Глава 1. Неотправленное письмоПервая неделя после победы превратилась в сплошную череду похорон. Указ Министра магии разбить мемориальное кладбище на опушке Запретного леса был принят в волшебном мире Британии прохладно. Родственники тех, кому не удалось выжить в последней битве, либо коротко уведомляли о своем согласии с предложением министерства, либо молча забирали тела своих близких.
- Похоже, в Запретном лесу ни одной могилы магглорожденных так и не появится, - сказал как-то вечером Рон, просматривая свежую газету. – Дина сегодня тоже забрали родные. Здесь пишут, что «простецов можно понять: тем, кто не обладает магией, свободный доступ в Хогвартс закрыт, и они делают выбор в пользу семейного кладбища, кремации, урны с прахом...».
- Ничего удивительного, - ответила Гермиона, обернувшись к нему. - Этого и следовало ожидать.
- Да я так, я ничего, - поспешно отозвался Рон, вырезая и откладывая в особую стопочку очередной некролог. – Значит, послезавтра нужно успеть проститься с Дином...
Рон виновато замолчал. Неловко развернувшись, он задел лежащие на столе бумаги, попутно сметая со столешницы ворох газетных вырезок. Металлические ножницы соскользнули вниз и со звоном ударились о пол. Гарри, сидевший у камина, вздрогнул.
Секунду-другую он безучастно смотрел на разлетающиеся по кухне листочки - плод ежевечерних трудов своего друга, на кота, лениво тянувшего когти к ближайшему трофею. Потом вскочил с кресла и стал помогать Рону собирать вырезки. Время от времени, машинально прочитав знакомое имя, Гарри замирал в неподвижности, тупо уставившись в заголовок. Каждая заметка – чья-то оборванная жизнь… Мало кому из погибших перевалило за восемнадцать.
Семь лет назад Гарри, худенький растерявшийся мальчик, стоял в толпе таких же перепуганных первоклашек, ожидая церемонии распределения, как страшного суда. Тогда он был так ошеломлен убранством замка, так переживал из-за предстоящих испытаний, что почти не замечал взволнованных лиц своих сверстников. Все, что осталось теперь от этих детей – скупые газетные вырезки с разными датами рождения и одной, общей для всех, датой смерти.
Гарри не пропустил ни одной траурной церемонии. Рон и Гермиона составляли ему компанию. Друзья взяли на себя мелкие хлопоты, не задавая бесполезных вопросов и не стремясь выявить какую-то особую причину его непременного присутствия на похоронах. Причина проста: все они умерли за него, и самое меньшее, что он может сделать – попрощаться. Красивых речей от них никто не ждал. Для большинства присутствующих на похоронах магглов они даже не были героями. Скорее – преступниками, потому что портреты трио, настоятельно требующие «найти и обезвредить», продолжали украшать улицы на окраинах городов.
Шестой день подряд Рон педантично вырезал из «Пророка» сообщения о времени и месте очередных похорон, а Гермиона набрасывала в записной книжке план действий. По утрам Рон исчезал из дома на площади Гриммо, где друзья снова нашли приют, и скоро возвращался с охапкой только что срезанных роз. Он считал, что дарить кому-либо, и, тем более, класть на свежую могилу наколдованные цветы, – дурной тон.
Гарри с Роном не спорил. Они мало разговаривали о делах, в основном ограничиваясь обыденными репликами или малозначимыми пустяками. Разговоры, едва начавшись, замолкали, потому что каждый невольно уходил в свои мысли. Гарри не сомневался, что Гермиона думает о родителях, а Рон - о погибшем брате. Напоминать о своих проблемах они стеснялись, затрагивать чужие – опасались, да и чем могли помочь слова?
Эйфория от победы ушла на следующий же день: стоило только взглянуть на список погибших, и сердце в бессилии опускало удар за ударом. Весь седьмой курс, с трех факультетов... Те, кому выпало сомнительное счастье учиться с Гарри Поттером.
Сдвинув кресло, Гарри достал последний газетный листочек. «Джастин Финч-Флетчли, Пуффендуй», - прочитал он про себя. Сегодня кремировали. Гарри не так уж много общался с Джастином, разве что на занятиях ОД в Выручай-комнате. Немного робкий, очень старательный... Краснел от напряжения, пытаясь сосредоточиться…
Лицо его отца – отрешённое, серое, без единой кровинки – до сих пор стоит перед глазами. Сжатые в кулак пальцы на плече убитой горем жены. Глухой осипший голос и короткое: «Прощай, сынок…»
И ничего нельзя исправить!
Тишину кухни нарушила Гермиона.
- Гарри, Рон, - сказала она, пряча записную книжку в бисерную сумочку, явно намериваясь покинуть общество друзей. – Поздно уже, пора спать. Завтра день опять напряжённый, а, кроме того, я договорилась о встрече с профессором МакГонагалл.
Рон захлопнул газету и выжидательно уставился на девушку. Гермиона оставила его скептический взгляд без внимания и сухо пояснила:
- Собираюсь взять у профессора МакГонагалл список учебников для седьмого курса. Лето зря пропасть не должно.
- Не понял? – сердито буркнул Рон, пожав плечами. – Ты же вроде мечтала задержаться в Австралии, отдохнуть, набраться сил, загореть... Какие ещё учебники? Пляж, море, солнце, юг...
- Там сейчас зима. И потом, чем южнее, тем раньше наступают сумерки, - авторитетно возразила Гермиона. – Вот по вечерам и будем повторять трансфигурацию.
- Действительно, - проговорил Рон, многозначительно растягивая произнесенное слово. – Ты не поверишь, но как раз сегодня мне пришло в голову, что вечера у нас в последнее время проходят бестолково до безобразия. Учебники – это, конечно же, самое оно! Вот именно то самое, о чем мечтает всякий молодой волшебник, находясь в обществе красивой юной волшебницы. Где-то читал, да...
- Кто о чем... – начала Гермиона довольно сурово, но Гарри успел заметить легкую улыбку, тронувшую её губы.
- …а мисс Грейнджер - об учебниках, - вставил Рон, не дав подруге закончить фразу.
Шутки даже у Рона в последние дни почти не проскакивали в суровую реальность, будто остерегаясь показаться неуместными. Но сейчас – Гарри сам удивился - его совершенно не покоробила проскользнувшая в разговоре друзей ирония. Напротив, неожиданно повеяло мирным теплом, почти забытым за последний год. Если Рон способен шутить, а Гермиона - улыбаться, то всё непременно наладится.
Они как будто зависли между двумя жизнями: одна, в которой они были неразлучным трио, закончилась вместе со смертью Волдеморта, а в той, что ещё не началась, каждого из них ждет свой путь. Может быть, Рону и Гермионе суждено прожить её под одной крышей? Тон их традиционных перебранок за последние дни изменился в обнадеживающую сторону.
Всю неделю друзья держались вместе, опасаясь непрошеных гостей. Ночевать решили в одной из многочисленных комнат. Кровати достались Гермионе и Гарри, а Рон откуда-то притащил для себя диванные подушки.
- Бывало и похуже, - бодро сказал Рон, укладывая подушки на полу между двумя кроватями. – Здесь хоть тепло, да и воздуха побольше, чем в палатке.
По отдельным спальням друзья так и не разбрелись. Гермиона заявила, что боится оставаться одна, и Рон, посмотрев сначала на Гермиону, потом на Гарри, честно признался, что не собирается оставлять свою девушку в обществе молодого симпатичного джентльмена, потому что жутко ревнует. Но бросить без присмотра человека, только что получившего в лоб смертельное заклятие, великодушный Рональд Уизли никак не может, так что придётся Гарри и Гермионе терпеть его общество. Гермиона покачала головой, но ее лицо просветлело от слов Рона.
Гарри поспешил покинуть спальню, сославшись на то, что ему нужно срочно принять душ. Но спать в комнату Сириуса не пошел. Внезапно накативший приступ эгоизма услужливо шептал, что все это ненадолго (Рон и Гермиона готовились к поездке в Австралию), и несколько дней, проведенных в обществе Гарри Поттера, вряд ли разлучат людей, питающих друг к другу настоящие чувства. Он даже придумал для себя отговорку, что если вдруг, мало ли что, в штаб-квартиру заглянет кто-нибудь из сбежавших Пожирателей, он успеет призвать Кикимера и спасти друзей.
На самом же деле Рон и Гермиона нужны были ему, как воздух, потому что временами накатывало такое немыслимое ощущение одиночества, что даже зимние скитания казались забавным приключением. Может быть, виной тому была мрачная и гнетущая атмосфера в доме, а может быть, чувство вселенской обреченности, которое возникало всякий раз, когда в крышку гроба вколачивали гвозди, или тоскливое состояние неопределенности, которое поселилось в нем после короткого свидания с Джинни.
Они встретились через день после победы, на похоронах Фреда. Джинни, невысокая, сгорбившаяся от горя, с заплаканным, опухшим от слез лицом была не похожа сама на себя. Ее длинные волосы были собраны на голове в какой-то нелепый пучок, и Гарри даже не сразу узнал ее среди многочисленных огненно-рыжих родственников Рона.
Они поздоровались. Потом довольно долго молчали, глядя друг на друга. Гарри чувствовал, что на них смотрят, и смотрят не одноклассники, а преклонных лет тетушки, хуже того, объективы фотоаппаратов, и это связывало по рукам и ногам.
Надо было что-то сказать, но ком земли, только что упущенный в могилу Фреда, непостижимым образом намертво застрял в горле. Он отвел глаза в сторону, но тут же, наверное, по привычке, уткнулся взглядом в находившихся неподалеку друзей. Рон и Гермиона стояли, крепко взявшись за руки, не обращая ни на кого внимания. Гермиона тихо плакала, изредка смахивая со щек слезы свободной рукой. Лицо Рона, перекошенное от горя, при свете дня казалось страшным. Он не плакал, но иногда его тело содрогалось, а рука, дернувшись, еще крепче сжимала ладонь Гермионы.
«Нужно просто взять ее за руку, - подумал Гарри. – И тогда всё встанет на место, всё наладится. Всё будет хорошо».
Он протянул руку, но нашарил лишь пустоту. Джинни рядом не было. В нескольких шагах от себя Гарри разглядел ее удалявшуюся спину. Джинни подошла к Невиллу, и он, взяв девушку за руку, сказал что-то короткое, и, наверное, утешительное.
Если бы семья Рона обитала в Норе, куда Гарри мог найти дорогу с закрытыми глазами, он бы туда и направился. Но бесхозную Нору Пожиратели сожгли месяц назад. Джинни вместе с родителями жила у тетушки Мюриэль. Чтобы попасть в дом, защищенный заклятием Доверия, необходимо было связаться с Хранителем. Артур на похоронах сына выглядел так, словно онемел от непоправимой утраты, и вряд ли был способен что-то воспринять. На миссис Уизли тоже не было лица от горя, она стояла неподвижно, упершись невидящим взглядом в крышку гроба, и у Гарри не повернулся язык напрашиваться в гости, да еще в совершенно чужой дом.
Следующие дни, заполненные трауром, свежевырытыми могилами, монотонными молитвами священников и пафосными речами высоких чиновников из министерства, заслонили собой Джинни и Невилла, держащихся за руки у надгробия Фреда. По вечерам трое друзей, разбитые вдребезги, возвращались с очередных похорон и, машинально запихнув в себя несколько ложек супа, отправлялись спать.
«Скоро все кончится, и тогда я смогу поговорить с Джинни», - повторял Гарри каждый вечер себе под нос, как недавно твердил вызубренный до мелочей план ограбления банка, и также, как в ночь перед ограблением, его грызли сомнения. Что-то было не так.
«Она могла бы сама навестить нас в доме Сириуса», - думал Гарри, но потом вспоминал, что Джинни нет семнадцати, и вряд ли она успела овладеть трансгрессией. «Она могла бы попросить кого-то из братьев», - предполагал Гарри, но перед глазами вставало серое, без малейших признаков жизни в потухших глазах лицо Джорджа, и он ругал себя за очередную глупость.
«А письмо она, наверное, стесняется написать», - говорил себе Гарри, припоминая, что Билл, побывав в доме тетушки Мюриэль, мог бы принести ему записочку от Джинни, но почему-то не принес. Да и сам он, Гарри, мог бы написать ей несколько теплых строк, но почему-то даже не подумал об этом.
Вчера утром, невероятно устав от горестных раздумий, Гарри решил сам настрочить послание. Длинное или короткое – неважно, какое получится. Почтовую сову он где-нибудь найдет, одолжит, купит, в конце концов. Доставить письмо – не проблема. Главное – написать.
Письмо, едва начавшись, намертво застопорилось на словах: «Дорогая Джинни!». Немного подумав, Гарри зачеркнул «дорогая» и вывел «любимая», но потом и это зачеркнул, оставив просто имя. В последние дни у него в голове все так перепуталось, что он с почти суеверным страхом боялся произносить слово «любовь», опасаясь, что будет не к месту сказано. Слишком сильная магия, можно все испортить.
Гарри тяжело вздохнул, отругал себя за надуманные страхи, но переписывать не стал.
Любовь... Любовь – это нечто глобальное. Например, любовь как средство остановить Волдеморта, или чувства Северуса Снейпа к его матери... У Рона и Гермионы - любовь, а у них с Джинни - так, влюбленность, симпатия. Оно, конечно, неплохо, но писать в письме: «Я люблю тебя!» - лишнее. Расхожих пустых фраз Гарри боялся, да и не звучали они после «...пепел к пеплу, пыль к пыли...».
Нужно просто написать, что он, Гарри, скучал по ней весь год, думал о ней и страдал. Что, когда с ними не было Рона, он каждый вечер от безысходности искал на Карте Мародеров маленькую черную точку с ее именем...
«Когда с нами не было Рона...» Зачеркнуть! Джинни узнает об этом, если только сам Рон ей расскажет, но если это и случится, то очень нескоро.
А когда Рон вернулся, Гарри почти не вспоминал ни о Джинни, ни о Карте Мародеров, полностью уйдя в мысли о хоркруксах и Дарах Смерти.
Гарри в бессилии скомкал лист бумаги. Он физически не мог сочинять неправду, а правда была такой, что про нее не напишешь. Хоркруксы – совершенно запретная тема. О Дарах Смерти тоже не стоит много болтать... Джинни – девчонка простая, пусть меньше знает, зато крепче спит.
Отчаявшись, Гарри попробовал было написать, как они, находясь в Ракушке, составляли план ограбления «Гринготтса», но вскоре оставил и эту затею. Все планы полетели кувырком, едва горе-грабители оказались в Косом переулке, и по всему выходило, что идиоты они те еще!.. В общем, это тоже не для письма. Когда-нибудь, отмечая годовщину победы, Рон расскажет об этом, немало приукрасив и разбавив всё шутками. Слушатели сползут от смеха под стол. Но сейчас время для смеха ещё не пришло. Сейчас - «...пыль к пыли, рана к ране...»…
«Джинни, я думал о тебе, о твоих губах, о твоем сияющем взгляде», - начал Гарри на новом листе, но, не успев вывести последние слова, густо зачеркнул написанное. О каком сияющем взгляде можно говорить, когда глаза не просыхают от слез? Ещё сочтет за издевательство… А про губы – это пошлость. В самый раз для Лаванды год назад. Та Лаванда, на могилу которой Рон положил вчера букет белых роз, просто выбросила бы эту ерунду в камин. Гарри не замедлил поступить так же, тем более, что из прихожей послышались скрип двери и тяжелые шаги, возмущенное «Мяу!» Живоглота и ворчливый бас Рона.
Рон ввалился на кухню, прижимая к груди свежие розы, на этот раз палевые, с трудом удерживая их одной рукой и слегка морщась от колючих шипов. Вслед за ним в открытую дверь неслась отборная брань, которой портрет Вальбурги награждал всякого, кто имел неосторожность слишком шумно вести себя в коридоре.
- Слушай, друг, - сказал Рон. Освободив руки, он захлопнул дверь, чтобы приглушить воинственные вопли. - Может, на даму это... «Силенцио» наложить?
- А подействует? – с сомнением произнес Гарри, подумав, что если бы всё было так просто, Сириус давно бы применил и «Силенцио», и... Сириус нашел бы, что применить.
- Смотря чем действовать, - невозмутимо ответил Рон. – Бузина еще у тебя?
Старшая палочка не подвела - через минуту Рон и Гарри стояли перед онемевшим портретом. Старуха в черном чепце, закатив глаза, отчаянно топала ногами, её иссохшие когтистые руки тянулись к траченным молью портьерам, из распахнутого рта текла обильная пена, но звуки наружу больше не прорывались.
- Так она мне гораздо больше нравится, - удовлетворенно заметил Рон, показав портрету кончик языка. - Милая старушка с чисто волшебным характером.
- А я, кажется, понемногу начинаю к ней привыкать, - сказал Гарри, с опаской глядя на длинные когти, вонзившиеся в линялый бархат. – Кикимеру каким-то образом удается говорить с ней по-человечески.
- Не, мне не привыкнуть, - протянул в ответ Рон, покачав головой. – У меня аллергия. Сразу перед глазами встают мрачные картины ушедшего детства... Представь себе - лето, каникулы, ты ещё храпишь, а мама уже вопит. И это в лучшем случае.
- А в худшем?
- В худшем случае мама стоит над твоей кроватью и, заткнув руки за пояс, орет на тебя. А еще как заколдует твой же собственный ремень... - Рон устало махнул рукой. - Будь другом, не береди старые раны!
- Ну да, - сказал Гарри, стараясь быть как можно более тактичным. – Я это... заметил, что чисто волшебные характеры имеют... некоторое сходство.
- Ха! Кое в чём ты прав, - подхватил Рон, ухмыльнувшись и взметнув перед собой сжатые в кулак пальцы. – Потому-то я ещё в детстве решил, что никогда не женюсь на чистокровной. Хватило с меня мамочки и...
Рон не закончил фразу, оборвав себя на полуслове и потушив волшебную палочку. Длинный коридор погрузился в полный мрак, так что разглядеть выражение лица лучшего друга стало невозможно.
- Ну, пойдем отсюда, что ли? – сказал Рон, прерывая затянувшееся молчание, и, направив «Люмос» под ноги, потянул Гарри за собой на кухню.
Письмо единственной сестре Рона так и осталось ненаписанным.
Глава 2. Смешная девчонкаНочью Гарри долго ворочался в кровати, не в силах заснуть. Устал вроде бы зверски, но сон не приходил. Мысленно он сочинял новое послание, но упирался в ту же проблему, что и утром. Он не мог найти не только подходящих слов, но даже и мыслей. Все, что лезло в голову, казалось либо заумным, либо слишком пресным, либо неуместным и черствым.
Вскоре немногие вымученные слова, махнув рукой на бессилие автора, покинули утомленную голову, и их вытеснили их тяжёлые мысли о погибших.
Кингсли Бруствер сегодня сказал короткую речь над могилой Сьюзен Боунс. «Простите еще раз, что мы, взрослые люди, допустили такое. Мы постараемся, чтобы этот кошмар больше никогда не повторился".
Рон и Гермиона, как обычно, стояли рядом, держась за руки. Иногда обменивались взглядами, что-то тихо говорили друг другу. Крышка гроба опустилась, закрывая собой худенькую бледную девочку с длинной светлой косой.
Неестественно гулкий, ужасающий своей безысходностью стук земли по дереву... Гроб почти пустой, просто огромный для такой хрупкой девочки. «Резонанс, который дает всякий пустотелый сосуд, - пояснила как-то вечером Гермиона, когда Рон пожаловался, что у него неимоверно закладывает уши от этих звуков. – Ну, как игра на барабане», - тихо добавила она и замолчала.
- Пойдем, - шепнул Рон. – Все закончилось. Пора домой.
Вечером они сидели на кухне, глядя на танцующие в камине языки пламени и бездумно прихлебывая теплый травяной чай. Рон раздобыл где-то целую упаковку пакетиков зеленого чая с мелиссой, которая, по словам его мамы, хорошо успокаивает нервы.
Гермиона сидела за столом, подперев голову руками и тупо уставившись в остывающую чашку. Неожиданно она подняла глаза, встала со стула, и, взглянув на обернувшихся в её сторону друзей, запричитала.
- Господи, Господи! Гарри, Рон... Мальчики, родные мои... Как же хорошо, что вы оба живы! Я бы не... я бы просто не пережила, если бы кто-нибудь из вас двоих умер! И не надо мне про Кингс-Кросс и про бессмертие души! Вы нужны мне... Оба!.. Живые.
Гермиона говорила торопливо, путая слова и заикаясь, будто боясь, что не успеет высказать своих отчаянных страхов. Ее голос срывался, как натянутая струна.
Рон бросился к девушке, ударом ноги задвинув в сторону подвернувшийся табурет. Гермиона пошатнулась, её тело обмякло, голова упала на грудь Рона. Она не зарыдала, а застонала, судорожно всхлипывая при каждом вздохе, тщетно пытаясь набрать в легкие побольше воздуха. Рон обнимал её и шептал: «Все хорошо, Гермиона, все хорошо... Мы живы. Гарри живой! Наш Гарри живой!»
Растерявшийся Гарри смотрел на них, не зная, что сказать, и чувствуя, что у самого начинает щипать глаза. Голова кружилась от усталости, ноги подкашивались. Хотелось прижаться к кому-то более сильному, выплакать своё отчаяние, разделить скопившуюся боль… Но Гарри стоял неподвижно, не смея дать волю переживаниям.
Он не боялся показаться слабаком, просто в глубине души считал, что Рону, потерявшему брата, и Гермионе, не имеющей никаких сведений о родителях, сейчас тяжелее, чем ему. Надо было как-то держаться. У него родственников не убавилось, сирота - он сирота и есть.
Рыдания Гермионы стали тише, плечи больше не тряслись, сжавшееся в комок тело немного расслабилось. Рон приподнял подбородок, взглянул на Гарри, и, видимо заметив что-то странное в его лице, зажмурил глаза, качнул головой и жестом позвал к себе. И словно что-то прорвалось внутри. Гарри метнулся к друзьям, не пытаясь больше заставлять себя геройствовать, прижался к широкой груди Рона, к слабо вздрагивающей спине Гермионы, и, ощутив, как сильные руки друга обнимают его, почувствовал, что дышать становится чуточку легче.
*****
Лунный свет, смешавшись с отблесками уличных фонарей, проникал в комнату сквозь узкую щель в небрежно задернутых портьерах. Рассеянный луч слабо освещал свернувшуюся в комочек девушку и разметавшегося на диванных подушках парня.
Гарри по-прежнему не спалось. Глаза привыкли к темноте. Из-за плохого зрения силуэты расплывались, но в сумерках казались вполне естественными.
Завтра выйдет утренний выпуск «Пророка», где среди волшебников, родственников и друзей Сьюзен, будет красоваться его мрачная физиономия. Гарри не надеялся встретить Джинни среди магглов, но сегодня пару раз ловил себя на том, что высматривает в толпе копну ее огненно-рыжих волос. Напрасно - Джинни на похоронах не появилась, присутствовали только Перси, Чарли и Билл с женой.
Джинни не могла не знать, где и как проводит время Гарри Поттер - «Пророк» по два раза в день представлял подробный отчет обо всех траурных церемониях. Она могла встретиться с ним, если бы захотела, но почему-то каждый раз упорно оставалась дома. Гарри испытывал разочарование и искал причину.
Заболела? Не может выйти из дома? Не хочет показываться на глаза с опухшим от слез лицом? Скорее, последнее - Чарли ведь сказал, что передаст сестре привет. Если бы Джинни была больна, разве стал бы Чарли скрывать?
Как-то раз, ещё в прошлой жизни, когда Гарри и Джинни, забравшись под мантией-невидимкой на Астрономическую башню, наблюдали восход луны, она задала странный вопрос:
- За что ты меня любишь?
- Если бы я знал! – Гарри попробовал отшутиться.
- Но все-таки? – подружка оказалась настойчивой.
- Ну, ты... классно играешь в квиддич, - сказал Гарри, обрадовавшись, что быстро нашел подходящий ответ.
- Лучше Чжоу?
- Да ты в сто раз лучше Чжоу! – воскликнул Гарри, не сообразив толком, отчего это вдруг имя когтевранки встряло в разговор.
- В квиддич я играю лучше Чжоу? – напористо, нетерпеливо переспросила Джинни.
- Ты же вырвала снитч прямо у нее из-под носа в последнем матче, - ответил Гарри, не понимая до конца, по какой причине его подружка так зациклилась на квиддиче.
- Два снитча! – напомнила Джинни, сверкнув глазами и победно приподняв руку с двумя оттопыренными пальцами: средним и указательным.
- Два? Я что-то пропустил?
- Пропустил, - Джинни сердито фыркнула. - Решающий матч Гриффиндор-Когтевран в прошлом сезоне.
Гарри промолчал. Его жизнь делилась сначала на «до» и «после» убийства Седрика, потом на «до» и «после» гибели Сириуса… Матч в конце пятого курса действительно вылетел у него из головы, тем более, что им с Гермионой тогда пришлось срочно покинуть трибуну и заняться проблемами Хагрида.
- И все-таки, я жду ответа на вопрос, - твердо сказала Джинни, когда пауза чересчур затянулась. – За что ты меня любишь?
- Но я уже ответил, - без особого энтузиазма выдавил Гарри.
- Как только что выяснилось, квиддич не самое важное в твоей жизни, - ответила Джинни и, усмехнувшись, добавила: - Иначе ты бы помнил все матчи до единого.
- Ты... смешная, - чуть замешкавшись, произнес Гарри, вконец обезоруженный её логикой. Только дался ей этот квиддич!
- В смысле, весёлая? – лукаво улыбнувшись, переспросила Джинни.
- Так точно! – воскликнул Гарри, обрадовавшись, что искомый ответ нашёлся так быстро.
- А подробнее?
Гарри вздохнул. Джинни, проворно высвободившись из-под мантии-невидимки, отошла на шаг в сторону. Лиловые сумерки стерли её веснушки, притушили пламя рыжих волос, но тихий ночной воздух делал голос юной волшебницы особенно звонким, а смех - заливистым.
- Ты не плачешь, как некоторые, по полгода, - начал перечислять Гарри, поняв, что от подробного ответа ему не уйти. – Ну, и умеешь развеселить... Знаешь, ты так похоже изображала этого придурка Маклаггена! Это было намного лучше того, что задумал я.
- А что задумал ты?
- Хотел просто отправить его на тот свет, - заявил Гарри таким тоном, как будто речь шла о каком-нибудь червяке или василиске. – Но перенапрягаться мне категорически запретили, - Гарри развел руками, - так что пришлось оставить свои коварные планы и лечиться.
- А почему ты не припёр Маклаггена к стенке потом? – дрогнувшим от смеха голосом поинтересовалась Джинни.
- Да... занят был, - протянул он с извиняющейся интонацией. – Уже не помню чем, но чем-то очень важным. У Гарри Поттера, знаешь ли, всегда такие важные дела... То Дамблдор записку пришлет, то министр в гости напрашивается.
Джинни согнулась пополам от смеха уже на середине тирады. Гарри крепился, как мог, но едва закончив про министра, схватился за живот. За разговором и неудержимым хохотом они не заметили, как сгустились сумерки. Заметив, что совсем стемнело, они торопливо протянули друг к другу руки и слились в поцелуе.
Гостиная Гриффиндора уже опустела - все ушли спать, включая вечно обложенную книгами Гермиону. Прощаясь с Джинни до утра, Гарри, не удержавшись, задал ей ответный глупый вопрос:
- За что ты меня любишь?
- Что значит, за что? – с недоумением пожала плечами Джинни. - Ты - тот самый Гарри Поттер, и этим всё сказано!
Предсказуемый ответ. Слишком предсказуемый… На худой конец, могла бы притвориться, что завтра прочитает «Новейшую историю магии» и тогда уже сформулирует точный ответ - он бы улыбнулся остроумной шутке. А так... Лучше ничего не отвечать, чем отвечать глупо.
Нет, лучше не задавать глупых вопросов. И хватит уже притворяться укротителем василисков.
Глава 3: Бессонная ночьСнизу доносился громкий храп. Рон часто храпел во сне, Гарри привык к этому ещё в школе. Гермиона поначалу очень страдала и предпочитала составлять ему компанию во время ночных дежурств у палатки.
Потом скопившаяся усталость взяла своё - Гермиона довольно ловко научилась менять положение тела Рона чарами левитации, осторожно и почти незаметно переворачивая его со спины на бок.
Но сегодня вечером перед сном она твердо заявила, что ей совершенно необходимо выспаться, иначе она просто не переживет завтрашнего дня. Распаковав маленькую синюю коробочку, Гермиона достала из неё пузырёк и, высыпав на ладонь сразу несколько крошечных шариков, напоминающих драже, разом отправила их в рот.
С недоверием рассматривая лежащие на своей руке белые гранулы, Рон рассудительно заметил:
- Мама говорит, что маггловская химия - это жуткая отрава.
- И верная смерть, - буркнула Гермиона, натягивая на себя одеяло.
- А что значит «гомеопатическое средство»? – спросил Гарри, прочитав надпись на коробочке.
- Ну... это значит... - Гермиона замялась, видимо, не зная, как объяснить понятнее, и подбирая слова, - это значит, что яд будет накапливаться в организме и действовать наверняка, - произнесла она с трагической ноткой в голосе, так что Рон сначала побледнел, и лишь потом облегчённо вздохнул.
Гомеопатическое снотворное на Гарри не подействовало, хотя он, строго в соответствии с инструкцией, положил под язык семь гранул и медленно их рассосал. Но, поскольку у Избранного всё давно было не как у нормальных людей, удивляться не приходилось. Гарри вздохнул и отвернулся к стене. Снова в голову начали лезть беспокойные мысли о Джинни.
У Рона и Гермионы всё было иначе. Они предлагали себя друг другу такими, какими были на самом деле, не стесняясь показаться ни глупыми, ни заумными, и не размышляя слишком долго о том, как вторая половинка воспримет шутку. Они не стеснялись своих слабостей, слёз, даже ревности не стеснялись. Гарри чувствовал, что это правильно - так и должно быть у любящих друг друга людей.
Его отношения с Джинни были другими… какими-то искусственными, ненатуральными. Гарри самого себя ощущал если не подделкой, то уж точно немного другим человеком, словно в каком-то раздвоенном состоянии.
С одной стороны, это был беззаботный балбес, которого если что и волнует, то, в лучшем случае, недописанное эссе по трансфигурации. С другой - худшей, Гарри изображал из себя героя.
Все шесть лет, проведенных в школе, он не мог упрекнуть себя в том, что заразился звёздной болезнью, но в разговорах с Джинни Мальчик-Который-Выжил упорно вылезал на поверхность и заслонял собой настоящего Гарри Поттера. Он даже не мог до конца понять, каким образом это получалось.
Уступая просьбам своей подружки, Гарри рассказывал ей о прошлых приключениях, так называемых «подвигах», начиная с первого курса. Хотя он честно старался быть объективным, его рассказы, поначалу вялые и односложные, постепенно обросли массой интересных подробностей, о которых ни Рон, ни Гермиона не имели понятия.
Последние полторы недели бурного романа своего друга с мисс Уизли Гермиона любила острить на тему «новых частностей», и делала это подозрительно точно. После очередной такой шпильки Рон, похлопав Гарри по плечу, озабоченно сказал:
- Ну, ты даешь, дружище... Говоришь, так со всего размаху и заехал василиску кулаком в его огромный жёлтый глаз, тускло мерцающий во мраке?
Гарри и Гермиона покатились со смеху, а Джинни нахмурилась.
- Так это что, неправда всё?! – возмутилась она, уперев руки в бока и глядя на Гарри сверху вниз. Однако чувствовалось, что грозное выражение на её лице продержится недолго: в светло-карих глазах Джинни плясали лукавые огоньки.
- Не более, чем наколка на груди в виде венгерской хвостороги, - отозвалась Гермиона, еще раз переглянувшись с Гарри и одобрительно подмигнув.
- И не более правда, чем то, что некто Поттер - настоящий мачо, - насмешливо добавил Гарри.
Джинни прыснула, а Рон и Гермиона сдержанно улыбнулись.
Через пару дней после этого разговора Джинни буквально приперла «мачо» к стенке, требуя говорить правду и только правду.
Ее неуёмная напористость, мягко говоря, досаждала. Мало того, что возлюбленная каждый день допоздна засиживалась в библиотеке, готовясь к экзаменам, мало того, что Гермиона бесконечно зудела по поводу этих самых экзаменов, мало того, что Снейп, сволочь, завёл привычку задерживать его по субботам все дольше и дольше… Ещё и Джинни тратит драгоценное время на ерунду!
- Потом, - отмахнулся Гарри, начальственно притягивая девушку к себе. – Когда экзамены сдашь.
Но Джинни в руки не далась, отстранилась.
- Сердцем чувствую, в моём билете вопрос про василиска будет непременно, - сказала она, выжидательно уставившись на Гарри.
Он приуныл: объятия и поцелуи откладывались на неопределенный срок, а у них всего жалкий неполный час – перерыв между занятиями.
- Что ты хочешь знать? – спросил Гарри, обреченно поглядывая на часы.
- Правду, - ответила Джинни с вызовом.
- Хорошо, - устало сказал Гарри. – Правда состоит в том, что если бы не прилетел Фоукс и не выклевал змею глаза, я бы умер. Если бы феникс не пустил слезу над раненым плечом, я бы умер. Если бы я ещё хоть немного продолжал слушать разглагольствования Тома, он успел бы превратиться в полноценного волшебника, и убил бы нас обоих.
- Но ведь ты же разобрался со всеми: и с Томом, и с василиском, и с дневником, - возразила Джинни. – Ты победил.
- Но при этом сам чуть не умер от страха, - сердито заявил Гарри. – Мы с Роном полезли в эту проклятую трубу, не представляя себе, что нас ждет!
- Потому что вы, - начала Джинни, - настоящие...
- ...идиоты! – жёстко закончил Гарри.
- А что, по-твоему, вы должны были сделать? – нахмурившись, спросила Джинни.
- Не знаю, - Гарри вздохнул. – Наверное, пойти в учительскую и выложить всё, что знали, МакГонагалл.
- Почему МакГонагалл?
- Потому что тогда в школе не было Дамблдора.
- Ммм... интересно, - заметила Джинни, переходя на примирительный тон и делая шаг вперёд, явно намериваясь прижаться к парню. - Значит, в следующий раз, когда в школе не будет Дамблдора, ты выложишь всё МакГонагалл.
- Нет! – ответил он решительно, обрывая любые намеки на продолжение темы. Гарри машинально взмахнул руками, грубо отстранив девушку от себя. - Ох, прости!
Гарри прижал её к себе, но его продолжала грызть досада на глупую девчонку, которая лезет туда, о чем понятия не имеет. В тот летний послеполуденный час, глядя на лениво ползущие по небу облака, на игру солнечных лучей в зеркальной глади озера, Гарри и в страшном сне не мог представить, что совсем скоро Дамблдора на самом деле не будет в школе. Что он умрёт…
С той минуты разговоры о подвигах прекратились. Фантазии на тему Квирелла и василиска истощились, а о Сириусе и Седрике он предпочитал молчать.
Джинни больше вопросов не задавала. Гарри вообще не мог вспомнить, успели ли они поговорить о чем-нибудь существенном последнюю неделю своего скоротечного романа. Они встречались у портрета. Услышав знакомое: «А вот и я», Гарри брал подружку за руку и отводил в укромный уголок. Джинни не сопротивлялась и не спрашивала, куда они идут. Похоже, ей было совершенно всё равно.
Опасаясь откровенных разговоров, Джинни прикусила язык, но дала волю телу. Она неожиданно раскрепостилась. Её руки частенько залезали под рубашку, пальцы сначала робко, а потом нервно пробегали по спине, поглаживали шею, грудь, взлохмачивали волосы.
После таких свиданий Гарри, точно очумелый, бежал в ванную для старост... Но, по правде говоря, ему не на что было жаловаться – если не считать того, что при встрече с Роном приходилось опускать глаза, едва ли он мог рассчитывать на большее счастье.
И все-таки он немного завидовал Рону и Гермионе. Они позволяли друг другу то, чего он не мог позволить себе в отношениях с Джинни – откровенность. Откровенность была недосягаема и год назад, и сейчас. А он, наивный, думал, что у них будут часы, дни, целые годы на разговоры. Разве что годы... За годы, пожалуй, он выложит ей всё, что приключилось, но очень, очень дозированно… Ни к чему волновать её лишний раз.
Она не пишет мне, потому что боится показаться назойливой, глупой, смешной, неуместной... Это же понятно. Она боится встречаться со мной, потому что боится разочаровать меня своим унылым видом. Неужели она не понимает, что мне нужно держать кого-то за руку, когда опускается крышка гроба и в него молотком заколачивают гвозди? Разделить боль – кажется, это так называется…
Гарри испугался своих мыслей, едва они успели оформиться в нечто конкретное - выходило, что он эгоист и думает только о себе. Ему одиноко, и он мечтает за кого-нибудь подержаться, успокоиться, переложить что бы то ни было с больной головы на здоровую... Что за ерунда!
Семейным людям вообще не обязательно разговаривать целыми днями, да и разговаривать можно о пустяках. Можно вместе чистить капусту, варить луковый суп, чинить шкаф, жевать таблетки... Болтают же Рон с Гермионой о таблетках!
Надо написать Джинни что-нибудь лёгкое, несерьезное. Например, сообщить о том, что он прикончил Волдеморта и, вопреки её опасениям, так и не встретил в лесах вейлу. Так что теперь готов встретиться со своей девочкой прямо около дома её тетушки, скажем, часов в шесть вечера.
Светлая мысль пришла в голову под утро, когда узкая полоска между портьерами стала светлеть. Как часто бывает после тяжелых раздумий, накатила усталость, глаза закрылись сами собой… Гарри и не заметил, как заснул.
Глава 4: Любопытство - не порок- Честно признаюсь - всю зиму только и мечтал оказаться в мягком теплом... в библиотеке с каким-нибудь... «Курсом продвинутого зельеварения» в руках, - продолжал убеждать друзей Рон, стоя перед открытой дверцей кухонного буфета и шаря глазами по полупустым полкам.
- И буквально грезил о том, как вечером, от корки до корки пролистав какой-нибудь... «Продвинутый курс»… засовываешь его на ночь под подушку, - откликнулась Гермиона.
- Угу, - быстро согласился Рон, не обращая внимания на ее двусмысленный тон. – Вот прямо сплю и вижу родной пухленький учебник у себя под подушкой. Нежно обнимаю обоих: и подушку, и тебя, и - Мерлин с ним – вожделенный учебник, раз уж ты жить без него не можешь.
Гермиона, приоткрыла рот, желая что-то возразить, но так ничего и не сказала. Её пальцы рассеянно перебирали лежащие на столе газетные вырезки, а щеки густо зарделись. Рон тоже молчал, но он и не мог ничего сказать, так как его зубы были заняты сухарем, чудом уцелевшим от завтрака. Несколько секунд в наступившей тишине слышался только хруст аппетитно разгрызаемого сухарика. Лежавший на буфете Живоглот навострил уши.
- Ушенье швет, - пробормотал Рон рассудительно, отправляя в рот очередной сухарь.
- И хлеб наш насущный, - деловито произнесла Гермиона, копируя благоразумную интонацию Рона.
- Что да, то, да... – Рон обрадовался так, как обычно радуется человек, неожиданно обнаружив в людях понимание. – Тут ещё целых три сухаря есть. Никто не хочет?
Рон вытащил из буфета фарфоровую вазочку с отбитыми ручками, на дне которой среди коричневатых крошек сиротливо приютились три поджаристых сухарика. Гермиона вежливо отказалась, Гарри отрицательно мотнул головой. Только Живоглот повёл разок носом, проводил угощение взглядом, но, быстро потеряв интерес, отвернулся.
Видимо, найдя кухню слишком шумным местом, кот лениво встал, выгнул спину, поскрёб когтями по буфету и, спрыгнув на пол, направился прямиком к выходу. Открыть дверь Живоглот никого не просил, справился сам, ловко подцепив ее лапой снизу, и исчез в темноте коридора, гордо продемонстрировав всем собравшимся поднятый кверху рыжий хвост.
Гарри решил последовать примеру кота - прошлая ночь, проведенная без сна, давала о себе знать. Голова нещадно гудела, и даже смысл разговора Рона и Гермионы почти не доходил до него.
- Я в ванную, - заявил он, оставив друзей наедине.
Шум льющейся из крана воды и разноцветная мыльная пена, как ни странно, прогнали сон. Горячая ванна сняла усталость, и впервые за последние дни в голову полезли мирные мысли. Виновата в этом была, естественно, несерьёзная перепалка друзей. Гарри представил себе, как Рон, случайно нащупав во сне пухлый учебник, радостно обнимает его и бережно прижимает к сердцу, и усмехнулся, вспомнив прошедшую зиму.
«Не стоит грубо смешивать светлые мечты и суровую действительность», - сказал как-то Рон, выслушав очередные фантазии друга о Дарах Смерти. Рон никогда не лез за словом в карман.
Задумавшись, Гарри щелкнул пальцем по раздувшемуся мыльному пузырю, лениво играющему всеми цветами радуги в цвете лампы. Пузырь лопнул, брызнув мыльной пеной в глаза. Гарри зажмурился. В наступившей темноте не выходящие из головы голоса Рона и Гермионы зазвучали как будто громче.
«Можно подумать, я завидую, - сердито буркнул Гарри себе под нос. – Хотя... я в самом деле немного завидую», - признался он мысленно.
«Интересно, о чём они болтают друг с другом, оставшись наедине? Ну, в самом деле? Не об учебниках же! А может, и об учебниках... С Гермионы станется. Гермиона – она профессора Хагрида за парту посадит и заставит получить базовый диплом».
Внезапно Гарри почувствовал, что его одолевает знакомое чувство – дикое, немыслимое любопытство, сродни тому, которое полтора года назад подначивало его следить за Малфоем. Бороться с этой напастью было совершенно невозможно, и, не теряя времени, Гарри начал составлять план.
«А что, подслушивать чужие мысли бывает очень даже полезно», - рассуждал он, вспоминая случайную встречу в лесу с компанией странствующих волшебников и двумя гоблинами.
И потом, ни о чём они не разговаривают! Обнимаются, целуются – вот и все «великие тайны». А подглядывать в замочную скважину он собирается, будет честно только подслушивать.
Успокоив таким образом совесть, Гарри отправился на кухню, где разыскал свой старый рюкзак. Там у него давно была припрятана пара удлинителей ушей - Билл снабдил на дорожку по настоятельной просьбе Избранного, выдав «уши» вместе с новой палаткой и еще кое-какими волшебными штучками, к счастью, так и не пригодившимися.
«Тётя Петунья обзавидовалась бы такому снаряжению», - усмехнулся Гарри, вспомнив свою тетушку, основным развлечением которой, помимо бесконечного смахивания невидимых пылинок, была неусыпная слежка за соседями.
Мысли о предстоящей вылазке вытеснили даже недавнюю горестную озабоченность натянутыми отношениями с Джинни. Пользуясь пустой кухней, Гарри быстро настрочил подружке несколько строк, над которыми так долго размышлял всю прошлую ночь, засунул наскоро состряпанное письмо в карман, накинул на себя мантию-невидимку и тихонько, в одних носках, направился на второй этаж, стараясь не шуметь.
Остановившись в нескольких шагах от двери, Гарри распутал шнур и засунул один конец в ухо. «Двигайся», - прошептал он второму концу, и шнур, извиваясь, пополз под дверь. Некоторое время ничего не было слышно, но постепенно ухо наполнилось возбужденным сопением Рона и учащённым взволнованным дыханием Гермионы.
«Так и знал, что эти двое лижутся, - подумал Гарри разочарованно. - Банально, предсказуемо и ничего интересного».
Он уже собирался смотать шнур обратно, но неожиданно Рон прекратил сопеть и прошептал, скорее всего, наклонившись к самому уху Гермионы:
- А как ты намерена представить меня своим родителям?
- Как своего жениха, естественно, - тихий голос Гермионы показался Гарри несколько ироничным.
- Женихом? Вот так сразу?.. – похоже, слегка опешил Рон.
- Ну, не могу же я сказать отцу, что весь год шлялась по лесам в компании просто знакомого молодого человека, - Гермиона продолжала держать полушутливый-полусерьёзный тон.
- Нас двое было, - нехотя возразил Рон.
- Тем более! – сердито возмутилась Гермиона.
- А мама иногда ворчит, что у магглов слишком свободные нравы…
- Ну, это у кого как... – протянула Гермиона, явно размышляя о чём-то своем. – Но, в общем, не волнуйся. Папа называет женихами всех мальчиков, которых я ему представляла.
- Что? Всех! – Рон явно был ошарашен. – И много у тебя таких мальчиков, которых ты ему представляла?
- С тех пор, как начала учиться в Хогвартсе, всего трое, - ответила Гермиона, и, выждав паузу, добавила со значением: - Ты, Гарри и Живоглот.
- И это все? Неужели?! – Рон, определённо, не поверил. – А как же болгарин?
- Виктор Крам до папиного взора не долетел, - усмехнувшись, ответила Гермиона. – Так что представлять его родителям не было необходимости.
- А... Ну, тогда ладно, - с облегчением вздохнув, согласился Рон. – Избранного (сколько иронии в одном слове – неужели все еще ревнует?) я уже пережил, кота как-нибудь переживу. А Живоглот мне точно не соперник! – добавил он, как показалось Гарри, чересчур самонадеянно.
- Смотря какие штаны будут на тебе надеты, - задумчиво протянула Гермиона, подтверждая опасения Гарри насчёт излишней самоуверенности друга.
- А что не так с моими штанами? – удивился Рон. Его джинсы были густо заляпаны грязью почти до колен, но Гарри был уверен, что Рон только сейчас заметил этот печальный факт. – А, вот ты о чём, – протянул Рон, видимо разглядев, наконец, коричневатые пятна. - Так погода... и дороги сама знаешь, какие! Еще и трава была мокрая после дождя.
- А я-то думала, что трава растет на лужайке, а там, где дорога, там нет никакой травы. Но, по всей видимости, у волшебников более свободные представления о дорогах.
Оба счастливо рассмеялись. Потом девушка предложила Рону переодеться в пижаму, пообещав быстро привести джинсы в порядок. Послышалась возня: Гермиона расстилала кровати на ночь, Рона кряхтел, снимая ботинки. Прозвучало «Эванеско», и легкий свист волшебной палочки подсказал Гарри, что со штанами друга все в норме.
Слушая эту болтовню, Гарри улыбался до ушей, еле сдерживая смех. И, черт возьми, ему так нужен был всплеск положительных эмоций, хотя бы немного позитива, что он просто не мог отказать себе в удовольствии и дальше слушать этот беззаботный трёп. Лучший друг оказался ужасно ревнивым – впрочем, это Гарри и раньше знал – а подруга неожиданно стала такой весёлой и насмешливой, что он с трудом узнавал строгую, правильную Гермиону. Как она ему отвечает, как… подначивает! Ничего похожего на те поучения, которые обычно доставались Гарри от не в меру серьезной девушки. То-то Рон никогда не жаловался на избыточную… м-мм… заботу. Везет же человеку: и штаны не жмут, и все нравоучения – Избранному! Где справедливость?
- Держи, - сказала Гермиона, очевидно, протягивая Рону его джинсы. – В общем, не волнуйся, мои родители помнят тебя. То есть, конечно, сейчас они ничего не помнят, - девушка невольно вздохнула, - но потом обязательно вспомнят бедного рыжего мальчика, которого встретили на вокзале, и который разве что не кусал себе локти, глядя на то, как я чмокнула одного несчастного героя в щеку.
- Постой, постой! – откликнулся Рон. – Это, что ли, когда ты поцеловала Гарри на вокзале после четвертого курса?
- Угу, - подтвердила Гермиона. – А ты что, до сих пор локти кусаешь?
- Ну не так, чтобы очень... – начал оправдываться Рон. – Но иногда находит, особенно после разлуки.
Гарри затаил дыхание: разговор друзей явно переходил в другую плоскость. Он слишком хорошо знал, что представляет собой ревность лучшего друга. Сам он и думать забыл о мимолётном поцелуе три года назад, да, собственно, никогда и не думал.
- Рон, Рон... – осуждающе произнесла Гермиона. – Это же было так давно! Я тебя тогда всерьёз не воспринимала.
- Правда? – уточнил Рон. Гарри почему-то показалось, что его друг, задавая вопрос, все-таки надеется получить отрицательный ответ.
- Правда, - жёстко ответила Гермиона, но тут же добавила шутливым тоном, смягчая удар.– Сам посуди - с одной стороны, знаменитый ловец Виктор Крам, а с другой, какой-то там рыжий недотепа, да еще все время норовит списать у меня домашнюю работу.
Рон ничего не ответил, и Гермиона, немного помолчав, продолжила:
- Но что интересно, именно после той сцены на вокзале я впервые посмотрела на тебя другими глазами.
- Может, я что-то путаю, - осторожно начал Рон, - но, по-моему, ты ни разу не обернулась в мою сторону. И, говоря по правде, слишком была увлечена...
- Папа описал мне твое лицо во всех подробностях, во всех красках, - парировала Гермиона, пропустив мимо ушей последнее замечание Рона. – И, между прочим, посоветовал обратить на тебя внимание.
- А про Гарри он что сказал? – спросил явно польщенный Рон.
- А про Гарри сказала мама, - ответила Гермиона. – Она сказала, что если у парня, которому через месяц исполняется пятнадцать, в то время, когда его целует девушка, такое деревянное выражение лица, у него либо не все дома, либо для девушек он... безнадежен.
Её колкую улыбку Гарри почувствовал даже сквозь стену. Странно, что обошлось без смешков. Неужели он и правда стоял тогда, как пень? Мог ведь отстраниться, или хотя бы покраснеть... Ничего не скажешь, повеселил людей! Всё, теперь он просто обязан дослушать разговор друзей до конца: где ещё столько нового о себе узнаешь? Любопытство – не порок. Главное, оказаться в нужное время в нужном месте… Всё остальное – дело техники.
Глава 5. ПризнаниеЗа дверью воцарилось молчание, через несколько секунд раздались шаги - кто-то, наверное, Рон, ходил по комнате туда-сюда. Внезапно звук шагов оборвался, и Рон снова заговорил, на этот раз жестко, без тени иронии:
- Будешь тут деревянным, если всего несколько дней назад у тебя на глазах убили человека. Я вон, взрослый парень, до сих пор в себя прийти не могу. А уж три года назад... Да как он вообще всё это выдерживает?!
- Гарри сильный, - тихо сказала Гермиона.
- Знаешь, как моя мама говорит? – не то ответил, не то спросил Рон. – На всякого силача достанет палача. И всякого достанет жизнь, полная... – как ты сказала? – адреналина. У него вчера такое было лицо: краше в гроб кладут. Инфернал увидит – испугается! Он хоть сам-то понимает, что остался жив?
- Вроде понимал... в первый день, - пробормотала Гермиона неуверенно.
- А вот я всё время вижу во сне лес, палатку... Просыпаюсь среди ночи, и долго не могу сообразить: где я? – Рон невесело усмехнулся. – Ну, совершенно же безнадежное было дело! Мерлиновы кальсоны проще откопать, чем пытаться отыскать то, незнамо что.
- Зато мы с тобой нашли друг друга, - напомнила Гермиона мягко.
- Да, это точно, - согласно пробормотал Рон. Голос его потеплел.
- А помнишь тот вечер, поздней осенью, когда Гарри отправился на свои занятия с Дамблдором, а мы с тобой ждали его в гостиной? Ты тогда предложил мне серьёзно поговорить…
- Я помню.
- У меня до сих пор этот разговор не выходит из головы, - призналась Гермиона. – Как ты спросил тогда - почему Гарри ходит на свои занятия с Дамблдором один, если, как уверяет Гарри, он рассказывает нам потом всё до самых мелочей? Не проще было бы посещать занятия втроём, раз Избранному не нужно ничего от нас скрывать?
- Хочешь похвастаться, что нашла, наконец, правильный ответ? – с вызовом поинтересовался Рон.
- Нет, не нашла… то есть, сначала я тоже думала, что Гарри знает гораздо больше, чем мы с тобой. Оказалось – липа, - вздохнула Гермиона разочарованно и добавила совсем с другими, восторженными интонациями: - Зато нашла по-настоящему умного, логично мыслящего парня!
- А раньше как будто не замечала логики в его рассуждениях? – с деланной обидой в голосе произнёс Рон. – Нехорошо!
- Ну, не то, чтобы совсем не замечала, - нарочито размеренно проговорила Гермиона, - но в тот вечер он, кажется, впервые, повел себя совершенно иначе. Так… разумно, - игриво добавила она.
- Ну, он ещё и в шахматы неплохо играет, - расцвёл от похвалы Рон. – И эльфов любит. Да, всей душой любит эльфов!
- Она заметила, - заверила Гермиона. – Не только глазами, но и сердцем. Почувствовала.
Голоса друзей вновь стихли. Гарри боялся дышать, а сердце, как назло, стучало слишком громко. Несколько месяцев назад он, не дав себе труда подумать, злился на друга, что тот, якобы от больного воображения, измыслил некий тайный план, которым Дамблдор снабдил Избранного. Но Рон действительно на редкость здраво рассуждает. Логично рассуждает, как говорит Гермиона, а такое одобрение Гермионы что-то да стоит.
- Рон, ты заходил сегодня к своим? – по-видимому, Гермиона решила сменить тему.
- Заходил, - ответил Рон коротко.
- Как они?
- Все также: мама плачет, отец молчит, Джордж... – Рон тяжело вздохнул. - Джинни не выходит из своей комнаты, - закончил он.
Гарри напрягся.
- А с Невиллом у неё?.. – спросила Гермиона нерешительно.
- Дружба с песочницы, - слегка усмехнувшись, Рон добавил: - А вот у Невилла к ней, впрочем, как и у всех парней...
- ...от шестнадцати до семидесяти...
- У волшебников намного, намного дольше! - категорично заверил Рон.
- Да это я так, - по голосу Гермионы чувствовалось, что она улыбается, - просто цитата из одной книги.
- Дашь почитать?
- Ну, если ты хочешь... – с легкой иронией ответила Гермиона.
- А там про что? – вопрос Рона прозвучал не в меру настойчиво. Гарри даже успел подумать, что, пожалуй, Рон действительно когда-нибудь откроет упомянутую книгу.
- Про любовь, - ответила Гермиона.
- Тогда захочу! - Рон, судя по всему, незамедлительно подкрепил слова делом.
Какое-то время в коридор доносилось лишь учащённое дыхание Рона и Гермионы. Гарри почувствовал разочарование - судя по нарастающему довольному сопению Рона и редким глубоким вздохам Гермионы, друзья, похоже, слиплись надолго. Пора сматывать удлинители, всё равно занятного ничего больше не услышишь.
Гарри вынул концы обоих шнуров из ушей и легонько подул на руки, чтобы обсушить вспотевшие ладони. «Похоже, опять пора под душ! - ехидно сказал он себе, оттянув прилипшую к разгоряченному телу рубашку. - А у Джинни с Невиллом, оказывается, дружба с песочницы? Ну-ну...»
Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей и о событиях в песочнице, и о происходящем за дверью – а думать об этом было невозможно ни одной лишней секунды – Гарри стал перебирать в памяти всё, что успел подслушать. «Рон – логично мыслящий парень... Выходит, нашли друг друга, пока меня рядом не было... Самое главное пропустил!»
Идея показалась настолько забавной, что руки, уже начавшие было сматывать провода, замерли в воздухе. А он, Гарри, наивно думал, что у этой парочки только на почве заботы об эльфах взаимопонимание! Плохо Гарри Поттер знает своих друзей… А может быть, подождать, когда они закончат? Вдруг ещё что-нибудь интересное расскажут?
К счастью, Гарри не пришлось долго испытывать своё терпение. Гермиона, явно задыхаясь, взмолилась:
- Рон, дай перевести дух! Не могу больше!
- Как скажешь, - согласился Рон. Гарри показалось, что друг выполнил просьбу Гермионы чересчур быстро, уступив ей с первого раза.
- О, Рон, ты так великодушен! – благодарно воскликнула Гермиона.
- Ну, это как сказать... - уклончиво протянул Рон. – Знаешь, мне тоже тяжело... Местами... Надеюсь, леди простит джентльмену некоторую откровенность?
- О, ваша леди - само благородство, Рональд Уизли! – Гермиона весело рассмеялась, напомнив Гарри беззаботные вечера, проведенные у школьного камина в конце шестого курса. – И откровенность в людях ценит превыше всего! Кстати, можно откровенный ответ на один вопрос? – смех неожиданно оборвался. Гермиона, словно боясь передумать, выдавила с явным трудом:
- Рон, скажи честно: в глубине души ты ведь не хочешь, чтобы они встречались? Я имею в виду Гарри и твою сестру.
Тяжёлый вздох лучшего друга до боли переполнил уши.
- Не знаю... – признался Рон после продолжительной паузы, показавшейся Гарри вечностью. – Моя душа даже для меня самого сплошные потёмки, - добавил он, усмехнувшись, впрочем, вполне добродушно.
- И всё-таки? – продолжала допытываться Гермиона. – Разве плохо, если твой лучший друг и твоя единственная сестра будут счастливы вместе?
- А если не будут? – вопрос Рона прозвучал слишком быстро, едва Гермиона успела произнести последнее слово. – Представь, каково будет мне... нам общаться с Гарри, если у них с Джинни не заладится?
- Рон, ты просто эгоист, - насмешливо сказала Гермиона, однако даже толики осуждения в ее голосе не чувствовалось.
- Ещё какой! – воскликнул Рон. - Но мне простительно. У меня была сложная жизнь… - грустно добавил он.
- Правда? – короткий вопрос Гермионы был полон поддельного изумления.
- Правда-правда, - ответил Рон серьёзно. - И знаешь, что моей сестре, что нашему другу до нас с тобой, как говорят Фред и Джордж, ещё стра…дать и страдать.
За дверью снова воцарилась напряжённая тишина, нарушаемая только тяжёлыми шагами Рона. Воспоминания о погибшем брате, конечно, разбередили незажившую рану, разогнали ту уютную, непринуждённую атмосферу, которая заполняла комнату.
Прошло минут пять, а может, и больше. Паркет продолжал утомлённо поскрипывать под ботинками Рона. Гарри уже готов был сматывать шнур удлинителя, когда его друг снова заговорил, и Гарри в очередной раз, уже почти машинально, приложил к ушам концы проводов.
- Джинни разваливается на куски, - устало выдохнул Рон.
Фраза прозвучала удручающе. Наверное, воздух комнаты разом загустел от тяжести оброненных слов, напружинил, и с силой вытолкнул в коридор обе дверные створки. Гарри прижался спиной к стене, не понимая до конца, от кого он прячется: от друзей, от падающего в темноту коридора света, или от гулкого эха, что, казалось, заполняло сейчас и все пространство вокруг, и каждую клеточку его самого. «Джинни разваливается на куски!» - раз за разом повторял кто-то невидимый, не давая сосредоточиться, мешая вслушаться в разговор.
- Понимаешь, Джинни вбила себе в голову, что Гарри больше её не любит. Не подошёл, прошёл мимо, не обнял, не заговорил, не поцеловал, не заметил, не... А я и не знаю, как её утешить. И надо ли?.. Тьфу, чёрт! - выругался он, неожиданно отступив от темы. - Не закрывается! Что-то тут заело в этой доисторической железке. Гермиона, может, ты попробуешь?
Гарри никогда не переставал удивляться, как искусно умеет Гермиона творить самое обычное волшебство. Обе дверцы плавно распахнулись и почти синхронно закрылись, мелодично прищёлкнув дверной ручкой. Длинный коридор вновь погрузился в привычный полумрак.
- Здорово ты их... – восхищенно пробормотал Рон. – В смысле, классно у тебя получается!
- А знаешь… - произнесла Гермиона негромко. - Ты, как друг, мог бы поговорить с Гарри.
- Последнее, что я сделаю, - неожиданно твердо заявил Рон, – это пойду уламывать Гарри. Пусть уж как-нибудь разбираются сами, без помощников. У мамы, знаешь ли, все помощники, вольные или невольные, получали по заслугам наравне с основными зачинщиками... А что? – Рон усмехнулся. - Я это твёрдо усвоил!
- Трудное у тебя было детство, - ответила Гермиона задумчиво, явно размышляя о чём-то своём. – Так ты решил...
Рон не дал ей договорить:
- Решил - пускай свои дрова ломают сами!
- Мрачные предчувствия? – понять, не видя выражения лица, иронизирует Гермиона или говорит серьёзно, Гарри не мог. Впрочем, неважно. Главное, что Рон оказался своим человеком. Помогать не будет, но и мешать, судя по всему, тоже. Уже проще!
- Они же оба... как дети, – язвительно начал Рон. Немного помедлив, добавил с еще большим неодобрением: - Малые. Забились каждый в свой угол! Чего ждут?
- Рон, ты не представляешь, как иногда бывает трудно...
Рон опять решительно перебил девушку.
- ...сделать первый шаг? Представляю. Ещё как представляю! Я ведь был тогда уверен, что вы с Гарри... – голос Рона оборвался на высокой ноте, он словно поперхнулся своими же словами. – Но мне уже всё равно было, понимаешь! Всё равно! Я готов был спать на половом коврике и жрать вашу несчастную рыбу, только бы не оставаться в одиночестве. А ведь я был гораздо больше виноват, чем моя легкомысленная сестренка.
О чём это они? В чём таком сомнительном может быть замешана Джинни? Гарри нетерпеливо поправил в ушах концы удлинителей.
- Она до сих пор переживает из-за той статьи в «Пророке»? – в голосе Гермионы послышалось удивление. – Да Гарри же её не читал! Мы тогда сразу спрятали газету.
- Вот потому-то и переживает, - хмуро откликнулся Рон. – Хотя, - добавил он, видимо, пытаясь как-то себя успокоить, - один чёрт! Что с того, если бы Гарри рыдал над телом Дамблдора? Всё равно объявили бы убийцей, раз уж пошла у них такая... игра.
Гарри ещё не понял до конца, о чём идет речь, но при упоминании о смерти Дамблдора, как ни странно, успокоился. То, что случилось год назад, уже двадцать раз пережито. Полста свежих могил давно заслонили собой белую гробницу.
- Рон, успокойся, - Гермиона, как обычно в такие моменты, говорила тихо и мягко, пытаясь призвать к здравому смыслу.
- Я спокоен, - жёстко отвесил Рон. – Но скажи честно, у тебя бы хватило ума оттащить кого-то... ну, хоть меня... – напряжение в его голосе нарастало, - когда ты стоишь перед... братом, и не можешь до конца понять, что его уже нет?
Дамблдор Гарри не родственник, - поправила Гермиона. – А об их особых отношениях Джинни могла и не знать.
- А что они вообще знают друг о друге? – с вызовом спросил Рон, и, поскольку его вопрос остался без ответа, подвел неутешительный итог: – Вот-вот - молчишь!
- Ладно тебе хмуриться, - миролюбиво произнесла в ответ Гермиона. – Нет, правда, Рон, тебе не идёт. К счастью, Гарри умеет прощать, как никто другой.
- Я знаю, - поспешно отозвался Рон и глубоко вздохнул. – Эх, окрутит его моя сестрёнка. Сердцем чувствую.
Раздался глухой звук. Вероятно, Рон с силой ударил себя рукой в грудь.
- Как бы тебя самого, такого чувствительного, кто-нибудь не окрутил? – Гермиона снова взяла игривый тон.
- Меня?! – Рон запротестовал так категорично и громко, что у Гарри слегка заложило уши. – Да я все давным-давно обдумал!
- Давно?! – казалось, изумлению в голосе Гермионы не было предела.
- Ага, целых три года назад. Когда увидел тебя, такую красивую, на Святочном балу... Полгода назад, когда остался один… Неделю назад, когда боялся отпустить тебя даже на шаг, потому что должен был умереть за тебя и вместо тебя! И когда вдруг стало ясно, что у нас ещё всё впереди... – Рон, до того говоривший почти без остановок, на одном дыхании, внезапно остановился, сделал глубокий вдох и, видимо набравшись храбрости, выдохнул: - Гермиона, я люблю тебя!
- Правда? – растерянно переспросила девушка, немного рассмешив Гарри своим странным полудетским вопросом. Она что, действительно когда-нибудь в этом сомневалась?
- Правда! – твердо заверил Рон. – И у нас с тобой всё обязательно будет хорошо!
- А-аа... как? – взволнованная неожиданным признанием Рона, Гермиона говорила совсем тихо, запинаясь почти после каждого слова.
- Как? – переспросил Рон, судя по растерянности в голосе, немало смущённый. – Как... А как ты хочешь?
- Ну, я... Я не знаю!
- Вот как ты захочешь, так и будет! – с жаром заверил Рон. – Я обещаю! И каждую ночь ты будешь засыпать счастливая, если вообще будешь засыпать...
Гермиона еле слышно хихикнула. Рон быстро поправился:
- Нет, если тебе надо будет выспаться перед... экзаменом, я это самое... потерплю. Хотя в книгах пишут, - авторитетно добавил Рон, - что хороший здоровый... в общем, любовь – самое лучшее... расслабляющее... средство...
На последних словах голос Рона перешёл в шёпот, а потом и вовсе затих, уступив место неровному возбужденному дыханию. Все ясно - целуются. Решив, что на этом хватит, Гарри освободил уши от шнуров и машинально скрутил провода.
Вопреки опасениям друзей, упоминание о прошлогодних событиях совсем не взволновали его. Поразил внезапно повзрослевший Рон. Гарри не помнил его таким, и в глубине души даже считал друга в чём-то младше себя. Но Рон - как он сказал? - сделал первый шаг, и теперь он и Гермиона вместе.
А они с Джинни всё еще сидят по углам. Как дети малые – верно подмечено. А ведь они же нужны друг другу! Иначе он о ней и думать бы не стал. Как с Чжоу – раз, и отрезало.
Запихивая Удлинитель ушей в карман, Гарри нащупал лист бумаги, сложенный в аккуратный квадратик - его письмо Джинни. Завтра попросит Рона передать сестре.
Но сможет ли когда-нибудь он, Гарри, сказать своей Джинни: «Будет так, как ты захочешь!» Искренне, без всяких оговорок, условий и недомолвок? Как это только что сделал Рон…
Fin
