Лето номер пять

Глава 1

Автор: mingus
Название: Лето номер пять
Пейринг: ЛЭ/ДП
Рейтинг: PG-13
Саммари: «Я боюсь, что, когда поезд остановится, между нами все будет как раньше». Скорей всего ООС. В двух главах: один и тот же промежуток времени - глазами разных героев.
Отказ: все имена, герои и характеры по-прежнему принадлежат Дж. К. Роулинг.
Размещение: с разрешения автора

1.

Конец августа 1976 года, Литтл-Уингинг

В окнах второго этажа горел свет.
Выходит, ее все-таки ждали.
Лили посмотрела на часы – половина первого. Плохо, отвратительно. Ее наверняка ожидает большая головомойка, и надо бы ускорить шаг и заготовить парочку фраз для оправдания, да еще состроить жутко виноватое выражение лица… Но Лили вместо этого остановилась у калитки и стала смотреть на ползущие по беззвездному небу рваные облака. Сегодня они ползли чудовищно медленно, цепляясь за провода и ветви старых вязов.
Без десяти час. Пожалуй, самое время для торжественного появления.
Лили неторопливо поднялась на крыльцо, потянула на себя привычно заскрипевшую дверь. Легко взбежала по укрытой ковровой дорожкой лестнице.
Дверь в ее мансарду – в конце коридора. Чтобы до нее добраться, нужно миновать карту довоенной Европы, две панорамы Лондона и открытую дверь в отцовскую спальню. Лили сжала губы и медленно, словно по эшафоту, двинулась к цели.
Шаг, другой, третий…
- Зайди ко мне, - услышала она усталый голос на седьмом шаге.
- Есть, капитан, - отчеканила она.
В родительской спальне нет верхнего света, только бра над кроватью и напольная лампа у кресла. Лили всякий раз, когда она заходила сюда, хотелось сорвать с карниза тяжелую портьеру, впустив в комнату живой солнечный свет и воздух.
Отец сидел на краешке постели в своей любимой дурацкой полосатой пижаме и курил. Лили нравился пряный вишенный дым. Эти сигареты дорогие как сволочи и очень крепкие. Как-то они с Петуньей тайком выкурили одну на двоих, так ощущение «карусели» не проходило до самого ужина…
- Не стряхивай пепел на ковер, - сказала Лили.
- Ты знаешь, который час.
Утверждение, не вопрос.
- Да, знаю, - Лили пожала плечами и посмотрела ему в глаза. Взгляд у отца был пугающе равнодушным.
- Надеюсь, этого больше не повторится. Если будешь ужинать, не греми тарелками, Тунья уже спит, - произнес отец и задумчиво провел рукой по трехдневной седой щетине.
- Я не голодна, - со смесью облегчения и разочарования отозвалась Лили.
Можно подумать, тебе одному плохо, папочка. Давай, строй из себя мученика и страдальца, и плевать, что младшая дочь пропадает черт знает где с утра до поздней ночи.
Она уже хотела развернуться и выйти в коридор, как отец снова подал голос:
- Что это? На шее.
- Ээ… цепочкой натерла.
- Видимо, цепочка в два пальца толщиной, - отец уже лег и накрылся одеялом. – Выключи лампу, когда будешь выходить.
- Сам выключишь, - процедила Лили. Дверью, однако, хлопать не стала.

Она уже разделась и выключила свет, когда в мансарду без стука вошла старшая сестра в ночной рубашке с неизменными оборочками.
- Я знаю, что ты не спишь, - негромко сказала Петунья и уселась в старое кресло, которое раньше было маминым, а теперь Лили перетащила его к себе.
- Нет, сплю! – вяло возразила Лили и села в постели, натянув одеяло до подбородка. – Тебе чего?
- Где тебя носило? – голос у сестры был высокий и сильный. Когда Лили было тринадцать, и они часто скандалили, Петунья в ярости начинала музыкально завывать, а Лили – раздраженно шипеть.
- Не твое дело, сестрица, - Лили прекрасно знала, что этим от дотошной Петуньи не отделаться.
- Не больно-то вы и прятались, вас видела Дейзи Тэйт, - фыркнула Петунья и зябко повела худыми, незагорелыми плечами. – Лизались в гамаке у него на заднем дворе… А он знает? – от любопытства Тунья наклонилась вперед, черные в темноте глаза маслянисто блестели.
- Знает что? – Лили вздохнула. Предсказуемые вопросы, на которые сестрица и так прекрасно знает ответы, и ни грамма простого участия, ни песчинки заботы. Раньше на это было плевать, а теперь… теперь все чувствуется острее.
- Что ты – ненормальная, - словно выплюнула Петунья.
- Иди в задницу, родная! – не выдержала Лили и отвернулась к стене. – Вот прямо сейчас иди, и больше никогда не садись своей костлявой жопой в ее кресло, ясно?
Петунья ничего на это не ответила. Если, конечно, не считать за ответ такой удар двери об косяк, что с тумбочки свалился стакан с карандашами.

Мерлин, кто бы мог подумать… Кто бы мог представить, что все так изменится?
Что отцу станет вдруг на все наплевать: на дочерей, на карьеру, на дом и друзей, и что единственной его привязанностью станет паб с сомнительной репутацией? Что Петунья забросит бесконечные визиты к сплетницам-подругам, целыми днями будет сидеть дома и заниматься постоянной уборкой, чтобы не свихнуться от безделья? Что послушная и веселая Лили Эванс будет приходить домой заполночь с засосами на шее, хамить отцу и пудрить мозги симпатичному соседу-магглу; что будет тихо и зло плакать ночами, вцепившись в подушку зубами?

Лили считала времена года не со своего рождения, а с поступления в Хогвартс. Лето после первого курса шло под номером один. Первое настоящее лето…
Это лето – номер пять. Чудовищно душное и жаркое, будто и не Англия, невыразимо тоскливое и покрытое серым налетом скуки. Каждое утро, проснувшись, осознаешь, что это тебе не приснилось, что это – на самом деле, и ничего не поправить, и хочется удавиться… Или снова уснуть – до следующего утра, в тщетной надежде проснуться в другой реальности.
Хотя прошло уже полтора месяца, Петунья до сих пор подвязывала жидкие волосенки черной атласной лентой. А Лили даже на похоронах была в белой летней юбке и с распущенными рыжими волосами – единственным цветным пятном в мире в то утро, потому что Лили знала, что так захотела бы мама – чтобы она была красивой и сильной. Всегда. Что бы ни происходило.
И на нее странно косились родственники, мамины друзья и коллеги, потому что Лили была спокойной и яркой, держала спину прямо и плакала беззвучно, без всхлипов и рыданий, не вытирая слез. А рядом стояли отец и Петунья, он в сером, она в черном, и их будто придавило к земле могильным камнем, сломав позвоночники.
На прощание Лили коснулась маминой щеки, что была жуткого желто-серого цвета.
Так началось лето номер пять.

* * *
- Постой, - Лили отодвинулась. Вернее, попыталась: не так уж просто отодвинуться от кого-то в гамаке.
- Что-то не так? – сразу же насторожился сосед. Внимательный, заботливый, интересный и ласковый. Мечта просто. Его было так легко завлечь, что это нисколько не разбавило тягучую скуку. Зато теперь её, Лили Эванс, тихо ненавидит как минимум все женское незамужнее население квартала в возрасте от двенадцати до двадцати семи лет.
- Все так, - криво улыбнулась Лили и одернула задравшуюся до бедер юбку. – Просто… Давай просто полежим, хорошо? Я плохо спала сегодня…
- Хорошо, - тепло улыбнулся он. – Может быть, ты пить хочешь?
- Да, пожалуйста.
- Сейчас принесу чай со льдом, - сосед не без изящества выбрался из гамака и скрылся в доме.
Лили растянулась в гамаке и закрыла глаза. Черт с этим чаем, она сейчас просто притворится спящей, и тогда сосед на пару часов точно оставит ее в покое…
Что-то не так?
Да всё не так. Всё.
Зачем, зачем она это делает?
Им просто чертовски жарко и скучно этим летом. Парочка на каникулы, попытка обмануть подступающее все ближе и ближе одиночество. И Лили это прекрасно устраивало до того момента, когда она вдруг ни с того ни с сего вспомнила о Джеймсе Поттере.
Какая нормальная девушка, целуясь с приятным во всех отношениях соседом, станет думать о Джеймсе Поттере? Это противоестественно, это противоречит всем законам логики и здравому смыслу. Это странно и внушает серьезные опасения.
Даже оформившейся до конца мысли о нем, если честно, не было. Просто перед глазами возник хогвартский раздолбай со стоящими дыбом волосами и в съехавших на кончик носа очках.
- Это не к добру, - прошептала Лили и осторожно приоткрыла левый глаз. Так и есть: сосед возвращался с двумя стаканами в руках.
Так, дышим спокойно и размеренно, не моргаем…
- Лили? – шепотом позвал сосед.
Ага, сейчас… Нет, нужно прекращать этот цирк. Всё, решено: если в следующий раз, когда он будет ее целовать, Лили вновь примерещится чертов Поттер, то она попросит, чтобы они «остались друзьями». Вряд ли сосед расстроится. Скорее всего, он в ответ пообещает «позвонить вечером»…
Лили лежала и прокручивала в памяти последний разговор с Поттером.

Он подошел к ней на вокзале Кинг-Кросс, когда отец пытался запихать в багажник объемистый чемодан. Мама и Петунья (последняя прижалась носом к стеклу, силясь услышать как можно больше) ждали в машине.
- Я знаю, что ты сейчас больше всего хочешь послать меня куда подальше, Эванс, - грустно усмехнулся Поттер прежде, чем она успела открыть рот. – Минута твоего драгоценного времени, и ты не увидишь меня до самой осени. Даже обещаю не писать, раз я тебе настолько противен. Идет?
- Идет, - помедлив, кивнула Лили.
- Слушай, Эванс, я устал. Я устал от твоих отказов, оскорблений, устал надрываться ради того, чтобы в итоге каждый раз оказываться в полном дерьме, и делать вид, что меня это забавляет. Но это не значит, что я устал от тебя. А теперь скажи «Приятно провести лето, Джеймс!» и иди… иди делать выводы.
- Приятно провести лето, Джеймс, - послушно повторила Лили. – А насчет оскорблений… ты сам прекрасно знаешь, что ты их заслужил.
- Не всегда, Эванс, - Поттер сунул руки в карманы, развернулся и исчез в толпе через пару мгновений.
Лили села в машину.
- Кто это был? – спросила мама. Естественно, они все слышали: стекло было чуть опущено.
Лили не ответила. Она делала выводы.
- Поттер, кто же еще, - закатила глаза Петунья. – Пап, заедем по пути в обувной, мне нужны босоножки…

У Поттера остался шрам на щеке. От заклятия, которым тогда в ответ запустил в него Северус. Тонкий, белый, не толще нити, но все-таки шрам. Только Темная магия оставляет следы; будь это простое, пусть даже и опасное заклинание, мадам Помфри залечила бы порез в две секунды, и следа бы не осталось. А Поттер тогда еще два дня ходил с пластырем, на котором изредка снова проступали алые пятна.
Северус… Какой на хрен он теперь «Северус»?
Она видела его этим летом пару раз, издали. Никуда не деться, все-таки живут относительно рядом. Слава Мерлину, у него хватало ума не подходить к ней. Иначе она бы не удержалась и запустила в него склянкой с каким-нибудь зельем - раздувающим, например… К счастью, большинство простейших зелий вполне можно сварить дома и без магии, и Надзор на них не реагирует.
Мерлин, раньше ей подобное и в голову бы не пришло. А сейчас подобные мысли даже не пугают.
В конце концов, все равно это – детский сад по сравнению с тем, что сейчас творится.
Ей, как магллорожденной (или грязнокровке, не так ли, Северус?) , следовало быть осторожней. Ночью точно гулять не стоило бы…
Но после смерти мамы на это как-то плевать. Она была единственной, к кому Лили была привязана всей душой.
Так всегда было: Петунья – папина дочка, Лили – мамина. Родители словно поделили их в раннем детстве. А теперь Лили ничья, а у Петуньи остался отец. Пусть он сломался, но он есть. А у Лили теперь нет никого, кто бы банально поинтересовался, как она провела день; кому она была бы по-настоящему нужна…
Лили, убедившись, что соседа по близости не наблюдается, осторожно выбралась из гамака и быстрым шагом направилась к своему дому.
Мерлин, а ведь она раньше даже и не понимала, что в Хогвартсе Поттер каждым своим словом, пусть даже самым идиотским, давал ей понять, что она для него важна.
Не понимала.
Черт бы все это побрал.

Лили с удивлением смотрела на абсолютно чистый лист пергамента, который только что принесла хорошо знакомая ей сова… Сова Поттера.
Даже обещаю не писать, раз я тебе настолько противен…
Вот ведь жук. Обещал не писать – и не написал. Держит слово, чтоб его…
Лили покосилась на перо. Потрепанное, чуть ли не облезшее, изжеванное ее на теоретическом экзамене по зельям.
Она же не собирается отвечать? Да и отвечать-то не на что…
- Делать мне больше нечего, - вслух сказала Лили. – Не буду я писать Поттеру.
Ага, вся в делах, ну просто по уши. Теперь, когда в распорядке дня нет пункта «сосед», утром она, зевая, поливает газон, а после, прихватив пару бутербродов да книгу потолще, идет в старую часть парка и не появляется дома до самого вечера. Весьма насыщенная событиями жизнь.
Как-то проснулась совесть, и Лили захотелось прибраться. Но стараниями Петуньи полы были идеально чисты, кастрюли сверкали, а на плите всегда стоял ужин. Теперь хозяйкой дома была старшая сестра, не желавшая делиться с младшей ответственностью…
Но это не значит, что я устал от тебя.
- Пошел вон из моей головы, Поттер! – со злостью прошептала Лили пергаментному листу. – Вали, чертова скотина!.. Ну пожалуйста…
Делай выводы.
Лили с отчаянием оглянулась на сидевшую на дверце шкафа сову. Та, нахохлившись, спала после долгого перелета. И даже если бы она бодрствовала, вряд ли могла бы помочь советом.
Решать придется самой.

2.

1 сентября 1976 года. Вокзал Кинг-Кросс, платформа 9 ¾

Всякий раз, когда Лили проходила через барьер, ей на какое-то мгновение чудилось, что она останется в этой стене на веки вечные. Ну или до тех пор, пока на тело, вросшее в серо-бурые кирпичи, кто-нибудь не наткнется… Глупая фобия, которой точно не подвержен ни один чистокровный волшебник.
В этом году до вокзала ей пришлось добираться самой: крепко выпивший накануне отец был не в состоянии даже дойти до ванной, не то что за руль сесть. Ну а Петунья просто не вышла ее проводить. Лили чуть ли не волоком дотащила свой чемодан до остановки, втащила в автобус, провожаемая удивленными взглядами пассажиров и кондуктора; затем, пробираясь через извечную вокзальную толпу, пару раз кому-то придавила ноги злополучным багажом. В итоге чуть не опоздала на Хогвартс-экспресс: на платформе оставались только усиленно машущие руками родители, почти все ученики уже были в поезде.
Проклиная все чемоданы мира, Лили кое-как закинула свой в багажный отсек и поспешила в вагон.
В тамбуре курили Блэк и Поттер.
Поттер, стоящий ко входу спиной, пока ее не видел. Блэк, чуть склонив голову в знак приветствия, выпустил изо рта аккуратное кольцо дыма.
Мерлин, глупое сердце колотится, будто она стометровку пробежала…
Блэк ей подмигнул.
Что это, черт возьми, значит? Это вообще что-то значит? Поттер что, дал прочесть ему ее письмо, которое она все-таки написала и даже более того – отправила? Чего он ей так ухмыляется?
Это же Блэк, вот он и ухмыляется… Вот так становятся параноиками, Эванс. Из-за полнейшей ерунды.
Лили осторожно тронула Поттера за рукав рубашки.
Тот стремительно обернулся, отбросив сигарету. Из носа вырвались струйки дыма, глаза за стеклами очков изумленно расширились.
Такой же худощавый и растрепанный. За лето вытянулся и немного загорел.
- Это ты? – улыбнулся.
- Нет, не я! – почему-то рассердилась Лили. – Боггарт…
Блэк сипло рассмеялся.
- Я в купе пошел. Не пропадайте, - сообщил он и покинул задымленный тамбур.

Вязкое, как патока, молчание.
Поттер не выдерживает первым:
- Я бы предложил тебе сигарету, но, боюсь, ты это не правильно расценишь.
- Я думала, ты ничего не боишься, Поттер…
Они закуривают. Лили держит дым во рту, не затягиваясь, медленно выдыхает. Поезд трогается.
Лето номер пять закончилось.
- Почему же? Боюсь.
Лили поднимает голову, вглядывается в его лицо.
- Чего же?
- Прямо сейчас я боюсь, что, когда поезд остановится, между нами все будет как раньше.
Лили отводит глаза, стряхивает пепел себе на туфли.
- Не будет, - тихо говорит она и берет его за руку. – Не будет.



Глава 2

Глава посвящается Jean-Baptiste Grenouille и всем тем, кому не безразлично то, что я делаю.
_______________________

1.

Конец августа 1976 года. Годрикова впадина

Из-за кустов жимолости показались две кудлатые башки.
- А ну, брысь отсюда! – прикрикнул Джеймс. Головы, хихикнув в унисон, исчезли. – Гребанное лето…
У Батильды Бэгшот, живущей неподалеку от Поттеров, гостили внуки. Двое братьев-погодок, малолетних волшебнят, вечно чумазых и всклокоченных; у каждого в заднице не шило – ремонтный набор…
«Совсем как Джейми в детстве!» - умилилась мама, когда маленькие чудовища взорвали полный кофейник во время ужина, на который были приглашены вместе с бабушкой. И мама Джеймса, и престарелая уже Батильда списывали все их выходки на буйство стихийной магии, но Джеймс, прекрасно помнивший свои дохогвартские времена, знал, что стихийная магия тут практически ни при чем. Он сам научился сносно ее контролировать лет в семь… Да и проказы мелких Бэгшот вовсе не ограничивались магическими пакостями.
Они, казалось, были везде и сразу. Только что подожгли кресло в гостиной у Батильды, а через полминуты, через две улицы, от них с завываниями удирала чья-то кошка, гремя привязанными к хвосту консервными банками. Только что кидались в Джеймса сливовыми косточками, а мгновения спустя из другого конца сада уже подозрительно тянуло дымом…
Не обходили бесенята своим вниманием и других соседей, но к дому Поттеров их почему-то влекло сильней всего. В частности – к Джеймсу. Им будто доставляло садистское удовольствие следовать за ним повсюду, доводя его до белого каления внезапными выскакиваниями из-за угла, постоянным хихиканьем, дразнилками и артобстрелом сухим горохом, который они стащили с бабушкиной кухни.
Джеймс терпел, пока как-то на рассвете не проснулся от того, что кто-то осторожно пытался вытащить его волшебную палочку из-под подушки.
Он наложил на братьев усиленное заклятье немоты (как обойти Надзор, Джеймс сообразил еще летом после первого курса), обездвижил, оставил валяться на диванчике в углу комнаты, а сам лег досыпать.
После этого младшие Бэгшоты три дня обходили Джеймса стороной.
А затем все началось по новой.
Джеймс теперь постоянно носил с собой мантию-невидимку, и накрывался ею тотчас, стоило ему в отдалении заметить двух монстров в сандалиях.
Иногда ему думалось, что он поступает не слишком-то по-гриффиндорски… Пока он своими глазами не увидел, как его отец, услышав из прихожей голоса Батильды и ее внуков, юркнул в кабинет и заперся на два заклинания. Уж кто-кто, а его отец был самым настоящим гриффиндорцем, значит, и Джеймсу беспокоиться нечего.

* * *

Сириус гостил у него весь июль.
Если бы все лето было таким…
Они днями и ночами пропадали на улице, забегая домой лишь для того, чтобы совершить варварский набег на кухню. Дождавшись, когда уснут родители, они вылезали из спален через окно, превращались прямо в саду и мчались к лесу со всех лап и копыт, пьянея от ощущения свободы, безнаказанности и осознания того, что ты – не один. А утром отец с озадаченным видом созерцал отпечатки собачьих лап и следы от копыт на посыпанных песком садовых дорожках и изрядно потоптанных клумбах.
Они могли часами болтать о какой-нибудь чепухе. Могли разговаривать о таком, что по спине бегали мурашки – и Джеймс знал, что никому другому на всем свете он не сможет это рассказать. Могли просто подолгу молчать, и их это ни сколько не напрягало.
Пару раз серьезно ссорились. Раз пять-шесть дрались. Потому что Блэк иногда строит из себя невозможную скотину, потому что Блэк иногда понимает Джеймса слишком хорошо, потому что Блэку следовало бы порой промолчать, но он никогда – никогда, слышите? – не смолчит. Потому что Джеймса временами переклинивало, потому что Джеймсу никогда не нравилось, когда ему в лицо говорили неприглядную правду о нем же самом, потому что Джеймс ни за что не смолчит в ответ. Да просто потому, что это они – Джеймс Поттер и Сириус Блэк.
Как-то вечером они сидели на крыше, вцепившись в каминную трубу, и подглядывали за двадцатилетней соседкой – у той была замечательная привычка не задергивать шторы.
- У нее слишком короткие шорты. Джинсовые трусы, а не шорты, - сипло сказал Джеймс. – За одни эти шорты можно засадить в Азкабан. За совращение малолетних.
- Наше счастье, что она не ходит по дому в халате или, еще хуже, в мантии. Прятать такую задницу – вот настоящее преступление… - меланхолично отозвался Сириус, хлопая себя по карманам. – Зажигалка у тебя?
- Да, но хрен тебе.
- Это еще с чего? – прищурился Сириус. – Опять строишь из себя мамочку? Бэмби, детка, если я дам тебе в глаз здесь, ты свалишься в сирень и сломаешь себе шею.
- Пошел ты… Хотя бы на крыше не кури, а? Должно же быть хоть одно святое место.
- Одно святое место уже есть – кабинет Дамблдора, - Сириус, словно заправский карманник, ловко вытянул дешевую маггловскую зажигалку у Джеймса из нагрудного кармана.
В этом году они крепко подсели на курево. Джеймса это как-то уже тревожило, а вот Сириусу было срать. Ему вообще было срать на подавляющее большинство вещей в его жизни. И Джеймс был рад, что он не входит в это большинство.
- Сохатый, она переодевается ко сну!.. - Сириус подался вперед для лучшей видимости и нечаянно уронил зажженную сигарету на клумбу с тигровыми лилиями. – Сохатый, твою мать, да настрой свою оптику, такую грудь нельзя игнорировать…
Джеймс не ответил. Он смотрел вниз – там, среди закрывшихся на ночь цветов, дотлевала дешевая маггловская сигарета.
Тигровые лилии.
Мама посадила их по просьбе Джеймса, когда тот приехал из Хогвартса на вторые летние каникулы.
- Эй, Джеймс, ты что, заснул? – Сириус легонько хлопнул его по плечу.
- Эванс, - выдохнул он и повернулся к другу: - Эванс.
- Что «Эванс»? – закатил глаза Сириус, - держу пари, прелести Эванс уступают объемам твоей чудесной соседки.
Джеймс промолчал.
- Ясно, нам не до шуток… Да в чем дело-то? – попытался растормошить его Сириус.
- Просто… мне нужно ее увидеть.
- Мм… Это может подождать три дня?
- Да, наверное… А что будет через три дня? – Джеймса вдруг накрыло чувство тревоги.
- Через три дня будет август, - просто сказал Сириус, и они надолго замолчали.
Потому что первого августа Сириус должен был вернуться в Лондон.

Отец Джеймса трансгрессировал с ними в пригород Лондона и вернулся домой. Сириус непременно хотел добраться до дома на маггловском автобусе, чтобы позлить мать. А Джеймс его провожал.
Ну, или не только провожал…
- Это Литтл-Уингинг? – озираясь по сторонам, спросил Джеймс.
- Он самый, - подтвердил Сириус, кивнув на дорожный указатель. – Как тут все… одинаково. Видимо, у магглов не очень с фантазией, раз они понаставили похожие дома… Ну что, идем?
- Подожди, - Джеймс, убедившись, что они надежно скрыты кустом акации, накинул на них мантию-невидимку. – Вот теперь идем.
Времена, когда они легко умещались под мантией вдвоем, а то и втроем – с Римусом, давно прошли. Теперь приходилось идти медленно и осторожно, сгорбившись, следя, чтобы не торчали ноги…
Сириус и в этот раз оказался наблюдательней его.
- Вон она, Сохатый. На детской площадке.
Эванс сидела на скамейке, поджав под себя босые ноги, и читала. Темно-рыжие волосы прижаты ободком, подол светлого платья натянут на колени, туфли стоят возле скамейки.
Летом у нее появлялись веснушки. Джеймс раньше никогда не видел ее с веснушками…
- Ну что, полегчало? – прошипел ему на ухо Сириус. – Пошли искать автобусную остановку…
- Нет, не полегчало, - прошептал в ответ Джеймс, потому что в эту самую минуту к Лили Эванс подошел какой-то белобрысый плечистый парень и по-хозяйски поцеловал ее в губы. И та ничего не имела против.
- Не дергайся! – Сириус на всякий случай схватил Джеймса за рукав. – Не вздумай применять магию, здесь нас живо засекут!.. Только подручные средства, могу одолжить кастет с гербом семейства Блэков… - он еще и шутит!..
- Да не дергаюсь я, - огрызнулся Джеймс. Желание превратить губы белобрысого в кровавое месиво постепенно угасало, сменяясь какой-то апатией. – Пошли искать остановку, Бродяга.

Неделю после отъезда Сириуса Джеймс бродил по дому, словно сомнамбула. Спал до обеда, слонялся по пыльным и жарким улицам до ужина, выслеживая рыжих кошек. Читал до рассвета или, превратившись в оленя, бродил по лесу в одиночестве.
А потом к Батильде Бэгшот приехали внуки, живо выведшие его из полукоматозного состояния.
Что ж, наверное, Эванс просто сделала неправильные выводы.

С желанием написать Эванс Джеймс успешно боролся четырнадцать дней. На пятнадцатый день он сдался и достал чистый лист пергамента.
Прошлым летом он довольно-таки часто писал ей. Она даже ответила пару раз, накачав Джеймса надеждами, словно воздушный шар – гелием. А на вокзале в ответ на «Привет, Лили!» лишь фыркнула и холодно сказала: «Добрый день, Поттер». Воздушный шар сдулся.
Именно поэтому он решил не писать ей этим летом. Кто знает, вдруг это даст противоположный результат? Это же Эванс. У нее частенько все эмоции наизнанку…
Но что ей написать? Джеймсу так много хотелось ей сказать, что лучше уж вообще промолчать…
Промолчать. Точно.
Он закрыл чернильницу и отложил в сторону перо.

«Здравствуй, Джеймс. Хотелось написать «Здравствуй, Поттер», - так привычней и тебе и мне, так ведь? – но мне это почему-то показалось неправильным. Такая скверная штука это письмо – в нем гораздо проще отбросить всякую защитную шелуху. Потом, как правило, жалеешь, если в письме рассказал что-то лишнее не тому человеку. Я знаю, знаю, что ты сейчас сказал бы с возмущением: «Я – тот человек, Эванс!» Но я же не могу быть уверенна?
Удивлен, что я пишу тебе? Наверняка – да. Хотя черт тебя знает, иногда я даже представить не могу, что творится в твоей голове. Но, в любом случае, как бы сильно ты не был удивлен, ты и половину не так удивлен, как я…
Наверное, я бы не стала тебе писать, будь это лето похожим на предыдущие. Но это лето – пятое лето, прожитое мною с осознанием себя настоящей – оно другое.
Тусклое. Серое. Душное и жаркое.
Не верю, что пишу это, но: мне хочется тебя увидеть. Увидеть твою наглую морду, чтобы убедиться, что ты никуда не делся, что есть в этой жизни хоть что-то постоянное. Что ты не исчез, как это сделали некоторые дорогие мне люди.
Вот так вот.
Интересно, о чем ты думаешь, читая этот бред?
Интересно, как ты на меня посмотришь, когда мы увидимся первого сентября?

Л. Эванс»


2.

1 сентября 1976 года. Вокзал Кинг-Кросс, платформа 9 ¾

Вязкое, как патока, молчание.
Джеймс не выдерживает первым:
- Я бы предложил тебе сигарету, но, боюсь, ты это не правильно расценишь.
- Я думала, ты ничего не боишься, Поттер…
Веснушек уже почти не видно. Жаль… Эванс упорно прячет взгляд, будто чувствует себя виноватой.
Может, и чувствует. Даже наверняка чувствует.
А может быть, просто боится ему доверять.
Они закуривают. Эванс не затягивается, пробует дым на вкус. Мерлин, чего там пробовать? Это же дерьмовые вонючие сигареты Сириуса Блэка…
Поезд трогается.
Гребанное лето закончилось.
- Почему же? Боюсь, - говорит Джеймс прежде, чем успевает сообразить, что и кому он сейчас сказал.
Эванс наконец-то поднимает на него свои зеленые глазищи. Внутри становится тепло, как после пары глотков грога.
- Чего же? – шепчет она.
- Прямо сейчас я боюсь, что, когда поезд остановится, между нами все будет как раньше, - честно отвечает Джеймс. Сердце пропускает пару тактов.
Эванс вновь опускает взгляд, неумело стряхивает пепел.
- Не будет, - тихо говорит она и берет его за руку. – Не будет.

_____________________________________________


Сестры Эванс после похорон: http://vkontakte.ru/photo32273470_134010431?
http://s02.radikal.ru/i175/0907/7b/805e645ee94d.jpg (то же самое)