Цитадель

Глава I. Мертенгард

– Пароход отходит через десять минут, нужно поторопиться.

– Я знаю, Гарри, знаю. – Гермиона раздраженно прикусила губу. – Но без Луны и Рона мы ехать не можем, сам понимаешь.

Поттер кивнул и оглядел пристань. Сегодня отходило сразу три судна: туристический пароход до Лиссабона, торговое судно до Копенгагена и их корабль, организованный Министерством, до Гавра.

Вокруг была та характерная суета, которая бывает лишь при посадке на корабельное судно или на поезд. Отбывающие старались быстрее подняться на палубу и занять свои места в каютах, провожающие плакали, смеялись, желали счастливого пути и обеспокоено интересовались, все ли готово к отплытию.

Неподалеку стояли Драко и Панси. Малфой, небрежно облокотившись на высокую ручку своего чемодана, смотрел на шумную толпу; стоящая рядом Панси просматривала записи в отрывном блокноте.

– Я все равно не понимаю, зачем брать с собой Малфоя, – минутой позже проговорил Поттер.

– Мы это уже обговаривали, – устало ответила ему Гермиона. – Я понимаю, что ты не в восторге от такой компании, но Драко спонсирует наше участие в конгрессе. Мы не можем обойтись без него.

– Он уже оплатил путь до Гавра, почему бы ему не остаться здесь?

– А обратно ты пешком пойдешь?

Гарри промолчал. Гермиона отвернулась и, завидев Луну, помахала ей рукой.

Подошедшая Луна радостно поприветствовала своих друзей. Обняв ее, Гермиона добавила:

– Остался Рон. Ну почему, почему он всегда опаздывает?

– Я смотрю, все в сборе? – За спиной Гермионы раздался знакомый голос.

– Рон!

– Да, любимая, я тоже рад тебя видеть, — Уизли подкатил чемодан ближе к друзьям и чмокнул жену в щеку. Завидев это, Малфой скривился и отвернулся в сторону корабля.

– Ну что, все на месте, можем отправляться, – решительно сказала Гермиона.

– Малфой, вы с нами?

– А есть другие варианты? – усмехнулся Драко. – Если есть — озвучивай, рассмотрим.

– Есть вариант тебе заткнуться, а нам – занять свои места на корабле, – сказал Гарри и первым двинулся к трапу. Остальные потянулись за ним.

Поднявшись на судно, Гермиона проследила за тем, чтобы все разошлись по каютам. Закончив с этим, она зашла к себе и опустилась на кровать.

Они ехали на третий Международный Магический Конгресс, который в этом году проходил в Гавре.

Гарри, от лица британского Аврората обеспечивавший безопасность предприятия, настоял на водном транспорте как на самом спокойном средстве передвижения. Спорить с ним никто не стал, кроме Малфоя, заикнувшегося было о порт-ключах, однако его осадили, напомнив о шармбатонских коллегах, прибывавших в Англию исключительно транспортом — вероятно они знали, что делали.

Специализированный корабль им обеспечил Рон, работавший в сфере транспортных услуг. Панси ехала на Конгресс от лица британской магической прессы, сама Гермиона должна была быть ответчиком на Конгрессе как представитель международного магического права, а Луна, работавшая в Министерстве в отделе экспериментальной магии, — выступать в качестве специалиста по практической части выполненных исследований.

Сам Конгресс, по сути, направлен на решение назревших за год международных магических проблем, где специалисты со всего мира собирались осветить данные проблемы с разных сторон.

Уже третий год они ездили на этот Конгресс, но ни на шаг не приблизились к тому, чтобы заставить Министерства реально действовать. Бумаги переписывались со старых на новые, слова оставались словами, из собранных фотографий можно было составлять архивы, но никого это ничуть не волновало. Кроме Гермионы, конечно.

Через некоторое время едва ощутимый толчок вывел ее из раздумий. Выглянув в иллюминатор, Грейнджер ничего не заметила – лишь морские волны и палящее солнце на чистом небе. Пожав плечами, она вернулась обратно и взяла в руки бумаги с речью, как вдруг толчок повторился. Лист мелко задрожал в ее руках.

Вскочив, Гермиона дернула на себя ручку двери и выбежала на палубу. Из соседних кают вышли Драко и Панси.

– Что происходит? – Из каюты справа показался Гарри.

– Не знаю, – проговорила Гермиона. – Я почувствовала…

– Толчок, – договорила за нее Паркинсон. – Его все почувствовали. Ты лучше объясни, какого он происхождения.

– Не знаю. Может, дисбаланс топлива или рифы…

– Лучше бы первое, – поспешно проговорил Гарри. – Вон Рон идет, эй, Рон!

Хмурое лицо подошедшего Уизли не предвещало ничего хорошего.

– Чертовы рифы! – выругался Рон.

– Что-то случилось? – спросила только что вышедшая из каюты всегда безмятежная Луна.

– Рулевой не заметил подводных рифов по левому борту, – глухо проговорил Уизли. — Похоже, судно дало течь.

– Что? Течь?

– Драко, перестань!

– Ты хочешь сказать, что через каких-нибудь десять минут это ржавое корыто потонет, мать твою?!

– Закрой рот! – вспылила Гермиона.

– А ты, я смотрю, больно жаждешь пойти на корм рыбам, — повернулся к ней Драко. – Так вперед, тебя никто не держит! Может, без балласта мы подольше протянем.

– Заткнись, Малфой, — тихо проговорил медленно зверевший Поттер. – Еще слово, и балластом станешь ты.

– Вам не кажется, что сейчас не самое подходящее время для выяснения отношений? – Встала между ними Панси. – Поттер, иди, остынь немного, а то от тебя жарит как от печки. Драко, максимум, что ты можешь сейчас протянуть, это ноги, если не будешь мыслить здраво.

Гермиона с благодарностью взглянула на Панси, но Паркинсон не смотрела в ее сторону.

– Уизли, есть ли резон звать на помощь? – спросила она.

– Без толку, — покачал головой Рон. – Сигнального Патронуса пока заметят, пока найдут людей, пока соберутся – корабль в любом случае пойдет ко дну раньше, а мы в воде долго не протянем.

Корабль накренился. На палубу выбежал побелевший как полотно капитан корабля.

– Ради Мерлина, простите! Это наша вина, рифы совсем незаметны в это время года…

– Мне откровенно наплевать, чья эта вина и какие были рифы, я жить хочу, – проговорил Малфой уже более ровным голосом. – Найдите способ доставить меня на землю не в виде трупа.

– А вы сами как выберетесь? – внезапно спросила Луна.

– Я не… — капитан был растерян и напуган. – Это мое первое плавание, я еще никогда… Мы хотели…

– Должна же быть шлюпка! – прервала его Грейнджер.

– Увы… — развел руками капитан.

– Да кто вас вообще к управлению допустил! – вскипел Малфой. – От какой вы компании? Одного моего письма хватит, чтобы вас по винтику разобрали и в разобранном виде доставили в порт!

– Нам это сейчас не поможет, Драко, — осадила его Панси. – Капитан, есть ли возможность эвакуироваться?

Но запуганный капитан, казалось, потерял возможность говорить связно. Гарри, тем временем, трансфигурировал несколько предметов мебели из каюты в средних размеров двухвесельную лодку. При помощи найденного лома Рон отодрал две доски и бросил их в лодку, чтобы впоследствии они заменили весла. Гермиона собрала все необходимое в бисерную сумочку и сунула ее в широкий внутренний карман мантии.

С помощью подоспевшего Малфоя парни отлевитировали лодку за борт и, перекинув через борт судна веревочную лестницу, помогли девушкам спуститься вниз.

– Вернитесь! Будет буря! – перегнувшись через борт, крикнул им капитан.

– Лучше подохнуть в лодке, чем на корабле с глупцом вроде тебя, – бросил ему Малфой и последним забрался в шлюпку.

Обещанный шторм не заставил себя долго ждать. Казалось, что над ними разверзлись небеса, с ожесточением проливая накопившийся гнев. Бушующие волны разбивались о борт шлюпки, швыряя ее из стороны в сторону.

Панси вцепилась в борт, Гарри и Рон гребли изо всех сил. Гермиона молча смотрела на беснующуюся стихию и не могла поверить, что впервые за всю жизнь память подвела ее. То ли это был страх за свою жизнь, то ли робость перед неизбежным, но из головы все подходящие случаю заклинания просто-напросто выветрились.

С оглушительным треском сломалось левое весло. Следующий удар волны перевернул шлюпку. От напора ледяной воды зашумело в ушах.

Последнее, что помнила Гермиона перед тем, как потеряла сознание, было темное грозовое небо.


* * *
Неизвестно, сколько прошло времени с момента крушения корабля, однако, очнувшись, все шестеро обнаружили себя лежащими на холодном каменном полу, усыпанном мелким песком. Пространство вокруг тускло освещалось, и, кроме потрескивания факелов, по близости не было слышно ни единого звука.

Первым пришел в себя Рон. Сфокусировав взгляд на каменной нише и с трудом приподнявшись, он сел и осмотрелся по сторонам. Место, где они оказались, представляло собой огромную площадку, окруженную высокими каменными стенами и четырьмя башнями. Судя по виду и толщине укреплений, это был старый форт – крепкий, мощный, но почти заброшенный. Рон посмотрел вверх: площадку форта накрывало вечернее небо – темное и совершенно чистое. Бледный диск луны медленно поднимался над одной из стен, покрывая верхний ярус бастиона слабыми отсветами. Форт был огромен: пять этажей плюс навес и башни – по крайней мере, насколько это сейчас можно было заметить. Кроме того, к наземной части наверняка добавлялись и подземелья, ими обычно располагала любая военная крепость.

– Дьявол… – прошипел очнувшийся Малфой, пытаясь встать и путаясь в перекрутившейся влажной мантии.

– Где мы? – Гермиона с трудом села и осмотрелась.

– Мне кажется, это форт... – начал Уизли, но Гермиона продолжила раньше, чем он закончил свою мысль: – Как мы здесь оказались? И почему здесь никого нет?

– Грейнджер, слишком много вопросов на одного человека за какую-то паршивую минуту, ты не находишь?

– Я не Грейнджер, я Уизли.

– Тебе же хуже.

– Полегче, Малфой.

– Не лезь, Поттер, – проверив карманы мантии, Малфой достал палочку и, направив ее на грязную мантию, с раздражением произнес: "Tergeo". Однако не произошло ровным счетом ничего. Неприятно удивленный, Драко встряхнул рукой и снова направил палочку на одежду:

– Tergeo.

Реакции опять не последовало. Уже начиная заводиться, Драко поднес палочку поближе к свету и внимательно осмотрел. Все было в порядке. Малфой готов был поклясться, что палочка исправна.

– Tergeo!

– На вашем месте я бы прекратил эти бесплодные попытки.

Все шестеро резко обернулись. На лестнице справа от них в тени небольшой арки стоял высокий зрелый мужчина, одетый в черный костюм. На вид незнакомцу было около пятидесяти: сквозь темные волосы уже просвечивала седина, жесткое лицо было прочерчено сеткой морщин, и только ясный взгляд выдавал относительную молодость.

– Магия здесь не действует, так что продолжать совершенно бессмысленно.

– Кто вы? — раздался голос Поттера. Незнакомец обернулся к Гарри, усмехнулся и молча начал спускаться вниз по лестнице.

– Где мы, сэр? – эта реплика принадлежала Луне и, в отличие от предыдущего вопроса, видимо, показалась незнакомцу забавной. Неизвестный развел руками и иронически улыбнулся:

– В тюрьме.

– Что?!

– Вы не имеете права!

– Ну, почему же? По-моему, любого министерского чиновника можно внезапно посадить в тюрьму, и он сразу же догадается, за что, — благодушным тоном проговорил мужчина.

– С чего вы решили, что мы из Министерства?

– Грейнджер, сделай одолжение — не будь идиоткой.

– Я Уизли!

– То есть остальное ты не отрицаешь?

– Заткнись, – прошипел Рон.

– Гермиона, – встрял Гарри, – Малфой прав — это очевидно: четверо из нас в министерских мантиях.

Закатив глаза с видом: «Хвала Мерлину, с нами есть еще один здравомыслящий человек, кроме меня», Малфой отсалютовал Поттеру и направился к лестнице. Ничего не говоря, он решительно преодолел десяток ступеней и, поравнявшись с незнакомцем, разделяя слова, проговорил:

– Кто. Вы. Такой?

Смерив Малфоя оценивающим взглядом, незнакомец еще немного помолчал и, после, наконец, произнес:

– Мое имя Себастьян. Но я сомневаюсь, что эта информация окажется для вас полезной.

– Хорошо, я повторю еще раз. Кто. Вы. Такой? – Молча наблюдавшая за сценой компания мысленно отдала Малфою должное: время от времени Драко умел быть последовательным.

– Знаете, мне нравятся люди вроде вас, – Себастьян иронически улыбнулся. – Вас очень интересно водить за нос.

Малфой стиснул кулаки. Еще немного – и один из них вполне мог бы поправить черепные кости нового знакомого, но, к счастью, Себастьян сменил тему:

– Я смотритель этого места. Несколько лет назад меня правильнее было называть его надзирателем, но теперь здесь тихо, как в музее.

– Или на кладбище, – тихо проговорила Луна. Себастьян, однако, услышал ее, едва заметно усмехнулся, но ничего не сказал.

– Так это действительно тюрьма? – раздался голос Панси.

– И весьма занятная, – кивнул в ответ Себастьян.

– Кто, мантикору вам в этот форт, дал вам право держать нас здесь? – рассвирепел Малфой.

– Я не держу вас. Жаль, что вы не потрудились это заметить. Вы можете идти, куда вам заблагорассудится.

Смерив Себастьяна злым взглядом, Малфой развернулся, спустился вниз и направился к ближайшей двери. Оглянувшись еще раз на смотрителя, он толкнул ворота плечом и вышел наружу, но, не пройдя и двадцати шагов, резко затормозил.

– Что там, Драко? – крикнула Паркинсон. – В чем дело?

Малфой тем временем уже возвращался назад:

– Там вода. Обрыв и море – и больше ничего. Может, вы все-таки объясните, где мы, сэр? – Драко снова гневно воззрился на Себастьяна, но прежде, чем тот успел ответить, раздался голос Гермионы:

– Я знаю, где мы. Мы в Мертенгарде.

– Где?! – пять голов одновременно обернулись к Гермионе.

– В Мертенгарде. Я читала об этом месте пару лет назад, когда разбирала одно дело о международных магических преступлениях.

– Ах, ну да, конечно, читала она…

– Малфой, ты можешь хотя бы иногда затыкаться? – синхронно гаркнули Поттер и Панси.

Драко замолчал, и Гермиона продолжила:

– Мертенгард – тайная плавучая тюрьма, созданная Грин-де-Вальдом как зеркало Нурменгарда. Отличительная особенность этой крепости в том, что она расположена на дрейфующем острове – определить ее местоположение почти невозможно. Грин-де-Вальд держал здесь только самых опасных и талантливых своих врагов. В период восхождения Волдеморта крепость подверглась осаде: все заключенные вышли на свободу, но, насколько мне довелось понять, ни один из них не присоединился к числу Пожирателей. Форт был заброшен, и о Мертенгарде забыли.

Гермиона смолкла, и в тишине раздались три глухих хлопка аплодисментов:

– Браво, мадам. Прекрасный рассказ, хоть и немного не по делу.

– Что значит, не по делу? – насторожился Гарри.

– Не обращайте внимания. У меня несколько иной взгляд на это место.

– Может быть, вы поделитесь с нами, сэр? – осторожно поинтересовалась Луна.

– Гораздо интереснее, как нам отсюда выбраться, – голос Гарри прозвучал резче, чем следовало бы, но раздражение Поттера можно было понять.

– Но ведь как-то же сюда доставляли преступников? – заметила Панси. – Раз остров дрейфует, и аппарация невозможна, наверняка здесь был какой-то портключ.

На лице смотрителя появилась согласная ухмылка. Гермиона тут же оживилась:

– Ну, конечно! Уверена, ключ еще здесь! Вы поможете нам, сэр?

– Если вас интересует местонахождение ключа, то он вот в этой башне, – Себастьян кивком головы указал на башню слева от себя.

В воздухе повисла тишина.

– И какое же «но» вы подразумеваете своим молчанием? – наконец, спросила Панси.

– Башня опечатана, мэм, — смотритель улыбнулся Панси и сложил руки на груди. – У нее довольно замысловатый магический замок, и ключи к нему теперь разбросаны по всему форту.

– Почему не вы не хотите просто помочь нам? – В Гарри постепенно закипала злость. – Мы не сделали вам ничего плохого.

– Может, потому что моя профессия не очень располагает к сочувствию? – рассмеялся смотритель. – На самом деле, у меня давно не было гостей, и не в моих интересах так скоро с вами расстаться.

Затихший было Малфой снова вспыхнул:

– Выпусти нас. Сию же секунду.

– Ну-ну, не горячитесь. Вам это не поможет. Впрочем, мне нравится ваша настойчивость. – Себастьян расправил плечи и приподнял подбородок. – Дамы и господа, я предлагаю вам игру. Каждый из вас должен будет пройти по одному испытанию и добыть свою составляющую ключа к башне. Суть испытаний форт выберет самостоятельно – это место достаточно умно для подобных фокусов. Я же буду вашим покорным слугой и одновременно вроде проводника. Если вы справитесь – вы сможете открыть дверь в башню и воспользоваться портключом: даю слово, что не буду препятствовать этому.

На некоторое время в форте воцарилась гробовая тишина. Шестеро пленников Мертенгарда лишь молча переглядывались, пытаясь осознать выдвинутое им предложение.

– Сэр… — наконец откликнулся Малфой. — Как давно вы рехнулись?

– Давно, – мягко улыбнулся смотритель.

– Это какое-то безумие… — прошептал Рон.

– О, да! Полное и бесповоротное, – кивнул Драко. – И я в нем не участвую.

Драко демонстративно вложил палочку в рукав мантии и направился в другой конец форта, тем самым давая понять, что для него разговор окончен.

– Не думал, что когда-нибудь скажу нечто подобное, но я согласен с Малфоем, – произнес вслед удаляющемуся Драко Поттер. – У меня нет никакого желания участвовать в этом.

– И ты не одинок в своем нежелании, – откликнулась Панси, скрещивая руки на груди.

– Вы уверены, что не хотите попробовать?

– Нет, Луна. И да, я более чем уверен.

– А, по-моему, это было бы забавно…

– Гарри, но как мы отсюда выберемся?

– Не знаю, Гермиона. Что-нибудь придумаем.

Себастьян, тем временем, стоял и наблюдал за спором, едва заметно ухмыляясь уголками губ. Сцена явно доставляла ему удовольствие.

– Что ж, я полагаю, переговоры окончены? – наконец, произнес он, после того как оставшаяся пятерка вновь смолкла. – В таком случае, спокойной ночи, господа. И будьте осторожны: ночью форт лишь кажется спящим.

Не дожидаясь ответных любезностей, смотритель повернулся к пленникам спиной и удалился в тень одной из арок. Проводив его взглядом, все пятеро, как и в начале вечера, осмотрелись по сторонам, после чего Рон вновь поднял глаза на небо: тусклая луна уже восходила в зенит. На Мертенгард опускалась полночь.

Глава II. Игра началась

– И что мы теперь будем делать? – Гермиона, уперев руки в бока, посмотрела на Гарри и Рона. В такой позе она отчаянно напоминала обоим Молли Уизли, и это сходство парней мало успокаивало.

– Думаю, самым разумным сейчас будет найти какой-нибудь ночлег и постараться отдохнуть.

Гермиона недоверчиво вскинула брови, но, заметив одобрительные кивки Лавгуд и Паркинсон, тихо фыркнула:

– И где, по-вашему, мы будем его искать?

– Можешь не утруждаться, Грейнджер, и не утруждать остальные великие умы человечества, – раздался вдруг в стороне голос Малфоя. – Я, кажется, что-то нашел.

Гермиона уже приготовилась дать пару комментариев малфоевской заботе и расторопности, однако Драко не дал ей и рта открыть:

– У проектировавших здание рыцарей, Мерлина им в забрало, омерзительный вкус, но с выбором у нас временный кризис. Идемте.

Малфой снял со стены факел и направился туда, откуда недавно появился. Панси, Луна и Рон, не задумываясь, последовали за ним.

– Насколько можно судить, первый этаж этих развалин принадлежал охране и обслуге – камер заключенных я тут пока не увидел, зато на втором этаже все ближнее к нам крыло состоит из дверей с решетками, – Малфой завернул куда-то в темноту справа, Гарри с Гермионой, тем временем, догнали коллег и шли в хвосте группы. – Ну, вот, собственно, прошу.

Драко толкнул какую-то дверь и встал у входа. Все пятеро по очереди вошли внутрь, после чего Малфой на всякий случай огляделся по сторонам и, присоединившись к остальным, запер дверь. В свете единственного факела проступили грубые очертания скудной мебели. Бегло осмотревшись, Рон нашел несколько старых масляных ламп и, некоторое время промучившись с отсыревшим фитилем, зажег их. Комната, в которой они оказались, была довольно большой и просторной, что несколько компенсировало ее общий неприглядный вид. В центре стоял большой стол с парой старых кружек на нем и четыре стула, по бокам располагались три узких двухъярусных кровати, бочка и несколько пустых ящиков.

– По-моему, очень мило, – произнесла Луна, присаживаясь на одну из кроватей. Кровать ржаво скрипнула.

– Могло быть и хуже, – кивнул Гарри.

– Только кормить нас здесь, кажется, не собираются… — Гермиона обессилено опустилась на стул.

– Об этом в нашем экскурсионном туре информации не было, – согласился Малфой. – Зато у нас был самый безопасный транспорт.

– Кстати, — вклинился Уизли, — а какого Мерлина мы не аппарировали с этой чертовой посудины?

– Рон, аппарация между странами в такой нестабильной ситуации слишком опасна, не говоря уже о том, что мы находились в море. Нас могло просто расщепить на части, и поверь, даже бочка бадьяна оказалась бы бессильной.

Уизли виновато посмотрел на жену и опустил голову. Повисла пауза. Малфой зачем-то вновь достал из рукава свою палочку и, повертев ее между пальцев, принялся тихо постукивать тупым концом по столу. Глухой звук, который при этом раздавался в окружающей тишине, невыносимо походил на отсчет больших настенных часов.

– Гермиона, ты сказала, что это место называется Мертенгард, – начал вдруг Гарри, видимо, чтобы не слушать больше удручающий стук. — Расскажи о нем поподробнее.

– Как я уже сказала, это плавучая тюрьма, придуманная и выстроенная Грин-де-Вальдом в качестве тайного двойника Нурменгарда. Крепость находится на не наносимом дрейфующем острове. Стандартный пакет: здесь не действует магия, сюда и отсюда нельзя аппарировать, невозможно сбежать. Именно здесь Грин-де-Вальд держал самых опасных своих врагов. Вообще-то считается, что идейные противники Грин-де-Вальда прозябали в Нурменгарде, но это не совсем так. В Нурменгарде были все, кто рискнул хотя бы чихнуть в сторону Грин-де-Вальда, а здесь – только те, кто действительно всерьез угрожал его жизни. Эта тюрьма – в некотором роде шедевр: она порабощает разум.

– Каким образом? – Панси напряженно посмотрела на Гермиону.

– Насколько я поняла из архивных записей, форт обладает чем-то вроде собственного сознания: он чувствует страхи и слабости своих заключенных. Тюрьма играет на том, что значимо для узника, и медленно сводит его с ума. У каждого здесь свое наказание и своя пытка. Здесь нет запоров и дверей в прямом смысле этого слова, т.к. в тисках находится разум, а не тело.

Гермиона развела руками в стороны.

– Как Грин-де-Вальду удалось создать такое чудовище, мне не понятно. Может, я и не права, но это место страшнее Азкабана. Сириус доказал, что можно остаться человеком даже под неусыпным надзором дементоров, но здесь… Помните, после битвы с Дамблдором Грин-де-Вальд согласился на добровольное заточение в Нурменгарде? Сначала я считала это отвратительной шуткой, но теперь мне так не кажется. Грин-де-Вальд пошел на эту публичную жертву, чтобы не оказаться здесь, в Мертенгарде. Он хотел сохранить разум, и я могу его понять.

– Как думаешь, а Дамблдор был тут?

– Не знаю. Вряд ли. Но думаю, он знал об этой тюрьме и вполне мог намекнуть Грин-де-Вальду.

– Не мог, – раздался вдруг голос Гарри. – Дамблдор никогда не поступил бы так с Грин-де-Вальдом. Все намного проще. Грин-де-Вальд боялся такого исхода больше, чем смерти.

В ответ все лишь покачали головой: узнать это теперь уже было вряд ли возможно.

– А этот сквиб… – начала Панси. – Как думаете, как давно он здесь? Он был в тюрьме при Грин-де-Вальде?

– Сквиб? – удивилась Гермиона. – Почему ты думаешь, что он сквиб?

– Грейнджер, это очевидно. Просто ты…

– Просто это чувствуют только чистокровные, – перебила Паркинсон.

– Понятно... — протянула Гермиона и добавила: – Нет, я даже не могу прикинуть, сколько ему лет.

– Около пятидесяти, – ответил Рон.

– Тогда… Нет, все равно не скажешь наверняка.

– А как вы думаете, он был серьезен, когда предлагал нам игру?

Малфой хмыкнул:

– О, да! Более чем! Такое развлечение – и совершенно бесплатно! Разумеется, он был серьезен!

– Конгресс начнется через три дня, — раздался голос Луны.

– И даже одноразовое питание на эти три дня нам опять-таки никто не обещал, – добавил Гарри.

– И что нам делать? – Панси многозначительно посмотрела на Малфоя. Драко молчал, сверлил взглядом подгнивающую поверхность стола и сосредоточенно думал. В комнате вновь воцарилась тишина.

– Я, как и раньше, предлагаю попробовать уснуть и обсудить все завтра, – сказал, наконец, Гарри.

– А я предлагаю на рассвете найти смотрителя и принять игру, – неожиданно выдала Паркинсон.

Гермиона, Рон и Гарри недоуменно посмотрели на Панси, но тут раздался голос Малфоя:

– Я согласен.

Возможно если бы предложение выдвинула не Паркинсон, а кто-то другой, Драко лишь еще раз покрутил бы палочкой у виска. Но спорить с интуицией Панси было против правил Малфоя.

– Вот и прекрасно, – радостно сказала Луна, Рон молча кивнул.

– Возможно, это и не лучшая идея, но она единственная, ведущая хоть к какому-то результату, — прошептала Гермиона. – Гарри?

Он не ответил. Все ждали.

– Я поражаюсь, Поттер, — усмехнулся Малфой. – Уж кто-кто, а ты обязан мчатся впереди планеты всей, держа курс на неприятности. Стареешь?

Гарри промолчал. Наконец, он вздохнул и произнес:

– Если мы выиграем эту чертову игру и не будем на конгрессе через три дня – я за себя не ручаюсь.

– Вот и славно, – резюмировал Малфой. — Никогда не увлекался каннибализмом, но, ежели твой дух вздумает покинуть бренное тело, мы, по крайней мере, без обеда не останемся.

– Малфой!

Драко ехидно улыбнулся и примирительно поднял руки:

– А вот теперь действительно стоит вздремнуть, – заявил он, перебираясь со стула на кровать.

Через несколько минут все как могли расположились на кроватях и Рон погасил факелы. Впереди был долгий день.


* * *
Утром Луна проснулась первой. Было еще совсем рано, снаружи едва занимался рассвет. Остальные спали, и, чтобы не разбудить их, Луна осторожно выбралась из места их ночлега и пошла в сторону внешних стен форта.

Утренний форт являл собой печальную картину: ощерившиеся зубцы полуразрушенных башен, проржавевшие металлические крюки, мотки размокшей веревки, отсыревшие каменные постройки и тяжелый запах прелых водорослей. Снаружи доносились крики чаек и мягкий шум волн.

Выйдя на крепостную стену, Луна присела на камень у ее основания. Прямо перед ней в полу черной бездной зияла пробоина, отрезавшая путь наверх. Давний взрыв, стерший большую часть лестницы, начисто слизнул все , за что можно было бы зацепиться и попробовать преодолеть пропасть.

Луна зябко поежилась. Она находилась в восточной части форта, где холодный ветер обжигал щеки и еще не грело медленно поднимавшееся из-за воды солнце.

Однако уходить не хотелось.

– Странное место вы выбрали для прогулки, мисс.

Луна обернулась. Прислонившись к каменной кладке проема, за ней стоял Себастьян.

– Здесь красиво, – просто ответила девушка.

– Красиво, – согласился смотритель, – но холодно и слишком рано. Или вас привлекают рассветы на израненных войной стенах и звериный вой морских ветров?

– Вы хорошо говорите, – улыбнулась Луна. – Я люблю рассветы.

– Романтичная душа, – усмехнулся Себастьян и, подойдя ближе, остановился рядом с ней.

– А вы любите? – спросила Луна.

– Рассветы? Я смотрю их двадцать лет и просмотрю еще двадцать, вы уж мне поверьте. Вряд ли старушка-жизнь могла бы явить что-нибудь более прекрасное.

– Ничего более? А женщина? – удивилась Луна.

– Тем более, — ответил Себастьян.

Громко крикнув, пронеслась над водой одинокая чайка. Едва зацепив крылом водную гладь, она метнулась в сторону и скрылась за скалистым основанием крепости.

Луна протянула руку и натолкнулась на магическое поле, тугим кольцом опоясывавшее Мертенгард. Плотный воздух под ладонью ощущался так же явственно, как и каменные крепостные стены.

– Проверяете форт? – с легкой насмешкой спросил смотритель.

– Здесь же не та стена, о которой я думаю? – спросила Луна.

– Не та, – кивнул Себастьян.

– Тогда нет, – ответила Луна, и что-то в ее голосе не дало смотрителю права усомниться в ее ответе. – Вы счастливый человек.

– Счастливый?

– Да. Вы не считаете форт своей тюрьмой и не стараетесь бежать отсюда. Для вас нет ни запоров, ни запретов.

– Пожалуй, – Себастьян кивнул и задумчиво посмотрел на море, будто пытаясь что-то разглядеть. – У меня есть все, чего я только мог бы пожелать, не хватает лишь одной мелочи. Без нее тоскливо, однако, получив ее, я все равно не смогу распорядиться ею должным образом. Впрочем, я часто думаю о ней, и это придает мне силы. Поэтому я счастлив.

Луна внимательно смотрела на Себастьяна, но ничего не спрашивала. Если смотритель захочет ответить, он ответит.

– Вы любите загадки, мисс?

Луна виновато улыбнулась.

– Признаться честно, не очень. Ответы на них просты и понятны, не имеют смысла, и оттого мне совершенно незачем их любить.

– Не могу согласиться с вами. Иногда в загадках смысла больше, чем может показаться на первый взгляд. Я посоветовал бы вам призвать на помощь логику и очистить голову от ненужных мыслей – это будет вам хорошим подспорьем.

Луна посмотрела на него снизу вверх. Ее светлые серые глаза улыбались.

– Снова загадки?

– Все может быть, мисс, – ответил смотритель. – Следуйте за мной.

Солнце поднялось над водой и теперь отсвечивало яркими бликами. Себастьян привел Луну к подножью старой крошившейся лестницы и, пожелав удачи, отправил наверх. Лихо закручивающаяся лестница в конце концов уперлась в массивную дверь. Луна толкнула ее и вошла.

Просторный зал был залит солнечным светом, свободно проходившим сквозь бреши в стенах. Иссохшие остовы их были покрыты наполовину стершейся золотистой вязью, которая складывалась в не читаемые рисунки. Пола под ногами не было видно из-за плотного слоя каменной крошки и вековой пыли – похоже, в этот зал давно не ступала нога человека.

Луна огляделась. Справа и слева от нее, построенные как по линии в два ровных ряда, стояли статуи. Высокие и низкие, масштабные и едва приметные, изящные и грубые, полностью сохранившиеся и разрушенные до основания – эти каменные изваяния говорили, как давно они мертвы. Луна не знала, что перед ней – работа искусного мастера или давняя трагедия, или, быть может, чья-то глупая шутка. У каждой статуи была своя история, и только в том они были похожи, что стояли здесь, на площадке когда-то кому-то необходимой башни – такой совершенный и такой бесполезный музей.

Луна посмотрела вперед. Дальней стены, той, где заканчивалась смотровая площадка, не было вовсе, и взгляду открывался потрясающий вид на океан. Откуда-то снизу доносились печальные крики чаек, и Луна внезапно почувствовала сильную безотчетную тоску, сильную настолько, что захотелось сесть на усыпанный щебнем камень и плакать.

Под ногами что-то хрустнуло, резкий звук отрезвил ее. Луна посмотрела на пол – под ее ногами лежал переломленный надвое белый скелет какой-то птицы. Возможно, все той же чайки из тех, что облюбовали для своих гнезд выбоины под потолком. Пройдя дальше, Луна увидела то, что до того не заметила. На смотровой площадке друг напротив друга располагались две глубокие ниши. Одна из ниш пустовала, в то время как в другой нише что-то было. Луна подошла ближе.

Положив когтистую лапу на каменный шар, в нише сидела химера*. Солнечные блики тускло светились на ее бледном туловище. Пустые глаза были широко открыты, клыки обнажены. Взметнувшийся над головой хвост оканчивался змеиной головой, тонкие щели зрачков которой не двигаясь смотрели на Луну.

Присев, девушка осторожно погладила лапу зверя. С теплого шероховатого камня посыпалась меловая крошка, пыльным облаком застывшая у ног Луны. Отвернувшись от статуи, девушка еще раз оглядела площадку, но так и не заметила ничего особенного. Выпрямившись, она было шагнула в сторону, как вдруг услышала то, что предпочла никогда бы не слышать.

За ее спиной с тихим присвистом шипела кобра.

Стараясь двигаться как можно медленнее, Луна обернулась и облегченно выдохнула. Статуя ожила, но не сдвинулась с места. Змея обвилась вокруг львиной головы, которая, тихо рыкнув, обратила внимательный взор на Луну.

– Печать? – раздался низкий голос откуда-то из глубины статуи.

– Да, – кивнула Луна. – Если можно, конечно.

– Ничто не берется из ничего, — пророкотала химера. – Ответь на вопрос и получишь то, что ищешь. Не ответишь — будешь отгадывать вечно.

Чудовище замолчало, ожидая ответа. Луна, тихо выдохнув, кивнула:

– Я попробую.

– Она ничего не стоит, но много дает; обогащает тех, кто ее получает, не обедняя тех, кто ею одаривает; длится мгновение, но в памяти иногда остается навечно. Никто не богат настолько, чтобы обойтись без нее, но нет такого бедняка, который стал бы от нее богаче. И все же, ее нельзя ни купить, ни продать, ни выпросить, поскольку она сама по себе ни на что не годится, пока ее не отдали.

Химера замолчала. Луна опустилась на колени рядом со статуей, растерянно покусывая губу. Из того, что шло на ум, к разгадке не приближало решительно ничего.

Ничего. Ничего не стоит. Она ничего не стоит.

Луна посмотрела на свои руки, словно желая прочесть на ладонях ответ. Верно, речь идет о качестве… Или какой-то вещи. Но в мире нет такой вещи, которая не стоила бы хотя бы кната, поэтому вряд ли.

Стоимость… Луна горько усмехнулась. Все в мире чего-то стоит. Вещи покупают за деньги, деньги меняют на деньги, на деньги делают новые вещи… Продажный, бесполезный, мертвый мир. Прямо как эти статуи.

Но она отвлеклась. Длится мгновение, а в памяти остается навсегда. Нет, это не вещь; это что-то живое. В детстве отец часто говорил ей, что каждую вещь можно оживить. Плач ребенка трогает окаменевшее сердце, от воды засохший пень дает ростки, пеплом – куда уж мертвее! – удобряют почву, чтобы в ней снова появилась жизнь.

Жизнь-жизнь-жизнь! Да, это что-то живое.

Быть может, речь идет о нарглах? Вполне вероятно, ведь их тоже нельзя купить, без них нельзя обойтись, и они крайне доброжелательны.

Хотя откуда каменной статуе знать об этом, когда даже самые обычные люди отрицают их существование? Глупые.

Луна провела пальцами по теплой пыли. Не продать, не выпросить, однако сама по себе она ни на что не годится. Неужто в бездушном мире осталось еще что-то подобное? Наверное, это хорошо спрятано, раз она не может вспомнить.

Думай, Луна, думай. Ты не можешь подвести друзей, никак не можешь. А ответ-то наверняка где-нибудь под носом…

Поглаживавшая во время раздумий пол, Луна вдруг остановилась. Под носом. Ответ всегда под носом. Под-но-сом. Она провела пальцами по губам. Губы.

Не стоит, но обогащает.

Мгновение… В памяти… Она…

Улыбка.

Не стоит, но обогащает, много дает и остается навсегда, не выпросить, не продать и что-то там еще. Улыбка, сердечный привет, беспроигрышная лотерея, удача в чистом виде, последняя надежда почти проигравшего мира.

Луна счастливо засмеялась, довольная догадкой.

Если это не улыбка, то она больше не знает, что.

– Улыбка, – твердо сказала Луна. – Это улыбка.

Каменная химера молчала. Глазницы статуи вновь погасли, змея заняла исходное положение и раскрыла пасть. Луна испугалась, что слишком долго отгадывала, что опоздала, как вдруг раздался громкий скрежещущий звук.

Каменный шар под лапой химеры повернулся и встал. На обороте его обнаружилась маленькая ниша, в которой среди сухой травы зеленовато поблескивала металлическая табличка.

Печать.

Не веря своим глазам, Луна осторожно протянула руку. Химера не двигалась. Успокоившись, девушка взяла печать. Тяжелый металл приятно холодил кожу. По краям таблички вился затейливый узор, внизу темнела надпись на незнакомом Луне языке, а посередине был выжжен знак – веточка из трех линий и прямая, перечеркивающая их.

Дерево.

Луна улыбнулась и закрыла глаза, сжав табличку в ладони. Она справилась.


* * *
Проснувшись, Гермиона первой заметила отсутствие Лавгуд.

– Где Луна?

– Она вышла. Не могу сказать точно, когда, но я слышала, как она открывала и закрывала дверь, – откликнулась Паркинсон. – Думаю, это было около часа назад.

– Мерлин, Луна…

– Ты думаешь, она пошла осматривать форт? – со второго яруса кровати уже спускался Рон.

– Все может быть, ты же ее знаешь!

– Да успокойся ты, Грейнджер. Наверняка Лавгуд просто вышла проветриться. Я бы на ее месте сделал именно это, ибо в наших шикарных апартаментах несколько тухло.

– Малфой!

– Гермиона, не волнуйся. Она вернется, – Гарри поправил сбившийся набок галстук и направился к двери. – Но сначала мы найдем Себастьяна. Он знает форт и поможет нам в поисках.

– Вчера он не отличался дружелюбием, – скептически заметил Рон.

– Да, но сегодня мы примем игру, – Поттер обвел товарищей взглядом. На лицах Гермионы и Рона читалась готовность ко всему, включая бой врукопашную. Гарри инстинктивно потянулся к карману, в котором лежала палочка, но тут же отвел руку обратно.

– Идемте.

Покинув временное убежище, все пятеро вернулись к центру форта и рассредоточились в разные стороны в поисках искать смотрителя, но затея оказалась лишенной смысла: у противоположного конца площадки стоял Себастьян.

– Доброе утро, господа, – произнес он, приближаясь к группе пленников слегка неровным шагом. – Как вам спалось?

– Доброе утро, сэр. Мы… — Гермиона решительно двинулась навстречу Себастьяну, но, столкнувшись с ним взглядом, запнулась и оглянулась на остальных. Все четверо молча кивнули, – мы принимаем игру.

– Вот как? – Себастьян недоверчиво изогнул бровь и пристально посмотрел в глаза Гермионе. Грейнджер непроизвольно сделала шаг назад, руки предательски дрогнули: что-то такое было во взгляде смотрителя, что мешало ровно дышать, сковывая и затягивая, как трясина. Себастьян внушал страх – почти такой же сильный, как тот, что охватывал Грейнджер при виде Волдеморта и Пожирателей, но тот ужас был диким, колким, обжигающе ледяным, а от Себастьяна исходило вязкое магнетическое тепло.

Лениво, будто нехотя, по площадке проскочил солнечный зайчик и замер на плече смотрителя. Время застыло. Гермиона попыталась обернуться в сторону мужа, но так и не смогла отвести взгляд от лица Себастьяна. Горло и грудную клетку сдавливало, словно жгутами из тугой не прогретой резины. Какие удивительные глаза… Морщинистая сеточка вокруг них смазывала портрет, но сами глаза были молоды настолько, будто их обладатель только вчера окончил академию. Холодно прозрачные, лишенные определенной окраски и все же самые обыкновенные, глаза жили на лице своей собственной жизнью.

– Да, сэр, мы согласны, – за спиной у Гермионы раздался голос Гарри. Время вновь потекло с нормальной скоростью. – Объясните нам, что мы должны сделать.

– Что ж, прекрасно.

Себастьян сделал несколько шагов к восточной стене форта и нажал какую-то плиту под сводами одной из арок. Гарри и остальные огляделись по сторонам, пытаясь уловить изменения в окружающей обстановке, но ничего не происходило. Себастьян тем временем обошел своих заложников справа и вдавил в каменной кладке второй булыжник. Так повторилось еще трижды. Наконец, сквиб бегло осмотрел площадку, после чего проследовал обратно к группе пленников и объявил:

– Итак, я рад, что вам хватило здравого смысла принять условия форта. Прежде, чем мы начнем, я полагаю, было бы разумно познакомиться: все-таки нам предстоит некоторое сотрудничество. Напомню, меня зовут Себастьян.

– Гарри Поттер, – раздался первым голос гриффиндорца.

– О, мистер Поттер… Рад встрече с вами.

– Уизли. Рональд и Гермиона, – Рон подошел к жене и, приобняв ее за плечи, представил их обоих смотрителю. Себастьян вежливо кивнул.

– Персефона Паркинсон.

– Малфой. Драко.

– Мистер Малфой? Вы внук лорда Абрахаса?

– Да, верно. Вы знали моего деда?

– Немного.

– Сэр, с нами должна быть еще одна девушка... – начала Гермиона.

– Да, я знаю. Мисс Лавгуд скоро к вам присоединится.

Пленники недоуменно переглянулись, но Себастьян тут же продолжил:

– Рад знакомству, господа, и сожалею, что вы стремитесь так скоро покинуть это место. Уверен, вы нашли бы здесь много интересного. Как вы знаете, Мертенгард – магическая тюрьма, поэтому выбраться отсюда не так просто. Единственный способ покинуть крепость – портключ, находящийся в центральной башне форта. В целях безопасности башня окружена мощным барьером охранных чар. Барьер столь же реален, сколь невидим. Для информации — осада форта войсками Волдеморта его ничуть не потревожила.

– То есть? – переспросила Гермиона.

– Другими словами, барьер идеально устойчив к любому физическому и магическому вмешательству. Это касается и любого магического вмешательства.

Поттер и остальные обеспокоенно переглянулись.

– Но выход есть, – проговорил Поттер, ища поддержки в лице смотрителя.

– Разумеется, иначе в наших с вами разговорах не было бы смысла. Снять поле возможно только при помощи печати, – Себастьян подошел к подножию одной из лестниц, что, возвышаясь, вели к центральной башне, и повернул каменную голову химеры, венчавшую перила. Пол площадки мелко задрожал, несколько каменных плит разошлись в разные стороны и на поверхность перед центральной башней откуда-то снизу поднялся мраморный постамент.

– Прошу.

Молодые люди подошли ближе.

– Все предельно просто. Печать – которая, как вы, верно, уже догадались, на несколько порядков мощнее обычных магических, состоит из пяти элементов круга Единств, лежащих в основе древней схемы круговорота жизни: вода, дерево, огонь, земля и металл. Расположив эти элементы в правильной последовательности внутри пентаграммы, которую вы видите сейчас перед собой, вы сможете собрать Печать и, используя ее как своеобразный рычаг, выключить поле. Каждый элемент представляет собой небольшую табличку с древними рунами: ранее они хранились у начальников стражи Мертенгарда, однако во время нападения Темного Лорда стражи постарались спрятать их, и таблички оказались разбросаны по форту.

– Простите, сэр, но как Пожиратели проникли в Мертенгард, а главное, как они ушли отсюда вместе с заключенными? Ведь здесь нельзя аппарировать, а внутри не действует магия, – задала вопрос Гермиона.

– Проникнуть сюда не представляет сложности: барьер открыт для любого желающего, – усмехнулся Себастьян. – Собственно, именно благодаря этому вы и оказались здесь. Загвоздка только в том, что это игра в одни ворота. Барьер впускает, но не выпускает. Ну, и, разумеется, здесь не работает аппарация, т.к. антиаппарационные барьеры могут быть только двусторонними. А что касается магии… Здесь нельзя создать новое колдовство, но в целом магия в Мертенгарде активна, иначе бы крепость попросту не могла быть тем, чем она является. В форте активны сильные артефакты, некоторые зелья и магические существа – всем этим и воспользовался Темный Лорд.

– И все-таки, как он прошел сквозь барьер, когда уходил отсюда? – не унималась Гермиона.

– Боюсь, что не могу ответить вам на этот вопрос.

– Но вы же можете уйти отсюда, разве нет? Вы же можете собрать печать и снять поле.

– О, ну, что вы… Нет, конечно, – Себастьян на несколько секунд задумался, посмотрев на носки своих ботинок. – Преодолеть все испытания, охраняющие каждую из печатей – слишком для одного человека.

Голос смотрителя прозвучал насмешливо, но внутри у Гермионы что-то болезненно сжалось. Она нутром чувствовала, что Себастьян сказал не все. Нечто странное, глухое и бесцветное было в его нтонации, но Грейнджер не успела как следует уловить это – вдалеке раздался бодрый и веселый голос:

– О, вы уже все в сборе! Я не сильно опоздала?

– Луна!

– Доброе утро, — лучезарно улыбаясь, в центр площадки прошла Лавгуд.

– Где ты была? Почему не сообщила? Мы волновались!

– Пока вы спали, господа, ваша коллега блестяще справилась с первым испытанием.

– Что?!

– Погодите-ка, – Малфой развернулся к Себастьяну и, зло прищурившись, впился в смотрителя взглядом, – мы дали свое согласие на эту вашу адову игру каких-то пять-семь минут назад, а она уже прошла испытание?

Себастьян молча улыбнулся, разрешая Малфою продолжить тираду.

– То есть вам, черт подери, глубоко плевать на наше мнение, не так ли? Вы решили развлечься, а мы должны вам это обеспечить вне зависимости от наших собственных желаний?

– Драко… – Панси попыталась остановить свирепеющего Малфоя, но он отмахнулся от Паркинсон, как от насекомого.

– Тогда какого соплохвоста вы спрашивали нас, хотим ли мы копаться в этом дерьме или нет?!

– К чему такая грубость? На вашем месте я был бы осторожнее – форт достаточно жив для того, чтобы при случае ответить на вашу реплику.

– Верите ли, нет ли, но на это мне глубоко плевать. Вы не смеете указывать мне, что и как я должен делать!

Снисходительно улыбнувшись, Себастьян промолчал.

– Не стоит так беспокоиться, – примирительным голосом произнесла Луна. – По-моему, это хорошо, что у нас уже есть одна печать, разве нет? И потом, это было не так уж и страшно, – Лавгуд пожала плечами, доставая из кармана мантии металлическую табличку.

Малфой резко обернулся, с раздражением глядя на лучившуюся благожелательностью Луну, но, увидев табличку, сдержался и оставил комментарии при себе.

– Луна, ты такая молодец…

– Просто нереально, Луна!

– Здорово!

– Спасибо, – Лавгуд тепло улыбнулась.

– Мисс Лавгуд, прошу вас, пройдите ближе и положите печать вот сюда, – Себастьян жестом указал на сектор пентаграммы, соответствующий элементу «Дерево».

Как только пластинка встала на место, послышался глухой металлический щелчок. Все замерли, не в силах поверить, что это правда.

Первое испытание было пройдено. Игра началась.

__________________

*Химера – греческое чудовище с головой и шеей льва и телом козы, хвостом в виде змеи; порождение Тифона и Ехидны.

Глава III. Темные воды

Собрать охранную печать Мертенгарда... Гермиона даже не заметила, как это стало для нее самоцелью. Как-то внезапно переживания о Конгрессе и собственном освобождении ушли на второй план. Мысли безостановочно крутились только вокруг Мертенгарда и человека, являвшегося для крепости архитектором, отцом-основателем и идейным братом.

Еще тогда, когда ей на глаза попался единственный имевшийся в архивах министерства пергамент о дрейфующей крепости, Гермиона поняла, что это совершенно не типичное место. Геллерт Грин-де-Вальд, лично закладывавший первые камни в фундамент форта, пропитал стены Мертенгарда не только своими знаниями и мощнейшим запасом магии, но и своим духом. Форт слышал, как Грин-де-Вальд, видел, как Грин-де-Вальд, думал, как Грин-де-Вальд. Ни Азкабан, ни Нурменгард не могли сравниться с крепостью просто потому, что Мертенгард был живым.

Как гласили те немногие источники, что сохранились после Великой битвы, Грин-де-Вальд ко всему прочему был прекрасным алхимиком. Будучи поклонником изучения различных теорий становления мира, он любил смешивать несовместимые предметы не меньше, чем несовместимые идеи и материи.

Осматривая форт, Гермиона замечала барельефы с изображениями гидр, гарпий, сфинксов, кентавров, сатиров, горгон, химер (последние, причем, преобладали). Теперь на поле вышли пять первоэлементов. Китайская традиция на фоне греческой – и Грейнджер чувствовала, что это еще не конец.

Теории переплетались между собой, двоились, расползались и вновь сходились. Чем больше Гермиона думала об этом, тем сильнее стремилась «воссоздать порядок из хаоса». Древний, как мир, постулат единства, которым руководствовались как Грин-де-Вальд, так и Дамблдор.

– Что-то не то было у Грин-де-Вальда с юмором. Какой смысл превращать тюремное заключение в цирк? Собрал печатки – все, стало быть, прощен? – нарушил тишину Рон.

– Полный бред, — согласился Малфой.

Третий час они сидели у платформы с элементами и пытались собрать в единое целое все произошедшее и понять, что им делать дальше. Себастьян после испытания Полумны решил выдержать деликатную паузу и молча удалился, дав им время подумать.

Однако ни к чему хорошему это не привело.

– Видимо он хочет, чтобы мы пришли к какому-то совместному решению, – предположила Полумна.

– Мы уже приняли игру, – возразил Гарри. – Логичнее всего сейчас было бы не сидеть сиднем, а пробовать идти дальше и собрать остальные печати.

– Хоть в чем-то ты прав, Поттер, – Малфой встал и огляделся. – Эй, как тебя там! Мы готовы!

– Я одна не чувствую голода? – внезапно спросила Панси.

– Не одна, – сказал Гарри. – Мне тоже совсем не хочется есть, что, учитывая время нашего последнего обеда, очень странно.

Все молча перевели взгляд на Гермиону. Та вздохнула.

– Ничего утешительного. Мертенгард – тюрьма для разума, задает мозгу неверную команду, из-за которой мы не чувствуем голода.

– Так это же круто! – восхитился Уизли.

– Нет, Рон, – возразила Гермиона. – Чувством голода не задается только мозг. Для организма отсутствие пищи весьма и весьма ощутимо. Проведя здесь пару-тройку недель и даже не осознав, почему так стремительно слабеем, мы умрем от голода.

Повисло мрачное молчание. Малфой, с минуту сверля Гермиону взглядом, развернулся и с новой силой позвал смотрителя.

– Пойду посмотрю, где он, – Панси поднялась с места и отошла. Каждый был полностью погружен в свои мысли, оставив ее отсутствие незамеченным.


* * *
Ступив в один из боковых проемов, соединявших западное и южное крыло форта, Панси быстро шла к лестницам. Интуиция подсказывала ей, что начальник тюрьмы находился здесь в лучших условиях, чем они, и место своего пребывания расположил не на холодном, влажном и пахнущем водорослями первом этаже крепости.

Место, куда по иронии судьбы они так некстати попали, ей нравилось все меньше и меньше. Привыкшая к комфорту и теплу, Панси чувствовала себя лишившемся раковины моллюском и совершенно не хотела оставаться в такой чужеродной для нее среде.

Лишенная привлекательности, но очень обаятельная, Панси малодушно подумывала о влиянии ее обаяния на мужчин и о том, как это раньше выручало, но одного лишь взгляда на Себастьяна было достаточно, чтобы раз и навсегда об этом забыть. Смотритель или был совсем равнодушен к женским чарам, или очень умело их игнорировал.

Стремительно завернув, Панси ойкнула, ударившись обо что-то ногой. Наклонившись, она разглядела старую ракушку с твердым солевым налетом на ней. Потирая ушибленную ногу, Панси размышляла над тем, что сказала Грейнджер.

Форт – тюрьма для разума. Находится здесь – все равно что блуждать внутри идеально организованной системы, где каждое твое движение и каждая мысль могут сыграть партию против.

Сюда ссылали преступников, противников Грин-де-Вальда. Любой, кто не входил в это число, но попадал на территорию форта, автоматически становился пленником.

Значит ли это, что Себастьян тоже пленник?..

Панси отпихнула ракушку и пошла дальше. Перед фортом не оправдаться. Тюрьма найдет, за что покарать заключенного.

Панси дернулась от окружившего ее холода. Она не заметила, как вместо того, чтобы подняться, спустилась на один пролет. От тихого сырого коридора со звуком ударяющихся о поверхность воды капель веяло тревогой.

Паркинсон огляделась. Внимание приковала ближайшая к ней дверь. Темное дерево от сырости местами стало почти черным, сложное переплетение символов и знаков по бокам двери практически стерлось. Ручкой двери служила голова льва с косматой гривой. Глаз не было, только провалы, уходящие куда-то вглубь. Над головой была старая металлическая табличка с вытесненным на ней посланием. Панси пригляделась.

Что ценно для тебя – вопрос,

Познанья, злато, купорос?

Как в зеркало опустишь нож.

Ответ в источнике найдешь.

Монетами откроешь вход,

Их старый гоблин принесет.



Загадка. Чертовы загадки.

Подумав, что стоило бы уйти, Панси незаметно для самой себя переключилась на послание. Первые три строчки – чистая лирика. Древние любили изъясняться туманно. Как правило, суть загадки всегда оказывалась ближе к концу.

Ответ в источнике… Прислушавшись к доносившейся из глубины коридора капели, Панси пошла на звук. Идти пришлось недолго – вскоре коридор заканчивался полукруглой комнатой. У дальней стенки располагался неглубокий мраморный бассейн. Ближе к краю вода была светлой, но чем дальше к стене, тем темнее она становилась. Вероятно, дно бассейна было пологим и уходило вглубь под стену.

По краям бассейна шла перегородка, спускавшаяся на каменный пол и образовывавшая дорожку, у конца которой и стояла сейчас Панси. Поразительная иллюзия, но Паркинсон казалось, что за перегородкой нет вообще ничего. Только она, эта каменистая дорожка и бассейн у стены.

Пройдя до конца, Панси остановилась. Как оказалось, в стенку бассейна тоже были вделаны барельефы на подобие тех, что она уже видела на площадке форта.

Уровень тихо журчавшей воды едва доходил ей до щиколоток. Тяжелые капли срывались с выступающих из стены камней и падали в воду. Опустив глаза, Панси ахнула.

Дно было сплошь устлано золотом. Гоблинским золотом.

Похоже, она поняла суть загадки.

Не обращая внимания на свою одежду, Панси опустилась на колени и взяла одну монету. Тяжелый блестящий металл приятно холодил кожу. Его ничуть не тронуло время. В том, что золото настоящее, Панси не сомневалась.

Раньше о том, чтобы просто подержать в руках такую монету, она могла только мечтать. Гоблинское золото – универсальная магическая валюта в разы дороже галеонов, обращалось лишь в высших аристократических кругах и потому, увы, было не доступно Паркинсонам. Им бахвалились Малфои, его прятали Нотты, им щеголяли Руквуды, но Паркинсонам доступ к ним был закрыт.

Панси не верила, что это не сон. Но золото было настоящим. Крупное тиснение гоблинов и мелкая вязь гоблинского наречия, окаймлявшая монету, не оставляла никаких сомнений.

Памятуя о загадке, она взяла две монеты и перевела взгляд на остальные. Гоблинское золото, сейчас уже едва не иссякающее на мировом рынке, в изобилии представлено здесь, в форте Грин-де-Вальда. Недаром детям рассказывают сказки о несметных богатствах темных магов. Не врут.

Спрятав в руках две монеты, Панси набрала несколько горстей и сунула в карманы. В конце концов, оставлять бесхозным такое сокровище просто кощунственно.

Быстрым шагом она вернулась к двери и остановилась. По спине ползла липкая мышь страха. Первым побуждением было вернуть все на место – золото золотом, но мало ли. Своя жизнь дороже.

Однако мечты о владении гоблинским сокровищем оказались сильнее чувства самосохранения. Холодный металл в разом вспотевших ладонях действовал на нее гипнотически.

Подойдя ко льву, Панси вставила две монеты в пустые глазницы. Механизм внутри льва щелкнул, голова распахнула пасть. Внутри оказалось тяжелое свинцовое кольцо, оплетенное змеей из потемневшего серебра.

Панси просунула руку в пасть, ухватилась за кольцо, потянула на себя и вошла.


* * *
Дверь за спиной Панси захлопнулась. Паркинсон обернулась и окаменела: там, где секунду назад темнел правильный темный прямоугольник, теперь была глухая стена.

Вернувшись, Панси ощупала и еще раз оглядела ее, ища трещины, щели, малейшие неровности, которые бы говорили о том, что здесь был проход. Однако усилия оказались напрасны: каменная кладка была абсолютно гладкой.

Развернувшись, Паркинсон кинулась в центр комнаты, судорожно мечась взглядом из угла в угол. Помещение, в котором она находилась, казалось комнатой только на первый взгляд.

На деле оно было одним из звеньев старого шлюзового отсека – длинная герметичная камера, с низким потолком и полыми изнутри стенами. Вся правая стена представляла собой массивные ворота, казавшиеся абсолютно цельным куском металла. При хорошем освещении было видно, что ворота пересекают многочисленные линии железных полос-крепителей, при воздействии раздвигавших створки в стороны.

Другая сторона также представляла собой железные ворота, многочисленные засовы на которых отпирались при помощи все того же механического воздействия.

Вокруг было сыро и неестественно тихо. Отсутствовали не только какие-либо звуки извне, но и типичный для шлюзовой камеры перестук соприкасавшихся металлических засовов, приглушенный гул водонапорного устройства, даже стук капель по полу.

Последние источники света, слабо доносившегося из узких решеток под самым потолком, погасли. В кромешной темноте, прерываемой лишь слабым свечением скопившихся за годы использования камеры фосфоритов, Панси Паркинсон пробирала дрожь. О том, как в само средоточие магии попало такое типично маггловское изобретение, как шлюз, она думала сейчас меньше всего.

Кинувшись обратно к стене, Паркинсон в дикой панике уперлась в нее руками и закричала. Ее голос, эхом разнесшийся по пустому шлюзу, засосала гулкая пустота. Осознание, что она заперта в звуконепроницаемом, воздухонепроницаемом, замкнутом со всех сторон помещении, повергло ее в ужас.

– Помогите! – громкий призыв отскочил от стены и дробно рассыпался по полу. Бросившись вправо, Паркинсон с размаху наскочила на стену и больно ударилась. Ломая ногти, она изо всех сил царапала тонкую вертикальную щель, разделявшую створки ворот надвое.

– Драко! Поттер! Грейнджер! – отчаянно завопила Паркинсон.

Тихий едва различимый шум, раздавшийся сверху, заставил ее затихнуть. Унимая бешено колотящееся сердце, Панси приказала себе успокоиться и вся обратилась в слух.

Минутой позже шум повторился. Паркинсон подняла голову, силясь различить что-нибудь сквозь окутывающий помещение густой мрак. Глаза слезились от напряжения, но Панси упрямо держала их открытыми.

Шум наверху перерос в мерный монотонный гул и как будто бы… дернулся.

Не вполне осознавая, что происходит, Паркинсон расслышала тихий царапающий скрежет, который порой возникает при трении одной шероховатой твердой поверхности о другую.

Послышался легкий щелчок. Гул наверху стал отчетливее.

Все происходившее до этого момента показалось Паркинсон детским лепетом. На нее медленно опускался потолок.

Парализованная страхом, Панси осела на землю. Она перестала кричать и звать на помощь – герметичная комната скрадывала малейшие намеки на звук. Ровная платформа опускалась с черепашьей скоростью, но – в этом Панси была уверена – лучше бы ее раздавило сразу же.

«Какая глупая смерть», – мелькнула запоздалая мысль и сразу же потухла, уступив место лихорадочному потоку мыслей. Когда-то отец рассказывал Панси, что в минуты смертельной опасности человек экстренно мобилизует все имеющиеся у него в запасе знания и силы, дабы найти выход.

Силы Панси были на исходе.

Поднявшись на ноги, она бросилась к противоположному концу помещения. Мысль о том, зачем в шлюзовом отсеке опускающийся потолок, яростно стучала в мозгу. Мечась из стороны в сторону, Паркинсон ощупывала каждый дюйм равнодушного камня, никак не стремившегося помочь ей в поисках.

– Кто-нибудь, что-нибудь, — лихорадочно шептала Панси, простукивая и прочерчивая линии вдоль железных запоров. Бесполезное занятие – и впускные, и выходные ворота открываются из смотровой камеры уровнем выше герметичной.

Тихий шипящий свист снизу на секунду отвлек Панси. Опустившись на колени, она ощупала тонкий каменный плинтус, опоясывавший комнату. Воздушная струя, обдавшая ее ноги холодом, шла из маленьких круглых отверстий, по три расположенных неподалеку друг от друга.

Едва уловимое шипение воздуха быстро сменилось отчетливым нарастающим гулом.

Спустя секунду на колени Паркинсон хлынула вода.

С диким криком Панси отпрянула в сторону. Сработали нижние водонапорные насосы, с помощью которых обычно промывали подпольный ярус комнаты. Только сейчас решетки, расположенные по периметру комнаты, были заперты. Уровень воды поднимался.

– Мерлин, – простонала Панси и, снова кинувшись к стене, с удвоенной силой забарабанила в створки ворот. – Помогите!

В паническом страхе Паркинсон металась по помещению, натыкаясь на стены и цепляя поручни. Обезумевшая от слез и ужаса, смертельно бледная Панси билась, кричала, умоляла, рыдала, карябала рассеченными в кровь пальцами железные засовы, но вода не стала ни на дюйм ниже. Монеты, собранные в бассейне, внезапно стали непомерным грузом и с силой тянули ее к земле. Вытряхивая золото из карманов и бросая в воду, Панси не смогла устоять на ногах и упала.

Все то время, что Панси потратила на поиски выхода, вода стремительно поднималась. Вскочив на ноги, Паркинсон больно ударилась головой о неумолимо опускавшийся потолок. Снова поднявшись, она попробовала встать на колени, но не смогла: вода захлестывала ее с головой. Встав и наклонив голову, Паркинсон плечами уперлась в потолок в наивной попытке как-то удержать механизм, поскользнулась и с размаху шлепнулась в воду. Подплыв к одному из поручней, она изо всех сил уперлась ногами в пол и руками в ворота, но железные засовы не сдвинулись ни на дюйм.

Тогда она нырнула.

Воздуха неожиданно не хватило, внутрь залилась вода. Легкие обожгло холодом, острая боль, резанувшая горло, заставила, свернувшись и развернувшись пружиной, выскочить на поверхность.

Панси сковала новая волна ужаса – до верха оставалось не больше восьми дюймов. Упершись ладонями в потолок, Паркинсон прижалась лицом к тонкой щели воздуха.

– Помог… – набрав в себя воздуха, попробовала крикнуть она, но не смогла – вода залилась в легкие. Закашлявшись, Паркинсон снова нырнула, но почти сразу же поднялась на поверхность.

Последние капли воздуха. Она глубоко вдохнула и ушла под воду.

После того, как ее младшая кузина утонула в купальне, Панси не раз задумывалась: что было бы, если бы тонула она. Как бы она себя чувствовала.

Ни одно из предположений не нашло связи с реальностью.

Единственная мысль, бившаяся в сознании Паркинсон, была очевидна – это конец. Изощренный, неотвратимый и безнадежно глупый.

Панси распахнула глаза. Комната вокруг плавала в мягкой темноте. Холод сковал легкие, и только одно это удерживало от рефлекторного желания вдохнуть. Устремив взгляд дальше, сквозь водяную толщу, Панси раскинула руки в стороны, из последних сил оттолкнулась и поплыла.

В крови накапливалась углекислота, против воли заставлявшая вдохнуть. Легкие раздирало от недостатка кислорода.

Под пальцами ощущалась ровная каменная гладь. Угасающее сознание выхватывало далекие образы – мама, папа, Драко…

Ладонью Панси нащупала какой-то посторонний предмет и, по инерции ухватившись, дернула. Тело качнуло и повело. Дикий спазм разодрал горло и раздвинул губы. В легкие хлынула вода.

Сознание провалилось в темноту.


* * *
Панси не было больше часа. Малфой звал и пробовал искать ее, но безуспешно – Паркинсон нигде не было.

После еще одного часа томительного ожидания из тени бокового коридора вышел Себастьян.

– Господа, у меня для вас две новости и обе неутешительные. Мисс Паркинсон не справилась со своим испытанием и стала жертвой форта.

– Черт возьми, Панс… — Малфой с силой ударил кулаком о колонну.

– Что с ней? Она жива? – Гермиона была на грани паники, но Себастьян проигнорировал вопрос и продолжил:

– Это значит, что вы лишились и члена команды, и единственного права на ошибку. Осталось четыре испытания – и четыре недостающих элемента. Мисс Паркинсон проявила досадное малодушие. Надеюсь, вы не повторите ее ошибки.

– Чертовы слизеринцы… – процедил Рон, стеклянным взглядом уставившись в центр стола, на котором матово тускнел пока только один из пяти элементов.

– Заткнись, Уизли!

– Не смей меня затыкать, Малфой! Где ваши гребаные достоинства, когда они так нужны? Только и умеете, что языком молоть, на деле гниль одна.

– Интересно, а как успешно справился бы ты, если бы был на ее месте?

– Я прошел войну и справлялся с вещами и похуже!

– Замолчите сейчас же! – крик Гермионы эхом разнесся по площадке. Рон и Драко перевели взгляд на нее.

– Рон, прекрати. Не время рассуждать о былых подвигах, – Гарри подошел к другу. — Малфой прав. Вряд ли форт подкинул бы Панси то, с чем бы она справилась. Ни ты, ни я, ни Гермиона еще не проходили своих испытаний. Мы не имеем права судить Панси. Остынь.

– Но Луна же прошла…

– Рон!

– Ладно, – Уизли тяжело выдохнул и, засунув руки в карманы, обернулся к Себастьяну.

– Рад, что вы готовы вновь вернуться к делу, – проговорил смотритель, до сих пор внимательно наблюдавший перепалку. – Ваши споры смешны до наивности, и потому совершенно бесполезны. Однако я готов помочь вам в их разрешении. Мистер Малфой, я вижу, вы не согласны с комментариями мистера Уизли. Предлагаю вам доказать свою правоту на деле. Прошу за мной.



Команда последовала за Себастьяном и вскоре спустилась на уровень подземелий. Воздух здесь смердел ржавым металлом, тухлой водой и гнилью, пол покрывала гадкая смесь грязи и плесени. Ноги скользили по отвратительной жиже, мутноватые подтеки с потолка падали в мелкие лужи.

На очередном повороте коридора Себастьян внезапно остановился и обернулся к пятерке пленников:

– Итак, мы на месте. Мистер Малфой, у вас под ногами люк, который сможет привести вас к желаемой цели. Как вы знаете, мисс Паркинсон не удалось закончить начатое, поэтому элемент все еще ожидает вас на том же месте. К сожалению, форт дает пленнику только один шанс. Девушка своим шансом не воспользовалась. Ваше же испытание будет другого рода.

Посмотрев под ноги, Малфой напряженно сощурился. Сойдя с крышки люка, он встал чуть поодаль, не сводя взгляда с медного плато. Смотритель, тем временем, потянул на себя кольцо люка и сдвинул крышку в сторону. Из открывшегося лаза тошнотворно пахнуло отходами и гнильем. Все пятеро с трудом сдержали рвотные позывы.

– Прошу вас, мистер Малфой! К вашим услугам канализация Мертенгарда. Она связывает практически все камеры первого яруса. Участок трубопровода, над которым мы сейчас находимся, напрямую соединяется с помещением, где находится нужный вам элемент. Не бойтесь, канализация довольно просторна. Ваши шансы застрять в трубе минимальны.

Малфой стоял, едва дыша и пошатываясь от тошноты.

– Запомните, мистер Малфой, – продолжил тем временем Себастьян, – если вы не справитесь с испытанием, вся ваша команда потерпит поражение. Ваша жизнь – в ваших руках. Вперед.

Драко закрыл глаза и шумно выдохнул, резко сжав кулаки.

– Я вам это припомню, – выплюнул он и спустился в темноту открытого люка.

Лестница под его ногами внезапно оборвалась. Жестко приземлившись на груду мусора, сцарапав кожу на руках и ударив колено о торчащий среди прочего хлама камень, Малфой взвыл от боли, мысленно проклиная каждый дюйм Мертенгарда в целом и его трубопровод в частности. В тот же момент крышка люка с лязгом закрылась, и Драко понял, что заперт здесь, как крыса. Путь назад отрезан: вокруг ни крюка, ни троса, ни лестницы, ни вечно лезущего Поттера. Кое-как проглотив подкативший страх, Малфой поднялся с колен и попробовал осмотреться, но попытка не увенчалась успехом: вокруг не было ни намека на освещение. Выставив вперед руку, Драко сделал два шага и уперся в соединение труб. Металл изгибался где-то на уровне диафрагмы слизеринца: застрять в таких проходах было действительно невозможно, но и перемещаться в полный рост тоже. Судя по плюхающим звукам, впереди плескалась какая-то жижа.

Это было просто немыслимо. Если бы отец когда-нибудь узнал, что его единственный наследник позволил искупать себя в грязи и испражнениях, он бы собственноручно вышвырнул Драко из мэнора и выжег его имя с фамильного гобелена. А если бы ему донесли, что Драко поставил на карачки сквиб... Малфою не хотелось даже думать о том, что его ждало в этом случае. Однако было кое-что, что заставляло Драко заткнуть брезгливость и гордыню: Панси пропала. Пропала, став жертвой тюрьмы, и ему, Малфою, грозила та же участь. Хуже всего – он мог только догадываться, что именно скрывалось за понятием «той же участи». Никто не сказал, жива Панси или...

Давясь подкатывающим к горлу отвращением, Драко скинул с плеч мантию, опустился на колени и пополз вперед.

«Чертов сквиб. Чтоб он гнил изнутри, захлебываясь собственными экскрементами! Выберусь отсюда и, клянусь Мерлином, переломаю ему все кости, выдублю кожу, сплету макраме из кишков и выволоку эту тварь туда, где работает магия, где с наслаждением влеплю ему столько Круциатусов, сколько выдержит его поганая шкура. Мордред меня раздери, я даже не против сесть в Азкабан за такое удовольствие!»

Оцарапанные ладони Малфоя сильно саднили в грязной воде, а гадкий запах испражнений обухом бил по обонянию. Тем не менее, Драко упорно продвигался вперед.

На очередном повороте трубы Малфой свернул вправо и в темноте уцепился рукавом за что-то острое. Раздался предательский треск ткани.

«Твою мать! Моя рубашка! Сто тридцать галеонов, ручная работа! Нет, Круцио – это слишком просто. Черт, мне срочно требуется четвертое непростительное. Что-нибудь, что унизило бы этого ублюдка ниже уровня его гребаной канализации!».

Неожиданно где-то впереди показалось тусклое сияние. С каждым метром свет становился ярче, четче проступали очертания трубы. Проход явно заканчивался, переходя в какое-то непонятное свободное пространство. Драко постарался ползти быстрее. Выбравшись из темноты, он с облегчением встал на ноги и огляделся. Пространство было замкнутым, но довольно просторным. Под потолком слабо мигал не сгорающий факел, какие часто видел Малфой в кабинете крестного. Под ногами все так же хлюпала вода, а в центре и по сторонам виднелись три прохода, наглухо перегороженные решетками. «Волшебно. Спорим, здесь и находится выход?» — разговаривая сам с собой, Драко обошел пространство по периметру и осмотрел стены.

«Есть, вот оно!» — на правой стене в тени висела панель управления с тремя рычагами. Дернув наугад один из них, Драко напряг внимание: где-то справа раздался глухой лязг, однако кроме этого ничего не произошло – проходы оставались запечатанными.

«Дьявол», — Малфой опустил вторую железку. Безрезультатно. Оставалась последняя. Драко с силой дернул рычаг, но тот неожиданно не поддался. Зверея, Малфой попытался еще раз – рукоятка не двинулась ни на дюйм.

«Давай, скотина, давай…» — он, что было силы, надавил на рычаг. С мерзким дребезжанием металл прополз вниз на несколько сантиметров. Одновременно с этим приоткрылась заглушка центральной трубы. Не медля ни секунды, Драко рванул к решетке и, протиснувшись в узкий проход, скрылся в темноте. Решетка за его спиной с лязгом вернулась на прежнее место. Малфой смачно выругался.

Труба оказалась вдвое меньше и теснее предыдущей, но Драко это было уже неважно. Каким-то диким чувством, похожим на звериный инстинкт, Малфой понимал, что он всего лишь в нескольких шагах от цели.

«Черт, Панс, пожалуйста, пусть ты будешь жива…»

В какой-то момент водопровод устремился под наклоном вверх; продвигаться стало сложнее. Намокшая одежда тянула вниз, Малфой скользил, однако полз дальше. Еле дыша, он цеплялся за выступающие из стен камни и, подтягиваясь и елозя на влажной грязи, продвигался вперед.

Через некоторое время впереди вновь показалось сияние. Одновременно где-то вдалеке раздался низкий гул. Драко ускорился.

«Да, вот оно!»

Труба, наконец, расширилась, уперлась в стену и пошла вертикально вверх. Малфой встал и поднял взгляд: на конце трубы виднелась решетка и какое-то светлое помещение, однако до них было не меньше четырех метров, а рядом не виделось ни лестницы, ничего, что могло бы помочь слизеринцу подняться. Десяток раз оглядевшись по сторонам, Драко прислонился к стенке трубы и истерически захохотал.

«Браво, Малфой, браво! Ты гений! Протащился через кучу помоев, искупался в отбросах и набрал ушат дерьма для того, чтобы сгнить в четырех метрах от цели!»

Драко опустился на корточки и закрыл глаза, однако не просидел и минуты. Жижа на дне трубы, еще несколько секунд назад едва доходившая ему до щиколоток, теперь закрывала ноги больше чем на полфута. Шум! Драко запоздало прислушался и понял, что за гул он услышал несколько минут назад: в канализацию прибывала морская вода. Начался чертов прилив!

Тело сковал судорожный страх, но метнувшийся в поисках выхода разум быстро подсказал решение: дождавшись, пока вода поднимется на достаточную высоту, Драко мог бы всплыть на ее поверхность и выбраться отсюда.

Мысль о том, что люк наверху мог быть заперт, он старался не развивать.

Собравшись, Малфой встал на ноги и принялся ждать. Как только вода дошла ему до подбородка, Драко расслабился и позволил своему телу свободно держаться на поверхности. Выходило скверно – намокшая одежда тянула вниз, и раз за разом Малфой уходил в мутноватую грязь. Глаза слезились от вони, но разум не позволял думать об этом.

«Ну, же… Давай, ближе…»

Скользя и отплевываясь, Драко смог найти опору ногам и продвинуться вперед. Наконец, он достиг решетки и, вытянув руку, толкнул ее.

Люк и не подумал открыться.

Драко, как мог, толкал крышку снова и снова, но все было бесполезно – решетка оставалась запертой. Вода продолжала прибывать; слизеринца медленно охватывала паника. Вцепившись пальцами в решетку, Малфой подтянулся еще немного и попытался заглянуть в помещение наверху. Рядом с люком стояла колонка в виде застывшего в яростном рыке льва, металлический хвост которого явно служил рычагом.

«Только бы это было то, о чем я думаю…»

Драко попытался просунуть руку через прутья решетки и дотянуться до переключателя, но тот находился слишком высоко: чтобы ухватиться за него, Малфою не хватало почти полфута. Уровень воды, тем временем, уже достиг горла пленника. Шансы на спасение стремительно таяли, как вдруг Драко осенила идея. Вдохнув побольше воздуха, он просунул руки обратно и, упершись ногами в стенки трубы, спешно развязал галстук.

После Малфой вновь поднялся как можно ближе к люку и, сделав что-то вроде лассо, просунул его сквозь решетку. Вытянув руку, он попытался накинуть галстук на хвост зверя.

Мимо.

Вода практически добралась до подбородка Малфоя, когда он, отчаявшись достать до рычага, с силой выбросил руку вперед. Лассо обвило хвост и зацепилось на конце. Перехватив галстук второй рукой, Драко потянул железку на себя. Та поддалась не полностью, но этого оказалось достаточно: вытянув пальцы по максимуму, Драко зацепился за рычаг и дернул его вниз. Решетка резко лязгнула и приподнялась. Из последних сил Малфой вытолкнул люк, подтянулся на каменный пол и потерял сознание.


* * *
Небо над Мертенгардом начало едва уловимо светлеть. Четверо пленников, погруженные в тягостное ожидание, сидели у постамента с охранной печатью и напряженно молчали. Они сидели так с тех самых пор, когда смотритель отправил Малфоя за вторым элементом: заснуть, думая о том, что происходит сейчас в форте, не удавалось никому. Панси пропала, Малфой заперт под землей. Есть ли шансы на благоприятный исход? Никто не знал.

В общей напряженной тишине раздался отрывистый смешок Рона.

– Чему усмехаешься? – вполголоса спросил Гарри, разминая затекшую шею.

– Никогда не думал, что буду переживать за шкуру Хорька и молиться на его удачу.

– Рон, – Гермиона одернула мужа, но тот продолжил:

– Я, сказать по правде, надеялся, что после войны нам никогда не придется переживать за чью-либо жизнь.

Гарри и Гермиона потеряно уставились в пол, Луна запрокинула голову и задумчиво смотрела на почти померкшие звезды. Все прекрасно понимали, что он имел в виду.

– Мерлин, ну где же он! – Не в силах больше сидеть, Гермиона поднялась на ноги и огляделась по сторонам.

– Дорогая, не волнуйся так, пожалуйста. Вокруг тебя так много мозгошмыгов, что их видно даже без спектрально-астральных очков. Они явно хотят сказать, что ты напрасно переживаешь.

– Да? Напрасно?!

– Угу, – Луна слабо улыбнулась.

– И что еще тебе говорят мозгошмыги?

– Вероятнее всего то, что своим волнением вы никак не поможете мистеру Малфою.

Из-под сводов небольшого алькова вышел Себастьян.

– Сэр, что с ним? – Гермиона бросилась к смотрителю.

– Вы же знаете, что с ним, я уверена, что знаете. Пожалуйста, скажите!

– Думаю, мистер Малфой и без меня в состоянии сообщить вам об этом, – Себастьян повернул голову влево, и в тот же момент в темноте одной из ближайших арок показался изможденный Малфой.

– Драко!

– Добрый день, мистер Малфой. Рад видеть вас целым и практически невредимым. Жаль, что вы затопили треть канализации форта, однако вашей выдержкой я восхищен. Драко, пошатываясь, подошел к постаменту с печатью и, бросив на Себастьяна исполненный ненависти взгляд, плюнул ему в лицо. Смотритель увернулся от выпада и доовльно хмыкнул.

– Драко, ты в порядке?

– Полегче, Грейнджер. На твоем месте я бы не спешил со мной целоваться. Я, знаешь ли, немного испачкан, – Малфой вновь с отвращением покосился на Себастьяна.

– Это можно исправить, – отозвался смотритель и указал на небольшой постамент, на котором стояла каменная чаша. – Прошу вас, чистая вода в вашем распоряжении.

Ответом ему было ледяное молчание.

– Ну… Как испытание? Тебе удалось?

– Знаешь что, Уизли? Засунь-ка свои слова о слизеринских достоинствах куда подальше, – Малфой криво усмехнулся, запустил руку в карман брюк и кинул на стол металлическую табличку: в центре ее блекло вырисовывался символ элемента Воды.

В этот момент Рон готов был поклясться, что впервые в жизни рад успеху Драко Малфоя.

– Есть!

– Слава Мерлину!

– Драко, ты настоящий герой, – Луна с восхищением смотрела на Малфоя. Тот небрежно махнул рукой и склонился над пентаграммой.

– Куда это должно ставиться?

– Вот сюда, – Гермиона указала на сектор, соседний с тем, в котором уже была руническая табличка. Малфой взял печать и положил ее в пустующее углубление. Раздался знакомый металлический щелчок и едва ощутимо дрогнул пол площадки. Драко облегченно выдохнул и устало опустился на каменную ступеньку.

– Невероятно.

Остальные четверо заворожено смотрели на заполненные сектора.

– Теперь нужен третий элемент. Кого вы отправите за ним, сэр?

– Сэр?

Все пятеро резко огляделись по сторонам:

– Где Себастьян?

Глава IV. Что отражается в зеркалах

Оставив пленников радоваться вырванной у форта победе, Себастьян спустился на цокольный этаж. Преодолев лабиринт проходов, коридоров и ниш, затаившихся в мрачной тишине, после развилки он дважды свернул направо и остановился у мраморного изваяния. Статуя, казавшаяся инородным телом на абсолютной глади каменной стены, ничем не отличалась от иных архитектурных украшений форта. Перед Себастьяном склонились над источником три каменные жрицы. Одна из дев держала в руках кувшин, из которого тонкой струйкой лилась в сложенный из округлых камней колодец вода. Жидкость у краев колодца слабо плескалась, переливалась через верх, падала на землю и исчезала в отделанном узкими фигурными решетками полу.

Жриц охраняла разинувшая пасть в яростном рыке химера. Тонкий хвост, подобно хлысту всадника взметнувшийся над головой химеры, венчала обнажившая клыки змея. В пустоте коридоров, казалось, было слышно ее шипение.

– Ηαλήθειαείναι, γιαναεξιλεωσητιςαμαρτίεςτης*, – тихо проговорил Себастьян. Химера грозно рыкнула. Хвост со свистом рассек воздух и вернулся в исходное положение. Одна из жриц — та, что держала кувшин, подняла голову. Кивнув, она опустила кувшин в воду. В ту же секунду, как он соприкоснулся с дном колодца, воздух задрожал. Посыпалась каменная крошка. Себастьян спокойно повернулся к противоположной стене и наблюдал, как расползаются, перемешиваясь и царапая друг друга, старые камни, медленно образовывая проход.

– σας ευχαριστώ*, – кивнул Себастьян и, войдя в образовавшееся отверстие, скрылся из виду. Едва разойдясь, камни быстро возвращались на свои места, и вскоре стена стала ровной, поглотив собой вошедшего человека. Качнув головой, жрица вытянула руки и, поймав выскочивший из воды кувшин, снова склонилась над водой.


* * *
Панси не знала, сколько прошло времени с тех пор, как мощный поток, хлынувший в открытую дверь, швырнул ее на пол.

Паркинсон не чувствовала ног. Над каменными плитами ощущалось слабое дуновение сквозняка, овевавшего ее замерзшее тело. Размокшая одежда уже не холодила кожу – Панси вообще не ощущала холода.

Суставы онемели и не желали двигаться. Усилием воли разлепив одеревеневшие губы, Панси вдохнула. Влажный подземный воздух – почему-то она была уверена, что открытая ей дверь была канализационным люком – ворвался вовнутрь и обжег легкие. Но, несмотря на боль, тело обрадовалось приливу кислорода, и Панси смогла повернуть голову.

Мутный взгляд сумел сфокусироваться и различить длинный коридор с редкими вспышками факелов по бокам. Кисловатый запах земли и прелых водорослей неприятно щекотал ноздри и мешал думать.

Она не знала, где находится, ищут ее или нет и какое сейчас время суток. Панси едва ворочала языком и сдавленно сипела, пытаясь позвать на помощь. Но самое паршивое заключалось в том, что вокруг не было ни души.

Стиснув зубы, Паркинсон попыталась встать, но, застонав от скрутившей ее боли, завалилась на бок. Ощущение, что организм лишился десятка костей, не покидало, равно как и удушливый горьковатый привкус во рту.

Мерлин. Сил не осталось даже на то, чтобы думать. В отчаянной попытке подняться, Панси явно переоценила свои возможности. Сознание разорвала острая вспышка боли. Рефлекторно свернувшись, Панси провалилась в темноту.


* * *
Как только стена за ним сомкнулась, Себастьян снял со стены ближайший к нему факел и посмотрел вперед. Сумрачный коридор впереди, казалось, был сердцем Мертенгарда. В отличие от основной части форта, этот проход был сух, душен и полон затхлым воздухом, чем и воспользовались, обустраиваясь, многочисленные невидимые жители крепости – пауки. По полу не тянуло, растрескавшиеся каменные плиты были покрыты толстым слоем мела и пыли, в углах и нишах роились тени. Из каждой трещины за смотрителем наблюдала тишина.

Дойдя до конца коридора, Себастьян вложил факел в металлический держатель и несильно на него надавил. В то же время со стороны проема, рядом с которым стоял смотритель, послышался сухой треск, и комната смутно осветилась.

Помещение, на пороге которого застыл Себастьян, представляло собой небольшую круглую залу. Сводчатый потолок по периметру подпирали мраморные колонны с закручивающимся вверх фигурным барельефом, создавая атмосферу таинственной религиозности. Меж колонн темнели угрюмые альковы, жадно облизывавшиеся на вошедшего голодной чернотой. Линия невысокой каменной ограды, опоясывавшей геометрически ровную середину, нарушалась лишь входом в центр комнаты. Пол на две равные части разрезала тонкая золотая нить, нырявшая под ноги Себастьяну и исчезавшая под слоем вековой пыли. В середине комнаты древний, как само мироздание, каменным истуканом застыл алтарь, на поверхности которого, как в черном зеркале, роились неясные клубы и смутные силуэты. По краям алтаря горели три толстые свечи, в совокупности образуя треугольник. Огоньки горели ровно, никак и ничем не тревожимые.

– Себастьян, – голос, внезапно разрезавший тишину, колыхнул пламя свечей и мягко растворился в дыму.

– Сэр, – смотритель почтительно поклонился отделившейся от противоположного входу алькова фигуре и, шагнув, остановился у каменной перегородки, отделявшей внутренний круг от внешнего.

Скрытый мантией силуэт неспешно прошел в середину круга и остановился. Огонек одной из свечей мигнул, вытянулся и погас, овевая фигуру неясным шлейфом сизого дыма.

– Что ты можешь мне сказать? – помолчав, спросил неизвестный.

– Боюсь, ничего такого, о чем бы вы не знали, сэр, – подбирая слова, спокойно проговорил Себастьян. – Два из пяти. Шанс на ошибку уже потрачен.

– Молодость, – голос из-под нависающего капюшона звучал хрипло. – Столь же пугающе серьезна к чепухе, сколь и преступно халатна к нюансам. Что ты думаешь о молодой ведьме, еще не проходившей испытание? Она готова?

На этот раз Себастьян не спешил с ответом.

– Мне сложно судить, сэр, – медленно ответил смотритель. – Она умна и довольно сообразительна, с хорошей памятью, но скудным воображением. На мой взгляд, она мало чем превосходит остальных. Признаться, я никак не выделял ее.

– Не все то золото, что блестит, – глухо сказал незнакомец. – Порой истину может увидеть лишь чистый разум. Думаю, северная башня будет весьма кстати. Я устал смотреть на их жалкие попытки понять то, что не дано понять никому.

Смотритель еще раз поклонился.

– Да, сэр.

Неведомо откуда взявшийся ветер смахнул огоньки свечей и погрузил комнату во мрак. Себастьян обернулся назад, к освещенному факелом проему.

– Сегодняшняя ночь, Себастьян, северная башня, – произнес затухающий голос. – Не медли.


* * *
Гермиона лежала и пустым взглядом смотрела в темноту перед собой. Все остальные спали. Когда кто-то переворачивался с одного бока на другой, старые кровати скрипели коротко и натужно, и из-за этого отрывистого скрипа исчезали даже слабые намеки на сон. Гермионе казалось, что скрежет раздается прямо в ее голове: его издают блуждающие по кругу мысли, раз за разом упирающиеся в один и тот же тупик.

Кто пойдет на следующее испытание? Где оно состоится? Когда? Можно ли рассчитывать, что в соответствии с кругом единств следующим элементом будет металл? Если да, то влияет ли это хоть как-то на суть испытания?

Ворох вопросов, сводящихся к одному: где Себастьян? Он дал слово быть их проводником. Есть ли шанс выжить без него в этом форте? Вряд ли. Себастьян исчез и не появлялся уже почти сутки. Исчез так внезапно, словно его тело просто растворилось в воздухе.

Но этого же не может быть, верно? Даже если бы в тюрьме была возможна аппарация, это ничего не изменило бы. Смотритель – сквиб, как сказала Паркинсон.

Мысль Гермионы тут же перескочила на Панси. Что же такого было в том испытании, если она не справилась? Мерлин и Моргана, жива ли она вообще… Доски над головой Гермионы в очередной раз надсадно заскрипели. Рон сильно ворочался сегодня во сне – видимо, его тоже беспокоили тревожные мысли. Слушать этот звук дальше было просто невыносимо. Тихо выбравшись из постели, Гермиона на цыпочках прошла к двери и выскользнула наружу.

Снаружи было влажно и холодно. В темных арках свистели сквозняки, сбивая пламя редких факелов, где-то за стеной гудели волны, глухими ударами разбиваясь о каменные подножия форта. Во всей крепости освещалась только центральная площадка. Остальные ярусы были погружены в гулкую темноту, и только верхушки башен облизывал слабый свет блеклой луны. Гермиона плотнее укуталась мантией и подняла взгляд наверх. Полный диск, окруженный клочками темно-серых туч, медленно плыл над фортом, то и дело скрываясь в облачной дымке.

Неожиданно на одном из верхних ярусов мелькнул огонек. Гермиона резко дернулась на свет, но тот исчез также внезапно, как и появился. Оглядываясь по сторонам, девушка несколько раз огляделась вокруг, однако форт выглядел тихим и спящим.

Прошло не меньше минуты. Свет мелькнул снова, уже ярусом выше. Теперь огонек медленно двигался вдоль балкона самого верхнего этажа по направлению к одной из башен. Гермиона бросилась к башне. Однако прежде чем она успела добежать до подножия лестниц, факел скрылся.

– Черт…

Замешкавшись лишь на секунду, Гермиона взбежала по каменным ступеням и углубилась в темноту. Погоня за факелом напоминала схватку с болотным фонариком, уводившим незадачливых путников в густую гибельную топь. Однако в этот раз Грейнджер дала себя вести, решив во чтобы то ни стало найти ответы на свои вопросы.

Идти пришлось на ощупь. Лестницы, опоясывающие башни, почти полностью скрывались в глухих сводчатых коридорах, изредка прерывающихся арочными проемами. Преодолев, как ей показалось, четыре пролета, Гермиона увидела тусклый свет в одном из проемов и поспешила туда. Выскочив из-под сводов, девушка едва успела затормозить. Балкон оказался настолько узким, что Гермиона по инерции почти перегнулась за его края и с трудом удержалась от вскрика: далеко под ней вместо ровной площадки ощетинились острыми клыками скалы, и ревело бурное свинцовое море.

Отступив на шаг назад, Грейнджер сделала глубокий вдох и постаралась собраться. Время утекало: неизвестный обладатель факела уже мог уйти далеко в другую сторону. Быстро вернувшись обратно к лестнице, Гермиона преодолела еще несколько ступеней и вышла под своды следующей арки. Теперь справа от нее простиралось внутреннее пространство форта, а прямо впереди был узкий внутренний балкон, своды которого поддерживал ряд местами раскрошившихся колонн. Недолго думая, Гермиона быстрым шагом направилась вдоль него. Она уже почти достигла противоположного конца, когда в коридоре слева вновь мелькнул свет. Гермиона свернула следом.

Огонек приближался с каждым шагом и, судя по всему, на этот раз никуда не двигался. Неужели ее кто-то поджидает?

Гермиона осмотрелась и прислушалась, но в коридоре было пугающе тихо. Кто бы это ни был, она обязана найти этого человека. И лучше бы это был Себастьян. Не в состоянии медлить, Грейнджер добежала до света. Однако девушку ждал сюрприз: впереди не было никого – факел освещал лишь массивные металлические двери. Немного помедлив, Гермиона потянула кольцо правой створки и открыла дверь.


* * *
Панси пришла в себя от ощущения, что земля под ней... плывет. Распахнув глаза, она резко села и взвыла от боли – тело и не думало успокаиваться. Опершись на пол и тяжело дыша, Паркинсон почувствовала под ладонью прохладную влагу и, посмотрев вниз, задохнулась от отвращения. Весь пол покрывал толстый слой черной скользкой слизи. Почувствовав под рукой странное шевеление, Панси пригляделась и заметила копошащихся в слизи толстых белых личинок.

Желудок отринул остатки пищи, и ее вывернуло.

Кашляя и морщась от боли, Паркинсон встала на ноги. Шатаясь, она подперла плечом стенку и, выплюнув остатки горечи, вдохнула кислый воздух. Хуже, чем сейчас, она себя не чувствовала никогда.

– Девчонка, пленница, маленькая ведьма, слабачка – суть все одно, – послышался вдруг за ее спиной чей-то скрипучий голос.

Паркинсон резко развернулась, но никого не увидела.

– Посягать на чужое мастаков много. Свое создать – вот в чем истинная сила.

Из стены смутными дымными кольцами выступило маленькое существо – старый сморщенный гоблин. Вернее, его привидение. Злые глазки впились в изможденное лицо Панси.

– Что молчишь, мерзкая воровка? Неужели ты думаешь, что спрячешь от Флегита свою маленькую грязную тайну?

– Я ничего… – начала было Панси, как вдруг гоблин с расширившимися от ярости глазами бросился на нее.

– Золото! Золото! Мне нужно мое золото! – завизжал он, хватаясь призрачными лапками за Панси и обжигая ее ледяным холодом. – Две монеты обеспечивали проход, две монеты – цена твоей жалкой душонке!

Паркинсон метнулась в сторону и упала. Призрак тянулся к ней и, раздувая дряблые щеки, медленно подбирался ближе. Его маленькие глаза горели ненавистью.

– Позарившийся на источник да в аду сгорит! – страшным голосом закричал гоблин и, подпрыгнув, ворвался в тело Панси, пройдя сквозь нее.

В глазах потемнело. Внезапно Паркинсон ощутила, как мыльным пузырем надуваются в груди легкие. Словно наяву она видела, как набухает кишечник, как разрывается печень, как разливается по внутренностям желчь, как раскрываются ее губы и из них вываливается нечто склизкое, мокрое, темно-бордовое и почему-то соленое…

Сдавив руками живот, Панси дико закричала, смотря, как тяжело сокращается на полу еще живое ее собственное сердце.


* * *
Проскользнув внутрь, Грейнджер прижалась спиной к двери и медленно обвела взглядом комнату.

Зал был огромен. Высокий потолок поддерживало восемь квадратных колонн, в каждой из которых виднелась продолговатая ниша со светильником. Ни один из светильников, однако, не горел: комната освещалась лишь тусклым лунным сиянием, косые лучи которого падали внутрь сквозь три больших прямоугольных проема в центре потолка. Все три проема были закрыты мелкими решетками, отчего казалось, что середина зала выложена серебристой плиткой. Помимо этого пол был испещрен частым узором ромбовидных щелей, через которые, по-видимому, из помещения отводили воду, попадавшую сквозь отверстия в потолке во время дождей и штормов.

Комната была тиха и абсолютно пуста. Единственным предметом, видневшимся в противоположном конце зала, было зеркало.

Высотой не менее десяти футов, в резной раме на фигурных подставках, зеркало тускло мерцало, отражая лучи лунного света. Повинуясь странному безотчетному притяжению, Гермиона сделала несколько шагов вперед и тут же с испугом отпрянула к двери: из отверстий в полу в мгновение ока выскочили сотни металлических кольев. Чуть-чуть отдышавшись, Грейнджер попробовала сделать еще один осторожный шаг.

– Не стоит этого делать, мадам.

Сердце Гермионы рухнуло в пятки. До дрожи испугавшись раздавшегося в пустом зале голоса, она даже не успела понять, что голос ей знаком. Лишь когда высокая мрачная тень в черном костюме вышла из-за правой ближней к выходу колонны, девушка узнала эти низкие, чуть тягучие и насмешливые интонации. Себастьян.

– Сэр? Куда вы пропали? Мы искали вас весь день, вы исчезли так внезапно...

Себастьян промолчал. Он стоял спиной к свету, из-за чего выражение его лица было почти неразличимо, но Гермиона готова была поклясться, что он улыбался.

– Какой смысл сидеть и ждать, когда впереди еще три испытания? – снова подала голос Грейнджер.

– Терпение, мадам, всему свое время. Тем более, что вам больше не придется ждать.

Гермиона непонимающе нахмурила брови, как вдруг осознание навалилось на нее тяжелой удушливой волной. Этот зал и есть ее испытание. Нервно сглотнув, девушка взглянула на половину позади Себастьяна. Сердце пропустило удар.

– Красивое место, не правда ли? – Себастьян опустил руки, скрещенные до этого на груди, и обошел Гермиону, вставая у нее за спиной. – Одно из самых красивых в Мертенгарде. Столь же восхитительно, сколь и опасно.

Все так же оставаясь позади пленницы, смотритель сделал небольшой шаг вперед. Гермиона сжалась и шумно втянула носом воздух. Он был невыносимо близко, настолько, что ей теперь были слышны его дыхание и запах: терпкий, тяжелый, немного пыльный.

Послышался тихий шорох ткани. Гермиона не могла видеть, но чувствовала спиной, как Себастьян медленно обвел ее испытующим взглядом. Стоять, ощущая на себе этот взгляд, было нестерпимо. Гермионе показалось, что прошла целая вечность, прежде чем смотритель наклонился к ней и низким, отдающимся во всем теле голосом произнес:

– Знаете, как пройти этот зал? – после чего выпрямился и слегка склонил голову на бок, наблюдая за ее реакцией.

Несколько секунд прошли в полной тишине. Борясь с мучительным удушающим напряжением, Гермиона затравленно перебегала взглядом от одной колонны к другой. Наконец, глубоко выдохнув и закусив губу, девушка покачала головой. Нет, она не знала. В данный момент она не могла заставить себя даже подумать о возможном решении. Она не могла думать ни о чем, кроме завораживающего зеркала впереди и человека за своей спиной. Человека, пахнущего обманом.

Сзади раздался короткий смешок, и мгновение спустя Гермиона ощутила, как ей на глаза ложится широкая полоска плотной ткани. Непроизвольно зажмурившись, Грейнджер поднесла ладони к лицу, чтобы поправить ткань, как ее остановил резкий голос Себастьяна:

– Ничего не трогайте. Идите вперед и не оборачивайтесь.

Послушно опустив руки, Гермиона открыла глаза и тут же в ужасе отступила назад, столкнувшись с Себастьяном. Теперь зал казался сотканным из тумана и дыма, а вместо пола зияла гигантской глубины черная пропасть, из темноты которой слышались глухие стоны и свисты. Через пропасть к зеркалу был перекинут всего один призрачный мостик, не шире тротуарного бордюра.

Выждав, пока девушка оправится от первого шока, Себастьян взял Гермиону за плечи и едва ощутимо подтолкнул к центру зала.

– Вы ведь останетесь здесь со мной? – голос Гермионы предательски дрогнул.

– Возможно. Помните: не оборачивайтесь.

– Почему, сэр?

– Магия не любит перестраховку. Оглянувшись, вы лишитесь опоры.

Гермиона взглянула на тонкую черту, тускло блестевшую в клубах сизого дыма.

– Но как я смогу выбраться отсюда? Ведь чтобы выйти из зала, мне все равно придется развернуться. Разве нет?

– Вы задаете слишком много вопросов. Идите.

Собрав волю в кулак, Гермиона ступила на призрачный мост. Дорожка под ногами мгновенно окутала щиколотки холодным туманом. Стиснув зубы и подняв взгляд строго перед собой, Гермиона быстро пошла вперед. Удивительно, но ощущения уходящей вглубь пустоты не было, равно как и желания шагнуть в соблазнительную матовую дымку. В тот момент, когда она, остановившись, постаралась сосредоточиться на зеркале у противоположного конца пропасти, ее слуха достиг свистящий шепот:

– Грязнокров-в-в-вка…

Первым желанием было закричать во всю мощь голосовых связок и обернуться в поисках того, кому принадлежал голос. Но магнетический приказ Себастьяна, словно клеймо впечатавшийся в сознание, заставил лишь изо всех сил зажмуриться, замерев на месте. Мостик под ногами едва ощутимо дрогнул, вызвав новую волну паники.

Она не должна оборачиваться. Ни в коем случае.

– Грязнокров-в-в-вка…

– Глупая дев-в-в-вчонка… Думаеш-ш-ш-шь, с-с-спасение собс-с-с-ственной ш-ш-ш-ш-шкуры – великое дос-с-стижение?

Мерлин, кто здесь? Осторожно открыв глаза, Гермиона постаралась охватить периферическим зрением как можно большее пространство и с ужасом увидела обладателей голосов. Около дюжины призраков кружили вдоль моста, обдавая Гермиону леденящим, проникающим в душу холодом.

– Лучш-шая ведьма выпус-с-с-ска на побегуш-шках у министерс-с-с-ства…

– Без-з-з-здарь Лонгботтом получ-чил уч-ченую с-с-с-степ-пень… Что с-с-сделала ты…? – фантом с лицом Невилла скользнул справа и нырнул в глубину пропасти.

– Пос-с-с-смотри на с-с-своего муж-женька. Второс-с-с-сортное ничтожес-с-с-ство… Не то, что мой Гар-р-р-ри, прав-вда? А ведь я с-с-слабее тебя, ха-ха-ха-ха-ха… – призрак, до дрожи в коленях похожий на Джинни, сделал кульбит в воздухе и скрылся за спиной Гермионы.

Святые небеса, что происходит?! Как это возможно? Откуда они здесь?! Пытаясь не смотреть на призраков, Гермиона опустила голову вниз. Это было плохим, очень плохим решением. Сколько Гермиона себя помнила, ее всегда пугала высота, но еще никогда эта высота не была настолько пугающей. Ощущение безопасности растворилось в окружавших ее мертвенных лицах. Облачный мостик медленно расползался под ногами, стоило только посмотреть на него.

Гермиона зажмурилась. Хвала Мерлину, она была здесь не одна. По крайней мере, Грейнджер отчаянно хотелось думать, что Себастьян все еще находился в зале. Скорее всего это было просто самовнушением, но его тяжелый внимательный взгляд по-прежнему жег Гермионе спину, заставляя бороться со страхом. Да, это то, что ей нужно. Постаравшись как можно четче представить смотрителя за своей спиной, Гермиона подняла голову, заставила себя сконцентрироваться на мутно мерцавшем зеркале и медленно пошла вперед. Она должна это сделать.

– Невз-з-зрач-чная замараш-шка… Ты могла бы выглядеть з-з-значительно лучш-ше при твоих-то возмож-ж-ж-жностях-х… – призраки продолжали шипеть в гулкой пустоте зала.

– Даж-ж-же Буллс-с-строуд выглядит ух-х-хоженей тебя…

Гермиона стиснула зубы, но продолжила идти. Черт подери, да, эти драккловы призраки правы – Буллстроуд теперь действительно выглядела очень хорошо. Постройневшая, стильная, привлекательная, несмотря на природную склонность к полноте. Но Гермионе нет до этого никакого дела.

– С-с-самая талант-тливая в с-с-сложных ч-чарах… – свист раздался прямо у левого уха.

– Нас-с-с-столько талант-тливая, ч-что родные родит-тели до с-с-сих пор не могут ее вс-с-спомнит-ть…

А вот это был удар под дых. Гермиона остановилась. До зеркала оставалось семь-восемь шагов.

– С-с-с-сирот-та при ж-живых-х-х родителях-х… Даж-же Малфой смог спас-с-сти с-свою с-семью, а ведь он спас-с-сал их от Аз-з-зкабана…

Нет. Она этого не слышит. Она обязана добыть элемент. Никто и никогда не увидит, как Гермиона Грейнджер сдается. Стиснув кулаки и ускорив шаг настолько, насколько позволяла смелость, Гермиона решительно преодолела оставшееся расстояние и замерла перед зеркалом. Свист и шепот мгновенно стихли.

Зеркало завораживало. В литой серебряной раме, на подставке, имитирующей козьи копытца и с огромным рычащим львом, венчавшим верхушку. Гермиона подошла ближе, вгляделась и непроизвольно зажала себе рот рукой. В зеркале она была не одна. Кроме нее на мерцающей амальгаме отражался Альбус Дамблдор. Непередаваемо хотелось обернуться, чтобы убедиться, что сзади нет никого, кроме Себастьяна, стоящего на том конце зала. Но оборачиваться было нельзя. Зеркальный Дамблдор, тем временем, поправил очки, внимательно, с каким-то разъедающим душу сочувствием посмотрел на Гермиону и внезапно произнес:

– Здравствуй, моя девочка.

Гермиона отказывалась верить своим глазам и ушам. Этого не может быть. Альбус Дамблдор мертв.

Покойный директор, однако, прошелся от одного края зеркала до другого и пристально посмотрел на Гермиону:

– Признаться, дорогая, ты меня разочаровала. Я был уверен, что ты добьешься намного большего, но что я вижу? Все, на что ты и твои друзья оказались способны – это разрушать. Разгадывать чужие загадки, ломать созданные другими артефакты, разорять чужие тайники и хранилища, крушить, калечить…

Нет, нет, нет!!! Дамблдор несказал бы ничего подобного!

Меж тем позади директора начали появляться другие фигуры.

– Посмотри на них, – Дамблдор сделал приглашающий жест рукой и отступил в глубину зеркала, – тебя считают им равной. Величайшие волшебники за всю историю магии. Однако справедливо ли?

Альбус подошел к низкорослому бородатому волшебнику, в котором Гермиона узнала Николаса Фламеля:

– Ник и я создали философский камень, – Дамблдор переместился к группе из двух волшебников и двух волшебниц, одетых в старинные мантии, – Годрик, Салазар, Хельга и Ровена создали Хогвартс.

– Парацельс, – продолжал Альбус, переходя к высокому худощавому магу с жидкими волосами и серьезным взглядом, – создал десятки лекарств и остановил эпидемию чумы. Даже те из нас, кого мир считает темными магами, смогли создать и сделать удивительные вещи.

Дамблдор подошел к красивой ведьме с длинными черными волосами.

– Моргана, воплощение женского коварства и заклятый враг Мерлина, воскресила короля Артура. Немногим за всю историю магии удалось воскресить хотя бы муху. И даже он… – покойный директор подошел к высокой мрачной фигуре, чье лицо скрывал широкий капюшон, – смерть в человеческом обличье, смог создать нечто великое, да, Том?

В легких Гермионы, казалось, закончился воздух. Темная фигура сняла капюшон, и на ровной глади зеркала отразился самый чудовищный кошмар из всех, что современный мир мог представить.

Волдеморт.

Дамблдор, однако, продолжал:

– Семь крестражей. Семь, в то время как наиболее выдающимся темным магам едва ли удавалось создать один. Гениальное волшебство, хоть суть его и чернее ночи.

– А что создали вы? Что создала ты, Гермиона?

Гермионе хотелось кричать и плакать. Это было невыносимо. Сквозь застилающий душу ужас Гермиона услышала шаги. Ровные, уверенные и какие-то реалистично тяжелые, они приближались с другого конца зала, не оставляя сомнений в их принадлежности живому человеку. Гермиона с облегчением выдохнула. Себастьян. Он рядом. Она не одна и не сходит с ума. С каким-то дьявольским малодушным удовольствием закрыв глаза, Гермиона прислушалась к звуку. Шаги тем временем подошли совсем близко. Как и тогда, когда смотритель еще не надел ей повязку, Гермиона ощутила тяжелый мускусный запах, смешанный с пылью. Нервы снова томительно напряглись, легкие сдавило тугими жгутами. Себастьян…

Улыбаясь широкой, слегка безумной улыбкой, девушка открыла глаза. В следующую секунду по залу разнесся дикий безудержный крик: в зеркале позади Грейнджер никто не отражался.

Мерлин, что же это такое?!

Забыв обо всех предосторожностях, Гермиона содрала повязку с глаз и обернулась назад. В тот же миг призрачный зал рассеялся, сквозь дымные клубы проступили темные каменные колонны, под ногами стремительно твердел мощеный пол, залитый чистым лунным светом.

В помещении не было никого.

Пытаясь понять хоть что-то, Гермиона посмотрела на свою руку, в которой держала злополучную повязку, но сжатая ладонь была абсолютно пуста. Она обернулась. На том месте, где только что стояло зеркало, в лунных лучах клубились облака белого дыма, через которые едва заметно проступали очертания небольшого постамента. Девушка сделала шаг вперед. В центре постамента лежала маленькая круглая табличка. Дрожащими пальцами выудив ее из углубления, в котором та лежала, Гермиона поднесла кругляшок к свету. В центре таблички проступал знак элемента «Металл».


* * *
Резко, словно от испуга, Гермиона открыла глаза. Вокруг царил мутный полумрак, и пахло сыростью. Судя по ощущениям, она лежала на чем-то мягком и даже была чем-то укрыта сверху. С трудом собирая воедино мысли, рассыпающиеся, как бисер из порванного пакетика, девушка повернулась на спину. Поверхность под ней тягуче скрипнула.

Она на своей кровати! В одной комнате вместе со всеми! Так это был сон… Гермиона глубоко выдохнула, испытывая странную помесь облегчения, сомнения и разочарования. Жуткий кошмар. Ей не снилось ничего подобного со времен окончания войны. Дамблдор, Волдморт, призраки… И третий элемент. Там, во сне, ей удалось добыть его. К сожалению, в реальности все еще было неизвестно, кто и когда пойдет за ним, а главное, сможет ли достать. И все же Гермиона была оглушительно счастлива, что проснулась. Сердце до сих пор колотилось о ребра так, будто просило, чтобы его выпустили наружу и дали убежать подальше от своей сумасшедшей ненадежной хозяйки. Гермиона усмехнулась мыслям о том, что собственное сердце готово бросить ее ко всем соплохвостам, и встала с кровати.

Выбравшись из комнаты, Гермиона вышла на центральную площадку форта. Сквозь плотные дымные облака еле-еле просвечивало алое рассветное солнце. Протирая глаза, все еще слипавшиеся после сна, Гермиона подошла к постаменту с печатями и… ахнула. Круглые таблички с печатями лежали в трех секторах из пяти. Мерлин, как?! Это же был всего лишь сон… Или нет?

Мысли Гермионы закрутились, как заведенные, пролистывая раз за разом все детали: зеркало, Альбус, призраки, повязка, мост…

– Доброе утро, мадам.

Гермиона подскочила, однако тут же с облечением выдохнула: со стороны восточной башни навстречу ей шел Себастьян, и именно он был тем единственным, кто мог бы сейчас помочь.

– Что это было, сэр?

– Боюсь, что не совсем понимаю вас, миссис Уизли.

– Я спрашиваю о том, что было сегодня ночью.

– Сегодня ночью? – Себастьян нахмурился и внимательно посмотрел на Гермиону.

– Да. Испытание. Зал с призраками и зеркалом…

– Прошу прощения, но в форте нет призраков, равно как и ни одного зеркала.

– Но… Вы ведь были там, вы должны были это видеть!

– Мне жаль вас расстраивать, мадам, но я всю ночь провел в своей комнате в северной башне и, признаться, заснул сном праведника еще до полуночи не выходя из кресла.

– Не может быть… – пробормотала Гермиона, рассеяно блуждая взглядом по пентаграмме, – но ведь третья печать – она здесь, смотрите! В моем сне я взяла ее с постамента за зеркалом.

– В вашем сне? – с ухмылкой уточнил Себастьян.

– Да! То есть нет. Когда я проснулась сегодня утром, мне показалось, что это сон, так как я совершенно не помню, как оказалась в своей кровати… Но я помню, как брала печать. И сейчас печать здесь, смотрите! Это же был не сон, верно? Она же не могла появиться здесь сама по себе?

– Кто знает, мадам. Мертенгард полон сюрпризов.

Неверящая Гермиона жадно вглядывалась в лицо Себастьяна, однако не находила в глубине его глаз ничего утешительного.

Она сходит с ума. Эта чертова тюрьма действительно делает людей сумасшедшими.

– Не беспокойтесь так, миссис Уизли. Главное, что элемент найден, а вы сами живы и здоровы, верно?

– Да, – Гермиона нехотя согласилась. Такой поворот дел и правда был исключительно благоприятен для них всех в целом и для самой Гермионы в частности.

– Прекрасно, – Себастьян благожелательно улыбнулся. – Прошу меня простить, я должен отлучиться. Когда мистер Поттер проснется, скажите ему, чтобы он был готов к полудню. Я приду проводить его.

Гермиона рассеяно кивнула.

– Хорошего дня, мадам.

Себастьян слегка поклонился и направился прочь, по-видимому, в западную башню. Не в силах выдавить из себя ни слова, Гермиона еще раз кивнула и повернулась к столу с пентаграммой. Завороженная и обескураженная, девушка протянула руку к печатисо знаком «металл», чтобы собственными пальцами ощутить ее реальность, когда до нее донесся голос смотрителя:

– И мой вам совет: не стоит так тщательно анализировать происходящее. Зачастую людям свойственно питать иллюзии. На вашем месте я бы двигался только вперед и не особенно часто оглядывался.

С этими словами Себастьян исчез в тени арок.

____________________

*Ηαλήθειαείναι, γιαναεξιλεωσητιςαμαρτίεςτης – Истина во искуплении грехов (греч.)

* σας ευχαριστώ – Спасибо (греч.)

____________________

Иллюстрация к испытанию Гермионы: http://s019.radikal.ru/i643/1308/aa/4f0753cacf58.jpg

Глава V. Everybody lies

Испуганная, сбитая с толку и близкая к полной панике, Гермиона опустилась на пол рядом с постаментом магических печатей и зарыдала в голос. Неизвестно, как долго она просидела так, прежде чем на площадке показался Гарри.

— Гермиона!

Поттер подбежал к Грейнджер и, присев рядом с ней на колени, одной рукой обнял ее за плечи.

— Ну же, не плачь, все хорошо. Я с тобой. Что случилось?

— Гарри, я схожу с ума… Он… Он издевается надо мной!

Гарри напрягся.

— Кто — он?

— Се.. Себастьян.

— Что он с тобой сделал?! — В Поттере вспыхнула ярость.

— Ни… ничего, — Гермиона продолжала всхлипывать, но уже немного тише. — Он просто запутывает меня, водит за нос, как девчонку. Я ничего не понимаю, не могу понять, я схожу с ума…

— Да что, наконец, произошло?! Пока ты не расскажешь, что случилось, я ничем не смогу тебе помочь.

Гермиона кивнула, вытерла лицо рукавом мантии и сбивчиво пересказала Поттеру события прошедшей ночи вплоть до утренней встречи со смотрителем.

— Гарри, это просто сумасшествие! Я проснулась в своей постели, Себастьян не покидал башню, все это был сон, дурной и реалистичный, но медальон — медальон здесь!

— То, что ты проснулась в своей постели, еще не доказывает, что ты спала в ней всю ночь. А принимать на веру слова Себастьяна — наивная глупость. Испытание наверняка было реальным.

— Но я не помню, как вернулась с него! Я вообще не помню ничего, после того, как взяла печать с постамента. Все разом развеялось, словно дым! Гарри, это ужасно… — Грейнджер снова затрясло мелкой дрожью, глаза покраснели, губы скривила гримаса.

— Гермиона, пожалуйста, перестань плакать. В том, что произошло, нет ничего плохого. Если твое испытание было сном, то нам лишь на руку появившийся медальон — это значит, что у нас вновь есть шанс на ошибку. А если это был не сон, то это значит, что ты справилась. Вернулась живая и невредимая, успешно пройдя испытание.

— Как, Гарри?! Как я с ним справилась?! Я не понимаю этого!

Поттер внезапно тепло и по-доброму улыбнулся:

— А тебе все так же нужно все понимать, да?

В ответ Грейнджер только тихо шмыгнула носом.

— Глупая, перестань, не надо пытаться понять, что произошло — ты только больше запутаешься. Вспомни, это тюрьма для разума, а у тебя самый блестящий ум из всех нас. Не удивлюсь, если форт хочет извести тебя.

— Ты так думаешь? — Гермиона немного просветлела.

— Практически уверен.

После этих его слов Грейнджер окончательно успокоилась. Догадка Гарри действительно кое-что объясняла. Вполне вероятно, что испытание и впрямь было специально направлено против ее ума, но в чем тогда смысл?

— Гарри, это было так ужасно: увидеть Дамблдора, Волдеморта… — Гермиона отстранилась от Поттера и, прислонившись спиной к постаменту, подняла голову к небу.

— Могу представить. Мне они до сих пор снятся. — Гарри на секунду помедлил: — В кошмарах.

— Профессор говорил такие страшные вещи… Что мы разрушители, тщеславные варвары, ничего не создающие и только уничтожающие то, что было создано другими.

На этот раз Гарри молчал, и Гермиона продолжила:

— А ведь, знаешь, самое страшное, что это правда. Взять хотя бы даже этот дракклов Конгресс, попасть на который нам, кажется, уже не светит…

— Не говори так.

— … Что толку в этом конгрессе? Разве мы хоть что-то сделали за эти несколько лет? Только изводим пергамент да собственное время…

— Не согласен. Мы решили вопрос Пожирателей, реабилитировали Снейпа…

— Снейпу на том свете это, безусловно, важно.

— Гермиона!

— Что?!

¬— Ничего. Просто это звучит очень цинично. Жестоко.

— Это правда, Гарри. Мертвым все равно, что о них думает общество. И что-то мне подсказывает, Снейп был рад умереть.

— Ты знаешь, я, возможно, тоже был бы рад умереть. Даже сейчас.

— Гарри, ты что? Как ты можешь?

— А почему нет, Гермиона? Сколько еще будут продолжаться эти испытания, проверки на прочность, борьба за жизнь, потери близких? — Поттер тоже оперся спиной на постамент и запрокинул голову. — Панси никогда не была мне ни другом, ни даже хорошей знакомой, но она все равно по-своему близкий человек. Мы семь лет учились бок о бок, потом и ты, и я в кровь грызлись с Министерством за то, чтобы такие, как Паркинсон, не пострадали за грехи их родителей, — и что в итоге? Пропала неизвестно где, и мне страшно даже подумать о том, что могло с ней произойти.

— Может, не все еще потеряно? Я очень хочу верить, что Панси жива, и когда мы соберем печать, нам удастся ее вызволить.

— Может и так. А может, ее призрак уже бродит вдоль этих заплесневелых стен. Я так устал, Гермиона, я так устал… Если бы ты только знала.

— Не отчаивайся, Гарри. Уныние тебе не к лицу. Все будет хорошо.

Поттер усмехнулся:

— Ну, вот, уже ты меня успокаиваешь.

Гермиона тоже засмеялась.

— Солнце уже совсем поднялось. Себастьян сказал, что придет за тобой в полдень.

— Что ж, неплохо. Осточертело подолгу ожидать худшего, так что чем быстрее все произойдет, тем лучше.

— Гарри…

— Что?

— Пообещай мне, что ты справишься.

Поттер поднялся на ноги и пристально посмотрел на Гермиону. В его глазах явственно читались давняя усталость, тоска и нежелание давать даже самых маленьких обещаний, но он, тем не менее, произнес:

— Я справлюсь. Обещаю.


* * *
К полудню все пятеро пленников Мертенгарда собрались на центральной площадке, но не успели они подойти к столу с пентаграммой, как из коридора, ведущего к западным воротам, появился Себастьян.

— Приветствую, дамы и господа. Мистер Поттер, я пришел, чтобы сопроводить вас на следующее испытание.

— Хорошо. Я готов.

Рон похлопал Поттера по плечу:

— Удачи, Гарри.

— Гарри, — Гермиона схватила его за руку, — ты обещал мне. А я обещаю, что обязательно пойму, в чем здесь дело.

Гарри нехотя улыбнулся и мягко отцепил ее руку:

— Идет.

— Мистер Поттер, — раздался за спиной у Гарри голос Себастьяна, — прошу за мной.


* * *
Коридоры тянулись бесконечно. Гарри отставал от смотрителя ровно на два шага. За все то время, что продолжалась их так называемая прогулка, Себастьян не сказал ни слова.

Помещения, мелькавшие справа и слева от них, источали сильный удушливо-сладкий запах слежавшейся пыли и прогретого солнцем камня. Разрушенные ступени крошились под ногами. Спотыкаясь об отколовшиеся от стен источенные остовы, Поттер думал об испытании Гермионы. Страшные слова, произнесенные директором, не давали ему покоя.

«Разрушители… Разорители… Варвары…»

В голове шумело. Нестерпимо хотелось пить. Внезапно вспомнилась летняя «Нора», шутки близнецов, заботливая Молли Уизли. Однако пока что вокруг была только очередная игра на выживание.

Поттер не мог отделаться от ощущения, что во всем этом есть какой-то смысл. Воздух вокруг был пропитан ощущением чего-то странно знакомого, буквально лежащего на ладони. Во всем этом сумасшествии должен, просто обязан был быть какой-то смысл.

В голове что-то мелькнуло, но тут же пропало. С лица градом лил пот. Гарри то и дело снимал очки и протирал уголком влажной мантии запотевающие стекла.

«Обещай мне, Гарри».

Поттер сплюнул в сторону и утер губы рукавом. Во рту ему показалась нестерпимая горечь.

Наступив на развязавшийся шнурок в третий раз, Гарри остановился и присел. Завязав шнурок, он отклонился назад и, прикрыв глаза, с облегчением привалился к стене.

Усталость, все это время мирно сидевшая в рамках, навалилась всем своим непомерным весом. Не хотелось ничего — ни вставать, ни жить.

Просидев в таком положении несколько — минут? часов? — Гарри огляделся и внезапно обнаружил, что он совершенно один.

По спине пробежал холодок. Было похоже, что Себастьян, не заметив отставшего спутника, прошел вперед, и прошел довольно давно.

Поттер рывком поднялся и огляделся. Коридор, в котором он стоял, с одной стороны оканчивался лестницей, по которой они поднялись сюда, а с другой уходил под старинные темные своды, которые, в свою очередь, должны были оказаться входом в Западную башню.

Справа и слева от тянувшегося на довольно-таки приличное расстояние коридора располагались помещения с распахнутыми настежь дверьми. Заглянув в ближайшее из них, Поттер отметил, что оно имеет сквозной выход на внешние стены форта.

Он хотел было пройти дальше с намерением поискать Себастьяна в самой башне, как вдруг неясный звук, донесшийся из крайнего проема, привлек его внимание. Помедлив секунду, Поттер повернул к проему и прошел внутрь.

Комната, в которой Гарри оказался, была совсем небольшой. Скорее она напоминала крупный альков, чем полноценный зал, и заканчивалась нешироким каменным балконом. По периметру в нишах стояли поразительной красоты мраморные изваяния, но Гарри не обратил на них ни малейшего внимания, ибо в дальнем конце комнаты было кое-что куда как более необычное: на балконе стояла женщина.

Несмотря на то, что дверь за Гарри внезапно захлопнулась с оглушительным грохотом, женщина не обернулась.

— Мэм?..

Гарри подошел к балкону и попытался обратиться к незнакомке, но та, казалось, не слышала ни шагов, ни оклика. Она лишь лениво потянулась, оперлась руками о края балкона и зажмурилась, подставляя лицо лучам полуденного солнца.

— Простите… — испытывая недоумение пополам с неловкостью, Поттер поравнялся с женщиной и вновь попытался заявить о своем присутствии.

Не поворачиваясь к Гарри, незнакомка слегка приоткрыла глаза, мутным взглядом скользнула по шелестящим внизу волнам и глубоко вздохнула. Искоса наблюдая за ней, Поттер замер, все еще ожидая реакции. Внешность незнакомки была маняще экзотичной: темная, отливающая бронзой кожа, чувственные губы и чуть тяжелые очертания лица буквально околдовывали жарким, маревым духом Африки. Изящную точеную фигуру скрывали слои тяжелой темной ткани, обернутой на манер сари. Гарри изредка видел такие наряды у магглов — на туристках-индианках, однако едва ли встречал одетых подобным образом волшебниц.

Но удивительнее всего были волосы незнакомки. Длинные, черные, собранные в десятки узких косичек, они напоминали Гарри кожаные плети, готовые в любой момент ужалить неосторожную жертву.

Хотя внешне незнакомка казалась абсолютно спокойной, почти сонной, весь ее облик источал мощную потаенную энергию. Он завораживал, гипнотизировал…

— Я чем-то могу помочь вам, сэр?

Гарри резко дернулся от неожиданности, и какое-то время подыскивал подходящие для ответа слова.

— Даже не знаю… Давно вы здесь?

Женщина неопределенно повела плечами и проговорила с сильным, незнакомым Поттеру акцентом:

— Сложно сказать. В таких местах исчезает само понятие времени.

— Да уж... — Поттер озадаченно огляделся по сторонам и снова обернулся к женщине. — Кстати, я Гарри.

— Сфено, — кивнула та, все так же не глядя на Поттера.

— Рад знакомству, хотя, конечно, это место не очень располагает к поиску новых знакомых...

Женщина загадочно улыбнулась, но ничего не ответила.


* * *
Солнце ослепительно блеснуло в вышине. Осознав, что ответа он так и не дождется, Поттер решил вернуться и найти Себастьяна. Однако по возвращении в комнату его ждало жестокое разочарование. Дверь действительно была на своем месте, только не в трехмерном, а рисованном варианте, причудливо сочетаясь с остальным орнаментом.

— Мантикоров студень… — только и смог что вымолвить Поттер. Ввиду происходящего выходило одно из двух: либо он безнадежно попал в очередную передрягу, либо оказался там, где и должен был быть.

Вернувшись на балкон, Гарри заметил то, чего странно, что не заметил прежде: одна из расположенных симметрично от выхода ниш пустовала. Следя боковым зрением за не выражавшей никакой заинтересованности в происходящем Сфено, Поттер, стараясь перемещаться как можно более непринужденно, аккуратно ощупал края ниши. Четко выделявшийся каменный круг-постамент на земле и темнеющие в меловой пыли отпечатки стоп наводили на мысль, что хозяин ее покинул свое пристанище совсем недавно.

Или хозяйка.

Поттер еще раз оглянулся на Сфено. Женщина стояла к нему полубоком и жмурилась на солнце. Довольная сытая улыбка не сходила с ее красивого волнующего лица.

Меньше всего она похожа была на статую.

Гарри немного расслабился и подошел ближе.

— Вы часто тут бываете? — спросил он и секунду спустя ощутил странное ласкающее прикосновение к своему плечу. Дразнящая смесь пачули и еще чего-то приторно сладкого терпко и обволакивающе обвилась вокруг. Сфено скользнула вдоль стены балкона за спину Гарри, едва тронув его ладонь неожиданно прохладными пальцами.

— Не так, как хотелось бы, — прошелестела она.

Жутковатое ощущение, едва успокоившееся в нем после пустой ниши, вернулось. Воздух плавился от стойкого чувства тягучей опасности, но, как ни старался, Поттер не мог найти ее источник.

Пробормотав нечто невразумительное, Гарри не глядя отступил на шаг и практически сразу услышал треск рвущейся ткани.

— О, Мерлин, простите!

Но как бы не было велико его чувство вины перед Сфено, удивление от ее реакции на произошедшее было сильнее. Женщина вскинулась и резко рванула полы ткани на себя. Прекрасные черты исказились, мгновенно сменив томное ленивое выражение на искаженную яростью маску. Сфено широко раскрыла глаза и зло вскрикнула. Метнувшись к краю балкона, она вцепилась руками в поручни. Гарри успел заметить ее распахнувшиеся матово черные глаза.

Крик пролетавшей мимо чайки оборвался. Серый дым пробежал по перьям. Последними застыли зрачки. Уже через пару секунд окаменевшая птица исчезла в волнах.

Поттер с ужасом смотрел на медленно разворачивающуюся к нему Сфено. Он понял.

— Горгона…

— Догадался, щенок, — певучие нотки в голосе сменило ожесточенное шипение.

Гарри вспомнил, как на четвертом курсе он, находясь в поисках какой-либо информации про подводных обителей, видел в «Чудовищной книге о чудовищах» раздел «Мифические наземные твари и места их обитания». В одной из статей говорилось и о горгонах — змееволосых чудовищах, прямым взглядом обращавших все живое в камень. «Альтернативный вариант василиска», — подумал еще тогда он. Теперь вот и встретились.

Однако по легенде превращать могла только одна из сестер. И имя ее было не Сфено.

Крепко зажмурившись, Поттер отвернулся.

— Но Сфено…

Его оборвал грубый наждачный смех.

— Глупый мальчишка, — шелест прозвучал совсем близко. — Все лгут.

Поттер кинулся в сторону, и тут же за его спиной послышался жуткий грохот. Колонна, у которой он стоял, брызнула каменной крошкой. Мелькнул в воздухе чудовищных размеров змеиный хвост.

Гарри едва успел увернуться: часть колонны обрушилась, а то, что от нее осталось, угрожающе накренилось, готовое обвалиться в любой момент. Если бы хвост Сфено задел Гарри, кости его бы пришлось собирать, как хворост — чудовище обладало невообразимой силой. Поттер сделал еще шаг в сторону и уперся в угол балкона. Бежать было некуда.

— Доигрался? — подстегнул его свистящий шепот.

Вжимаясь в перила балкона, Гарри изо всех сил зажмурился, дабы не смотреть на Сфено.

— Ну же, мальчик, посмотри на меня. Ты ведь так хотел умереть…

— Откуда вы…

— У стен есть уши. И языки… — змеи по обе стороны от головы Горгоны угрожающе зашипели.

Резкий свист, щелчком бича прорезавший воздух, заставил Поттера замереть. Уворачиваться было некуда; Гарри бросился наперерез горгоне в попытке проскочить, слабо надеясь на то, что эта попытка не станет для него последней. Ему почти удалось уйти от удара, когда правая нога проскользила по каменной крошке, и Гарри, не удержав равновесия, рухнул на пол. Когти среагировавшей секундой позже горгоны прочертили длинные разрезы, располосовав мантию и рубашку. Очки слетели с лица, левый локоть прострелила дикая боль. Взвыв от боли, Поттер откатился в сторону, уходя, как ему показалось, от возможного удара. Сгруппировавшись, Гарри попытался нашарить на полу очки. Все вокруг плыло, голова гудела от сильного удара, рядом слепящей лентой извивалась горгона. Возникшая за его спиной тень заставила Поттера броситься в сторону. В руку впился осколок от разбившейся амфоры, под ладонью хрустнуло что-то знакомое… Очки!

Забыв про боль, дрожащими руками Гарри вцепился в дужку и попытался нацепить на себя очки, пропустив появление горгоны. Чудовищные когти впились в плечи, разрывая кожу. Поттер вскинул свободную руку с зажатыми очками. Что-то ослепительно блеснуло, и в ту же секунду послышался дикий нечеловеческий крик. Горгона отпрянула в сторону. Гарри, наконец, удалось нацепить очки. Он отвернулся и попытался открыть глаза, однако зрение не улучшилось: стекла очков треснули.

Рванувшись наверх, Поттер понял, что не может ничего сделать. Он так и остался сидеть на земле. Скинув бесполезные стекляшки, Гарри рванулся снова, и снова ничего не вышло. Более того — левая его рука онемела до предплечья.

С усилием притянув руку к себе, Поттер разглядел нечто серое, неподвижное…

— Черт возьми.

Его левая рука стала камнем. Цельным куском чистого гранита. Горгона все-таки зацепила его…

Единственное, чего не мог понять Поттер — почему он весь не стал камнем. Прокручивая в голове произошедшее, Гарри пытался нашарить необходимое воспоминание… и тут его осенило.

Конечно. Очки.

В тот момент, когда чудовище вцепилось в него, в его руке были зажаты очки. Луч солнца, упавший на стекла очков, отразился точно в лицо не ожидавшей ничего подобного горгоне. Получился взгляд глаза-в-глаза, но — через очки. Заряд магии, рассчитанный на полное обращение, пришелся на отражение, не причинив Поттеру существенного вреда. А рука… Конечно, он же держал очки в левой руке. Черт возьми.

С другой стороны, прав был Малфой: ему просто невероятно везет.

За всем этим Гарри не учел одной маленькой детали: битва с чудищем на узком балконе — не лучшее место для размышлений. В отличие от Поттера, горгона не тратила время даром. Оправившись от ослепившего ее на время блика, она развернулась. Глаза ее все еще слезились и давали нечеткую картинку, но в целом она видела все.

Страшным ударом Поттера пригвоздило к земле. Затрещали ребра. Тело пронзила адская боль. Набрав полный рот меловой крошки, Гарри тяжело выдохнул и едва успел перевести дух, как в следующую же секунду обвившийся вокруг его тела хвост горгоны сдавил грудную клетку, подбросил его в воздух и обрушил на колонну.

В глазах потемнело. От дикой боли голова готова была взорваться. Гарри дернулся, но так и не смог подняться. Глухой кашель выбился из груди. Рот быстро наполнился соленой горячей кровью. Отплевываясь, Поттер приоткрыл глаза. Картинка плыла; смотреть было больно и страшно.

Гарри не двигался. То, что изначально он принял за стену, было полуразрушенным основанием той самой колонны, на которую пришелся первый удар. Во все стороны от основания разбегались кривые глубокие трещины; в центре основания зияла приличная дыра, уходившая в гулкую пустоту.

Слабо различавший что-либо Поттер представил вдруг, что он, наверное, мог бы обрушить колонну. Достаточно одного сильного точного удара — и каменная громада рухнет.

Правда, было одно «но». Громада рухнет, придавив собой не только горгону, но и его самого.

— Какая соблазнительная перспектива, — прохрипел над ним мертвый голос. — Забыться, сдаться, пустить все на самотек, переложить ответственность на чужие плечи. Бросить, уйти в небытие. Стать ничем.

Гарри приоткрыл глаза. В сознании не было ни одной четкой мысли. Горгона скользила где-то поблизости, царапая жесткой чешуей старые истершиеся камни.

— Страшно, мальчик? Умирать всегда страшно, особенно тем, кто всю жизнь убегал от ответственности. Человеческая жизнь так коротка. Как же глупо тратить ее на безнадежное падение…

Перед мутным взором вновь возникла сетка разбегающихся трещин. Колонна…

— Могучий Поттер, великий Поттер, непобедимый Поттер, — хрипела горгона, — лежит кучкой мелкого мусора у ног не самого сильного своего врага и мечтает о смерти, надеясь на нее, мечтая о ней, как о давно желаемом избавлении… Ты трус, Гарри. Тщедушная слабенькая душонка, так кстати попавшая в руки великого махинатора. Трус, и трус страждущий. Но только ты забыл одно маленькое обстоятельство: смерть — это путешествие в один конец.

— Тогда счастливого пути, — выдохнул Поттер и, подхватив обездвиженную руку другой рукой, резко двинул ею в основание колонны.

Каменная громада, загудев, накренилась и мгновение спустя с оглушающим грохотом рухнула. Часть балкона, не выдержав страшного удара, обрушилась вниз вместе с обезумевшим от ужаса монстром.

Поттер, за секунду до падения откатившийся в сторону, закрыл глаза. Сознание поплыло, и он быстро провалился в спасительную темноту. В воздухе на прогретом полуденным солнцем балконе еще долго дрожал последний дикий крик горгоны.


* * *
Гарри очнулся не скоро; на балкон плавно опускались прохладные сумерки. Криво обрубленная часть балкона мутнела в вечерней дымке темным провалом, создавая четкое ощущение дороги вникуда.

Поттер приподнялся и тяжело привалился спиной к стене. Воздух с хрипом выходил из легких; каждый вдох отдавался резкой болью внутри.

Несколько минут он сидел не двигаясь. Ветер с моря ласкал обожженную солнцем, обветренную кожу. Скосив глаза вниз, Поттер заметил, что вместе с горгоной исчезла и ее магия: рука стала прежней.

Но это, равно как и мысль о том, что испытание пройдено, занимало его сейчас куда меньше, чем последние слова горгоны. Слишком хорошо они ложились на то, что сказал Гермионе Дамблдор.

Попытавшись встать, Гарри поморщился: болело все. Однако что-то внутри заставило его стиснуть зубы и подняться. Темная волна застила глаза, и Поттер упал, стесав кожу на ладони о шероховатый камень.

Тихий скрежещущий звук привел его в чувство. Открыв глаза, в отдалении он увидел мутный низенький силуэт. Силуэт шевелился и… шипел.

Волна дикого ужаса захлестнула сознание при мысли, что горгона жива. Повернувшись на спину, Поттер протянул руку к неизвестной массе — если все, так уж все, как вдруг понял, что натолкнулся на камень. Гладкий холодный камень, полностью повторявший очертания змеи.

Змеиные кольца уходили вниз, обнаруживая под собой пустоту. Приподнявшись, Поттер опустил руку ниже и нащупал гладкую металлическую табличку.


* * *
Себастьян долго стоял в широком коридоре, упиравшемся в западную башню форта, и смотрел, как диск заходящего солнца медленно погружается в воду. Легкий ветер непрерывно дул с моря, откуда-то издалека доносились крики чаек, и вся эта умиротворяющая картина напоминала ему былые времена, когда точно так же он встречал рассветы и закаты на палубе трехпарусного судна.

Дверь за его спиной со скрипом отворилась. Поттер вышел и, подождав немного, подошел. Они долго стояли молча, глядя вперед и думая каждый о своем.

— Вы знали, — глухо проговорил Гарри. — Вы все знали.

Себастьян не ответил.

— Более того, вы прекрасно знаете, в чем суть всего происходящего вокруг. Я уверен, что вам доподлинно известно, что ждет каждого из нас, знаете, как пройти эти чертовы испытания и знаете, что в этом во всем есть смысл. Есть. Его не может не быть.

— Есть, мистер Поттер. Есть.

— Вы все это придумали. Вы.

— Вынужден с вами не согласиться…

— Ложь! Вы лжете! Все вокруг — одна сплошная вязкая, тошнотворная, омерзительная ложь, и мы не пойми зачем добровольно варимся в ней и пляшем под вашу дудку.

— Мистер Поттер…

— Вы мне противны. Что мы вам сделали? Почему мы? Почему вы не хотите помочь нам? За что так ненавидите нас?

Себастьян долго не давал ответа.

— Я не ненавижу вас, мистер Поттер, — проговорил он наконец. — Мне все равно.

Гарри смерил его долгим тяжелым взглядом.

— Ну хоть где-то вы не солгали, — кивнул он и, развернувшись, пошел вниз.

Глава 6. Гнев богов

Когда Гарри ушел вслед за Себастьяном в восточную часть форта, солнце уже стояло в зените. Гермиона, все еще погруженная в мысли о своем испытании, сидела на покрытой мелким влажным песком холодной площадке и чертила сухой палочкой какие-то знаки. Стоявший за ее спиной Малфой долго смотрел на все расширявшееся многообразие линий и ничего толком понять не мог, однако думать Гермионе не мешал.

Рону, тоже поначалу наблюдавшему, вскоре наскучило это действие, — он редко когда долго занимался тем, чего понять не мог, — так что, изучив территорию на предмет нахождения пригодных в пищу водорослей и еще не тронутых тлением моллюсков, он соорудил рядом с местом их временного пристанища что-то вроде походной кухни. На очаг надеяться не приходилось, однако школа Молли Уизли не проходит для людей даром. Поневоле учишься находить выход из любой ситуации.

Полумна не отходила от каменного постамента, периодически касаясь пальцами многочисленных трещин и разглядывая слабо светящиеся в своих ячейках элементы. Две ячейки были по-прежнему пусты. Пульсирующие нити, объединявшие элементы между собой, тускло мерцали у основания темнеющих провалов.

Появление изможденного, покрытого толстым слоем каменной пыли, песка и крови, едва стоящего на ногах, но все-таки живого Поттера заставило всех вскочить на ноги. Секундное молчание прервалось победным воплем Рона и счастливым восклицанием Гермионы, которые, кинувшись к Поттеру, поддержали его с двух сторон. Даже Малфой одобрительно ухмыльнулся, разглядев в плотно сжатой ладони Поттера металлическую табличку.

Полумна улыбнулась светло и радостно. Гарри отдал ей элемент, тут же опустился на каменные ступени, и замер. Гермиона села рядом, отжимая принесенную Роном тряпку и обтирая лицо, шею и руки Гарри. От кожи шел сухой жар. Поттер не двигался. Только тяжело вздымавшаяся грудь говорила о том, что он жив.

Полумна подрагивающими пальцами опустила прохладную табличку в пустующее гнездо. Послышался отчетливый щелчок. Салатовая линия, пульсируя, соединилась с остальными.

Остался один элемент.


* * *
Себастьян, оставивший Гарри на площадке перед сражением с Горгоной, так и не появился. На этот раз пленники не придали этому особого значения — в конце концов, смотритель всегда объявлялся только тогда, когда ему заблагорассудится. Тратить на его поиски и без того стремительно иссякающие силы было бессмысленно.

После дневного испытания прошло уже несколько часов. Гарри, отдохнувший и перекусивший (Рону удалось-таки соорудить нехитрое подобие салата), чувствовал себя намного лучше и теперь, перебравшись на импровизированный подоконник в одной из уцелевших во времени бойниц, смотрел на медленно сгущающийся вдали вечер. Каменный выступ в углу бойницы, удачно расположившейся вблизи от места их стоянки, был удобен тем, что скрывал Поттера от любого случайного посетителя, которому вздумалось бы заглянуть сюда. Однако Гермионе, никак не соотносящейся с понятием «случайности», найти его не составило большого труда.

— Привет, — она опустилась на камень рядом и сложила руки на коленях. — Как ты?

— Скверно, — проговорил Поттер. — Мы не нашли Панси, так и не поняли, в чем фишка происходящего, и даже не имеем права на ошибку. Не сказать, чтобы у нас таких возможностей по жизни было особенно много... Но сейчас не помешало бы.

— Рон сам не свой, — помолчав, сказала Гермиона. — Не хочет говорить, ушел куда-то. Он не трус, но сейчас ему явно не по себе, а я ничего не могу сделать. Никогда еще не чувствовала себя настолько беспомощной.

Гарри молчал. Да и сказать-то по существу было нечего. Даже если брать в расчет Панси и Малфоя, он не решился бы говорить о трусости.

Немного придя в себя, Гарри сразу же рассказал остальным об испытании и Горгоне. «Похоже, сам Мерлин дерет твою удачливую задницу, Поттер», — хохотнул тогда Малфой, но хохотнул невесело, кривя горькую усмешку уголком рта. При всех несомненных плюсах их все еще было пятеро.

Рон ободряюще хлопнул друга по плечу, но больше к Гарри не подходил. Он храбрился, понимая, какую чертову ответственность взвалила на него тюрьма, и теперь собирался с мыслями, расправлял плечи, разминал пальцы, но мерзкая холодная змея страха уже обвила горло тугими кольцами, мешая свободно дышать.

— Кстати, Гарри... — прервала ход его мыслей Гермиона. — Я хотела поговорить с тобой. Ты упомянул фишку форта...

— И? — Поттер приподнялся на неудобном выступе.

— Я в свое время читала...Ты, может, знаешь, что Грин-де-Вальд, построивший форт, был буквально помешан на символике. Треугольник — знак законченности, идеальной завершенности, полного равновесия. Каждая форма есть проявление, образ творческой силы, которая создает ее и обитает в ней. Божественность в изначальном состоянии всегда проявляет себя в форме треугольника. Линейные треугольники или композиции треугольной формы могут означать триады богов и другие тройственные понятия: триединая природа вселенной; Небо, Землю, Человека; отца, мать, дитя; тело, душу, дух; покой, гармонию, равновесие. Кроме того, бытует предание, что греческая богиня Деметра упросила Зевса поместить древний остров Сицилию (или три его главных города) на небо в виде созвездия.

— Черта, — вертикаль, вертикальная линия, — линия сообщения между священной сферой и сферой обыденности, низшим и высшим мирами. Вертикальная линия ассоциируется с мужским началом и означает человека, стоящего прямо, между Небом и Землей. В основном вертикаль означает движение сверху вниз, от Небес к Земле, т. е. выражает происхождение человека сверху и обладание им высшей силой.

— Круг заключает в себе гармонию. Небесный символизм лежал в основе древних ритуалов: круговые хороводы и танцы вокруг костра или идола; передаваемая по кругу трубка мира у индейцев Северной Америки; круглые формы юрт, шатров и стойбищ кочевых народов; кружения шаманов; круговая структура мегалитических знаков и сооружений. Круг — символ духа, бесконечного временного пространства, совокупности, единства, вечности. Вечности, Гарри.

Гермиона говорила сбивчиво, при этом лихорадочно жестикулируя.

— А теперь сложи все воедино...

— Дары Смерти! — воскликнул Поттер.

— Именно, — удовлетворенно кивнула она. — Дары Смерти. Черта — высшая сила, непревзойденная мощь, возможность сравняться по силам с богами, универсальная реликвия власти. Бузинная палочка.

— Треугольник — покой, гармония, равновесие, идеальная завершенность. Мантия.

— И круг — единство, время, вечность. Воскрешающий камень.

— Невероятно, — выдохнул Гарри после секундного молчания. — Но... при чем здесь форт?

— Подумай сам. В каждой из трех легенд фигурируют символы, и притом не случайные. Единство. Единоначалие. Пространство. Равновесие. Миропорядок. И во всем этом — греческая подоплека. Просьба богини, божественное начало, высшая сила, абсолютная власть на вершине мира, треугольник как некая мифическая гора...

— Олимп... Олимпийцы!

— Точно.

— И здесь, — Поттер вскинул голову и быстро оглядел бойницу. — Химеры, горгульи, горгоны, сфинксы, амфоры, античные статуи... Слишком много греческого.

— Снова в яблочко, — Гермиона вскочила, не в силах больше сидеть на месте. — Помешанный на символизме Грин-де-Вальд не мог не усмотреть в Дарах греческого начала, а уж Дурмштранг, где зародилась его идея Даров, славится своей богатой исторической библиотекой. Хотя, если ты заметил, здесь не только мифология Греции: например, пять элементов на табличках — это пятерка первоэлементов, китайское видение гармонии в мире. Не удивлюсь, если увижу здесь Рим или Индию, но это не важно — логика Грин-де-Вальда везде одна и та же: круг, треугольник, черта.

— Мысль о Дарах сделала его одержимым настолько, что он приказал вырезать их знак над входом в Нурменгард. Но заклеймить тем же Мертенгард он не мог, — слишком явный отличительный признак, — как и не мог отказаться от идеи провести свою жизнь сквозь призму Даров Смерти и стать величайшим из магов, существовавших когда-либо.

— Теперь я почти уверена, — Гермиона подошла к полуразрушенному окну и погладила теплый шершавый камень, — что он зашифровал знак Даров в стенах форта. Через символику.

В ее голосе сквозило восхищение.

— Обалдеть, — только и нашел, что сказать, Поттер. То, что поведала ему Гермиона, было нереально, туманно и вряд ли доказуемо, но если это так, то нельзя было не признать, что Грин-де-Вальд был воистину гением.

Внезапно Гермиона отошла от окна и опустилась на камень.

— Но это не все, — снова заговорила она. — Зайдя так далеко, использовав колоссальные резервы магии, продумав все до мельчайшей детали, Грин-де-Вальд просто не мог сделать из своего детища рядовую тюрьму. Подумать только — не сообщив даже Дамблдору! он отстроил...

— Дамблдор не знал? — перебил ее Гарри.

— Да знал, конечно, — раздраженно ответила Гермиона. — Вернее думал, что знал. Скорее всего, Грин-де-Вальд посвятил его в планы постройки обычной тюрьмы, приправив факт ее создания красивой сказкой под названием «Ради общего блага». Тот же финт, что и с Нурменгардом, только сбежать проблематичнее. Однако на деле все оказалось намного хуже, и, я думаю, Дамблдор разгадал тайну Мертенгарда много позже смерти Грин-де-Вальда.

— Почему Грин-де-Вальд не сообщил Дамблдору о своем плане? Они же были вроде как партнеры?

Гермиона мягко улыбнулась.

— Гарри, ты забываешь, что Грин-де-Вальд был выпускником Дурмштранга. Подозрительность и неверие у них в крови. Скорее всего, Грин-де-Вальд догадывался, что Дамблдор куда мягче и пассивнее, а может и, наоборот, куда агрессивнее в своих стремлениях, чем он сам, так что небезосновательно опасался посвящать его во все планы. И не прогадал. Мертенгард стал его отправной точкой, защитой, черной дырой, губительной для всех, кроме него самого.

— Так в чем, в чем сила Мертенгарда? — Гарри, забыв про боль, подскочил с выступа. — Что управляет фортом — разум, магия или все-таки механизм? Почему люди сходят здесь с ума? Почему не могут найти выхода? На деле все просто — принять правила игры, но какого черта тогда прошли годы, а из всех известных случаев выхода отсюда известно только два?! Что за мордредова закономерность, как ее решить?!

Гермиона закусила губу и часто заморгала.

— Я... я не знаю, Гарри, — сказала она тихо.

— Как — не знаешь? — Поттер обессилено опустился на выступ.

— Не знаю, — покачала головой девушка. — Вернее, думала, что знаю, но теперь... Все удивительно логично, слишком логично — и оттого тупиково. Ты прав, есть закономерность, но в чем она — я не знаю.

— Тогда этот старый гоблин должен знать, — раздался от дверей мрачный голос. Гарри и Гермиона одновременно повернулись. Облокотившись на стену, в проеме стоял Малфой. По всей видимости, стоял давно.

Рядом с ним застыла бледная Полумна.

— Драко...

— Грейнджер, — закрыв глаза на возмущенное «Уизли!», проговорил Малфой. — Если вся та занимательная блажь, которую ты сейчас нам поведала — правда, то Грин-де-Вальд был натуральным садистом, а у каждого садиста про запас всегда есть связка запасных ключей. Учитывая сложившуюся не в нашу пользу ситуацию, эта связка сейчас где-то поблизости слушает нас и нагло ухмыляется, кривя свою мерзкую, хамоватую, беспринципную...

— Малфой!

— В общем, — договорил Малфой. — Расклад ясен: ищем Себастьяна — хитер, собака, подумать только! — припираем к стенке и слушаем, что за беспредел здесь творится. А после останется только вытащить последний элемент, забрать Панси и мотать отсюда. На Конгресс мы уже не успеем, но шкуры свои спасем точно.

— Отличный план, — согласился Гарри, — за вычетом одного «но».

— Чего еще?

— Где Рон?


* * *
Рон со злостью пнул жестяной котелок, заведомо найденный в одном из когда-то затопленных помещений форта.

— Шиш им, а не нормальный обед!

Слабые подпорки не выдержали, и котелок, гремя о каменные плиты форта, покатился в сторону. Едва разведенный хилый огонек коротко полыхнул и погас, оставив после себя кольца вонючего дыма.

— Занимаются изысканиями мирового масштаба, сражаются с фортом, ведут великосветские, — сбил стопку мисок, — беседы. И на кой ляд нам сдался этот Конгресс? И без него профессоров собрали в полном составе.

Миски жалобно звякали, ударяясь друг о друга. Бросив на них раздраженный взгляд, Рон сгреб посуду в одну кучу и, взяв в руки пеньку, сел рядом.

Он злился, злился тяжело и безосновательно, как часто злятся люди, от которых в деле мало толку и которые прекрасно это понимают. Видя Гарри и Гермиону, бледных, но решительных, с проблеском идеи на лицах, Рон едва мог смириться с тем, что в его собственную голову догадки не забредали даже случайно. И в этом не было ничьей вины, просто так вышло. Просто так было всегда.

Перебирая пеньку, Рон вдруг вспомнил, что, когда он был маленьким, отец часто рассказывал ему немагические сказки о героях, которые не были большого ума, однако имели героизм, честь и доблесть. Лежа после таких вечеров в кровати и представляя, как сражались герои, как побеждали, как гордо, просто и красиво несли свою славу, он думал, что когда-нибудь тоже станет таким.

Годы шли, сражения в голове маленького Ронни перерастали в реальные битвы. Вот только самый желанный трофей, знак абсолютного первенства, его кубок, его золотая отличительная медаль всегда доставались кому-нибудь другому. Чаще всего этим кем-нибудь становился Гарри. В зеркале Еиналеж Гарри видел семью, а Рон — отчаянную мечту, перешедшее все границы желание личного превосходства. На деле все выходило наоборот: его родители исполняли демографический долг перед Отечеством, в то время как не имевший родных Гарри Поттер спасал мир, в перерывах едва успевая переходить с курса на курс в школе.

Рон всегда, абсолютно всегда занимал в лучшем случае вторую ступеньку. Вынужденный все брать поначалу после отца и старших братьев, а потом — после Гарри, и неважно, что это было, старая одежда или лавры героя — Рон хотел много и одновременно совсем чуть-чуть — яркую, ослепительную победу, которую не пришлось бы делить больше ни с кем.

Маленький Ронни мечтал стал героем своих сказок. Двадцатилетний Рональд Уизли, министерский чиновник, женатый человек и — медаль на полке говорит — Герой Войны, мечтал быть хоть в чем-нибудь абсолютно первым.

Сухой треск пеньки отвлек Рона от раздумий. Обида и ярость, затопившие мысли, заставили его забыть о том, что в руках у него ветхий кусок высохшего волокна.

— Драккл дери вас всех, — злобно выплюнул Рон, отбросил негодную пеньку в сторону и поднялся. Время шло к обеду, а в сбитом котелке не было ни капли воды.

Нехотя нагнувшись, Рон подхватил котелок за ручку и пошел в сторону внешних стен форта.

Ближе всего к нему располагались южные ворота. Они были заперты, однако справа и слева от них в каменной кладке были пробиты арочные проемы, лестницы из которых вели на внешние стены форта. Выйдя наружу, Рон вдохнул полной грудью и закашлялся, не рассчитав сил после спертого воздуха закрытого форта.

Ветер трепал волосы и забирался под рубашку. Закатав рукава, — мантию он оставил на импровизированной стоянке, — Рон огляделся по сторонам. Узкий проход уходил наискось влево и через какое-то время разветвлялся. Одна ветвь незаметно поднималась выше, другая, наоборот, спускалась к воде и, немного не доходя, упиралась в небольшую площадку, с которой, в свою очередь, тоже вели ступени непосредственно к воде.

«Как просто», — подумал было Рон. «Даже ступеньки к воде подвели».

Пройдя по проходу и выбрав ту ветвь, что вела вниз, Рон спустился и вышел на площадку. Короткая, приблизительно шесть на восемь футов, она ограничивалась небольшими приземистыми столбиками, напоминавшими пузатые каменные табуреты. Впереди ее продолжала все та же ветка прохода, внизу справа плескала обнимавшая гладкие ступени морская вода. Слева же площадка сужалась и упиралась в арочную нишу, которая, очевидно, вела вглубь южной башни.

Спустившись к воде, Рон набрал полный котелок и повернул назад. Проходя мимо арочного прохода, он бегло осмотрел его. Что внутри видно не было — мешала царившая в башне густая тень, но тот участок, который был освещен, просматривался достаточно хорошо. Не увидев ничего впечатляющего, Рон хотел было пройти мимо, как вдруг что-то заставило его остановиться.

Пол, почти полностью потерявший свой цвет под толстым слоем слежавшейся пыли, покрывала старинная вязь. Переплетаясь между собой, тонкие линии складывались в буквы, плохо просматривавшиеся на камне. Уходя вверх, они исчезали в темноте.

Заинтересовавшись, Рон подошел ближе, однако, как бы он не вглядывался, разобрать что-либо возможным не представлялось — мешала пыль. Недолго думая, Рон подхватил котелок под донышко и выплеснул на пол. Вода быстро растеклась по плитам, и сквозь нее проступил уже знакомый Рону мертвый шифр, на котором были выведены все фразы, встречавшиеся в форте — язык древних греков.

Развернувшись, чтобы уйти, Рон почувствовал, как зацепился за что-то. Это оказался маленький острый выступ в стене; он задел его рукавом. Рон попытался высвободиться, но выступ держал крепко.

— Ах ты, дьявол! — и Рон рванул рукав на себя. Ткань затрещала и порвалась, оставив клочок себе.

Но на тот момент это было уже неважно: в глубине арочной ниши, разгоняя роющиеся поблизости тени, вспыхнули факелы.

Их было два. Зажженные невидимой рукой в одинаковых квадратных чашах, факелы неровно поднимающимися вверх языками пламени освещали массивную дверь. Потемневшая от грязи и времени, дверь создавала впечатление наглухо запертой преграды. Гостеприимством от нее не веяло, однако Рон не был бы собой, если бы не рискнул подойти ближе.

Огонь в чашах, поддерживаемый внутренним давлением, тихо потрескивал рядом с ним; протянув руку, Рон почувствовал исходящий от него сухой жар. Поставив котелок на землю, он подошел к дверям, попробовал повернуть фигурную ручку и, вскрикнув, отдернул ладонь: железо накалилось.

В то же время боковым зрением он увидел какое-то движение и едва успел отпрыгнуть. Узкая огненная плеть, змеей взвившись в воздух, стегнула место, где он только что стоял.

Споткнувшись об оставленный котелок, Рон отпрыгнул назад, с ужасом глядя на льющееся на пол пламя. Обе чаши, оставаясь недвижимыми, исторгали раскалившуюся добела массу. Масса быстро остывала, но спустя пару секунд вновь вспыхивала; отдельные куски притягивались друг к другу и слеплялись в единое целое.

Желудок сдавило мертвой хваткой; Рон судорожно сглотнул, осознавая, что целое обретает форму.

Перед ним стояли двое.


* * *
Свою ошибку он осознал слишком поздно: зайдя внутрь безоружным и по собственной инициативе лишась единственного средства защиты, Рон фактически запер себя в ловушке. Обернувшись назад, он увидел, что и позади него, сторожа выход, чаши исторгают быстро схватывающееся раскаленное вещество.

Теперь их было четверо. Голову и шею защищал металлический шлем. Голени укрыты поножами, бедра — многослойными накладками из грубой ткани. Пластины закрывали руки до локтя. Левая рука закрывала грудь щитом, в опущенной правой сверкал меч. Стандартная экипировка гладиатора, не будь фигуры стражников объяты огнем.

Рон отступил в сторону. Выражения глаз в узких прорезях невозможно было прочесть. Языки пламени ровно полыхали на туго натянутой коже. Гладиаторы оставались бесстрастными.

Рон сделал шаг. Еще один. И, наконец, бросился к двери.

Выход впереди мелькнул и погас, загороженный полыхающим щитом. За прорезью шлема на мгновение вспыхнула искра, в воздухе пахнуло пеплом. Сохраняя тишину, страж рассек мечом воздух в нескольких дюймах от лица Рона.


* * *
Тяжело дыша, Рон упал на плиты. Слежалая пыль плавилась от полыхавшего вокруг пламени, окружая его удушливым дымом. Горло забило пеплом, руки почернели от копоти, рассеченная огненной струей штанина медленно тлела.

Рон перекатился на бок и закрыл глаза. Начавшееся было движение вновь утихло. Жгучая боль от ожога на плече медленно расползалась по всей руке, мешая думать связно.

«Рон! Ох, Рон....» — испуганно метнулся в голове голос Гермионы. Гермиона... Мысль о жене вопреки надеждам не придала сил; наоборот, настроение упало еще больше.

«Ох, Рон, шел бы ты отсюда! Только под ногами путаешься!»

Это, кажется, курс четвертый. Давно-то давно, зато как верно.

«Рон, перестань!»

«Милый, успокойся...»

«Ох, Уизли, и как мне только в голову пришло сказать тебе «да»!»

Последнее относилось к одному из самых дурных снов, однако мысли о нем и о том, что Гермионе это тоже могло прийти в голову, сгущали над головой тучи.

«И в горе и в радости... Обещаешь ли любить ее, защищать и верить... Быть рядом... Никогда не оставлять...»

Он не смог.

Рон рывком поднялся на ноги, сцепив зубы и скривившись от невыносимой боли. Казалось, жар с тел огненных гигантов переместился в руку и растекся от плеча до кисти, и теперь медленно расплавлял ему кость.

Увернувшись от прошедшегося вскользь первого удара, он не успел уклониться от второго и кубарем прокатился к стене. Равнодушный камень встретил его болью в позвоночнике, стрелой пронзившей все его тело. Рон неестесственно выгнулся и тотчас сложился вдвое. Нелепо замершие рядом фигуры вызвали в нем волну негодования. Какого лысого Мерлина четыре обуглившееся головешки творят с ним, Героем Второй Маги...

Резкий свист и последующий за ним удар заставили Рона отскочить в сторону. Змееподобная струя огня, взметнувшаяся в воздух, захлестнула его лодыжку и подсекла ногу. Падение спасло от четырех ударивших в стену мечей. Расплавленная каменная крошка пополам с пеплом застила глаза.

Яростно рванувшись, Рон вскрикнул от боли — опустившийся ему на спину щит прожег рубашку и опалил спину.

— Что ж вы, суки, творите! — заорал Рон дурным голосом и бросился бежать. Задыхаясь от дыма и копоти, не разбирая дороги, он бежал к выходу, слыша за спиной грохот и бряцанье стали, метнулся в одну сторону, в другую — и желанная полоска света пропала из виду. Шаг, еще шаг, прыжок — и тело ударилось в сухое твердое дерево.

Дверь.

Гул за спиной нарастал, душный горячий воздух дышал в спину. Взревев, Рон заколотил в дверь и тут же отшатнулся — рядом, сверкнув острой вспышкой, просвистел меч. Развернувшись, он успел заметить блеснувшую вспышку: огненный бич, нестерпимо жаливший его все это время, резко метнулся за ним. Вспомнив старый трюк, Рон попытался захватить его на запястье, но при этом он совершенно забыл о том, что имеет дело с огнем. Тонкая струя пламени почти ласково лизнула руку, и в следующий миг Рон исторг дикий, нечеловеческий вопль: захлестнув запястье, огненная удавка прочно легла на шедшую буграми кожу. Вены резко почернели и вздулись, пламя шипело и чавкало, а Рон, бешено выпучив глаза, изо всех сил пытался сорвать с себя обжигающую ленту.

Он не сразу заметил стражей, а когда заметил, было уже поздно. Стоявший к нему ближе всех занес меч над головой, метя точно в набухшую венами шею. Забыв обо всем на свете, Рон вырвал пиявкой въевшуюся плеть — хлыст при этом оставил рваную рану по всей длине руки, — бросился вперед, навалился на ручку двери. Послышался резкий, выворачивающий наизнанку запах обгорелой кожи; фигурная ручка, раскалившись добела, прожгла ладонь до мяса.

Страж за спиной сделал выпад, и в тот же момент ручка повернулась. Клинок пронзил пустоту. Рон дернул на себя дверь и провалился во тьму.


* * *
Рон не знал, сколько прошло времени. С трудом разлепив веки, он не увидел вокруг себя абсолютно ничего. Сознание возвращалось медленно, толчками, однако даже сквозь густой туман, превративший в вязкий кисель все его мысли, пробивался кромешный мрак... зияющая пустота.

Опаленное лицо горело. Рон подумал о том, что, скорее всего, бровей и ресниц он лишился напрочь. Дотронуться до кожи было невозможно. Боль в кисти полыхала так, будто удавка все еще обвивала запястье. Он старался не думать, что стало с его рукой.

Рон попробовал подняться. Из горла вырвался глухой стон. Ступня подвернулась, он упал на одно колено. Поврежденный дотоле коленный сустав прострелил ногу дробящей болью, и он плашмя рухнул на живот. Мышцы свело сильным спазмом так, что едва можно было дышать.

Он лежал так несколько — дней, часов, минут? Время потеряло значение; более того, в окружавшем его мраке понятие времени отсутствовало вовсе.

Рон вспомнил рассказы Гарри о приземлении в Тайной Комнате. Там тоже поначалу было запредельно темно и пугающе тихо.

От адской боли его сильно тошнило. Должно быть, клыки василиска — детская игрушка по сравнению с ощущением, будто с тебя заживо содрали кожу.

Рон поднял голову и, повернувшись на бок, вытянул здоровую руку.

Его прошиб пот: сколь бы близко не подносил он ладонь к лицу, ее очертания видны не были.

Как существовать в месте, исключающем само понятие света?

Закусив губу, он поднялся. Все тело ломило. Однажды на кухне Гермиона достала странный железный предмет, напоминавший часть водостока с ручкой. Она назвала это «мясорубкой». Видя, во что превращается мясо после мясорубки, Рон подумал, что нет ничего хуже прохождения сквозь ее лопасти. Теперь он не был в этом уверен.

Жалящая боль предупреждающе стрельнула по ноге, и, перенося тяжесть тела, Рон оперся на другую ногу.

Он смотрел во тьму.

Представив на секунду, что прямо перед ним может быть бездонная пропасть, Рон сглотнул и попробовал, аккуратно ступая, нащупать землю.

Получилось.

Осмелев, он сделал шаг вперед. Еще один.

«Не зги не видно»

Волоча ногу, Рон шел вперед, пытаясь прикинуть размеры помещения, в котором оказался. Южная башня внешне ничем не отличалась от своих сестер, но сейчас создавалось впечатление, что внутреннюю ее часть наполняли с десяток дополнительных измерений.

«Я должен найти выход»

Внезапно на память пришли рассказы Полумны, Драко и Гермионы о том, что и они не сразу поняли, как попали на свои испытания и что должны были сделать. «Поймешь тут, когда за тобой осклизлые стены, впереди — непроходимая топь, а сам ты по горло в грязи и по уши в дерьме» — послышался в голове насмешливый голос Малфоя.

«Это оно — мое испытание? И что я должен сделать — пройти несколько километров в полной темноте? А что потом?»

Мысли, пробившись сквозь слипшуюся вату, дробно стучали по черепной коробке. Он шел вслепую, ни на что уже не надеясь и продолжая инстинктивно ждать худшего.

«У Гарри — испытание, у Гермионы — испытание, у дракклова Малфоя — испытание, у меня — пешая прогулка!»

Рон злился и досадовал, досадовал и злился, при этом прекрасно понимая, сколь нелепы и безосновательны его претензии: шутка ли — мечтать о схватке, в которой имеешь все шансы подохнуть.

Но мысли не оставляли, как не оставляли и мелочные обиды. Они кусали, вгрызаясь мелкими острыми зубами в его лицо, шею и плечи, зудели над ухом, как июльские комары, и мешали думать о выходе. Рон отмахивался и, забыв о поврежденной ноге, неизменно спотыкался, шел, путался и костерил мир, Министерство, Малфоев, Поттера и самого себя на чем свет стоит.

Кромешная мгла вокруг как нельзя лучше располагала к негативу. Злость внутри него то затухала, то вспыхивала с новой силой. Он мял на груди рубашку, с остервенением тер глаза, бешено крутил головой и таращился в пустоту, силясь хоть что-нибудь разглядеть.

И силился бы дальше, если бы одним махом не врезался в глухую стену.

«Где я?»


* * *
Рон медленно ощупывал каждый дюйм открывшегося перед ним новшества. Стена, изначально казавшаяся состоящей из глухого камня, была странно знакомо шероховатой. Проведя по ней вниз слишком сильно, Рон ойкнул от резкого укола. Поднеся пальцы к лицу и так и не разглядев их, он по ощущениям, наконец, понял, из чего состоит стена.

Дерево. Вправо и влево — сотни метров дерева.

«Что это?»

Рон пошел вправо, скользя пальцами по сухой деревянной глади. Укол в руку, скорее всего, был самой обыкновенной занозой, и он не стал придавать этому значения.

В конце концов, на кону сейчас была его жизнь.

Совсем скоро Рон почувствовал изменение в деревянном ограждении. В одном месте стена выдавалась вперед, а получившийся выступ, в свою очередь, был словно бы вдавлен внутрь еще на метр.

Пройдя дальше, он обнаружил еще несколько таких выступов.

«Или их здесь сотни, или я двигаюсь по кругу».

То, что помещение являло собой круг или, в крайнем случае, овал, было неоспоримо — во время своих обходов Рон не заметил углов.

Круглая форма, деревянные стены...

Бросив у одного из выступов свой ботинок, Рон пошел в обход снова, теперь тщательно ощупывая места. На одном из выступов он споткнулся и, наклонившись, надел ботинок на ногу.

«Итак, выступов четыре».

Круглая форма, деревянные стены, четыре выступающих части, подпираемых балками...

Рон тихо выдохнул.

«Не просто четыре выступа».

Четыре пьедестала, на верхних ярусах которых находились сидения с высокими резными спинками. И, конечно, тянущиеся от пьедесталов зрительские ряды.

Мозг затопило страшное ощущение полной безысходности, сумасшедшего затмевающего отчаяния.

Арена. Он на арене.


* * *
«— Мам, я пойду в сад!»

«— Нет, Рон, сиди дома. И не смей выходить, а то получишь. Фред, Джордж, присмотрите за братом».

Разумеется, угроза была липовой, да и надсмотрщики в данном случае были аховыми. Если бы Молли Уизли действительно хотела наказать сына, она поручила бы охранять его Биллу. Или Чарли. Или Перси.

Но только не близнецам.

Однако Молли Уизли была матерью семерых детей и знала, что является ахиллесовой пятой для каждого из них. Для Перси не было худшего наказания, чем угроза лишить его книг, для Чарли — отобрать метлу, для близнецов — засадить за домашнюю работу. Каждый из младших Уизли сознавал это и по-настоящему боялся, потому что вышеупомянутые действия говорили о том, что мать действительно разгневана.

Для Рона его ахиллесовой пятой была свобода.

Он с детства был достаточно сложным ребенком. Шестой мальчик у матери, страстно мечтавшей о дочери, выросший с пятью братьями в бедной семье. Обноски и поломанные игрушки были его реальностью, а свободная разгульная далекая от него жизнь — самой сладкой грезой. Наблюдая за соседскими мальчишками, щеголявшими новыми джинсовками, широкополыми соломенными шляпами и кожаными ботинками, хвалившимися только купленными супер-метлами и кружащимися шарами «Биг-бампл», Рон задыхался от восторга и был снедаем завистью, однако ни одно из этих чувств не могло возобладать над жгучей, плавящейся у него внутри обидой — на отца, на мать, на братьев, даже на маленькую сестру, — за то, что у мальчишек и них самих ВСЕ это есть, а у него — нет.

Не новое. Не яркое. Не его.

Ни одно поле брани не знало столько слез, сколько знал задний двор птичника в дальней части участка Уизли. Слезы выходили наружу, поливая ворот затертой, затасканной клетчатой рубашки; слабые еще руки, сжимая узловатую палку, что есть сил колотили по ветхому плетню, вымещая на ни в чем не повинном дереве злость и обиду на весь магический мир. Жгучая смесь отчаяния, злости и мало с чем сравнимой затаенной детской обиды пробудили ненависть к бедноте, о которой, помимо прямого отсутствия денег, сигнализировало и отсутствие свободы — свободы действий, решений, полета мысли и мечты. С тех пор Рон ненавидел все, что сколько-нибудь сковывало его свободу, будь то свобода физическая или финансовая.

И вот старый иссохшийся остров лишил его самого ценного.

«Я заперт. Я в клетке»

Осознав это, Рон упал на колени и закричал — отчаянно, иступленно, яростно, со злостью и ненавистью, его крик взвился вверх и взорвался, поглощенный сгустившейся вокруг темнотой.

Рон бил кулаками землю, невзвидя свет и забыв о пульсирующей боли, и не заметил, как один из ударов разошелся кругами по теплой поверхности песка. Второй удар вызвал красноватое свечение, третий зажег в центре коротко вспыхнувшую искру. Волна от следующего удара подхватила искру, вторая отбросила в сторону, аккурат в основание пьедестала.

Искра упала на солому, смешанную с песком. Сухие стебли быстро занялись, мигая и вспыхивая, перекидываясь с одной на другую и плотно обступая пьедестал.

Рон вынырнул из омута мрачных раздумий только тогда, когда пьедестал над ним полыхал грозно и торжественно, огненные струи разбегались по рядам, поднимая кольца густого вонючего дыма.

Он был прав — это арена.

Только на месте зрителей полыхало адское пламя.

«Я заперт»

Дым сжирал кислород с пугающей скоростью. Он не сгорит — слишком далеко, — но дышать ему вскоре будет попросту нечем.

На шестом курсе Беллатрикс подожгла Нору и птичник за ней. Гарри помчался за Лестрейндж, Джинни — за ним, мать кричала и, кажется, едва умом не тронулась от страха за свою семью, а Рон, словно парализованный, смотрел, как отец спасает из полыхающего домика перепуганных птиц.

Беззащитные.

Слабые.

Охваченные ужасом.

Крыша птичника вспыхнула, как спичка, и обрушилась, но отец успел вовремя.

Однако птицы после этого так и не смогли оправиться; раскаленная, вышедшая из-под контроля стихия едва не поглотила их. Пришлось заколоть.

Сейчас Рон ощущал себя птицей. Птицей с опаленными крыльями.

«Я заперт»

Мысль достигла цели, послав мгновенный импульс всему организму.

Форт нашел больное место и спустил курок.


* * *
«Заперт»

Рон отчаянно вертел головой вправо и влево в поисках выхода. Одно все-таки слабо, но радовало — пожар осветил пространство. Как он и предполагал, арена была круглой, поддерживалась деревянными колоннами и дополнялась четырьмя несущими пьедесталами и двумя выходами. Через один из них он, должно быть, вошел, но воссоединяться с четырьмя стражами за дверью желания не было.

Оставался второй выход. Уизли прищурился — не разобрать, — и, подволакивая ногу, стремительно заковылял вперед. Однако чем ближе Рон подходил к выходу, тем стремительнее испарялись его надежды; подойдя, он уперся в чугунную решетку, подъемный механизм которой находился с другой стороны.

Просунув пальцы сквозь прутья решетки, Рон зачерпнул холодный воздух.

«Свобода!»

Пальцы сжались и разжались.

Так близко и так далеко...

Он подергал прутья, но бесполезно — решетка не сдвинулась ни на дюйм. Подцепив перекладины снизу, Рон попытался приподнять ее, но быстро отказался от этой затеи.

Прижавшись лицом к решетке, он с силой вдохнул и глухо закашлялся. Следующий вдох дался ему с трудом — воздуха оставалось все меньше. Силы утекали, как вода сквозь пальцы.

«Кто-нибудь, что-нибудь...»

Пройдя от одного конца решетки до другого, Рон еще раз подергал прутья, но ничего, кроме ободранного острой частью перекладины пальца это ему не дало.

— Черт бы побрал тебя, Себастьян! — дико заорал он. — Слышишь?! И тебя, и этот форт, и того, кто выстроил этот ад! Будь ты проклят, проклят!

Звук собственного голоса был ему слабым утешением. Рон подумал, что смерть его будет такой же бессмысленной, какой была жизнь.

«Это конец...»

То, что произошло мгновением позже, заставило Рона застыть.

За его спиной послышался низкий гул и скрежет.

Он стремительно обернулся...


* * *
... И ничего.

Вообще ничего.

Пожар набирал обороты на верхних ярусах, ало-черное марево из дыма и огня пригибало к земле, ноничего, что могло бы издать металлический скрежет, видно не было.

— Эй!

Его крик растворился, высосанный дымовой завесой. Спотыкаясь, Рон вышел на середину и огляделся. Ничего не было видно.

— Да что за...

Он резко покачнулся. Удар, обрушившийся из ниоткуда, был такой силы, что из легких разом выбило весь воздух. Рон согнулся пополам и упал на колени.

Боль была чудовищной.

Вопль разорвал его надвое, разом сорвав голос. Самому себе Рон напоминал осла, которого режут маленьким тупым ножом.

Мотая головой по песку, Уизли млил об одном: чтобы это закончилось.

Он охрип.

Он ослеп.

Он все еще был жив.

Рон шумно выдохнул и распахнул глаза. Над ним разверзлись черно-алые, дымные, густо сыпавшие огнем и пеплом врата ада.

Сухой пыльный треск ломающихся досок. Шумные вздохи огня.

И тишина.

Ничего.

Он резко сел, баюкая здоровой рукой поврежденную. Кожа высохла, потрескалась и сочилась густой кровью. Вены тонкими змеями чернели, окаймленные справа и слева ярко-красными набухшими бороздами. Пальцы не гнулись, и ему самому пришлось разгибать их.

Рон не чувствовал кисти. Опустив взгляд, он отшатнулся, подавив новый приступ рвоты: в середине ладони, перекрывая линии ума, любви и жизни, которые так любила обводить Гермиона, взрезав кожу, обозначился четкий багровый след ожога, повторявший фигурный рисунок дверной ручки. Края его воспалились, и в том же месте кожу сильно стянуло. Пальцы онемели, сустав опух и постепенно начинал синеть.

Удар обрушился посреди его размышлений — откуда-то сбоку, — и пришелся аккурат в челюсть. Раздался неприятный хруст. Голова резко мотнулась. Рона сильно повело. Попытавшись сохранить равновесие, он оперся на поврежденную руку и взвыл от боли.

— Черт возьми!

Боль была адской, однако была одна странность: когда, спустя немного времени, Рон снова открыл глаза и осторожно ощупал челюсть, никаких повреждений он не обнаружил, а на здоровой руке сильно саднили костяшки пальцев.

Ему вспомнилось, как однажды его бил хаффлпаффец — со смаком, долго и немного лениво, повалив его наземь и периодически посматривая на часы.

Боль, стыд, жгучее унижение и нечеловеческая ярость наполнили его изнутри.

«Не надо, Рон! Не надо!»

Отозвавшийся в ушах крик не был похож ни на его, ни на хаффлпаффский.

Это кричала Гермиона.

В тот день ему грозило увольнение, и он крепко выпил. Гермиона была дома, мыла посуду. Почему-то цветы в вазе, дотоле всегда успокаивавшие его, тогда вызвали волну гнева. Подойдя к жене, он полез к ней с поцелуями. Гермиона терпеть не могла, когда он пил, и в тот раз тоже недовольно отвернулась.

«Нет, Рон»

Ее твердое «нет» послужило сигналом.

«Нет? Свободу мою ограничиваешь? Да как ты...?!»

Он выворачивал ей руки. Когда она стала вырываться, он ударил ее.

«Не надо, Рон! Не надо!»

Рон содрогнулся и закрыл глаза.

Свинья. Какая же он свинья.

« — Боги могли простить смертным многое, — говорила ему мать, читая книгу о древних греках. — Но ярость, какое бы направление она не имела, всегда считалась грехом. Если смертный позволял ненависти застить глаза свои, гнев богов был ужасен.

— Но сами боги гневались... — говорил ей маленький Рон.

— Боги вершили правосудие. Тот, кто позволяет злости вырасти и переполнить душу, не достоин жизни; ему отпускалось только существование».

Сверху обрушился удар страшной силы. Тело среагировало мгновенно — колени взлетели к животу в попытке прикрыть уязвимое место. Внутренности скрутило жгутом. Во всем теле не осталось ничего, кроме чудовищной силы, раздиравшей его на куски.

В голове мелькнула малодушная мысль о смерти.

Рон не мог открыть глаза, но понимал, что вот он — его противник, чувствовал каждую деталь его тела, ощущал смрад разъяренного дыхания, слышал какофонию лихорадочно мечущихся мыслей.

Горло сдавили жесткие неумелые пальцы.

Перед тем, как потерять сознание, Рон понял, с кем боролся все это время.

Рука, сомкнувшаяся на горле, была его собственной.


* * *
Рон очнулся так же внезапно, как отключился. Горло все еще сжимало.

Он расслабил руку, и она плетью упала рядом.

«Я жив»

Сознание вспыхивало и угасало, и в этих вспышках было что-то далекое, теплое, успокаивающее.

Однажды он рассказал Гермионе о своих страхах.

« — Не важно, кем ты был, — сказала она, расправляя ворот его рубашки. — Важно, кто ты есть. Гнев не приносит ничего, кроме разрушений. Зачем за нее цепляться, если можно просто жить?»

Рон лежал на песке, закрыв глаза, и чувствовал, что никогда еще не любил свою жену так, как сейчас.

И никогда так не хотел ее увидеть.

«И в горе, и в радости...»

Рон рывком поднялся, крепко стиснув зубы и стараясь не обращать внимания на резь в груди. Дверь впереди маячила мутным темным прямоугольником и была едва различима, но Рон видел ее неожиданно четко.

Он знал, что ударов не последует.

Рука помнила раскаленную сталь дверной ручки, однако сейчас покрытие было чуть теплым.

Распахнув дверь, Рон все еще не был уверен.

Стражи плавились перед ним, вспыхивая остро и ярко. Довольно скоро они перестали напоминать людей, превратившись в кучи угля и пепла.

Рон повернул голову в сторону правой чаши и ничего не увидел; в левой слабо поблескивала знакомая металлическая табличка.

Последний язычок пламени коротко полыхнул и погас. Пройдя вперед, Рон осознал, что легкого конца, в общем-то, не предвиделось.

«Прохладная ручка... Рассыпающиеся стражи... Потухшие чаши... Комната с чуть заметным наклоном пола...».

Арена имела больше двух выходов. И он вышел не через ту дверь.

«Форт имеет множество переплетающихся путей сообщения, как видимых глазу, так и нет. Об одних известно доподлинно, на другие натыкаешься случайно. Одни ведут к выходу, другие — в тупик», — утопленником всплыл в его памяти ответ Себастьяна.

От стены справа тянуло холодом. Подойдя ближе, Уизли ощупал пальцами края прохода. Тяжело вздохнув и собравшись с мыслями, Рон вступил в лабиринт.

Глава 7. Иллюзия обмана

Пройдя несколько шагов в полной темноте, Рон остановился и прислушался. Вокруг было неестественно тихо. Напряженный слух не мог уловить ни скрипов, ни шорохов, ни голосов, создавая четкое впечатление, что Уизли в форте один.
Вытянув вперед здоровую руку, Рон медленно пошел вперед, настороженно вглядываясь в беспросветный мрак. Он шел так до тех пор, пока ладонь, до сей поры зачерпывавшая лишь пустоту, не уперлась в стену.
Рон медленно ощупал возникшее на пути препятствие. То, что это стена, сомнений не вызывало. От покрытого сетью мелких царапин и шероховатостей гранита веяло холодом. На миг ему показалось, что он находится в пещере, где сама природа воздвигала стены, не прибегая к человеческой помощи. Однако форт слишком часто напоминал об обратном.
Прижавшись к стене щекой, он снова прислушался. Ничего. Прохладный камень приятно остужал кожу. Несмотря на всю сложность ситуации, рядом с гранитной гладью Рон испытал явное облегчение.
Он пошел вперед. Через некоторое время стена оборвалась. Рон ощупал ее края. То, что он поначалу принял за брешь, оказалось проходом, вглубь которого, изогнувшись под прямым углом, уходила каменная кладка.
Игнорируя проход, Рон пошел дальше и наткнулся на новую стену в том месте, где, по его расчетом, должен продолжаться коридор. Шагнув назад и развернувшись, он пошел в другом направлении.
Осознал, что двигается по новому проходу, Рон только тогда, когда прошел уже изрядную часть пути. Нога сильно болела, колено изредка постреливало, но теперь он хотя бы мог идти.
Рон чувствовал себя истощенным и загнанным. Сейчас темнота его не пугала — благодаря ей он не видел своей обезображенной руки.
Его страшила неизвестность. Неизвестность и тишина, плотным куполом накрывшая катакомбы. Рон свернул дважды, развернулся, пошел влево, потом вправо — и повсюду шли коридоры. Длинные и короткие, узкие и широкие, прямые и извилистые — казалось, их было больше тысячи. Рон часто падал и бессчетное количество раз спотыкался, шел, не разбирая дороги и сворачивал наугад. Форт не стремился дать подсказки. Все новые проходы, открывавшиеся через каждые пять-шесть шагов, не таили в себе никаких ответов. Они были абсолютно такими же, как и тот, в котором он очутился, когда вошел.
Рон не паниковал, но тяжелое, сосущее чувство непонятной тревоги постепенно поднималось внутри и выходило наружу. Коридоры не кончались. Забыв про ногу, он бросался из стороны в сторону, как запертый в клетке зверь, натыкался на стены, падал и стесывал кожу на руке и предплечье. Рубашку он скинул еще на арене — прилипшая к ранам ткань заставляла кожу невыносимо печь.
Сейчас на нем были только закатанные до колен министерские брюки, ремень с которых он использовал, как жгут. Этому его научила Гермиона.
Через час, как ему показалось, Рон перестал метаться и сел передохнуть на углу, где скрещивались два сквозных прохода. Он отер пот с лица, позабыв, что ладонь, ощупывавшая стены, была вымазана в пыли и каменной крошке. Грязь и пот застили глаза. Прикрыв веки, Рон наклонился и куском отвернутой штанины протер глаза и лицо. Стало немного лучше.
Ярость, обуревавшая его дотоле, отхлынула вместе с осознанием, что он борется сам с собой. Вспышки гнева, обиды, мелочные ссоры – все стало вдруг таким неважным, посредственным и далеким. Он был зол на себя за глупость, однако ни на форт, ни на Себастьяна сил злиться у него не было.
Стараясь не растрачивать понапрасну силы, он думал об одном, что действительно заслуживало внимания везде, где бы он ни был.
Гермиона.
Мысль о жене придала Рону сил и помогла справиться с накатившим отчаянием. Оглядевшись вокруг себя, он вдруг понял, что окружавший его густой пеленой мрак не так абсолютен, как изначально казалось. От покрывавшего землю песка и стен исходило слабое, едва заметное свечение, недостаточное для того, чтобы разглядеть дорогу, но достаточное для того, чтобы приблизительно сориентироваться в темноте.
Рон зачерпнул горсть песка и приблизил к глазам. Среди темной массы, струйками сбегавшей с его руки, проглядывались крошечные светлые песчинки.
Фосфориты.
Открытие поразило и придало сил. Поднявшись, Рон пристально вгляделся в темноту. Мрак вился плотной завесой, сглаживая очертания и размывая то, что впереди, но теперь Рон хотя бы угадывал стены.
Он пошел вперед.
Поворот, поворот, еще поворот… Довольно скоро едва вспыхнувший энтузиазм начал сходить на нет. Теперь он представлял, где находится – форт забросил его в колоссальных размеров лабиринт, — однако не имел никаких соображений по поводу того, как выбраться отсюда.
Вновь обретенная возможность видеть не дала ровным счетом ничего. Рональд и раньше знал, что кругами ходит вдоль стен, ныряя из прохода в проход. Теперь он мог это видеть.
Но зрение никак не приблизило его к выходу.
Десять шагов, двадцать… Рон быстро шел, почти бежал, выбрасывая поврежденную ногу вперед и стараясь переносить весь вес на другую. Он искал подсказку, какой-нибудь незначительный знак того, что он выбрал новый путь, а не движется по кругу.
Но все было тщетно. Коридоры как были, так и оставались одинаково сухими, пустынными и бездонными, бесконечно уводя его от желанной цели.
Рон остановился и, не выдержав, упал на одно колено. Он не мог больше идти. В горле пересохло настолько, что было нечем дышать. Воздух с хрипами выходил из пересохших легких, губы одеревенели и потрескались.
В воздухе сильно пахло пылью и старым камнем. Не задумываясь о том, что делает, Рон зачерпнул рукой горсть песка и поднес к губам. Песок заскрипел на зубах. Горло опалило жаром. Рон скривился и резко сплюнул.
— Какая гадость!
Он ошибся, рассудив, что песок поможет ему отвлечься от мыслей о воде. Горло драла беспощадная сушь. Застонав, Рон поднялся и продолжил путь.
Неизвестно, сколько еще он скитался бы, умирая от жажды и глухой боли во всем теле, если бы не случай. Окончательно обессилев и отчаявшись найти выход, Рон, наконец, залег в углу, образованном двумя пересекшимися стенами. Жар толчками гнал кровь по его телу, виски тяжело пульсировали, темный коридор расплывался перед глазами. Рон бездумно покусывал губу и тяжело дышал, гоняя спертый воздух изнутри наружу.
Вдруг что-то заставило его отвлечься. Словно бы слабый ветерок скользнул по коже. Рон открыл глаза и приподнял голову. Ничего. Наверное, показалось.
Он снова лег, но меньше, чем через минуту дуновение повторилось. Теперь ошибки быть не могло. Рон тяжело поднялся и сел, что есть сил тараща глаза в темноту. Затем опустил здоровую руку и занес ее над полом.
Минута. Две.
Рон не знал, сколько прошло времени, но вскоре после этого пальцы снова ощутили призывный ласкающий порыв. Он повел рукой, ловя невесомое дыхание, после чего встал и пошел туда, откуда, как ему показалось, шел неожиданный, но такой знакомый, живой запах.
Запах моря.

Надежда угасла также внезапно, как и появилась: сводящий с ума свежий аромат слабо сочился из трещины в глухой стене. Рон ощупал стену, прошел взад-вперед с двух сторон обрывавшееся тупиком препятствие и, в конце концов, прижался к тонкой расщелине, ловя щекой и носом желанную прохладу.
Он был в тупике.
Дважды Рон пускался в обход и искал другие пути, которые привели бы его к свободе, однако обе попытки потерпели фиаско: стена была единственной и безнадежно глухой.

Прошло время. Желудок свернулся от голода в тугую пружину, что мешало и без того сдавленному дыханию. Рон сидел у стены, привалившись к ней и подставив взмокшую голову под слабое дуновение. Рука неестественно вывернулась и пугающе распухла; кожа по всей ее длине сильно натянулась и отливала темнеющей синевой.
Рон задремал, но ненадолго. Тонкий крик, такой резкий и протяжный, что эхо изменило его до неузнаваемости, заставил его вздрогнуть. Последующий за тем топот, падение, глухой щелчок и громкий лязгающий скрежет, будто что-то громоздкое поворачивали на старых шарнирах, подняли его на ноги.
Он вскочил, настолько стремительно, насколько позволяла нога — и очень вовремя. Стена, к которой он только что прислонялся, тяжело отъезжала в сторону, открывая новый коридор и то, что Рон отчаялся увидеть когда-либо — пробивавшийся сквозь решетку слабый утренний свет.

Рону казалось, что он умер, и свет исходит из ворот рая. Он быстро шел вперед, стремясь скорее убраться из могильного мрака и спертого воздуха своей давешней тюрьмы. Он шел, страшась одного: что решетка растает, оказавшись миражом, который пригрезился ему, как плодородный оазис — путнику, умирающему в пустыне.
Но решетка не исчезала. Более того, совсем скоро его пальцы нетвердо обхватили железные прутья. Нет, это был не рай, однако холод, исходивший от решетки, и свет, озарявший такую знакомую круглую площадку посреди форта, показался Рону самой лучшей его заменой.
То, что он увидел минуту спустя, показалось немыслимым чудом. Губы задрожали, и он с силой закусил их, неотрывно наблюдая за сгорбившейся над пьедесталом с печатями худенькой фигурой жены.

— Гермиона!
Он позвал, вернее, попробовал позвать ее, но сорванный голос и пересохшее горло не оставили ему никаких шансов. Из истерзанных легких вырывались резкие хрипы.
— Гермиона!
Это была она, но она не слышала его, как не слышали Гарри, Полумна и Драко, сидевшие невдалеке от нее и что-то обсуждавшие между собой.
— Гермиона!
— Гарри!
— Луна!
— Малфой, черт тебя дери!
Бесполезно — он начисто сорвал голос.
Рон огляделся вокруг себя и с сожалением обнаружил, что рядом нет ничего, что способно привлечь их внимание.
Он крутил головой, бил здоровой ногой решетку и тряс прутья, но звуки, извлекавшиеся при этом, были нечеткими и расплывались раньше, чем успевали долететь до площадки.
Рон опустил руки. Им снова овладевало отчаяние. Он был в двух шагах от желанной цели, однако достичь ее никак не мог.
Засунув руку в карман брюк, он нащупал металлическую табличку, приятно охладившую руку. Теперь она была ему бесполезна. Он даже не мог передать недостающий элемент.
Взгляд его, бездумно блуждавший по краям решетки, внезапно зацепился за темное пятно, которое он поначалу не заметил. Приблизившись, Рон обнаружил, что это не пятно, а темнеющий обод ниши, пробитой в сплошной стене.
Недолго думая, он просунул туда руку. Пальцы быстро нащупали медный фигурный предмет и веревку, свисавшую откуда-то изнутри него. Обхватив ее рукой, Рон что есть силы дернул.
Над площадкой гулко и торжественно раздался громкий удар колокола.

Они поднялись и задрали головы вверх, стремясь разглядеть источник звука. Малфой отошел от них и, в отличие от остальных, разглядывал не верх форта, а его стены.
Сердце Рона радостно екнуло.
Взгляд Драко переместился с одной стены на другую и, наконец, остановился на нем.
— Драккловы яйца, Уизли!
Все резко обернулись к нему.
Вцепившись в решетку, Рон смотрел, как со всех ног бежит к нему Гермиона.

— Рон!
Ладони жены протиснулись сквозь решетку и аккуратно обхватили лицо. Боль обожгла кожу.
— О, Мерлин… Рон, что с твоим… Что с тобой… Рон!
Подбежавшие ребята во все глаза смотрели на его обожженную, израненную, гноящуюся кожу, побуревшую от крови ногу и изборожденную багровыми полосами руку.
— Рон!
— Мерлин, дружище, что с тобой сотворили?!
— Рон! Рон!
Гермиона плакала. Протянув здоровую руку, Рон пальцами нежно коснулся ее лица.
— Я жив. Вот элемент.
И он протянул им табличку. Гермиона на элемент даже не взглянула.
— Что они сделали… Что они с тобой сделали?!
Драко взял элемент и положил в карман. Рон удивленно посмотрел на него.
— Знаю, Уизли, что ты сейчас скажешь. Ты-де драл свою задницу, дабы добыть элемент, а я, вместо того, чтобы открыть портал, прячу его в подштанники. Но послушай меня: я, конечно, дорожу своей шкурой в значительной степени больше, чем твоей, но оставлять твою тушку здесь я не намерен.
— Как благородно.
— Всего лишь честь, — ответил Драко, слегка поклонившись.
— Он прав, Рон — мы тебя не бросим, — твердо сказал Поттер. — И нам еще нужно найти Панси.
— Какой странный фонарик, — неожиданно для всех подала голос молчавшая дотоле Полумна.
Вопросительные взгляды всех присутствующих обратились к ней.
— Вон там, — и она указала наверх. Все подняли головы и увидели, что, действительно, в паре метров над ними, освещая пасть одной из входивших в орнамент башни химер, зажегся факел.
Что примечательно, на других башнях света не было.
— Давно он горит?
— С тех самых пор, как Рон ударил в колокол, — беспечно промурлыкала Полумна. – Я его сразу заметила.
— Гляди-ка, на других башнях тоже есть химеры.
— Но не горят факелы.
— Так, а что если…
Гарри, Полумна и Драко разошлись в стороны, устремившись каждый к одной из трех башен форта. Одна лишь Гермиона осталась на месте, сжимая в своей руке здоровую руку Рону.
Через несколько минут форт огласил еще один удар: это справился Драко. Еще какое-то время спустя вернулась Полумна. Поттер перестарался и вместе с глухим ударом колокола притащил от него веревку.
Все пятеро с замиранием сердца смотрели на то, как загораются факелы на башнях. Теперь четыре химеры из пяти были подсвечены изнутри.
Но пятая все еще молчала.
— Это та башня, — помолчав, тихо проговорила Полумна, — где откроется портал, да?
Ей никто не ответил. Все присутствующие опустили головы.
— В пятую башню входа нет, — тихо проговорила Гермиона, — но мы все равно не ушли бы без Рона и Панси.
Рон, просунув руку сквозь прутья, обнял ее за плечи; она переплетая их пальцы, прижалась к нему.


***

Одним из губительных недостатков для нового человека и несомненных достоинств для обывателя лабиринта являлась его превосходная акустика. Новичок, попадавший под мрачные своды тянущихся на мили вперед коридоров, в беспорядке метался от стены к стене и боялся, в первую очередь, себя самого, а именно звуков, скрипов, шорохов и низкого гула, которые он сам же и производил. Обыватель, аккуратно ступая по плитам, прекрасно знал, насколько ошибочно мнение о непредсказуемости лабиринта и спокойно находил выход там, где остальные проскакивали пугливой мышью и скрывались где-то вдали.
Себастьян и его призрачный учитель стояли неподалеку от того места, где до того метался в удушающем ужасе Рон и кричала отчаявшаяся Паркинсон, прислушиваясь к далеким отзвукам гремевшего ранее эха.
Что ни говори, а лабиринт прекрасно сохранял звуки.
— Забавно, — раздался тихий шелестящий голос, — с каким упорством люди верят в то, что скармливает их больному воображению их же собственная ограниченность. Подумать только: ведь все, от первой до последней точки здесь — чистая, продуманная, потрясающая иллюзия.
Тень неспешно обошла вокруг статуи, стоявшей посреди коридора — сильного рослого мужчины, обезображенного бычьей головой. Крепкие мышцы на руках, казались, готовы прорвать каменную кожу, а кровь — выступить багряным соком и затопить проходы, пряча блеск солнца в своих мертвых водах.
— Минотавр, — с наждачной резкостью выплюнула тень. Проведя рукой перед мордой зверя, он остановился в задумчивости. Глаза зверя вспыхнули красным. — Сами магистры ада не смогли бы устоять перед этой мощью, будь они живы. Но — невероятно — он тоже иллюзорен. Миф о страхе и свирепых страстях человеческой натуры, животном голоде и жажде, оправдание людских пороков, дескать, убивающих беспомощных и карающий невиновных. Как глупо.
Он опустил руку — глаза потухли; отвернулся — и полубык развеялся прахом.
— Глаза открой, распахни сердце, прислушайся к доводам рассудка — и пойдешь по правильному пути. Но нет: поколение за поколением, они прогорают на собственном недалеком восприятии действительности. Как слабы их души и вера, как черны помыслы и пусты головы. Поразительно, что при всем этом, целиком и полностью сознавая собственную никчемность, они мнят себя героями, сражаясь с выдуманными врагами. Удивительное время.
Себастьян молчал. Пронеся руку сквозь ближайшую стену, он смотрел на расступавшуюся вокруг ладони темень, перебирал пальцами дымные кольца.
— Девочка дойдет до конца, — вдруг утвердительно промолвил тот же голос. Звук, похожий на шуршание гальки в морской воде, окутывал его теплой влажной пеленой. — Знания ее слабы, а суждения — поверхностны, но она чувствует форт, а это уже хороший шаг в нужную сторону.
— Не показывайся им на глаза, — шепнула тень, уходя. — Я помню твою слабость, Себастьян; но она не та. А теперь ступай.
И тень скрылась в тишине коридоров. Себастьян же еще долго стоял, закрыв глаза и медленно перебирая пальцами пугливые дымные кольца.

***

Панси, не мигая, смотрела вперед. Она лежала на полу, странно равнодушная и к черной склизкой жиже, и к червям, и к кислотному запаху, и к остаткам собственной рвоты.
Иллюзия сердца — живого, горячего, плавно сокращающегося — была слишком правдоподобной, а ощущение лопающихся внутри нее органов не покидало ее до сих пор.
Умереть было бы куда как гуманнее.
«Лучше смерть, чем такая жизнь», — вспомнились ей слова матери, рассказывавшей о мучениях четы Лонгботтомов. Неужели перед тем, как потерять разум, они испытывали что-то подобное?
Узоры, оставляемые на потолке сыростью, переплетались между собой, выдавая диковинные рисунки. Панси смотрела во все глаза и старалась дышать как можно ровнее.
Спокойно, Панс, спокойно, убеждала она себя. Как ты вообще могла позволить напугать себя какому-то гоблину? Хуже, чем грязнокровка, гаже, чем сквиб…
Однако, вопреки своим убеждениям, Панси чувствовала за собой вину. В конце концов, изначально она не собиралась брать лишнее и уж тем более не собиралась выносить проклятое золото из форта.
Но монеты — тусклые, звонкие, покрытые мелкой холодной испариной, — манили ее, и она сдалась. О чем впоследствии многократно пожалела.
Черт, Панс, ну зачем…
Стараясь глубоко не вдыхать, она поднялась. От дикой вони и отвратительного сосущего ощущения внутри сильно мутило. Желудок болезненно сокращался, но отторгать было уже нечего: в нем не осталось еды.
Тяжело дыша и поминутно морщась, Панси, хватаясь за стены, пошла вперед.

Коридор не кончался. Она не знала, где находится и насколько глубоко залегает проход. В этой части форта не было факелов, и ей приходилось идти наощупь, одной рукой цепляясь за стены, а другой — придерживая скручивающийся живот.
Ее погубила жадность, жадность, смысла в которой не было — горстка монет, какого бы сорта они ни были, не спасла бы ее бедствующую семью. Паркинсоны слишком давно и слишком глубоко были всем вокруг должны, однако найти стоящих спонсоров им мешала банальная гордость.
Панси не была гордячкой, чем выгодно отличалась от своих родителей. Однако бедность, после войны чумой накрывшая их семью, выжимала из нее все соки, заставляла забыть обо всем и выуживала из глубины души самые отвратные чувства, мелкие, как проеденные старческие зубы — скаредность, мелочность, малодушие и суетность.
Неудивительно, что гоблин обвинил ее в воровстве.
При всех своих недостатках Панси отнюдь не была дурой. Она понимала серьезность происходящего и, несмотря на сугубо негативное свое отношение к труду в общем и зарабатыванию денег в частности, сознавала, что это необходимо. После войны она ушла из дому и даже попыталась налаживать дела, приторговывая в Косом переулке пустячными зельями, которые в Лютном закупала за бесценок. Потом смогла пробиться в журналистику.
Однако форт все испортил. Чертовы монеты.

Панси шла вперед. Она уже дважды свернула, трижды прошла развилку и четырежды зашла в тупик.
Несмотря на блуждание по коридорам, Панси чувствовала себя немного лучше. Воздух здесь был заметно чище, а топь на полу застыла, превратившись в подсохший клейстер, и тихо похрустывала под ногами. Желудок отчаянно крутило, однако спазмы стали чуть тише.
Задумавшись, она не заметила громоздкую конструкцию за одним из поворотов и с размаху налетела на нее. С громким скрежетом железо, царапая друг друга, посыпалось на пол, гремя о плиты. Испугавшись, Панси метнулась в сторону, зацепила один из кандалов — теперь она видела, что это была стойка с ржавыми цепями — и, споткнувшись, рухнула на стену.
Ударившись о каменную кладку, она сильно стесала кожу на ладонях. От боли Панси вскрикнула и не сразу заметила, что одна из плит, покрывавших стену, медленно вдавилась, когда она упала на нее.
Раздался дикий грохочущий скрежет, эхом разнесшийся по коридору. Панси скорее почувствовала, чем услышала, как стена перед ней поворачивается.
В ужасе она бросилась бежать и быстро скрылась в темноте.

Ей всюду мерещились тени. Яростные, меняющие формы и очертания, стремительно расширяющиеся до чудовищных размеров, они ползли за ней по пятам. Панси металась из стороны в сторону, не разбирая дороги и не замечая повторяющиеся коридоры.
Трижды ей совершенно отчетливо виделась тень молодого человека. Вытянутая, плотная и неожиданно светлая, она вставала на пути или, наоборот, ступала за ней, вызывая в Панси приступы неконтролируемого страха и отчаянное желание бежать без оглядки.
Возможно, именно эта тень привела ее сюда.

Изначально это было просто помещение, погруженное в абсолютную темноту. Панси стояла на его пороге, не в силах ступить внутрь, но вскоре природное любопытство и желание поскорее выбраться взяли над ней верх, и она шагнула внутрь.
В длину помещение было ровно семнадцать шагов. На восемнадцатом Панси уперлась в деревянную преграду, по всем признакам напоминавшую дверь. От настоящей двери ее отличали две вещи: покрывавшие поверхность резные провалы и отсутствие ручки.
От ощупывания двери ее отвлек короткий металлический звон. Резко обернувшись, она ничего не увидела, если не считать на секунду появившейся светлой тени — высокого худого старика с пустыми глазницами, которую она сразу списала на галлюцинацию.
Панси стояла у двери и напряженно вглядывалась в пространство, но ничего, ровным счетом ничего не видела. Отделившись от двери, она пошла напрямик через комнату, тщательно ощупывая носком туфли пол, и вскоре почувствовала под подошвой что-то маленькое. Отдернув ногу, она несколько секунд в нерешительности стояла на месте, после чего присела и, ощупав пол, взяла предмет в руки.
Ключ.

Перебирая пальцами замысловатую резьбу, Панси скоро поняла, что не просто чувствует под пальцами мастерскую работу — она видит ее.
Выпрямившись, она огляделась и поняла, что глаза привыкли к мраку и вполне могут кое-что различить.
Панси стояла посреди небольшого зала или просторной комнаты. По всем признакам комната напоминала естественную пещеру, на что недвусмысленно намекали свисающие с потолка сталактиты.
Панси подошла ближе к стене и провела рукой. Каменная кладка по бокам пещеры и, как Панси предполагала, потолку была влажной. По углам комнаты высились сталагмиты; в одном из них за прошедшие годы образовалась лунка, теперь доверху наполненная стекавшей по бокам лунки водой.
Панси понимала, что, помимо привычки к темноте, здесь было что-то еще. От пола исходило слабое свечение, вызванное скоплением фосфоритов, которое и освещало комнату.
Деревянная преграда действительно оказалась дверью. Подойдя к ней, Панси еще раз обвела пальцами резные знаки и с трудом, наощупь и вглядываясь, смогла прочесть сделанную на двери надпись.

Везде толпятся проклятые тени,
Чтобы могли лишь посмотреть на них,
Узнать их грех и образ их мучений.
В неправде, вредоносной для других,
Цель всякой злобы, небу неугодной;
Обман и сила - вот орудья злых.

Обман, порок, лишь человеку сродный,
Гнусней Творцу; он заполняет дно
И пыткою казнится безысходной.

Здесь следовал пропуск, вырезанный в форме кубка, а в нем – крохотные песочные часы.
Далее шли еще одни строки:


Но ты молчишь, тая недоуменье;
Однако я расторгну узел пут,
Которыми тебя теснит сомненье.

В моем уме ожив, как отсвет бледный,
И сколько-то в стихах моих звуча,
Понятней будет им твой блеск победный.

И новым зреньем взор свой озаришь,
Таким, что выдержать могло бы око,
Какой бы яркий пламень ни светил.

Под записью располагалось изображение свечи в медном подсвечнике, фитиль которой, будучи врезанным в дерево, поднимался вверх, пересекал надпись и обвивал кубок и часы в нем.
В отличие от всего остального фитиль был настоящим.

Панси отступила назад. Она быстро поняла, что имеет дело со строками из «Божественной комедии» Данте Алигьери, к слову, любимой книги Герберта Паркинсона, часто читавшего ее вслух. В данном случае куски были взяты из разных частей, и в некоторых местах стиль немного отличался от дантевского, однако то, что это была «Божественная комедия» было несомненно.
Читая начертанные искусным резчиком слова, Панси осторожно ощупала дверь на предмет отверстия для ключа, но не нашла ничего подобного. Не слишком этому удивившись — в конце концов, форт не баловал своих пленников подсказками, — Панси опустила вгляд на пол.
И остолбенела.

Пол, из-за матового свечения поначалу показавшийся выбеленным, был расчерчен идеально ровными квадратами, в каждом из которых значилась определенная буква.
На полу были начертаны слова.

Однако вскоре Панси поняла, что первое впечатление было ошибочным. Как бы не пыталась она сложить вместе переплетенными замысловатыми вензелями буквы, ничего осмысленного не получалось.
Она пыталась смотреть под разными углами, раз за разом подходила к загадочным строкам на двери, пыталась вникнуть в их смысл. Совершенно определенно здесь говорилось о заблудших душах, поправших чистую добродетель в угоду собственным слабостям, и о том, что он, человек, писавший эти строки, взвывает к их разуму, наставляет на путь истинный.
Осознав это, Панси похолодела. Тени в коридоре были не случайны, как не было случайным ничто из того, что происходило в форте.
Ее привели сюда.
И теперь совершенно определенно обращались лично к ней.

Панси стояла тихо, слушая чистые свежие всплески от соприкасавшихся с поверхностью капель. В который раз она переводила взгляд с пола на дверь и обратно, вспоминала свое испытание и никак не могла связать происходившее воедино.
А еще этот ключ…
Она несколько раз обводила пальцами кубок, часы и свечу, наверное, впервые в жизни досадуя, что здесь нет Грейнджер. Наверняка именно эти символы вырезаны здесь не случайно.
Панси пыталась размышлять спокойно. Свеча… Родители часто говорили, что огонь — очищающий элемент, помогающий уничтожить то, что никак не могло быть правильным, и наставляющий на истинный путь. Огонь. Свет во тьме. Очищение. Катарсис.
Следом кубок и часы. Часы… Время. Время уходит. А кубок? Панси еще раз взглянула на строки. Злоба, обман, порок. Кубок. Может, пьянство?
Фитиль врезан в дверь и проходит через всю надпись, обвивает кубок и часы.
Быть может, она должна поджечь свечу?

Она опустилась на колени. От каменных плит веяло холодом. Панси обвела буквы, плиты по краям и…
Взгляд зацепил маленькое отверствие, крохотную черную точку рядом с одной из букв. Переведя взгляд на букву, она ахнула и отпрянула от неожиданности.
Среди множества греческих букв больше всего ее поразила латиница.

R.
Буква продавлена в камне удивительно прямо и четко. И действительно, изнутри ее наполняли фосфориты.
Пораженная догадкой, Панси лихорадочно огляделась и вскоре обнаружила еще восемь латинских букв.
I, S, O, M,T, L, A, N.
Буквы располагались хаотично, и, как она не пыталась, Панси не могла углядеть в них никакой логики. К тому же, маленькие черные отверстия рядом с каждой мешали ей думать связно.

Она смотрела на них снова и снова. Родная латиница радовала, но то, что буквы никак не соотносились ни с загадочной надписью, ни с здравым смыслом, приводило ее в отчаяние.
Панси пыталась сложить слово, потом слова, даже подумывала о фразе, но ничего не выходило. Короткие слова, если и получались, не имели ничего общего с резьбой на двери, и одна-две буквы обязательно выпадали.
Вспомнив про фитиль, Панси вернулась к нему. Под рукой не было ничего подходящего, если, конечно, не считать подходящим груду камней в основании сталагмита.
Панси резко выпрямилась. Стоп.
Камней…

Раньше, чем она успела додумать свою мысль до конца, Панси кинулась к сталагмиту. Взяв два камня покрепче, она что есть силы ударила один о другой.
Ни одной искры.
Еще раз, потом еще. Панси на чем свет костерила проклятую сырость и пыталась справиться с камнями.
Еще, еще, еще…
Силы ее иссякали, но рвение не уходило.
Ну же… Ну давай…

Панси всю свою жизнь была махровым скептиком, но то, что конец фитиля воспламенился, и язычок тусклого пламени бодро побежал по медному желобку вверх, заставил ее поверить в чудеса.
С замиранием сердца она смотрела, как прогорает фитиль.
Дойдя до кубка, пламя быстро облизнуло резьбу и с сухим треском вспыхнуло.
Раздался короткий щелчок.
Влажными от волнения ладонями Панси сняла пластину с изображением кубка с подставки и заглянула внутрь.

Ниша, случайным образом открывшаяся в стене, была совсем крохотной, но вполне могла вместить то, что ей предназначалось для охраны. Просунув внутрь руку, Панси вытащила несколько совсем мелких круглых предметов, похожих на камушки, и, снова опустившись на колени, поднесла их ближе к исходившему от пола свету.
Она предполагала, сколько их, но не подозревала о том, что на гладких камнях рукой все того же умелого резчика будут выгравированы маленькие цифры.

1,2,3,4,5,6,7,8.
Восемь гладких нефритовых камней лежали у нее на ладони.
Панси знала, куда их поместить, но совершенно не представляла, в какой последовательности это сделать.
Она подняла глаза на дверь. Сомнений не было: разгадку, сообщавшую то, что ей предстояло выложить, следовало искать в измененных строках «Божественной комедии».
И почему я не Грейнджер, подумалось ей.

Помимо неразрешимой загадки было еще что-то, что ускользало от внимания, но сильно тревожило ее. Она не находила этому объяснения, хмурилась, кусала губы и пыталась вспомнить.
Панс, детка, давай…
Что-то такое мелкое, но значительное.
Ну же…

Осознание бичом щелкнуло ее по спине. Резко вздрогнув, Панси перевела взгляд на руку и похолодела.
На руке лежало восемь камней. Букв было девять.

Она еще раз пошарила рукой в нише и тщательно осмотрела пол, но поиск не привел ни к чему – девятый шарик исчез без следа.
Даже если я разгадаю – мне не выбраться.
Ей стало плохо. Не то, чтобы до того она была в норме, но теперь стремительно угасало единственное, что вело ее всю дорогу – надежда.
Нет, твердо сказала она себе. Только не сейчас.
Я слишком близко.
Панси поднялась на ноги, зажимая камни в руке. Она отгадает, чего бы ей это не стоило.
Панси еще раз перечитала надпись, перевела взгляд на буквы.
Порок, злодеяние, мелочность.
«Дамы и господа, я предлагаю вам игру».
Панси горько усмехнулась. Это не игра. Это не было игрой никогда и никогда ею не будет. Это битва, и - интуиция подсказывала Панси, - отнюдь не с фортом.
Форт — исполнитель, не больше, не меньше.
Мертенгард — тюрьма для разума.
Выиграть у форта мало. Предстояло сыграть с самим собой.

Панси ходила взад-вперед, перебирая пальцами прохладные камни. Латинские буквы под ее шагами светились ровным матовым светом.
Суетность, злободневность, ложь.
Панси посмотрела на лежащую на полу табличку.
Кубок и часы. Пьянство и время.
Течение времени. Вернее, его скоротечность.

Панси зашагала быстрее.
Ханжество или порочность?
Скупердяйство, копейничество, мотовство.
Усталость, перетекающая в праздность. В ленность.
Думай-думай-думай.

Подойдя к лунке с водой, Панси умыла лицо и руки. Прохладная вода отрезвила ее, прояснила разум.
Панси замерла на месте.
Трезвость — антипод пьянства. Трезвость ума — спокойствие рассудка.
Катарсис. Очищение.
Вот оно.
Быстрыми шагами Панси подошла к двери, вглядываясь в чернеющие строки.
Узнать их грех и образ их мучений.
Панси улыбнулась. Вот оно.
Узнать их грех…
Грех.
Панси развернулась к буквам на полу и быстро нашла нужные буквы.
S, I, N.
Sin.
Слово, заключившее в себя остальные буквы. Образовавшее треугольник.
Грех.

Панси быстро прикинула возможные варианты слов. В том, что перед ней фраза, она не сомневалась. В детстве Панси любила анаграммы, но тогда она и помыслить не могла, что однажды с помощью анаграммы ей придется спасать свою жизнь.
Sin.
Перебирая в голове возможные комбинации, Панси вернулась к мыслям о себе. «Грешница!» — вопил гоблин. Тогда она и помыслить не могла, что таким образом он поможет ей.
Грешница.
Панси закрыла глаза. Ей, самолюбивой и уверенной в себе, нелегко было покрыть себя, как саваном, этим громким кричащим словом.
Она взяла лишнее.
Панси закусила губу. Ее грех — алчность.

Размышляя, Панси пыталась понять, как так случилось, что нехватка денег помутила ее четкий, склонный к трезвой оценке и анализу разум. Помутила настолько, что едва не убила ее здесь, в каменных безликих стенах бывшей плавучей тюрьмы.
Ей стало больно, больно и обидно — за себя и на себя. Она закусила губу и вспомнила остальные шесть грехов.
Алчность, чревоугодие, гнев, зависть, сладострастие, уныние и гордыня.
Алчность…
Панси плакала, когда собирала фразу.
I, A, M, M, O, R, T, A, L, S, I, N.
I am mortal sin.
Буквы пересеклись и сложились в идеально ровную фразу.
Панси закрыла лицо руками.

Я — смертный грех.

Панси поняла, насколько доныне ошибалась. Форт не портил ее. Она испортила себя сама, а форт лишь в свойственной ему далекой от такта манере указал ей на это.
Теперь у нее был шанс все исправить. И она знала, как.
Опустившись на колени, Панси аккуратно выложила камешки в предназначавшиеся для них места. В девятое отверстие она с легким сердцем опустила сережку — ту самую, которой хвасталась перед подругами и которой так сильно дорожила.
Несколько секунд не происходило ровным счетом ничего, и Панси испугалась, что неверно поняла загадку.
Однако в то же мгновение буквы осветились, образовав треугольник и заключенные в него круг и черту.
Дверь за ее спиной упала на пол. Панси смотрела на густую мглу, скрывавшуюся за ней, и, присмотревшись, разглядела начало лестницы.
Сердце билось — живое, — часто и радостно.
Она видела начало прохода, ведшего в цитадель, каменную крепость, остававшуюся неприступной с самого начала и до сего момента, - пятую башню.
Она справилась.

***

Поборов нарастающую внутри робость, Панси шагнула вперед. Лестница оказалось неожиданно крутой и темной. Не то чтобы Панси надеялась на какое-нибудь освещение, но догадываться и точно знать — две абсолютно разные вещи.
Она пробиралась на ощупь, скользя ладонями по шероховатой поверхности стены. Довольно скоро она поняла, что лестница имеет легкий наклон и закручивается по спирали вокруг каменного стержня, являющегося непосредственной сердцевиной башни.
Кто бы мог предположить, что цитадель по факту являет собой лестницу, подумала про себя Панси. Восхождение, катарсис, избавление — создатели форта явно были просто помешаны на символике.
Панси давно сбилась со счета — ступени казались бесконечными. Но, как известно, бесконечно только время; все земное рано или поздно заканчивается. Это Панси осознала с некоторым облегчением, выйдя, наконец, на ярко освещенную лучами заходящего солнца верхнюю площадку башни.
Едва ли ранее Панси отдавала себе отчет в том, когда именно состояние когнитивного диссонанса накрывает ее с головой. Но сейчас мысль о нем была первой, что пришла ей в голову.
Панси морально готова была ко всему: и к мифическому сражению, и к разверзшимся небесам, и к геенне огненной, но она и предположить не могла, что святая святых Мертенгарда на поверку представляет собой чердак, к тому же хорошо захламленный. Оглядывая нагромождения вещей справа и слева от себя, Панси никак не могла соотнести размеры площадки с крайней степенью ее переполненности. Здесь было множество вещей, однако все их объединяло одно — их не поддающаяся оспариванию редкость.
Разглядывая удивительно балансирующие в воздухе раритетные конструкции, Панси зацепилась взглядом за песочные часы, стоявшие рядом с древним сервизом и потемневшей от времени картиной, изображавшей полуночное купание русалок при свете луны. В голове мелькнула мысль о том, что, быть может, свеча и кубок тоже находятся где-то поблизости, как вдруг ее отвлекли. Ветер донес отдаленные голоса, и, развернувшись, Панси увидела стоявших внизу ребят на невероятном расстоянии от нее.
Сердце радостно затрепетало. Глянув вниз, Панси отступила на шаг, осознав, на какой непозволительной высоте она находится.
— Драко!
Слово вырвалось стремительной ласточкой, но, не выдержав расстояния, рассеялось по пути.
— Уизли!
— Лавгуд!
— Поттер!
Панси снова и снова надрывала голос, пока, наконец, не поняла, что это бесполезно — было слишком высоко; они ее не слышали.
Судорожно рыская глазами вокруг, Панси схватила лежавший у стены камень и бросила вниз, но и это обернулось провалом: камень упал слишком далеко от них.
Да как же…
Перебрав в уме все возможные варианты, Панси бессильно привалилась к стене. Облокотившись головой на каменную притолоку, она почувствовала тяжело накатывающую безнадежность.
Она думала, что выхода не было.
Но выход есть всегда.
Бездумно оглядывая стены рядом с собой, Панси заметила то, что заставило ее замереть. Секундой позже она рванулась вперед и что есть силы дернула за веревку.
Громовой удар колокола, казалось, начисто лишил ее слуха.
Метнувшись к краю площадки, она что есть силы закричала снова.
— Драко!
Они не услышали ее, но услышали колокол и, синхронно повернувшись к пятой башне, посмотрели на каменную химеру.
Огонь внутри нее зажегся. Они заметили Панси.
— Панс! — завопил Малфой. Она не услышала, но это и не было нужно: Паркинсон видела, что они смотрят наверх.
В тот же момент внизу на центральной площадке форта стали медленно подниматься решетки.
Гарри и Гермиона кинулись к Рону, который, подгибая ногу, уже протискивался под одной из них. Драко остался у постамента с печатями, смотря на Панси и отчаянно жестикулируя.
Панси не слышала его, но того, что она увидела, ей хватило: они собрали печати.
В тот же миг Полумна вставила в оставшуюся ячейку последнюю металлическую табличку.

Одну бесконечно долгую минуту не происходило ничего. Стоявшими внизу уже начало было овладевать сомнение, как вдруг Гермиона воскликнула:
— Смотрите!
От каждой из занявших свои места табличек в стороны разошлись короткие ярко-красные лучи. Соединившись воедино, они загорелись теплым золотым цветом. От каждого элемента к центру побежала ставшая видимой колеблющаяся волна.
Все, находившиеся внизу, резко отпрянули.
Ослепительная вспышка озарила постамент. Каменный пьедестал пришел в движение: плита разошлась, и часть его просела внутрь, образовав три небольшие, но вполне четкие ступени.
Но больше всего наблюдавших поразило не это.
Одновременно со ступенями, словно сотканная из отливающих серебром линий, над пьедесталом проявлялась прямая лестница, ведущая вертикально вверх.
Посмотрев на вершину пятой башни, ребята увидели, что навстречу ей от края площадки отделяется и быстро обретает форму призрачный мост.
— Я, конечно, чего угодно ожидал сейчас, — наконец, подал голос Малфой, — но стремянка…
Вертикально взмывающая вверх лестница, окруженная расходящимися невесомыми кольцами бледно-серебристого света, и впрямь напоминала скорее обычную маггловскую стремянку.
— Похоже, создатели форта с юмором подошли к строительству… - пробормотал Рон.
— Нет времени! — воскликнула Гермиона. — Отсчет наверняка начался, и если так, то у нас меньше десяти минут!
Осознав верность ее слов, ребята рванули к лестнице. Первым по ступеням на пьедестал взобрался Поттер и ухватился за светящуюся перекладину. Линия коротко вспыхнула, искрясь вокруг его руки. Секунду привыкая к щекочущему покалыванию, Гарри обхватил перекладину поудобнее и, подтянувшись, начал стремительно взбираться наверх.
Рон и Полумна пошли следом. Лестница, несмотря на свою видимую прочность, оказалась под стать веревочной и сильно раскачивалась на ветру. Ухватить ее стоящим внизу было все сложнее.
В какой-то момент все еще стоявшие внизу Драко и Гермиона ахнули: перекладина выскользнула из рук Полумны, и она съехала вниз.
Однако то ли ветер удачно качнул веревку, то ли природная цепкость помогла ей быстро прийти в себя, но Лавгуд смогла уцепиться за край лестницы и больше его не выпускала.
Следующим на подъем пошел Драко. Перед этим он галантно предложил вперед пойти Гермионе, но та наотрез отказалась. Что-то держало ее внизу, и она, периодически посматривая на взбиравшихся, лихорадочно озиралась, пытаясь найти источник смутной тревоги.
Источник вскоре неспешной походкой подошел к лестнице. Себастьян. Едва завидев его, Гермиона поняла, что ждала именно этого.
Время стремительно истекало, но Уизли медлила. Бегло посмотрев вверх, она обернулась к Себастьяну и, не зная, что сказать, сделала приглашающий жест рукой. Смотритель отрицательно кивнул и молча указал на лестницу. Сама не зная, почему, Гермиона последовала указанию, продолжая, однако, оглядываться. Тяжелый внимательный взгляд, которым провожал ее Себастьян, не давал покоя. Так смотрят люди, знающие больше, чем могли бы и желали бы сообщить.
Уже поднимаясь к мосту, Гермиона вдруг ощутила острую горечь: почему он не идет с ними, зачем остается? Держась одной рукой за перекладину, девушка вновь оглянулась. Себастьян продолжал смотреть. Она — растерянно, он — спокойно. Глаза в глаза. Если раньше Гермиона считала смотрителя равнодушным, сейчас он таковым не был.
Эти глаза не давали ответов — они прощались, раз и навсегда. Не желая сдаваться, Гермиона позвала снова, протянув смотрителю руку. Себастьян задержал взгляд на раскрытой ладони и вторично коротко качнул головой.
Гермиона опустила голову.
— Но почему? — В голосе дрогнула мольба.
— Ступайте, мадам, — твердо оборвал Себастьян. — Форт не разбрасывается приглашениями.
Гермиона тихо вздохнула и быстро поднялась по ступеням.

Они вышли на площадку и в нерешительности остановились. Призрачный мост слабо серебрился позади них.
Панси, которую каждый, кто ступал с моста на твердый камень, крепко обнимал, похлопывал по плечу и расспрашивал о ее злоключениях, только таинственно отмалчивалась. Она решила, что потом все им расскажет, умолчав лишь о некоторых деталях, слишком личных для нее самой.
Гораздо скорее, чем слушать ее рассказ, им предстояло выяснить, что же представляет собой портал. Поднявшись по лестнице и пройдя по мосту, ребята увидели то же, что видела до того Панси — груды наставленного друг на дружку древнего хлама, и совершенно не представляли, как должен выглядеть портал. Себастьян никаких комментариев на этот счет не дал, а спускаться по отвесной раскачивающейся лестнице вниз никто не рискнул бы.
Гермиона вслух размышляла, что, учитывая специфические пристрастия строителей форта, могло бы быть искомым артефактом, остальные слушали ее краем уха: они искали, судорожно перебирая руками что попало.
В какой-то момент Гермиона одернула их: портал — не игрушка, он срабатывает единожды. И если они не хотят остаться здесь навечно, стоит хорошенько все обдумать. Носиться же от вещи к вещи, одновременно цепляя ее дюжиной рук, не имело никакого смысла.
Панси не слушала Гермиону; она думала о символах, изображенных на двери внизу. Интуиция подсказывала ей, что нужно искать один из них, но какой именно, пока оставалось загадкой.
Песочные часы были на том же самом месте; свеча обнаружилась чуть дальше, скромно ютясь на краю инкрустированной янтарем шкатулки. Кубка пока видно не было, и его видимое отсутствие вызывало у Панси подозрение, что именно его-то и нужно искать.
Сообщив стоявшим рядом Поттеру и Драко о том, что, на ее взгляд, стоит, прежде всего, обращать внимание на вещи, хотя бы отдаленно напоминающие кубок, Панси медленно пошла по площадке. Время истекало, однако она не торопилась: Панси чувствовала, что близка к истине. Привалившись к стене, изнемогавший от жары Рон протянул руку к чему-то, что цепкий взгляд Панси успел заметить еще раньше.
— Не смей! — выкрикнула она, и прежде, чем Рон опомнился, подскочила к нему и отвела его руку. — Вот то, что нам нужно!
На ее крик пришли остальные. Все собравшиеся во все глаза смотрели на то, на что с таким нетерпением показывала Панси: маленькую нефритовую чашу на тонкой ножке с чем-то тускло поблескивавшем на дне.
— Подожди-ка, — Гермиона подошла ближе и пригляделась. — Откуда в форте Феликс Фелицис?
Мозг Панси лихорадочно анализировал информацию.
— Точно! — воскликнула она. — «И лишь удача вам поможет!» Помните? Феликс — жидкая удача! Это ответ! Кубок — портал!
Теперь на чашу смотрели во все глаза, рассматривая это небольшой, тонкой работы спасительное изделие. Решившись, они сгрудились вокруг нее.
— На счет три, — собравшись с духом, проговорила Панси. — Раз, два…
На «три» шесть рук, вытянув указательные пальцы, разом коснулись обода чаши. Сверкнула ослепительная вспышка, пространство распороло надвое и неведомая сила, скрутив, увлекла их за собой.
На площадку накатила тишина; только ветер играл выцветшими занавесями на вырезанной искусным мастером сцене одного из артефактов и беспокойные волны мягко шумели у темных, безмолвных стен.


Глава 8. Королевский гамбит

Призрачная лестница медленно таяла в воздухе, подсвечиваемая янтарными бликами заходящего солнца. В конце концов, она последний раз сверкнула позолотой на перекладинах и исчезла, осыпавшись горсткой мерцающей пыли. Отряхнув часть ее со своего сюртука, Себастьян подошел на пару шагов ближе к башне и пристально вгляделся в темные провалы бойниц, где еще недавно сиял активированный портал. Тень в черной мантии возникла рядом.
— Ну, вот и все?
— Да, сэр. — Себастьян кивнул, все еще глядя вверх на окна центральной башни.
— Что ж, это было забавно. — Тень медленно подплыла ближе к постаменту с печатями и провела рукой над слабо мерцавшей пентаграммой. Таблички и прожилки между ними тихо погасли.
— Мне понравились их попытки разгадать секрет форта. Особенно любопытно было следить за магглорожденной девчонкой. Она неплохо постаралась.
— Неплохо, — эхом повторил Себастьян, последний раз взглянув наверх башни. — Но она все равно осталась бесконечно далека от правильных ответов.
Тень хрипло захохотала.
— От правильных ответов остался бесконечно далек даже Альбус Дамблдор, хотя ему сам Мерлин велел понять, что к чему. — В мгновение ока тень, стоявшая почти в трех ярдах от смотрителя, материализовалась прямо перед лицом Себастьяна. — Никто и никогда не разгадает тайну Мертенгарда, пока я сам не решу открыть ее. Никто.
— Разумеется, сэр.
Тень выдержала испытующую паузу и проскользнула за спину Себастьяну, направляясь к центральной башне.
— Крепость должна быть восстановлена.
— Да, сэр.
— Балкон в западном крыле можешь не трогать: я сам им займусь.
— Как пожелаете.
Тень замерла прямо перед стенами башни и обернулась на сквиба:
— Ты сегодня подозрительно сговорчив, Себастьян.
Смотритель усмехнулся.
— Не вижу смысла перечить, сэр.
— О, да, воистину бессмысленное занятие, — тень мрачно хохотнула. — Я буду у себя. И все-таки мне очень понравились наши гости…
С этими словами тень просочилась сквозь каменную кладку и исчезла. Проводив ее равнодушным взглядом, Себастьян подошел к столу с пентаграммой и одну за другой вынул печати из соответствующих секторов. Сделав это, он на минуту замер в задумчивости, перебирая таблички, словно игральные фишки. Нагревшийся в лучах солнца металл отдавался в ладони приятным теплом.
Какая фантастическая глупость: искренне полагать, что твою свободу и жизнь могут спасти пять жалких побрякушек. От дверей Мертенгарда в действительности есть только один ключ — благосклонность хозяина цитадели.
Геллерта Грин-де-Вальда.

***
Себастьян родился в Марселе ровно в тот год, когда Грин-де-Вальд потерпел поражение на дуэли с Альбусом Дамблдором, и история магического мира прошла, по словам Элфиаса Дожа, поворотную точку. Возможно, для мира в целом эта точка и была поворотной, но для таких людей, как Себастьян, в магическом обществе едва ли что-то изменилось. Сквибы продолжали считаться позором чистокровных семей, и почти все двери в их жизни оставались надежно закрытыми.
Себастьян, однако, несмотря ни на что получил впечатляющее образование: с детства влюбленный в книги, он извлек все, что смог, из доступных ему библиотек и к семнадцати годам по своей эрудиции едва ли уступал выпускникам Шармбатонской академии. Особенно привлекательными для юного сквиба оказались зелья. За годы мучительных попыток он даже освоил некоторые из них и в совершенстве овладел заготовкой сложных ингредиентов.
Впрочем, была в жизни Себастьяна еще одна, застилающая разум страсть — море. С самого детства оно манило его, звало и искушало, и, в конце концов, Себастьян поддался. В девятнадцать лет он поступил членом экипажа на торговые суда, перевозившие редкие, а порой и запрещенные компоненты для зелий, и уже к двадцати трем годам стал одним из самых известных контрабандистов магической Франции.
Тогда-то судьба и столкнула Себастьяна с его личным проклятьем — чистокровной безумицей по имени Беллатриса Блэк.
Несмотря на победу Дамблдора и подъем светлых сил, многие именитые семейства Британии по-прежнему блюли традиции Темной магии. Малфои, Буллстроуды, Кэрроу, Яксли, Нотты — все эти громкие чистокровные фамилии входили не только в список "Священных двадцати восьми", но и в число постоянных заказчиков Себастьяна. Не обошлось и без Блэков. Впервые в знаменитом доме сквиб оказался в апреле 1969 года по рекомендации Абрахаса Малфоя — своего самого состоятельного и своенравного клиента. Себастьян до сих пор помнит тот момент, когда он впервые увидел Беллатрикс: всклоченная, возбужденная, она бладжером влетела в гостиную прямо посреди их разговора с Сигнусом, высказала отцу, что не желает являться на вечер к Крэббам, будь они хоть четырежды родственниками, и стремительно вышла вон, не дав родителю опомниться. Воплощение всего, что Себастьян ненавидел в людях — гордыни, заносчивости, агрессии, несдержанности, — Белла, тем не менее, была настолько естественна и прекрасна, что сердце сквиба екнуло. С тех пор он брал для Блэков сколь угодно сложные заказы и являлся к ним в дом так часто, как только мог. Разумеется, не все проходило гладко: иногда приходилось встречаться и за пределами роскошных поместий, и в подвалах, и у порогов черных ходов...
И все же иногда ему доводилось видеть Беллу.
Однако не прошло и двух лет, как визиты в знаменитый дом пришлось прекратить. Это было просто неудачное совпадение: один и тот же редчайший ингредиент заказали почти одновременно Блэки и Малфои, но Малфои оказались быстрее. Блэкам Себастьян был вынужден отказать.
Отголоски того разговора до сих пор иногда звучали в памяти:
— Мсье Блэк, этого ингредиента нет в наличии.
— Лжешь! Позавчера ты доставил его Абрахасу Малфою. Что скажешь, щенок?
— Что милорд опередил Вас. Повторюсь, ингредиента больше нет в наличии.
— Ах, так? Ты мне заплатишь… Круцио!
Это была адская боль. Казалось, что ломаются кости и рвутся все мышцы и жилы. Однако Она была в гостиной. И Себастьян молчал. Зубы едва не стерлись в крошку, пальцы продавили ладони до синяков, но кроме едва слышного шипения он не издал не единого звука.
Пытка вскоре закончилась. На полусогнутых ногах, сгорбленный, Себастьян кое-как вышел вон. Взглянуть на Бэллу, даже искоса, не было сил. Она презирала его — в этом не могло быть ни малейших сомнений.
Больше в их доме он не появлялся.

***
Очнувшись от размышлений, Себастьян достал из кармана сюртука маленькую деревянную шкатулку и ровной цилиндрической стопкой уложил в нее все печати. Раздался тихий щелчок — крышка шкатулки захлопнулась сама собой. Смотритель убрал коробочку обратно в карман и направился к подножиям лестниц, чтобы вернуть площадке исходный вид. Поворачивая голову химеры и наблюдая, как уходит под землю пьедестал, Себастьян вновь бегло скосил взгляд на центральную башню. Именно там, в подвалах этой башни, сейчас блуждает мрачная тень в черной мантии — хозяин форта, Геллерт Грин-де-Вальд.
Кто бы и что ни говорил, но величайшим магом своего времени был отнюдь не Альбус Дамблдор.
Всему магическому сообществу известно, что в 1945 году Альбус Дамблдор одолел Геллерта Грин-де-Вальда в ходе магической дуэли, после чего поверженный Грин-де-Вальд был заточен в стенах Нурменгарда. Однако только самому Дамблдору было известно, что в ходе этой дуэли он отвоевал у прежнего друга Старшую палочку — один из Даров Смерти, которыми был так одержим Геллерт. И, вопреки ожиданиям Альбуса, Грин-де-Вальд даже не попытался вернуть палочку обратно. Более того, он не кинулся на поиски остальных Даров, а добровольно закрылся в Нурменгарде, отказавшись от любых вариантов борьбы. Это было настолько не похоже на Геллерта, что Дамблдор заподозрил неладное. Грин-де-Вальд потратил годы и убил десятки людей ради охоты на Дары — так что же заставило его столь быстро и легко смириться с потерей? Не пытается ли он усыпить всеобщую бдительность?
На протяжении двадцати с лишним лет директор Хогвартса пристально следил за заточенным в тюрьме Грин-де-Вальдом и ждал подвоха. Однако ничего не происходило. Ради собственного спокойствия Дамблдор собрал за стенами школы все три Дара Смерти и даже пришел в Нурменгард поговорить с Геллертом, но вместо ответов услышал только злой хохот.
— Альбус, ты старый дурак. Я больше не играю в эти игры. Уходи. В моей камере тебе искать нечего.
Если бы Грин-де-Вальд ограничился простым: «Уходи», — Альбус ушел бы и навсегда оставил поиски. Но косвенное указание на то, что он не там ищет, заставило директора перевернуть Нурменгард от основания до верхушки. И, как и предрекал Геллерт, не найти ничего, кроме символики Даров Смерти. Что ж, Нурменгард был не единственным знаковым для Грин-де-Вальда местом…
Дамблдор поднял свои связи и целый месяц прожил в Дурмштранге. И вновь не нашел ничего, кроме указаний на Дары Смерти. Но Грин-де-Вальда не интересовали Дары! Будь Альбус проклят, если Геллерт не наплевал на эти артефакты с высокой башни. Иначе почему он так спокоен? Геллерт никогда не отступал просто так… Он фанатик, одержимый гений, и единственный способ выбить из его головы сумасшедшую идею — это предложить ему другую, еще более сумасшедшую. Неужели Грин-де-Вальд нашел альтернативу Дарам?
Дамблдор уже почти отчаялся выйти из тупика собственных размышлений, когда в магическом мире грянула первая война с Пожирателями смерти. Альбус был уверен, что Грин-де-Вальд и Волдеморт так или иначе попытаются выйти друг на друга, чтобы предложить коалицию, но он ошибся. Вместо этого прихвостни Реддла напали на Мертенгард. Что произошло во время того сражения, для старого волшебника так и осталось тайной, но это событие открыло ему существование форта — и Альбус поспешил туда…
Дамблдор четырежды возвращался в Мертенгард. Вряд ли директор сам знал, что именно искал в форте, но это место раз за разом манило его, словно огромный магнит, искушая смутным предчувствием тайны. Как будто нечто простое и гениальное находилось под самым его крючковатым стариковским носом, но близорукие глаза никак не могли разглядеть этого.
У Альбуса было все, чтобы сложить картинку. Но он не смог этого сделать, потому что всегда стремился подойти поближе и поковыряться в деталях, тогда как в действительности надо было отойти как можно дальше. Большое видится на расстоянии. Всего лишь вопрос масштаба, однако как надежно парализует воображение… Грин-де-Вальд прекрасно понимал это. Поэтому и потратил почти десять лет на создание Мертенгарда — самого большого в истории магии крестража.

***
Центральная площадка приобрела прежний пустынный вид. Так же, как и всегда, скрипел под ногами редкий влажноватый песок, один за другим медленно зажигались волшебные факелы, возвещая о наступлении вечера, хищно скалились каменные химеры. Ничто не напоминало о том, что всего несколько минут назад форт покинули люди.
Смотритель бегло оглядел площадку и направился к северной башне. Никому, даже каменным изваяниям Мертенгарда Себастьян не признался бы, что сочувствует компании Поттера. Но он сочувствовал, ведь сам оказался здесь так же, как и эти шестеро молодых людей: корабль попал в шторм, спасательную шлюпку отнесло в неизвестном направлении и выбросило на скалы. Все, что было, разбилось в щепки. Кроме Себастьяна никто не выжил, да и сам сквиб долго пребывал на грани жизни и смерти. А когда пришел в себя, обнаружил себя пленником крепости.
Сказать по правде, Себастьян никогда толком не понимал, как сложилось, что великий Грин-де-Вальд предложил ему должность смотрителя своей фантастической тюрьмы. Возможно, выбор пал на него потому, что Себастьян был лишен магии. Возможно, потому, что никогда не дорожил самим собой. А может, просто потому, что он оказался единственным в тот момент претендентом на место. Так или иначе, Геллерт Грин-де-Вальд сделал своему пленнику предложение, от которого трудно было отказаться.
Если и существовала в мире для сквиба лучшая участь, чем та, которую обеспечил ему Грин-де-Вальд, то Себастьян едва ли мог ее себе представить. Лишенный волшебных сил оборванец из нищей чистокровной семьи, Себастьян обрел в Мертенгарде то, чего, наверное, никогда не обрел бы за его пределами. И дело даже не в собственном кабинете со стеллажами редчайших книг, не в слугах и не в отсутствии необходимости думать о деньгах и пропитании. Вместе с должностью смотрителя тюрьмы Себастьяну достался артефакт, не имеющий аналогов в магическом мире. Безыскусное колечко – темное серебро, испещренное узором из рун, и белый полупрозрачный камень в центре…
Себастьян прокрутил перстень на среднем пальце правой руки и, усмехнувшись, поднял взгляд на верхний ярус форта. О, он до сих пор живо помнил тот ужас, который пронзил его, когда он впервые надел кольцо. Часть форта вмиг превратилась в туман, грозясь растаять: балконы, лестницы, статуи казались сотканными из густого белого дыма и медленно рассеивались, если Себастьян пытался посмотреть на них слишком пристально. Однако это рассеивание было не более чем обманом зрения — равно как и сами балконы и изваяния. Мертенгард дышал иллюзиями, и Себастьян обрел возможность их видеть. Камень в кольце не был ювелирным: его подняли со дна источника, имя которому — Гибель воров. Старый гоблин, чей призрак слоняется сейчас по подвалам крепости, принес перстень в форт. И Себастьян обрел силу видеть вещи такими, какие они есть — насквозь, невзирая на любые заклятья и чары. Разве мог сквиб, униженный магией, желать большего?
Ах, если бы юная мадам Уизли могла позаимствовать колечко хоть на минуту… Тогда она могла бы триумфально пройти прямиком к постаменту с печатью, забрать ее и тут же отправиться смотреть сладкие сны. Весь зал был иллюзией. От зеркала и кольев в полу до моста и призраков. Но чем еще испытывать блестящий разум, как не заблуждениями? Чем терзать завистника, как не критикой? Кстати, вопреки сомнениям мадам, Себастьян действительно был с ней почти до конца. И даже те шаги, которые девушка слышала за своей спиной, были реальны. Смотритель просто проследовал к потайной двери и вышел из зала, оставив пленницу наедине с зеркалом и ее грехами. Там уже не на что было смотреть. Мадам прекрасно справилась. Но все же ее испуг был так маняще прекрасен…
И как прекрасно было ее лицо в бледном утреннем свете, умоляющее об ответах и объяснениях! Это вызывало почти упоение — запутывать блестящий ум и видеть отчаянную панику в доверчивых чистых глазах. Никогда еще Себастьян не был так близок к пониманию своего хозяина. Да, Грин-де-Вальд выбрал для Гермионы восхитительную иллюзию. Впрочем, на вкус Себастьяна самой потрясающей иллюзией всегда был и остается сам хозяин крепости. Все, кому доводилось хоть раз видеть Грин-де-Вальда в Мертенгарде, видели перед собой красивого зрелого мужчину с острым взглядом голубых глаз. Таким он был, когда закончил строительство форта, таким заточил себя в собственной памяти. Но с тех пор, как Себастьяну досталось кольцо, смотритель видит лишь угольно-черную тень, укрытую подобием мантии — таким же дымчатым, как и сам фантом. Именно им по своей сути и является осколок этой гениальной, но темной души.
***
Есть дни, которые впечатываются в память, как клеймо. Позорное и безобразное, уродующее душу и не смываемое ни стыдом, ни временем. 11 сентября 1975 года было одним из таких.
Себастьян помнил этот день почти поминутно. С того самого момента, когда в его кабинете внезапно возникла тень Грин-де-Вальда и, загадочно перебирая странные четки, низким, пугающе тихим голосом сообщила:
— У нас сегодня будут гости, Себастьян. Уже совсем скоро. Оденься понаряднее к их прибытию. И не высовывайся из своего кабинета, пока я тебе не скажу.
С этими словами тень исчезла. Из окон кабинета смотритель видел, как она переместилась к подножию башен и один за другим обошла часовых, после чего проплыла вдоль камер заключенных, потрясывая четками, и скрылась в тени ближайшей арки. Почти на полтора часа форт погрузился в мертвую тишину. Пустая центральная площадка слабо блестела лужицами воды на мокрых плитах, не тревожимая ничьими шагами. Не завывал даже ветер, только движение солнца над фортом свидетельствовало, что время все еще продолжало ход.
Тишину взорвал дикий крик чаек. Несколько из них метнулись в центр форта, словно ища укрытие, но, не пролетев и ста метров, рухнули обугленными головешками. Над башнями вились, изрыгая фонтаны огня, четыре венгерских хвостороги. Началось вторжение Пожирателей Смерти.
***
Мертенгард превратился в ад. Драконы поливали огнем все, до чего могли дотянуться. Размахивая своими гигантскими хвостами, они крошили стены в пыль, выбивая из арок и лестниц целые глыбы обожженного камня. Несколько балконов оказались слизаны всего одним ударом. Подъем в западную башню, где проходила свое испытание мисс Лавгуд, до сих пор зияет огромной пробоиной.
Сами Пожиратели в погроме почти не участвовали: кружа над площадкой стайкой воронья, они лишь дожидались, когда внизу не окажется никого, кто захотел бы сопротивляться.
Послышался резкий высокий свист, и один из драконов внезапно завис в воздухе. Маленькая черная фигурка подлетела к нему и, спрыгнув с метлы, седлала шею. Шумно рыкнув, дракон взмахнул крыльями и спланировал вниз на площадку. По дымящемуся форту прокатился дикий маниакальный хохот. Себастьян почувствовал себя так, будто ему переломили позвоночник. Белла. Захватом Мертенгарда руководила Беллатрикс Лестрейндж.
— Какая прелесть! Мои птички отлично справились, — Белла потрепала хвосторогу по чешуйчатой шее. — Давайте, мальчики, спускайтесь, нечего прохлаждаться. Лорд не любит ждать.
Большинство Пожирателей спикировали вниз. Трое остались рядом с Беллой, остальные кинули им свои метлы и направились осматривать форт. В общей сложности на обход форта у них не ушло и часа. Часовых выволокли одного за другим: кого с переломанными руками, кого с разбитыми в кровь лицами. Несколько минут их допрашивали, периодически избивая то в пах, то в живот и ребра, пытаясь выудить ключи к камерам пленников. Драконы, чующие запах крови, рычали, как цепные псы, и только позывной свист Беллы удерживал их на местах. Первым сдался Снивли — молодой худосочный парнишка, охранявший западное крыло. Мальсибер забрал у него ключи, потрепал по плечу — и одним резким движением свернул ему шею. Та же участь постигла и остальных. Из окна своего кабинета Себастьян видел, как оседают на каменные плиты их тела и как срываются с мест голодные хвостороги.
— Кто бы мог подумать, что это будет так просто! — Беллатрикс кривлялась и едва не хлопала в ладоши от удовольствия. – И как ни один из этих «выдающихся» волшебников до сих пор не сбежал отсюда? Ах, да, у них же не было драконов! Шевелитесь, придурки, — Белла обернулась к Эйвери и Яксли, — мы должны управиться до того, как сядет солнце.
Светило тем временем медленно опускалось в волны Северного моря, озаряя небо кровавым закатом. Пожиратели вытаскивали узников из камер, выволакивали их ослабевшие тела к центру форта и сажали на спины хвосторог. Прошло от силы полчаса, как все камеры оказались пусты. Первый дракон с пленниками взмыл в воздух. До рези в глазах всматриваясь в окно, Себастьян следил за взмахами гигантских жилистых крыльев и почти не дышал. Его душу будто высасывало сквозь огромную дыру: сердце глухо билось в мертвой пустоте, заходясь ужасом, но приказ тени заставлял стоять на месте и ждать. В висках стучал только один вопрос: как Грин-де-Вальд допустил это безумие? Почему не вышел защищать форт?
Ответ Себастьян получил почти мгновенно: очередной взмах крыльев — и дракон с оглушительным ревом ударился в купол охранного барьера, простреленный насквозь разрядами магии. Хилые тела беглецов скатились со спины, словно бусины. Разъяренный монстр взвыл и исторг столб пламени. К ужасу всех, кто наблюдал эту сцену, огонь, достигнув стен барьера, отразился от них, как от зеркала. Дракон взвыл и попытался увернуться от собственного пламени, но вновь врезался в заслон. Магия, похожая на удар молнии, пронзила животное насквозь. Издав дикий рев, дракон рухнул вниз. Пораженная страхом и гневом, Белла с остервенением замахала палочкой, поочередно выкрикивая в небо Confringo и Expulso. Но с палочки, разумеется, не срывалось ни искры. Выходя из себя от бессилия и бешенства, Лестрейндж попыталась призвать Адское пламя. Пожиратели в ужасе отшатнулись, но заклинание, как и все предыдущие, оказалось блокировано магией форта. Они были в ловушке.
В кабинете смотрителя возникла тень.
— Ну, что ж, время пришло. Твой выход, Себастьян.
— Вы позволили им убить часовых, — бесцветным голосом произнес смотритель, не отрывая взгляд от фигуры Беллатрисы, бесновавшейся среди груды камней с искаженным в гневе лицом.
— Тебя они не убьют, можешь не беспокоиться.
— Мне безразлична моя жизнь.
— Она небезразлична мне. Тебя они не тронут.
— Тогда почему Вы позволили убить остальных?
— В шахматах это называется гамбит: пожертвовать малым ради развития партии. Видишь ли, прежде чем убивать часовых, надо сначала узнать, как отсюда выйти. А наши гости проявили забавную неосмотрительность.
— Забавную?! — смотритель в ярости обернулся к тени, указывая правой рукой на окно. — По-вашему, это игрушки?!
— Именно.
Себастьян замер, словно оглушенный.
— А Вам не кажется жестоким играть за счет жизней тех, кто Вам предан?
— Я разве когда-нибудь отличался снисходительностью? Посмотри на этот форт, Себастьян: это тюрьма, а не трактир или госпиталь. И, будь любезен, не путай слово «служить» со словом «преданность». В этом форте мне предан только ты. Так что иди и не задавай пока лишних вопросов. Мы все обсудим позже.
Тень подплыла к стеллажу с книгами и вдруг обернулась:
— Ах, да, я кое-что забыл. — На столе материализовалась маленькая деревянная шкатулка прямоугольной формы. — Удачи, Себастьян.
И Грин-де-Вальд исчез, растворившись среди фолиантов. Проводив тень полным ненависти взглядом, Себастьян подошел к своему столу и открыл шкатулку. Внутри лежали все пять печатей от форта.
***
Он тоже оказался втянут в игру. Себастьян глубоко вдохнул и вновь подошел к окну. Беллатрикс впилась ногтями в горло одного из Пожирателей и что-то в ярости шипела, угрожая тому острием палочки. Что за ход Грин-де-Вальд предлагает сделать, к чему эти уверения в защите, зачем таблички? Себастьян все равно не может ни снять барьер, ни открыть портал. Максимум, на что годятся эти железки, — просто жалкий шантаж. «Постойте… А что, если…», — смотритель сложил таблички в карман и, выскочив из кабинета, быстрым шагом поспешил вниз.
Мертенгард пах гарью и серой, в воздухе клубилась взвесь из серой каменной крошки, пепла и дыма. Гулко стуча каблуками по каменным плитам, Себастьян вышел из-под сводов северной башни и направился к центру форта. Шестеро Пожирателей мгновенно обернулись, заметив движение. Беллатрикс опустила палочку. Драконы позади нее хрипло рыкнули и расправили крылья.
Время, казалось, замедлило ход. Пока Себастьян шел к Пожирателям, все замерло и затихло. Почти никто из нападавших не шевелился: все выжидали и только напряженно смотрели на приближающуюся фигуру — хищники, оскалившие клыки. Себастьян ощущал себя так, будто кровь внутри него вдруг загустела и почернела, как деготь: тело наливалось вязкой тяжестью, дышать с каждым шагом становилось все труднее. Игра без права на ошибку… Себастьян не раз играл в такие, но почему-то теперь все было особенно тревожно. Как будто на этот раз он рисковал чем-то большим, чем деньги и жизнь. Смотритель сжал губы, прокусывая нижнюю насквозь. Знакомый солоноватый привкус, отдающий железом, растекся по языку. Неприятный, но успокоительно естественный и человеческий. Сейчас его ход — и прежде чем его фигуру сметут с доски, Себастьян сыграет свою часть партии.
— Добрый вечер, господа, — голос смотрителя рокотом прокатился по площадке. Самое неуместное начало разговора из всех возможных. Но в голову отчего-то не пришло ничего иного.
— Кто ты такой?
— Я надзиратель тюрьмы.
В толпе Пожирателей прокатился смешок:
— Тебя-то нам и не хватало.
Один из Упивающихся, что все еще держался в воздухе, спикировал вниз за спиной у Себастьяна и одним точным ударом заставил смотрителя упасть на колени.
— Прежде, чем вы убьете меня, ответьте себе на один вопрос: вы знаете, как выйти из форта?
— Оставьте его! Погодите-ка… Неужели? — Белла, балансируя на груде камней, спустилась вниз и опасным хищным прищуром, так характерным ей, впилась в смотрителя. — Какой потрясающий сюрприз. А я думала, ты умер… Себастьян.
Сквиб замер, ощущая, как раскаленная лава взметнулась в легких: Белла помнила его. Это было просто невозможно.
— Как видите, все еще жив, мадам.
— Это ненадолго, — раздалось откуда-то слева. Белла раздраженно шикнула.
— Себастьян… Ты ведь знаешь, как выбраться отсюда, правда?
— Да, разумеется.
— И?
— Через охраняемый портал.
— И ты знаешь, как открыть его?
— Допустим.
— Хватит кривляться, мерзкая крыса! — Мальсибер не выдержал и рявкнул во всю мощь собственной глотки. На Себастьяна это, впрочем, не произвело впечатления. — Знаешь или нет?!
— Знаю.
— И мы ведь можем… договориться? — Белла улыбнулась, растягивая губы в хищной гримасе, и сделала шаг навстречу, провоцирующим взглядом впиваясь в лицо смотрителя.
— Возможно.
— Великолепно! И чего же ты хочешь за эту услугу? — Лестрейндж подошла вплотную.
— Вас, мадам.
На секунду Белла оторопело замерла, а мгновение спустя воздух рассек свист звонкой пощечины.
— Как ты смеешь…
Себастьян отер щеку ладонью левой руки и вновь ровным взглядом посмотрел Беллатрикс в глаза. За годы контрабандистских рейдов отстукивающий чечетку пульс научился никак себя не проявлять.
— Не думаю, что Вы в том положении, чтобы торговаться, мадам.
— А что ты думаешь насчет того, что тебя разберут по кишкам и косточкам, а?
— Что Вам это никак не поможет. Я умею молчать.
Белла внезапно отшатнулась и на некоторое время замолчала. В глазах ее замелькали тени каких-то лихорадочных мыслей, смешанных с чем-то, что ускользало от понимания Себастьяна, однако после мучительной тишины она произнесла:
— Я согласна.
Пожиратели в недоумении перевели на Беллатрикс взгляды.
— Прекрасно. Тогда жду Вас в этой башне, — Себастьян жестом указал на северную вышку, — кабинет на последнем этаже, дверь с металлическим молотком в виде химеры. Как только взойдет луна.
Белла молча кивнула. Себастьян выдержал короткую паузу и откланялся.
— До встречи, мадам.
Двое Пожирателей дернулись его задержать, но Белла жестом остановила их, и смотритель беспрепятственно скрылся в той же башне, откуда вышел некоторое время назад. Но Себастьян направился не к себе: как только густая тень скрыла его фигуру, сквиб опрометью бросился по тайным ходам в центральную башню. Ведь настоящий ключ от дверей Мертенгарда всегда находился в одном и том же месте — в руках Геллерта Грин-де-Вальда.
***
Форт Мертенгард — нечто большее, чем просто магическая тюрьма. Эта крепость — вместилище души своего создателя, хранящее его силу, разум и память. По эту сторону магического барьера силы не равны априорно: любой попавший сюда становится больше, чем узником — он медленно, но верно превращается в безвольную куклу, пешку, коротающую вечность в огромной коробке. Внутри стен Мертенгарда Грин-де-Вальду подконтрольно все: каждая тень, каждый камень и шорох. Из форта невозможно сбежать — его можно только покинуть: с личного дозволения создателя, и никак иначе. Все ловушки с печатями, символами и кругами единств — не более, чем хитроумная игра. До тех пор, пока Грин-де-Вальду интересно играть, ты его пленник — такова магия крестражей, просто никому до сих пор не удавалось создать столь огромный. И потому не имеет значения, что Себастьян обещал Беллатрисе — если ему не удастся договориться с хозяином цитадели, все пленники останутся в форте.
До комнаты с алтарем оставались считанные метры. Себастьян почти бежал по коридору, поднимая в воздух клубы меловой пыли и мысленно умоляя Грин-де-Вальда о снисхождении. Он даже не зажег факел: просто бежал, как подсказывала память, в темноте, почти не разбирая поворотов и стен. Откровенно говоря, ему нечем было убедить хозяина форта поддержать шальную игру. Поэтому единственным, на что оставалось рассчитывать, было чудо. Но этот день был за пределами законов здравого смысла.
Как только смотритель пересек порог комнаты, по стенам прокатился громовой хохот. Тень отделилась от одной из колонн и проплыла в центр к алтарю.
— Браво, Себастьян! А я уже почти испугался, что ты безупречен. Значит, женщина?
В зияющей черноте, скрытой под капюшоном, нельзя было различить ни губ, ни глаз, но Себастьян мог бы поклясться, что Грин-де-Вальд скалился триумфальной улыбкой. Смотритель опустил взгляд; пальцы машинально потянулись ослабить галстук.
— Однако как ловко ты обставил собственную слабость... Интересно, эта неистовая миледи понимает, насколько мастерски ее развели на прелюбодеяние? Впрочем, нет, конечно. Ты прекрасный мошенник, Себастьян. Тень выдержала небольшую паузу. — Вот только тебе не кажется, что ты… продешевил? Как сказал кто-то мудрый, ночь с женщиной — это, конечно, вся ночь, но далеко не вся женщина.
— Мне не приходится торговаться.
Тень хохотнула.
— Пожалуй, что так. Кстати, о торгах. Ты заключил прекрасную сделку, но мы оба знаем, что ради свободы ферзя придется пожертвовать какой-то фигурой. Чем ты готов заплатить за наших гостей?
Повисла долгая мучительная тишина. Судорожно подбирая слова, Себастьян молчал, стеклянным взглядом смотря по сторонам и покручивая пальцами левой руки свой магический перстень.
— Боюсь мне нечего предложить вам, сэр… Кроме собственной жизни.
Тень взорвалась хохотом:
— Я склонен полагать, что ты ошибаешься.
Смотритель в недоумении поднял глаза.
— Свобода, Себастьян.
— Свобода?
— Да, — голос тени опустился до свистящего шепота. — Пожизненное управление Мертенгардом. Тот же кабинет, те же права и привилегии. Навсегда.
— До тех пор, пока я жив?
— Да.
— Что с этого Вам?
— Спокойствие. Ты — мой лучший помощник, Себастьян. Мои руки и моя опора.
— Я согласен.
— Прекрасно, — тень порывисто развернулась. На алтаре внезапно зажглись свечи. — Подойди сюда.
Пожираемый острой тревогой сквиб шагнул в центр, внутрь круга, являющегося частью знака Даров.
— Дай мне руку.
Себастьян протянул ладонь, и в следующую же секунду ощутил леденящий холод, расползающийся по всему телу. Тень сжала его кисть в своей призрачной руке и что-то едва слышно зашипела в глухой тишине комнаты. Смотритель не понял, сколько времени прошло, но все внезапно закончилось. Холод в теле отступил так же резко, как и появился.
— Что ж, наша сделка закреплена, — тень прошла сквозь алтарь, погасив свечи. — Ты можешь вернуться к нашим гостям.
— Вы отпустите их?
— Да.
— И вы отпустите всех заключенных?
— Мне нет до них дела.
— Простите?
— Они безумны, Себастьян. Я свел их с ума. Эти люди не смогут вспомнить ни одного заклинания, не то, что сотворить колдовство. Более того, я сомневаюсь, что они помнят, как их зовут, хоть и выглядят вменяемо. Прекрасный сюрприз для господ на площадке, верно?
— О, да… — через силу процедил Себастьян, чувствуя, как сжимаются внутренности. Белла будет в ярости, когда поймет, как жестоко ее обманули. Но Себастьян уже не сможет ни на что повлиять, он продал все, что мог. — Как прикажете быть с драконами? Они ведь не пройдут через портал.
— Разумеется, нет. Оставь их мне, я сам разберусь.
— Слушаюсь, сэр.
Смотритель уже почти вышел из комнаты, когда за его спиной вновь раздался голос тени:
— Поразительно, сколь дорого люди готовы платить за собственную похоть...
— За любовь, сэр, — не оборачиваясь, произнес смотритель.
— Нет, Себастьян, похоть. Любить то, чего не знаешь, невозможно. Это иллюзия. А теперь иди.
И сквиб скрылся в темноте коридора.
***
Тусклый диск луны медленно поднимался над стенами форта. Себастьян сидел в кресле, перебирая пальцами таблички охранной печати, и пустым взглядом смотрел куда-то в дальний угол комнаты.
Белла вошла без стука. Просто распахнула дверь и прошла, без церемоний и приветствий. Невысокие каблуки гулко отбили дробь по полу и затихли, ступив на ковер. Себастьян поднял взгляд. Она встала прямо перед ним: гордая, хищная, с едким презрением в лице — и, не произнося ни звука, потянула шнурки на корсете. Себастьян мгновенно поднялся.
— Нет. Прекратите, прошу Вас. Подойдите сюда, — смотритель прошел в центр комнаты и жестом поманил Лестрейндж к большому напольному зеркалу. Белла, нехотя повинуясь, прошла следом. — Взгляните на себя. Вы прекрасны. Вы даже не понимаете, насколько прекрасны. Неужели Вы считаете меня варваром, способным унизить Вашу красоту?
— Как патетично… — Белла тряхнула кудрями, склоняя голову на бок и рассматривая собственное отражение в зеркале. Несколько непослушных прядей привычно спружинили и выбились, закрывая правую половину лица. Красота? Беллатриса Блэк никогда не задумывалась о себе в этом смысле.
Себастьян коротко усмехнулся и посерьезнел, пристально всматриваясь в отраженное амальгамой лицо Лестрейндж.
— Как Вы смогли запомнить меня?
— Я не забываю тех, кто молчит под Круциатусом.
— Что ж, ради этого стоило терпеть…
Белла сделала шаг в сторону и развернулась на каблуках, становясь в профиль к зеркалу:
— Как интересно получается: такой поэтичный слог, такие высокие мотивы — и такое пошлое исполнение… — Рука Лестрейндж резко опустилась на ремень Себастьяна и с силой потянула на себя. — Тебе не кажется, что ты переигрываешь, м?
Влекомый импульсом, Себастьян сделал шаг навстречу и, склонившись, выдохнул Беллатрикс в губы:
— В любви и на войне все средства хороши.
Лицо Лестрейндж исказилось хищной гримасой. Белла отстранилась и сделала шаг назад, не выпуская, однако, ремень из своей мертвой хватки. Шаг, еще, еще… Стоп. Ягодицы уперлись в край стола. Себастьян навис сверху, руками зажимая Беллатрикс с обоих боков. В правое бедро уперлась напряженная плоть. Белла оскалилась, в глазах мелькнул фанатичный блеск.
— А я вижу, ты уже поднял знамена, — яд ее голоса, казалось, вот-вот выступит в углах губ и, упав на пол, прожжет дыры в ковре. Себастьян на секунду опустил взгляд на свои брюки и коротко усмехнулся.
— А крепость готова к осаде? — лицо смотрителя было уже совсем рядом с лицом Лейстрейндж.
«Неприступных крепостей не бывает» — подумала Белла, но предпочла промолчать. Гордо вскинув подбородок, Лестрейндж отвернулась к окну и прикрыла глаза. Губы Себастьяна опустились на ее шею.
«Не хотите, чтобы кто-то вроде меня целовал Вас в губы? Что ж, пусть так…» — Себастьян прижался теснее и зарылся носом в смоляные кудри. Ноздри защекотал запах дыма и горьких приправ. Вот оно — яблоко с райского древа, запретный плод, воплощенный грех.
Да что вы знаете о рае и сладости того, на что не имеете права?
Лейстрейндж оттолкнулась от пола и присела на стол, подставляясь рукам смотрителя. Широкие горячие ладони скользнули под юбку, вверх до самых подвязок. Нет, не здесь, не так… Себастьян подхватил Беллатрикс на руки перенес в примыкавшую к кабинету спальню, пинком открывая дверь.
Похоть, говорите? Пусть так, вот только вам ли судить? Что вы знаете о подлинном упоении? О безграничном восторге любить вожделенную женщину?..
По очереди снять туфли, стянуть чулки, скользя губами по ее ногам до самых ступней. Медленно подняться, дернуть узел шнурков на корсете, обнажить груди. Впиться пальцами и губами, сорвав шумный стон, и спуститься по ее животу, туда, вниз. Отбросив в сторону белье, мягко развинуть ноги и опуститься между…
Немыслимо, невозможно.
Запах, манящий до одури, вкус, срывающий разум с петель.
Дикое беспутство, крышесносный восторг...
Себастьян жадно облизнул губы и вновь провел языком по клитору. Как она бесстыдна! Вся — его, полностью, без остатка, без условностей, здесь, сейчас…
Ну, же, давай, шипи, извивайся, кричи, умоляй! Твои приказы — музыка для моих ушей, я выполню все, что ты захочешь! Еще? Да, еще, сколько угодно, так долго, как ты пожелаешь…
Хоть целую вечность.
***
Ночь все еще царила над фортом. Лунный диск, проплыв часть своего неизменного небесного пути, светил точно в окно спальни, озаряя бледную кожу Беллы каким-то потусторонним светом. Время текло медленно и спокойно, но Себастьяну казалось, что оно сыпется, как песок сквозь пальцы.
— Мне жаль, что ты сквиб, — Лейстрейндж поднялась с постели и подхватила валявшуюся на полу юбку.
— А мне нет. — Белла в недоумении обернулась. — Человек, обладающий роскошью быть самим собой, не нуждается в иной судьбе.
— Безумец.
— Возможно.
Белла на некоторое время замерла, рассматривая Себастьяна, после чего коротко произнесла:
— Веди.
Быстро одевшись, смотритель взял печати со стола и вышел, жестом указав Беллатрисе следовать за ним.
С характерным каменным скрежетом повернулась голова химеры. Пол площадки дрогнул, плиты разъехались в стороны. Себастьян поежился и дыхнул на руки, пытаясь согреться: холодный ночной воздух пронизывал до костей.
Все пять печатей встали в пазы. Пентаграмма загорелась красными лучами. Вспышка — и в воздухе возникла лестница.
— Портал наверху. Чаша с золотым зельем. У вас меньше четверти часа.
Мальсибер и Яксли седлали метлы, но Себастьян жестом остановил их:
— Лучше по лестнице. Башню все еще окружает барьер.
Пожиратели презрительно прыснули и взмыли в воздух. Несколько секунд спустя оба успешно влетели в окна центральной башни. Себастьян равнодушно проследил их полет и обернулся к Беллатрикс.
— Драконов придется оставить.
Белла с подозрением и злобой взглянула на смотрителя.
— Хорошо. Но пленники уйдут с нами.
— Как пожелаете, — Себастьян сделал глубокий вдох и опустил взгляд. Мелкая дрожь мерзостно отдалась в спине.
«Они безумны».
Нет, Себастьян ничего не скажет сейчас. Портал открыт и останется таковым считанные минуты — препираться уже некогда. Второго шанса уйти Грин-де-Вальд не даст.
Один за другим Пожиратели и заключенные поднялись наверх. Последней на свою метлу вспрыгнула Белла.
Всего минуту спустя бойницы башни сверкнули золотом — и тут же погасли. Все было кончено. Себастьян подошел к лестнице и прикоснулся к перилам, однако рука прошла насквозь, ощутив лишь едва заметный холодок. Сделка вступила в силу.
С тех пор Мертенгард стал лишь тенью того, чем был раньше. Грин-де-Вальд восстановил некоторые детали, однако во многом условно: в форте появились лишь дополнительные иллюзорные стены, через которые Себастьян теперь виртуозно скрывался от чужих глаз — гоблинское кольцо делало свое дело исправно. Помимо стен после вторжения Пожирателей в форте появились три изваяния драконов. И исчезли все зеркала. Говорят, разбитое зеркало — к несчастью, но Себастьян точно знает, что иногда справедливо и обратное. Так что дойти с мадам Уизли до конца ее иллюзии было попросту выше его сил.
Пленников больше не было. Новых часовых и охранников тоже. В крепости остались только Себастьян и слуги-эльфы — все прочие обитатели не могли считаться живыми даже с щедрой натяжкой. А из гостей в Мертенгарде бывал лишь Альбус Дамблдор, пусть и целых четыре раза — Грин-де-Вальду было не интересно держать старого друга, а, может, он все еще побаивался Альбуса. Так или иначе, Дамблдор всякий раз приходил ненадолго и с помощью Себастьяна покидал форт абсолютно беспрепятственно.
С тех самых пор он, Себастьян, навсегда заперт в стенах Мертенгарда. Грин-де-Вальд любит доктрину смертных грехов и готов усмотреть их в ком угодно. Даже в чистой, как снег, мадмуазель Лавгуд, чье необузданное увлечение магией форт квалифицировал как ненасытность. С точки зрения Геллерта Себастьян заперт за свою похоть, но сам смотритель считает иначе. Что бы ни говорила тень, Себастьян продал свободу в уплату за короткое, как закат солнца, счастье — не больше и не меньше. Счастье, которое так же, как закат, оставляет после себя только мрак и холод… И ощущение того, что все самое прекрасное в этой жизни ты уже видел, а значит, можешь умирать спокойно.
***
Солнце совсем село. Бледный диск убывающей луны медленно восходил над стенами форта. Себастьян стоял на балконе северной башни и всматривался в темную гладь уходящего к горизонту моря. В тишине, скрадываемой только шумом гудящих у подножия крепости волн, раздался шорох крыльев. На балкон рядом со смотрителем села серая неясыть, бросив к его ногам увесистый конверт.
Подняв конверт, Себастьян погладил пестрые перышки и двумя пальцами почесал сову на макушке. Прикрывая глаза, птица довольно нахохлилась и издала похожий на воркование звук. Гермес — так звали крылатого посыльного — был единственным, кто мог беспрепятственно проникать сквозь барьер Мертенгарда, вне зависимости, летел ли он в форт или прочь из него. Себастьяну иногда казалось, что эта птица — призрак, порождение колдовства, но магическое кольцо было на руке смотрителя, а пернатый курьер все так же крутил по сторонам своей желтоглазой головой и иногда клевал Себастьяна в пальцы, если тот отказывался угощать сову печеньем за проделанную работу. Птица была так же реальна, как и свободна.
Свобода… Та самая мелочь, которой не хватает Себастьяну, даже не для счастья, увольте, - всего лишь покоя. Однако, получив ее, смотритель все равно не сможет ей распорядиться. За столько лет заточения он умер для внешнего мира, а внешний мир умер для него. Номера «Пророка» и еще пары изданий, которые время от времени доставляет Гермес, — все равно, что письма с того света. Особенно с тех пор, как погибла Белла: об этом Себастьян тоже узнал из газет. Нет, он не рассчитывал всерьез когда-нибудь вновь увидеть госпожу Лестрейндж. Однако это тягостно, если человек умирает прежде, чем надежда на встречу с ним.
Себастьяну не было тяжело отпускать Поттера и его друзей: нет ничего тяжелого в восстановлении естественного порядка вещей. Но было что-то щемящее в том, как искала его глазами мадам Уизли, как дожидалась, несмотря на ускользающее время. Он не хотел выходить из-под сводов арки, из своего наблюдательного угла и сделал это только ради нее. Ради того, чтобы она видела: он не хочет спасаться из форта. Себастьян не сказал ей почти ничего — портал не дает времени на длинные рассказы. Но он многое подумал ей вслед. И если бы Гермиона услышала эти мысли, она бы ни за что не успела.
«Спасибо, мадам. Простите, я не могу пойти с Вами, моя душа давно в залоге у форта. И даже если бы это не было так — за стенами этой крепости нет ничего, что было бы мне интересно. Удачи, мадам. Не забывайте: на мир полезно смотреть своими глазами и жить, мысля собственным умом, — это, по правде сказать, и есть настоящая свобода».
Себастьян оглянулся через плечо на восходящую луну и подставил сове локоть. Птица вспрыгнула смотрителю на руку, и они вместе скрылись под сводами северной башни. Форт был тих и пустынен, но тот, кто счел бы его спящим, жестоко обманулся. Крестражи не спят.
И все же, к счастью, в Мертенгарде бессмертна и вечна лишь душа Грин-де-Вальда. Но Себастьян — нет. Смерть — конец его игре на этом шахматном поле, его ордер на освобождение. И Себастьян ждет его, хотя и не торопит специально: есть что-то кощунственное в том, чтобы продаться дьяволу по собственной воле. Смотритель уже однажды продался, и помнит, какова цена подобной сделке. Кто знает, может, со смертью дело обстоит так же — пусть заберет сама, когда захочет. А пока мысли о ней придают Себастьяну сил. Не важно, кто ты: великий маг или сквиб, святой или грешник, победитель или проигравший — по окончании игры короли и пешки отправляются в одну коробку. Но партия еще продолжается. Дамы и господа, добро пожаловать в Мертенгард!