Часть 1Странный человек, затянутый в кожаный костюм с множеством заклепок, медленно шел по трассе с юга к Колорадо-Спрингсу. Машины проносились мимо, даже не делая попыток посадить человека: едва кто-то из водителей приближался к нему, то тут же вдавливал газ до упора и обгонял незнакомца на полной скорости. Было очевидно, что при жаре в +30, к тому же в полдень, на пешую прогулку между городами решится только ненормальный. Кроме того – и в первую очередь – о ненормальности путешественника свидетельствовало строение его тела: вместо рук у него были внушающие страх механизмы с пальцами-лезвиями, опускавшимися ниже колен.
Человек двигался, мелко переставляя ноги по нагретому солнцем асфальту, даже не надеясь поймать автомобиль, — он и сам знал, что выглядит пугающе. Но все же путник упрямо шел вперед, словно выполняя какой-то обет или проходя испытания. Пот заливал его обгоревшее на солнце лицо, спутанные черные волосы, ничем не покрытые, тоже были мокрыми и слипшейся массой спускались на плечи…
До города идти следовало еще две-три мили, но он был хорошо виден, и человек надеялся добраться туда еще до наступления самой жаркой поры дня. Он шел уже около двенадцати часов и чувствовал, что Колорадо-Спрингс будет его пристанищем надолго – к еще одному такому переходу путник был не готов.
А силы тем временем оставили его совсем. Человек уже почти ничего не видел от жары и усталости. Костюм служил печкой, волосы поглощали тепло, в глазах саднило от пыли... Человек сделал последний шаг и упал на обочине лицом в придорожную траву. Подняться он уже не смог.
— Тина! Тина! Смотри! Елка-палка!.. Там кто-то лежит! – я вскинула руку к лобовому стеклу. Тина, сидевшая за рулем, резко затормозила (меня выбросило вперед, ремень натянулся) и остановилась рядом с лежащим человеком. Мы выскочили из машины и бросились к нему.
— Сэм, осторожней, — предупредила Тина, отодвигая меня плечом. Но я обошла ее и с другой стороны приблизилась к лежащему человеку. О-о!.. Что это? Это руки такие?!? Я сдавленно охнула.
— Тин… у него протезы странные…
— Вижу, не слепая. Но он живой. Просто у него, видимо, тепловой удар, — подруга уже сидела на корточках и осматривала незнакомца. – Мда, о чем думал этот ненормальный, когда одевался для июльского путешествия в кожу? Может, это какой-нибудь сбежавший из больницы псих?
Я убрала мокрые пряди с лица человека. Оно было сплошь в шрамах, обожжено-красное и воспаленное. Шея же, прикрытая волосами, наоборот пугала своей бледностью. От человека сильно пахло потом. Я не смогла определить, где расстегивается его костюм, чтобы улучшить приток воздуха. Тина же сбегала к авто и достала из бардачка складной нож. Она без церемоний надрезала воротник костюма (кожа, видимо, оказалась очень плотной, потому что Тина возилась с минуту). Но надрез получился недлинный – Тина с миной отвращения отпрянула, когда прикоснулась к телу лежащего. Я присмотрелась. Мама дорогая, мылся ли этот человек последние лет пятьсот? Открывшийся участок кожи был покрыт коростой грязи, которая от пота превратилась в коричнево-серую массу, размазанную по телу.
Мы встали и переглянулись.
— Оставлять его здесь нельзя – помрет, — мрачно заявила Тина.
— А «первая помощь» доедет не скоро, — протянула я. – У них сейчас горячая пора: гипертоники, сердечники… Попрутся они к какому-то бомжу…
— Эх.. Значит, забираем и везем в больницу? – с сомнением произнесла подруга.
И в этот момент человек шевельнулся.
Мы дернулись и отскочили на шаг.
Незнакомец, дрожа всем телом, опираясь своими протезами-лезвиями на траву, сделал попытку сесть. Но у него это получилось плоховато: два раза он упал лицом вниз, на третий раз ему удалось облокотиться и подтянуть колени под живот, благодаря чему он смог принять устойчивое положение. Мы, совершенно ошалелые, даже не делали попыток ему помочь.
— Эээ… Мистер… — с опаской подала голос Тина. Странно было видеть ее напуганной.
Человек медленно обернулся. И я просто обалдела. У него оказались удивительно красивые глаза. Правда, в них застыло страдальческое выражение, но, думаю, если бы я два раза падала обожженным лицом в пыльную траву, у меня бы глаз вообще не видно было от слез. А незнакомец держался молодцом. Это вдохновило меня подойти ближе и присесть на корточки, чтобы ему не приходилось задирать лицо, глядя на нас.
— Простите, вы, кажется, потеряли сознание… Мы проезжали мимо и увидели, что вы…
Он опустил глаза и тихим мягким голосом произнес:
— Спасибо. Но в больницу – не надо…
— Почему? – поинтересовалась Тина с подозрением.
Он так же, не поднимая головы, ответил:
— Они станут изучать меня. Запрут и не выпустят.
От его слов тянуло тоской и безнадегой. Мне стало жаль парня (или мужчину? Я не смогла определить его возраст).
— Тогда давайте сейчас поедем ко мне, где вы сможете привести себя в порядок и переодеться – у меня есть вещи моего брата, думаю, вам подойдет… — и после этих слов я получила пинок в спину.
— Эй! – обернулась я к подруге.
— В своем ли ты уме, старче? – зашипела та. – Мы его не знаем! К тому же… — она выразительно кивнула головой на лезвия, которые были у бедняги вместо пальцев.
— Он не кажется опасным… — тоже зашептала я, не сильно заботясь, впрочем, чтобы человек меня не слышал. – Ему же плохо самому…
— Саманта, милая! Что же тебе тогда кажется опасным, если парень с ножами вместо рук тебе страха не внушает?! – Тина начала выходить из себя. Про то, что человеку плохо, она, видимо, решила не расслышать. Я отмахнулась от нее и повернулась опять к сидящему на земле парню. Стало припекать и мне надоело стоять на солнце и спорить.
— Так вы не против поехать с нами? Мы не будем вас запирать и изучать, — я попыталась пошутить, чтобы разрядить обстановку. На моих собеседников, правда, это не подействовало: Тина буркнула что-то невразумительное и пошла в машину, а парень с тем же скорбным выражением на лице молчал. Может, ему совсем заплохело?
— Так, давайте руку, я помогу вам встать, — сказала я и немного смутилась – рук как таковых человек не имел. Я решила пояснить:
— Ну, я имею ввиду, я могу взять вас за запястье, если вы будете осторожно двигать этими штуками и постараетесь меня не порезать.
Тогда человек вздохнул, взглянул на меня нерешительно и медленно вытянул вперед дрожащую руку с протезом. Интересно, как у него эти штуки крепятся к руке? Не, за запястье, пожалуй, поднимать не стану, мало ли, а вдруг что-нибудь ему поврежу? Я нырнула под лезвия, перехватила незнакомца под мышкой, стараясь не вдыхать аромат, исходивший от него, и с усилием потянула от земли. Парень тоже собрался с духом и перебросил вес тела на ноги. Через секунду кое-как, покачиваясь, он стоял самостоятельно. Я опять осторожно пролезла обратно под пальцами-ножами и поспешила открыть заднюю дверцу машины, чтобы человек смог сесть. Он медленно, семенящим шагом, приблизился, пару секунд поразмышлял и все-таки решился – сел на сидение и робко сказал, глядя на меня:
— Спасибо.
— На здоровье! — я пожала плечами, улыбнулась и снова заняла свое место впереди.
Тина тронула машину с места, посмотрела на парня в зеркальце заднего вида и спросила:
— Может, все-таки в больницу?
Он помотал головой.
— А у вас есть документы? – поинтересовалась я.
Снова мотание.
— А звать-то вас как? Это вот Тина, а я – Саманта. А вы?
— Эдвард… — тихо сказал человек, и больше мы его расспросами в ближайшие десять минут до города не тревожили.
***
… Когда мы, наконец, въехали в Колорадо-Спрингс, ко мне вернулось трезвомыслие. Ой-вэй, на что же я иду? Подобрала бомжа на трассе, везу к себе домой, документов у парня нет, зато есть милые ножички на руках… Но пути назад не было. Может, попросить Тину заночевать у меня сегодня?
В ответ на мои мысли у нее зазвонил телефон. Тина взяла трубку, не отрываясь от управления.
— Да? Милый, я уже в городе… Да, скоро буду. Что-то случилось? А чего голос какой? Погоди, так это сегодня?! О, нет, я совсем забыла! Скоро буду, дорогой, заехать в магазин? Все, все, уже еду!
Понятно, Тина сегодня ночевать у меня не будет.
— Сэм, это ужасно! Я забыла про годовщину нашего с Тэдом знакомства! – нервно выдала подруга и чересчур резко вжала педаль, газуя на светофоре.
— Но это не повод угробить нас всех, Тин, – хихикнула я, вжимаясь в кресло.
— Тебе хорошо говорить, ты уже практически дома, — Тина свернула в мой квартал, – а мне на другой конец города переться! А Тэдди уже ждет меня за праздничным столом!
— Тэдди мог бы и заранее напомнить, — парировала я.
— Да он напоминал, я просто забыла, — сокрушенно признала подруга и припарковалась у моего дома. – Давай, удачи. Если что, сразу же звони мне… или в полицию, — добавила она шепотом.
— Ах, брось, я могу за себя постоять! – и с этими словами я открыла дверцу себе, а затем и Эдварду. Он умудрился выбраться из автомобиля, даже не порвав обивку на креслах.
На улице было совсем немного народа, у моего подъезда так вообще никого – сиеста, понимаете ли. Но нам это было на руку. Мало ли, какой-нибудь пугливой старушке привидится маньяк из «Кошмара на улице Вязов»?
Я поспешила взбежать по ступенькам и отпереть дверь подъезда домофонным ключом.
— Эдвард, давайте поскорей, а то вдруг нас увидят — проблем не оберешься, — поторопила я гостя.
Парень уже виденной мной семенящей походочкой дошел от обочины до лестницы и медленно поднялся ко мне. Я мысленно обругала себя за малодушие («Могла бы и помочь человеку!»), и мы вошли внутрь.
В подъезде можно было немного расслабиться. До моей квартиры на втором этаже мы добрались без приключений.
— Заходите, обувь можете не снимать, у меня не слишком-то чисто, — сказала я, пропуская Эдварда вперед.
Наверно, это был первый раз в жизни, чтобы я радовалась, что у меня в квартире не слишком чисто. Когда пускаешь внутрь бомжа…
Стоп. Сэм! Это надо же быть такой брезгливой! В целях борьбы с самой собой я предложила Эдварду подождать в комнате, а сама занялась подготовкой ванной и чистой одежды. Мой гость, все так же, не произнося ни слова, сел на самый краешек дивана и замер. Глаза, показавшиеся мне такими красивыми, сейчас выглядели помутневшими и совсем больными. Я поняла, что парню окончательно нехорошо: все-таки тепловой удар – не шутка. На основах медицинской помощи нам говорили, что пострадавшего от теплового удара нужно завести в тень (сделано), дать много питья и делать охлаждающие компрессы. Вместо компрессов я предположила использовать ванную, а вот с прохладным питьем сейчас будет напряженка. Уезжая на выходные, я отключила холодильник и допила весь сок, что там стоял. Может, хватит водички из-под крана? Вряд ли парень сильно привередливый… Бомжи – они… Кх-кх… Да, Саманта, ты меня удивляешь. Пересиливая стыд от своих мыслей, я спросила в пространство:
— Эдвард, вы не против воды из-под крана? У меня нет ничего попить, кроме нее.
— Не против, — прошелестело из комнаты.
Я налила стакан воды, нарочно отхлебнула из него, как бы говоря себе «Будешь слишком брезгливой, не спасешь человека!», потом налила стакан заново и отнесла Эдварду.
Он сидел в той же позе, не шевелясь.
— Ванна сейчас наберется, и вы сможете снять этот гряз… ваш костюм, — с заминкой сказала я, наблюдая, как парень пьет, удерживая стакан за граненые бока четырьмя пальцами-лезвиями. «Надо будет в следующий раз дать ему коктейльную трубочку», — отметила я.
— Спасибо, вы очень добры, — ответил Эдвард, — но я не смогу снять костюм.
Я непонимающе заморгала.
— Отец сшил его мне… много лет назад. Полностью его можно снять только… настоящими… руками. Он помогал мне, когда было нужно. Но он умер, и… — после сей длинной фразы Эдвард замолк и уткнулся взглядом в пол.
Я потихоньку начала краснеть, представляя, что мне сейчас придется делать. Мама мия, у меня в доме, кроме брата, вообще сроду мужчины не жили, мама нас одна воспитывала. И тут, понимаете ли, незнакомый парень предлагает мне помочь ему раздеться?!
Эдвард, кажется, заметил мой шок. Он вдруг и сам заволновался:
— Не переживайте. Я постараюсь справиться…
Ага, справишься ты… Мда. Я покачала головой и естественно и непринужденно перешла на «ты»:
— Слушай. Давай поступим так. Я помогу тебе все эти штуки расстегнуть, ты в ванной переоденешься в белье… хм… Думаю, у тебя получится даже не порезаться, если обмотать твои лезвия скотчем… А потом позовешь меня, и я тебе помогу отмыться от этой многолетней грязи. Кстати… Если не секрет… — я хотела спросить, когда он мылся в последний раз, но вовремя остановилась:
— …Как давно… умер твой отец?
Эдвард смешался и опустил голову. О, язык мой – враг мой…
— Ладно, извини, я не хотела тебя тревожить грустными мыслями, — почти с раскаянием произнесла я.
— Ты не поверишь… — вдруг ответил Эдвард мягко и спокойно. Я хмыкнула, заметив, что он тоже сказал «ты».
— Знаешь, до сегодняшнего дня я бы посмеялась над человеком, который описал бы мне тебя и заявил, что некий Эдвард с руками-ножницами в реальности живет и здравствует на белом свете... Ладно, не хочешь – не говори. Давай допивай, и пойдем заматываться скотчем. Ванна набралась уже, наверно, — и я отправилась в кухню. — Слушай, а как твои лезвия переносят воду?
— Их нужно смазывать маслом, — Эдвард появился в дверном проеме. Ладно, масло будет после ванной.
Эдвард сел за стол и вытянул руки. В его глазах вроде немного прояснилось после стакана холодной воды, но голова парня все норовила найти опору на стене, а его красное лицо в квартирном освещении смотрелось совсем жутко. Бедняга. Ладно, терпи, дружок, сейчас все будет. Я прислушалась к своим ощущениям. Жалость определенно поборола брезгливость. Что ж, приступим…
Я аккуратно, чтобы не порезаться самой, перемотала каждый «палец» Эдварда широким скотчем. Лезвия были острые, стоило немного натянуть ленту, как она рвалась. Но, слава Богу, через десять минут удалось упаковать почти все ножи. Когда я приступила к последнему, тому, что у обычных людей называется большим пальцем на правой руке, Эдвард поежился:
— Ааа… а можно не заматывать его?
Я остановилась, удивленно глядя на парня.
— Я буду неуютно чувствовать себя совсем без ножниц… Я привык к ним.
Я поразмыслила (ведь самые опасные ножи я все-таки уже упрятала в упаковку) и кивнула. Этот вариант показался мне вполне приемлемым – большим пальцем неожиданно не пырнешь под ребра… Хотя, если ночью… Бррр, мда, Саманта Ивейн, фантазия и предрассудки не делают вам чести. Если у бедняги лезвия на руках, это не означает непременно, что он злодей и убийца…
Я несколько мгновений понаблюдала, как Эдвард разглядывал свои бесполезные ныне лезвия-пальцы, а потом поднялась из-за стола.
— Ладно, пойдем… Минуты страшной этой – увы! – не избежать…
В ванной комнате я повнимательнее осмотрела костюм. Создавалось впечатление, что когда Эдвард одел его впервые, то был слегка помладше возрастом, потому что кожа костюма, несмотря на жару (а все знают, что в жару кожа становится мягче), оказалась туго натянута по всему телу. Тина сделала надрез, как выяснилось, совсем не там, где надо; я нашла-таки стык двух полос воротника под ремешком, скрытым под волосами Эдварда. Парень переносил неприятный, по всей видимости, для него осмотр с печальным мужеством, осторожно тыкая лезвиями в те ремни, которые были застежками (некоторые ремешки были просто… эээ... для красоты, что ли? Не знаю). Снимался и одевался костюм весьма странным способом, словно обматывая тело, застегиваясь абсолютно в разных местах. На руках тоже были ремни вдоль всего рукава и заклепки на подобии манжет. Когда я расстегнула почти все ремешки, то сунула в «руки» парня белье Рика, моего братца, и ретировалась подальше от созерцания мужчины без одежды.
Через минуту я спросила у двери:
— Ты переоделся там, нет? – на что получила робкое «да».
Я мысленно пожелала себе удачи и шагнула в ванную.
Боже Милосердный! Что ЭТО?! В момент, когда я увидела Эдварда, я даже не задумалась, что сейчас предстанет пред взором, и не успела сгруппировать мысли и выражение лица. Хорошо хоть дыхание у меня перехватило, и я не смогла ничего лишнего ляпнуть.
Передо мной стояло существо, грязное до жути и худое до ужаса. Тело Эдварда оказалось практически цвета земли в дождливый день, что особенно подчеркивали белоснежные плавки моего брата. Но зря я боялась: назвать мужчиной того, кого я видела сейчас, язык у меня не повернулся бы. Все ребра можно было пересчитать издалека, мышечная масса была значительно меньше нормы, глаза удивленно-испуганно взирали из-под воспаленных век, и в целом Эдвард напомнил мне в тот момент узника Бухенвальда после долгих пыток. Но самым ужасным в этой картине были лезвия, невообразимым образом приделанные к живым, хоть и грязным, предплечьям. Стыки с живой плотью оказались скрыты металлом, но все равно смотрелось страшновато.
Когда я справилась с дыханием, Эдвард был уже на грани паники. Руки его подрагивали, он переступал с ноги на ногу, веки часто моргали. Похоже, я его напугала своей реакцией. Я поняла, что еще одна секунда моего ступора, и парень сбежит из квартиры, в чем был.
«Сэм, возьми себя в руки», — строго сказала я себе, сглотнула комок в горле и почти успокоилась. Эдвард вдруг показался мне несчастным жителем африканских трущоб, которых я видела по телеку, и я решила излить на него свое гражданское сострадание.
— Эдвард – в ванну! – скомандовала я непререкаемым тоном, дождалась, пока он переступит через край, и взяла мочалку. Мама мия, да ему отмокать год нужно, с сомнением подумала я и осторожно провела по его плечу мочалкой. Но грязь, размягченная потом, отходила на удивление легко. Эдвард молчал, по видимости, пораженный до глубины души этой ситуацией. Что ж, дружок, сейчас ты узнаешь, что такое чувствовать себя ЧИСТЫМ! И я принялась за дело.
…Через полчаса Эдвард сидел на диване, замотанный в простыню, с чистым телом и головой, и пил через трубочку воду, на этот раз не холодную, — я успела согреть чайник и залить кипятком лимон. У парня обнаружились волдыри на коже от перегрева, лицо облезало с катастрофической скоростью, из волос пришлось выстричь целый спутанный ком, но все равно он сидел – и улыбался! Это было потрясающее зрелище. Правда, я не вполне была уверена, что он радовался чистоте, скорее, его вдохновлял тот факт, что все позади, но, тем не менее, его лицо совершенно преобразилось от мягкой, почти детской улыбки. Я тоже заулыбалась и принесла в порыве щедрости растительное масло для смазки лезвий.
— Как ты? – поинтересовалась я.
— Мне хорошо, — с той же детской улыбкой сказал Эдвард.
— Это хорошо, что тебе хорошо. Давай-ка смажем твои руки маслом.
— Спасибо… — он освободил запястья от простыни и протянул ножи поближе, всеми силами стараясь не задеть меня. Пока я отдирала скотч и мазала лезвия подсолнечным маслом, Эдвард уже почти без смущения смотрел на меня.
— Почему ты помогла мне? – вдруг спросил он.
— Эээ… Ты в глобальном смысле? Ну, как бы, если с человеком худо – надо помогать. Разве нет?
Эдвард молчал. Сложно было определить, о чем он думает. Меня раздирало множество вопросов, но задать их гостю сейчас я не решалась. Может, через пару дней, когда он попривыкнет…
Ой-вэй, да что ж это творится сегодня? То она прикоснуться к бомжу боится, а то уже поселила его у себя практически…
— Эдвард, что ты собираешься делать дальше? – не выдержала я.
— Когда именно? – после небольшой заминки спросил он в ответ.
Я хмыкнула.
— Ну, что мы будем делать именно сейчас я и так знаю. Сейчас мы домажемся, ты переоденешься, а я пойду готовить нам чего-нибудь перекусить…
На лице Эдварда ясно нарисовалось удивление.
— Ты хочешь… чтобы я остался?
Я слегка растерялась, но постаралась сохранить контроль над ситуацией.
— Видишь ли, сейчас неполезно будет слоняться по улице. В ближайшее время лучше тебе побыть здесь. Конечно, задерживать я тебя не смею, если тебе есть куда пойти, то без проблем, дверь открыта и все такое…
Эдвард опустил глаза.
— Мне некуда идти.
— А куда же ты шел тогда?
— Я шел просто так.
— Просто так?? Типа гулял?!
Может, он и вправду псих?
— Я просто шел.
— И где бы ты остановился, если бы… дошел?
…
Пф… Мда. Ну, Саманта, принимай гостей.
— Ладно, но откуда ты идешь, можешь сказать?
— Я не знаю. Там была больница. Но мне там не понравилось, и я ушел.
— А, ты про это говорил тогда, что запрут и будут изучать, да?
Эдвард кивнул.
— Про предыдущий пункт дислокации примерно понятно. А живешь ты где?
— Нигде, — не сразу и совсем тихо ответил Эдвард и чуть отвернул от меня лицо с печальным взглядом.
Кажется, опять на больную мозоль наступила человеку. Ладно, будем выжидать время. Интересно, он со всеми так односложно разговаривает, или только с малознакомыми спасительницами?
— Окей, я закончила. Вот там лежат шмотки моего брата, уже можешь одеваться, а я пошла варить спагетти, если ты не против.
Эдвард осторожно поднял на лезвиях летние брюки и майку Рика, внимательно их разглядывая. Я оставила его, чтоб не смущать.
Включив на кухне телевизор, я решила в честь приема гостей открыть банку грибов, которую мама привезла с прошлой поездки. Потому что есть, кроме макарон, больше все равно было нечего. «Сходить в магазин, купить еды», — написала я в записке-липучке на холодильнике.
Когда Эдвард, наконец, зашел на кухню, я была приятно удивлена. Облаченный в светлую одежду, он производил совсем иное впечатление, чем в кожаном костюме. Передо мной теперь стоял в меру худощавый молодой человек вполне даже не отталкивающей наружности. И хотя стоял он как-то скованно, и обгоревшее лицо не могло дать понять, каков был Эдвард в мирные времена, мне он понравился. Ну, в смысле, брезгливости я уже точно не чувствовала, да и жалость отошла на второй план. Теперь мной властвовало любопытство.
— Я смотрю, тебе все подошло?
Эдвард кивнул, оглядывая себя.
— Отлично! Садись, сейчас уже все будет готово. Я тут банку грибов нашла в заначке, надеюсь, тебе понравится, это нормальные грибы, не шампиньоны. Знаешь, я как-то не люблю шампиньоны, они как ненастоящие. А эти моя бабушка сама собирала в лесу, она у меня живет в России… — я болтала, накрывая на стол, надеясь, что это немного оживит Эдварда и удастся из него хоть что-то вытянуть о его прошлой жизни. Но он молча слушал, поглядывая то на меня, то на мелькающие кадры в телевизоре.
— …а мама у меня работает переводчиком с русского, мотается туда-сюда через океан, и часто бывает у бабушки в гостях, мы же как бы из России по происхождению. Правда, я себя русской не воспринимаю, родилась я уже здесь, в Штатах, а так одно воспоминание о предках – фамилия Ивейн, Иванова означает…
Мое словоизлияние было прервано, когда я в очередной раз повернулась к телевизору.
Я посмотрела на Эдварда, а затем опять на экран.
Там тоже красовался Эдвард. Точнее, его фотография до помывки и обгорания на солнце.
Бледный, немного готический парень с печальным взором и спутанными волосами, хрупкий и сильный одновременно… Да он симпотяга… Я даже залюбовалась, но вовремя спохватилась и врубила звук.
«… и опасный преступник, рост…, вес…, волосы черные, глаза темно-карие, одет в кожаный костюм. Особые приметы: носит на руках железные перчатки с длинными ножами и лезвиями ножниц. Увидевшим этого человека просьба позвонить…»
Дальше я слушать не стала. Что за бред… Слова про руки парня меня зацепили куда больше, чем про его преступную сущность. Я-то уж точно знала, что у Эдварда нет никаких перчаток – эти ножи действительно были его пальцами, я видела крепления и поршневую систему, я, в конце концов, смазывала и мыла механизмы, а они тут, понимаете ли, – перчатки…
А опыт показывает, что совравши единожды, можно врать и дальше.
Картинку с «опасным преступником» выключили, я щелкнула кнопкой, вырубая телевизор, и повернулась к настоящему Эдварду. А тот сидел ни жив, ни мертв, и, не мигая, смотрел на погасший экран.
— Они ищут меня…
— Забей, — отмахнулась я. – Никто не знает, что ты… — и на этих словах внутри меня похолодело. Тина!
И тут запиликал мобильник.
О нет… Я бросилась в комнату, схватила трубку… и с облегчением выдохнула:
— Да, мам, привет…
— Сэмми, родная, я завтра буду в Колорадо-Спрингс, ты дома во сколько появишься? Ричи тоже обещал приехать.
— А… Что-то важное? – в голове завертелась тысяча мыслей, среди которых первой была «куда деть Эдварда».
— О, я просто соскучилась по вам! Завтра вечером вылетаю в Нью-Йорк, на конференцию, думала перед отъездом повидаться.
— Мам… Я… ну, наверно, буду днем дома… ну… в два часа, наверно…
— Сэмми, у тебя все хорошо? – с подозрением поинтересовалась мама.
— Да, все отлично мам… — вздохнула я и пошла обратно в кухню.
— Если у тебя другие планы, я, конечно, пойму! Может, тебя кто-то куда-то пригласил?.. – с надеждой спросила мамочка.
— Нет, мам, приезжай, все нормуль, буду дома, — поспешила я прервать поток домыслов (это на полчаса, если ее не остановить). – Рику я позвоню сама, всё, пока!
— Пока… — разочарованно протянула мама.
Фух… Я упала на стул (Эдвард сидел, все так же, не двигаясь и глядя в одну точку где-то за окном) и набрала номер Тины.
— Тин! Приветик! Новости видела? Нет? Это очень хорошо! И нечего там смотреть, ничего интересного… Я не темню… Я не темню! Ладно, я темню. Понимаешь, сейчас показали фотку Эдварда и сказали, что его ищет полиция. Нет, со мной все в порядке. С Эдвардом тоже все в порядке… Тина, нет, он не преступник! Это я сказала! Потому что они соврали, что у него… Ну, неважно. В общем, я прошу тебя, никому про него не рассказывай, Тин, ради нашей бессмертной дружбы! Ты еще Тэду не говорила? Вот и славно! Ни во что я не впуталась! Все хорошо! Да, заедешь завтра и проверишь! Все в полном ажуре… Да! До встречи…
Охохо… За что мне это? И спагетти уже переварились, наверно…
— Эдвард, давай есть уже, я есть хочу! – сообщила я гостю и откинула макароны на дуршлаг.
— Спасибо, — произнес Эдвард.
Я взглянула на него (перед глазами встала картинка с экрана)… и ничего не ответила. Что тут скажешь? Разве что…
— После обеда схожу в магазин и куплю тебе сметану, будем лицо смазывать от ожогов, хорошо помогает. Тебе красный цвет лица… не к лицу, — я попыталась не улыбнуться на случайный каламбур (вдруг парень обидится), но не удалось. Пришлось отвернуться в сторону и перетерпеть. Но когда я снова посмотрела на Эдварда, он тоже улыбался! Может, он не безнадежен? Может, у него есть чувство юм…
— Спасибо, — снова произнес он.
Да, вряд ли оно у него есть.
Но душа у парня, видать, добрая. Преступник… Придумают же. Они б еще голубя хищной птицей назвали…
***
К вечеру мною было сделано еще несколько открытий о своем госте: ест Эдвард самостоятельно крайне мало и медленно, иногда ранит лезвиями свое лицо и жутко после этого переживает, извиняется по поводу и без, и не высказывает ни малейшей инициативы ни в чем. Я пока не разобралась, от природной ли это застенчивости или еще от чего (не хотелось бы думать, что он болящий или недоразвитый). В связи с этими наблюдениями мне пришла в голову одна хорошая идея. Я обсудила ее с Эдвардом (хотя «обсудила» — громко сказано: я описала суть предложения, а Эдвард кивнул), и мы порешили: его лезвия я смазываю маслом и обматываю скотчем до необходимости их использования в полном объеме. И Эдвард наконец перестанет тыкать ножами в свое симпат… экхе-кхе… обгоревшее лицо.
После проведения акции по сокращению количества эдвардовых шрамов я отправилась в магазин. Ожидая своей очереди к кассе в ближайшем супермаркете, мне пришлось случайно подслушать беседу впереди стоящих женщин.
-…А маньяков развелось вокруг – немыслимо! Вот днем сегодня опять какого-то жуткого типа в новостях показывали, с ножами и кинжалами, уж и не знаю, сколько он людей убил ими.
— Ой, да, я смотрела… — подхватила ее соседка. – Такого встретишь, от одного вида преставишься!
Совсем того, что ли, граждане? Неужели не видно было, что парень очень даже милый? Какая вопиющая предвзятость! Когда-то я смотрела видео-сюжет о социальном эксперименте: одним людям показывали фото мужчины, говорили, что это преступник, и просили описать его характер, и все как один сообщали, что это злой и гордый человек. А другой группе мужчину представляли как видного ученого, и народ сразу же заявлял, что это мужик добрейшей души. Вот и тут та же история…
Интересно, что же у Эдварда в прошлом?.. Может, я просто внушаю себе, что он хороший? С этими мыслями я зашла в квартиру и вдруг почувствовала запах гари. Я бросилась на кухню, но там все было в порядке. А вот в комнате я обнаружила Эдварда, съежившегося в углу дивана, и дымящийся телевизор, накрытый уже начавшим тлеть покрывалом. Эдвард увидел меня и нерешительно сообщил:
— Я не знаю, как это потушить…
Ох, Эдвард…
— В первую очередь вилку из розетки вытаскивают… — ответила я и вырубила телевизор. Ощутимо стрельнуло током, и я успела почувствовать, что вилка уже горячая. Наверно, пока меня не было, скакнуло напряжение, здесь такое бывает. И телек оказался самым слабым звеном. Эдварду, конечно, сложно было бы вытащить вилку из розетки, это я зря на него поклеп возвела. Но накрывать дымящиеся предметы техники сухим синтетическим покрывалом… Последнее я стащила и бросила посреди комнаты.
Пожарная сигнализация наконец-то решила заверещать, пришлось бежать в прихожую и выключать противный писк. Стоило выключить сигнализацию – заорал квартирный звонок.
— Эд, скройся куда-нибудь! – шепотом рявкнула я и приоткрыла дверь.
На площадке стояла миссис Митчел, пожилая соседка из квартиры слева.
— Детка, у тебя все в порядке? – с подозрением поинтересовалась она, втягивая в себя запах моего телевизора.
— Все отлично! Просто напряжение скакнуло, а у меня телевизор был включен в розетку.
— Ай-ай-ай…— покачала головой старушка, пытаясь заглянуть за мое плечо. – Как же ты это так?
— Сама не знаю, даже не ожидала от себя, — начала злиться я. Она этого заметить не соизволила.
— А слышала новости? У нас в Колорадо-Спрингс маньяк объявился…
— Ой, ну надо же! – нервно всплеснула я руками. – Наверно, вечером из квартиры небезопасно выходить, вдруг он в подъезде сторожит!
Соседка настороженно осмотрелась и сообщила мне:
— Пойду-ка я домой, Саманта. А ты дверку свою не закрывай, пока я к себе не зайду, хорошо?
— Конечно, — обрадовалась я.
Миссис Митчел скрылась за дверью, щелкнул замки, и я с облегчением зашла домой.
Телевизор все еще дымился, покрывало тоже. Я решила, что телеку уже не помочь, а вот покрывало можно было еще спасти. Я подобрала его, бросила в ванну и включила набираться воду.
И только потом вспомнила про Эдварда.
Когда я снова зашла в комнату, меня пробрало на смех. Эдвард стоял за шторой, из-под которой торчали его босые ступни, и не двигался.
— Эд, можно выходить! – разрешила я.
Он отодвинул занавеску и сказал:
— Эдвард.
— Что? – не поняла я.
— Я Эдвард.
Это замечание меня слегка смутило.
— Да, извини. Тоже не люблю, когда меня «Сэмми» называют.
Он стоял и смотрел на чадящий телевизор. Я отодвинула Эдварда от окна и открыла балкон. Свежий вечерний воздух показался мне райским ароматом.
— Прости, что не выдернул вилку из розетки.
Нет, у него что, настольной книгой был справочник по этикету?..
— Ладно, забудь. У меня все равно еще один есть. И вообще, телевидение – зло, — махнула я рукой.
— Зло? – переспросил Эдвард.
— Ага. Вот показали твою физиономию в новостях, и теперь все Колорадо считает, что по улицам бродит опасный маньяк, — я сходила в прихожую и достала из пакета сметану. – Садись, я лицо тебе намажу.
Эдвард присел на край дивана и застыл.
— Если будет больно – скажи. Но я постараюсь поаккуратней, — сказала я ему, садясь рядом. Эдвард молча повернулся ко мне.
Набрав на пальцы сметаны, я очень осторожно прикоснулась к коже его лица. Лоб, щеки, подбородок, нос постепенно покрывались густой белой массой. Периодически я встречалась взглядом с Эдвардом, он смотрел доверчиво и просто. Если бы я делала такую маску себе, то уже давно бы сама над собой хихикала, но во взгляде карих глаз парня было что-то, что не давало посмеяться над ним.
— У тебя будут неприятности из-за меня? – спросил он неожиданно. Я на мгновение остановилась.
— О чем ты? Никаких неприятностей.
— Люди думают, что я маньяк?
Ой, а я ему сказала, что ли? Впрочем, пусть лучше знает, будет осторожней.
Я прикоснулась к потрескавшимся губам Эдварда и успокаивающе произнесла:
— Не переживай. Поживешь пока здесь, если хочешь. Люди через неделю найдут себе нового маньяка, а о тебе забудут. Сложнее нам будет завтра, потому что приедут мои родные, и спрятать тебя в однокомнатной квартире будет непросто. Одна надежда на то, что ни мама, ни Рик не живут в Колорадо-Спрингс и местных новостей не смотрят. Я что-нибудь придумаю, о’кей?
Эдвард кивнул. Я ободряюще улыбнулась ему и пошла мыть руки. На пороге я обернулась и еще секунду задержала взгляд на сидящем парне. Я представила Эдварда не таким худым, по-человечески загорелым, с уложенными волосами, со здоровым цветом лица… и с нормальными руками…
Хм, размечталась. Ладно, вполне в моих силах сделать реальностью первые четыре пункта. Кто знает, может, тогда пятый будет восприниматься совсем иначе?..
***
На ночь пришлось разместить Эдварда на кухне, там у меня стояла вполне удобная тахта.
— Если будет что-то нужно, ты знаешь, где меня искать, о’кей? – сказала я парню, поправляя его подушку. Он кивнул.
— Спокойной ночи, Эдвард!
— Спокойной ночи.
Уфф, наконец-то можно перевести дух… Я вышла на балкон и вдохнула ночной ветер. По небу бежали темные облака, предвещая изменение погоды.
Пожалуй, можно сказать, что день все-таки удался, я ведь человека спасла! Хи, как патетично… Главное, Саманта, не забывай, что ты спасла человека, которого разыскивает полиция. И чудо, что никто не видел, как вы приехали. А завтра тебя навестит мамочка и Рик, и если миссис Ивейн обвести вокруг пальца может любой идиот, то с братцем обман не пройдет...
Ладно, как говорит бабушка, утро вечера мудренее.
***
Новый день начался со звонка мобильного. Я подобрала телефон с пола и, не открывая глаз, произнесла:
— Алло…
Голос лучшей подруги неумолимо вывел меня из царства Морфея.
— Так. У тебя все в порядке?
— Мммхм…
— Сэм! Четче и конкретней!
— Сколько времени?.. — протянула я.
— Восемь утра!
— А день недели?..
— Понедельник!
Я испуганно села на диване, прикидывая, на чем сэкономить время по мега-срочным сборам на работу: на макияже, завтраке или отглаженных джинсах, когда услышала снисходительное Тинино:
— Шутка. Сегодня воскресение, Сэм.
— Убью… — пообещала я подруге, падая обратно на подушку.
— Я пока умирать не собираюсь. Да и ты, видимо, до сих пор жива, бодра и весела, чему я несказанно рада.
— На счет «бодра и весела» это ты погорячилась, Тин… Ко мне сегодня мама приедет… И Рик… Мне не до веселья. Уже голову сломала, как им объяснить присутствие Эдварда.
— Так ты, что же, намерена оставить этого… инвалида… у себя?
Я возмущенно перебила:
— Эй! Что за дискриминация! Он же не виноват, что у него… — тут я подумала, что Эдвард вполне может сейчас меня слышать, и убавила громкость. – Что ты предлагаешь?
— Мм… Пойти в полицию?
— Неправильный ответ.
— Ну, тогда открыть входную дверь и сказать: «Эдвард! Ты свободен!»
— Вряд ли это что-то даст… Нет, он пока останется у меня.
— Детка, хочу сообщить тебе одну новость.
— Валяй.
— Ты свихнулась!
Я хмыкнула.
— И тебе не хворать… До связи…
Вставать отчаянно не хотелось. Но на сегодняшнее утро у меня была запланирована уборка квартиры, что в связи с визитом мамы приобрело еще большую значимость, поэтому пришлось принять вертикальное положение.
По пути в ванную я заглянула на кухню. Эдвард лежал на тахте, скрестив на груди руки, глаза его были открыты. Он повернул голову на звук моих шагов и сказал:
— Доброе утро.
— Салют… Как спалось?
— Хорошо.
— У нас сегодня важный день. День генеральной уборки и визита родственников. Короче, маленький катаклизм. Так что пора вставать и приводить себя и хатку в порядок… Кстати… — я вгляделась в его лицо. – А ты гораздо лучше выглядишь! Чудодейственная сметанка попалась…
— Моя кожа быстро восстанавливается, если я не режусь, — сообщил Эдвард.
— Э, да ты из рода суперменов? – подколола я его. Он непонимающе чуть нахмурил брови. Я махнула рукой:
— А, забей…
Стоя под душем, я обдумывала легенду Эдварда, которую собиралась преподнести маме в качестве наживки. К примеру, он может быть знакомым Стива (мама все равно не знает Стива), приехавшим на операцию… эээ… по смене протезов… куда он приехал?.. О! в военный госпиталь Колорадо-Спрингса! И пока там не освободилась койка, он живет у меня, и… Мда. Бред какой-то. Чем объяснить, что у него ножницы, а не обычные силиконовые руки? Как тут придумать что-то правдоподобное, если Эдвард молчит, как партизан?.. Охохо… Ладно, будем давить экспромтом.
Я завернулась в халат и вышла из ванной. Эдвард сидел на тахте, повернув голову к окну. «Десять минуток без меня он переживет», — решила я и пошла сушить волосы.
Но наведение марафета заняло у меня не десять минуток, а все тридцать... Когда я намазалась кремом, опять зазвонил телефон. И на этот раз меня осчастливил вниманием братец.
— Крошка Сэм! Давно не виделись!
— Рик, сколько тебя просить не называть меня крошкой?
— Ты младше меня на пять лет, кто же ты, по-твоему?
— Ладно, не будем. Ты подъедешь к двум сегодня?
— Может быть. Может, не к двум. Может, не подъеду… Шутка! Я должен сказать вам с мамой одну очень важную вещь, поэтому постараюсь не опоздать.
Я хихикнула.
— Женишься на Кэтти?
— Ммм… Ну ты не могла из вежливости сделать вид, что не знаешь, о чем я? — судя по голосу, Рик расстроился, что сюрприза не будет.
— Ой, прости! При маме сделаю вид, что ничего не знаю! Ха-ха!.. Слушай, а у меня для вас тоже будет сюрприз…
— Ты наконец-то завела себе парня! – радостно воскликнул Рик.
— Хм, не знала, что парни – это порода собак. Нет, я… Видишь ли…
— Так, давай не тяни, говори правду, одну только правду, и ничего, кроме правды.
Правду? Хорошо, Рик. Напросился.
— Я вчера подобрала на трассе бездомного человека с протезами на руках в виде длинных ножей и оставила его у себя жить.
Рик, кажется, попытался переварить информацию.
— Мужика подобрала на трассе?
— Ага.
— Бомжа с протезами?
— Ага.
— И оставила у себя жить?
— Да, до выяснения обстоятельств.
— Крошка! Да ведь это же ВЕЛИКОЛЕПНО! – заорал мне в ухо Рик.
Псих.
— Ты чего кричишь?! Что конкретно великолепно?
— Наконец-то в тебе проснулось простое человеческое сострадание! Сколько я тебя помню, ты всю жизнь думала только о себе.
— Так я, по-твоему, эгоистка??
— Конечно, законченная эгоистка! Ну, вот, как выяснилось, не законченная.
Умеет же комплимент сделать, зараза.
— Рик, не трать деньги на оскорбление сестры, приедешь, бесплатно пооскорбляешь.
— Все, до встречи! Уже лечу! – Рик рассмеялся и положил трубку.
Странная реакция у него. Но, тем не менее, появился шанс, что мама тоже не воспримет ситуацию болезненно, она у меня вообще довольно флегматичная особа. Конечно, в идеале стоило бы сообщить ей, что Эдвард – русский, тогда она от восторга даже бы не заметила его рук, но вряд ли парень владеет языком, поэтому придется ему быть скромным американцем.
Ладно, доживем до двух часов, а там видно будет, что к чему. А пока стоит что-нибудь перекусить. Я отправилась на кухню. Эдвард, как обычно, тихо-мирно сидел и о чем-то думал.
— Эдвард, ты любишь тосты с сыром? – решила я рассеять напрягающее молчание.
— Да.
— А кофе пьешь?
— Да.
Хм, Эдвард, ты прекрасный собеседник.
— Слушай, я тут поговорила с братом... – произнесла я, засовывая хлеб в тостер. — Похоже, он будет на нашей стороне. Самое главное – постарайся произвести хорошее впечатление на маму. Не молчи все время, это будет подозрительно выглядеть. Хорошо?
— Хорошо, — согласился Эдвард. Гм, посмотрим.
— И давай ты попробуешь есть вилкой, а не… руками. Никогда не пытался?
— У меня не получится… — сообщил парень, глядя на лезвия.
— А я помогу! – я села рядом с ним и положила вилку между лезвием большого пальца и «ладонью». – Так, зажимай и не отпускай. Теперь поднеси вилку ко рту.
Нда. Зрелище не для слабонервных.
— Вот видишь, получается же! И не бойся, не порежешься ты уже, смелее!
Эдвард выглядел, как испуганный птенец, которому предложили прыгнуть с высокой ветки. Он действительно смог донести до рта вилку, но при этом все остальные его ножи опасно лязгнули у самых глаз. Он, видимо, инстинктивно вздрогнул и отпрянул от собственной руки. Бедняга…
— Все хорошо! Ты молодец! Отлично выходит! – приободрила его я, как детей у себя в группе в детском саду. Вроде подействовало. Парень немного расслабился и еще раз поднес вилку к губам. Потом еще раз. Затем взглянул на меня поверх лезвий.
И как у него так выходит – улыбаться одними глазами?..
Дзинькнул тостер. Пришлось вставать и мазать тосты маслом…
После завтрака я занялась уборкой, а Эдварда усадила на балконе (приспустив жалюзи от посторонних глаз) с электронной книгой. Обращение с ней он освоил довольно быстро, и я открыла ему первый попавшийся файл из своей подборки, после чего полностью смогла погрузиться в атмосферу мусора и пыли. Через полчаса Эдвард зашел в комнату и как-то виновато сказал:
— Текст… закончился.
Уфф… Надо было ему чего-нибудь подлиннее поставить… Я стащила перчатки и взяла у Эдварда книгу.
Эээ… Сто сорок пять страниц «Звездного пути» за полчаса?!
— Ты что, в шахматном порядке читал, через слово? – поразилась я.
Эдвард удивленно вскинул брови.
— И понравилось тебе?
Парень кивнул.
Так… Посмотрим, на сколько тебе хватит (злая, злая девчонка!) «Властелина колец».
Эдвард удалился, а мне оставалось только размышлять о восхитительной технике чтения у некоторых бездомных путешественников и продолжать мыть пол. Часы показывали 10.30.
***
К началу двенадцатого я уже могла сказать, что мне не стыдно впустить в квартиру брата, еще через полчаса я могла без угрызений совести принять маму, а если бы я продолжила доводить помещение до совершенства, то без сомнений пригласила бы к себе потенциального претендента на руку и сердце. Но так как его в моей жизни не наблюдалось, то я решила остановиться.
Эдвард все еще читал, я видела его через открытую балконную дверь. Было забавно наблюдать за меняющимся во время чтения выражением его лица. То оно было восторженно-удивленное, то серьезное и сосредоточенное, то радостное, то печальное… Так сопереживать сказке умеют только дети.
Из размышлений меня вывел звонок в дверь. Я с сожалением пошлепала в прихожую.
— Рик?! Ты почему так рано?!
— Сэм! – мой брат ввалился в квартиру, чмокнул меня в щеку и бросил рюкзак на тумбу для обуви. – Я тоже безумно рад тебя видеть! Показывай давай своего избранника!
— Рик, если ты будешь при нем отпускать свои шуточки, я тэбя зарэжу! – предупредила я, сверля глазами физиономию сродника.
— Все-все, не нервничай, крошка… Хорошо, не крошка. Кто же?.. Деточка? Малышка? Маленькая сестренка?
— Меня сейчас вырвет, — мрачно сообщила я и пошла обратно в комнату.
— Эй, ну я же пошутил!
Рик как всегда в своем репертуаре… Я не стала дослушивать язвительные замечания брата и вышла на балкон. Надо подготовить Эдварда, боюсь, у него будет шок.
— Ты что, прибиралась здесь?! Сэм, да ведь снег пойдет!.. – донеслось сзади.
Эдвард уже не читал, а стоял лицом к двери, не решаясь, видимо, пройти в квартиру.
— Твой брат приехал? – спросил он.
— Ага… — кивнула я. – Ты, самое главное, запомни, что не все его слова надо воспринимать всерьез, о’кей? Он отличный парень, душа компании, но иногда перебарщивает…
— Пере… барщивает? – на лице Эдварда нарисовалось озадаченное недоумение.
Я вздохнула, подбирая синоним.
— Ну… Перегибает палку, понимаешь? Нет, не понимаешь… — Мой словарный запас вдруг показался мне весьма скудным. — Эээ… Не может вовремя остановиться! Короче, говорит лишнее, то, что говорить не надо! Понял?
Эдвард кивнул. Я уже было собралась двигать в комнату, но меня остановил его робкий оклик:
— Сэм…
— Да, Эдвард?
— А кто такие эльфы? – спросил он, поднимая вверх зажатый в лезвиях бук-ридер.
О, нет…
— Слушай, давай про эльфов поговорим позже, хорошо? – взмолилась я, давясь от смеха.
Парень кивнул и опустил руку, несколько разочарованно, как мне показалось. Боюсь, у него были вопросы не только про эльфов.
Рик уже обосновался на кухне, выгружая из рюкзака на стол какие-то свертки. Он обернулся, когда мы вошли, и сразу жизнерадостно устремился к Эдварду, протягивая руку.
— Привет, приятель!
Эдвард, кажется, приложил большие усилия, чтобы не отшатнуться от Рика. Тревожно глянув сначала на меня (я ободряюще кивнула), потом на моего брата, Эдвард медленно и аккуратно поднял свою правую руку. Лязгнули лезвия. Я посмотрела на Рика. В его глазах зажглись лукавинки, он улыбнулся и осторожно пожал Эдвардову руку ближе к запястью. Самообладание у него, конечно, шикарное.
— Ричард, — представился он. – Брат этой особы, — и он махнул головой в мою сторону. – Для друзей – просто Рик.
— Эдвард…
По выражению лица моего брата совершенно невозможно было понять, какое впечатление на него произвел новый знакомый. Тем не менее, судя по долгому испытующему взгляду, Эдвард его заинтересовал.
— Рик, ты был чем-то занят, кажется? – напомнила я ему, видя, что Эдвард уже начал волноваться.
— Собирался готовить обед, радость моя. Тебе же это в голову не пришло, — Рик ехидно глянул на меня и вновь вернулся к сверткам.
Я покраснела и сообщила:
— Вообще-то просто некоторые приходят не ко времени! Я бы приготовила!
Не нашел ничего лучше, чем позорить меня перед Эдвардом…
— Да-да, лапшу быстрого приготовления… — издевался Рик, вытаскивая из пакетов овощи и банки с приправами.
О-о-о! Ну что за невозможный человек!
— Расслабься, Сэм, — он похлопал меня по плечу. – В общем, сейчас моешь руки и мелко режешь помидоры, капусту и лук. Ты, Эдвард, чистишь картошку. А я займусь рыбой.
Какое ни с чем не сравнимое удовольствие, когда тобой руководят… Начинаю уже забывать его, живя на этой квартире.
— Эдвард, отлично выходит! – похвалил Рик, разглядывая тончайшую кожуру, срезанную одной лентой с каждой картофелины.
— Спасибо… — проговорил парень, на секунду подняв глаза. Он работал оставленным открытым лезвием большого пальца, и у него так быстро получалось, что позавидовала бы любая техника. Мне показалось, что эта работа доставляет Эдварду удовольствие, потому что в выражении его лица я уловила какие-то новые нотки оживления и увлеченности. Кажется, я знаю, кто теперь в этом доме будет чистить картошку.
— …А вот Саманта Ивейн не старается, филонит, лук у нее ломтями порезан, а не мелко, как я просил, — повернулся Рик ко мне. Я заскрежетала зубами, но промолчала. Чем больше спорить с Риком, тем на большее можно нарваться.
— Но я ее великодушно прощаю, и в награду за терпение ей достается право попробовать сей бульон на соль! – и братец поднес ложку с горячей жидкостью к моему лицу.
— Смиренно отказываюсь от вашей милости, сир, — буркнула я, пытаясь по второму разу покрошить лук еще мельче.
— Хорошо! – пожал плечами Рик. – У тебя был шанс поучаствовать в супе, ты его упустила. Все лавры достанутся нам с Эдвардом!
Я покачала головой. Хоть он и невыносим, но Кэтти все-таки очень повезло. Рик при всей показной легкомысленности умел с обаянием находить подход к любому человеку. В связи с этим он имел хорошие отношения с большей частью населения Земли и кучу полезных знакомств.
— Эдвард, ты в наших краях надолго? – спросил Рик словно невзначай, как у простого приезжего.
Эдвард неуверенно взглянул на меня.
— Он в наших краях настолько, насколько потребуется, — выручила я парня.
— Путешествуешь по стране? – не отставал Рик.
Ох, надо было все-таки с ним предварительно все обсудить…
— Рик, я уверена, что когда появится мама, она будет задавать те же самые вопросы. Может, закончим этот разговор? – предложила я.
— Может, и закончим… — сказал Рик голосом, внушавшим сомнения, и вдруг повернулся ко мне. – Сэм, принеси из комнаты мой телефон, пожалуйста, у меня руки в масле.
Не очень-то хотелось оставлять их наедине. Но, тем не менее, я сходила в комнату, окинула взглядом помещение, и только спустя несколько секунд до меня дошло, что Рик сюда не заходил, и не мог оставить здесь свой телефон. Вот хитрец! С этой мыслью я понеслась обратно и уперлась носом в закрытую кухонную дверь.
— Рик! Что еще за новости?! – я возмущенно хлопнула ладонью по деревянной облицовке. Задвижка была повернута с той стороны.
— Спокойно, сестренка, у нас мужской разговор, — донеслось до меня из-за двери.
Внутри похолодело. Я прислушалась.
— Вот что, Эдвард. Ты не волнуйся так, сейчас открою. У тебя клаустрофобия, что ли? Не суетись. Я тебе просто хочу сказать одну вещь. Сядь. Так вот, я не знаю, кто ты, откуда ты и куда ты. Я не знаю, зачем тебе эти странные протезы…
— Меня не закончили… — прошелестел голос Эдварда.
— Ммм, сочувствую. Но запомни одно: Сэм – моя сестра. Единственная и горячо любимая. Если с ней случится что-то нехорошее, и ты в этом будешь замешан, тогда держись. Я выйду на тропу войны. Сэм, может, и кажется независимой пофигисткой, но пороха в жизни еще не нюхала, и что такое предательство, она не знает. Она открыла для тебя двери этого дома, — не знаю, чем ты ей так приглянулся, — но постарайся оправдать ее доверие, о’кей?
— Я не причиню ей зла, — тихо сказал Эдвард. – Сэм очень добра ко мне.
— Хм… Ну-ну. Ладно, если что, я предупредил. Может, я и сужу предвзято, но волноваться за сестру запретить никто не может. Извини, если что, парень.
Повернулась защелка, я распахнула дверь. Эдвард сидел на тахте, с опущенной головой, поникший и какой-то бесцветный. Рик с необычно серьезным для него лицом резал хлеб.
— Можно тебя на секундочку, — зашипела я без вопросительной интонации и потащила Рика за локоть в комнату, а оттуда – на балкон.
После того, как балконная дверь была прикрыта, я дала волю своему гневу.
— Ты в своем уме?! Зачем ты его напугал?! Эдвард только начал оттаивать, я надеялась, что он хоть что-то расскажет о прошлом, а ты мне все испортил! Ты ранил его чувства!
— Саманта, ты ведешь себя, как маленькая! У тебя инстинкт самосохранения вообще на нуле, да? С этими ножами парень потенциально опасен для жизни.
— Что за глупости, Рик! Эдвард – совершенно безобиден! Он как ребенок, понимаешь?
— И с каких это пор тебе нравятся инфантильные молодые люди?
— Ты чудовище! Кто здесь вообще говорил слово «нравится»?!
— А, я, кажется, понял… Он игрушка для тебя, Сэмми… — на лице Рика появилось странное выражение отчужденности.
— Во-первых, не зови меня «Сэмми»! – еще больше вспылила я. – А во-вторых, не выдумывай!
— Когда наиграешься с ним и захочешь выбросить, смотри, не порань его чувства, — и с этим словами Рик вышел с балкона.
Я несколько раз глубоко вздохнула, стараясь не выпустить наружу слезы, подступившие уже к горлу. Было обидно и больно слышать такое от собственного брата. А я-то думала, Рик на моей стороне… Нет, формально, он именно на моей стороне, только мне от этого мало радости. И Эдварду тоже. Ой-ой, а сейчас еще мама придет… Почему жить так сложно?.. Скорей бы уже кончился этот день…
***
Стоило подумать про маму, как в дверь опять позвонили. Я внутренне собралась, пожелала себе удачи и, скрепя сердце, отправилась открывать.
Но Рик уже был в прихожей и отпирал замок. Конечно, на пороге стояла мамочка, сияя улыбкой во все тридцать два.
— Мамуль, привет! Выглядишь сногсшибательно! – вполне бодро сказал мой брат (умеет притворяться, злодей).
— Привет, мои родные! Ричи… — она поцеловала его, — Сэмми… — потом меня. – Я так по вас скучала, просто сил нет!
Мамин неизменно позитивный настрой обычно передавался всем окружающим. Жаль только, что она постоянно забывала, что мы с братом не выносим, когда она нас зовет «Ричи» и «Сэмми»… Но в настоящий момент у меня даже не было желания что-либо отвечать. Конечно, пришлось выдавить из себя дежурное «привет», но на большее меня не хватило. Я обернулась и посмотрела в кухню на ссутулившегося Эдварда, по-прежнему сидящего на тахте. От него просто физически веяло тоской и безнадегой. Он, кажется, почувствовал мой взгляд и поднял глаза. Я не выдержала немого вопроса, подошла к нему, присела рядом и тихо сказала:
— Я же говорила, что он иногда перебарщивает… Ты не обижайся на него… Пожалуйста…
Эдвард отвел взгляд.
— Я не обижаюсь… Мне уже говорили эти слова. Там…
— В больнице? – уточнила я, насторожившись.
— Нет. Там, где я жил…
И тут в кухню зашли мама и Рик. Нет, ну почему сегодня все всё делают не вовремя?!
— Мамочка, мы с Сэм хотим познакомить тебя с нашим новым другом Эдвардом, — вдруг выдал братец во всеуслышание. — Он путешествует по стране с цирком шапито, работает шпагоглотателем, очень неординарная личность, он тебе точно понравится!
Я поперхнулась непонятно чем и вытаращилась на Рика, как на восьмое чудо света. А он за маминой спиной делал мне какие-то знаки, смысл которых до меня так и не дошел, — слишком уж меня ошарашила новость о шпагоглотателе. Мама же мило улыбнулась Эдварду, бросив взгляд на его руки, и произнесла:
— О, Эдвард, рада познакомиться! Это ваш цирковой реквизит?
Эдвард медленно поднялся с места и сказал:
— Мне тоже очень приятно познакомиться, миссис Ивейн.
На счет реквизита ему было ответить, конечно, нечего, но его вновь выручил Рик:
— Да, мам, это чтобы не расслабляться, Эдвард вечером выступает, — тут брат наклонился ко мне и сквозь зубы прошептал:
— Долго в молчанку играть будем?.. Скажи хоть что-нибудь…
Я откашлялась и, наконец, выговорила:
— Ааа… Мам, может, пообедаем?
— Пять баллов… — покачал головой Рик и снова вернулся к образу заботливого сына:
— Да, садись, мамочка, мы тут суп сварили, салатик сделали. Супчик – наших с Эдвардом рук… дело, а вот за салатик можно ругать Саманту.
— Ричи, когда я долго тебя не вижу, я начинаю отвыкать от твоих милых шуточек… — с улыбкой покачала головой мама. Братец сделал вид, что это не про него, и встал рядом с нашим гостем.
— Сэм, накрывай на стол, а мы с Эдвардом принесем стулья из комнаты, — сказал Рик, уводя ничего не понимающего парня. На этот раз я не посмела ему мешать.
— Сэмми, какой симпатичный молодой человек, — шепотом восхитилась мама, радостно сияя глазами. – Правда, то, что он носит с собой реквизит для выступления, говорит о некоторой эксцентричности, но это так необычно, правда?
Она у нас просто очаровательная. И совершенно невозмутимая. И, похоже, забыла сегодня одеть линзы…
— Да, мам.
— А тебе не показалось, что на нем такие же брюки, какие были у Ричарда в прошлом году летом?
— Ммм, не обратила внимания… — вздохнула я и начала разливать суп по тарелкам.
Вернулись Рик с Эдвардом; Рик нес два стула, а Эдвард был переодет в рубашку. Хм, да, что-то я не сообразила, что не дело обедать в майке. Если бы я все еще не была обижена на брата, я бы его расцеловала.
Рик собрался сесть между мной и Эдвардом, но я его опередила.
— Рик, будь добреньким, поухаживай за мамой, — шепнула я брату с вымученной улыбкой. Он стрельнул глазами в сторону нашего «нового друга», но послушался. Я усадила Эдварда на максимальное отдаление от родных и, заметив его испуганный взгляд на приборы на столе, тихо сказала:
— Ничего не бойся, ложкой едят практически так же, как вилкой, у тебя получится.
Парень скосил на меня глаза и нерешительно кивнул. Пока Рик отвлекал маму выбором хлеба, я вложила в правую руку Эдварда столовую ложку.
Сосредоточенность и осторожность, с которой он приступил к трапезе, притянули не только мамино внимание, но даже наше с Риком. Правда, эмоции, с которыми мы наблюдали за первой ложкой, отправляющейся к Эдварду в рот, были разные. Мама с легким удивлением и умилением смотрела, как циркач-путешественник ест с помощью реквизита; Рик, видимо, мрачно ожидал, что Эдвард сейчас выткнет себе глаз одним из ножей, а я просто болела за парня, как за любимую бейсбольную команду.
Эдвард нас не разочаровал. Все вздохнули с облегчением и вернулись к своим тарелкам. Эдвард опять скосил на меня взгляд и улыбнулся одними уголками губ. Я улыбнулась в ответ.
— Ну что ж, мы собрались сегодня здесь, потому что… — торжественно начал Рик.
— …Потому что давно не собирались вместе! – закончила мама.
— Кх-кх… Да нет, не поэтому. У меня есть для тебя… и для Сэм новость.
— Да, дорогой! Мы слушаем.
Ну, мам, это же очевидно…
— Я сделал предложение Кэтти, и она согласилась выйти за меня! – осчастливил нас наконец Рик. Я вспомнила, что обещала принять вид, будто я впервые это слышу.
— Да ты что?! – я понадеялась, что это прозвучало натурально, но Рик скривился и в тон ответил:
— Прикинь, да?
Я пнула его под столом, он отомстил, но мама так блаженно смотрела на него, что мы, переглянувшись, решили не продолжать.
— Ри-ичард… Это восхитительно, родной… — мама сжала руку Рика, ее глаза сияли. – Вы уже назначили день свадьбы? Вы будете венчаться в нашей церкви?
— Да, мам, венчаться будем у нас, а вот день свадьбы надо будет обсудить с отцом Джозефом…
— Иосифом… — мягко поправила мама.
— Ма, мне этого не выговорить, ты же знаешь. Тем более он разрешил называть его как угодно.
— Хорошо, милый…
— В общем, я надеялся все с ним обсудить в субботу. Мы же едем на службу?
— Конечно, ведь праздник. Да, Сэм? – взглянула на меня мама. Я знала, что мой отказ – это единственное, что может вывести ее из состояния светлой радости, поэтому кивнула. Из нас троих, как ни странно, наиболее религиозным был Рик, но мама гораздо сильнее него расстраивалась, если я говорила, что у меня дела в какой-нибудь праздничный день, и я не смогу быть на службе. Она очень держалась за веру предков – мы ходили в православную церковь. Точнее, не ходили, а ездили — в единственный на весь штат православный храм в Денвере.
— Вот и отлично! – довольно откинулся на спинку стула Рик. – Ну, как вам суп?
— Очень хороший суп, сынок, вы с Эдвардом – просто мастера своего дела, — мама ободряюще улыбнулась, взглянув на гостя. Тот то ли действительно поверил, что он варил этот суп, то ли был под впечатлением от удачи с ложкой, но расплылся в улыбке. Я едва сдержалась, чтоб не хихикнуть: до чего у Эдварда было забавное лицо в тот момент… Когда он улыбался, серьезной было оставаться невозможно.
Я взглянула на брата. Рик смотрел уже гораздо благожелательней и тоже усмехался. Мама же, похоже, была от Эдварда в полном восторге.
Так, кажется, пока все идет хорошо…
Обед плавно перетек в чаепитие, а потом мы все отправились в комнату. Эдварда я отвела на балкон.
— Нам осталось продержаться еще немного, — прошептала я и подала ему электронную книгу.
Эдвард молча уселся в кресло. Я вернулась в комнату.
Рик в этот момент сидел на диване и безрезультатно нажимал на кнопку на телевизионном пульте. Он уже с досадой полез было внутрь пульта за батарейками, как заметил валяющийся на полу шнур.
— Слушай, сейчас новости ваши будут, включи телек в розетку, Сэм.
У меня внутри все оборвалось, когда я представила, что мама с Риком могут увидеть в новостях, но тут же вздохнула с облегчением.
— Знаешь, а он у меня сгорел вчера. Напряжение стало скакать в сети, не иначе, военные над чем-то колдуют.
— Ммм… Как же ты без последнего сезона «LOSTа» жить-то будешь?
— Дорогой, не переживай, у нее есть еще один телевизор, — успокоила мама Рика и повернулась ко мне. – Сэмми, а почему ты оставила Эдварда? Это невежливо, детка… Если он хочет подышать воздухом, ты могла бы составить ему компанию. И почему бы вам не прогуляться?...
Мама, я тебя умоляю…
— Знаешь, мы лучше на балконе пообщаемся, — поспешила сообщить я и свалила из комнаты. Рик хмыкнул, но оставил мою фразу без комментариев.
Когда я вышла на балкон, закрыла дверь и упала в кресло напротив Эдварда, он поднял на меня глаза и спустя пару секунд спросил:
— Они уже ушли?
— Неа, — ответила я, прикрыв глаза. – Сейчас будут полчаса свадьбу обсуждать, потом мама станет рассказывать про конференцию, потом опять перейдут к свадьбе… Ничего интересного. Я лучше здесь посижу.
— Сэм…
Я открыла глаза и улыбнулась:
— Кто такие эльфы, да?
— Нет. Что такое «свадьба»?
Я обалдела. Откуда ты все-таки взялся, парень?
— Эээ… может, лучше про эльфов?..
Эдвард молчал и вопросительно взирал на меня из-под упавшей на глаза пряди волос.
Мда, надо было начать не со «Звездного пути», а с «Белоснежки». Свадьба, свадьба… Это мое больное место — вот, что это такое…
— Видишь ли, если два человека любят друг друга, они стремятся объединиться, создать семью и устраивают свадьбу… Ну, кто просто расписывается, кто-то венчается в церкви, — фишка в том, что их отношения теперь узаконены, понимаешь?.. Это как бы такая церемония… Ох, слушай, это сложно, я тебе лучше потом какое-нибудь кино со свадьбой покажу по ноуту для наглядности, хорошо?
На лице Эдварда отражалась напряженная работа мозга. Я поняла, что дала ему гораздо больше вопросов, чем ответов, и вздохнула:
— Извини, я плохо объясняю… Давай не будем про свадьбу, не дай Бог, мама услышит, мне конец тогда. Она меня уже пару лет за каждого встречного готова выдать. Мама просто все время забывает, что в Штатах не считается чем-то позорным, если девушка в двадцать четыре – не замужем… — тут я заметила, что парень вообще потерялся в мыслях, и переключилась на тон, которым я обычно рассказывала детям в тихий час сказки. – Так, давай лучше про эльфов… Эльфы – это такие сказочные существа, волшебный народ, который живет в лесах и долинах рек…
Через час Рик заглянул на балкон.
— Чем занимаетесь?
— Общаемся, — пожала я плечами.
— Молодцы. А вот нам уже пора. Мы с Кэтти заедем за тобой в эту субботу утром. Надеюсь, все будет в порядке, — полувопросительно закончил он, метнул предупреждающий взгляд в Эдварда и пошел в прихожую вслед за мамой.
— Не бери в голову. И побудь лучше здесь, ладно? — шепнула я своему собеседнику и отправилась провожать родных.
— Эдвард остается? – с некоторым удивлением поинтересовалась мама, одевая босоножки.
— Да, мам, — ответил вместо меня Рик. – Они с Сэм сейчас пойдут к Эдварду на представление.
— О, как мило, что он пригласил тебя! – восхитилась мама и коснулась моей щеки. – Сэмми, отдохни хорошенько!
— Непременно, мам, — я обняла ее, потом подошла к Рику.
— Хоть ты и зараза, но я все равно тебя люблю, — тихо сказала я ему на ухо.
Рик улыбнулся и разлохматил мне волосы, совсем как в детстве.
— Береги себя, детка.
Я заперла за ними дверь и только тогда смогла расслабиться…
***
Воскресный вечер мы с Эдвардом провели – смешно сказать! – в тишине за чтением. Он добил-таки в этот день «Властелина колец» вместе с приложениями, и я поставила ему «Хоббита», а сама занялась корректурой гранта, который писала для местной эмигрантско-русской организации по маминой наводке. Я и так слишком затянула с этим заказом, а завтра уже надо в садик ехать на основную работу, вот и пришлось тратить весь вечер на вычитку описания идеального детского лагеря и его идеальной программы, для реализации которой следовало выбить деньги…
Эдвард читал на балконе, ни о чем не спрашивая: видимо, приложения ему немного прояснили ситуацию в Средиземье. Что ж, мне спокойней… или это я себя так убеждаю, что мне спокойней? Периодически появлялись мысли «А что он там?.. а как он там?..» Хм, Сэм, у тебя навязчивые идеи? Я тряхнула головой и снова сосредоточилась на документе. Но ненадолго.
Зазвонил мобильник. Номер был мне незнаком.
— Сэм? Привет, это Байер…
— О! Привет! – я слегка удивилась совпадению – Байер был одним из активистов-эмигрантов. – А я тут как раз вам грант доделываю… Надеюсь, сегодня смогу уже прислать готовый вариант.
— Ммм… Класс. Но я не совсем по этому поводу звоню. Мы с ребятами тут собираемся во вторник вечером у меня дома, обсуждаем планы на август, не хочешь присоединиться?
Это было настолько неожиданное предложение, что я даже призадумалась. Компания Байера мне, в принципе, нравилась, все молодые люди и девушки, входившие в нее, были вполне приличными, хотя и не в меру социально-активными, на мой взгляд. Но особо близко ни с кем я знакома не была, с чего бы им звать меня на свои посиделки? Только потому, что я – второе поколение русских эмигрантов?
— Знаешь, у меня нет планов на вторник, но… Давай я позвоню тебе завтра и сообщу, смогу ли я подъехать?
— Ну, давай так… — несколько расстроено, как мне показалось, ответил парень.
— Скажи на всякий случай адрес, — поспешила я исправить положение. Байер продиктовал свои координаты, мы мило попрощались и отключились.
Я еще минутку посидела перед ноутбуком, потом махнула рукой на дальнейшие мелкие корректировки и отослала текст гранта на ящик Байера. Вух, с делом покончено!
— Эдвард! Ты как там? – спросила я в пространство. Судя по звяканию лезвий, он встал с кресла. Да, так и есть – появился в дверном проеме.
— Я в порядке. До конца книги – 40 страниц.
— Молоток… — одобрительно протянула я. – Скоро будешь знатоком Профессора…
— Профессора? – вскинул брови Эдвард.
Странно: молотку он не удивился …
— Ты не знаешь, что такое «профессор»?
— «Профессор» — это мой отец.
Я внутренне собралась и, стараясь не вспугнуть момент истины, потянулась, разминая спину от долгого сидения в моем обычном при работе с ноутом сгорбленном состоянии.
— Ммм… А как звали твоего отца? – спросила я будто бы между прочим, закрывая ноутбук и смахивая соринки со стола.
— Профессор… Стюарт Прайс, — с запинкой выговорил Эдвард, словно с трудом вспомнив имя.
— Значит, твое полное имя – Эдвард Прайс?
Эдвард смотрел на меня, непонимающе моргая.
— В Тампе меня звали Эдвард Руки-Ножницы.
— Ну, Руки-Ножницы – это не фамилия, — хмыкнула я, поражаясь неоригинальности жителей какой-то Тампы.
-Так меня называли, — чуть отрешенно проговорил Эдвард, отведя взгляд.
— А где это – Тампа? – перешла я к следующему пункту, боясь, что он сейчас отключится от реальности и снова ничего конкретного не скажет.
Но он не сказал ничего по другой причине.
— Я не знаю. Это далеко.
Где ты, мой родимый интернет… Я снова открыла ноут и набрала в гугл-картах Тампу.
Эдвард, ну ты даешь! Тампа – во Флориде! Сколько же ты прошагал…
— Слу-у-ушай… — я обалдело глядела на расстояние в пол-США. – И ты все время пешком шел?!
— Да.
— И чего тебя понесло в такую даль…
Эдвард молчал, словно что-то припоминая, и я уже подумала было, что парень «ушел -в-себя-вернусь-не-скоро», но тут он сказал:
— Мой дом разрушили. Землю на холме забрали под… — он с трудом выговорил нераспространенное в его лексиконе слово, — …торговый центр. Никто не знал, что я там живу.
Ой-вэй… Прям страсти какие-то с отбиранием жилища и захватом земель.
— А почему ты не пожаловался в полицию?
— Полиция не знала, что я там живу. Никто не знал.
Да, я туплю, извини, дружок, ты уже сказал, что никто не знал, а я переспрашиваю про полицию… Но все же…
— И сколько лет ты так жил, скрываясь? – этот вопрос меня интересовал не меньше первоначального местоположения парня.
Эдвард замолчал, как в тот раз, когда я спрашивала, сколько лет назад умер его отец.
Но я не могла ждать.
— Эдвард?
Он посмотрел на меня серьезно и немного грустно.
— Люди в больнице не поверили мне, когда я сказал, сколько мне лет. Они говорили, что так не бывает.
Я решила подбодрить парня.
— Хм, я, пожалуй, постараюсь поверить. Ты ничего не теряешь. Не выгоню же я тебя на улицу из-за того, что тебе сороковник! – я бросила наживку, и Эдвард клюнул.
Только от следующей его фразочки мне легче не стало.
— Отец создал меня в 1895 году.
Что это? Вранье?.. Или ему так сказали, а он поверил?
Елка-палка, зачем я спрашивала только?!
— А сейчас какой год, ты знаешь? – мне на секунду показалось, что я разговариваю с умалишенным.
— Две тысячи пятый, — ответил Эдвард, остававшийся тем не менее самим собой.
— Значит тебе… э-э… сто десять лет?
— Сто девять. В сентябре будет сто десять, — уточнил Эдвард.
Ммм, круто. Юбилей у человека… Что обычно дарят на стодесятилетие молодому парню?..
О, у Саманты крышеснос!
— Да-а, — я задумчиво взглянула на Эдварда (тот все еще стоял в дверном проеме). – Знаешь, а мне, честно говоря, без разницы. Двадцать, сорок, восемьдесят, хоть сто пятьсот – мне все равно. Нет, интересно, конечно, как ты сохранился так хорошо, но в принципе сама эта информация меня ни на что не вдохновляет и ничего мне не дает.
— Люди из больницы хотели узнать, почему я не старюсь, как другие… — вдруг самоинициативно произнес Эдвард. Может, это его волновало?
И мне интересно.
— И как, выяснили?
— Я ушел оттуда, потому что мне не понравилось. Они втыкали в меня иголки.
— Ты когда-нибудь у врачей был вообще? Они все время втыкают иголки. Это же нормально!
Эдвард, кажется, не понял, как неприятное может быть нормальным. Ничего, жизнь тебя еще научит. Хотя… если за сто лет не научила…
— И вообще, Эдвард, что это за больница такая, откуда ты так просто ушел?
Тут я поняла, что парень выдохся. Или я ему опять про что-то напомнила ненароком, или батарейка села (кстати, что значит «Отец создал меня»?...), но тем не менее Эдвард не ответил. Что ж, решила я, оставим на следующий раз. Прогресс на лицо. Я уже знаю, где он жил, как добрался до Колорадо-Спрингса, — сколько ему лет, в конце концов! Завтра попробую еще раз порасспрашивать.
— Ладно, забей на все. Давай-ка закрывай балкон, а то что-то холодом тянет. И спать уже надо ложиться, а то мне завтра на работу.
Эдвард кивнул и зашел в комнату, закрывая за собой дверь.
***
Я проснулась ночью от невероятного раската грома. Гроза бушевала на всю катушку. Я полежала пару минут с открытыми глазами, слушая бьющийся в стекло дождь. Звуки бушующей природы всегда напоминали мне последний семейный поход с отцом, когда гроза застала нас на берегу озера, где мы остановились на рыбалку. Помню, папа побежал к машине прятать от ливня наши вещи, а я, тогда десятилетняя, ужасно боялась, что молния ударит в палатку, где я сидела. Рик, помогавший отцу, забрался внутрь палатки, стаскивая с себя мокрый дождевик (наверно, услышал мой рев), прижал меня к плечу, гладил по волосам и говорил что-то успокаивающее, пока я не заснула. Кажется, именно после того случая я стала доверять брату даже больше, чем папе с мамой. Но грозы с детства по-прежнему не переношу.
Порыв ветра резко дернул балконную дверь. Я, слегка перепугавшись, встала, чтобы закрыть задвижку (Эдвард вечером не сделал этого), заодно пошла, заглянула на кухню – захотелось почувствовать, что я не одна посреди грозы.
Эдвард сидел на своем ложе и смотрел в окно. На фоне темного проема выделялся силуэт парня с чуть взъерошенными волосами; правой рукой Эдвард касался рамы, и черные лезвия придавали какую-то готичную сказочность его образу в ту минуту.
— Эй… — я окликнула его, чтоб не напугать, и улыбнулась (хотя вряд ли это было видно в темноте).
Эдвард обернулся на голос — только глаза блеснули. Но мне почему-то захотелось увидеть его лицо сейчас. Я зажгла свечу – один из декоративных, никому не нужных подарков-отдарков, что стояла у меня на столе с Рождества – и вот, пригодилась наконец! Пламя мягко дернулось и неярко осветило кухню.
Я подвинула к окну табуретку и села рядом с Эдвардом.
— Тебе нравится гроза? – поинтересовалась я.
— Да, — просто ответил он.
— А мне – нет, — я отвернулась от окна и посмотрела на Эдварда.
Он неподвижно разглядывал потоки воды, сбегавшие по стеклу с той стороны. Может, гроза тоже что-то напоминала ему?
— Поэтому я… рада, что ты здесь… — призналась я, подтягивая коленки к подбородку – благо, что была в пижаме.
Парень скосил на меня глаза, улыбнулся, чуть шевельнул лезвиями и снова посмотрел за стекло.
Теперь я ощущала ребенком себя, а Эдвард был моим хранителем. И это распределение ролей мне нравилось больше.
Я улыбнулась, обняла коленки руками, и мы с Эдвардом молча сидели и слушали уже негромкие раскаты грома и дробь дождевых струй по подоконнику.
Слушали до тех пор, пока мои глаза не вспомнили, что сейчас ночь, и не стали слипаться в полудреме. Гроза уже стихла, и шел обычный дождь. Я нехотя слезла с табуретки, вздохнула и спросила:
— Тебе свечку оставить или погасить?
Эдвард посмотрел на меня, на свечу, опять на меня, и кивнул.
— Оставить.
— Ладно… Спокойной ночи…
— Спокойной ночи.
Я вернулась в комнату и завалилась обратно на диван. Как хорошо, когда рядом кто-то есть, — это была моя последняя мысль перед уходом в сон…
***
Мне снилась моя свадьба. Я стояла на пороге Денверского храма, рядом со мной стоял жених – лица я не видела – перед нами что-то говорил священник, кажется, отец Александр, у него в руках был маленький поднос с обручальными кольцами. Я чувствовала невероятную радость и умиротворение — и ни грамма волнения. И в то же время я как бы видела себя со стороны, словно глазами кого-то из гостей: простое и скромное, но очень нежное белое платье с завышенной талией, наподобие тех, которые носили в Англии в девятнадцатом веке, белые атласные перчатки, волосы красиво убраны под венец фаты… Туфли были, правда, какие-то странные – хоть и белого цвета, но напоминали дешевые балетки, совсем без каблуков. И как это я рискнула при моих ста шестидесяти восьми придти в балетках на собственную свадьбу? Может, у меня жених низенький?! Я перевела мысленный взгляд на парня, стоявшего справа от меня, и опять не смогла разглядеть его лицо. Но, слава Богу, он был сантиметров на десять выше меня. Это меня очень обрадовало.
А дальше началось самое интересное. Священник что-то говорил, говорил, и вдруг я смогла разобрать слова: «А теперь обменяйтесь кольцами в знак того, что ваши жизненные пути отныне неразрывно связаны…» Я взяла кольцо с подноса и приготовилась надеть его на безымянный палец суженного, но тут жених поднял свою руку, и я увидела длинные острые лезвия ножниц на месте ладони…
«Ну, и как, по-твоему, я должна кольцо тебе надевать?» — недовольно спросила я у жениха и… проснулась.
Пять минут я еще полежала, подумала… Потом посмотрела на часы…
…И с криком внутри себя «Проспала-а!!!» понеслась в ванную.
Утренний туалет занял минут семь, еще три минуты я потратила на одевание того, что попалось под руку, две – на поиск сумки, одну – на вытаскивание мобильного из-под дивана («Как он туда попал, блин-нафик-сновымгодом?!»), и только после всех этих процедур я вспомнила, что в квартире еще имеется Эдвард.
Я залетела на кухню… и резко затормозила, чтобы не врезаться в парня, который стоял почти на пороге. Удалось замереть сантиметрах в пяти от него. Но все равно это было слишком для меня близко. Я подняла голову и встретилась с внимательным взглядом карих глаз…
Кажется, я покраснела (к тому же сон этот дурацкий в голову все лезет…) и отступила на шаг.
— Ой… Эдвард… Ты… это… я тебя разбудила? – я мучительно вспоминала, что положено говорить с утра, но мысли были частью уже на работе, частью – еще в свадебном сне.
— Я не спал, — просто, как всегда, ответил Эдвард. Меня более-менее привела в порядок эта уже такая привычная интонация (точнее, ее практическое отсутствие), и я вспомнила, что нужно сказать:
— Ну, тогда – доброе утро! А я вот проспала, представляешь? Все из-за грозы этой, — я решила совместить разговор с дальнейшими сборами, и вернулась обратно в прихожую. – Теперь на автобус бежать, а обычно меня девчонки подбрасывают до места на машине. Если я через двадцать минут не буду на другом конце Колорадо-Спрингса – мне конец! Директор меня в гроб заколотит!
— В гроб заколотит? – напрягся Эдвард.
— Да нет, не заколотит, это я преувеличиваю для красного словца. Может, замечание влепит, — успокоила я его и себя, зашнуровывая кроссовки, потом взяла сумку и ключи. – Никому не открывай, никуда не ходи, будь паинькой и ешь все, что увидишь съедобного! – с этими словами я вышла в коридор. – Вернусь в шесть вечера!
Эдвардово «до встречи» было перекрыто щелканьем ключа в замке.
Уфф…
На пару секунд я забыла, что опаздываю, и задумчиво посмотрела на дверь, осмысливая новую эмоцию по отношению к гостю. Но почему-то представилось, что Эдвард может наблюдать за мной сейчас в глазок из квартиры, и я пулей понеслась к лестнице…
На улице светило солнце и подсыхали лужи. Я шла на повышенной скорости и успела на остановку в тот момент, когда там как раз притормозил автобус.
Пройдя через турникет, я упала на сидение рядом с каким-то пожилым афро-американцем. Он недовольно глянул на меня и отвернулся к окну. Что это ему не понравилось? Я же ведь не вышла из дома в пижамной майке, правда?
Эта мысль напугала меня, и я как можно незаметнее осмотрела себя. Вроде все в порядке: джинсы, рубашка, обувь, сумка… Ага, накраситься забыла… Но это тоже не причина меня разглядывать. Я вполне даже прилично выгляжу без косметики, не хуже всех. А, ладно. Может, у мужика просто плохое настроение сегодня.
В детский садик на Рифл-роуд я прибежала спустя минуту по положенном времени. Директора еще не было; я с облегчением выдохнула и отправилась в свою группу.
Моя напарница Джейн стояла перед зеркалом и подводила глаза карандашом. Она обернулась на звук моих шагов и снова вернулась к прерванному занятию.
— Что, на макияже дома время сэкономила? – бросила я вместо приветствия.
— На себя посмотри… — протянула она. – Я хоть расчесалась перед выходом…
Я тоже подошла к зеркалу и взглянула на себя из-за плеча Джейн.
О-о-о! Отлично! Взрыв-на-макаронной-фабрике нервно курит в стороне! Наверно, тот мужик в автобусе принял меня за хиппи…
Я вытащила из сумки расческу и попыталась пригладить торчащие во все стороны и спутанные волосы, но они упрямо не хотели лежать, как следует.
— Не старайся… — опять лениво произнесла Джейн, с некоторым сочувствием глядя на меня в зеркало. – Они у тебя всегда такие…
— Я знала, что ты это скажешь, — парировала я и пошла мочить расческу в воде.
Мне все-таки удалось привести стрижку в мало-мальски приличный вид. Потом начали подходить дети с родителями, и мне уже было не до прически.
Но все утро меня не оставляли размышления о сегодняшнем сне. Может быть, это мое подсознание так реагирует на мужчину в доме? Или мне нужно расширить круг молодых людей, с которыми я общаюсь? Или я наслушалась вчера Рика с его свадебной новостью? Или все-таки у меня к бедняге Эдварду скрытое светлое чувство?.. Ой-вэй…
К полудню, когда мы с ребятами отправились на прогулку, я поняла, что надо с этими мыслями что-то делать, и повелела себе не думать об Эдварде, свадьбе, кольцах и балетках. Психотерапия повлияла положительно, и мне удалось полностью включиться в рабочий режим. Дети сегодня вели себя на редкость хорошо, почти не дрались и не ругались, и даже с первого раза послушались, когда я попросила всех встать в одну колонну, чтобы идти на обед. По всем признакам, я должна была вернуться домой в хорошем настроении, что бывало не так часто, как хотелось бы. Но…
Когда в 17.20 прозвенел звонок, возвещающий, что двери детского сада сейчас будут заперты после рабочего дня, я все еще зависала перед зеркалом. Волосы опять взъерошились, наэлектризовались (остатки грозы, что ли, в воздухе витают?) и выглядели ужасно. Я сбегала к умывальникам, намочила расческу, вернулась в группу и предприняла последнюю попытку привести себя в порядок. И только тогда услышала, как от окна нашей группы со стоянки отъезжает машина завхоза, который обычно и запирает двери здания.
Я бросилась бегом к выходу из садика и дернула дверную ручку. Заперто.
Саманта, на конкурсе «Тормоз года» ты бы отхватила первенство…
Достав трубку мобильного из кармана, я набрала номер Джейн.
— Алло-у? – как всегда неторопливо сказала та.
— Джейн, слушай, у тебя есть номер телефона мистера Хопкинса, завхоза нашего?
— Вряд ли… А может и есть… Но скорее всего нет…
— Глянь, пожалуйста. Если есть, скинь эсэмеской, о’кей? – я подождала, пока она лениво выдаст свое «ладно» и положила трубку.
Ох, ты… Главное, чтобы Эдвард не сильно волновался и не делал глупостей, пока меня не будет…
Я пошла по коридору в надежде успокоиться. Эсэмески все не было. И снова не было. И опять не было. Я не выдержала и перезвонила Джейн сама.
— Но ты же сказала, «если есть — скинь», а у меня нет, вот я и не отправляю… — пояснила свое молчание напарница.
Иногда она меня раздражает.
Я отключилась и поискала в телефонной книжке номер нашего директора. Влетит мне, конечно, но что делать, Эдвард дороже…
Конечно, директор выложил, все, что обо мне думает, но телефон завхоза дал.
Я быстро поблагодарила (за телефон, не за взбучку), и набрала мистера Хопкинса.
— Мистер Хопкинс, простите за беспокойство… Это Сэм Ивейн из третьей труппы. Вы знаете, мне неловко вас тревожить, но вы меня заперли в здании… Да, внутри, где ж еще? Дело в том, что я очень, очень тороплюсь домой… Да, поклонники ждут. С десяток набилось в квартиру и ждут. Вы не могли бы меня отпереть? До какого утра?! До утра меня не устраивает! Но вы же недалеко уехали! А-а… простите. Все, жду вас у входа.
Шутник, однако. Посиди, говорит, там до утра. Разве ж можно так человека нервировать?
Я уселась к стене прям на пол, сумку поставила рядом. Осталось молиться, чтобы мистер Хопкинс успел за 10 минут…
***
Но… мистера Хопкинса угораздило поехать через центр. Я ждала, пока он вылезет из пробки, около получаса. Потом еще двадцать минут парилась на остановке, опоздав на автобус. Полчаса, сжав зубы от досады, терпела назойливые приставания какого-то морально ограниченного парня, севшего со мной на одно сиденье в салоне подошедшего наконец следующего автобуса.
К семи вечера, когда я подошла к своей двери, я была уже на взводе. Мне хотелось одного: упасть в прохладную ванну с ароматизированной солью и лежать там до утра.
Я зашла в прихожую, бросая сумку на тумбу и скидывая кроссовки.
— Эдвард? Я дома… — хватило у меня сил сказать перед тем, как я упала на тахту на кухне. В комнате послышался звук открываемой балконной двери и знакомое шаркание. И почему он так странно ходит?.. Надо будет спросить, подумала я, лежа с закрытыми глазами и пытаясь расслабиться.
— Сэм… — нерешительно произнес Эдвард, стоя рядом со мной.
— Ммм?
— Я… порвал ткань на твоем диване.
— Ммм…
Держи себя в руках, Сэм, ничего страшного, он не знал, что это новый диван…
— Знаешь, это даже неплохо — я всегда хотела увидеть, что они там внутрь запихивают...
Но, похоже, исповедь только началась...
— А еще разбилась чашка, из которой ты обычно пьешь.
— В моей жизни еще будут чашки, Эдвард… — тихое раздражение становилось все труднее сдерживать, и, кажется, мой тон приобрел угрожающую окраску.
— А еще…
— Сгорел последний телевизор? – я открыла глаза и предупреждающе-сурово взглянула на парня.
— Нет. В ванную упала бутылочка с жидким мылом и разбилась. Я собрал крупные осколки, а мелкие не смог... Мне очень жаль, — вид у Эдварда действительно был виноватый, но в тот момент разжалобить меня не мог никто.
— Хорошо, что ты мне об этом сказал перед тем, как я туда залезу, — голосом наемного убийцы бросила я, поднимаясь с тахты и направляясь в ванную.
Елка-палка! Что здесь творится! Мало того, что вся ванна в мелких прозрачных осколках, так они еще и на полу кое-где! А этот обормот, кстати, босиком по квартире ходит… Ага, и эмаль на ванне покорябалась, отлично!
Я пошла в комнату, чтобы сразу оценить размер разрушений, и замерла на пороге. Нет, ну надо же! Мой дорогой диванчик, кто тебя обидел? Кто распорол твой подлокотник на самом видном месте так, что синтепон и нитки флока торчат во все стороны?..
Для укомплектации плохими эмоциями я отправилась обратно в кухню и, обойдя Эдварда, заглянула в контейнер для мусора. Чашка был умело грохнута на несколько частей и восстановлению не подлежала. Что за невезушный день!
Виновник стоял и смотрел в пол, не двигаясь с места.
— Прости… — тихо проговорил он. Похоже, Эдвард уловил мое настроение.
Я применила последнее средство, чтобы справиться с негативом внутри меня, — глубоко вздохнула несколько раз с закрытыми глазами. Вроде помогло. Накопленная за вечер ярость отступила.
Я посмотрела на своего жильца. Он тоже глядел на меня, но робко, из-под волос. Горе луковое…
— Ладно, проехали. Телевизор цел – и слава Богу! – попыталась пошутить я; получилось мрачновато, но за неимением сейчас лучшего тона в моей коллекции сойдет и так…
Эдвард вскинул брови, теперь в его взгляде читалось удивление.
— Ты не злишься?
Конечно, я злюсь.
— Нет, не злюсь.
— Я приготовил тебе ужин, — вдруг выдал парень, указывая лезвием на плиту.
Э-э-э… Что?
Я обалдело обернулась.
В раздраженных метаниях я совсем не обратила внимания на стоявшую на плите и укрытую полотенцем кастрюльку. Раскутав ее и приоткрыв крышку, я обнаружила там почищенную и сваренную картошку.
— О-о… — только и смогла сказать я.
— В холодильнике – рыба из банки, — продолжил удивлять меня Эдвард.
Я открыла дверцу холодильника, чтобы уточнить, что такое «рыба из банки» и нашла аккуратно вскрытые консервы из тунца. Выставив их на стол, заметила накрытый салфеткой нарезанный хлеб…
Я восхищенно посмотрела на Эдварда.
— Ну, ты даешь…
Парень расплылся в улыбке. Радуется, что пригодился… Ох, Эдвард…
— Схожу в ванную и будем ужинать, — примирительно сообщила я и пошла устранять стеклянный погром.
Остаток вечера мы провели за просмотром «Памятной прогулки» — я точно помнила, что в этой киношке есть эпизод со свадьбой, который я обещала Эдварду накануне. У парня, кажется, периодически возникали вопросы по ходу сюжета, но я так увлеклась фильмом, что пару раз отмахнулась от бедняги, и дальше он смотрел без попыток спросить что-либо. Я решила все ему пояснить после окончания кино и тем самым более-менее успокоила свою совесть, которая и так не вполне была довольна моим сегодняшним поведением.
Но после фильма, прямо на титрах, Эдвард встал и ушел на кухню. Я подождала минутку, не вернется ли он, но услышала лишь слабый скрип тахты, подтверждающий, что парень покинул мое общество бесповоротно.
Обиделся, что ли?.. Блин. Как же я не люблю чувствовать себя виноватой! Голос внутри подсказывал пойти и попросить прощения, но я загнала его поглубже и решила, что процесс зашивания дырки в обивке подлокотника дивана вполне сойдет вместо извинительных слов, и мы с Эдвардом будем квиты. Ведь он сегодня доставил мне гораздо больше проблем, чем я ему… Конечно, совесть на такую сделку не пошла, и, даже пытаясь как следует загнать синтепон под ткань, я чувствовала, что должна, должна, должна поговорить с Эдвардом…
Но – увы! — совесть в тот день было суждено работать вхолостую, о чем впоследствии я весьма сожалела. Так и не помирившись с Эдвардом, я легла спать.
А ночью, собственно, и началась вся заваруха.
Я проснулась от щелчка открываемого дверного замка.
Кто-то пытался попасть в мою квартиру.
За все время, что я здесь живу, у меня не было ни одного повода усомниться в своей безопасности… Внутри похолодело. Судя по звуку шагов, в прихожую зашло несколько человек. Я лежала на диване спиной к входу и от ужаса не смела пошевелиться.
И вдруг, как выстрел в голове, — «Эдвард!..»
— Кто вы? – тут же услышала я голос парня.
Вошедшие не ответили и пошли на кухню. Я сама не понимала, почему я до сих пор лежу и изображаю спящую. Мелькнула мысль вскочить и броситься к Эдварду на помощь, но тело не слушалось, словно скованное. Полная страха и стыда, что не делаю того, что должна, я в полной тишине услышала чужой мужской шепот:
— Заткнись. Еще одно твое слово – и она умрет. Пойдешь с нами.
И лязг лезвий Эдварда, поднимаемого рывком с тахты. Теперь он молчал.
Она – это я?
Если не двигаться, я буду жить? Эдвард не скажет ни слова, спасая меня; они спокойно заберут Эдварда, а я буду жить?
От этой мысли в голове прояснилось, и оцепенение спало.
Если я все равно предназначена в жертвы – смерти или совести – то я выбираю…
— Не трогайте его!! – с этим криком я ворвалась в кухню, по пути врубая свет. Я успела увидеть четверых людей в военной форме без нашивок со странными объемными темными очками на лицах и оружием в руках; потом – взгляд карих глаз, умоляюще-страдающий, словно с досадой и словами «Ну, зачем ты…». Двое из пришедших держали Эдварда за локти… Все это промелькнуло за секунду, как вдруг один из военных метнулся ко мне, ударил по лицу так, что я упала, и щелкнул выключателем.
— Молчать! – тот же злой шепот. В глазах потемнело не только от снова накатившей ночи. Я сделала попытку встать, и почувствовала, как Эдвард дернулся ко мне, но ни его, ни моим планам было не дано осуществиться. Парня перехватили покрепче, а мое плечо оказалось зажато в тиски накаченной руки того, кто меня ударил.
— Пикнешь кому-нибудь – мы его убьем. Завтра – ни шагу из дома, ясно? Мы будем следить за тобой… — слушала я шипящие инструкции мужика. Опять накатила волна ужаса: это происходит здесь, со мной, в моем доме?!
— Куда вы его забираете? – дрожащим голосом выдавила из себя я.
Мне никто не ответил. Военные протащили Эдварда мимо меня в прихожую.
— Сэм… — скорее выдохнул, чем прошептал Эдвард.
И это было последнее, что я слышала в ту ночь, потому что в предплечье вонзилась игла шприца, и я погрузилась во тьму окончательно.
Часть 2Кристиан Картер, темноволосый двадцатишестилетний парень в форме санитара, шел по коридору военного госпиталя, насвистывая арию из «Призрака оперы», звучащую в наушниках плейера, и катил перед собой инвалидное кресло. Кресло было пустое – пока.
Сегодня задачей Картера было выгулять пару пациентов, поставить капельницу третьей и полчаса поговорить с четвертым. Да, народу в госпитале (точнее, в его экспериментальном отделении) лежало сейчас не особо много, и Картер не перетруждался. Бывалые люди говорили, что в таком же отделении в Вашингтоне одновременно лежало до пятидесяти пациентов. Но в Колорадо-Спрингсе с чудиками был напряг, и поэтому на Картере висело всего четверо подопечных. Ну, десятилетний мальчишка-аутист Джеки, который в минуты вдохновения рисовал точные космические снимки разных участков Земли – это еще ничего, Картеру с ним никаких проблем не было. Но вот остальные… Риана, девушка, способная решать сложнейшие задачи быстрее самого быстрого компьютера в мире, являла собой на редкость неуравновешенную и капризную особу, и санитару часто доставалось утихомиривать пациентку шприцом с успокоительным. Мистер Спенсер, пожилой негр-колясочник, был вообще опасен. Потому что иногда Картер думал, что тот читает его мысли. Это, конечно, было не так, но определенные способности у Спенсера имелись – он мог предсказать что-нибудь в ближайшем будущем. Правда, не по заказу, а, как и Джеки – по вдохновению. В остальное время он показывал себя брюзжащим и постоянно всем недовольным стариканом.
Четвертого пациента привезли три дня назад, ночью. Дежурил не Картер, а его сменщик, Питерсон. Он рассказал Картеру, как в три часа по полуночи приехала военная машина (из гарнизона, не иначе) и привезла черноволосого худого парня, молчаливого и замкнутого, и что было самым странным – у новичка на руках вместо ладоней каким-то образом крепились длинные и наверняка острые лезвия ножниц и ножей – по одному на каждый палец. Когда Картер увидел парня утром, после заступления на дежурство, то даже присвистнул. Вроде бы и навидался он уже в этом госпитале много такого, что другим не приснится, а все равно странно было смотреть на получеловека-полуробота вживую. Хотя доктор Криспен сразу сообщил, что считать Эдварда (так звали этого ножерукого) роботом – в корне неверно, так как лезвия являются для него тем же, чем обычные протезы для инвалида. Но Картер все равно внутри себя называл парня киборгом. Эдвард за все время пребывания в отделении не произнес ни слова, и в задачи санитаров и врача входило ежедневно разговаривать с пациентом на самые разнообразные темы в попытке вытянуть ответную реакцию. Добровольную реакцию, всегда прибавлял, думая об этом, Картер. Потому что он прекрасно знал, что через неделю неудач полковник Ричардсон, куратор спецотделения от Военной академии, прикажет пустить в ход медикаменты. И тут уж Эдвард не только заговорит, но и запоет, и запляшет.
Картер старался не испытывать жалости к пациентам. В Военной академии, экзамены куда он проваливал три года подряд, учили, что жалость – не к лицу военным, что это чувство испытывают слабые люди, которые не умеют подчиняться приказам. Картер и в этом году подал документы на зачисление, — экзамены должны были начаться через две недели, — и всеми силами старался походить на тех счастливчиков, к числу которых он мог бы принадлежать уже три года. Никакой жалости, четкое следование распоряжениям начальства, отстаивание интересов правительства США в любых обстоятельствах… В мечтах он видел себя выпускником академии, которого фотографируют на фоне американского звездного флага…
Картер мотнул головой, отгоняя фантазии, — он стоял у двери с маленьким зарешетчатым окошком.
— Эй, мистер Спенсер, как настроение сегодня? – громко произнес парень, вытащив наушники и оставив их болтаться на груди.
— Отстань, молокосос… — глухо раздалось из-за двери.
— А тем не менее нам нужно с вами погулять! – бодро сообщил Картер, ставя коляску на предохранитель.
— Найди себе девчонку и гуляй с ней, — буркнул старик недовольно.
— И с нами пойдет малыш Джеки, — Картер решил применить контрдовод, чтобы Спенсер смягчился. Так и произошло.
— Джеки… Славный малый… Ладно, закатывай сюда свое кресло для пыток, так и быть, подышу свежим воздухом.
Эти слова были равнозначны победе Картера, и он с дежурной улыбкой безбоязненно зашел в палату. Старика всегда следовало ублажить перед посещением: Спенсер имел привычку во всех, кто был ему не угоден в данный момент, красивым броском от окна запускать чем-нибудь тяжелым. Из палаты уже убрали все вещи, которые могли причинить вред окружающим, но старик с завидным упрямством находил все новые.
Картер помог негру перебраться в коляску с кровати, укутал его пледом и повез дальше по коридору, к палате Джеки.
Когда они были на месте, Картер приоткрыл дверь палаты и окликнул мальчика. Тот молча встал из-за своего стола с красками и альбомными листами, вышел в коридор и пристроился рядом с коляской Спенсера с обычным выражением отрешенности на лице.
— Привет, малыш… — произнес непривычно мягко старик-негр. Картер хмыкнул. Питерсон рассказывал ему историю Спенсера. Его дочь вышла замуж за белого, и внук Спенсера получился светлым мулатом. Дед обожал его, но судьба распорядилась запихнуть Спенсера в госпиталь, и вот уже пять лет старик корячится на американское правительство, иногда выдавая не особо применимые к реальности предсказания. Тем не менее, за предоставляемые сведения правительство полностью содержало семейство Спенсера, хоть и не позволяло видеться с ними. А в Джеки старик, кажется, видел своего внука, вот и добрел при виде мальчишки.
Следующая дверь по коридору вела в палату Эдварда. Картер заглянул внутрь через решетку. Пациент-новичок, ссутулившись, сидел на койке и смотрел в окно. «Пусть пока побудет в здании. Все они смирные до поры, до времени, а как выйдут на улицу – сразу в бега…» — подумал Картер, продолжая свой путь. Старик притих, мальчик спокойно шлепал рядом справа.
— Хороший парень… — вдруг скрипуче выдал Спенсер.
— О ком это вы? – спросил Картер с зевком.
— И девушка у него хорошая… — словно не слыша санитара, продолжил старик. – Любит его…
Картер остановил коляску и быстро вытащил из нагрудного кармана диктофон, врубая запись. А Спенсер все говорил, говорил…
— Ветки бьют по лицу… Юная леди, осторожней! Здесь вам не Гайд-парк! Скачете, как на лошади… Ах, вот кого вы искали… Его здесь не обижают… пока… Конечно, идите, идите, они не успеют. Джеки, малыш, поспешим! Иди, парень, она ждет тебя… Какие острые иглы… Руки, плечи, лицо – все в мелких иглах, больно… Но ничего, мы справимся. Мы вместе, мы справимся… Я так скучала… — и последнее слово совсем шепотом. – Эдвард…
Спенсера вдруг словно подбросило на коляске, все конечности дернулись, голова опустилась на грудь. Старик потерял сознание. Картер схватил его руку, нащупывая пульс. Слава Богу, сердце билось нормально. Санитар убрал диктофон обратно в карман и сообщил:
— Джеки, прогулка переносится на вечер. Сейчас возвращаемся в палату.
Картер развернул коляску со Спенсером, мальчик повернулся вместе с ним, но никуда не пошел.
— Джеки? – настороженно сказал санитар, тоже останавливаясь.
— Джеки хочет гулять… — нахмурившись и глядя вдаль, произнес мальчик.
— Джеки, мы пойдем гулять вечером, малыш, а сейчас идем в палату рисовать, — сделал еще одну попытку уговорить пациента Картер.
— Джеки пойдет гулять, — повторил мальчик и, отвернувшись, двинулся вдоль по коридору один.
«Что еще за выкрутасы?!» — разозлился Картер, бросил коляску и догнал мальчика, хватая его за ладонь. Тот вырвал руку и вскрикнул. Из-за двери одной из палат раздался ответный женский вопль:
— Не мучайте ребенка, живодеры!!
«Не хватало сегодня еще и Рианы в плохом настроении для полного счастья», — с досадой подумал Картер, пытаясь задержать Джеки на пути к выходу. Тот отбивался и всеми силами пытался продолжить движение.
— Ну, все, пацан, вызываю тяжелую артиллерию… — выдохнул санитар и громко позвал:
— Сестра Лючия! Коридор № 2!
Джеки никак не отреагировал на слова Картера, упрямо стремясь вперед. У Картера не имелось полномочий применять к пациентам силу, а шприц с транквилизатором находился в кармашке коляски, до которой было уже приличное расстояние, поэтому останавливать вышедшего из себя мальчика следовало иными способами…
— Кристиан, что случилось? – раздался мягкий голос справа от санитара.
— Как это у вас так быстро получается появляться? – поразился Картер вместо ответа.
Сестра Лючия, пожилая негритянка, работавшая в отделении в качестве послушания от своего монастырского сестричества милосердия, переключила внимание с санитара на мальчика. Она подошла ближе и наклонилась к нему.
— Джеки, что с тобой, маленький мой? – ласково поинтересовалась она, осторожно касаясь его плеча.
— Джеки хочет гулять… — повторил мальчик еще раз, не глядя на сестру милосердия.
— Хорошо, идем гулять, — сразу согласилась сестра Лючия и взглянула на Картера. Тот, сжав губы, кивнул. Женщина взяла мальчика за руку и, говоря успокаивающие слова, повела его к выходу.
Картер вздохнул с некоторым облегчением.
— Эй, ты, там! Развяжи меня!! Иначе я за себя не отвечаю! – продолжала орать Риана в своей палате.
— Сколько раз тебе повторять, что меня зовут Картер, — пробурчал санитар, открывая дверь в палату девушки. Риану на время действия успокоительно полагалось привязывать к койке, так как после пробуждения девушка вела себя несколько буйнее обычного.
Картер приблизился к койке и посветил осмотровым фонариком в глаза Рианы (та поморщилась), а потом, не торопясь, развязал ремни на руках и ногах пациентки. Девушка с наслаждением потянулась и сменила гнев на милость:
— Слышь, Картер, а как там «мистер Ножницы» поживает? Уже выходит из палаты?
— Тебе-то что? – лениво спросил санитар.
— А что такое? Новый парень, симпатичный, оригинальный… — вызывающе посмотрела на него Риана. – Имею я право на личную жизнь или мне только циферками вашими заниматься?
Картер пфыкнул и пошел к выходу из палаты.
— Не гуляет и вряд ли будет. Не надейся.
— Изверги… — раздраженно сообщила девушка спине санитара.
Тот закрыл дверь и покатил коляску с все еще находящимся в бессознательном состоянии стариком по коридору.
***
Я проревела три дня подряд. На работу не ходила, на звонки не отвечала. К пятнице обо мне вспомнили и заволновались все, кому не лень, знакомые и незнакомые: телефон жужжал почти без перерывов. Хорошо хоть мама и Рик до утра субботы не будут переживать за меня… Или нехорошо?..
Я сидела на диване, который порвал Эдвард, тупо смотрела в темный экран сгоревшего при Эдварде телевизора; через дверь с балкона, где Эдвард любил читать с бук-ридера, тянуло теплым сквознячком… Я чувствовала себя абсолютно опустошенной и одинокой.
И хотя в голове уже немного прояснилось, и я не тряслась от страха, когда кто-то проходил мимо моей двери по коридору, но было ощущение, что за мной наблюдают. Это пугало даже больше одиночества. Я очень хотела позвонить Рику и рассказать ему все, но боялась, что мне подбросили в квартиру какой-нибудь «жучок» (я в кино видела, что это раз плюнуть), или поставили «прослушку» на мобильник. Или взломали мой ящик электронной почты и следят за перепиской. Похоже, у меня начала развиваться фобия…
Так бы и сидела я на диване еще один день, но в пятницу после обеда в дверь позвонили. Я сглотнула комок в горле и пошла открывать. Все-таки белый день на дворе, вряд ли это опять те парни…
Но вот уж кого я не ожидала увидеть на пороге своего дома, так это Брайана Смита!
От счастья я открыла рот и так и замерла.
— Значит, лучших друзей теперь в квартиру не пускают? – мягко улыбаясь, посмотрел на меня парень. Я вспомнила про «жучков» и решительно ответила:
— Нет, Брайан, не сегодня, — я прикрыла дверь и повела его, слегка удивленного, на четвертый этаж. Там была лестница на чердак, вечно запертый, но на ступеньках можно было вполне уютно устроиться и пообщаться.
— Почему не позвонил?! – тихо, чтоб не услышали жильцы четвертого этажа, но очень даже возмущенно, спросила я, усаживаясь на лестнице. Брайан пристроился рядом и облокотился на перила.
— Хм, я звоню тебе уже пару дней. Номер поменяла, что ли?
— Ой… — я смутилась. – Нет, не поменяла. Просто…
— Выкладывай, друг, — сразу перешел к делу Брайан, заметив мое замешательство. Я опустила глаза и поняла, что именно Брайану я и не могу так сразу выложить.
— Знаешь, сложно рассказать все, но… у меня крупные неприятности. В полицию идти нельзя. За моей квартирой, кажется, следят. Ну, по крайней мере, у меня такое ощущение. Телефон тоже не беру, боюсь, что прослушивают…
— Эй, во что ты вляпалась? – с полушутливым подозрением взглянул на меня парень.
— Не знаю, Брай… Я не знаю… Понимаешь, неделю назад…
— Сейчас, погоди, — прервал меня друг и вытащил из сумки вибрирующий телефон. – О, глянь-ка, твой братец звонит!
— Дай мне! – спохватилась я и протянула руку. Брайан без вопросов вложил в нее мобильный.
— Рик! Это Сэм!
В голосе брата ясно прочиталось облегчение:
— О, Боже! Сэм, куда ты пропала?! Звоню тебе третий день, хотел уже подрываться и ехать раньше времени в твой Колорадо-Спрингс. У тебя какие-нибудь проблемы с остроруким гостем?
Я шмыгнула носом, почувствовав желание снова разреветься, но приказала себе не киснуть и сначала разъяснить брату ситуацию.
— Рик… Эдварда забрали… Военные… Ночью с понедельника на вторник…
Рик на пару секунд замолчал, а потом быстро спросил:
— Как ты? С тобой все нормально? Тебе ничего не сделали?
— Физически я в порядке. Но есть другая проблема… Мне вкололи снотворное, когда это случилось, я даже не слышала, как они выходили, и теперь боюсь, что у меня в квартире – «прослушка»…
— Поэтому ты телефон не брала? – догадался Рик.
— Да… Я боялась, что Эдварду от этого будет хуже. Те мужики предупредили, чтобы я не обращалась в полицию… Рик, мне очень страшно… — слезы все-таки непослушно покатились по щекам. Брайан обнял меня за плечи и чуть прижал к себе.
— Просто я не понимаю, как они узнали, что он здесь! – продолжала я объяснять сквозь всхлипывания. — Эдварда видели только вы с мамой и Тина! Но Тину я предупреждала, чтобы она никому не говорила про Эдварда, потому что его разыскивала полиция…
— Его искала полиция?! И ты молчала?!
Упс, кажется, ляпнула лишнее. Хотя нет, уж рассказывать, так всю правду.
— Рик, дослушай. Когда мы нашли Эдварда на дороге, он в тот момент был в бегах: улизнул из больницы какого-то города восточнее Колорадо-Спрингса, где его держали насильно и пытались изучить, как он устроен и почему не старится…
— Хм… Я столько нового узнаю от тебя… — недовольно произнес Рик.
— Ну, прости. У меня не было возможности сообщить. И вот, Эдвард как-то убежал из этой больницы, и мы его подобрали. И теперь его опять увезли неизвестно куда, на этот раз уже военные. Хотя, кто знает, может, и тогда были тоже военные…
— Да-а-а, дела… — протянул Рик, и рядом Брайан покачал головой и вдруг тоном «эврика» выдал:
— Почему же неизвестно куда? Очень даже известно! Военный госпиталь!
Я непонимающе посмотрела на друга:
— Причем здесь госпиталь?
— Как причем? Совмести больницу, военных и наш город и получишь военный госпиталь Колорадо-Спрингса. Нелогично?
— Наоборот, слишком логично, — не поверила я.
— Слушай, что он тебе говорит, — поддержал Брайана Рик в трубке. – Я тоже слышал, что там проводят какие-то эксперименты и научные разработки для армии.
Я задумчиво уставилась на друга, продолжая держать трубку телефона.
— И что же мне делать? – озвучила я главный вопрос.
Ребята молчали. Наверно, думали внутри себя «сидеть и не рыпаться», но боялись мне это сказать. Ладно, сразу расставлю все точки над «i».
— Так. Вы, наверно, решили, что я попереживаю и забуду, но не надейтесь. Я не забуду. Я очень… Эдвард… Просто он такой… такой… Он… — я пыталась найти слова, выражающие мое отношение к бывшему жильцу, но не могла.
— Милый? – мрачно подсказал Рик.
— Рик, только вот не надо все опошлять! – вспылила я.
— Я еще даже не начал, — хмыкнул он. – Но, похоже, я все понял... И поступим мы так. Раз уж моя сестра ввязалась в неприятности, я ее в беде не брошу. Спроси там Брайана, он с нами?
— С вами, с вами… — успокоил его мой друг: видимо, слышал голос Рика из трубки.
— Отлично! План такой! – Рик, кажется, вновь вернулся к обычному присутствию бодрого духа. – Сейчас Брайан увозит тебя к себе, ты ночуешь у него, а утром я, как и договаривались, забираю тебя в Денвер. Там мы все расскажем отцу Джозефу и спросим, как быть… И не спорь! – предупредил он мои возражения. – Батя он опытный, человек хороший, и военным был в свое время. Что он посоветует, то и сделаем. Мне этот способ тысячу раз помогал.
— А тебе не кажется, что этот способ – просто перекладывание ответственности на другого человека, пожилого и немощного, кстати говоря? – все-таки возразила я.
— А тебе не кажется, — передразнил меня Рик, — что у тебя нет альтернативного плана?
А ведь прав, зараза. Я полминутки для приличия подумала и ответила:
— Ладно, я согласна.
— Отличненько, — удовлетворенно протянул братец. — Тогда завтра в семь утра у Брайана.
— Ладно…
— И не грусти. Выше нос! Все будет хорошо!
— Да… Я знаю…
Я отдала телефон другу. Брайан внимательно смотрел на меня.
— Ирэн не будет против? – спросила я.
— Нет, конечно, — успокоил меня друг. — Ирэн, думаю, будет рада – мы не часто принимаем гостей с этими вечными разъездами.
Брайан женился всего полгода назад, и они с Ирэн еще не купили себе квартиру, а жили на съемных, которые все время приходилось менять из-за того, что оба периодически ездили в Канаду работать в Квебекский национальный НИИ. Что они там делали, я не вникала, знала только, что Брайан был одним из самых молодых докторов наук этого института. Тем не менее, жизнь на колесах не позволяла парню видеться с друзьями так часто, как хотелось бы (и ему, и друзьям, в частности, мне).
— О, Брайан, я просто счастлива, что ты рядом… — я прижалась к его плечу. – Почему сейчас не девяносто восьмой, а мы — не шальные подростки-хипхоперы?..
Брайан хмыкнул.
— Потому что сейчас две тысячи пятый, я — глава семьи, а ты — хорошая девчонка, ввязавшаяся из-за своей симпатии в неприятную историю.
— Эй! Эдвард – не симпатия! – встрепенулась я, отодвигаясь.
— По дороге расскажешь. Иди, собирай вещи, — он хлопнул меня по спине и встал со ступенек.
Как же все-таки иногда приятно, когда тобой руководят. Некоторые женщины этого не понимают…
Я решила не набирать баулы, и взяла только то, что мне могло понадобиться дома у Смитов и на службе в субботу утром в Денвере. Выключив все электроприборы из сети и забрав из холодильника то, что могло за полтора дня моего отсутствия испортиться, я вышла из квартиры и заперла дверь на оба замка. Конечно, для тех мужиков замки были не проблемой, но так создавался призрак уверенности, что я все еще контролирую свой дом… Охохо…
Когда мы с Брайаном вышли на улицу, меня вдруг кто-то окликнул по имени. Я слегка испуганно обернулась, но сразу же расслабилась: из окна первого этажа выглядывал мой сосед, мистер Хаффельпун, военный на пенсии. Старичок он был странный (наверно, контуженный), но милый и незлобивый. Я всегда здоровалась с ним, встречаясь у подъездной двери, а он галантно целовал мне руку и называл «юная леди». Он очень любил поговорить, — наверно, был очень одинок, — но у меня не всегда имелось время (и желание) общаться, и я малодушно сбегала.
Вот и сейчас ему, видимо, захотелось с кем-нибудь побеседовать…
— Отправилась на прогулку, Саманта?
— Да, пойду погуляю…
— А молодой человек?.. – указал старик на Брайана.
— Не волнуйтесь, сэр, — улыбнулся Брайан, — с Самантой все будет в порядке.
Мы двинулись к машине, как вдруг мой сосед произнес странную вещь:
— Хм… это уже другой молодой человек… Сколько их у тебя, Саманта?
Я обернулась, подозревая, что сейчас услышу что-то нехорошее.
— Э-э-э?..
— В воскресение был другой… который еще сказал, что он старше меня на сорок лет… — задумчиво протянул старик.
Я в ужасе посмотрела на него.
Что?! Как?!
И тут я вспомнила… Эдвард говорил о своем возрасте, стоя в дверях балкона… Все створки балконных окон были открыты… Старик вполне мог в этот момент сидеть у своего окна и слушать все, что рассказывал Эдвард… О, елка-палка!!
Мне захотелось взвыть.
— Мистер Хаффельпун! – я бросилась к его окну, но он остановил меня властным жестом.
— Майор Хаффельпун, юная леди! Не забывайте, я военный! Я на пенсии, но армия – святое для меня! – старик приосанился, наверно, представляя себя командующим вооруженными силами США. – На базе Петерсон меня называли…
Я перебила его излияния:
— Сэр! Вы говорили кому-нибудь про того молодого человека?!
Старик посмотрел на меня, как на умалишенную.
— Конечно, я сразу же позвонил своему старому приятелю, полковнику Ричардсону. Уж он-то знает толк в необычных людях. У него в госпитале таких – пруд пруди! Но это тайна, никому не говорите!..
— Мы никому не скажем, мистер Хаффельпун, — успокаивающе произнес Брайан, беря меня, совсем ошарашенную, под руку и пытаясь посадить в машину. Но мой сосед вдруг закричал:
— Осторожней, юная леди! С нами, военными, шутки плохи! – и мистер Хаффельпун погрозил мне вслед старческим кулаком.
Это я уже поняла, — подумала я, садясь-таки в машину Брайана. Вот, оказывается, кто сдал Эдварда… И бедняга действительно в военном госпитале…
Мама мия…
Ну, Саманта… Удачи тебе, дорогая.
***
Ирэн встретила нас радушной улыбкой гостеприимной хозяйки, ароматом домашнего яблочного пирога и чая с какими-то травами. Только когда я зашла в дом Смитов, я поняла, наконец, какая голодная. За последние три дня я не съела ничего серьезнее лапши быстрого приготовления – желания готовить не было. А тут такое богатство – настоящий свойский пирог! Была бы кошкой – заурчала от удовольствия.
Как оказалось, в запасе у Ирэн имелся не только пирог. Через минуту после того, как мы сели за стол, передо мной дымилась большая тарелка супа – не такого, как готовили у нас в семье, а обычного американского супа-пюре.
— Вот спасибо вам, друзья, не дали умереть голодной смертью, — приободрилась я и на несколько минут отрешилась от проблем за поглощением вкуснейшего ужина.
— Кто там говорил, что он – не подросток? Аппетит очень даже подростковый, — улыбнулся Брайан. Я не стала реагировать на это замечание и продолжила мысленно петь дифирамбы жене друга за несомненный талант повара.
— Тебе правда нравится? – недоверчиво и весело спросила Ирэн. Я выставила большой палец и, когда прожевала, ответила:
— Знаешь, Квебекский НИИ отобрал у мира великого кулинара!
— Зато мир приобрел будущего магистра прикладной микробиологии! – воздел ложку в восхваляющем жесте Брайан, тепло глядя на молодую жену. Ирэн, сияя улыбкой, ответила ему таким же, полным любви взглядом. Как же они мне нравятся, эти двое!
— Ребята, я начинаю завидовать Квебекскому НИИ. Почему лучшие умы человечества уделяют ему больше внимания, чем своим друзьям?
— Дорогая Сэм, у нас в институте три месяца назад открыли кафедру эмбриологии! Как будто по заказу для меня! В свете последних решений ООН о запрете любых видов клонирования человеческих эмбрионов на территории США, я могу продолжать исследования только в Канаде.
— О! Не знала, что мой друг – Дарт Вейдер… Зачем тебе клонирование? – удивилась я.
— Зачем мне? – по-доброму снисходительно хмыкнул Брайан. – Не мне, а миру!
— Ну вот, я ж говорю. Глобально мыслишь, Дарт. А миру оно зачем? – с сомнением посмотрела я на парня.
— Вот из-за таких вот скептиков и стоит на месте наука, — Брайан легонько стукнул мне по носу свернутой салфеткой. – Клонирование несет в себе массу полезностей для человечества. Можно вырастить новое сердце вместе больного старого и продлить жизнь умирающему. Если идти дальше, можно вырастить ребенка в семье, где уже потеряли всякую надежду на то, чтобы иметь детей! А если пойти еще…
— Брайан, прошу тебя, не надо идти дальше… — перебила я его. — Я знаю, с каким рвением ты берешься за любое дело, поэтому вести с тобой беседу о работе – все равно, что слушать лекцию в универе. Я далека, если честно, от проблем клонирования…
— А зря, — назидательно качнул головой друг. – Потому что сейчас это направление науки – одно из самых развивающихся… там, где его не зарывают на корню… Да что говорить про Штаты! Даже у нас в Квебеке на институт сыплются гневные письма с призывом остановить эксперименты по – цитирую: «бесстыжему подражанию Творцу всего мира»!
— Ммм, кто же так замысловато пишет? – поинтересовалась я, переходя к десерту.
— Да есть там тетя одна, очень религиозная. Утверждает, что Католическая Церковь, как и большинство христианских течений, осудила клонирование, так как у полученных клонов не будет души по причине того, что душа дается человеку при зачатии. А так как зачатия при клонировании в принципе не происходит, то и души у такого человека не будет. Бред, правда? – Брайан, кажется, словил азарт. – Ведь это то же самое, что утверждать «все отличники ходят в очках, я тоже хожу в очках, значит я – отличник»!
— Брайан, родной, пей свой кофе, — придержала его пыл жена, улыбаясь чуть насмешливо. Наверно, она не раз слышала эти рассуждения.
— Дорогая, данный вопрос очень важен для человечества! – шутливо возразил парень и придвинул к себе чашку.
— Поверь, человечество в лице меня сейчас мечтает только о том, чтобы наесться и поспать… — сообщила я и взяла еще один кусок пирога. – Ирэн, ты — волшебница.
— Кушай, кушай… — улыбнулась она.
— Никто меня не ценит… — в притворном отчаянии посмотрел в несуществующую даль Брайан.
— Квебекский НИИ ценит тебя, друг, — похлопала я его по плечу и продолжила уничтожать яблочное произведение искусства.
Ночью мне удалось шикарнейше отдохнуть. Я проснулась в шесть утра свежая и полная сил на великие свершения. Видимо, напряжение последних дней совсем меня измотало, раз простой тихий вечер в дружеской обстановке оказал такое целебное действие.
Когда я, закутанная в халат Ирэн, который она мне одолжила накануне, вернулась из душа в свою комнату, то увидела на мобильнике три неотвеченных от Рика. Наверно, братец пытался меня разбудить (или проверить, жива ли я).
— Да жива я, жива, — успокоила я телефон, расчесываясь перед зеркалом. Было бы неплохо включить фен, но Смиты еще спали, и я не хотела раньше времени будить их. А мобильный тем временем опять завибрировал.
— Да, Рик…
— Ну что? Как оно?
— Нормуль. Выспалась, бодра и практически весела.
— А мы с Кэтти уже едем, скоро будем у тебя.
— Не забудь, я у Брайана!
— Да вроде склерозом не страдаю. Ладно, все, увидимся!
— Ага…
Без пятнадцати семь в дверь моей комнаты постучали. Голос Брайана поинтересовался:
— Сэм, можно к тебе?
— Да, заходи, — я к этому времени уже переоделась и сидела на застеленной кровати; волосы почти высохли и даже умудрились лечь вполне прилично.
Друг принял приглашение, но замер на пороге, разглядывая меня.
— И почему в наше время девчонки так редко носят юбки?..
— Ах, оставьте… — в притворном смущении отмахнулась я от него.
— Правда, красиво.
— Ты же знаешь, я ношу юбку только по исключительным случаям типа поездки в церковь или выпускного бала. Мне джинсы как-то роднее. Хотя мама все время мне твердит, что если бы я ходила в юбке, давно была бы замужем.
— Уже восемь лет умоляю тебя познакомить меня с твоей мамой, а ты все сопротивляешься.
— Я познакомила тебя с Риком, этого мало?
Брайан улыбнулся и все-таки прошел в комнату, присаживаясь на кровать.
— Твой брат – большой оригинал: пригласил меня на свадьбу, но не сказал, когда она.
— А он сам не знает. Мы вот сейчас и едем в Денвер, чтоб это выяснить, — пожала я плечами и еще раз проверила содержимое сумки. – Слушай, я сразу заберу все вещи с собой, оставлять ничего не буду, мало ли что.
— А мало ли что? – уточнил парень.
— Ну… Вдруг придется уехать… Мы обязательно вызволим Эдварда… — я в первый раз упомянула Эдварда, находясь у Смитов, и в груди ухнуло душевной болью.
— Ты расскажешь про него?.. – внимательно посмотрел мне в глаза друг.
— Да, Брайан… Но позже, ладно? Я пока еще и сама не знаю… — я хотела сказать «кто он…», но внутри вдруг возникло окончание «… для меня», и я не стала произносить это вслух.
Мы посидели рядом молча. На улице просигналила машина.
— Удачи, Сэм… Будь осторожна, ладно? – Брайан взял меня за руку и осторожно сжал ладонь. Я благодарно взглянула на него.
— Спасибо, друг. Береги Ирэн, она у тебя замечательная, — я встала с кровати, Брайан поднялся следом.
— Да, я везунчик, — улыбнулся он, идя за мной в прихожую. – Надеюсь, твой избранник тоже…
— Я тебя умоляю, не надо про избранников!.. – оборвала я его, изображая страдание на лице.
Парень хмыкнул, но не стал развивать мысль. Пока я обувалась, он держал мою сумку.
— Сэм… Если потребуется помощь…
— Я знаю, Брай. Ты лучше всех, — я обняла его, взяла сумку и вышла из дома.
Белая «БМВешка» Рика стояла у ворот.
***
Предупреждение: автор никогда не была в реально существующем Храме всех Российских святых г. Денвера, как, собственно, и в США в целом:), вследствие чего берет на себя смелость описать жизнь прихода, как ей в голову взбредет. Также автор предупреждает, что в ее задачи не входило писать нравоучительную историю, поэтому она не стала вдаваться в богословский смысл службы.
По дороге до Денвера мы молчали: Рик не любил, когда его дергают в то время, пока он за рулем, а Кэтти, его невеста, мирно дремала на переднем сидении. Мне оставалось любоваться скалистыми окрестностями и думать о неопределенном будущем и грядущих приключениях.
Сначала я постаралась максимально честно ответить на вопрос, нравится ли мне Эдвард. Часть рассудка уверенно завопила «да!», а вторая часть промямлила что-то невразумительное. Первая часть утверждала, что Эдвард – милый добрый парень, а вторая стала выдвигать предположения, что милой доброты для совместной жизни не достаточно. Первая привела аргумент прекрасных глаз, вторая – захихикала и парировала лезвиями вместо рук. Если бы я и дальше поддерживала этот спор, то пришлось бы задуматься о визите к психиатру, поэтому я заткнула обе части себя и решила положиться на мудрое сердце.
— Рик, можно тебя спросить? – рискнула я обратиться к брату.
— Ага… — тот глянул на меня в зеркальце заднего вида.
— А у тебя есть знакомые в военном госпитале? У тебя же везде знакомые…
— Хм… Я звонил вчера своей бывшей одноклашке Элли Паттерсон, она работала в спецотделении госпиталя санитаркой, но – увы! Она уже полгода как свалила оттуда, да еще и с подпиской о неразглашении.
— Жаль…
— Зато она рассказала кое-что более полезное для нас, чем сведения о пациентах! – Рик довольно ухмыльнулся.
— Ну? – я, заинтригованная, схватилась за его кресло сзади и высунула голову между креслами.
— Сядь нормально, — тут же среагировал Рик.
Я пфыкнула и вернулась на место.
— Молодец. Так вот… Сейчас на месте Элли работает некая сестра Лючия, по послушанию от своего монастыря, и угадай какого? – Рик загадочно повысил интонацию.
— Кармелитского монастыря Святого Сердца Колорадо-Спрингса?! Того, где был раньше отец Джозеф?.. Обалдеть! – я в восхищении запрокинула голову и посмотрела на потолок (или как он там называется) салона машины.
— …Так что моя идея с обращением к отцу Джозефу приобретает новый смысл, — Рик улыбался, как толстый сытый кот.
-Рик, ты — суперстар… — признала я.
Он подмигнул мне в зеркальце, и мы замолчали, на этот раз до самого пункта назначения.
Слава Богу, в субботу утром в Денвере не было таких пробок, как обычно на неделе. По въезде в город мы всего через сорок минут были уже на месте. Денверская церковь в честь Всех Русских Святых находилась неподалеку от университета, который окончил в свое время Рик. Возможно, факт территориальной доступности храма сыграл свою роль в воцерковлении моего брата. Тот посещал церковь каждое воскресение, в отличие от меня, которая бывала на богослужениях от силы раз-два в месяц. Мама тоже старалась приезжать на службы как можно чаще, но у нее были свои интересы: она активно участвовала в жизнедеятельности русской общины Денвера и окрестностей, поэтому, как мне виделось, мамочка больше времени уделяла приятной беседе со знакомыми, чем молитве. Но осуждать я ее не могла. Я и сама обычно половину службы (если не больше) проводила за размышлениями о своих делах, или в крайнем случае любовалась росписями стен и иконами в иконостасе. Один Рик был нашей гордостью: когда еще он учился в универе, его взяли помогать в алтарь. Служение его совершенно преображало: в серьезном и сосредоточенном юноше в церковном облачении было не узнать моего ироничного, нахального братца. В моменты, когда я видела его на службе, я просто восхищалась им, и совсем не удивительно было, что Кэтти, поющая в хоре этого же храма, не смогла устоять от предложения руки и сердца Рика.
Мы припарковались на ближайшей стоянке. Мамина машина уже стояла неподалеку. Рик растолкал Кэтти, мы с ней, наконец, поздоровались, и все вместе двинулись к зданию церкви. А в Денвере начинался новый жаркий июльский день…
Не смотря на то, что мы приехали за полчаса до начала службы, внутри уже было полно людей. Храм гудел, как пчелиный рой. Все поздравляли друг друга с праздником, знакомые здоровались, незнакомые знакомились… Я не очень любила приезжать так рано, потому что в эти моменты храм напоминал клуб по интересам. Но через несколько минут священник возгласил из алтаря по церковно-славянски, на клиросе, там, где стоял хор, звонкий девичий голос начал чтение, и прихожане немного успокоились и попритихли.
Я увидела маму в левой части помещения и отправилась к ней поприветствовать, но меня перехватила чья-то рука.
— Хэй, Сэм!.. Не думал, что ты будешь сегодня! – улыбаясь во весь рот, сказал Байер, стоявший передо мной.
— О, привет… — я вспомнила, как обещала ему позвонить во вторник, и мне стало немного неловко.
— Жаль, что тебя не было на нашей встрече, — словно услышал мои мысли парень. – Мы весьма интересно провели время. Кстати, спасибо за грант, все отлично, мы его уже отправили на рецензию фонда… Если нам дадут финансирование, классный лагерь получится!
— Ммм, круто… — пытаясь скрыть равнодушие к этой новости, протянула я: жизнь до ночи с понедельника на вторник вдруг показалась мне далекой и малозначительной. Я поняла, что беседу мне продолжать совсем не хочется и сказала:
— Знаешь, Байер, пойду я. Еще увидимся.
— Да, конечно, — разочарованно ответил тот.
Мама радостно расцеловала меня, спросила «как там Эдвард, еще не уехал?», я ответила, что «да, уже уехал», про себя упрямо прибавила «…но обещал вернуться», и на этом тему про Эдварда мы закрыли.
Из алтаря вышел Рик, уже переодевшийся, нашел нас глазами, прошел через храм, обнял маму и тихо сообщил:
— Отец Джозеф поговорит с нами после Литургии, — а потом добавил, уже мне на ухо:
— …И он действительно знает эту Лючию!
Я благодарно кивнула брату и решила, что эту службу я буду не размышлять о смысле жизни, а молиться, благо, что отец Джозеф всегда служил на двух языках – английском и славянском, последний же я понимала весьма смутно, и когда служил, к примеру, отец Александр, сосредоточиться на богослужении мне было почти нереально.
Из открытых окон дул теплый ветер и слышалось пение птиц. Всю службу я представляла, что и певчие в хоре, и птицы поют и молятся об одном и том же: чтобы Эдвард вернулся живым и невредимым. Я присоединяла свой мысленный голос к общей молитве, и приходилось прятать от мамы лицо с мокрыми глазами. Сэм, Сэм, ведь и знаешь ты этого парня всего ничего, что же так тебя проняло-то, а? Вон сколько пацанов твоего круга, оглянись – вся компания Байера собралась, общительные, открытые… и совершенно обыкновенные среднестатистические молодые люди… А сердце все твердит «Господи, сохрани Эдварда… Господи, сохрани Эдварда…»
Я не заметила, когда кончилась служба. Просто вдруг ощутила, что давно не слышно хора. Я переключилась на восприятие внешнего мира и прислушалась к словам священника, произносящего проповедь на амвоне, возвышении у иконостаса. Кажется, он цитировал Евангелие:
— Просите, и дано будет вам, ищите и найдёте, стучите и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят…
Это вселяло и укрепляло надежду…
Я вздохнула и пошла вместе со всеми прикладываться к кресту и получать благословение настоятеля.
Маму ждать не было нужды: она помогала в трапезной приготовить праздничный обед, поэтому я скромно встала в сторонке, ожидая Рика. Он в тот момент стоял вместе с Кэтти и негромко беседовал с отцом Джозефом. Наконец священник благословил будущих супругов, на несколько секунд прижав их головы к своей груди, словно малых детей, Рик и Кэтти радостно переглянулись, и все на время разошлись в разные стороны: отец Джозеф – в алтарь, Кэтти – на клирос, а Рик – ко мне.
— Сэм, давай выйдем на улицу, — предложил брат.
— Да, что-то душно здесь стало… Почему кондиционеры не включают?
— Перед службой включали. И сквозняк вообще вреден, — ответил Рик, обходя нескольких стоявших вместе прихожан, которые опять перешли от молитвы к общению – на этот раз вполне оправданному.
Я вышла вслед за братом на улицу; припекало не по-детски, но мы обошли здание и присели на лавочке в тени куста леукотоэ; весной, когда кустарник цвел, это было наше с Риком любимое место.
— Ну, как настрой? Боевой? – поинтересовался братец.
— Ммм… Да нет, скорее такой предвкушено-испуганно-приключенческий… — хмыкнула я.
— Крошка, это нормально. Ты же не часто похищаешь пациентов из военного госпиталя, так?
— Как же, на той неделе двоих похитила!
Переглянувшись, мы рассмеялись.
— Только давай не будем брать эти похищения в привычку, о‘кей? – предупредил брат.
— Договорились, — я откинулась на спинку скамейки и подставила лицо жаркому солнышку. «Нам нужно выручить всего одного человека, Господи, помоги, пожалуйста!» — прозвучало внутри.
Вдруг появилось ощущение, что все будет хорошо, и я мирно закрыла глаза, словно впитывая в себя солнечный свет…
***
— Друг любезный, можно к вам? – доктор Криспен, невысокий седоволосый мужчина, постучал по зарешетчатому окошку в палату пациента по имени Эдвард. Эту формальность можно было по идее не соблюдать, так как палаты все равно запирались магнитными карточками, и никто, кроме персонала, не мог бы их открыть, ни снаружи, ни изнутри. Но доктор привык поддерживать нормы этикета даже со своими подопечными.
В окошко было видно, как худощавый парень с черными спутанными волосами медленно поднял голову и взглянул на доктора Криспена взглядом вселенской скорби. «Ничего, дружок, сейчас мы тебя развеселим!» — довольно улыбаясь, подумал доктор и провел карточкой по замку, открывая дверь.
С самого утра у доктора Криспена было хорошее настроение. Оно взлетело до максимальной отметки после того, как пришли документы из Джексонвилля, которые доктор держал сейчас в руке – сокровище в простой серенькой папке.
Доктор Криспен зашел в палату и сел рядом с Эдвардом на койку.
— А вы все в молчанку играете? – подмигнул он парню. Тот не ответил и отвернулся.
— Ладно, ладно… Можете молчать, но я вот вам лучше кое-что покажу и расскажу… — доктор театральным жестом открыл папку и разогнул скрепляющий механизм, вынимая заламинированную фотографию. Доктор поднес ее в поле зрения пациента и был вполне удовлетворен оказанным эффектом – Эдвард дернулся, как от удара током, вгляделся в фото, потом посмотрел на доктора.
— Вижу, вам знаком данный человек, — расплылся в улыбке мужчина, доставая следующий снимок. – Ну, а этого вы узнаете?
Эдвард взглянул на следующее фото, на доктора, опять на фото, опять на доктора, и произнес:
— Это я.
Доктор захохотал: во-первых, он добился первых слов от пациента, во-вторых, он наслаждался, что может хоть с кем-нибудь поделиться своим открытием.
— А вот и нет! Это тот же человек, что и на предыдущем снимке! Врач-хирург, выпускник Оксфорда, профессор Чикагского университета Стюарт Прайс! А? Попались, Эдвард? Ха-ха-ха! Вот так-то! – тут доктор успокоился и решил сначала выложить парню всю историю, чтобы собрать недостающие элементы, а уже потом праздновать и радоваться. – Ну ладно. Сейчас вы услышите историю величайшего эксперимента в истории Соединенных Штатов! Думаю, даже открытия Николы Теслы не смогут затмить того, что сделал профессор Прайс…
Эдвард выжидающе-настороженно смотрел на доктора Криспена, пока тот листал документы в папке.
— Ага, вот, нашел… Прошение профессора Прайса на предоставление ему в полное распоряжение лаборатории Чикагского университета на три квартала 1894 года. Отклоненное, кстати. Помещение ему не дали, так как посчитали, что Стюарт Прайс сошел с ума. Он обиделся, покинул кафедру и ушел в подполье. Правда, в университете остался на хранение вот этот любопытный документ… — доктор перевернул еще страницу. – Ах, красота! Конец девятнадцатого века! Фактически, этот доклад профессора Прайса – основа основ клонирования человеческих эмбрионов. И хотя в нем не хватает последних страниц, надеюсь, вы сможете нам помочь и вспомнить, что же на них было. Вы же, можно сказать, живое воплощение этого доклада…
Эдвард непонимающим взглядом смотрел на доктора. Тот решил не терзать больше парня.
— Знаете вы или нет, но вы – единственный выживший человеческий экземпляр, клонированный на заре евгеники в девятнадцатом веке! И вы не просто выжили, а и дожили каким-то невообразимым образом до нашего времени! Это не поддается разумному объяснению, потому что все современные ученые считают, что клоны – весьма недолговечны и гораздо более подвержены различным болезням, чем простые люди. А вы, Эдвард, — уникальное доказательство гениальности Стюарта Прайса!
Парень сидел и молчал. Доктор ожидал более оживленной реакции, поэтому слегка настороженно спросил:
— Эдвард? Вы понимаете меня?
Тот поднял глаза и шевельнул лезвиями.
— Что такое клонирование?
Доктор кашлянул и откинулся чуть назад.
— Молодой человек… в смысле, не очень молодой, ха-ха… Вы не в курсе, что такое клонирование?
Эдвард помотал головой. Доктор недовольно нахмурился, подумав: «Да, создатель, видимо, решил не забивать голову создания сведениями о способе его появления на белый свет… Кто же тогда сможет дополнить доклад профессора, если этот Эдвард даже не в курсе, что такое клонирование в принципе?» Доктор вздохнул и перешел на «ты».
— Это слово означает, друг мой, что ты выращен как точная копия Стюарта Прайса, из клетки его организма, с его генетическим материалом. Вероятно, вас, таких копий, было даже несколько, как всегда бывает в подобного рода экспериментах, но выжил только ты один. Или был кто-то еще? – прищурился доктор Криспен.
Эдвард опять посмотрел на фотографию профессора в молодости, лежащую на койке.
— Я был один, — произнес он. – Можно мне взять этот снимок? – он указал лезвием на карточку.
— Бери, Эдвард, — щедро разрешил доктор – у него было еще несколько штук. – Так ты точно не знаешь, про что там дальше в докладе?
Эдвард покачал головой.
— Жаль, жаль…
Парень оторвался от созерцания фотографии и вдруг спросил:
— Что вы со мной сделаете?
— Ну-у… Сложно сказать… Будем изучать, по каким принципам работает твоя ДНК, каким образом ткани организма не старятся, и почему ты застрял именно в этом возрасте, а не в другом…
Эдвард смотрел доктору в глаза, не отрывая взгляда.
— А потом, когда вы закончите, я смогу вернуться дом… к Сэм?
— Э-э-э… Сынок, вероятно, на изучение потребуется больше времени, чем ты думаешь… — замялся доктор.
— Месяц?
— Ха-ха-ха, шутник! – натянуто рассмеялся доктор. – У нас тут некоторые по десять лет сидят… тьфу, то есть лечатся… то есть, э-э-э… наблюдаются, в общем!
— Десять лет?
— А тебе-то, друг мой, все равно должно быть, сколько ты здесь пробудешь. Тебе десятью годами больше, десятью меньше – одна разница, все равно не стареешь… — доктор завистливо вспомнил о своем возрасте и вздохнул.
— Я — не ваш друг, — ровно и уверенно произнес Эдвард. – И мне не все равно.
— Ну, даже если так. Ладно, Эдди, — доктор встал с койки, закрывая папку с документами. – В понедельник приедет полковник и решит, что с тобой дальше делать. А пока разрешаю тебе по часу ежедневно бывать на улице с санитарами – что-то ты бледненький…
Эдвард ничего не ответил, осторожно дотрагиваясь лезвием до фотографии профессора Прайса. Доктор еще пару секунд посмотрел на молчаливого пациента и вышел в коридор.
***
… На снимке был мой отец. Еще это был как будто бы я, только с руками. С настоящими руками.
Руками можно было бы осторожно переносить чашки, и они не разбивались бы. Ими можно было бы дотронуться до дивана — и не порвать ткань. Ими можно было бы прикоснуться к лицу Сэм, когда хочешь сказать ей, что она очень красивая, — и не поранить ее...
Сэм хорошо придумала замотать лезвия прозрачной пленкой. Только я все равно причинил ей вред. Когда была гроза, она говорила, что рада мне. А мне нельзя быть с кем-то рядом, потому что потом людям из-за меня становится плохо.
Я не хочу, чтобы Сэм было плохо…
Мне нельзя быть рядом с ней…
Если бы я был им… Если бы у меня были обычные руки…
***
Через полчаса, которые мы с Риком провели, греясь на солнышке, на дорожке садовой зоны наконец-то появился отец Джозеф. К этому времени уже практически все прихожане вышли на трапезу, устроенную под навесом с другой стороны здания церкви, а по садику бегали дети всех мастей, гоняясь друг за другом и радуясь лету.
— Эй, ребятки, здесь вам на Гайд-парк… — строго сказал священник мальчишкам, устроивших соревнования по перепрыгиванию клумбы. – Скачете, как на лошади… Цветочки ведь живые, им тоже больно… — он наклонился к потоптанной хризантеме и, приподняв растение, заправил головку цветка за соседние стебли. — Бегите, бегите к родителям… — обернулся отец Джозеф к мальчишкам, которые тут же с радостью смылись.
— Вот же какие дети… — с мягкой досадой, качая седой головой, как будто бы ни для кого конкретно произнес священник, подходя к нашей скамейке (мы тут же поднялись). – Да что дети! — и мы, взрослые, порой наступим на чью-то душу, и не заметим, и скачем себе дальше… Ну что, родные мои, вот и Саманта к нам заглянула… — отец Джозеф улыбнулся мне и, протянув руку в приглашающем жесте присесть на лавку, сел сам. Мы устроились справа от него.
— Да… Давно не была, вот – решила приехать… — в общении с отцом Джозефом я всегда чувствовала какую-то неловкость, словно он про меня все знал и служил эдаким молчаливым укором моей нерадивой христианской жизни. Я взглянула на брата, не зная с чего начать разговор.
— Отец, я вам уже кратко изложил суть проблемы, — понял мое замешательство Рик (он иногда звал священника просто «отец», видимо, так уж перевел на английский мамино «батюшка»). – Сэм и сама, наверно, ничего нового не добавит к тому, что известно мне: Эдвард, странный парень с длинными лезвиями ножниц на месте ладоней, пришел в Колорадо-Спрингс пешком, неизвестно откуда…
— Из Флориды он пришел, — перебила я и вспомнила, что не успела рассказать Рику то, что узнала от Эдварда в воскресение.
— Ого… — уставился на меня брат.
— Путь неблизкий… — заметил священник, внимательно глядя мне в глаза. Я опять смутилась, но продолжила вместо Рика:
— Эдвард раньше жил в Тампе – это юг Флориды. В самом городе, или в пригороде Тампы – не знаю точно. Но у него был свой дом, который стоял на холме. Никто не знал, что Эдвард там живет, и вот однажды дом решили снести, чтобы построить торговый центр. Думаю, дом был очень старым… Как, собственно, и сам… — я замялась, пытаясь представить реакцию собеседников на дальнейшую информацию, — как и сам Эдвард…
— В смысле? – с подозрением глянул на меня Рик.
— Он утверждает, что его отец, профессор Стюарт Прайс, создал его в 1895 году. Эдвард на полном серьезе уверен, что ему сто девять лет. И знаете, я ему верю, — сказала я почти вызывающе, — потому что я своими глазами видела в тот день, когда мы нашли его («Всего неделю назад?!»), волдыри от солнечных ожогов на теле, а на другой день к вечеру все воспаление у него сошло. На лице к понедельнику почти не было шрамов… На нем все заживает, как на соба… ну, в смысле, очень хорошо заживает.
— Детка, ты хочешь сказать… что твоему молодому другу вторая сотня пошла?! – Рик застыл с открытым в перекошенной снисходительной улыбке ртом. – Но этого не может быть по законам человеческой природы!
Отец Джозеф вдруг засмеялся.
— Жаль, сынок, что Библия с тобой не согласна: там черным по белому написано, что первый человек Адам жил девятьсот тридцать лет.
— Э-э… — протянул ошарашенный Рик, наверно, пытаясь применить эти сведения к нашей современности. – Ну, это же было давно…
Я тоже была поражена не меньше Рика: никогда не читала Ветхий Завет в оригинале, только истории из детской Библии.
— Значит, Эдварду – чисто теоретически — по правде может быть сто девять лет? – спросила я, чувствуя какую-то надежду и вместе с ней — пока неопределенную — тревогу.
— В нашем мире случаются гораздо более удивительные вещи, чем стодевятилетний парень… — задумчиво посмотрел в небесную высь отец Джозеф. – Муравей может поднять вес, в пятьдесят раз превышающий его собственный… Луна всегда повернута к Земле одной и той же стороной… Животные учатся говорить, словно люди…Чудеса вокруг нас, дети… А Эдварда можно пожалеть: прожить всю жизнь в сумасшедшем двадцатом веке…
— Знаете, отец Джозеф, — слегка невежливо встряла я, – боюсь, Эдварду глубоко до лампочки на то, что творилось в мире последние сто лет. Но простите, пожалуйста, давайте, я вернусь к рассказу? А то мы сейчас беседуем о вечном, а над Эдвардом там, может, эксперименты ставят!
— От того, что кое-кто грубит, Эдварду не полегчает, — мрачно бросил в пространство Рик.
— Ничего, сынок, — махнул рукой священник, и мне стало немного стыдно. – Сестренка твоя волнуется, переживает, это нормально… Где же над беднягой ставят эксперименты?
— В военном госпитале Колорадо-Спрингса, — хмуро продолжила я. – Эдварда похитили в ночь на восьмое июля. Мы хотим как-нибудь его вернуть обратно. Но не знаем, как, и не знаем, что делать дальше, после того, как вернем… («…если вернем…»)
Отец Джозеф молчал, перебирая в руках черный браслет из плетеных бусин – четки.
Рик повернулся к нему:
— Отец, та женщина, сестра Лючия… Она работает в спецотделении госпиталя. Как мы предполагаем, Эдварда держат именно там. Как вы считаете… Быть может…
— Может, она сумеет нам помочь? – я была уже готова умолять, чтобы отец Джозеф посоветовал хоть что-нибудь.
Тот еще несколько секунд подержал мои нервы в натянутом состоянии и произнес:
— Ох, дети, дети… — и священник посмотрел на меня, словно пытаясь понять мотивы моей активности. На этот раз я выдержала пристальный взгляд и не опустила голову.
Отец Джозеф вздохнул и полез в карман рясы.
— Человеческие судьбы вершит сотовая связь, куда мир катится, а? – с доброй усмешкой проговорил он и набрал чей-то номер. Мы с Риком в предвкушении решения проблемы переглянулись.
— Алло… Мать Тавифа? Ты что же, не узнаешь? Вот, то-то же… Как ты там, как сестры? Да, что ж поделать… Ну, не унывай, все в руках Божиих. А я ведь тебе звоню по делу. Хочешь добро хорошим людям сделать? Да моим чадушкам духовным помощь нужна. Сестра Лючия Маркес, которая в госпитале работает, когда она в монастыре появится? Да что ты? Это хорошо, хорошо… Ты ее после службы-то подзадержи, приедут брат с сестрой, Рик и Саманта, поговорить с ней. С ними мое благословение поступать так, как сестра Лючия рассудит. Женщина она мудрая… А тебе, мать, и не обязательно знать. Меньше знаешь, крепче спишь, говорят. Хе-хе, да… Поверь просто, нестандартная у них ситуация. А машинка-то монастырская на ходу у вас? Да? Это я так спросил, на всякий случай… Ну, Бог в помощь, трудись себе, подвизайся. Кланяйся сестрам, молюсь за них. Да, мать Тавифа, да…
Священник положил трубку и задумчиво посмотрел на телефон. Мы выжидающе молчали…
— Завтра подъезжайте в 11.00 в монастырь Святого Сердца. Встретитесь с сестрой Лючией, все, что она вам скажет сделать на счет вашего Эдварда – слушайте и делайте, — священник встал со скамьи. Мы тоже.
— И не бойтесь ничего. После того, как заберете Эдварда, пусть Саманта с ним уезжает из штата, подальше, переждать надо будет. Военные так просто не отступятся. Найдите, кому из ваших знакомых доверяете больше, остановитесь у них. А дальше видно будет. Поняла? – спросил отец Джозеф у меня.
Я кивнула, все еще не веря, что у нас практически есть план. Отец Джозеф тоже кивнул нам и, повернувшись, пошел по дорожке к храму.
Мы с Риком смотрели ему вслед, пока священник не повернул за угол. Потом взглянули друг на друга. Рик улыбнулся и обнял меня.
— Мы вместе, мы справимся. Не дрейфь, крошка…
И я сказала себе, что никогда больше не буду ругаться на него за «крошку»…
***
Вечер субботы и ночь на воскресение я провела в Денвере, у Рика. Его крошечная квартирка на восьмом этаже старой высотки не была предусмотрена на двоих человек, поэтому Рик устроился спать на полу, по-походному — на полиуретановом коврике. Я заняла кровать.
Мы уже легли и выключили свет, когда Рик вдруг сказал:
— Сэм… Помнишь, ты в детстве боялась бомжей и инвалидов?..
Я покраснела (хорошо, что Рик не видит).
— И ничего я их не боялась…
— Боялась, боялась. Как увидишь мужика какого-нибудь в инвалидной коляске в парке, из тех, которые мелочь у прохожих стреляют, так бегом прочь бежала. Или когда к вам в первый класс привели мальчика-дауна по программе внедрения, так маму в школу вызывали из-за твоей истерики на пустом месте…
— Во-первых, не на пустом! Меня хотели заставить сидеть с ним за соседними столами! А во-вторых, это была не истерика, а отстаивание своих прав!
-… и в-третьих, это была странная фобия к тем, кто отличался от обычных людей.
— Рик, никакой фобии у меня не было и нет! Что ты выдумываешь… К чему ты это все говоришь сейчас, а?! – фальшиво возмутилась я, сгорая от стыда: предпочитала позорные страницы своей истории не вспоминать.
— Хех, крошка. Я это говорю к Эдварду… Ведь если рассудить с твоей прежней точки зрения, он – a) инвалид, b) бомж и c) ко всему прочему — тормоз.
— От «а», «бэ» и «цэ» вместе взятых, и слышу! – вспылила я уже всерьез. – Если он не такой, как все, это не повод для тебя оскорблять его!
— Остынь, деточка… Я сейчас говорю гипотетически. Ну, типа взгляд со стороны. Ты его, конечно, лучше знаешь, целых три дня с ним знакома… — тут Рик хихикнул, но сдержался и продолжил:
— Но я вот о чем. Не кажется ли тебе, что через месяц знакомства с ним с твоих глаз спадет пелена увлеченности необычным молодым человеком, с которым ты вынуждена была проживать под одной крышей (а ты знаешь, что этот фактор обычно сближает и разочаровывает быстрее всего), ты устанешь заботиться о взрослом ребенке, которого будешь ото всех скрывать как раз из-за его необычности, и захочешь свободы и любви человека твоего круга?
Я молчала. Рик был мастером разрушать мечты.
Но я была мастером их строить.
— Братец, ты не учитываешь одну вещь.
— Какую же, крошка? – хмыкнул он.
То, что я люблю Эдварда.
— А вот не скажу. Мучайся в неизвестности, спокойной тебе ночи — пожелала я брату и отвернулась к окну.
Рик засмеялся:
— И тебе не хворать…
На этом мы и закончили наш разговор.
Воскресное утро началось для меня как-то не очень: то ли магнитная буря была на солнце, то ли погода менялась, но когда я проснулась, у меня ужасно болела голова. Я полежала, раздумывая, вставать ли мне вообще сегодня, и вспомнила, что к одиннадцати часам мы должны быть в окрестностях Колорадо-Спрингса. А электронный будильник, стоящий на спинке кровати, показывал семь утра. Я замычала и уткнулась больной головой в подушку.
Из кухни доносился аромат яичницы: Рик готовил мне завтрак (сам он по утрам не ел). Мне, правда, есть тоже не особо хотелось, но я пересилила себя и поднялась с кровати.
— Сэм? Завтракать будешь? – спросил из кухни братец.
— Ммм… — простонала я в ответ, уползая в ванную. В голове шумело… Было ощущение разбитости и недостаточного времени для отдыха, хотя спала я почти девять часов кряду...
Я, пересиливая себя, ополоснула лицо холодной водой и взглянула в зеркало. Тяжелые круги под глазами, торчащее в разные стороны темно-русое каре, кожа почти за неделю уже забыла, что такое косметика, и выглядела бледной… И даже глаза, обычно отдающие зеленоватым, виделись мне сейчас уставше-темно-карими…
И тут я выпрямилась и, наплевав на больную голову, внимательно вгляделась в свое отражение.
…Ну, Саманта, поедешь в госпиталь за своим ненаглядным – оставайся там: может быть, и тебя вылечат… в психиатрическом отделении.
Я вдруг поняла, что, когда я непричесанная, ненакрашенная и невыспатая, то жутко похожа на Эдварда. Я приподняла брови, изобразив парня, когда он чему-то удивлялся, и не смогла удержаться от нервного смешка.
— Рик, пойди сюда! — кинула я в открытую дверь, по-прежнему глядя в зеркало.
— Да? – брат заглянул в ванную.
— Тебе не кажется, что я похожа…
— На кикимору? Да, что-то есть… — задумчиво протянул Рик и ловко увернулся от летящей в него мочалки.
— На Эдварда, болван! Я похожа на Эдварда!
Рик ухмыльнулся, видимо, перебирая в голове, кого еще неприглядного я ему напоминаю в этом виде, но потом серьезно сказал:
— Радость моя… Я всю жизнь считал, что когда два человека встречаются, и когда это – именно те два человека, которые должны быть вместе, то они просто обязаны быть похожи друг на друга… У нас с Кэтти, правда, данная теория как-то не применилась… Но когда я увидел Эдварда у тебя дома, моей первой мыслью была «Убейте меня, если я сейчас не стою перед тем, кто предназначен моей Сэм». Я и позволил ему остаться только из-за этого. Неужели ты считаешь, что какого-то другого мужика с ножами на руках я бы стерпел поблизости от единственной сестрицы?
Я пораженно смотрела на брата.
— А к чему тогда ты вчера мне на ночь сказочки рассказывал про то, как быстро Эдвард мне надоест?!
Рик улыбнулся:
— А это чтобы ты сама в себе разобралась…
И он ушел обратно на кухню.
Зараза…
Через час мы уже катили по дороге на Колорадо-Спрингс, усиленно соблюдая правила дорожного движения, чтобы не привлекать внимания патрульных камер слежения и полиции. Оказалось, что если усиленно соблюдать правила, то едешь несравненно дольше, поэтому я мысленно поблагодарила Рика за то, что он вытащил меня из дома намного раньше того времени, на которое я рассчитывала. Но голова по-прежнему зверски болела, и вслух я ничего не произносила всю дорогу.
Монастырь находился в восточной части города. Мы подъехали к деревянным воротам в высоком каменном заборе; Рик припарковался на обочине. Других машин поблизости не было, что меня несколько удивило. Рик, похоже, это тоже заметил:
— Слушай, а может, монастырь закрыт для посетителей?
— Постучим – узнаем…
Я подошла к калитке и воплотила слова в жизнь.
Нам никто не открыл. Мимо проехала машина, потом еще одна.
— Сэм, так у них же сейчас служба, наверно… Мы на полчаса раньше приехали… Придется сидеть и… — Рик не закончил, потому что за воротами послышались шаги, и вскоре щелкнула железная задвижка. За калиткой стояла женщина в кармелитском черно-белом облачении. Монахиня была вполне молодой – лет тридцати пяти, лицо ее производило приятное впечатление, хотя назвать женщину красавицей я бы не смогла.
-Слава Иисусу Христу, — сказала она ровно и спокойно. Мы с Риком переглянулись, и я поняла, что даже он не знает, что на это приветствие ответить. Я молчала, боясь ляпнуть что-нибудь не то: если с православными обычаями я сталкивалась с детства, то католические знала лишь понаслышке.
Но мой братец, конечно, к растерянности никогда не был склонен.
— Аминь. Здрасьте… А мы – от отца Джозефа…
Монахиня улыбнулась и, наклонив голову чуть набок, пригласила нас войти.
За забором обнаружился садовый участочек, вроде того, что был за нашим храмом, только здесь трава и кусты росли перед главным фасадом здания церкви из белого кирпича.
— Пойдемте внутрь, служба уже закончилась… — позвала нас монахиня, идя впереди по выложенной камнем дорожке. Мы с Риком последовали за ней.
В церкви было пусто. Я ожидала увидеть ровные ряды скамеек, как в большинстве костелов, и какие-нибудь шикарные витражи, но лавки стояли, как у нас в храме, вдоль стен. Внутри помещение оказалось небольшим, светлым, с простыми белыми стенами. Впереди возвышалось Распятие и статуи Христа и Девы Марии.
Монахиня посоветовала нам присесть на лавку и подождать мать настоятельницу, что мы и сделали, а потом куда-то ушла.
— Рик… — сказала я негромко: не хотелось нарушать тишину церкви, но спросить надо было.
— Че?
— А что нам будет за то, что мы выкрадем Эдварда из госпиталя?
— Э-э… Ты имеешь ввиду – при жизни или после смерти? – он хохотнул. – Почему ты спрашиваешь об этом в церкви?
— Ну, не знаю…
— Хм… Детка, при жизни нас либо пристрелят где-нибудь втихую, либо устроят красивое судебное разбирательство с заключением лет на двадцать. Ничего перспектива?
— Так себе. Будем надеяться на то, что нас не поймают… А после смерти-то вряд ли нам что-то будет. Мы же добро человеку делаем…
— Но воровать ведь нельзя. Сама же сказала – выкрадем! – похоже, Рик издевался над бедной девушкой с больной головой.
— Да? А раз ты у нас такой знаток, вот скажи мне: пользоваться пиратским софтом грех или нет?
Рик сначала задумался, а потом махнул рукой:
— Мнения по этому вопросу расходятся. И вообще, где взять столько денег на лицензионку?!
— Вот видишь. Значит, воровать Эдвардов тоже можно. Где мне взять еще одного такого?
— Так, ладно, хорош мне мозги компостировать… — покачал головой Рик и хмыкнул. Я тоже улыбнулась и в который раз поблагодарила Небеса за брата.
В церкви раздались шаги. Мы обернулись к входу. К нам приближались двое: одна — высокая, средних лет монахиня, с настоятельским крестом на груди, вторая – пожилая темнокожая женщина в форме сестры милосердия. Мы встали с лавочки.
Настоятельница поздоровалась с нами обычным приветствием, а не как привратница. Сестра Лючия просто кивнула нам. Мы тоже поздоровались, представились, и я легким тычком в бок передала Рику инициативу. Тот укоризненно глянул на меня и произнес:
— Мы с Сэм просим прощения, что потревожили вас. Но нам нужна помощь сестры Лючии в одном непростом деле. Отец Джозеф уже говорил с вами, мать Тавифа, по этому поводу.
— Да, — кивнула монахиня. – Поэтому оставляю вас с сестрой Лючией наедине. Сестра, благословение отца Джозефа – приложить все силы, чтобы помочь, — настоятельница посмотрела на негритянку. Та низким грудным голосом ответила:
— Не волнуйтесь, мать Тавифа, что смогу – сделаю.
Настоятельница с чуть заметной улыбкой кивнула и удалилась.
После выложенной мной истории надолго воцарилось молчание. Рик уже давно высказался, мне было нечего добавить, а сестра Лючия, видимо, не отличалась бойкостью общения.
— Что ж, — наконец заговорила она. – Я видела его вчера. Ему уже разрешают бывать на улице с пяти до шести. В палату у меня доступа нет, магнитные карточки только у штатных врачей и санитаров. Поэтому нужно увозить Эдварда, когда он будет на прогулке.
Мое сердце заколотилось все четче и быстрее. Я вдруг осознала, что я действительно сейчас готовлю похищение человека из военного (!) госпиталя. Мама миа…
— Ааа… как вы думаете, у нас получится? – чуть хрипло от волнения спросила я.
— В этом мире нет ничего невозможного, деточка… — улыбнулась сестра Лючия, и я вспомнила слова отца Джозефа про чудеса. Стало немного легче.
Правда, от следующих слов монахини сердце устроило какой-то дикий концерт для ударных с оркестром…
— …А так как завтра в госпиталь приезжает его куратор от Академии, полковник Ричардсон, и неизвестно, как будут развиваться события дальше, то действовать надо сегодня.
О-о-о нет!! Спасите-помогите! Я не верю, что я в этом участвую…
— Что нам нужно делать? – услышала я себя как будто со стороны.
И тут в разговор вступил Рик.
— Кажется, у меня есть идея…
***
Часы показывали 16.30.
Машина – монастырский разбитый джип – ехала по пыльной дороге мимо домишек пригорода Колорадо-Спрингса и редких дорожных магазинчиков. Рик сидел за рулем, сестра Лючия – на переднем сидении, я — сзади.
Пока монахиня объясняла Рику, куда ехать, я разбирала большую сумку с одеждой, которую нам дали в монастыре. Для Рика уже нашлась симпатичная толстовка с капюшоном и плотные рабочие брюки, себе я подобрала старушечью кофту с высоким воротником и длинными рукавами, и вдобавок кожаную куртку. На Эдварда долго ничего не находилось, но, наконец, из-под самого низа я вытащила широкое габардиновое пальто. А вот головных уборов в сумке не было. Правда, откопалась пара шарфов, и я решила, что брат обойдется капюшоном толстовки, а мы с Эдвардом замотаемся этими шарфами.
Я так увлеклась перебиранием шмоток (вот она, настоящая женская слабость!), что практически забыла о том, что по идее я должна бы хоть немного переживать о предстоящей операции. События последних дней словно проверяли меня на прочность: получалось, что, переступая через себя в самых разнообразных нестандартных ситуациях, я становилась сильнее — и успокаивалась до следующего этапа испытаний. Вот и сейчас мое волнение отошло на задний план, как только мы приступили к исполнению задуманного.
— …Живая изгородь шириной в три-четыре метра растет вокруг госпиталя много лет. Кусты полностью скрывают металлический забор, окружающий здание спецотделения. С дороги даже и не сразу поймешь, что за кустарником что-то есть, — рассказывала сестра Лючия; как оказалось, негритянка действительно была весьма мудрой женщиной и говорила всегда по делу и четко. – Через забор вам, конечно, не перебраться – по верху идет колючая проволока. Но в заборе есть железная дверь. Она ведет с территории госпиталя в деревянный сарайчик, где я храню средства ухода за газоном и кустарниками. В этом сарайчике очень легко выломать пару досок и проникнуть к двери. Ключ – вот, — она протянула мне небольшой ключик с узорным колечком. – Ровно в пять ноль пять вы должны быть уже у двери. В пять десять заходите. Когда попадете внутрь, ведите себя тихо. Сейчас жарко, и в госпитале открывают окна, все слышно с улицы... Вот этот поворот, — вдруг махнула она рукой налево. Рик резко свернул в узкий проулок.
— Туда надо будет проехать, чтобы развернуться, – показывала она дальше, а я собирала одежду в охапку. Господи, только бы нам повезло…
Рик остановил джип в тени густой кроны старого клена, растущего на чьем-то участке. Мы вышли из машины (я – с тряпками в руках, Рик – с небольшим секатором): сначала сестра Лючия, потом мы с Риком. Монахиня сразу же быстро пошла вперед, мы – за ней на расстоянии двадцати шагов. Вот мы прошли вглубь квартала, вот я увидела густую и высокую живую изгородь из шиповника, боярышника и еще каких-то кустарников, вот мы двинулись вдоль нее… О, мама дорогая… Нам ТУДА?!
Сестра Лючия остановилась у куста, словно случайно уронила на землю светлую тряпицу и опять пошла дальше. Мы приблизились к тому месту, где лежала тряпка, проводили монахиню глазами, пока она не скрылась за углом, а потом повернулись к кустам. Где-то там была дверь. Где-то там, далеко, за густыми ветвями и острыми шипами…
— Сейчас бы нам пригодился Эдвард… — протянул Рик, озадаченно почесывая затылок.
— Умоляю, молчи, — попросила я, сваливая охапку одежды прямо на землю. – Твое здесь – толстовка и брюки.
Брат выбрал из кучи то, что предназначалось ему в качестве защиты от кустарника; я, скрепя сердце, натянула шерстяную кофту, потом еще раз посмотрела на кусты и с гораздо меньшим внутренним сопротивлением залезла в куртку. Рик уже оделся и был готов к вылазке.
— Ключ не потеряешь? – спросил он, накидывая капюшон на голову.
— Нет… — я сжала наше средство к спасению в руке, другой наматывая на голову шарф.
Рик поднял с земли пальто и шарф Эдварда и посмотрел на часы. Я тоже взглянула на свои. 16.45.
— Сэм.
— Да, Рик?
— Я хотел сказать, что горжусь тобой. Вперед.
И мы двинули вперед: сначала Рик с секатором, потом я.
Елка-палка! Но это невозможно!! Кусты были настолько густыми, что за пять минут тщетных попыток продвинуться хоть на полметра, мы с Риком искололись шипами и мелкими ветками везде, где кожу не закрывала плотная ткань. К тому же одежда очень мешала пробиваться через кустарник, потому что цеплялась за все, что было вокруг. Рик не мог за пятнадцать минут с помощью секатора расчистить дорогу длиной три метра в таких условиях. Он только подрубал особо толстые ветки, все же остальные приходилось давить своим авторитетом. Я попробовала развернуться и двигаться вперед спиной, чтобы поберечь от повреждений глаза, но тогда я отставала от Рика, и не удавалось приложить нужную силу для сокрушения кустов. Ветки пружинили и впивались в лопатки. Я опять развернулась и почти уткнулась носом в спину брата. Представляю, каково ему было там, впереди…
Рик молча и сосредоточенно, сантиметр за сантиметром пробивался вперед, я убирала ветки, мешавшие ему и цеплявшие нашу одежду, а время все шло, и приближалась минута «икс». Но я старалась в тот момент не думать ни о чем, кроме «где эта дурацкая сарайка?!»
— Рик, сколько там еще? – выдохнула я. Он не ответил, чаще защелкав секатором. Неужели?..
Рик вдруг свернул чуть правее, и через минуту мы уперлись носами в деревянные доски небольшой постройки! Сквозь ветки виднелся металлический забор, а дальше – снова кустарник, уже на стороне госпиталя. Да! Мы были на месте…
— Посторонись, — прошептал Рик. Я максимально отодвинулась в сторону, освобождая ему пространство для размаха руки.
Ба-бац! Прощай, сарайка… Она и впрямь была старой. Всего от одного удара Рика строение развалилось. Тот потер кулак (видать, рассадил) и указал мне головой на дверь, уступая право повернуть ключ в замке. Я посмотрела на часы. Было 17.03.
— Еще семь минут…
Шесть…
Пять…
За стеной послышались голоса, и буквально через полминуты после этого раздался истошный девичий крик.
— Не-е-ет! Я ненавижу мышее-е-е-ей! Уберите-е-е-е!
Мы с Риком переглянулись. На его лбу была кровь.
— Как думаешь, наша Лючия подложила кому-то из пациенток мышь? – прошептал он.
— Конечно, нет, — отвечала я так же шепотом. – Разумеется, это простое совпадение. Напомни мне обработать твой лоб.
— Про свой не забудь, — махнул рукой брат. Я не стала проверять, поранилась ли я, и так было ясно, что невредимыми из этого сплетения шипов мы не выйдем.
17.08
Я вставила ключ в скважину. Помолилась. Почувствовала, как по спине течет пот. Прислушалась…
За дверью было слышен голос какого-то мужчины.
— …и если бы у меня не было этой коляски, а были бы нормальные ноги, я бы сейчас тут такое устроил! Картер издевается надо мной каждый день, думает, я не замечаю! Колет мне на ночь успокоительные уколы, чтобы утром не страшно было заходить ко мне в палату… Как же! Они на меня не действуют! Мальчик, подай-ка мне еще вон тот булыжничек… Спасибо, родной. И вон тот… Джеки, малыш, поспешим, а то вернется Картер, и останусь я без снарядов… Ну же!
17.09
— …А ты, парень, что там застыл? Лучше бы помог нам с мальчиком. Вон рядом с твоей ногой какой славный камушек! Ну-ка неси его сюда. И хватит обдирать кусты, у тебя все равно лезвия закрыты, не сможешь ты ничего подрезать!...
Тут я не выдержала и повернула ключ в замке! И распахнула дверь! И прищурилась от яркого солнца… Непроизвольно я стащила с себя куртку и шарф, потому что организм начал бунтовать от дикой жары, и огляделась. Рик тем временем тоже вышел из-под арки в изгороди, где находилась дверь, бросая слегка пострадавшее в битве с кустами пальто и шарф Эдварда на землю.
Мы стояли на небольшом участке, окруженном с трех сторон кустарником, а с четвертой стороны закрытом стеной серого двухэтажного здания. На газоне прямо передо мной стояла коляска с пожилым негром, укрытым пледом. Он удивленно приоткрыл рот и молчал. Рядом с мужчиной был светловолосый мальчик лет восьми, он почему-то смотрел не на нас, а в землю.
А за ними у изгороди стоял худой молодой человек в зеленоватой больничной рубахе и брюках. С волосами, которые уже шестой день никто не удосужился ему расчесать, и с лезвиями на руках, нервно подергивающимися, задевая при этом ветки.
— Эдвард… — прошептала я.
— Иди, парень, она ждет тебя… — вдруг серьезно проговорил старик-негр.
И Эдвард медленно пошел ко мне.
А я к нему, как во сне. Сердце ухнуло в невесомость.
На середине расстояния мы встретились.
— Сэм… — то же неуловимое движение губ и дыхания, что и ночью, когда его похитили.
— Я безумно… просто безумно рада, что с тобой все в порядке!.. – качала я головой, не веря своим глазам и тому, что стою рядом с Эдвардом. – Ты не представляешь… Я так скучала… — но тут я вспомнила о времени и решила, что на слова я потрачу его с той стороны изгороди. — Идем, нам пора уходить!
Но тут на меня с такой болью посмотрели карие глаза, что у меня у самой все внутри защемило.
— Эдвард?..
— Сэм… Я не могу… пойти… с тобой…
Что?..
Я отступила на шаг, пытаясь понять смысл этой фразы.
В голове что-то не сходилось.
— Эдвард? О чем ты говоришь?
Тот стоял и уже хмуро смотрел в траву, под ноги.
— Я лучше… останусь здесь.
Что?!!
— Эдвард?! В своем ли ты уме, старче?! Зачем тебе здесь оставаться?!
— Прости… Но от меня только вред, — он говорил, словно выталкивая из себя слова.
— Тебе тут мозги промыли, да? – зло и жалобно зашипела я. — Что ты еще выдумал? Какой вред?!
Эдвард молчал, и я заметила, что его ресницы на опущенных веках намокли.
— Я не хочу, чтобы ты… пострадала, — проговорил он.
— Сейчас ты у меня пострадаешь, — пообещала я, разминая пальцы.
Он настороженно глянул на эти манипуляции и немного отодвинулся в сторонку. Но заниматься рукоприкладством я не стала, — природа не для того дала женщине голос, чтобы марать руки. Я набрала побольше воздуха и…
— ЭДВАРД, ТЫ ОБАЛДЕЛ, что ли?! Мы столько натерпелись, добираясь сюда! Мы за тобой ехали, практически рискуя жизнью, а ты утверждаешь, что НЕ МОЖЕШЬ ПОЙТИ СО МНОЙ?!
— Хей, детка, я думаю, тебя слышно даже за границей штата, не то, что за изгородью… — предупредил Рик, стоя возле калитки.
— Да хоть за Великой Китайской стеной!! – я была в ярости. – ЗАРАЗА! Что ты такое говоришь?! – тут я уселась на газон у ног Эдварда и позорно разревелась.
Мужчина в инвалидной коляске кашлянул и сказал:
— Парень… Если бы за мной пришла моя Мэг, я бы пошел…
Я заревела еще сильнее… и вдруг почувствовала, что к моему лицу притронулось что-то холодное.
Открыв глаза, я увидела лицо Эдварда. Он присел на траву передо мной и легко касался одним из лезвий моей щеки. На его ножницах все еще был мой скотч… И пусть это была не обычная ладонь, а холодная сталь, казалось, что Эдвард вложил в прикосновение все свое человеческое тепло.
Теперь взгляд парня был страдающим, но упрямым и словно чего-то просящим.
Я поняла, что нужно сказать.
— Эдвард… — прошептала я. – Пойдем домой…
И тут я увидела, что напряженные складки на его лице разгладились.
— Пойдем, — просто ответил Эдвард.
Я погладила его по волосам – первый раз я позволила себе прикоснуться к нему так искренне. Он улыбнулся, а его взгляд стал совсем мягким.
— Детка! Мэйдей! – вдруг закричал мой брат. Я обернулась.
Из открытого окна второго этажа на нас обалдело смотрел санитар.
Мы вскочили с газона и кинулись к кустарнику. Я забила на тряпки, которые приготовила для Эдварда, и свои тоже бросила валяться у изгороди... Потому что времени возвращаться и одеваться уже не было: завыла сирена…
О, нет! Как же больно!.. Руки, шея, лицо, голова – все было в мелких иглах, но я, не останавливаясь, пробивалась через изгородь вслед за братом. Он, кажется, не понял, что мы с Эдвардом бежим без всякой защиты, и, не оглядываясь, рвался сквозь ветки.
— Эдвард, береги глаза!.. – крикнула я и продолжила бежать…
Когда же уже кончатся эти кусты! Как хорошо, что мы смогли проломить хоть какое-то подобие прохода, иначе не представляю, как бы мы выбрались из этой ловушки ветвей и листьев…
Еще немного… Уже видно улицу из-за спины Рика!..
Аллилуия! Долгожданное избавление… Я обернулась. Эдвард вырвался за изгородь, закрывая лицо локтями. Он был весь в крови, но ОН БЫЛ. С нами… Со мной!..
— К машине, быстро! – бросил нам Рик и помчался заводить джип.
— Эдвард, еще чуть-чуть! – я опять оглянулась на беднягу, не останавливаясь. Он тяжело дышал и выглядел просто ужасно, но бежал за мной.
И момент, когда мы упали на заднее сиденье машины, а Рик газанул с места на полной скорости, был самым счастливым в моей жизни…
Часть 3«Дорогой Р.! Привет тебе из Ч.!
Вот уже три дня, как мы на новом месте, и Б. наконец-то выбил подключение к интернету. Поэтому пишу тебе только сейчас. Мы доехали хорошо. По дороге нас даже ни разу не остановили полицейские; Б. сказал, что это было чудо, так как обычно машину тормозят в каждом штате. И. не поехала с нами – плохо переносит автомобиль, она обычно летает на самолете прямым рейсом до Квебека. А вот Б. иногда пользуется наземным транспортом, так как очень любит водить. Водит он, кстати, гораздо лучше тебя, но это так, к слову.
Э. в порядке, на второй день поездки уже начал улыбаться, как нормальный человек, а то все как-то жалостливо у него выходило. Он говорит, что в больнице не успели его изучить, так как ждали какого-то полковника Ричардсона (видать, того, про которого болтал тогда мистер Х.), даже не вкололи ни одной иголки. Его это радует — значит, и меня тоже.
Р., я хотела тебе написать… Ну, не знаю, осмелюсь ли я сказать тебе это в лицо… Но, кажется, я люблю Э.
Я дико рада, что мы снова вместе. Я счастлива, когда могу помочь ему в нашей нехитрой повседневности. Я пытаюсь сдерживать себя, чтобы не улыбаться круглосуточно от ощущения, что с Э. все хорошо, и он здесь, со мной…
Ой, забыла написать тебе, где мы живем. Б. снял для нас маленький домик в Большом Ч. не поверишь где – на берегу озера М.! Помнишь поход с ночевкой, когда я еще испугалась грозы? :) Это место всего в пяти километрах отсюда. Но мы из дома далеко пока не суемся. Б. закупил нам продуктов на месяц катакомбного жития, и мы с Э. наслаждаемся бездельем. По вечерам гуляем в ближайших окрестностях – дом стоит на отшибе, и никого из соседей рядом нет. Я нашла в доме удочки, хочу научить Э. ловить рыбу.
Р., как понять, нравишься ли ты парню, если из него лишнего слова не вытянешь? Меня это очень беспокоит.
Твоя С.»
«Милая С.! Я долго пытался понять, кого и что ты зашифровала под некоторыми сокращениями, поэтому прошу тебя впредь писать нормально. Я выхожу в инет с новой симки на мобильном, которая зарегистрирована на абсолютно левого человека, а этот ящик я завел специально для твоих посланий, поэтому ты можешь не бояться того, что вся мощь американской армии направлена на поиск в интернете твоей переписки со мной. Они потерпят поражение.
Рад был узнать, что с вами все O’K. Рад за тебя. Рад за Эдварда.
Как понять, нравишься ли ты парню, если из него лишнего слова не вытянешь? Это ты меня спрашиваешь? У меня никогда проблемы такой не стояло. Все парни, с которыми я общаюсь, очень даже общительные… Ха-ха, шутка. Сэм, не парься. Не торопи его. Не торопись сама. Живи спокойно, присматривайся к человеку.
И будь, пожалуйста, осторожней. Чикаго – большой город, и то, что вы живете на отшибе, это скорее минус, чем плюс. Надеюсь, Брайан позаботился о вашей безопасности. Слышал, что в Чикаго уровень преступности – один из самых высоких по США. Я тебя не пугаю, просто… В общем, не высовывайся сильно, хорошо?
Пиши.
Рик.»
«Дорогой Рик!
Я так была рада твоему письму, что даже от переполнения эмоциями приготовила нам с Эдвардом на ужин шарлотку, такую же, как ела дома у Брая и Ирэн накануне дня «икс». Эдварду понравилось. Да собственно, ему все нравится. Он еще ни разу не сказал, что ему что-то не нравится. Как думаешь, это подозрительно или нормально – когда человеку все нравится?
Рик, позвони, пожалуйста, моей подруге Тине, скажи ей, что все в порядке. Ее номер в Колорадо-Спрингсе +1719…… Э-э-э.. Ты знаешь Тину?
Рик, каким образом, по-твоему, я должна не торопить Эдварда? Мне что, полсотни лет ждать, пока он созреет??? Ему-то хорошо, живи себе да живи, а если я к этому времени состарюсь?! (А я непременно состарюсь за полсотни лет!) Кстати… Пойду обдумаю эту нехорошую мысль…
Твоя Сэм.»
«Сэм, если бы я был сейчас рядом…
… то непременно дал бы тебе по башке! Почему тебе спокойно не живется, а? Ты там с жиру бесишься, что ли?
Парень покладистый, добродушный, всё ему нравится – ее это не устраивает.
Парень ненавязчивый, соблюдает нормы приличия, не лезет с приставаниями — ей опять не по нраву.
Парень при благополучном исходе событий не даст возможности плакать на его могиле – а Саманте опять все не так.
Ты меня удивляешь, крошка.
Вчера был у Смитов и видел твою фотку в газете. Тебя ищет полиция. Ты – злостный нарушитель общественного порядка, ясно? А меня почему-то пока не ищет. Но я на всякий случай вечером же смылся обратно в Денвер. Боюсь, придется уезжать и увозить маму. Найти нас в штате – плевое дело, фамилии такой больше ни у кого нет здесь. Что же за тип твой Эдвард?..
Рик.
ПС: Я не знаю Тину. Не буду никому звонить.»
«О, нет, меня ищут! Рик, прости! Прости, пожалуйста!
Прости, если тебе с мамой придется уехать! Моя вина!:((((((
Эдвард мне кое-что рассказал, очень интересное, то, что он узнал в госпитале о своем прошлом, но я не могу доверить эту инфу письму, поэтому я сначала проверю факты, если удастся, а потом позвоню на новый номер, хорошо? Я очень хочу с тобой посоветоваться!! Рик, мне тебя не хватает!
Сэм.»
«Крошка,
я снова поменял симку. Не звони пока.
Мы с мамой едем в Канаду на время, пока не улягутся страсти. Ей на работу сегодня звонили и предлагали встретиться по поводу тебя. Я успел перехватить ее за полчаса до выхода на эту встречу. Мы уже взяли в аэропорту билеты до Квебека. Я звякнул Смитам, они вылетают следующим рейсом, чтобы помочь нам там устроиться. Бесконечно благодарен этим двоим. Брай только недавно приехал из Чикаго, а уже опять приходится ему тащиться в путь. Слушай, ну и кашу вы заварили. На это замечание можешь не отвечать, я просто брюзжу, как старший брат, мне положено по статусу.
Пожалуйста, будь осторожней.
Рик.»
«Рик…
Мне жаль, что вы с мамой терпите из-за нас эти неприятности… Поцелуй, пожалуйста, ее от меня... Надеюсь, все будет хорошо. Извини сто тысяч раз, я даже представить не могла, во что это все выльется…
Знаешь, я хочу через неделю выбраться в город и поискать в Чикагском университете кое-какие бумажки в архивах. Эдвард рассказал интересные вещи.. Ах да, я это уже писала.
Если честно, я начинаю уставать от безделья. От того, что моим близким из-за меня теперь плохо – это ужасное чувство, я теперь понимаю, что имел ввиду Эдвард там, в госпитале… Устала еще от того, что не вижу больше никаких людей, кроме него… Мне стыдно, но это так. И я уже ни в чем не уверена… Рик, мне плохо… Вы не можете по пути в Квебек залететь на минутку к нам?.. Или хотя бы ты один?.. Я эгоистка, да?
Прости, пожалуйста. Можешь не отвечать на это письмо:((((
Твоя непутевая сестра.»
«Рик, когда я писала, что можешь не отвечать, я пошутила!»
«Эй, БРАТЕЦ!
В чем дело? От тебя три дня ни весточки! Напиши хоть, как ты, как мама? Как добрались? Где устроились?.. Я беру свои слова обратно: можешь не залетать ко мне, главное, чтобы с тобой все было в порядке! Про «залететь ко мне» – это была шутка!
Саманта.»
«Рик…
Пожалуйста, ответь.
Сэм.»
«Рик!..(((((((((((»
***
Проснувшись в понедельник утром, я поняла, что нужно что-то менять в своей жизни. Как же мне уже надоел этот чужой дом… Еще один день по расписанию «умыться-позавтракать-погулять-пообедать-почитать книгу-погулять-поужинать-погулять-лечь спать» я бы не выдержала. Даже рядом с Эдвардом. Или тем более рядом с Эдвардом?.. Охохо…
Когда я собралась в путь, на часах было 7.00. Надеясь, что Эдвард еще не встал (обычно он готовил мне завтрак к 9.00), я тихо вышла из комнаты и почти на цыпочках прокралась мимо его двери. Но незаметно скрыться мне не удалось. Потому что путь мой лежал через гостиную.
А в гостиной сидел Эдвард и, видимо, с раннего утра изучал очередную книгу из библиотеки хозяев дома. Он уже так ловко научился перелистывать страницы лезвиями, что я диву давалась. Счет прочитанных им книг за эти три недели, что мы жили в Большом Чикаго, давно пошел на десятки.
— Слушай, Эдвард, ты вообще спишь когда-нибудь?
Эдвард удивленно посмотрел на меня, заметив, наконец, что я вошла. Да, знаю, нестандартное начало утреннего разговора. Но нужно же когда-то начать ломать стереотипы?
— Сплю. Иногда, — ответил он. – Ты куда-то идешь?
Подальше отсюда, Эд…
— Да, Эдвард, я в город. Покопаюсь в библиотеке университета, поищу какие-нибудь сведения о твоем отце.
— Ты будешь завтракать? Я могу приготовить.
— Нет, извини, перекушу в Чикаго.
— Рик еще не написал тебе?
— Слушай, не напоминай… — я хмуро отмахнулась от него. От Рика не было письма уже дней шесть, Брайан не брал трубку, мама была «абонент-не абонент»… Я предпочитала не думать об этом и лелеяла надежду, что все они просто временно залегли на дно. Я не могла ничего изменить, поэтому только молилась, чтобы не случилось чего-нибудь нехорошего.
Эдвард больше не задавал вопросов, но к чтению почему-то не возвращался, просто сидел и смотрел на меня. Может, я опять расчесаться забыла? Да вроде нет, все нормуль. Странно.
— Эдвард, что-то не так? – с подозрением спросила я.
Он словно очнулся, помотал головой и опять уткнулся в книгу.
Я подошла ближе. Мне уже начал нравиться этот нестандартный день – похоже, в воздухе запахло переменами!
Присев в соседнее кресло, я внимательно всмотрелась в лицо Эдварда. Его глаза застыли в одной точке, уж понятно, что он не читал сейчас, а просто прятал взгляд.
— Эдвард, что за книга? – как можно непринужденнее поинтересовалась я. Он чуть испуганно взглянул на меня. Я на всякий случай запомнила номер страницы, на которой была открыта книга, и цвет ее обложки, в надежде потом найти и самостоятельно узнать, что там такого страшного написано.
— Сказки народов мира… — тихо проговорил вдруг Эдвард.
— Хорошая вещь, — одобрительно покивала я с усмешкой. И чего он заволновался так?..
– Ладно, Эдвард, пойду я. К открытию библиотеки как раз буду на месте. Тебе что-нибудь купить?
Он молча покачал головой. Я улыбнулась (неприхотливый, некапризный, нетребовательный молодой человек!) и поднялась с кресла.
— Ну, тогда пока.
Я уже повернулась и пошла к выходу, как меня остановило по-детски-отчаянное эдвардово:
— Ты точно вернешься?
Я застыла на месте. Обернулась. Он как-то тоскливо смотрел на меня и ждал ответа.
Я подошла к нему, присела на корточки, забрала книгу из дрожащих лезвий и прочитала в колонтитуле название сказки — «Аленький цветочек». Я опустила глаза в текст…
«…И сказал ей зверь лесной, Чудовище безобразное: "И зачем тебе мое разрешение? Золотой перстень мой у тебя лежит, надень его на правый мизинец и очутишься в доме у отца родного. Оставайся у него, пока не соскучишься, только я скажу тебе: если ты ровно через три дня и три ночи не возвратишься, то не будет меня на белом свете, и умру я в ту же минуту, по той причине, что люблю тебя больше, чем самого себя, и жить без тебя не могу".
Стала она заверять словами заветными и клятвами, что ровно за час до трех дней и трех ночей возвратится в палаты его высокие. Простилась она с хозяином своим ласковым и милостивым, надела на правый мизинец золотой перстень и…»
Интересно, это можно считать признанием в любви?..
— Эдвард, — я посмотрела на него укоризненно, но мягко. Сердце что-то разволновалось и забилось чаще обычного. – Ты – не Чудовище. А я… Я вернусь. Правда.
Очень захотелось сделать для него что-то особенное и доброе. И я рискнула. Поднялась с ковра, положила книгу на подлокотник, потом погладила парня по волосам и поцеловала его лоб.
Затем сглотнула комок в горле, посмотрела Эдварду в глаза, в большие карие любящие глаза...
Наклонилась и поцеловала его в губы…
А потом схватила рюкзак и выбежала из дома.
О благословенное Небо! Я поцеловала Эдварда!.. Я! Поцеловала! Эдварда!
Всю дорогу в электричке до Чикаго я твердила внутри себя эту фразу, как заведенная. Самое же удивительное было то, что я не знала, что сейчас чувствую. По идее, случилось то, чего я, собственно, внутри себя ждала уже давно. Но это произошло так странно внезапно, что я даже не успела морально подготовиться, просто пойдя на поводу у эмоций. Кто бы мог подумать, что я сделаю первый шаг… А ведь Рик предупреждал… Кстати, да – а ведь Рик предупреждал!..
Внутри начало нарастать неприятное волнение. В голову полезла всякая гадость... А если мне просто показалось, что Эдвард смотрит на меня как-то особенно?.. А если он не имел в виду, что любит меня, и тот абзац был открыт просто случайно?.. Может, спрашивая про «ты вернешься» он просто не хотел оставаться сегодня один? Елка-палка! Саманта – последняя дура! Вечно ей надо больше всех… Не послушалась брата, теперь мучайся от сомнений и угрызений совести!
Я бы взвыла, но в электричке было много людей, и я боялась обращать на себя внимание, поэтому пришлось терзать себя негативом изнутри.
Когда, наконец, я приехала на нужную станцию, то была в безнадежном унынии, прорабатывая про себя сценарии дальнейшего развития наших с Эдвардом отношений. Все они были полны натянутых улыбок, скрытой неловкости, лицемерия и лукавства. И это было ужасно…
Так, укоряя себя, я вышла из метро и сразу же уперлась в микроавтобус с надписью «Чикагский университет, Гайд-парк». Пришлось временно приостановить самоуничижение и забраться в автобус. Салон был совершенно пуст.
— Куда едем, красавица? – весело поинтересовался водитель-азиат.
— А есть альтернатива? – спросила в ответ я, усаживаясь на последнее кресло.
— Альтернатива всегда есть, мисс! – глубокомысленно заявил водила.
Ага, как же, всегда…
— Автобус идет до Гайд-парка? – уточнила я, не собираясь вступать в философские споры.
— А вам нужно в Гайд-парк?
Кажется, он издевался надо мной. Я встала с места, собираясь выйти. Водитель засмеялся и замахал руками:
— Сядьте, сядьте!.. Шутка! Просто придется немного подождать, пока соберутся пассажиры! Вы не против?
Я пожала плечами: было совершенно до лампочки.
— Думал, вдруг вам захочется поговорить с кем-нибудь…
Я перебила его:
— Вряд ли, простите.
Водитель хмыкнул и больше меня не беспокоил.
Через десять минут пассажиров было уже человек пятнадцать. Солнце, не смотря на ранний час, жарило крышу автобуса, и все обмахивались журналами, газетками и прочими приспособлениями, гоняя запах пота по всему салону. Когда мы, наконец, поехали, стало легче дышать, но я поняла, что за три недели затвора совсем забыла, как это – чувствовать себя среди людей. Пока я находилась в метро и была занята размышлениями об Эдварде, я как-то этого не замечала, а сейчас, сидя рядом с полной пожилой женщиной, поймала себя на желании отодвинуться подальше, обозначить дистанцию…
И тут же воображение услужливо нарисовало образ нашего с Эдвардом будущего: бесконечные переезды по съемных квартирам, игра в прятки от полиции и военных, абсолютная зависимость от друзей, плюс ко всему желательно забыть о том, что такое обычное человеческое общество…
Ненавижу свое воображение.
— Конечная! – провозгласил водила. Я с наслаждением покинула душный автобус и оказалась прямо у ворот в парк. Где-то там, за деревьями был главный корпус университета. Я с большим наслаждением пошла по дорожке в тени крон могучих кленов; меня постоянно обгоняли студенты и преподаватели, спешащие на занятия, а я никуда не торопилась. Мысли потихоньку успокаивались, внутри появилось состояние какой-то отрешенности. Я прокрутила в голове информацию, полученную от Эдварда несколько дней назад: Стюарт Прайс, профессор университета, работал здесь в конце девятнадцатого века, занимался исследованиями в области клонирования человека… Честно сказать, я понятия не имела, что именно мне следует искать. Обрывки логики подсказывали, что если бы нашлись какие-то научные разработки, заметки, просто размышления на тему клонирования, то я смогла бы применить их к Эдварду и понять, как такой, как он, может существовать.
Показалось здание университета, старинное и красивое в своей величественности. Оно оказалось больше, чем я думала, и пришлось застыть у главного входа, ища глазами путеводитель или схему здания. В окрестностях ничего такого не наблюдалось, и поэтому я обратилась к первому же попавшемуся человеку, выходящему из университета. Он копался в своей сумке и чуть не налетел на меня, но я увернулась и спросила:
— Простите, а библиотека находится в этом здании?
И тут парень посмотрел на меня.
Ух ты… Вот это да… Сердце рухнуло за диафрагму...
Зачем природа делает таких красавчиков? Не, ну понятно, когда девушка на лицо прекрасная, ей положено. А парню-то это зачем??
Передо мной стоял самый симпатичный молодой человек на всем побережье озера Мичиган. И, что интересно, кого-то он мне напоминал. Кажется, кого-то из близких.
Но совершенно сомлела я, когда услышала его голос, низкий и мягкий:
— Библиотека — в северном крыле. А я иду именно туда. Вас проводить?..
Я глупо улыбнулась и сказала:
— Да, если вам не трудно.
Так я познакомилась с Алексом.
***
— …И вот иду я по коридору, а он мне навстречу, и все ближе, ближе… Амбал эдакий в два метра вдоль и поперек. Ну, думаю, Алекс Уоррен, прощайся с жизнью! И тут!..
Уже полчаса я сидела в университетской столовой за одним столиком с длинноволосым симпотягой-брюнетом и слушала его байки про нелегкую студенческую жизнь. Честно сказать, я не сильно вдумывалась в смысл произносимого, скорее наслаждалась голосом парня, как наслаждаются приятной музыкой. Это было как иностранная песня: ни слова не воспринимаешь, но красиво. Нет, часть смысла я, конечно, распознавала: мой новый знакомый выкладывал мне занимательнейшие истории о своей крутой машине, о своих крутых друзьях, о битвах с крутыми парнями, ну и, собственно, о себе самом, круче которого, по видимости, были только горы. У Алекса была совершенно потрясающая самооценка.
Я иногда кивала, стараясь его не прерывать. Где-то внутри хотелось, чтобы сейчас здесь оказалась мама и увидела, с каким классным парнем завтракает Саманта Ивейн… Еще хотелось, чтобы это увидела Тина… И Рик. Да, Рик, обязательно. Что бы он сказал, интересно?
-…Сэм! Сэм, ты меня слушаешь, или как? — вывел меня из мечтаний Алекс. Конечно, слушаю. Как музыку. А также смотрю, как на картинку…
Парень приумолк, вгляделся в мое лицо и вдруг хмыкнул.
— Знаешь, ты первая девчонка, которая смогла терпеливо выдержать мой треп более получаса.
Я от неожиданности удивленно вскинула брови:
— Ха, самокритичненько!
Алекс довольно откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки:
— Настоящий мужчина умеет признать свои слабости. Ну, а теперь хотелось бы что-нибудь узнать о тебе!
Вот так номер. А при знакомстве нужно что-то о себе рассказывать, да?..
— Э-э-э… С чего бы начать…— я попыталась представить себе жизнь среднестатистической американки. – Ну, родилась, училась, окончила, работаю… Ничего примечательного во мне нет.
Парень хитро посмотрел на меня, но промолчал. Чего это он?..
— А вот в университете меня очень интересует местная библиотека, — продолжила я, решив вернуться с небес на землю. – Я, конечно, понимаю, что – цитирую – «копаться в пыльных книжках на голодный желудок неразумно», поэтому мы и здесь, но все же… Вроде мы уже позавтракали. Покажешь, как туда добраться?
Алекс вздохнул с деланным огорчением, но тут же улыбнулся (ах, как красиво у него это получается!), поднимаясь из-за стола.
— Идем. Тебе несказанно повезло, что ты со мной познакомилась…
Алекс, ты крутой.
-… потому что моя бабушка уже лет сорок работает главным библиотекарем нашего универа.
Алекс, а ты реально крутой!
-…и я тоже там подрабатываю, новые книжки в электронный каталог заношу... Вот сегодня как раз подвернулась еще партия – поступление из Франции. Говорят, ничего интересного, какая-то заумная ерунда, но раз университет сделал заказ, понимаешь, приходится сидеть и тратить свое…
Биип! — переключаюсь на музыкальный режим… Этот парень хоть когда-нибудь умолкает?..
В библиотеке университета мне понравилось до дрожи в коленках. Я вообще к книгам неровно дышу, а к трем миллионам книг со всего света – тем более.
Мы зашли внутрь с черного хода – библиотека открывалась только через полчаса – и Алекс подвел меня к невысокой приятной старушке, очень интеллигентной и немного чопорной на вид, сидящей за библиотекарской стойкой.
— Бабуль, я тебе привел любительницу книжек. Это Саманта. Мы с ней познакомились всего час назад, но знаешь, мне кажется…
— Алекс, — одним движением ладони старушка остановила словоизлияние парня, а потом, повернувшись ко мне, протянула руку в приветственном жесте и представилась:
— Сара Уоррен.
Мне хотелось хихикнуть, глядя на симпатичную озадаченную физиономию Алекса, но я сдержалась и пожала руку библиотекарши.
— Саманта… Саманта Смит.
— О! Вас случайно не в честь посла доброй воли назвали? – заинтересованно глянула миссис Уоррен.
— Э-э-э, простите? – не поняла я.
Старушка разочарованно покачала головой:
— Что за молодежь нынче… Не знать, кто такая Саманта Смит!..
Я смутилась и отвела взгляд в сторону. Откуда, интересно, мне знать?.. Если бы я родилась Самантой Смит, то меня, думаю, непременно бы просветили о том, кто моя знаменитая тезка... Ладно, вечером в интернете гляну.
Алекс милосердно пришел мне на помощь:
— Бабуль, Саманта хотела что-то поискать в архивах библиотеки. Ты очень занята сейчас? Поможешь?
Миссис Уоррен критически оглядела меня с головы до ног и приподняла одну бровь, словно размышляя о том, можно ли мне доверить прикоснуться к архивам. Решение, по всей видимости, было положительным.
— Что конкретно вы хотели найти, Саманта?
Я облегченно выдохнула и собралась с мыслями.
— Видите ли, не знаю, говорит ли для вас что-нибудь имя профессора Стюарта Прайса… Он был преподавателем Чикагского университета в конце девятнадцатого века и проводил исследования…
Тут я остановилась. По изменившимся лицам моих собеседников я поняла, что что-то не так. Бабушка и внук уставились на меня, как на привидение. Потом переглянулись, и старушка с подозрением спросила:
— Где вы, говорите, работаете?
Я заморгала, пытаясь сопоставить вопрос с тем, что я только что рассказывала.
— Я работаю в детском саду воспитателем, но какое это…
Алекс перебил меня:
— В детском саду? Не в армии Соединенных Штатов?
Я от удивления не нашлась, что ответить. При чем здесь армия, ребята?
И тут внутри начала зарождаться нехорошая догадка…
Старушка тем временем бросила убийственный взгляд на парня и продолжила сама тоном железной леди:
— Деточка, вы зачем спрашиваете про Стюарта Прайса? Если вы как-то связаны с военными, то они уже все забрали, еще десять дней назад. Не понимаю, зачем подсылать еще одну… Кхм… Я уже говорила, что отдала все документы, которые здесь хранились!.. Ваш начальник плохо меня понял?
Я пораженно смотрела на старушку, пытаясь унять дрожь. Десять дней назад! Всего десять дней назад здесь были военные! Оказывается, мы с Эдвардом ходим по острию ножа (или по лезвиям ножниц?), перебравшись в Чикаго…
— П.. простите, миссис… Уоррен… Я… Дело в том, что… — судорожно пыталась я ответить хоть что-то, — я здесь… Понимаете, я… — и тут в голове зажглась лампочка-идея. – Миссис Уоррен, видите ли, я — потомок Стюарта Прайса, он — мой прапрапра… дедушка.
Библиотекарша и Алекс снова уставились на меня тем же потрясенным взглядом, но на этот раз молчали. Говорить пришлось мне, тем более, что пришло вдохновение.
— Я просто ищу информацию о своем предке, хоть что-нибудь, потому что моя бабушка слышала от своего дедушки… э-э-э… что Стюарт Прайс был великим ученым! И я решила, что темой моей кандидатской будет именно знаменитый предок.
— А живете вы где, мисс Смит? – подозрительно-подозрительно спросила старушка.
— В К…Кейп-Корале, во Флориде, — ляпнула я наугад: где-то слышала это название.
Чуть не спалилась со своим «К…». А на лицах миссис Уоррен и Алекса все еще читалось недоверие. Поэтому я решила поправить себя:
— Но раньше жила в Тампе, это совсем недалеко от Кейп-Корала, знаете, пришлось переехать, работа нашлась хорошая…
Не знаю, рядом ли действительно эти города, но, похоже, что с Тампой я попала в точку. Алекс и его бабушка опять перебросились взглядами, на этот раз гораздо более спокойными. Старушка благосклонно посмотрела на меня:
— Мисс Смит, вы и вправду потомок профессора?
— По маминой линии, — усиленно закивала я.
Крошка, тебе никто не говорил, что пора переезжать в Голливуд на постоянную работу?
И тут произошло нечто совсем уж неожиданное. Алекс вдруг хмыкнул и расплылся в улыбке.
— Ну, здорово, сестренка!
Э-э-э?! Что еще за фамильярность?! Я не успела как следует удивиться этому возгласу, как Алекс шагнул ко мне, обнял и – мама мия! – приподнял от пола!
В Чикаго все – сумасшедшие, не иначе…
— Мальчик мой, поставь девушку на место и успокойся, — остудила его пыл старушка. Довольный Алекс отпустил меня, пораженную до глубины души, обратно на пол, и облокотился на стойку библиотекаря, сверкая белозубой улыбкой.
— Мисс Смит, я бы хотела рассказать вам одну вещь, — начала миссис Уоррен. – Если все так, как вы говорите, то мы с вами – действительно родственники. Профессор Стюарт Прайс – мой прадед. Я его, конечно, не помню, он уехал из Чикаго в Тампу еще до рождения моего дедушки, Хьюго Стенфильда… Но наша семья хранит историю об ученом предке и соблюдает традиции, связанные с именем профессора. В каждом поколении вот уже более ста лет находится тот, кто продолжает дело Стюарта Прайса, работая в Чикагском университете на благо науки. Вот и Алекс, будем надеяться, скоро пойдет по стопам своего отца, лучшего выпускника университета 1977 года…
— Бабуль, я – закоренелый троечник, ты же знаешь, — по-доброму ухмыльнулся парень. – Меня держат на кафедре чисто ради тебя.
— Молчи и слушай, что тебе говорят, — строго посмотрела на него миссис Уоррен. Парень уморительно протянул руки ладонями вперед, якобы защищаясь от старушки, которая была ниже его на две головы. Я хихикнула. Мне уже нравились эти двое. А библиотекарша продолжила:
— Так вот, дело в том, что все эти годы государство не удосуживалось прислушаться к доводам нашей семьи о том, что профессор был гением, обогнавшим свой век на много лет вперед… Но вот десять дней назад в университете появились военные. У них была бумага с разрешением на изъятие всего, что связано с именем Стюарта Прайса, из свободного доступа в библиотеке. Ими руководил какой-то полковник Ричардсон…
Я сглотнула — в горле от нервов пересохло. Слышали, слышали о таком…
-… Эти мужланы ввалились в наш архив, перекопали все документы и увезли с собой коробку с исследованиями профессора за 1892 год – они все сохранились в университете усилиями матери Хьюго – Ребекки Стенфильд, работавшей в те времена лаборанткой у профессора… Исследования Стюарта Прайса были посвящены генетике, правда, тогда слово «генетика» было не в употреблении, это называлось по-старинке селекцией. Профессор вел активную переписку с германским ученым и коллегой Августом Вейсманом… Впрочем, вряд ли это вам интересно… — спохватилась старушка, но я замотала головой:
— Дико интересно, мэм! Прошу вас, продолжайте!
— Хм, хорошо… — было заметно, что рассказ о знаменитом предке доставляет старушке плохо скрываемое удовольствие. – Но после того как этого гения науки выгнали из университета, он бросил исследования и отправился на покой во Флориду. Вот, как теперь стало ясно, еще и обзавелся потомками, — она махнула рукой в сторону меня. Я косо улыбнулась, но промолчала.
Алекс в это время стоял и внимательно изучал мое лицо.
— Слу-у-ушай… — вдруг протянул он. – А ведь действительно что-то есть… Бабуль, взгляни-ка, — и парень встал рядом. Миссис Уоррен задержала взгляд на мне и, наконец, вынесла вердикт:
— Да, ты прав, определенное сходство имеется. Что ж, я рада, что нашлась еще одна из великого рода Прайсов! — старушка патетично подняла указательный палец к небу.
Мне стало стыдно, но нужно было держаться в роли:
— Жаль только, что я зря приехала… — и я изобразила глубокую печаль.
— Почему же зря… Познакомилась с родственниками – разве плохо? К тому же есть и другие вещи, связанные с профессором Прайсом… — подмигнул мне Алекс и лукаво посмотрел на бабушку. Та поджала губы, вероятно, недовольная болтливым внуком, но все же пояснила слова парня:
— Да, Саманта… В архивах семьи хранится кое-что поинтересней старых исследований профессора…
***
Я села в метро, когда на улицах начали загораться фонари, а на востоке – звезды. В Чикаго за мельтешением рекламных неоновых вывесок, конечно, не было видно ни чистого неба, ни заката солнца. Но, выехав за основную городскую застройку, электричка понеслась по открытому пространству, и я не в первый раз за эти дни смогла с истинным наслаждением полюбоваться сиянием ночных светил.
За сегодня я перевыполнила план по новым впечатлениям. Мало того, что удалось познакомиться с дальними родственниками Эдварда, которые развлекали меня все утро историей семьи Прайсов-Стенфильдов-Уорренов, так еще Алекс потащил меня в обеденный перерыв домой к своей бабушке, чтобы снять копии с личной переписки профессора Прайса с Ребеккой Стенфильд. Я, узнав, что сохранились письма создателя Эдварда, воспылала желанием сразу же выяснить, о чем там говорилось, но оказалось, что Алекс даже не читал их.
— Старье всякое, — пожал он плечами, сидя рядом со мной в автобусе, который шел на окраину Чикаго, где находился дом миссис Уоррен. – Поди что какие-нибудь розовые сопли, типа «дорогая, извини, я полюбил здесь другую, не поминай лихом…»
— А бабушка твоя их читала? – поинтересовалась я с недоумением: не ожидала, что библиотечный работник так отзовется об исторических документах.
— Бабуля-то? Ну, не знаю, осмелилась ли она прикоснуться к своей святыне… — засмеялся парень. – Она просто благоговеет перед именем профессора Прайса и всем, что с ним связанно. Вполне вероятно, она устроила из коробки с письмами неприкосновенного идола…
Копии с писем мы сняли довольно быстро – их было всего около десяти, но я решила, что будет несправедливо читать их без Эдварда, поэтому собрала волю в кулак и убрала тонкую пачку бумаги в рюкзак. Искренне поблагодарив «родственника», я взяла у него номер телефона, сказав, что сброшу ему свой (чего, конечно, не стала делать), и мы по-братски распрощались на станции метро – я отправилась по магазинам, а парень – обратно в универ. Жаль было расставаться с Алексом, который оказался славным человеком не только внешне, но подвергать его опасности, рассказывая правду, я не собиралась: мало ли что, вдруг Ричардсона пробьет на более тщательное расследование единственного хранилища записей Прайса, и он опять нагрянет в библиотеку университета...
И вот я сидела и смотрела на звезды, уставшая и более чем удовлетворенная результатами поездки. Не хотелось думать о проблемах, и я немного отрешилась от реальности и до своей остановки ехала, подремывая, склонив голову к оконному стеклу. Вагон мягко и успокаивающе потряхивало.
Но, выйдя из электрички, я посмотрела в сторону озера и вдруг вспомнила сегодняшнее утро, книгу и поцелуй… и сонливость как рукой сняло.
А сердце устроило концерт для ударных с оркестром: мне ведь сейчас придется Эдварду в глаза смотреть!..
Ватными ногами я двинулась навстречу неизведанному, надеясь, что по дороге что-нибудь придумаю, но в голову, как нарочно, лезли совсем не те мысли. Вдруг вспомнились слова Рика про месяц жизни под одной крышей со взрослым ребенком, запеленутые в скотч лезвия, разбитая чашка, бьющие по лицу и рукам ветки шиповника, страх перед военными, депрессия последних дней… и лицо Алекса, его мягкий бас, легкий характер и ненапряжная жизнерадостность… Голос Рика зазвучал, как будто возле уха: «Ты устанешь… и захочешь свободы… и любви человека твоего круга…»
Нет! – заорала я внутри себя. – Уйди! Заткнись!
В этот момент я ненавидела себя, Рика, Алекса и Эдварда, вместе взятых. Скорость приближения к месту назначения упала до нуля. Настроение стало совсем скверным. Я постояла, восстанавливая дыхание и успокаивая сердце и нервы, сглотнула комок слез в горле и взглянула на виднеющийся между деревьями дом. И замерла.
На улице было уже довольно темно, но свет не горел ни в одном окне. Воображение подсунуло мне картинку с бездыханным Эдвардом, лежащим у перегоревшей розетки. И я рванула к дому.
Кое-как, не попадая ключом в замок, я открыла дверь и внеслась в гостиную, включая верхний свет, хотя обычно вечерами мы пользовались настольной лампой, чтобы не привлекать лишнего внимания… Эдварда не было ни в кресле, ни на полу, ни в кухне, ни в спальнях, ни в ванной комнате… Я пробежалась по всему дому, но безрезультатно. Неужели они нас и здесь достали?.. Только не это… Я вышла из дома, все еще надеясь, что пойму, что произошло…
А по дорожке, выложенной камнем, со стороны озера шел Эдвард. Только сейчас я заметила, что он начал отвыкать от своей скованной походки и двигался свободней, хоть и по-прежнему сутуло. Лезвия чуть звякали друг о друга. В сумерках резко выделялись светлая майка и брюки парня: еще пару недель назад мы нашли их в запасах хозяев нашего пристанища; они напоминали одежду Рика, которую я дала Эдварду у себя в квартире в первый день его появления в Колорадо-Спрингсе…
Эдвард, глядя на меня, шаг за шагом приближался к входу в дом. И на каждый его шаг в мыслях мелькали уже другие картинки: тихие вечера с книжками в руках и редкими наивными вопросами, упрямый карий взгляд и человеческое тепло холодной стали на моей щеке, молитва в унисон с птицами в пронизанном светом храме, мерцание свечи на столе и силуэт Эдварда на фоне залитого дождем окна, и, наконец, улыбка одними глазами, трогательная и доверчивая…
Он подошел совсем близко и остановился.
— Я же говорила, что вернусь, — сказала я. В сердце прояснилось: выбор был сделан.
Эдвард смотрел тем же взглядом, что и утром: мягко и серьезно.
— Я знаю, — ответил он, и я больше не могла просто так стоять. Сделав шаг к Эдварду, я уткнулась носом в его плечо. Он дрогнул, пару секунд не шевелился, а потом медленно поднял руки и очень осторожно обнял меня, стараясь не задеть лезвиями. Мне было так необыкновенно спокойно и легко, что все волнения отошли куда-то на задворки сознания; я чувствовала, что рядом со мной именно тот человек, который должен быть со мной. И я не променяю его ни на каких успешных красавчиков с обычными руками. Потому что дело-то ведь не в руках…
— Эдвард… — шепнула я, когда почувствовала, что с озера потянуло холодным ветром.
— Сэм? – произнес Эдвард, отводя руки.
Я посмотрела на него, пытаясь отпечатать в памяти его лицо в ту минуту: спокойно-умиротворенное и светлое. Потом представила, что у меня в жизни еще будет время и насмотреться на него, и сказать много важных слов, а сейчас…
— Пойдем, — я потянула его за руку к двери. – Во-первых, холодно, а во-вторых, у меня для тебя кое-что есть.
Эдвард улыбнулся и последовал за мной.
В гостиной я сразу же щелкнула выключателем на стене, погружая дом в темноту, и, пройдя к дивану, на ощупь нашла шнур лампы. Комнату залил мягкий теплый свет. Эдвард сел рядом со мной; я достала из рюкзака бумаги...
***
«Дорогая моя Ребекка!
Спасибо за твое письмо. Но знаешь, я сейчас несколько далек от склок профессоров университета и их споров на счет меня. Тот удачный экземпляр, что я привез из Чикаго, продолжает развиваться, и я ни о чем другом даже думать не могу… Если так пойдет дальше, то у меня будет готовый грудной младенец к зиме! Я бегаю по замку в диком восторге, каждые пять минут заглядывая в лабораторию. Конечно, малыш растет не сиюминутно, но мне кажется, что я замечаю, как у него уже развиваются конечности и внутренние органы!
Если бы только видела!.. это прекрасно!
С любовью, Стюарт».
«Ребекка!
Эксперимент продвигается недостаточно удачно, поэтому я пока временно не смогу тебе писать. Ты требуешь от меня слишком многого, а наука не терпит суеты. Позже объясню, какие возникли проблемы, если тебе это, конечно, интересно, а пока извини. Не пиши мне, пока я не отвечу. У меня самого все в порядке, не волнуйся.
Стюарт».
«Ребекка, мои опасения полностью не подтвердились, но все же действительно всё не так гладко, как хотелось бы. Эмбрион развивается в пределах нормы по всем параметрам, кроме одного… У малыша до сих пор не сформировались ладони, и я не понимаю, что это значит. На ногах ступни и пальцы есть, а на руках нет… Может быть, какой-то сбой… Но я не теряю надежды!»
«Дорогая Ребекка!
Спасибо, что не забываешь!
Да, у меня действительно получилось создать ребенка из клеток моего организма! Все разработки, что я тебе оставил, подтверждают возможность этого. А то, что у малыша нет ладоней – что ж, рождаются люди и с более серьезными уродствами. Ничего. Сейчас самое главное – поддерживать жизнеобеспечивающую сферу вокруг плода, а это становится делать все сложнее. Я помню, как погибали эмбрионы в первых экспериментах из-за недостаточного соответствия жидкости, в которой они находились, с естественной питательной средой младенцев. А в этой Тампе так сложно найти стоящие препараты… Но я обнаружил, что некоторые химические компоненты с успехом заменяются вытяжками из костей крупного рогатого скота, а также соком переработанных особым образом лекарственных и ядовитых растений. Это настоящий прорыв в науке!
Стюарт Прайс».
«Ребекка,
Надеюсь, ты никому не сообщала, что я провожу эксперимент? Пока не нужно этого делать. Я все время боюсь, что мне помешают довести дело до конца. Малыш все растет – несколько медленнее простого человеческого младенца... Кстати, не помню, писал ли я, что у меня будет мальчик! Сын… Я жду его появления на свет, как не ждал, пожалуй, ни один отец. Сейчас, когда состав жидкости вокруг плода, наконец, успешно подобран, у меня много свободного времени, и я занимаюсь садом, и изредка балуюсь всякими механическими штуками. Хочу изобрести полезные для производства машины. Кстати, я не писал тебе еще, что у меня есть идея открыть хлебную фабрику? В Тампе пекут просто ужасный хлеб».
«Ребекка,
что значат твои слова о том, что ты беременна от меня?! Нет, я знаю их лексическое значение, но почему ты сообщаешь мне об этом только сейчас, накануне того, как мой собственный малыш должен родиться? Его появление на свет запланировано через месяц, и ты пишешь, что тебе рожать нужно примерно в то же время, так КАК же я могу приехать? Извини, но в данной ситуации я не могу бросить Эдварда… Я не писал, что решил назвать его Эдвардом, в честь моего отца? Сначала у меня была идея дать ему имя Адам, но я побоялся, что он повторит судьбу самого первого страдальца на Земле. Поэтому мальчик будет Эдвардом. Он уже значительно окреп. Я уже даже привык к виду безладонных ручек и размышляю о каких-нибудь толковых протезах. Но в этой дыре не найдешь ни пластмассы, ни каучука, и ни одного химического завода в округе. Надолго из дома я не отлучаюсь, а в городе меня не особо-то любят, поэтому мне даже послать некого, чтобы мне нашли хоть немного материала. Вокруг меня только железо и провода…»
«Ребекка, очень рад за тебя и за твоего сына. Хорошо, что с вами все в порядке. Эдвард пока еще не готов родиться (по моим подсчетам, до нужного срока еще несколько дней), но я уже переживаю. Я создал первого искусственно выведенного человека, с моими генами и с моей кровью в венах!
Желаю тебе и Хьюго когда-нибудь испытать такую же радость!»
«Ребекка,
Твоя преданность делает тебе честь, но – нет, я не хочу, чтобы ты переезжала ко мне. Я провожу величайший эксперимент в истории. Моему мальчику уже две недели, и это нормальный человеческий младенец, который плачет, когда голоден, и спит в три раза больше, чем бодрствует. Я покупаю молоко у фермерши на окраине Тампы, и, похоже, моему малышу оно нравится. Напиши мне, с какого периода мне стоит давать ему более твердую пищу.
Стюарт».
«Ребекка,
мне не нравится тон твоих последних писем. Такое впечатление, что ты хочешь разжалобить меня. Я знаю, что жить на плату лаборантки нелегко, но я вовсе не утверждаю, что так будет всегда. Тебе стоит оглянуться вокруг. Быть может, рядом с тобою есть достойный внимания молодой человек, который позаботится о тебе. Извини, моих накоплений хватит ненадолго, если я буду содержать еще и тебя. При всем уважении к тебе, Ребекка, я не могу этого сделать. У меня ребенок. Извини».
«Ребекка, это мое последнее письмо.
Почтальон больше не желает подниматься ко мне на холм; из-за моих экспериментов и новых изобретений в городе пошла молва, что я сумасшедший. Я отправляю это письмо прямо с почты, ходить куда у меня нет времени. Ребенок отнимает много сил. Эдварду уже три месяца, и я стал замечать некоторые странности в его развитии, точнее, в физическом здоровье. С самого рождения он ничем не болеет. Это необычно для ребенка, родившегося в лабораторных условиях. Возможно, произошел сбой на генетическом уровне, а может быть, в питательной среде из-за замены компонентов образовались какие-то элементы, повысившие его иммунитет, — не знаю. Но, тем не менее, у меня растет крепкий здоровый малыш. Как только ему исполнится три года, я поставлю ему протезы. Слышал, что какой-то ненормальный хирург пытался однажды соединить нервные окончания человеческой руки с искусственным материалом. Хочу проверить его теорию. Тогда у моего мальчика будут хоть какие-то руки. А после совершеннолетия Эдварда, если к тому времени организм не отторгнет металл, найду альтернативное покрытие из приемлемых химических составов. Но это все в будущем. А пока…
Не держи на меня обиды, Ребекка. И поцелуй от меня Хьюго.
Прощай.
Стюарт».
Я положила на колени письмо, и в гостиной воцарилась тишина...
***
Минут десять я просто переваривала полученную информацию, пытаясь составить единую картинку произошедшего. Не хотелось говорить Эдварду, но его «отец» мне заочно совершенно не понравился. Сквозивший через все письма неприкрытый цинизм по отношению к женщине, родившей от профессора ребенка, портил все впечатление. И хотя я признавала, что впоследствии Стюарт Прайс мог измениться, мне сложно было сейчас судить непредвзято.
— Эдвард, ты любил отца? – решилась заговорить я, когда молчание затянулось.
— Да, — ответил Эдвард, не глядя на меня.
— А он тебя?
— Да. Он заботился обо мне.
Еще бы не заботиться… Единственный удачный экземпляр… Тут я спохватилась, поняв, что сама грешу тем, за что осудила профессора, и заткнула свои мысли.
— Ладно, Эдвард, — поднялась я с дивана. — Ты, если хочешь, сиди здесь, а я пошла ужин готовить. Я купила кальмара, сейчас сделаю салат.
На выходе из комнаты я услышала негромкое «Сэм…» И я поняла, что мне ужасно нравится, как Эдвард произносит мое имя.
— Да? – я обернулась.
— Спасибо. Мне очень важно было точно знать, кто я.
Откуда у него этот душераздирающий взгляд?.. Разве можно так смотреть на бедную нервную девушку? Я нерешительно улыбнулась и сказала:
— Все будет хорошо, Эдвард.
Он кивнул. Я отправилась на кухню.
И тут в дверь позвонили.
Да что же это за веселый день сегодня?! То ничего не происходит, а то все приключения мира на голову валятся и валятся...
Я, тихо ступая, подошла к двери и прислушалась. Звонок пиликнул еще раз, но снаружи не доносилось никаких звуков. Из комнаты вышел Эдвард и застыл на пороге – я остановила его предупреждающим жестом руки. Мы замерли в тишине…
А из-за двери вдруг раздался неясный женский голос:
— Может, они гуляют?..
И в ответ прозвучало с такой знакомой и родной издевательской интонацией:
— Ага, гуляют они… ЭЙ! ТАМ! Внутри! Открывайте! Это ЦРУ! Точнее, ФБР! Мы приехали, чтобы спасти вас от пришельцев из космоса!
— Рик, ну зачем ты их пугаешь? – укоризненно возмутился голос девушки, когда я быстро отперла замок, распахнула дверь и бросилась на шею брату, краем глаза заметив стоящих позади Брайана и Кэтти.
— Ри-и-ик!! – заорала я ему в ухо. Он захохотал и оторвал меня от себя.
— Спокойно, крошка! Я тебя слышу! И даже вижу, что значительно приятней. Хоть и выглядишь ты так себе…
Я от счастья треснула ему кулаком по ребрам, он безуспешно попытался увернуться, но с тыла отступление закрывали его невеста и друг. Рику ничего не оставалось делать, как обнять меня, еще раз повисшую на его шее.
— Привет, Кэтти! Привет, Брайан! – поздоровалась я со спутниками братца, выглядывая из-за его спины.
Те, улыбаясь, поприветствовали меня, не делая попыток отстранить нас с Риком в сторону. Но я сама поняла, что держать дорогих гостей на пороге неприлично, и отпустила, наконец, брата, протягивая руки в приглашающем жесте. Мы зашли в дом, я заперла дверь, а когда повернулась к гостям, то вспомнила, что Кэтти еще ни разу не видела Эдварда.
На лице девушки нарисовалось такое изумление, что, казалось, еще немного, и ее брови улетят под волосы. Эдвард все еще стоял на пороге гостиной, удивленно глядя на нежданных посетителей.
— Здорово, парень! Что-то Сэм тебя не откормила за это время… — скептически-оценивающе посмотрел на него мой братец и протянул руку. Эдвард тоже протянул свои лезвия, которые Рик, а затем Брайан аккуратно пожали, но отвечать на замечание не стал.
— Дорогая, хочу познакомить тебя с Эдвардом, — повернулся Рик к обалдевшей Кэтти. – Не знаю, станет ли он когда-нибудь нашим родственником, — он хитро посмотрел на меня (я, кажется, покраснела), — но шансы у него есть.
Невеста брата глянула на меня, потом вдруг улыбнулась и немного расслабилась.
— Здравствуйте, Эдвард! – она тоже протянула ему руку и пожала его запястье.
— Здравствуйте, — тихо сказал парень. Похоже, от неожиданности он опять впал в смущенное состояние. Я поспешила на помощь.
— Так, ребята, раз уж пришли, то располагайтесь, где вам удобно, а Кэтти, с вашего позволения, я заберу на кухню – как раз собиралась сбацать что-нибудь поесть. Так уж и быть, все новости узнаю у вас за ужином.
— Ну вот, как всегда, заявишься к Сэм, а у нее ничего не готово… — протянул Рик и получил от меня тычок локтем. – Ладно уж, пошли, парни. Нас не ценят. Эдвард, не покажешь, где здесь свободная спальня? Мы останемся с ночевой…
Эдвард, переглянувшись со мной, кивнул и пошел по коридору в дальнюю часть дома. Рик сразу двинул за ним, а Брайан на минутку задержался:
— Сэм, ты как? В порядке?
Хоть кто-то из моих друзей блюдет правила приличия!..
— Все отлично, Брай, — улыбнулась я. — Да еще и вы приехали, так вообще просто прекрасно…
Брайан весело подмигнул мне и тоже отправился вслед за ребятами.
Настроение резко улучшилось. Мы с Кэтти улыбнулись друг другу и пошли на кухню.
-…И вот в результате мама оказалась Гретой Кенхель, я – Куртом Кенхелем, а Кэтти – Розмари Кенхель. Теперь нам с ней даже можно не расписываться, фамилия все равно одна!
— Как это не расписываться? А штамп в паспорте?! А свидетельство о браке?!
— Кэтти! Что за бюрократизм! Я возмущен!
— Рик, ты не прав! Штамп в паспорте очень успокаивает девушку, делает ее более степенной, положительной…
— Сэм, вот соберешься замуж, я посмотрю, какой ты станешь степенной и положительной!.. – назидательно задрал нос Рик, и тут же рассмеялся:
— Нет, ну ты даешь! Хаха!.. Скажешь тоже!.. Положительная нарушительница закона… Хаха, степенная похитительница больных…
— Рик, — я предупреждающе нахмурилась: не хотелось сейчас вспоминать то, что было. Он понял, перестал ржать и положил вилку на тарелку.
— Ладно. Вроде все обсудили, кроме наших (и ваших!) дальнейших планов. Мы с Брайаном посовещались и придумали такую вещь. Эдварда через границу просто так не перевезешь – слишком… колоритная фигура. Но незаконную миграцию никто еще пока не отменял. В Канаду можно попасть в грузовичке «койотов», которые возят рабочий народ из Мексики. Ночь до Миннеаполиса – и вы на месте последней остановки грузовика перед въездом на территорию Канады. Вы отправитесь в Виннипег, и в окрестностях тихо-мирно снимите домик на озерах, один из тех, что стоят брошенные по несколько лет, там вас не будут трогать довольно долго…
— Ты уже все за нас решил, да? – перебила его я: мне никогда не нравилась позиция «существуют два мнения – мое и неправильное».
-Э-э-э… У тебя есть альтернатива? – недоверчиво поинтересовался Рик.
Я вспомнила сегодняшнего водилу в автобусе и хмыкнула:
— Альтернатива всегда есть.
Рик поджал губы, выжидающе глядя на меня. Брайан понял, видимо, что ситуация напряженная, и миротворчески сказал:
— А почему бы действительно не поискать другие выходы из ситуации? Например, вариант с поддельными паспортами США тоже очень даже неплох…
— Эдварду это не поможет, — мрачно заявил Рик. – Поддельный паспорт – это не поддельные… Кх-кх… — он бросил быстрый взгляд на лезвия. Я напряглась еще больше – кажется, Рик все еще считал Эдварда недоразвитым и непонимающим, о чем речь. На самого парня я вообще боялась смотреть. А Брайан продолжил:
— Но, видишь ли, так, по крайней мере, хотя бы Саманта не выпадет из социума, а иначе им придется всю жизнь провести в глуши, наедине с природой, в пятидесяти километрах от ближайшего нормального города…
— А до ненормального сколько? – сразу решила уточнить я.
— До Бризи-Пойнта совсем близко, — махнул рукой Брай. — Крошечный городок, одно название, едва тысяча человек наберется, но зато есть магазины и другие блага цивилизации.
Я задумалась. А Рик продолжил, почувствовав, что я готова сдаться:
— Тем более без общения ты не останешься, мы иногда будем приезжать, и я тебе собственноручно интернет-кабель проведу. Сэм, это единственно верный выход! А если совсем будет невмоготу, переберешься к нам в Квебек…
Я вскинула глаза и очень серьезно посмотрела на брата. Он и вправду не понимал.
— А Эдвард?
Рик почесал затылок и посмотрел в сторону:
— Ну, Эдвард… Эдвард… тоже как-нибудь… когда-нибудь…
Эдвард встал из-за стола и ушел из столовой. Я сжала зубы, чтобы не сказать брату каких-нибудь оч-чень нехороших слов, бросила вилку, которая не замедлила упасть на пол, поднялась и уже почти пошла вслед за Эдвардом, когда поняла, что должна сейчас четко обозначить свою позицию, чтобы больше не было никаких вопросов:
— Ты, Рик, не понимаешь одной вещи. Я люблю его. Причем на полном серьезе. И если твоя невеста последовала за тобой в Канаду, то и я не брошу его в этой твоей глуши за пятьдесят километров от нормального города.
Кажется, я смогла сделать то, что не удавалось последние десять лет ни одному человеку: смутила Рика Ивейна.
Вполне довольная результатом, я пошла на поиски Эдварда.
***
— Можно к тебе?..
— Да…
— Ты в порядке?
…
Эдвард нашелся в своей спальне. Когда мы заехали, он почему-то выбрал себе самую узкую комнатку, где помещалась только кровать, шкаф за дверью и небольшая тумбочка с зеркалом. Это помещение мне напоминало больничную палату, особенно цветом стен – желто-зеленым, но Эдварда все устраивало. Сейчас он сидел на кровати, уперевшись лезвиями в покрывало, и тяжело дышал, не глядя на меня.
Я осторожно села рядом.
— Эдвард…
…
— Эдвард, Эдвард…
Впрочем, к чему слова? Я взяла его за руку (за запястье, точнее) и положила голову ему на плечо.
— Прости меня…
Он чуть дернулся.
— Ты ни в чем…
— Нет, я виновата, — не дала я ему закончить. – Я не объяснила им все сразу. Рик бы понял, если бы я предупредила. Он все еще думает, что я сомневаюсь. А я уже не сомневаюсь…
— В чем? – посмотрел на меня из-за прядей волос Эдвард.
Меня всегда обезоруживал этот взгляд. Как мучительно сидеть рядом и не говорить о самом главном… Я чувствовала, что еще одного дня недомолвок я не выдержу. Правда, сказала совсем не те слова, что собиралась:
— В том, что мы с тобой должны уехать. Здесь нам угрожает опасность.
Эдвард помолчал, а потом я вдруг почувствовала, что он весь как-то сжался, словно пытаясь освободиться от моей руки и головы на плече. В мои планы не входило отсаживаться, и я упрямо продолжала сидеть, как сидела.
— Сэм… — наконец произнес он. – Опасность угрожает мне. Не тебе. Если мы поедем вместе, так будет только хуже.
— А вот это уже было оскорбление! – я встрепенулась и все-таки отодвинулась, чтобы видеть его лицо. – И ты такое говоришь после всего, что с нами было? Совесть есть?!
Эдвард упрямо хмурил брови, глядя в стену.
— Иногда мне кажется, что лучше уйти и не причинять никому неудобств… Жить одному намного проще, и… — он не договорил и уставился на свои лезвия, двигая пальцами вверх-вниз.
Тут я вскочила на ноги, потому что мои нервы не выдержали.
— Слабак!! Ты просто слабак! Тебе хочется, как проще, да?! А попытаться жить сложнее? Жить с кем-то под одной крышей?! Да, я — не сахар, я и сама знаю! – слезы вдруг сдавили горло, и я всхлипнула, но продолжила на той же громкости:
-… Но я привыкла к тебе и не смогу уже одна, глупый ты человек! Ты понимаешь, что я люблю тебя, или нет?! – я больше не могла произнести ни слова, и упала на колени лицом в кровать, самозабвенно рыдая в полный голос.
Эдвард сидел, не шевелясь. И лишь спустя минуту-другую я услышала негромкое:
— Ты меня… любишь?..
— Дурак ты, Эдвард, — сквозь слезы буркнула я в покрывало.
И тут я почувствовала что-то совсем невероятное…
Эдвард осторожно погладил меня по волосам лезвиями.
— Сэм… Я не уйду… Не бойся.
И мокрая от слез кровать показалась мне самой мягкой подушкой, а сидящий рядом человек – лучшим на земле.
Я подняла глаза и провалилась в мягкий и уже родной взгляд больших карих глаз.
Эдвард вдруг спустился с кровати на пол, присев рядом со мной. Я прислонилась к его плечу, теплому и надежному. И так мы сидели очень долго…
***
В дверь спальни постучали.
— Да… — нехотя отозвалась я, поднимая голову от плеча Эдварда.
В комнату зашел Рик, серьезный донельзя. Зашел и уселся на пол у стены напротив кровати. Мы смотрели на него, он – на нас.
Потом он вздохнул и покаянно произнес:
— Простите меня, люди добрые. Я болван.
— Мы знаем, Рик… — успокоила я брата. Мне в ту минут было настолько хорошо, что не хотелось ругаться, но в педагогических целях я решила дать понять Рику, что он причинил нам боль.
Нам. Хорошее слово – «нам»… Да…
— И еще у меня для вас есть другая новость, — не обиделся Рик, посмотрев на меня с обычной хитринкой. – Мы с Кэтти будем венчаться здесь, в Чикаго. Брайан, когда ехал из Колорадо-Спрингса, захватил по пути в Денвере отца Джозефа. Вообще-то монахам венчать не положено, но у отца Джозефа есть благословение. Отец сейчас в гостях у старого знакомого, настоятеля Свято-Троицкого собора Чикаго, и остановился в приходском доме. Завтра мы с Кэтти двинем в город и договоримся о венчании на воскресение. Мы бы хотели, конечно, чтобы свадьба была торжественной, но, в принципе, не в количестве гостей дело. Жаль, мама не рискнула еще раз пересекать границу Канады с поддельным паспортом…
Я только-только начала осознавать, сколько человеческих судеб резко свернули с накатанных дорожек из-за того, что когда-то, тысячу лет назад, я подобрала на дороге обессиленного парня с ножницами вместо рук.
А Рик продолжал:
— Ну вот… А раз уж так сложились обстоятельства, что мы не можем все вместе присутствовать в церкви на венчании, — он коротко глянул на Эдварда, — то мы решили, что обвенчаемся прямо здесь.
Я оторопело уставилась на брата. Он, удовлетворенный произведенным эффектом, улыбался от уха до уха.
— Как – здесь? В доме?!
— Зачем в доме, если на улице прекрасная погода? – хмыкнул Рик.
— Э-э-э… Но… — я все еще не верила своим ушам.
— Что – «но»? Молодожены – есть, священник – есть. Что еще надо?
— То есть, ты хочешь сказать, что у тебя будет свадьба, как показывают в кино? Ну, там, ряды кресел на газоне, беседка, увитая плющом и розами, ковровая дорожка?.. – я начала тихо хихикать.
— Саманта, все в твоих руках! – жизнерадостно воскликнул Рик. – Если ты за два дня на скорую руку соорудишь нам беседку и увьешь ее плющом, а также найдешь где-нибудь ковровую дорожку, то все так и будет, но я не понимаю, зачем для троих гостей ряды кресел? Вам что, постоять сорок минут сложно?
Я уже откровенно заливалась смехом.
— Рик, это шикарно! Только ты мог такое придумать… Свадьба на улице! Зачем храм? Мы и на улице обвенчаемся!..
Рик улыбался, глядя поочередно то на меня, то на Эдварда.
— Ну, а после празднования вечером мы все вместе отправляемся в дорогу, — продолжил он как будто между прочим.
Умеет настроение испортить.
— Рик… Почему в воскресение?.. Так скоро?
— Детка, ты, наверно, думаешь, что рейсы с незаконными эмигрантами ходят через Миннеаполис с регулярностью электрички метро?..
— Да, извини, я не подумала, — опустила я голову: новость меня реально расстроила.
Эдвард, до этого молча слушающий нас, вдруг произнес:
— Мы должны уехать в воскресение?
— В точку, парень, — кивнул Рик. – В связи с чем у меня к вам есть интересное предложение.
— Выкладывай, — вздохнула я. И хорошо, что вздохнула, а то от последующих слов братца дыхание-то у меня перехватило конкретно.
— Вы могли бы тоже обвенчаться в это воскресение. Раз уж у вас все серьезно.
Ничего у меня брат, без тормозов. Сказал и сидит, гад такой, мило улыбается.
Я с ужасом скосила глаза на Эдварда. И заметила, что 1) он тоже смотрит на меня, и 2) у него – точно такая же мина на лице. Первым не выдержал Рик. Думаю, его смех был слышен в радиусе километра.
— Вы бы себя видели сейчас… — сказал он, вытирая слезы. – Ну что за реакция у современной молодежи на слово «свадьба»… Как на чужой отплясывать, так это все горазды, а как свою устроить, сразу пугаются чего-то.
Мда… Странная ситуация, странные ощущения.
— Эй, ребята… — в комнату заглянул Брайан и тут же поинтересовался:
— А что вы на полу-то сидите?
— Устали, присели отдохнуть, – хмыкнул Рик.
— А, ну отдыхайте. А можно я у вас Эдварда похищу? – Брайан смотрел на парня с неожиданным нескрываемым интересом. Что это его так проперло?
— Нет, никаких похищений! – запретила я. – Это мы уже проходили, нам не понравилось.
Эдвард в знак согласия покивал головой, вроде сначала серьезно так, а потом глянул на меня и заулыбался. Батюшки мои, только не говорите мне, что у него проснулось чувство юмора…
Рик махнул рукой:
— Думаю, Брайан не станет его держать взаперти для изучения его бессмертия…
— Нет, что ты, взаперти – не буду. На счет изучения — подумаю, — успокоил всех Брайан и посмотрел на Эдварда:
– Можно тебя на минутку?
— Да, — отозвался Эдвард, поднимаясь с пола. Он подтянул к груди лезвия, чтобы не тыкнуть ими нам в лица, осторожно перешагнул через ноги Рика и куда-то отправился с Брайаном.
— Сэм…
— Ммм?..
— Я серьезно. Обвенчайтесь.
— Рик. Я не знаю…
— Чего тут знать? Ты едешь в глушь, надолго, с парнем, которого любишь... Сэм, ты же уже не маленькая…
— Рик, я понимаю, к чему ты клонишь. Я просто еще не успела над этим подумать. До сих пор у меня никаких острых проблем не возникало.
— Острых… Гы… Кроме лезвий – никаких… Хаха!..
— Хватит ржать. Сейчас стукну. Пойми, я не против… Ну, не, неожиданно, конечно. Но, видишь ли, я же не знаю, как к свадьбе относится Эдвард. Может, он не готов связать свою жизнь со мной.
— Часть своей жизни, детка. Он ведь не стареет. Ты, кстати, когда влюблялась в него, об этом подумала?
— Я не влюблялась, поэтому и не думала.
— О! А кто мне только что впаривал…
— Рик, я не влюблена в Эдварда. Я люблю его. А это разные вещи.
— Хм… Ладно, женская душа – потемки. Хочешь, я поговорю с ним?
— На счет?..
— … свадьбы, детка. На счет свадьбы и его намерений.
— В делах двоих не место посторонним.
— Хаха, ты так считаешь? Мне вот интересно, кто бы иначе первым сделал предложение руки и сердца в вашем тандеме?
— Рик! Скажи мне, радость моя, это нормально, что в нашем с Эдвардом тандеме первым предложение руки и сердца сделал ТЫ?!
— Хаха, так если вы – два тормоза!
— Ой, сейчас кто-то тапкой в лоб получит…
— Ладно, сестра, твоя взяла. Не хочешь свадьбу – не будет свадьбы…
— Эй! Я что-то пропустила?! Я разве говорила, что не хочу??
— Так, одна есть. Осталось уломать Эдварда.
— Ох, Рик, ты ходишь по шаткой дощечке моего терпения…
— Хаха… Ладно. Пошли, там, наверно, нас уже заждались… наши друзья и возлюбленные…
Остаток вечера прошел более, чем приятно. Брайан захомутал Эдварда, так как в гостиной он краем глаза зацепил отрывок из отксеренных писем профессора Прайса, и теперь был готов молиться на живое доказательство успешных экспериментов по клонированию конца позапрошлого века. Кэтти мило чирикала о предстоящей свадьбе с моим братом, он отшучивался и иногда хитро поглядывал на меня, а я сидела чуть в сторонке и любовалась ими всеми. И мне было необыкновенно хорошо…
***
Странный человек, затянутый в кожаный костюм с множеством заклепок, медленно шел по трассе с юга к Колорадо-Спрингсу…
Человек уже почти ничего не видел от жары и усталости. Костюм служил печкой, волосы поглощали тепло, в глазах саднило от пыли... Человек сделал последний шаг и упал на обочине лицом в придорожную траву. Подняться он уже не смог…
Мы с Тиной возвращались с встречи выпускников колледжа, которая проходила в загородном доме одного из наших однокурсников. Встреча неразумно была растянута на два дня, к тому же стояла невыносимая жара, и я безумно хотела поскорее оказаться дома, в моей маленькой квартирке на окраине Колорадо-Спрингса… Я через прикрытые веки смотрела на пыльную дорогу впереди и мечтала о прохладном душе и холодной минералке…
Краем глаза я заметила на обочине что-то темное, вроде лежащей человеческой фигуры, но, когда мы проезжали мимо, лень победила любопытство, и я не стала оборачиваться…
Дома все было как обычно… Ну, разве что слишком грязно – я оставила балкон чуть приоткрытым и в квартиру налетело пыли с улицы. Я налила в чайник воды и поставила на плиту кипятиться…
Вечером позвонила мама и предупредила, что в воскресение они с Риком наведаются ко мне в гости. Прекрасная новость, потому что я тысячу лет их обоих не видела… Это известие уравновесилось неприятным происшествием – в сети подскочило напряжение, и сгорел мой любимый телевизор. Теперь придется его в ремонт тащить или новый покупать…
В воскресение я хорошо выспалась. Меня разбудил своим звонком Рик и сообщил, что у него есть для меня потрясная новость… Я притворилась, что не понимаю, о чем он. И мы попрощались до обеда. Потом я наскоро сделала уборку и пошла готовить завтрак..
Семейная встреча прошла хорошо, тихо и мирно. Мы с мамой порадовались, что Рик собрался остепениться и, наконец, сделал предложение Кэтти. Кэтти – хорошая девушка…
Потом звонил Байер. Приглашал на встречу клуба русских эмигрантов. Схожу, пожалуй… Все равно вечерами делать нечего…
Ночью началась гроза... Я вздрагивала от каждого раската грома и закрывала уши подушкой, чтобы не слышать бушующей природы. Как бы я хотела, чтобы рядом сейчас кто-то был…
Во вторник я сходила на встречу с Байером и компанией. Тамошние парни очень много болтают… Не люблю парней, которые много болтают… А Байеру я, кажется, нравлюсь… Ну и фиг с ним.
В четверг был такой же день, как и в среду. В пятницу – такой же, как в четверг… В субботу ездили в Денвер на службу… Все, как обычно… В воскресение смотрела днем старые серии «Стар Трека»… Вечером читала…
…И всю неделю на душе было скверно… И всю неделю меня не оставляло ощущение, что я что-то сделала не так… Что все это происходит не со мной, что это неправильно, что мое нынешнее существование – сон, кошмар, который должен вот-вот закончиться, чтобы началась настоящая жизнь… Чтобы я попала из Матрицы в реальность… Чтобы наступило утро…
***
Когда я открыла глаза, солнце как раз заглядывало в окно моей спальни. Я потянулась и обнаружила, что лежу одетая на своей кровати. Похоже, вечером я задремала в кресле, и кто-то меня перенес в комнату.
Может, Эдвард? – вдруг подумалось мне, и я улыбнулась.
Хех, неужели мы и вправду завтра?.. УЖЕ ЗАВТРА? О, Небо...
***
Умывшись и переодевшись, я отправилась к компании друзей и родственников, которые, судя по всему, уже давно проснулись и что-то горячо обсуждали в гостиной.
Когда ребята заметили, что я вошла, Кэтти резво спрятала за спину какую-то бумажку, которую держала в руках. Что еще за секреты?..
— Доброе утро, друзья мои. Что шумим? – с подозрением поинтересовалась я.
— Обсуждаем дизайн твоего подвенечного платья! – с радостным оживлением ответил Рик. Я махнула рукой – бесполезно задавать вопросы, пока здесь мой брат — и спросила:
— А где Эдвард?
— А вот Эдварда пока искать не надо. Он занят, — назидательно сказал Рик, а Кэтти пояснила:
— Мы были в соборе сегодня утром, и отец Джозеф решил поехать с нами, чтобы все обсудить по поводу завтрашнего дня.
— Да, а по пути выяснилось, что вы с Эдвардом не можете обвенчаться! – словно между делом спокойно произнес Рик.
Э-э-э?!
Рик посмотрел на меня и хихикнул. Ну что за человек! Ему что, доставляет удовольствие надо мной издеваться?!
— Расслабься, детка. Эдвард пока не может обвенчаться с тобой, так как не принадлежит ни к одной христианской Церкви. То есть, он некрещеный, понимаешь? Но отец Джозеф сейчас решает этот вопрос.
— Что, крестит его? – пораженно спросила я.
— Нет, разговаривает с ним. Он не имеет права крестить человека без объяснения сути вероучения и согласия, конечно.
Брайан вдруг откинулся на спинку дивана и рассмеялся.
— Хотел бы я, чтобы здесь сейчас оказалась та дама из Квебека, которая утверждала, что у клонов нет души!
— Брай, пожалуйста, не надо называть его клоном, как будто он — недочеловек. Способ появления Эдварда на свет никак не отражается на том, какими качествами он обладает, — сурово поправила я друга.
Брайан понял свою ошибку и замолк. Рик и Кэтти переглянулись.
Щелкнул замок входной двери, и через пару секунд в гостиной появились отец Джозеф и Эдвард.
— А вот и Саманта проснулась… — улыбнулся мне батюшка. Я подошла под благословение, сгорая от стыда: сколько же я спала, если Рик с Кэтти успели съездить до Чикаго и обратно, и отец Джозеф уже успел обсудить все вопросы с Эдвардом?
— А раз проснулась, то, наверно, найдет минутку для разговора? – священник чуть с хитринкой посмотрел на меня.
Я бросила взгляд на Эдварда, мы улыбнулись друг другу, и я кивнула отцу Джозефу:
— Да, конечно.
— Ну, пойдем тогда на крылечке постоим.
Мы вышли из дома и остановились на ступеньках у входной двери. Солнце было уже высоко, но не припекало – по сравнению со вчерашним днем погода была просто благодатная. С озера тянуло влажной свежестью, и почему-то пахло скошенной травой (здесь она была зеленой, а не жухло-рыжей, как в Колорадо).
— Ну что ж, Саманта, — начал священник. – Я очень за тебя рад… Тебе сильно повезло…
Гм, глубоко внутри себя я почему-то ожидала, что сейчас отец Джозеф будет меня нахваливать, мол, молодец, герой, связала жизнь с таким проблемным типом, — и что я слышу?.. Я удивленно посмотрела на священника.
— Да, дорогая моя. Не каждой девушке выпадает такой шанс в жизни. Тебе посчастливилось повстречать редкого человека… Эдвард – чистая, неиспорченная, светлая душенька. Обычно дети приходят в мир в непорочности, а после начинают обрастать всякой грязью вольно и невольно… А Эдвард будто под защитным куполом находился всю жизнь… А если и замарался в чем, то страданиями очистил свою вину…
— В чем это он замарался? – с сомнением спросила я.
— А это он, может, сам тебе когда-нибудь расскажет. А пока, Саманта, послушай вот что. Помнишь имя, которым тебя крестили?
— Помню, — пожала я плечами: при чем здесь мое имя? — Саломия… Правда, не знаю, почему мама его выбрала. Если честно, мне не очень нравится.
— А зря, Саманта. Святая Саломия была мироносицей, одной из тех, кто остался верен Богу до конца, шел за Ним и в испытаниях, и в поруганиях. Ты думаешь, твоя будущая жизнь будет сильно отличаться от пути святой Саломии? Нет, милая. Будет трудно. Будет опасно…
— Отец Джозеф! Вы думаете, после всего, что мы испытали за этот месяц, я еще не поняла, что легкой жизни мне не видать?
— А смотря что понимать под легкой жизнью. Вон брат твой уехал с насиженного места, уволился с престижной работы, живет по поддельным документам в чужой стране, и хоть бы что, и радуется жизни, причем совершенно искренне.
Я опустила глаза. Священник продолжил:
— Легкая жизнь – это не обстоятельства, а отношение, Саманта. Имей ввиду в будущем. И все у вас будет хорошо… — отец Джозеф вздохнул и перешел на другую тему:
— Поговорили мы с Эдвардом на счет крещения… Он не понимает пока, что это, ему для осознания важности шага нужно время, но я ради вас обоих покрещу его сегодня, чтобы завтра у нас венчалось две пары. Когда мы еще с вами увидимся… Вы же все-таки не чужие мне, с детства перед глазами.
— А… где вы его крестить-то собрались?..
Священник удивленно взглянул на меня и перевел глаза на озеро.
— Воды здесь, вроде бы, хватает…
За пару дней я много нового узнала о жизни… Венчать можно на улице, крестить – в озере… Тот, кто берет на себя ответственность заботиться о необычном супруге – не герой, а везунчик… В любых жизненных обстоятельствах можно сохранять бодрость духа… Елка-палка…
— Если хочешь, ты можешь присутствовать на крещении, Саманта, — предложил отец Джозеф.
— Да, — посмотрела я ему в глаза прямо и без смущения. – Я хочу присутствовать. Если Эдвард не против, конечно…
Священник улыбнулся и кивнул.
— Не думаю, что он будет против…
Когда мы вернулись в гостиную, над таинственной бумажечкой зависали уже все, включая Эдварда. И опять при моем появлении бумажка куда-то пропала.
— Что вы там прячете? – не выдержала я.
— Сюрприз, Саманта, — отмахнулся Рик. – Нельзя быть такой любопытной!
Какой еще сюрприз?.. У меня, вроде, день рождения не скоро…
— Эдвард, ты готов? – спросил отец Джозеф.
Эдвард выпрямился и серьезно кивнул.
— Пойдемте, дорогие мои, — священник посмотрел на меня и отправился на улицу, взяв с полки в прихожей небольшой чемоданчик из черной кожи.
Эдвард приблизился ко мне, улыбнулся одними глазами, и пошел вслед за отцом Джозефом. Кажется, я начинаю влюбляться в этого парня. Мне мерещится, или у него появилась уверенность во взгляде?.. Может, были времена, когда он смотрел на окружающих не испуганно, а доверчиво и открыто?..
Отец Джозеф провел таинство на церковно-славянском языке. Я слушала непонятные молитвы, смотрела, как отец Джозеф освящал воду в озере, успевала поглядывать по сторонам, чтобы удостовериться, что рядом никого больше нет, — но все это было фоном: мне сложно было сконцентрироваться на чем-то, кроме переживаний за Эдварда. А он стоял прямо и сосредоточенно, и иногда бросал на меня взгляды, словно проверял, нахожусь ли я еще рядом. Видел меня - и улыбался. И я улыбалась в ответ.
А потом отец Джозеф повел Эдварда в воду. Они, не торопясь, зашли вдвоем по грудь; кажется, Эдвард заволновался, когда стало достаточно глубоко – вряд ли он вообще купался на открытом пространстве когда-нибудь. Но отец Джозеф не дал ему опомниться, быстро шепнул что-то на ухо и окунул парня трижды с головой. Ух!.. Я думала, у меня сердце выпрыгнет…
Обратно к берегу они шли побыстрее и повеселее. Священник надел на Эдварда крестик на цепочке, я помогла парню переодеться в сухую одежду (священник так и остался в мокром подряснике), и таинство тихо-мирно продолжалось дальше.
В дом мы вернулись не сразу. То есть отец Джозеф-то отправился под крышу после поздравлений Эдварда с началом новой жизни, а мы так и остались на берегу.
Хотелось просто сидеть рядом и смотреть на тихие волны…
Я знала, что Эдвард сделал это в большей степени ради меня. Может быть, с общепринятой точки зрения верующих, это было и неправильно. Но я верила, что ничего ему в вину не поставится.
Наконец я решилась заговорить:
— Эдвард…
— Да?
— У тебя нет такого чувства, что все только-только начинает идти так, как должно? Ну, как будто вот до этого момента был сон, а сейчас началась реальность?
Он подумал и ответил, мотнув головой:
— Нет.
Я хихикнула – глубокомысленных пространных рассуждений от него не добьешься…
— А знаешь, мне сегодня ночью кое-что любопытное приснилось, я только что вспомнила… Про то, что бы случилось, если бы я проехала мимо и не подобрала тебя тогда на дороге.
Эдвард вопросительно посмотрел на меня.
— Ну, если в общих чертах, — ответила я на его взгляд, — то все было бы куда хуже, чем сейчас…
Мы помолчали.
— Сэм…
— Эдвард?..
— Хорошо, что ты не проехала мимо…
— Да…
Весь день я ловила на себе загадочные взгляды друзей. Даже Эдвард, когда попадал в компанию этих ненормальных, начинал вести себя как-то странно. Все кончилось тем, что Рик и Кэтти пошли провожать отца Джозефа на поезд до Чикаго, а Брайан с Эдвардом куда-то свалили, оставив меня готовить ужин. Было то противное ощущение, которое бывает перед праздником, когда все вроде бы готовят тебе сюрприз, чтобы тебе было приятно, а на самом деле на душе скребут кошки, потому что от тебя что-то скрывают, и потом уже никакие сюрпризы не нужны. Я, конечно, постаралась затолкать это ощущение подальше, но осадок на душе остался.
За приготовлением ужина время шло значительно быстрее, чем при дуракавалянии. Поэтому я весьма удивилась, когда, взглянув на часы, обнаружила, что всей честной компании нет дома уже порядка часа. Я вышла на улицу и осмотрелась. В надвигающихся сумерках был слышен стрекот кузнечиков и далекий шум электрички. И почти сразу я разобрала звук голосов, приближающийся со стороны леса: похоже, ребята все-таки надумали вернуться…
Но через минуту голоса переросли в напряженную перебранку вперемешку с треском веток. Еще через мгновение я увидела всех четверых, несущихся бегом к дверям дома…
— Сэм! Аптечка есть?! – заорал Рик еще издалека.
— Была где-то… — испуганно ответила я и побежала на кухню. Что еще случилось?!
Народ заскочил внутрь как раз тогда, когда я вылетела с кухни вместе с аптечкой в руках. И только сейчас я заметила, что Эдвард весь в крови: лицо, руки, шея…
— Что это?! – с ужасом спросила я у пространства.
— Бинт давай поскорей, — перебил меня Рик, таща Эдварда за руку в ванную. Тот выглядел напугано, но на умирающего не походил, поэтому я сосредоточилась на аптечке, откопав в сумочке, кроме бинта, перекись водорода и мазь для дезинфекции.
В ванной я обнаружила, что Рик лично смывает с Эдварда красными потоками кровь из нескольких крупных порезов на плечах, лице и шее.
— Фух… — выдохнул он, приглядевшись к ранам. – Вены не задеты, вроде… Сэм, давай перекись свою.
— Что произошло? – снова спросила я, передавая Рику пластиковую бутылочку.
— Да мы тут… Э-э… Рискнули провернуть одно дело, а Эдвард, как оказалось, уже привык к тому, что его лезвия не режутся, и очень неаккуратно ими размахивал… И поранился… — объяснял мой брат, поливая Эдварда шипящей на ранах жидкостью.
— Простите, — сокрушенно сказал Эдвард, разглядывая порезы. Мда, я сама не помню, когда в последний раз видела Эдварда в шрамах, неудивительно, что он уже перестроился на безопасный режим.
— Но зачем вы сняли скотч? – не преминула возмутиться я.
— Завтра увидишь, — бросил Рик, забирая у меня мазь и бинт.
— Рик, давай, я сама перевяжу? – потянулась я.
— Нет, — просто ответил Рик и начал туго бинтовать порезы. Кровь выступала сквозь ткань снова и снова.
— Рик… — заволновалась я. – А точно вены не задеты?..
— Точно, — Рик, сжав зубы, делал виток за витком.
— А почему тогда так сильно течет?
— Не знаю.
Эдвард попеременно смотрел то на меня, то на Рика.
— Что-то случилось? – спросил он.
— Кровь не останавливается, вот что случилось… — Рик перешел к следующему порезу, но на том бинте, что он наматывал перед этим, уже проступило алое пятно.
— И что делать? – я начала паниковать.
— Подождать, пока вся не кончится. Когда-то же она остановится…
— Рик, можно без черного юмора?!
— А ты вроде как говорила, что на Эдварде все заживает со скоростью света.
Я пожала плечами:
— Быстро – это не значит «со скоростью света». За сутки срастется точно, но вот сей момент – вряд ли…
Через пятнадцать минут мы закончили обрабатывать раны, и кровь, кажется, больше не текла. Эдвард выглядел бледнее обычного, поэтому мы отвели его в столовую и налили большую кружку шоколадного какао.
— Я не понимаю, — шептала я Рику. – Конечно, к завтрашнему дню и следа не будет, но само по себе это странно.
— Странный-странный парень со странными-странными руками… жил странной-странной жизнью… — мрачно протянул Рик, глядя, как Эдвард пьет какао через трубочку. – Ладно, будем надеяться что к завтрашней церемонии все заживет…
***
Но к завтрашней церемонии все не зажило. Утром я побежала в спальню Эдварда сразу, как только проснулась. Парень уже не спал и просто лежал и смотрел в потолок.
— Эдвард, привет… Как ты?
— Сэм… — он посмотрел на меня. Что-то неуловимо изменилось в нем, и я напряглась, пытаясь понять, что… — Раны не зажили… Они болят. Прости.
— За что ты просишь прощения, я не понимаю… — я подошла ближе. Что-то в лице Эдварда было ужасно подозрительным, и это был вовсе не шрам через всю щеку, красный и едва затянувшийся.
— Ты расстроилась вчера из-за меня…
— А как же иначе? – я осторожно заглянула под бинт на предплечье парня. Да, так и есть, рана почти как свежая. Лишь немного поджила по краям. Хреново…
— Что же это все значит? – вырвалось у меня невольно. Я посмотрела Эдварду в глаза и вдруг увидела, что он улыбается.
— Ты чего? – я удивленно вскинула брови и снова прикрыла рану бинтом. Может, ему известно то, о чем я не знаю?
Эдвард молчал и улыбался.
И тут я поняла, что в нем не так.
У Эдварда изменился цвет лица. Из бледно-холодного оно стало нормального человеческого оттенка. Такого лица я у него вообще не помнила никогда.
— Эдвард… — прошептала я. – Неужели…
Я осторожно коснулась кончиками пальцев его щеки.
— Теперь я буду стариться, да? – тихо с улыбкой спросил Эдвард.
— Наверно, родной…
— Это хорошо… — просто сказал он и посмотрел на меня очень-очень светло и нежно.
Чудо ты мое…
Я перевязала Эдварда, и мы вышли к завтраку вместе. Кэтти, Рик и Брайан сразу же выразили свои восторги по поводу внешнего вида Эдварда: оказалось, что в столовой, где света было больше, чем в спальне, гораздо лучше можно было разглядеть, что Эдвард и впрямь преобразился.
— Что ж, все к лучшему! – кажется, Рик пытался успокоить свою совесть за вчерашнее. – Так у тебя несравнимо больше сходства с тем, кого бы я хотел видеть рядом с дорогой сестрой!
— Рик, давай не будем начинать, — урезонила я его. – Через сколько венчание?
— Хммм… — Рик посмотрел на часы. – Через полтора часа.
— Что?! Всего полтора часа?! А я еще не причесана!! – заорали мы с Кэтти почти в унисон.
— Женщины, — покачал головой Рик, воздев очи к небу.
Через час со службы приехал отец Джозеф. Брайан, как самый незанятый сборами, покормил его завтраком и сразу же увел куда-то, предоставляя нам с Кэтти возможность нервничать в полный голос. Рик и Эдвард тоже где-то переодевались. Спустя несколько минут я могла сказать, что для венчания в глуши выгляжу очень даже неплохо в летнем сарафане персикового цвета и с нормально уложенными волосами. Кэтти тоже радовала глаз, но не мой, а Рика, который нахально заглянул в комнату и поинтересовался:
— Леди, не могли бы вы остановиться приводить себя в порядок? А то, боюсь, мы с Эдвардом во время венчания упадем от восторга, созерцая рядом двух представительниц совершенства женской красоты.
— Это была наглая неприкрытая лесть! – заявила я, выходя из комнаты. И увидела Эдварда. Он стоял у противоположной стены коридора, смотрел на меня восхищенными глазами и молчал. На нем самом, как и на Рике, был костюм-двойка из легкой темной ткани и белая рубашка. Как они ему костюм на лезвия натянули? – пораженно подумала я и вдруг увидела с внутренней стороны рукава костюма Эдварда молнию. Мой брат – гений.
— Ну, что ж… — первым нарушил молчание Рик. – Как ни оттягивай сей дивный момент, а он все равно наступит. Поэтому предлагаю двинуть в наш лесной храм…
— Куда? – не поняла я.
— Сюрприз, сестренка.
Ага, вот мы и добрались до сюрприза…
Мы вышли на мощеную камнем дорожку: сначала Рик с Кэтти, потом мы с Эдвардом. У самого озера мы свернули вправо и пошли по берегу вдоль зарослей кустарника. И неожиданно впереди я увидела такое, что не поверила своим глазам.
Мы подошли ближе и встали возле зеленой беседки, которая невообразимым образом была вырезана из цельного огромного куста то ли калины, то ли боярышника. Столбиками беседки служили древка кустарника, крышей было сплетение ветвей. Столбики обвивались белыми лентами и были украшены хризантемами.
Тут я все поняла.
— Эдвард, это ты вырезал?!
Эдвард улыбнулся и спросил:
— Тебе нравится?
— Очень, — прошептала я, пораженная до глубины души, и прижалась к его руке.
Честно говоря, я не помню, как прошло Венчание. Пока мы стояли в зеленой беседке напротив отца Джозефа и слушали чтение напутствий на семейную жизнь из Священного Писания, в моей душе бушевала благодарность Богу и людям за то, что все это сейчас со мной происходит.
Было так трогательно, когда я увидела, что вместо обычных для храмов металлических венцов у нас были приготовлены простые венки из мелких хризантем и роз, явно сделанные на заказ в цветочном магазине, — должно быть, их привез отец Джозеф. Брайан щелкал маленьким фотоаппаратом, и это тоже было прекрасно…
В самом конце таинства, когда отец Джозеф пожелал нам долгих счастливых лет жизни, я поняла, что еще немного, и мое сердце будет совсем переполнено. И слова священника «Ну, а теперь можете поцеловаться!» были для меня настоящим спасением…
И знаете…
Мы ведь и вправду жили долго и счастливо.
Но это уже совсем другая история.
;)
