Как воскресить Снейпа?

Глава 1

____________________________________________________
Автор: cherno.belaja
Тип: джен
Рейтинг: РG
Размер: миди
Пейринг: Гарри Поттер; Северус Снейп; Джинни Уизли; Альбус Северус Поттер; Джеймс Поттер-младший; Гермиона Грейнджер и остальные.
Жанр: Драма
Отказ: Всё – Роулинг, всё остальное - народа; коммерческой выгоды не извлекаю.
Предупреждение: POV Гарри Поттера; AU (все книги, и даже эпилог, учитываются).

_____________________________________________________





Я прекрасно помню, как профессор Снейп приснился мне в первый раз.

Это было через две недели после рождения моего младшего сына.

Джинни спала, уткнувшись носом мне в бок, Альбус лежал рядом, в кроватке, посапывая во сне.

Стояло жаркое лето 2006-го года, и всё шло к тому, что уже через несколько лет мне предстоит возглавить Аврорат. Само собой, подобный карьерный рост здорово мешает крепкому и спокойному сну.

В то время я вообще спал мало, нерегулярно, тревожно и крайне чутко. Конечно, кошмары мне не снились со дня гибели Волдеморта, но тоскливый, в серых тонах, незапоминающийся бред то и дело наведывался в мою голову.

Бывало и так, что я попросту не мог заснуть, часами мучаясь от бессонницы. По настоянию Джинни я продолжал всё это время лежать в постели, наслаждаясь беспомощностью вместо того, чтобы прочесть отчёт или сводку новостей. Всё равно ведь придётся этим заняться, однако нужно будет тратить драгоценное время завтрашнего дня, - так почему бы не сделать это бессонной ночью?

Мне казалось, что я становлюсь карьеристом, и это только сильнее мучило меня. Джинни запрещала пить снотворное. Слово «Зелье сна без сновидений» стало табу. Магловские пилюли были объявлены вне закона.

Рождение второго сына окончательно испортило сон. Я, что называется, дошёл до ручки. Поэтому ничего удивительного в том, что мне приснился Снейп, не было.

Даже если бы мне приснился Волдеморт, отплясывающий канкан в фиолетовом парике клоуна и набедренной повязке туземного вождя, я всё равно не удивился бы.




Снейп смотрелся совсем как живой.

В смысле, не было крови, хлещущей из ужасающих ран на шее, не было бледности и выражения неизлечимой смерти на лице. Я запомнил его именно таким, как в Визжащей хижине, на полу. Когда он лежал, овеянный ореолом близящейся гибели – ещё живой, но уже через мгновение…

Я помню это лучше своих очертаний в зеркале – как он отчаянно храбрился и отчаянно боялся. Как ненавидел меня за то, что я рядом, и как жадно хотел в последний раз взглянуть в мои глаза, которые больше не были моими – для него.

Я помню, как он умирал - слишком хорошо, чтобы сейчас удивиться, насколько живым кажется Снейп.

Тот, умирающий, одна из жертв войны, один мёртвый герой из списка мёртвых героев, победитель, не успевший вкусить медовый нектар победы… Я, благодаря чуду или проклятию, стал свидетелем таинства его смерти.

В его затухающих глазах отражалась моя страсть жизни. Моё желание выжить и победить срывалось с его губ кошмарным хрипом. Его цепкие пальцы хватались за мою руку, как мои пальцы хватались бы за горло судьбы, попытавшейся обречь меня на смерть.

Разница между нами теперь была лишь в том, что он погиб, а я остался жить.




Снейп, тонкий и гибкий, стоит у меня в ногах и ухмыляется своей незабываемой усмешкой. Чёрный сюртук с мелкими пуговицами тщательно застёгнут. Брюки, как на мой вкус, недостаточно широкие и подчёркивают красоту длинных ног – чего я, к счастью, никогда раньше не замечал. Знаменитой мантии на Снейпе нет, и назвать его «Летучей мышью» я бы больше не осмелился.

- Прекрасная ночь, мистер Поттер, - вежливо произносит Снейп.

- Э-э, да, конечно. Сэр.

Ночь, возможно, и была прекрасной, но я пока не имел шанса в этом убедиться. Я с трудом заснул во втором часу, проклиная душный воздух летнего Лондона, регулярно просыпающегося Альбуса, требующего молока, грохочущие редкие автомобили.

Вот странно – днём, когда на улицах тысячи машин – рёв их двигателей, визг тормозов, гудки клаксонов – всё сливается в монотонный, рокочущий гул, похожий на гул водопада.

Однако стоит прийти ночи, как в оглушительной тишине каждый проезжающий мимо автомобиль подобен раскату грома в отсутствие грозы. И каждый раз я, только начав погружаться в спасительный сон, просыпаюсь.

Джинни утверждает, что мне следует купить беруши или спать в магловских наушниках. Но мне кажется, что это попросту смешно.

Нет, эта ночь тоже определённо не удалась. Ненавижу ночи. Каждую из них следует пережить, чтобы иметь удовольствие встретить утреннее солнце. Оно приходит, как освобождение. Как глоток прохлады, как капля воды после перехода через пустыню.

Как только небо на востоке начинает светлеть, я становлюсь абсолютно счастливым. Обычно через несколько минут после рассвета я наконец засыпаю. Или, если я уже сплю – мне перестают сниться сны.

Возможно сегодня, с первыми лучами солнца, Снейп тоже растает. Как тают призраки. Возможно, он призрак. Но я продолжаю уверять себя, что сплю.

Конечно, я сплю. Неужели я, квалифицированный маг, без пяти минут глава Аврората, не могу отличить сновидение от реальности? Снейп не призрак, Снейп – мой сон. Надеюсь, это не шутки подсознания, и он пришел ко мне по своей воле, а не по моему неосознанному желанию.

Снейп стоит надо мной и смотрит. Я думаю, что он может читать мои мысли и без палочки, но я-то без палочки блок не поставлю! Ну и чёрт с ним. Если я сейчас начну размахивать у него перед носом палочкой, он меня засмеёт. Тем более это всё мне снится…

Интересно, чего он хочет?

- Вы отвратительно выглядите, Поттер. Вы такой же бледный, каким был я, когда преподавал в этом чёртовом Хогвартсе. Неужели работа аврора настолько же сложная, как и работа шпиона?

Всё понятно, всему виной подсознательное желание проконсультироваться с психоаналитиком… Только почему Снейп?!

- Нет, Поттер, я не психолог. И можете не отвечать, это был риторический вопрос. Всё равно ответа у вас нет.

Снейп качает головой и снова начинает ухмыляться. Но я вижу, как в глазах его борются раздражение и жалость, попеременно вытесняя друг друга из чёрного круга зрачков. Такое ощущение, что эта борьба происходит на арене, и свет уличного фонаря, отражающийся в его глазах – это блеск софитов.

Наконец раздражение побеждает, и лицо бывшего профессора (мёртвого профессора, выглядевшего, как живой) кривится от злости.

- Значит, Альбус СЕВЕРУС Поттер? – шипит он, наклоняясь ко мне.

Мне хочется захохотать и спрятать голову под подушку – от смущения. Вот, значит, что привело его ко мне? Вот, значит, как? Он не поленился прийти с того света, чтобы высказать своё недоумение? Или неудовольствие? Ха! Этого можно было ожидать, правда?

Вчера мы крестили Альбуса, дав ему имя двух бывших директоров Хогвартса. Это была моя идея, и она не сильно пришлась по душе Джинни, однако спорить она не стала. Я невероятно благодарен ей за это.

Однако сегодняшней ночью у меня появился новый оппонент. В сто раз более нежеланный. Впрочем, разве можно смутить Снейпа тем, что он нежеланный гость в моём доме - этой ночью, в этом сне…

Разве не он спасал меня из года в год? Разве не он отдал свою жизнь ради победы? Разве не его именем я назвал сына? Так почему же его общество вызывает противную пустоту в животе? И потеют ладони…

Мерлин, я хочу, чтобы он немедленно убрался.

«Убирайся из моей головы!» - мысленно кричу я ему. Зельевар продолжает усмехаться – совсем как живой. Ему плевать на моё мнение. В чём-то он, конечно, прав. Если бы речь шла не о моём сне, я бы был на его стороне.




- Значит, Альбус СЕВЕРУС?!

- Что-то не так? – спрашиваю я. – Вам что-то не нравится? Может быть, вы обладаете монополией на это имя?

Снейп вдруг начинает смеяться - беззвучно, но это именно смех. Я не помню, чтобы хоть раз видел, как он смеётся. Есть в этом зрелище оттенок неожиданности, запах тайны и много-много горькой приправы – столько, что вкус смеха почти не ощущается.

- Правильно, Поттер. Если не знаете, как держать оборону – переходите в наступление. Какая великолепная тактика. Особенно впечатляюще она работает во время допросов в Аврорате, не так ли?

- Прекратите! Я уже не тот запуганный родственниками, растерянный ребёнок, которого вы знали. Я очень уважаю вас и ваш вклад в победу, но это ещё не значит, что я позволю вам читать мне мораль.

Мои душевные качества к этому возрасту давно уже сформировались, и Снейп со своими комментариями только раздражает. Давно закончились те времена, когда он имел право цепляться ко мне с бесконечными придирками, а мне нечего было ему возразить. Теперь я взрослый, семейный человек, у меня успешная карьера, любящая жена и прекрасные дети.

Даже то время, когда я во второй раз, окончательно, победил Волдеморта и прославился, - далеко позади. С каждым годом я всё хуже помню события тех дней. Но одно я помню точно: Снейп тогда умер. Как и множество других волшебников, светлых и тёмных.

Так какого чёрта?!

- Никакой монополии на это бесспорно замечательное имя у меня нет, конечно, - кривится зельевар. – Но вы не станете отрицать, что, называя этим именем ребёнка, думали обо мне!

- Естественно, разве так много в мире Северусов?

- Теперь – два!

- Это всего лишь второе имя.

- Да, чёрт возьми! Да!

Снейп вдруг хватается за край моего одеяла и начинает мять его в руках: так яростно, что мне кажется – одеялу конец. Хорошо, если он потом не примется за меня!

Что это на него нашло?

- Мерлин бы вас побрал, Поттер, - тихо говорит Снейп, не поднимая глаз. – Я теперь чувствую себя дедушкой.

- Чьим?

- Да вашего сына! – рычит профессор. – Разве это непонятно? Его ведь поздно уже… переименовать?

Я захохотал. Я хохотал так, что от моего смеха проснулся Альбус, и тут же завопил, требуя, чтобы его немедленно и безотлагательно накормили. Тут же вскинулась Джинни, ругаясь приглушенно.

- Что с тобой? – спросила она у меня, удивлённая и обеспокоенная, вынимая Альбуса из кроватки.

Я не мог успокоиться и продолжал хохотать, стирая ладонью текущие по щекам слёзы. Смехом я, конечно, спугнул не только сон Джинни и малыша, но и свой. Никакого Снейпа, ни живого, ни мёртвого, ни призрачного, в комнате уже не было. Я посмотрел туда, где он только что стоял. Пусто. И никакого одеяла на мне тоже нет – зачем оно мне в жаркую летнюю ночь?

Это был только сон. Я ущипнул себя за руку – боль была настоящей.

Джинни продолжает смотреть на меня, ожидая ответа. Альбус, приникший к её груди, размеренно сопит маленьким носиком. Рука жены непроизвольно гладит его затылок с пробивающимися чёрными волосками.

Альбус похож на меня так же, как я похож на свои детские колдографии.

- Что с тобой происходит, Гарри? – настойчиво спрашивает Джинни. – Всё в порядке?

- Всё нормально. Просто ерунда какая-то приснилась.

«Теперь у Альбуса есть ещё один дедушка», - думаю я. На этот раз получилось не расхохотаться – я предусмотрительно закусил губу. На языке появился вкус крови. Перестарался.



Глава 2



Во второй раз профессор Снейп приснился мне две недели спустя.

Я прекрасно запомнил этот день.

Был знойный июньский полдень. К счастью, на втором уровне Министерских подземелий это было незаметно.

Я сидел в своём кабинете и читал подробный отчёт о завершении расследования дела, висевшего на нас уже около полугода: о запрещённых зельях, вызывающих привыкание, то и дело всплывающих в разных аптеках Великобритании под видом обыкновенных составов от головной боли и простуды.

В дверь постучали, я не ответил. Раскрывать рот было лень. Пусть думают, что я отправился на экстренное совещание у министра.

Стук повторился. Это был настойчивый, требовательный стук.

- Входите, - вяло сказал я, смирившись с необходимостью принимать посетителей.

Дверь отворилась. На пороге появился Снейп. Тут-то я и понял, что задремал, усыплённый отчётом, и всё это происходит не наяву, хвала Мерлину.

- Что у вас? – спросил я. – Доклад? Жалоба?

- Мы с вами не закончили, - хмуро заявил Снейп.

Он вошел, плотно закрыл дверь и сел на стул для посетителей, с противоположной стороны стола, чуть слева.

Теперь мне был виден его профиль на фоне бежевой стены, и сутулые плечи. Почти всё лицо оказалось закрыто похожими на слежавшуюся траурную вуаль волосами, и только хищный нос высовывался наружу. Так любопытная, но трусливая собачонка выглядывает из щели в заборе, надеясь облаять зазевавшегося прохожего.

- Ну давайте закончим, - как мог доброжелательно предложил я.

Почему бы не оказать такую услугу давно мёртвому человеку, повадившемуся гулять по моим снам? (И как только ему это удаётся?!)

- Итак, - сказал Снейп.

И всё. Молчание. Сложенные в замок руки опустились на колени, и он, ещё сильнее сутулясь, нагнулся вперёд. Теперь и нос скрылся за волосами. Возможно, он делал это специально, чтобы ничем себя не выдать.

Я решил не торопить его. Я точно уже знал, что происходящее – сон, но когда посмотрел на стол – там лежала папка с отчётом, раскрытая на той самой странице, которую я читал в тот момент, когда заснул. Решив по старой привычке совместить приятное с полезным, я принялся просматривать текст, мелкие буквы с острыми углами на жестком пергаменте.

Снейп тем временем устал сидеть без дела. Он по-прежнему не пытался продолжить разговор; я не был уверен, что он сам толком знает, о чём хотел сказать. Он принялся медленно бродить по кабинету, от стены к стене.

Тонкие бледные пальцы касались всех попадающихся на пути предметов: бумажная карта Лондона на стене, жестяной герб Министерства над дверным косяком (Снейп был достаточного роста, чтобы дотянуться). Каминная полка, красный мрамор с прожилками. Угол стола, лакированный морёный дуб. Холодная стена, выкрашенная бежевой краской. Живая пальмочка на подставке, с колючими раскидистыми листами.

Я следил за профессором, не отрываясь от чтения. Он же не обращал на меня никакого внимания. Зельевар походил на ребёнка, открывающего для себя новый мир прекрасных и удивительных вещей, где всё такое разное: разное по цвету, на ощупь. Разной температуры, разной плотности.

Я видел это не раз, у меня есть Джеймс, который делал точно так же. Приобретал опыт на собственных ошибках, больше доверяя рукам, чем глазам. Иногда дети – как слепые. Это острое, можно пораниться, об это больно биться, а это – приятно холодит кожу… Это лучше не совать в рот, а вот об это можно почесать зудящие дёсна… А за это и вот за это взрослые будут ругать…

- Жаль, что у вас нет окна, - сказал Снейп. – В следующий раз приснюсь вам, когда вы будете на улице. Впрочем, и так неплохо…

- Что вы делаете? – наконец не выдержал я.

Снейп – взрослый, давно мёртвый человек. Почему он ведёт себя как младенец? И почему у него такое светлое, радостное лицо, как будто он открыл для себя дюжину чудес из списка невозможностей?

- Какой же я идиот, - сказал он, не слушая меня. – Нужно было присниться вам лет на десять раньше! Хотя да, конечно… Спасибо и на этом!

- На чём? – ошарашено переспросил я.

Во-первых, я вообще ничего не понимал, а, во-вторых, услышать из уст профессора слова благодарности? Что-то немыслимое! В особенности, когда даже не догадываешься, чем заслужил такое проявление несвойственных Снейпу чувств.

Снейп хмыкнул, потом протянул мне руку.

- Что? – не понял я.

Он обошел стол и положил ладонь мне на плечо. Рука была тяжёлая и… материальная. Этот Снейп не смог бы пройти сквозь меня, как какой-нибудь Хогвартский призрак.

- Теперь тоже не понимаете? – спросил зельевар с некоторым сомнением в голосе. – Так я и предполагал. Вы вообще имеете хоть какое-то представление о смерти?

Я вспомнил Кингс-Кросс. Там, когда я взял за руку плачущего Дамблдора, пытаясь утешить, он показался мне столь же материальным, как сейчас - Снейп. Затем я вспомнил родителей и Ремуса с Сириусом, пришедших ко мне, когда я собирался умереть от рук Водеморта. Они тоже казались живыми, возможно там, откуда они явились, они живыми и были.

- Ты или там, или здесь, - сказал Снейп. – Если там - тот мир реален, а этот – нет. И наоборот. Когда вы, Поттер, совершили своё героическое жертвоприношение, вы встречались с мёртвым Дамблдором, будучи мёртвым.

- Он сказал, что я не мёртв.

- Возможно, – равнодушно ответил Снейп. Он не захотел спорить. – Но сейчас я мёртв, это факт. Вы живы – это тоже факт. И, тем не менее, я могу коснуться вашего стола или вашего плеча. Потому что вы спите, и я – в вашей голове, а вы-то можете всё это сделать, не так ли?

- То есть когда я вижу, как вы ощупываете стены – это делаю я?

- Не знаю, - признался Снейп. – Но я делаю это только благодаря тому, что это можете сделать вы. Вы спите, но кабинет и всё остальное остаётся реальным.

- Тогда мне следует поскорее проснуться. Пока вы не попытались выкинуть меня из моего же тела.

- О, не беспокойтесь, - саркастически заявил профессор. – Я не такой подлец, как вы воображаете!

- Конечно. Но когда у вас в руках оказывается реальный шанс вернуться к жизни, вы вполне можете об этом позабыть.

- Браво, мистер Поттер!

Зельевар похлопал в ладоши.

- А в прошлый раз, когда вы мяли моё несуществующее одеяло?

- Одеяло я сам придумал. Но теперь вижу, что совершенно напрасно. Предметы материального мира мне вполне подвластны, хвала Мерлину.

- Если вы всё это знаете, почему действительно не приснились мне на десять лет раньше? Кому вы снились до этого? Всем своим врагам по очереди?

С него вполне могло статься. С этой коварной, хитрющей твари.

Сначала он попытается стать моим родственником, эдаким любящим дедушкой для Альбуса, пользуясь моим телом, как костюмом. А потом незаметно заавадит прямо отсюда же, из головы. И Джинни никогда не узнает, что человек, которого она будет продолжать считать своим мужем, на самом деле – гнусный, давно мёртвый мерзавец, нашедший лазейку в мир живых…

Снейп расхохотался.

- Это, бесспорно, весьма заманчивый способ воскреснуть, однако я не могу занять ваше тело без вашего же разрешения. Иначе среди живых уже половина была бы вернувшимися мертвецами. Не думаю, что вы дадите мне такое разрешение, или я не прав?

Чёрные глаза смотрели на меня испытующе, почти с мольбой. Но разве я мог согласиться? Нет, никогда! Это просто невозможно. Тем более ради него, ради Снейпа!

- В тот день, когда вы назвали своего сына моим именем, вы подарили мне пропуск в этот мир. Я действительно благодарен, - сказал Снейп.

Это было странно. «Как такое возможно? – недоумевал я. – Но ведь существует же легенда, что вампир не может войти в дом, пока его не пригласят? Может, со Снейпом произошло что-то подобное?»

- А почему вы не снитесь самому Альбусу? Или почему мне не снится Дамблдор? Или Сириус?

- Включите мозги, Поттер! Как я могу присниться вашему сыну, если он ничего обо мне не знает? – кривя губы, поинтересовался Снейп. – Нет, это невозможно. Что же касается всех остальных… Я и сам ни за что не приснился бы вам, если бы не острая необходимость высказать своё раздражение… И этим всё и окончилось бы, поверьте, но…

Снейп, похоже, был несколько смущён, потому что поспешил отвернуться. Но в этот момент на меня накатила волна острых переживаний, мне не принадлежащих. Думаю, такая шутка была возможна только потому, что Снейп умудрился залезть в мою шкуру. К легилименции она, во всяком случае, никакого отношения не имела.

Я почувствовал такую абсолютную радость, какой не бывает, наверное. Радость, перемешанную с ещё более острым чувством, похожим на смертную тоску - оно кололо пальцы, как лёд и битое стекло, стоило мне лишь прикоснуться к гладкой поверхности стола.

Словно я одновременно дотрагивался до всех эрогенных зон и болевых точек собственного тела. Продолжающееся невозможно долго, невозможно болезненное, такое, какое едва может выдержать человек, и одновременно приносящее ни с чем несравнимое наслаждение.

Хотелось выть в голос. У меня сразу же сбилось дыхание. Продолжалось это всего несколько секунд, а потом я пришел в себя.

- Что это такое? – спросил я. Голос дрожал.

- Это значит быть живым, - глухо ответил Снейп. – Я не хотел, чтобы так вышло. Зато… - Он поднял голову и вдруг усмехнулся, откровенно и немного стыдливо. – Теперь вы знаете, почему я вам снюсь. Возможность ещё раз почувствовать себя живым, настоящим – это действительно невероятное наслаждение и невероятная боль. Боюсь, после этого вас уже ничем не удивить.

- Как вы это выдерживаете? – только и смог спросить я.

Это не было похоже на Круциатус. Не было похоже на оргазм. Не было похоже даже на смерть. Не как самая грустная книга, не как самый смешной фильм, не как самая красивая картина, не как самое уродливое насилие…

Как небо во время летнего заката, как цветы в прозрачной воде, как невообразимый океанский простор, как древнее величие подпирающих небо гор…

Всё это промелькнуло передо мной и погасло. Казалось, что я приоткрыл завесу такой тайны, какая не могла бы прийти даже в самую сумасшедшую голову… Казалось, что я теперь немножко больше, чем человек, но и немножко меньше, чем бесконечность.

Ради этого я не постыдился бы сниться Снейпу каждый день, поменяйся мы местами…

- Не говорите глупости, - раздраженно сказал зельевар. – Когда вы умрёте, поймёте, что всё совсем не такое, каким кажется, пока ты жив. И вообще, Поттер, это ведь всего лишь сон!

Дверь распахнулась. Лежащие на столе листы сдуло сквозняком – прямо мне на колени и на грудь. Откуда тут взялся сквозняк, я понятия не имел. За ворохом пергамента я не сразу успел заметить, что Снейпа больше нет рядом.




Когда я проснулся, оказалось, что я лежу, положив голову на закрытую папку с отчётом, все страницы были на месте и лежали по порядку. Дверь была закрыта.

В коридорах царила приятная пустота, рабочий день окончился около полутора часов назад. Я потратил полдня на здоровый сон с примесью кошмаров, оказывается! Ну что ж, если Снейп вернётся…

Я не знал, что тогда буду делать. Больше всего, конечно, хотелось тут же отправить его ко всем чертям, но чувство острой, нестерпимой жалости к нему прочно поселилось в сердце. Чувство, семена которого были брошены ещё в тот день, когда он, умирающий, сжимал окровавленными пальцами мою руку. И, брошенное на плодородную почву зёрнышко добра проросло.

Так что же выходит, теперь в моей голове, как в общежитии, мы будем жить вдвоём? И я постепенно стану всё дольше и дольше спать, превращаясь в Снейпа, пока однажды не исчезну совсем, до конца? И тогда мне придётся сниться ему, и это будет как месть и как попытка ещё раз ощутить жизнь?

Ощупать её дрожащими руками. Удостовериться, что есть ещё что-то настоящее в мире…

Я вышел на улицу. Тут же выяснилось, что совсем недавно прошел сильный дождь. Вода, бурля и пенясь, струилась вдоль дороги, унося с собой городской мусор и грязь. А потом с грохотом маленького водопада срывалась вниз, в решетки ливнестоков.

Веером разбрызгиваясь из-под колёс, вода оседала яркими бликами сверкающих в лучах вечернего солнца капель. Срывалась с листочков деревьев, с гулким звуком разбивалась о камни тротуара. Вымокшие до нитки дети и собаки носились по лужам, с беззаботной, наивной радостью одаривая прохожих щедрыми брызгами.

А воздух был прохладный и пряный.

Ради этого, честное слово, стоило оставаться живым - всегда!

И мне вдруг стало невыносимо жаль, что Снейп этого не видит…




Глава 3


Осенью, в конце сентября, я сидел в парке. Знаете, просто сидел и ничего не делал. Ощущение было давно позабытым, но вполне невероятным.

Джинни с малышами уехала за город ещё в августе, и ей так понравилось, что она решила остаться там до холодов. Даже начавшийся сезон дождей её не пугал.

Что касается меня, я, как всегда, горел на работе, но это состояние было привычным и не тревожило. Кресло начальника Аврората было уже близко, но мне стало как-то безразлично, займу я его или нет. Впрочем, никаких «нет» – это было уже решенным делом. Полгода максимум – и заветная должность моя. Но… Последние месяцы мысли были заняты чем угодно, только не работой.

Кажется, я научился получать радость от жизни.

Каждое мгновение было счастьем, потому что оно именно было. И принадлежало мне. Ощущать на коже тепло солнечных лучей, рассеянных кроной пожелтевшего дуба, чувствовать медовый аромат сухой травы и астр, холодную ласку ветра, влажный дух воды – прекрасно, банально, но неповторимо.

Возможно, такие мгновения спокойствия и одиночества – именно то, что мы никогда не замечаем, и окажется самым важным, что с нами случалось в жизни. И главное понять это, пока не поздно.

Детский смех – я слышал, как смеялись дети на детской площадке. Дети ещё не знают ни о том, что такое взрослеть, ни о том, что такое стареть. Для детей непонятны слова: «усталость», «тоска», «смерть». Я хотел стать ребёнком и попробовать начать сначала.

Я хотел быть счастливым. Здесь и сейчас. Чтобы рядом со мной сидела моя мама, а папа пошел в киоск за сладкой ватой и газировкой. Хотел бросать мяч незнакомой собаке, и её хозяйка, пожилая леди в очках и вязаном крючком белом свитере смотрела бы на меня со снисходительным неодобрением…

- Здравствуйте, Поттер.

Это был отнюдь не голос моего папы. Впрочем, голос этот тоже принадлежал давно мёртвому человеку. Смешно сказать, но я ждал его, причём ждал именно сегодня, в самый лучший день за последние месяцы. Он просто не мог бы не разделить его со мной.

Я обернулся. Снейп, в белом свитере, взирал на меня со снисходительным неодобрением и протягивал мне сладкую вату на палочке.

- И как это у вас получается? - восхитился я.

- Это ведь сон, - сказал профессор. – Тем более ваш.

Я моргнул, и всё встало на свои места: Снейп снова был самим собой, в чёрном сюртуке и без сладостей, конечно.

- Но ведь это вы мне снитесь, кто же из нас тогда моделирует ситуацию?

Снейп равнодушно пожал плечами.

- Есть два варианта: либо сладкой ваты не было вообще, либо она есть до сих пор.

- Первый, - без раздумий ответил я.

- Вот вам и ответ, Поттер.

Всё это: наши с ним разговоры, и его внешний вид, и покладистость – всё казалось мне странным и нелепым. Когда Снейп ещё преподавал в Хогвартсе, он был нетерпимым, несдержанным и вспыльчивым. Потратить лишнюю минуту на объяснения было для него смерти подобно. А теперь он сидел, растолковывал мне какую-то несусветную метафизическую чушь и не начинал орать и брызгать слюной на втором же слове.

Если это смерть так меняет людей, то некоторым и правда следовало бы ненадолго умереть – исключительно в воспитательных целях.

Впрочем, было у меня ещё одно объяснение: Снейпу от меня что-нибудь нужно. Обычно даже самые мерзкие типы становятся шелковыми, когда надеются в обмен на проявленное терпение получить нечто их интересующее…

- Я ждал вас раньше, - сказал я, чтобы хоть что-то сказать.

- Время в вечности течёт совсем не так, как здесь. Я не знаю, есть ли там время вообще, часов уж точно не встречал. Я мог бы прийти и через три года, а не через три месяца. И разницы не заметил бы.

Нет, всё-таки совершенно он не изменился. Несколько простых ответов на простые вопросы, и голос у Снейпа уже очень сердитый, сейчас бы запустил в меня банкой с сушеными тараканами, если бы попалась под руку…

Как будто это я ему снюсь, честное слово!

Не нравится со мной разговаривать – пусть снится кому-нибудь другому или треплет нервы своим товарищам по несчастью. Я ведь не думаю, что и в загробном мире он такой же нелюдимый одиночка, каким был здесь.

Если, конечно, условия жизни в том мире располагают к доверительной беседе.

- Поттер, - тон, с которым говорил Снейп, вдруг сделался приторно – мягким, как с младенцами разговаривают. – Я хочу вам кое-что предложить… точнее, попросить…

Слово «попросить» Снейп буквально выплюнул, оно еле-еле слетело с плотно сжатых бледных губ, и зельевар будто бы сам удивился – как ему это удалось? Совсем на него не похоже. Видимо, просьба будет не из приятных… Ох!

- Вы только не пугайтесь…

Вот теперь я точно испугался – сильнее некуда. Харакири он меня попросит сделать, что ли? Или литр крови десяти девственниц? Или убить министра магии и провозгласить себя новым императором вселенной?!

Моя богатая фантазия могла бы унести меня далеко, однако самое очевидное предположение, ввиду всей своей кошмарности, так и не пришло мне в голову. Хотя я мог бы давно уже догадаться, о чём именно будет просить Снейп – особенно после унизительного «просить»!

- Одолжите мне своё тело.

- Да вы чёртов псих! – закричал я, выхватывая из рукава палочку.

Снейп сглотнул и попытался отодвинуться, но было поздно. Я схватил его за воротник, а второй рукой ткнул палочкой в лоб. Профессор побледнел, а в глазах горела отчаянная решимость идти до конца. У меня, наверное, тоже.

- Поттер…

- Заткнитесь! Я не желаю слушать! Мертвы вы там или нет – это не помешает мне попробовать убить вас ещё раз, если вы не прекратите меня преследовать!

- Поттер! – рявкнул Снейп, пытаясь стряхнуть с себя мои руки. Я надавил на палочку сильнее, и Снейпу пришлось запрокинуть голову, чтобы не пораниться. – Выслушайте меня! Я ведь не прошу вас умереть, просто дайте мне несколько недель!

Я отпустил его воротник, от чего Снейп едва не потерял равновесие, и врезал ему кулаком в лицо. Оказывается, это был самый надёжный способ проснуться.

Очаровательный осенний день был напрочь испорчен, костяшки пальцев саднили, словно всё это происходило по-настоящему.

Но это был всего лишь сон.



~***~


Рецидив случился через полгода.

Все эти полгода я ждал, что мне приснится разъяренный Снейп и проклянёт как минимум сотню раз, поэтому каждый вечер я принимал несколько капель настойки валерианы втайне от Джинни.

Однако профессор всё не появлялся.

Я искренне понадеялся, что он смертельно обиделся на мою кошмарную выходку, и больше не придёт. Эта надежда частично избавляла меня от мук совести. Я говорю «частично», потому что вообще я не имею привычки бить пожилых уважаемых людей, даже мёртвых.

Однако, что уж скрывать, ударить Снейпа я мечтал ещё на первом курсе. Только, естественно, никакого морального удовлетворения я так и не получил. Это был порыв, я пал жертвой разрушительных эмоций. Мне было очень не по себе. Но мысль о том, что кто-то поселится в моём теле, сводила меня с ума.

Я чувствовал себя неуправляемым поганцем. И героем. Я, кажется, запутался.

Жизнь текла, как река через пороги, бурлила, срывалась, пенилась, и я был щепкой среди водоворота. Она тащила меня вперёд и вперёд, а я слишком выбился из сил, чтобы сопротивляться или пытаться выплыть.

Альбус и Джеймс росли. Джинни писала статьи. Я всё же получил заветную должность, и это принесло новые заботы, всё шло своим чередом. Но моя тихая гавань разваливалась под ногами с каждым шагом. Я сам был в этом виноват.

Я не понимал, что происходит. Я любил жену, сыновей и работу. Я любил друзей, любил гулять по вечернему Лондону, любил шумные празднества в доме Уизли. Я любил даже детей и домашних животных всех своих друзей и знакомых. Мне нравилось думать, что после меня мир не останется пуст. Но мысль о том, что это «после меня» однажды настанет…

Что там?

ЧТО ТАМ? Там, откуда мне снился Снейп? Там, куда ушли мои родители, их друзья. Такие ли они, какими я их видел? Может быть, ничего нет. Может быть, всё не так.

Снейп сейчас в аду?

Если да, что он хочет со мной сделать? Отправить туда вместо себя? Но рано или поздно ему всё равно предстоит вечность, и даже остаток моей жизни здесь ничего не изменит. Вдруг это его шанс на лучшую участь, возможность искупить грехи? Но тогда он точно не сделает этого ценой моей жизни. Несколько недель где-то в обмен на…

На что это будет похоже? На величайшую добродетель? На апофеоз моих глупостей?

Снейп приснился мне вечером седьмого дня. Воскресенья, я хотел сказать.

Только не нужно удивляться, но мы с Джинни в этот момент смотрели телевизор. В этом нет ничего странного. Я вырос в доме маглов, а Джинни, как наследнице Артура Уизли, магловские изобретения тоже не чужды.

По поводу телевизора у нас, как и у многих семей, сплошные разногласия. Джинни любит глупенькие сериалы из тех, что показывают специально для домохозяек с десяти до семи. И, естественно, спортивные каналы. Она часто жалеет, что маглы ещё не придумали квиддич, на что я отвечаю, что лучше бы маги изобрели телевизор – тогда толку бы от него было больше!

Впрочем, от скуки Джинни может и футбол смотреть. Но почему в игре только один мяч – она так и не смогла понять.

Я люблю передачи про путешествия и загадки природы. Иногда Джинни готова мириться с моими «мужскими слабостями».

«…известен также под названиями «город в небесах» или «город среди облаков» из-за того, что располагается он на вершине горного хребта высотой в два с половиной километра. Считается, что город был создан правителем инков Пачакутеком в пятнадцатом веке, за столетие до вторжения на территорию Империи инков испанских конкистадоров…»

Под монотонный голос ведущего я и задремал, мило склонив голову к плечу жены.

И тут же увидел Снейпа: он стоял и загораживал половину экрана тощей спиной.

- Поттер! – рявкнул он. – Не смейте больше так делать!

Я заметил, что в его нервных пальцах подрагивает палочка. Ну вот, кошмары сбываются…

Одно непонятно, что его вдруг так разъярило?!

- Что случилось? Что именно за эти полгода я сделал не так?

Снейп попятился.

- Полгода? Поттер, вы смеётесь? Прошло несколько минут!

- Смотря, с какого события.

Профессор схватил меня за плечи и принялся трясти с нездоровой яростью.

- С того момента, как вы, идиот, едва не сломали мне нос! Только я… оправился, я тут же…

Он вдруг отпустил меня и отошел, тяжело дыша.

Он думал, что прошло несколько минут?

Мне пришло в голову, что если даже простое прикосновение к ровной поверхности вызывало такую бурю чувств, то что же он должен был почувствовать, когда я его ударил?! Возможно, все эти полгода он корчился от невыносимой боли на полу своего ада и кусал губы, пытаясь не закричать?..

Я, наверное, цветом лица сравнялся с белым потолком, и только на щеках вспыхнули пятна стыда. Я внимательно оглядел профессор. Одежда его пребывала в некотором беспорядке, волосы растрепались, ногти обломаны, а пальцы – исцарапаны…

- Простите, - прошептал я.

- Полгода, - потрясённо выдохнул Снейп. – Да, я мог бы сразу заметить… Мерлин!

Он сел на краешек дивана и обхватил себя руками, словно замёрз. «Полгода вечности», - повторял он. Я сел рядом и несмело положил руку ему на плечо.

- Простите, пожалуйста. Я же… Я не думал, - слова никак не хотели складываться в связные предложения. – Просто я был в шоке от вашего предложения.

- Да, я не должен был, - сказал Снейп. – Наверное, так и нужно… Я вам больше не буду сниться.

Профессор поднялся на ноги и пошатнулся. Я заметил, что на его скуле красуется синяк, странно, что раньше я этого не видел.

И вдруг я понял, что Снейп уйдёт. Прямо сейчас – навсегда. Смирится и никогда больше не появится в моём доме и в моей голове. Я всё-таки победил.

И никакой радости эта победа мне не принесла. Только горечь.

- Когда Альбус вырастет, расскажите ему обо мне, - тихо попросил Снейп.

Я не видел его лица, оно было полностью спрятано под волосами, но он всё равно наклонял голову, чтобы ничем не выдать своей слабости. Но я видел её. Она наполняла воздух и мои вены – это ведь и мой сон тоже?

Снейп сделал шаг назад, ещё шаг… Я видел, как бледнеет и истончается его фигура, словно у призрака. Я успел прыгнуть вперёд и поймать его за руку. Рука была по-прежнему материальная.

- Подождите! – сказал я. Тон был властный, словно дело происходило в Аврорате. – Останьтесь пока. Но учтите, если всё это разыгранный специально для меня спектакль – я найду способ…

Снейп поднял голову, и глаза его сверкнули яростью. Это был не спектакль.

- Мне нужно подумать, - сказал я. – Возможно, я буду думать долго. Что меня ждёт там? Скажите честно, вы в аду?

- Это не имеет значения, - ответил Снейп. – Вы всё равно получите только то, что заслужили именно вы сами. И я не смогу задержаться в вашем теле ни на секунду дольше оговоренного срока. Только если вы не передумаете возвращаться. Впрочем, это вряд ли.

Что ж, выходит, персональный ад профессора Снейпа мне посещать не придётся. Ну, это не та экскурсионная программа, без которой я жить не смогу.

«Вот и ответ, - подумалось мне. – Я в шаге от ответа на вопрос, отравляющих жизнь всем людям всех поколений, прошлых и будущих. Разгадка главной тайны бытия – на расстоянии вытянутой руки». В эту секунду я понял, что, как бы долго ни думал, ответ на снейпову просьбу всё равно окажется положительным, не будь я Гарри Поттером!




Глава 4




- Заснул? – спросила Джинни. – А ещё уговаривал посмотреть «очень интересную передачу про Мачу-Пикчу». Я и сама уже зеваю.

Я потряс головой, пытаясь прийти в себя. По сравнению со всеми остальными снами, в которые имел наглость явиться Снейп, этот был самым… сложным.

Я не мог понять, то ли меня развели, как ребёнка в песочнице, то ли у меня случился очередной приступ героизма, и я стою на пороге великого подвига во имя добра и справедливости?

Знай я реальный способ спасти профессора – разве я сомневался бы? Я бы пошел на риск, если будь это нужно. Но отдать ему собственное тело во временное пользование?! А вдруг что-то пойдёт не так и я не смогу уже вернуться? А вдруг он будет цепляться к Джинни? Целовать на ночь Джеймса и качать на руках Альбуса?! Поправлять им одеяло, покупать сладости, смотреть мои любимые передачи…

А потом у них с Джинни родится ещё несколько детей… Или он бросит её, он ведь не может любить мою жену, верно? Рисковать собой – это одно, рисковать своей семьёй – это уже совсем другое. Снейп – не тот человек, которому я бы доверил детей и жену.

Я понял, что мне срочно нужно выпить. Я добрался до кухни, взял из бара бутылку виски и плеснул половину бокала, бросил туда немного ледяной крошки и сел на подоконник, сдвинув в сторону цветочные горшки.

Это было дурной привычкой – садиться на подоконники. На подлокотники кресел. Угол стола, ступеньки, бордюры и ограждения… Не знаю, откуда это во мне. Особой радостью было садиться, свесив ноги в окно – ночью или во время дождя – чтобы вымокнуть.

- Что с тобой происходит?

Я не стал оборачиваться. Джинни пододвинула к окну стул и села в ногах, положив голову мне на колени, я машинально провёл рукой по её волосам, жестким, крупно завитым. Я безумно люблю её волосы… Я всё в ней люблю безумно, но хочу, чтобы сейчас она ушла. Мне нечего ей сказать.

«Джинни, милая, ты не будешь возражать, если мы со Снейпом временно поменяемся местами? Ах, будешь?» На этом месте диалог увядал. И начинался скандал. Самый грандиозный из скандалов нашего семейства, нужно думать.

Ну, лично я бы её за подобные идеи запер в спальне, пока не передумает. А она меня, наверное, проклянёт – она умеет… Женщины семейства Уизли скоры на расправу и остры на язычок…

- Со мной всё в порядке, - соврал я.

- Тебя мучают не проблемы на работе, тебя мучает то, что внутри.

- Внутри чего?

- Внутри тебя, конечно.

«Во мне сидит Снейп, даже когда его во мне и нет – я думаю о нём. Он снова не даёт мне покоя. Сколько лет я страдал от того, что не сумел его спасти, когда он умирал, сколько лет, во сне, видел его на полу Визжащей Хижины… А теперь всё начнётся сначала!»

Я, не отвечая, снова отвернулся от Джинни и уткнулся лбом в холодное стекло. На улице была середина марта. Город оттаивал, готовый расцвести к весне. Мне было на это наплевать. Я пил виски – скорее даже цедил сквозь зубы – и смотрел на цепочку фонарей, растянутых над улицей. И, вот чёрт же возьми, мне было хорошо!



~***~


Я давно заметил, что можно из кожи вон лезть, прыгать выше головы и плевать против ветра (успешно), а всё равно никакого результата не добьёшься, пока не сделаешь своё дело ХОРОШО.

Правильно.

Когда делаешь, как надо – уже нет нужды идти на все эти хитрости, всё получается само собой.

Нарисуй сотню картин и кричи потом на всех углах, что они гениальные. А нарисуешь сто первую, вложишь в неё живую душу… Хоть прячь её под подушку в тёмном чулане – всё равно мир узнает, как хорошо она получилась…

Вы будете смеяться, но на такие мысли меня вдохновили мои дети. На мысли о совершенстве – их очаровательные личики. На мысли о картинах – размахивающий кисточками Джеймс. Он уже два или три раза нарисовал какие-то зелёные кляксы на моей парадной мантии, но мне нравилось.

Мы сидели за столиком «Фортескью» и рисовали фантастические пейзажи только что купленными красками. Чистого пергамента у нас не было, зато я нашел применение очередной папке с отчётом – они вечно валяются у меня в кармане, уменьшенные до минимальных размеров (это что-то около спичечного коробка получается).

- Красиво, пап?

Я посмотрел на нечто, напоминающее битву пришельцев-марсиан с вертолётами воздушных сил США на фоне пародии на Вестминстерское Аббатство, и согласился, что это красиво. Великолепно. Грандиозно.

Видимо, не мне одному солнце напекло затылок…

- А что это у тебя? – спросил Джеймс. И в четвёртый раз выпачкал мой рукав краской. – Ой, прости.

- Подумаешь, очень красивый батик, - вздохнул я. Краску не так сложно убрать магией, а я не из таких психов, чтобы обижаться на детишек по мелочам.

Мы ждали Джинни, отправившуюся покупать Альбусу новые костюмчики. Нас она с собой не взяла, потому что мы устали и начали ныть: «Хочу мороженного». (Ныл Джеймс, я поддерживал его молча, но очень выразительно.

«Он всё время вырастает из ползунков, - вздыхала Джинни. – Скорее бы надеть на него школьную форму…»

- Ну так что это? – Джеймс дёрнул меня за рукав. – Ты ужасно рисуешь! Эти палочки с головами – люди, да? Кто это? Я их знаю?

Я посмотрел на рисунок. Что за чёрт?

- Это не люди, - нагло соврал я. – Это поле, засеянное пшеницей.

На рисунке были изображены Дамблдор, Сириус, Ремус и мама с папой. Они подняли руки и махали мне из картинки. Не такой уж плохой я художник… Но рисовать ненавижу…

- Да-а, - протянул Джеймс разочаровано. – Давай я тебя научу?

«Вот кисточка, вот краска. Макаем этим концом во-от сюда и возим по бумаге. Бумагу желательно не порвать, там с другой стороны секретный документ…» Какое счастье, что дети в таком возрасте не знают о том, что такое сарказм!

Я, конечно, очень люблю детей, но брать уроки рисования не хотел совершенно. Ни капельки!

- Сначала ещё мороженого, - решительно сказал я.

Мальчишка не возражал.

Ещё бы: середина мая, жаркий, действительно жаркий день, на небе – тонкие, прозрачные облачка, совершенно не спасающие от солнечных лучей. Солнце жаркое до беспощадности, словно решило устроить репетицию перед летом, и я ощущаю себя нанизанным на его лучи – словно пронзённый стрелами.

Я – Гарри Храброе Сердце!

- Гарри! Вот здорово!

Меня поцеловали в макушку, я тут же ощутил знакомый тёрпкий аромат и обернулся. Это Гермиона.

Я в который раз подумал, что она прекрасна. С годами её красота стала какой-то настоящей, искренней, что ли? Мне уже слабо верится, что эта шикарная женщина – та бесстрашная девчонка, с которой мы вместе совершали опасные детские шалости.

Она немного поправилась после родов, но ей это только к лицу.

- Привет! А где малышка Роззи? – спросил я, поднимаясь и усаживая Гермиону около себя.

Джеймс радостно поздоровался с ней и снова уткнулся носом в рисунок. От старания мальчишка высунул кончик языка, Гермиона тихонько засмеялась, глядя на него. Тот не обращал на её взгляды никакого внимания, выводя синей краской какие-то зигзаги.

- Роза осталась с бабушкой, - Гермиона усмехнулась. – Рон боится оставаться с дочкой наедине. И, знаешь, я отлично его понимаю.

- Я тоже.

- Нет, действительно, она такая маленькая, а у неё уже такой ужасный характер!

- Да, Рон говорил, что она вся в тебя.

Мы расхохотались. Так могут смеяться только старые друзья…

Весной, на открытой террасе кафе, под цветным зонтиком. Когда не нужно слов, чтобы понять друг друга. Когда на десять процентов сказанного приходится девяносто – несказанного, и именно этот язык сердца – это и есть самое важное. То, что происходит между людьми, которые знают тебя лучше, чем ты сам себя знаешь.

Гермиона внимательно посмотрела на лежащий передо мной рисунок и вздохнула.

- Зачем ты нарисовал родителей? – спросила она.

- Случайно, - признался я.

Девушка пригляделась к моим художествам, скептически хмыкнула. Гермиона любит совершенство, моя дилетантская мазня её эстетический вкус не удовлетворила, Джеймсов – тоже. Да и я сам остался недоволен, что тут скажешь?

Весенний день, а я рисую мертвых. Проклятый Снейп!

- Слушай, Гермиона, ты же всё знаешь! Существуют ли достоверные сведения о том, что случается с людьми после смерти?

- Ну… Я как-то видела книгу, где люди описывают, что они испытали во время клинической смерти. Довольно любопытная, однако… Видишь ли, Гарри, в таком деле я никому, кроме себя, не доверяла бы. Особенно если взять за отправную точку в рассуждениях то, что на том свете каждый получает по заслугам.

- А сама ты что об этом думаешь?

- Я предпочитаю об этом не думать, – решительно призналась Гермиона. – Слушай, я спешу, но минут через двадцать освобожусь. Ты ещё будешь здесь сидеть? Вернусь – тогда поговорим, если тебя так волнует эта тема…

- Не нужно, - тихо сказал я.

- Не нужно? – переспросила она. – Ну хорошо, тогда в другой раз, не буду вам мешать…

- Да я не о том! – Я схватил её за руку. – Приходи, конечно, сейчас ещё Джинни с Альбусом подтянутся, съедим по мороженному, такой отличный день… О смерти не надо, хорошо?

- Хорошо, - сказала Гермиона. – Не очень-то и хотелось.

Губы её растянулись в улыбку, но глаза не улыбались. Смотрели на меня встревожено. Такой же взгляд всё чаще появляется у Джинни. Может быть, немножко умереть – это именно то, что мне нужно, чтобы окончательно вернуться к жизни из засасывающей меня бездны равнодушия?

Я не заметил, когда прошло время, в которое мир кажется ярче и больше, чем теперь. Я вырос. Но это не означает, что пора быть равнодушным. Жизнь – до сих пор лучшее, что со мной случалось.

Когда я стану безразличным, это значит, что я стану мёртвым. Даже если буду продолжать жить. Пустое тело будет ходить на работу, одевать мою мантию, спать на моей подушке, пить кофе из моей чашки… А душа умирает, когда становишься равнодушным, не холодным и не горячим.

Когда всё вокруг кажется однотонным и скучным. Говорят, что новорожденные дети видят мир в чёрно-белом цвете. Но у них ещё всё впереди. Постепенно проявляются краски, раскрываются страницы волшебной книги судьбы, они делают первые шаги, слышат первую музыку, говорят первые слова. А потом – наоборот. Сначала возвращается чёрно-белое зрение. Потом перестаёшь верить в чудеса. Потом…

Я не хочу быть пустым.

Лучше слыть безумцем, чем стать равнодушным. Лучше прыгать с парашютом, чем читать вечерние газеты. Лучше возвращаться домой через окна, чем проклинать неудобные ступеньки, вечно теряющийся в карманах ключ, тщательно вытирать стоптанные ботинки о коврик…

Нет, в этом нет ничего плохого, пока это не становится рутиной. Привычкой. Любая привычка – смерть творчества. Пока не привык – можешь творить. Потом – нет. В привычке нет чуда, она – это скука. Люди безразличны к скучным вещам, и когда вся жизнь становится привычной, скучной, одинаковой и размеренной, больше нет смысла различать цвета, ведь по ней можно ходить и на ощупь.

Нет смысла верить в чудеса, когда умеешь делать их своими руками.

«Мистер Поттер, немедленно сотворите чудо. Вы пропадаете!» - сказал я.

- Орхидеус!

Я протянул Гермионе букет орхидей. Она перекинула его через руку, чмокнула меня в щеку, повторила то же самое с Джеймсом…

- Ещё один букет, - прошептал он. – Для мамы!

- Конечно, – сказал я. – И ещё мороженое, верно?

Юный художник обрадовано кивнул и заулыбался перемазанными губами. Я схватил салфетку и принялся оттирать его лицо от шоколада, пока не вернулась Джинни, и нам обоим не влетело за это безобразие.




Глава 5




В пятый раз Снейп приснился мне двадцать пятого мая.

В этот момент я сидел на утреннем совещании. У министра. Но это не помешало мне провалиться в сон.

- Вы меня постоянно усыпляете, - запоздало сообразил я. – Как вы смеете?

- Вы приняли решение?

- Я на совещании, вашу!..

- Приняли?

- Вы не в том положении, чтобы что-нибудь требовать!

- Вы так думаете? – холодно спросил Снейп, приподнимая бровь. – Не забывайте, что вы мне должны!

- Что?

Я просто задохнулся от возмущения. Да как он смеет, чёртов мерзавец?! Решил меня шантажировать? Решил сыграть на моих лучших чувствах? Ну-ну.

- Знаете что, Снейп? Проваливайте-ка из моей головы! Что-то вся моя доброта подошла к концу. И не появляйтесь здесь больше. Во всяком случае, пока не научитесь себя прилично вести.

Я заметил, что его бледные пальцы нервно подрагивают.

Проклятая память… Я вспомнил, как эти пальцы, окровавленные, скребли по полу, пытаясь схватить меня за руку… Сердце тут же захлестнула волна жалости. Снейп, даже если он в моей голове, не должен знать, что я его жалею! Ни в коем случае!

- Я не собираюсь терпеть то, что происходило между нами в школе. Теперь ВЫ от меня зависите, так что советую вам демонстрировать всю мерзость вашего характера в другом месте.

- Браво, - сказал Снейп. – Браво. Золотой Мальчик вырос.

Рот его искривился в жалкую гримасу, которая так и не смогла стать презрительной.

Я не знал, как прогнать его из сна. Снова бить? Я не мог, честное слово. Но очень хотел.

Я решил импровизировать и замахнулся. Снейп поймал руку в двадцати сантиметрах от лица. Я и не собирался завершать замах, но он-то не знал об этом. Впрочем, проснуться не удалось. Профессор был готов к неожиданностям.

- Это ваши аврорские методы? – спросил он. – Снова-таки браво. Зная, что со мной после этого будет… Видимо, ваша голова вам дороже. Знаете, свято место пусто не бывает. Если в черепной коробке нет мозгов, значит, рано или поздно там кто-то поселится. Вам ещё повезло, что это я, а не глупая галлюцинация.

Я подумал, что стоило бы его по-настоящему ударить. Пока совещание не закончилось. Интересно, коллеги уже заметили, что я сплю? И можно ли разбудить меня… снаружи? Неужели я действительно буду спать, пока Снейп меня не отпустит?!

- Ещё одно слово, моя милая галлюцинация, - сказал я, стараясь шипеть пострашнее, копируя его бывшего хозяина, Лорда, - и можете забыть обо всех своих претензиях на моё тело.

- Не волнуйтесь, склероз в моё посмертие не проберётся. Хотя в чём-то вы правы: пока вы хоть на что-то решитесь, то и сами успеете умереть. От старости. Видимо, она не за горами – в молодости вы были более… решительным.

«Совещание, - подумал я. – Не бей его, Гарри, пожалуйста, тебе потом стыдно будет, помнишь?»

- До свидания, - сказал я.

И начал просыпаться. Оказывается, нужно было как следует разозлиться, чтобы понять, что свой мозг всё-таки легче контролировать, чем чужой. Немножко окклюменции – и всё, профессор. Счастливо оставаться в аду (или где вы там теперь коротаете вечность?)

Снейп понял, что заигрался.

- Постойте! – воскликнул он. – Постойте, Поттер, чёрт вас дери! Почему вы стали таким обидчивым?

- А почему вы остались таким же?..

Я не стал оканчивать вопрос. Пусть зельевару будет, о чем подумать.

В комнате для совещаний ничего не изменилось. Начальник отдела международного магического сотрудничества продолжал монотонно бубнить, подглядывая в помятый пергамент. Я со вздохом облегчения посмотрел на него и потянулся к бутылке с водой. Во рту ясно чувствовался горький привкус – словно я всё это время говорил не то, что должен был.

Наверное, я вновь случайно «подслушал» чувства Снейпа.



~***~


Он был бледен и выглядел как человек, не спавший несколько дней.

Он мял в руках какую-то грязную тряпку, сначала мне показалось, что это бывший носовой платок.

Я посмотрел на его шею и увидел, что она вся в крови. Я посмотрел на его пальцы и увидел, что они исцарапаны.

Я посмотрел на его лицо и понял, что он плакал. В эту секунду я увидел, как он преображается – миг, и он снова выглядит, как живой. «Как новенький», - вот что мне пришло в голову в тот момент.

Шестой раз. Ночью того же дня. Как впервые – я снова в постели, под боком спит Джинни, уставшая, разметавшая по подушке рыжие волосы. Даже во сне она продолжает меня обнимать обеими руками.

- Простите, Поттер, - сказал Снейп, - я не собирался с вами ссориться.

- Я понимаю, вам это невыгодно. Я просил меня не беспокоить. Или мне табличку, как в гостинице, на мозг… ой, простите, на черепную коробку вешать? До свидания, профессор.

- Простите, Поттер, - настойчиво повторил он.

Тон был такой, словно у него не то, что зубы сводило… Казалось, он испытывает ни с чем не сравнимую муку, произнося эти слова. Ещё бы, исторический момент: Снейп просит прощения у Гарри Поттера!

- Зачем так унижаться, если вам всё равно ничего не светит? Я вас прощаю, до свидания.

Он скрипнул зубами и отвернулся.

Я увидел, как он горбится от невыносимого отчаяния.

- Этого, конечно, и следовало ожидать. Что ж, я сам виноват, я больше не потревожу вас, Поттер.

Острое дежа вю. Он уже говорил что-то подобное, правда? Тогда я остановил его из жалости. Теперь… Я сделал то же самое.

Я не смог вынести нахлынувшей на меня боли. Это снова были его чувства. Словно он ещё раз умирал, он уходил из этого мира навсегда, во второй раз, отчаявшись, не получив помощи, которой ждал почти год.

Он унижался, просил, едва не умолял, и всё сам же и испортил.

Как в тот день, когда обозвал мою мать «грязнокровкой».

Снова не выдержал, показал характер, не удержался. Мы оба хороши, если разобраться.

Я обижаюсь, как школьник, продолжая мстить за школьные обиды. Он, как мальчишка, винит меня в грехах моего отца. Те же школьные обиды. Та же ненависть, а нам пора бы забыть о ней.

Два взрослых, разумных, сложившихся человека, а ведём себя, как дети! Стыдно, ещё и как!

Я ведь действительно ему должен. Мы все ему должны! Наша победа куплена в том числе и его кровью.

- Вы можете не играть, - сказал я. – Я не буду обижаться, ведь это вы настоящий. Но пожалуйста, постарайтесь в следующий раз обойтись без грубости.

- В следующий раз? – недоверчиво переспросил Снейп. – В какой следующий раз?

- Когда вы вновь посетите мои сны. Дайте мне несколько дней, и я сообщу вам окончательный ответ.

Профессор обернулся, и его чёрные глаза вспыхнули. Дикой волной надежды… нет, цунами, меня чуть не смело с постели. А Снейпа вообще вымело из моей головы, но я против обыкновения не проснулся, а заснул ещё крепче.

Ничто не способствует крепкому сну так, как чистая совесть и заткнувшееся чувство долга.



~***~


В седьмой раз Снейп приснился мне в четверг, седьмого июня две тысячи седьмого года. (Замечательное совпадение, не так ли?)

Это был дождливый, скучный день. Вода текла по небу, словно по стеклу. Город был накрыт дождём как непрозрачным куполом, я чувствовал себя мухой, пойманной перевёрнутым стаканом – в западне, из которой нет выхода.

Наверное, именно так и бывает с аквариумными рыбками и залетевшими в дом птицами, бьющимися в окно. Окна никогда не разбиваются от этого, только головы.

Я был стеклом, в которое уже год по местному времени бьётся Снейп, медленно отчаиваясь от напрасности попыток.

Он больше не выглядел так хорошо, как в первый раз. Я думал, что его внешний вид – это нечто статичное, данное ему навсегда, как специальная униформа, выдаваемая на пороге того света. Снейп выглядел несколько… нездорово. Истощённо и чуть менее материально, чем раньше.

Я подумал, что он, наверное, многовато сил тратит на эти сны. А после того, как я зарядил ему в челюсть, ему вообще стало невесело…

В прошлый раз, в самом начале сна, он был весь в крови, словно только из Визжащей хижины. Возможно, просто не успел прихорошиться, возможно, именно так он и выглядит на самом деле.

- Я дал вам достаточно времени? – спросил профессор с ноткой неуверенности. – Какой сегодня день?

Я сказал. Он только покачал головой.

- Даже больше, чем достаточно. Гриффиндорцы всегда славились своей решительностью.

Раньше он сказал бы «безрассудством» - если бы в этом деле не было его кровного интереса. Кажется, мне всё же удалось его… выдрессировать (слово «воспитать» здесь, полагаю, будет неуместно). Желание жить, особенно после того, как умираешь, делает людей толерантными и вежливыми. Даже таких, как Снейп. А что при этом происходит внутри него, я знать не хочу.

- Я решился, и даже не пытайтесь меня задеть, я принял решение давно.

Снейп напрягся, словно в ожидании приговора.

«Казнить, - решил я. – Четвертовать, повесить, проклясть. Пусть его поцелует Дементор… в задницу».

Прежде, чем задавать вопросы, прежде, чем я снова начну колебаться, взвешивать шансы, думать о Джинни и сыновьях…

- Я согласен.

- Вы серьёзно, Поттер?

- Если вас что-либо не устраивает – только скажите!

- Нет, что вы. К тому же очень на вас похоже…

- Две недели ровно, начиная с завтрашней полночи. И учтите, не вздумайте выставить меня идиотом. Лучше вообще помалкивайте и носа из дома не высовывайте! Ах, да, и не вздумайте приставать к моей жене, не смейте обижать моих детей, вы поняли?

Снейп поднял руки.

- Ну что вы, Поттер! Неужели вы думаете, что я стану всё это делать? Что я потрачу две недели жизни на такую ерунду? Вы слишком плохого мнения обо мне. Конечно, я сам понимаю, что все годы, что вы меня знали, я казался вам отменным мерзавцем, но позвольте. Те воспоминания, что я вам передал, должны были изменить ваше мнение. Или вы до такой степени ревнивы?

- Я вам не доверяю, - признался я.

- Это правильно, - усмехнулся Снейп. – Сначала вы кому-нибудь начинаете доверять, а потом он просит вас себя убить… С этим нужно быть осторожным.

- Или кому-нибудь не доверяешь, а он всё равно просит вас на две недельки умереть.

Снейп пожал плечами с таким видом, будто вообще не понял, кого я имею в виду. Впрочем, это ведь я, дурак, согласился? Он не заставлял меня, не пытал, в конце концов, согласие дано добровольно и осознанно.

И завтра в полночь…

Мерлин!

Мне страшно. Так страшно, как давно уже не было. Как в тот день, когда я шел по Запретному Лесу в логово Волдеморта…

- Это больно? – я всё-таки не смог удержаться от стыдного вопроса.

Снейп посмотрел на меня, как на идиота.

- Поттер, вы это спрашиваете у МЕНЯ?

- А у кого ещё? Из нас двоих умирали только вы.

- Не говорите ерунды! А «Авада Кедавра» Волдеморта и Кингс-Кросс?!

Я и сам начал злиться. Я жизнью рискую ради него, а он не может без своих идиотских лекций, в такой ответственный момент, ответить на простой вопрос?! Он и вправду совершенно не изменился, только притворяется, чтобы заполучить моё тело!

Снейп поглядел на меня с интересом. Кажется, пользуясь тем, что залез в мою голову, он без стеснения читал там все мысли подряд и получал от этого немалое удовольствие. Будь я на его месте – и сам бы наслаждался его внутренней борьбой и мучениями, что тут скрывать. Однако какая же он сволочь!

«Сейчас возьму – и откажусь», - громко подумал я.

Профессор усмехнулся. Такие трюки на него не действовали, он-то лучше меня знал, что отказываться я не буду. На финишной прямой поздно сходить с дистанции. Во всяком случае, я к такому не приучен. Скорость невозвращения достигнута давно. И теперь этот подлец считает, что вновь может вести себя, как угодно. В чём-то он, конечно, прав. Разве стоит ожидать порядочности от мерзкого профессора зельеварения только потому, что перед смертью он сумел убедить всех в том, что сражался за правое дело?

(Особая радость таких рассуждений в том, что Снейп их прекрасно слышит).

- Прекратите, Поттер. Просто ваш вопрос был действительно не совсем уместный. Вы же были рядом со мной, когда я умирал! Разве мне не было больно?

Вот ерунда! Почему я сразу об этом не подумал?!

Я вспомнил, как он ужасно кричал, когда понял, что сейчас умрёт, и ничего с этим не поделать. Как хлестала кровь из в клочья разодранных артерий, и как он пытался задержать её непослушными пальцами, зная, что это уже не поможет. Жизнь, вытекающую кровью из ран, не остановить.

Я ведь был там и всё видел. Запомнил, и никак не могу забыть… Хочу, очень, - и не могу! Я ничего не могу забыть!

Я против воли взглянул на Снейпа. Он мучительно скривился, и мне на миг показалось, что его воротник в крови, впрочем, красное на чёрном не так и заметно… Окровавленные руки, я думаю – это намного хуже.

Профессор судорожно спрятал ладони за спину, потом вздрогнул и расслабился. Поглядел на меня злобно, с прищуром.

Вот так вот: он снова мученик, а я снова – болван. В обществе Снейпа, наверное, лучше вообще не думать, чтобы потом не чувствовать себя виноватым.

- Вы умеете думать? Не льстите себе.

- Как вам будет угодно, - сказал я. Кажется, с людьми, которые со всем соглашаются, спорить не интересно? Вот мы сейчас эту теорию и проверим!

- Наконец-то вы вспомнили о хороших манерах! – восхитился Снейп.

«Убью, сволочь!»

Снейп улыбнулся – искренне, с чувством. И не лень ему надо мной издеваться? Или это его единственный шанс отвести душу? Кто знает, какие у него возможности там, откуда он мне снится…

И, кажется, скоро у меня будет прекрасная возможность проверить все эти домыслы на собственной шкуре…

- И учтите самое главное, Поттер! Если вы встретите Смерть – не позволяйте ей заговорить с вами. Лучше сразу бегите прочь. Она может прийти к вам под любым обличьем, но вы всё равно легко узнаете её, это даже легче, чем сварить зелье от фурункулов, хотя мне не стоит забывать, с кем я говорю…

- Я – начальник Аврората, в зельях что-то да смыслю, - огрызнулся я (скорее по инерции). – Скажите, как её узнать?

- Просто, Поттер. Она ужасна. Ужасающая.

Я не то, чтобы испугался. Но раз Снейп предупреждает… Я ни на миг не поверил, что всё пройдёт так гладко, как он описывает. С другой стороны он, по-видимому, не имеет права мне лгать. А что касается смерти – её и в этом мире стоит остерегаться, и здесь она бродит под разными личинами, скрывается под безобидными масками, обещает вечный ужас и вечное блаженство, подкрадывается из-за угла или бросается наперерез…

Невозможно довериться Снейпу, слишком велика оказалась сила привычки. Я достаточно долго считал его предателем, а Снейпа – героя мне видеть ещё не приходилось, очень уж не вовремя он погиб.

- Невозможно погибнуть «вовремя», - строго сказал Снейп. – Погибнуть можно только тогда, когда перед тобой пропасть и пустота, но обратного пути нет, дорога, по которой ты пришел, осыпалась в бездну.

- Погибнуть можно с пользой.

- О, вы именно так и погибли, Поттер. Но вам было, куда возвращаться, и вы вернулись. А волосок, по которому я много лет полз вперёд, истончался с каждым днём, пока не оборвался. И, возможно, произошло это как раз в самый подходящий момент.

Я не стал спорить.


Глава 6


Наверное, никто этого не знает, однако всю жизнь меня преследует чувство неукротимой любовной жажды.

Я сейчас говорю не о страсти, нет.

О почти детском, наивном желании: «Любите меня!» Возможно, именно ради этого я и потратил столько сил на победу над Волдемортом – чтобы потом заявить миру: «Смотрите, я Гарри, я хороший и сильный, любите меня, пожалуйста!» Но мне страшно об этом думать.

Моему стремлению к любви есть простое объяснение. Думаю, вы понимаете, о чём я: смерть родителей, воспитание у Дурслей, постоянная угроза, исходящая, к тому же, от самого опасного тёмного волшебника…

Долгие годы я хотел, чтобы меня любили, и никак не мог получить эту любовь. Ко мне хорошо относились, уважали, восхищались, и моё имя реяло над магическим миром, как знамя. А я хотел простой, человеческой привязанности.

Поэтому я так трепетно относился к Дамблдору, даже после того, как узнал, что он был не так и хорош, как казалось. Я готов был простить ему абсолютно всё за один только ласковый взгляд.

За это я столь безумно обожал Сириуса, и даже Ремуса вместе с семейством Уизли.

Поэтому я так отчаивался после гибели Снейпа – я вдруг подумал, что он был одним из тех людей, которые вполне могли бы меня любить, сложись всё иначе.

Со временем стремление к родительской, платонической любви сменилось иной любовью, взрослой, но ещё не осознанной – подростковое влечение к девушкам, однако, так и не заменило пустоту, вызванную смертью родителей.

Пока я не полюбил по-настоящему. К тому времени я уже был достаточно взрослым, чтобы понять: в этом далеко не идеальном мире никто не будет любить меня просто так, только за то, что я есть. Любовь нужно было завоёвывать, за неё нужно было воевать. Эта война была тяжелее и больнее, чем война с Волдемортом. Ведь речь уже шла не об абстрактном спасении мира или даже жизни, а о моём сердце, которое разрывалось от жажды и нежности.

Оно уже не было пустым, там жила прекрасная рыжеволосая девчонка. И сердце от её присутствия временами болело сильнее, чем шрам. Оно посылало столь же кошмарные видения: Джинни убита, Джинни влюбляется в другого…

Как плод в теле беременной женщины, любовь в моём сердце рвалась наружу, потому что созрела и готова была облечься в форму, видимую миру.



Джинни укладывала спать Альбуса.

Я подстерёг её, когда она выходила из комнаты, и попросил зайти в гостиную.

- Я знаю, раньше я говорил эти слова не очень часто, как и всякий мужчина – я считал это само собой разумеющимся…

- Что такое, Гарри? О чём…

- Умоляю, не перебивай! – Я поднял руки в жесте отчаяния. Говорить об этом вслух было невыносимо – сейчас. Когда я мог уйти навсегда. – Я люблю тебя, Джинни. Сильно, сильнее всего, даже больше, чем я люблю детей, дом, работу, квиддич, кофе, друзей… Больше, чем самого себя. Ты равна жизни. Одно без другого просто не сможет быть. И… Просто помни это, даже если со мной что-нибудь случится. Знай, что никогда и никого я не смогу любить сильнее, чем тебя.

- Ты смотри у меня, - словно бы шутливо отозвалась Джинни, - если с тобой что-нибудь случится, летучемышиного сглаза тебе не избежать, честное слово!

Но в её глазах я видел тревогу.

Это было самое приятное и самое же страшное. Я видел, что она не сможет жить без меня. И при этом всё равно был готов рисковать.

И ещё я понял: пока она есть, пока она рядом – всё будет хорошо.

Всё будет хорошо, слышите, это говорю я, Гарри Поттер! Я всё равно вернусь, что бы ни произошло, потому что здесь – я люблю и любим! Это та сила, которая заставляет возвращаться, оживать, ползти вперёд, если нет сил идти, смеяться, если больно до слёз.

И я смеялся.



- Теперь моя очередь. Что ты задумал, Гарри? Ты давно уже сходишь с ума, но сейчас, кажется, переплюнул сам себя!

- Я ничего не задумал. Просто…

- Просто ты мне врёшь, я поняла. Ради всего святого, возьми отпуск, тебе следует отдохнуть, у тебя, кажется, кипит мозг! И учти вот ещё что: завтра я привяжу тебя к кровати, если это будет единственным способом заставить тебя не рисковать.

- Я не буду рисковать, - терпеливо ответил я.

Ну и что, если я вру? Она хотела героя – она получила его. Если я периодически не буду подтверждать свой статус – я превращусь в старого и полного джентльмена, такого себе банального обывателя, у которого есть дети, работа и дом. И которому больше ничего не нужно. И который не замечает, что с каждым днём его семейное благополучие становится всё более мнимым.

Мужчина, да что там, любой человек, должен не бояться рисковать – если знает, зачем, ради чего он это делает. Если твёрдо верит, что так будет правильно.

Я должен был выполнить обещание. Какой бы сильной ни была моя любовь к Джинни, я не мог всю жизнь оберегать себя для неё, боясь разбить сердце любимой женщины. В таком случае меня следовало бы запереть в сейф в Гринготтсе и периодически сметать пыль специальным веничком.

Разве это по мне? Разве и сама Джинни согласилась бы на нечто подобное?

Она любит меня именно таким, сильным и смелым. И когда я вернусь – я всё ей расскажу. Но не раньше. А Снейпа пусть уже хоть к дивану, хоть к люстре привязывает, как ей угодно…



~***~


Чтобы стать философом, достаточно несколько минут в день вдумчиво смотреть на небо. А лучше, конечно, несколько часов.

Тем, кто глядит на небо без безразличия, постепенно открываются секреты бытия.

Я пошел именно по этому пути.

Когда смотришь вверх, желательно при этом – с высоты, чтобы хоть немного понять небо – ощущаешь себя маленьким и беспомощным.

Я, в своей мантии главы Аврората, сильнейший волшебник Великобритании, смотрел на небо и ощущал себя даже не букашкой, а личинкой букашки. Я понимал, что если вдруг сделаю что-то не так, прогневаю небо – ему ничего не будет стоить меня раздавить.

Оно может долго прощать, но однажды, когда ты останешься с ним один на один… Мне не по себе, когда я об этом думаю. Страшно до дрожи. Я забываю о том, чего я достиг для себя, и я начинаю думать, что же я сделал для других? Что я скажу небу в своё оправдание?

Я – маленькая песчинка на гигантском пляже. Я – ядро атома в теле кита. Я – человек на огромной планете, человек на маленькой планете среди бесконечного космоса. Что я могу сделать, чтобы быть достойным чего-то большего, чем снисходительность?

Когда поднимаешь голову и видишь, что над ней нависает вечность – рано или поздно начинаешь задумываться о таких вещах.

Сколько раз мне выпадал шанс сделать добро? Сколько раз я воспользовался таким шансом?

О да, я убил Волдеморта. Было ли это добром? Скорее всего. А что я сделал дальше? Передо мной расстилался великий путь, я мог бы совершить многое, а вместо этого отошел в сторону и позволил времени и забвению задвинуть меня на полку в хранилище истории.

Я мог бы погладить бездомную собаку. Бросить галлеон в чашку нищего в сквере. Я мог бы приютить сироту или нанять сиделку старику. Я мог бы посадить за решетку всех, поступающих не по совести. Пожертвовать жертвам землетрясения или наводнения. Перевести слепого через дорогу. Сказать ласковое слово пожилой вдове из дома напротив. Улыбнуться хмурому мальчишке, спешащему в школу.

Почему, почему я ничего этого не делаю?!

Я ведь не злой. Мне не чуждо ни страдание, ни сострадание. Ничто человеческое, ни пороки, ни добродетели, ничто мне не чуждо. Так почему, ради всего святого?!

Почему я так редко говорю Джинни, как сильно её люблю? Почему я так редко целую в щёчку Альбуса, когда он засыпает в своей кроватке? Почему так редко хвалю Джеймса и говорю ему, какой он славный парень?

Каждый раз я клянусь, что следующий день будет правильным. Каждая ночь начинается с такой клятвы. И ничего не меняется.

Если мне будет суждено пережить… или дожить… Завтра всё изменится – но завтра ничего не меняется. Проходит ночь, наступает рассвет, и в круговороте ежедневных забот я как-то незаметно забываю, что хотел стать настоящим человеком. Я как кукла Пинокио, человеческая душа, навечно застрявшая в деревянном теле: оно двигается, говорит, мыслит, но чего-то ведь ему всё равно не хватает…

Я один на один с огромной бесконечностью – слова «огромный» и «бесконечность», кажется, противоречат друг другу, потому что у «огромного» есть конец, а у «бесконечного», конечно, нет. Но я всего лишь еле заметная фигурка на гребне крыши, я имею право не объять необъятное.

Небо раскинулось над головой, как гигантская шляпа. Я сейчас – центр своей личной вселенной, просто точка на карте мира. Вогнутая, как спутниковая тарелка, прозрачная, как марево, вывернутая наизнанку бездна, серо-чёрная в лаковых разводах облаков. Звёзд не найти, и хвала Мерлину, что хоть небо видно за этим извечным Лондонским смогом.

«Вот так становятся сумасшедшими», - думаю я.

До полуночи пять… четыре минуты.

«Давай, усыпляй меня, - зову я Снейпа. – Видишь, чёртов псих, я здесь, я твой… Надеюсь, когда я засну, мне не придётся скатиться с крыши на асфальт?»

Я почему-то хочу умереть (или как ещё назвать то, что сейчас должно произойти?) здесь, на крыше, чтобы небо было свидетелем моей бесконечной глупости и маленькой добродетели.

«Ты не умрёшь».

«Формально – нет. Разве это имеет значение?»

Капля добра в море моего равнодушия. Пусть хоть один день ознаменуется чем-нибудь хорошим и настоящим. Не ради Снейпа, ради себя – так будет правильно. Иначе я просто не смогу спать.

Не потому, что этот ублюдок мне всё время снится, нет. Не потому, что у меня регулярная бессонница на нервной почве, вот уж нет. Это всё ерунда по сравнению с тем, когда не можешь заснуть из-за того, что совесть шепчет на ушко: «Ты не сделал то, что должен был. Ты трус, Поттер. Снейп не боялся ради тебя каждый день идти на риск».

Три минуты.

Когда смотришь на небо, невозможно не верить в Создателя. Не зря раньше, в древности, слово «небо» считалось синонимом Бога. Но мне больше нравятся другие слова: «вечность» и «бесконечность». Из них появляется то, что называют «страхом Божьим», это то, чего я боюсь больше всего.

Больше смерти.

Говорят, что Бог – это любовь. Если вы когда-либо любили – умножьте это чувство на бесконечность, и вы будете иметь собственное представление о Боге.

Две минуты – и мои часы остановятся. Там, куда я иду, нет часов, Снейп говорил. Там нет часов, потому что нет времени. Наши две недели для меня превратятся в вечность. И я боюсь.

Конечно, мне есть, что сказать в своё оправдание. Можете и сами догадаться. Кто не испугается вежливой просьбы «две недельки погулять по тому свету?» Даже если обещается отличный сервис, полное отсутствие раскалённых сковородок и комфортабельное возвращение в собственное тело…

Минута.

«Где же ты, Снейп, чёрт бы тебя побрал?! Я же сейчас передумаю и убегу!»

Хотя нет, глупость. Разве от Снейпа убежишь?

Гляжу на небо, задрав голову чуть не до боли. Возможно, я вижу его в последний раз – отсюда. С этой стороны.

Если его изнанка заставляет так трепетать, то что же нас ждёт с той стороны?

Обратный отсчёт.

Десять… Семь… Четыре… Два…

Я даже не заметил, как это произошло.





Глава 7


Когда я оказался на вокзале Кингс-Кросс, мне стало очень смешно.

Я, голый, почти совершенно мёртвый, на пустом перроне, повалился на спину и захохотал. И никого не было рядом, кто мог бы меня остановить. Даже Дамблдор не соизволил выйти встречать своего Золотого мальчика – видимо, его интереса в этом больше не было.

Поскольку через полчаса я понял, что мне решительно нечем заняться, я принялся экспериментировать. Я уже знал, что одежда возникнет, как только я захочу. Но простая мантия – это скучно. Я представил себе свою любимую, красную с золотом, и она тут же оказалась рядом.

Нет, это ерунда, честное слово! Интересно, захоти я груду золота, появится она? Впрочем, золота мне не хотелось, так что эксперимент позорно провалился.

Ещё через два часа я понял, что застрял. В прямом смысле этого слова. Вокзал Кингс-Кросс стал моим персональным способом познать бесконечность и, возможно, ещё сутки спустя превратился бы в мой ад. Нужно было что-то делать.

Беда заключалась в том, что пустой, призрачный вокзал был замкнут в кольцо. Куда бы я ни шел, рано или поздно (скорее рано) я возвращался на прежнее место. Я был заперт в собственном представлении о посмертии. Не знаю, почему для меня этот мир превращался в Кингс-Кросс, но из него, кажется, не было выхода. Или я его просто не мог найти.

«Какого Мерлина? – подумал я. – Неужели мне придётся провести здесь две недели? А если здесь нет времени, вполне возможно, что две недели станут столетием субъективного времени. Или, наоборот, в мире живых уже прошел год, и Снейп давно позабыл о своём обещании вернуться, а я теперь останусь тут навсегда?!»

Эта мысль ударила в голову волной столь необузданного панического ужаса, что я рухнул на четвереньки, не удержавшись на ногах. Сраженный страхом, какого никогда доселе не испытывал, я долго приходил в себя, придумывая всяческие успокоительные мысли, в чём так и не преуспел.

«Но должен же быть способ? – размышлял я. – Ведь каким-то образом Снейп следил за мной, знал, что я работаю в Аврорате, что у меня дети… С временем появления в моих снах он, конечно, не всегда угадывал, но всё же…»

Однако я был заперт в ограниченном пространстве, один, и не у кого было спросить, который час, как выбраться наружу, или… Или когда придёт поезд.

Я сначала услышал паровозный гудок, а потом уже успел додумать эту мысль до конца. И тут же обернулся, ощущая, как к горлу подкатывает вторая волна тошнотворного страха.

Даже если вы не видели ни одного фильма ужасов, для вас не составит труда представить открывшуюся мне картину – я постараюсь описать её как можно подробнее. Из туманного марева, напоминающего тот самый вокзал Кингс-Кросс, оттуда, где я уже несколько раз побывал и точно знал, что выхода там нет, приближался поезд.

Это был древний поезд конца девятнадцатого века, такие поезда очень любят показывать в своих фильмах режиссёры вестернов. Он надвигался в клубах тумана и дыма, тупоносый, железный, неумолимый. В кабине не было машиниста, под колёсами не было рельсов.

Паровоз, громыхая и сигналя, остановился в метре от меня, и со скрежетом распахнулись двери вагонов. Три совершенно пустых вагона ждали своего единственного пассажира, и я не стал колебаться.

Странно, но страх оставил меня, как только я понял, что это мой шанс выбраться отсюда, моё воплотившееся желание оказаться на воле. Это оказалось не намного сложнее, чем заполучить мантию. Против обыкновения я не имел с собой багажа: никаких клеток с совами, тележек с гигантскими чемоданами… Возможно, это и есть свобода? Есть мне не хотелось, спешить было некуда, думать об одежде и прочих бытовых мелочах не приходилось…

Отсутствие желаний и потребностей – разве не свобода. Но одно желание у меня всё же было. Я надеялся, что хоть здесь смогу увидеть идеальный мир, пусть лишь на мгновение, если большего я не достоин.

- Вези меня в то место, о котором я мечтаю, - приказал я поезду.

Двери с лязгом захлопнулись. Я вытянулся на первой же свободной полке и почти сразу провалился в глубокий сон без сновидений. Но прежде увидел в щели между шторками, как тают за стеклом очертания вокзала. И после него не осталось ничего, лишь белесая мгла, по которой, утробно гудя и покачиваясь на стыках несуществующих рельс, мчался порождённый моей испуганной фантазией старинный поезд…



Двадцатью градусами ниже нуля пробежал мороз по стенкам сосудов.

Закутался в растрёпанные волосы испуганный разум, в надежде отхватить кусочек тепла от уходящего солнца.

И живут своей жизнью под толщей снега скалистые гряды гор. А у их ног коврами раскинулись лужи синих и острых, словно наконечники стрел, ирисов.

Тянет ледяным дыханием с небес. Мороз сковывает, как цепи рабовладельца, кусает, как сторожевой пёс. «Не иди дальше, ворота на замке, границы проведены властной рукой». Чужакам нет хода в долину у подножья гор, да и сами скалы, отвесные, гладкие, как размазанные ножом по хлебу, не допустят в недра своих тайн.

И незаметно приходит серебряный час. Подкрадывается осколком луны, вогнутой дугой ледяного, светящегося тела. Она прекрасна в своей ущербности, инвалидности, кровосмешении звезды и солнца. Один из глаз неба, одна из слепящих улыбок мироздания, отражается изломанной полосой света в воде. Замирает пейзаж – не как мгновение, желтеющее на колдографии, а как испорченное масляной краской полотно кубиста. В нём есть жизнь, но это часть жизни художника, а не природы. Чёткие геометрические линии больше не принадлежат оригиналу. Ход несуществующих здесь часов стремиться к четырём нулям, ныряя с головой в омут полуночи. Луна насаживает свою стеклянную кожу на шпиль ближайшей горы и умирает, скатываясь за них.

Рассвет хочет приблизиться и не может, ведь расстояние до гор всегда так обманчиво. Он и сам думает, что уже рядом, но неизвестно, дойдёт ли он до них когда-нибудь. Успеет ли разгореться к утру, или раньше мы сами замёрзнем и ляжем спинами в холодные зимние курганы, поросшие зелеными копьями травы? Лужи ирисов в темноте сливаются в мировые океаны, ночью не пахнут цветы – а только холод. И каждый звук, играясь эхом гор, раскатывается громом по листу долины. Каждый шорох – как топот ног войска, шепот ветерка в траве – как бег табуна коней, крик хищной птицы – тайный клич часовых на башнях спящего города. И каждая тень обретает смысл. Оживает – по крайней мере, в сознании глядящего – и превращается в кусочек сна, происходящего наяву. Они водят хороводы вокруг, не сминая стеблей и не оставляя следов.

Рассветный час расплавляется пролитой кровью луны на снегу горных вершин, и алые искры поджигают холодный камень, веками хранимый для сегодня, чтобы взорваться в великолепии своей красоты. Обнажиться перед случайным свидетелем чуда. Непрошенным гостем дикой природы предгорий, родившегося и жившего для великой цели – осязать взглядом красоту и величие приютившего его мира. Передать её, непередаваемую, простыми словами на тонком листе бумаги.

Продолжение сна, пробуждение – разворачивается перед не успевшими отдохнуть глазами полотном преображения тьмы в свет. И словно в кино сменяются незаметно и стремительно кадры, запечатлеваясь в сознании волшебством. Холодное утро. Каменистое плато, переходящее в луга. Встречает рассвет. Выедает глаза холодным ветром. Колышутся головки не желающих просыпаться ирисов. Перекатывает пшеничные метёлки вереска не проходящий сквозняк.

Это похоже на сумасшествие, которое осознаешь. И ещё немного – на боль. И уж самую малость – на счастье. Не на то, к которому привыкли люди – а на сводящее с ума, всепоглощающее растворение в совершенстве. И в миг, когда больше не можешь выдержать эту муку совершенством – из линии горизонта рождается солнце.

Выпархивает, как снитч из почти сжавшихся пальцев неудачливого ловца. Взлетает молниеносно, как гелиевый воздушный шарик, вырвавшийся из разочарованной детской ладошки. Тогда мир обретает смысл, окрашивается в краски – понимаешь, что он не чёрно-белый. Безграничность палитры, когда-то не вымытой Богом после того, как он раскрашивал Вселенную – вот на что похож разостлавшийся внизу луг.

Случайное облако, проткнутое новорожденными солнечными лучами, гонимое безжалостным ветром, погибает вдали без пощады, открывая синеву перевёрнутого стакана неба. Кто-то наверху подслушивает, о чём стрекочут пробудившиеся кузнечики в траве, о чем стучит камень, сорвавшийся со склона гор, что за песню поет вдалеке родник, из недр земли тянущейся к свету.

Здесь можно научиться летать. Наполнив лёгкие прозрачным воздухом, свежим и холодным, приобретаешь невесомость...



Я проснулся на рассвете и увидел, что лежу на сухой, без следов росы траве, среди луга, края которому не было, только один горизонт, куда бы я ни посмотрел. Погода стояла тёплая, чуть больше восьмидесяти градусов, но солнца, как и облаков, на небе не оказалось.

Что ж, я проснулся, и сказка окончилась. Возможно, я и не засыпал.

Пугающий, чуждый мне, живому, мир подарил своему гостю лучший в его жизни сон, который я не могу забыть до сих пор. Только закрываю глаза – и вижу его.

Мне проще думать, что всё это был сон: наконечники ирисовых стрел, острых, как горная гряда, невыносимый холод и первозданная, чистая красота. Наяву человек просто не в состоянии выдержать подобное великолепие. Путь к совершенству слишком долог, чтобы неподготовленный мог отведать его и не захлебнуться.

Я подумал, что где-то в моём городе, во влажном летнем Лондоне, порывы ветра перекатывают по грязным улицам седую пыль, обрывки рекламных листовок и пустых пластиковых пакетов, готовясь к воскрешению нового дня. Ожидая, когда я вернусь. Чтобы отомстить за мои сновидения своей пустотой.


Там, куда не протянули рельсы,
Там, куда не доведут дороги,
Есть места, не влипнувшие в карты,
Есть места, не помнящие ноги.
Мост над бездной, лезвия цветов,
Синие ирисы плоскогорий,
Свежий ветер, приносящий с гор
Запахи небесных благовоний…




Я не мог понять Снейпа, стремившегося вернуться туда, к живым. Возможно, с ним здесь происходили вещи менее прекрасные, чем со мной.

«Если только ты не захочешь остаться…» Я был близок к этому, как никогда. Сказать: «Я остаюсь», и волшебная страна грёз станет моей…

- Нет, - услышал я мелодичный голос, похожий на звон воды в горном ручье. – То, что ты видел – это только одна из возможностей, это твоё будущее, если ты его заслужишь. А для этого ты должен пройти свой путь до конца, Гарри. Твоё место не здесь, и тебе это известно не хуже, чем мне. Ты должен будешь вернуться в семью. Северус не соврал, он не сможет задержаться в твоём теле дольше, чем пообещал. Потому что Я ему не позволю.

Я стоял, не в силах пошевелиться, не в силах дышать. Сердце билось, как обезумевшее, рвалось наружу их хрупкой клетки тонких рёбер. Я знал, кто стоит позади меня. Помнил предупреждение Снейпа, но даже если бы захотел – не смог бы сбежать. Ноги больше не слушались меня.

- Разве ты чувствуешь угрозу? Не позволяй страху подчинить разум, Гарри. Ты видел, как умирал Северус, и должен понимать, почему он так боится меня. Но тебе нечего бояться, Гарри. Обернись.

Я обернулся. Снейп ошибался. Я увидел самое прекрасное существо, какое только могло бы существовать, и в этот момент я понял, что всё ещё сплю.

- Ты – совершенно не таков, как Северус, твоё желание помогать всем – чудесно. Северус не безнадёжен, хоть и совершил в своё время немало ошибок, и ему был дан шанс всё исправить, он его заслужил.

- Он сможет… вернуться?

- К жизни? Полагаешь, это так просто? Собираешься отдать ему своё тело? Вряд ли это будет похоже на самопожертвование, скорее на глупость. Он прожил отведенное ему время и мог бы потратить его, между нами говоря, с большей пользой. Впрочем… если ты попросишь, я отпущу его. Он не так уж плох, ты мог бы заметить это. Северус пытается стать лучше, он искренне привязался к своему внуку… прости, Гарри, я имею в виду твоего младшего сына, конечно… Будь я против, он не смог бы даже присниться тебе, а так…

- Но как мне его воскресить?

- Воскресить? - Смех оказался в тысячу раз мелодичнее, звонче, чем голос. Это было лучшее, что вообще можно услышать, как мне тогда показалось. – Ты всерьёз считаешь, что это кому-либо под силу? Воскрешать может только Бог, мальчик. Извини.

- Я понимаю. Но неужели ничего невозможно сделать?

- Как знать…

Я вдруг остался в полном одиночестве и почувствовал невероятное облегчение. Я ровным счётом ничего не понял, кроме одного: шанс всё же есть, просто отыскать его не так-то просто.

Что ж, я и не привык к лёгким победам. Однако и отступаться тоже не привык. Я хотел бы поговорить с кем-то из умерших, однако они не спешили посещать меня. Наверное, это было невозможно, раз уж мы до сих пор принадлежали разным мирам, ведь номинально я был жив. А, может быть, они и сами к этому не стремились, как знать?..

Я продолжал сидеть на траве и ждать Альбуса, родителей, Сириуса, поезд или Мерлин знает что ещё, хоть самого Мерлина. Я не помню, что происходило со мной всё это время, о чём я думал и думал ли хоть о чём-то.

Человеческие желания были мне чужды, видения на грани сна и яви показывали мне обрывки событий прошлых лет, происходившие не со мной. Я видел становление империй, рождение героев, смерть народов, и оставался бесстрастным, словно незаметно для себя превратился в камень.

Существовал ли я вообще?

Это были самые скучные, самые ужасные, самые насыщенные и самые прекрасные недели в моей жизни. Или в моей смерти, впрочем, это мне пока неизвестно.



Глава 8



Я вернулся мгновенно и, странное дело, обнаружил себя лежащим на диване в гостиной. Я был странно одет: в ковбойскую рубашку и белые джинсы.

Кажется, стояла прекрасная пора, когда рассвет, изукрашенный жемчужными облаками, плавно перетекает в душное летнее утро. Скрипнула дверь, и я услышал крадущиеся шаги Джинни. Она подошла ко мне и аккуратно присела на краешек дивана.

- Привет, – сказал я, чувствуя, как сердце сжимается от невыносимой нежности.

Джинни выглядела прекрасно: расслабленная, заспанная, растрёпанная. Я любил её именно такой, настоящей. Это была моя Джинни, та, которую никто, кроме меня, не мог бы увидеть – с ней я засыпал и просыпался, со своей женой и матерью моих детей.

Та Джинни, что ходила на работу, на прогулку или в магазин – это была обыкновенная, всем известная девушка, спортивный корреспондент «Ежедневного Пророка» и жена «того самого» Гарри Поттера. Ту Джинни любили все. А эту – только я.

- Разбудила? – спросила она.

- Нет, что ты. Я сам.

Она бережно коснулась моих губ. Мне показалось, что прошла вечность с того момента, когда она целовала меня в последний раз. Там, где я был, действительно нет времени.

- Я так рада, что ты вернулся! Дети тоже скучали, нужно их обрадовать, когда проснутся.

- Откуда я вернулся? – спросил я с замиранием сердца.

Неужели Снейп, подлец, рассказал ей?! Нет, нет, не может быть!

- Из отпуска, конечно, - пожала она плечами. – Ты снова такой же странный, как в последние дни… Может, ещё две недельки?

- Нет!

Я содрогнулся. Ни часу больше! Мерлин, как же я скучал! Как я хотел вновь обнять её и мальчиков, как я хотел вновь ощутить каменные мостовые под ногами, колючий плед, запах кофе и тостов. Прохладу утреннего Лондона, запах политых улиц, прибитой водой пыли и срезанной дворником травы…

Быть живым – вот правда всех правд.

Быть живым – или быть мёртвым. А остальное всё – суета.

- Зря ты лёг в гостиной, - сказала Джинни. – Ничего, что поздно приехал, я была бы рада видеть тебя в любое время суток.

- Спасибо, - сказал я.

Надеюсь, Снейп к ней не цеплялся? Но как спросить об этом, я не знал. Любой подобный вопрос априори звучит подозрительно.

- Какой сегодня день?

- Пятница, двадцать второе июня две тысячи седьмого года, - изумлённо ответила Джинни и погладила меня по голове.

Ровно две недели.

- Значит, я был в отпуске? Расскажи мне об этом.

- Ты уверен, что у тебя… всё в порядке? Это амнезия, солнечный удар или старческий маразм?

- Просто расскажи мне, хорошо?

Она кивнула.

Выходило, что в тот день, восьмого июня, я проснулся и, как ужаленный, помчался в кабинет, где долго писал, извёл гору бумаги, и наконец, совершенно счастливый, облачился в самую строгую мантию и отправился прямиком к министру магии, где заставил его подписать получившееся в результате экспериментов с бумагой и пером заявление.

Содержание его было примерно таким: «Я, Гарри Дж. Поттер, болван, непонятно каким чудом исхитрившийся стать главой Аврората, требую двухнедельного отпуска, начиная с сего дня и до 22-го июня включительно».

Ознакомившись с текстом, министр не стал возражать. Уже в полдень я, груженный десятком пакетов с подарками детям (чтобы не скучали в отсутствие папы), вернулся домой, бросил в сумку плавки, полотенце и шляпу, сказал: «К чёрту», и исчез.

- Не очень на тебя похоже, - сказала Джинни. Можно подумать, что на Снейпа это похоже! – Что это с тобой происходило?

И тут я понял, что смертельно устал. Что вот сейчас, сию же секунду, если не засну, то мне конец, абзац, точка.

- А это был не я, - ответил я, зевая.

- А кто?!

- Зови его мистером Хайдом, - сказал я и отрубился. То ли сознание потерял, то ли действительно заснул.



~***~


- Два дня спал!

Я, как комнатная собачка, прихожу на запах кофе. Джинни смотрит на меня неодобрительно. Я молитвенно складываю руки у груди, она вздыхает и ставит передо мной вторую чашку. Тянусь к кофейнику, рука дрожит, словно все эти дни её хозяин только и делал, что злоупотреблял сливочным пивом и огневиски в пропорции один к одному.

- Оставь, я сама.

Джинни наливает кофе, открывает пакет со сливками.

- Не нужно, - останавливаю её.

Делаю глоток, обжигаюсь. Откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза.

Её дыхание, родное, успокаивающее. Шум автомобилей – отвык, приятно слышать снова, всё равно через несколько дней опять начну умолять Мерлина о берушах под Рождественской ёлкой.

Я – концентрат мирового счастья. Я – сонный и довольный жизнью, я дома, я жив, я – в ключевой точке мироздания, в центре земли… У меня в руках горсть самых простых вещей, которые делают меня самым счастливым человеком в мире.

Мы долго молчим, но это не напряженное, тревожное молчание. Мы просто слушаем утро.

- Я не буду тебя торопить, - наконец говорит Джинни. – Когда захочешь, сам расскажешь, что происходит.

- Уже ничего не происходит, всё, надеюсь, закончилось, - признаюсь я.

Хочется, конечно, чтобы так и было. Но я, как взрослый и умный человек, не могу не понимать, что Снейп меня не оставит в покое.

- В таком случае ты готов объяснить, кто был этот, как ты его назвал?..

Я не очень помню, что я нёс в полубессознательном состоянии, проваливаясь в сон. Наверное, какую-нибудь невероятную чушь, вполне в моём духе, со мной иногда случается.

- Это всё неважно. На самом деле это действительно был не я.

- А кто же?

- Снейп.

- Я ничего не путаю? – изумляется Джинни. – Ты имеешь в виду того сального мерзавца, который умер десять лет назад, и в честь которого мы назвали своего младшего сына?

- Ты ничего не путаешь.

- Ну, знаешь, Гарри, это слишком даже для тебя.

Она встаёт из-за стола и принимается греметь посудой – нарочито громко, чтобы я понял всю тяжесть собственного свинского поведения. Я гляжу на её спину, на рассыпанные по плечам волосы, кое-как расчесанные с ночи, и она чувствует этот взгляд, движения становятся всё более неуверенными. И наконец она оборачивается, глядит на меня с укоризной и несмело улыбается.

- Ладно. Признавайся, что ты там учудил.

И я рассказываю ей всё, начиная с того дня, когда Снейп приснился мне впервые, через две недели после рождения Альбуса. Рассказываю, как он посчитал себя почти дедушкой, как преследовал меня, пытался быть вежливым, просил одолжить ему моё тело, чтобы почувствовать себя живым…

- Жаль, что ты не знаешь, как он провёл эти две недели, - вздыхаю я.

- Ты… то есть он, по-видимому, загорал.

Я смотрю на себя и замечаю, что действительно загорел. Такого ровного бронзового загара моё тело не помнит уже лет семь. Я представляю себе белый песок, могучие океанские волны, пальмы, на которых растут кокосы и финики… Стройных островитянок в смешных юбочках…

Нет, об этом лучше не думать, сомневаюсь, что даже в моём теле Снейп может сделать в обществе женщины что-то большее, чем отвесить неуклюжий комплимент.

- Ты не очень обижаешься?

Я поворачиваюсь к Джинни и вижу, что она беззвучно хохочет, а по щекам катятся слёзы. Руки её дрожат и разбивают тарелку, которую она непонятно зачем взяла. Я бросаюсь к ней, обнимаю, прижимаю к себе, и мы смеёмся уже вдвоём. До неудержимых слёз, до истерики, до полного опустошения.

Почему я раньше не понимал, как всё это смешно и глупо? Что только одна вещь действительно имеет значение: наша с Джинни любовь…

- Я хочу ещё одного ребёнка, - шепчу я, и она вскидывает голову. Глаза блестят, сверкают, как драгоценные камни.

- Ты серьёзно? Прямо сейчас?! Ты…

С той стороны планеты, за окном, гудит город, словно гнездо ос. Там жарко, отцветают липы и одуряющее пахнет подстриженный газон. Там по небу плывут лёгкие, как лебединые перья, облака, тонкие настолько, что кажутся прозрачными.

Там, за окном, в доме напротив громко говорит радио неприятным голосом: «…ожидаются осадки, температура воздуха днём достигнет семидесяти пяти градусов… - Проезжает грузовик, его грохот по булыжной мостовой перекрикивает радио, но скоро затихает. - Вчера на заседании парламента премьер-министр выступил с заявлением…»

Там, за окном, в доме напротив живёт одинокая старушка с тремя собаками разной породы. Её дом серый, с тяжелыми дубовыми дверями, узким крыльцом и цветочными ящиками на всех подоконниках. Под этими цветами ходят незнакомые люди, переговариваются, шутят, у них в руках сумки (самое время сходить за продуктами), зонты (ведь снова обещают дождь), коляски (прекрасное, прохладное утро, чтобы вывезти малышей на прогулку).

А здесь, в доме, спят дети. Выключен телевизор. Заблокирован камин. Выпито кофе.

Любимая женщина в моих объятиях.

У меня пока остаётся возможность перевести всё в шутку. Но я знаю, что не сделаю этого. Я хочу ещё одного ребёнка, обязательно. Хочу их много, залечить все раны, заткнуть все дыры… Я изрешечен, как мишень в детском тире, где любит стрелять Джеймс. Я наполовину пуст, как коробок, в котором не хватает спичек. Я пытаюсь себя заполнить, я знаю как, и у меня получается.

- Я совершенно серьёзен, - говорю я. – Так же серьёзен, как премьер-министр на заседании парламента.

Джинни первая целует меня. Словно боится, что я передумаю. Глупенькая, зачем мне передумывать, я ведь так тебя люблю!



~***~


Нужно уметь сказать миру «нет».

Когда у вас всё равно не остаётся выбора, миру придётся ждать. Столько, сколько вы сами того захотите.

Есть такие моменты, когда человек должен принадлежать только себе самому. Или тому единственному, кто ему по-настоящему дорог.

Когда не открываешь дверь, блокируешь камин, завариваешь крепкий чай или наливаешь вино.

Неважно, какая для этого причина, что происходит, что в твоей душе, радость или печаль.

Неважно, что там, снаружи, вовне. Может быть несмело, солнечными лучами, как кисточкой, рассвет раскрашивает окна на восточной стороне дома. Возможно, капли дождя тяжелеют и срываются с облака, как из неплотно закрученного крана. Возможно, алеют в скверах зонты, или вьются снежинки, и дети играют в снежки.

Может зеленеть трава, могут обнажаться ветви дубов и клёнов в парках, может мёрзнуть вода или нагреваться песок. Совершенно не имеет значения, слышите ли вы музыку, пение птиц, детские голоса, смех или собачий лай. Вы даже не замечаете этого. Есть только вы, и ничего вокруг.

Я не помню, какой был день, какая погода, чьи лица мелькали нескончаемым хороводом. Я, страшно сказать – один из самых могущественных людей Великобритании, потерянно брёл по улице, слепо смотрел перед собой, всё замечал, но ничего не видел.

Джинни беременна.

О-Мерлин-что-мне-делать?!

Пятый месяц. Девочка.

Значит, в тот самый день, когда мы решили, что нам нужен ещё один ребёнок… Как же я сразу не заметил?! Почему она так долго не решалась сказать?

О-Мерлин-мама-папа-Альбус-Джеймс-и-даже-ты, Снейп!

Я чувствовал себя ошарашенным, растерянным, крылатым. Дочка, у меня будет дочка! Я боялся и предвкушал, с замиранием сердца думал о том, изменится ли после этого наша жизнь? Теперь всё снова станет с ног на голову, и как же это прекрасно! Я всё думал, думал и не мог остановиться: на кого она будет похожа? Какой у неё будет характер? Подружится ли она с мальчиками и с Розой?

Но я точно знал, что мы назовём её Лили.




Глава 9


Мы с Джеймсом и Альбусом весь день развешивали под потолком рождественские фонарики.

Я устал. Я помню, что в детстве не мог себе представить, как можно устать от такого весёлого занятия. Тётя и дядя считали, что украшение дома к Рождеству – это рутинные обязанности, которыми я обязан заниматься, что-то вроде работы в саду или приготовления завтрака. Для меня же это были самые счастливые дни.

Тогда мне и в голову не приходило, что я волшебник. Но, украшая дом, я творил чудеса, собственными руками превращая уродливый, привычный мир в сказку. Впоследствии я часто удивлялся, что такие скучные люди, как Дурсли, вообще праздновали Рождество.

Наверное, даже человек, на всех углах кричащий о том, как он ненавидит чудеса, в глубине души ждёт, когда же и его жизнь расцветёт яркими красками сказки. Есть много прекрасной магии, которая доступна и магглам. Чудо любви и красоты, детский смех, сладости, добрые слова, солнечный свет… У каждого есть свой список прекрасного, и пока к нему не привыкаешь, оно наполняет тебя ощущением непрекращающегося волшебства.

А потом привыкаешь и перестаёшь замечать. И тогда единственная возможность восполнить образовавшуюся пустоту – это создать праздник. Праздник становится обязательной, назначенной на точную дату возможностью радоваться.

Дети делают такие дни особенными, феерическими. Если одинокий человек может позволить себе обойтись в Рождество венком с наружной стороны двери, то дети на такое, конечно, никогда не согласятся. Особенно мой Альбус, который хочёт всего и побольше, да и Джеймс, который доволен любому поводу пошалить.

Дети заставят вас наряжать ель, вешать фонарики, вырезать снежинки из цветной бумаги, развешивать над камином яркие носочки с вышитыми снеговиками, ангелочками и Санта-Клаусом, а на окнах будут покачиваться пряники и колокольчики.

Именно сегодня, в ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртое декабря, мне в восьмой раз приснился профессор Снейп.

- Ну как? – тут же спросил я, не давая ему и рта раскрыть. – Давно вас не было! Обменивались впечатления с остальными «мёртвыми душами»?

- Очень смешно, Поттер, я восхищён, - сказал Снейп. – Странно, даже такой болван, как вы, мог бы заметить, что там, где я нахожусь, нет часов. Так что я понятия не имею, сколько времени проходит здесь.

- Скоро Рождество, - сообщил я с самодовольной улыбкой, словно приход Рождества был моей личной заслугой.

- Вижу, - сказал зельевар. – Трудно не заметить эти отвратительные фонарики. Я хотел бы обратить ваше внимание на необходимость вырабатывать у детей понимание искусства и гармонии, а не потакать их кошмарному, наивному восприятию «красоты», которая на самом деле является отражением примитивной тяги детей ко всему яркому. Эта нелепая аляповатость не способствует развитию у ребёнка вкуса.

- Что вы имеете в виду? – растерялся я.

- Неужели я недостаточно ясно высказал свою мысль? – высокомерно поинтересовался Снейп, принимая позу гордого афинского оратора. – Я просто хочу напомнить, что считаю себя в некотором роде ответственным за судьбу вашего младшего сына, поэтому не могу сквозь пальцы смотреть на то, как неумелое воспитание или, точнее, его отсутствие, портит ребёнка!

Я расхохотался. Просто не смог удержаться. Если бы я в этот момент не лежал на кровати – свалился бы на спину, я уверен. Однако, в отличие от первого раза, когда Снейп с серьёзным видом заявил, что считает себя «дедушкой» Альбуса, я не проснулся. Видимо профессор учёл некоторые ошибки предыдущих сновидений, и теперь мой хохот оставался лишь частью сна.

К тому же он точно подгадывал время, когда я спал, и уже не пытался усыпить меня в самый неподходящий момент. Возможно, он наконец сообразил, что это не только может повредить нашим с ним непростым отношениям, но и подвергает меня некоторой опасности. Я не хотел бы заснуть, путешествуя по каминной сети или переходя улицу.

- Не вижу ничего смешного! – злобно прошипел зельевар. – Вы, Поттер, удивительно безответственный человек. Это было не страшно в те времена, когда от этого могли пострадать только вы сами, однако теперь вы отец двоих, а в скором времени и троих детей, так что вам стоило бы повзрослеть.

- В те времена, о которых вы говорили, от меня зависело спасение мира, всего-то.

- Не льстите себе, вы были лишь одним из…

- Да? Так почему же ВЫ, Снейп, не убили Волдеморта? Почему подставили свою шею его змеюке, если это было так легко: прикончить вашего Лорда, уничтожить крестражи и идти праздновать победу?

- Ну вы и сволочь, Поттер! – восхитился Снейп.

- Общение с вами превращает меня в беспринципного злодея.

- Вы, значит, считаете меня таковым? После всего, что я сделал?!

- А вам ведь больно это слышать, да? Вы надеялись, что хоть после смерти вами будут восхищаться? Вы своего добились, и ваш Орден Мерлина, правда, посмертный, пылится в Зале наград Хогвартса. Я тоже вами восхищаюсь, видите, назвал сына в вашу честь и надеялся когда-нибудь попросить у вас прощение, но как только вы появляетесь передо мной, я тут же забываю о ваших заслугах. Потому что вижу всё того же отвратительного, желчного учителя, который ненавидел меня долгие годы, и эта ненависть не была невзаимной!

- А я вижу самодовольного болвана, ради которого было отдано много жизней, в том числе и жизнь женщины, которую я любил. Не говоря уже о моей собственной жизни!

- Мы так никогда не договоримся, - вздохнул я. – Но зато разговоры с вами позволяют вспомнить юность, например, уроки окклюменции. – Снейп побагровел. – Впрочем, мне намекали, что вы не так уж и плохи, как хотите казаться. Я ведь, знаете, разговаривал с НЕЙ о вас.

Краска тут же сошла с лица профессора. Он судорожно вдохнул, глаза испуганно заблестели.

- Я же предупреждал, чтобы вы не… Ох, Мерлин, Поттер, какой же вы…

- Всё нормально, успокойтесь, пожалуйста!

Я видел, что Снейп всерьёз испугался. Как это ни странно, но он боялся за меня. Желание язвить и огрызаться тут же пропало, и мне вновь стало стыдно.

- Простите, я не должен был так говорить о вас, я действительно… Мне жаль, но я…

- Оставьте. Это неважно. Мне действительно не следовало втравливать вас во всё это… Что она вам сказала? Про вас, не про меня.

- Что моё время ещё не пришло.

Глаза Снейпа округлились.

- Неужели вы думали о том, чтобы остаться?

Я только кивнул.

- Идиот, - рявкнул Снейп. – Только молитвами вашей матери, наверное, вы и вернулись.

Мне стало неуютно. Было видно, что профессор всерьёз встревожен, впрочем, он теперь был скорее раздраженным, чем взволнованным, да и я помнил, что мне было сказано. Я должен быть здесь, воспитывать детей и хранить семью, моё место здесь, там, где те, кого я люблю, те, кому я нужен.

- Как вы вообще сумели добиться такого положения в обществе? Вы же не способны даже придерживаться простейших инструкций! Авроратом вы тоже так руководите? Подписываете бумаги не глядя, а преступников назначаете, с закрытыми глазами тыкая пером в список неблагонадёжных граждан?

Это было серьёзное оскорбление, аврором я был отменным.

- А откуда вы столько всего обо мне знаете? – поинтересовался я.

- Я в вашей голове, - усмехнулся Снейп. – И не перестаю восхищаться вашей глупостью.

- Тогда перестаньте мне сниться.

- И не надейтесь! Я не оставлю Альбуса такому отцу, как вы!

Он сдержал своё обещание.



После восьмого раза я просто сбился со счёта и перестал считать.

Все сны были похожи на этот, восьмой, память смешивала их, тасовала, как колоду карт, и я уже не понимал, было это во сне, наяву, существует ли Снейп, или это только игра моего воображения.

Я не жаловался. Я всегда мечтал, чтобы рядом со мной был кто-то взрослый, не безразличный к моим проблемам, и я получил такого человека. Я как мог искренне привязался к Снейпу. О его ко мне отношении судить было трудно: он оставался таким же холодным, как и раньше, только чуть более весёлым, он до сих пор обожал командовать, но всё же относился ко мне почти как к равному.

Зельевар приходил в мои сны, иронично ухмыляясь, давал мне разумные советы, постоянно наставлял меня на путь истинный, пытался навязать свой способ воспитания детей. Также Снейп регулярно требовал, чтобы я как можно подробнее рассказал о нём Альбусу, чтобы он мог попробовать ему присниться, однако каждый раз получал решительный отказ.

Между нами шла война, конца которой видно не было.

Я прекрасно спал, бессонница давно оставила меня, ровно как и все признаки нервного истощения. Я чувствовал себя прекрасным, гармоничным кирпичиком в фасаде здания. Я точно знал, что занимаю своё место – этого достаточно, чтобы человеку было уютно и спокойно.

Но всё же я понимал, что долго эта идиллия не сможет продолжаться. В лучшем случае Снейп попросит ещё один отпуск, в худшем же его изобретательный ум найдёт обходной путь, и профессор придумает, как выселить меня из моего тела. Я, как неоднократно было сказано, так и не научился ему доверять, и правильно делал, кстати.

Итак, со Снейпом нужно было что-то решать.



~***~


- Знаете что, вам следовало бы воскреснуть, - однажды не выдержал я. – Сколько можно общаться с этим бесспорно замечательным миром через мою голову?

Этот сон я запомнил хорошо, потому что он выделялся из череды остальных снов, в которых чаще всего звучали воспитательные монологи Снейпа, неизвестно какого Мерлина вспомнившего на старости лет, что он, оказывается, учитель. Я пытался ему объяснять, что преподавать он не умеет, и не было во всей школе уроков худших, чем те, что проходили под его руководством, однако он продолжал настаивать на своём.

Однако сегодня я нарушил регламент.

- Вот теперь я верю, что вы сошли с ума, Поттер, - довольно равнодушно заметил Снейп.

Мне начинало казаться, что с каждым новым разом он выглядит всё моложе. Не то, чтобы он становился симпатичнее или беззаботнее, но он действительно менялся, в этом не было сомнений. И Снейп всё больше напоминал мне молодого человека из его воспоминаний.

Снейп в молодости. Наверное, это была самая сокровенная тема, которую никто из нас не пытался обсудить. Все эти странные вещи, которые я видел в его воспоминаниях, особенно любовь к моей матери – стало табу. Я боялся услышать правду или то, что Снейп мог бы выдать за правду, а он боялся, по-видимому, того же. Обнажить передо мной сердце, показать себя человеком.

Мы никогда не были друзьями, такое и невозможно. Хоть школьные обиды и забылись (иначе и быть не могло после того, как мы временно жили жизнью один другого), но близости между нами не возникло. Это и естественно, живое не может дружить с мёртвым – и наоборот. Сейчас мы принадлежим разным мирам и сотканы из разной материи.

Однако мне вдруг показалось, что всё можно исправить. Я не знаю, чего я хотел больше, помочь профессору или освободиться от его навязчивого присутствия, но всё это время, с возвращения домой, я неустанно думал о том, как бы ему помочь.

Во-первых, разговор со Смертью. Во-вторых, искреннее желание Снейпа приложить руку к воспитанию Альбуса. Не знаю, что по этому поводе могла бы сказать Джинни, но лично я был не сильно против. Это неизбежность: называя ребёнка именем известного тебе человека, будь готов, что малыш вырастет и станет похожим на него. Что касается черт Дамблдора, я мог заметить в Альбусе некоторую властность.

Я знаю, что многие дети к этому возрасту становятся избалованными, требовательными и капризными. Однако властность Албуса была иного рода – гордой и неподкупной. Он не был готов променять торт на леденец, пони на игрушечную машинку, он не собирался довольствоваться малым.

Ему невозможно было отказать. Он не хотел сказок, он хотел учебники, в которых мало пока смыслил, но слушал с удовольствием. Он не был готов делать наполовину, только до конца. Он жил по программе - максимум, и в три года стало понятно, что то же самое будет и в семь, и в пятнадцать, и в двадцать три.

Кстати, сладкоежкой Альбус был отменным.

Итак, Снейп напряженно ожидал ответа, и мне было, что сказать.

- Я давно думаю об этом. Так же, как вы в своё время заняли моё тело, вы можете занять тело кого-либо другого. Вам, полагаю, не нужно будет ждать особого приглашения, чтобы явиться в сны этих людей…

- О ком вы говорите? – напряженно спросил Снейп.

Он хоть и старался не высказать волнения, но я отчетливо видел, как розовеют его бледные щёки. В его руках как по волшебству (именно по нему, и никак иначе) возникла уже знакомая мне грязная тряпка, и теперь я безошибочно угадал в ней окровавленный и пожелтевший от времени носовой платок. Зельевар мял его, скорее всего по привычке, даже не замечая этого.

- Вот например, - не столь уже уверенно продолжил я, - люди, впавшие в кому. Их души витают в тех же сферах, что и ваша…

- Невозможно, - решительно сказал Снейп. – Вы не подумали о том, что их души витают там именно потому, что тела не способны к жизни, они почти мертвы? Что за смысл обладать неподвижным телом, не могущим жить без помощи медицинских приборов?
- Отлично, - ответил я. – Тогда безумцы. Их-то тела в порядке, не так ли?

Снейп вздрогнул.

- Это должны быть те люди, которых я знаю… Если они согласятся… Да, это, пожалуй, могло бы сработать, но… Поттер! Мерлин и Моргана, как много безумцев вы знаете?

- Лонгботтомы, - тут же заявил я.

- Вы готовы отдать мне тело одного из родителей вашего друга Невилла? – скептически поинтересовался профессор. – Не кажется ли вам это несколько неэтичным, мистер глава Аврората? По отношению, в первую очередь, к самому Невиллу? Пусть он и показал себя на уроках зельеварения как полный болван, но он неплох сам по себе и, насколько мне известно, делает успешную карьеру в травологии.

- А вы не такая и сволочь, как я считал, - сказал я, не успев вовремя прикусить язык.

Но Снейп не обиделся.

- Спасибо, Поттер, не могу сказать о вас того же.

- К сожалению.

- Впрочем, вас легко понять, что только не сделаешь во имя любимого школьного преподавателя и родной головы, в которую тот повадился гулять…

Наглости этому типу было не занимать, конечно. Он тут же подтвердил это утверждение:

- Ещё есть идеи?

- Локхарт?

- Браво, Поттер! – сказал Снейп таким тоном, словно и сам уже лет десять обдумывает эту идею.

Я готов был, не скрещивая пальцы, поклясться, что ничего у Снейпа не выйдет.

После этого разговора он мне не снился около трёх с половиной месяцев… Если быть точным, так он мне после этого вообще уже никогда не снился.




Глава 10


«Сенсационное выздоровление знаменитого писателя Гилдерона Локхарта! Как стало известно, автор бестселлеров «Встречи с вампирами», «Тропою троллей» и «Йоркширские йети», уже около четырнадцати лет находящийся на лечении в больнице Святого Мунго с амнезией после применения заклинания Забвения, сегодня в полночь пришел в себя. Лечащий врач Локхарта сообщил, что пока не видит никаких объяснений этому факту, однако нет сомнений в том, что господин Локхарт вновь совершенно здоров. Он всё вспомнил и чувствует себя хорошо. Поклонники писателя уже собираются около больницы, с нетерпением ожидая позволения проведать кумира, однако врачи пока не пускают в палату посетителей, опасаясь рецидива».

Я отбросил утренний «Ежедневный Пророк» в сторону, едва не расплескав кофе.

Какого Мерлина? Он что, серьёзно решил воспользоваться моим советом? Этот чёртов Снейп решил воскреснуть, убив ради этого Локхарта?!

Но… разве он не говорил, что это можно сделать только с добровольного согласия… хозяина тела?! Неужели честолюбец Локхарт согласился на такое? Что же ему посулил Снейп? Вечное блаженство? Вечные муки в случае отказа?

Или Локхарт уже был настолько сумасшедшим, что даже не очень-то понимал, о чём просит этот странный тип, явившийся в его сновидения? Помнит ли он профессора Снейпа, однажды легко победившего его на дуэли?

Или… Или это всё таки не Снейп, просто появление зельевара в сне Локхарта способствовало его выздоровлению? И как вообще Снейп сумел ему присниться?

Я не выдержал больше, схватил с каминной полки горшочек с дымолётным порошком и бросил в камин. «Больница Святого Мунго», - крикнул я и тут же оказался в больничном холле.

«Ежедневный пророк» не лгал. Здесь собралась уже целая толпа, и люди возмущённо гудели, досаждая медсёстрам вопросами о том, когда будут пускать к Локхарту, и можно ли передать ему ма-аленькую корзинку с цветами (корзинка чуть больше дородной старушки, удерживающей её в руках исключительно благодаря магии).

- Мистер Поттер? – удивилась измученная медсестра. – Вы ведь не к мистеру…

- Мне нужно видеть мистера Локхарта, немедленно, - сказал я.

И пусть только кто-нибудь попробует возразить главе Аврората!

Минут через пять меня уже провели на пятый этаж. Там было тихо, пустынно, и в коридорах витал больничный запах зелий. Около палаты меня поджидал высокий, склонный к полноте доктор с пышными рыжими усами. Он назвался мистером Добсоном.

- Видите ли, посещения пациента пока нежелательны. Подобные состояния нестабильны и любой стресс…

- Мы ведь говорим не о минутном просветлении, - возразил я. – Он здоров, не так ли? Вам не кажется это несколько… странным?

- Мы имеем дело с магией, мистер Поттер, и с последствием магических травм. – Доктор поднял указательный палец. Кажется, он собирался прочесть мне лекцию, но потом заметил выражение моего лица и решил быть кратким. – Это очень нестабильные, непредсказуемые заболевания. Может оказаться достаточно любого психического фактора, чтобы нарушить равновесие, качнуть весы в сторону улучшения или ухудшения.

«Возможно, увидев во сне Снейпа, предлагающего ему умереть, Локхарт испытал такой ужас, что тут же пришел в себя», - подумал я.

- Скажите, вы не замечали в поведении пациента… нечто, ему до того несвойственное?

- Что именно я должен был заметить? – удивился доктор. – У вас есть какие-нибудь подозрения касательно его чудесного исцеления? Что-то произошло?

- Нет, - соврал я. – Но мне нужно его увидеть.

- Конечно… Если очень нужно… - мистер Добсон смутился. – Однако едва ли беседа с представителем Аврората пойдёт ему на пользу.

«Если это то, что я предполагаю, то ему начхать на главу Аврората и министров всех государств вместе взятых, - решил я. - А если нет… Извинюсь и уйду. Беседовать с Локхартом мне не о чем. Да и желания нет».

- Я здесь как частное лицо. Ни вам, ни вашему пациенту не о чем беспокоиться.

Думаю, на лице у меня была написана такая гневная решимость войти в палату, чего бы это ни стоило, что доктор всё же не посмел встать на моём пути.

- Подождите здесь, - велел я. – Я не хочу, чтобы кто-либо потревожил нас. Это не займёт много времени.

Доктор несколько изменился в лице, но молча посторонился, и я наконец вошел. Локхарт стоял спиной ко мне, жадно глядя в окно, и на звук шагов никак не прореагировал. Я сел в кресло для посетителей, стоящее напротив кровати, заложил ногу за ногу и решил его не торопить.

У него была прежняя, статная, крепкая фигура, и впечатление портила только больничная пижама. Штаны были чуть коротковаты, как мне показалось, и из-под них выглядывали изящные щиколотки. Светлые, золотистые волосы на висках и затылке уже были тронуты чуть заметной сединой.

Потом я заметил, что Локхарт держится за подоконник. Его пальцы вцепились в него и дрожат. Может быть, не только пальцы, но этого я не знал. Он продолжал стоять ко мне спиной, но я вдруг почувствовал, что по щекам мужчины катятся слёзы. Это было такое знание, которое приходит из неоткуда, но в котором, тем не менее, ты абсолютно уверен. И ещё я знал, что это – от радости.

- Профессор, - позвал я.

- Мистер Поттер.

Его голос был ровный и спокойный, но он, без сомнения, знал, что это я, ещё даже до того, как я вошел в палату. После того, как посидишь в чей-то голове – или в твоей голове кто-либо посидит – между вами возникает тонкая, но прочная эмоциональная связь.

Он мог бы уже ничего не говорить. Я, кажется, и так всё знал, понимал, чувствовал – то же самое, что и он.

Я встал рядом, чуть подвинув его плечом, и положил руки на прохладный белый подоконник. Мне не хотелось спрашивать его о настоящем Локхарте, о том, как он всё это провернул, как сумел вырваться их хватки смерти.

Я просто стоял рядом и смотрел на город. На крыши невысоких опрятных домиков, на фонари, которые ещё нескоро зажгутся, на размытый в дымке диск солнца, ползущий по небосклону со скоростью хромой улитки. Там, под окном, всё кипело, двигалось, играло красками, словно кто-то расстелил гигантский, размером с Лондон, плакат: «Добро пожаловать в жизнь».

Потом профессор вдруг сжал своими дрожащими пальцами мою руку.

- Вы плачете, - сказал он. В голосе не было ехидства, просто констатация факта.

Да, я тоже плакал.



~***~


- Как вам это удалось? – спросил я.

Снейп пожал плечами. Он полулежал на постели в белой пижаме. Он избегал смотреть на меня, и его глаза сверлили в стене дыры. Палата была завалена цветами. Они одуряюще пахли на разный манер, особенно невыносим был аромат лилий. Но Снейп ни слова не сказал о том, чтобы их убрали.

Я подумал, что раньше ему, наверное, никогда не дарили цветов… Да и сейчас – это ведь не его цветы были… Локхарта. Каково это, претворяться другим человеком, чья смерть к тому же – твоя заслуга? Как это – жить в чужом, незнакомом теле, вернуться в мир живых, когда Локхарт теперь мёртв?

Наверное, Снейпу придётся постараться, чтобы стать счастливым. Что ж, в прошлой жизни ему это не удалось. Теперь у него больше шансов всё справить. Нет войны, ему не нужно шпионить и преподавать в школе, он, к тому же, красивый, богатый и знаменитый.

Только… нужно ли ему это?

Меньше шагов до счастья, чем раньше… Но ведь счастье не зависит от внешних факторов, верно? Что делать? Нам со Снейпом придётся учить друг друга счастью? Он будет учить меня радоваться тому, что я жив. Я буду учить его жить по-настоящему. Если он позволит. Если не сбежит, не испугается.

Мы ведь сможем стать друзьями?!

Снейп – не тот человек, который принимает помощь… Но ведь не позволь он себе помочь – не сидел бы сейчас рядом со мной.

Он долго молчал и всё не отвечал на мой вопрос. Это заставляло нервничать.

- Что вы сделали с настоящим Локхартом? Как уговорили?

- Да не смотрите вы на меня так! Впрочем, можете арестовать меня, вы ведь теперь глава Аврората… Скажете, что никогда не хотели увидеть меня за решеткой? – Снейп хмыкнул, потом продолжил раздраженно: – Можно подумать, я преступник! Я не убивал его, не думайте. Душа, измученная бесконечными метаниями, не обнаружившая ни возможности вернуться, ни возможности уйти – это ужасно, Поттер, ужаснее, чем вы думаете. Мистер Локхарт воспринял моё предложение с радостью. Он… был благодарен.

- Мне как-то говорили, что Локхарт идёт на поправку…

- Когда это было? – насмешливо спросил Снейп.

Я задумался. Давно. Мы тогда посещали Мунго вместе с Роном и Гермионой…

- Около десяти лет назад, наверное, - неуверенно сказал я и смутился.

Действительно, с тех пор он так и не поправился. Возможно, конечно, Локхарт со временем и пришел бы в себя, продолжил бы писать книги…Кто знает. Но сколько времени это заняло бы? Ещё десятилетие? Наверное, душа его до такой степени измучилась сумасшествием, что действительно искала успокоения.

И всё равно я чувствовал себя очень мерзко. Как соучастник убийства. Или даже чего похуже.

- Мы ведь с вами пошли против самой человеческой природы, - сказал я. – Мёртвое должно быть мёртвым, разве нет?

- Вы ведь потеряли Воскрешающий камень?

- Да.

- И не хотите найти?

- Нет.

- Верно, - сказал Снейп. – Поставить воскрешение людей на поток, - он усмехнулся. – Это ужасно, вы правы. Однако… Да, я понимаю, что вы не готовы были променять талантливого выдумщика Локхарта на меня. – Это, конечно, неправда. Я не любил его никогда. И даже был рад тому, что он больше не будет преподавать. Впрочем, я отчасти приложил руку к тому, чтобы Локхарт оказался в Мунго. – Но я здесь, и в этом и ваша вина… заслуга тоже. Мы поделим ответственность пополам. Но я чертовски рад, что я здесь, - голос Снейпа дрогнул. – Было бы справедливо, если бы мы могли и радость… поделить.

Он демонстративно поглядел на роскошные цветы. Я неуверенно кивнул. Нет уж, делить с ним радость по поводу воскрешения? Это как-то слишком.

- Я могу точно так же вернуть всех, кто мне на самом деле дорог, - сказал я. – Найдётся немало сумасшедших, уставших от своего сумасшествия…

Я представил, как ко мне возвращается мама, отец, Сириус… Альбус Дамблдор… Как я помогаю воскреснуть Седрику и говорю ему: «Прости, видишь, я всё исправил!»

- Вы бы хотели, чтобы это был не я, - сказал Снейп с некоторой обидой. – Но тут ничего не поделаешь. Можете меня ещё раз убить, если хотите. Мне не привыкать.

Меня передёрнуло. Чтобы он опять снился мне и уговаривал одолжить тело на несколько дней?! Ну уж нет! Пусть сначала родит собственных детей, и тогда сможет сниться им, минуя меня и мою семью.

Снейп, кажется, подслушивал мои мысли, потому что сидел и усмехался. Обожаю эту его улыбку. В Хогвартсе я готов был сломать о его голову любимую метлу, когда видел такую гримасу, а теперь и сам начал улыбаться. Я ведь уже знал, что это за человек. Мой ребёнок, в конце концов, носит его имя!

- Нет уж, не буду я никого убивать. Это не мой бизнес. Если вас отпустила сама Смерть – я не собираюсь с ней спорить. Лучше скажите… Если я действительно решу помочь родителям… вернуться…

Голос против воли сорвался. О, все святые! Я ведь действительно смогу теперь быть рядом с ними. Без Даров Смерти, без ничего. Это оказалось так легко! Я придумаю, как им присниться этим сумасшедшим, жаждущим избавления. Я расскажу им способ. Я всё сделаю, чтобы… Может быть теперь, столько лет спустя, исполнится моя мечта…

- Не стоит, - мягко сказал Снейп, потянулся вперёд и вдруг обнял меня за плечи. – Поверьте мне, пожалуйста. Не стоит.

- Но ведь вы…

- Простите. Конечно. это должен был быть кто-нибудь другой… Но если именно мне посчастливилось вырваться из плена Смерти – не нужно пытаться повторить этот фокус. Смерть может и обидеться.

- Мне плевать.

- Дело не только в этом, хотя вам обычно на всё плевать, герой, - раздражаясь, сказал Снейп. – Почему вы думаете, что они захотят?

- Но… Вы же ясно дали мне понять, как хорошо быть живым и…

Снейп помрачнел и отстранился.

- Не всем плохо и быть мёртвым. Вспомните, что я говорил вам об этом. Разве вам так уж не понравилось там?

Я стиснул зубы. Конечно, он был прав. Но я его ненавидел за это – за то, что он говорит правду и знает, как должно быть правильно… Я чувствовал боль от того, что Снейп смог прийти, а те, кого я люблю – остались. И тут ничего не изменить.

- Не расстраивайтесь, Поттер, - иронично заметил профессор. – Вы всё равно встретитесь. Что ваша смешная жизнь по сравнению с вечностью? Да и этому Локхарту вряд ли так уж долго осталось…

- Позвольте мне просто попробовать, поговорить с ними… Может, действительно найти Воскрешающий камень? Мы…

- Не будьте идиотом, - не выдержал Снейп. – Вы собираетесь наделать глупостей, вмешаться в ход истории? Вы готовы ответить за последствия своих поступков? Вы одновременно боитесь из-за того, что я вернулся, и хотите вернуть всех остальных. Осознание могущества вскружило вам голову? Вы вновь хотите обладать всеми Дарами Смерти? Может, потом вы захотите мирового господства, а мы будем ползать и лизать ваши ботинки? Держите себя в руках, вам уже не двенадцать лет!

Его гневная отповедь привела меня в чувство. Действительно, Мерлин, что это я задумал? Нельзя так. Нельзя!..

И всё равно я не удержался от того, чтобы выскочить из палаты, хлопнув дверью. Я чувствовал, как Снейп глядит мне в спину и усмехается. Кажется, он даже не обиделся.




Глава 11

- Что вы будете делать дальше?

Снейп пожал плечами и уставился на бокал с вином, который крутил в руках. Я пригласил его на ужин в честь «освобождения» из больницы. Наверное, в глубине души я надеялся загладить вину – после неприятного разговора в палате мы больше не виделись, и всё это время я переживал. И пытался выбросить из головы мысли о массовом воскрешении всех своих родственников и друзей – мысли заманчивые. Однако именно они погубили в своё время Дамблдора. Ведь всё началось с кольца Марволо Мракса?..

Я огляделся по сторонам. В зале было не так много людей. Кажется, несколько самых преданных фанаток Локхарта проследили за нами и теперь расположились за соседним столиком, напряженно выискивали неуставные отношения.

- Смотря о чём вы спрашиваете.

Я наложил на столик звуконепроницаемый полог – наша беседа была не для слабонервных. И не для любопытных.

- Ну, я имею в виду, нужно же вам чем-то заняться?

- Точно не зельеварением, спасением мира и прочими глупостями. И книги писать, пожалуй, брошу.

Я представил Снейпа, пишущего книги о своих приключениях: горы трупов, море крови, и всё основано на реальных событиях… Этот ведь не станет врать, никаких выдумок, правда и только правда…

- Можете написать «Воспоминания Снейпа», а я их издам под видом случайно найденного дневника.

- Я подумаю, - хмуро сказал профессор. Кажется, моя идея не сильно его захватила. – В этом будет слишком много грязи и скелетов в давно закрытых шкафах. Кому это нужно?

- Читатель любит грязь, - возразил я.

- Я имею в виду не читателей, а участников тех событий. Не забывайте, я желчный и циничный тип, я напишу такое, что всем мало не покажется.

Профессор усмехнулся. М-да, даже представить себе не могу, что это будет за книга! Мерлин, не нужно было ничего ему советовать!

- У меня есть кое-какие идеи насчёт вашего трудоустройства, - быстро сказал я.

Снейп вновь пожал плечами. Он был словно во сне: погруженный в свои мысли, не замечающий ничего вокруг – будто в затянувшейся болезненной эйфории.

Мне вообще казалось, что происходит нечто невероятное. Он десять лет был мёртвым, нашел способ вернуться – и вот, сидит здесь, рядом со мной, рядом со своим ненавистным учеником, пьёт вино и рассуждает о каких-то отвлечённых вещах.

Я, наверное, на голове сейчас стоял бы. Летал бы над крышами Лондона. Хохотал бы, как сумасшедший. Купался бы в фонтане. Запускал салюты и дарил цветы. Пел бы, катался на качелях, ел шоколад, обнимал незнакомых детей, улыбался девушкам, гладил чужих собак и кормил голубей…

Я тут же сообщил всё это Снейпу.

- Подождите, не торопите меня, - сказал он. – Считайте, что я человек, впервые вышедший на улицу после тяжелой болезни.

Я недоумённо посмотрел на него.

- Счастье нужно дозировать. Нельзя жить по принципу «всё и сразу».

- Нельзя жить по принципу «ничего и никогда».

Мы обменялись гневными взглядами. Снейп первым опустил глаза. Его руки сминали салфетку. Я с некоторым мстительным удовольствием наблюдал за его внутренней борьбой. Наконец он не выдержал, отбросил испорченную салфетку на край стола и резко поднялся.

Я схватил его за руку.

- Куда вы?

- Купаться в фонтане, - резко ответил Снейп.

- Один?

- Если позволите.

Он высвободил руку, потом склонился надо мной и прошептал на ухо:

- Кто бы мог подумать, что на старости лет я заполучу красивое тело и славу?

Он саркастически ухмыльнулся, помахал взвизгнувшим от счастья фанаткам и широким шагом вышел на улицу. Девушки пёстрой птичьей стайкой последовали за ним.

Я улыбнулся и допил вино из его бокала. Тёрпкое.



~***~


Неделю спустя после этого разговора в кабинет начальника Аврората, то есть в мой кабинет, ворвался взбешенный Рон Уизли. Где-то за его спиной стучали каблучки Гермионы, спешащёй мне на помощь.

- Ты совсем мозгами повредился?! – закричал Рон с порога и ударил по столешнице раскрытой ладонью. Рамочка с колдографией Джинни и детей подпрыгнула и снова опустилась на место. – С ума сошел? Зачем ты назначил Локхарта своим помощником? Он же вообще не аврор?!

- Его знания и опыт будут неоценимы и очень пригодятся Аврорату, - ответил я, улыбаясь от уха до уха. – Прочитав его книги, я понял, что обязан любой ценой заполучить в свой штат такого компетентного сотрудника. Экзамены он сдаст экстерном, пройдя курс двухмесячной подготовки.

То же самое я сказал и журналистам в интервью. Впрочем, журналисты не догадывались, что любимый писатель магической Британии безбожный враль, поэтому восприняли сию иронию на полном серьёзе. Но Рон-то был не таким. Он единственный знал цену Локхартовым приключениям.

- Ты рехнулся, - с пафосом древнегреческого актёра заключил мой друг. – Ты забыл милую сценку в Тайной Комнате? Он тебе всё Министерство, не только Аврорат нафиг завалит, и на осколках вашего… самовластья напишет очередной бестселлер о том, как всех спас. И за это ему вручат кресло министра, орден Мерлина нулевой степени и ключи от рая.

«Вот от ключей от рая он действительно не отказался бы. Или просто от пропуска туда… Разве не за этим он вернулся, на самом-то деле? Он, конечно, герой, но ему ещё есть, что искупить…»

В кабинет вошла Гермиона, улыбнулась мне и стала у порога, с интересом прислушиваясь к дискуссии. Я решил, что у неё маловато данных для анализа, поэтому ближайшие пять минут орать на меня она не станет. А там поглядим…

- Я помню, Рон. Но поверь…

«Поверь, это не Локхарт, это профессор Снейп…» Тогда в Мунго отправлюсь уже я, бесспорно. Впрочем, поверила же мне Джинни?

- Что, ну что, Гарри? Я хочу спасти тебя от ужасной ошибки, - закричал Рон, хватая меня за плечи. – Странно, что я вообще должен тебе это говорить! Он же псих!

- Сейчас на психа больше походишь ты, - довольно холодно заметил я, но Уизли не обратил на эти слова никакого внимания.

- Да послушай ты! Неделю назад он был задержан маггловской полицией за то, что купался в фонтане на Трафальгарской площади! Два дня назад он покрасил волосы в чёрный цвет и заявил, что заканчивает карьеру писателя, потому что во время потусторонних странствий его душа обрела понимание смысла жизни…

Гермиона с интересом взглянула на мужа и подошла поближе. Я подмигнул ей. Она подмигнула мне в ответ.

- Да, Рон, он полнейший псих, - убеждённо согласился я. – Он, к тому же, планирует завести домик, жену и детей, выращивать садик с разными… лекарственными травками, отправиться в кругосветное путешествие на пароходе и лет через десять засесть за мемуары… Он прекрасно владеет Тёмными Искусствами, ровно как и защитой от них, где-то выучился зельеварнеию… Но это ещё не всё. Хуже всего то, что он почему-то считает себя дедушкой моего младшего сына, Альбуса СЕВЕРУСА!

- Не может быть! – ахнула Гермиона.

Теперь данных для анализа было более чем достаточно. И не следовало удивляться тому, что она тут же всё поняла.

- Что? – спросил Рон.

- Это не Локхарт, - прошептала Гермиона. – Это… Мерлиновы подштанники, Гарри, как такое возможно?!

Ну вот, я сумел удивить Гермиону. Прекрасный миг триумфа. Да, по правде говоря, я и сам не мог до конца поверить. Однако Снейп согласился попробовать свои силы в Аврорате, он существует, он всего час назад был здесь, осматривая место будущей работы, и я лично показывал ему наш минус-второй уровень… Снейп здесь, он жив, как бы странно это ни звучало.

Две пары глаз глядели на меня требовательно и недоумённо. И я понял, что пришло время рассказывать правду.



У Гермионы было двое детей, чистенький домик, кухня и множество хлопот. При этом, не знаю, каким образом, но она сумела остаться всё той же девочкой, которую я любил ещё с того дня, как мы сразили тролля в женском туалете.

У Рона было двое детей, работа в магазинчике, постоянное отсутствие свободного времени, но это всё ещё был тот самый мальчишка, которого я любил с того дня, когда он с недоверчивым интересом глядел на меня, заглядывая в купе Хогвартс - экспресса.

Я смотрел на ошарашенные лица друзей и думал о том, как же мне повезло, что мы вместе.



~***~


Дождь. Осенний, бесконечный, холодный. Ветер бьётся в моё окно, разбивается о прозрачное стекло, затягивает небо тёмными, непроницаемыми тучами, покрывает город влажной дымкой. Капли дождя с силой бьют о подоконник, заставляя меня вздрагивать, стекают мутными слезами осени. Последние листья срываются с деревьев, кружатся и падают под дождь, на мокрые плиты тротуара, на холодные дорожки пустых улиц. В лужах на асфальте отражается низкое, грязно-серое, какое-то мутное и печальное небо.

Равномерная мелодия шагов и гудения автомобильных двигателей лишь изредка нарушается визгом тормозов, гудками, скрипом поворачивающего на перекрестке трамвая, свистом и голосами. Не слышно смеха, все монотонное и сливающееся, однообразно скучное, как и сам день.

И кажется, что небо лежит на крышах старых кирпичных домов, тучи цепляются за антенны и дымоходы, за голые верхушки засыхающих деревьев. А капли дождя всё стучат в окно, словно хотят войти, просятся согреться и отдохнуть от своего монотонного, скучного круговорота в природе: небо – земля – небо, теперь снова земля… Потом опять дождь…

Как же я люблю дождь! Я похож на воду, мой маршрут: земля – небо – земля… Я не мог не понимать, что изменюсь, и я изменился. Я вырос. Мир не превратился для меня в привычную картинку, он остался неизведанным чудом. Изменилась высота, с которой я смотрю на него.

Я слышу, как за стеной радостно поёт Лили, играя с куклами. Слышу, как гремит посудой Джинни, смотрю на часы и вижу, что ещё пять минут, и она будет звать нас к ужину. Я выхожу в коридор, чтобы спуститься первым и помочь ей.

И против воли останавливаюсь около двери Альбуса, услышав оттуда знакомый голос… Впрочем, голос этот не то, чтобы был таким уж знакомым, ведь теперь он принадлежит другому человеку. Но манера говорить, иронические интонации – ни с чем не спутать. А я не знал, что Снейп сегодня обедает у нас.

Я не успел услышать, что он говорит, но ответ Альбуса слышу прекрасно.

- Здорово! Тогда вы расскажете мне о нём?

- Ты же, кажется, говорил, что читал эту книгу?

Чёрт, «Дневники Пожирателя»! Я забыл её в кабинете три дня назад! Этого времени Альбусу хватило бы, чтобы выучить её наизусть.

Сейчас Снейп скажет: «Эту книгу на самом деле написал я, не тот я, который Локхарт, потому что настоящий Локхарт давно мёртв, а я, давно мёртвый профессор Снейп, который жив, оказывается».

Но он не говорит этого.

- Не так важно, кем был ОН, важно, кто ты, Альбус СЕВЕРУС. Я действительно знал профессора Снейпа, впрочем, мы никогда не были дружны, но это был… смелый человек.

- Да, мой папа тоже так говорит!

- Вот как? Очень интересно… К тому же профессор всегда старательно учился, и я прослежу, чтобы ты делал то же самое.

- Здорово! – Голос Альбуса вдруг понизился до шепота. – Дядя Гил, можно доверить вам большой секрет?.. Джеймс уверен, что я могу попасть на Слизерин, только я боюсь рассказать об этом папе. Он будет ругаться, как вы думаете?

Я сглатываю мгновенно ставшую вязкой слюну. Значит, дедушка Снейп теперь – доверенное лицо Альбуса? Что ж, этого следовало ожидать. Но почему малыш думает, что я буду его ругать? Глупышка, нужно обязательно поговорить с ним об этом! И с Джеймсом! Если он уже первоклассник, это не означает, что нужно запугивать младшего брата.

Скорее всего, он не сказал ему ни слова правды про Хогвартс. Я не могу не засмеяться, когда вспоминаю, как братья Рона соврали ему, что при поступлении придётся сражаться с троллем. Мой Джеймс – такой же выдумщик, в отличие от серьёзного и целеустремлённого Альбуса.

Странно, я никогда всерьёз не задумывался над этим, но, похоже, его факультетом действительно будет Слизерин.

- Послушай меня, Альбус, - уверенно говорит Снейп. – Твой папа не будет тебя ругать. Он вытворял вещи и похуже, чем маленький Поттер в Слизерине. - Я слышу, как зельевар смеётся, и сам тоже начинаю смеяться. – А если будет – позови меня. Я напомню ему одну историю о нём и твоём втором тёзке, ему понравится, правда, Гарри?

Дверь распахивается, едва не ударив меня по лбу, и я вижу ухмыляющегося Снейпа, потрясающего направленной на меня палочкой.

- Подслушиваем, папа? Какой же вы всё-таки мальчишка, Гарри Поттер!

А ведь не прошло и пятнадцати минут с той секунды, как я решил было, что наконец повзрослел!

- Дети и взрослые, к столу! – слышу я усиленный заклинанием голос Джинни, и мимо меня проносится вихрь, в котором, имея некоторую привычку, можно узнать малышку Лили.

Альбус, потупив взгляд, пытается проскользнуть мимо меня, и я ласково треплю его волосы, отмечая в который раз, насколько он похож на меня. Глаза моей матери, мои глаза – на его лице. Теперь я могу представить, что столько лет чувствовал Снейп, глядя на меня.

- Поттер, можно вас на секунду? – спрашивает он, кладя руку мне на плечо. Я киваю. – Я ни разу не говорил вам об этом, знаете, это нелегко… Спасибо.

Я улыбаюсь, как знакомый нам обоим мальчишка-первоклассник.

- Жизнь – это лучшее, что может быть в жизни, - отвечаю я. – И уж кто-кто, а вы об этом знаете.

Он иронично усмехается. Я почти чувствую, как с его плеч сваливается камень, и Снейп становится таким лёгким, что мог бы взлететь.

Вечер. Осень, дождь стучит и просится в дом, греться. Семейный ужин – внизу, в столовой, где уже все собрались и ждут только нас двоих. Разожженный камин, дышащий теплом, добрые глаза Джинни и улыбки детей – так хорошо, просто по-человечески хорошо…

Как же я люблю жизнь! Спасибо, профессор.

Я не сразу замечаю, что произношу это вслух…



fin