Ничего не изменить

Такое разное волшебство

Часть первая, дохоговский таймлайн.
автор: magnolya
бета: Майкро-Айс
саммари: Ей было девять и все у нее было чудесно, пока однажды не..
персонажи: Луна Лавгуд, Ксенофилиус Лавгуд



Если кто-нибудь спросит у нее "Как ты живешь?", она посмотрит на него немного так удивленно и ответит : "Чудесно!". Потому что жизнь ее действительно вся такая чудесная, пропитанная волшебством. Потому как по утрам ласковые мамины руки заплетают ее светлые волосы в длинную косу, а по комнате кружат необыкновенной красоты бабочки, прозрачные и словно вытесанные из горного хрусталя, но невесомые.
Да только вот никто ее об этом не спросит. Просто некому.
Они живут на отшибе, на вершине одного из многочисленных здесь холмов, в самом чудесном на свете доме. У них из трубы идет очаровательный бледно-фиолетовый дым, а на стенах от дождя до дождя пестрят ее волшебно-меловые рисунки.
Каждое летнее утро, отправив отца на работу, они с мамой, смеясь, сбегают вниз по холму. К речке. Мама легким движением волшебной палочки поднимает над водой самых чудесных на свете рыб, заставляя их летать как птицы. А Луна рисует все теми же мелками на больших овальных темных досках.
У нее уже сотни рисунков всевозможных рыб.
Иногда они ходят в лес, что чуть дальше от них, нежели речка. Там, на ярко-зеленой поляне, мама рассказывает ей про удивительных животных, которых не все на планете имели удачу повстречать. К ним, учуяв запасенные кусочки мяса и сладостей, часто выползают местные обитатели. Некоторые не смеют выглянуть из тени леса, другие же утыкаются мокрыми носами в их подставленные ладони.
Они собирают разные травы по дороге домой, перевязывают их лентами и долго-долго поднимаются на вершину холма, где из трубы все так же валит дым. Готовится еда. Когда мама с дочкой переступят порог, на пятикомфорочной круглой плите уже будет докипать суп, в духовке — доходить запеченное мясо, а пухлый чайник будет неистово свистеть.
Ну разве не волшебство?
После обеда Луна валяется на софе, собирая бусины и листья на нитку, чтобы подарить маме очередное ожерелье. Мама их любит. Листья, бывают, рвутся, а бусины укатываются по полу куда-нибудь под шкаф, но все это неважно, ведь для самой чудесной мамы ее ожерелья всегда будут самыми лучшими, пусть она растеряет хоть половину бусин!
Во всей этой чудесной жизни ей не хватает только одного — друзей. Все остальное у нее есть и никуда уже не денется. Так думает маленькая Луна.
Вот и сегодня такой же день, как вчера и завтра, как месяц назад и как на следующей неделе. Волшебный. И в нем, как и в любом другом, есть место чуду, есть место какой-то приятной неожиданности или новому открытию. Да, все эти одинаково чудесные дни на самом деле до невозможности разные, ведь каждый день — новое чудо.
Сегодня Луна видела, как плачут ивы. Видела, как по тоненьким веткам к самым носикам вытянутых листков текут блестящие на солнце слезинки. И это не были капельки росы — какая же роса в полдень? — это были настощие слезы, горькие, с громким и отчаянным "Нет!" разбивающиеся о бурлящую воду.
В соседней комнате что-то взрывается и Луна тут же вскакивает, вырванная из воспоминаний об утре на речке.
Пытается открыть дверь, но та не поддается.
— Мам? — осторожно спрашивает Луна.
Слышится какая-то возня и еще один взрыв.
— Все в порядке, — откликается мама.
Луна задумчиво пожимает плечами и возвращается на софу. Бусины, недавно надетые на длинную малиновую нитку, теперь валяются по всей комнате. Но не успевает Луна начать их собирать, как дверь, которую она не смогла открыть, распахивается и оттуда, еле держась на ногах, выходит мама.
У нее завернуты рукава синий рубахи со следами крови, а волосы дымятся, словно чуть-чуть обгорели.
— Луна, бадьян, — почти неслышно просит молодая женщина.
Все в голове у девятилетней девочки мешается, вид мамы приводит ее в ужас, но она послушно идет за бадьяном. Руки немного трясутся, когда из ящечка с зельями выуживается грушевидный флакончик. Луна бежит к маме, вкладывает ей в руки бадьян и отходит на шаг. Ей вдруг кажется, что вот-вот и мама осядет на пол, но та возвращается к себе.
Луна стоит под дверью, водит по ней ладонью и жмурится, прося о чуде. Прося о том, чтобы хотя бы дверь открылась. И та открывается.
Чуть не выкрикнув "Обожаю чудеса!", Луна входит в самую загадочную комнату в их доме. Здесь творится самое что ни на есть волшебство. Стены со скругленными углами покрыты легкой дымкой, под потолком — светящиеся насекомые, освещающие комнату вместо свеч. На полукруглой столешнице лежат записи по исследованиям в какой-то еще никем не изведанной области и вьется, выглядывая из своего горшка, Неустойчивый Суткак. Весы с тремя чашками балансируют с листками Вилены на них. Высокая стопка книг, где каждая следующая больше предыдущей, не падает, а только слегка колышится.
И все как всегда необыкновенно волшебно. Кроме..
Под окном лежит мама. И возле нее сидит мама. Одна мама выливает бадьян из грушевидного флакона на руки и ноги другой, а та — плачет. Луна никогда не видела еще, чтобы мама плакала.
Чтобы плакало две мамы сразу.
Луна в растерянности сжимает малиновую нитку из-под несделанных бус. Ей страшно. Кажется, ей еще никогда не бывало страшно. Ну что такое страх? Что такое этот страх, когда рядом родители и волшебство от рассвета и до глубокой ночи?
Она снова смотрит под окно, где одной маме становится лучше, а другой — хуже. У одной заживают раны, другая склоняется к мягкому полу, опираясь о дымчатую стену.
Кажется, ее не замечают.
Мама достает палочку, готовясь что-то сказать, но другая, та, что лежит, ее перебивает:
— Не надо.
Слишком серьезно для мамы.
— Глупости, — говорит другая мама и взмахивает палочкой.
Луна зажмуривается.
С громким хлопком из-под окна исчезает одна из мам. Оставшаяся мама с закатанными рукавами и следами крови на них, еще сильнее склоняется к полу.
— Мама?
Женщина подбирает под себя ноги и дышит так, словно кто-то ее душит. Бормочет, слегка неразборчиво, сжимает что-то в руке.
— Мама?
У мамы кружится голова — Луна видит это. Она подбегает, берет мамину ладошку в свою, убирает волосы с бледного лица.
— Мама?
А той все хуже и хуже. Пальцы просто ледяные, почти не слушаются, дыхание — сбивчивое, словно воды наглотавшись.
— Мамочка..
— Прости, солнышко, — выдавливает мама. — Прости, умоляю тебя.
И закрывает глаза. В последний раз.

***

В их доме все уже совсем не так, как несколько летних дней назад. На завтрак — овсяная каша, на обед — черника, на ужин — две картошины. Вместо прогулок к реке — тишина в гостиной около привезенной отцом с работы печатной машины. По утрам никаких бабочек, а волосы Луна теперь расчесывает сама. И никому не нужны ее бусины для ожерелей.
Отец ходит по дому в одном и том же халате, как привидение. Задерживается у окон, подолгу вглядываясь в них, вздрагивает каждый раз, когда в раму стучится клювом сова.
Луне жалко его. Если бы только она могла что-нибудь сделать..
— Как это было? — почти беззвучно спрашивает отец на пятый день после похорон.
Луна, наматывая на указательный палец малиновую нитку, терпеливо рассказывает. О том, что было два странных звука, похожих на взрывы, о маме в дверях, просящей бадьян, о том как дверь открылась по ее желанию, о двух мамах, о том, что когда одной стало лучше, другой — тут же хуже, о взмахе палочкой и о исчезновении второй мамы.
Ее невозможно трясет, слезы стоят в глазах и ей слишится мамин голос. Но ради отца она вытерпит. Она переживет это еще раз.
Когда Луна заговаривает о двух мамах — отец вскакивает, отшвыривая подушку. Он прячет лицо в руках и снова возвращается к окну.
Луна не хочет искать объяснений тому, что случилось, а отец, ей кажется, ищет и вроде как уже нашел. Так мечется он в гостиной, так рвет волосы на голове, что невозможно на него смотреть. Луне кажется — он злится на маму.
Злится, что та ушла, оставив его одного. Но ведь она всегда будет рядом, разве нет? Разве мама не всегда будет в их с папой сердцах?
Луна засыпает на софе, прижимая к щеке малиновую нитку, обмотанную вокруг указательного пальца. Ей снятся бусины, парящие в воздухе, ей снятся рыбины, выскакивающие из воды и ловящие ивовые слезы своими маленькими ртами. Ей снится волшебство.
Громкий всхлип будит ее. У открытого нараспашку окна стоит отец, прижимая кулак с чем-то золотым к самым губам. Он все в том же халате, такой же растрепанный и неумытый. И, кажется, еще более несчастный.
За окном — почти что рассвет.
Луна видит, как резко отец выкидывает в окно то самое золотое из своей руки, как тут же сжимаются его пальцы обратно в кулак. По его щеке ползут слезы и он прикрывает окно. Простояв несколько томительных минут, глядя вдаль, он все же отходит и начинает медленно подниматься к себе.
Луна ждет, пока стихнут шаги отца, ждет, когда с щелчком он занавесит свое окно, ждет, когда перестанут доносится сверху его всхлипы. Она сползает с софы и, не глянув в зеркало, идет к входной двери. Выскальзывает на крыльцо, ступая на деревянные ступени босыми ногами, спускается на щекочущую пятки траву и идет куда глаза глядят.
Луна раздвигает заросли высокой травы, смотрит среди камышей и на ветвляющей дорожке. Ищет то, что выкинул отец. И сейчас больше всего на свете она хочет одного — найти. Ведь вещь эта — Луна уверена — мамина. Чудо, где же ты?
Уже отчаявшись, Луна опускается на колени, ползает в мокрой от росы траве, то и дело натыкаясь на кучки песка от вырытых кротами нор. Иногда ей попадаются гномы и она приглашает их приходить к ним в сад.
И уже не ожидая ничего найти, Луна натыкается ладошкой прямо на маленький позолоченый кулончик в форме двух пирамид. "Это чудо," — думает Луна, пряча под рубашку мамину вещичку.

***

Кто бы не спрашивал у него, как его жизнь, он отвечал всегда одинаково: "О, чудесно!". Потому что все действительно было просто волшебно и ничего, казалось, не испортит этого.
Ничего, кроме..
Он в очередной раз вытер слезы. Больше всего сейчас он ненавидел зажатый в кулаке кулон любимый женщины, а впрочем, может быть, себя. Ведь именно он когда-то давно, на их седьмом курсе, подал ей такую замечательную, как казалось до того страшного дня, идею. Маховик времени. Свой. Неучтенный. Простенький.
Если бы знал он, что именно этот небольшой сгусток магии, заточенный в клетку из магических формул и золота, оборвет ее жизнь? Если бы знал, что в тот вечер под звездами он определил судьбу — ее и свою. И Луны.
Его бедная маленькая девочка... Он ненавидит себя, ненавидит за то, на что обрек он это маленькое хрупкое создание с глазами матери. Такими же серебристыми, умными.
Еще один всхлип вырывается и Ксенофилиус сильнее сжимает Маховичок. Так они называли его все эти годы. Маленький помощник в хозяйстве и на работе. Он мог быть в двух интересных местах сразу, если не успевал в сроки собрать материал для "Придиры", а ей можно было гулять с Луной, а потом, пользуясь Маховичком, возвращатсья и готовить обед. Безобидное волшебство.
Безобидное, повторяет мужчина. Бе-зо-бид-ное — растягивает, как гномью жвачку, такое простое слово Ксенофилиус.
Как же так вышло, что в одной комнате окзалось сразу две его любимые женщины? Как же так?.. Слова дочери вспоминаются снова и слезы накатывают на глаза. Опять и опять. Снова и снова. И ненавидит он себя все сильнее, ведь Луна — его маленькая Луна — была там, видела все. Каково ей, видевшей смерть в свои девять?
Ксенофилиус, прикрыв глаза, вновь видит холодное, застывшее лицо жены. Он как будто бы вновь берет ее за руку, вновь вытаскивает из ее ледяных пальцев волшебную палочку. Гладит по длинным волосам с запекшейся в них кровью. Он вновь и вновь мысленно ходит по ее волшебной комнате, которая видела небывалой красоты магию, была свидетельницей отчаянных экспериментов и ей не посчастливилось увидеть смерть своей хозяйки.
"Их было две, две мамы, понимаешь?" — снова и снова слышит одинокий отец. Две мамы.
Он сжимает Маховичок и замахивается. Наверное для того, чтобы его жена пошла на столкновение двух "я" в одном времени, тем самым нарушая все мыслимые и немыслимые границы дозволенного при пользовании подобными вещами, нужна была серьезная причина. Была ли она? Почти неважно, ведь те "я" уже столкнулись и обе погибли. Отчего — он уже никогда не узнает.
Ксенофилиус резко выставляет руку вперед и разжимает пальцы, следя за тем, как Маховичок исчезает в траве.

***

Она видит, как неуправляемое пламя поднимается вокруг, как вмиг вокруг все исчезает в красно-оранжевых языках, слышит, как кричит за дверью Луна. Еще чуть-чуть и пламя поглотит весь дом целиком. Руки, все в ожогах, находят под рубашкой две, сопоставленные друг другу основаниями, пирамидки. Пальцы еле-еле справляются с тем, чтобы повернуть все как надо, но срываются из-за языка пламени.
Все вокруг исчезает, возвращая любимой комнате привычную дымку без намека на то, что несколько секунд назад тут все горело.
— Не клади Вилену! — шепчет она, видя, как ее собственные руки тянутся за листьями к весам. — Не клади!
Ее двойник одергивает руку и с ужасом смотрит на нее, всю, наверное, обгоревшую. Маленький взрыв — невысокое пламя-таки поднимается над котлом, задевая ее двойника. Она облегченно вздыхает и на несколько секунд проваливается в беспамятство от боли по всему телу.
А потом боль начинает уходить, но она видит как на глазах подкашиваются ноги у той, что стоит у котла. Еще один взрыв и она как будто бы чувствует его тепло.
Сейчас ей кажется, что жизни — чуть-чуть и конец. И никакой бадьян не спасет. Только бы она — которая не она — не вздумала пользоваться магией сейчас. Даже банальный "люмос" убьет их обоих.
Но та она, которой становится все хуже, об этом, кажется, и не вспоминает. С ее губ слетает что-то вроде Заклинания Первой Магической Помощи При Удушьи, которому необходимо бы привести ее — ту ее — в норму.
Последнее, что она чувствует, это то, как сжимается вокруг пространство. Последнее, что успевает она подумать перед тем, как насвегда исчезнуть из мира, равновесие которого было нарушенно ее вмешательством: "Луна, чудо мое, живи!"


И кто бы знал, что не просто так плачет ива. Не просто так, склонившись над бурлящей речкой, она позволяет своим слезинкам упасть с самых носиков вытянутых листков. Кто бы знал...


Болото надежд

Часть вторая, хоговский таймлайн.
ВНИМАНИЕ! Авторы усы и хвост и Майкро-Айс, моя тут только идея. Выложено с их разрешения, дабы фики с конкурса, сложенные в историю в трех частях, существовали все вместе.
предупреждение от авторов: Как-то средне между юмором и печалькой. И у нас получился немного бред, прощайте. Или много..
предупреждение от меня: мы верим в Великие Случайности, да!
персонажи: Джордж Уизли, Фред Уизли, Луна Лавгуд

— Чтоб тебя, Фред! Чего ты за мутанта сделал?
Джордж двумя пальцами пытался отобрать у жижи болотно-зеленого цвета в котелке пергамент с заказами. Но бурлящая кашица была вовсе другого мнения — бланк ее и только ее.
— Съела? — воодушевился Фред. — Ну наконец-то, думал, с голоду помрет.
— Это был листочек с заказами, Фред-ди, с за-ка-за-ми, — Джордж наблюдал, как исчезает в жиже правый верхний уголочек пергамента. — На сумму в шесть-сот-сем-над-цать-га-ле-о-нов, Фред-ди!
— Я возмещу, — усмехнулся Фред, окуная в котел сладкий сухарик.
***
А в Хогвартсе, тем временем, наступала весна. Кто-то начинал все чаще засиживаться в библиотеке, другие же — не слезали со своих метел. Снег понемногу таял, птички пели — романтика.
Близнецы уже и не вспоминали про приближающиеся экзамены, не вспоминали про домашние работы и немыслимое количество футов эссе, что они должны, по идее, сдать. Если их и видели в библиотеке, то только невероятно воодушевленными, с каким-нибудь невозможным сочетанием книг в руках.
В гостиной вечно подозрительная Гермиона шпыняла их как маленьких. А у них горели заказы, Кровоостанавливающие части новых батончиков не останавливали кровь, а страшный момент все приближался.
Момент прощания со школой.
Они еще не решили точно — когда он, этот момент? Фред говорил — закончим болото и тогда почти все готово. Джордж на это только вспоминал сожранный жижицой заказ.
У них были тысячи планов на последний день в школе, тысячи идей, как и где развернуться. Но точно они знали только одно — Амбридж достанется. Фред, скармливая Болотцу в котле очередной сухарик, обещал тому преподнести жабу-преподавательницу.
Болотце было радо.
— Оно не вылезет отсюда? — Джордж, запаковывая очередную партию нового драже, опасливо покосился на котел. Вспоминая все поглощенные жижицой листки и мелкие предметы, все съеденные ей шапочки и носки для эльфов, что вязала Гермиона, скормленные ей Фредом сладкие сухарики, он не мог объяснить себе, почему Болотце все еще в котелке.
— Ты иногда туп как пикси, — отозвался Фред, осторожно спуская на ниточке хорошо прицепленный к ней Обморочный Орешек. — Незримая граница и Незримое расширение, — добавил он и, словно в подтверждение своих слов, чуть дернул ниточку наверх, но та не поддалась.
— Когда ты соберешься вытащить его из котла, оно будет занимать всю гостиную, — Джордж с отвращением наблюдал, как Болотце бурлит, переваривая Орешек.
— Ну я же не собираюсь его тут разводить.
— У кабинета Амбридж? — догадался Джордж.
— У Амбридж, — довольный собой, ответил Фред.
***
— Мне кажется оно созрело.
Джордж как раз закончил второй десяток Портативных Болот, пока брат возился со своим мутантом. Болотце было не то бурое, не то зеленое, чавкающее и меньше, чем за несколько секунд, поглощало любой предмет.
Собственно, именно так Джордж лишился шарфа, биты и новой пары ботинок. Болотце, весьма агрессивно настроенное, частенько пыталось поглотить и самого Джорджа.
— Оно смотрит на меня! — процедил он, поворачиваясь к Фреду, которого такое поведения Болотца вовсе не возмущало. Тот лишь засмеялся, засовывая в карман палочку и поднимая с пола котел.
— Идем.
И они вышли из гостиной в четвертом часу ночи, по очереди неся котел с мутантом имени Фреда в нем. А Болотце в предвкушении урчало.
***
А по Хогварсту, тем временем, гуляла Луна. Она напевала себе под нос мелодию из далекого детства, ту, что так любила мама. Шла, не отдавая себе отчета в том, что нарушает правила.
В руке у нее палочка то и дело повторяла движения, показанные Гарри. И было так легко, так хорошо. Едва заметное голубое свечение появлялось на кончике ее палочки, словно она пыталась вызвать Патронуса.
Но она не пыталась.
Это мысли о маме, о тех временах, когда вытащенные из воды рыбины зависали над речкой, о бледно-фиолетовом дыме, теплились внутри самым счастливым воспоминанием, готовые в любой момент встать на ее защиту.
Пальцы левой руки очерчивали форму кулона, все так же висящего на шее — с того дня и до сих пор. Луна, заслышав что-то впереди, отпустила кулон и убрала руку с палочкой в карман своей новой голубой мантии.
Не часто она гуляла по замку ночью и еще реже с кем-нибудь сталкивалась. Флитвик обычно пытался разбудить ее, уверенно шагающую по коридору, и говорил:
— Деточка, проснитесь же и возвращайтесь в гостиную.
Другие преподаватели еще и баллы снимали — два-три, не больше — и после уже сопровождали в башню.
Луна улыбнулась, предвкушая очередную встречу с преподавателями. Посмотреть под ноги она и не подумала.
***
Все изначально пошло совсем не так, как хотелось бы. Мало того, что они с Болотцем в руках бегали от Филча больше получаса, так еще и чуть со Снейпом нос к носу не столкнулись. Стоило плюнуть и пойти спать в уютную башенку.
Но они же Фред и Джордж.
Поставив котел с Болотцем у самой двери в кабинет ненавистной жабы, они еще долго не решались приступить к его переселению. На самом деле они боялись только одного — невинных жертв. И, наверное, правильно боялись.
— Незримую границу надо, — вспомнил Джордж, пока Фред ходил около котла.
— Что-то я уже не так радикально настроен, — Фред вдруг остановился. — Ну, знаешь, она жаба, конечно, но может ограничиться фейерверками?
Болотце обиженно заурчало.
— Да не пропадет она там, — сказал Джордж, опасливо косясь на котел. Сам он в свои слова не очень верил. — Ты же сам сказал — до смерти напугается, вспомнит Очищающее заклинание и исчезнет вся эта слизь да грязь.
— Если исчезнет, — предупреждая громкий и негодующий "Бульк!", ответил Фред.
Джордж мог поклясться, что видел улыбку на несуществующем лице у мутанта в котле. Фред же вытащил палочку и произнес заклинание, очерчивая довольно большое пространство вправо-влево от двери Амбридж.
Они отошли за границу или примерно за нее и Фред волшебной палочкой указал на котел:
— Ну что, была не была. Ступефай!
Джордж не успел спросить у брата, почему именно Ступефай — котел опрокинулся и жижица из него стала растекаться во все стороны с необыкновенной скоростью. Джордж заметил, как проплыла в этом потоке его бита, что кое-где виднелись шапочки для эльфов и обрывки пергаментов.
Вся эта препротивнейшая каша довольно быстро образовывала как раз то, что можно было назвать болотом.
И вот тут-то Джордж заметил, как пятится по коридору девочка в светло-голубой мантии.
***
Луна прислонилась спиной как будто бы к стене, но только невидимой. Буро-зеленая каша под ногами хлюпнула в который раз и атаковала ее мантию. Каша поднималась, словно живая, выше и выше, а может быть она тянула Луну вниз — девочка не понимала.
Она взяла на палец немного жижи и поднесла прямо к глазам. Та, словно червяк, поползла по пальцу, пытаясь его захватить. И, что самое удивительно, у нее получалось. Червяк приятно щекотал палец и Луна даже в голос засмеялась.
— Луна? — окликнули ее. — Луна, ты, что ли?
Она посмотрела вперед и увидела близнецов. Они одинаково обеспокоенно следили за ней, играющей с червячком из жижи на пальце. Луна пожала плечами.
Когда болотная каша добралась по мантии где-то до талии, Луна вынула из кармана палочку и звонким веселым голосом произнесла "Экскуро", направляя ту на грязь. Совершенно не ожидая ничего подобного, Луна следила, как грязи становится только больше — не только на мантии, но и вокруг. Кашица подбиралась к ней со всех сторон, плотно облепляла ноги и как будто бы стаскивала обувь.
Ее рука неосознанно, как много раз за эти годы, потянулась к кулону на шее.
— Джордж!
Луна почувствовала, как ее словно вытягивают вверх. Как будто бы миллион маленьких нарглов ухватился за ворот ее мантии и потащил играть с ними в прятки на кроне дерева.
С нарглами за нее сражалось болото — оно не позволяло ей уйти, крепко держась за подол новой голубой мантии, и тащило к себе в пучину. Наверное, оно тоже хотело играть. Но тут с громким "Хлюп!" болото отцепилось и Луна поняла, что парит над ним.
Приятное ощущение полета длилось недолго. Болото тянуло к ней своей ручонки и вскоре, совершенно без всякого сопротивления, ухватилось за кулон.
***
Джордж стоял внутри пространства, что было предоставлено изначально болоту, и старался удержать Луну как можно выше над Болотцем "Вингардиум Левиосой". В какой-то момент ему даже показалось, что Болотце отцепилось от девушки, но иллюзия быстро разрушилась — оно ухватилось за свисающей край мантии и потянуло на себя. Сильно-сильно, опуская Луну к самой поверхности.
— Отдай, — громко и четко выговорила Луна, отмахиваясь от жижи. — Отдай, говорю!
Джордж видел, как девушка отчаянно тянет на себя что-то маленькое, едва блестящее в тусклом свете от окон. Медальон какой или ожерелье.
Сначала он и не понял, что все вокруг начало меняться — какие-то тени, голоса, внезапный свет. Потом он обернулся и понял, что Фреда нету. Зато было бесконечно много пробегающих теней каких-то незнакомых людей, удары колокола, шум и тоненькие голоса.
А Луна все так же боролась с Болотцем. И он все так же удерживал ее над мутантом Фреда заклинанием.
— Э-э-эй! — прикрикнула Луна и что-то маленькое кануло в жижицу.
Джордж, заметив, что Болотце отцепилось от девушки, левитировал ее и поставил на ноги рядом с собой.
Тени продолжали мелькать, резкий свет в окнах то появлялся, то исчезал, словно это был ритм для какой-то популярной мелодии. Голоса то кричали, то шептались. И ничего из этого, казалось, не хотело прекращаться.
— А как-нибудь можно его достать, кулон? — спросила Луна, следя за тем, как Болотце ползет к ним навстречу.
— Акцио, кулон! — громко сказал Джордж и что-то маленькое, граненное, легло ему в руки, вырванное из болотной жижи.
Тени перестали мелькать и за окном вновь был полумрак. Только где-то впереди кто-то осторожно крался. И вдруг послышался чей-то отчаянный вопль.
Джордж заметил, как резко больше стало Болотца вокруг, а потом оно вдруг стало окутывать их ноги и руки. Чуть впереди, поглощенный голодной жижей, барахтался мальчишка лет двенадцати-тринадцати, не больше.
Не успел Джордж ничего сделать — наглое Болотце ухватило кулончик и потащило на себя. Одна из пирамидок в нем начала крутиться — Джордж даже сказал бы, бешено вращаться — и снова замелькали тени, голоса и свет за окном.
Мальчишка впереди исчез и только слышалось довольное урчание Болотца, которое не желало отцепляться от вращающегося кулончика. Что за ерунда?
А потом он заметил, что появился Фред — там, где несколько минут назад пропал — и произнес какое-то заклинание. Все резко прекратилось, Лунин кулон подпрыгнул в воздухе, а Болотце стало уменьшаться — а может так только показалось?
— Где вы были?! — Фред повторял и повторял что-то, направляя на озверевшую жижу палочку. Той становилось меньше или же она просто куда-то уползала.
***
Луна, нацепив на себя мамину вещичку, стояла около котелка с безумным Болотцем и близнецами. Вроде бы все обошлось, а может быть так только казалось. Неважно.
Что был там за мальчишка? Что с ним стало? Фред его не видел, впрочем, как и их самих с Джорджем.
Луна продолжила путь по замку, размышляя и все так же обводя пальцами странный кулон. Пирамидка к пирамидке.
***
— О, Гарри, здорово, — близнецы подняли глаза на присевшего напротив них за Гриффиндорским столом Гарри Поттера. — Чего такой вялый?
Парень только пожал плечами, потянулся к вазе с яблоки, откидывая со лба челку.
Шрама не было.
Джордж наклонился вперед:
— А что со шрамом?
— С каким шрамом? — не понял Гарри.
Джордж оглянулся на брата, но тот не был удивлен реакцией Гарри. Странно.
— Жаль, что больше ОД не соберется, — Джордж проглотил бутерброд и посмотрел на Гарри.
— Чего не соберется? — переспросил он.
— Отряд Дамблдора, — понизив голос, ответил Джордж.
— Братец, а ты в своем уме, а? — повертев вилкой у виска, спросил Фред.
Джордж оглянулся на стол Равенкло и встретился взглядом с Луной Лавгуд. Он вскочил со скамейки и уже через несколько секунд сидел рядом:
— У Гарри нету шрама, — доложил он.
— В Англии нету Вол..Волдеморта, — прошептала в ответ Луна.
Она потянулась к кулону, привычно проводя пальцами по двум пирамидкам. И словно в ответ на не заданный вопрос, в их головах стоял тот отчаянный вопль в коридоре с бушующим Болотцем и мелькал исчезающий в жиже мальчишка лет двенадцати.
Кажется, они совершенно случайно избавились от Самого Темного волшебника века.

Ничего не изменить

Выкладка третья, постХог
автор: magnolya
бета и соавтор: Майкро-Айс
саммари: Дело ведь не в том, что было, а чего не было. Дело в том, что не изменить самого главного.
персонажи: Луна Лавгуд, Джордж Уизли



— Знаешь, мне кажется — иногда — что ничего не изменить, — Джордж держал в согнутой руке бокал и выжидательно смотрел на Луну. Ему было совершенно незачем добавлять, что он имеет ввиду, ведь в этом мире — таком непохожем на тот, что канул в лету — они были вдвоем. Только он и Луна.
Прошло уже много времени с того дня, когда к Полоумной Лавгуд присоединился не менее Полоумный Джордж. Над ними смеялись, чаще по-доброму, но тем не менее обидно было. Фред состраивал умильную физиономию и просил простить его Болотце, принесшее такие неприятности.
Объяснить брату, что благодаря этому его бурому уродцу они случайно уничтожили Лорда Волдеморта, Джородж не пытался уже меньше, чем через неделю.
Фред не слушал его и не хотел слушать.
— Ты прав, — глядя мимо него и кивая своим мыслям, ответила Луна. У нее в руках тоже был бокал, но светлой жидкости было куда больше, нежели у Джорджа.
Мимо них кто-то прошел и скрылся за скрипучей дверью.
— А впрочем, Сириус же не сидел в Азкабане, — Джордж подошел ближе к небольшому окну и приоткрыл его. Свежий воздух тут же ворвался в помещение и, приподняв распущенные волосы Луны, начал играть с ними. Было уже совсем темно и в свете немногочисленных фонарей блестели лужи, что оставил после себя вечерний дождик.
— Но ты же не это имел ввиду, — с улыбкой, пусть и грустной, отозвалась Луна.
Джордж подозвал ее к окну и они, толкая друг друга локтями, высунулись наружу.
— Не это, — после долгого молчания согласился Джордж. — Совсем не это.
— Дело ведь не в том, что было, а чего не было, — Луна смотрела не на него, а вниз, на мощеную улицу, на лужи и, наверное, на небо, в них отражающееся. — Дело в том, что не изменить самого главного.
Она на секунду повернула голову к Джорджу и тут же вновь посмотрела вниз. Вечернюю тишину нарушил звон разбивающегося стекла и, почти одновременно с ним, растерянный голос стоящей рядом девушки:
— Это все нарглы.
Джордж искренне рассмеялся, глядя на Луну, и протянул ей своей бокал, но та только мотнула головой и спросила:
— Как думаешь, мы победили? — и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Я думаю — да.
Ветер, довольно слабый, но все же ощутимый поздним весенним вечером, трепал их волосы. Людей внизу совсем не было — только оранжевый свет и мокрые булыжники на мостовой.
— Да даже если да, какая разница? — Джордж нахмурился. — Какая теперь разница? Какое кому дело до того, что мы весь тот год учились сражаться, защищаться? Кому какое дело, что Седрик погиб на Турнире.. — он вдруг замолчал и посмотрел на Луну.
— Волшебный вечер, правда? — прозвучал в ответ ему спокойный голос. — Несмотря ни на что — волшебный.
— Не-смот-ря-ни-на-что, — на одном дыхании отозвался Джордж.
— Это так странно, на самом деле. Ведь даже если мы что-то меняем, в сущности, ничего не меняется — ведь все так и должно было быть, — монотонно проговорила Луна. — Седрик погиб. Там — от руки Вол..Волдеморта, тут — по дурацкой случайности. Да, так? — спросила она, словно сама не была уверена, что все так. — Значит ли это, что ничего не изменить? Нет, совершенно не значит, — Луна протянула руку и, забрав у Джорджа бокал, отпила немного. — Но вот родители Гарри.. — она замолчала и отдала бокал обратно в руки Джорджа.
Становилось все прохладнее, но они не спешили уйти отсюда. Молчали, смотрели на небо в лужах и вспоминали то время, о котором можно было вспоминать только вместе. То время, стертое из памяти когда-то близких и понимающих людей, неспокойное, но слишком уж родное.
— Так странно тут находиться, да? — Луна натянула на пальцы длинные рукава. — Все они такие другие, даже Гарри другой.
Джордж снова вспомнил ту — первую — неделю после приключений с Болотцем. Посиделки с Луной в тени деревьев, непривычно-радостный Хогвартс с его как будто бы наигранным спокойствием, подколки брата по поводу и без, его непонимание, что так действительно было . Обыкновенный Фред не казался ему тогда таким — скорее, весьма и весьма раздражающим, глупым и эгоистичным.
— Даже Фред, — почти неслышно вставил Джордж.
— Даже Фред, — согласилась Луна. — Джинни тоже, словно ее гиппопотамы покусали.
— Ты думаешь, они кусаются? — серьезно спросил Джордж.
— Я знаю, — твердо ответила Луна и они снова замолчали.
За их спиной послышались шаги — кто-то поднимался по лестнице. Джордж отошел от окна, только теперь понимая, насколько там было холоднее. Из-за стены показался Гарри:
— Джордж, вы спускаетесь? Только вас и ждем, — и он поспешил обратно, на ходу одергивая рукава темной рубашки.
— Они нас не ждут, — спокойно объявила Луна, отходя от окна.
— Какая разница? — Джордж пожал плечами и начал спускаться вниз. Туда, где их не ждали.
В яркой комнате собрались люди — их старые хорошие знакомые. Джордж бы сказал — старые хорошие знакомые оттуда, ведь здесь все было не так. Да, они присутствовали сейчас в этой самой комнате, держали бокалы, точь-в-точь как тот, что разбила сегодня Луна, случайно разжав пальцы, они сидели и стояли, шептались и ждали его — Джорджа.
Да, Мерлин великий, они ждали Джорджа, но, как и все эти три года, они ждали того Джорджа — глупого и незнающего о войне ни-че-го-шень-ки.
Он, наверное, мог сколько угодно жаловаться на Фреда, но брат оставался братом — их шалости, их магазин, их общее на двоих вдохновление. Все это было.
— Знаете, мне кажется — иногда — что ничего не изменить, — начал он, наблюдая, как вдоль правой стены, где никого почти не стояло, шла Луна. Она вела пальцами по полкам с товарами и, он не видел, но точно знал, беспричинно улыбалась. Эта девушка улыбалась почти всегда, даже сквозь слезы, что позволила себе на той, первой их неделе в новом мире. — Это вовсе не значит — не пытаться, — Луна остановилась в противоположной части комнаты на небольшом постаменте, где когда-то стоял огромный ящик с новинками, и смотрела прямо на него. Чего она ждала от него? Каких слов? А может и не ждала вовсе. — Просто надо смириться и.. — голос сорвался.
Ни-че-го-не-из-ме-нить!
Джордж не смотрел на всех тех, кто держал в руках бокалы, на тех, кто сейчас нацепил на себя маску сочувствия и скорби. Взгляд его проходил сквозь них и находил Луну. Спокойную, витающую в каких-то своих облаках.
— Я буду помнить тебя, Фред, каким бы бараном ты не был, — прошептал он и, поставив бокал на стоящий неподалеку стол, растворился в толпе.
***
Луна все так же стояла на постаменте, оглядывая магазин — такой привычный и даже приевшийся. Все эти люди вокруг оборачивались в ее сторону, смотрели с нескрываемой злостью.
Ну и пусть.
Даже Джинни смотрела на нее так, словно Луна пришла на вечер памяти ее брата в ярком свитере и цветастых кедах. Луна посмотрела вниз и улыбнулась, увидев на кедах очаровательные васильки. Да, действительно пришла в них.
На левой стене, втиснутая между стеллажами с товарами, висела фотография Фреда, показывающего фокусы. Самая последняя, сделанная за несколько минут до несчастного случая, забравшего его жизнь ровно год назад.
Джордж появился словно из ниоткуда — возник прямо перед ней и протянул руку к кулончику.
— Если он умер, значит и там умер бы, да? Если родители Гарри умерли и там, и тут в одно время, и Седрик.. Тогда и Фред, да ведь?
Луна неопределенно пожала плечами. Она была уверена — ничего не изменить, но сомнения все-таки были, сидели где-то внутри и ждали только повода показаться.
— Если только он тут не умер раньше, чем там, — ответила Луна. — Думаю, тогда это не тот случай, когда ничего изменить нельзя.
Джордж очертил пальцами кулон на фоне ярко-фиолетового свитера. Пирамидка к пирамидке. Спустя три года.
Их взгляды встретились, а волшебный календарь в паре метров от них с тихим "у-и-и" перелистнул страничку. Второе мая вступило в свои права.
И даже если ничего изменить нельзя — попробовать-то можно?