Сквозь стеклышки калейдоскопа

Глава 1. Розовая.

«А - черный; белый - Е; И - красный; У - зеленый.
О - синий: тайну их скажу я в свой черед».
Артур Рембо, «Гласные».

Отправимся в Хогсмид? Я люблю его ещё со студенческих лет. Сколько воспоминаний, сколько счастливых минут – место концентрированной радости! Особенно хорошо там весной, когда уходящие вдаль холмы покрываются молодой травкой, в ящике под окном миссис Макдарелл расцветают нарциссы, а сама миссис Макдарелл выставляет прямо на улице лотки, ощетинившиеся разноцветными леденцами из сахара. Когда вы спускались на метле, вам не казалось, что сверху Хогсмид похож на маленькую, вызолоченную солнцем бонбоньерку на фоне беспредельной зелени? Возможно, тут дело еще в запахе, неописуемом и таком знакомом запахе Хогсмида: ванильное тесто, апельсиновая корочка, крепкий чай, цветы, нагретый кирпич – всё вместе! Клянусь, это действует на меня, как Амортенция!
Жизнь здесь никогда не останавливается. Сейчас, после Победы – слово, воистину достойное большой буквы! - маги, обескровленные горем, истерзанные страхом, опустошённые унижением, приходят сюда и пьют хогсмидский кофе с шоколадом, как живую воду, течению которой не в силах помешать даже Война.

Кругом знакомые лица. Вот с деловым и самодовольным видом фланирует Ли Джордан под ручку с новой девицей. По-моему, её зовут Мэри, и она с Рэйвенкло. Точно не помню. Судя по выражению лица Джордана, он тоже.
А там рыжий парень Уизли с Гермионой Грейнджер. Они идут рядом, не глядя друг на друга, молчат и улыбаются земле под ногами. Рон держит в кулаке кулёчек с жареным миндалём так, чтобы Гермионе было удобнее брать. Ну, тут все понятно.
Говорят, что Гарри Поттер тоже частенько наведывается в Хогсмид. В своей мантии-невидимке, разумеется, иначе его разорвут на сувениры, предварительно замучив дурацкими вопросами. А Гарри просто хочет отдохнуть. Жизнь сдала ему умопомрачительно плохие карты, но он выиграл и с ними. Вот только игра перепахала человеческие души и судьбы, а его душу и судьбу – больше всех.

Из этой компании мне никто не знаком, за исключением чернявого гриффиндорца с пластырем на щеке. Помнится, во время завтрака он всегда разнимал свой сэндвич на две половинки и таращился на них, словно думал там алмазные россыпи обнаружить. У меня до сих пор аппетит пропадает при виде его.

Жизнь - непредсказуемая штука. Если бы можно было знать заранее, когда она изменится, если бы можно было предугадать этот важный момент! Ты сидишь и читаешь результаты скачек на гиппогрифодроме, или сажаешь примулы у себя в саду, или толкаешься в министерской столовой за куском серого, жесткого мяса, и тебе даже в голову не приходит, что именно сейчас линия твоей судьбы дала крутой поворот и неумолимо пошла на сближение с чужой судьбой, не имеющей к тебе никакого отношения, совсем посторонней, чтобы рано или поздно сойтись с ней - точка в точку.

А это Луна Лавгуд. Ветер дергает и закручивает ее вьющиеся, не знакомые с расческой волосы и диковинной формы серёжки в ушах: то ли рыбки, то ли птички, то ли бабочки. Не редиски, во всяком случае. Между нами говоря, она такая дурочка, наверное, поэтому всегда и везде одна.
Луна Лавгуд идет в южном направлении.

А это Драко Малфой. У него дорогие ботинки, унылая физиономия и синяки под глазами, почти такие же черные, как его мантия. Он - ужасно неприятный человек со скандальным прошлым, ну, вы знаете...
Драко Малфой идет в северном направлении.

И даже если цель кажется тебе неподходящей, стрела уже выпущена, и ничто в мире ее не остановит.

***

Луна была специалистом по мостовым в Хогсмиде. Что не так просто, как кажется, ведь каждая улица здесь вымощена по-разному. Эта – наклонными линиями, та – кругами из брусчатки трех цветов. Здесь – Лавгуд свернула в узенький переулочек – каменные плиты легли, будто квадраты для классиков. Преодолеть искушение было бы не под силу даже вечно печальной Серой Даме.

Луна с такой легкостью и так радостно оторвалась от земли , словно была привязана к ней очень непрочно, одной ниточкой, как воздушный шар. Два, один, два, один. До-кон-ца-пе-ре-ул-ка! Два, один, два, один. Под ногу подвернулась маленькая невысохшая лужица, и Луна в прыжке разбила её босоножкой, случайно обрызгав серые солидные брюки джентльмена в серой солидной мантии.

- Стыдно! А ещё взрослая девушка! – буркнул он, стирая брызги очень белым и очень солидным носовым платком.

Два, один, два, один. Дыхание срывалось. Волосы лезли в глаза, в приоткрытый рот. Бабочки-птички метались на своих цепочках, словно хотели сорваться и улететь. Два, один…
На следующих двух плитках стояла пара ботинок из светло-коричневой кожи, украшенных на носках заплатками из кожи потемнее. Луна присела на корточки и потрогала эти заплатки.

- У тебя красивые ботинки, Драко Малфой, - сказала она, поднимая взгляд на их владельца.
Он посмотрел на неё сверху вниз и брезгливо дернул щекой.
- Не бойся, я руки мыла, - засмеялась Луна и показала ему ладони – чистые, розовые, как её платье.

Малфой молча обошел девушку и двинулся дальше. Глаза его были пусты и невыразительны, как у рыбы. Спину он держал прямо, но люди, держащие спину прямо, обычно не надвигают до бровей капюшон. Спесиво-расслабленная походка сменилась на поступь человека, идущего над пропастью по тонкой жёрдочке.


- Постой! Можно я спрошу тебя?
- Оставь меня в покое, Лавгуд! – он остановился на секунду. Голос звучал так же безлико, как смотрели глаза, но в нём послышались знакомые нотки раздражения.
Луна пожала плечами и встала с колен. Плиты впереди освободились, вот только прыгать ей уже не хотелось.
Она помедлила немного – чёрный капюшон уже приблизился к выходу из переулка – и вдруг, сорвавшись с места, кинулась вдогонку.

- Драко Малфой! Драко Малфой!

Случайный прохожий удивленно обернулся. Человек в капюшоне как-то испуганно зыркнул по сторонам и шикнул на Луну:
- Замолчи! Кругом люди! – и добавил, взяв себя в руки, - Чего ты хочешь от меня?
Она стояла перед ним, преграждая путь.
- Тебе очень тяжело, да, Драко? У тебя внутри тоска, я вижу её.

Малфой снова дернул щекой:
- Тяжело – это про сумки и камни, Лавгуд. Вижу – это про кофейную гущу. При чем здесь я?
- Могу я помочь тебе?
- Можешь. Оставь меня в покое, я уже просил.
- Погоди!

Луна запустила руку в карман, странно глубокий для легкого платья, и извлекла наружу осколок бутылочного стекла.

- Мне повезло сегодня. Я нашла на дороге Всевидящее стеклышко. Представляешь? Если вот так посмотреть на человека и у него будет зелёное лицо, значит, это хороший человек.
Она подняла стеклышко и поглядела на Драко. Её и без того выпуклый глаз, увеличенный стеклом, казался еще больше.
- Ты зелёный, - сообщила наконец девушка с удовлетворением. – Я так рада! Теперь не обманешь меня.

- Ты идиотка, - прервал её Драко. – Это зелёное стекло, через него что угодно видится зелёным.

- Всевидящее стёклышко не врёт. Я хотела немножко улучшить твоё настроение, - Луна покачала головой, видя, что он отворачивается, окончательно потеряв к ней интерес, - Мне жаль тебя.

Последние слова были соломинкой, которая ломает даже очень прямые спины, на которые и так слишком много нагружено.

Драко медленно протянул руку, сгрёб Лунины волосы над правым виском - больно, медленно - и так же больно и медленно дёрнул на себя. Среди волос, зажатых в его пальцах, впуталась длинная серёжка, и Лавгуд со свистом втянула воздух, скривив рот от боли.

Со стороны казалось, что человек в капюшоне склонился к любимой девушке и гладит её по щеке. Вот только хищная гримаса на лице "влюблённого" красноречиво говорила: если бы не прохожие, он бы, не шутя, со всей силы ударил Луну головой о близлежащий угол или, по крайней мере, выдрал бы у неё клок волос.

- Если ты еще хоть раз посмеешь подойти ко мне, я тебя убью, – произнес он злым шёпотом. – Я не сделал этого до сих пор только потому, что ты душевнобольная и, похоже, не соображаешь, где надо остановиться. Иди прочь!

Малфой разжал пальцы и толкнул Луну в грудь. Она попятилась, растирая покрасневшую мочку. Пониже прокола виднелась кровавая засечка, оставленная тонким замочком серьги. Волосы справа вздыбились, как ухо у прислушивающегося спаниеля.

Черная мантия растворилась в пёстрой толпе. За ней по пятам спешили невидимые узкие тени, и те, кого они задевали, прекращали жевать имбирные пряники и ёжились, сами не понимая от чего.
Луна Лавгуд не ошибается.

***

20 апреля, поместье Малфоев, "Фортуна".

«Уважаемый мистер Малфой!
Дорогой Драко!

К сожалению, я не знаю твоего полного имени. Надеюсь, какой-то из этих двух вариантов тебя устроит.
Прости за тот случай в Хогсмиде. Мне ужасно жаль, что я сказала: «Мне жаль». Но ты ведь не хотел меня убить на самом деле, верно?
Я долго думала, чем тебе помочь, и решила: твоя проблема в полном отсутствии нормальных друзей. Грегори Гойл и всё такое прочее не в счет. Я смотрела на него и еще кое на кого в стеклышко, и хотя они позеленели, у меня по-прежнему большие сомнения.
Вот что я придумала: я могу предложить тебе свою дружбу, если не возражаешь. Я не очень-то хорошо это умею, но попробую. В конце концов, нам остаются три вечные темы: здоровье, квиддич и вспышки на Солнце.
Хочешь, приходи ко мне в гости на выходных. Я бы напоила тебя чаем с чабрецом и познакомила с папой. Он ужасно умный - папа, конечно, а не чабрец - и иногда рассказывает забавные истории. Вообще, у нас дома есть на что посмотреть. Напиши, если соберешься навестить нас, чтобы я встретила тебя у дороги: наша калитка открывается с секретом.

Вот и всё, пожалуй. Я не очень-то хорошо пишу письма, всегда трудно их заканчивать. Закончу так:
Остаюсь верной и преданной
Луной Л.

P.S. Угости чем-нибудь Черешню: до вашего благословенного дворца далеко лететь»

Драко в третий раз перечитывал письмо, отказываясь что-либо понимать. Письмо принесла сегодня после обеда крупная, взъерошенная сова. Пока Малфой, сбитый с толку, моргал, разглядывая конверт, она успела расклевать кусок пирога с мясом, который Драко вместе с чашкой чая принёс в кабинет, и улетела сразу, как только раздался гневный крик хозяина кабинета.

Луна Лавгуд хочет поговорить с ним о проблемах. Потрясающе! «Твоя проблема в полном отсутствии нормальных друзей». Лавгуд по уровню развития застряла, очевидно, где-то между первым и вторым курсом. Есть же такие наглые, навязчивые, тупые, словно пробки, люди: ты их в дверь, они - в окно. Ты их за волосы, а они – с письмом. Луна Л.!

С недавних пор основная проблема Драко заключалась в том, что он Малфой. То есть, никто. Причем никто со знаком минус. И привыкнуть к новому положению было очень трудно. На улице Драко чувствовал себя, как прокажённый с колокольчиком. Люди, знавшие его лицо из газет, пялили глаза, словно в зоопарке магических существ. Кто-то бросал в спину брань – ещё ничего. Кто-то смеялся – гораздо хуже. Бывшие знакомые спешили отвернуться, заинтересовавшись витриной магазина или собственными башмаками. А те знакомые, которые не сумели бы изобразить, что видят Драко впервые, сами скользили, затаив дыхание под прицелом сотни взглядов. Вот оно, «полное отсутствие друзей». Треть из них – в могиле, треть – в Азкабане. На оставшихся противно смотреть. Осталась почему-то худшая треть.

Отец... Нет, больно, больно, не надо, всё ещё больно! Есть воспоминания, которых лучше пока не касаться. Как-нибудь потом, когда Драко хоть немного свыкнется с мыслью о том, что Люциус Малфой крепко спит в семейном склепе, сложив на груди руки, и никогда,никогда уже не встанет, проси-не проси.

После папиной смерти Драко как-то неожиданно обнаружил себя в роли "мистера Малфоя, владельца усадьбы "Фортуна" с прилегающими территориями". Роли лестной, но очень обременительной. Какой из него хозяин? Лист, вырванный из толстого семейного альбома. Капитан тонущего корабля. Без поддержки, без перспектив. Без денег, если на то пошло. Быть Драко Малфоем в послевоенное время и найти себе хоть самую грошовую работу - две несовместимые крайности. Метку он, конечно, уничтожил еще в первые дни Победы. Применил сам на себя Едкое заклятье – по ощущениям немногим приятнее Сектумсемпры - и на коже остался только белый правильный овал. А что толку? Метка все равно была там. Для всех остальных, по крайней мере.
Впрочем, с внешними трудностями можно как-то справиться, не уронив себя. А вот внутри... Там было совсем плохо. Как будто кто-то пришел, натоптал грязными ботинками, наплевал, помочился на стену и ушел. Драко помнил все, и до омерзения отчетливо. Он помнил, как сжималась комочком душа при взгляде змеиных глаз Волдеморта. Как приходилось поступаться гордостью, за ней – своим мнением, за ним – обычным человеческим достоинством. Как медленно деформировалось его «я» и превращалось в тряпичную куклу, которая послушно сучила ножками и ручками, когда её дергали за ниточки. Как он, просыпаясь по утрам, жалел, что не умер во сне.

К началу масштабного судебного процесса над Пожирателями отчаяние сменилось апатией. Падать ниже было некуда. Те его ненавидели, эти – презирали. Драко Малфой умер, избалованный мальчик из хорошей семьи, не знавший, сколько у него галлеонов в кармане, и всегда припаздывавший на занятия, чтобы на него обратили внимание. После долгой агонии он скончался прямо в зале суда, и никто этого не заметил. Вместо него на свет родился кто-то другой, незнакомый. Первыми словами, которые услышал новорождённый незнакомец, был оправдательный приговор, прозвучавший почти издевкой. Дескать, ты свободен, иди, попробуй жить дальше. Но беда в том, что этот новенький не знал, как ему дальше жить, а главное – зачем.

И Лавгуд – Лавгуд! – посылает ему беспечные каракули о дружбе! Идиотка, что с нее взять. Идиоты всегда счастливы. Они, словно дети, радуются маленьким подарочкам жизни. У них даже есть планы на будущее. Какое-то будущее у них определенно есть.

Драко Малфой смотрел, как на блюдце догорают обрывки бумаги вместе с крошками от пирога, и впервые завидовал идиотам.



Глава 2. Зелёная.

До осени Луна прилежно писала Драко по письму в неделю. До осени он мужественно крепился, хотя порой в глазах темнело от желания послать ей запечатанное проклятье.

Нельзя. Сейчас нельзя. У Лавгуд покровители, у неё в друзьях Гарри Поттер, а Поттер может всё. Он теперь герой, и его слово весомей слова министра магии. Что им стоит взять Малфоев за горло?
Да и сердиться на эту дуру как-то унизительно.

И Драко удерживался. Он даже пытался относиться к этой истории с юмором – ничего другого не оставалось. В самом деле, послания Лавгуд напоминали колонку анекдотов в «Ежедневном пророке». Луну абсолютно не смущало, что адресат безмолвствует: она не уставала находить для него оправдания.

«Твой ответ опять не дошёл. Рядом с вашим домом растут липы? Некоторые совы дуреют от липового запаха и теряют почту».

Иногда Драко даже не раскрывал конверты, если не было желания и времени заниматься пустяками. Но чаще всё-таки вытаскивал сложенные листки и читал, особенно под вечер, когда накатывала беспричинная тоска и на стены хотелось лезть от слепой тишины.

В письмах Луны была смешная наивность и лёгкое безумие. Наивные и слегка безумные люди всегда вызывали у Драко холодное любопытство. Откровенное сумасшествие напугало бы его, глупость – отвратила.

Интересно, когда Лавгуд надоест? А если вообще никогда не надоест? Что же, ему всю жизнь вытряхивать пепел в мусорную корзинку?

Послание, пришедшее в третью неделю октября, выглядело тонким и пухлым одновременно. Сначала Драко не понял, в чём дело. Затем обнаружил внутри вместо привычного письма картонный прямоугольничек, оказавшийся при ближайшем рассмотрении визитной карточкой с косоватыми синими буквами. «Ксенофилиус Лавгуд» и ниже адрес главного офиса «Придиры». Когда визитка очутилась у Драко на ладони, буквы начали ритмично вспыхивать. Но стоило Малфою переложить её в правую руку, как вспышки прекратились. Он несколько раз повторил эксперимент, прежде чем сообразил коснуться линии пульса. Надпись вспыхивала в такт движению крови.

- Теперь понятно, в кого она такая уродилась, - сказал Драко вслух.

На оборотной стороне карточки, судя по почерку, воробьиная лапа нацарапала: «Последний шанс».

Это всё? В конверте было что-то ещё. Драко встряхнул его, и на столешницу выпал… осколок зелёного стекла.

Похоже, недооценил он степень ненормальности Лавгуд. Она теперь собирается присылать ему всякий мусор, вроде пробок, стёкол, яблочных огрызков? Нет уж, спасибо, было очень забавно, но пора этому положить конец! Давно пора. Она хочет ответа? Она получит ответ, и тогда у нее пропадет желание вести дальнейшую переписку. Что-что, а отпугивать Драко умел. Отверженность окружающего мира он переживёт, но соваться в свой личный мир не позволит!

Малфой выдернул чистый лист из пачки с таким ожесточением, что уголок оторвался. Ничего, обойдется Лавгуд и надорванным. Придвинул поближе чернильницу. Встал, прошёлся по кабинету, собираясь с мыслями.

Кабинет когда-то принадлежал отцу. Впрочем, Люциус Малфой его не любил, как и сам Драко. Слишком уж тут пахло законсервированной прадедовской помпезностью. Но сбежать отсюда не представлялось возможным. Хозяин должензанимать кабинет. И точка.
Здесь всё было нефункционально огромным: стол, кресло, секретер, шкафы с книгами. Из-за громоздкости мебели свободного пространства с натяжкой хватило бы на вагонное купе. Солнечному свету и свежему воздуху с успехом противостояли чудовищные бархатные шторы темно-вишнёвого цвета. Драко, задыхающийся среди морёного дуба и вишнёвого ворса, хотел, помнится, освободить окно и повесить на него что-нибудь более легкое. Номер не прошел: прибежала Берти, главная домовиха, и запричитала, повиснув у него на поясе. На крики явилась мать, и вопрос с занавесками отпал сам собой: никаких перемен в кабинете не будет, пока она, Нарцисса, жива. Драко удалось настоять только на том, чтобы шторы стянули толстенными золотыми шнурами, создав хоть видимость естественного освещения.
Существовала еще одна причина, почему Малфой прятался в этом фамильном склепе. Драко нашел работу. И какую – пальчики оближешь! Ему на дом прислали объёмистую рукопись свежеиспеченного "документального романа" с громким названием «Хроники великой битвы». Автор сулил читателям «неизвестные подробности из истории Войны». Малфою предстояло соединить роли редактора и корректора: проследить за стилем, подчистить язык, подправить грамматику. Этакий литературный домовой эльф. Позор, а не работа, но и её он отыскал с великим трудом, постоянно шифруясь, через двух посредников, так, чтобы самая настырная ищейка не докопалась до его имени.

С первых строк стало понятно: перед ним бульварная книжонка в духе Риты Скитер. Разве что Рита вряд ли допустила бы столько орфографических ошибок. Отдельная глава была посвящена Малфоям. После ее прочтения людоедское племя могло показаться обществом филантропов по сравнению с этим семейством. Драко, пользуясь правом редактора, решительно вычеркнул несколько абзацев – грубых, почти непристойных, где шла речь о Нарциссе. Зато, в качестве компенсации, добавил к своему собственному портрету парочку красочных штрихов. Ему терять нечего.

Зачем он вообще занялся этим? Во-первых, конечно, деньги. Такие «документальные романы» раскупаются – как и пишутся – в мгновение ока. Мама промолчала, когда Драко поделился с ней радостной новостью. Не такой видела когда-то Нарцисса будущую карьеру сына. Теперь уже не до карьеры, сохранить бы «Фортуну». Ни к чему делать хорошую мину при плохой игре: проценты с того небольшого остатка, что хранится на банковском счёте, почти целиком идут на оплату земельной аренды - унизительное, но единственное условие, на котором Малфоям было позволено сохранить за собой поместье, безраздельно принадлежавшее им в течение нескольких столетий.

Наконец, кропотливая, нудная работа помогала не сойти с ума от вынужденного безделья и гнетущих мыслей, которые преследовали, преследовали его, отнимая сон и покой. До того как сова Луны принесла письмо с сюрпризом, Драко самоотверженно продирался сквозь дебри очередной главы, увязая в ней, словно в болоте. Листы посерели от карандашных помет.

В результате, голова оказалась настолько засоренной отшелушенным словесным мусором, что ответ, в меру резкий и прозрачный, никак не придумывался. Драко замер у окна, ища там вдохновения.

На дворе стояла та замечательная октябрьская погода, когда не сразу сообразишь, что сейчас: то ли осень, то ли зима, то ли мир просто устал от этой суеты и объявил конец света. Небо затянуло тёмными тучами, между которыми ползли слабенькие серые просветы, похожие на трещины в старой посуде. Деревья в парке стояли, раздетые, смущенные, не знающие, куда им теперь деваться и чем им прикрыться. Опавшая листва потеряла разноцветность и приобрела единообразный оттенок, больше напоминавший обычную грязь.

По дороге, ведущей от ворот до главного входа, медленно двигалась невысокая худая фигура в черной мантии. Мама. Женщина с глазами, одновременно зелеными и голубыми, но больше – зелёными. Морщины вокруг губ прорисовались определеннее – признак решительности, граничащей с жестокостью. Появилась у Нарциссы такая черта. А золото волос всё бледнее и бледнее, потому что седина, потому что, кроме Драко, никому не жалко.

Безлистые ясени, насаженные вдоль дороги, скрючились, как обгоревшие спички. Тучи сеяли мелкой водяной пылью, она проникала в окно и оседала на подоконнике и рубашке Драко. Где-то вдалеке, за оградой скопился густой молочный туман. Там заканчивались владения Малфоев. Там был край света. Дальше дорога обрывалась…

Драко прикрыл веки.

Что тут хитрить и выдумывать: его мир разрушен. Необратимо, безжалостно и цинично. Этого никому не понять, разве только человеку, пережившему землетрясение. Была крыша – нету крыши, были стены – нету стен. Одна только груда мусора, битого кирпича, стекол всяких… В общем, как вы нам, так и мы вам. Драко не жаловался. Да и кому бы он пожаловался - даже если бы захотел?

Что-то острое впилось в кожу, когда Малфой непроизвольно сжал кулаки. Веки приоткрылись. На ладони линия жизни, линия ума и прочие линии упирались в зеленый бутылочный осколок.

Драко подбросил стёклышко вверх, поймал и… поднёс к глазу, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает.

И случилось чудо. Ясени неожиданно снова облеклись листьями. Если присмотреться, можно было даже разглядеть в ветвях связки желтоватых сережек. Листья на земле превратились в причудливые растения – нечто вроде лопухов или подорожников.

Мама шла, огибая изумрудные лужицы. Драко сразу вспомнил, как любила Нарцисса этот цвет, он шёл к её глазам, одновременно зелёным и голубым, но больше - зелёным. И как она жалела, что не может его носить, ведь её бледное лицо начинало слегка отливать салатовым – как сейчас!

Расхохотавшись, Малфой повернулся спиной к окну, лицом – к ненавистному кабинету. В кабинете всё, включая растерзанную рукопись, представляло собой шедевр стеклодувного мастерства. Попадись сейчас в руки хозяина молоток, он с великой радостью разгромил бы эту посудную лавку. Миг, и остаётся только позвать Берти с веником и совком, а самому начать новую жизнь в другом, более подходящем для жизни месте.

Зеркало поймало Драко в свою резную раму. Могильная зелень отражения выгодно подчёркивала запавшие щеки и заострившийся подбородок. Зеленоватый субъект в зеркале держал у глаза осколок стекла и радостно ухмылялся, обнажая зеленоватые зубы. Помочь ему колдомедики были явно бессильны.

«Я похож на хорошо отлежавшегося покойника», - отметил Драко и почему-то опять захохотал. Смех оставил во рту легкий привкус истерики, но это лучше, чем ничего.

- Драко Малфой! – он кивнул зеленоватому субъекту в раме. – Про тебя пишут книги! Луна Лавгуд шлет тебе на дом битое стекло! Думал ли ты дожить до такого?

Вспомнив про Лавгуд, он спохватился. Нужно было написать ответ. Святые небеса! Драко сел за стол, кинув стёклышко в керамическую плошку, где хранил разную мелочёвку. Ощупал пальцем оторванный уголок листа. Подумал. Выдернул из стопки новый – неповреждённый. Откинул крышечку чернильницы. Долго вертел в руках перо, держа его так близко к кончику, что кромка ногтей стала фиолетовой. Выдохнул и, склонившись над листом, написал размашисто:
«Ты совершенно сумасшедшая, Лавгуд! Но спасибо за развлечение. Д.М.»

В совятне дремали в полутьме крупные птицы, и среди них – Овод, красавец-филин. Туда вела крутая лестница. Но Драко преодолел её очень быстро. Иногда он даже перескакивал по две ступеньки разом. Это было весело.

Ненадолго сойти с ума всегда весело.


Глава 3. Голубая.

Трансгрессия - довольно сложный процесс, требующий внутренней сосредоточенности и большого выброса магии. Сначала воздух сгущается и начинает немножко рябить, словно в сильную жару. Рябь постепенно усиливается, затем проскальзывает почти невидимая искра и…

Драко Малфой покачнулся, с трудом удержавшись на ногах. Он стоял в каком-то тупике. По правую сторону тянулась глухая стена. Слева вся жизненная активность сосредоточилась во влюблённой парочке, воркующей у дверей закусочной, в ленивой официантке - за дверями, и в пожилой даме, которая маленьким веничком обмахивала снег с балконных перильцев. Эта четверка была настолько поглощена своими делами, что не обратила внимания на пятого и на более чем странный способ его перемещения.

Драко огляделся, пытаясь понять, куда он попал. На его лице всё отчётливее проступала кислая гримаса.

- Теперь я понимаю, почему Лавгуд просила меня надевать НЕ мантию…

Драко и сам не смог бы толком объяснить, как получилось, что он стоит в заснеженном проулке и ждет Луну Лавгуд. В двух словах: они встречались. Ни много, ни мало. Вообще, всё было очень запутанно.

Слово «встреча» в данном случае означало именно встречу, а не галантный эвфемизм для слова «свидание». О нет! Драко неприязненно относился к подобным вещам. Они казались ему пошлой и неэффективной растратой душевных сил. Наверное, Малфою досталось излишне много здравого смысла. Или, наоборот, природа обделила его какими-нибудь железами.

Девушки его никогда не любили. Восхищались, но не любили. Вызвать восхищение совсем не так сложно, как кажется. Создай видимость закоренелой порочности, облачись в тайну, будь резок и нетерпим – в пределах разумного, держись на благородном расстоянии от остальных, чтобы они ощутили разницу между собой и тобой - и дело сделано. С любовью все сложнее. Великая женская интуиция ощущала в Драко сердце, жесткое, как подошва, и убийственное равнодушие, в соприкосновении с которым увядали самые нежные чувства. Впрочем, его это не особо расстраивало. Его теплохладный темперамент не требовал ни слезоточивых признаний, ни гормональных буйств. В общем, точно ухватила когда-то Панси: «Ты, Малфой, чувствительный, как наковальня».

Славная она девчонка. Что же такое с ней случилось, что она предпочла тюрьму свободной жизни? Не справилась, не вынесла. Не смогла сделать вид, будто ничего не произошло. Сам Драко предпочитал думать именно так, показывался на людях, выбирался туда, куда раньше частенько наведывался – в Хогсмид, например. Но скоро бросил попытки вернуть прошлогодний снег. Приходилось изображать твердокаменного Ахиллеса, закованного в броню гордости и гипсовую посмертную маску. Однако стоило Драко услышать за спиной ядовитый шепот, заметить косые, неприязненные взоры, как на лбу вздувались вены, а вместе с ними – швы его защитной амуниции. Подмывало закричать, броситься на землю или ударить кого-нибудь. С таких прогулок он возвращался мрачным и полубольным.

Именно в это нелегкое время Луна Лавгуд ухватилась за его ботинки. Драко отчаянно нуждался хоть в каком-то обществе и, за неимением более достойных кандидатов, в свою очередь ухватился за неё. Луна была доброй, сумасшедшей, совершенно незнакомой и чужой, поэтому Малфой её не стыдился, и сверхъестественное внутреннее напряжение, успевшее стать его второй натурой, потихоньку отпускало. То единственное, что ему требовалось.
И кому какое дело, с кем он общается, если от этих встреч ему становится чуть-чуть легче!

Нет, конечно, Малфой старательно внушал себе, что ему безразлично, что о нем подумают, но, на самом деле, окружил свои встречи с Луной непроницаемой завесой тайны. В письме, в котором он предлагал ей увидеться – первый предлагал! - Драко сразу оговорил условие: «Запомни, это никому не должно стать известно, надо выбрать такое место, где ни я, ни ты не столкнёмся со знакомыми».
Ответ Лавгуд уместился в одну строчку:
«Тебе стыдно показаться со мной?»

Малфой приписал ниже на том же листке:
«А тебе не стыдно показаться со мной?»

Луна поняла.

Их свидания проходили по устоявшейся и вполне деловой схеме. Когда Драко вконец надоедало быть «мистером Малфоем, владельцем усадьбы "Фортуна" с прилегающими территориями», он извещал Лавгуд запиской и назначал время встречи. Луна присылала ему клочок карты, по всей видимости, отхваченной от своего первоисточника маникюрными ножницами. На клочке красным карандашом была отмечена жирная точка. До неё следовало дотронуться кончиком волшебной палочки, чтобы переместиться в отмеченное место.
Каждый раз Драко долго вертел бумажку в руках и вглядывался в уцелевшие куски топографических названий. Лавгуд всё время подбирала что-нибудь новенькое, и всё время приходилось гадать, что окажется по ту сторону карты: побережье моря, полное ветра и текучего плеска, или трактирчик с широкими деревянными скамьями за широкими деревянными столами, где хлебные крошки влипли в засохшую лужицу пива, зато трактирщик не задает лишних вопросов.
Хоть в трактире, хоть на берегу, Драко и Луна усаживались на скамейку (на песок, на бревно, и дальше, с вариантами), и Лавгуд задавала вопрос, который задавала всегда:
- О чём будем беседовать?
Малфой, как всегда, отвечал:
- Всё равно. О чём хочешь.
Луна поджимала под себя ноги, наматывала жесткую прядь волос на палец для вдохновения и начинала болтать первое, что взойдет на язык. Например, о том, как она сегодня разбирала ящик со старыми игрушками и как досадно, что клоун расколдовался и не жонглирует больше мячиками, а починить его не получается. Или: чему будет посвящен следующий номер "Придиры" и почему Драко обязательно должен прочитать его.

«Подсказка: там есть кое-что, что тебя особенно заинтересует»
Как будто его хоть что-то могло заинтересовать в "Придире"!

Или: что она, Луна, ела сегодня за обедом. А что ел Драко? А что он пил? Чай? С чабрецом? Без чабреца? А почему он пьет чай без чабреца, когда это превосходное отхаркивающее средство? Драко нужно заботиться о здоровье и не забывать о своем хроническом бронхите. У него нет бронхита? Неужели? Она слышала, что Драко Малфой болен хроническим бронхитом. Хотя возможно речь шла не о Драко, а о ком-то другом, чьё имя тоже начинается на «Д».
Разговор очень походил на одну из тех игр, убивающих своей абсурдностью, в которые очень любят играть подростки и в которых процесс важнее – и смешнее – результата. Незаметно Малфой втягивался в нее. Порой он увлекался настолько, что начинал улыбаться. Тогда Луна прерывалась и, просияв, комментировала:
- Ты улыбаешься, Драко! Ты улыбаешься!
И чертила мизинцем в воздухе маленькую дугу. Сама Луна улыбалась почти постоянно. Говорят, это один из симптомов психического отклонения. Может быть…

Но рано или поздно приходилось, бросив взгляд на часы, подвести итог:
- Пора.

Они вставали. Драко тщательно отряхивал брюки. Луна разматывала прядь с пальца. Прощались. Исчезали. Вот и все свидание. Куда уж невиннее?


- Здравствуй, Драко Малфой!

Он вздрогнул, очнувшись, словно ото сна. В тупике появился шестой персонаж. Девушка, которая наклонилась ближе к парню, чтобы прикурить, так и замерла с незажжённой сигаретой в зубах, напрасно расходуя газ в зажигалке своего кавалера. Она была готова поклясться, что ещё секунду назад поблизости не наблюдалось никого похожего на эксцентричную молодую особу в вязаной шапке с кисточками и необъятном пуховике. Да и откуда бы ей взяться? Ведь она идет бодрым шагом со стороны высокого каменного забора, в который упирался переулок. Не из воздуха же она соткалась!

Неизвестно какие еще подозрения могли возникнуть у случайной свидетельницы, но, по счастью, для девушки интерес к ее собственной личной жизни с отрывом опережал интерес к чужой. А кавалер стоял спиной к забору и вообще ничего не заметил.

Луна подошла к Драко.
- Извини, я немного опоздала. Искала варежки, пока не вспомнила, что надела их вчера на столбик у калитки, когда доставала ключи…

Он перебил ее:
- Где мы?
Луна полезла в сумку, пропустив его вопрос мимо ушей и продолжая бормотать:
- Но похоже, сегодня варежки я взяла, а ключи оставила в замке…
- Лавгуд!
- Да? Я слушаю тебя.
- Где мы?
- В Лондоне. Вернее, на его окраине. А вот где ключи?

Она извлекла из сумки скомканную тряпицу, с удивлением уставилась на нее, встряхнула. На снег выпала куколка бабочки. Луна подумала и убрала ее обратно.

- Это не магический Лондон, так? Лавгуд! Ты слышишь меня? – наседал на нее Драко.
- Нет, не магический, - призналась она.

Ну что за нахалка! И это лицемерное простодушие в голосе!

- Ты притащила меня в мир магглов! – возопил Малфой с экспрессией человека в белых брюках, сидящего посреди огромной лужи.

Пожилая дама на балконе уронила веничек в сугроб. Официантка засуетилась за стойкой, пытаясь получше разглядеть, что там творится на улице. С бесплатным цирком пора заканчивать.

Драко подхватил Луну под локоть и поволок к видневшемуся в противоположном конце тупика просвету, в котором время от времени проскальзывали глянцевые бока машин.

- Почему из тысячи прекрасных мест на Земле ты выбрала маггловское захолустье? – зашипел он.

- В твоей тысяче нет того, что я хочу тебе показать.

- И что же ты хочешь мне показать? Тап… там-пьютер? – этим словом Малфой обтекаемо называл всё, порождённое мыслью неволшебников.

- Такого я еще не встречала. Магглы мне нравятся своей фантазией. Трудно, наверное, жить без волшебной палочки, потому они и вынуждены изобретать разные штуковины.

- Прекрати! – Драко поморщился.

«Малфои известны своей ненавистью к магглам, и пришествие к власти Волдеморта развязало им руки на многочисленные преступления», как писал автор книги, просеянной Драко сквозь мелкое сито и уже вышедшей широким тиражом. К «ненависти» господин редактор присовокупил эпитет «лютая».

Луна шла немного впереди. Малфой пробовал запоминать ориентиры и повороты, но ландшафт был пугающе однообразным.

- Не проще ли сразу переместиться, куда нужно?

- Мы прогуляемся пешком. Здесь интересно, правда?

Он с тоской закатил глаза. Не хотелось признаваться, но в маггловском мире Драко чувствовал себя ужасно незащищенным. Магглы, конечно, жалкие создания, но тут их территория, их вещи, их правила, которых Малфой не знал. Поэтому одну-две вылазки, предпринятые им сюда за всю свою жизнь, Драко приравнивал к некому экстремальному виду спорта. Причем вылазки он совершал в более цивилизованные и привлекательные кварталы.

А тут… На горизонте высились заводские трубы, по улицам катили неуклюжие грузовые фуры. Сферу обслуживания представляли, в основном, автомастерские, заправки и дешевые магазинчики. В серых оштукатуренных домах, на вид как будто сделанных из обувных коробок, жили люди, по несколько семей на этаж. Улицы, машины, строения, их обитатели – всё носило особое клеймо, весьма мало похожее на ту печать, которой Малфои заверяли важные документы.

- Ну и дыра! – в сердцах бросил Драко, споткнувшись о какую-то полузарытую в снег ржавую железку, брошенную прямо на тротуаре. – Нашли, где погулять!

Луна полуобернулась, не останавливаясь.
- Сейчас мы выйдем туда, где начинается частный квартал. Он тебе больше понравится.

Они в последний раз свернули, и глазам Драко предстала совсем иная картина. Перед ними лежала широкая улица, застроенная небольшими, но симпатичными особнячками. Запорошенные снегом садики были пусты, нигде не видно ни души – похоже, обитатели этих домов, как и все смертные, ежедневно отправлялись на добычу хлеба насущного. Лишь на одном участке в летней беседке виднелась смутная фигура. Но уже второй взгляд опознавал в ней останки рождественской елки, погребению которых мешала то ли жалость, то ли лень.

Здесь заканчивался жилой массив. За особняками простирался белый квадрат земли. Если снисходительно отнестись к размерам, его можно было назвать полем. За полем, усмиренная шумоизолирующими щитами, неслась автострада.

- Оно, - палец Луны указывал туда, где заканчивалась улица и начиналось пустое пространство. На этой границе как-то обособленно росла целая купа деревьев. Точнее, купой они выглядели летом, а зимой, да еще издалека, больше напоминали айсберг или заиндевелый скалистый отрог.

Приблизившись, Драко увидел среди ветвей фигурно кованую решетку, за ней – силуэт дома, и понял, что это не клочок леса, а запущенный сад.

- Сюда? – он потянул на себя створку ворот.

- Не трудись, замок давно заржавел. Можно пролезть тут, через дырку, - Луна стояла поодаль и, прищурившись, смотрела Малфою за спину. – Давай скорее, пока полисмен прогоняет того бродягу.

Драко поспешно скользнул между двумя выгнутыми прутьями ограды.

- То, что мы делаем, незаконно? – уточнил он у Лавгуд, проникшей в сад вслед за ним.

- Почти. У этого дома есть хозяева. Во всяком случае, когда-то они были. Говорят, они до сих пор пытаются его продать, но не могут найти покупателя.

- Почему? – спросил Драко и шагнул вперед.

В следующую секунду его нога с чавканьем провалилась в снег по щиколотку, как в трясину. Малфой отшатнулся, с усилием вытянув её обратно. Осталась только впадина, которую быстро заполняла тёмная вода.

- Да здесь еще и болото!

- Обычный ручей, - сказала Луна, осторожно ступая на маленькую кочку. – Раньше он тёк в другом месте. Но там построили фабрику, ручей засыпали, и он вынырнул в этом саду. Хозяева не смогли его приручить и уехали. Но я знаю тропинку.

Она шагнула с кочки на камень. Драко последовал за ней, угрюмо хлюпая водой в ботинке.

Наконец они прыгнули на крыльцо. Его укрывал навес, уже прохудившийся, но по-прежнему украшенный литьем в одном стиле с оградой. Вообще, и ограда, и крыльцо, и каменная облицовка дома выдавала тонкий художественный вкус его бывших владельцев и их внушительные финансовые возможности. Здесь было не стыдно поселиться и чистокровному магу. Жаль, что такая красота пребывала в таком упадке.

Кое-где окна чернели провалами. Крыша цела, хотя жесть на ней порядком проржавела и слегка топорщилась. Стены плотно затянуты плющом, похожим на мотки толстой бечёвки, с которой, как с великанского ожерелья, свешивались прозрачные бусины-сосульки. Одичавшие деревья подступали вплотную к стенам. По обе стороны от крыльца, где раньше, наверное, благоухали цветочные куртины, тянулся вверх бойкий молодняк.

Тем временем Луна крепко ухватила дверное кольцо, а ногой упёрлась в косяк. Рывок, второй – и дверь подалась настолько, чтобы гости сумели протиснуться боком.

Луна протиснулась первой, предупредив Драко:
- Зажми нос.

Не успело очередное «почему» слететь с его уст, как ответ воспоследовал сам собой. Из-за двери шибануло ароматом, по сравнению с которым выгребная яма показалась бы букетиком фиалок за корсажем красавицы. Рот наполнился слюной, нос зачесался. Сквозь выступившие слезы Драко увидел, как Луна сорвала что-то, висящее на длинной нитке, привязанной к притолоке.

- Фто это ва врянь? – простонал он в два слоя шерстяного шарфа.

- Это пахучка, - Лавгуд показала ему крупный коричневый орех, напоминающий каштан. - Можешь размотаться, она узнала меня и перестала вонять.

- Пахучка? – Драко тянуло рассердиться, но ему было слишком смешно, а сердиться и смеяться одновременно он не умел.

- Пахучка – очень редкое растение. На кустике созревает один-единственный орешек. Тот, кто его сорвет, становится его хозяином. Пахучку обязательно нужно каждый день брать в руки, иначе она начинает привлекать внимание хозяина таким вот зловонием. Поэтому её называют пахучкой верной или пахучкой тоскливой. Она у меня тут за сторожа, - Луна стянула варежки и любовно подышала на орех, катая его в ладонях.

Изнутри дом выглядел пустым и необитаемым. Словом, не как дом. Потёмки. Пустая передняя с покосившейся вешалкой. Немногочисленные предметы мебели – штук пять-шесть на весь этаж – стояли в произвольном порядке. Опознать их не удавалось, потому что очертания полностью скрывались под полотняными чехлами. Паркетный пол покрывал слой окаменевшей грязи. В углах белели кучки снега, нанесённого ветром сквозь разбитые окна. Почерневшие обои серебрились от изморози.

- Не очень уютно, правда? – голос Луны, отозвавшийся эхом в каждой комнате, слегка испугал Драко. Лавгуд приглашающим жестом обвела дом. – Я стараюсь поддерживать тут порядок…какой-никакой. Чехлы – тоже моя идея, хотя всю хорошую мебель хозяева увезли с собой, оставили только ломаную и ненужную. Но вдруг пригодится, как ты считаешь? Сколько здесь было мусора, когда я впервые сюда забрела! Пришлось долго убираться, стирать надписи. А потом я повесила у дверей пахучку, чтобы она отпугивала безобразников.

Вид этого заброшенного дома больно резал Драко сердце и напоминал о "Фортуне". Какой она была тогда, давно, когда коридоры были расчерчены вдоль цепочками темных капель и кровавых лужиц и никому бы и в голову не пришло снять ботинки, придя туда. Какой она будет, если Драко вдруг умрет во цвете лет, последний Малфой - во всяком случае, один из последних. Вот так, разом, в прошлое и в будущее. Момент, когда разбиваются песочные часы – не они ли хрустят под ногами? Анфилада комнат видна напросвет.
Луна варежкой сняла с воротника паутинку.

- Пойдем?

Драко молча кивнул, сам не зная, куда собирается идти.

Они поднялись по лестнице этажом выше. На площадке слежалась груда бурых, сухих листьев – привет из осени.

- Нам туда, - варежка указала вверх. Черная варежка с белой вышитой снежинкой.

Выше только чердак. Здесь, похоже, тоже когда-то была комната. Об этом говорит низкая кушетка со старым комковатым матрасом, покрытая пуховым одеялом пыли. Над кушеткой картина, где уже ничего не разберешь. В стене круглое окно, бугристое из-за толстого слоя наледи. Лёд показался Драко цветным.

Луна выудила из пуховика волшебную палочку и, наведя ее на окно, пробормотала пару слов. Лед покрылся сетью трещин, на пол хлынул целый водопад, замерзая снова уже там. Обнажился витраж в виде цветка с красными и синими лепестками – чистый, облитый слезами. Комнатку прорезали красно-синие пучки света, в которых плавала пыль.

Луна приблизилась к окну, стянула варежки, провела ладонью по стеклу. Оно заскрипело под ее пальцами.

- Моё любимое, - сказала она тихо. – У нас дома был такой же витраж над входной дверью. Но однажды папа прочел обидную статью о «Придире» и кинул газету прямо в окно. Я хотела потом собрать осколки, но их все растащили садовые гномы.

- Зачем тебе осколки?

- О, видишь ли, у меня есть вырезка из журнала о том, как самому сделать калейдоскоп. Для начала нужно много разноцветных стеклышек.

Драко подошел к ней поближе.

- Я подумывала… использовать этот витраж… для калейдоскопа. Ты понимаешь? Но почувствовала, что просто не смогу. Разбить его - все равно, что совершить убийство. Теперь я, наоборот, берегу его, подрезаю ветки у деревьев поблизости, чтобы они не раскололи его, размораживаю лед. Так и не получила я красных и синих стеклышек. Было ещё зеленое…

- Но оно у меня.

Лучи, проходящие сквозь синий лепесток, освещали Луну, отбрасывая на ее лицо подвижные бирюзовые тени. Молочной голубизной сочились вьющиеся волоски, выбившиеся на лоб из-под шапки. В выпуклых, обычно светло-серых глазах отразилось по целому созвездию, искристому, жидкому, с туманными водоворотами. И Драко легко пообещал:

- Я верну.

- Не надо. Оно твоё.

Лавгуд улыбнулась. В созвездиях, вспыхнув ослепительно, родились две новые звезды.

- Знаешь, на кого мы похожи? Помнишь детскую книжку про Огонёк и Капельку, как они путешествовали вместе? Мне ее читала мама, когда была жива. Ты – вылитый Огонёк, а на макушке как будто костер горит.

Драко опустил взгляд и увидел, что руки у него алые, словно он окунул их в клюквенный сок. Он стоял рядом с красным лепестком.

- Помню. В желтой обложке, с картинками. Мне её тоже мама читала, - задумчиво сказал Малфой.

Человеческую душу можно разделить не только при помощи крестражей. Иногда она разделяется сама. Вот сейчас Драко чувствовал, как от цельного монолита его внутреннего "я" откололся маленький кусочек. На нём, словно на плавучем острове, уединилось всё самое безумное, самое странное и нелогичное, что было в Малфое. Именно эта частица порой заставляла практичного и лишённого всяческих сантиментов Драко впадать в никчёмный альтруизм, который потом обращался против него же. Именно она водила его рукой, когда он зачем-то писал ответ выжившей из ума дурёхе. Именно она заманивала его в невообразимую глушь, в закоулки цивилизованного мира ради глупой беседы в сомнительной компании. Именно этим дефектным обломком души Драко Малфой любил Луну Лавгуд и мог сколько угодно убеждать себя в обратном.

Это случилось здесь, в заброшенном доме, в разноцветных лучах света, вне времени и почти вне пространства. Мир взяли, аккуратно перевернули с ног на голову и поставили на место. То, что было сверху, осыпалось вниз, как снег.

И по-прежнему: полусодранные обои, синий и красный холод. Луна напротив. Луна, которую не полюбит ни один нормальный человек. Сейчас Драко почему-то осознавал это с удовольствием. Хорошо, что она не слишком красива и не очень умна; хорошо, что она носит пуховик, похожий на воздушный шар; хорошо, что в её карманах бренчат стёкла, а в голове варится чепуха. Значит, никому другому Лавгуд никогда не будет нужна. Только ему. Только к нему она станет приставать, заглядывать в глаза, докучать своей болтовнёй, тянуть за рукав, выводить из себя, только ему улыбаться, говорить умягчающе-ласково, заполнять пустоту, которая точила и разрушала его изнутри.

Это уже было совсем не удивительно. Ведь Драко немного сошёл с ума. А безумное тянется к безумному, так?

- Хочешь, я признаюсь тебе кое в чем?

Созвездия спрятались за ресницами и снова открылись.
- Я знаю, что ты любишь меня.

Это совсем не удивительно и очень просто. Отколовшийся кусок души не был настоящим Драко Малфоем. Поэтому мог делать что угодно. Даже любить Луну Лавгуд. Тем более, её.

- Ты знаешь? Что ж… Тогда, наверное, надо… - Драко криво усмехнулся. Алые пальцы забегали по пуговицам мантии. – Следует, наверное… - «Почему я не могу связать двух слов?» - Что-то ответить… – наконец неуклюже завершил он.

Как хорошо, что он стоит в красной полосе, где не заметен румянец, выступивший на щеках рваными пятнами. Драко полагал, что его уже ничем не смутить, а теперь робел и запинался, как первокурсник, получивший от девочки валентинку. Похоже, он всё-таки не умеет любить правильно.

Луна посмотрела в окно, а потом опять на Малфоя.

- Мне это приятно.

- И все?

- Да. Вернее, нет. Мне приятно находиться с тобой рядом. Мне было очень приятно получить твое первое письмо. Я радовалась, когда ты предложил мне встретиться с тобой. Я и сейчас рада. Очень рада. Я так давно хотела привести тебя сюда.

- Давно?

- Да. С тех пор как ты принес нам яблоки в подвал, когда нас не кормили целую неделю. Помнишь?

Драко потер лоб:

- Не помню. А такое было?

- Да. У вас в поместье, в подвале. Я расскажу тебе потом, если ты захочешь. Я уже тогда подумала, что непременно должна подарить тебе Всевидящее стеклышко, привести тебя сюда и сказать, что я часто думаю о тебе, так часто, что мне кажется, будто ты поселился в моем доме. Я тебе даже чашку купила. На случай, если ты все-таки придешь.

Да в конце концов! Пусть она сумасшедшая! Пусть оба они буйнопомешанные. Только бы она находилась рядом, говорила умягчающе-ласково, улыбалась... И любила его, конечно. Правильно или неправильно, не имеет значения, но вот так, как она это делает. Она нужна ему до смерти, эта Луна Лавгуд, которая хочет собрать калейдоскоп, но так и не научилась нормально причёсываться! Он столько пережил, он потерял больше, чем у него было, и стал похож на бесплодную пустыню, которая забыла, что такое вода. Но всего одной доброй капле дождя стоило упасть и увлажнить потрескавшуюся землю, чтобы та все вспомнила и заметалась от жажды.

- Я тебя люблю, Луна Лавгуд, я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты любила меня.

Драко легонько шевельнул рукой и костяшками дотронулся до её варежки. Кожа ощутила шершавые убористые ряды шерстяных петель. Варежка дрогнула.

- Огонёк и Капелька не могли взяться за руки. Он погас бы, а она – испарилась. Обидно, правда?

Драко помедлил и сделал маленький шаг. Малюсенький, словно просто покачнулся. И еще один.

Голос разума строго произнес: «Драко Малфой, ты совершаешь ошибку. Остановись! Вернуться ты уже не сможешь».

«Все уже изменилось», - ответил он мысленно. – «Выпущенную стрелу не вернуть назад. Должен же я сделать хоть что-то, о чем буду жалеть всю оставшуюся жизнь».

Ещё шаг. Пар от его дыхания сменил цвет с красного на синий, загустел, смешавшись с её дыханием. Они оба купались в колышущейся голубой зыбке.

- А теперь?

От колебания ветвей за окном по стенам бежали белые волны.

Луна зубами стянула варежки и вложила прозрачные, голубые пальцы в его голубые ладони.

- Теперь ты погас, - сказала она шёпотом.

«Остановись, Драко!»

Малфой за руки притянул её к себе так, что почти коснулся лбом её лба. Спирали тумана раскрутились, заклубились вокруг расширившихся зрачков.

«Остановись!»

Два профиля чернеют в голубом аквариуме. Зажатый между ними, мечется пар.

- Я давно погас, - прошептал он и неосязаемо поцеловал ее голубые губы.

Это было так просто. Так головокружительно просто и приятно, и лучше всего на свете.

В тот день Драко Малфой умер во второй раз. Он уснул блаженным сном, синим, как небо, в котором плавали кучевые облака снега, а со дна ангельски-спокойным светом светили две яркие звезды.

Уснул и не проснулся.


Глава 4. Серая.


- Еще оладий, сэр? – пискнула малютка Вукка, цепляя лопаткой аппетитную лепёшечку. Берти стояла в дверях столовой, как вырезанная из дерева фигурка домашнего божества, и контролировала священный ритуал завтрака.

- Нет, хватит, - Драко загородил рукой тарелку. – Чай подашь в кабинет.

Нарцисса благосклонно кивнула протянутой лопатке и обратилась к сыну, который успел встать и выдернуть из-за воротника салфетку:
- Ты совсем ничего не поел, мой милый.

- Я сыт, я пьян! – со смехом процитировал сын стихи знаменитого поэта.

Цитата балансировала на грани риска, ведь дальнейшие строчки поэмы выдавали Малфоя с головой: «Я сыт, я пьян, я болен от любви!» Когда-то Драко корчил рожи, читая эти слащавые излияния, а теперь с удивлением и радостью обнаруживал у себя все вышеперечисленные симптомы. Даже опасность быть разоблаченным не пугала, наоборот – придавала его тайне особый вкус.

Вчера они с Луной…

Они с Луной! Он никак не мог привыкнуть к этому сочетанию.

Вчера они с Луной посетили детский праздник. Маггловский детский праздник. Её странную приязнь к магглам Драко не разделял. Но, поразмыслив, решил, что дети всегда остаются детьми вне зависимости от того, могут ли они превратить черепаху в кофейник или нет.

Праздник проходил на большой площади. Там продавали леденцы в красную и белую полоску, там веселили ребятню клоуны. Там бесплатно раздавали цветные мелки, и везде, где не стояли чьи-нибудь ноги, мальчишки и девчонки размалевывали брусчатку.
Драко устроился на каменной тумбе, пока Луна, поминутно отбрасывая волосы со лба, рисовала зайца. Однако заяц у нее получился слишком уж длинноногий. Не смутившись, Лавгуд приделала загадочному зверю хвост с кисточкой и седока на спине и объявила, что это она едет на ослике в гости к тетушке Шарлотте в «Дом с конюшней».

Художникам предлагали горячий шоколад, разведённый из порошка. Драко, лавируя между детьми, принес Луне картонный стаканчик, обжигающий пальцы. Она выпила ровно половину, а половину отдала Малфою и строго проследила, чтобы он допил до конца. Коричневые усы над верхней губой придавали ей особенно суровый вид.

Покончив со своей картиной, неутомимая Лавгуд взялась помогать другим ребятам. За спиной у одного мальчика, который рисовал кошку, столь же похожую на кошку, как заяц на ослика, Луна прошептала Оживляющее заклинание, и кошка, выгнув спину, обернулась миниатюрной копией профессора Макгонагалл. Профессор что-то сердито пролопотала и исчезла в фонтанчике красных искр.
Этого не видел никто, кроме Драко, Луны и самого мальчика. Но сколько тот ни пытался поделиться чудесным происшествием с родителями, понимания от них он не добился. Должно быть, потому что речь пока скверно ему давалась.


Потом неизвестный фантазер – точной информацией Драко не располагал, но вероятно это была та же Лавгуд – затеял толочь мел и, добавив в него немного горячего шоколада, делать отлично размазывающуюся краску. Когда все ребята без исключения стали грязными и мокрыми, Малфой буквально силой увел Луну с площади, потому что среди папаш и мамаш, чьи пиджаки и юбки обильно украсились отпечатками испачканных пятерней, зрело агрессивное недовольство.

Прощаясь, Драко церемонно поцеловал ей руку. Луна недоуменно моргнула, потом рассмеялась и тоже чмокнула его в запястье. Пришлось долго объяснять ей правила этикета и почему мужчины должны целовать женщинам руки, а женщины мужчинам – нет. Луна слушала внимательно, но, похоже, так ничего и не поняла.

Домой Драко принес следы мела на отворотах мантии, химический шоколад – в дыхании и в самом себе – обострённое, да что там, просто бешеное счастье, впервые отпущенное ему в столь взрывоопасной дозе. Оно распирало его, как цеппелин, и Драко твердо решил сегодня быть самым хорошим Малфоем из тех, кого носила земля.

- Кстати, забыла тебе сказать… - Нарцисса приняла от Вукки чашку и сделала выпроваживающий жест. Эльфы, кланяясь, вышмыгнули из столовой. – Я пригласила на обед гостей.

- Что ж, хорошо. Если, конечно, они не против пить чай только с двумя видами печенья, - Драко щёлкнул крышкой часов.

- Тебе даже не интересно, кто придёт?

Он вздохнул. Его это, в самом деле, не очень интересовало. Гораздо больше его интересовал конверт из Гринготтса, лежащий на столе в кабинете. Надо было собраться с духом и прочитать-таки лаконичную выписку о состоянии счёта Малфоев. Из этой цифры следовало вычесть сумму текущих расходов и, трезво оценив разницу, принять важное решение: посчастливится ли "Фортуне" обзавестись в ближайшем будущем новой каминной решеткой. Старая отпала от камина всеми своими грешными штырьками на прошлой неделе, когда Драко случайно опёрся на неё рукой и едва не полетел в огонь. Берти, поковыряв в одном из образовавшихся отверстий пальцем и добыв оттуда немного кирпичной крошки, констатировала, что обычным Репаро тут не помочь.

Этими увлекательными расчётами Малфой пожертвовал вчера ради возможности увидеться с Луной. Но сегодня… лучше не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. А тут ещё гости, как снег на голову!

- И кто к нам придет?

- Гринграссы с дочерью. Их трое, и двое нас, посидим узким кругом. Практически по-семейному.

- Дафна с мужем приехали из Шотландии?

- Я имею в виду Асторию, её младшую сестру.

Асторию? Астория…

- Ах, Асторию!

- Ты знаком с ней? – проницательный взгляд над чашкой, одновременно голубой и зелёный, но больше - зелёный.

- Ммм… - ответ Драко можно было расценивать и как «да», и как «нет».

В сущности, это соответствовало действительности. Степень его знакомства с Асторией колебалась между «знакомы» и «незнакомы». Малфой и с Дафной, своей однокурсницей, находился не в самых близких отношениях – просто они предпочитали разные компании. Асторию он замечал, лишь когда видел её рядом с сестрой. Ну, и дома у Гринграссов, на дне рождения Дафны, куда Драко, естественно, приглашали.

Что можно сказать о человеке, с которым за всё время учебы перекинулся от силы десятком слов, в основном, «Привет» и «Пока»? Баллов из-за неё Слизерину не снимали, отработкой не наказывали, в коллективных безобразиях не замечена. Впрочем, среди отличников тоже. Обычное девчачье: хвостики, браслетики, шоколадки. Шу-шу-шу, хи-хи-хи. «На "Г" моя фамилия, на "А" меня зовут».

- В этом году она закончила школу, с успехом сдала экзамены. Родители очень ею гордятся.

- Что ты говоришь? Тогда пойду, займусь счетами, чтобы успеть до обеда.

- Я надеюсь, - невозмутимо продолжала мать, размешивая сахар серебряной ложечкой, – что ты будешь любезен с нашими гостями.

Не слишком ли длинный разговор для банального сообщения о визите?

- Мама, не понимаю, почему ты беспокоишься! – Драко начинал сердиться. Глупо было стоять вот так, на пороге и ждать, пока тебя милостиво отпустят. – Разве к нам в первый раз приходят?

Нарцисса сделала глоток. После произнесла:
- Я велела Берти приготовить твой серый костюм. Он тебе особенно идет, - проницательный русалочий взгляд поверх чашки.

«Не глупи, мой милый».

Малфой раздул ноздри, чуя плохое. Плохое и пахло скверно, как дым занимающегося пожара. Нет, уйти нельзя.

Он решительно вернулся, рывком отодвинул стул и сел.

- Мама, это смотрины? – спросил он напрямик.

Нарцисса взяла на ложечку немного сливок из сливочника и отправила в рот, будто лекарство. У Нарциссы были свои причуды. Например, не отвечать сразу на заданный вопрос.

- Это гости, Драко. Просто гости.

Он впился пальцами в столешницу, словно желая подпитаться её твёрдостью. О небо, только бы хватило собственной!

- Я не хочу, чтобы ты питала иллюзии на мой счет, - выпалил он с прорвавшимся ожесточением, но тут же опомнился и добавил, уже виновато. - Грубо? Прости.

Русалочий взгляд, как влажной рукой, провел по стене серого упрямства, попробовал её на прочность и оттолкнулся. Нарцисса через стол миролюбиво дотронулась до плеча сына.

- Ничего страшного. Я понимаю, на серьезный шаг трудно решиться.

Какой шаг? На что он должен решиться?

- Я не собиралась сейчас поднимать эту тему. Но, наверное, даже лучше, что ты сам её поднял, - мать откинулась на спинку стула, бросив ложечку в блюдце. – Хочешь знать мое мнение? Астория действительно могла бы стать для тебя достойной парой. Гринграссы – уважаемая фамилия. Во время Войны они держались в стороне. Если мы породнимся с ними, то укрепим наше шаткое положение. Также не забывай, они состоятельны и дадут хорошее приданое. Конечно, некрасиво рассчитывать на чужие деньги, но ситуация такова, что и пренебрегать ими нельзя. Гринграссы отлично воспитали своих девочек. Две их дочери уже замужем, и семьи, в которые они вошли, очень ими довольны – я узнавала. Что может быть лучше?

- Ты ставишь меня перед фактом?

- Драко, перестань! Никто не потащит вас под венец силой! Просто имей в виду: другая такая замечательная партия вряд ли возникнет. Немногие чистокровные семьи пожелают сейчас компрометировать себя связью с нами. Я их понимаю. Я бы тоже не стала.

Пара, партия! Словно речь идет об обуви. Прежде Драко не замечал, как противно звучат эти слова применительно к людям.

- Я об одном прошу тебя, - Нарцисса говорила размеренно и веско, как женщина, привыкшая, чтобы её повелений слушались. – Отнесись к моему предложению по-деловому. Не сиди дикарём, не огрызайся, не отпугивай наших гостей. Взгляни на Асторию ясными глазами, а не теми, какими смотришь на меня сейчас, и ты убедишься сам, что она прелестное создание. Я предоставляю тебе свободу выбора, но хочу, чтобы твой выбор был разумным!

При слове «выбор» Драко представился спелый августовский день, площадь, фонтан с позеленевшей статуей в центре каменного круга, стайки детей, перепархивающие с места на место, и Луна, которая, высунув от старания язык, закрашивала своего ослозайца крупными серыми штрихами. На кончике носа мел. На лбу мел. Да, её вряд ли назовешь достойной парой или замечательной партией.

О, небо, дай сил!

- А если я уже сделал выбор?

Русалочий взгляд сделался холодным и твёрдым, будто пропущенный сквозь изумруд. Он совсем потерял голубой оттенок.

- Сделал выбор? Что ты имеешь в виду, позволь спросить? Неужели Лавгуд?

Всё знает!

Драко позабыл выдохнуть. Ладони опалило жаром, словно он положил их на раскалённую плиту. Малфой стиснул зубы так, что надбровные дуги заныли.

- Ты, кажется, удивлен? Я, представь себе, тоже была удивлена, когда узнала, что мой сын спутался с какой-то умалишённой девицей.

- Мама…

Нарцисса неожиданно вскочила.

- Молчи! Не смей! – многозначительные, пронзительные паузы между предложениями были признаками сильного гнева. – Ты путаешься с этой Лавгуд, забыв про приличия! У тебя хватает духу беседовать со мной и делать вид, что ничего не происходит! Вы прячетесь с ней по углам, по мерзким маггловским норам!

Драко тоже поднялся.

- Мама, я не хочу больше говорить грубостей!

Его тон был не просто груб, он таил угрозу. Но произнесённая фраза принадлежала к стандартному набору, который вкладывают в голову ребенка из благородного семейства ещё до того, как он потеряет свой первый молочный зуб. Фраза использовалась уже много веков для предотвращения безобразных свар. Она вырастала между враждующими, словно невидимый рубеж, который возбраняется переступать, и её скрытому приказу подчинялись с нерассуждающей покорностью хорошо выдрессированных собак.

Нарцисса издала шипяще-свистящий звук и отвернулась к стене, в бессильной ярости обхватив себя руками. Драко видел, как отчаянно вздымается её узкая грудная клетка, то натягивая, то ослабляя тугую шнуровку на спине. Сейчас мать и в самом деле напоминала выброшенную на берег, задыхающуюся русалку. Малфою остро захотелось подойти, извиниться, обнять. Ведь это же мама!
Но пришлось бы показать слабину, а этого делать нельзя, потому что сопротивляться дальше станет невозможно.
Они стояли друг напротив друга. Наэлектризованное молчание, краткая передышка для того, чтобы собраться с мыслями. Мысли Драко метались, как головастики в пересыхающей луже, и он не мог ни одну из них поймать за хвост..

Первой пришла в себя Нарцисса. Она снова повернулась лицом к сыну. Она присела к столу. Она измерила взглядом глубину серого упрямства в глазах Драко. Она сложила ладони лодочкой, чтобы сосредоточиться.

- Давай обсудим всё без криков и истерик. Я вхожу в твоё положение. У тебя была очень нелегкая юность. Теперь тебе хочется слегка… развеяться. Молодые люди должны ухаживать за красивыми девушками, хотя мне казалось, что ты вполне мог бы выбрать кого-нибудь получше Лавгудовской девицы. Впрочем, о вкусах не спорят. Итак, ты развеялся? Развеялся. Выпустил пар? Выпустил. Пора угомониться. Ты - взрослый мужчина, ты – хозяин нашей усадьбы, ты – глава семьи Малфоев. Разве ты еще не понял, какой у тебя высокий статус и какие обязательства он на тебя накладывает? Возьмись за ум! Лавгуд - это просто несерьёзно. Хватит, Драко. Хва-тит!

В детстве Малфоя никогда не били. Самым страшным наказанием был лёгкий шлепок по губам, которым награждают маленьких детей, если у них проскочит подслушанное бранное словцо. Не больно, но до того обидно! Драко обычно убегал в детскую, где беззвучно ревел, уткнув нос в подушку. Сейчас его не покидало ощущение, что вместо человеческой речи Нарцисса извергает на него целый град таких шлепков.

Он встал за спинку стула, заняв оборонительную позицию.

- Ты права, я взрослый мужчина и глава семьи. Полагаю, что по этой причине я в состоянии решить сам, когда и на ком жениться. Луна чистокровна - я не преступил Закона. И я действительно люблю ее.

Его уверенный тон к концу речи как-то несолидно заколебался, словно стрелка компаса. Драко не любил публичных исповедей и чувствовал себя на редкость глупо.
Нарцисса покачала лодочкой и разломила её надвое, подавшись вперёд и подперев рукой подбородок.

- Во-первых, я очень рада, что ты сохранил достаточно рассудка, чтобы не польститься на грязнокровку.

Бац! Бац! Бац! Ещё три пощёчины опалили его.

О, небо, дай сил удержаться и сохранить рассудок для того, чтобы не…

- Что касается ваших чувств … - последнее слово она выделила голосом и рассмеялась коротким, сухим смехом. Сквозь её лицо вдруг проступили черты тетки Беллы, психопатки с низким лбом шимпанзе и тяжелыми косами до пояса.
- Я надеюсь, ты осознаёшь, что принадлежишь к кругу волшебников, в котором не принято жениться или выходить замуж только потому, что кто-то кому-то понравился. Забудь об этих детских играх. И не принимай, пожалуйста, оскорблённого вида, ты и сам всё прекрасно понимаешь. Я сейчас объясняю тебе прописные истины.

- Меня не обижают твои слова, - Драко воспользовался другой фразой из Золотого набора, чтобы обозначить зону отчуждения между собой и Нарциссой. - Хочешь, чтобы я выбрал? Пожалуйста: я женюсь на Луне Лавгуд или вообще ни на ком не женюсь!

Кончено!

Признаться честно, Малфой пока не задумывался всерьёз об их с Луной совместном будущем. Конечно, свадьба маячила где-то в перспективе – просто потому что представлялась Драко, получившему традиционное воспитание, в принципе единственно возможным исходом любых отношений между мужчиной и женщиной. Но как воплотить его в действительность? Атмосфера секретности, в которой происходили их свидания, положение Драко, положение Луны, полная несочетаемость последнего и предпоследнего пунктов – всё это здорово подмывало почву под ногами. Но решительные времена требуют решительных действий. Если уж ему нужно непременно и немедленно связать свою судьбу с некой особой женского пола, с которой ему предстояло дожить до полной потери зубов, волос и ума, то остается только подписаться под уже выдвинутыми «или… или…». Семейная жизнь с Луной виделась ему неотчётливо. Семейная жизнь с кем-то ещё не виделась вовсе.

Глаза Нарциссы полыхнули зелёным огнем, словно в них взорвалось по горсти Летучего пороха. Она принялась наступать на Драко, заставляя того пятиться.

- Мой дорогой сын, самое опасное, это идти на поводу у своих желаний. Так быстрее забываешь о том, что за каждый свой шаг ты несешь ответственность. Мы с Люциусом на нашей свадьбе давали взаимную клятву, что всегда будем защищать нашу семью. Но когда объявился этот Реддл, Люциус принял его сторону, забыв об безопасности. Потом он и тебя втянул, хотя, видит небо, я противилась изо всех сил. Ты ещё шутил, будто я хочу пришить тебя к юбке. И что вышло? Малфои в опале, а Люциус... Люциус мертв, - она запнулась и долго молчала, хватая ртом воздух. Драко чувствовал, как ей хочется заплакать. И знал, что она не заплачет.

Суд приговорил Люциуса Малфоя к десятилетнему заключению в Азкабане. Не прошло и месяца его пребывания там, как в темницу, приняв обличие тюремного служителя, проник неизвестный, хладнокровно зарезал узника, даже не применив магию, и ушёл.
Вдове и сыну, бледнолицым и наспех одетым, в Министерстве сказали, что это исключительный случай, каких в Азкабане не бывало, что дело чрезвычайно сложное, следов никаких, всем лицам, причастным к охране мистера Малфоя, конечно, объявят строжайший выговор и постараются поймать убийцу.

Постараются!


Ходили слухи, что это сделал сотрудник Аврората. Люциус Малфой замучил до смерти его брата и жену. Так писали газеты. Правда это или нет, но убийцу не поймали. Если вообще ловили.

Нож, которым закололи отца, перешел к Драко по наследству. Стоило немного покачать рукоятку, и полузажившая рана начинала кровить и гореть, как раньше. Но, по крайней мере, он научился с ним жить. А вот мама... Этот нож что-то перерезал в ней, какую-то важную жилку, по которой течет сама жизнь.

- Тогда вы тоже погнались за своими непомерными желаниями: славы, власти, всесилия. В итоге, нам всем пришлось забыть об элементарной гордости. Мне, Нарциссе Малфой, пришлось унижаться, пускаться на хитрости, притворяться, целовать ноги всяким мерзавцам, лишь бы спасти вас! Потому что это мой долг, долг жены и матери, и мне не приходилось выбирать. Люциус взял на себя все то, за что нас с тобой могли привлечь к суду - и погиб, исполнив свой долг, защитив нас, насколько это было возможно. А ты разыгрываешь трагедию из-за какой-то девчонки! Нелепость!
- Разумеется, нелепость. Другого я и не ждал. Вот если бы меня убили в тюрьме, как отца, тогда бы ты считала меня героем! - не сдержался Драко и тут же прикусил язык, чувствуя, что зашел слишком далеко.
Нарцисса сцепила перед собой руки и, нахмурившись, сказала, медленно, спокойно - и поэтому страшно:
- Наоборот. Выжить в любых обстоятельствах и сохранить достоинство - вот истинный героизм. Жене не пристало обсуждать поступки мужа, но я все же скажу: Люциус совершил ошибку. Ему было сложно себя обуздать. В этом ты на него похож. Но у тебя пока нет его ума, его жизненного опыта, его силы. Поэтому прислушайся к тому, что я говорю. Они убили твоего отца, убьют и нас, достаточно одного промаха. Нам нужна хоть какая-то поддержка, нужно хоть за что-то зацепиться, с чего-то начать. А ты все портишь! Хочешь превратить нас в посмешище? Луна Малфой, урожденная Лавгуд - выговорить смешно! Может быть, ты хочешь и ее друзей ввести в наш дом, этих неблагодарных героев, у которых на руках кровь Люциуса? Нет, клянусь землей и всем, что на ней, этого не будет никогда!

Драко молчал и смотрел мимо матери. Нарцисса вздохнула и погладила его по щеке.

- Мальчик мой! Одно небо знает, как ты дорог мне. Я живу лишь ради тебя и делаю все для твоего блага. Ну, будь же умницей, подумай. Допустим, ты не переломишь упрямства и добьешься своего. Но кто даст тебе гарантию, что потом ты не пожалеешь? Я тебе и так скажу: ты пожалеешь. Возможно, Луна Лавгуд хорошая девушка, хотя и умственно отсталая. Ладно, ладно, хорошая, просто хорошая, самая лучшая - ты ведь так считаешь. Но она чужая тебе. Нравится тебе или нет, она - одна из них и никогда не станет нашей - ни по крови, ни по духу. И не считай это мелочью. Когда тебе станут поперёк горла её милые странности, когда ты будешь её стыдиться и страдать от этого, когда тебя примется мучить совесть, тогда ты поймёшь, но слишком поздно. Все закончится адской мукой, поверь мне, я многое повидала и знаю, о чем говорю. Я не хочу для тебя такой судьбы. Живи своей жизнью, а она пусть живет своей.

Надо было принять решение. Оно стояло у Драко в горле, как камень, твёрдый, шероховатый. Но Малфой снова услышал, словно наяву, ядовитые перешёптывания на улице и взрывы хохота, возможно, относившиеся вовсе не к нему, но, тем не менее, доводящие до безумия. И прерывистое дыхание женщины, измученной постоянной борьбой. И проглотил свой камень.

- Хорошо. Я согласен на встречу, согласен жениться на Астории или на ком ты посчитаешь нужным. Лучше на Астории.

Нарцисса пошевелила губами, проверяя его слова на правильность. Слова были точно теми, каких она и добивалась от него.

- Спасибо, Драко. Я не сомневалась в том, что ты всё сделаешь правильно.

- Во сколько они прибудут?

- В пять, через каминную сеть.

- Без десяти пять я спущусь.

Покорный сын, добрый сын. Что не так? Зеленая рука шарила и не чувствовала стены упрямства. Она вообще ничего не чувствовала. Провал. Покорный сын с выколотыми глазами.

- Я слишком много сказала. Зато теперь между нами не осталось недоговорённостей. Хочешь, я напишу Гринграссам, что ты нездоров, и мы перенесем визит?

- Я в порядке. Кончим дело сразу.

Мать отпустила его рукав и отступила на пару шагов назад.

- Учись жертвовать, Драко. Это тяжело, но необходимо. Нет на свете ничего такого, чего бы не мог вынести настоящий чистокровный маг.

Да, она верила в это. Она жила так. Драко тоже верил. Но почему-то жить так у него плохо получалось.

«Жертвовать. Надо жертвовать. На-до. Жер-тва», - отсчитывал в такт шагам невидимый метроном в голове. Малфой почти бежал по коридору, как будто там, в конце его ждало что-то важное, хотя Драко было отлично известно, что этот коридор бесславно оканчивается обычной бельевой комнатой. Рассохшийся паркет жалобно всхлипывал, когда на него ступали. Казалось, что по полу семенит маленький зверёк, которого Драко пытался раздавить ботинком. Зверёк уворачивался и убегал, и всхлипывал тонко и жалобно.

Впереди, по правую сторону полумрак прорезал бело-голубой прямоугольник. Это одна из дверей была распахнута. Парадная гостиная. Малфой качнулся на каблуках и вошёл внутрь.

Гостиную не открывали уже давно. В углу стояла забытая швабра. На сервировочном столике чопорно теснился фарфор цвета старой кости и нежились на синем бархате томные десертные вилочки. Вокруг витал приятный лесной дух – от можжевелового скребка, которым прошлись по полу, и от лаванды, лежавшей в сундуках, где хранились занавески.
Дерево в этом лесу росло только одно, зато какое! Оно заняло собой целую стену, правда, росло ветвями вниз, отчего становилось похожим на речную дельту. Его корни уходили в труднообозримое прошлое под потолком. Оттуда каскадом сбегали реки с притоками, рукавами, затейливыми излучинами. Вместо плодов на ветках-потоках висели белые, украшенные виньетками таблички, на которых значились имена многочисленных Малфоев. Драко мог мысленно облазить всё дерево, не заплутав в его извивах, от верха до самого низа. Там, внизу широкие русла сужались до сиротливых, далеко друг от друга разбросанных ручейков. Один из них носил пятибуквенное наименование и терялся в пустоте.

По всему периметру комнаты, с фамильных портретов на вошедшего сонно взирали, полуопустив тёмные веки, поколения тонокогубых, белобровых Малфоев, живших и писанных в разное время разными художниками, но при этом похожих друг на друга, как апельсиновые зёрна.

На одном из портретов молодой остроскулый мужчина скрестил на груди тяжёлые, большие, не идущие аристократу руки. Люциус Малфой вскоре после помолвки с Нарциссой Блэк. Он ещё не знает своего будущего. Он горд и очень силён – физически и духовно. Он-то не стал бы сомневаться и страдать. Он бы, конечно, сделал именно то, что нужно.

В их доме культ отца доходил до абсолюта - как во многих родовитых семьях. Любовь Люциуса Малфоя к своим родным была суховатой, сдержанной, но зато и неуязвимой. Что бы ни происходило в мире, какие бы грозы ни бушевали над "Фортуной", угрожая стереть ее с лица земли, Драко знал: все это схлынет, как волна, разбившись о высокую, несокрушимую фигуру отца, испугавшись его грозного, ястребиного взгляда.
Когда-то давно Люциус сажал сынишку на колени и смеялся, когда тот тянул его руку ко рту и пытался раскусить дымчатый, похожий на мятную конфету топаз в его перстне. Драко называл этот камень белёк. Бей-ёк. Его детская кличка.

Папа. Папа, ты должен был бы сидеть здесь, в кресле у камина, рядом с мистером Гринграссом и задавать наводящие вопросы, как бы между делом. А мама и миссис Гринграсс на почтительном расстоянии мирно обсуждали бы предстоящий благотворительный базар. А жених и невеста, якобы ничего не подозревающие, трогательно краснели бы, не зная, о чём говорить. И сиятельные Малфои умильно глядели бы на них с портретов.
Отец был для Драко чем-то вроде мирового древа, на котором держались небо и земля. Сам себя молодой Малфой тоже видел таким деревом, правда, пока не столь мощным и высоким, но подающим большие надежды. И только сейчас понял, насколько сильно он отличался от Люциуса.
Когда отец стоял за барьером в зале суда, измождённый, издёрганный нервными тиками, и мелко вздрагивала жилка у глаза, и как-то противоестественно и некрасиво вытягивалась шея, то его большие руки были по-прежнему спокойны неживым спокойствием. И его по-прежнему боялись.
А сын, даже получив свободу, даже став из Белька Драко Малфоем, хозяином усадьбы "Фортуна" с прилегающими территориями, не знал, как управиться со своей жизнью, не говоря уже о других. Он оказался не деревом, а всего лишь лозой винограда, которая вилась вокруг дерева, а теперь беспомощно разбросала ветви, пытаясь нашарить опору. И все-то он делал не так, как нужно.

Выбор несложен. Вот Люциус Малфой, сильный, невозмутимый человек. За его плечом стоит мама,"Фортуна. Астория Гринграсс. Все, что Драко называл своей жизнью. Вот Луна Лавгуд. За ней... ничего. Откуда она вообще взялась?

Клятвы. Жертвы. Недопитые чаши.

Он кусал губы. Быть Драко Малфоем становилось всё сложнее и сложнее.

Глава 5. Оранжевая.


До пяти оставалась пропасть времени. Малфой мерил эту пропасть шагами.

О чём ты думаешь, Драко? Что чувствуешь? Легко ли выбирать между ничем и всем? Тук-тук, Драко! Откройся!

Никого. Пусто.

Устав ходить, он опустился на кровать и обвёл комнату рассеянным взглядом, словно впервые здесь оказался. Только сейчас он заметил заботливо приготовленный таз и кувшин с водой для бритья. Серый костюм был разложен поверх покрывала. На краешек мантии Драко случайно сел.

Надо.

Малфой встал, переменил брюки, накинул рубашку, начал её застёгивать, но бросил на полдороги. Непрекращающаяся внутренняя дрожь не давала ему стоять на месте, заниматься будничными делами, упорядоченно размышлять. Он опустил пальцы в кувшин. Вода остыла. До чего же противно бриться остывшей водой! Пена едва взбивается.

Малфой попробовал ладонью бритву и повернулся к круглому настенному зеркалу правой щекой.

За дверью завозились, закашляли, закряхтели, а потом деликатно стукнули.

- Хозяин! – Берти – Не нужно ли позвать Хмыка, чтобы он вас побрил?
- Нет.

Как же пальцы пляшут! Не перерезать бы горло. Случайно.

- Хозяин! – за дверью по-прежнему топтались. – Впустите Берти, сэр! Она застегнет вам запонки и проверит, хорошо ли заглажены стрелки на брюках.
- Нет.

Драко обтёр шею и грудь. От холода по коже пробежали мурашки. Белый лоскут на плече расцвёл бледно-розовой хризантемой.

Берти ожесточенно сопела, пытаясь сочинить ещё какой-нибудь стоящий предлог - слышно было, как скрипят её бесхитростные мозги – но, так ничего и не придумав, выдала правду:
- Хозяйка послала Берти, сказала, зайди к хозяину, посмотри, как он там. Хозяйка волнуется. Откройте, мастер Драко, откройте, будьте послушным мальчиком!

- Передай матери, пусть не волнуется. Я не настолько глуп, чтобы утопиться в тазу. Спущусь встретить гостей, а пока не трогайте меня.

Берти издала звук, похожий и на стон, и на вздох одновременно, и удалилась с обычной воркотнёй.

Драко одёрнул рукава, застёгнул незастёгнутые пуговицы. Пригладил чуть влажные волосы двумя щётками. Растер между ладонями порцию одеколона, провел по вискам к темени. Долго и неловко терзал манжеты, пытаясь справиться с запонками одной рукой.

Готово. Жертвенный телец убран, как подобает. Вот только лицо… Оно похоже на колдографию, которую в гневе разорвали в клочья, а потом со слезами раскаяния долго склеивали на листе бумаги. Нет, с таким лицом нельзя показываться на людях.

Драко, не отрывая взгляда от зеркала, попытался улыбнуться. Тень оживления затрепетала в углах губ и тут же увяла. А, ладно! Пусть думают, что он от природы мрачный меланхолик. Пусть думают, что хотят!

Минутная стрелка скользнула и показала без четверти пять. Драко набросил мантию на плечи и вышел, прикрыв за собой дверь.

Да свершится жертвоприношение!


***

В справочнике «Англия на ладони» дом Лавгудов был наречён гордым именем «Полная Чаша».

«Трансгрессия: блокирована; номер каминной ячейки: нет подключения».

Драко воспользовался метлой, давно скучавшей в подставке. Сгоряча он полетел, не переодевшись, не захватив перчаток, зажав в кулаке выдранный из справочника листок, где он со своей метлой был обозначен движущейся стрелочкой.

Он достиг точки назначения так быстро, как смог. Солнце уже садилось. Драко приземлился на склоне холма. Ноги утонули в густой, не тронутой ножницами траве. Брюки мгновенно потемнели до колена: пока он летел, успел выпасть несильный дождик.
Натёртые подушечки пальцев горели, в горле словно кто-то ненавязчиво скрёб ногтем, напоминая, что есть на свете такие прозаичные вещи, как простуда.

Вверху, на гребне холма стоял дом, довольно нелепый. Второй этаж был настолько задавлен разнородными мансардами и надстройками, что нижний казался несоразмерно маленьким и непрочным. Издалека дом напоминал официанта, донельзя нагруженного подносами. На "Полную Чашу" он не тянул.

Внизу серебрилось широкое озеро. Ведущая к нему тропа заканчивалась возле деревянного настила, врезавшегося в водную гладь.

Куда идти? Драко посмотрел на дом, потом на озеро и выбрал последнее. Трудно сказать, почему, ведь разумнее искать человека там, где он живёт. Но Малфой доверился внутреннему голосу, которого слушался в последнее время чаще, чем голоса разума.

Он шёл, неся метлу древком вниз, чтобы не повредить прутья - старая квиддичная привычка. Он был собран и сосредоточен. Он знал, что делает. Он прилетел сюда покончить с этой историей.

Прошедший вечер вспоминался как длинный, неправдоподобный сон. Драко, превозмогая отвращение к самому себе, улыбался и улыбался, как настоящий идиот. За обедом мистер Гринграсс произнес недвусмысленный тост, и Драко недрогнувшей рукой поднял бокал и выпил до дна, представляя, что это не вино, а какая-нибудь кислота, которая выжгет Луну Лавгуд из его сердца.

Теперь душа молчала, мёртво и благонамеренно. И всё молчало: и чувства, и желания, и надежда, и горе, и совесть, и стыд, и… всё! Третья смерть Драко Малфоя. Очень мучительная.

Луна сидела на причале, спиной к холму. Драко не замечал, что нарочно замедляет шаги, до тех пор, пока совсем не остановился.

Как можно это вынести? Как?!

Он стоял и рассматривал красную заколку в её волосах, сделанную в виде краба с двумя зелёными глазками-бусинками.

Как? Неужели за этим вечером будет ещё какая-то жизнь? Она казалась такой же далёкой и трудно представимой, как жизнь загробная.

Луна, не отличавшаяся чуткостью слуха, обернулась только тогда, когда между ними оставалось не более пяти шагов.

- Здравствуй, Драко Малфой!

Интересно. Странно. Драко никогда не заблуждался на ее счет. Он отдавал себе отчёт в том, что она всего лишь пегой масти блондинка с широкими ногтями и придурью, что у нее идиотский дом, чокнутый папаша, безобразные наряды и безвкусные украшения, толстые лодыжки, вечно всклокоченные волосы, которыми она вечно за что-то цеплялась. Он старательно припоминал все ее недостатки, пока летел сюда, и смог убедить себя в том, что его родившаяся на обожженной земле любовь была дурацкой ошибкой.

Но вот Луна поворачивается – я смогу! – поднимает глаза – борись, Драко, борись! – улыбается – целое солнце в её улыбке, целое небо! И тебе уже хочется куда-то лететь, кого-то спасать, рубить драконам головы и бросать к её ногам миры, забыв, что это не твоё амплуа.

Как вообще можно не любить её – чудесную, абсолютно сумасшедшую, так мало похожую на человека Луну Лавгуд?

Ну и глупо же он, наверное, выглядит! Словно вооружённый до зубов охотник, который стоит в кустах и завороженно наблюдает, как на лужайке щиплет траву олениха с белым хвостиком.

Луна, похоже, не считала, что он смотрится глупо. Она просто взглянула ему в глаза, увидела там, что хотела – не давая себе труда задавать вопросы – и приглашающе похлопала по доскам настила.

- Присаживайся. Только осторожно, не запачкайся. У тебя такой красивый костюм!

Луна была боса и болтала ногами в воде, поднимая полукруглые, металлически блестящие волны. Солнце всё глубже погружалось в озеро и, будто растворяясь в нём, оставляло на поверхности длинные расползающиеся полосы персикового цвета. Где-то высоко вскрикивала однообразно и неутомимо невидимая птица.

Драко вспомнил, зачем прилетел сюда, и набрал в грудь побольше воздуха. Надо.

- Сегодня у нас в гостях была моя будущая - уже настоящая - невеста. Её зовут Астория Гринграсс. Мы составили контракт. Ты должна знать: я не хочу этого, но это необходимо.

Птица в последний раз вскрикнула и смолкла.

Луна пошевелила ступнями в воде.
- Ааа… Ясно, - совершенно невозможно было понять, что она вкладывает в эти более чем скупые слова.

Драко, внутренне подобравшись, готовился к чему угодно: к слезам, к мольбам, к проклятиям – хотя трудно представить себе бранящуюся Луну – и собирался безропотно принять всё, взяв за горло одной рукой любовь, другой – сострадание. Но такая реакция ошеломила его и даже… обидела?

- Ты не удивлена?
- Нет. Я знала, что ты не женишься на мне. Я на это и не надеялась.

Драко не смог придумать, что ответить. Луна поджала ноги по старой привычке – на досках вокруг её коленей расплылись два тёмных пятна – и спросила с интересом:
- Я давно не видела Асторию. Она красивая? Она тебе понравилась?

Малфой неопределённо повёл плечами. Его последняя встреча с младшей Гринграсс приходилась ещё на то время, когда он ходил к Филчу за чернилами и просиживал вечера над таблицей со ста двадцатью базовыми магическими формулами. Чуть меньше миллиона лет назад.

Миллиона лет вполне хватило Астории, чтобы из смешной, угловатой девочки-подростка превратиться в симпатичную, стройную девушку с матовой кожей. Она ещё только выходила из камина, грациозно подобрав подол скромного серого платья, как Драко уже понял, что имеет дело с невестой самого высшего сорта, каким не торгуют в обычных магазинах, а присылают на дом по предварительной договорённости Малфоям, Ноттам, Краучам. Особая порода чувствовалась во всём: в том, как были причёсаны её волосы, каким сложным бантом она завязывала пояс, как нежно и целомудренно теплился жемчуг на её шее и в ушах.

Такие Девушки выделяются тонкой прослойкой в общей женской массе. Они непременно происходят из очень хороших семей, придерживающихся очень строгих правил. До поры до времени Таким Девушкам разрешают заниматься соответствующими их возрасту глупостями: вести розовые дневнички, сплетничать с подружками, учиться в школе, оклеивать стены в комнате постерами с изображением любимой группы. Но стоит им сдать последние экзамены и получить отличные – непременно – баллы, как эти глупости пресекаются враз. Ведь будущее Таких Девушек состоит не в шумной канцелярской возне, не в рейдах по болотам Амазонии в поисках исчезающего вида лягушки девятилапой и не в работе на совиной почте. Цель их существования – влиться в другой род, образовав перемычку в сети, соединяющей чистокровную знать, и подарить миру наследников, чтобы сеть могла плестись дальше.

Иногда в жизни этих смирных девочек происходят свои маленькие трагедии. Например, в них пылко влюбляются юноши, у которых обычно ещё до рождения не было никаких шансов на брак с Такими Девушками. Девушки, будучи, помимо всего прочего, умненькими и послушными, знают, что любить можно только того, кого укажут мама и папа, поэтому принимают в юношах горячее дружеское участие, но в замужестве категорически отказывают. Если у несчастного Ромео хватит ума пустить себе в голову Разрушающее заклинание, родители Таких Девушек посылают его безутешной родне чувствительное письмо с соболезнованиями и венок алых роз, после чего девушек, чтобы не бродило лишних слухов, расторопно выдают замуж, прежде чем успеют завянуть цветы в венке.

Драко знал эту кухню до мелочей, поэтому особенно неприятно было оказаться на ней в качестве основного блюда. Луне не следовало туда заглядывать.

- Она бы понравилась мне… раньше.

Сколько скрытого смысла было сосредоточено в простом сравнительном наречии - «раньше»! Она сама поймёт. Сейчас у Драко не хватало духа сказать то, что он сказал ей в заброшенном доме. И, наверное, никогда уже не хватит.

- А у меня тоже для тебя новости.

Длинная бледно-оранжевая полоса подкралась, наконец, к причалу и обвилась вокруг столбиков, отражающихся в воде под прямым углом.

- Какие?

Луна перегнулась через край площадки, зачерпнула горсть воды и выпила. Потом сплюнула.

- По цвету так похоже на тыквенный сок, а на вкус – такая гадость!
- Что за новости?
- Ммм… - она поёрзала. – У меня родится ребёнок.

Ох. Малфоя словно кто-то толкнул в озеро. Ноги тщетно искали дна, а руки – опоры. Холодная вода заполнила лёгкие.

- Ребёнок? Ребёнок? Какой ребёнок? Чей ребёнок?
- Мой. И твой, разумеется.
- Откуда у нас может быть ребёнок, когда мы всего один раз... оставались вместе?
- Ну и что?

Сквозь прозрачное облако волос просвечивает щека и кажется от этого перламутровой. Ресницы бросают на лицо преувеличенные, до подбородка доходящие тени. Луна спит, зажав ладони между коленями. .

А теперь ребёнок!

Драко вскочил на ноги. Повернулся вокруг своей оси. Постоял. Снова сел. Для убедительности схватил Лавгуд за локоть.

- Послушай, о чём ты говоришь? Бессмыслица какая! Куда мы денем ребёнка? Только его и не хватало! Нет, ни в коем случае, - он не успевал договорить одно предложение, как уже нахлёстывало следующее, будто от уговоров неуместное и случайное дитя в чреве Луны куда-то исчезло бы.
- Подумай, можно ли… что-нибудь… поделать… с этим? – Драко замялся, чувствуя, что вступает в область, где ничегошеньки не понимает.
- А что можно с этим поделать? – засмеялась Луна. – Можно спеть на радостях. Можно искупаться – если не боишься замёрзнуть. Можно распустить мой жёлтый свитер и связать детский комбинезончик – если ты умеешь вязать.
- Что же за день такой? - Драко исступлённым жестом сцепил руки на затылке и оглянулся по сторонам, словно призывая невидимых слушателей посочувствовать ему. – Ребёнок! Как будто мало было проблем!

Теперь уже Лавгуд ласково взяла его запястье и несильно сжала.

- Что-то ты неправильно радуешься… Какие проблемы от ребёнка? Он же маленький! Я очень люблю детей, а ты?
- Луна! Спустись с небес на землю! Ты воображаешь, что будет, если это станет известно? Нас поедом съедят: и тебя, и меня!
- А если не станет известно?

Драко осёкся и вопросительно взглянул на неё. Она укоризненно покачала головой.

- Ты думал, что я в самый последний момент ворвусь со свёртком наперевес и заору: «Остановите свадьбу!»? Не переживай, пожалуйста, я никому не скажу. Это будет просто мой ребёнок. У нас с тобой почти ничего нет общего, кроме него. Он - немножко тебя и немножко меня.

Она с такой любовью погладила свой пока ещё плоский живот, что у Драко опустились руки. Он потёр виски и неожиданно для самого себя предложил:
- А давай убежим? Ты и я? И нас никто не найдёт.

Луна снова поджала ноги. Влажная кожа подсохла, от неё исходил острый запах стоячей воды.

- Давай. Я согласна. Только... ты не пожалеешь потом?

Малфой продолжал массировать виски. В голове мелькнули похожие слова, которые говорила мама. Он молчал, отчаянно молчал, свирепея от собственной нерешительности.

- Я… - начал он и утомлённо закрыл лицо ладонями.
- Вот видишь. Ты сейчас не можешь ответить, а ведь мы ещё не убежали. Если ты пожалеешь, это будет страшнее всего на свете. Нет, Драко. Мы побежим от чего-то безногого и безрукого, но, боюсь, нам не спастись от него.
- Скажи честно, ты меня презираешь? – Драко отнял ладони от глаз.
Луна улыбнулась. Только сейчас он заметил прилипший около её подбородка зелёный кружочек ряски.

- Что ты! Я тебя не презираю! Я ведь заранее ничего не ждала, поэтому мне не обидно. Я умею. Женись спокойно на Астории. Она – хорошая, добрая девушка. Мы с ней почти дружили, то есть, она меня никогда не дразнила. Мне только жаль её и тебя жаль. Делать и принимать предложение между супом и ростбифом унизительно, должно быть...
- Я не делал предложение. Так не принято, самому делать предложение. И – да! – это ужасно унизительно, и обидно, и… больно, Луна, больно! Ведь я тебя люблю!

Все-таки не смог удержаться. Вот только зачем…

Додумать он не успел. Луна протянула руку и коснулась его сердца. Вернее, правильно бы сказать: левой стороны грудной клетки. Но Лавгуд не интересовал ни дорогой наряд, ни мускулатура. Она целила дальше, глубже, сквозь слои ткани, кожи, плоти, прямо к сердцу. И сердце, почуяв её, громыхнуло о рёбра, как узник, ожесточённо и бесплодно колотящий в стены своей темницы. Сердце было глупым, оно не владело понятиями «долг», «честь», «брачный контракт». Оно знало её и только её, и билось так, словно хотело из груди вырваться, лишь бы остаться с ней.

Для того, на что Драко решился, сердце ему всё равно не требовалось.

- Я знаю, что ты любишь меня. Мне этого довольно.

Луна! Луна! Сумасшедшая моя! Прости…


Глава 6. Белая.


Просто уму непостижимо! Четыре дня! И все молчат, скрывают, будто так и надо! Ну, держитесь, мисс Дампи!

Драко прыгал по спальне, пытаясь одновременно вдеть ногу в штанину и при помощи энергичных движений губ опустить воротник свитера, закрывший ему пол-лица. Хорошо, что Астория уехала погостить к родителям, и не надо было объяснять ей причину внезапной суматохи.

А причина заключалась в письме, только что полученном Драко. Оно гласило: «Спешим уведомить мистера Малфоя, что ожидаемое событие произошло четыре дня назад. К сожалению, мы не могли сообщить об этом мистеру Малфою сразу из-за состояния здоровья известного человека. Подробности при личной встрече».
Ни подписи, ни обратного адреса на конверте не стояло, но Драко и без того узнал автора письма. Тяжеловесная конспирация от мисс Дампи. Умеет же она сочинить белиберду…

«Сумасшедший дом! Самому с ними рехнуться недолго», - подумал Драко и по рассеянности вместо окна чуть было не вылетел в настенный шкафчик со стеклянными дверцами, которые предварительно заботливо открыл.

Наконец, всполошённый, кое-как одетый, Малфой оттолкнулся от подоконника и нырнул в звенящий, пронизанный лучами апрельский воздух. Листья ясеня, мимо которого вихрем пронеслась метла, взволнованно заметались и потянулись вслед улетающему хозяину, словно хотели удержать его. "Фортуна" становилась всё меньше и меньше, а облака - всё ближе и ближе. Но Драко не замечал красоты окружающего мира. В его голове бестолково топтались одни и те же мысли.

Уже четыре дня! И, как назло, все эти четыре дня у него было дел под завязку. К субботе следовало уже сдать книгу, чтобы в понедельник её пустили в печать. Предыдущий редактор за трубкой, набитой Веселящими Колосками, провалил все мыслимые сроки, и планы издания катились в тартарары. Руководитель проекта ревел, как тролль, которого в нижнее веко укусил пикси. Драко поручили за утроенный гонорар в рекордные сроки довести книгу до ума. Вот он и просидел целую неделю, не разгибая спины, за рабочим столом. По крайней мере, не пришлось изобретать повод, чтобы остаться дома и не ехать к Гринграссам: отлучаться сейчас, когда роды ожидались так скоро, Драко не мог. Правда, работать во взвинченном состоянии тоже было трудно. Требовалась ясность ума, а откуда её взять, если эта ясность затемнялась образом домика на холме, где Луна и ребёнок внутри неё лежали, ели и дышали под надзором повитухи мисс Дампи?

Появление вышеупомянутой особы в "Полной Чаше" было от начала и до конца инициативой самой Лавгуд. Драко умолял Луну, махнув рукой на предосторожности и общую тайну, лечь в больницу или, если уж очень хочется рожать дома, хотя бы пригласить квалифицированную акушерку. Лавгуд ответила, что мисс Дампи имеет огромный опыт, что она приняла целый полк младенцев и – самое главное – ей можно довериться, потому что она не из болтливых, а точнее - она немая. Луна не хотела, чтобы Драко как-то пострадал от огласки. И бывала иногда ужасно настойчивой.

Короче говоря, в их жизнь вошла мисс Дампи. Это была пожилая дама, одеждой похожая на перепёлку, а лицом – на персидского кота, кроме того, что немая, ещё и с приветом. Последнее, видимо, способствовало симпатии, возникшей между ней и Луной, и взаимной неприязни с Драко. Впрочем, несмотря на лёгкие завихрения, своё дело мисс Дампи знала. Особенно ей понравилась та идея, что о Луниной беременности никто не должен проведать. Повитуха просто раздулась от гордости, ведь именно ей доверили хранить такой грандиозный секрет. И она хранила его с бдительностью Аргуса и рвением Цербера. Если бы была её воля, она бы спрятала Луну в коробку с ватой и убрала в сейф до тех пор, пока не придёт время рожать.

Военное положение, воцарившееся в доме Лавгудов, дошло до таких крайностей, что Луне запрещали писать Драко письма. По авторитетному мнению специалиста, будущая мама писала их слишком неосторожно, абсолютно не умея скрыть свою личность. Поэтому ежедневные отчёты для будущего папы мисс Дампи строчила лично. И какое же удовольствие ей это доставляло! Очевидно, она чувствовала себя коварной, неуловимой авантюристкой, блистательно плетущей интриги. Результатом стала серия писем, выдержанных в прелестном, но своеобразном стиле.

Луну мисс Дампи нарекла «известным человеком» - прозвище, от которого за милю разило анонимным доносом. Роды назывались «ожидаемым событием», а будущий ребёнок – с оттенком лиризма – «странником издалека». К Драко же повитуха пыталась подольститься при помощи «мистера Малфоя», хотя ни той, ни другому это не доставляло удовольствия.
Непосвящённому, который бы сунул нос в письмо, показалось бы, что речь идёт о каком-то меценате и покровителе просвещения мистере Малфое, который спонсировал экспедицию к неизведанным материкам. За штурвалом корабля стоял Странник издалека. Непоследняя роль выпала и Известному человеку, по-видимому, министру кругосветных путешествий, потому что он, не покладая рук, «готовился к встрече» - тоже расхожая цитата из писем.

Всю эту премудрость Драко успел изучить за полгода с лишним, потому и не беспокоился, когда ему на протяжении последних четырёх дней приходили послания, в которых сообщалось, что Известный человек в полном порядке, а Странник – уверенно держит курс в гавань.

А теперь выясняется… Что, собственно, выясняется? Луна родила – понятно. Но что значат три страшных слова – «из-за состояния здоровья»? Всё, что угодно, между ними пространный диапазон от «Здоровье Луны отлично, ещё лучше, чем прежде, и вообще, эти роды войдут в историю акушерства как самые лёгкие и безболезненные» вплоть до…

Драко крепче сжал древко и пригнулся к метле, будто ужасная мысль, давно преследовавшая его, птицей пролетела сверху. Она то затухала в его уме, то вспыхивала вновь, обжигала, лишала покоя. Она являлась по ночам в кошмарных снах, и Малфой тихо, чтобы не разбудить Асторию, уходил в кабинет и долго бродил из угла в угол, ломая пальцы, прежде чем снова лечь в постель.
Драко знал, что женщины иногда умирают при родах, и ему почему-то казалось, что Лавгуд подвержена особому риску. Слишком уж непросто складывались до сих пор их отношения, словно все земные препятствия стали на коротеньком отрезке пути между ним и Луной. Так что Малфой привык, надеясь на лучшее, морально готовиться к худшему. Но потерять её, потерять Луну?! Немыслимо, невозможно!

Стоп. Прекратить истерику. Мисс Дампи могла написать всё, что угодно. Как правило, потом выясняется, что она имела в виду прямо противоположное. Гораздо опаснее другое: почему она написала только сейчас, через четыре дня? Рассуждая здраво, если бы произошло нечто непоправимое, Драко сообщили бы сразу. А вдруг… вдруг побоялись, тянули время?... Нет, лучше вообще ни о чём не думать! Чтоб им лопнуть с их заботой на уровне игры в дочки-матери! Чтоб ему самому лопнуть за то, что покинул беременную Луну на таких беспомощных идиотов! Надо было ещё при знакомстве развернуть мисс Дампи затылком к двери, лицом – к белому свету, на который каждую минуту рождались миллионы детей, нуждающихся в ней больше, чем ребёнок Драко Малфоя. Найти милую, умелую акушерку с голубым медицинским дипломом. Лично найти! И врача приставить!

Когда, наконец, сквозь дымку показался неровный контур озера, похожего на разлитую ртуть, Драко бросил метлу вбок, заложил крутой вираж и, чиркнув подошвами по воде, приземлился в бумажно шелестящую осоку.

От предельной скорости и встречного ветра губы пересохли и запеклись, а в ногах переливалась вверх-вниз гадкая дрожь. Хотя это, скорей всего, от страха.
Драко разрывали напополам два чувства: желание поскорее очутиться в "Полной Чаше" и покончить с изнуряющей неизвестностью. И ужас в ожидании того, что кошмарные сны воплотятся наяву.

Малфой выбрался из осоки на тропу, ведущую вокруг озера, и направился к деревянному причалу.
Здесь они с Луной гуляли, держась за руки. Драко рассказывал, что в их парке тоже есть маленький чёрный прудик, спрятавшийся в гуще деревьев. Каждую осень прудик так засыпало листьями, что его приходилось чистить при помощи палки с крючком. А Луна расстраивалась из-за того, что вокруг этого озера, за исключением сгорбленных и перекрученных карликовых берёзок, деревьев почти не росло. Тогда они вдвоем специально набрали возле "Полной Чаши" целую охапку листьев: ярко-алых, лимонно-жёлтых, густо-медовых – и по одному пускали их на воду, как кораблики.

Тропа обогнула причал и поползла вверх по холму. Как же хотелось Луне хотелось покататься с него зимой на санках! Но Драко и мистер Лавгуд громогласно воспротивились, а мисс Дампи – безгласно, но не менее категорично: срок был уже немаленький. И Луна, то спускаясь по склону, то поднимаясь по нему, стала представлять себе , будто она катается. Этот фокус ей не надоедало повторять по пяти раз.
- Когда поднимаешься… уф… очень легко вообразить, что поднимаешься… уф… с санками. Только они у тебя… уф… к животу привязаны, – объясняла она, время от времени останавливаясь и отдуваясь. – Ничего, это полезно для тренировки правильного дыхания.

Драко почти машинальным движением открыл калитку «с секретом». Весь секрет заключался в том, что на круглой приплюснутой ручке надо было начертить пальцем букву «Л». Чудной, неприбранный, но приветливый сад, похожий на своих хозяев, весело зашелестел навстречу Малфою.

Где же… да, здесь, на скамеечке под вишней они любили сидеть! Драко – руки за голову – смотрел в небо и жевал первый вишнёвый цвет. Неповоротливая Луна в цветастых шлёпанцах, наморщив лоб, считала крючком петли на схеме вязания детского чепчика.

А там кухня - на первом этаже, где ближайшее к углу окно. Там Луна варила в большой кастрюле яблочное пюре, и потом они уписывали его с чёрным хлебом, причём Лавгуд, сбросив шлёпанцы, закидывала ступни в полосатых носках прямо на обеденный стол: она вычитала в какой-то специализированной книге, что беременным нужно класть ноги как можно выше, чтобы избежать отёков.

Безумное время, время маленьких трагедий и комедий, время любопытных открытий, время острой тревоги и безбрежной нежности. Лунное время.

В окне, на которое Драко обратил внимание, блёкло сияла Несгораемая свеча. Явно горит ещё с ночи. Малфой не поленился обойти дом и отыскать окна Луниной комнаты. Они были безнадёжно темны. Эти тёмные, сами по себе нестрашные окна неожиданно так напугали Драко, что он опрометью бросился обратно к крыльцу и ухватился за дверное кольцо.

После десятка беспорядочных ударов навстречу гостю вышел мистер Лавгуд.

Ксенофилиус Лавгуд не доверял Драко. В свою очередь, Драко считал, что у Ксенофилиуса Лавгуда забыли подкрутить пару винтиков в мозгу. Зато оба любили Луну и героически пытались полюбить тех, кого любит она – это их роднило.

Выражение лица достославного издателя «Придиры» было, как всегда, отстранённым и поэтому – непроницаемым. Сегодня, пожалуй, даже больше, чем обычно.

- А, это ты, Драко! Здравствуй, - произнёс он таким тоном, словно Малфой зашёл к нему по пути выпить чаю.
Произнёс и, раскинув руки, упал Драко в объятья. Вернее, попытался упасть, потому что тот ему объятий не предоставил. Наоборот - ухватил Ксенофилиуса за плечи и отстранил подальше, не давая ему приникнуть к груди Малфоя. Голова мистера Лавгуда мотнулась, как будто его шея была сплетена из верёвок. От него явственно и терпко пахло столовым вином, которое Луна обычно добавляла в кексы.

- Мистер Лавгуд, вы пьяны!
- Правда? Ну, разве что совсем чуть-чуть, - сказал он и добавил шёпотом. – Луна родила сына.
- Что с ней?
- С мальчиком?
- С Луной! Почему вы врали мне четыре дня? – Драко, не удержавшись, встряхнул мистера Лавгуда, как мешочек с бочонками для лото.
- Четыре дня, четыре дня… - забормотал Ксенофилиус. – Четыре дня… Я не знаю, Драко… Мисс Дампи сказала, что Луна очень больна. Я не знаю… Я плохо понимаю язык глухонемых. Мисс Дампи писала тебе, она боялась, что ты не удержишься и прилетишь. А Луну нельзя было беспокоить. Она болела… сильно…

- Чем? Чем?! – страшным голосом проговорил Драко, чувствуя, что пальцы, сжимающие плечи мистера Лавгуда, холодеют до синевы в ногтях.
- Я не знаю… Она кричала… кричала… постоянно, Драко… Я ушёл в сад, но в саду тоже было слышно. А потом мисс Дампи позвала меня. Представь, Луна лежит, вот так, - он полузакрыл глаза, осталась видна лишь узкая блестящая полосочка.

- Чем?! Чем?!! – ничего другого Малфой больше не мог произнести.

- У неё… - залепетал мистер Лавгуд. – Она… кажется... потеряла чуть больше… крови… чем положено.

Руки Драко соскользнули. Ксенофилиус пошатнулся и, закрывшись локтём, навалился боком на дверной косяк. Полы домашней мантии распахнулись.

- Четыре дня, четыре дня… - послышалось глухо. – Бедная моя Лунариум! Четыре дня!

Драко его не слышал. В голове похоронно каркало: «Кричала! Кровь!» Почему кровь? Больше, чем положено…

Вдруг навалилась тошнота, да так сильно, что Малфой еле сдержал рвотный позыв, согнувшись пополам…

Конец?

Но Драко уже летел вверх по лестнице, спотыкаясь, поскальзываясь, запинаясь о собственные ноги. Могучая и безжалостная ладонь сдавила горло, невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он хватался за перила, обрывался на ступеньках, и эта окаянная лестница на второй этаж казалась бесконечной!

Он уже забыл о том, что не хотел поднимать панику. Он сам был паника.
Вырывая вопль из груди, проступало на предплечье изображение черепа со змеёй. Скользила в мокрых от пота пальцах и отклонялась то влево, то вправо волшебная палочка, которую Драко наводил на Дамблдора. Тошнило от запаха собственных подпалённых волос и одежды, а в ушах звенел звериный вой Крэбба, чей разинутый рот уже подёрнулся пеплом. За всю свою жизнь, которая ещё так недавно напоминала горячечный бред безумца, Драко не видел ничего страшнее, чем белое лицо Луны Лавгуд с блестящей полосочкой так и не закрытых глаз. Холодная, неподвижная Луна Лавгуд, в последней муке рванувшаяся с окровавленных простыней, но так и не успевшая прыгнуть на берег жизни.

Наверху ждала смерть. Четвёртая, последняя смерть Драко Малфоя.

Лунина спальня. Драко рванул ручку – дверь не поддалась. Он рванул снова, с большей силой, снова и снова, забыв, что она открывается от себя. В запале выхватил палочку, собираясь разнести дверь в щепки, но напоследок исступлённо бухнулся в створку всем телом и влетел в комнату с грохотом и топотом, едва не упав.

Белый цвет ослепил его. Белой была накидка на кресле, где сидела Луна. Белой была массивная колыбель, переслащённая кружевами, на которую Луна положила одну руку. Белым было Лунино платье. Белой была её косынка – из-за слабо выраженного контраста издалека казалось, что Лавгуд остриглась наголо. Белой, в конце концов, была сама Луна. Точнее, бледной, болезненно бледной – с голубизной вокруг глаз и вдоль крыльев носа. Но она была стопроцентно, окончательно и бесповоротно живой!!! И сомнений в этом не оставалось.

- Здравствуй, Драко Малфой, - прошелестела Луна, слабо улыбаясь ему, нависшему над её креслом в некрасивой, раскоряченной позе. – Извини, что не встаю.

Невидимая ладонь разжалась, и Драко жадно глотнул воздух. Сердце снова забилось – похоже, оно не делало этого с тех пор, как Ксенофилиус Лавгуд произнёс слово «кровь». Снова подступила тошнота, комната закачалась, как корабль, сошедший на воду. В глаза плеснули какой-то серой мутью, в которой плавали, сталкиваясь и сливаясь, радужные точки – так бывает, когда резко встаешь.
Малфой качнулся и опустился на пол. Ему стало так дурно, что колени сами подломились. В горле словно птица била крыльями

Драко стоял на четвереньках, уткнувшись головой Луне в колени, и смотрел на оборку её пожелтевшего от времени платья, на эту чудесную, небесно-прекрасную оборку.

- Ты жива, - он обнял её за щиколотки и зажмурился. Между ресницами что-то мешалось. Драко сморгнул и с удивлением увидел, как в ткань быстро впитывается маленькая, стеклянная капелька.

Мистер Драко Малфой, владелец усадьбы «Фортуна» и прилегающих к ней территорий, роняет слёзы на подол бестолковой, синюшно-бледной женщины в белой косынке.

Безумное тянется к безумному.

Лунина рука ласково коснулась его макушки.

- Я напугала тебя, Драко. Прости. Мне казалось, роды – это безопасно.
- Твой отец сказал…
- Бедный папа! Я его тоже напугала. В моей книге написано, что крик помогает снять напряжение. Я старалась, слышишь, даже подхрипываю немножко. И скажу тебе честно: никакой разницы не ощущается. Наоборот, сильно отвлекает от дела. Я потеряла сознание в самый ответственный момент. Кровотечение или что-то в этом духе, - Луна небрежно отмахнулась. – Если интересно, спроси у мисс Дампи, когда она вернётся с покупками.

Драко выпрямился.
- Тебе… тебе было очень больно? – спросил он, теребя оборку и глядя Луне прямо в глаза.
- Ну… вполне терпимо. Мисс Дампи больше беспокоилась, чем я. Она теперь заставляет меня всё время держать безоар под языком. Говорит, он восстанавливает кровь и… ой! – Лавгуд схватилась за подбородок, потом за шею. – Ой, а где он? Неужели я опять его проглотила?

Малфой рассмеялся, чувствуя невероятную лёгкость на душе.
- Почему же ты не в постели?
- Мне надоело, последние несколько недель я только и делала, что лежала. Чувствуешь себя предметом, вроде пресс-папье. Когда я очнулась, сразу попросила, чтобы меня посадили в кресло. Так мне удобнее наблюдать за Гэлве, так я к нему поближе и – ой! – она снова ойкнула. – Драко, я забыла про самое главное! Ведь ты ещё не знаком с Гэлве! Смотри же сюда, скорей!

Она повернулась к колыбели. Малфой повторил её движение и на мгновение испугался, потому что не увидел в кроватке никакого ребёнка. В голову уже закралась шальная мысль, что пережитые волнения не прошли даром и Драко повредился в рассудке, или зрительный нерв парализовало. Но, к счастью, смятённый взгляд различил на фоне пухлой белоснежной подушки красный лобик и крошечные красные кулачки.

- Гэлве! – восторженно проговорила Луна, прижимаясь щекой к куполу колыбели. – Я дала ему столько жизни, сколько смогла. Стоило ради этого потерять чуть-чуть крови. Зато какой он крепкий, сильный, здоровенький, самый красивый в мире мальчик!

Драко не был уверен, что дитя, лежащее в колыбели, самое красивое в мире. Оно скорее походило на маленький сморщенный помидор. Красивые дети должны быть розовощёкими и ангелоподобными.

- Ну… - протянул он, тщательно подбирая слова, чтобы ненароком не обидеть Луну. – Он милый. Только с кожей у него что-то…
- Подумаешь, покраснение, это бывает у новорождённых, потом пройдёт. Хочешь подержать его?
- Ну… Конечно.
- Помоги мне.

Она поднялась с кресла – Драко поспешил поддержать её за локоть – и склонилась над кроваткой, воркуя.
А Малфой просто стоял за её спиной и удивлялся про себя тому, что думает о совершенно посторонних вещах, не соответствующих моменту. Например, о том, как Луне не идёт это платье, о том, что за штука такая чувствуется у неё на талии сквозь ткань – бинт, что ли, или корсет? - о том, какой непривычно худой и хрупкой выглядит Лавгуд. Белая бабочка на его рукаве. И какое счастье, что она жива, какое огромное, всепоглощающее счастье!

Луна бережно достала младенца из колыбели. Тот даже не проснулся.
- Держи.

Драко вытянул руки вперёд, словно собирался ловить свёрнутый в трубку ковёр, который ему бросят сверху. Лавгуд, не выпуская ребёнка, сделала энергичное движение локтями, показывая правильное положение. Наконец, Малфою удалось справиться с этой нелёгкой задачей.

Вблизи дитя больше напоминало капусту, чем помидор. Этакая кочерыжка, завёрнутая в несколько слоёв листьев. Пытаясь удержать и младенца, и расползающееся одеяльце, Драко попытался заодно разобраться в своих ощущениях.

Оказывается, за эти девять месяцев он так и не успел подготовить себя к появлению ребёнка. Он знал, что Луна беременна, знал, какие физические недомогания она испытывает, но воспринимал беременность как затяжную болезнь, которая рано или поздно прекратится, и всё будет по-прежнему. Он видел Лунин округлившийся живот, но малыш, подрастающий там, представлялся Драко чем-то абстрактным, словно сверхвеликие числа. И вдруг абстракция обрела плоть и лежит теперь у него на руках.

Это называется сын. Это сын Драко Малфоя. «Немножко тебя и немножко меня». Всегда было интересно узнать, что получится, если смешать двух совершенно разных людей.

Драко Малфой – отец непонятному, малопривлекательному созданию? Луна вынашивала его, рожала, потому и смотрит со слепым обожанием. Но Драко-то видит его впервые в жизни! С таким же успехом ему могли подбросить этого ребёнка на крыльцо.
Самое время задуматься: откуда берутся дети? «Немножко тебя, немножко меня»… Как? Из ничего, из каких-то крупинок, мельчайших частичек – бац, и человек! Ну, может, "человек" слишком сильно сказано – беспомощный, красный человеческий головастик. Но он уже – есть, он уже – сам. Сам посапывает малюсеньким носиком. Раздуваются микроскопические ноздри, поднимается и опускается грудка под одеялом. Упрямо сжимает кулачки – сам.

Вот он, третий. Общий знаменатель Малфоя и Лавгуд. Немножко того, немножко другого, перемешать до однородной консистенции, посолить и выпекать в духовке девять месяцев, проверяя готовность зубочисткой. Сын…

- А почему он лысый?
Луна, которая заходила то слева, то справа и пытливо наблюдала за реакцией Драко, дыша ему в ухо, моментально переключила своё внимание на головку мальчика.
- Да ты что! Он не лысый! Пощупай, у него есть волосики, только они совсем светленькие, их пока не видно. У Гэлве волосики, как у мамы, да? Как у мамоцки валёсики, плавда?

Драко фыркнул от смеха, слушая её умилённый лепет, и провёл ладонью по темечку сына, легко, как по воздуху. Рука действительно ощутила что-то мягкое, похожее на шелковистые волоски самой тоненькой кисточки, которой делают самые тонкие прориси. Только ещё мягче.
Должно быть, в затылках младенцев кроется некая волшебная сила, потому что в душе у Малфоя немного потеплело, и он ревниво заявил:

- У меня тоже волосы светлые, - ему была нова и приятна мысль о том, что между ним и этим смешным созданием есть зримая связь. – И глаза у него, кстати, близко посажены, тоже как у меня. Жаль, мне свои глаза никогда не нравились.

Внезапно малыш дёрнулся, не открывая этих самых глаз, сморщил лицо и то ли хныкнул, то ли крякнул, приоткрыв беззубый рот. Драко моментально струсил и сунул свёрток Луне.

- Бери, бери его, а то заревёт!
Та ловко подхватила ребёнка и прижала его к груди, вполголоса приговаривая что-то успокаивающее. Мальчик сразу затих.

- Кролик мой, золотой орешек мой, помпончик мой, - прошептала она ему на ухо и спрятала улыбку в складках одеяла. – Не смейся, Драко! Когда я беру его на руки, я становлюсь ужасно глупой. Но он такое чудо, мой Гэлве! Знаешь, я почти не сплю ночами, потому что его нужно часто кормить, а ещё потому, что я не могу от него оторваться! Сижу и разглядываю часами, и сердце у меня становится, словно пудинг королевы Виктории. Хочется расцеловать моего любимого с макушки до самых его драгоценных пяточек! Тебе, наверное, и не представить, как это.

- Обычный человеческий детёныш: два уха, рот, нос,– не удержался Малфой и поспешно добавил: – Впрочем, матери виднее. И, скажи на милость, как ты его называешь? Гэлв… Гилб… Не могу разобрать.

Луна опять опустилась в кресло.
- Его зовут Гэлвин. Я придумала это имя, когда лежала без сознания. По-моему, неплохо звучит.
- Я планировал, если родится мальчик, окрестить его Эбенезером, в честь двоюродного дедушки.

Лавгуд встряхнула головой, как потревоженная лошадь.
- Приди в себя, Драко, разве наш сын хоть немножко похож на Эбенезера? Он – Гэлвин и никто иной. Если бы он мог говорить, то сам бы сказал тебе об этом.
- Я не хочу, чтобы нашего сына звали ирландским именем! – заупрямился Малфой.
- А мы пока и не будем его так называть.

Драко в свою очередь помотал головой и сложил руки ладонь к ладони, пытаясь аккумулировать между ними оставшуюся жалкую горстку душевного и умственного равновесия. В присутствии Луны он всегда ощущал в себе прогрессирующую идиотию.

- Ты сама сказала…
- Гэлвин – имя для взрослого мужчины. Послушай, какое сильное, задиристое! Оно велико для ребёнка. А вот Гэлве – совсем другое дело. Гэлве –камешек на побережье, знаешь, когда его обкатают волны и он становится круглый и гладенький. Или какая-нибудь шапочка смешного фасона – гэлве. Разве ему не подходит это имя?

Мальчик резко откинул ручку, словно желая положить конец бессмысленным спорам. Малфой осторожно потрогал растопыренные пальчики, терявшиеся все разом на фоне одного пальца Драко.

- Здравствуй, Гэлве.

Это называется незаконнорожденный – так говорят в светской компании, или ублюдок – так говорят в семейном кругу. Маленький ублюдок с кожей цвета куриного мяса, сын сумасшедшей, Малфой по крови. Гэлве.

Он почти ничего не умел. Только спать, есть, пачкать пелёнки, вопить действующим на нервы воплем и таращить свои бессмысленные, близко посаженные глаза. Эти нехитрые умения Гэлве демонстрировал с утомляющей периодичностью.

- С ним совершенно невозможно общаться, - сокрушался Драко. – Он, как ручной зверь. Только больше. И не бегает.
- Ты прав. У меня была ручная крыса по имени Локсли, смешная такая. Она свистела и приносила шарик по команде. Мы очень хорошо ладили, хотя она и не умела разговаривать. С Гэлве то же самое. Он понимает меня, а я - его. Нам не нужны слова для того, чтобы общаться. Когда я кормлю его грудью, мы узнаём друг о друге больше, чем из тысячи слов. Правда, мой сладкий?

На первом этаже что-то грохнуло. По звуку это что-то напоминало бумажный пакет, набитый продуктами.
- Кажется, мисс Дампи пришла.

Драко, который увлечённо изучал принцип действия пустышки, моментально переменился. Он вскочил и заложил руки за спину, сурово сдвинув брови. С таким видом он обычно принимал кредиторов.
- Отлично! Она-то мне и нужна!
- Драко, пожалуйста, - Луна просительно тронула его за ремень – единственное, до чего она могла дотянуться, не вставая с кресла.
- Она обманывала меня!
- Драко. Мисс Дампи помогает мне. Пожалуйста.
- Луна!
- Пожалуйста.

Драко вздохнул и послушно распялил рот в улыбке, когда запыхавшаяся после крутого подъёма повитуха появилась в дверях.

- Доброе утро, мисс Дампи! Вы прекрасно выглядите сегодня! – не разжимая зубов, произнёс Малфой голосом, напоминающим кленовый сироп.

Повитуха была внутренне готова встретить здесь нежеланного гостя, однако в её приветственном кивке чувствовалась настороженность, особенно когда над приклеенной улыбкой Драко она увидела его глаза, блестящие, словно нож, который задумчиво и без определённой цели покручивают в руках. Жизненный опыт подсказывал ей, что люди вроде Малфоя очень не любят, когда из них делают идиотов. И что с письмами она переборщила.

Луна вклинилась в безмолвную дуэль:
- Драко хотел сказать вам спасибо за помощь. Вы купили козий сыр, как я просила? И – если вам не трудно – посмотрите, пожалуйста, что там делает папа. Мне кажется, он выпил весь наш херес.
Мисс Дампи изобразила в воздухе несколько замысловатых пассов. Драко они ровным счётом ни о чём не говорили, но Луна виновато пробубнила:
- Я его опять проглотила. Извините.

Повитуха обогнула Малфоя, как бревно, валяющееся на дороге, достала из коробочки на комоде бурый клубочек – безоар – и сунула его Луне в рот.

- Шпашыбо.

Мисс Дампи сделала довольно резкий жест в сторону Драко, словно хотела воткнуть ему в бок вилку.
- Что? Я не знаю, - Луна рассеянно взглянула на Малфоя. – Ты мыл руки? Мисс Дампи говорит, нельзя брать ребёнка немытыми руками, да ещё в верхней одежде, - она снова повернулась к повитухе. – Он сейчас помоет. Ты помоешь руки, Драко?

Подталкиваемый Цербером в пёстрой мантии, Драко не только помыл руки при помощи щётки, но и облачился в широченный банный халат поверх свитера. Однако, и на этом мисс Дампи не успокоилась. Она, похоже, твердо решила не оставлять Малфоя и Луну одних ни на минуту. Повитуха то и дело проскальзывала в комнату: то поправить безделушку на комоде, то похлопотать над Гэлве, то просто подвигать туда-сюда занавески.

- Ты себе не представляешь, до чего я не выношу эту женщину, - прошипел Драко, когда мисс Дампи в очередной раз вошла, чтобы, скатав маленький лоскутный половичок, куда-то его деловито потащить. - Обрати внимание, как она зыркает, когда я рядом с Гэлве. Будто я его съем или заражу дурной болезнью.
- Мисс Дампи боится тебя, вот и всё.

Драко невесело усмехнулся:
- Она меня боится! Удивительно неширока палитра чувств, которые ко мне испытывают люди, не находишь? Как же это глупо!

Создавалось впечатление, что Драко имел в виду нечто большее, чем свои сложные взаимоотношения с мисс Дампи.
Луна всё поняла. И сменила тему.

- Как поживает твоя супруга?

Лавгуд всегда очень нравилась Астория, хотя Драко в этой симпатии чудилось что-то противоестественное, похожее на совмещение двух абсолютно разных реальностей. В каждой по отдельности еще можно было существовать. Но вот оказываться на разломе между ними неприятно. Дико.

- Она у родителей. Там сейчас гостит её сестра с семейством, а Астория давно хотела повидать племянников. Я не поехал. Тут всё вместе: и твои роды, и работы под завязку. К тому же, созерцать недовольную физиономию Вуда – то ещё удовольствие. Вот уж никогда бы не подумал, что стану свояком бывшего капитана команды гриффиндорцев.

- А чем кончилась та история с врачом?

Драко нахмурился.
- Ничем не кончилась. Он снова приходил. Мне кажется, это какая-нибудь женская ерунда. Астория с виду не кажется больной, от еды не отказывается, по ночам спокойно спит. Мистером Фергюссон говорит что-то про нервы.
- А что говорит Астория?
- Она говорит, всё в порядке.

Луна задумалась.
- А доктор? Он… хороший человек? Ты смотрел на него в стёклышко?
- Я с ним почти не знаком. Наш семейный врач давно разорвал с нами договор. Этот мистер Фергюссон объявился примерно год назад. Мама вышла на него. Он производит довольно благоприятное впечатление, хотя, на мой взгляд, слишком молчалив. Его фамилию я где-то уже слышал, но никак не вспомню, где.

В гостиной настенные часы всхлипнули и стали отбивать время. Драко, отвлекшись от тягостных размышлений, прислушался к их бою.

- Уже одиннадцать! Луна, прости, но мне пора уходить. Мама, должно быть, весь дом подняла на уши, разыскивая меня. Где моя метла?
- Ты без метлы пришёл.
- Значит, бросил где-то внизу. Где моя мантия? Ах да, я её не надевал сегодня. Не забыть бы сразу по возвращении отправить Бриггзу рукопись. Сегодня последний день сдачи. Пусть только попробует не заплатить, сколько обещал! – Драко на минуту остановился и, как бы извиняясь, сказал Луне, невозмутимо наблюдавшей за его метаниями: - Я понимаю, это страшная проза, но я глава семейства, не забывай. И кстати!

Он придвинул стул поближе к её креслу и уселся.
- Сколько вам нужно, скажем, в месяц?
- Ты имеешь в виду деньги?
- Да, деньги, Луна, именно деньги. Презренный мусор, без которого невозможно прожить, тем более, с грудным ребёнком на руках.

Лавгуд помолчала.
- У папы есть «Придира», а я решила делать украшения на продажу. Серёжки и бусы. Я потом покажу тебе, они лежат в комоде.

Драко поднял очи горе.
- «Придира» медленно загибается, ты сама знаешь, что у твоего отца от издательства больше убытков, чем прибыли. А украшения… Ты хоть одно продала?
- Нет, ни одного, - она улыбнулась.

«Бестолковая, но честная».

- Будешь присылать мне счета. Пожалуйста, без жульничества и дурацкого героизма. Наличные оставляю за мистером Лавгудом, пока он ещё окончательно не прогорел.

- Хорошо, - односложно ответила Луна. Она, похоже, и не прислушивалась к словам Малфоя, гладя ножки Гэлве через одеяло.
Драко замялся, не зная, что добавить.
- Я пошёл?
- Я провожу тебя.
- Не вставай, тебе нельзя!
- Мне надо вставать, Драко, я же не могу всю жизнь просидеть в этом кресле.

Она с тщательно скрываемым усилием поднялась и держалась за локоть Малфоя, пока он, наклонившись к колыбельке сына, трогал на прощание его носик.

-Пока, Гэлве.
Мальчик смешно пожевал губами в ответ.

Положив одну руку Луне на спину, Драко чувствовал одновременно и её острые лопатки, и нечто вроде жёсткого широкого пояса чуть пониже рёбер. В квадратном вырезе белого платья виднелись на груди пять длинных, глубоких царапин. Драко смотрел на них, словно пытался подобрать ключ к неведомому коду. Потом непроизвольно вздрогнул.

Луна всё поняла. Она закрыла царапины рукой.
- Просто не думай об этом.
- Ты уверена, что тебе не нужна помощь врача?
- Не нужна. Я очень быстро поправляюсь. Мисс Дампи тоже так считает.

Драко развязал Лунину косынку и с благоговейным трепетом приложился губами к белому лбу и к слежавшимся жёстким кудрям повыше него. От Луны приятно пахло овсяным мылом, свежевыглаженным бельём и молоком. Наверное, её собственным.

- Ты уходишь?
- Да. Мне, правда, надо.

Снова становиться Драко Малфоем, хозяином усадьбы Фортуна и…

- Хочешь, я останусь?
- Но тебе же надо.
- Я постараюсь побыстрее покончить с делами и вернуться к вечеру.

Они стояли на площадке перед лестницей. Луна улыбнулась: Драко ощутил это по тому, как дрогнула её щека, которой она прижималась к его груди.
- Мне нравится, что ты говоришь «вернуться» про мой дом. Будто он и твой тоже.

Драко докоснулся до её макушки , как прежде дотрагивался до головки Гэлве.

- Не в этой жизни, Луна. Я же Драко Малфой.
Он поцеловал её в висок, снова в лоб, поцеловал её руки, исхудавшие, с проступающими венами.

- Пока, Драко Малфой.

Она взялась за перила, когда Драко осторожно отпустил её талию и принялся спускаться вниз, пятясь по ступенькам спиной вперёд и продолжая смотреть на Луну.

- Обещай мне!
- Обещать что?
- Обещай, что никогда не умрёшь.

Малфой осознавал, что говорит глупости, а главное – непонятно как рождающиеся в его голове. Но он смотрел на Луну, одетую в старомодное белое платье и белые чулки, которая ещё недавно, захлёбываясь в багровой, плотоядной боли, расцарапывала себе грудь, пытаясь удержать вырывающуюся душу, а теперь тяжело опиралась на перила, улыбалась, держа за шекой безоар, как леденец. Смотрел, и ему хотелось разреветься, словно мальчишке, из-за того, что так жестоко и глупо он теряет всё, что имеет для него хоть какую-то ценность. И чем ценнее, тем безвозвратнее.

Луна поняла. Луна понимает всегда и всё.

- Ладно. Я никогда не умру.

Драко развернулся и налетел на мисс Дампи, возвращавшуюся назад с половиком под мышкой. Заметив, что Луна вышла из комнаты, повитуха уронила свою ношу и замахала в сторону подопечной, приказывая ей немедленно вернуться. Луна послушно поползла обратно – только сейчас, со стороны, Драко заметил, с каким трудом она двигалась.

Он подобрал половик и подал его своей противнице.
- Спешу обрадовать вас, мисс Дампи: я ухожу.

Повитуха мельком оглянула его и двинулась наверх. Своей радости она скрывать не собиралась.

- Вы ответственны мне за Луну. Советую вам быть повнимательнее к ней и к Гэлве тоже.

Дверь в комнату захлопнулась.

- До свидания, - буркнул Малфой под нос.

Мистера Лавгуда он нашёл сидящим в прихожей, там же, где оставил его. Рядом валялась пустая бутылка. Мантия Ксенофилиуса задралась, обнажив худые, заросшие волосами ноги.

Драко остановился.
- Мистер Лавгуд?

Хозяин дома поднял отяжелевшую голову. В уголках его губ скопилась бурая от хереса слюна.

- Всё уже в порядке, мистер Лавгуд.

Ксенфилиус вздохнул с мокрым звуком.
- Д…да.
- Идите в постель.
- Д…да, Д…драко Маф-ф-флой, ты…

Драко подал ему руку. Мистер Лавгуд встал – не с первого раза, но встал.
- Идите.
- Она жива?

Глаза у Ксенофилиуса Лавгуда были желтоватые, неравномерно окрашенные, как будто мёд растекался по радужке, где-то образуя тёмные сгустки, где-то разбавляя цвет. Теперь, от ужаса ли, от опьянения ли, они совсем затвердели.

Не выпуская его ладони из своей, Малфой ответил:
- Больше Луне ничего не грозит, я об этом позабочусь. Всё в порядке.
- Оч-чень хорошо. Отдыхай, я… я пойду подумаю.

Мистер Лавгуд удалился, опрокинув подставку для зонтиков в виде двухголового фламинго. Одна голова ткнулась клювом прямо в горлышко бутылки.

«В этом доме даже мебель не в себе. Что уж говорить о людях… »

На пороге Драко споткнулся о собственную метлу.
- Вот ты где!

Он любовно погладил её древко и осмотрелся по сторонам. Его головокружительный полет в "Полную Чашу", сумбур в душе, бег до рвоты, страх до боли в сердце – всё это было так давно и было просто очередным кошмарным сном. Словно он долго лежал, выздоравливая после тяжёлого недуга, а теперь вышел, наконец, на свободу.

Переполненный какой-то детской радостью, Драко шёл по саду. Каждая травинка была исполнена особого смысла, на каждом листочке было написано: «Луна Лавгуд жива. Луна Лавгуд родила сына».

Что может сравниться с этой песней песен? Что может превзойти её? Ничего.

У калитки Драко обернулся, словно кто-то окликнул его. Так и было. Отсюда, сквозь ветки старых, неопрятных деревьев виднелось только одно окно – то самое, ведущее из кухни, где недавно теплился неугасимый огонёк. Теперь он пропал. Сквозь узорчатый оконный переплёт просвечивала белая тень.
Близорукий Малфой сощурился, но скорее почувствовал, чем разглядел, что это Луна стоит там. Это она спустилась вниз, невзирая на безмолвную брань мисс Дампи, чтобы проводить Драко, незримо ступая рядом с ним.

Малфой наугад махнул и заметил, как пошевелилась в окне занавеска, задетая машущей в ответ рукой.
Потом белое исчезло.

Драко вприпрыжку сбежал по холму, закинув метлу на плечи. Дух захватывало от приятного, с детства знакомого чувства, когда твои ноги тебя обгоняют, и ты теряешь над ними власть.
У озера он остановился. Хотелось чего-то… как-нибудь созорничать.

Драко полез в карман брюк, нащупал осколок зелёного стекла и, опустившись на корточки, нацарапал на досках причала: «Я люблю Луну Лавгуд». И подчеркнул «люблю» двумя чертами. И произнёс вслух, упрямо, как будто доказывая своё право:
- Я люблю Луну Лавгуд. Люблю. Мне всё равно. Я люблю её.

Рука потянулась к метле, но упала, так и не дотронувшись до древка. Драко с наслаждением вытянулся на мостках, закрыв телом надпись и свесив голову с края причала. Никуда не хотелось лететь.

Озеро стояло, неподвижное, гладкое, и дышало, словно во сне. Изредка на поверхности рождались и затухали круги – следы непоседливых плавунцов. Солнце упёрлось горячим лбом Драко в спину. Кудрявые облака плыли по воде, как белые колыбели, облитые светом материнской улыбки. День распускался.

Всё было в порядке.


Глава 7. Жёлтая.

Удивительно, я могу вспомнить этот день до секунды. А лучше всего я помню то, что воротничок на платье не успели переделать. Он слишком высокий, да еще с кружевом, и натирает шею под подбородком. Лоб холодит бриллиантовая звёздочка диадемы. Через вуаль всё кажется не таким, как на самом деле. Лица расплываются. Все, кроме одного твёрдого, скуластого лица.

Быстрый, тёмный блеск топаза - и широкая ладонь отводит фату, всколыхнув горьковато-сладкий аромат флердоранжа в венке. Тогда мне приходится встать на цыпочки, чтобы он мог меня поцеловать. Он был очень высоким.
Несколько лепестков пристаёт к его мантии - это я тоже помню.

- Скоро всё кончится, - говорит он мне на ухо, потому что видит, как я устала.

Я знала его с той стороны, с которой его никто не знал. Упрям, болезненно чистоплотен, не терпит ярких цветов и резких запахов, любит украшения почти по-женски. Одержим непреодолимой страстью к опасности, к лезвию ножа. Очень хочет хотя бы раз в жизни чего-то по-настоящему испугаться.

- Ты себя погубишь!
- Скоро всё кончится, вот увидишь.

Ему нужен был этот Реддл. А он был нужен Реддлу. Такая игра в господина и слугу. Они друг друга страшно ненавидели, потому что ни тот, ни другой с ролью не справлялся. Реддл всего лишь незадачливый полукровка, который все никак не вырвется из сиротского приюта. А Люциус - Малфой, он будто не рожден, а выкован.

- Остановись, Люциус!
- Поздно, Нарцисса. Не беспокойся, скоро все кончится.

Они друг друга ненавидели за взаимную ложь. Они обманулись друг в друге. Я знала это. А еще я знала, что море, которое хотят переплыть все эти люди с татуировками, не отдаст обратно ни умных, ни глупых, ни чистокровных, ни полумагглов. Я молчала. Я была просто хорошей женой.

Окостеневшие лиловые руки. Топазовые глаза подёрнуты вязкой плёнкой. Я сама омывала его тело - кровь почти не текла из страшной, скользкой раны на груди. Я сама причесала ему волосы, сама застегнула пуговицы на мантии. Лицо из желтого воска, такое холодное и твердое под моими губами. Я могу вспомнить этот день до секунды.

Всё кончилось. Как ты и обещал. Но что же это? Почему небо обрушилось вдруг на мою голову и погребло меня под осколками?
Осталась только белая карточка с белыми колокольчиками и белой ленточкой – три разных оттенка белого. «Мистер и миссис Малфой приглашают…»
И светит полновесным жёлтым светом золотой перстень с топазом среди серебряных колец, как луна среди звёзд.
Выйди из моря, протяни руку, забери меня! Я не могу больше стоять на берегу и ждать.

Всё.

***

Прошло уже больше часа, а снизу не доносилось ни звука. Нарцисса разбирала бумаги в своей рябиновой шкатулке. Это занятие её успокаивало. Письма, счета – что там брякнуло? – открытки, записки – опять неряхи-домовики опрокинули сушилку для столовых приборов? – рекламные афишки старых лет, вырезки из газет… Приглашения.

Нарцисса напряжённо прислушивалась, покачивая узкой чёрной туфелькой.

Говорят, кажется. Замолчали. Теперь говорит один мужской голос.

Сухие, малоподвижные руки слепо перебирали пожелтевшие бумажки. Вспыхивали серебряные кольца.

Голоса раздавались попеременно, понижая тон, пока совсем не угасли. Затем на лестнице зазвучали несмелые шаги и зашуршал плотный шёлк.

Нарциссины пальцы на мгновение замерли и стали медленно собирать бумаги обратно в шкатулку.

Шорох усилился, и на пороге появилась Астория.
- Вы просили, чтобы я зашла к вам.

Астория Малфой – Особенная Женщина. Это категория ещё более редкая, чем Такие Девушки, хотя бы потому, что далеко не все Такие Девушки становятся Особенными Женщинами.
Не красавица по природе, она излучала нежную, акварельную прелесть: всегда просто и аккуратно одетая, с гладко зачёсанными каштановыми волосами, чистым, высоким лбом и пушистыми ресницами, словно сошедшая со старинного полотна. Астория была чуткой, тихой, умела держаться с достоинством, относилась к себе строго, а к другим – одинаково доброжелательно. И никогда не притворялась. Она выросла в добродетельной, консервативной семье, унаследовав соответствующие жизненные установки. Астория относилась с удивительным почтением к своей суровой свекрови, как к собственной матери, и смотрела на своего хладнокровного мужа, как мама смотрела на отца, то есть как на ангела небесного.
Астория всегда знала, что, как и когда нужно сказать и сделать, поэтому её движения, её манеры и речь были плавными, ровными, мягкими. Словом, Особенная Женщина.

Но сейчас с ней происходило что-то непонятное. Астория стояла в дверях, опустив голову. С её тонкого лица сбежали краски, и карие глаза казались особенно яркими, с влажным вишнёвым блеском. Руки висели плетьми, в одной был стиснут белый комок. Этот комок, сама поза Астории, её вздрагивающие вишнёвые глаза сказали Нарциссе о многом. Она, не тронувшись с места, не торопясь, убрала последний конверт, закрыла шкатулку на ключ и только потом обратилась к невестке со сдержанной улыбкой:
- Да, проходи, пожалуйста, садись туда.

Астория послушно села.

- Ну, что сказал доктор Фергюссон?
Молодая миссис Малфой прерывисто вздохнула и расправила зажатый в кулаке комок. Им оказался измятый, затерзанный носовой платок. Она разложила его на коленях, разгладила ладонями и тихо-тихо сказала:
- Вы были правы.

Ни один мускул не дрогнул в лице Нарциссы, только пальцы крепче сжали шкатулку и глаза позеленели.
- Любопытно.

В наступившей тишине отчётливо слышался звук льющейся, текущей, капающей воды: на улице шёл проливной дождь, шёл уже неделю, почти без перерыва. Рамы и двери разбухли и с трудом открывались. Тяжёлый запах тёплой, сырой земли проникал даже в дом и сводил всех с ума.

- Ты знала об этом ?

Астория вскинула голову.
- Нет, Нарцисса, нет, не знала! Я думала, всё дело в нервах.
- Мы лечим твои нервы целый год. И вот что выясняется!
- У меня всегда было не очень крепкое здоровье. Но этого я не знала!

Нарцисса пружинисто встала и прошлась по гостиной.
- А знала ли миссис Гринграсс?

Астория только испуганно моргала.

- Я здравомыслящий человек и с большим уважением отношусь к бракам по расчёту. Но расчёт бывает разный. Если девушку с таким пороком, как у тебя, намеренно отдают в семью, где скандалы не нужны и даже опасны – как наша – это плохой расчёт. Нечестный. И глупый. Я не люблю, когда меня пытаются обмануть.
- Нарцисса, клянусь жизнью, я не обманывала! Я не знала! Чем хотите, клянусь! – она подалась со стула, но под пронзительным взглядом, похожим на позеленевший бронзовый наконечник стрелы, села обратно и склонила голову ещё ниже.

Нарцисса продолжала мерить гостиную шагами и ронять слова с убийственным спокойствием:
- Мы вправе прямо сейчас вызвать поверенного и расторгнуть брачный договор. Для этого достаточно свидетельства доктора Фергюссона. А по правилам, как делали раньше, надо бы созвать всех, кто присутствовал на церемонии, и при всех объявить причину разрыва.

В конце концов, это невыносимо: духота, влажность и удушливый запах перегноя!

Астория сидела, вытянувшись в струнку и сцепив руки на коленях. Опустив голову, она смотрела на туфли, мягко шагающие мимо неё туда-сюда, но видела вместо них толпу с непроницаемыми лицами, над которой, словно огромный мыльный пузырь, разобьётся слово:
Астория Гринграсс бесплодна!

Так и скажут: Гринграсс.

Рука в серебряных кольцах легла ей на плечо. Нарцисса не улыбалась, но её глаза потеплели и поголубели.
-Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Я тебе верю. В любом случае, твоей вины тут нет. Это наша общая беда, ведь ты теперь тоже Малфой.

Вишнёвый блеск перелился через ресницы и побежал по щекам.
- Спасибо… Нарцисса… спасибо… я не забуду… мне так тяжело… так больно!
Она спрятала нос и губы в платок.
- Перестань плакать! – голос Нарциссы опять посуровел. – Это бессмысленно, к тому же, портит лицо. Ты замужем, не забывай.

Астория покорно опустила руки и задышала через рот, пытаясь удержать слёзы. Свекровь отобрала у неё изуродованный платок и бросила его на кофейный столик.
- Надо не плакать, а думать, чем можно помочь.
- Чем же тут можно помочь?
- Я могу помочь тебе.
- Вы? Вы знаете лекарство? Доктор Фергюссон сказал, что…
- Я не доктор Фергюссон. У меня свои средства.

Астория ничего не смогла ответить. Она боялась. И, вместе с тем, ей отчаянно хотелось верить этой решительной, умной, всесильной женщине в чёрном платье, с глазами, зелёными и голубыми одновременно, но больше – зелёными.

- Послушай меня! Ты слышишь?
- Да.
- Я помогу тебе при нескольких условиях. Ты будешь делать всё, что я повелю, без лишних вопросов и лишних разговоров. Поняла?
- Да.
- Ты выполнишь?
- Да. Да, - твердила Астория, как заведённая.
- Хорошо. Но сначала нам нужно поговорить с Драко.
- Я боюсь, - призналась Астория. – Он рассердится.
- Постарайся не плакать и вообще, держи себя в руках. Мужчины не выносят женских слёз. Ступай, приведи себя в порядок. Я позову, когда будет нужно.

Астория медленно кивнула и выскользнула из комнаты бесплотной тенью.

А дождь всё шёл.

Миссис Малфой постояла немного у дивана, собираясь с мыслями.
Игра начинается. И теперь она, Нарцисса, будет вести партию. Каждый займёт то место, которое ему положено.

Она провела ладонью под волосами. На пальцах остались капельки пота.
- Берти!

Шаркающими, но быстрыми шагами домовиха приблизилась к госпоже.
- Убери это, - Нарцисса брезгливо кивнула на скомканный платок. – И откройте окна повсюду: здесь невозможно дышать.
- Уже открыли, хозяйка.
- Завари для Астории липовый цвет и проследи, чтобы её никто не беспокоил. Ей нужно поспать хотя бы полчаса. Знаешь что, добавь ей в чай немного Сонной микстуры.
- Берти сделает. Чего ещё желает хозяйка?
- Позови доктора. Никого не впускать к нам.
- Да, хозяйка.

А дождь всё шёл. Нарцисса поднесла шкатулку к лицу. Благовоние сухого дерева перебивало запах земли, до странности похожий на запах женского тела.

- Миссис Малфой?

В гостиную зашёл круглоголовый мужчина в очках, с мальчишеской стрижкой. На лацкане форменной мантии была вышита крылатая запятая – голубь, эмблема больницы святого Мунго.
- Дезидерий, - Нарцисса повернулась к нему.

Он вопросительно склонил голову набок.
- Дезидерий, не будем тратить время. У меня есть к вам просьба.
- Я вас слушаю.

Игра начинается.


***


Самые крупные перемены в жизни, как правило, предваряются самыми безобидными словами. Например:
- Добрый день.

В траве, как огромная кувшинка, желтел таз. Луна щурилась, закрываясь от солнца отжатым полотенцем. Напротив неё стояла женщина в чем-то длинном и чёрном, сколотом у горла брошью, и тоже щурилась.

- Добрый день, - повторила она.
- Здравствуйте, миссис Малфой. У вас очень красивая брошка.
- Я хочу поговорить с вами. Нам не помешают?
- Нет, я одна. Присаживайтесь, пожалуйста. Только осторожно, здесь повсюду лужи.

Она бросила полотенце в пустой таз, вытерла руки о фартук и придвинула Нарциссе плетёное кресло, согнав с него стайку воробьёв.

- Я - Луна Лавгуд. Хотя вы это, конечно, знаете. Мы ведь виделись раньше, правда? Ваша сестра ещё разбила мне лоб и губы о каминную полку. Простите, я перебила, вы о чем-то хотели поговорить.

Нарцисса вместе с креслом отодвинулась подальше от голубых ползунков, развешенных на верёвке.
- Вы родили ребёнка от незаконной связи с моим сыном?
- Может быть. Если вы объясните мне, что такое незаконная связь.
- Мой сын женат на другой женщине.

Луна слегка покраснела и ответила, неотрывно глядя на Нарциссину брошку:
- Между мной и Драко нет ничего, что могло бы обидеть миссис Асторию Малфой.
- Кроме этого! – палец Нарциссы указал на коляску, где дремал, причмокивая губами, маленький мальчик.
- Это Гэлве, познакомтесь.
- Это не просто…Гэлве. Ваш сын – ублюдок.

Луна вздрогнула, как от удара, и рассыпала прищепки.
- Простите?
- Ваш сын – ублюдок. Он наполовину Малфой, наполовину...сложно даже сказать кто. Хвала небесам, вы, по крайней мере, чистокровны. Хотя ваша кровь мне не нравится.
- А как отличить одну половину от другой?
- По-вашему, это смешно? – глаза у Нарциссы стали зелёными, как яд.

Луна ползала на коленях и вылавливала прищепки из лужи.
- Я просто не понимаю.
- Вы этого и не поймете. Объяснять бессмысленно. Допустим, я скажу, что кровь - единственное, что имеет настоящую цену, что кровь - это жизнь, кровь - это сила, что в крови - чистой крови - заключена истина и всякий осквернитель смешивает правду с грязью. К вам это все равно не имеет никакого отношения...

- Как интересно! Подайте мне, пожалуйста, прищепку.
- …поэтому у меня есть для вас предложение. Или игра – называйте, как угодно.
- Я люблю игры! – Луна перевернула таз вверх дном и села на него, в предвкушении потирая руки.
- Отдайте нам вашего сына, - Нарцисса наклонилась к ней. Луна не сразу заметила, что та протягивает ей прищепку. А заметив – не сразу взяла.
- Ка-какая-то странная игра. Зачем вам Гэлве?
- Он – Малфой и должен быть вместе с Малфоями.
- Вы сказали неправду. Точнее, не всю правду. Есть что-то ещё? Наверное, Астория не может забеременеть. Близкородственные браки не доводят до добра.

Луна всё понимает. Только миссис Малфой об этом пока не догадывается.

- Надо полагать, Драко любит делиться с вами домашними новостями.
- Нет, Драко мне ни о чем не рассказывал. Нетрудно догадаться самой: если вам понадобился Гэлве, значит, дела совсем плохи. Иначе бы вы не пришли сюда.
- Допустим. Ваше слово? – Нарциссу невозможно было ни сбить, ни смутить.

Луна подперла голову рукой.
- Подождите. Мы же играем, так? В игре есть призы. С вашим призом всё ясно, а что могу выиграть я?
- Денег не предлагаю, вы не возьмёте. Вы же выше денег, как я погляжу, - Нарцисса сделала насмешливый жест в сторону фланелевой нижней юбки с обтрепанным кружевом. – Благополучие вашего сына для вас важно?
- Благополучие?
- Именно, благополучие. Вы живёте с отцом, чьи финансовые возможности и психическое здоровье на грани краха. Вы не работаете, потому что ни к чему не способны и ни на что не годны. Вы даже бельё стираете вручную. Если бы Драко по доброте своей не помогал вам материально, вы бы уже завтра пошли по миру.
- Я делаю украшения на продажу, - вставила Луна и в доказательство качнула серьгами в виде больших деревянных звезд.

Нарцисса не обратила на её слова никакого внимания.
- Пока что вы живёте уединённо, не поддерживаете отношений с друзьями. Но секреты имеют свой срок хранения. Рано или поздно, ваш сын вырастет, и что вы ему скажете о его папе? Что скажут о нём другие? Хорошая репутация будет у мальчика – безотцовщина, прижитый неизвестно от кого. Да и каким он ещё вырастет - в этом доме. Не обижайтесь, Луна. Я не хочу вас оскорбить. Я говорю то, что думаю.
- Я и не обижаюсь.
- А мы – мы сможем дать этому ребёнку всё. У него будет лучшее поместье, какое только есть на островах. У него будет прекрасное воспитание и достойное образование. У него будет полноценная семья, ведь, в конце концов, Драко его родной отец и тоже имеет на него право. Он войдет в наш род, а это, поверьте, дорогого стоит. Ребёнок чист от грехов родителей, у него есть возможность исправить их ошибки. Ему воздадут должное. У него будет уважение, сила, блеск. Я всё сделаю для этого!
- Кое-чего у него не будет. Меня.

Нарцисса смотрела вниз на озеро, которое от бесконечного дождя превратилось в настоящее море и проглотило деревянный причал. На фоне этой панорамы мелькали ослепительные фантомы из будущей жизни малыша Гэлве.

- Это – простите – совсем не так уж важно. Астория станет ему гораздо лучшей матерью. Не беспокойтесь, она очень добрая женщина, к тому же, хорошо воспитана и с крепкой моралью. Ваш сын только выиграет.
- А если я откажусь?
- Что?

Гэлве захныкал. Луна приложила палец к губам и перекатила коляску в тенёк: пока они беседовали, солнце успело переместиться.
- Что если я откажусь? – повторила она шёпотом, вернувшись к Нарциссе. – Что если я не захочу играть в вашу игру?

Нарцисса оскалила верхний ряд мелких и острых, как у куницы, зубов, даже не пытаясь замаскировать это под улыбку.
- Тогда вы окажетесь в сумасшедшем доме.
- В каком смысле?
- В прямом. Будьте благоразумны. Упрямство не поможет вам сохранить сына.
- Вы думаете, меня совсем некому защитить?
- Дорогая Луна, ваши приятели, конечно, вас любят, но неужели они удивятся, когда вы окажетесь в сумасшедшем доме? Особенно, если вы расскажете им про ребёнка, которого никто никогда не видел.
- Его видел папа, видела мисс Дампи.
- Им веры не больше, чем вам.
- Его видел Драко.

Нарцисса подняла указательный палец, как будто ловила её на слове.
- Даже не надейтесь. Драко не станет свидетельствовать в вашу пользу. Вы сами попросите его об этом. И сами знаете, почему.
- Я никогда не думала, что вы жестокая.
- Вы правы. Я не жестокая. У меня просто свои интересы. А победитель в игре бывает только один. Чем я виновата? Неужели тем, что умнее других?

Луна с изумлением глядела на волшебную палочку в руках Нарциссы.
- Что это?
- Маленький аргумент нежестокой женщины. Шутки в сторону, Лавгуд! Решайтесь.
- Подождите, миссис Малфой, подождите, пожалуйста, - Луна выставила вперёд ладонь. – Подождите. Я тоже хочу сыграть.
- Во что?
- В нашу игру, разумеется. Вы сами сказали. Я хочу попробовать. Если я выиграю, то вы уйдете. Это будет мой приз. Договорились?
- Какие глупости!

Что-то в Лунином лице заставило Нарциссу насторожиться и перехватить палочку поближе к рукоятке.

- Вы – Нарцисса Малфой. У вас слабые лёгкие, и правый глаз чуть-чуть косит. Вы очень тщеславны, поэтому не умеете играть по правилам. У вас внутри один лед, но что будет, если он растает? Ведь в вашей груди пусто. Удар ножом в сердце, верно?
- Вы бредите! – Нарцисса в ужасе отшатнулась от неё.
- Ваша тоска у вас в руках. Это ведь мужской перстень? Он уменьшен в размерах, но ведь это мужской перстень? Почему вы его носите?

Луна сомкнула веки и сказала с придыханием:
- Он такого же цвета, как его глаза.
- Замолчите!
- В вас скопилось столько боли и гнева, что вы уже перестали чувствовать их. Мне так жаль вас, миссис Малфой, но ни один человек на свете не сумеет вам помочь.

Нарцисса выпрямилась во весь рост. Хрустнула прищепка, попавшая под её каблук. Луна улыбалась.

- Откуда?
- Теперь вы поняли, что это не игра? Но даже если вам больше нравится играть, чем жить, то всё равно я выиграла. Уберите палочку, миссис Малфой. Мы не сможем стать врагами.
- Откуда? Ради всего святого, откуда?! – руки Нарциссы тряслись, и волшебная палочка медленно опускалась.
- Я была за той чертой. Послушайте, миссис Малфой! Я видела его. Он просил вас быть умницей. Уберите палочку.

Нарцисса не верила её потусторонней улыбке и уговаривающему тону. Но рука с палочкой опускалась ниже и ниже, и, боясь, как бы она не упала совсем, Нарцисса сморгнула злую влагу, которая не желала превращаться в слёзы, а на вкус была скорее горькой, чем солёной, и шепнула два слова:

- Петрификус тоталус.


Глава 8. Фиолетовая.

Уважаемые читатели и подписчики. Прошу прощения за длительную паузу в выкладке новых глав. Теперь-то у нас пойдет быстрее!
________________________________________________________

Похороны были назначены на вторник. Драко страдал. Он сжимал переносицу двумя пальцами, чтобы не видеть раскрытый саквояж и домовика, аккуратно укладывавшего туда стопку жестких от крахмала воротничков.
Ужасно. Придется во имя родственных отношений и для демонстрации глубокой скорби напяливать остроконечную шляпу, которая делает его лицо похожим на ромб. Воистину, смерть никогда не бывает кстати. Разве что для заждавшихся родственников.

Однако Жозефина Малфой, прожившая отмеренные ей семьдесят пять лет в маленьком французском городишке с непропорционально громоздким названием, не оставила своим близким ничего, кроме доброй памяти о себе.
Между Драко и этой скончавшейся на днях пожилой дамой не могло быть совершенно ничего общего по той причине, что когда-то давным-давно два брата из малочисленного, но влиятельного французского рода рассорились насмерть – и тут бы уже никто не доискался до причин. Жану плюнул под ноги Матье, заявил, что сможет жить спокойно только если между ним и братом будет, по крайней мере, тридцать ярдов водного пространства и, покинув континент, отправился в Британию. Так род Малфоев разделился на две ветви: французскую и английскую. Общения они между собой не имели и в семейные альбомы друг друга не вписывали. Время шло, потомки Жану укоренились и вросли в британскую почву, превратились в стопроцентных англичан, пережили и расцвет, и увядание, но по-прежнему сохраняли авторитет. А их дальние французские родственники, напротив, измельчали, опростились и уже с трудом выговаривали словосочетание «генеалогическое древо».
Малфои стыдились этого родства и всячески его скрывали. Чудесным исключением стала уже упомянутая мадемуазель Жозефина, к которой ни с того, ни с сего проникся симпатией Абраксас Малфой, вздорный человек, чьи симпатии всегда были необъяснимыми. Он пригласил её к себе в поместье на свадьбу сына. Потом предложил остаться еще на неделю. В итоге, Жозефина Малфой прожила в «Фортуне» четыре года и могла, вероятно, прожить еще дольше, если бы однажды не позабыла поддаться Абраксасу в карты. Он проиграл пятнадцать серебряных жетонов и лишил Жозефину своего расположения. Она уехала, потому что, если Абраксас лишал кого-то расположения, любому хотелось повторить подвиг Жану Малфоя.
Особенно горевала по ней Нарцисса, молодая миссис Малфой, которой Жозефина помогала дельными советами в обустройстве семейной жизни и в уходе за маленьким Драко. Первое время после отъезда они даже переписывались, правда, редко и недолго.
А теперь Жозефина Малфой умерла. Нарцисса собиралась ехать на похороны, но в последний момент у нее обострилась межреберная невралгия, и она благословила исполнить священный долг Драко. Тот попытался отказаться, но мать приподнялась с высоких подушек и сурово подытожила: Жозефина умерла, она, Нарцисса, больна, а Драко ленив и не помнит добра.
Так и вышло, что Малфой в сопровождении саквояжа и шляпной коробки ступил на паром, идущий через Па-де-Кале. Впереди ждала встреча с ненаглядными родственничками, позади оставалась нерешенная проблема.

Его проблему звали Астория, и Драко постоянно приходилось напоминать себе это имя, когда он, просыпаясь по ночам, в недоумении таращился на лицо спящей рядом женщины.
Собственно, до недавних пор Астория никаких проблем не создавала. Не произошло того, чего так боялся Драко - вторжения в дом чужого человека, который разрушит своим присутствием тонкостенный мир Малфоев. Ну, появился лишний прибор на столе. Ну, стало чуть неудобнее спать: приходилось контролировать свои движения, чтобы не заехать ненароком жене локтем в челюсть, как случилось однажды – такой стыд! Ну, не надо было теперь самому завязывать галстук и заботиться о многих других мелочах. Астория вела тихое, немного хлопотливое женское существование, не вмешивалась в дела мужа, и Драко это вполне устраивало, хотя порой в душе возникало ощущение легкой абсурдности: не за горами была вторая годовщина их свадьбы, а Малфой знал о своей жене немногим больше, чем в первый день их совместной жизни. Но внезапно все изменилось.

Когда Нарцисса и Астория вошли к нему в комнату, Драко сразу понял, что они собираются говорить о ребенке, и отложил книгу. Когда к молодой замужней женщине слишком часто наведывается доктор, даже мужчина может что-то заподозрить.
Малфой был уверен, что Астория беременна.

Говорила Нарцисса, емко и лаконично. Драко слушал и кивал головой, как болванчик. Астория, напудренная до гипсовой белизны, мужественно крепилась. Но стоило Нарциссе тактично оставить супругов наедине, как Драко неуклюже попытался сказать что-нибудь утешительное, а добился обратного результата: Астория закрыла лицо руками и разрыдалась так, что камень бы треснул от сострадания.
Этой ночью им не довелось поспать. У Астории случился истерический припадок. Она плакала, и плакала, и плакала, содрогаясь всем телом и бессвязно причитая. Наверное, лучшим лекарством была бы пощечина, но Драко никому никогда пощечин не отвешивал и поэтому боялся сделать что-нибудь не так, перестараться. Вместо этого он гладил Асторию по волосам, вытирал слезы, мутные от растекшейся пудры, бормотал какую-то чушь, пытался напоить жену то водой, то вишневой настойкой, пролив, в итоге, одно – на ковер, другое – себе на брюки. Он даже поцеловал её два раза в пахнущие липовым цветом губы. Все напрасно.
Только под утро Астория выбилась из сил и забылась тяжелым сном, скорчившись на неудобном, не приспособленном для спанья диване. Драко пристроил ей под щеку твердую, как камень, подушечку, набросил на ноги свободный конец покрывала, а сам в позорно мокрых брюках уселся на письменный стол, прямо на бумаги и попытался увидеть в серых утренних сумерках какой-то выход из сложившегося положения. Разум, придавленный головной болью, работал натужно, со скрипом. Если бы Малфой был больше знаком с маггловским миром, то ему на ум пришло бы сравнение со старым подъёмным краном, громоздящим один на другой блоки многоэтажного дома.

На первом этаже жил чистокровный маг с консервативными взглядами. Он создавал свою семью – как и всю свою жизнь – по тщательно выверенному, обдуманному сценарию и столкнулся с непредвиденными трудностями. Дети – важная часть сценария, его кульминация, тонкие веточки раскидистого фамильного древа. Для чего и женятся, как не для этого? Ведь не для того же, чтобы простыни греть.
Болтать будут много, конечно. Языки в кровь сотрут. И что теперь делать? Развод брать? Да?

Тут же сверху торопливо надстроился второй этаж, откуда заманчиво сверкнули серые глаза и заалело от смущения маленькое ухо, украшенное жемчугом, – когда мы поженимся, я раз и навсегда положу конец дешевым побрякушкам. Серьезно, почему бы и нет? Развод по причине бесплодия законно обоснован, общественно одобряем и – если честно – не так редок. Слишком уж крепок и наварист был генеалогический бульон, в котором сотни лет тушились аристократы, слишком часто пересекались родственные связи… Развестись, жениться на Луне, дать, наконец, Гэлвину законную фамилию. И Нарциссе будет трудно спорить, ведь сама-то она оплошала с выбором невесты для сына. А Астория…

Драко кинул взгляд на жену. Астория лежала на диване, сиротливо подтянув ноги к груди. Несчастная девочка, попавшая из родительских объятий в неласковые, холодные руки чужой семьи. Униженный, раненный в самое сердце ребенок, который не знает, какое наказание выдумают его новые повелители. Да?
Драко подошел ближе, вынул из волос Астории гребень, впившийся ей в висок, и, подняв глаза, увидел третий этаж.

На третьем этаже уже давно поселился тихий сумасшедший, который, тем не менее, пригрозил Малфою кулаком. Этот сумасшедший, оказывается, все уже решил за Драко. Он был отчего-то уверен, что на чужом несчастье счастья не построишь, и твердо намеревался прожить остаток дней своих рядом с Асторией и, по всей видимости, умереть на ее руках. Драко обычно приходилось кровопролитно сражаться с этим типом за право распоряжаться собственной жизнью, но сейчас их мнения совпали, хотя и не абсолютно. Малфой знал, что счастье очень основательно и удобно строится на двух, а то и на трех чужих несчастьях. Но выгнать из дома Асторию, такую кроткую и нежную, которая ни разу не вызвала в нем ни гнева, ни даже раздражения? Вышвырнуть, как половую тряпку, на позор и поругание? Красавицу, умницу, гордость факультета и родителей, заслуживавшую самого ослепительного счастья – заслуживавшую больше, чем многие, во всяком случае, больше, чем сам Драко – обречь на пустое, безрадостное существование – не женой, не вдовой, без мужа, без детей, в атмосфере любопытства, жалости и пренебрежения, которое почему-то всегда появляется у почтенной матери семейства в присутствии бесплодной женщины и заставляет её украдкой подбирать юбки, как будто недуг может заползти по ним, словно зловредное насекомое? Плюнуть на все эти кольца, надеваемые с клятвой, где говорится о покровительстве и заботе, «пока смерть не разлучит нас», и выгнать женщину – его жену, ни много, ни мало, которая припала к нему со слезами, ища этого покровительства? Да?
Нет. Пусть это вопреки разуму, расчету и даже собственным желаниям - нет.

Когда солнце взошло, Драко принял окончательное решение и, преследуемый вспышками головной боли в обоих висках и в затылке, поплелся в их с Асторией спальню, рухнув поперек расстеленной, но так и не смятой кровати. Разбудила его перепуганная Берти, которая умоляла Драко признаться, что за злодеи напали на него ночью, куда они его ранили – красные пятна на его брюках Берти приняла за кровь – и какие губительные чары наложены на дорогую миссис Асторию, что она спит на узеньком диванчике, одетая, с неразобранной прической, как будто подвыпившая простолюдинка.
Так закончилась эта сумасшедшая ночь.

Но ведь мало просто решить, нужно было что-то делать, предпринимать какие-то шаги. Драко с немым отчаянием наблюдал, как подопечное ему королевство сползает в безнадежный хаос, но не знал, с какой стороны приняться за спасение. В довершение всего, тетка Жозефина отдала концы, и, хотя мамино поручение шло вразрез с обстоятельствами, поразмыслив, Драко решил, что трехдневная передышка пойдет ему на пользу.

Тетушкин дом был маленьким, аккуратным и битком набитым людьми. Жозефина Малфой жила в полном одиночестве, но проводить ее в последний путь съехалась многочисленная родня со всей Франции, и много лет дремавший особняк забурлил жизнью. Драко приехал только вечером, проведя полдня с нелюбезными сотрудниками пограничной службы, которые читали и перечитывали специальный вкладыш в его удостоверении, сличали его лицо с колдографией, рассматривали его волшебную палочку и даже попросили закатать левый рукав. И все равно остались недовольны, потому что мистер Малфой, терпеливо сносивший все эти унизительные процедуры, не выдержал и предложил снять штаны для верности.
Вспотевшего и злого, его встретила у порога улыбчивая молодая женщина, дальняя родственница, которая взяла на себя роль хозяйки. Во всяком случае, именно она показала Драко его комнату и предупредила, что утром разбудит его рано. Или разбудит его пьяной, Малфой не совсем точно понял, потому что по-английски женщина говорила с трудом.
На следующий день состоялись похороны. Народу собралось больше, чем предполагалось, многие приходили на кладбище прямо с вокзала. У могилы все как один плакали. Похоже, они действительно любили тетку Жозефину. Драко, разумеется, не плакал – еще чего не хватало! Почему он должен лить слезы из-за старухи, которую в последний раз видел, еще будучи грудным младенцем? Он чувствовал себя здесь невероятно чужим, крутил в руках шляпу и с тоской смотрел поверх склоненных в скорби голов. Хотелось домой. И неважно, что только вчера он уехал оттуда с вороватым ликованием мальчишки, удравшего с уроков.

После похорон огласили завещание. Дом Жозефина Малфой отписала той самой женщине, которая уже чувствовала себя в нем полной хозяйкой. Остальное скудное имущество было распределено между другими родственниками. Английской ветви достался шиш с маслом. Драко не переживал по этому поводу. Ему не нужна была ни пара закопченных подсвечников, ни жалкая горстка кнатов. Вот если бы вместо кнатов ему предложили галлеоны, тогда бы он подумал. Может быть, даже всплакнул.
Потом Малфои перебрались из гостиной в столовую: начался поминальный обед. И тут Драко пришлось совсем кисло, потому что гости уже успели слегка стряхнуть с себя печаль и обратили взоры на него. Все они были вполне себе симпатичными людьми, простыми и доброжелательными деревенскими жителями. Французские Малфои давно перестали высчитывать поколения и – страшно сказать! – блюсти чистоту крови. Некоторые обзавелись магглорожденными супругами, о чем, впрочем, старались не заикаться, щадя чувства высокородного английского гостя. Они наивно полагали, что Пожиратель смерти – это просто человек, который недолюбливает магглов. Францию мало затронула Война, и, конечно, ее зловещие отголоски не докатились до той глуши, где проживали потомки Матье Малфоя. Поэтому они не чуждались Драко, напротив – гордились тем, что об одном из них пишут в газетах. Ему ласково пеняли на то, что он – Малфой! – не умеет говорить по-французски - и Драко принципиально не произнес ни одного французского слова, хотя не поленился взять с собой учебник за четвертый курс и бегло пролистать его на пароме. Из уст в уста переходила забавная история, пущенная в оборот хозяйкой, о том, что гость привез с собой всего один черный костюм и десять совершенно одинаковых рубашек – это на три-то дня! Все остальные, хотя и придерживались траурного цвета, оделись пышно и щеголевато. Чувствовалось, что похороны для них торжество – печальное, но торжество.
Драко просто изнывал от ярости. Ему было не привыкать к роли музейной диковинки, но с таким бесцеремонным любопытством он сталкивался впервые. Драко не знал, как ему вести себя с этими мужчинами, хлопавшими его по спине так, что дух захватывало, и с этими женщинами, которые тискали и мяли его щеки, словно гуммиарабик. Любые попытки обозначить свой статус и установить субординацию встречались снисходительными и поэтому обидными улыбками, будто он зазнайка-первокурсник, который первым выучил заклинание левитации. Если бы сейчас Драко сказали, что он по доброй воле приехал сюда, он бы этому ни за что не поверил.

Уже лежа в кровати и прокручивая в памяти прошедший день, Драко вдруг осознал одну простую, очевидную и ужасную истину. Не так уж страшно, что его угораздило попасть в такую дурацкую компанию. Страшно – и странно – то, что все эти люди - Малфои. Беловолосые, белоглазые, с худыми костистыми лицами, похожие на портреты в парадной гостиной. Багровый отсвет, который падал из камина на одеяло и его руки, лежавшие поверх, словно напоминал, что у Драко и хозяев дома кровь, как ни крути, общая. Багровая, бархатная, утомленная давностью лет кровь Малфоев. Факт, который не позволяет себя игнорировать.

Драко застонал и повернулся на другой бок, подальше от обличающего красного мерцания. В этой позе ему вдруг пришло в голову, что, в конце концов, если говорить честно, то весь высший магический свет смахивает на семейство Малфоев. Такая большая аристократическая деревня, где обожают сплетни и скандалы.
Мистер Б., сойдя с ума на старости лет, явился на званый вечер в одних кальсонах. Мисс У. везде появляется в белом и твердит, что это ее любимый цвет, а на самом деле всем известно: она без конца перешивает одно и то же платье, потому что её заботливый опекун, старший братец, промотал родительские деньги в карты. Супруги К., строгие поборники нравственности, кичатся своей образцовой семьей, хотя вот уже пять лет, как леди К. вместе с детьми тайком переехала к мистеру Ч., близкому другу лорда К. А сам лорд К. увлекся меценатством и покровительствует молодым музыкантам – как на подбор, робким мальчикам из провинции. О том, какая музыка играет в его доме за закрытыми дверями, остается только догадываться.
Словом, если сегодня ты высморкаешься у себя в спальне, стараясь не афишировать это событие, завтра тот же лорд К. скажет за завтраком своему юному протеже: «Я слышал, доходяга Малфой опять простудился». Еще неизвестно, что хуже: свора диких, никем и ничем не управляемых французов или воспитанные, родовитые англичане, которые знают о тебе всю подноготную и умело пользуются своими знаниями.

Драко снова повернулся лицом к камину. Он уже начинал понемногу дремать и, ослабив контроль над мыслями, сделал следующее скандальное предположение: если бы он, к примеру, ну, чисто теоретически, родился не Драко, а каким-нибудь Франсуа, то его родители – кем бы они ни были - вряд ли воспротивились бы его женитьбе на Луне. Наверное, они бы даже обрадовались. Ведь безумное тянется к безумному.

Драко полежал немного, прислушался к своим ощущениям и опять повернулся на другой бок. Это верчение помогало ему обособиться от предыдущей кощунственной мысли и закономерно перейти к другой, еще более кощунственной. Что если он, Драко, вовсе не случайно приехал сюда? Безумное тянется к безумному. Может быть, во всей этой истории есть скрытый смысл? Может быть, именно сейчас он в двух шагах от ответа на вопрос, мучающий его последние несколько лет: «Отчего я веду себя, как полный кретин?» Может быть, в самом деле, сказывается родство, и кровь Матье Малфоя неожиданно возобладала над братской? Или, может быть, здесь вина тетки Жозефины, которая успела обдышать маленького Драко бациллами сумасшествия? Спало оно, спало годами, это сумасшествие, периодически пробуждаясь без особых катастроф, а потом столкнулось с глобальным безумием Луны Лавгуд и процвело пышным цветом.

Думать дальше становилось небезопасно. Драко лег на живот, спрятав лицо в подушку, и поторопился уснуть.
Проснулся он от холода и от того, что рот оказался полным перьев. Вспомнил о ночных размышлениях и с опаской прислушался к себе: не выльется ли безумие в свою завершающую фазу, не захочется ли сбежать вниз, в столовую и стиснуть в братских объятиях, скажем, долговязого Рене Малфоя. К счастью, Драко сразу затошнило, и он успокоился.
Однако оставаться в этом доме рискованно: семейство Малфоев разрушающе действовало на психику Драко. Паром отходил от берега только в пять часов, и нужно было куда-то деться.

И тут Драко очень кстати вспомнил о своем тесте, Балтасаре Гринграссе, добродушном человеке и страстном любителе вина. Подвал «Гринграсс-Холла» был специально оборудован для того, чтобы там могла разместиться сотня драгоценных пыльных бутылок. Балтасар любил демонстрировать гостям свою коллекцию и особенно нахваливал продукцию семьи Тульпи. Драко вообще не очень любил белое вино, почему-то считая его женским напитком, но обещал при возможности посетить виноградник Тульпи – один из самых больших во Франции. Почему бы сейчас не воспользоваться возможностью?

Этот виноградник действительно впечатлял своими размерами. Славно было сгрузить багаж на руки домовых эльфов и пойти по лабиринту песчаных троп, по колено в серебристой зелени. Пойти, забыв обо всем и не веря ни во что, кроме протянутых ему навстречу треугольных глянцевых ладоней. Пойти, оставив за спиной тяжесть забот, цепи разочарований, битые стекла надежд, щупальца быта, острые ребра нужды, липкие комья приставшей лжи, быстродействующий яд оскорбленной гордости и золу гнева– то, чем он жил уже очень долго. И так это было хорошо, что Драко почти пожалел, что не заблудился, а вернулся по симпатичным красным дорожкам назад, к симпатичному красному дому с обширной террасой и ко всему прочему симпатичному цивилизованному миру. Там он по-прежнему был Драко Малфоем, владельцем усадьбы «Фортуна», и, как Драко Малфою, ему полагалось не бродить по винограднику, а обозревать пейзаж с террасы, за накрытым обеденным столом.

Для поднятия аппетита Драко выцедил бокал вина, закусив его сыром, по виду, вкусу и запаху напоминающим нестираное белье, затем с опаской съел пару ложек лукового супа, погрустил над каким-то овощным безумием, расковырял вилкой виноградное желе. Самым вкусным и сытным блюдом оказалась чашка крепкого Дарджилинга со свежими сливками – неожиданный сюрприз в этой варварской стране, пропитанной кофе.

Задобренный чаем, Драко решил купить в подарок тестю пару бутылок этой хваленой кислятины. Хозяин, который лично принес счет гостю, взглянул на его бумажник и как бы между прочим заявил, что кроме ресторана к услугам месье и сувенирная лавка.
В своей новой жизни Драко волей-неволей пришлось стать скуповатым, но роскошное прошлое иногда давало о себе знать, и тогда остановить мистера Малфоя не мог даже избыток нулей в сумме. Он позволил хозяину увлечь себя в магазин. Там определенно царили дамские товары – что справедливо, так как именно женщинам удается эффективнее всего выколачивать денежки из своих мужчин.
Для миссис Гринграсс, пытающейся догнать ускользающую молодость, Драко приобрел несколько кусков чудесного мыла с вытяжкой из виноградных косточек. Хотя, на его мужской взгляд, коричных палочек, кристаллов сахара и сухих лепестков там было больше, чем мыла.
Кокетливой, большеглазой Пруденс, самой младшей дочери Гринграссов, он купил атласные сиреневые ленты в косы. Нарциссе – узкие перчатки из замши с пуговками в виде ягодок. С размером долго думать не пришлось, он взял самые маленькие. Астории – зеркало с золоченой ручкой, расписанное зелеными лозами и синими виноградными гроздьями. Чтобы она посмотрела на отражение своего прекрасного лица и, может быть, немного повеселела.

Астория… Апатия, слезы, тревога, отчаяние, растерянность. И я.
Астория больше не плакала. При муже. Тем тяжелее было Драко видеть ее улыбку, которую она вымучивала под тяжелым взглядом Нарциссы, ее напудренное лицо с темными блестящими глазами умирающего зверя, слышать сквозь сон всхлипывания, затихающие при малейшем его движении, а утром – находить под подушкой влажные платки. Астория молчала, бледнела, худела, послушно принимала горькую микстуру, которую ей прописал доктор Фергюссон, но счастливей от этого не становилась.
Драко просто с ума сходил от беспокойства. С той памятной ночи что-то изменилось в его отношении к Астории. Он чувствовал себя ответственным за нее, он ее жалел, в конце концов, он не мог позволить ей вот так просто зачахнуть от тоски – а эта возможность со дня на день казалась ему все менее невероятной. Драко пытался быть ласковым, периодически начинал какие-то бестолковые разговоры, которые не заканчивались ничем хорошим, подолгу стоял, занеся кулак над дверью её комнаты, откуда она не выходила целыми днями, и не решался войти, потому что боялся вздрагивающей от боли тишины.
Он чувствовал себя виноватым перед ней, хотя понимал, что здесь его вины нет. Разве в том, что он не мог, не умел ее утешить. Вот если бы на месте Астории была Луна, Драко бы нашел нужные слова, а может, они бы ему даже не понадобились – просто прикосновение, просто взгляд. Но Луну он любил, а Асторию… Асторию он тоже любил – как мог – и делал для нее все, что было в его силах – но не больше.

Воспоминание о Луне разлилось в груди, как теплая вода, и Драко решил, что неплохо бы и ей купить подарок. И он точно знал какой. Пусть не вышло жениться на любимой женщине, но, все же, у него есть какие-то права, например, выдернуть из ее ушей бисерную дрянь и заменить на что-то более подобающее. Драко долго вертел этажерку с серьгами и, наконец, выбрал одну пару. На золотой веточке висели круглые виноградинки из аметиста. То, что нужно: достаточно необычно, чтобы понравиться Луне, и достаточно изящно, чтобы понравиться человеку, имеющему вкус.

- Отличная покупка, месье, вашей жене очень понравится, - пропела продавщица, с любовью завязывая бантик на упаковке.
«Вот так и становятся многоженцами», - уныло подумал Драко и вздохнул:
- Хочется верить.

Оставалось еще одно: Гэлве. К покупке подарков для сына Драко всегда подходил с повышенной ответственностью. Особенно, после того как Гэлве съел все пуговицы на курточке у игрушечного гнома. Драко перещупал и перенюхал все игрушки в магазине, даже попробовал их на зуб. Строгий отцовский контроль прошла только мягкая подушечка в виде виноградной грозди бодрого фиолетового цвета. Луна положит ее Гэлве под голову и будет петь ему на ночь:

«Качайся, мой мальчик, то вправо, то влево.
Отец твой – король, а мать – королева,
Сестра твоя – леди в мехах и в шелку,
А брат – барабанщик в гвардейском полку».

И Гэлве приснятся длинные, фиолетовые сны…

Оплатив свои покупки, Драко покинул гостеприимные плантации Тульпи. За ним тянулся целый караван пакетов, пакетиков, коробочек, даже один ящик с виноградом – виноград, правда, был тепличный. Со стороны казалось, что это движется процессия в честь Диониса.

Только заняв свою каюту, Драко осознал, как сильно ему хочется домой и как крепко он к нему привязан. Конечно, хорошо сбежать и отвлечься, но только ненадолго. Слишком уж досаждают бесконечные вопросы. Поправилась ли мама? Пришла ли в себя Астория? Заменил ли мистер Лавгуд прогнившую доску на мостках, чтобы Луна опять не свалилась в воду, полоская белье? Прошла ли простуда на губе у Гэлве? Не подсунул ли плутоватый рыбник лежалую треску, воспользовавшись тем, что хозяева такие страшные растяпы и нет рядом мистера Малфоя, чтобы пощупать жабры и заглянуть в глаза каждой рыбине? Достаточно ли глупа старуха-молочница, чтобы не догадаться, почему он оплачивает два счета отдельно, и достаточно ли она умна, чтобы никому об этом не проболтаться? Не стоит ли обратиться к Элвису-эльфоторговцу и заказать парочку домових-прачек, которые не перепортят все рубашки утюгом? Успеет ли он перехватить крайне выгодный контракт на редактуру справочника лекарственных растений, или опять этот лизоблюд-грязнокровка Томпсон притащится в кабинет к Бриггзу со своей наглой рожей и коробкой вонючего маггловского зелья – сигар, скажет: «Хэлло, шеф, что нового?», отпустит остроумнейший каламбур на счет Драко – вроде того, что он владел, а теперь одалживается* - и контракт увильнет у Малфоя из-под носа?

Хмык открыл ворота большим железным ключом, и Драко вошел, вдыхая полной грудью холодный английский воздух и окидывая свои владения цепким хозяйским взглядом. Ворота смазаны, не скрипят – хорошо. Трава выкошена. Надо будет после обеда – нормального обеда! – прогуляться по Кленовой дороге и проверить, хорошо ли вколотили новую плиту взамен расколовшейся или она пляшет под ногами, как палуба корабля. Эти бездельники думают, что если к склепу редко ходят, то можно там вообще не убирать! Что тут за куча? Ага, наконец-то доставили черепицу. И, разумеется, не того оттенка, который Драко собственной рукой вписал в бланк заказа. Они выбрали «Бисквитное печенье», а здесь что-то совсем темное, только для склепа и годится. Все эти каталоги – сплошной обман. Хотя может он и ошибается, может, черепица просто потемнела от дождя... Ну, так и есть. С ремонтом затягивать не стоит, судя по прогнозам в «Ежедневном пророке» очень скоро на чердаке можно будет устраивать Королевскую регату.

Драко взбежал по ступенькам крыльца. Берти его почему-то не встретила. Хмык сам снял с него мантию, передав багаж на руки домовика Руди и шепнув ему пару слов.
- А что, Хмык, - спросил Драко. – Как самочувствие обеих миссис Малфой?
- Хвала небесам! – пропыхтел домовик, возясь с его шнурками. – Хозяйки теперь совсем здоровы.
- Что нового у нас?
На этот вопрос Хмык не ответил. Он что-то смущенно буркнул и пошел вешать мантию в шкаф. Такой дерзостью домовики Малфоев никогда не отличались, за исключением отброса-Добби.

- Драко, мальчик мой!
Навстречу ему спускалась Нарцисса. Вид у нее был цветущий, и у Драко сразу отлегло от сердца.
- Хотел купить несколько домовиков, но не стану: старые от рук отбились. Здравствуй, мама, рад тебя видеть.
- Все прошло благополучно?
- Да, если можно так выразиться о похоронах. Я привез вам из Франции подарки. Сейчас… а, Руди утащил мой саквояж. Ладно, потом вручу. Как Астория?
- Она в порядке, поздоровела и повеселела. Ты ее просто не узнаешь. Она не смогла выйти, чтобы встретить тебя, потому что занята кое-чем. Мы можем вместе зайти к ней.
- Прямо сейчас?
- Прямо сейчас.
Драко засмеялся:
- Мама! Я же прямо с парома. Дай я хотя бы переоденусь и вымою руки.
Нарцисса тоже засмеялась, кокетливо и немножко нервно, и просунула руку ему под локоть.
- Нет, пойдем сейчас! Мы приготовили тебе сюрприз.
- Неужели? Сгораю от нетерпения. Что ж, пойдем.

Почему Драко стало чуть-чуть тревожно? Почему взгляд цеплялся за ничего не значащие мелочи? Например, комод, который раньше был заперт в нежилой комнате напротив супружеской спальни Драко и Астории, а теперь почему-то стоял прямо на лестничной площадке, с выдвинутым верхним ящиком, откуда горестно свисал одинокий носок.
У дверей, ведущих на жилой этаж, возникла небольшая заминка. Драко и Нарцисса нагнали Берти, которая сжимала в руках большущий, дышащий паром кувшин, а ногой – придерживала створку. Тут из дверей выскочил Руди и чуть не сшиб главную домовиху.
- Смотри, куда идешь, глупый эльф!
- Простите, мэм, хозяйка спрашивает, нет ли у нас полотна потоньше.
- Я сейчас сама зайду к хозяйке. Ты ступай и принеси лестницу. Да, осторожно, дурак, не опрокинь кувшин!
- Ну, в чем дело! – воскликнул Драко, раздраженный внезапным препятствием: они с матерью вынуждены были остановиться, потому что обогнуть домовиков в узком дверном проеме не представлялось возможным.
Услышав его голос, глуховатая Берти подпрыгнула и едва не облила Драко кипятком.
- Хозя-я-ин! – она склонилась в раболепном поклоне. – Вы приехали и осветили наш день! Миссис Нарцисса, я вас искала. Мне нужно сказать вам пару слов насчет Вы-сами-знаете-чего.
- Что здесь происходит, гром вас разбей?! – Драко повысил голос.
Нарцисса прервала его, обратившись к Берти:
- Иди, куда шла! Астории не говори пока, что хозяин приехал. Иди, иди!
Домовиха кивнула и исчезла в коридоре.

- Пора мне вводить порку по средам! – мрачно пообещал Драко начищенной дверной ручке. – Мама! Мне кто-нибудь что-нибудь объяснит?
Нарцисса улыбнулась какой-то жесткой, ломкой улыбкой:
- Ты сейчас все увидишь сам.
Драко решительно шагнул в коридор. Внутреннее чутье подсказывало ему, куда нужно идти.

Дверь необитаемой комнаты была теперь открыта, более того – распахнута настежь. Но зайти внутрь Драко не успел. Нарцисса ухватила его за рукав и втянула в спальню напротив. Драко не сопротивлялся и даже не удивился, глядя, как мать накладывает на вход Запирающие и Оглушающие чары. Он уже понял, что его ждут неприятные новости. Какие-то секреты, тайны, о которых нужно шептаться, а не говорить в полный голос. Тайны, которые известны всем, кроме него. Это раздражает.
Драко обвел взглядом спальню, где все предметы тоже потеряли свое место. За неимением свободного пространства он сел прямо на кровать со смятым покрывалом и сразу вспомнил ту безумную ночь, когда спал здесь, один, в залитых вином брюках.

- Я жду объяснений.
Нарцисса села рядом. От нее вдруг повеяло чем-то, что чувствуется вблизи огромной горы – холодом, спокойствием и несокрушимой силой, во много раз превосходящей человеческую. Драко внутренне подобрался, как перед борьбой. В том, что ему придется бороться, сомнений не оставалось. Он звериным чутьем ощущал это, еще не зная причины и цели – страшна была она, слепая, угрожающая неизвестность.

- Посмотри туда! – Драко проследил взглядом за волшебной палочкой, которой Нарцисса указала на дверь. Доски затрепетали, древесный узор начал расплываться, разматывать кольца, становиться прозрачным, пока верхняя часть двери не превратилась в стекло, сквозь которое был виден коридор и комната напротив. Картинка начала приближаться и укрупняться, и Драко показалось, что он стоит там, в той комнате, такой стерильно чистой, что нос невольно ощущал легкий запах обойного клея. Руди вешал занавески, стараясь не раскачивать лестницу. Посреди комнаты стояла эмалированная ванночка, куда Берти выливала воду из кувшина.
Астория тоже была там, и – да, Драко поначалу ее действительно не узнал. Невыспавшаяся, одетая в затрапезное голубенькое платье, с волосами, небрежно скрученными на затылке, она, тем не менее, сияла, словно тысяча солнц разом. Потому что, перегнувшись через перильца детской кроватки, принадлежавшей когда-то Драко, она держала за ручки маленького ребенка и, смеясь, пыталась поднять его. Малыш счастливо взвизгивал и дрыгал ножками. Он не хотел вставать, он хотел баловаться.

Драко стиснул в кулаке край покрывала.
Один мир на полном ходу врезался в другой, размалывая плиты, разбрызгивая океаны, и все вместе рухнуло в небытие, в хаос, во тьму.

- Это… Гэлве! – выдохнул он.
Нарцисса качнула головой:
- Ошибаешься. Это Скорпиус Малфой, твой сын. Твой и Астории.
Драко снова взглянул на полупрозрачное пятно. Астория вытащила, наконец, мальчика из кроватки и снимала с него новенький голубой костюмчик. Берти разворачивала махровое полотенце, готовясь к купанию.
Что может быть естественнее? Вот его жена, вот его сын. Его жена Астория купает его сына Скорпиуса. Она счастлива, ребенок смеется и брызгается. Что может быть естественнее?

Драко встряхнул головой.
Нет. Что за бред? Какой Скорпиус? Это Гэлве! Это его светлые, вьющиеся волосы, его близко посаженные глазки, даже подсохшая корочка простуды на губе – его! Это Гэлвин, сын Луны Лавгуд.
Луна…
А где Луна?
Где Луна?!
Он снова скомкал покрывало в кулаке, так, что вены на руке вспухли.

- Где Луна?
- Там, где ей положено быть.

Она бы ни за что не отдала Гэлве, ни за что.
Внутри все сковало, будто Драко проглотил Ступефай. Ни одного окаянного слова не сходило с языка. Как у человека, который не хочет признаться себе, для чего его привязали к столбу и разложили кругом хворост.
- Ты ее убила? – произнес он, наконец, и сам поразился тому, каким ровным был его голос.
Нарцисса фыркнула:
- В своем ли ты уме? Зачем мне жизнь Луны Лавгуд? Мы встретились, поговорили, и ты не поверишь, насколько милой я была с этой женщиной. Теперь она, по моей рекомендации, проходит лечение на психоневрологическом отделении больницы святого Мунго. Астория любезно согласилась позаботиться о ребенке. Для нее он – внук тети Жозефины, несчастный сиротка, которого ты из сострадания решил взять к нам на воспитание и послал вперед себя с кормилицей. Кормилицу, кстати, я сама нашла. По-английский она не говорит, зато и не проговорится. Только ты веди себя умно.

Драко еще раз встряхнул головой. Он услышал только одно. До сознания с трудом доходили неповоротливые слова.
- Психоневрологическое отделение? Ты отобрала у Луны сына и заперла ее в сумасшедший дом?
- Драко, ты бросаешься слишком громкими обвинениями. Не драматизируй, все совсем не так, как тебе хочется представить.

И тут Драко вскинулся, словно разложенный хворост подожгли, и первые язычки пламени лизнули ступни.
- Не драматизируй?! Да откуда ты берешь жестокость, чтобы говорить мне такое? Кто тебя наделил властью вмешиваться в мою жизнь, в жизнь Луны, Астории, Гэлве, всех? Ты плетешь интриги у меня за спиной, как вороватая прислуга! И ты заявляешь мне об этом без страха и смущения, уверенная в том, что я безропотно приму твою волю! Я – хозяин этого поместья и тех, кто в нем живет, я – ваш единственный указ! И если об этом забыли, я готов напомнить! Здесь не «Черные тополя»**, в доме Малфоев никогда не распоряжалась женщина и не будет, пока свет стоит! Ты немедленно – слышишь? – немедленно пойдешь к Астории, все ей объяснишь, а потом я лично отправлюсь в эту больницу, заберу Луну и верну ей Гэлве!

Драко вытер рот ладонью и замер посреди спальни, тяжело дыша и глядя на мать. Она сидела, не переменив позы. Ее глаза были по-прежнему спокойны и безмятежны. Только большой палец правой руки двигал золотой перстень на среднем пальце.
- Все сказал?

Драко передернулся и повернулся лицом к двери, где Астория и Берти в четыре руки купали пищащего от восторга карапуза.
Нарцисса продолжила:
- В тебе говорит злость и юношеская запальчивость, поэтому твои слова меня не обижают. Напротив, мне даже нравится, что ты осознаешь себя хозяином. Жаль только, что вся твоя власть на словах. Твои поступки свидетельствуют об обратном: о безответственности, о несамостоятельности, о незнании и нежелании чему-то учиться хотя бы на своих ошибках – я уже не говорю об опыте старших. Ты сам сеешь семена своих несчастий, а когда они вырастают и начинают преследовать тебя, жалуешься и обвиняешь других. Меня, например. Очевидно, для тебя я нечто вроде злой мачехи из сказки. Между тем как единственная цель моей жизни – обеспечить твое счастье и благополучие. А ты, похоже, этого не хочешь. Тебе была дана свобода, и посмотри, что ты натворил! Завел две семьи, живешь, как один их этих распутников, про которых сплетничают в гостиных. Позор! Хорошо, что Люциус уже не узнает о том, как ведет себя его сын. Тебе ли кричать о чести дома Малфоев?

Драко молчал. Нарцисса встала и подошла к нему.
- Я сейчас говорю не в упрек тебе. Что сделано, то сделано. И то, что сделано, я постаралась исправить. Ведь тут есть и моя вина. Твой сын будет жить у нас. Заметь, не в приюте, не у чужих людей, а в доме у своего родного отца, который любит его – ведь любит, правда? – и позаботится о том, чтобы у этого мальчика было все, что нужно. А что бы стало с бедным ребенком, останься он у матери? Ты знаешь ее лучше, чем я, знаешь ее привычки и жизнь. Ты что, серьезно хочешь, чтобы твой сын стал таким? Эта женщина о себе позаботиться не в состоянии, что говорить о ребенке.

- Я вижу, ты все хорошо продумала, - сухо обронил Драко, не оборачиваясь. Только по звуку шагов он понял, что мать отошла к окну. Что ей возразить, он не знал. Ее рассуждения были несокрушимы, как крепость.

- Конечно. Должен же хоть кто-то думать, если большинство заняты своими чувствами. Я продумала все. Смерть тети Жозефины заняла пустующее место. Но даже если бы она не умерла, я бы нашла, чем его заполнить.
- Я уезжаю, ты проворачиваешь это грязное дело, прикрываясь мной же и покойной теткой. Объяснение для Астории готово. Вот только как объяснить всем остальным, ты не думала?
- Разумеется, думала. Для всех остальных он будет Скорпиусом Малфоем, вашим общим с Асторией сыном. Скажем, что он много болел в младенчестве, поэтому мы представляем его так поздно – это никого не удивит, многие так делают. Тем более, что Астория почти никуда не выходит. А впрочем, после Представления, когда пятнадцать свидетелей от пятнадцати родов признают его кровь и имя, будет уже не важно, кто кем считает Скорпиуса. Он навсегда останется Малфоем, и только родители, то есть вы, сможете извергнуть его из семьи и выжечь его портрет.

Нарцисса встала рядом с Драко и показала на светящееся пятно. Хотя Малфой и так не отрывал от него глаз.
- Взгляни только на Асторию. Я не видела ее такой радостной со дня вашей свадьбы. Она опекает этого ребенка только три дня, а любит его уже как своего собственного. Обещала сама поговорить с родителями. За Гринграссов я не беспокоюсь, они будут молчать, как рыбы, лишь бы Астории не коснулась огласка. Мальчик к ней, кстати, тоже привязался. Поначалу плакал, а теперь ни секунды без нее не может.

Драко пытливо посмотрел на Нарциссу.
- Я не могу поверить. Ты всегда была такой нежной матерью. Помню, в детстве мне казалось, что ты мама вообще всех на свете, просто меня любишь больше всех. Неужели же тебе не жалко ребенка?
Теперь вспылила Нарцисса:
- Мне, безусловно, жалко его! Он – мой внук, если ты не забыл. Но что поделать? Все дети плачут, пока они маленькие. Это нормально. Они плачут, когда даешь им горькое лекарство, когда отнимаешь какую-то опасную вещь, не годящуюся в игрушки, когда приучаешь их оставаться одних. Надо просто перетерпеть. В конце концов, в этой жизни мы часто проливаем слезы. Пусть лучше все идет естественным путем, чем корректировать мальчику память. Скорпиусу всего годик, не пройдет и месяца, как он забудет Лавгуд навсегда.
- Отлично! Замечательный план. Все счастливы. А как же Луна?
- Святые небеса, пошлите мне терпения! Да при чем здесь Луна? Разве речь о ней? У тебя есть жена! Сын! – Нарцисса несколько раз энергично ткнула пальцем в картинку на двери. – Вот что тебя должно заботить! А эта женщина выйдет на свободу только тогда, когда принесет Непреложный обет в том, что никогда не будет пытаться вернуть себе Скорпиуса и никогда не расскажет ему, кто она такая.
- Я не знаю, как тебе удалось заточить ее в психбольницу, но отпустить ее тебе придется . И еще просить, чтобы Луна не рассказала об этой истории аврорам. За похищение ребенка положено десять лет Азкабана. А для нас – не меньше, чем поцелуй дементора. Это ты называешь благополучием?

Нарцисса победно улыбнулась и скрестила руки на груди:
- Именно это, мой мальчик, делает нашу затею абсолютно безопасной. Разве Лавгуд захочется, чтобы тебя поцеловал дементор? Я сомневаюсь.
- Какая ты… какая ты…, - у Драко снова не нашлось слов. В горле пересохло, а во рту загорчило.
Нарцисса предупреждающе положила два пальца ему на губы.
- Прежде чем сказать то, что ты собираешься, вспомни, пожалуйста, что я твоя мать.
И у Драко не хватило сил отбросить ее руку. Он положил ладонь поверх ее пальцев и, слегка сжав, отвел их.

- Есть еще вариант. Я могу сам во всем признаться аврорам. А дементоры… Дементоров я не боюсь. Я слишком многого боялся в своей жизни, и у меня вышел запас страха. Не сомневайся, для Луны и Гэлве я сделаю все, что смогу. Остальное неважно.

Нарцисса сжала его руку в ответ. Ее глаза сузились и позеленели.
- Я подумала и об этом. Ты совершишь еще одну глупость, если поступишь так. Я уже говорила, что ты ведешь себя неумно – вот, лишнее подтверждение. Ты просто не хочешь посмотреть на последствия. В Азкабане окажется не только Драко Малфой, но и я, и Астория. Это для тебя не важно? Лавгуд выпустят, но ребенка она назад не получит. Тот, кто лечился на психоневрологическом отделении, не имеет права опекать малолетних детей. Пока Луна Лавгуд содержится там под чужим именем, но если что-то пойдет не так… Твой сын попадет в детский приют. Это для тебя тоже не важно?
Она наклонилась к нему и тихо сказала:
- Ты был прав, когда говорил, что здесь не «Черные тополя». Ведь Блэки, в отличие от Малфоев, продумывают свои действия на три шага вперед. И умеют обрывать концы. Учись, Драко, у-чись, ты тоже наполовину Блэк, и эта половина далеко не…

- Хватит! – Драко крикнул так, что связки напряглись, как струны, и стиснул Нарциссины пальцы.
- Перестань, мне больно!
- Больно? Нет, мама, это не больно. Говори, как и где мне найти Луну. Или…
- Или что? – Нарцисса морщилась и пыталась выдернуть пальцы из его хватки. – Что? Будешь пытать меня? Убьешь? Что?
- Не знаю, - сказал Драко честно. – Но до Луны я доберусь, клянусь прахом отца, - и он отпустил ее.

Мать встряхнула кистью и принялась дуть на нее, говоря с паузами:
- Нашел чем клясться из-за такой ерунды! Тебе бы самому не мешало полечиться. Святые небеса, чуть руку мне не сломал! Какой же ты упрямый, Драко! Дай мне бумагу и перо.
- Зачем?
- А ты думаешь, тебя просто так пустят к пациенту? Эта палата в закрытом корпусе, между прочим, я плачу за нее три галлеона в день. Нужно написать рекомендательное письмо. Акцио… ах да, дверь, - Нарцисса одним взмахом волшебной палочки распахнула створку, - Акцио, письменный прибор.

Послышался легкий свист, и через мгновение ей в ладонь лег прямоугольный футляр полированного дерева. Нарцисса села на кровать, откинула крышку прибора, взяла лист бумаги, откупорила чернильницу-непроливайку. Драко стоял на том же месте и только краем глаза следил за уверенными, методичными движениями матери. Та обмакнула перо в чернила и принялась что-то писать, приговаривая вполголоса:
- Иди, пожалуйста! Ложиться у тебя поперек дороги я не намерена. Но – в последний раз! В последний раз, Драко! Я и так слишком много возилась с этой женщиной. Чего проще было стереть ей память, опоить каким-нибудь зельем, чтобы она окончательно сошла с ума – тем более, что ей и так недалеко до этого. Но Обливиэйт ненадежен и недолговечен, если речь идет о родственных связях. Брать ответственность за ее жизнь и рассудок я тоже не хочу. Самый гуманный и верный способ – заставить Лавгуд понять, что это решение необходимо и правильно. Пусть она добровольно принесет Обет – и живет дальше, как знает, больше мне от нее ничего не нужно. Неужели возможно быть более уступчивой, чем я по отношению к ней? Я дала ей право выбора, право обеспечить своему сыну будущее. И право сохранить воспоминания о нем. Когда-нибудь – не сегодня и не завтра – ты поймешь меня, Драко, и оценишь это.

Она сложила листок пополам и протянула сыну.
- Держи. Покажешь это врачу. Кто знает, может, тебе удастся уговорить Лавгуд быстрее, чем мне.
- Не сомневайся. Мне есть, что сказать Луне, - Драко взял листок и шагнул к двери. И, словно в карикатуре на недавний инцидент в коридоре, ему навстречу шагнула Астория и столкнулась с ним.

- Ой! Драко, ты уже приехал! Я услышала твой голос, но решила, что мне показалось. На всякий случай, пошла проверить. И ты здесь!
Она изменилась. Сильно изменилась. Даже интонации изменились. Она была счастлива простым, как свет, счастьем, а счастье порой преображает человека до неузнаваемости. Это Драко когда-то испытал на себе. Миллион лет назад.
От избытка чувств Астория обняла мужа за шею: от нее пахло гипоаллергенным детским шампунем, который, в теории, вообще не должен ничем пахнуть. Руки ее были горячими и мокрыми. Она застенчиво шепнула ему на ухо:
- Спасибо, Драко. За Скорпиуса. Вот увидишь, он будет нам хорошим сыном.

Она взглянула в его глаза, потемневшие, как море перед штормом, и с непонятной искрой. Перевела взгляд на притихшую Нарциссу, которая тоже была похожа на грозно дышащую бурю, запертую в человеческом теле. И испугалась.
- Что-то случилось?
- Астория, иди к себе в комнату. То есть, не к себе, а откуда ты сейчас пришла. Ты поняла меня.
Но Астория никуда не пошла. На ее лице вдруг проступило отчаяние, как смертоносное тление, убивающее красоту и юность цветка.
- Ты… Драко, ты что, передумал оставлять Скорпиуса?
- Астория! Иди к себе!
- Драко, пожалуйста, пожалуйста, я тебя очень прошу…
- Астория! – Драко начал сердиться и на нее тоже, хотя она-то уж точно ни в чем не была виновата. – Я должен повторить в третий раз? Иди к себе.

Она тяжело вздохнула, взялась за дверную ручку, покрутила ее, но из комнаты не вышла.
Она сильно изменилась. В ее жизни появилось что-то, за что она, хрупкая, безответная Астория Малфой, была готова сражаться до конца. Как могла.
- Драко… - сказала она плачущим голосом. – У меня никогда не будет детей.
И прежде чем ее муж успел сказать хоть слово, она бросилась на колени и зарыдала.
- Пожалуйста… Драко… оставь мне его… я никогда ни о чем больше тебя не попрошу… если ты заберешь Скорпиуса, я умру… умру… умру!

Драко беспомощно взглянул на Нарциссу. Ее глаза светились торжеством. Она знала, что бороться с Асторией ему будет едва ли не трудней, чем с ней.
Драко встряхнул головой и попытался поднять жену на ноги. Она не давалась, хватала его за рукава и безостановочно плакала.
- Ну, ну, Астория. Тише. Успокойся, пожалуйста. Все будет хорошо. Ты слышишь меня? – он легонько сжал ее затылок, заставляя посмотреть ему в глаза. - Все будет хорошо. Иди к ребенку, Эсти, и не плачь больше. Берти! Где она шляется? Берти!

- Я здесь, хозяин, - пискнуло из-под локтя. – Бедная хозяйка, вы опять плачете?
- Дай миссис Малфой умыться, напои ее чем-нибудь успокаивающим, сделай что-нибудь, не стой столбом!
- Пойдемте, хозяйка, пойдемте, моя хорошая, - залопотала Берти, подхватывая Асторию под локти, и с этим воркованием увела ее.
Драко проводил их взглядом и обернулся к матери.

Нарцисса сцепила перед собой руки.
- Делай свой выбор. Но помни: что бы ты ни выбрал, ты будешь в ответе за последствия.

Дверь хлопнула. Драко спустился по лестнице, нащупал в шкафу свою мантию и вышел на улицу. Порыв ветра пополам с дождевыми каплями заставил глубже надвинуть капюшон. Но холодно не было. Огонь, охвативший Драко, не угасал. Оно горело, Адское Пламя, то самое, из снов и яви, что страшнее снов. Оно гудело, вырывалось из каждого угла, и от его горячих прикосновений на коже вздувались нежные розовые волдыри. Оно обещало, что на этот раз Драко не спасется.

Драко Малфой умер в пятый раз – все равно. Больше он никому не позволит умереть. Ни за что.

Сверху, из окна спальни за ним следила пара глаз, голубых и зеленых одновременно, но больше – зеленых. Нарцисса смотрела на дорогу, ведущую к воротам, по которой уходил ее сын. Сколько раз он убегал по ней, обиженный чем-то, раздосадованный, уверенный в том, что вся несправедливость мира обрушилась на его голову!
Нарцисса рассмеялась. Агатовые подвески в ее ушах засмеялись вместе с ней.
- Какой же ты еще ребенок, Драко! Святые небеса, какой же ты ребенок!

__________________________________
* Игра слов: own - владеть, owe - брать в долг.
** "Black Poplars"

Глава 9. Синяя.

Внимание: маленькое, ну ладно, большое АУ больницы святого Мунго. Да простит меня Роулинг.
____________________________________________________________

Врач должен уметь смотреть правде в лицо и оперировать исключительно фактами. Никаких «может быть» и «если бы». Только то, что есть. В крайнем случае, то, что было.

Например, был мальчик по имени Дезидерий Фергюссон, старательный, круглоголовый, а больше совершенно ничем не примечательный.
Был факультет Слизерин, куда Дезидерий выпросился у Шляпы, потому что это ему насоветовал дедушка, уверенный, что слизеринцам проще устроиться в жизни.

Была девочка по имени Цисси Блэк, бойкая и немного нахрапистая, как все Блэки, которая тоже поступила на Слизерин, потому что Блэки всегда учились только на Слизерине.
У девочки были золотистые, тонкие, как паутинка, волосы, глаза, голубые и зеленые одновременно, но больше – зеленые, и оборка на платье, которая вопреки правилам виднелась из-под мантии на два дерзких дюйма. И хотя кое-кто говорил, что Цисси Блэк кривляка и зазнайка, что она вовсе не такая красавица, какой хочет казаться, что черты ее лица мелковаты, что золото ее волос густо приправлено банальной рыжиной и что один глаз у нее косит, тем не менее, сразу несколько мальчишек, не сговариваясь, решили, что Цисси Блэк - это лучшее, что могло с ними случиться в жизни.

Впрочем, наверное, они бы высказались о своих чувствах более прозаично. Но Дезидерий Фергюссон думал именно так, потому что в душе был поэтом.
А значит были и стихи, очень скверные, которые преимущественно заканчивали свою жизнь в камине, погибая от руки автора. Были взгляды, пристальные до ломоты в глазных яблоках, горячий румянец, если взгляд вдруг перехватывали, и горячая дрожь просто от того, что Цисси Блэк проходила рядом. Были рыцарские романы, которые Дезидерий читал допоздна, пока свеча не сгорала целиком. Были будоражащие душу сны, где рыцарем становился сам Дезидерий и все оказывалось возможным.

Был первый курс. И второй. И третий. Цисси Блэк взрослела и менялась. Она не сумела превзойти всех красотой, но что касается изящества и чувства меры – тут ей не было равных. Никто не мог похвастаться такими миниатюрными ножками, на которых так изумительно сидели узкие черные туфельки. Ни одна студентка не сумела так же ловко и аккуратно повторить ее знаменитую прическу в форме бутона. А однажды Цисси, вернувшись в школу с каникул, привезла маленький флакончик духов. Она с гордостью показывала синяки на тонких руках и рассказывала, как мама в недобрый час зашла за покупками в Косую Аллею, где и столкнулась с Цисси в галантерейной лавке. Строгая Друэлла за распущенность настегала дочку по рукам линейкой для кройки ткани и еще велела домовикам десять раз обыскать ее багаж перед отправкой в Хогвартс. Хитрая Цисси спрятала флакончик в корсете, сзади, между лопаток, привязав к горлышку нитку и зацепив ее за крючок.
Цисси Блэк жила в невероятном мире, так не похожем на мир Дезидерия Фергюссона. Например, его сестру Гризельду дедушка не наказал, даже когда она запустила садовым гномом в соседского мальчишку. А вот за корсет, пожалуй, всыпал бы. Впрочем, Гризельда и не слышала никогда о таких прелестных вещах.

Была кличка – Белая Роза. Нет, слово «кличка» звучит грубовато, скорее, тайное наименование, которое само родилось в воображении Дезидерия, когда он посмотрел на узкую спину Цисси Блэк, на ее неправдоподобно тонкую талию, на ее головку, похожую на чашечку цветка. Вдобавок, теперь от нее щемяще пахло духами из маленького флакончика – Дезидерий не сомневался в том, что так прекрасно могут благоухать только розы.
Розы были везде. Розы были в его книгах. Розы были в его снах – они распускали белые лепестки, с которых падали прозрачные капли росы. Профессор Слизнорт был очень рассержен, когда примерный и старательный студент Фергюссон вписал в расшифровку простенького Зелья Сонливости три розовых лепестка вместо трех соцветий дурмана.
Была и другая кличка – тут уж иначе и не скажешь – Дейзи. Так Цисси Блэк называла Дезидерия, когда просила его о чем-нибудь, например, дать переписать домашнее задание. И, хотя Дезидерий должен был ненавидеть это дурацкое прозвище, оно ему даже нравилось, потому что определенным образом роднило с ней*.

Был выпускной бал, на котором Цисси Блэк танцевала – только с избранными, разумеется - и была так хороша, что долго потом снилась Дезидерию именно такой: смеющейся, голубоглазой, с брызгами бриллиантов на тонкой шее. Он, холодея от страха, держал за спиной белую розу с золотой крошкой на лепестках, но не решился отдать ее Цисси лично, а положил тайком на ее стул.

Был поезд. Была саднящая грусть при мысли о том, что этот пейзаж за окном, знакомый с детства, ты видишь в последний раз. Были слезы и невнятные, неуместные слова, которые совершенно не годились для прощания. Правда, улыбок было больше.
Был длинный гудок, извещающий о том, что поезд подходит к вокзалу. Был холодок в животе. Была веселая толпа в коридоре, когда студенты по очереди выходили из вагона. Была твердая решимость предложить Цисси Блэк руку и сердце.
Она стояла прямо перед ним, взволнованная, разрумянившаяся, в мантии модного тогда малинового цвета и шляпке, кокетливо сдвинутой набок. Дезидерий набрался мужества и коснулся ее плеча. Она обернулась, улыбнулась ему и сказала: «Пока, Дейзи!» С этими словами Цисси Блэк ухватилась за руку домовика, вышла из поезда и вскоре исчезла в клубах пара.
Дальше ничего не было. Только горечь во рту и ужасное осознание того, что Цисси Блэк ушла, сказав ему только два слова на прощание. А он… Он вообще ничего ей не сказал!

А если бы и сказал? Это бы ничего не изменило.
С одной стороны, были Блэки, самая плодовитая чистокровная фамилия и самая суровая, где девочкам не разрешалось в одиночку спускаться и подниматься по лестнице, а мальчиков секли за провинности вплоть до того времени, как эти мальчики уже обзаводились бородой. Может быть, поэтому именно среди Блэков рождалось больше всего бунтарей, мрачных фанатиков и просто сумасшедших. А может, потому что это семейство было не слишком щепетильно в вопросах кровнородственных браков – если предприятие сулило выгоду.
У Сигнуса и Друэллы, шропширских Блэков, было три дочери - как в сказке.
Была Андромеда, хорошенькая и смешливая, однако слишком своенравная, за что ей часто попадало линейкой.
Была Беллатриса, кукушонок в семье Блэков, некрасивая и угрюмая, которая прятала под подушкой дамские романы, а когда мама вставала перед ней грозной фурией, сжимая в руке потрепанную книгу, так рыдала и с таким серьезным видом грозилась повеситься, что Друэлла в гневе швыряла линейку на пол. Ябед-домовиков Белла потом лупила туфлей, заперев двери своей комнаты.
Было ясно, что на этих двух девушек вряд ли поймается какая-нибудь стоящая рыба. Также было ясно, что к третьей дочке, Цисси, Сигнус Блэк, цепкий и хитрющий, как все Блэки, не подпустит всяких мелких пескариков, а будет ждать по-настоящему крупную добычу.

С другой стороны, был некий Дезидерий Фергюссон с не самой блестящей родословной и никому не известной фамилией. Была сестрица Гризельда, которая после смерти дедушки осталась целиком на попечении брата. Было скудное наследство. Был диплом с отличием – вот и все имущество. Были неведомые раньше глаголы – «выжить» и «прокормиться». Дезидерий никак не тянул на крупную рыбу, достойную Цисси Блэк. Было ужасно неприятно впервые столкнуться с еще одним глаголом – «знать свое место».

Было и хорошее. Профессор Слизнорт, который уже давно позабыл инцидент с розовыми лепестками, знал об успехах Дезидерия по части приготовления лекарственных зелий, знал о том, что Фергюссон хотел учиться на врача, знал о его бедственном положении, похлопотал за него перед старыми знакомыми и…
В общем, была возможность учиться в Германии, в Марбургском колдомедицинском университете. И получать стипендию, достаточную для того, чтобы содержать себя и посылать деньги Гризельде.
Надо было уехать из Англии. И Дезидерий уехал.

Было полдома, которые Дезидерий снимал вскладчину с еще тремя ребятами. Ребята целыми днями слушали музыку, курили что-то сладко пахнущее, ничего не делали и непонятно на что жили. И активно мешали жить Дезидерию. Впрочем, они были добрыми.
Были мелкие и крупные приработки. Был тяжелый, как камень, немецкий язык. Была учеба, интересная, хотя и тяжелее, чем в Хогвартсе. Намного тяжелее. Вообще, было тяжело.
Но была белая роза, которая стояла на его письменном столе и никогда не вяла. Были сны, по-прежнему цветные и яркие. Была маленькая, малюсенькая такая, но уверенная надежда, что когда-нибудь… потом… обязательно…

Гризельда приехала неожиданно, привезла покупной пирог в жестянке и ворох новостей. Была газета, которую она читала на пароме от скуки и вытряхнула из сумки вместе с фантиком от мороженого.
Зачем? Зачем Дезидерий взял эту газету? Почему эта треклятая газета открылась именно на той странице, где была эта треклятая колдография?
Мир позеленел и треснул, как бутылка, долго лежавшая в пруду.

На колдографии была Цисси в свадебном платье, таком закрытом, какое только могла допустить свирепая мораль Друэллы Блэк, и с усталой, немного испуганной улыбкой на губах.
Был он, здоровенный мужик, на две головы выше и лет на семь старше своей невесты, белобрысый, самодовольный, с ручищами мясника и плоскими рыбьими глазами. Да он и был рыбой, той самой золотой рыбой, которую Сигнус Блэк ловил в свои сети.
Гриззи, беспечная Гриззи, которая даже не имела представления, что она натворила, обратила внимание на колдографию и поспешила выложить все, что знала о семье Блэков. Она крайне интересовалась перипетиями жизни высшего света, потому что, не имея к нему ни малейшего отношения, страстно хотела иметь.

Была Девушка-Которой-Как-Бы-Не-Существует, прежде носившая имя Андромеды. Она отколола такой номер, что Блэки чуть концы не отдали и поспешили вычеркнуть ее из своего рода и забыть ее имя.
Была Беллатриса, которую с видимым облегчением сбыли с рук Родольфусу Лейстренджу, разговорчивому и дружелюбному, словно могильная плита, не подозревающему, какое сокровище досталось ему в жены. Теперь они с невероятным азартом соревновались в том, кто кого быстрее сживет со свету.

Была пресловутая рыба, сын Абраксаса Малфоя, Люциус. Гризельда знала о нем на удивление немного. Только то, что он расторг четыре помолвки подряд из-за самодурства своего папаши и, похоже, не сильно страдал. Люциус Малфой не любил сплетен о себе, и этого было уже достаточно, чтобы о нем не сплетничали.
Дезидерий еще раз взглянул на колдографию и понял, почему поступать вопреки желаниям Люциуса не хотелось ни одному здравомыслящему магу. Перед ним был донельзя избалованный, а потому - опасный человек, не видящий для себя никаких препятствий. Он делал, что хотел, и брал, что понравится, без лишних колебаний. Теперь ему понравилась Цисси Блэк.

Гриззи продолжала трещать о том, что зазнайка Блэк долго кочевряжилась и отвергала женихов, зато уж в Люциуса вцепилась обеими руками. Говорят, Сигнус Блэк давно задался целью породниться с Малфоями и долго торил дорожку к молодому - и единственному! – наследнику, отпугивая незадачливых конкурентов.
Так говорила Гризельда, и Дезидерий хотел ей верить. Ему до странности, до боли хотелось верить, что под венец Цисси Блэк шла со слезами, подгоняемая линейкой Друэллы и гневными криками Сигнуса.

Но была колдография, где Цисси Блэк устало и доверчиво склоняла голову на грудь страшному, незнакомому мужчине и загадочно улыбалась куда-то вбок и вниз.
Дезидерий скомкал газету и обозвал Гризельду сплетницей, ужасно напугав ее этим совершенно нехарактерным для себя поведением.

К слову «был» привалилась частичка «не». Не было больше белой розы на столе – какие глупости! Не было больше никаких газет – вообще. Не было никаких женщин в его доме – здоровье дороже! Дезидерий закончил учебу и работал в клинике при университете, став герром Фергюссоном, уважаемым человеком и хорошим врачом. Он выкупил сначала одну половину дома, потом вторую, вместо трех соседей завел трех домовых эльфов и счет в банке.
Однако были, они по-прежнему были, яркие, цветные сны, где Цисси Блэк, окутанная легким облаком фаты, с цветами в волосах, улыбалась и смотрела вдаль туманным взглядом. Воображение отказывалось рисовать рядом с ней Люциуса Малфоя, чтобы она могла прислониться к нему, поэтому выходило, что Цисси очаровательно и несколько игриво склоняла голову набок, как будто что-то обещала Дезидерию. От этих снов невозможно было избавиться, и отрицать их тоже было невозможно. Да, если честно, не очень-то и хотелось.

Потом… Потом жизнь Дезидерия переменилась в одночасье. В Германии появились Пожиратели. Чтобы узнать об этом, Дезидерию Фергюссону даже не пришлось обращаться к газетам.
Был прекрасный теплый вечер, когда он вернулся домой с работы и обнаружил у себя в гостиной двух незнакомцев с палочками в руках. Они предложили ему сотрудничество. «Вам не придется делать ничего особенного, герр Фергюссон, просто лечить раненных бойцов». Дезидерий хрустнул пальцами и уже собирался отказать незваным гостям в самой резкой форме – тогда он еще не знал, насколько они могут быть опасными. Но была фотография Гриззи, которую один из Пожирателей взял в руки, осведомившись о самочувствии фройляйн Фергюссон.
Был обжигающая ярость и ледяной ужас. Но это было уже потом, после того как Дезидерий согласился сотрудничать. А что оставалось делать? Гризельда была далеко, в Англии, совершенно одна. Там же был еще кое-кто, о ком Пожиратели пока не знали, но вполне могли узнать, пожелай они покопаться в голове Дезидерия.

Было сотрудничество. Сотрудничество… Дезидерий убаюкивал совесть словами о том, что он, в конце концов, никого не убивает и преступлений не совершает, наоборот, занимается своим прямым делом, соблюдая священную клятву колдомедика – помогать всем вне зависимости от их статуса и политических предпочтений. Но был внутренний голос, который орал: «Дезидерий, как же ты можешь?!» Он и сам не знал, как он мог. А ведь так просто было отмстить – повернуть скальпель в ране, чуть ошибиться в дозировке лекарства! И пусть кто-нибудь попробует доказать злой умысел. Останавливало одно: эти люди никому ничего доказывать не будут. Они покарают.
Приходилось беречь никчемные жизни этих тварей, потому что была Гриззи. Она работала в кондитерском магазине и на тревожные письма Дезидерия отвечала легкомысленными, многобуквенными посланиями. Она не знала, что ради нее брат каждый день идет на сделку со своей совестью.
Чтобы не сойти с ума, Дезидерий предпочитал не задумываться над тем, что он делает. Лишь иногда, против воли проскальзывала холодной змейкой мысль: что он, Дезидерий, будет делать, если ему так же деликатно «предложат» проводить эксперименты над магглорожденными. Ведь такая практика была и, кстати, неплохо оплачивалась. Он не сможет, нет, нет, не сможет, и тогда Гризельда погибнет!

Но сгореть в этом аду из страха и чувства вины Дезидерию было не суждено. Все кончилось мгновенно, однако долгожданная Победа вдруг вышла ему боком. Ад сделал новый виток. Дезидерий оказался на скамье подсудимых, уже не как герр Фергюссон, уважаемый человек и хороший врач, а как предатель, пособник Темного Лорда, волк в овечьей шкуре. За такое преступление ему грозила смертная казнь – в Германии законы были жестче, чем в Великобритании.
Дезидерий не сопротивлялся. Ему все опротивело, и он страшно устал. Он честно сознался, что, да, работал на Пожирателей, нет, Империус к нему не применяли. Зачем, если есть методы гораздо более действенные? Убьют его или оставят в живых – какая в сущности разница? Главное, что Гриззи цела и невредима, и ничего ей не грозит, а его жизнь сошла с рельсов, и ее давно пора было подтолкнуть в пропасть.

Но тут случилось то, чего Дезидерий Фергюссон меньше всего ожидал. Оказалось, что его судьба небезразлична многим людям. Они вставали на свидетельскую кафедру и рассказывали то, о чем сам Дезидерий напрочь забыл.
Была женщина, которой он не только выписывал, но и покупал лекарства, когда сам еще перебивался с хлеба на воду. Была семейная пара. Они жили по соседству, и именно Дезидерий прибегал к ним посреди ночи, когда с их дочкой случался очередной приступ. Были однокурсники, преподаватели, коллеги, благодарные пациенты, просто знакомые, которые не верили в подлость Дезидерия Фергюссона, не верили и не хотели верить. Были даже те ребята, веселые хиппи, так надоедавшие когда-то Дезидерию. Правда, пришло только двое – третий погиб в развалинах амбара, подожженного Пожирателями. Была Гризельда, которая проливала слезы на кафедру и призывала небесные силы в свидетели, что на свете нет человека святее ее брата, и те, кто пытается утверждать обратное, должно быть, лишились ума.
Присяжные были в растерянности.
Дело Фергюссона получило широкий резонанс. Люди писали в газеты и требовали освободить без вины виноватого узника. Возможно, потому что многие на собственном опыте знали, насколько убедительными могут быть Пожиратели. Кое-кто бесстрашно сознавался, что и ему приходилось работать на них по тем же причинам.
Защищать Дезидерия взялся лучший адвокат Германии, притом не взяв с него ни мюнца. Герр Фергюссон стал для всех немцев символом беззащитности человека с его человеческими привязанностями и чувствами перед лицом гораздо более могущественных и беспощадных сил, чуждых состраданию. Состоялось три громких процесса, в результате которых после долгих прений был вынесен следующий приговор: «Дезидерий Фергюссон, поданный британской короны, должен в течение двух дней вернуться на родину, оставив все свое имущество государственной казне Германии». Той самой Германии, где прошла молодость Дезидерия, где он шаг за шагом, терпеливо шел к осуществлению своей мечты, где из робкого, полуголодного мальчишки он превратился в решительного, независимого мужчину, где он пережил горькие утраты и воодушевляющие радости. Эта Германия теперь была навсегда закрыта для Дезидерия Фергюссона.

Была толпа, пришедшая провожать его и Гризельду на паром. Было ощущение полной неизвестности. Глубокой усталости. Равнодушия.
Гризельда, напротив, ужасно боялась, что английский суд довершит то, что начал суд немецкий, и ее дорогой брат, благополучно избежав боевого заклятия в грудь, попадет в Азкабан – и еще неизвестно, что хуже. Но Великобритания оказалась в эпицентре Войны, и людей, причастных к делам Темного Лорда, там было в два раза больше, причем, за многими числились такие преступления, которые Дезидерию даже не снились. Судебным работникам хватало хлопот и без мистера Фергюссона, и его дело безвозвратно затерялось.

Был старый дедушкин дом, где каждая вещица всплывала из глубин памяти и вспыхивала перед глазами, играя красками детства.
Гризельда, которая обещала со временем превратиться в довольно милую старую деву, стала для Дезидерия не только сестрой, но и мамой, женой и, по сути, единственным близким ему человеком.
После неистовой шумихи и всеобщего интереса мистер Фергюссон попал как будто в вакуум. И без того немногочисленные друзья и знакомые успели забыть о нем за долгие годы его отсутствия. Был только старый добрый профессор Слизнорт, который первым пришел навестить Дезидерия, долго и путано извинялся, за то что не смог приехать на процесс, и просил не обижаться. Дезидерий не обижался. Он же все понимал.
То ли из-за уколов совести, то ли просто по доброте душевной профессор сделал еще одно благодеяние своему бывшему студенту: он устроил его на работу, и не куда-нибудь, а в больницу святого Мунго. Конечно, не на первых ролях, но для Дезидерия, ненавидевшего безделье, это стало настоящей отдушиной.
Приятелей на новой работе у него не завелось, так как коллеги сторонились угрюмого врача с грузным немецким акцентом и ранней сединой на висках. Гризельда, которая не спешила замуж, но обожала сватать других, напрасно уговаривала Дезидерия быть поласковее и улыбаться хорошеньким медсестрам и молодым докторшам. Ее брат не искал знакомств. Что-то в душе надломилось, и теперь место разлома поросло грубой коркой.
Единственное, что могло его немного оживить, были новости о Цисси Блэк, которую теперь все знали как Нарциссу Малфой. А ее теперь действительно знали все, даже те, кто не знал раньше. Были вездесущие разговоры о том, что дом Малфоев превратился в сущее гадючье гнездо. Люциус был Пожирателем смерти, самым настоящим Пожирателем, с руками по локоть в крови. В народе его прозвали Белой Чумой. Белая Роза во власти Белой Чумы! От одной этой мысли можно было сойти с ума, если бы Дезидерий не убеждал себя в том, что люди любят привирать и усугублять и без того плохие вести.
Он оставил свое газетное воздержание и жадно въелся взглядом в печатные столбцы. Они пестрели колдографиями. Был зал суда. Люциус Малфой, ссутулившийся и небритый, моргал от беспрерывно щелкающих вспышек и дергал подбородком. Был целый разворот с полусотней снимков. Сливки сливок того общества, которое окружало Волдеморта. Мужчины и женщины были запечатлены в одинаковой позе – вполоборота, с обнаженной левой рукой, вытянутой так, чтобы была видна Метка. Люциус Малфой сразу бросился в глаза Дезидерию своей белизной. Он исподлобья смотрел на колдографа поверх холеной, жилистой руки и был похож на раздавленную змею, которая, корчась в агонии, все еще готова впрыснуть свой яд пополам с кровью и ненавистью в любого, кто решится подойти слишком близко. Рядом с Люциусом сидел снулый, белесый парень, придерживающий рукав, чтобы тот не сполз с его костлявого локтя. Это жалкое создание было единственным сыном Люциуса и Нарциссы Малфоев.
Была передовица в экстренном выпуске под заголовком: «Конец Белой Чумы!» В день, когда тело Люциуса Малфоя выносили из Азкабана, журналисты слетелись, как стервятники. Но была единственная колдография, очень нечеткая, где все утонуло в темноте, и глаз с трудом различал фигуры, много фигур.
Выделялось только одно светлое пятно: голова Нарциссы Малфой. Ее лицо от сильной ретуши стало совсем белым, кукольным, но даже сейчас по одному рисунку бровей, по тонкой угольной штриховке ресниц Дезидерий понял, что она смотрит, как на свадьбе - вбок и вниз, смотрит на труп своего мужа, мерзавца и убийцы, на окоченевший труп на носилках, на труп своего мужа, свирепого мертвого зверя, которого она непоправимым, ужасным образом любила.
Дезидерий с отчаянием вглядывался в ее лицо и пытался понять, нуждается ли эта женщина в его помощи и как именно он может помочь ей.

Ответ пришел сам. Было письмо в плотном красивом конверте, запечатанном темно-зеленым сургучом. Он три раза брался за нож и три раза не мог взрезать бумагу, теряясь при виде твердого, размашистого почерка, знакомого еще по школьным конспектам.
Она просила его прийти в усадьбу Малфоев, чтобы сделать ему какое-то предложение.
Все бессонные ночи, все рыцарские романы, все рисунки, все робкие мечты и дерзновенные сны бросились Дезидерию в голову, как вино, и опалили разум. И только тут он понял, что ждал этого письма. Ждал, что она, одинокая и беззащитная, вспомнит о бывшем однокурснике, заплачет у него на плече, подставив свою золотистую голову его трепещущим рукам.
Дезидерий содрогнулся от неприязни к самому себе. Ждал! Как будто у нее нет других, более достойных кандидатов, которые бы с удовольствием предоставили ей и свои руки, и свои плечи. Но все же она позвала его! И Дезидерий заранее знал, что согласится на все ее предложения. Даже если она предложит ему вырвать сердце из груди, он, роняя на ковер капли крови, возложит его, как смиренный дар, к ее ногам, обутым в узкие черные туфельки.

Была отглаженная форменная мантия. Холодные пальцы, как будто ища поддержки, судорожно сжимали в кармане тонкий листок со священными буквами ее руки.
Была темная ограда и ясени, уснувшие под снежными покровами. Были тонкие фонари, затерявшиеся среди деревьев и бросавшие на синий снег пятна бледно-желтого света. Был громадный темный дом, при виде которого хотелось проверить, застегнуты ли пуговицы на воротничке.
Домовик, открывший Дезидерию дверь, поклонился и вежливо попросил подождать хозяйку в гостиной и вести себя потише, потому что хозяин работает.
Была темная комната, затапливаемая светом по мере того, как другой домовик, стоявший на пирамиде из двух стульев, зажигал в люстре одну свечу за другой. Был портрет, справа над камином – как принято, портрет хозяина дома. Картина была написана недавно и еще блестела непросохшим лаком. Драко Малфой успел оправиться и уже не напоминал дрожащего, облитого водой щенка. Он вовсю тянулся за отцом: такая маленькая белая рыбка с такими же тонкими, неприятными губами и страшным в своей неподвижности взглядом. Он даже не пошевелился, бровью не повел, когда Дезидерий показался в дверях.
Был другой портрет, слева, изображавший молодую женщину, почти девушку. Только покрой платья и наколка на волосах выдавали в ней новую миссис Малфой. У нее была приветливая улыбка и сливочно-белая шея. Дезидерий немедленно решил, что ее родители тоже, видимо, неплохо порыбачили. Бедняжка.

Были легкие шаги сзади. Нарцисса Малфой прошла мимо, быстро, с вихрем и свистом длинной юбки – тонкая, абсолютно черная тень. Не сказав Дезидерию ни слова, не взглянув, она прошла мимо, стягивая на ходу перчатки, остановилась у зеркала, отколола черную вуаль и, скомкав, небрежно бросила ее на туалетный столик. Шелковистая ткань соскользнула на пол, однако Нарцисса не обратила на нее никакого внимания. Она встала возле камина, прямо между двумя портретами и сделала Дезидерию приглашающий жест, как будто он только что появился в комнате.

- Мистер Фергюссон, - она поощрительно улыбнулась и протянула ему руку – для пожатия, не для поцелуя.
- Миссис Малфой, - он произнес эти слова, не дрогнув.

Было рукопожатие, неожиданно холодное и немного болезненное. Опустив глаза, Дезидерий увидел, что пальцы Нарциссы унизаны кольцами. Он перевел взгляд с ее рук на лицо. Он видел Цисси впервые после памятного прощания на вокзале "Кингс-Кросс". Колдографии не в счет. Что может передать картинка, пусть даже подвижная?
Они молчали. Цисси… Она просто молчала. А Дезидерий не знал, что сказать. Что он мог сказать ей? Слова приветствия? Слова соболезнования? Что может сказать разбитый горшок рассыпанным, затухающим углям, чье алое сердце он не смог уберечь? Раньше Дезидерию казалось, что его и Нарциссу разделяет целое море. А сейчас понимал: не море – океан. Океан времени, острые пики горя, дремучие леса, где их тропинки безнадежно затерялись и ушли далеко друг от друга.

Нарцисса неправильно истолковала его молчание, вернее, приняла на счет того, что ее больше всего беспокоило.
- Меня трудно узнать, правда, Дезидерий? Я сильно подурнела и, наверное, уже превратилась в безобразную старуху.
Конечно, жизнь не пощадила ни ее, ни ее красоту. Конечно, лицо Нарциссы Малфой поблекло, потеряло свежесть и прозрачность молодости. Конечно, траур ее не красил, и пахло от нее не духами из маленького флакончика – память об этом запахе Дезидерий пронес через десятки лет – а гиацинтом, цветком вдов. Проклятый Люциус Малфой, даже мертвый, продолжал выситься за ее спиной и дразнил насмешливой белизной с ее черного медальона, в который была оправлена прядь его волос. Вот и все, что можно было разглядеть в Нарциссе Малфой.
Но тот, кто любит, смотрит глубже и видит больше. У нее по-прежнему была тонкая талия, про которую еще в школе завистницы сплетничали, что Цисси по утрам утягивают в корсет два домовика и что у нее все ребра раздавлены из-за собственного тщеславия. Была чудом сохранившаяся привычка, разговаривая, сцеплять перед собой руки, как пай-девочка. Была легкая косинка, делавшая ее взгляд немного неопределенным, и упрямое, уже машинальное старание скрыть этот изъян. Силуэт прежней Цисси просвечивал сквозь черную фату – и не просто Цисси, а Цисси Блэк. Ведь что помогло сохранить рассудок и невозмутимость этой женщине, как не жизнестойкость Блэков, которые могли ко всему приспособиться, все вынести, со всем совладать, без сантиментов, без слез и вздохов, трезво, здраво, с умом, с блэковской смекалкой?

- Мне нужна помощь, мистер Фергюссон. Твоя помощь, Дейзи. Ты будешь… ты согласишься быть нашим семейным врачом? Нам сейчас сложно найти человека на эту должность. Мы... в трудном положении. Ты понимаешь, о чем я. Ты-то хорошо понимаешь, я знаю, поэтому и хочу видеть тебя рядом с нами. Но имей в виду, если ты откажешься, я все пойму и не обижусь. Вот, собственно, предложение, о котором я писала тебе… вам. Что вы думаете?
Дезидерий пожал плечами:
- Вы знаете, я сделаю все, что вы потребуете, миссис Малфой. Все, Цисси.

Были благодарные глаза, зеленые и голубые одновременно, но больше – зеленые, которые посмотрели в его глаза и выпили их до дна, до самой души. И не осталось уже ничего, и ничего не было прежде и потом уже не могло ничего быть, ничего, кроме этих глаз, заменивших собой небо и землю, так ласково… так близко…

***

- Скажите, как мне найти психоневрологическое отделение? – Драко в упор посмотрел на привратника, очень похожего на песчаного гоблина в униформе.
Тот поскреб затылок и переспросил:
- Это психушка, что ли?
- Ох… Да, психушка, как мне найти психушку?
- Так это… Вы сейчас левее возьмите, а потом вот этак повернете, а потом – туда, - он сделал ладонью движение, которое обычно делала Луна, показывая Гэлве, как рыбка плавает.

Луна.

Драко махнул рукой, поняв, что только зря теряет время, и отошел к стенду изучать план больницы.
Прежде ему не приходилось бывать здесь. Не то чтобы здоровье у него было очень крепким – скорее, наоборот. Но лечился Драко всегда дома, у семейного врача. Поэтому сейчас был ошарашен и растерян. Больница святого Мунго поражала своими размерами. Она больше напоминала город, целый город в миниатюре. Десятки высоких кирпичных корпусов. Сквозь густой парк пролегали вымощенные дорожки, на которых суетились, кивая головками, голуби. Вся эта обширная территория была обнесена оградой. Над центральным входом парила белая надпись: «Больница св. Мунго». Буква «М» высоко поднимала крылышки и была похожа на белую птицу.

Драко долго бродил в поисках нужного ему корпуса, пытаясь следовать движению привратниковой ладони. Ему приходилось описывать по нескольку кругов вокруг каждого здания, чтобы обнаружить, наконец, табличку с совершенно не нужным ему номером. Один раз он вообще не смог найти никакой таблички, хотя осмотрел все места на доме, куда ее только можно было повесить. В итоге, его прогнали подозрительные медсестры, вероятно, приняв за шпиона или за поджигателя. Просить помощи у кого-то поумнее, чем привратник, Драко не хотелось: еще не хватало, чтобы его узнали в лицо!
После долгих сомнений он вроде бы опознал нужный корпус в маленьком, мрачном двухэтажном здании, к которому пришлось идти прямо по газону. Вспугнув затаившуюся в траве кошку, Драко добрался до крыльца, отодрал от подошвы размокший бумажный пакет и… чуть кубарем не скатился со ступенек. Вывеска сбоку от дверей гласила: «Морг».
Не успел Драко вернуться на исходную позицию, как увидел новую неприятность, двигавшуюся прямо ему навстречу. Джиневра Поттер с таинственной улыбкой на устах неторопливо прогуливалась по дорожке, неся перед собой внушительный живот. Драко выругался сквозь зубы, отступил за ближайшее дерево и подождал, пока опасность не прошествует мимо вразвалочку.

Все эти мелкие, досадные, нелепые препятствия годились только для представления Панча и Джуди. И особенно раздражали Драко тем, что резко диссонировали с его внутренним состоянием. Он с трудом пытался сохранить хладнокровие и не потерять голову. Его потайное гнездо разорили, птицу заперли в клетке, птенца превратили в беспомощную, беззащитную игрушку. А сам Драко метался над руинами своего маленького, хрупкого, так тщательно оберегаемого и так безжалостно разрушенного счастья. Поэтому, когда такие ничтожные мелочи вставали у него на пути, ему хотелось раздуть огонь, горевший у него внутри, и спалить этот мир дотла.
Одно хорошо: проволочки давали лишнее время подумать, что ему делать дальше. Драко крутил и перебирал в голове разные варианты. Куда не кинь, везде клин. Какие-то заколдованные весы, на одной чаше которых находилась Луна, на другой - семья Малфоев. Гэлве – где-то посередине. А весами был сам Драко и – хоть убей! – не мог удержать и то, и другое.

Он вспомнил рыжую Джиневру, и у него родилась безумная мысль: Поттеру, что ли, в ноги броситься, взмолиться? Тут не до гордости, боггарт с ней, с гордостью. Лишь бы помог. В конце концов, он герой или не герой? Вот пусть придумает, как по-тихому вытащить Луну из больницы, по-тихому вернуть ей сына, помешать Нарциссе поднять шум, помешать Луне с ее жертвенностью прыгнуть в огонь первой, помешать Астории наложить на себя руки с горя, помешать им всем сгинуть в Азкабане… Он победил Волдеморта, он тысячу и один раз спас человечество, неужели же перед ним не раскроются двери всех психушек мира? Ради Гарри Поттера закон можно не просто нарушить, но и переписать. Это же не Драко Малфой, которому и законное приходится брать с боем.
Ерунда, конечно. Идти против собственной крови и плоти… И к кому? К драгоценному Поттеру, курить фимиам его бессмертной славе! От прикосновения руки предателя рода надгробные плиты его предков кровоточат, как раны убитого вблизи убийцы. Так говорят.
Брр, нет уж, лучше умереть. Вот только смерть Драко не грозила, как бы сильно он не хотел отдать свою жизнь и одним махом решить проблемы дорогих ему людей. Он словно заговорен: вокруг все гибнет и рушится, а он цел и невредим. Последовательная, беспроигрышная удачливость вдруг превратилась в жестокое и необратимое проклятье.
В груди что-то перекатилось с боку на бок, причинив боль. Дыхание пресеклось. Драко стиснул мантию тем, где под ребрами билось сердце. Он устал бороться. Он просто устал.

Ну ладно, хватит распускать сопли.
Драко поймал за шиворот домовика в белой хламиде, который пробегал мимо, держа на весу коробку с надписью «Использ-ые бинты».
- Если ты мне сейчас не покажешь, где здесь психоневрологическое отделение, я за себя не ручаюсь, - с домовиками Драко было как-то проще, чем с людьми.
Эльф с уважением взглянул на молодого мужчину с сердитыми глазами и голосом. Здесь, в больнице с ним никто так не говорил. Обычно просьба начиналась со слова «Пожалуйста» и прочих телячьих нежностей. И редко доводилось услышать, как отдают приказы настоящие господа.
- Пойдемте, сэр, я провожу вас.
Сумасшедший дом, как упорно продолжал называть его про себя Драко, оказался приземистым белым зданием с голубем, парящим над крышей. Перед широким крыльцом тянулся ряд скамеек. На одной из них сидела медсестра и юноша в больничной пижаме. У него были светлые, красивые, хотя и нечесаные волосы, эффектно падавшие на лоб. Юноша то хлопал себя по коленям, то подносил руки к лицу и быстро-быстро шевелил пальцами.

- Не бойтесь его, сэр, он безобидный, - шепнул домовик.
- Я? Я не боюсь психов! Думай, что говоришь, эльф!
Юноша поднял голову, посмотрел на Драко и засмеялся на одной высокой, чистой ноте. Внутри у Малфоя все похолодело.
Святые небеса, в какое кошмарное место они упрятали Луну!

В просторном, прохладном вестибюле сновали туда-сюда колдомедики, медсестры. Пациенты, всегда в сопровождении домовиков, а то и дюжих санитаров. Посетители, которых можно было опознать по обычной одежде, робко жались к стенам. Драко тоже оробел, но, в который раз взяв себя в руки, подошел к стойке.

- Здравствуйте. Могу я увидеть… - он заглянул в измятую бумажку, - мисс Меридит Джойс.
Женщина за стойкой приветливо улыбнулась:
- С каким диагнозом она к нам поступила?
- Э-э-э… - диагноза Драко не знал, и на листке про это ничего не было написано. Он поднапрягся и вспомнил слова Нарциссы: - Она проходит здесь курс лечения.
- Я понимаю. Но по какой причине? Наследственная патология, родовая травма, депрессивный синдром, последствия непростительных заклятий… Мне необходимо знать это, чтобы сообщить вам, в какую палату поместили пациентку Джойс.
- Палату я знаю! – с облегчением воскликнул Драко. – Номер тридцать девять.
Женщина подняла взгляд от бланка, в который быстро что-то вписывала.
- Извините, но у нас всего тридцать пять палат.
- Этого не может быть, - безаппеляционно заявил Драко.
- Почему не может? Палаты с тридцать шестой по пятидесятую находятся в закрытом корпусе. Это соседнее здание, такое маленькое, одноэтажное.

Драко ринулся туда, куда его направили. Вестибюль второго корпуса был крошечным по сравнению со своим представительным соседом. И людей там вовсе не наблюдалось, кроме девушки за уже знакомой стойкой. Правда, стойка выглядела дороже, а девушка – моложе и красивее.

- Здравствуйте, - заученно повторил Драко. – Мне нужно увидеть мисс Меридит Джойс. Тридцать девятая палата.
- Минутку, - девушка нырнула куда-то под стол и вытащила толстую папку. – Дж-дж… Да, вижу, мисс Джойс.
Она достала тонкую книжечку, перелистала ее и покачала головой. Улыбка сошла с ее лица.
- Как вас зовут?
- Это имеет значение?
- Да. В карточке мисс Джойс стоит отметка: «Посещение разрешено только заранее оговоренным лицам».
- И что?
- Мне нужно знать, есть ли вы среди этих лиц. Хотя… - медсестра очаровательно порозовела, - здесь указано всего одно имя. И оно едва ли принадлежит вам.

Драко положил локти на стойку:
- Нарцисса Малфой?
- Этого я не имею права говорить, - девушка порозовела еще гуще и стала пунцовой.
- Нет нужды, я и так знаю. Да, я никоим образом не Нарцисса Малфой. Я – Драко Малфой, а это значит гораздо больше. Вам ведь знакомо мое имя? Вы читали про меня в газетах?
Теперь бедная девушка пошла белыми пятнами:
- К-кем бы вы ни были, разглашать к-конфиденциальную информацию запрещено. А если вы будете угрожать… - она опустила руку в ящик стола.
Драко понял, что она нашаривает волшебную палочку, и сдал назад.
- Что вы, что вы! – он успокаивающе похлопал ладонью по столешнице. – Я не хотел вас напугать. Я всего лишь хотел поговорить с доктором, который лечит Лу… мисс Джойс.
- Меридит Джойс находится под патронажем доктора Фергюссона.
- Вот оно что. Я мог бы и сам догадаться… Вызовите его, пожалуйста.
- Я вызову доктора Фергюссона, но он вам вряд ли чем-то поможет. Колдомедик не имеет права нарушать условия договора.

Сестра, чьи щеки успели вернуть себе естественный цвет, встала, пробежала глазами списки, приколотые к стене, и коснулась волшебной палочкой одной строчки. В месте прикосновения появилась зеленая точка. Через мгновений она сменила цвет на красный. Девушка наклонилась ближе:
- Мистер Фергюссон, подойдите, пожалуйста, в закрытый корпус психоневрологии.
Точка вспыхнула пару раз.
- Вас спрашивает мистер… - ее голос дрогнул, - мистер Драко Малфой. Он хочет посетить пациентку Джойс. Да, я объяснила, но он настаивает. Хорошо.
Она повернулась к Драко.
- Доктор Фергюссон сейчас трансгрессирует, подождите немного.

Не прошло и пяти минут, как воздух зарябил и посреди вестибюля появился худощавый мужчина с умными, усталыми глазами за стеклами очков. Мантия на нем была голубая.
- Здравствуйте, мистер Малфой, - поздоровался он непринужденно, словно видел Драко впервые. В какой-то степени это так и было. Их пути редко пересекались.

Драко стиснул край стойки. Костяшки пальцев побелели.
- Здравствуйте, мистер Фергюссон. У меня к вам приватный разговор.
- Долорес, оставь нас с мистером Малфоем наедине.
Сестра кивнула и трансгрессировала из вестибюля.

- Я вас слушаю.
- Мне нужно увидеть женщину, которая содержится здесь под именем Меридит Джойс. Вы понимаете, о ком я говорю.
- Мисс Джойс – моя пациентка. Но, насколько я помню, согласно договору, посещать ее имеет право только один человек – тот, кто поместил ее сюда.
- Довольно ломать комедию, дорогой доктор! Вы славно спелись с моей матерью против меня. Признайтесь, сколько она заплатила вам за эту мерзкую услугу? Эти деньги вам пригодятся: вы уволены с должности нашего семейного врача.
- Меня нанимала миссис Малфой. Она же платила мне жалованье. Сто пятьдесят сиклей в месяц – единственные деньги, которые я от нее получал.

Ледяное спокойствие доктора не образумило Драко, наоборот – заставило совсем потерять самообладание.
- Что вы говорите? Вас нанимала миссис Малфой? А увольняю я! В нашем доме только хозяин может уволить прислугу, кто бы ее ни нанял и кто бы ни платил ей деньги!
Мистер Фергюссон тоже стиснул край столешницы пальцами – по ту сторону стойки. В его глазах мелькнула неприязнь.
- Я попросил бы вас, мистер Малфой, следить за тем, что вы говорите. Я не ваш родственник и не ваш друг, я старше вас и пользуюсь уважением людей старше вас. И я очень многое видел в жизни.
- Ваш опыт, похоже, вас ничему не научил. Я знаю, что вы за уважаемый человек. Я вспомнил. Вы – бывший пособник Волдеморта, вы лечили раненных Пожирателей. Сказали бы спасибо за то, что я впустил вас в свой дом, доверил вам здоровье своей семьи, дал вам кусок хлеба! А вы принялись строить козни за моей спиной! Более того, вы обидели человека, который ни вам, ни кому-либо другому не сделал ничего дурного. Темный Лорд потерял в вашем лице хорошего слугу.
- Что касается Темного Лорда, здесь мне с вами трудно тягаться, мистер Малфой.

Драко встал к нему вплотную.
- Вы об этом? – он взялся за плечо. – Да, я был Пожирателем. Но и белым голубем, - он ткнул пальцем в эмблему на мантии колдомедика, - я не притворяюсь. За свое решение я заплатил – даже больше, чем следовало. А у вас, я погляжу, дела идут совсем неплохо.
Доктор Фергюссон сузил глаза:
- Вы очень похожи на своего отца.
- Послушайте! – Драко вспыхнул. – Достаточно того, что вы запустили свои грязные лапы в мою жизнь – за это вы еще ответите мне, не сомневайтесь! Но память моего отца священна, не трогайте ее, или я напомню вам, что Метку просто так не получают! Я – Драко Абраксас Абель Малфой! Мои предки носили копье Вильгельма Завоевателя, когда ваши еще ели сырое мясо!

Мистер Фергюссон стоял, невозмутимо, как скала.
- Ведите себя прилично, мистер Малфой, и перестаньте кричать: вы находитесь в больнице. Я имею полное право вызвать сейчас охрану или даже авроров. Долорес уже сказала вам, что человек, не обозначенный в списке посетителей, не может встретиться с пациентом.
Драко потряс у него перед носом листком:
- Только если у него есть доверенность.

Колдомедик взял у него бумагу, внимательно прочел ее, посмотрел поверх головы Драко, прочел бумагу еще раз. Снял очки и помассировал веки.
- Я понял. Хорошо. Пойдемте.
Он вышел из-за стойки, стараясь не глядеть на Малфоя. Тот победоносно вздернул подбородок и… только сейчас заметил, что идти им некуда. В вестибюле была одна дверь, ведущая с улицы. Другие на глаза не попадались.
Доктор Фергюссон встал напротив пустой стены, достал палочку и начертил прямо на штукатурке светящийся прямоугольник в человеческий рост. Нестерпимое сияние потихоньку угасло, и прямоугольник принял вид обычной деревянной двери. Доктор дернул за ручку.
- Проходите.
Драко вздохнул смелее. Тупая, бессмысленная громадина беды сдвинулась с мертвой точки. Теперь-то будет легче. Будет, непременно!
Они вошли в полутемный, зеленоватый, как морская вода, коридор.

«Вот уж, действительно, закрытый корпус. Бедные сумасшедшие, они замурованы здесь заживо! Луна, Луна! Куда тебя заточили?»
Золотые цифры. 36. 37. 38.
- Вот, тридцать девятая палата. «Меридит Джойс».
Доктор вынул из кармана ключ.

- Подождите, - Драко схватил его за руку. – Одну минуту.
Он вздохнул еще раз, чуть менее смело, но глубоко. Потом еще раз.

- Открывайте.
Дверь распахнулась. В спину Драко донеслось:
- У вас полчаса.

Луна стояла посреди комнаты, как будто уже давно ждала кого-то. Она была страшно растрепана и одета в помеченную золотой эмблемой кофту и юбку отвратительного сливового цвета. Дорогостоящим пациентам закрытого корпуса полагалась соответствующая форма: то ли для того, чтобы подчеркнуть их особый статус, то ли для того, чтобы было очевидно: люди, облаченные в такие странные одежды, сидят здесь не зря.
Впрочем, Луна и без этого выглядела совершенно больной. Под скулами у нее залегли две темные полосы, а глаза были по-настоящему безумными. У Драко даже на секунду мелькнула мысль: может, с ней и вправду что-то… не в порядке?

- Здравствуй, Драко Малфой, - вяло и как-то сонно сказала Лавгуд.

Драко в два шага пересек палату и сжал Луну в объятиях. Она молча положила руки ему на спину.
- Прости… Если бы я знал… - шепнул он.
- Но ты же не знал. И ты не виноват, - Луна отстранилась и спросила: - Что с Гэлве?
- С ним… все хорошо.

Насколько может быть хорошо ребенку, у которого отняли мать.
Луна легко выдохнула, словно выпустила из груди тревожный, мучивший ее призрак. Глаза ее прояснились.
- Астория не обижает его?
- Наоборот, она от него не отходит.

Ну вот зачем он это говорит? Зачем он тыкает иглой в открытую рану?
- Ты не видел папу?
- Я сразу с парома отправился домой, а потом… сюда.
- Странно, я думала, тебе он напишет первому. Впрочем, возможно, папа еще не вернулся из Лондона.

Драко положил ей руки на плечи:
- Возможно. Это сейчас неважно, Луна. Нам надо поговорить о другом.
- Да, да, надо. Я хочу тебе кое-что рассказать. Подожди.

Она вырвалась из его рук, взяла что-то с прикроватной тумбочки и спрятала за спину.
- Что ты знаешь о святом Мунго Бонаме?
- Мунго? А он здесь при чем?
Драко оказался настолько не готов к подобному повороту, что не сумел достойно отреагировать.
- Я тебе скажу потом. А пока послушай, - она достала то, что прятала, и Драко увидел тонкую брошюрку. Луна полистала ее, нашла нужную страницу, откашлялась и принялась читать нараспев:
- «Святой Мунго Бонам родился в XVI веке в Ярроу, в семье богатого купца. Отец отправил сына изучать медицину в Болонский маггловский университет. Мунго закончил его, став лучшим на своем выпуске. Несмотря на многочисленные предложения остаться в Италии и заниматься чистой наукой, он предпочел вернуться на родину. Мунго Бонгам поднимал на ноги даже тех, кого другие колдомедики признавали безнадежными. Скоро слава о чудесном целителе распространилась по всей Британии и за ее пределами. В Ярроу съезжались несчастные, страдающие разными недугами, и никому из них Мунго Бонам не отказал в помощи.
После смерти родителей он стал богатым человеком, наследником огромного состояния и процветающего дела. Но Мунго был далек от мирских амбиций и тяготился богатством. Он передал семейную торговлю в руки близкого друга своего отца. Унаследованные же деньги пропали, будто в воду канули. Никто не знал, что Мунго сделал с ними. Тем более что сам он покинул Ярроу, пустился в странствия и обошел весь мир. Везде, где бы он ни находился, Мунго старался изучить и перенять мастерство местных целителей, лечил людей, невзирая на их звание и репутацию, и не брал денег за лечение, соглашаясь только разделить трапезу и кров. Если кому-то удавалось уговорить его взять пару монет, Мунго покупал на них хлеб и кормил птиц. Птицы пользовались его особой любовью. Они сопровождали его целыми стаями. Каждой встречной пичуге Мунго давал свое имя и умел подражать всем птичьим голосам. Зимой он подбирал замерзавших голубей, воробьев, галок, отогревал их у себя за пазухой, лечил сломанные лапки и крылья. Мунго считал, что каждый человек должен быть подобным птице: довольствоваться малым, никому не причинять зла и отрываться от земли.
Много было желающих стать учениками врача, которого уже при жизни называли святым Мунго из Ярроу. Но он соглашался брать учеников только с тем условием, что они должны были разделить его страннический образ жизни. На это решались немногие, и, тем не менее, почти в каждом городе у Мунго были последователи.
На закате лет он вернулся в родной Ярроу, где не оставлял свое служение. Однажды ранним утром один из его учеников пришел навестить своего учителя в старый сенной сарай, где тот жил, и обнаружил его бездыханное тело. Ученик вынес его из сарая, положил на траву и побежал оповестить город о печальном событии.
Когда народ собрался, то все увидели, что вокруг тела умершего слетелась стая белых голубей. Птицы хватали клювами края его одежды и хлопали крыльями, как будто пытались взлететь вместе с ним. Их прогоняли, но голуби вспархивали и снова садились рядом с телом. Со всех сторон слетались все новые и новые птицы, и скоро Мунго Бонам исчез в вихре белых перьев. Голуби дружно взмахнули крыльями, и на глазах изумленной толпы тело святого оторвалось от земли. Казалось, одна огромная птица набирает высоту. Голуби поднимались все выше и выше, унося с собой тело того, кто всю жизнь заботился об этих маленьких созданиях. Скоро стая превратилась в крохотную белую точку и исчезла в голубом небе. Больше святого Мунго никто не видел.
На его соломенной подстилке, в ногах был найден увесистый незапертый сундучок. Открыв его, все присутствующие зажмурились от блеска. Сундук был полон золотых галлеонов – исчезнувшее наследство Мунго Бонама. К ним прилагалась записка, в которой целитель просил своих учеников использовать эти деньги для строительства дома милосердия, где бы могли найти исцеление все нуждающиеся в нем.
Найденные деньги были потрачены на покупку земли и постройку первого здания. Трудились в доме милосердия ученики святого. Все остальное появилось благодаря пожертвованиям, которые собирали последователи Мунго Бонама в дальних и ближних землях.
Больница, которой с самого момента ее основания было присвоено имя святого Мунго, была и остается самым крупным медицинским учреждением в Великобритании. В память об основателе колдомедики по сей день носят форму небесно-голубого цвета. Символом больницы является белый голубь.
Ниже размещены портреты и колдографии самых известных сотрудников…» Ну, дальше не интересно, - Луна захлопнула брошюру. – Как тебе эта история?
Драко вытянул брошюру у ней из пальцев и бросил обратно на тумбочку.
- Почему ты думаешь о каком-то Мунго, пусть даже и святом, а не о Гэлве? И не о себе?
- Да, я… я хочу поговорить с тобой.
- Надеюсь, не о Мунго Бонаме?
- Нет, о Гэлве.
- Вот! О Гэлве. Подожди, не перебивай! Я не стану обманывать тебя, наше положение опасное. Но я найду выход! Я его уже нашел, пока искал этот дурацкий корпус. Сначала этот путь показался мне… невозможным, но теперь я думаю, что не стоит быть слишком разборчивым в средствах.
- Я тоже нашла выход. Меня навел на него Мунго. Послушай. Сейчас, - она отвернулась в сторону и положила палец на подбородок, - сейчас, секунду. Только дослушай до конца, ладно?
- Говори, я слушаю.

Забрезжила слабая надежда: а вдруг правда? Луна по-другому смотрит на мир, может, она увидела что-то, чего Драко не смог разглядеть?
Луна взяла его руки в свои – горячие в холодные. Ее глаза лихорадочно блестели.
- Драко. Ты… может… рассердишься. Но я решила… отдать вам… Гэлве.
- Прости?
- Я решила отдать вам Гэлве, - сказала она твердо.

Драко сощурился:
- Ты соображаешь, что ты говоришь? Разве он жаба или кот, чтобы ты могла отдать его?
- Поверь, у меня было достаточно времени, чтобы сообразить.
- Целых три дня!
- Иногда и трех дней бывает достаточно. Я много думала…
- Это мать отравила ложью твой разум!
- Нет, - все так же твердо возразила Луна. – Нарцисса здесь ни при чем, и эта больница ни при чем. Я сама решила.
- Ты решила! - Драко, прошелся по комнате, как тигр за решеткой, глядя на Луну так, словно одна лишь невидимая преграда мешала ему броситься на нее с оскаленными клыками. – Ты! Доктор мне чужой человек, и на счет матери я тоже никогда не заблуждался. Я не удивлюсь, если моя собственная рука меня предаст. Но ты!
Между его бровями появилась складка, которой раньше никто не замечал на его лице. Луна снова поймала его руки.
- Я не предавала тебя, Драко! Но ты ведь так несчастен. Я все время вижу в тебе тоску. И Астория несчастна. И Нарцисса. Если для того, чтобы сделать вас чуточку счастливей, мне нужно отдать Гэлве – я согласна.

Малфой посмотрел на нее мутным взглядом и… залепил ей такую пощечину, что Лавгуд лязгнула зубами. Она попятилась было, но Драко крепко ухватил ее за плечи и встряхнул.
- Какие пилюли тебе дают, какие порошки? Они тебя с ума свели! Что за бред ты несешь? Неужели же ты это всерьез?
Луна икнула, всхлипнула, втянула носом воздух.
- Я всерьез, Драко. Не бей меня, - попросила она, приложив к покрасневшей щеке холодную металлическую пуговицу на манжете.

Малфой встряхнул головой, трезвея и прогоняя наваждение, и ужаснулся своему поступку.
- Прости, прости! – он положил ладонь ей на щеку, поверх ее ладони. – Прости. Мне хочется… ах, Луна, иногда мне так хочется… умереть.
- Я знаю, Драко. Ты носишь в себе зерна смерти. Я не могу помочь тебе. А он может. Он – твой сын. Твой – такой же, как и мой.
- Ты хочешь сказать, что тебе не нужен Гэлве? – рубанул с плеча Малфой.
- Нужен. Был, есть и всегда будет нужен. Но тебе – тебе, Драко – он нужен больше.
- Я не понимаю!

Он воздел руки к небу и еще раз прошелся по палате.
- Я не понимаю, я не могу понять тебя! Я тебя не узнаю. Моя Луна никогда бы не отдала своего ребенка. Неужели, я… ошибся в тебе? – он сам изумился своим последним словам, и сердце кольнуло от такого предположения.

У Луны задрожали губы. Драко понял, что она сейчас заплачет, и это точно будет конец. Но Луна не заплакала. Она потерла щеки жесткими, даже на вид шершавыми манжетами и слабо улыбнулась. Впервые за то время, что Драко здесь был.
- Знаешь, что я тебе сейчас расскажу? Когда умерла моя мама, я была совсем маленькая и очень… как это… горевала. Папа мне тогда сказал, что плакать не надо, что это даже странно, потому что смерти нет, а есть одна огромная жизнь. Как океан, в котором мы словно маленькие рыбки. Если какая-то рыбка, плывшая рядом с тобой, вдруг исчезает, значит, ее просто снесло течением, и она теперь плывет чуть выше или чуть ниже, или сбоку, но где-то неподалеку. Вода везде одна и та же. Я, наверное, очень глупая, но одно я умею делать хорошо. Я умею любить, даже в одиночестве, даже если любимого человека нет поблизости. Даже если его нет на этом свете. Так я люблю маму, так я люблю тебя. Так я буду любить Гэлве. Я буду его любить, ты будешь его любить, Астория, я знаю, будет его любить. Может, даже Нарцисса его полюбит. Тогда он просто не сможет быть несчастным. А я… я поплыву где-то рядом. Где бы я ни находилась.

Драко взял ее за подбородок.
- Лунариум… - услышав свое детское прозвище, Луна снова улыбнулась. Оставалось только удивляться, откуда она черпает для этого силы. – Лунариум! Девочка! Передумай! Еще не поздно, мы что-нибудь…
- Драко. Прости. Ты все равно не поймешь, так хотя бы прими. Просто поверь: я не сделала бы ничего, что могло бы причинить вред Гэлве. Я уверена в своем решении. Как бы объяснить… я чувствую, что наши с сыном дороги расходятся. У него теперь свой путь. У него своя цель: спасти твое сердце. Понятнее сказать я не могу.

С ней что-то случилось. Она смотрела и говорила иначе, чем прежде. Никакого юродства, ее глаза и слова были тверды, спокойны и уверены. Она даже спину держала по-другому и никогда еще не выглядела более нормальной, чем сейчас.
Драко встал, ломая пальцы. Его раздирала на части сотня разных чувств, большинство которых не поддавалось определению и не имело имен. Но самым сильным было чувство… непонимания. Он перестал понимать Луну. Нет, не так. Не так! Что-то гораздо хуже. Когда Драко пришел сюда, он знал, за что ему сражаться. Он знал, где правда, а где ложь, где жертва, а где преступники. А теперь Луна, его последний островок среди исполинских, сулящих погибель волн, повернулась к нему лицом, которого он прежде не видел. Он перестал ее понимать. С самого начала было очевидно, что она… не такая, как все. Но не настолько же! Подлинная странность Луны оказалась не в том, что она носила нелепую, некрасивую одежду, пела песни на языках, которых не знала, и ела орехи вместе со скорлупой, а в том, что она думала по-другому, чувствовала по-другому. Она была необратимо другой. Драко перестал понимать Луну. И в этот момент между ними что-то надорвалось, не выдержав непосильного напряжения.

Все же Малфой решил испробовать последнее средство.
- Тебе придется дать Непреложный Обет.
- Я знаю. Ведь ты для этого пришел.
- Я?

Луна распахнула глаза:
- Ну да. Я сказала Нарциссе, что готова принести Обет, но только тебе и никому другому. Мне так легче. Быть связанной с тобой клятвой – это что-то вроде свадьбы, верно?
- Что значит, ты писала Нарциссе? Выходит, когда она отправила меня сюда, она уже знала… Сколько же лукавства в этой женщине! – он гневно стукнул кулаком по тумбочке.

Словно в ответ на стук, приоткрылась дверь.
- Ваше время вышло, мистер Малфой. Покиньте палату, – сказал доктор Фергюссон.
Драко подошел к нему, глядя исподлобья.
- Вы, похоже, лучше меня осведомлены… во всем. Правда ли, что мисс Лавгуд выпустят, если она даст клятву?
Колдомедик просто кивнул.
- Есть у вас полномочия быть посредником?
Мистер Фергюссон снова кивнул.
- Прошу! – Драко коротким жестом предложил ему войти, а сам сел рядом с Луной на узкую больничную койку.
- Ты уверена? - спросил он, подавая ей руку.
- Абсолютно, - Луна смело вложила свою ладонь в его.

Доктор Фергюссон достал волшебную палочку, продел ее между сплетенных пальцев Драко и Луны и зашептал слова древнего и страшного заклятья.
Конец палочки засветился и стал ослепительно-белым, как раскаленное железо. Сияние тонкими лучами просочилось сквозь пальцы и оплело руки, приняв вид цепей.
- Клянешься ли ты, Луна Лов…
- Лавгуд.
- … Луна Лавгуд, отдать своего сына семье Малфоев?
- Клянусь.

Цепи вспыхнули, и Драко поморщился от пронзительной боли. Непреложный Обет крепко напоминал о том, как опасно его нарушать.
- Клянешься ли ты, что никогда не попытаешься вернуть его обратно?
- Клянусь.
Вспышка.

Ее руки немного дрожали. А может, это сам Драко дрожал. Ему казалось, что это всего лишь еще один из его ночных кошмаров.

- Клянешься ли ты, что никогда не откроешь мальчику его истинное происхождение?
- Клянусь.
Вспышка.
- Клянешься ли ты, что никому не расскажешь об этой тайне и об этой клятве?
- Клянусь.
Вспышка
- Клятва принесена. Преступление карается смертью, - с некоторым трудом договорил доктор и выдернул палочку из рук Драко и Луны.
Брызнули искры. Цепи вспыхнули особенно ярко, напоследок больно стянув запястья, и медленно растаяли. Но если клятва будет нарушена, они появятся снова, грозные и пылающие, уже не на руках, а на горле, и сдавят его насмерть, до конца.
Луна закрыла лицо ладонями и замерла. Драко тупо смотрел на красные следы, отпечатавшиеся на коже. Доктор Фергюссон обмяк, вытер лоб и, повертев палочку, сунул ее в карман.

- Мы можем идти? – Драко рванул рукав вниз. У него было такое ощущение, что ему только что сделали операцию: что-то удалили, умертвили какую-то часть. Только вот какую, он пока еще не разобрал. Пока Обезболивающая эссенция действовала.
Доктор Фергюссон снял очки и помассировал веки.
- Сперва нужно оформить выписку. А для этого необходимо личное присутствие миссис Малфой, необходимо…
- Потом. Все потом, - отрезал Драко. – Пойдем, Луна.
- Я не могу отпустить вас просто так! Это больница, а не ночлежка!
- Доктор Фергюссон! – Драко посмотрел на колдомедика уставшим и почти беззлобным взглядом человека, изнуренного тяжелой болезнью, – Я сделал все, что требовалось. Не препятствуйте мне.
- Да вы поймите…
- Это вы меня поймите! Вы бы оставили здесь хоть на одну минуту свою любимую женщину – если вы вообще кого-нибудь любите?

Между бровей колдомедика залегла складка, такая же, как у Драко, и на секунду они с ним стали вдруг очень похожи.
Подумав, доктор Фергюссон отошел от двери.

- Луна?
Она поднялась на ноги. Глаза ее были совершенно сухими. Только блестели, ярко и сумасшедше. Болезненно блестели.
- Пойдем? – сказал Драко и протянул ей руку.
Она поглядела на его ладонь с красным пятном от ожога. На ее ладони было точно такое же пятно.
Когда они проходили мимо доктора Фергюссона, тот тронул ее за плечо:
- Мне жаль, мисс Лавгуд…
Луна улыбнулась:
- Все хорошо, доктор. Я вас понимаю. Она будет очень благодарна вам. У меня то же самое, знаете?

В конце зеленого коридора, уже у самого выхода в вестибюль их нагнала Долорес.
- Подождите! Постойте! Мисс Джойс! А как же форма?
Луна обернулась, но Драко дернул ее за руку, бросив через плечо.
- Потом. Все потом.

Они вышли на улицу. Уже наступил вечер. Листья влажно шептались. Небо темнело и наливалось синевой. Драко и Луна стояли на крыльце рука об руку и смотрели в разные стороны. Во всяком случае, Драко смотрел на длинную гряду с розовощекими пионами.
- Я пойду?
- Куда?
Луна пожала плечами. Драко почувствовал это.
- Домой.
Драко представил, как она возвращается домой, к пустой коляске и пустой кроватке, к уже ненужному детскому приданому и стиснул зубы.
Только не смотреть на нее! Почему-то это казалось ему жизненно важным.
Сердце снова больно кольнуло. Драко помассировал грудь, запустив ладонь под мантию, и нащупал что-то твердое во внутреннем кармане. Он достал этот предмет, который оказался красной бархатной коробочкой с серьгами. Подарок.

- Держи, – он, не глядя, сунул коробочку ей в руку.
Послышалось напряженное дыхание, щелчок открываемой крышки, позвякивание и шорох.
- Спасибо, - ответила она наконец.
Только не смотреть!
Помедлив, он снова полез в карман и вытащил маленький, блестящий, бесполезный осколок зеленого бутылочного стекла. Полюбовался игрой света на черных сколах. И решительно протянул Луне.
- Держи.
Драко долго стоял с протянутой рукой. Она долго не брала предложенное.
- Ты уверен?
- Абсолютно, - Драко смело вложил осколок в ее ладонь.
Только не смотреть!
- Пока?
- Ступай, Луна. Ступай.

Ее шаги тянулись медленно, нежно, как ниточка из брюшка шелкопряда, постепенно убыстряясь. Когда она вошла в аллею, под своды деревьев, ее поступь стала гулкой и чеканной.
И Драко обернулся, не выдержав. Угасающий свет успел выхватить ее фигуру из тьмы, царящей под пологом ветвей, и, как на фотобумаге, отпечатал в памяти мятую синюю юбку, растрепанную голову и серьги, покачивающиеся в ушах. Потом она исчезла.

Драко вздохнул и лег на землю, головой в пионы. Он умирал в шестой раз, и – видит небо! - на этот раз он действительно хотел поставить точку. Он слишком долго заполнял свою жизнь запятыми, надеясь, что за ними последует что-нибудь путное. На этот раз – хватит!
Драко вглядывался в темно-синее небо до тех пор, пока оно не начало казаться ему одной огромной кофтой небесной Луны Лавгуд, а зарождающиеся в небе звезды – золотыми голубями. Вот когда их соберется достаточно много, они спустятся, подхватят его и унесут высоко-высоко, туда, где святой Мунго из Ярроу играет на арфе, а папа смеется глазами цвета топаза…
Внезапно картинку звездного неба закрыло лицо, большое и безобразное.
- Мистер Малфой! Мистер Малфой! – кто-то потряс его за колено. – Вам плохо?

Драко приподнялся на локте. Доктор Фергюссон склонился над ним, придерживая его за плечо. Лицо колдомедика было обычным, человеческим. Чудовищная маска померещилась Драко от неожиданности.
- Вам плохо? Вам нужна помощь? – повторил доктор Фергюссон.
Драко сделал отрицательный жест и поднялся на ноги.

Сколько раз он уже падал! И сколько раз поднимался! Поднимался новым человеком, змеей, сбросившей кожу. Собрав все силы, он поднимался, выпрямлял спину и снова ставил запятую. И снова начинал все с нуля. Нет, он не змея – прости, Салазар! – он – саламандра, ящерица, не сгорающая в самом лютом пламени. Проклятие ли эта неспособность погибнуть? Благословение ли? Или кровь Блэков, которая упорно тянула вверх ослабевшее тело и изнемогшую душу?
Он не надеялся подняться сейчас. Он не мог. Он не хотел. Но он поднялся.

Драко Малфой, хозяин усадьбы «Фортуна» и прилегающих территорий, встал, попытался вытереть грязь со щеки, обнаружил, что руки у него еще более грязные, и попросил доктора Фергюссона, по-прежнему настойчиво предлагавшего свою помощь:
- Разрешите воспользоваться вашей платяной щеткой. А еще лучше, горячей водой и полотенцем. Спасибо.

________________________________________________________
* daisy (англ.) - маргаритка


Глава 10. Красная.

Часы показывали полдесятого. Масло в светильнике горело и слегка потрескивало. Драко сидел за письменным столом, держа в каждой руке по листу бумаги и впившись глазами в третий лист, лежащий прямо перед ним. Тишину нарушало только тиканье часов, потрескиванье лампы и свист ветра за окном, который гнал стаи совсем не по-августовки осыпающихся листьев.

Внезапно в дверь постучали. Драко поспешно бросил обе бумаги на стол, закрыв ими листок, и еще пристроил сверху разбухшую картонную папку.
- Войдите!
В открытую дверь просунулась голова в ночном чепце.
- Это я!
- Астория, - Драко сложил руки поверх папки. – Я думал, ты уже спишь.
- Что-то бессонница мучает, - она зябко повела плечами. – Я вижу, ты занят. К тебе можно зайти на минутку?
- Я занят. Но зайди.
Астория уже собиралась открыть дверь пошире, но вдруг остановилась.
- Я в халате. Ничего?
- Я постараюсь стерпеть это. Ну же!
Астория, немного покраснев, вошла наконец в кабинет и придвинула свободный стул поближе к креслу мужа.
- Над чем ты работаешь? Что-то для издательства?
- Да… Нет… Вот, - Драко наугад дернул завязки на папке. Из нее выползли расчерченные и исписанные листки, карты и документы.
- Это что?
Драко и сам не сразу сообразил. А потом вспомнил, что не далее как вчера лично затолкал этот бумажный Вавилон в папку, ругаясь на чем свет стоит.
- Дело Уэтеруотера, - буркнул он.
Астория просияла.
- Ты все-таки работаешь с ним! У меня прямо от сердца отлегло, когда ты сказал, что попробуешь помочь Таммасу.
- Таммас – остолоп, - отрезал Драко. – И помочь ему в этом смогут только колдомедики. Надо же было додуматься – купить заброшенный участок земли у каких-то проходимцев, удовлетворившись смехотворным, с позволения сказать, документом! И пусть Уэтеруотер не врет мне, что не знал про махинацию, все он знал, он же не дурак, просто жадный, как все шотландцы, польстился на низкую цену. А теперь, как из-под земли, возникли наследники и собираются отсудить у него землю вместе с домом, который он начал на ней строить. И отсудят, будь уверена! Единственное, что я могу посоветовать Таммасу – кончить дело миром, чтобы не марать фамилию судебным процессом, который, к тому же, неизвестно еще чем кончится. Но попробуй дать совет Уэтеруотеру! Он пишет мне – ты только послушай! – нельзя ли все-таки как-нибудь оставить землю за собой. Если бы не Дафна, я бы ни за что с ним не связался!
Драко гневно фыркнул. Он и сам не заметил, как неожиданно распалился, задетый за живое, за мозоль, которую ему натерло родство с Таммасом Уэтеруотером.

Астория успокаивающе дотронулась до его руки.
- Я очень благодарна тебе, Драко. Я беспокоюсь за Дафну и ее семью. Как бы и вправду не пошла молва о том, что Уэтеруотеры мошенники. Хорошо, что у нас есть хоть кто-то, кто разбирается в законах. Таммас сначала обратился к Ульпиану, но мой брат, ты знаешь, не силен в этой области.

Драко перекладывал бумаги то в папку, то из папки. Астория водила пальцем по столу. Часы тикали, измеряя молчание секундами. Когда они отсчитали уже тридцать два коротких промежутка, миссис Малфой попробовала начать новый разговор.
- Я заходила к Корки.
- Как он?
- Спит. И опять снял колпак. Прямо не знаю, что мне с ним делать, как объяснить, что лето кончилось, что сейчас холодно и если он не будет надевать ночной колпак, то простудит себе шею!
- Не переживай, - отмахнулся Драко. – Все мальчишки терпеть не могут эти утепленные колпаки. Я сам всегда стаскивал их прямо во сне. Спроси Берти, как она грозилась, что будет связывать мне руки на ночь. Не ругай Скорпиуса, пусть спит, как хочет. Один раз замерзнет, в другой – умнее будет.
- Драко! Да ведь он может так замерзнуть, что потом расхворается не на шутку! Ты же знаешь, у него слабые легкие.
- Ты все преувеличиваешь, - терпеливо гнул свое Драко. Он бросил взгляд на часы и добавил: - Не пора ли тебе спать?
- Да, я пойду. – Астория засобиралась. – А… ты?
- Я еще поработаю.
- Не засиживайся, пожалуйста, очень долго. Ты в последнее время мало спишь, - она положила руки на плечи мужа и наклонилась, подставляя Драко щеку для поцелуя.
Он быстро коснулся губами ее прохладной, белой кожи.
- Много дел, Эсти, много дел. Иди, отдыхай.

Когда за Асторией закрылась дверь, Драко откинулся на спинку стула и несколько раз с силой провел ладонями по лицу. Потом снова придвинулся к столу и принялся разгребать пирамиду из бумаг, пока не докопался до погребенного под ней листка. Драко уставился на него, даже не пытаясь прочесть. Он и так наизусть знал содержание письма – а это было письмо.
Оно пришло в понедельник утром. Драко, как обычно, допивал чай, попутно просматривая почту – привычка, конечно, дурная, зато существенно экономившая время делового человека. Среди кипы счетов, документов, запросов, ответов на запросы и прочей рабочей макулатуры скрывался листок, свернутый в трубочку и перевязанный бечевкой. Драко развернул его, прочел, снова прочел, и... бумага раскалилась и прожгла ему ладонь до самой кости. Он не помнил, как ему удалось удержать лицо. Железной рукой Драко еще пару раз поднес к губам чашку с чаем – или уже без чая? – спокойно встал, поблагодарил за завтрак, неторопливыми шагами поднялся к себе, устроился за столом и достал письмо из нагрудного кармана. Буквы плясали и прыгали перед глазами, ползали по бумаге, как жуки, и Драко тщетно пытался собрать из них английские слова.
Он полез в шкафчик, где хранил запасные перья и сургуч, достал оттуда бутылку вишневой настойки, наполнил рюмку до золотистого ободка, поглядел на свое отражение в темной жидкости и выпил в два подхода. В голов немного прояснилось, буквы встали на свои места и сказали: «Драко, я хочу увидеться с тобой. Я зайду к вам в субботу, в половине одиннадцатого вечера. Встреть меня, пожалуйста, у ворот. Луна».

Луна!
Драко скомкал листок и швырнул его под стол, поддав бумажный шарик ногой. В юбилейный двадцатый раз за шесть дней.
Его последняя встреча с Луной состоялась… Минутку, Корки сейчас девятый идет. Да, около семи лет назад.

Он не видел Луну семь лет. Так вышло. Так жизнь сложилась.
Жизнь… Каждое отдельное событие, каким бы значительным и незабываемым оно не казалось, рано или поздно становится лишь точкой на горизонте, когда ты удаляешься на достаточное расстояние. Как на исторической карте, где битвы обозначены двумя скрещенными саблями, хотя за каждым значком скрывается страх, ярость, отчаяние, воодушевление, страдания, боль, реки крови, тысячи погибших. За прошедшие семь лет карта Драко Малфоя оказалась испещренной такими значками, маленькими, скупыми ярлычками событий, которые всякий раз поворачивали его жизнь на сто восемьдесят градусов, заводя ее, словно пружину.

На Представлении Гэлвин Лавгуд получил новое звучное имя – Скорпиус Гиперион Малфой. Он ежился в нарядной кружевной рубашечке, хныкал и прятал личико на плече Астории, пугаясь сотни любопытных глаз и сотни жадных рук, тянущихся к нему. Раз.

«Придира» окончательно погиб. Когда последний коллега мистера Лавгуда сбежал, оставив его наедине с долгами и рассыпающейся на глазах редакцией, умственное и физическое здоровье Ксенофилиуса сильно пошатнулось. Оно и так уже было расстроено неожиданным и непонятным исчезновением его внука – Драко понятия не имел, как Луна объяснила это отцу. Крушение «Придиры» его добило. Ксенофилиус Лавгуд скончался от приступа острой сердечной недостаточности прямо в рабочем кресле.
Драко долго думал, в какой роли он может прийти на похороны мистера Лавгуда, но не смог придумать ничего достойного, поэтому пришел просто так. Ему важно было увидеть Луну. Нет, ему важно было, чтобы Луна увидела его. Она стояла рядом с гробом и не выглядела слишком печальной, даже улыбалась, очень сдержанно, чтобы не пугать скорбящих друзей, которые, в отличие от Драко, не знали ее теории относительно смерти. Скорбящие друзья обступили Луну со всех сторон плотным кольцом, они сострадали ей, утешали ее и в жизни не подпустили бы мерзавца Малфоя к ее израненному сердцу. Драко, встав в дверях и держась в тени, сумел-таки поймать ее взгляд и беззвучно крикнул: «Я здесь! Я с тобой!» Она слегка кивнула ему и улыбнулась чуть более открыто. «Я знаю. Спасибо».
В передней Драко остановился, вынул из кармана увесистый мешочек и повесил его на подставку для зонтиков. Он всегда предпочитал облекать свое сочувствие в материальную форму. Он-то знал, что такое хоронить. И что такое выплачивать долги. Два.

А однажды … Драко от скуки раскрыл «Ежедневный пророк» недельной давности, и из сотен напечатанных строчек взгляд, словно анонимный шантажист, аккуратно вырезал одну скромную заметку:
«Сегодня Рольф Атанаси Скамандер, известный специалист в области зоомагии, сочетается браком с Луной Летицией Лавгуд, одной из участниц знаменитого «Ордена Феникса». Как удалось узнать репортеру, сразу после церемонии венчания молодожены отправятся в свадебное путешествие в Гватемалу, где, по словам профессора Скамандера, планируют обосноваться. Остается пожелать молодым супругам счастья и семейного благополучия». Это и три, и четыре, и пять.
Драко долго сидел, пытаясь сообразить, что это: ложь газетчиков или передозировка опиума в его каплях от головной боли. Он не мог поверить. Что еще за Рольф Скамандер, откуда он взялся? Ради всего святого, каким загадочным образом пересеклись пути Луны и этого зоомага?!
Драко бросился догонять промчавшийся ветер. Смутно надеясь, что информация как-то поможет ему вернуть все назад, он собрал столько сведений о Скамандере, что оставалось только издать биографическую книгу.

Рольф Скамандер был сыном греческого моряка и норвежской рыбачки, полукровкой, ученым-энтузиастом, автором популярных книжек по зоомагии, крепким, коренастым мужчиной с черными глазами и черной щетиной на щеках. Он улыбался с обложек своих книг во все тридцать два крепких белых зуба, крепко держал под мышкой какого-нибудь крокодила и сверкал крепкими коричневыми коленями, волосатостью и цветом напоминающими кокосовые орехи. Он вообще был таким крепким, энергичным, жизнерадостным и подходил Луне не больше, чем серьги в виде редисок.
Они познакомились в бюро ритуальных услуг. Миссис Скамандер умерла в один день с Ксенофилиусом и оставила своего мужа вдовцом с двумя малолетними детьми на руках. Все это он рассказал Луне, когда они вдвоем потерянно бродили между рядами гробов. Как у них дошло до свадьбы, да еще за такое короткое время, Драко так и не удалось выяснить. Поспешность, с которой Рольф Скамандер опомнился от своего горя и вступил в новый брак, казалась Малфою прямо-таки преступной. Хотя, конечно, понять можно: постоянно занятому мужчине недосуг возиться с детьми, и женитьба лучшее, что можно придумать в сложившейся ситуации. Найти такую вот дуру, Луну Летицию, взять ее в супружеское рабство и увезти в Гватемалу, для надежности, чтобы не сбежала, опомнившись.
Драко научился думать об этом спокойно и даже иронично. У него было семь лет, чтобы развить в себе такое умение. Семь лет душевной эволюции. Драко прошел через все, что полагается испытать человеку, чья любимая женщина вышла за другого и уехала в Гватемалу. Гнев, доходящий до ненависти, отчаяние, доходящее до планов самоубийства, муки раскаяния в том, что было сделано, и сожаление о том, что уже навсегда упущено, вспышки надежды во мраке безнадежности, жажда мести непонятно кому и желание убежать подальше от всех, но опять-таки непонятно куда. Вероятно, все туда же, в Гватемалу.
Драко мог бы разузнать что-нибудь о новом месте жительства Луны и ее семьи. Мог бы. Но не стал. Зачем? Что он ей скажет, даже если и найдет? А главное, что он сделает? На эти три вопроса у Драко не было ответов, хотя, казалось, они лежали на поверхности, где-то рядом с решением загадки: что появилось раньше, дракон или яйцо.
Драко помнил, что в первые дни после решения отделить, наконец, свою жизнь от Луниной ему было… скажем так… очень больно. Так больно, как ни разу не было, никогда. Единственное, чего ему по-настоящему хотелось – это лечь, как тогда, возле больницы святого Мунго, и лежать, лежать без движения, тупо, глупо и бессмысленно, пока его тело не превратится в прах. Горстка праха ведь легко может долететь куда угодно, даже в Гватемалу, не то что человек, прикованный к земле силой тяжести.
Иногда он навещал «Полную Чашу» – теперь пустую. Открывал калитку, начертив на ручке букву «Л», шел среди растрепанных деревьев, наступая на сливы и маленькие груши-падалицы. Заглядывал в темные окна. Стучал в двери. И представлял, что вот сейчас на стук выйдет Ксенофилиус Лавгуд, как всегда: в домашней мантии, с карандашом в зубах и сигнальным выпуском в руках. А Луна поднимется с грядок, держа пучок редиса, прополощет его в бочке с дождевой водой и, оторвав зеленый хвост от одной редиски, сунет ее в рот Драко.
Нет. Тишину нарушал только скрип флюгера. И Драко уходил, такой же пустой, как этот дом.

Но жизнь, она не только историческая карта, она еще и ветер, который дует туда, куда ему захочется и не считается с желанием опавшего листка полежать на земле и всласть пострадать. Она гнала этот лист, все вперед и вперед, наслаивая день на день, месяц на месяц, год на год, перекрывая одни события другими.
Сначала разболелся Скорпиус, которого Драко тогда еще мысленно продолжал называть Гэлве. Малфои пережили много тяжелых и практически бессонных месяцев, прежде чем мальчик с трудом выкарабкался из недугов, без конца сменявших друг друга.
Не успели они справиться с одной напастью, как пришла новая: между Таммасом и Дафной Уэтеруотерами разразилась страшнейшая ссора. Свояченица заявилась в «Фортуну» посреди ночи вместе с Доркас и Лорой, хлопнулась на пол в холле, и втроем они заревели так, что спросонья Драко почудилось, что Северное море затапливает Британию.
В итоге, Дафна поселилась в доме Малфоев, потому что ее родители, сочтя ссору пустячной, приняли сторону Таммаса и гнали дочь назад, в Шотландию. Дафна билась в истерике и обвиняла мужа во всех смертных грехах – стараясь, однако, чтобы этого не слышал никто, кроме родных. Астория и Вера утешали ее в два голоса. С гор сыпались послания от покинутого Таммаса с извинениями и угрозами, мольбами и обещаниями свернуть Дафне шею, если она немедленно не вернется. Почему-то свои письма он отправлял на имя Драко, видимо, как единственного здравомыслящего человека в этом доме, ставшем вдруг сумасшедшим.
В водовороте чужой личной жизни заниматься своей собственной было неприятно и просто неприлично. В какой-то момент Драко решил, что в его доме «зеленой травы»* стало больше, чем на газоне, и решительно взялся за выкос. Он потребовал от Уэтеруотера и от Вуда, чтобы те как можно скорее забирали своих жен, подчеркнув, что он, Драко, как хозяин дома разрешает забрать их оттуда любыми доступными способами, включая бытовое насилие, если ничто другое на них не действует.
Потом грянул знаменитый обвал на бирже, разоривший дотла немало богатых семей. Малфоев кувырком отбросило вниз, к подножию той финансовой лестницы, по которой Драко все это время терпеливо поднимался, ступенька за ступенькой. От полного краха спасло только то, что он не играл на бирже, а если играл, то только ради престижа, по чуть-чуть, в силу своей природной осторожности и мнительности.
Фирма Бриггза, как и многие частные предприятия, благополучно прогорела. Лишившийся стабильного заработка Драко, чтобы не пойти по миру, пошел ва-банк и на последние сбережения выкупил издательство, вернее, его остов – без работников, без заказов, даже без типографской бумаги. Возрождение этих бренных останков было долгим, трудоемким и весьма затратным делом. То, что Драко удавалось с ним справляться, можно было объяснить только тем, что в экстремальных ситуациях его голова работала в два раза эффективнее. В сравнительно короткий срок Малфою удалось получить первую прибыль и вложить ее в покупку нового здания с тщеславной и неразумной целью: устроить представительный главный офис. По иронии судьбы, единственным местом, которое подходило Драко по своему расположению, планировке и, особенно, по цене, был дом, где раньше располагалось издательство «Придиры». Драко приобрел его в сентиментальном настроении, ожидая, что хотя бы четыре стены будут напоминать ему о Луне.
Однако его ждало разочарование. Здание представляло собой именно четыре стены, пустую каменную коробку. Вся обстановка было распродана на погашение долгов. Ничего не говорило о том, что этот дом когда-то принадлежал Лавгудам. Драко и сам не знал, что он рассчитывал там найти. Длинное фазанье перо, которым всегда пользовался Ксенофилиус? Его длинноносые туфли без задников, которые он переодевал, приходя зимой с улицы? Или даже Лунину колодографию на письменном столе? Ничего. Драко видел только одно: всю меблировку придется закупать самостоятельно. Чем он и занялся.
Ему очень хотелось остановиться хоть на минуту и вспомнить все, что было у него связано с Луной. Не для каких-то там скрытых целей, а просто из упрямства, из желания доказать жизни, что ничего еще не кончено, что вот, он, Драко, по-прежнему любит, помнит, скучает, что Луна по-прежнему значит для него очень много. Жизнь не спорила. Она невозмутимо катилась вперед, как прилив, и бесполезно было приказывать и умолять: «Вернись назад!» День проходил за днем, одни заботы сменяли другие. Сад Лавгудов одичал, трава в нем выросла по пояс и скрыла дорожку, ведущую от калитки к крыльцу, а само крыльцо покосилось. Если бы Малфой увидел это, то, наверное, решил бы, что «Полная чаша» становится похожей на тот заброшенный дом, где он впервые поцеловал Луну и почувствовал себя способным на все сразу. Но Драко давно уже не навещал «Полную Чашу». Лицо Луны Лавгуд в его памяти истончалось и заметно хорошело, потому что постепенно утрачивало черты. Боль притупилась, тоска выдохлась, и скоро Драко начало казаться, что эта история была просто одной частью его биографии. Ее приятной частью. Упущенным шансом, о котором, конечно, нет-нет да вспомнишь со вздохом сожаления: «Ах, если бы!», понимая, однако, что от этого твоя жизнь не пошла псу под хвост.
Драко Малфой действительно был доволен жизнью. Он преуспевал в своем деле, которое – что самое приятное – сам же и создал с нуля. Он занимал одно из двадцати кресел в клубе «Круглый стол» - этой огромной привилегии Малфои лишились еще после первого ареста Люциуса. Многие стали уважать Драко. А те, кто не уважал, не спешили высказывать свое мнение публично. Малфой и сам не мог объяснить, в чем он так изменился, что о нем, как некогда и о Люциусе, говорить гадости вдруг стало как-то неуютно и небезопасно. Он вообще перестал интересоваться такими пустыми вещами, как чужая болтовня.
«Фортуна» понемногу ожила, задвигалась, туда, как ни в чем ни бывало, стали наведываться гости, словно только что вспомнили о существовании Малфоев. Кое-кого пришлось огорошить отказом: Драко на память никогда не жаловался. И потом, за годы почти полного одиночества, он привык к тишине и уединению. Ему вполне хватало общества жены. Молчаливая женщина с простеньким, востроносым личиком многим казалась блеклой по сравнению со своей царственной свекровью с ее голубой косинкой в твердом зеленом взгляде, твердой талией и твердым характером. Впрочем, в такой жене Драко не нуждался. Достаточно одной Нарциссы в доме. Астория была очень тихим и очень нежным созданием, привязанным к семье. Она не рвалась в общество, ее амбиции ограничивались стенами «Фортуны», где она так умело создавала уют и тепло. И Драко ценил это. Он дорожил ее безграничной преданностью, ее трогательным доверием, ее безмолвной поддержкой, ее мягкими, податливыми губами и белой кожей, такой тонкой, что, если дотронуться до нее языком, казалось, что она тает, как пломбир. Астория была обычной, земной женщиной, без причуд, без странностей, и Драко любил ее – да, любил! – именно за это.
У них подрастал маленький Скорпиус. Поначалу Драко опасался забыться и назвать сына его первым именем и, разговаривая о нем с другими, лихорадочно припоминал, кому и что он должен врать. Но потом все как-то стерлось, смазалось в памяти, и Драко почти поверил, что Корки восемь лет назад родила Астория, которая любила его больше жизни. Мальчик ничего не взял от своей настоящей матери, разве что волосы, вьющиеся на кончиках. Драко боялся, как бы эти кончики не выдали его, но все ими только восхищались, и скоро он перестал беспокоиться.
Хотя нет, он продолжал беспокоиться насчет Корки, и уже вовсе не из-за его происхождения. Это беспокойство усиливалось по мере того, как сын взрослел и приближалось время, когда ему придется отправиться в Хогвартс. Всякий раз мысленно доходя до этого момента, Драко чувствовал, как у него сжимается сердце. Его единственное дитя, мальчик, купленный такой дорогой ценой, живой, любопытный, умненький, как все восьмилетние мальчики, почти не покидал пределов «Фортуны». Он бродил по ее бесконечным, извилистым коридорам, играл в прятки под старинными диванами, рисовал, лежа на животе перед камином, собирал в парке разноцветные листья, укутанный от ветра в большой вязаный шарф и, разумеется, боялся ходить по Кленовой дороге в сторону склепа. А зимними вечерами он в сопровождении Берти забирался на чердак и строил домики из соломы, устилающей пол, хотя Нарцисса ворчала, что солома и свечи вещи несовместимые и что Корки спалит весь дом из-за того, что его родители много ему позволяют. Драко и Астория действительно много позволяли сыну. Конечно, не чересчур, в воспитании Драко следовал тем же принципам, которыми в свое время руководствовались его родители: делай все, что хочешь, в пределах того, что тебе разрешено. Только старался принимать в сыне больше участия. И это давало удивительные плоды.
Но вот что случится, когда миролюбивый, быстро устающий от толпы Скорпиус попадет в Хогвартс, который представляет собой одну большую толпу? Как будто Драко не знал, что такое Хогвартс! Сырой и холодный старый замок, где все ветшает и рушится. Туда собирают десятилетних несмышленышей, и живут они там, вдалеке от дома, как попало, потому что у декана сотни душ подопечных и он не может присматривать за каждым в отдельности, а старостам и вовсе нет дела ни до чего, кроме наградных значков и дополнительных баллов. И никто не спросит тебя, как твое здоровье, что тебя беспокоит, никто не приласкает, не поцелует на ночь, не проследит, чтобы ты одевался теплее. Когда осознаешь это, то чувствуешь себя таким маленьким и одиноким, что готов уцепиться за первого встречного и назвать его своим другом. Неудивительно, что все студенты к концу первого года обучения разбиваются на группки. Так твои шансы избежать смерти от несвоевременно диагностированного воспаления легких существенно повышаются.
Но Драко боялся не этого. Он боялся тех самых многострадальных студентов, потому что на собственном опыте знал, какими они могут быть – злее оборотней, изощреннее закоренелых злодеев. Чистые листы белой бумаги, они прилежно переписывают все то, что услышат от родителей. А что говорят их родители про семью Малфоев, Драко примерно представлял. Скорпиусу мигом откроют глаза на то, что его дедушка был Белой Чумой, папа – Пожирателем Смерти, а сам он не стоит и капли уважения, просто потому что он их сын и внук. При одной мысли об этом Драко хотелось обрушить мир на головы папаш и мамаш, которые наверняка будут шептать своим ненаглядным деточкам на вокзале «Кингс-Кросс»: «Вон, вон, гляди, Малфой со своим сынулей. Ты смотри там, спуску ему не давай!» Целой школой Скорпиуса загонят в угол, затравят, задразнят, и всей ярости Драко не хватит на то, чтобы заткнуть рты этим грязнокровкам, сквибам, предателям крови и просто идиотам. И Скорпиусу останется только оскалить зубы и, пробуя голос, впервые зарычать в ответ. А Драко так хотелось, чтобы, по крайней мере, его сыну не приходилось пробивать себе дорогу в жизни при помощи зубов. Потому что, в отличие от Поттера, которому его жена, плодовитая, как все Уизли, нарожала детей больше, чем нужно нормальному человеку, Скорпиус у Драко был всего один.

Такими вот обычными, человеческими заботами жил Драко Малфой, и жизнь его текла ровно, спокойно, несмотря на отдельные всплески, и постепенно прокладывала собственное надежное русло – Драко этим очень гордился. И вдруг, как гром среди ясного неба, письмо от Луны Летиции, которая тактично не подписала свою нынешнюю фамилию. Драко, думавший, что теперь-то его ничем не проймешь, за прошедшую неделю передумал и перечувствовал столько, сколько не успел и за семь лет.
Лейтмотивом стал гнев. Он был зол на Луну. Скажите, пожалуйста, она хочет с ним увидеться! Сначала сбежала с этим Скамандером в Гватемалу, не сказав ни слова, а теперь пишет в таком отвратительно-невинном стиле, как ни в чем не бывало! Драко от души захотелось выругаться, но поскольку по-настоящему крепких ругательств он не знал и в голову лезли одни глупые детские дразнилки, чтобы дать выход чувствам, он запускал ни в чем не повинный листок бумаги куда-нибудь в угол и решал просто не обращать внимания на записки умалишенной.

Но самого себя было не обмануть. Драко мог сколько угодно твердить, что ему уже глубоко безразлична Луна-горгулья-раздери-Скамандер и ее дурацкие послания. Но только что поделать с руками, которые ничего не могли удержать, с глазами, которые видели то, чего на самом деле не происходило, с головой, в которой гудел навязчивый шум и, если прислушаться можно было разобрать, как небольшая толпа скандирует: «Луна приехала!» И в душе против воли начинали копошиться сомнения. Так или иначе, войти с ней в контакт придется. Ведь она же притащится сюда в субботу, и одно небо знает, чем обернется этот визит. Нет, Луну надо остановить!
Драко принимался писать ей письма, одно неприятней другого. Все они растягивались на несколько листов убористым почерком, вступали на скользкую тропу изощренных оскорблений и, в конце концов, теряли какой бы то ни было смысл в чаще восклицательных знаков. И, в скомканном виде, летели под стол к Луниной записке. Да, если вдуматься, куда бы послал Драко эти письма? Он ведь даже не знал, где сейчас Луна. Может, в Англии, а может, собирается трансгрессировать прямо из Гватемалы. Почему он вообще должен ее разыскивать? Он же не курьерская сова.

Но… Кто знает, вдруг это последний шанс? Вдруг им больше не доведется встретиться? А Драко точно знал, что, несмотря на злость и обиду, он хочет встретиться с Луной. Просто хочет, без объяснений причин. Должен же он сделать хоть что-то, о чем будет жалеть всю оставшуюся жизнь!
Он разыскивал среди разбросанных бумаг записку, разворачивал ее, перечитывал, и все начиналось сначала. И вот уже наступила заветная суббота, и часы отбили десять, а Драко еще не решил, как ему поступить.
Оставалось полчаса на раздумья. Он побарабанил пальцами по листку, который успел замахриться на сгибах, прихлопнул его ладонью и встал.
Будь, что будет.
Драко вышел из кабинета и прислушался. В доме было темно, тепло и тихо. «Фортуна» поскрипывала старыми костями, по крыше стучали капли дождя. Самое время подняться наверх, в спальню, переодеться в ночную рубашку и забраться под одеяло, рядом с Асторией, свернувшейся клубочком. Драко еще раз кинул взгляд за окно, ярко освещенное фонарем, исчирканное влажными полосками дождя и черными тенями от веток, вздохнул и надел поверх обычной мантии еще и непромокаемую. Завязывая на шее тесемки, он ненароком посмотрел в высокое зеркало, хмыкнул, повернулся боком, втянул живот. Да, собственно, втягивать-то было нечего. Вместо того чтобы укреплять мускулатуру хотя бы квиддичными тренировками, Драко день-деньской сидел за письменным столом. Вот так и выходит: он молод, довольно-таки успешен, но все равно в зеркале отражается кто-то не слишком высокий, сутуловатый, в брюках, обвисающих на заду унылым мешочком, с ранними залысинами на висках и лбу – там, куда его больно лизнул язык Адского Пламени – и с блеклыми, близорукими глазами, которые давно и настоятельно требовали очков. Очки Драко не покупал из принципа. Самой ходовой моделью была круглая оправа а-ля Гарри Поттер, а уж наряжаться в Поттера Драко не собирался. И вот эти-то сероватые, подслеповатые, близко посаженные глаза делали Малфоя похожим на чучело горностая. Особенно, на контрасте с заросшим до бровей, фонтанирующим жизненной энергией Рольфом Скамандером. Драко усмехнулся. Определенно, красота не являлась фамильной чертой Малфоев.

- Сэр?
Драко вздрогнул от неожиданности и крутанулся вокруг своей оси.
- Кто? Где?
Он опустил голову и только тогда разглядел фигуру маленькой домовушки.
- Вукка! Тьфу, ты напугала меня!
- Простите, сэр! Вукка накажет себя за то, что напугала хозяина.
- Нет уж, без самодеятельности! Я сам решаю, кого и за что наказывать. Вам дай волю, обед некому будет подать: у одного пальцы прищемлены, другой слишком сильно головой ударился.
- Как угодно хозяину.

Драко немного перевел дух. Ему было досадно за то, что какая-то глупая домовиха испугала его до сердцебиения.
- Что ты болтаешься по дому так поздно?
- Вукка проверяла, хорошо ли натоплено в спальнях у господ.
- Проверила?
- Да, сэр. Натоплено очень хорошо.
- Вот и иди назад, в кухню.
- Слушаюсь, сэр. Но… простите…
Драко начинал сердиться. Вукка мешала ему выйти на улицу так, чтобы этого никто не заметил.
- Ну что еще тебе надо?
- Простите, хозяин куда-то собирается?

Драко от удивления даже рот приоткрыл: мысли она, что ли, читает? Но потом вспомнил, что успел обуться и надеть верхнюю одежду.
- Тебя не касается. А ну, пошла вон отсюда! – прикрикнул он возмущенным шепотом, сжав кулаки.
Вукка обреченно пискнула и юркнула в угол, по цвету сравнявшись со своим ветхим одеянием, серым от золы из кухонной плиты, где обычно ночуют домовые эльфы. Драко приоткрыл входную дверь – скрывать уже было бесполезно, и тут его настигла неприятная мысль: а если Вукка по глупости сболтнет матери или Астории? Что тогда? Вечно некстати вылезут, мыши пронырливые! Распродать! Завтра же распродать весь этот никчемный эльфятник!
Он со злостью захлопнул дверь и повернулся к дрожащей домовихе, которая не смела пошевелиться. И даже попытался перекроить свирепую гримасу во что-то более ласковое.
- Мне не спится, поняла? Хочу прогуляться до беседки.
Предлог Драко придумал заранее, на случай если кто-то заметит его отстутствие. Такой предлог, который бы не вызвал ни у кого подозрений. Драко, постоянно маявшийся бессонницей, в самом деле, частенько гулял ночью по саду и даже, если погода благоприятствовала, брал с собой работу и отправлялся в дальнюю беседку. Одна беда: сегодня погода никак не благоприятствовала прогулкам. Что понимала даже Вукка.
- В такой-то дождь? – запричитала она, осмелев от хозяйской снисходительности. – Хозяин совсем себя не жалеет! Он же может простудиться и заболеть!
- Ах ты, негодная домовиха!

Драко, который только что собирался произнести эти самые слова, посмотрел Вукке за спину и чуть не застонал. Из темноты выступила Берти.
- Как ты смеешь требовать у хозяина отчета, да еще советовать ему! – Берти нахмурила седые, кустистые брови и слегка притопнула. – Убирайся и на глаза не попадайся до утра! Не то смотри, хозяин рассердится и даст тебе свободу.
Вукка вытаращила свои огромные глаза так, что больше было уже просто невозможно, жалобно всхлипнула и убежала. Берти проводила ее свирепым взглядом и повернулась к Драко, моментально сменив выражение лица.
- Простите ее, хозяин. Она так хочет вам угодить, но пока еще не обтесалась, вот и лезет, куда ее не просят. Но уж Берти-то проследит, чтобы она держала язык за зубами. Никто не узнает, куда вы ходили.
- А ты? – Драко шагнул ей навстречу, глядя сверху вниз. - Ты знаешь, куда я иду?
Берти молчала, не поднимая глаз.
- Знаешь, - подытожил он. – Все-то ты вынюхаешь, старая крыса! Думаешь, я не в курсе, кто докладывал матери о каждом моем шаге?
- Хозяин не должен сердиться на Берти. Еще дорогой мастер Лью, наш покойный хозяин говорил ей, что вы молоды и у вас будет много соблазнов. Он велел беречь вас. Берти делала то, что приказал хозяин. Берти всю жизнь преданно служит Малфоям. Она не такая, как негодный предатель Добби.
- Да уж. Предатели мне в доме не нужны. Храни тебя небо, если об этом вечере кто-нибудь узнает! И впредь не смей рыться в моих бумагах.

Берти усмехнулась его ботинкам. Ее лицо, словно затейливое оригами, сложилось в тысячу складок и складочек.
- Разве нужно Берти рыться в бумагах хозяина, чтобы узнать, что у него на уме? Когда вы были совсем маленьким, она всегда угадывала, чего вам хочется. Но теперь-то вы такой взрослый и умный, и такая семья у вас хорошая, и молодая хозяйка, и мастер Корки, и мы за вами, как за каменной стеной. Теперь-то уж Берти и вовсе не годится вмешиваться в дела хозяина, а то выйдет она не умнее Вукки. Вы хотели пойти погулять перед сном – идите без тревоги. Берти умеет хранить секреты. Она помнит, кто здесь хозяин, а кто – хозяйская родня.
- Смотри же, - Драко предупреждающе поднял палец. – Держи язык за зубами, а то я не вспомню о том, как ты нянчила меня.
- Эта женщина дорога Вам, сэр, и у нее, наверное, доброе сердце, раз она подарила миссис Астории наше сокровище, мастера Корки. Что там дальше, никого не касается. Берти служит Малфоям, а не гордыне Блэков. Так-то, сэр, это вы попомните, - закончила она совсем уж загадочно и, попятившись, исчезла в темноте.
- Ну и хорошо, - сказал Драко неизвестно кому. – И хорошо.

Когда он запирал входную дверь, то не сразу попал ключом в замочную скважину. Сначала Драко подумал, что это все из-за безмозглых домовиков, которые выскакивают в самый неподходящий момент с обезоруживающими признаниями. Потом решил, что виноват холодный, пронизывающий ветер, норовивший прилепить ему на лоб или к мантии пару-тройку листьев, похожих на мокрые резиновые перчатки. Сад тонул в черноте, только центральная дорога скупо освещалась с двух сторон – фонарем над входной дверью и еще одним фонарем над воротами. Казалось, что два луча тянутся навстречу друг другу, тянутся, но не могут дотянуться, и посреди дороги оставалось большое черное пятно.
Темнота вполне устраивала Драко. Темнота делает все немного ненастоящим, в темноте легче решиться на поступки, на которые вряд ли дерзнешь при свете дня, а когда этот самый день настанет, всегда можно сделать вид, что ничего и не было. Потому что Драко не сомневался: наутро он горько пожалеет о том, что в очередной раз пошел у Луны на поводу.
У Луны ли?
Луна. Вот что не давало ему успокоиться, а вовсе не холод. От встречи с ней можно было заболеть вернее, чем после проливного дождя. Семь лет, уходившиеся, настоявшиеся в душе Драко, теперь снова возмутились и раскачались, как море в шторм – чем дальше, тем больше. Что будет, когда темные волны перехлестнут через край, Драко не знал и предположить боялся.
Он собрал волю в кулак, открыл ворота и встал, уперев руки в бока. Ну и что? Вот пол-одиннадцатого, вот и он сам. Где эта гватемалка, возмутительница спокойствия?
Перед ним открывался довольно унылый вид. «Фортуна» стояла на краю широкой долины, похожу на неглубокую чашу, обросшую по дальней кромке жестким, неровным ворсом леса. Летом на долину было приятно посмотреть – только посмотреть, потому что Малфой выходил за ворота «Фортуны» лишь для того, чтобы трансгрессировать в нужное ему место, но никак не для прогулки. Тем более, никому бы не пришла такая мысль сейчас, в конце августа, когда земля раскисла и вся долина превратилась в одно большое болото.
Дождь понемногу иссяк, ветер на мгновение разорвал сомкнутые ладони туч, и пологие, черные холмы залил бледный свет луны, идущей на ущерб. И только в этом слабом, неверном свете Драко различил какое-то движение в долине. Сначала он подумал, что ему показалось, и старательно вытянул шею. Движение повторилось, и теперь уже было понятно, что это не игра теней, не куст, который растрепал своими призрачными руками развоевавшийся ветер, а человек. Он медленно переползал с холма на холм, то появляясь в полосе лунного света, то снова ныряя во тьму.
Драко вытер взмокшие ладони о мантию. Он готовился семь лет, подбирал отточенные слова, которые бросит Луне в лицо и хоть так, по-детски отплатит ей за жестокую боль. Теперь эти злые, взъерошенные слова как-то присмирели, съежились и оставили Драко ни с чем. Что он ей скажет? Что?
Фигура приближалась. Она выглядела немного странной, неестественной, и вскоре Драко понял, почему: ее почти до половины скрывал большой зонт. «Красный зонт», - добавил он про себя, когда гостья остановилась напротив него. Широкий купол сдвинулся назад, и Луна белозубо улыбнулась, заморгав от капли, попавшей ей на ресницы.
- Здравствуй, Драко Малфой!

Он заложил руки за спину – лучший способ, если не знаешь, куда их деть – и окинул ее взглядом с головы до пят, не торопясь с ответом.
Луна изменилась до смешного мало. И, пожалуй, не в лучшую сторону. Ее щеки округлились, контуры лица оплыли, да и старенький серо-голубой плащик, всегда сидевший на ней свободно, теперь был как раз. Темная от загара кожа делала ее лицо старше, морщинки вокруг глаз – заметнее, а волосы и зубы – белее. Этот загар и, в особенности, эта зубастость до отвращения напоминали Рольфа Скамандера. Как и золотое обручальное кольцо, которое скудный свет фонаря безошибочно и распрекрасно выхватывал из полумрака. Других украшений на ней не было заметно, даже серег – Драко сразу обратил на это внимание. Дырочки в мочках, и те заросли.
- Здравствуй, Луна… Скамандер. Я думал, ты трансгрессируешь.
- Мы сейчас гостим у тетушки Шарлотты, а она, оказывается, живет рядом с вами, на том краю долины, представляешь? Мы переехали к ней от Поттеров. Джинни ужасно милая, назвала свою дочку в мою честь! Все уговаривала нас остаться подольше, а уж это просто героизм, наши близнецы ведь настоящие дикари. Пока они просто стреляли в кур, бедняжка терпела. Но когда Джеймсу тоже захотелось подъязычную косточку змеи в ухо и они располосовали гадюку прямо на крыльце, Джинни занервничала, и я поняла, что пора уезжать. Они настоящие дикари, мои сыновья, - повторила она, улыбаясь. – А как ты поживаешь?
- А что за дело тебе? – Драко не смог удержать в себе сварливое, мстительное раздражение. – Зачем ты приехала?

Луна пожала плечами. Сразу несколько капель сорвалось со спиц ее зонтика.
- Ну, как… Лисандру и Лоркану вот-вот исполнится десять, им пора в школу идти, и Рольф хочет, чтобы они учились именно в Хогвартсе. Да и жизнь в Гватмале, хоть и веселая, но не сахар, совсем не сахар. Полгода печет солнце, полгода дожди льют так, что вода скрывает стропила и подступает к самому порогу, а в доме нету даже ниточки сухой. По ночам слышно, как леопарды кричат чуть ли не на крыше, и несносные обезьяны обязательно разобьют то камеры Рольфа, то мои лучшие тыквы. В ящике для белья – улитки, в банке с мате – две лягушки, одна синяя, другая красная, и обе ядовитые, а в воскресном компоте – если забудешь накрыть его крышкой – барахтается целая коллекция усатых-полосатых. По соседству живут индейцы, которые мажут губы своему деревянному богу чем-то красным. В город и вовсе страшно выбираться. Однажды я пошла купить кукурузной муки, и мне чуть не прострелили голову. Нет, это не сахар, Драко, совсем не сахар.

Как будто он настаивал на обратном! Он-то как раз все хорошо понимал. А вот Луна не понимала. Драко ей так и сказал:
- Ты не поняла. То, зачем вы с Рольфом вернулись в Англию – ваше личное дело, оно никого не касается. Зачем ты приехала – пришла сюда? Что тебе от меня нужно?
Она переступила красными резиновыми сапожками, измазанными скользкой грязью.
- Я же написала. Я хотела увидеть тебя.
- Изумительно!

Драко подошел поближе и раскинул руки жестом конферансье из второсортного кабаре.
- Вот он я! Ну, и что нового ты увидела?

Луна пытливо посмотрела на него, склонив голову сначала влево, потом вправо, словно проверяя, хорошо ли он побрился.
- Ты вроде как подурнел… немножко, - извиняющимся тоном высказала она общее впечатление. – Щеки у тебя запали. И, похоже, очки нужны.
Про щеки и очки Драко и так знал. Но почему-то обиделся.
- Ты тоже, знаешь ли… не похорошела! Располнела. Совсем не следишь за собой, а ведь у тебя муж.

Все это было, конечно, ниже пояса и страшно глупо, но что делать, день сегодня такой. Если с самого утра колет сердце, то почти наверняка к вечеру язык не сможет породить ни одной достойной колкости.
Но Луна была удивительно невосприимчива к любым колкостям и даже к такому твердолобому хамству, от которого у Драко аж на губах стало горько.
- Рольф говорит, загар мне идет. Сильно заметно, что я располнела после второй беременности?
Драко не ответил. Он поплотнее закутался в мантию и потихоньку потер грудь с левой стороны. Сердце ковырнуло уже не тонким шильцем, а чем-то посерьезнее. Наверное, мыслью о том, что он довольно легко мог бы убить Рольфа Скамандера. Но, пожалуй, уже поздно.

- Налюбовалась мной? Чего ты еще хочешь?
- Еще я бы хотела… не знаю даже, как сказать… - ее пальцы крепко сжали ручку зонтика. – Я бы хотела повидать Гэлве.
- Что?
В его голосе слышался какой-то злобный, насмешливый восторг. Как будто у него попросили тысячу галлеонов взаймы. Без отдачи.
- Повтори.
- Я хочу увидеть Гэлве.
- А больше ты ничего не хочешь?

В Луниных глазах застыло по знаку вопроса.
- У меня есть много всяких желаний. Тебе действительно интересно, или ты просто шутишь?
- Какие уж тут шутки! – он всплеснул руками. – Я ведь знал, я с самого начала знал, что так будет! Я предупреждал тебя! Я тебе говорил: «Подумай, Луна, потом уже ничего не вернешь назад». Схватилась, когда Гэлве – какому Гэлве! – Скорпиусу уже восемь лет и он знать не знает никакой Луны Лавгуд. Это же не игрушки, в конце концов! Терпеть не могу таких липовых героев, делают широкие жесты, а потом бегут с воплем: «Сделайте все, как было, я передумал!»
- Неправда, я так не кричу. Гэлве ваш теперь, я не собираюсь его отнимать. Я только посмотрю на него одним глазком и уйду.
- Скажи, пожалуйста, как у тебя все просто! А про это ты забыла? – он с силой оторвал от рукояти зонтика ее правую ладонь с круглым пятнышком ожога. – А про это? – он сунул ей под нос свою собственную ладонь с таким же пятном. – Забыла про Непреложный Обет? «Преступление карается смертью».

Луна взяла его за руку, ту самую, которую он ей демонстрировал.
- Подожди. Я клялась, что отдам своего сына Малфоям, что никогда не попытаюсь вернуть его и ничего не расскажу ни ему, ни другим. Видеть его мне вовсе не запрещено.
Драко пару раз ошеломленно моргнул.

- Ну, так что?
- Иди ты в задницу, Лавгуд, - с наслаждением сказал он и устало отвернулся. У него уже не было сил ни слышать ее, ни, тем более, разговаривать с ней.
- Так что, Драко?
- Ничего, Луна. Ни-че-го. Это моя жизнь, моя семья. Моя, понимаешь? Тебя там нет. Ты семь лет назад уехала и не посчитала нужным даже объясниться! Ладно, забудем про это, пролитого не поднимешь. Но зачем теперь ворошить прошлое? У тебя есть муж, два сына. Теперь еще и собственный ребенок. Неужели тебе мало? Пожалуйста, не трогай Корки. Не впутывай его в эту паутину. Достаточно того, что мы увязли в ней по макушку. Отступись, Луна, ради всего святого!
Дождь снова припустил. Ей-то под зонтом было хорошо, а вот Драко приходилось мокнуть и шлепать ботинками по грязи, и умолять, и думать с тоской, что этот разговор никогда не кончится.

Луна ступила вперед и прикрыла его своим зонтиком. Ее глаза блеснули в темноте.
- Ты ошибаешься, Драко Малфой. Оно больше похоже на стрелу. Так, конечно, больнее, но паутина - слишком уж противно.
Ее руки были очень холодными: Драко случайно дотронулся до одной из них.
- Индианки говорят, большие пауки приносят черную лихорадку. Мы тогда все заболели. А я была беременна.

И Драко тоже похолодел. От короткой истории в пару предложений повеяло чем-то очень страшным, хотя больше Луна ничего не добавила.
- Но вы же поправились, - сказал он полувопросительно.
- Мы поправились, да. Забавно. Я проснулась и вижу стул. Наш стул, прямо перед моими глазами, а на нем висит саван. Новенький такой, только что на меня сшитый. Это постарались индианки, которые нас лечили. Я его потом перекрасила с манговыми корками и сшила себе платье – не пропадать же хорошей ткани. Индианки говорят, большие пауки разносят лихорадку, и те, у кого почернеют ногти и губы, уже никогда не поднимутся. Обман это все. Я же поднялась. Я же обещала тебе, что никогда не умру.

Драко снова прикоснулся к ее руке, теперь уже не случайно, и крепко сжал ее, пытаясь согреть.
- Вот только Пудентилла… Она не смогла родиться… Выкидыш называется. А я даже не почувствовала… Я полгода как будто проспала… Проснулась, а ее уже похоронили… Вернее, то, чем она была…

Капли барабанили по зонтику. Луна стояла, поникнув головой и плечами.
- Мне жаль…
- Правда? Мне вот легче стало. Не знаю, почему. Я никому этого не говорю. Боюсь. Я очень люблю Пуди, правда, и мне никогда не было так тяжело поверить в то, что смерти не существует. Она ушла жить на небеса, потому что считала это правильным. Я с ней согласна. Она вырастет умницей, моя Пудентилла. Я обязательно увижу ее снова и узнаю, даже если она будет совсем взрослой, клянусь тебе, Драко.
Он вышел из-под ее зонтика, взялся за кольцо на воротах и дернул его на себя.
- Пойдем. Я проведу тебя к Скорпиусу.

Лунино заискрившееся лицо вынырнуло из-за красного нейлона. Она закинула зонт за спину и радостно протиснулась между Драко и железной створкой.
- Ты такой добрый! Я знала, что ты поймешь.

«Да уж, добрый», - вздохнул Драко и обежал взглядом ряды черных, отсвечивающих лунными бликами окон: не горит ли какое. – «А стояли мы хорошо, на самом виду, прямо как на сцене. Не достало ума пройти подальше в сад, где потемнее».

Луна топала позади, то и дело отставая. Когда Драко открыл дверь и вошел, настороженно озираясь, она продралась следом вместе со своим великанским зонтом.
- Да закрой ты его!
- Подожди, пусть немного обсохнет, - Луна скинула ему на руки ветхий плащ, села прямо на порог и принялась стаскивать с ног сапоги, гулко бухая пятками в пол.
- Потише, что ты так грохочешь! – зашипел Драко.
- Здесь ничего не видно. Зажги свет, пожалуйста.
- Еще чего! Чтобы весь дом сбежался посмотреть, что здесь происходит?
- Я хотя бы воспользуюсь Люмосом?
- Нет.
- Ну, самым слабеньким?

Драко сердито отмахнулся. Луна, приняв этот жест за знак согласия, затеплила бледный голубой огонек на конце волшебной палочки и, закрепив ее в резной раме зеркала, оправила платье и пригладила волосы, заплетенные в длинную, порядком отросшую косу с впутанной в нее разноцветной глиняшкой. Платье ее было сшито из грубой ткани неровного красновато-бурого цвета. При мысли о том, что оно вполне могло оказаться тем самым платьем, сделанным из савана, Драко замутило, но он вовремя взял себя в руки.
- Ты долго будешь копаться?
- Сейчас, сейчас.

Пока она возилась с волшебной палочкой, Драко успел подняться на второй этаж, обыскать коридор, подойти к их с Асторией спальне и, затаив дыхание, прислушаться. Вроде тихо. Как неудобно, что детская находится прямо напротив! Вернее, им это, наоборот, всегда казалось удобным. Вплоть до сегодняшней ночи.
Он вернулся в прихожую и… присел от неожиданности, оглушенный громким треском: Луна закрыла зонтик.
- Я же просил потише! И погаси ты этот Люмос! Если нас с тобой обнаружат…

Луна затушила огонек коротким дуновением, как свечу, подошла к Драко и сочувственно погладила его по плечу:
- Что ты так боишься, как будто не у себя дома, а в стане врага?
С этими словами она стала быстро подниматься вверх по лестнице. Драко кинулся ей вслед.
- Подожди! Я пойду первым.
- Не беспокойся, я знаю, куда идти. Я ведь… гостила у вас дома. Слушай! – Луна вдруг остановилась и круто повернулась к нему. – А ты, правда, не помнишь про яблоки?
- Не помню, - буркнул Драко. Все воспоминания о Луне Лавгуд в подвале «Фортуны» в его голове словно ластиком подтерли. Честно говоря, Драко с трудом верил, что такое было на самом деле.
- Иди позади меня. Гостила ты тут или нет, однако не думаю, чтобы тебе проводили экскурсию по дому.

Луна послушно пропустила его вперед. Сама она ступала очень тихо в своих теплых вязаных носках. Вместе они вошли на жилой этаж, и Драко указал на одну из дверей.
- Это комната Скорпиуса. Я сейчас открою дверь, а ты…
- А я войду, - Луна сунула ему в руки зонтик.
- Что значит, ты войдешь? Мы так не договаривались.
- Дра-ко. Не беспокой-ся. Все под контролем.

Он еще успел заметить, как она остановилась возле двери и лукаво сверкнула своими новыми зубами:
- А ты постой на стреме.
- На стреме? – Драко непонимающе изломил бровь.
Луна фыркнула от смеха и пояснила:
- Так говорят ребята в Ла Либертад.
И проскользнула в детскую.

Ночью все комнаты, как кошки - одинаковые. Но все же было видно, что эта комната самая спокойная, самая уютная, а днем - еще и самая светлая. Окна выходили в глухую часть сада, и весной в них приветливо заглядывали нарядные яблони. Но сейчас стекла были вышиты мелким водяным бисером, и деревья тихонько и жалобно постукивали в них ветками, просясь в тепло, исправно подаваемое голландской печкой, украшенной пестрыми изразцами.
Все детские одинаковы – при любом освещении. Там обязательно есть ящик с игрушками, есть стул, с которого свисает пара чулков и ненавистный ночной колпак, есть любимая книга с закладкой, которая целеустремленно, вечер за вечером двигается вперед к последней странице. А в этой детской еще был стол, слишком широкий для письменного, весь заставленный разнообразными фигурками – любая из них могла спокойно уместиться на ладони. В полутьме глаз различал очертания то лошади, то человека с копьем в руке.
Скорпиус Гиперион Малфой спал на животе, натянув до подбородка одеяло, расшитое пухлыми, нестрашными дракончиками, и свесив одну руку. Она задевала пол, и Скорпиус то и дело бессознательно поджимал пальцы. Но через пару минут кисть снова расслаблялась и касалась ковра. Скорпиус судорожно вздыхал, дергал головой, но руки не поднимал.
Это сделала за него Луна. Одеяло собралось складками на спине мальчика, оставив ступни босыми. Луна поправила его и долго смотрела на безмятежное лицо ребенка. Она не однажды тянулась погладить его по щеке или по лбу, но всякий раз отдергивала руку в последний момент. Наконец, как будто решившись на что-то, она наклонилась к самому его уху и тихонько позвала:
- Гэлве. Гэлве.
- М-м-мэ, - промычал он и зачмокал губами.
Луна попробовала по-другому:
- Корки. Корки.

Скорпиус поморщился, потянул носом воздух и приоткрыл глаза, потирая ухо, которое задели Лунины губы.
- Мама?
Но женщина, сидевшая на краешке его кровати, даже в темноте ничем не напоминала маму. Скорпиус испуганно вытаращил глаза и приподнялся на локте.

- Тш-ш, тихо, тихо. Не бойся меня.
- Вы кто, леди?
- Я? Я – Луна, - честно призналась она.
- Луна? – Скорпиус недоверчиво сощурился и указал на окно. – Та, что ли, которая на небе?
- Почти.
- Не знаю. Вы что-то не похожи на луну. Луна же круглая и белая. И волос у нее нет.
- Откуда тебе знать? Луна же очень далеко.
- Ну и что?
- Если я вот сейчас выйду из дома и встану за воротами, ты разглядишь, какие у меня волосы?
- Разгляжу, - убежденно сказал Скорпиус. – Я хорошо вижу, даже лучше папы.
- А если я отойду далеко-далеко, туда, где начинается лес?
- Хм… Тогда, наверное, не разгляжу.
- Так же и с луной.
- Да?
- Да.

Скорпиус задумался. Слова гостьи его непонятным образом убедили.
- Мама говорила, что на луне вроде как лицо нарисовано. Значит, это вы? А как вы попали сюда? Через трубу?
- Нет, через дверь, - ответила Луна и пояснила: - В печке же горячие угли.
- Да, действительно. А зачем вы пришли?
- Хотела посмотреть на тебя поближе, познакомиться с тобой.
- А почему именно со мной?

Скорпиуса так разбирало любопытство, что он совсем перестал бояться. Он свесил ноги с края кровати и безо всякого стеснения уставился на незнакомку. Она погладила его по голове.
- Ты мне нравишься, Скорпиус Малфой.
Он порозовел от гордости.
- Мне уже почти девять лет, - сообщил он. – Хотите посмотреть, какой я высокий? Все, кто к нам в гости приходят, просят меня встать к стеночке и показать, как я вырос.
- Покажи, как ты вырос.

Он с энтузиазмом вскочил на ноги, чуть не запутавшись в ночной рубашке. Было видно, что эта просьба никогда его не отягощала.
- Да, ты и вправду очень высокий.
- Ага. Я на цыпочках не стою, проверьте, - он повернулся к ней спиной, чтобы Луна убедилась: он, Скорпиус, не думает мухлевать. – Бабушка говорит, что я похож на дедушку Люциуса.

И правда, от кого еще он мог бы унаследовать резковатые, надменные скулы и зимние брови, делавшие взгляд его детских глаз не по возрасту строгим? Драко такой взгляд годами тренировал. А скул у него и вовсе не было.
Вполне возможно, что, когда через десять-пятнадцать лет Скорпиус Малфой выпрямится во весь свой громадный рост и сложит могучие руки на груди, у присутствующих перехватит дух и мелькнет мысль: «До чего же похож на Белую Чуму!» И почти наверняка этого не будет, потому что все впечатление перебьют не ведающие покоя и порядка волосы с неистребимой легкомысленной кудрявинкой, которая даже взрослого мужчину превращает в вечного мальчишку.

Скорпиус снова присел на кровать.
- Бабушка вообще очень любит, что я похож на дедушку. Я вот думаю, что будет, если я вдруг как-нибудь перестану на него походить? Дедушка ведь был самый великий волшебник в мире… после Мерлина, конечно. Его убили грязнокровные отродья, министерские цепные псы и Гарри Поттер, - старательно выговорил он.
- Это бабушка тебе сказала? – уточнила Луна.
- Папа говорит, что бабушка шутит и что я ни в коем случае не должен повторять это в школе, иначе у нас будут крупные неприятности. Я ведь скоро поеду в школу.
- Не боишься?

Скорпиус поерзал и еще раз пристально посмотрел на нее, гадая, можно ли довериться небесному светилу. И что будет, если, скажем, немножко приврать.
- Чуть-чуть, - сознался он наконец. – Совсем чуть-чуть. Просто я никуда никогда не ездил. Только в Шотландию, к дяде и тете.
- Хогвартс тоже находится в Шотландии.
- Правда? Ух ты! А я и не знал. Там здорово. Горы большие. У дяди Таммаса целая куча собак. Потому что он охотник. А папа говорит, что дядя Таммас – остолоп. Почему?
Луна покачала головой.
- Наверное, какой-то титул, – предположил Скорпиус. – Дядя Таммас очень знатный. Мама говорит, что он мормэр. А папа говорит, что это не мешает дяде быть остолопом.
- У тебя там есть друзья? В Шотландии?
- Друзья?
- Ну да, с кем ты играешь.

Он как-то заскучал и стал цеплять край ковра пальцами ног.
- У дяди Таммаса есть Доркас и Лора, но они девчонки, что с ними делать? А Бобби совсем еще малыш. Мне больше всех нравится дядиульпианов Сулла. Дядя Ульпиан – это еще один мой дядя в Шотландии. Сулле уже девятнадцать, он меня научил так бороться, когда локти ставишь на стол и руками сцепляешься, и кто кого перетянет. Сулла говорит, через пару лет я буду всех побеждать. Вот с ним бы мне хотелось дружить. Жалко, что он такой взрослый.
- А здесь? У тебя есть друзья здесь?
- У меня тоже здесь есть братья и сестры, но мы редко видимся, только на праздниках. Лучше всех тетя Пруди. Он, конечно, не Сулла, но очень веселая. Она умеет рисовать таких ма-аленьких человечков и получается как будто история. Я надеюсь, что тетя все-таки не выйдет за этого Боэция Пруэтта.
- Почему?
- Тогда ей будет уже некогда играть со мной. Я вот думаю, может, папа что-нибудь сделает. Он говорит маме, что, конечно, это не мое дело, Астория, но передай своим родителям, что единственным по-настоящему умным Пруэттом был Ксавье, который вовремя догадался полезть в петлю от такой музыки. А как вы считаете?
- Не знаю, Скорпиус.
- Мне кажется, что они все плохие музыканты. А почему вы в носках?

Луна приподняла одну ногу.
- Холодно ведь.
- И там тоже? – палец Корки указал вверх.
- И там. А у тебя есть еще друзья?
- Что, мало? Я вроде всех назвал…
- Только родственников.
- С ними удобно дружить. В школе будет сложнее, знаете как: с одними по Закону общаться нельзя, с другими можно, но не хочется.
- С кем же ты играешь каждый день?
- Вообще-то я уже большой, чтобы играть, - и добавил, решив быть честным до конца: - Когда нужно, прошу маму. Или Берти.
- Берти тоже твоя сестра?
- Нет, что вы! Берти – это… Берти. У всех она есть. Она тебя будит по утрам, надевает тебе чулки, подает молоко или лекарство в ложке, щупает, не мокрая ли у тебя рубашка, следит на прогулке, чтобы ты в пруд не лез. И ворчит все время. Вот что такое Берти.
- Ясно. Расскажи тогда мне про свою маму.
- Моя мама лучше всех на свете, - уверенно произнес Скорпиус. – Она умная и красивая. У нее даже платья приятно так шуршат и вкусно пахнут – уж я сразу узнаю, когда она идет меня поцеловать, с лестницы слышу. Она мне книжку читает на ночь - вот эту.

Луна надавила пальцем на угол книги, заставив ее приподняться и показать свое название.
- «Путешествие Огонька и Капельки»?
Скорпиус застеснялся и сунул книгу под подушку.
- Она вообще-то детская. Ну, мы так, просто перечитываем. Зато, - поспешил он реабилитировать свои солидные года, - мама занимается со мной латынью. Папе отпечатывают в типографии такие листочки специально для меня, там картинка и снизу написано на латинском. Нужно картинку раскрасить и слово выучить. А потом мама спрашивает: «Как будет «дом»? Как будет «мальчик»?» Сегодня был листок с овечкой. Знаете, как будет «овечка» на латинском?
- Ovis.
- Да, знаете, – немного разочарованно протянул он, видимо, не ожидав такой прыти от безобидного белого камня. – Хотя у вас… ну, там… наверное, все на латинском говорят, как в церкви. Кстати, я на Рождество сам пел Глорию. Младенец Христос подарил мне пластилин. Большую коробку.
- Для них? – Луна показала на стол, заставленный фигурками.
Скорпиус воодушевленно закивал, вспомнив, чем еще он может похвалиться.
- Да. Я хорошо леплю. Сначала хотел научиться рисовать, как тетя Пруди, но у меня что-то не получается. А потом мне папа подарил книжку про как лепить – и у меня заполучалось.
- Можно посмотреть?

Крайне польщенный Скорпиус мгновенно вскочил на ноги и, галантно подцепив Луну под локоть, повел ее к столу.
- Пожалуйста, прошу. Осторожно! Это тапок, вы его отпните в сторону. Ага. Ну вот, смотрите, - он широким жестом обвел свои творения, как будто дарил Луне маленькое графство.
– Плохо видно сейчас. Берти унесла свечку. Вот если бы вы пришли днем… ах да, забыл. Значит, что тут у нас… Это рыцарь – у него нос плохо получился. Это единорог – я его видел в зоопарке. Это ананас.
- А это что? – Луна взяла в руки одну фигурку.
- Дом. Обычный дом. На горе. Я его давно слепил.

Луна задумалась. Скорпиус не обратил внимания и продолжал трещать:
- Это бабушка Нарцисса – она еще не готова. Я ей делаю подарок ко Дню рождения. Вот доделаю, Берти поставит его в плиту, он там обожжется, и я его раскрашу в черный цвет. Бабушка всегда носит черное. У нее даже ленты на чепчике черные, я сам видел, когда она болела.
- Ты – скульптор и настоящий молодец, Скорпиус.
Он просиял.
- Я бы хотел научиться делать статуи, каменные, как в альбоме. Я уже тренировался немного, но пока никак не придумаю, чем можно долбить камень. Пробовал долотом, но оно сломалось, и меня оставили без сладкого. Я пока просто леплю. У меня много есть из чего лепить. Есть всякие пластилины: и обычные, и которые застывают, и которые светятся. Еще есть глина: красная, белая и голубая – хотя она, на самом деле, серая. Мне папа дарит глину.

- Папа дарит тебе много подарков. Наверное, он очень добрый.
- Папа? Он… конечно, добрый… Но не чересчур. Ну, вы знаете, ведь мужчина не должен быть слишком уж добрым, - веско заметил он. – Папа очень много работает. Но он мне иногда разрешает заходить в кабинет и что-нибудь тихонько делать. Он меня научил пером писать – почти без клякс. Папа такой ужасно умный и так хорошо говорит… так… ну… знаете, скажет что-нибудь, и все сразу молчат. Я, когда вырасту, тоже буду, как папа. Или как дедушка Люциус, я еще не решил. Наверное, все-таки как папа, я его каждый день вижу, а дедушку только на картине. И я его, если честно, немножко боюсь.

Луна приобняла Скорпиуса за плечи, доверительно наклонилась к нему и задала ему вопрос – тот, самый важный:
- Ты любишь своего папу?
Скорпиус повернул голову и удивленно посмотрел ей в глаза:
- Да, люблю. Я их с мамой одинаково люблю. Маму только на капельку больше. На маленькую-маленькую капельку.

Беспощадный, всевидящий Непреложный Обет напрасно беззвучно гремел цепями поблизости: Луна ничем не выдала себя. Пальцы ее не сжали плечо Скорпиуса сильнее, рука не дрогнула, голос не сорвался, и глаза, хоть и блестели, но вовсе не от слез. Луна только улыбнулась спокойной и красивой улыбкой:
- Все правильно. Твоя мама, должно быть, очень счастлива иметь такого хорошего сына?
- Конечно, счастлива, - подтвердил Скорпиус. – Я всегда очень хорошо себя веду, чтобы папа и мама были довольны. Мне это совсем не трудно.
- Можно я тоже что-нибудь тебе подарю? Как папа.
- Можно, - обрадовался Скорпиус и даже немного подпрыгнул от предвкушения. – Обожаю подарки!
- Если отгадаешь мою загадку, то подарю.
- Я мигом отгадаю, вот увидите! Я все загадки знаю, они простые, для маленьких ребят, вроде «Длинный джентльмен худой с длинной-длинной бородой».
- Давай попробуем. Что такое гэлвин?

Скорпиус не на шутку задумался, надвинувшись подбородком на грудь и надув щеки. Потом внимательно поглядел на Луну, словно искал ответ где-то на ней.
- Может, это такая птица? – решился он наконец.
- Угадал. Держи.

С ее ладони на его подставленную ладонь соскользнуло что-то блестящее.
- Спасибо, - вежливо сказал Скорпиус и отошел вместе со своим подарком к окну – рассматривать.

- Знаешь, что это?

Ответ был очевидным, однако Скорпиус в свои восемь с половиной уже успел понять, что не всякий предмет и даже человек является тем, чем кажется. Например, луна, которая в шерстяных носках заявляется к тебе в комнату.
- Изумруд? Похоже на стекло, если честно…
- Это Всевидящее Стеклышко. Оно помогает определить, кто перед тобой: добряк или злюка. Надо просто посмотреть сквозь него. Всех хороших людей оно окрашивает в зеленый цвет.
- Ого! – Скорпиус приложил стеклышко к глазу и покрутил головой по сторонам. – Подождите! Но ведь это зеленое стеклышко, через него все кажется зеленым.

Луна щелкнула его по носу, небольно и шутливо.
- Ты уже на полпути. А теперь забирайся под одеяло, не студи ноги.

Скорпиус плюхнулся на кровать и так закутался, что только нос торчал и улыбка светила. Стеклышко он сунул под подушку, к книге.
- Спа-а-ать хочется, - он широко зевнул. – Только я не буду засыпать: вдруг вы мне переснитесь.
- Переснюсь?
- Ну, да. Вы ведь мне снитесь. А если я еще раз засну во сне, мне что-нибудь другое привидится.
- Давай сделаем так, - Луна снова присела рядом. – Я спою тебе песню, чтобы она превратилась в такой сон, какой ты хочешь.
- Давайте. Мама поет мне про ключ от королевства.
- «Ландышей, ландышей полная корзинка», - слабым, неверным голосом пропела Луна, и Скорпиус подхватил последние два слова.
- Вы тоже любите Матушку Гусыню?
- Очень. Послушай-ка! Только сначала закрой глаза.

Скорпиус повиновался. Луна положила руку ему на грудь, и по детской пролетел тихий, низкий звук. Голос Луны уже не ей принадлежал, это был один общий голос всех матерей мира, которые когда-либо пели колыбельные своим детям.

«Качайся, мой мальчик, то вправо, то влево.
Отец твой – король, а мать – королева.
Сестра твоя – леди в мехах и в шелку,
А брат – барабанщик в гвардейском полку».

Тем временем Драко вместе с красным зонтиком изнывал в коридоре. Сначала он пытался прислушаться к тому, о чем говорилось в детской. Но голоса становились все громче и громче, теряя осторожность, и Драко запоздало сообразил, что услышать их может не только он, но и Астория, которая, хоть и спала крепко, но всегда слышала даже тихий кашель из комнаты сына. Драко торопливо наложил на двери Оглушающие Чары и теперь находился в полном неведении о том, что там вытворяет Луна. Он уже тысячу раз пожалел о своем решении – как, собственно, и предполагал заранее. Но, во всяком случае, пока из детской никто не выбегал с криками, и огненные языки нарушенного Обета не просовывались в щель под дверью.
Драко на цыпочках дошел до комнаты Нарциссы. Ее владелица тоже таила в себе опасность, потому что вполне могла ни с того, ни с сего посеять маленькую ночную панику среди домовиков, гоняя их за лекарством от бессонницы, за чаем с патокой, за пятой грелкой, за книгой и за свечами одновременно, что было совершенно некстати в данный момент.
Когда Драко вернулся, он увидел, как Луна уже сворачивает на лестницу и бросился вдогонку, но по дороге остановился и заглянул к Скорпиусу. Тот мирно спал, сунув ладони под подушку и, по крайней мере с виду, не имел ни физических, ни психических повреждений.

«Интересно, как же она все-таки объяснила Корки свое появление? » Этот вопрос Драко хотел задать Луне, когда, наконец, нагнал ее на ступеньках. Однако стоило ему открыть рот, как Луна сделала предупреждающий жест:
- Давай пока не будем ничего говорить. Я хочу немного помолчать.
Драко замолчал. Он молча смотрел, как она натягивает сапоги, с которых на пол уже натекла большая лужа. Молча подал Луне плащ. Молча они вышли из дома и, пока добирались до ворот – тоже молча, Драко успел пожалеть в тысячу первый раз. Разумеется, это не могло закончиться хорошо. Разумеется, допустить встречу Луны и Скорпиуса было верхом, прямо-таки вершиной глупости и легкомыслия. И наглядно демонстрировало то, что за семь лет Драко так и остался слабохарактерным идиотом, сколько не пытался побороть свою идиотскую природу. Жизнь его калила и ковала, но вместо стали на свет все равно показывалась уязвимая человеческая кожа, которой огонь не шел на пользу. Иначе почему его сейчас беспокоила не оскорбленная гордость, не унижение – а ведь он был оскорблен и унижен, впустив в свой дом Луну, уже один раз одурачившую его? Но нет, вместо этого он не мог думать ни о чем другом, кроме черной лихорадки и несчастной мертворожденной девчонки, которая ему была вообще никем.

Они, все так же молча, вышли за ворота и встали прямо под фонарем, опять забыв о риске. Луна, к тому же, забыла открыть зонтик, опираясь на него, как на трость, и поэтому Драко смог еще раз взглянуть ей в лицо. Над Луниным лбом плавали облачка размышлений. Выносить ее молчание становилось все труднее.
Вдруг она встрепенулась, засуетилась, полезла в левый карман плаща, потом в правый, и, достав оттуда пачку банкнотов, протянула ее Драко.
- Здесь пятьсот динеро. Не удивляйся, хоть они и бумажные, но, без сомнения, настоящие. Выйдет что-то около двадцати четырех галеонов с серебряным хвостиком. Если «Финансист» не врет.
- Не нужно было…
- Нет, нужно. Возьми. Это для Гэлве. Знаю, мало. Но зато я заработала их сама. Мои серьги пользуются популярностью и в Чамперико, и в Ла Либертад. Возьми.

Драко взял – что же ему еще оставалось? Луна выпутала из косы глиняную подвеску и положила ее поверх купюр.
- И это для Гэлве. Вроде, он любит глину.
Драко спрятал подарки под мантию, представляя, с каким лицом гоблин в «Гринготтсе» будет разменивать ему гватемальскую валюту.

Они стояли и топтались в грязи.
- Ну и август выдался в этом году! Ветры все дуют и дуют, - Драко попытался начать хоть какой-то разговор, который бы не задел ничьи чувства.
Луна с неожиданной ловкостью поймала один лист и вздохнула, чем-то расстроенная:
- Да. Когда осень приходит летом, значит, жизнь стала течь быстрее. А ветры всегда дуют к переменам, это уж точно.

Слова «жизнь» и «перемены» навели Драко на мысль.
- Что ты планируешь дальше?
- Пока поживем у тетушки. А через неделю уже отходит «Хогвартс-экспресс». Мы с Рольфом тоже поедем. Директор Уизли пригласил мужа прочитать курс лекций по зоомагии для старших студентов. Я попрошу, чтобы и мне дали какую-нибудь простую работу. Из меня бы, например, вышла неплохая прачка.
- Насколько я помню, преподаватели не должны иметь семью и, уж тем более, привозить ее в Хогвартс.
- Да, но Рольф не преподаватель. Он - …
- Приглашенная звезда, - Драко скривился. Его лицо не могло не кривиться, когда он слышал это имя.
- Верно, - подхватила Луна. – И еще я надеюсь на дружелюбие Перси.
- Надейся, надейся. Только не слишком. Персиваль Уизли, безусловно, прославится как самый принципиальный директор Хогвартса.
- Невиллу же он позволил. Невилл, вообще, такой молодец! Он теперь преподает Травологию вместо профессора Спраут. Она решила уйти на покой, и когда Невилл защитит докторскую диссертацию, она передаст ему пост декана и уедет в Исландию ловить форель. Здорово, да?
- Избавь меня, пожалуйста, от рассказов о Лонгботтоме. Хватит с меня того, что во главе Хогвартса стоит этот рыжий петух Уизли. Я думал, он спит и видит себя в министерском кресле. Вот и занимался бы политическими играми, что его в педагогику понесло! Он же чугунноголовый, Перси Уизли, все знают, что свои «Превосходно» он заработал тупой зубрежкой. Вот как такому человеку можно было доверить учебный процесс?

Луна с улыбкой раскрутила лист, как юлу, держа его за черенок.
- Перси – талантливый администратор и хороший человек. Я его люблю. И имя у него красивое.
- Наше счастье, что этот хороший человек с красивым именем стал только директором, а не министром магии. Иначе я бы уехал в Исландию вслед за Спраут, - проворчал Драко. – Ну-ну, ты не закончила. Талантливый администратор заимеет еще одного домового эльфа в твоем лице. А дальше?
- В Хогварте мы пробудем год. Может, больше, если Рольфу предложат продолжить курс. Потом отправимся в «Полную Чашу». В ней нужно хорошенько навести порядок. Воображаю, во что превратился дом за семь лет… Ты не заходил?
- Делать мне нечего! – соврал Драко, не моргнув глазом. – Ну, а что дальше?
- Дальше? Мальчики закончат школу. Лоркан будет играть в квиддич, станет охотником «Смеющейся кукабары», женится на австралийке. А Лисандр вернется в Гватемалу, в нашу старую хижину и заведет себе ламу. Вполне возможно, что все будет как раз наоборот, в чем я сомневаюсь: у Лоркана аллергия на шерсть ламы, а Лисандр не различает круглые предметы.
- А дальше? Дальше? – упрямо твердил Драко, чтобы Луна поняла наконец, что он имеет в виду нечто большее, чем просто ее планы на будущее.

Она пустила лист по ветру и вопросительно взглянула на Малфоя.
- Что ты хочешь услышать от меня?
В том-то и беда, что Драко не знал, что именно он хочет услышать. Наверное…
- Ответ на вопрос. Зачем?
- Зачем что?
- Зачем все? Все вот это? – он нарисовал рукой в воздухе что-то похожее на неправильный овал.
Луна поняла. Как всегда.

- Что же мне было делать?

Драко много что хотел сказать ей. Что она разбила ему сердце – нет, это слишком пошло. Что она его бросила - нет, это слишком унизительно. Что она его пре…
Но он окинул взглядом ее красные, испорченные работой руки, бледное, вылинявшее лицо, на которое болезнь наложила свой страшный отпечаток – и поперхнулся всеми возможными упреками разом. А еще он вспомнил, что муки совести иногда называют уколами. То-то у него так часто болит сердце.
- Прости меня, Луна. Я причинил тебе много горя. Я всем причиняю горе, хотя не хочу этого – а уж для тебя меньше всего. Такое мое проклятье. Но ты же сама подошла ко мне тогда. Разве я обманывал тебя? Разве ты не знала, что я за человек? Я – Пожиратель Смерти, я – отпрыск Белой Чумы, я – скользкая, мерзкая змея, которую пригрели за пазухой. Как там еще меня называют… Но ты - ты, Луна, подошла первой. Да, да, ты умеешь жертвовать и идти навстречу, даже Скамандер – я же знаю, что ты его просто пожалела. А я не умею, не умею, и меня поздно переделывать. Меня можно убить, но переделать нельзя.

Луна терпеливо выслушала эту тираду, начавшуюся с горстки покаянного пепла, которую Драко вроде бы собирался просыпать себе на темя, но кончил тем, что швырнул в нее саму. Отвечала она очень вдумчиво, как будто помещала каждое слово в строго для него отведенный ящичек.
- От стрелы не убежишь, Драко. Конечно, я знаю, какой ты. Ты просто плохо умеешь любить, а я – хорошо. Когда любишь очень многое: и этот мир, и этих людей, и свою жизнь, и то, что в ней происходит, жертвовать чем-то становится совсем не сложно.
Драко хмыкнул.
- Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Маму. Она мне тоже в свое время без конца твердила про то, что жертвовать иногда необходимо.
- Странно, что ты обратил на это внимание. Мы с Нарциссой похожи гораздо больше, чем ей хочется верить!
- Одно меня очень интересует. Кто же я для тебя, в итоге? Вымирающий вид кита? Еще один Скамандер? Объект сочувствия и благотворительности? Кто?

Луна сделала широкий шаг и оказалась вдруг в опасной близости, и старательно подогреваемая злость испарилась от общего перегрева тела. Все же Луна была для него не умирающим китом, а женщиной, которую он вот уже почти десять лет самоотверженно пытался разлюбить. И не получалось это у него, хоть тресни. И когда Луна говорила шепотом, он особенно остро чувствовал свое поражение.

- Ты – моя сказка, Драко. У каждого человека должна быть своя сказка. Та, которая раскрашивает жизнь во все цвета радуги. Не зря же я увезла твою чашку в Гватемалу и привезла ее обратно. А хорошая сказка всегда обрывается на самом интересном месте.
Она положила ладони ему на виски, наклонила его голову вперед – сильно стараться не пришлось, они были примерно одинакового роста – и поцеловала его в лоб. Потом помедлила немного – Драко глубоко и неровно дышал, закрыв глаза – и поцеловала его в щеку. А в губы Драко сам ее поцеловал, без всякой задней мысли и коварных планов, просто это вдруг стало ему очень нужно, совершенно необходимо. Он даже собирался побороться с Луной, если та вдруг вздумает сопротивляться такому аморальному и противозаконному поступку. Но Луна не сопротивлялась, потому что в принципе не умела оказывать сопротивление. А может, потому что не хотела – на что Драко слабо надеялся.
Поцелуй вышел несладким, немного хлюпающим от дождевой воды и очень добродетельным. Но это был настоящий поцелуй с настоящей Луной, живой и теплой – впервые за много-много лет! И когда они одновременно прервали его, чуть отступив назад, у Драко наконец-то перестало болеть сердце. И вместо боли появилось странное ощущение, будто он сделал последний глоток из своей чаши и больше в нем не поместилось бы ни капли.
- Это тебе на память, - Луна сунула ему ручку своего красного зонтика.
Драко машинально стиснул ее.

- Заканчивается?
Он сам не знал, почему именно это слово всплыло в его памяти. Оно с такой легкостью сорвалось с губ, словно только и ждало нужного момента.
- Заканчивается, Драко.
- Я правильно тебя понял?
- Уверена, что да.
- Но я… не хочу, - Драко прислушался к себе, пытаясь разобраться, правда ли то, что он только что сказал. Эта ночка его вконец запутала, и он перестал понимать, чего он хочет, а чего – не хочет ни в коем случае.
- Нет, я не хочу ничего заканчивать! Я не хочу тебя терять… вот так… насовсем… и сразу. Опять терять!
- Что-то теряется, что-то находится, а что-то остается с нами всегда. Как правило, то, что никуда не исчезает – это именно то, что нам нужно.
- Луна, пожалуйста! – взмолился Драко, возведя глаза к небу. – Я не философ и не мыслитель! Разгадывать загадки я тоже не умею. Говори проще.

Она рассмеялась и показала пальцем куда-то ему за спину.
- Обернись, Драко.
Он, продолжая смотреть на нее, сделал движение головой вбок, как будто сомневаясь, обернуться ему или нет.
- Давай!

Драко обернулся. Позади высилась темная громада «Фортуны» и устало помаргивал фонарь. Ничего особенного.
- И что я должен у…

Вот тебе и «у». На том месте, где только что стояла Луна, по воздуху расходились светящиеся круги от только что совершенной трансгрессии.
Луна Лавгуд всегда была последовательной в своих действиях. Новая фамилия ее совсем не изменила.

- Идиотка, - беззлобно сказал Драко, некоторое время постоял, рисуя концом зонтика узор из точек на размокшей земле, потом повернулся и пошел к дому. А куда еще было деваться?
Дом показался ему каким-то чужим, незнакомым, как будто Драко не был здесь… лет семь. И из зеркала в почерневшей раме смотрел совершенно незнакомый человек. Он выглядел неважно. Еще бы, ходить со стрелой в груди – удовольствие сомнительное, но когда ее из тебя выдернут, и кровь споро побежит из раны, унося с собой жизнь, тогда ты поймешь, парень, что все еще было не так плохо. И самое печальное, что стрела никогда – никогда! – не попадает в одно и то же место.

Драко прислонил зонтик к гардеробу – пусть Берти поломает голову утром – и тяжело навалился на перила.
Сказка закончилась и постепенно, секунда за секундой, становилась делом прошлого, превращалась в воспоминание. Поезд отошел от платформы но, в отличие от «Хогвартс-экспресса», никогда не достигнет точки назначения. Вспомнить… Он все собирался вспомнить, собирался и собирался, и что-то постоянно мешало: проблемы, болезни, работа, выяснение отношений с благоприобретенными родственниками, дела, дела, дела, заботы… А теперь вот действительно только и оставалось, что вспоминать.
Драко шагнул на первую ступеньку. Надо же было когда-то это сделать! Луна смогла шагнуть к нему и прикоснуться губами к влажному лицу.

Розовые ладони, протянутые к нему, подсвеченные солнцем.
Зеленые блики, рожденные бутылочным осколком, похожие на листочки клевера.
Голубой, морозный поцелуй в бледно-голубом аквариуме. Лунариуме.
Серый шелк разлуки, серое сукно костюма шуршит по бумаге.
Оранжевый закат, зажигающий в ее серых глазах костры – и побеждающий серый цвет.
Белая святость льна, серебро овечьей шерсти – новая жизнь идет посреди апрельских нарциссов.
Желтые кувшинки в разлившемся озере.
Фиолетовые виноградные гроздья в форме серег.
Темно-синее небо в золотистую звездную крапинку.
Красный сполох, не испугавшийся дождя, кровь, споро бегущая, уносящая с собой жизнь, пожар, который пришел из дальнего леса и наследил в прихожей.
Вот они, твои стеклышки, Луна, слышишь! Кому теперь собирать калейдоскоп…

- Драко!
Он обернулся.
На последней ступеньке стояла Астория. Ее лицо и ночная рубашка светились в потемках каким-то призрачным светом. Из-под чепца на плечи падали выбившиеся каштановые пряди. Тоненькая, спросонья подцепившая ночные туфли мужа вместо своих, Астория очень напоминала девочку, которая проснулась от кошмара и прибежала за помощью к родителям.
- Драко! – жалобно повторила она. – Разве ты всю ночь не ложился? Я проснулась – тебя нет. Заглянула в кабинет – тебя там тоже нет. Что-то случилось?
И только сейчас Драко понял, что розовая тень на ее щеке - это не кровь и не пожар, а отблеск новорожденного рассвета.
Он звякнул несуществующими стеклышками в кулаке и засмеялся. Это вышло у него так легко, что он сам удивился и на пробу засмеялся еще раз.
- Драко, объясни, пожалуйста, что случилось? – снова спросила Астория, уже не просто взволнованная, но напуганная.
- Ты будешь моей женой, Эсти?
- Что ты такое говоришь? – она растерянно захлопала ресницами. – Да ведь мы и так женаты.

Драко улыбнулся и сделал еще и этот шаг.


КОНЕЦ
___________________________________________
*Greengrass (англ.) - зеленая трава