Когда кончается шторм

Глава 1

1960 год. Чехия.

Глава первая
Алхимик

Нельзя ни с чем сравнить то гнетущее чувство, которое заполняет душу твою, когда ожидаешь прихода шторма. Блеклые волны из голубоватых превращаются в зеленые, а солнце скрывается за белесыми тучами. Но когда шторм заканчивает метать бедные волны и словно застывает в свежем воздухе, тебе становится спокойно, будто самое страшное позади, и ничего кроме спокойных зеленоватых волн не омоет сонный берег твоей жизни.


Выдался жаркий день. В картинной галерее было душно, и воздух будто слипался в маленькие горячие комки. Изображения пятнистых райских птиц здесь соседствовали с готическими развалинами замков и старинных домов, яркие цветы дополняли то мрачные, то искрящиеся радостью жизни пейзажи лесов и полей. Черные высокие стволы деревьев будто вырастали из широких полотен, а миниатюрные букеты сирени словно оживали и пахли по-настоящему, озаряя пространство весенней свежестью.
Хотя справа были выставлены никуда не годные картины. Они не представляли из себя никакой ценности, потому как ничего не было видно за массивами разлитой по холсту краски. Эти рисунки не оживали, как оживают произведения голландских художников, когда заглядываешь в саму суть картины и кажется, что ты являешься не зрителем, но участником действия, развернувшегося на холсте. Так бывает лишь когда можно углядеть отражение картины в собственной душе, и не важно что там изображено, - только талант художника становится проводником в таинственный мир нарисованного царства.
Здесь было много журналистов, и какой-нибудь из них непременно спрашивал о том, почему художники рисуют именно в таком жанре. Пейзажисты утверждали, что восхищены гармонией природы, другие говорили, что красота заключается в точеных изгибах человеческого тела. Художники увлеченно рассказывали о своих картинах, причем каждый утверждал, что именно его картины самые лучшие и уникальные. Но в стороне, в дальнем углу галереи, расположился самый юный из пейзажистов. Это был высокий молодой человек со светлыми вьющимися волосами, синими глазами и бледной кожей.
Его композиция состояла из пейзажей моря. Море написано было во всех возможных ракурсах и обличиях: от бушующего океана до тихой глади бирюзового цвета. Море казалось то спокойно чарующим, будто по его поверхности разлили широкий масляный пласт, то диким и необузданным – волны грозили всем своим бушующим потоком вырваться из картины.
Посетители галереи не останавливались перед картинами – они куда-то спешили, боясь остановиться на мгновение и вглядеться в полотна. Они были заняты либо вечным суетливым бегом куда-то, либо пустыми разговорами с теми, кто им не нравился и был неинтересен. Впрочем, и здесь были исключения, - самые любознательные зрители останавливались и обсуждали картины с их создателями, либо просто упоительно глядели в красочную структуру рисунков.
Один человек из толпы был особенно примечательным; он спокойно продвигался по картинным рядам и с любопытством оглядывал их. Этот мужчина неторопливо брел мимо полотен, заглядывая в каждую картину, в лицо каждого художника. Это был высокий смуглый элегантный мужчина средних лет. Его черные волосы переливались мягким блеском. Движения незнакомца сквозили чарующей грацией, и каждое движение странного человека словно наполнялось благородством, и было видно сразу, что такие движения ничего ему не стоили - он двигался непринужденно и даже лениво.
Что-то в лице юного художника привлекло его, и элегантный чужак присел рядом с юношей.
Молодой человек с удивлением посмотрел на незнакомца, потому что картины его до сих пор не вызывали ни у кого особого восхищения, хотя и были самыми талантливыми на этой выставке. Это знал незнакомец, потому что всегда безошибочно определял среди безликой массы людей талант и гений.
- Почему Вы рисуете только море? – спросил смуглый.
- Я рисую только то, что кажется мне необыкновенным, - улыбнулся юноша.
- А мое лицо кажется Вам необыкновенным? Мне, право, кажется! – сказал незнакомец, и с изяществом вытянул руку с неизвестно откуда взявшейся тростью.
Художник посмотрел на элегантного человека, на красивое хищное лицо.
- Да, Ваше лицо необыкновенно.
- Тогда не захотите ли Вы нарисовать меня?
- Хорошо. Только обычно я пишу пейзажи.
Смуглый слегка повернул голову вправо, чтобы было лучше видно гордый профиль, а художник начал новый набросок. Оба долго молчали, пока юноша не заговорил.
- Вы такой странный – сейчас жара, а Вы в пиджаке, да еще эта дурацкая трость, – улыбнулся молодой человек.
- Моя трость кажется Вам странной? Что же до пиджака, то мне не жарко.
- Не жарко?
- Я никогда не чувствую жары, как впрочем и холода.
- Как это невероятно, - усмехнулся юноша, – Хотел бы я не чувствовать жары, а то кажется, что я задыхаюсь от нее.
- Я ничего не чувствую, но я желал бы это исправить. Не нуждаюсь я ни в еде, ни в воде – ничего мне не нужно. Хотя, я алхимик, а магия – дело гораздо более интересное, чем потребление еды, воды, чтения книг и прочего…
- Докажите! – улыбнулся художник, – Если Вы маг или алхимик, то скажите, когда я умру?
- Очень, очень не скоро, любезный, - усмехнулся смуглый, – Зачем тебе знать, что станет с твоей жизнью? Какой смысл прожив всего несколько десятков лет, стараться узнать, как продлить эту жизнь на несколько мгновений? Скажи мне, вот если тебя через десять лет убьют, захочешь ли ты чтобы кто-то рассказал сейчас об этом, сегодня? Как можно жить тогда вообще в ожидании смерти? Ты хотел бы, чтобы тебя предупредили?
- Да, может быть, - замялся его собеседник, – Скорее всего, будет хорошо, если кто-то предупредит меня, чтобы потом я прожил пусть даже на несколько дней больше.
- Почему? Смерть все равно настигнет тебя.
- Разве Вам не кажется, что когда мы понимаем близкое присутствие смерти, мы начинаем ценить время, которое нам дано. Мы начинаем понимать, что наша жизнь бесценна, и она является подарком.
- Подарком? – задумчиво переспросил он, глядя в сторону, а затем улыбнулся. – Может ты и прав. Знаешь, нас с тобой сейчас ничего не объединяет. Мы разные люди. Только одна встреча состоялась, только один разговор прошел, а ты мне уже интересен как собеседник. Такое не часто случается, когда смертному удается заговорить со мной так, что мне становится приятно.
- Такое со мной тоже не часто, - улыбнулся юноша, вырисовывая впалые глаза смуглого человека. – Но рад, что доставил Вам удовольствие.
- Скажи, а если бы тебе предложили вечную жизнь, согласился бы ты на нее?
- Скорее всего да, потому что я боюсь того, что ждет нас всех за известной чертой, - задумался пейзажист.
- Даже зная, что умрут твои родственники и друзья? Даже любимая женщина вскоре станет годиться тебе в матери, потому как ты навсегда останешься молодым. Ты согласен и на это?
- Да, - ответил юноша, смеясь. – Только у меня нет ни родственников, ни друзей. Я бедный художник, и единственный мой заработок – мои картины. Что мне терять? Только, к сожалению, невозможно быть вечно молодым и красивым, такое нереально, это сказки.
- Сказки? Ты вероятно думаешь, - заметил чужак, вдруг отбрасывая весь свой насмешливо гордый вид, который держал доселе, – что я какой-то ненормальный, которому просто скучно? Нет! Ты ошибаешься! Я бессмертен, и я брожу так только потому, что ищу ученика, который стал бы мне вечным другом и собеседником - ему я подарю бессмертие. Ты мне кажешься пригодным для этой роли. В тебе есть что-то от моего идеала друга, ты сможешь постигнуть вечность.
- А что еще обо мне скажете? – засмеялся пейзажист.
- Что мне рассказать о Вас, пока что смертном? Все у Вас скучно, не желаю.
- Не верю! – засмеялся юноша.
Настала гнетущая тишина, и молодой человек просто смотрел в лицо магу, словно не мог отвести взгляда от темных глаз. Смуглый глядел на него почти с жадностью, будто в нем заключалось все, что было и будет у алхимика. Но вскоре жадность уступила место печали, почти скорби: маг вздохнул тяжело, словно бремя навалилось на душу его, и снова выпрямился. Теперь в этих красивых чертах мелькнуло серебристое сияние, которое вдруг неожиданно растаяло, стоило алхимику опять принять бравадный вид. Он сидел против юноши, почти мальчика, и снова наигранно улыбался, иронично и печально.
Смуглый расхохотался, щелкнул пальцами, и ряд скверно размалеванных картин справа рухнул. Еще раз щелкнул пальцами чужак, и картины вспыхнули синем пламенем. Вокруг закричали люди.
- Я должен собрать свои картины, - ошеломленно пробормотал художник, оглядывая то свои картины, то кричащую толпу, бегущую от огня.
- Картины? А Вам нужно это?
- Я люблю свои картины…
- Так любить свои творения очень вредно. Знал я человека, который вот тоже все берег свои творения – старого фальшивомонетчика. Интересный был персонаж, очень интересный! А вот только скверно получилось: помер старик, а на том свете таких не любят, и попал он не в то место. Знаете что за место?
- Ад?
- Ад.
- Покажите еще что-нибудь! А что Вы еще можете?! – попросил юноша.
- А что хотите? Я все могу.
- Не знаю.
Смуглый улыбнулся, и с потолка пошел пар. Пар сгущался в клубы, и становился серыми тучами. В зале пошел дождь. Несчастные картины смачно шипели от дождя, а огонь, кружившийся до тех пор, погас.
- Прощайте, - сказал смуглый, и, сунув смятые деньги в руку изумленного пейзажиста, встал. – Портрет оставьте себе, на память. Прощайте!
Алхимик пожал юноше руку, улыбнулся, и пошел прочь. Последний глянул на портрет чужака, на море на своих картинах, и побежал за магом. Он настиг смуглого уже на улице.

***

Вечерело. Мужчина лет тридцати лет быстро шел в сторону парка, молодой засеменил рядом. Чужак сел на скамью возле фонтана, достал трубку, закурил, посмотрел на юношу.
- Ну и что Вам нужно от меня?
- Не знаю, - ответил пейзажист, и присел рядом.
- Зачем пошли за мной? – спросил алхимик, выпуская изо рта ароматный дым.
- Не знаю.
- Кто Вы? Рассказывайте!
- Я художник, - юноша покраснел, – Мне мало платят. Я жил искусством, но теперь во мне ничего не осталось. Никогда в жизни я не встречал ничего поразительного. Моя жизнь скучна. Я устал. Может, это единственная моя встреча с чем-то потусторонним, вот я и пришел. Может это глупо, но мне хотелось попытаться…
- Хотите учиться у меня? – молвил смуглый. В его лице установилось что-то старческое, мудрое. Художник кивнул.
Они встали. Пошли вдвоем. Они шли молча. Светловолосый юноша с раболепной любовью смотрел на смуглого человека. Уже луна спустилась на землю, сияли звезды. Духота постепенно сменилась свежестью, а алхимик все шел и шел. Смуглый не чувствовал, казалось, усталости, но несчастный художник едва передвигал ноги. Они двигались в сторону гор, а город оставался позади.
- Не могу больше! – вскричал художник, высвобождая из туфлей израненные ноги, покрытые кровавой коркой. Он упал.
Маг подхватил его и побежал. Они неслись так быстро, что всё вокруг мелькало перед юношей, а в ушах застыл странный гул. Он очнулся в темной комнате. На столе горели свечи, вокруг пахло душистыми травами. К губам измученного поднесли холодную сталь. Художник вскрикнул, ибо подумал, что к лицу его приставили нож, но это был стальной кубок с вином.
- Пей! – сказал алхимик, и его лицо в свете свечей стало еще красивее. Юноша выпил.
- Как тебя зовут?
- Янош.
- Теперь ты станешь моим учеником, Янош. Сегодня я искал развлечений, а нашел собеседника, который пошел со мной по своей воле! Да, именно по своей воле, и я повторю это еще раз! Я дам тебе вечную жизнь, все, что пожелал бы человек, но взамен потребую, чтобы ты отказался от всего, что имел перед этим. Ты откажешься от смертной жизни?
- Да, - сказал Янош, чувствуя, как вино приятной мазью облепило его сердце, – Я все отдам.
- Ни прошлых друзей, ни прошлой любви – только грядущая жизнь. Она будет вечна, прекрасна и безмятежна. Тебя больше не коснутся человеческие проблемы. Ты боишься?
- Да.
- Время остановится для тебя, но одновременно будет бежать со страшной скоростью. Ты обретешь опыт многовековой жизни в один день, а каждый день будет мигом. Ты не будешь больше жить, но станешь свидетелем жизни, который все запоминает, и несет воспоминания сквозь века. Готов?
- Я готов. Я боюсь, - у художника задрожали губы, – Я готов.
Но алхимик только промолчал, сел в кресло и закурил свою вечную трубку. Дым вылетал из трубки, и клубился, превращаясь в темные шары. Они плавали вокруг незнакомца, и пахли вишневым деревом, черной осенней ночью и одиночеством.
- Ты не готов! Я не превращу тебя теперь, я стану ждать, пока ты докажешь мне свою пригодность. Скоро придет мой друг, спутник, и ты увидишь, во что превратишься. Жак!
Из тени выступил высокий, выше алхимика, человек. Это был брюнет с курчавыми длинными волосами и серыми умными глазами.
Алхимик внимательно посмотрел на Жака. Лицо последнего в бликах свечи казалось удивительно красивым. Бледная кожа приятно гармонировала с темными волосами, а глаза мерцали живым огнем.
- Зажги свет, Жак! – сказал алхимик.
Зажегся свет, Янош вскрикнул: перед ним стоял труп. Бледный высокий труп с мертвой сухой кожей, сквозь которую проглядывали синие вены. Жак усмехнулся. Кожа на лице от этого движения собралась вместе и лопнула. Обнажилась красная плоть.
- Это твой новый ученик, Вальтер? – спросил Жак.
- Да. Теперь он будет жить здесь. Он станет изучать то, что ты когда-то изучал. Спи! – приказал он Яношу. Художник повиновался, и сам не заметил, как закружилась у него голова, а сознание провалилось в неизвестность.
Янош проснулся на улице. Было утро. Голова болела. Мысли спутались. Он попытался встать, но получилось это не сразу. В руках оказалась папка с чистой бумагой и карандашами. Для чего это нужно, он не понимал.
Выискивая дорогу к дому мага, Янош сам не заметил, что на его пути дома становились все обветшалее. Он не заметил, что у большинства тех домов крыши слегка накренились, а массивные шиферные листы сползли на бок. Это был старый квартал. Янош еще раз огляделся, и хотел было повернуть назад, ибо не нашел ничего интересного для себя. Но тут он услышал звонкий девичий смех, переливисто звучащий в соседстве с детским. Янош пошел туда, откуда доносился смех.
- Как я счастлива! – воскликнула маленькая девочка, тряхнув короткими волосами, и маленькие светлые локоны, вспорхнули змейками. – А ты счастлива, сестрица?
- Упадешь еще, - предупредил девичий голос.
Янош сначала заметил маленькую девочку, а уже потом девушку, - девочка весело прыгала вокруг нее. Девушка же стирала белье в оцарапанном медном тазу, который на солнце переливался всеми оттенками желтого, красного и рыжего.
Девушка проворно водила рукой в мыльной воде, поднимала и резко опускала стирающуюся вещь. В солнечном весеннем свете ее волосы сверкали, как и у маленькой девочки. Сходство сестер было неописуемо – одни и те же черты, одни тонкие светлые локоны-змейки волос.
Девушка сорвалась со своего места возле медного таза, схватила руки девочки, и запрыгала с ней вместе. Сестры, весело смеясь, завели хоровод, и пружинистые волосы обеих подпрыгивали вместе с их обладательницами. Старшая красавица легко присела в реверансе, поклоняясь младшей, а младшая прошла царственной и медленной походкой принцессы. Затем старшая слегка изогнула спину, расправила плечи, приподняла подол платья, и из под него показалась белая нога. Она встала на цыпочки, подняла левую руку вверх, и затанцевала на месте под аккомпанемент младшей, звонко хлопающей в ладоши. Взрослая красавица мягко развернулась, прошла несколько шагов, вытянула руку, затем закружилась. Девочка засмеялась и бросилась на старшую сестру, последняя подхватила ее, и обе с визгом свалились в траву, росшую рядом.
Янош загляделся на девушку, и уже достав новый чистый лист, стал водить по нему карандашом. Вот на бумаге появился правильный овал лица, полные губы замерли в улыбке, обнажая белые зубы. Вот ее волосы, закрыли бледное лицо, и левая рука замерла в непроизвольном жесте, убирая медовые локоны с глаз.
Красавца увидела Яноша, который быстро водил карандашом по бумаге. Она покраснела, и снова повернулась к тазу, снова засунув руки по локоть в мыльную пену.
Девочка без всякого стеснения подошла к Яношу, взглянула на рисунок и засмеялась.
- Тебя рисует!
Теперь уже улыбнулась девушка, Янош улыбнулся в ответ.
- Анна! – позвали из ближайшего дома.
- Иду! – закричала она, и, стряхнув с рук мыльную пену, пошла в сторону дома. Девочка побежала за ней, а Янош поспешил уйти.
Он пошел по пыльной желтой дороге, по сторонам ее росли высокие дубы, которые в душном воздухе словно окаменели. Еще вчера, он помнил, как рисовал картины, и что их никто не покупал, а теперь он ученик алхимика. Только один вопрос пчелой гудел в голове: «Зачем я тут?». И верно, почему вдруг пейзажист перенесся из мрачного дома, где горели свечи, в старый квартал. Почему?
Едва он прошел несколько метров, как увидел Вальтера. Алхимик выжидательно прислонился к камню, и смотрел на художника хитрыми беспощадными глазами.
- Ты видел ее? – спросил Вальтер, пиная тростью камень. – Видел девушку?
- Видел.
- Это Анна. Перед тем как ты станешь моим учеником, я должен закончить дела со старым. Я обещал Анну Жаку, он убьет ее, перед тем как уйти. Ты станешь бессмертным только если девушка умрет. Она должна умереть.
- Почему?!
- Ты должен пройти испытание – эта первая часть его. Ты должен позволить умереть невинному. Это придумал я, но согласись, ведь я проведу с тобой многие года, должен же я знать, с кем имею дело? Я не желаю, чтобы моим вечным спутником был мягкотелый и жалкий!
Пойми же, ты ведь хочешь узнать, что такое вечная жизнь?! Она прекрасна! Она полна счастья и приключений! Разве не этого ты хотел? – сладко шептал алхимик.
- Такая красивая, такая юная… Умереть?! - ошеломленно пробормотал Янош, но желание узнать что такое «бессмертная жизнь» одолело его, - Так пусть умирает!
Художник сам не заметил, как оказался в полумраке какого-то зала. Горели вокруг свечи в бронзовых витых канделябрах. На столах, что в великом множестве были расставлены здесь, расположились вазы с фруктами и блюда, полные ароматного жаренного мяса. На темных стенах играли странные многоцветные краски, а потому Яношу казалось, что он находится в собственном полузабытом сне. Можно подумать, что зал представлял собой глубокий колодец, полный разноцветного стекла, в который неожиданным образом попал солнечный луч. И мгновенно разноцветные стекляшки заблистали светом янтаря, изумруда, алмаза, сапфира. Но потом, неожиданно, волшебные переливы радуги пропадали, и юноша оставался в сумрачной темноте, которую неясно разгоняли тусклые блики свечей. Играла тихая, почти неслышная музыка, рядом сидели две прекрасные женщины, и весело переговаривались. Вальтер курил трубку, безразлично поглаживая одну из девушек по спине.
- Я полюбила тебя с первого взгляда! – щебетала она, поправляя светлый локон.
- Правда?
- Ты так красив! – прелестница нежно провела рукой по лицу Вальтера, потом провела рукой по своим бирюзовым глазам, – И я красива!
- Очень красива, - подтвердил алхимик, – Поцелуй меня!
Несчастная прикоснулась губами к его губам, и раздался тихий свист – синий легкий призрак вылетел из женского горла, и исчез в Вальтере.
- Посмотри на себя, - любовно проворковал маг, подавая девушке маленькое зеркало. Она улыбнулась, и посмотрела на свое отражение. На нее смотрел полуистлевший череп с обрывками кожи, а изо рта текла тонкая струя крови. Вскричала женщина – вскричал череп.
- Ты так прекрасна! – воскликнул Вальтер. Его красивое лицо тоже обрело вмиг очертания мертвого, – И я красив!
Алхимик захохотал. Красавицы закричали, а рядом пронесся ветер. Два черных демона взвились над девушками. Демоны обнимали их, целовали в красивые полные губы, рвали нежную кожу.
- Зачем ты сделал это? – спросил Янош, глядя на мечущихся красавиц.
- А зачем же их жалеть? Они обе – продали свои души. Одна – за вечную красоту, другая за долгую жизнь. Думаешь, эти демоны уродливы? Те женщины выглядят также. Под их красивыми телами скрывается вот что, - и он указал на демонов.
- Пощади меня! – взмолилась другая девушка, исчезнув в растрепавшемся каштановом вихре собственных волос.
- Не я выбрал твою судьбу, - безразлично ответил он.
- Спаси меня! Спаси только! Я раскаюсь, я признаю свою вину.
- Не мне признавать ее.
Янош закрыл глаза от ужаса, и уже тотчас оказался в доме алхимика. Горели свечи. Была ночь.
- Ты еще хочешь следовать за мной?
- Да, я хочу следовать, - подтвердил Янош. – Но зачем эта жестокость?
- Она придет к тебе с бессмертием. Так всегда было. Я испытывал тебя. Испытал дважды: первый раз, когда ты согласился на убийство невинного себе в угоду, второй раз, когда не сжалился над виновными. Сейчас последний раз.
Янош закрыл глаза. Они стояли перед кроватью спящего ребенка. Маленькая девочка мирно спала, завернув фарфоровую ручку в темные локоны.
- Убей, - приказал Вальтер, подавая Яношу кинжал.
- Зачем?! – содрогнулся художник.
- Ты должен! Это испытание. Убей, и получишь вечную жизнь!
- Нет! Я не буду ее убивать!
- Скорее! – прошипел Вальтер, девочка начала просыпаться, – Вонзи кинжал, и мы уйдем отсюда! Быстрее!
- Нет!
Алхимик вырвал кинжал, и по рукоять вонзил в грудь пейзажиста.
- За что?! – взвыл Янош.
Сознание покидало несчастного, но когда он открыл глаза, то почувствовал что сидит в мягком кресле, напротив Вальтер курит трубку. Горят свечи.
- Ты не выполнил приказания.
- Я не мог!
- Человеческая жизнь – бесполезна! Всегда думай только о себе – на что тебе тот ребенок? Что тебе нужно от нее? Через десятки лет она постареет и умрет. Твое деяние избавило бы ее от боли, болезней, страдания, старости! Но нет, ты спас ее! Для чего? Для того чтобы старость сковала ее тело, когда она могла бы умереть молодой и прекрасной, как розовый бутон?
- Я не мог убить ребенка! Я сожалею о том, что Анна умрет! Я жалел тех женщин, которых пытали демоны!
- Пока ты не убьешь невинного, ты не поймешь истинного смысла вечного существования, вечного мышления.
- Ты прогонишь меня?
- Нет, - подумав, ответил Вальтер, – Я привязался к тебе. Ты останешься в моем доме. Навсегда.
- Навсегда, - повторил Янош. Послышался щелчок, художник упал без сознания.
***

Янош проснулся в светлой и просторной комнате.
«Ничего со мной вчера не было. Это странный и непонятный кошмар – больше ничего!» - думал он.
Но когда он закрыл глаза, а затем резко распахнул их, вокруг него была все та же светлая комната. Янош с изумлением огляделся. Через большие окна проникал мягкий утренний свет, который падал на стены, выкрашенные в голубую краску такого нежного и бархатистого оттенка, что напоминали лучистое весеннее небо. Мебели было мало, но и она, расставленная по углам, красиво гармонировала с пространством. Вся мебель была из светлого желтоватого дерева, натертого до блеска. Картин в помещении не было, не было книг и прочих посторонних вещей, кои говорили бы что-нибудь об обладателе комнаты.
Вдруг Янош заметил, что в противоположном от двери конце помещения кто-то копошится. Он медленно повернул голову, стараясь не издавать шума. У той стены стояло длинное и широкое зеркало. Возле него сидели Вальтер и Жак – те, которые два дня назад перевернули жизнь несчастного художника. До сих пор они сидели настолько тихо, что Янош не заметил их. Около зеркала, на маленькой тумбочке, было расставлено множество баночек, маленьких склянок и бутылочек, кисточек, губок.
Вальтер попросил Жака сесть к нему поближе. Жак подчинился. Янош рассмотрел, наконец, лицо Жака, и чуть не вскрикнул от неожиданности. Кожа Жака стала желтоватой, будто пергаментной, на ней появились трещинки, где-то она отвалилась вообще, обнажая бледную сухую плоть. Кончик носа был словно подпилен: Вальтер снимал с него слой за слоем засохшую кожу.
Маг абсолютно спокойно повернул к себе лицо Жака, и Янош, представив, что к этому лицу вообще можно прикасаться, тихо простонал от омерзения. Вальтер, тем временем, обмакнул палец в содержимое самой большой банки, и размазал густую пепельную мазь по лицу Жака. Аккуратно и медленно Вальтер втер мазь в кожу. Покрытая трещинками кожа начала слегка дымиться, и трещинки стали менее заметны. Затем он вытащил кисточку, и окунул ее в крайнюю бутылку. На кисточке застыла телесного цвета масса. Вальтер быстро-быстро заводил кисточкой по обезображенному лицу. Кожа стала более ровной, бархатистой. Жака можно было принять за обычного человека. Маг, закончив процедуру, довольно усмехнулся.
Ученик алхимика посмотрел на свое отражение в зеркале, и, что-то пробормотав, вышел за дверь, не обратив внимания на затаившегося художника.
- Ты проснулся уже? – улыбнулся маг, подходя к Яношу.
- И я стану таким? – в ужасе зашептал он.
- Нет, конечно. Я постараюсь придумать способ сделать так, чтобы твое тело никогда не изменилось, и чтобы ты не утратил юности и красоты. Вышло же у моего учителя…
- Учителя? – спросил юноша, но алхимик отрицательно покачал головой, давая этим понять, что тема закрыта.
- Тогда скажи, почему там, в галерее, на несколько секунд, я видел на твоем лице серебряное сияние? Это тоже магия? – задал он другой вопрос.
Вместо ответа Вальтер провел острым заточенным концом кисточки, которую еще держал в руках по левому запястью, и там образовалась глубокая царапина. Вместо крови с руки его закапала густая серебристая жидкость, тут же засверкавшая сапфиром. Маг захлопал в ладоши, и с него пошло то же свечение, что исходило от серебристой жидкости.
- Смотри, - заговорил алхимик, – Это кровь бессмертного, и каждого в вечности сопровождает сияние. Иногда оно почти не видно, а иногда мы сияем так, что люди принимают нас за ангелов. Это результат оживления, его не следует бояться, у Жака оно тоже было, и иногда проявляется до сих пор.
Янош притянул к себе руку алхимика, и стал внимательно рассматривать ее. Он осмотрел сильную, всю в прожилках кисть, мускулистое предплечье.
- Скажи мне, Вальтер, каким создали тебя? Да, ты молод, но ведь Жак выглядит моложе тебя…
- Меня создали молодым и красивым, - усмехнулся маг, – Только с течением времени стал изменяться я сам. Я стал жесток и циничен, и поэтому мое прекрасное тело стало изменяться вместе со мной. Мой учитель был всегда молод и красив, хотя жил гораздо дольше, чем я, но вечность не состарила его души, и всегда тело его оставалось неизменно. Вечность превратила мою любознательность в скуку, живость в вялость.
Художник сосредоточенно слушал алхимика, и пытался представить себе, изменится ли он сам, когда обретет вечность. Бессмертный наблюдал за ним с улыбкой, а потом, увидев на постели кровь, воскликнул:
- Твои ноги изранены! Поднимайся скорее, я помогу тебе. Вот так, а теперь ступай осторожно, не споткнись.
Они вышли в коридор, прошли в гостиную, и Вальтер указал на дверь в подвал.
- Теперь я покажу тебе свою мастерскую.
Дальше художник и алхимик стали спускаться в подвальчик, и стоило открыть дверь, как до юноши сразу долетел запах сырости и мха, что обычно растет на древних валунах в лесу.

Глава 2

Глава вторая
Дневник

- Спускайся осторожно, - посоветовал Вальтер, – Там крутая лестница.
Янош кивнул, и они стали спускаться в подвальчик. Там царил полумрак. Большой камин виднелся в противоположной от двери стене. На большом столе стояло несколько ветвистых канделябров с мерцающими свечами. Здесь витало великое множество различных запахов. Стены, казалось, поросли всяческой растительностью, потому что на них были развешены пучки трав, названия которых юноша не знал. В подвальчике оказалась маленькая комнатка, и когда оба вошли в нее, Янош изумленно ахнул. Комната расширилась до размеров огромного зала, как только оба ступили на железный порог. Вокруг пахло пылью, плесенью и влагой. Всюду были развешены почерневшие от старости деревянные полки с банками, бутылками и сосудами всех форм и цветов.
- То, что мне нужно - здесь, - заявил Вальтер и достал с одной из полок кроваво-красный сферический сосуд. Янош вздрогнул, попытался было попятиться, но маг быстро плеснул на раненные ноги художника содержимое красной сферы.
Сияющая огнем жидкость, пролившись на рану, мгновенно взбурлила. На ране появился маленький огонек, играющий то красным, то синим цветом пламени. Янош чувствовал на ступне легкое покалывание. Но вот на месте огонька появилась крошечная кроваво-красная ящерица с синим хохолком на уродливой голове. Ящерка быстро-быстро забегала по ноге, лизнула длинным желтым языком рану и вдруг сама забралась под разодранную кожу. Янош вскрикнул от боли: он чувствовал, что в ноге кто-то бегает, чувствовал, как сама собой затягивается ранка. И вот ящерка выпрыгнула из затянувшейся раны, издала легкий писк и исчезла в воздухе, вспыхнув напоследок легким бликом света.
- Она исчезла! – воскликнул юноша.
- Это и есть магия, - гордо ответил маг. Алхимик порылся в содержимом полок и нашел большой красивый сосуд, покрытый резьбой и серебряным тиснением. В сосуде быстро-быстро перемещалась серебристая жидкость, и даже через плотно закрытое горлышко просачивался непередаваемый запах. Янош невольно прильнул к сосуду лицом, стараясь еще раз вдохнуть в себя прекрасный аромат. Это был аромат сирени, легко смешанный с запахом цветущей вишни, там было дуновение весеннего ветра и яркий оттенок дождливой осени.
- Смотри! – воскликнул Вальтер и выдернул пробку из горлышка сосуда.
Оказавшись на свободе, жидкость немедленно пришла в движение. Легкое облако серебристого дыма вылетело из сосуда. Вот облако застыло над кудесником и его учеником и расползлось на несколько десятков сантиметров.
В облаке появилось милое девичье лицо с короткой верхней губой. Темные волосы были распущены по плечам. Красивые глаза синего цвета прищурились в улыбке.
Пространство облака с девичьим лицом стало нежно голубым, а в сыром воздухе запахло фиалками, липовой аллеей и мокрым тротуаром, какой бывает после первого летнего дождя. Девичье лицо улыбалось несколько минут, затем жидкость завращалась и стала холодного серого цвета. В облаке возникло другое лицо. Лицо женщины лет тридцати, с тонкими, правильными чертами и собранными в тугой узел на затылке светлыми волосами. У нее тоже были синие глаза, однако, отливавшие стальной силой. Брови строго сведены вместе. Средней величины губы скривились в усмешке. Воздух рядом с сосудом запах зимним утром – таким холодным и нелюдимым, что становилось страшно и одиноко. Серебряный страшный свет этой неимоверно красивой гордой женщины стал таять, и на месте ее появилось лицо мужчины.
Он имел приятные черты, сведенные вместе брови, что придавало ему суровый, но одновременно беспокойный вид. Темные волосы, зеленые глаза. Красота прямого открытого лица сразу бросалась в глаза каждого, кто смотрел в него. Зеленые, чуть раскосые глаза бегали из стороны в сторону – будто этот человек что-то искал. Воздух вокруг крепко запах табаком, вишневой корой и легким ароматом нарциссов. Пространство облака стало темно-зеленым - цветом, который приятно успокаивал глаз.
Множество женских, мужских и детских лиц отражалось в облаке. Янош смотрел, как менялись лица, вдыхал аромат и вглядывался в каждый цвет. Он понимал, что к каждому лицу имеется свой собственный, неповторимый цвет и запах.
- Что это? – спросил юноша.
- Человеческая красота, - задумчиво ответил Вальтер, – Я хотел бы, чтобы здесь было еще одно лицо…
- Еще одно? Чье?
- Ах, это не важно! Абсолютно не важно! – улыбнулся маг.
- Человеческая красота? – спросил еще раз пейзажист, предчувствуя, что Вальтер не скажет, кого же хотел бы увидеть в облаке.
- Мы собираем красоту – она необходимый компонент для множества снадобий. Я произношу заклинание над человеком, и у него навсегда исчезает его красота, перенимается только ему свойственный запах. Перенимается даже часть человеческой души – она воплощается в цвете, - лениво растягивая слова, ответил маг, - Я показал тебе это, так как подумал, что это удивит тебя, а быть может еще и развлечет. Что скажешь? Тебе нравится?
- Это так жестоко! – воскликнул Янош, – Так жестоко забирать у людей данное им Богом!
- Богом?! – возмутился Вальтер, – Да какой Бог? Нет никакого Бога!
Они замолчали.
Оба они поднялись по лестнице в гостиную с синими обоями, где их ждал Жак, который, слегка нервничая, постукивал левой ногой по полу.
- У меня все готово, - сказал он, – Я приготовил сосуды, мешок уже у меня.
- Отдай мешок Яношу, - ответил маг.
Жак ничего не ответил, и молча протянул мешок художнику. В мешке позвякивали склянки.
Алхимик отворил дверь, и все трое вышли наружу. Луна мирно светила сквозь маленькие облачка, которые лишь слегка прикрывали звездное небо. Янош оглядел двор. Двор был обширным. Все поросло густой травой, и над ней вился ясный запах свежести. Этот запах смешался с пылью, что осталась после жаркого дня.
В стороне от дома блистало широкое озеро. Луна, маленькие тучки и звезды отражались на его спокойной глади. Ни единый порыв ветерка, ни проплывшая в озере рыба не осквернили зеркало воды, и она оставалась спокойной. Старая ива склонилась над озером, будто добрая мать склонилась над своим любимым чадом. Длинные ветви дерева спускались в воду, и само это зрелище казалось волшебным, таинственно загадочным.
- Идем, - сказал алхимик Яношу. Юноша, слегка замешкался перед красотой природы, как и любой художник, но последовал за Вальтером и Жаком.
Они прошли несколько метров. Потом Жак вдруг схватил художника за талию и закинул себе на плечо.
- Не дергайся, - предупредил Жак Яноша, – И держись!
Жак крепче обхватил смертного поперек туловища, и побежал. Он бежал удивительно быстро: художник видел, как быстро мелькали его ноги в свете луны. Молодой человек даже слышал как трепыхалось сердце Жака на бегу: Янош не сомневался, что сухое сердце в груди ожившего мертвеца не стучит как у живого человека, а просто бьется изнутри в грудную клетку. Юноша оглянулся на Вальтера. Маг бежал следом за ними, его короткие кудрявые волосы от ветра откинулись назад, и перед взором предстал красивый правильный лоб. Мышцы алхимика слегка напряглись: Янош видел, что Вальтер бежал без особого труда, грациозной поступью сильного и здорового мужчины. Его ноги мелькали с той же быстротой, что и у Жака, только если Жак напрягал при беге силы, то Вальтер не делал никаких особых усилий. Было понятно, что если маг захочет, он сможет бежать гораздо быстрее своего помощника.
Они прибежали к ветхому забору. Железные прутья выглядывали из разрушенной временем каменной стены. Вальтер быстро забрался на ограду и перемахнул через нее. Жак просто перепрыгнул через забор, за которым находилось кладбище.
Жак прошелся между рядов каменных и деревянных крестов. Он становился вблизи каждой могилы и принюхивался. Некоторые могилы, которые выглядели свежими, он обнюхивал тщательнее. Помощник алхимика остановился перед маленьким деревянным крестиком, в середине которого был прибит детский портрет. Темноволосая девочка лет двенадцати смущенно улыбалась с фотографии. По дате, выгравированной на кресте, Янош прочитал, что девочка умерла четыре дня назад. Жак принюхался еще раз, потрогал землю вокруг креста, и замер.
- У этого тела очень хорошая кожа, - сказал он, – Я возьму ее?
- Разумеется, я разрешил тебе брать мертвых. Только не забудь потом закопать могилу, - ответил Вальтер.
- Нет! Прошу вас! Это же ребенок! – закричал Янош, подбежав к детскому кресту, – Это же ребенок! Не нужно, прошу вас!
Маг удивленно посмотрел на юношу, однако кивнул Жаку, и тот раздраженно усмехнувшись, отошел прочь. Вальтер тоже исследовал могилы, но с несколько иной целью, чем его помощник. Алхимик остановился у старой могилы. На кресте висел черно-белый портрет темноволосой женщины с красивыми чертами. Янош прочел на кресте дату: женщина умерла двадцать лет назад. Могила выглядела неухоженной, вся поросла сорной травой. Маг пригляделся к траве, вытащил из зеленого пучка маленький корешок и положил в мешок.
Кудесник поскоблил каменную ограду тоненьким ножичком, содранный мох поместил в склянку и отправил вслед за корнем. Алхимик внимательно осматривал могилы, полуразрушенную ограду, и собирал все новые и новые ингредиенты для своих зелий. Маг так увлекся, что сам не заметил, как ушел далеко от Яноша. Юноша остался, наконец, наедине с самим собой.
Художник медленно прошелся по ряду могил. Он не чувствовал страха перед этим местом. Здесь было гораздо лучше, чем в городе: машины не неслись со свистом и противным дребезжанием, здесь никто не кричал и ничто не тревожило покой. Здесь всюду царил сон. Такой приятный, удивительный покой наполнил кладбище! Ни ветер, ни гроза, ничто не смело побеспокоить мир спящих здесь. Вальтер и Жак, которые без всякого разрешения вторглись в усыпальницу мертвых, показались Яношу ворами.
Молодой человек смотрел на цветные и черно-белые фотографии покойных. С фотографий на него смотрели дети, взрослые и старики. И у каждого из них было своеобразное выражение лица, были красивые, безобразные и обыкновенные лица. Но каждая фотография будто смотрела свысока на свое бренное тело, над которым возвышалась. Каждое выражение ныне мертвого будто дышало смиренностью со своей смертью. В окружении лиц давно усопших, Янош почувствовал, что сейчас на этом кладбище собрались души покойников. Он почувствовал, что все эти фотографии смотрят него: некоторые с просьбой, некоторые с гневом: как посмел он тревожить покой тех, кто уже отстрадал свое при жизни?
«Как, наверное, хорошо спать в могиле. Как хорошо просто умереть – не думать, ни дышать, ничего не испытывать. Как суетно все живое, и как царственно, величественно и вечно умершее, но оставшееся навсегда в памяти! Что оставили после себя эти люди? Только тело да память о себе, которая скоро сотрется в душах живых. Все смертно, все имеет свое начало и конец. Не нужно мне ни рая, ни ада. Только покой! Только покоя я хотел бы сейчас!» - думал он.
Жак слишком увлекся вынюхиваем новых тел и сам не заметил, как наткнулся на большой древний дуб, росший в центре кладбища. Дуб сильно шатнуло в сторону, и из его крон с диким криком полетели испуганные вороны. Они кричали над спокойной поныне землей, и Яношу на мгновение показалось, что в этих птицах заключаются призраки тех, кто смотрит сейчас на него с фотографий. И вот сейчас эти души, разозленные вмешательством алчных живых, набросятся на Яноша и заклюют его. Но птицы вскоре замолкли, попрятавшись в кронах других деревьев, и видение юноши растаяло.
Что-то прокричал Жаку Вальтер, а юноша не слушал их. Он смотрел на женское лицо, изображенное на фотографии. С могилы этой женщины Вальтер вырвал корешок. Художник смотрел в красивое лицо на старой фотографии. Это была черноволосая женщина с мягкими чертами, темными глазами. Женщина смотрела перед собой очень спокойно и даже с некоторой нежностью. Покатые белые плечи ее слегка выглядывали из-за ворота простого платья. Волнистые волосы темной кучей падали на шею и плечи. Янош так долго всматривался в женское лицо, что ему показалось, что за крестом что-то шевельнулось.
Белым дымом выплыло из креста видение и застыло перед художником, - призрак темноволосой покойницы. Она подлетела совсем близко к юноше, и того обдало прохладой и запахом склепа. Он не испугался этого, но простер руки к женщине, и упал на колени.
- Прости меня! Прости меня! Прости, что я тревожу твой покой! - прошептал он.
Призрак улыбнулся в ответ. Рядом с ней послышался стук детских ножек. Раздался детский смех. Маленькая девочка, кожу которой Жак хотел взять себе, пробежала к покойнице. Девочка оставляла за собой легкую белую дымку, которая тут же исчезала, стоило сделать малышке шаг в сторону. Маленькие ножки обуты в сандалии, и шелковое детское платьице металось из стороны в сторону, когда его обладательница бежала. Женщина взяла девочку за руку, погладила по голове, и обняла. Она с сияющей улыбкой посмотрела на Яноша.
- Я понял. Это ваш рай. Это ваш покой. Ты нашла ее, а она нашла тебя! - опять прошептал он. Покойница приблизилась к нему, и юноша почувствовал гранитную холодность ее кожи. Он не боялся ледяной кожи, холода ее дыхания. Его тянуло к этой бесконечно счастливой женщине. Она раскрыла полные бледные губы и поцеловала Яноша в бровь, а затем и в губы. На ее губах не застыл легкий неприятный соленый запах человека. На ее губах чувствовался вкус льда, а от кожи шел запах розы. Янош отчетливо почувствовал аромат белой полураспустившейся розы, которая утром только покрылась росой, и пахнет нежно, не раскрывая своего запаха до конца. Он впился в мертвые губы, и на мгновение ему показалось, что он в саду, что только что вечером прошел дождь, и сад, усыпанный белыми розами, мягко благоухает в переливах росы. Ему показалось, что сейчас он любит эту женщину, и эта девочка – его дочь. Но призрачный силуэт отошел от него, а Янош лишь поцеловал на прощание ее руку – холодную нежную кожу, а затем рука будто растаяла, обратившись белым туманом.
Когда художник пришел в себя, ни девочки, ни женщины рядом не было. Они находились в стороне, кружились в воздухе. Обе такие невесомые, счастливые, бледные, мертвые, но одновременно живые. Покойница запела. Это был заунывный звук, красота которого не могла быть человеческой. То словно пел ангел. Звук распространился по кладбищу. Янош внимал каждой мелодии, и от нее ему становилось спокойно и безмятежно. Но пение вскоре сошло на нет, а юноша почувствовал, что его кто-то сильно трясет за плечо.
- Да что с тобой?! – воскликнул Вальтер, – Стоишь тут целый час, и не говоришь ни слова!
- Ты не видел ее? – удивился Янош.
- Кого? – не менее удивился алхимик.
- Призрака. Длинноволосая женщина с девочкой. Она пела.
- Не видел я никого! – воскликнул Вальтер, – Я верю в призраков, однако, если бы она была здесь, я видел бы ее.
- Она не хотела, чтобы ты ее видел, - прошептал Янош, – Я прошу тебя, не разоряй этого кладбища – здесь она. Какая она красивая, даже после смерти!
- Хорошо, я скажу Жаку, чтобы он не приходил больше на это кладбище. Мы пойдем в морг, - ответил Вальтер, подозрительно оглядывая пейзажиста.
Жак с художником на плече и Вальтер быстро неслись в противоположную от кладбища сторону. Они бежали, прыгая с крыши на крышу. Они остановились у большого трехэтажного здания. Здание представляло собой уродливую серую махину, у которого было множество окон. Троица устремилась в здание. Несколько мужчин вышло навстречу Яношу, Вальтеру и Жаку. Мужчины попытались спросить Вальтера, с какой целью троица прибыла в городской морг, а маг лишь рассмеялся. Он побежал за спины людей с такой скоростью, что они не заметили его бега. Для них это выглядело так, как будто алхимик внезапно исчез с их глаз и появился за спинами. Кудесник снова рассмеялся, потом легко прикоснулся к шее одного из охранников, и тот медленно осел. То же самое действие алхимик проделал со вторым охранником, который присоединился к своему товарищу.
- Ну вот, - облегченно вздохнул маг, – Завтра они уже ничего не будут помнить.
Троица прошла мимо спящих охранников, и зашла в здание. На первом этаже был музей. По полкам расставлены экспонаты – останки людей, расчлененные и подвешенные в различных позах. Янош с омерзением скривился. Вальтер и Жак не обратили на останки ни малейшего внимания.
Троица спустилась в нижний этаж, который находился прямо под первым. Там хранились трупы. В комнатах подвального этажа было холодно. На лежанках покоились тела, укрытые белыми простынями. Всюду витал запах тухлого мяса. Янош закрыл рукой рот и старался дышать через зажатый перед носом кулак.
Вальтер остановился возле входной двери и стал ждать. Юноша встал возле него. Жак деловито отворачивал простыни и всматривался в мертвые лица. Вскоре его привлекло сероватое лицо молодого человека. Помощник алхимика поднял вверх правую руку трупа, и стал внимательно разглядывать ее в месте сгиба локтя. На тонкой серой коже было много маленьких синих ранок, которые остались будто от частого прокола швейной иглой.
- Наркоман, - определил Жак, – Он подойдет.
Жак вытащил из мешка, куда прежде Вальтер складывал ингредиенты, множество стальных ножей и железных инструментов, названия которых Янош не знал. Помощник алхимика прикоснулся стальной дланью к лицу молодого человека и стал аккуратно водить ножом по ней. Художник от страха отвернулся и выбежал из комнаты. Маг безразлично взглянул на юношу, и остался наблюдать за Жаком.
Из комнаты доносилось лязганье ножей и булькающий звук. Юноша присел на холодный пол и закрыл уши руками. Прошло минут десять, прежде чем Жак вышел из комнаты, держа в руках полный мешок. Чем наполнен мешок, художник догадывался, однако думать об этом не хотел.
Живой опять был водружен на плечо помощника алхимика, мешок взял Вальтер. Они побежали. Быстро вернулись в дом: еще не рассвело, и легкие предрассветные сумерки обволокли дом. Жак поставил Яноша на землю, и ощупал свое лицо, на котором опять появились трещинки.
- Ты не мог бы начать сейчас, Вальтер? – умоляюще спросил Жак.
- Да, сейчас я приготовлю для тебя мазь, а затем уже наклеим кожу.
Жак потащил Яноша в маленький подвальчик, в котором находилась лаборатория Вальтера. Маг спустился за ними. Он присел за большой стол, оторвал с пучков травы, которыми были увешаны стены, несколько травинок. Взял небольшую ступку и бросил туда травинки.
- Неси ингредиенты, Жак, - приказал Вальтер.
Жак принес несколько маленьких баночек и бутыль с черной жидкостью.
- Теперь добавим алоэ, - сказал алхимик и бросил в ступку сушеный лист, с острыми выпирающими краями. – Потом лаванда. Нужна рута. Левкой для того чтобы отбить запах мертвого тела. Можжевельник для молодости. Вишневые цветы для гибкости. И теперь главное – настой полыни с могилы невинного ребенка!
Вальтер говорил медленно, специально растягивая слова. Говорил он торжественно, но Янош понимал, что это только кривляние перед ним, попытка мага показать собственную значимость. Юноша лениво отвернулся от алхимика и посмотрел на Жака, который спокойно сидел рядом.
Молодой человек не остался смотреть, как Жаку будут менять старую кожу на новую. Он уже знал, как примерно это делается и не хотел видеть ничего подобного.
Янош решил осмотреть дом. Большую библиотеку Вальтера юноша обошел стороной – книги не привлекали его сегодня. Он решил идти в другую комнату, которая находилась напротив его собственной – комнату Жака.
Художник открыл дверь. В комнате находилось много картин – пейзажи, женские портреты. Картины развешены по всей комнате, а многие из них пылились в углах. На портретах изображена только одна женщина – высокая блондинка. Все портреты отличались друг от друга: вот женщина изображена в васильковом платье, вот та же женщина с короткой прической, а потом с длинными кудрями, обволокшими шею. Рисунки запечатлели ее в различных позах. На картинах она то пела, то играла с маленьким серым котенком, то целовала цветы. Янош знал эту женщину. Это была Анна.
На столе среди разбросанных рисунков лежала толстая ветхая тетрадь. Яношу захотелось прочесть ее. Несколько минут он крепился, так как знал, что нельзя читать чужие записи, однако любопытство пересилило в его душе, и он взялся за тетрадь. Первая запись шла от 12 мая 1834 года, написана была она в Париже:
«Сегодня познакомился с удивительным человеком. Его зовут Вальтер, он тоже художник. Он говорит, что восхищается моими картинами, но говорит также, что в них не хватает жизни. Сегодня вечером мы с друзьями были у него в доме, мы пили великолепное вино, и ели что-то вкусное. В нашей компании присутствовали самые красивые женщины Парижа! Я без ума от синеглазой Мари!
В тот вечер мы читали стихи! Вальтер столько стихов знает, но почему-то любит рассказывать их на латинском языке. Он говорит, что греческий и латинский – самые лучшие языки мира, потому что это языки философов. Я рассмеялся, и сказал что мне больше по душе французский, потому что это язык любви. Мои друзья рассмеялись, а Вальтер как-то странно посмотрел на меня. Мне даже показалось что с алчностью.
Когда мои друзья охмелели и заснули, а некоторые удалились в просторные комнаты дома с красивыми женщинами, Вальтер остался со мной наедине. Он говорил что-то про вечную жизнь, про алхимию. На его речи я смеялся пьяным смехом. Я ругался и кричал о том, что мне все безразлично. Я всегда быстро хмелею, не умею пить. Вальтер обнял меня, и прошептал мне, что он нашел себе спутника, и что я должен буду везде следовать за ним. Я ответил, что у меня больная мать, которая может вскоре умереть, и я не могу следовать за ним. Вальтер пробормотал, что моя мать не станет нам помехой. Я рассмеялся, и заснул.

13 мая.
Моя мать мертва! Я проснулся вчера, и мне рассказали, что моя мать мертва, а Вальтер опять пригласил меня в гости. Я решил, что не хочу возвращаться в свою квартиру, и остался ночевать у Вальтера. Голова ужасно болит, и мне постоянно кажется, что от Вальтера пахнет полынью. Какой противный запах!
Он спросил меня, хочу ли я смерти моего врага – тот хотел отобрать мою Мари. Я сказал что хочу. Потом Вальтер показал мне старого убийцу, и я видел, как над телом несчастного летал демон, как рвал его плоть. А потом я сам стал убийцей. Я убил своего друга, только совсем нечаянно. Анри только хотел сказать мне, что я забыл о друзьях и опускаюсь. Я разозлился и ударил его кинжалом, подаренным Вальтером. Сегодня я лежал в постели и задыхался от головной боли. Вальтер подошел ко мне и дал чего-то выпить из старинного кубка.
- Это самое лучшее вино на свете, выпей его, мой мальчик, и тебе станет лучше, - сказал он, а я выпил. Как после этого вина у меня заболел живот! Я заснул потом странным сном. Я не помнил, что мне снилось. А когда я проснулся, спустя две недели, Вальтер сказал, что теперь я буду жить вечно.
Я не поверил ничему, однако от моего тела шло великолепное сияние. Я стал таким красивым! Я больше не нуждался в еде и в воде! Мои друзья меня не узнают. Моя Мари говорит, что не видела человека более красивого, чем я. Я так люблю ее! Мы проводим каждый день и ночь вместе. Я хочу жениться на ней. Вальтер говорит, что мне нельзя жениться на Мари, что меня ожидает иная судьба: я должен буду стать помощником и вечным другом Вальтера. Я ответил, что не хочу вечно быть другом Вальтера, а что хочу жениться на Мари. Тогда он разозлился, и дал мне посмотреть в старинное маленькое зеркало, он сказал, что там я увижу свою суженную. И я увидел ее! Эта девушка со светлыми волосами, с большими влажными серыми глазами и бледной шелковистой кожей! Я полюбил ее с первого взгляда! Всегда во снах она являлась ко мне! В моих юношеских грезах я видел ее, я вспомнил. Она мой идеал! Именно такую женщину я мечтал полюбить!
- Где она?! – спросил я Вальтера.
- Я дам тебе ее, если ты пойдешь со мной, - ответил он.
- Я пойду с тобой! – сказал я. Я забыл Мари с ее синими глазами, забыл свою мертвую мать, забыл самого себя. Я хотел только быть рядом с той девушкой.
- Как ее зовут? – спросил я Вальтера.
- Ее зовут Анна, но она еще не родилась. Ты должен будешь ждать, пока она родится и полюбит тебя.
Я был согласен на это. Мы уехали с Вальтером. Мы были в Америке, Англии, России. Я постоянно просил его, чтобы мы жили в тех краях, где должна родиться девушка. Но Вальтер хотел в Рим и в маленькую деревню в Италии, а я подчинялся ему. Он имеет надо мной огромную власть. Моя кожа начинает разваливаться, но я смирился с этим. Вальтер теперь не мой друг, он мой господин…».

Глава 3

Ученик алхимика

Янош услышал, как на нижнем этаже раздались шаги, и, кинув дневник на стол, быстро выбежал из комнаты. Он забрался в свою комнату и улегся в постель, не утруждая себя надеванием пижамы.
В гостиной кричал Вальтер. Он кричал что-то на латинском, переходя иногда на французский, а затем на русский. Его раскатистый басистый голос раздавался глухим эхом на втором этаже. Снизу ему отвечал Жак.
- Я не позволю тебе кого-либо убивать! Из Таллина мы сбежали только потому, что тебе заблагорассудилось притащить ко мне того бездомного мальчишку!
- Я беру только необходимое! Я никогда не превышал необходимого! Да я мог бы придушить целый город!
- Тебя поймают! И меня поймают! Нас сожгут, как всех волшебников до нас! Вспомни, сколько раз тебя пытались убить, неужели ты думаешь, что однажды им это не удастся? Я не хочу, чтобы нас нашли, пойми же!
- Если я мешаю твоему покою, я уйду от тебя! Я уйду от тебя, только дай мне девушку!
- Ты даже не знаешь где она живет!
- Я знаю!
Голоса внизу затихли, и как не прислушивался Янош, разобрать ничего он не мог. Он уже задремал, а на первом этаже все слышался быстрый говор Вальтера.
Когда Янош проснулся, было уже темно – он проспал целый день. Неопрятной белой тарелкой светила Луна. Ее серебристый яркий луч упал на лицо спящего, и тот сонно заморгал. Он повернулся на другой бок, но упрямый лунный луч опять коснулся своей серебристой плотью лица молодого человека, и тот уже окончательно проснулся. Открыл глаза, потянулся и резким движением сел на кровати.
Ради того чтобы убить время он решил пройтись по дому и первым делом спустился вниз. На всю гостиную раздавалось мерное постукивание часов да непонятный скрип, какой обычно появляется у старых ботинок, когда в них ступает нога их обладателя. Из маленькой комнаты, которая примыкала к гостиной и библиотеке, выглядывал желтоватый луч электрического света. Оттуда же раздавался и скрип.
Янош осторожно, чтобы его никто не услышал, приблизился к комнате и заглянул в нее. В комнате горела маленькая настольная лампа, а за столом сидел Вальтер. Он что-то очень старательно выводил гусиным пером на желтоватой бумаге. Алхимик на секунду отвлекся от письма, и, взяв в руку дымящуюся трубку, посмотрел на показавшегося в дверях юношу. Маг затянулся трубкой и блаженно закрыл глаза.
- Зачем тебе трубка? – спросил Янош, заходя в комнату, – Я думал, что ты не нуждаешься ни в чем человеческом – ни в еде, ни в воде, ни в табаке. Разве оживший мертвец может курить?
- Разумеется, может, - улыбнувшись, ответил Вальтер, – Ты прав, я не нуждаюсь ни в еде, ни в воде – ведь моя сила укрепляется только бессмертием. Однако кто может запретить мне чувствовать их вкус?
- Ты чувствуешь вкус?
- И запах тоже. Я вдыхаю дым табака, как и все люди, только вот это занятие никак не скажется на моих легких, ведь мои легкие давно уже невосприимчивы ни к чему, как, впрочем, и я сам.
- Хотел бы и я быть ни к чему не восприимчив, - задумчиво пробормотал юноша, глядя в лицо алхимика.
- Станешь когда-нибудь, - пробормотал Вальтер, еще раз затянувшись. Он указал на трубку, – Это моя любимая трубка. Я вырезал ее сам много лет назад. Она из вишни, которая росла в саду, с которым у меня связано много хороших воспоминаний. И когда я вдыхаю аромат табака, который смешивается с запахом вишневого дерева, передо мной вновь встает из памяти тот дивный сад в цвету.
- Расскажи мне свою жизнь, - попросил собеседник, – Как ты стал волшебником?
- Я лучше расскажу, как сделал эту трубку. Тогда я только недавно превратился, и мне было страшно, я хотел убивать. Это произошло в Китае, где я встретил дочь переселенца из Европы. У них был маленький домик с вишневым садом. В пору цветения вишен, девушка выходила в сад, и гуляла, пока не выйдет луна на небосклон. Не могу передать тебе те дивные черные волосы, обрамляющие бледное лицо с огромными глазами. Это ее лицо напомнило мне другое лицо, и я захотел поцеловать ее. Я пришел к ней, сияя красотой и бессмертным величием, и она полюбила меня. Это был первый момент во всей моей бессмертной жизни, когда женщина влекла меня к себе по-настоящему. Было до этого один раз, но тогда я любовался женской красотою как художник. Я убил случайно ту девушку из вишневого сада, даже сам не понимаю, как так случилось. Просто хватило неосторожного нажатия по полупрозрачной коже, как она сломалась, словно хрупкий цветок. Она осталась лежать там, под лепестками умирающих вишневых цветов, овеянная запахом вишневой коры, озаренная лунным сиянием. Я хотел оставить память об этой девушке, и вырезал из вишни, росшей в ее саду, трубку.
- У меня так странно на душе, - тихо сказал Янош, – Я не могу понять, как моя жизнь так странно перевернулась. Я ведь не помню, сколько прожил уже у вас. Я не понимаю, как для меня течет время – я словно не замечаю его хода.
- Это нормально – ты в компании бессмертных, для которых время уже не так важно. Мы привыкли не считать дни, скорее даже наоборот – мы желали бы вообще забыть время, да и все остальное тоже. Ты прожил у нас два месяца.
- Мне казалось, что несколько дней, - пробормотал Янош, и наступила тишина. Вальтер раскуривал трубку, а художник уставился в угол, мыслями находясь далеко от маленькой комнаты с алхимиком.
- Нарисуй меня! – неожиданно воскликнул Вальтер.
- Что? – не понял юноша.
- Бери бумагу, карандаш, и рисуй меня. Я сяду в кресло, возьму трубку, а ты рисуй меня!
Вальтер пересел в кресло, стоявшее перед единственным в комнате окном. Он взял трубку, и удобно уселся. Янош молча взял со стола бумагу и карандаш. Он нарисовал незатейливую позу Вальтера, обрисовал контуры лица и рук, стараясь сделать их как можно выразительнее. Вот на бумаге появилась улыбка мага. В этой улыбке странно совместилось нахальство, некая бравада и отчаяние. Глаза смотрели торжественно, даже несколько жестко, но в глубине черных зрачков скользила печаль. Янош никогда не видел таких глаз: в них не было замечательной мудрости, которая должна была бы накопиться в Вальтере за многие годы, но было в тех глазах что-то большее – некое знание самой жизни, не мудрое и философское, но горькое. Это была скука. Вальтер скучал, а потому был несчастен, потому пребывал в отчаянии. Янош хорошо изобразил это на рисунке.
Он срисовал новую, несколько старомодную одежду алхимика. Срисовал его простую позу, сделанную с таким изяществом, на которое неспособен современный человек.
Закончив, юноша молча отдал рисунок бессмертному. Тот посмотрел на свой портрет с улыбкой. Он погладил нарисованное лицо. Затем алхимик вытащил из внутреннего кармана жилета листок пожелтевшей бумаги, развернул и сравнивающее посмотрел то на него, то на рисунок Яноша. Вальтер внимательно вглядывался в оба клочка бумаги несколько минут, а потом вдруг весело рассмеялся.
- Что с тобой? – изумился юноша.
- Смотри! – воскликнул маг и протянул оба листка Яношу. Тем старым клочком бумаги оказался рисунок, выполненный карандашом. Это был портрет Вальтера, который сидел в точно такой же позе и с таким же выражением лица, как и на рисунке Яноша.
- Быть не может! – вскричал Янош. На старом рисунке он прочитал дату: рисунок был сделан 12 мая 1834 года, - Это рисунок Жака! Это тот самый день, когда он впервые познакомился с тобой!
- Откуда ты знаешь? – посуровел Вальтер.
- Я читал его дневник, - ответил Янош.
- Присаживайся, - уже спокойно сказал маг, и ученик его сел на стул, – Я встретил Жака в Париже, куда поехал дабы развеять скуку. Я попал в кружок молодых поэтов и художников, между ними было мало разного. Одни рисовали во имя глупых юношеских мыслей, другие сочиняли несуразицу, и тоже ради этого непостоянного юношеского максимализма. Я всегда удивлялся и, может, немного сожалел, что в моей душе этого чувства никогда не было. Я всегда оставался хладнокровен и жил головой. Все они были реалисты да приверженцы романтизма – ничего веселого. Я снял квартиру и пригласил их всех в свой дом. Мы пили вино и разговаривали об искусстве. Некоторые принесли папки со своими набросками и стишками. Большинство из тех художников и поэтов были бездарностями, и я не сомневаюсь, что они окончили свою жизнь, прозябая в дешевых гостиницах на окраине Парижа. Было много красивых женщин – они твои спутницы, пока у тебя есть деньги и вино. Мне было все равно. Когда разговор о живописи застопорился, мы принялись говорить о литературе. Некоторые из них что-то говорили о Томасе Море, о французских философах, которые будто бы строят современную жизнь. Мне это было глубоко безразлично, и, прочитав несколько стихотворений на греческом, я замолк, предоставляя право говорить этим болванам. Среди них был один юноша. Он принес великолепные наброски женских лиц и тел. Но, хотя эти наброски были выполнены великолепно, я заявил, что в них нет жизни. Юноша со мной согласился. Я вызвал из толпы женщин самую хорошенькую – голубоглазую девушку, которая в свои двадцать лет выглядела на шестнадцать. У нее было необыкновенно чистое лицо и верхняя короткая губа, и когда девушка строила кокетливые рожицы, эта губа премило приподнималась, обнажая ровные зубы. Ее, насколько я помню, звали Мари. Я попросил ее раздеться, и позировать юноше. Девушка без промедления разделась, легла на кушетку, укрывшись бархатным одеялом, и состроила свою прелестную рожицу.
Юноша немедленно сделал набросок контуров ее тела и лица. На этот раз в рисунке была сама жизнь – все было абсолютно правильно и точно: он невероятно хорошо изобразил ее покатые белые плечи и приподнятую кудрявую головку. Потом я попросил его нарисовать меня, и он чудесно исполнил мой портрет, который ты сейчас видишь. Мне понравился тот юноша, и я решил даровать ему вечную жизнь, а уж затем сделать своим спутником и другом. Ты знаешь, я всегда страдал от скуки.
- Но у него была больная мать и он был влюблен в ту девушку, Мари, - осуждающе сказал Янош, – Как ты мог избавить его от них? Ведь он мог с ними обрести счастье!
- Я убил его мать, – спокойно ответил Вальтер, – Я заплатил той девушке, чтобы она оставила его – я не хотел убивать красоту. Он понимал, что все это сделал я, но простил мне все, так как я сделал для него больше – дал надежду.
- Ты показал ему лицо Анны.
- Да, у меня есть зеркало, которое показывает то, что ожидает человека, если он последует определенному пути. Это зеркало – подарок моего учителя. Жак в глубине души желал любви своего идеала – идеальной, с его точки зрения, женщины. Под его идеал попадала Анна, я знал, что она тогда еще не родилась, и предложил Жаку договор: он предоставляет мне свое общество, развлекает меня, а я отдаю ему девушку.
- Но он не был твоим другом, он стал твоим рабом!
- Нет, я всегда давал ему то, чего он хотел, - ответил Вальтер. – Оставим этот разговор! Я не желаю говорить об этом.
- Меня ты тоже сделаешь своим рабом?
- Постараюсь не сделать.
Янош кивнул, и, оставив мага наедине с его трубкой, вышел в гостиную. Он заметил, что за окном мелькнула быстрая тень – Жак направлялся на прогулку. Художник подождал, пока темный силуэт несколько отдалится от дома, а затем сам вышел наружу.
Все еще светила полная луна, которая теперь сияла в собственном зените. Неяркие звезды обволокли синий небесный купол, и озеро поблескивало загадочным серебристым сиянием. Воздух был жарким. Лунный свет великолепно освещал все вокруг, и Янош без особого труда разбирал дорогу.
Дом находился в глуши – так, чтобы никто из города не нашел его. Дом располагался в близком соседстве с лесом, а с другой стороны опоясывался горами. Жак направился в горы. Смертный побежал настолько быстро, насколько был способен. Жак тем временем все быстрее удалялся из вида, и юноша побежал еще быстрее. Ноги его уже тянуло, а суставы мучительно стягивало от усталости, а он все бежал и бежал. Они миновали несколько водопадов, пробежав по узкой тропке. Под ногами скрипели мелкие камни и песок.
Жак остановился, а Янош притаился за ближайшим камнем. Помощник алхимика взобрался на каменистый утес, обращенный к луне, и застыл.
Магически-завораживающе светила луна, и единственным ее спутником был одинокий силуэт на каменистом утесе. Совсем рядом прошелестел ветер, растрепав волосы Жака, и они развились кудрями. Горный воздух был значительно холоднее, чем внизу, в долине, и Янош поежился. Где-то вдалеке закричала птица, и ее крик разнесся по ущелью многократным эхом. Ночь была упоительной – тишина пронизывала до костей, заставляя мысли быть более спокойными и безмятежными. Накануне прошел дождь, который уже не оставил и следа в долине, но еще чувствовался в горах. Огромные серые камни словно светились в лунных лучах, и вся поверхность ущелья, куда падали лунные лучи, казалось, состоит из тягучей переливающейся серебряной ткани. А там, куда лунный свет не падал, царила кромешная тьма, которая пугала, так как вокруг все было очень светлым и ясным, и сложно было поверить, что где-то еще может присутствовать тьма.
Звезды почти не были видны – лунное сияние совсем помрачило их скромное сверкание. За горами угадывались темные очертания леса. Рядом с Яношем что-то быстро проскользнуло, и тут же исчезло за камнями. Это была змея.
Жак встал, и юноша заметил, что лицо Жака скрывает белый платок, хотя волосы оставались неприкрытыми. Жак медленно одернул платок, и его лицо, разумеется, замаскированное, предстало лунному свету. Лицо выглядело нормальным, почти человеческим, даже красивым. От кожи исходило легкое серебристое сияние, так схожее с сиянием луны. Ветер дыхнул ему в лицо, и Жак повернулся к нему всем телом, словно старался впитать свежее порывистое дыхание. Ветер хлынул Жаку в шею и волосы, а затем пронесся в сторону Яноша, и, ударившись о скалы, притих. Ветер отнес от Жака к художнику такой сильный запах полыни, что последний едва не задохнулся.
Жак одним сильным прыжком достиг другого утеса, затем еще одного, и двигался так, пока не попал на самую вершину самой высокой горы. Он крикнул что-то, и опять эхо его голоса разнеслось по ущелью.
- Жить! Жить! – кричало эхо.
Янош тоже стал вглядываться в луну, одурманенный серебряными лучами, льющимися непрерывным потоком. Луна успокаивала мятежное сознание, опять хотелось спать. Мысли уводили его далеко от этого ущелья, неизвестно куда.
- Что ты делаешь здесь?! – воскликнул рядом голос Жака.
- Я смотрю на луну, - спокойно ответил Янош, всматриваясь в серебряный диск на небосклоне, – И я знаю твою историю. Я знаю, где ты жил, когда был человеком.
- Откуда ты знаешь? – спросил Жак, перенимая спокойный тон собеседника. Ему вдруг тоже стало все безразлично.
- Мне рассказал Вальтер, - ответил Янош, решив ничего не говорить о дневнике.
- Рассказал, - повторил Жак и сел рядом с художником. Они оба смотрели на луну, и забыли уже об недавней вражде, убаюканные лунными чарами.
- Мне интересно кое-что, - сказал Янош, – Что ты чувствовал когда…
- Умирал? – закончил за него Жак.
- Да.
- Мне показалось, что это сон, только засыпать было гораздо приятнее и быстрее. Будто на голову накинули темный мешок, и вокруг стало темно. А потом вдруг сознание прояснилось, и я будто поплыл.
- Ты больше не злишься на меня?
- Зачем мне злиться? Сначала я посчитал тебя опасным врагом, который настроит Вальтера против меня, ведь без него я не смогу быть похожим на человека, - ответил Жак, – А потом я подумал, что мне все равно. Безразлично, есть ты, или же тебя нет. Когда я найду ту девушку, я обрету с ней покой. Я уйду от Вальтера с ней, а место его друга и собеседника займешь ты. Мы вскоре расстанемся, так зачем же мне нужен такой враг, как ты? Ты вскоре тоже станешь бессмертным.
- Зачем тебе Анна? – мучительно прошептал юноша, – Молю тебя, не убивай ее! Как ты можешь убить такую красивую, такую юную? Как ты можешь причинить ей боль? Ты же любишь ее!
- Это не просто любовь. Это судьба, - ответил Жак, – Я не собираюсь ее убивать, она сама выберет. Я думаю, что она выберет вечную жизнь рядом со мной. Мне было суждено ждать ее двести лет, отсчитывая с надеждой каждый год, а ей суждено было родиться, чтобы дать мне покой. Я не убью ее, пойми же, я дам ей другую жизнь!
- Я ненавижу тебя за это, - сказал его живой собеседник, судорожно вздыхая, – И ты не должен держать на меня обиду. Если хочешь предложить ей вечную жизнь, прежде попроси ее. Сделай так, чтобы она полюбила тебя.
- Я не спрошу тебя больше о ней, и ты не спрашивай меня об Анне, - сказал бессмертный, – Все будет так, как должно быть.
Оба они замолчали, опять вглядываясь в луну, и каждый думал о своем. Жак думал о давних словах Вальтера, предвещавших ему покой с Анной, а Янош думал как бы ему оградить девушку от Жака, и не находил способа.
- А что чувствуешь в новом теле, когда перерождаешься? – спросил юноша.
- После перерождения ты уже почти не помнишь прошлой жизни – смерть стирает большинство твоих воспоминаний. Второе рождение делает тебя необыкновенно красивым, сильным и ловким. Оно дарует тебе невероятную мудрость. Но красота длится лишь три года, а затем действие зелья начинает сходить на нет, и на коже появляются трещины, а тело сохнет. И хотя сохраняются и гибкость, и мудрость, и сила, на человека ты уже мало походишь. А потом становится скучно, и жизнь поддерживается только несколькими воспоминаниями о прежней жизни, о жизни человека.
- Разве человеческая жизнь лучше?
- Да, я предпочел бы остаться человеком. Я мог бы любить, мог бы иметь семью, я мог бы оплакивать свою мать. Но после второго рождения становится все равно. Не важно, существуешь ли ты или нет, бодрствуешь или же спишь. Вся жизнь напоминает слишком затянувшийся сон, которому нет ни края ни конца.
- Меня тоже это ожидает?
- Да.
- Что же заставляло тебя жить?!
- Мечта о покое с Анной, книги, музыка. Я наблюдал современную жизнь, как зритель наблюдает за игрой актеров. Я видел, как менялись люди, их одежда, образ мышления. Мне жаль Вальтера!
- Почему?
- Потому что современная жизнь кажется ему скучной, а само человеческое существование бессмысленным. У него нет идеи, которая поддерживала бы его в бессмертии. Он несчастнее чем я, его раб.
Оба они поднялись со своих мест и вместе пошли в сторону дома. Они шли вместе, шли молча, лишь иногда перекидываясь порой фраз.
- Читай, - сказал Жак, перед тем как они вошли в дом, – Читай, ведь это единственное что останется в твоей жизни. Вскоре ты станешь одиноким, ты и сейчас одинок. Это дружеский совет, хотя ты мне и не друг, да и не будешь им никогда.
Они вошли в дом. У обоих в душе не было ничего, кроме спокойствия и отчужденности. Ни Вальтер, ни Жак ничего не чувствовали, однако Яношу было приятнее находиться с Жаком, нежели с Вальтером. Пейзажист уже многое узнал из того, что его так интересовало, и он чувствовал, что сегодняшний день прошел не зря.
Каждый из недавних собеседников направился в свои комнаты, а скрип пера Вальтера раздавался до утра, пока солнце не позолотило крышу дома.
Поделиться…


Глава 4

Последний день Анны.

Эти шесть месяцев пробежали слишком быстро. Янош почти не чувствовал теперь времени, потому как каждый день походил на другой, как две капли воды. Вальтер был прав, когда сказал, что для бессмертных времени не существует.
Каждый день начинался с того, что Вальтер гримировал Жака. Затем Жак, набрав из библиотеки различных книг, запирался в своей комнате и выходил уже к полудню. Вальтер все утро сидел в своем маленьком кабинете и писал. Затем Жак или рисовал, или беседовал с Яношем. Вальтер же с полудня и до самого позднего вечера сидел в лаборатории, составляя все новые и новые зелья. Янош иногда заглядывал к нему, но вскоре вид постоянно помешивающегося варева, которое каждый раз было разным, трагическое бормотание Вальтера и его драматические жесты надоели Яношу, и он все реже и реже спускался в подземелье.

***

Янош или спал, или так же, как и Жак, просиживал над книгами. Радости жизни – книги, картины, музыка – были только в комнате художника. И ему стало казаться, что за пределами своей комнаты он находился в глубоком средневековье, а не жил в век, когда мужчина и женщина равны.
Вальтер изготавливал золото из красных глиняных кирпичей, и, выделывая голыми руками из него различные диковины, продавал их в городе. Обычно делал он это по тринадцатым числам. Ночью, когда начинали искрить звезды, алхимик зажигал в подвальчике огромное число свечей в ржавых канделябрах.
- Растолки повитель, - просил маг Яноша, когда тот помогал ему в изготовлении золота.
И Янош толок в железной ступе мелкие розоватые цветочки, будто собранные в шаровидные клубки.
Потом шел черед комка серовато-зеленой грязи, который если расколоть его, начинал пахнуть болотом. Быстро перемешав неприятно пахнущее содержимое ступки, художник спросил:
- А зачем все это? Я думал, что золото делают из ртути. Разве не из свинца получается золото?
- Почему свинец? – усмехнулся Вальтер, – Золото – такая же грязь, как и все вокруг. Какая разница из какой грязи его делать?
- Я думал, что золото все же имеет большую ценность, - улыбнулся юноша.
- А почему? – спросил маг, принимаясь толочь мерзко пахнувший корень, – Какое мне дело, из чего создавать эту грязь, за которую брат убивает брата?
- Из чего же тогда состоит это самое золото? Почему мы добавляем в зелье сорняки, грязь?
- Смотри, - сказал Вальтер, он указал на маленькие ядовитые цветочки, болотную грязь, коренья, и прочие ингредиенты, разложенные на столе, – Видишь, вот эти розовые цветы ядовиты. Это растение обвивает все, до чего только может добраться. Это символ того, что и золото также обвивает своими плетями все сущее. Это грязь – и золото презренная грязь. Видишь корень – он пахнет человеческим потом и кровью. И золото пахнет тем же.
Он смешал все это в ступке, прибавив при этом в месиво зеленую маслянистую жижу, черный камешек угля и белый кристалл горного хрусталя. С силой маг толок все это, и юноша ни как не мог поверить, что дурно пахнувшая жижа превратит аккуратно разложенную горку обломанных кирпичей в золото.
- И это станет золотом? – презрительно скривился Янош.
- Станет, - ответил Вальтер, переливая месиво из ступки на черную материю с пятиконечной звездой на лицевой стороне.
И вот по мановению руки алхимика зеленоватая жижа вскипела, мгновенно загорелась белоснежным светом, будто металл, раскаленный добела. Маленькие капельки искрящейся субстанции поднялись в воздух, и образовали золотой цветок. Еще взмах руки, и теперь на столе лежали готовые золотые серьги, кольца, браслеты.
- Готово, - удовлетворенно прошептал маг, потирая руки, – Теперь осталось отнести их в город и сдать в магазин.
Он сложил украшения в белую тряпицу, аккуратно завернул ее, чтобы ничего не выпало, и пошел в город.

***

Янош не имел права выходить в город один, его обязательно должен был сопровождать либо Вальтер, либо Жак. Янош мог купить все, что ему хотелось. Он покупал книги, старомодную одежду, которую стал носить по настоянию Вальтера, и прочие мелкие радости, которыми давно не баловали себя бессмертные.
Он начал покупать цветы. Он покупал все без разбора: в его комнате стали появляться душистые травы, сирень, потом хризантемы, розы и гладиолусы. Янош покупал музыку всех жанров, какие только мог найти. Он никогда в жизни так много не читал, и когда начал погружаться в выдуманную людьми реальность, воплощенную в книгах, понял чего лишал себя многие годы.
Даже не смотря на цветы, книги, музыку и редкие разговоры с Жаком и Вальтером, Янош чувствовал себя одиноким. Когда он сидел на улице или в душной галерее, и рисовал портреты и пейзажи, он чувствовал себя лучше. Прежняя приязнь к нему Вальтера сменилась вежливой холодностью, а вот с Жаком пейзажист все больше стал сближаться. Хотя нельзя было сказать, что и Жак так нуждался в беседах с ним.
Однажды утром, когда юноша еще спал, а Вальтер как обычно просиживал за бумагами в своем кабинете, в дом с радостными криками ворвался ученик алхимика. Сонный Янош вышел посмотреть что произошло, и, выйдя в гостиную удивленно остановился. Он никогда не видел Жака в таком возбуждении.
Его лицо светилось такой радостью, что трудно было поверить, что еще вчера это лицо омрачала печаль. Кудрявые волосы разметались и запутались. Жак заходил по комнате в вальсе, обхватив вместо партнерши воздух вокруг себя, и кружась из стороны в сторону. Он сделал плавный поклон, и, выпустив из рук своих «партнершу», остановился и выпрямился.
- Я нашел ее! – воскликнул Жак, – Я нашел ее в старом квартале! Я даже не думал, что она может быть там! Она играла со своей сестрой! Они так похожи! Они говорили о том, какой сегодня чудесный день. Потом они играли в прятки, и потом еще во что-то. Я пробыл рядом с ней целый день, она и не заметила меня! Это точно она!
- Что же ты будешь теперь делать? – спросил Вальтер.
- Я? – удивился Жак, будто очнувшись от собственных мыслей, – Я заговорю с ней! А потом она полюбит меня, и мы вместе обретем покой где-нибудь далеко отсюда!
- Мне кажется, что лучше сразу ее убить, - сказал Вальтер.
- Нет! Не нужно ее убивать, я хочу, чтобы она сама выбрала свою судьбу!
- Лучше сразу убить, а потом, когда мы ее оживим, она и полюбит тебя.
- Опять твоя глупая безопасность?! – рассерженно воскликнул Жак, – Думаешь, что если она увидит что я оживший мертвец, она поднимет шум, и нас сожгут?! Нет! Я не хочу убивать ее сейчас, это должен быть ее выбор.
- Как знаешь, - ответил Вальтер, – Но если ты из-за нее попадешь в беду, то на помощь я тебе не приду, будешь сам выпутываться.
- Да, - согласился Жак, – Я пойду к ней сегодня вечером.
Янош вздохнул и попытался было попросить Вальтера воспрепятствовать этой встрече. Но маг лишь усмехнулся, а увидев лицо смертного друга, догадался о его мыслях. Алхимик покачал головой из стороны в сторону и велел юноше ступать в свою комнату. Последний послушался, а Жак направился в горы – художник видел его через окно.

***

Был уже глубокий вечер, когда Анна заканчивала готовить ужин. Летняя кухня находилась снаружи, и смрадный дым, исходящий от котла, растворялся в душном летнем воздухе, так и не долетая до ее лица. Она бросила в котел несколько веточек душистой травы, и перемешала варево. Ее сестра уже спокойно спала в своей кроватке, а родители хлопотали в доме.
Анна еще раз перемешала содержимое котла, и откинула со лба маленький локон. Вдруг за своей спиной она услышала чьи-то легкие шаги. Девушка обернулась. В сумерках она разглядела высокого незнакомца, укутанного в плащ, хотя был июнь. Незнакомец низко склонил голову, но красавица заметила взгляд голубых глаз, внимательно следивших за ней. Незнакомец шагнул к Анне и открыл лицо. Она сощурилась, чтобы лучше рассмотреть незнакомца.
Перед ней был высокий стройный молодой человек с голубыми глазами и светло-каштановыми волосами. От его кожи исходило странное свечение, а сама кожа будто покрылась маленькими трещинками. Она решила, что свечение и трещинки – это действие какого-то крема.
- Вы заблудились? – вежливо спросила девушка.
- Нет, - улыбнулся незнакомец, наклоняя на бок голову и с улыбкой глядя на Анну.
- Вы голодны? – с тревогой спросила Анна.
- Нет, - еще раз ответил он.
- Тогда что Вам нужно? – тихо спросила Анна и попятилась к дому. Она испугалась, уж больно ласковым был голос незнакомца.
- Мой друг рисовал Вас несколько месяцев назад, - сказал юноша и протянул Анне рисунок Яноша, – И я полюбил Вас с первого взгляда!
- Да, Ваш друг рисовал меня, - настороженно ответила она, – Мне, конечно, лестно, что я понравилась Вам, однако, мне лучше уйти.
Она уже собралась уходить, но он в отчаянии схватил ее за руку.
- Неужели ты не понимаешь?! – вскричал он, – Ты – моя судьба, а я твоя!
- Отпустите! – взмолилась она, – Мама! Мама!
Полная светловолосая женщина выбежала на призыв дочери, но незнакомца уже не было.
- Что случилось? – удивилась женщина.
- Ко мне пристал страшный человек, - ответила дочь и расплакалась.

***

Утром, как обычно, Анна проснулась первая, и, выйдя во двор, вскрикнула: к входной двери была привязана корзина с розами. Красные розы были раскиданы по всему кварталу. Нельзя было ступить ногой и не задеть красного нежного лепестка. По улицам с возбужденными криками носились женщины. Они собирали розы в охапки и несли в свои дома. Анна одернула простое серое платье и взяла с асфальта одну розу. Но на стебле цветка остался шип, который уколол палец девушки, едва она прикоснулась к нему. Смущенная, она бросила цветок обратно.
В ту ночь ей чудилось сквозь сон, что в ее комнату пришел незнакомец.
- Ты станешь моей, - шептал он.
- Нет, я не хочу, - будто ответила она.
- Ты должна стать и станешь, - настаивал он, – Ты скоро умрешь, но это хорошо, ведь тогда мы будем вместе.
- Не хочу…
- Каждую ночь я стану приходить к тебе, когда ты спишь. Я стану рассказывать тебе о своей жизни, а ты вскоре полюбишь меня, как тебя полюбил я.
- Нет! – воскликнула Анна, и резко села на постели. Незнакомца нигде не было, и вокруг все осталось таким, каким было, когда она засыпала. Все ей приснилось.
На следующее утро по кварталу были разбросаны белые розы, а красные убрала чья-то невидимая рука. Анна старалась не выходить из дома.
Каждый день цветы сменяли друг друга. Красные розы сменялись белыми, белые розы орхидеями, орхидеи лилиями, а лилии хризантемами. Каждый день одни цветы заменялись другими. Девушка знала, что все это посвящено ей, но боялась даже взглянуть на цветы.
Но ее сестра блаженствовала: она собирала гербарии из множества цветов, она кружилась в цветочном водопаде, она украшала цветами свои волосы.
- Почему ты боишься? – не могла понять маленькая девочка.
- Они все для меня, - призналась ей сестра, – Но они от человека, которого я боюсь, и который, я чувствую, хочет меня погубить!
- Разве может погубить тот, который дарит столько цветов?
- Да, мне кажется, что может!
Цветы уже порядком надоели жителям квартала. Они стали жаловаться, только никто не знал, на кого жаловаться, ведь неизвестно, для кого каждый день разбрасываются миллионы цветов. Каждая незамужняя девушка, которая имела хоть мало-мальски смазливое лицо, пребывала в волнительном восторге: а вдруг цветы посвящены ее красоте? Но никто ничего не знал, а цветы все продолжали появляться.
- Что же ты чувствуешь теперь? – спросил однажды ночью голос незнакомца.
- Мне страшно, - сквозь сон прошептала девушка.
- Разве ты не любишь меня? – удивился голос.
- Нет, не люблю.
- Разве цветы не нравятся тебе?
- Нет, не нравятся.
- Что же мешает тебе полюбить меня?
- Я чувствую тебя, - зашептала она, – Я чувствую этот мерзкий запах полыни, чувствую холод, когда ты рядом. Ты мертвец, а я жива. Я живая, и я хочу жить!
- Ты не будешь жить, - ответил незнакомец, – Ты разделишь мою судьбу – боль моя станет твоей, моя радость перейдет к тебе, а смерть моя будет твоей смертью.
Его голос растаял в воздухе, как и запах полыни, а Анна заснула еще крепче.
Вскоре на пороге своего дома Анна обнаружила маленькую коробочку, перевитую голубой шелковой лентой. С дрожью в руках она распечатала коробочку, и ей на ладонь упала искусно сделанная из серебра птичка. Глаза и клюв птички были украшены маленькими сапфирами, которые на свету поблескивали всеми оттенками голубого.
Старшая сестра отдала подарок младшей. Но каждый день помимо цветов, на пороге дома Анна находила маленькие коробочки, обязательно перевязанные голубой шелковой лентой. На второй день в футляре оказался маленький золотой перстенек с сапфиром, а на следующий день нашли подходящие к перстеньку золотые серьги. Затем был серебряный гребень.
Одни подарки сменяли другие. Соседи стали судачить, что в самую красивую девушку квартала влюбился богач. Все говорили о том, что Анне необычайно повезло, а ее недавние подруги взирали на нее теперь с презрительной завистью. Родители и сестра радовались за нее, но сама Анна не находила себе покоя. Она не спала ночами, потому что ей чудилось, будто кто-то смотрит на нее, когда она спала. Она ничего не могла есть, потому как потеряла покой.
- Я уже скоро стану твоим, - каждую ночь твердил голос, – А ты станешь моей! Моей!
- Я не буду твоей, я живая, а ты мертвый! Отпусти меня, верни мне покой, - говорила она.
- Моей! Моей! Моей! – упрямо твердил голос.
Однажды она сидела на веранде вместе со своей матерью, которая что-то вышивала красными нитками. Дочь сложила руки вместе и смотрела куда-то вдаль. Мать окликнула ее, и Анна обернулась.
- Что с тобой? – удивилась полная женщина, – Уж не по своему принцу вздыхаешь?
- Я хочу тебе кое-что сказать, мама, - сказала девушка, – Мне кажется, что скоро настанет время, и меня не станет.
- С чего ты решила? Ты больна?! – испугалась женщина.
- Нет, мама! – Анна встала, и заходила по веранде в припадке беспокойства, – Мне все кажется, что эти цветы, эти подарки не доведут меня до добра. Ах, мама, что мне делать? Я так не хочу умирать!
Она упала на колени перед матерью и зарыдала. Руки ее тряслись, а шея содрогалась от рыданий.
- Он меня заберет, мама! Он меня заберет, тот страшный человек. От него пахнет полынью, а я терпеть не могу этого запаха. Я чувствую его каждую ночь, каждый день. Мне все время кажется, что пахнет полынью! А ночью, стоит мне только задремать, как над моим ухом я слышу его голос. Ужасный хриплый голос! Он шепчет: «Судьба! Судьба! Судьба!». Какая судьба у меня может быть с призраком! Я уверена, что это тот самый призрак, про которого все говорят в городе! Он разграбляет могилы и таскает трупы из морга! Мамочка, что мне делать?!
Мать раздраженно одернула дочь, и силой усадила на стул.
- Если тебя полюбил хороший человек, значит, нужно выходить замуж! Мужа сейчас не любишь, полюбишь потом. Про какого призрака ты мне твердишь?! Не говори глупостей!
Но Анна со страхом озиралась вокруг. Ей показалось, что она увидела темный силуэт за домом, а потом тень мелькнула и исчезла в проулке.
- Я чувствую полынь, - опять зарыдала Анна.
Она не обращала внимания на слова матери. Ночью Анна заснула беспокойным сном.

***
Жак расхаживал по комнате Яноша, который сидел рядом на кровати.
- Как она может меня полюбить, если она меня совсем не знает? Я пытался с ней заговорить, так почему же она
боится меня? Я слышал ее разговор с ее матерью. Я не знаю, что мне делать. Я пробовал цветы, подарки. И что? Никакого смысла!
- Может, стоит оставить ее в покое? - спросил юноша.
- Нет, разве можно так? – Жак не слушал художника, – Я свожу ее с ума. Вальтер прав. Нужно действовать быстро, иначе она сойдет с ума, и все пойдет прахом.
- Ты убьешь ее?! – вскрикнул смертный.
- А что мне еще остается? – удивился Жак.
- Ты убьешь любимую женщину?
- Ее смерть будет быстрой.
- Она возненавидит тебя. Дай я лучше поговорю с ней, - взмолился Янош.
- Нет, я принял решение!
- Да пойми же ты, ты напугал ее, и она ничего не понимает. Ты должен пойти к ней и рассказать все как есть. Ты должен объяснить ей, что давно любишь ее, и что она предназначена тебе. Но говори мягко и разумно, иначе она действительно сойдет с ума.
- Нет, - тихо ответил Жак, отойдя от юноши как можно дальше, – Я понял теперь – бессмертного способен полюбить только бессмертный. Она живая, значит, думает иначе, осознает все иначе. Она поймет меня, только когда станет подобной мне. Я сделаю все сам, как всегда.
Он открыл окно и, прежде чем Янош успел что-либо сказать, выпрыгнул наружу. Художник еще некоторое время стоял перед окном, он хотел побежать к Вальтеру, и умолять его остановить Жака. Но на него накатила невероятная слабость, а вместе с ней и уверенность, что алхимик для Анны не сделает ничего. Юноша устало опустился на подоконник и остался вглядываться в очертания гор, так как его окно выходило на ущелье.

***

Беспокойства Анны несколько стихли, так как уже несколько дней на улицах ее квартала не появлялось цветов, а на пороге она не находила подарков. Запах полыни, который неотступно следовал за ней уже пять месяцев, перестал ее мучить. Словно ничего никогда не было. Ее родители и сестра разочарованно переговаривались, так как исчезновение подарков от тайного поклонника убило мысль о том, что старшая дочь удачно выйдет замуж. Подруги Анны, которые еще недавно смотрели ей вслед с завистливым презрением, теперь смягчились, и стали с ней приветливы, и с небывалой горечью рассуждали о том, как несчастной бедняжке не повезло, ибо она потеряла богатого поклонника. И еще самое страшное, как утверждало подавляющее большинство подруг, этот самый богатый воздыхатель променял бывшую возлюбленную на девушку более красивую, может даже такую, которую вовсе не нужно завоевывать. Но, не смотря на все эти разговоры, Анна впервые за несколько месяцев чувствовала себя спокойно. Иногда она вспоминала, как жарким летом встретила молодого человека с невероятно большими синими глазами, который рисовал ее. И вспоминала о нем всегда с нежностью, которую, как ни старалась вывести из своей души, вывести не могла. Она знала, что этот молодой человек как-то связан со страшным незнакомцем, который сделал эти пять месяцев для нее адом.
Стоял октябрь. Прежняя душная летняя пора сменилась дождливой осенью. Небо постепенно стало из ярко голубого серым, а иногда и белесым с грязными разводами туч. Воздух становился все прозрачнее и свежее. Пыль, которая в летнюю пору металась от любого движения ветра, теперь вместе с водой осела на землю. Всюду пахло мхом и инеем.
Дожди заполонили землю, и теперь тротуары были полны грязных, но пахнущих свежестью луж. Иногда, правда, выдавался погожий день, но осенняя погода переменчива, и погожий денек к полудню обычно сменялся дождем.
Сегодня Анна встала раньше обычного. Она долго возилась во дворе, с радостью вглядываясь в предрассветные сумерки. Свежий воздух овевал ее лицо, дышалось удивительно легко и свободно. Она куталась в худенькую старую куртку, которую обычно носила дома. Однако даже старая куртка не могла скрыть точеного стана девушки. Она подметала во дворе, кормила кур, копала рыхлую землю, чтобы та напиталась осенней влагой. Красавица работала с радостью, так как тяжелая и упорная работа мешала глупым и ненужным мыслям лезть в голову.
Вскоре встала младшая сестра. Она встретила старшую веселой песней, как обычно случалось каждое утро. Девушка бросила работу и стала играть с сестрой. Они кружились на мокрой дорожке, поросшей мхом. Анне и понять не могла, как она, всегда такая счастливая и беззаботная, несколько месяцев назад серьезно думала, что умрет. Смерть для нее была неким пустым существом, которое заглатывает свою жертву, и не дает ей больше ни радоваться жизни, ни даже мыслить. Смерть – это страшное существо, которое убивает все самое красивое и доброе, неся при этом опустение и печаль.
Но сегодня мысли о смерти не беспокоили ее красивую голову. И можно только завидовать тем людям, мысли которых не несут им огорчений. Можно только представить, как несравненно легче было бы жить, если бы глупый человеческий разум не выдумывал докучливых идей о бытие и конце короткого бытия – смерти.
- Сестрица, достань мне яблоко! – закричала девочка, и указала на самую верхушку дерева, где росло последнее яблоко. Оно было замечательным – с ярко-красными пятнами в соседстве с зеленой плотью. Яблоко было ярким, и даже на расстоянии нескольких метров можно было угадать его вкус. Смотря на него, сразу представлялся медовый сок его мякоти, бегущий по губам того, кому это яблоко достанется. Сразу представлялся запах – терпкий, но одновременно сладкий, словно слились воедино аромат свежего меда и яблоневого цвета.
Анна и сама не знала, как могла пропустить такое дивное яблоко, когда они всей семьей собирали урожай. Она принесла маленькую лестницу, приставила ее к стволу дерева, и залезла на несколько ступенек вверх.
Вдали раздалась пульсирующая музыка, неприятно потревожив свежий осенний воздух. Анна скривилась от отвращения, когда рядом проехала машина, из которой слышалась музыка. Но вскоре пульсирующий звук затих, и красавица снова стала карабкаться по лестнице.
Вот ее рука дотронулась до яблока. Старшая сестра потянулась на цыпочках вверх, пытаясь сорвать яблоко. Она тянулась выше и выше, и подол серого платья слегка приподнялся, обнажились белые прямые ноги. Лестница вдруг качнулась, но Анна балансировала на ней с ловкостью акробата. Она слегка приподняла левую руку и дотянулась до желанного яблока. Девочка внизу рассмеялась и захлопала в ладоши. Анна и сама улыбнулась, предвкушая, радость сестры, когда протянет ей яблоко.
За домом что-то шевельнулось. Мелькнула знакомая тень. Анна заметила ее, но девичьем лице все еще играла улыбка. На девушку накатил резкий запах полыни, и сердце сжалось от страха, но она продолжала улыбаться, чтобы не испугать девочку. Красавица видела лицо Жака. Это лицо больше не скрывалось в тени, оно смотрело прямо на нее. Девочка, стоявшая внизу, не могла его видеть, а потому весело улыбалась, ожидая, когда получит яблоко.
Жак смотрел на Анну с вожделением, будто ждал приза, который станет его собственностью через секунду. Он смотрел в ее лицо, стараясь запомнить каждую черту, жадно ловя каждое изменение в ее мимике. Он, не отрывая от нее взгляда, вытащил из кармана маленькую черную бутылочку. Ученик алхимика откупорил крышку, и из бутылочки вылетел черный вихрь. Он что-то быстро зашептал, и вихрь понесся к Анне. Он приблизился к ней и с хлопком ударился в грудь. Лестница качнулась.
Девушка почувствовала, как в груди больно сдавило, а сердце быстро-быстро застучало. Ей захотелось спать, она услышала, как сердце трепыхнулось один раз, потом еще раз, а затем затихло окончательно. Очень медленно Анна соскользнула с лестницы, и упала навзничь прямо на мокрую землю.
Свежий запах мокрой земли – вот что она почувствовала в последний раз. А встревоженное лицо маленькой девочки оказалось ее последним зрелищем. Анна улыбнулась сестре, словно пытаясь ее успокоить, и закрыла глаза. Сознание стало тяжелеть, на глаза будто набросили покрывало. Анну уносило все дальше и дальше, пока она не исчезла совсем. Яблоко выпало из ее расслабленной руки. Рядом плакала девочка.



Глава 5

- Я сделал это! - воскликнул Жак, входя в комнату Яноша.
- Что ты сделал? – спросил художник, отрываясь от книги.
- Я убил ее! Только что! Она была в своем саду вместе с младшей сестрой. Я даже сам не понял, как смог решиться. Она была рядом – такая красивая, родная, живая. Я понял, что когда мы оживим ее, она станет мне гораздо ближе – наши тела и души будут похожи, и тогда я решился. Но перед тем как убить ее, я несколько дней приходил к ее дому, я размышлял над тем смогу ли я лишить ее жизни или не смогу. Я не знал смогу ли я решиться!
- Ты убил Анну? – тихо спросил юноша.
- Кого же еще?! – раздраженно усмехнулся Жак.
- Где ее тело? - Янош осел на пол и с презрением вгляделся в черты врага.
- Ты осуждаешь меня? – спросил он.
- Я ненавижу тебя, - ответил его собеседник.
- Мне вообще не следовало бы спрашивать твоего мнения, - также тихо сказал ученик мага, отходя от пейзажиста к окну. Он смотрел через стекло на озеро, и старался не смотреть на юношу, который съежился на полу, закрыв руками уши, – Однако за эти несколько недель мы сблизились. Я сам не понимаю, как между нами возникла дружба.
- Между нами нет дружбы, - пробормотал смертный, съежившийся на полу, – Ты мне противен.
- Противен?! – воскликнул Жак, беря Яноша за воротник и сильно встряхивая, – Да что ты знаешь обо мне?!
- Я знаю, что только что ты убил человека. Не просто человека, а любимую женщину!
- Что же ты сделал бы на моем месте?!
- Я бы отступился от нее!
Бессмертный отпустил его воротник, провел рукой по волосам и присел рядом с живым. Он молчал, лишь иногда глубоко вздыхая, и глядел на паркетный пол. Он глубоко задумался, и лишь спустя несколько минут посмотрел на юношу. В глазах этого ожившего покойника, который представлялся чудовищем всем, кто его когда-либо видел, теперь было столько человечности и раскаяния, что его живой собеседник невольно пожалел собеседника бессмертного.
- Я знаю, что поступил неправильно, и быть может, пожалею об этом, - пробормотал Жак, – Но я больше не мог ждать. Что стало бы с ней, если бы я ждал еще несколько десятков лет? Она стала бы старухой, в которой нет желания жить. А еще хуже, если бы она вышла замуж, а я должен был бы навсегда оставить ее, и вместе с ней мечту о счастье и покое? Нет. Друг мой, я так слаб! Я слабее тебя, и я преклоняюсь перед тобой! Ты мог бы оставить ради любимой все, что поддерживало тебя столько лет. А я не могу. Не суди меня, не равняй меня на себя. Всегда помни, что я слабее, и значит, ничтожнее.
- Ее нужно немедленно оживить, - сказал Янош, – Нельзя позволить ей быть мертвой.
- Мы пойдем сегодня ночью. Она в морге. Семья ее оплакивает, и я не желаю мешать им видеть ее в последний раз. Она больше не увидит свою семью, а семья не увидит ее.
Жак поднялся и, больше ни слова не сказав, вышел за дверь. Он направился в покои Вальтера, и художник слышал их крики этажом ниже. Но сейчас юношу волновали не реплики Вальтера, а скорее мысль, что сегодня совершилось убийство самой красивой женщины, которую он когда-либо видел. Как художник он содрогался при мысли, что такая красота ныне мертва, а как человека его мучило желание изменить все, сделать так, чтобы никогда он с Анной и не встречался и не дал бы ожившему мертвецу наводку на то, что девушка живет где-то рядом. Он никогда по-настоящему не понимал и не принимал женщину. Он, прежде всего художник, а женщина, и не важно красивая она или нет, - воплощение картины. Во всех женщинах, с которыми он вообще имел отношения, было что-то своеобразное, иногда прекрасное, иногда ужасное, но было то, что отличало их от других.
В глазах Анны, которую про себя он уже звал по имени, он увидел саму жизнь. Задорную, веселую, сильную и непобедимую жизнь. Не будь черты Анны даже такими совершенными и притягательными, она все равно привлекала бы Яноша, так как это выражение, появись оно и на уродливом лице, было бы прекрасно. Она не привлекала его как женщина, ходя и тело и лицо ее были совершенны, она скорее походила на божество с картины великого мастера, чем на живую девушку.
Ему была противна мысль о том, что этот мерзкий Жак, это воплощение всего самого дурного, что есть в человеке, этот разваливающийся труп смотрит на божественную Анну, как на низменную женщину, которая предназначена лишь ему. Но окончательно Янош возненавидел Жака, когда выяснилось, что Анна мертва. Он понимал, что она оживет вновь, но не мог допустить мысли, что ее хрупкая, по-человечески божественная красота и взгляд, в котором читалась жизненная сила природы, изменится на что-то незнакомое и ужасное. Он боялся, что это божество станет таким же, как Жак. Да, действительно, вскоре она станет похожа на Жака и лицом и телом.

***

Художник давно уже читал маленькую книгу, которая потрясла его больше, чем все увесистые тома вальтеровской библиотеки. Это была книга с пометками натуралиста, побывавшего в Ирландии. И Янош перечитывал лишь две страницы с описанием моря, которые так потрясли его. Он недоумевал как записки обычного человека, не писателя, могли быть такими красочными:
«…Когда на море начинается шторм, ты предчувствуешь его. Твоя кожа дрожит от надвигающейся стихии, ты вдыхаешь солоноватый запах воды. Как мирно и одновременно тягостно на твоей душе! Ты стоишь на черном камне, под тобой морская бездна с доносящимися от нее брызгами. Холодные брызги. Когда они достигают твоей кожи, ты чувствуешь что они живые, что они часть зеленоватого ада, бьющегося под тобой. Те брызги еще сверкают силой на твоей коже, пока, на долю секунды замерев, они не скатятся вниз обычной водой.
А море! Оно предстает перед тобой то нежно голубым, то синим, то зеленым. Его запах – запах сырости, соли и свободы. Море необъятно и всесильно, ибо нет ничего на Земле того, что способно было бы сокрушить его. Протяни руку, и ты почувствуешь, как ветер вздымает волны, ты почувствуешь на руке своей отпечаток ветра. Посмотри на эти тучи, похожие на грязные кружева, которые нависли и над тобой, и над бушующей водой. Подумай, человек, как жалок ты по сравнению с этим морем. Как жалко все человеческое бытие в сравнении с великой силой моря.
Нет ничего прекраснее в этом мире, чем свежий штормовой ветер, диким потоком хлынувший тебе в лицо. Он развевает твои волосы и толкает тебя в зеленую бушующую бездну. Но ты сопротивляешься, ты цепляешься за черный выступ скалы, словно провозглашая ветру, что ты сильнее его. А ветер соглашается, он дует мягче и спокойнее, когда ты цепляешься за скалу, но стоит тебе оторвать руки от выступа и раскинуть их, будто желаешь полететь, как ветер нагрянет с новой силой, и попытается сломать твое тело.
Но ты стоишь на черной скале, волосы твои и одежда развеваются, в ушах свистит ветер, потоки ледяного воздуха цепляются за тело, брызги разлетаются по коже. Ты словно летишь. Ты летишь. Под тобой бушует море, в груди неистово бьется сердце – неизвестно от чего так сильно, может от страха или от восторга. Тебя мало что теперь волнует. Ты не думаешь, ибо все твои мысли сейчас первобытны, а сознание ясно, но не желает мыслить.
Но шторм кончается. Небо очищается от серых туч, и сверкают звезды. Бескрайнее холодное пространство.
Когда кончается шторм, ты успокаиваешься, как зеленая бездна под тобой. А море более не колыхнется, остановившись внезапно. Мысли твои ясны, душа чиста. Все спокойно. Ты спускаешься с черного выступа и идешь своей дорогой. И только тебе решать, какой она будет…».
«И так же будет со мной!» - часто шептал сам себе Янош, когда думал над своей жизнью.
Он становился у окна и всматривался вдаль, где лежала сейчас мертвая девушка, красивее которой он не знал. Янош предвкушал. Там, вдали, мертвым сном спала покойница, похожая красотой на богиню. Что-то темное и страшное было в предвкушении того момента, когда он увидит ее мертвое лицо. Юноша чувствовал, что сейчас, с этого самого дня, когда Анну обрекают на вечность, его жизнь поменяется. Теперь он как в преддверии шторма из записок натуралиста предвкушал скорую грозу, развернувшуюся не на море, а в его собственной жизни.
- Да, мне уже никогда не избежать шторма, - говорил художник, глядя в окно на луну, на горы, – Теперь, я чувствую, моя жизнь сама станет походить на шторм, и пока он не кончится, я не обрету покой.

***

Вальтер согласился этой ночью идти в морг за телом девушки, а уже потом оживить ее. Жак умчался в город, а Вальтер поднялся в комнату Яноша.
- Он скоро нас покинет, - сказал вместо приветствия Вальтер, и уселся в ближайшее кресло.
- Я не буду по нему скучать, - отозвался Янош, – Он убил девушку.
- Человеческая жизнь давно ничего не значит для нас. Мы берем кожу людей, мы знаем строение их тел досконально, а их мысли и чувства кажутся нам бессмысленными.
- Но это же убийство любимой женщины!
- Он любит не ее, а покой, который сможет обрести с ней. А убийство, если оно потом перерастет в иную жизнь, не так уж и ужасно. Да и можно ли назвать это убийством?
- Он отнимет у нее семью, будущее, детей, которые могли бы у нее быть.
- Дети, жизнь – все несущественно, все кратковременно. Он даст ей вечную жизнь, вечное размышление. Она станет мудра, а когда ее красота покинет ее, Жак обретет равную себе. Они будут гармоничны – оба страшные уроды с гниющей плотью и вечной философской сущностью.
- Скажи, а почему ты красив и молод, а Жак так уродлив?
- Меня создал мой учитель, а Жака создал я, - смущенно ответил Вальтер, – Я знал тогда не все ингредиенты для зелья, и потому Жак получился таким, каким ты видишь его сейчас.
- Ты сделаешь Анну вечно прекрасной?
- Зачем? Чтобы она содрогалась каждый раз, когда Жак будет прикасаться своими гниющими пальцами к ее белой идеальной коже? Нет, я сделаю их равными. Да и не знаю я того ингредиента, который бы поддерживал вечную красоту и молодость.
Мне не жалко расставаться с Жаком, ведь он уже не интересен мне. Вскоре ты займешь его место. Мы будем путешествовать, ты увидишь Рим, Париж, я покажу тебе то, что видел сам, и что поразило меня. Ты прочтешь те книги, что сделали меня таким, каков я сейчас. Я покажу тебе прелесть вечной жизни.
- А я стану таким же, как Жак? – испугался Янош, – Я не хочу иметь гниющее тело!
- Успокойся, я постараюсь отыскать нужный ингредиент. Ты будешь так же красив как сейчас. Ты будешь моим другом, собеседником.
- Я сам не знаю, что хочу от жизни. Но я не хочу стареть и болеть. Не хочу терять способность мыслить и рассуждать. Я не желаю ждать, пока смерть нагрянет и унесет все, что я из себя представляю.
- Я спасу тебя от этого, как мой учитель спас меня.
- А кто твой учитель?
- Я расскажу тебе, но позже, - ответил Вальтер, – Смотри, часы бьют двенадцать! Нам пора. Жак вернулся, и я чувствую его порывистое и нервное дыхание этажом ниже. Пора!
Они спустились вниз и вышли наружу. Осенние сумерки давно перешли в ночь, и луна светила опять. Она нынче не разливала свое сияние направо и налево. Нет, сейчас она сияла величественным белым лицом. Яношу показалось, что лунный диск похож на мертвое женское лицо, которое ему предстояло сегодня увидеть – такое же бледное и прекрасное в своем последнем сне.
Звезды рассеялись на черном куполе, а свежий воздух ветром овевал лица троицы. Ночь была тиха и чарующе спокойна, но иногда во тьме слышались приглушенные звуки. То едва слышное шипение, то скрип раздавались с разных сторон. Нельзя было сказать, кто или что эти звуки рождал, ибо ничего нельзя было различить в синей ночной мгле.
Яношу показалось, что вдали он видит белую фигуру, но Жак нечаянно толкнул юношу, и видение растаяло. В воздухе разлился свежий аромат мха и воды. Из озера шли испарения: над водяной гладью поднималось легкое, почти прозрачное облако. Призрачный дым вился и перекручивался, покрывая озеро таинственными видениями. Длинные голые ветви старой ивы раскачивались от сильного ветра, а порывы его, попадая между ветками, издавали свистящие стоны.
В горах был туман. Художник смотрел на ущелье, видневшееся вдали, и чувствовал приближение снега – в свежем воздухе царил сладковато-нежный аромат первого мороза.
Янош, Вальтер и Жак пошли. Теперь они шли медленно. Жак шел первым, затем брел живой, а конец процессии возглавлял Вальтер. Он нес в руках мешок, и напевал на ходу заунывную песню, слов которых Янош разобрать не мог. Они прошли недолго, затем Жак взвалил Яноша к себе на плечо, и они побежали.
Они приблизились к моргу. Алхимик не стал усыплять людей, которые ему встречались, нажатием на их шеи. Он вытащил из кармана маленький сосуд с темной зеленой жидкостью, и легкий дымок, появившийся из горлышка сосуда, мгновенно проникал в человеческие ноздри, и люди валились на землю спящие. Они прошли в самый нижний этаж здания, где хранились трупы, прикрытые белыми и желтыми простынями.
Янош и Вальтер остались стоять в проходе. Жак принялся исследовать трупы. Он подходил к каждой лежанке, быстро откидывал простынь, и, не обнаружив так желаемого, еще быстрее отходил прочь.
Наконец, в комнате осталась лишь одна лежанка, которую не осмотрел Жак. Он судорожно вздохнул, и отодвинул белую ткань от лица покойника. Под простыней оказалась девушка. Художник вздрогнул, а ученик мага довольно кивнул. Это была Анна.
Ее волосы немного отросли с того момента, как Янош видел ее последний раз. Теперь мягкие кудри достигали ее плеч. Нежная матовая кожа теперь стала походить на алебастр. Да и сама девичья фигура напоминала гипсовую статую Венеры, только что сделанную искусной рукой мастера.
Таких выражений на лицах покойных Янош не видел никогда, хотя он вообще мало видел мертвых, пока не познакомился с алхимиком и его другом. У всех покойников из морга было одно выражение – мертвая маска, к которой иногда примешивался страх или боль. Янош вспомнил лица своих родителей, когда видел их в гробах. У отца его был открыт рот, а у матери изумленно приподняты брови, что делало ее мертвое лицо странно неестественным.
Но другое дело было видеть выражение лица Анны. Ее человеческая прелесть никуда не исчезла. Нельзя было сказать, что девушка спала, уж больно спокойно казалось ее лицо. Брови ничего не выражали, но на краях миндалевидных глаз застыли маленькие морщинки, как у улыбающихся людей. Полные губы изогнулись в доброй улыбке. Янош подумал, что именно так выглядят ангелы, когда улыбаются. Он еще подумал, что, быть может, девушка сейчас в лучше месте, и что еще может быть она встретила кого-то, кто ждал ее там. Он почувствовал, что лучше сейчас оставить девичий труп, и дать его похоронить, потому как понимание того, что случится нечто ужасное, если девушку оживить, накатило на него.
Он никогда не верил в Бога. Если он и молился, то скорее говорил сам с собой, обращаясь под именем Бога к своему собственному сознанию. Но теперь, когда он смотрел на счастливое лицо покойной, он подумал, что Бог, скорее всего, есть. Он сам желал быть с Богом, как была с ним эта красивая девушка.
«Боже, не дай им ее оживить! Боже, дай ей успокоиться в могиле, а не стать спутницей того, кто отступил от тебя много лет назад. Они же проклятые! И Жак, и Вальтер – прокляты! Им нет рая, нет твоего слова и нет твоей милости! Я хотел бы верить в тебя, Боже! Я хотел бы верить!»: думал Янош. Но он не находил в своей душе силы поверить. Не мог он откинуть свое здравомыслие, которое всегда преобладало над его сердцем. И затихло в его душе это маленькое просветление, оставив только желание уверовать в то, что над всеми нами есть нечто могущественное и сильное.
Алхимик приблизился к телу Анны, взял ее за плечи, и резко дернул. Голова покойной метнулась в сторону и безжизненно повисла. Тело девушки сейчас напоминало куклу, и художник, горя злостью, хотел закричать, что нельзя тревожить сон покойной, что нужно проявить к ней уважение. Но что-то остановило его, и он остался стоять на месте.
- Не понимаю что в ней особенного? – спросил маг, – Что в ней такого, что ты столько лет ждал ее?
- Она моя, Вальтер, - ответил Жак, – И только моя. В этом и есть любовь – один принадлежит другому. Дай же исполниться тому, что суждено.
- Если она доставит неприятности, - неприятно усмехнулся кудесник, - то ты сам убьешь ее. Согласен?
- Да, - ответил его ученик, – ты отдаешь ее мне? Ты оживишь ее?
- Я оживлю ее, и спустя три года ты уйдешь с ней, и никогда больше не появишься в моей жизни. Ты понял? Ты принимаешь мое условие?
- Принимаю.
Вальтер кивнул, а Жак осторожно завернул девичье тело в простынь и взял ее на руки. Он приобнял ее тело, стараясь чтобы она была как можно ближе к нему.
Жак вышел вместе с Анной за дверь, Алхимик, взяв мешок, остался в комнате, выбирая среди трупов обладателя лучшей кожи. За дверью Жак и Янош оказались наедине. Смертный пытался скрыть презрение, и старался не смотреть прямо на Жака.
- Мне кажется, что это ошибка, - пробормотал юноша, – Я думаю, что она сейчас обрела покой, она счастлива, ведь я вижу это по ее лицу. Ты отнял у нее жизнь, готов ли ты еще отобрать покой?
- Готов, - ответил он, не отрывая взгляда от лица покойной, – Ты хоть представляешь, сколько я ее ждал?! Она моя, и большего я от жизни не возьму.
Маг вышел из комнаты, и все трое побрели наружу. Спящие поныне люди, стали копошиться. Но троица умудрилась пройти незамеченной.
Тучи накрыли звездную длань, и среди темных облаков иногда проглядывалась луна, светившая теперь одиноким желтым глазом. Троица побежала, и на этот раз Янош лежал на плече Вальтера, так как Жак нес труп Анны. Ветер развевал ее волосы, а голова бессильно приподнималась, когда Жак бежал по неровной дороге.
Когда они добрались до дома, уже шел первый снег. Сначала он сыпался в виде маленьких капелек дождя, но потом повалил хлопьями.
Они отнесли тело в подвал и оставили на столе. Янош не решался войти туда, ожидая увидеть нечто страшное. Он боялся увидеть, как несчастная белая плоть девушки будет покорежена, а само красивое тело станет уродливым. Но он не мог спокойно сидеть в своей комнате, и, превозмогая страх, решился войти в подвал, где уже давно орудовали Жак и Вальтер. Юноша спустился в подвал.
Маленькая комната была освещена четырьмя свечами, которые стояли у изголовья девушки. Сама Анна лежала на столе, завернутая в простынь так, что были видны лишь ее плечи и белоснежные руки. Кудри были убраны со лба, а на ее шее висела странная цепочка с кулоном в виде пятиконечной звезды. В камине уже весело потрескивали угли, а кресло, стоявшее рядом с камином казалось необыкновенно уютным. Янош повернул кресло к столу, и уселся на мягкие подушки.
Под столом находилось великое множество банок, бутылок и сосудов причудливой формы. Из маленькой комнатки, которая прилегала к подвалу и в которой хранились снадобья и ингредиенты для зелий, вышел Вальтер. В его руках была толстая черная книга, испещренная непонятными символами, которые Янош принял за руны.
Алхимик прошептал что-то, и возле стола из воздуха появилась большая каменная книжная подставка, сделанная в виде совы, раскрывшей крылья. Маг положил на нее книгу, прошептал что-то опять, и в воздухе появилась горящая свеча. Свеча плавала в воздухе рядом с подставкой, и воск, капающий с нее, чудесным образом испарялся, а не капал на книгу.
Часы в гостиной пробили два часа ночи, и Вальтер начал искать в книге нужную страницу.
- Что это? – спросил Янош.
- Это моя книга с заклинаниями, - ответил кудесник, не отрываясь от книги, – Я сам писал ее четыреста лет назад. Все заклинания в ней – рассказ моего учителя.
- А что это? – Янош указал на пятиконечную звезду на шее Анны.
- Пентаграмма.
Маг подозвал к себе Жака, и тот тоже появился из хранилища, держа в руках большой глиняный кувшин. Он поставил его возле стола и выжидающе посмотрел на Вальтера. Вальтер же, оторвавшись от книги, дал ученику маленькую бутылочку и указал на девичий труп.
Жак приподнял голову Анны и влил в ее рот содержимое бутылки. По губам девушки поплыла черная жидкость, которая оказалась черной кровью.
- Испей из мертвого кубка, - сказал бессмертный, и маленькие огоньки свечей тревожно дернулись, будто от сильного порыва ветра.
Из книги в черной обложке взвился темный призрак. Это был демон с лицом дракона и телом скелета. От страха Янош вздрогнул, и с силой сжал ручки кресла.
Демон выжидательно посмотрел на Вальтера, а потом, увидев девичье тело, вздрогнул в немой радости, и приблизился к ней. Он летал над Анной, касаясь ужасной пастью ее губ и волос. Жак с ревностью смотрел на демона.
А демон все вился и вился вокруг девушки, то целовал ее, то заходился в холодном смехе и опять принимался целовать ледяные губы. Но вот маг поднял правую руку вверх, демон вскрикнул, и неведомая сила возникла в догорающих углях камина, там же возникла невидимая рука. Янош почувствовал эту руку, когда она пронеслась мимо него, и волосы Яноша вскочили, словно от вихря.
Эта невидимая рука схватила демона поперек туловища, и начала тянуть в огонь. Демон упирался, визжал и старался высвободиться. Но рука все тянула его к камину, и силы демона не выдержали. Демон полетел в камин со страшной скоростью. Огонь в камине полыхнул страшным костром, раздался визг, и костер с демоном вдруг исчезли, оставив вместо себя догорающие угли.
Вальтер взял другой сосуд и вылил несколько капель на лоб девушки. Синевато-зеленая жидкость мгновенно испарилась, оставив на мертвом челе маленький венок из плюща.
Потом кудесник взял грязный котел, стоявший под столом. Несколько слов алхимика и котел раскалился добела. В котле возникла жидкость, которая немедленно закипела. Вальтер стал класть в котел пахучие коренья, душистые травы, он подливал в котел из сосудов, и жидкость сильнее и сильнее бурлила. Вот он вылил все содержимое маленькой серебряной бутылочки, и субстанция в котле стала серо-серебристой. Серебристая масса загустела.
Бессмертный обмакнул указательный палец в жидкость, и полученную мазь размазал по лбу и лицу Анны. Мазь, шипя и испаряясь, мгновенно проникла под кожу.
Вальтер опять заглянул в книгу, и, прошептав что-то, отстранился. Жак последовал его примеру.
Над книгой образовалось белое облако. В облаке возникли очертания скелета с косой. На этот раз Янош вскрикнул. Скелет оглянулся на крик, зашипел и пошел на Яноша, но Вальтер встал между скелетом и несчастным юношей.
- Опомнись, Смерть, опомнись! Та, кто тебе нужна, сейчас там! – он указал скелету на стол. Смерть закричала и растаяла, но прежде Вальтер сказал ей, – Мы украли ее у тебя, прости нас!
Вальтер бросил в догорающие угли пучок сухой травы, и по комнате прошел сильный запах полыни. Потом алхимик взял Яноша за руку и подвел к столу. Он вытащил серебряный нож из рукава, и прежде чем юноша успел что-либо сказать, разрезал живую кожу на руке. Кровь из раны потекла прямо в рот покойной, ее веки задрожали, а по коже прошлось легкое свечение, похожее на молнию. Дым от пучка полыни полетел к Анне, и дымчатой струйкой влетел ей в рот. Девушка привстала, закашлялась, и открыла глаза. Несколько секунд она изумленно смотрела вокруг себя. Но, когда она увидела Жака, увидела свое тело на столе в окружении свечей и магических сосудов, она закричала.
- Испей теперь живой крови! – громко сказал над ней Вальтер.
Закричал и Янош. Анна осторожно встала, все еще удивленно глядя вокруг себя. Ее ноги плохо слушались ее – мертвый озноб еще не сошел с ее тела. Она стиснула на груди простынь, и укутанная в нее, прошла по комнате. Художник зачарованно смотрел на нее.
С кожи покойной медленно сходила мертвенная бледность. Кожа теперь стала светиться голубоватым свечением, что делало лицо похожим на лик ангела. Волосы девушки сами собой заблестели тем же магическим голубым свечением. В серых глазах ее мелькнуло прежнее человеческое выражение, и мгновенно пропало. В глазах ее теперь светилась потусторонняя мудрость и сила, которой не бывает у живых. Тело мгновенно обмякло, и Анна едва не упала, но молния опять пробежала по ее коже, и красавица выпрямилась. Необыкновенная грация, походящая на грацию Вальтера, возникла в теле Анны.
- Ты теперь одна из нас, - тихо сказал Вальтер.
Девушка с удивлением посмотрела на него, потом на свою руку. Тонкая ладонь с полупрозрачной кожей светилась во тьме синеватым блеском. Анна вскрикнула. Она не сказала ни слова, но побежала к двери, ведущей наружу. Бессмертная выбежала в гостиную, а потом и на улицу, где шел снег.
Жак хотел побежать за девушкой, но Вальтер взял его за плечо, и замотал головой.
- Оставь ее одну, - пробормотал алхимик, и стал убирать книгу и сосуды обратно в хранилище.
Но Янош не послушался совета мага, он побежал за Анной, и тоже выбежал наружу.
Снег уже кончился, но все пространство заполонил тонкий снежный слой. Озеро блистало в лучах луны, так как тучи снова отступили, и она могла беспрепятственно освещать землю. Ветер ударил холодной струей по всему живому, и мелкий озноб охватил художника. Он юркнул за угол, стараясь, чтобы ожившая покойница его не заметила.
Красавица, словно богиня зимы, ступала по снегу босыми ногами, и в лице ее читалось недоумение из-за того, что она не чувствовала холода. Нет, она чувствовала холод, но он казался ей приятным. Ей нравилась ледяная мягкость снега, и то, как эта мягкость обволакивала ее ноги. Анна приблизилась к старой иве, растущей у озера.
Девушка заглянула в стальную спокойную гладь озера, и увидела свое отражение. Из воды на нее смотрело прекрасное лицо. От кожи исходил синевато-серебристый ореол. Кожа стала на удивление мягкой, хотя из-за свечения можно было подумать, что сделана она изо льда. То же свечение разлилось на плечи и стройные белоснежные ноги. Несколько минут Анна смотрела на свое лицо, с изумлением поглаживая мягкую кожу, пахнувшую полынью.
Потом она взглянула в небо, и неяркий звездный свет хлынул ей лицо. Ветер растрепал волосы, и раскидал их возле прекрасного лица. Тихо и мирно светила луна, а бессмертная все глядела и глядела ввысь, и нельзя было сказать, что выражает ее лицо, уж слишком спокойным и умиротворенным было его выражение.
За углом стоял Янош и не мог отвести глаз от девичьей фигуры. Он видел, как ветер разметал снежинки, и они полетели прочь от земли, и на мгновение застыли перед Анной. Она казалась ему воплощением Природы, цвет ее лица он невольно сравнил со сверканием снега в лунном свете.
Он задыхался от восторга. Он чувствовал сейчас себя первобытным человеком, который впервые увидел загадочную игру огня. Его сердце замирало от восторга при виде Анны, а художник в нем млел, предвкушая, как нарисует ее портрет. Он уже видел как серебристыми тонами четко обчерчивает ее лицо, и как будут играть золотом ее волосы.
Но видимое спокойствие недолго светилось в потусторонне-прекрасном теле. С божественного лица, все еще обращенного к Луне, потекла серебряная слеза. Серебристая капля медленно-медленно потекла из заблестевших глаз по щеке, а потом упала на землю. Анна тихо присела на землю, легла на снег, и ее волосы разметались по снежной полосе. Она закрыла лицо руками и тихо заплакала.
Янош почувствовал, как все у него внутри съежилось, и ему захотелось подойти к ней, успокоить ее. Но он не двинулся с места, а через несколько минут Анна затихла, и до него донеслось ее мерное дыхание. Он вышел из своего укрытия, и подошел к ней.
Она спала, раскинув руки, и ее левая рука запуталась в волосах. Спокойное, дышавшее мудростью лицо, теперь успокоилось вовсе. Теперь, хотя она и была спокойна, но от былого выражения счастья, которое видел в морге Янош, не осталось и следа. В ее лице, в ее теле, которые, хоть и казались умиротворенными, была неведомая ему грусть и тоска. Он знал, что никогда не поймет ее и никогда не сможет осознать причину этой грусти.
К нему подошел Жак, теперь блаженно улыбавшийся. Он подхватил Анну и понес в сторону дома. Янош проводил глазами расслабленное сверкающее тело Анны, и остался сидеть на месте.
Ему так хотелось прикоснуться к бессмертной, понять и полюбить ее, поцеловать бледные губы и волосы. Художник в нем всегда искал идеальную женщину и нашел ее в лице Анны – нашел божество природы и поэзии. Ему так хотелось полюбить эту женщину, назвать ее своей и обрести с ней мир и покой. Он больше не осуждал Жака, он понимал его. И Янош задумался: а если бы ему пообещали бы покой с Анной, удержался бы он и не отнял бы ее жизнь взамен на вечный покой и любовь? Он знал ответ, он поступил бы также, как и ученик алхимика.

Глава 6

Яношу не спалось в ту ночь. Он вошел в третью комнату второго этажа, которая теперь должна была принадлежать Анне. Девушка спала на кровати, а рядом с ней сидел Жак, который гладил ее волосы, и целовал лицо. Юноша почувствовал ревность. Он присел рядом с Жаком и больше не отрывал взгляда от прекрасного девичьего лица.
- Она стала такой красивой, - пробормотал художник. – Хотя, она и была красивой, но теперь она похожа на ангела. Ты тоже был таким?
- Много лет назад, но, разумеется, я никогда не был столь прекрасен. И никакая женщина не будет также красива, - тихо ответил Жак.
- Когда кончится ее красота?
- Через три года, в этот же самый день.
- Почему она спит?! – воскликнул Янош, и провел рукой по лицу Анны.
- Это ее последний сон в этой жизни. Во время сна все человеческое испарится из нее окончательно, и она станет воистину бессмертной. В этом сне мы видим рай, который больше нам недоступен, - ответил Жак. – После второго рождения мы становимся проклятыми, и дальше жизнь течет бесконечным тягостным потоком.
- Я понимаю тебя, - сказал Янош. – Я понимаю тебя, когда ты отнял ее жизнь взамен на покой с ней. Я бы поступил также.
Жак зарычал, и с остервенением притянул к себе спящую девушку. Он со злостью посмотрел на Яноша, и последний отпрянул в страхе.
- Не прикасайся к ней! – закричал Жак. – Она моя и только моя!
Янош закрыл глаза, так как ему вдруг захотелось ударить своего соперника в сухое безобразное лицо. Но он сдержал злость, и спокойно посмотрел на Жака.
- Я постараюсь не претендовать на нее, - тихо ответил Янош. – Но уверен ли ты, что она захочет видеть тебя после того, что ты сотворил с ней? Я в этом сомневаюсь.
Жак вскрикнул, и бросился на Яноша, стараясь задушить его. Но железную хватку Жака прервал сердитый возглас, раздавшийся рядом.
- Ты получил чего хотел, а теперь претендуешь на мое? – тихо спросил Вальтер, растягивая слова. – Не смей убивать его, иначе я убью ее!
Жак мгновенно ослабил хватку, и Янош быстро встал с пола. Жак спокойно поднялся следом, и присел на кровать Анны.
- Я прошу вас уйти, - тихо пробормотал он. – Оставьте меня с моей невестой. Не нужно искушать меня, и приходить сюда. Я ревную, и буду ревновать каждого, кто посмотрит на нее. Не искушайте меня, и я не трону никого.
Вальтер посмотрел на девушку и разочарованно вздохнул.
- Что вы в ней нашли? У нее же кроме красоты ничего нет, - прошептал Вальтер, а потом вышел вместе с Яношем в коридор, оставив Жака наедине со спящей девушкой.
- Она его возненавидит, - усмехнулся Вальтер, когда закрыл дверь в комнату Анны.
Янош молча отправился в свою комнату, хотя видел, что Вальтер желает говорить с ним. Янош не хотел сегодня рассуждать над мыслями и чувствами Вальтера, которые его никогда не затрагивали и не интересовали. Сейчас ему хотелось скорее заснуть, и не видеть больше ни Жака, ни Вальтера, ни даже Анну. Его тянуло к девушке, к ее красоте и бессмертной прелести. Он хотел слышать звук ее голоса, хотел видеть ее лицо. Ему стала интересна даже сама мысль о существовании подобной женщины. Если раньше его привлекало в ней выражение ее лица – исконно человеческое, то теперь заинтересовал блеск мудрости в ее глазах и сверкающая серебристая слеза, стекающая с ее щеки. Он хотел говорить с ней.
Все эти долгие месяцы одиночества казались ему ужасными, он не понимал, как смог выдержать столько дней без дружеской компании интересных ему людей. При появлении Анны он чувствовал легкую радость, ибо она была первым человеком ему интересным, с которым у него будет возможность общаться.
Он заснул, стараясь забыть то, что видел сегодня. Его пораненная рука больно саднила, но боль эта казалась малой платой за оживление девушки.
Настало утро. Мороз разукрасил окна серебряными разводами, похожими на цветы. И теперь через окна проникал веселый солнечный луч, который разветвлялся, и переливался, проникая в комнату через преграду в виде морозных узоров. Янош открыл глаза. Голова страшно болела от недосыпа, но он игнорировал это, и побрел в коридор. Он встал у комнаты Анны, прислушиваясь к тому, что творится за ней. Там был шорох и тихие всхлипы.
Янош собрался было войти, но рядом с ним оказался Вальтер, который преградил ему путь.
- Не ходи к ней, - зашептал Вальтер. – Ее сны сейчас слишком хороши чтобы тревожить их. Дай ей последний раз насладиться сном.
- Где Жак?
- Он ушел еще ночью. Все бродит где-то.
- Я хочу увидеть ее, пока его нет, - сказал Янош, и, не обращая внимания на Вальтера, вошел в комнату.
Анна не спала, как думал Вальтер. Она сидела на кровати, уже одетая в кремовое платье с кружевами, на которых виднелась плесень. Девушка внимательно смотрела на вошедших, и беззвучно плакала. Янош осмотрел комнату. Деревянные стены будто нависали над каждым присутствующим в комнате. Деревянные стены напомнили ему стенки гроба. Кровать была единственной мебелью.
- Что со мной? - прошептала Анна. Ее голос стал более низким, исчезла неловкая хрипотца, которая обычно бывает в человеческом голосе. Ее голос стал более тягучим и напевным, а звук его был мелодичен и строен.
- Ты мертва, - ответил Вальтер.
- Но я не могу быть мертвой! – изумилась она.
- Как тебя зовут? – серьезно посмотрел на нее Вальтер. – Где ты родилась?
- Я не знаю, - ответила она, и испуганно вздрогнула. – Я не помню где я родилась.
- Тебя зовут Анна! – громко прошептал Янош.
- Да, меня зовут Анна, - прошептала девушка в ответ, и встала. – Кто я? Я ничего не помню. Вы – мой родственник? Вчера я проснулась в странном чулане, а потом оказалась на снегу. Мне это снилось, конечно! А потом мне снились еще разные сны, такие красивые и красочные. Мне снился зеленый луг, и маленькая девочка, которая называла меня сестрой. Я должна любить эту девочку, но я ничего не чувствовала. А потом был покой, меня словно не было. Я перестала существовать – это было так прекрасно! А потом я проснулась здесь.
- Ты – бессмертная. Ты умерла несколько дней назад, а я оживил тебя для своего друга. Ты должна любить его, потому что теперь вы с ним неразрывно связаны. Поняла?
- Но я не мертва! – воскликнула она. Потом, всмотревшись в Вальтера, произнесла – Ты такой странный – твоя кожа светится. Я живая, а ты – бессмертный?
- Я бессмертный, ты бессмертная. Мы одинаковы.
- Но я хочу быть живой, - она скривила губы как маленькая девочка. Янош внезапно догадался, что скорое оживление сделало ее такой, и что вскоре это пройдет.
Вальтер протянул ей зеркало. Анна взглянула на свое отражение, вскрикнула, и заплакала.
- Сейчас она как ребенок, - сказал Вальтер, не обращая внимания на плачущую Анну. – К вечеру это пройдет. Побудь с ней пока.
Он вышел, оставив Яноша рядом с Анной. Ее глаза светились мудростью, но губы подрагивали как у испуганного ребенка. Он погладил ее по голове, как успокаивал бы маленькую девочку. Анна доверчиво приникла к его плечу и затихла. Он неуверенно гладил ее руки и голову, а она тихонько сидела рядом.
- Вы все такие странные, - прошептала она, и ему показалось, что в ее голосе странным образом сочетались звук взрослого женского голоса и детская его интонация. – Мне страшно. Я, правда, мертвая?
- Этого совсем не нужно бояться, - тихо ответил он. – Так только говорится – это только слова, на самом деле ты будешь жить вечно.
- Я не помню ничего до сегодняшнего дня. Кем я была, когда была живой?
- Ты была очень красивой девушкой, и я видел тебя, - сказал он. – Ты самая красивая женщина из всех, которых я когда-либо видел.
- Даже в смерти? – удивилась она.
- Даже в смерти, - ответил он.
- Мне не нравится эта простынь, - скривила Анна губы, и указала на простынь, лежавшую возле кровати. – Она пахнет мертвым телом и кровью и полынью и чем-то еще.
- Ты чувствуешь запах простыни? – удивился он. – Я ничего не чувствую, хотя, конечно, простынь грязная.
- Не чувствуешь? – изумилась она. – Она такая противная! От нее пахнет серой и пылью и гнилью. Так пахнет на кладбище – запах склепа!
- Я еще смертный человек, - сказал он. – Ты теперь бессмертная, и ты будешь чувствовать все лучше, чем я. Ты станешь лучше ощущать запахи, лучше слышать и думать.
- А откуда ты это знаешь?
- Мне рассказали, - он поднялся с пола, и отпустил ее руку. – Я должен идти, а ты оставайся здесь. Так будет лучше.
- Я хочу с тобой! Не оставляй меня, - взмолилась она, и обеими руками схватила его руку. – Не оставляй меня в этой комнате!
Он вздохнул, и опять взяв ее руку, повел девушку в свою комнату. Он указал ей на книжную полку, на стопку виниловых пластинок, и попросил выбрать то, что ей нравится. Анна смутилась, и с удивлением повертела в руках большой черный диск.
- Что это? – спросила она. – Мне это почему-то знакомо, но я не могу вспомнить.
- Это диск с музыкой. Смотри, - он взял из ее рук диск, и положил его на патефон, приладил к изрезанной кругами поверхности диска, маленькую иголку. Послышалась музыка.
- Рахманинов, - сказал он, указывая на патефон. Анна внимательно слушала неровные переливы рапсодии, даже немного склоняя голову влево, как обычно делают люди, стараясь лучше понять интересующую их вещь.
- Это напоминает мой сон, - сказала она. – А какая музыка у тебя еще есть?
Он вытаскивал поочередно диски с музыкой, ставя их на воспроизведение. Они слушали заунывные трели джаза, потом слащавую мелодию Берлиоза, которая потом казалась им необычайно мягкой и красивой. За Берлиозом следовал Шуберт, потом очередь достигла будоражащих мелодий Вагнера. Затем они ставили современную музыку на современный плеер, на которую Анна с брезгливостью мотала головой. Но, услышав одну из пульсирующих песенок, начиненную барабанами и ревом исполнителя, Анна велела Яношу оставить эту песню. Она прослушала ее несколько раз, и хотя по ее лицу было видно, что песня кажется ей уродливой, она с каждым мгновением все сильнее проникала в содержание песни.
- Я знаю эту музыку, - пробормотала Анна, указывая на патефон. – Я слышала ее где-то. Да, эта песня играла, когда я умирала. Я вспомнила! Я умерла в саду, и я видела тогда этого Жака. Я вспомнила!
Анна в смятении вскочила на ноги и заходила по комнате. Она нервно подергивала свое платье, шепча бессвязные фразы. Потом она быстро приблизилась к Яношу, который спокойно ждал, пока она успокоится.
- Меня убили? – спросила она. Он кивнул ей. Она потребовала от него полного рассказа своего убийства, оживления, и какая была причина, побудившая Жака убить ее. Янош рассказывал четверть часа, пока девушка сосредоточено слушала его повествование.
- Я пытался предотвратить твое убийство, - пробормотал он.
Она заломила руки, и он подумал, что она опять будет плакать, но она осталась стоять на месте. Ее лицо казалось спокойно, но руки были сжаты с такой силой, что он боялся, как бы ее новая кожа не треснула. Ее лицо оставалось спокойно, и она стояла возле окна.
- Я почти ничего не помню из своей прошлой жизни, - сказала она, глядя в окно, а не на Яноша. – Расскажи мне, кем я была.
- Живой я видел тебя только один раз, – ответил он, – я рисовал тебя тогда. Я художник, и всегда искал необычное в жизни. Я увидел твое лицо, и подумал, что такого лица еще никогда не видел. В твоем лице была сама человечность, сама жизнь. И я говорил тебе уже, что ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел…
- А что ты видишь сейчас в моем лице? – спросила она, и с горькой усмешкой посмотрела на него. От изумления он ахнул – с нее исчезла детская непосредственность, осталась только женская грусть, скользившая в ее глазах.
- Я вижу горе, - пробормотал он, невольно приближаясь к ней. Он погладил ее щеку. – Я вижу печаль, которую подарили тебе вчера вместе со вторым рождением. Я вижу мудрость, и скажу тебе, что у тех двоих, которые бессмертны давно, ни мудрости, ни разума в лице нет.
Она обняла его. Он понял, что в душе у нее сейчас творится нечто неописуемое, и что только он может успокоить ее. Юноша просто обнимал ее, чувствуя, что именно это ей сейчас необходимо.
- Я хочу читать, - прошептала она, высвобождаясь из его объятий. – Сама не знаю почему, но сильно хочу читать. Дай мне книгу.
Он подвел ее к книжным полкам. Художник показывал ей объемистые тома, и рассказывал краткое их содержание. Она кивала ему, иногда просматривая указанные им книги.
Они сидели на полу вместе – она читала книгу, а он смотрел то на нее, то на книгу. На первом этаже били часы, но они не замечали их, поглощенные присутствием друг друга. Янош отметил про себя, что общество Анны ему необыкновенно приятно, и что в ее компании ему становится легко и весело. Он понял, что она имеет вспыльчивый нрав, от которого сама страдает, и что его общество дает ей душевный покой. Они сидели обнявшись как двое детей, впервые обнаружившие, что, оказывается рядом есть друг, к которому можно испытывать дружескую любовь и симпатию. Янош сидел рядом с Анной, но нисколько не интересовался содержанием книги. Он думал о своем, думал о том, что не может разобраться какие чувства в нем пробуждает Анна. Его слегка волновало ее присутствие, белая шея с нежной кожей и пружинистые локоны волос, неестественно красные, полные губы. Но одновременно она была и его другом: он сразу почувствовал к ней дружеское расположение, и осознал, что ему интересна ее душа и разум. Еще он боялся ее: пыл и страсть, с которой она заговорила с ним, показалась ему ужасной.
Она читала долго, стараясь вникнуть в каждое слово. Спустя несколько часов она отложила книгу, и попросила новую.
- Ты хочешь обсудить книгу? – спросил он.
- Мне не с чем сравнивать ее содержание, - буркнула она, и взялась теперь за сочинения Канта. Его работы она читала с большим упоением. Янош и не знал почти ничего о Канте, он даже не знал, составлены ли его труды в этих книгах самим философом, или его последователями. Его это нисколько и не волновало. Она быстро окончила и эту книгу, и садилась за другую, а Янош наблюдал за ней. Она казалась ему воплощением античной статуи, только вот какой статуи он еще не решил. Все идеалы женской красоты – как античной, так и прочих, казались ему уродливыми по сравнению с Анной.
Часы пробили полночь, только тогда Анна оторвалась от книги. Рядом сопел Янош, прислонившись к ней всем телом. Она встала, и осторожно приподняла его. Она сама удивилась силе, которая налила ее маленькие руки и ноги. Ее тело не было мускулистым, но она чувствовала в себе силу, которой позавидовал бы любой взрослый мужчина. Она уложила юношу на кровать, и укрыла его одеялом. Девушка положила книги обратно на полку, и решила немного прогуляться.
Она выпрыгнула наружу через окно в комнате Яноша. Анна погрузилась в мягкий снег по пояс. Холод показался ей приятным, и она с удовольствием разлеглась на снежном бархате. Но вскоре ей это наскучило, и она побежала по снегу. Удивительно, но ее ноги не оставляли на снегу никаких следов, а только мягко взъерошили несколько снежинок на поверхности снежного покрывала. Бессмертная спустилась к озеру, и решила искупаться.
Девушка разделась, и быстро нырнула в спокойную водяную гладь. Вода могла бы показаться любому человеку обжигающе ледяной, но Анне она показалась бодрящей и свежей. Озеро пахло водорослями и мелкими рыбками, которых Анна почувствовала снующими у своих ног.
Она вышла из озера и прошла обратно в комнату юноши. Анна с нежностью погладила смуглую, по сравнению с ее собственной, кожу его лица, и пошла в свою новую комнату. Но прежде она захватила с собой несколько книг, которые могла бы изучить в бессонную ночь.
- Теперь я не вижу снов, - тихо сказала Анна спящему юноше. – Но я надеюсь, что твои сны красочны.
Она прошла в свою комнату, и не выходила из нее до утра. Янош проспал все утро. Вальтер пребывал в своем кабинете, и опять слышался скрип его пера да неясное шептание. Жак так и не возвращался домой.


Глава 7

Эти несколько дней прошли в относительном покое: девушка пребывала в комнате Яноша, болтая о музыке и книгах; Вальтер старался, чтобы Анна не показывалась ему на глаза, и потому постоянно строчил что-то в своем кабинете. Жак не появлялся с тех пор как оживили труп девушки, и Янош думал, что не появляется Жак потому, что его терзает совесть. Анну мало заботило происходящее: ее занятия свелись к постоянному чтению да беседам с юношей. Девушка очень быстро привыкла к своей новой сущности, и приняла и могучую силу своего тела, и идеальную красоту его за должное. Она почти не помнила своей прошлой жизни, и не хотела ее вспоминать, ибо ей хватало того, что она знала: ее убили из-за ее красоты, и виновно во всем то подобие человека, которое девушка встретила в первый день своего второго рождения - Жак.
- Ты помнишь свою сестру, Анна? – спросил у нее как-то Янош.
- Помню только ее лицо, - вспоминая, ответила она. – Может несколько обрывков воспоминаний, где мы играем вместе.
- Ты, быть может, скучаешь по своей прошлой жизни? – с состраданием спросил он.
- Не особенно, - сказала Анна, и взяла в руки новую книгу. – Скажи мне лучше, ты был влюблен в меня, когда я была человеком? – она отвернулась от него, и слегка покраснела, насколько могла позволить ее белая кожа. – Я нравилась тебе как женщина?
- Я считал тебя образцом идеального человека, - он тоже покраснел. – Такая юная, такая красивая. Ты смеялась, когда я встретил тебя, и тогда я понял, что ты идеальна.
- Так я нравилась тебе как женщина или нет? – спросила она настойчиво.
- Я не знаю, может, и нравилась, - ответил он, встав, и отойдя от девушки на несколько метров. – Я не могу в себе разобраться.
- Я читаю одну книгу, в которой рассказывается о любви. Это «Ромео и Джульетта», - сказала она, показывая ему корешок книги. – И там говорится о любви, а я не могу понять, что это такое. Юноше понравилась девушка, и, скорее всего он просто хотел утолить свои человеческие желания. Она, по всей вероятности, тоже. Это понятно мне. Но потом она выходит за него замуж, для чего я не осознаю, а потом еще кончают с собой из-за этой странной «любви». Что такое любовь?
- Ты просишь меня объяснить тебе, что такое любовь?! – недоуменно спросил он. – Это привязанность двух людей к друг другу, привязанность до такой степени сильная, что люди не могут жить друг без друга.
- Привязанность физическая или духовная, или привязанность разума?
- Скорее все вместе, - сказал юноша.
- Нет, я понимаю, что такое любовь, только мне не совсем понятен ее смысл, - пробормотала Анна. – Ведь для продолжения рода нужен только физический контакт, а ничего особенного для этого не нужно. Мне странно думать, что между мужчиной и женщиной может существовать нечто сильнее физического притяжения.
- Да, это называется любовью.
- Тогда скажи мне, как возникает эта «любовь».
- Два человека встречаются, и что-то их притягивает: это может быть красота, ум, или прочее, что отличало бы человека от скучной людской массы. Сердце у влюбленных бьется чаще, они становятся счастливыми.
- Мне нравится с тобой находиться, - вслух рассуждала она. – Ты приятен мне как человек. Я хочу с тобой разговаривать. Между нами любовь?
- Любовь бывает разная – между женщиной и мужчиной, между друзьями, между взрослым и ребенком. У нас с тобой дружеская любовь, - он едва не задохнулся.
- Хорошо, - Анна несколько помрачнела. – А ты чувствовал когда-нибудь любовь к другой женщине? Не дружескую?
- Нет, - подумав, ответил тот. – Я, прежде всего художник, а потому всех женщин оценивал как картины. Мы любуемся картинами, иногда можем даже прикоснуться к холсту, измазанному разноцветными красками, можем вздохнуть запах масляных красок. Мы любим не сами картины, а эмоции и ощущения, которые пробуждают они в нас.
- Иначе, ты любишь меня как картину?
- Самую прекрасную картину, которую создала природа, - улыбнулся он.
- Тогда можно сказать, - задумчиво пробормотала она, - что настоящая любовь, которая возникает между женщиной и мужчиной священна? Не та любовь, которую ты мне описал, а настоящая любовь. Как между Ромео и Джульеттой! Сознание того, что рядом существует тот, кто привлекает и твою душу и твое тело и разум, сама по себе приятна. Но как, может быть, счастлива та, которая осознает, что ее любимый любит и ее, и она является для него таким же… Чудом! Это все похоже на божественную волю, - прошептала она, будто сама не верила своим словам. – Словно Бог пролегает между двумя возлюбленными. Ты веришь в Бога?
- Я пытался, - ответил он. – Я всегда хотел верить в Бога, но не мог.
- И я не верю, - усмехнулась она. – Значит, тот, кто не верит в Бога не может любить?
- Совсем нет, скорее это зависит от сентиментальности человека.
- Я бы хотела любить и быть любимой. Но я не могу! Я чувствую в себе неумение любить, будто на душу легла прозрачная пелена. Я вообще сейчас словно во сне – я могу видеть, думать, но не могу чувствовать полноценно. Такое бывает только с бессмертными?
- Нет, я такой же, как и ты.
Они могли бы разговаривать еще очень долго, но громкий стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. В комнату вошел Жак, и Янош понял почему тот, кто их потревожил так долго отсутствовал.
Кожа Жака как никогда напоминала человеческую, и Янош с содроганием осознал, что на Жаке кожа, взятая у еще живого человека. Волосы его были тщательно причесаны и напудрены, что скрывало их мертвенную тусклость. Трещинок на лице и руках не видно было вовсе, и Жак вполне мог сойти сейчас за живого человека.
Он остановился в нескольких шагах от Анны, заворожено глядя на нее. Собираясь что-то сказать, живой мертвец, бесцельно ловил губами воздух. Девушка внимательно всматривалась в своего собеседника, вспоминая его лицо, а, вспомнив, вскочила рядом.
- Ты Жак? – тихо спросила она.
- Да, я Жак, - ответил он, и протянул к ней руки. – Я столько ждал, и сейчас даже не верится что ты здесь!
Она, не отрывая от него взгляда, прошла несколько раз вокруг него, и Жак смотрел на нее недоуменно. Но девушка изучала его: она внимательно вгляделась в его лицо, окинула взглядом высокую фигуру собеседника.
- У меня осталось мало воспоминаний о прошлой жизни, но я помню этот запах полыни, - она скривила лицо. – Теперь этот запах исходит и из моего тела.
- Такое бывает при оживлении, - ответил он.
- Мне рассказали, почему ты оживил меня, - сказала девушка. – Тебе предсказали что я буду твоей спутницей.
- Да, это так.
- Так я спутницей твоей не буду, да и не желаю. Ты запугал меня, когда я была человеком! Ты преследовал, разбрасывал эти глупые цветы, и совсем извел меня! – кричала она. – Я была счастливой, а теперь совсем не помню прошлого! Я живой труп теперь! Как ты мог?!
Жак молчал. Он выжидал пока девушка успокоится, но она успокаиваться не собиралась. Она кричала, била хрустальные вазы, стоявшие в великом множестве на комоде. Янош смотрел на нее.
- Кто я? - зашептала Анна, и опустилась на пол. – Что вы все со мной сделали? Прошло только несколько дней, а мне кажется, что я живу с вами много лет. И я все время думаю и думаю – в голову лезет столько мыслей. Они совсем забили мне голову!
- Это тоже бывает после превращения, - ответил Жак. – Твое тело изменилось, но изменилось и сознание, став совершенным.
Она промолчала. Несколько минут они стояли, не зная что делать дальше, но потом Анна опять начала кричать на него. Девушка говорила о своей нескончаемой скуке, и о бесчувствие, которое накатило на ее душу. Кричала она и о том, теперь не понимает кто она, и не знает для чего живет. Янош пытался взять ее руку, но разъяренная бессмертная отбросила его в сторону. Он полетел в угол, и решил не вмешиваться в разговор этих двоих. Жак уже не мог терпеть криков девушки, и закрыл ей рот рукой.
Сбросив с себя Жака, Анна сбежала вниз по лестнице, и исчезла во дворе. Из окна Янош видел как девушка со скоростью молнии побежала в сторону города.
- Давно пора, - смотря ей в след сказал Жак. – Пора бы ей уже осознать свою сущность, и перестать бегать от нее. Может свобода поможет ей понять?
Юноша не ответил собеседнику, и побежал к Вальтеру, которого застал в его кабинете. Алхимик разглядывал глобус, и зачеркивал что-то в своих бумагах.
- Что такое? – спросил алхимик у Яноша.
- Она убежала! Мы должны вернуть ее, ведь ее могут убить в городе!
- Ее никто не убьет, но убьет ли она – вот в чем вопрос. Сегодня она узнает что значит быть бессмертной. Ей понравится, и она перестанет думать о человеческой жизни.
Юноша повернулся, и побрел в свою комнату. Сегодня он не спал, перебирая в уме что же могла делать сейчас девушка.

***

Зимняя ночь светла, ибо снег светится серебряным сиянием. Редко кто выходил на улицу. Было холодно, и луна светила сквозь прорехи в тучных облаках. Иногда навевал ветер, разнося снежинки в стороны.
В переулок вышел человек. По статной, уверенно шедшей фигуре, можно было понять, что человек молод. Он курил сигарету, красным угольком светившеюся в мерцании снега.
Человек прошел несколько метров и увидел содрогающуюся женскую фигуру на мерзлой железной скамейке. Он хотел было пройти мимо, но заметил что девушка одета лишь в легкое синее летнее платье. Юноша присел на край скамьи, и участливо положил руку на девичье плечо.
- Выгнали? Пойдем ко мне, – пробормотал он, оценивающе приглядываясь к девушке.
- К тебе? – непонимающе спросила она, и повернулась к собеседнику.
Молодой человек чуть не задохнулся: незнакомка была необычайно красива. Лицо ее казалось серебряным в сиянии снега. Он просто смотрел на нее несколько секунд не зная что делать, а потом притянул к себе красивую страдалицу. Она оттолкнула его, и, не понимая чего от нее хотят, отодвинулась от юноши.
- Я ничего плохого тебе не сделаю, - сказал он. – Разве ты никогда не влюблялась с первого взгляда?
- Ты говоришь о любви? – ее лицо просветлело. – Ты расскажешь мне, что значит любить?
- А тебе никто не говорил? - человек презрительно усмехнулся.
- Мне говорил мой друг. Он сказал, что любовь бывает разной, и у нас с ним дружеская. Но меня всегда интересовала, какая любовь бывает между мужчиной и женщиной. Насколько я поняла, она похожа на божественное проявление…
- Я покажу тебе, какая это любовь, - опять усмехнулся он, и поцеловал девушку. Она сначала дернулась, но потом затихла. Он чувствовал пряный запах, исходящий от ее кожи, и сладковато приторный вкус губ. Нельзя было сказать, что это не было приятно, но он так привык к солоноватому вкусу человеческих губ и пыльному запаху живой плоти, что, почувствовав нечто иное, невольно отпрянул. Незнакомка так и не ответила на его поцелуй, она только сидела с широко раскрытыми от удивления глазами, и смотрела на него.
- Так странно, - пробормотал он.
- Это поцелуй? Мне не понравилось, - сказала она. – А в книгах поцелуй описывается как нечто приятное и возвышенное.
- Кто ты?! – юноша в страхе свалился со скамьи. – Ты призрак? Ты мертвец?!
На девичьем лице прежде было выражение бескрайнего удивления, смешанного с детской непосредственностью. Но когда она услышала, что ее назвали мертвецом, вдруг встала со скамьи и подошла совсем близко к молодому человеку. Она схватила его за воротник с такой силой, что приподняла. Девушка держала его на весу, а он смотрел на ее лицо, и не находил себе места от страха.
Прекрасные черты исказились, и теперь в них проскальзывало холодное презрение и что-то еще, что он никак не мог определить. Серые глаза и в свете ночи сверкали стальным блеском.
Потом незнакомка приблизила к себе лицо юноши и поцеловала его. Она глотала его дыхание, но юноша видел, что она вздрагивала от омерзения. Он сам вдруг расслабился, уступив ее женским чарам, и ответил на поцелуй. Девушка мгновенно это почувствовала, отцепила его губы от своих, и бросила несчастного на скамью.
- Так я мертвец?! Я призрак?! – прошипела она ему в самое лицо.
- Нет, ты ведьма, - прошептал он. – Уйди от меня.
- Я красива?
- Да! – закричал он, а она довольно усмехнулась.
- Твой род слаб, - сказала ведьма уже спокойно. – Вы все живете лишь для того, чтобы удовлетворять свои животные инстинкты. О той любви, о которой рассказывается в книгах, ты не имеешь не малейшего понятия. Я не жалею больше что не могу полюбить. Но мне интересно, и я буду искать ответ на этот вопрос.
Она легко коснулась шеи молодого человека, и тот затих. Анна оставила его распростертое тело лежать на скамье.
Девушка прошла еще несколько метров, а, достигнув высокого здания, прыгнула, и побежала по крыше. Ветер развивал ей волосы, а она все бежала и бежала.

***

Янош сидел на кровати в своей комнате, и ждал. Его охватывало дурное предчувствие того, что девушка вернется еще не скоро. Но скрипнуло открытое окно, и Анна проскользнула в комнату. Ее одежда была грязной, а в некоторых местах висела клочьями. Мороз ворвался вслед за ней, и снежинки заветрелись возле женского силуэта.
Он схватил беглянку за руки, но тут же отпрянул, так как руки были ледяными.
Подруга повела его к кровати, и оба сели.
- Сегодня я впервые убила человека, - пробормотала она. – И что бы ты не говорил, о своем поступке я не жалею.
- Кого ты убила? – тихо спросил он.
- Юношу. Он приставал ко мне. Он говорил о любви, и его слова были правдоподобны. Но затем до меня дошло понимание, что все это лишь фарс, и человеческая любовь есть ничто иное, как бессмыслица.
Она рассказала ему об убийстве, и пейзажист смущенно вздрогнул.
- Мне скорее не стоит говорить тебе о физической любви. Помнишь, как я говорил тебе, что настоящая любовь – совокупность физической, эмоциональной и интеллектуальной любви. Тот человек желал от тебя только физической любви.
- Значит, мне нужно искать настоящую любовь? – недоуменно спросила она.
- Ну почему тебя это так волнует?! Ну что тебе сдалась эта любовь?! – воскликнул он. – Ведь Жак тоже любит тебя!
- Я никогда не смогу почувствовать этого, - ответила девушка. – Я буду чувствовать боль, печаль, страх, но на любовь я уже не способна.
- С чего ты взяла?
- Я слышала, как этот Вальтер говорил Жаку обо мне, - смутилась она. – Он сказал, что Жака я никогда не полюблю, и Жак не любит меня, а просто лелеет мысль о вечном покое. Вальтер сказал, что все мы прокляты, и когда нас оживляют, мы отдаем в уплату за вечную жизнь любовь и память о счастье. Я помню только самое плохое, что было со мной в человеческой жизни – слезы сестры, свою смерть, страх перед Жаком и его ухаживаниями.
- Почему же я не слышал этого разговора?
- Они многое скрывают от тебя, - ответила Анна. – Они боятся, что ты не захочешь становиться бессмертным.
Оба сидели в молчании, пока подруга не обратила к нему просительный взгляд.
- Когда тот юноша целовал меня, я почувствовала отвращение. Такое всегда бывает?
- Нет, такое бывает только тогда, когда целуешься с человеком, который тебе противен.
- Он назвал меня мертвецом, призраком, но ответил на мой поцелуй. Разве я похожа на мертвеца?!
Он посмотрел на прекрасное мертвое лицо с сияющими глазами. Смотрел на горестное ее выражение, на полные кроваво красные губы, на прочие яркие краски ее лица, которые подарило ей второе рождение, и думал. Думал над тем, что ответить.
- Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Ты не мертвец и не призрак, но назвал он тебя из-за того, что красота твоя бесчеловечна.
- Бесчеловечна… - повторила она, будто осознав что-то ужасное, и прошла обратно к открытому окну. Выпрыгнула через ставни, оставив своего живого собеседника смотреть ей вслед.
Ни утром, ни на следующий день Анна не появлялась.