Глава 1. РАНА
Холмы, поля, леса, реки – их узор намного гармоничнее узора из улиц и домов, из раскаленной летом брусчатки и покрытого инеем асфальта зимой. Сельский ландшафт похож на плавные мазки кистью безызвестного художника: брызги всех естественных оттенков: коричневого, зеленого, желтого, голубого царствуют здесь. Проселочные дороги протянулись всюду, и реки, ручьи извиваются между лугов и камней.
***
В баре было сумрачно, как перед грозой, погромыхивала посуда на кухне, струился дымок от брошенных в пепельницу сигарет. Пьяное веселье за одним из столиков было оборвано грубыми фразами и резким тычком в грудь, взвизгнула вилка, которую попытались вонзить в тарелку. Пьяный хохот почти мгновенно превратился в грубую ругань, поднятые в примирении руки собутыльников не утихомирили уязвленную гордость. В красноватых глазах зажглась чистая злоба, по зажатому в руке ножу скользнул всполох от лампы на потолке.
***
Осень в этом году выдалась сухой и ветряной, трава превратилась в жесткую щетину, а деревья лишились листвы на пару недель раньше обычного.
В одной из долин на севере Англии, куда ведет только полузаросшая, местами обрывающаяся дорога, приютился маленький покосившийся дом. Его крыша, когда-то покрытая крупной серой черепицей, почти полностью поседела, выцвела, а коричневая краска на входной двери облупилась, превратившись в чешуйчатый бок рыбы. Вокруг дома за дырявым плетнем был разбит большой огород, почти все грядки были устланы увядшими стеблями и листвой, и только вдалеке наливались большие оранжевые тыквы. Из леса, отделенного от дома небольшим лугом, раздавалось сварливое карканье и хлопанье крыльев, над облетевшими лиственницами и поблекшими соснами кружились вороны.
***
Боль была резкой, быстро уступившей свое место инстинкту борьбы. На пол летели тарелки, пепельницы, стулья; очередной удар, угодивший в солнечное сплетение, практически лишил сознания. И уже лежа на полу, в глазах поплыло из-за запаха крови, пропитавшей мантию, кто-то навалился сверху, беспорядочно обрушивая кулаки. Ловя ртом воздух, собрав последние силы, разворот и трансгрессия. Всплывшие в голове координаты уже тянули за собой сквозь узкую душную темноту.
***
Вечер опустился, как капля чернил в стакан с водой, он будто вытек из темной дождевой тучи, прилетевшей в долину с севера. Над трубой поднялась тонкая змейка дыма, а в треснутом окне забрезжил тусклый свет от свечного огарка. Вороны давно угомонились, и вокруг разливалась густая вечерняя тишина, лишь изредка прерываемая легким шелестом облетевшей листвы. Громыхнуло, и первые тяжелые капли упали на иссохшуюся землю. Возле плетня раздался легкий треск, а потом появившийся из ниоткуда человек тяжело упал на пожелтевшую траву, глухо застонав. Несколько минут ничего не происходило, пока не раскрылась небольшая молния, осветив фигуру в черной мантии, навзничь лежавшую возле калитки. По светлым спутанным волосам бежали дождевые капли, плечи дрогнули, и поднялась рука с зажатой волшебной палочкой. Молния погасла, по небу пронесся раскат грома, дождь усилился, вдвое чаще забарабанив по черепице. Просунув руку среди редких прутьев калитки, незнакомец выпустил из волшебной палочки сноп красных искр. Они ударили в окно, где мерцал слабый свет, по стеклу пробежала змеящаяся трещина, почти в ту же секунду узкие створки распахнулись:
– Покажитесь, я вооружена! – высокий голос прозвенел во временном затишье громовых раскатов.
В следующую секунду показалось, что темное покрывало неба трещит и рвется под напором чьих-то невидимых рук. Слабый стон не был слышен за шумом дождя, и только осветившая все вокруг молния позволила заметить руку, безвольно повисшую между прутьев калитки.
– Мерлин мой! – взволнованно выкрикнула девушка и с грохотом захлопнула окно.
Незнакомец, насквозь пропитанный дождем, лежал без движения, возле него уже скопилась черная лужа крови. Через минуту входная дверь отлетела к стене, и с крыльца сбежала девушка, несущая что-то в подоле платья. Она распахнула калитку, откинув с нее руку незнакомца, и, сделав пару шагов вперед, все-таки остановилась проверить его пульс.
Девушка ощутила слабые толчки крови в артерии и шепнув:
– Сейчас… – побежала по заросшей тропе.
Поднявшись на небольшой холм метрах в тридцати от дома, она откинула с лица светлые намокшие волосы и, закусив нижнюю губу и прищурившись, стала внимательно оглядываться вокруг. Подернутые пеленой дождя небольшие холмы, долина и лес на севере были пустынны, грозовое небо, освещаемое молниями, так же не выдавало чьего-либо присутствия. Достав из подола несколько холщевых мешочков, она торопливо развязала тесемки и высыпала серебристый искрящийся порошок. Оказавшись на свободе, он принялся разбухать, мерцание постепенно сходило на нет, превращаясь в густые клубы тумана, расползающегося вокруг. Девушка торопливо засунула мешочки в карманы платья и подбежала к незнакомцу.
Туман постепенно расползался все шире и шире, укутывая своей белесо-серой пеленой всю маленькую долину. Добравшись до леса, он потек между шершавыми стволами деревьев, заставив продрогших ворон недовольно каркать и угрожающе хлопать крыльями. Дождь утих, но на его место пришел северный ветер, сильный и хлесткий. Но даже он ничего не сделал с туманом, укрывшим долину от любопытных глаз.
***
Незнакомец бредил, его била крупная дрожь, а к ноющему боку будто прикладывали раскаленное лезвие. Боль была нестерпимой, и он кричал настолько громко, насколько хватало пропитанных дождем и холодом легких. Рядом мерещилась то девушка, то Дозорные Министерства, то Средневековая Инквизиция. Сознание гасло и возвращалось грубым ударом – непрекращающейся болью в боку, сквозь полуоткрытые веки просачивался слабый свет и чьи-то мелькающие руки. На губах вспыхнул горький вкус душистой травы, жидкость опалила горло и, казалось, уже текла по венам вместо крови. Потом он почувствовал рядом тепло чьего-то горячего тела и наконец-то окончательно забылся, погрузившись в глубокий сон без сновидений.
***
Язык был похож на шершавую кору дерева, все тело ныло, отдаваясь болью в правом боку:
– Воды… – он не услышал своего голоса, казалось, шевельнулись только губы. Веки с трудом приподнялись, вокруг было тихо, маленькая светлая комната поплыла на него, и он снова провалился в полузабытье.
***
– Как ты, Скорпиус? – приятный женский голос заставил приоткрыть слипшиеся веки.
Скорпиус потерялся в волне длинных волос, когда его взгляд сфокусировался, он рассмотрел большие светло-серые глаза, маленький курносый нос и высокие скулы. За ухо волшебницы была заткнуты тонкая длинная волшебная палочка. Он задохнулся, будто облитый ледяной водой, открывая рот, как выброшенная на берег рыба. Иглы кислородного голодания впились в легкие, в глазах поплыли темные пятна. Усилием воли Скорпиус заставил себя вздохнуть.
– Тише, тише, не торопись. Дыши, – девушка поддерживала его голову, с беспокойством смотря в глаза.
– К-кто ты? Откуда знаешь мое имя? – Скорпиус не узнал своего постаревшего надтреснутого голоса.
В небольшой чистой комнате пахло отваром ромашки и мяты, из окон лился прозрачный осенний свет.
– Твое имя было вышито на твоей рубашке, и раз я помогла тебе, то выходит, я твой друг, – осторожно ответила она.
Большие серые глаза внимательно изучали Скорпиуса, скользя по его лицу, ни на чем надолго не останавливаясь. На девушку быстро нахлынула задумчивость, поглотившая волнение и любопытство. Казалось, она ушла глубоко в себя, куда-то в свое прошлое, потеряв связь с внешним миром.
– Как… как твое имя? – потрескавшиеся губы плохо слушались, жажда иссушила язык и горло.
Скорпиус с трудом пошевелил затекшими ногами, с которых сползло лоскутное покрывало. Он лежал на низкой скрипучей кушетке, возле которой стояла склонившись девушка. Взмахнув светлыми волосами, она поправила съехавшее покрывало, бросив быстрый взгляд на его худые белые ноги.
– Как твое имя? – чуть громче повторил он.
Она встрепенулась, удивленно взглянув на вновь приподнявшегося Скорпиуса:
– Зачем тебе мое имя?
Скорпиус попытался что-то сказать, но не смог, спазм сковал его горло. Девушка поднесла к его губам кружку с водой, от которой пахло ромашкой и мятой, осторожно прикоснулась ладонью к его подбородку. Показалось, что в этой маленькой убого обставленной комнате раскинулся летний луг с жужжащими пчелами и кивающими головками цветами. Жадно пьющий Скорпиус так и не понял, была ли это магия, исходящая от девушки, или в кружке просто была растворена капелька пахнущего солнцем и летом меда.
Он полежал не шевелясь в этой чужой комнате, сердце быстро билось в груди. Солнце в окнах погасло, укрытое тучей, серость разлилась вокруг, сконцентрировавшись в глазах незнакомки, смотрящей куда-то в район скул Скорпиуса.
Он смотрел на нее не отрываясь:
– Я хочу знать, кого благодарить за спасение своей жизни.
– Что ж, – она задумчиво помолчала, потом отвернулась и поставила кружку на стол, на котором возвышалась круглая жестяная миска, – Лисандра.
Он почему-то вздрогнул и снова постарался приподняться, глаза лихорадочно забегали по комнате. Качнувшись девушка на мгновение расплылась и вновь вернулась из зыбкой ряби, он тряхнул головой.
– Не беспокойся. Тебе нужно поспать.
Сильно запахло чистотелом и еще чем-то мускусным, Скорпиус услышал, как девушка отжимает тряпку в тазу на столе, и провалился в забытье.
***
Новое утро или, может быть, день, были не менее болезненными. Из окон на пол выпали прямоугольники бледного света, где-то за домом недовольно каркали вороны. Ныл бок, болело пересохшее горло, казалось, что руки и ноги намертво затекли на этой жесткой кушетке. Отбросив одеяло и поеживаясь от прохлады, Скорпиус в несколько глотков опустошил кружку, оставленную для него на столе. Из соседней комнаты доносилось постукивание ножа и тихо напеваемая мелодия. Справившись с легким головокружением, Скорпиус осторожно натянул свою, висевшую на стуле мантию, похлопал себя по карманам в тщетных поисках волшебной палочки. Затем, осторожно ступая, он появился на кухне.
Это была небольшая комната, разделенная дощатой перегородкой на две части: в одной стоял стол и два стула, в другой виднелась печь. Когда-то белый потолок был подернут пленкой копоти, а на окнах переливалось в бледных лучах солнца множество разводов. Лисандра сидела за столом, деловито смешивая разложенные пред ней ингредиенты. Ее руки быстро мелькали, нарезая какую-то траву, разминая листья мяты и желтые головки ромашек.
– Доброе утро, Лисандра, – он остановился, прислонившись к дверному косяку, на котором было несколько зеленых и синих зарубок.
Лисандра вздрогнула от неожиданности и резко обернулась к Скорпиусу:
– Доброе утро.
Из светлых волос торчала заткнутая за ухо волшебная палочка. Лисандра была еще нерасчесана, на щеке красовалось пятно от желтоватой пыльцы, солнце вышло из-за тучи, и ее серые глаза вспыхнули. Она зажмурилась и отвернулась к рабочему столу, продолжив ссыпать разложенные на столе травы в маленький котелок. На кухне пахло варящимся и сочно булькающим в печи супом, с улицы доносилось глухое карканье ворон.
Скорпиус обогнул Лисандру и, молча сев напротив, впился в нее глазами. «Тук-тук-тук» – стучал нож о деревянную разделочную доску с выщербленной серединой, «пшии» - измельченная трава полетела в котел.
– Что? – Лисандра подняла глаза, мельком взглянув в левый уголок его рта.
– Что ты готовишь? – хрипло протянул Скорпиус, прислонившийся спиной к дощатой перегородке.
– Настойку чтобы ты лучше спал, – снова замелькали ее на несколько секунд остановившиеся руки.
– Без кошмаров? – хмыкнул Скорпиус.
– Без. Она сильная и безвредная. Старый рецепт…
Снова повисло молчание, мелкие обрывки туч периодически закрывали солнце. Ветер рвался в маленький покосившийся дом, недовольно швыряя облетевшие листья ему в окна.
– Знаешь, вчера я уснул, так и не сказав спасибо.
– Умм, – пожала худенькими плечами Лисандра.
– Спасибо, – не отдавая себе отчета, в первый раз в жизни абсолютно искренне поблагодарил Скорпиус.
– Ах, – нож звякнув упал на стол, Лисандра приложила к губам порезанный палец.
Свет на облупившихся половых досках стал ярче, небо ненадолго расчистилось, обнажив серую холодную изнанку.
– Скажи, ты никак не связана с Министерством? – неожиданно спросил Скорпиус.
Глаза Лисандры широко раскрылись, дрогнули губы, которыми она прижалась к ранке на пальце:
– Мозгошмыга схватил, спрашивать такие вещи?
– Кого?
– Не обращай внимания, это так, семейная шутка, – она грустно улыбнулась, пристально разглядывая лицо Скорпиуса.
Он только сейчас рассмотрел, что в ее волосы были вплетены несколько тонких сухих травинок. Резкий порыв ветра ударил по окнам, зашелестел листвой вдалеке.
– Ты либо хитрец, либо глупец. Никак не могу понять… – она склонила голову набок, прикусив нижнюю губу.
– Я… – Скорпиус резко подался вперед и сморщился от боли, пронзивший бок и отдавшейся в грудную клетку, – мерлинова борода… агх…
Лисандра быстро посмотрела на перебинтованную рану, на его лицо, снова на рану:
– Каким бы хищным и продажным не было Министерство, так своих сотрудников оно калечить не будет, – будто обращаясь к самой себе медленно произнесла она. – Как ты здесь оказался?
Скорпиус осторожно отнял руку от бока и не спеша облокотился о стену:
– Сам не знаю, министерский Ловец прицепился ко мне, хотел отнять волшебную палочку. Искал повод, грозил навешать обвинений в пособничестве Усыпляющим… – Скорпиус хмыкнул, – а я не отдал… Тис и волос единорога, тринадцать дюймов. Да и не в них дело, палочка в нашей семье уже несколько поколений передается по наследству. Теперь в бегах… Защищал свои права и теперь объявлен вне закона. И… когда он избивал меня, я просто трансгрессировал, чтобы спастись… Не могу понять, как оказался именно в этом месте…
В комнате повисло молчание, нарушаемое возобновившемся стуком ножа о разделочную доску.
– Это странно, – тихо шепнула Лисандра, заправляя светлую прядь за ухо.
Они помолчали, думая о своем, Скорпиус пожевал пересохшие губы:
– У тебя нет еще воды?
– Конечно, возьми, – она ткнула перепачканным рубленной полынью ножом в угол, где на стене висело три ряда полок. Там примостились всевозможные кувшины и горшочки, маленькие и большие, матовые и прозрачные бутылочки, погнутый ковш и маггловская открывашка для консервов.
– Э…?
– Кувшин на нижней полке с левого края. Отвар на подорожнике с ромашкой, цикории и еще паре ингредиентов. Это успокоит ноющий бок.
– Хорошо, – он осторожно снял с полки кувшин и вернулся к столу. – Ты не видела мою волшебную палочку?
– При тебе не было волшебной палочки, – она деловито отмерила щепотку нарезанной травы и склонилась над котлом.
– Хм… жаль… Как я мог выронить ее при трансгрессии? – он сокрушенно покачал головой, обращаясь куда-то в пространство.
Лисандра терла друг о друга указательный и большой пальцы, стряхивая последние пылинки травы.
– А как ты здесь оказалась? Думаю, тебе Министерство открыток с Рождеством не присылает.
Лисандра рассмеялась, обнажив белые зубы:
– Оно бы с удовольствием прислало, если бы знало куда. Ты же знаешь, что те, кто был в близком родстве с темными магами, подверглись гонениям. Аделия Скамандер, сестра отца, была достаточно темной, чтобы начали охотиться за всей моей семьей. Мой брат Лоркан… – Лисандра замолчала на мгновение, будто сглатывая ком в горле, – занимался доставкой… ингредиентов для зелий, – она отряхнула длинный подол от крошек сухой травы.
– А родители? – оторвался от кувшина с водой Скорпиус.
– В бегах… или в очередной экспедиции. Их не поймешь. Мы с братом никогда не понимали, что мы сейчас делаем: спасаемся от неусыпного ока Министерства или ищем колонию кизляков… Я этих рогатых зверей, как их описывала мама, никогда не видела, – Лисандра откинула волосы со лба и посмотрела на Скорпиуса.
– Кизляки, ну надо же, – он не удержался и улыбнулся, провел рукой по выпуклому боку кувшина.
– Да-а, – грустно протянула Лисандра, – мне всегда так хотелось их увидеть, посмотреть на них хоть одним глазочком. Чтобы поверить, что они существуют. А ведь мама, – она завела прядь волос за ухо, – никогда не сомневалась, она верила, просто верила и все тут.
Суп в печи забулькал, грязной пеной перевалился через край котла, источая мерзкий горелый запах.
– Мерлин, – Лисандра вскочила и, ловко схватив ухват, сунула его в раскрытую печную пасть, – надеюсь, обед не пропал…
***
Они сидели за обеденным столом, справа от которого стояла кушетка, а слева шкаф со множеством полок и ящичков. В другом углу комнаты приютился диванчик с вытертой обивкой и длинноногий торшер. Из низких окон лился прозрачный серый свет, придавая комнате какой-то потусторонний вид. Пространство казалось зыбким, ненадежным, способным в любую минуту измениться до неузнаваемости. Девушка в синем крестьянском платье старого кроя, с вплетенными в длинные пепельные волосы сухими травинками, с большими глазами идеально вписывалась в это серое измерение. И только Скорпиус в черной мантии волшебника, заштопанной с левого бока, с колючим взглядом миндалевидных светлых глаз, с порывистыми движениями казался лишним, чужим.
На дворе закричал петух, ободряя переругавшихся из-за пустяка куриц, туча наплыла на солнце рваным боком и снова отступила.
– Возьми, – Лисандра протянула Скорпиусу жестяную миску с вырезанным на ней непонятным животным, – накладывай суп. Хлеба нет, – она подняла на него большие серые глаза и быстро опустила их.
Скорпиус наполнил свою миску и постарался незаметно принюхаться, делая вид, что рассматривает рисунок:
– Что это?
– Бред, приснившийся кому-то, – Лисандра не поднимала глаз, комкая в руках тесемку от платья.
Скорпиус откашлялся и повертел в пальцах ложку, на стол упал лучик света, отразившийся от зеркала на противоположной стене. Они ели молча.
– Спасибо, – немного манерно поблагодарил в конце Скорпиус, – очень вкусно.
– Неправда, я пересолила суп. Со мной такого обычно не случается… – Лисандра встала, заскрипев по полу стулом, – наверное, потому что сейчас время такое неспокойное...
Она почти улыбнулась, но, наткнувшись на холодный взгляд Сокрпиуса, Лисандра часто заморгала и отвела глаза, поправляя складки платья.
– Да, сейчас такое время, сложно угадать, что дальше случится… Разве я мог представить, что окажусь здесь…? – он попытался заглянуть ей в глаза, но Лисандра отвернулась, собирая со стола грязную посуду.
Зашелестели юбки ее платья, длинные волосы вспыхнули в паутине солнечных лучей, протянувшейся из окна.
– …с тобой…? – если бы он сказал это чуть тише, то слов уже было бы не разобрать.
Лисандра замерла, тонкие белые руки зависли в воздухе.
– Разве мы, еще каких-нибудь семь-десять лет назад могли представить, чем все это обернется? – произнес он с нажимом на каждое слово. – Министерство, герои прошлой войны, все эти порядки, разве их не стоило бы свергнуть? Да? – Скорпиус приподнялся, в упор смотря на Лисандру.
На улице ветер вызвал возмущенный шепот деревьев, ударил по окнам. Перелившееся через очередную тучу солнце заставило глаза повернувшейся Лисандры загореться серым неоном. Она сморщилась и со стуком поставила пустую миску на стол, облокотившись на него ладонями:
– Герои Войны по сути отошли от дел, всем управляли их доверенные лица. А многие из этих лиц… они далеко не за истину боролись. За взятки они отмывали родословные или сажали неугодных. Все ведь начиналось так безобидно, с наблюдения за родственниками темных магов, с проведения лекций, бесед, интервью… потом пошли исправительные работы, колонии временного поселения, затем аресты, тюрьмы…!
Скорпиус напряженно смотрел в ее бледное лицо, неожиданно раскрасневшееся и будто ожившее, сбросившее маску самоконтроля. Светло-серые глаза блестели, ноздри раздувались, губы растягивались толи в презрительной улыбке, толи в полуплаче.
– Что об этом говорить! – в сердцах почти выкрикнула Лисандра. – Это бессмысленно, – она подхватила посуду и выбежала на кухню.
***
Неожиданные соседи изучали друг друга медленно, осторожно, после той вспышки говорили редко и неохотно. Бросали друг на друга беглые взгляды и обрывки фраз:
«Где я могу умыться?», «Сегодня холодно», «Как ты относишься к Министерству?».
В этом маленьком покосившемся доме каждый день был похож на предыдущий. Нужно было покормить куриц, наколоть дров, сходить в лес за хворостом, приготовить завтрак, потом поворошить сохнущие на чердаке травы, убраться в доме, намыть посуду, потом пора было готовить обед…
О том, что делать дальше, о будущем никогда не говорили, никто не решался снять этот негласный запрет.
Скорпиус ничего не делал, боясь потревожить заживающую рану, он просто умирал, рассыпался от скуки. Он слонялся по дому, двору, ходил следом за Лисандрой,
Ему не хватало его школьных кубков по квиддичу, медалей за достижения в Зельеварении и Защите от темных сил. Ведь Скорпиус привык почти ежедневно вытирать с них пыль, любуясь игрой солнечных лучей на их желтых боках и гранях. Ему нужно было ощущать их тяжесть и весомость, это напоминало Скорпиусу, чего он стоит. Голод по ним был сродни ломке, физическая жажда ощутить их в своих руках, увидеть свои витиевато выведенные инициалы.
От безысходности он даже вручил себе полено со двора за особые заслуги перед магическим миром.
Вечера стали более холодными, когда Скорпиус стал осторожно закладывать в печь шершавые дрова. Сначала он делал это просто, чтобы согреться, но потом процесс растопки поглотил его.
Правильно уложить дрова, добавить тонких веточек и березовой коры, высечь из кремня искру, а потом сидеть перед печью и смотреть на поглощающий дрова огонь.
Он чувствовал в этом что-то первобытное, забытое им, но от этого еще более необходимое.
И спустя какое-то время к нему вернулось ощущение жизни, не той поддельной, что он вел раньше, состоящей из рутинной работы, механически выполняемых обязанностей, попыток доказать, что он чего-то стоит. К нему вернулся вкус настоящей жизни, предельно простой и незамысловатый, даже слишком простой, чтобы обращать на него внимание среди каждодневной суеты магического Лондона.
Сумерки были густыми, насыщенными, как свежезаваренный чай, они даже пахли по-особенному: засыхающими полевыми травами, холодной влажной землей, древесной корой и мхом. Скорпиус не мог надышаться ими, стоя в дверном проеме, выходящем на улицу. Приближающаяся ночь казалась удивительно живой, наполненной шелестом листвы, хлопаньем крыльев, уханьем сов и перешептыванием трав.
– Ты не замерз? – слева к дому приближалась Лисандра, несущая в руках большую оранжевую тыкву.
– Нет. Разве сегодня Хэллуин? – хмыкнул Скорпиус.
– Нет. Хэллуин вообще вреден, как говорила… как мне говорили. Он способствует уничтожению кротконогих топтунов, которые прячутся в тыквы осенью, – Лисандра вызывающе рассмеялась, перехватив поудобнее свою тяжелую ношу.
Губы Скорпиуса растянулись в улыбке:
– Это, случайно, не садовые гномы?
– Знаешь… скорее всего! – на лице Лисандры отразилась радость осознавания, быстро сменившаяся разочарованием, которое она постаралась скрыть за излишней суетливостью. Скорпиус закрыл за ней дверь, бросив прощальный взгляд на темнеющее небо.
Они зашли в дом, где уютно потрескивали дрова в печи, Лисандра поставила тыкву на стол и потерла покрасневшие от холода руки.
– А кто все время придумывал эти смешные названия: топтуны, козлироги…? – Скорпиус опустился на табуретку рядом с ней.
– Козляки, – почти равнодушно бросила она, – это придумала мама.
Она замолчала, отвернувшись от Скорпиуса, ее руки замерли на оранжевых боках тыквы.
– Мама… она верила, что они волшебные, особенные, что они могут помочь… Вот только брату они ничем не помогли… – прошептала, желая выкрикнуть это, Лисандра и, вонзив в тыкву нож, принялась ее яростно нарезать.
– А что с ним случилось? – Скорпиус даже подался вперед, поедая ее взглядом.
– Он поплатился за свою доброту и желание помочь, его предали, – отрезала Лисандра, смахивая навернувшиеся на глаза слезы. Половина тыквы шлепнулась на стол, нож стукнул о разделочную доску.
Разговор был окончен, Лисандра снова была не в этой комнате, не со Скорпиусом, а где-то в глубине себя или своего прошлого.
***
Утром солнечная и безветренная погода постепенно сменялась на пасмурную, небо хмурилось. Скорпиус проснулся, ощущая жуткую жажду, кувшин с настойкой был пустым, в ведрах не осталось даже обычной воды. Он погремел пустыми кастрюлями, даже заглянул в печь, но ничего не обнаружил. Уличные башмаки Лисандры стояли возле двери, но ее нигде не было, Скорпиус обошел весь дом и двор, все-таки выглянул на улицу и вздрогнул от ее оклика:
– Что ты ищешь?
Она стояла за его спиной между развешанными пучками чистотела с пустым кувшином в руках.
– Тебя, – Скорпиус удивленно воззрился на нее, – жутко хочу пить, а вся вода кончилась… Где ты была?
– Отходила. Я сейчас схожу к колодцу, а потом ты поможешь мне перебрать травы, – и Лисандра скрылась в доме.
Скорпиус и Лисандра сидели за столом, он жмурясь смотрел в окно и наблюдал, как ее руки быстро мелькают над мешочками с травами.
– Посмотри, – она протянула ему тонкую травинку с красноватыми шишечками, - если съесть ее только что сорванной, отравишься. А у высушенной яд в шишечках разрушается, и она становится очень важным ингредиентом для мази от синяков. Она тебе помогла, при первом нашем знакомстве, ты был довольно синим…
Скорпиус хмыкнул и улыбнулся:
– Насколько синим?
– Ну, – Лисандра притворно задумалась, – что-то между сливой и синей акварелью.
– И как? Приятный оттенок? – он приподнял одну бровь, возвращая Лисандре травинку.
– Платье такого цвета, я бы себе не захотела, – она рассмеялась и случайно коснулась его пальцев.
Они не вздрогнули и просто медленно развели руки, бросили друг на друга быстрые взгляды.
Эта домашняя, почти семейная атмосфера на кухне просто звала завязать какой-нибудь душевный разговор. Скорпиус в упор посмотрел на Лисандру, постукивая пальцами по столу:
– Знаешь, мне тридцать один, а я чувствую себя дряхлым стариком… Да и в семнадцать лет чувствовал себя так же, – он стряхнул крошки травы на пол, его взгляд потух, упершись в матовость стола.
– Почему… ты чувствуешь себя стариком? – Лисандра оторвала взгляд от мешочков и, замерев в ожидании ответа, чуть приоткрыла рот.
– Хмм, – его задумчивая усмешка повисла в тишине комнаты,– а вообще, что такое молодость? Когда люди стареют? Отчего? Я не знаю… Вот детство у меня было, счастливое и беззаботное, когда так легко жилось, когда впереди было так много всего, можно было выбрать любимый предмет в школе, любую работу, любое будущее… А… а потом у меня сразу наступила старость, – он замолчал.
Не решаясь спросить, Лисандра смотрела в окно, комкая в руках тесемку от пустого мешочка с чистотелом. За окном шелестели опавшие листья, и каркали продрогшие от моросящего дождя вороны. Водянисто-серое небо набухло обрывками туч, проплывающих по нему вслед за порывами ветра.
– … Просто меня лишили молодости, когда отец уснул вечным сном, несмотря на то, что продолжал дышать. И у меня больше не осталось выбора. В моей такой богатой на возможности жизни осталась одна цель – отомстить. Но пока я так и не смог… С каким удовольствием я ловил… ловил бы и наказывал Усыпляющих, но еще не нашел того, виновного в летаргии отца, – Скорпиус поднял на Лисандру горящие от боли и жажды мести глаза.
Будто обжегшись, она отвернулась, уставившись в угол рамы, наискосок перехваченный нитью паутины. Пылинки кружились в бледном переливающимся от дождевых капель луче света, падающего из окна. Через секунду плечи Лисандры дрогнули, и она встрепенулась, но замерла вполоборота, остановленная чем-то, и снова погрузилась в свои мысли.
Дождь сильнее застучал по крыше, забарабанил в окна. Скорпиус наблюдал за ее вспышкой, полубезумным взглядом, было не понять, толи он хочет наброситься и разорвать Лисандру на мелкие куски, толи сам вот-вот рассыплется на части.
Устало вздохнув, он поднялся и, прижав руку к левому боку, медленно вышел из комнаты.
Лисандра смотрела в окно, кусая уже успевшие опухнуть губы. Осень размазывалась по оконным стеклам потоками дождя. Частый перестук капель по крыше напоминал сошедшую с ума секундную стрелку, и Лисандра плакала, вздрагивая под этими глухими ударами.
***
Вечером Лисандра, сидя на диване, штопала, склонившись над большой теплой кофтой, из-за ворота ее платья выглядывали округлые позвонки-жемчужины. Уютно горели свечи, воткнутые по периметру торшера, в тонких пальцах быстро мелькала игла с продетой в нее грубой синей ниткой. Светлые длинные волосы были заколоты на затылке большой острой спицей, и маленький беззащитный завиток спускался по шее.
От нее веяло теплом и домашним уютом, и Скорпиусу безумно захотелось подойти ближе и положить руки на теплые хрупкие плечи. Но вместо этого он сел вполоборота на стул напротив, положил руку на спинку:
– Знаешь, ты выглядишь грустной… Вот у меня единственно счастливое время в жизни – это детство. Я всегда вспоминаю о нем, когда мне плохо. У тебя было счастливое детство?
Лисандра остановила свою работу:
– Что такое счастливое? Папа целует маму в щеку утром, когда она достает из духовки черничный пирог? Дети сидят за столом, болтают ногами и пьют молоко? Потом они все сидят в гостиной и играют в потрепанные настольные игры, доставшиеся еще от бабушки? Такого не было, – она сжала кофту в побелевшем кулачке.
Они помолчали, прислушиваясь к ветру в печной трубе.
– Мои родители всегда были очень заняты, и мы с братом всегда были сами по себе. Даже не так. Каждый из нас был сам по себе. Лоркан вечно отправлялся в какие-то путешествия, притаскивал из них коренья, мышиные хвосты, скорлупки от дохлых жуков и объявлял их открытиями века. Сидел и выдумывал, что они будут лечить… Он верил в это искреннее, чем хвалившая его мама. А я смеялась над ним, дразнила, однажды даже обозвала помоечником, – Лиандра, закрыв лицо руками, расплакалась, – а он.. Лоркан не злился на меня, он снова и снова звал меня с собой, обнимал, когда я плакала, целовал в макушку и предлагал потереть его талисман – большую плоскую гальку. Он утверждал, что она успокаивает…
Она разрыдалась, горько со всхлипами, Скорпиус вскочил со стула и, сев на диван, осторожно обнял ее левой рукой, похлопал по плечу. Лисандра уткнулась ему в плечо, больно кольнув кончиком спицы в висок. Она всхлипнула и отпрянула, пробормотав:
– Прости…
– Ум, ничего, – Скорпиус недовольно поморщился и запустил руку в ее волосы, вынимая спицу. Светлые пряди волной упали на его и ее плечи, укрыв и объединив их. Он прижал голову Лисандры к себе и поцеловал в макушку, вызвав мурашки, волной пробежавшие по ее худенькой спине.
***
Этой ночью Скорпиус долго ворочался и никак не мог уснуть, тело ныло, ему было то жарко, то холодно, временами кожа начинала казаться чужой и хотелось сбросить ее. Он мучился от желаниия встать и разбудить Лисандру, а потом мечтал, чтобы она и вовсе забыла о его существовании. В трубе завывал ветер, со вздохами рвался в окна, поскрипывали половицы. Скорпиусу вдруг показалось, что кто-то еще был в этом покосившемся доме или уже не был, но совершенно точно жил когда-то...
Эти разноцветные зарубки на дверном косяке на кухне, две одинаковые миски с вырезанными на них непонятными существами, два сколоченных вручную стула, два пыльных рюкзака на дворе. Тоскующий взгляд Лисандры.
И другие ночи тоже были тихими со слабыми всхлипами половиц и сухим потрескиванием оконных рам, с воем ветра в трубе и шепотом опавших листьев в лесу. Но именно тянущее чувство чьего-то присутствия не отпускало, мучило Скорпиуса, усиливаясь к вечеру, выдавливая своей тяжестью кровь из вен, заставляя зябко ежиться, сидя у самой печки.
***
Паутинки инея по стеклам еще не выдерживали утренних лучей и часам к десяти полностью таяли, оставив за собой подсыхающие влажные дорожки.
Скорпиус уже свободно передвигался по дому, боль в боку почти прекратилась, хотя он по-прежнему старался избегать резких движений. Он молча ходил по коридору, раскачивая руками висящие там пучки чистотела и полыни, принюхивался к запахам. С улицы донеслись быстрые шаги Лисандры, ее тяжелые ботинки простучали по крыльцу, входная дверь со скрипом распахнулась:
– На улице так ветряно, – голос был веселым и звонким, она была растрепана, щеки раскраснелись, в руках был зажат пучок хвороста.
Когда она проходила мимо, Скорпиус опьянел от запаха осенней свежести, леса и влажной земли с ботинок, он завистливо посмотрел в ее блестящие глаза:
– Я тоже хочу прогуляться.
Она остановилась, с волнением осмотрела его:
– Бок не ноет? Может быть, тебе лучше полежать?
– Нет, – он с силой толкнул пучок чистотела, который как маятник закачался на веревке, осыпая пол сухой зеленой крошкой.
– Если хорошо себя чувствуешь, то иди. После твоего прибытия не только мой дом, но и его окрестности защищены от трансгрессии, так что ты в безопасности. Но не отходи далеко. Хорошо? – за ее мягким голосом угадывалось волнение, она шмыгнула покрасневшим носом.
– Конечно, – Скорпиус поправил мантию у горла и шагнул в дверь.
Яркий дневной свет ослепил его, по небу быстро проносились рваные тучи, ветер трепал остатки листвы на деревьях в лесу. Пустой огород выглядел уныло, курицы не показывались на улице, сидя на насестах в тепле двора. Скорпиус неторопливо обошел вокруг дома и направился к лесу.
Земля здесь была испещрена мелкими бороздами, в которых скопились опавшие листья, было похоже, что в слякоть здесь таскали что-то. Закаркали вороны, черным облаком рванулись куда-то за холм в долину, Скорпиус передернул плечами и поднял серые глаза к небу. Мрачные жидкие тучи заволокли все вплоть до горизонта, снизив контрастность, доведя ее до порогового значения, еще немного и начало бы казаться, что все вокруг погрузилось в мутную застоявшуюся воду. Он развел руками кустарник, растущий возле кромки леса, и вздрогнул, отпустив ветки. Вороны вернулись, с недовольным карканье закружились над застывшим Скорпиусом. Перед самым лесом на небольшой ровной площадке в землю были воткнуты сколоченные из прутьев кресты. Свежие холмики под ними были разной величины, здесь были крошечные, которые с трудом подошли бы и младенцу, были размером с ребенка и совсем большие, под которыми спокойно бы убрался и взрослый человек. Уняв дрожь, Скорпиус подошел ближе, деревья зашумели, бросив ему в лицо бурую листву, вороны расселись по голым веткам, внимательно наблюдая за волшебником, тревожащим чей-то покой. Теперь на крестах были видны маленькие таблички, на которых коряво были написаны ряды странных цифр:
«1,7 – 1 – № 1 – 5м»
«1,8 – 0,5 – №1 – 17м»
«3 – 1 – №2 – 7м»
….
«40 – 1 – №37 – 45м»
По спине Скорпиуса пробежала дрожь, он обошел кругом это странное зловещее место и остановился глубоко закашлявшись. Сырой воздух пропитал его легкие, забрался под мантию и холодком поселился в грудной клетке. В лесу хрустнула ветка, шорох прокатился между деревьев, Скорпиус отпрянул, испуганно озираясь вокруг.
Глава 2. ВИСКИРука Скорпиуса метнулась к нагрудному карману, где всегда хранилась его волшебная палочка. Но сейчас там было пусто, бурый упавший лист ударил его по пальцам. В сознании всплыли всполохи красных искр через забор, сквозь потоки дождя. Откуда они могли взяться?
Серость вокруг прорвалась мелкими каплями дождя, Скорпиус тряхнул головой и как можно быстрее направился к дому. Над трубой вилась тонкая нитка дыма, в окошке брезжил свет, и входная дверь манила обещанием безопасности.
Забежав в коридор, Скорпиус отдышался и постарался сбросить с себя наваждение сколоченных крестов. Но, когда он зашел в комнату, его внешний вид заставил Лисандру вздрогнуть:
– Что случилось?
Она сидела за накрытым столом, оплывший огарок свечи на жестяной крышке отбрасывал вокруг дрожащие и колеблющиеся тени. Скорпиус сглотнул, его глаза заметались, он отвернулся, делая вид, что отряхивает мантию. Но от Лисандры было уже не утаить испуга и, набрав воздуха в грудь, он выпалил:
– Кресты… св…там холмики под ними… Что это?
Лисандра тряхнула головой, светлые волосы разлетелись по плечам:
– Откуда мне знать? – она бережно поправила пирамидку из нескольких хлебных кусочков на тарелке с отколотым краем.
– Но здесь нет ни одной деревни поблизости, пустошь! Что это за могилы? – Скорпиус тяжело дышал, тугой обруч, стянувший его грудь, не отпускал. Слишком жуткими были эти маленькие могилы и борозды возле них, и вороны, кружащие над этим местом.
Ее глаза увлажнились, и она поспешно отвернулась:
– Я не знаю… Эти могилы, это так ужасно… Откуда… откуда мне знать? Я сама долгое время боялась их. Когда я сбежала от травли Министерства, я нашла этот дом и… так долго боялась…
Зашумели деревья в лесу, жалуясь на пронизывающий ветер, их шелест докатился до самого дома, до освещенной свечным огарком комнаты.
***
Остаток вечера казался невообразимо долгим, Лисандра практически не показывалась в доме, гремя чем-то во дворе. Скорпиус не находил себе места, ему начинало настойчиво казаться, что он не выронил волшебную палочку во время трансгрессии. Темный ветреный вечер окружил дом, зловеще заглядывая в его окна. Потрескивали свечные огарки на столе, тени гуляли по стенам и полу, искажая черты Скорпиуса, сидящего на стуле. Заскрипела дверь, ведущая в коридор, вздохнули половицы, быстрые шаги Лисандры скользнули к печи. Ее длинная тень на мгновение укрыла Скорпиуса с головой, загремела посуда. Он напрягся, выпрямившись на стуле, с нетерпением ожидая, когда Лисандра зайдет в комнату.
Она резко появилась на пороге, пряча одну из рук за стеной, замерла у косяка с разноцветными зарубками:
– Ты проголодался? – ее голос был спокоен.
Выражения лица было не разобрать, фитили в свечных огарках были неустойчивы, заставляя огонь подрагивать, разливая вокруг тени.
- Да.
Ели в полной тишине, осторожно зачерпывая горячее картофельное пюре из своих тарелок. Скорпиус украдкой сверлил Лисандру взглядом, а она снова думала о чем-то своем, перебирая левой рукой длинные светлые пряди волос.
– Как получилось, что Министерство не выследило тебя? – резко нарушил тишину Скорпиус.
Лисандра бросила на него быстрый взгляд и отвернулась к окну, за которым была сплошная чернота:
– Я хорошо умею прятаться… пришлось…
– Ни двойные агенты, ни слежка, ни перехваты писем не выдали тебя? Как ты смогла скрыться от Дружинников?
– Я была неприхотлива, и какое-то время мне пришлось жить в лесу, чтобы сбросить хвост из Дружинников и Ловцов, – она отложила ложку и непроизвольно сжала маленькие кулачки.
– Ловцы стали заниматься просто Беглецами – родственниками темных магов? Кажется, их приставляли к более опасным преступникам, – хмыкнул Скорпиус.
Лисандра посмотрела на него в упор:
– Ты слишком много знаешь о Министерстве для Беглеца… – задумчиво произнесла она.
– Не больше твоего, – Скорпиус тряхнул головой и наклонившись посмотрел в треснувшее окно.
Лисандра поднялась, медленно собирая посуду, она блуждала задумчивым взглядом по столу.
– Все как-то паршиво, не находишь? – кисло протянул Скорпиус, откинувшись на стуле.
Один из свечных огарков дрогнув погас, неприятно-мускусный запах коснулся ноздрей Лисандры, заставляя морщиться.
– Знаешь, мы можем устроить себе день Беглеца. У меня есть бутылка огневиски, – заманчиво улыбнулась Лисандра, – хочешь?
– Давай, – после короткого раздумья ответил Скорпиус, запустив пальцы в светлые спадающие на лоб волосы.
Собрав всю посуду, Лисандра скрылась на кухне, откуда донеслись звуки отодвигающегося табурета, звона тарелок, странного постукивания. Скорпиус уже наполовину приподнялся, чтобы проследовать за ней, когда она появилась на пороге, держа в руках бутылку темного стекла и две стопки.
– Это старое виски, хорошей выдержки. Я еще ни разу не пробовала его. Давай вместе?
Было видно, что пробка потревожена, но это не должно было сказаться на качестве многолетнего напитка.
– Давай выпьем, – она поставила на стол две рюмки из шкафа и, тряхнув головой, дерзко улыбнулась.
– Давай, – Скорпиус сурово смотрел на нее, прищурив миндалевидные серые глаза.
Не спеша он потянулся к бутылке, вынул потревоженную пробку и наполнил стопки до краев. Лисандра кашлянула:
– Давай выпьем за честность между… нами, – она подняла лицо и пристально посмотрела на него, левой рукой отвела прядь волос.
Когда стопки звякнув встретились, виски в обоих перелился через края и потек по пальцам, которые тоже коснулись друг друга на мгновение.
– Ах, – Лисандра попыталась отставить свою стопку, но наткнулась на внимательный взгляд Сокрпиуса.
– Почему не пьешь? Это такой хороший тост, – он откинулся на стуле, лениво отбивая мелодию на выщербленной поверхности стола.
– Жжет, – взяв стопку другой рукой, она осторожно губами коснулась пальцев, потом вскинула на него взгляд:
– Давай вместе. На счет три. Раз, два, три… – и она, нервно рассмеявшись, поднесла стопку к губам.
Скорпиус задержался всего на секунду, проследив, как стопка Лисандры пустеет. Горячая жидкость опалила горло и теплой волной скользнула в желудок, терпкий запах защекотал ноздри. Пустые стопки со стуком оказались на столе, почти сразу комната показалась намного уютнее и шире. Скорпиус снова разлил виски и не стал закупоривать бутылку.
Задумчивость Лисандры немного рассеялась, сквозь нее проступили нотки живости и интереса, озорные искорки и затаенная боль. Она приложила прохладные ладошки к горящим щекам и украдкой взглянула на Скорпиуса, который сидел напротив и смотрел на нее в упор. Его светлые волосы спадали на лоб, узкие глаза отливали сталью, на губах играла толи грустная, толи надменная улыбка, между бровями залегла вертикальная морщинка.
Они больше ничего не говорили, только молча чокались, бросали пару фраз и выпивали до дна.
«За справедливость» – с мрачной решимостью.
Украдкой прожигая друг друга взглядом, порываясь что-то сказать, но замирая, не произнеся ни звука.
«За надежду» – с робкой улыбкой.
Мир вокруг стал добрее, чем обычно, казалось, все по плечу, все проблемы можно решить и нет ближе людей, чем эти двое, случайно оказавшиеся в этом старом покосившемся доме.
«За встречу» – борясь со смехом.
Казалось, это было предначертано, в этом заключается смысл всей их прошлой пустой жизни, и было смешно оттого, что это произошло так скомкано и глупо, без цветов и почему то без шампанского.
– Пожалуйста,– вдруг тихо произнесла Лисандра, – ничего не говори, ничего не спрашивай. Совсем, – она приложила тонкий палец к губам и поднявшись подбежала к шкафу. Открыв одну из его створок, она сдула пыль с большого старого граммофона и, достав из соседнего ящика пластинку, шепнула, доставая ее из серой упаковки:
– Моя любимая.
Скорпиус молча наблюдал за ней, ощущая растущее напряжение, огоньки свечей дрогнули. Лисандра достала из внутреннего кармана мантии волшебную палочку и прошептала, будто извиняясь перед самой собой:
– Один раз никто не сможет засечь. Никакое Министерство!
Она дерзко улыбнулась и выпустила невербальное заклинание серебристого цвета, старый граммофон прокашлялся и извлек из глубины угольно черной пластинки чистый тягучий голос певца из прошлого. Из прошлого столетия или, может быть, из прошлой жизни... Ведь под неспешную мелодию, сливающуюся с калейдоскопом слов «медленно танцуй», «со мной», «в этой горящей комнате», могли бы кружиться влюбленные пары в просторных залах дворцов, в маленьких темных тавернах, в помещениях старинных клубов для молодежи…
Осознаваемая правда, горькая и дерзкая, оседала у Скорпиуса на языке своим неповторимым вкусом – вихрем, пронзающем все нервные окончания. Ведь Лисандра без прикрас, без ложного кокетства, без напускного шарма современных волшебниц она была намного более настоящей, чем он сам. Ловкие мягкие руки, быстрая походка, лицо без грамма макияжа...
– Мы никогда не танцевали, – Скорпиус тяжело поднялся из-за стола и протянул раскрытую ладонь к Лисандре.
Она вся вздрогнула и нерешительно протянула руку в ответ, зашуршала ее юбка, волосы отлетели назад.
Они танцевали, плавая в дурмане огневиски и жаре собственных тел, и не смотрели друг другу в глаза. Ведь казалось всего один взгляд и нечто непоправимое изменится, запретная черта останется позади, пропасть разверзнется под ногами, или планета сойдет со своей привычной орбиты. Масштаб возможных разрушений было сложно оценить из-за тепла ладоней Лисандры, лежащих на плечах Скорпиуса, и его рук, замерших на ее талии. Тепла, проникавшего в самую глубину кожи через ставшую лишней одежду, через напряженные жадно впитывающие его поры.
Скорпиус первым поднял глаза.
Призраки былой, будто в другой вселенной испытанной любви, сквозили в ее чертах. Высокие скулы, большие глаза, мягкая линия носа – штрихи карандаша, казалось, знакомые с детства. И это ощущение внутри – удавшаяся насмешка судьбы, твердившей, что подобное чувство невозможно, а потом окунувшей в него с головой.
Еще борясь, Лисандра слегка отстранилась, упрямо и немного рассеянно смотря в район правого уха Скорпиуса. Сильный порыв ветра ударил в окна, стекла скрипнули, и тихо вздохнули деревянные рамы, но танцующие не заметили этого, мелодия плыла поверх всего. Услышав перебор струн, Скорпиус повторил движение пальцев невидимого гитариста, скользнув по спине вздрогнувшей Лисандры. Ее глаза потемнели или это была игра света? Она резко отстранилась, рвя тонкие нити волшебства, протянувшиеся между ними:
– Я хочу выйти… подышать, – Лисандра с трудом высвободилась из его нежелающих отпускать рук, на секунду облокотилась о стул.
Скорпиус не узнал ее охрипшего голоса, казалось бы лившегося из самой глубины грудной клетки, заполненного нотами давней и сильной боли.
– Нет, – он машинально протянул к ней руки, схватил и обнял, прижавшись щекой к щеке.
Лисандра рванулась, опрокинув стул, оттолкнула Скорпиуса и, взметнув волну светлых волос, побежала к выходу.
– Нет, – затуманенным взглядом он следил за ней и опомнившись сорвался с места, нагнав у двери.
Скорпиус прижал ее к стене, терпкий запах огневиски смешался с запахом старого дерева. Его руки заметались по ней в поисках волшебной палочки, но не найдя ее, он зарылся в светлые волосы Лисандры и тихонько зарычал от пульсирующего напряжения внизу живота. На улице снова прогремело, и первые тяжелые капли упали на пыльную дорогу. Вспышка молнии осветила комнату: валяющийся на боку стул, дощатый стол с жестяной миской, граммофон, низкую кушетку в углу, два силуэта возле стены. Скорпиус покрывал поцелуями шею Лисандры, когда его руки скользили по ее плечам, спине, по так ясно ощутимым под тонкими юбками бедрам. Она попыталась вырваться и, собрав все силы, оттолкнулась от грубой деревянной стены. Пока молния не закрылась, Скорпиус успел увидеть четко прорисовавшийся профиль, приоткрытый рот Лисандры, изгиб ее шеи. А в следующую секунду снова смял ее в объятиях, прижал щекой к крупному бревну.
Снаружи завывал ветер, молнии бесновались на небе, за косыми потоками дождя невозможно было различить даже покосившийся забор. Черепица дребезжала, грозя вот-вот осыпаться с крыши, в лесу стенали старые деревья, их стволы глухо трещали, отрывались ветви. Долина временно утонула в безумии стихии, тучи, разрезаемые молниями, клубились по всему небу вплоть до горизонта.
Сознание Скорпиуса растворилось в его безумном желании, в страсти, которая наэлектризовала воздух вокруг. Дребезжали стекла, потрескивали оконные рамы, в трубе ведьмы устроили шабаш, огоньки свечей дрожа гасли, отплясывая по полуприкрытым векам Лисандры прощальный танец. Скорпиус нетерпеливо и зло срывал с нее одежду, швырял вещи на пол. Худенькие запястья Лисандры запутались в рукавах платья, послышался треск ткани, Скорпиус поднял девушку на руки. Она уткнулась в его щеку и тихо-тихо произнесла его имя.
От особо сильного порыва стихии затрещала стена дома, по потолку пробежала тонкая трещина в облачке штукатурки.
Кушетка вздохнула всеми пружинами, когда Скорпиус с Лисандрой упали на нее. Только вспышки молний давали им возможность увидеть расширенные зрачки и искусанные губы друг друга, в остальное время под громовые раскаты они двигались наугад, на ощупь, почти в полной темноте.
Соленая зацелованная кожа, влажные толчки, сдерживаемые тихие стоны, смятая простынь и электричество, пробегающее по телу от предельной близости.
***
Голова раскалывалась, но Скорпиус с нежностью смотрел, как подрагивают во сне ресницы Лисандры. Он удивлялся скудности языка, забитого ненужными и неважными словами, но неспособного выразить простое и светлое чувство, заполняющее до краев, до щемящего чувства в груди. Схематичная карта ее вен, проступающих сквозь светлую кожу, с каким упоением он прокладывал маршруты по ним, мысленно замыкал цепочки поцелуев. Он не решался прикоснуться к Лисандре, боясь растревожить, спугнуть ее счастливые сны, которым она так нежно улыбалась.
Болезненное осеннее солнце мазнуло по окнам, вспыхнув в светлых разбросанных по подушке волосах. Веки Лисандры дрогнули, она вздохнула и открыла глаза, удивленно воззрившись на Скорпиуса. Его дыхание оборвалось, казалось, кто-то со всей силы ударил в солнечное сплетение. Цепляясь за разом рассыпавшиеся мысли, он лихорадочно искал слова, способные изменить ее удивление, преобразить его в другое чувство…
Лисандра улыбнулась и без смущения провела рукой по его упавшим на лоб волосам.
За окном зашумел, заволновался ветер, протестуя против этого сладкого единения.
Скорпиус облегченно выдохнул и зажмурился, позволяя накатывающим волнам блаженства беспрепятственно ласкать его. Лисандра осторожно с опаской изучала его довольно худую белую грудь, чертила на ней дорожки своими прохладными пальцами. Она баюкала пряди его волос, упавшие на высокий лоб, вырисовывала узор тонких морщинок у его глаз и уголков губ. А он лежал оглушенный опьяняющим счастьем от ее такой искренней заинтересованности в нем, ноющим удовольствием, пронизывающим всю кожу. Казалось, Скорпиус даже дышал глубже, чем привык дышать.
Молчание не нагнеталось, а было естественным, как кислород в легких.
В унисон потянувшись друг к другу, они долго лежали, медленно и с наслаждением целуясь.
Утро неохотно уступало место дню, заставляя суровую реальность под видом голода и жажды разрушать их хрупкий, отгороженный ото всех посторонних мыслей мир только для них двоих. Цепляясь за последние самые сладкие секунды уединения, они неторопливо одевали друг друга, путаясь в рукавах и не находя оторванные вечером пуговицы, и рассеянно улыбались этому.
– Кх, – у Лисандры пропал голос, – яичницу или, может быть, поджаренный хлеб? Н-но хлеба осталось очень мало, ведь пшеницы в кладовой только на зиму…
– Яичницу. Безумно хочу яичницу! – излишне весело воскликнул Скорпиус, прогоняя настойчивое видение свежего поджаристого тоста.
За завтраком он даже проглотил кусок скорлупы и не заметил этого.
***
Скорпиус стоял на крыльце, вдыхая прохладный осенний воздух полной грудью, золотистый свет отражался от его светлых волос. Он улыбался как умалишенный беспричинно и широко, перед его внутренним взором луг перед домом был заполнен сочной и зеленой травой, над ним порхали бабочки, и деловито жужжали пчелы.
Высокое небо было нежно голубым без единого облака, и теплый ветер ласкал головки цветов. Ведь, несмотря на расцвет осени, внутри Скорпиуса была весна, благодаря которой он отчетливо понимал, что ему привиделись красные искры сквозь дождь. Все так же улыбаясь, он провел рукой по волосам и, прикрыв дверь, заспешил на голос Лисандры, зовущий его.
***
На улице накрапывал дождь, в печи потрескивал отсыревший хворост из леса, на железном листе лежала стопка тонких березовых полешков, принесенных Скорпиусом со двора. Густо пахло крепким свежезаваренным чаем с травами, Лисандра скрипела дверцами буфета в комнате. Косые змеи дождя извивались по оконным стеклам, тщась пробраться в дом. Скорпиус сладко потянулся и, забросив в печь несколько полешков, прошел в комнату. Половицы тихо напевали мелодию уютного дома, Лисандра повернулась на этот звук и замерла, с улыбкой ожидая, когда Скорпиус покажется в дверях.
– Я хотела показать тебе кое-кого очень важного для меня… Это моя мама, – Лисандра протянула Скорпиусу старый немного выцветший снимок молодой волшебницы, задумчиво вглядывающейся в камеру. Бумага плохо сохранила краски весеннего дня, превратив яркий дневной свет в белесые пятна. Тень от листвы дерева, колеблемой ветром, скользила по тонким белым рукам.
Со снимка внимательно смотрели большие серые глаза, обрамленные длинными ресницами. На губах вспыхивала чуть заметная улыбка, на доли мига озарявшая лицо и терявшаяся во вновь наплывающей задумчивости.
– Мы похожи с мамой? Внешне… – Лисандра провела тыльной стороной ладони по щеке и волосам.
– Определенно, у вас есть сильное сходство… глаза, волосы, выражение лица, тонкие руки… Постой… я уже где-то видел… – Скорпиус взял его из рук Лисандры и поднес его к дрожащему свету свечи, – хотя… Нет, знаешь, показалось. Просто задний фон, вот этот кривой дуб, изогнутая ветка напоминает мне что-то... знаешь, она похожа на мой росчерк в подписи…
Молодая волшебница со снимка провела рукой по волосам и беззвучно произнесла, Скорпиус мог бы поклясться: «Драко».
Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение выцветшего фото. Поседевший отец все такой же спокойный и торжественный сейчас лежал в одной из комнат Малфой-Менора, а Домовые эльфы услужливо массировали его безвольное тело, чтобы избежать пролежней, поправляли магические капельницы. Пока он крепко спал и, может быть, видел сны…
***
Вечером Скорпиус не выпил настойку для крепкого сна, которую Лисандра принесла ему, и осторожно появился на кухне.
В котле булькало варево, блики от стеклянных колб и колышущиеся отсветы пламени плясали по стенам. Рядом с Лисандрой лежала старая растрепанная книга с разлетающимися листами, сплошь покрытыми круглым мелким почерком. До боли знакомый горький запах плыл по комнате, впитываясь в каждую пору Скорпиуса.
– Ч-что это за зелье? Какая горечь… – Скорпиусу не хватило воздуха, и он сильно закашлялся.
Лисандра заметно вздрогнула, но не остановила работу:
– Это очень крепкое снотворное, – задумчиво протянула она после долгого молчания и вновь полностью погрузилась в себя, в свое варево, растворилась в белом дыме над котлом. Ведьма, сошедшая со страниц детских страшилок.
Скорпиус стоял напротив нее и не мигая смотрел в котел. Лисандра отвела прядь волос от лица и обернулась к нему:
– Кажется, я ошиблась в рецепте… Запах какой-то не такой. Наверное, в моей книге перемешались листы, – она торопливо захлопнула ее, – здесь слишком много полыни… Ты поможешь мне вылить его?
– Д-да, – Скорпиус с волнением посмотрел на Лисандру, – ты уверена, что это твоя книга? Может она слишком темная, если там есть подобные рецепты? – он откашлялся и облокотился ладонями о стол.
Лисандра затушила огонь под котлом и тряхнула головой:
– Нет, она совсем не темная, ни капли. Просто, может быть, я перепутала страницы, – она упрямо смотрела куда-то слева от Скорпиуса.
Он невольно обернулся, но за ним никого не было.
– А подобные чему рецепты? Подобные какому зелью? – Лисандра на какую-то долю мига внимательно посмотрела ему в глаза и вновь отвела их.
Скорпиус выпрямился и скрестил руки на груди:
– Гриндевальд, не могу точно сказать… Но она пахнет, как какое-то темное зелье…
– Знаешь, мне кажется, у моего пригоревшего супа более темный запах, – Лисандра рассмеялась, беря Скорпиуса за руку, вытаскивая ее из переплетения с другой.
Поколебавшись он тоже улыбнулся и обнял ее за плечи, поцеловал в макушку, вдохнул запах волос, стараясь перебить горечь зелья.
***
В этом новом восприимчивом ко всему мире не осталось ничего кроме Лисандры. Она была всюду: нашептывала что-то листьями, отражалась в небе своими глазами. Она превратилась в жажду внутри него и, сколько бы он не утолял ее взглядами, поцелуями, прикосновениями, она разгоралась все сильнее.
Зависнув между безмятежной негой и тянущим томлением, он уже неделю не чувствовал опоры под ногами. Плавая в дурмане чувства, он неотступно следовал за Лисандрой, которая пусть и неохотно, но переодически ускользала от него. В эти моменты Скорпиус нигде не мог найти ее, он носился по всему дому и двору, торопливо выходил на крыльцо, даже несколько раз под моросящим дождем обегал вокруг их покосившегося жилища. Потом Лисандра неожиданно появлялась в одной из комнат, поглощенная каким-то делом, которым она, казалось, занималась уже, Мерлин знает, сколько времени. На все расспросы Скорпиуса она отвечала, пожимая плечами:
– Ненадолго отходила…
Чувства, так долго замороженные, спрятанные глубоко в душе Скорпиуса, лавиной рвались наружу. От непривычки быть счастливым, он просто захлебывался в этом искрящем потоке.
Поэтому, именно поэтому запах зелья обманул его, прикинулся другим, неправильным. Все это было не тем, чем казалось, совершенно не тем. Это не могло быть правдой, Скорпиус твердо был уверен в этом.
***
Осенний воздух вызывал упоительный холодок в легких, шумели облетающие листья в лесу, а из трубы над домом вилась тоненькая струйка дыма.
– Послушай, какой противный голос у грачей. Мне всегда так хотелось смазать их клювы, как старые петли, – Лисандра ловко орудовала граблями на одной из грядок, сгребая пожухшие стебли гороха.
Утро было на удивление теплым, и туман заполнил долину своей серебристо-серой пеленой.
– Да уж, – Скорпиус поежился, невольно бросив взгляд в сторону леса, где за кустами было не различить крестов и могил.
Безветренное влажное пространство вокруг казалось густым, низкое затянутое тучами небо было слабо подсвечено и предвещало скорый дождь. Лисандра внимательно посмотрела вверх, ее серые глаза задумчиво бродили из стороны в сторону:
– Похоже, у нас в запасе максимум полчаса, чтобы сжечь все это. Бумага у тебя?
Скорпиус покрасневшей от холода рукой протянул ей старый выпуск Ежедневного Пророка. Присев на корточки она стала осторожно просовывать скомканные страницы сквозь сухие стебли гороха. Огонек на кончике спички затрепетал, Лисандра закусила губу, Скорпиус стремительно опустился рядом, окончательно затушив его.
– Я не хотел… – он поднес к ее рукам свои раскрытые ладони, обхватывая и защищая их, – хотел помочь.
Она улыбнулась:
– Давай вместе...
Влажный костер неохотно разгорался и чадил, Скорпиус обнимал Лисандру за плечи, пока они стояли рядом близко-близко и смотрели на далекий серый горизонт.
***
Скорпиус сидел за столом в комнате и не мигая смотрел прямо перед собой. Лисандра куда-то пропала, хотя ее ботинки стояли возле двери, а волшебная палочка лежала на кухонном столе. Солнце лениво играло бликами на низких оконных стеклах, Скорпиус пальцами отбивал мелодию на отполированном локтями столе. Странно, Лисандра никогда раньше не забывала свою волшебную палочку, всегда держала ее в кармане своего платья или заткнутой за ухо. Немного подумав, он поднялся, зачем-то оглядевшись вокруг, и достал из кармана скомканный лист Ежедневного Пророка.
Крупный заголовок статьи гласил:
«Лоркан Скамандер – перевозчик запрещенных ингредиентов?»
Светловолосый юноша на фотографии старательно отворачивался от камеры, прикрывая лицо воротом синего плаща, в который был одет. Он был заснят возле магазина с совами на Диагон аллее, в его руках была клетка с большой серой сипухой.
«Выпускник Равенкло, с отличием закончивший Хогвартс, подозревается в связи с Усыпляющими…»
Пробежав статью глазами, Скорпиус вновь уставился на фотографию. Юноша все так же отворачивался, стоя рядом с витриной, в которой виднелся силуэт девушки, замершей вполоборота. Скорпиус вздрогнул, проведя указательным пальцем по ее очертаниям:
– Лисандра, нет, – шепнул он на выдохе.
Сложив желтый лист, он сунул его в карман и резко поднялся, не сдержав мыслей вслух:
– Что же он заставлял тебя делать… ты не могла… Ты говорила мне, что всегда была не такой, как он… А Гриндевальд!
Он зашагал по комнате и, не сдержавшись, ударил кулаком по косяку и сморщился от боли. Постояв несколько минут прислонившись лбом к стене, Скорпиус резко выпрямился и зашагал на кухню.
Гремя баночками с ингредиентами, расставленными на полках, он чутко прислушивался к звукам, доносившимся из окон, из-за двери.
Стремительно продвигаясь вдоль полки, он споткнулся о вязанный полосатый коврик. Что-то тихо звякнуло, Скорпиус вздрогнул и замер прислушиваясь. Тишина разлилась вокруг, разве что в трубе тихо и жалобно завывал ветер. Посмотрев виз, Скорпиус заметил щель между досками, которая были прикрыта ковриком. Скорпиус откинул его, и, опустившись на колени, потянул железное кольцо, оголившегося люка. Взяв со стола волшебную палочку Лисандры, он тихо шепнул «Люмос», на что раздался легкий недовольный треск, но на ее кончике все же вспыхнул призрачный огонек. В неглубокий погреб вела крутая деревянная лестница, покрытая нитями паутины. Внизу было ощутимо холодней, Скорпиус поскользнулся на влажной доске, постеленной на полу, и не удержавшись упал на бок. Под ногти забилась черная маслянистая земля, заныла старая рана. Он ворча поднялся, выше поднимая огонек на конце волшебной палочки. В темноте прорисовались расположенные у стен земляные возвышения на полу, огороженные досками. Сильный запах сырости и плесени, низкий потолок настойчиво гнали вверх по лестнице в теплую уютную кухню. Скорпиус медленно обошел вокруг небольшой пустой погреб, остановился у одного из возвышений. Земля в них была рыхлой, намного мягче, чем утрамбованный пол. Скорпиус слегка разгреб ее рукой, обнажив горлышко закопанной бутылки.
– Акцио...
Пробка из скомканной страницы Ежедневного Пророка, закапанной воском, легко вышла из горлышка. Скорпиус с опаской наклонился над ней и принюхался, почти молясь об аромате рома, виски, керосина…
Но ноздри упрямо защекотала горечь полыни…
Этот запах заполнил Скорпиуса до краев каждой поры, непреодолимая горечь скопилась на языке послевкусием до боли знакомого зелья.
Он узнал этот запах.
Полынь, аромат мяты, тяжелый мускус паучьего яда, вызкость рябины, собранной в полнолуние, шлейф кориандра и густота разваренного репья с безымянной могилы…
Скорпиус медленно облокотился руками о возвышение и закрыл глаза. Краска сошла с его лица, руки похолодели, сосуды и капилляры, будто разом обмелевшие реки, медленно пульсировали под побелевшей кожей. Он смотрел на бутыль со смесью печали и ужаса, пока его взгляд не стал затухать, обращаясь внутрь себя, своих мыслей и воспоминаний, и лишь слабый оттенок неверия и надежды трепетал на дне расширенного зрачка.
***
В гостиной ярко горели свечи, и нанятые домовые эльфы услужливо ждали приказаний. Довольный отец вертел в руках красивую сверкающую красной этикеткой бутылку огневиски, недавно найденную в подвале. В его светлых волосах уже давно пролегли две большие залысины, а носогубные складки были будто вырезаны на так часто грустном лице. Мама сидела со скучающим выражением лица и медленно пережевывала шпинат, заправленный каким-то белым соусом. Глаза Драко блестели, как фамильное серебро Малфоев на столе. И маленькому Скорпиусу невозможно хотелось попробовать то, что вызывало такой восторг у отца.
– Шикарное виски, – в который раз довольно качал головой Драко, любуясь налитым в бокал напитком, – шикарное… И как это оно оказалось у нас в подвале? – он еще продолжая улыбаться поднял глаза на Асторию.
Она, высокая и изящно сложенная блондинка, равнодушно пожала плечами, разглядывая нанизанный на вилку шпинат, перед тем, как отправить его в рот.
– Пап, папа, а что это за напиток? – заерзал на стуле маленький Скорпиус.
Он часто моргал, как бывало с ним в минуты крайнего волнения. Расшитая фамильным гербом салфетка съехала с колен, и сразу два домовых эльфа кинулись поднимать ее, при это стукнувшись твердыми морщинистыми лбами.
– То, что крепковато для двенадцати лет, – заявил отец с блуждающей по губам улыбкой превосходства.
Но у Скорпиуса было такое взволнованно-заинтересованное лицо, что Драко не выдержав рассмеялся. Щелкнув пальцами, он подозвал домового эльфа и приказал принести бокал для огневиски, на треть заполненный водой. Эльф низко поклонился, взмахнув ушами, и исчез, через несколько секунд он вновь был у стола, осторожно поставив бокал возле хозяина.
Несколько капель огневиски окрасили воду в чуть золотистый цвет, Драко же покачал свой бокал в руках и налюбовавшись на маслянистую пленку медленно сползающую с прозрачных стенок, обратился к Скорпиусу:
– Пора постепенно приобщаться ко взрослой жизни единственному наследнику Малфоев, твой дедушка, – он помолчал, – был бы горд тобой, твоими успехами в школе, твоими чистокр… твоими благородными друзьями из Слизерина.
– За нашего мальчика, – прошептала Астория, склонив голову на левое плечо, и подняла бокал на высокой ножке, наполненный белым вином.
Драко с улыбкой поднес бокал к губам, прикрыл от удовольствия глаза и больше никогда не открывал их. Виски выплеснулось на скатерть и на салфетку, постеленную на коленях Малфоя. Пустой бокал покатился по полу, когда Драко безвольно сполз в кресле, голова упала на грудь и светлые волосы упали на лоб. Пальцы свисающей со стула руки чуть сжались и замерли, все звуки исчезли из гостиной, будто поглощенные невидимой черной дырой. Скорпиус рванулся со стула к отцу, выплюнув содержимое своего бокала, которое еще не успел проглотить. Он тормошил его, отталкивая пытающихся остановить его домовых эльфов, что-то кричал, слезы катились по его щекам, а глаза отчаянно искали признаки жизни.
Вызванные колдомедики констатировали усыпление, которое навсегда изменило жизнь Скорпиуса. Он твердо решил, что посвятит свою жизнь борьбе с этим зельем.
***
В серых запутанных коридорах Министерства кипела работа, по ним сновали волшебники и волшебницы в мантиях с вышитой эмблемой на левой стороне груди. Они периодически сталкивались друг с другом и замирали так на несколько минут или даже часов, болтая о несделанных отчетах, о погоде, обсуждая новые сведения и дерзкие сплетни о Беглецах.
***
То, что Лисандра варила это зелье и прятала его в погребе, было невозможным. Эта бутыль наверняка осталась от прежних хозяев дома, которые по каким-то причинам забыли уничтожить его или взять с собой. А, может быть, обоняние, память подвели, обманули Скорпиуса…
Это было уже слишком, все нынешнее и прежние оправдания казались смешными, сердце бешено колотилось в груди.
***
Лисандры снова нигде не было, и Скорпиус заметался, охваченный паникой, желанием сейчас же увидеть ее, расспросить обо всем. Наконец-то перестать мучить себя миллионом сомнений, она жаждал схватить ее за плечи и вытрясти любую правду.
Но снова оказаться в тягостном одиночестве, в котором он жил до встречи с ней, казалось, невообразимо страшным...
Скорпиус хотел было кинуться на улицу, но остановился, ведь она не могла быть там, ее уличные ботинки стояли у двери Он забежал на кухню, там было пусто, в печи булькал горшок с супом, а значит, Лисандра вот-вот вернется, чтобы достать его. Тугой обруч, сковавший грудь Скорпиуса немного ослаб, и он пошел бродить по комнатам, ведя рукой по стенам:
– Лисандра, где ты? Куда ты спряталась, – шептал он, мягко, почти на цыпочках ступая по деревянному полу, – что же все это значит …
Он хмурился, отводя руками сушеные пучки чистотела, висящие в коридоре. Часть обитой досками стены поддалась под его пальцами, и одним краем ввалилась внутрь полутемного помещения, освещенного изнутри слабым дрожащим светом. Через приоткрывшуюся щель Скорпиус отчетливо различил звуки какой-то возни, шуршание мантии и голос Лисандры:
– Милый мой…
И Скорпиус, не издав ни звука, закричал, так громко и надрывно, как не кричал никогда в жизни, растворился в этом полном боли бесшумном вопле.
Небольшая завешанная пучками чистотела прихожая подставила под его плечо стену, по которой Скорпиус медленно сполз на пол.
Когда этот беззвучный крик утих в его голове, он понял, что нужно выйти на воздух, потому что спаянные стрессом легкие и сосуды отказывались проталкивать кровь внутри его тела.
Но какого черта было стоять здесь в этой догнивающей грязной осени, выпуская облака пара из полуоткрытых побелевших губ, слышать шелест опавшей листвы и задыхаясь глотать боль и обиду, разорвавшие грудь словами «милый мой». Иллюзия доверия, тонкой паутинкой объединившая их тем утром, вспыхнула и сгорела дотла от единственной искры «милый мой».
Кто-то незримый, присутствие которого Скорпиус так ясно ощущал по ночам, прятался в той секретной комнате… ждал чего-то. Даже не ждал, а издевался, зная, что Лисанра принадлежит ему, этому чертовому незнакомцу, а Скорпиус так, всего лишь гость, непрошенный чужак, случайно урвавший свои крохи счастья.
Поэтому Лисандра почти никогда не смотрела ему в глаза …
«Милый мой…»
Скорпиус не верил, что подобное чувство возможно, слыша о нем, его губы растягивались в презрительной ухмылке, пока он перебирал в уме все его заменители: привязанность, боязнь одиночества, похоть, слабость и скуку. Ведь от нечего делать он тоже заводил отношения с несколькими слизеринками в школе, с парой девушек на работе. Но чувство легкой заинтересованности быстро сменялось тоской
Но, даже ощутив всепоглощающую силу и неизбежность любви, какая-то его часть все еще панически боялась этой сладкой привязанности, неумолимо связанной со слабостью, жаждала ее и все равно боялась. И теперь эта часть вопила внутри, победоносно кричала о том, как была права, убивала надрывным злым смехом.
***
Хотелось врубить тишину на полную громкость и упиваться ею. Скорпиус хмурясь смотрел на серый водянистый горизонт, увешанный тучами. Он отвернулся и, пройдя еще чуть глубже между старых узловатых деревьев, преодолел антитрансгрессионный барьер и с сухим хлопком исчез.
***
Он торопливо появился на маленькой кухне через час, принеся с собой запах осенней свежести. Лисандра подняла голову от веток чертополоха, которые раскладывала на старую пожелтевшую газету:
– Где ты был?
– Какой знакомый вопрос. Отходил.
– Что?
– Как… как там твой суп в печи?
– Выкипел, придется теперь чистить кирпичи, – она начала говорить с улыбкой, но видя его выражения лица, стала произносить слова все медленнее и медленнее, вопросительно вглядываясь в его потемневшие глаза.
Лисандра отложила веточки чертополоха, замерла, как насторожившаяся лань, готовая вот-вот сорваться с места.
– Зачем ты взял мою волшебную палочку?
Он молчал.
– Скорпиус, что…?
Раздался звон стекла, осколки каплями дождя заскакали по полу, дверь отлетела к стене с грохотом пушечного выстрела. Лисандра ахнула, уставившись на четырех волшебников, лавиной вломившихся в окна и дверь. Она была тотчас отброшена к стене оранжевым лучом, выпущенным из палочки грузного волшебника с широкой нижней челюстью.
– Беглянка или Темная? – деловито обратился к замершему у стены Скорпиусу молодой очкастый сильно прыщавый волшебник. Он по-хозяйски прошелся по маленькой кухне, поковырялся в мешочке высушенной полыни, хмыкнул и посмотрел на замершую Лисандру.
– Хотя, – он визгливо хохотнул, – ради простой Беглянки Невыразимцев бы не вызвали. Так неужели слухи правдивы, и это сама Лисандра Скамандер? Без обид, но ты в Министерстве не на лучшем счету, Малфой.
В глазах парализованной заклятием Лисандры вместе с осознанием разливались два океана без краев и без единого спасительного острова, черных, бездонных; два горьких прожигающих насквозь разочарования. Скорпиус стоял с зияющей дырой в груди, через которую будто испарился весь кислород из легких. По ее приоткрытым губам, по напряженным растопыренным пальцам, по какому-то полубезумному выражению лица, по резким взмахам ресниц, он читал наполняющее ее отчаяние. Скорпиус знал, что поступил правильно, но то, с каким разочарованием и болью она смотрела даже не на него, а сквозь, заставляло распадаться, крошиться на миллионы частей.
А потом это чувство схлынуло, и вместе с контрзаклятиями, выпускаемыми Невыразимцами, обыскивающими дом, Скорпиуса стала наполнять горькая злость и стучащая пульсами по всему телу злость обида.
В коридоре дверь, замаскированная под стену, бесшумно открылась.
– Э, да здесь покойник… – протянул голос из соседней комнаты.
Скорпиус вздрогнул, краска полностью схлынула с его лица.
Лисандра слабо дернулась, пытаясь совладать с непослушным языком, прохрипела:
– Нет… Он жив, он под зельем Летаргии…
Сознание треснуло, окончательно расколовшись на две половинки. В одной когда-то жило доверие, надежда на искренность, чувство взаимности, исходящие от этой девушки. Вторая выкатилась из самого адского пекла, чугунной плитой придавив Скорпиуса.
Зелье Летаргии… Она варила его… Бутыль с ним была закопана в подполье… Человек – живой труп – все время находился в соседней комнате, неслышно вдыхая крупицы кислорода, поддерживающие в нем слабое подобие жизни….
«Как отец, Мерлин мой, как отец», – это пронзило Драко насквозь.
– Не удивительно, что под ним, ингредиентами к нему дом просто-таки напичкан!
– Не трогайте его! Он…
– Пора безумной ведьме помолчать, – с отвращением посмотрел на нее очкастый волшебник, выпустивший заклятье немоты. – Он уже не твой, не твоя собственность, не твоя игрушка. Что, сумасшедшая, это твой остывший любовник?
Двое Невыразимцев поставили Лисандру на ноги, грубо тряхнув за плечи.
– Точно остывший! – хохотнул усатый мужлан, выходя из соседней комнаты. – Больше смахивает на труп.
Лишившаяся дара речи, Лисандра принялась рваться из рук двух Невыразимцев, светлые волосы облепили мокрое от слез лицо.
– Оглушите уже ее, – устало и раздраженно бросил глава отдела Невыразимцев Тируан Борхес, неторопливо входящий в комнату, – пора приниматься за документальное оформление дела. Думаю, с этим нам поможет Скорпиус. Ты, наверняка, тут все хорошенько изучил…
– Мистер Борхес… Мистер Борхес… как мы рады вас видеть! – засуетились вокруг него Невыразимцы, а самый молодой из них почти подвизгивал от радости.
Скорпиусу стало невыразимо тошно, противно все вокруг, а в особенности их довольные и подобострастные лица. Но он натянул дежурную учтивую улыбку:
– Конечно.
– За работу, – прорычал Тируан, неторопливо приближаясь к Скорпиусу. – Не ожидал, не ожидал, Малфой, – его нижняя челюсть сильно выступала вперед, он хищно улыбнулся, – думаю, не за горами повышение по службе, Ловец.
Это были последние слова, которые слышала Лисандра, резко погрузившаяся в густую неспокойную дрему заклинания.
***
Министерство опустело, рабочий день закончился, и сотрудники, хаотично разбросавшись по каминам, оставили в напоминание о себе лишь несделанные отчеты, мелко исписанные пергаменты, хлебные крошки, скомканные фантики, чернильные пятна на отшлифованных локтями столах. В надвигающихся сумерках, темно-серым клубком свивающихся на горизонте, слабо тлела лампа в одном из кабинетов. На его двери колеблющиеся отсветы факелов пробегали по медной табличке с выгравированными инициалами. Она была абсолютно новой, и цвет букв еще не потускнел и был угольно-черным: «Скорпиус Д. Малфой». Шкаф из красного дерева, массивный стол и стул с немного потертой обивкой, чернильница с золоченым пером, блестящий паркет…
Скорпиус стоял облокотившись ладонями о подоконник, наколдованное небо было серым. Чувство, похожее на выливающийся в легкие йод, заполняло грудную клетку. Это жжение внутри было постоянным напоминанием о бутыли в подполье, о горьковатом запахе, о человеке за стеной, о звоне разбитого стекла, о серых глазах, наполненных отчаянием...
***
Малфой-менор мрачной громадой надвигался на низкие облака, грозя их рыхлым телам остроконечной башней. Окна были темными, лишь в комнате спящего Драко тлел ночник, блеклым пятном выделяясь среди мрачной темноты. Вдалеке у края равнины, проваливающейся в глубокий овраг, теплилось болезненное розово-желтое солнце.
Вдрызг пьяный после вечеринки, устроенной в Дырявом котле сослуживцами в честь его повышения, Скорпиус вылился в холл Малфой-Менора. Он просидел в пабе всего час, до краев накачавшись выпивкой, и трансгрессировав промахнулся мимо крыльца своего дома. Мать гостила у родственников, за исключением домовых эльфов и усыпленного отца дом был пуст. Проорав что-то про катящийся к чертям мир и гребанную жизнь, Скорпиус, испачкав рвотой паркет, вызвал одного из домовиков и велел принести вина.
Он сидел за длинным обеденным столом, на скатерти расплывалось кровавое пятно от пролитого Мерло, Гриндевальд знает какого года. Терпкий запах щекотал ноздри, по столовым приборам плясали отсветы гаснущего камина. При десятом ударе настенных часов ярче вспыхнули свечи на стенах, Скорпиус вздрогнул. Закончив танец вокруг кончика фитиля, огоньки ровно и уютно запылали. Гостиная преобразилась, озаренная светом, и здесь будто бы стало теплей, Скорпиус скользнул взглядом по большому резному камину. Угли в нем были алыми, пепел серой каемкой окружал их, как плесень, пробираясь все глубже. На каминной полке было пусто, ни сувениров, ни свечей, ни фотографий, отец никогда не позволял ставить их там. Когда мама несколько раз пыталась воспротивиться, вазы и фарфоровые статуэтки летели в огонь. Скорпиус поднялся, затекшие мышцы отозвались ноющей болью, а желудок болезненно сжался. Устало потерев лоб, он подошел к глубокому зеленому креслу напротив камина, в котором так часто сидел отец, смотря на пляшущие по дровам языки пламени.
Это было странным и противоестественным, будто осквернение святыни, ведь никто не сидел здесь кроме отца. Кресло не трогали вот уже двадцать лет, казалось, оно еще хранит отпечаток его тела, призрак тепла…
Скорпиус опустился в кресло и уперся взглядом в картину, висевшую на стене над каминной полкой: кривой дуб, окруженный весенней зеленью, пятна яркого солнечного света, ветка изогнутая, как росчерк в его подписи… Он вздрогнул, невозможность происходящего впилась в мозг, связь с действительностью показалась такой зыбкой и ненадежной, что он ущипнул свою руку, больно, почти до крови. Когда нервные окончания запястья вспыхнули, Скорпиус резко поднялся, подошел вплотную к камину, положил руки на полку. Позолоченная рама потемнела от времени, а сама картина, оказавшаяся увеличенной заклятием фотографией, выглядела, будто окно в другой параллельный мир. Мир прошлого, которое когда-то было таким же реальным, как эта гостиная, горящие свечи, ноющее запястье, терпкий запах пролитого вина.
Ветер тронул зеленые листья, ветка-росчерк медленно изогнулась, Скорпиусу показалось, что сейчас вместе с этим порывом из-за края картины выйдет белокурая девушка. Посмотрит на него своими большими светло-серыми глазами и бесшумно прошепчет…
уже не «Драко»
Скорпиус…
