Паспортный стол

Глава 1

1.

Предупреждаю: по катастрофической неосведомленности автора, Лисандер Скамандер - девушка)

Лиса Скамандер ненавидит папину профессию, мамину фантазию и морщерогих кизляков.
Она готова передушить их всех до одного, но, к сожалению, их не существует. Хотя лично в ее жизни этих существ куда больше, чем симпатичных парней. И не по причине полного отсутствия последних.
Вместо того, чтобы брать интервью у других, как подразумевает ее профессия, она то и дело сама отвечает на дурацкие вопросы.
- Мисс Скамандер, что у вас с прической? Вероятно, нарглы?
Летучие мыши, папины любимцы. Облюбовали ее волосы в качестве посадочной площадки.
- Мисс Скамандер, как вы считаете, оборотни – животные или люди? Мы в Мунго никак не можем определиться…
Врачам Мунго там бы и лечиться. Если они волка от человека отличить не могут…
- Мисс Скамандер, чем питаются морщерогие кизляки?
Идиотами вроде вас. И истеричками вроде вашей жены на десерт.
- Мисс Скамандер, неужели «Придира»…
- Редакция «Придиры» открывается завтра в шесть утра. Еще вопросы?
Она в бешенстве вылетает на улицу, хлопая стеклянными дверьми редакции и яростно стреляя серыми глазами по сторонам в поисках кого-нибудь, на ком можно выместить злость. На счастье, прямо на крыльце ей преграждает путь смеющийся Дрейк Забини, лучший фельетонист «Пророка», - и тут же получает по холеной физиономии ее металлическим перстнем с изображением феникса. Сплевывает, деловито проверяет языком наличие зубов и криво ухмыляется, удерживая ее рядом за ручку сумки:
- Ну ты даешь, как тебя там… не Уизли, нет?
С полминуты она ошарашенно молчит, а потом разражается почти истерическим смехом с легкими повизгиваниями. Пожалуй, она сменит фамилию на Уизли. Если не передумает.

2.
Альбус трагически расширит зеленые проницательные глаза и выдохнет сквозь зубы какое-нибудь старинное, тысячу лет как вышедшее из моды оскорбление.
- Предатель!
Или, того лучше:
- Подлец!
А может быть, даже:
- Отщепенец!
Лили, не тратя времени на слова, влепит ему пару пощечин, прошипит что-нибудь невразумительное и пойдет сообщать новость маме, захватив успокоительное зелье.
Папа промолчит.
Промолчит и час, и два, и четыре, пока Джеймсу самому не станет стыдно, и он не придет с извинениями, от которых полегчает одной маме. Потому что отец понимает даже то, о чем при нем молчат, а Ал-Сев и Лил втихомолку тоже мечтают о смене фамилии. Только им, с их зелеными глазами и папиным носом, не поможет.
Гермиона посмотрит на него грустным карим взглядом и мудро вздохнет:
- Гарри, может, оно и к лучшему? Мальчик должен сам пробиваться в жизни…
- Герми, ты рехнулась! – встрянет дядя Рон. – А если бы Хью…
- Хью, Рон, гораздо меньше страдает от репутации родителей!
Дядя Рон чуть виновато съежится про себя, как всегда, когда кто-то сравнивает его и папины заслуги в Войне.
Рози хмыкнет, презрительно вскинув голову:
- Мальчишка!
Хью молча пожмет плечами. И потом подумает об этом еще немного. И еще немного.
И пришлет ему недельки этак через полторы сову с лаконичным письмецом:
« Все равно мы братья.»
Он вежливо выслушает весь этот бардак, развернется и выйдет, прошляется по маггловской части Лондона до утра, а часа в четыре с бутылкой огневиски заявится на квартиру к Скорпу:
- Поттер?
- Ни хрена не Поттер, - от души ругнется Джей, и вместо одной привычно вскинутой брови у Малфоя вверх поползут обе:
- Что, родился заново?
- Фамилию сменил.
- На какую?
- Смит.
- Врешь.
- Вру. Пусти в дом, дубина!
- Кто еще дубина, - демонстративно-печально вздохнет Скорп, чуть сдвинувшись в сторону.
И через пару часов Джей соберется, протрезвеет и снова пойдет в паспортный отдел Министерства.
Потому что Поттер – это диагноз.

3.
Его отец был член Ордена Феникса, преподаватель Хогвартса, Мародер и вообще человек незаурядный. И только потом – оборотень, хотя, с точки зрения Тедди, об этом можно было бы вообще не упоминать.
С точки зрения магического сообщества, все наоборот. Когда в зале суда аврор Тед Люпин дает показания по делу подозреваемой Эркин, судья, по глазам видно, думает только о том, какое отношение мальчик с карими глазами имеет к тому самому… и той самой…
Иногда его спрашивают напрямую, чуть не истекая слюной:
- Вы… сын Римуса Люпина, да? Того, который… оборотень?
Или:
- Нимфадора Тонкс – ваша мать, да? Та, метаморфиня?
Странное совпадение, он всегда так считал: у его матери был крайне редкий дар, причем не наследственный, у отца – не менее редкое проклятие. Уже то, что они вообще встретились, было чудом, но – свадьба?
Почти мистический союз двух не-вполне-людей.
Но, глядя, как бабушка скучает по дочери, а крестный – по старшему товарищу, раз за разом Тедди убеждался, что людьми они были – получше многих. Так почему, Годриковы подтяжки, их помнят только так?
Он знает, что услышит в ответ, если спросит у Гермионы.
Мисс Я-все-могу-объяснить окинет его проницательным взглядом и пожмет плечами:
- Не хочу тебя огорчать, но это неудивительно. Ты, Тедди, в какой-то мере феномен: обычно у оборотней не бывает детей. Отчасти потому, что они не очень-то жаждут их иметь, отчасти из-за кое-каких гормональных изменений в их организме… Твой случай взбудоражил весь магический мир. Сейчас ученые считают, что это как-то связано с даром Тонкс, но я в этом сомневаюсь. Так что все, кто хоть как-то следит за новостями в области теории магии, много о тебе слышали…
Но быть музейным экспонатом – не такое уж наслаждение, это он оставит крестному. В конце концов, что может изменить одна строчка в паспорте?
Тед (в последний раз Люпин) усмехается, заглушая нехорошее чувство внутри, и почти проходит через гостиную, но тревожный взгляд в спину останавливает его посреди бабушкиного ковра. Под ногами у него желто-синее переплетение арабески, впереди – добротная деревянная дверь, а сзади – маленькая колдография родителей на буфете. Привычная и стершаяся, как сама жизнь.
Он судорожно сглатывает и разворачивается одним движением, добровольно сдаваясь на милость двух пар глаз, ласково вглядывающихся в него со снимка. Если бы родители были живы, то теперь, наверное, смотрелись бы почти ровесниками, но на старой колдографии мама выглядит трогательно молодой рядом с рано поседевшим и чуть усталым отцом. Тедди знает, что здесь она уже беременна, но пока не говорила об этом папе. Через несколько дней он все узнает и в отчаянии заявится к крестному. Гарри рассказывал об этом, яростно сжимая кулаки:
- Я тогда назвал его трусом… Это, наверное, было единственное, что могло вернуть его домой, но все равно…
- Не все равно! Кто-то же должен был сказать ему… - вклинивалась Джинни, повязывая фартук. – Тед, он бы не оставил вас с мамой, если б не решил, что ты будешь его стыдиться…
Даже на колдографии у отца виноватые глаза. Влюбленные, ласковые, почти счастливые, но виноватые – все равно. А у мамы решительные и сияющие, и даже руки у них сцеплены так, что очевидно: это непосредственная Тонкс первой сжала ладонь мужа.
Тедди отводит взгляд, чуть щурится, вглядываясь в рисунок на ковре, и как-то вдруг понимает, что больше никуда не идет. И родители на снимке смотрят чуть теплее, когда он, улыбаясь, произносит дрожащим шепотом:
- Я не стыжусь, пап. Торжественно клянусь, что – нет.

4.
Тридцать пять.
Тридцать шесть.
Тридцать семь - тридцать восемь – тридцать девять.
Не ускоряться. Дышать. Медленно.
Сорок.
Дадли Дурсль поднимается с пола, по привычке отряхивая тренировочные брюки. Хотя, пока с ним Мэри, полы всегда сияют чистотой.
Отжимания стали даваться ему куда легче. Что и неудивительно, если учесть лишние килограммы, мешавшие ему раньше.
Если вообще учесть все лишнее, что раньше ему мешало: опеку матери, смутное чувство вины перед запропастившимся куда-то Гарри, деньги отца и собственную лень. Теперь все это тревожит его куда меньше, чем улыбка Мэри, когда она открывает дверь и впархивает в их квартиру по вечерам.
Они почти счастливы вдвоем, если бы не ее загадочные исчезновения из зоны доступа мобильного по утрам и не его нерешительность. Дадли крутит в руках коробочку с давно купленным обручальным кольцом и мучительно хмурится, в очередной раз продумывая детали своего предложения. Подойти – улыбнуться – пошутить на тему ее засекреченного места работы – сказать, что хочет, чтобы между ними не было тайн – протянуть кольцо. Не так уж сложно, но каждый раз что-то срывается: то она расстроена, то он в момент ее возвращения копается под капотом машины, то не вовремя заглядывает в гости мама… Но сегодня, как только она нажмет на кнопку звонка, непременно!
И звонок дребезжит громко и торжествующе, она чуть задерживается на пороге, чтобы улыбнуться ему еще до того, как войдет в комнату, и легко шагает прямо к нему в объятья:
- Привет.
Слова испаряются, от его и без того не выдающегося чувства юмора остаются одни клочки, и Дадли, почти зажмурившись от страха, выпаливает:
- Выйдешь за меня замуж?
И неловко сует ей в руки кольцо.
Мэри вспыхивает, дрожащей рукой откидывает светлые локоны, и неуверенно улыбается, принимая коробочку:
- Да… Только, пожалуйста, давай возьмем мою фамилию? Мои родители…
Дадли поспешно и смущенно кивает: родители Мэри, он знает, погибли не так давно, и для нее их фамилия много значит. Девушка расплывается в счастливой улыбке, украдкой засовывая подальше в сумку торчащую волшебную палочку. Когда-нибудь позже она все ему расскажет. Даже то, чем именно известна в магическом мире фамилия Дурсль.
Но только не сейчас.



Глава 2

5.
За последние пять лет она прошла огонь, воду, канализационные трубы и пафосные передовицы «Пророка»; от девочки, сдуру влюбившейся в самого одиозного персонажа времен Войны с Темным Лордом, остались разве светлые чуть волнистые волосы и привычка таскать в кармане запасные носовые платки.
Зато теперь Астория Гринграсс гордо шествовала под руку с будущим мужем по мраморным залам Министерства. Неприязненные взгляды ее давно не тревожили: она привыкла к ним, как привыкают к комарам или к аллергии на сладкое, тем более что ей не в чем было себя винить. Астория знала, что Драко приходится тяжелее, но сейчас, на людях, он держался так же холодно и неприступно, как она. Люциус Малфой, наверное, гордился бы сыном.
Все было слажено и оговорено; уже шилось у мадам Малкин свадебное платье из белого атласа, уже были наняты музыканты и куплены новые ковры для холла Малфой-мэнора взамен вытоптанных аврорами в первый год после падения Вольдеморта, уже перестала бросать укоряющие взгляды мать и чуть смягчился отец, но ей еще оставался последний – вопреки всему – решительный шаг.
Астория грациозно опустилась в кресло, Драко сел рядом, чуть сжав ее руку. Представитель Министерства состроил официально-вежливое выражение лица, хотя Тори знала его с детства: он был протеже ее отца и редкий плут.
- Мистер Малфой, мисс Гринграсс, церемония бракосочетания состоится двенадцатого декабря в одиннадцать ноль ноль. К сожалению, количество присутствующих будет ограничено размерами помещения, так что не слишком близких друзей советую пригласить сразу на прием… Вас это устроит?
Девушка слегка кивнула:
- У нас немного друзей. Большинство гостей прибудет прямо в Мэнор.
- Прекрасно, мисс… И еще пара деталей. Во-первых, я хотел бы знать, будет ли на церемонию допущена пресса?
Если бы она знала Драко чуть хуже, то решила бы, что его это совершенно не волнует.
На самом деле, вчера он выдержал целый шквал претензий ее отца, настаивавшего на том, чтобы свадьба прошла за закрытыми дверьми. Вообще ее родители, кажется, про себя молились о скором разводе и старались как можно меньше акцентировать внимание на выборе дочери. Но Драко был на удивление непреклонен. Пресса должна быть непременно, Малфои не женятся в тайне. Это можно было бы приписать его тщеславию, если бы она не замечала затаенного страдания в его глазах: он относился к своей дурной славе как к заслуженному наказанию и порой намеренно шел навстречу скандалам.
Сейчас он тоже едва заметно напрягся:
- Непременно, мистер Фэрфакс. Конечно, в разумных количествах, но – непременно.
- Думаю, по два представителя от «Ежедневного Пророка» и «Ведьминых баек» будет вполне достаточно?
Астория чуть улыбнулась:
- Я бы хотела также пригласить мисс Полумну Лавгуд из «Придиры».
По крайней мере, одна доброжелательная статья им будет обеспечена: они с Лавгуд вполне мирно общались в школе, да и к Драко Полумна относится до странности снисходительно, если учесть Круциатусы, которыми он разбрасывался на седьмом курсе.
- Разумеется, мисс. И последний вопрос…
Она глубоко вздохнула и мягко перебила чиновника:
- Вначале я хотела бы кое-что изменить в юридической стороне дела.
Драко взглянул на нее с удивлением. То ли еще будет, дорогой!
- Я вас слушаю, мисс, - Фэрфакс, чутьем угадав подвох, откинулся в кресле, сцепил руки на животе и тонко улыбнулся.
- Я заявляю, что намерена после бракосочетания принять фамилию мужа.
Драко вздрогнул, но смолчал, хотя взволнованное выражение лица (наконец-то сломалась эта его безразличная маска «для посторонних»!) выдавало его с головой. Фэрфакс не изменился в лице, ухитрившись сохранить даже улыбку:
- Мисс Гринграсс, вы ведь должны понимать, что смена фамилии для магического мира – не просто формальность. Это свяжет вас с мужем значительно крепче, чем официальная церемония… Уверен, ваши родители не одобрили бы этого шага!
Они уже не одобрили. Но ей-то какое до этого дело?
- Я похожа на школьницу? – она окинула собеседника презрительным взглядом из коллекции сестрички Даф.
- Нет, но…
- «Но» оставьте мне, - пожала плечами Астория, но тут же поспешно поправилась:
- Хотя я была бы очень благодарна, если бы вы сами сообщили новость моей семье…
Выражение лица Фэрфакса ясно свидетельствовало о том, что хитрость удалась. Теперь этот плут ни за что не рискнет доложить ее отцу вплоть до самой свадьбы, а потом…
Потом она станет миссис Драко Малфой, и этого ничто уже не изменит.

6.
В этом мире слишком много рыжего.
Рыжий сок в стаканах, рыжее морковное пюре в тарелке Паркинсона, рыжие волосы Лили за столом Гриффиндора.
Лили, которая радостно смеется идиотским шуткам Блэка и чуть-чуть краснеет, касаясь рукава Поттера. Лили, которая крутит локон у виска, решая задачу на Нумерологии. Лили, которая смотрит сквозь него так, словно они никогда и не были знакомы.
Северус опускает глаза, напоминая себе, что его интерес к гриффиндорскому столу не пройдет незамеченным, и окончательно отключается от реальности, снова и снова представляя себе до боли знакомые жесты Лили Эванс, до тех пор, пока лихорадочный шум в Зале не оповещает его о прибытии почты. Ему самому ждать писем не от кого, а на подписку на журналы не хватает денег, но он должен знать, все ли в порядке у Лили. Ее семья, как любая маггловская, где есть волшебник, сейчас в опасности… Шум за столом серо-зеленых неожиданно нарастает, становясь куда сильнее, чем обычно позволяют себе сдержанные слизеринцы, а потом, как по команде, почти испуганно замирает. Фриц Паркинсон, свернув свежий номер «Пророка» в трубочку, вдруг грубовато толкает его прямо в руки Снейпу:
- Третья страница.
Северус недоуменно вскидывает брови, но газету принимает. Неужели Лорд…
Лорд оказывается ни при чем.
На третьей странице обнаруживается бесцеремонно-откровенное сообщение о смерти миссис Эйлин Снейп, доведенной побоями алкоголика-мужа до состояния, несовместимого с жизнью. Мир останавливается на миг, а потом вдруг начинает с немыслимой скоростью вращаться, теряя звуки и запахи, выцветая прямо на глазах.
Рыжий сок в стаканах становится серым.
Где-то неподалеку зло усмехается Конни:
- Из таких браков никогда ничего хорошего не выходит! Вот моя мама говорит, что…
Он будет плакать по матери, но не здесь и не сейчас. Скорее всего, вообще не сегодня. Сегодня в его голове мечется только одна неуместно-навязчивая, как детская песенка, мысль: это будет с ним навсегда. Каждый раз, когда он произнесет свое имя, все вокруг будут ухмыляться. Каждый раз, когда он представится, в нем будут видеть сына убийцы. Чего бы он не отдал сейчас за то, чтобы иметь право носить фамилию матери - но не ему, полукровке, претендовать на древнее имя Принцев.
Он поднимается с места, спокойно кивнув соседям, и ровным шагом выходит из зала, впервые в жизни не заметив, каким взглядом провожает его Лили Эванс. Ему ее сочувствие ни к чему.
От фамилии Снейп оно его не избавит.

7.
Он рождается заново в третий раз за последние четыре года.
Первый: оправдание, на которое он и рассчитывать боялся - но, как видно, Поттер не растерял своего альтруизма, бегая по лесам.
Второй: свадьба, воздушное платье Кэти и ее чуть грустная, но счастливая улыбка.
Третий: синие глаза маленькой, смешной, едва заметной среди пышных розовых кружев Милли. Его дочери. И дочери Кэти.
Вряд ли Маркус заслуживает этого, но старается, как может, сохранить.
Он переезжает с женой в Эдинбург, где мало кто знает его в лицо, чтобы она не сталкивалась с оскорблениями в адрес бывших сторонников Лорда. Он устраивается на работу в маггловскую полицию, на ходу разбираясь в автомобилях и пистолетах. Он предлагает жене дать Милли фамилию Белл.
И тихая его Кэти, никогда не вступавшая в споры, вдруг отвешивает мужу полновесную гриффиндорскую пощечину.
А назавтра магическое сообщество Великобритании приобретает нового члена в лице мисс Миллисенты Флинт. Судя по довольному выражению миниатюрного личика, фамилия ее вполне устраивает.


Глава 3

8.
На свете есть столько способов бунтовать, что порой у тебя разбегаются глаза.
Ты надеваешь ярко-желтый галстук вместо форменного слизеринского и затягиваешь узел слабее ровно настолько, чтобы это было заметно невооруженным взглядом.
Ты целуешься с полукровками на глазах у всего Хогвартса, подавая дурной пример младшим школьникам.
Ты ненавидишь зельеварение и старофранцузкий.
Ты во всеуслышание заявляешь, что не помнишь имени своей прабабки по материнской линии.
Ты делаешь все возможное, чтобы тебя сочли отщепенцем, но семья сводит все твои старания на нет дипломатичными замечаниями.
- Мальчик эксцентричен, но в молодости это простительно, - снисходительно заявляет Орион.
- К сожалению, французская кровь иногда сказывается, - смиренно вздыхает Сигнус.
У обоих рубашки тщательно накрахмалены, и при малейшем движении головой воротник издает неприятный хруст, от которого у тебя ломит зубы.
Вальбурга презрительно морщит нос и смотрит чуть свысока:
- Знаете, эти подростки… Матушка считает, что курсу к седьмому он образумится.
Ты хмыкаешь, окидываешь сестру оценивающим взглядом и возражаешь, что если у тебя когда-нибудь и прибавится ума, то у нее прибыли по части красоты не предвидится.
Цедрелла просто мягко улыбается и уверяет подруг, что странности вполне приличны аристократу из столь древнего рода.
Когда, наконец-то выйдя из себя и решительно отказавшись изучать зелья вопреки многовековой традиции, ты уже празднуешь победу, то вдруг слышишь в двух шагах от Большого Зала:
- Блэки, безусловно, разумно консервативны, но нарушать правила, которые не соответствуют нашим интересам – это вполне в духе рода… Альфард всего лишь последователен в своих действиях, а это – качество истинного Блэка!
И в этот момент ты ненавидишь кузину Кассандру, произносящую эти слова, и Блэк-мэнор с его зеленоватыми портьерами, и чертов гобелен с именами троюродных прадедушек, и себя самого.
Потому что ты – Альфард Блэк, и от блэковской крови тебе не избавиться, даже назовись ты Греем или Биддлтоном. Не стоит и пытаться.

9.
Он всегда был слишком умен для Уизли, и знал об этом.
Это читалось в пристальном взоре Септимы Вектор, которая, конечно, никогда не позволила бы себе произнести вслух что-нибудь настолько бестактное. Об этом напоминали ему восхищенные взгляды Пенни, и похвалы профессора Флитвика, и даже удовлетворенный скрип двери от гостиной Равенкло, ни разу не сумевшей надолго его озадачить.
На самом деле, даже насмешки близнецов и снисходительное уважение Билла и Чарли только утверждали Перси во мнении, что он уникален. В конце концов, кто кроме него мог бы слышать комплименты вместо обидных прозвищ – а «умник» и «заучка» для него и впрямь звучали чуть ли не комплиментами.
Какое-то время его еще беспокоила Джинни, в детстве проявлявшая недюжинные способности, но, как часто бывает, несчастная влюбленность (к счастью, весьма рано случившаяся) навсегда отвлекла ее от учебы.
Теперь он был гарантированно лучшим среди своих, но проклятие семейки тяготело над ним как никогда: по милости отца, Фреда и Джорджа его и без того никогда не воспринимали всерьез, а появление на горизонте Великого Гарри Поттера окончательно придавило могильным мрамором все его надежды на факультетское лидерство.
Кажется, он был бы счастлив, если бы кто-то признал его способности вслух, пусть даже походя и едва окинув его взглядом.
- Для Уизли вы слишком умны, молодой человек, - министр приостанавливается возле стола Перси и вдруг, чуть прищурившись, предлагает:
- Я бы посоветовал вам сменить фамилию… Это семейство сейчас не в фаворе.
И Перси, нервно сглотнув, обещает подумать, хотя страх за своих вдруг холодными пальцами обхватывает сердце.

10.
«Вот дом
Который построил Джек…»
Голос у миссис Коул монотонный, как засахарившийся джем, и скользкий, как змея. Если бы Тому не было так лень, он, может быть, подпустил бы к ней в комнату ночью настоящего удава, - но сейчас ему не хочется ничего, разве что выпить чаю, которого, впрочем, уже не дадут до завтрашнего обеда. А потом уснуть, завернувшись в тонкое колючее одеяло и, если повезет, увидеть во сне ту женщину… Лишь бы она не плакала: слезы Том ненавидит даже больше, чем джем, холод и очки миссис Коул.
«А это пшеница,
Которая в темном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек…»
У Аннабель Стил синие глаза, такие чистые, что тянет засыпать их песком, и этими синими глазами она смотрит на Тома то прямо, то исподтишка, улыбаясь лукаво и весело. Все боятся его, но Аннабель – нет. Не боится, даже когда он поджигает черновики взглядом и взглядом же выбрасывает огрызки карандашей в корзину.
С сегодняшнего дня это будет его целью: напугать Аннабель Стил, заставить ее закрыть глаза. Мелковато для цели, но Тому пока хватит и этого.
«А это веселая птица-синица,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек…»
Имя Джек дурацкое – думает Том, - но его собственное – второе по степени идиотизма.
Быть Джеком или Томом – это как быть камнем на дороге или мелом для школьной доски. Быть Джеком или Томом значит ничего не весить. Но быть Томом с зубодробительной фамилией Реддл – что может быть ужаснее?
Миссис Коул утвержает, что имя дала ему мать, но что стоило приюту изменить его на что-нибудь повнушительнее? В конце концов, он не так многим обязан матери и отцу, чтобы хоть сколько-то уважать их желания.
Аннабель Стил улыбается и слушает миссис Коул с интересом – и как ей только удается? Может быть, если тебя зовут Аннабель, тебе легче улыбаться и иметь синие глаза, непохожие ни на чьи другие? Может быть, если бы его звали Герхардом или Джеральдом… Лучше, впрочем, лордом Герхардом. Или лордом Джеральдом – когда ты лорд, имя не так уж и важно…
Может быть, зовись он лордом Джеральдом, Аннабель боялась бы его, а миссис Коул говорила бы с ним голосом нежным и приятным, как со своими канарейками в металлической клетке.
Но пока что он только Том, которому хочется спать и чаю с лимоном.
Стать лордом ему пока не по плечу.