Глава 1. С добрым утром, Слизерин!3 мая 1998 г.
Все кончилось, как страшный сон. Все кончилось… Поверить не могу! Еще пару дней назад я думал, что эта война будет длиться вечно. А теперь…
Меня до сих пор не покидает ощущение нереальности происходящего. Будто я уснул или потерял сознание, оказался на белом Кинг-Кросс, потом снова здесь, а все это забытье продолжает длиться. И как только реальность вернется, беды снова обрушатся на меня и моих друзей. Но если бы это было так, я сейчас не стоял над могилой Фреда, не держал на руках маленького Тедди, оставшегося сиротой, не искал слов для мальчика по имени Денис Криви, которого почти не знал. Но ему нужна была моя поддержка, нужны были какие-то ободряющие фразы о том, что его брат был настоящим героем, что он и многие другие погибли не зря… А у меня ком застрял в горле. Я лишь смог натужно просипеть: «мои соболезнования». Тут, конечно, появилась Джинни, которая теперь не отходила от меня ни на шаг, и нашла, что сказать мальчику, улыбнувшемуся сквозь слезы. Как она сама держится… не понимаю! Я знаю, как сильно она любит каждого из своих братьев. И потерять одного – для нее значит потерять значительную часть своей души.
Люди не понимают, что им делать – то ли оплакивать друзей, родных, то ли поздравлять меня и друг друга с победой. Они растеряны, выбиты из колеи. Мне почему-то стыдно смотреть им всем в глаза, и как-то неловко находиться тут, среди раненых, находящихся на грани жизни и смерти людей, потерявших близких… Мне все время кажется, что это не Воландеморт, а я виноват во всех их бедах. Поручив маленького метаморфа мадам Помфри, я отправился на холм за разрушенным замком. Мне хотелось побыть одному. Возможно, подумать, возможно, поплакать… А может быть, просто растянуться на ковре из душистой сочной зелени и уснуть. Просто уснуть, чтобы открыть глаза и оказаться далеко отсюда, как в пространстве, так и во времени. Проснуться в другой жизни, где я не герой, где меня не знает никто, где самой большой проблемой будет отсутствие денег на новую метлу.
Под старым дубом, у которого я хотел посидеть и подумать, уже обосновались Гермиона и Невилл. Они сидели спиной ко мне, и я уже хотел развернуться, чтобы не мешать их молчаливому уединению, как вдруг девушка обернулась, тепло и немного сочувственно улыбнулась, делая приглашающий жест рукой. Не хотелось обижать ее отказом. Пришлось присоединиться. Но, как ни странно, молчания мы не прервали. И тишина не напрягала, не требовала слов. Мы просто сидели плечом к плечу и смотрели на закатывающееся за горизонт уставшее солнце. Через несколько минут так же тихо и незаметно к нам присоединилась Джинни. Она сначала молча присела рядом, потом положила свою голову на мои колени и почти мгновенно уснула. Я не стал спрашивать, где Рон, Луна, хотя их явно не хватало в этой компании. Мне было даже не интересно, почему Грейнджер и Лонгботтом сидели тут вдвоем. Первый раз за много лет на душе разлились спокойствие и умиротворение. Казалось, ничего не могло потревожить нас в этот момент, даже очередное возрождение Лорда. Но… В нескольких метрах от меня возникла темная фигура; разглядеть, кто это, я не успел. Возможно, это был только плод моего воображения, потому что я уже почти спал. Меня одолела такая лень, что даже пошевелиться было невозможно, не то что схватиться за палочку и потребовать объяснений. Фигура не стала приближаться и несколько секунд стояла неподвижно. Меня окончательно сморил сон, и уже сквозь пелену я услышал длинное, совершенно неизвестное мне заклятие, произнесенное тихим, смутно знакомым голосом.
– Redeat retro, oblitus praesentibus, futura parere…*
Провалившись в темноту, я больше ничего не помнил, не хотел помнить, не мог…
***
4 мая 990 г.
– Салазар! Салазар! Да очнись же ты, Моргана подери!
Меня били по щекам, дергали за волосы и уши. Муть в голове нехотя рассеивалась.
– Салазар Северус Слизерин! Ты меня слышишь?
– Что? – мне все-таки пришлось открыть глаза, чтобы не умереть от побоев. Странное ощущение. Кажется, я знаю эту комнату, просыпаюсь тут каждый день, вижу зеленый бархатный балдахин и эту девчонку лет пятнадцати… Я даже знаю, как ее зовут – Селена.
Но… Все равно, ощущение такое, что это не мои воспоминания, не мой мир, не моя комната, не мое тело.
– Наконец-то! Что с тобой? Ты здоров?
– Селена? – неуверенно произнес я, все же опасаясь, что что-то перепутал. Голова гудела, как после похмелья, в глазах плавали цветные круги.
– Что?
– Нет, нет… Ничего… Почему ты зашла сюда без разрешения?
– Потому что уже полдень! А ты обычно встаешь до рассвета. Я начала беспокоиться, может что-то случилось. А ты просто дрыхнешь без задних ног. Как так можно?
Я сел в кровати и осмотрел комнату. Поймал обеспокоенный взгляд девушки и начал вспоминать.
Моя жизнь до этого момента начала открываться для меня как книга, страница за страницей. Я будто смотрел сотню колдографий за минуту. И мне кажется, что нормальный человек не делает это каждое утро.
Я – Салазар Слизерин. Волшебник восемнадцати с половиной лет. У меня есть младшая сестра Селена, которая сейчас смотрит на меня огромными от удивления изумрудно-зелеными глазами. Наши родители умерли несколько лет назад при странных обстоятельствах. И теперь мы являемся полными владельцами имения Совериснейк**, окруженного непроходимыми болотами. У нас мало друзей и знакомых. Мы – маги, а это плохая рекомендация в наше время. Поэтому и живем на отшибе – ближайшая деревня в нескольких днях пути… если идти пешком, конечно. Сюда никогда не сможет пробраться маггл, да и не каждому волшебнику под силу пробить охранные чары, что поставил мой отец.
Я внимательно посмотрел на мою сестру. Она была нарядно одета. Длинное прямое платье, состоящее из двух цветных полотен – зеленого и белого. Рукава свешиваются чуть ли не до колен, и обшлага расшиты золотыми узорами. Волнистые волосы цвета вороньего крыла высоко забраны вверх и скреплены золотыми шпильками, с россыпями изумрудов, а по обеим сторонам от аккуратненького белого личика спускаются две блестящие пряди. Почему-то мне казалось, что я привык видеть женщин совсем в другом наряде. Но в каком точно, вспомнить не мог.
Я смотрел в ее лицо и от чего-то чувствовал себя неуютно. Через секунду понял почему. Я совсем не помнил, как выгляжу сам. От этого осознания меня бросило в холод. Да что с тобой, Салазар? Как непривычно называть себя таким именем! Что вообще здесь творится?
– Брат, – Селена еще более беспокойно посмотрела на меня. – Я же чувствую, что с тобой что-то не так.
Мне казалось, что я должен вести себя с ней как-то по-особенному, но не знал как. В итоге, я отправил сестру вниз, сославшись на плохое самочувствие, и велел ждать в саду.
Воспоминания снова накатили на меня волной, будто я только сейчас узнал о том, что сегодня мы едем на прием по случаю рождения очередной девочки в семействе Хаффлпафф. Сколько их уже там? Двенадцать?
Увидев в нише с другой стороны кровати зеркало, я тут же направился к нему. Ну, что сказать? Парень, как парень. Высокий, с темными короткими волосами и зелеными глазами, высокий лоб, прямые тонкие губы, сильное, хорошо физически развитое тело… И все-таки чего-то нахватает. Мучительно пытаясь вспомнить чего, я неосознанно потирал лоб.
– Что со мной? – спросил я уже вслух у своего отражения. Но так и не получив ответа, щелкнул пальцами, призывая эльфа-домовика, чтобы помог одеться. У меня было стойкое ощущение, что моя жизнь с сегодняшнего дня кардинально изменится.
______________________________________
* Redeat retro, oblitus praesentibus, futura parere (лат.) – Вернись в прошлое, забудь настоящее, сгинь в будущем
**Совериснейк – sovereign snake (англ.) – повелитель змея
Глава 2. Воспоминания, мороки, легендыВсю дорогу до поместья Хаффлпафф Селена смотрела на меня крайне обеспокоенно. Наверное, чувствовала, что с ее братом что-то не так. А он, то есть я, упрямо отворачивался и смотрел в окно кареты. В пути мы провели не меньше четырех часов, хотя, как маги, могли бы трансгрессировать, пройти по каминной сети или полететь на метлах. Это было бы раз в сто быстрее. Но правила приличия и длинное платье Селены не позволяли сделать ни того, ни другого, ни третьего. Я вспомнил, что она терпеть не может полеты и постоянно волнуется за меня, когда я путешествую таким способом. Вот опять… вспомнил… как будто когда-то давно я этого даже и не знал. Не знал, что люблю летать, зеленый цвет и свою сестру. Еще немного подобных размышлений - и моя голова просто взорвется, как перегретый котел с прыгающим зельем. Зелья… их я тоже, кажется, люблю…
Стоп. Нужно успокоиться и провести сегодняшний день обычно. Ну, или почти обычно. Улыбаться, здороваться, проявлять знаки внимания и… еще много всего. А ломать голову над своим странным состоянием буду уже дома, когда останусь один в тишине.
Мы как раз проезжали долину с большим черным озером справа и густым зловещим лесом по другую сторону дороги, когда в сердце что-то екнуло. Я хорошо знал это место. Знал точно и в этой жизни, и в той, что оставалась где-то на грани подсознания. "Долина вепрей", – вспомнилось мне название местности.* Самих вепрей здесь, конечно, сейчас не было, они обитали в лесу, но один день в году огромное количество этих животных высыпало на открытое пространство и заполняло все, насколько хватало глаз. Они не резвились, не дрались, просто сутки напролет стояли, задрав тяжелые неповоротливые головы вверх, и недовольно обеспокоенно пыхтели.
Маглы давно перестали удивляться такому ритуалу и прекратили попытки охоты в этот день, как-то уж очень страшно даже приближаться к застывшим вепрям. Маги же когда-то придумали легенду, которая вполне может оказаться правдивой. История эта настолько стара, что почти никто ее не помнит.
В ней говорится, что каждый год в этом месте происходит выброс стихийной, исконно природной магии. Земля не способна вобрать в себя силу небес, которая обрушивается на нее. Ей нужен проводник, способный переработать, аккумулировать силу. Но очень долго природа не могла подобрать такого «громоотвода». Раньше, когда Мрачный Лес, как его называют простолюдины, не кишел кабанами, энергия, отражаясь от земли, расплывалась по поверхности. И от этой волны в окрестных поселениях происходили странные, а порой и страшные вещи.
Сходили с ума люди, дети топились в реках и прыгали с башен, рождалась двухголовая скотина, и… появлялись люди со странными способностями. Кто-то обретал возможность предвидеть будущее, кто-то очень быстро начинал богатеть, кто-то приобретал способности к врачеванию. Но это были лишь тусклые отголоски того, что ждало человечество в будущем. Люди почти не контролировали свои силы и пользовались ими лишь интуитивно. Стоило такому человеку на кого-то рассердиться, и на обидчика сразу сыпались неприятности. Стоило кому-нибудь из «одаренных» очень сильно пожелать чего-то, и это, так или иначе, сбывалось.
Поначалу говорили, что это дар свыше, но вскоре все изменилось. Злых мыслей и желаний в то время хватало! Поэтому таких людей начали бояться и старались избегать. Клеймо «одаренных» не хотелось получить никому. Это было хуже проказы. Ты жив и полон сил, но от тебя отворачиваются все, считают тебя опасным. Спустя какое-то время люди, получившие дар, стали скрывать свои способности, как могли, чтобы не стать изгоями, но это тоже плохо получалось, ведь никто из них не умел контролировать выбросы своей стихийной магии.
Однажды осенью четверо сыновей графа, чье поместье находилось в непосредственной близости к долине с озером и лесом по краям, ушли гулять и, заигравшись, оказались у самой воды. В это время как раз поднялся шквал энергии. Дети оказались в самом эпицентре. На берегу озера росли четыре дерева: ива, дуб, тис и клен. Вихри энергии подхватили мальчишек и начали кружить над гладью озера. Каждый из них пытался спасти свою жизнь и, пролетая мимо деревьев, хватался за сухие ветки. Но те ломались и не удерживали бедолаг на месте. Когда магия истощилась, наигравшись вдоволь, она опустила братьев у самой кромки озера, оставив в их руках по одной сломанной палочке. И тут каждый из мальчиков ощутил в себе необыкновенную силу.
О происшествии они не стали рассказывать никому, понимая, что это был бы удар для отца и матери, которые очень любили детей, но вынуждены были бы прогнать их из дома, чтобы не навлечь беду на себя. Втайне от родителей дети стали учиться обуздывать свою магию и пытались понять всю ее суть, чтобы не навредить ни людям, ни себе. В этом им помогали палочки, сорванные когда-то с деревьев. Они были тем самым аккумулятором энергии, которая теперь прочно сидела в каждом из братьев.
Мальчики были старательными и прилежными учениками самой первородной Магии. Они слушали и слышали ее советы и напутствия. Каждый из них умел всего понемногу, но в одной из областей был лучшим среди всех. Так, один из братьев мог четко видеть будущее и стал Первым Пророком; второй мастерски умел превращать одни предметы в другие и стал Первым Чародеем; третий научился перетирать и смешивать травы, камни и другие дары природы, чтобы получать из них отвары, дарившие радость и боль, жизнь и смерть – он стал Первым Зельеваром; а четвертый поначалу никак не мог понять, какой же дар ему преподнесла Магия. Прорицания были для него слишком серьезны, чары – слишком скучны, зельеваренье – слишком кропотливо. И вот, наконец, он понял, что может превращаться в животных. Младший брат стал Первым Анимагом. И счастью его не было предела, потому как ни один из его братьев не умел того, что умел он.
Мальчики выросли и возмужали, стали настоящими магами, но так и не расстались. А после смерти родителей собрали всех «одаренных» в своем замке и стали обучать, как обуздать свою магию. Каждому из учеников братья дали по палочки с тех самых деревьев, что росли у озера. И дело пошло на лад. С каждым годом волшебников становилось все больше, они начали делать добрые дела и помогать окрестным деревням. Казалось бы, жители должны были быть благодарны магам, но во многих зародилась зависть. Никто из них так и не понял, как люди обретают волшебные способности.
В это время младший из братьев начал понимать, что вскоре все люди в их местности, а потом и во всем мире, поймут, как заполучить магические способности. И тогда, наверняка, появятся люди, умнее и сильнее их с братьями. В мужчине взыграла гордыня, он стал размышлять, как бы сделать так, чтобы этого не произошло. И вот однажды, превратившись в вепря, он созвал всех кабанов, которых смог найти в окрестностях, в долину. Животные могут вобрать в себя магическую энергию, но не могут ее использовать, как люди. Поэтому весь поток силы поглотила толпа вепрей, и в тот год ни один человек не был «одарен». Но и младший брат не вернулся тогда в свой дом. Магия наказала его за жадность и оставила навсегда в теле животного, перестала изливаться на землю.
С тех пор из года в год маг-вепрь приходит в долину, пытаясь вымолить прощения у небес, а вместе с ним и его стадо. Но прошло уже много лет, а чуда не происходит. Люди же теперь разделены на магов и маглов. И одним никогда не понять других.
Вспоминая эту легенду, я молчал и хмурился, прислонившись лбом к холодному стеклу окна. Селена задремала от мерного покачивания. А в мой разум вторглась странная картинка. Будто в долине, у самого озера, стоит красивый величественный замок с башнями и башенками, арками и переходами, тайными ходами и большим полем для квиддича - популярность этой игры в последнее время набирает обороты. Тряхнув головой, я сбросил морок и только сейчас заметил, что мы давно уже преодолели долину вепрей и почти приехали в поместье Хаффлпафф.
*«Хогвартс» в переводе с некоторого древнего языка означает «долина вепрей»
Глава 3. Четыре магаЕсть люди увлекающиеся и люди преувеличенно увлеченные. Хотя переход из одной стадии в другую заметить крайне сложно.
Бывает, смотришь на человека – хороший зельевар, талантливый ученый, увлеченный своим делом. Он с энтузиазмом беседует с такими же подкованными в этой науке людьми, как и он сам, ударяется в дискуссии о своей специализации, и ты просто кожей чувствуешь, что пройдет некоторое время, и его имя загремит на весь мир. А через десяток лет зайдешь в его, когда-то светлую, просторную, с идеально чистыми котлами, лабораторию… и ужаснешься!
Твой знакомый превращается к своим тридцати годам в ссохшуюся летучую мышь с впалыми щекам, сальными, давно не мытыми волосами, маниакальным взглядом и низким полушепотом вместо прежде звонкого и бодрого голоса. Он давно забыл друзей и месяцами не вылезает из полуподвала – зловещего и дурно пахнущего всякими ингредиентами, самым безобидным из которых можно назвать желчь гарпий. За это время он не создал семью, не завел домового эльфа и не продолжил дело отца, как всегда мечтал. Он слишком увлекся своими зельями, стал нелюдим и может думать только о том, как лучше для новой модификации зелья нарезать клубни шелкогранника – соломкой или кубиками. Да, он слишком увлекся и просто забыл обо всем на свете.
Но это достаточно категоричный вариант. Возможны и другие. Вот, например, миссис Анна Хаффлпафф. Она увлеклась рождением и воспитанием детей. И, кажется, поставила себе цель произвести, наконец, на свет мальчика. У старшей ее дочери – Сьюзен - уже двое взрослых детей. А на прошлой неделе к нам снова прилетел их семейный филин Старк с приглашением на смотрины очередной малышки. Шестнадцатая женщина в семье - это если не считать пять лет назад почившую тещу! Бедный мистер Хаффлпафф!!! Он уже давно перестал спорить с женой и тайком брать у моего отца контрацептивные зелья. Они, как ни странно, не имели ни какого действия на полненькую, пышущую здоровьем и добродушием Анну.
Эта семья всегда отличалась теплотой и радостью. В мои детские годы мы с Селеной часто бывали в гостях в поместье Фюнффегель*. Тут всегда царила атмосфера спокойствия и любви. И это несмотря на то, что в доме всегда находился минимум один младенец и еще целая толпа детей разных возрастов.
Семья Хаффлпафф была своеобразным детским садом для окрестных магических семей. Родители, совершенно не опасаясь за здоровье и благополучие детей, отправляли своих отпрысков в поместье на несколько дней, если вдруг появлялись неотложные дела, не терпящие присутствия в доме малышей. С нами так и происходило. Отец был лучшим зельеваром Королевства. Поэтому к нему часто приезжали по личным и тайным делам самые разные люди. Мы с сестрой, конечно, были окружены вниманием, теплом и имели немало развлечений в собственном доме, но не настолько, насколько дети семьи Хаффлпафф.
Хотя, можно отдать должное родителям, они сами взялись за наше обучение, а не нанимали гувернеров, как это стало модно в последнее время. У отца почти в любое время находилось несколько минут для меня, чтобы объяснить свойства того или иного зелья, а у матери – разучить с Селеной какое-нибудь замысловатое заклинание. Мы очень любили родителей. Как же неуютно ступать на порог Фюнффегель без них. Так непривычно чувствовать пустоту позади. Раньше, махнув рукой на все приличия, мы неслись по высоким каменным ступеням в распростертые руки тетушки Анны, а родители, снисходительно улыбаясь, шли следом, чтобы обязательно просить прощения у миссис Хаффлпафф за наше поведение.
Добродушная толстушка, как и прежде, стоит у открытой двери, но ни я, ни Селена не срываемся с места, а чинно ступаем, глядя себе под ноги. Будто теперь, потеряв родителей, мы встали на их место и должны вести себя именно так. Как взрослые, обстоятельные, почтенные люди.
– Деточки мои, – начинает охать Анна. – Проходите. Как я рада, что вы все-таки приняли приглашение. Рози и Ханна уже соскучились по вам.
Меня передернуло от одного воспоминания о близняшках, всплывшего в голове. Они с Селеной одного возраста, но, в отличие от нее, были неугомонными пустоголовыми болтушками. Сестрички всегда пытались вовлечь меня в свои игры и шалости, которые были сплошь девчачьими, и мне все это было жутко неинтересно. Хотя за то время, что мы не были в поместье, девочки, возможно, изменились. Что весьма сомнительно.
– Селена, детка, – тем временем квохтала хозяйка дома. – Ты так исхудала. Что вы делаете там в своем болоте? Давно бы уже перебрались на свет Божий.
– Это поместье наших родителей, – прервал я ее, пожалуй, излишне резко. Так, что миссис Хаффлпафф с укоризной посмотрела на меня.
– Ты стал совсем взрослым, Салли. Уже не тот мальчишка, что помогал мне собирать шалфей и белоглазы у опушки Мрачного леса. Пожалуй, мне даже не стоит называть тебя так…
– Что вы, – я тут же пошел на попятную. – Тетушка Анна, простите меня… просто…
– Я понимаю, Салазар, понимаю, мальчик мой. Потерять родителей – это очень страшно. Но не стоит замыкаться в себе и таить злость на весь мир. Срок траура уже давно прошел. Я думаю, нам все же нужно как можно быстрее сыграть свадьбу.
– Свадьбу? – я аж поперхнулся от неожиданности. И как ни старался, никак не мог вызвать ни какой ассоциации в памяти.
Но моего удивления не заметили ни миссис Хаффлпафф, ни Селена. К воротам уже подъезжала новая карета, и обе дамы с интересом разглядывали это истинное произведение искусства.
Изящный, бронзового цвета четырехколесный крытый экипаж с полукруглым навесным козырьком над сиденьем кучера, которого и в помине не было. Повозку везли фестралы. Ни Селена, ни Анна их не видели, поэтому думали, что карета едет сама по себе. А вот мне, к сожалению, все же удавалось видеть этих слегка жутковатых созданий.
Дверцу кареты, как и полагается, украшал фамильный герб, которого я раньше никогда не видел. На ультрамариново-синем полотне красовался роскошный орел, держащий в лапах волшебную палочку и свиток пергамента. Как только повозка остановилась, он сложил прежде распахнутые крылья и склонил голову на бок, позволяя пассажирам выйти наружу.
Первым из кареты показался невысокий, широкоплечий мужчина с рыжеватой аккуратно стриженой бородкой и румяными щеками. Он был одет в щегольский красно-золотой костюм и бархатный берет с неестественно длинным пером, доходящим почти до пояса. В этот раз память Салазара Слизерина, или того, кто им сейчас был, не подвела. Этот мужчина, всего на пару лет старше меня самого, весельчак Рик. С самого детства мы были лучшими друзьями, но вот уже пять лет, как он уехал куда-то на поиски своего счастья и изредка писал из разных уголков света. Конечно, всем и всегда он представлялся чрезвычайно серьезно: Годрик Гай Гриффиндор, наследник древнейшего рода магов Королевства. Но для меня он всегда был и остается Риком.
Учтиво поклонившись миссис Хаффлпафф, он тут же развернулся, чтобы помочь выбраться из кареты своей спутнице. Увидев ее, я первым делом подумал, что если бы она была кандидаткой в мои жены, то свадьбу можно было бы сыграть хоть завтра.
Статная, почти на голову выше Годрика, с идеальной белой кожей и темно-каштановыми волосами. Платье было скроено не по моде, но смотрелось на девушке как влитое – узкие рукава с пышными фонариками на плечах, глубокое декольте и блестящая синяя бархатная ткань, расшитая то ли жемчугом, то ли какими-то сверкающими бусинками, прямая, слегка расклешенная к полу юбка, позволяющая лишь удобно и нешироко шагать.
Девушка с улыбкой приняла помощь Гриффиндора и стала подниматься по лестнице. Шла она удивительно легко, чуть придерживая юбку. Но лишь настолько, чтобы из-под полы показывался изящный сапожок, затянутый бронзового цвета шнурком, наверняка по самое голенище. Увидев меня, Рик тут же что-то зашептал спутнице на ухо, и она подняла на меня свои глаза. Пока гостья была далеко, я еще не мог разглядеть их, но уже точно знал, что они имеют цвет корицы. Откуда такая уверенность?.. Сам не знаю.
Но догадка моя тут же подтвердилась, когда Годрик представил девушку как Ровену Рэйвенкло. Она присела в изящном книксене и, не соблюдая этикет, внимательно посмотрела на меня, будто почтение было отдано вовсе не хозяйке и ее дому, а мне лично.
– Ах, как неожиданно, лорд Гриффиндор, – всплеснула руками Анна. – Давно вы вернулись?
– Только вчера, миссис Хаффлпафф, – улыбнулся мой друг в ответ. – Услышал, что вы даете прием и имел наглость прийти без приглашения, да еще и привезти с собой Леди Ровену. Она дочь очень влиятельных магов на юге Франции. Я долго жил у них и взялся сопроводить девушку в нелегком путешествии.
Все это время спутница Рика молчала и продолжала смотреть на меня. Анна пригласила нас в дом, не переставая расспрашивать Годрика о его странствиях и приключениях.
– Лорд Гриффиндор, – не выдержала наконец «дочь влиятельных магов». – А вы не могли бы представить мне ваших друзей?
– Ох, леди, прошу прощения. Я так соскучился по обществу Анны, что совсем забыл о приличиях. Это мой давний друг – Салазар Слизерин, а это – его сестра Селена. Хозяйка этого поместья – Анна Хаффлпафф, а вот, кажется, и самая красивая из ее дочерей.
Я посмотрел туда, куда указал Рик, и судорожно вздохнул. Хельга Хаффлпафф была действительно наделена той истинной древней красотой, какую имели первые женщины, надевшие шелка.
Черно-желтое платье облегало ее прекрасную фигуру. Классическую форму песочных часов ничуть не портило отсутствие той худобы, что была у той же Ровены. Она не была полненькой, а уж тем более толстой. Годрик бы назвал ее аппетитной. Медного цвета волосы были заколоты в мудреную прическу, украшенную лентами, в тон наряду. Большие миндалевидные глаза и аккуратненький носик, ямочки на щеках и нежные веснушки дополняли образ первой красавицы этого дома.
«А вот и невеста, – услужливо подсказала память. – Еще когда родители были живы, а вы были детьми и неплохо ладили, отцы заключили договор о том, что по достижении совершеннолетия Хельги вы обвенчаетесь».
Девушка чинно подошла к нам, хотя - я чувствовал - ей из последних сил приходиться сдерживаться, чтобы не подбежать и не обнять Годрика, а заодно меня и Селену.
Когда с приветствиями и представлениями было закончено, Анна отправила нас к остальным гостям, где уже собрались все гости, а сама отправилась на второй этаж, готовиться к выходу в свет с новорожденной дочкой. Селена учтиво извинилась и убежала к своим подругам. Рози и Ханна уже с нетерпением звали ее к себе.
Вчетвером мы перешагнули порог уютного, хоть и большого, помещения, освещенного волшебными несгорающими свечами под самым потолком, называемого здесь бальной залой. На противоположной стене висело громадное зеркало в бронзовой раме. Взглянув на него, я на секунду замер.
Четыре человека, четыре молодых и полных надежд мага, четыре цвета - зеленый, желтый, красный и синий, четыре… Мне кажется, что я на мгновение нырнул в другую свою жизнь. Четыре флага, четыре герба - змея, барсук, лев и орел, четыре длинных стола, за которыми сидят дети, и небо… вместо потолка - небо… свечи витают прямо в воздухе, освещая Большой Обеденный Зал школы волшебства и чародейства.… Очнувшись от столь странного видения, я окончательно убедился, что совсем недавно у меня была совершенно другая жизнь, другой дом, другая семья, другое время. Но как я попал в тело Салазара Слизерина? И почему три человека, что стоят сейчас рядом со мной, так мне знакомы? Как вспомнить мне ТУ жизнь и как в нее вернуться? И стоит ли возвращаться? Почему-то мне кажется, что она была не такой безоблачной и счастливой, как хотелось бы думать.
И, наконец, почему никто из моих спутников не одергивает меня? Ведь я стою как вкопанный и смотрю в зеркало уже не меньше минуты. Переведя взгляд на Хельгу, стоявшую рядом, я понял причину. Они находятся в таком же замешательстве, что и я.
____________
*Фюнффегель - Fünf Vögel – пять птиц. (нем.)
Глава 4. Начало путиПрием шел своим чередом, новый член семьи, малышка Тая, уже отправилась спать, вместе с Анной, которая заметно устала в шумной разновозрастной компании. А гости продолжали вальсировать под звуки волшебного оркестра и вкушать неиссякаемые потоки яств, предложенных хозяевами. Кубки сами наполнялись, блюда не оставались надолго пустыми. Генрих Хаффлпафф вымученно улыбался и продолжал принимать поздравления с появлением в его семье еще одной чудесной крошки. Мы немного побеседовали с ним, осторожно обходя тему моих родителей, и он ушел вглубь залы.
Мне было нестерпимо скучно и хотелось скорее отправиться домой, чтобы остаться одному и обдумать все, что произошло со мной за самый странный день в моей жизни. Рик вместе со своей знакомой давно удалились в сад и о чем-то увлеченно беседовали, а я стоял на балконе, пил ароматное красное вино с собственных виноградников семьи Хаффлпафф и наблюдал за ними. Девушка была поистине прелестна. Точеная фигурка, выгодно оправленная в прекрасный наряд, плавные движения рук и нежная улыбка.
Что же такое знакомое мне чувствуется в леди Рэйвенкло? Походка? Взгляд? Осанка? Нет, все не то. Внешне она мне вряд ли знакома. Голос? Характер? Наклон головы? Тоже нет. Я никогда прежде не видел эту французскую волшебницу. Но где-то в душе все-таки сидело необъяснимое чувство чего-то не просто знакомого, а почти родного. Будто мы когда-то давно прошли с ней огонь и воду, стали не просто друзьями, а почти родными. Мысли и чувства путались, голова и сердце разрывались от напряжения и ощущения недосказанности, неизвестности, неправильности происходящего. Так что, когда ко мне подошла Хельга и тронула за плечо, я чуть не подскочил от неожиданности.
– Как ты? Выглядишь уставшим и измученным. Продолжаешь переживать из-за родителей? – она говорила мягко, успокаивающе, но вместе с тем, быстро, будто боялась, что я перебью ее.
– Нет. Что ты, – начал было я, но понял, что рассказывать девушке сейчас о своем потерянном состоянии – не лучший выход. Поэтому все-таки наклонил голову и немного отвернулся. – Хотя, ты права.
– Салазар, послушай, это произошло больше двух лет назад, пора забыть, принять. Не стоит копаться в той истории, это может быть опасно для тебя. Но и замыкаться, прятаться от мира – не выход. Ты лучший зельевар. Тебя учил сам Северус Слизерин, а это имя гремело на весь мир! Твоя фамилия – это пропуск в высшие круги общества. Тебе нужно продолжить дело отца, пока о нем не забыли. Возобнови связи, изучи его бумаги. Это будет лучшим подарком твоим родителям.
Пока она говорила, во мне закипала злость. Хельга была хорошей и милой девушкой, даже, кажется, любила меня. И до всей этой истории со смертью старших Слизеринов у нас были прекрасные отношения. Мы были детьми: устраивали романтические вечера, которые заканчивались дракой подушками, летали наперегонки. Но вдруг моя жизнь перевернулась с ног на голову, и все чувства к ней будто остались в прошлой жизни. Я повзрослел за один день, а Хельга осталась той же девчонкой с медными волосами и нежной кожей. Она была мила, обаятельна, но что-то важное в наших отношениях ушло, пропало, будто его и не было никогда. Хельга, ах, милая Хельга. Как объяснить тебе, как рассказать, что я уже и не знаю, я ли это. Ты примешь все это за помешательство на почве горя от потери родителей. Да, что там говорить, ты заботишься вовсе не обо мне и моем благополучии. Ты просто поскорее хочешь замуж, да не за кого-нибудь, а за лучшего зельевара Королевства. И возможно ты даже любишь того Салазара Слизерина, которого знала раньше, возможно и не только из-за его положения и таланта. Но как объяснить тебе, что мы с ним разные люди?
Только вот одна твоя фраза меня все-таки насторожила. Копаться в этом деле опасно? Почему? В памяти снова начали всплывать какие-то картинки из прошлого, но они были настолько нечеткими и мимолетными, что мне не удалось ухватить ни одну из них и развернуть клубок воспоминаний. Да и думать сейчас на эту тему совсем не хотелось. Голова и так раскалывалась.
– Салазар, Хельга, спускайтесь к нам, – улыбнулся Рик, отвлекая, наконец, меня от тяжелых внутренних метаний. – Ровена рассказывает крайне интересные вещи.
Мы переглянулись с Хаффлпафф и безмолвно пообещали друг другу, что обязательно вернемся к этому разговору.
В саду было прохладно и дурманящее приятно пахло какими-то экзотическими цветами. Рэйвенкло сидела на плетеной лавочке и смущенно разглаживала несуществующие складки на идеальном платье. Кажется, Хельга заметила, какой неподдельный интерес я испытываю к заезжей волшебнице и почти с вызовом взялась за мою согнутую в локте руку. У француженки этот жест не вызвал ничего, кроме чуть насмешливой улыбки. Ровена была всего на пару лет старше Хельги, но уже вошла в тот возраст, когда демонстративные жесты такого рода вызывают лишь умиление. Тем более что ума гостье было не занимать, и она наверняка уже просчитала все роли, разыгранные в этом спектакле, совершенно точно припрятав козырной туз в рукаве.
Хорошо зная Годрика, я вполне мог предположить, что этих двоих связывает не только нежная дружба и обещание, данное Гриффиндором родителям Ровены. Не смотря на свою отнюдь не донжуанскую внешность, Рик всегда пользовался у девушек популярностью. Руку даю на отсечение, что время в дороге они коротали совсем не в светских беседах. Однако, смотря на саму волшебницу, у меня не возникало ощущения, что она питает к нему особенно нежные чувства. Скорее, просто дорожное увлечение, возможность хорошо провести время. За нежные чувства Годрика я не переживал, влюблялся он довольно быстро, но так же быстро и охладевал к своим избранницам. Он не был особенно ветреным, и если любил, то самозабвенно и ярко. Просто ему не везло на женщин, или Рик просто не понимал, чего они хотят. А Ровена совершенно точно не была той единственной, с кем он мог пройти всю жизнь рука об руку. И они оба это понимали.
– Так что вы хотели нам рассказать? – спросил я, отвлекаясь от созерцания друга и его спутницы.
– Дело в том, что во Франции сейчас начали появляться специализированные школы волшебства, – начала Рэйвенкло. – СОВы(* Совет Одухотворенных Волшебников - прим. автора) полагают, что домашнее обучение слишком узко специализирует молодых волшебников. Сын зельевара будет зельеваром, дочь пророчицы – пророчицей, даже если у них нет такой явной склонности к данному направлению. Тем самым, возможно, мы губим многие таланты будущих поколений. Для этого было создано несколько небольших колледжей для детей колдунов, в которых преподают самые разнообразные дисциплины опытные маги.
– Ровена предлагает нам попробовать пролоббировать такую инициативу и в наших краях, – перебил француженку Годрик.
– Это довольно интересно, – согласился я с кажущимся безразличием. – И даже имеет кое-какие плюсы.
– Плюсов огромное количество, – у Рэйвенкло загорелись глаза. Кажется, ее задело мое отношение к этому вопросу. Что ж, леди, у меня тоже есть кое-какие уловки. Неожиданно мне самому стало интересно заманить эту синюю птичку в свои силки. И совсем забыв о присутствующей тут собственной невесте, начал флиртовать с гостьей. Пока незаметно, едва ощутимо лишь для нас двоих. Хельга даже не почувствовала этого, сама отпустила мою руку и начала внимательно слушать доводы девушки.
– Во-первых, это школы, куда дети уезжают на несколько месяцев в году. В это время, родители спокойно могут заниматься своими делами, не боясь, что отпрыски натворят что-то не поправимое. Смертность юных магов значительно уменьшилась во Франции, с появлением таких школ. Из-за недогляда дети разбивались на метлах, травились ядами и так далее. Во-вторых, мы действительно сможем вырастить новый сорт магов, которые будут уметь все. Вот скажите, Салазар, кроме как варить зелья, вы умеете что-то еще? Пусть не настолько совершенно, но хотя бы так, чтобы не подвергнуть опасности окружающих?
– Например? – насмешливо спросил я.
– Например, устроить такой праздник, с необычайно вкусным столом и отличной музыкой, как это сделало уважаемое семейство Хаффлпафф? Или защитить себя в бою посредством заклинаний? Пусть даже не в бою, а при нападении каких-нибудь разбойников, хорошо владеющих палочками?
Я смутился. Пожалуй, она была права. Кроме своих любимых зелий, я мало чем мог похвастаться в магическом искусстве. Даже превратить ложку в черпак для меня было высшим знанием трансфигурации.
– Вот так то, – легко и не зло рассмеялась Ровена. Поэтому-то такие школы будут очень популярны, интересны и актуальны в наше время, а может и много-много лет спустя. А их создателей будут восхвалять и почитать.
– Вы правы, леди Рэйвенкло, вы, конечно, правы! – вдруг с восторгом воскликнула Хельга. От нее я никак не ожидал такого всплеска. – Я всю жизнь хотела научиться прорицать, но никто из моих родственников не обладал в достаточной мере таким талантом, чтоб обучить меня. Поэтому я в совершенстве знаю магию растений и домашнего быта, но глубоко несчастна в том, что не могу раскрыть для себя тайны будущего. Идея о создании школы – бесподобна! Ах, как бы я хотела сама учиться в такой!
– Знаете, что, друзья, – подал голос Рик. – Я вижу, всем нам пришлась по душе эта идея. Я говорил Ровене, что тут мы точно найдем союзников. Ведь ее путешествие – это не просто увеселительная прогулка. Она привезла в наши края новое знание и хороший опыт. Последние пару лет леди Рэйвенкло как раз училась в одном из таких колледжей и окончила его с отличием. А теперь, хочет и здесь, в Англии, организовать что-то подобное. Я согласился быть всецело ее помощником и союзником, и вижу, что вы тоже не против заняться этой инициативой. Так что же? Вы согласны возложить это бремя на свои молодые плечи?
Годрик поднял бокал, ожидая, когда и наши поднимутся в знак согласия. Хрусталь в руках четырех магов тихим мелодичным звоном возвестил о новом союзе.
Остаток вечера мы провели в обсуждении тонкостей нашего начинания. К кому СОВете обратиться за поддержкой, какие предметы ввести, кого привлечь как преподавателей, а кого, как студентов, где построить саму школу и как организовать учебный процесс. Мы настолько увлеклись нашими мечтами, что совсем не заметили, как все гости разъехались, и перевалило уже далеко за полночь.
На балкон вышла Ингрид, старшая из сестер Хельги.
– Салазар, – она обратилась ко мне. – Селена вместе с девочками уже уснула. Так что, предлагаю вам не будить ее, а остаться на ночь у нас. Надеюсь, никакие дела не зовут вас срочно в путь?
– Нет, что вы, – я спешно поклонился и поблагодарил женщину за предложение остаться.
Ингрид хитро улыбнулась сестре и ушла с балкона.
– Я покажу, ваши комнаты, – с едва сдерживаемой улыбкой сказала Хельга и направилась к замку.
Кажется, я один не понял этих улыбок и ухмылок, потому что Ровена чуть прищурилась, внимательно глядя в спину хозяйке, а Рик, дружески похлопал меня по плечу.
Моя комната оказалась небольшой, но вполне удобной, а что самое главное – знакомой с детства. Кровать с балдахином, стол с резными ножками. На нем стоял самонаполняющийся графин, несколько пузатых бокалов, пепельница…
Осмотр был прерван требовательным стуком в окно. Серая сова лениво опустилась на подоконник и протянула маленькую записку, привязанную к лапе.
Кому это понадобилось мне писать в такое время? Сначала промелькнула мысль о тайном свидании… Ровена? Хельга? Но ожидания мои не оправдались. А лицо от удивления, наверняка, вытянулось еще сильнее.
«Северус и Анжелика Слизерин были убиты магглами, у меня есть доказательства. N».
Больше на листке ничего не было.
Глава 5. Ожидания, оправдания, обманыМногие думают, что мысли - это всего лишь химические реакции в голове; кто-то утверждает, что это слова Бога, направляющие человека. Я же всегда считал, что сознание - это сосуд, а мысли - жидкость в нем. Тебя занимают какие-то идеи и умозаключения, ты прокручиваешь в голове ход минувших событий или выстраиваешь свои действия в будущем, а мысли, как разнородные, разноцветные жидкости в котле зельевара то всплывают наружу, то погружаются на дно. Но самое интересное начинается, когда какая-то новая мысль оказывается слишком большой для твоей головы. Но она настолько значима и важна для тебя, что как ни крути, приходиться терпеть ее присутствие в своем котле. Но так как сосуд сознания не расширить никакими магическими способами, часть дум выливается из него, теряется навсегда или на время, пока эта новая объемистая мысль не исчерпает себя. Ах, придумать бы такой сосуд, в который можно было бы сбрасывать часть своих дум, чтобы не терять их вовсе...
Но пока дойдет до этого изобретения, я должен ненадолго отложить свои нравственные метания по поводу поиска себя и переключиться на новую загадку, которая уже вытеснила все остальные мысли из моего сознания.
Кто же такой этот N и что он знает про смерть родителей?
Я несколько раз проверил записку на тайные надписи или скрытые сообщения. Ничего не выходило, да и почтальон, принесший ее, улетучился быстрее, чем я смог понять, откуда он появился. Загадка настолько мучила меня, что я не заметил, как в мою комнату кто-то вошел. Свечи не горели, я достаточно привык к темноте залов Совериснейка, чтобы не ощущать себя неуютно. Вошедший, когда я его все-таки обнаружил, уже стоял у края кровати, в то время, как я сидел за столом у все еще открытого окна.
- Вы не простудетесь, мой друг? - нежный голос выдал личность ночного гостя. Проклятая записка сделала меня чрезвычайно невнимательным – Хелену я узнал только когда она заговорила.
- Нет, леди, я привык к сквознякам. А вот за ваше здоровье я бы побеспокоился. Вам не спится?
Закрыв и, на всякий случай, зашторив окно, я погрузил комнату в полный мрак. Зашелестела ткань.
- Да, я не сплю уже несколько ночей, - девушка подошла ближе и говорила так тихо, что не будь я Слизерином, мог бы подумать, что это всего лишь шорох платья. Голос ее еле заметно дрожал, она волновалась и под черной накидкой была полностью обнажена. До меня наконец начал доходить смысл ее визита.
- Хелена, вам нужна какая-нибудь настойка? - спросил я первое, что пришло в голову. Мое смущение было не меньше ее, к своим восемнадцати годам я еще ни разу не был с девушкой. Родители воспитали нас в строгости, а после их смерти я и вовсе решил на всю жизнь остаться отшельником и не заводить ни жены, ни детей. Тяжелый разговор с Хаффлпаффами по поводу расторжения помолвки, заключенной за несколько недель до таинственного исчезновения родителей, я все время откладывал на потом – небольшая трусость, которую я позволял себе, оправдывая ее жалостью к этим прекрасным людям. А теперь вот, Хелена сама пришла и предлагает себя. Что делать и как поступить в этой ситуации я не представлял, тем более, что сосуд моих мыслей и так был переполнен.
- Нет, Салазар, мне не помогут настойки и порошки... Мне можешь помочь только ты, - она положила свои руки ко мне на грудь, начала медленно расшнуровывать рубашку. Мои руки остановили ее, мой голос произнес: "не сейчас"... и все это практически без участия меня самого. Тело само сделало выбор между желанием, которое уже просыпалось где-то внутри, и честью, которая всегда оставалась при мне.
- Но...
- Послушай, девочка, - я говорил как умудренный опытом старик, не подбирая слова, а находя их без особой сложности. - Ты самый прекрасный цветок, который я когда-либо видел. Мне не хочется срезать его слишком рано. Все это случится в свое время, не здесь и не так. Пойми, я не сторонюсь тебя и все еще считаю своей невестой, но...
Она разрыдалась, упав на мою грудь. Кажется, этот безумный поступок дался ей с великим трудом, а теперь все силы разом оставили ее.
- Хелена, Хелена...
Я пытался достучаться до ее разума, обнял и обнаружил, что шорох ткани, который послышался в самом начале разговора - это было не простое движение.
Сами собой руки мои скользнули ниже, осезая милые формы, потом выше, и сильнее прижимая трясущуюся в рыданиях девушку. Я и не заметил, когда слезы ее прекратились, а дрожь стала мельче, дыхание стало сипловатым и нервным. В это мгновение стало понятно нам обоим - еще немного и ничего нельзя будет остановить. Собравшись с силами, я отошел от Хелены, нащупал на полу накидку и опустил ее на плечи девушки.
Она молчала. Взгляд ощутимо прожигал мрак, разделяющий нас и доставлял мне непонятные ощущения - разочарование и гордость, знание того, что все сделано правильно и болезненное чувство упущенного момента.
- Прости. Слишком многое случилось за последнее время, мне нужно кое в чем разобраться... а потом, все ночи и все дни своей жизни я разделю с тобой... обещаю.
Это заведомо лживое обещание далось мне отчего-то легко. Хелена все так же молча кивнула и быстро вышла из комнаты. А мое седце не покидала какая-то заноза, засевшая там в миг, когда мои руки касались ее тела. Будто это уже было, не раз и ни два. Но не со мной, не с Салазаром Северусом Слизерином. А с тем, кем я был раньше. Не в силах совладать с собой, я с приглушенным воплем кинулся на кровать. Что это? Оставь меня! Я устал! Дай хотя бы разобраться с тем, что происходит здесь и сейчас!
***
Утро начало уже пробиваться сквозь шторы, когда меня наконец накрыл долгожданный сон.
Я не успел решить, что я буду делать со всем, что сейчас навалилось на меня. Просто в мгновение перенесся куда-то, ощущая телом воздушную легкость и спокойствие, такое долгожданное и необходимое, что хотелось остаться здесь навсегда.
А где, собственно, "здесь"?
Я огляделся, выхватывая из мглистой пустоты образы разрушенного замка, выжженого леса, разломленного моста и людей. Я не знал никого из них, я пролетал мимо, чувствуя их горе, смешанное с радостью, отчаяние и ликование, грусть, безысходность и одновременно блаженство. Кто они, и что делают здесь? Чему радуются и о чем печалятся? Я не находил ответа в лицах и уносился вместе с ветром куда-то вглубь этого праздничного траура.
В конце своего пути я оказался в небольшой, чудом уцелевшей комнате подземелий замка. Тут стояло четыре кровати, а дальний угол был завален всевозможной мебелью, которой раньше, видимо, были обставлены апартаменты: столики и стулья, котлы, шкафы с разбитыми стеклами и прочий мусор. Все это создавало неуютную атмосферу распада и разрухи. Когда-то все эти вещи служили людям, а теперь их будто огромной метлой в порыве ярости сгребли в кучу. Меня всегда удивляло то, как люди бережно относятся к новым вещам до первого скола на кружке, до первой щербинки на ножке дивана... а потом, часто слышишь фразу "да, что ему сделается". И когда вещь полностью приходит в негодность, ее отправляют в отставку. У каждой вещи есть душа, как говаривала моя мама. Она часто находила на дорогах какой-нибудь колченогий стульчик и давала ему вторую жизнь, с помощью магии и своей фантазии превращая его в подставку для цветов или в домик для птиц.
А эти вещи долго верой и правдой служили обитателям замка. Это было видно по истертым столешницам и запылившимся стеклам; как печать оставались на предметах чувства и события многих поколений. Но так же ясно было и то, что хозяева не сами смели их в угол, это сделал кто-то другой, более жестокий и страшный. Он не жалел ни камни, ни дерево, ни души. Он был поглащен этим разрушением... Мне представилась эта картина так ясно, что в душе защемило.
Но меня отвлекли от раздумий две женщины, тихо вошедшие в комнату. Первая - высокая и строгая, одетая так скромно, но достойно, что мне сразу представилось, что она преподаватель, хотя, я совершенно точно никогда не видел ее прежде. Она беспокойно теребила в руках свою волшебную палочку и было видно, что внутри нее борятся десятки разных чувств, сильнейшим из которых было недоумение.
- Молли, я ничего не могу с этим поделать, - тихо произнесла она сломленным, скрипучим голосом.
- Не понимаю, как это так? Не может быть, что бы ты не знала как исправить положение! - ответила вторая, рыжеволосая и полненькая. Ее глаза распухли от слез, и казалось, что она вот-вот снова разрыдается.
- Мерлин Великий, - в отчаянии выдохнула первая. Силы мгновенно оставили женщину и вся ее стальная выдержка в мгновение рассыпалась, словно жемчужины и порвавшейся нити бус. Она, не в силах больше стоять, ослабла и присела на край одной из кроватей, спрятав лицо в ладонях.
- Миневра, что с тобой? - глаза толстушки округлились от удивления.
- Я устала, Молли, я больше не могу! Целый год я была сильной, я чувствовала на своих плечах ответственость за детей и за весь мир. Я не представляю, как Он нес это бремя всю жизнь. Как он не сошел с ума, как находил слова и выходы из всех ситуаций. А я не смогла... не уберегла... не оправдала его надежд!
Женщина плакала, превращалась из сильной и уверенной в маленькую, сгорбившуюся и несчастную. Мне так захотелось узнать побольше ее историю, узнать о ком она говорит с таким уважением и любовью. Но едва я сделал попытку приблизиться к ней, как что-то словно потянуло меня за мантию назад.
За несколько мгновений я проделал путешествие от того замка до спальни в поместье Хаффлпафф. Меня словно выдернули из сна с такой силой, что в груди образовался вакуум и какое-то время было невозможно дышать.
Единственный образ, оставшийся в моей голове - замок. Его величие, даже в таком, полуразрушенном состоянии. Я ясно представил себе, каким прекрасным он был до этой катастрофы. Именно такой величественной и неповторимой должна быть первая школа для волшебников в Англии!
--------
и небольшой бонус от меня в счет редкого появления глав
http://s40.radikal.ru/i087/1307/5e/e63a9b4b46a5.jpg
Глава 6. Одинаковые сныОдин из кошмаров человечества – самостоятельный выбор. В детстве за нас выбирают родители, в старости – дети. В промежутке, в этом большом и в то же время крошечном мгновении под названием взрослая жизнь мы должны делать выбор сами. Ежедневно, ежеминутно, возможно, даже не замечая этого, мы соглашаемся на одно и отвергаем другое. Кажется, что свобода выбора дана свыше, это благодать и радость, дарованная каждому, в этом все люди равны. И кто-то скажет, что лишать этого дара неправильно, жестоко. Для кого-то, возможно, это и так. А вы никогда не встречали людей просто не способных выбирать? Тех, кто мечется от одного к другому и обратно, не в силах понять ни своих желаний, ни выгоды, ни правильности выбора. В наше время развелось огромное количество Буридановых ослов, стоящих между двумя стогами сена, и, не в силах выбрать, помирающих от голода. Это в наше-то время, с не таким уж большим ассортиментом искушений. А что будет потом, много столетий спустя? Когда зло и добро не будут такими уж явными критериями выбора, у каждого поступка будет множество объяснений и интерпретаций? Что выберите вы тогда – благородство или рациональный ум? Доброту или доблесть? Чистоту крови, или талант, вырастивший себя сам?
Я никогда не верил в то, что человек, выросший в семье маглов, может стать хорошим волшебником. Мы, маги, научившиеся управляться с волшебной палочкой раньше, чем держать ложку, способны понять и взрастить в себе настоящее чудо. Мы привыкли к магии, мы считаем ее неотъемлемой частью своей жизни и способны сделать этот мир лучше. Другие, те, в ком способности открываются в дали от магического сообщества, не способны оценить великих возможностей. Они относятся к волшебству как к ярмарочному фокусу. Они создают из воздуха цветы и превращают деревянные ложки в столовое серебро. Они не видят дна океана, под названием Магия. И отблески на поверхности принимают за изумруды и сапфиры, хотя настоящие драгоценности много глубже.
Все это я пытался доказать Годрику, уговаривая не принимать в нашу будущую школу грязнокровок. Хельга и Ровена не принимали участия в этом споре. Они говорили в сторонке о чем-то своем, но все же краем глаза я поминутно замечал, как при упоминании маглорожденных француженка морщиться.
О своем сне я так никому и не рассказал, хотя всю эту неделю, проведенную мной в поместье Хаффлпафф, он возвращался каждую ночь. Мы с Селеной решили воспользоваться гостеприимством и остаться здесь подольше. Сестра соскучилась по общению с ровесниками, а я решил, что идею с магической школой не стоит откладывать в долгий ящик. Каждое утро мы вчетвером выходили в сад и до поздних сумерек строили планы. У нас уже был готов список предметов для преподавания и прекрасный план будущего замка. Мы все неожиданно живо и без споров представили себе Школу, создали небольшой макет здания, со всеми коридорами и лестницами, переходами, подвалами и подсобными помещениями. На это ушло не меньше трех дней, но проделанной работой каждый остался более, чем доволен. Сегодня же речь пошла о разделении учащихся. Может быть, сейчас, в первые годы после открытия, детей будет не так уж и много, всех их можно будет разместить в одной башне. Но мы же строили школу на века. А с каждым новым набором, учеников будет все больше. Тогда Ровена предложила разделить юных магов по факультетам, и дабы увековечить память об Основателях, то есть о нас, каждый из факультетов назвать нашими именами. Идея показалась нам очень интересной. Француженка тут же заявила, что на ее факультете будут учиться самые умные. Хелена решила, что у нее будут самые трудолюбивые. Теперь они в стороне рассуждали, не будет ли среди их факультетов противостояния? Ведь умные становятся таковыми чаще всего благодаря своему трудолюбию. Из обрывков фраз я понял, что к качествам будущих хаффлпаффцев добавлены еще верность и честность, а райвенкловцы будут в дополнение остроумными и творческими.
Нам же с Риком достался нелегкий выбор. Какими качествами будут обладать наши ученики? Какие критерии выставить нам?
– Храбрость и благородство – вот, что я ценю в людях! – говорил он.
– Безрассудство и жертвенность, я бы сказал.
– Не передергивай, Салазар! Лучше подумай о своих ребятах, какими будут они?
Очередная ночь-путешествие вымотала меня окончательно. К тому же, никаких новостей от таинственного N, не было. А как найти его, я не знал. Надежда на то, что у моих окон снова появится сова с письмом, была еще одной причиной моей задержки в поместье. Может быть, даже более весомой, чем планы о Школе. Вследствие всего этого я был в дурном настроении и деление детей по личным качествам, казалось мне глупостью. Зная о своем превосходстве над другими в той или иной области, они будут спорить, драться, ссориться. Не лучше ли оставить все как есть? Но решение уже было принято, а сил спорить у меня не было. Оставалось смириться. И первое, что пришло мне в голову, я выпалил, не задумываясь.
– Они будут чистокровными!
Вот тут то и начался наш спор. Годрик доказывал мне, что лишать маглорожденных права обучаться в нашей школе – чистоплюйство и ханжество. А у меня в голове вертелось еще одно слово, что-то типа «эманация», но это было совсем из другой оперы и я не стал копошиться в итак неустойчивой памяти.
– Что за шум? – к нам подошла Ровена. Сегодня на ней было сапфирового цвета платье, беспощадно обтягивающее все прекрасные изгибы тела. Она, как и обычно, двигалась настолько плавно и изящно, будто не шла по бренной земле, а парила над ней гордой орлицей.
– Миледи, я не могу убедить нашего друга в том, что каждый человек, вне зависимости от происхождения, должен иметь право учиться в нашей Школе, – начал Рик.
– Да, я против! Потому как... – Француженка не дала мне договорить.
– Что значит «против»?! Вы считаете, что высшие силы, дарующие тому или иному человеку магию, способны ошибиться? Кто бы не распределял волшебство среди людей, в нем намного больше мудрости, чем в вас, дорогой друг. – Она не повышала голоса, не хмурила брови, но в интонации, в каких-то неуловимых нотках, жестах и, главное, в глазах, чувствовалась такая сталь, что я с трудом сдержался, чтобы не отпрянуть. – Послушайте, Салазар, я считала вас несколько умнее. Посудите сами, сейчас, оставаясь без присмотра, те маги, кому не посчастливилось родиться в чистокровной семье, вынуждены быть изгоями в своих домах. Они не способны научиться сами тому, чему мы научим их в школе. Они будут в сотню раз полезнее обществу с багажом знаний, нежели на тех самых ярмарочных площадях, заставляя ребятню смеяться и кидать в них камни.
Ее тирада была на столько убедительна и серьезна, что я даже устыдился своих слов. Кажется, Ровена не закончила, но я уже примирительно поднял руки.
– Хорошо, хорошо, милая леди. Я сдаюсь и беру свои слова обратно. Мои ученики будут предприимчивы, амбициозны и находчивы. Вас устроит такой список качеств.
– Более чем, – француженка последний раз взглянула на меня с недовольством и отошла к макету замка.
Весь оставшийся день неприятное напряжение по-прежнему висело в воздухе. И я подумал, что своими словами как-то обидел Рейвенкло, поэтому перед ужином улучил момент и застал ее в одиночестве ее в саду.
– Ровена…
Она испуганно обернулась, напряглась всем телом, будто птица, сложив крылья, готовая броситься в бездну. Не увидев врага, девушка расслабилась и вежливо улыбнулась.
– Я только хотел извиниться, если затронул какие-то ваши чувства…
–Что вы имеете в виду? – Искренне удивилась она.
– Сегодня утром, разговор о грязнокровках.
Француженка снова поморщилась. И в этом движении сквозило что-то необыкновенно родное и близкое, что мне стоило невиданных усилий не прижать девушку к себе. Что это? Откуда эти чувства?
– Ничего страшного, Салазар. Я не хотела показаться грубой… Если честно, последние несколько месяцев я сама не своя. Это началось еще до поездки сюда. Да и вообще, меня будто что-то звало в эти земли. И вот я тут, а легче не стало. Эти сны… они выматывают меня! Знали бы вы, сколько времени я трачу на маскирующие чары! Эти круги под глазами…
Она не договорила, спохватившись, что жалуется малознакомому человеку. Не другу даже, а деловому партнеру. Но мне уже было все равно.
– Какие сны? Ровена, какие?
– О, это не интересно, Салазар. Это глупые кошмары.
– Расскажите, умоляю!
Девушка нахмурилась, и только сейчас я заметил, что крепко сжимаю ее запястья. Но у меня не было времени на то, чтобы просить прощение.
– Мне снится замок, – нерешительно начала она. – Разрушеный замок. А я витаю над ним. За то время, что сон повторяется, я смогла понять, что там была война. Много раненых и убитых. Плачущая мать над могилой сына, совсем маленький мальчик, потерявший обоих родителей. Я будто узнаю их всех, но в то же время, просыпаясь, не помню ни имен, ни лиц… а потом…
– Потом вы попадаете в комнату с четырьмя кроватями, – закончил я за Ровену, уже полностью уверенный, что нам сниться один и тот же сон. Ее и без того большие волоокие глаза раскрылись от удивления. – На этих кроватях четверо подростков: две девушки, два парня. Они спят… просто спят и не могут проснуться.
– Но как? – чуть не закричала моя собеседница, в последний момент переходя на сдавленный шепот.
– Мне снится то же самое. Вот только началось это неделю назад, в ту ночь, перед приемом по случаю рождения Таи.
Но договорить и обсудить все нам не дала сова. Та самая, большая и сердитая, что в прошлый раз улетела, не попрощавшись. Она бесцеремонно вцепилась в мое плечо и, сердито ухнув, протянула лапку с письмом.
От неожиданности и волнения я никак не мог развернуть пергамент.
– Простите, Ровена, мы обязательно договорим с вами, это срочно, – запинаясь пробормотал я, пробегая по строчкам.
В этот раз письмо было еще короче. В нем были указаны место и время встречи. Сверившись, с опускающимся за горизонт солнцем, я прикинул, что у меня есть еще три четверти часа, чтобы раздобыть метлу и добраться до места.
Уникальное совпадение наших с француженкой снов мгновенно выветрилось у меня из головы. Я вот-вот должен был узнать подробности смерти моих родителей, а это сейчас куда важнее - я чувствовал это сердцем.
__________________
И новый подарок постоянным читателям)
http://s019.radikal.ru/i635/1307/c9/1872b3eb8515.jpg
С нетерпением жду отзывов и комментариев)
Глава 7. Казнь на рассвете«Внешность обманчива», - говорят мудрецы. Но почему-то, мы все равно судим о книге по обложке. Видя в первый раз человека, составляем о нем свое мнение, даже не начав разговор. Это мнение может в мгновение измениться, а может и еще больше укорениться в сознании, при более тесном знакомстве.
Что касается Никоса Найта, а именно так звали моего таинственного осведомителя, то в первый момент я даже не мог поверить, что это именно он отправил мне сову. Это был человек маленького роста, казавшийся еще ниже и жальче оттого, что сутулился. Его простая и потрепанная одежда, хмурые брови и какой-то пронзительно-изучающий взгляд исподлобья обеспокоили меня, вызывая легкую брезгливость. Но стоило мне соскочить с метлы, как я отмел все сомнения и предрассудки. Он ждал меня на опушке леса, куда магглы и днем-то боялись заходить. Найт сидел на поваленном дереве и перебирал в руках странного вида четки из разноцветных камушков, не переставая внимательно наблюдать за моими движениями. Цветные камни медленно скользили в его пальцах, словно существовала необходимость чем-то занять руки, пока я не подойду ближе. На секунду мне показалось, что в его глазах промелькнула то ли зависть, то ли злость, но спустя мгновение его лицо разгладилось и вновь приняло непринужденно-доброжелательное выражение. Он не потрудился встать при моем приближении, лишь чуть склонил голову и предложил присесть.
Весь его рассказ занял не больше четверти часа, а я сидел и слушал, не в силах прервать. Что меня очень порадовало, Найт не изъяснялся витиеватыми фразами, принятыми в высшем обществе, не жалел меня и говорил о смерти родителей, как о делах обыденных.
В тот день им понадобились какие-то редкие ингредиенты для зелий отца. Их можно было купить в деревне, находящейся далеко на севере от нашего замка. И отец, не любящий аппарацию, уговорил мать долететь до места на метлах. Несмотря на все предосторожности, их заметили магглы. Стоило родителям выйти к деревне, как люди преградили им путь с вилами и мечами наперевес. Это не смутило уверенных в своих силах волшебников, ведь им нужно было только добраться до дома знахарки. Не желая никого калечить, они достали палочки и произнесли сонное заклятие. Откуда же им было знать, что у магглов окажутся отражающие артефакты. Какие именно – неизвестно, но Найт знал точно, что магия обратилась против моих родителей и, усилившись в несколько раз, заставила заснуть их навечно. Люди забрали палочки и сломали их, а тела магов скинули с обрыва, превратив это в показательную казнь.
Слова Никоса Найта еще звучали в воздухе, а мой мозг отказывался осознать случившееся. И когда я, осмелился задать вопрос, голос мой охрип от волнения.
– Откуда вам известно об этом?
– Я был там, – коротко ответил тот.
– Вы тоже маг? Тогда почему вы не остановили их?
– Я не маг, я сквиб, – так же спокойно ответил он. Его спокойствие было сродни безразличию. Это должно было бы насторожить меня, но мысли об убийстве родителей вытесняли все остальные чувства и здравый смысл.
– Откуда у магглов взялись артефакты? – этот разговор все больше походил на допрос.
– Я полагаю, их снабдил маг.
– Вы знаете, кто это мог быть?
– Думаю, да.
Молчание затянулось. Я ждал продолжения, а Найт – нового вопроса. Кажется, его даже забавляла это игра.
– Кто это? Вы можете мне сказать, как его найти?
– Это не имеет смыла. На рассвете будет казнь.
– Казнь?
– Да.
– Я хочу поговорить с этим человеком раньше.
– У вас ничего не выйдет.
– Господин Найт, вы не знаете меня, я добьюсь правды! – и тут меня осенило. – Почему я должен верить вам на слово? Я должен сам поговорить с ним!
– Я смогу отвести вас в город, где пройдет казнь. Но пешком мы доберемся туда как раз к рассвету.
– У меня есть метла!
– Я сквиб, – укоризненно напомнил мне собеседник. – И я не смогу полететь с вами. А о аппарации не может быть и речи, вы не знаете местности, и мы угодим в какое-нибудь болото. Так что нам придется идти пешком.
***
На площади, не смотря на ранний час, уже было не протолкнуться. Женщины и мужчины, дети и старики – всем хотелось посмотреть на казнь. Да уж, лучшего развлечения им тут и не найти. Всю дорогу до города Найт угрюмо молчал, не желая распространяться ни об имени преступника, ни о чем-либо другом.
Где держали обвиняемого, мой осведомитель не знал… или не желал мне говорить. Поэтому, было решено придти на площадь, и действовать по обстоятельствам.
Когда, наконец, на эшафот взошел мужчина в рясе в сопровождении герольда и палача, толпа притихла. В воздухе повисло напряжение и сладостное предвкушение зрелища. Эта обстановка была для меня неуютной и мерзкой. Казалось, будто мысли людей, с азартом и нетерпением ожидающих показательного убийства, липнут к коже холодным вязким желе. Смущало меня и еще одно. Колдунов в наше время либо жгли, либо сбрасывали в воду со скал. Почему же сейчас на площади виселица? Не мог ли Найт ошибиться? Я спросил у него и получил очень странный ответ.
– Эта дуреха прошла испытание и огнем, и водой, теперь ее уж точно повесят.
– Дуреха? – только и успел произнести я, как на эшафот вывели обвиняемого. Точнее сказать, обвиняемую. Это была женщина! Никос ни разу не упоминал половую принадлежность виновника смерти моих родителей. И я инстинктивно причислил его к мужскому роду, но увидеть девушку – рыжеволосую, довольно складную, скрывающую наготу лишь несколькими мешковатыми тряпками – для меня было большой неожиданностью. Но еще больше меня поразило ее имя. Во время вынесения приговора герольд выкрикнул: «Обвиняется Эмма Найт».
– Она ваша сестра? – судорожно и хрипло прозвучал мой голос.
– Жена, – тихо поправил Никос. – Эмма моя жена.
Я опешил. Мне нечего было сказать. В лице Найта я прочитал тысячи эмоций: скорбь, мольбу, ненависть, усталость, решимость, злость, надежду…
– Спасите ее, а после вершите свой суд. Я надеюсь, он не будет столь жесток, как у этих варваров. Они сначала сбросили ее со скалы в реку, но ей удалось выплыть. И вовсе не из-за магических способностей: она с детства не испытывала страха перед водой и превосходно плавала. Потом – отправили ее на костер, но разбушевалась такая буря с грозой, что им даже не удалось подпалить поленницу. А теперь это… Спасите ее, Салазар! Я ничего не могу сделать, я – сквиб.
И я понял, что ненависть, царящая в его глазах, направлена вовсе не на окружающих нас людей, не на палача, а на самого себя. Он бессилен помочь любимой. Пока мы говорили, приговор был зачитан и на шею Эмме накинули петлю. Мне не хватало времени даже на импровизацию. Достать палочку? Но что делать? Разрезать веревку? Тогда девушка упадет в открывшуюся под ее ногами щель и переломает ноги, а у нас не найдется времени, чтобы пробраться сквозь толпу и забрать ее. Бросить в палача «Остолбеней»? Но это не помешает привести страшный механизм в движение кому-нибудь другому. Можно было еще аппарировать: сначала на эшафот к Эмме, потом, шепнув, что я от Никоса, переместиться еще куда-нибудь. Но аппарация привлечет слишком много внимания. Пока я метался, время неумолимо утекало, а Найт смотрел на меня со смесью мольбы и негодования.
Времени на раздумья больше не было. Я никогда не любил мгновенные перемещения, как и мой отец, но выбора не оставалось – еще несколько секунд и девушку уже будет не спасти. На мгновение у меня мелькнула ужасная мысль — оставить все как есть, пусть колдунью настигнет кара. Но желание узнать больше о смерти родителей было гораздо сильнее.
- Встретимся на поляне, - шепнул я Найту. Затем, зажмурившись, перенесся на эшафот. Объяснять что-то приговоренной к казни Эмме не было ни времени, ни возможности. В один миг толпа взревела так, что могло показаться, будто поднялся ураган. Схватив девушку и обернув ее своим плащом, я аппарировал в лес.
Девушка тут же оттолкнула меня и молча сверкнула глазами. Ни «здрасте», ни «спасибо»... Видно, молчаливость – это у них семейное.
– Я — Салазар Слизерин.
У Эммы округлились глаза, но она продолжала молчать.
– До меня дошли сведения, что вы можете что-то знать о смерти Алисы и Северуса Слизеринов, - начал было я, но тут же понял, что вести допрос сейчас — высшая степень невоспитанности. Девушка напугана, едва избежала смерти, почти не одета, да и видит меня в первый раз в жизни. Пожалуй, нужно сначала объяснить ей все. Но стоило мне произнести хоть слово, как она еще больше испугалась и замотала головой. Я нахмурился и решил задать давно мучающий меня вопрос:
– Ты что, немая?
Она снова замотала головой. Потом начала озираться по сторонам и, найдя обломанную ветку, начертила на земле: «Язык Х, чтобы не колдовать».
– Тебе отрезали язык, чтобы ты не произнесла заклинание во время казни? – догадался я, несколько раз перечитав каракули. Девушка кивнула.
Как тут было продолжать разговор? Как узнать что заставило ее убить моих родителей? А может, это просто случайность, глупое совпадение?
У нас было много времени до тех пор, пока мы дождемся Никоса. Ах, да… Я же не сказал ей ни слова о нем.
– Ваш муж, Никос, он скоро придет сюда, не бойтесь.
Эмма снова запаниковала, как это было в начале нашего разговора. Она присела на землю, и снова начала писать, но ее руки так дрожали, что я ничего не мог разобрать.
– Что? Я не понимаю, что-то не так?
Но ответить колдунья не успела. Сначала девушка начала тереть глаза, потам схватилась за горло и упала навзничь.
Энервейт ненадолго привел ее в чувство, но спустя несколько минут диких стонов Эмма снова впала в беспамятство. Проклятие? Не похоже. Обезвреживающие заклинания не действовали. Скорее это был яд.
Через пару часов волшебница умерла на моих руках, так и не придя в сознание.
Глава 8. История одного сквибаВ минуты истинного горя человек не умеет врать. Сильные могут, конечно, скрыть свою боль, но она всегда будет отражена в их глазах. Нельзя скрыть что-то за улыбкой или безразличием, если это «что-то» — апокалипсис твоего мира.
Мы похоронили Эмму на той самой опушке. Ей было всего двадцать, а у меня из головы не выходили ее последние стоны и растрепанные огненно-рыжие волосы. Найт был в таком удручающем состоянии, что я не смог оставить его одного и аппарировал вместе с ним в поместье Хаффлпаффов. Время было позднее, но Рик, Ровена, Хельга и Селена до сих пор ждали меня в саду. Как только шум в ушах от перемещения утих, на его смену пришло верещание сестры.
– Как ты мог даже не оставить записки?! Я же весь день сходила с ума, думала – все, пропал! Как ты можешь так поступать, учитывая то, что произошло с родителями?!!
– Со мной все хорошо, сестренка, — усталая улыбка появилась на моем лице. — Видишь, я цел…
Но Селена не умолкала еще несколько минут, и ее звонкий голосок разносился по вечернему саду, тревожа уже уснувших обитателей – крошечных эльфов, садовых гномов и птиц. В конце концов, мне пришлось прикрикнуть на нее, чтобы она замолчала.
– Отправляйся спать, мы поговорим утром.
Селена тяжело вздохнула, но послушно направилась к дому.
– Она очень переживала, весь день не находила себе места, как и мы все, – укоризненно покачала головой Хельга.
– Простите, друзья, – я виновато развел руками. – Дело не терпело отлагательств. Еще раз прошу прощения, но у меня не было иного выхода. Хочу представить вам моего нового знакомого – Никос Найт.
Все это время мужчина стоял поодаль, покачиваясь из стороны в сторону, как в трансе. На свое имя он никак не отреагировал. Слезы на его лице уже высохли. Но в моей памяти навсегда запечатлелась картина, когда в лесу измученный дорогой мужчина кинулся к остывшему телу жены и взвыл в голос. В этих слезах полных горя не было ничего постыдного: они могли внушать только сочувствие и скорбь.
Коротко объяснив ситуацию друзьям, я предложил разместить Никоса в одной из комнат большого замка. Хельга тут же бросилась к вдовцу, потерянно смотрящему в пространство, и предложила присесть на садовую скамейку. Она вызвала домовика, приказала подготовить гостевую, а сама левитировала из столовой чашку ароматного чая с чабрецом и ромашкой. Но успокаивающий напиток не подействовал на гостя так, как надо. После пары глотков он снова разрыдался и начал постоянно повторять: «Я проклят, проклят! Это все я!», а мы вчетвером стояли вокруг него и не знали, что делать с взрослым человеком, впавшим от горя в состояние, граничащее с истерическим припадком.
Утро в этот день наступило для меня поздно: две бессонных ночи и количество переживаний взяли верх. На рассвете, выпив зелье сна без сновидений, я провалился в благостную трясину забытья. Мне не снился замок и люди в нем, и это не могло не радовать. Сейчас не было сил разгребать еще и это. Нужно было как-то найти силы на решение насущных проблем.
Всю ночь Никос рассказывал нам историю своей жизни. Он говорил и говорил, иногда прерываясь, задумываясь о чем-то, тяжело вздыхал, будто переживал все те печальные события заново. А перед нами представала картина трагичная и безнадежная в своей отчаянной беспомощности перед роком судьбы.
* * *
В семье чистокровных магов родился мальчик. Рождение ребенка стало большой радостью для семьи, ведь возраст не позволял им дальше временить с появлением наследника. У волшебницы уже было несколько мертворожденных детей, да и сын появился на свет очень слабым, таким, что до пяти лет не говорил, поздно и с трудом начал ходить, был тих и нелюдим. До последнего родители надеялись научить мальчика волшебным наукам. Но ни к врачеванию, ни к магическому звероводству (занятиям, которым посвятили жизнь отец и мать), мальчик не проявлял интереса. Более того, к десяти годам он не мог вызвать даже искр из палочки. Так и пришло осознание, что сын чистокровных волшебников родился сквибом. Это настолько расстроило магов, что женщина едва не покончила с собой. Отец запер ее в замке, поручив присмотр за женой и сыном домовикам, а сам отправился в путешествие. Ему стало известно, что в одной из деревень далеко на юге живет мальчик, сын пастуха. Не смотря на то, что его родители магглы, ребенок проявляет недюжинные способности к волшебству. Чтобы проверить свое предположение, волшебник отправился на поиски.
Через несколько месяцев мужчина вернулся не один. В его повозке, сидел высокий паренек, как бы ни удивительно это звучало, родившийся с их сыном в один день. Маг не похищал мальца, тот сам по доброй воле ушел в ученики к волшебнику, тем более что в родной деревне его считали прокаженным.
Родного сына волшебников звали Никос, а приемного – Ганс. И все бы было хорошо, если бы родители души не чаяли в магглорожденном мальчике, а собственного ребенка не перестали замечать. Дальше становилось все хуже и хуже. Постепенно маги стали стыдиться Никоса и все чаще отправляли его подальше от себя. Чувствуя прохладу и пренебрежение со стороны своей семьи, он решил покинуть дом, где от него отвернулась родная семья. Юноша долго странствовал по городам и деревням, играя на самодельной лире, чем радовал слух людей. Найту казалось, что его, наконец, оценили по достоинству.
Однажды, на одной из городских площадей Никос встретил девушку, она показалась ему самой обычной дочкой каменщика. Но стоило им пожениться, как его супруга раскрыла тайну. Она – чистокровная волшебница. А отец ее вовсе не каменщик, а известный в тех местах портретист. Его картины настолько прекрасны и так живо передают черты лица, что порой кажутся живыми и способными двигаться. Сквибу пришлось тоже признаться девушке в своем происхождении, но она ни сколько не была расстроена. В отличие от родителей Никоса, Анна, а именно так ее звали, не испытывала к нему неприязни. Она искренне любила своего мужа. И уже через год подарила ему ребенка. Счастью новоиспеченного отца не было предела. Первое время он находил необыкновенным и чудесным все, что касалось его сына. Но на третьем году жизни мальчик тяжело заболел и умер, угас за неделю. Погоревав, молодые люди решились на второго малыша. Вот только и второй, и третий умерли, так и не родившись. Никос винил себя в этом, а вот Анна не сдавалась. Она решилась еще раз попробовать подарить любимому счастье отцовства. Во время родов девушка умерла от обильного кровотечения. Колдунья-повитуха так ничем и не смогла ей помочь.
Никосом овладела новая тоска. Он не смог усидеть на одном месте, и вскоре ушел из дома, ставшего за годы, проведенные в нем, таким родным. Сквибу снова пришлось скитаться и зарабатывать на жизнь музыкой. Прошло уже двадцать лет с того момента, как мужчина ушел из отчего дома. Он зарекся держаться подальше от магов и колдунов. Но судьба, видно решила посмеяться над беднягой в очередной раз.
Обычно, летние ночи Никос коротал под открытым небом. Но в том году было ужасно дождливо, и ему пришлось проситься на ночлег в домик на окраине деревеньки. Там его уже ждали. Эмма не стала таиться и лукавить, а сразу сказала ему, что она колдунья, причем, специализирующаяся на пророчествах и травах. Девушка, еще совсем молоденькая, тоненькая и хрупкая, с легкостью перемалывала травы и коренья, увлеченно рассказывая Никосу о своем видении. В нем была их счастливая жизнь, любовь и тепло. Хотя Найт был почти вдвое старше ее, девчонка ни сколько не сомневалась, что видела именно его. Мужчина пытался объяснить, что приносит близким только горе и разочарования, но Эмма его не слушала.
Сама она была грязнокровкой, выучившейся на старых книгах своей прабабки, которая была скорее не волшебницей, а простой деревенской травницей. В книгах было много, на первый взгляд, непонятных рецептов, которыми никто из ее семьи не пользовался. А вот Эмма смогла разобраться в них. Большую часть жизни девушка прожила с ощущением собственной странности. Многие дети боялись ее. Взрослые тоже не отличались благоразумием, разве что не кидали камнями на улице. Когда девочке исполнилось пятнадцать, ее нашла старая волшебница, и, умирая, отдала маленькой пророчице свою палочку. От того, что довольно долго Эмма прожила без нее, разбираясь в магии трав, воды, огня и камней самостоятельно, даже после появления в ее руках настоящего магического артефакта, девушка продолжала творить волшебство душой и руками. Наблюдая за ней во время работы, Никос не мог не восхищаться плавными движениями, точеной фигурой, сосредоточенным внимательным взглядом и уверенным, спокойным голосом.
Эмма настолько впечатлила его свой душевной и внешней красотой, что спустя месяц они поженились. Несколько лет жили действительно счастливо. Пока девушку не начали мучить ночные кошмары. Это были не простые сны, а видения. Долго волшебница не хотела ничего рассказывать мужу, но потом все-таки поделилась мрачными новостями. Эмма начала видеть свою смерть, мучительную и жестокую. Но все это было так путано и непонятно, что единственным ключом к разгадке видений была семья чистокровных волшебников, на гербе которых изображена змея.
Когда Слизерины оказались в их краях, Эмма запаниковала. Почувствовав угрозу своему счастью, она собрала деревенских мужиков, рассказала им о магах, которые хотят разрушить их дома, дала им всем по колечку, сплетенному из волос единорога, залитых в серебро. Эти мощные артефакты не только отразили, но и усилили те заклинания, которые наслали на них враги.
После смерти Слизеринов видения ненадолго прекратились. Но месяц назад в соседний город явилась толпа монахов. Они требовали выдачи всех ведьм и колдунов, которых знали люди. И поселяне, которых Эмма лечила и выхаживала, раскрыли ее и выдали Инквизиции. Тогда у Никоса опустились руки. После первой казни, когда девушку сбросили со скалы в реку и она выжила, у несчастного мужа появилась надежда. Но инквизиторы не остановились. Казалось, это уже они попали под бесовское наваждение. Никосу ничего не оставалось, кроме как найти мага, способного помочь Эмме. Но единственная семья волшебников была убита год назад. Оставалось надеяться, что род Слизеринов на этом не прервался. Хорошо, что совам не нужно знать точного адреса. Первое письмо благополучно дошло. Но после него Никоса тоже задержали инквизиторы. Однако, не найдя никаких подтверждений его причастности к колдовству, отпустили через несколько дней, как раз тогда, когда не состоялось сожжение Эммы на костре.
А теперь, когда избавление казалось так близко, подлые палачи, не надеясь уже на свое хваленое господнее правосудие, боясь, что колдунья в очередной раз избежит наказания, не только отрезали ей язык, но и напоили ядом.
* * *
Уложить в кровать вдовца у нас получилось только к утру. Отмерив ему безопасную дозу снотворного зелья, я отправился в свою комнату. В голове крутилась какая-то мысль. Причин не доверять Никосу у нас не было, но и за чистую монету все произошедшее принять почему-то не получалось. Что-то в его рассказе не складывалось. Но я успокоил себя тем, что измученный горем человек мог что-то упустить, недосказать или перепутать. Я засыпал, а перед глазами по-прежнему стояла Эмма. Испуганная бедная девочка, немногим старше моей милой Селены. Что же ее так испугало? Но додумать эту мысль не удалось… я уже спал.
Глава 9. СОВвет
У всего в мире есть начало. У реки есть исток, у дома – первый кирпич в фундаменте, у человека – его предки, родители и другие родственники. И во многом от того, какое это начало есть, зависит будущее объекта. Довольно часто дети похожи на своих родителей не только внешностью, но и характером. Маленьким людям свойственно поначалу парадировать своих взрослых родственников, а затем считать подобное поведение своим собственным. Но случаются и исключения, которые, если подумать, являются лишь подтверждением этого правила. Например, в семье сварливых и злых, постоянно ругающихся родителей вырастают дети больше всего ценящие в семейной жизни тепло и понимание. Но, так или иначе, причину всех поступков человека стоит искать в его детстве, в начале его пути.
Годрик Гриффиндор был, пожалуй, тем самым исключением из общего правила. Родители отдали его на воспитание бездетной овдовевшей тетке еще в пятилетнем возрасте. Сестра отца была напыщенной, самовлюбленной, немолодой особой, имеющей влияние в СОВете. Она пыталась слепить из Рика добропорядочного волшебника, патриотичного и состоятельного англичанина. Но все ее попытки пошли прахом, когда, достигши совершеннолетия, юный маг отправился в путешествие, на поиски своего счастья. Изредка Гриффиндор все-таки возвращался в тетушкин дом, ради приличия слушал нотации, которыми его пичкала почтенная леди, и снова отправлялся в путь. Что он искал все эти годы, Рик не знал и сам. Но мне кажется, с появлением идеи о Школе, вечно беспокойная душа моего друга, наконец, нашла себе достойное дело.
Элоиза Гриндевальд, а именно так звали почтенную леди, вырастившую Годрика, была рада видеть в своем племеннике искру благоразумия, а поэтому, решила поспособствовать тому, чтобы слушания в СОВете прошли успешно. Нам же оставалось только ждать назначенного дня и заканчивать последние приготовления.
По настоянию Хельги, Никос присоединился к разработке нашего плана. Она была совершенно права, говоря, что человеку после такого потрясения необходимо занять чем-то мысли. Иначе, так и с ума не долго сойти. Первое время Найт сидел в стороне и отрешенно слушал наши речи. Но уже через некоторое время начал предлагать очень интересные и действительно важные вещи, на которые, возможно, мы бы и не обратили должного внимания.
– Я думаю, вокруг Школы нужно сделать антиаппарационный барьер. Это оградит учеников от искушений магического мира. А для того, чтобы и магглы не могли навредить детям, Школу лучше накрыть иллюзией – Пусть они видят… разрушенный замок, например.
– Откуда на пустом месте возьмется разрушенный замок? – резонно спросил Рик.
– Тоже верно, тем более, во время стройки там будет слишком оживленно, – согласилась Хельга, разливая по бокалам ароматный тыквенный сок. – Наведем лучше морок болота.
– На болота могут позариться охотники, – задумчиво возразил Никос. – По разрушенным стенам захотят побродить романтики или местные мальчишки. Нужно найти такое место, до которого магглам будет крайне сложно добраться.
– Я знаю такое место, – мечтательно проговорил я.
В этот момент мне показалось, что Ровена кинула на меня испуганный, слишком уж понимающий взгляд. И мы почти одновременно произнесли: «Долина вепрей». Хельга недовольно взглянула на нас, но все же согласно кивнула.
– Прекрасная идея, – чувствуя небольшое напряжение в нашей компании, Рик говорил как всегда радостно и примирительно. – Она расположена довольно далеко от поселений магглов. Тем более, что они, из-за своих суеверий, стараются обходить и лес, и Долину окольными путями. Нам не составит труда построить там замок, не особенно заботясь о лишних любопытных глазах. А вот по поводу антиаппарационного барьера Никос прав. И пусть наше начинание вполне мирное, кто-то может ему помешать. Родители согласятся отдать на обучение своих детей только, если мы сможем гарантировать им полную безопасность.
Сначала мы хотели расположить комнаты преподавательского состава в одной из башен, но потом пришли к выводу, что ради собственного спокойствия и все той же пресловутой безопасности, деканы факультетов должны будут как можно больше времени проводить рядом со своими учениками. А у ребят при малейшей надобности должна быть возможность связаться с преподавателями и родителями. Но если аппарация на территории будет не возможна, то стоит найти другой способ связи. Поэтому, в гостиных было решено расположить камины, подсоединенные к сети с возможностью общения и запретом перемещений, а в одной из башен – устроить совятню.
– Самое сложное в таком большом замке будет перемещение по этажам, – сетовала Хельга. – Продумать все маршруты крайне сложно. А бегать из башни в башню, во внутренний двор или в подземелье окольными путями – замучаемся!
– А что если сделать передвижные лестницы? – предложила Ровена.
После появления в нашей компании Никоса она все чаще стала задумчива и молчалива. Мне казалось, будто она чувствует то же, что и я. Какую-то неправильность ситуации, словно в хорошо отлаженный механизм попало лишнее колесико. И вроде бы оно не мешается, наоборот делает все, чтобы быть полезным, но какая-то эстетика пропала, исчез стройный ход мыслей и течение событий.
Я отгонял от себя эти странные мысли как мог. Но, смотря в глаза француженки, понимал, что она думает о том же самом. Прежде у меня не наблюдалось способности читать мысли по лицам. Но в Ровене было нечто такое, что позволяло мне не то, чтобы знать, о чем она думает, а скорее я мог чувствовать направление ее мыслей. После того разговора, перед моим полетом к Никосу, мы не заговаривали на тему наших одинаковых снов – не было случая остаться наедине, да и других проблем тоже хватало. Но иногда между нами возникала какая-то незримая связь. Мы понимали, что в наши головы приходят одинаковые мысли, сознание рождает похожие образы, а души так и тянуться друг к другу. Не знаю почему, но мы старались подавить эти порывы.
Список предметов, которые мы хотели бы преподавать в Школе, расширялся день ото дня. Каждое утро мы уже впятером собирались в саду и дополняли его. Нам было важно выучить ребят не только магическим наукам, но так же и этикету, иностранным языкам и дипломатии, девушек – домоводству, юношей – фехтованию. Все это должно было войти в семилетний курс таким образом, чтобы, выйдя из нашей Школы, юный маг был бы полностью подготовлен к современной жизни в обществе. И, в конце концов, мы поняли, что своими силами тут не справиться. Рик взял на себя преподавание чар и боевой магии; Хельга – растениеводство и магическое домоводство; Ровена – нумерологию, астрономию, искусство изысканной речи и общие основы этикета; я – зельеварение, историю магического и маггловского миров. А еще у нас оставался целый список неохваченных дисциплин – прорицания, полеты на метлах и живых существах, каллиграфия, руническая магия, звероводство, философия, современные литература и искусство, магическая и магговская география, иностранные языки, риторика. По наставлению Рейвенкло первые пять лет обучения проходили по единой программе, с тем только различием, что некоторые предметы были общими для всех, другие – специфично только для девочек, третьи – только для мальчиков. Оставшиеся два года каждый из учеников мог бы подбирать для себя более узкую специализацию.
– За то время, пока они будут учиться общим наукам, смогут понять, к чему их тянет больше. Оставшиеся годы юные маги смогут более глубоко изучить приглянувшуюся им науку. Таким образом, у каждого преподавателя по истечении пяти лет должен появиться еще и углубленный спецкурс по своему предмету.
Мы все были согласны на это. Но оставался вопрос, где найти других преподавателей. Тут, совершенно неожиданно нам помогла Селена. Она появилась практически из ниоткуда, когда мы записывали окончательный перечень предметов.
– Звероводство могла бы преподавать тетушка Фрея, – сказала она, заглядывая мне через плечо. – А географию – мистер Хаффлпафф. Он все эти дни рассказывает нам о своих путешествиях в молодости.
– Это верно, – Хельга всплеснула руками. – Почему бы не связаться с нашими родственниками и друзьями. Среди них, конечно, найдутся специалисты в каждой из областей.
Так вот, с помощью моей сестрички, к дню представления проекта в СОВете у нас был практически полный преподавательский состав. Не хватало только учителей по рунической магии и по танцам. Хельга ни за что не соглашалась вычеркнуть последний предмет из списка, потому как считала, что кроме учебы, у детей обязательно должны быть праздники, а на праздниках принято устраивать балы, а какие же балы без танцев…
На СОВет мы отправились без страха и волнений. В каждом из нас утвердилась уверенность, что нашу идею точно примут и поддержат. Один только Никос отказался от путешествия.
— Не известно, как СОВет отнесется к присутствию сквиба в священной обители, а уж тем более к моему участию в вашем проекте. Думаю, не стоит афишировать мое существование в принципе.
— Но как же так? — всплеснула руками Хельга. Она привязалась к мужчине за то время, что он находился в поместье. Пожалуй, даже начала относиться к нему как мать к несчастному сыну. Мистер и миссис Хаффлпафф смотрели на это не с самым большим одобрением, но и прогонять сквиба не собирались. Они были добропорядочными магами, гостеприимными людьми без предрассудков и с мягкой душой. Но Анне Никос совсем не нравился. Она терялась в догадках и старалась скрыть свое отношение к этому странному мужчине. Родители моей невесты особо не влезали в наши дела, хотя Генрих и согласился преподавать в Школе.
— Милая леди, это будет лучше для нас всех, — говорил Никос Хельге. — Поймите, люди моего статуса еще больше нервируют высокопоставленных магов, чем простые магглы или рожденные от магглов волшебники. Мы — пятно на репутации рода. Поэтому я никому и не говорю своего настоящего имени, ведь это может напомнить о моих родителях, а они никогда бы не захотели, чтобы люди вспомнили об их позоре.
— Вы столько сделали, вложили в этот проект много сил, предложили толковые идеи, — продолжала настаивать она. — Нельзя, чтобы этот труд остался неоцененным. Вы представляете, что можете стать примером для всех... лишенных магии людей. Вы сможете подать им пример, заставить понять, что это вовсе не конец жизни – оказаться сквибом.
Но никакие уговоры не помогли. В день заседания Никос остался в поместье, в женском обществе Селены и многочисленных леди Хаффлпафф.
* * *
Замок, в котором проходил СОВет, принадлежал одному из древнейших родов магической Англии. Блэки славились своей педантичностью и гордились древностью родословной. И пусть существовали семьи, которые могли отследить свое происхождение гораздо глубже в веках, это мало волновало обитателей Блэклайта. Замок действительно походил на черный свет и сильно отличался от всех строений в округе. Несколько десятилетий назад лорд Блэк вернулся из какой-то далекой страны и долго перестраивал твердыню. Теперь она со стороны выглядела, как слиток черного золота: на гранях стен играло солнце, но в то же время они удивляли окружающих своей непроницаемостью и чернотой. Эффект это производило потрясающий и одновременно устрашающий. Но, как я и говорил, нам нечего было бояться: наш проект был совершенно безупречен, а люди, чьими именами мы могли оперировать – уважаемы и солидны. Чего только стоил один список преподавателей.
Годрик Гриффиндор — Чары и Боевая магия;
Хельга Хаффлпафф – Растениеводство и Магическое домоводство;
Ровена Рейвенкло – Нумерология, Астрономия, Искусство изысканной речи и общие основы этикета;
Салазар Слизерин – Зельеварение, История магического и маггловского миров;
Мария Дамблдор – Прорицания;
Стивен Малфой – Полеты на метлах и живых существах;
Томас МакГонагал – Каллиграфия;
Фрея Филч – магическое звероводство;
Генрих Хаффлпафф – магловская и магическая географя;
Персиваль Гриффиндор – философия,
Ингрит Вейн – Современные литература и искусство;
Ричард Принц – Иностранные языки;
Патрик Диггори – Риторика.
Таким образом, мы предстали перед советом с полной уверенностью успеха. Первым, кто поколебал эту уверенность был сам лорд Блэк, главенствующий в СОВете. Прослушав нашу стройную и пламенную речь, которую поровну разделили между нами, он снисходительно улыбнулся, будто говоря: "Ах, эти наивные дети".
— Уважаемые лорды и леди. Первый вопрос, который я хотел бы вам задать: как же вы надеетесь привлечь учеников к себе, в эту самую Школу? — последнее слово Блэк произнес так, будто держал в этот момент во рту лягушку.
— Мы хотим провести беседы с нашими родственниками и друзьями, у которых подрастают дети подходящего возраста. Они в свою очередь смогут посоветовать нас еще кому-то, — спокойно ответил Годрик. Он по-своему чувствовал на себе немного больше ответственности, нежели мы все. Ведь в СОВете присутствовала его тетушка, а опозориться самому – значило бы и опозорить ее, а этого миссис Гриндевальд ему никогда не простила бы.
— Вы так уверены, что добропорядочные англичане смогут отпустить своих детей на столь долгий срок под ответственность таких молодых и неопытных волшебников, как вы? — продолжал допытываться Блэк.
— Во-первых, с чего Вы взяли, что мы не опытные? — я выступил вперед, обиженный этим заявлением. — Неужели вы считаете, что двадцать лет — это все еще зеленая молодость? Мой отец в этом возрасте получит знак королевской благодарности за великолепно сваренное в короткие сроки противоядие для одной из его фавориток. А во-вторых, у нас есть все основания полагать, что плюсов у данного предприятия значительно больше, чем минусов. Нас поддержали такие благородные семьи, как...
— Хорошо, — с той же издевательской улыбкой перебил меня оппонент. — Будем считать, что расположение тех или иных семей вы получили, получили так же и учеников. Но на какие средства вы хотите воздвигнуть замок. Магия магией, а все-таки такое строение не возникнет по взмаху волшебной палочки.
— В строительство Школы будут вложены деньги четырех наших семей, — подала голос Хельга. Кажется, она начала немного нервничать от подобного напора лорда Блэка. — Так же в организации процесса строительства решили принять посильное участие семьи Филчев и Диггори. Одни – по сходной цене обещали поставить строительные материалы, другие – свели знакомство с великанами, которые ускорят темпы возведения замка.
После обстоятельной речи Хаффлпафф, Блэк немного остыл. Наверное, он все-таки надеялся на нашу неподготовленность. Только вот не понимаю, какая ему от этого выгода?
— Меня интересует еще один вопрос: зачем юным магам засорять голову такими глупостями, как маггловская история и география? Мы уже давно живем обособленно от этих обделенных магией людей.
В этот раз слово взяла Ровена.
— Магглы живут с нами в одном мире, и если мы хотим мирного сосуществования, значит нам придется учитывать их существование, а нашим детям необходимо знать, как общаться с ними, избегая конфликтов. Для этого и нужно знать их историю, географию их специфические черты...
Договорить ей не удалось. Блэк поднял руку с открытой ладонью, призывая француженку замолчать.
— Я получил исчерпывающие ответы на свои вопросы, — начал он. — И даже готов отдать вам в обучение своего сына, когда он достигнет одиннадцатилетия. Я вижу, что вы уже не дети и можете постоять за себя и свои идеи. Всему этому вы и научите юных волшебников, которые поступят в вашу Школу. Думаю, весь СОВет поддержит меня не только в одобрении этого проекта, но и в обязательстве всячески помогать этому начинанию.
Это заявление еще больше приподняло наш дух. Думаю, это было видно невооруженным взглядом. Годрик не смог сдержать торжествующей улыбки, Ровена смущенно и радостно смотрела в лицо строгому лорду, а Хелена чуть не подпрыгнула от восторга. Я же, не теряя ни на минуту уверенность в благополучном исходе событий, согласно кивнул уважаемому СОВету.
Заседание продолжилось уже в более расслабленной и доброжелательной обстановке. Маги расспрашивали нас о всяких мелочах, касающихся организационных моментов, с живым интересом рассматривали макет замка. В конце концов мы получили не только расположения Одаренных магов, но и первых учеников, недостающих преподавателей, а кроме того – внушительную финансовую помощь от Блэков, Малфоев и Стоунов.
В Фюнфегель мы вернулись победителями. В честь нашего триумфа Хаффлпаффы устроили пир. Даже Никос повеселел, что значило для нас очень много. Он весь вечер о чем-то перешептывался с Хельгой, она дружелюбно улыбалась ему и смущенно поглядывала на меня. Но я не придал особенного значения этой перемене. Мне казалось, будто сегодня все просто обязаны быть веселыми и счастливыми. Ведь этот день практически полностью изменил нашу жизнь. Перед четверкой магов и одним сквибом сегодня открылась новая и многообещающая дорога.
На следующий день мы с Селеной отправились в Совериснейк, чтобы уладить кое какие дела. Ровена, Рик и Хельга начали приготовления к строительству. И мне казалось, будто все окончательно наладилось. И дальше будет только лучше.
Но как же я ошибался...
Глава 10. Разговоры по душамПо-настоящему близкие люди всегда чувствуют друг друга. Будь это родственники или просто хорошие друзья, когда находятся рядом или даже на расстоянии: они чувствуют радость и горе друг друга. Словно разделяют между собой тяжесть на душе, и от этого становится немного легче. Разделенная же радость – только увеличивается. Эти люди, словно половинки одного целого. И это чувство много больше, чем любовь или дружба, оно не имеет названия. Отдаленно похожее понятие только «родство душ». И то, мне всегда казалось, что оно не достаточно полно отражает тот феномен, который я пытаюсь сейчас объяснить.
Последнее время, загруженный своими проблемами и идеями я совсем забыл, что моей такой «родной душой» всегда была Селена. Моя маленькая сестренка. В детстве мне часто приходилось сидеть с ней, пока родители бывали в отъездах. Наверное, именно тогда мы стали практически одним целым. Играть в куклы мне было не интересно, поэтому я читал ей заумные книги (которые едва понимал сам) из библиотеки отца и показывал фокусы, которым меня научила мать. Заставлял цветные камушки превращаться в танцующих человечков, пускал фейерверки мыльных пузырей и строил замки из песка. На все эти магические изыски трехлетняя девочка всегда смотрела с неизменным любопытством. Чувствовалось, что она с нетерпением ждет, когда же наконец и ей доверят палочку. Но волшебство для Селены никогда не было чудом, скорее ее любопытство питал практический интерес. Она спрашивала, о том, кто может жить в песочном замке, нужно ли кормить трансфигурированного из чайной розы соловья, можно ли с помощью магии растянуть время…
После смерти родителей моя сестра не замкнулась в себе и не обозлилась на весь мир. Она приняла свое сиротство, как что-то само собой разумеющееся. Казалось, будто девушка не так уж и была привязана к отцу и матери. Даже плакала как-то не всерьез. Но в тот день, когда я пропал на неопределенное время и не оставил никакой записки, когда вернулся и привел с собой незнакомца, я увидел ее, будто в первый раз после очень долгой разлуки. Моменты детства, словно вспышки молнии пронеслись в голове. Пришло осознание того, что если погибну я, сестричка может этого не пережить. Слишком сильно она была привязана ко мне. Но на тот момент сплошная круговерть неотложных дел захватила нас, почти лишив времени на праздное общение. Пришлось отложить все свои умозаключения на некоторое время. Теперь же, по дороге в родное поместье, у меня появилась возможность спокойно прокрутить в голове все, что так долго меня мучило. Кажется, я настолько напряженно думал, что все это слишком явно отражалось на лице, поэтому Селена тронула мою руку и встревожено спросила:
– Все хорошо?
– Да, сестричка…
Мне хотелось ее успокоить, но проницательный взгляд темных глаз, безмолвно упрекнул меня во лжи.
– Селена, я не знаю, что со мной происходит.
– Брат, я вижу и чувствую, что с тобой уже давно что-то не так. Ты очень изменился, и произошло это как-то слишком уж резко. Пожалуй, могу даже назвать день и час…
– Утро перед поездкой к Хаффлпаффам, – кивнул я. Она стала еще более серьезной, чем обычно.
– Не думай, что мне не нравятся изменения в тебе. Ты стал мягче и спокойнее, нежели раньше. Последние несколько лет я перестала видеть того мальчишку, который давал мне первые уроки волшебства, возился с моими разбитыми коленками и простудами, рассказывал страшные сказки и катал на крылатых пони. После смерти родителей, а может и незадолго до нее, ты стал холоден и спокоен, начал всерьез заниматься зельями и сутками пропадал с отцом в подземельях. Мама объясняла мне, что ты повзрослел, пришла пора расстаться с детскими повадками и привычками, что ты расстроен тем, что детство пролетело так быстро и что мне уже скоро придется навсегда уйти из этого дома в другую семью, стать миссис-Кто-То-Там... И еще много всего мне говорила. Успокаивала в общем. И я смирилась. А потом они погибли и ты вовсе ушел в себя, срывался на меня, кричал, отсылал подальше с глаз и почти перестал разговаривать. Меня это пугало, я плакала ночами, чувствовала твою боль, но не могла никак помочь. Но эти дни мне кажется, что мой любимый брат вернулся. Ты снова улыбаешься, строишь планы, а эта Школа... эта идея словно зажгла искру в твоих глазах. А иногда мне просто кажется, будто тебя подменили.
Она говорила все это захлебываясь в эмоциях, а я никак не мог понять, что для нее эта перемена – счастье или все-таки неприятность. Содержание речи подтверждало первый вариант, интонация – второй. Выговорившись, Селена с напряженным ожиданием смотрела на меня.
– Мне тоже кажется, будто это вовсе не я…
– Сал, я могу чем-то помочь?
– Не знаю, родная. У меня такое чувство, что внутри этого тела живут два человека. Они вполне гармонично уживаются, не спорят и не борются. Просто у каждого из них свои мысли, характеры, ценности. Они не противоречат друг другу, но все же… Мне трудно это объяснить.
Селена задумалась.
– Знаешь, это не похоже на проклятье, но что-то знакомое все-таки в этом есть, только не пойму что.
Отчего-то мне стало так легко. Наверное потому, что я впервые смог с кем-то поделиться своими мыслями, смог выговориться…
– Брат, а ты возьмешь меня с собой на строительство Школы? Или оставишь дома? – она спросила об этом жалостливо и с робкой надеждой, будто недавно провинилась, но осмелилась просить взять ее на воскресную ярмарку.
– Я думаю, юной леди нечего делать на стройке. Там не будет ничего интересного. Мы закончим все к осени, а после этого сможешь приезжать ко мне так часто, как захочешь.
Селена надула губки. Хотя, ей действительно давно уже пора было выйти замуж за Кого-То-Там, она оставалась еще сущим ребенком.
– Знаешь, Салазар, я еще хотела тебе о чем-то рассказать. Но не знаю, как ты к этому отнесешься.
– Ты влюбилась? – выдвинул я теорию, в первую очередь пришедшую мне на ум.
– И это тоже, – очень смутилась Селена. – Но сейчас не об этом.
– Ну, говори, я обещаю тебя не ругать, ведь твой старый-добрый братец вернулся.
– Если честно, мне очень не нравится Никос. Не могу этого объяснить, но он какой-то странный. Уж очень много знает о магическом мире для маггла.
– Он не маггл, а сквиб, – серьезно ответил я, понимая, что причиной ее возмущения служит вовсе не это. – К тому же он очень много времени прожил с волшебниками, обе его жены были ведьмами...
– Дело даже не в этом. Никос вроде бы такой несчастный, все его жалеют. А он, вместо того, чтобы бороться с трудностями и следовать своим же зарокам, берется за старое. Хотел же ничего больше не иметь с магами, зачем тогда трется вокруг вас и эти его идеи о Школе?
– Ты не права, мы проявили к нему сочувствие, приютили в трудный момент. Найт просто хочет быть полезным.
– Вот опять! – Селена чуть не подскочила от негодования.
– Что? – я даже испугался ее неожиданного взрыва раздражения.
– С тобой совершенно точно что-то не так. Особенно после появления этого Найта! Мне иногда даже начинает казаться, что ты и вовсе не Салазар.
– Да что не так-то? – мне никак не могло придти на ум, что же настолько взволновало мою милую сестренку, что щеки ее раскраснелись, а в глазах появился недоверчивый, осторожной блеск. – Я все тот же. Спроси меня что угодно, что могу знать только я, тогда убедишься.
– Все в порядке, я знаю, что это ты… но на душе все равно тревожно, – она тяжело вздохнула и отвернулась, глядя на дорогу, охровой змеей уползающую в даль. – Даже в самом радужном настроении ты никогда бы не начал оправдывать сквиба или маггла, даже в самой сложной ситуации ты не привел бы его в свой дом. Вспомни историю, которую рассказывал папа, когда мне исполнилось десять!
– О чем ты? – я насторожился, в голове вертелась какая-то мысль, но ухватить ее и выудить на свет не удавалось.
– Они с мамой очень обрадовались, что магия во мне наконец проснулась и устроили праздник. А отец рассказал, что у каких-то его знакомых случилось несчастье – к двенадцати годам выяснилось, что единственный сын почтенной семьи – сквиб. Потом они взяли на воспитание какого-то магглорожденного мальчишку, а через пару лет вся семья угорела в лесном домике, куда отправилась на охоту.
– Что-то такое я помню, но причем здесь это?
– Тогда ты сказал: «Поделом этим отступникам от крови». Меня это очень напугало. Но родители сказали, что нас эта участь миновала, так как магия не оставила меня. Я сама забыла об этой истории. Но когда Хельга пересказала мне то, что случилось с Никосом, я почему-то вспомнила ее…
– Но Найт сам ушел из дома, а не угорел в домике лесничего, – не впопад возразил я, уже понимая, к чему ведет Селена.
– Я про другое. Ты тогда считал даже таких людей не ровней себе. Никогда бы не сел за один стол с грязнокровкой и, уж тем более, со сквибом… а теперь…
– Времена меняются, может быть, я переосмыслил все.
– Ах, Салазар…
Разговор кончился так же неожиданно, как и начался. Мы сидели молча и думали каждый о своем. И это молчание не было тягостным, как могло бы показаться. Нам обоим стало легче оттого, что мы смогли выговориться, объясниться друг с другом.
В поместье мы прибыли, когда уже перевалило за полдень. Выйдя из повозки я дотронулся до стоящих плотной стеной деревьев, маскировавших главные ворота. Повинуясь инстинктам я прошептал слова, известные мне с самого детства:
«Открой мне тайный путь домой,
Я – кровь от крови Слизерин.
Услышь меня и голос мой,
Пусти хозяина и тех, кто с ним».
Однако, с губ сорвался только тихий шелест, похожий на… И почему меня не удивляет, что я еще и змееуст? Услужливая память подсказала, что наш предок по отцовской линии – Сирил Слизерин, тот, кто построил Совериснейк – был анимагом и превращался в змею – большого бушмейстера с необычным песочным окрасом. Он верил в то, что любой из его истинных потомком сможет говорить на парселтанге, поэтому и наложил на поместье такое мудреное заклятие. Все это пролетело в моей голове, как морской влажный ветер. Кажется, я начинаю привыкать к этим неожиданным воспоминаниям и открытиям.
Услужливые домовики начали распрягать карету. А мне в голову пришел новый вопрос, который раньше меня никогда не занимал: интересно, видят ли домовые эльфы фестралов? И если видят, то по какой причине? Это их собственное магическое свойство, для лучшего исполнения прямых обязанностей, или они, как и люди, могли видеть животных, только став свидетелями чьей-то смерти. Я так глубоко задумался над этим и уже хотел спросить самих домовиков, но обнаружил себя стоящим в собственной комнате.
Я немного посидел на кровати, будто прощаясь с домом. В голове крутились мысли, не дающие покоя. «Что же все-таки со мной происходит?» Перед отъездом я хотел еще раз поговорить с Ровеной, но нам не случилось остаться наедине. Отдав приказ эльфам, чтобы собрали все необходимое для поездки к завтрашнему утру, я отправился в сад, а потом через него в большой подземный грот. Там жил Вард. С ним мне тоже хотелось попрощаться. Неизвестно, когда мне придется сюда вернуться. Конечно, можно было бы взять старика с собой, но сомневаюсь, что родители учеников будут в восторге от такого соседства.
Привычно надев на глаза повязку, зачарованную еще дедом, я спустился по каменной лестнице, прихватив с собой кусок свежего мяса. Ткань повязки позволяла мне видеть все вокруг с закрытыми глазами, но даже с ней пришлось немного подождать, привыкая к темноте грота. Тут было тихо и прохладно, пахло сыростью и немного тухлятиной. Сколько раз говорил Дайди, чтобы не кидал слишком много еды. Но этот домовик так боится Варда, что готов отдать ему годовой запас, лишь бы не спускаться лишний раз в логово зверя.
– Эй, старик, – снова на парселтанге прошелестел я. – Вард, покажись.
Ответ заставил меня долго ждать. Я переминался с ноги на ногу, зная, что повторять не стоит. Тот, кому нужно, услышал и с первого раза.
– Кто ты? – прошипели мне в ответ через несколько минут.
– Салазар Слизерин, – удивленно произнес я. – Ты что, Вард, не узнал хозяина?
Молчание вновь зятянулось. Потом из темноты появлялась огромная голова с желтыми глазами. Если бы не повязка, я бы давно лежал замертво. Василиск выполз на середину комнаты и насторожено разглядывал меня.
– Ты не мой хозяин, хотя выглядишь как он, говоришь как он. Но мысли в твоей голове другие. Хотя…
– Вард, что на тебя нашло, – я заворожено смотрел на гигантского змея и не мог пошевелиться. Неужели в повязке появилась дыра и я уже парализован?
Василиск наклонил зубастую голову, приоткрыл пасть и высунул язык.
– Я не могу понять. Мои глаза видят одного человека. Но запах мыслей от двоих… Как такое может быть? Ты привел мне живой обед и прячешь его? – наконец спросил Вард.
– Нет, я принес тебе баранину, – тут меня словно выпустили из тисков и я смог кинуть тушку вниз. Василиск схватил ее на лету и мгновенно проглотил. За последние десять лет он ничуть не изменился. В детстве меня сюда не пускали, а кода я в первый раз увидел Варда, то убежал с криками, как пятилетний мальчишка. Селена и вовсе отказывалась спускаться в грот.
– Странный у нас фамильяр, – сетовала она. – Ладно змея, я еще бы поняла, но василиск – это уже слишком!
– Дед так не считал, – ухмылялся отец, он потратил несколько десятков лет, чтобы вывести малыша и придумать способ безопасного его содержания.
Сытый Вард удовлетворенно заурчал.
– Я не знаю, что с тобой творится, но тебя два, – подвел итог василиск, и не прощаясь, уполз в одну из своих нор.
Озадаченный я вышел из грота и присел на скамейку в тени дуба. Вард подтвердил мои подозрения на счет раздвоения личности, если это можно было так назвать. Одна из них была Салазаром Слизерином, периодически подкидывающим мне сюрпризы в виде воспоминаний. Оставалось только выяснить, что же за вторую личину прятало в себе это тело и откуда она могла взяться.
Глава 11. Возведение нового, возвращение к старомуБывает так, что ты точно знаешь, чего хочешь от жизни в целом или от текущего момента. В твоей голове сложен четкий план: ты разложил его на части, разбил их на пункты и уже готов приступить к исполнению первого из них… В общем, сделал все, что требуется. Но обстоятельства становятся выше, воздвигая на пути горы, перекрывая дорогу камнями и поваленными деревьями. Но самое главное — знать, что стихия — это всего лишь бесплотная сущность, неудача — повод к совершенствованию. Поэтому, во-первых, при написании плана нужно делать поправку на обстоятельства, а во-вторых, не отступать от своей цели, огибая горы и разбирая завалы на пути.
Не смотря на всю сложность работы, мне нравилось на стройке. Возможно, мои единомышленники получали такое же удовольствие от физического и магического труда, но я точно был абсолютно счастлив занимаясь чем-то, как мне казалось, необыкновенно важным. Первым делом, меня привлекали подземелья — моя будущая непрекословная обитель. Я творил все, что душе было угодно, и чувствовал себя настоящим хозяином этих тайных ходов, мрачных комнат и просторных залов, вырубленных прямо в земле.
Тем временем вокруг уже встали высокие стены, был намечен внутренний двор, пять башен и подвесной мост. Кое-что можно было сделать и при помощи магии — обтесать камни для стен, чтоб они стали ровными и одинаковыми, вырубить коридоры, скрепить несущие конструкции намертво, чтоб и через много веков замок сохранил свой первозданный вид. Но кое-что приходилось делать руками. Копали и воздвигали стены в основном великаны, нанятые мистером Диггори, они же таскали валуны, перенесенные с помощью порталов с горных высот и предназначенные вскоре стать стенами нашего замка. «Ювелирную» же работу, нашей четверке приходилось делать самим, с помощью Никоса и кое-кого из волшебников-вассалов: украшать стены лепниной, облагораживать озеро, сажать цветы и деревья…
Вся эта суматоха окончательно отвлекла от раздумий о бытие моем. Однако сладостное забвение было не особенно долгим. Спустя два месяца после начала строительства, когда все внешние работы были завершены, Хельга и Годрик отправились в город: подобрать элементы внутреннего убранства для ученических спален и забрать у мебельщика столы, стулья и кровати. Можно было и их создать с помощью магии, но как говорится — натуральное всегда лучше. Мы с Ровеной остались в замке и завели разговор о будущем, о том, каким мы видим магическое общество через пятьдесят, сто, тысячу лет.
— Мне кажется, что совсем скоро терпимость к магглорожденным будет более распространена, чем сейчас, — говорила Ровена, перебирая распущенный темный локон. — Ведь магия много мудрее нас, и раз она выбирает кого-то, наделяя своим даром, то это не простая случайность. Волшебники, рано или поздно, должны осознать, что кровь решает далеко не все.
— Возможно, — я пил горячий глинтвейн из глиняной кружки и смотрел в окно, наблюдая за утопающим в кронах лесных деревьев солнцем. — Но я не думаю, что подобное случится очень скоро. Среди моих знакомых лишь вы радеете за это равенство. Вспомните господина Блэка. Если его дочь свяжет свою жизнь с магом, чья чистота крови не составляет минимум десять колен, боюсь, старика хватит удар.
— Глупости это, — поморщилась Ровена, — мы должны быть равны, и у каждого волшебника, не в зависимости от его происхождения, должны быть одинаковые права на обучение, заключение брака, на собственную палочку…
— Странно, что вы принимаете эту тему так близко к сердцу, я только никак не могу понять, почему… — из спокойного и размеренного, наш разговор постепенно обретал живость и краски.
— Если бы не мои родители, моя жизнь закончилась бы точно так же, как и у бедняжки Эммы, — нервно сказала француженка, вставая. Хмель немного затуманил ее взор, прическа растрепалась, а платье измялось, но от этого девушка стала еще более привлекательной. — Почти никто не знает этого, но мне хотелось бы открыть вам одну тайну. Мне кажется, что вы достойный человек… и не будете использовать полученные сведения во вред мне или кому-то еще.
— Что же вы замолчали? — выждав время, спросил я. Кажется, Ровена уже начала жалеть о своем решении, но потом тряхнула головой и быстро заговорила о том, чего я никак не ожидал услышать.
— От Годрика вы знаете, что мои родители — влиятельные во Франции маги. Их имена вряд ли что-то скажут вам. У меня четверо братьев, но мать всегда мечтала о дочери, но вот только здоровье не позволяло ей больше иметь детей. И однажды, гадая на свечном воске, она увидела маленькую девочку, замерзающую на постоялом дворе. Через полгода они вместе со старшим сыном отправились в путешествие, чтобы найти ему достойную жену. Их путь лежал в сторону севера. И вот, вовремя одной из остановок, отец заметил девочку-служанку. Ей было семь или восемь лет. Но она была так худа и бледна, что у матери чуть не разорвалось от жалости сердце. И она поняла, что именно ее увидела тогда в стынущей лужице воска. Родители, не сговариваясь, решили выкупить малышку у хозяина таверны. Так я обрела дом, кров и любящую семью. Когда же родители узнали о моих способностях, проявившихся, как раз за полгода до нашей первой встречи, мать сказала, что это сама магия пожелала, чтобы все случилось должным образом.
Я был растерян от такой откровенности и не мог ничего ответить, а Ровена явно ждала реакции.
— Простите, мне жаль…
— Почему же? Я была счастлива и прожила в том доме столько, сколько мне отвела судьба. Но однажды я проснулась… и почувствовала, будто что-то зовет меня двигаться вперед. В этот же день в нашем замке появился Годрик. Мы объяснились с родителями, и я уехала в путешествие, которое привело меня сюда. Эта Школа — теперь я понимаю — она и есть мое призвание. Будто бы с того самого дня, как во мне стало все двоиться, одна из моих частей рвалась именно сюда, зная…
— Простите, Ровена, что вы сказали? Двоиться?
— Да, я не могу это объяснить. Во мне вдруг проснулась другая я. Она будто знает больше, чем положено. Матушка говорила, что это дар провидицы, но я вижу не будущее и не прошлое, а будто совсем что-то другое. Ночами меня мучают кошмары, о которых мы с вами говорили, помните?
— Конечно, мои видения такие же. Я лечу над холмами и лесом, потом попадаю в разрушенный замок… Что это может быть, Ровена? Почему нам снятся одни и те же сны?
— Пока что я не нахожу объяснений, — она устало села на краешек кресла и рассеянно оглянулась вокруг. А потом спросила каким-то дрожащим, не своим голосом: — Как Вам в голову пришла мысль о том, что замок нужно построить именно тут? В этой долине?
— Не знаю, если честно, — я даже задумался на мгновение, вспоминая свои мысли. — Мне показалось, что это уединенное место, да и магглы его боятся. Они люди суеверные и не станут понапрасну идти в Мрачный лес.
— Да-да… Вы правы…
Ее внутренняя яркость, слепящая меня все время разговора, стала понемногу угасать. Молчание затянулось. Мы оба устали и я собрался уже предложить отправиться по своим комнатам, как заметил, что Ровена спит, уютно устроившись в кресле. Я бы даже отнес ее в спальню, но подниматься в башню было лень, да и хмель меня сморил… Сон накатился незаметно и только через четверть часа обнаружилось, что нахожусь я уже не в нашем замке, а где-то в угрюмых сырых подземельях. Мне хотелось закутаться в мантию, чтобы избежать холода, но оказалось, что ни мантии, ни самого меня в комнате нет. Рядом послышалось чье-то зябкое дыхание, будто кто-то пытался отогреть стынущие от холода руки.
— Кто здесь? — зачем-то шепотом спросил я.
— Я, — задумчиво отозвался женский голос.
— Ровена?
— Салазар?
— Где вы? Я вас не вижу?
— Я сам себя не вижу, только ощущаю, что здесь необыкновенно холодно.
— Вот и я это чувствую.
Я поводил руками в пространстве, но они встретили только пустоту.
— Мы призраки? — ее голос дрожал то ли от холода, то ли от страха.
— Не думаю. Вы бывали здесь раньше?
— Да, это комната с хрустальными усыпальницами. Разве не сюда Вас приводят те странные сны?
— Нет. Я тут впервые. О каких усыпальницах Вы говорите?
— Да, вот же они, в самой середине.
Действительно. По середине комнаты стояло четыре хрустальных гроба, образуя крест. Люди в них лежали ногами к основанию креста, головой образуя его вершины. Наконец-то мне удалось рассмотреть их лучше. В этот раз сон был ясный и реальный, в отличии от смутных и беспокойных видений, посещавших меня раньше.
Ближе всех ко мне лежала девушка с огненно-рыжими длинными волосами и бледным лицом, одетая в серебристую мантию, на голове ее красовался венок из неувядающих белых орхидей. Сердце защемило и захотелось позвать ее по имени. Я точно его знал… но никак не мог вспомнить.
Следующим был юноша, почти мужчина, небрежная щетина на его щеках придавала немного пухлому лицу серьезности и взрослости. Его руки были сложены на груди и держали меч гоблинской работы с рубином в навершии. К нему у меня тоже были чувства, но не такие яркие, как к девушке с рыжими волосами. Я долго смотрел на него и понимал, что знаком мне не только сам юноша, но и меч в его руках. Это чувство было таким четким, что я даже вздрогнул от неожиданности. Но внятных объяснений не нашлось.
Рядом с владельцем меча лежала еще одна девушка. Ее непослушные каштановые волосы с вплетенными в них мелкими голубыми цветочками, были раскинуты по белой атласной подушке. Она совершенно точно — спала. В отличие от тех, на кого я смотрел до этого, девушка не выглядела застывшей статуей — беспокойно дышала, хмурилась и даже шевелила губами. Казалось, вот-вот глаза ее распахнуться и взгляд пронзит меня насквозь. Прислушиваясь к своим эмоциям, я понял, что знаю и эту персону. Только в душе царил сумбур. То чувства были теплыми и спокойными — ближе к тем, что я испытывал к юноше, то в душе поднималась щемящая волна нежности, значительно перекрывающая то чувство к первой девушке.
К последнему герою меня тянуло больше всего. И я от чего-то оттягивал этот момент. Парень в хрустальной усыпальнице был молод и темноволос. Особой атлетичностью не отличался. Был худ и бледен. На лбу, сквозь густую челку виднелся тонкий шрам, и даже не разглядев его до конца я уже знал — шрам был похож на молнию. Мне хотелось прикоснуться к этому юноше, но меня отвлек тихий вскрик. Судя по звуку, Ровена стояла у меня за спиной и разглядывала ту из девушек, у которой в волосах были незабудки.
— Что с вами, Ровена?
— Я знаю эту девушку. Знаю с самого детства… Ведь это… Это — я!
* * *
В этот раз пробуждение было еще более резким и болезненным, чем обычно. Меня практически насильно выдернули из сна. Да так, что я, не удержавшись, свалился с кресл , и тут же услышал надрывный, истеричный плач Ровены.
— Я… там была я… Мертвая!
Она сидела на полу, закрыв лицо руками. С минуту я медлил, но потом осторожно подошел и опустился рядом.
— Не плачьте, милая леди, это всего лишь сон, — попытки успокоить не увенчались успехом.
— Вы же знаете, что это не сон, вы же сами там были. И один из них — это ты сам! Салазар, неужели ты не почувствовал? — от избытка чувств Ровена то переходила на «ты», то говорила отдельные слова по-французски. Но общий смысл был предельно ясен.
— Послушайте, это могут быть чьи-то чары. Может быть, кто-то проклял нас каким-то неизвестным заклятьем… Тем более, что я точно уверен, что они все не мертвы. А просто спят.
— Салазар, скажите мне честно, вы почувствовали что-то, при виде этих людей?
— Я не смею вам лгать, Ровена. Мои чувства были смутны. Но при виде того юноши со шрамом, во мне будто проснулась волна горечи и тоски! — помогая француженке подняться и усесться в кресло, руки и ноги мои действовали сами по себе, голова же была занята тяжкими, смутными воспоминаниями столь реалистичного сновидения.
— Вот и я почувствовала то же при виде девушки с незабудками в волосах. А еще у меня с недавних пор появилась странная привычка приглаживать волосы, будто они постоянно растрепаны и непослушны… а ведь я никогда прежде не распускала их днем. Понимаете, у нас в доме не принято такого: волосы всегда должны быть убраны.
— Вы считаете это веской причиной, чтобы предположить, что те люди — это мы с вами?
— А ты так не считаешь? Ах, простите, — кажется, она только сейчас заметила, что обращается ко мне фривольно.
— Ничего, Ровена, вы взволнованы и подобное не страшно, пока мы вдвоем. И все же, почему увиденное может оказаться реальностью? И кто тогда остальные двое людей в усыпальницах? Где они находится? Что нам делать дальше?
— У меня пока нет ответов, Салазар. До этого дня я даже не могла толком разглядеть лица. Сегодня видение было более четким и понятным. Но я прошу, не говорите пока ничего ни Годрику, ни Хельге. Давайте сначала разберемся с этим сами.
Глава 12. В поисках истиныВсе тайное становиться явным. И все мы знаем, что рано или поздно это действительно случается. Как бы человек не хранил свой секрет, он все равно выплывет наружу. А уж если тайна страшная и действительность жестокая, то трудно предугадать, какие последствия принесет их раскрытие. Но ничего хорошего это не сулит ни самому хранителю тайны, ни тому, кто эту тайну открыл.
Утром следующего дня меня разбудил самый приятный и родной голос:
— Брат, ты опять спишь до полудня?
— Селена? Что ты тут делаешь? — она выглядела одновременно радостной и обеспокоенной.
— Соскучилась. Тем более, ты говорил, что я могу приехать в любое время.
— Тогда дай мне одеться и жди в гостиной.
Посмотрев в окно, я убедился, в правоте сестры — день был в самом разгаре, солнце щедро осыпало возведенные великанами башни Школы золотистыми лучами, а обычно спокойная гладь озера окрасилась пенистыми барашками. К вечеру ветер поднимется не на шутку, а, возможно, будет и гроза. В размышлениях о погоде я быстро оделся и вышел к сестре. Ровены в гостиной не было, а Селена уже по-хозяйски пила морс из хрустальной чаши.
— Могла бы сову для начала прислать, — ради приличия пробурчал я. На самом деле было очень радостно видеть ее здесь.
— Если бы разговор был не таким срочным, я обязательно так и сделала. Но мне нужно кое-что тебе рассказать. Лично. И доверять это пергаменту и чернилам я бы не хотела, — она отставила чашу и сделала приглашающий жест. Я занял кресло напротив нее и приготовился слушать. Видно, разговор был действительно серьезным, раз Селена сорвалась из дома и так быстро прибыла к нам.
— Ты знаешь, что Никос просит руки Хельги? — без прелюдий спросила она. Я, конечно, был удивлен. Да что там говорить, на несколько мгновений у меня даже голос пропал.
— Нет... откуда?
— Мне написала Рози. Она говорит, что Хельга уже устала ждать, когда же ты соизволишь взять ее в жены. А тут Никос... Такой бедный и несчастный... Ты же знаешь, какая она добросердечная. Рози говорит, что вчера они с Ханой подслушали разговор родителей, которые обсуждали: стоит ли им соглашаться на этот брак.
— Надеюсь, меня они удосужатся поставить в известность о своем решении, — гнев и задетая гордость заставили меня подняться и пройтись по комнате. Еще недавно я был готов отказаться от брака с Хаффлпафф, а теперь ни за что не хотел отдавать ее какому-то Никосу, тем более, что он...
— Он не вызывает у меня доверия, Салли. Мы говорили с тобой об этом, помнишь? Тогда все это было не к спеху, но сейчас... мне кажется, этот брак не закончится ничем хорошим. Смерть преследует этого человека по пятам. Это подозрительно, ты так не думаешь?
— Уж не хочешь ли ты сказать, что он черный вдовец? — нахмурился я, уже сам не зная, что думать.
— Я ничего не хочу сказать. Однако и верить ему на слово теперь тоже не могу... и не буду. Мы не особенно близки с Хельгой, но мне будет жаль, если из-за ее доброты и твоей беспечности случится что-то непоправимое, — такой взрослой Селена еще никогда передо мной не представала. В этот момент до меня дошло осознание, что она уже не та малышка, которую я нянчил в отсутствие родителей. Она — взрослая и серьезная девушка, возможно, понимающая этот мир лучше своего старшего брата. Ведь если честно признаться, сейчас я думал не о том, хорошо ли Хельге будет с Никосом, а о том, что мое самолюбие ущемлено.
— И что ты собираешься делать?
— Во-первых, хочу найти отца первой жены Найта, — она встала с кресла, будто прямо сейчас собиралась отправиться в путь. — Может быть, он прояснит ситуацию.
— Мы не знаем ни имени его, ни города, где он живет. Как ты собираешься его найти?
— Достаточно того, что он — портретист. Магов такой профессии не так уж много. К тому же он не молод, а это тоже сужает круг поиска.
— Селена, ты же знаешь, что я не отпущу тебя одну. Мало ли что может случиться с девушкой, да еще и такой красивой, в незнакомой стране.
— Поэтому я и пришла к тебе, я знаю, что ты не откажешься меня сопровождать.
— Но Школа...
— Школа уже почти достроена, — со всей серьезностью отрезала сестра. — Приглядеть за ней тоже есть кому. Времени у нас не так много. Рози писала, что как только строительство будет окончено, Никос и Хельга объявят о помолвке. К этому времени я хочу точно знать, стоит ли ему доверять.
— Хорошо, — я тоже встал. — Найду Ровену, скажу, что мне нужно уехать, и сразу же вернусь к тебе. А ты пока подумай о том, куда мы для начала отправимся. И как будем искать нужного портретиста.
* * *
Грязные безлюдные улицы, маленькие домишки, серое низкое небо. Все это навевало тоску и не предвещало ничего хорошего. Но почему-то Селена на этот раз была уверена, что мы попали туда, куда нужно. Это был пятый городишко, куда мы прибыли, и третий день поисков. Путешествовали мы в основном на попутных повозках или аппартировали, если точно знали, где нам предстоит оказаться. Чтобы не вызывать подозрений — одевались бедно и скромно, чтобы избежать неприятностей — назывались мужем и женой. В общем-то, за это время никто не угрожал нам, да и людей мы встречали редко. Молчаливые кучеры, у которых было трудно выведать хоть что-то, угрюмые держатели постоялых дворов, да путники, сами не знающие куда идут. Но вот, один менестрель, c которым мы коротали сегодняшнюю ночь у костра, спел песню о дочери художника. Она была грустной и длинной.
Повествовала она о Художнике, больше всего в жизни любившего свои картины. Он даже порой забывал о жене, которая не смотря ни на что хотела настоящую семью и теплый очаг. Они голодали, жили в нищете, потому как рисованием почти невозможно было заработать на достойную жизнь. И вот, жена, уставшая от такой жизни стала просить высшие силы, чтобы следующий рисунок, который выйдет из-под кисти Художника — стал явью. Так и случилось. Художник нарисовал маленькую девочку в нарядном платье. А вскоре у них родилась дочь. Дела Художника пошли в гору, о его таланте узнали в окрестностях богатые купцы, лорды и рыцари начали приезжать к нему за портретами. Зная о том, что все, нарисованное Художником сбывается, каждый просил приукрасить себя на холсте. А дочь росла и хорошела. И когда пришла пора выдавать ее замуж, Художник решил нарисовать ей самого прекрасного и самого лучшего мужа. Но когда работа была закончена, в окно влетел ветер, и баночка с красной краской разлилась по холсту. Чувствуя беду, Художник порвал холст и сжег его, но это не помогло. Через год после свадьбы девушка умерла, рожая своего первенца. С тех пор Художник больше не берет в руки кисти и краски.
— Какая печальная история, — вздохнула Селена. — Как хорошо, что это всего лишь песня и в жизни такого не может случиться.
— С чего вы взяли, милая барышня, что это сказка, а не быль? — возмутился худой, как палка, старый менестрель. — Я лично знаком с этим художником и сам сложил эту песню. У меня даже есть портрет, нарисованный его рукой, еще до той беды, что случилась с его девочкой.
Из своего мешка он достал небольшой кусок холста, натянутый на деревянную рамку. На ней был нарисован сам менестрель, только моложе, в более опрятной и яркой одежде, но, без сомнения, с той же самой лютней. На мгновение мне показалось, что рисунок пошевелился, а возможно, все это было лишь игрой света от костра.
И теперь, выведав у нашего спутника как добраться до города, где жил Художник из его песни, мы шли по мощеной улице, не встречая ни одного прохожего, чтобы спросить дорогу.
Наконец, из сапожной мастерской выскочил мальчишка лет семи. Я поймал его за руку и присел, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.
— Куда летишь, малыш?
— Я не малыш, — серьезно выпалил тот и начал вырываться. — Пустите, мне нужно домой.
— Да, погоди ты. Мы не сделаем ничего плохого. Ты не знаешь, где можно найти художника?
— Он живет на окраине, в старом желтом доме. Только если вы хотите, чтобы он написал ваши портреты, то у вас ничего не получится. Он давно уже не рисует.
— Спасибо за помощь, — Селена вынула из кармана две медных монетки и отдала мальчишке. — Купи себе леденцов.
— Я лучше матери отдам, — насупился мальчуган. — Она купит на рынке мяса и у нас наконец-то будет сытный обед. Отец давно не встает с постели, а сестренка еще мала, чтобы зарабатывать деньги.
Он на минуту смешался, сам не зная, зачем нам это говорит, потом заметил, что я уже не держу его и рванул по своим делам. А потом обернулся и крикнул: «Его зовут Найт. Ганс Найт».
Мы переглянулись. Получается, Никос взял фамилию своей первой жены. Это было довольно подозрительно.
Желтый дом на окраине действительно был очень старым и ветхим. Крыльцо еле держалось, а несколько ступеней провалились. У меня, если честно, даже возникло подозрение, что тут давно никто не живет. Тем более, что на стук в дверь отозвались далеко не сразу.
— Кого Моргана принесла к старому Гансу? — картавый скрипучий голос приближался медленно, и нам пришлось выслушать десяток проклятий перед тем, как дверь отворилась. Маленький сморщенный старикашка, похожий на узловатую болотную корягу, внимательно смотрел на нас снизу вверх пронзительно синими, ясными глазами. Они казались слишком молодыми и живыми для изрезанного морщинами лица.
— Чего стоите то? — недовольно произнес старичок. — Проходите, путники.
Внутри дом был таким же ветхим и скрипучим, как и снаружи. Они с хозяином были очень похожи. Оба, будто обиженные на весь мир, медленно разваливающиеся и хмурые.
— Ну, и что же такие благородные маги делают так далеко от дома? — поинтересовался Ганс, присаживаясь в продавленное кресло. Нам присесть он не предложил, да и некуда было садиться. Вся гостиная состояла из потухшего камина, кресла перед ним и низкого деревянного столика с резными ножками. А поэтому мы стояли напротив хозяина, переминались с ноги на ногу и не знали с чего начать разговор.
— Откуда вы догадались, что мы маги? Да еще из далека?
— Очень легко, деточка, — старичок ухмыльнулся. — Вы не из наших краев. Это уж точно. Погода сейчас теплая, но переменчивая. В любой момент может сорваться дождь, а то и снег. Люди из наших мест об этом знают и не отваживаются путешествовать в таких легких одеждах. Вы не промокли под утреннем ливнем, а он накрыл все окрестности. Это значит, что вы либо аппартировали, либо высушили одежду.
— Но мы могли бы переждать где-то дождь, — возразил я.
— Такой дождь не переждешь, — ухмыльнулся хозяин, но в объяснения пускаться не стал.
— Вы получили свой ответ, теперь же я хочу получить свой.
— Мы ищем человека по имени Никос Найт, — уклончиво произнесла Селена.
— Нет, о таком я никогда не слышал, — без лукавства ответил тот.
Разочарование моей сестры так явно отразилось на ее лице, что Гансу стало ее жаль.
— Возможно, он просто мой однофамилец, Найты — не такая уж редкость.
— Да, — Селена тяжело вздохнула и развернулась к выходу. — Простите за беспокойство.
Все это время я молча наблюдал за хозяином дома. И что-то меня настораживало в нем и во всей этой скудной обстановке. Когда сестра поравнялась со мной, я остановил ее движением руки.
— Простите, господин Найт, за мое недоверие. Но разве такой талантливый и богатый человек как вы, может жить в таком запустении? — подтверждая свою догадку, я быстро достал полочку, обвел ею пространство вокруг себя и закончив движение легким зигзагом, прошептал: «Finite Incantatem».
Мгновение — и морок был «смыт» мощным заклинанием. Золотых канделябров, конечно, в не появилось, однако, она приобрела более приличный и опрятный вид. Разваливающийся пустой стол, несколько увеличился в размерах, окреп и обзавелся глиняным кувшином, блюдом с жареным гусем и большой ароматной краюхой хлеба. Кресло помолодело лет на двадцать, обивка на нем обрела краски, а деревянные подлокотники перестали сыпать трухой. Кроме того, появилось два добротных стула, несколько полок с книгами, картины на стене и мольберт с невысохшим еще пейзажем. Надо признаться, что рисунок был и впрямь великолепен. Густая роща несмело перетекала в васильковое поле. Каждая травинка, каждый цветок и листочек были на ней прорисованы так точно и ярко, что взгляд не оторвать! А потом, я заметил, что по роще гуляет девушка в голубом платье. Она то скрывалась за соснами, то вновь появлялась на самой опушке. Это удивительно, но картина действительно была живой. Единственным не изменившимся элементом в комнате оказался сам хозяин дома. Он по-прежнему был маленьким высохшим старикашкой с картавым и скрипучим голосом.
— Ну что же, господа волшебники, прошу садиться, — вопреки ожиданиям, он не был разгневан или зол. Кажется, мои познания в магии его даже немного удивили. Finite сегодня заклинание новое, а уж Finite Incantatem вообще было лично моим изобретением.
Мы с Селеной сели на стулья, но внезапно, ее будто бы подбросило в воздух. Она подбежала к картине, что выглядывала из-за тяжелой портьеры.
— Вот же он, Никос!
— Простите, милая леди. Но вы, наверное, ошиблись. Этого человека звали Эрик. Он был мужем моей покойной дочери, — в глазах Ганса отразилась неподдельная скорбь.
— Нет-нет, это совершенно точно он, — сестра вынесла портрет на свет, и я смог разглядеть его получше. Мужчина в черном дуплете с хмурым, острым взглядом и гордой осанкой действительно был очень похож на нашего знакомого сквиба. Немного моложе, немного серьезней и без несчастного выражения на лице. — Скажите, а этот Эрик, он был магом?
Ганс насторожился. Такие прямые и бестактные вопросы Селены не доведут ни до чего хорошего. Хотя, я тоже очень рисковал, снимая морок с комнаты.
— Он был сквибом, милая девочка. Только вот мне интересно, откуда Эрик вам знаком? Неужели этот пес еще жив?
— Господин Найт, пожалуй, нам действительно нужно объясниться, а затем уже спрашивать вас.
Я вкратце рассказал хозяину кто мы, откуда знаем Никоса-Эрика, зачем приехали сюда. Утаил лишь то, что мы с Хельгой были помолвлены. Не смотря ни на что, мне было спокойнее придерживаться нашей с Селеной легенды о том, что мы супруги, мало ли что захочет потребовать этот старик в обмен на информацию.
Выслушав мой рассказ, Ганс щелкнул пальцами. Тут же у его ног с тихим хлопком появился домовик в потертом розовом переднике.
— Эппи, накрой-ка стол на троих, — и уже обращаясь к нам: — Своим визитом вы оторвали меня от обеда, пожалуй, рассказ будет долгим, поэтому лучше скоротать его за чашей вина и добрым жареным гусем.
* * *
— Все о чем поет этот хвастун Труфальдино, отчасти — правда, отчасти — ложь, — начал свой рассказ Ганс. — Во-первых, я никогда не переставал писать. Холст и кисти были моим хлебом: как духовный, так и насущный. С того самого момента, как я взял в руки краски, я понял, что не оставлю их до конца дней. Во-вторых, мы никогда не жили бедно. Родители моей покойной жены хорошо помогали нам и верили, что рано или поздно мой талант оценят люди. Так и случилось. Я вкладывал душу в каждый пейзаж, каждый портрет и до того любил их, что однажды начал замечать, что они оживают. Подобное происходило не всегда. Но порой — случалось. Сбывались ли мои картины? Не знаю. Мне всегда казалось — люди всего лишь нуждаются в каком-то материальном доказательстве того, чего бы им хотелось. Хорошего коня, красивую жену, богатства. И я рисовал их с мешками денег или на поле битвы. А они сами воплощали все это в жизнь.
Лишь два случая чуда, если это можно так назвать, имели реальные подтверждения. Одно из них — появление на свет моей дочери Анны. Мы долго не могли обрести этого счастья. И только лишь после того, как я нарисовал «Девочку с васильками», жена сообщила мне, что у нас будет ребенок. В три года малышка была точь-в-точь — девочка с моей картины. Краски и холст подарили мне дочь, они же ее и забрали. К слову сказать, тут Труфальдино, старый плут, тоже наврал в своей песенке. Портрет Анны и Эрика я рисовал с натуры, а вовсе не заранее наколдовывал моей бедняжке жениха.
Тут Ганс ненадолго замолчал, будто припоминая все подробности. Затем отпил вина, которое надо заметить, было вкуснейшим из всех, что мне когда-либо доводилось пробовать, и продолжил.
— Поначалу Эрик не вызывал подозрений. Он был обходителен с Анной и приветлив с нами, ее родителями. Его низкое происхождение и отсутствие магии нисколько не смущало наше семейство, и мы приняли его, как родного. В день свадьбы я подарил им двойной портрет и пожелал счастливой долгой жизни. Но Эрик был не осторожен и разлил вино на картину. Пятно попало на изображение Анны. Тогда мы не предали этому значения и убрали холст подальше с глаз. Молодожены жили с нами и казалось, все шло хорошо. Через год моя девочка с радостью сообщила, что носит под сердцем ребенка. Эрик помогал мне с закупкой материалов и искал новых заказчиков, вел финансовые дела и в общем-то был неплохим парнем.
Малыш родился здоровеньким и красивым. Но через несколько лет умер. Такое случается в наше время — тиф, чума, другие напасти. Соседские дети мрут как мухи, а их женщины не устают рожать все новых и новых отпрысков. Мы, конечно, были расстроены, тем более, что ничего не предвещало беды. Но это было не страшно. Анна была готова к появлению второго дитя.
Вот тут-то и начались странности. Эрик запретил звать повитуху и сказал, что примет роды сам. Он отошел от домашних дел и все время проводил с Анной или в своей комнате за бумагами. Что он там писал — для нас оставалось загадкой. В день смерти моей дочери и второго внука нас с женой не было дома. А когда на утро приехали, то застали лишь плачущего домовика. Он рассказал нам страшную историю, от которой кровь застыла в жилах. Погодите-ка, я позову его и вы сами все услышите. Эппи!
— Хозяин звал Эппи? — домовик прижал уши, будто чувствую неприятный разговор.
— Расскажи, что случилось в тот день, когда этот человек покинул наш дом, — Ганс указал на потрет, все еще стоявший у ног Селены. Эльф дрогнул, а глаза его наполнились слезами.
— Не заставляйте Эппи вспоминать этот ужас, хозяин.
— Давай-ка без слез, и говори по-быстрее. Возможно, твои слова смогут спасти чью-то жизнь, — властно произнес Найт.
— Эппи следил за молодым хозяином, — с дрожью в голосе произнес домовик. — Эппи любил молодую хозяйку и беспокоился о ней. А ее муж плохо пах. Он просто вонял злобой и жестокостью. И еще... он пах мечтой или желанием. Но это были не светлые мечты. Они были тухлые и колючие. Когда господин и госпожа уехали, Эппи спрятался в комнате молодой хозяйки и видел все. Ребенок родился и злой человек вынул из него душу. Он хотел съесть ее, но ничего не вышло. Душа отлетела, а вместе с ней отправилась и душа молодой хозяйки. Эппи плакал, пытался остановить человека с тухлыми мечтами, но ничего не мог сделать. Тогда молодой хозяин ударил Эппи и разозлился, он крушил и ломал все, а потом ушел и больше не возвращался.
Домовик всхлипывал, и все повторял про тухлые и колючие мечты. Ганс отослал его на кухню, а сам продолжил.
— После смерти Анны мы обыскали комнату Эрика и нашли там записи. Хоть он и не был магом, но хорошо знал алхимию. Многие формулы, записанные на пергаментах я так и не смог понять. Но чертежи говорили сами за себя.
— Что это за чертежи и формулы? Они сохранились? — я сгорал от любопытства, нетерпения и злобы. Неужели Никос так и не остановился, неужели и с Хельгой хочет проделать тоже самое?
— Нет, я сжег их в тот же день, что и нашел. Единственное, что я смог понять — это то, что этот песий выродок с самого начала пытался погубить нашу дочь. Он хотел забрать ее магию. А когда не вышло, попытался сделать то же с собственными детьми!
— Забрать магию? Но зачем? Разве это возможно? — Селена прикрыла рот ладонью. Ее глаза наполнились ужасом. Кажется, она даже не рассчитывала узнать такое о подозрительном, но тихом и безобидном Никосе-Эрике.
— Я думаю, что нет. Но мой бывший зять искренне верит в то, что когда-нибудь у него все может получиться. Зачем ему это — мне тоже не ясно. Если вы хотите помочь вашей знакомой, то лучше оградить ее от этого человека.
— Но у нас нет никаких доказательств. Простые слова вряд ли убедят Хельгу в опасности Никоса, то есть Эрика, — задумчиво произнес я. — Если только, вы не согласитесь отправиться с нами.
— О, нет, молодой человек. Я слишком стар для путешествий. Однако, я могу отправить с вами Эппи, он еще раз расскажет эту историю. Хотя, без него мне сложно будет справляться с домом.
— Давайте сделаем так: как только мы прибудем домой, мы отправим к вам нашего эльфа и он проводит Эппи к нам, — вставая, сказал я. — Это не займет много времени. Пару часов и ваш домовик будет снова с вами.
— Хорошо, — кивнул Ганс. — Я не питаю любви к этому человеку, если вам удастся отомстить за мою дочь, я буду благодарен и умру с миром.
— Последний вопрос, — перед самым выходом проговорила Селена. — Когда Эрик пришел в ваш дом, как он назвался?
— Рейбери. Эрик Рейбери.
Сестра кивнула и вышла на улицу.
* * *
Мы аппартировали к воротам Совериснейка. Мне нужно было немного подумать, перед тем как идти с разговором к Хаффлпаффам. Лучшего места для этого и придумать нельзя. Отправив Селену в дом и пообещав, что после обязательно возьму ее с собой, я отправился к Варду.
Прохлада и сырость грота обволакивала тело и успокаивало душу. Да, подземелья — это действительно мое место. Василиск выполз на шум, пусть я и старался ступать как можно тише, но старика не проведешь.
— Два хозяина снова в логове Варда, — будь он человеком, я бы подумал, что это ухмылка прозвучала в голосе. Но василиск вряд ли способен на такое сложное чувство, как сарказм.
— Да, это снова я. И я один, как и прежде.
— Не обманывай себя, хозяин. Сегодня от тебя пахнет не просто двумя людьми, но еще и тревогой, решимостью, грустью.
— Ты слишком проницателен для змеи.
— Я не змея, — торжественно прошелестел Вард. — Я — василиск. И уже достаточно живу на свете, чтобы понимать людей. Так что тебя тревожит?
— Скажи, старик, ты когда-нибудь слышал о том, что магию можно забрать у только что родившегося дитя?
— Нет, хозяин. Однако еще твой отец как-то рассказывал мне историю об одном сквибе, желающем забрать магию у своего названного маглорожденного брата.
— У него ничего не вышло?
— Конечно, нет, магия выше нас — животных, выше вас — людей, она даже выше богов, которых люди себе придумали. Она мудрее и сильнее всего на этом свете, да, пожалуй, и на том. Она либо дарит свои подарки и оставляет их навсегда, либо обходит стороной и никогда не видит тебя, будто ты пустое место.
— Расскажи мне о том сквибе, ты не забыл, как его звали?
— Если бы я был человеком, я мог бы забыть. Но моя память так же остра, как и взгляд. Его звали Эрик Рейбери.
Я даже не удивился этому совпадению. Очевидно, если вокруг тебя только и вьются истории о странных сквибах, то рано или поздно окажется, что это один и тот же человек.
— Но ты хочешь спросить еще о чем-то, двойной хозяин.
— Ты, как всегда прав, Вард. Ты постоянно говоришь мне о том, что меня два. И я все четче ощущаю это. Как мне разгадать эту загадку? Как понять, кто тот, второй?
— Ты уже знаешь ответ. Зачем спрашиваешь меня об этом? Задай другой вопрос и я отвечу.
Несколько минут прошло в молчании. Мне требовалось спокойствие и тишина, чтобы найти то, что действительно достойно ответа мудрого змея. Наконец я понял, чего хочу.
— Как мне вернуть тело душе, что живет сейчас во мне?
— Сон — лучший лекарь, он даст тебе верный ответ.
Более четкого и определенного ответа ждать не приходилось. Я еще немного посидел на ступенях грота, слушая, как Вард уползает в глубины своих пещер. А потом отправился наверх, уже зная, что сказать Хаффлпаффам.
Глава 13. Исповедь злодеяГлава 13. Исповедь злодея
Я поднимался по лестнице так быстро, как только мог. По пути проклиная Астрономическую башню, а заодно и тех, кто придумал сделать ее такой высокой. Они как раз бежали за мной, отставая на два пролета: Годрик шумно пыхтел, Ровена периодически охала, кажется, оступаясь на крутых ступенях.
На границе сознания маячила какая-то тревожная мысль, но я не мог поймать ее, да и времени ужасно не хватало. Сейчас главное – просто успеть. Не знаю, что Никос планировал сделать с Хельгой, но предотвратить это было необходимо.
Разговор с Хаффлпаффами вышел коротким и нервным. Они признались, что после долгих уговоров, все же согласились на брак дочери с Найтом. А услышав теперь, кто на самом деле ее избранник, рассказали, что церемония должна состояться в эту полночь на самой высокой башне нашей школы. Никос настаивал на том, чтобы все держалось в полном секрете. Объяснения были настолько простыми, что не вызывали подозрений. В наше время волшебнице, сочетающейся браком со сквибом, не стоит устраивать грандиозного праздника, навлекая на себя негодование общества. Свидетелями этого таинства должны быть только луна, звезды и магия.
Единственной мыслью в моей голове при аппартации было: «Успеть, успеть, успеть!» Поэтому, оказавшись у антиаппартационного барьера, я, что есть силы, побежал сначала в общую гостиную, чтобы предупредить Годрика и Ровену, а потом, вместе с ними, прыгнул в камин, сообщающийся с ближайшей от Астрономической башни комнатой. Дальше пришлось подниматься пешком. Интересно, предлагая поставить разнообразные охранные чары, Никос уже знал, что это поможет ему совершать свои темные дела? Или это просто совпадение, играющее на руку нашему врагу?
Наконец, достигнув смотровой площадки, я без промедления направил палочку на пару, стоявшую у самого парапета, и крикнул:
– Отойди от нее, живо!
Хельга вздрогнула и на мгновение отстранилась от своего жениха.
– Что происходит, Салазар? – ее силуэт четко очерчивал свет луны, лица не было видно, но голос был тревожным и негодующим.
– Никос Найт, или Эрик? Как ты предпочитаешь, чтобы я тебя называл? Повторяю, отойди от Хельги.
– Ты не в праве мне указывать, Салазар. Я стою рядом со своей женой, которую поклялся защищать и оберегать, а ты опоздал, раз так долго не мог решиться на то, что я сделал сейчас.
– Так же, как поклялся защищать Анну и Эмму? Однако, обе они умерли, – негодовал я, когда Гриффиндор и Рейвенко наконец подоспели на площадку.
– Хельга, послушай Салазара, он прав, – мягко начала француженка, от волнения, долгого подъема по лестнице или от холода ее тело била крупная дрожь. Но голос звучал необыкновенно тепло и нежно, будто она обращалась к маленькому ребенку, стоящему на краю пропасти с завязанными глазами.
– Не понимаю почему? Как вы все можете обвинять Никоса в смерти его жен, вы же знаете, как все было, – девушка шагнула навстречу свету настенных факелов, вставая между нами и своим новоиспеченным мужем.
– С его слов, – запыхавшийся Годрик, кажется давно не доверял нашему сквибу, но только когда я появился в Школе с доказательствами на руках, решился выразить и свои подозрения, присоединившись к нашему карательно-освободительному рывку на Астрономическую башню.
– У меня нет причин не доверять его словам, – кажется, это Хельга поклялась оберегать и защищать Никоса, в то время как он отмалчивался за ее спиной.
– А у нас есть!
И я призвал Эппи, который моментально появился по моему щелчку. К домовику у меня в душе просыпались противоречивые чувства. С одной стороны, я воспринимал его как привычное служебное существо, таким видел домовиков всю свою жизнь, сколько себя помнил. С другой же, мне неожиданно стало жаль Эппи, хотелось сделать что-то хорошее за его помощь. Будто я должен эльфу несравненно больше, чем благодарность за свидетельские показания. Словно он стал наравне со мной – потомственным магом. Но, откинув сомнения до лучших времен, я попросил домовика еще раз поведать свою историю.
Пока Эппи говорил, в очередной раз пересказывая страшную правду, Никос-Эрик молча и беспристрастно смотрел на эльфа. Хельга слушала с недоверием, смотря то на своего нового мужа, то на нашу запыхавшуюся компанию.
– Это правда? Это все правда? – наконец произнесла она после недолгого молчания, когда Эппи закончил.
– Это лишь половина правды, – усмехнулся Найт. Его тон не выражал сожаления. Он даже не пытался оправдываться.
– Тогда расскажи им все как есть, скажи, что все это не так, как кажется, – хваталась за соломинку Хельга.
– Ну что ж, если ты так хочешь, моя милая, я расскажу всю правду.
***
– Мне было двенадцать, когда стало понятно, что жизнь посмеялась надо мной так, как ни над кем другим. Прежде я ни разу не слышал, чтобы в семье магов рождались такие дети, которых называли сквибами. И только тогда, когда обнаружилось, что магия не коснулась меня, я понял всю несправедливость жизни. Может быть, если родители не нашли бы того оборванца, а поддержали меня, все случилось бы иначе. Но моя жизнь изменилось с появлением грязнокровки!
Я перестал быть для родителей не только сыном, но и человеком, достойным внимания. Моя комната, мое место за обеденным столом, по правую руку от отца, теперь принадлежали Гансу. И это в то время, когда мне приходилось прятаться от родителей в темных закоулках, чтоб не навлечь их гнев. Но я не собирался превращаться в ничто. Вся моя дальнейшая жизнь зависела от того, можно ли найти лекарство от этой болезни. А то, что это именно болезнь – не могло быть сомнений. Ведь магия справедлива, и то, что ее свет не дошел до меня – всего лишь ошибка. И кто, если не я, должен был все вернуть на свои места?
Многие сквибы смирились со своим недостатком, а те, кто не смирились, – утопились или прыгнули с башни. Никто до меня не осмеливался начать поиски решения. Но мне не хотелось умирать, а жить дальше без магии – я не мог. Книги отца помогли разобраться во многом. И я понял одно: волшебство в нашем мире постоянно. Умирает один маг – рождается другой, если где-то появился сквиб, то в другом месте – грязнокровка. Это не моя теория, это издавна известно, об этом писал Шердон Сканди.
Но родиться заново мне не представлялось возможности, а значит, нужно было забрать магию у кого-то другого. Лучшим кандидатом был Ганс. Я долго вынашивал эту мысль, но никак не мог придумать, как это сделать. В момент смерти магия выпорхнет из тела и мне нужно будет лишь поймать ее, а значит – поймать последнее дыхание грязнокровки.
Наконец, такой случай представился. Мы отправились на осеннюю охоту, как ни странно, родители взяли туда и меня. Уединившись со своим названным братом, я задушил его собственными руками. Мне не было страшно или горько, не было его жалко, ведь я знал, что всего лишь возвращаю себе то, что по праву принадлежит мне. Но мать вошла в самый неподходящий момент, все почти свершилось, когда эта глупая женщина завизжала на весь дом, увидев посиневшее лицо Ганса и сдавившие его шею пальцы, мои пальцы. Она кинулась ко мне и оттащила за волосы, но силы во мне тогда уже было больше, и ее голова откинулась назад от моего удара. Когда я вернулся к братцу, все было кончено, время ушло, и магия ушла вместе с ним.
С отцом было сложнее всего. Он прибежал на крик и наставил палочку на меня. И мне пришлось проявить немалую прыть, чтобы обмануть его своими маневрами. Он не был так слаб, как мать, и так глуп, как Ганс, но он был магом и всегда полагался только на магию. Заклинание угодило не в меня, а в деревянную стену охотничьего дома. Она вспыхнула мгновенно, а я успел швырнуть в голову родителя большим гадальным шаром.
Так погибла моя семья, не желавшая принять и понять своего бедного сына. Ну что, милая? Продолжать? Ведь и это еще не вся правда. Постой, куда ты? Стой рядом со мной, ведь ты теперь моя жена и должна быть рядом. Уберите палочки, господа, иначе я перережу горло вашей прелестной подруги. Мне это не впервой, поверьте. Не впервой убивать людей. Не впервой убивать своих жен. Вы думаете, она третья? Ах, как вы ошибаетесь. Вы недооцениваете меня. Хельга, милая, ты – пятая. Пятая, слышишь? И это хорошее число, думаю, на этот раз у меня все получиться и ты останешься в живых, если твои друзья, позволят нам с тобой уйти. Хотя, нет, я еще расскажу им кое-что о своей жизни.
Джейн Уилбрек – моя первая жена была, как и я, сквибом. Мы нашли друг друга и прожили два счастливых года, в поисках подходящих жертв. Тех, у кого мы сможем забрать то, что принадлежит нам по праву рождения. Это была пожилая пара, живущая на отшибе в маленьком бедном домишке. Они были магами, очень скверными и сварливыми. Но все пошло не так, как планировалось, старик ударил Джейн заклинанием, и ее голова раскололась как спелый арбуз. За это я убивал его долго и мучительно. А старушка, не выдержав стонов мужа умерла от разрыва сердца. Их магия – такая же гнилая и дряхлая, как и они сами – дала мне немного сил, я даже смог сотворить пару заклинаний, но этого было недостаточно. Тогда я понял, что нужно забирать магию у молодых, у тех, кто еще полон сил. Но как обмануть сильного мага? Только хитростью.
Тогда-то я встретил Ивен – молоденькая и наивная ведьмочка из северной деревеньки. Глупая, что мой башмак. Ее бабки и прабабки издавна промышляли врачеванием и не мыслили подняться выше. А ведь имея такие способности можно повелевать людьми, строить и рушить замки, вершить необыкновенные дела. Но эти клуши просто сидели на своем насесте и бесплатно лечили всякого, кто приходил к ним за помощью. Ивен, выслушав мою сопливую байку, которую я придумывал на ходу, по глупости или по доброте (хотя, в данном случае – это одно и то же) предложила помочь и мне. Может быть, ей захотелось приключений? Тут начинается самое интересное. Слушай, Хельга, слушай внимательно. Ведь это может пригодиться нам. А вы, господа, не надо наступать на меня, я все вижу, Годрик. Сделай шаг назад, иначе, я могу оступиться и свалиться вниз вместе с моей молодой женой.
Так, на чем я остановился? Мы путешествовали с Ивен долго. Искали магов, убивали их, ловили последние вздохи. Но ничего не помогало надолго. Магия выветривалась из меня, как ароматный дух из черствого хлеба. Ни эликсиры, которые варила Ивен ни, свежие сердца, вырванные из груди – ничего не задерживало волшебство во мне надолго. Эта ведьмочка оказалась, хоть и глупой, но зато бесстрашной и послушной. Она, пожалуй, нравилась мне даже больше Джейн. В конце концов, мне пришла в голову идея, что возможно, магию нельзя забрать силой и ее надо отдать добровольно. И тогда, мы совершили обряд. Ивен не хотела умирать, но я приказал ей, и она выполнила все, что было нужно. Только вот ее магия не была так послушна. На миг ее свет озарил меня, но через мгновение – растаял в ладонях, будто его вовсе не было. Ярость накрыла меня с головой. Один за другим, провалы выбивали меня из колеи. И я уже почти сдался, когда мне на пути повстречалась Анна.
Вот она-то была умнее и хитрее даже меня самого. Я поражался ее идеям, я боготворил ее, я любил Анну Найт, как никого и никогда.
Что? Салазар, как ты меня назвал? Посмотрел бы сначала на себя и свой герб, а потом бы пытался обидеть других. Я действительно любил эту женщину, с ней единственной я мог быть искренним и настоящим, и она тоже любила меня и желала мне счастья. И это она предположила, что тот, кто отдает магию, должен быть не только добровольцем, но и кровным родственником тому, кто ее получает. Так появился мой первый сын, так он и умер. Только мне это снова не помогло. То ли мальчик был не искренен, то ли перед самой смертью отказался от своих слов, не знаю. Но мы попробовали еще раз, и теперь уже было решено забирать магию вовремя самих родов. Анна варила отвары, подгадывала время, чтоб никого не оказалось в этот момент дома, я рассчитывал вероятности, сверялся с календарями, считал, высчитывал и снова просчитался. Она умерла при родах, а ребенок, он был страшен, уродлив и источал дикую вонь! Я пытался напитаться его магией, но она вызвала только рвоту и слезы.
Мне пришлось бежать и почти пять лет скрываться, отшельничать, прятаться и уходить как можно дальше, от того места, где меня снова настигло горе. Я привык к крови и убийствам, я привык ко всему, кроме того, что не мог колдовать. Один раз ощутив этот прилив сил, эту сладость волшебства, это тепло, которым палочка отзывается на твои прикосновения, – никогда не забудешь этого. И будешь хотеть, хотеть, безумно желать вновь ощутить этот миг всемогущества.
Про Эмму вы и так все знаете. Тут я вам не лгал и почти не утаивал правды. За исключением того, что сам сдал ее инквизиторам и присоветовал отрезать ей язык и добавить отраву в последнюю трапезу. Поначалу она с энтузиазмом отнеслась к моей идее, но потом решила, что это все чересчур… В общем, дальнейшая ее жизнь угрожала раскрытием моей тайны. А значит, нужно было устранять помеху.
Когда я попал к вам, то сначала приглядывался к Ровене. Вы, леди, очень умная и прогрессивная женщина. Мы многого могли бы достичь вместе. Но, как известно, живость ума компенсируется сухостью сердца. Ах, как вспыхнули ваши прелестные ушки, не стыдитесь, это не так уж плохо. Но в моем вопросе любовь – дело важное. Я должен был быть уверен, что моя жена пойдет за мной на край света. И Хельга мне подошла идеально. Добросердечная, нежная, желающая любви и ласки. И я мог это ей дать, в отличие от Слизерина. Но мои планы немного нарушились, я не ожидал, что вы так быстро раскопаете мою биографию.
Чего я хотел? Ах, Годрик, вы еще не догадались? Вы же сами придумали для меня лучший и быстрый способ собрать достаточное количество магии, чтобы обеспечить беззаботное существование на много лет вперед. Дети – все они соберутся здесь уже совсем скоро. Я напитаюсь их последними вздохами и буду снова в силах колдовать! Но, как я уже сказал, вы испортили мой чудесный план. Теперь мне нужно время, чтобы придумать что-то новое. Прощайте, быть может, еще свидимся.
***
– Где мы? – слабый охрипший голос Хельги с одной стороны пугал, с другой – вселял надежду. Раз она способна говорить, значит Никос уже не держит у ее горла кинжал.
– Я, кажется, знаю это место, – отозвался Годрик. Его голос был немного увереннее, но слышался откуда-то издалека.
У меня было чувство, что вокруг торфяные болота. Молочная дымка стояла повсюду, так, что даже собственные ноги было трудно различить. Шаг вперед – и туман почти мгновенно отступил.
– Мы умерли? – привыкая к темноте, спросил я. Три едва различимых фигуры справа от меня неподвижно и молча стояли, уставившись вперед, привлеченные чем-то. Я проследил за взглядом Ровены и наткнулся на уже знакомую картину. Четыре стеклянных гроба образовывали чуть светящийся изнутри крест.
– Нет, не умерли, – Хельга сделала несколько шагов вперед, ближе к светящейся усыпальнице. – Никос одурманил нас экстрактом ромашки и когтей Мудзина.
– Сонный порошок, – кивнула француженка. – Откуда ты знаешь?
Все они были так спокойны и уверены, что мне даже начало казаться, будто это вовсе не мои друзья, а призраки, рожденные воспаленным сознанием. Но потом осознал, что во мне тоже нет ни тревоги, ни паники, ни ужаса. Словно все это так, как и должно быть. Впервые за долгое время моя душа не разрывалась, не мучилась, и даже дышать было как-то легче. Вард был прав – сон поможет найти ответы.
– Я сама давала его Найту. Он плохо спал и просил меня помочь ему, – в голосе Хельги слышалась вина и разочарование. – Мне тоже знакомо это место. Оно из сна.
– Да, – Рик подошел к одному из гробов и заглянул в лицо парню, лежащему там. – Сколько я здесь бывал, никак не мог понять, откуда у него мой меч?
– Твой меч? – мозаика в голове, так долго мучившая мои мысли, наконец-то начала складываться. – Так вот почему он так мне знаком! Годрик, Хельга, вам тоже снятся эти сны?
– Что значит тоже? – Хаффлпафф отрешенно гладила ребро ближайшей стеклянной крышки.
– Мы с Ровеной как-то случайно уснули вместе и оказались тут.
– Уснули вместе? – вспыхнула Хельга. И я понял, как двусмысленно это звучит.
– Ничего такого. Мы просто устали и задремали в гостиной, – пришла мне на помощь Рейвенкло.
– Но я бывал тут и раньше. Несколько лет назад мне начали сниться эти странные сны, – вставил Годрик. – А по утрам я места себе не находил. Тогда и отправился в путешествие, где встретил Ровену. После этого моя душа успокоилась, и они стали приходить очень и очень редко. Наверное, дважды или трижды за все это время.
– Мне такие сны тоже снились, – нахмурилась Хельга. – Но я не придавала им значения. Только после них действительно было тоскливо и неуютно. Будто меня разрывает надвое.
Пока мы разговаривали, расхаживали по комнате, разглядывали лица спящих людей и, наконец, встали друг напротив друга, образуя в изголовьях гробов крест, и тут наше одиночество было нарушено. Послышались тихие шаги, но нас будто приковало к месту. Из тьмы вышли двое детей. Оба белоголовые, большеглазые и таинственно-любопытные. Они будто не видели нас вовсе. Мальчик был на голову выше девочки и вел ее за руку.
– Вот Лис, я же обещал тебе, что покажу Героев, – прошептал он. – Никто не приходил сюда с самой годовщины Битвы. А это значит – с прошлого мая.
– А почему? – волосы девочки были заплетены в две тонкие косички, в ушах болтались сережки-редиски, а голос испуганно дрожал. Она мне смутно кого-то напоминала, но я пока не мог вспомнить кого.
– Потому что сюда приходят только на праздник, чтобы проверить, не проснулись ли они.
– Но ведь они могут проснуться в другое время.
– Могут, – согласился мальчик, – но все уже устали ждать. Столько лет прошло.
– Сколько? – мы произнесли это все вместе: я, Ровена, Рик, Хельга и девочка со странными сережками.
– Почти двадцать. Родители учились вместе с Героями и воевали с ними плечо к плечу. Помнишь, мама рассказывала, как они летали все вместе в Министерство магии на фестралах?
– Помню, – малышка стерла пыль с ближайшей крышки и заглянула внутрь. – Выходит, это тетя Джинни?
– Да, это младшая сестра отца, – ответил мальчик. – Вон там Невилл Лонгботтом, это Гермиона Грейнджер. А тут…
Меня будто окатили ледяной водой, и вместе с мальчиком я прошептал свое имя:
– Гарри Поттер.
Глава 14Глава 14. Я не забуду, обещаю
У каждого своя правда. Нам кажется, что мы совершаем благо для всего человечества, однако же, на деле — это благо в первую очередь для себя самого. И даже смерть во имя чего-то очень большого и важного не может порой считаться до конца альтруистическим деянием. Любовь и ненависть — чувства, которые у нас вызывают другие люди, но это вовсе не значит, что они так же любят или ненавидят нас, как мы их. Мы сами растворяемся в своих чувствах и требуем от других совершенно такого же ответа, забывая: для одного любовь — это нежное и трепетное, а для другого — всепоглощающее, острое и пряное чувство. Все это говорит о том, что каждый видит мир по-своему. И что для одного благо, для другого может быть наивысшей мукой. Поэтому, идя по жизни, мы стараемся найти тех, кто сможет разделить нашу точку зрению, понять наше видение мира и, тем не менее, способных свободно высказать свое мнение, свои чувства и мысли. Таких людей мы и называем друзьями.
Ровена вздохнула и, как маленькая девочка, потерла глаза кулаком. Я, молча, протянул ей бокал с горячим вином. Горячим оно, конечно, было четверть часа назад, а теперь уже почти остыло. Мне не нужно было ничего говорить. Последнее время мы вообще мало разговаривали: не только с ней, но и с Риком, и с Хельгой тоже.
После той ночи нам тяжело было придти в себя. Проснувшись ранним утром на холодном каменном полу Астрономической башни, каждый неосознанно с недоверием вглядывался в чужие лица. Молчание повисло в воздухе, как утренний туман. И никому не хотелось разрубать его словом. Но через какое-то время в углу, у самого парапета, что-то зашевелилось, и нам с Годриком пришлось вскочить на ноги. Из тьмы вышел всего лишь Эппи с большой шишкой на голове и посиневшими пальцами на руках.
— Что случилось? Где Найт? — сиплый голос едва слушался меня.
— Эппи столкнул молодого хозяина с башни, — всхлипнул домовик, а потом кинулся на пол, оттягивая свои длинные уши тонкими ручками и начал биться распухшим лбом о холодные камни.
— Подожди, как это скинул? — Рик с силой оторвал малыша от его самобичевания.
— Господин Эрик хотел похитить молодую леди, — эльф указал пальцем на Хельгу, хлюпающую носом то ли от холода, то ли от страха. — Но Эппи не мог позволить ему загубить еще одну жизнь. Эппи толкнул молодого Эрика и тот споткнулся. А потом... потом...
Что было потом узнать было почти невозможно. Когда его спрашивали, домовик начинал свой рассказ с начала, останавливался на том же месте и снова начинал биться о пол или стены. В итоге, я отпустил его домой с запиской и несколькими золотыми монетами для художника Найта.
С тех пор потянулось странное время. Мы не знали, как называть друг друга, ведь с этой ночи в нас одновременно существовало по две личности — Основателей и Героев войны. Той далекой войны с Темным Лордом, которая свершится еще совсем не скоро.
Единственное, что мы сделали вместе после этого озарения — это попытались найти тело Эрика-Никоса Найта. Но ни на земле под башней, ни во рве мы так и не смогли его обнаружить. Хельга была безмерно напугана и не отходила ни на шаг от Годрика. Не знаю, почему, но именно его она выбрала в свои защитники. Она то ли боялась меня, то ли чувствовала в Рике большую силу и уверенность. А может быть, она просто пыталась понять в себе другую девушку, ту, что звали, точнее, будут звать, Джиневрой Уизли? Что творилось в ее душе оставалось для меня загадкой. С Гриффиндором мы поговорили тем же вечером и пришли к выводу, что нужно искать выход из этой ситуации. Стоит ли возвращаться обратно и, главное, как это сделать? Мы мужчины и должны найти путь решения проблемы. Но ни у Невилла-Годрика, ни у Гарри-Салазара никаких идей не возникало. Мы совершенно не помнили, как очутились здесь. Последним воспоминанием о будущем-прошлом у всех четверых была тяжелая победа у замка, который мы совсем недавно построили.
Рик очнулся в этом времени больше трех лет назад и уже свыкся со своим нынешнем положением — его многое роднило с этим миром. Но Невилл всей душой рвался назад, осознавая, что хоть здесь, конечно, хорошо, но дома лучше.
Джинни вселилась в Хельгу чуть позже, через несколько дней после смерти моих родителей. Ей «переселение» далось легче, чем нам всем вместе взятым. Домашние заботы, большая семья отвлекала ее от копаний в себе, а сны о прошлом-будущем приходили к ней всего несколько раз.
Ровена уже рассказывала, что очнулась с мыслью о своей двойственностью перед приездом в их поместье Гриффидора. Ее сны беспокоили чаще всех нас — почти каждую ночь. Она рассказала о том, что видела саму церемонию погребения Героев, оставшихся в двадцатом веке, видела, как приходят люди к хрустальным гробам, как с каждым днем они меняются, не только внешне, но и внутренне. Рыжеволосый парень, которого мы теперь вспомнили как Рона, через какое-то время начал бывать у своих друзей все реже, хотя, первое время, просиживал у постели Гермионы сутками, держал ее за руку, разговаривал, то молился всем известным ему богам и чародеям, то проклинал их и весь этот мир. Ровена чувствовала к нему что-то, но не могла вспомнить, кто же эти люди — спящие и те, кто к ним приходят. А потом, кто-то сказал, что нужно жить дальше и... Нет, Героев не забыли. Просто людям свойственно терять надежду, когда уже больше ничего не указывает на возрождение.
Разрываясь между предстоящим первым учебным годом в Школе и попытками найти путь в будущее мы, как-то даже не договариваясь, разделились. Годрик и Хельга занимались последними приготовлениями, развешивали по замку картины и гобелены, подбирали книги для библиотеки, украшали Главный зал, составляли расписания... Хельга растянула под куполом волшебное небо, такое же, как и в своем родовом замке, и долго смотрела в его бездонную синеву. Я даже догадываюсь, о чем она могла думать в этот момент.
— Зачем я это сделала? Потому что знаю — так должно быть в будущем? Или потому, что сама давно собиралась это сделать? И если все-таки собиралась, то кто внутри меня хотел этого? Хельга или Джинни? А если я сейчас не развешу его, то что случится в будущем? Сильно ли изменится мир?
Меня тоже иногда тревожили такие мысли. Я вспоминал Тайную комнату, которую сам и построил совсем недавно и василиска в ней. Наверняка, это был Вард. Значит, мне нужно перевезти мудрого змея в замок? Самому обречь на смерть Плаксу Миртл? Что будет, если я не сделаю этого? Как изменится мир? Станет ли он от этого лучше? Или быть может, оставшись без присмотра, Вард наделает больше бед? Пару раз в день, а то и чаще я «зависал», задумывался о чем-то таком, а выходя из ступора обнаруживал, что прошло четверть часа, а то и больше. Это странное состояние раздражало тем, что как такового разграничения внутри меня, как и раньше, не было. Я оставался цельной личностью. Просто одновременно помнил прошлую свою жизнь, где носил имя Гарри, и эту — где меня зовут Салазар. Иногда казалось, что одна из них — просто сон, очень яркий и отчетливый запоминающийся и долго преследующий наяву. Но зная, что в магическом мире почти нет ничего невозможного, я понимал, что это тело содержит одновременно две души. И что мне было с этим делать?
Пока Гриффиндор и Хаффлпафф занимались Школой, которая уже совсем скоро станет одним из самых известных магических учебных заведений мира, мы с Ровеной штудировали книги, пытались варить зелья, делали все возможное, чтобы вернуться в свое время и свои тела.
— Нужно заклинание, — тяжело вздохнула француженка, залпом выпивая предложенное мной вино. — Зелья не дадут требуемого эффекта.
— Новое заклинание? — догадался я. Выучить уже давно используемые чары, повторить пассы, сделать нужное ударение в слове — все это не так уж и сложно. А вот придумать новое, высчитать нужный наклон палочки, сопрягая его со звуковым рядом, для получения нужного эффекта — это в сто раз сложнее.
— Хуже, — нахмурилась Ровена. — Нужно придумать контрзаклинание на еще несуществующее проклятье.
— Почему ты уверена, что оно еще не существует? То, что мы в... то время не знали ничего подобного, не значит, что оно не существовало. Может быть, оно такое древнее, что все уже забыли о его существовании. Или его просто не было в школьной программе.
Во взгляде Ровены промелькнуло что-то до боли знакомое — по-гермионовски упрекающая искорка. Казалось, что она сейчас произнесет что-то вроде: «Ты разве не читал историю Хогвартса?» или «Надо быть внимательнее на уроках Биннса». Но она промолчала. Уж если Гермиона-Ровена не слышала ничего о возвращении в прошлое, то с большой вероятностью можно сказать, что его действительно нет.
— Понимаешь, сначала нужно придумать проклятье отправившее нас сюда, чтобы потом к нему найти контрзаклятие.
— Но, как мы сможем это сделать, если даже не помним, как и кто нас проклял?
— Это сложно, — девушка неосознанно пыталась убрать со лба растрепанные каштановые волосы, которых у этого тела не было и в помине. Черные локоны были убраны в простую прическу, заколотую сапфировым гребнем. Тонкая белая шея будто светилась в лучах белых шаров, висящих в воздухе, созданных для нас Хельгой. — Но возможно. Сначала нужно вычислить траекторию движения палочки, а затем подобрать нужные слова. Каждый тип заклинаний характеризуется своими элементами. Трансфигурация металлических предметов — ровные полукружья концом палочки, левитационная магия — зигзагообразное горизонтальное движение кистью, вызов стихий или явлений (свет, огонь, вода) — взмах вверх, их погашение — вниз, «одушевление» предметов, ну, например, заставить записки в Министерстве летать к адресату — замкнутая в круг система рваных линий...
Она еще долго перечисляла особенности разных видов заклятий. А я, как завороженный слушал знакомые менторские интонации гриффиндорской отличницы, и погружался в странное полузабытие-полутранс. Мне думалось, что ничего бы не было так хорошо, как вернуться назад, обнять Рона, миссис Уизли, Луну и самому утонуть в объятьях Хагрида. А еще лучше, вернуться в более раннее время, туда, где был Дамблдор, Сириус, Клювокрыл... Стоп! Сириус и Клювокрыл!
— Гермиона! — я мгновенно очнулся и вскочил на ноги. — Маховик! Маховик времени. Ты знаешь, как они создавались?
— Н-н-нет, — испугавшись, девушка широко открыла глаза и смотрела на меня, как на сумасшедшего.
— А когда его изобрели и кто?
— В 1502 году, кажется, или в 1602, Вольфган... — зазубренные слова понемногу возвращали ей уверенность.
— Уже не важно, — расстроено опустился в кресло я. — Нам так долго не прожить. А порталы?
— Порталы известны так давно, что никто не знает кто и когда их придумал. Я размышляла на эту тему, но они перемещают только в пространстве, а не во времени. И, что более важно — перемещают тело вместе с душой, а не по отдельности.
— Но у них есть же характерные элементы?
— Да, — она задумалась и нарисовала в воздухе петлю вверх, затем горизонтальную волнистую черту. Потом, немного подумав, добавила два штриха, будто рисовала кавычки. — Как-то так. Делается, конечно, все немного быстрее, и некоторые движения иногда...
— Погоди, там был горизонтальный зигзаг?
— Нет, волнистая линия.
— Но она похожа на зигзаг!
— Немного...
— А петля, что значит петля вверх? Если брать ее в отдельности от связки?
— Ничего не значит. Этот элемент иногда встречается в трансфигурации живого в живое. Например, при силовом обращении анимага в человека. Еще, она ставится в конце разделения. При отчистке овощей, различной сортировке...
— А последние штрихи?
— Они тоже не встречаются отдельно. Применяются при создании материи. Ну, например, из ничего сделать вазу для цветов. Там связки еще сложнее, чем эта. И «кавычки» встречаются по нескольку раз за движение.
— Ну, — я уже радостно смотрел на нее, не веря, что озарение пришло ко мне раньше, чем к Гермионе.
— Получается, создание портала — это сначала разделение, расщепление человека, затем перемещение его в пространстве, а затем снова создание материи, — когда до нее дошло озарение, я услышал фразу, по которой соскучился, наверное, больше всего на свете: «Это же так просто, как я раньше не догадалась».
От переполняющих чувств, я вскочил на ноги, подхватил девушку и закружил, повторяя: «Эврика! Эврика! Эврика!»
И, как это обычно бывает в маггловских фильмах, мир вдруг остановился, замер, живыми и настоящими остались только ее глаза, а еще губы. Теплые, нежные, а потом горячие и страстные. На несколько секунд она отстранилась, будто пыталась высвободиться, но потом, словно не выдержав напряжения, обмякла в моих руках.
Какая все-таки не удобная в этом веке одежда. На полпути к освобождению от различных лоскутов ткани, завязочек, крючков и прочих препятствий, я понял, что не выдержу больше ни секунды, и с силой рванул шелк сорочки Ровены. Она застонала. То ли протестующе, то ли от нетерпения. Бархатная, белоснежная кожа, так привлекающая мое внимание весь вечер, на ощупь оказалась чуть теплой и необыкновенно нежной. Под моими грубыми, нетерпеливыми пальцами она чуть краснела, и это еще больше пробуждало во мне зверя. Жадного, изголодавшегося, страстного зверя, желающего обладать этим телом. Кем был этот зверь Салазаром Слизерином или Гарри Поттером, я не задумывался. Знал лишь то, что если не утолить его жажду, то сердце мое разорвется на части.
* * *
Ровена сидела, закутанная в тонкую голубовато-белую шаль и молча смотрела на меня. Этот взгляд обжигал кожу и будоражил все внутри. А я не спешил открывать глаза. Нужно было что-то сказать, как-то объяснить свой внезапный неистовый порыв. Но слова не находились.
Терять сейчас еще и ее, замыкаться в себе не было никакого желания. Но девушка оказалась мудрее меня, боящегося даже встретиться с ней взглядом. Она оделась, села за стол и сделала вид, будто ничего не произошло. Не думаю, что это был лучший выход из ситуации. Но Ровена-Гермиона, видимо, решила дать мне время на раздумье.
Я все лежал на полу, ощущая спиной грубый ворс ковра, а за столом уже перо шелестело по пергаменту.
* * *
— В мою теорию не вписывается только одно, — грустно закончила француженка, собирая со стола чертежи. — Почему нас переместило в разное время? Теоретически, если принять время за прямую линию, а нас — за точки на ней, то при единовременном заклинании все мы должны были переместиться в эти тела в один и тот же день. Как же получилось так, что Невилл стал Риком в одно время, а Гарри — Слизерином почти через три года?
— А почему ты берешь за основу теорию линейного времени? — Хельга встала с кресла и взяла в руки перо.
Мы вчетвером сидели в нашей общей гостиной, которая через какую-то тысячу лет станет кабинетом директора. Я и Ровена окончательно сформировали два заклинания и даже опробовали одно из них на крысе. То, что перемещение в прошлое удалось, оказалось необыкновенно легко проверить. Такая же крыса с полуотрубленным хвостом чуть ли не до смерти напугала Ровену в первый день пребывания в поместье Хаффлпафф. Оставался, конечно, вопрос перемещения именно души, а не тела, но француженка, кажется, решила и эту проблему. Оставалось только несколько вопросов, на которые надо было найти ответ как можно скорее. Через неделю должен был начаться первый учебный год в истории Хогвартса. А как поведут себя очнувшиеся от дремоты Основатели, мы не знали. Вспомнят ли они то время, что в их телах жили мы?
Кроме всего прочего, Ровена-Гермиона каким-то сложным, совершенно непостижимым для меня образом, вывела формулировку заклятия, переместившего нас в десятый век. Теперь оставалось всем вчетвером решить еще несколько вопросов и можно было отправляться в путь. Назад, в будущее, как говорится.
— Может быть логичнее опираться на теорию о том, что время — спираль? — продолжала Хаффлпафф. — Смотри...
Она нарисовала большую загогулину, похожую на скрученную раковину улитки.
— Если предположить, что время раскручивается вовне, — она обвела пальцем несколько витков изнутри наружу, к расширяющемуся диаметру. — То мы, находясь в одной точке в своем настоящем 1998 году и перемещаемся в прошлое, в более узкий виток. А значит, можем оказаться в нескольких точках этого витка.
Хельга нарисовала на конце лини четыре жирные точки, провела прямые линии к центру фигуры и снова нарисовала четыре точки. Если сохранить пропорцию, они действительно оказались разделены большим пространством, чем в начале.
— Хорошо, — Ровена внимательно разглядела рисунок, и загадочно улыбнулась. — Кажется, у меня есть последний элемент движения палочки. Теперь осталось самое сложное. В момент заклинания, мы все должны спать. Таким образом, мы сможем контролировать процесс возвращения, чтобы не перепутались тела, времена или не появилась еще какая-то проблема.
— Мы можем перенестись куда-то «раньше»? — спросил я, уже давно думающий над тем, чтобы оказаться в дне смерти своих родителей или еще раньше. Чтобы всего того ужаса, что пришлось пережить магической Англии, не случилось вовсе.
— Маловероятно, — Ровена понимающе взглянула на меня. — Для начала нам нужно вернуться в собственные тела. Я боюсь здесь и сейчас экспериментировать над временем. Велик шанс того, что наши души просто не найдут себе тела или снова забудут кто они... Сначала нужно вернуть все на круги своя.
— А вернемся мы в день, когда «уснули»? — спросил Рик, все это время меланхолично наблюдавший за нашей дискуссией.
— К сожалению, нет, — ответила Ровена. — Это может нарушить логичность бытия. Временной континуум, как говорят ученые в нашем времени.
— По-моему, мы уже его нарушили, отправившись сюда, — фыркнул Гриффиндор.
— Возвращаясь к нашей основной проблеме, — продолжила она, не обратив внимания на высказывание Рика. — Нам вчетвером нужно уснуть, и чтобы кто-то пятый произнес заклинание. Нам нужно кому-то довериться. Оставить кого-то здесь, чтобы он проследил за тем, как Основатели придут в себя. Если они что-то не вспомнят — он должен будет им все объяснить и рассказать.
— И кто это будет? — Годрик, кажется, стал серьезнее.
— Я думаю, рассказать все Селене, — мой голос прозвучал глухо и тоскливо.
Мы все понимали, что возвращаться надо. Но и этот мир для нас стал чем-то очень важным и родным. Больше всего я не хотел оставлять тут свою сестру, которой в будущем у меня никогда не будет.
— Она хорошая и умная девушка, думаю, она справится, — кивнула Ровена.
— Тогда я сейчас же вызову ее, — предвкушая серьезный и тяжелый разговор, ноги отказывались уверенно ступать по ковру, руки спокойно — зачерпнуть горсть летучего пороха, а голос — четко выговорить название собственного поместья. Но справляться с этим пришлось не мне одному. Салазар Слизерин будто добавил мне сил.
* * *
Селена слушала все внимательно и сосредоточено. В нужных местах кивала, ничему не удивлялась, будто была готова к такой странной новости.
Пока они с Ровеной репетировали сложную комбинацию взмахов палочки и трудно выговариваемое заклинание, Хельга отвела меня в сторону.
— Почему ты бегаешь от меня все это время? — я опешил от этого вопроса.
— Бегаю?
— Да. Вы с Рейвенкло с того самого дня засели за книги и пергамент. Когда я приходила к тебе, чтобы поговорить, ты только отмахивался и что-то бурчал в ответ.
— Что? — я совершенно не помнил ни одного визита Хаффлпафф.
— Вот так вот, — в глазах ее заблестели слезы. — Ты ничего не видел и не слышал. А мне так нужно было поговорить с тобой. Обсудить все, что произошло. Мне так нужен был ты! А приходилось общаться с Риком. Он не плохой, нет. Но он — не ты!
— Хельга, — я обнял ее за плечи. — Ты же понимаешь, как все сложно. Давай решим все вопросы, когда вернемся назад. Сейчас не лучшее время, правда.
— А вдруг мы все забудем?
— Нет, не забудем. Я тебе это обещаю.
* * *
— Все готово? — спросил я, от нетерпения ерзая на кровати. Спать не хотелось совсем, да и жажда действия не унималась.
Час назад мы сидели с Селеной во внутреннем дворике Школы и говорили в последний раз. Я рассказал, кем был, точнее, буду, в другой жизни. Не вдаваясь в подробности, конечно. В общих чертах. Сестричка держалась молодцом, но чувствовалось, что еще немного и она заплачет.
— Ну, что с тобой, Селена? Я же не умираю. Просто возвращаюсь в свой мир. А на моем месте снова будет твой настоящий брат.
— Но я уже так привыкла к тебе.
— Милая, я тоже к тебе привык, полюбил. И ты не представляешь, как бы мне хотелось остаться. Но там... там тоже есть люди, которым я нужен. Мы все нужны. И я, и Гермиона, и Джинни, и Невилл.
— А вдруг ты забудешь меня?
— Нет, милая, не забуду. Я тебе обещаю.
Теперь я думал о своих обещаниях, данных Хельге и Селене. Мне казалось, что забыть все это было бы лучше, чем помнить. Но они нуждались в поддержке. И я сказал то, что должен был сказать мужчина.
— Готово, — Селена кивнула нам и села у окна, дожидаясь, когда мы все уснем.
Пить зелья было нельзя. Сон должен был быть естественным и настоящим.
Но мне не спалось.
Я повернулся к лежащей на соседней кровати Ровене, а она смотрела на меня долгим, немигающим взглядом. И одними губами прошептала: «Мы все забудем?»
— Надеюсь, что нет, — шепнул я в ответ.
Через четверть часа я сквозь сон услышал тихий голос Селены: «Efficitur in anima, per tempus et spatium».
* * *
В гроте было необыкновенно светло и людно. Первого, кого я увидел, был Рон. Сутулый, лысеющий Рон. Он стоял во главе моего гроба и что-то говорил. Слов я не слышал, уши словно набили ватой. Повинуясь порыву, я метнулся к нему, но внезапно мою бесплотную душу будто всосало в холодное безжизненное тело. С шумом вздохнув, словно выныривая из глубины озера, я попытался встать и больно ударился лбом о стеклянную крышку гроба.
Снаружи началась суета и крики удивления, с трудом пробивающиеся в мое сознание. Голова раскалывалась, а в глазах плавали цветные круги.
Я вернулся. Нет. Мы вернулись. Все четыре гроба были открыты и в них уже сидели семнадцатилетние Герои Войны, проснувшиеся спустя почти двадцать лет.
_________________________
* Свое место найдет душа, сквозь время и расстояния.
Глава 15Эпилог
«Придира» № 712 от 03.05.2018 г. Первая полоса.
«Возвращение героев»
В этом году День Битвы за Хогвартс впервые начался не в подземельях. Традиционное почитание Героев Войны состоялось в главном зале Школы магии и волшебства.
Как вы помните, дорогие читатели, год назад в этот день наши Великие Герои очнулись от такого долгого сна. Гермиона Грейнджер, Невилл Лонгботтом, Джиневра Уизли и, конечно, Гарри Поттер вернулись к нами такими же молодыми, какими ушли в мир Морфея сразу после знаменательной Битвы.
После полугодового обследования в больнице Святого Мунго и бесед с психологами, они совершенно оправились и готовы жить дальше вполне полноценной жизнью.
Как говорит мистер Лонгботтом, самое сложное было привыкнуть к тому, как сильно изменились за это время их родственники и друзья. Принять и понять, что их дети практически того же возраста, что и сами Герои.
Гарри Поттер, делится планами на будущее: «Хочу тихой, спокойной жизни. Хватит с меня приключений. Может быть, буду продавать палочки, как это делал Оливандер. Мне всегда нравился этот старик. Или начну разводить почтовых сов... Пока еще не решил».
Мисс Грейнджер, сразу после выписки из Мунго, принялась за научный труд об Основателях Хогвартса. Что ее сподвигло — остается загадкой. Комментариев по этому поводу она не дает.
Джиневра Уизли занимается благотворительной деятельностью. Организовывает вечера воспоминаний и ставит музыкальные пьесы: «Мне важно чувствовать себя комфортно в социуме. А творчество объединяло людей во все времена».
* * *
Я отложил журнал, не дочитав статью до конца. В гостиной Совериснейка было прохладно в этот майский жаркий день. Прессу я читал скорее по привычке, чем из любопытства. В первые недели после возвращения нам приносили газеты и журналы пачками, заставляя таким образом проживать девятнадцать лет своего отсутствия.
Невилл прав, тяжелее всего было видеть серьезную и собранную Луну, усталого Рона, постаревшего и какого-то тусклого Джорджа. Понимать, что почти весь педагогический состав Хогвартса сменился, исключая Хагрида и, конечно же, профессора Биннса, а главой министерства стал Перси Уизли.
Журналистов и прочих любопытствующих к нам в больницу не допускали. Зато, как только мы вышли за стены Мунго, на нас коршунами слетелись все, кому не лень. Ради приличия, дав несколько интервью и комментариев, мы постарались скрыться от всеобщего внимания: Джинни — в Норе, Невилл — в Хогвартсе, я — в Совериснейке.
Найти собственное поместье не составило труда, а открыть его — и того легче.
Наше путешествие в прошлое вспоминалось, как четкий, яркий, глубокий сон. И, несмотря на то, что он длился так долго, чувствовали мы себя хорошо, с психикой тоже все было в порядке. Но вместе с Чжоу Чанг, два года назад ставшей главным врачом магической больницы, мы решили, что распространяться о путешествии в прошлое не стоит.
После вчерашнего долгого дня почестей, празднеств и публичных выступлений хорошо было покачаться в старом скрипучем кресле и выпить бокал— другой огневиски.
Уже привычным движением, я выдвинул нижний ящик стола и достал пухлую папку с письмами. Пожелтевшая бумага, каллиграфически изящный почерк, ломаный английский, очень старый и ажурно-витиеватый слог. Письма Селены были длинными и теплыми. Она не могла получить на них ответа, но считала своим долгом написать в будущее, человеку, который совсем недолго был ее братом.
Я уже перечитал все их по нескольку раз. И теперь моим развлечением стало выхватывание отдельных строк и фраз в произвольном порядке.
«... и это было прекрасно, потому что ни что не может быть лучше, чем видеть ту благодарность, с которой смотрят на нас наши ученики. Первый мой выпуск, Гарри! Они такие серьезные, хотя, совсем еще дети. Мне жаль, что Салазар ушел, но я счастлива, что Годрик предложил мне его место...»
«... она не говорит чей это ребенок. Да я и не спрашиваю. Чувствую сердцем. Елена похожа на тебя какой-то неуловимой детской похожестью... Именно на тебя, а не на Салазара. Он сейчас сильно изменился. Помешался на безопасности чистокровных волшебников, зачем-то тайно перевез в Хогвартс Варда, даже не сказав ничего Хельге, Ровене и Годрику. Мне кажется...»
«... на звезды. Это романтично, конечно, но на Астрономической башне было холодно и я, кажется, заболела...»
«... у меня плохое предчувствие. Сегодня Салазар прилетел в Совериснейк как ураган, на вопросы не отвечал, собрал какие-то вещи и снова испарился. Как же хорошо было, когда он был ты. То есть ты был в нем... в смысле...»
«... как я теперь понимаю Ровену, с ее помешанностью на собственной дочери. Мои Гарри и Семвел такие непоседы и хулиганы, что у меня, кажется, не хватает рук. Рик, почти не помогает мне. Они с Хельгой заняты новой застройкой, хотят облагородить опушку леса и поставить сторожку, но не могут найти никого на должность лесничества. Мальчишки скучают по отцу. Хорошо, что уже этой осенью мы все вместе будем жить в Хогвартсе...»
«... нашел его. Я то думала, что он бросил нас, а оказывается, Салазар просто напал на след Никоса. Чует мое сердце, добром это не кончится...»
Жизнь Селены была насыщенной и яркой, она дожила почти до ста лет, вырастила двоих сыновей, дочь и четверых внуков. Последнее ее письмо заканчивалось так: «У меня бессонница, а в моем возрасте это обычное дело, но мне от чего-то тревожно. Если честно, то всю свою жизнь я ждала, что когда-нибудь ты вернешься. Жаль, что этого не произошло».
Тишину нарушил треск камина. Привычно шагнув на старый ковер, Гермиона стряхнула с темно-синей мантии пепел. Она тепло улыбнулась мне и молча присела рядом. В последнее время нам не нужны были слова. Мы стали общаться взглядами, боясь нарушать те волшебные тишину и спокойствие, которые нам дарил Совериснейк.
Я допивал терпкий алкоголь и молчал, думая о том, что мы все чего-то ждем. Кто-то всю жизнь, а кто-то и дольше. Уставший работник ждет отпуска, счастливая молодая женщина — ребенка, путник — возвращения домой. Когда одно ожидание оканчивается, начинается другое. Сотрудник, любящий свою работу — нового интересного проекта, новоиспеченная мамочка — первого шага и первого слова малыша, а путешественник — новых поездок и приключений.
— Я ничего не забыла, — тихо произнесла Гермиона, положив голову на мое плечо.
— Я тоже все помню. И счастлив, что это с нами было.
За окном разливался теплый майский вечер, а мы сидели на темно-зеленом диване, смотрели в окно и думали об одном. О том, что самые прекрасные моменты в жизни — когда ты ничего не ждешь, находишься между ожиданиями. Когда тебе спокойно, хорошо и хочется остаться в этом состоянии как можно дольше. Когда рядом есть человек, прошедший с тобой все испытания и готовый идти дальше, что бы не было там за горизонтом — новое ожидание или провал в никуда.
Хотя, ждать чего-то — тоже не так уж и плохо. Особенно, если ждать вдвоем.
