Лучший из миров

Глава 1

Название: Лучший из миров
Фандом: Гарри Поттер
Жанр: драма
Тип: джен/гет
Герои: Розье-ст., Том Риддл, Сигнус Блэк/Друэлла Розье
Рейтинг: PG
Дисклеймер: мадам Ро принадлежат и Риддл, и Розье, и даже Лестрейндж; Шеверни принадлежит маркизу де Вибрэ, а господа Даркуры – сами себе.
Саммари: Никогда не поддерживай слабого, если неуверен в том, что сможешь опереться на сильного. Огден Нэш

Лучший из миров
Признайтесь, граф,
В том, что ваш друг
В ту ночь был прав.
Когда вдыхая
Табачный дым
Сказал, что знал
Вас, граф, другим.

Король и Шут, "В Париж - домой"

Что пользы человеку приобрести весь мир, если он теряет… Как дальше? Да, если он теряет собственную душу!

О. Уайльд, "Портрет Дориана Грея"



Пролог.

Ноябрь в Париже – пренеприятнейшее время. Небо затянуто графитно-серыми тучами, почти все время моросит мелкий дождь, неприятно покалывающий кожу, а в воздухе стоит запах чего-то тяжелого, давит и мешает дышать. Каменный город будто облачается в бесформенную мантию, по улицам-складкам липко текут унылые дни. Парижане-магглы спешат по своим мелким делам, опускают глаза и стараются как можно реже встречаться друг с другом взглядами, не желая признавать очевидного: приближается к концу очередной никчемный год, а жизнь не изменилась, и счастья не предвидится.
Впрочем, я неправ. Очевидно, мое отвратительное настроение выдает желаемое за действительное. Хотя пустующие террасы уличных кафе говорят об обратном. На город жалко смотреть: он растерял весь блеск, за последнее десятилетие сдал до неузнаваемости, стал похож на пожилого родственника – ты вглядываешься в его облик, но только угадываешь будто бы знакомые черты.

Я упорно не понимаю своего дядю Рене, живущего во всей этой серости и унынии круглый год. День за днем за окном видеть эту безысходность в отголосках прошедшей войны - я бы точно свихнулся. Но он говорит, что весь блеск Парижа ушел внутрь – в фамильные особняки правого берега Сены, и что это совсем не то, что у нас в провинции. Да куда уж нам: охота да библиотека – вот и все развлечения. Впрочем, я как раз не жалуюсь, мне их хватает сполна.

Подняв воротник мантии, под разиллюзионным заклятием я неторопливо шагаю по пустынному бульвару; абсолютно голые деревья и резкий холодный ветер погружают в еще большую меланхолию. Стук каблуков и трости тонет в мокрой листве, я и себя ощущаю невидимкой: пустой, бесполезной и ненастоящей. Ненавижу ноябри в Париже. Они нагоняют на меня бесконечную тоску, от которой хочется немедля повеситься на собственном галстуке, а когда я вспоминаю мягкую ароматную средиземноморскую осень в Бобатоне, становится совсем плохо.

В таком невеселом настроении я и останавливаюсь напротив дядюшкиного особняка: изящного трехэтажного здания, построенного моим дедом в начале прошлого века. Получилось оно до безумия похожим на все остальные дома шестнадцатого округа, но, одновременно, особенным: ни на одном здании Парижа не найти таких же кованых балконных решеток, такого же барельефа, не говоря уже о гербе, красующемся над подъездом. Дядя доволен домом, я же предпочитаю родной Шеверни: быть хозяином замка совсем не то же самое, что владеть особняком. Это сложно, и я пока еще толком не разобрался в тонкостях дела, но, уверен, все еще наладится.


После смерти отца все пошло наперекосяк: дядя Артус – мой опекун, – принялся продавать наше имущество, чтобы погасить свои карточные долги, Рене упорно делал вид, что происходящее его не касается, а я, пятнадцатилетний мальчишка, понимал, что остаюсь один на один с ускользающей сквозь пальцы реальностью. Странно было на предпоследнем курсе Академии каждую неделю получать письма от метрдотеля с описью фамильных сокровищ, проданных дядей за бесценок; странно было понимать, что вещи, которую помнишь с детства, уже больше нет на привычном месте. Я не материалист, просто было обидно – не столько за себя, сколько за семью, за тех, кто покупал эти предметы, привозил в Шеверни, выбирал им место, завещал их потомкам, и даже представить не мог, что все это продаст человек, которому плевать на семейную историю. Мне было чертовски обидно; я злился, но ничего не мог сделать до своего совершеннолетия. Надо сказать, именно с тех пор наши отношения с Артусом стали весьма натянутыми. Но выгнать я его не могу, хотя бы потому, что иначе винодельня медленно закончит свое существование. Я-то в винах ни черта не смыслю.


Вынырнув из размышлений, я понимаю, что уже минут десять стою напротив подъезда под дождем, как последний дурак. Убедившись, что рядом никого нет, снимаю разиллюзионное и толкаю массивную дубовую дверь. Не успеваю я переступить порог дядюшкиного дома, как у меня уже принимают из рук мантию и трость, а метрдотель кланяется:
– Вас уже заждались, Monsieur. Прошу за мной.

Я украдкой поправляю галстук-бабочку и проверяю палочку во внутреннем кармане фрака – на этих вечеринках никогда не знаешь, чем закончится безобидный спор.


Салон встречает меня Брамсом: заколдованные смычки скрипок взлетают одновременно, будто танцуют загадочный балет, пары стремительно кружатся в вальсе, скользя по начищенному до блеска паркету. Рене подготовился основательно: это суаре в честь помолвки его старшей дочери Друэллы с Гисленом Даркуром.

Гости сияют фальшивыми улыбками и дорогими драгоценностями, мужчины чинно раскланиваются друг с другом, а дамы увлеченно обсуждают последние сплетни. В воздухе витает аромат благородного шампанского и наигранного веселья, настолько искусного, что посторонний вполне мог бы принять все это за чистую монету. Но я не посторонний, я – сердце этого мира, я родился и вырос в нем, дышу им. Я привык. Именно поэтому, вместо того, чтобы развернуться и уйти, я лишь отчаянно пытаюсь не обращать внимания на постукивающую в висках головную боль и беру со стола бокал шампанского. А потом еще один, и еще. До тех пор, пока в голове не возникает приятный туман, когда все начинают казаться жутко веселыми, мир приобретает мягкие смазанные краски, когда хочется непристойно шутить и всячески куражиться.


Рене незаметно появляется рядом со мной:
– Ты доволен вечером, племянник?
Я уже не в том настроении, чтобы отпускать ехидные комментарии, поэтому лишь ограничиваюсь правдой:
– Даркур – отвратительнейший тип, и ты это знаешь, Рене. К тому же, у его предков весьма темная история. Как вы с Артусом могли допустить этот брак, я не понимаю. Мой отец бы…
– Твой отец делал много такого, чего не одобряли мы, Арман, - перебивает меня дядя, нахмурившись.

Каждый раз, когда я вспоминаю об отце, у него одна и та же реакция. Человеческая зависть – страшная вещь; несмотря на то, что Рене по завещанию получил парижский особняк Розье, он так и не смирился с тем, что титул, замок и винодельня достались старшему брату.

– Твоя ненависть к отцу – еще не повод портить кровь и репутацию рода! У Даркуров вторая ветвь – магглы! Ты понимаешь, что это, черт возьми, значит? Что твои внуки, Рене, будут полукровками. Как ты мог на такое пойти? – я смеюсь, хотя ситуация не располагает к веселью.

Рене молчит, кусая губу, потом отвечает:
– Я не мог ненавидеть твоего отца, он был моим братом. Тут ты неправ, как и в том, что у Даркура нечистая кровь. Корни магглов, носящих ту же фамилию, уходят в семнадцатый век и там теряются. Мы не можем точно знать, имели ли они какое-то отношение к моему будущему зятю.

Он обманывает себя, я это знаю. Маггловская ветвь Даркуров пошла от сквиба Жоффруа, порвавшего с родом и женившегося на маггле, – это знает вся магическая Франция. Впрочем, и в нашем, и в маггловском мире Даркуры занимают прочную позицию, что позволяет им спокойно переживать сомнительное родство друг с другом.

Я сокрушенно качаю головой. Теперь мне не переубедить Рене, к тому же, на момент заключения договора о браке Артус, взявший на себя обязанности главы рода, одобрил этот союз.
– К слову, Арман, - продолжает дядя, отстраненно наблюдая за танцующими парами, – брак моей дочери Друэллы с Даркуром запятнает репутацию семьи гораздо меньше, нежели твои интересы.

Мои увлечения – камень преткновения дядюшек. Да, я занимаюсь тем, чем заниматься нельзя, и не отрицаю этого.

– Я всего лишь пользуюсь тем, что дано мне от рождения. Не вижу в этом ничего предосудительного.
– Демонология и некромантия, друг мой, как прикладные, так и теоретические, запрещены законом, - мрачно отвечает Рене, я только улыбаюсь.

Мы оба знаем, что будь он на моем месте и обладай теми же возможностями, он поступал бы точно так же, невзирая на все писанные и не писанные Министерством законы. Ему просто не повезло, что фамилиар* переходит по старшей линии.

– Я осторожен, Рене. Кроме тебя, Артуса и моих слуг никто не знает об этом, а они дали Непреложный Обет.
Дядя закатывает глаза, давая понять, что я несу вздор:
– Малейший обыск Шеверни даст Министерству столько поводов упечь тебя за решетку, сколько тебе и не снилось!

Я посмеиваюсь, выискивая в толпе танцующих кузину, с которой так и не поздоровался за весь вечер. Рене с силой сжимает в руках бокал, который разлетается сотней осколков; жалобный звон хрусталя и последовавшее за ним крепкое словечко тонут в шуме голосов и музыки.
– Не стоит так злиться, дядя. В конце концов, поводов для обыска я никому не давал. У тебя кровь идет, – отвечаю я, тщетно пытаясь скрыть усмешку.

Рене разворачивается, бросив что-то вроде «Повод всегда можно найти…», и уходит; я же удовлетворенно улыбаюсь, не испытывая ни малейших угрызений совести. Доводить своих дядюшек до белого каления – мое хобби, к тому же, сейчас я, несомненно, был прав. Этот спор у нас продолжается уже добрых полгода, и я не собираюсь уступать.

Подмигнув пролетающей мимо в танце Друэлле, я залпом допиваю шампанское.
Вечер удался хотя бы потому, что я уже ухитрился достать дядюшку.


* фамилиар: в данном случае, демон невысокого ранга, служащий одному или нескольким магам и передающийся по наследству.


Глава 1

Все начинается здесь, в курительной.

Если бы я знал тогда, чем закончится эта знаменательная встреча, я бы унес оттуда ноги и навсегда бросил курить. Но предсказания не были моим любимым предметом в Академии, к сожалению.

Как только я вхожу в комнату, меня окутывает облако сигарного дыма, в котором я с трудом различаю Артуса, беседующего с какими-то гостями. Осторожно, стараясь не попасться ему на глаза, я пробираюсь вдоль обитой красным деревом стены к хьюмидорам. Я уже почти добрался до цели, почти.

– Арман! – раздается за спиной резкий голос дяди, и я понимаю, насколько была провальной сама идея остаться инкогнито. – Я так рад тебя видеть!
– Артус, – я слегка кланяюсь, нацепив дежурную улыбку.

Мы так давно не виделись, старый лис! Два часа назад, столкнувшись в коридоре Шеверни, ты даже не кивнул мне в знак приветствия, а сейчас рад меня видеть?
Лицемерный чёрт.

– Арман, я хочу познакомить тебя с нашими английскими гостями: почтенным Сигнусом Финеасом Блэком, – дядя указывает на высокого брюнета, словно вытянувшегося по стойке смирно в своем невероятно узком фраке, – и сэром Уилфридом Эйвери. А вам, дорогие друзья, позвольте представить моего племянника – Арман Эмери Розье, маркиз де Вибрэ и сеньор Шеверни.

По мере того, как звучат мои титулы, в глазах Блэка зажигается узнавание, и я задаюсь вопросом, что дядя уже успел рассказать обо мне этим пижонам. Протягиваю руку для рукопожатия, и только по удивлению в глазах англичан вспоминаю, что у них это не принято. Пресловутый сэр Эйвери отвешивает легкий поклон, и мне отчего-то кажется, что английская знать до безобразия нелепа.

– Рад с вами познакомиться, маркиз! – первым реагирует Блэк, и пожимает мою ладонь своими длинными пальцами. – Ваш дядя очень хорошо отзывался о вас.
– Неужели? – с притворным удивлением уточняю я, перехватывая предупредительный взгляд Артуса. – Мне это очень льстит.
– Том хотел с тобой познакомиться – пойду, разыщу его. Прошу меня извинить, – дядя ловко проскальзывает в сторону выхода, а мы светски улыбаемся друг другу, что начинает немного утомлять.

В комнате воцаряется неловкая тишина, и я пользуюсь моментом, чтобы все-таки закурить несчастную сигару. Сизые колечки дыма плавно поднимаются вверх и стелются плотным туманом под потолком. Под изучающим взглядом Блэка становится не по себе, и я ищу подходящую для непринужденной беседы тему. Выручает Эйвери, который начинает расспрашивать меня об охоте. Как выясняется, Артус уже успел их пригласить в Шеверни на лисицу.

Что меня особенно поражает в дяде, так это его гостеприимность. Да чёрт с ней, но он мог хотя бы поинтересоваться моим мнением о том, что какие-то малознакомые иностранцы будут шататься по моему дому!

Впрочем, я вообще плохо понимаю, что эти люди здесь делают.

Я как раз собираюсь задать им этот вопрос самым нагло-светским тоном, но тут в дверях появляется Артус, пропуская перед собой молодого мага крайне высокомерного вида. Тот скучающим взглядом обводит комнату, но, заметив меня, оживляется. Я вежливо смотрю на дядю, ожидая, когда он представит мне этого франта. Однако, британец опережает Артуса, первым протянув руку:
– Том Марволо Риддл, – смотрит так внимательно, будто знает обо мне что-то, чего не знаю я.

После такой бестактности я даже немного теряюсь, но, в свою очередь, представляюсь, с неудовольствием отметив, что на этого персонажа мои титулы не произвели ни малейшего впечатления.

Наверное, когда встречаешь человека, который перевернет весь мир с ног на голову и пустит твою жизнь под откос, должно появляться ощущение некой фатальности и безнадежности, предвещающей самое ужасное. В тот исторический момент никаких ощущений у меня не было, кроме острой неприязни к британцам, непонятно по какому поводу собравшихся в доме моего дяди.

Впрочем, Риддл оказывается любопытным собеседником; мало-помалу, ему удается меня разговорить, пустившись в пространные рассуждения о первородной магии. Я сам не замечаю, как теряю бдительность, расслабленно развалившись в широком кресле, пуская в потолок колечки дыма, и рассеянно слушаю приятный баритон англичанина, не заметив, что в курительной никого, кроме нас, не осталось.

– Мистер Розье, – издалека начинает Том, хитро щурясь и глядя на пляшущий в камине огонь, – я слышал, в вашей фамильной библиотеке хранится немало интересных книг.

Я наклоняю голову в знак сомнения:
– Боюсь, эти книги едва ли покажутся вам действительно интересными.
– Вот как? – Риддл хищно улыбается уголками губ, отчего меня передергивает.
– Видите ли, они во многом касаются тех разделов черной магии, которые запрещены законодательством. Их изучение может обернуться серьезными последствиями.

– Неужели? – Том резко наклоняется ко мне, облокотившись о резные ручки кресла. Я не понимаю, зачем он это делает, как и то, почему я не могу отвлечься от его расширившихся зрачков, внезапно оказавшихся прямо напротив моих.

И именно в этот миг я ловлю себя на мысли, что прокручиваю в голове события десятилетней давности – первую встречу с фамильным демоном. Снова ощущаю удушливый запах благовоний и серы в жарко натопленном помещении, доносящиеся издалека заклинания; чувствую, как горячая кровь густыми каплями стекает по руке на старые ссохшиеся страницы гримуара*, пропитывая пергамент и вдыхая жизнь в мертвую магию; слышу чужеродный и дикий гортанный смех, раздающийся словно у меня в голове, и ощущаю появление в круге чего-то бестелесного, а затем ужас, липко растекающийся вдоль позвоночника.

От этих воспоминаний меня начинает колотить крупная дрожь, сердце отбивает барабанную дробь; мне кажется, что я сейчас задохнусь. С тех пор прошло десять лет, я переступил через свой страх, но те ощущения, настолько противные человеческой сущности, не забудутся никогда.

Риддл все еще буравит меня пронзительным взглядом. Я медленно начинаю понимать, что только что впервые в жизни подвергся вторжению в сознание, причем вторжению неожиданному и крайне неприятному.

– Какого дьявола, Риддл?!!

Тот отстраняется, на его красивом лице светится такое победное выражение, что мне хочется запустить в него каким-нибудь крайне неприятным заклятием или хотя бы хорошенько врезать по тонкому аристократическому носу.
– Именно дьявола, Розье, - словно сплевывает Том, снова глядя на танцующие языки пламени, – признайся, ведь так и было? Тогда ты вызывал духа?

Я молчу, тщетно пытаясь успокоиться, разглядывая коньяк в пузатом хрустальном бокале, будто надеясь, что янтарное мерцание напитка сможет унять ярость, накатывающую с каждым разом все сильнее и сильнее. Риддл, скрестив руки на груди, смотрит на меня выжидательно и насмешливо; кажется, что он вполне расслаблен, но воздух курительной комнаты пропитан искрящимся напряжением.

– Знаешь, Риддл, я должен бы вызывать тебя на дуэль, – говорю, отбросив церемонность. Голос неприятно вибрирует, но я стараюсь не обращать внимания.
– И я бы согласился. Хотя ты сам показал мне это воспоминание. Оно лежало на поверхности, я всего лишь взял его, – Том пожимает плечами и опускается в кресло напротив, всем своим видом демонстрируя безразличие. Единственное, что выдает его с головой – лихорадочный блеск темных глаз и неестественный румянец на впалых щеках.

Я никогда не подвергался атаке легилимента. Некому было этим заниматься, в Академии подобному не учат, да и незачем.


– И что оно тебе дало, это воспоминание?
– Подтверждение того, что ты не тот, кем пытаешься казаться. И что существует еще совершенно не изученный мной вид черной магии, – вкрадчивый, но настойчивый голос Риддла так убедителен, что я почти готов ему поверить.

Как я понял позже, в тот момент Том Риддл был в первый и последний раз предельно честен со мной.

Это довольно-таки смелое заявление с его стороны – во всех смыслах, учитывая отрицательное отношение к чернокнижникам после войны с Гриндельвальдом. Одной фразой он расписывается в том, что владеет черной магией и серьезно ею увлекается. Уже за это признание я мог бы его уважать. Не так сейчас много черных магов, а тех, кто готов открыто в этом признаться – еще меньше.

Второй полезный вывод, который напрашивается – он меня не выдаст. И это важно, потому что накладывать Obliviate я не люблю и толком не умею.

Подобная мысль немного успокаивает; выпрямляюсь в кресле, разминая затекшую спину.
– Эта магия доступна немногим и очень опасна. Ты должен это знать.

Риддл снисходительно качает головой, прежде чем ответить своим мягким баритоном:
– Меньше всего меня волнует опасность. И ты не ответил: ведь это был дух?

Мной овладевает весьма странное чувство. До этого времени никто, кроме семьи и слуг в Шеверни, не знал о нашем демоне, что вполне резонно, учитывая противозаконность гоетии**. Но сейчас я впервые могу показать чужаку, на что я способен, объяснить, на что я потратил восемь лет своей жизни. Я удовлетворю свое тщеславие, увижу восторг в блестящих глазах этого наглого британца, я буду знать, что он желает обладать подобной властью, почувствую его зависть, увижу, как она сжигает его изнутри…
Пожалуй, оно того стоит.

– Это был демон.
– Как Люцифер, сверженный с небес?
Я киваю:
– Да, только гораздо ниже рангом, - я удивлен замечанием Риддла, но не подаю вида. – Ты разбираешься в христианской демонологии?

Риддл кривит губы, словно я спросил его о чем-то неприятном:
– Нет, но вкратце знаком с катехизисом.

И вот это меня вправду настораживает.

Большинство магов еще во времена Инквизиции отошли от Церкви, полностью отринув существование Бога и Дьявола, и обратились к чистой магии стихий, черпая энергию природы в любом ее проявлении.
Катехизис современные британские маги не изучают, воскресных школ у них нет, равно как и понятия о Рае и Аде. Следовательно, либо Риддл магглорожденный, либо он действительно неплохо разбирается в демонологии. Вопрос в том, что для меня хуже.

– Ты нечистокровный, не так ли? – весьма некорректно интересуюсь я. Впрочем, по сравнению с тем, что он проделал со мной несколько минут назад, это звучит даже вежливо.

Однако Риддл не впечатлен моей учтивостью: черты его лица ожесточаются, а темные глаза опасно блестят.
Попал в точку.

– Это не имеет значения, – в голосе Тома сквозит плохо скрытое раздражение. Отвлеченно разглядывая барельеф над камином, я тщетно пытаюсь унять чувство превосходства, всегда появляющееся в присутствии полукровок.

Хотя происходящее меня забавляет, я все же не настолько бестактен, чтобы настаивать, поэтому увожу разговор в более безопасное русло:
– Это был фамилиар. Князь Розье – демон любострастия, второй чин в лике Господств. Впрочем, иерархия у демонов не так уж и важна, она ненамного отличается от нашей в том смысле, что есть правящая элита и их подданные. Это лишний раз подтверждает, насколько близки маги к демонам.

Риддл еле заметно выдыхает и ведет плечами, сбрасывая напряжение:
– Он связан с вашей семьей, не так ли?
– Да, напрямую. По легенде, мы его потомки.

Том задумчиво наблюдает за огнем в камине, хмуря брови, а я, воспользовавшись паузой, доливаю себе в опустевший бокал немного коньяка.

– Что именно может демон?
– Именно мой – ничего особенного. Вернее, не так. Он может все, только я не прошу многого. Он служит мне, потому что мой дом – его дом. Ему нравится возвращаться туда, он любит замок, привязан к нему не меньше меня. Еще в XVIII веке мой предок продал ему несколько десятков душ за службу. И, наконец, он вправду считает нас своими потомками. Но если однажды ему придет в голову шальная мысль, я навряд ли смогу долго удерживать его рядом с собой.

Риддл рассеяно крутит на безымянном пальце отвратительное кольцо с безвкусным черным камнем:
– Ты говоришь о нем, будто о человеке.
– Нет, конечно, нет. Они не люди – очень важно об этом не забывать. Они дьявольски умны, прости за каламбур, но сфера их интересов очень ограничена, они с трудом ориентируются вне этого круга. Интеллектуально мы гораздо более развиты, и демоны это знают. Пожалуй, именно это нас и спасает.

– Тебе служит только он, или ты можешь заставить любого демона? – Риддл явно держит что-то на уме, но пока осторожно прощупывает почву.
– Я не вправе заставить демона что-то сделать, но я могу заключить с ним контракт. Теоретически, я могу потребовать что угодно не только от фамилиара, но и от других. Но тогда придется платить по счетам, а в случае с Розье это было сделано до меня.

Том собирается еще что-то спросить, но осекается, услышав звук приближающихся шагов.

В дверях появляется Эйвери и, застыв на пороге комнаты, кивает Риддлу. Тот прикрывает глаза в знак ответа и поднимается с кресла:
– Думаю, пора возвращаться в зал. Было очень приятно с вами познакомиться, месье Розье. Надеюсь, мы продолжим наш разговор.

По тому, с каким нажимом Риддл произносит это «продолжим», я понимаю: просто так он от меня не отстанет. Впрочем, я не возражаю. Неплохо было бы слегка припугнуть его, оставив наедине с существом, которого не впечатлишь внезапной легилименцией.

– К вашим услугам, мистер Риддл, – ухмыляюсь, глядя вслед англичанам и предвкушая чудесную месть за возмутительную наглость собеседника.

Знал бы я тогда, чем все это закончится…



*Гримуа́р (фр. grimoire) — книга, описывающая магические процедуры и заклинания для вызова духов (демонов), или содержащая ещё какие-либо колдовские рецепты.
**Гоетия (от др. греч. γοητεία — «колдовство») — средневековая магическая традиция вызывания демонов и составления талисманов.




Глава 2

В первые дни после того знаменательного вечера я много думал об инциденте с Риддлом, но больше мы так и не встретились. От Артуса слышал, что англичане отправились на побережье, где, как и полагается богатым иностранцам, много кутили и крупно ссорили деньгами. Впрочем, захваченный водоворотом повседневных домашних дел и начавшейся подготовкой Шеверни к приближающимся рождественским праздникам, я полностью потерял интерес к странной компании.

До сегодняшнего дня.



– Будет много гостей, – словно между прочим бросает Артус, отламывая кусочек свежего хрустящего багета, – если ты помнишь, я пригласил наших британских друзей. В наших интересах, чтобы все прошло наилучшим образом.

Серьезный тон дяди заставляет меня скривить губы в саркастической усмешке:
– Я не уверен в том, что они мои друзья, Артус. Как и в том, что наши с тобой интересы совпадают.

Дядя выдерживает театральную паузу и делает строгое лицо:
– Послушай, Арман. У меня создается впечатление, что ты не совсем понимаешь, что, когда речь идет о репутации семьи, твои личные переживания и стремления должны оставаться исключительно личными. Не стоит делать из них достояние общественности. Твой отец, в отличие от тебя, прекрасно это осознавал.
– Не суди всех по себе.
– В каком смысле?
– Вы с Рене собираетесь отдать Дрю за этого Даркура! И ты мне что-то говоришь о репутации семьи? – я честно пытаюсь оставаться спокойным.

Артус мрачно намазывает масло на хлеб:
– Ты зациклился на Даркуре, Арман. Не желаю продолжать этот бессмысленный и глупый спор. Я просто хочу, чтобы охота и последующий за ней прием оказались достойными англичан. Этот Риддл далеко пойдет, поговаривают даже, что он – наследник самого Салазара Слизерина. Блэк с Эйвери тоже не последние люди. Эти знакомства могут оказаться полезными, учитывая сближения наших магических государств, – а потом чуть мягче добавляет, – я понимаю, что в двадцать два года не так-то просто быть главой рода. Прими нашу с Рене помощь, и все встанет на свои места. Я же о тебе забочусь, племянник.

Я допиваю свой кофе, совершенно не чувствуя вкуса изумительной арабики. В такие моменты Артус до невозможности напоминает мне отца, и на душе начинают скрести кошки.

Но отец был единственным, кто имел право читать мне морали. Вероятно, именно поэтому мне хочется послать дядю ко всем известным мне дьяволам:
– Мне не нужны советы, дядюшка. Своим умом дойду до ваших прописных истин.

Ледяная усмешка у Артуса не получается, как, впрочем, и всегда, зато глаза начинают метать молнии:
– Не груби мне.
– А я еще даже не начинал, Артус. В годы опекунства ты чуть было не пустил замок с молотка, растратив мое наследство на монмартровских проституток, и сейчас смеешь мне что-то говорить о чести рода? Имей в виду, я терплю тебя в своем доме только из уважения к воле отца и нашей общей фамилии.
– Несносный щенок, – дядя выплевывает эту фразу, словно яд, а я смеюсь – это выводит его из себя окончательно. Он вскакивает из-за стола, чуть не сбив с ног прислугу с кофейником.
– Правда глаза колет, да, Артус? – я кричу ему вдогонку, искренне наслаждаясь рассерженным стуком каблуков о дубовый паркет.

Служанка смотрит на меня с осуждением, но молчит, зная, что в обратном случае рискует своим местом. И пусть я немного погорячился и сказал не совсем то, что думал, Артусу давно пора понять, что в этом доме он больше не хозяин.

Закончив завтракать, я подзываю метрдотеля:
– Анри, вечером будут важные гости. Все должно быть безупречно. Я на тебя рассчитываю.
– Как обычно, Monsieur.
– Хорошо. И распорядителя охотой ко мне позови.
Слуга склоняется в учтивом полупоклоне, когда я выхожу из-за стола. В великолепном настроении я бегом поднимаюсь по широкой мраморной лестнице на жилые этажи, насвистывая простенькую, но очень занимательную мелодию, ставшую популярной в послевоенные годы.

Когда валет докладывает мне о приходе распорядителя, я уже застегиваю свой красный жакет.

Выйдя в кабинет, я приглашаю его садиться.
Конечно, это неправильно. Но Юбера я знаю уже с самого своего детства, и наши отношения уже давно вышли за пределы обычной субординации. К нему в конюшни я сбегал от строгого отца и скучных гувернеров, он научил меня ездить на лошади, и, в конце концов, охота в Шеверни никогда бы не была столь популярна, если бы не он.

– Месье Арман, все готово – лисица уже выпущена, скоро будем начинать. Месье Рене с мадам и мадемуазель Друэллой уже прибыли, смотрят лошадей, а месье Артус ускакал в поля, но к началу обещал вернуться.
– Не сомневаюсь. Юбер, сегодня у нас будут крайне важные гости из Британии – по жакетам узнаешь. Лучших лошадей им. Один, возможно, новичок.
– Да, месье. Вам седлать Диакра?
– Пожалуй.
Юбер кивает и поднимается из кресла. На пороге я его окликаю:
– А что собаки?
– Лучшие паратые*, монсеньор, - слуга, прищурившись, лукаво улыбается, - ваши гости будут в восхищении.

В залитом утренним солнцем конюшенном дворе вовсю суетятся конюхи: поминутно раздаются крики, фырканье седлаемых лошадей и стук подков о брусчатку. На кухне уже начали готовить вечерний прием, где соберется весь экипаж и некоторые приглашенные охотники – элита магической Франции. В холодном воздухе царит какая-то сладкая осенняя безмятежность, смешанная со всеобщим предвкушением. Я думаю о том, насколько это стало привычным, все же продолжая оставаться удивительно приятным.

– Месье Арман, прибыли мистер Риддл, мистер Блэк и мистер Эйвери. Они дожидаются вас внизу, - валет проскальзывает в комнату незаметно.

Я вздрагиваю, выныривая из размышлений:
– Хорошо, Гастон. Я спускаюсь.

Прислушиваясь к стуку отдаляющихся шагов, я тщетно пытаюсь ухватить ускользающую тревожную мысль, но в памяти только всплывает последняя встреча с Риддлом, оставившая весьма неприятные воспоминания.

Англичане встречают меня фальшивыми улыбками, вежливыми приветствиями и краткими рукопожатиями. Блестящие серебряные пуговицы их черных охотничьих жакетов сверкают новизной, кожаные сапоги натерты до сияющего блеска.

– Я рад встрече, месье Розье, – в глазах Риддла таится знакомый опасный огонек, но на этот раз я не впечатлен.
– Взаимно, господа. Артус приносит вам свои глубочайшие извинения за то, что не встретил вас, он ждет нас у леса.
– Конечно, мы понимаем, – Блэк дружелюбно кивает.
– Прошу во двор, лошади готовы.

Перед замком в парадном дворе разъезжаются всадники: Рене, несколько местных приглашенных охотников и дамы в амазонках – Друэлла с матерью. Я замечаю, как Блэк не сводит с кузины восхищенных глаз, и мысленно с ним соглашаюсь: Дрю в голубом бархатном костюме великолепно смотрится верхом на изящной серой кобыле.

Друэлла расцвела к своим семнадцати годам и стала одной из самых завидных невест Франции, учитывая внушительное приданое. Конечно, богатство Рене не столь велико, как мое наследство, но он вполне успешно играет на бирже и занимается антикварным делом, так что младшая ветвь Розье отнюдь не бедствует. Однако, решив приумножить свое состояние, дядя с чистой совестью помолвил дочь с Даркуром.

Даркур – это отдельная история; кажется, за последние лет пять ни один скандал не обходился без его участия, он оказался замешан во всех мыслимых и немыслимых грязных делах, потрясших магическую Францию. Сейчас уже поздно что-либо менять, но, будь в моих силах предотвратить свадьбу кузины, я бы все для этого сделал. Артус говорит, что я предвзято отношусь к будущему родственнику, но могу точно сказать, что дело совершенно не в этом.

К тому же, я, кажется, единственный, кто знает о глубокой неприязни Друэллы к своему жениху. В тот день, когда Рене объявил ей о своем решении, она сбежала в Шеверни, где долго рыдала у меня на плече, умоляя повлиять на ситуацию; но договор о браке был подписан несколько лет назад, и я уже ничем не мог ей помочь.

Но, по крайней мере, до их свадьбы я имею полное право не приглашать Даркура в замок, что несказанно ее радует.




Слуга подтягивает подпругу моего жеребца – Диакр возмущенно фыркает, надувая живот, и смотрит укоризненно. Сев на коня, я удобнее устраиваюсь в седле, когда мое внимание привлекают окрики – конюх пытается успокоить напуганную лошадь Риддла. Обычно спокойная кобыла встает на дыбы и мечется из стороны в сторону, заломив уши. Том же с интересом наблюдает за беснующимся животным, отойдя на безопасное расстояние. Через несколько минут, лошадь приходит в себя, но стоит Риддлу подойти к ней, как она снова начинает волноваться.
– Что за черт? – я спешиваюсь.
– Похоже, я не понравился вашей лошади, мистер Розье, – спокойно отвечает Риддл, будто бы речь идет о пустяковом деле.

Кобыла испуганно косится в нашу сторону и мотает головой, показывая зубы.
– В чем дело?
– Не знаю, месье Арман. Она была совершенно в порядке, когда ее седлали.

Лошадь подпускает меня к себе, я усаживаюсь верхом и делаю несколько кругов по двору под всеобщее молчание – кобыла спокойна, будто бы не она только что устроила весь этот спектакль. Я жестом приглашаю Риддла приблизиться, но как только лошадь его замечает, резко бросается в сторону, причем настолько неожиданно, что я не без труда удерживаюсь в седле.
– Дьявол, – рассерженно шепчу, натягивая поводья и пытаясь утихомирить животное, – мистер Риддл, попробуйте Диакра.

По крайней мере, в своем коне я уверен.

К моему величайшему удивлению, Диакр, обычно спокойный даже когда я пропитан отрицательной энергией после вызова демона, реагирует на Риддла еще острее – вырывает поводья из рук конюха и становится на дыбы, едва не задев копытами не успевшего отскочить слугу.
– Чертовщина какая-то! – удивленно восклицает Блэк.

Я пытаюсь сообразить, как разрешить столь неприятную ситуацию. Риддл спокойно улыбается, словно все так и должно быть, и его улыбочка раздражает меня, хоть я и не подаю вида. Нервозность начинает передаваться всем лошадям, я чувствую, как напряжены всадники:
– Господа, езжайте к лесу, мы догоним вас через некоторое время.

Рене пытается что-то сказать, но, поймав мой выразительный взгляд, натянуто улыбается.
– Что ты будешь делать, Арман? – шепотом спрашивает дядя, поравнявшись со мной.
– Разберемся, – я размышляю, что можно предпринять, - в крайнем случае, попробуем успокаивающие чары.

Когда кавалькада скрывается из виду, Риддл снова пытается подойти к жеребцу, но бесполезно – лошадь шарахается от него, точно от прокаженного. Спустя полчаса бесполезных попыток разобраться в ситуации, я, скрепя сердце, приказываю конюху позвать колдомедика, чтобы тот применил к Диакру успокоительное заклинание. Конь дает Риддлу приблизиться, и Том с несвойственной новичку легкостью запрыгивает на спину жеребцу.
– Ваша главная задача – удержаться в седле, если вдруг заклинание закончит свое действие, – немного резко говорю я, потому что страшно разозлен тем, что пришлось применить магию к животному – любые воздействия на лошадь извне потом плохо сказываются на ее психике и ее поведении.

Риддл незаметно кивает, подгоняя стремена:
– Не волнуйтесь, мистер Розье, я весьма неплохо езжу, по крайней мере, на лошадях Блэка.

Я неопределенно качаю головой, даже не удосужившись ответить на этот выпад. Продолжать светскую беседу с человеком, который доставляет мне одни проблемы, нет никакого желания. Утреннее ощущение безмятежности полностью уступило место давешней необъяснимой тревоге, подкрепленной произошедшим.

До опушки леса, где уже собрались все охотники, мы едем в полном молчании. Я периодически пускаю кобылу в галоп, но Риддл тут же нагоняет меня. Стоит отдать ему должное, в седле он ощущает себя вполне уверено.

– Можем начинать, – завидев нас, Рене подает знак пикеру.

Охотник снимает магический барьер, и собаки, почувствовав свободу, но еще не учуяв дичь, сосредоточенно принюхиваются к воздуху.
– Чары? – коротко бросает Рене, подъезжая ко мне.
Я киваю, наблюдая за выжлятниками**, кружащими вокруг своры:
– Не было выбора, дядя. Даже Диакр не давался, хотя ты знаешь, как и на что он реагирует.
– Заклинание закончится. Что дальше?
– Тогда нашему гостю придется туго, – я не могу сдержать злорадной усмешки, представив себе родео в исполнении британца.

Наконец собаки чувствуют запах лисицы и с оглушительным лаем срываются с места, направившись в сторону леса. Стараясь не отставать от подгонщиков***, краем глаза я замечаю, что англичане держатся чуть позади, как и полагается гостям, не принадлежащим к основному экипажу.

Гомон собак, холодный осенний воздух, удобные аллюры кобылы и адреналин, явственно ощущаемый в крови, настолько захватывают меня, что через некоторое время я полностью выбрасываю из головы все отрицательные эмоции прошедшего утра. В какой-то момент я теряю из виду Риддла, но потом мы снова пересекаемся: его конь идеален под седлом, словно и не было никаких сложностей.


Раздается протяжный вой рога – дичь вышла из леса на открытое пространство. Я пришпориваю лошадь, Риддл реагирует на долю секунды позже. Мы скачем сквозь чащу, перелетая через поваленные деревья и неглубокие овраги, направляясь на голос своры. Диакр, гораздо более быстрый, нежели моя кобыла, вырывается вперед, и, когда мы, наконец, выходим из леса, оставляет меня далеко позади.

С другой стороны поля к беснующейся своре фоксхаундов приближаются Блэк и Друэлла, но Риддл поспевает первым, как раз к тому моменту, когда собаки набрасываются на обессиленную лисицу. Вскоре подъезжает Артус, а следом за ним начинают стекаться остальные участники экипажа.

Пока Юбер прикалывает к фуражке весьма довольного собой Риддла серебряную булавку, я, как хозяин охоты, приглашаю всех участников вернуться в Шеверни к торжественному ужину и прощаюсь с теми, кто приехал на своих лошадях.

– Мои поздравления, мистер Риддл, - поравнявшись с ним, я вежливо киваю, пытаясь сдержать рвущееся наружу раздражение.
Том насмешливо смотрит на меня:
– Все дело в вашей лошади, мистер Розье.

– Ты просто молодец, Том! – к нам подъезжает Блэк с абсолютно счастливым выражением лица, и, похоже, он нисколько не расстроен тем, что не он получил почетную булавку и клочок лисьей шкуры.

Извинившись, я собираюсь направиться в сторону замка, но меня тут же нагоняет Друэлла:
– Арман! Нам нужно поговорить!
– Дрю, давай перед ужином? Я хочу пораньше вернуться в замок.

Кузина обиженно смотрит, но тут же берет себя в руки:
– Конечно.

Кивнув, я пришпориваю лошадь и срываюсь с места в галоп.


Внутри царит ощущение проигрыша, хотя я прекрасно понимаю, что дело не в наезднических талантах Риддла. Глупо было бы думать, что ирландский хантер может соревноваться на короткой дистанции с чистокровной верховой, но, тем не менее, предательское чувство отравляет свежий осенний воздух.

В весьма скверном расположении духа я возвращаюсь в Шеверни, где заканчиваются последние приготовления к ужину: слуги накрывают на стол в приемном зале, звеня серебряными приборами, с кухни доносится изумительный запах жареной дичи, а приглашенные музыканты разыгрываются в приемной.

Налив себе немного коньяка, я прокручиваю в голове произошедшие за день события, и утренний инцидент вызывает все большие и большие подозрения. Хотел бы я знать, в чем тут дело. Животные чувствительны к магии, но не настолько, чтобы паниковать в присутствии волшебника, пусть даже и темного. Но то, что в Риддле что-то не так – совершенно ясно, и более чуткие к аномалиям лошади его боятся.

Я пытаюсь ухватить мысль, назойливо крутящуюся в голове, но стук в дверь окончательно отвлекает меня.
– Войдите.

Друэлла заходит в кабинет, тщательно закрыв за собой дверь, и садится в кресло.
– Арман, мне нужна небольшая услуга, - кузина неуверенно теребит в руках край вуали.
– Что случилось?
– Я решила, что не пойду замуж за Даркура.

Поперхнувшись от неожиданности и от решительного тона сестры, я удивленно уточняю:
– Вот как?
– Да. И я хочу об этом рассказать отцу и Артусу, но ты ведь сам знаешь, как они отреагируют. Поэтому мне нужна твоя поддержка, – выпалив все это на одном дыхании, Дрю выжидательно смотрит на меня.

Я задумчиво верчу в пальцах бронзовое пресс-папье:
– Ты уверена, что это правильно, Друэлла?

На красивом личике кузины написано такое убеждение, что вопрос отпадает сам собой.
– Я его ненавижу, Арман! Ты просто обязан мне помочь!
– Хорошо. И что ты собираешься сказать Рене?
– Что я люблю другого и уезжаю с ним в Англию.

Второй раз за пять минут у меня не находится слов от изумления, а Дрю тем временем продолжает:
– Не смотри на меня так. Сигнус сделал мне предложение.
– Блэк?

Друэлла кивает, сосредоточенно глядя на меня.

– Подожди, это нужно обдумать! Это противоречит всем правилам: он должен был сначала обсудить это с Рене, со Артусом, со мной, в конце концов!
– В наших обычаях много анахронизмов! Почему вы решаете, кому меня отдавать? Блэк чистокровен, богат и знатен; чего еще желать? – решимость в глазах кузины граничит с отчаянием.
– Он – англичанин. У них другие традиции, другой менталитет, другая магия, в конце концов, Дрю! – я пытаюсь удержать Друэллу от необдуманного шага, но с каждой минутой все больше и больше понимаю, что такое развитие событий меня вполне устраивает.
– Арман, это не проблема: мы пользуемся той же магией, что и они, лишь с поправкой на язык, традиции наши во многом схожи, а к чужому менталитету можно привыкнуть.

Стоит признать, что ее доводы не лишены смысла.

– Я подумаю. Для начала я хотел бы поговорить с самим Блэком, если ты не против.
– Кузен, ты – чудо! – Дрю порывисто обнимает меня, и я впервые за последние несколько лет ощущаю себя действительно кому-то нужным.

Конечно, я не мог не помочь кузине. Но природная горячность сыграла со мной злую шутку, и в итоге я больше всего пострадал от этой «маленькой услуги».

-----------------
* Паратые (о собаках) – резвые на гону.
** Выжлятник – наемный псовый охотник, приставленный к гончим собакам.
*** Подгонщик (или стаешник) – помощник старшего выжлятника (доезжачего).


Глава 3

Блэк из той породы людей, которых невозможно предугадать. Сейчас, когда он заверяет меня, что собирался поговорить насчет Друэллы, я вижу в его глазах только вежливое раскаяние, но уверен, что, не задай я вопрос, он бы даже и мизинцем не пошевелил. Блэк производит впечатление неплохого малого, но, если к нему приглядеться, то за светской полуулыбкой, застывшей на лице, можно обнаружить густой слой фальши – фамильная черта Блэков, как мне доведется узнать позже.

– Друэлла сказала, что мы можем рассчитывать на вашу поддержку, месье Розье. Это так?
– Только в том случае, если я буду уверен, что с ней ничего не случится. Рене будет против, Артус, скорее всего, тоже – мы все это понимаем, – стараюсь не думать о скандале, который закатит дядюшка, когда услышит о намерениях своей дочери.

Блэк согласно кивает:
– Если все зайдет слишком далеко, и месье Рене Розье будет нам мешать, мы доберемся до Англии, а там моя семья предоставит ей Убежище – тогда она будет в безопасности.


До сих пор не знаю, какого дьявола я согласился на это. Вероятно, желание досадить Рене было слишком велико и застилало глаза плотным пуховым покрывалом. Я не осознавал в тот момент, что значил побег Друэллы в глазах общества, каким позором он покрывал наше семейство. Наконец, я и предположить не мог, на что пойдет Рене ради мести.

– Мистер Блэк, если я ввязываюсь в эту авантюру, то исключительно ради своей кузины. Я обещал ей помочь, и не могу не сдержать свое слово. Но имейте в виду, если я узнаю, что вы проделали все это ради забавы… Клянусь, я не побрезгую Непростительными, - разгоряченный миллезимным арманьяком, я с легкой улыбкой перевожу угрозу в шутку, но по тени опасения в глазах Блэка понимаю, что достиг цели.

Церемонно поклонившись в лучших традициях британской аристократии, я разворачиваюсь на каблуках и быстрым шагом выхожу из зала; Блэку нужно немного времени, чтобы обдумать сказанное.

Чуть позже валет отвлекает меня от беседы с одним из важных министерских чиновников:
– Монсеньор, месье Рене просит вас подняться в кабинет немедля.

Судя по испуганным глазам мальчишки, Рене не просит, а рвет и мечет.

– Он сказал, по какому поводу?
– Нет, месье.
– Хорошо. Можешь идти, Гастон.

Слуга облегченно выдыхает и исчезает в коридоре, ведущем на кухни, а я, предвкушая потрясающий спектакль, поднимаюсь к себе в кабинет. Из зала доносятся ритм медленного фокстрота, журчащее звучание рояля и приглушенные разговоры; подобную благообразность даже не хочется нарушать кипящими внутри семьи страстями.


Едва я вхожу в комнату, меня обдает волной явственной ярости Рене, Артус взволнованно теребит в руках кружевной носовой платок, а Друэлла по-королевски сидит в кресле и невозмутимо смотрит на отца.

Рене резко поворачивается ко мне:
– Арман, будь добр, объясни своей кузине, что ее блажь не будет воспринята нами всерьез!

Я улыбаюсь уголками губ, достаю из мини-бара початую бутылку Курвуазье. В воцарившейся тишине отчетливо слышится мерное тиканье старинных часов, напряженное дыхание Рене, легкий шорох платья Дрю, потрескивание огня в камине; кажется, будто даже у янтарного отблеска алкоголя в коньячном стакане есть свой особенный мягкий и еле различимый звук.

– Рене, выпей. Отличный коньяк. Еще из запасов отца, - протягиваю напиток дяде, с интересом наблюдая, как он бледнеет от моей наглости, но все же берет бокал чуть заметно подрагивающей рукой.
– Во что ты играешь, Арман? – Артус недоверчиво смотрит на меня, перестав комкать в руках платок.

Как точно он определил мою склонность к театральности, однако.

– Как можно, дядя? – салютую Артусу своим бокалом. – За ваше здоровье, господа. И за твое, дражайшая кузина.

Раздражение Рене грозит выплеснуться через край, обдав обжигающим жаром:
– Черт тебя подери, Арман! Будь серьезен хоть раз в жизни!

Я делаю глоток, и перекатываю согревающую жидкость во рту, пробуя на вкус не столько напиток, сколько саму ситуацию, от которой получаю неподдельное наслаждение:
– Чего ты хочешь, Рене?
– Образумь свою кузину. Это все чушь!

Глаза Друэллы светятся таким ледяным отчаянием, что мне становится не по себе.
– Это не чушь, дядюшка. Это выбор твоей дочери, – мои слова словно рубят воздух, – и Дрю всегда сможет рассчитывать на меня.

Рене даже не реагирует, лишь яростно сжимает кулаки; стекла на книжных стеллажах тихо дребезжат, задетые волной стихийной магии; Артус потрясенно рассматривает меня, точно впервые:
– Ты с ума сошел? Подумай, какой это будет скандал! Договор с Даркуром заключен уже четыре года назад, на помолвке была почти вся элита магической Франции. Наша репутация будет разрушена, Арман!
– Может быть. А может быть, нет. Не ты ли, Артус, говорил мне сегодня утром, что нам нужно поддерживать хорошие отношения с нашими британскими друзьями? Удачный случай, не находишь? – украдкой подмигиваю кузине, лихорадочно кусающей губы.

Артус с осуждением смотрит на меня, но тут, справившись с собой, оживает Рене:
– Какие к дьяволу отношения? Друэлла, ты выйдешь за Даркура, и закончили на этом.

Хотя решительный тон дяди не предвещает ничего хорошего, я безразлично пожимаю плечами.
– Только под Империо! – Дрю вскакивает с кресла и, взмахнув юбками, вылетает из кабинета, с силой стукнув дверью об косяк.
– Если нужно будет, и под Империо под венец пойдешь, - возмущенно отвечает ей вслед Рене, затем, повернувшись ко мне, добавляет: – А тебе, племянничек, не советую мешать мне – ты можешь крупно пожалеть об этом. И хватит пить, наконец, – забрав у меня бокал, дядя одним залпом опустошает его и выходит из комнаты. Артус следует за ним, всем своим видом изображая оскорбленное достоинство.


Почему мне настолько принципиален этот вопрос – я и сам не знаю. В одном дядя прав: если помолвка будет разорвана, скандала не избежать; но так ли важна репутация семьи, когда речь идет о счастье человека? Не то что бы я был сентиментален, и в любви мало что понимаю, но если Дрю так решила, значит, она знает, что делает.

К тому же, Даркур мне всегда не нравился.


Спустившись обратно в зал, я первым делом натыкаюсь на задумчивого Риддла.
– Месье Розье, мне бы очень хотелось закончить наш давнишний разговор, - мягко начинает британец, но я весьма невежливо перебиваю его на полуслове.
– Мистер Риддл, в другой раз, сейчас я немного занят.

Я уже собираюсь, вежливо поклонившись, испариться из его поля зрения, но Риддл не дает мне уйти:
– Ты не можешь отказать мне в разговоре, Розье: я – твой гость, – Том настойчиво берет меня за локоть.

Внезапно на меня наваливается усталость, и совершенно не хочется спорить с Риддлом, беседовать, впрочем, тоже. На всякий случай убедившись, что за нами никто не следит, я кивком приглашаю Тома следовать за мной.


На сад уже опустилась чернильная темнота, только дорожки освещаются по бокам волшебными фонарями. Холодный свежий воздух приятно морозит кожу, остужая разум, затуманенный алкоголем и эмоциями. Миновав небольшой ухоженный садик, разведенный еще моей матерью, мы углубляемся в лесистый парк, прилегающий к моим владениям. Риддл держится чуть позади, чему я безмерно благодарен – обсуждать с ним проблемы мироздания сейчас нет ни сил, ни желания. Кроны ветвей постепенно сгущаются над нашими головами, полностью укрывая от лунного света, я угадываю, как за спиной палочка Риддла вспыхивает Люмосом; тропинка становится все менее и менее различимой в темноте, обступающей нас со всех сторон – мне плевать, я иду по памяти.

Надо будет, пойду наощупь, считая шаги и коряги под ногами.


Добравшись до заброшенного охотничьего домика, распутываю магическую охранную сеть и снимаю запирающие заклинания. Риддл с интересом наблюдает за моими действиями.
– Здесь ты вызываешь демона?
– Да.

Мой короткий ответ вполне удовлетворяет Тома, он замолкает, я только ощущаю на себе его внимательный взгляд; однако, через несколько минут не выдерживает и снова спрашивает:
– И что ты собираешься делать?

Я физически чувствую искрящееся в нем любопытство.
– Познакомить тебя с Розье. Ты ведь этого хотел, не правда ли?

Обернувшись, с удивлением не обнаруживаю на лице Риддла ни тени страха или сомнения, только в темных глаза мелькает знакомый огонек. Пока мы спускаемся в подвал, Том с интересом разглядывает висящие на стене амулеты и начерченные мелом руны.
– Они запирают остальной дом?
– От фамилиара – нет, он может спокойно перемещаться по территории замка в любое время, а вот от других демонов – да. Разожги камин и встань в защитный треугольник в восточной части круга.

Пока я поджигаю благовония, в камине начинают потрескивать загоревшиеся дрова, зловеще освещая мрачную комнату. Установив медный диск с выгравированным наоборот именем демона, я разжигаю угли под ней – металл накаляется, словно оживая. Привычным движением вспарываю кожу на запястье, густая алая кровь капает на табличку, заполняя резные желоба каллиграфических букв.
– Ни при каких обстоятельствах не выходи из треугольника и не говори с демоном – если он отвлечется на тебя, я могу его не удержать, – будто между прочим бросаю я.

Конечно, я удержу демона, тем более, фамилиара – это в моей власти. Но мне бы не хотелось, чтобы Риддл мне мешал.
Том покорно кивает, прикусив губу от нетерпения.

Неуловимо в воздухе появляется и медленно усиливается запах серы, голубоватое свечение над табличкой становится все ярче и ярче. Не отказав себе в удовольствии, оглядываюсь и замечаю весьма взволнованного Риддла, лихорадочно мнущего костяшки пальцев. Держу пари, он сейчас борется с желанием спрятаться куда-нибудь подальше от этого проклятого подвала.
– Во имя всех Богов, Амен! Я молюсь тебе, Езус, чтобы ты был снисходителен ко мне, когда я заклинаю Розье, чтобы он без промедления явился передо мной в человеческом обличье без шума и коварства и правдиво ответил на мои вопросы, был смиренным и послушным мне, Амен.

«К чему такие церемонии?»

Насмешливый гортанный баритон демона раздается эхом в голове, и краем глаза я замечаю, как вздрагивает Риддл, с опаской уставившись на медный диск.

Демон не спешит появляться, и я еще раз повторяю приветствие. Безрезультатно. Видимо, Розье сегодня не в настроении общаться.
– Ты все еще зловреден и непослушен, не желаешь появиться и рассказать мне то, что я желаю узнать, – я начинаю декламировать более сильное проклятие, но не успеваю закончить первую фразу, как от металлической таблички к потолку начинает воронкой подниматься темный дым. Запах серы становится нестерпимым, я задерживаю дыхание; металлический диск изгибается, словно что-то толкает его снизу. Темная агрессивная пустота внутри черного круга, начерченного на полу вокруг ритуальной стойки, сгущается, и, сливаясь с уплотняющимся дымом, принимает вполне осязаемую человеческую форму. В какой-то неуловимый момент, дым начинает рассеиваться, и в круге наконец-то можно разглядеть демона, принявшего вполне привычный вид инкуба.

«Я выполнил твой приказ».

– Ты – Розье? – задаю вопрос, хотя почти уверен, что это он.

«Я не стану этого отрицать», - глубокий баритон демона уверенно вибрирует в воздухе.

Должно быть, Риддлу крайне непривычно слышать чужой голос у себя в голове; я, по крайней мере, очень долго к этому привыкал.

– У меня есть конкретные вопросы, Розье, и я хочу получить на них точные и правдивые ответы.
Дух выжидательно смотрит на меня.
– Посмотри на этого мага, демон. Что ты видишь?

«Разодранную на клочья душу», – с готовностью следует ответ, оставляя меня в недоумении своей быстротой и нелепостью. Розье безразлично рассматривает Риддла, уже справившегося со своим страхом.

– Что ты имеешь в виду?

«Адский крест. Лоскут души заключен в journal intime*, книжонку из тонкой бумаги, непрочную и уязвимую», - в голосе демона отчетливо слышится презрение.

– Я не понимаю. Объясни мне.

«Темная Сила. Высшая магия. Убийство и разрыв души ради бессмертия».

Розье не лжет – в этом я совершенно уверен. Но то, что он говорит, совершенно немыслимо! Оглянувшись на Риддла, обнаруживаю на его лице непроницаемую маску безразличия, и, столкнувшись с его высокомерным взглядом, отвожу глаза.
Невероятно.

«Даже не думай, чужак, – голос Розье неожиданно раскатисто гремит в голове, – иначе тебя будут ждать страшные муки».

Удивленно моргнув, Риддл озадаченно переводит взгляд с меня на инкуба и обратно.

– О чем он подумал?

«О том, что должен убить тебя».

У меня непроизвольно вырывается нервный смешок. В происходящее верится с трудом, все представляется дурным сном; в висках отдаленно пульсирует начинающаяся мигрень. Весь день с самого начала кажется неправильным, точно отраженным в кривых зеркалах.
– Я заклинаю тебя, дух Розье, явившийся ко мне, уйти отсюда с миром и вернуться в то место, которое Богом вечности было предназначено для тебя. Я приказываю, чтобы ты появился, когда бы я ни позвал тебя, чтобы ты выполнил мои желания в том месте, где бы я ни вызвал тебя, – скороговоркой выпаливаю я, решив закончить странную эвокацию**.

«Ты хотел узнать что-то еще?»

– Нет, ты можешь уйти.

Розье, неопределенно кивнув, начинает медленно растворяться в давешнем дыму:
«Никогда не поддерживай слабого, если не уверен в том, что сможешь опереться на сильного».

Я еще долго бессмысленно смотрю в пустоту, образовавшуюся внутри черного круга. Мысли с невероятной скоростью проносятся в голове, мне не удается ни на чем сосредоточиться – слишком много информации. В подвале еще ощущается присутствие чистейшей Тьмы; Том стоит за моей спиной, не шевелясь.

– Итак, убить, да? – мой голос вибрирует подобно баритону демона. – Это будет чревато для тебя, Риддл. Никакое бессмертие не спасет от него.
Том словно пробует мои слова на вкус, прежде чем бесстрастным тоном ответить:
– Ты знаешь. Что я должен делать?
– Я не выдам тебя, если ты об этом, - механически накладывая одно за другим очищающие заклятия, не могу не разглядывать украдкой Риддла. Его внешность настолько не вяжется с образом бездушного убийцы, что от этого нелепого несоответствия реальность становится еще более зловещей.
– В том случае, если ты не выдашь меня.
– Услуга за услугу?
– Примерно, – я первым протягиваю руку. Спустя минуту сомнений, Риддл пожимает мою ладонь, сжав пальцы чуть сильнее обычного.


Либо тот факт, что за плечами у Риддла в тот момент не было ни одного серьезного убийства, либо же угроза демона произвела на него впечатление, но ни тогда, ни позже Том ни разу не поднял на меня палочку. Я чувствовал себя под защитой фамилиара, и это не могло не радовать в свете тех событий.


Об одном я до сих пор жалею: как много сказал мне в тот день Розье, и как же мало я тогда понял.


--------


* journal intime (фр.) – личный дневник
**эвокация - от лат. evocatio — вызывание, призыв




Глава 4

4.

По дороге в замок Риддл задумчиво молчит, периодически бросая на меня внимательные взгляды. Размышляет, наверное, стоит ли мне верить, или же все-таки убрать с дороги: я ведь теперь знаю его тайну.

А у меня в голове не укладывается, каково это – разрывать душу на части ради бессмертия. Презрение Розье к Риддлу вполне можно понять, ведь для демонов нет ничего дороже человеческой души, для них это высшая ценность, и, заодно, единственная валютная единица. Человек без души не представляет для них никакого интереса.

– Значит ли это, что я не смогу договориться ни с одним демоном? – голос Риддла врывается в лесную тишину, настойчиво требуя ответа.

Погруженный в свои мысли, я, вздрогнув от неожиданности, несколько удивленно смотрю на обернувшегося Тома, и тот добавляет:
– Ты сказал это вслух.

Хотя я совершенно уверен, что не произнес ни слова, все равно согласно киваю.

– Тебе нечем их заинтересовать, Риддл. Возможно, скуки ради, они будут являться на вызов, может даже побеседуют с тобой, но как только ты заговоришь об услуге, они затаятся, дожидаясь, пока ты их оставишь в покое.

Том решительно разворачивается, направляясь в сторону замка, а я с какой-то необъяснимой тоской смотрю ему вслед.

Как далеко нужно было продвинуться в изучении Темной магии, чтобы дойти до разделения души? Кем нужно быть, чтобы желать бессмертия таким чудовищным образом?
Ведь, на самом деле, он достиг обратного, раз даже демон отнесся к нему с отвращением. Тело умирает, но дух живет вечно, его не уничтожить. Погнаться ради бессмертия физической оболочки, лишившись бессмертия души – кощунственно и бессмысленно.


В замке никто, кажется, даже не заметил нашего с Риддлом отсутствия. После происшествия в подвале я совершенно успел позабыть о семейном скандале; зато он не забыл обо мне.

Мадам Аделаида Розье – супруга Рене – величественно приближается ко мне и, крепко взяв за локоть, отводит в сторону:
– Арман, где Друэлла?

Столь прямой вопрос искренне удивляет меня, но я не подаю виду:
– Я не знаю, мадам. Мы все немного повздорили, возможно, она прилегла отдохнуть.
– Будь добр, прикажи своим слугам отыскать ее как можно скорее, – мать Дрю скользит по залу цепким взглядом, улыбается каким-то знакомым и всячески изображает благообразие; я бы даже поверил ей, если бы не длинные ногти, мертвой хваткой вцепившиеся в мою руку.
– Хорошо, мадам.

Аккуратно высвободившись, спешу к выходу из зала, разыскивая глазами кого-нибудь из прислуги.

В углу приемной, активно жестикулируя, Эйвери что-то с жаром втолковывает сосредоточенному Риддлу; Блэка рядом не наблюдается. У меня появляется нехорошее предчувствие, но успокаиваю себя тем, что Дрю достаточно благоразумна, чтобы не устраивать переполох прямо на приеме.

На верхнем этаже ее нет, и все надежды на рассудительность Друэллы тают, точно шарик шербета в жаркий летний день. Не то чтобы я не ожидал от нее побега, но она могла дождаться хотя бы окончания вечера!

Ловлю удачно подвернувшегося под руку лакея:
– Беги к антиаппарационной границе, проверь, нет ли там кого. Если что-то увидишь… – замолкаю, не окончив фразу, отвлекшись на подозрительное поведение британцев. Эйвери, воровато оглянувшись и не заметив меня в тени колонны, спешит к выходу; Риддл равнодушно обводит глазами приемную и возвращается обратно в зал.

– Монсеньор? – слуга все еще ждет указания.
– Только что из замка вышел человек – следуй за ним; если он будет аппарировать, постарайся услышать, куда именно. И никому ни слова, ясно? Особенно господам Розье.
– Да, монсеньор, – в глазах мальчишки светится неподдельный интерес; торопливо поклонившись, он тут же исчезает из моего поля зрения.

Я же готов проклясть непутевую сестрицу за непредусмотрительность.

– Арман, вот ты где! – Рене с лихорадочной поспешностью спускается с лестницы. – Где Друэлла? Мы уже полчаса не можем ее найти!

Получаса вполне достаточно для того, чтобы миновать барьер и переместиться в Англию с помощью заранее подготовленного портключа. Мысль эта совершенно не греет душу, и мне лишь остается сделать хорошую мину при плохой игре:
– Я послал слугу обыскать сад; может, она решила прогуляться?

Рене, ничего не ответив, направляется в зал, я следую за ним, намереваясь найти Риддла и потребовать у него объяснений насчет Блэка; Том находит меня сам:
– Мистер Розье, боюсь, мы вынуждены вас срочно покинуть. Хотелось бы поблагодарить вас…
– К черту благодарности! Где Друэлла? - мне хочется схватить его за грудки и хорошенько потрясти. С этим человеком даже не хочется быть вежливым.
– Не понимаю вас, месье.

Искренности в голосе – хоть отбавляй; я бы почти поверил, если бы не знал о нем столько.
– Прекрасно понимаете, мистер Риддл. Где моя кузина? Где ваш чертов Блэк? Куда сбежал Эйвери?
– Я бы попросил вас следить за выражениями. Я не знаю, где мисс Розье, а куда отправились господа Блэк и Эйвери вас не касается. Они приносят вам глубочайшие извинения за то, что не смогли с вами попрощаться – неотложные дела, – Риддл церемонно кланяется, и добавляет: – Впрочем, я тоже должен спешить. Надеюсь, мы с вами еще встретимся, месье Розье, а сейчас позвольте откланяться.

Мне хочется сказать ему, что он никуда не пойдет, пока не скажет, куда сбежали Блэк с Дрю, но не могу; в Риддле ощущается непоколебимая уверенность в собственных силах. От него веет опасностью, я же чувствую себя бессильным и растерянным.

Отойдя на несколько шагов, Том оборачивается:
– 12, площадь Гриммо, Лондон, – и, подумав, добавляет, – не злись, Розье; ты сам обещал им помочь.

Я готов поклясться, что у него на губах играет сочувствующая ухмылка.

Все верно. Я обещал – значит, помогу; только я полагал, что успею выработать хоть какую-нибудь тактику поведения.

Как назло, рядом со мной из ниоткуда появляется Артус.
– Арман! Дрю нет в замке, в саду тоже; домой она не возвращалась. Что значит этот цирк? – дядя раздраженно тычет пальцем мне в грудь.
– Артус, я все объясню, но чуть позже.
– Где Друэлла?
– В безопасности, – и хотя я в этом не очень уверен, мой тон все равно полон доброжелательного спокойствия, – извини, я должен уделить внимание гостям. Поговорим позже.


Прощание с гостями растягивается на пару часов – от количества людей, пожелавших поблагодарить меня за удачную охоту и не менее удачный прием, идет кругом голова. К концу вечера я мечтаю лишь об одном – подняться к себе, налить себе стакан чего-нибудь крепкого и подумать о том, что следует делать дальше. Но мечтам сбыться не суждено: в кабинете меня уже дожидаются родственники.

– Арман, могу я узнать, что за чертовщину вы устроили с Друэллой? – Рене пытается оставаться спокойным, но у него это плохо получается.

Я бы мог сказать, что эта ситуация – полная инициатива кузины, но отступать уже поздно.

– Дядя, с Дрю все в порядке. Я думаю, это главное.
– Нет, не главное! Где она?
– В Лондоне.

Аделаида закатывает глаза и устало опускается в кресло.
– Адрес? Я верну ее домой.
– Не сможешь. Ей дали магическое Убежище.

Вязкая, как патока, тишина воцаряется в комнате, кажется, можно пальцами потрогать склизкое недопонимание, предварительно обжегшись пылающим гневом Рене. И без того бледное лицо дяди вовсе теряет краски, и, как в детстве, необъяснимо возникает желание спрятаться подальше от его ожесточенного взгляда.
– Ты знал об этом? – возмущенно ахает мадам Розье.
– Да, – мой ответ разрезает воздух, точно выстрел.

Я максимально равнодушным взглядом окидываю комнату, хотя в глубине души понимаю, что все идет не совсем так, как нужно, и что надо спасать ситуацию. Весь вопрос в том, не слишком ли поздно?

Молчание затягивается, и я сам не замечаю, как начинаю нервно мерить шагами комнату, выжидательно глядя на Рене. Нехорошее предчувствие гложет меня, когда я смотрю на дядю, но, не привыкши полагаться на свою интуицию, стараюсь не придавать этому значения.

– Знай, Арман – ты только что подписал себе приговор, – с угрозой в голосе произносит Рене, прежде чем покинуть кабинет, оставив меня в полном недоумении. Аделаида бросает на меня негодующий взгляд, прежде чем устремиться за мужем, а Артус криво улыбается, глядя на танцующие в камине языки пламени.

– Могу я узнать, чему ты радуешься, Артус? – раздраженно спрашиваю я.
Дядя пожимает плечами:
– Ты сделал самую большую ошибку в своей жизни, Арман. Не стоит недооценивать Рене, он не так прост, как кажется. У Друэллы уже нет дороги назад, я боюсь, что и у тебя ее не окажется.
– Что за чушь? Рене мне не может ничего сделать, ты же знаешь.

Артус меланхолически качает головой:
– Я на это искренне надеюсь. Скажи мне, как ты собирался объясняться с Даркуром?

Об этом я даже ни разу не вспомнил, о чем предпочитаю умолчать – будет лучше для всех, если они будут считать, что у меня все под контролем.
– Его нужно скомпрометировать, тогда у нас будет веский довод для разрыва помолвки. В любом случае, пока не нужно предавать произошедшее огласке, я так думаю.
– Думай, племянник, думай дальше. Посмотрим, что ты придумаешь, – остановившись в дверях, Артус оборачивается и добавляет: – Будь осторожен. Ты плохо знаешь моего брата.

Я безразлично киваю, глядя, как за ним закрывается дверь. В висках невыносимо стучит, я чувствую себя невероятно уставшим, и сосредоточиться на словах Артуса не получается. Успокаивающий треск дров и уютно пляшущее пламя в камине убаюкивают, я думаю о том, что это был странный и очень хлопотный день.


Я даже не мог предположить в тот момент, что этот вечер будет последним, проведенным в Шеверни.




Глава 5

5.

Следующий день проходит совершенно бесполезно; погода стоит под стать моему мрачному настроению – серые тучи давят своей тяжестью на Шеверни и резкие порывы ветра раздражающе бьют в окно. Сумерки опускаются на имение незаметно, точно мягким одеялом укутывая замок и парк.

Я бессмысленно перебираю бумаги в кабинете, размышляя над вчерашним вечером и понимая, что впервые в жизни оказался лицом к лицу с ситуацией, в которой не вижу выхода, что крайне неприятно.

Погруженный в свои мысли, я не сразу улавливаю едва различимый стук. Оглянувшись, обнаруживаю в окне филина Артуса, сосредоточенно стучащего клювом в стекло. Я сильно удивлен, так как дядя не любит пользоваться совиной почтой, предпочитая разговоры тет-а-тет через камин; отвязав в спешке запечатанное письмо, я изумленно вчитываюсь в прыгающие по строчкам слова:

«Арман!
Я надеюсь, ты получишь это письмо до того, как в Шеверни прибудет отряд авроров – Рене написал на тебя сегодня донос в Отдел по Борьбе с Темными Искусствами. Ты знаешь, какое влияние он имеет в Министерстве, поэтому я не удивлюсь, если они уже дали ход делу. Имей в виду, защита на имении стоит неважная, любой охотник на демонов сломает ее в два счета, а их, скорее всего, будет несколько, учитывая подробное описание Розье, данное Рене. Не вздумай призывать духа – тебя поймают, и тогда тебе не избежать гильотины.
Искренне твой,
Артус Камий Розье».

Я не могу поверить, что Рене дошел до того, что открыл семейную тайну! Но дядино письмо, игнорирующее все правила этикета, убеждает меня в серьезности написанного, я понимаю, что начинаю паниковать.
В библиотеке хранится немалое количество древних гримуаров, формально запрещенных законом, а в охотничьем домике доказательств о моей причастности к гоетии хватит на несколько смертных приговоров. Защита на Шеверни и вправду стоит неважная, укрепить ее сейчас у меня не хватит ни умения, ни времени.

Если дядя прав, и Министерство уже отрядило отряд авроров, то они прибудут с минуты на минуту. Я пытаюсь сообразить, что нужно предпринять, когда комната озаряется зеленым сиянием, и в камине появляется Артус:
– Арман? Ты еще здесь?
– Да. Я только что получил твое письмо. Что мне делать? – я старательно не обращаю внимания на сквозящую в моем голосе панику.
– Беги. Я только что разговаривал с Рене, он сказал, что уже принимаются меры, ты знаешь, что это значит, – дядя нерешительно замолкает, – черт, Арман, ты даже представить себе не можешь, в какую передрягу попал!

Я прекрасно это понимаю. Как и то, что выхода у меня нет; но все еще пытаюсь возразить:
– Рене не мог выдать семейную тайну, он не настолько безрассуден; последствия могут быть плачевными для всего семейства.
– Тем не менее, он это сделал! И если ты сейчас же не покинешь Шеверни, то тебе придется туго.

В воздухе висит какая-то недосказанность, но мы оставляем ее без внимания.
– Я не могу так просто сбежать! Должен быть какой-то выход!
– Слушай, Арман, я попробую все уладить, просто ради твоей же безопасности тебе лучше сейчас исчезнуть из страны. Возьми самое необходимое и беги из Франции; проси у Блэков Убежища, раз уж они втянули тебя в это. Я аппарирую сейчас в Министерство, может, мне удастся их задержать немного. Беги!

Дядя исчезает в языках зеленого пламени, я остаюсь в пустой и внезапно ставшей холодной комнате и еще какое-то время смотрю на огонь, будто надеясь, что все это дурной сон. Бой часов возвращает меня в реальность.

Я быстрым шагом спускаюсь по лестнице, направляясь к выходу, и выхожу в парк; пересекаю лужайку перед замком, углубляясь в чащу. Обычно недолгий путь к охотничьему домику кажется мне невероятно длинным; я перехожу на бег – мне кажется, будто за мной уже гонятся авроры. Добравшись до места, лихорадочно распутываю охранные чары, и, не рассчитав силы, вышибаю входную дверь слишком мощным заклинанием.

Подвал встречает зловещей атмосферой, но мне сейчас не до этого: я собираю в спешке книги, амулеты, таблички с именами демонов, запихивая древнейшие артефакты в первый попавшийся под руку мешок.
Выбравшись из подвала, я с сожалением окидываю взглядом здание, прежде чем поднять палочку:
– Incendio! – мой голос эхом разносится по лесу, и дом вспыхивает, точно факел.

Быть может, если они не найдут запрещенных предметов, я смогу выйти сухим их воды.



Как я добрался до антиаппарационного барьера, я помню с трудом. Сердце бешено колотилось, готовое выпрыгнуть из грудной клетки, мысли смешивались в голове одним большим комом, я бежал, не разбирая дороги, туда, где должна была быть граница имения.




Небо угрюмо наблюдает за мной, а я чувствую себя загнанным в клетку зверем; отчаяние от осознания серьезности ситуации накатывает ледяными волнами. Выйдя на опушку леса, с облегчением переступаю через невидимую линию – кажется, будто здесь другой, не пропитанный обреченностью воздух.

Закрыв глаза, я сосредотачиваюсь на обдуваемом всеми ветрами волнорезе в Кале – единственном месте, которое приходит в голову в этот момент. На мое счастье, прилегающий пляж пустынен в это время. Я быстрым шагом направляюсь в сторону порта, чтобы сесть на первый же паром до Дувра. Пользоваться маггловским средством передвижения – безумство, но у меня нет другого выхода, если я хочу как можно быстрее попасть в Лондон. Отправиться в малознакомый Лондон – еще одно безрассудство; решительно, в последние дни я стал просто чемпионом по необдуманным поступкам. Малознакомый, потому что до этого я там были лишь один раз, когда, отец, вопреки обыкновению, взял меня с собой в Англию на одну из своих деловых встреч. Целый день сидеть в гостинице было скучно, но вечером отец отвел меня в Косой Переулок, где мы ели мороженое в каком-то кафе. Название заведения давно выветрилось из памяти, а во рту еще оставался необыкновенный вкус сладкого шербета.



Спустя многие годы я продолжал недоумевать, почему же в тот критический момент я хотел попасть именно в Лондон; быть может, с ним было связано это яркое воспоминание из моего детства, а может, я надеялся на чью-то помощь… Направься я тогда в солнечную Италию или же на рыцарский остров британской Мальты, возможно, моя жизнь повернула бы в другое, более приятное русло.



Я успеваю к причалу в самую последнюю минуту – последний корабль Кале – Дувр отходит от пристани, под разиллюзионным заклятием я переношусь прямо на палубу парохода, где в шуме бьющихся об борт волн никто не замечает хлопка аппарации. Холодный неприветливый ветер дует в лицо, пристань с каждой минутой отдаляется все дальше и дальше; корабль разрезает серые воды пролива, унося меня к берегам хмурой Англии.

На что, черт возьми, я надеюсь?

Два часа тянутся бесконечно долго, я успеваю несколько раз проклясть маггловские виды передвижения и магглов в целом; когда мы прибываем в Дувр, уже стоит глубокая ночь. Перебрав в памяти все знакомые места, я аппарирую в Косой Переулок в Лондоне, напротив того памятного кафе. Направившись к выходу через местечко с неблагозвучным названием «Дырявый котел», я спрашиваю у бармена, как мне пройти на площадь Гриммо. Хозяин заведения с подозрением смотрит на меня, протирая грязным полотенцем стакан, затем советует вызвать «Ночного Рыцаря». Спустя десять минут путаных объяснений я, наконец, понимаю, что это и как им пользоваться.

Магический автобус высаживает меня прямо на нужной мне площади. Я долго стою перед калиткой дома под номером двенадцать, не решаясь войти.

Что я скажу Блэкам?

Наконец, замерзнув в промозглой лондонской ночи, стучу в массивную деревянную дверь. На пороге появляется странное сморщенное существо, и скрипучим голосом произносит:
– Что угодно господину?

Я вспоминаю, что у британцев вместо прислуги домовые эльфы; я читал о них в детстве, но никогда не представлял, как они выглядят.

– Мне срочно нужен мистер Сигнус Блэк.
– Боюсь, мастер Сигнус сейчас не сможет вас принять, – старый домовик одаривает меня весьма неприязненным взглядом, ясно давая понять, что полночь – не самое лучшее время для визитов.
– Это важно. Мое имя Розье. Если твой хозяин не спит, доложи ему обо мне.

Существо хмурится, но кивает, пропуская меня в прихожую, и тут же исчезает с громким хлопком. От скуки принимаюсь разглядывать убранство дома и прихожу к неутешительному выводу – дом выглядит снаружи гораздо приятнее, чем изнутри. Не успеваю я с сожалением вспомнить уютный Шеверни с его светлым камнем и легкой конструкцией, как эльф вновь появляется в прихожей:
– Мастер Сигнус ждет вас, мистер Розье. Я вас провожу.

Мы поднимаемся по старой лестнице, я размышляю о том, что и как мне стоит сказать Блэку.

На стене висит старинный гобелен, на котором, судя по лицам и именам под ними, изображено семейное древо. В этом доме все говорит о древности рода Блэков – я впечатлен.

Сигнус, дожидающийся в библиотеке, вскакивает навстречу, когда я вхожу:
– Мистер Розье! Кричер сказал, что что-то важное, я не успел переодеться.

Я киваю, красноречиво взглянув на домовика, и Блэк отпускает его, затем приглашает меня сесть в кресло напротив.

– Поверьте, мистер Блэк, я бы не стал наносить вам столь поздний визит, если бы от этого не зависело многое. Дело в том, что после вашего с Друэллой исчезновения я оказался крайним, и Рене решил отомстить мне за поддержку кузины. Он написал донос в Министерство, и оно открыло на меня охоту. Я не могу оставаться во Франции; за то, что я практиковал черную магию, мне грозит смертная казнь. Мне нужно Убежище. Вы – единственный, кто может помочь мне в создавшейся ситуации, – я внимательно наблюдаю за тем, как меняется лицо Блэка.

Уже в этот момент мне становится ясно, что я проиграл по всем пунктам; все в собеседнике говорит об этом. Я ненавижу себя за то, что втянулся по своей воле в эту игру, за то, что приходится так унижаться и просить о чем-то людей, которым бы я меньше всего хотел быть обязан.

После продолжительного молчания, Блэк говорит:
– Мистер Розье… Я понимаю как сложность вашей ситуации, так и то, что от нашего решения может зависеть многое. Но Убежище было только вчера предоставлено Друэлле; это сложный обряд, и мы не можем практиковать его так часто. К тому же, Орион, являющийся главой рода, только сегодня утром уехал с Альфардом, когда он вернется, я не знаю. А проводить ритуал может только он.

Дьявол! Мне хочется проклясть этого человека прямо здесь, со всеми его извиняющимися улыбками и витиеватыми объяснениями. Неведомая сила удерживает меня от необдуманного шага. Я только собираюсь в самых изысканных выражениях поблагодарить Блэка за потраченное время, как он продолжает:
– Но, насколько я понял, ваша ситуация весьма необычна. Том Риддл лестно отзывался о вас; быть может, вы можете обратиться к нему со своей просьбой.

Насколько мне противно быть просителем, настолько же идея Блэка не лишена смысла.
– Я не знаю, как его найти, – я возражаю больше для вида.
– Это несложно. Дайте мне несколько минут, я вас провожу, – с этими словами Блэк выходит из гостиной, я остаюсь в гордом одиночестве.

Конечно, после нашего не слишком вежливого прощания, Риддл может не согласиться, но, что-то мне подсказывает, что он был слишком заинтересован в нашем знакомстве, чтобы ответить категорическим отказом.

Спустя некоторое время вновь появляется Блэк и с ним Друэлла, которая тут же бросается ко мне:
– Арман, что случилось? Сигнус сказал мне, что ты бежал из Франции!

Пропустив шпильку мимо ушей, я натянуто улыбаюсь:
– Рене донес о Розье в Министерство. Ты знаешь, что со мной могут сделать за мои… интересы. У меня нет другого выхода.

Дрю недоверчиво смотрит на меня, но я, обняв ее, шепчу на ухо:
– Не при Блэке.

Кузина незаметно кивает, пропуская меня к выходу, где дожидается Блэк. Мы вместе спускаемся по лестнице, только скрип ступенек нарушает холодную тишину. Блэк берет меня за локоть, крепко сжав пальцами, аппарирует неизвестно куда, и я вместе с ним. Нас протягивает по узкой тесной трубе вдоль пространства; сильный толчок возвращает меня в реальность.


Мы стоим на поляне перед необъятным темным лесом, сбоку вдалеке возвышается внушительного вида замок. В полной тишине Блэк широко шагает к большим кованым воротам, я спешу за ним, пытаясь унять колотящееся сердце. Я думал, Риддл – полукровка; оказывается, у него есть родовой замок. Это интересно.

Ворота раскрываются сами по себе, чуть дальше нас встречает очередной домовой эльф.
– Мистер Лестрейндж у себя? – спрашивает властным голосом Блэк.

Эльф кланяется до земли:
– С мистером Риддлом в гостиной, сэр.

Идя по выложенной гравием дорожке, я отстраненно думаю о том, что если мне откажет Риддл, нужно будет как можно скорее уезжать из Англии – в первую очередь меня отправятся искать именно сюда.

Средневековый неприступный замок мрачно наблюдает за нами пустыми глазами окошек-бойниц. Мне хочется плюнуть на все, развернуться, сбежать, чтобы не просить, не унижаться и не быть обязанным.


Шаги гулко отзываются эхом в каменных коридорах, по которым нас ведет семенящий эльф; из гостиной раздаются приглушенные мужские голоса вперемежку со сдержанным смехом. Когда мы появляемся в комнате, разговор резко смолкает. Риддл удивленно смотрит на меня, когда навстречу нам поднимается статный темноволосый мужчина лет тридцати:
– Сигнус, не ожидал тебя увидеть в это время.
– Очень важно, Родерик. Позволь тебе представить – мистер Арман Розье.
– Родерик Рэймон Лестрейндж. Рад знакомству, – мужчина кланяется.

– Я удивлен, мистер Розье. Вы соскучились по кузине и решили посетить Англию? – Том смотрит насмешливо, будто уже заранее знает, о чем я пришел его просить.
– Мне нужна ваша помощь, мистер Риддл, – я неопределенно пожимаю плечами.

Том бросает быстрый взгляд на Лестрейнджа.
– Я предоставлю вам свой кабинет, – тот с готовностью кивает, приглашая следовать за собой. В воздухе висит какая-то слаженность; хотя я готов поклясться, что хозяин этого дома – Лестрейндж, в Риддле по-прежнему чувствуется нотка превосходства.

Выходя из кабинета, Лестрейндж плотно прикрывает за собой дверь – я угадываю слабо выраженную субординацию между ним и Томом.
– Итак, мистер Розье, я вас слушаю. Чем обязан столь неожиданному визиту?


С Риддлом нельзя вести такой же прямой разговор, как с Блэком, но желания выдумывать тонкости у меня нет. На меня словно наваливается какая-то усталость, апатия; в конце концов, если он откажет, я всегда найду, где укрыться.
– На меня объявили охоту во Франции – мне нужно Убежище.

Риддл внимательно смотрит, слегка прищурившись:
– И ты пришел с этим ко мне? Странно. Во Франции у меня создалось впечатление, что ты мечтаешь от меня отделаться, Розье.
– Ты – единственный, кто знает, в чем дело. Ты в состоянии оценить ситуацию.
– Полагаешь?
– Гоетия запрещена уже несколько веков. Мне грозит гильотина, если меня поймают.

Риддл смеется:
– Какое мне до этого дело, Розье?

Вопрос неприятно режет по живому, я злюсь на Тома за то, что он вполне справедлив в своем жестоком любопытстве. Спустя минуту молчания, так и не дождавшись от меня ответа, Риддл продолжает:
– Допустим, я дам тебе Убежище. Чем ты мне отплатишь?
– Чем смогу. В долгу не останусь, поверь.
Том кивает, задумчиво разглядывая зеленое сукно на письменном столе. Я готов поклясться, что он размышляет, что бы взять взамен.



Если бы я знал в тот момент, что просьба о помощи отдаст меня до конца дней в служение полукровке Риддлу, я бы немедля унес ноги из замка Лестрейнджа. Впрочем, тогда я думал только о том, чтобы избежать встречи с французскими аврорами; остальное меня мало волновало. Сядь я спокойно и поразмышляй над ситуацией, возможно, нашел бы приемлемый выход. Природная спонтанность сыграла со мной злую шутку.




– Хорошо. Я дам тебе Убежище. Тебя никто не посмеет тронуть – над тобой будет защита рода Гонтов, потомков Салазара Слизерина, – Том смотрит на меня в упор, словно проверяя на прочность.

Я чувствую на душе тяжесть, будто огромный камень навалился на грудь, мешая дышать – Риддл не из тех, кто просто так сыплет фамилиями.

– Благодарю.
– Не стоит. Ты будешь служить мне; ты и твой демон. Мне нужны опытные темные маги.

Камень с грохотом рушится вниз, в ушах, оглушая, стучит кровь.

Дьявол меня побери! Служить ему – что за чушь?

– Это не чушь, – спокойный голос Риддла отталкивается от стен и заполняет всю комнату, – вы, французы, так мало интересуетесь тем, что происходит на островах, а ведь Британия – сильнейшая держава магического мира. Что ты слышал о Вальпургиевых Рыцарях?

Я тщетно пытаюсь выловить из памяти хоть что-нибудь о вышеназванных рыцарях, но кроме мальтийского ордена Святого Иоанна ничто не приходит на ум. Том недовольно морщится.
– Неважно. Поймешь все позже. Итак, я предоставляю тебе Убежище, а в обмен ты мне отдаешь свои знания и демона. Справедливо, как считаешь?



Был ли у меня выбор? Не уверен. Все было предрешено заранее, с того самого момента, когда я пообещал поддержку Друэлле. Риддл всегда действовал интуитивно, скользя на гребне удачи, которая была к нему благосклонной; даже тогда выигрывал не я, а Том. Будь я чуточку умнее, понял бы, что рано или поздно смог бы вернутся во Францию, стоило лишь переждать несколько лет. Бросившись с разбегу в омут, я так и не смог из него выбраться.



– Вполне, – мой голос звучит резко в тишине кабинета.

Риддл смотрит на пляшущий в камине огонь с нескрываемым удовольствием:
– Готов ли ты дать Непреложный Обет?

– Да.


Том кивает, щелкает пальцами; тут же в комнате с громким хлопком возникает домовой эльф.
– Мне нужен мистер Лестрейндж.

Домовик кланяется, исчезая; спустя несколько минут в дверях появляется Лестрейндж.
– Родерик, ты будешь нашим Скрепчим. Итак, клянешься ли ты, Розье, в обмен на родовую защиту Гонтов стать одним из Рыцарей Вальпургии?
– Клянусь, – я зачарованно наблюдаю, как из приставленной к нашим сцепленным рукам палочки Лестрейнджа вырывается тонкая нить алмазного пламени.

– Клянешься ли ты предоставлять мне свои умения в темной магии, когда я того пожелаю?
– Клянусь.

– Клянешься ли ты, Розье, служить Лорду Вольдеморту?
– Клянусь, – вырывается у меня раньше, чем я успеваю подумать о связи между Риддлом и неизвестным мне Лордом; третья огненная нитка крепко связывает нас, обвившись вокруг двух предыдущих.




***



Убежище Риддл мне предоставил в тот же день, умело и быстро проведя обряд; закончился кошмар предыдущих суток, когда каждая тень преследовала меня, грозя превратиться в отряд авроров. Я думал, что самое тяжелое позади; как же я оказался неправ.


Мучительное жжение на левом предплечье теперь стало частью меня, как и незамысловатый рисунок, уродующий кожу; едкий привкус служения чужим идеалам впитался в меня, точно в губку.


В одночасье я потерял все: имя, семью, родину, права и репутацию. Я стал никем, безликим беженцем на просторах дождливой Англии; все ради того, чтобы позлить своего дядю. Цена, которую мне пришлось заплатить за эту, казалось бы, невинную шутку, оказалась слишком высокой.

Не имея твердых позиций, не стоило даже пытаться идти против сильных мира сего; в своем юношеском максимализме я не понял одного – никогда не стоит помогать слабому, если не уверен, что сам сможешь опереться на сильного. Я считал себя сильным; как же я ошибался – миру хватило нескольких часов, чтобы доказать обратное.

Единственное, что упустил из виду Риддл – он не заставил меня поклясться отдать ему душу. Быть может, именно это оказалось моей маленькой победой в уже давно проигранной войне.



Fin