Сладкой жизни

Глава 1

В открытое по причине весенней духоты окно заглядывало ласковое полуденное солнце, отбивая всякое желание учиться. У всех, кроме одного человека, с сосредоточенным видом склонившегося над партой, на которой были разложены учебники со множеством закладок. Скрипела ручка, да мирно тикали на стене часы. Даже время послеобеденных развлечений не могло отвлечь Родериха от его занятия. Его домашнее задание, выполненное, уже лежало на краю стола, и теперь наступило время заданий чужих. Задумчиво покусывая колпачок ручки, парень смотрел в окно, считая в уме какие-то настолько большие числа, что, пожалуй, тут впору было лезть за калькулятором. Конечно, если бы кто-то обзавелся им, а не рассчитывал исключительно на свой мозг.
О подоконник с глухим звуком ударился футбольный мяч и, свалив лейку для полива цветов, шлепнулся в аудиторию. Австриец, в этот момент протиравший очки, удивленно моргнул, водрузив их на место. Он даже не собирался поднимать мяч и возвращать его гоняющим по полю старшекурсникам, вновь углубившись в решение задач. Впрочем, за мячом тут же не преминули явиться. С возмутительной легкостью взобравшись на подоконник и оставив на нем зелено-коричневые следы своими бутсами, в кабинет спрыгнул парень с белыми, как свежий снег, волосами. Подхватив мяч и зажав его под мышкой, он обернулся и тут-то приметил однокурсника, изо всех сил делающего вид, что его здесь нет.
- А, ты, очкарик? - Гилберт подошел к занятой парте и присел на ее край. – Что делаешь?
Альбинос, не спрашивая разрешения, повернул к себе наполовину исписанную тетрадь и удовлетворенно хмыкнул.
- Ага, мою домашку? Умница какой. Ну, чао, я погнал, а то еще парни подумают, что я тут кого-то оприходовал… - самодовольно улыбнувшись и похлопав австрийца по щеке, нахал погрозил ему указательным пальцем и снова исчез во дворе.
Дверь в аудиторию тем временем приоткрылась и появилась миловидная девушка с русыми волнистыми волосами, собранными в растрепанный хвостик. Подойдя к однокурснику, она нахмурила тонко-тонко выщипанные брови и кивнула на стопку учебников.
- Ты чего делаешь? Нам же ничего не задали.
Родерих удивленно поднял голову: видимо, увлекшись, не заметил чужого появления.
-Лизхен, что, ты?
- Ну да, я, кто же еще будет тебя искать? – фыркнула девушка и поправила волнистую прядь, явно красуясь перед отличником. – Я спрашиваю, что ты делаешь, нам же ничего не задали.
- Я делаю задание Гилберта, - и он чуть кивнул в сторону открытого окна, на подоконнике которого можно было рассмотреть четкие следы спортивной обуви.
Хедервари не замедлила вспылить.
- Зачем ты все время делаешь за него задания?! – возмутилась она, хватая тетрадь и пролистывая ее - почти вся исписана аккуратным мелким почерком. – Он что, тебе угрожает? Нет, ты мне скажи! Я пойду и разберусь с ним!
На нее смотрели удивленные светлые глаза. Очки сползли на кончик носа, и Родерих поправил их привычным жестом.
- Что за глупости ты придумала, Лизхен? Никто мне, конечно, не угрожает.
- Тогда бросай все, пойдем гулять! – и Елизавета бодро схватила его за запястье, стараясь утянуть за собой.
Первую пару мгновений Эдельштайн экстренно искал отговорки: это было видно по его взгляду, но после сгреб учебники в сумку и кивнул.
- Ладно, пойдем. Я все равно уже закончил.
К концу подходил апрель, и где-то на горизонте уже маячили выпускные экзамены, которые должны были решить их судьбы, направив таких непохожих молодых людей разными жизненными путями.

Глава 2

Добровольцев было много, и все они - мальчишки, едва за двадцать. Так что шуму было ого-го сколько, все галдели, судачили, где-то даже вспыхивали стихийные драки, но совсем скоро затихали под грозными взглядами офицеров, которые ради такого даже отрывали глаза от бумаг.
Впрочем, процедура была банальна: очередной идейный самоубийца, готовый воевать во благо государства, подходил, называл свое имя, возраст, показывал документы, получал бумажку с аккуратно написанным на ней адресом и временем прибытия и отправлялся прощаться с семьей – аж на целых два дня.
Гилберт придирчиво рассматривал бумажку в свете фонаря – было лето, темнело поздно, но сумерки уже неспешно подбирались, заглядывая из-за плеча. На темной улице, ведущей от площади к окраинам, было пустынно и тихо. В эту сторону никто не направлялся, кроме одного парня, спрятавшего нос в поднятый воротник плаща и случайно задевшего альбиноса. Видимо, куда-то очень торопился.
- Эй, какого дьявола… - довольно вяло отозвался Гилберт, пряча в карман свернутую бумагу и поворачиваясь к потревожившему его спокойствие молодому человеку. Тот тоже обернулся, упрямо вскинув голову и подарив пруссу несколько незабываемых мгновений узнавания.
- Ба, это ты! И как это тебя взяли, слабак?
- У нас теперь всех берут, - отозвался Родерих, и они пожали друг другу руки, отходя под свет фонаря, потому что галдящая толпа новоявленных «солдат» ломанулась с площади по домам.
- Ты тоже – туда? – и альбинос поболтал перед собой мятой бумажкой, которую снова извлек из кармана.
- Все мы туда, - по-своему истолковал его вопрос Эдельштайн и покачал головой. – Пойдем, что ли, выпьем? Здесь поблизости есть неплохое кафе.
- Ну надо же, у кого яйца прорезались, - благодушно фыркнул Гилберт и кивнул. – Веди.
К концу подходил август, и на горизонте маячила очередная война.

***

Дверь открыла Лизхен, и Гилберт, бровью не поведя, протиснулся мимо нее, скинув пальто и впихнув его в руки растерявшейся на пару мгновений девушки.
- Где Эдельштайн?
- В зале, на втором этаже, - отозвалась Хедервари, вешая его пальто и стремительно уходя вверх по лестнице.
За ней и последовал альбинос, презрительно оглядывающий картины в тяжелых рамах, висящие на каждом свободном сантиметре стен. Коридор вел прямо к залу, заблудиться было невозможно.
- Хорошо устроился, очкарик!
Давно не слышавший такого к себе обращения Родерих вздрогнул и оторвался от рояля, таинственно затихшего на высокой ноте.
- И горничная у тебя тоже ничего так. Признавайся, ты ее уже того?
- Это Елизавета, мы учились вместе. Она моя жена.
Гилберт помолчал немного, переваривая полученную информацию.
- Садись, сейчас она принесет кофе.
Они сели друг напротив друга в мягкие кресла. Прусс беззастенчиво изучал интерьер комнаты и ее хозяина. Тот, видимо, жил весьма благополучно.
Лизхен принесла кофе и поставила его на небольшой журнальный столик, сдвинув в сторону кипу непрочитанных газет.
- Какими судьбами, Гилберт?
- Ну как, Эдельштайн, склероз? - хохотнул парень. – Когда мы с тобой, послушав колокольный звон, расходились, ты сказал, что будешь рад меня видеть в своем доме. Забыл уже?
Австриец закатил глаза. Видимо, эти слова были лишь фигурой речи и обычной данью вежливости.
- И поэтому ты решил заявиться ко мне, чтобы дать насладиться видом твоего лица перед сном?
Гилберт резко поднялся, подошел к бывшему однокласснику и замер, смотря на него сверху вниз.
- Знаешь, Эдельштайн, я думал, что война меняет людей. Нет, мирная жизнь меняет еще больше.
Он поднял руку, сжал ее в кулак. Потом одернул себя и резко обернулся.
- Не надо кофе,там слишком много сахара. Сладкой жизни, очкарик.