...Seven ways to get ahed, seven reasons to drop out.Осень — не самое приятное время для того, чтобы быть англичанином. Даже если ты маг.
Косой переулок наполняется противной липкой моросью. Крошечные, холодные, как василиск, капли забираются и под самую дорогую мантию — что бы тебе ни пообещали Твилфит с Тэттингом. Вон, кстати, их магазин, окна расплываются желтыми облаками — зайди, выругайся. Послушать не послушают, а под крышей обтечешь.
Рядом с этим портновским раем, почти незаметно, светится еще одно оконце — куда как меньше и тусклее. Одноэтажный магазинчик приткнулся меж огромными соседями, выставив наружу одну только вывеску: «Парфюмерные товары Гаттефоссе». Право, куда более уместно этот побитый то ли временем, то ли погодой дом смотрелся бы в Хогсмиде, а тут он как будто прильнул к земле и старается не попадаться на глаза лишний раз.
Однако внутри есть посетитель.
-… В общем, этого было мало. Я б не сказал, что я что-то понимаю в том, что он делает, но не нужно много ума для ведения документов. Да кому я рассказываю, даже вы — простите — так вот, вы же явно больше меня понимаете в торговле. А ведь меня еще только вводят в курс дела.
Молодой парень в совершенно уже устаревшем смокинге все еще стряхивает капли с почти что серебристых волос. Он сидит на подоконнике, скрестив ноги, и рассказывает, поминутно дергая подбородком.
-…Так вот, или это, или уж пойду в Министерство окончательно. То же самое, если честно. Бумаги, бумаги и бумаги — требования, представления, постановления и запросы, входящие и исходящие. Я пока еще стажер, есть время решить. Решить, чем я меньше хочу заниматься, — юноша хмыкает как-то чересчур высоко. Руки у него дрожат.
-…Стараюсь побольше читать — чтобы говорить с мамой, стоит осилить всю библиотеку. И знаете, не могу. Три дня, и в голове пустота, путаешься и заплетаешься. Наверное, после Хогвартса такое у всех. Да вы помните, учишь за ночь до итоговой, делаешь ее на высший балл и навсегда забываешь. И идешь пить в Хогсмид. Это круто. Это правильно. Это привычно. Я, кстати, почти не сплю.
Хозяин, средних лет мужчина со странно ясными для вечера после рабочего дня — да и не только — глазами, слушает нежданного посетителя, присев на прилавок. Пальцы сплетены под подбородком, ровное дыхание и полное внимание. Юноша продолжает.
-…Ну, и много еще чего, то тут, то там, доклады и семейные торжества. Знаете, ты залезаешь в смокинг и медленно идешь медленно ходить среди народа с маленькими бокальчиками. Кто постарше, научились напиваться даже так, а я вот что-то не могу.
По камням переулка изредка цокают каблучки поздней покупательницы. Тяжело проходит сменившийся с касс Гринготтса гоблин. Рано для луны, поздно для света. Сегодня не будет уже ничего интересного.
-…Сегодня как всегда, отец давал обед инвесторам, тут недалеко совсем. Я не потянул. У меня были документы с Департамента, недоработал, и кое-какие книги — вы не слыхали, маггловские, по управлению персоналом. И еще кое-что велела прочесть мать. Я думал, посижу ночью, если уж не спится. Отец велел идти. Я влез в смокинг, как дедушка теперешнего маггла, и пошел.
Странно, голос его то скачет, то становится монотонным, как у механической гадалки, но потом его будто хватают за шиворот — и в интонациях появляется тщательно спланированная сердечность. Такой голос стоит слушать, такие слова — нет.
— Нет, не выдержал, такой вот брак. Думал, сорвусь не раньше ноября, а там уже будем смотреть. Нет, какое там, сегодня и накрыло — прогуливаюсь по залу, киваю партнерам отца, маминым подружкам ручки, понимаете ли, целую. А к горлу — потроха комком. Просто сложился бы, как если на оловянного солдатика наступить. Отец бы не понял, нет, — он помотал головой. Был бы хозяин «Гаттефоссе» барменом — тут бы и самое время для ободряющей ремарки, но сейчас ночному гостю приходится заполнять тишину самостоятельно.
— Ну я и ушел. Тихо, черным ходом, к каминам — ни шагу. Как до Косой аллеи дошел — вот это пусть Мерлин вспоминает. Так что вот. Аптеку, извините, не нашел, но у вас, может, что-то найдется? — Скорпиус Малфой наконец смотрит хозяину в глаза. Замирает. Зрачки чуть пульсируют, ресницы подрагивают. Он говорит снова, чуть-чуть хрипло и на тон тише.
— Я должен выспаться, просто выспаться так, чтобы все улеглось. Что там у вас? Эфирные масла, пыльца тропических лиан, да хоть помет пикси. Дайте мне что-то, чтобы все прошло.
— Чтобы все прошло, господин Малфой? — хозяин отнимает ладони от губ, и видно, что он слегка — только слегка — улыбается, — Я бы мог просто продать вам яд. Если бы все это — то, о чем вы так долго говорили — исчезло, это бы и означало, что прошел сам Скорпиус Малфой. Потому что ничего больше у вас, кажется, все равно нет.
— Нет. Но я бы сделал так, чтобы было, — Скорпи просто отмахивается.
— Даже так? Что же, тогда у вас все пройдет и без снадобий. Что-то пройдет, а что-то, — он запускает руку под прилавок, — что-то и начнется. Но вот лучше спать вы, пожалуй, сможете.
На прилавок ложится толстая связка… «Хм, что бы это могло быть?» — думает Скорпи. Связка чертовски больших спичек.
— Зажигайте по одной, когда ложитесь спать, — инструктирует хозяин, — Эти ароматические палочки я бы все равно не сбыл — запаха у них почти что нет. Так что… давайте это будет подарок. Мало ли за чем вы зайдете ко мне в следующий раз, — он пожал плечами, — Ладно, вы, кажется, вполне обсохли…
Скорпиус приходит в себя уже за дверью, с промасленным пакетом в руках.
Дома отец не говорит ему ни слова.
...Everybody plays the game, and if you don't you're called insane.Что же, видимо, за хорошие вещи все-таки следует платить деньги. Скорпиус дисциплинированно испепелил палочку перед сном, под книжку. Запаха и правда не было, вот только не было и сна. Как всегда, молодой Малфой ворочался полночи, периодически садясь на кровати или бегая за водой.
Веселье началось чуточку позже, уже поутру. Субботний поздний завтрак в кругу семьи, портреты усопших предков и очень, очень хороший кофе. И, конечно же, непринужденный разговор с матерью, леди Асторией.
Астория Малфой, леди чистого серебра, честная и умная супруга и внимательная мать. Внимательная по-своему. Скорпиус никогда не нервничал на хогвартских экзаменах — это была просто ванна после горной речки.
— Итак, сынок, ты ведь выбрал время почитать вчера? Несмотря на… срочные дела в городе?
— Да, мама. — Скорпиус степенно кивнул, возвращая чашку на блюдце. Главное — не звякнуть. — Чуть полистал перед сном, почти уже все.
Толстый белый томик 1981 года издания так и остался лежать на тумбочке у кровати. «Мастер Го» — значилось на обложке, но мать назвала книгу иначе, «Мэйдзин».
— О, финал там все-таки не главное. Пожалуй, сейчас тебя уже можно послушать.
Скорпи отпил еще кофе, выигрывая время. Очередной экзамен, который просто нельзя сдать полностью.
— Ну… это хороший психологический роман, мама. К магглам я вроде бы привык, вот к японцам вряд ли когда привыкну. — Скорпи говорил медленно, в голове вихрем вились огоньки вчерашнего приема, дождевые капли и шашки го. — Ну что я тут скажу… Драма старого игрока, уходящего и все никак не могущего уйти на покой. Он играет не столько с Отакэ, сколько со смертью — наверное, это у нас и у магглов самый общий мотив. Он ведь проиграет, так? — В Министерстве Скорпиус здорово научился составлять штампованные фразы. Ну как, принял подачу?
— Да, Скорпи, проиграет, — Астория кивнула, Драко чуть опустил газету, — но проиграет все-таки именно сопернику. Его школе, если мы будем точны. Подожди, как там… «Прекрасные японские, да и вообще восточные обычаи забылись даже в Го — все сейчас рассчитывают, все обставляют правилами…», — чуть нараспев продекламировала она.
И тут что-то произошло. Панический калейдоскоп образов, метавшийся внутри черепа младшего Малфоя, как дементоры по весне, вдруг замер — осенние листья прикололи булавками и подшили в гербарий. Строго логично и по алфавиту. Осталось только раскрыть указатель, и…
— «…В Го воцарилась тактика, которую можно назвать "победа любой ценой"; над красотой игры, ее вкусом как вида искусства думать стало некогда», — в тон Астории процитировал Скорпиус, — Да, матушка, это уже во втором снятии. А есть еще и третье.
Он даже не сбил дыхания, когда перед ним сперва открылась прочитанная только вчера страница, а потом — зазвучало эхо лекции по маггловеденью за пятый курс.
— Есть еще и третье, мама, — повторил Скорпи, — драма не игрока даже, старой довоенной Японии с ее красотой и безобразием. На самом пороге войны и неминуемых послевоенных изменений. Было бы забавно, если бы у нас кто-то такое написал…
Скорпиус хмыкнул было, но тут же понял, что за столом повисла неестественная тишина.
Никуда юный Малфой в тот день, конечно же, не пошел. И назавтра — тоже. Два дня он сидел в библиотеке Мэнора, жег палочки и читал. Информация летела быстрее международного филина, аккуратно занимая ячейки в депозитарии малфоевой памяти. Да мало того — сведения стало не только легко запоминать, но несравнимо проще оказалось строить между ними мостики понимания. Нет, ничего сверхъестественного — скорее всего, он бы и так смог сделать все эти выводы, вопрос только, в какие сроки.
«Интересно, это что, вот так они себя чувствуют на Рейвенклоу?» — думал Скорпиус перед тем, как совершенно спокойно заснуть прямо в кресле. Похоже, благовония действительно помогают спать — заставляя разум работать до упаду.
Родители почти ничего не поняли. Кажется, они молчаливо решили, что Скорпи принял свой приступ паники слишком близко к сердцу. Отец несколько раз заходил в библиотеку, рассказал, как пару раз чуть не сломался сам; военные воспоминания Скорпиус слышал от него чуть не впервые, было интересно, но с его случаем они ничего общего не имели. Стороны, однако, пришли к соглашению, и Малфои оставили сына со списком книг посложнее и домашним эльфом для посылки на кухню.
Читал он, впрочем, и на работе — на обеих работах. Когда же, наконец, Скорпи удосужился заняться служебными документами, выяснилось, что эффект никуда не пропал. Одна странная деталь два дня разворачивалась в интересную картину, еще день ушел на проверку, однако вскоре Скорпиус уже стоял в кабинете отца.
Драко, кажется, ожидал от наследника очередных вопросов, но Скорпиус выложил ему на стол пачку накладных и начал:
— Так, папа, постараюсь покороче. Помнишь, чем у тебя занимается некто Питер Гиббонс?
— Первый заместитель начальника отдела импорта департамента маткомпонентов, — без запинки ответил Драко, — Северная Америка. Поставки обеспечивает, но не более того.
— Еще бы не обеспечивал, — Скорпи хмыкнул. — Ты интересовался его контрагентами?
— Нет, никогда, — Драко только покачал головой и несколько раздраженно пояснил, — это дело его прямого начальника. Ты, кажется, должен был прочитать о делегировании полномочий.
— Да я читал. Но я тут случайно поинтересовался его контрактами. И вот что получилось…, — документы разложены веером, теперь на них смотрели оба, — В общем, большинство сделок на сбор и отгрузку ингредиентов заключено вот с этими тремя фирмами Новой Англии. Вполне человеческие цены, нормальное качество…
— …Но что-то все-таки не так?
— Смотри, пап, если мы поднимем вот этот, например, путевой лист, то увидим, что товар нам почему-то поставляется не напрямую, а с часовой остановкой в Ирландии.
— Таможенной декларации в деле, конечно же, нет? — Драко начинал понимать, — Ты навел справки об этих фирмах?
— Разумеется, — Скорпи коротко кивнул, как клюнул, — Все три основаны ирландскими эмигрантами времен Охоты на ведьм…
— …И, следовательно, подпадают под безналоговый режим с Ирландией. Ну а перевозки между Британией и Ирландией…
— …Также не облагаются налогом согласно договору от девяносто девятого. Верно, пап. А мы все это время начисляли ему деньги на покрытие налогов на американский экспорт. Ну, что теперь?
Драко откинулся на спинку кресла, заложив руки за затылок.
— А теперь я, во-первых, устрою аудиторскому отделу небольшой погром. Во-вторых, переведу тебя к аналитикам, так оно будет полезнее. В-третьих же — сделаю Гиббонса начальником отдела импорта.
Сказать, что Скорпи был озадачен, значить сильно преуменьшить. Если Драко Малфой чего не терпел — так это оставаться в дураках.
— Пап, но почему…?
— А потому, сынок, что уж лучше он будет играть с налогами в мою пользу, чем в пользу моих конкурентов. Если уж я его выгоню — его обязательно подберут. Более того, чем выше он будет стоять — тем проще мне будет его контролировать, знаешь ли.
Видимо, лицо Скорпиуса много чего сказало.
— Нет-нет, Скорпи, не подумай — ты сделал правильные выводы… из той информации, что у тебя была, — Драко посмотрел на сына с легкой усмешкой. — Считай это первым уроком: истину надо не только вынуть из пустоты, но и поставить ее в правильное место. А то так и будешь бить десятку козырным тузом.
...All the girls played mental games and all the guys were dressed the same.Урок, однако, юному Малфою впрок не пошел. Любой завалящий Волдеморт непременно объяснил бы ему, что, обнаружив в себе полезное умение, мудрее всего будет лет на двадцать затаиться и не подавать виду — однако вот уже тридцать лет Волдеморта в Малфой-мэнор не завозили.
Влип Скорпи быстро. Еще один день стажировки в Отделе обеспечения магического правопорядка, еще одна стопка сомнительных запросов — половина не по адресу, половина и вовсе от ненадлежащих лиц. Еще одна книжка. И еще один обеденный перерыв в обшарпанном министерском кафетерии.
Комнату явно пытались обставить по маггловским стандартам — только стандарты взяли где-то сорокалетней давности. Белый пластик, раз в год протирающиеся стекла и унылые пироги за ними. Кофе там, впрочем, подавали — глотать эту жидкость для протирки метел было невесело, но необходимо.
За кофе и разговорились. Работники из разных отделов частенько дружат — Хогвартс либо общие родственники — но редко говорят о работе. Сегодня же стайка коллег Скорпиуса из аппарата Визенгамота и группа сотрудников Отдела контроля магических популяций в сварливо обсуждали проект Билля о Правах Гоблинов. Официально он даже не существовал, однако, как водится, кто-то проболтался еще вчера — и теперь почтенные мужи в потертых мантиях разбирали госпожу Уизли, автора закона и высшее начальство Малфоя, по косточкам.
-…Это зашло слишком далеко, однозначно, — битый оспою специалист по кентаврам говорил громче прочих, дирижируя себе полупустой чашкой. — Эта Уизли и этот ее дешевый популизм! Все эти двадцать лет! Ничего не изменилось!
— Вы, кажется, по кентаврам? Ну и крутите им хвосты, а к гоблинам не лезьте, — саму Джейн Биркин, немолодую ведьму из своего отдела, Скорпиус не видел, но по голосу опознал. — Эти ребята поумней вас будут — так почему у вас права есть, а у них — нету?
— Да хотя бы потому, что я выше чертовой дверной ручки! — Скорпиус скривился и отошел от вопящего волшебника подальше — тот заводился уже не на шутку. — Я волшебник. Они нет.
— Полегче, — бросил откуда-то от стены молоденький взъерошеный стажер, не старше Скорпи. Но мантия его была алой, а уж авроры за такие фразочки били больно и безнаказанно.
— Ладно, ладно. Я человек. Они — нет. Так почему эти шуты из правозащитных групп защищают их, а не меня?
— Потому что у тебя, брат, меньше денег, чем гоблин видит за день, — а вот этого голоса Скорпи не знал. Кентаврист — тоже, но на его энтузиазм это не повлияло.
— Вот! Вот. А я чего говорю? У них и деньги, у них и все — а им еще палочки? Палочки? Этим упырям? Да уж, в духе этой… Уизли. Да она еще Грейнджер была, когда я уже… я уже… — он махнул рукой, — В общем, вы меня поняли. Начинала-то она где? У нас.
Скорпи прихлебывал кофе; монолог явно обещал быть долгим — кентавровед не обращал уже внимания на сторонние реплики.
— Сперва эта выскочка парализовала начисто всё бюро по эльфам. Что это за, к Мерлину, Бюро по распределению домашних эльфов, которое никуда никого не распределяет? И вот прошло двадцать лет, и она взялась за людей! Теперь мы будем не только голые, но и без прав. А где права? А у гоблинов права!
Чашка наконец выскользнула из ладони оратора. Конечно же, разбилась. «Завели б, что ль, пластиковые» — подумал Скорпиус и вдруг понял, что вокруг стало тихо. Крамольные речи плюс внезапный звук… как мало надо человеку. Тут бы и господину Скорпиусу Малфою помолчать, подумать, так ведь нет!
— А вы не задумывались, почтенный, — Скорпи делал голос с отца; тот не владел серпентарго, но в минуты ярости неплохо его изображал, — что уж если Билль слушается в Визенгамоте, то уж точно не потому, что Гермионе Уизли так захотелось? Она не Дамблдор.
Кто-то хмыкнул — но это был хороший, спланированный смешок. Скорпиус продолжил.
— Зато есть еще кое-кто, кто мог бы протолкнуть документ. Сами гоблины. Вы должны им за квартиру, за метлу, за каминный порошок и учебники ваших детей — если, конечно, они у вас есть. Потрясите ваш кошелек — каждую монету отчеканил и утвердил гоблин, — Скорпи прошелся вдоль стены, чуть ближе к эпицентру, продолжая тихо говорить. — Вы не думаете об инфляции, курсах драгоценных металлов и о банковском капитале вообще, — парень наставительно поднял палец, копируя уже маму, — а ведь гоблины держат вас за… за шкирку и так тоже. Итак, — он посмотрел в глаза обличителю, — вы все еще думаете, что Билль о Правах Гоблинов нужен прежде всего Гермионе Уизли?
Он развернулся на каблуках и пошел к лестнице — неторопливо, посматривая на часы. Привычку к театральным эффектам Скорпиус за собой знал. Но никак не мог подавить.
На следующий день он пришел в Министерство в отменном настроении. К отцовским аналитикам надо было только забегать за папками, так что его ждал тихий день вместе с Лиддел-Гартом. Но он даже не добрался до стола — госпожа Биркин поймала его еще в коридоре и перенаправила в высшие сферы. И вот он, Скорпиус Гиперион Малфой, топчет запорошенный пеплом половичок, а из-за стола на него смотрит начальник Отдела обеспечения магического правопорядка. Госпожа Гермиона Уизли.
Активная участница Второй Магической. Родная мать действующего антикоррупционного законодательства и эпической рейвенклоу Розы Уизли. Прямо или косвенно заполнила половину Азкабана. Мишень двенадцати покушений — больше, чем у Шеклбота, хотя и не бьет рекорд Поттера.
Чуть уставшая, несмотря на ранний час, женщина в сером маггловском костюме. И вполовину не так ухожена, как леди Астория, она, однако, выглядела моложе своего возраста — не самое частое свойство для магглорожденных. Возможно, дело лишь в хорошей коже и впечатляюще густых волосах — но нет, не в них одних. Скорпиус слишком много времени околачивался среди чистокровных светских дам, чтобы не заметить — все, чем Гермиона Уизли может похвастаться, её. Без следа чар и зелий.
— Здравствуй, Скорпи, — вздохнула она, откладывая очередной исполинский отчет. — Как ты думаешь, о чем это мне так понадобилось с тобой поговорить?
Скорпиус подумал.
— Потерять что-то настолько важное я не мог, миссис Уизли. Начать с того, что мне бы ничего такого не дали. Это раз.
— К счастью, у нас за этим следят, — кивнула Гермиона. — Еще догадки?
— К Розе это тоже не имеет никакого отношения, — он пожал плечами, — потому что, во-первых, я не видел ее уже лет пятьдесят, а во-вторых, вы бы не тратили служебное время на личные дела.
— И это правда. Дальше?
— Выносить какие-то предупреждения моему отцу просто бесполезно. Он ко мне, знаете ли, не прислушивается. Да и к вам — вряд ли станет.
— Не прислушивается? — теперь миссис Уизли усмехалась не хуже матери, — Вот тут позволь тебе не поверить. Но нет, не в этот раз. Скажи мне вот что: ты сам-то помнишь, что говорил вчера на обеденном перерыве?
Вот тут-то Скорпи и почувствовал, как его берут за что-то чувствительное. Понять бы еще, с чего бы это вдруг?
— Помилуйте, госпожа Уизли, чего ж мы все только не несем за кофе. А уж чего в Хогвартсе за тыквенным соком несли…
— А вот от темы уходить я тебе не советую, — та же улыбка, взгляд чуть исподлобья — так можно смотреть на последний шар перед лузой. — Итак, ты полагаешь, что Билль о Правах Гоблинов вытащен на повестку самими гоблинами?
— Ну не вашим же либерализмом? — Малфои тоже умеют ухмыляться. А уж когда ты ничего не теряешь, вылетев с работы…
— Почему нет? Причина ничем не хуже прочих, — она посмотрела на Скорпиуса поверх сплетенных пальцев. — На самом деле, причина и в гоблинах, и в моем подходе к таким делам. Видишь ли, я не хотела оставлять их совсем без возможностей.
— То есть…, — снова пляска образов. Если из всего возможного отсечь заведомо дурацкое, останется истина, так? — То есть, компенсация?
— Именно, — в голосе Гермионы было что-то, напоминающее о профессоре Вектор.
— Но… гоблины?
— С двадцать шестого года мы переходим на европейский десятичный серебряный стандарт, — бросила начальница. — И вот это, в отличие от Билля, действительно секретная информация.
Сведения всплыли, как всегда, почти мгновенно — надо же, он к этому уже привык. Финансовая система французского образца, уже подменившая прежние разномастные полустотинки и пиастры на континенте, резко упрощала как торговлю, так и жизнь магглорожденных. Вот только гоблины оставались полностью не у дел, и их эмиссионная монополия не стоила теперь ни кната.
— Вот, значит, как… — Скорпиусу было мучительно стыдно. Встать второй раз на тот же бубонтюбер — это надо уметь. Это даже не ошибка интерпретации, как тогда у отца, это игра с критической неполнотой данных.
Гермиона улыбалась почти ностальгически.
— …И вот так я себя чувствовала на стажировке, господин Малфой. Каждый день. Но вернемся, наконец, к тому, что ты тут забыл.
— Значит, есть что-то еще? — н-да, дама уже отыгралась за семь лет Малфоя-старшего, а у нее есть еще туз в рукаве.
— Именно. Скорпиус, мне нужен секретарь, — Гермиона откинулась на спинку, начала загибать пальцы, — Кто-то молодой, неболтливый и с быстрым умом. Так что я решила, что посмотрю, кто через неделю будет знать о денежной реформе — кроме, конечно, твоего отца. И если тут будет все в порядке… пожалуй, мы несколько разнообразим твое обучение.
…Six things without fail you must do, so that your woman loves just you.Так талантливый мистер Малфой оказался за правым плечом госпожи Уизли. С отцом у них состоялся краткий разговор, состоящий из злорадства и одобрения со стороны Драко и молчания и пожатий плачами от Скорпиуса; по его итогам предприятие мистера Малфоя потеряло одну рабочую единицу.
Круг обязанностей Скорпи, кажется, никто не удосужился регламентировать — он делал все. Сопровождение отчетной документации — это просто и привычно, выросло только количество нулей в суммах. Поиск и проверка информации — что в пыльных библиотеках Министерства, что в маггловской Сети — и вовсе были сущим отдыхом, тем более что всякий раз рядом стояла тлеющая палочка без запаха.
Но кроме этого — сопровождение «в поле». Заседания Визенгамота, кабинеты глав соседних департаментов, заросшие мхом региональные отделы — всюду и во всякое время, в зеленых вспышках каминов. Разве что к Министру и в Аврорат у Гермиона не было надобности таскать его с собой — там, как она верила, были друзья.
Скорпиус сопровождал, видел, слышал, записывал и думал. Гермиона быстро разъяснила ему главную обязанность — уметь в течение десяти секунд сформулировать мнение по любому вопросу; обычно она его все равно игнорировала, но, кажется, наспех склеенные конструкции Малфоя наводили ее на мысль.
А он — учился. Учился разговаривать, а больше того — молчать. Узнавал, кому на самом деле подотчетен Аврорат и как в действительности сбиваются фракции Визенгамота. Учился проводить одну и ту же статью расходов по-разному в двух разных отчетах и учился ловить на этом других. За три месяца он повидал всякое: приговоры, вынесенные в курилках, заблокированные из-за семейных ссор социальные проекты — да всего понемногу. Раз довелось ему увидеть настоящего темного мага — совершенно двинутый от крови уроженец горной Италии после десятого убийства пытался схорониться в тихой уже Британии, да сорвался; Поттеру хватило двух трупов, чтоб его накрыть. А раз видел он единорога. Вроде как ничья.
В общем, осень сменилась зимой, и Скорпиус Малфой вполне прижился в дисциплинированном хаосе Министерства, в этой бесконечной войне Мёбиуса, конфликте одной стороны с одной стороной. И — так ему казалось — он ни разу не подвел свою работодательницу. Даже научился делать правильный кофе.
Рождество Скорпи провел с семьей. Ель в зелени и серебре, серебряные же запонки от отца и зачарованные на самые разные приятности перчатки драконьей кожи от матери; белое вино и медленный разговор; свежая голова и трещащее морозцем рождственское утро. Даже покойный дед признал бы, что от магглов не вредно взять некоторые традиции — Рождество не несет и следа религиозного чувства магглов, но вера в семью, право, ничуть не хуже.
Первого же января, поутру, его разбудил небольшой, но почтенный сыч. Госпожа Уизли настоятельно просила своего секретаря забежать к ней домой по каминной связи, забрать кое-какие материалы, которые к окончанию праздников должны быть уже изучены. Она, разумеется, просила прощения, но недвусмысленно предписывала.
Через двадцать минут выглаженный, выпрямленный по стрелкам Скорпиус выходил из камина в далеком Девоне. Нора, место, из которого вышел весь огромный клан Уизли, встретила его, как и положено — радостным каким-то шумом, смехом и, кажется… да-да, звоном бокалов. Он пошел на звук — и остановился на пороге гостиной.
Длинный старый стол был накрыт едва наполовину, а сидело за ним и вовсе трое. Профессора Лонгботтома Скорпи, конечно же, помнил добром, хоть и не слишком хорошо успевал в гербологии; его жену, мадам Ханну, он видел пару раз в «Дырявом котле». Вторую даму узнать было несколько труднее — не привык, ох не привык Скорпиус видеть свою железную патронессу в платье.
— О, ребята, у нас лишние гости, — Гермиона подняла ладонь вверх, прерывая быструю болтовню Ханны Лонгботтом. — Проходи, я сейчас все принесу, там на столике в прихожей. Не думала, что ты будешь так быстро, — она уже сделала попытку выбраться из-за стола, — Ты пока присядь. Невилл тебя наверняка помнит, — профессор кивнул, — а это госпожа Лонгботтом.
— Рад быть вам представленным, мадам. Здравствуйте, профессор Лонгботтом, — Скорпи уже настроился учтивейшим образом раскланяться, однако Ханна вспорхнула со стула.
— Ох, да что ты! Садись, садись, и ты, Герми, тоже подожди. Уж если мальчик зашел в дом, где я готовила, так голодным не уйдет. — Почтенная дама удалялась в глубь дома, а Скорпи несколько неуверенно присел на край стула.
— Ну что же, у нас тут все равно праздник, так что, — Невилл улыбнулся Гермионе… ну правильно, они же сокурсники, — так что чем больше народу, тем веселей. Как отец, Скорпиус?
— Неплохо, сэр, — Скорпи кивнул. — Вы с ним уже прошли ту точку, за которой дальше только лучше. — «Вот, опять же… ну кто же тебя, Малфой, за язык-то тянет?»
— Дело прошлое, — профессор Лонгботтом только отмахнулся, — хотя ваш курс шипел уж точно не хуже Нагайны.
— Дорогой, ты говоришь это всем, кто у тебя вообще отучился, — Ханна явилась незаметно, уверенно удерживая на кончиках пальцев четыре тарелки и лишний бокал. Скорпиусу налили, индейку разделали, да и понеслось.
Это был совсем не тот праздник, что дома. С тремя взрослыми людьми было сперва несколько неуютно, но Ханна расшевелила бы и Волдеморта. После ее историй из Котла Невилл принялся травить хогвартские байки — забавно было видеть свою школу с точки зрения преподавателя. Ну а потом вступили они с Гермионой, с байками министерскими. Вино разливали весьма экономно — дури своей хватало. Казалось, Скорпи просто собрался с однокурсниками.
Оказалось, миссис Уизли умеет смеяться — не улыбаться удовлетворенно, не хихикать злорадно, не выстраивать протокольное радушие, а именно заливисто ржать. Оказалось, профессор Лонгботтом, академическое чудо с поставленным голосом, умеет смущаться. Оказалось, что Скорпи вполне воспринимают отдельно от отца. И все было, в общем, прекрасно.
Снова сработал камин.
— Так-так, уже празднуете? — Главный Аврор Поттер был еще в форменной алой мантии, имел на лице улыбку, а в руке — бутылку красного. — О, Малфой! Ты, что ли?
— Здравствуйте, сэр, — кивнул Скорпи. Серьезнейший на все правительство человек, как оказалось, тоже мог быть благодушен.
— А, извини. Подумал было, твой отец приперся, — Гарри крепко пожал Скорпиусу руку. — Будешь дома — поздравь его от меня, идет?
Скоро он уже целовал руку Ханне, расспрашивал Гермиону о детях, рассказывал Невиллу о каких-то его выпускниках — и все это, казалось, одновременно. Главный Аврор, герой войны и, по определению Драко Малфоя, «самая жуткая в этом мире мясорубка после смерти тети Беллы», выглядел таким же чуть состарившимся хогвартским студентом. Скорпи понял, что надо собрать свой выпуск — где угодно, когда угодно.
Вот тут-то Рон Уизли и приперся. Похоже, он прибыл одновременно с Поттером, да завернул на кухню.
— Всем привет, — отсалютовал он собравшимся бараньим ребрышком. — А чего без меня начали?
— Да хватит тебе, — Поттер усадил его за свободный стул между Скорпиусом и Гермионой. — Тут уж я виноват, что у колдомедиков застряли.
— Это да, могли бы кинуть на пальцах, кому ждать экспертизы, — покивал рыжий аврор. — Ладно, давайте жрать. Кстати, здорово, Невилл, Ханна.
Оглядывая стол, он наконец соизволил остановить взгляд на Малфое.
— Опа. А это еще что за подарочек?
— Этот, как ты выразился, подарочек, — Гермиона говорила тем самым голосом, что звучал у нее при встрече с руководством Отдела магических популяций. Аж иней оседает, — зовут Скорпиус Малфой. И он, если что, мой секретарь.
— Да понятно, — Рон только отмахнулся. — Тут-то этот хорек чего делает? Заблудился, что ль?
— Рональд Билиус Уизли, — температура упала еще на несколько градусов, — парень — мой гость, если пожелаешь. Или ты думаешь, что должен утверждать список?
— Почему нет? — Рональд быстренько закончил с бокалом. — В конце концов, это мой дом. В который нечего тащить что попало.
— Рон, хватит, — одновременно вскинулись Гарри и Невилл, посмотрели друг на друга, на Гермиону и замолкли. Скорпиус поднялся, со скрипом отодвинув стул — резкий звук привлекает внимание.
— Нет-нет, мистер Уизли. Я просто зашел за документами, остановился поприветствовать профессора. Если вы позволите, я заберу папку и пойду.
— Валяй, — покровительственно кивнул Рон. — Ну так вот, о чем я? А, да, отличное мясо, Ханна, я уже и отвык от домашней готовки.
Скорпиусу хотелось убивать. Но он просто прошел через камин.
It’s not just friendship, that’s romance, too. You’re like music we can dance to.Так или иначе, жизнь министерская шла своим чередом. Гермиона пыталась быть везде, Скорпи пытался знать все. Департамент обеспечения магического правопорядка — тот еще монстр, явно с осьминогом в предках: щупальца его тянутся во все прочие ведомства, и пригляда его требуют одинаково и Международное Сотрудничество, и Магический Транспорт. Реликт Второй Магической, что тут скажешь.
Билль о Правах Гоблинов, двенадцать туго набитых папок, сто раз перебитый, сто раз переправленный, с приколотыми скрепками поправками, превращали в один-единственный солидный свиток — толстый, как слоновья нога, покрытый каллиграфическим унициальным письмом. Близилось итоговое чтение, церемониальное и все же решающее.
…Миссис Уизли в который раз прошлась вдоль покрытой разводами доски.
— Итак?
— Посмотрим, — Скорпи перелистнул несколько страниц и в очередной раз схватился за мел, — у нас точно есть девятнадцать голосов либеральной фракции, эти голосовали на прошлых чтениях и сейчас проголосуют…
— И двадцать два консерватора против нас. Славно Нотт их выдрессировал, — отчеркнула на другой половине доски Гермиона. На белую пыль уже никто не обращал внимания.
— Но еще плюс Флитвик! — Скорпи нарисовал жирную тройку, — Верховный Чародей — это три голоса, а если Филиус Флитвик проголосует против гоблинов, значит, в мире что-то сломалось.
— Хорошо, пишем двадцать два против двадцати двух. Паритет, — Гермиона быстро отделила еще одну часть доски. — Но есть еще девять штук заднескамеечников.
— Колеблющиеся — не значит противники, — Скорпиус быстро, но аккуратно вывел девять имен снизу доски. Благо теперь уже знал их наизусть.
— Значит, Скорпи, значит. Любая социальная перемена разбивается вот именно из-за таких типов, которым и так уютно. Им-то что, — Гермиона хмыкнула, — они-то не гоблины.
— Не гоблины, но трое из них серьезно гоблинам должны, — теперь ухмыляться пришел черед секретарю. — И если мы доведем до совета директоров…
— Уже. Грифук прислал ответ сегодня утром — гоблины, знаешь ли, рано встают. Этих вычеркивай.
Скорпиус хлопнул в ладоши, подняв небольшое облачко, дописал три голоса на свою часть.
— Так-так, вырываемся вперед! Вот только есть еще четверо из старых семей… я их знаю, — он быстро расставил галочки. — Вот тот — вообще двоюродный дядя моей матушки. Судя по всему, там глухо. Нотта старики в грош не ставят, но палочки предпочли бы отнимать, а не дарить. Есть, конечно, надежда, что помрет старый Паркинсон…
— Забудь, оптацию отложат до весны, — отмахнулась начальница, — так что пишу к себе всех четверых. И мы отстаем при двух неизвестных.
Скорпи вытер доску начисто и быстрыми, угловатыми буквами начертал посередине два имени: Эрик Редфорд и Гилберт Уимпл. Гермиона отошла к фальшивому окну, отряхнула руки и присела на стол.
— Я тебя внимательно слушаю.
— Смотрим, — теперь вдоль доски прохаживался Скорпиус. — Редфорд — пустое место из очень хорошей семьи, впрочем, неконсервативной. Уимпл — министерский ветеран, в десятых возглавлял Комитет по Экспериментальным Чарам, но нынче, — Малфой поморщился, — совсем ослюнтяился.
— Классическое болото, просто по учебнику, — Уизли также скривилась. — И, кажется, с ними просто ничего не поделать. Они и голосовать-то не будут, воздержатся. Но нам и этого хватит.
Скорпи закашлялся. То ли все тот же мел, то ли остатки здравого смысла запоздало хватали его за горло.
— Если вы позволите…
— Говори, — Гермиона вновь подошла ближе. Еще ближе, чем была.
— Все, что я скажу, надеюсь, останется здесь, в этом кабинете?
Гермиона только вдохнула.
— За кого ты меня принимаешь? Ставки слишком высоки, конечно, но Империо я тебе не разрешаю.
— Проще, — Скорпиус выдохнул. Игра пошла. — Есть еще кое-какая информация. Господин Редфорд — знатный потребитель вытяжки алигоции. Он уже, наверное, свои вены с Акцио ищет. Ну а у господина Уимпла есть милый внучек Сесил, талантливый мальчик, сейчас на седьмом курсе… жаль только, уж слишком увлекается тотализаторами. Пушки Педдл в этом сезоне стоили ему уже…, — он снова влез в блокнот, — ста сорока галеонов. Чужих галеонов.
Скорпи отступил от госпожи Уизли на шаг — только чтобы соединить два имени на доске жирной дугой.
— …И поэтому кое-кто имеет влияние на них обоих.
— Кое-кто? — все та же ее усмешка, все тот же взгляд. Будто они тут разбирают хитрую арифмантическую задачку.
— Отец.
— О. Ты всерьез думаешь, что можно давать такие подсказки ответственной за — обрати внимание — весь магический правопорядок?
— Отец спросил то же самое, — было легко. Карта выложена, а Гермиона Уизли умеет смеяться, — я сказал, что вы рискуете только гоблинами, не креслом.
— А Драко?
— Хохотал. А потом сказал «Это ж Грейнджер». И… санкционировал переговоры.
Выражение лица Гермионы было бесценно. Ярость, облегчение, снова ярость… и — вдруг — понимание.
— Дай-ка я угадаю, ты ведь их уже провел? — она выдохнула, медленным движением завела волосы за уши. «Интересно, когда же она проснулась сегодня?».
— Разумеется. Отец обещает оба голоса, — Скорпиус наконец отвел от нее взгляд. — Взамен просит вас — именно вас — проинформировать исполнительного директора Грифука о том, как мы их получили.
— Я подтверждаю. Но… этот хорек…, — Гермиона тряхнула головой, — прости, Скорпи.
— Ничего, — пожал плечами юноша, повернулся к доске и аккуратно записал: «19+3+3+2=27=51%». Последнее он трижды подчеркнул.
— Все. Пошли пить кофе.
Они устроились в небольшом маггловском кафе в переулке возле телефонной будки. Гермиона порывалась захватить с собой то одну, то другую папку, но Скорпи это дело пресек — работа теперь уже никуда не денется. Столик выбрали в дальнем углу, рядом сидели молодые пары, занятые глинтвейном и друг другом. Скорпи быстро организовал угольно-черное эспрессо себе и пенное латте для дамы.
— Расслабьтесь, леди Гермиона, — вещал он, откинувшись на спинку стула. — Работа сделана, нас впишут в какие-нибудь учебники, и поколения детей возненавидят нас с небольшой помощью профессора Биннса.
— И то правда. Гоблины будут ходить пьяными даже в хранилища. И ковать такие, знаешь, странные кривые штуки. А потом будут учиться делать такие же штуки палочками…, — Гермиона улыбалась почти счастливо — только взгляд усталый да морщинки у глаз. — Знал бы ты, Скорпи, как это — когда впервые берешь палочку только в одиннадцать, а до этого… а до этого — ни капли волшебства сверх полки с фантастикой.
— Вот да, чего уж мне не понять, — Скорпи прекрасно знал, что миссис Уизли — магглорожденная. Без этого половину воспоминаний отца о чудесных школьных годах он бы попросту не понял. Но… видимо, на четвертом десятке лет среди магов ты уже достаточно маг. — Ладно, гоблины повеселиться еще успеют, а вот нам стоит ловить момент. Сейчас, скормлю вам еще какой-нибудь десерт, и идите, что ли, домой. К семье. Нечего тут.
И тут же Гермиону как будто погасили. Улыбка, расслабленная поза — все ушло, теперь она сидела, чуть склонившись над столом, и обеими ладонями обнимала чашку. Будто замерзла. Скорпиус аж глазами захлопал.
— Миссис Уизли… да что вы… Я же все сделаю, документы разобраны, встреч никаких на сегодня нет уже, вы не волнуйтесь. Поспите там, я не знаю, подольше.
— Поспать? — сухой смешок, как ветка под сапогом. — Это вряд ли. Мне не слишком хорошо спится в Норе, Скорпи. Уже пару лет. Знаешь, как это бывает? — она вроде бы расслабилась, напряжение отпустило, усталость — нет. — Сначала умерла Молли, скоро Артур ушел ее догонять — знаешь, они были странными, оба, но я их любила. Меньше, чем Гарри, но… Да, ты их и не видел никогда, — быстрый глоток, для паузы, не ради кофе. — Потом дети. Вот их ты знаешь… Роза…
— Мы иногда переписываемся, — Скорпи смотрел больше на руки спутницы, чем в ее глаза, — и мне кажется, она счастлива.
Роза Уизли, девочка-первая, девочка-золотая. Скорпи искренне полагал, что любил ее — когда-то. Признался бы — если бы хоть раз сумел обойти. Но все вышло так, как вышло, и сейчас Роза-рыжая — младший преподаватель в Салеме. На родине мужа.
— Я знаю, — кивнула Гермиона. — Счастлива и далеко. И Хью — в своей Венгрии, со своими хвосторогами… семейное это у них, что ли. Но я-то здесь — в пустом доме, в который муж приходит только перевязаться и выразить свое… неудовольствие, — она говорила быстрее, слова будто пытались потеснее прижаться друг к другу. Скорпиус не знал, что делать. Не знал, что сказать. В голове была уже забытая карусель.
— Он и вполовину не так хорош, как Гарри, а лезет вперед, будто холостой мальчик из учебки. Пытается… доказать что-то, что ли.
— Мне это, пожалуй, знакомо, — тихонько вставил Малфой, но Гермиона лишь отмахнулась.
— Врешь. Ты хочешь доказать, что ты хорош. Рон — что он сойдет, — последнее слово она почти выплюнула. — А я… Мне, кажется, он все, что хотел, доказал в девяносто восьмом.
— Ну и хорошо!
— Не-ет. Просто можно больше не стараться. И два десятка лет стараюсь я одна. Стараюсь делать на работе и стараюсь не делать дома. Ну и что это за жизнь такая? — она потянулась было к карманам, но вдруг вспомнила. — Скорпи, я оставила маггловский кошелек в столе, и…
— Забудьте об этом. Просто забудьте.
— Тогда… закажи мне глинтвейну?
When I said “I can see me in your eyes”, you said “I can see you in my bed”То, что началось дальше, Скорпиус затруднялся как-то назвать. Изо дня в день леди Гермиона Уизли просто спускала текущие вопросы дальше по инстанции и выходила из Министерства через телефонную будку — в маггловский Лондон. Департамент впервые за десятилетия вздохнул свободно — и, между прочим, ничего не развалилось.
Пока начальники отделов осваивались с обязанностями нормальных начальников отделов, Скорпи уводил Гермиону в мартовскую сырость. Вперед и вперед, по Чаринг Кросс, меж стеллажей Уотерстоуна, между книг, что читали отец Гермионы Грейнджер и мать Скорпиуса Малфоя. Мимо пробившихся на улицах, как подснежники, уличных музыкантов, мимо тамтамов, волынок и ситаров. Приправляя рыбу с картошкой обжигающим карри и распознавая в пряностях ингредиенты ученических зелий.
Они переходили мосты, отгораживаясь от Министерства текучей водой, и переходили границы. Скорпиус в кои-то веки собрался назвать Гермиону на «ты» где-то на вторую неделю, уже после того, как зачем-то услышал правду об ее передних зубах. Разумеется, было место и для совсем других разговоров.
— …Знаешь, я чуть не сломался тогда. Ночь, дождь, я выхожу, как дурак, в смокинге, и шатаюсь по городу, тыкаюсь в потухшие фонари.
— …Знаешь, я чуть не сломалась тогда. Когда поняла, что все сделано, закон пройдет — думала, теперь все, остается только пойти и напиться. Отвлекаться больше нечем. А тут ты со своим кофе… ты думал, меня так просто вытащить? Можешь считать, что родился везучим.
Как-то так Скорпи уже и считал. На дворе была весна, а Гермиона Грейнджер улыбалась. Беспокоило одно. От связки ароматических палочек, что он вынес в осеннюю ночь пару эпох назад, остался крохотный веничек.
Не раз и не два прохаживался Скорпи по Косому переулку, искал тот самый побитый магазинчик с почти незаметной вывеской. Каждый раз он доходил до шикарного здания «Твилифт и Тэттинг» — и обнаруживал по правую сторону от него неширокий отнорок, уходящий в тени Лютного. Кто-то взял и растворил целое, мать его, здание — притом сделал это так, чтобы не попасть даже в «Придиру».
Он сжигал палочку каждый вечер, чтобы утром читать, днем работать, а вечером, поддерживая Гермиону под руку, жить. Его будущее улетало к потолку крохотными серыми колечками — и каждый день загорался новый огонек.
Теперь ему казалось, что он чувствует запах. Казалось. Говорят, своего запаха нет и у амортенции.
Оставалось вдыхать дым, спать и просыпаться. На то были причины — как-то раз они с Гермионой забрели в полуразорившийся ретро-кинотеатр, с двумерным проектором и залом почти без перепада высот. Показывали странный, будто собранный из кусочков филь про любовь и рождество — две тысячи третьего года, чего уж. Чтобы затащить на что-то такое господина Скорпиуса Малфоя, нужна была катастрофа планетарного масштаба — или Гермиона. Выяснилось, что господин Уизли на этом фильме когда-то попросту заснул.
А они вот начали целоваться еще в кинотеатре. Мерлин знает, как так вышло — вот ты сидишь и тихо радуешься уже голове любимой женщины у себя на плече, а через секунду… По дороге назад они избегали смотреть друг на друга, а назавтра повторили, уже при свете солнца в Кенсингтонском парке.
Это не могло продолжаться вечно — нет-нет, дело не в морали, не в долге, совести и всем прочем, за счет творческого подхода к чему Малфои живут так долго. Дело не в фанабериях вроде «осознания хрупкости» или что там еще пишут французы в своих романчиках; никто из них ни на секунду не задавался вопросом, что будет дальше.
Дело в ноющих по весенней сырости костях Рона Уизли. Дело в приближающемся итоговом чтении. Дело в отправившихся на континент супругах Малфой. Дело в трех… двух… одной палочке на полке у Скорпиуса.
Все было просто. Они ушли с работы даже раньше обычного — десятый этаж Министерства прибирали последний раз перед завтрашним большим слушанием Визенгамота, и что-то делать было просто бесполезно. Они просто вышли к каминам — Скорпи сразу улетел в родной Уилтшир, готовить Мэнор к гостье; Гермиона же аппарировала к воротам получасом позже, попавшись предварительно на глаза двум-трем кумушкам у мадам Малкин.
Ворота раскрылись перед ней. Сад стоял голым, а для павлинов было слишком холодно — и Гермиона Грейнджер прошла по утоптанной тропинке без воспоминаний о давнем и только случайно не оставившем шрамов прошлом. Так же мягко раскрылись двери самого особняка — и ее встретил совершенно непарадный Скорпиус.
— Ну, вот так я и живу, — улыбнулся он, — Чаю?
— Позже, — вернула улыбку Гермиона, и стало легко, как в Лондоне. На руки он ее поднимать не рискнул — хотя хотелось, ох, хотелось; просто провел ее по широкой лестнице мимо повернутых к стене портретов, мимо ни разу не использованного оружия и добытых кем-то других охотничьих трофеев к двери в свою обжитую, разношенную, как хорошие ботинки, комнату.
Книги, стол, неширокая кровать молодого холостяка. И тлеющая ароматическая палочка на подставке — последняя.
— Послушай, — сказал Скорпиус, усаживая Гермиону рядом с собою и накрывая ее ладонь своей, — мне, похоже, нужно кое-что тебе рассказать.
Сперва Гермиона решила, что уже слышала эту историю — промозглый вечер и светляки-фонари, дурной прием за спиной и неизвестность впереди, но в этот раз у истории есть конец. Череда анонимных домов разорвана парфюмерной лавкой, а свет фонарей перешел в глаза внимательного продавца. И в горящий рядом с ней огонек. И в искры на дне зрачков Скорпи.
— Вот так, — закончил он. — Завтра я опять стану всего лишь мальчишкой. Но пока я тот, к кому ты пришла.
* * *
Вечер тих, тих и Малфой-Мэнор. Сопят домовики, шуршат в вольерах престарелые павлины. Да еще кто-то жарко дышит в маленькой спальне на втором этаже.
На узкой кровати лежат женщина и юноша. Одеяло давно на полу, и они плотно прижимаются друг к другу — теперь уже только ради тепла. А на столе, на фигурной подставке, тлеет благовонная палочка. Красное кольцо огонька уже почти у основания, и дым все прозрачнее и прозрачнее.
Тлеет.
Тлеет.
Гаснет.
