Глава 1День Первый.
Пятое июля, 2017 года.
Такого оранжевого солнца я не видела даже там, где это нормально. В Беларуси такой рассвет – природная аномалия. Обычно все происходит как-то ненавязчиво, не слишком явно, чуть пробиваясь сквозь горизонт, но и не слишком тускло, как, например, на Севере.
Я выходила на перрон, когда меня ослепили первые лучи родного солнца. Я вздохнула полной грудью, приложив руку к сердцу – тоска поднялась с новой силой: я слишком долго не была дома.
Я любила нашу столицу. В ней всегда как-то по-уютному шумно. Никто не толкается, как в Москве, всем не все равно на то, что происходит вокруг – отличительная черта белорусов, но все всегда чем-то заняты, куда-то мило спешат.
- ЕЕ!!
О, этот голос я узнаю, даже если пули будут свистеть над головой. «ЕЕ» называли меня только те, кому это было позволено. А именно той маленькой горсточке оставшихся в живых бойцов, которых я сознательно, подчиняясь приказу родины, отправила на бойню.
- Капитан Сергеева!
Я обернулась. И не смогла сдержать улыбку.
Через ступеньки из здания вокзала ко мне бежал лейтенант Белов, тот самый Женька Белов, которого я, как и многих других, силой впихнула в самолет, чтобы отправить домой с войны, посчитав, что с него хватит. За это я была понижена в звании, но это совсем другая история.
- Белов…
Мы обнялись. Как в старые добрые времена, когда обниматься было нельзя, но жизненно необходимо – от этого зависело то, как скоро ты сойдешь с ума, окруженный тревогой и опасностью быть убитым.
- Я сделал, как вы просили, - с широкой улыбкой сказал Женька и повернул меня в сторону автомобильной стоянки. – Вон там, видите?
Он указал пальцем на ровный ряд машин, в котором ярким пятном выделялась синяя иномарка. Сердце екнуло.
- Это она?
Я не могла поверить, что лейтенант Белов не забыл, что мой любимый цвет синий, а любимая марка машины – «фольксваген».
- Ну, вы не уточняли ни марку, ни цвет, поэтому мы с Русаковым пошли на свой страх и риск. Вчера вечером эта красавица была оформлена на ваше имя.
- И Русаков участвовал, - я рассмеялась.
- А как же я без него?..
Улыбка медленно погасла. Женя боялся напомнить мне о том, чего мне помнить нельзя. Не сейчас. Слишком больно…
- Ну, ладно. Вам, наверное, домой очень хочется, да?
- Как ты угадал? – я опять засмеялась.
- Сколько вы там не были? – Понимающий взгляд добрых карих глаз проникал в душу. Я поежилась – не от влажного утреннего воздуха, а от ощущения законченности, логического завершения большой истории под названием «война».
- Пять лет, Жень.
- Да, вам надо спешить, - пробормотал Белов и тут же спохватился: - Мы с Игорем к вам завтра приедем, можно?
Ну, разве я могла отказать, когда моим единственным желанием было – оказаться в компании любимых курсантов.
- Я буду ждать, – хрипло сказала я. – Обязательно приезжайте. Поедем на речку, на рыбалку. Помнишь, мечтали там в Поусате?
- Да…
Женька хмурился. Оно и понятно – потерять столько друзей. Вспоминать прошлое было тяжело, но необходимо. Без памяти о войне мы перестанем быть теми, кем пошли туда – людьми. Кхмеры нас научили любить друг друга. Пафосно, но честно. Ненависть к врагу сплотила нас так, как в мирное время не сплотило бы ничто.
- До завтра, Жень, - я опять обняла своего бывшего курсанта.
- Мы с Русаковым к вам прискачем ни свет, ни заря. Так что не расслабляйтесь.
- Да, Жень, и давай на «ты», хорошо? Я всего на пять лет старше. Имей совесть.
- Есть, товарищ капитан! – шутливо отсалютовал Белов и притопнул пятками.
- Все, не ерничай. Завтра и поболтаем. А мне еще три часа домой ехать.
- Давайте! - Лейтенант взял мои сумки и потащил их к машине. – Вам понравится машина.
- Не сомневаюсь. Денег-то хватило?
- Да.
То, как Женя ответил, меня насторожило. Неужели не хватило?
Дело в том, что я вчера связалась с Беловым и попросила его купить для меня машину в автосалоне моего брата. Я сразу же выслала необходимую сумму, поэтому все прошло без проволочек. Витя, мой двоюродный брат, оформил машину на меня по одним лишь паспортным данным. Но юридически все было в норме, поэтому проблем возникнуть не должно.
- Ну, в общем-то – да.
- Ух, если узнаю, что вы с Игорем вложили свои – отхватите по первое число!
Белов и Русаков – два курсанта Военной Академии, в которой я преподавала психологию несколько лет назад. Перед тем, как нас мобилизовали…
По-настоящему, я работала там в тактическом штабе, к которому был прикреплен взвод мальчишек. Но «тактика» не было, и мне пришлось замещать. Два года преподавания у этих оболтусов перевернули всю мою жизнь. Сначала мирная, но веселая жизнь, потом война в Камбодже – все это навеки сдружило нас, поступившихся субординацией военных… Кто-то был сильно недоволен таким поворотом событий, кто-то даже смог испортить мне карьеру только из-за того, что оставшихся в живых бывших курсантов я отправила домой, а сама осталась воевать. Теперь уже было совершенно все равно, потому что война закончилась. Я возвращалась домой.
- Удачной дороги вам… тебе, Лена, - Женя похлопал машину по капоту и махнул рукой.
Как же не писался с его мальчишеской улыбкой этот настороженный печальный взгляд.
Я соскучилась по дорогам. Именно по дорогам, а не по ухабистым непроходным тропам, по которым даже танки и «бэтээры» не проходили. Я с дрожью вспоминала тропические джунгли Пойсата – округа Камбоджи, в котором велись военные действия. Мошкара, москиты и всякая дрянь забивались в самые трудные, на первый взгляд, места. Мы – особенно редкие женщины – мучались от антисанитарии, которая убивала нас вернее, чем вражеские пули. Медикаментов не хватало в последний год. И как я не сдохла там от малярии – одному Богу известно…
Я вела свою новую машину, по привычке открыв настежь окно.
Влажное утро медленно превращалось в душный июльский день. Но я не замечала этого. Мне просто хотелось добраться домой. Обнять маму и папу. Сказать им, что я теперь герой, похвастаться орденами. Поесть. Поспать… Сходить на кладбище.
Да, именно сегодня я просто обязана это сделать – пойти на кладбище и найти там могилу Сашки. Я обещала ему, что навещу. Да я и сама хотела его навестить.
В горле опять застрял комок. Теперь я не пыталась его проглотить. Я действительно захотела поплакать. Тогда, два года назад, я пообещала себе, что больше никогда… Ну, вот. Уже плачу.
Я опустила глаза на свои брюки. Памятная дырка от пули светилась прямо над коленом. Я почему-то оделась сегодня именно так, как в тот день, когда жизнь, казалось, покинула меня.
Я чертыхнулась. Не хотелось сегодня вспоминать тот день. По крайней мере, не сейчас.
Включив радио на полную громкость, я вжала педаль газа. При хорошем раскладе домой я могу попасть уже часа через полтора.
Рисковать я умела, скорость для меня не опасность. Выжимать все из машины – моя стихия. Не зря я считалась лучшим стрелком в батальоне. Мной гордились, меня уважали, меня боялись. А мне было мало. Я хотела вернуть свою молодость, которая уже на двадцать восьмой весне решила махнуть мне ручкой на прощание. И если бы рядом был
он, я смогла бы это пережить. Но не в одиночку под рокот трассирующих пуль камбоджийских партизан.
Мысли мешались. Мне было трудно осознать тот факт, что все закончилось. Что я, получив орден мужества и звезду героя, в узких кругах считалась легендарной личностью.
Осталось только приехать домой, написать рапорт о назначении на службу и вернуться в Академию. А там все пойдет своим чередом, если моя искалеченная войной психика предоставит мне такую возможность.
Я еще вернусь к этому дню… А пока надо выключить мозг, иначе я запросто сверну с дороги и направлюсь обратно в столицу к Белову и Русакову, чтобы не отвечать на вопросы родных…
Глава 2День второй.
Пятое октября, 2012 год.
Третьего сентября я шла в учебный корпус как на каторгу. Первый учебный день. Первый учебно-курсантсткий состав. Первый взвод под моим руководством. Мы еще не встречались, потому что учеба у бойцов началась в тот день. Они до этого меня не видели – в штаб им дорога заказана, а мое место было именно там.
Двухстворчатая дверь зазывно поблескивала свежим лаком. За ней раздавался чуть слышный гул – меня ожидали мои курсанты.
Я опять оглядела себя с ног до головы. Капитанские погоны на аккуратно выглаженной рубашке, узкая юбка за колено, узкие сапожки на каблуке, распущенные не по уставу волосы – залог моего успеха. Ведь внешний вид очень важен для первого дня.
Глубоко вздохнув, я толкнула дверь и вошла.
Двадцать пар глаз уставились на меня в немом недоумении. Конечно, курсанты ожидали увидеть престарелого преподавателя, который ушел на пенсию. Они еще не знают, что я воспитатель их взвода вместо майора Маслова, ушедшего на повышение в штаб. Сегодня для мальчиков был день сюрпризов – это точно…
Я не успела дойти до учительского стола, как с первой парты вскочил голубоглазый парнишка и что есть силы протараторил:
- Товарищ капитан, первый взвод третьего курса прибыл на занятие полным составом. Отсутствующих нет! Сержант Белов!
- Вольно, сержант, - спокойно сказала я, давая понять, что я все-таки в первую очередь их преподаватель, а не военоначальник. – Молодцы, ребята. Меня зовут Елена Евгеньевна Сергеева. С этого дня я преподаю у вас «тактику» и являюсь вашим взводным воспитателем.
По аудитории прошелся возбужденный шепот.
Один их курсантов, с интересом меня разглядывая, усмехнувшись, прошептал:
- Ого, такую училку мне бы в казарму…
От такой дерзости у меня перехватило дыхание, но я постаралась сдержаться – не гоже старшему по званию реагировать на естественные эмоции юнцов, страдающих нехваткой гормональной разгрузки.
Я просто посмотрела в глаза юноше.
- Ваше имя, курсант.
- Александр Илюшин, товарищ капитан, - браво ответил боец.
- Звание.
- Сержант, товарищ капитан.
- Садитесь, товарищ сержант. Приступим…
Чуть улыбнувшись, я кивнула ему, говоря, мол, посмотрим кто кого. Но курсант покраснел. Необычная реакция для такого смельчака. По тому, как притих весь взвод я поняла – именно Илюшин лидер. Не Белов…
Весь день прошел как в тумане. Но, как ни странно, мои подопечные встретили меня хорошо. Они искренне обрадовались тому факту, что я теперь всегда буду рядом – женского внимания мальчикам явно не хватало. Они живо заигрывали со мной, шутили, пытались что-то выведать, подкидывая мне разного рода провокации. Я с улыбкой отвечала на их вопросы, стараясь тем самым выведать побольше о них.
Вот, например, теперь я знала, что взводный Белов, сержант Илюшин и курсант Русаков – три друга детства - мои земляки. Оказывается, они из того же города, что и я. Меня это приятно обрадовало. Ведь не часто встретишь таких милых парней так далеко от дома. Как-то так получилось, что уже в первую неделю они помогли мне больше с работой воспитателя, чем любая методическая литература.
А уже через какое-то время я поняла, Илюшин и Белов не по-детски в меня влюблены. Узнала я это случайно…
На практическом занятии по тактике я поставила «два» одному не очень ответственному курсанту Русланчуку. Он вполголоса обозвал меня офицерской шлюхой, надеясь, что я не услышу. Зря надеялся. В абсолютной тишине аудитории эти слова прозвучали набатом. Меня передернуло от мысли, что я не знаю, как реагировать на этот выпад. Выгнать его из кабинета, поставить в наряд, отстранить от занятий – методы, которыми пользуются истерички и те, кто чувствует себя неуверенными, и по своей сути совершенно бессмысленные. Русланчук обозлится на меня. Более того, он посчитает, что я чувствую себя оскорбленной, а это лишний козырь. Я не знала, что делать. Просто отвернулась к доске, чтобы скрыть смущение и обиду, и записала новую тему. В этот момент прозвучало:
- Сержант Русланчук, выйди из аудитории!
Я ошеломленно обернулась.
Илюшин с искаженным от злобы лицом встал напротив моего обидчика.
Русланчук молча собрал сумку и вышел, презрительно взглянув на меня.
Я понимала, что Саша защищал мою честь. Но не могла допустить такого самоуправства.
- Илюшин, сядь, - спокойно, но твердо сказала я.
- Елена Евгеньевна, он обидел вас, - возмущенно воскликнул Саша.
- Илюшин, - более жестко произнесла я, - здесь методы ленча неуместны. Я, и только я, вправе наказывать или не наказывать провинившегося. Русланчук показал свою слабость, ты – тоже. Сядь на место и запомни: со своими проблемами я смогу разобраться сама.
Знал бы он, как мне горько было говорить это все. Ведь он заступился за меня. Пусть по-детстки, пусть неумело, но он поддался порыву. Удивительный человек, этот Саша Илюшин.
Я посмотрела в его обиженное лицо и едва сдержалась, чтобы не попросить у него прощения. Нельзя. Я старше по званию. Такое проявление лояльности неразумно по отношению к курсантам – они будут считать себя вправе делать, что им угодно. А еще я боялась, что курсант Илюшин обиделся…
Аудитория молчала. Они не поняли моего поступка. Но они еще молодые. Они не понимают, что я должна оставаться старшей по званию, их командиром.
Проверять тетради с самостоятельными по «тактике» - дело неблагодарное. Самый скучный предмет в Академии. Схему, таблицы, тактические расположения. Все это обязательно разукрашено разными цветами. К десяти в глазах рябило. Но спать нельзя – я единственный дежурный преподаватель в расположении взвода.
Когда я дошла до тетради Илюшина, руки сами остановились на развороте. Я оглядела почерк курсанта. Красивый, я бы даже сказала аристократичный – узкие косые буквы, одна к одной. Так не всякая женщина пишет, а тут видно – старается. А ведь он не всегда был такой старательный. Например, в прошлом году «тактик» его еле на четверку дотянул, чтобы табель не портить. А тут сплошные «отлично». Надо же…
Я невольно погладила гладкие листы. Нравился мне этот парнишка. Ну и что, что ему всего двадцать. Вон, какой большой и сильный. А глаза… Какие у него потрясающие глаза – серые с голубыми крапинками. И улыбка такая открытая, по-мальчишески искренняя. Саша был эмоциональным, симпатичным, верным и надежным. Но вспыльчивым… Хотя, это же можно отнести к определению «эмоциональный»?..
Когда в дверь тихонько постучали, я чуть дернулась – не ожидала я никого в такое время. По уставу все спят.
- Да, войдите…
Я быстро сложила тетрадь и посмотрела на дверь.
Сказать, что я была поражена – ничего не сказать. В мой кабинет вошел Илюшин. Чуть взъерошенный, но гордый. Видимо долго думал, прежде чем пойти на этот неосмотрительный шаг. Ох, попахивает здесь неуставной любовью. Боялась я этого…
- Вам что-то надо, курсант?
Я старалась выровнять дыхание, чтобы унять колотящееся сердце. Почему меня волнует его присутствие? Я не страдаю от недостатка внимания, но парень определенно действует на меня… будоражаще.
- Елена Евгеньевна, я пришел поговорить с вами.
Было видно, что он волнуется. Но смотрит в глаза. Мужчина…
- А вам не кажется, курсант, что сейчас не время?..
- Нет.
- В таком случае, кругом…
- Товарищ капитан, Елена Евгеньевна, позвольте мне что-то сказать.
- Илюшин…
Его взгляд – такой ясный, такой быстрый, такой серьезный – заставил меня замолчать и «включить» женщину.
- Что у вас? – выдохнула я, понимая, что не могу просто так выгнать мальчишку за дверь. В конце концов, я должна быть ему благодарна.
- Я хотел извиниться перед вами за мой сегодняшний проступок.
Проступок? Я чуть не засмеялась. Да за меня в жизни никто кроме отца не заступался.
- Что вы имеете в виду? – Словно не поняла я.
- Вы можете наказывать меня. Но я все равно буду поступать так, как считаю нужным. Как чувствую…
- Курсант, вы не на войне. Вам незачем нарушать дисциплину, потакая своим принципам.
- Это не принципы, капитан. Это – честь и достоинство.
Гордо вскинув голову, Илюшин смотрел на меня сверху. В его глазах плескалось нечто похожее на восхищение и преданность. И я поняла. Именно тогда я поняла, что все не просто так…
- Саша, - начала я, - пойми, все, что сейчас происходит в твоей голове - не более чем плод твоего воображения, понимаешь? Я знаю, что ты ко мне неравнодушен, но я твой начальник, в конце концов…
- Но ведь и я вам нравлюсь?..
Улыбка, появившаяся на его милом лице, говорила о многом. Он был рад своему открытию.
- И с чего ты это взял? – Мне не нравилась эта игра, но не играть было невозможно – Илюшин был отчасти прав, он мне нравился.
- Вы смотрите на меня не так, как на других, Елена Евгеньевна. И знаете что?.. – Саша глубоко вздохнул. – Я все понимаю – неуставные отношения и все такое. Я понимаю, что вы можете пострадать, но вы мне все равно будете нравиться. Если не больше… - Я дернулась. В сердце что-то зажглось. – И я, и Белов, мы всегда будем вас защищать, вы уж простите. Так уж получилось, что мы оба… В общем… - Саша замялся. В свете настольной лампы я заметила, как заалели его щеки. – Никто вас больше не обидит. По крайней мере, никто из курсантов. Я обещаю.
- Ты еще совсем мальчишка, Саша, - покачав головой, прошептала я. - У меня «сверху» таких защитников хватает. Не стоит тратить силы и нервы на нечто эфемерное. Вы с Женей уже взрослые, вам скоро заканчивать Академию, и вам надо думать о будущем. А вы… Ладно, иди спать. Я все поняла. И… спасибо за то, что поступил, как мужчина. Но больше не стоит…
Я видела, как изменилось его лицо. Я видела, как отразилась его обида и замешательство. Но ведь я ничего не могла сделать – он младше меня… И даже если вдруг… Нет. Никогда. Нельзя.
- Простите… - тихо прохрипел Илюшин и выпрямился: - Разрешите идти, товарищ капитан.
- Свободен.
Странная получается ситуация. Белов и Илюшин готовы пойти лишний раз в наряд, но будут отстаивать мою честь. Как жаль, что на бумаге не передать всех чувств, что я сейчас испытываю. Прошло так мало времени, а все так запуталось.
Нельзя обижать парнишек, они действуют из лучших побуждений. Но поощрять тоже нельзя. Нужно держать дистанцию.
И почему мне все время кажется, что я хочу, чтобы все было по-другому? Почему мне хочется, чтобы мы встретились с Сашей за стенами Академии?..
Почему мне так хотелось, чтобы он просто взял мою руку? Почему мне хотелось, чтобы он просто ко мне подошел?..
Глава 3День третий.
Двадцатое апреля, 2014 год.
Сердце глухо стучало в районе горла. Слезы накатывались на глаза, готовые вот-вот вырваться наружу. Я просто шагала по коридору к своей аудитории, чтобы в последний раз посмотреть своим мальчишкам (которые и не мальчишки вовсе) в лица, постараться запомнить их, развернуться и уйти.
Сегодня пришел приказ. Ответ на мой рапорт был прислан буквально за две недели. Чего мне стоило это ожидание…
Я ухожу на войну.
В Камбодже развернулись агрессивные военные действия. Я написала прошение о зачислении меня как специалиста в мобилизационную группу стратегического командования. Буду штабной крысой, но помогу несчастным камбоджийцам уйти от гнета американских войск, которые в последние годы стали бичом цивилизации…
За дверью тишина. Они ждут. Черт, кто пустил слух, что я написала рапорт? Мои ребята – Белов, Русаков и, конечно, Саша – перестали разговаривать еще позавчера. Ну, почему они так, черт возьми, реагируют?..
Я дернула дверную ручку.
Все встали.
Я оглядела родные лица и улыбнулась.
- Ну, все, ребятки, через три часа самолет…
- Товарищ капитан… - Голос Илюшина был хриплым и взволнованным. Нет, скорее, испуганным. Нет, возбужденно-обиженным. Я не могу дать определение этой интонации. Но все – от вздоха до глубокого «капитан», которое звучало, как «любимая» - выдавало эмоции, чистые, как алмаз…
- Садитесь, курсанты.
Я проглотила комок в горле, положила фуражку на стол, пригладила туго стянутые в пучок волосы и грустно улыбнулась.
- Ребят, все вы знаете, что я написала рапорт в Камбоджу. – Я в упор посмотрела в сине-серые глаза Саши. Он не отвернулся, только сжал кулаки поверх стола. – Вы понимаете, что это мой долг – служить Родине…
- Вы служите не Родине, Елена Евгеньевна, - глухо пробормотал Женя Белов. – Вы едете с миротворческой миссией. Вас никто не обязывал…
Он замолчал. Трудно дались ему эти слова. Он ведь понимал, что у меня на самом деле не было выбора.
- Вы получили лейтенантские погоны. На выпускном вы будете отмечать вступление в новую жизнь…
- Без вас жизнь – не жизнь, - прошептал Илюшин и отвернулся к окну.
Я промолчала. Все и так знали, что у нас с ним особая связь. На уровне космоса, на уровне Вселенной. Мы действительно дорожили друг другом, но не вступали в отношения по всем известным причинам. У него не было девушки, у меня до сих пор не было мужчины… Сегодня все всё понимали, что-то объяснять не было сил.
Русаков всхлипнул. Я посмотрела на него и почувствовала, как больно сжалось сердце.
- Игорь, я не еду воевать, понимаешь? Я буду обыкновенной штабисткой, буду составлять планы и тактические схемы. – Я усмехнулась: - Это я умею лучше всего, правда?
По аудитории прошел ропот. Кто-то усмехнулся, кто-то просто покачал головой.
- Елена Евгеньевна, но ведь штабы расстреливают.
Кто это? Русланчук? Вот уж не думала, что он будет волноваться…
- Нет, Гена. Не расстреливают. Это закон войны.
- Америкосы не чтят законов, - Гена злился.
- Ребята, - я глубоко вздохнула, - меня вызвал к себе сам полковник Кухнаев. Вы знаете о нем столько же, сколько о любом другом полководце всех времен и народов. Кухнаев – легенда. Неужели вы думали, что я смогу отказаться? – Аудитория ахнула. А вот эта информация не «протекла». – Вы выпуститесь. Кто-то уйдет на гражданку, кто-то останется в армии. А может кто-то решит пойти по моим стопам – будет преподавать в Академии. Ребята, вы все для меня очень важны… - я посмотрела на Сашу. – Но я не могу ослушаться.
- Елена Евгеньевна… - Илюшин повернулся и заглянул мне в глаза.
Тогда впервые я чуть не заплакала при своих курсантах. Сколько же боли в этом взгляде… Мы же говорили с ним о Камбодже. Я предупреждала Сашу, что, возможно, меня призовут. Почему он не воспринял мои слова всерьез?..
- Елена Евгеньевна, а нас возьмут туда… после окончания?
Белов и Русаков с готовностью закивали.
- Не стоит, Саш. Вы молоды и сильны. Здесь вы нужнее.
- А вы?! Вы же лучшая в своем деле! Поэтому Кухнаев забирает вас?!
- Курсант Илюшин, извольте снизить тон, - строго приказала я, чувствуя, как в горло впиваются тысячи стальных иголок. – Это не Кухнаев, это мое желание.
- Но почему?..
- А я
там нужнее.
Я быстро посмотрела на часы и вложила пальцы за ремень кобуры – привычка, от которой не откажется ни один военный, ведь всегда есть куда деть руки. Разговор длился всего пятнадцать минут, но время все равно неумолимо приближало нас к расставанию.
- Ух, как же мне будет всех вас не хватать! – я обвела взглядом аудиторию, остановившись на моей любимой троице. – Ну, удачи, курсанты!
Я махнула рукой и, кивнув Саше и Белову, зашагала к выходу.
В душе бил похоронный набат. Я знала, что кого-то могу не увидеть больше никогда. Я просто подло подводила их сейчас, бросая перед самым выпускным. Они же меня любили! Нет, буквально боготворили!.. А я…
- Товарищ капитан! – вопль, разрезавший тишину коридора, навсегда запомнится, как самый последний и самый дорогой миг.
Белов, Русаков и Илюшин неслись за мной по учебному корпусу. Я остановилась.
Сильные руки обхватили меня. Каждый по очереди крепко сжал меня в объятиях и прошептал: «Прощайте!»…
И только Саша остановился на мгновение.
- Дура вы, Елена Евгеньевна. Большая дура, - горячо прошептал он мне в шею. – Я приду за вами, чего бы мне это не стоило…
- Нет, Саш, не надо.
- Надо. Ждите…
Он отпустил руки и отошел чуть назад, глядя мне в глаза.
Я сдержала судорожный всхлип и повернулась на выход. Я бы отругала его за хамство, но не могла. Саша говорил так, пытаясь вызвать во мне шквал эмоций, чтобы я задержалась на время… Но мне оставалось всего ничего до самолета.
Минск провожал меня дождем. Холодным апрельским дождем, который смешивался на моем лице со слезами. Я посмотрела в окна учебного корпуса. Там на меня с волнением взирали несколько десятков пар глаз. И только трое молодых парней махали мне рукой из отдельного окна моего кабинета.
Я послала им всем воздушный поцелуй. И села в автобус.
Когда мы тронулись, я крепко зажмурилась, чтобы не выдать присутствующим своих чувств. А что творилось в моей душе – даже для меня с трудом поддавалось описанию.
Бодрая музыка, игравшая в салоне микроавтобуса, мчащегося в аэропорт «Минск – 1», раздражала. Я хотела попросить сержантика водителя приглушить громкость, но не стала. Пусть наслаждается.
Майор Маслов укоризненно смотрел на меня поверх очков, время от времени поглядывая на черную папку с бумагами.
Но потом он, словно не выдержав, откинул ее в сторону и приблизил ко мне лицо:
- Вы в своем уме, капитан Сергеева? Вы подождать не могли?
- Подождать чего, собственно? – Я понимала, о чем он, но признавать его правоту не хотела.
Не знала я, дура, что ответ от Кухнаева придет так быстро. Видимо, наслышан был он о моих успехах в теории.
- У вас курсанты – один в один – отличники. Вы такой выпуск отпустили на вольные хлеба!
- У них месяц учебы и два подготовки к экзаменам. От меня уже ничего не требуется. А организационную работу и Белов с Илюшиным проведут. Они сознательные…
- Все знают, чего вам стоила эта сознательность!
- Что вы имеете в виду?
- Мальчишки влюблены в вас по уши! Об этом даже их родители знают… Конечно, в вас трудно не влюбиться… - Майор замялся, оглядывая мою форму. – Но вы могли этого запросто не допустить!
- «Запросто» мне что надо было им сказать? «Простите, мальчики, но меня любить нельзя, потому что через два года начнется война, и я уйду на фронт!»?
- Ну, нет, ну… Елена Евгеньевна, вы же знаете, что эти трое пойдут за вами в огонь и в воду!
- На войну они не пойдут…
А была ли я сама в этом уверена?
Когда Саша сказал «ждите», он что имел в виду?
Это был тяжелый день для всех нас.
Для моих родителей, которые с трудом понимали, зачем мне все это? Для Белова и Русакова, которые уже не знали, что делать с другом, который был готов нестись за машиной до самого аэропорта. Для меня, оставившей все позади.
А впереди была война, требующая полной отдачи.
И нельзя раскисать и волноваться о тех, кто остался дома.
Я им уже не нужна.
Глава 4День четвертый.
Двадцать восьмое декабря, 2014 год.
До нового года осталось всего ничего, и столько всего произошло, что я просто не могла не сесть за свой дневник и не чиркануть пару строк.
Начну с того, что я уже не та я, которая с накрашенными глазами уезжала из родной Беларуси в далекую тропическую страну на войну.
Сопли и слезы закончились, когда я сошла с трапа самолета в долине Поусат под огнеметным дождем вперемежку с настоящим. Вспоминать тот день страшно даже сейчас. Но почему-то мне кажется, если я сейчас опишу его, кошмары пройдут…
До сих пор перед глазами стоит грузно оседающее тело майора Маслова. Кровь на руках. Мой отчаянный крик. Я тогда так испугалась, что мужики подумали, что я спятила. Но мне хватило суток, чтобы собраться и решить для себя – кто я и для чего меня сюда отправили.
Я выкинула всю косметику, оставив все необходимое. Вместо того, чтобы щеголять перед бойцами голыми коленками, как медсестры из расположения, я надежно затянулась в черный миротворческий костюм их плотного хлопка, похожего на деним. Уже через неделю были только две вещи, которые выдавали во мне женщину – грудь, которая своей красотой буквально сводила с ума всех окружающих, но с которой я не могла ничего сделать, кроме как обтянуть в черную майку без рукавов, иначе я бы просто сдохла от духоты, и волосы, которые я не остригла только потому, что это мое достояние – черные густые локоны, от которых я ни в жизнь не откажусь. Даже если меня будут пытать америкосы…
Кстати об америкосах. У этих ребят явно не все в порядке с головой. Они не гнушаются ни санитарными колоннами, ни мобильными госпиталями, я уже не говорю о миротворческих штабах – они бомбят все подряд, лишь бы им платили их американские «бабосы».
Я устала. Если честно, я устала от навязчивого внимания бравого полковника Кухнаева. Мужик он неплохой, но слишком уж любвеобильный. И это если не считать того факта, что дома его ждут жена и две дочери. Я фотографию видела. Еще я устала от нескончаемого рокота автоматов по ту сторону гор. Устала от непривычной камбоджийской пищи, которой я до сих пор не могу привыкнуть, потому что наша не доезжает до нас. Спасибо американским солдатам…
Но я не устала воевать. Это мое. Теперь я это поняла.
Мне нравилось давить вражеские войска своим интеллектом, – разрабатывая планы и стратегические построения, я брала тактические моменты боя в свои женские хрупкие руки. А так как майор Маслов погиб еще на пути в Поусат, то командовать «парадом» пришлось мне.
Дождь бил по брезентовой крыше моей палатки, когда в дверной разъем вальяжно вошел Кухнаев.
- Елена Евгеньевна, - его манера держаться со мной так, словно я уже ему отдалась, раздражала, - не хотите попить чайку?
- У меня есть чай, и я его уже попила.
Я кивком указала на дымящуюся алюминиевую кружку.
Полковник кашлянул.
- В таком случае, может, пройдемся?
Я отложила карандаш и линейку, которыми я делала разметку на карте наступления, и внимательно всмотрелась в лицо боевого начальника.
Он был симпатичен всем, кроме меня. Ну, не в моем, черт возьми, вкусе горячие брюнеты. Мне больше нравились блондины, шатены… Я помнила Сашу Илюшина, его глаза, ждала, когда все закончится, я его найду, и мы поговорим… Мысли опять потекли не в том направлении, поэтому я, чуть грубее, чем положено, ответила:
- Товарищ полковник, я не имею права не подчиниться приказу, но мне хватает сил и выдержки не поддаться на ваши провокации, понимаете, о чем я?
Кухнаев хмыкнул:
- И с чего это мы такие гордые? Больше полугода без мужика, а корчишь из себя…
- Кого, полковник Кухнаев?
- Ладно, забыли, - махнул рукой он и зашел в палатку. – Я вообще сказать пришел, тут новобранцы из Беларуси летят. Правда, они через Афган летят…
У меня перехватило дыхание. Единственным представителем моей страны в офицерском составе числилась я. А теперь сюда летели другие белорусы.
- Офицеры?
- Да.
Я даже рассмеялась.
- А когда они будут?
- Вертолет прибудет в расположение через час. Так что готовьтесь, Елена Евгеньевна.
Полковник кивнул и вышел.
Я сторонилась людей и почти все время проводила в своей палатке, работы было много, скучать не приходилось. Лишь по ночам я долго не могла уснуть под аккомпанемент войны «вприкуску» с воспоминаниями. Хотелось домой, к маме, попросить у нее прощения… А сейчас сюда летят ребята из Беларуси, и я понимаю, что мне очень хочется всех их увидеть. Тем более они, скорее всего, в курсе, что здесь есть земляк-офицер, пусть и женщина, но им все равно будет приятно. Я надеюсь…
- Капитан!
Российский лейтенант залетел ко мне в палатку и, быстро отсалютовав, взахлеб начал:
- В общем, я все узнал: ребят будет восемь – три старлея по любому, остальных не знаю. Всех к вам в командование, похоже. Кухнаев, - Смирнов зашептал, - что-то недоговаривает…
- Смирнов! – Снаружи раздался бас полковника.
Парнишка съежился и виновато взглянул на меня.
- Свободен, боец, - разрешила я.
Что-то подсказывало мне, что самое интересное только начинается.
Дождь усиливался с каждой минутой ожидания. Природные катаклизмы реально задолбали – в Камбодже сезон дождей должен начаться только в конце мая. А тут зарядил, как в июньской Беларуси.
Вертолет приземлялся на расчищенную площадку уже в темноте – на часах десять вечера, не видно ничего.
Я стояла позади всех, прикрываясь от ливня плащ-палаткой из какого-то тонкого материала. Холодно не было, было очень душно и сыро.
Но я ждала…
Когда полозья вертолета только коснулись земли, из него начали выскакивать бойцы. Все как один сплошные терминаторы – высокие и мускулистые. Одинаковая одежда делала бойцов похожими до неузнаваемости, короткие стрижки усиливали этот эффект.
Вдруг трое из них отделились от группы и остановились возле кромки посадочной полосы.
Они явно кого-то искали.
Я пригляделась.
Когда я поняла, кого я пытаюсь найти, сердце бешено заколотилось, в ушах загудело, а ноги сами понесли меня в центр посадочного круга.
В мутном свете дождя я видела трех ребят, которые поверх голов явно кого-то искали. Вдруг один наткнулся на меня взглядом, широко улыбнулся и толкнул своих друзей.
Все трое направились мне навстречу.
Я остановилась как вкопанная, когда прямо передо мной нарисовался старший лейтенант Русаков собственной персоной. Я и не узнала бы в этом высоком красавце некогда розовощекого и круглолицего Игорька. А теперь…
- ЕЕ!!!
- Господи, Руса…
- Елена Евгеньевна!!! – И крепкие руки Жени Белова подхватили меня и закружили. – Как же мы рады вас видеть!
Женя поставил меня на землю, внимательно вглядываясь в лицо.
- Ох, и похудели же вы, товарищ капитан…
- Не то слово. Ты посиди полгода на паучках и личинках! – засмеялась я, выискивая в толпе еще одно лицо.
И вдруг прямо за моей спиной остановился он.
Саша медленно забрал меня из объятий Белова и крепко прижался ко мне, зарываясь лицом в волосы.
Я судорожно вздохнула, вспоминая, как мне его не хватало все это время.
- Вот и мы. Я же обещал!..
Я весь вечер провела с ребятами. Мы разговаривали, пили текилу и русскую водку, которую привезли в расположение. Мы же люди… Нам тоже надо отдыхать. Как-то странно мне это вспомнилось после восьми месяцев непрерывного труда.
Мы пели романсы. Мы танцевали.
Мы жили…
А сейчас я вот думаю, как они – трое друзей, которые были щуплыми мальчиками, - превратились в таких… мужчин? Неужели Афган заставил их повзрослеть настолько, что в глазах больше не было этой задоринки, не было того лучистого света, который меня так манил?
Саша меньше улыбался, все больше внимательно вглядывался в мое лицо и о чем-то молча размышлял. Женя под маской безразличия пытался скрыть ужас, который преследовал его со времен начала войны. А Игорь похудел так, что теперь он совсем перестал на себя походить…
Когда я встала, чтобы отправиться к себе в палатку, Илюшин поднялся вместе со мной.
- Можно… вас проводить? – неуверенно спросил он.
- О, конечно, - почти ласково улыбнулась я.
Мы шли молча.
А потом, возле самого входа, Саша сказал:
- Я заметил, как вы изменились.
Я смущенно осмотрела себя и подняла глаза на юношу:
- Что ты имеешь в виду?
Серо-голубые глаза едва заметно улыбались.
Конечно, он ожидал увидеть красивую цветущую женщину с формами, которыми я всегда гордилась. А вместо этого перед ним стояла высохшая большеглазая вояка, затянутая в камуфляж, да еще и в придачу мокрая от дождя.
- У вас глаза всегда печальные. И улыбка грустная. Радости мало, я знаю, но ведь вы всегда держались…
- Саш, война. Понимаешь?
Мне стало грустно. Не хотела я, чтобы он об этом говорил.
- Я здесь совсем одна. Я устала и хочу домой. Спокойной ночи…
Вот так нелогично и безрадостно закончился мой самый счастливый день. Удивительная штука – жизнь, правда? Вот и я о том же…
А когда я засыпала, я слышала, как возле моей палатки кто-то тихо зашелестел. Посмотрев на тень, я узнала старшего лейтенанта Илюшина, который уселся возле входа, чтобы и во сне охранять мой покой. Рыцарь без страха и упрека. Потрясающий человек.
Глава 5День пятый.
Двадцать четвертое апреля, 2016 год.
Мысли, сука, рваные.
Как края раны размером с пятикопеечную монету на внутренней стороне бедра. Как края раны в душе, которая продолжает кровоточить даже спустя почти месяц. Она будет кровоточить. Сашку убили. На моих глазах.
Он не боялся идти за мной в жижу из крови и дерьма, потому что после того, как застрелили Кухнаева, старшей по званий оказалась я. По крайней мере, я оставалась командиром до тез пор, пока не прислали сосунка из генштаба без боевых налетов и опыта. Этот хрен ничего тяжелее окурка в жизни не держал. И из-за этого козла Илюшину сначала оторвало руку по локоть, а потом прострелили легкое.
Ранения оказались смертельными…
Сашка умирал на моих руках. Успел поцеловать окровавленными губами, но сказать последнее «прощай» не успел. Ушел. Молча. Ни разу не крикнув от боли. И сразу вспомнились последние минуты жизни Кухнаева. Он не кричал, нет. Но он выл. Протяжно, как волк. Ему было больно – оторвало ногу на противопихотке. Потерял кровь еще до того, как привезли в медчасть.
А Сашка, порванный со всех сторон, молчал. Лишь дышал мне в лицо да смотрел в глаза. И плакал…
Не раскисай, ЕЕ. Тебе Белов с Русаковым этого никогда не простят.
«Моя жизнь, как стрелка осциллографа…» - вспоминаются слова любимой Сашкиной песни о Кандагаре. А моя жизнь – полная чернуха… Как он погиб, я себя потеряла. И не могу найти. НЕ МОГУ…
Последние четыре месяца америкосы зверствовали так, что даже партизанские дислокации расформировались сразу после первого налета на нашу базу. Камбоджийцы рассосались по норам, как эти их тараканы обеденные – хрустящие, но вонючие. А миротворцев оставили погибать.
Нас было пятеро в ту ночь, когда нам пришлось вытаскивать разбитый медицинский эшелон из-под завалов. Я и Сашка шли первыми, потому что мы знали местность по предыдущим вылазкам. Дождь валил как из ведра. Но ползти приходилось почти по уши в грязи – тянули за собой тент, который был покрыт люминесцентной краской. В темноте светился, как задница макаки, а раненных тащить было нечем – этот материал лучше всего скользил по суглинку и воде.
В узком ущелье, когда деревья закончились, я и почувствовала что-то неладное. Слишком тихо было на противоположной стороне. А Илюшин не верил, говорил, что раненые просто помалкивают, боясь нас выдать. Конечно, когда это раненые мужики молчали? А, ну да… Сашка умирал, но молча.
Господи, когда я стала такой циничной? Когда я начала принимать происходящее как должное?..
Когда из расщелины между скалами показались мы, пошли одиночные выстрелы – снайпер целился только по мне. Я чувствовала, как пули цепляли кончики хвоста, затянутого на затылке, и слышала свист, похожий на ультразвук, которым обычно подзывали собак в кинологической службе. Не обращая внимания на обжигающий страх, я продолжала ползти. И не потому, что так хотела достать из-под огня хоть одного раненного. А потому что назад идти было нельзя.
Потом все происходило слишком быстро. Я слышала вскрики раненных бойцов за спиной. Слышала, как Сашка, подбадривая меня, толкал свой автомат макушкой, а меня накрывал руками. Мне было даже смешно какое-то время – истерика дело обычное в таких ситуациях. Но когда Илюшин дернулся и замолчал, я всё поняла. Пытаясь развернуться в черной жиже, я хотела доползти до него, но резкий толчок и оглушающий взрыв отбросили меня на два метра в сторону. Когда я, контуженная, раненная и напуганная, смогла таки подняться, Саша был без сознания. Весь в крови, от которой шел густой пар. И тут я увидела, что ему оторвало руку. Гранатой.
Впереди завязался бой.
Сквозь крики и стоны, взрывы и выстрелы я слышала каждый редкий вдох Илюшина. Моего Сашки. А потом он резко выкинул оставшуюся руку вверх, притянул меня к губам и крепко-крепко поцеловал. И только когда я в полной мере осознала, что произошло, он потерял сознание.
Сейчас я пишу похоронку его родителям. Я не знаю их. Знаю, что земляки, а кто они, что они, где они – совсем не в курсе. У нас не было времени об этом говорить, пока Саша был рядом. А потом стало совсем поздно.
Меня в ту ночь ранили в ногу – перебили бедренную артерию чуть выше колена. Русаков отделался слабой контузией, а Белову проломило череп. Нам всем тогда досталось.
И после той бойни, кхмеры забрали нас к себе. На восстановление.
Я потеряла много крови, поэтому не видела, как «отгружали» Сашу. Мне потом сказали, что когда его ввозили в вертушку – он еще вроде дышал. Но то, что мой Илюшин уже был не жилец… Господи, как же плохо!
Русаков не мог говорить, когда понял, что Сашки больше нет. Белов не отходил от меня ни на шаг, все время следил, чтобы я не раскисла. И напоминал только: «Командир, война ведь…» А сам не верил, вояка чертов. Война войной, а Саша был ему братом. И Я была ему братом. И Русаков – брат. Все мы были братьями.
До сих пор помню вкус его крови на губах. Из-за пробитого легкого она текла струйкой из угла рта. Но губы были мягкими и горячими. Наш первый и последний поцелуй.
Совсем недавно я вспомнила, что Саша знал, что погибнет. Он чувствовал. Последние три дня перед «ходкой» он был постоянно рядом – то помогал автомат начистить, то собирал мне вещь-мешок, то подбивал ботинки, будто я сама не могла этого сделать. Я шутила, говорила, мол, мне в мужья такой и нужен. А он так спокойно – доживу, пойдете замуж? Я и не знала, что говорить. А знала бы, что погибнет, сказала бы «да»… Хотя, я и так вроде сказала, что пойду. Значит, умирал с надеждой. Умирал, зная, что я всегда буду рядом. Он любил меня. Всей своей богатырской душой. А я любила его. И сейчас люблю…
А еще я иногда вижу сны, будто Саша меня встречает дома. И теплится призрачная надежда, что он остался жив. Пусть покалеченный, но живой. Чудес не бывает? А не бывает ли? Я-то жива живехонька, меня и пули не берут, а если и берут, то как-то слабо. Вот ногу прострелили, артерию задели, крови много вытекло. Врач сказал, что я вообще должна была скопытиться еще там – на рубеже, а выжила. Странно. Может, и Сашка выжил? Но о нем ничего и нигде не слышно. Русаков с Беловым обязательно узнали бы. Это я не искала, раны не бередила, а они так просто этот вопрос не оставили бы.
Девчонки из медсанбата раньше считали меня кем-то вроде иконы. Они забегали ко мне «поболтать», а сами сидели на стуле возле рабочего стола и пялились на мои руки в шрамах, на мои волосы, которыми я и по сей день горжусь, на мою грудь. Это ведь реально все, что у меня осталось от прошлой жизни.
Сейчас ко мне никто не ходит. Только Валя Караваева – главный хирург мобильного госпиталя – приносит пузырь со спиртом и сидит молча, вроде как поминает наших «мальчиков». А ведь сколько красивых полегло? На чужой земле, не за наше ведь счастье. Ради денег… Обидно.
- Ленка? – Вот и Валя, легка на помине.
Я отодвинула бумажки и потерла глаза – устала.
- Лен, там это… Ребята из Москвы приехали. Говорят, что тебя вроде переводят.
Я не поняла сразу, о чем она говорила, но тут же собралась.
- Как это? Кто говорит?
- Так Белова с Русаковым уже подготовили для транспортировки. Ты осталась. Пойдешь?
- Нет-нет! – замахала я руками, чувствуя, как в горле поднимается новый комок, боль от бессилия и злобы сводила меня с ума. – Куда их переводить? Их домой! Наслужились! Хватит!..
Не помню, как вылетела из палатки. Не помню, как дала по морде кому-то из «алмазных» мордоворотов. Не помню, как вырывала из рук носилки с Беловым, который чуть дыша пытался меня успокоить.
Помню только трибунал. И то, как мне сменили погоны – на лейтенантские. Вот и не дослужилась я до майора. Не дали. Из-за того, что не захотела передать своих бойцов в руки «дружественной» армии. Вояки из России – реально друзья, но наемники из «Алмазного батальона» - это убийцы и бандюки, среди которых и сам станешь скорее бритоголовым вышибалой, чем нормальным стратегом и пехотинцем. Поэтому я не давала ребят. И не дала. Моя взяла. И цену за это заплатила немалую…
А они мне потом «спасибо» скажут. Куда же они денутся?..
Глава 6День шестой. Эпилог.
Пятое июля, 2017 года.
…В городе лето. В городе жарко.
Солнце, удлиняющее тени на дорогах, слепящее прямо в глаза, такое ласковое и теплое, что хочется улыбаться и петь. Как-то так радужно на душе становится. Может, от того, что уже почти дома – пара кварталов осталось. А может, от того, что сейчас обниму маму, чмокну папу и побегу куда-нибудь, как молодая. Не переодеваясь. В этом старом желтом свитере и черных джинсах.
Выезжаю на прямую дорогу, на главную улицу, и смотрю по сторонам, чтобы скорость не превышать. Наслаждаюсь воспоминаниями: вот здесь гуляла с девчонками и мечтала, что поступлю в военное училище; вот здесь пели песни под гитары, тоже почему-то военные… Странно, но вся моя жизнь была сплошь и рядом военизированная – отец, брат, друзья брата. Хорошая жизнь, насыщенная. Только вот печальная немного.
Как там говорилось?..
«Русский парень от пуль не бежит,
Русский парень от боли не стонет,
Русский парень в огне не горит,
Русский парень в воде не тонет…»
Да, такие слова были у той замечательной песни, которую я пела во весь голос, надеясь стать таким вот русским парнем.
И стала. С орденами и медалями. Вот только контуженная, раненая и одинокая. Не счастливая.
Настолько не счастливая, что начинают донимать галлюцинации… Стоп. Какие галлюцинации?
Я резко повернула голову и обомлела: по правой стороне тротуара шел Саня, Саня Илюшин. Он держал под локоть девушку с большим животом и как-то странно, вымученно, улыбался. Я отчетливо рассмотрела его руку – она была согнута, по-видимому, протез.
Я резко ударила по тормозам. Колодки, совсем новенькие, не притертые, взвизгнули, резина задымилась. И десяток пар глаз устремился в мою сторону: «Баба за рулем…»
Я попыталась отдышаться, но сердце так бешено колотилось, что я думала - умру на месте.
- Илюшин!!! – заорала я во все горло.
Парень, похожий на Сашку, остановился и обернулся. Точно Саша… Как же так?
Черт, я же тебя похоронила уже сто раз…
- Лена… - прошептали губы.
Я не заметила, как за мной выстроилась цепочка машин. Никто не сигналил, просто смотрели на меня, как на ненормальную. А я кричала и кричала: «Сашка! Санечка! Илюшин, мать твою!» А сама срывала ремень с груди, открывала машину, хлопала ею, как холодильником, и бежала, бежала…
Когда мои глаза уже совсем приблизились к его лицу, мне показалось, что еще чуть-чуть и я упаду. Упаду оземь и умру на месте. От счастья, от шока…
- Господи, Сашенька!
Мне было совершенно плевать, что подумает обо мне эта беременная девица. Я даже не успела подумать о том, что это его жена. Мне было плевать, что она может закатить ему скандал, пускай – он ведь живой, на него же можно наорать!
- Живая!
Я кинулась Сашке на шею, чувствуя, как на талии мгновенно сомкнулись его тяжелые руки. Одна больно колола ребра, и я упрямо отогнала мысль о протезе, потому что не хотела думать, что он может быть таким – инвалидом. Молодой красивый Сашка, и инвалид. Но ведь живой, черт его подери…
Он крепко прижимал меня к себе, терся щекой о мою шею и что-то тихо шептал, как молитву. Он ждал меня, я сразу это поняла. И в этом большом городе, в совершенно обычный день, он нашел меня, целую и невредимую. Такую же странную ЕЕ…
- Как же так? Столько времени прошло, а ты… Боже, да я же похоронила тебя… там… - говорила я, глотая слезы, знакомые такие, жгучие, горькие.
- Я не знал, что… - начал он и осекся. Положив ладонь мне на мокрую щеку, он заглянул в глаза: - Так тебе ничего не сказали?
Мой больной мозг начал лихорадочно соображать. Но тщетно.
- Что мне должны были сказать?
- Ну… твоя машина! – Саша вскинул руку, указывая на дорогу.
Я резко обернулась. Чувствуя, как к горлу подступает буквально громовой раскат хохота, я быстро развернулась: «Подожди чуть-чуть, я машину отгоню!» и выбежала на дорогу:
- Простите, ребят! – обратилась я к водителям, краем глаза улавливая веселый блеск во взгляде Сашки и его спутницы. – Просите! Я этого парня на войне похоронила! А он живой, представляете?
Водилы недоуменно поглядывали на сумасшедшую вояку, но кое-где проскальзывало снисходительное понимание: о войне в Камбодже и о том, что наши, белорусские, военные служили в миротворческих войсках, знали все в стране. И как за одного переживали, ведь неслыханное дело – Беларусь направила женщин на борьбу с «оккупантами». А для нашей страны эта тема – святая. Еще со времен далекой Второй мировой…
Я быстро подогнала машину к бордюру, давая возможность другим водителям проехать, и снова выскочила к Илюшину.
- Саш, почему ты не сообщил мне, что с тобой все в порядке, а? – с укором в голосе прошептала я, проглатывая тугой комок в горле.
- Лен, не мог, понимаешь?..
- Почему? – и тут я взглянула на девушку, которая в невольном жесте прикрыла выступающий живот руками. То ли глаза у меня были бешенными, то ли дергаться я начала как-то непонятно, но беременная чувствовала во мне опасность, я читала это в ее глазах.
- Прости… - прошептала я, протягивая к ней руки, - прости, милая, я не хотела тебя пугать… Но пойми…
- Понимаю, - как-то по-особенному ответила она и мило улыбнулась.
- Лен, это Ася, - миролюбиво сказал Саша и взял девушку за руку. – Настя Илюшина – моя сестра. Младшая… Вот, вышли погулять.
На какое-то короткое мгновение мне показалось, что мир вдруг качнулся. Я-то думала, почему мне так тяжело – ревновала, видать. Да так, что и сама не заметила, как напугала бедную девочку. А тут оказывается… сестра.
- Лена, - протянула я руку Асе. – Просто Лена, хорошо? Мы служили с Сашей вместе.
- Я знаю, - прозвенела с улыбкой девушка и снова улыбнулась. И только сейчас я поняла, что в ее улыбке меня так привлекло – она была точной копией Сашки в лучшие его годы в Академии. – Братец мне все уши о вас прожужжал. А когда в Минске лежал в закрытом госпитале, то в бреду только ваше имя и повторял. А потом…
- Ну, хватит, - смущенно махнул рукой Саня. – Лен, сама-то как?
Он скользнул по мне взглядом и сфокусировался на штанах, а именно – на той самой памятной дыре…
- Это ты до сих пор… это старье носишь? – побледнев выдохнул он.
Я рассмеялась:
- Домой доберусь, переоденусь. Мама с папой дождаться никак не могут. А тут ты…. Это же чудо какое-то!
- Ну, девчонка, ей-богу! – засмеялся Илюшин в ответ и снова крепко ухватил меня здоровой рукой.
- Ну, как ты? – попробовала вернуться к начатой теме я. – Почему все так получилось?..
Илюшин достал из кармана бумажник, вынул купюру и подал ее Асе:
- Мелкая, сама в магазин сходишь? – в голосе явно звучал определенный намек.
Но Ася отреагировала вполне адекватно и снова улыбнулась:
- Да, Сань, только сдачу я себе оставлю, ага?
И почти вприпрыжку направилась к ближайшей книжной лавке.
- У нее парня застрелили в Москве перед самой свадьбой. А мы потом только узнали, что она на втором месяце… - как бы невзначай начал Илюшин, глядя вслед сестре.
Мне стало горько.
- Он на заработках был?
- Нет, ездил в командировку. Бандиты машину президента компании расстреляли, а Вите попало больше всех. Он его замом был, собой накрыл. Так шеф теперь Асе ежемесячно пособие платит – размером с мою годовую пенсию.
- Не мало, - вздохнула я.
Я знала, какой размер пенсии у Сашки, потому что таких, как он лично отправляла домой и подписывала бумаги на отставку.
Немного помолчав, он продолжил. Но уже совсем на другу тему:
- Меня же в аэропорту уже в полиэтилен заворачивали, как вдруг сердце заработало. Само по себе. Быстро развернули и направили радиограмму в основной штаб. Там приняли меры, и меня сразу же направили в Москву. Как я потом узнал, вас сначала перевели, а потом расформировывать начали. Во всей этой кутерьме, через полгода, когда тебя в звании понизили – да-да, это я тоже знаю – моим родителям было практически невозможно тебя найти. Искали они, потому что я был… мягко говоря,
никаким. Не двигался, невнятно говорил, почти все время спал. Мне удалили половину легкого, ампутировали руку. Потерял много крови… В общем, приключения да и только. А потом я только смог сказать отцу, чтобы тебя искал. Они с матерью все войсковые части перепотрошили, а как дело доходило до слова «Камбоджа», так все сразу отворачивались – «совершенно секретно», «информация недоступна» и все такое. Так и потерялись… Я с ума тут сходил, думал, тебя убьют, ты же сумасшедшая… Но меня Белов с Русаковым сразу нашли…
- Почему мне, черти, не сказали??
- Я им не велел.
У меня перехватило дыхание:
- Почему?..
- У тебя проблемы были на службе. К тому же я был не совсем в форме. А месяц назад, мне позвонил Белов и сказал, что ты домой возвращаешься, только не сказал точно – когда. Мне за это время уже и протез нормальный – немецкий, подогнали. И Аська выкарабкалась из своего горя… А я ждал тебя. Каждый день… Мне каждую ночь ты снилась. Ты же мне такой родной всегда была…
Он посмотрел на меня невозможными серыми глазами. Задержал взгляд на губах… Подняв руку, отодвинул упавшую мне на лицо прядь, а потом тихо прикоснулся своими губами к моим:
- Я так тебя ждал, ЕЕ…
На утро, как и договаривали, приехали Русаков с Беловым.
Женька привез с собой сипатичную девушку, Игорь был один.
Мои счастливые родители собрали отцовский трейлер в два счета. Я села за руль новой машины, а автобус решил вести Женька. И мы рванули на дачу.
Мама довольная хлопотала на кухне, парни ловили рыбу с отцом, а я с Катей, девушкой Женьки, и Асей, которую сама и пригласила на свежий воздух, с огромным удовольствием грелись на солнышке.
Я, наконец, привела себя в порядок.
Приехав домой, расцеловав родителей, я сразу направилась в ванную. Стянув брюки, я бросила их сначала в машинку, но потом, подумав, свернула их и спрятала за шкафчик, чтоб на глаза не попадались. После душа пообедала с родными, ответила на все звонки и набрала номер Саши.
- Готова? – весело спросил он.
- Да.
- Я заеду за тобой.
И мы поехали гулять по родному городу.
Мы говорили, говорили без устали. Смеялись, грустили. Зашли в парк, в кафе, выпили по пятьдесят коньяка за тех, кого больше нет. А потом снова пошли… Взявшись за руки.
- В Академию вернемся?
- Я подумывала об этом. Но еще есть время решить. Но точно знаю, что и здесь не пропаду – меня могут в госаппарат забрать. Войну ведь прошла.
- А меня в военкомат на призыв берут, - с улыбкой сказал Саня. – Давай дома останемся, а? Ну их, вояк этих. Нажрались мы пуль с тобой по самое «не хочу», пусть другие теперь повоюют.
- Согласна… - задумчиво ответила я.
И поняла кое-что очень важное для себя.
Какая же теперь разница, откуда и где защищать свой мир? Можно служить в интересах государства, совершать что-то важное и не лезть в это время в самое пекло, которое, по большому счету, нашей стране и не нужно-то было…
А когда еще и близкий человек рядом. Оживший. Свой. Родной. Любимый. Какая разница, где воевать? Ведь можно и дома… Было бы за что. А мне всегда есть – за что воевать, даже сидя в кабинете с кипой документов на столе. И напоминанием об этом всегда будет небольшая измятая фотография в рамке, которую мне Сашка подарил на «мирный» день рождения: на ней все также были изображены люди, готовые за любимых рвануть в бой, чтобы до последней капли защищать своих.
Главное, чтобы все было хорошо.
А ведь все и было… ХОРОШО.
