Глава 1Что с того, что я не был здесь целых одиннадцать лет?
За дорогой осенний лесок так же чист и подробен.
В нем осталась дыра на том месте, где Колька Жадобин
у ночного костра мне отлил из свинца пистолет.
Там жена моя вяжет на длинном и скучном диване,
там невеста моя на пустом табурете сидит.
Там бредет моя мать то по грудь, то по пояс в тумане,
и в окошко мой внук сквозь разрушенный воздух глядит.
Я там умер вчера, и до ужаса слышно мне было,
как по твердой дороге рабочая лошадь прошла,
и я слышал, как в ней, когда в гору она заходила,
лошадиная сила вращалась, как бензопила.
Александр Еременко
Он едва не пропустил нужный поворот - проселок не был обозначен ни на одной карте, и неудивительно - если оставленные автомобильными колесами колеи были еще различимы, то посередине дорога густо заросла вереском. Когда он проезжал над ним, вереск пригибался, шурша по днищу взятого напрокат форда. Дорога становилась все уже, так, что ветки молодых сосенок и осин хлестали по окнам, и он начал уже опасаться, что в один прекрасный момент застрянет где-нибудь между деревьями, как подлесок расступился, и он увидел покосившийся забор и калитку, покрашенную в ядовито-голубой цвет. У калитки стоял чумазый мальчик лет четырех и, засунув палец в рот, смотрел на приближающийся автомобиль большими круглыми глазами. Еще две машины были припаркованы поодаль – здоровенный внедорожник – удивительно, как он смог проехать сюда по узкой тропинке – и видавший виды фольксваген, на переднем стекле которого болтался голый резиновый пупс.
Мужчина заглушил двигатель и вылез из машины. Вразвалочку – от долгого сидения за рулем ноги плохо слушались его – он подошел к забору и, прищурившись, окинул взглядом одноэтажную каменную хижину, носившую на себе ту же печать запустения и разрухи, как и все вокруг. За забором продолжался лес – сосны, березы, вереск и пожелтевшая осенняя трава – и единственными признаками, что дом еще не заброшен, была одинокая клумба с чахлыми астрами – да вывешенные между двумя соснами подштанники.
- Скажи, ребенок, дома ли твой отец? – спросил вновь прибывший, обмахиваясь шляпой. Мальчик не ответил, только вытаращил глаза еще пуще, вынул палец изо рта и засунул в нос. Мужчина брезгливо поморщился, потом коснулся калитки кончиком пальца и поморщился еще сильнее, так, что стал похож на обиженного бульдога. Калитка оказалась свежеокрашенной.
- Глушь, - пробормотал он. – Глушь с медведями.
Он прошел в калитку, тщательно следя за тем, чтобы не коснуться ее краем своего светло-коричневого шерстяного пальто, поднялся на крыльцо и деликатно постучал в дверь. Никто не ответил ему. Только не пойми откуда вынырнул пушистый серый кот и принялся тереться башкой об его ногу, оставляя длинные светлые шерстинки на тщательно отглаженных брюках.
Мужчина вздохнул, оттолкнул кота и постучал еще раз, с такой силой, что в доме задребезжали замызганные стекла.
- Что нужно?
Дверь распахнулась так резко, что мужчина не успел даже отдернуть руку – так и остался стоять с занесенным кулаком.
- Одноглазый, - ответил он, неожиданно для самого себя оробев. Стоящий перед ним парень был не старше восемнадцати, но его угрюмый вид внушал невольные опасения. – Мне нужен Одноглазый.
- Его нет.
Гость растерялся.
- Как нет? Мы договаривались. Я… - тут он покосился на припаркованную за забором машину, - Ф-форд, мистер Джон Форд… почти как Генри Форд, только победнее…
- Он в больнице, - оборвал его парень, вышел на крыльцо, прикрыл за собой дверь и окинул мистера Форда оценивающим взглядом – от кончиков стоптанных кроссовок до потной розовой лысины. Судя по сурово нахмуренным бровям, увиденное ему не понравилось. – И вы опоздали.
Форд помолчал секунду, переваривая информацию.
- Значит ли это, милейший мой сэр, - начал он осторожно, - что, невзирая на прискорбное происшествие, случившееся с вашим… батюшкой… наша маленькая прогулка все же состоится?
- Состоится, - сказал кто-то сзади. – Хотя на месте нашего проводника я бы не стал вас ждать. Вы опоздали на полчаса.
Говорившему было уже за сорок, по крайней мере в его коротко подстриженных темных волосах уже показалась седина, он был высок и жилист и чем-то напоминал поджарого охотничьего пса – если, конечно, существуют псы, курящие крепкие сигареты.
- Дороги, - вздохнул Форд и неопределенно взмахнул в воздухе шляпой, разгоняя сизый сигаретный дым, слоями зависший во влажном осеннем воздухе. – О, эти деревенские дороги, любезнейший… мы ведь еще не представлены?
Курильщик фыркнул.
- Нескромный вопрос, любезнейший, - ответил он в тон, - учитывая, что мы собрались нарушить сразу три закона.
Форд пожал плечами.
- О да, сохранение анонимности было бы крайне желательно. Но для удобства коммуникации, вы, дражайший сэр, могли бы озаботиться псевдонимом.
- Псевдонимы, - курильщик осклабился, - по-вашему, они продаются в магазинах туристического снаряжения, рядом с альпинистскими крючьями и спальными мешками? Впрочем, вы можете называть меня Джоном Доу. Предупреждая ваши вопросы – нашего психопомпа зовут Том – нет никаких сомнений, что это ненастоящее имя, а вон та красотка, - на этих словах мистер Доу махнул рукой в сторону зарослей можжевельника - именует себя Дороти.
Форд взглянул в указанном направлении и увидел скромно стоящую в тени девушку. Она казалась ужасно юной и напуганной. Заметив, что общее внимание обращено на нее, она подошла и кивнула мистеру Форду. Он удивился про себя – каким ветром занесло эту чистенькую девочку на самую глухую окраину шотландского заповедника. С ним-то самим все ясно, да и мистер Доу, как ни старается казаться загадочным, виден насквозь. Охотника Форд чуял за милю, даром что у того сейчас не было в руках ружья.
– Дивно. Джон Форд, к вашим услугам, - он еще раз взглянул на тщательно выбритую физиономию охотника и, не удержавшись, добавил:
- Вам больше подошло бы имя Натти Бампо.
Охотник изумленно уставился на него, потом вдруг громко расхохотался.
- Все здесь? – нетерпеливо спросил Том. – Тогда выступаем. Но прежде я хочу вам кое-что сказать.
Он выудил из-под крыльца здоровенный рюкзак и повесил на плечо двустволку, окидывая свое маленькое стадо усталым взглядом овчарки.
- Первое, - сказал он. – Вы будете слушаться меня беспрекословно. Вас сюда никто не звал, поэтому расстанусь я с вами без сожалений. Второе. Если кто-то сомневается, нужно ли ему все это – советую ему подумать еще раз, и подумать крепко, потому что если вы войдете в лес, вернуться сможете только вместе со всеми. Если вы передумаете сейчас, деньги я верну, не сомневайтесь. Третье. Никаких фотоаппаратов. Если хотите фотографировать, езжайте к Лох-Нессу. И четвертое.
Он сделал паузу. Форд подумал, что эта речь отрепетирована заранее. Может даже, парень не сам ее придумал. Наверное, так приветствовал туристов его папаша - Одноглазый. Форду стало интересно, сможет ли юнец справиться с группой людей, которые все старше его – характер у парня явно не сахар, но не факт, что он сладит с тем же Кожаным Чулком. Да и сам Форд – он, конечно, будет прислушиваться к рекомендациям проводника, но в рамках разумного. В конце концов, у него здесь свои цели и свой интерес.
- Четвертое, - повторил Том, чуть повысив голос. – В Лесу вы увидите вещи, объяснить которые будете не в состоянии. Многие из них опасны. Некоторые – опасны смертельно. Поэтому если кто-нибудь из вас заметит что-нибудь необычное… хоть что-нибудь… он скажет мне немедленно и не станет исследовать это самостоятельно. Если кого-то это не устраивает – вы знаете, что делать.
- Ехать фотографировать Несси, - закончил за него Доу, паскудно ухмыляясь. Юноша сделал вид, что не замечает иронии.
- Именно.
С Доу будут проблемы, снова подумал Форд. Обязательно будут. Он охотник на крупную дичь. Крутой мужик. Не из тех, кто будет слушаться приказов какого-то молокососа. И тем более не из тех, кто сбежит, поджав хвост, при первых признаках неведомой опасности.
- Машины придется оставить здесь. Мы могли бы скостить десять-двенадцать миль, но велик риск наткнуться на лесников.
- Резонно, - охотник кивнул и снова ухмыльнулся, демонстрируя пожелтевшие от никотина зубы.
- Тогда разгружайте свое барахло, - парень неопределенно махнул рукой. Дороти уже копошилась возле своего багажника. Мистер Форд не спеша дошел до тезки-форда, с которым за три часа тряской езды по заросшим проселкам успел почти что сродниться, тяжело вздохнул, потом достал из-под сидения рюкзак. Он показался ему очень тяжелым. Путешествие обещало быть не из приятных.
- Уходишь, значит.
У женщины было совершенно бесцветное лицо – такое лицо увидишь, и тут же забудешь. Мистер Форд уже видел такие лица – и знал, что сила, стирающая с них все краски, именуется скорбью. У нее такой вид, как будто кто-то умер, подумал он и тут же вспомнил – Одноглазый. Тот парень, Том, сказал, что отец в больнице. Форд постеснялся спросить, что случилось – не его это дело. Теперь, глядя на убитое лицо миссис Одноглазой, он подумал – наверняка что-то серьезное.
- Ухожу.
Женщина судорожно вздохнула, комкая в руках конец фартука. Маленький мальчик, который до этого бродил у калитки, подбежал к матери, и молча показал брату кулак. Том не обратил на него внимания.
- Если с тобой что-нибудь случится, я не переживу, - твердо сказала мать.
- Со мной ничего не случится, - ответил Том. По его скучному голосу, Форд понял, что этот разговор происходит у них не в первый раз.
- Твой отец тоже так говорил. А теперь даже имени своего не помнит.
- Мама…
- Это плохое место, сынок. Плохое место для людей.
- Мама, мне пора.
Парень быстро шагнул вперед, как будто хотел ее поцеловать, но потом смутился и вместо этого просто неловко погладил мать по плечу. Он попытался было потрепать маленького братца по голове, но тот вывернулся из-под его руки, сердито сверкая глазенками. Том пожал плечами, отвернулся и подошел к машине, возле которой его уже ждали остальные.
- Идемте, - отрывисто бросил он, перекинул через плечо здоровенную двустволку и быстро зашагал по раскисшей дороге; остальные гуськом потянулись за ним. Женщина стояла, не двигаясь с места, пожирая удаляющуюся фигуру своего сына жадным взглядом, как будто пытаясь запомнить малейшие детали этой сцены. Никто из туристов не решался смотреть ей в лицо.
- Ах, матери, - пробормотал мистер Форд больше про себя.– Если б на то была их воля, мы все до седин ходили бы на помочах.
Том угрюмо взглянул на него и промолчал.
Глава 2Через несколько миль Дороти поняла, что лямки своего рюкзака отрегулировала неправильно. Они были чересчур длинными, и поэтому при каждом шаге рюкзак бил ее по заднице, издавая при этом какое-то глухое лязганье. Дороти попыталась вспомнить, в каком порядке упаковала туда вещи, и пришла к выводу, что звуки издавали консервные банки. Она подсунула большие пальцы под лямки, чтобы хоть как-то смягчить монотонный, выводящий из себя жестяной перестук, разрываясь между желанием остановиться и разобраться с проклятыми банками, и опасением задержать группу на самом опасном участке пути.
С проселка, который вел к дому Одноглазого и дальше в деревню, они свернули на неширокую тропу, уходившую на запад, в сторону заповедника. Периметр запретного леса охраняли патрули лесничества, и, замешкавшись на дороге, ничего не стоило наткнуться на такой патруль. Дороти понятия не имела, какое наказание полагается за пересечение границы заповедника. Наверное, она отделается штрафом – несовершеннолетняя, да и ничего такого у нее с собой нет. А вот мистеру Доу и Тому грозит обвинение в браконьерстве – они тащат с собой ружья, и выглядят так, как будто готовы ими воспользоваться. Почему-то Дороти хотелось, чтобы у нее тоже было ружье. Не то чтобы она умела с ним обращаться, конечно.
Но так было бы спокойнее.
Солнце перевалило за полдень, когда тропа кончилась, затерявшись в вереске, и идти стало труднее. Местность была холмистая – ближе к вершинам росли сосны и белый мох, сухой несмотря на прошедший ночью дождь, но если спуститься в ложбину, ноги начинали вязнуть в болотной жиже, а высокие ровные сосны сменялись чахлым осинником и зарослями багульника и голубики.
- Мы пересекли границу, - сказал Том во время короткого пятиминутного привала. – Но расслабляться не советую. Лесники избегают углубляться в лес, но здесь мы вполне можем наткнуться на кого-нибудь из них. Лучше не задерживаться.
Дороти выругалась про себя. Плечи уже начинали ныть от непривычной тяжести, но жаловаться было некому. Она снова поправила рюкзак – нет, точно что-то не так было с его конструкцией: лямки вроде подтянула, а консервные банки по-прежнему хлопают по заднице, хоть и с меньшим размахом – и ускорила шаг.
- Поразительное место, не так ли?
Дороти подумала, что среди всех них человек, называющий себя Джоном Фордом, пожалуй, самый странный. Лысеющий пижон в длинном пальто и брюках со стрелками, теперь заляпанными болотной грязью почти до колена, казался совершенно неуместным здесь, в царстве сосен и поросших вереском холмов, но его самого это несоответствие не смущало нисколько.
- А воздух, воздух-то какой! – мистер Форд шумно вздохнул и раскинул руки в стороны, как будто пытаясь схватить упомянутый воздух в объятья. Его левый рукав задел плечо Дороти, и она отпрянула, глядя на нахала исподлобья, похожая на рассерженную кошку.
- О, простите, моя дорогая, - сказал Форд, ничуть не смутившись. – Я, должно быть, слегка захмелел. Такой воздух… кажется, что его можно пить, как золотое вино. А те холмы, которые тонут в синеватой дымке… они похожи на женскую грудь, едва прикрытую шифоновым платьем. Вон, взгляните…
Дороти прищурилась и посмотрела в указанном направлении, про себя позавидовав буйной фантазии мистера Форда. Там, где тот видел женские груди, она нашла лишь поросшие лесом холмы.
- Вы знаете, моя милая леди, - продолжал Форд, - сейчас мы пересечем невидимую границу и окажемся в сказке, да-да, в сказке. Какие истории ходят про этот лес и скрытые в нем чудеса! У меня сердце замирает при одной мысли о них…
Он на секунду отстал, чтобы порыться в своей сумке, а когда вновь нагнал ее, в его руках была небольшая видеокамера. Дороти шарахнулась от нее в сторону и прошипела:
- Никаких съемок. Не смейте! Иначе я… я разобью вашу камеру, клянусь.
На добродушном розовом лице Форда появилось выражение растерянности.
- Помилуйте, дитя мое, - сказал он, – У меня и в мыслях не было вас подставлять. Напротив, я хотел попросить, чтобы вы сняли меня. Я пойду там, сбоку, а вы снимайте.
Дороти фыркнула.
- Да вы нарцисс, мистер Форд.
- Я журналист, - с достоинством ответил тот.
- Том говорил, что снимать нельзя, - напомнила Дороти. Форд досадливо поморщился.
- Он говорил только про фотографии, - сказал он. Отговорка, достойная пятилетнего ребенка, а не взрослого мужчины под сорок, подумала Дороти. Впрочем, Форд ей скорее нравился. Он был забавным.
- Хорошо, я вас сниму, - неохотно согласилась Дороти. – А вы за это расскажете мне, что вас привело сюда. Я имею в виду – про Лес.
- Любопытная юная леди, - Форд хотел погрозить ей пальцем, но чуть не выронил камеру. – Вы случайно не учитесь на журналистку?
- Нет, - отрезала она. – Это кнопка включения? А где зум?
- Вот тут, - показал Форд. – И ради бога, осторожней с камерой, дитя мое. Она мне заменяет жену, детей и собаку.
Форд снял шляпу, поплевал на ладонь, пригладив жалкий пух, еще остававшийся на его лысине, затем направился вслед за Томом и Доу, порядком их обогнавшими.
- Так хорошо видно? – спросил он взволнованно. Дороти, не отрывая взгляда от экрана камеры, показала ему большой палец.
- Вы в кадре, мистер, - сообщила она. – Камера, мотор!
Форд набрал в грудь воздуха, фальшиво улыбнулся и заговорил каким-то не своим, глухим и мрачным голосом:
- Сейчас мы находимся на опушке Запретного леса, самого таинственного из шотландских заповедников. Как следует из названия, посещение его запрещено для обычных туристов. Официально считается, что причина этого – охрана редких видов животных, таких как благородный олень или ушастая сова.
Форд сделал эффектную паузу и медленно пошел вперед. Солнце, проникающее сквозь кроны деревьев, золотило его одежду. Дороти двинулась параллельно с ним, не отрывая взгляда от экрана видеокамеры, на котором миниатюрный Форд гулял по лесу, сунув руки в карманы пальто, и глухо вещал:
- Многие места Шотландии окутаны легендами. Взять хотя бы замок Глэмис или знаменитое озеро Лох-Несс. Легенды становятся развлечением для любопытствующей публики, но не в случае с Запретным лесом. О нем рассказывают неохотно и шепотом. Многие из тех, кто осмелился отправиться туда, так и не вернулись. Некоторых из них находили потом в разных городах – от Глазго до Абердина, обычно в больницах. Никто из них не помнил, что приключилось с ним в лесу. Многие не помнили вообще ничего о себе, даже своего имени.
Форд цинично усмехнулся и задумчиво добавил, глядя прямо в объектив:
- Позже я представлю доказательства своих слов. Доказательства, которые заставляют думать, что решение закрыть лес для посещений и выставить кордоны продиктовано вовсе не охраной оленей.
Он едва заметно кивнул, и Дороти выключила камеру.
- А дальше? – спросила она.
- Дальше – потом, - сказал Форд. – Ближе к вечеру.
- А не темно будет?
- В том-то весь и смысл, - он хитро прищурился. – Темнота… тишина… далекое уханье филина… и тут из темноты выхожу я в пальто.
Дороти невольно хихикнула, но тут же осеклась и торопливо сунула камеру в руки журналиста.
Откуда-то из кустов вынырнули Том с мистером Доу.
- Ну, что встали? – нелюбезно спросил проводник. – Мы вас ждать должны?
- Оба-на, камера, - удивился Доу. – Вы, мистер, микроволновки с собой не взяли?
- Милостивый государь, - елейным тоном начал Форд, обращаясь к Тому, - я уверяю вас, что никоим образом не злоумышляю против кого-то из драгоценнейших спутников.
- Мне насрать, - коротко бросил проводник. – Я сказал – никаких съемок.
- Это самодурство! – возмутилась Дороти. – Он же никому не мешает!
Том посмотрел на нее грозно, но Дороти показалось, что в глубине его глаз кроется замешательство. Как будто он не знал, что делать дальше.
- Отдайте камеру, - сказал он тихо.
Форд отступил на шаг.
- Она мне заменяет семью, детей и собаку, - повторил он и спрятал камеру за спину, как ребенок.
- Отдайте, - Том говорил почти шепотом. – Мы в лесу. Здесь вы выполняете мои приказы или идете домой. Один. Немедленно.
На пухлом лице журналиста отразилось мучительное сомнение. Несмотря на юность, в Томе было что-то, что заставляло к нему прислушиваться. К тому же, Форд вовсе не был уверен, что сможет найти обратную дорогу. Вроде, надо идти на восток. Или на север. Наверное.
К тому же, с камерой или без, а Лес манил его.
- Ваша взяла. Держите.
Том быстро покрутил камеру в руках, снял крышку и выщелкнул аккумулятор.
- Это пока останется у меня, - сказал он, возвращая камеру владельцу, и сунул аккумулятор в нагрудный карман. Форд проводил его тоскливым взглядом.
- Самодур, - снова пробормотала Дороти. Том круто развернулся и зашагал вглубь леса. В мрачном молчании они последовали за ним.
Хорошего настроения как не бывало.
Вечером они разбили палатку в лощине между двумя пологими холмами. Поднялся ветер, и под его порывами сосны жалобно скрипели. С наслаждением избавившись от рюкзака, Дороти присела на поваленный ствол и посмотрела вверх, в густо-синее, почти черное небо, исчерченное переплетенными ветвями. В какой-то момент ей показалось, что сосны падают на нее, вначале медленно, еле-еле кренясь набок, потом все быстрее и быстрее, с оглушительным треском выворачивая корни из земли. Она вздрогнула и поспешно отвела взгляд, уставившись на растущий под ногами ландыш. Его листья побурели, а на стебле, там, где по весне цвели маленькие душистые цветочки, красовались четыре твердые оранжевые ягоды.
Вряд ли этой ночью мне удастся выспаться, подумала Дороти. Чертовски неуютное место.
Не говоря уж о том, что холодное.
Тем же вечером случился и второй скандал, который, впрочем, быстро затих: на этот раз Доу отчетливо был на стороне Тома, а ругаться с людьми, у которых единственных есть оружие, было как-то страшновато.
Началось с того, что Дороти спросила, как долго им еще идти.
- Дорога до замка займет два дня, - сказал проводник. – День на месте. Два дня на обратный путь. Итого неделя.
Мистер Форд пошевелил губами, подсчитывая в уме.
- Что-то у вас не сходится, юноша.
- Юноша прав, - вмешался вдруг Доу. – Если я чего-то понимаю в этой жизни, так это то, что планы строятся лишь для того, чтобы потом быть нарушенными.
- Идти будем только до заката, - продолжал Том. У него была раздражающая манера пережидать все вопросы и возражения, как налетевший вдруг порыв ветра – с полнейшим равнодушием. – Огонь разжигать нельзя. Фонарики – тоже.
Дороти и Форд заговорили одновременно, что-то возражая и доказывая. Охотник молча курил, иронически улыбаясь.
- Я сказал – нет, - Том впервые повысил голос. – Вы не знаете, кого может привлечь ваш свет.
- Лесников? – пискнула Дороти. Мальчишка смерил ее мрачным взглядом.
- В лучшем случае. Далее. Дежурить будем по очереди, первые дежурства ваши. Мы с мистером Доу – с двух до пяти утра, это самое… неспокойное время. Мистер Доу, оружие лучше держать наготове, но упаси вас господь палить без толку.
- Вы плохо обо мне думаете, юноша, - Доу сплюнул. – Я ходил на охоту, еще когда вы сиську сосали. Я знаю, когда надо палить, а когда не надо.
На Тома эта отповедь не произвела никакого впечатления. Дороти невольно восхитилась его самообладанием. Есть, наверное, преимущества в лесном житье-бытье… станешь тут храбрым, когда идешь, скажем, отлить, а из-за сосен на тебя волки смотрят.
Ей не хотелось даже думать о том, что ночью и ей самой может захотеться в кустики, и придется идти в темноту, рассеиваемую лишь слабым светом молодой луны – и черт его знает, кто живет в этой темноте.
Они быстро съели свой ужин, состоящий из холодных консервов и отсыревшего хлеба. Первое дежурство досталось Дороти. Она повернулась спиной к палатке и, закутавшись в одеяло, скорчилась на земле среди брусничника. Сосны стонали над ее головой. Дороти вдруг почувствовала себя очень одинокой и несчастной. Казалось, вокруг нет ничего, кроме чужого холодного леса – во всей вселенной остались лишь деревья, влажный мох и прелые листья. Она представила, что больше нет никого кроме нее и трех чужих мужчин, храпящих на разные голоса в палатке, и ей захотелось плакать.
За ее спиной что-то зашуршало. Дороти лениво обернулась, стараясь не разрушить свой уютный кокон из одеял.
- Не возражаете?
Она молча подвинулась. Доу опустился на бревно рядом с ней и достал из кармана сигареты.
- Странный лес, - сказал он.
Он затянулся и выпустил из ноздрей струйку дыма, серого на фоне черного неба.
- Почему?
- Животных нет, - ответил он. – Птиц нет. Даже какого-нибудь дятла. А ведь это заповедник, тут зверье должно только так бродить.
Дороти задумалась, пытаясь вспомнить, видела ли по пути сюда какую-нибудь живность. Получалось, что нет.
- Зачем ты здесь, детка? – вдруг спросил Доу. – Ищешь Оза, великого и ужасного?
- В некотором смысле.
- В некотором смысле, - передразнил он. – А не боишься? Ты одна… в лесу… среди незнакомцев…
Дороти медленно повернула голову. В ее глазах, казавшихся черными из-за расширившихся в темноте зрачков, плясали крошечные огоньки – отраженный кончик сигареты.
- Я, знаете ли, немного ведьма, - спокойно сказала она. – Никто не может мне навредить.
- Уверенность в собственной неуязвимости не доводит до добра.
Дороти промолчала.
- Железный дровосек, - вдруг пробормотала она.
- Что? – Доу прикурил следующую сигарету от предыдущей и запустил окурком в ствол сосны.
- Ну, если уж мы идем к Озу, - пояснила она. – Я Дороти, а вы – Железный дровосек. А Форд – наверное, Страшила.
- Ну да, немного мозгов ему бы не помешало, - Доу тихо засмеялся. – Лично я не прочь попросить у Оза новое сердце. И легкие.
- А Том тогда – Трусливый Лев? Не похож.
- Напротив, - возразил Доу. – Очень похож. Он боится куда сильнее, чем показывает.
- Боится? – Дороти нахмурилась. – Кого? Вас?
- Почему меня?
- У вас ружье.
- Кто я, по-вашему – Джек-Потрошитель? – проворчал Доу. – К тому же, если верить слухам, я - далеко не самое страшное, что есть в этом лесу. Нервозность нашего проводника это лишь подтверждает.
- А вы верите слухам? – тихо спросила Дороти. – Про исчезнувших людей. Про тех, кто забыл даже свое имя. Про тех, кто видел здесь странных животных. Несуществующих животных.
- Единорогов, - кивнул Доу.
- Да.
- Если бы не верил, меня бы здесь не было.
Где-то совсем рядом с ним раздался глухой звук. Доу вскочил на ноги. В его руках не пойми откуда оказался карабин. С полминуты он стоял неподвижно, вслушиваясь.
- Сова, - сказал он, наконец. – Все-таки здесь есть птицы. И то радость.
- Да, так и должно быть, - Дороти кивнула и добавила, встретившись глазами с испытующим взглядом охотника. – Я имею в виду – в лесах же обычно живут совы?
Доу промолчал. Его не оставляло ощущение, что девчонка знает про этот лес намного больше, чем говорит.
- Когда вы говорили про единорогов, - вдруг сказала Дороти, - вы ведь не имели в виду, что собираетесь на них охотиться?
- Детка, ты не говоришь о своих планах. Почему ты думаешь, что я поделюсь своими?
- Да мне вообще-то все равно, - Дороти равнодушно пожала плечами, поднялась с бревна и, упершись руками в бока, выпрямила затекшую спину. – Просто должна вас предупредить – тот, кто убьет единорога, будет проклят.
Она направилась к палатке. Доу чертыхнулся – догоревший окурок обжег ему пальцы.
- Это как – проклят? – крикнул он ей вслед.
Дороти обернулась, и на ее губах появилась нехорошая усмешка.
- О, когда это с вами случится, вы поймете.
Рассвет следующего дня выдался серым и промозглым. Солнце не показывалось, и угадать его местоположение можно было только по слепяще-белому пятну в облаках. После скудного завтрака они собрали палатку и продолжили свой путь на юг. Местность постепенно повышалась, холмы становились круче, иногда обрываясь в почти отвесные овраги, на дне которых клубился белесый туман. То и дело попадались глыбы гранита, некоторые – по восемь футов высотой – следы, оставленные прошедшим здесь когда-то ледником. Идти было тяжело. Никто не разговаривал. Даже Форд, еще вчера веселый, как птичка, после потери камеры заметно погрустнел, и только время от времени кидал в спину проводнику укоризненные взгляды.
Впрочем, угрызений совести Том не чувствовал. Форд может хныкать сколько хочет. В отличие от Тома, он понятия не имеет о том, что нравится лесу, а что нет. Список второго был значительно длиннее списка первого. Различная электроника его возглавляла.
GPS-навигатор мистера Доу сдох вчера незадолго до заката.
- А я-то было уже начал недоумевать – зачем нам нужен проводник, - сказал тогда охотник. – Но выходит, что от вас все же будет польза, юноша.
И он постучал ногтем по крышке навигатора.
- Здесь не работают электрические приборы.
- Тогда, может, вернете мне аккумулятор? – встрял Форд. Том даже не посмотрел на него.
- Нет.
Это правило было введено его отцом. Однажды Одноглазому довелось сопровождать группу студентов – таких же настырных журналистов, как Форд. Камеры сдохли на второй же день, вместо изображения выдавая лишь бегущие полосы помех. Менее упорные люди спрятали бы сломанные приборы в рюкзаки и на том успокоились, но журналисты, видимо, сделаны из другого теста. Они весь день бегали по лесу с включенными камерами и снимали помехи – а когда вечером сели пересматривать отснятый материал, увидели на фоне помех странные размытые фигуры. А ночью один из студентов, тот, кто стоял на вахте, взял нож и перерезал глотку двум своим товарищам, а потом и самому себе.
Из пяти человек, отправившихся в Лес, вернулись двое. В здравом рассудке же остался один Одноглазый.
В тот раз отцу повезло.
Том видел у девушки – кажется, Дороти – компас. Он никак не прокомментировал это, хотя знал – еще несколько миль, и компас тоже перестанет работать. Стрелка будет крутиться, как бешеная, как будто где-то здесь пролегают большие запасы железной руды. Геомагнитная аномалия, так это называл один из тех фриков, что толпами валили в Запретный лес. Том не знал, что именно это означает.
Сколько он себя помнил, к отцу всегда приходили странные люди. Некоторые приезжали на дорогих машинах, презрительно щурили глаза за золотой оправой очков и говорили с тошнотворной оксфордской правильностью. Другие – молодые, шумные, беспечные – гурьбой вываливались из своих раздолбанных пикапов и тут же принимались охать, визжать и бесцеремонно совать всюду свои носы. В карманах потертых джинсов они обычно находили для Тома пару-тройку слипшихся конфет, и вообще с ними было весело, поэтому такая разновидность туристов бесила его меньше остальных. Иногда появлялись молчаливые одиночки – молчаливые, впрочем, лишь до тех пор, пока не начинали излагать свои завиральные теории по Объяснению Всего Сущего – тогда уж их было не заткнуть. Содержание теорий варьировалось от религиозных бредней до маленьких зеленых человечков. Некоторые из них слышали голоса, которых не слышат нормальные люди. Отец научил Тома определять их по отсутствующему виду и паузам в речи. Паузы они делали для того, чтобы прислушаться к голосам. Таких брать в лес было нельзя.
Том не мог понять, что же случилось с отцом. Одноглазый был осторожен, опытен и редко терял людей – реже, чем другие проводники. Если не считать того жуткого случая со студентами, случившегося, когда отец был немногим старше, чем сам Том сейчас, было еще лишь три смерти. Одна женщина упала с обрыва – никто не знал, как так вышло, а единственный свидетель клялся, что она спрыгнула сама. Молодой парень ночью ушел из лагеря и уже не вернулся, а следы его затерялись в лесу. Еще одного мужика утащили келпи, когда он вздумал помыть ноги в безымянном озере.
Учитывая, что те, кто уходил в лес без проводника, обычно не возвращались вовсе, или возвращались, забыв даже свое имя, результат был совсем неплох.
В тот раз отец отправился в лес один. Том не знал, зачем.
Когда он не вернулся в назначенный день, они с матерью не волновались. Такое случалось и раньше. Прошла неделя, прежде чем они забеспокоились.
Через месяц они нашли его в психиатрической больнице в Абердине.
Отец не узнал их.
Через несколько часов на горизонте посветлело – как будто за следующим холмом лес заканчивался. Люди, уставшие от постоянных подъемов и спусков, повеселели и расправили ноющие плечи.
- Это что, опушка? – недоверчиво спросил мистер Форд. – Я думал, что лес… э-э-э… больше.
- Железная дорога, - коротко ответил Том.
- Железная дорога? В заповеднике?
- Это не всегда был заповедник. Дорога очень старая. Ей никто не пользуется.
Они раздвинули кусты можжевельника и по каменной насыпи влезли наверх. Том не соврал – одноколейка была заброшена, и заброшена давно. Рельсы проржавели, неприхотливые жесткие травы проросли между шпал. В нескольких десятках ярдов от того места, где они стояли, железную дорогу пересекал ствол поваленной сосны.
- Нам на другую сторону? – спросила Дороти. Том отрицательно качнул головой.
- Пока пойдем по шпалам. Иначе придется лезть через овраги. И еще…
Он замялся. На самом деле он был вовсе не уверен в своем решении. Железная дорога вовсе не была так безопасна, как ему хотелось представить. Но за ней начинались владения кентавров, а это было еще опасней.
Было еще одно, о чем Том не признался бы своему маленькому стаду, даже если бы его пытали паяльником.
Он никогда не был дальше железной дороги. Отец часто брал его с собой в лес, но границы они не пересекали. Да, он рассказывал ему о землях по ту сторону… о землях, в которых водятся диковинные существа, в шелесте листьев слышатся голоса, а воздух густ и тяжел от разлитой в нем магии, рассказывал об Озере и о Замке…
Но Том никогда не видел развалин Замка.
- Смотрите в оба, - сказал он, наконец. – Но не верьте своим глазам.
Идти по железной дороге оказалось вовсе не так легко и приятно, как могло показаться вначале. Шпалы были расположены слишком близко друг к другу, чтобы было удобно наступать на каждую из них, но слишком далеко, чтобы перешагивать через одну. Промежутки между шпалами были заполнены мелкими осколками камней, и их острые края больно врезались в ступни даже через подошвы кроссовок. Дороти чувствовала себя Русалочкой, обменявшей рыбий хвост на пару стройных ножек, кровоточивших при каждом шаге. К тому же разговаривать, идя гуськом, было неудобно. Том и Доу это понимали и потому топали молча. Но мистера Форда, обуянного жаждой общения, мелкие трудности не смущали.
- Знаете, милая леди, - зудел он, - я одного не могу понять. Что вам, такой юной, такой нежной, такой очаровательной…
- Ближе к делу.
- Что вам могло понадобиться в этом богом забытом месте?
Дороти скрипнула зубами. Почему он к охотнику не пристает? Ах, да. У Доу есть ружье.
- Конечно, это так притягательно, - продолжал болтать Форд, нисколько не смущенный ее молчанием. – Я имею в виду – тайна. Сказка. Волшебный лес с волшебным замком посредине…
- Волшебный? – пробормотала Дороти. – Что вы имеете в виду?
- Это одна из гипотез, - Форд поскользнулся на покрытой лишайником шпале и витиевато выругался. – Среди парней, исследующих паранормальные явления, она, прямо скажем, не пользуется популярностью.
- А какие пользуются? – бросил через плечо Доу.
- О, их десятки... Следы, оставленные внеземным разумом. Испытания психотропного оружия… из-за него, дескать, тем, кто сюда зайдет, и чудится всякое… Особое низкочастотное излучение, исходящее из разлома в земной коре и вызывающее то ли мутации, то ли галлюцинации. Что-то связанное с геомагнетизмом – не могу сказать точнее, по физике у меня всегда были тройки. А однажды я разговаривал с джентльменом, который утверждал, что этот лес – второй сад Эдемский, в котором Господь поселит новых Адама и Еву после Апокалипсиса.
Дороти фыркнула. Даже невозмутимый Том ухмыльнулся краем рта, что означало, что он все же прислушивается к разговору.
- Я его помню, - сказал он вдруг. – Того, с Адамом.
- Он был здесь? – спросил Форд.
- Был. Отец отказался взять его в группу, и он ушел в лес один.
- И?
- Он не вернулся, - Том отвернулся и ускорил шаг, как будто сожалея о внезапном приступе разговорчивости.
- Это было негуманно, - задумчиво сказал Форд. – Я имею в виду – по отношению к тому бедняге.
- Одноглазый был совершенно прав, - возразил Доу. – Психам здесь не место.
Дороти обогнала их, оставив за спиной разгорающуюся перепалку. Такие споры – об этике, о гуманизме, и тому подобных вещах, всегда казались ей пустым сотрясанием воздуха. Но она была довольна тем, что разговор ушел от опасной темы.
Волшебство.
Дороти подумала, что из них четверых она единственная – хотя, возможно, Том тоже – имеет хоть какое-то понятие о том, куда они на самом деле идут. И о том, что происходит в лесу.
Конечно, она не знала, откуда берутся чудеса. Никто не знал. Бабушка говорила ей, что магия – это искажение не физических даже, но логических законов. Говорила, что единственные законы, описывающие магию – это законы, которые не действуют. Как закон тяготения, или сохранения энергии, или даже закон о перемене мест слагаемых. Волшебство наступает, говорила бабушка, когда ты, скажем, берешь несколько яблок и считаешь их. Получается десять. Ты пересчитываешь те же яблоки еще раз, и получаешь восемь. Еще раз – одиннадцать.
Впрочем, эти разговоры также относились к тем, которые она, Дороти, считала бессмысленным пустословием. К тому же, бабушка была не в себе.
Дороти не знала, откуда берутся чудеса, но она знала, как вышло так, что про них стало известно магглам. Никаких идиотских ядерных испытаний или визитов инопланетян. Единороги жили здесь испокон века. Просто магглы узнали о них совсем недавно, когда барьер, ограждающий мир магии от мира тостеров и пылесосов, начал истончаться.
Какой-то резкий звук прервал ее размышления. Дороти резко остановилась. Ее спутники тоже встали, как вкопанные, озираясь по сторонам. Доу уже снял с плеча ружье. На все возможные беды у него был один ответ.
Звук повторился. Теперь было ясно, что его не может издавать живое существо. Резкий высокий свист, как будто пар выходит из клапана.
- Поезд! – закричал Доу. – Лопни мои глаза, поезд!
Паровоз мчался прямо на них, оглашая окрестности оглушительным свистом своего гудка. Из его трубы валил черный дым. Дороти смотрела на него, открыв рот, пока кто-то не дернул ее за руку. Она едва не упала, спускаясь с насыпи, но Доу поймал ее за плечи.
- Не стой на рельсах, - сказал он. – Размажет в лепешку.
И тут она вспомнила.
Дороти рванулась обратно. Доу пытался удержать ее за руку, но она увернулась и, оскальзываясь на осыпающихся камнях, помчалась вверх, к рельсам.
- Стойте! – закричала она во весь голос, почти заглушая свист паровоза. – Стойте!
Она выскочила на колею и принялась подпрыгивать на месте, размахивая в воздухе руками.
- Стойте! – кричала она, надеясь, что машинист заметит ее. – Туда нельзя! Там завал!
- Идиотка! – взревел Доу и полез вслед за ней. Краем глаза он увидел, как Том, успевший уже спуститься до середины насыпи, тоже поднимается вверх. Не было ни одного шанса, что он успеет.
- Слезай! – закричал Доу, не сводя взгляда с фигурки Дороти. На фоне бледно-серого неба ее силуэт казался вырезанным из черной бумаги. Как будто одного порыва ветра будет достаточно, чтобы смести ее…
- Дороти! Назад!
Он рванулся вперед, запнулся обо что-то и упал на одно колено, разодрав штанину и кожу под ней об острые камни.
- Дороти!
Грохот колес заглушил его голос.
Поезд налетел внезапно – несмотря на свой допотопный вид он несся со скоростью современного экспресса. Он промчался мимо, сверкая красными боками, в грохоте и в дыму, поднимая вихри угольной пыли, и проржавевшие рельсы стонали под его колесами. Доу поднялся на ноги и сделал несколько неверных шагов по направлению к рельсам. От ветра у него слезились глаза.
А потом все стихло.
Дороти стояла на том же месте. В последний момент она успела повернуться к поезду спиной и закрыть голову руками беспомощным и бесполезным жестом.
- Бо-бо-боже, - заикаясь, выдохнула она и повернулась к охотнику.
- Жива, - только и сказал тот. – Охуеть.
- Мамочки, - Дороти отняла руки от лица и бессильно опустилась на землю. Ее трясло.
Доу плюхнулся рядом с ней и попытался закурить. Сигарета выскользнула из неловких пальцев, и ее подхватил налетевший ветерок – последний отголосок воздушного потока, создаваемого призрачным паровозом.
Через минуту послышался стук падающих камешков и на насыпь вылезли Том и мистер Форд. Том был бледным, как простыня. Пухлая физиономия Форда, напротив, раскраснелась от физической нагрузки.
- Ты как? – спросил проводник. Дороти вдруг подумала, что это едва ли не первый раз за два дня, когда он обратился лично к ней. А мальчик-то стесняется, мелькнуло у нее в голове, и она хихикнула – жалобно и пискляво.
- Я не… ох…
Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки.
- Я вроде жива.
- Это не был настоящий поезд, - объяснил Том. – Здесь не ходят поезда, вы же видели, в каком состоянии рельсы.
- Поезд, идущий в ад, - пробормотал Доу. С третьей попытки ему все же удалось закурить. – Поезд-призрак.
- Зачем тебя вообще понесло на рельсы? – спросил Том, снова напуская на себя суровый вид. Напуганный мальчишка уступал место матерому следопыту.
- Я думала предупредить, - пролепетала Дороти. – Я думала – там же сосна повалена, поезд же разобьется… Я думала – он остановится.
- Да ни хера ты не думала! – рявкнул Доу. – Дура!
- Но-но, потише, любезнейший, - вступился за нее Форд. – Бедной девочке и так досталось. Кстати, милая, вы не скажете мне – как это было?
- Что – как?
- Когда поезд проехал сквозь вас.
Дороти зажмурилась. Ветер трепал ее светлые волосы, выбившиеся из хвоста. Она казалась совсем юной и в то же время очень старой – такие лица бывают у людей, только что чудом избежавших смерти.
- Я слышала грохот, - сказала она. – И детские голоса. И смех.
- Смех? – переспросил Форд.
- Это было, как ветер, - продолжала она. – Как если бы сквозь меня пронеслось само время. Я не знаю, как это описать.
- Ветер времени, значит, - Форд выглядел озадаченным. – Очень поэтично, конечно.
- Ненавижу поэзию, - Дороти открыла глаза. – А еще это было очень холодно, и я чуть не обгадилась от страха. Идем, что ли?
Доу вдруг рассмеялся, вскочил на ноги, схватил девушку в охапку и, не обращая внимания на ее вялое сопротивление и бултыхающийся за спиной рюкзак, закружил в некоем подобии вальса.
Глава 3Первая ночевка по ту сторону железной дороги легко может оказаться последней. Так говорил отец. Он расставлял на столе солонки, изображающие горы, делал железную дорогу из сосиски, замок из сахарницы и заброшенную деревню из тарелки с беконом, и объяснял:
- Рельсы идут с юга на север и вот тут, за мостом, сворачивают к северо-западу. Слева, если смотреть отсюда… нет, не ешь пока сосиску! Так вот, слева только скалы на десяток миль. Голый гранит. Справа по насыпи можно спуститься, но Лес там опасен.
- Кентавры?
- Хоть что-то ты запомнил. Так что до озера лучше всего идти прямо по железной дороге. И ты помнишь, о чем я тебе говорил в прошлый раз?
- Не ходить дальше станции.
- Молодец, сын.
- Пап, можно я все же съем сосиску?
Том отчетливо понимал, что после того, как они сошли с рельсов, легкая часть пути осталась позади. Но железная дорога дальше была разбита. Насыпь пересекал огромный овраг. Отец ничего не говорил о нем, наверное, он появился совсем недавно, когда насыпь размыло осенними дождями.
Никакие призрачные поезда не были и вполовину так опасны, как Лес по ту сторону рельсов. Даже настоящий поезд – ну что он с тобой сделает? В худшем случае, размажет твои мозги по колесам.
В отличие от поездов, кентавры были довольно изобретательны.
Он надеялся, что они сумеют проскочить. Если все пойдет, как надо, завтра к вечеру они будут на станции. Там их путь окончится.
Туристов нельзя водить дальше станции, так говорил отец. Там тоже небезопасно, но дальше – дальше еще хуже. Рядом с Замком твой разум начинает вытворять странные штуки. Замок может сделать так, что остаток жизни ты проведешь, погрузившись в пруд по самые ноздри и считая себя лягушкой.
Том знал, что отец нарушил собственный запрет. Одноглазый уходил в лес один – он ходил к Замку, и Том должен будет повторить его путь, чтобы понять, что же случилось с отцом в тот день, когда он забыл свое имя.
- Первое дежурство – мое, - сказала Дороти, когда они закончили ужинать. – И вполне возможно, что второе тоже. Все равно мне сейчас не уснуть.
- Бедная девочка, - сочувственно пробормотал Форд, старательно выскребая из банки остатки соуса. – Хочешь, я посижу с тобой?
- Мне вовсе не надо утирать сопли, - огрызнулась она. Форд обиженно замолчал. Странная штука возраст, подумал Том. Форду под сорок, но он ведет себя как пятнадцатилетний. А ему самому девятнадцать, но он чувствует себя на все шестьдесят. Должно быть, все дело в ответственности.
Не надо было брать туристов. Это было… глупо. Нечестно. Сначала он должен был сам пойти в лес и узнать, что же случилось с отцом. А этим ребятам нужно было сказать, что поход отменяется.
Но на лечение отца будут нужны деньги. А он не знал иного способа их заработать.
Том отошел от палатки, встал лицом к дереву и расстегнул ширинку.
Хоть бы все обошлось, беззвучно прошептал он в темноту, глядя, как струя мочи впитывается в мох. Хоть бы все было нормально. Боже, пожалуйста.
Темнота безмолвствовала.
Джон Доу знал о физической боли больше, чем любому нормальному человеку хотелось бы знать. Он был охотником. Он убивал животных. Далеко не все они умирали безропотно.
Существует некий предел, за которым ты превращаешься в безмозглый страдающий кусок мяса. Но пока ты сохраняешь разум, боль – это всего лишь боль.
Доу осторожно, стараясь не делать резких движений, выбрался из палатки. Он был привычен к неудобствам походной жизни, но находиться в одной палатке с человеком, который на ужин ел фасоль, было выше его сил.
К тому же, он предпочитал страдать в одиночестве.
Рюкзак лежал возле входа в палатку, там, где он его и бросил. Когда Доу нагнулся нему, сердце закололо еще сильнее. Он неуклюже опустился на колени, одну руку прижав к груди, как будто готовился сделать предложение воображаемой красавице. Ладонью он чувствовал собственное сердцебиение. В какой-то момент ему показалось, что сердце сбивается с ритма, и он замер, дыша быстро и поверхностно – от слишком глубоких вздохов распирающая боль в груди становилась невыносимой.
Доу медленно расстегнул один из внешних карманов рюкзака и извлек из него упаковку таблеток. Он понятия не имел, помогает ли ему лекарство, или же приступ проходит сам. Обычно проходило не меньше получаса, прежде чем боль исчезала. Ему казалось, что таблетки должны действовать быстрее.
Он поднялся на ноги и осмотрелся. Все было тихо. Удивительно. Учитывая, сколько пугающих слухов ходит про это место, тут под каждым кустом должен сидеть монстр. Но уже вторую ночь все тихо и спокойно. Доу взглянул на часы. Циферблат слабо фосфоресцировал в темноте, стрелки указывали на пять минут седьмого. Он не сразу понял, что часы остановились.
Здесь не действует электроника, вспомнил он. Нужно было купить механические часы. Интересно, сейчас еще делают такие? Есть же всякие долбанутые любители старины…
Часы остановились вчера вечером. Наверное, в этот момент они пересекли некую незримую границу, за которой начиналась Страна Оз.
Страна Оз. Дороти.
Дороти.
Он только сейчас понял, что ее не видно. Она должна была дежурить, как и вчера в то же время.
Доу тихо, но злобно выругался. Потом подхватил карабин, с которым не расставался, и обошел лагерь по периметру. Куда могло понести безмозглую девчонку? Пошла по нужде и заблудилась?
Первой мыслью было дать выстрел в воздух, но что-то его остановило. Том твердил, что нельзя привлекать внимание, и в его словах было что-то, что заставляло к ним прислушиваться. Он, конечно, молокосос, но про Лес знает куда больше, чем все они вместе взятые. Доу осмотрелся внимательней. В двух шагах от пенька, возле которого лежало брошенное девчонкой одеяло, рос густой кустарник. Некоторые ветки его были сломаны, как будто кто-то шел через чащу.
Доу раздвинул кусты и полез напролом, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в слабом свете молодой луны. Может, он сумеет увидеть еще какие-нибудь следы…
Что-то липкое и невесомое коснулось его губ. Доу отпрянул, автоматически прикрыв лицо выставленным вперед локтем. Для человека, который полжизни провел в лесах, он до смешного пугался всякий раз, вляпавшись в паутину. Он не боялся пауков, даже ядовитых, но в прикосновении паутины было что-то, заставлявшее его содрогаться от острого, пароксизмального отвращения.
Дорожка из сломанных веток вела его на запад. В какой-то момент ему показалось, что ветки обломаны специально, как будто Дороти таким способом помечала свой путь. На одном сучке он нашел клок серебристо-белых ниток, или, может, шерсти. Дороти зацепилась рукавом свитера, или тут прошло какое-то животное?
А потом кусты расступились, и Доу оказался на небольшой поляне, залитой бледным лунным светом. Дороти сидела, прислонившись спиной к дереву, и, увидев охотника, прижала палец к губам.
А перед ней, уместив голову у нее на коленях, лежал единорог. Его белая шкура отливала серебром. Отличная мишень.
Медленно, бесшумно Доу поднял ружье и прицелился. Если он будет достаточно аккуратен, выстрел не заденет девушку…
Дороти отчаянно замотала головой и наклонилась вперед, обняв единорога за шею. Его бока с резко выступающими ребрами мерно поднимались и опускались в такт шумному дыханию.
- Отойди, - одними губами шепнул Доу.
- Нет, - ответила она.
Единорог поднял увенчанную длинным витым рогом голову. Когда лунный свет упал на его морду, Доу увидел, что его глаза затянуты белесыми пленками. Он очень стар, вдруг понял Доу. Стар и слеп.
Единорог с трудом поднялся на ноги и замер, прядая ушами и втягивая воздух вывернутыми ноздрями. Потом повернулся к Доу и нагнул шею, наставив на него рог.
- Не надо, - попросила Дороти.
Доу выстрелил.
Серебристая кровь, похожая на ртуть, брызнула в лицо сидящей девушки. Единорог захрапел и неуклюже повалился на землю. Его копыта в агонии скребли землю, вырывая из нее кустики брусники.
Охотник опустил ружье, подошел к мертвому единорогу и коснулся оставленной пулей раны. Его пальцы тут же окрасились серебристой кровью – как будто он окунул их в жидкий металл. Под пристальным взглядом Дороти он сунул их в рот и облизал. На вкус кровь единорога была вязкой, как грех, и горькой, как предчувствие смерти.
Дороти встала и вытерла лицо рукавом куртки.
- Теперь ты проклят, - сказала она.
Где-то невдалеке раздались голоса. Том и журналист выкрикивали их имена.
Доу достал из кармана сигареты и закурил. Даже сквозь табачный дым он продолжал чувствовать горечь единорожьей крови. Он сделал то, за чем пришел сюда, но почему-то его не оставляло ощущение, что он совершил чудовищную ошибку.
- Я знаю, - ответил он, наконец, доставая свежевальный нож. – Знаю.
Увидев мертвого единорога, Том не сказал ничего. Только бросил быстрый взгляд на охотника и отвернулся, как будто ему было неприятно на него смотреть. Форд бегал вокруг и квохтал, как курица, пока Доу самым недвусмысленным образом не наставил ружье в его сторону.
Брошенный лагерь был не дальше, чем в полумиле. Доу знал это точно. Обратный путь не должен был занять дольше двадцати минут.
Через полтора часа они окончательно поняли, что заблудились.
Ночь становилась все чернее. Луна и звезды скрылись за низкими облаками, и теперь они не могли определить стороны света. Доу пытался найти дорогу назад по сломанным веткам, которые и привели его на поляну, но все метки исчезли. Как будто сам лес мстил им за смерть единорога.
Судя по тому, что про этот лес рассказывали, это было возможным.
Они шли в угрюмом молчании. С того самого момента, когда Том признал, что они заблудились, никто не сказал ни слова. Лес становился все гуще, сосны и березы сменились дряхлым ельником. Огромные еловые лапы цеплялись за одежду и волосы, как когти злобных животных, и на них было полно паутины – порой ее было так много, что она окутывала ветки полупрозрачным саваном. Он ее постоянных липких прикосновений людей передергивало.
- Мы должны вернуться! – заявил Форд, остановившись на какой-то прогалине и утирая со лба пот и паутину. – Все. Хватит. Послушайте, это же бессмысленно! Мы сейчас зайдем в чащу и… и никогда оттуда не выберемся!
- Прекратите истерику, - поморщился Доу.
- А вы вообще заткнитесь! – рявкнул вдруг Форд. – Это из-за вас! Это вы рассердили лес!
- Рассердил? Лес? – Доу ухмыльнулся. – Ну и чушь.
- Это так, - подтвердил Том. – Но мы не сумеем вернуться. Я… я не знаю, где мы. И куда мы идем. Сейчас лес сам ведет нас.
- Тогда останемся здесь! Подождем рассвета!
Дороти сделала шаг вперед.
- А вы уверены, - сказала она, - вы уверены, что рассвет наступит?
- Но разве возможно иное?!
Она кивнула.
- Здесь – да.
Том внимательно посмотрел на нее. Отец рассказывал ему, что со временем в лесу творятся странные вещи. Там послезавтра может наступить позавчера, а за четвергом сразу идет суббота. Хуже всего – это вернуться из леса за несколько дней до того, как ты туда вошел.
Но откуда про это могла знать городская девчонка?
- Она права – сказал он. – Нам нельзя останавливаться.
- Тогда мы должны разделиться! – упорствовал Форд. – Это все он виноват! - он ткнул пальцем в сторону охотника. – Из-за того, что один кретин палит во все, что шевелится, мы все погибнем!
- Вы думаете, лес нас различает? – хмыкнула Дороти. – Мы все в одной лодке.
Крупный, с кулак размером, паук упал с ветки прямо между ними.
- Это плохо кончится, - мрачно пообещал Форд. – Плохо, плохо кончится.
Вместо ответа Доу демонстративно погладил приклад ружья.
Когда полгода назад ему сказали, что он умирает, он только пожал плечами и закурил.
- Здесь нельзя курить, - заметил врач. – А вам – нельзя курить вообще.
Доу пустил дым ему в лицо.
Не то чтобы он не догадывался, к чему все идет. Резкие боли в груди донимали его уже давно. После смерти его освежуют, как свинью на бойне, и будут показывать студентам. Какой-нибудь умник в белом халате достанет его сердце из грудной клетки и скажет:
- Вот что бывает, если слишком много курить.
Он снял деньги со своего счета в банке, поехал в Таиланд и вернулся через месяц – похудевший, с красной и шелушащейся от солнца рожей, с триппером, подцепленным от какой-то шлюшки, и с планом дальнейших действий.
Он никогда не верил россказням про Запретный Лес. Всего лишь очередная байка из тех, что рассказывают у костра – когда все пьяны достаточно, чтобы верить во всякую чушь, но еще в состоянии внятно произносить слова. По кабельному таких историй пруд пруди – то про инопланетян, то про ведьм. Доу не верил в НЛО, единорогов и прочую хрень. И уж тем более в то, что кровь единорога способна вылечить все болезни и продлить жизнь.
Чушь несусветная, подумал он.
А потом подумал – а что я теряю?
Терять было нечего.
Но он невольно подставил своих спутников, и теперь чувствовал что-то вроде вины. Это было несвойственное ему переживание – и он бы предпочел, чтобы оно оставалось таковым.
Чувство вины было горьким и тягучим, как кровь единорога.
Я всего лишь хотел жить, сказал он мысленно, обращаясь к лесу. Разве один дряхлый единорог – это так важно? Да я перебил кучу зверья! Такова уж природа. Слабый погибает. Я, можно сказать, оказал этому единорогу последнюю милость.
В лесу было тихо, но в верхушках елок еле слышно шелестел ветер. Начался мелкий несильный дождь, как будто лес оплакивал кого-то – то ли мертвого единорога – последнего единорога, как вдруг понял охотник, как будто эту мысль кто-то вложил ему в голову – то ли его самого.
Мы все убиваем для того, чтобы продлить себе жизнь, хотел сказать охотник. Так или иначе. Для того, чтобы кто-то мог иметь белый коттедж с гаражом на две машины, кому-то придется умереть от голода. Даже цветы – и те растут на могилах. Я всего лишь хотел жить.
Холодные дождевые капли одна за другой скатывались по еловым лапам.
Доу сделал еще шаг вперед и едва не наткнулся на Тома. Юноша стоял, не шевелясь, как будто превратившись в соляной столп.
- Не двигаться, - прошипел он сквозь зубы. – А теперь отходите назад. Медленно.
Доу осторожно протянул руку вперед. Его пальцы наткнулись на что-то липкое, и он содрогнулся от отвращения.
- Паутина? – спросил он.
- Паутина, - подтвердил Том. – Очень много паутины.
- В чем дело? – раздался резкий голос Форда. – Что происхо…
- Тссс, - зашипел проводник.
- Вы уж определитесь, юноша, - сказал Форд язвительно. – То мы идем, то стоим. Что там такое? Паутина? Вы не хотите же сказать, что боитесь пауков?
Он оттолкнул Тома плечом и решительно шагнул вперед. Потом вдруг остановился и закричал:
- Уберите! Уберите это от меня!
Он отскочил обратно, лихорадочно хлопая себя по бокам и животу. В кромешной тьме ночного леса не было видно ни пауков, ни паутины, и казалось, что Форд пляшет какой-то пьяный танец.
- Убедились? – зашипел на него Том. – А теперь мы идем обратно. Очень быстро и очень тихо, и молитесь, чтобы ваши вопли не всполошили всех здешних обитателей.
За его спиной Дороти судорожно вздохнула.
Доу прищурился, стараясь разглядеть то, что увидела она. Сначала он не видел ничего, кроме черных стволов и черных веток, но потом начал различать, что в некоторых местах тени казались более густыми, чем они должны были быть… и они шевелились.
Размер этих черных пятен, бесшумно спускающихся к ним с деревьев, варьировался от суповой тарелки до крупной собаки.
Дороти пронзительно закричала и бросилась бежать.
- Стой! – крикнул ей вслед Том. – Не туда!
Ослепительной вспышкой в голове Доу мелькнуло понимание. Надо бежать в чащу: там, где деревья растут гуще, самые большие пауки не смогут их преследовать. Но Дороти инстинктивно направилась туда, где между деревьями виднелись просветы…
Доу рванулся следом. Черные пятна бежали за ним, перескакивая с ветки на ветку. И паутина… казалось, она была всюду. Липкая, густая, она льнула к щекам, застревала в бровях, облипала волосы. Больше всего хотелось остановиться и счистить ее чем-нибудь, хотя бы рукавом собственной куртки, но нельзя было останавливаться, нельзя было закрывать глаза.
Доу на секунду притормозил и выстрелил в один из сгустков тьмы. Ему под ноги шлепнулся здоровенный, не меньше терьера размером, паук, судорожно подергивающий волосатыми лапами.
- Матерь Божья, - прошептал он.
В спину ему уткнулось что-то мягкое. Он резко развернулся, замахиваясь прикладом, но успел остановить замах за мгновение до того, когда приклад встретился бы с головой Дороти. Она уткнулась носом в его куртку, крепко вцепившись в него обеими руками. Кажется, она плакала от страха.
Доу схватил ее за руку и потащил за собой, обратно в чащу.
Что-то большое и черное спрыгнуло с дерева прямо перед ними и издало странный шипящий звук. Доу выстрелил почти в упор. Существо покачнулось.
По лесу разнесся звук еще одного выстрела. Том тоже был вынужден применить оружие. Доу попытался определить направление. Им лучше объединиться. Если они потеряют друг друга в этой тьме, шансов не останется ни у кого…
Что-то коснулось его ноги и в следующее мгновение он почувствовал резкую боль. Он нелепо дрыгнул ногой, и с нее свалился крупный паук.
- Быстрее! – прикрикнул он на Дороти.
Раздались еще несколько выстрелов. Вряд ли Том сейчас придет им на помощь. Он, похоже, занят.
Бежать.
Еще одна тварь выросла перед ними, как из-под земли. Доу едва не влетел в нее на полном ходу, но сумел вовремя сменить курс. Дороти не была столь удачлива – ее влажная ладошка выскользнула из его руки, и девушка упала прямо в нескольких ярдах от огромного паука.
Этот паук был уже размером с лошадь.
- Не уй-ти, - проскрежетал он жутким, нечеловеческим голосом. – Не…
Доу разрядил в него последние патроны. Паук сделал несколько неверных шажков, путаясь в лапах, а потом ринулся вперед, в последней предсмертной решимости – захватить с собой на тот свет кого-нибудь еще.
Дороти выхватила из кармана какой-то тонкий прутик и, тыча им в паука, срывающимся голосом закричала:
- Авада Кедавра!
Доу опешил.
- Авада Кедавра! - повторила Дороти. С кончика ее странного оружия сорвались несколько зеленых искр. Паук издал странный скрежет. Так он смеялся.
И в этот момент Доу понял, что единственной ценой, которую Лес примет в уплату за отнятую жизнь, будет другая жизнь - или его, или…
Эта девочка ему никто. Он даже не знает ее настоящего имени.
Доу кинулся пауку наперерез, треснув его по жвалам ружьем, полезным сейчас не больше, чем какая-нибудь дубинка. Дороти завизжала.
Порыв ветра разорвал облака над их головами, и в свете выглянувшей луны он совсем близко увидел ее перекошенное ужасом лицо.
Большие пауки кусались куда больнее маленьких.
Но Джон Доу знал о физической боли больше, чем нормальному человеку было бы приятно знать.
Отец начал учить Тома стрелять раньше, чем читать и писать. А на десятый день рождения подарил ему пневматическое ружье.
- Главное, - говорил он, - главное - это не знать, как стрелять. Главное - знать когда. И в кого.
И добавлял, усмехаясь:
- Помни - не все проблемы можно решить с помощью оружия, сынок. Но многие.
- Еще двое на тридцать градусов, - указывал Форд.
И Том стрелял.
А потом пауки отступили.
Казалось - только сейчас все деревья кишели проклятыми тварями, а воздух полнился сухим шорохом, который они издавали, пробираясь меж ветвей по канатным дорогам из паутины. В глазах рябило от шевелящихся черных пятен. Том жарил по ним наугад, не зная, стреляет ли по паукам или просто по колеблющимся ночным теням. Прерываясь на перезарядку, Том слышал, как где-то вдалеке отстреливается Джон Доу. Это было хорошо. Это значило, что они с Дороти пока живы.
Но наступил момент, когда ружье Джона Доу выстрелило в последний раз, и почти сразу за этим пауки отступили.
- Как жаль, что вы отняли у меня аккумулятор, - сказал Форд, стуча зубами. - Какие кадры пропали! Ах, какие кадры!
- Надо найти остальных, - сказал Том.
- Скорее всего, они мертвы, - равнодушно сказал журналист, вытирая лысину. - Послушайте, юноша… я могу понять ваши героические порывы… но не лучше ли будет вернуться. Смотрите - светает. Мы сможем найти дорогу…
- Если хотите - возвращайтесь.
- Ха. Ха. Как смешно. Оружие-то у вас.
Том посмотрел на Форда с презрением.
- Это ваши проблемы. Вы можете идти со мной. Или можете возвращаться.
Форд неприятно цыкнул зубом.
- Подумать только, и я заплатил за это деньги, - сказал он. - Грязь, холод… гигантские пауки. Хамство.
Том пожал плечами.
- Я не хотел хамить, - сказал он. - Послушайте, Форд, я ничего против вас не имею, но прекратите себя вести как чертова баба.
В сером предрассветном сумраке он выглядел особенно молодым и взъерошенным. Форд грустно улыбнулся. Весь запал как-то прошел. Если этому воробышку хочется строить из себя орла… что ж, пожалуйста.
- Пойдемте, найдем остальных, - сказал Том, смущаясь собственной грубости. - Если мы будем вести себя разумно, дальше будет легче. Я думаю, что знаю, где мы. Отсюда уже недалеко до озера.
Они нашли Дороти довольно быстро - просто шли в ту сторону, откуда раздался последний выстрел. Она сидела, забившись между корней огромной ели, и смотрела в пространство перед собой пустым взглядом безумной, но когда они подошли поближе, встала на ноги, отряхнулась и вышла им навстречу. На ее одежде было много красно-бурых подсыхающих пятен.
- Ты в порядке? Где Доу? - отрывисто спросил Том.
- Я в порядке. Доу мертв.
Форд открыл рот, потом снова закрыл.
- Где тело? - спросил он.
- Я не знаю, - ответила Дороти. - Наверное, акромантулы оттащили его в свое логово. Отложат в него свои яйца, или что там они обычно делают.
- Но он точно умер?
- Совершенно точно. Если вырвать у человека большую часть внутренних органов, долго он не живет.
- О, Боже, - сказал Форд. - Мы все тут умрем.
- Необязательно, - возразила Дороти. - Лес принял жертву.
- Что ж, - Форд сглотнул. - По крайней мере, теория о геомагнитной аномалии рассыпается на глазах. Лес обладает собственным разумом.
- Акромантулы… - вдруг пробормотал Том. Потом поднял глаза и встретился взглядом с Дороти. У нее был тусклый взгляд опустошенного человека, а веки припухли от слез. Она едва заметно кивнула. Том мигнул. Со стороны это был бессмысленный обмен жестами, но для Тома и Дороти это означало одно.
До этого каждый из них подозревал, что второй является магом. Теперь оба были уверены точно.
Глава 4Бабушка говорила – магия похожа на воду.
Когда озеро пересыхает, сначала это почти не заметно. Только сохнет камыш по берегам, и островки становятся больше. А потом ты обнаруживаешь, что до этих островков можно дойти вброд.
А вода все мелеет и мелеет, пока не остается только мутная жижа из песка и воды, в которой бьются умирающие рыбы. И можно сосчитать все старые башмаки и автомобильные покрышки, валяющиеся там, где раньше было дно.
Вода уходит постепенно, и на местах, где были омуты, она остается дольше всего. А магия похожа на воду.
Бабушка говорила – магия уходила медленно, как вода. Полсотни лет прошло, но кое-где еще оставались места… странные, таинственные, запретные, сохраняющие в себе полузабытые чудеса. Может, в Африке, Азии или в Южной Америке еще что-то остается – их волшебство всегда было иным. Но там просто вода глубже. Пройдет время, и они тоже почувствуют, что магия иссякает, как источник в засуху.
Человек по большей части состоит из воды. Если вода уходит из его тела, он умирает. Если магия покидает волшебника, он продолжает ходить и говорить, но что-то умирает у него внутри. Бабушка была такой – высохшей, опустошенной. А Дороти уже родилась мертвой.
Бабушка говорила – если уж на Земле воды на всех не хватает, что говорить про магию?
Жил-был могущественный волшебник, который решил, что магия должная принадлежать только потомственным колдунам. И жил-был мальчик.
Он и был первым.
Сначала он думал, что потеря магии – его плата за победу на темным колдуном. Нельзя выиграть такое сражение и ничем не заплатить. Цена была чудовищно велика, но она показалась ему приемлемой.
Иногда он думал даже, что родился обычным человеком, как его тетя или двоюродный брат, а всю магию, что была в нем, ему давал осколок души черного мага, запертый в его теле. Но потом были другие. Как будто эпидемия охватила волшебников.
Бабушка говорила – это потому, что они смешались с магглами. Тот колдун спохватился слишком поздно. Они разбавили свою кровь, но что еще хуже – они впустили магглов в свои головы. В тот день, когда кто-то подумал – «Вау, магия нарушает закон сохранения энергии, это же невозможно», - и рассказал об этом остальным - магии больше не стало.
Оказалось, что волшебство существует, лишь пока в него верят.
Дороти хотела бы поверить в волшебство. Хотела бы этого мучительно сильно. Но не могла. Наверное, та извилина в мозгу, которая отвечает за веру, была у нее изогнута в неправильном направлении. Хотя и не у нее одной.
Маггловский позитивизм распространился среди магов стремительно, подобно постыдной болячке. Только, в отличие от магглов, для волшебников он стал губителен. Так когда-то какая-то безобидная детская болезнь косила целые племена индейцев.
Магглы выиграли войну, сами не зная об этом. Это была самая тихая война, какая только может быть. Никто даже не умер. Люди не умирают ни от скуки, ни от тоски.
Они продолжают жить, а тоска живет вместе с ними, и они передают ее по наследству детям и внукам.
Перед тем, как отправиться в лес, Дороти сделала крюк и навестила старый дом, в котором росла ее бабушка. Это был старинный особняк в готическом стиле – когда-то не лишенный красоты и торжественности. Но со временем все увеличивающееся семейство пристроило к нему еще один флигель, на крыше появились не предусмотренные изначальным проектом башенки, а кухню расширили так, что ее стена выпирала, как живот у беременной. Лишь магия поддерживала все ненадежные подпорки, вычурные колонны и крошечные балкончики. Но потом магии не стало.
Дороти пыталась представить – как это было: расти в этом доме, рассыпающемся на глазах, полном скрипов и шорохов, призраков и воспоминаний. Бабушка была тогда еще совсем маленькой, но она запомнила это, чтобы позже рассказать обо всем внучке: о кусках штукатурки, которые во время обеда падали с потолка столовой прямо в тарелку, и о волшебных портретах, из которых по капле уходила жизнь. Вначале они переставали говорить, потом – двигаться, а потом их съедали крысы.
В конце концов прабабка взяла бабушку и уехала.
Много лет спустя, стоя на развалинах своего родового гнезда, Дороти сказала вслух:
- Я все исправлю.
Она не знала, как именно это можно сделать. Она всегда неплохо ремонтировала разные мелкие вещи вроде дверных замков и настольных ламп, но как можно отремонтировать целый мир? Где искать течь, через которую ушла магия? И как ее заткнуть, если эта течь – в головах людей?
Когда огромный паук надвигался на нее, щелкая жвалами, Дороти была слишком напугана, чтобы думать – но где-то в глубине души все это время она знала, что такие огромные пауки не могут существовать. Что-то связанное с их дыхательной системой, кажется. Они просто не смогли бы дышать.
Ей было интересно – если бы Доу не бросился между ней и пауком – что случилось бы тогда? Акромантул разорвал бы ее на части, как он поступил с охотником? Или его чудовищные челюсти прошли бы сквозь нее?
Она не знала.
Но единственным, во что она верила, было то, что ответы ждут ее в Замке.
После полудня Форд отстал от спутников и проверил свою видеокамеру. Они так и не вернулись к своим пожиткам – никому не хотелось снова тащиться через затянутый паутиной ельник ради консервов и палатки – но с камерой он не расставался, что бы ни происходило. Том так и не вернул ему аккумулятор, но Форд был человеком куда более хитрым и предусмотрительным, чем могло показаться на первый взгляд. У него был запасной.
Время от времени он удалялся, как если бы хотел справить нужду, и, притаившись в кустах, проверял, не заработает ли камера. Вначале через весь экран шли трепещущие серые полосы помех. Затем на нем появилось размытое, но узнаваемое изображение Багза Банни. В другой раз – это было только вчера вечером, а казалось – вечность назад – когда Форд нажал на кнопку включения, камера зашипела десятком рассерженных змей и задымилась.
Но теперь она работала.
Форд едва удержался от того, чтобы не заорать от радости. Для пробы он задрал объектив к небу и немного поснимал колышущиеся на ветру верхушки деревьев. Облезлые кроны сосен на дисплее ему показались прекраснейшим зрелищем.
Единственное, о чем жалел Форд – он не смог снять мертвого единорога. Или их эпическую битву с гигантскими пауками. О, какие были бы кадры!.. Но не стоит унывать. Они только вошли на территорию чудес, а уже повстречали столько разных… существ. Нет никаких сомнений – ему еще повезет. А Том может свернуть свой список «Вещей, которые не нравятся лесу» в трубочку и сунуть себе туда, где солнце не светит. Люди должны знать такие вещи. И он, Форд, будет тем, кто расскажет им про лес – расскажет и предоставит доказательства.
За подкладкой своего некогда светло-коричневого, а теперь просто грязного пальто, Форд спрятал паучьи жвала. Он вырвал их из тела одного из подстреленных мальчишкой гигантских пауков. Каждое жвало было длиной с локоть. Одной пленки будет мало. Ему потребуется что-то более… вещественное.
Форд спрятал камеру в карман и нагнал остальных. Том молча вышагивал впереди, держа ружье наготове. Дороти плелась следом и на ходу задумчиво скребла ногтем одно из бурых пятен на своей куртке. За ее спиной теперь висело ружье, раньше принадлежавшее Джону Доу – мощный ствол, зловеще поблескивающие металлические детали. Форд понятия не имел, умеет ли девушка стрелять. Хотя, судя по решительному выражению на ее лице, недостаток умения она готова возместить энтузиазмом.
- Как вы, юная леди? – спросил Форд.
- Замечательно, - сухо ответила Дороти. – Что вам нужно?
Форд тяжело вздохнул.
- Просто поговорить. Это же невозможно – мы если и открываем рот, то либо чтобы орать в ужасе, либо чтобы грызться между собой. Я скучаю по нормальному человеческому общению. Вот вы… Расскажите мне о себе, моя дорогая.
- Не хочу.
- Что ж, - Форд нисколько не смутился. – Тогда давайте поговорим про Лес. Вот вы, Дороти – откуда вы о нем узнали? Ладно я, в моем кругу любят такие истории. Но вы…
Девушка поколебалась немного. Потом бросила быстрый взгляд на Тома. Тот шел на два шага впереди и делал вид, что нисколько не интересуется их разговором. По мнению Дороти, получалось у него плоховато.
- Мне бабушка рассказала, - ответила она, наконец, больше для Тома, чем для Форда. Если Том тоже волшебник, надо как-нибудь дать ему знать… поговорить с ним откровенно. Наверняка он желает того же, что и она.
- Бабушка говорила, что раньше здесь жили волшебники.
Форд засмеялся.
- Волшебники… как мило. И куда же они делись?
- Перебили друг друга, - резко сказала Дороти. – Преимущественно. А те, кто остался, растворились среди магг… обычных людей.
- Замечательная история, - протянул Форд. – Не хуже, чем разлом в земной коре. Конечно, если я вздумал бы высказать ее в своем фильме, меня бы засмеяли, но для детской книжки – отличный был бы сюжет. Так твоя бабушка, наверное, тоже была волшебницей?
Дороти промолчала.
- А из-за чего они перессорились? – не отставал Форд. – Не поделили кольцо всевластья и семимильные сапоги? Аха-ха-ха…
Что-то со свистом пролетело прямо у него перед носом. Он проводил это взглядом и увидел серое оперение стрелы, которая глубоко вонзилась в ствол дерева. Она еще слегка подрагивала.
Том среагировал первым. Он откатился к самому толстому дереву так, чтобы ствол его оказался за спиной и стремительно вскинул ружье, нацелив его на непролазные, казалось, заросли кустарника.
А потом заросли расступились и на поляну вышли два всадника.
Форд не сразу понял, что с ними не так. Во-первых, они были очень старыми – у них были длинные, уже порядком вылезшие, седые бороды. Во-вторых, несмотря на погоду, оба были голыми до пояса, было еще более странно. К тому же, почему у лошадей не было голов?..
- Кентавры, - прошептал он одними губами. – Матерь Божия, пресвятая богородица…
Форд осторожно потянул из кармана камеру, стараясь держать ее как можно непринужденнее, как корзинку с пирожками. Один из кентавров, заметив его движение, преступил копытами, и острие стрелы оказалось направлено прямо в лицо журналиста.
- Здра… здравствуйте, - пролепетал тот.
- Вы нарушили границу, - сказал один кентавр. Форд попытался вспомнить, как называется эта масть. Коричневый – это же чалый? Или гнедой? – Это наши земли.
- Мы не желаем вам зла, - резко сказал Том. – Мы немедленно уйдем.
- Это не имеет значения, - ответил второй, с крупом грязно-серого оттенка и шрамом через все лицо. – Нарушителей ждет смерть.
Он поднял лук и натянул тетиву. Форд увидел, как дрожит обвисшая кожа на его руках, там где когда-то, вероятно, были упругие бицепсы. Кентавры не были просто старыми. Они были дряхлыми.
- Валяй, - хрипло ответил проводник. – Стреляй. Но я успею убить хотя бы одного из вас. Можете сами выбрать – кого.
- Мы идем к Замку, чтобы все исправить, - звонко сказала Дороти.
Кентавры повернули к ней изможденные лица, но выстрела не последовало.
- Мы хотим найти способ вернуть магию, - продолжала она. – Починить этот мир.
- О, - серый кентавр ухмыльнулся, отчего его прочерченное шрамом лицо жутко исказилось. – После того что вы же и наделали?
- Не мы, - возразила Дороти. – Наши предки.
- Люди, - Форд никогда не подумал бы, что в это слово можно вложить столько презрения и горечи. – Люди. Все вы одинаковы.
- Но дайте нам шанс! – вскрикнула девушка. – Вдруг мы сумеем…
Сейчас, подумал Форд, бочком отодвигаясь подальше. Главное – бежать очень-очень быстро. И зигзагами. Тогда они не сумеют прицелиться. Та стрела – она вовсе не была предупредительным выстрелом. Кентавр просто промахнулся. В конце концов, он был очень стар.
- Никто не сумеет, - оборвал ее чалый. – Мы пытались. И ваши… ваши тоже пытались. Целыми табунами являлись сюда. Все бесполезно. Магия умерла.
- Вы ведь тоже вымираете, да? – спросила Дороти. – Когда в последний раз рождались жеребята?
Еще чуть-чуть, подумал Форд. Он побежит, и тогда Том выстрелит – это минус один кентавр. Конечно, второй убьет кого-нибудь из детишек. Жизнь так жестока.
- Ты права, - сказал серый. – Мы вымираем. Вы, волшебники, как всегда, нашли себе место в мире. Но для нас места уже не осталось.
- Мне жаль, - искренне ответила Дороти. – Мне так жаль…
- Да, - кентавр вновь поднял опущенный было лук. – Нам тоже.
- Наша смерть ничего не изменит, - не сдавалась она. – Но наша жизнь может что-то изменить.
Форд побежал.
Тонкий свист спущенной тетивы был тут же заглушен прогремевшим выстрелом. Кто-то закричал, но Форд не оглянулся. Неважно. Он должен сбежать и… и рассказать правду. Да. Он делает все это ради правды. Люди должны знать.
Раздался еще выстрел, и еще крик, и что-то вроде… ржания. Неважно.
Форд бежал.
Он и сам не заметил, когда лес кончился. Здоровенные деревья сменились подлеском, который нещадно цеплялся за одежду, а потом он, задыхающийся, потный, но живой – вывалился на открытое пространство.
Неподалеку от него расстилалась гладь озера.
Форд упал на колени, потом, устыдившись, кое-как поднялся и поплелся к воде. Трясущимися руками он достал камеру и включил воспроизведение. Все последние двадцать минут она снимала в основном землю, траву и сучья, но до этого… кентавры получились очень хорошо. По крайней мере, было ясно видно, что это именно кентавры, а не лошадки на карусели.
Все хорошо, попытался успокоить он себя. Я выжил. Сейчас немного успокоюсь и поброжу по округе, только осторожно. А возвращаться буду вдоль железной дороги и не заблужусь. Все очень просто. Он справится и без проводника.
Он вытер с лица пот, направил на себя объектив и заговорил:
- Сейчас я нахожусь у знаменитого Озера. Только что я чудом избежал смерти от рук существ, которых в мифологии называют кентаврами. К сожалению, моим спутникам повезло меньше. Кентавры разумны, но отличаются мстительностью и подлостью, обвиняя людей в том, что произошло с их миром. Оба напавших на нас монстра были очень старыми. В разговоре упоминалось о том, что они вымирают и я, если быть честным, не могу этому не радоваться. О, они долго будут сниться мне в кошмарах. Но я, дорогие зрители, готов даже рискнуть жизнью ради того, чтобы вы узнали правду. Правду про Запретный Лес.
В объективе мелькнуло какое-то движение. Форд резко обернулся, боясь, что кентавры все же настигли его. Но перед ним стоял человек. Очень высокий, очень косматый и тоже весь седой – но явно человек. В руке он держал потрепанный розовый зонтик.
- Добрый день, - фальшиво улыбнулся Форд. – Вы… э… тут живете? Я Джон Форд, журналист, решил вот снять фильм про, э, этот замечательный уголок девственной, э, природы.
Косматый старик склонил голову набок, подумал секунду, потом поднял свой зонтик и направил кончик прямо на Форда, как будто целясь. Сумасшедший, подумал журналист. Но от такого старого пня он как-нибудь убежит.
- Может, вы согласитесь дать интервью? – спросил он и медленно попятился.
- Обли… тьфу, - вдруг проговорил старик сиплым басом. – Ненавижу так делать.
- Простите? – рискнул Форд. В нем боролись трусость и любопытство. Он в любом случае успеет убежать, ведь так?
- И зачем вы все сюда ходите? – пожаловался старик. – Я ненавижу это делать. Ни разу еще нормально не получилось.
- Так не делайте, - предложил Форд, хотя понятия не имел, о чем идет речь.
Старик вздохнул.
- Я должен. Обливиейт.
- Так твоя бабушка была ведьмой? - спросил Том.
- Да. Я даже ее волшебную палочку с собой прихватила. Думала - вдруг подействует?.. У тебя есть нож?
Том посмотрел на нее подозрительно.
- Тебе зачем?
- Я попробую эту стрелу распилить пополам, - сказала Дороти. - Или хочешь, чтобы я ее вытаскивала прям так? Тебе как больше нравится: оперением вперед или назад?
Том поежился и покосился на торчащую в его плече стрелу. Ему повезло - она прошла насквозь, не задев кость.
- Валяй, пили, - он прислонился спиной к стволу и прикрыл глаза. -
- Ты тоже ведь волшебник, - сказала Дороти. - Кто-то из твоих род…
- Дед.
Они помолчали, было слышно лишь сосредоточенное сопение Дороти да шелест ветра в кронах деревьев.
- Тебя назвали Томом в честь Темного Лорда? - спокойно спросила она.
- Что? Нет! Это не мое настоящее имя. Родители никогда бы…
- Не вертись. Они были на другой стороне, да? Твои предки. Они были за Орден.
- А твои?
Дороти усмехнулась и аккуратно надломила подпиленное древко стрелы.
- Разве сейчас это имеет значение? - задумчиво произнесла она. - Кто бы ни победил в последней битве, в итоге мы все проиграли.
- Я назвался Томом, потому что считаю, что Темный Лорд был прав, - мрачно сказал парень. - Мои предки сражались за Орден, потому что Волдеморт был чертов психопат и убийца, но по сути он был прав. Ах-х, черт! Дерьмо!
- Извини, - Дороти обтерла окровавленные руки о мох. - Мне еще никогда не приходилось этого делать. По-дурацки все же вышло. Я думала, мне удастся их убедить.
- Вряд ли, - Том пожал здоровым плечом. - Кентавры - упрямые твари. Но зато тебе удалось их отвлечь.
- Я не хотела, чтобы все кончилось вот так, - сказала она, сооружая из оторванного рукава рубашки неуклюжую повязку. - Почему мужчинам обязательно нужно кого-нибудь убивать? Сначала Доу, теперь ты…
- Я защищал нас всех, - возразил Том. - Мне не оставили выбора.
Дороти тяжело вздохнула.
- Интересно, где Форд?
- Не знаю и знать не хочу. Надеюсь, его прикончат. И сожрут. - Том поднялся на ноги и осторожно подвигал левой рукой. - Идем. Вряд ли тут поблизости рыщут еще кентавры, но лучше не рисковать.
- Мы уже близко? - тихо спросила девушка. Том кивнул.
- Совсем близко. Скоро мы увидим замок.
- Не могу в это поверить.
- Да, - он криво улыбнулся. - И что потом? Ты говорила, что хочешь починить этот мир. Как ты собралась это сделать?
Дороти опустила голову.
- Я блефовала, - сказала она еле слышно. - На самом деле… я не знаю.
Над желтеющей осенней травой металась белая бабочка-капустница. Дороти попыталась поймать ее, накрыв ладонями, но та ловко вывернулась из-под ее пальцев, припорошив их пыльцой. Ловить бабочек - так же бессмысленно, как мечтать о возвращении магии. Чудеса, хрупкие и неуловимые, просачиваются сквозь пальцы - а если сжать горсть сильнее, ты всего лишь раздавишь бабочку - и останешься стоять, как дурак, с дохлым насекомым, размазанным по ладони.
И осенью бабочки погибают.
Весь Лес - Дороти теперь понимала это совершенно отчетливо - был одним огромным кладбищем. Вся их эскапада была лишь затянувшимся визитом на могилу.
Том выглядел подавленным. Как проводник, он потерпел фиаско. Он потерял двоих. Недопустимо. Про себя он решил, что больше никогда не поведет сюда людей и вряд ли вернется сам. Он найдет другой способ прокормить семью - в конце концов, другим же это как-то удается.
Они вышли из леса на поросшую высокой травой и редким кустарником пустошь, которая с запада граничила с озером, а на северном ее краю возвышался Замок.
Замок лежал в руинах.
Магия хранила его от времени и непогоды, но - так же, как это случилось и со старым домом, в котором росла бабушка Дороти - после ухода магии время с удвоенной силой принялось за дело, за несколько десятков лет совершив разрушение, для которого обычно требовались века. Гордые башни превратились в беспорядочно сваленные груды камней, в выщербленных стенах проросли вьющиеся растения, а сразу за воротами начинался завал, потому что потолок в холле рухнул. В замок нельзя было войти.
Здесь в воздухе еще ощущалась магия - Дороти чувствовала это, хотя не смогла бы объяснить, как - должно быть, это ее кровь, ведьминская кровь, откликалась на древний зов. Она достала из кармана бабушкину волшебную палочку, которая так подвела ее ночью, и плавно взмахнула ею. Одна тусклая золотистая искорка сорвалась с кончика палочки и медленно опустилась в траву, постепенно угасая.
- Мы должны поискать другой вход, - сказал Том. - Наверняка он есть.
Дороти обессилено кивнула. Обязательно есть. Другой вход. Другой способ.
За их спинами послышался шорох травы. Покатился потревоженный камешек. Они обернулись.
- Здрасте, - сказал человек. - А чего это вы тут делаете?
Том хладнокровно направил на него двустволку, поморщившись от боли в плече. Дороти шикнула на него, но он проигнорировал ее.
- Мы… - начала она, прикидывая в уме, как бы половчее соврать. - Заблудились.
- Заблудились, значится, - повторил незнакомец. Он был уже стар и до самых глаз зарос кудлатой седой бородой - ни дать ни взять, Санта Клаус. Все впечатление портил только его рост. Огромная ссутуленная фигура внушала опасения, несмотря на то, что в руках у старика не было никакого оружия - ну, если не считать оружием видавший виды розовый зонтик.
- Кто вы? - холодно спросил Том.
- Я здесь живу, - сказал великан. - Рубеус Хагрид меня звать. Лесничий и хранитель ключей замка Хогвартс.
- Так вы волшебник? - неверяще переспросила Дороти. - Вы волшебник и по-прежнему живет здесь? Я думала, все отсюда ушли…
- Агась, - старик завел руку за спину и почесал лопатку своим дурацким зонтиком. - Кроме меня. Разве ж я мог бросить Хогвартс? А вам-то что на самом деле здесь нужно, детишки?
Том опустил ружье.
- Ответы, - сказал он. - Правдивые ответы.
- Ох, - Хагрид вздохнул. - Ну, коли так, нечего нам тут торчать. Пойдемте-ка ко мне в гости. Я тут кексы испек.
Мебель в хижине Хагрида была под стать хозяину - стол такой огромный, что на нем можно было устроить футбольный матч, стулья, на каждом из которых можно сидеть втроем, ну а на исполинской кровати даже слон почувствовал бы себя маленьким и потерянным.
- Очень вкусно, - выдавила из себя Дороти, украдкой выковыривая из зубов застрявший между ними кусок кекса. - А где вы муку берете? И сахар?
- Так я, это… не все время здесь сижу, - Хагрид благодушно улыбнулся. - Иногда выбираюсь к магглам. Соль купить, сахар…
- А деньги у вас откуда? - подозрительно спросил Том. Хагрид, кажется, покраснел - по крайней мере, покраснели те части его лица, что не были скрыты бородой.
- Ну, я все же немного волшебник, - сказал он неопределенно.
- Но магия больше не действует.
- Возле Хогвартса еще немного осталось, - ответил лесник. - Можно чуток магии взять с собой. Это типа как… ну, вдохнуть побольше воздуха, чтобы нырнуть.
- Вы расскажете о том, что здесь случилось? - спросил Том. - С волшебством?
- А что тут рассказывать, - буркнул Хагрид. - Вначале мы думали, что все будет хорошо. Сами-Знаете-Кто наконец помер, Пожирателей повыловили, Хогвартс восстановили. Так радовались все. А потом…
- Что?
- Сначала фестралы начали болеть. Я думал - может, подцепили какую-то хворь, вроде копытной гнили или лошадиной вертячки. Пользовал их, чем мог. И у профессора Спраут все мандрагоры передохли. Я как раз зашел к ней, притащил мешок с навозом, ну, для удобрений, а они лежат в своих горшках: каждая мандрагорина в своей собственной ямке, как в могилке, и ручки на груди сложены…
Он помолчал, уставившись в свою опустевшую чашку.
- А потом - третий год уже пошел после победы - в книге не появилось новых имен. Большая такая книга, - пояснил он в ответ на недоумение гостей. - Туда при рождении записываются имена детей-волшебников, которые будут учиться в Хогвартсе. Она опустела. Тогда-то все забегали, конечно…
- И никто ничего не смог сделать? - спросила Дороти. - Совсем?
- Нет, - ответил Хагрид. - Никто. Пытались, куда без этого. Ритуалы проводили, колдовали так, что стены рыдали, а земля превращалась в пудинг. Пока могли. Старые-то волшебники, навроде директрисы МакГонагалл, они силу теряли медленней прочих, но уж коли та уходила, то только вместе с жизнью. А детишки уже сразу рождались сквибами.
- Бабушка говорила - это оттого, что в магию перестали верить, - медленно сказала Дороти. - Но ведь это не так? Кто-то все равно верил…
- Ага, слыхал я эту теорию, - старик кивнул. - Ну что, всякое бывает. Может оно и так. Только, понимаешь, Дотти, чтобы кто-то верил - этого мало. После этой чертовой войны слишком уж многие верить не хотели. Знаешь, очень популярная штука была - молодые колдуны семьями уходили жить к магглам, это было вроде как такое приключение для них. А потом, даже если они и собирались вернуться, то уже не могли.
- Да, немногим ты нам помог, - Том задумчиво надкусил еще один кекс. - Спасибо за чай, конечно. И за рассказ.
- Да не за что. Может, у вас еще какие вопросы есть, а, ребятки? Я отвечу. Давно уже не приходилось ни с кем вот так болтать…
- Есть, - Том аккуратно положил недоеденный кекс на стол. - Мой отец - его все называли Одноглазый. Я знаю, он был здесь. Что с ним случилось?
- А? - взгляд Хагрида метнулся с Тома на Дороти и обратно, - не припоминаю. А как он выглядел?
- Он был одноглазым, - терпеливо сказал Том.
Хагрид потянулся к своему зонтику, но Том был быстрее. Дороти только сейчас заметила, что он так и не расстался с ружьем. Все то время, пока они пили чай, оно стояло рядом, прислоненное к стене.
- Я жду.
- Опустил бы ты эту штуку, парень, - прогудел Хагрид. - Пока я ее узлом не завязал.
Они смотрели друг на друга через стол, похожие на дуэлянтов: вот-вот секундант взмахнет белым платком, и тогда…
- Вы думаете, я не выстрелю? - спросил Том. - Ошибаетесь. Я сегодня уже убил кое-кого.
- У нас с твоим отцом был договор. Он его нарушил.
- Что за договор?
- Что он водит туристов только до станции. Мне это не нравилось, но… А потом он притащил сюда каких-то чертовых умников, они ползали вокруг замка со своими приборами, что-то вынюхивали. Я их выгнал, конечно. А он сказал, что приведет других. Ученых. Что ему обещали хорошо заплатить, что ему нужны деньги.
Заскрипела, открываясь, дверь. Том, не опуская оружия, переместился в угол, чтобы видеть вошедшего.
Это был Форд. Он улыбался.
- Смотри, папа! - радостно воскликнул он. - Смотри, кого я поймал!
Он протянул вперед сложенную в пригоршню руку и разжал пальцы. Маленькая белая бабочка неуклюже слетела с его ладони и принялась биться о стены хижины.
- Что ты сделал? - спросил Том. - Что ты сделал с ним? И с отцом?
- Заклинание забвения, - сдался Хагрид. - Этот человек хотел все рассказать магглам. Я просто защищаю Хогвартс! Я его хранитель!
- Ты стер моему отцу память! - заорал Том. - Он не узнает даже нас с мамой!
- Мы…. Мы повздорили. Он собирался убить меня! Прикончить, чтобы не мешал...
Хагрид плюхнулся на стул, как будто ноги его не держали.
- Я не хотел! Просто это такое сложное заклинание, а моя палочка сломана! Я хотел, чтобы он забыл только про тех магглов, что обещали ему деньги! Хотел, чтобы все было по-прежнему!
- Ничего не будет по-прежнему!
Том задыхался.
- Ничего не будет по-прежнему, - повторил он. - Магия умерла.
Бабочка ударилась о потолок и плюхнулась на стол, прямо в чашку с остывшим чаем. Какое-то время она барахталась в ней, потом затихла.
- Мы уходим, - сказал Том. - Если вздумаешь и нам стереть память, я тебя пристрелю. Ты ведь так и хотел сделать, да? Позвать нас в гости, усыпить бдительность, даже поболтать по душам… а потом стереть нам память.
- Я ничего вам не сделаю, - ответил лесник. - Обещаю. Вы волшебники. Вы имеете право… помнить.
- Мы будем помнить, - подала голос Дороти. - Обязательно. Мы подумаем, что можно сделать. Только наука тут вряд ли поможет, она не уживается с магией.
Том медленно опустил ружье.
- Можете переночевать здесь, - вдруг сказал Хагрид.
- Нет уж.
- Я обещал, что ничего вам не сделаю, - обиделся лесник. - Я всегда держу слово. Хотите, клятву дам? Ночью опасно идти в лес. А утром я провожу вас к станции. Даже кексов дам на дорожку.
- Кексов? - Дороти вздрогнула. - Вот уж спасибо.
Человек, который когда-то называл себя Джоном Фордом, взобрался на кровать и уселся на ней, болтая ногами. Потом засунул палец в рот и принялся его сосать.
- Вынь изо рта палец, Джонни, - сказала Дороти. - А то заболеешь.
- Мам? - сказал он, уставившись на нее сияющими глазами.
Дороти отвернулась.
Следующее утро выдалось ясным. Кое-где еще были видны звезды, но на востоке небо уже посветлело. Отличный день для того, чтобы отправиться в путь.
- Ну вот, - сказал Хагрид. - Это станция.
Перрон был разрушен, но это не имело значения. Все равно поезда сюда больше не ходят.
- Идем, Джонни, - позвала Дороти. - Не балуйся.
Форд кинул в озеро последний камушек и вприпрыжку подбежал к ней.
- Прости, что так вышло с твоим отцом, парень, - сказал Хагрид. Том нахмурился.
- Не думаю, что я могу вас простить, - буркнул он. - Скажите спасибо, что не застрелил.
Хагрид виновато улыбнулся.
- Смотрите, - сказал он. - Нет, не туда. Смотрите на замок.
Руины на противоположном берегу озера окутывала сизая предрассветная дымка.
- И чего? - невежливо спросил Том.
- Его видно в сумерки, - тихо проговорил лесник. - Хогвартс. Видно… как прежде.
- Мираж, - пробормотала Дороти. - Обман зрения.
Из синего тумана медленно поднимались башни древнего замка.
- Фата-моргана.
Окна иллюзорного Хогвартса зажглись мягким золотистым светом.
- Мы вернемся, - пообещала Дороти, то ли Хагриду, то ли Тому, то ли самой себе. - Мы что-нибудь придумаем.
Она столько раз повторяла уже эту фразу, что и сама начала верить в нее. Но разве вера - это не именно то, что им было нужно?
В молчании они стояли и смотрели на волшебный замок, освещенный сотнями огней. Налетел порыв ветра, и в нем слышались детские голоса.
- Вот так вот, - прошептал Хагрид, украдкой смахивая слезу.
- Мам? Пап? - Джонни взял Тома и Дороти за руки. Том нахмурился, но руки не отнял. - Правда, красиво?
- Да, - ответили они почти в унисон.
- Очень.
