Глава 1Sarah Brightman — Eden
Пролог
Вверх-вниз.
Волшебный корабль страшно качало на волшебных волнах, и Виктору Краму, лежавшему в отдельной каюте, казалось, что его вот-вот стошнит. Пить не хотелось, есть — Мерлин упаси. Вдобавок над ним поблескивал дамоклов меч всеобщих надежд. Сколько Виктор себя помнил, он всегда кормил надеждами чью-то ненасытную утробу.
Рядом на полке ездил туда-сюда учебник по Темным Искусствам для седьмого курса, том второй, дополненный. Крам лениво подхватил его за угол и устроил на груди. Вместо закладки в книге торчала колдография исполнительницы акробатических номеров Снежаны фон Трюк. Она кувыркалась под куполом, а потом ласточкой падала вниз и исчезала между страницами. Не так давно среди однокурсников была популярна шутка: они засовывали снимок за ремень и ржали над тем, как Снежана ныряет из-под купола прямо за пояс брюк.
Виктор неплохо помнил заклинания, которые ему полагалось помнить, но до прибытия в Хогвартс все равно нечем было заняться. Он пошелестел страницами, пропуская Режущие и Рубящие, перечитал несколько Ослепляющих заклятий. Каюту снова тряхнуло и наклонило вправо, Крам качнулся в гамаке, придерживая между пальцев падавшую акробатку. Директор сказал, что когда бросят якорь, гамаки будет разрешено трансфигурировать в нормальные кровати. Виктор сам не знал, почему для него, привыкшего кувыркаться в воздухе на скоростных метлах, оказалось таким испытанием плавание в замкнутом пространстве. Падать с метлы — одно. А тонуть? Тонуть он никогда не пробовал.
Наверху задребезжал колокольчик, потом сквозь каюту метнулся патронус Каркарова: хилый, какой-то облезлый ворон с подбитым левым крылом. Это означало, что скоро они прибудут. Виктор призвал сумку и запихнул в нее учебник. Ясное дело, никто на него не покусится, но он привык к порядку — точнее, был приучен.
В дверь тихо постучали. Директору не терпелось отдать последние распоряжения, подбодрить, снова повесить ярмо надежды. Крам накинул на плечи куртку и поправил палочку за широким ремнем. Якорь гулко опустился в воду, под килем рябью прокатились защитные чары, на берег со стуком опустился трап. Виктор вышел со всеми на палубу и вслед за Каркаровым ступил на хогвартскую землю.
Глава 1 — Imperio
Дурмштранг был основан более семисот лет назад, но когда именно — никто не знал. Многие не знали и того, где именно находится школа, и Виктору это казалось не совсем нормальным — будто они тюрьма, сумасшедший дом или что-то в этом роде. Каркаров уверял, что конспирация необходима для сохранности бесценных секретов, но Крам чувствовал: их стерли с карт, отключили от каминных сетей и задвинули подальше в магический чулан, как шкаф с громыхающим внутри скелетом. И Виктор был в этом скелете всего лишь позвонком.
Раньше он думал, что череп и мозг — Геллерт Гриндельвальд. Плевать, что его выгнали за какие-то чересчур темномагические опыты:
чересчур темномагического в их школе не было. Гриндельвальд был просто умным человеком, не желавшим мириться с порядком вещей. Он хотел расширять границы — Крам тоже хотел бы их расширить, но не имел для этого ни талантов, ни времени. Но то, что именно Геллерта с его опытами глубже всего засунули в чулан коллективного подсознания, внушало уважение.
Череп Геллерта гремел челюстями, эхо от этих звуков наверняка продолжало нервировать не одного великого мага современности. Виктор понимал, что ему на своем супер-Нимбусе за целую жизнь не намести столько, сколько Гриндельвальд умудрился наворотить до исключения из школы, якобы лояльной к Темной магии. Не то, чтобы он считал Гриндельвальда лучше себя. Крам просто чувствовал, что над Геллертом, в отличие от него самого, не висело столько чужих упований — тяжелых, как вериги, и липких, как морские водоросли.
Вот и теперь, приближаясь к установленной в вестибюле огненной чаше, Виктор горбился под все возраставшим весом надежд. За ним с поднятыми головами и сосредоточенными лицами шагала дурмштрангская группа поддержки. Всем и так было ясно, кто станет — точнее, обязан стать — чемпионом от их школы. Каркаров же не сомневался и в грядущей победе.
— Ты лучший, Виктор, — повторял он своим елейным голосом, и со временем эти слова стали звучать у Крама в голове вне зависимости от присутствия директора, времени суток или настроения.
Сначала это казалось чем-то вроде подбадривающей мантры или позитивного Империо. Тренер болгарской сборной вел себя точно так же. Родители Крама были поспокойнее, но и они любили напоминать сыну, что он не лыком шит. Симпатичная полька, кузина однокурсника, первым делом выдохнула ему в лицо: «Ты же лучший! Виктор — значит «победитель»!», и Виктора будто пристукнуло.
Когда он опускал заявку в чашу, вибрация Империо усилилась до непривычной дрожи в пальцах. Но сложенный листок втянуло внутрь заалевшего пламени, и стало ясно, что даже турнирный артефакт был на стороне тех, кто считал его непростым малым. Однокурсники радостно хлопали его по плечу, Каркаров раскрыл отеческие объятия — как будто Виктор уже держал в руке хрустальный трофей. Крам согнулся сильнее обычного и сдвинул брови, но этого никто не заметил.
— Сегодня у нас праздник! — громко объявил директор, пользуясь тем, что в вестибюле кроме дурмштрангской делегации была только парочка местных студентов. — Все на борт, быстренько, устроим маленький пир в честь нашего чемпиона.
Точь-в-точь слова тренера перед каждым решающим матчем. Угрюмо покосившись на зал, где должны были накрывать столы к завтраку, они поплелись за Каркаровым, кутаясь в жесткие меховые куртки. На корабле директор отправил всех в камбуз, а Виктора пригласил к себе в каюту.
— Ты знаешь, мой мальчик, я не сомневаюсь в тебе, — ласково повторял Игорь, покручивая кокетливый завиток бороды. — И я никогда…
— Я могу и не выиграть, пан директор, — хмуро откликнулся Крам.
— Чепуха. Если не ты, то кто же? Ты просто волнуешься, мальчик мой. Я понимаю — столько давления, — Каркаров погладил его по сгорбленной спине. — Не обращай внимания, все будет хорошо.
Виктор поежился.
— Со своей стороны могу обещать, — директор открыл шкафчик и налил им по бокальчику золотистого вина, — что сделаю все, от меня зависящее, ради твоей победы. За тебя, Виктор! — Игорь протянул Краму бокал и тут же осушил свой. — За Дурмштранг!
— Благодарю, пан директор. За Дурмштранг.
Каркаров Виктору не нравился. Ему вообще не нравились люди, которые заискивали и лебезили, а при этом держали наготове нехорошее заклятие. Не было такого ругательства, какого не посылал Игорь в адрес Дамблдора — и вот вам, пожалуйста, только что в пояс не кланяется. Крам поморщился: интересно, что сказал бы его покойный дед, узнай он, какой лицемер оказался на посту директора.
— Я знал Антонина Долохова, вот это был маг! — призрак деда улегся в гамаке, дымя полупрозрачной трубкой. — Он сумел бы держать вас в ежовых рукавицах. Да, были люди в наше время, — дедушка забормотал что-то невнятное и испарился.
Крам вытащил из рюкзака пару учебников и вышел прогуляться по берегу. Наверное, в теплые выходные здесь собиралось много народу, но теперь от озера несло ноябрьским холодом. Из леса доносилось басистое ржание шармбатонских коней. Там же, наверное, стоял и «вейлов домик», как его окрестили однокурсники. Поляков с товарищами уже прикидывали, как бы подобраться к нему поближе. Виктор исподлобья посмотрел на крайне уродливое дерево во дворе замка и побрел дальше.
— Я знал Геллерта Гриндельвальда, вот это был маг! — деда окутал ароматный дым вишневого табака. — Он бы вам показал, где…
Виктор сосредоточенно пошевелил бровями и направился к опушке. Слоноподобные кони паслись недалеко от избушки лесничего; кажется, он был полугигантом или кем-то вроде. Интересно, кого еще держат в этой школе — василисков, оборотней?
По сравнению с озерами вокруг Дурмштранга, хогвартское выглядело как лужа. Крам посидел на поваленном дубе, лениво листая вдоль и поперек изученные книги. Кинул камешек в воду, подождал, пока исчезнут круги, и побрел обратно к кораблю. Меньше всего Виктору хотелось нарваться на каких-нибудь поклонников собственной персоны — вроде того рыжего с Гриффиндора, который пожирал его глазами за ужином. Он сюда приехал не автографы раздавать, а…
— Отстоять честь нашей школы! — провозгласил уже захмелевший Каркаров, воздевая к низкому потолку левую руку с кубком. Рукав соскользнул, обнажая темную татуировку, но директор не обратил на это внимания.
Однокурсницы перемыли посуду и теперь точили лясы на корме. Виктор хотел подойти поболтать, но тут из недр корабля раздался зычный зов Каркарова.
— … парни у них смешные, такие фифы, — услышал он прежде, чем спустился в кубрик. Однокурсницы хихикали в меховые муфты.
Шагая по узкому коридору к директорской каюте, Виктор надеялся, что отделается еще одной лицемерной тирадой вперемежку со слезами умиления. Судя по всему, Игорь успел принять на грудь достаточно, чтобы не вести серьезных бесед. Но Крам ошибся.
— Виктор, — Каркаров перекрестил дверь Заглушающим и для верности задвинул засов, — я хочу спросить тебя кое о чем. Присаживайся. — Директор подкрался к иллюминатору и прищурился на гладь озера.
Крам сел на привинченный к полу табурет.
— Ты не думал о том, чтобы… использовать на турнире Непростительные заклятия? — последние два слова Игорь произнес одними губами.
— Чаша может выбрать не меня, пан директор, — повторил Крам.
— Разумеется, я не имею в виду чистые формы подобной магии, — громко зашептал Каркаров. — Это безумие. Но ты ведь помнишь, Виктор, что есть… некоторые модификации…
— Я не понимаю, пан директор.
Игорь нервно забегал по каюте.
— Виктор, ты наследник очень уважаемой семьи. Мерлин мне свидетель, я и мыслей не имел бросить тень на тебя или твоих родителей. Я знал твоего деда, — лицо Каркарова снова исказилось в подобострастной улыбке. — Великий, великий маг, новатор своего времени! Ты знаком с его диссертацией?
Он резко развернулся и вперил в Крама цепкий вороний взгляд.
— Вижу, что нет. Это сюрприз для тебя, мальчик мой? Твой дед доверил мне свою рукопись, — как по мановению волшебной палочки в руках директора оказалась старая пухлая тетрадь. — Отлично замаскирована, но ведь для нас нет ничего невозможного.
При этом глаза Каркарова и вовсе блеснули жадным огнем. Виктор нахмурился сильнее обычного.
— Не торопись, мой мальчик. Просто почитай, подумай. Он вправду был великим волшебником.
— Благодарю вас, пан директор, — Крам потянул тетрадь, с которой, как ему показалось, Игорь не очень-то хотел расставаться. Он поднялся с табурета, сутулясь и пряча записи под куртку. Каркаров улыбался обычной лизоблюдской улыбкой и крутил пальцем эспаньолку.
— Только будь осторожен, Виктор. Это очень редкий труд.
А он, бестолочь, не понимает.
— Да, и еще, — Крам уже занес ногу через порог и неуклюже попятился. — Надеюсь, ты не станешь общаться с этими… со студентами конкурирующих школ? Сейчас как никогда прежде необходимо хранить наши секреты.
— Не беспокойтесь, пан директор. — «Я не буду кадрить вейл и подписывать полосатые шарфы губной помадой».
То, что Каркаров назвал диссертацией, оказалось лишь заметками к исследованию — где-то обрывочными и спутанными, где-то развернутыми. Крам перевернул несколько страниц, превратил тетрадь обратно в маггловский гроссбух и спрятал в сумку. И так слишком много навалилось, нужно было скинуть хоть что-то, прежде чем грузить новое.
На следующий день стало ясно, что даже в волшебном мире чудеса происходят нечасто. Вместе с языками пламени чаша выплюнула его имя, и Виктор, уже свыкнувшийся с давно навязанной ролью, покорно поплелся в комнату для чемпионов. Зал за спиной неистово рукоплескал, только вот снитча или кубка у Крама в руке еще не было, и он не понимал такого бурного выражения эмоций. Через минуту или две к нему присоединилась красавица из Шармбатона, а еще чуть позже — чемпион от Хогвартса. Что произошло потом, Виктор так до конца и не понял.
Все тыкали в «четвертого чемпиона», лохматого очкарика ростом где-то ему по плечо. Каркаров что-то говорил о возрастном ограничении участников и количестве делегатов. Крам дернулся: он хорошо помнил, как Орловский и Ивашкевич с пятого курса дежурили у дверей директорского кабинета, чтобы услышать: «Приходите завтра… то есть, через два года, мальчики мои». Этому очкарику явно было не больше четырнадцати. Ну и дела…
— Какой позор! Какая подстава, неслыханно! Я напишу не только в Международную федерацию чародеев, я, я… Мерлин мне свидетель, если бы не чаша, мы бы сегодня же уехали обратно! Ноги моей больше…
Крам молча шагал вслед за директором. Игорь был готов разнести Хогвартс по камню, а Дамблдора — по косточке, но так страшно Каркарову еще не было. По крайней мере, Виктор еще ни разу не видел его в таком состоянии. Когда они поднимались по трапу, Крам на миг испугался, что сейчас и корабль разлетится вихрем щепок.
— В любом случае, поздравляю, Виктор, — Игорь захлопнул дверь каюты, откуда в адрес Альбуса Персиваля и так далее полетели новые проклятия. Виктор потоптался на месте и ушел к себе.
Он залез в так и не трансфигурированный гамак и попытался представить, как чувствует себя этот Гарри Поттер. Маленький гриффиндорец ведь даже не был в резерве… да и не было тут никакого резерва. Интересно, у него есть друзья, кто-нибудь, кто его подбодрит? Парень не похож на прирожденного лидера. Собственные дальнейшие действия Крам не обдумывал; вдобавок, в дверь заколотил Поляков, и ему пришлось выползать из убежища.
— Я что-то не догнал, что там все-таки стряслось? — не унимался сокурсник. Они сидели на корме, потягивая сливочное пиво и глядя на звезды.
— Не знаю. Игорь взбесился.
— Неужели боится, что ты проиграешь этому сопляку? — Поляков заржал и хлопнул его по загривку. — Да он и палочку держать еще не научился.
Однокурсник сыпал сомнительными остротами, но Виктор нахмурился. Все это было неспроста. Если кто-то помог очкарику с заявкой, этот кто-то поможет ему и с победой. Крам оставил Полякова допивать бутылку и пошел спать.
То ли за ночь директор успел разработать три плана действий, то ли наливка по воскресеньям была вкуснее обычного, но утром он поднялся на палубу в весьма благостном настроении. Оглядев отдраенные владения, Каркаров нагнулся за борт и с чувством плюнул в неприятельское озеро.
— Отныне ты освобожден от вахты, мой мальчик, — объявил он Виктору. — И не вздумай возражать: сейчас все силы должны быть брошены на подготовку. Тренируйся столько, сколько тебе нужно. Ты уже начал читать дедушкины каракули?
Виктора передернуло от такой фамильярности, но он только помотал головой. Каркаров заохал и настоятельно порекомендовал посвятить часть дня прогулке, совмещенной с изучением рукописи предка.
Дома, в Дурмштранге, Крам частенько бродил по лесу, тренируясь на поваленных деревьях и пнях. Но то было в родной школе — кромсать Сектумом кору на чужой территории Виктор не собирался. Косясь на бегавших во дворе замка младшекурсников, он проверенным путем добрался до опушки и углубился в Запретный, как ему сказали, лес.
Дома, в Дурмштранге, деревья были выше, а трава — зеленее, и Крам внезапно почувствовал себя совсем одиноким и чужим. Он уныло пересек полянку и поплелся дальше в чащу, намеренно наступая на сухие веточки и перешагивая редкий, изумрудного цвета мох. Слева, преграждая путь к оврагу, густо разросся папоротник. С этим растением у Виктора было связано небольшое приключение, и он даже остановился, с полуулыбкой вспоминая, что сделал прошлым летом, как вдруг — тук! — получил по лбу. От неожиданности Крам выронил тетрадь и тут же нагнулся, чтобы…
— Ой! — второй желудь отскочил от макушки. В папоротниках кто-то зашебуршился — Виктор выхватил палочку. Ветер зашелестел листьями, и из зарослей вынырнула нечесаная русалка с глазами навыкате. Крам нахмурился и чуть опустил оружие.
— Вы… здесь живете? — пробормотал он на ломаном английском.
— Я приманиваю морщерогого кизляка. — У русалки был певучий голос, светлые глаза отливали серебром. — Ты его, случайно, не видел?
Виктор пожал плечами. Русалка на четвереньках выползла из папоротника, отряхнула острые коленки и подобрала рукопись.
— Это твое, наверное. Значит, я ошиблась — кизляки не любят желуди, — она вытащила из карманов мантии полные пригоршни желудей и бросила их в овраг. — Надо попробовать с пудингом.
Крам нахмурился и засунул палочку за пояс. Русалка пялилась на него как на привидение.
— Какие у тебя густые брови… Ты сын Снейпа? А я Луна Лавгуд, приятно познакомиться.
— Я не сын Снейпа. Кто это вообще такой? — выдавил Виктор.
— На свете всякое бывает. Может, ты потерялся в детстве, и тебя усыновили, — мечтательно продолжала русалка. — Или тебя украла злая колдунья, а потом…
— Я не знаю никакого Снейпа! — громче повторил Крам. Русалка медленно моргнула и заправила за ухо прядь волос. В ухе болталась редиска в форме серьги.
— Везет же некоторым.
Она снова взмахнула белесыми ресницами и одернула грязную помятую мантию. Потом вытащила из кармана полосатый шарф и кое-как обмотала им шею. Виктор не помнил, какому факультету принадлежали синий и бронзовый цвета, но шарф точно был из тех, что носили студенты Хогвартса. Эта ненормальная даже не знала, кто он такой — значит, не будет приставать насчет автографа.
— Что ты читаешь? Я тоже люблю читать в лесу, это освежает мозг, — изрекла Луна.
Крам хмыкнул, глядя на носки сапог.
— Пойдем, я покажу тебе одно уютное место, — Виктор и опомниться не успел, как его схватили за руку и потащили в чащу. В другой раз он бы вырвался — тогда обидчику бы точно не поздоровилось — но Крам вроде как был в гостях у здешних школьников, и у белобрысой дурочки в том числе.
— Предположительно это нора морщерогого кизляка, я поставила кизлякапканы, но пока ни один не сработал, — на ходу тараторила новая знакомая. Цепляясь за корни деревьев и какие-то кочки, они выбежали на круглую поляну, откуда, как в лабиринт, нырнули в узкие ходы между деревьями. Виктор уже хотел крикнуть, что они заблудятся, но белобрысая метнулась вправо, огибая колючие кусты, и после нескольких подобных «петель» они оказались на той же самой поляне.
— Вот мы и пришли! — радостно объявила девчонка. Она еще немного покружилась на месте — в одну сторону, потом в другую — и плюхнулась в опавшие листья.
— Надеюсь, теперь он появится. Я исполнила ритуальный танец приманивания кизляков, они должны были впечатлиться, — отдышавшись, пояснила Луна. — Ой, осторожно, не наступи на мою ловушку. Я не отвечаю за последствия.
Виктор посветил себе под ноги, но увидел всего лишь корзиночку, кое-как сплетенную из сухой травы. В корзиночке лежали черствое печенье и каштан.
— Слушай, ты что, дура? — наконец, сорвалось с языка. Русалка сгребла листья в небольшой холмик и теперь медитировала над ним, слегка покачиваясь и напевая что-то под нос. Она предупредительно подняла руку, домурлыкала не то песенку, не то заклинание, и только тогда взглянула на него.
— Извини, я должна была закончить хвалебную песнь. Ты что-то спросил?
— У тебя все дома? — перефразировал Виктор.
— Если папа никуда не уехал, то да. Правда, он может быть в редакции, а может, и нет. — Она пожала плечами. — А если ты имеешь в виду мою башню, то там сейчас только те, кто делает уроки.
Девчонка еще поводила руками над листьями и сосредоточенно наморщила лоб.
— Погоди… нет, ты не то спрашивал. Ты думаешь, я чокнутая?
Крам покраснел и скривился, но чудачка не обратила на это внимания.
— Ты не один так считаешь. Меня часто называют Полуумной или Психуной, потому что это в рифму: Лу-уна-Психу-у-уна. Но только за глаза. — Она умолкла на минутку и добавила: — Нельзя ведь запретить кому-то что-то думать, даже если это неправда.
— Но ведь это обидные прозвища, — в Викторе проснулся рыцарь совести, и заткнуть его не представлялось возможным. — Ты не пробовала дать сдачи?
Казалось, огромные глаза Луны стали еще огромнее. Крам испугался, что девчонка вот-вот заплачет, но вместо этого она раздвинула листья и наклонилась к холодной влажной земле, почти касаясь ее носом.
— Я так и знала! Смотри, тут есть след! — радостно воскликнула Луна. Длинные волосы висели по бокам, закрывая лицо, и Виктор понял, почему они такие грязные.
— Уже темно, тебе пора возвращаться в замок, — угрюмо сказал он, чтобы что-нибудь сказать.
— Здесь всегда так, потому что облачно, а кроны деревьев закрывают небо, — не отрываясь от своей находки, ответила Луна. — Не волнуйся, я найду дорогу. Только вот зарисую этот след, — и она выудила из кармана клочок бумаги и карандаш.
Виктор хотел было намекнуть, что сам вряд ли найдет дорогу, но постеснялся. Если бы Каркаров узнал, что чемпион от Дурмштранга чуть не попросил о помощи свихнутую пигалицу, он точно сошел бы с ума. Крам махнул на прощание рукописью и, ориентируясь по мху на столетних стволах, зашагал к озеру.
Оказалось, что за это время Каркаров успел уже трижды его похоронить. Полякова отрядили на поиски в библиотеку, девочек — разыскать и допросить особенно ярых квиддичных фанаток. Сам директор был близок к тому, чтобы остаться без кокетливой бородки.
— Это Мерлин знает что, Виктор! — бушевал он, нервно дергая завиток. Челюсть у Игоря тряслась, желтые зубы стучали то ли от гнева, то ли от страха. — Разве непонятно, что нельзя подвергать себя опасности? Ты — не просто ты, ты лицо всей школы…
— Я всего лишь гулял в лесу, пан директор.
— Куда даже местным студентам ходить строго воспрещается! Тебя туда кто-то заманил? — всполошился Каркаров. — Я так и знал — этот мерзавец сделает все, чтобы покалечить тебя перед первым туром, и…
— Я сам пошел в лес. По собственному желанию, — хмурясь, повторил Крам. Игорь перестал кричать и расплылся в ироничной улыбке.
— Кому, как не нам, понимать тонкую природу желания, — вкрадчиво заговорил он. — Нам кажется, что оно наше, но на самом деле оно, вполне возможно, совсем чужое.
Подобное Крам слышал уже не раз. В какой-то книге это называлось высшей формой Империо: не командовать волей напрямую, а заставить ее принять чужое желание как свое собственное. Виктор пытался вникнуть в эту идею, но книга оказалась скучной — мысли автора перетекали от магии к маггловским наукам о человеческой психике и терялись в куче непонятных слов. Кроме того, порабощение чужой воли Крама совершенно не интересовало.
Каркаров не глядя швырнул в дверь еще одно Заглушающее и нагнулся над ним, вопросительно приподняв брови.
— Тебя ведь кто-то увел в чащу, да, Виктор? Скажи, что это правда.
В складках отороченной мехом мантии мелькнула волшебная палочка. Крам съежился на табурете, горбом выставив лопатки. В Дурмштранге он, и не только он, не раз подвергался этой простой процедуре, но Виктор сомневался, станет ли директор рисковать на чужой территории. Хотя, они на своем корабле, а корабль — часть Дурмштранга, и где бы он ни был, порядки устанавливает…
«Дамблдор заманил тебя в лес?»
Игорь не был легилиментом, но вот заклятие подвластия использовал с удовольствием.
«Я забочусь о тебе, Виктор. Будь умницей, скажи мне правду — ведь это директор Хогвартса заставил тебя пойти в лес? Ты поэтому заблудился?»
Крам через силу помотал головой. Сладкий голос директора становился настойчивее — однажды Каркаров и вовсе сорвался на визг, отчего глубоко внутри долго болели уши. Виктор чувствовал, что в мозгу еще остался какой-то неприкосновенный купол воли, под который не забралась магия, но долго ему не выстоять. И если он выпустит из тайника эту странную девочку…
«Просто скажи мне. Скажи сейчас. Тебя заманили туда люди Дамблдора?»
Игорь не отступит.
— Я шел за ней… за луной. Он такая чудная, серебристая, — не своим голосом пробормотал Крам. Он хмыкнул, потер глаза кулаком и неестественно рассмеялся. Каркаров сделал шаг назад, поспешно снимая заклятие. Лицо у него было бледное, губы дрожали.
— Мальчик мой, тебе дурно?
Нет, разумеется, — после Империо все чувствуют себя превосходно.
— Не беспокойтесь, пан директор, все хорошо.
Каркаров коснулся кончиками пальцев его лба, потом щеки — тыльной стороной ладони.
— У тебя жар, Виктор. Ты увидел в лесу что-то необычное? Тебя что-то напугало?
— Не волнуйтесь, пан директор, я просто… Чаша, состязания, все это… голова кругом идет, — оправдывался Крам: неловко, глядя на гвозди в досках, но Каркарову этого оказалось достаточно. Заботливо квохча, он осыпал Виктора советами вперемежку с похвалами, налил бокальчик любимой наливки и отправил отдыхать.
Виктор приплелся в каюту таким уставшим, словно преодолел несколько миль по пересеченной местности, да еще и в старинной боевой мантии. Он бухнулся в гамак, сбросил на пол обувь и постарался понять, во что ввязался со всем этим треклятым турниром, лесом, рукописью, девчонкой и директорами. Попался, как кизляк в ловушку. Поляков молол что-то о чести покрасоваться перед француженками, но Крам чувствовал, что был бы не против предоставить эту честь кому-нибудь другому.
Все это сильно отличалось от квиддича. В квиддиче существовали правила, которые приходилось соблюдать, были разрешенные запрещенные приемы, но никто и подумать не смел о применении заклятий вроде Империо. Виктор горько усмехнулся, представив себе «Обманку Каркарова». Игорь не способен ни на что серьезнее, чем манипуляция волей студентов.
— Я знал Геллерта Долохова, вот это был… — призрак дедушки вынырнул из раскрытой тетради и дернул его за нос. — Впрочем, Антонин Гриндельвальд не хуже.
Крам усиленно заморгал. Над гамаком парили огоньки оплывших свечей, каракули расплывались в извилистые чернильные нити. Корабль качало, и Виктор почувствовал легкую тошноту. Наверное, лесная русалка ему тоже приснилась — и вообще, утро вечера мудренее. Крам заклинанием задернул штору на иллюминаторе, отрезав лунный след, и потушил огарки.
Глава 2Глава 2 — Crucio (Per astra ad aspera*)
Следующие несколько дней Виктор сходил с корабля только чтобы позавтракать и поужинать в Большом зале Хогвартса. Он знал, что под маской приторного дружелюбия Игорь всякий раз клокотал от гнева, но они были в гостях у Дамблдора, а хозяина принято уважать даже через силу. Виктор и остальные исправно соблюдали минимум необходимой вежливости, хотя, если бы директор позволил, они ходили бы в школу и на обед.
По указанию Каркарова они еще в день прибытия сели за «благородный» слизеринский стол, и теперь каждое утро Виктор выслушивал все подробности об «этом Поттере». Больше других студентов усердствовал некто Драко Малфой — остролицый белобрысый парень, судя по манерам и спеси, из непростой семьи. Крам подписал клочок пергамента для его подружки, и Малфой своеобразно отрабатывал благодарность.
— Как только он переступил порог школы, начались неприятности! — горестно вздыхая, рассказывал Драко. — Вы не представляете, как он всех довел — спросите кого угодно, хотя бы нашего декана. — Он изящно указал вилкой на бледного мужчину за преподавательским столом. Мужчина был весь в черном; он с похоронным видом ковырял пудинг, изредка шевеля густыми бровями.
— Профессор Снейп ждет не дождется, когда это недоразумение исключат, — продолжал Малфой. Виктор поперхнулся и отвел глаза от декана Слизерина. Вот, оказывается, кого ему прочили в отцы.
— Поттер с самого детства привык к славе, и вот теперь продолжает требовать внимания к своим, прошу прощения, талантам, — фыркнул Драко. — Мой отец говорит… что еще, Пэнси?
Подружка придвинулась ближе и что-то зашептала ему на ухо.
— О-о, да тут свежие новости, — злорадно заулыбался Малфой. — Поттер поссорился со своим лучшим другом. Глядите, вон тот, рыжий, — слизеринец будто выплюнул имя: — Уизли.
Крам обернулся. Лицо у этого Вислы было весьма кислое, как, впрочем, и у «лишнего чемпиона». А вот девочка, которая сидела между ними, явно старалась помирить приятелей. Виктор видел, как она развернула газету и с энтузиазмом показала страницу сначала очкарику, а потом — рыжему. Те кивнули, изобразив улыбки, и снова погрузились в меланхолию.
— Гермиона Грейнджер. — Малфой скорчил такую гримасу, будто раздавил жука-вонючку. — Грязн… магглорожденная зазнайка, только и всего. Заучка, утомила всех преподавателей. Например, профессор Снейп…
Но Виктора не интересовало мнение профессора. Девочка была симпатичная, с густыми волнистыми волосами; она заметила внимание Крама и, смутившись, скрылась за газетой. Малолетний чемпион и Висла обменялись колючими взглядами. Виктор молча доел завтрак и, проигнорировав стайку студенток с томными охами и яркими блокнотами, вышел в вестибюль.
Странно: почти все хотели взять у него автограф, но никто не попросил продемонстрировать что-нибудь эдакое на местном квиддичном стадионе. Крам хорошо помнил, как начинал играть за одну из школьных команд, и не посчитал бы предложение полетать на хогвартской арене чем-то недостойным. И плевать он хотел на истерики Каркарова.
Директор же вел себя очень подозрительно. Он то часами не показывался из каюты и рычал на всякого, кто просил разрешения сойти на берег, то был готов сорваться с места и дезаппарировать вместе с делегацией. Несмотря на дружелюбное отношение Альбуса ко всем гостям, Игорю явно мерещилось, что вокруг расставлены силки и гроздьями зреют заговоры. От преподавателя ЗОТС — колоритного одноглазого и одноного мужика — Каркаров шарахался как от Авады. А вот профессор Снейп, чей вид вызывал у Крама неприятные ассоциации, приманивал и одновременно отталкивал Игоря, как заколдованный магнит. Директор будто собирался подойти к нему с важным разговором, но всякий раз передумывал и прятал глаза, нервно потирая левое предплечье.
Между завтраком и ужином оставалось непривычно много свободного времени. Сидя в каюте или на корме, Виктор листал рукопись деда, искренне не понимая, зачем она ему. Дедушка не слишком удачно пытался предать волшебство научному анализу. Он пускался в пространные рассуждения о взаимосвязи применяемых заклятий с силой волшебника, вводил понятия «магической души» и «полей магии», чертил какие-то графики и схемы, в которых эти поля соприкасались и пересекались, формируя «кривые влияния». Чем дальше в лес, тем запутаннее становились записи; даже почерк автора изменялся от каллиграфического к нечитабельной вязи и обратно.
В одно Крам точно врубился: труд деда действительно был из тех текстов, за которые светил нехилый срок в Азкабане. Если он правильно помнил первое занятие по Темным Искусствам, в изучении и применении любого «запрещенного заклятия» существовали определенные границы. Иными словами, Сектум можно использовать для рубки леса, но никак не в военных действиях. Дозволено заавадить нападающего на тебя зверя, но не человека. Разрешено подвергнуть Империо несчастного на краю пропасти, заставив его повернуть назад, но не наоборот. Преподаватель был восторженным идеалистом, считавшим, что и у темной магии можно найти светлую сторону.
Дедушка, однако, рассматривал совсем другой подход к Непростительным заклятиям. По его расчетам, при определенном уровне подготовки и «магической отрешенности» вкупе с концентрацией внимания, темный волшебник мог дозировано применять Непростительные заклятия, «не загрязняя» свои кривые, поля, душу и палочку. Вдобавок в конце тетради Виктор нашел плотную вклейку с изображением пирамиды, поделенной на части горизонтальными линиями. Снизу наверх было написано: «Сомнение. Страдание. Смерть», под самой же вершиной стоял знак вопроса. Дедушка никак не комментировал рисунок, и Крам вскоре забыл о нем.
Пятого ноября, воспользовавшись хорошим настроением Каркарова, Виктор снова пошел прогуляться. Озеро покрылось рябью, ветви уродливой ивы во дворе шевелили редкими острыми листьями. На ограде загона для шармбатонских коней висели огромные голубые одеяла — попоны, которыми укрывали животных во время дождя. Виктор пощупал край и хмыкнул: подкладка была стеганая, пропитанная Согревающими чарами.
От опушки тропинка вела на ту самую папоротниковую поляну. Крам решил, что дойдет до нее, а потом повернет обратно и немного посидит на поваленном дереве. На поляне никого не было; Виктор шутки ради залез во все еще густые заросли и спугнул какое-то магическое существо. Похожее на помесь жеребенка и крылатого ящера, оно с пронзительным криком выпрыгнуло из оврага и исчезло в чаще.
— Привет!
Крам вздрогнул и резко обернулся, выставив перед собой палочку.
— Осторожно, так и глаз можно выколоть, — заметила русалка; то есть, не русалка, а школьница, с которой он уже повстречался в лесу. — Ты Виктор Крам, верно?
— Ага, — только и ответил Виктор.
— Я потом уже вспомнила, кто ты такой. Ты не сын Снейпа, а… вот, смотри. — Девочка протянула ему помятый журнал. — Свежий номер «Придиры», тут статья про турнир и твой портрет.
Со страницы на Крама таращился некто с внешностью гориллы и взглядом рецидивиста.
— Папа сам рисовал. Я предлагала помочь, но он написал, чтобы я не приставала к чемпионам, ведь вы очень заняты. — Она задумчиво уставилась на страницу: — По-моему, не слишком похоже. Надеюсь, ты не обиделся?
Не дожидаясь ответа, девочка спрятала журнал за пазуху и выбралась из папоротника.
— Пойдем, Виктор, мне нужна твоя помощь.
— Послушай, Полу… Луна, — очнулся Крам, — я не… Сколько тебе лет?
— Тринадцать. А что, ты хочешь предложить мне руку и сердце? — Она приподняла очень светлые тонкие брови.
— Нет, просто… Ведь вам запрещено ходить в лес.
— Не ведьвам, а ведьмам. Знаешь, судьба — странная штука, можно с крыльца упасть и кости переломать, — пожала плечами Лавгуд. — Кроме того, ты же со мной. Это внушает уверенность.
Сегодня им не пришлось бегать по лесу, прежде чем выйти на круглую поляну. Наверное, в этот раз Луна не собиралась ловить неведомых зверушек: она зашагала прямо к огромной ели и принялась рыться у ее корней, посыпая хвоей голову и мантию.
— Подержи, пожалуйста, — в руки Краму уткнулась самодельная кукла из палок и тонких веточек, что-то вроде маленького огородного пугала. — Осторожно, не сломай Гая Фоукса.
— Кого? — переспросил Виктор. Луна что-то промычала и целиком спряталась под тяжелыми еловыми лапами.
— Тут должна быть еще миссис Фоукс. Наверное, морщерогие кизляки ее похитили. — Лавгуд выпрямилась и тряхнула волосами. — Значит, придется жечь его одного, беднягу.
— Зачем жечь?
— Сегодня же праздник — ночь Гая Фоукса, — пояснила Луна. — Его обязательно надо сжечь. Ты что, не знал? Ладно, собери хвороста на костер, а потом я расскажу.
Недоумевая, Крам заклинанием призвал сухие ветки и сложил их в кучу в центре поляны. Девочка покачивала пугало, мурлыкая что-то себе под нос. Потом она воткнула куклу в хворост и повернулась к Виктору.
— Теперь ты должен его поджечь — тогда душа Гая воспарит к небесам вместе с дымом. Что ты сказал?
— Я не буду устраивать пожар в чужом лесу, — громче повторил Виктор. — И не буду никого воспарять. Это еще что за ворожба?
Казалось, Лавгуд смутилась: она потупилась, ковыряя носком ботинка землю, шаркая подошвой по листьям.
— Это сложно объяснить. Ты когда-нибудь любил кого-нибудь так, что не боялся смерти за этого человека? Ну, или страшных пыток и мук.
— Чего?
— Например, пытки Круциатусом. Гай Фоукс знал, на что шел, когда собирался взорвать парламент, — нараспев продолжала Луна. — Но он думал, что так спасет всех волшебников, и свою возлюбленную впридачу…
— Ты о чем? — совершенно растерялся Виктор.
— Гай Фоукс узнал, что члены парламента хотят принять закон, чтобы уничтожить всех оставшихся магов. А его жена была ведьмой, а он сам — магглом, но Гай все равно сделал выбор против своих, чтобы она не пострадала, — продолжала Луна, но Крам ее уже не слушал.
— Он хотел перебить столько народу из-за каких-то сплетен?!
— Я думаю, у него была точная информация, — возразила Лавгуд. — Это называлось «Пороховой заговор».
— Это бред, — отрезал Крам. — Откуда там Непростительные, если в парламенте одни магглы?
Луна снова погрузилась в раздумья.
— Не знаю, — призналась она через минуту. — Наверное, Круцио было у него в душе, а это страшнее всего. В общем, теперь его надо сжечь, чтобы дух Фоукса соединился с супругой в царстве Мерлина.
— Слушай, занимайся этим без меня, — Виктор попятился и чуть не перецепился через толстый корень. — Мне не нравится… такое варварство.
— У меня плохо получается Инсендио, — кротко пояснила Лавгуд. — И никакое это не варварство. У профессора Дамблдора есть феникс по имени Фоукс. Так ты мне поможешь?
Крам даже помотал головой, но наваждение не проходило. В огромных серебристых глазах навыкате заплескалось что-то… потустороннее, будто вправду русалид вынырнул из озера. Грязные пряди волос спутались на ветру, бледное лицо выглядывало из мерцающего гнезда. Виктор невольно сделал еще шаг назад и…
— Ку-ку, просыпайся! Я наложила уже два Энервейта, хватит притворяться.
Виктор оторопело заморгал. Он лежал на сырой земле: затылок и спина болели, в ушах стрекотали сверчки, и было холодно. Перед глазами колебалось серебристое пятно, из которого струился нежный русалочий голос.
— Вставай, а не то просту-у-удишься.
Крам со стоном приподнялся, опираясь на локти. Неужели проклятая девчонка его ударила? Или заколдовала — чудненько…
— Ты не захотел выполнить древний обряд, и лес рассердился, — продолжала Психуна. — Мне не удавалось успокоить древесных духов, но прилетел Фоукс, и теперь все в порядке. Как твоя голова?
— Какого ч-черта? Да я тебя, — Виктор хотел схватить девчонку за плечо, но она отпрянула, и тут же на щиколотки навалилась какая-то тяжесть.
— Не зли лесных духов! Видишь, что происходит? — воскликнула Луна, указывая себе под ноги. Крам кое-как сел на земле и увидел, что ниже коленей опутан черными узловатыми корнями. Он попробовал пошевелить в сапогах пальцами, и с ужасом понял, что не чувствует их.
— Слушай… чокнутая, что ты наделала? Что это за колдовство?! — взревел Виктор, шаря по карманам в поисках палочки: но и оружие, и дедушкина рукопись пропали.
— Ты мне не поверил, поэтому так получилось, — безмятежно ответила Лавгуд.
— Черта с два! Сейчас же прекрати это, или… — корни зашевелились, будто живые, и сильнее сдавили ноги. — А-а-а, больно!
— Только в твоих силах помириться с лесом. Я тут ничего поделать не могу. — Девчонка пожала плечами и уселась на самый мощный корень. Корешки поменьше тут же сплелись у нее под лопатками в виде спинки стула; русалка откинулась на нее и промолвила: — Спасибо.
— Послушай, Луна, — выдавил Крам, — мне вправду больно. Пожалуйста, сделай что-нибудь… они мне все кости переломают.
— Сначала скажи, зачем ты принес вот это? — Лавгуд вытащила из-за пазухи сначала журнал, а затем — Виктор глазам не поверил — дедушкину тетрадь. — Здесь слишком много плохих вещей. Духам это не нравится.
— Каким духам? — Виктор завозился на земле, стараясь хоть чуточку пошевелить ногами. — Что еще ты выдумала?
— Фавн, фестрал и феникс. Они тут всему хозяева. — Девчонка огляделась с мечтательным видом. — Правда, фавнов я еще не встречала, как и морщерогих кизляков. Но это не значит, что их не существует.
— Разумеется, — поддакнул Крам, но русалка не обратила на него внимания.
— Фавн — радость жизни, фестрал — напоминание о смерти, а феникс — символ вечности, — нараспев продолжала она, покачиваясь на корне как на качелях. — Ты обидел их, принеся в лесное царство эту мерзость, — Луна бросила тетрадь в листья, которые зашевелились, расступаясь, отодвигаясь подальше от рукописи. Лавгуд покачала головой и изрекла: — Ты глупец, Демир Крам.
— Ты говоришь о моем деде? — изумленно прохрипел Виктор; несколько корней подползли выше и сковали запястья.
— Ну не о тебе же. Это он все начал, он против воли Мерлина! — вдруг закричала девчонка. От ее вопля над поляной будто поднялся ураган: собранные для костра ветви и опавшая листва завертелись в бешеном танце, деревья накренились, земля поднялась грязными волнами. Краму показалось, что его вот-вот проглотят, заставляя безвольное тело кружиться в темной воронке. Он попытался позвать на помощь, но вместо крика получился сдавленный писк.
— Ой, как хорошо, что ты очнулся!
Кто-то хлопал его по щекам, одновременно поливая холодной водой. Крам фыркнул и завозил руками, отталкивая импровизированный душ.
— Энервейт у меня еще не получается, а вот Агуаменти — сколько угодно, — тараторила Лавгуд. — Хорошо, что не пришлось звать мадам Помфри, мало ли, что бы она подумала… Ой, откуда у тебя это пятно?
Виктор схватился за грудь и застонал. На мантии расплывались фиолетовые чернила.
— Что ты наделала?! — Крам вытащил мокрую тетрадь, откуда вместе с водой капала мудрость предка. — Это же… это же все, что мне от него осталось! Отстань, дура ты несчастная! — Он грубо отпихнул Луну и принялся сушить рукопись, мешая заклинания с болгарской бранью.
— Извини, пожалуйста, — лепетала девчонка. — Я могу как-нибудь помочь? Хочешь, позову профессора Флитвика, он…
Крам сплюнул сквозь оскаленные зубы.
— Только не злись! — страх в ее голосе смешался с какой-то защитной агрессией. — Я же не знала, что ты там что-то прячешь! Кстати, магические чернила не расплываются, если их…
Она умолкла, уставившись на него странно помутневшими выпуклыми гляделками, и сорвалась с места, как заколдованная. Виктор еще ни разу не видел, чтобы так бегали — будто земля жгла девчонке пятки. Между темными конусами елей мелькнула растрепанная лунная грива, и Крам остался один.
Казалось, тетрадь в руке налилась свинцом. К горлу подступила тошнота; Виктор поежился в мокрой мантии и сгорбился так, что подбородок почти уткнулся в фиолетовую грудь. Раньше никто не пугался его до такой степени, хоть он и наводил ужас на ловца любой команды-противника, и вот вам… ощущения оказались неожиданно мерзкими. Он снова подул на рукопись Сушащим заклятием, но толку от этого было мало. Может, вправду стоило позвать этого профессора Флитфига, или как его там. Все равно дедушкина писанина — сплошная галиматья.
— Стоило ли из-за галиматьи, как ты изволил выразиться, грубить барышне? — укоризненный голос деда изнутри давил на виски. — Вам должно быть стыдно, господин чемпион.
Виктор мысленно выругался. Ничего бы не случилось, если бы кое-кто нормально заколдовал чернила. Или если бы кое-кто не лил воду почем зря. Или если бы кое-кто… не шлялся по запретным лесам.
Он тяжело вздохнул и, не без труда найдя нужную тропинку, с сырой рукописью в руке поплелся домой.
К удивлению Виктора, в этот раз директор не буйствовал по поводу его долгого отсутствия — скорее всего, Игорь вообще не заметил течения времени. Однокурсник шепотом сообщил Краму, что Каркаров снова засел в каюте и не выходил оттуда даже на обед. Виктор надеялся, что постящийся по собственному желанию директор просто решил вздремнуть, однако в узком коридоре его настиг скрип двери и проникновенное:
— Ты вернулся? Зайди на минутку, мой мальчик.
— Я только переоденусь, пан директор! — Не дожидаясь разрешения, Крам бросился к себе, сунул тетрадь под подушку и швырнул в угол грязную мантию. До ужина он успеет привести ее в порядок, а пока… Виктор заметался по каюте, внезапно ощутив всю скудность своего гардероба. Парадная мантия лежала в сундуке, свитер и две рубашки он отдал в стирку. Отчаявшись, Крам ткнул палочкой в область сердца и невербально послал Скоргифай.
О том, что бытовые заклятия можно накладывать лишь на вещи, не соприкасающиеся с телом, Виктор знал с детства: исключения составляла разве что ерунда вроде починки треснувших очков — и то, в неумелых руках такое Репаро было чревато временной потерей зрения. Очищающее рассыпалось тысячами едких пузырьков, кожу защипало, и Виктор испуганно рванул ткань. Бледное чернильное пятно пестрело не то болячками, не то крошечными ожогами.
— Мальчик мой, я жду! — донесся капризный голос Каркарова.
— Один момент, профессор! — заорал в ответ Крам. Стащить через голову рубаху, отчистить ее и надеть обратно было бы делом минуты, а его угораздило… очевидно, этот дикий день так просто не закончится.
— Прошу прощения, пан директор. — Он запыхался от саднящей щекотки в легких и без приглашения сел на привинченный к полу табурет.
— Ты выглядишь усталым, Виктор, — покачал головой Каркаров. Он плотнее запахнул персидский халат и самыми кончиками пальцев дотронулся до графина с наливкой. — Выпьешь рюмочку? Это восстанавливает силы.
— Благодарю, пан директор, в другой раз. — Крам только теперь заметил, что директор откровенно навеселе. Глаза Игоря пьяно поблескивали, а движения стали чуть медленнее, чем обычно. Директор послал в дверь плавную дугу Заглушающего и осторожно наполнил свой бокал.
— Много тренировался сегодня? — поинтересовался он. — Что за сыпь, ты заболел?
Виктор чуть не подпрыгнул. Откуда этот старый лис все знает? Он же застегнулся на все пуговицы!
— На руках, — пояснил Каркаров. — Что с твоими руками?
Крам уставился на ладони, испещренные такими же красными точками, как и грудь, и пробормотал:
— Не знаю, профессор, — он помолчал, затем добавил: — Может быть, от заклятия. Модификация Фурункулюса, дедушка пишет о ней в…
Игорь разочарованно фыркнул и одним глотком осушил рюмку.
— Фурункулюс-с. Вот, значит, как, — причмокнув, повторил он. — Ты считаешь, это разумно — испытывать на себе всякую дрянь?
Текучая льстивая речь превратилась в ехидное шипение. Крам на всякий случай уставился в пол: он не питал иллюзий по поводу отношения директора к собственной персоне, но не видел смысла прекословить.
— Очень оригинально: практиковаться в какой-то Мерлином забытой ерунде! Ты — лицо Дурмштранга, Виктор, и я не позволю, чтобы на Дурмштранг смотрели как на… — тут Игорь ввернул хлесткое словцо. — Ты впустую тратишь свои силы и мое время! Если бы я знал, что ты будешь маяться дурью, я бы не стал…
— Что, пан директор? — Крам поднял голову и не без удовольствия заметил, как хмельная багровость на лице Каркарова сменяется желтоватой бледностью.
— Не стал бы возлагать таких надежд на труды твоего деда, — нашелся Каркаров; его взгляд бегал по углам каюты, словно выискивая там шпиона под мантией-невидимкой. — Знал бы ты, с каким трудом я достал эту рукопись, и все без толку!
Крам напрягся. Под припухшими красными веками директора блеснули ностальгические слезы.
— Я был близким другом твоего деда. — Игорь слегка поклонился в сторону иллюминатора. — Он был великим волшебником, хотя современники его… не понимали. Он очень переживал из-за твоего отца, Виктор, но радовался за тебя, своего внука. Твой дед видел в себе тебя… то есть, наоборот.
Каркаров запнулся и поскреб несуществующее пятнышко на графине.
— Демир просил передать тебе записи, когда ты закончишь учебу в Дурмштранге. Но я решил, что тебе будет полезнее получить их сейчас. Я надеялся, что ты расшифруешь его советы и сможешь использовать новые знания на турнире, — он расстроенно цокнул языком. — Фурункулюс, однако… какое разочарование.
Виктор молчал, чувствуя, как к ножкам табурета прибоем подкатывает ложь. Он не мог понять, о чем именно врал Игорь — о шифровках, дружбе с его дедом, надеждах, или обо всем сразу, — но от Каркарова прямо-таки разило отборным враньем. Вздыхая, директор наполнил рюмку до половины и без удовольствия проглотил янтарную наливку.
— Если тебе снова захочется потренироваться в Волдырных проклятиях, мой мальчик, — язвительно заметил он, — используй в качестве мишени Полякова. Он все равно больше ни на что не годен. И сделай так, чтобы эта сыпь исчезла. — Каркаров чиркнул в воздухе палочкой, отпирая дверь.
Оказавшись у себя в каюте, Виктор без сил повалился в гамак. Как назло, корабль снова качал то ли ветер, то ли щупальца легендарного гигантского кальмара. Крам сунул руку под подушку и вытащил злосчастную тетрадь. Чуда не произошло: влажные страницы были похожи на сморщенные чернильные синяки.
— Надеюсь, ты не поверил этому проныре? — Дедушка колыхался под потолком, скрестив ноги по-турецки. — Чтобы я, Демир Казимир Крам, отдал что-либо на хранение такому прощелыге — тьфу!
Виктор досадливо отмахнулся. Из всех записей сохранился только рисунок пирамиды с полурасплывшимися словами.
— А обижать барышень — очень, очень плохо, — не унимался призрак. — Тебе следует извиниться перед ней, Виктор, даже если она вправду умалишенная.
— Сам знаю, — буркнул Крам. Он призвал из сумки стопку учебников и принялся искать Заживляющие чары.
___________________________________________________
* (лат.) Через звезды — к терниям.
Глава 3Глава 3 — Avada Kedavra
Следующие три-четыре дня протекли медленно и невыносимо скучно. Блеклый рассвет сменялся блеклым закатом, которым невозможно было любоваться, днем моросил дождь, а солнце и луна скрывались за плотными британскими облаками. Виктор почти перестал выходить на палубу: холода он не боялся, но вот осенняя сырость отзывалась ломотой в коленях и будила хандру. На лес и вовсе тошно было смотреть.
К тому же, у Крама появилось странное чувство, будто за ним постоянно следят. В глазах Каркарова, с которым он старался пересекаться как можно реже, играли настороженные искорки, улыбка из льстивой стала напряженной. Впрочем, директор Дамблдор и преподаватели Хогвартса выглядели не лучше: турнир порядочно трепал всем нервы. Слизеринцы увяли, изредка обмениваясь догадками на тему первого задания для чемпионов.
— Профессор Снейп сказал, что, будь его воля, он устроил бы распознавание ядов, — протянул некто Забини.
— В таком случае, надеюсь, Поттер отравится, — прошипел в ответ Малфой. Группа поддержки дружно захихикала. Крам зевнул в кулак и взглянул на гриффиндорский стол. Очкарик отсутствовал, зато Висла и его соседка о чем-то яростно спорили. В конце концов девочка не выдержала и замахнулась на приятеля газетой, но тут же бросила ее на стол.
— Вы ведете себя как малые дети! — донеслось до Виктора. — В этих состязаниях можно получить серьезные травмы, Рон, а тебя волнует только чья-то гипотетическая слава!
Крам улыбнулся: барышня оказалась еще и умницей. Рыжий пробормотал что-то с набитым ртом и завороженно вытаращился на Виктора. Тот поскорее отвернулся и уставился в тарелку.
Как выяснилось, Игоря тоже немало заботили турнирные испытания. Крам даже удивился: ведь раньше Каркаров безоговорочно верил в его победу над чем бы то ни было. Означало ли это, что директор стал сомневаться в нем, или он просто поддался общему настроению? Разумеется, Игорь старался не выдавать волнения, но Виктора было не провести. Только вот после истории с рукописью соваться к Каркарову с вопросами ему ни капельки не хотелось.
Убедившись в том, что расплывшийся текст не подлежит восстановлению, Виктор осторожно вырвал вклейку с рисунком, а тетрадь завернул в «Прорицательскую» и спрятал на дно сундука. Пирамида, над которой Крам не слишком ломал голову, теперь показалась ему интересной. Был ли это первый эскиз для работы деда, или, напротив, завершающий штрих, но в последовательности слов угадывался некий смысл. Наверное, рисунок отражал ступени «привыкания» волшебника к темной магии: сначала сомнение в правильности выбора, потом страдания при ломке… как это было у дедушки — «моральных устоев», и, наконец, смерть страха и переход на новый уровень мастерства. Выражение «смерть страха» Краму очень понравилось, и он даже записал его на вклейке. Однако, что должно было венчать пирамиду, оставалось для Виктора тайной.
— Слушай, ты чего боишься больше смерти? — Они с Поляковым сидели на корме с очередной бутылкой пива. Сокурсник аж вздрогнул.
— А что? Чего это ты? — очухавшись, заржал он. — Философию надуло английскими ветрами?
— Да так. — Виктор пожал плечами и сильнее сгорбился.
— Если так, то вообще считается, что страшнее смерти — это сойти с ума, — с глубокомысленным видом изрек Поляков. — Но я думаю, что чокнуться можно только от скуки, а с Каркушей нам это не грозит. Мне завтра снова палубу драить.
— Я бы помог, только Игорь…
— Да че ты оправдываешься? — рассмеялся сокурсник. — Ты того, чемпионь как следует, а кораблик мы как-нибудь сами. Не ной, прорвемся. — Он потрепал Крама по загривку и, насвистывая, спустился в кубрик.
Виктор поморщился, как от зубной боли. Поляков, в сущности, был прав — меньше всего ему, Краму, хотелось бы иметь дело с ненормальными. Например, эта лесная девчонка: пигалица, тринадцать лет, а никак не выходит у него из головы. Чувство вины, подзуживаемое дедушкиными упреками, разрасталось в душе пышным папоротником. За завтраком и ужином они сидели спиной к соседям-рейвенкловцам, а вертеться и зыркать по сторонам было бы невежливо. Он и так слишком пялился на симпатичную гриффиндорку. И вообще — может, русалки питаются чем-то другим.
Прошла уже неделя после злополучного дня Гая Фоукса, когда Виктор увидел ее. По просьбе Малфоя он принес к завтраку один из дурмштрангских учебников: Драко и его «телохранители» Крэбб и Гойл восхищенно листали раздел Продвинутых Огненных Чар, а Крам скучающе вертел в руках колдографию акробатки. Лавгуд вынырнула из-за плеч слизеринцев, словно луна из жирных туч.
— Всем привет! — рассеянно произнесла она. — Вы, случайно, не видели мои носки?
— Отвянь, Психуна! — лениво бросил Малфой. «Телохранители» привстали и надулись как жабы.
— Я уже спрашивала наших — никто ничего не знает. Хм, они что, отправились путешествовать? — вопрос Луны повис в воздухе. — Ну, приятного аппетита, — она тряхнула нечесаными волосами и удалилась.
— Вот дура! — скривившись, процедил Малфой. — Придется снова мыть голову — мало ли, какие магические вши водятся у этой…
— Хватит! — оборвал Виктор. Он перегнулся через блюда с остатками завтрака, забрал учебник и вылез из-за стола со смешанным чувством досады и жалости. Надо было сунуться именно сейчас — спасибо, хоть к нему не полезла со своими носками. Неудивительно, что ее все обзывают.
— Между прочим, отец хотел отправить меня учиться в Дурмштранг, — заносчиво заявил Драко. — Но моя мама…
Крам повернулся на каблуках и направился к выходу. В вестибюле среди толпившихся студентов мелькала Луна; Виктор пошел за ней, но тут же наступил кому-то на ногу и был атакован стайкой жеманниц с перьями и блокнотами. Косо и криво расписываясь на листках надушенной бумаги, он старался разглядеть, куда свернула Лавгуд, но девчонка как сквозь землю провалилась. Виктор вырвался из оцепления и поспешил дальше по коридору, откуда, к своему ужасу, попал в школьный двор и захват очередных поклонниц. Он попятился, нечаянно толкнул одну из шармбатонских девиц и, угрюмо бормоча «сорри», зашагал к озеру.
Луна была уже далеко — она задержалась у загона с конями-великанами, потом оглянулась на замок и взмахнула чем-то пестрым. И прежде, чем он успел подумать, зачем ему это, Крам тоже поднял руку и помахал ей.
Девчонка улыбнулась и скрылась в лесу.
— Привет!
Разумеется, здесь она и была — на круглой поляне с елями, неразведенным костром и норами морщерогих кизляков. Луна сидела на корточках и рассматривала под Люмосом что-то вроде кротового холмика.
— Что ты делаешь?
Она приложила грязный палец к губам. Потом достала из кармана половинку пирожного и, положив его на взрыхленную землю, накрыла опавшей листвой.
— Ты нашла…
Луна отрицательно замотала головой. Она поднялась, трижды обошла на цыпочках вокруг спрятанного угощения и только тогда с довольным вздохом произнесла:
— Ну вот, теперь можно разговаривать. Как думаешь, «Наполеон» придется им по вкусу?
Виктор пожал плечами.
— Надеюсь, что да. Я приносила пудинг, но безрезультатно. Кстати, носки нашлись, они были на Дракучей Иве! Это важное дерево в Хогвартсе — ты наверняка его видел.
— Ты залезала на дерево, чтобы их достать? — удивился Крам. Девчонка снова покачала головой.
— С Ивой так нельзя, она очень чувствительная. Нет, она сама отдала носки. Правда, не знаю, можно ли их теперь использовать по назначению. — Лавгуд вытащила вязаный предмет, похожий на пеструю мочалку, побывавшую в сражении.
Минуту они стояли молча. Верхушки елей покачивались, голые ветви поскрипывали, но ветер оставался где-то наверху, не шевеля листья и тонкие сломанные веточки. Виктор кашлянул.
— Прости меня, пожалуйста, — пробормотал он, не глядя на Луну.
— За что? — В ее голосе было больше отрешенности, чем обычно. — Ведь не ты забросил мои вещи на Иву.
— Я про нашу… последнюю встречу. Я не хотел тебя пугать, извини, — повторил Крам; он чувствовал себя совершенно по-дурацки.
— Ничего страшного, — Луна коснулась его кисти кончиком указательного пальца. — Правда, на секунду показалось, что ты меня заавадишь. Рукопись не удалось высушить? Жаль.
— Осталось только вот это, — Крам вынул из учебника вклейку, сложенную вчетверо, и развернул ее. — Не знаешь, в чем тут смысл?
Он протянул рисунок Луне, но та не взяла его, даже спрятала руки за спину.
— Посмотрим… Во-первых, тут несколько слов, начинающихся на одну букву. Во-вторых, понятия расположены в своеобразной иерархической схеме. Скорее всего, это неспроста — значит, мы имеем дело с какой-то последовательностью.
Виктор не удержался и тихо хмыкнул: пигалица решила поумничать?
— Данная схема может отражать некий процесс… этапы изменений. Это ты дописал? — девчонка указала на выведенную сбоку «смерть страха». — Сомневаюсь, что он имеет к этому отношение. Да и звучит как-то пафосно.
— Тебе, конечно, лучше знать, — съязвил Крам.
— Вовсе нет. Интересно, что должно быть на месте вопросительного знака? А сам ты как считаешь?
Виктор хмуро молчал; он так радовался своей маленькой выстроенной теории, что совсем забыл о недостающем звене. Тем временем Лавгуд отошла к одной из елей и, нагнувшись, вытащила грязную холщовую сумку.
— Я собиралась покормить фестралов — ты со мной? — спросила она, перекидывая сумку через плечо. И добавила: — Если не боишься.
Крам только фыркнул в ответ. Очевидно, Лавгуд приняла это за согласие: она кивнула и, не оглядываясь, побрела в чащу по одной из извилистых сырых тропинок. Виктор шагал следом, стараясь не зацепиться за узловатые корни и не слишком испачкать мантию и куртку, пролезая под низкими ветками и протискиваясь между замшелыми стволами. То ли девчонка выбрала самый неудобный путь, то ли он был единственным в этом дурацком запретном лабиринте, но вскоре Крам пожалел, что вовремя не откланялся.
— Долго еще? — не выдержал он через десять минут.
— Придем, когда я закончу думать, — не оборачиваясь, ответила Луна. В тишине лесной глуши ее голос звучал странно-звонко. Повернув за огромный дуб с корявыми руками-сучьями, девчонка резко остановилась, так что Виктор чуть не налетел на нее.
— Кажется, мы на месте. — Лавгуд окинула рассеянным взглядом темную поляну, отгороженную от них поваленным деревом. В центре поляны возвышалась массивная кормушка.
— Хагрид обычно подкладывает сюда еду для фестралов. То есть, он не знает, что кормит именно их, так что еда не всегда подходящая. Или знает, но надеется найти вегетарианцев?
Луна перелезла через корягу и направилась к «яслям», на ходу стаскивая ношу.
— Иди сюда, не бойся! — позвала она Виктора. Крам скрипнул зубами: с чего эта малявка решила, что ему не по себе? Или у нее врожденные способности к легилименции?
— Все равно сейчас их тут нет, — продолжала Луна. — Фестралы — они как кони с крыльями, но очень худые. Я положу мясо, а потом мы сядем и подождем. Возможно, кто-нибудь появится. — Она вытряхнула содержимое сумки за деревянную решетку. То, что «кем-нибудь» может оказаться какая угодно тварь, явно ее не волновало; Виктор достал палочку и проверил, не забыл ли он простейший Сектум. От коряги с хрустом отвалился чисто отрезанный кусок.
— Надо же! — девчонка широко распахнула водянистые глаза. — Это темная магия? Но, раз ты ее используешь, значит…
— Не заклятие делает мага, а маг вершит заклятие, — прервал ее Крам; все-таки от уроков профессора-идеалиста осталась какая-то польза. — Важно намерение волшебника, применяющего те или иные чары, а не конкретное колдовство. Вот есть, например, нож. Он ведь неплох сам по себе — можно нарезать хлеб на завтрак или освободить связанного человека. Нож опасен только в руках преступника. Так же и любая магия.
— Я поняла. Кажется, теперь я все поняла, — Луна моргнула медленно, как в трансе, потерла указательным пальцем складку между невидимыми бровями. — Твой дедушка, он хотел разобраться, что в магии тяжелее всего, даже Непростительных заклятий. Сомнение — это Империо, потому что не знаешь, по своей воле что-то делаешь, или по чужой. Страдание — Круциатус…
— Ясно, ясно, — снова перебил Виктор, — а что тогда наверху пирамиды?
Лавгуд моргнула еще раз и равнодушно произнесла:
— Скука, наверное. Когда скучно, человек найдет оправдание любому… занятию.
— Например, поиску морщерогих чудиков? — с издевкой спросил Крам.
— Это другое, — печально промолвила Луна. — Ты не поймешь, но это другое, я знаю.
— Хочешь сказать, что мой покойный дед занимался исследованиями от скуки? — Виктор и не заметил, как голос сорвался на хриплый крик. — Да он жизнь на это положил!
— Зачем? — прошептала Лавгуд.
— Откуда мне знать?! Ты у нас с факультета умников, вот и рассказывай! — подзуживал Крам. — Давай, не стесняйся!
— Он чувствовал себя несчастным. Наверное, ему было одиноко — счастливые люди не задумываются над такими вещами, — шелестела девчонка. — Мой папа иногда тоже так себя ведет, когда меня нет рядом: сочиняет странные статьи, очень унылые — они не годятся для «Придиры». Поэтому я стараюсь часто писать ему, загоняла всех хогвартских сов…
— Да плевать я хотел на твоего придурочного отца! — взвился Виктор. — Ты про меня ничего не знаешь, и про мою семью тоже! Кто ты вообще такая?
— Извини, что ты сказал? — Луна словно очнулась: она поглаживала светлый срез, скользя пальчиком по древесным кольцам. — Я сбилась со счета.
Крам с шумом втянул воздух в легкие и выдохнул его маленькими порциями. Выдох-пауза-выдох, так учил тренер болгарской сборной. Если что-то случилось, высоко над ареной или низко, на земле, после падения, главное — правильно дышать.
— Я… не знаю. Что-то произошло. Я как будто выпал в другую реальность. — Виктор разжал чуть дрожавший кулак; он скомкал вклейку, на бумаге остались пятна пота. Во рту, напротив, пересохло, язык был как наждачный.
— Вот как. Там интересно, в той реальности? — полюбопытствовала девчонка.
— Нет, она… мерзкая. — Крам содрогнулся. — Не могу об этом говорить. Извини.
— Я и не заставляю, — спокойно улыбнулась Луна. — Ой, гляди, фестрал пришел! — шепнула она, но Виктор накрыл глаза ладонью.
— Не хочу. Я уже видел одного, маленького, в папоротниках. Когда мой дед умирал, я был рядом, — зачем-то пояснил он. — Я боялся, не хотел идти, но отец заставил, потому что дедушка очень меня любил. Значит, я должен был с ним проститься.
Лавгуд кивнула, продолжая гладить тусклые желтые дуги.
— Мне было только десять лет. Дедушка лежал на кровати, весь в мазях от ожогов, и хрипел, как будто собирался мне что-то сказать. А рядом стояли отец и профессор Каркаров — он директор моей школы и друг семьи. Дед старался поднять руку, но у него не получалось. Она была такая страшная, обгоревшая, а отец хотел, чтобы я ее поцеловал. Тогда я разревелся, и меня вывели из комнаты. — Крам запнулся и снова перевел дух.
— Я тоже помню свою маму, — ответила Луна. — Но она была красивая. Мне не страшно вспоминать, просто грустно, и за папу тоже.
На поляне вокруг них повисла какая-то сумрачная, гнетущая тишина. Виктор слышал, как возится в кормушке фестрал; потом воздух заколебался — наверное, прилетел еще один. Он разгладил помятый рисунок, с минуту посмотрел на него и, аккуратно сложив вчетверо, спрятал за пазуху.
— Луна… — голос сел, как после долгого яростного крика. — Думаю, нам не надо больше встречаться. Не обижайся, просто…
— Это испортит твою репутацию? — отозвалась Лавгуд. — Возможно. Что ж, мне не хотелось бы стать тому причиной.
— Все не так, как ты думаешь, — замялся Крам. — С тобой интересно, ты такая… необычная. Но я странно себя чувствую с тобой, и мне это не нравится.
— При других обстоятельствах я бы решила, что ты в меня безнадежно влюблен, — задумчиво произнесла девчонка; Виктор тихо фыркнул. — Но ведь это настоящий дурдом: квиддичный чемпион и я, все бы лопнули от смеха.
— Ты умная и красивая, ты обязательно найдешь себе друзей, — обалдело бубнил Виктор, в очередной раз ощущая себя в каком-то тупике. — И кизляка морщерылого ты тоже найдешь, не сомневайся.
— Кто ищет — тот всегда отыщет, ага, — рассеянно согласилась Луна. — Что ж, раз мы все выяснили, можем возвращаться? Не стоит подолгу беспокоить фестралов.
Теперь Крам вздохнул с облегчением. Они благополучно выбрались из лесного лабиринта, миновали круглую поляну, папоротниковые заросли, и вышли на опушку. К этому времени Виктор был преисполнен такой благодарности, что подарил Лавгуд на память колдографию Снежаны с собственным автографом на обороте. Но, видимо, Луну не волновали такие тонкости: она положила карточку в карман вверх ногами, так что акробатка выныривала из-за кромки и улетала ввысь, чтобы вскоре опять появиться из нового укрытия.
— Удачи тебе на турнире! — Девчонка приветливо помахала ему и направилась к замку, то и дело легонько подскакивая и потряхивая спутанными волосами, словно выделывала на ходу коленца какой-то пляски. Приличия ради Виктор проводил ее взглядом, а потом, неожиданно для себя расправив плечи, бодро зашагал к кораблю.
Как и следовало ожидать, Каркарову не терпелось его видеть. Но даже очередной визит пред очи Игоря не мог испортить Краму настроение: молодецки насвистывая, он прошел по коридору к директорской каюте и даже не отказался от рюмочки.
— Я счастлив, что ты хорошо себя чувствуешь, мой мальчик! — заулыбался Каркаров. — Где радость, там и боевой дух, а где он, там и победа! За тебя, Виктор!
— За Дурмштранг, пан директор! — Крам слегка поклонился и осушил бокал. Наливка вправду была очень приятной на вкус — чуть терпкой, с медовой сладостью и запахом. Поставив рюмку на столик, Виктор уселся на привинченный табурет и закинул ногу на ногу.
— Не думай, что я бездействую, пока ты готовишься к состязаниям, — с некоторой игривостью заметил Игорь. — Я внимательно изучил хроники прошлых Тремудрых Турниров, и догадываюсь, какими могут быть испытания. Сомневаюсь, что Дамблдор станет выпендриваться и изобретать доксиловку.
Они оба рассмеялись, бокальчики снова наполнились янтарным напитком.
— Все, шутки в сторону, мальчик мой. Доксиловка Альбуса, хи-хи-хи… — Каркаров промокнул глаза салфеткой. — Так вот, задания, как правило, очень серьезны, опасны и связаны с природными стихиями. Огонь, вода, воздух, всевозможные природные катаклизмы, крупные магические существа — не удивлюсь, если они приволокут драконов. Но это первые испытания, Виктор. Заключительное почти всегда является… проверкой твоей магической воли. Стойкость, ловкость и умение использовать все свои знания — вот что необходимо, чтобы получить кубок и триумф!
Глаза директора уже не искрились — они прямо-таки горели жаждой славы. Наверное, Крам тоже весь сиял от предвкушения, потому что Игорь довольно прищурился и наклонился к нему, положив руку на плечо.
— Ты должен поразить их, мой мальчик, поразить в самое сердце. Пусть этот турнир войдет в летописи — благодаря тебе и твоему деду. Ты ведь понимаешь, о чем я?
— Не совсем, пан директор, — все еще улыбаясь, ответил Крам.
— Не прикидывайся дурачком. Думаешь, я поверил в ту сказку про Фурункулюс? Не-е-ет, Виктор, меня не проведешь. Демир не стал бы так беречь записи, в которых нет ничего стоящего. Да знаешь ли ты, как я получил эту тетрадь?!
В горле снова пересохло. Искаженное лицо директора было так близко, что Крам видел каждую щетинку вокруг холеной эспаньолки, крошки, застрявшие между оскаленными зубами, венки выпученных желтоватых белков.
— Демир любил твоего отца, своего единственного сына, Виктор, но как он страдал! Он страдал оттого, что его не понимали, — громко зашипел Игорь, — не понимали его стремлений, мыслей… твой дед был слишком впереди своего времени! И когда ты родился, он сказал мне: «Друг, когда мой внук возмужает, отдай ему эту рукопись. В ней тайны, которые я могу доверить лишь своему потомку, береги ее», — и я пообещал беречь наследие твоего деда, как зеницу ока. Но Демир хотел закончить свой труд, чтобы передать его тебе, как сундук, доверху полный сокровищ, как гениальное произведение искусства…
Каркаров выдержал паузу — мутные глаза наполнились пьяными слезами.
— Но тот пожар, Виктор… ах, тот злосчастный пожар… — Он отпрянул, скривившись, как от боли, вытирая лицо рукавом.
— Тебе рассказывали, что дедушка заснул в библиотеке с трубкой в зубах и… — всхлип, — все вспыхнуло, как куча хвороста. Это чудо, что я как раз собирался навестить его, побеседовать перед сном, как обычно… — сдавленные рыдания. Крам съежился; на директора невозможно было спокойно смотреть.
— Когда я вылез из камина, все уже было объято пламенем. Я так испугался, Виктор… каюсь, в первый момент я хотел сбежать! Но хладнокровие вернулось ко мне, и я использовал Агуаменти Максимус. Вы проходили это заклинание на пятом курсе — волна воды, или даже несколько волн…
Виктор вцепился пальцами в края табурета.
— Мне удалось потушить пожар, но какой ценой! Страшно подумать, сколько ценных книг я испортил, но тогда не это беспокоило меня, — горячась, продолжал Каркаров. — Демир еще дышал, а перед ним на столе лежала та самая рукопись! Он хрипел, будто пытался попросить меня о чем-то важном, но я понял его без слов! Я спрятал мокрую тетрадь, поднял твоего деда на руки и через пять минут был в вашем доме, откуда уже звал целителей…
Крам согнулся, уставившись в пол: доски расплывались, извивались, как змеи. Из нутра поднимался горький комок.
— Ты помнишь, что было потом, мой мальчик. Ты держался молодцом. — Директор хлюпнул носом и высморкался в платок. — Записи твоего деда вправду оказались зашифрованными — видимо, только ты, его внук, мог снять заклинание и прочесть их. И я знаю, что ты их прочел. Ведь так?
Виктор с трудом кивнул.
— Как я уже говорил, поначалу я думал отдать тебе тетрадь, когда ты закончишь учебу. Но решил сделать это сейчас, перед турниром, чтобы ты смог использовать полученные знания на каждом из этапов. Ловкость, стойкость и… доверие, Виктор. Ты должен мне доверять, я всегда желал тебе только добра.
— Да, да, — как в бреду, забормотал Крам. — Все верно, пан директор.
— Тогда, надеюсь, ты больше не будешь морочить мне голову модификацией Волдырного? — Игорь уже очухался и чуть ехидно кривил губы. — Нет? Ты умница, мой мальчик. Я был уверен, что ты правильно меня поймешь.
Виктор тяжело поднялся и оперся о дверной косяк потной ладонью.
— Позвольте, я пойду к себе, профессор. Я немного устал и… благодарю за угощение.
— О, не оправдывайся! Это я прошу прощения за то, что всколыхнул горестные воспоминания, — Каркаров театрально приложил руки к сердцу; на пальце сверкнул зеленым тяжелый директорский перстень. — Погоди, что же ты… я сниму Коллопортус, тогда ты сможешь выйти.
Оказавшись в коридоре, Крам минуту постоял, уткнувшись лбом в стену, мелко выдыхая, заставляя кровь вновь бежать по жилам. Потом поднялся на палубу.
Эпилог
Двадцать четвертого ноября после обеда состоялось первое состязание Тремудрого Турнира. Диггори уже выступил, на арену отправилась французская вейла. Крам сидел в чемпионской палатке, старясь не встречаться взглядом с малолетним конкурентом. Поттеру якобы достался самый злющий дракон. Ерунда — огнешары не утыканы шипами, но от этого не менее опасны.
Снаружи верещал комментатор, вопила толпа, ревело чудовище, и все эти звуки слились в один неразборчивый гул. Виктор расцепил побелевшие пальцы, покрутил правой кистью, левой. Расправил плечи и снова сгорбился, уставившись в землю. Через долгие несколько минут раздался гром аплодисментов, потом свисток, вонзившийся в барабанную перепонку. Мальчишка напротив вздрогнул, поправил закрепленные дужки очков. Проходя мимо, Виктор на миг задумался, не стоит ли сказать что-то ободряющее — глупую общую фразу без тени души — но промолчал.
Арену от палатки отделяла рощица: удивительно светлая, как на картинках к добрым северным сказкам. Крам косолапо брел по тропинке, из-под бровей поглядывая по сторонам, но среди деревьев не прятались ни колдографы, ни феи, ни кто-либо еще. Где-то вдалеке ему почудилась знакомая светловолосая фигурка, но стоило помотать головой, и видение исчезло. Отчего-то Виктор вспомнил низкий туннель, ведущий к драконьим загонам в Дурмштранге. Там вечно пахло сыростью и мясом, а здесь, напротив, было по-лесному свежо.
Ворота распахнулись, толпа встретила его восторженным ревом. С крайних трибун донесся еще более пронзительный свист Полякова; Крам покосился направо и увидел сокурсников с огромным плакатом «Виктор = Победа». Каркаров сидел в судейской ложе, а перед ней — огромный китайский огнешар на кладке яиц.
Ворота захлопнулись. Крам повел лопатками и пригнулся, оценивая расстояние, рельеф, расположение загонщиков-контролеров, путь атаки и отступления. Нужно было достать из кладки этот большой снитч, только и всего. Он осторожно шагнул вперед: дракониха заклекотала, выпуская из ноздрей струйки дыма. Кажется, директор приподнялся, молитвенно сложив ладони — и стало очень тихо.
Виктор сделал еще пять или шесть шагов, размахнулся и запустил в маленькие желтые глаза сильнейшим Режущим.
Конец
__________________________________________________________________
Музыкальный эпиграф к фику — здесь: http://www.sendspace.com/file/831s8g
Иллюстрация к фику — здесь: http://i050.radikal.ru/0912/a3/c63bf72bef3b.jpg
