Глава 1Не дай Вам Бог дожить,
Когда победы Ваши
Усталостью на плечи лягут Вам…
Гарри уже ничего не волновало; он не мог думать ни о чем, кроме того, что сейчас, хороня Римуса, Тонкс, Фреда и всех остальных, он хоронит последние звенья в цепи, связывающей его с былыми беззаботными днями счастливой жизни. На сердце у него лежала свинцовая тяжесть.
В этих смертях виноват он, только он один.
«Бессмысленно отрицать это даже теперь… - повторял про себя Гарри –
Как бы то ни было, я виноват…то казалось ему очевидным даже теперь, когда Волан-де-Морт мертв, а сам он побывал где-то между жизнью и смертью.
Потому сейчас он стоял поодаль от людей, собравшихся на кладбище, и отстраненно наблюдал за своими знакомыми.
Рыжие волосы членов семейства Уизли неуместным ярким пятном выделялись на фоне окружающего траура.
Андромеда Тонкс невидяще глядела на гробы дочери и зятя. По ее лицу не скатилось ни единой слезинки, но Гарри заметил, что у женщины мелко-мелко дрожит щека, и понял: Андромеда еле сдерживается, даже сейчас не теряя самообладания и выдержки.
Луна тоже стояла в стороне. Гарри не помнил, чтобы хоть раз услышал в эти дни ее низкий колдовской голос, встретил взгляд этих странных, очень светлых глаз. Она была точно призраки, тоже собравшиеся здесь, но совсем незаметные из-за стены дождя.
Рядом, обнявшись, плакали девочки Патил. Рыдающую в голос профессора Стебель с двух сторон поддерживали Невилл и Слизнорт.
МакГонагалл, казалось, постарела на десять лет.
Гермионы отчего-то вообще не было видно в толпе.
Все это совсем не напоминало похороны Дамблдора – гораздо меньше торжественных слов, никакого излишнего пафоса. Однако так оказалось еще тяжелее…
Гарри уже ничего не чувствовал. Ничего, кроме боли. Тупой, ноющей, высасывающей боли в сердце.
А потом все кончилось. И люди медленно стали расходиться, продолжая тихо переговариваться, плакать и прижиматься друг к другу, дабы спрятаться от дождя.
Несколько секунд Гарри стоял неподвижно, оставшись в одиночестве возле свежих могил. Цветы успели намокнуть, и он неотрывно смотрел, как темнеют розы, лилии и орхидеи. Затем, тяжело вздохнув, он развернулся и, не оглядываясь, вышел за ограду.
«Потом… Позже… - глухо стучало у него в голове. – Потом я вернусь и посижу здесь подольше, обязательно. Только позже… не сейчас… сейчас это слишком тяжело…»
…Скоро могилы покроются зеленым дерном, вырастет трава, выжившие поставят памятники – и
герои Хогвартса окончательно присоединятся к своим друзьям и родным, к тем, кто ушел раньше них.
***
Первые дни после окончания войны неожиданно оказались тяжелее и изнурительнее, чем минувшие три года. Больше не нужно было ничего делать, никуда бежать, ничего искать, и поэтому все его существо заполнили лишь безысходная тоска и боль – глухая, непрерывная, заставляющая ныть и кровоточить все внутри. Но Гарри все еще не позволял ей вырваться наружу – так уже было один раз, после гибели Сириуса, летом девяносто шестого, почти два года назад…
Пока не утряслась суматоха: похороны, разговоры с родственниками погибших, забота о раненых, награждение героев войны орденами – посмертными и прижизненными – самой желанной вещью на свете Гарри казалось одиночество. Спокойствие и одиночество.
Когда все кончилось, он вернулся в дом на площади Гриммо – вопреки тревожным ожиданиям, визит туда Пожирателей Смерти прошлой осенью не оставил почти никаких заметных следов, здание все еще было относительно пригодно для жилья. И там Гарри наконец-то смог остаться один.
Не хотелось ни видеть, ни слышать людей. Никого – даже Рона с Гермионой. Да и вообще ничего не хотелось – ни есть, ни спать, ни жить. Повсюду его преследовали лица и голоса погибших, заставлявшие метаться по старому дому, подобно раненому зверю. Состояние абсолютной апатии то и дело сменялось немыми криками и рыданиями – то искала выход тяжелая и безнадежная боль. Но, увы, тщетно.
Порой Гарри казалось, что если бы не Кикимер, неоднократно доказавший свою верность новому хозяину, он давно бы уже окончательно и бесповоротно сошел с ума.
- Хозяину нужно поесть, - в который раз повторял эльф. – Негоже целыми днями сидеть голодным. Хотите, Кикимер приготовит жареное мясо, или цыпленка, или рыбу, или что-то еще, что предпочитает хозяин?
- Не могу, Кикимер, не сейчас. Не сегодня, - отмахнулся Гарри, но эльф явно не намерен был оставить его голодным.
- Но хозяин уже два дня ничего не ел. Кикимер может приготовить что угодно, что захочется хозяину…
- Печеночный паштет, - устало проговорил Гарри, которому вовсе не хотелось паштета, но чтобы его оставили, наконец, в покое, требовалось высказать свои пожелания вслух. По крайней мере, паштет действительно вкусный, и его легко проглотить…
- Посыпать сверху поджаренным луком?
- Мне все равно. Ступай, Кикимер, дай мне побыть одному.
Не подчиниться прямому приказу эльф не мог.
Но, несмотря на эту заботу, порой абсолютно неуместную и ненужную для Гарри, Кикимер был живым существом. С ним можно было перемолвиться парой слов, он всегда был рядом, пусть и незаметный… Его присутствие словно сохраняло в доме какую-то иллюзию жизни, позволяющую не потерять рассудок.
Никакого другого общества Гарри пока не представлял для себя возможным. Конечно, Рон дал ему понять, что в их доме он всегда будет желанным гостем, но переступить порог «Норы» Гарри не мог. Оказаться в семье Уизли – и не увидеть среди них Фреда? Казалось, его призрак всегда будет витать в доме… А смотреть на лица миссис Уизли, Джорджа и всех остальных в такой ситуации было вовсе невыносимо…
«Лучше уж так… Одному… Не смотреть ни в чьи глаза, не читать в них молчаливый, пусть даже неосознанный упрек… - твердил себе Гарри. – Потом, позже…».
Что будет потом, он не знал. Конец войны, которого все они ждали как невозможного и недосягаемого праздника, внезапно обернулся новым кошмаром.
***
Ослепительно зеленое, похожее на луч смертоносного заклятья пламя вспыхнуло в камине на заброшенной кухне, когда Гарри сидел за столом, безразлично перелистывая страницы «Ежедневного пророка». Несмотря на то, что в последнее время, после становления Кингсли на посту Министра Магии из этой газетенки можно было почерпнуть куда больше полезной или, по крайней мере, правдивой информации, старое предубеждение никуда не делось.
Гарри вздрогнул и инстинктивно сжал в кармане волшебную палочку, когда, обернувшись, увидел вывалившуюся из камина Гермиону. Ничего сказать друг другу они не успели – через пару секунд рядом с девушкой оказался Рон.
- Все-таки члены Ордена не все предусмотрели, когда уходили отсюда! – весело размышляла Гермиона, отряхивая одежду от пепла. – Призрак, или что это, Дамблдора в прихожей – это, конечно, очень хорошо и умно, а вот камин прикрыть они не сообразили? Или уповали на то, что никто не знает точного адреса, а без него сюда не попасть? Не понимаю!
Высказавшись по этому поводу, она подлетела к Гарри, мимолетно обняла его и коснулась губами щеки, а потом уселась рядом за испещренный царапинами стол.
- Ты как?
- Могло бы быть гораздо хуже, - мрачно отозвался Гарри.
Такая неожиданная откровенность, казалось, на секунду выбила Гермиону из колеи, и от Гарри не укрылось ее резко побледневшее лицо. «Гермиона-Гермиона, а чего ты ожидала? – грустно усмехнулся он про себя. – Что через две недели после того, как все, наконец, кончилось, я буду лучиться жизнерадостностью и оптимизмом? Может быть, даже на прием в Министерстве схожу, который какой-то дурак вздумал провести! Сдается мне, для меня еще ничего не кончилось… впрочем, для всех остальных тоже…».
- Дружище, ты почему не даешь о себе знать? – Рон уселся с другой стороны и ободряюще хлопнул Гарри по плечу. – Заперся здесь один… Может, переберешься к нам?
- Я не один, я с Кикимером, - возразил Гарри. – И не говори мне, что у вас сейчас самое время принимать гостей и радоваться жизни, я все равно не поверю.
Рон с Гермионой озадаченно переглянулись за его спиной – видимо, план разговора они подготовили заранее, а Гарри сейчас вел себя не совсем так, как было запланировано.
- Дома все хорошо… - выдавил Рон. – То есть, я хотел сказать: все понемногу налаживается. Билл, Перси и папа снова могут работать. Чарли пока не уезжает обратно, остался с нами. Мама…
Тут Рон резко замолчал. Когда он пытался показать запершемуся в четырех стенах другу, что жизнь, пускай и медленно, входит в свою колею, умолчал он о многом…
О матери, что занималась домашним хозяйством с каким-то особым рвением, словно надеясь, что физическая работа сможет хотя бы ненадолго спасти ее от невыносимых мыслей и воспоминаний. А потом рыдала, не выпуская из рук тряпку или швабру.
О Джинни, которая почти не выходила из своей комнаты, о ее постоянно красных глазах с застывшим в них выражением чудовищного испуга и отчаяния.
О Джордже, более всего напоминавшем привидение – бледный, молчаливый, потерянный, он круглые сутки тенью бродил по дому, словно надеясь, что брат-близнец всего лишь спрятался в одной из комнат и вот-вот выскочит оттуда с веселым хохотом.
Мгновенно поняв, о чем он задумался, Гермиона сжала под столом его руку.
Гермиона… Порой Рону казалось, что если бы не эта девушка, он сейчас составлял бы неплохую компанию Джорджу или Джинни.
- Рон, я ведь прекрасно понимаю, что сейчас ни у кого не может быть нормальной жизни, - вздохнув, произнес Гарри. – Лучше скажите мне: как вы сами?
Услышав этот вопрос, Рон будто бы замешался на секунду, а затем перевел взгляд с друга на Гермиону.
Этот незамысловатый жест неожиданно лучше всяких слов объяснил Гарри, что все, произошедшее между его друзьями в Выручай-комнате во время минувшей битвы, вовсе не было минутным импульсом или своего рода военной романтикой, виной играющего в крови адреналина и щекочущей нервы близости смерти.
Нельзя сказать, чтобы эта новость сильно поразила его. Порой Гарри казалось, что возникновение между Роном и Гермионой каких-то отношений всегда казалось ему лишь вопросом времени: будет, обязательно будет, только неизвестно, когда именно… Сейчас? Почему бы и нет.
- Я как раз хотела с тобой поговорить… - тихо начала Гермиона: она поднялась из-за стола и теперь стояла напротив, тем самым получив возможность смотреть на обоих друзей. – Ты ведь помнишь, год назад я отправила своих родителей в Австралию, а перед этим изменила им память… Теперь все успокоилось, и я думаю, что пришло время их оттуда вернуть. В общем, я поеду в Австралию. В ближайшие дни…
- Хорошо. Конечно, это обязательно… - отозвался Гарри. Ему было все равно.
- Да, и… - подал голос Рон: он опустил взгляд, но голос его звучал небывало твердо. – Я тоже. С Гермионой. Мы поедем вместе.
«Должно быть, между ними действительно все серьезно, - отметил Гарри про себя. – Если Рон даже решился ехать вместе с ней в Австралию искать родителей. Ну и отлично. Хоть кому-то сейчас хорошо».
Четкое осознание этого факта не вызывало у него никаких эмоций: ни безумного счастья, ни зависти, ни ревности и чувства того, что в их вечном Трио он оказался «третьим лишним». Только спокойная, чуть отстраненная радость за друзей. В сущности, для него это мало что меняло.
- Конечно, я нужен сейчас дома, маме… - тихо произнес Рон после довольно-таки продолжительной паузы. – Но думаю, что она поймет, ведь это вряд ли займет слишком много времени. Хочу вырваться отсюда. Тем более там Джинни, если что-то…
Вдруг Гарри вздрогнул.
Джинни… Звук этого имени словно ударил его разрядом тока, воскрешая в памяти все то, о чем Гарри даже не думал и не вспоминал в последнее время. Она была своего рода символом тех счастливых и беззаботных дней, принадлежавших обычному человеку – не окрещенному Избранным, не ставшему Победителем Волан-де-Морта, без шрама на лбу… Тому, кто сейчас казался Гарри недостижимо далеким.
Он ни разу не встречался с ней наедине после битвы. Да что там – после их прощального поцелуя в ее комнате тогда, на его семнадцатилетие!
Внезапно он отчетливо осознал, что не знает, как Джинни прожила последний год. Ведь он не велел ей преданно ждать, ничем не дал понять, что вернется к ней –
если вообще вернется… И она ничего не обещала.
Так, может быть, у него уже появился соперник? Преемник, так сказать? Особенно если учесть, что на недостаток популярности и внимания Джинни никогда не жаловалась.
Кольнула ревность – порожденная подозрениями, но еще не подкрепленная фактами, – и Гарри снова вздрогнул от неожиданности. Он уже забыл, что это за чувство.
- Поезжайте, - твердо сказал он. – Действительно, ничего не случится, если несколько дней вас здесь не будет.
- Я только хотела узнать… Гарри, а как ты? – Гермиона села напротив него и, слегка сжав руку, заставила смотреть ей в глаза. – Ты сможешь без нас несколько дней? Если мы сейчас нужны тебе, то…
- Гермиона, хуже мне точно уже не будет, - отозвался Гарри и тотчас поспешил отвести взгляд от ее понимающих карих глаз.
Глава 2Старый будильник, стоящий на невысоком комоде, перестал работать еще в прошлом году. Теперь же, после возвращения в покинутый весной дом, никто и не думал заниматься его починкой. Стрелки застыли на пятнадцати минутах пятого, и казалось, что время в маленькой комнатке остановилось. Что ж, замечательно…
Меньше всего Джинни сейчас хотелось следить за течением времени.
Все, увиденное ею в Хогвартсе несколько недель назад, более всего напоминало оживший кошмар, страшный сон, от которого весь их мир никак не мог проснуться. Вступая в «Отряд Дамблдора» школьники вряд ли подозревали, что ждет их впереди; ничего из того, с чем они сталкивались раньше, не способно было к этому подготовить – ни битва в Министерстве два года назад, ни схватка с Пожирателями той ночью, когда погиб Дамблдор, ни год, проведенный под деспотией Снейпа и Кэрроу.
Тогда их моральный дух не падал настолько низко. Тогда не рушился великолепный тысячелетний замок. Тогда ночью не становилось светло от вспышек заклятий. Тогда повсюду не лежали трупы. Тогда не погиб ее брат.
Вновь вспомнив о Фреде, Джинни опустила голову на подушку и с силой сжала виски. Вообще о гибели брата она в эти дни старалась не думать – слишком тяжелыми были эти мысли… Хотя настоящую боль потери в полной мере она, наверное, еще не прочувствовала – так казалось самой Джинни. Пока что преобладало ощущение нереальности, какой-то затянувшейся страшной игры – как могло случиться такое, что Фреда больше нет? Как это: он больше не будет торговать в «Волшебных вредилках» и повсюду рекламировать свои изобретения, не будет устраивать взрывы в комнате и фейерверки в школе, не будет с хохотом рассуждать обо всем на свете, подшучивать над Роном и так трогательно, однако ненавязчиво, опекать ее, Джинни?! Разве близнецы вообще могут разлучаться? Невозможно! Решительно невозможно!
Этим мыслям Джинни ходу не давала. Она вообще ни о чем не думала: просто лежала на кровати целыми днями, глядя в окно на цветущий сад, и представляла себе, что вокруг – пустота. Благословенная и недостижимая. Будто бы вокруг нет
ничего, совсем. Будто бы снизу то и дело не доносятся рыдания матери – душераздирающие и безнадежные. Будто бы по дому не ходит, точно привидение, потерянный Джордж. Будто бы на лицах отца, Чарли и Рона, как бы они ни старались держать себя в руках, не застыла печать горечи и боли.
Будто бы ее, пускай и на подсознании, не волнует вопрос, отчего Гарри все еще не дает ничего о себе знать.
С противоположной стены на нее смотрела с огромного плаката Гвеног Джонс – капитан любимой команды. Женщина озорно подмигнула, но сейчас этот жест едва не вывел Джинни из себя. Она подскочила и, резким движением сорвав плакат со стены, запихнула его в стоящую под столом коробку. Затем снова села на кровать, поджав под себя ноги и поплотнее завернувшись в тонкую шаль.
Через несколько минут раздался негромкий стук в дверь, вырвавший ее из прострации.
- Открыто, - отозвалась Джинни, всеми фибрами души надеясь, что это не мама: вид ее убитого лица она сейчас была бы не в состоянии выдержать.
Дверь скрипнула, и в комнату неуверенным шагом вошел Рон.
- О, хвала Мерлину, это ты! – выдохнула Джинни, глядя на брата. – С тобой еще можно поддерживать иллюзию нормального разговора.
- Хорошо, если так… Ты вообще выходила отсюда? Хотя бы на обед?
- И даже на ужин, - усмехнулась она. – Вот только я совсем не могу смотреть на все это…
- Я тоже… Послушай, я хотел поговорить с тобой… - неуверенно начал Рон.
- О чем?
- Понимаешь…
Выдавив первое слово, он замолчал, и на некоторое время в комнате воцарилась тишина – нарушал ее лишь шум деревьев за окном да звон посуды, доносящийся из кухни.
Наконец Рон совладал с собой.
- Сестренка, не могу поверить, что это говорю я, но… - он явно мялся, не зная, какие подобрать слова. – В общем, Гарри надо спасать.
- Что такое? – Джинни тут же вздрогнула.
-Ему совсем плохо, он заперся там, в доме Сириуса, и, по-моему, уже ничего не хочет, ничего ему не нужно. Мы пытались привести его в порядок, но никак. Его надо спасать, иначе… Иначе мы его просто потеряем.
- А я-то что могу сделать? – Джинни сама не знала, откуда появилась эта робость и неуверенность. Но она не видела Гарри почти год… Человек мог измениться до неузнаваемости, и она уже не найдет к нему подступа…
- Я думаю, ты найдешь слова или способ… ну, по-вашему, по-женски…
Рон не стал добавлять, что, по его мнению, если привести Гарри в порядок не удалось Гермионе во время их последней встречи, то всем остальным не стоит даже пытаться. Кто мог состязаться с Гермионой в умении правильно подобрать слова, понять человека, заставить снова вернуться к нормальной жизни?
Но это была его сестра. И она любила Поттера вот уже семь лет… «
Может, что-нибудь выйдет?»
Вне зависимости от того, как сам Рон когда-то относился к этому.
Эта мысль заставила его вспомнить еще кое о чем.
- Я понимаю, что вы тогда расстались, и…
- Мы не расставались, - неожиданно перебила его Джинни твердым голосом. – Тогда Гарри ушел, объяснил мне, зачем и почему, и я его ждала. Когда он захочет, будет готов, все будет по-старому.
«Если он захочет» - добавила она про себя. Минуло больше почти три недели после их победы, после того, как все улеглось – пускай суетно, пускай болезненно и горько, но хоть как-то. За это время Гарри ни разу не попытался встретиться с ней, поговорить об их отношениях, о будущем, о… да неужели они не нашли бы, о чем поговорить, оставшись вдвоем!
Но он не спешил делать первый шаг навстречу.
Если это вызвано тем, что Гарри, по словам Рона, совсем потерял интерес к жизни, то нужно что-то делать… не только из-за их отношений… но что? И сможет ли она?
- А ты что будешь делать? – поинтересовалась Джинни у брата через некоторое время. –Почему ты не можешь остаться с Гарри там, в доме Сириуса, и попытаться привести его в чувство? Мне кажется, ты все же что-то для него значишь.
- Но и ты тоже, - вяло усмехнулся Рон. – Я не могу. Во-первых, потому что сам Гарри этого не захочет, а во-вторых… - он замялся, не зная, стоит ли продолжать. – Гермиона хочет как можно скорее поехать в Австралию и вернуть своих родителей. Я… я еду с ней.
Эта новость заставила Джинни вынырнуть из своих размышлений и недоверчиво уставиться на брата.
- Вот как? Неужели не прошло и семи лет, как между вами что-то произошло?
- Отчасти, - Рон сейчас явно не настроен был шутить. – Я нужен ей сейчас, я же вижу. Может быть, больше, чем Гарри. А вообще я просто хочу сбежать, - признался он. – Не могу здесь… Не могу смотреть на родителей, на братьев, на тебя… Если честно, я и на Гарри смотреть не могу, а тем более не могу его спасать. Ему нужна ты, вся надежда на тебя. А мы с Гермионой поедем в Австралию, а когда вернемся, может быть, все встанет на свои места. Хотя бы отчасти. Ты не представляешь, как я этого хочу…
Некоторое время Рон молчал, словно давая сестре возможность осознать все сказанное, а потом тихо произнес, сжав ладонями виски:
- Мерлин… Как же я устал…
Это был едва ли не единственный случай, когда ее брат позволил своим чувствам хоть немного вырваться наружу. Все остальное время он бывал необычайно замкнутым и внешне спокойным, сохраняя отстраненно-флегматичный тон даже в разговорах с матерью или Джорджем. Вообще Рон предпочитал проводить большую часть времени наедине с Гермионой – видимо, только с ней он мог позволить себе снять эту маску.
Джинни до сих пор не знала, как трое неразлучных друзей провели последний год: через что им пришлось пройти, что преодолеть, с какими трудностями столкнуться? Она даже не знала, чем они вообще занимались и где находились. Но могла лишь догадываться о том, что это было отнюдь не просто и уж наверняка оставило свой след в их душах и мыслях.
Впрочем, сейчас Рон довольно быстро взял себя в руки.
- Вот так, значит… - подытожил он, резко вставая. – Думаю, у тебя получится поговорить с Гарри, привести его в чувства. В конце концов, кто-то ведь должен суметь пробить этот его самодельный панцирь!
- Я попробую… - совсем тихо отозвалась Джинни.
- Ну и хорошо. Тогда я пойду, – Рон бросил на сестру вопросительный взгляд, – меня Гермиона ждет. Мы с ней сегодня хотели обсудить, когда отправляться в эту Австралию. Надеюсь, я все же сумею уговорить ее на трансгрессию, хоть она и утверждает, что плохо знает местность и мы можем потеряться… Я не желаю несколько часов висеть в воздухе в этой огромной консервной банке с мотором!
Прозвучавшая шутка, казалось, тотчас расставила все по своим местам. Юмор всегда был неотъемлемым элементом жизни в этом доме, а потому траур воспринимался особенно тяжело и неестественно. Таким образом будто бы вернув что-то, Рон через некоторое время покинул комнату сестры, оставив им обоим возможность разобраться в запутанных мыслях.
Весь вечер и половину следующего дня Джинни провела, бесцельно мечась из угла в угол. Ночью она почти не спала – голову заполнили мысли, от которых не так-то просто было отделаться.
Просьба брата о том, чтобы она навестила Гарри, на первый взгляд кажущаяся не такой уж сложной, а в некоторых ситуация – вполне естественной, поставила ее в двойственное и сложное положение.
Несмотря на то, что Рона она убеждала в обратном, сама Джинни никак не могла отделаться от мысли о том, что с Гарри они расстались. Пускай не совсем по собственной воле, пускай под гнетом обстоятельств, пускай лишь на время – но расстались. Имеет ли она право сейчас навязываться ему, самовольно влезать в его жизнь?
Когда-то Джинни ждала его шесть лет. Ждала, потому что в десять лет, впервые увидев Гарри Поттера на платформе лондонского вокзала, она отчего-то сразу поняла, что вот он – герой ее романа. И ничего с этим уже не поделаешь…
Шли годы, менялись они оба, но чувства Джинни оставались прежними. И она продолжала ждать, успев усвоить за эти шесть лет – Гарри не тот человек, которому можно что-то навязывать, торопить его. Он сам все скажет и сделает, когда будет готов. Ведь в конечном счете Джинни дождалась поцелуя на виду у всей гостиной и, что самое главное, взаимности в своих чувствах.
Так, значит, и сейчас не нужно подгонять его в возобновлении отношений… когда он будет готов, придет сам…
А с другой стороны – ведь их расставание действительно было вынужденным!
Тогда, год назад, Гарри ни словом, ни жестом не дал ей понять, что она ему более не интересна или не симпатична. Напротив, их последний поцелуй на его семнадцатилетие просто-таки кричал об обратном. Если бы их тогда не прервал Рон, то кто знает, чем бы все кончилось…
«Но ведь после этого Гарри даже не пытался снова приблизиться ко мне! А возможностей была масса – хотя бы на свадьбе Билла он мог бы пригласить меня танцевать, или…
Все-таки тогда мы расстались, не стоит об этом забывать. А тот поцелуй был исключительно моей инициативой. Гарри попросту не хотел давать ни мне, ни себе лишних надежд.
А сейчас, когда все кончилось… ведь он говорил, что не сможет быть со мной рядом, пока жив Тот-Кого-Нельзя-Называть… теперь все кончилось, но Гарри все еще не сделал ни единой попытки вернуть все на свои места…
Так о чем говорил Рон?! Гарри сейчас не до чего, он ничего не хочет, ничем не интересуется. Немудрено – после стольких кошмаров! Нам всем сейчас нелегко, а ему – особенно. И если я не попытаюсь его спасти, то не стоит ни на что надеяться – ни на то, что наши отношения восстановятся сами собой, ни на то, что Гарри вообще останется здоровым и адекватным человеком!»
Едва эта мысль окончательно сформировалась в ее сознании, Джинни точно ужаленная подскочила с кровати и бросилась одеваться. Натянув на себя первую попавшуюся под руку одежду – но все-таки черного цвета, от атмосферы общего траура бежать было некуда – она вышла из комнаты и спустилась вниз.
Мать была на кухне – повернувшись спиной к лестнице, она вручную, без малейшей помощи палочки, наводила порядок в ящиках буфета.
- Я к Гарри поеду, - достаточно громко объявила Джинни. – В дом Сириуса, он там один сидит…
Молли ничего не ответила, лишь неопределенно махнула рукой. Расценив этот жест как знак согласия, Джинни потянулась к горшочку с Летучим порохом и уже приготовилась бросить в камин пригоршню.
- Джинни! – внезапно окликнула ее мать. – Валерьянка.
- Что – «валерьянка»?
Джинни оглянулась, бросив взгляд на мать, но Молли стояла к ней спиной. Через несколько секунд она отозвалась, причем по голосу казалось, что женщина сильно простужена.
- Лучшее средство от нервов, депрессии, всяких переживаний и ночных кошмаров – не всякие заумные зелья, а банальная валерьянка. Захвати-ка пузырек. Чует мое сердце, что для Гарри лишним не будет…
Джинни не была твердо уверена, что успокоительные капли – это именно то, что сейчас нужно Гарри, но на всякий случай положила пузырек в карман. Во-первых, ей хорошо помнились картины двухгодичной давности, когда, все в том же доме на площади Гриммо, Поттер впадал то в неистовство, то в апатию. Что она увидит сейчас, неизвестно. А во-вторых, Джинни точно знала – простого жизненного опыта ее матери не занимать.
Глава 3Как только Джинни вывалилась из камина и поднялась на ноги, в коридоре раздались шаги, и через несколько секунд на пороге кухни возник Гарри.
Этих нескольких секунд ей вполне хватило, чтобы понять: обстановка и атмосфера старого дома Блэков практически не изменились за минувшие два с половиной года. Все те же каменные стены, тяжелый абажур над истертым столом, ряды пыльных бутылок в высоком буфете…
- Джинни? – казалось, Поттер был поражен до глубины души. Меньше всего он ожидал увидеть ее здесь.
Стоило лишь окинуть возлюбленного мимолетным взглядом, и Джинни тотчас убедилась, что она не ошибалась в своих подозрениях. Рон был прав, Гарри выглядел ужасно: худой, бледный, небритый, с усталыми потухшими зелеными глазами.
- Что ты здесь делаешь?
- Решила тебя навестить, - девушка изо всех сил старалась держаться непринужденно, но мрачноватая обстановка вокруг и подавленный вид Гарри не слишком этому способствовали. – Ведь ты не даешь о себе знать, вот я решила проверить, как твои дела.
- Мои дела… Как тебе сказать, Джинни… В общем-то, гораздо лучше, чем могли бы быть…
Он сел за старый кухонный стол, жестом приглашая ее устраиваться рядом.
Послушно усевшись около него, Джинни уткнулась взглядом в испещренную трещинками и царапинами столешницу, внезапно поняв, что не знает, о чем сейчас говорить. Нельзя было упоминать их общую скорбь и минувшую битву, дабы не сделать еще хуже обоим. Нельзя было вспоминать счастливые недели их романа годичной давности – отчего-то Джинни чувствовала, что это сейчас совсем неуместно. Нельзя было беседовать на какие-либо отстраненные темы, потому что и тем-то таких сейчас не было. Не квиддич же!
В конце концов она избрала, как ей показалось, самою безобидную тему для того, чтобы нарушить тяжелое молчание:
- Мама тебе привет передавала… - осторожно начала Джинни. – И папа тоже. Теперь, когда все успокоилось, он снова может работать, и Билл тоже, и Перси. Чарли пока с нами…
Она и не подозревала, что практически дословно повторяет речи своего брата и Гермионы. Что не преминул отметить Гарри.
- Рон мне это уже говорил, – перебил он ее. Следом тихо попросил, глядя ей прямо в глаза: – Не надо разговаривать со мной, как с душевнобольным, Джинни, не надо. Я ни от чего не прячусь и, наверное, уже ничего не боюсь.
Подобной откровенности – резкой, прямолинейной, тяжелой и безысходной – она не ожидала, попросту не была к ней готова, и потому вновь замолчала, не зная, что здесь можно сделать и сказать. Не хватало ни опыта, ни мудрости, ни простого умения вести себя в подобных ситуациях.
А Гарри продолжал, не отрывая от нее взгляда:
- Так что не нужно меня щадить, прошу тебя. Мне просто нужно пережить все это, освоиться, свыкнуться… Но это вовсе не означает, что не смогу этого. Смогу, у меня нет выбора.
Он говорил то, что давно крутилось у него в сознании, но не слишком вслушивался сейчас в собственные слова, жадно глядя на лицо Джинни, в ее светлые голубые глаза, смотрящие на него со смесью тревоги, заботы и любви. Как же давно он не видел ее, как хотел сейчас запечатлеть в памяти ее лицо, будто бы это – в последний раз, навсегда! Если не считать минутных встреч во время битвы, а потом на кладбище, он видел ее впервые за год – все такую же, какую вспоминал в лесу, перед тем, как получить последний, добровольно принимаемый удар от Волан-де-Морта. И сейчас, даже в темной траурной одежде, печальная и растерянная Джинни казалась ему несказанно красивой – словно лучик солнца, неожиданно проникший в его мрачный темный дом, в совершенно безрадостную жизнь.
- Да, конечно, я… я понимаю, я все понимаю… - Джинни говорила почти машинально, на самом деле не понимая ничего: как ему помочь, что делать в такой ситуации, можно ли
вообще здесь что-то предпринимать…
Гарри в ответ лишь вздохнул, медленно отводя от нее взгляд; теперь он снова уставился на столешницу, а в стеклах очков отражалась лежащая рядом серебряная ложка.
Атмосфера, казалось, уже давила на них своей тяжестью. Не в силах избавиться от желания сделать
хоть что-нибудь, Джинни протянула к нему руки, обхватила за плечи, притягивая к себе. Внезапно замерла на секунду, словно засомневалась: имеет ли она сейчас на это право? – но, отбросив лишние терзания, привлекла Гарри к себе, осторожно перебирая непокорные черные прядки.
- Не говори ничего… - тихо попросила она, продолжая поглаживать его по голове. – Не надо. Я и так все понимаю…
Вот так – молча – они просидели довольно долго. Впрочем, никто из них не смотрел на часы, которые, к тому же, отсутствовали в этой кухне.
Джинни все еще пыталась осознать всю полноту, многогранность и безысходность этой ситуации, пыталась подобрать должные слова, которые помогли бы обоим – тщетно. И Гарри молчал… Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять истинность собственной фразы – не нужно ничего говорить. Не нужно слов. Они сейчас прекрасно понимают друг друга без них.
Спустя некоторое время, когда у нее сложилось впечатление, что Гарри хоть немного, но пришел в себя, Джинни вновь попыталась заговорить – теперь уже на более практичную и незамысловатую тему. Окинув возлюбленного внимательным взором, она поняла, что его худоба и бледность оказались куда более жуткими, чем можно было бы предположить сначала.
- Послушай, ты же похож на мумию! Я понимаю тебя, но…
- Это неудивительно, - горько усмехнувшись, оборвал ее Гарри. – С чего бы мне красотой сиять?
Услышав эти слова, Джинни лишь утвердилась в своих невеселых подозрениях: глубокая депрессия Гарри влекла за собой не только моральные и нервные последствия – он запросто мог бы рухнуть где-нибудь на полу из-за банальной физической истощенности.
- Ты когда ел последний раз? – требовательно спросила Джинни и, заметив, что Поттер неопределенно мотнул головой, воскликнула: – Ты вообще что-нибудь здесь ел?!
Она злилась и впадала в отчаяние от сознания собственного бессилия.
Ха,
«ел ли он?»! Попробовал бы не есть – с такой нянькой, как Кикимер! Казалось, эльф готов был силой запихивать в хозяина еду.
Было похоже, что Джинни собирается перенять технику эльфа; собирается посвятить ближайшее время заботе о нем – той заботе и тревоге, которой Гарри никогда прежде не знал.
«Что же, значит, у нее никого не было. Значит, она ждала меня и готова все вернуть», - отметил Гарри. Эта мысль принесла ему какое-то внутреннее успокоение, но все вопросы, возникшие с появлением Джинни в этих стенах, не разрешила.
Гарри все время казалось, что в воздухе витает какая-то недосказанность, неловкость: формально их отношения были разорваны год назад, но чувства-то ничуть не изменились! По крайней мере, Гарри мог говорить за себя. И он знал, что должен что-то объяснить Джинни, сказать ей, что все осталось на своих местах…
Однако она была абсолютно спокойна, будто совсем не ощущала этой двусмысленности. Будто между ними действительно ничего не менялось.
Даже не принимая во внимания это поведение Джинни, он не мог не замечать, что последний год, который они провели порознь, наложил на нее свой отпечаток. Она изменилась, будто бы повзрослев, и теперь Гарри видел перед собой не задорную девчонку с мальчишескими повадками и неиссякаемым чувством юмора, а чуткую и мудрую молодую женщину, чьи глаза повидали многие ужасы.
И в данной ситуации это радовало: в такой девушке – заботливой, понимающей, мудрой – он нуждался куда больше, чем в былой заводной хохотушке. Тогда, год назад, Джинни поняла все правильно, поняла, что их разрыв – явление временное и ситуативное. Перед ней не нужно ни извиняться, ни говорить красивых слов, ни объясняться. Она сама все знает.
А Гарри знал, что Джинни легко может совмещать в себе и чуткость, и задор.
Тем временем она гнула свое:
- Тебе выспаться надо, - не терпящим возражений тоном заявила Джинни. – Когда ты спал в последний раз?
- Знаешь, как ты сейчас похожа на свою маму? – хрипло отозвался Гарри, силясь улыбнуться. – Когда ел, когда спал… Джинни, если я выжил после нескольких встреч с Волан-де-Мортом, то, может быть, от голода и недосыпа не умру?
Сказав это, Гарри поразился сам себе – ведь он сейчас пытался шутить! Этого желания у него не возникало слишком давно.
А миссис Уизли он вспомнил почти случайно – на самом деле Джинни сейчас напомнила ему совсем другую рыжеволосую женщину. Ее руки, такие мягкие и заботливые, позволяли успокоиться – может быть, так когда-то ласкала его мама? И в полумраке кухни Джинни неожиданно, всего на мгновенье, но показалась ему похожей на юную Лили – ту, что Гарри видел в воспоминаниях Снейпа, в зеркале Еиналеж и в лесу.
Сейчас он как никогда остро нуждался в этой заботе.
- Наверное, это наследственное, - улыбнулась Джинни в ответ, стараясь выглядеть непринужденно. А затем добавила: – Выспаться тебе все-таки надо, и не говори ничего! Пойдем, ляжешь.
Подхватив Гарри под руку, она заставила его подняться и выйти на лестницу, ведущую наверх.
Он безразлично махнул рукой в сторону верхнего этажа, где находилась бывшая спальня Сириуса – несмотря на то, что за прошедшие дни Гарри всего несколько раз сумел задремать, именно в этой комнате он чувствовал себя комфортнее всего. Словно невидимая ниточка связывала его с крестным.
- Давай, я тебе чаю принесу? – предложила Джинни. – И сахару побольше…
«Сейчас бы “Сна без снов”! – с досадой подумала она. – Да где же взять? Может быть, просто валерьянки накапать, раз мама говорит, что помогает…». Но предлагать это вслух Джинни не стала – чувствовала, что Гарри не понравится идея накачать его успокоительным.
- Да какая разница! – выпалил Гарри, когда они вошли в комнату и приблизились к кровати. – Я все равно уснуть не могу! Я ничего не могу – ни есть, ни спать, ни нормально жить… Мне все вокруг напоминает о них, о том, что если бы не я, они, может быть, сейчас были бы живы…
- Тихо, тихо… - Джинни привлекла его к себе и обняла, успокаивая. – Ты ни в чем не виноват. Наоборот – если бы не ты, кто знает, где были бы сейчас все мы…
- Джинни, дело не в этом… - пробормотал он, зарывшись лицом в ее волосы. – Вся проблема в том, что я действительно оказался Избранным. А точнее – Обреченным. Ты понимаешь, что меня повсюду преследуют эти мысли, эти воспоминания, голоса? Я просто не могу нормально жить – такая вот у меня судьба. И, наверное, я не избавлюсь от этого уже никогда…
Закончив этот печальный монолог, Гарри резко поднял голову, на мгновенье заглянул ей в глаза, а затем подался вперед, прижался губами к ее шее. Объятие тотчас стало сильным и властным, словно он боялся, что Джинни ускользнет, исчезнет куда-то, – Гарри крепко прижимал ее к себе, одновременно пытаясь расстегнуть черную кофточку. Это ничуть не напоминало их ласки и объятия в Хогвартсе той, казалось бы, далекой весной – даже самые пылкие, даже заходившие дальше, чем следовало бы. Теперь в каждом поцелуе чувствовался привкус горечи, отчаянья и безысходной боли.
Однако это было лучшим, что они могли сейчас сделать. Куда лучше истерик, беззвучных рыданий или яростных криков.
Когда большая часть их одежды упала подле кровати единой темной кучей, Гарри опрокинул девушку на подушки, свободной рукой отбросив в сторону покрывало. Следом на мгновенье оторвался от ее губ.
- Скажи, и я остановлюсь, - будто опомнившись, хрипло прошептал он, сам не слишком-то веря в свои слова.
Джинни лишь помотала головой, разметав по подушке рыжие кудри, и крепче прижала его к себе. Тогда Гарри уже больше ни о чем не думал – спасительная темнота ее объятий и жар ее тела влекли к себе, заставляя впасть в блаженное забвение.
Глава 44
Первые лучи утреннего солнца заскользили по комнате, ласково касаясь их лиц, совсем рано – впрочем, на часы Джинни не смотрела. Лениво разлепив глаза, она медленно обвела взглядом уже совсем светлую спальню, будто бы желая осмыслить все события минувшего вечера и ночи.
Причудливо спутанная одежда, единым темным комом лежащая на полу. Его очки, небрежно отброшенные на тумбочку. Так и не задернутые шторы на окне. Гарри, который все еще безмятежно дремал, раскинувшись на кровати.
Она и так все прекрасно помнила…
Джинни снова посмотрела на лежащего рядом Гарри – сейчас, с растрепанной черной шевелюрой, без очков, с обнаженными плечами, выглядывающими из-под одеяла, он отчего-то казался совсем беззащитным и… каким-то новым. Одной рукой он все еще обхватывал ее, словно и во сне боясь, что Джинни исчезнет, ускользнет куда-то. А лицо буквально лучилось спокойствием и умиротворением – она могла бы поклясться, что этой ночью кошмары парня не мучили.
Джинни задумчиво улыбнулась.
Осторожно выпутавшись из многочисленных простыней, она поднялась на ноги, невольно поморщившись при этом – все-таки тело еще ныло. Из распахнутого платяного шкафа она извлекла тряпку – нечто среднее между мужской рубашкой и халатом – и, набросив ее на плечи, подошла к окошку, за которым разгоралась ленивая утренняя суета. Но то и дело оборачивалась, чтобы еще раз посмотреть на Гарри.
Спектр чувств, испытанных рядом с ним этой ночью, самой Джинни казался пугающе огромным. Приятный озноб и удовольствие от осязания его рук на своем теле, от самого осознания этой близости. Вполне ощутимая боль, все еще дающая о себе знать. Однако ничего такого, о чем взахлеб болтали опытные девчонки: никакого взрыва, помрачнения, фейерверка... Лишь счастье от того, что она доставила своему любимому радость и облегчение.
И легкость, необъяснимое чувство невесомости в душе! Произошедшее не оставило после себя ни единой отрицательной мысли: не было ни стыдно, ни страшно, ни противно. Она принадлежала любимому – и это казалось абсолютно естественным, простым и понятным.
В это время Гарри проснулся и, растерянно проведя рукой по пустующей соседней подушке, перевел взгляд на Джинни, стоящую у окна.
Он никогда не знал, как следует вести себя с девушками. И тем более не знал, что сказать той, с которой проснулся в одной постели.
Чего она ждет? Каких-то нежных слов, которые он никогда не умел говорить, или извинений за то, что вчера он не сдержался? Или и того, и другого?
Наверное, она услышала, как он проснулся, потому что тотчас повернулась и, легко улыбнувшись, вернулась к постели.
- Джинни… - пробормотал он, стараясь убрать из голоса неизвестно откуда взявшиеся робость и смущение.
Может быть, ему следует чувствовать себя виноватым. Может быть, это было ошибкой. Может быть, она будет жалеть. Но Гарри знал точно:
он жалеть не будет.
Слишком было хорошо, чтобы жалеть. Слишком много счастья и удовольствия за раз – никогда прежде Гарри не испытывал ничего подобного.
Джинни приблизилась. С полсекунды поглядев на него, она улеглась обратно на кровать и, проведя пальчиком по его лицу, прошептала:
- Доброе утро…
Что-то подсказывало ей – естественность! Вести себя так, будто все, что между ними было, само собой разумеется. Так и надо, так и должно быть. Тогда обоим легче будет преодолеть возникшее смущение и неловкость.
Чуть помедлив, Гарри приподнялся на локте и потянулся поцеловать ее.
- Колючий! – рассмеялась Джинни.
Это было совсем новое и странное ощущение – лежать в постели не одному. Осознание этого факта казалось Гарри едва ли не более волнующим, чем все, что этому предшествовало.
Нужно признаться, телом он желал ее с того самого момента, когда впервые увидел в объятьях Дина. Но никогда это тело и, главное, эта любовь, не были так необходимы ему, как этой ночью.
Когда он размышлял сам, все его чувства казались Гарри простыми и понятным. Не знал он другого: что сказать Джинни, как объяснить ей, что эта ночь вызвала в нем небывалый вихрь эмоций, сколько все это для него значит?
Тем временем она взяла инициативу в свои руки.
- Давай, просыпайся, приходи в себя и спускайся вниз! – распорядилась Джинни, не переставая тихонько посмеиваться; в уголках ее глазах лучилась улыбка. – А я попробую соорудить нам завтрак, если там, конечно, еще осталось хоть что-то съедобное.
С этими словами она вновь поцеловала его, скользнув губами по покрытой щетиной щеке, а затем отстранилась и вышла из комнаты.
Проследив взглядом за ее тонкой фигуркой в дурацком бесформенном одеянии, исчезнувшей за порогом, Гарри некоторое время пролежал неподвижно, глядя в украшенный лепниной потолок, а затем поднялся и, подобрав с пола разбросанную одежду, направился в ванную.
Когда Гарри спустился на кухню, глазам его предстала дивная картина: Джинни, каким-то непостижимым образом уже успевшая переодеться, стояла около массивной старорежимной печки и жарила яичницу с помидорами на огромной сковороде.
- Садись, сейчас поесть дам! – она махнула в сторону стола, заметив его появление. – Готовить здесь, конечно, не из чего, так что без изысков…
Только сейчас он заметил, что на Джинни прошедший год и события последних дней тоже сказались далеко не лучшим образом, и дело было не только в глубокой скорби, видной невооруженным глазом. Девушка выглядела усталой и осунувшейся, под глазами залегли глубокие тени, а кожа, всегда бывшая молочно-белой, сейчас казалась совсем прозрачной, через нее просвечивали синеватые сосуды. На похудевшем бледном лице, казалось, жили только глаза – но они
жили! Широко распахнутые голубые глаза будто бы светились внутренним светом, которого – Гарри не знал точно, но мог сказать наверняка – не было еще пару дней назад.
Однако он не мог оставить без внимания тот факт, что Джинни пару раз поморщилась, будто бы от боли, пока сновала по кухне.
- Больно? – виновато спросил Гарри: он заподозрил это еще ночью, когда она закусила губу и мертвой хваткой вцепилась в его плечи.
- Все нормально, Гарри, - она покачала головой и улыбнулась. – Правда.
- Извини, - выдохнул он еле слышно.
- Я же говорю тебе: все хорошо. Так всегда бывает… ну, впервые…
Ему показалось, что Джинни на мгновенье смутилась и чуть покраснела, но она тут же взяла себя в руки и добавила совсем другим тоном:
- Ты яичницу все-таки съешь! Кому я готовила?
- Конечно, съем! – отозвался Гарри, жестом приглашая ее усаживаться рядом. – Спасибо тебе, очень вкусно.
«Все-таки с ней сейчас как-то слишком легко… - отметил он про себя. – Даже странно. Неужели все действительно нормально, хорошо и правильно?»
Он не мог избавиться он давней, с детства, уверенности в том, что его не за что любить. Хотя Джинни, казалось бы, уже на протяжении года доказывала ему обратное. А еще Гарри боялся, и не безосновательно, что все дорогие ему люди как-то незаметно, но систематически покидают не только его, но и грешный мир.
Однако сейчас он ясно ощущал, что можно спокойно позволять любить себе самому и принимать эту любовь… отчего-то эта уверенность едва ли не витала в воздухе.
Прошло несколько минут, прежде чем Джинни нехотя произнесла:
- Послушай, я, наверное, сейчас домой пойду. Иначе мама с ума сойдет, да и вообще… - Джинни резко оборвала фразу. – В общем, я сейчас уйду, объясню все маме, возьму хоть немного вещей и постараюсь сегодня же вернуться сюда. Договорились?
- Конечно, - кивнул Гарри, но потом вздрогнул, осознав, что за этим стоит. – А она нас обоих не…
Он замолчал, не зная, как завершить предложение. Твердо уверен Поттер был лишь в том, что каким бы естественным и легким ни казалось все, происходящее между ними здесь, миссис Уизли вряд ли это одобрит.
- Нет, не думаю… - отозвалась Джинни, но особой уверенности в ее голосе Гарри не услышал. – Вряд ли. Я ей сказала, что к тебе поеду, так что…
Все это она говорила, дабы успокоить Гарри – это было видно невооруженным глазом. Но, тем не менее, развивать эту тему они не стали, и завтрак прошел практически молча – лишь время от времени они перебрасывались малозначимыми фразами. А пару часов спустя Гарри проводил ее у камина на кухне.
«Сейчас я увижу маму… - неожиданно четко осознала Джинни, шагнув в ярко-зеленое пламя. – И что я ей скажу?»
Прежде она неоднократно задумывалась о том, как когда-нибудь расскажет маме о своей первой ночи, об окончательном и бесповоротном единении с любимым человеком. Маме, которая хоть и почти никогда не разговаривала с ней на подобные темы – не учила нравиться мужчинам, не учила чувствовать себя женщиной – но все равно оставалась самым близким и понимающим человеком на свете.
Но что сказать сейчас, Джинни не знала. Она не чувствовала за собой никакой вины, однако терялась, представляя себе неминуемый разговор. Слишком все было тяжело и запутано…
Гарри, подавленный и, казалось, потерявший всякую надежду, каким она нашла его вчера. Собственное отчаяние, незнание, что можно сделать. Гарри, крепко сжавший ее в объятиях, не оставляя обоим выбора. Множество перемешавшихся чувств наутро и, самое главное, его глаза – зеленые, цвета надежды, будто бы ожившие после их ночи…
Слишком сложно, чтобы суметь объяснить.
Все эти мысли пронеслись в голове Джинни за те считанные секунды, которые потребовались для того, чтобы исчезнуть из дома на площади Гриммо и оказаться на кухне родной «Норы».
Молли Уизли сидела за столом в компании Флер – перед женщинами стояли чашки с явно нетронутым, давно остывшим чаем, а лица обеих казались чем-то озадаченными.
Услышав шум и увидев выходящую из камина Джинни, обе тотчас повернулись к ней.
- Джинни! Наконец-то! – воскликнула Молли, поднимаясь навстречу дочери. – Хоть бы предупредила, что задержишься, я же все-таки волнуюсь! Где ты была всю ночь?
- У Гарри, - отозвалась она и, вероятно, в ее голосе прозвучало нечто – оттенок, интонация, тщательно скрываемый подтекст – что матери совсем не понравилось.
Что сказать еще, она не знала.
- И что же скрывается за словами: «У Гарри»? – недоуменно и уже немного возмущенно поинтересовалась мать, увидев, как Джинни прикрыла глаза и покачала головой, всем своим видом словно говоря: «Все потом, не спрашивай…». – Джинни, может быть, ты пояснишь мне, где провела всю ночь и чем вы там занимались?
- Потом, мамочка… - произнесла она уже вслух. – Потом – обязательно…
С этими словами она кивнула Флер, глядящей на нее со странной смесью тревоги и понимания в прекрасных синих глазах, и, миновав мать и невестку, направилась к лестнице, ведущей наверх.
- Джинни! Послушай, я, наверное, имею право знать…
Дальнейших слов Молли она уже не слышала.
Осторожно затворив дверь своей комнаты, Джинни тут же обессилено рухнула на кровать, бесцельно глядя в белый потолок. Пожалуй, и самой себе она с трудом смогла бы объяснить все то, что сейчас чувствовала, что так сложно было выразить словами – так что же говорить о маме?
Все, происходившее между ней и Гарри этой ночью; все то, что воспринималось так просто и естественно там, на площади Гриммо, здесь, в залитом солнцем родном доме, отчего-то казалось далеким и нереальным. Новые ощущения и мысли – все эти воспоминания будто бы были совсем неуместны здесь, в ее маленькой старой комнате.
Осязание его тела рядом – действительно, как будто родное и незнакомое одновременно. Впрочем… Впрочем, теперь она знала его всего: каждый вихор волос, каждый вздох, каждый шрам…
Шрамы… Никогда прежде Джинни не задумывалась о том, сколько этих печальных трофеев, кровавых автографов оставили Гарри минувшие годы. А сколько ран, невидимых глазу?
«Ничего, все наладится… - убеждала себя Джинни. – Ему станет лучше, ему уже лучше – я же вижу! А потом и все остальные придут в себя… По крайней мере, я сумею позаботиться о том, чтобы Гарри пришел в себя, сумею вытащить его из этого мрачного дома…»
Она даже не заметила, что в раздумьях уже распахнула дверцы шкафа, оглядывая небогатый гардероб, и начала складывать на кровати стопку вещей первой необходимости. «Надо возвращаться к Гарри… - повторяла она раз за разом. – Надо, если я хочу привести его в нормальное состояние…»
Ее размышления прервал негромкий, деликатный стук в дверь.
- Да, мам? – выдохнула Джинни. Она знала, что этот разговор неизбежен, но, пожалуй, еще не была готова к нему.
- ‘Жинни, можно к тебе? – блестящие белокурые волосы, казалось, летели впереди своей обладательницы, оповещая о ее появлении. Дверь открылась, и в комнату скользнула Флер.
- Да, конечно, - вздрогнула она и повернулась к гостье: ее неприязнь к невесте, а теперь жене старшего брата давно осталась в прошлом. – Что случилось?
- ‘Жинни, извини, если я… как это по-английски… лезу не в свое дело, но я слышала твой разговор с мамой, и…
- Что? – напряглась Джинни. Она чувствовала, что, несмотря на их наладившиеся отношения, она скажет Флер что-нибудь нелицеприятное, если та вздумает читать ей нотации или взывать к морали и нравственности. – К тому же, - Джинни усмехнулась, - мне кажется, что и разговора-то никакого не было…
-
Oui, конечно, но… - было видно, что Флер мнется, пытаясь подобрать слова. – В общем, ‘Жинни, я подумала, что тебе это может пригодиться…
С этими словами Флер протянула ей какой-то небольшой пузырек, который сжимала в руке. Джинни сперва опешила, но взяла его. А когда она бросила взгляд на этикетку, то осознала продуманность и оправданность этого шага Флер.
- А… да, спасибо… - пробормотала она, глядя на красавицу-невестку. – Спасибо, что… думаешь обо мне… а как…
- О, неважно! – Флер махнула рукой. – Я знаю, каково все это бывает. И лучше перестраховаться, n'est-ce pas?
Было ясно, что Флер тоже немного волнуется – только в таком случае жена Билла после того, как прожила в Англии без малого четыре года, сбивалась на родной французский. Выждав несколько молчаливых секунд, она сдержанно улыбнулась и проговорила:
- Тогда я пойду, да, ‘Жинни? Да, и еще: не волнуйся из-за мамы, eh bien, что она, может быть, была резка… Подожди немного, все наладится.
В ответ на это Джинни лишь кивнула: несмотря на то, что Флер действительно очень вовремя и очень кстати о ней позаботилась, что она никогда не ожидала бы от той подобного шага, вести задушевные беседы она настроена не была. Ни с Флер, ни с мамой, ни с кем-либо еще. В самой себе бы разобраться для начала!
Когда Флер вышла – на прощание они лишь кивнули друг другу – Джинни как ни в чем не бывало продолжила собирать вещи. Ее решимость, уверенность в том, что в любом случае нужно возвращаться к Гарри, ничуть не угасла.
Укладывая в маленькую сумку полученный от Флер флакончик, Джинни еще раз задумалась о дальновидности невестки. «Она действительно молодец, что дала мне это, - пронеслось в ее голове. – И правда, все может случиться… А Гарри сейчас совсем не до этого, он, наверное, даже не задумался…»
Собственное легкомыслие в этих размышления заставило ее усмехнуться, затем – ужаснуться, а спустя пару секунд – похолодеть, замерев с какой-то тряпочкой в руках: а что, если
уже?
Однако когда она взяла себя в руки, и внезапная паника уступила место здравым рассуждениям, Джинни все же постаралась успокоиться – вряд ли, очень вряд ли… Дни совсем не те, не должно было ничего случиться…
«Ладно, если что – сами виноваты! – резко сказала она самой себе. – Но все-таки все хорошо, мне так кажется…».
Отогнав тревожные мысли, Джинни окинула собранные вещи критическим взором. «Вроде бы, все нужное взяла… По крайней мере, минимум…». Она все же надеялась вернуться домой через некоторое время и, если получится, притащить сюда Гарри.
Когда она спустилась обратно на кухню, Молли все еще была там – на этот раз она вручную оттирала заварочный чайник.
- Ты, конечно, сейчас обратно к Гарри отправишься? – поинтересовалась она, повернувшись, и Джинни увидела на лице матери странную смесь добродушной усмешки, теплоты и тревоги.
- Да, я… - начала было Джинни, но вновь почувствовала, что не может сейчас ничего обсуждать. – Мам, ты прости, если что… Я тебе потом все расскажу. Обещаю. Но не сейчас. Идти надо…
- Ну, что с тобой теперь поделаешь? – пожала плечами Молли, и Джинни заметила, как на лице матери впервые за последние недели промелькнуло слабое подобие улыбки. – Иди, только передай, пожалуйста, Гарри, чтобы не избегал нашего дома. Ничего не изменилось… в этом отношении…
И она кивнула дочери, уже взявшей в руку пригоршню летучего пороха.
На этот раз Джинни застала Поттера непосредственно на кухне – тот сидел за столом и, кажется, листал какую-то старую книжку.
Она не могла не обратить внимания на то, что внешний вид Гарри выгодно отличается от вчерашнего, и даже от того, каким она оставляла его несколько часов назад. С лица исчезла многодневная щетина, черной шевелюры явно коснулась расческа, а футболка и джинсы были недавно извлечены из шкафа. Но главное – выражение лица и глаза! Как будто из взгляда исчезла какая-то обреченность и безысходность.
- Хорошо выглядишь, - заметила Джинни, выбираясь из камина. – Определенно лучше, чем вчера вечером. Настоятельно советую продолжать в том же духе.
- Ты так быстро вернулась? – в его голосе звучало и удивление, и опаска. – Как мама?
- Пожалуй, не лучше, чем раньше… - погрустнев, отозвалась Джинни. – Увы.
- Нет, я имею в виду: как она отнеслась к тому, что ты…
Предложение Гарри не закончил, рассчитывая на то, что она и так поняла. Он сам глубоко и тяжело переживал гибель Фреда, разделял горе миссис Уизли и, чувствуя часть своей вины, все еще не мог смотреть ей в глаза… но сейчас его беспокоило не это, а то, не вызвало ли гнев этой женщины отсутствие дочери дома ночью. А точнее – то, что он натворил.
Сам он никакой вины за собой не чувствовал, но если из-за него проблемы возникнут у Джинни…
- Все хорошо, - улыбнулась она и, слегка сжав его руку, повернулась к столу. – Все в порядке. Давай я тебя чаем напою? Сам-то небось чайник вскипятить не догадался?
Он заметил, что Джинни уводит разговор в сторону, и мог лишь догадываться о причинах ее нежелания говорить на эту тему – спросить прямо не решался.
- В библиотеке нашел, - пояснил Гарри, заметив, что она краем глаза изучает раскрытую книгу. – Не сказать, что очень интересно, но я и не вчитывался толком…
- Ладно, если понравится, дашь потом почитать, - кивнула Джинни, достав из буфета чашки.
Чай пили практически молча, глядя друг на друга в упор – казалось, в голове обоих вертится слишком много мыслей, чтобы их можно было обратить в слова. И они прекрасно понимали друг друга без них.
А когда чай был выпит, Гарри ощутил непривычную расслабленность и приятную усталость – было ли это вызвано умиротворением, которое всегда дарило ему присутствие Джинни, или тем, что тяжелые мысли хоть ненадолго, но отпустили его?
И не хотелось ни думать, ни волноваться…
-Ты мне все-таки скажи: мама точно спокойно отреагировала? – повторил Гарри, усевшись в глубокое кресло, стоявшее в углу. Все-таки ему казалось, что Джинни чего-то недоговаривает.
- Спокойно, - отозвалась она. – Абсолютно спокойно. Я ей пообещала, что потом мы поговорим по-человечески, и она согласилась. Все в порядке.
-Тогда хорошо… - пробормотал он, пытаясь подавить очередной зевок. Гарри чувствовал, что веки словно налились свинцом, глаза слипались, а мысли путались – такого не было с ним уже давно. Потом он вдруг вспомнил, как три года назад, после возвращения из лабиринта Турнира Трех Волшебников, его напоили зельем для «Сна без снов», и он точно так же куда-то проваливался. Захотелось как-нибудь шутливо спросить у Джинни, не подмешала ли она ему чего-нибудь сейчас, но язык не слушался…
- Ну, спи, спи, - тихо произнесла Джинни, пристроившись на подлокотник его кресла. – Спи, я здесь…
Но убаюкивать его уже не требовалось: Гарри задремал, уронив голову на грудь, а рука его с силой сжала ее пальцы.
Глава 5С тех пор, как Джинни фактически переселилась на площадь Гриммо, Гарри с каждым днем чувствовал, что
оживает. И пускай до полного исцеления от кошмаров войны было еще далеко, то, что уже существовало, являлось значительным шагом вперед.
Одно лишь то, что Джинни постоянно была рядом, помогало сохранять здравый рассудок. А ненавязчивая, но в то же время всеобъемлющая забота, которой она окружила Поттера, как нельзя лучше способствовала медленному восстановлению душевного равновесия.
Теперь Гарри не шатался по дому, сходя с ума от одолевающих невеселых мыслей – Джинни, казалось, точно знала, когда именно нужно его чем-то отвлечь.
И, хотя ночью по-прежнему не было спасенья от кошмарных снов, каждый раз, когда он просыпался в холодном поту, Джинни была рядом и наготове: с каплями в стакане и раскрытыми объятьями, она убаюкивала его, словно маленького… И Гарри вновь засыпал, вцепившись в ее ладонь так, что пальцы сводило судорогой.
«Неужели Джинни вообще не спит?» - задался как-то вопросом Гарри. Позже он понял, что та попросту не признавалась в собственной бессоннице.
И если ее тоже одолевали кошмары и преследовали картины военных ужасов, то Джинни явно прилагала все усилия к тому, чтобы никто, а особенно Поттер, никогда об этом не узнал.
- Послушай, а мама точно тебя спокойно ко мне отпустила? – в который раз спросил Гарри, когда вечером они сидели в гостиной за чаем, завернувшись в один плед.
На этот раз Джинни помедлила с ответом, неспешно размешивая ложечкой сахар. Потом отозвалась тихо:
- Ты знаешь, мне кажется, что ей даже легче, когда никого из нас нет дома. Наедине с папой она, наверное, чувствует себя свободнее, может позволить себе что-то… а маме это сейчас необходимо…
Это был единственный раз за все дни, когда они хоть и мельком, но коснулись в разговоре гибели Фреда.
Сделав паузу, Джинни вздохнула и продолжила нарочито небрежным голосом:
- Кстати, от Рона с Гермионой новостей нет?
- Только сегодня утром Рон прислал записку, что родителей Гермионы они нашли. Больше ничего, там буквально пара слов была, я толком и не понял, как у них дела… - охотно поведал ей Гарри, ухватившись за новую тему, как за спасительную соломинку.
- Будем надеется, они все расскажут, когда вернутся, - кивнула Джинни. И добавила, бросив взгляд на часы: – Уже двенадцатый час! Давно пора спать, так что идем наверх.
- Пора, - согласился Гарри. – Только
сразу спать мы не пойдем.
- Поглядим… - загадочно улыбнулась Джинни и вышла из комнаты, жестом приглашая следовать за собой.
Гарри не нужно было повторять дважды – он за несколько шагов догнал ее у подножья лестницы и привлек к себе за плечи, целуя. Джинни охотно ответила, запустив тонкие пальчики в густую шевелюру Поттера – за недолгое время она успела усвоить, как действует на него это незамысловатое движение. И они начали медленно подниматься наверх.
Вот так они и жили эти дни, делая все возможное, чтобы уйти от мрачных мыслей: наверстывали в разговорах годичную разлуку, позволяли себе по вечерам немного ностальгии, бередящей еще совсем свежие раны, уделяли, пожалуй, чрезмерное внимание простому быту. И падали ночью друг другу в объятья, забывая обо всем на свете, медленно избавляясь от неопытности и неловкости…
Становилось возможным поверить, что когда-нибудь все вернется на круги своя.
Действительно, все входило в свою колею. Мельчайшие элементы мирной жизни – например, чай с лимоном и мелиссой, который Джинни взяла за правило заваривать каждый вечер в изящном фаянсовом чайничке – в сумме своей создавали именно ту атмосферу уюта и умиротворения, что была сейчас необходима.
И то, как они пили этот чай на как будто ставшей светлее и просторнее кухне – игра воображения, или старания Кикимера? – и моменты, когда они просто молчали, понимая друг друга без единого слова, и минуты веселого, почти как прошлой весной, смеха, и полные чувственности и чуткости ночи…
«С Джинни хорошо… - размышлял Гарри, бездумно глядя на страницы какой-то книги, найденной в бездонной библиотеке. –
Спокойно, уютно… Хочу, чтобы вот так – всегда. Она же вовсе не такая балагурка, какой может показаться сначала – хотя Летучемышиным Сглазом наградит, только повод дай! И ночью… - при этой мысли он, почувствовал, как щеки начали лихорадочно гореть. –
Действительно – всегда бы так…
»
- Ну, замечательно… Что и требовалось доказать! – ворвался в его мысли шум и потрясенный, но такой знакомый голос.
Рон стоял около камина, со странной смесью возмущения и недоумения в глазах уставившись на Гарри и свою сестру, которые сидели на жестком диване спина к спине, погрузившись каждый в свою книгу.
Они одновременно вздрогнули и отложили чтение, оборачиваясь.
- Здравствуй! А тебя не учили, что стоит хотя бы предупреждать о своем намерении явиться в гости? – сощурив глаза, поинтересовалась Джинни, глядя на отряхивающегося от пепла брата.
В этот момент шум повторился, и из камина вывалилась Гермиона – растрепанная и немного помятая.
- Ну что? Здесь? – выпалила она.
- Как видишь… - пробормотал Рон, видимо, не совсем еще пришедший в себя. – Вот только как это понимать прикажете?
- В чем дело? – спокойно осведомилась Джинни, видимо, догадавшаяся, что речь идет о ней. – Вы меня потеряли, что ли? Здесь я, здесь.
- Я вижу… - отозвался Рон. – Просто… мы домой вернулись, тебя нет, мама говорит – ты здесь… Теперь я вижу, что это действительно так.
- Рон, да что происходит? – повторила Джинни, уже начиная нервничать. – Что случилось? К тому же ты, если я ничего не путаю, буквально сам меня сюда отправил.
- Да, но… Я как-то не ожидал…
Рон не обращал ни малейшего внимания ни на Гарри, ни на Гермиону, словно их вообще здесь не было – его изумленный взгляд был направлен только на сестру. Однако через некоторое время он тряхнул головой, точно отгоняя наваждение, и повернулся к другу.
- Э-э… Гарри… пойдем-ка, перекинемся парой слов…
Поттер покорно поднялся и направился к двери, а Гермиона едко прокомментировала:
- Ну да, перекиньтесь… а я пока соответствующие зелья поищу – мало ли, кто кому какие увечья нанесет в процессе дружеской беседы…
Когда они оказались наедине, Рон пару раз вдохнул поглубже, а затем спросил нарочито небрежным тоном, боязливо оглядываясь на портрет матушки Сириуса:
- Гарри, я… Я просто уточню…
- Что такое?
- Это надо понимать так, что за время моего недолгого отсутствия ты переспал с моей сестрой? – голос Рона не оставлял никаких сомнений: он уже все понял и, более того, смирился, похоже, с этим фактом.
- Допустим, - Гарри сам поразился, как холодно прозвучал его ответ. Но сейчас он твердо знал одно: ему до смерти надоело чрезмерное внимание Рона к их с Джинни отношениям, его способность поднимать крик из-за вещей, по сути, его абсолютно не касающихся. – И что?
Он не обязан никому ничего объяснять.
- Ничего, - Рон фыркнул, точно рассерженный рыжий кот. – Я же сказал, что просто уточняю.
- Так в чем же тогда дело?
- Ни в чем! – нервно отозвался Рон. – Пойдем обратно, ждут ведь, волнуются…
Вернувшись, они обнаружили на кухне Гермиону и Джинни, оживленно о чем-то перешептывающихся. Увидев их, девушки тотчас замолчали, и Гермиона окинула обоих критическим взором.
- Так-так… Ну, на первый взгляд могу сказать, что беседа прошла нормально. Руки-ноги у вас целы, так что… Я же дочь врачей, так что извините за возможные издержки…
- А почему это беседа должна была пройти ненормально?! – набросился на нее Рон, видимо, решивший устроить себе разрядку и в очередной перепалке с Гермионой выплеснуть все то, что не решился высказать Гарри. – Почему мы не могли просто поговорить? Ты всегда думаешь, что я обязан выйти из себя, кому-то нахамить, или…
- Я вовсе так не считаю, но, думаю, не стоит отрицать, что ты часто не держишь себя в руках!
- Ну, по накатанной… Хватит. Успокойтесь, пожалуйста. Все, - Джинни намеренно акцентировала последнее слово, а следом продолжила, обращаясь к Гермионе: – Ты все-таки расскажи, чем ваша поездка закончилась? Нашла родителей?
- Да, все оказалось даже проще, чем я ожидала… - заговорила Гермиона, и всем тотчас стало ясно, что скользкая тема точно осталась позади.
Все входило в свою колею. Вернувшийся Рон, похоже, окончательно примирился с мыслью о союзе своей сестры с Гарри, и даже спокойно отнесся к факту ее постоянного нахождения на площади Гриммо. А она и не думала куда-либо оттуда деваться.
А Гарри, в свою очередь, вспомнил о существовании маленького Тедди Люпина – своего крестника – и Андромеды Тонкс, матери Нимфадоры.
Этот визит он подсознательно оттягивал. Гибель Люпина подкосила его, пожалуй, больше всех остальных, хотя Гарри и не отдавал себе в этом отчета – этот человек был последней невидимой ниточкой, связывавшей его с отцом. Гарри никак не мог решиться увидеть, наконец, его сына.
И еще он боялся встречи с Андромедой. Боялся смотреть в глаза этой женщине, вся судьба которой казалось донельзя трагической. Сперва – добровольный мезальянс и абсолютный разрыв с семьей, сестры, отвернувшиеся и ушедшие в клан врага; арест, а потом и гибель кузена-единомышленника Сириуса; гибель, из-за нечистокровности, мужа, а затем – дочери и зятя. И новорожденный внук, оставшийся на руках. Перспектива увидеть все это воочию Гарри пугала.
Однако через некоторое время Джинни удалось убедить его отправиться в этот дом, который он год назад почти не запомнил – виной тому сломанные кости и страх за друзей.
Тогда еще все были живы. Все, кроме Дамблдора и Сириуса…
Отправляясь туда, Гарри все же надеялся понять, что можно сделать, чем помочь… Но едва он вошел в гостиную небольшого дома и увидел Андромеду, эти призрачные надежды исчезли в мгновение ока.
Женщина сидела за письменным столом, безвольно уронив руки и уставясь на них невидящим взором. И сейчас ее сходство с сестрой Беллатрисой показалось Гарри куда менее ярким, чем когда-то.
- Выдержите, миссис Тонкс? – воспользовавшись тем, что Джинни сразу ушла наверх, к Тедди, он сел напротив.
Андромеда посмотрела на него, и в темных глазах отразилась безмолвная, угасшая душа… Гарри на мгновенье стало страшно, он чуть отвернулся, не в силах это видеть.
- Да, Гарри, выдержу… - безразлично откликнулась она. – Мне ведь нужно заботиться о Тедди. Слов нет, как я вам благодарна, что вы пытаетесь помочь.
- Пока не за что благодарить… Я могу что-то еще для вас сделать?
Возможно, последний вопрос прозвучал слишком резко, но он пробил тот панцирь непоколебимости, которым Андромеда себя окружила. Губы ее дрогнули, и она чуть покачнулась.
- Мерлин… Бедная моя девочка! Бедный мой Тед! Бедный Римус, он же всю жизнь только мучился! – простонала она, сжав виски тонкими ладонями.
И тут же снова выпрямилась, словно зажала свою способность что-либо чувствовать в невидимые тиски, словно решила никогда не выпускать наружу эту боль – и Гарри вновь стало страшно. Это напомнило ему о том, как отчаянно он сам сражается с никак не желавшими отпускать воспоминаниями, мыслями и чувствами…
Андромеда обвела комнату блуждающим взором, будто не узнавая ни интерьера, ни лица сидящего перед ней юноши; Гарри, не выдержав, поднялся и отошел к окну, чтобы не видеть ее искаженного, будто от пыток, лица, дать возможность натянуть маску спокойствия.
«Ничего сделать нельзя», - ясно читалось в темных глазах. Андромеда покачала головой.
- Вы и так делаете предостаточно.
«Она пытается сделать вид, что не чувствует и половины того, что терзает ее на самом деле… - с болью подумал Гарри. – Пытается, даже сейчас, показать, что она – железная… Каменная. Всесильная. Истинная Блэк. Что же, пускай. Пускай, если ей так легче…»
При взгляде на Андромеду ему становилось страшно. Пусть он пережил многое, но подобной судьбы он представить себе не мог. Да и не хотел.
Потому он вздохнул и оставил Андромеду в одиночестве, которое явно было ей сейчас необходимо. А она все глядела, не видя, на свои тонкие изящные руки.
- Ну, что там? – спросила Джинни, когда Гарри вошел в комнату.
Она сидела в маленьком кресле возле детской кроватки и рассеянно крутила в руках яркую погремушку.
Гарри передернул плечами и выразительно посмотрел на Джинни, словно говоря – «Сама представь!». Подходящих слов, способных емко охарактеризовать эту ситуацию, у него в запасе уже не было.
- Познакомь меня, что ли, с крестником? – попросил он, тем самым ясно давая понять, что разговаривать об Андромеде не намерен.
- Не спит? – Джинни поднялась и заглянула в кроватку. – Нет? Тогда иди сюда, Тедди, будем с Гарри знакомиться…
Она осторожно подняла малыша в ярком комбинизончике с забавными саламандрами и передала его Гарри. Тот поначалу замешкался, растерявшись, – никогда прежде он не видел таких маленьких детей – но потом подхватил ребенка на руки, с улыбкой глядя на ставшие ярко-рыжими волосы.
- Тебя копирует, не иначе! – заметил он, обращаясь к Джинни. – Ну, здравствуй, Тедди Люпин! Дружить будем?
Сейчас, держа на руках сына Люпина, он испытывал слишком много чувств одновременно; на то, чтобы разобраться в себе, требовалось достаточное количество времени. Пожалуй, смех и тяжелое, навалившееся с новой силой чувство утраты, – то были самые яркие эмоции, в сумме обратившиеся в печальную улыбку.
Тедди тем временем, видимо, осознал, что происходит что-то необычное: он то и дело покрикивал и махал ручками, поглядывая на своего новоявленного крестного с явным недоумением. Огромные, в пол-лица, глаза его уже сейчас были точно такого же цвета, как у отца – золотисто-карие, с мягким янтарным отливом.
- Дерзай-дерзай! – рассмеялась Джинни, глядя на растерявшегося Гарри. – Тренируйся, пригодится…
- Когда-нибудь, безусловно… - отозвался Гарри, но через пару секунд резко повернулся и в замешательстве посмотрел на подругу. – Но ты… послушай, ты же не…
Джинни вновь усмехнулась, откинув волосы назад.
- Пока нет, но обязательно буду. Только чуть позже, мне вообще школу окончить не мешало бы…
Заметив, что Гарри облегченно вздохнул, она подошла ближе, положила руку ему на плечо.
- Испугался? Не волнуйся, все будет хорошо. Обещаю. А этому чуду пора спать.
С этими словами Джинни отобрала малыша у крестного и уложила обратно в кроватку. А потом спросила, понизив голос, дабы не потревожить ребенка:
- Ты все-таки точно решил в школу не возвращаться? Может, подумаешь? МакГонагалл ведь сказала, что рада будет вас видеть, никаких проблем не возникнет.
- Нет, Джинни, - отрезал он. – Не буду. Я уже разговаривал с Кингсли, он пообещал мне начало практики у мракоборцев с октября – этого, наверное, я действительно хочу. А сдавать Ж.А.Б.А. мне незачем, да и сомневаюсь, что сумею хорошо сдать. И Кингсли сказал, что я вполне смогу обойтись без этого – просто подготовку буду проходить чуть дольше, ну и… - Гарри скривился и передернул плечами, - учитывая насыщенное прошлое…
- Вообще я думаю, что у тебя получится… - призадумавшись на минутку, произнесла Джинни. – Ты это умеешь, тебе даже нравится… ну, иногда… Жаль, конечно, что ты со школой так решил. Учились бы вместе… Ну да ладно. Делай, как знаешь.
Они вышли из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Провожая их, Андромеда выглядела куда более собранной и сдержанной, и Гарри понял, что не ошибался в своих подозрениях: эта женщина загоняла себя в жесткие тиски, заглушая в себе способность что-либо чувствовать. И это бледное, точно маска из папье-маше, лицо, являвшее столь яркий контраст с беззаботным личиком маленького Тедди, врезалось ему в память едва ли не сильнее, чем все увиденные в Хогвартсе кошмары.
Все входило в свою колею. К концу июля Гарри почувствовал, что, пожалуй, он снова в состоянии появляться на людях, смотреть в чьи-то глаза, слушать, может быть, невеселые разговоры. Снова в состоянии жить и даже получать удовольствие от жизни. Тем не менее собственный день рождения он предпочел проигнорировать, решительно отвергая любые напоминания об этом празднике.
- Ладно, не захотел отмечать – ничего страшного, наверное, так и вправду лучше. Хотя мама говорила, что готова принять тебя в «Норе», - заметила Джинни как-то утром на кухне бывшего дома Блэков. В одной руке она держала кофейник, в другой – щетку для волос, а попутно старалась уследить за яичницей. – Но, я надеюсь, ты мой день рождения столь же яростно игнорировать не станешь? Этого мама точно не допустит!
- Нет, что ты! – поспешил успокоить ее Гарри. – Конечно, не стану. Более того, еще и поздравлю – совершеннолетие все-таки. Что тебе подарить?
Уточнять, что он никогда не вспомнил бы об ее дне рождения, если бы Джинни сама не напомнила, он не стал – зачем? Конечно, все минувшее начисто вытеснило из его памяти все праздничные даты, но какое это имело сейчас значение?
- Понятия не имею, - отмахнулась она. – Что хочешь, хоть ту пыльную портьеру, которую мы вчера сняли в столовой. Я тебе вот что хотела сказать… - задумавшись, Джинни разложила завтрак по тарелкам и присела на ближайший стул. – Может быть, мы в «Нору» переберемся? Мне кажется, что хватит здесь прятаться, будто в подполье. Тем более, - она хихикнула, - мама мне велела вытаскивать тебя отсюда и тащить к нам. Конечно, подобное указание можно не исполнять дословно, но…
- Нет, - твердо произнес Гарри. Для себя он давно это решил. – Если нужно, ты вполне можешь возвращаться домой, честное слово, со мной уже ничего страшного не случится. Я даже навещу вас – не только на твой день рождения, вообще. Действительно, пора… Но жить я все равно буду здесь. Сам по себе. Поверь, мне так легче.
- Верю, - просто ответила она. – Ты знаешь, я ничего другого от тебя и не ждала.
«По-моему, она знает, чего от меня ждать, даже когда я сам этого не знаю», - задумался Гарри. Его отметил это еще год назад, когда Джинни бросилась ему в объятья после матча, словно догадалась о его тайных желаниях; и потом, когда он вынужден был отказаться от их отношений; и, как ему начало казаться, во время их первой ночи, и теперь…
Подобное ощущение уже возникало у него однажды – давно, в первый школьный год, когда он оказался в волшебном мире, не ведая, что он
знаменитость… Тогда люди знали его историю. Теперь же – чувствовали его душу. И не все, а только Джинни. И, пожалуй, Гермиона.
Больше они к вопросу о переезде не возвращались. А следующим вечером Джинни, собрав немногочисленные пожитки, стояла возле камина на кухне, решившись вернуться домой. В какой-то степени на этом настоял Гарри, клятвенно уверив ее в том, что не собирается забывать обо всем на свете или сходить здесь с ума в дуэте с Кикимером. И несколько раз подряд пообещав появиться в «Норе» на ее день рождения.
- Так ты придешь? – строго приподняв бровь, переспросила Джинни. – Не придется снова вытаскивать тебя из этой темницы силком?
- Приду. Даже не сомневайся, - пообещал Гарри, уже перебирая в голове различные варианты подарков.
Как бы там ни было, жизнь продолжалась. И в ней по-прежнему было место празднику и радости – несмотря на всю боль и горечь, оставшуюся позади.
А иначе и быть не могло. Time is healing.
Оказывается, некая читательница создала к этому фанфику мини-фильм-клип! А автор-то об этом и не знала...
Так что - http://www.youtube.com/watch?v=ulhJDxbITKo -
- если есть желание полюбоваться, то велкам! 
