Как нужна любовь твоя

Глава 1

Гермиона Грэнджер сидела у окна в маленьком круглосуточном кафе с чашкой капучино и растерянно накручивала каштановый локон на палец. Легкая улыбка играла на губах, а взгляд бесцельно перемещался от предмета к предмету. Молодая девушка мыслями была явно где-то далеко. Всё вспоминала, анализировала и пыталась понять, как же случилось, что достаточно долго она не замечала таких простых и очевидных вещей. И когда это началось? Как это вообще могло произойти?

Может быть, когда мы вернули его к жизни? Ни Гарри, ни я не могли смириться с тем, что были так несправедливы к профессору Снэйпу, и с тем, что он так и не дожил до той минуты, когда можно быть самим собой и перестать играть со смертью.

Прежде чем положить бузинную палочку обратно в гробницу Дамблдора, мы починили с её помощью последний не уничтоженный хроноворот профессора Макгонаголл. К счастью, в больнице Св. Мунго ещё помнили, как лечить от укусов Нагини. Новый министр лично разрешил совершить это путешествие во времени, чтоб спасти жизнь профессору. Было ясно, что прятаться в Визжащей Хижине под мантией Гарри сможет лишь кто-то один. Т.к. ни Рон, ни Гарри не были достаточно сведущи в заживляющих заклинаниях и невербальной магии, после небольшого скандала мальчишки согласились с тем, что иду я. И вот, спустя 36 часов после окончания финальной битвы, я отмотала хроноворот на 48 оборотов и оказалась под прикрытием мантии-невидимки около Хогсмида - за несколько часов до наступления Волдеморта.

Было безумно страшно, ведь нельзя было повлиять ни на кого, чтобы ход битвы не изменился. Прокравшись в зловещее здание, где совсем скоро должна была разыграться настоящая драма, я спряталась на втором этаже – в той самой комнате, где несколько лет назад был разоблачен Петтигрю. Я надеялась, что ни Темный Лорд, ни его мерзкая змея не будут подниматься туда, и, к счастью, оказалась права. Самым удачным было то, что в полу этой комнаты несколько досок сгнили и осыпались, благодаря чему я могла наблюдать всю беседу профессора и Волдеморта из своего убежища.

Как только Нагини и её хозяин покинули комнату, а Гарри и мы с Роном еще не вылезли из потайного хода, я наложила на профессора несколько заживляющих заклятий, которые позволили значительно уменьшить кровопотерю. Раны от укусов не затягивались, как и у отца Рона в свое время, кровь всё равно текла, но не так интенсивно.

После передачи воспоминаний профессор потерял сознание, и это было мне на руку. Мы из прошлого увели Гарри в замок, я же поторопилась вниз. Из-за разорванного горла вливать зелья – антидот к яду Нагини и кровевосстанавливающее - было бесполезно, поэтому я ввела их профессору внутривенно с помощью маггловских шприцев, после чего аппарировала вместе с раненым в больницу Св. Мунго. Слава Мерлину, колдомедики никогда не отказывают в помощи, кем бы ни был поступивший к ним. Убедившись, что жизни зельевара ничто не угрожает, я поспешила укрыться, чтоб поскорее дождаться возвращения в свое время.

Спустя неделю к профессору Снэйпу уже пускали посетителей. Гарри очень нервничал, но горел желанием поскорее увидеть Ужас Подземелий, чтоб поблагодарить его за всё. И извиниться… Зная нрав Снэйпа, никто из нас не удивился бы, если бы он послал нас к черту с нашими гриффиндорскими порывами или просто проигнорировал. Поэтому мы всё-таки боялись проведать его сами.
Очень выручил Кингсли. Благодаря Гарри и ему, за те несколько дней, что профессор провел на больничной койке, состоялось заседание Визенгамота, в полном составе рассмотревшего обстоятельства дела Северуса Снэйпа, обвиняемого в убийстве Альбуса Дамблдора и пособничестве деяниям Темного Лорда. Гарри предоставил часть воспоминаний профессора, касающихся этих обвинений, были допрошены Нарцисса и Драко Малфои, заслушан портрет самого убиенного. Всё это помогло оправдать профессора полностью. Сообщить об этом, а также вернуть палочку зельевару и прибыл сам министр магии. Помню, как Кингсли рассмеялся, увидев растерянное Золотое Трио, дежурившее под дверью палаты, и предложил помочь выполнить его миссию по восстановлению репутации профессора, а заодно и объясниться с этим угрюмым и замкнутым человеком.

Когда мы вошли, профессор Снэйп одарил нас одним из своих фирменных взглядов. Ничего хорошего это не предвещало. Он был даже бледнее обычного и явно чувствовал себя не лучшим образом. Но показывать свою слабость, конечно, не собирался. Наоборот – весь подобрался и язвительно сообщил:
- А я всё ждал, когда же за мной придут авроры?! Но, признаться, самого новоиспеченного министра в сопровождении Избранного увидеть не помышлял. Какая честь для меня! Вероятно, Вы, господин министр, так мечтали разделаться со мной лично, что не пожалели своего драгоценного времени. Я польщен!

- Добрый день, Северус! Вынужден тебя разочаровать – я здесь совсем по другому поводу.

Зельевар удивленно вскинул бровь, но не успел что-либо спросить, как Кингсли продолжил:
- Северус Тобиас Снэйп, Министерство Магии Британии доводит до Вашего сведения, что обвинения в совершении убийства Альбуса Дамблдора и содействии Темному Лорду с Вас сняты. Министерство приносит Вам свои извинения и возвращает Вашу волшебную палочку. Все преследования из-за поступков, связанных с Вашей деятельностью в качестве двойного агента Ордена Феникса, отменены. Кроме этого, по представлению предыдущего Директора Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, Попечительским Советом Школы была рассмотрена Ваша кандидатура на пост Директора. В связи с тяжелым послевоенным положением и понесенными потерями, Министерство Магии и Попечительский Совет просят Вас не только возглавить Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс, но и совмещать в ней посты преподавателей Зельеварения и Защиты от Темных Искусств.

Закончив свою официальную речь, Кингсли вручил Снэйпу его палочку и пергаменты с вердиктом Визенгамота и просьбой Попечительского Совета. Стоило пальцам профессора прикоснуться к чёрному дереву палочки, он словно вышел из оцепенения:
- И кому же я обязан столь сказочным развитием событий? – съязвил Снэйп. – Очевидно, у меня появился более заботливый ангел-хранитель! Мало того, что до сих пор никто не объяснил мне, как мог я - полуизувеченный этой мерзкой тварью – аппарировать в госпиталь, так ещё и благородное магическое сообщество Британии наконец оценило, что далеко не всё таково, каким кажется на первый взгляд. Это просто праздник какой-то! А, может, я до сих пор в беспамятстве, и всё вокруг лишь бред? Или я умер и попал в один из кругов ада, где меня вновь пытают встречами с Избранным??? - От последней фразы передернуло Гарри. А профессор продолжил: - Кстати, а что он тут делает??? Или Гриффиндорская Троица теперь является бесплатным приложением ко всем министерским мероприятиям?

- Зачем ты так, Северус? – нахмурился Кингсли. – Эти трое сделали для избавления от Волдеморта не мало и заслуживают, чтоб их воспринимали как взрослых сформировавшихся личностей, а не как шаловливых детишек, нарушающих школьные правила. Если ты не в курсе, то именно им ты обязан тем, что выжил, и тем, что можешь начать с чистого листа, не подчиняясь более ничьим приказам. Мне кажется, это дорогого стоит.

- А у меня кто-нибудь спросил, хочу ли я жить далее? – взорвался Снэйп. - Продолжать бороться со своими внутренними демонами? Вспоминать глаза всех, кого вынужден был пытать, убивать или предавать? Хочу ли я быть обязанным ненавистному мальчишке, который никогда ни в грош меня не ставил?

- Профессор, именно об этом я и хотел поговорить, - взволнованно затараторил Гарри. – Я хотел сказать, что был не прав на Ваш счет, и очень сожалею, что воспринимал все Ваши поступки через призму своей ненависти. Я виноват перед Вами и хотел бы попытаться хоть как-то исправить наши отношения. Нет, конечно, я не навязываюсь в друзья, но если вдруг Вам когда-либо понадобится моя помощь...

- Достаточно того, что теперь меня с Вами связывает долг жизни, Поттер, - оборвал Гарри зельевар. – Вы не изменяете себе: за все годы Вашей учебы никто не мог так легко вывести меня из равновесия, как заносчивый и самодовольный Спаситель магического мира! И теперь одна лишь мысль о том, что я Вам чем-то обязан, доводит меня до бешенства!!!

- Вы ничего мне не должны, сэр! – поспешно добавил Гарри. – Мы только хотели…

- Избавьте меня от собственного общества, пока я в порыве отчаяния не наложил на себя руки! – прошипел Снэйп. – Гриффиндорское раскаяние выглядит ещё отвратительнее гриффиндорского безрассудства! Я очень устал и прошу не беспокоить меня более!

- Что ж, мы, конечно, уже уходим, но что по поводу возвращения в Хогвартс? – решил уточнить министр.

- Не уверен, что родители захотят отдавать своих детей в школу, которой руководит бывший Упивающийся Смертью, убивший предыдущего Директора, - презрительно бросил слизеринец.

- Но, профессор, ведь Вы не виноваты! Люди поймут… - начала я.

- О-О-О! Удивительно, что невыносимая Всезнайка вступила в столь волнующую беседу только сейчас! – закатил глаза профессор. – Люди, в большинстве своем, поверхностны и недалёки! И на решения Визенгамота им плевать! Они, как вы все ранее, уже сформировали собственное мнение о том, кто я и что из себя представляю. Так что доказывать толпе что-то – это борьба с ветряными мельницами!

- Безусловно, гораздо проще смириться с суровой и несправедливой долей и даже не попытаться что-то изменить, когда эта самая Судьба дает шанс! – со злостью проговорила я. Признаться, тирада профессора задела меня за живое. «И я так рисковала, чтоб спасти этого несносного человека!» Но, справедливости ради, нужно сказать, что подобная мысль посетила меня тогда в первый и последний раз.

- Убирайтесь! – угрожающе выдавил из себя зельевар. Он был в бешенстве настолько, что злить его более было просто опасно для жизни – особенно сейчас, когда ему уже вернули палочку!

Как по команде, министр, Гарри и Рон развернулись и в считанные секунды оказались за дверью.

- Вон! – испепелял меня взглядом профессор. – Или Вам требуется повторить несколько раз, мисс Я-Знаю-Всё?!?

Мысленно посчитав до десяти – туда и обратно – и немного успокоившись, я пристально посмотрела на Снэйпа:
- Вы можете меня выгнать или даже проклясть. Можете бросить Хогвартс в самый трудный час и закрыться в убежище, скрытом от людей. Можете продолжать упиваться своим несчастьем и пребывать во вселенской скорби. Можете даже наложить на себя руки, как давеча собирались. Но знайте: никто из нас не желает Вам зла. Никто не жалеет Вас. Не стремится унизить. Мы приняли решение спасти Вас лишь потому, что посчитали вполне справедливым, что человек, столько рисковавший, столько сделавший ради победы над этим красноглазым уродом, терроризировавшим всю страну, заслужил иметь возможность быть свободным от всех своих обязательств, никому не служить, ни перед кем не пресмыкаться. Именно ради этого я многое поставила на карту, используя хроноворот и влияя на ход Финальной Битвы, чтобы вытащить Вас оттуда. И если уж Вы заговорили о долге жизни, считайте его возвращенным, если дадите самому себе шанс жить и стать счастливым. Иного я не прошу и не приму.

С этими словами я оставила несколько ошарашенного слизеринца одного и вышла из палаты.

Глава 2

Любил, рядом был –
Я не видела тебя…

Анжелика Варум «Ты и я»

Гермиона невольно улыбнулась этим воспоминаниям и сделала глоток капучино. Он давно остыл. Незаметным движением палочки она подогрела содержимое чашки и вернулась к собственным размышлениям.

Никто не знает, повлияли ли мои слова или продолжающиеся уговоры Министерства, Попечительского Совета, коллег и даже родителей некоторых учеников, но профессор Снэйп согласился быть Директором Хогвартса и преподавать обе предлагаемые дисциплины до тех пор, пока не найдется новый толковый учитель по ЗОТИ. Многие были в недоумении, ожидая, что самым любимым у профессора была именно защита, и он скорее откажется от зелий, однако Снэйп и тут всех удивил. Я подозревала, что легенда о его жгучем желании занять должность преподавателя ЗОТИ – одна из интриг Дамблдора, но никаких комментариев на этот счет профессор не давал.

Восстановление замка шло полным ходом. И герои войны, конечно, не могли бросить второй дом в беде. Мы с Роном лишь ненадолго отлучались, чтоб восстановить моим родителям память и вернуть их домой. А потом почти все лето трудились в замке. С 1 июля Гарри и Рона зачислили в аврорат, и они стали появляться лишь в свободное от основной деятельности время. У нас же работа кипела.

Снэйп, казалось, успевал везде – сидел в библиотеке (недалеко от меня) и искал всё, что касалось магии замка; участвовал в воссоздании помещений; командовал слаженной работой эльфов, разбирающих завалы и обрабатывающих уцелевшие камни для повторного использования; вместе с профессором Макгонаголл рассылал письма для первокурсников; выбивал деньги в министерстве; искал новых преподавателей и т.д. и т.п. Похоже, он был такой же фанатик и трудоголик, как и я. Во всяком случае, не редкостью было то, что мы оба совершенно забывали о еде. Если бы не эльфы, приносящие еду даже в читальный зал, страшно представить, до какого состояния мы могли бы дойти.

Порой мы спорили. Иногда весьма ожесточенно. О тех или иных чарах Хогвартса. Сначала Снэйп готов был поставить под сомнение любую мою реплику. Он считал, что я могу оперировать лишь зазубренными материалами из книг. Но вскоре вынужден был признать свою неправоту (не вслух, разумеется!), когда я сумела разрешить проблему с двигающимися лестницами, основываясь не на точном описании, а лишь на обобщении принципа хаотичного движения зачарованных предметов. С тех пор Директор стал прислушиваться к моему мнению, и процесс восстановления пошел быстрее.

Лишь сейчас я понимаю, что по сути мы проводили рядом круглые сутки. Даже язвительность и сарказм профессора я стала воспринимать иначе – по характеру его «шпилек» становилось понятно, какие эмоции сейчас бушуют в этом сдержанном человеке. Иногда подколка скрывала раздражение, в другой раз – усталость, бывало – смущение. Оказалось, что на самом деле очень редко эти замечания таили в себе явную злобу или бешенство. Ну, вот таков был профессор. И я была даже рада, что есть в этом мире что-то неизменное – язвительный Северус Снэйп!

Хотя порой этот суровый и саркастичный человек меня удивлял.

Однажды в один из приездов мальчишек Рон нашел меня в библиотеке.

- Как же я соскучился! – сказал он, крепко прижав меня к себе и поцеловав в висок. – Когда же вы уже закончите, и мы сможем быть ближе? Сразу поженимся! Я так мечтаю, что буду возвращаться домой, где меня будешь ждать ты, любимая!!!

- Ах, Рон, это, конечно, прекрасно, - улыбнулась я и провела рукой по его щеке, - но разве моё мнение не учитывается?

Рон посмотрел недоуменно:
- Ты не хочешь стать моей женой? Ты больше не любишь меня?

- Ну что за глупости? – посмотрела я на него. – Очень люблю. И скучаю не меньше. Мне не хватает твоего тепла, твоего чувства юмора, иногда даже твоей безалаберности. Но ведь замужество не сама цель! Я даже Хогвартс ещё не закончила. Я не получила элементарного образования. Не решила, чем хочу заниматься в жизни. Не состоялась в профессии.

- Гермиона! Ты и так одна из самых умных ведьм столетия! Разве наличие диплома что-то изменит?

- Конечно, изменит!

- Для кого? Мне, например, совершенно всё равно, будут ли у моей жены ТРИТОНы с наивысшими оценками или нет.

- Это важно, прежде всего, для меня. Ведь от этого будет зависеть моя дальнейшая карьера.

- Положа руку на сердце, я вообще не понимаю, зачем тебе работать? – искренне удивился Рон. – Я сделаю всё, чтобы семья ни в чем не нуждалась. Ты сможешь заниматься домом и детьми. Уверен, ты дашь им лучшее дошкольное образование, какое только можно получить.

- Но я не хочу лишь готовить, стирать, убирать, воспитывать и быть содержанкой! – возмутилась я. – Как ты не понимаешь? Я хочу приносить пользу магическому сообществу. Хочу заниматься какими-нибудь исследованиями, выдумывать новые заклинания или разрабатывать законы. Сейчас, после войны, устройство жизни магов может в корне измениться! И я не хочу быть непричастной к этому. В жизни столько интересного! Конечно, я хочу иметь семью и детей, но, кроме этого, я мечтаю быть для них кем-то еще, а не только женой и матерью. Поэтому я уже приняла решение, что обязательно пройду седьмой курс в Хогвартсе и сдам все ТРИТОНы. За этот год я смогу определиться, чем хочу заниматься. Ты сможешь понять, нравится тебе твоя работа или что-то нужно изменить. Мы проверим свои чувства. И, если ничего не изменится, следующим летом поженимся.

- Что значит «проверим свои чувства»??? – как всегда, из всего моего монолога Рон зацепился лишь за самую раздражающую его фразу. – Мне ничего проверять не нужно! Я люблю тебя! Ты нужна мне! Я хочу быть рядом всегда!

- Я. Я! Я!!! А почему ты никогда не спрашиваешь, чего я хочу? Почему мы не можем учитывать мнения друг друга? – я смотрела на Рона, а непрошенные слезы уже навернулись на глаза.

- Потому что ты тоже поступаешь только так, как сама считаешь нужным! Уже приняла решение и у меня даже не спросила! - он отстранился и выпустил меня из объятий, после чего начал кричать: – Кто тебе важнее, Гермиона: я или образование, Хогвартс, ТРИТОНы, эти книги?

- Рон, перестань! – слёзы уже катились по моим щекам, я попыталась обнять его.

- Нет! – он сбросил мои руки со своих плеч и с горечью добавил: - Когда определишься, сообщи мне!

И мой разозленный рыжик развернулся и пулей вылетел из библиотеки.

Я лишь бессильно закрыла лицо руками и разрыдалась. Не знаю, сколько прошло времени, но я почувствовала, что чей-то взгляд прожигает меня. Подняв голову, я увидела профессора, стоящего возле стеллажа. Выражение его лица было нечитаемым, но что-то в нем было такое, что разозлило меня:
- И как давно Вы, профессор, наблюдаете истерику Гриффиндорской Заучки, способной променять любовь на собственные принципы?

- А Вы способны, мисс Грэнджер? – зельевар усмехнулся. – После такого-то ультиматума! Неужели профессор Трелони была права, и сердце Ваше отдано навек лишь страницам древних фолиантов?

- О, да, конечно, профессор, - слезы мои моментально высохли от растущего внутри гнева, - я же бесчувственный сухарь, всего лишь Мозги Золотого Трио, книжный червь и невыносимая всезнайка! И уж никак не покорная жена волшебника, единственная цель которой – ублажать мужа и плодить детей…

- Избавьте меня от своих рассуждений о том, чего не знаете! – оборвал меня директор. – Далеко не все волшебники стремятся сделать из своей жены обслуживающий персонал. Однако каждый ведет себя так, как ему позволяют. Вы слишком низко цените себя. Вот уж чего никак не ожидал…

Профессор осекся и замолчал. Мы пристально смотрели друг на друга. На мгновение мне показалось, что взгляд его как-то потеплел, но лицо вновь стало непроницаемым, когда он продолжил:
- Как все гриффиндорцы, мистер Уизли является человеком порыва. Думаю, он не собирался загонять Вас в угол – это произошло скорее в силу его врожденной ту… недальновидности. Мы часто причиняем боль тем, кого любим. Но такова уж, видно, Ваша женская доля. Потерпите, мисс Грэнджер, всё образуется, - он повернулся, чтоб уйти, но неожиданно вновь посмотрел на меня и сухо добавил: - И не засиживайтесь в библиотеке – сегодня мы собирались восстанавливать одну из башен, если Вы не забыли – для этого понадобится энергия многих волшебников, тем более такого уровня, как Вы.

Наверное, я тогда была слишком занята своими переживаниями, чтоб попытаться проанализировать, что это такое было – попытка профессора утешить меня или его комплимент моим способностям? Однако его слова и необходимость много и упорно работать, чтобы воссоздать Хогвартс во всей красе, заставили меня перестать себя жалеть и заняться делом.

Снэйп оказался прав: через пару дней Рон прислал мне письмо, в котором просил простить его за вспыльчивость, говорил, что любит меня и готов ждать столько, сколько мне будет нужно, чтобы понять, что мы созданы друг для друга, ведь он давно это понял. Он согласился с моим решением и просил только обещать ему, что при первой возможности мы будем видеться даже во время учебного года. Я читала это письмо в Большом Зале за завтраком и невольно улыбалась, даже не сразу заметив, как внимательно наблюдал за мной директор.

Еще через день Рон смог вырваться на целый день, который мы провели вместе. До обеда он помогал мне восстанавливать чары, защищающие от несанкционированного проникновения на территорию школы, а после мы устроили себе пикник в тени деревьев на берегу озера. Мы сидели, обнявшись, и смотрели на воду, когда по дорожке от ворот к замку пронесся Снэйп. Он лишь на миг остановился, посмотрев на нас, затем сдержанно кивнул и направился далее. Но я была поглощена своим любимым рыжим и совершенно не обращала внимания ни на директора, ни на его не всегда понятные реакции, когда он видел нас вместе.

Глава 3

Спасал и прощал -
Лишь смеялась громче я

Анжелика Варум «Ты и я»

За окном рассвело. Гермиона оставила на столике несколько банкнот и покинула кафе. Она шла по тихим улочкам просыпающегося Лондона и продолжала вспоминать.

Мы всё-таки успели отстроить замок, чему все очень обрадовались, т.к. если смог подняться Хогвартс, сможет прийти в себя и всё магическое сообщество. Мы были молоды и полны надежд. Строили планы на будущее. Мечтали. А потом начался учебный год.

Вопреки желанию, видеться с Роном мы могли не чаще 1 раза в 2, а то и в 3 недели. У него появлялось всё больше обязанностей. Хотя как ни странно, Гарри, который работал с ним в одном подразделении, находил время, чтобы проводить почти каждые выходные с Джинни. Конечно, мне было грустно. Я забрасывала Рона длинными, романтичными письмами с рассказами о том, как проходят мои дни, как мысли мои постоянно возвращаются к нему, как мне не хватает его смеющихся глаз и надежных рук.

Ответы его были немногословны, впрочем, Рон никогда не любил писать. От Гарри я узнала, что у моего рыжика есть какое-то особое задание, в которое он не может никого посвящать. Поэтому и загружен сильно, и пишет скупо.

Только за неделю до Рождества я выяснила, что лучший друг просто не мог открыть мне всю правду. Вышло это, как обычно, совершенно случайно.

Я выбралась в Хогсмид, чтоб выбрать недостающие подарки на Рождество и купить несколько книг по Чарам, Трансфигурации и Зельям – именно из этих дисциплин я никак не могла выбрать главную, которой хотела бы заниматься в будущем. На улице было достаточно холодно, а я очень устала. Поэтому решила немного отдохнуть и выпить чашечку капучино с пирожным. В «Трёх метлах» о таком и не помышляли. Так что мне пришлось идти в кафе мадам Падифут. Все же там была удивительная атмосфера – столики стояли так близко друг к другу, но при этом разглядеть, кто за ними сидит, не представлялось никакой возможности. Эта была весьма эффективная иллюзия уединения. Заказав большую чашку кофе и пирожное, я села за свободный столик почти в самом углу зала. Рядом явно расположилась какая-то влюбленная парочка, потому что с их стороны доносились лишь звуки поцелуев, которые, впрочем, вскоре затихли. Размышляя о своем, я не сразу поняла, что голоса за соседним столиком принадлежат Гарри и Джинни. Я уже хотела окликнуть их, как неожиданно услышала слова Джинни:
- Я чувствую себя преступницей. Мне стыдно смотреть Гермионе в глаза. Никогда бы не подумала, что мой брат может быть таким подонком!

- Ты не одинока в этом, Джин, - вздохнул Гарри. – Это просто невыносимо – смотреть в глаза подруге и обманывать её. И это после всего, что мы прошли вместе! Я чувствую себя виноватым в том, что изначально прикрыл Рона, чтоб не делать больно Гермионе. Но ведь она любит, надеется, скучает. А он!!!

- Что он вообще себе думает? – возмутилась Джинни. – Все уже с ним поговорили. Мама сказала, что отречется от него, если он не одумается и не перестанет морочить Гермионе голову. Отец уже 2 недели с ним не разговаривает. Джордж вообще собирается набить ему морду.

- Я тоже недавно поругался с ним и дал время до Рождества, чтоб он определился. Если он продолжает крутить с Габриэль за спиной у Гермионы, я всё сам ей расскажу. Противно, что он даже не может повести себя как мужчина – иметь смелость признать свою слабость или принять решение.

- Что он вообще нашел в ней? Все же знают, что это не более чем чары от вейловской крови!

- Не знаю, любимая. Наверное, мне никогда не понять его. Даже если разлюбил, хотя бы не мучай – отпусти. Хотя я даже не представляю, как всё это переживёт Гермиона. Думаю, такого она точно не простит. Ты не видела, как ей было тяжело, когда в прошлом году Рон ушел от нас после скандала в палатке… А я видел! Как она плакала ночами, думая, что я не замечаю, как не могла даже произнести его имя, чтоб не напоминать мне и себе. И после всего этого, после того, как она простила его… Как можно было вновь обмануть её доверие??? У меня в голове не укладывается. Наверное, потому, что я в глубине души надеюсь, что он одумается и поймет, какое сокровище ему досталось, я и не рассказал до сих пор Гермионе правду.

- И я всё ещё надеюсь, - вздохнула Джинни. – Хотя умом понимаю, что мой тупоголовый братец не заслужил такой девушки. Она красивая, умная, добрая, честная и порядочная. А он? Если он сейчас её обманывает, то что же будет после нескольких лет брака, когда выработается привычка, а романтика уйдет?

О чем ещё говорили Гарри и Джинни, я не слышала, потому что, оставив деньги на столе, подхватила свои пакеты и пулей вылетела из кафе.

Я бежала, не разбирая дороги, и ничего не видела перед собой. Слезы лились по щекам и тут же замерзали на ветру. К счастью, на улицах Хогсмида мне никто не встретился. Я всё бежала по дороге к замку и не могла успокоиться. В голове крутились лишь слова Гарри и Джинни. Теперь всё становилось на свои места: и редкие приезды Рона, и его отстраненность и натянутость, и скупые эмоции. Все мои восторги и радости были ему ни к чему - у него уже давно была другая. Красивая, простая, ни Бог весть какого ума. И о карьере, наверное, не думала.

Поглощенная своими переживаниями, я поскользнулась на дорожке, идущей над озером от ворот к замку, и кубарем стала катиться вниз. Пакеты разлетелись, а сама я почти полностью провалилась под снег. Вероятно, при падении я сломала правую руку, т.к. пошевелить ей не могла, добраться до палочки, чтобы отправить патронуса к кому-нибудь – тоже. «Что ж, прекрасно, Гермиона! – подумала я. – Если ты замерзнешь в этом сугробе, все проблемы будут решены: Рон сможет спокойно встречаться с Габриэль, Гарри и Джинни не будут чувствовать себя виноватыми в обмане, профессора Снэйпа не будет раздражать твоя вечно поднятая рука и тысячи вопросов!» Почему-то от этих мыслей стало ещё обиднее, а слезы стали просто душить. Взгляд мой упирался прямо в небо, и я видела, как оно постепенно серело. Шансы, что меня найдут в темноте, были ещё более призрачны. А холод постепенно стал сковывать каждую клеточку. Мысленно попрощавшись с мамой и папой, я стала проваливаться в беспамятство.

Но, почти потеряв сознание, я услышала череду ругательств, самым приличным из которых было «Мерлиновы кальсоны!». С трудом разлепив глаза, я сфокусировалась на обеспокоенном лице директора, который заметил, что я очнулась, и сурово спросил:
- Что это Вы, мисс Грэнджер, разлеглись тут перед озером? Не лучшее время года для загара!

Я продолжала смотреть на него равнодушно и не проронила ни слова.

- Да что с Вами? Неужели у мисс Сто-Вопросов язык отнялся? Кого поблагодарить? – съязвил профессор, явно надеясь добиться хоть какой-то реакции на его колкости. Так и не дождавшись ничего, он прищурился: - Где Ваша палочка, мисс Грэнджер?

- Не знаю, - с трудом просипела я.

- Это Ваши пакеты разбросаны вокруг?

- Наверное, мои.

- Да придите же в себя, Грэнджер, - профессор с небольшим усилием тряхнул меня за плечи. – Вы, что, давно тут лежите и выбились из сил? Почему Вы не звали на помощь? Вы понимаете, что если бы я не шел здесь сейчас и не обратил внимания на разбросанные покупки, Вас бы уже никто не нашел?

С этими словами профессор стал ощупывать меня на предмет нахождения повреждений. Когда он сжал правую руку, я вскрикнула от боли. То же было и при надавливании на левую ногу.

- Вероятно, замерзнуть здесь было бы самым лучшим для меня сегодня, - равнодушно сказала я, когда директор, призвав мои пакеты, сунул мне их в неповрежденную кисть и взял меня на руки.

Он строго посмотрел на меня и двинулся к школе:
- Большей чуши я от Вас за все годы не слышал, - холодно бросил он. – Не Вы ли чуть более полугода назад учили меня, что всегда можно начать жизнь с чистого листа?! Что бы ни случилось, жизнь нам дается лишь однажды. А Вы ещё так молоды. И столько ещё не успели. Не знаю, что у Вас произошло, но могу заверить: всё это лишь мелочи, которые через пару лет покажутся Вам такими незначительными…

- Ну, конечно, - немного отогревшись в руках зельевара, я вновь была во власти обиды и злости на весь мир, - всё – мелочи жизни! А думали ли Вы, профессор, о том, чем обернется для Вас такая мелочь, как брошенное Лили Эванс обращение «Грязнокровка!»? Ведь, казалось бы, что тут такого, а вы потеряли весь смысл жизни на долгие-долгие годы, упустили свой шанс на счастье…

Я осеклась, когда осознала, что Снэйп замер на месте. На миг мне показалось, что он и дышать перестал. С опаской взглянув в его глаза, я невольно сжалась – они полыхали ничем не скрываемым гневом. Мгновения тянулись с черепашьей скоростью. Вскоре, выдохнув сквозь зубы, директор двинулся дальше, не сказав мне более ни слова. Он весь кипел, но сдерживался. Мне стало нестерпимо стыдно.

- Профессор, простите меня, я не имела права так с Вами разговаривать, не имела права Вас судить. Просто я, действительно, слишком расстроена и веду себя неподобающе, - лепетала я, пока он нес меня в Больничное Крыло.

Директор продолжал меня игнорировать. Лишь сдав на попечение мадам Помфри, он еле слышно проговорил:
- Возможно, Вы и правы, мисс Грэнджер: нет малозначимых событий, но былого не воротишь. Если это произошло, глупо изводить себя тем, что могло бы быть, сложись всё иначе. Мне понадобилось почти 20 лет, чтоб это осознать. Не повторяйте моих ошибок.

С этими словами он вышел, а я ещё долго удивлялась, что же заставило профессора так переосмыслить свою жизнь. Ведь из переданных Гарри воспоминаний было ясно, что именно чувство вины из-за неправильного выбора, неверного поведения с Лили подстегивали зельевара продолжать защищать сына своей возлюбленной, бороться против Волдеморта, играть на грани фола. Неужели его любовь угасла? Или он посчитал свою миссию выполненной?

Как бы там ни было, я не могла долго размышлять над судьбой профессора, ведь после сегодняшнего прозрения стоило подумать над тем, что творится в моей жизни… Что со всем этим делать, я не знала. Мне требовалось время, чтобы подумать. А вдруг Рон, действительно, одумается и поймет, что ему нужна только я? А смогу ли я простить его? Нет, не внешне, а внутренне? Смогу ли я ему верить? А Гарри с Джинни? Ведь ясное дело: если Рон и впредь будет куролесить, а друзья будут об этом знать, они ничего не скажут, чтобы пощадить мои чувства.

Я не спала всю ночь и пришла к выводу, что должна поразмышлять обо всём в одиночестве.

Придя к такому решению, я написала 2 письма: одно – родителям – с сообщением, что буду встречать праздники с друзьями, а к ним заеду на каникулах на пару дней; второе – Рону – с рассказом, что родители очень соскучились и хотят провести все праздники со мной, ни с кем меня не деля. Таким образом, я могла спокойно остаться в замке и решить, как я вижу свою дальнейшую судьбу. В принципе я могла бы на самом деле поехать к родителям, но они бы спрашивали меня о моем парне. А врать мне не хотелось. Да и по моему виду мама всегда умела определять, что я расстроена. Не хотелось взваливать на нее мои проблемы.

Глава 4

Не ждала, не звала -
Как с огнём играла я.
Как сказать, что отдать -
Только ты прости меня.

Анжелика Варум «Ты и я»

Первые всполохи солнца стали озарять улицу, по которой шла Гермиона. Легкий ветерок играл её кудряшками. Сейчас она однозначно понимала, что могло повлиять на директора, почему он тогда сдержался и не поставил её на место. Но ведь всё было достаточно ясно уже тогда. Неужели она была настолько слепа?

Первое Рождество после войны в полупустом возрожденном Хогвартсе нельзя было назвать самым радостным моим праздником. Бродя по коридорам, я каждый раз вспоминала что-то связанное с нашими авантюрами. Практически каждый закоулок замка был памятным. Здесь мальчишки спасли меня от тролля. А тут я увидела в зеркале василиска. В этом классе напустила на Рона стайку трансфигурированных птиц, когда он завел роман с Лавандой.

Я вспоминала всё это и будто прощалась с моим рыжиком. Как ни странно, не было такой невыносимой боли, как тогда, когда он бросил нас с Гарри во время поиска крестражей. Я сама удивлялась этому. Но кривить душой не хотелось – мир не рухнул. Когда же я перестала жить Роном и всем, что с ним связано? Или я никогда не дышала этими отношениями? Но как же тогда всё то тепло, что хотелось дарить ему, вся ласка, нежность, любовь? Или это было лишь увлечение?

Не было ощущения потери чего-то жизненно-необходимого. Но внутри была пустота. Вот раньше я была нужна Рону, а теперь – никому. И я могу быть хоть семи пядей во лбу, но всё равно нет того, для кого я была бы единственной и неповторимой – самой-самой! Наверное, что-то во мне не так…

Эти выводы ещё больше подавляли. Я была бессильна что-либо изменить. И слезы сами наворачивались на глаза.

Однажды с такими совершенно деморализующими мыслями я сама не заметила, как оказалась на вершине Астрономической Башни. Она продувалась всеми ветрами, а я была без теплой мантии, но в настолько растрепанных чувствах, что не заботилась о возможности простудиться. Я стояла возле того проема, из которого выпал Дамблдор, смотрела в ясное ночное небо и оплакивала свою одинокую долю.

Когда слева от меня вдруг раздался знакомый голос директора, я лишь вздрогнула от неожиданности:
- Это становится какой-то плохой традицией, мисс Грэнджер: я уже не в первый раз встречаю Вас в самых неожиданных местах всю в слезах. Что привело Вас сюда?

- Тот же вопрос могу адресовать и Вам, профессор, - сдерживая всхлипы, проговорила я.

- Вы не находите, что у меня есть достаточно весомые поводы предаваться здесь меланхолии? – заметил зельевар почти без иронии.

- Возможно, - ответила я. – Что ж, не будем мешать друг другу рефлексировать, сэр.

- Вы так и не ответили на мой вопрос, мисс Грэнджер, - настаивал профессор. – Что привело Вас сюда?

- Ощущение собственной ненужности и непонимание, как что-либо исправить.

Профессор хмыкнул:
- Почему-то с начала времен людям свойственно преувеличивать свои беды. Ведь даже в Вашем случае наверняка речь идёт о так называемой ненужности кому-то конкретному, но не всем окружающим. Однако экзальтированные барышни предпочитают считать, что не нужны никому, если только какое-то ничтожество не сумело оценить их. Несчастная любовь со слезами и страданиями… - зельевар презрительно скривился. - Как это банально, мисс Грэнджер!

- Рон вовсе не ничтожество! – вспыхнула я. «Это я-то экзальтированная барышня?!» – Он хороший, добрый парень. Просто, наверное, я не заслуживаю счастья. Не приложила никаких усилий, чтобы удержать его. Не пошла на компромисс. Я думала лишь о себе…

- О, да! – закатил глаза Снэйп. – И именно поэтому Вы рыдаете сейчас из-за человека, который предпочел Вам одну из пустышек, не обремененных интеллектом!

- Что? Откуда Вы знаете? – я удивленно уставилась на директора.

- Я видел его в компании полувейлы на Диагон-аллее, - недовольно буркнул он. – Неужели у рыжего недоразумения хватило наконец мужества сообщить Вам правду?

- Нет, я случайно услышала разговор Гарри и Джинни…

Профессор что-то прикинул в уме:
- Уж не тогда ли, когда собирались замерзнуть у озера?

- Именно тогда, - еле слышно прошептала я и отвернулась от профессора. Обида и боль вновь накатили, слезы полились из глаз.

- Почему Вы плачете, мисс Грэнджер? – после небольшой паузы спросил профессор. – Вы так любите его? Вы действительно хотели провести с этим человеком всю оставшуюся жизнь?

- Это не Ваше дело, директор! – резко ответила я. Но зельевар, словно не замечая, продолжил:
- Стать его служанкой, родить ему десяток рыжих детишек и посвятить жизнь тому, чтоб вовремя ублажать всех по очереди?

- Хотела! Хотела!! Хотела!!! – сорвалась я на крик.

- Неужели Вы настолько не имеете гордости, что готовы простить даже унизительную измену? – в голосе Снэйпа слышалось неподдельное удивление.

- А разве Вы не простили бы матери Гарри чего-то? Разве не приняли бы её с ребенком от ненавистного Поттера, если бы она пришла к Вам? – зло прокричала я в лицо слизеринца. Слезы катились по щекам, но глаза мои пылали гневом. «Да кто дал ему право задавать мне такие вопросы? Судить меня???»

- Лили никогда не обманывала меня! – кажется, Снэйп тоже начал злиться. – И не играла мной! Не ставила мне ультиматумы. Не заставляла меня быть кем-то, кем я не являюсь! Только идиот, вроде Уизли, мог решить запереть такую выскочку, как Вы, дома – быть прислугой и няней! Разве любящий человек будет ломать хребет своей любимой и навязывать ей то, что противоречит всей сути её!?

- Т.е. по-Вашему, профессор, я не способна любить, иметь семью, заботиться о муже и детях? – я совершенно перестала себя контролировать и смотрела на директора испепеляюще.

- Я не это имел в виду, - как-то резко сменил тон зельевар и продолжил почти спокойно. – И Вы прекрасно понимаете, что если человек хоть немного Вас знает и желает видеть счастливой, он должен быть готов к тому, что Вы будете покорять неизведанные высоты в Высшей магии, разрабатывать сложнейшие лекарственные зелья или защищать права каких-нибудь сирых и убогих. С Вашей жаждой познания рамки домохозяйки чрезвычайно тесны! Вот и подумайте, по кому Вы льете слезы? По человеку, который не смог оценить Вас по достоинству? По человеку, которому сытный ужин и теплая постель ценнее всех открытий мира? По человеку, который, не задумываясь, обманул Вас и заставил пожелать отгородиться от всего мира?

- Я не собираюсь замыкаться в себе, - возразила я, но уже не так пылко и уверенно.

- И именно поэтому Вы проводите праздники в Богом забытом замке – вдали от родных и друзей? – съязвил Снэйп.

Мне нечем было ответить на эту «шпильку» - профессор был прав. И прав во всем. Разум и ранее подсказывал мне, что у нас с Роном очень мало общих увлечений и стремлений. Но я думала: если есть чувства, всё остальное не так важно. Так учили любимые книги… Но жизнь оказалась сложнее романов.
Я почувствовала, что промерзла. Казалось, холод из души начинает сковывать всё тело. Вероятно, директор заметил, как я поежилась. Он снял свою тяжелую мантию, подбитую мехом, и накинул мне на плечи, укутывая.

- Вы совсем продрогли, мисс Грэнджер. Думаю, на сегодня Вы достаточно предавались унынию и самобичеванию, - слова профессора были злыми, но почему-то не ранили. Как будто внутренне я уже согласилась с ним и позволяла говорить со мной без фальшивого соблюдения норм приличья. – Пойдемте, я провожу Вас до гриффиндорской гостиной, пока Вы не заблудились в бесконечных коридорах и не продолжили втаптывать чувство собственного достоинства в грязь.

Мы дошли до Портрета Полной Дамы, не проронив ни слова. Я вернула ему мантию, посмотрела в глаза и тихо произнесла:
- Спасибо, профессор.

- За мантию? Мне было нетрудно…

- Спасибо за всё, - оборвала его я, резко развернулась и скрылась за портретом.

На следующий день я аппарировала в Нору и застала за праздничным столом все семейство Уизли, включая Гарри – почти мужа Джинни - и Габриэль – девушку Рона. Все словно онемели. Рон, мило ворковавший со своей зазнобой, вытаращил на меня глаза и резко побледнел. Вид у них был такой, будто каждый прикидывал, каким заклинанием и в кого я сейчас шарахну. Эта «картина маслом» меня несказанно повеселила. Я усмехнулась, обвела всех взглядом и обратилась к Рону:
- Нам нужно поговорить.

- Гермиона! Может быть, ты присоединишься к нам, а после ужина вы поговорите? – словно вспомнив законы гостеприимства, спросила миссис Уизли.

- Благодарю, - вежливо отказалась я. – Но мне не хотелось бы нарушать Ваше семейное уединение.

Шпилька вышла практически в снэйповской манере и произвела эффект разорвавшейся бомбы. Рон поперхнулся, Гарри виновато уставился в пол, на глаза Джинни навернулись слёзы.

- Рон, я не отниму много твоего времени, - настаивала я. – Давай выйдем в сад.

Теперь уже не мой рыжик вышел за мной в полуобморочном состоянии. Мерлин знает, что он там себе нафантазировал, но не услышал от меня ни проклятий, ни истеричных воплей и не увидел слез. Я лишь насмешливо посмотрела на того, о ком плакала ещё вчера, и спокойно сказала:
- Я не обижена, что у нас ничего не вышло. В конце концов, в жизни бывает всякое. Я даже не обижена, что ты променял меня на эту красивую пустышку. Возможно, она – именно то, что тебе нужно. А я найду того, кому нужна лишь такая, как я. Но я вряд ли смогу простить то, что после стольких лет ты настолько не уважаешь нашу дружбу! Ты обманул меня. Ты подорвал мое доверие к самым близким – Гарри и Джинни, ведь они наверняка тебя покрывали. И даже духу сказать мне правду у тебя не хватило. Мне вообще удивительно, как я могла мечтать связать свою жизнь с таким человеком.

Рональд Билиус Уизли даже не нашелся, что ответить.

- Прощай, Рональд. Будь счастлив и, что бы ни случалось в жизни, будь мужчиной: умей отвечать за свои поступки! – с этими словами я аппарировала к воротам Хогвартса.

На душе было удивительно легко и спокойно, будто за последние месяцы я сделала что-то самое верное и стоящее.

Глава 5

Обнимая плечи, не считая встречи,
Я шутя смеялась – зря.
Я не понимала, я тогда не знала,
Как сильна любовь твоя.

Анжелика Варум «Ты и я»

Сама не заметив, как дошла, Гермиона стояла перед большим старым зданием из красного кирпича в нем располагался магазин, в витринах которого вечно маячила надпись «Ремонт».

Нашептав манекену имя того, кого пришла навестить, она беспрепятственно прошла через стекло и оказалась в приемном покое больницы Св. Мунго.

После того памятного разговора на Астрономической Башне мы со Снэйпом стали будто заговорщиками: оба знали что-то такое, чего никто другой постичь был не в состоянии. Он по-прежнему критиковал мое всезнайство, снимал баллы с Гриффиндора, отпускал едкие комментарии, но я осознавала, что это один из немногих людей, которые понимают по-настоящему и мою жажду знаний, и самоедство, и сомнения, и амбиции. И даже мое одиночество. Я так и не смогла начать нормально общаться со своими друзьями, ибо постоянно ждала камня за пазухой. Не зря говорят: «Единожды солгав, кто тебе поверит?!» Джинни пыталась несколько раз откровенно поговорить со мной, Гарри тоже, но, наверное, ещё не прошло достаточно времени. Я чувствовала внутри пустоту.

Чтобы как-то отвлечься, я надумала с головой уйти в подготовку к сдаче ТРИТОНов и поступлению в магический университет. Так и не сумев выбрать, к чему больше тяготею, решила поступить на 3 факультета сразу и в перспективе стать Мастером Трансфигурации, Мастером Чар и Мастером Зелий. Профессора Флитвик и Макгонаголл были просто счастливы, что я решила посвятить себя их предмету. Они составили списки дополнительной литературы, отвечали на мои бесконечные вопросы, консультировали по тем или иным неясным аспектам. И лишь директор упорно закатывал глаза и не желал (цитирую) «тратить свое драгоценное время на совершенно неадекватную и жадную до всякого рода знаний заучку, которой для комфортной и счастливой жизни вполне достаточно будет степеней Мастера по двум специальностям, не связанным с Зельями!». Но я для себя уже всё решила – все 3 дисциплины мне очень нравились, и я буду заниматься ими далее. Поэтому очень переживала, что чувствую себя в зельеварении не так уверенно, как в чарах и трансфигурации, и умоляла о любой форме углубленного изучения – дополнительных заданиях, занятиях, консультациях. Профессор был упрям, но ведь я ещё упрямее. После каждого урока – по Высшим ли Зельям или по Защите от Темных Искусств – я задерживалась и просила его о помощи в подготовке. Каждый раз он выходил из себя, снимал с Гриффиндора не менее 20 баллов и выгонял меня. И так почти целый месяц нового семестра!

Я отчаялась и, чтобы обрести уверенность, решила самостоятельно готовиться по нескольким дополнительным учебникам. Но теория без практики мертва, доступа в лабораторию вне занятий у меня не было. Пришлось вспоминать старые добрые времена и вновь варить зелья в заброшенном туалете Плаксы Миртл. Ингредиенты я покупала сама, практиковалась в изготовлении самых разных составов – от простых до сложнейших. И пару месяцев всё шло хорошо, пока однажды мимо моей импровизированной лаборатории не проходил чуткий к запахам директор.

Я варила в тот день зелье, определяющее степень родства (на последней стадии приготовления оно обладает стойким ароматом зеленого чая), и увлеклась настолько, что не заметила, как запирающие дверь чары были взломаны, а на пороге появился взбешенный Северус Снэйп.

- Так-так-так, мисс Грэнджер, - сказал он настолько тихо, что это не предвещало ничего хорошего. – А я о Вас слишком хорошо подумал: решил, что Вы отступились от желания грызть гранит науки сразу на трех факультетах и поэтому перестали меня доставать своими мольбами о подготовке. Но как же я мог забыть, что Гриффиндор – это диагноз!!!

По мере того, как профессор говорил, ярость его всё нарастала. Глаза метали молнии. Слова становились всё более задевающими и оскорбительными.

- Кто дал Вам право, мисс Я-знаю-Всё, - продолжал бушевать Снэйп, - заниматься такого рода деятельностью в неприспособленных для этого помещениях? И как давно это длится? Вы хоть понимаете, что взрыв котла здесь мог бы разнести половину только что восстановленного замка? Я уже не говорю о том, что подозреваю, где Вы доставали ингредиенты…

- Ваши подозрения неверны, сэр! – я смогла выйти из оцепенения. – Я приобретала их за собственные деньги в Хогсмиде и на Диагон-аллее. Так же, как и котлы, колбы, реторты и т.д. К тому же в Правилах школы нет пункта о том, где разрешено, а где запрещено варить зелья…

- МОЛЧАТЬ! – процедил директор. – Никому, кроме несносной зазнайки, не приходило ранее в голову заниматься тонкой наукой зельеварения в туалетах!!!

- Никому до меня и не отказывали в помощи в подготовке к экзаменам по Зельям только из-за того, что этого просит невыносимая гриффиндорская всезнайка! - со злостью и обидой ответила я. – Вы же сами вынудили меня. Я ведь не просила многого. Лишь направить меня, дать возможность работать и совершенствоваться.

- Я слишком благоговею перед Зельями, чтобы относиться к их изучению так беспечно, как Вы!

- Что Вы имеете в виду, сэр? – я была удивлена его странной репликой.

- Посмотрите на себя, Грэнджер, - профессор заставил меня подойти к зеркалу и взглянуть, - Вы уже тоньше тени! Когда в последний раз Вы нормально ели? На лице одни круги от недосыпа. При своей маниакальной погруженности в учебу и подготовке к ТРИТОНам по всем предметам Вы схватились еще и за углубленное изучение 2-х специальностей. Вы понимаете, что даже такими нагрузками загоняете себя? О какой третьей дисциплине для дополнительной подготовки может идти речь? Тем более, такой сложной и требующей внимания и концентрации, как Высшие Зелья!!! Вдумайтесь хотя бы: при таком перенапряжении Вы вообще можете лишиться как физических, так и магических сил.

В отражении я видела, как с каждой фразой зельевара мои глаза всё больше расширялись. «Он, что, беспокоится обо мне? О моем состоянии???» Тем временем, Снэйп продолжал:
- Я не собираюсь загонять Вас в гроб. И Вам не позволю! 150 баллов с Гриффиндора за самоуправство в помещениях Хогвартса. Как директор, я запрещаю Вам впредь пытаться организовывать подобные места для экспериментов где-либо на территории школы. Все ингредиенты и оборудование конфискуются вплоть до окончания Вами Хогвартса. И в качестве взыскания приказываю Вам минимум 1 раз в неделю приходить в Больничное Крыло на осмотр к мадам Помфри, которая при необходимости может назначить диспансеризацию. И только попробуйте ослушаться – вылетите из школы БЕЗ ДИПЛОМА И БЕЗ ТРИТОНов!

Я во все глаза смотрела на директора и содрогнулась от мысли, что действительно могу остаться без документа об образовании. Снэйп явно не шутил. И на меня навалилось бессилие. Я будто враз сломалась. Плечи поникли, руки опустились. Даже плакать не могла. Лишь обреченно сказала: «Слушаюсь, профессор!» и стала собирать книги и записи, чтоб навсегда покинуть свою импровизированную лабораторию.

- Учебники и пергаменты я тоже забираю, - холодно заметил зельевар, - чтоб у Вас не было соблазна читать их ночами под одеялом!

И тут меня прорвало - я развернулась к профессору, уставилась на него и начала кричать:
- Да хоть бы и так, директор! Как Вы не понимаете? Не Зелья, так что-нибудь ещё! Я найду, чем заполнить свою жизнь и каждую минуту своего времени!!! Только чтоб не осознавать ненужность! Неустроенность!! Одиночество... – из глаз полились слёзы. - Мне ведь даже поговорить не с кем. Раньше всегда были Гарри и Рон. Потом ещё и Джинни. Но Рон предал меня, Гарри и Джинни лишились моего доверия. И я не могу простить их, хоть и пыталась. Я рада, что у меня столько нагрузки, ведь она позволяет мне падать в кровать чуть ли не замертво и не терзать себя ощущениями, что привычный мир рухнул, что войны больше нет и во мне нет необходимости. Учеба и книги – мой единственный способ ощутить себя полноценной личностью…

Наверное, это был обычный нервный срыв: я даже не замечала, как по щекам льются реки слез, как дрожит голос. Лишь пыталась найти понимание в этих умных и завораживающих глазах. Я что-то ещё говорила о том, как мне больно; как страшно осознавать, что тебя в большинстве своем лишь используют, а потом выбрасывают из окружения за ненадобностью; как я боюсь остаться в полной изоляции, потому что все труднее схожусь с людьми – большинство настолько ограничены, что общение с ними не представляет никакого интереса. И вдруг в какой-то момент профессор сделал 2 шага и крепко обнял меня, прижимая голову к своему плечу. Он успокаивающе гладил меня по спине и повторял:
- Тише! Тише, мисс Грэнджер! Всё пройдет.

Я немного пришла в себя и замолчала, всё ещё всхлипывая.

Тогда он наклонился к моему уху и сказал:
- Я понимаю Вас, мисс Грэнджер. Очень хорошо понимаю. Многие вопросы, мучающие Вас, не чужды были и мне. И Вы правы во многих суждениях, но не правы в выводах: жизнь Ваша не кончена! Всё ещё будет. И друзья, если они настоящие, найдут способ показать Вам свое отношение и завоевать доверие вновь. И те, с кем будет интересно общаться, найдутся – особенно в университетской среде, уж поверьте мне! И одна Вы вряд ли останетесь. Если только все разом ослепнут и отупеют, не сумев понять, какая неординарная девушка находится рядом. Какие Ваши годы? Даже такой прожженный циник, как я, и то верю, что лучшее ещё впереди. Так что не спешите истязать организм!

Я совершенно успокоилась в этих крепких руках и внимательно слушала. Убедившись, что неуравновешенная гриффиндорка больше не плачет и не бьется в истерике, директор выпустил меня из объятий, отошел назад и продолжил:
- Раз уж Вы так уперлись в своем стремлении изучать Высшие Зелья, я пойду Вам на уступку. 2 раза в неделю – при условии, что мадам Помфри сочтет Ваше состояние здоровья удовлетворительным – Вы будете приходить в лабораторию, задавать вопросы, получать мои ответы и, возможно, варить какие-либо необычные составы.

Я не могла поверить своему счастью, но внезапная догадка ошарашила меня:
- Вы это делаете из жалости, да, профессор? Я, вероятно, вела себя недостойно…

- Не говорите глупостей, мисс Грэнджер, и не заставляйте меня пожалеть о собственном решении! – вспылил Снэйп, но, заметив мой потухший взгляд, добавил: - По-Вашему, я не могу протянуть руку помощи человеку, который этого достоин?

Он направился к двери, но, прежде чем выйти, сухо сказал:
- Всё отсюда в лабораторию перенесут эльфы. Вы же отправляетесь сейчас в Больничное Крыло. Если колдомедик не упадет в обморок от того, до какого истощения Вы себя довели, я жду Вас в ближайший четверг.

С этими словами он вышел, а я все смотрела на дверь неверящим взглядом…

Она шла по коридорам госпиталя в задумчивости. Может быть, все её воспоминания сейчас – лишь попытка подогнать факты под имеющуюся теорию? Может, она всё притягивает за уши? Или просто различные наблюдения наконец начали срастаться в общую картинку? Дойдя до одной из палат, Гермиона не решилась войти – лишь присела на скамеечку рядом с дверью. Предавшись воспоминаниям, она не пыталась разобраться в своих собственных чувствах и осмыслить произошедшее несколько часов назад. Самое время сделать это сейчас, пока бесшабашная гриффиндорка не наломала дров и не осложнила жизнь себе и ему.

Сейчас уже можно было с уверенностью утверждать, что та моя истерика стала переломным моментом в наших с профессором отношениях: до неё мы всегда были лишь преподавателем и ученицей, после – товарищами по одиночеству, людьми, увлеченными наукой, собеседниками, дорожащими общением друг с другом, и, наверное, почти друзьями. Почти, потому что за 3,5 года, прошедшие с этого момента, так и не перешли на «ты», не говорили откровенно, как ожидаем каждую новую встречу, не разводили панибратства и сентиментальности.

Я, конечно, сдала все ТРИТОНы на наивысшие за последние 50 лет баллы, поступила, как и хотела, на 3 факультета магического университета в Оксфорде и училась, как одержимая. Со временем простила и друзей, стала видеться с ними, но чем-то незыблемым и само собой сложившимся стало регулярное общение с суровым зельеваром. Мы писали друг другу каждую неделю. Обменивались научными идеями, обсуждали новые публикации, делились новостями. А каждое третье воскресенье месяца обязательно виделись лично - сначала реализовывали совместный проект и варили новый вариант заживляющего бальзама, применение которого могло бы навсегда избавить магов от застарелых шрамов, потом настолько привыкли к этим встречам, что не хотели прерывать традицию. И вот 3 дня назад у нас даже был маленький праздник – через полгода после присвоения степеней Мастера Трансфигурации и Мастера Чар я, наконец, получила степень Мастера Зелий. Это знаменательное событие мне хотелось отметить с самыми близкими – родителями и моим профессором – человеком, который помогал, вдохновлял, был примером.

Я немного волновалась, не произведет ли директор на маму с папой отталкивающего впечатления, ведь он был язвителен, далеко не дружелюбен и часто непримирим в оценках. Однако наш ужин в маггловском ресторане в одном из районов Лондона прошел просто на удивление прекрасно. Профессор был необычайно вежлив и, я бы даже сказала, галантен, чем поразил меня несказанно. Они с отцом нашли общий язык, подтрунивая над нами с мамой. Но без злобы. И я давно так не смеялась, как над шутками этих столь разных, но дорогих мне мужчин.

После мы решили доехать до дома на такси, а профессор Снэйп вызвался нас проводить – заодно в кои-то веки прокатиться по городу, а не перемещаться по каминной сети или аппарировать. Мы с родителями сели на заднее сидение, директор – рядом с водителем, и продолжали непринужденную беседу, когда услышали страшный визг тормозов. Я сидела сразу за профессором, и мы, как по команде, повернули головы налево, но было поздно – в наше такси влетала машина, несущаяся на красный свет. Основной удар пришелся на ту часть автомобиля, где сидел профессор, но и мне немного досталось. Ощутив резкую боль в зажатой покореженным кузовом ноге, я потеряла сознание.

Как рассказывали потом полицейские, нам ещё очень повезло, что эта скромная машина такси была оборудована 8 подушками безопасности. Это помогло водителю и моим родителям отделаться легким испугом, мне – обойтись лишь переломом ноги и сотрясением мозга, а не черепно-мозговой травмой, а профессору – просто спасти жизнь.

Я была без сознания несколько часов, а, когда очнулась, увидела возле своей кровати молящихся маму и папу. Судя по обстановке, мы явно находились в обычной больнице. Это означало, что ни я, ни профессор не могли вызвать магическую помощь.

- Что с профессором, мама? – настороженно спросила я.

- Он без сознания. Врачи боятся даже делать какие-либо операции, потому что у него много гематом, давящих на разные участки мозга, - серьезно сообщил мне отец, обнимая тихо плачущую маму.

- Мне нужно переправить его в наш госпиталь – там легко справятся с такими травмами, - несмотря на скребущее в душе беспокойство, я старалась рассуждать здраво. – Где моя одежда? Там должна быть палочка.

Отец протянул мне 2 палочки – мою и Снэйпа. На мой вопросительный взгляд он заметил:
- Врачи чуть не выбросили её, как ненужную щепку. Я решил, что у нас надежней сохранится.

- Спасибо, пап.

Не теряя времени даром, я отправила патронуса с сообщением для Гарри и просьбой, как можно скорее, забрать нас в госпиталь Св. Мунго. Гарри и Джордж примчались уже минут через 15. Пока Джордж насылал легкий «Обливиэйт» и «Конфундус» на медперсонал, Гарри с помощью аврорского портала перенес в госпиталь сначала профессора, а затем и меня.

Просканировав диагностирующими заклинаниями Снэйпа, колдомедики засуетились и после наложения нескольких малознакомых мне заклятий влили в профессора около 10 разных зелий. Потом продиагностировали его ещё раз. Убедившись, что из комы зельевар перешел в состояние лечебного сна, принялись за меня. Кость срастили, наложили несколько заживляющих и посоветовали не применять никаких сильных чар в ближайшие 2 недели. Меня отпустили домой, но я не могла бросить директора здесь одного.

Практически сутки я просидела рядом с кроватью спящего Снэйпа, но он всё никак не приходил в сознание. Врачи говорили, что так и должно быть, но я всё равно беспокоилась. Ненадолго покинуть свой пост меня заставили только родители, которых провел в магическую больницу Гарри. Я трансфигурировала один из стульев в еще одну кровать и легла прямо тут – не хотела покидать профессора, пока не станет окончательно понятно, что он пришел в себя.

Проспав более 12 часов, я вновь села рядом с директором. Его состояние было без изменений, и это пугало.

- Только не умирайте, профессор! – прошептала я. – Кто же ещё будет меня поддерживать и не позволять скатываться в депрессию? Вы мне очень нужны! Пожалуйста, не умирайте!

По моей щеке скатилась слезинка и упала на тыльную сторону ладони зельевара. И вдруг словно волна прокатилась по телу директора. Он слабо застонал и начал метаться на больничной койке, что-то нечленораздельно бормоча. Я бросилась прочь из палаты и уже через минуту притащила колдомедика. Профессор был так же беспокоен. После проверки всех жизненно важных показателей целитель уверил меня, что мозг слизеринца начинает нормально функционировать. Ещё сутки лечебного сна, и Снэйп будет в полном порядке. А пока следует просто ждать. И я ждала – на этот раз уснула сидя. Проснулась же под утро от того, что Снэйп стал бредить громче и отчетливей:
- Милая моя, нет… только не бросай меня… Только не сейчас… Ты так нужна мне. Нет! НЕТ!!! Не уходи. Не забирайте её!!! Не бросай… Не уходи…

«Надо же, столько лет прошло, - подумала я, - а он всё так же не может смириться с уходом матери Гарри… Того и гляди по имени её начнет звать… И почему так любят кого-то, а меня – нет?!? Лили, Лили! Чем же ты была так хороша, что всю жизнь этот сложный человек не может забыть тебя???» Эти мысли почему-то расстроили меня.

- Девочка моя! Не оставляй меня. Я больше не могу без тебя. Я… я же люблю тебя… Слышишь? Люблю! – почти кричал профессор.

Лицо его было совсем бледным, на лбу выступила испарина. Пытаясь хоть немного успокоить, я взяла мечущегося в бреду директора за руку. Он стал дышать ровнее, но говорить не прекратил:
- Любимая! Какая ты красивая!... Только спасите её! Она должна жить! Должна!!... Люблю тебя… Люблю… моя… моя…

«Лили…», - подумала я.

- Гермиона, - прошептал Снэйп. – Девочка моя, любимая…

И вот тут я вполне могла бы упасть в обморок. Шок и понимание услышанного нагрянули одновременно.

- Этого не может быть! А как же Лили? – вслух высказала я то, что первым пришло в голову.

Но профессор вел диалог не со мной, а с кем-то призрачным:
- Не забирайте ее… нет… я не отдам… так глупо… глупо… теперь нет войны… я не отдам. Только не мою девочку. Не мою Гермиону. Нет!!

- Я никуда не уйду! Всё в порядке. Мы в Св. Мунго. Вы скоро поправитесь, - пыталась я достучаться до Снэйпа.

- Родная моя… светлая… жизнь моя… только живи! Живи… люблю… Гермиона…

Поддавшись какому-то порыву, я поднесла его ладонь к губам и поцеловала:
- Никуда я от тебя не денусь…

Ещё несколько часов я так и просидела возле директора, пока он вновь не впал в глубокий сон – без бреда. Я была ошарашена его словами. Требовалось срочно привести мысли в порядок. Хорошо, что вскоре пришла мама. Я оставила её с профессором, а сама отправилась на прогулку.

Гермиона ещё несколько секунд провела перед дверью палаты, словно раздумывая, заходить ли… Потом резко поднялась и вошла. Мама спала на свободной койке. Зельевар выглядел лучше: больше не метался, не бредил, лицо перестало сливаться с подушкой. Глаза его были прикрыты. Дыхание было ровным. Гриффиндорка села на стул, взяла кисть Снэйпа обеими руками и поднесла к губам.

- Неужели Вы серьезно, профессор? – с этими словами она поцеловала тонкое запястье. – Когда же это началось? Как я не заметила? – Поцелуй в раскрытую ладонь. – А ведь я порой даже завидовала матери Гарри, что у неё был шанс на счастье с Вами…

Девушка прижала ладонь зельевара к щеке и подняла взгляд к его лицу. Северус Снэйп внимательно смотрел на неё. Гермиона улыбнулась и потерлась щекой о его руку.

- Ты мне снишься! – наконец сформулировал для себя приемлемую мысль директор Хогвартса и провел по прижавшейся к ладони щеке. – Как хорошо! Родная моя…

Взгляд его излучал столько света и нежности, что какие-либо вопросы или уточнения были уже не нужны.

- Не хочу Вас расстраивать, профессор, - чуть насмешливо произнесла гриффиндорка, - но это не сон. Чуть более 3-х дней назад в такси, в котором мы ехали, врезалась другая машина. У Вас были самые серьезные повреждения. Поэтому мы в госпитале Св. Мунго. Со всеми остальными всё в порядке.

Снэйп весь подобрался и попытался освободить руку из цепкой хватки Гермионы. Но она не позволила ему этого сделать.

- Гриффиндор – это диагноз, и я не буду ходить вокруг да около! – серьезно сказала Грэнджер. – Вы бредили и просили не забирать у Вас любимую. Я, признаться, была ошарашена, осознав, что речь не о Лили Эванс… Но, вспоминая последние 4 с лишним года, осознаю, что должна была бы заметить и раньше…

- Думаю, нам давно пора перейти на «ты», Гермиона. Зови меня Северус, - несмотря на спокойствие тона, Снэйп был натянут как струна: он и боялся, и жаждал этого разговора. – Что же ты должна была заметить раньше?

- Как сильна любовь твоя и…

- Гермиона! Поверь мне, я не хотел и не хочу навязывать тебе какие-либо отношения, которые тебе не угодны. Именно поэтому я старался вести себя максимально корректно и даже намеком не вызвать в тебе ощущение обязанности ответить взаимностью или что-то в этом роде. Я намного старше тебя, имею скверный характер и ещё худшую репутацию. И не желал бы испортить тебе жизнь и перспективы. Ты можешь по-прежнему воспринимать меня просто как наставника, помощника, друга и ни в коем случае не щадить моих чувств, какими бы сильными они ни были…

- Может быть, всё-таки дашь мне договорить? – гриффиндорка озорно посмотрела на своего профессора. – Я молода, порывиста, безрассудна, люблю покомандовать, читаю даже за столом, хочу заниматься не только семьей, но и карьерой и т.д. и т.п. И я никогда бы не попыталась построить счастье с тем, кто мне не нужен. – Она вновь поцеловала прижатую к щеке ладошку. – Я действительно должна была давно заметить, как мне нужна любовь твоя… Ты нужен мне, Северус!

Северус Снэйп ничего не ответил Гермионе Грэнджер лишь притянул её к себе и целовал-целовал-целовал.

Обнимая плечи, не считая встречи,
Я шутя смеялась – зря.
Я не понимала, я тогда не знала,
Как нужна любовь твоя.