался продать мне свою поношенную форменную куртку. На его счастье, в кармане у меня тогда лежал медальон Слизерина, который я отнял у старой карги, купившей его по дешевке у моей несчастной матери. Каргу я примерно наказал, чтобы не смела наживаться на чужом несчастье, и, конечно, не захотел уподобляться ей сам, покупая за бесценок у человека последнюю куртку.
Ставя под угрозу свою репутацию Темного Лорда и наследника Слизерина, о которой я по молодости еще сильно заботился, я все же принял в маггловском летчике большое участие, поселил его в своей квартире и сводил его к великому врачу мулле Сиберу (Мульсибер встретил летчика в чалме, я сделал Мульсиберу страшные глаза, но, к нашему счастью, летчик не воевал в Африке и не умел отличить араба от индуса). «Мулла Сибер» поморочил своему пациенту мозги иглоукалыванием, вколол ему Скелерост в поврежденные шейные позвонки, выправил взмахом палочки неправильно сросшиеся ребра, и вскоре герой войны почувствовал себя значительно лучше и, пройдя к удивлению военных врачей медосмотр, снова вступил в ряды Королевских ВВС.
Я к тому времени уже уехал из Лондона, и мой маггловский друг не смог тогда меня поблагодарить, но не далее как три месяца назад, когда я решил, что хватит нам с Беллой болтаться по Лондону как подросткам и снял небольшой таунхаус в Кенсингтоне, меня нашел один молодой генерал, командующий подразделениями стратегической авиации, имеющий почти все уровни допуска и порой очевидно ими злоупотребляющий. Так что мой план захвата Министерства теперь очень прост: достаточно позвонить по одному номеру и попросить «потерять» на следующих учениях одну ракету «воздух-земля»...
Увлеченный воспоминаниями и укрытый заклинанием невидимости, я незаметно для себя почти дошел до опушки леса, где меня ждала Белла, и чуть не налетел на плетень Хагридова огорода.
- Кто там шляется? – неожиданно пробасил Хагрид почти из-под плетня, и я поспешил представиться, пока Хагрид не огрел меня в темноте лопатой, приняв за зайца или оленя, собирающегося нанести вред его саженцам.
Надо сказать, что еще несколько месяцев назад я бы рисковал получить по хребту лопатой даже представившись, потому что Хагрид оказался человеком высоких моральных устоев. Заметив острым глазом лесника наши с Беллой свидания, он с тех пор смотрел на меня очень косо, и неизвестно, чем бы это закончилось, если бы ему не пришла в голову идея сначала провести с Беллой душеспасительную беседу.
Душеспасительная беседа закончилась единственно возможным исходом: Белла подожгла хижину Хагрида. Она также намеревалась испробовать на нем пару фамильных заклятий, когда на пожар прибежал я и спас Хагрида от тяжелого ущерба здоровью, а себя и ее от скандала. Беллу я тихо отругал, напомнив ей, кто именно предпочитал решать споры о морали поджогом чужого имущества, а Хагриду помог затушить хижину. Это оказалось делом непростым, потому что Белла подожгла ее от души и со знанием дела, и пока мы все трое тушили пожар, прикрытые от других обитателей Хогвартса иллюзией, мы с Хагридом сдружились, а Белла даже простила ему вторжение в ее личную жизнь. С тех пор мы в шутку зовем Хагрида нашим Лоренцо, в память о шекспировском герое, а он нас покрывает, увлеченно помогает нам пробраться в замок, минуя Филча, и даже пытается напоить нас чаем со своими твердокаменными сконами.
Белла ждала меня на опушке леса и ожидаемо покачала головой, увидев мою куртку.
- Ты опять, - с шутливой укоризной сказала Белла, но я уже давно понял, что Блэкам нравится нарушать запреты, и между романом Андромеды и Тонкса и увлечением Беллы темной магией намного больше общего, чем может показаться.
Разумеется, я не стал оправдываться и сделал вид, что пилотские куртки являются форменной одеждой Темных Лордов, а Белла, изобразив возмущение моей очередной маггловской причудой, уже через пять минут попыталась определить химический состав куртки, а через тридцать минут уютно в нее закуталась, пустив меня поближе к очагу. Хагрид подмигнул мне у нее за спиной и, громко топая, «ушел за дровами». Надо сказать, что в первый раз подмигивающий Хагрид показался мне первым симптомом белой горячки, но теперь я уже привык.
- Слушай, а почему здесь написано R.A.B.? – вдруг с интересом спросила Белла, поворачиваясь левым рукавом к огню.
- Это не R.A.B., - ответил я не глядя. – Это R.A.F. – Royal Air Force.
Глава 3823 декабря 1969 года
Игорь Киркоров (тьфу, пропасть, когда же я выучу!) сегодня попал в переплет. Будучи участником Турнира, он, разумеется, не имел недостатка в приглашениях на Рождественский бал, и даже еще до этого подорвал нравственность некоторых воспитанниц мадам МакСим (вот буду пользоваться английским правописанием, всем иностранным правописаниям назло!). Но директор Цепеш, как оказалось, порой проявлял фамильную жестокость, и забраковывал кандидатуры «из вражеских школ» с таким усердием, что я заподозрил, что он гомосексуалист. На какую партию для Киркорова он вообще рассчитывал, привезя с собой одних парней? На какую-нибудь старую рыжую ведьму?
Как бы то ни было, Каркаров до последних дней перед балом оставался без партнерши, что было плохо, но еще не ужасно. Ужасным это стало тогда, когда об этом пронюхала Рита Скитер, которая, несмотря на свои обещания «подумать», данные по меньшей мере двум слизеринцам, предложила Каркарову в партнерши себя. Семнадцать раз.
Возвращаясь с уроков с кипой семестровых контрольных на руках, я застал восемнадцатое приглашение: Каркаров стоял в коридоре в одиночестве, крича и размахивая руками, а вокруг него порхала Рита Скитер в анимагической форме и парила ему мозги при помощи легилименции. Кстати, окклюмент Каркаров никакой, надо бы его научить. Хотя Скитер вот я научил анимагии – на свою, да и его, голову...
Дело в том, что упорная и увлеченная студентка Скитер билась над одним диффуром все лето и в начале осени буквально бросилась мне в ноги. «Если бы я заметила хоть какой-нибудь знак, намек на правильное решение...» - в артистическом отчаянии причитала Рита... Нельзя сказать, что я не понимал, что делаю, когда рассказывал ей про преобразование Лапласа, но порой я все же думаю, что я сделал это зря.
Я уже собирался спасти Каркарова, пригрозив Рите дихлофосом, но Каркаров кинулся наутек и наткнулся на младшую Блэк.
- Девочка, выручи меня, - в горячке зашептал Каркаров, хватая младшую Блэк за руку. – Пойдем со мной на бал. Ну пожалуйста!
Я с усмешкой заметил про себя, что пара из третьеклашки и восемнадцатилетнего детины – это будет поскандальней, чем если Дамблдора пригласит на бал Гриндельвальд (интересно, Долохов подделает приглашение или действительно попрется в Нурменгард? с него станется), но судьба чуть не лишила меня этого развлечения. Нарцисса, напуганная Каркаровым, который по-прежнему отмахивался от назойливой мухи и переругивался с ней вслух, собралась было зареветь и почти бросилась бежать, когда между ней и Каркаровым грациозно шагнул Люциус.
- Мадемуазель, вы находитесь под защитой гвардии лорда Вольдеморта, - заявил Люциус, слегка поклонившись Нарциссе и угрожающе взглянув на Каркарова. Хотя я, разумеется, не давал ему никакого права выступать от моего имени или от имени моих друзей, это получилось у него очень эффектно, и я не стал вмешиваться.
- Мадемуазель уже приглашена мною на бал, - вдохновенно соврал Люциус, надвигаясь на Каркарова. – Полагаю, инцидент можно считать исчерпанным?
Каркарову, впрочем, хватало проблем с домогательствами Скитер, и он благоразумно ретировался, даже не дав Люциусу возможности потребовать у него извинений.
Я догадывался о том, что будет дальше, потому что Белла уже порадовала меня тем, что приглашение на Рождественский бал является магическим контрактом, и мое «ага, хорошо», произнесенное над пергаментом с диофантовым уравнением, засчитывается этим контрактом за согласие.
- Я согласна, Люциус, - с хитрой улыбкой произнесла Нарцисса, беря Люциуса за руку.
- На что? – не понял Люциус, но тут же догадался, и его павлинье важничанье слетело с него в момент.
- Я всегда хотела с тобой познакомиться, - вкрадчиво сказала Нарцисса, перехватывая Люциуса за локоть. – Скажи, а правда, что ты скоро станешь правой рукой лорда Вольдеморта?
Люциус, разумеется, не смог не ответить на такой интересный вопрос, и галантно удалился по коридору под руку с третьеклашкой. На меня теперь порой находят прозрения, словно я заделался в пифии, и, глядя Люциусу и Нарциссе вслед, я почему-то подумал, что, даже если я в будущем оставлю преподавание, обучать их сына мне все равно придется.
«Было у Друэллы Блэк три дочери: хитрая, добрая и строптивая, - подумал я с улыбкой, проводив Люциуса и Нарциссу взглядом. – И был у Салазара Слизерина потомок, который любил ходить по граблям...»
23 декабря 1969 года
Я вернулся домой в хорошем настроении, думая про себя, что, пожалуй, мои коллеги будут более скандализированы Люциусом, а не мной, но что-то уже подсказывало мне, что у судьбы, которая за последние три года привыкла шутить со мной шутки, розыгрыши ходят парами, как мизера у Долохова. Не успел я присесть за стол, чтобы проверить семестровые контрольные, как в мою дверь постучали.
За дверью стоял Хагрид в довольно необычном виде. Во-первых, от него разило одеколоном так, будто он принимал его внутрь. Во-вторых, в лацкан его куртки лесоруба была вогнана бумажная роза. В-третьих...
- Слушай, Том, - сказал Хагрид, входя в мою комнату и внося меня с собой, - тут, эта... дело у меня такое... короче, я на эти дела не мастак... Мисс Максим пригласить хочу.
- С какой целью? – поинтересовался я, отступая от запаха одеколона на безопасное расстояние и вспоминая, как там Слагхорн модифицировал Протего для блокировки запахов.
- Ну чтобы эта... на бал чтобы.
- Дааа, - протянул я, соображая про себя, что любые попытки Хагрида пригласить директрису Шармбатона на бал окончатся по меньшей мере дипломатическим скандалом, потому что он обычно эта... того... мычит, бычится, а потом как брякнет! – Ты, Рубеус, мужик обстоятельный. Но говорить не умеешь. Тебе бы, как встарь, для такого дела сватью бы найти...
- А ты бы того... не согласился бы? – поинтересовался Хагрид. – Сватом чтобы?
Хагрид, безусловно, приземленный человек, но здесь я должен был отдать должное его полету фантазии. Лорд Вольдеморт, сват у пары полугигантов – это звучит гордо. Половину чистокровных, которые все еще считают меня консерватором и защитником традиций, определенно хватит кондрашка.
- Мы пойдем другим путем, - заявил я, самонадеянно считая, что раз уж я обучил в свое время Уизли интегральному исчислению, то и Хагриду я худо-бедно привью светские манеры. – Давай разучим твои реплики. Можем по ролям.
С обучением Хагрида светским манерам я промаялся полчаса, но Хагрид постоянно мялся, смущался, мычал и никак не мог представить, что он должен обращаться не ко мне, а к воображаемой мадам Максим, даже когда я наложил на себя иллюзию.
- Ты что, с ума сошел? – устало сказал я наконец, снимая с себя иллюзию и думая, как бывало не раз во время проверки контрольных, что такого болвана можно чему-то обучить, только наложив на него Империо. – Какая я тебе сэр?
Хагрид посмотрел на меня вопросительно и почесал в затылке.
Я уже и сам досадовал на себя, что связался с Хагридом и гроблю на него свое время, словно он мне родной, но еще больше я не любил признавать свое бессилие и оставлять задачи нерешенными. Тем более что за последние месяцы, особенно с тех пор, как я начал работать над оператором затролливания, я изучил свойства очень многих магических существ, и давно собираюсь как следует продернуть Дамблдора за одно его высокомерное замечание о том, что «лорд Вольдеморт, видимо, считает ниже своего достоинства изучать магию домовых эльфов». Хагрид, полугигант, представлял собой интересный с точки зрения науки случай, и держу пари, что Дамблдор вряд ли им всерьез занимался.
- Сядь-ка туда, - предложил я Хагриду, творя для него лавку в углу, и запустил ему в спину Империо. Империо предсказуемо не наложилось, и я подумал, что информация о том, что на гигантов не действуют многие заклятия, довольно полезная вещь. Хорош бы я был, если бы положился на Империо, примененное к полугиганту, в решительную минуту.
– Подожди меня полчасика, - добавил я и ушел в лаборантскую.
Я, конечно, немного переоценил свои силы, потому что с модификацией оператора затролливания под гигантов я завяз минут на сорок, потом правил якобиан, чтобы учесть, что Хагрид полугигант, потом правил якобиан еще раз, потому что забыл про замену переменных по дороге, и когда я наконец добрался до элементарных преобразований Империо, которые любой магистр должен делать вслепую, прошло более часа. К счастью, Хагрид оказался терпеливым и нелюбопытным мужиком, и, когда я вышел из лаборантской с охапкой свитков, он по-прежнему сидел на лавке, привалившись к спине и закрыв глаза.
- Рубеус, - позвал я, стараясь вспомнить, с какого курса его выперли и знает ли он что-нибудь о действии Империо, - давай так: к мадам Максим ты отправишься сам, а я буду руководить твоими действиями дистанционно. Согласен?
Хагрид непонимающе уставился на меня, тем самым успокоив меня насчет того, что ему известно что-нибудь об Империо.
- Показываю, - сказал я, взмахивая палочкой, и Хагрид по моей команде прокружился по комнате вальсом, состроив при этом донельзя удивленное лицо.
- Не гримасничай, держи себя в руках! – приказал я, потому что ради внешней естественности я пожертвовал контролем и не мог заставить его сохранять нормальное выражение лица.
- Jawohl, mein Fuehrer! – отозвался Хагрид, что означало, что Империо работает как надо.
- Это, Том, ты ловко придумал! – восхитился Хагрид, когда я снял с него Империо.
- Да пустяки! – скромно ответил я, а про себя добавил «Аврорат бы оценил». – Вот тебе еще от меня, на счастье, - и я короновал Хагрида диадемой Равенкло, чтобы видеть и слышать то, что вокруг него происходит. Надо бы давно совместить Империо и Легилименс, но поискать аналитическое решение все руки не доходят, а градиентный спуск как-то погано программируется.
Заботливо снаряженный темной магией в поход за женским сердцем, Хагрид вышел в коридор, а я пошел за ним, сожалея о том, что, как порядочный человек, я не смогу описать этот поучительный случай в научной статье с названием «О некоторых составляющих так называемой Магии Любви».
Хоменум Ревелио, наложенное зонтиком, быстро навело Хагрида на мадам Максим, и я спрятался за поворотом, закрыв глаза и настроившись на волну хоркрукса.
- Красавица, позвольте с вами познакомиться, - бархатным голосом сказал Хагрид, нагоняя мадам Максим и вгоняя ее в краску. – Я Рубеус Хагрид, Хранитель Ключей и Хозяин Леса.
После такого романтического перевода должностей привратника и лесничего мадам Максим взглянула на Хагрида с неподдельным интересом, а Хагрид поклонился и поцеловал у нее руку.
- Я ж тебе говорил, - нравоучительно заметил мне хоркрукс из диадемы. – Красивое название – половина дела, а ты все за научную объективность. Ты у меня, Томми, старый солдат и не знаешь слов любви. Тебе только студенток красотами матана очаровывать.
- Раз ты такой умный, - ядовито ответил я, - перехватывай Империо и шуруй дальше сам.
- Всенепременно, - ответил хоркрукс, растроганно наблюдая за Хагридом. – Святое же дело. Кстати, ты мне еще должен оцифровку Physical Review.
- Договаривались только на Анналы Математики, - напомнил я.
- Ну я же перехватил Империо и все доделаю, - возразил хоркрукс. – Я же тоже Риддл, романтика романтикой, а бесплатно я не работаю.
- Ты меркантильный кю и позоришь фамилию, - сквитался я. – Получишь только шестидесятые годы.
Хагрид тем временем взмахнул зонтиком и соткал из воздуха прямо на руке мадам Максим прекрасный браслет.
- Только прошу вас, Олимпия, никому ни слова, - проникновенным тоном произнес Хагрид, когда мадам Максим уже собралась протестовать против подарка. – Мне запрещено использовать магию, но ради вас...
- Что же с вами случилось, мистер Хагрид? – взволнованно спросила мадам Максим.
- Меня проклял один могущественный маг, - вдохновенно соврал Хагрид по наущению хоркрукса из диадемы, а я подумал, что это почти правда, но звучит получше, чем «меня подставил малолетний уголовник, и меня выперли из школы».
- Мадам, я прошу позволить мне сопровождать вас на бал! – с жаром воскликнул Хагрид, грациозно опускаясь на одно колено.
- Между прочим, «мадемуазель», - кокетливо произнесла мадам Максим, поддаваясь его мужественному очарованию.
-----------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читательниц с 8 марта и желает им таких же кавалеров, как коллега Риддл. Ну или хотя бы как Хагрид =)))Глава 3924 декабря 1969 года
Я появился на трибунах за полчаса до начала Турнира, и с удивлением обнаружил там большую часть студентов и еще столько же почетных гостей, которые находились в состоянии приятного возбуждения, словно на квиддичном матче. Впрочем, именно на квиддичном матче я заметил еще школьником, что ситуация, когда кто-то у тебя на глазах подвергается смертельной опасности, а ты наблюдаешь за этим с безопасного расстояния, у большинства людей вызывает эмоциональный подъем, маскирующий свойственное человеческой расе злорадство. Я же, к сожалению, всегда был лишен этого чувства, потому что со своим врожденным страхом смерти не мог переносить вида человека, которому грозят увечья и гибель – за тем, разумеется, исключением, когда я сам контролирую ситуацию и угрожаю ему увечьями и гибелью лично.
Именно это благородное нетерпение сердца частенько ставит меня в неловкие ситуации, почище чем героя Цвейга. Например, даже на своем выпускном я не смог пройти мимо ухнувшего в озеро к кальмару третьклассника и благородно вытащил его оттуда, дабы не смотреть, как он пускает пузыри. Разумеется, я тогда отказался от наград и почестей, чтобы по волшебному миру не поползли слухи, что лорд Вольдеморт спасает грязнокровок, но судьба догнала меня и сквиталась, стоило мне пятнадцать лет спустя вернуться в Лондон из своих странствий. Я появился тогда в Дырявом Котле, предваряемый своей мрачной славой и своим новым зловещим именем, и даже выжига буфетчик поклонился мне и пробормотал: «Большая честь для меня, милорд, большая честь».
И тут на меня неожиданно напал какой-то хиппи с пацификом на шее. «Боже милостивый! – вопиял хиппи, ухватив меня за плечи и поочередно по ним похлопывая. – Язви меня в душу! Это же Риддл! Ты меня помнишь?» «Помню», - ответил я, только чтобы отвязаться. «Он помнит! – закричал, если я правильно вспомнил, Дедалус Диггл, окончательно привлекая ко мне внимание всего кабака. – Он меня помнит! Риддл, дружище! Спаситель мой!» Вот и изволь тут быть опасным и загадочным Темным Лордом.
Теперь же мне почему-то казалось, что Слагхорн, который, разумеется, не забыл тот эпизод на выпускном и наверняка узнал о моей встрече со спасенным в Дырявом Котле, нарочно перед Турниром настоял на том, чтобы я отвечал за безопасность зрителей и участников Турнира. Конечно, он аргументировал это тем, что я преподаю СилЗла, но при этом хитро улыбался.
Легкий на помине Слагхорн в этот момент появился в директорской ложе, пыхтя после подъема по лестнице.
- Наблюдаете за полем битвы, Риддл? – поприветствовал меня Слагхорн. – А трибуны тем временем наблюдают за вами. Ваша мужественная фигура пленяет девичьи сердца, и по дороге сюда я не раз слышал, как школьницы признаются друг другу, что им совсем не страшно, когда профессор Риддл на боевом посту.
Я задумался над ответной шуткой, но в этот момент в ложу пожаловали двое директоров, и Слагхорн поспешил с открытием Турнира, потому что Фадж из Министерства уже начал прокашливаться на трибуне и явно намеревался узурпировать вступительную речь.
Слагхорн потолок воду в ступе приличествующее количество времени, не забыв упомянуть о молодых и перспективных магах, участниках Турнира. (Надеюсь, Дамблдор расслышал, какой он молодой и перспективный, а если нет – то я записал, да и Скиттер наверняка тоже.) Затем Слагхорн объяснил трибунам смысл первого задания: на арену будут выпущены тролли, которые будут стеречь шкатулки с подсказками для следующего задания, а участники Турнира должны будут миновать троллей и добраться до шкатулок.
- Выполнение этого задания потребует от участников Турнира мужества и большого мастерства, - подытожил Слагхорн, чтобы заинтриговать аудиторию. – Даже небольшая ошибка может дорого им обойтись. Поэтому за безопасностью участников в экстренных случаях будет следить профессор Риддл.
Объявление о моем возможном вмешательстве было встречено приветственным воем и репликами с мест. Например, я услышал, что, по мнению трибун, троллям теперь конец и что я стреляю быстрее какого-то Гарри.
Тем временем Слагхорн махнул рукой и объявил, что первым на арене появится Игорь Каркаров. Где-то за трибунами зарокотал барабан, и на арене вдобавок к полудюжине уже бывших там троллей появился седьмой. Слагхорн выругался и повел палочкой, но потом одобрительно покачал головой.
- Отличная иллюзия, коллега, - любезно сказал Цепешу Слагхорн, и Цепеш довольно кивнул.
Тролль-Каркаров тем временем подошел к стражам шкатулок, которые преграждали ему дорогу, и начал что-то мычать.
- В первый раз вижу тролля, говорящего с румынским акцентом, - отметил Слагхорн.
- Игорь болгарин, - поправил Цепеш.
- А какая разница?
Но Цепеш не успел объяснить ухмыляющемуся Слагхорну, какая разница, потому что шестеро троллей потоптались на месте и вдруг вразвалочку направились к трибунам, плотоядно облизываясь и поводя руками.
- Свинья ваш Игорь, пусть даже он и болгарин, - заявил Цепешу Слагхорн, который, в отличие от меня, хорошо знает языки волшебных существ. – Объяснил троллям, что зрители мягкие и вкусные, куда лучше баланды, которой платят за охрану шкатулок.
«Мягкие и вкусные зрители» тем временем тоже догадались о намерениях троллей, и на трибунах началось уже другое оживление, которое в детстве мне нравилось куда больше. Помню, на пятом курсе Эйвери прознал про то, что Хагрид выращивает акромантула, стащил тогда еще маленького (примерно Хагриду по колено) Арагога и забросил в учительскую. И даже после этого Дамблдор любит Хагрида, который вырастил этакую страхолюдину, а нас с Эйвери не любит. Нет в этом мире справедливости.
Пока я вспоминал детство, оживление на трибунах переросло в панику. Наиболее трусливые среди студенток начали визжать «Мамочки!». Наиболее трусливые из студентов закричали «Спасите, милорд!» Я незаметно повел палочкой, снимая с троллей их защиту, и поднялся на ноги – спасать, наводить порядок и водворять справедливость. Кому бы написать жалобу, что таких обязанностей не было в моем профессорском контракте? Не Дамблдору же...
Тролли почти добежали до трибун, когда я создал перед ними невидимую стену, о которую они весьма болезненно ударились. Привыкнув к своей низкой чувствительности, они в ярости попытались дать невидимой преграде сдачи, но это только причинило им дополнительную боль. Мне казалось, что вид беснующихся и воющих в бессилии троллей весьма забавен, но трибунам так не показалось, и несколько чувствительных барышень даже изобразили обморок. Я вздохнул и взялся за другие теоретические новинки.
Невидимый Круциатус подействовал на троллей как водка на повивальную бабку, выражаясь словами Шекспира. Тролли размякли и стали страшно сговорчивыми, и я приказал им идти прочь под ликование избавленных от опасности трибун.
Пока я спасал беззащитных зрителей и применял теоретические новинки, тролль Каркаров успел добежать до шкатулок, сцапать свою, а потом и все остальные, и пуститься с ними наутек.
- Хороший маг ваш Игорь, - язвительно сказал Слагхорн Цепешу, явно перенервничав и потому желая поговорить, - хороший, но слабохарактерный. Стырил чужие шкатулки...
В это время Каркаров остановился, обнаружив, что у него в руках осталась только его шкатулка, а остальные переместились на свое законное место. Я скромно спрятал палочку в футляр.
- Как вы это сделали? – восхищенно сказала мадам Максим, чья воспитанница шла следующей и была избавлена мною от необходимости отнимать свою шкатулку у Каркарова.
- Смотреть надо было, - коротко ответил я, не желая вдаваться в подробности моего освоения трансгрессии. Во-первых, некоторые теоретические новинки полезно держать при себе, а во-вторых, Белый Тезис я пока так и не нашел, хотя диван-транслятор изрядно покорежил. В Соловце диван до сих пор ищут, а я никак ни Белый Тезис не найду, ни диван не починю.
Тролли тем временем обнаружили пропажу и кинулись за Каркаровым в погоню, пользуясь своим преимуществом в длине ног. Несмотря на их неуклюжесть, бежали они довольно быстро, и вскоре стало понятно, что Каркарову от них не уйти. Каркаров кинул через плечо несколько заклятий, но они отскочили от троллей как от стенки горох, потому что я уже вернул им их привычную защиту.
- Когда вы скажете, я стреляю, - сказал я Цепешу, но Цепеш продолжал следить за гонкой, стиснув побелевшими пальцами подлокотники кресла. В нем боролись любовь к своему студенту и нежелание, чтобы с их школы сняли баллы за то, что я был вынужден вмешаться.
К счастью, Игорь все еще сохранял наведенную на себя иллюзию, и догнавший его тролль несколько раз безрезультатно ударил иллюзорного тролля по призрачной голове, а потом безуспешно пытался поймать его за руку. Наконец преследователь взревел от ярости и неожиданно вынул из тряпья, в которое он был завернут, увесистую дубинку. Цепеш продолжал следить за происходящим, мелко и часто дыша, и не шевельнулся, даже когда тролль занес дубинку для прямого удара сверху вниз, который должен был так или иначе придтись в Каркарова.
Цепеш сохранял молчание даже тогда, когда удар прошел через верхнюю часть туловища иллюзии, и вскрикнул на долю секунды после того, как мое прекрасное нетерпеливое сердце заставило меня блокировать удар, падающий на голову Каркарова, и обездвижить тролля.
- Черт вас обоих дери, - проворчал Слагхорн, чем-то шурша, и мне послышался запах маггловского валидола. – Не можете без театральщины.
Каркаров тем временем проявил редкое хладнокровие: несмотря на то, что он только что едва избежал смерти, он нашел в себе мужество остановиться, а потом остроумно использовал бездыханное тело тролля как оружие, с помощью простого левитирования посшибав им остальных преследователей. Я спохватился и вернул нокаутированному троллю его обычную защиту, но к этому времени все остальные тролли лежали кучей, а Каркаров уже юркнул под полог шатра, отделенного от арены охранными заклинаниями.
- Для протокола, Риддл: вы применяли сейчас свой оператор затролливания? – спросил меня Слагхорн, переведя дух.
Получив от меня утвердительный ответ, Слагхорн поднялся, еще раз глубоко вздохнул и объявил второго участника, представительницу Шармбатона.
Француженка появилась на арене без иллюзии и даже без палочки в руках. Она сделала несколько шагов по направлению к приходящим в себя помятым троллям и неожиданно запела.
- Черт, - громко и с досадой произнес Слагхорн, как всегда, успокаивающий свои нервы ворчанием, - опять эти вейлочары. Не знаю, как они действуют на троллей, но на трибунах мы сейчас будем иметь двести влюбленных идиотов и дюжину выведенных на чистую воду лесбиянок.
- Фи, мсье Слагхорн, - тут же поджала губы мадам Максим, - как вы можете позволять себе при дамах такие непристойности?
Надо сказать, что Слагхорн пока не позволял себе никаких непристойностей, проявляя чудеса выдержки: за этот семестр наличие в школе вейл, полувейл и четвертьвейл и их постоянные попытки зачаровать встречных и поперечных, включая преподавателей обоих полов, настолько нас всех достали, что в чисто мужской компании Гораций начал приправлять разговоры о вейлах и публичной демонстрации вейлочар действительно непристойными шутками про групповой секс. И мне трудно его за это осуждать: сначала эти девчонки безуспешно пытаются заморочить мне голову, чтобы я не отнял у них шпаргалки, а после этого даже ребята из Равенкло сидят с открытыми ртами и не могут воспринимать не то что теоретическую магию, но даже теорию групп. К тому же, относительно меня чаровницы из Шармбатона распустили порочащие меня слухи, что я не поддаюсь на их чары, потому что мое сердце уже занято прекрасной девушкой. Слава Мерлину, что у них ничего не читал Дамблдор, а то бы они еще выдумали, что Темный Лорд защищен от их чар Силой Любви.
Тем временем тролли на арене начали поддаваться чарам француженки, а я немного утерял нить событий, потому что я наконец расслышал слова песни и поразил директорскую ложу легкомысленным смехом. Дело в том, что мне никогда не приходилось слышать вейлу, исполняющую Je ne regrette rien. Музыка, безусловно, чарующая, но...
- Интересная у вас реакция на магию вейл, коллега, - заметил мне Слагхорн, и я лишь вздохнул: разве этим чистокровным объяснишь, почему вейла, исполняющая неофициальный гимн Иностранного Легиона в целях очарования троллей – это очень смешно?
- Кстати, - продолжал Слагхорн, - сейчас мы убедимся, чистокровная она вейла или нет. Самое время выпускать крылышки и коготочки.
Оказалось, что, пока я смеялся, француженка успела проскользнуть мимо троллей в грот со шкатулками, но тролли быстро опомнились и окружили грот, преградив ей выход. Несомненно, чистокровная вейла смогла бы выйти из этой ситуации, обратившись в швыряющую огнем птицу, но столь же несомненным было и то, что чистокровные вейлы не очаровывают своих жертв песнями Эдит Пиаф. Я снова вздохнул и вынул палочку.
Француженка тем временем поняла, в какую ловушку она попала, и, когда один из троллей протянул к ней руку, взвизгнула на весь стадион и крикнула высоким срывающимся голосом: «Спасите меня, милорд!»
«Докатилось и до Франции», - подумал я, поднимаясь на ноги и тестируя на этот раз суперпозицию оператора затролливания и обычного Ступефая. Тролли немедленно полетели с ног, а, заметив меня с поднятой палочкой, бросились врассыпную. Француженка покинула свое убежище, улыбаясь мне смущенной, но куда более очаровательной человеческой улыбкой, а по трибунам пронесся восхищенный женский вздох.
- Риддл, не красуйтесь у перил, словно вы не Темный Лорд, а Темный Рыцарь, - тихо сказал мне Слагхорн. Отличная все же у него память, по крайней мере, во всем, что касается меня – помнит же наверняка, спустя столько лет, как Эйвери притащил со вторых летних каникул несколько книжечек с комиксами, как мы с Долоховым сняли у Дамблдора дверь с петель и трансфигурировали ее в Бэтмобиль, и как нам несправедливо вместо «автомата» по Трансфигурации влепили за это очередной вызов на педсовет. Удивительно обидчивые порой бывают педагоги, которые по Трансфигурации: например, не далее как пару месяцев назад я обучал первоклашек химии с завлекательными примерами, и они взорвали у Слагхорна два котла, а у Минервы трансфигурировали в порошок грифельную доску, пытаясь синтезировать криптонит. И что бы вы думали: Слагхорн поворчал и купил новые котлы, а МакГонагалл прилетела читать мне целую лекцию о неприкосновенности школьного инвентаря, будто я их от нее в школьные годы наслушался недостаточно. А ведь это тогда все из-за Долохова: «Пригласи ее в Хогсмид, может, она оттает...» Оттаяла, как же: с тройной силой за меня взялась, я ведь «на самом деле хороший, только попал в дурную компанию».
Пока я предавался воспоминаниям о детстве, француженка сумела ускользнуть от напуганных мной троллей, и Слагхорн объявил третьего участника.
Белла появилась сразу в середине арены, промелькнув через нее черной полосой, и зрители увидели то, чего еще не было в истории Турнира: впервые участник Турнира действовал с позиции силы, вместо того чтобы пытаться избежать столкновения с тем, что сильнее него.
Белла несколько раз взмахнула палочкой, и тролли, лишенные своей защиты, с жутким воем повалились на землю, опутанные сетью модифицированного Круциатуса. Я могу с гордостью сказать, что сеть была теоретической новинкой, и весьма нетривиальной – за последние два с половиной года Белла под моим руководством стала крупным специалистом по Непростительным. Нам бы теперь только немного экспериментального материала, и мы сначала издадим серию статей, а потом монографию. Развязать, что ли, где-нибудь войну, чтобы разгуляться по законам военного времени да во славу магической науки...
- Принесите мне мою шкатулку, твари, - холодным голосом приказала Белла троллям в повисшей над стадионом тишине, и мне показалось, что некоторые слабовольные зрители, включая Фаджа, чуть было не бросились за шкатулкой сами.
Тролли, воя и скуля, кинулись со всех ног за шкатулками, а я немного небрежно положил палочку на перила ложи и попал Обливейтом в трех авроров, которых на кой-то ляд прислало Министерство. Авроры, по всей видимости, бывали на моих открытых лекциях для седьмого курса и теперь пытались засечь применение Беллой непрощенки методами спектрального анализа. Научил на свою голову.
- Коллега, а можно с вами сегодня вечером побеседовать на профессиональные темы? – негромко, но очень заинтересованно сказал мне Цепеш, который питает к Круциатусу наследственный интерес. – Разумеется, все между нами, как всегда.
Белла тем временем получила от троллей свою шкатулку, ухмыльнулась молчащим трибунам, бросила на меня веселый взгляд и исчезла с арены, вновь промелькнув черной полосой.
Слагхорн недовольно глянул на меня, как на шестом курсе, когда он чуть было не наложил на меня взыскание с формулировкой «вел себя безобразно, выводил характеристическую функцию хоркрукса на уроке зельеварения», и объявил появление на арене «самого титулованного участника турнира для школьников, Альбуса Дамблдора». Все же Слагхорна невозможно не любить за его формулировки.
Дамблдор появился на арене в своей любимой красной мантии, которая вместе с бородой делала его похожим на Санта-Клауса, несущего подарки непутевым троллям. Тролли, натерпевшиеся за это утро, с опаской преградили Дамблдору дорогу.
- Позвольте пройти, - вежливо попросил Дамблдор.
Тролли немного осмелели и преградили Дамблдору дорогу более решительно.
- Это в ваших интересах, - уведомил троллей Дамблдор.
Тролли еще больше осмелели и стали что-то угрожающе рычать, а трибуны немного оттаяли и повеселели, предчувствуя очередной цирковой трюк, которыми славится Дамблдор. Я заметил, как Фадж наклонился к своей розовой спутнице и что-то ей зашептал с торжествующим видом. Дамблдор покосился на трибуны и что-то прорычал, обращаясь к троллям.
- Я сообщил им, что им следует извиниться, иначе мне придется немного их проучить, - перевел Дамблдор, и в этот момент один из троллей попытался сбить с него шапку.
Сверкнула серебряная молния, на арене что-то грохнуло, и все заволокло дымом и пылью. Когда дым рассеялся, трибуны увидели лежащих без сознания троллей и удаляющегося за своей шкатулкой Дамблдора, а я заметил, как Фадж побледнел и не смел больше взглянуть на свою спутницу: вероятно, он расхвастался и совершил ту ошибку, которую я, скрепя сердце, предписываю своим людям никогда не совершать: он недооценил Альбуса Дамблдора. Старик, конечно, догматик и мракобес, но талант-то не пропьешь, как всегда уверяет Долохов.
Дамблдор очевидным образом не нуждался в моей помощи, и я покинул ложу, пока Слагхорн не попросил меня сделать это перед выставлением баллов. Меня вдруг посетило молодое желание заглянуть в шатер участников Турнира, чтобы поздравить Беллу с хорошим выступлением и подразнить Дамблдора, но меня уже ждала небольшая толпа. В первом ряду я заметил стоящих рядом Малфоя, Уизли и Тонкса, и мне захотелось сфотографировать их вместе и нарисовать сверху оливковую ветвь.
- Милорд, мы пришли записываться на консультацию, - сказал Люциус. – Тэда и Артура интересует перемещение шкатулок, а меня один вопрос, который мы назовем ветвлением.
- Дядя Том, а расскажи про серебряную молнию! – крикнул откуда-то сзади Квиррел, который по-прежнему уверен, что я знаю все.
- К сожалению, друзья мои, это придется отложить до окончания каникул, - ответил я под разочарованное гудение, и, когда любопытствующие разошлись, пригласил своих ребят зайти вечером ко мне.
- Кстати, Тонкс, - спросил я, когда и моя молодая гвардия через несколько минут стала расходиться на свои места, чтобы посмотреть объявление результатов, - что это за Гарри, которого я, по мнению трибун, превосхожу в скорострельности?
- А, это, наверно, Грязный Гарри, милорд, - ответил Тонкс после недолгого раздумья. – Персонаж Клинта Иствуда, - Тонкс заметил, что мне эти имена ничего не говорят и пояснил, что Иствуд – это современный герой вестернов. Могу поспорить, что на день рожденья на следующей неделе я получу два билета на вестерн: Тонкс имеет склонность к просветительству и любит подшучивать над Беллой – как, впрочем, и я.
- Риддл, - окликнул меня Слагхорн, выходя из директорской ложи. – Идемте с нами вниз, поздравлять участников Турнира и объявлять результаты.
Я несколько удивился тому, что я по-прежнему необходим, но вскоре понял, зачем: участники Турнира выстроились перед представителями своих школ, которые должны были их поздравлять после того, как Слагхорн объявит результаты. Я же понадобился для протокола: напротив меня поставили Дамблдора.
- Риддл, - громким шепотом сказал мне Дамблдор, который, в отличие от остальных участников, ничуть не волновался, потому что плевать хотел на результат, - мне про вас говорили, что вы сегодня снова всех спасли.
- Шшшш! – с издевкой ответил я Дамблдору. – Потом поговорим, а то этот чертов трансфигуратор опять с урока выгонит!
- Какой вы злопамятный, - немного обиженно сказал Дамблдор, но в этот момент Слагхорн приступил к объявлению результатов, не дав мне ответить, что я не злопамятный, а просто злой и память хорошая.
- Первый участник Турнира, Игорь Каркаров, сумел добраться до шкатулки, но комиссия большинством голосов постановила, что он не смог бы выполнить задание до конца, если бы не своевременное вмешательство профессора Риддла, - зачитывал Слагхорн. – Учитывая, что вмешательство потребовалось лишь в самом конце выступления, комиссия присуждает Игорю Каркарову 8,5 баллов.
- Второй участник Турнира, Марсель Гассьон, - на этом месте я чуть не хлопнул себя по лбу, потому что мне стало понятно, откуда у вейлы ее репертуар, - также добралась до шкатулок, но после этого попала в отчаянную ситуацию и была спасена профессором Риддлом. Комиссия после долгих дискуссий, - Слагхорн недовольно покосился на мадам Максим, - постановила присудить Марсель Гассьон 7 баллов.
- Третий участник Турнира, Беллатрикс Блэк, прекрасно справилась с заданием и контролировала ход событий на протяжении всего выполнения задания, - Слагхорн улыбнулся Белле и недовольно взглянул на своих коллег, словно извиняясь перед ней. – Однако некоторые члены комиссии высказывали сомнения в легальности примененных ей заклятий, в связи с чем комиссия присуждает ей 9,5 баллов.
Цепеш и мадам Максим сделали вид, что не заметили взгляда Беллатрикс, что было, на мой взгляд, не очень-то умно.
- Четвертый внеконкурсный участник, Альбус Дамблдор, - с небольшой улыбкой прочитал Слагхорн, - по наконец-то единогласному мнению участников комиссии справился с заданием идеально и получает 10 баллов.
- Кроме того, - заметил Слагхорн, когда стих свист Слизерина и восторженный рев Гриффиндора, - комиссия присуждает один балл профессору Риддлу за его искусную и великодушную помощь всем, нуждавшимся сегодня в его защите, и предоставляет ему право распорядиться этим баллом по своему усмотрению.
Я, безусловно, знал, как следует распорядиться этим баллом по справедливости, хотя и ощущал некоторую неловкость: в конце концов, даже без послезавтрашнего моего появления на Рождественском балу под руку с Беллой наши отношения давно были секретом Полишинеля.
- Я вынужден не согласиться с необоснованным решением комиссии о недопустимости заклятий, примененных мисс Блэк, - сухо сказал я. – На мой взгляд, во время выступления она применила сразу несколько интересных теоретических новинок, и отнятые у нее полбалла должны вернуться к ней в двойном размере. Если не ошибаюсь, тем самым мисс Блэк финиширует с рекордом Турнира и обходит профессора Дамблдора, - с небольшим злорадством отметил я.
Вопреки моим ожиданиям трибуны сделали вид, что ничего и не произошло, и приветствовали лидерство Хогвартса и Слизерина в почти стандартном режиме: общими аплодисментами, ревом Слизерина и негромким свистом Гриффиндора. Впрочем, меня больше интересовало, как участники Турнира, которых мне предстояло теперь поздравлять, примут мое вмешательство в их судьбу.
- Вы приняли справедливое решение, Том, - неожиданно сказал Дамблдор, протягивая мне руку.
- Спасибо, - почти растерянно ответил я: я-то думал, что, будь Дамблдор в комиссии, Белла не отделалась бы половиной балла. Хотя Дамблдор всегда был хитрецом.
Следующим ко мне подошел Каркаров. Я ожидал, что он будет самонадеянно досадовать на меня за вмешательство, лишившее его баллов, но сегодня, похоже, был день сюрпризов.
- Вы спасли мне жизнь, милорд, - тихо и серьезно проговорил Каркаров. – Я никогда не забуду этого.
- Беру с вас слово вспомнить об этом в нужный момент, - с улыбкой сказал я, пожимая протянутую руку Каркарова, и когда Каркаров молча кивнул, мне почему-то показалось, что этот кивок стоит намного дороже многих клятв и Смертного Знака на предплечьи.
Каркаров не успел даже отступить в сторону, когда француженка подбежала ко мне и повисла у меня на шее.
- Я так вам благодарна, профессор, так благодарна, - горячо шептала мне француженка, но я думал не о романтичности или неуместности момента, а о том, что мне сейчас придется снова ее спасать, и я даже знаю от кого.
Но Белла, вопреки моим опасениям, проявила аристократическую сдержанность.
- Профессор Риддл является национальным достоянием Британской Империи, - с полуулыбкой объявила Белла, и француженка плавно, но быстро отделилась от меня, повинуясь движению ее палочки. – Попрошу его руками не трогать.
Глава 4026 декабря 1969 года
В старой доброй маггловской Англии на день после Рождества приходится День Подарков, а вовсе не Рождественский бал, и сегодня меня судьба тоже не обошла подарочком: с утра я проснулся, как в детстве, от того, что меня разрисовывали зубной пастой. Я полежал пару секунд, стараясь не улыбнуться, а затем выверенным движением набросил на злоумышленника одеяло и пару раз огрел подушкой.
- С Рождеством, Антон, - сказал я, вставая.
- С Рождеством, Риддл, - ответил Долохов, откапываясь из-под одеяла и протягивая мне старинный фолиант «Рабства воли» на немецком. – Держи вот, я помню, ты Лютера любишь. Остальное, что заказывали, я тоже достал, завтра будем делить.
Разумеется, Долохов ездил в Германию не за книжками (хотя и за ними тоже), а с серьезным заданием разобраться в работе франкфуртской биржи и немецкой судебной практике по инсайдерской торговле, за которую английское правосудие Мульсибера уже сажало, а потому Мульсибер решил теперь куролесить на выезде. Помню, что-то Мульсибер мне еще такое втолковывал, что настоящее международное злодейство в области финансов – это побить всех материковых министров финансов Конфундусом и навести их на мысль о создании единой европейской валюты, но это, я думаю, он был нетрезв. В общем, пока мы остановились на франкфуртской бирже.
У меня был к путешествию Долохова и еще один интерес: я надеялся, что он привез Дамблдору приглашение на бал от одного его старого дружка, сидящего теперь в одном немецком замке, но я все же решил для начала расспросить Долохова о серьезных вещах – насколько вообще можно быть серьезным в мятой со сна пижаме.
Помнится, когда-то давно, когда я еще не осознал принципиальную невозможность одновременно быть зловещим диктатором и иметь в соратниках старых школьных друзей, я попытался запретить Долохову сваливаться мне на голову, пока я не привел себя в деловой и даже величественный вид. И чем это кончилось? «Не понял! – помню, возмутился тогда Долохов на правах бывшего соседа по общаге. – Че это на тебе такого выросло, чего мы с Марти в школе не видели?» Разумеется, он потом выдумал несколько версий того, что там на мне выросло, одна чудеснее другой, а Дамблдор с тех пор распускает грязные слухи, что я «подверг себя множеству рискованных трансформаций».
Разумеется, Долохов и сегодня не принял моего серьезного тона. Со свойственной ему прытью он за пять минут вскипятил чайник, трансфигурировал стул в керосинку, поджарил тосты и извлек откуда-то баночку брусничного варенья.
- А вот прикинь, Риддл, - рассказывал через пять минут Долохов, присев на угол моего письменного стола и размахивая тостом над бумагами, - я в Германии Грегоровича видал.
- Про Старшую палочку слушал? – ехидно спросил я: Долохов периодически покупает за большие деньги совершенно дрянной антиквариат, который я, как бывший специалист, сразу же разоблачаю. Впрочем, иногда Долохову улыбается удача.
- Старшая палочка ладно, - ответил Долохов с не предвещающей ничего хорошего задумчивостью, которая означала, что Долохова вновь потянуло в поход за сокровищами, что обычно кончается по меньшей мере дипломатическим скандалом. Чего стоит, например, история с фонтаном Четырех рек на пьяцца Навона, который Долохов на основании каких-то древних свитков принял за фонтан феи Фортуны и попытался экспроприировать из Рима. Итальянский аврорат до сих пор жаждет нашей крови, и мы теперь ездим в Италию по маггловским паспортам.
- Грегорович классный дед, - повествовал тем временем Долохов, капая мне вареньем на классный журнал и прихлебывая чаек из блюдца, - мы с ним переходили ГДРовскую границу...
Я внутренне схватился за голову.
- И оно того стоило, Риддл, - заверил меня Долохов. – У него там в ГДР такой внучатый племянник подрастает. Я ему вечером сказку – про тебя, кстати, - а он мне с утра песню
Keine Sonne die mir scheint,
Keine Brust hat Milch geweint...
- Кстати, - вдруг сказал Долохов, спрыгивая с моего стола. – Я ж тебе ансамбль привез. Помнишь, ты у меня спрашивал насчет ансамбля на Рождественский Бал?
- Ну? – настороженно спросил я.
- Условное название «Корень мандрагоры», - объявил Долохов. – Пойдем, посмотришь.
Ансамбль Долохова действительно топтался в Большом Зале, несмотря на ранний час. Вопреки моим опасениям, ансамбль состоял не из оборотней и даже не из развязных девчонок, а из нормальных молодых пацанов, даже слишком нормальных...
- О, Антон! – крикнул один из музыкантов, увидев Долохова. – Привел звукача?
- Ну, звукача не звукача, - ответил Долохов, подходя к музыкантам, - но сейчас все будет. Протянем мы вам электричество к вашим колонкам.
Моя последняя надежда на то, что Долохов все же не обнаглел вконец и не пригласил от моего имени на Бал маггловский ансамбль, развеялась как туман над хогвартсовским озером. Но сюрпризы, разумеется, только начинались.
- Лорд, - окликнул меня собеседник Долохова и протянул мне руку.
«Только этого мне еще не хватало, быть Лордом у маггловских музыкантов», - вздохнул я про себя, пожимая протянутую руку.
- Риддл, это Лорд, - неожиданно вмешался Долохов. – Его зовут так. Лорд, это Риддл. Это Пэйс, это Блэкмор, - продолжал Долохов представлять подошедших ко мне музыкантов. – Как вам тут пока, пацаны?
- Акустика тут рулит, - ответил Блэкмор, с уважением посмотрев на своды Большого Зала. – Я только что даже без колонок запилил пару риффов на басу...
Я припомнил, что мне как раз перед пробуждением снилась битва гарпий и василиска. Как они орали и скрипели! А я еще грешил на привидений...
- Еще можно на газоне поураганить, - предложил мой тезка, то есть Лорд. – Я выходил курить, там восход над озером очешуительный: дым на воде и огонь в небесах!
- Да нормально, счас все сюда протянем, - заверил музыкантов Долохов и оттащил меня в сторону, правильно почувствовав, что еще немного – и я разгоню всю эту его самодеятельность первыми попавшимися заклятиями.
- Лорд, то есть тьфу, Риддл, то есть какая разница, - начал Долохов, когда мы отошли в сторону. – Ну уши же вянут слушать про «котел, полный любви», признай. Сам-то ты, небось, читаешь Брехта и Одена, обвешал весь свой Риддл-мэнор картинами голландских мастеров, смотришь Шекспира в Вест-Энде, - тут я с досадой посмотрел на Долохова: мне этот поход с моим курсом на маггловский спектакль некоторые маги до сих пор забыть не могут. – Риддл, ну не жадничай! Пусть школьники послушают нормальную музыку.
- Если бы ты хотел порадовать гостей нормальной музыкой, ты пригласил бы симфонический оркестр, - проворчал я и вдруг понял, как брюзгливо и старо я звучу, особенно для человека, который удумал жениться на девушке на четверть века моложе. – Ладно, черт с тобой. Твори генератор, а я колонки и «фарш».
К счастью, звуковая аппаратура оказалась делом несложным – Долохов проявил в ней большие познания. Мы огородили ансамбль Долохова заклинаниями невидимости и неслышимости и оставили их репетировать, а Долохов вручил им еще и микрофон, трижды мне побожившись, что и в магическом мире певцы теперь стали пользоваться имитацией маггловского микрофона, для придания образу современности. Надо сказать, иногда я все-таки понимаю чувства чистокровных магов, которые борются за чистоту традиций.
В далекие школьные годы всякий раз, когда нам с ребятами удавалось удрать какую-то штуку, нам по дороге в общагу всегда встречался Дамблдор. Помню, однажды на третьем курсе Эйвери нашел в библиотеке один старый фолиант. С рунами у него тогда было туговато, и вместо «хоркрукс можно создать посредством высшего деяния зла» он перевел «чтобы сотворить дубля, надо совершить необычное хулиганство». Ну мы напоили утку бензином, заколдовали маггловский пылесос, чтобы он воровал на кухне плюшки, разрисовались в индейцев и напугали половину курса до икоты, идем, думаем, почему дубли у нас все никак не получаются, а навстречу Дамблдор. И хотя бы что подсказал дельное...
Вот и сегодня, не успел я попрощаться с Долоховым и его ансамблем, как тут же рядом с Большим Залом наткнулся на Дамблдора. Скажите пожалуйста, как заказ на боггартов и загрыбастов подписать – так это его нет, а как идешь домой с паяльником и кусачками в руках, так он тут как тут.
- Доброе утро, Риддл, - весело поздоровался со мной Дамблдор, что не предвещало ничего хорошего. – Раскройте мне великую тайну Слизерина: кто пригласил на Бал мисс Блэк?
- А вы откройте мне великую тайну Гриффиндора, - ответил я, стараясь не выдать своей досады на любопытство Дамблдора, - кого пригласили на Бал вы?
- Меня, вы представьте, отвергла мадам Максим, - посетовал Дамблдор. – И вы ни за что не догадаетесь, кто мой счастливый соперник...
- Извольте: Рубеус Хагрид, - быстро ответил я, надеясь удивить Дамблдора, но Дамблдор ничуть не удивился. – По крайней мере, это единственный кавалер, который не будет тыкаться мадам Максим носом в живот.
- Ну уж позвольте... – проворчал Дамблдор, которому, очевидно, не пришло в голову эта очевидная неловкость при приглашении партнерши. – В любом случае, с вашего позволения я пригласил Минерву.
- Какая жалость, - притворно сказал я и извлек из кармана письмо, которое Долохов все-таки достал в Германии. – А я-то вез вам такое заманчивое приглашение.
Дамблдор с опаской взял письмо, очевидно, припоминая все хлопушки и чернильные бомбы, которые мы подкладывали ему в классный журнал, на стул и даже в ботинки, и выражение его лица изрядно меня позабавило.
Но стоило Дамблдору развернуть письмо, как он сразу съежился, ссутулился и показался мне очень старым и одиноким. Щурясь в полумраке коридора и забыв про палочку, он начал читать, перечитывать и вновь перечитывать первые строчки, словно не мог сложить буквы в слова, и его сухие старческие пальцы мелко дрожали.
- Как оно к вам попало? – упавшим голосом спросил Дамблдор, вместо того, чтобы сердиться, смущаться и ругаться. Определенно, розыгрыш мне не удался.
- Один мой друг недавно был в Германии, - ответил я, досадуя и на себя, и на Дамблдора. – Вы хотите с ним поговорить?
- Да, попросите, пожалуйста, Антона зайти ко мне, когда ему будет удобно, - пробормотал Дамблдор и, не прощаясь, побрел прочь по коридору, так что я даже не успел удивиться, откуда ему опять все известно.
Впрочем, Дамблдор был не единственным представителем породы людей, которым всегда все известно. Не успел я дойти до своих комнат, как меня окликнул Слагхорн.
- Риддл, - крикнул мне Слагхорн, отдуваясь и спеша ко мне через весь коридор. – Немедленно признавайтесь, василиск вас дери! У меня же протокол...
- Какой протокол, гражданин начальник? – ответил я, выныривая из воспоминаний, в которых я закопался до того, что мне стало казаться, что все наши шутки про Гриндельвальда, которыми мы преследовали Дамблдора в школьные годы, были по-детски жестокими.
- Такой протокол, гражданин мазурик, - парировал Слагхорн, который тоже кое-чего от меня поднабрался за столько-то лет. – Открывают Бал участники Турнира со своими партнерами. Затем в процессии следуют профессора...
- Гораций, я слышу это в семнадцатый раз, - прервал я Слагхорна. – Увольте меня от этого хоть сегодня. Я, между прочим, нашел вам оркестр.
- Молодец, - похвалил меня Слагхорн, совсем как в школе. – Так вот, раз Белла пока идет в Турнире на первом месте, вы с ней будете первой парой.
- Простите? – картинно возмутился я, на самом деле в очередной раз дивясь олимпийскому спокойствию Слагхорна.
- Прощаю, - отозвался Слагхорн. – Ради Мерлина и Артура, заканчивай ты эти прятки и секреты. Сделай ей сегодня предложение, и дело с концом.
- И вы это одобрите? – удивленно спросил я.
- Конечно, не одобрю, - устало ответил Слагхорн и посмотрел на меня взглядом, выражавшим все тридцать семь лет педагогического стажа. – Но разве это что-то изменит?
Глава 4127 декабря 1969 года
Вчерашний Бал оправдал ожидания тех, кто рассчитывал, что он войдет в историю, хотя и оригинальным образом. Первое, что я увидел, пробираясь сквозь толпу ко входу в Большой Зал, был Хагрид, возвышавшийся над толпой, как скала. Волосы Хагрида стали заметно короче и прямее, перетянутые белой повязкой, под которой наверняка скрывалась диадема с хоркруксом, борода была довольно коротко, хотя и грубо, обстрижена, а вместо его невозможного то ли пальто, то ли плаща на нем была кожаная безрукавка на голое тело, обнажавшая страшные огромные мышцы. Левой рукой Хагрид придерживал рукоять меча, подозрительно похожего на меч Гриффиндора, а правой, перечеркнутой поперек предплечья белым шрамом, приобнимал сомлевшую мадам Максим, которая очень легкомысленно для директора привалилась к его могучему плечу.
«Конан явился сюда, киммериец, черноглавый, угрюмоокий, рука на мече, вор, грабитель, убийца, с превеликой тоской и превеликой отрадой, - дабы по богатствам престолов земных прошагать в своих сандалях», - продекламировал в моей голове хоркрукс из диадемы, прежде чем я успел спросить его, что это еще за маскарад
- Ты придумал? – строго спросил я.
- Почему я? Говард придумал, - отозвался хоркрукс. – Ты же помнишь.
Я, безусловно, помнил – на четвертом курсе Мульсибер привез с каникул очередной сундук с книжками, в котором среди Диккенса, Теккерея и Бальзака нашлось то, что нас, мальчишек, очень заинтересовало. Именно к этому времени и относятся мои единственные реально бывшие «рискованные трансформации»: если бы не Мульсибер, был бы я теперь худым высоким магом, как и подобает Темному Лорду, а не напоминал бы без мантии отставного борца. Вот что с людьми делают штанга и немного магии, а также увлечение героями боевиков.
Но посетовать на маскарад, устроенный Риддлом-из-диадемы, мне не удалось, потому что Слагхорн начал разделять толпу, чтобы проложить дорогу участникам Турнира, и потребовал моей помощи, не обращая внимания на мои возражения, что мое дело стоять первой парой у дверей в Большой Зал, и это для меня должны расчищать дорогу, а не я для других.
Белла выпорхнула из подземелий в прекрасном бальном платье и, по аристократической традиции, совсем без украшений. Впрочем, украшения ей были и не нужны, чтобы произвести среди ожидающих начала бала настоящий фурор. Мне даже стало немного грустно, когда я шел ей навстречу, потому что мне подумалось, что, говоря выспренним языком, я погублю ее молодость. Такой юной красавице скорее подошел бы в пару молодой статный кавалер вроде Лестранжа, а не седеющий мужчина сорока четырех лет, про которого Эйвери исполняет в подпитии песню «Я прожил горестную жизнь...», и которого, будучи совсем пьяным, Долохов угощает репликами типа «ну и рожа у тебя, Том Томыч!»
Белла же была просто счастлива молодым счастьем, и студенты, тоже необремененные прожитыми годами, приветствовали нашу с ней встречу восторженным ревом. Я улыбнулся, подумав, что про «рожу» - это Долохов все-таки с пьяных глаз, и решил, что молодой избраннице надо соответствовать.
Минерва и Дамблдор стояли у самых дверей в Большой Зал. Как подобает отличникам, они пришли задолго до начала, и им не пришлось пробираться через толпу.
- Привет, Минерва, - весело сказал я, подходя сзади и по школьной привычке легонько тыкая Минерву пальцем в бок – щекотки она всегда боялась. – Пропусти-ка меня.
- Привет, Минерва, - озорно повторила Белла и проскользнула между Минервой и Дамблдором. – Мы вас сегодня опять опередим.
- Что-о? – наконец опомнилась Минерва, когда мы с Беллой встали перед нею с Дамблдором и изобразили первую фигуру какого-то древнего котильона. – Том, как тебе не стыдно! Ты же в два раза ее старше!
- Как ты бестактна, Минни, - притворно вздохнул я. – Между прочим, твой кавалер старше тебя чуть ли не на полвека.
- Но я же не собираюсь...! – воскликнула Минерва, но смешалась.
- И вновь ты ужасно бестактна, - посетовал я. – Альбус, на вашем месте я бы обиделся.
- Ой, какие ревнивенькие глазки! – сказала Белла детским голоском, смотря на Минерву недетски злым взглядом.
- Участникам Турнира и профессорам, а также их всевозможным гибридам, построиться в пары! – неожиданно громко рявкнул Слагхорн, перекрывая гул толпы. – Блэк, МакГонагалл, вы должны стоять рядом со своими кавалерами, а не напротив друг друга. Риддл, выньте руку из кармана, выглядите как жиголо.
- Как жиган, - поправил я Слагхорна, улыбаясь тому, что и Белла, и я, и Минерва для него по-прежнему его студенты. – Вы всегда путаете.
- Будьте хоть каким жигуном, только после Бала, - огрызнулся Слагхорн. – Дурмштранг и Шармбатон, на три-четыре рассчитайсь! Вы умеете считать до четырех? Каркаров, что значит «я пропустил девушку вперед?» Ваша девушка сегодня Скиттер, и храни вас Бог, а мадемуазель Гассьон стоит за вами. У меня же протокол! А, Салазар с вами! Септима, встаньте поближе к Цепешу, он не укусит!
В общем, в Большой Зал мы вступили весело, организованно и почти по протоколу.
К некоторому моему облегчению, внимание от нас с Беллой, сидящих за директорским столом, отвлек Хагрид. Вместо того, чтобы сесть на краешек стула, как бедный родственник, и начать неуклюже переворачивать миски и отламывать бокалам ножки, как он это обычно делает, Хагрид вошел в образ Конана-киммерийца, сел на стул верхом и начал рубать со звериной грацией, ухватив рукой огромную баранью ногу и помогая себе кинжалом.
- «Дабы по богатствам престолов земных прошагать в своих сандалях» - вновь довольно процитировал хоркрукс из диадемы. – Риддл, признай, я гениален. Ты бы со своим топорным Империо наверняка попытался бы сделать из Хагрида куртуазного маньериста. А я работаю головой, а не руками. Использую сильные стороны объекта и делаю ставку на естественность. Смотри, дама просто тает.
Мадам Максим, действительно, против всяких ожиданий не возражала отсутствию у Хагрида манер. Впрочем, Риддл-из-диадемы был прав: манеры у теперешнего Хагрида все же присутствовали – дикие, но при этом весьма уверенные. Что было всяко лучше его обычной неуклюжести и неуверенности.
- И ты обходишься без Империо? – с интересом уточнил я.
- Ну почти, - признал хоркрукс, - помогаю только себе иногда. Империо ему не по нраву, он говорит, что чувствует себя под ним, как замороженный, а у него, сам понимаешь, чувства, и роман намечается. Так что я больше Конфундусом и добрым словом – утром его фальшивой Фортуной Фортунатум поил, на ночь про Юнга и архетипы рассказывал...
- Ты с ним разговариваешь? – строго спросил я, чувствуя, что я как никогда близок к провалу. Хагрид все же оставался другом Дамблдора, а Дамблдор-то сумеет сложить два и два.
- Ну да, - беззаботно признался хоркрукс. – Я назвался джинном.
- Джинны, между прочим, являются силами зла, - напомнил я, все еще беспокоясь, что Хагрид сочтет нужным сообщить Дамблдору о своем новом приятеле.
- Так это другие джинны, - уверенно парировал хоркрукс. – А я правоверный и добрейший Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб.
- Одно меня беспокоит, - продолжал хоркрукс, сделав паузу, чтобы я налил Белле вина, тайком показал Минерве язык, и наполнил свою тарелку. – Тот, киммериец в сандалях, был все же покруче. Вор, грабитель, убийца, сокрушитель черепов... Работаю над этим.
После неудачной утренней шутки над Дамблдором мне как-то расхотелось шутить свою обычную шутку про сбрасывание Дамблдора с башни, и я задумался над более интересными советами по превращению Хагрида в героя мифов, по крайней мере, в глазах мадам Максим.
- Можно зарубить дракона, - предложил я хоркруксу после короткой паузы, - вполне себе подвиг. Кстати, если уж вы с Хагридом добрались до меча Гриффиндора, можно заделать туда хоркрукс.
- Ой, Ри-иидл, - хоркрукс бы даже поморщился, если бы было чем, - ну давай хоть не в Рождество! Ешь своих жареных устриц, танцуй с красивой девочкой, что тебя даже в святые дни тянет на какое-то жуткое злодейство?
- Ну почему же сразу злодейство? – не согласился я. – Вот, например, Долохов недавно кинул какую-то пакистанскую, что ли, мафию, и его в очередной раз чуть не порешили. Мои люди рвутся на «антимаггловские операции», но я могу уступить Хагриду-киммерийцу, пусть наводит справедливость и сокрушает врагов могучей дланью. Хотя честно признаюсь – бандиты, подлежащие истреблению, у меня постепенно кончаются, скоро придется переходить на политиков.
Долохова, действительно, не так давно накрыли у больницы, где он ходил крутить роман с медсестрой, и расстреляли из нескольких видов автоматического оружия. Тонкий специалист по защитной магии Антонин Долохов, пожертвовав старой курткой, изобразил мучительную гибель, что твой итальянский актер-трагик, а потом встал и показал нападавшим, как он говорит, «мать Кузьмы». Ну и осталось их еще немного – на один хоркрукс хватит.
Воспользовавшись моей задумчивостью, хоркрукс нетактично проскользнул в мои воспоминания о последнем приключении Долохова, и очень ими заинтересовался.
- Слушай, папаша, - окликнул меня хоркрукс, помолчав минуту, - а расскажи мне об обстоятельствах моего рождения.
- Ну не в Рождество же, как ты говоришь, - ответил я, поморщившись в свою очередь.
- А почему нет? – возразил хоркрукс. – Твоя Белла рассказывает Цепешу про ветвление заклинаний и, кажется, кое-в-чем его надувает. Дамблдор опять шутит про ночные горшки. Сам подумай, его ты хочешь слушать или со мной разговаривать?
Я обвел взглядом свой стол и убедился, что Риддл-из-диадемы был прав: мое участие в беседе не требовалось, и я мог позволить себе посидеть несколько минут с отсутствующим выражением лица.
- Давай-давай, - подбодрил меня хоркрукс. – Заказывай свое фуа-гра с печеным яблоком, ты ж у нас властелин домовых эльфов: все заказывают по меню, а ты по блату. Наливай себе свой шираз и рассказывай мне рождественскую сказочку, достойную Темного Лорда.
- Ну ладно, - согласился я. – Это было в степях Херсонщины, то есть в лесах Албанщины. Времена были послевоенные, неспокойные. Я искал диадему Равенкло, ругал то про себя, то вслух ее бестолковую дочку, которая «сейчас все быстро на бумажке нарисует», а в окрестностях орудовала какая-то банда. То ли фашисты, то ли сепаратисты, то ли просто бандиты. Жгли и вырезали целые деревни, насиловали... – тут я запил вином и пожалел, что не налил себе коньяка, но хоркрукс снова проскользнул в мои воспоминания и избавил меня от необходимости продолжать. – В общем, сам видишь: палочка у меня была при себе, смерти я тогда уже не боялся, злой был как черт. Ну и не пропадать же добру. Заодно и хоркрукс себе выкроил, под настроение.
Хоркрукс надолго ушел в радиомолчание, очевидно, переваривая увиденное в моих мыслях. Сказочка, действительно, получилась достойная Темного Лорда, с тем только исключением, что все эти ужасы и грязь были в действительности.
- Слушай, Риддл, - наконец прорезался хоркрукс, когда ансамбль, привезенный Долоховым, уже появился на сцене, и участники Бала начали вставать с мест. – Я-то думаю, отчего мне так вольно дышится. Мы же с ребятами тут в сети головы наши риддловские чуть не сломали: по всему выходило, что ты уже должен был стать каким-то уродцем, разваливающимся на куски, а мы и вообще невесть во что должны были превратиться, нас бы даже невинные дети порешить пытались. Пять хоркруксов, это ж мать честная!
- Да брехня это все, - отмахнулся я от хоркрукса, подавая Белле руку. – Бабкины сказки.
- Вот, Риддл! – воскликнул хоркрукс, да так, что я поморщился, а Дамблдор насторожился. – В этом все и дело, что ты самоуверенный раздолбай, да еще и математик! Тебе что было сказано: «высшее деяние зла»! Ну там, друга спящего зарезать или что такое. А ты, видно, решил, что в физике нет ни подлых, ни возвышенных, ни добрых, ни злых состояний и что убийство есть убийство. Да тебя за твои «высшие деяния зла» любой суд бы оправдал, и еще орден бы дал впридачу. И вот все у тебя так...
- Ладно, потом поговорим, - оборвал я хоркрукс, который стал звучать почти как старина Мульсибер. Мульсибер в свои сентиментальные минуты, которые с возрастом случаются у него все чаще, порой объясняет мне, что я добрый, но несчастливый человек, которого когда-то давно сильно обидели другие добрые люди. Он мне даже предлагал дать почитать книжку, из которой он набрался таких несообразных мыслей, но я, конечно, не взял.
Маггловский ансамбль тем временем разобрал инструменты.
- «Апрель», - объявил солист. – Авторы Блэкмор и Лорд.
Студенты незаслуженно мне поаплодировали, и ансамбль заиграл медленную красивую мелодию, да так, что я даже заслушался.
- Риддл, обними меня за талию, - игриво напомнила Белла. – Сегодня даже при студентах можно.
Танцевальная часть Бала прошла даже лучше, чем торжественная. Я несколько раз подхватывал Беллу на руки, уворачиваясь от Хагрида, который пролетал мимо раненым бизоном, изображая фигуры вальса, и я посоветовал хоркруксу научить Хагрида танцевать казачка – хотя бы для того, чтобы отвлечь всеобщее внимание и дать мне и Белле возможность вести себя как партнеры не только по танцам. Может, Слагхорн был и прав насчет предложения...
Вместо Хагрида внимание на себя отвлек Долохов, неожиданно появившись среди танцующих и отбив у Цепеша Септиму. Долохов устроил с Цепешем шутовскую дуэль, выиграв ее эффектным падением на пол, после которого Септима бросилась к нему сломя голову, а Цепешу осталось только отойти, ворча себе под нос, затем чудом не получил пощечину от Септимы (за нашептывания ей на ухо), от Беллы (за поздравления нам вслух) и от Минервы (за нашептывания на ухо Дамблдору). Одним словом, Долохов повеселился и повеселил остальных.
В студенческой толпе центром притяжения были Люциус и Нарцисса: мне несколько раз пришлось спасать их от студенток, которые вдруг решили приревновать Малфоя и отомстить за разбитые надежды, и от более дружелюбных студентов, которые внезапно обратили внимание на Нарциссу и пытались ее похитить, вызывая у Люциуса уже справедливые вспышки ревности. Впрочем, со многими покушениями на свой тет-а-тет Люциус и Нарцисса справлялись и без моей помощи: Нарцисса оказалась очень сведущей и талантливой ведьмочкой, и они с Люциусом, не сговариваясь, подчас впечатляюще действовали в унисон. Случайно и неожиданно сложившаяся пара оказалась очень удачной, и я за них порадовался: в конце концов, должна же хоть одна из сестер Блэк порадовать маму и выйти за чистокровного.
В довершение вечера на сцене рядом с маггловским ансамблем появился не совсем трезвый Долохов и загреб себе микрофон.
- Ну что, - произнес Долохов свою привычную фразу, с которой он в нашей компании берет гитару, - все уже напились?
Зал оживился, а я даже затылком почувствовал осуждающие взгляды, которые бросал на Долохова наш педагогический коллектив. Впрочем, те, кто постарше и помнит Долохова студентом, бросали такие взгляды и на меня и, как всегда, совершенно напрасно.
- Я имею в виду, все хорошо повеселились? – поправился Долохов, вызвав смех в зале. – В таком случае в завершение пьянки, то есть нашего концерта, я хочу исполнить вам песню, которая придется по сердцу нашим гостям из Дурмштранга – ну и всем остальным. Перевод не в рифму, предупреждаю сразу.
Зал, тем не менее, зааплодировал Долохову – судя по всему, студенты его помнили. Надо бы расспросить, чем он им так запомнился – на всякий случай, чтобы потом сказать, что я тут ни при чем.
- Песня посвящается моему старинному другу, которого вы все знаете и любите, - добавил Долохов, и студенты, правильно обо всем догадавшиеся, посмотрели в ту сторону, где стояли мы с Беллой и в очередной раз приветствовали нас гулом и воем, словно на стадионе.
- Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить, - запел Долохов, поддерживаемый импровизированными риффами Блэкмора, - с нашим атаманом не приходится тужить...
Песня Долохову безусловно удалась – Долохов дважды бисировал, а студенты Дурмштранга растрогались до того, что изобразили джигитовку на неизвестно откуда взявшихся метлах и разбили два витража.
Однако мне до сих пор кажется, что один куплет Долохов все же не переводил, а придумал сам. Как я ни отшучивался, ханжеские взгляды многих гостей и некоторых моих коллег в сторону меня и Беллы успели за вечер мне надоесть. А тут еще Долохов: «Атаман наш знает, кого выбирает...»
-------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет своих верных читателей с наступающим Новым Годом, и желает им в Новом Году неожиданного раскрытия каких-нибудь их талантов (как у Хагрида), неожиданной весточки от старого друга (как у Дамблдора) и вообще побольше Темных Лордов и понимающих хоркруксов. %)))
ЗЫ Также автор сообщает читателям, что у фика появился талантливый иллюстратор, и некоторые главы на Сказках теперь с картинками, а здесь html не работает, как вставлять картинки в текст, непонятно.Глава 4231 декабря 1969 года
Долохов ждал нас около Айлингтонского Ангела, прислонясь к стене и куря. Судя по старомодному длинному плащу и пижонскому белому кашне, он сегодня хотел быть похожим на аристократа, но был похож, как всегда, на апаша и белокурую бестию. По его несытому виду я сразу угадал, что сегодня он намерен прокутить сумму, примерно равную тому, что скряга Дамблдор положил мне вместо месячного оклада.
По нашему давнему обычаю, мы пожали руки и дружески обнялись.
- Тебя посадят, Риддл, - с улыбкой в голосе шепнул мне Долохов, взглянув через мое плечо на Беллу в маггловских джинсах и курточке, в которых она выглядела даже моложе, чем на самом деле. – Но знаешь, я понимаю, почему тебе на это наплевать.
- Как долетел? – громко спросил я, не имея, впрочем, серьезного намерения прямо сейчас выяснять у Долохова подробности его второго визита к Гриндельвальду, на этот раз с ответом Дамблдора, а просто желая, чтобы он перестал похабничать мне на ухо.
Привычку Долохова нашептывать мне на виду у всех свои наблюдения за жизнью я недолюбливаю еще со школы. Вот, помню, сидим мы у Дамблдора на трансфигурации...
Но Долохов не дал мне предаться воспоминаниям. Он каким-то неуловимым движением оказался у меня за спиной, сам представился Белле, чем выставил меня свиньей, и уже смотрел на меня, когда я с неудовольствием повернулся к нему.
- Как обычно долетел, - отвтил Долохов. – Не спи, Риддл, трибунал проспишь.
- Вы умеете летать? – с интересом спросила Белла.
- Да дело нехитрое, - шутовским тоном отозвался Долохов. – Покупаешь в дьюти-фри полкило коньяка...
- Антон желает покаяться нам в пагубном пристрастии к алкогольным напиткам и услугам маггловской авиакомпании Бритиш Эрвейз, - пояснил я и сделал Долохову страшные глаза. Еще одна черта Долохова, которую я не люблю со школы, состоит в том, что стоит в радиусе ста ярдов появиться симпатичной девушке, как он либо начинает ее очаровывать, либо, если в этом уже преуспел я, принимается паясничать. Причем последнее этот негодяй делает еще более очаровательно.
Всю дорогу до ресторана Долохов морочил Белле голову историями о том, как он разыскивал в Мексике дона Хуана и курил с ним кактус пейот. Я эти истории слышал уже во второй раз – в первый раз Долохов поведал мне о могущественных нагвалях год назад, когда, отправившись с важными заданиями в Штаты, начал выпрашивать у меня еще пару недель на установление связей с мексиканскими магами. Долохов тогда вернулся из Мексики весел и загорел, а на расспросы о мексиканских магах развел руками и свалил все на Кастанеду, который его запутал и дезинформировал.
Как и следовало ожидать, цены в ресторане, куда нас завел Долохов, выглядели устрашающе даже после деления на курс галлеона. Белла украдкой посмотрела на меня, и я с сожалением подумал, что прошли те золотые времена, когда благороднейшие и древнейшие Блэки выкидывали такие деньги на шпильки.
Долохов тем временем снюхался с сомелье, сунул ему в руку пригоршню купюр, и на нашем столе появились полупустые бокалы и две открытых бутылки вина. Сомелье кружил рядом как пиранья, готовый произвести на свет еще пару бутылок, как только золотой-яхонтовый Антон-свет-Долохов прикончит первые две.
- Вздрогнули! – предложил Долохов, поднимая бокал. – Белла, советую выпить это и добавить еще.
- Зачем? – удивилась Белла, а Долохов последовал своему совету, одним глотком отхватив четверть бокала.
- Выпейте, легче будет, - снова посоветовал Долохов и утянул к себе кастрюлю мидий, которую мы заказывали на троих. Я тут же дал ему вилкой по рукам, но промахнулся и звонко ударил по кастрюле. Белла удивленно посмотрела на нас и засмеялась.
- Вы смеетесь, и это хорошо, - констатировал Долохов, приканчивая свой бокал под мидии и подставляя его сомелье, который материализовался у Долохова за спиной, словно из-под земли вырос. – Потому что мы принимаем вас в ближний круг. Испытаний никаких не будет, не беспокойтесь. Кроме одного – вам теперь придется нас терпеть.
Долохов чокнулся с Беллой, и я заметил, что она все же допила свой бокал, который тут же наполнился снова.
- Вам будет трудно, - предупредил Долохов. – Например, я – я беспризорник и малолетний бандит, Хогвартс подобрал меня на улице. Риддл вырос в детдоме. Мульсибер рос без отца и, разумеется, среди магглов. Руквуд в детстве пас коз в Уэльсе. Эйвери родом из фабричных районов.
- А Розье, Нотт, Яксли? – удивленно спросила Белла, но Долохов тут же вскинул руки.
- Я расскажу подробно и методично, - пообещал Долохов, и внезапно извлек из кармана маггловские очки. – Сколько это стоит, по-вашему?
- Двадцать галлеонов? – предположила Белла.
- А! – вскрикнул Долохов, словно он на мизере посадил Мульсибера на паровоз, и сидящая в другом конце пустынной не по сезону терассы пара недоуменно на нас посмотрела. Я подумал, что, если Долохов продолжит пить с той же скоростью, нас снова выведут из этого ресторана под белы рученьки. – Сто чертовых фунтов! Сто чертовых английских фунтов за вещь, которой один фунт красная цена!
- Вы знаете, почему она столько стоит? – спросил Долохов, переведя дух и успокоив себя очередным бокалом вина. - Потому что вы – вы, аристократы, - не знаете, сколько она стоит на самом деле. И больше того – вы настолько стесняетесь ей пользоваться, что покупаете ее из-под полы. А теперь представьте, что в Гринготтсе каждую осень скапливаются тысячи маггловских фунтов. Тысячи фунтов, на которые можно купить маггловские безделушки, чтобы продать их в сотни раз дороже. Кто контролирует обмен валюты?
- Гринготтс? – растерянно предположила Белла.
- Я тебя умоляю, - перебил ее Долохов, с каждым бокалом становящийся все развязнее. – Что эти уродцы будут делать с фунтами? Что они на них купят? У кого? Фунты Гринготтса тратит Министерство. Вернее, тратило, пока мы не пришли заявить о своих правах и сказать им, что дальше действовать будем мы. И теперь мы, бывшая шпана, богаты и ненавидимы всеми. Министерством, которое мы обокрали, антикварами, которые торговали безделушками раньше. Да и ты должна нас ненавидеть. Выпей, а Риддл объяснит.
Но я не успел объяснить, потому что Долохов любил кутить с музыкой, причем в буквальном смысле. Неожиданно для меня над моим ухом звякнула гитарная струна, и незаметно появившийся на веранде человек в черном плаще, черных усах и черной шляпе запел с деланным французским акцентом песню с поросячьим подтекстом, за которую Долохова по-хорошему следовало убить.
- Невесте графа де ля Фер всего шестнадцать лет, - пел подученный Долоховым фальшивый француз, косясь на меня и Беллу. – Таких изысканных манер во всем Провансе нет...
Граф де ля Фер в моем лице немедленно трансфигурировал под столом из салфетки четвертый бокал и выставил его на стол вместе с парой купюр, прежде чем певец успел перейти ко второму, а затем, не дай Бог, и к третьему куплету. К моему счастью, певец оказался падким до выпивки наглецом, и, не церемонясь, подсел к нам, дохрипев про лилии, которые цветут.
- Тысяча чертей! – возгласил наш гость, наливая и пробуя вино. – Доброе вино, месье! А то эти канальи, - он со знанием дела махнул рукой в сторону, где в ресторане находился винный погреб, - постоянно несут какую-то дрянь.
- Был рад услужить, - холодно сказал я. – Прощайте.
- Ну почему же «прощайте»? – не согласился певец. – Разве я могу не отплатить вам за щедрость, месье? – и прежде чем я смог его остановить, наш незваный гость встал и вновь взялся за гитару.
- В мой старый сад, ланфрен-ланфра, - запел он, встав рядом со мной и повернувшись к Белле, - лети, моя голубка...
Тут я не выдержал и схватился за палочку, но, к моему удивлению, лицо певца стало расплываться, усы из черных стали рыжими, плащ превратился сначала в мантию, а потом в вязаную кофту...
- Марк Эйвери, дитя фабричных районов, - представился паршивец Эйвери, подавая Белле руку. – Риддл, не обижайся. Мы с Антоном просто не могли упустить такую возможность.
- Что же, я прекрасно понимаю, за что я должна вас ненавидеть, - зло сказала Белла. – Риддл может не объяснять.
- Да брось, мы же интеллигентно, - тут же возразил Долохов, пьяно водя перед собой ладонью. – Эта блатная рожа, - Долохов широким жестом указал на Эйвери, и я заметил, что официанты в зале начали шептаться, вероятно, прикидывая, когда мы начнем буянить и когда следует вызывать полицию, - эта блатная рожа вообще предлагала спеть вам с Риддлом «Девочка-пай, рядом жиган и хулиган...»
Белла, конечно, не совсем поняла шутку, но я улыбнулся и сердиться на Долохова и Эйвери больше не мог.
- Слышь, ты чо такой дерзкий? – шутейно спросил я Долохова, вспомнив былые времена, когда мы с ним в Хогвартс-экспрессе отжимали у лохов шоколадных лягушечек. Эйвери не растерялся, трансфигурировал салфетку в бандитскую кепку и точным движением палочки нахлобучил ее мне на голову. Я в отместку прицельным пинком выбил из-под него стул, опасаясь, что следующим движением палочки Эйвери кепку на мне подожжет – он дурной, с него станется. Эйвери чертыхнулся и устоял, чуть не стянув со стола скатерть. Официанты собрались у окна на террасу и, вероятно, делали ставки на то, какую часть ресторана мы разнесем до приезда полиции. Белла посмотрела на нас и на них и наконец рассмеялась.
- Хорошо, я поняла, - признала Белла. – Антон прав, вас всех нужно просто терпеть.
- Золотые слова! – одобрил Эйвери, возвращая себе стул. – О чем вы там говорили, когда я все испохабил?
Официанты тем временем разошлись от окон, Долохов разлил всем по очередному бокалу, и даже сомелье замаячил где-то вдалеке призраком мирных времен. Вечер снова становился простым субботним вечером, но, благодаря выходке Долохова и Эйвери, мы уже сидели за столом как наша старая банда, в которой сегодня появился новый человек.
- Давайте я быстро дорасскажу, - предложил я, замечая, что Долохов и Эйвери, похоже, не считают, что новогодний вечер и день рождения школьного друга – такой уж простой рядовой вечер, и уже сговариваются «поотмечать». – В результате сложившихся ножниц цен на маггловские и магические товары спрос на магические товары в магическом мире резко упал, а вслед за ним упали и цены. С другой стороны, контроль над внешней торговлей не привел ни к понижению курса галлеона, из-за золотого стандарта, ни к повышению экспорта магических товаров в маггловский мир, который в связи с принятием Статута о секретности примерно равен нулю.
- Был равен нулю, - уточнил Эйвери, который освоил продажу магических артефактов эксцентричным маггловским миллионерам, и из-за него нам уже несколько лет нужен свой человек в отделе злоупотребления магией. Я раньше хотел поставить туда Уизли, когда его выпущу, но теперь мне жалко отдавать министерским такой талант.
- Деньги, вырученные в результате контрабанды маггловских товаров в магический мир, скапливаются у тех, кто контролирует торговлю, - продолжал я, поругивая сам себя за лекторский тон, от которого мне теперь порой уже нелегко избавиться. – Вкладывать их обратно в магический мир становится невыгодно, потому что на экспорт производить ничего нельзя, а внутренний рынок давно перестал расти. К тому же в условиях падения цен, то есть дефляции, держать деньги в золоте становится достаточно привлекательно. Данная ситуация называется «ловушкой ликвидности»: дефляция приводит к выводу денег из оборота и падению производства, а вывод денег из оборота приводит к дальнейшему падению спроса и продолжению дефляции...
- Это не он такой умный, - громким шепотом сказал Долохов Белле, - это он Мульсибера пересказывает...
- И перевирает немного, - сказал за моей спиной знакомый голос. – С днем рождения, Риддл!
- Ты-то тут откуда? – спросил я, наблюдая за тем, как Мульсибер пододвигает себе стул и тут же занимает половину стола своими тарелками и локтями.
Но Мульсибер не собирался отвечать на мой вопрос, будучи занят извлечением из своих карманов всего, что они с Патрисией посчитали нужным мне вручить в связи с праздниками. Не стесняясь присутствием магглов, Мульсибер вытащил из жилетного кармана коробку с часами и вызывающим названием, из внутреннего кармана пиджака жестом фокусника извлек букет лилий и вручил его через стол Белле (при виде лилий Эйвери неприлично заржал, но Белла на него уже не обижалась и просто дала ему букетом по голове), откуда-то из-под стола выудил коробку бельгийского шоколада и пару упаковок чая... В этот момент я заметил, что к нашему столу уже поставили еще один, и за ним ниоткуда появился Руквуд.
- С днем рождения, Риддл, - в свою очередь сказал Руквуд. – Марти, пересаживайся сюда. Риддл, это мы изображали на той стороне обедающую супружескую пару. И террасу выкупили тоже мы. Так что чувствуй себя как в Хогвартсе. Можешь, например, превратить люстру в змей и научить их шипеть хором Jingle bells, как на втором курсе на день рождения.
- «Мой дорогой мальчик, я просто не могу разрешить тебе остаться на лето в школе», - тут же вставил Эйвери голосом покойного директора Диппета.
- «Я старый человек, но я хочу умереть своей смертью», - подхватил Долохов тем же голосом.
- Да не говорил он такого, - возразил я, и ребята дружно грохнули.
Белла смотрела на нас, подперев щеку рукой и чему-то сокрушаясь сквозь улыбку.
- Да, да, - серьезно и озабоченно поддакнул ей Мульсибер, усаживаясь рядом. – И эти дуралеи контролируют финансы и внешнюю торговлю. Вы совершенно верно думаете, Белла: гнать их в шею и прикрыть всю эту лавочку с маггловскими безделушками. И действительно: если полностью изолировать магический мир от маггловского, проблемы, порожденные внешней торговлей, исчезнут, и экономика снова встанет на ноги.
- А что будет с нами? – спросила Белла, взглянув на Мульсибера почти с отчаянием.
- С вами все будет хорошо, - ответил Мульсибер, и только мы, его школьные друзья, слышали в его голосе, что он дразнится и провоцирует. – Вы наконец вернете себе свой мир. А нам придется уйти – я женат на магглянке, и даже не в том смысле, в котором в вашей семье меня называют магглом, Риддл погряз в своей физике и матанализе... Впрочем, Риддл вывернется, наверно: помашет своей родословной, и вы вместе приступите к строительству нового мира. Безо всяких богомерзких интегралов, разумеется.
У меня зачесались руки дать Марти по загривку, чтобы он не выставлял меня беспринципным карьеристом, но еще интереснее мне было посмотреть, что ответит Белла.
- Бросьте, Марти, - произнесла Белла после долгого молчания, на время которого за нашим столом неожиданно воцарилась тишина. – Я же знаю, что вы уйдете только вместе. А вы знаете, что я уйду с вами. И еще вы знаете, что у меня тоже есть семья, скотина вы такая!
Я думал, что Марти после этого все же получит по загривку, но Белла сдержалась и сердито уставилась в стол, похожая на нахохлившегося коршуна.
- Это ты зачем так сделал? – полушутливо спросил Эйвери, обращаясь к Мульсиберу, но его легкомысленная реплика повисла в воздухе.
- Послушай, - мягко сказал я, тронув Беллу за плечо и решив, что хотя бы при ребятах я могу наконец перестать ломать комедию, которую мы оба ломаем в школе, и говорить с ней так, как будто нас никто не слышит. – Помнишь, я говорил тебе, что мы можем объединить миры? Ты еще ответила тогда, что это означает погубить наш мир, его сущность...
- Это означает себя погубить, Риддл, - перебил меня Руквуд. – Нас всех выловит МИ-5 и сдаст в лабораторию для опытов.
- Ну, и так не сяк, и этак не так, - в свою очередь перебил Долохов. – Джон, ты же понимаешь, что делать что-то надо. После того, как в нашем мире, - Долохов посмотрел на Беллу и решил не поправляться, - после того, как в нашем мире случилась промышленная революция и возникло массовое производство, магам приходит карачун. Поздно уже прикидывать и рассчитывать. На палубе танцы, но в трюме дыра пять на пять!
- Перестаньте, - резко сказал я и почувствовал, что есть еще у меня в запасе регистр голоса, который заставляет всех начать меня слушать. Наверно, только благодаря этому первоклашки пока меня и не съели. – Выход есть, и мы его найдем.
В этот момент мне почему-то вспомнилось мое обещание сестре Лили Эванс, что я превращу ее в мага, и Хагрид, у которого под Империо неожиданно появились недюжинные магические способности, и я вдруг и сам поверил, что мы найдем выход и объединим миры, несмотря на то, что мы бьемся над этой задачей уже двадцать лет, и не только Эйвери, но даже и Мульсибер уж отчаялся и перешел на сторону прагматичного Руквуда, который еще в школе выправил себе фальшивую родословную, и теперь считает, что изоляция магического мира – единственный выход. А ведь я сотню раз говорил ему, что решать надо только задачи, которые не имеют решения. Но ему, как прикладнику, этот глубоко принципиальный вопрос, к сожалению, недоступен.
- А теперь, право, давайте не портить друг другу Новый год, - предложил я и тем самым все испортил.
Мульсибер, который за минуту до этого о чем-то сосредоточенно думал, покусывая кулак, вдруг встрепенулся и встал с места.
- Меня же жена заждалась, - пояснил Мульсибер и принялся пожимать всем руки, поздравляя всех с наступающим. Белле, кроме поздравления, досталась еще и кружевная шаль, из числа тех, которые Патрисия вяжет по десятку в год, но раздаривает довольно неохотно, потому что ее шали действительно произведения искусства. Поэтому за шалью обязательно должно было последовать что-то еще, и я ожидал приглашения к Мульсиберам на Крещение, но ошибся.
- И вот еще, - доверительно сказал Белле Мульсибер своим вкрадчивым кошачьим голосом, - Риддл еще не говорил, когда вы будете венчаться, но...
На этом месте я поперхнулся, и вставший со своего места Долохов заботливо похлопал меня по спинке.
- Это то есть как? – повернулся ко мне Мульсибер и в своем праведном негодовании вдруг стал похож на тетю Ирму. – Ты еще...? Ребята, ну скажите хоть вы ему!
- Похоже, нам тоже уже пора, - заметил Эйвери.
- Дадим Риддлу шанс исправить его головотяпство, - подхватил Долохов и незаметно сунул мне в карман коробочку с кольцом, которое он мог бы добыть и пораньше. Хотя, с другой стороны, Белле на Рождественском Балу только обручалки на пальце и не хватало.
- Антон, а как сначала называлась ваша организация? – неожиданно спросила Белла, прощаясь с Долоховым. – Вальпургиевы рыцари?
Долохов взял в руки трость и разгладил на груди кашне, всем своим аристократическим поведением показывая, что звания рыцаря для него будет слишком мало, и, зная его привычку к парадоксам, я почти угадал его ответ.
- Да какие мы были тогда рыцари, - скромно сказал Долохов. – Кучка нищей озлобленной шпаны. Впрочем, и сейчас, - Долохов взглянул в мою сторону, явно собираясь переложить свое пижонство с больной головы на здоровую. – Та же шпана, но с деньгами. Вот только этот, Вольдеморт ибн Салазар, возражает.
- Я не возражаю, - ответил я. – Если тебе угодно, ты шпана с деньгами.
- И все-таки, - не отступилась Белла, - было же какое-то название?
Я хотел честно ответить, что никакого названия не было, да оно было и не нужно, но Долохов снова меня опередил.
- Бригада, - ляпнул Долохов. – Мы же с первого класса вместе.
-------------------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читательниц с 8 марта и желает им, чтобы их всегда окружали хорошие мужчины.Глава 438 января 1970 года
Со мной еще не было такого случая, чтобы новый семестр начинался без сюрпризов, и этот январь не стал исключением. Не успел я умыться и сесть править учебный план, как ко мне прибыло письмо от Цепеша, с поздравлениями с его странным Рождеством, рассказами об удивительных богомольных монахах и прочих чудесах острова Афон.
Поначалу я не придал письму особого значения: меня позавчера поздравил с Крещением Мульсибер, и из его письма я узнал, что семья Мульсиберов уже составила полный план моего венчания и приступает к его реализации. «Священника для исповеди я тебе уже нашел, - в частности, писал Мульсибер. – Весьма примечательный патер, Браун фамилия. Шокировать его не бойся – он почему-то постоянно попадает в какие-то истории с участием воров и убийц и давно ко всему привык. И не ври ему – во-первых, исповедь все-таки, а во-вторых, он обидится и все твои преступления сам раскроет». Вот это была проблема, а болтовня Цепеша это мелкие неприятности.
Огромная летучая мышь, доставившая письмо Цепеша, тем временем не улетала, очевидно ожидая ответа, и я набросал пару слов на пустом пергаменте, который Цепеш заботливо приложил к письму.
Однако запечатать пергамент я не смог. «Как твое имя?» - неожиданно спросил меня пергамент Цепеша. «Риддл», - вторично подписался я, но пергамент немного померцал и сообщил мне, что такого имени нет в святцах. Тут я вспомнил, что Цепеш писал что-то о своем намерении поставить за меня свечку и подать кому-то какую-то записку, и о том, что он не знает, как меня зовут, но я тогда решил, что он перебрал кагора.
Я попробовал послать пергамент к черту, но пергамент не пожелал идти к черту, начав противно и мелко мерцать, а летучая мышь кружилась под потолком и пронзительно визжала. «Томас», - подписался я еще раз, чтобы отвязаться, но этого имени тоже не нашлось в святцах.
Это было, в конце концов, обидно, и я решил запросить через камин Долохова, который, как ни удивительно, серьезно относится к вере предков. Например, лет десять назад Долохов как-то раскопал в Лондоне православного митрополита, которого он теперь называет «мой великий тезка». А в школьные годы, помнится, Долохов грубо послал меня с предложением заделать для него хоркрукс. «Короче, шел бы ты, Риддл, - заключил тогда Долохов свой спич о том, где он видал все эти хоркруксы. – Жив буду – хорошо, помру – тоже хорошо, с родителями встречусь».
- Привет, - сказал я, когда в камине появилась голова Долохова. – Как меня по-вашему зовут?
- Серьезно попраздновал, - ехидно отметил Долохов.
- Я имею в виду, какое у меня имя по вашим православным святцам, - уточнил я. – Ко мне Цепеш привязался.
Долохов некоторое время что-то повспоминал, закатив глаза.
- Фома, - наконец сообщил Долохов из камина.
- Кошмар, - отозвался я.
- Ну почему кошмар, - не согласился Долохов. – Нормальное имя, солидное. Фома Фомич. У отца в одной из деревень так кузнеца звали.
Долохов редко рассказывает что-то об отце, чья память для него священна, но всякий раз рассказывает что-нибудь занимательное. Это был интересный и незаурядный человек, гвардии капитан Павел Долохов, и он прожил бурную и полную событий жизнь, которая, к сожалению, оборвалась, когда он переводил жену и сына через финскую границу, перед этим пошумев в Петербурге так, что вслед за ним выслали как минимум красноармейскую роту. А еще у него, как теперь оказалось, был кузнец Фома Фомич.
- На фиг Фомичей, - повторил я. – Давай что-нибудь со вторым именем придумаем.
- Марволо? – переспросил Долохов и задумался. – Ну разве что Маврикий...
- Это, по-моему, что-то из географии, - не согласился я. – «Темный Лорд, человек и пароход».
- Не пароход, а остров, - уточнил Долохов и подозрительно быстро предложил: - Тогда Владимир.
- Владимир-то почему?
- Ну Вольдеморт это почти Вольдемар, - пояснил Долохов, - а Вольдемар это французский эквивалент православного имени Владимир.
Я задумался. Чем-то мне этот «Владимир» не нравился.
- Бери-бери, - подбодрил меня Долохов. – Владимир переводится с русского как «владеющий миром», а сам святой был просветителем.
- Ладно, - махнул рукой я и подписал письмо к Цепешу Владимиром, после чего пергамент тут же свернулся в трубочку, летучая мышь схватила его и вылетела в окно.
- Отличное имя, - продолжал Долохов, все больше расплываясь в усмешке. – Как у вождя мирового пролетариата, например. Революционер ты наш.
- Черт! – в сердцах сказал я, понимая, что подарил Долохову повод для шуточек на неделю вперед.
- Не хочешь быть Фомичом – будешь Ильичом, - подытожил Долохов и исчез в пламени.
9 января 1969 года
Вчерашний день, начавшийся с письма Цепеша и шуток Долохова, закончился еще более неожиданно, чем начался. К вечеру, наконец написав учебный план и поправив конспекты, я решил вспомнить о науке и о моем обещании младшей Эванс научиться превращать магглов в магов и принялся разыскивать Руквуда.
Казалось бы, несмотря на скрытность Руквуда, из-за которой никто не только не знал его адреса в каминной сети, но и обычного адреса, найти его должно было быть просто: на то у каждого из нас имелся на руке Смертный Знак.
В первые годы использования Смертного Знака для поисков Руквуда я столкнулся с довольно дурацкой недоработкой: при нажатии на Знак сигнал уходил всем, и через несколько секунд на меня обычно сваливались Долохов и Эйвери, порой в исподнем и без туфель, приняв сигнал за боевую тревогу. На очередной ложной тревоге они в сердцах чуть не намяли мне бока за ложный вызов, но их остановил Мульсибер: оказалось, он тоже аппарировал на мой зов, но наблюдал за всем со стороны, на всякий случай взяв пространство вокруг меня под прицел. Секретом осталось только то, где был в это время Руквуд, из-за которого все это и было затеяно.
С тех пор мне удалось усовершенствовать заклинание, и теперь, нажимая на Знак, я могу устанавливать направление вызова. Отсюда, кстати, и пошло наше изобретение беспроводного телеграфа, которое мы безуспешно пытались продать магглам, и все мои разработки в информационных сетях, которые мы магглам еще продадим. Правда, для последнего мне пришлось под видом работы у Борджина засесть на год в Кембридже и всерьез взяться за теорию информации. А шатался бы я по миру в поисках темной магии, как предполагал про меня Дамблдор, так и остался бы неучем, отправляющим с помощью Смертного Знака вызов по всей сети, включая потенциальных двойных шпионов, предателей и заключенных. Школьничество какое-то, прямо как в шестом классе с фальшивыми галлеонами.
Вот и теперь я нажал на Знак и стал ожидать Руквуда, который, как всегда, не спешил явиться на зов, а просто закинул мне в камин портшлюз. Я в очередной раз вздохнул о несовместимости хороших талантливых людей и понятия субординации и взялся за портшлюз.
- Привет, - сказал мне Руквуд, сидящий за столом в своем кабинете без окон. – Случилось что-то?
- Да ничего, - ответил я, подходя к столу и думая о младшей Эванс и о корпускулярно-волновой теории магии, которую давно уже пора создавать. Надо же с чем-то войти в историю, как подобает Темному Лорду, не все же школьников гонять и двоечникам сниться. – Мне бы маггловских детей найти где-нибудь десяток, для опытов.
В принципе, с такими шутками мне лучше было бы обращаться к Нотту, но, во-первых, Руквуд куда более искусен в исполнении любых просьб, а во-вторых, Нотт мог бы и не понять шутки, а это ж греха не оберешься.
И в этот момент я увидел, что Руквуд тоже не понял шутки. Он чуть заметно подался вперед, его лицо стало расслабленным и пустым, и рука уже лежала на палочке, которую он всегда держал на столе.
- Мне можно закончить свою просьбу, или я уже осужден? – осведомился я сердито.
- Да нет, о чем ты, - отозвался Руквуд и принял фальшивую расслабленную позу. – Говори, пожалуйста.
- Недавно я взял Хагрида под Империо, - начал я, с облегчением думая о том, что хотя бы о Непростительных с Руквудом можно говорить прямо. А то ведь теперь и не знаешь, что ему в голову вскочит. Кто же знал, что он такой защитник детей. – Под Империо магические способности Хагрида заметно увеличились, что заставляет предположить, что при наложении Империо происходит передача магии от субъекта к объекту. Остается выяснить, что препятствует проявлению магических способностей у магглов, находящихся под Империо, и как добиться постоянного закрепления эффекта. Надо сказать, что наложением Империо на магглов практически никто не занимался, и уж точно не измерял при этом их магическое поле. Мы, конечно, можем выйти на улицу и попробовать, но что касается закрепления эффекта – я предпочел бы одаривать магией тех, чье сознание еще гибко и чья социализация произошла еще не полностью.
- На этом мы поблагодарим дорогого Ильича за его выдающийся доклад, - сказал Руквуд, и я с облегчением увидел, что он уже сцепил руки замочком и посматривает на меня одним глазом, думая о чем-то своем, возможно, связанном с моим рассказом. – Серьезно, ты говоришь, как статью из Nature зачитываешь.
И в этот момент я успел первым и, дотянувшись до своей палочки, отправил палочку Руквуда в угол и запустил свою туда же.
- Слушай, ты, свинья, - закричал я на него, перегибаясь через стол и хватая его за лацкан домашней куртки, - черта ты меня под прицелом держал? За кого ты меня принимаешь, за доктора Менгеле? Что ты думаешь, я скормлю этих детей змее за дружеским ужином? Буду лупить их Авадами по лбу? Затащу в Тайную Комнату и замучаю? Я, по-твоему, совсем выжил из ума? Мог ты меня хотя бы обругать по-дружески, после стольких-то лет? Я в тебя стрелять не стал бы без предупреждения, как ты, зараза!
В общем, я, возможно, закатил бы в сердцах Руквуду оплеуху и мы в первый раз с четвертого класса подрались бы, если бы вдруг кто-то не стащил меня со стола.
- Остынь, Ильич, - сказал мне Эйвери и показал Руквуду кулак. – Детей разбудишь.
- Каких детей? – машинально переспросил я. – И перестаньте называть меня Ильичом. Оба.
- Его детей, - ответил Эйвери, кивнув на Руквуда. – Мальчика и девочку. Нашел с кем шутить свои шутки.
15 января 1970 года
Кажется, я все еще сердит на Руквуда, а поэтому запишу-ка я еще раз, что он свинья. Мало того, что он в свое время зажал свадьбу, так ведь теперь еще и не сказал, что обзавелся потомством. А на мой справедливый упрек этот нахал ответил, что я не спрашивал. Как я могу спрашивать про то, о чем я не знаю? (А ведь именно так и думают мои студенты...)
И Эйвери тоже хорош, сокамерник его бывший – знал и молчал. Нет, конечно, приятно, что он каким-то неведомым образом оказался у Руквуда в кабинете именно в тот момент, когда Руквуд удумал стрелять в меня без предупреждения, и был готов прикрыть. За такие вещи я Эйвери очень ценю. Но все-таки он тоже свинья. Что это, в конце концов, за разведка такая, которая сама все знает, а мне ничего не говорит?
Впрочем, пес с ними с обоими, сочтемся. Да уже начали – Руквуд у меня теперь ищет вместо подопытных детей высоковольтный генератор и ускоритель альфа-частиц, раз он у нас такой щепетильный, а Эйвери объявил набор маггловской детворы в кружок юных фокусников. Пусть теперь попробует поучит маггловскую малышню прятать даму в рукаве, пока я буду трудиться над передачей магии, сам же прибежит ко мне через месяц и будет умолять превратить своих учеников в магов любой ценой. Дамблдор, помнится, распускал про меня грязные слухи, что в моей организации к проштрафившимся применяется Круцио. Не такой уж я неизобретательный, а даже наоборот.
Но взяться за перо меня побудило другое. Дело в том, что в нашем дорогом Хогвартсе, не знакомом с системами отопления, в каждом классе есть камин. В большинстве классов он используется по назначению, и в нем мирно потрескивают дрова. В моем же классе какой-то вредитель (не удивлюсь, если Дамблдор) подсоединил камин к каминной сети. Поэтому порой мои уроки прерываются экстренными сообщениями о том, что в мире опять что-то не в порядке, и Темному Лорду, то есть мне, пора переключать мир на ручное управление.
К растерянным магглам, озадаченным столкновением с магией, мои студенты уже привыкли, а некоторые даже научились не прятаться при их появлении под парту и говорить «Здравствуй, папа, я все исправлю». Привыкли студенты и к появлению в камине представителей зловещего тайного ордена, в светящихся масках и с репликой «Риддл, тут надо что-то решать...» Но вот в конце прошлого года, например, в камине появился настоящий генерал. «Могу я с Риддлом поговорить? – рявкнул генерал из зеленого пламени. – У нас тут мост упал. Надо помочь». Ну надо, значит, надо, седьмому курсу давно не хватало практикума по сопромату. Газетчики из «Ежедневного пророка», правда, потом состряпали про меня клеветническую статейку с колдографией моста, извивающегося как змея, но не ошибается тот, кто ничего не делает. Гойлу было сказано просто и понятно, чтобы он представлял себе молекулярную решетку, а он зачем-то представил себе спираль ДНК.
Вот с Гойла, точнее, с его отсутствия, сегодня все и началось. Сначала я не придал этому отсутствию значения, хотя и удивился про себя, потому что и Гойл, и его друг Крэбб ребята не очень сообразительные, но старательные. До моего прихода в Хогвартс они считались отпетыми прогульщиками, но потом я разобрался, что их проблемы с базовыми заклинаниями упираются в правописание и непонимание того, как читаются латинские слова. Крэбб и Гойл, попав в мои руки, подучили латынь, заодно припомнили начала арифметики и наконец усвоили, что такое пропорция, и с этой поры их успеваемость и посещаемость пошли в гору. Порой, впрочем, науки вводили их в мрачное состояние, и поэтому я решил, что сегодня они решили взять внеочередной выходной.
- Риддл! – объявил камин на втором уроке голосом Аластора Хмурого. – Аврорат по твою душу.
- Друзья, - сказал я своему седьмому курсу, - познакомьтесь с лучшим оперативником нашего аврората. Привет, Аластор.
- Серьезная гоп-компания, - хрипло сказал Аластор и вылез из камина. – Риддл, поговорить с тобой надо.
- Изволь, - ответил я и отгородил его и себя чарами неслышимости, а Скиттер накрыл Протего, от греха.
- Твои пацаны маггловскую школу захватили, - без обиняков бухнул Аластор. – Поговори с ними. Полчаса у тебя есть.
- Имена знаешь? – спросил я, начиная догадываться о том, почему Крэбба и Гойла нет в классе.
- Не интересовался, - сухо ответил Хмурый, и я понял, что, если я не успею за полчаса, спрашивать имена он у них не будет, да еще и сочтет это оказанной мне услугой.
- Со мной идут Белла и Люциус, - объявил я, снимая чары неслышимости. – Остальных я прошу вернуться сюда в четыре часа.
- Я думал, ты всегда один ходишь, - тихо сказал мне Аластор уже человеческим голосом, когда мы подошли к камину. – Хотел предупредить, что на этом ты когда-нибудь и погоришь.
Когда портшлюз в кабинете Аластора перенес нас к захваченной школе, я оставил Беллу и Люциуса наблюдать за периметром, а сам действительно пошел в школу один. Возможно, Аластор и прав в том, что привычка ходить без напарника не доведет меня до добра, но он, к счастью, не в курсе моего сложного психологического устройства. Помню, когда я учился на третьем курсе и мы начали проходить боггартов, я вместо боггарта увидел свой разлагающийся труп, обезображенный смертью. Меня тогда еще из Хогвартса в очередной раз выгонять хотели, я же еще с детского дома в ответ на угрозу бью изо всей силы. Ну и как-то выяснилось в эпизоде с боггартом, что некоторые Непростительные мне уже знакомы... И боггарту кранты пришли, старушка Галатея, которая у нас СилЗла вела, ворчала на меня за порчу инвентаря, но на педсовете они со Слагхорном меня отстояли, сказав, что я просто борюсь с Силами Зла радикальными методами и что добро должно быть с кулаками (Флитвик тогда добавил, что еще с копытами и с рогами, но все же проголосовал за меня).
А потом на выпускных экзаменах я снова столкнулся с боггартом, среди прочего. Тогда у меня уже хоркруксы были, я думал, что ничего не боюсь, молодой был. Остановился даже, хотел посмотреть, что боггарт мне покажет. И боггарт показал мне обезображенный труп Долохова. С экзаменационным заданием я опять справился блестяще, экзаменаторов три дня по горам ловили, в Хогвартс прислали полдюжины авроров. А я в это время сидел в Визжащей Хижине, впервые пил коньяк, чокаясь с зеркалом, и постепенно понимал, что смерть и ужас смерти не победить никакой магией. Думал даже отказаться от друзей и от всех привязанностей, читал какие-то буддийские проповеди про «четыре благородные истины», но все же в этот самый важный момент своей жизни взял себя в руки и выбрал свой путь, на котором с тех пор были и радость, и боль. А теперь еще и жениться надумал, словно мало у меня слабых мест и мало меня по ним били.
Вот поэтому навстречу опасности я всегда иду один, мне-то бояться нечего, у меня хоркруксы.
В школе было тихо, но тишина была обычная, рабочая, непохожая на тишину захваченного здания с перепуганными заложниками. И все же, услышав шаги в пустом коридоре, я вынул палочку и приготовился.
- Милорд? – вопросительно произнес незнакомый мне маггл в строгом костюме, увидев меня у дверей.
- Зовите меня Риддл, - предложил я, протягивая руку и перекладывая палочку в левую.
- Януш Махульски, директор, - представился маггл, пожимая мне руку.
- Dzien dobry, - добавил я, вспомнив, как мы с Долоховым ездили в Польшу, и потом мотострелковый батальон... в общем, это длинная история.
- Я извиняюсь за ложную тревогу, - улыбнулся на мое приветствие директор. – Ваши ребята просто были слишком настойчивы. Узнали, что у нас сегодня пробные выпускные экзамены, и решили попробовать сдать сразу и химию, и физику, и математику. А возражений они не слышат...
- И как они сдали? – перебил я, чтобы не дать коллеге пожаловаться на то, что делают Крэбб и Гойл, когда им мешают удовлетворить проснувшуюся тягу к науке. Конечно, они ведут себя как джентльмены и всегда платят штраф...
- Вы можете ими гордиться, - ответил директор, и я против воли улыбнулся. – Только отнимите у них наших троечников, они, видите ли, приняли их неуспехи близко к сердцу.
В сопровождении директора я поднялся на третий этаж, где засели Крэбб и Гойл, и еще в коридоре услышал их голоса.
- Ну ты чо, тупой совсем? – вопрошал кого-то Гойл. – Чо тебе дискриминант этот? Выноси икс за скобки, блин, если нету свободного члена. Воот, нафиг… ты типа понял теперь: ноль решение и единица решение, растудыть формулы эти. Неее, Крэбб, ты держи его, пусть он еще с третьей степенью решит...
Короче говоря, Крэбб и Гойл были возвращены в Хогвартс с выговором, боевая тревога в аврорате и маггловской полиции была отменена, а школе была выплачена компенсация за беспокойство из карманных денег Крэбба и Гойла (неплохие у них карманы, надо сказать). Директор Януш, переговорив с подвергнувшимися «захвату» и придя нас проводить, даже пригласил Крэбба и Гойла заходить еще и позаниматься с отстающими, под обещание больше никому ничем не угрожать. Вероятно, простонародный и порой непечатный лексикон Крэбба и Гойла оказался более понятен для детей окраин, чем умные фразы в учебнике. А может, Януш рассчитывал на то, что маггловская шпана возьмется за книжки, увидев, что такие мощные бандиты уважают это дело. И то сказать, когда мы с ребятами появились в Хогвартсе, успеваемость среди хулиганов стала заметно выше, даже если нас не считать.
Вопреки моим ожиданиям и к большому моему облегчению, Хогвартс поначалу не встретил нас народным ликованием по поводу моего очередного подвига, и только подойдя, как было условлено, в четыре часа к своему классу, я понял, что седьмой курс просто решил промолчать о том, что произошло с их товарищами. Еще не дойдя до дверей в класс, я услышал, что там намного больше людей, чем было на уроке, и кто-то уже начал играть на гитаре, готовясь отмечать в широком кругу друзей спасение Крэбба, Гойла и сотни магглов до кучи. А подойдя к самым дверям, я расслышал и слова песни, исполняемой Рабастаном Лестранжем.
Он скуп на слова как Клинт Иствуд,
С ним спорит только больной,
пел Рабастан под одобрительный гул
Его не обманешь шпаргалкой,
Он видит на ярд под землей.
- Слышь, Руди, - спросил Рабастан, когда ребята отсмеялись, и я начал представлять себе масштабы праздника за дверями, - а где родился профессор Риддл?
Рудольф что-то ответил, Рабастан выдал проигрыш и продолжал:
Может разверзнуться бездна,
Может начаться война,
Он придет и молча поправит все,
Человек из Хэнглтона.**
---------------------
В России профессор Риддл был позднее воспет в аналогиченой песне БГ "Человек из Кемерово" :))Глава 4419 января 1970 года
Квиддич, все-таки, вредная игра, и хорошо бы ее запретить. Говорят, что раньше она была еще ничего, но потом в Хогвартс зачислили Долохова и Эйвери, и им пришло в голову, что маги болеют как-то немного не так. Ни матерных кричалок, ни файеров на трибунах, ни кидания кресел в полицию. Да что там – ни кресел, ни полиции! Потом Эйвери прочитал в книжках из Мульсиберова сундука, что был в Америке такой Ку-Клукс-Клан. Потом Долохов купил билеты на чемпионат мира по квиддичу. А потом меня чуть не выгнали из школы... Впрочем, ладно, в дневнике можно и не скрывать: это я придумал название «Слизеринские ультрас», это я тогда подрался с маггловскими пацанами из деревни рядом со стадионом, и потом спокойно левитировал нокаутированных соперников домой, когда их болтающиеся в воздухе тела заметили сначала чистокровные, а потом авроры, и, как всегда, все всё поняли не так. Только ребята встали со мной плечом к плечу и, чтобы отвлечь внимание и слинять, подожгли несколько палаток.
А теперь куда там: ни один чемпионат мира не обходится без того, чтобы какой-нибудь бездарный эпигон не привязался к магглу, не устроил пожар и не объявил о своей принадлежности к какому-то тайному обществу.
Но, в конце концов, чемпионаты мира по квиддичу это проблема их организаторов, а вот квиддичные матчи в школе – к сожалению, моя проблема. Добавить к этому еще и то, что в этом году в школе на два факультета больше и о долгосрочных отношениях с их фанатами никто не заботится, – и тому, кто придумал устроить расширенный квиддичный турнир с участием наших гостей, нужно просто открутить голову. Кстати, по-моему, это был Дамблдор.
Сегодня Минерва, в праведном и бесполезном негодовании, притащила ко мне студента, который, судя по ее рассказу, подрался с фанатом команды Дурмштранга. Я хотел было пожать плечами и спросить «Ну и что?», но вовремя вспомнил, что студент стоит рядом с Минервой.
- Если не ошибаюсь, мистер Бэгман? – спросил я здорового для своего возраста детину, которого я не очень-то помнил по своим лекциям. Если память мне не изменяет, в прошлом году он гулял мои пары и еле-еле сдал СОВУ, а в этом разумно решил не записываться на мой предмет.
- Людо, сэр! – с готовностью отрапортовал детина, пряча за спину разбитый кулак.
- И что вы натворили, Людо? – поинтересовался я, прежде чем Минерва начнет свои ксенофобские разговорчики про низкую и недостойную мага кулачную расправу.
- Ничего, сэр! – на голубом глазу заявил драчун. – Забил стрелку, отжал тряпку, по чесноку всё...
- Он еще издевается! – вскричала Минерва. – Ну при чем чеснок? При чем тут тряпка? Как ты мог ее отжать? Не было у тебя никаких мокрых тряпок!
- Ох, - вздохнул я, взглянув на Минерву и непедагогично закатив глаза, и быстрым движением вытащил у Людо из-под свитера знамя Дурмштранга. – Людо, будь добр, объясни свое поведение профессору МакГонагалл нормальным, литературным языком.
- Ну эта... – озадаченно протянул Людо, - мы с ним типа встретиться договорились, он этого... дерзил, во! И я типа победил и тогда вот это там вот забрал. Мы честно встретились, один на один, я по правилам дрался.
- Мистер Бэгман, в Хогвартсе нет таких правил, по которым можно драться, тем более таким ужасным способом, - начала Минерва, наконец уяснив себе происшедшее, но в этот момент в дверь просунулась голова Игоря Каркарова.
- Здравствуйте, милорд, - сказал Каркаров и пролез в дверь весь. – Ребята послали меня сказать, что с Людо все было по-честному и у нас к нему по этому эпизоду никаких претензий. А еще я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.
Прежде всего мне надо было поговорить с глазу на глаз с Минервой, и я наконец отрезал ее от учеников заклинанием неслышимости.
- Слушай, Минни, - с облегчением сказал я: с Минервой совсем невозможно говорить по-человечески, если при этом соблюдать все эти педагогические формальности, - давай я с ними сам разберусь. Это наши мальчуковые дела.
- Знаю я ваши дела, - проворчала Минерва, но я заметил, что за последние четверть века время и педагогическая практика ее заметно изменили, и теперь она не стремится быть в каждой бочке затычкой, а думает о том, что хорошо бы было воспользоваться окном в расписании и попить в своем кабинете чаю.
- Иди-иди, - подбодрил я Минерву, - я тебе тарталетки с эльфом пришлю. Не обещаю тебе, конечно, что эти ваши квиддичные фанаты вообще больше хулиганить не будут, но Бэгман на некоторое время воздержится.
- Эти твои квиддичные фанаты, а не наши, - заметила Минерва, у которой всегда была хорошая память на мои давние выходки, но все же развернулась к двери. – Абрикосовые пришли, пожалуйста.
- Ну, Игорь, - сказал я, когда Минерва вышла, - то, о чем вы хотели со мной поговорить, касается и мистера Бэггинса, то есть Бэгмана?
- Понимаете, милорд, - начал Игорь, - он проиграл нам кучу денег, на пари и в карты…
- Да что ты тут паришь! – тут же вмешался Бэгман. – Да ты…
В этот момент Игорь что-то сделал палочкой, и Бэгман онемел и словно прирос к полу.
- Всякий раз, когда мы с ним об этом заговариваем, - спокойно продолжал Каркаров, - он провоцирует драку. Например, сейчас он намеревался назвать меня шулером. С нашим другом, который участвовал в дуэли, он свел разговор на квиддичную ссору…
- Надеюсь, это был не Саша Киврин? – спросил я, чтобы разрядить обстановку и чтобы убедиться, что сыну Федора Симеоновича в нашей гостеприимной школе не поставили фингал ни за что.
- Киврин бы его убил, - коротко ответил Каркаров, и я с тревогой почувствовал, что не совсем уверен, что это он в переносном смысле.
- Пожалуйста, поговорите с ним, - продолжал Каркаров, кивнув на Бэгмана, - потому что, если он и вас не послушает, тогда уж я сам.
Я, конечно, не стал переспрашивать, что Каркаров собирается делать сам, потому что мне тоже приходилось заниматься такими разговорами. И ведь обидно – сколько раз пытаешься разобраться по-хорошему, а газетчики только и пишут, что о тех случаях, когда не удалось.
- Я поговорю, - пообещал я и подошел к Бэгману.
- Вот скажи мне, Бэгман, в чем сила? – спросил я, смотря Бэгману в глаза и надеясь на то, что картежники и кидалы редко бывают смелыми людьми, способными противостоять сильной воле. – Вот ты обманул кого-то, денег нажил – и что, сильней стал?
- Нет, не стал, - тут же признал Бэгман, изрядно струсив, и мне показалось, что он постепенно теряет связь с реальностью и собирается упасть в обморок.
- Дурмштранг. Деньги. Давай, - раздельно произнес я, и Бэгман, услышав меня, начал судорожно шарить по карманам, выбрасывая галлеоны на стол. По-моему, он со страха еще бормотал какую-то ерунду, что-то вроде «Деньги возьми, все возьми, не убивай, брат!», но я ушел в лаборантскую и предоставил Каркарову самому собирать долги, сколько ему причитается.
Разумеется, никакое доброе дело никогда не остается безнаказанным, а уж особенно превращение Риты Скитер в анимага, и уже на следующий день я мог полюбоваться очередной клеветнической статьей в стенгазете. Рита, конечно, не забыла наших с ней договоренностей и о фактической стороне дела написала туманно, но отыгралась в заголовке.
«Профессор Риддл говорит, что сила в правде, - вывело ее бесстыжее перо, хотя я ничего такого, конечно, не говорил. – У кого правда, тот и сильней!»
Надо бы с ней тоже провести такой же разговор, как с Бэгманом, и объяснить ей, что правды за ней нет.
22 января 1970 года
Я долго думал над своей жизнью и пришел к выводу, что во всем виноват Долохов. Раньше я, действительно, считал, что во всем виноват Дамблдор, но это, во-первых, старо, а, во-вторых, не всегда правда. Хотя, конечно, Дамблдор виноват во многом. Но во всем остальном – Долохов.
Долохов, конечно, человек трагической и даже героической судьбы. Оказавшись маленьким мальчиком в Лондоне вместе со своей матерью, бежавшей из Советской России, лишившись отца, который погиб, защищая их от преследователей, Долохов из спокойного и все же довольно состоятельного петербуржского детства сразу попал в лондонские трущобы, где его мать тщетно пыталась найти помощь у своих соотечественников, либо озлобленных и нищих, либо богатых, но еще более озлобленных, столь же тщетно пыталась найти у англичан сочувствие или хотя бы работу и сгорела всего за год. После чего Долохов, словно современный Оливер Твист, оказался на улице, где его и подобрал Хогвартс несколько лет спустя.
В отличие от Оливера, на улице Долохов набрался многого: решительности, бесстрашия, жестокости, умения драться, воровать и не прощать обиды. А еще он никогда не забывал о клятве, данной им над телом умершей матери: никогда не отказывать в помощи тем, кто ее у него просит, чтобы никто из тех, кто встретится ему на жизненном пути, не оказался в том ужасном одиночестве, которое убило его мать. Поэтому в Хогвартс с лондонских улиц прибыл не несчастный сиротка, а благородный мальчишеский атаман.
В школе мы порой смеялись над Долоховым, который до седьмого курса делал с первоклашками домашние задания, вступался за ребят со всех факультетов и постоянно попадал из-за своей патологической доброты в разные истории. Вернее, мы сначала смеялись, потом начали помогать, а после втянулись и сами.
И вот именно поэтому Долохов во всем виноват. Это все школьная привычка, которую я от него перенял, – лезть не в свое дело и помогать встречному и поперечному. Потому что ничем другим я не могу объяснить то, что я, не задумываясь ни об издержках, ни о последствиях, пообещал Петунии Эванс найти средство превращать магглов в магов. Я бьюсь над этой задачей уже несколько месяцев, угробил массу времени, промотал кучу денег на опыты, но по-прежнему далек от ее разрешения, несмотря на все интересные побочные результаты, вроде оператора затролливания, исцеления оборотней и передачи магических способностей при помощи Империо. Не говоря уже о том, что когда я задачу решу, это наверняка взорвет границу между магическим и маггловским миром, и мировая история потечет по новому руслу. И это все из-за моего самолюбия, пагубного влияния Долохова и опрометчивого обещания, данного самой обычной маггловской девочке.
В конце концов, вчера я решил, что если Долохов во всем виноват, то пусть он и расхлебывает, сгреб все свои бумаги и лабораторный журнал и взялся за портключ.
- Я здесь! – крикнул Долохов, и я пошел по анфиладе комнат, которые мне давно хотелось пронумеровать, чтобы в следующий раз точно знать, где это «здесь». Разумеется, пошел я не туда, и мне пришлось поворачивать обратно. Долохов-то с детства привык к такой акустике, а я хорошо ориентируюсь скорее в больничных палатах, пещерах и прочих пустых помещениях с высокими потолками, похожими на этот чертов приют.
Долохов лежал на диване в японской комнате и читал, прихлебывая чай из маленькой чашечки, в которую он постоянно подливал из маленького чайничка, отдаленно напоминая при этом Мульсибера.
- Привет, Риддл, - сказал Долохов, кладя на пол свой томик научной фантастики. – Вот скажи, ты бессмертный?
- Ну? – недовольно ответил я.
Все же для Долохова нет ничего святого – ты ему доверяешь свои великие тайны и сокровенные мысли, а он только зубоскальничает. Помню, например, на третьем курсе я играл с буквами моего имени и наконец сложил из них «лорд Вольдеморт» - красивое и зловещее имя. «Лорд Волдырь-морд? – переспросил Долохов, когда я пришел рассказать ему о своей новой романтической маске. – К Хэллоуину готовишься?»
- Я вот думаю, - начал Долохов. – Если меня, допустим, посадить в космический корабль и запустить к Сириусу со скоростью света – я проведу в полете несколько лет, а на Земле пройдет несколько столетий. Все изменится, многое забудется – а ты, Риддл, останешься. Вроде как связной между экипажами космических кораблей, которые живут каждый в своем времени. А если тебя размножить, на хоркруксы хотя бы, то получится даже маленькая цивилизация вне времени. Будем тобой космос осваивать.
- Как ты разгоняться до световых скоростей-то будешь, да еще без перегрузок? – спросил я с насмешкой и сам же себя выругал: наводить Долохова на разговор о космосе и фантастике это гиблое дело. Интересно, но полдня насмарку.
- Это у меня пока в разработке, - признал Долохов. – Хочешь, сядем подумаем? Возьмем простую Вингардиум Левиосу, покрутим, глядишь, и антигравитацию откроем.
- Давай покрутим немного с другого конца, - коварно согласился я. – Вот тебе уравнение на покрутить.
Долохов спустил ноги с дивана, взял протянутый мною листок и пошел к столу.
- Тю, - разочарованно сказал Долохов, не дойдя до стола. – Это же уравнение Шредингера. Тут надо чего-то предположить...
- Я знаю, что «надо предположить», - ответил я, садясь на тот же диван. – Только мне частное решение не нужно, мне нужно общее.
- А звезду тебе с неба не нужно? – ошарашенно сказал Долохов.
- Пока нет, - просто ответил я. – Меня пока устроит передача магии между биологическими носителями.
- Слышал, - отозвался Долохов. – Ты хоть представляешь, что после этого будет?
- Конечно, - ответил я, - нет.
Долохов замолчал, стоя с листком в руке посреди комнаты, и я даже не глядя на него почувствовал, что он улыбается.
- И правильно, Риддл, - вдруг произнес Долохов уже совсем другим голосом. – Мы все думали, как оно устроится, если сломать границу между мирами, прикидывали, рассчитывали. А это не по нашему уму загадка, это Господь без нас как-нибудь устроит. А ты наплевал на все эти расклады и просто делаешь доброе дело, помогаешь девочке. Так-то оно вернее будет.
- Ладно, - ответил я и поежился: мне всегда не по себе, когда Долохов начинает говорить такие вещи, словно в кошмарном сне, когда снится, что ты уже шагнул с обрыва и прошел несколько шагов по воздуху. А Долохову, конечно, не страшно, у него есть крылья.
- Иди сюда, Риддл, - буднично позвал меня Долохов, садясь на ковер у низенького стола. – Порешаем твою задачу. У тебя смокинг-то есть, чтобы Нобелевскую получать?
25 января 1970 года
Последнее время мне все чаще сдается, что, кроме физики и математики, в Хогвартсе следовало бы ввести предметы гуманитарного цикла. Во-первых, как справедливо замечал профессор Витгенштейн из Оксфорда, разделить образование на гуманитарное и математическое это фактически его угробить. Во-вторых, мне бы тогда не пришлось читать любопытным чистокровным студентам Китса и Байрона и рассказывать им о том, кто был Фрэнсис Дрейк. В конце концов, это срывает мне учебный план. А в-третьих, было бы неплохо, чтобы гуманитарными изысканиями студентов кто-то все же руководил, пока они не развернули эти изыскания куда не надо.
Позавчера, например, я заметил, как в классе от парты к парте переходит пергаментный свиток, и не только переходит, но и выключает получателей из учебного процесса на несколько минут. Свиток я, разумеется, отнял, ухмыляющимся мордам, разумееется, пообещал, что тем, кто балбесничает на лекциях, на экзамене смешно не будет. Развернув же свиток на перемене, я увидел, что ребят, к счастью, занимает хорошая маггловская литература и у них возникают хоть и неоригинальные, но интересные вопросы: заглавие свитка обещало, что в нем будет установлено, кто такой Том Бомбадил из романа Властелин Колец.
Однако установлено в свитке было нечто несообразное: многочисленные авторы единодушно приходили к выводу, что под маской Тома Бомбадила был выведен добрый друг профессора Толкиена профессор Том Марволо Риддл. В самом деле: рослый широкоплечий мужчина, зовут Том, женат на девушке много моложе его (вот собаки!), вероятно, бессмертный (откуда у них только такие мысли?), отлично справляется с Силами Зла (усмирил Старую Иву, изгнал Нежить из Упокоищ), и главное – «Глаз остер, шаг широк – Том спешит на помощь!» Совершенно определенная вырисовывается картина, по мнению моих студентов.
Предполагаю, что на первое апреля мне поднесут голубой жилет и желтые ботинки, а Белле попытаются выкрасить волосы в золотой. Надо бы загодя принять меры против таких актов вандализма – ни мне, ни ей эти цвета не идут.
К счастью, догадки о моем бессмертии, как явствовало из дискуссии в свитке, основаны лишь на том, что я «отчаянный и безрассудно смелый» (написано женским почерком и много раз). В частности, мне припомнили прошлогодний эпизод, когда Люциус перед квиддичным матчем попытался заколдовать бладжеры, но опять перепутал пределы интегрирования, и бладжеры, приобретя утроенный импульс, прорвали защиту и навели шухер на трибунах. Мои прекрасные коллеги, убедившись, что бладжеры не остановить их простеньким Протего, обратились в бегство, тогда как я, по мнению все тех же студенток, «встав во весь рост, вступил в безнадежный бой». Честно сказать, мне даже несколько обидно такое мнение: для мага моей квалификации бой был вовсе не безнадежный, а, напротив, очень легкий, и я спокойно расстреливал бладжеры Бомбардой и испытывал при этом модифицированное выпуклое Протего, которое вместо отражения направляет удар по касательной и тем самым позволяет парировать куда более сильные удары, чем стандартная версия. Конечно, модификация Протего была еще сыровата, и под ударами моя защита искрила, как бенгальский огонь, постепенно поддаваясь, а под конец я чувствительно получил бладжером по левой руке, но все это были пустяки, как я и сообщил тогда же во всеуслышание.
Разумеется, в воображении некоторых восторженных особ этот рядовой эпизод год спустя принял эпические масштабы, и даже вдохновил их на не слишком похожий портрет, в мантии, с рукой на перевязи и цветами под ногами. Что, разумеется, вызвало язвительные замечания юношей: например, на вопрос «Почему в книге Бомбадил кривляется и поет глупые песенки?» был дан ответ «Безнадежный поединок с бладжерами мог закончиться и прямым попаданием в голову». Сначала я думал сравнить почерк с домашними работами да наказать насмешника, но потом подумал, что лучше уж остроумие, хоть и язвительное, чем восторженная и неумеренная хвала (кстати, основная причина, по которой я терплю Долохова и Эйвери).
Конечно, среди ерунды и необоснованных предположений (чего стоит только одна гипотеза о том, что я, как и Бомбадил, недоступен искушению властью! дальше стоит порочащая меня приписка: «профессор Риддл прост и легок со всеми, даже с первоклашками и домовыми эльфами») – среди такой вот ерунды в свитке попадались и неплохие места. Например, почерком Квиррела было вписано интересное рассуждение, озаглавленное «О Кольце Всевластья и дифференциальном исчислении».
«Многие философы полагают, - не по годам серьезно писал Квиррел, - что личность, или ее часть, остающаяся в посмертии, представляет собой величину постоянную, что тем более естественно, если принять точку зрения о том, что в посмертии нет времени. Свойство Кольца переводить надевшего из мира живых в мир, в котором существуют Саурон и Кольценосцы, можно в таком случае уподобить дифференцированию линейной функции. Очевидно, что обратной операцией, подобной интегрированию, владел лишь Саурон, намеревавшийся возродиться с помощью Кольца. Этой же операцией овладел и дядя Том: когда Кольцо попыталось его продифференцировать, дядя Том не поддался и в ответ продифференцировал само Кольцо». (И впрямь, подсмотрел сейчас в Толкиена – когда Бомбадил надел Кольцо, он не исчез, а потом заставил исчезнуть Кольцо).
Или вот, похоже, что от Рабастана: «Также в романе профессор Риддл встречается в роли благородного Исилдура, который забрал Кольцо для опытов, а Саурону рога поотшибал и глаз на башню натянул».
Или от Уизли, немного тревожное: «Сила Бомбадила в земле: если в земле найти уран да бомбануть разок по Мордору...» (Надо запретить Тонксу разговаривать с чистокровными о том, чем занимается его папа, то есть про атомную бомбу – может, с чистокровными это и не нарушение секретности, но чего доброго дойдет еще до Малфоев, какой химический элемент дороже золота).
И напоследок еще от Квиррела: «Дядя Том мог бы и Саурона продифференцировать еще разок-другой, чтобы наверняка, но Саурон мутный какой-то оказался, в сферических координатах и по краям не гладкий».
----------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет всех своих читателей с наступающими праздниками и желает всем верных друзей, новых открытий и интересных книг.Глава 456 февраля 1970 года
В преддверии Валентинова дня многие студенты теряют остатки рассудка, но в этом году, к моему ужасу, безумие перекинулось и на преподавателей.
- Послушайте, Риддл, - сказал позавчера кто-то в районе моего живота, да так неожиданно, что если бы я не похудел и не привел себя в форму после новогодних праздников, я бы забеспокоился, что мой живот возрос до того, что зажил самостоятельной жизнью. Кстати, интересная задачка: можно ли поместить хоркрукс в живое существо? И что с ним станет, если биологический носитель скончается? И сможет ли хоркрукс этим носителем управлять? Это все надо бы зарюхать, пожалуй…
Вот примерно за такими мыслями я пропустил большинство из того, что хотел сообщить моему животу Флитвик.
- Давайте присядем, Флитвик, - предложил я, потому что мне всегда неудобно разговаривать с человеком, смотря на него сверху вниз.
- Риддл, вы думали когда-нибудь над задачей омоложения клеток? – с места в карьер продолжал Флитвик, когда мы зашли в мой кабинет и сели за парту, вернее, это я сел за парту, а Флитвик сел на нее.
- Знаете, как-то не приходилось, - честно ответил я. – Мне всего-то сорок с маленьким.
- Да неужели? – разочарованно произнес Флитвик. – Неужели не задумывались? Вы же бессмертный.
- Вовсе нет, - тут же соврал я. – С чего у вас такие мысли?
- Ну дракл вас заешь, Риддл, - с досадой сказал Флитвик. – Разве я не помню, что вы в молодости интересовались уравнением Зоммерфельда и опытами по расщеплению атома? Как физик-ядерщик вы не прославились, хотя могли бы, значит, остаются хоркруксы. Я, конечно, ни с кем о своих догадках не говорил, - добавил Флитвик, заметив мое недовольство. – Но ваши работы по этому вопросу я бы почитал с удовольствием…
- Я правда не знаю, чем вам помочь, Флитвик, - перебил я, уводя разговор с опасной темы. – На опыты масса времени уйдет. Разве что попробуйте так, - продолжал я, пряча ухмылку, - облейтесь водой студеной, потом водой вареной…
- Бросьте, Риддл, - раздраженно махнул рукой Флитвик. – «Метла отца, без спросу взятая, молоко козла, с усильем данное…» Двоечникам рассказывайте такую чепуху. Проинтуичьте что-нибудь, вы же Темный Лорд.
- Магия это наука, не мне вам объяснять, - рассердился и я в свою очередь. – Это домовые эльфы пользуются интуицией и что-то там колдуют, а мне из-за вас придется новый раздел магии создавать, потому что никто пока так и не озаботился...
- Эврика, коллега! – вскричал Флитвик, спрыгивая с парты. – Домовые эльфы!
- Постойте… - только и успел сказать я, но Флитвик уже выскочил в дверь и убегал по коридору.
Разумеется, столь опрометчивый поступок кончился так, как я и предполагал, и спустя несколько часов вместо старца с пушистой бородой и разлетающимися кудрями в мою дверь постучалась помесь Чаплина и Гитлера.
- Спасайте, коллега, - пробормотал Флитвик усталым старческим голосом, подтверждая мои опасения о том, что никакого преображения, кроме внешнего, с ним не произошло. – Эти домовые эльфы...
- Вот что, коллега, - предложил я, вставая из-за письменного стола и потягиваясь. – Давайте я вам сварю грог, и вы пойдете спать. А я тем временем немного поковыряюсь и найду, пожалуй, вам контрзаклинание. Завтра все равно воскресенье, спешить некуда.
- Что вы, что вы, - испуганно замахал руками Флитвик. – Я не могу появиться перед ней в таком виде. Разве вы не понимаете?
- Ну елки зеленые, - вздохнул я и сел обратно за стол, чтобы искать контрзаклятие не отдохнув, а прямо сейчас.
- Скорее, Риддл, скорее, - торопил меня Флитвик, - вызывайте домовых эльфов, они вам все расскажут.
- Да почему вы, в конце концов, думаете, что они мне все расскажут?
- Вы же повелитель домовых эльфов, это все знают, - огорошил меня Флитвик. – Чистокровные семьи, между прочим, вас теперь боятся и ненавидят, потому что думают, что вам ведомы все их фамильные секреты.
- Это мне не приходило в голову, - ошарашенно ответил я. – Ни первое, ни второе.
- Ну тогда дарю вам идею, - нашелся Флитвик. – Считайте, что этим я оплатил вашу помощь. А вообще удивительно, что идея насчет фамильных секретов не пришла вам в голову. Все-таки вы до такой степени математик...
Я не стал ждать того, что Флитвик угостит меня еще чем-нибудь, что обо мне знают все, кроме меня самого, и снова встал из-за стола, чтобы вызвать своих новых подданных, то есть домовых эльфов, но в этот момент из коридора донесся чей-то тонкий писк и раздраженный голос Люциуса.
- Сначала ты постоянно прыгал днем по моей постели, меня все детство за мятую постель ругали, - злым сдавленным голосом говорил Люциус, судя по звукам, волоча кого-то по полу за шкирку. – Потом уронил на мою тетю торт на моем же дне рождения. Потом грохнул в зале люстру. Потом начал подсовывать в мои книги грязные носки. А теперь еще и читать мои книги вздумал, паршивец! Правильно Белла говорит: зарезать тебя мало! – с этими словами Люциуса дверь распахнулась и к ногам Флитвика полетел молодой домовой эльф, сопровождаемый репликой Люциуса про «шибко грамотного стервеца».
- Хайль Флитвик! – с озорной ухмылкой сказал эльф, подняв глаза, и я окончательно убедился в том, кто виноват в плачевном состоянии моего коллеги. – Ой! ... Здравствуйте, милорд!
- Здравствуй, Добби, - ответил я.
Добби вскочил и примеривался улизнуть, но, в отличии от Люциуса, который частенько подставляется, картинно замахиваясь палочкой, я уже держал эльфа на прицеле.
- Давай-давай, - подбодрил я Добби. – Возвращай профессору его прежний благородный облик. И, Мерлина ради, не надо пугать меня баснями о том, что ты на меня обидишься и в отместку поспособствуешь моему окончательному поражению от рук еще не существующего, но могущественного противника.
14 февраля 1970 года
За последние семь недель я прочитал сорок томов литературы, собрал высоковольтный генератор и позаимствовал, сравнительно честным способом, в Кембридже ускоритель альфа-частиц. Чертова задача о природе магического поля упорно не хотела решаться, и я начал подозревать, что имею дело с пятым фундаментальным взаимодействием, физикам на зависть и себе на беду. Можно было бы, конечно, попытаться дойти до истины опытным путем – ведь научился же я еще подростком творить бензин, имея довольно приблизительные представления об органической химии. Правда, в процессе я спалил старую хижину лесничего – что и к лучшему, Хагрид потом отстроился по своей мерке. Ну и Дамблдор, конечно, на следующем педсовете... Впрочем, что об этом говорить: для опытного пути мне сейчас нужен был опытный материал, а как говорит даже Фенрир Грейбек, «то бензин, а то – дети».
Сегодня утром я опять спустился в Тайную Комнату, где я еще в прошлом месяце установил ускоритель и генераторы, и, к своему удивлению, застал там Долохова, который с грохотом курочил мою сеть высоковольтного напряжения под удивленным взглядом василиска. Древний змей наверняка тосковал по старым добрым временам, когда мы с ребятами прятались в Тайной Комнате от Дамблдора, испытывали на крысах Сектумсемпру и всего лишь раз показали бедняге зеркало (Руквуд тогда вытянул короткую спичку и бегал за мандрагорой, но когда он ее наконец нашел, василиск как-то очухался сам).
- Решил! – крикнул мне Долохов, снимая сварочные очки, которые он использовал в том числе для того, чтобы периодически нагло смотреть василиску в глаза и строить ему рожи. – Уравнение Шредингера решил! Сейчас я расставлю тебе точки над ё.
- Ну и вот, - рассказывал мне Долохов спустя два часа, за которые мы успели разрисовать мелом стены Тайной Комнаты и два раза пройтись по его решению уравнения Шредингера, из которого так и лезли занятнейшие леммы. – Ставим две сетки, на одну подаем высокое напряжение, на вторую ты подаешь какой-нибудь простенький Экспеллиармус. И если мы с тобой не разучились брать частные производные, между сетками будет магическое поле, которое довольно просто перенесется на биологический носитель. Надо только расстояние между сетками еще раз посчитать, мне всегда с высоким напряжением как-то боязно. Погоди, я пойду покурю.
Долохов пошел курить, а я сдвинул сетки, уже думая про себя о возможностях уменьшить размеры прибора хотя бы до размера телефонной будки – не тащить же мне к Эвансам такую громадину. Генератор загудел, подавая в сеть триста тысяч вольт, я прицелился во вторую сетку...
И тут, разумеется, все пошло не так. Вместо магического поля, обещанного Долоховым, между сетками произошло замыкание, и в мою сторону ударила синяя молния, охватившая щит моего Протего голубым огнем. Я попытался закрутить заклинание в сторону, понял, что не могу этого сделать, беспомощно закрылся левой рукой в отчаянной надежде на стихийную магию, и на несколько секунд ослеп от яркого света.
Очнулся я уже на призрачном перроне Кингс-Кросса, на который какой-то оригинал поставил мраморную скамью, достойную Дворца Дожей, и одинокий стул с резной спинкой. Под скамьей стоял большой чемодан, на котором мелом было написано «Радистка Кэт». Под стулом в позе эмбриона лежал, как это ни странно, эмбрион. Эмбрион дышал, дрожал и скулил. Если мне не изменяет память, Долохов однажды признался мне, что на своем Кингс-Кроссе он тоже видел не Дамблдора с веслом, как он всегда рассказывает, а какого-то покинутого младенца, и до сих пор не может себе простить, что не успел ему помочь, прежде чем я его с Кингс-Кросса вытащил.
Эмбрион, которого подсунули мне, выглядел неприятно и жутковато, но я поднял палочку, которую я по-прежнему держал в руке, и принялся за дело.
- Ты не можешь ему помочь, - произнес кто-то у меня за левым плечом, когда я уже наладил капельницу, но я не стал отвлекаться и послал стоящего за левым плечом по матери. За левым плечом обиделись и замолчали.
Через пятнадцать минут трудов, за которые эмбрион прекратил дрожать, приобрел нормальный цвет кожи, здоровый пульс и частоту дыхания, и был укрыт сотворенным мной одеялом, я решил все же посмотреть, кто стоит у меня за левым плечом.
За моим левым плечом на мраморной скамье сидел Дамблдор и курил длинную трубку, судя по запаху, набитую совсем не табаком.
- Черт возьми, - сказал я, решив не сдерживать себя, - я все-таки угодил в ад.
Дамблдор выдохнул дым, который сложился в отличный парусник, поплывший над перроном на всех парусах, и я в первый раз за свою жизнь подумал, что хотел бы кое-чему у Дамблдора научиться. Впрочем, и Дамблдор был непохож на себя – правой рукой он придерживал высокий узловатый посох, а на поясе у него висел огромный меч, по сравнению с которым меч Гриффиндора был похож на шпагу.
Тем временем эмбрион под лавкой заворочался, и мне показалось, что он что-то бормочет.
- Чтобы всех отыскать, воедино созвать… - услышал я, наклонившись к эмбриону.
- А ты рукастый парень, Риддл, - наконец произнес Дамблдор человеческим голосом. – Только опрометчивый: Темного Властелина вот выходил. Может, ты его еще и перевоспитаешь?
В этот момент значительно окрепший эмбрион потянулся шаловливыми ручонками к моей палочке и незамедлительно по ним получил.
- Может и перевоспитаю, - отозвался я, смутно припоминая, что все это я уже где-то слышал или читал. – Только с какого момента мы с вами на ты?
- Кажется, что ты принимаешь меня за какого-то дрянного фокусника, - заметил Дамблдор и еще раз затянулся трубочкой.
- Принимаю, - признал я, решив хотя бы в посмертии поверить Мульсиберу в том, что правду говорить легко и приятно. – Примерно с первой нашей встречи.
- Я вижу, ты так и не понял, с кем ты встретился, - гневно сверкнул глазами Дамблдор и, встав со скамьи, оказался намного выше и шире в плечах. Впрочем, меня бы это не остановило от того, чтобы в ответ показать ему, с кем встретился он, если бы в этот момент потерявший берега младенец, крепнущий не по дням, а по часам, не схватил меня за руку с палочкой, пребольно сжав ее не по-детски сильными пальцами.
- А ну кыш! – в сердцах крикнул я, вырывая руку. – Глаз на башню натяну!
И с этими словами я наконец вспомнил, где я читал про «всех отыскать, воедино созвать».
- Полагаю, что я беседую с майяром Олорином, - сказал я, поднимась на ноги. – Извини, принял тебя сначала за Дамблдора.
- Ну ты все-таки не школьник недоучившийся, чтобы тебя Дамблдор встречал, - заметил майяр уже добродушно. – Хотя запросы у тебя к посмертию неслабые. В следующий раз, чего доброго, запросишь себе во встречающие Илуватара и духовой оркестр.
- Типун тебе на язык насчет «следующего раза» - огрызнулся я, и в этот момент призрачный Кингс-Кросс начал расплываться, и я услышал зовущий меня женский голос.
- Том! – звал меня голос, словно вернувшийся из моих детских снов. – Том!
И с этим голосом ко мне вновь вернулось чувство моего тела, которая наполняла чья-то знакомая магия.
- Водой ему на морду полей, - услышал я голос Долохова, и попытался открыть глаза, прежде чем Долохов посоветует натереть мне уши.
Первой, кого я увидел, вернувшись с того света, была Белла, стоявшая на коленях рядом с моим распростертым на полу телом.
- Слава Богу, Том, - прошептала Белла прерывающимся голосом, когда я открыл глаза, - слава Богу, что ты жив.
- Мерлину слава, - поправил я с улыбкой, как я всегда поправлял магглорожденных, которые путали маггловские и магические поговорки, и только услышав свой голос, понял, насколько я слаб и разбит.
- На этот раз слава Богу, - улыбнулась мне в ответ Белла, и я увидел, что она плачет.
Я немного пошевелился и, убедившись, что руки и ноги у меня на месте, попытался приподняться. Белла тут же подхватила меня под плечи как ребенка.
- А ну лежи давай! – прикрикнул на меня Долохов, появляясь справа. – Сначала выясним, что с тобой случилось, потом будешь ворочаться.
Я снова опустил голову на пол и стал наблюдать за Долоховым, который водил надо мной палочкой. Долохов был мрачен и серьезен, что было лучшим доказательством того, что тот свет все же существует, и они с Беллой достали меня именно оттуда.
- Риддл, ты валенок, - сердито сказал Долохов наконец, и я с облегчением понял, что, похоже, все обошлось. – Кто будет расстояние между сетками в СИ переводить, Эйнштейн?
- Ойёё, - только и мог ответить я, наконец догадавшись, что только что я чуть не погиб от школьнической ошибки: два фута это все же совсем не то, что два метра.
- Впрочем, как любой валенок, ты оказался довольно кондовым, - продолжал Долохов уже своим обычным тоном. – Тебя, получается, не так-то просто разломать. Многие маги после таких путешествий если и возвращались, то в плачевном состоянии. У Дамблдора, говорят, в семье была похожая трагическая история. Или вон в книжках писали про одного мегаломаньяка, которого даже в котле уваривать пришлось, да и то не помогло. Повезло тебе, что Белла так быстро успела. Белла, давай подхватывай его под плечи, а я под спину.
Я хотел возразить и попытаться перекатиться на живот, но Антон и Белла удивительно проворно подхватили меня и поставили на ноги, и мне только и оставалось, что навалиться Антону на плечи, чувствуя, что ноги меня пока плохо слушаются.
- Раскабанел на казенных харчах, - тут же прокомментировал Долохов. – Ну, пошли потихоньку.
- Может, магией помочь? – нерешительно предложила Белла.
- Даст он тебе себя левитировать, - отозвался Долохов. – Ты не представляешь, какой это поросенок. Помнится, в третьем классе на него напал такой стих, что ему не нужна ничья помощь. Хорошо, я тогда был обидчивый, размахнулся ранцем…
- Что со мной было-то? – перебил я Долохова, пока он не начал рассказ о терапевтическом эффекте ранца. По правде сказать, ранец Долохова, а точнее, его частое и уместное упоминание, в молодости не дал проявиться многим неприглядным чертам моего характера. Выдумаешь, бывает, себе за лето, что ты будущий властелин магического мира и отныне все к тебе должны обращаться не иначе как «милорд», а Долохов посмотрит на тебя с усмешкой и протянет «Даааа, я смотрю, терапевтический эффект ранца постепенно заканчивается…» И рассмеешься, и ранцем не получишь, и дурь из головы выскочит.
- Насколько я понимаю, ты получил навстречу разряд в триста киловольт, - ответил Долохов. – Заклинаниями его остановить ты, конечно, не смог, и в ход пошла стихийная магия, которая защитила тебя, но истощила твою магическую силу до нуля. Судя по всему, именно поэтому ты и отчалил в лучший мир, потому что ни ожогов, ни других последствий электрического разряда на тебе нет. Ну, с лицом-то, конечно, нелады: глаза красные, как у кролика, нос куда-то делся, вместо ноздрей какие-то щели, как в игральном автомате…
Я в страхе дернул рукой, чтобы ощупать свое лицо, и Долохов довольно рассмеялся.
- Да ладно, нормально все с тобой, - весело сказал Долохов. – Даже не поседел. Можно женить, если только женилка не оторвалась.
- Слушай, Антон… - наконец вступила Белла, и Долохов высунулся вперед, чтобы показать ей язык.
- Все, все, - примирительно сказал Долохов. – Больше не буду. Буду идти и мирно формулировать леммы насчет связи магического заряда и жизнедеятельности высших приматов, на которые мы набрали опытный материал благодаря самопожертвованию Риддла. Короче, Риддл, раз уж ты спрашивал: сейчас ты постепенно восстанавливаешься, но пока в смысле магии ты на уровне крепкого дубового сквиба. Денька через три совсем отойдешь, на уроках я тебя подменю, скажу, что был Валентинов день и что ты загулял…
К этому моменту я уже почувствовал, что физические силы ко мне вернулись, тихонько высвободил левую руку, под которую меня поддерживала Белла, и быстрым движением ухватил Долохова за лохмы.
- Будешь еще острить, сукин сын? – спросил я Долохова, пригибая его голову книзу, но Долохов не успел ничего мне ответить, потому что где-то вверху раздался оглушительный грохот, и в коридоре, ведущем к Тайной Комнате, послышался топот нескольких десятков ног.
- Что за черт? – недовольно сказал Долохов, выхватывая палочку. – Риддл, не лезь, а то опять тебя откачивать придется. Белла, мне очень жаль, но бейте лучше Непрощенкой, а потом валите все на меня.
Однако Белла не собиралась никого бить Непрощенкой, потому что она, как и я, уже узнала голоса, слышавшиеся в темном тоннеле.
- Профессор! – крикнул мне Рабастан, первым появляясь из темноты, и я даже не успел ответить на его приветствие, когда вслед за ним появились Люциус, Артур, Тонкс, Квиррел и все остальные, включая Скитер, которая была наконец без своего борзопишущего пера и даже выглядела как нормальная девчонка с хорошими честными намерениями.
- Надеюсь, Хогвартс устоял? – спросил я с улыбкой, чувствуя, что от прикосновений тянущихся ко мне рук силы и магия возвращаются ко мне намного быстрее, чем обещал Долохов. Вероятно, принц Гамлет все же был прав, и на свете есть многое, что неизвестно мудрецам.
- Так точно, милорд! – отозвался Рабастан. – Мы просто применили новое заклинание под кодовым названием «отворяй-собака».
- Модифицированную Аллохомору, - уточнил Тонкс. – Интегрировали не по направлению, а по контуру.
- По контуру – это дверь откроется вместе с косяком, - тут же догадался Долохов из-за спин оттеснивших его от меня студентов.
- С фонтаном над тоннелем немного неудобно получилось, - признал Люциус под дружный смех своих сообщников.
- Дядя Том, ты как? – крикнул Квиррел, наконец прорвавшись ко мне.
- Лучше всех, - весело ответил я. – Рассказывал ли я вам, друзья мои, о парадоксе монтера, а именно о том, что в электродинамике проще без СИ, но если проводку тянуть – все же с СИ надо?
- Шандарахнуло, милорд? – участливо спросил Рабастан, а появившийся рядом с ним невесть откуда взявшийся в школе Рудольф добавил: - Если облучились этими вашими альфа-частицами, водочки бы хорошо.
Все же на Лестранжей всегда можно рассчитывать, тем более что они всегда все знают, включая то, что их не касается.
За такими разговорами мы дошли до того места, где должны были бы быть обломки фонтана. Но обломков не было, а в потолке на месте фонтана зияла дыра, на краю которой сидел Эйвери, болтая ногами.
- Привет, Риддл, - окликнул меня Эйвери. – Антон нам дал три зеленых свистка, а ты, я погляжу, просто с ребятней болтаешь?
По беззаботному лицу Эйвери я понял, что Долохов успел дать не только тревогу, но и отбой, а, немного прислушавшись, я услышал пыхтение и ворчание Мульсибера, который наверняка в этот момент колдовал над разбитым фонтаном, и монотонный голос Руквуда, который с кем-то о чем-то сторговывался, вероятно, с хогвартсовскими домовыми эльфами о стоимости стройматериалов и наведении иллюзий. Руквуд, словно услышав мои мысли, закончил свои переговоры и подошел к краю пролома.
- Ну как? – спросил его Эйвери и сбросил мне вниз какую-то склянку с кэрролловской надписью «Выпей меня».
- Киданул лохов ушастых, - удовлетворенно сказал Руквуд, подтверждая мою догадку о том, что он вел переговоры с домовыми эльфами. – Риддл, давай к нам.
Эйвери еще со второго курса заработал славу человека, у которого всегда есть козырной туз в рукаве. Вот и сейчас, стоило мне тайком приложиться к его скляночке, как я почувствовал себя совершенно здоровым и, привычным движением вынув палочку, подхватил Беллу на руки и взлетел наверх под аплодисменты своих учеников.
-------------------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читателей с днем св. Валентина и желает им, чтобы им в личной жизни повезло так же, как коллеге Риддлу. Или как Белле ;))Глава 4616 февраля 1970 года
Я знаю три причины, по которым у Эйвери лучше не брать никаких зелий. Во-первых, как говорили Ломоносов и Лавуазье, если где-то что-то прибавится, еще где-то то же самое и убавится. Во-вторых, еще Льюис Кэрролл описывал всевозможные печальные последствия питья из неизвестных бутылочек с надписью «Выпей меня». Наконец, в-третьих, Эйвери любит работать в авральном режиме и сначала поднажать изо всех сил, а потом неделями отдыхать.
Поэтому мне, конечно, нечему было удивляться, когда я, весело сбежав вместе с Беллой по лестнице и вернувшись в свою комнату, почувствовал себя смертельно усталым, как только перешагнул порог, и сразу же повалился на кровать и заснул как убитый.
Проснулся я уже утром и снова увидел Беллу, которая на этот раз сидела на стуле около моей постели.
- Который час? – спросил я, вскочив на ноги и чувствуя себя свежим и отдохнувшим. – Я уже опоздал на первую лекцию?
- Вторник уже, - ответила Белла, и я заметил, что ее глаза закрываются сами собой. – Антон тебя заменяет.
- Тебя-то он хотя бы заменял? – немного обеспокоенно спросил я, поняв, что Белла, возможно, не спит третьи сутки.
- Вечером вчера, - отозвалась Белла, засыпая. – А Марк сказал, что не стоит о тебе так уж беспокоиться...
- Спи, - сказал я и перенес Беллу на кровать. – Потом поговорим.
Разговор о хоркруксах, о которых наверняка обмолвился Эйвери, мог быть тяжелым и долгим, и я все никак не мог собраться на него с духом. О чем Эйвери, конечно, и не подумал, полагая, что правду говорить легко и приятно. Я, конечно, рад, что ему легко и приятно говорить правду, но он все же свинья – мог бы и не выбалтывать мои секреты без моего разрешения.
В пустом во время уроков школьном коридоре меня поджидал Рабастан Лестранж.
- С выздоровлением, милорд! – с излишним воодушевлением поприветствовал меня Лестранж, и я сразу понял, что он не просто так торчит в коридоре, который час ожидая моего выхода.
- Ну, Рабастан, - спросил я, прислушиваясь к себе и пытаясь понять, способен ли я уже действовать в полную силу и разгребать то, что наворотили братья Лестранжи. – Что на этот раз? Довели пару авроров до Мунго? Стащили безделушку из Отдела Тайн?
- Отличные идеи, милорд, - весело отозвался Лестранж, и я понял, что в настоящий переплет он, к счастью, на этот раз не попал. Вот, помню, прошлым летом, когда Рудольф и Рабастан поспорили с Люциусом, что они проникнут в Азкабан и снимут плащ с дементора – вот тогда действительно Лестранжи натерпелись такого страху, который у любого, кроме них, отбил бы охоту к хулиганству, а мне тогда, чтобы их вытащить, пришлось попотеть и даже снести в Азкабане часть стены…
- Понимаете, милорд, - начал Лестранж, - мы думали, что Плакса Миртл знает пароль от входа в Тайную Комнату, она же там постоянно рядом ошивается...
Мне стало немного неспокойно, но любопытно – несмотря на свою молодость, братья Лестранжи владеют очень широким и оригинальным арсеналом средств убеждения.
- А мы с Руди еще до этого соображали, как сделать Петрификус для привидений, - продолжал Рабастан. – Ведь у василиска получается, правда? И у нас получилось в результате.
- И как вам это помогло добыть нужные сведения? – саркастически поинтересовался я.
- Ну, сначала мы пригрозили, что мы ее засунем куда-нибудь в пыльный угол и так навсегда и оставим, - доложил Рабастан. – А потом Руди наврал, что у нас есть Круциатус для привидений, и она раскололась. То есть мы по глазам поняли, что она будет говорить.
- И что же она сказала? – спросил я с еще большим сарказмом.
- Она сказала, что не знает, милорд! – доложил Рабастан.
- Вперед вам наука, - наставительно заметил я. – Прежде чем бросаться выбивать сведения, надо хотя бы примерно представлять, кто может ими обладать. А то так накинетесь вы когда-нибудь на невинных авроров с вопросами, о которых они не имеют никакого понятия. Что из этого получится? Одно бесполезное членовредительство.
- Так точно, милорд! – бодро согласился Рабастан, и мне стало немного боязно за авроров.
- Чем же я могу вам помочь, Рабастан? – осведомился я наконец.
- Понимаете, милорд, - начал Рабастан уже менее бодро. – Эта Миртл она вроде как обиделась, что мы с нею так... Ну и ревет она теперь не переставая. Мы думаем, если кто обратит на это внимание и ее расспросит... В общем, нам тогда опять на педсовет, как думаете?
- Я думаю, Рабастан, - сообщил я, мысленно подсчитывая количество педсоветов, на которых нам со Слагхорном приходилось отстаивать сначала обоих Лестранжей, а потом одного, но чаще. – Я думаю, что не дать вам диплом было бы величайшей несправедливостью, но не отчислить вас до выпуска было бы несправедливостью не меньшей. Хорошо, но это в последний раз!
- Мы перед вами в неоплатном долгу, вы же знаете, - поклонился мне Рабастан, но мне показалось, что он при этом думает, что, если к бесконечности прибавить бесконечность, бесконечность и будет. – Но мы вам еще пригодимся, милорд!
Поднявшись наверх, я услышал, что Рабастан немного преуменьшил размеры бедствия. Плакса Миртл не просто ревела, она выла словно пожарная сирена, и если ее еще не расспросили обо всем и не потянули Лестранжей к ответу, то это только потому, что мои замечательные коллеги порой обладают таким олимпийским спокойствием, что, по-моему, в школу можно запросто провести дикого тролля и лорда Гриндельвальда, а они и не заметят.
Я завернулся в чары неслышимости, вспомнил, что у привидений нет голосовых связок и против них эти чары не помогают, отметил еще один раздел магии, в котором хорошо бы покопаться или хотя бы напустить туда Лестранжей, раз уж они взялись за привидений, и, глубоко вздохнув, вошел в туалет, в котором обитала Миртл.
Я, конечно, не очень хорошо представлял, как надо обходиться с привидениями, особенно если речь шла не о том, чтобы их напугать, а о том, чтобы привести их, так сказать, в нормальное состояние духа. Но там, где я не мог помочь себе магией, меня всегда выручала смекалка.
- Привет, Бетти, - сказал я, останавливаясь перед Миртл.
Миртл моментально умолкла – вероятно, до меня ее с поступления в Хогвартс никто не называл по имени. Неудивительно, что она столько ревет, подумал я, и мне стало ее немного жаль.
- Привет, Том, - ответила Миртл, окидывая меня удивленным взглядом, словно очнувшись ото сна. – А ты постарел.
- А ты вообще мертвая, - огрызнулся я, и Миртл скорчила свою обычную кислую гримасу, которая означала, что сейчас она снова примется реветь.
Но Миртл неожиданно раздумала реветь: то ли ее тронуло то, что я помню ее имя, то ли я чем-то ее заинтересовал.
- А хочешь послушать, как я умерла? – неожиданно спросила Миртл.
Я, конечно, не хотел послушать, хотя бы потому, что много лет назад я уже слышал эту историю от василиска, который отправился поразмять старые косточки и тут же вернулся обратно. «Только выполз, а там такая образина, милорд! – пожаловался мне василиск. – Я ее даже трогать не хотел, я сам от страха окаменел!». Я, впрочем, тогда отлично воспользовался ситуацией: соорудил себе хоркрукс, а Диппету пообещал, что несчастные случаи со студентам прекратятся – василиска после такого и калачом было из его норы не выманить.
- Ооооо! Это был кошмааар! – радостно завыла Миртл еще громче, чем рыдала до этого. - Как сейчас помню, я спряталась вон в ту кабинку, потому что Оливия Хорнби смеялась над моими очками...
- А давай избавим тебя от этих очков, - предложил я, чтобы хоть как-то остановить Миртл, и мне это удалось.
- А ты можешь, Том? – недоверчиво спросила меня Миртл, и, не обращая внимания на то, что я поморщился, просияла и начала порхать вокруг меня. – Пожалуйста, Том, пожалуйста!
- Изволь, - ответил я и притворно махнул в сторону Миртл палочкой, удивляясь про себя, насколько тупое привидение мне попалось.
Миртл сняла призрачные очки со своего призрачного носа и, конечно же, не обнаружила никакой перемены в своем зрении.
- Ты действительно великий маг, Том! – залопотала Миртл, в первый раз на моей, да и всеобщей, памяти улыбаясь от уха до уха. – Девочки всегда о тебе говорили...
- Еще что-нибудь, Бетти? – галантно предложил я, потому что мне было неинтересно, что болтали обо мне первоклашки тридцать лет назад.
- Ой, а ты можешь сделать мне красивую прическу? – попросила Миртл, и я снова взмахнул палочкой. Миртл опять мне поверила, и ее сальные волосы вдруг стали чистыми, волнистыми и пышными и роскошно рассыпались по плечам. Надо признать, что с красивыми волосами, без безвкусных очков и без постной мины Миртл оказалась нормальной в принципе девчонкой.
- Слушай, Том, - весело и немного кокетливо спросила Миртл, подлетев к зеркалу и в очередной раз убедившись, что привидений в него не видно. – А можешь ты сделать так, чтобы я немного похудела и стала повыше? Эта мерзавка Хорнби просто обзавидуется!
- Ну уж это не так просто, - заметил я как можно более многообещающим голосом, а про себя подумал, что надо бы объяснить Лестранжам, что такое настоящая сила убеждения. – Во-первых, тебе придется немного поработать на беговой дорожке, - я подавил разбиравший меня смех и подумал, что до шутки с привидением в маггловском спортзале не додумался бы даже Долохов. – Во-вторых, тебе придется добыть для меня вот что...
16 февраля 1970 года
Если бы не Долохов с его интересной биографией, я никогда бы не узнал о бытующем среди аристократии культе личной храбрости, с точки зрения которого хоркруксы ужасны не тем, что это темная магия, а тем, что их наличие заставляет заподозрить изготовителя в трусости. Хорош бы я был потом, если бы случайно решил доверить хотя бы часть своей тайны сообразительному и романтичному пареньку из благородного семейства. Последствия могли бы быть очень неожиданными.
Поэтому, возвращаясь после лекций, с которых я тут же прогнал Долохова, пока он не развратил мне учеников, я отлично понимал, что объяснение с Беллой надо начинать не с трогательных рассказов о человеке перед лицом смерти, под которые мы с доктором Франклом выпили в Вене не один кофейничек, а совсем с другого конца.
Белла, судя по всему, проснулась незадолго до моего прихода и устроилась ждать меня в кресле в углу.
- Ну и зачем? – мрачно спросила Белла, когда я вошел и остановился перед ней.
- Например, из любопытства, - нахально ответил я, вспоминая первый курс и как мы с Эйвери настрогали серы со спичек и бухнули ее в котел с сонным зельем. «Что вы, Риддл, стоите гордый, как лорд? – спросил тогда еще молодой и веселый Слагхорн, оглядывая наши закопченные физиономии. – Даже можно сказать, как Темный Лорд». И ведь как в воду глядел!
- Лучше бы ты философским камнем заинтересовался, из любопытства, - проворчала Белла уже не так агрессивно.
- Совершенно не то, - сразу же ответил я, ожидая подобного ответа. – Философский камень предохраняет от старения и естественной смерти, но не от несчастных случаев и покушений на жизнь. Тогда как хоркруксы позволяют вернуться из посмертия в любом случае. Ты же знаешь, я всегда хожу один и лезу на рожон. А на меня многое завязано, я не могу ребят подвести.
Вероятно, это было именно то объяснение, которое было нужно, потому что Белла сразу перестала недоверчиво на меня коситься.
- Я, между прочим, позавчера за тебя по-настоящему боялась, - сказала она уже с простой человеческой обидой.
- И правильно, - отозвался я, - Долохов же объяснил, что в посмертии лучше не оставаться надолго. Хотя я виноват, конечно.
С этими словами я снял с полки чашу Хельги Хаффлпафф и передал ее Белле.
- Он поможет тебе найти меня и вернуть к жизни, - мрачно и серьезно сказал я и прибавил уже проще: - Как это сделать, он тебе обязательно расскажет, но только будь с ним построже: я в двадцать один год был тот еще повеса.
Белла даже немного растерялась: если она и знала что-то о хоркруксах, потому что наверняка прошлась по моей библиотеке, пока я спал, то она наверняка не предполагала, что они могут повесничать, клеиться и морочить девушкам головы.
- Он будет просить тебя поведать ему все твои тревоги, - предупредил я. – Будет говорить, что понимает тебя, как никто. Молить тебя воспользоваться его знаниями. А первым заклинанием, которому он тебя обманом научит, будет то, которое позволит возникнуть ему из хоркрукса в виде призрака...
- Злостная клевета! – воскликнул хоркрукс у меня в голове таким обиженным голосом, что я сразу убедился в своей правоте и поклялся себе никогда и никому не давать хоркрукс в дневнике – он у меня получился самый наглый и развязный.
- Я думаю, мне хватит тебя одного, - провокационно ответила Белла и облизнулась. – Хотя в молодости ты был, наверно, такой милый…
Хоркрукс тем временем изо всех сил пытался установить с Беллой контакт, но что-то у него не получалось, даже без моего вмешательства.
- И подумать только, - продолжала Белла, - если бы ты просто дал мне эту чашу на сохранение, я бы засунула ее в Гринготтс от греха да и забыла бы о ней лет на пятнадцать...
- Это совершенно каменное сердце, Риддл, - пожаловался мне хоркрукс. – Ты хотя бы видел ее менее неприступной?
- О да, - поддразнил его я. – Это называется обаяние – исключительное свойство зрелых мужчин.
- А эта ужасная идея с Гринготтсом, над которой она, по-моему, до сих пор думает, - продолжал сокрушаться хоркрукс. – Я-то надеялся, что меня в любом случае поселят на подоконнике девичьей спальни... Я буду блистать своими антикварными гранями, меня будут заботливо протирать нежные руки...
И в этот момент по улыбке Беллы я понял, что хотя хоркрукс считает, что он не смог установить с ней контакт, она прекрасно его слышит.
- Долохову ты, между прочим, отдал кольцо, - упрекнула меня Белла. – Кольцо можно всегда иметь при себе. А эту громадину... Можно я раскатаю его в лист и нарежу себе браслетов?
- Я осознал все свои ошибки, - тут же запричитал хоркрукс. – Риддл, не отдавай меня, я тебе все твои задачки про передачу магии посчитаю. Я просто не говорил из вредности, но из существования сети между хоркруксами есть одна занятная лемма…
Я взглядом показал Белле на бумагу и перо, и мы уселись слушать первую в истории магии покаянную исповедь хоркрукса.
24 февраля 1970 года
За прошедшие выходные я окончательно восстановил свои силы и даже снова взялся за работу, и потому, спеша по коридору второго этажа к своей лаборатории в Тайной Комнате, я был немало раздосадован, натолкнувшись на Флитвика.
- Постойте, Риддл, - окликнул меня Флитвик. – Мне нужно с вами поговорить по личному делу.
- Боже мой, Флитвик… - невежливо начал я, предполагая, что Флитвик опять станет просить помощи в своих амурных делах, но взволнованный Флитвик замахал на меня руками.
- Это касается вовсе не меня, - заверил меня Флитвик и вдруг самодовольно улыбнулся. – Знаете, я позавчера видел в Лондоне одного вашего одноклассника, и он навел меня на прекрасную идею. После того, как я сказал ей, что вся моя сила в бороде…
Я тут же догадался, кто был этот одноклассник и что послужило литературным прототипом предложенной им мистификации, и мне стало весело: наверняка Долохов утаил от Флитвика, что в творении славянского гения о тех, чья сила в бороде, также сказано:
Он только немощный мучитель
Прелестной пленницы своей.
Вокруг нее он молча бродит,
Клянет жестокий жребий свой...
- Это касается вас, коллега, - продолжал Флитвик и тем самым вновь привлек мое внимание. – Видите ли, эти оригиналы из оргкомитета Турнира выдумали, что второе задание будет состоять в том, что у участников похитят то, что им дороже всего на свете, спрячут это на дне озера под охраной речного народа и дадут им шестьдесят минут, чтобы вернуть себе похищенное.
- Это ценная информация, Флитвик, - искренне сказал я. – Большое спасибо.
Но Флитвик спешил сообщить мне о содержании второго задания вовсе не потому, что желал обеспечить родной школе сокрушительную победу в Турнире не совсем честными методами.
- Риддл, ну подумайте сами, - сказал Флитвик, видимо раздосадованный моей непонятливостью. – Что вашей невесте дороже всего на свете?
- Моей кому? – тут же картинно возмутился я.
- Право, Риддл, - взмахнул руками Флитвик. – О вашем романе, извините, знают даже первоклашки. А вчера мне пришлось наложить взыскание на младшую Блэк, потому что она весь урок болтала с подружками о том, что она наденет на вашу с Беллой свадьбу…
- Вы говорили о втором задании на Турнире, - напомнил я, чтобы сбить Флитвика с темы.
- Я говорил о вашей ангельской скромности, Риддл, - отозвался Флитвик, который словно нарочно взялся говорить мне дерзости. – В озере пришлось бы прятать вас, погрузив вас в сон, и вы только представьте себе, что об этом напишет «Парижский прорицатель»…
- Разве о «моем романе» еще не знают в Париже? – язвительно спросил я, чтобы скрыть возмущение, которое охватило меня, когда я представил себе сцену, которая могла бы разыграться через неделю. – Или, может, безвестная учительница французского уже пишет про меня клеветнический опус в семи томах?
- Риддл, вам должно было быть не до шуток, - строго сказал Флитвик. – Только что Слагхорн пригласил к себе меня и Минерву и предположил, что если мы навалимся на вас втроем, мы сможем вас скрутить. Но я решил, что я должен вам все рассказать, в благодарность за вашу помощь на прошлой неделе…
- Послушайте, - неожиданно для самого себя полюбопытствовал я, потому что я, вероятно, слишком долго водился с Эйвери и Долоховым, и мне было до шуток в любую минуту. – А что вам предстоит прятать в случае с Дамблдором?
Но Флитвик не успел ответить на мой вопрос, потому что Дамблдор уже спешил к нам по коридору собственной персоной. На Дамблдоре была какая-то невозможная феска, а бороду свою он зачем-то продел в кольцо – вероятно, все это должно было символизировать то, что он вышел на тропу войны.
- Вы уже знаете, Риддл? – спросил меня Дамблдор, и я кивнул, в сотый раз удивившись тому, откуда все-таки Дамблдору всегда все известно. – Это черт знает что! Возмутительное вмешательство в личную жизнь! Честное слово, в кои-то веки меня всерьез обуревает желание выступить с вами одним фронтом!
-------------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читательниц с наступающим 8 марта и желает им поклонников на любой вкус, от Рабастана до Флитвика %))))Глава 4725 февраля 1970 года
Как ни ужасно это звучит, мне все же пришлось выступить одним фронтом с Дамблдором, потому что, услышав о том, что я уже в курсе дела, старик ухватил меня под руку и поволок в сторону учительской, на все мои возражения отвечая, что так надо и что светлый директор и Темный Лорд вместе – это страшная сила.
- Перестаньте хватать меня под руку, в конце концов! – наконец не выдержал я. – Мне вовсе не улыбается, чтобы вы поделились со мной своей скандальной репутацией!
Вероятно, я не зря в свое время отрекомендовал Дамблдора Риддлу-из-дневника как рыжего и бесстыжего. Дамблдор в ответ на мое замечание вовсе не смутился и не обиделся.
- Не беспокойтесь, Риддл, вы не в моем вкусе, - нагло ответил Дамблдор, но все же отпустил мою руку. – Во-первых, вы брюнет. Во-вторых, посмотрите сами на свои волосатые лапы.
Если мне когда-нибудь случится захватить Хогвартс, насчет отмены разделения на факультеты я еще подумаю, а вот мужские душевые я точно разделю на две – для дамблдоров и для нормальных пацанов. С души воротит, когда тебя обшаривают глазами и оценивают с такой точки зрения.
Тем временем Дамблдор дошел до учительской и решительно распахнул дверь, явив моему взору наш крепкий педагогический коллектив почти в полном составе вместе с Цепешем и мадам Максим. Крепкий педагогический коллектив вкупе со своими гостями очевидным образом строил мне и Дамблдору козни, и поэтому наше появление произвело эффект, сравнимый с появлением статуи Командора.
- Мы с коллегой пришли заявить, что мы возмущены формулировкой второго задания Турнира! – провозгласил Дамблдор и прошел к столу, на котором Цепеш и Слагхорн разложили бумаги, наверняка этого задания касающиеся. – Мы полагаем, что задание в текущей форме подвергает опасности жизнь посторонних по отношению к Турниру людей и является грубым вмешательством в личную жизнь участников Турнира.
- Остается только понять, откуда вам стало известно содержание этого задания, - проворчал Слагхорн, сгребая свои бумаги у Дамблдора из-под носа.
- А подсказка в шкатулке, которую я добыл в первом туре? – нашелся Дамблдор. – Впрочем, я не хочу говорить за коллегу.
За меня, действительно, говорить не стоило, потому что подсказку Белла должна была достать из шкатулки сама и никому о ней не рассказывать. Впрочем, мы эту шкатулку, по-моему, куда-то забросили, надо бы у меня поискать.
- Я просто хотел всех проинформировать, - спокойно и как бы между прочим сказал я, - что если я в ближайшее время неожиданно куда-то исчезну, то я не смогу обеспечивать безопасность участников Турнира, как во время первого тура. А кроме того, меня тогда наверняка начнут искать несколько одноклассников, две дюжины единомышленников и полсотни учеников, и тут уж я ни за чью безопасность не поручусь.
- Вот уж не ожидал от вас, Томас, - неожиданно обиделся Слагхорн. – Либо я ослышался, либо вы мне угрожаете – мне, вашему учителю!
И тут произошло сразу несколько небывалых и неожиданных вещей, ради которых стоило даже выступить одним фронтом с Дамблдором.
Во-первых, за меня в первый раз в жизни вступился Дамблдор.
- А вы, Гораций, сами хороши! – заявил Дамблдор. – Во-первых, это вы собирались напасть на вашего, как вы сами говорите, лучшего ученика, – Слагхорн в этот момент бросил взгляд на то место, с которого, вероятно, пятнадцать минут назад исчез Флитвик, но Флитвик уже каким-то образом вернулся обратно и даже сумел сделать невинное недоумевающее лицо.
- Во-вторых, - продолжал Дамблдор, - вы собирались напасть на него втроем, что, извините меня, бесчестно. В-третьих, вы пытались втравить в эту авантюру слабую женщину...
И тут произошла вторая вещь, которую я запомню на всю жизнь. Услышав, что она «слабая женщина», Минерва вспыхнула, вскочила на ноги и назвала Дамблдора «мачистским поросенком».
26 февраля 1970 года
Все же с Дамблдором не стоит затевать никаких совместных дел, потому что от него же не отвяжешься. (Я ему еще за прошлый семестр семестровый отчет не сдал, кстати.) Вот и сегодня: ближе к ночи в мою дверь кто-то постучал, и, открыв, я с удивлением обнаружил на пороге Дамблдора.
- Здравствуйте, Риддл, - дружелюбно сказал Дамблдор. – Я хотел вам кое-что рассказать об одной шкатулке.
- Здравствуйте, Дамблдор, - ответил я и хотел предложить Дамблдору войти, когда увидел, что его глаза уставились на что-то у меня за спиной и начинают немного округляться.
Я посмотрел в направлении его взгляда и не увидел ничего замечательного. У стены, между двух этажерок с книгами, стоял диван. Рядом с диваном Белла бросила свой ранец. На диване лежала ее мантия. Черт возьми!
Я не знаю, что про меня подумал Дамблдор и какие картины растления и разврата зародились в его извращенном уме, но, к счастью, положение спасла сама Белла, появившись у меня из-за спины в приличном маггловском платье. Узнав от Долохова под Новый год о промышленной революции и реальной стоимости маггловских товаров, Белла сразу после праздников потащила меня по магазинам, и теперь в моих комнатах появился новый шкаф.
- Проходите, директор, - как ни в чем ни бывало, пригласила Белла, и Дамблдор взял себя в руки и перешагнул порог.
Белла не стала искушать своим присутствием административные чувства Дамблдора и вскоре оставила нас одних, но Дамблдор, судя по выражению его лица, уже успел задумать худое.
- А можно личный вопрос, Риддл? – осведомился Дамблдор, прихлебывая чай и вытряхивая на журнальный столик из своих карманов пакетики с лимонными дольками и зефиром. – Если бы вы были участником Турнира, кого бы вам пришлось вылавливать из озера?
Я не знаю, рассчитывал ли Дамблдор на такой эффект, но я неожиданно понял, что жизнь моя изменилась навсегда, как и предупреждал меня мой добрый Мульсибер. Отшутиться я уже не мог, потому что такими вещами не шутят.
- А как вы думаете? – огрызнулся я.
- Я не знаю, потому и спрашиваю, - ответил Дамблдор, но как-то тихо и почти извиняясь. – По крайней мере, раньше я подозревал, что некоторые обстоятельства вашего рождения исключают для вас способность к подобным чувствам.
- Вы хотели сказать «некоторые обстоятельства моего детства», - поправил я с застарелой злобой. – Честное слово, если я когда-нибудь доподлинно узнаю, что хоть кому-то известно о всех родившихся магах начиная с момента рождения, и что этот кто-то заставляет их всех ждать одиннадцать лет до приглашения в школу, кого в приюте, кого на улице...
Мне показалось, что Дамблдор хотел в эту минуту мне в чем-то покаяться, даже не успев узнать, что я пообещаю «тому, кому известно», но меня отвлек камин.
- Риддл! – позвал камин голосом Долохова. – Где ты там?
- Здесь, - ответил я, вставая и шагая к камину.
- Привет, - сказал Долохов. – Знаешь, я тут ездил в горы, видал, как лыжники прыгают с трамплина. Олимпийский вид спорта, между прочим.
- Ну?
- Так я подумал, - продолжал Долохов, по-прежнему не видя Дамблдора, который сидел на диване у стены с чашечкой чая, но, похоже, слушал нас очень внимательно. – Я подумал: вот ты, например, летать умеешь?
Поскольку я знаю Долохова с детства, ход его мысли стал мне понятен сразу, а Дамблдор на диване еще некоторое время с удивлением смотрел на то, как мы оба начали хохотать.
- Мульсибера в добровольцы, - предложил я сквозь смех, и сознание тут же нарисовало мне, как кругленький Мульсибер пыхтя надевает лыжи под смешки трибун, а потом отделяется от трамплина и улетает метров на пятьдесят за мировой рекорд, меланхолично шевеля в воздухе палками.
- Мульсибер чемпион, - подтвердил Долохов, и мы начали смеяться снова.
- Я, кстати, чего спросить хотел, - сказал Долохов, отсмеявшись. – Я тут снова в ФРГ мотался...
Краем глаза я заметил, что Дамблдор даже привстал на своем диване.
- Везу вот письмо, - продолжал Долохов, - а на словах мне стыдно сказать что велено передать...
- Что, что вам велено передать? – не выдержал Дамблдор, вскакивая с дивана и бросаясь к камину. – Риддл, выйдите, пожалуйста, на минуточку.
Вот чего у Дамблдора не отнять – это умения распоряжаться в чужой комнате. Он по крайней мере со времен моего детства такой, террорист-поджигатель.
1 марта 1970 года
Вчера я наконец еще раз пересчитал всю теорию для прибора, который мы с Долоховым построили в Тайной Комнате, и отправился в путь, намереваясь снова взять на себя опасную роль первого испытателя. Когда я уже стоял над входом в тоннель, мне почему-то захотелось вернуться и оставить Белле записку, но я прогнал эту мысль, потому что все равно бы не знал, что в этой записке написать.
В Тайной Комнате, развалившись на полу, меня ожидал василиск.
- Ну что, живой? – неожиданно дружелюбно спросил меня древний змей, у которого последнее время всегда было поганое ворчливое настроение.
- Как видишь, - ответил я и на всякий случай сотворил себе очки как у электросварщика. Говорят, что на чистокровных взгляд василиска не действует, но я и экспериментально как-то никогда не проверял, и насчет своей чистокровности никогда не обманывался.
Василиск больше ничего не изволил сказать, и я принялся за настройку генератора и ускорителя.
- Довел до ума свою шайтан-машину? – осведомился василиск десять минут спустя, когда я заканчивал работу. Разумеется, в парселтанге нет сленгового маггловского выражения «шайтан-машина», и поэтому василиск довольно смешно выговаривал что-то вроде «шашан-машиша». Долго жил по соседству с хулиганами, то есть со мной и с ребятами, вот и набрался.
- Думаю, что да, - отозвался я, докручивая ручки на панели управления.
Василиск опять замолчал, приподняв голову и покачивая ей на расстоянии нескольких метров от земли, словно в задумчивости, а я начал устанавливать сетки, на этот раз на правильное, как мне казалось, расстояние, размышляя о том, с чего вдруг василиск так заинтересовался моими делами. Характер у старика был тяжелый, и мне иногда казалось, что, несмотря на то, что я был его единственным собеседником за последние пару веков, он и терпит-то меня с трудом. По крайней мере, когда много лет назад я первый раз пришел к нему и самонадеянно заявил, что я наследник Слизерина и его повелитель, василиск желчно ответил мне, что я не наследник, а бастард, причем маггловский, поскольку наследование в благородных родах, к моему безродному сведению, происходит только по мужской линии. Я, конечно, был не особо начитанным приютским пацаном, и слово бастард понял в бытовом смысле, а потому следующие десять минут василиск приходил в чувство, и доверительные отношения у нас после этого как-то не сложились.
- Невеста у тебя отличная, - вдруг огорошил меня василиск откуда-то сверху. – Чуть на тот свет за тобой не кинулась. Антон удержал.
Признаться, мне было трудно разбирать слова, которые я до этого на парселтанге и не слышал, и потому я замедлил с ответом.
- Из тебя постепенно выходит толк, Риддл, хоть ты и безродный, - продолжал василиск после непродолжительного пустого шипения, которым он разделял свои фразы. – Слизерин тоже был той еще деревенщиной, как я понимаю теперь.
- Кто же тебя-то просветил? – наконец ввернул я, потому что меня снова начала раздражать надменность древнего змея.
- Я много читал, - коротко ответил василиск, удивляя меня все больше и больше. – Раньше был ход в библиотеку.
- Слава Богу, что сейчас нет, - злорадно ответил я – мне совсем не улыбалось, чтобы василиск встретился в библиотеке с талантливой грязнокровкой, а мне потом пришлось бы отпаивать ее мандрагорой. И то сказать, в «Прорицательскую» такое событие наверняка бы попало.
- Книг мне принеси, - прошипел василиск и опустился на пол, развернув голову к своей норе. – И побереги себя, для семейной жизни, – интересно будет посмотреть на твой род.
После того как василиск скрылся в норе, я некоторое время постоял, ошарашенный побольше, чем электрическим разрядом в прошлый раз, думая, в частности, о том, откуда василиску известно о посмертии и о том, как можно туда проникнуть, но не успел ни придумать что-либо, ни подготовиться к следующему потрясению.
- Эр-квадрат, а не эр, - сказал кто-то в моей голове. – Одиннадцатая строчка снизу. Эр-квадрат на синус, балда.
- Ты кто? – спросил я по приютской привычке, хотя, возможно, мне стоило бы сразу развернуть пергамент и найти одиннадцатую строчку, пока не забыл.
- Василиск в пальто, - ответили мне, и я узнал Риддла-из-диадемы.
- Бесплатные советы раздаешь? – заметил я, разворачивая пергамент и ожидая, что Риддл-из-диадемы сейчас заломит цену.
- Раздаю, - неожиданно признал хоркрукс. – Поправишь вывод – я тебя еще научу, как Протего за магию зацепить.
- За что зацепить?
- За магию, - язвительно отозвался хоркрукс, в который я, наверно, при создании всю свою раздражительность засадил, нетерпеливость и привычки всякие нехорошие. – Посмотри на стену вон, на каракули свои – какой ранг у тензора? Вы с Долоховым сами небось не поняли, что нарюхали.
- Что ж по-твоему, магия – это новое измерение?
- «По-моему»... - фыркнул хоркрукс, но сдержался и не нагрубил.
Хоркрукс действительно рассказал мне, как существенно усилить Протего, пользуясь моими же недавними открытиями, и опять, как ни странно, даже не упомянул о цене своих советов. Напротив, когда я переставил сетки, закрылся усовершенствованным Протего и направил на сетки палочку, хоркрукс неожиданно тепло пожелал мне удачи.
- Береги себя, создатель, - сказал мне на прощание Риддл-из-диадемы. – Сам представляешь, какой у нас шухер по сети был, когда тебя долбануло.
- Вас-то как зацепило? – поинтересовался я, потому что раньше я и не задумывался о том, почувствуют ли хоркруксы мою смерть – не люблю вообще думать на эту тему.
- Да уж зацепило, - ответил хоркрукс, - сидели, думали, с кем сейчас прощаться будем. Сам же знаешь, для возрождения мы расходный материал.
- Да брось, - легкомысленно отозвался я. – Я бы что-нибудь еще придумал. Раз уж однажды создал, значит, дальше я за вас в ответе. Даже за этого, который у меня девчонку рыжую просил.
- Ты самоотверженный человек, Риддл, - потрясенно сказал хоркрукс. – Могу сказать по себе: раньше ты таким не был. Жизнь тебя сильно изменила. Или научил кто.
Я, конечно, хотел посоветовать хоркруксу не говорить красиво, но в этот момент я услышал в тоннеле знакомые мне шаги. Хоркрукс-перестраховщик как-то сразу пропал из эфира, но я не обратил на это притворство никакого внимания.
- Передай еще, чтобы поймала по дороге крысу, - велел я хоркруксу. – Будем делать из крысы человека. Для начала одарим магией, а потом, может, еще и увеличим в размерах. И заодно научим кунг-фу.
Глава 482 марта 1970 года
Эксперимент с крысой прошел удачно – с научной точки зрения, разумеется. Крыса получила заряд магии, который на ней успешно закрепился, и была помещена в клетку, для дальнейшего наблюдения. Перед сном я еще раз замерил ее магическое поле, и с удовлетворением записал, что оно не стало слабеть, а даже, может быть, наоборот.
А затем наука закончилась, и началась жизнь, в которой у каждого научного эксперимента есть неожиданные последствия. Примерно к середине ночи крысе наскучило сидеть в клетке. Она погрызла прутья, покидалась на них с разбегу, а потом стихийная магия пришла ей на помощь, и крыса отправилась в путешествие по моим комнатам, которое завершилось тем, что я проснулся в кромешной тьме и увидел, что на меня из темноты смотрят два горящих глаза.
Поначалу я подумал на Минерву, которая перекинулась кошкой и отправилась по ночному Хогвартсу посмотреть, морально разлагаюсь я или еще нет (и, конечно, с кошачьим зрением увидела, что да, давно разложился). Но потом я смекнул, кому принадлежат горящие глаза, обездвижил крысу и отнес ее обратно в клетку, наложив на клетку заклятия, исключающие дальнейшие побеги с помощью стихийной магии.
А наутро клетка снова оказалась пустой – судя по всему, наделение магией наделило крысу и добавочным интеллектом (интересная гипотеза, кстати, да и сторонникам превосходства магов над магглами наконец-то от моей работы радость). Судя по всему, поняв, что ни грызение прутьев, ни стихийная магия не помогают, крыса подумала, сообразила да и взломала на клетке замок.
Хоменум Ревелио, разумеется, крысу не обнаружил. Акцио я использовать поостерегся, потому что толком не знал, чего акцио. Эйвери вон до сих пор вспоминает, как я в первый месяц в Хогвартсе это заклинание освоил, пришел в библиотеку и заявил «Акцио учебник!». Ну, магической силой меня природа не обидела, из-под учебников я тогда несколько минут откапывался. Тогда-то я и задумался о том, что, чтобы быть сильным магом, надо не латынь учить, а разбираться, как что работает.
Конечно, сбежавшую крысу следовало засекать по магическому полю, но это все же была первая крыса, наделенная магией, и поэтому заклинание создать еще никто не озаботился. К счастью, первый урок у меня был на седьмом курсе, и я решил обратиться к помощи коллективного разума, а заодно выкроить и себе время на то, чтобы покопаться в этой задаче.
Получив задачу подумать над модификациями и применениями Хоменум Ревелио, коллективный разум некоторое время поскрипел, а потом дал стране угля, как говорят местные шахтеры.
Уизли и Прюэтт нарисовали карту подземелий, на которой было указано, кто где в этот момент находится, за что получили обещанное количество баллов. Карту же я сразу отобрал, потому что никакой же личной жизни с такими картами.
Малфой связался с Крэббом и Гойлом, и вместо заклинания, обнаруживающего человека, они создали заклинание, обнаруживающее, есть ли в его карманах деньги. Вероятно, Люциус сначала и сам не понимал, с какой целью Крэбб и Гойл интересуются, и потому вручал мне пергамент с выкладками с некоторым смущением, а название, данное заклинанию, сообщить отказался. Впрочем, Крэбб с удовольствием поделился названием вместо него: как и следовало ожидать, заклинание было названо «есть чо?».
Довольно изящным применением Хоменум Ревелио отметился зашедший на лекцию после ночной смены Аластор Хмурый. Всего за полчаса он создал зеркало, в котором должны были проявляться изображения его врагов, если они подойдут поближе. Для тестирования зеркала Аластор зачем-то попросил у меня домового эльфа, ненадолго отлучился из класса и, вернувшись, объявил, что смотался по-быстрому на работу и установил, что зеркало работает. Нам всем, однако, убедиться в этом не удалось: когда мы собрались вокруг Аластора, оказалось, что он сидит перед пустым зеркалом.
- Полковник, вы, похоже, вампир, - предположил Люциус, перегнулся через плечо Аластора и убедился, что в зеркале не отражается никто, включая самого Аластора.
- А мне кажется, Аластор, что вы сейчас в кругу друзей, - заметила Белла, заглянув в зеркало с другой стороны.
Аластор в ответ на это неуверенно хмыкнул, но возражать не стал.
Я тоже за время урока не терял времени даром, и с помощью Беллы свел Хоменум Ревелио к общему случаю, после чего выловил крысу на следующей же перемене.
- И что ты с ней будешь делать? – спросила меня Белла, когда я попросил ее запереть крысу где-нибудь до конца уроков.
- Понесу к Олливандеру, подбирать ей палочку, - как о само собой разумеющемся ответил я. – Может, Олливандеру же ее и сбагрю – Руквуд слышал, он теперь черепашек разводит, и они у него тоже постоянно разбегаются. А крыса у нас получилась умная и даже магическая – она черепашкам покажет, что такое железная дисциплина. И вообще научит их уму-разуму.
5 марта 1970 года
Я уже давно замечаю, что стоит мне взяться за науку всерьез и добиться многообещающих результатов, как на меня как нарочно сваливается то учебная, то организационная нагрузка. Честно говоря, меня давно подмывает заявить Попечительскому совету, что год в Хогвартсе профессорам должен засчитываться за два, и поэтому в следующем году мне полагается саббатикал. Боюсь только, что после такого из школы разбегутся в саббатикал сразу все профессора.
А ведь при Диппете были саббатикалы, даже Дамблдор брал в 1944ом, и мы все гадали, какую такую важную работу он собирается доделать в свободный от преподавания год. Нашел себе работу, нечего сказать, - выследил и засадил за решетку старого друга.
Вероятно, именно после такого вопиющего использования академического отпуска не по назначению саббатикалы в Хогвартсе и отменили, потому что сейчас что-то о них не слышно, ни через три года, ни через шесть. Так что в план своих действий после захвата Хогвартса я, пожалуй, запишу и человеколюбивый пункт об их возвращении. В первый год отпущу, например, Чарити, чтобы она съездила пожила среди магглов, а то все-таки ее уроки маггловедения уже стали походить на уроки истории. Да и много кого отпущу, чтобы помнили доброту Темного Лорда – на один-то год временных профессоров всегда можно нанять. Хагрид, например, сгодится на Уход за Магическими Существами, на Прорицания можно поставить Флоренца (хотя бы ради того, чтобы понаблюдать за произведенным скандалом), вместо мадам Трюк взять на год этого дубину, который подрядился ко мне в прошлое лето лаборантом, а оказался годен только на то, чтобы гонять на метле собирать опытный материал... Как его, остолопа, – Кэрроу, кажется...
Впрочем, ладно – домечтался до того, что в голову полезли добрые мысли. Конечно, когда я приду к власти, для начала я много кого убью и замучаю – например, бездельников из Министерства, которые должны были вести организационное сопровождение Турнира, но постоянно все сваливают на нас. А ведь еще вчера я спокойно занимался наукой и ко мне даже заходил Эйвери, который решил задачу уменьшения агрегата из Тайной Комнаты, но сначала все темнил и травил байки.
Сначала Эйвери рассказал, что технологию перемещения моего аппарата в пространстве он позаимствовал у Мульсиберова ковра, и мы немного повспоминали про ковер-самолет имени Мульсибера, благодаря которому еще четверть века назад горнолыжники, альпинисты и туристы начали сталкиваться в самых живописных и труднодоступных местах с полноватой супружеской парой в исключительно чистой воскресной одежде. Дело, однако, так и не дошло до аврората, потому что среди поклонников экстремальных видов спорта распространилось поверье, что встреча у черта на рогах с милыми домашними толстячками сулит везенье: трудно подсчитать, скольких из них вскоре после этого судьба таинственно спасала из самых отчаянных положений, и сколько еще благоразумно воздерживались от рискованных предприятий после того, как удалялись от вестников беды и чудесного спасения на достаточное расстояние.
Потом Эйвери рассказал новую историю про то, как Уизли, оказывается, ходил в аврорат навестить Алису и Фрэнка, и заморочил многим аврорам голову насчет того, что маггловская полиция выдвигается на задержания на броневиках, а аврорам поэтому следует отправляться на дело в летающих сундуках. Со слов Эйвери получалось, что многие авроры купились на эту несуразную идею, за исключением Аластора, который почему-то лезть в сундук решительно не хотел, даже из соображений безопасности.
Потом Эйвери наконец разложил передо мной чертежи предполагаемого устройства, которое изменит этот мир, и на чертежах оказалась телефонная будка.
- Пришлось поставить твою машинку на попа, - пояснил Эйвери. – Но полю же все равно. А на будке напишем «Полиция».
- Зачем? – только и мог спросить я, потому что ожидал совсем другого оформления. – И что я, по-твоему, должен буду говорить маггловским детям, приглашая их в новую жизнь? «Пройдемте, гражданин»?
- А чтобы не лазил кто не надо, - пояснил Эйвери. – В телефонную будку полезут, а в полицейскую нет. А говорить ты им можешь что угодно – например, что ты добрый доктор Айболит.
- Доктор кто? – переспросил я.
- Доктор Кто? – отозвался Эйвери и почему-то улыбнулся до ушей. – А что, тоже годится!
Так что сегодня я проснулся с утра в прекрасном настроении и с интересными планами на окно между лекциями: я собирался выяснить, кто такой Доктор Кто, правда ли, что Уизли сумел запихать половину аврората в сундуки без применения насилия, и, наконец, хотел спросить Мульсибера, какую последнюю модификацию он применил к своему ковру-самолету – в отличие от Алладина, Мульсибер не любит мерзнуть, побаивается высоты и любит в пути перекусить. Когда я в прошлый раз ступил на его летающий ковер, мне показалось, что я зашел минимум в номер в Ритце. Вот интересно, всобачил Мульсибер на свой ковер куда-нибудь джакузи, или он не признается?
Но вместо всего этого в окно между лекциями ко мне пришел Дамблдор, с которым надо бы обратно расссориться, а то он не отвяжется, и порадовал меня известием о том, что участников Турнира и их близких было решено не топить в ледяном озере, а расправиться с ними более утонченным способом – спрятать где-то в горах зачарованные знамена и отправить их за ними. В общем, после ухода воодушевленного Дамблдора, который, как по мне, может покончить с собой любым приятным ему способом, хоть кинувшись с Астрономической башни, хоть сходив весной в горы без экипировки, - после ухода Дамблдора я разложил на полу снарягу, послал за Беллой Кричера и приготовился учить ее всему, что знаю сам – на этот раз насчет альпинизма и горных походов.
Я всегда чувствовал, что учить студентов становится тем сложнее, чем они старше, особенно когда дело касается вещей, напрямую не связанных с предметом. Если первоклашки еще смотрят на меня восхищенными глазами и слушают все, что я говорю им о магическом и маггловском мире как откровение, то лет с четырнадцати студенты начинают отбиваться от рук, и накопленным жизненным опытом с ними можно поделиться только в принудительном порядке.
Белла вполне разделяла легкомысленное отношение Дамблдора к весенним горам. И если в его возрасте это было непростительной глупостью, то Белле было всего семнадцать, а потому ей казалось, что ей все по силам и что мир состоит из захватывающих приключений, которые никогда не кончаются трагично. Она отвлекалась, улыбалась своим мыслям, и начинала игриво на меня поглядывать, а я сердился, взывал к ее благоразумию и вообще начинал звучать так, словно я ее отец.
- Милорд, я хотела бы самолично выполнить это задание! – наконец сказала Белла глухим и раздраженным голосом, и я шестым приютским чувством почуял, что мне вскоре достанется по шее.
Но все же у меня в рукаве еще был козырной туз.
- И все же тебе понадобится помощь, - возразил я, поведя палочкой за спиной.
- Мне не требуется ничья помощь! – заявила Белла уже в ярости, но в этот момент перед ней возникла чаша Хельги Хаффлпафф, которая чудесным образом развернулась в золотую змейку и обвила ее предплечье несколькими кольцами.
- Ты что творишь, создатель! – только и успел вскрикнуть хоркрукс, которого должно было неслабо тряхнуть от такой внезапной трансфигурации, а Белла попыталась снять золотую змейку со своей руки при помощи заклятия, и поморщилась от боли, когда созданная мной магическая защита начала искрить.
Некоторое время мы стояли напротив друг друга, уперевшись взглядами, как разъяренные звери, и я в очередной раз подумал, что было бы проще, если бы в такой момент я мог приказать и знать, что мой приказ будет исполнен. Но, к сожалению, так бывает только с теми, кем легко жертвовать, кого отправляешь на риск, не чувствуя при этом, как тебя бьет холодная, еле подавляемая дрожь. А те, кто дороже всего, не подчиняются приказам.
- Ты знала, что я пойду с тобой, - сказал я наконец, положив руку на хоркрукс. – Ты сама поступила бы так же.
- Я вернусь, - ответила Белла, на этот раз всерьез, и улыбнулась. – Я обещаю.
--------------------------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет своих дорогих читательниц с прошедшим 8м марта и желает им встретить своего Темного Лорда :)))Глава 499 марта 1970 года
В ночь перед вторым туром мне плохо спалось, словно чуяло мое сердце, что назавтра мне снова придется творить добро направо и налево, помощь причинять да спасению подвергать. Снилось мне, что настигла меня наконец всемирная слава, и даже имя мое маги, а то и магглы, перестали произносить всуе, как в моих подростковых мечтах. Во сне моем все робко называли меня в разговорах «Сам-Знаешь-Кто», хотя и чуял я, что что-то тут нечисто. «Не произности попусту его имя, - учили матери своих детей в моем сне, - не тревожь Сам-Знаешь-Кого. Но если попадешь в настоящую беду, только крикни «Лорд Вольдеморт!», и Темный Лорд явится, спасет и восстановит справедливость». Хорошо хоть, потом мне приснился Эйвери, который сочинял письмо urbi et orbi, что отныне за ложный вызов Темный Лорд будет превращать вызвавшего в крысу.
Стоит ли и говорить, что на трибунах я появился, томимый дурными предчувствиями, и, пытаясь скрыться от судьбы, не пошел в главную ложу, где вскоре должны были появиться директора и Слагхорн, а скромно присел на полупустую еще скамейку.
Трибуны какой-то умник установил на берегу озера, в котором еще две недели назад собирались топить участников турнира, хотя и можно было догадаться, что зрителям вряд ли что-то удалось бы увидеть из их подводных приключений. Честное слово, иногда мне становится немного неудобно за магический мир: магглы уже давно смотрят фильмы Кусто, а мы бы все битый час пялились на пустую черную воду, не умея запустить туда хотя бы оператора с камерой.
Впрочем, на этот раз вода не совсем пустовала: привлеченный начинающимся шумом на трибунах, в озере всплыл кальмар. Кальмар поболтал в воде щупальцами, потом вытянул два из них в мою сторону и состроил из них похабный жест. Удивительно злопамятная скотина: ведь казалось бы, уже больше тридцати лет прошло с тех пор, как в школу поступил Хагрид и на второй же вечер уселся на берегу озера с удочками. А мимо, как на грех, шел Руквуд, который тогда еще не корчил из себя чистокровного и вполне открыто скучал по осенней рыбалке в родной деревне, которую он из-за школы опять пропускает. Хагрид поделился удочкой, Руквуд рассказал ему, каких рыб он вытаскивал, слово за слово, сам-знаешь-чем по столу, а мы с Эйвери подошли к озеру, когда над озером стоял такой крик, которого мы ни от Руквуда, ни от Хагрида больше в жизни не слышали.
- Да, я упустил! – кричал щупленький Руквуд, наступая на Хагрида и оттесняя его от берега. – А она меня хвостом как стебанула! Ее бы никто не смог удержать!
Хагрид в сердцах отвечал Руквуду каким-то рыком, вероятно, на языке гигантов, но Руквуда это нисколько не смущало.
- Сейчас я тебе докажу! – вскричал юный Руквуд, выслушав ответную речь Хагрида, которую мы не поняли. – Сейчас так порыбачим, глаза на лоб повылезут! Сейчас как рванет, вся рыба в озере всплывет! Все увидят, как я рыбу могу ловить!
В общем, Джона мы остановить не успели, всплыл в озере только кальмар, а Руквуд получил первый и единственный строгий выговор с занесением от выбежавших на взрывы учителей. А проклятый кальмар так с тех пор и не может от нас отвязаться: сначала он караулил Руквуда у берега и однажды чуть его не утопил, потом он распугал Хагриду всю рыбу, и разобиженный малютка Рубеус встретил меня в коридоре, шествующего во главе слизеринской компании, и запросто так сказал: «Том, ну скажи хоть ты ему!».
Кстати говоря, мне теперь несколько совестно, что я в свое время подвел Хагрида под исключение из школы – выросши, он стал нормальным мужиком, - но тогда я просто не видел другого выхода – с Хагридовым простодушием по крайней мере один из нас до выпуска бы не дожил. Ну кто еще, кроме Хагрида, может сначала огреть тебя на трибунах пудовым кулаком по загривку, а на следующий день крикнуть на всю столовую: «Слышь, Том, ты на меня не серчай за вчерашнее. Ну хошь, я вечерком возьму лом да тебе пособлю, а то что вы там на втором этаже что ни вечер, то шипите да камни двигаете?»
В общем, возвращаясь к кальмару, натерпелись мы от этого моллюска неизвестно за что, хуже, чем от Хагрида. Ну, допустим, что похабным жестам кальмар научился не сам. Ну признаем, что к пятому курсу Эйвери начал привычно напевать «мимо озера с кальмаром я без шуток не хожу». Ну предположим, что Руквуд, который может добыть что угодно где угодно, еще на третьем курсе добыл где-то грузовик негашеной извести и вывернул его в озеро... Но злиться на такое тридцать лет спустя! В общем, небо не видело такого позорного пацака, как этот кальмар!
Просто чтобы размяться и развеселить зрителей на правой трибуне (с левой хотя бы были видны на горизонте горы, к которым должны были улететь участники Турнира, а с правой только озеро и лес) – так вот, исключительно из благих побуждений я вспомнил разделы трансфигурации, которым нас не учил Дамблдор, и подкинул нахамившему мне кальмару под щупальца жидкого гелия. Озеро окуталось паром, кальмар затрепыхался, трибуны зааплодировали, а у меня за левым плечом выросли Лестранжи, да так внезапно, что я чуть не перекрестился.
- Да, Дамблдор такому не научит, - заметил Рудольф, словно читая мои мысли (я на всякий случай их получше закрыл, парень очень сильный легилимент).
- Именно так он и говорит, - подтвердил Рабастан. – «Я вас этому не учил!»
То ли Рабастан такой же сильный легилимент, как его брат, то ли Дамблдор с моих студенческих лет ничуть не изменился.
- Доброе утро, - просто отозвался я, и Лестранжи, приняв это за приглашение, перешагнули через лавку и сели по обе стороны от меня, словно мои телохранители.
- Давайте мы с вами, - неожиданно предложил Рудольф. – Метлы у нас рядом.
- Вы же полетите вслед за ними, - пояснил Рабастан. – Хмурый из аврората прав: зачем вы всегда ходите один, милорд?
- Вам вряд ли понравится этот полет, друзья мои, - краем глаза я заметил, как обрадовался последнему моему слову Рудольф. – Я полечу только в том случае, если участникам Турнира будет грозить смертельная опасность. Пожалуй, не стоит подвергать ей и вас.
- Мы же ваши должники, милорд, - напомнил Рудольф, который, как я догадался только сейчас, слишком серьезно воспринимал мое постоянное заступничество на педсоветах. – А Белла нам как сестра.
Мне не хотелось обижать Лестранжей отказом, но еще меньше мне хотелось вести на возможные спасы двух чайников, которых самих потом придется спасать. Но одна идея у меня была.
- Мне понадобится другая помощь, друзья, - сказал я, перебирая в уме все, что мне может пригодиться на спасах. – Летите в Дафтаун, найдите там маггла по имени Шон О’Рейли. Он альпинист и хорошо знает эти места. Передадите ему от меня записку, - и я начал быстро писать на колене, только на середине письма вспомнив, что опять пишу маггловской ручкой в маггловском блокноте. Впрочем, на этот раз мою обычную промашку можно было хотя бы списать на адресата, а не на мое немагическое прошлое.
Конечно, по здравому размышлению, я рисковал обидеть Лестранжей еще сильнее – тем, что предпочел взять в спутники маггла. Но Лестранжи принадлежали к редкой породе людей, которые хотят действительно помочь, а не просто выглядеть благородными в собственных глазах.
- Сейчас лететь? – с небольшим разочарованием спросил Рабастан, и по его голосу я понял, что он рад любой возможности оказать мне услугу и просто немного расстроен тем, что ему не удастся посмотреть старт второго этапа.
- Конечно, сейчас, - твердо ответил ему Рудольф. – Белле мы уже пожелали удачи, метлы рядом, палочки при себе. Мы мигом, милорд.
Практически сразу после того, как Лестранжи отбыли искать мне спутника для возможного похода в горы, в директорской ложе появился Слагхорн и объявил старт второго тура. Перед этим он сделал мне знак, приглашая меня к себе, но я решительно помотал головой и остался скромно сидеть на трибунах, надеясь избежать внимания прессы, – с меня хватило и того, что после первого тура в «Прорицательской» появилась моя колдография – у перил директорской ложи и с поднятой палочкой – с богохульной подписью «Вольдеморт-спаситель».
По задумке Слагхорна, участники Турнира должны были стартовать по очереди, начиная с лидера, и я эту идею про себя одобрил – не хватало нам еще гонок на метлах и сопутствующих им несчастных случаев. Помню, например, как на втором курсе Вальбурга, которая была отчаянной девчонкой, гонялась на спор с Долоховым. Они-то оба остались целы, но спорили они на желание, и проигравшая Вальбурга подкралась на СилЗла к профессорше и довольно похоже изобразила шипение василиска. Сердце бедной Галатеи и не выдержало, еле откачали.
От воспоминаний меня пробудил бешеный рев стадиона, и я увидел, что Белла, как назло, послушалась всех моих советов, но в обычной своей провокационной манере. Дело в том, что я слабо разбираюсь в женской походной экипировке, а о наличии или отсутствии ее эквивалента в волшебном мире вообще не имею понятия. Эйвери, между прочим, мне не раз говорил, что чем шариться по Балканам в гордом одиночестве или в суровой и узкой мужской компании, я мог бы и сходить разок в Уэльс в его стиле, с девочками и гитарой, но мне третьего дня не пришло в голову спросить его совета насчет туристских мод, и поэтому я изложил Белле про экипировку все, что я знал сам.
Разумеется, в ответ я выслушал, что девушкам не к лицу теплые мешковатые брюки, а в волшебном мире (почему-то не знакомом с горными лыжами) это вообще немыслимо. Мне было указано, что грубые альпинистские ботинки невозможно «прикрыть мантией», что рюзкак никого не красит и что обвязка разительно отличается от женского пояска. В общем, я узнал много новых слов и понял, что Сигнус Блэк, у которого в доме четыре женщины, героический человек и я бы так не мог.
Конечно, я рассчитывал на то, что Белла, отбушевав и сбежав в общежитие, прислушается к голосу разума и не рванет на дело в бальном платье, но я никак не ожидал такого преображения. Вместо того, чтобы таиться и прятать практичную, но вызывающую по меркам волшебного мира одежду под мантией, Белла оделась полностью под мальчика-маггла и стала похожа на шекспировского Цезарио. Надо сказать, это ей чертовски шло, и трибуны бесновались не зря. К сожалению, кроме студентов на трибунах были также корреспонденты, консервативные зрители из чистокровных семейств и даже, к моему ужасу, Сигнус и Друэлла, пришедшие посмотреть на доченьку и теперь в праведном гневе прорывающиеся к директорской ложе. Скандал нам теперь обеспечен, подумал я, и моя авантюрная жилка дрогнула и предположила, что гулять так гулять, и можно бы после отлета Беллы объявить о нашей помолвке, раз все равно меня будут ругать, что я развращаю молодежь. Помню, на шестом курсе... впрочем, это и записывать-то теперь как-то неловко.
После отлета Беллы Слагхорн, осаждаемый в ложе возмущенными ханжами и корреспондентами, объявил, что отлет второго участника откладывается на полчаса, а я почел благоразумным исчезнуть со стадиона и тем самым, вероятнее всего, избегнул многих бед. На обратном пути я к тому же счастливо увернулся от встречи с Друэллой, которая искала какого-то «проклятого стилягу», наверное, Дамблдора, и появился на трибунах, когда помянутый Дамблдор уже совершал над трибунами круги почета на метле к удовольствию зрителей и фотокорреспондентов. Некоторые корреспонденты повернулись и в мою сторону, но их кто-то вовремя ошарашил Конфундусом, и у меня за левым плечом снова возникли Лестранжи.
- Ваш маггл ждет вас, милорд, - доложил Рудольф с такой интонацией, словно под «магглом» понималась порода лошадей или марка машины.
- Он передает, - добавил Рабастан, - что выходить надо немедленно, потому что какая-то метеостанция предсказывает в горах метель во второй половине дня. И если люди на маршруте, им скоро будет карачун.
Я даже особо не расстроился, потому что в глубине души я ожидал именно этого. Сколько меня ни пугали старинные книги различными проклятиями, лежащими на роду Гонтов, сколько ни намекал Дамблдор на какие-то беды, ждущие зачатого под любовным зельем, меня это все никогда не пугало. Я-то знаю свое проклятие – я человек, с которым всегда что-нибудь случается. Если в эпсилон-окрестности творится какое-нибудь безобразие, бедствие или хотя бы драка, судьба притягивает меня именно туда, а эпсилон в моем случае частенько стремится к бесконечности. Долохов даже песню для меня сочинял, со строчкой «а я живу в центре циклона, и вверх, и вниз – мне все равно».
- А скажите, друзья, - спокойно сказал я Лестранжам, в уме уже начиная собираться в путь, - каким образом вы так быстро обернулись?
- Так аппарация в Хогвартсе это секрет Полишинеля, вы же сами говорили, - ответил Рудольф.
- Аппарация в Хогвартсе да, - согласился я. – Но аппарация в Хогвартс другое дело. Защиту просто снять изнутри, но вот про снятие защиты снаружи я бы послушал.
- Так ведь это, - пояснил Рабастан, - помните, как у Люциуса в прошлом году со шкафом вышло?
Я, конечно, помнил – призыв заплутавшего в Выручай-комнате Борджина «Товарищ человек, помоги найти выход!» я не забуду очень долго, а то, что найденная в Выручай-комнате диадема – это «его прелесссть», запомню на всю жизнь. Надо бы в диадему такую охрану особенную закодировать, чтобы она всеми так завладеть могла, кто к ней руки без спроса потянет. Или лучше все-таки медальон так заговорить? Или кольцо, как в классике.
- Соответственно если целый магазин можно в Хогвартс вот так трансгрессировать, и барьер не помеха, то и человека можно, - продолжал Рабастан.
- Мы вам потом нарисуем, - пообещал Рудольф. – Мы с якорьком пробовали, с теми же преобразованиями, что у портшлюза, а потом и так порюхали, там просто довольно-таки.
- Это вам спасибо, - добавил Рабастан, - если бы вы не натаскали, милорд, обычный шестикурсник всю голову бы сломал, как это устроить.
К сожалению, наша беседа, во время которой Дамблдор успел улететь к горам, была прервана Слагхорном. Слагхорн держал в руках какую-то бумажку и выглядел весьма довольным, несмотря на недавно пережитый им штурм со стороны корреспондентов и консервативных магов, шокированных преображением Беллы.
- В рамках экономии школьного бюджета, - удовлетворенно произнес Слагхорн, который весь Турнир ворчал про то, в какие он вводит школу расходы и как Министерство требует от организации турнира того и этого, а хотя бы фунт золота подкинуло, - в рамках экономии школьного бюджета студенческий коллектив выступил с инициативой заменить приглашенных исполнителей собственным ансамблем под художественным руководством Рудольфа и Рабастана Лестранжей и Тэда Тонкса. Ансамбль желает исполнить вам каверы «Котел, полный фигни», «Котел, полный двоек» и «Панама, полная фигов». А потом ансамбль закончит валять дурака и сыграет нам нормальную музыку.
Трибуны пришли в предсказуемое оживление: поклонники и поклонницы этой надоевшей всем Селестины негодовали на стебные названия песен, старшее поколение чистокровных негодовало на Лестранжей, связавшихся с Тонксом, а нормальные студенты приветствовали благое начинание и подбадривали новоявленных музыкантов, которые уже сотворили сцену и рассаживались на ней с инструментами: Руди на басу, Раба и Молли с акустикой, Артур на барабанах, Люциус с ирландской скрипкой, а Тонкс и Андромеда, похоже, собирались петь дуэтом.
Заметив, что все внимание переключилось на музыкантов, я спустился к директорской ложе и задал Слагхорну давно интересовавший меня вопрос, а именно когда будут стартовать Каркаров и Гассьон.
- Ну как же, Риддл, - воззрился на меня Слагхорн через перила. – Вы все пропустили, что ли? Участники стартуют на основании заработанных баллов. Альбус отставал от Беллы на полбалла, а потому стартовал на полчаса позже. Каркаров ваш стартует через полтора часа...
- Чертова мать, - в сердцах сказал я, вспомнив прогноз погоды, который принесли Лестранжи. – Запустите их пораньше, их же вытаскивать придется.
- Драклова мать, - привычно поправил меня мой бывший декан. – Не паникуйте, Риддл, Альбус же с ними. Он шит не лыком, хотя мы с вами порой и не любим этого признавать.
- Ох, - только и смог ответить я, потому что меня посетила мысль, что мне может придтись спасать не только двух заплутавших школьников, но и туриста-самоучку, который, пожалуй, без магии и до одной пещеры не догребет, где я в детстве картошечку пек и лохов уму-разуму учил.
Я начал было спускаться вниз, чтобы вернуться в свою комнату и взять снарягу, когда мой взгляд перехватили Лестранжи, стоящие на сцене.
«Милорд, - прозвучал у меня в голове голос Рудольфа, который все же чертовски сильный легилимент. – С Беллой все будет в порядке? Вы ведь успеете, правда?»
«С ней да, - обнадежил я Лестранжей, хотя передавать мысли сразу двоим обычно трудно. – Когда она вернется, не отпускайте ее за мной».
«Прикид у нее классный, да?» - сигнализировал мне Рабастан и поскорее отвел взгляд, чтобы я не смог ничего узнать о его вполне вероятном соучастии, а я почувствовал, как моего колена коснулся кто-то невидимый.
- Это Кричер, милорд, - тихо сказали из пустоты. – Госпожа Беллатрикс велела мне незаметно следовать за вами, если вы покинете Хогвартс. Для меня будет большой честью помочь вам, милорд.
------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет самого себя с тем, что он наконец перевалил через возраст Христа, и надеется, что следующий год будет полегче. :))))Глава 509 марта 1970 года
Кричер мгновенно перенес меня в мои комнаты и даже помог мне собраться в дорогу – оказалось, что в сборах и поисках домовые эльфы незаменимые существа, потому что только они понимают распоряжения «достань там эту штуковину». А Кричер понимал такие распоряжения настолько хорошо, что улавливал даже мое бормотание себе под нос, а то и невысказанные пожелания, чем несколько меня насторожил и заставил заподозрить его в легилименции.
- Я не подозревал, что вы так хорошо умеете читать мысли, - наконец заметил я, когда передо мной появилась фляжка, потерянная еще в прошлом году.
- Мисс Беллатрикс приказала мне помочь вам во что бы то ни стало, - отозвался Кричер с гордостью.
- В таком случае я рассчитываю на ваше благородство и на то, что вы не будете злоупотреблять своими удивительными способностями, - учтиво сказал я, не желая тратить время на выборочную защиту своих мыслей, и, по-видимому, по незнанию допустил какую-то оплошность.
- Я не владею легилименцией, милорд, - сказал Кричер таким тоном, что напомнил мне совсем юную Минерву, которую я на втором курсе пригласил на танец и оттоптал ей все ноги, потому что в приюте бальным танцам не учили.
- В таком случае я ничего не понимаю, - признал я. – Я готов поклясться, что вы читаете мои мысли и постоянно угадываете не только то, что мне нужно, но и то, где это находится, даже если я сам про это забыл. Вас, Кричер, с такими талантами в контрразведку надо записать и на допросах использовать.
- Да, вы действительно много времени провели среди магглов, - констатировал Кричер, наверняка впечатленный неизвестным ему словом «контрразведка». – Магия, которой владеют домовые эльфы, довольно слабая. Пользоваться легилименцией мы неспособны. Нам недоступны даже многие виды базовой трансфигурации…
- Ну вот это вы мне бросьте! – заявил я, задетый за педагогическую струну. – Вот, держите палочку, сейчас вы у меня в пять минут навостритесь не то что спички в иголки, а ежей в мышей превращать, без помазка и бритвы!
С этим уже ставшим обычным для меня присловьем для первоклашек я сунул Кричеру в руки свою палочку, шагнул к доске и взял в руки мел, позабыв, что вообще-то собираюсь на спасы и должен спешить. Я даже успел набросать на доске определение биективного отображения, когда мысленно хлопнул себя по лбу и повернулся к Кричеру спросить, что он знает из алгебры – все же домовым эльфам мне пока еще читать не приходилось.
Кричер держал перед собой мою палочку как поп свечу, и из его левого глаза сползала слеза.
- Вы дали мне свою палочку, - пробормотал Кричер.
- Вот погодите, я вам еще дам логарифмическую линейку, - пообещал я с шутливой угрозой.
- Ни один эльф уже много веков не держал в руках палочку волшебника, - пояснил Кричер, удивленно глядя на меня. – Я знаю, что вы пренебрегаете многими обычаями магического мира…
- Я просто плохо их знаю, - отговорился я, потому что мне начало вспоминаться, что в школьные годы даже временный обмен палочками считался чем-то вроде побратимства, а потом, когда я вырос и забыл про это, по моему мнению, школьничество, оказалось, что несколько студентов-разгильдяев, включая Рабастана, Артура и Джоркинс, считают меня чуть не отцом родным, потому что когда-то на консультации я мимоходом обронил «вот вам палочка, и не морочьте мне голову!»
Еще один такой пасынок, да еще в лице домового эльфа, был мне особо ни к чему, но поделать уже ничего было нельзя – Кричер вручил мне мою палочку с торжественностью вассала, вручающего сеньору свой меч.
- Наша магия пробуждается от приказа хозяина, - сообщил мне Кричер доверительным шепотом, словно на исповеди священнику. – Сами по себе мы почти бессильны. Но если вы сейчас прикажете мне перенести вас из Хогвартса в маггловскую деревню, я совершу то, что не под силу даже могущественным магам – потому что такова была воля мисс Беллатрикс.
Я мысленно призвал себя к серьезности, потому двое могущественных магов, только что аппарировавшие в Дафтаун и обратно, в этот момент немного переборщили с Сонорусом, и их исполнение на бис шлягера «Панама, полная фигов» достигло даже моих комнат.
- Если же вы не дадите мне приказ, - тихо продолжал Кричер, - я останусь сидеть здесь и ждать, когда хозяева меня позовут. Сам я не смогу аппарировать домой, даже если дойду до границы Хогвартса.
- Пожалуй, теперь я понимаю, почему домовые эльфы никогда не покидают своих хозяев, - заметил я. – Но не понимаю другой вещи: вы способны выполнить любой приказ? Что если вам прикажут воскресить мертвого или накормить толпу пятью хлебами?
- Я буду пытаться, - также тихо ответил Кричер, и мне показалось, что он побледнел.
- И у вас не получится?
- Тогда я буду пытаться еще… - голос Кричера звучал все тише и испуганнее, и меня наконец осенило.
- Вы будете пытаться, пока не истощите свою магию и не погибнете, - подытожил я. – Что ж, прошу прощения, что завел разговор на такую тему. Мне, знаете ли, доводилось бывать в такой ситуации – очень паршивое ощущение.
- Где это случилось? – вдруг спросил Кричер изменившимся голосом, так что я от неожиданности чуть не рассказал ему о Тайной Комнате – впрочем, за годы моего профессорства это уже стало секретом Полишинеля.
- Я покажу вам когда-нибудь, - уклончиво пообещал я. – Я некогда нашел место, где веками никто не бывал, и, представьте себе, именно в таком безлюдном месте мне пришло в голову чуть не отправиться к праотцам.
Но этот мой ответ совсем не удовлетворил Кричера, а, напротив, привел его в труднообъяснимое экстатическое состояние.
- Не может быть… - прошептал Кричер, глядя на меня как на явление Христа народу. – Я никогда бы не подумал… Я не узнал вас, Странник! Даже когда вы дали мне свою палочку, я не догадался. Ровно так, как написано: «в истинном золоте блеска нет».
С этими словами Кричер поднял вверх руку и начал что-то читать нараспев, из чего я уловил только последние строки: «тот, кто откроет забытые двери, тот, кто пройдет дорогами мертвых» - и в руке Кричера ниоткуда соткалось серебряное кольцо, с большим зеленым камнем и двумя коронованными змеями.
Я тщетно попытался сообразить, к чему Белле было передавать мне этот неизвестный артефакт, причем таким странным способом, потому что в следующую минуту Кричеру удалось меня огорошить всерьез.
- Мой король! – торжественно произнес Кричер, протягивая мне кольцо, и мне показалось, что я вот-вот очнусь от того, что Долохов трет мне уши и приговаривает, что в питии приличествует умеренность.
- Многие века мы ждали, пока исполнится пророчество, - продолжал Кричер, когда я ошарашенно взял кольцо и надел его на указательный палец правой руки, на который оно очень удачно налезло. – Многие века мы жили в рассеянии, ожидая того, кто соберет наш народ воедино и вернет нам нашу силу и нашу свободу.
Я понадеялся на то, что к Кричеру вместе с силой и свободой еще не вернулись поразительные способности легилимента, которыми он мог бы распоряжаться по воле своего любопытства, и мысленно выбранился в божью бабушку и загробное рыдание. Каким способом подарить эльфам свободу распоряжаться своей магией, я и понятия не имел, и как открутиться от обязанности с этим разобраться, тоже не видел.
- Знаете, я подумаю над этим, - наконец произнес я, придя в себя и рассудив, что, коль скоро я уже почти решил задачу наделения магглов магией и, похоже, собрался стереть границу между магическим и маггловским миром, армия преданных домовых мне в перспективе не повредит. Впрочем, я еще даже не знал, с какой стороны браться за новую задачу, а потому о всех последствиях ее решения привычно не задумывался. – Я постараюсь понять, что мешает вам свободно распоряжаться вашей магией.
- Теперь уже ничего, - вновь огорошил меня Кричер. – Теперь я могу сделать все, что угодно – если вы прикажете, мой повелитель.
Я посмотрел на рюкзак у своих ног, который, безусловно, добавлял мне королевского вида, и решил, что сейчас не время дискутировать с Кричером о том, что такое свобода.
- Было бы интересно попробовать, - признал я, - но, боюсь, в данный момент это будет тест с нулевой мощностью: ведь это Белла приказала вам подчиняться мне, и мы не сможем понять, действуете ли вы по моему приказу или, косвенным образом, по ее.
- Никак нет, повелитель, - возразил Кричер. – Мисс Беллатрикс приказала помочь вам в вашем путешествии. А вовсе не исполнять любые ваши приказы.
- Ну, в таком случае, - сказал я, втайне надеясь, что из нашего эксперимента ничего не получится, - смотайтесь к Долохову и скажите ему, что он охломон и что он должен мне Азимова.
Кричер кивнул и растворился в воздухе с негромким хлопком, а я сел на диван и схватился за голову. Мне как наяву представилось, что недовольные своей жизнью и просто нерадивые эльфы, включая малфоевского хулигана – как его, кажется, Добби, - все как один бросают своих надоевших хозяев и, не опасаясь больше лишиться магии, бегут к своему эльфийскому королю, то есть ко мне – чтобы нагло пользоваться развившимся у меня за преподавательскую карьеру пагубным мягкосердечием и преследовать меня просьбами, чтобы великодушный повелитель повелел им разжиться палочками, обзавестись костюмами и недвижимостью и зажить припеваючи. Все же в парадоксальной идее Кричера о добром короле как гаранте свободы что-то определенно было: вот набегут они на меня толпой со своими просьбами, слезницами и горестями – ведь что угодно повелишь, лишь бы отвязались. Был бы их максимум пяток – я бы взял их в услужение и приладил к делу, а когда их сотни или, не приведи Господь, тысячи – что с ними сделаешь, кроме благодеяний? Хотя, конечно, если хорошенько подумать…
В этот момент передо мной возник Кричер и протянул мне двухтомник Азимова. «Риддл, ты чепушила, - с удовольствием произнес в моей голове хоркрукс из кольца. – Камин для кого придуман, крепостник ты замшелый? Всех девок мне распугаешь. Подпись - Антон». После неожиданной эльфийской коронации грубоватая и привычная фамильярность Антона была мне просто бальзамом на душу. А ведь лет двадцать назад, собираясь сделаться великим и ужасным лордом Вольдемортом, я даже пытался с ней бороться – ума не приложу, как в голову могла прийти такая глупость.
- Вот что, Кричер, - решительно сказал я, надевая рюкзак и зашнуровывая ботинки, - я рассчитываю на то, что вы пока будете держать произошедшее сегодня в секрете. У меня есть причины не открывать себя миру.
При этих высокопарных словах мне пришлось подавить улыбку, потому что после мыслей об Антоне из причин мне лезли в голову только его потенциальные шуточки про королевскую штормовку и императорский альпеншток.
- Я понимаю, мой король, - произнес Кричер и посмотрел на меня просительным взглядом, на который я мысленно отметил «началось!» - Но могу я хотя бы рассказать собратьям о том, что вы появились – не раскрывая при этом вашего имени?
- Ну попробуйте, - разрешил я. – Если не боитесь, что вам не поверят и начнут требовать меня предъявить, чтобы потыкать в меня пальцами, как апостол Фома.
Ищут давно, но не могут сыскать
Владыку эльфийского лет сорока.
неожиданно продекламировал мне хоркрукс из кольца довольно правдоподобное описание моего будущего.
Высокого роста, плечистый и крепкий,
Ходит он в старой штормовке и кепке.
Кольцо со змеей на руке у него –
Больше не знают о нем ничего.
- Разболтал уже Долохову, - с досадой сказал я хоркруксу.
- Почему разболтал, - обиженно ответил хоркрукс. – Сам сочинил.
--------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читательниц с 8м марта и желает им кавалеров, скромностью и талантами равных Темному Лорду ;)Глава 519 марта 1970 года
Кричер перенес меня в какой-то проулок рядом с центральной площадью Дафтауна, да так ловко, что я сразу увидел Шона, ждущего меня аккурат спиной к этому проулку. Я обернулся к Кричеру, чтобы поблагодарить его, но тот уже успел растаять в воздухе. Ради конспирации я наступил в две лужи, чтобы мои ботинки не были подозрительно чистыми, и приблизился к Шону размеренной походкой человека, собирающегося шагать еще очень долго.
- Том! – вздрогнул мой спутник, удивленный моим появлением у него за спиной, и я подумал, что мне наконец удалось добиться хоть от кого-нибудь почти правильной реакции на неожиданное появление Темного Лорда, а не «слава Мерлину, это вы, милорд», которое я последнее время только и слышу. – Ты прям как из-под земли вырос!
Я глянул в проулок, из которого я вышел, и заметил, что он оканчивается стеной. Надо будет когда-нибудь просветить Кричера о странных особенностях магглов, которые не умеют проходить сквозь стены, подумал я, и навел на переулок кратковременную иллюзию.
- Автобус скоро будет? – как ни в чем ни бывало спросил я.
- А он всегда так, - пробасил здоровенный детина, похожий на Хагрида, постриженного под мальчика. – Господь его знает, откуда он берется, словно ангелы его посылают. Да, не думал я, что Риддла мне доведется подвезти. Ребята не поверят! Слышь, ты скажи мне, а как вы трехтонку-то тогда болидом своим вытащили?
История с трехтонкой действительно имела место быть: Долохов однажды решил похвастаться мне тем, что устроил для своего Феррари что-то типа воздушной подушки и теперь может гонять на нем по любым дорогам. «Это, конечно, не то, когда колесами дорогу не чувствуешь, - пояснял мне Долохов, пролетая мимо сельских лугов и буераков, пугая коров и изумляя полицейских. – Веришь, как ни старался создать ощущение дороги под колесами, никак не могу себя обмануть. И вот еще, когда через 88 миль в час переваливаю, его как-то дергает странно…». Я попытался предложить усовершенствовать машину до состояния самолета, после того как на очередном серпантине пару раз треснулся головой об окно, но Долохов мою идею решительно отверг. «А повороты как же? – недоумевающе спросил Долохов. – Какая это езда, если постоянно по прямой?» Я не стал напоминать Долохову о фигурах высшего пилотажа, чтобы не искушать судьбу, но Долохов практически сразу чуть было не изобразил одну из них, резко затормозив с разворотом у поворота на проселочную дорогу, на которой застрял небольшой грузовик. «Риддл, иллюзию на колеса наведи, - скомандовал Долохов, выскакивая из машины, - и доски где-нибудь в кювете странсфигурируй, потолще и подлинней». А ведь я говорил, что во всем виноват Долохов, с его обетом не бросать людей в беде!
- Да она тогда не так уж глубоко села, - скромно сказал я, пропуская Шона в кабину и скромно садясь с краю.
- А Кирби помнишь? – не унимался наш шофер, пробираясь на окраины узкими улочками. – Его три года назад в тоннеле завалило. Как ты вообще вытащил-то его?
Я почувствовал, что с таким словоохотливым шофером дорога будет долгой и мысленно пожелал ему прикусить язык. В тот же момент машина вильнула, водитель выругался, а я уткнулся коленями в свой рюкзак.
- Черт его, чуть собаку не переехал, - пояснил шофер. – Шон, куда едем-то?
Шон стал показывать по карте, водитель потерял ко мне интерес и уткнулся в дорогу, изредка кося в карту, которую он утащил на руль, а я услышал легкий шепот.
- Ваше желание для меня закон, милорд, - шепнул мне невидимый Кричер, который, оказывается, следовал приказу Беллатрикс и следил за тем, не нужна ли мне его помощь.
Я, конечно, не собирался отказываться от дармовой помощи, хотя, как оказалось позже, это была одна из тех ситуаций, которую Эйвери описывает присловьем «жадность фраера сгубила».
- А побыстрее поехать можно? – обратился я к Кричеру. – Посмотри в моих воспоминаниях, как Долохов свой Феррари оборудовал. И иллюзию наведи, чтобы полиция нас не заметила.
Спустя несколько минут грузовик рванул вперед и понесся с ужасающей скоростью. Я тут же взял под контроль мысли Шона и водителя, чтобы не прибавлять Кричеру работы. За окном промелькнул полицейский патруль, считающий ворон и не обращающий внимания на дорогу – свою часть работы Кричер делал хорошо. Мне стало весело: я подумал, что, если за все сегодняшние нарушения Статута секретности с использованием домового эльфа меня скрутят-таки авроры, я смогу ответить, что торопился на спасы и действовал во имя высшего блага, как учил профессор Дамблдор.
Тем не менее, авроры нас не накрыли, а лорд Гриндельвальд так и не узнал из газет, которые ему доставляют совы Григоровича по просьбе Долохова, как я могу кощунственно использовать его великий девиз, потому что минут через пятнадцать, за которые мы покрыли добрые двадцать пять миль, машина лязгнула, вильнула в сторону, а выучка шофера оказалась настолько велика, что он не только удержал ее на дороге, вцепившись в баранку, но и выкинул меня из своего сознания, в котором я и впрямь в подобной ситуации мог только мешать.
- Ну ничего себе мы разогнались, - резюмировал наш дальнобой, остановив машину и протяжно выругавшись. – Кажется, ось полетела.
«По-моему, кто-то не умеет делать воздушные подушки», - мысленно заметил я Кричеру.
«Ох, если бы мисс Беллатрикс видела, с чем Кричеру приходится иметь дело!» - воскликнул Кричер, и мне показалось, что его бьет нервный смех.
«Белла удивится, если узнает, что Кричер может, когда хочет», - в тон Кричеру ответил я.
«Кричер сам удивляется, как он это сделал», - отозвался Кричер, и его нервный смех зазвучал в моей голове еще отчетливее.
Я воспользовался тем, что шофер и Шон принялись рассматривать ось, выпрыгнул из кабины и перескочил через кювет. Способы излечения студентов и прочих косорезящих существ от испуга и истерики в моем арсенале имелись, и я повернулся к дороге спиной, незаметно достал палочку и приказал Кричеру встать прямо передо мной.
- Кричер мог потерять вас, милорд, - пробормотал эльф словно в горячечном бреду, хватая меня своей невидимой рукой. – Кричер не понял до конца, как заставить машину летать. Кричер мог убить вас, милорд.
- Да брось, - ответил я Кричеру словами, которые я много раз говорил Долохову в наши школьные годы. – Я знаю, что ты не хотел меня убивать. Только покалечить или изуродовать.
Кричер наконец сумел рассмеяться почти нормальным смехом, и я использовал момент, чтобы оценить, насколько он израсходовал свою магию, удерживая на дороге несущийся с бешеной скоростью грузовик с помощью грубой силы. Кричер на поверку оказался крепким существом с немалым запасом жизненных сил, и несколько простых укрепляющих и успокаивающих заклятий привели его в норму. «Век живи – век учись, - заметил я про себя, позаботившись о том, чтобы Кричер не прочел мои мысли. – Помню, мы с Эйвери поспорили на третьем курсе, что кварта Изумрудного зелья любого эльфа свалит с копыт. Хорошо, что не пошли проверять – я все деньги тогда проспорил бы».
Вернув Кричера в нормальное состояние, я собирался уже махнуть своим спутникам рукой и удалиться в поля трансфигурировать для них новую ось, когда на краю сознания услышал знакомый голос, который со всей очевидностью принадлежал Риддлу-из-чаши.
Покуситесь на Вольдеморта,
весело распевал хоркрукс
Вольдеморт – это поп-фигура.
Ты целишься снова в него из толпы
Стрелою Амура…
«Кричер, отвлеки их!» - только и успел подумать я, прежде чем хоркруксу было велено заткнуться, и Белла буквально свалилась мне на голову в облаке пламени, словно она падала с орбиты.
- Мы победили! – крикнула Белла, довольно метко запустив в невидимого Кричера метлой и исполняя вокруг меня какой-то дикий танец с обретенным в горах знаменем в руках. – Я встретила Дамблдора уже по пути обратно!
- И попыталась поджечь ему метлу, - тут же наябедничал хоркрукс. – А еще она не вяжет страховку и не ценит мои песенные таланты.
Белла, будучи в приподнятом и добродушном настроении, показала собственному запястью язык и наконец обратила внимание на грузовик и двух магглов, разглядывающих на корточках переднюю ось.
- Что, будем пользу причинять да заботе подвергать? – весело спросила меня Белла, доставая палочку, но я остановил ее движением руки.
- Как погода в горах? – спросил я.
- Дрянь погода, Риддл, - перебил Беллу хоркрукс. – Сейчас уже наверняка метет так, что ни зги не видно, мы еле успели.
- Ты опять? – спросила меня Белла, и радость ее исчезла. – Я должна улетать, потому что так нужно, а ты снова идешь испытывать судьбу?
- Милорд идет не один, - вдруг заявил Кричер, делаясь видимым рядом со мной, и мне показалось, что Белла взглянула на него с удивлением, словно до этого его не замечала.
- Ждать трудно, - с достоинством продолжал Кричер, изумляя Беллу еще больше. – Ждать и знать, что не можешь и не должен помочь.
- Поговори мне, - пробормотала Белла, сердито глянув на Кричера, и я заметил про себя, что таких взглядов нередко удостаивались и я, и Люциус, и Андромеда, но вряд ли раньше их удостаивались домовые эльфы.
- Мы сможем держать связь через браслет, - сказал я Белле, а Кричер с достоинством верного вассала подал ей метлу, которой она только что в него запустила. – Таким же образом ты сможешь связаться с Антоном, если будет нужно. А кто-то, - я мысленно послал сигнал хоркруксу из чаши, напоминая о его родственнике из диадемы, - сможет рассказать тебе о том, что в Албании погода бывала и похуже. К тому же со мной проводник-альпинист.
Я махнул рукой в сторону дороги и неожиданно для себя обнаружил, что оба мои спутника смотрят в нашу сторону, разинув рты.
- Кричер, ребят надо было отвлекать все это время, - с легким укором сказал я, когда Белла взмыла в небеса, предварительно порывисто меня обняв.
После этого я прошел мимо своих пораженных спутников к машине, в свою очередь присел перед ней на корточки и сотворил из воздуха новую ось.
- Пит, иди сюда, - обратился я к шоферу. Хотя он так и не представился, узнать его имя для меня не составляло труда. – Я подниму машину, а ты меняй ось.
В доказательство моих слов машина воспарила над поверхностью на полтора фута.
- Кричер, мотай себе на ус, - заметил я между прочим. – Закрепление заклинания, чтобы оно следовало за движущейся машиной, делается вот так. – И я медленно повел палочкой, отмечая про себя, что что-то у меня не схватывается.
- Так вот как ты Кирби вытащил, - наконец выговорил Пит.
- Это не я был, - честно признался я. – Я даже не знаю, кто, спрошу у ребят. А трехтонку – да, похожим способом.
Пит привычным движением подкатился под машину, и я галантно пододвинул к нему новую ось взмахом палочки.
- Ты ангел? – вдруг спросил меня Шон. По чести сказать, я бы предпочел вторую версию, которая тогда крутилась у него в мозгу, хотя слово «мутант» мне тоже не очень нравится.
- Куда уж мне, - скромно сказал я и указал на Кричера, раз уж того угораздило стать видимым. – Сам видишь, какая у меня свита.
- Риддл, я под этой штукой лежать не могу, - пожаловался мне Пит, и я обернулся к нему. – Висит надо мной, как...
- Дамоклов меч, - подсказал я, чтобы не выслушивать забористую нецензурщину. – Сейчас сделаем.
Я повел палочкой и с некоторым усилием воздвиг под машиной мостки промышленного размера, наличие которых могло даже позволить Питу комфортно встать.
- В рот мне ноги, - только и смог выдохнуть Пит. – Ты, демон, как это ты так сделал?
- Это особая уличная магия, - пояснил я и услышал за собой звук падающего тела.
Оказалось, что мой спутник-альпинист крепко веровал в Бога, что случается с людьми героических профессий, и о моем ангельском статусе он спрашивал меня всерьез. А мое легкомысленное указание на верного Кричера, который вполне мог бы подрабатывать у Иеронима Босха натурщиком, пустило благочестивые мысли Шона по противоположному пути. Пока я творил для Пита мостки, он попытался меня перекрестить, поразился отсутствию эффекта, отшатнулся от Кричера, тянущего шаловливые страхолюдные ручки к его блестящей снаряге, услышал от Пита обращение «демон» и неудачно попятился в кювет.
- Молви еще раз: ты не демон? – попросил меня Шон, когда я спрятал палочку в рукав и поставил его на ноги простым маггловским способом.
- Говорю третий и последний раз, - чересчур уверенно для Темного Лорда ответил я. – Не демон я!
Наш шофер тем временем был занят куда более прозаичными материями и вряд ли заботился о том, ангел или демон помогает ему с починкой его машины. Мне пришлось творить гаечные ключи, подавать магией ось, держать ее и «держать ее вот так, едрить мою кочерыжку». Я подумал про себя, что все шоферы наверняка попадают в рай: ангелы их еще как-то стерпят, а вот чертей они без малейшего уважения проберут по всем апокрифам.
- Залезай, черти! – наконец возгласил шофер, вытирая руки ветошью, и я плавно опустил машину на расстояние в полфута от дороги, допетрив вроде бы полностью весь механизм, которым пользовался Долохов. Кстати, Кричера за неумелое устройство воздушной подушки я бранил совершенно зря: оказалось, что, покопавшись в моей памяти, он только так все и мог сделать, потому что я тогда и сам толком не знал, как создавать воздушную подушку для летающих машин.
- Малый, ты на рюкзаке поместишься? – буднично обратился Пит к Кричеру, и Кричеру только и оставалось, что удивленно кивнуть.
«Я пересмотрел некоторые свои взгляды на жизнь, милорд, - мысленно сообщил мне Кричер, когда мы тронулись и он устроился около моих ног. – Видите ли, раньше я, по наущению семейства Блэков, ругательски ругал грязнокровок, не говоря уж о магглах».
«Не может быть, - отозвался я. – Никогда бы о тебе такого не подумал».
«Да, да, - подтвердил Кричер и смешно дернул себя за уши. – Кричер был плохой и глупый. А эти магглы, оказывается, прекрасные ребята».
-----------------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читателей с прошедшими и наступающими праздниками и желает им в Новом году таких же чудесных прозрений, какие посетили героев этой главы.Глава 529 марта 1970 года
По здравому размышлению, идея лезть к самому подножию гор в метель и на маленьком грузовичке была очевидно дурная, но я снова безосновательно понадеялся на то, что кривая меня вывезет, а магия поддержит. В частности, я надеялся на воздушную подушку, которая должна была не дать нам забуксовать на заваленных мокрым снегом дорогах, но на поверку и у воздушной подушки нашлось свое слабое место. В некотором смысле, она была достаточно «твердой», чтобы преобразовывать в работу вращающий момент колеса, но та же «твердость» поверхности, которая отталкивалась от земли, привела к тому, что, когда снег под нами стал оседать и проваливаться, машину начало швырять из стороны в сторону. Я попытался расширить площадь воздушной подушки, столкнулся с тем, что обочины еще более неровные, и наконец уступил требованиям нашего шофера вернуть машину на грешную землю.
По грешной земле машина проползла сотню ярдов и забуксовала.
- Я же говорил, что надо пытаться вверх, а не вниз, - наставительно заметил я шоферу. – Например, можешь ты себе представить усеченный конус?
- Кричер может помочь, милорд, - заявил мой верный эльф с рюкзака, и в тот же момент из-под бампера машины полетел во все стороны снег.
- Пит, поезжай потихоньку, - велел я, и машина медленно тронулась. Кричер каким-то образом прилип к ветровому стеклу и принялся махать запястьями раскинутых рук, как лодка рулем, действуя при этом на дорогу с эффективностью небольшого трактора, и с его помощью машина довольно резво прошла еще несколько миль, пока дорога не кончилась совсем – как оказалось, кузены Сигнус и Орион Блэки любят зимнюю охоту, имеют небольшой домик в лесу и постоянно использовуют Кричера на расчистке снега.
- Вы сможете создать нашему шоферу фальшивую память? – тихо спросил я Кричера, когда пришла моя пора уходить на маршрут.
- Если прикажете, милорд, - поклонился мне Кричер.
- Создайте у него впечатление, что наше путешествие было ничем не примечательным, - распорядился я и не смог удержаться от того, чтобы проверить границы своей власти, о которой говорил Кричер. – И сопроводите его до ближайшего города. Можете навести на себя иллюзию человеческого облика, если вам интересно общество нашего шофера.
- Можно я притворюсь горнолыжником? – спросил Кричер, ничуть не смущаясь тем, что мое распоряжение противоречит приказу Беллы следовать за мной и помогать мне на спасах, а я подумал, что за хулиганство с маггловским костюмом, в которое Белла очевидным образом втравила и Кричера, вполне можно ненадолго угнать у нее домового эльфа.
- Да на здоровье, - разрешил я, и мне почему-то подумалось, что моя сговорчивость когда-нибудь выйдет боком, не мне, так кому еще. – Хоть горнолыжником, хоть дзюдоистом.
На маршруте, как говорится, погоды стояли предсказанные: мокрый снег все усиливался, а ветер был в морду, в какую сторону ни поворачивай. В наступивших сумерках дорогу было еще видно, говорить было трудно, да и незачем, а Хоменум Ревелио ничего не показывало, так что я даже начал размышлять, не может ли плохая погода мешать подобным заклинаниям так же, как она мешает маггловской связи.
- Риддл! – наконец окликнул меня мой спутник, выведя меня из задумчивости. – Может, ты сделаешь чего?
- Что я сделаю? – спросил я, остановившись. – Нет их поблизости. Вот, ищу.
- Ну ты же чародей, - уверенно возразил мне Шон, и мне пришла в голову страшная мысль, что одно последствие открытого появления магов в маггловском обществе я не учел – вполне может статься, что знакомые с магией по волшебным сказкам начнут требовать от нас настоящих чудес со словами «ты же чародей».
- А ты же альпинист, - огрызнулся я. – Поди вон сбегай до перевала, одна нога здесь, другая там.
Впрочем, снег и ветер в лицо мне и самому не нравятся, и на время разговора я накрыл нас Протего, вокруг которого тут же возникли неплохие снежные вихри.
- Видишь, - сказал я, указывая на созданную мной невидимую стену. – Так потеплей, но видимости ноль.
- Я думал, ты погоду для нас сделаешь, - немного разочарованно сказал мой спутник. – Или мы как птицы полетим.
- Это можно, - согласился я и подбросил Шона заклинанием на пять метров вверх, где он завис и начал орать оттуда благим матом, полощась на ветру как боевое знамя.
- Все, - сказал я, возвращая Шона на землю и вспоминая рассказ Долохова о том, как он в первый раз обошел защиту Нурменгарда, пройдя к нему без магии по тяжелому маршруту. – Магия нихт. Хеликоптер нихт. Пошкандыбали.
В этот момент, словно в опровержение моих слов, метель начали освещать дальние вспышки заклятий.
Я воспринял бессмысленно выпускаемые в метель заклятия как призыв о помощи, и Шону все же пришлось полетать, а потом даже стать первым магглом, пережившим аппарацию, хотя после седьмого раза его неплохо развезло.
- Так, - сказал я, приблизившись к источнику заклятий на несколько миль за несколько минут и заметив, что заклятия бьют с двух сторон: с одной стороны шли грамотные сигнальные чары, а с другой им отвечали какой-то красочной чепухой. – Где мы находимся?
Мой спутник некоторое время не мог мне ответить на этот вопрос, потому что он стоял на коленях, умывался снегом и с трудом понимал, что с ним происходит, и мне пришлось взвалить его на себя простым маггловским способом и с осторожностью двинуться в ту сторону, где заклятия выдавали паникующего студента.
- Ну, пройдем мы тут пешком? – спросил я через несколько минут, когда Шон перестал опираться на мое плечо.
- Обязательно пройдем! – твердо ответил мой проводник, убедившись в том, что «летать как птицы» далеко не так приятно, как это звучит. – Не сигналь им, пойдут на нас и убьются еще.
Дорога до источника заклятий действительно была такой, на которой можно убиться, но, к счастью, Шон ее достаточно хорошо знал, и спустя минут сорок вывел меня к пещере, у входа в которую стояли Каркаров и Гассьон, периодически посылающие в небо бессмысленные заклятия.
- Слава Богу, это вы, милорд! – воскликнули мои подопечные, когда я вырос перед ними из холодного и зловещего тумана, словно возникающий из тумана Темный Лорд есть самое верное обещание спасения и помощи.
- Вы бы хоть морзянку выучили, - саркастически заметил я и почувствовал, что мне нужно немного посидеть. – Это Шон, мой проводник. Идемте в пещеру, и вы расскажете мне, чем там занят Дамблдор. Истории про то, что он бьется с огненным монстром на вершине горы, можете пропустить.
- Профессор Дамблдор встретил меня, когда я подлетал к горам и погода начала сильно портиться, - поведал мне Каркаров, когда мы вошли в пещеру, а Шон начал налаживать спиртовочку и чайник. – У него уже было знамя, но он предложил подождать Марсель и искать наши знамена втроем.
- Надо полагать, вы сразу согласились? – не упустил случай я, благо что Шон, мало разбираясь в вейлах и француженках, уже приладил мадемуазель Гассьон к хлопотам по хозяйству.
Каркаров несколько замялся, и я перевел разговор на нынешнее положение Дамблдора.
- Профессор Дамблдор решил подняться повыше и осмотреться, - ответил мне Каркаров, а я закатил глаза.
- Игорь, вы, надеюсь, понимаете, что, смотри вы на горы снизу, туман, в котором мы находимся, вы бы назвали облаками… - начал я, но в этот момент в пещере появился сияющий прозрачный феникс.
- Отсюда ничего не видно, кроме облаков, - продолжил феникс мою мысль голосом Дамблдора. – Кроме вас, мне никто не отвечает. Оставайтесь на месте, я вернусь.
Я оставил Гассьон и Каркарова на попечение Шона, тем более что прекрасные женские глаза уже пробудили в Каркарове несвойственное ему безрассудство и желание участвовать в спасах, которое привело бы лишь к тому, что его самого пришлось бы спасать еще раз.
Шон хотел идти со мной, но я исподтишка угостил его Конфундусом и вышел в метель спасать третьего. Третим был, увы, Дамблдор, и, если мне и впрямь придется его спасти, думал я, этого не должны были видеть даже маггловские глаза. Страшно было даже представить себе заголовок в «Ежедневном пророке»: «Темный Лорд спасает Альбуса Дамблдора». А если добавить к этому еще и рисунок Скитер в стенгазете, на котором я наверняка буду выносить Дамблдора на руках из жерла пробуждающегося вулкана, а он будет манерно обнимать меня за шею... Нет, положительно, в мире есть множество вещей, которые хуже самой лютой смерти, теперь-то я это понимал.
Я пробирался дальше по горному ущелью, терзаясь этими мрачными картинами, и внезапно поймал себя на мысли, что я очень надеюсь на то, что ненавистный Дамблдор жив-здоров и его не придется спасать. Это, надо сказать, было даже похуже, чем картинки Скитер. Или не похуже... Этого я решить не успел, потому что какое-то предчувствие заставило меня поднять голову вверх.
Сверху прямо на меня падал Дамблдор. Вероятно, какая-то стихийная магия дает мне в минуты опасности убыстрять восприятие реальности, потому что Дамблдор падал на меня словно в замедленной съемке, и его борода и мантия нелепо полоскались на ветру. И вместе с тем я понимал, что уже не успею достать палочку. Времени оставалось либо на то, чтобы отойти в сторону, позволив Дамблдору рухнуть на камни, либо на то, чтобы рискнуть своей головой и понадеяться на стихийную магию. Правда, для этого мне еще пришлось бы захотеть спасти Дамблдора... Я малодушно закрыл глаза, сконцентрировался и вытянул вверх руку.
Когда я снова открыл глаза, Дамблдор висел в воздухе примерно в метре над моей головой, вероятно, еще не понимая, что с ним произошло.
- А слабо спрыгнуть с трех метров? – издевательским тоном спросил я, отступая в сторону.
Дамблдор завозился в воздухе, опираясь на него руками и приминая его словно подушку, и наконец неловко спрыгнул вниз, чуть не подвернув себе ногу. Я чисто инстинктивно подставил ему руку, на которую он, разумеется, оперся. Нет, не зря, не зря я не хотел брать с собой возможных свидетелей.
- Здравствуйте, Том, - как ни в чем ни бывало поздоровался Дамблдор и пожал мою руку, о которую он только что опирался.
- К вашим услугам, - проворчал я. – «Экстренная спасательная служба Темного Лорда работает круглосуточно и без выходных. Наберите на вашем телефоне «Авада Кедавра» и ждите ответа». И не называйте меня Томом, черт вас возьми!
Шутку с телефоном Дамблдор не понял, зато мой телефон, то есть рация, именно в этот момент сыграла со мной шутку почище.
- Томми, старина! – заорала рация голосом Шона, как только я включил прием. – Почему не отвечаешь, так тебя черт!
- Я нашел третьего, - сухо сообщил я. – Он в порядке. Я останусь здесь с ним. Тут метель и хрен знает что. Приду к вам завтра.
- Так я не понял, можно называть вас Томом или нет? – переспросил Дамблдор с издевательской кротостью, когда я дал отбой.
- Называйте меня запросто: милорд, - в который раз предложил я и пошел по ущелью вниз. – За мной! Я не собираюсь ночевать с вами под одной шинелькой.
- Я должен найти свою палочку, - сообщил Дамблдор, склоняясь над землей.
- Акцио палочка Дамблдора! – привычно произнес я, потому что в результате студенческих потасовок палочки частенько летят в разные стороны, в том числе и по моей воле. Палочка Дамблдора очень удобно легла в мою руку, а Дамблдор разогнулся и с любопытством на меня посмотрел.
- Носите пока и в следующий раз не теряйте, - повинуясь той же привычке, напутствовал я Дамблдора и вручил ему его палочку. – Вперед!
Некоторое время Дамблдор шел за мной молча, но как только я остановился, чтобы перевести дух, оказалось, что он не тратил времени зря.
- Том, а что это у вас? – с интересом спросил Дамблдор, указывая на мое снаряжение и так же, как и я, хватая ртом воздух.
- То, что должно было быть у вас, скалолаз вы наш, - огрызнулся я. – Обвязка, карабины, крючья. Хотите, свожу вас в выходные к альпинистам, они разъяснят в деталях.
- Ловлю вас на слове, - тут же сказал Дамблдор и сделал палочкой что-то мерзкое.
- Послушайте, Том, - сказал Дамблдор на следующей остановке, когда мы миновали пещеру, в которой спрятались Шон и дети. – Получается, что я теперь ваш должник.
- Ой, ну давайте еще споем про то, что мы одной веревкой связаны и стали оба мы скалолазами, - съехидничал я. – Выпьем потом чифирьку на брудершафт, побратаемся. И не трожьте палочку, а то убью! Что это за детсадовская магия «ловлю на слове», хотел бы я знать!
Но Дамблдор не оставил свои попытки завязать со мной беседу, несмотря на отвратительную погоду, горную дорогу и общую неуместность проявления между нами дружеских чувств, на спуске с гор в частности. Когда горная тропа стала более ровной и побежала вниз под небольшим уклоном, Дамблдор некоторое время молча искал ко мне подход и набирался наглости, и наконец зашел с правильной стороны.
- е2-е4, - неожиданно сказал Дамблдор. – Если вы плохо играете, можете сразу сдаться.
- А с чего это вы белыми? – спросил я, еще не оправившись от потрясения.
- Вы у нас за темных, вам и мучаться, - нагло ответил Дамблдор, закрепляя фамильярный тон беседы, который мог кончиться либо дракой, либо, страшно сказать, приятельством.
- Зато я всегда на ход впереди вас, - проворчал я, понимая, что Дамблдор меня переиграл. – Ладно, с5.
В первой партии я полез с шашкой наголо в сицилианскую защиту и получил довольно поганый эндшпиль, который тупо доиграл до мата, не желая сдаваться Дамблдору, а во второй, вспомнив наставления Мульсибера, у которого даже есть рейтинг Эло, творчески разыграл Каро-Канн и отъел у Дамблдора пару пешек.
- Пешки – душа шахмат, - наставительно процитировал я маэстро Филидора, форсировав размен ферзей, и заметил, что мы уже спустились в предгорье, а метель заметно ослабела.
- А у вас, Риддл, этих душ целых шесть, что наводит на мысли, - грустно сказал Дамблдор, мысленно созерцая свою незавидную позицию в ладейнике, но мне послышался в его словах поросячий подтекст. – Знаете, я посижу тут подумаю, а вы приведите-ка ко мне ребят.
- Мне Долохов одну славянскую сказку когда-то рассказывал, про исполнение желаний, - ответил я, удивляясь нахальству Дамблдора. – Про старика, который тоже хотел, чтобы Темный Лорд был у него на посылках. Знаете, у нее был очень печальный конец.
- Ну не в службу, а в дружбу, а? – предложил Дамблдор, словно подобные выражения могли приблизить его к цели. – Неудобно получается, словно я велел им оставаться на месте, чтобы финишировать раньше них. А так мы вместе стартуем и до Хогвартса немного погоняемся. Впрочем, если вы плохо летаете, можете сразу сдаться.
- Это вы все прибыли сюда на палках с прутьями, как дикари, - ответил я свысока, как и подобает Темному Лорду, замечая при этом, что мы уже почти вышли к маггловской дороге. – А я приехал на настоящем чуде техники: три тонны чугуния, досок и листового железа. Не искушайте меня понапрасну, а то устрою вам такие гонки, что век не забудете.
----------------------
Пользуясь случаем, автор поздравляет себя с 37ым ДР и желает себе перейти этот рубеж без жести, ни с кем не стреляться и отпраздновать десятилетний юбилей Хроник последней главой ;)Глава 5317 марта 1970 года
Сегодня я наконец-то выбрался в Лондон в своей полицейской будке, в которую Эйвери запихал нашу машину по передаче магии. Эйвери также подключил будку к сети портшлюзов, что было нетривиальной задачей, учитывая ее размеры, но сделал он это наверняка на коленке и в последнюю минуту, потому что вместо почти мгновенной трансгрессии меня долго волокло в будке через какой-то тоннель, озаренный молниями, и, судя по времени в пути, вполне могло протащить и через космос.
Будка вместе со мной появилась в глухом переулке неподалеку от Гринготтса, и я решил заодно завернуть и туда, учесть пяток векселей, разменять пачку-другую двадцаток на галлеоны и пополнить кое-кому счета.
- Здравствуйте, милорд, - неожиданно поприветствовал меня Грипхук, когда я по праву крупного клиента объявился у него в кабинете без предупреждения.
- Вы же раньше отказывались ко мне так обращаться, - напомнил я с легкой насмешкой. Грипхук чтил традиции – несмотря на то, что без нашего масштабного сотрудничества он так бы и толкал вагонетку и не дорос бы до управляющего директора, он по-прежнему отказывался величать меня титулом, который, по его мнению, мне не принадлежал.
- Я же не знал, что титул вам действительно принадлежит, - ответил Грипхук, и я в первый раз за последние лет пять увидел, как он улыбается. – Право, из всех способов, которым вы могли бы его заполучить, я никогда бы не подумал об этом.
- Грипхук, говорите толком, - раздраженно потребовал я. Терпеть не могу находиться в ситуации, когда собеседник знает больше меня и развлекается намеками, которых я не понимаю. А когда Грипхук заводит разговор о волшебных традициях, так оно всегда и получается.
- Вы же, оказывается, эльфийский владыка, - весело ответил Грипхук, кивнув на кольцо на моей правой руке. – Такое кольцо трудно не узнать.
- И много вас еще таких глазастых? – спросил я с некоторым беспокойством, потому что кольцо мне понравилось, и я надевал его даже на уроки.
- Любой эльф узнает это кольцо, - пояснил Грипхук, и я снова заметил на его лице плохо скрываемое удивление моим невежеством. – Многие гоблины тоже – мы помним свою работу. Среди людей, пожалуй, немногие.
Я вздохнул с облегчением – передовица в «Прорицательской» под названием «Возвращение государя» мне пока, видимо, не грозила.
- Это кольцо не появлялось долгие годы, даже века, - продолжал Грипхук. – В свое время оно было достойно баллад, но у вашего людского рода слишком короткая память. Помню, одна из баллад начиналась так: «Народом эльфов правил встарь Том Риддл, мудрый государь…»
- Издеваетесь, да? – с укоризной сказал я.
- Просто шучу, - отозвался Грипхук. – Я уверен, что о вас когда-нибудь все же сложат баллады, милорд. Например, я почту за честь. Серьезно.
- Да бросьте, - отмахнулся я, но почувствовал, что больше не досадую на Грипхука за его усмешки. – Скажите лучше, есть ли в этом кольце какая-нибудь магия. Что оно мне дает-то?
- Плюс десять к мудрости и плюс тридцать к харизме, - загадочно ответил Грипхук, но, видя мое непонимание, уточнил: – Вы играете, скажем, в Подземелья и Драконы?
- Кто старое помянет… - улыбнулся я.
Наше знакомство с Грипхуком началось с того, что мы с ребятами на последнем курсе рещили подломить в Гринготтсе хранилище, взяли Грипхука в заложники, накостыляли дракону и еле унесли ноги сначала от гоблинов, а потом от авроров с хорошей добычей и Грипхуком на моих закорках. Грипхук, как оказалось, все это время думал, что мы в любой момент бросим его преследователям на растерзание или просто прирежем, как лишнего свидетеля, и был растроган чуть не до слез, когда после дележа добычи и решения, что я пойду после школы спекулировать антиквариатом, иначе нам этот хабар никак не сбыть, мы начали обдумывать, «как вернуть да отмазать малого». «Хошь как хошь, Риддл, - выступил тогда Эйвери, который всегда защищал интересы рабочего класса, - а получается фигня. Работал паря на их железке вагоновожатым, зашибал трудовую копеечку, а тут мы как снег на голову. Память ему тереть не вариант, если не посадят его за соучастие и несознанку, так с работы вышибут как пить дать». «Вы странные волшебники», - потрясенно сказал нам Грипхук, когда мы с его помощью придумали ему алиби и как его устроить задним числом. «Ты сам-то в зеркало на себя посмотри», - ответил ему Эйвери и протянул ему руку на прощание. Грипхук закатил глаза, пожал нам руки, весело фыркнул и навек стал нашим другом, как бы ни ругали его потом за это сородичи и ни причитали, что из-за него Гринготтс захватили волшебники. Чудные, оборотистые и щедрые, но постоянно втягивающие весь банк в какие-нибудь авантюры. Взять хотя бы случай, когда Мульсибер и председатель Гринготтса ходили на Лондонскую биржу. Или когда Мульсибер объяснил-таки совету директоров Гринготтса, что такое деривативы. Или вот была история о том, как Альфард Блэк, интересующийся математикой и рыбалкой, познакомился через Мульсибера с профессором Шоулзом… В общем, я очень надеюсь, что Мульсибер напишет мемуары, когда истекут все сроки исковой давности.
- Словом, вы не играете в Подземелья и Драконы, - понял меня Грипхук. – Это настольная игра такая, от магглов недавно принесли. Если серьезно, то в самом вашем кольце магии нет. Но эльф, который его увидит, признает вас своим господином, и сможет пользоваться своей магией, чтобы выполнять ваши приказы. Это происходит с самим эльфом, а не от магии кольца, понимаете?
Я коротко кивнул – за без малого три года педагогической работы я успел понять, что настоящие чудеса совершаются в человеке сами и их не подтолкнешь никакой магией.
- Ну а они не понимали, - поделился со мной Грипхук. – По крайней мере, когда просили нас сделать это кольцо. Нам пришлось все-таки сказать, что в нем есть магия, которая связывает магическими узами короля с его народом. А ведь обманывать заказчика не в наших правилах, вы знаете.
- Значит, никакой магии? – уточнил я, взглянув на кольцо. – Не беспокойтесь, я не расскажу эльфам.
- Никакой, - подтвердил Грипхук. – Эльфы просто выбрали вас своим королем. Я-то думал, что вы уже знаете, что власть – это не могущество, а бремя.
После встречи с Грипхуком я наконец добрался со своей будкой до группы Эйвери, который в отдаленном углу городского парка обучает десятилетних маггловских ребят различным фокусам и, похоже, успел вовремя, потому что Эйвери скорее научит быть карточным шулером, чем честным иллюзионистом. Эйвери, как и обещал, выдал мне наиболее борзого и ловкого паренька, но, разумеется, обычного маггла – поначалу, когда я, спрятав в рукаве палочку, трансфигурировал карты у него на глазах, превращая их из пиковых тузов в пиковых дам, у парня широко открылись глаза, но потом он усмехнулся и полез в мой рукав.
- Это всего лишь палочка, - пояснил я, встряхнув рукой и показав, что в моем рукаве нет карт. – Взмахни ей, если хочешь.
Каждый маг, побывавший в детстве у Олливандера, помнит странные бури, вызываемые неподходящими ему палочками, но на этот раз, разумеется, ничего не случилось.
- А теперь я взмахну, - пояснил я, и открытая карта на глазах у паренька сменила и масть, и название.
- Только не говорите мне, что это волшебная палочка, - сказал мой маленький скептик и, приподняв карту, провел под ней рукой.
- Могу и не говорить, - согласился я. – Но вот это, например, волшебная будка.
- Это да, - согласился маленький скептик. – Я такую видел по телевизору.
- Ну вот и заходи, - пригласил я и подбодрил парня Конфундусом, после чего закрыл дверь и подал в свой аппарат хороший заряд магии.
- Повторим, - предложил я, выпустив подопытного из будки, и на этот раз от взмаха палочкой вокруг него закружились маленькие торнадо.
- Теперь у тебя есть тот же дар, что и у меня, - пояснил я, но маленький прагматик не обратил на вызванные им торнадо никакого внимания, подошел к лавке, на которой я раскладывал карты, и безуспешно попытался трансфигурировать одну из них.
- Ну и где? – нагло спросил меня новоиспеченный маг. – В чем секрет, дядя?
- Как тебя звать-то? – наконец спросил я, чувствуя, что от моего очередного удачного научного опыта снова начались последствия, выходящие за пределы науки.
- Эндрю, - ответил парень и настойчиво постучал по карте, отказывающейся трансфигурироваться.
- Так вот, Эндрю, никакого секрета здесь нет... – начал я, но был прерван появлением двух чиновников из Министерства.
- Эндрю Блейн, будучи несовершеннолетним волшебником, в нарушение Статута секретности использовал магию в присутствии маггла Эндрю Блейна... – монотонным голосом начал зачитывать один из прибывших, который, вероятно, был анацефалом и жил не приходя в сознание, а второй без лишних слов взмахнул палочкой в сторону Эндрю, потянув его к себе словно сундук. Но самым обидным в этой ситуации было то, что на скромного Темного Лорда прибывшие бюрократы не обратили никакого внимания, словно он, то есть я, был предметом мебели.
Подобное отношение меня немного расстроило, и поэтому я не только заземлил вопящего Эндрю, но и неплохо вмазал его обидчикам, не поскупившись на красочные заклятия, а потом в две секунды аппарировал в Министерство и обратно, доставив бесчувственные тела по месту службы в назидание их коллегам.
- Марк, а я так смогу? – спросил Эндрю появившегося к моему возвращению Эйвери, который увидел вспышки заклятий и вылетел из павильона в парке, где проходила встреча его кружка.
- Изучайте криволинейные интегралы, юноша, - наставительно заметил я, пряча свою настоящую палочку, и Эндрю чему-то легкомысленно рассмеялся, вероятно, слову «криволинейный».
Но министерская бюрократия не желала оставить нас в покое, и над Эндрю закружилась большая неряшливая сова.
- Одиннадцать тебе уже исполнилось? – спросил Эйвери своего ученика, и в подтверждение этого Эндрю получил по голове свитком, а отбомбившаяся сова стала набирать высоту.
- Сейчас посмотрим на нормальную человеческую реакцию, - тихо сказал мне Эйвери, а я припомнил, как в первый день в Хогвартсе познакомились Абраксас Малфой и маленький Марк Эйвери.
- Ну-с, - сказал тогда Абраксас, подходя к новенькому непонятного происхождения. – Небось, обрадовался до смерти, когда тебе приглашение в Хогвартс пришло?
- Нет, я сначала в задницу послал, - честно ответил маленький Эйвери.
- Как? – опешил Абраксас.
- А вот так, - нахально ответил Эйвери. – Иди в задницу!
- Было, было дело, - подтвердил стоявший рядом со мной седеющий Эйвери, который в остальном с тех пор мало изменился. – Для меня, конечно, Гриндельвальд показательные выступления не производил...
- Да вы издеваетесь! – возмутился наконец Эндрю Блейн, сломав сургуч и развернув свиток. – Школа чародейства и волшебства «Свиные бородавки»?
- Бери-бери, - подбодрил его Эйвери. – Следующие предложения будут из интерната Дуршлаг и института «Очаровательные батоны».
Глава 5421 марта 1970 года
Вечер сегодня выдался мрачный и трудный: за окном выл ветер, в прессе выли члены аристократических семей, возмущенные тем, что я теперь умею превращать магллов в таких же магов, как они сами, а по моей комнате бродили совы со слезными посланиями всех сквибов магической Британии. В дополнение ко всему, под дверью у меня скребся Филч, решивший взять меня измором, а в отдалении я чувствовал приближение нового стихийного бедствия по имени Вальбурга Блэк.
Вальбурга отшвырнула Филча от двери, схватив его за шкирку, и даже в сердцах поддала ему вслед ногой, но я, прочитав за несколько десятков метров начало ее мыслей «Благороднейший и древнейший дом Блэков заявляет...», уже был во всеоружии. В комнате негромко играло танго. В руках у меня была ветка орхидеи.
- Вы позволите? – учтиво осведомился я, вручил Вальбурге орхидею и подхватил ее за талию. Вальбурга всегда была нашей школьной чаровницей, и подобные довольно примитивные приемы ухаживания приводили ее в благодушное настроение, даже если перед этим кто-то ее разозлил и тем самым подверг опасности весь Хогвартс вплоть до Тайной Комнаты, потому что, если Вальбурга выйдет из себя, она вполне способна и Тауэр разобрать по камешку.
На этот раз разозлившим Вальбургу Блэк был, к сожалению, я, поэтому обычное средство обуздания Вальбурги не сработало. Вальбурга улыбнулась мне молодой улыбочкой, стрельнула в меня глазами, подернутыми в уголке сеточкой первых морщин, сделала со мной круг по комнате и яростно оттолкнула меня в стол.
- Том, ты что, совсем очертенел? – вскричала Вальбурга, но это было уже лучше, чем «Благороднейший и древнейший дом Блэков заявляет...», потому что оставляло возможность человеческого разговора, которой я тут же воспользовался.
- Наступил тебе на ногу? – как ни в чем ни бывало предположил я. – Ну извини.
- Какая нога? – продолжала бушевать Вальбурга. – Ты вот это, твою мать, как прикажешь понимать? – Вальбурга остервенело потрясла в воздухе вчерашней газетой. – Магглов он в магов превращает, доктор хренов Франкенштейн! «Два конца отрезка»! Это я-то и эта маггловская шелупонь?
- Слышал бы тебя сейчас Мульсибер, - с укоризной сказал я.
- Ну так я с тобой разговариваю, не с ним, - огрызнулась Вальбурга, но первый натиск я уже отбил.
- Валь, технический прогресс не остановить, - примирительно сказал я.
- Перестань называть меня этим дурацким именем! – взвилась Вальбурга. – И Антону своему скажи.
- А чего это «моему»? – перешел я в контратаку, уводя разговор от темы, по которой Вальбурга собиралась бушевать. – На пятом курсе, помнится, он твой Антон был, - я внимательно следил за выражением лица Вальбурги, и по известным мне со школьных лет признакам определил, что необходимо срочное вмешательство специалиста по прикладной и теоретической вальбургии.
«Долохова сюда, живо!» - приказал я хоркруксу в кольце.
- Как, и вы здесь, жемчужина моя? – воскликнул Долохов, почти сразу же возникая из камина и устремляясь к Вальбурге. – Дайте-ка я вас немедленно расцелую!
- Том! – возмущенно воскликнула Вальбурга, останавливая Долохова выставленной вперед рукой.
- Я сам, - тут же соврал Долохов. – Всё всегда сам. Разве от него можно чего-то путного ожидать? – Долохов сотворил из воздуха брошь из живых фиалок и поднес Вальбурге. – Риддл, поставь нам чайничек.
Спустя десять минут обстановка нормализовалась. Я разливал чай, Долохов откупоривал бутылку золотистого портвейна из моего тайного шкафчика. Бойцы вспоминали минувшие дни и пары, что вместе забили они.
- И тогда я встал и произнес тост, - вспоминал Долохов, поднимая бокал, - «Валя, я желаю тебе, чтобы ты поскорее ушла от своего Ориона ко мне!» Был, конечно, жуткий скандал, меня вытурили... Помнишь, Риддл?
Я кивнул и налил Вальбурге портвейна, который она очень любила. Гроза миновала, и я рискнул воспользоваться посредничеством Вальбурги в одном очень щекотливом семейном деле, а точнее в двух. Два компонента успеха – Долохов и застолье – уже были, не хватало третьего – портвейна. И все это надо было совместить с Вальбургой в достаточных количествах.
Спустя еще сорок минут момент уже практически назрел. Тонкий специалист по Вальбурге Антон Долохов делал свое дело самоотверженно и с душой, возможно, даже не догадываясь о моих меркантильных интересах. Долохов прикидывался пьяным, Вальбурга пыталась подсыпать ему в бокал что-то отрезвляющее, но Долохов постоянно ловил ее руку и целовал ее пальцы. Вальбурга вздыхала, отпивала из своего бокала и понемногу доходила до кондиции.
- Какая ты стала правильная! – восклицал Антон, пьяно хватая себя за лицо. – Валь, ты стала – скууучная!
- Ты зато больно веселый, - огрызалась Вальбурга.
- Как скучно ты живешь! – продолжал укорять ее Антон. – Ты разучилась делать большие хорошие глупости...
- Разучишься с тобой, - голос Вальбурги в первый раз дрогнул, и в нем появились старые, не сварливые еще нотки. – Помнишь, четыре года назад, когда ты разбился на своем болиде... Все же бросила, семью бросила, детей бросила...
Вальбурга думает, что это очень трогательная романтическая история, и вспоминает ее только в подпитии, а я в это время стараюсь не смеяться: совмещение в пространстве расстроенной Вальбурги Блэк, загипсованного Долохова и маггловской больницы приводит к зрелищу, при виде которого Бастер Китон крутится на небесах как вентилятор и разгоняет тучи. Я наблюдал только половину, потому что постоянно аппарировал в Лютный за новыми зельями, и то запомнил это на все оставшиеся жизни.
- А вот скажи, вот скажи мне, - загорелся новой темой Долохов, - зачем ты спрятала свои пластинки в подвале? Ведь найдет их твой сорванец. Твой же сын, Валь. Ну, допустим, ты запретила эльфу говорить, чьи они. И подумает он, что они Альфарда. Он же к нему пойдет, не к тебе. Зачем, вот скажи ты мне?
- А зачем, вот скажи мне, ты ему игрушечный мотоцикл подарил? – в тон Долохову ответила Вальбурга, наконец превращаясь в нашу однокурсницу, аристократку и авантюристку, которую судьба-злодейка определила на один курс и на один факультет с пятью маггловскими хулиганами, но она прекрасно справилась и даже почти не пожалела. – Это мой сын, а не твой. Мне тебя хватает. Знаешь, что он с ним сделал? Он его увеличил!
- А! – вскрикнул Долохов. – Твоя кровь! Помнишь, как мы с тобой на одной метле летали, и я метлу под нами в мотоцикл превратил?
- Дурилка ты, - улыбнулась Вальбурга.
- Но тебе понравилось, признай! – наседал Долохов. – Признай, Валь!
- А я знаю, на что Вальбурга никогда не согласится, - вдруг сказал я, чуя, что момент пришел. – Струсит.
- Я? – возмутилась Вальбурга. – Это чего это я струшу?
- Надо Друэлле две новости передать, - будто нехотя произнес я. – Плохую и очень плохую. Ну и поговорить с ней, - я неопределенно подвигал руками. – Трудное дело, тебе не по плечу. Антона пошлем.
- Это чего это? – снова повторила Вальбурга, клюнув на приманку. – Невестка моя мне не по плечу? Антон, сиди! – скомандовала Вальбурга, хотя Долохов и не собирался срываться с места и лететь к Друэлле с моими новостями. – Том, давай свои новости.
- Начну с плохой, - сказал я. – Я женюсь на Белле. Хотелось бы без скандала.
- На племяннице моей? – переспросила Вальбурга после недолгой паузы. – Ну, Том, ну, чтоб тебя! Нету на тебя приличных слов, сердцеед! – Вальбурга была, похоже, даже немного довольна. – Сделаем, Том. И невестку урезоним, и даже ханжам вашим школьным пасти заткнем. Но смотри! – Вальбурга погрозила мне бокалом. – Смотри, Том: бросишь потом девчонку – я тебя не то что с генеалогического древа, я тебя самого к чертовой матери в порошок сотру! – я изобразил благонамеренное лицо, и Вальбурга снова перешла на довольно-удивленный тон. – Ну, глаз у тебя, антиквар! Какую девчонку соблазнил!
В общем, было понятно, кто у Вальбурги любимая племянница, а кто старый школьный друг.
- Теперь новость очень плохая, - вступил Долохов, который понял, куда ветер дует. – Андромеда выходит за Тонкса, Риддл у них шафером.
- За какого Тонкса? – настороженно спросила Вальбурга, очевидно силясь вспомнить чистокровный род Тонксов и не находя такового в памяти.
- Ты его не знаешь, - будничным тоном сказал Долохов. – Он грязнокровка.
- Чего? – вскричала Вальбурга, вскакивая на ноги и запуская в Долохова бокалом, от которого он едва увернулся. – Вы олени сохатые! Босяки! Шалавы!
За семь школьных лет в нашей блатной компании Вальбурга немного выучилась по фене, но постоянно путает слова. Короче, мы очень любим, когда она ругается, и давно бы стали за ней записывать, если бы она при этом не швырялась посудой и мебелью. Впрочем, Долохов недавно купил диктофон.
- Риддл, - с деланой обидой сказал Долохов, - она обещала, а теперь пытается соскочить.
- Ничего я вам не обещала! – возмутилась в ответ Вальбурга.
- Обещала, - спокойно ответил я, отважно вставая напротив Вальбурги и в случае чего уповая на хоркруксы.
- Я насчет тебя обещала поговорить, - признала Вальбурга. – Но выдавать племянницу за грязнокровку!
- Слышал бы тебя Мульсибер, - снова воспользовался я запрещенным приемом: умницу Мульсибера с его кошачьими повадками невозможно не любить, несмотря на его вопиющее маггловское происхождение. – Он тебя на Рождество всегда приглашал.
В первое школьное Рождество тридцать лет назад мы с Долоховым использовали тогда еще новый и не отточенный еще прием и взяли Вальбургу на слабо, а потом она привыкла и ей понравилось.
- Ну при чем тут Мульсибер! – воскликнула Вальбурга, но не нашлась, что еще ответить.
- Ты обещала поговорить с Друэллой, - твердо сказал я. – Ты же не хочешь, чтобы она потеряла дочь, а ты племянницу. У ребят это уже три года и очень серьезно.
- Три года, - сокрушенно покачала головой Вальбурга, по-видимому, догадываясь, насколько далеко все уже зашло. – Ну Друэлла растяпа, - Вальбурга с досады даже стукнула по столу кулаком. – А что теперь попишешь? Вот курица! Так ей и скажу!
____________________________
Пользуясь случаем, автор поздравляет всех читателей с наступающими праздниками и желает им целого грузовика новогоднего волшебства от коллеги Риддла :) 
