Глава 1. ПоражениеПробираясь какими-то совершенно непонятными дорогами в этот захудалый городишко, находящийся у черта на рогах, я никак не мог себе представить, что именно он является центром медицины в области вирусных исследований. То есть, он, конечно, не был центром, но на данный момент являлся одним из известнейших мест, где лечили (и излечивали!) наш искомый Вирус. И дабы не обижать другие города, я опущу его название. Скажем, это будет просто город N.
Да, город N явно нельзя было назвать большим. Примерно двадцать квадратных километров площадью (это если не вычитать все прилегающие к территории города леса и озера, а также большую область в районе реки), два автобуса на весь город, население примерно сорок тысяч человек. А, стоп! Забыл заметить одну весьма немаловажную вещь: всего полгода назад, население составляло около шестнадцати-семнадцати тысяч.
В чем причина? Причина в блок-постах на входе, где у тебя берут кровь и тестируют её. Они выявляют Вирус. Если заражен – садись в машину, поезжай прямиком до больницы. Если в крови присутствуют антитела – говори о цели приезда и специальности. Захочешь поселиться – тебе подыщут работу, потому что работы здесь полным-полно. И ты останешься здесь, потому что это самое безопасное место.
Но если ты здоров, и антитела не присутствуют – прости, дорогой, поворачивай и – назад. Потому что никто не хочет быть ответственным. И нет никакого способа переубедить этих идиотов, что сидят на блок-постах и твердят одно и то же, как попугаи.
Кроме одного, разумеется: «Я врач, приехал, чтобы работать в спецгоспитале по борьбе с Вирусом». Слово «Вирус» следует произносить с соответствующей интонацией, тогда тебя совершенно точно поймут правильно.
Именно так я десять минут назад преодолел блок-пост без анализа крови. В принципе, можно было бы и пройти сию процедуру, если б не одна заминка: я здоров. И, кстати, об этом пока никто не знает. А когда узнают, скорее всего, будет уже поздно, и я никуда не уйду.
Потому что мне, черт возьми, нужна эта работа.
К своему стыду, я не знал о Вирусе ровным счетом ничего. Даже названия – и того не удосужился узнать. Конечно, меня предупредили, что все объяснят на месте, потому что в Интернете полно слухов, которыми, как известно, земля полнится, и они, скорее всего, лживы.
Нда, люди лгут. Где-то я это уже слышал.
- Скажите, уважаемый, где здесь больница?
- Вам какая нужна?
Надо же. Я даже и не думал, что в таких городах может быть больше одной больницы.
- А какие у вас имеются?
- Ну, есть обычная, а есть та, что на окраине города, где вирусных лечат.
- Ага. Хм, понятно. Мне нужна вирусная.
- А вы случайно не больны? – прохожий отшатнулся от меня, как от прокаженного.
- Ну, вам-то в любом случае ничего не грозит, так? Вы ведь уже переболели? – ухмыльнулся я. Он замотал головой:
- А ну как ещё раз заболею? Никому не пожелаю такого пережить, и сам ни за что не соглашусь…
- Успокойтесь, - остановил я словесный понос… то есть поток. – Во-первых, ваш организм вырабатывает антитела, следовательно, повторно заразиться невозможно. Во-вторых, я не больной, я новый врач.
- Ааа, понятно, - облегченно выдохнул случайный прохожий, которому выпала тяжкая доля общаться со мной. – Вон по той улице идите до второго поворота направо. Повернете – и прямо до упора, так клинику и найдете. Она на окраине, так что идти придется долго.
- Спасибо, сэр.
Идти действительно пришлось долго. Черт возьми, похоже они решили отгородить клинику от остального города, потому что я прошел уже искусственную лесополосу (то есть, «зеленую зону») и ещё n-ное количество метров, которое вскоре грозило перерасти в счет на километры.
Не переросло.
- Добрый день. Здесь находится…
- Да, - кивнул мне охранник. – Вы – Роберт Чейз?
- Да, сэр.
- Позвольте паспорт или любой другой документ, удостоверяющий личность.
С ехидной миной протянул ему недействительные уже в течение полугода водительские права. Не потому что издеваюсь, просто паспорт слишком далеко. Небритый мужчина долго сверялся с моей давней фотографией, переводя взгляд на мое столь же небритое, как и у него самого, лицо. Ну да, слабо похож, но определенное сходство между мной и моей фотографией все-таки можно заметить, если ты не совсем идиот.
- Все нормально, - отдал мне права. – Проходите. Вам прямо по аллее, там вас ждут.
Я прошел через вертушку и оглянулся. Территория клиники напоминала неухоженный сад – неровные кусты вдоль аллеек, которые, по всей видимости, когда-то стригли, но запустили, мокрая от недавнего дождя брусчатка, быстро высушиваемая палящим ныне солнцем, небольшие стандартно-белые корпуса разных размеров, слегка покосившиеся лавочки и практически полная безлюдность. Что вполне логично – когда пациент, излеченный от Вируса, может ходить, его отсюда почти сразу забирают, чтобы освободить койку для нового. По последним данным, ежедневно сюда прибывают шесть-восемь пациентов, так что неудивительно, что они стремятся сплавить тех, кто находится в более-менее приличном состоянии, на попечение любящих родственников.
Навстречу мне двигалась невысокая фигурка. Девушка, кажется, потому что я что-то слабо представляю себе парня таких размеров, ростом около метра шестидесяти. Однако, это странно, потому что у меня была назначена встреча с руководителем отделения противовирусной (нет, не так - противоВирусной) терапии. Проще говоря, с человеком, который ежедневно режет больных людей или руководит теми, кто ежедневно режет больных людей.
Но нет, ошибки не было.
- Роберт Чейз, - слова звучали не вопросительно, а утвердительно.
- Совершенно верно, мэм.
И это – руководитель отделения? Я бы дал ей не больше шестнадцати.
- Мне двадцать, - спокойно произнесла она. Ой.
- Я сказал вслух что-то неположенное? – вежливо осведомился я, уже понимая, каков будет ответ.
- Нет, ничего, это совершенно стандартный вопрос.
И ничего удивительного. Наверняка, она привыкла отвечать на такие вопросы. С такой-то внешностью.
Передо мной стояла девушка. Постриженные под «каре» темные волосы, слегка вьющиеся на концах, спокойные серые глаза, невысокая и достаточно тонкая, чтобы можно было сказать, что она стройная. Бледное лицо, слегка запавшие глаза и круги под ними – неизгладимое впечатление. Наверняка не спала достаточно долго. Или, что более вероятно, спала часто, но понемногу. В меру симпатичная, чтобы её, может быть, даже можно было бы с некоторой натяжкой назвать привлекательной. И ещё, было в ней что-то смутно знакомое, хотя я никогда её раньше не встречал.
Оценивая её, я следил, чтобы что-нибудь не произнести вслух. Да, я дал бы ей лет шестнадцать. Если б не знал, что ей двадцать.
- Вы руководитель отделения?
- Если вы – Чейз, тогда, безусловно, - усмехнувшись, кивнула она. – Меня зовут Виолетта, я ваш новый… хм, босс, а вы, соответственно, мой новый ассистент.
Скромности у неё явно не занимать.
- А вас не смущает, что я несколько старше вас? И под «несколько» я подразумеваю семь лет разницы, – вежливо осведомился я.
- Нисколько, доктор Чейз. Я не знаю, за какие заслуги меня назначили начальником отделения – да, да, не удивляйтесь, я выложу вам все сразу, чтобы вы потом не задавали вопросов! – но эта работа ничем не отличается от того, чем бы я занималась, не будь я начальником отделения. Формально всеми делами руководит главврач больницы. Я всего лишь делаю свою работу, как и трое врачей, имеющих схожие со мной функции.
- Спасибо за объяснение, доктор…
- Виолетта.
- Это имя, фамилия или профессия?
- Это образ жизни, - усмехнулась она. - И все вышеперечисленное.
- Нет, серьезно, - я прервал её. – Как ваша фамилия?
- К чему вам моя фамилия? Я её не люблю ни слышать, ни произносить, так что зачем лишний раз тревожить мои бедные измотанные нервы?
Она пыталась выкрутиться.
- Виолетта, - мягко остановил я её. – Если вы дочь Луи Армстронга, я никому не скажу, обещаю.
- Я скорее гожусь ему во внучки, вы не находите?
- Разве это имеет значение?
- Доктор Чейз, любопытство – худший из ваших пороков…
- Да я такой.
- …но если хотите это знать, то моя фамилия – Хаус.
Несколько секунд, мгновений, а может быть, и часов я молчал, пытаясь переварить услышанное. Наверное, именно с этого момента я стал зависим от неё. Потому что к человеку с такой фамилией нельзя быть равнодушным. Можно любить его или ненавидеть – но вы все равно отравлены Хаусом, как самым сильным из ядов.
Наконец, справившись с собой, произнес:
- Вы ведь не однофамильцы, так?
На протяжении всего молчания, я чувствовал на себе её изучающий цепкий взгляд. Безжалостный, жесткий, равнодушный, спокойный. Умеющий в считанные секунды поставить правильный диагноз. Такой до ужаса знакомый взгляд Хауса.
- Нет, - согласилась Виолетта. – Не однофамильцы.
- Забавно, - усмехнувшись, сказал я. – Я ведь бежал от Хауса, а прибежал к нему же.
- Вы его не любите?
- Он сложный человек, - уклончиво ответил я, раздумывая, как бы поточнее описать Хауса.
- Он – язвительная равнодушная скотина, вы это имели в виду?
Ах да, она же Хаус. Совсем забыл, что рядом с ними сложно врать. Это как детектор лжи в человеческом обличье.
- Очень емкое определение, - рассмеялся я. – Не представляю, что происходит, когда вы встречаетесь.
- Поэтому мы и не встречаемся.
Её голос. Ни капли язвительности, насмешки или лжи. Равнодушие и безразличие.
- Но как же? Он же ваш… - я споткнулся на слове, потому что к Хаусу оно с трудом применимо, но договорил, - …отец?
- Да. Но он сам вряд ли об этом подозревает.
Вот здесь от удивления я перестал соображать и невежливо распахнул рот:
- А?
- Ох, черт с вами, доктор Чейз, - усмехнулась Виолетта. – С вашим неуемным любопытством все равно сами до всего докопаетесь, так что не буду вас терзать. Я попала в детский приют через пятнадцать минут после того, как родилась. Моя мать сдала меня на руки врачам из детдома, и я её никогда не видела. Когда мне было четырнадцать – она к тому времени уже представилась – я нашла место, где она жила и, выловив её хозяина, хорошенько потрясла его. Так я выяснила, кто мой отец. Позже взяла его фамилию.
Вопросов было много, и задавать некоторые из них, по меньшей мере, неприлично. Но я, наплевав на приличия, задал тот, который казался мне наиболее важным:
- Но почему вы ничего не говорите ему?
- Ему будет легче жить, если в этой жизни не будет меня, - равнодушно ответила Виолетта. – Меньше проблем.
- Но… как вы можете решать что-то за других?
- Это моя работа, доктор Чейз, - язвительная, фирменная хаусовская усмешка. – Я же все-таки врач.
- Корпус номер восемь, - она кивнула на небольшой белый домик. – Ваше новое место обитания. Собственно, здесь живу и я.
Мы прошли в подъезд. Небольшая квадратная площадка, каменные стены, от которых веяло такой приятной прохладой после полуденного солнца. Наверх уходила маленькая лесенка из пяти ступенек, справа – какая-то дверь.
- Дверь ведет вниз, в коридор, по которому можно пройти в помещение непосредственно больницы. Такой сетью подземных коридоров связаны все корпуса на территории больницы.
Поднялись по лестнице. Ещё одна квадратная площадка с двумя дверями. Но Виолетта не дала мне рассмотреть интерьер (вернее, его поистине спартанское отсутствие) и повела к левой. Ключ несколько раз с тихим неприятным скрежетом провернулся в замке, наконец, пропуская меня в светлый холл собственно квартиры.
Бежевые стены. Снова две двери, лестница наверх и коридор, уходящий куда-то вглубь.
- На первом этаже – кухня и комнаты хозяйки – миссис Притчер, - и её семьи - сказала Виолетта. – Мы с вами на втором.
Но добраться до второго этажа мне не суждено. На лестнице поджидала (не иначе, как нас) светловолосая девушка лет двадцати в белом халате. В первую секунду мне показалось, будто это и есть квартирная хозяйка, но замечания следующих мгновений развеяли мои предположения в пух и прах.
- Летти, - мило улыбаясь произнесла девушка. – Наконец-то привела своего таинственного нового ассистента, которого прячешь ото всех уже несколько недель, терзая мое любопытство. Доктор Чейз, вы ужасно скрытный человек. Скрытный и безжалостный, вы знаете об этом?
Я открыл рот, чтобы сказать, что я вообще-то только сегодня приехал, но Виолетта незаметно наступила мне на ногу. Я был уверен, что будь здесь Хаус-старший, мне на пальцы опустилась бы не легкая нога в кроссовке, а тяжелая трость.
- Я догадывался об этом, - наконец, произнес я, делая себе в мысленном блокноте пометку узнать у Виолетты, почему мне пришлось врать. Вернее не так. Мне надо будет попытаться выспросить у своего босса о причинах, по которым она заставила меня солгать. С Хаусами всегда так – никогда не знаешь, что они выкинут в следующую секунду.
И есть в этом что-то притягательное.
- Привет, Джули, - отозвалась Виолетта. – Доктор Роберт Чейз – моя бывшая ассистентка, Джулия Далтон.
- Очень приятно – улыбнулась Джулия Далтон, пожимая мою протянутую руку. – Рада за вас. Летти, я хотела сказать тебе, что уеду отсюда послезавтра, как только наш незабвенный главный подготовит соответствующие документы. И я наконец-то свалю отсюда, - блаженно сказала она.
- Сколько вы здесь пробыли, что вам так хочется отсюда сбежать? – удивленно поинтересовался я. Джулия пожала плечами:
- Вам захочется бросить эту скотскую работу быстрее, чем вы думаете. Хотя… всякое бывает. Если только вы не законченный мазохист. Или садист – это уж как посмотреть. – она снова пожала плечами. – Удачи!
Я уже устал делать себе заметки в мысленном блокноте, потому что боюсь, что памяти не хватит. И ещё я начал думать, что идея бросить Хауса в Нью-Джерси и поехать сюда, возможно, была не такой уж хорошей.
- Виолетта! Ви!
Низкий голос, доносящийся с первого этажа, отвлек меня от разбора вещей и раскладывания их по полкам. Моя новая комната устраивала меня абсолютно всем – кровать, одежный и книжный шкафы, стол (с прилагающимся к нему офисным стулом на колесиках) и даже тумбочка со стоящим на ней телевизором. Сравнительно небольшое, но приличное помещение.
Соседняя дверь – то есть, дверь комнаты моего босса – щелкнула, открываясь.
- Да, Рэйчел? – Виолетта, видимо, высунулась из двери.
- Детка, сходи в магазин, будь так добра, - удостоверившись, что её слышат, громко крикнула Рэйчел Притчер, видимо, достаточно немолодая, чтобы называть Виолетту «деткой». – Спустись, я дам тебе деньги и список.
Звук легких шагов, удаляющийся вниз по лестнице:
- Ну что вы, Рэйчел. Я сама все оплачу.
Далее последовала короткая перепалка (на тему оплаты покупок, без перехода на личности), в которой победу одержала Виолетта. Она старалась говорить с хозяйкой вежливо и максимально мягко, но я слышал, что иногда в её голосе проскальзывали нотки раздражения.
Похоже, скоро мы увидим незабвенный хаусовский темперамент в самых ярких его проявлениях.
Выйти с территории больницы оказалось легче легкого. На входе охранник, по имени Пол Мартин, выдал мне пропуск, подтвердив, что сия бумага дожидается меня здесь уже дней десять. И вот теперь я сидел на той самой длиннющей аллее, которая ведет к больнице, в надежде выловить Виолетту, которая, несомненно, должна когда-нибудь вернуться. Она появилась в поле моего зрения через полчаса:
- Доктор Чейз. Надеюсь, вы не меня здесь ждете.
- Напрасно, - ухмыльнулся я, забирая у неё пакеты с покупками, для доставки которых в больницу почему-то нельзя было использовать машину.
- И что же вы хотите от меня узнать?
- У меня много вопросов. Например, почему вы не хотите видеть своего отца. Или почему мне пришлось солгать Джулии Далтон. Или, в конце концов, хотелось бы узнать, в чем будет заключаться моя работа.
- И вы думаете, что я стану отвечать на ваши вопросы? – ехидно приподнятая бровь.
- Касательно работы – думаю, да.
- Нда, это вам бы следовало знать, - она задумчиво потерла переносицу. – Сделаем вот как. У меня нет никакого желания объяснять вам лично все то, что вы ещё не знаете. Поэтому вечером я отдам вам кое-какие документы, которые смогут просветить вас в области вашего незнания. Только не забудьте мне напомнить.
- А что с остальными вопросами?
- Мне бы хотелось, чтобы вы умерили ваше неуемное любопытство, доктор Чейз.
- Неуемное – это то, которое нельзя унять, Виолетта. Я думал, вы знаете.
- Я надеялась, - вздохнула она. – Назовите мне хоть одну внятную причину, по которой я должна отвечать на ваши вопросы.
- Я же все равно рано или поздно до всего докопаюсь, вы сами сказали, виной всему – мое любопытство, - усмехнулся я. – Впрочем, дело даже не в этом, а в том, что я всего лишь потрачу больше времени на поиски. А между тем, то же время я мог бы потратить, ассистируя вам.
- Нда, ситуация, - задумчиво заметила она. – Ваше время – моя проблема… Ладно, доктор Чейз, я расскажу вам то, что вы хотите узнать. Если, конечно, смогу.
- Почему вы лгали Джулии? – немедленно спросил я, удовлетворенный столь быстрым соглашением. Мы неторопливо пошли по аллее, по направлению к больнице.
- Джулия давно хотела уехать. Я предположила, что смогу прожить пару недель до вашего приезда без ассистента.
- Почему она не уехала?
- Потому что не поверила мне, скорее всего.
- И весьма правильно сделала.
- Или, может быть, решила, что мне нужны два ассистента, - фыркнула Виолетта. – А, может быть, все дело в вас. В том, что она мечтала познакомиться с вами вживую с тех пор, как увидела вашу фотографию. Вероятно, это любовь с первого взгляда, - издевательски-глубокомысленно промолвила она. – Редко такое встречаешь, правда, доктор Чейз?
- Вы шутите.
- Серьезна, как никогда, - произнесла она, даже не пытаясь напустить на себя истинно серьезный вид. Видимо, ей просто нравилось беспрерывно смущать меня. – Бедная, бедная Джулия! Как жестоко будет разочаровывать её, не так ли, доктор Чейз?
Я сжал зубы, чтобы не сказать откровенную грубость:
- Я не послал вас к черту только потому, что вы мой босс.
- А, может, потому, что вы в него верите? Ведь вы учились в духовной семинарии, не так ли? И стали врачом только потому, что сдались под давлением отца.
- А что насчет вас? – злобно огрызнулся я в ответ. – Почему вы стали врачом? Может, потому, что вы считаете, будто таким образом отплачиваете отцу за то, что он пребывает в неведении относительно вашего состояния? Откупаетесь таким образом?
- Просто профессиональный интерес, а не то, что вы там надумали, доктор Чейз, - она тоже начала раздражаться.
- Можно один вопрос?
- Нет.
- Скажите, а фамилию вы взяли… по тем же причинам? Как дань уважения? – тихо спросил я, понимая, что вторгаюсь на слишком уж личную территорию.
- Доктор Чейз, у вас проблемы со слухом? Очень жаль, потому что, в таком случае, мне придется искать себе нового ассистента. Я делаю такие выводы на основании того, что вы не услышали, как я сказала «нет»! – с явной злобой в голосе отозвалась она. – Сеанс психотерапии окончен!
Она пошла вперед и оглянулась на меня с таким раздражением, что я бы не удивился, если бы сейчас она вытащила из кармана викодин и, опрокинув пузырек в рот, жадно съела две, а то и три таблетки. Но она сделала нечто иное: неловко покачнувшись, она внезапно начала медленно падать, словно в «матрице»1, и я успел подхватить её уже возле самой земли, помогая принять более-менее вертикальное положение.
Разумеется, она не упала в обморок. Просто на улице душно, а я – отвратительная скотина, чья настырность сведет в могилу даже самого терпеливого – довел её до такого состояния. Все это я выслушивал в следующие полминуты, подсчитывая её пульс.
- Я же сказала, что я порядке, - в который раз раздраженно повторила Виолетта. – Чейз, я ещё раз убеждаюсь, что у вас проблемы со слухом.
- Позвольте, - я дотронулся ладонью до её лба. Горячий, до безумия горячий. У неё температура.
- У вас температура, - несмело высказал я свои предположения. Она посмотрела на меня, как на идиота.
- Чейз, у вас гипертрофировано чувство заботливости. Обязательно надо кого-то спасать?
И это – вместо «спасибо». Впрочем, спокойно, это же Хаус. У них и не может быть по-другому.
- Разумеется, доктор Хаус. Я же все-таки врач.
Мои попытки отправить Виолетту отдохнуть окончились абсолютным провалом. Поразмыслив (и попутно переругавшись с ней, понимая, впрочем, что все мои аргументы для неё ничего не значат), я позвал на ринг тяжелую артиллерию в лице Рэйчел Притчер (разумеется, с весом в сто пятьдесят фунтов2 её вряд ли можно назвать легкой кавалерией). То есть, я пошел и пожаловался квартирной хозяйке, что у «Ви» температура и она не хочет укладываться в кровать. И плевать, что последнее прозвучало весьма двусмысленно – метод возымел действие.
И сейчас, стоя возле открытого от духоты окна, глядя на неторопливо закатывающееся за горизонт багровое солнце и вполуха слушая, как миссис Притчер за стеной отчитывает Ви, я думал, что, возможно, идея приехать сюда была не столь плохой, как казалась час назад. Потому что нет такого места, где Хаус – пусть и в обличье своей дочери – не найдет и не достанет тебя. Потому что уж что-то, а доставать людей он умеет – все-таки это его профессия. И образ жизни.
_______________________________________
1.«Матрица» - культовый американский фильм о машинах, захвативших мир, с Киану Ривзом в главной роли. Одной из особенностей фильма, запомнившейся зрителям является медленное прокручивание какой-либо серии кадров, с целью лучше разглядеть действия героя. В годы создания «Матрицы» такой прием был в новинку и впоследствии его стали именовать «матричным трюком».
2. Фунт – английская единица измерения веса, равная 0,45 кг.
Глава 2. Пробуждение«Название: Вирус-911.
Открыто 73 штамма.
Период 1: Пассивный.
Этап 1: заражение (воздушно-капельным путем).
Этап 2: связывание клеток вирусов, развитие вируса (10-14 суток).
Период 2: Полуактивный.
Этап 1: появление симптомов…»
- Доктор Чейз! У меня через двадцать минут операция, не хотите ассистировать?
В дверях моей комнаты (разумеется, войдя без стука) стояла Виолетта в белом халате, насмешливо наблюдающая за моими попытками понять хоть что-нибудь. Странно, а халат ей идет. Я бы даже сказал – очень идет. И это удивительно, потому что обычно халат смотрится на враче, как мешок. Исключением можно назвать лишь Кэмерон, но, возможно, все дело в моей предвзятости по отношению к ней.
- Я ещё не разобрался с документацией, - угрюмо отозвался я. – Вам-то что делать на операции? У вас температура.
- Ваши догадки были ошибочны, это все от жары.
Ну да, конечно, так я и поверил. Нет, у неё был жар. Может, проверить сейчас, чтобы уличить во лжи?
Резко встал из-за стола, подошел к Виолетте и раньше, чем она успевает что-то возразить, приложил ладонь ко лбу. Разумеется, горячий.
- Не меньше тридцати восьми по Цельсию, - со злорадным удовлетворением констатировал я, возвращаясь за стол. Несколько секунд она думала, потом просветлела:
- Но операцию-то никто не отменял! Меня ждет восемнадцатилетний парень по имени Джереми с редким штаммом № 30 и больными почками. Если не я, то кто?
- Нет, вам просто не хочется валяться в кровати, пока кто-то будет делать вашу работу.
- Не… без этого, - неохотно согласилась Виолетта. – Но Джереми испытывает дикую боль. А я врач.
- Рад, что вы об этом вспомнили, - фыркнул я. – Перед операцией не забудьте принять двойную дозу жаропонижающего.
- А разве это не допинг? – она издевательски посмотрела на меня, выражая лицом полный идиотизм придурка, который не способен отличить инфаркт3 от инсульта4.
- А вам есть до этого дело?
Молчание. Потом короткий ответ:
- Мне не все равно.
- А вы болели? У вас был вирус? – закусив губу, спросил я. Если она действительно оперирует так давно, как мне сказал мой наниматель (полтора года, то есть, примерно с того времени, когда вирус и был обнаружен), то давно должна была заразиться.
- Разумеется. У меня был штамм № 19, - после секундной заминки ответила Виолетта. Не дожидаясь ответа, она вышла за дверь, а я вновь углубился в документацию.
«…симптомов заболевания: слуховые и зрительные галлюцинации, нарушение сна, двоение в глазах, ночные кошмары, головные боли, падение давления, боли в суставах.
Этап 2: мутация вируса (около 6 суток).
Возможные причины…»
Далее следовал ряд медицинских терминов. Общий смысл сводился вот к чему: первые восемь штаммов вируса – «стандартные» штаммы, то есть те случаи, когда вирус не мутировал. Восемь – из-за существования 8 типов крови (4 группы на два резуса)5. Они стандартно поражают или легкие, или селезенку, или почки, или печень, или сердце, или бронхи, или желудок, или пищевод.
Но если пациент принимал какие-либо обезболивающие в полуактивный период, или у него имеются хронические заболевания (врожденные, наследственные или приобретенные), или он – ребенок до 11-12 лет (т.е. обладатель несформировавшегося организма) – вирус мутирует и образуется новый штамм, соответственно поражающий другие органы каким-либо образом. Допустим, новый штамм будет «портить» ту же печень, но другим способом.
« Этап 3: поражение мутировавшим вирусов определенного органа (в зависимости от мутации).
Период 3: Активный.
Этап 1: появление симптомов поражения органа – внутренние кровотечения, кашель с кровью, непроходящие сильные боли в области поражения, поднятие температуры.
Этап 2: уничтожение организма вирусом (6-9 суток)».
Далее следовали короткие рекомендации по обнаружению вируса (как минимум, после наступления полуактивного периода) и лечению вируса (только после наступления активного периода).
И вот оно – непосредственно способ лечения.
Вчитываясь в строки, я… начинал понимать, почему Джулия Далтон захотела уехать отсюда. Если честно, тоже захотелось сбежать.
Лечение проводится в несколько этапов. Сначала половину клеток поврежденного органа, вводя определенные препараты, заставляют искусственно отмирать. Их функции выполняют тут же подключенные аппараты.
Затем – непосредственно операция. Полтора часа облучения поврежденной области, затем к органу подводятся входящие и выходящие трубки (то есть, пациента режут и вставляют в орган трубки, по которым будут идти какие-то вещества). При этом входящие трубки проводятся буквально рядом со спинным мозгом – параллельно позвонкам. И начинают пропускать по ним определенные вещества. Каждые десять минут пациенту вкалывается вещество, связующее вещества с отмершими клетками органа. И так, пока отмершая часть не очистится и не начнет работать заново (около получаса).
Затем – двухчасовой отдых. После этого те же операции производятся со второй частью клеток органа6.
Следующая строчка поразила меня настолько, что я ещё раза три вчитался в слова, надеясь, что где-то ошибся:
«Примечание: операции проводить без обезболивающих, держа пациента в сознании».
И только теперь я начал понимать, что имела в виду Джулия, говоря про садистов и мазохистов.
Врач режет, проводит трубки, пропускает вещества – и все это на живую плоть, без обезболивающих, без наркоза – общего или местного.
Садисты. Садисты. Садисты…. Врачи…
И они хотят, чтобы я в ЭТОМ участвовал???
- Ну что, доктор Чейз, все ещё хотите со мной на операцию?
Виолетта возвратилась минут через сорок, уставшая, уже без халата. На лбу – выступившая испарина, круги вокруг глаз, чуть-чуть подрагивающие губы. Когда я понимаю, ЧТО ей только что пришлось перенести, мне становится до безумия жаль её.
- Он кричал? – тихо спросил я.
- Да, - так же негромко ответила она, мгновенно становясь мрачной. – Беспрерывно. Кричал и умолял прекратить, утверждая, что скорее умрет, чем согласится на это.
- Но через два часа у него снова операция? – почти шепотом уточнил я.
- Через четыре. Я даю пациентам два с половиной часа отдыха, ещё полтора – предварительное облучение, - помолчав, ответила она. – Сейчас десять вечера. Операция назначена на два часа ночи.
- Мне жаль.
- Вы собираетесь уезжать?
- Нет, я остаюсь, - твердо сказал я. – Во-первых, мне некуда идти, во-вторых – кто-то же должен этим заниматься. В-третьих, я должен знать, что мне придется пережить.
- Я знаю, - фыркнула она. – То есть, я знаю, что вы ещё не переболели вирусом.
- Откуда? – изумился я. – Я же не сдавал кровь на блок-постах.
- Вы же не знали про боль, - сжав губы, произнесла Виолетта.
- А вы знали?
- Когда только пришла – нет. Я заразилась от одного из своих пациентов.
- Штамм №19, - задумчиво кивнул я, успевший изучить номенклатуру штаммов. – Употребление кодеина7 в качестве обезболивающего. Поражает четырехглавые мышцы бедер8. Надо же, какая ирония.
- Да. Трижды.
- Что значит – трижды?
- Мне трижды проводили операцию. Сначала на общем наркозе9. Потом – на местном10, потому что первая операция не дала результатов. Так как вторая произвела аналогичное действие, мне только с третьего раза запустили мышцы.
- О, черт… - прошептал я. – Трижды? Как вы вынесли?...
- У меня были пациенты. Доктор Чейз, вы уверены, что хотите этого? – негромко спросила она, глядя на меня тяжелым, совсем не-хаусовским взглядом.
- Да. Через четыре часа?
- Да. Советую выспаться.
Она смотрела на меня… с явной жалостью.
- Привет, Джереми. Отдохнул?
Стандартный вопрос. На операционном столе – парень с трясущимися руками и безумными глазами. Мне стало страшно, едва я увидел этот взгляд, и я начал подозревать, что зря согласился. Виолетте, кажется, тоже не по себе, потому что она зашла с другой стороны и отвернулась от парня, пока медсестры готовили его к операции. А может, мне просто показалось.
Джереми привязывали к столу.
- Нет, нет. Пожалуйста, не надо… - он умоляюще посмотрел на меня. – Доктор, не надо, прошу!
- Глупо отступать, когда полдела уже сделано, Джереми, - произнес я, приближаясь и делая глубокий вдох. Это – мой пациент. И ему будет гораздо больнее, чем мне, потому что я буду всего лишь слушать его крики.
Всего лишь.
- У Джереми штамм № 30, - произнесла Виолетта, не поворачиваясь. – Вы в курсе, что это, доктор Чейз?
- Нет, - я отрицательно качнул головой. – Не успел выучить наизусть.
- Ничего, наверстаете. Штамм № 30 – употребление кодеина в качестве обезболивающего плюс врожденный порок сердца. Поражает почки. Правую мы уже прооперировали.
- Понятно, - кивнул я, стараясь не прислушиваться к умоляющему шепоту со стороны Джереми. Ничего, все будет нормально. Главное – не обращать внимания на крики, ведь ему несомненно будет легче потом, после операции. И даже если он возненавидит своих врачей – мы спасаем ему жизнь.
- Ладно, тогда начинаем, - произнесла Ви. – Джереми, перевернись на левый бок, будь добр.
Я знал, что сейчас - самая болезненная часть операции. Это не значит, что потом будет только приятное покалывание, но проведение входящих трубок – несомненно, одна из наиболее неприятных вещей.
- Доктор Чейз…
Надо же, он успел услышать, как меня зовут.
- Доктор Чейз, пожалуйста, не надо, - схватив меня за руку, прошептал Джереми. – Я лучше умру.
- Ты будешь жить, - твердо сказал я, делая знак медсестрам. Они перевернули почти не сопротивляющегося парня набок. Теперь Виолетта стояла у него за спиной, а я – спереди.
- Джереми, - я присел перед ним на колени, чтобы наши лица оказались на одном уровне. – Тебе остается только терпеть. Давай поступим так: ты будешь держать меня за руку, и будешь сжимать её так сильно, как больно будет тебе. Хорошо?
- Хорошо, - пролепетал он, вцепляясь в мои запястья. Виолетта у него за спиной одобрительно кивнула мне:
- Вдохни поглубже, - приказала она, и не совсем понятно, ко мне или к Джереми относилось это высказывание.
- НЕТ!!! НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА!!! Лучше убейте меня!!! Господи, мне больно!! Пожалуйста, прекратите!!!
Мои запястья, в которые отчаянно вцепился Джереми, нестерпимо болели от его хватки. Но я настойчиво напоминал себе, что ему сейчас ещё больнее. В сто, а может, в двести раз.
Уши заложило от мучительного крика парня, которого мы обрекли на такую боль, которую я даже боялся себе представлять. Я старался не обращать внимания на крик, хотя сердце билось часто-часто, выстукивая какой-то неизведанный ритм. Хотелось выбежать наружу, забиться в угол и закрыть уши руками, чтобы не слышать, не слышать, не слышать…
- ПРОШУ ВАС!!! БОЛЬНО!!!
- Джереми, - я старался дышать ровно. – Джереми, ты слышишь меня! Будь здесь, не теряй сознание! Дыши глубоко и говори со мной! Говори, ты слышишь?
Он открыл глаза, полные безумного, отчаянного желания умереть, с расширенными от крика зрачками.
- Доктор Чейз! Прекратите это, пожалуйста! – он сжал мои запястья.
- Говори со мной! – приказал я. Спокойно, только спокойно, Роберт, ты же все-таки врач. – О чем угодно, но говори! Расскажи мне о своей девушке, слышишь, Джереми? Девушка, у тебя есть девушка?
- Да… Марси… - сипло выдохнул он, видимо, уже потерявший голос от крика.
- Марси! Марси, очень хорошо. Прекрасное имя! – быстро сказал я, стараясь не упустить контакт с ним. – Как вы познакомились?
- Мы в кафе.… О, ЧЕРТ!! В кафе, мы познакомились в кафе…
- Она официантка? Джереми!
- Она… нет… ПОЖАЛУЙСТА!
- Джереми, ты слышишь меня? Кто она?
- Она… учится на… юриста…
- Очень хорошо! Прекрасно! Юрист – отличная профессия! Сколько ей? – я продолжал настойчиво трясти парня, в надежде хоть немного отвлечь его от мучительной боли.
- Пара сантиметров, - негромкий голос Виолетты. Я поднял на неё глаза. В её взгляде – одобрение, она кивнула мне: продолжайте в том же духе.
- Ей… восемнадцать…
- Как вы познакомились? Что ты и Марси делали в кафе?
- Ещё несколько секунд, Чейз.… Подержите его в этом состоянии как можно дольше.
- ГОСПОДИ, БОЖЕ!!
В стрессовых ситуациях мозг начинает работать гораздо четче. Роберт, все, что тебе нужно – это отключиться, отрешиться от происходящего. Давай, у тебя это отлично получалось, когда ты видел самые отвратительные внутренности, самые кошмарные операции…
- Что ты делал в кафе?
- Это кафе… при университете… её университете… я зашел туда случайно… БОЖЕ!!
- Входящие трубки проведены.
- Пульс в норме, - кивнул я. – Джереми, давай, переворачивайся на спину.
Получивший короткую передышку, он тяжело дышал. Перевернулся на спину, продолжая рефлекторно сжимать мои запястья.
- Чейз, вы знаете, что нужно делать, - снова негромкий голос Виолетты. – Сможете?
- Да, конечно, - снова кивнул я. – Джереми, ты можешь отпустить мои руки. Так больно уже не будет.
- Да… - выдох.
- Ты можешь отпустить меня. Давай, осторожно, все хорошо, - я аккуратно разжал его побелевшие от напряжения пальцы, освобождая сначала левую, а затем и правую руки. Запястья ныли, но, я думал, что я ещё удачно отделался, если посмотреть на Джереми.
Во всяком случае, теперь я точно знал, что придется пережить, когда в моей крови будет гулять Вирус-911.
Я открыл кран с холодной водой и, недолго думая, сунул голову под струю. Прохлада принесла долгожданное облегчение, но в ушах все ещё стоял крик Джереми.
Операция шла минут сорок, и за это время я успел бесчисленное количество раз пожалеть, что вообще ввязался в это, проклиная свою судьбу, собственную глупость и доктора Грегори Хауса в частности, за то, что он уволил меня. За все время пока мы проводили все необходимые процедуры, я не услышал от Виолетты больше слов, чем было необходимо («Ещё один укол B-23» или «Доктор Чейз, увеличьте подачу сульфата магния и исключите возможность брадикардии11»).
Опершись руками о края раковины, я посмотрел в зеркало. Зря. Наверное не стоило. Человек, отразившийся там, никак не походил на меня – такого, каким я привык себя видеть. Запавшие глаза, испарина на лбу, затравленно-усталый взгляд, свисающие мокрыми прядями потемневшие волосы, с которых спадают на пол маленькие капельки воды и подергивающийся уголок губ.
- Чейз.
Виолетта стояла у дверей и с некоторым интересом разглядывала меня.
- Что так плохо? – несколько сочувственно спросила она, стягивая с рук резиновые перчатки и выкидывая их в мусорную корзину.
- Я в порядке, - невнятно проговорил я, стирая капли со лба. Она пожала плечами:
- Если вам угодно… - и потом, несколько другим тоном. – Покажите руки.
Я в недоумении обернулся:
- Что?
- Показывайте ваши запястья, - устало произнесла она. Я подошел к ней, на ходу сняв полиэтиленовый халат и выбросив его в ту же урну, и протянул руки вперед. Она задернула рукава моего матерчатого халата.
На обоих запястьях проступали багрово-синие полосы, похожие на кошмарные браслеты. На легкое прикосновение к одному из синяков я ответил невнятным шипением сквозь зубы.
- Хороший вариант утешения чужой боли через свою собственную, – фыркнула Виолетта. – Но если вы будете продолжать в том же духе, то скоро останетесь без рук, Чейз.
- Идите к черту, - сквозь зубы проговорил я. Она отмахнулась:
- Я же не сказала, что это плохой способ. Вы нашли хороший подход к пациенту, Чейз, это подействовало, но через две недели таких «упражнений» они сломают вам и луч, и локоть12, - она закусила губу. – Ладно, идемте.
Мы нарочно не пошли по подземным коридорам, а вышли на улицу. Мне было просто необходимо хлебнуть свежего воздуха, Виолетте, видимо, тоже.
Улица встретила нас ночной прохладой и тусклым светом фонарей, падающим на каменную брусчатку дорожек. Кое-где окна белых домиков ещё светились, особенно большим количеством «огоньков» обладал корпус непосредственно больницы, которую мы только что покинули. Но по большинству своему обитатели «Центра по борьбе с Вирусом-911 города N» уже спали, что было вполне справедливо, учитывая, что стрелки уже перевалили за три часа ночи.
В нашем корпусе горели только два соседних окна – мое и Виолетты.
Бесшумно открыв дверь (странно, мне кажется или сегодня днем ключ скрежетал в замке?) она проскользнула на кухню, поманив меня за собой. Миссис Притчер спала мертвым сном и видела десятый сон, но, как мне шепотом объяснила Виолетта, хозяйка все равно скоро проснется, потому что часто встает по ночам.
Ви усадила меня напротив себя, закатала мне рукава и, достав прохладный мокрый бинт, смоченный каким-то раствором, принялась накладывать повязку. Сейчас у меня даже не было ил удивляться такой неожиданной человечности со стороны той, которая носит фамилию Хаус. А, может быть, и Хаус способен на человеколюбие… если это ему выгодно.
Пока она перебинтовывала мои запястья, я наблюдал за её лицом. В слабом свете настольной лампы, её глаза казались темными, почти черными. Они были абсолютно равнодушными как всегда, когда не выражали злобы, раздражения или насмешки. Лицо её казалось также спокойным, если б не одна маленькая деталь: уголок плотно сжатых в ниточку губ подозрительно подрагивал, выдавая, что и ей не было безразлично все, что происходило в операционной.
- Теперь отсыпайтесь.
Надо же, я не успел заметить, когда она закончила перевязку. Виолетта поднялась, собираясь выйти из кухни, но уже возле двери обернулась, бросив на меня взгляд:
- И… Роберт…
- Что? – я поднял голову, снова увидев какую-то странную жалость в её глазах.
- Вы хорошо держались сегодня.
- Вы тоже, - негромко ответил я. – Вы, конечно, уже привыкли…
Виолетта покачала головой:
- Поверьте, к этому привыкнуть нельзя.
__________________________________________
3. Инфаркт – омертвение участка органа или всего органа вследствие недостатка кровоснабжения.
4. Инсульт – клинический синдром, развивающийся внезапно по причине острого нарушения мозгового кровообращения, сохраняющийся не менее суток или заканчивающийся летальным исходом в течение этого срока.
5. В мире существует четыре группы крови (0, A, B и AB), для каждой группы – два резуса или резус-фактора (положительный или отрицательный) – отсюда восемь типов крови.
6. Читателю нет необходимости понимать весь принцип операции. Точное её определение в том, что она причиняет дикую боль, но вылечивает вирус.
7. Кодеин – обезболивающее средство, вызывающее слабое наркотическое привыкание.
8. Четырехглавая мышцы бедра – соответственно и есть мышца бедра. Однако по иронии судьбы, именно эту мышцу вырезали доктору Грегори Хаусу, что и сделало его хромым. Именно об этой иронии и говорит Чейз, неплохо осведомленный об истории болезни Хауса-старшего.
9. Общий наркоз – под этим определением автор имеет в виду, если говорить проще, усыпление человека на время операции.
10. Соответственно, местный наркоз – обезболивающие, либо препараты, вызывающие онемение в определенной части тела и таким образом избавляющие пациента от боли.
11. Брадикардия - разновидность нарушений синусового ритма сердечной деятельности.
12. «Луч и локоть» - профессиональный врачебный жаргонизм. Разумеется, Виолетта имеет в виду лучевую и локтевую кости, которые и проходят в том месте, где Джереми сжимал руки Чейза (то есть, несколько выше запястья).
Глава 3. Прозрение- И куда вы намылились?
- И это вместо: «Доброе утро, Ви! Как спалось? Тебе не снились кошмары? А мне - да».
- Мне не снились кошмары, - спокойно проговорил я, не обращая внимания на язвительный тон. – Так куда вы намылились?
- Вы теперь взяли на себя ответственность контролировать каждый мой шаг? Спасибо, благодарна, но не стоит, - покачав головой, посоветовала Виолетта. – Я самостоятельная девочка.
- Я вообще-то всего лишь хотел поблагодарить за перевязку, - уже чуть резче заметил я.
- Хм, да, а в качестве благодарности вы, конечно, сейчас предложите мне ужин в ресторане со всеми вытекающими из него последствиями. Скажу вам по секрету: ужин можете пропустить и переходить к последствиям.
- Виолетта…
- Что, не согласны пропускать ужин? Да, согласна, для желудка это не очень хорошо, - насмешливо продолжала она. – Вы, наверное, спортсмен.
- Спортсмен? Я не.… При чем тут это! – взорвался я. – Я всего лишь хотел сказать «спасибо»!
- «Спасибо» не булькает, и в карман его не положишь, - фыркнула Виолетта. – При этом, если оно булькает, то и его не положишь в карман, а если его можно положить в карман, тот оно, как правило, не булькает. Мы все еще говорим про «спасибо»?
- Идите к черту, - сквозь зубы проговорил я, захлопывая дверь своей комнаты и обессилено падая на кровать.
Да, вот это настоящий Хаус. Другого слова и не подберешь. Все, что я видел в ней вчера – мягкую жалость, злобу, раздражение, насмешку – не шло ни в какое сравнение с тем, что я видел в ней сегодня: язвительность, ехидство и сарказм. В нее словно черт вселился.
Или Грегори Хаус, мысленно добавил я.
- Да, доктор Чейз! – донеслось из-за двери. Я вышел, отметив еще одну особенность: «доктор Чейз» не «Роберт», как давеча ночью.
- С вами хотел поговорить…
- Скажите, Виолетта, - прервал ее я. – То, что я видел вчера – это были вы?
- Нет. Это было мое тридцать третье по счету «я». Хотя, нет, стоп. Тридцать третье обычно через каждые два слова матерится. Значит, тридцать восьмое. Ох, нет, и не это тоже, потому что тридцать восьмое подвержено вспышкам депрессии… Может сорок пятое? Ох уж мне эти личности! Никак не могу удержать их под контролем! – саркастично проговорила она. Я мысленно выругался и понял, что ничего не добьюсь.
- Ладно, проехали. Кто хотел со мной поговорить? – быстро спросил я, приготовившись к новому потоку ехидства.
- Главврач больницы. Он все-таки ваш непосредственный наниматель.
- Он?
- Ну, разумеется, это не я. Вы мне не по карману, потому что стоите, как оказалось, гораздо дороже, чем мальчики по вызову. Вот и пришлось за ваш наем платить Уилсону.
- Кому? – я чуть не упал.
- Все больше убеждаюсь, что слух у вас не в порядке. Конечно, отоларинголог13 у нас тут хреновый, но и то сойдет…. Вы бы проверились… - усмехнулась Виолетта. – Я сказала – Джеймс Уилсон, главврач больницы. Правда, не советую вам проверять слух у него, ибо он, кажется, онколог по специальности…
Я ворвался в кабинет Уилсона без стука, нагло пройдя мимо пустующего секретарского места, с порога спросив:
- Она знает? Скажи мне только: она знает?
- Что я – лучший и, возможно, единственный друг ее отца?
За столом, вопреки всем моим надеждам, сидел именно Джеймс Уилсон собственной персоной. Почти не изменился за те три месяца, что я его не видел – с тех пор, как он ушел из Принстон-Плейнсборо – тот же белый халат, ровно уложенные на пробор волосы и доброжелательное выражение рожи.
- Нет, не знает, - спокойно продолжил Уилсон, отрывая меня от разглядывания. – Я не решился говорить ей, видя, как недоброжелательно она относится к собственному отцу.
- Она его даже не знает, - буркнул я, проходя вперед и занимая посетительское кресло. Желание стереть эту добренькую улыбочку с лица онколога была таким, что на минуту даже захотелось ради этого закинуть ноги на стол и посмотреть на его реакцию.
- Да. И тебе тоже привет, Чейз.
- Привет, Уилсон, - я пожал протянутую руку.
Все традиции были соблюдены, и в кабинете установилась более-менее спокойная обстановка. Уилсон встал и достал откуда-то с полки одного из шкафов бутылку с виски.
- Будешь? – я кивнул. Он достал оттуда же стаканы и принялся разливать, попутно рассказывая:
- Я уволился из Принстон-Плейнсборо именно потому, что мне предложили место здесь. Бывший главврач здешней больницы переквалифицировался в раздел хирурга по собственному желанию, и место освободилось.
- А Хаус знает? – с интересом спросил я, забирая из его рук протянутый стакан.
- Что я здесь? Конечно, знает.
- А про дочь?
Уилсон покачал головой.
- Понимаешь, это их дело, Чейз. Я бы никогда не рискнул вмешиваться в семейные распри двух Хаусов, хотя бы потому, что она этого не хочет.
- Но она неправа! – горячо воскликнул я. – Понимаешь, она составила мнение о своем отце со слов других людей и удовлетворилась этим. Это же неправильно!
- Переупрямь ее, - фыркнул Уилсон. – Давай, Чейз, смелее, у меня не получилось, но, может, у тебя получится. Ну, за встречу, старательно организованную мной, - он поднял стакан и чокнулся со мной.
Выпитое виски приятным теплом растеклось по венам, и говорить стало гораздо удобнее.
- У нее чересчур хаусовский характер, - покачал я головой. – Этого не изменишь.
- Ну… я бы не сказал, что они так уж похожи, - возразил Уилсон. – Конечно, на первый взгляд… ну, и на второй тоже.… Хотя она более равнодушна, у нее более «холодное сердце». Но они очень разные.
- Я заметил.
- Да ни черта ты не заметил! – хмыкнул Уилсон. – Ты судишь не так… вот смотри: как ты охарактеризуешь Хауса?
- Какого из них?
- Я говорю про Грега.
- Ммм… вчера от нее я услышал достаточно точное определение: равнодушная язвительная скотина.
- Вот! – торжествующе поднял палец Уилсон. – А он – не такой!
- Неужели?
- Ты знаешь его три года, а я – двенадцать лет. Поверь, я понимаю чуть больше. Нет, Грег… жалок, но он борется. Как царь Леонид.
- Какой еще царь Леонид? – слегка ошарашенный таким определением, изумился я.
- Ну, тот, что защищал проход через горы, отделяющие одну часть Греции от другой… «Триста спартанцев»14, ну же, Чейз, соображай быстрее! – нетерпеливо заговорил Уилсон. – Он знает, что проиграет эту битву, но все равно борется. Понимаешь?
- Ну, ладно, предположим, - сдался я. – И что дальше?
- А то, что она – другая и такая же.
- Это как?
- Как ты охарактеризуешь Летти?
- Ммм… даже не знаю, - признался я. Уилсон, видимо уже не раз думавший над этой проблемой, махнул рукой:
- Объясню. Ее главная черта в том, что она боится эмоций и не хочет этого признавать. Поэтому она так равнодушна и язвительна одновременно.
- Предположим.
- Так вот, ее можно вставить в рамки того же царя Леонида. Он боялся своих врагов? Конечно, боялся, он же не сумасшедший и понимал, на что идет, с чем и против кого, как бы там его ни воспевали в балладах. Но он никогда бы не согласился признать этого. Виолетта – это царь Леонид, а ее эмоции – это персидские захватчики. Понял?
- Смутно, - признался я, наливая себе еще виски. – Это какой-то немного странный пример.
Уилсон тяжело вздохнул и указал мне на свой стакан, прося тоже налить.
- Ладно, можно и другой пример. Какой-то человек на улице по своей вине попал в опасность… нет, опасность не подходит, они же оба врачи… ну пусть просто в дурацкую ситуацию. Ему хреново, стыдно, но не больно и не опасно. Рядом проходит Грег. Что он сделает?
- Как-нибудь язвительно откомментирует действия этого человека, упомянув его глупость? – предположил я. Уилсон кивнул:
- Правильно. А почему он так сделает?
- Потому что он – язвительная скотина? – сделал я попытку, понимая, что мягкий Уилсон отвергнет ее.
- Неа. Потому что он жалеет этого человека и пытается по-своему посочувствовать ему. Как может, конечно, - пожал плечами онколог. – Потому что Хаус по-другому не умеет. Так, ладно. Что, в той же ситуации на его месте сделает Летти?
- Ммм… пройдет мимо, ничего не сказав?
- В точку! – торжествовал Уилсон. – Аналогичный вопрос: а почему она так поступит?
- Потому что ей наплевать на всех, и на этого человека в частности, - усмехнулся я.
- Нет, Чейз. Здесь-то и вся загвоздка: она сделает так, потому что тоже жалеет этого человека. И понимает, что если остановится, то обязательно скажет какую-нибудь пакость, потому и проходит мимо, чтобы он не чувствовал себя совсем уж униженным. Видишь, в чем разница между ними? Мотивы – одни и те же – жалость. А подходы иные.
- Понял, но смутно, - покачал головой я. – И все-таки, почему ты отказываешься принять, что она похожа на него?
- Не слишком, - отрицательно помотал головой Уилсон. – Она мягче, спокойнее, равнодушнее, менее язвительна, более безразлична. И дело тут даже не в самом характере, а в причинах его формирования. Грег – пятидесятилетний несимпатичный мужик, хромой инвалид с покореженной судьбой и душой. Летти – двадцатилетняя привлекательная девушка, здоровая, живая и, в целом, еще не потрепанная жизнью настолько, чтобы возненавидеть всех и вся, а больше всего – себя. Да, они оба самоуверенные, наглые, эксцентричные, почти всегда правые, отличные врачи, трудоголики и увлекающиеся люди. Но в ней – только половина его хромосом15. Не забывай, что у Летти еще и мать была. Правда… - Уилсон вздохнул. – Не абы кто….
- Кто? – растерянно переспросил я.
- Ну… ты же знаешь характер Грега, так что ее мать была… короче говоря, она была проституткой. Поэтому и сдала ребенка в детдом.
- Серьезно? – я удивленно уставился на Уилсона. Тот раздраженно отмахнулся:
- Ну, возможно, она была хорошим человеком. Мы же не знаем, - в его глазах явно отражалось сомнение в собственных словах. Да, я понимал ход мыслей Уилсона: вряд ли человек, сдавший свое дитя в детский приют, мог быть хорошим. Правда, что мы имеем в виду под «хорошим человеком»? Да и есть ли такие в мире?
- Могу я… войти?
- Привет, Робби, - она помахала мне рукой. – Заходи, не стесняйся, мы тут с моим другом.
Обращение «Робби» появилось примерно дня три назад, когда мы с Виолеттой сидели в лаборатории над очередным вирусом, выясняя тип мутации. Я заметил, что, возможно, нам стоило бы перейти на «ты», потому что работать нам ещё долго. В ответ на что Виолетта сказала: «Может быть, когда-нибудь…», а следующей её фразой было: «Ну что, Робби, что там со штаммом № 72?». В ответ я начал называть её «Летти», логично предположив, что раз она позволяла Джулии и Уилсону так себя именовать, значит, обращение её устраивает.
Робби – это было что-то новенькое. Во времена школьной молодости я побывал «Робертом» и «Бобби», в аспирантуре за мной прочно закрепилось прозвище «Боб», ну а после, разумеется – «доктор Чейз». Однако, Робби – так меня ещё никто не называл. Имя звучало удивительно по-домашнему тепло.
Летти сидела на полу возле кровати, лениво перебирая струны черной лакированной гитары. Видимо, это и имелось в виду под «другом».
- Ммм… познакомьтесь, - кивнула она. – Доктор Робби Чейз – мой друг Палмер16.
- Палмер? Я думал, твоего друга зовут Джонни Уокер17, - пошутил я, падая на кровать.
- Ну, тебя, Чейз, - отмахнулась она. – Я, конечно, испорченная девочка, но не до такой же степени. Джонни заходит ко мне только иногда и исключительно в самые тяжелые моменты.
- Он тебя морально поддерживает, - фыркнул я.
- В точку, Робби.
На некоторое время я замолчал, глядя, как она лениво перебирает струны. Надо же… до чего естественно выглядит гитара в её руках, несмотря на то, что я не признаю девушек с этим инструментом. «Гены, Робби, - напомнил я себе. – Всего лишь гены». Ведь Хаус-старший, кажется, тоже…
- Давно играешь? – прервал я молчание.
- С девяти лет, - неохотно отозвалась Летти, беря несколько нот. Инструмент издал низкий, глубокий звук, приятный слуху. – Но не профессионально, а так… как любитель.
- Спой что-нибудь, - попросил я.
- Я не пою.
- Врешь ты все. Я слышал как вчера ты пела, - неуверенно солгал я.
- Вчера у меня было дежурство в клинике, - спокойно ответила Летти. – И я не пела.
- Но вообще-то ты поешь!
- С чего ты взял?
Я замолчал, не зная, как точнее объяснить, что я чувствую это. Может быть, наконец-то заговорила доселе молчавшая интуиция, но я точно знал: она умеет петь.
Летти тяжело вздохнула.
- Черт с тобой, Робби.… Хочешь петь – будем петь, только ты ведь ничего не поймешь…
Её рука скользнула на середину грифа и зажала несколько струн. А потом гитара неожиданно пронзительно заиграла-запела, полились резкие и мягкие ноты, складывающиеся в полузнакомую мелодию. А Летти негромко запела что-то на незнакомом языке:
En realidad yo dudo tanto de ti,
Por mas que intento no me dejp llevar
Pruebo tu amor
Y me siento fatal,
Pero yo te quiero
Bien o mal…
Habla el corazon
Qua no sabe mentir
Habla el corazon
A todas horas de ti.
Oigo cosas bonitas
Y presto atencion
Habla el corazon
Y yo escucho su voz…18
- Что это? – тихо спросил я, вслушиваясь в затихающие аккорды. Голос у неё был приятный, немного низкий, практически всегда попадающий в ноты.
- «Слушай свое сердце», - так же негромко ответила Летти. – Ты ведь не знаешь испанского?
- Нет, - я покачал головой. – А ты?
- Я – да, - последовал короткий ответ.
- Можно спросить, откуда?
- Можно. Но не факт, что за этим вопросом последует ответ, - коротко отрубила она. Мне почему-то показалось, что испанский – это запретная тема. За последнее время, у нас вообще накопилось несколько таких тем, в том числе: Хаус-старший, жизнь Летти, то, что происходит в операционной (ну, разве что это было возможно исключительно в медицинских целях) и – её чувства. Теперь добавился испанский.
Я все чаще думал о том разговоре с Уилсоном и мысленно продолжал сравнивать Летти с её отцом, находя все больше отличий, как в «Игре двоих»19. Она была совершенно иной. Уилсон не соврал: Летти бывала резка только тогда, когда это было необходимо, чтобы оттолкнуть человека, посмевшего приблизиться к ней чересчур сильно (как в то утро, после операции со мной) или когда вспоминала об этом. Сарказм проявлялся в ней не как «я саркастична, потому что я такая», а как «я саркастична, потому что хочу, чтобы все так думали и оставили меня в покое».
В сущности, кто такой Грег Хаус? Обожженный жизнью старик, который будет издеваться над тем, кто захочет приблизиться к нему. Потому что он слишком боится сильных чувств, боится обжечься, боится раскрыться и получить удар.
Кто такая Летти Хаус? Она не получала от жизни таких сильных ударов, чтобы разочароваться во всем человечестве. Вероятно, все вышеуказанные боязни Хауса-старшего передались ей с его хромосомами. Так что все эти выпады, сарказм, насмешки – не ненависть к человеку, а всего лишь… защитная реакция. Это как с нервной системой: воспринимая раздражение (например, когда мы дотрагиваемся до чего-то горячего), рецепторы кожи посылают импульс в мозг, а мозг, интерпретируя сигнал, активирует защитную реакцию – и мы отдергиваем руку. То же самое у Летти, только её раздражение – это проявление каких-либо позитивных чувств по отношению к ней, и её защитная реакция – это язвительность и ехидство.
А ещё иногда она бывают сволочью, чтобы никто не забывал, что она сволочь.
- Знаешь, Робби, иногда лучше не знать, - вдруг сказала Летти. – Просто унять свое любопытство и забыть.
- Да, я знаю, - пробормотал я. – Чем меньше знаешь, крепче спишь.
Это было, разумеется, лицемерие с моей стороны, потому что любая нераскрытая тайна теребила мое сознания, заставляя докапываться до правды.
- Ну, вот и молодец, - она улыбнулась и, проведя рукой по струнам, заиграла, запев что-то про «шестнадцатилетнюю королеву красоты, которая будет любима» и «парня, который не против проводить целые дни под проливным дождем, чтобы увидеть девушку с грустной улыбкой и попросить её остаться ещё на чуть-чуть»20.
Я никогда не думал о причинах, которые заставляли Хауса быть сволочью. Возможно, и он не так плох, как мне казалось.
____________________________
13. Отоларинголог – врач по специальности «ухо-горло-нос», он же лор.
14. «Триста спартанцев» - исторический фильм, повествующий о спартанском царе Леониде, который вместе с отрядом в триста человек оборонял Фермопильский проход, отделявший Среднюю Грецию от Южной Греции, против многотысячной армии персидского царя Ксеркса примерно в 480 году до н.э. По преданию все до единого воины полегли на поле брани. Ныне на этом месте стоит исторический памятник, на который могут полюбоваться все туристы и обитатели Греции.
15. Хромосома – частичка внутри ядра клетки, хранящая гены – наследственную информацию. В каждой клетке – 46 хромосом. В половых клетках (яйцеклетках и сперматозоидах) по 23 хромосомы, поэтому при слиянии они образуют полноценную новую клетку (зиготу), из которой и развивается будущий ребенок, таким образом получающий наследственную информацию от обоих родителей.
16. Palmer – марка гитары.
17. Johnnie Walker - известная марка виски.
18. Чейз, конечно, не знает испанского языка, но не узнать мелодию он просто не может. Песня называется “Habla el Corazon” небезызвестной группы Roxette, однако большинству людей эта же песня известна как «Listen to your heart». В числе проектов вышеупомянутой группы был альбом “Ballads in Espanol” (Баллады на испанском), в который вошли некоторые их песни, переведенные на испанский язык.
19. «Игра двоих» - игра, больше известная российской аудитории, как «Найди отличия одной картинки от другой».
20. Песня группы Maroon 5 «She will be loved».
Глава 4. ПорочностьВнизу слышался шум. Что-то настойчиво гудело, слышались разговоры, смысл которых я никак не мог уловить (потому что не очень-то и хотел). Самым надежным способом выяснить, что происходит, был вариант спросить у Летти. Поэтому я терпеливо дождался, пока она придет из больницы и, дав ей время опомниться, набросился с вопросами.
Первый этаж, кстати, стал ещё оживленнее с тех пор, как приехали муж Рэйчел – Кормак Притчер (поджарый мужчина лет пятидесяти с колючей короткой бородой, в которой виднелись седые волоски, практически лысым черепом и живыми глазами) – и её восемнадцатилетний сын Алекс (невероятно высокий парень с бритыми под ежик темными волосами и пародией на сарказм Летти).
И муж, и сын миссис Притчер работали где-то в Эвансвилле – соседнем городе (я не говорил, что из Нью-Джерси переехал в Индиану?), достаточно большом, чтобы там могли найти работу двое эмигрантов-немцев, коими и являлись вышеуказанные члены семьи Притчер. Они приезжали в город N примерно раз в три недели. Кроме того, как оказалось, Алекс совершенно не говорит по-английски, изъясняясь только на немецком. Это объяснялось тем, что Притчеры переехали в Штаты чуть менее двух месяцев назад. Кстати, Летти совершенно свободно говорит по-немецки, как выяснилось. Она явно полиглот…
Дверь комнаты Летти была неплотно прикрыта, и я, уже подняв руку, чтобы постучать, вдруг услышал негромкую музыку. И голос.
Пела, разумеется, Ви, но это было совсем непохоже на ту песню на испанском в её исполнении, что я слышал неделю назад. Отличалась сама манера пения. Испанский в её устах звучал, как бы, «одомашненно», тепло и глубоко, а эффект усиливался гитарой. Сейчас же музыка неслась из динамиков а вокал… будто бы я слушал нечто эстрадное. Сильный, звучный, свободный, летящий, звенящий…
Если я правильно вспоминал, то песня называлась «Mon Mec A Moi», и была она французской. Вот только исполнительницу я запамятовал.
Sa facon d'etre а moi,
Sans jamais dire je t'aime
C'est rien qu'du cinema,
Mais c'est du pareil au meme
Ce film en noir et blanc,
Qu'il m'a joue deux cents fois
C'est Gabin et Morgan,
Enfin ca ressemble а tout ca
j'm'raconte des histoires,
Des scenarios chinois
C'est pas vrai ces histoires,
Mais moi j'y crois21
- Чейз! – дверь внезапно раскрылась, и на пороге возникла Летти. – Подслушиваешь?
- Ну, ты же не хочешь петь в моем присутствии, - ничуть не смутившись, я пожал плечами.
Она отмахнулась:
- Да какая разница! Зачем слушать песни, смысл которых не понимаешь? Ну, вот скажи мне: разве тебе что-нибудь понятно?
- Oui. J'etudiais la langue des l'enfance22, - с шутливым полупоклоном ответствовал я. Летти удивленно посмотрела на меня:
- Ого! Даже так! – и потом, подумав, прибавила. - Quel dommage23. Теперь французский в твоем присутствии отменяется.
- Боишься, что я вникну в смысл твоих тайных разговоров? – шутливо поддел я. Она нравоучительно подняла палец:
- Il n'est si petit chat qui n'egratigne24.
- Эй! – я запротестовал. – Я что похож на муравья?!
- Ну, разумеется, - фыркнула Летти. – Ты в зеркало когда последний раз смотрел? Видел свои шесть мохнатых лапок и челюсти?
- Слушай, что там внизу происходит? – вспомнил я об основной цели своего визита.
- Где?
- Ну, Притчеры что-то там собираются делать, и я никак не соображу, что.
- Ага, значит, немецкого ты не знаешь, - удовлетворенно фыркнула Ви. – На самом деле – ничего секретного, просто семейный просмотр фильма. Хочешь с нами?
- Да нет… - смутился я. – Как-то неудобно…
- Да брось, Робби, что тут такого? – махнула рукой Летти. – Они будут только рады.
- А что за фильм?
- Если честно – я сама не в курсе. Но, уверяю тебя, Алекс умеет находить действительно хорошее кино.
Хорошее кино называлось «Пристрели их»25. На самом деле, смотрели его только я, Ви и Алекс (для него по низу шла строка субтитров на немецком). Кормак внаглую спал, лишь изредка открывая глаза, чтобы все удостоверились, что он не спит, а Рэйчел… ну, она тоже смотрела в экран, но фильм ей определенно не нравился.
Ввиду маленьких размеров комнаты (одна из двух комнат на первом этаже, принадлежащая непосредственно чете Притчеров и носящая гордое название «зал»), нам пришлось сидеть в весьма походных и экстремальных условиях. Рэйчел и Кормак расположились на диване, Алекс – в кресле, ну а мы с Летти лежали на полу, на подстеленном матрасе и куче подушек, совсем рядом, касаясь друг друга плечами.
Фильм был забавный, зрелищный, но, в целом – бессмысленный. Где-то примерно в середине его, наблюдая, как Клайв Оуэн убивает очередного бандита морковкой (которая не только служит ему основным оружием, но и ещё, как оказалось, полезна для зрения – по его же словам), я почувствовал, что моя рука лежит где-то совсем не там, где должна быть. Летти вплотную прижималась ко мне, перевернувшись на бок, а я почему-то обнимал её за талию.
Убрать руку сейчас – возбудить кучу ненужных вопросов и ряд насмешек с её стороны. Кстати, интересный вопрос: почему она ещё не заметила? А, если заметила, то почему позволяет этому продолжаться? Я решил не предпринимать ровным счетом ничего, и только сейчас осознал, что моя рука, лежащая у Ви на талии – это не только кажется совершенно естественным, но ещё и почему-то безумно приятно.
- Вряд ли он когда-нибудь любил по-настоящему, да?
Аккуратно убрать руку с её талии тогда, когда стало ясно, что фильм близится к концу, оказалось не таким уж невыполнимым, как я думал. Летти даже ничего не заметила. После окончания мы не пошли по своим комнатам – через полчаса была назначена операция – а завалились ко мне. В комнате царила тишина: я размышлял, как моя рука оказалась там, где она не должна быть по логике вещей, и что это значит, Ви – думала о чем-то своем. Теперь стало совершенно ясно, о чем именно.
- Нет. По крайней мере, один раз – любил, - помедлив, ответил я. Она обернулась:
- Как ты догадался?
- Ну, так как твой вопрос вряд ли относился ко мне или к Оуэну, я полагаю, что единственный «он», который ещё может занимать твои мысли – это твой отец.
Скорее всего, именно поэтому она не заметила, что я обнимал её во время фильма, да и вряд ли вообще вникла в суть происходящего на экране. Из-за мыслей о Хаусе.
- Откуда ты знаешь, что он любил? – спокойно поинтересовалась Ви, разглядывая узор на стенах. Но я слишком хорошо понимал, как важен для неё этот разговор.
- Я знаю её. Она работала в Принстон-Плейнсборо какое-то время, - просто ответил я.
- Хочешь сказать – у него был служебный роман? – насмешливо переспросила Летти. – Зная себя, а соответственно и его, я этому не поверю.
- Да нет же, - отмахнулся я, - там все было во много раз сложнее. Она… короче, они встречались около пяти лет, жили вместе, она была, считай, его гражданской женой. А потом… ты вообще в курсе, почему он хромой?
- Нет.
- У него был инфаркт четырехглавой мышцы бедра. Диагноз поставили слишком поздно, врачи утверждали, что он должен согласиться на ампутацию ноги. Но твой отец… он слишком хорошо понимал, что не сможет так жить. Стэйси, любовь всей его жизни с большой буквы, была его поверенной в медицинских вопросах. Он сказал, что сможет справиться с болью и жить с ней, попросил только ввести его в химическую кому, чтобы пережить самые сильные её проявления вначале. Как только твой отец отключился, Стэйси подписала бумаги, разрешающие удаление отмершей мышцы. А когда он очнулся… он не смог простить её. Простить ей, что стал инвалидом. И они расстались.
- Но на этом дело не закончилось, да? – поинтересовалась Летти. Я кивнул:
- Подозреваю, что он все ещё любил её. Ещё пять лет спустя Стэйси снова появилась в Принстон-Плейнсборо. Я в то время уже работал на Хауса. Оказалось, что она вышла замуж, и у её мужа – Марка – какие-то проблемы, которые не может диагностировать ни один врач. Она обратилась к нам. В общем… там была довольно сложная ситуация с кучей предположений. В конце концов, мы выяснили, что случилось с Марком, но так вышло, что он на какое-то время потерял способность ходить. На это время заведующая нашей больницей предложила Стэйси поработать юристом Принстон-Плейнсборо, так как Марку все равно нужно было проходить курс реабилитации.
- И… что?
- Она работала у нас едва ли больше нескольких месяцев, но, подозреваю, за это время многое произошло. Сдается мне, и она безумно любила и любит твоего отца. Они то ссорились, то мирились, то начинали демонстративно не замечать друг друга, а то по госпиталю вдруг неделями курсировали слухи, что они снова вместе. Думаю, что у них что-то определенно было… но в конечном итоге Стэйси все равно уехала, когда курс реабилитации Марка закончился.
- И все? – тихо спросила Летти.
- А Хаус стал ещё более раздраженным и начал срываться на нас втрое сильнее, - саркастично проговорил я. – Мне кажется, они любят друг друга, но с ним Стэйси не может быть счастлива. Во всяком случае, такой точки придерживалась одна моя коллега, обладающая склонностью жалеть твоего отца, Эллисон Кэмерон. В конечном итоге, что бы они там не пытались сделать, у них ничего не вышло. Но, отвечая на твой вопрос – Хаус любил когда-то, и был любим. По-настоящему.
Она молчала, закусив губу, и смотрела в сторону. Мне показалось, что сейчас к Летти лучше не притрагиваться, как к особо опасному динамиту, готовому рвануть в любую секунду. Во всяком случае, время для взрыва ещё не пришло.
- Штамм № 17?
- Отрицательный, - я вычеркнул очередную клетку в огромной таблице. – Что с проверкой на штамм № 24?
- Заканчиваю, - нетерпеливо отмахнулась Виолетта, наблюдающая реакцию в микроскоп. – Опять промах. Не двадцать четвертый. Проверь семидесятый – это тоже вариант.
- Но семидесятый поражает поджелудочную, а не почки, - возразил я. – Какой смысл?
- Поражение почек может быть следствием из поражения поджелудочной. Тебя причины от следствий отличать не учили?
- Забыли, наверное, - фыркнул я. – Зачем ты вообще взяла меня на работу, если со всем можешь справиться самостоятельно?
- Тебе очевидную причину или нет?
- А есть разница?
- Ну, - карандаш Ви вычеркнул очередную клетку, - очевидная причина в том, что ты ускоряешь все происходящее в два раза. Ну, разве что только не длительность операций. А неочевидная – мне нравятся твои волосы.
- Серьезно? – я постарался не удивиться. – Семидесятый отрицательный.
- Возьми № 42. Абсолютно серьезно. Мне нравятся твои волосы, поэтому я хочу обрить тебя налысо и сделать себе парик. А потом можешь катиться на все четыре стороны.
- Обязательно воспользуюсь твоим предложением и удеру отсюда при первом удобном случае, - мрачно вздохнул я.
- Но только помни, Робби – исключительно лысым! – подтвердила она.
Какое-то время мы молчали, углубившись в исследования. Упорный вирус никак не желал опознаваться. Однако дело было даже не в этом, а в том, что со мной что-то было не так. Прохладный воздух лаборатории обжигал кожу, и было как-то тяжело дышать, а больнее всего – смотреть на Летти. Смотреть на золотистый отлив её темных волос в полуночной лампе, на скулы, на губы, на линию подбородка, на нежную кожу шеи. Я осознавал, что это неправильно, что всему виной – прошлый вечер, когда мы лежали рядом, когда я обнимал её за талию, вдыхая запах её волос.
И ладно бы, если б дело было только в том, чтобы переспать с ней. Но мне хотелось… не знаю… чего-то большего. Обладать, принадлежать, быть другим… Да, сейчас мне не хотелось быть собой, может быть, впервые в жизни.
- Беру двенадцатый, - наконец, произнесла Ви.
- А я - № 47, - кивнул я, протягивая руку за очередной пробиркой с кровью. Внезапно мои пальцы натолкнулись на что-то прохладное и одновременно обжигающее. Подняв голову, я увидел, что она сжимает ту же пробирку.
Почему-то отнять пальцы, убрать руку сейчас казалось чем-то невероятным. Сделать это? Добровольно отказаться от удивительных, непривычных ощущений, которые я испытывал, когда прикасался в её коже. Наши взгляды столкнулись. В глазах Летти я увидел отчаяние.
Много всего за эти две недели я перевидал в её взгляде. Раздражение, неприязнь, злобу, равнодушие, холодную сталь, насмешку, иронию, может быть, даже сопереживание – но такого поглощающего, безумного, затягивающего отчаяния, смешанного с какой-то странной надеждой, в этих серо-голубых глазах я ещё не видел. Её пальцы неуверенно дрогнули и вцепились в мою руку.
В одно мгновение, наплевав на все исследования, забыв обо всем, я привлек её к себе, припав к её губам. С этого момента, когда я окончательно потерял голову, мои действия потеряли всякую осмысленность, а ощущения прекратились в сумасшедший поток безумных красок, расплывающийся на мириады незнакомых, странных чувств, разрывающих все тело…
Схватить её. Схватить, будто невесомую пушинку, прижать к себе как можно крепче, чтобы никогда, никогда не отпускать, и остервенело целовать её, пока не кончится воздух в легких, ловя её полубезумный взгляд с расширенными от желания зрачками, чувствуя, как её пальцы вжимаются в мою спину, обжигая даже сквозь рубашку.
Откинуть голову назад, позволив ей прикоснуться губами к моей шее и застонать от тепла, потекшего по всему телу, сводящего с ума, теребящего разум. Позволить ей стянуть с моих плеч рубашку, в ответ сдирая с неё все, что скрывает от меня её тело. Прижаться к ней, как можно крепче, чтобы каждой клеточкой, каждым сантиметром кожи ощутить её.
Повалить её на кожаный диван, на миг позволив ей перехватить инициативу и тут же вернув все на круги своя. Припасть губами к её шее, ключицам, ложбинке возле груди, вырвав из неё очередную серию вздохов и стонов, от которых, казалось, вопреки всем законам физики и биологии, кровь побежала в сотни раз быстрее.
Прошептать её имя, вжимаясь в неё, слыша, как в ответ с её уст срывается стон «Робби», чувствуя её тяжелое горячее дыхание на своей шее, толкаться туда, в неё, вперед, зарываясь лицом в её волосы.
Вдыхать дурманящий, сводящий с ума запах, забываясь, не помня обо всем на свете, наплевав на все правила и вообще на все на свете ради одного сумасшедшего желания – быть с ней…
________________________
21. Песня действительно называется “Mon Mec A Moi”, что переводится как «Мой парень», ну а исполнительница, разумеется, бессмертная Патрисия Каас.
22. «Да. Я изучал язык с детских лет» (франц.)
23. «Очень жаль» (франц.)
24. «Остерегайся врага, будь он хоть с муравья» (франц.)
25. «Пристрели их» - пародия на фильм в стиле нуар, с Клайвом Оуэном в главной роли. Герой - традиционно одинокий, имеющий свое темное прошлое и совершенно непобедимый – случайно спасает беременную женщину от преследующих её негодяев с оружием, и тем самым вмешивается в опасную авантюру. В ходе перестрелки женщина рожает, её застреливают, а на руках у героя остается младенец. И вот он, вместе со знакомой проституткой, пытается спасти ребенка от происков, в которых замешано само правительство… Смысл в фильме искать бесполезно, зато там много-много черного юмора и так любимого большинством зрительской аудитории экшена.
Глава 5. Предательство- Наверное, не стоило творить таких глупостей…
- А ты этим нагло воспользовался. Маньяк.
- Истеричка.
- Ненасытный маньяк.
- Ненасытная истеричка? Тебя устроит?
Она рассмеялась и прижалась ко мне.
- Ты ведь не думаешь, что я сплю с первым встречным?
- Только с блондинами? – уточнил я. Она фыркнула:
- Естественно, Робби, естественно…
Я не знал, что делать теперь. Ни я, ни она – мы не были приспособлены, чтобы поддерживать какие-то длительные отношения, но нам ещё придется долго-долго работать вместе.… Как быть?
- Я не знаю, - негромко произнесла Летти. – Может, просто не придавать этому значения?
- Забыть?
- А почему бы и нет? Так будет лучше, наверное…
Я перебрал в памяти воспоминания о минувшей ночи… Её губы, её руки, её безумные глаза... У меня было много, может, даже чересчур много женщин, но ни одна из них не была похожа на Ви. Она, как загадка, упорно манила, заставляя терзаться вопросами и надеждой однажды разгадать её. Она была живительной водой, дарившей покой и что-то теплое в груди каждый раз, когда я смотрел на неё. Она была… несчастна, но это не делало её лучше других – это просто делало её несчастной. А мне вдруг так захотелось, чтобы её усмешка превратилась в улыбку, язвительный смешок – в искренний смех, а наигранное спокойствие – в счастье...
Нет, я не хотел ничего забывать. Только не так.
- Посмотрим, - шепнул я, прижимаясь губами к её щеке. – Посмотрим, Летти…
Хаус.
Знаю, вам, как обычно, наплевать на все, что не касается вашей драгоценной персоны, поэтому сразу предупреждаю: письмо о вас, не обо мне. Надеюсь, вы оторветесь от просмотра «Главного госпиталя»26 и все-таки прочитаете это.
Не буду ходить вокруг да около, просто скажу: у вас есть дочь. И это не шутка. Ей двадцать, её зовут Виолетта Хаус. Уверен, все остальное вы сможете выяснить самостоятельно, ну, или Кадди поможет.
Не уверен, что вам это нужно, просто, думаю, это нужно ей. Хоть какой-то, но все-таки отец.
Телефона вашего я не знаю, так что читайте письмо и можете не отвечать.
Чейз.
- Ты ничего не хочешь мне объяснить?
- Нет, - я старался выглядеть спокойным. – А разве нужны объяснения? По-моему, ты была не против.
- Мы сейчас об одном и том же говорим? – переспросила Летти.
- Я думал, ты о том, что было в лаборатории…
- Нет, я вообще-то об этом! – она кинула до боли знакомый конверт на покрывало. – Неужели ты думал, что я не узнаю?
- Тебя удивляет, что я солгал? – спокойно спросил я, поднимаясь и подбирая конверт. Вскрыт, разумеется, моя короткая записка к бывшему начальнику была прочитана той, кому менее всего нужно было знать об этом.
- Все лгут, - тихо, но очень яростно произнесла она. – Нет, мне удивительно то, что ты почему-то решил, что вправе вмешиваться в мою жизнь и решать что-то за меня.
- Я же врач, - попытался отшутиться я. Она гневно сверкнула глазами:
- Сейчас – нет! И я – не твоя пациентка! Скажи мне, почему сейчас? Почему не в тот же день, когда ты узнал о том, что я его дочь?
- У меня не было уверенности, что тебе необходим такой отец. Сейчас я понимаю, что тебе нужен любой отец, - коротко ответил я, вставая с кровати и надевая халат. Быть голым перед одетой девушкой, даже если ты переспал с ней этой ночью – не самая приятная штука.
- Ты меня – не знаешь! – прошипела Ви, делая шаг вперед, словно хотела выцарапать мне глаза как разъяренная кошка.
- Нет, знаю.
- На основании чего ты делаешь такие выводы? Да ты даже ничего не знаешь о моей жизни, чертов сукин сын!
- Я знаю, что такое быть безотцовщиной. Мой отец…
Она перебила меня, внезапно рассмеявшись:
- Самоуверенный как черт! Да ты даже ничего не знаешь.… У меня было предостаточно отцов…
- Что?
- Неважно! – она поморщилась, словно от зубной боли. – Что было, то быльем поросло. Ты – такой же, как он, как твой бывший начальник! Самоуверенный, наглый, думающий, что ты можешь решать за других… вот только ты ошибся, понимаешь? А врачебные ошибки не прощаются никогда…
- О чем ты? – нахмурился я, подходя ближе. Летти отступила на шаг:
- Отойди от меня! Неужели ты не понимаешь… - её голос внезапно опустился до шепота, - … что только что разорвал все, что ещё могло бы связывать тебя и меня?
- Я сделал то, что давно должна была сделать ты, - твердо произнес я. – Ты неправа, когда составляешь мнение о собственном отце со слов других. Он нужен тебе, а ещё более это несправедливо по отношению к нему!
- Неужели я услышала такое слово, как «справедливость»?! – хриплый смешок. – А понятие «личная жизнь» тебе не знакомо? Или, может, лучше поймешь – «не твое дело»?
- Ты должна…
- Дело даже не в том, что я никому ничего не должна, а в том, что ты пытаешься решать это за меня! Ты думаешь, что имеешь право врываться в мою жизнь, однажды ворвавшись в постель?!
В её голосе звучало что-то такое… раздражение, обида, гнев, ярость и почему-то – как мне показалось – разочарование. Во мне?
- Только не говори мне, что ты не… - я оборвал самого себя, боясь тех слов, которые пришли мне на ум. Слишком сложными, запретными, опасными были такие слова.
- Посмотри мне в глаза и скажи, что все, что было сегодня ночью – это просто секс, - наконец, произнес я. Она покачала головой:
- Нет… не просто… сама же нашла подтверждение своим теориям… - отрывочно и невнятно сказала Летти. Дальше пошло что-то совсем непонятное. – Все вранье… все лгут… повсюду ложь… он был прав.… А Эдди и Дрейк – все ложь, фикция, подделка, обман…ложь…
Она вдруг подняла на меня какой-то безумный взгляд и опрометью бросилась вон из комнаты, даже забыв захлопнуть дверь.
___________________________
26. «Главный госпиталь» - американский телесериал, на который Хаус-старший давно и безнадежно подсел.
Глава 6. ПустотаЛетти исчезла. Охранник сказал, что она пронеслась мимо него с чемоданом вещей – и он был последним, кто её видел. Уилсон поставил на ноги практически всех – и это дало лишь один результат: мы выяснили, что она уехала автобусом до Эвансвилля. Там, разумеется, её тоже не нашли, да и искать в такой большом городе было бы бесполезно… Мобильный молчал.
Я не мог даже вспомнить, что заставило меня написать это дурацкое письмо. Почему, почему я не стал обсуждать это с ней, а сразу рванулся докладываться Хаусу?! Господи, что за старые привычки! Как я мог решать что-то за неё, решать, что для неё важнее на основании лишь одной ночи?
Разумеется, о письме никто не знал, но я то и дело ловил на себе укоряющее-осуждающий взгляд Уилсона. Впрочем, к чести своей главврач ограничивался только этим, упорно молча. Если у него и были какие-то подозрения, то он тактично оставил их при себе.
Меня, конечно, временно отстранили от работы – из-за отсутствия Летти я не мог оперировать. Целыми днями напролет я бродил по комнатам – первый этаж (миссис Притчер жалостливо поглядывала на меня), кухня, лестница, второй этаж… Комнату Ви я обходил стороной. Что-то непонятное кололо и глодало меня – так, что хотелось забиться в угол и завыть от странной тоски.
Я чувствовал себя последний подонком и предателем. Она, может быть, и не верила мне до конца, но факт предательства-то оставался. А после того, что произошло накануне… Я мучительно страдал, мне не хватало Летти. Кто бы мог подумать, что мне будет тяжело прожить без её постоянных мягких насмешек и спокойного взгляда.
На меня навалилась какая-то странная апатия. Ничего не делая, ко всему безразличный, я бродил по дому или лежал на кровати, пустым взглядом уставившись в потолок. Стараясь ни о чем не думать, ночами я спускался вниз и отыскивал в шкафчике на кухне виски. Алкоголь помогал забыться – но лишь до утра…
Единственным моим спасением оставался Уилсон. На пятый день я не выдержал и отправился прямиком к нему с твердым намерением все рассказать.
- Я все знаю, - произнес он, едва я переступил порог. – Это было весьма глупо.
- А? – невежливо переспросил я, от изумления забыв даже поздороваться.
- Знаю, что ты сделал. И, кстати, виски – не самое лучшее решение проблемы, - он поднялся и достал бутылку «Red Label»27. – Хочешь?
- Это же не лучшее решение проблемы? – саркастично поинтересовался я, проходя в кабинет и падая на кожаный диванчик для посетителей.
- Нет. Но эффект примерно тот же.
Янтарная жидкость плескалась в стакане, а я все никак не мог прикоснуться к нему.
- Топить свою вину в виски – это нормально, - утешил Уилсон. – А вот топить свою вину в вине… даже в красном – это уже перебор.
Мы молча выпили, не чокаясь. Через какое-то время я решился заговорить:
- Я послал письмо Хаусу.
- Ты просто балда, - констатировал он. – Если б ты поинтересовался эти раньше, то знал бы, что разбором полученных и отправляющихся писем занимается именно Летти. Разумеется, увидев имя получателя и имя отправителя, она могла догадаться о смысле твоего письма. Почему ты просто не позвонил ему?
- Что? – не веря своим ушам переспросил я. – Уилсон, ты спятил! Я тут каюсь в худшем поступке в своей жизни, а ты говоришь, что я поступил правильно?! Ты как священник, который утверждает, что, перебив полгорода, террорист оказал Богу услугу, и поэтому ему отпускаются все грехи!
- Я не сказал, что ты поступил правильно, - усмехнулся он. – Я тебе изначально говорил, что это их дело. Но это моя позиция, ты же – это ты. Я просто утверждаю, что, пытаясь добиться своей цели, – и, заметь, сейчас неважно, какой! – ты избрал самый дурацкий метод.
- Я сделал самую глупую вещь в своей жизни, - угрюмо проговорил я.
- Да. Телефон можно было просто спросить у меня.
- Да не об этом речь! Не нужно было мне в это вмешиваться! – крикнул я.
- Ну, в конечном итоге, ты ведь не успел вмешаться? – поправил он меня. – Чейз, перестань казнить себя. Ты никого не убил, не обворовал и не изнасиловал. Все остальное – менее значимо.
- И где тот Уилсон, который любит человечество? – грустно поинтересовался я.
- Я не люблю человечество. Я люблю людей, отдельных людей – сильно люблю. Ты где-то между первыми и вторыми, если тебя это утешит.
- Вряд ли.
- Ладно. Тогда лучше подумай, как вернуть её.
- Вот именно – как? – мрачно спросил я. – Она же исчезла.
- Ну, есть немалый шанс, что она когда-нибудь найдется… - попытался утешить Уилсон. – Слушай, Чейз, можно я задам тебе очень личный вопрос?
- Мы переспали один раз, - прервал я. Он ухмыльнулся:
- Вообще-то я хотел спросить не совсем об этом, хотя тоже ничего. Уже тянет на интересную историю и начинает нравиться мне. Нет, мне не важны подробности, я хотел спросить: ты любишь её?
- Нет, - быстро ответил я, может быть, даже чересчур резко.
- Твое «нет» означает – «нет, я не люблю её, мне просто нравится её задница» или «Уилсон, иди к черту, я сам ещё не определился»? – дотошно уточнил он.
- А есть разница?
- Ещё какая.
- Иди лесом.
- Скорее уж она тебя туда затащит… ладно, примем на веру вариант второй, - подытожил Уилсон. – Послушай, но если ты лю… если она нравится тебе, то зачем ты это сделал?
- Я просто… - я вздохнул. – Просто хотел, чтобы у неё был отец. Хоть какой-то, но все-таки…
- Чейз, вообще-то у неё был отец. Я бы даже сказал – у неё их было в избытке, - поправился Уилсон. Я поднял на него удивленный взгляд:
- О чем ты? Она же выросла в детском приюте?
- И детский приют был с явным уклоном в изучение языков…испанский, французский, немецкий, норвежский, португальский…
- Ну, насчет последних двух я не в курсе, но на остальных она говорит сносно. Я бы даже сказал – очень хорошо, - уточнил я. Он посмотрел на меня, как на душевнобольного:
- Как ты думаешь, сколько языков может выучить человек?
- Ну… много, наверное. Плюс врожденные способности добавляют ещё какой-то процент.
- А если в тебе нет полиглотства? Вот ты видел у Ви – хоть раз – справочники по изучению языков?
Я нахмурился.
- Нет. Куда ты клонишь?
- Нормальных человек не в состоянии свободно говорить на стольких разных языках и при этом быть врачом, как Ви, - объяснил Уилсон. – Если только он не изучал все это, общаясь непосредственно только с теми, кто не умеет говорить по-другому, если не растет в той же среде.
- Хочешь сказать… - я наморщил лоб, - …она выросла не в США?
- Где она только не росла, ты не поверишь... – покачал он головой. – Понимаешь, Летти выросла не в приюте.
- Что? – изумленно переспросил я. – Хочешь сказать – она мне солгала?
- Ну, все же лгут, - ухмыльнулся Уилсон с видом «святые тоже занимаются Этим». – Да, она росла не в приюте, она постоянно путешествовала со своей семьей.
- У неё была семья? – я не верил своим ушам.
- В точку. Частично это даже её родственники… - фыркнул он. – Я уже говорил тебе, что её мать была проституткой…
- Что, учитывая её отца, весьма неудивительно, - вставил я. Он пожал плечами:
- Только Стэйси не забудь… Словом, это неважно. Когда Лиана – а именно так звали её мать – попыталась избавиться от ребенка, врачи заявили, что это может быть опасно для жизни. Выход был один – рожать. И тут же избавиться. Угадай, что сделала Лиана?
- Повесилась, – с надеждой предположил я.
- Иди ты? – удивился он. – Я думал, у этой истории другое окончание. Не знаю, какая фамилия была у Лианы, но она точно была незаконнорожденным ребенком. Яблочко от яблоньки, знаешь ли.… И она позвонила своему братцу – кстати, вполне законному наследнику небольшого состояния их общего родителя – и сказала, что у неё будет ребенок. Дрейк Минингэм, её брат, изъявил желание забрать ребенка себе. Ему тогда было, кстати, всего восемнадцать, и он только что вступил в брак.
- Женат в восемнадцать лет? – удивился я. – Сознательный парень.
- Скорее, замужем в восемнадцать лет… или все-таки женат… - Уилсон задумчиво наморщился. – Короче, точно не знаю, как это называется, но Дрейк состоял в браке. С кем – это другой вопрос.
- И с кем же?
- С девятнадцатилетним парнем по имени Эдвард Мастерс. Я не знаю, кто из них выполнял роль жены, так что вряд ли смогу сказать – женат был Дрейк или все-таки замужем.
- Что? – я не верил своим ушам. – Хочешь сказать, Летти воспитали…?
- Два гея. Эдди и Дрейк, кстати, очень любили друг друга. Ровно в той же мере, в какой они оба любили Ви. Они были знакомы ещё со школы, после окончания – поженились. В конце концов, однополые браки – не такая уж редкость. Другое дело, что дети у них появляются гораздо реже… ах, да, забыл, это же два парня – у них не может быть детей! – он сделал вид, что только что вспомнил это. – А им очень хотелось детей. И тут, как раз подворачивается Лиана со своим ненужным ребенком… это удобно, даже гены частично принадлежат Дрейку. Примерно, на четверть.
- Но вряд ли двум только что поженившимся парням дали бы разрешение на удочерение ребенка, - возразил я.
- Ну, тут сыграли роль деньги Эда, чьи предки накопили очень немалое состояние. Через пятнадцать минут после рождения девочки все документы подписаны. Даже имя ей дают эти два парня – Виолетта Минингэм-Мастерс. Кстати, и Эдди и Дрейк были врачами, вернее, на тот момент – будущими врачами-англичанами. Из Нью-Джерси они рванули в Англию, и так началось длинное жизненное путешествие Летти, в котором было очень много остановок. Около пяти лет она жила в Англии – пока Эдди и Дрейк заканчивали университет и аспирантуру. А потом их семья рванула прогуливать немалые деньги предков Эда. Они жили в семи странах, сменив, примерно, двенадцать мест жительства. Посла Англии были Испания, Норвегия, Португалия, Франция, Россия, Германия.… Вот откуда Летти знает так много языков.
Я долго молчал, пытаясь переварить полученную информацию. Столько стран… черт, если бы я был ребенком, то не пожелал бы себе лучшей участи.
- А Ви пошла по стопам приемных отцов? – наконец, уточнил я.
- Да. Она не видела для себя другого пути, как она говорит, - кивнул Уилсон.
- Значит, теперь они приехали в США?
- Нет. Сюда Летти прибыла в одиночестве.
- О чем ты? – удивился я.
- Ты не заметил, что и об Эдде, и о Дрейке я говорю в прошедшем времени? Когда Летти было лет семнадцать, они умерли. Попали в автокатастрофу, - негромко произнес он. – Это было в Гамбурге, в Германии. Оттуда Летти рванула сюда, в США. Я думаю, она бежала от проблем, от сомнений, от ошибок…
В разговоре снова наступила пауза.
- Откуда же ты все это знаешь? – поинтересовался я. – Хочешь сказать, это было в карте?
- Нет. Просто, если быть с людьми милым и добрым, они о многом могут рассказать добровольно.… Какие-то кусочки я узнал от Ви, всю остальную мозаику сложил самостоятельно, получив информацию от других людей. Соседи, квартирные хозяйки, случайные знакомые, друзья по школе и университету, родственники.… У Ви, кстати, со смертью Дрейка остался только один кровный родственник – биологический отец, то есть Хаус.
- А родители Дрейка и Лианы? – возразил я.
- Нет, у них был только один общий родитель – отец, а он давно умер, как и все его предки. У Дрейка осталась мать, но она не родственница Лианы, а, следовательно – и Летти.
- А насчет фамилии… - вспомнил я. – У неё же была двойная – Минингэм-Мастерс?
- Когда ей было около четырнадцати, Ви пожелала узнать, кто её отец. Они съездили в Нью-Джерси, все выяснили, и она взяла фамилию Грега при получении паспорта.
Я замолчал. Мыслей не осталось совсем, только одна фраза Ви упрямо стучала где-то в мозгу: «Эдди и Дрейк – все ложь, фикция, обман…».
- Она поверила мне, - вдруг потрясенно проговорил я. – Безоговорочно поверила, отдалась…
- Избавь от подробностей, - поморщился Уилсон.
- Черт, да я не об этом! Я о том, что она отдалась мне в смысле души… доверилась, не требуя доказательств. Раскрылась … а я ударил её. Я нанес ей непоправимую рану…
Он закусил губу:
- Теперь я начинаю понимать, как сложился характер Грега. Из таких же мелочей.… Если хочешь знать мое мнение, то через десяток лет из Летти получится точная его копия с такими же ранами в душе.
- Что же я наделал… - прошептал я, обхватив голову руками. – Уилсон, я хуже, чем подонок… я просто бесчувственная скотина, сволочь, дрянь, мусор… - я впился зубами в кулак.
- Вот так вот самоуничижение перерастает в самоедство, - внезапно усмехнулся Уилсон. Все ещё ошарашенный я повернулся к нему и увидел ухмылку.
- Чему ты улыбаешься? Все отвратительно, ужасно, кошмарно, понимаешь?!
- Не все так плохо, - он покачал головой. – А ты не так безнадежен, как я думал.
- Что? О чем ты?
- Знаешь, я расскажу тебе ещё одну историю, - Уилсон выхватил у меня бутылку с виски и убрал её на верхнюю полку, принимаясь расхаживать по кабинету. – Когда я только встретил Хауса, он был такой же язвительной скотиной, не щадящей чужие чувства. И больше всего боли он причинял тем, кто любил его больше всего. Я понял, что попытки сблизиться с ним губительны, решил, что он безнадежен и причиняет слишком много неприятностей, чтобы тратить на него время. Но что-то внутри… что-то мешало мне просто плюнуть и опустить руки. Что-то заставляло упорно раз за разом биться в стену его упрямства и язвительности, оббитую шипами ехидства и сарказма.
- Хорошая метафора. Он бы оценил.
- Да уж, с кем поведешься… словом, потеряв надежду, я все ещё продолжал что-то делать. Пытался завоевать его доверие, хотя мне казалось, что его холодное сердце не способно полюбить. Но однажды я начал замечать, что и сам оброс броней, что могу отражать его удары. И вот тогда… тогда-то я понял, что все мои попытки не напрасны. Что я пробил-таки его стену. И самое главное, что я понял – он действует бессознательно, на уровне рефлексов. Его сарказм, насмешки, ехидство – все это лишь защитная реакция организма на попытки сблизиться. Но ведь можно выработать и другие условные рефлексы… Он способен любить, просто это очень больно. Но его любовь… она все меняет. И, если ты истинно любишь, то сможешь вынести её защитную реакцию ради конечной цели…
- О ком мы говорим? – недоуменно переспросил я.
- О Летти, конечно! Она его дочь, у неё те же гены, те же защитные реакции, та же боль…
- Я не знаю, люблю ли я её, - устало проговорил я. Он отмахнулся:
- Я же сказал, что ты не безнадежен! Ты можешь! Тебе даже проще, чем мне! Я не знал, что когда-нибудь добьюсь чего-то, а у тебя есть твердая уверенность!
- У меня нет…
- Какого черта ты сидишь здесь и ноешь? – внезапно рассердился Уилсон. – Все же так просто, Чейз! Есть ты и есть девушка, которую ты любишь, пусть пока и не признаешь этого! Так какого черта ты все ещё сидишь здесь?!
- Я не знаю, где её искать, - я помотал головой. Он поднял палец:
- А вот здесь-то я тебе и помогу. Надо же, чтобы подрастающее поколение не повторяло прежних ошибок… единственное место, куда она могла пойти – это её дом, доставшийся ей в наследство от Эда и Дрейка. Дом в Лондоне, в Англии, и его адрес – он торжествующе похлопал по одной из папок на столе, - есть в её личном деле.
Я поднял на него мутный взгляд, чувствуя, как в мозгу что-то перещелкнуло, и все начинает проясняться. Черт, прав, черт возьми! Все же так просто! Ничего сложного!
- Я думаю, её личное дело мне вряд ли понадобится… - многозначительно сказал Уилсон. Я вскочил, выхватывая папку из его рук. Ноги мои уже были готовы нестись куда-то вперед:
- Уилсон, ты не мог бы оказать мне услугу и выписать отпуск?
________________________________
27. “Red Label” – один из брендов виски «Джонни Уокер» - «Джонни Уокер; Red Label»
Глава 7. ПрощениеМне хотелось подгонять самолет, который, казалось, летел слишком медленно. Сам не знаю, чего я боялся больше: не успеть или успеть вовремя. Мне было безумно страшно, как никогда раньше, и одновременно внутри горел какой-то незнакомый азарт. Я думал, что скажу ей, когда найду её, но все фразы, которые приходили мне на ум, казались бессмысленными и ничего не значащими. Слова не были способны выразить то, что я и сам не мог обозвать ни одним известным мне словом. Боже, как мне не хватало языка! Лишь одно упрямо крутилось в голове – «je t'aime»28. Почему-то по-французски это не звучало столь катастрофично, как если бы я попытался сказать об этом на родном, привычном языке.
Однако все когда-нибудь кончалось, как окончилась и моя пытка ожиданием. В итоге самолет сел в Лондоне вечером, около девяти, и я сбежал по трапу одним из первых, опрометью бросившись прочь из аэропорта.
- Летти! Летти, прошу, открой!
Молчание в ответ.
- Если ты не откроешь, клянусь, я выломаю эту чертову дверь! А если не смогу и этого, то я… я… я останусь здесь навечно, и мой хладный труп будет немым упреком тебе!
Мне показалось, что я услышал что-то за дверью… нет, не показалось! Чей-то вздох, потом легкие, приближающиеся шаги. Однако, дверь упорно оставалась закрытой.
- Летти, открой, прошу, умоляю! – снова крикнул я, с удвоенной яростью стуча в дверь. Внезапно мне на плечо легла чья-то рука.
- Сэр, пожалуйста, предъявите документы и отойдите от двери. Вы пытаетесь вторгнуться в частную собственность и нарушаете покой жителей этого квартала своими криками, - произнес бобби29, в чьем голосе я отчетливо слышал валлийский акцент. Я отступил на шаг от двери, а потом снова бросился вперед и застучал:
- Летти, пожалуйста, открой, я тебя умоляю!
- Сэр, - полицейский оттащил меня назад. – Сэр, вам придется пройти со мной, вам предъявляется в вину нарушение общественного порядка. Сэр, в этом доме уже давно никто не живет.
- Летти! – уже без особой надежды крикнул я ещё раз. Внезапно дверь открылась, и на пороге возникла Ви. Усталое, потемневшее лицо, тяжелый взгляд… словно она постарела лет на десять. Отсветы ночного фонаря причудливыми бликами расползлись по её лицу, делая образ ещё более фантастическим и нереальным.
- Отпустите его, мистер Мартин, - тихо сказала Виолетта. – Простите, это я во всем виновата. Я уплачу вам штраф, какой скажете…
Полицейский выглядел ошеломленным:
- Мисс Минингэм? Боже мой, когда же вы приехали? Я так давно вас не видел!
- Простите, Мартин, я приехала несколько дней назад, - все так же негромко, опустив глаза в пол, проговорила она.
- Вы к нам надолго? – от удивления бобби даже выпустил меня, чем я тут же и воспользовался, отступив от ревнителя общественного порядка подальше.
- Не знаю, Мартин, не знаю… - она покачала головой. – Это зависит не от меня?
- Вы одна? – продолжал дотошно допрашивать чертов полицейский. – А как же мистер Минингэм и мистер Мастерс?
- Они не приедут, - её лицо стало холодным и замкнутым, настолько, что я был готов убить чертова служителя порядка за этот вопрос, сделавший её – пусть на секунду – но такой несчастной.
Наверное, он так и продолжал бы допрашивать её, лелея свою ностальгию, но тут с другого конца улицы – к счастью – донеслись какие-то вопли, и Мартин рванул туда. Летти развернулась и пошла внутрь дома, оставив дверь раскрытой. Я счел это приглашением и вошел внутрь.
Не помню ни обстановки, ни коридоров, ни даже куда я шел – помню только, что за ней. Мы оказались в какой-то пустой гостиной, где было темно – только фонарь светил из-за окна, да слабо полыхали догорающие угольки в камине. Она остановилась, обхватив себя руками, словно ей было безумно холодно, словно она пыталась закрыться ото всех проблем таким образом.
Я подошел к ней и неуверенно обнял. Летти слабо вздрогнула, но не опустила рук и не сделала ничего ответного.
- Мы со всем справимся, - тихо произнес я, будто старался убедить не столько её, сколько себя самого. Она покачала головой.
- Я люблю тебя, - почти неслышно прошептал я. Но ничего не произошло, небеса не обрушились на землю от этих слов. И вся ситуация стала какой-то совершенно простой, и неважно сколько всего впереди…
- Я не верю тебе, - сказала она. Я скорее почувствовал, чем увидел, что она закусила губу от отчаяния, и погладил её по голове, прижимая к себе, словно хотел защитить от всего мира:
- У нас все будет, Летти…
Да, у нас будет все. Я преодолею и твою холодность, и собственный эгоизм, и отчаяние, и боль, и ты поймешь, что мне можно верить, и поверишь, и полюбишь меня. И кто бы ни встал у нас на пути, мы сможем сломать эту преграду.
Ты обнимаешь меня. Неуверенно, неловко, словно боясь, что я испарюсь. Я никуда не исчезну, я всегда буду рядом. Ты не веришь мне сейчас, но, клянусь, я не отступлю от своего, и ты сможешь поверить. Забудешь все, что было, научишься доверять людям. Ведь и твой барьер можно сломать. Потому что все это – лишь защитная реакция: твое наигранное спокойствие, усмешка и сарказм. Нет, твое сердце не холодное, оно способно биться и любить. И я докажу это.
Мне есть, ради чего стучаться в эту стену раз за разом, намеренно причиняя себе боль.
Я не мазохист, я просто люблю тебя.
Твои плечи вздрагивают, ты боишься. Боишься того, что ждет нас впереди, боишься сделать первый шаг. Не надо бояться – я сам пройду эту дорогу до тебя, а ты только жди. Жди и верь, что когда-нибудь я смогу найти тебя.
Верь мне. Прости меня, забудь все, что было раньше. Ведь я люблю тебя.
Je t’aime.
______________________
28. «Я люблю тебя» (франц.)
29. Бобби – английский полицейский.
