Да!

1. Светлая половина. Слезы.

Ее звали Гермиона, и о ней я хочу рассказать. Дурацкое имечко. Я сразу подумал, что в жизни не запомню такое, когда она выпалила его в поезде при нашей первой встрече. Я тогда-то не знал, как часто потом придется его слышать. От учителей, конечно. Остальные, в основном, звали ее по-другому. Заучка, зубрила, зануда-отличница, и это были еще самые ласковые слова. Еще ее дразнили бурундучком, и это ее жутко выводило из себя, хотя чего уж на такое обижаться, девчонки любят всяких таких зверушек, тем более что, иногда она и правда была ужасно на него похожа, когда корпела над какой-нибудь книжкой, приоткрыв рот. Правда, кое-кто придумывал ей прозвища и похуже. Ее называли и зубастиком, и бобренком, и чернильницей, и даже гнездоголовой из-за ее волос. Один раз за завтраком ей в волосы подложили куриное яйцо, чтобы проверить, удержится оно или нет. Оно не укатилось, правда, когда она дернула головой, яйцо свалилось прямо в чашку с чаем и забрызгало ей всю мантию. Ну и выражение же у нее было! Мы тогда покатывались над ней всем гриффиндорским столом, кричали «птенчик из гнезда упорхнул». Так что из учеников по имени ее почти никто никогда и не звал.

А я – я ее вообще никак не называл. Ну, потому что не разговаривал с ней практически. О чем нам было с ней говорить? Ее кроме книжек ничего вокруг не интересовало. Да и разговоры ее обычно были похожи на скороговорку из каких-нибудь новых заумностей, которые она откуда-нибудь вычитала.

Но, вообще-то, хотя я с ней, особо, не разговаривал, кое-что общее между нами было. Я это почти сразу заметил, еще в первые дни. Она чувствовала, что совсем одна. Мне-то это было очень хорошо знакомо по моей предыдущей школе. Здесь у меня сразу появились друзья, и это было просто здорово! Я раньше и думать не мог, что у меня будут настоящие друзья. Симус, Дин, Рон Уизли. Особенно, конечно, Рон Уизли. Его братья – это нечто! Но ладно, речь тут не обо мне, и не о них, речь о Гермионе, которая чувствовала себя в точности так же, как я в своей старой школе. Она была совсем одна, и ей от этого было плохо. Она, конечно, делала вид, что ей никто и не нужен, но меня ей было не обмануть. Когда я, время от времени, видел ее тоскливый взгляд, я очень хорошо знал, о чем она думает. Еще бы ей не учиться хорошо – ей же кроме этого и заняться-то было нечем! Никто не хотел с ней даже разговаривать, не то, что дружить. Вообще-то, я тогда подумал, что всё-таки не такая уж она плохая. У нас, в моей прежней школе, были, конечно, девчонки вроде нее, они везде попадаются. Но они были не просто зубрилами-отличницами, а еще и жутко вредными при этом. При них даже и мысли не возникало, чтобы устроить что-нибудь смешное – они тут же неслись жаловаться учителям. А Гермиона вот никогда не жаловалась. Нет, она всегда громко возмущалась, конечно, кричала, что нам попадет, что с нас снимут баллы, но чтоб жаловаться – не было такого. Правда, и списывать никогда не давала. Но те девчонки-отличницы, которых я знал раньше, всё-таки давали списывать своим любимчикам, а всем остальным нет. Гермиона же не давала списывать вообще никому и никогда. По крайней мере, так хоть получается не обидно. С другой стороны… у нее и любимчиков-то никаких никогда не было. Откуда им было взяться?

В общем, иногда мне ее было немного жаль. Она вовсе не была такой ужасной, какой все ее считали. Не начни она тараторить с самого начала свои зазубренные уроки, не пытайся так выделиться перед учителями, не возмущайся так громко нарушениями дисциплины, никто бы ее не обзывал. Подружилась бы с другими девчонками, и всё бы у нее было нормально. Но ее угораздило подружиться со мной.

Если бы мне кто-то сказал раньше, как всё выйдет, я бы никогда в жизни близко к ней не подошел! Или, может, наоборот, не отходил бы от нее. Не знаю… Да как бы я не отходил?! Она же девочка. В спальне, в туалете тоже бы не отходил?..

Н-да, вот с туалета всё и началось.

Точнее, не совсем с туалета. С Хэллоуина. Все сидели за праздничным ужином, а я шел по коридору. Бежал. Потому что хотел поскорее вернуться обратно. Я кое-что забыл в нашей башне… Ладно, не кое-что, волшебную краску, которую мне подарили близнецы Уизли. С ее помощью можно делать очень смешные вещи. Если уж и был момент, когда ее использовать, то лучше Хэллоуина времени и придумать было нельзя. Но я опять начинаю говорить не о том.

Короче говоря, я бежал по коридору. И встретил профессора Квиррела. А я забыл сказать, что у меня часто болела голова. Ну, не то, чтобы часто, но такое бывало, ни с того, ни с сего. И у меня в тот момент тоже почему-то жутко разболелась голова, я даже остановился. Надо мне было просто пробежать мимо. Но тут профессор Квиррел увидел, что я остановился, и подошел ко мне, и спросил, всё ли со мной в порядке. Я хотел сказать, что да, но голова у меня заболела еще сильнее. Наверное, из-за запаха. От профессора всегда чем-то пахло. Говорили, что чесноком, но это был не чеснок, я точно знаю. Потому что дядя Вернон обожает мясо с чесноком, я хорошо помню, как он пахнет, когда его много. А от Кви… профессора Квиррела пахло чем-то просто очень похожим на чеснок. Да что я так привязался к этому чесноку?!

Наверное, ему как-то стало видно, что мне нехорошо, и он сразу же послал меня в больничное крыло. Даже указал рукой, по каким коридорам лучше идти, чтобы я не запутался. Я еще боялся, что он пойдет со мной, но он не пошел, сказал, что спешит в большой зал.

Голова у меня вправду так разболелась, что я решил всё-таки сходить в больничное крыло. Лучше просто выпить какой-нибудь микстуры, чем пропустить весь праздник, так ведь? Ну, я свернул туда, куда указал мне профессор Квиррел. Правда, этим путем пришлось почти вернуться обратно, но я подумал, что ему-то должно было быть виднее. И вот тогда я встретил Гермиону. Она пробежала, нет проскочила мимо меня как бладжер. Я бы не обратил на это внимания – ну подумаешь, бежит куда-то по своим делам. Но она смеялась. Точнее, мне тогда показалось, что она смеется. Громко и как-то странно. И только через две секунды я сообразил, что это совсем не смех. Она так плакала, громко всхлипывая и повизгивая. Это-то меня и испугало. Потому что обычно девчонки плачут не так. А тут с ней как будто случилось что-то очень плохое. Ну, очень! Да и вообще, я не мог припомнить до этого, чтобы она когда-нибудь плакала. Даже когда ее обзывали обидными словами. Даже когда рядом взорвался котел Невилла и обжигающая, липкая масса оттуда попала на ее руки. Она отчаянно кривилась, морщилась, видно было, как ей хочется заплакать, но она сдерживалась. Я тогда еще подумал – зачем ей это, она ведь девочка, кто ее осудит за слезы? А тут она просто ими заливалась.

Ну, я решил узнать у нее, всё ли в порядке. Мало ли, может, помощь нужна или что-то в этом духе. Я попытался ее догнать, но она только руками на меня махала «отстань, отстань». Я бы и отстал, но меня немного разозлило, что она так от меня отмахивается. Я же хотел помочь. А она добежала до дверей женского туалета и, остановившись на пороге, обернулась и выкрикнула, на секунду сдержав слезы: «Это комната для девочек»! И хлопнула дверью прямо у меня перед носом. Было очень неприятно. Правда, хлопнула она так сильно, что дверь ударилась и открылась вновь, а я так и стоял на пороге. И я тогда увидел, что она уселась под умывальником на полу и продолжает реветь.

Не знаю, вот мне показалось, что я должен что-то сделать в такой ситуации. Понимаете, показалось, и всё. Несмотря на то, что я на нее немного злился, и вообще... Когда девчонки плачут, это… Противно. Как будто внутри кто-то корябает тебя когтями. Тупыми. Хочется просто сказать: «Ну хватит уже, в самом деле!» Но она плакала как-то… по-особенному. Может и правда что-то случилось? Бежать за профессором Макгонагалл? Ну да, а вдруг это какая-то ерунда, девчонки обожают плакать из-за ерунды. Я подумал - а, ладно - была не была - пускай это женский туалет, но всё равно все на ужине, никто же не видит. Я зашел внутрь.

«Эй, у тебя что-то случилось?»

Вот, я даже тут не сказал - «Гермиона». Я сказал – «эй». Но ей, наверное, в этот момент было всё равно, как я ее назвал. Она так была сосредоточена на своих рыданиях, что вряд ли различала, что я говорю. Я вспомнил, что обычно в такой ситуации принято успокаивать. Как-то. Как-то же я должен был узнать, что с ней произошло. Я погладил ее по голове. И еще сказал, чтобы она перестала уже, наконец, плакать. Она опустила ладони и посмотрела на меня, а я подумал, что она выглядит просто ужасно некрасивой сейчас. Вся красная, с опухшими глазами… Фу! Обычно она гораздо симпатичней. И стоило так реветь, чтобы потом быть похожей на чучело? Но вслух, конечно, ничего такого не сказал, еще не хватало! Я даже постарался сделать вид, что мне не противно ее разглядывать. Она громко всхлипывала и изо всех сил пыталась прекратить плакать. Но у нее никак не получалось. «Что с тобой случилось?» – спросил я опять. Может, на этот раз она сможет ответить? Но она только помотала головой в ответ. Зато хотя бы встала с пола и повернулась к зеркалу. Ох, лучше бы она этого не делала! Потому что, увидев себя там, тут же заревела вновь.

Ну что ты будешь делать! Пришлось снова пытаться ее успокоить. Что-то я там ей бормотал, и… между прочим, мне понравились ее волосы! Да, выглядят они, конечно… не очень. Но мне-то что до этого? Зато на ощупь они были вполне ничего. Ну, вы понимаете, мне снова пришлось ее гладить по голове. Так же всегда делают, когда успокаивают детей, ведь верно? И это правда помогает, потому что она довольно быстро успокоилась.

«Так почему ты всё-таки плакала?» - спросил я, когда рыдания снова превратились во всхлипы.

«Потому что все мальчишки – идиоты!» – выпалила она так, что я чуть не отпрыгнул в сторону. Хорошо, что потом покосилась на меня и добавила: «Ладно, почти все». Это, вроде как, получается, она имела в виду, что я не идиот. Ну, здорово!

Потом она стала умываться. Я уже подумал, что пришла пора мне уходить, потому что, сколько можно тут торчать, меня же послали в больничное крыло, но голова уже почти не болела, так что я стоял и раздумывал, куда мне отправиться. И пока я думал, она закончила умываться и обернулась ко мне со своим привычным выражением «самой умной и самой правильной».

«А что ты тут делаешь, Гарри Поттер? Это туалет для девочек», - заявила она так, как будто сама не знала, что я тут делаю. Я и ответил ей в том духе, что я за тобой же и зашел, чтобы узнать, что случилось. А она уставилась на меня так строго, как будто заподозрила в чем-то нехорошем. Но потом, видно, до нее дошло, что она ведет себя слишком уж несправедливо, потому что выражение ее стало гораздо мягче.

«Со мной уже всё в порядке. Можешь идти».

Вот так. Как будто слугу отпускала. Нет, недаром ее все так терпеть не могли! Ну как такое можно спокойно вытерпеть? Только я-то догадался, что она просто притворяется такой вот непрошибаемой. Она как будто взяла и вытащила из кармана мантии свою привычную маску «мисс самая-лучшая-ученица». Так что я на нее обижаться не стал, и ругаться тоже. Еще заплачет опять, не дай бог. И вообще, пора уже было уходить. Я развернулся к двери, а там…

Я такой штуки раньше-то никогда не видел. Она виднелась в открытой двери туалета. Какая-то живая зеленовато-бурая гора. И она двигалась. В первый момент я даже не испугался. Во-первых, потому что не видел ее целиком, только то, что помещалось в проем двери. Во-вторых, потому что эта штука не обращала на нас внимания. Она просто перемещалась по коридору, вдоль двери. И, если бы не девчачий визг…

Н-да, вот мне интересно, неужели девчонки сами не понимают, что от их визгов всегда только хуже? Кому это когда помогало? Кто-то может сказать, что когда на вас напало чудовище, то если долго визжать, оно развернется и убежит? Такого же не бывает. А тут оно еще даже и не напало…

Разумеется, стоило Гермионе начать визжать, да так, что у меня уши заложило, эта штука в коридоре остановилась и заглянула прямо в дверь. Тут я увидел, что это какой-то огромный уродливый человек. Точнее, он был просто похож на человека. Потому что таких людей не может быть. Таких больших, таких отвратных и таких… таких вонючих! Тьфу! После визита Дадли в туалете так мерзко не пахло, как от этой живой горы. У него была морщинистая кожа, кое-где еще и с крупными бородавками, так что выглядел он не сильно лучше, чем пахнул. Наверное, я тогда прошептал, что-то вроде «кто это», потому что Гермиона, которая уже перестала визжать, а просто тихо подвывала, ответила: «Это горный тролль». Я скосился на нее и увидел, что она вся белая. Вот интересно, совсем недавно, она вся была красная, и это смотрелось очень плохо. Теперь она вся побледнела, но выглядело это не лучше. Только большие глаза открылись еще больше, как будто она собиралась как можно лучше разглядеть этого самого тролля. «Помогите», - прошептала она еле слышно, хотя вот это как раз стоило кричать погромче. «Только не визжи опять», - подумал я, и в этот момент тролль стал ломать дверь.

Вот тогда я испугался. Потому что мигом понял, что он собирается добраться именно до нас, что именно мы его заинтересовали, а выхода другого из этого туалета не было. Была только надежда, что шум кто-нибудь услышит. Но, как назло, даже Филч сейчас был в большом зале. Вот уж не думал, что когда-нибудь буду рад внезапному появлению Филча.

Так что ждать помощи нам было не от кого, а у тролля намерения были самые серьезные. Я подумал, что будь я один, подождал бы, пока он полностью заберется внутрь и постарался бы проскользнуть мимо него к двери. Я так не раз делал, правда не с троллями, конечно, а с Дадли и даже дядей Верноном. А тролль, как мне показалось, по виду был еще неповоротливей, чем дядя Вернон, объевшийся рагу из свинины. Но, к сожалению, со мной была Гермиона, и уж она-то точно не обладала навыками побега от противников крупнее себя. Да и вид у нее был такой, что еще чуть-чуть, и она грохнется в обморок. Может, оно было бы даже и к лучшему, потому что тогда тролль мог подумать, что она померла, и не стал бы ее трогать. Хотя… а вдруг они едят и мертвечину?!

«Я попробую его отвлечь, а ты беги к двери», - сказал я Гермионе, и сам не поверил, что это вылетело у меня изо рта. Неужели это сказал я? Она, конечно, была девочкой, но на рыцаря я точно никогда не был похож. Тем более, в этот момент, когда у меня у самого душа ушла в пятки. Особенно после того, как тролль залез таки в туалет полностью. Он оказался очень высокий - маленькая головка с тупыми желтоватыми глазами упиралась в самый потолок.

«Палочка», - пролепетала Гермиона. Ну да, вроде как, мы волшебники, и что-то могли наколдовать, но пока что нас не учили таким заклинаниям, чтобы победить горного тролля. Да и никакого другого тролля тоже.

«Бугугугу!» – сказал тролль, и я повернулся к Гермионе. Черт его знает, вдруг она могла говорить на тролльем языке. Она столько книжек прочитала, что от нее всего можно было ожидать. Но, судя по тому, какое у нее было лицо, я понял, что не могла. К сожалению. А еще хуже, что она, похоже, даже не расслышала, что я ей сказал о двери, и что туда надо вовремя побежать. Она просто стояла на месте и хлопала глазами, не отрывая их от тролля. «Вот же угораздило меня попасть!» - промелькнула в голове мысль.

Поняв, что никакой реакции на его речи не будет, тролль протянул к нам свою руку. Что у него была за рука! Настоящая ручища, длиной почти с него самого, а каждый палец, наверное, как я сам. И он совершенно точно собирался схватить ею нас обоих. Как я успел одновременно толкнуть в сторону Гермиону и отпрыгнуть сам, не могу себе представить. Так что тролль просто хватанул рукой воздух, и это ему совсем не понравилось. А Гермиона отлетела к стене и, если у меня было хоть какое-то место, чтобы отбежать в сторону, то она оказалась в ловушке, потому что бежать ей было совсем некуда. Тролль прорычал что-то и поднял вторую руку, в которой он сжимал здоровенную дубину. Она была похожа на целый ствол от дерева. Немаленького такого дерева. Он замахнулся и грохнул этой дубиной об пол, что есть силы. Я уж подумал, что Гермионе конец, но тролль ударил не по ней, а рядом с собой, наверное, просто от злости. Ума у него вряд ли было очень много. От удара во все стороны полетела плитка и поднялось большое облако пыли, а нас с Гермионой подбросило на месте. Вот этот-то «подброс», похоже, и привел ее слегка в чувство. Потому что она снова завизжала как ненормальная и бросилась прямо ко мне. И вовремя, потому что следующим ударом тролль бы размазал ее по полу, но теперь попал только куда-то в угол, так, что даже его дубину отбросило в сторону, вместе с рукой, которая ее держала.

«Накол…накол… наколдовать», - пробормотала Гермиона, копаясь в мантии. Я понял, что она пыталась вытащить палочку, но вот что она собиралась колдовать, я представить не мог. Я-то сам собирался проскользнуть через дверь, при первой удобной возможности, какое уж тут колдовство?! Тролль развернулся и описал широкий полукруг дубиной в воздухе, мы едва-едва успели отскочить назад, к дальней стене. Гермиону как будто заклинило, она всё так же продолжала копаться в поисках палочки.

«Вот палочка!» – крикнул я, быстро доставая свою.

«Трансфиг… трансфиг…» – у нее зуб на зуб не попадал от ужаса.

Тролль снова зарычал и двинулся к нам. Ноги у него были маленькие по сравнению с телом, тяжелые и неповоротливые, так что двигался он медленно, но руками легко мог дотянуться почти куда угодно.

«Трансфигурируй!» - завопила она, наконец, справившись с дрожью. «Что?!» - возникла у меня законная мысль. На трансфигурации я едва-едва перешел от спичек и иголок к круглым и квадратным предметам.

Тролль взмахнул дубиной и ударил. Я снова оттолкнул Гермиону в последний момент, мы бросились в разные стороны, дубина жахнула по полу между нами, и опять во все стороны полетела плитка. Я прикрылся рукавом мантии от летящих осколков. Гермиона оказалась прямо у кабинок, и я увидел, как она спиной открывает дверь. «Нет, только не в кабинку!» – заорал я, и она замерла на месте. Если она окажется внутри, ей точно конец. Тролль обернул на мой крик свою тупую морду, его дубина почти вся еще лежала на полу. «А ведь она немного похожа на спичку», - пришла мне в голову мысль. «Что ж, отчего бы и не попробовать?» - подумал я и взмахнул палочкой.

«Ферруфорс»!

Всё было просто, я представил, как она превращается в иголку, огромную, толстенную иголку. И она вправду превратилась, я только услышал, как Гермиона тихонько пропищала «молодец», и откуда только силы хватило. Нет, на иголку это, конечно, было мало похоже. Но вместо грубой деревянной, дубина стала почти гладкой, железной и почему-то ужасно ржавой. Тролль, по-моему, даже и не заметил изменений. Он получше схватился за дубину и… вдруг понял, что не может оторвать ее от земли. На его морде отразилось нечто, напоминающее удивление, она вытянулась, брови взлетели вверх. Он явно не ожидал такого предательства от своей родной дубины. Он обхватил ее двумя руками и смог только приподнять фута на четыре от пола, не больше. И ему это очень-очень не понравилось. Он взревел, изо рта во все стороны полетела слюна, и я тут же понял, что прежний его рык был просто ласковым по сравнению с тем, как он орал сейчас. Я чуть не оглох. Тролль отпустил дубину на пол и маханул в мою сторону своей ручищей, явно намереваясь размазать меня по стенке. Я успел поднырнуть под его лапу и бросился вдоль внешней стены прямо к спасительной двери. Не то, чтобы я собирался оставить Гермиону тут одну, на самом деле, я надеялся, что тролль погонится за мной. В коридоре я легко бы смог от него улизнуть. Но руки у него и вправду были длиннющие. Он успел зацепить меня кончиками пальцев за мантию, и мои ноги тут же заскользили по одному месту. Он потащил меня к себе, я упал спиной на пол и забарахтался как жук. Вообще-то, я пытался изо всех сил скинуть мантию, но как назло, она буквально обвернулась вокруг меня, я совсем в ней запутался. Почему-то в последний момент мне пришло в голову, что будет очень нехорошо, если девочка увидит, как тролль меня пришибет. Спрашивается, как такое могло взволновать меня в этот момент? Надо было бы ей поскорее убегать, пока тролль меня схватил. Но она не убежала.

«Петрификус тоталус»!

Кажется, она, наконец-то смогла вытащить свою палочку. Интересно, она правда думала, что сможет пробить такую-то шкурищу своим заклинанием? Тролль на секунду отпустил меня, почти уже висящего в воздухе, и этого мне оказалось вполне достаточно, чтобы отскочить от него в сторону и отбежать подальше к двери. Конечно, ее заклинание не причинило троллю никакого вреда. Его просто слегка дернуло, хотя и такая ерунда уберегла меня от неминуемой смерти. Я оказался в нескольких шагах от спасения, но вот дело Гермионы было плохо. Потому что тролль немедленно повернулся к ней, и она… она таки заскочила в кабинку! И захлопнула за собой дверь. Я понял, что ничем уже не смогу ей помочь, просто ничем, и в животе противно засосало. Я что-то заорал, но тролль больше не обращал на меня внимания. Он схватился за дверь сверху обеими своими лапами, одним движением сорвал ее с петель и отбросил в сторону. Я этого не видел, но отчетливо себе представил, как она сидит там перед ним, сжавшись в комочек на краешке унитаза, и смотрит вверх своими большими карими глазами. Горный тролль – последнее, что она увидит в жизни – в этом была какая-то ужасная несправедливость. Неужели это всё, чего она заслужила, неужели так глупо и закончится ее жизнь? Какой бы вредной заучкой она ни была, она точно не заслуживала такой участи.

Тролль сжал правую ладонь в кулак, поднял ее над головой, и я увидел, как она с размаху опускается вниз, не оставляя ни шанса несчастной девочке. Раздался страшный треск, когда унитаз разлетелся на куски, и прямо в нос троллю ударила сильная струя ледяной воды, так, что он от неожиданности громко фыркнул и, отпрянув назад, уселся прямо на пол.

У меня как-то сразу дыхание перехватило, и выступили слезы. Он убил ее. Она только что погибла, практически у меня на глазах. Погибла, хотя могла бы убежать, вместо того, чтобы пытаться спасти меня. Я стоял и не мог сдвинуться с места, хотя должен был сейчас лететь по коридору как снитч, потому что тролль в любую секунду мог опомниться и заняться мной. Я понял, что мне ее невыносимо жаль, хотя она никогда не была мне ни другом, ни знакомой. Она мне даже не нравилась. Просто казалась в чем-то родственной душой. Но я никак не мог поверить, что она вот так просто взяла и рассталась с жизнью из-за какого-то дурацкого тролля, неизвестно как оказавшегося в коридоре Хогвартса.

«Неизвестно как…» Меня внезапно захлестнула волна гнева. Не на тролля, конечно. Как можно злится на такую тупую скотину? На того, кто его сюда привел и выпустил. Как вообще можно было настолько опасную тварь держать в школе, рядом с нами? Как Дамблдор позволил? Или он не знал? Мне захотелось найти того, кто притащил сюда этого мерзкого тролля и отдать его самого на съедение этой твари!

Все эти мысли проскочили у меня в голове буквально за одну секунду, я сам поразился насколько много их вместилось в такой короткий промежуток времени, потому что буквально спустя эту самую секунду с того момента, как тролль плюхнулся на свой толстый зад, дверь в соседней с разгромленной кабинкой распахнулась, и оттуда мне навстречу буквально вылетела Гермиона, вопящая как кошка, которой наступили на хвост.

«ГАААРРРИИИ!!!»

Еще до того, как она успела добежать до меня, я понял, что каким-то чудом она в последний момент смогла прошмыгнуть в соседнюю кабинку под стенкой, которая, на ее счастье, имела от пола некоторое расстояние. Такой малявке, как Гермиона это не составило особого труда, она и правда была от горшка два вершка. Я сам не больно-то высокий, но она даже мне до плеча едва доставала. Совсем крошечная.

Она с разбегу влепилась в меня и обхватила руками, как будто я и был ее спаситель. Ее трясло так сильно, что она меня самого заставила трястись.

«Уходим отсюда», - шепнул я ей на ухо, а точнее, просто погружаясь носом куда-то в копну ее волос. Я думал, что она отлепится, но не тут-то было. Мне пришлось буквально тащить ее в таком состоянии, потому что она категорически отказывалась разжать свои объятия. А может, и не могла. Так сильно вцепилась в меня, что не хотела больше ничего видеть и слышать. Девчонки, что еще скажешь!

Так мы и выскочили в коридор – обнявшись. И так нас и застукали учителя. Их было там аж пять человек. Тут была и наш декан и жуткий профессор Снейп, и другие, я не запомнил, кто. Наверное, сбежались на грохот. На все их крики я просто молча показал рукой в сторону туалета. Ну, конечно, после этого они зашли туда и, наверное, что-то сделали с проклятым троллем. Я-то этого не видел, хотя ужасно хотел посмотреть, как они его заколдуют. Но куда там, Гермиона продолжала держать меня так, словно я ее папочка.

И только когда профессор Макгонагалл осторожно взяла ее за плечи, и сказала несколько слов, она, наконец, отцепилась от меня. Ее лицо было бледное как мел, но, как только она увидела толпу учителей вокруг, так сразу стала заливаться краской.

Конечно, нас тут же начали расспрашивать, что случилось. Мы с Гермионой переглянулись и одновременно сказали, что-то вроде «э-ээ, м-мм». И после того, как переглянулись опять, выпалили, и снова одновременно: «Это я виноват», «Это моя вина, профессор»! Нет, я-то как раз был не виноват, я вообще шел в больничное крыло. Но я подумал, что для такой отличницы как она, может быть ужасной сама мысль оказаться виноватой в подобном кошмарном происшествии. «Он пытался меня спасти!» – крикнула Гермиона. «А она меня», - добавил я, и вот это была чистая правда.

Когда выяснилось, что мы не пострадали, «совсем-совсем» не пострадали, нас отпустили с глаз долой, и сказали, что в большом зале сейчас снова соберут всех учеников, раз проблема с троллем так успешно разрешилась, и что мы можем вернуться на праздник. Но Гермиона сразу сказала, что не хочет туда идти. И, что хуже всего, попросила меня проводить в нашу башню. Я только пожал плечами. Если ей так хочется, то конечно. Она взяла меня за руку и зашагала по коридору. Этого только не хватало! Я попытался отобрать у нее свою ладонь. Но она сказала, что до сих пор боится. По правде говоря, ее рука действительно всё еще подрагивала. Я не понимал, чего уж теперь-то было бояться, раз троллем давно занялись учителя. Но с девчонками же всегда так – они вечно придумают себе повод, чтобы понервничать!

Мы шли долго, и у меня рука вспотела в ее ладошке. Это было жутко неудобно и неприятно. А больше всего я боялся, что нас, чего доброго, кто-нибудь увидит, расхаживающими таким образом по Хогвартсу. Но она как будто всё по моему лицу прочитала, потому что сказала, что тут же отпустит меня, если только кто-то появится. Так мы и дошлепали до гриффиндорской башни. Естественно, все наши были на празднике. Честно говоря, мне жутко хотелось, наконец, помчатся к друзьям и рассказать уже о том, что случилось. Хотя я и сомневался, что мне кто-то поверит. Тролля-то никто не видел, наверняка просто слышали шум, а учителя точно не будут никому рассказывать. Поэтому я пока оставался в раздумьях, стоит ли или не стоит делиться со всеми нашими сегодняшними приключениями. Тем более, что я умудрился в них угодить с нашей «первой в учебе» Грейнджер.

Вот ведь странно, сейчас-то я уже совсем не злился на нее, наоборот, она оказалась вполне себе ничего. В начале тупила, конечно, как все девчонки, но потом собралась и проявила себя, как вполне свой парень. Но всё равно мне не хотелось, чтобы другие узнали, что мы именно с ней попали в эту историю. Ох, да всё это происходило еще и в девчачьем туалете! Вот тут-то я и понял, что лучше уж мне пока помалкивать.

Я сделал то, что она просила, привел ее в башню, и теперь уже хотел, наконец, вернуться на праздник.

«Ты собираешься пойти вниз?» – спросила она.

«А ты, конечно, собираешься проторчать тут весь вечер?»

«Да. Только сперва переоденусь. И тебе советую, посмотри, на кого ты похож, Гарри Поттер!»

А ведь и правда, как я не подумал?! Хоть она и сказала это своим привычным поучающим тоном, но она была права – я был похож на чучело. Мало того, что моя мантия была перемазана в пыли и грязи, так от нее еще пахло… пахло троллем! В тех местах, где он ухватил ее, виднелись противные зеленоватые следы. Правда, Гермиона выглядела не сильно лучше, да еще и мокрая вдобавок. Напоминала воробья после купания в луже.

«Н-да!» Я помчался к себе, переодеваться. Оставалось надеяться, что я успею хоть к середине праздника. Пришлось еще и принять душ, чтобы так не воняло.

Когда я снова выскочил в гостиную, Гермиона уже сидела у стола рядом с камином, в пижаме и с книжкой в руках. Вроде бы, руки у нее больше не дрожали. Я пробежал мимо нее и остановился у самой двери. Ну почему она сидит здесь одна? Ну вот почему?! Когда все веселятся, она будет сидеть тут и изучать очередной учебник. Как так можно? Не знаю из-за чего, но мне вдруг стало стыдно оставлять ее одну. Хотя это было далеко не в первый раз – она всегда избегала общего веселья. Я вспомнил, как сам вот так же сидел в своей каморке под лестницей и делал единственное, что мог - читал, в то время как вокруг отмечали какой-нибудь праздник. И поплелся обратно.

Она взглянула на меня с удивлением, но ничего не сказала, и сразу же уткнулась обратно в книгу, хотя я видел, как она краем глаза поглядывает на меня. Видно, пыталась понять, почему я вернулся. Я подумал, что не начни я разговор, она до самого конца так и будет притворяться, что читает.

«Слушай, - спросил я, и она тут же вперилась в меня, - а почему ты плакала?»

Ну вот, нашел с чего начать разговор! Она сразу изменилась в лице, поджала губы, задрала подбородок, стала непроницаемая, как кирпичная стенка.

«Почему ты спрашиваешь?»

«Просто, - я пожал плечами, - ты никогда не плакала, а тут вдруг… У тебя что-то случилось?»

Она досадливо помотала головой.

«Не хочу даже говорить об этом».

«Просто, если тебе нужна помощь…»

«Нет! – отрезала она, я аж чуть не вздрогнул. – И вообще, почему ты не идешь в большой зал?»

«Я подумал, что… ну…» Ага, а как мне ей сказать?

«Что «ну»?! – уставилась она на меня подозрительно.

Я даже разозлился. Ну, в конце концов, хочешь же как лучше.

«Ничего! Просто ты тут одна опять сидишь. Как сыч! Да. Я подумал… раз уж мы с тобой так… с троллем… и вообще… То, может быть, мне не стоит тебя здесь оставлять. Одну».

Похоже, она удивилась. По крайней мере, перестала смотреть на меня так, как будто я собираюсь ее хитро обмануть.

«Ты правда остался, чтобы побыть здесь, со мной?»

«Ну да».

«Хм, ну, я не знаю… Я, вообще-то, училась…»

«Ты всегда учишься».

«И что же в этом плохого? Мы же приехали сюда, чтобы учиться, разве нет?»

«Да, да, разумеется, но не всегда же! Надо же и отдыхать когда-нибудь».

«Дай вам волю, вы всегда будете отдыхать. Вот ты, между прочим, сделал домашнее задание?»

«Гермиона, сегодня же Хэллоуин!»

Она встала, молча проследовала куда-то в угол гостиной, выудила из сумки несколько листков пергамента и швырнула их передо мной на стол. «Вот!»

«Что это?» - удивился я.

«Домашнее задание. В общем… если хочешь списать…»

Вот это был номер! Неужели она решилась изменить своим железным правилам?! Вот это да! Заучка Грейнджер? Я уставился на нее с изумлением. И всего лишь из-за того, что я просто остался с ней посидеть на праздник? Мне вдруг стало ее невыносимо жалко! И, конечно, я не собирался использовать ее пергаменты. Пусть увидит, что у меня тоже есть принципы.

«Не надо. Забери».

«Почему?»

«Ты же считаешь, что списывать – это неправильно».

«Д-да! – выдавила она. – Но я же сама тебе их отдала».

«Нет, Гермиона. Спасибо, но я не могу их взять».

«Но почему?!» – похоже, она искренне не могла понять причину моего отказа.

«Потому что не хочу, чтобы ты из-за меня отказывалась от своих правил».

«П-правда?!» – ее глаза стали такими же большими, как тогда, когда она увидела тролля.

«Правда. Я остался не потому, что хочу чего-то там у тебя списывать. Я остался… просто так. Потому что мне… так захотелось. Понятно?»

Не то, чтобы мне прямо захотелось. Просто посчитал, что это будет правильно. Хотя… что-то в ней всё-таки было. Что заставляло остаться. Уговаривало. Она же, хоть и с ужасными привычками, но всё же была не дура. И с троллем, опять же… Да что говорить – спасла она меня с троллем. И вообще… не такая уж она и страшная, а вполне даже… ничего. Маленькая… ну да, но она же девочка. Волосы торчат… так что ж, у меня тоже торчат, зато они у нее приятные на ощупь. Глаза… наверное, красивые… не знаю. Да и вообще, ничего в ней противного нет, кто это выдумал, что она противная?! Голос, правда, визгливый… но это только когда она кричать начинает, а если не выводить, то вполне ничего, обычный.

Пока я думал всю это чушь, она вдруг после моих слов отчего-то начала суетиться, я ее никогда такой не видел. Схватила свои листочки, начала с ними зачем-то бегать туда-сюда, делать вид, что не понимает, куда их деть. Потом вытащила какую-то пачку книг, стала их раскладывать и что-то беспрерывно болтать о том, что я молодец, раз отказался списывать, что я, конечно, изрядный балбес, но она мне обязательно поможет. Что, если правильно взяться за дело, то я смогу учиться намного лучше, надо только слушать, что она говорит, потому что она всё, что надо прочитала и сможет мне объяснить, если мне будет непонятно. Стала листать учебники, что-то там мне показывать, размахивать руками и всё это точь-в-точь с таким лицом, какое у нее было, когда она только приехала в Хогвартс.

И тогда до меня дошло, что она сейчас почувствовала то же самое, что и я, когда в первый раз в жизни понял, что больше не один. Она почувствовала, что и у нее тоже может быть друг, как и у остальных. И хотя я, конечно, не собирался слушать, что она пытается мне втолковывать (еще не хватало!), но я ни за что на свете не хотел ей показывать, что мне неинтересны ее объяснения. Я сидел и просто наблюдал за ней, и делал вид, что слушаю. И это оказалось жутко интересно – за ней наблюдать. Потому что раньше я не видел, какая она разная, на самом деле. Как сильно у нее может меняться выражение лица, в зависимости от того, улыбается она или хмурит брови, смотрит ехидно или устало, задумывается или сердится. А она успела всё это продемонстрировать, хотя я только и делал, что просто поддакивал. Она напоминала ураган, правда, небольшой. Маленький такой живой ураганчик, крутящийся вокруг меня. Сколько же в ней всего накопилось, с тех пор, как она приехала сюда! Сколько всего не сказанного, того, чем она так хотела поделиться. Хоть с кем-то. И теперь она вываливала это на меня гигантскими порциями, а мне оставалось только глупо улыбаться, кивать и делать вид, что слушаю.

Кое-что из ею рассказанного, было даже интересно, особенно, когда она не пыталась строить из себя всезнайку, но она постоянно переспрашивала, так что, порой, я чувствовал себя как будто на уроке. Длилось это долго, видя, что я не пытаюсь сбежать или протестовать против ее рассказов, она принялась строить целый план, как сделать так, чтобы я стал лучше учиться. «Гарри Поттер не должен себе позволить выглядеть дураком!» – она почему-то считала, что те кто, как она, не зубрит целыми днями – дураки. Я не стал с ней спорить, просто потому, что пока вообще не знал, что теперь мне с ней делать. Она, видно, подумала, что, наконец, нашла того, кого сможет целыми днями перевоспитывать на свой лад. Я, разумеется, не собирался ничего подобного терпеть изо дня в день, но как ей об этом сказать, понятия не имел. На мое счастье, наши как раз стали возвращаться с праздника. Сначала вернулись, конечно, первокурсники, которых погнали в башню в первую очередь. Троица Рон, Дин и Симус тут же подскочила к нам, как только меня увидела.

«Ага, вот ты где!» «Нам сказали, ты в больничном крыле». «С тобой всё в порядке?»

Я ответил, что со мной уже всё хорошо, что просто голова разболелась, и покосился на Гермиону. Кажется, она, как и я, не собиралась ничего говорить о приключении с троллем. И вообще, увидев наших однокурсников, как-то сразу потухла.

«Так ты, выходит, проторчал здесь столько времени с заучкой?» – спросил Рон сочувственно. Увидев разложенные передо мной учебники, он сгреб их и бросил в сторону Гермионы. «Хватит лезть к Гарри со своими поучениями, а то он со скуки помрет из-за тебя!» – воскликнул он, и остальные заржали. Гермиона на мгновение вспыхнула, потом поджала губы и ничего не сказала. «Иди в свой угол, сиди там!» - скомандовал Рон.

Не знаю почему, но я вдруг разозлился. То есть, почему не знаю? Я знаю, почему. Мне стало ее жалко. И еще обидно, что никто даже не подумал, что я мог сидеть здесь и по собственному желанию. А она даже и не попыталась об этом напомнить, ждала, наверное, что я сам об этом скажу.

«Может, хватит ругаться?!» – крикнул я, и это получилось даже громче, чем я хотел. «Вообще-то, Гермиона мне ничего плохого не сделала, мы просто сидели тут и разговаривали».

Рон почесал в затылке и пожал плечами. «Я и не ругался. Я просто подумал, что тебе тут, наверное, было жутко скучно, пока мы там веселились на празднике, так что хотел тебе сказать, что мы собираемся с парнями подняться в спальню и сыграть там несколько партий в триктрак, а заодно рассказать тебе, что Фред с Джорджем устроили сегодня после ужина». «Ага, Гарри, - поддержал его Симус, - хорош тут уже вялиться».

Они и правда пошли наверх, и тут я понял, что мне, пожалуй, действительно надоело здесь сидеть. У меня уже уши сворачивались от заумных лекций. Я не знал, как сказать об этом Гермионе, чтобы ее не обидеть, но она, как ни странно, вдруг сама предложила мне закончить наши посиделки. Сперва я подумал, что она это говорит от обиды, от того, что я решил от нее отделаться, как только вернулись мои друзья, но, похоже, она и вправду поняла, что меня пора отпустить, что я уже до самой макушки заполнен ее рассказами.

Я поднялся в спальню, и едва мы только сели за игру, как Рон сказал: «Эта косматая чернильница всё никак не уймется! Ей же уже всё объяснили, нет, она продолжает лезть со своими поучениями».

«Что объяснили?» – не понял я.

«А, Гарри, ты же как раз убежал, когда это было. Мы с парнями обсуждали перед ужином, как мы собираемся повеселиться на Хэллоуин. И тут подходит Грейнджер и начинает опять доставать своей скукотой».

«Ага, - добавил Дин, - что-то про маггловские обычаи. Про то, как правильно надо праздновать».

«Про ирландцев даже что-то там, - нахмурился Симус, - можно подумать, она лучше моего отца про всё знает».

«Я ее честно предупредил, чтобы она шагала себе, - продолжил Рон, - что нам ее поучения и придирки не сдались. Она же даже девчонок уже достала! Но ее разве просто так заткнешь? Ну, я и сказал ей, чтобы она никогда, НИКОГДА больше ни к кому из нас не подходила. Чтобы не надеялась на то, что кто-то с ней будет разговаривать. Пускай остается лучшей зубрилой, только сама по себе, а нам она не нужна!»

«И все с этим согласились?» – спросил я. Меня действительно это интересовало.

«Ну-у, возражать никто не стал. А кое-кто даже поддержал».

Я поглядел в сторону Невилла, который тихонько сидел у себя на кровати, наблюдая за нашей игрой. Заметив, что я смотрю на него, он опустил голову и отвернулся к окну.

«Поэтому, как только я вас увидел, так сразу понял, что она взялась за тебя, Гарри, раз все остальные ее послали».

Я встал. Играть резко расхотелось. Я вдруг понял, почему она так сильно плакала, когда я поймал ее в коридоре.

«Ты выиграл», - бросил я Рону, хотя мы еще только начали.

«Как? Гарри… Эй, ты куда?»

«Она. Меня. Не доставала, Рон. Ясно тебе? Мы просто разговаривали».

Он выпучил глаза от удивления. Но, честно говоря, мне не хотелось на него смотреть. На них на всех.

Я спустился обратно в нашу гостиную и огляделся. Гермиона перебралась в свой привычный угол и что-то быстро писала в маленькой кожаной тетрадке, обложенная со всех сторон книгами, как крепостными стенами. Я подошел и сел рядом. Лаванда Браун уставилась на нас любопытным взглядом с дивана из противоположного угла гостиной. Прекрасно, устроит теперь трезвон по всему факультету, а то и дальше. «Поттер подружился с лохматым бурундуком!» А то и еще что-нибудь похуже. Ну и пускай! Пускай лучше о нас болтают, чем снова заставить ее плакать, присоединившись к общему бойкоту.

Она бросила быстрый взгляд поверх блокнота и, увидев меня, непонимающе подняла брови.

«Почему ты вернулся? Забыл что-нибудь?»

Я улыбнулся.

«Да у меня же ничего и не было. Это ты меня завалила учебниками».

«Тогда… в чем дело? Хочешь что-то сказать?»

Я увидел, как она вся напряглась. До меня сразу же дошло, что она поняла – мне всё рассказали о происшедшем перед ужином. И теперь она ждала, что я поддержу всех остальных. Внутренне готовила себя к этому. У нее даже губы задрожали, как она их ни поджимала. А я почему-то смотрел на ее губы и ничего не отвечал. И чем дальше, тем они дрожали всё сильнее. А потом и пальцы, когда она начала быстрыми движениями убирать волосы, сваливающиеся на лицо. Она завертывала их за уши, а они сваливались снова, и, в конце концов, она перестала это делать и просто схватилась пальчиками за воротник пижамы.

«Я не сказал тебе спасибо».

«За… за что?» – удивилась она, рассчитывая услышать совсем другое.

«За то, что спасла меня сегодня».

Она отвернулась, на губах появилась слабая улыбка.

«Ты тоже… Тебе тоже спасибо. Если бы тебя там не оказалось, я бы… меня бы… мне бы конец. И еще… спасибо за то, что утешал. Когда я ревела там как последняя дура!»

«Это из-за того, что Рон тебе сказал?»

Она не ответила, и я понял, что еще чуть-чуть разговоров на эту тему и она, чего доброго, заплачет снова. Поэтому я постарался закончить поскорее.

«Я хотел тебе сказать, Гермиона, что Я так не думаю! Как Рон. И как остальные. Если другие не будут с тобой разговаривать, мне на это наплевать, я буду. В любое время. Вот так».

«Спасибо, Гарри».

«Только… только не заставляй меня больше тебя успокаивать. В смысле… не люблю, когда девчонки плачут. Хорошо?»

«Не беспокойся, больше такого не повторится. Это вообще получилось случайно, что ты меня такой увидел. И, между прочим, Гарри Поттер, – она посмотрела на меня строгим взглядом, нахмурившись, - надеюсь, ты больше не будешь заходить в туалеты для девочек?!»


Вот, я рассказал, как всё начиналось. А теперь я должен рассказать, как всё кончилось.

2. Темная половина. Кровь.

В общем-то говоря, чтобы добраться до того, как всё закончилось, мне бы пришлось рассказать еще слишком много чего. Например, про то, как я первый раз играл в квиддич по-настоящему. Ну… если вы знаете, что такое квиддич? Знаете, конечно. И про то, как случилось, что Гермиона спасла меня от профессора Снейпа, когда я чуть не свалился с метлы.

Да уж, если не считать того, что она меня постоянно спасала, от нее были одни сплошные неприятности. Прямо на следующее утро после Хэллоуина за завтраком она подошла, уселась рядом со мной и тут же начала меня воспитывать. Припомнила все ее вчерашние планы насчет того, чтобы улучшить мою успеваемость. Рон, сидящий слева от меня, чуть не подавился, когда услышал эти речи. Я и сам чуть не подавился, уж никак не ожидал, что она примется за меня так скоро, и абсолютно не обращая внимания на то, как все вокруг на нее смотрят. Нет, на нее и раньше не очень-то смотрели, но в этот раз всё было по-другому, потому что стали смотреть и на меня тоже, отчего я почувствовал себя совсем неуютно. Особенно, когда увидел шушукающихся девчонок на другой стороне стола. Тем более, что Лаванда не упустила случая рассказать всем о том, как мы накануне сидели вместе в уголке.

С этого момента моя жизнь в Хогвартсе сильно изменилась. Потому что раньше я был просто Гарри Поттер – сам по себе. У меня были друзья, но они не заставляли меня забивать себе голову тем, что обо мне подумают. Они сами и все прочие. А теперь рядом со мной как будто появился персональный староста. Она встревала во всё, во что только можно было встрять. Буквально шагу мне не давала сделать свободно. По ее мнению, мне вообще ничего было нельзя! Квиддич она терпеть не могла. К играм, типа шахмат, взрыв-карт и плюй-камней относилась с подозрением, считала, что это просто напрасная трата времени. Помочь близнецам устроить очередное веселье было, с ее точки зрения, «глупым и безответственным поведением». Отвечать на подколы Малфоя и его компании тоже неправильно, потому что это всё равно считалось нарушением дисциплины, и за это могли снять баллы. По любому поводу она тащила меня в библиотеку. Вечером от нее невозможно было отлипнуть, потому что она пыталась самолично проверить у меня, сделал я домашнее задание или нет. И еще она постоянно пререкалась со всеми моими друзьями. Потому что их просто из себя выводило, что я терплю рядом с собой этого цербера-недоростка. А с Роном так и вообще находилась в состоянии непрерывной войны.

Спросите, а чего я сам-то ее терпел? Вот честно скажу – я не знаю! Наверное, дело в том, что отделаться от нее можно было, только если послать куда подальше. В смысле, всерьез. Сказать, что всё – дружба окончена. Или обидеть по-настоящему. Потому что обычные слова, типа «хватит, надоело», она не понимала, а когда я просто делал то, что ей не нравилось, не обращая внимания на ее протесты, приходилось потом выслушивать длинные поучающие лекции. Признаюсь, что несколько раз я ее едва и вправду не послал. И меня каждый раз останавливало то, что она опять останется одна. А мне не хотелось, чтобы это произошло. Друзей-то, кроме меня, у нее как не было, так и не появилось. Наоборот, некоторые стали относиться к ней еще хуже, считая, что она приносит мне одни неприятности. Но я их не виню. Они же не знали о тролле. И о том, как она подожгла мантию профессору Снейпу, лишь бы меня спасти. И о том, как ловко заставила проговориться Хагрида о Фламеле.

Вот, я опять ушел куда-то совсем в сторону. Потому что, чтобы всё это толком объяснить, мне чернил не хватит. Поэтому я лучше расскажу о том, о чем должен рассказать, а об остальном пусть рассказывают другие.

Началось всё с Лаванды Браун. Вернее, с ее глупой фразы. Вернее, с того, что Гермиона вот уже две недели таскалась за мной, как привязанная. И Лаванде это почему-то жутко не нравилось. Наверное потому, что ей и сама Гермиона жутко не нравилась. Если кто из наших и не мог терпеть Гермиону больше, чем Рон Уизли, так это Лаванда.

Короче говоря, мы сидели вечером в гостиной нашей башни, Гермиона как всегда грузила мне мозги уроками, а я старался прислушиваться не к ней, а к тому, что обсуждали Вуд и Спиннет за соседним столом, где разговор шел о тактике на предстоящий матч. Ну и моя прилипчивая подруга почуяла, что я ее не слушаю. Чтобы привлечь мое внимание, она схватила меня за руку и стала трясти. Она иногда так делала, когда я отключался от ее заумных рассуждений. А мимо как раз проходила Лаванда. Она посмотрела на нас и тут же ляпнула: «Грейнджер, мало того, что бегаешь за ним везде, теперь еще и за руку хватаешь. Влюбилась?» Нет, я бы даже внимания на такую чушь не обратил, ну кто будет всерьез воспринимать, что девчонки болтают? Но Гермиона отреагировала мгновенно. Она схватила обеими руками толстый учебник и со всего размаху заехала Лаванде по башке. Я аж рот раскрыл от удивления. Чтобы Гермиона кого-то ударила?! Да ее столько раз такими словами обзывали, и она сдерживалась, а тут… Ну, Лаванда, конечно, взбеленилась. Не сразу, сперва-то она тоже в шоке была, рот раскрыла еще шире моего. А потом ее понесло. Чего она только не наговорила. Если бы не Перси, наш староста, который оказался здесь же, в гостиной, дело бы точно закончилось дракой и вырванными волосами. И хорошо еще, если бы не дошло до палочек. Наверное, если бы девчонки дрались на дуэлях, сегодня ночью одной блондинке здорово бы досталось от одной отличницы. А так Перси просто раздал обеим по минус пять баллов и отправил Лаванду успокаиваться в девчоночью спальню. Гермиону не надо было успокаивать, она и так выглядела спокойной, сидела рядом с чувством выполненного долга. Всё это было, конечно весело, мы потом, завалившись спать, обсуждали с парнями и посмеивались, но я подозревал, что Лаванда так просто эту стычку не оставит.

Так оно и вышло. На следующий день слухи о том, что заучка Грейнджер влюбилась в Гарри Поттера стали распространяться, как сорняки в саду у тети Петунии. Мне, признаюсь честно, было по барабану. Ну, потому что я не хотел задумываться о всякой ерунде. Обычные девчоночьи сплетни. Да и вообще, когда кто-то в кого-то влюбляется, разве он его загружает уроками и домашними заданиями? Ну полная же ерунда! Так что я и внимания на это не обращал. Да и Гермиона, как обычно, делала вид, что к ней это всё не относится, терпела, так же, как и тогда, когда была совсем одна, и когда ее обзывали все, кому ни лень. Но слухи всё никак не прекращались. Я даже с друзьями чуть-чуть из-за этого не поругался.

Вечером в нашей спальне Дин Томас вдруг стал рассуждать про то, с какого возраста вступают в магический брак. Я сначала не понял, куда он клонит, но когда увидел рожи Рона и Симуса, до меня дошло, что они надо мной издеваются. Даже Невилл тихонько посмеивался в уголке. Сначала я хотел их обозвать последними словами. Но, вы же знаете, чем сильнее реагируешь, тем больше тебя будут подкалывать. Поэтому я сделал лицо кирпичом, как будто не понимаю, о чем он говорит. Так что им пришлось сказать всё прямо – что они ржут втихомолку над тем, как Грейнджер за мной бегает. Ну пускай бы ржали, я не против, но при чем тут «влюбилась»-то? Неужели они не понимали, что она просто боится остаться одна? Сами же ее обзывали и гнали, а теперь удивляются. Ну, я и ответил в том духе, что тот, кто повторяет девчачьи сплетни – сам девчонка. Сперва-то они здорово разозлились, но кончилось всё вполне мирно, простым подушечным боем. Мне пришлось держать оборону против троих противников со зрителем в лице Невилла, который зато болел за меня.

Я про это всё так подробно рассказываю, потому что именно эти чертовы слухи и привели к таким плохим последствиям. Прежде всего, из-за них мы всё-таки поругались с Гермионой. Наверное, я и был в этом виноват. Хотя ей тоже не стоило так реагировать. Я не думал, что она переживает по этому поводу. Началось всё с ее обычных попыток заставить меня учиться. Я даже честно сделал в этот день все, что нам задали. Попробуй не сделать, когда постоянно висят над душой! Но она же всё время хотела, чтобы я учился не просто нормально, а чтоб лучше других. Никогда не собирался становиться отличником. Я ей сказал, что на сегодня всё, и я пойду, пожалуй, погляжу на тренировку команды из Халффпаффа, нам с ними играть следующую игру. Она заявила, что тогда она пойдет со мной и по дороге повторит то, что сегодня проходили на истории магии, потому что я, видите ли, опять на ней спал. Мне уже тогда захотелось на нее наорать, но я сдержался, просто потому, что вокруг было полно народу. Зато когда мы пошли по дорожке к квиддичному полю, и она стала меня доставать своими повторениями целых глав из учебника, я вдруг со стороны представил, как это будет выглядеть, когда я усядусь там, на трибунах, а она будет сидеть рядом со мной и читать лекции прямо на ухо. Неудивительно, что потом всякие дурачки начинают распространять сплетни. Я взял и спросил у нее в перерыве ее речей, когда она остановилась, чтобы набрать воздуха: «Ты, правда что ли в меня влюбилась, Гермиона?» Я был злой, и я не знал, что это так на нее подействует. Она как была с открытым ртом, так и остановилась на месте, не продолжая то, что собиралась сказать. Пару секунд она просто смотрела на меня. Просто смотрела, ничего не говоря, только рот потихоньку закрывался, а нос начал морщиться. «Ну всё, сейчас заплачет», - подумал я с тоской. В тот момент мне ее было не жалко, вот ни капли. Но она не заплакала. Только сказала: «Ты такой же, как они все, Гарри Поттер», подняв вверх руку с согнутым указательным пальчиком, как будто собиралась ткнуть им в меня, но передумала по дороге. Потом повторила еще раз, но уже гораздо громче, практически завопила: «Ты такой же, как они все!» И побежала обратно к замку.

«Эй, так «да» или «нет»?! – крикнул я ей в спину, чтобы поддеть ее еще сильнее. Я всё так же был зол. Она развернулась на ходу, потрясла с яростью руками в воздухе, а на глазах уже виднелись слезы, потом побежала дальше.

Да, вот так это и произошло. Вроде бы, ну, подумаешь, что такого, поссорились и ладно. Но из-за этой ссоры всё и случилось. То, что я хочу рассказать.

На следующий день я ходил и наслаждался. Свобода! Никто больше не жужжит над ухом, никто больше не пилит, не заставляет учить уроки, не нудит и не напоминает о дисциплине. Это было такое облегчение, как будто я был на каникулах, даже учеба сразу стала легче. На счет Гермионы я не волновался – был уверен, что она подуется денек-другой и сама первая ко мне подойдет. Ну, потому что я же практически ни в чем не был виноват – подумаешь, повторил за всеми глупые слухи! Это же только потому, что она и правда вдохнуть мне свободно не давала. Должна же она, наконец, была понять, что я не собираюсь становиться таким же зубрилой и «правильным мальчиком», как она.

На второй день я всё еще продолжал наслаждаться, но стал потихоньку беспокоиться, почему же она всё-таки ко мне не подходит. Да еще и все остальные, как только увидели нашу с ней ссору, тут же принялись ее со всех сторон клевать почище того, как было в те времена, когда мы с ней еще не подружились. Она держалась, но глаза у нее частенько были красные. Видно убегала куда-то плакать, может, опять в туалет, а может, в библиотеку за книжные полки.

На третий день я вдруг понял, что начинаю скучать по ее голосу. Оказалось, что за то время, пока она бегала рядом со мной, я уже привык слышать ее беспрерывные замечания и лекции. Вот уж никак не мог такого представить, что смогу соскучиться по тому, как она меня пилит, да еще за такой короткий срок. И я стал подумывать о том, что, может быть, мне самому первому стоит к ней подойти? Потому что ей делалось всё хуже и хуже, а уступать она, похоже, совсем не собиралась – как только видела меня, так тут же отворачивалась, поджимала губы и делала вид, что мы с ней вообще не знакомы. Получалось, правда, это у нее плохо, но, кто знает, сколько она еще собиралась так упрямничать?

На четвертый день… на четвертый день всё и произошло. Днем я твердо решил, что поговорю с Гермионой, но всё откладывал и откладывал. Вечером я нарочно спустился вниз, когда парни уже легли спать, чтобы, наконец, с ней поговорить. Я прекрасно знал, что она засиживается допоздна со своими книжками. Но когда я начал спускаться по лестнице, то увидел ее, полностью одетую, с шарфом на шее, и она абсолютно точно направлялась к выходу. Меня она не заметила, а я на месте застыл от увиденного. Гермиона?! Собирается ночью шляться по Хогвартсу?! В такое поверить было невозможно! Вы же понимаете, я никак не мог упустить момент, чтобы не проследить за ней. Я вернулся в спальню, накинул свой плащ-невидимку и прямо как был, в пижаме, помчался за ней.

Да… плащ-невидимка. Надо же рассказать, как он у меня оказался. После истории с троллем ко мне подошел профессор Дамблдор и долго меня расспрашивал о том, что произошло. Я честно попытался ему всё рассказать от начала до конца и даже спросил, как так получилось, что у нас по школе разгуливают тролли. Но он ответил, что это ужасная случайность, что такого, конечно, не должно было быть, и кто-то обязательно понесет наказание за то, что мы с Гермионой едва не погибли. И вот после этого он вручил мне большую коробку. Сказал, что собирался подарить мне это на Рождество, но раз уж так произошло с троллем, то ради моей безопасности, он дарит сейчас. В коробке и лежал плащ-невидимка, оказавшийся наследством моего отца, которое директор хранил, чтобы передать мне при удобном случае. Что и говорить, это была просто суперклассная вещь! Мы с Роном сразу придумали, куда ее можно использовать, чтобы повеселиться, но об этом я рассказывать не буду, это совсем к делу не относится.

Короче говоря, я надел плащ и тихонько пошел за Гермионой, которая выскользнула ночью из нашей башни и куда-то отправилась. Сперва она вышла на лестницы и долго оглядывалась, потому что поймать кого-то на лестницах проще простого. А потом рванула с места, так что я едва успел за ней запрыгнуть на нижнюю ступеньку, когда лестница начала поворачиваться. Через секунду я понял, что она направляется на третий этаж. Не знаю, как она не побоялась пойти одна. Мне-то было хорошо, я был в плаще, меня так и так никто бы не поймал, а она… Внезапно я почувствовал свою вину перед ней. Не поссорься мы, сейчас бы шли укрытые оба и ничего не боялись. И мне не нужно было бы гадать, чего ради ее понесло среди ночи бродить по коридорам. Правда, надо признать, двигалась она очень осторожно. Пару раз вдалеке слышались чьи-то шаги, и она моментально ныряла в глубокую тень, прижимаясь к какой-нибудь статуе или забираясь в нишу. А бежала она почти неслышно, как мышка. Она, правда, и была маленькая как мышка, так что ей, наверное, это было не очень-то сложно. Зато, из-за того, что она почти не шумела, мне, вроде как, удалось расслышать за спиной чьи-то шаги. Я несколько раз оборачивался, но никого не заметил. Меня это не слишком напугало, потому что увидеть меня никто не мог, но было неприятно. Гермиона точно не слышала ничего, потому что даже ни разу не обернулась, но она-то шла сильно впереди. Я никак не мог отделаться от этого противного ощущения шагов за спиной, и мне пришло в голову, что если кто-то действительно и шел позади меня, то он шел не за мной, а за Гермионой, и от этого стало совсем не по себе. Я успокаивал себя, что это, может быть, кто-то из привидений развлекается, или даже Пивз, но как-то спокойней не становилось. В конце концов, мы дошли до пункта назначения, а никто так и не объявился, и я махнул на свои страхи рукой.

Пунктом назначения оказалась библиотека. Ну да, и куда же еще могла побежать на ночь глядя Гермиона Грейнджер, как не в библиотеку?! Видно, ей дня не хватало, чтобы там сидеть. Я аж разозлился. Неужели всё дело в том, что она решила пойти почитать среди ночи?! Библиотека в Хогвартсе очень большая, там и днем-то можно заблудиться с непривычки, но Гермиона ориентировалась в ней прекрасно. Она передвигалась впотьмах среди высоких полок, и мне пришлось очень постараться, чтобы ее не потерять и, при этом, себя не выдать, потому что вокруг стояла полнейшая тишина. Наконец, она остановилась, и я понял, чего ее понесло сюда ночью. Она решила проникнуть в запретную секцию. Интересно только – зачем?

Я подкрался поближе. Гермиона вытащила из-под мантии палочку и наколдовала маленький шарик света над головой. Признаться, я ей немного позавидовал. Потому что у меня люмос как следует до сих пор не получался, выходило, хорошо если, с пятого раза. Она шла с этим шариком над головой и что-то бормотала себе под нос. Я решился подобраться к ней совсем близко, потому что она, похоже, полностью отключилась от окружающего, сосредоточившись на поисках. Я прислушался к ее бормотанию. «Флммель, флмммель», - повторяла она, и тут уж дураку было понятно, что она говорит о Николасе Фламеле.

Ну, надо же! Ведь мы с ней поругались, она жутко на меня обиделась, и всё равно продолжала заниматься моими делами. Казалось бы, ну какое ей теперь было дело до моих подозрений на счет профессора Снейпа и того, что скрывает трехголовый пес Хагрида? Но она всё равно не собиралась отступать, и даже решилась на страшный проступок в собственных глазах – беготню по ночам и проникновение в запретную секцию. Да она бы меня целиком сожрала, если бы я ей только предложил что-то подобное!

Мне неудержимо захотелось подойти сейчас сзади и схватить ее за плечо. Или просто дотронуться до ее волос. А потом скинуть плащ и сказать: «А вот и я!» Но у меня хватило ума не делать ничего подобного. Потому что она легко могла бы помереть от неожиданности. А, скорее всего, устроила бы такой визг, что сюда сбежался бы весь преподавательский состав. Так что я просто оставил ее в покое. Толку стоять рядом с ней не было никакого, она могла копаться в книжках и полчаса, и час, так что я потихоньку направился к выходу, чтобы проверить, не ходит ли кто рядом с библиотекой. Мало ли, Филч на обходе или кто-то из учителей. Если бы они зашли внутрь, Гермиона оказалась бы в ловушке.

Я едва не заблудился, блуждая впотьмах среди полок и библиотечных столов. Хорошо еще не налетел ни на что, и не поднял переполох. Когда я подошел к двери и выглянул в коридор, там никого не было. Однако я будто снова почувствовал чье-то присутствие. Это было странно. И неприятно. Правда, буквально через пару секунд я услышал шепот. По крайней мере, это доказывало, что мне не чудилось со страху, и я не рехнулся. Кто-то действительно здесь был. Я попытался прислушаться, и в тот же момент, как назло, жутко разболелась голова. Но, делать было нечего, пришлось терпеть. Говорили явно два голоса. Первый я никак не мог расслышать, одно сплошное бормотание, зато второй!..

Этот второй заставил меня тут же похолодеть от ужаса. Потому что мне показалось, что я уже слышал его. Но это было не в жизни. Это было во сне, и от такого стало вдвойне страшнее. Как это голос из сна мог раздаваться наяву, да еще совсем рядом со мной? Может, мне, конечно, просто так казалось, но я готов был поклясться, что голос был именно тот, который я иногда слышал в своих самых страшных кошмарах. Зловещий свистящий шепот, низкий и с затаенной усмешкой. Я никогда не видел обладателя этого голоса, потому что всегда закрывал глаза, но достаточно было уже и слышать его, чтобы замереть на одном месте от ужаса, не в силах даже пальцем пошевелить. Он всегда говорил разное, чаще всего какие-то совсем непонятные мне вещи, порой, и на чужих языках, но одно было ясно – ничего хорошего в его речах не было! Я каждый раз с облегчением понимал, что он меня не замечает, что он разговаривает сам с собой или с кем-то еще, но не со мной, но и всякий раз боялся, что в один из снов, он меня, наконец, заметит, и тогда сделает мне что-то очень плохое.

И теперь я тоже замер точно так же, как в своих снах, в двух шагах от двери в библиотеку, у стены коридора, стараясь не издать ни звука, и сам ловя любой звук, до меня доносящийся. Если бы я так не испугался в тот момент, я бы подошел поближе, чтобы слышать, что говорит второй голос, но я и шаг боялся ступить, словно бы на мне был не плащ-невидимка, а громыхающие доспехи какого-нибудь рыцаря.

Голос, слова которого я не мог разобрать, на что-то жаловался. «… кровь единорога … сможешь …» - ответил ужасный голос. И снова послышалась жалоба. Тогда ужасный голос сказал: «… на первое время… …ингредиенты… …кровь девственницы… жизненная сила…» На этом беседа почти закончилась, видимо, то ли я подошел поздно, то ли собеседники не собирались долго болтать, боясь, что их застанут. Всё стихло, и я решил пошевелиться. Голову сразу прострелило сильной болью, я чуть не вскрикнул, схватившись за лоб.

«А вдруг это Волдеморт?!» Эта мысль снова пригвоздила меня к полу. Что если он каким-то образом пробрался сюда, в Хогвартс и охотится за мной? Я не мог в это поверить, неужели Дамблдор допустил бы такое, но этот голос не давал мне спокойно думать. Что если ему кто-то помог? Но как, он же уже погиб? Неужели он снова смог возродиться?

Но вокруг было тихо и темно, и я понемногу стал успокаиваться. Нет, конечно, такого не может быть. Будь это Волдеморт, стал бы он прятаться по углам. Наверное, он бы заявился прямо к нам в башню и взял бы меня там тепленького. Тогда кто были эти двое? На счет одного у меня были мысли. Скорее всего, первый, тот, что бормотал, был профессор Снейп. Больше-то некому. А на счет второго мне не хотелось даже и гадать. Если это и не Волдеморт, то кто-то тоже ужасный и злобный. Я вспомнил о Гермионе, продолжавшей копаться в библиотеке у меня за спиной. Ей могла грозить опасность, когда она будет возвращаться обратно. Зачем эти двое бродили тут и что они собирались делать? Явно ничего хорошего. Я оглянулся, посмотрев на дверь библиотеки. Нет, они вряд ли охотились именно на нее, откуда они могли знать, что Гермиона сегодня ночью решит сюда наведаться, но она же могла наткнуться на них случайно. Сперва я подумал, что надо просто пойти ее и предупредить. Но потом вспомнил, что мы с ней, вообще-то, в ссоре, и сейчас не лучшее время, чтобы мириться, а еще я подумал, вряд ли ей понравится, что я узнаю о ее ночной вылазке. Скорее всего, она не хочет, чтобы кто-то вообще об этом знал. Она же так любит всех попрекать нарушением дисциплины, а сама нарушила ее самым жутким образом. Поэтому я набрался храбрости и решил прогуляться по коридору до лестницы, проверить, ушли или нет эти двое. Если ушли, можно со спокойным сердцем ждать Гермиону, если нет, ничего не поделаешь, придется ее предупредить и пустить к себе под плащ.

Как назло, в коридоре была жуткая темнотища. Когда я шел за Гермионой, было легче, я хотя бы видел ее перед собой, а сейчас только вдалеке виднелась белесая точка выхода, там, где коридор выходил в огромный лестничный колодец Хогвартса. Я шел на эту точку, а голова всё болела и болела. Обычно она проходила гораздо быстрее. В коридоре было тихо. Признаться, толку от моей прогулки не было никакого, потому что в такой темноте я легко прошел бы мимо целого взвода волшебников. Но я подумал, что вряд ли двое взрослых будут сидеть там молча. Наверное, они давно уже куда-то ушли. Я, наконец, добрался до лестниц, и голова у меня слегка отпустила. Хуже всего, что мне даже рассказать об услышанном разговоре было некому, не мог же я признаться, что бегал ночью по школе, да еще и за Гермионой следом. Если только Хагриду, но я прекрасно знал, что он скажет в ответ, толку признаваться ему не было никакого, он бы только огорчился. Я развернулся и пошел обратно, радуясь, что головная боль пока решила не возвращаться. Зато я понял, что начинаю замерзать. В отличие от предусмотрительной Гермионы, я был в одной пижаме, а в ноябре, да еще ночью, в Хогвартсе совсем не жарко, и противные сквозняки.

Честно говоря, мне уже слегка надоело бегать по этому коридору туда-сюда, и я твердо решил засесть около выхода из библиотеки и больше никуда не ходить, пока Гермиона не выйдет. Можно было, конечно, вообще пойти спать, но как-то это казалось нечестным по отношению к ней. Она же ради меня старалась, несмотря на все ее обиды…

«Старалась…» Что-то в этом слове мне не понравилось. Я до этого подумал, что они не могли знать, что она решит сегодня побродить среди ночи, поэтому не могли ее и поджидать, так? А что если она делает это уже не первый раз?! Это-то мне не пришло в голову! Что если она уже несколько ночей пробирается сюда, по одному и тому же маршруту? То-то она так ловко кралась и по коридорам и по самой библиотеке. Я бросился внутрь, и тут же головная боль навалилась на меня снова. Как нарочно, в самый неподходящий момент.

Где-то в очень далеком далеке, в темной глубине библиотеки виднелся маленький отсвет люмоса, запущенного Гермионой. Я бросился в его сторону по главному проходу, так было быстрее. Примерно на полпути я увидел слева…

Не знаю, не могу сказать, забуду я это когда-нибудь или нет. Сейчас мне кажется, что никогда не забуду. Стоит только закрыть глаза, я опять вижу всё так, как будто еще стою в ночной библиотеке, смотрю в узкий проход между высоких шкафов.

Она лежала там, прямо на полу, а над ней склонилась сгорбленная тень. Света было так мало, что я едва мог видеть происходящее, скорее даже, многое угадывал, плащ и стекла очков создавали дополнительную преграду. Ее лицо выделялось светлым пятном, вокруг которого темными завитками лежали ее волосы. Высокий силуэт нависал над ней, закрывая большую часть ее тела, он как будто был вырезан из черной бумаги, мантия с капюшоном полностью скрывала все его черты. Ясно было только, что его голова припала к груди Гермионы, и я почему-то сразу подумал, что происходит что-то ужасное. Что он делает с ней нечто такое, что потом вряд ли можно будет исправить. Мне на миг почудилось, что воздух между ними слегка колеблется, как будто в знойный полдень над разогретым асфальтом. Быть может, мне это и казалось тогда, потому что голова моя вся как будто наполнилась перекатывающимися шариками с болью. Они сталкивались там, бились внутри о череп, и я понял, что едва стою на ногах, настолько боль давила на меня, не давая даже свободно вздохнуть. Вдобавок к этому, меня пронзил страх. Не просто страх, такой дикий ужас, какого я не испытывал никогда в жизни, ни наяву, ни во сне. Мне хотелось немедленно броситься бежать оттуда, но одновременно, мои ноги как будто примерзли к полу, стали как ледышки, холодными и твердыми, не способными и шагу шагнуть. В голове стучалась только одна мысль: «Самое лучшее сейчас – убежать, пока не заметили, и позвать на помощь». Наверное, моя голова и правда подсказывала мне самое разумное решение, если бы я мог его выполнить. Я с места не мог сдвинуться, не то что куда-то бежать. К тому же, я почему-то подумал, что если я убегу, то будет поздно. Понятия не имею, почему, но я твердо это знал, чувствовал – когда я приведу помощь, всё будет кончено. Что именно кончено, я точно не знал, возможно, ее жизнь, возможно, что-то еще, но смысла в этой помощи уже не будет, стоит мне сейчас оставить Гермиону. У меня возникло странное чувство… Не знаю даже, как его описать… Какой-то сладкой боли в груди, как будто что-то тянуло внутри и мешало дышать. Я вдруг понял, что ни за что ее не оставлю тут, в руках этой… тени. Что бы ни случилось, я не убегу. Не должен. Она же девочка! Как я могу ее бросить?! Это… неправильно!

С другой стороны, а что я мог сделать? Эта темная фигура даже на расстоянии десяти ярдов внушала мне такой ужас, что я не мог пошевелиться, как же я мог ей помешать? Как только в моей голове возник этот вопрос, она начала, наконец, выдавать что-то стоящее. Моим единственным преимуществом была невидимость, похоже, страшный человек до сих пор не подозревал, что я рядом и что я вижу его. Что ж, по крайней мере, это дарило надежду, что он не всесилен. Но где другой? Тот, кто с ним разговаривал? Вернее всего, профессор Снейп. Он мог тоже находиться где-то здесь, в библиотеке. Это опасение промелькнуло молнией у меня в мозгу, когда я на негнущихся ногах уже пошел по проходу. То, что я собирался сделать – это было настоящим безумием, я сам не верил, что мои руки и ноги сейчас делают то, что они делают. Моя правая рука высунулась из-под плаща и стала нащупывать корешки книг, стоящих на полке. Когда пальцы сами подобрали подходящий по толщине том, они вытащили его из ряда других, и у меня в руках оказалось подобие хоть какого-то оружия. Я подошел вплотную, стараясь не смотреть на Гермиону, боясь заметить что-нибудь, что меня чересчур напугает, поднял тяжелый том обеими руками над головой и, что есть силы, обрушил его в темноту подо мной, в то место, где должен был находиться затылок темной фигуры. В самый последний момент, когда мои руки уже пошли вниз, мне в нос вдруг ударил запах, да так, что я едва не закашлялся. И было от чего, потому что это был запах тухлятины, и не просто тухлятины, а такой, которая валялась в мусорном баке недели две.

«Что это за дрянь?!» – успела мелькнуть у меня в голове мысль перед тем, как том с глухим стуком обрушился на чью-то голову.

Дальше все мои мысли полностью пропали, исчезли на какое-то время. Я что-то делал, но совершенно бездумно, я как будто смотрел со стороны из своих глаз за тем, что делаю и что происходит.

Темная фигура передо мной взвыла и упала вниз, прямо на Гермиону. Мои руки подняли книгу еще раз и ударили снова. Потом еще раз. И еще. Фигура извивалась, делала движения руками и охала, явно не понимая, что происходит. Мои руки взяли лежащую Гермиону подмышки и потащили по полу, вытягивая из-под жуткого незнакомца. Тот, слегка очухавшись от моих ударов и подвывая от боли, уставился на то, как девочка сама собой скользит перед ним, удаляясь по узкому проходу. Он отпрянул назад, присел, опершись сзади руками в пол и выставив вперед колени, всем видом показывая, что увиденное вызывает у него сильное удивление. Потом резко вскочил на ноги, пошатнулся, при этом капюшон слетел с его головы. В такой темноте лица разглядеть было невозможно, я увидел только силуэт, и он был совершенно лысым – круглая белесая голова хорошо выделялась на фоне его угольно-черной мантии. Он развернулся и бросился бежать прочь, на ходу задевая за лесенки, а потом и столы для чтения, когда выскочил из прохода. Какое-то время внутри библиотеки раздавался шум, пока он пытался добраться до двери. Ясно было, что ориентировался он здесь гораздо хуже, чем Гермиона. Потом всё стихло. Я продолжал тащить свою подругу теперь по главному проходу, не обращая внимания уже ни на что. За всё это время она ни разу не показала, что в сознании или хотя бы жива.

Немного пришел в себя я, только когда оказался уже у самой двери. И сразу почувствовал, что руки буквально отваливаются, особенно запястья, а спину ломит от напряжения. Сил оставалось немного, хорошо еще, что головная боль практически ушла. Я выбежал в коридор и завопил так сильно, как только мог: «Кто-нибудь, помогите!» Эхо в замке было такое, что не приходилось сомневаться – через пять минут сюда точно кто-то примчится. А может и раньше. Потом я вернулся, достал палочку и выпустил люмос, который вышел у меня с первого же раза. Наверное, потому, что в этот раз я почти не задумывался, как надо его колдовать, а просто колданул и всё, без раздумий.

Ее глаза были закрыты, а кожа бледная еще сильнее, чем ее такой делал магический свет. Мантия на груди разорвана, свитер и рубашка под ней грубо разрезаны, и в прорехе одежды на коже с правой стороны груди виднелись две ранки сверху вниз, напоминавшие следы змеиных зубов. Только это должна была быть очень большая змея, чтобы оставить такие следы. Примерно с человека величиной. Вокруг ранок растеклись следы подсохшей крови.

«…кровь девственницы… жизненная сила…» - пронеслось у меня в голове.

«Гермиона? – прошептал я, склоняясь над ней. – Гермиона, ты меня слышишь?»

В прежней школе нас учили, как правильно щупать пульс, если надо определить, что с твоим товарищем, а рядом нет взрослых. Видно, я не очень хорошо это освоил, потому что ее пульс никак не нащупывался. Но у нее была такая маленькая ручка, такое тонкое запястье, что я легко мог и промахнуться, тем более, что пальцы у меня начали сами собой дрожать, когда я ощутил, что она вся ледяная. Страх за нее стал потихоньку разрастаться и разрастаться. Я наклонил щеку к ее лицу, пытаясь почувствовать дыхание, потом прислонил ухо к груди, чтобы услышать, бьется ли ее сердце, и… в этот момент сзади на меня упал яркий желтый свет переносного фонаря.

«Что это тут у нас происходит?!» – завопил Филч своим противным скрипучим голосом.

Потом я бежал. Бежал вслед за Филчем, который на руках нес Гермиону в больничное крыло и тоже бегом. И ругался при этом. На меня и на всех прочих несносных учеников, которые вечно придумают какую-нибудь гадость, чтобы испортить ему жизнь. Мне казалось, что он бежит очень медленно, шаркая по полу своими длинными подошвами, и постоянно хотелось его подогнать, но я не решался, понимая, что вряд ли от моих слов он побежит быстрее, а разозлится еще больше наверняка.

После того, как мы прибежали на место и подняли мадам Помфри с постели, Филч, оставив Гермиону, собирался вести меня прямо к директору, и я уже приготовился стоять насмерть, отстаивая свое право быть в больничном крыле вместе со своей подругой, но мадам Помфри вдруг сказала, лишь только бегло осмотрев Гермиону: «Мистер Филч, пожалуйста, пригласите профессора Дамблдора сюда». И вот тогда я понял, что дело серьезно!

Как только Филч вышел за дверь, я набросился на мадам Помфри с вопросами, но она отказалась отвечать, сказав только, что Гермиона жива, но об остальном можно будет говорить лишь тогда, когда придет директор. И она ничего не делала. Совсем. В том смысле, что обычно же доктора хоть что-то делают с пациентами, даже если всё плохо. А она просто сидела рядом с Гермионой на постели и, наклонив голову, смотрела на нее странным взглядом. Ее взгляд был сейчас похож на взгляд тети Петунии, иногда она точно так же смотрела на моего кузена Дадли, когда он спал. На своего сыночка. Не понимаю, почему мне пришло в голову это сравнение.

Хотя, говоря честно, когда я услышал, что Гермиона жива, мое волнение за нее сильно уменьшилось. По той причине, что я верил в профессора Дамблдора. Я знал, что он сейчас придет и поможет ей. Он не может не помочь. С того самого момента, как я его увидел, мне всегда казалось, что, наверное, нет на свете ничего такого, чего бы он не мог. Поэтому, когда дверь отворилась, и профессор вошел в больничное крыло, мной овладела спокойная надежда, что вот сейчас-то всё будет хорошо, и моя подруга, наконец, откроет глаза. Я даже придумал, что ей сказать, когда это случится.

Профессор Дамблдор прошел мимо рядов кроватей к нам, в дальний угол за занавеской, посмотрел на меня, как всегда, с легкой, одобряющей улыбкой и обратился к Гермионе. За его спиной топтался Филч, поглядывая на меня с недобрым выражением на лице. Но в тот момент мне, в общем-то, было на Филча начихать. Что такое были все отработки и наказания против того, что сделали с бедной Гермионой сегодня ночью? Лишь бы с ней всё обошлось, а там уж – как-нибудь переживем!

Мадам Помфри уступила профессору место, сев рядом на стул, а он опустился на кровать, рядом с Гермионой. Взяв ее за руку, потом положив ладонь ей на грудь, он обменялся быстрым взглядом с нашей медсестрой, и видно было, что они как будто мысленно согласились с одним и тем же диагнозом, настолько выразительными были их лица. И мне сразу показалось, что ничего хорошего этот обмен взглядами моей подруге не сулит. Но я тогда еще верил, что всё обойдется.

Профессор Дамблдор склонился над Гермионой совсем низко, большим пальцем приоткрыл ей веки, и я заметил, как закатились ее глаза, видны были почти сплошь белки, словно она стала каким-то монстром. Профессор пожевал губами, как будто произнося что-то про себя, потом указательными пальцами сжал ее виски, покачал головой, бегло осмотрел раны на груди и поднялся с места. Я сидел и ждал, надеясь на чудо.

«Думаю, состояние мисс Грейнджер очень серьезное, - сказал он, - придется ей какое-то время провести здесь, в больничном крыле».

Я сразу понял, что эти слова относились именно ко мне, ясно же, что мадам Помфри и так всё прекрасно понимала, а Филчу не было никакого дела до состояния Гермионы. Хотя после слов профессора он сразу оживился.

«А что делать с этим? - спросил он, тыкая в меня пальцем. – С нарушителем?»

«Прошу вас, мистер Филч, вы можете идти, мы тут сами решим этот вопрос».

Завхоз удалился прочь с явным неудовольствием на лице.

«Итак, Гарри, - профессор Дамблдор положил руку мне на плечо, приглашая присесть рядом с ним, - тебе придется рассказать, что же произошло сегодняшней ночью?»

«Что с Гермионой? Она поправится?» – спросил я, потому что пока еще не понимал, чего же мне ждать.

«Послушай меня, Гарри, состояние мисс Грейнджер тяжелое, но, я клянусь тебе, мы постараемся найти способ, чтобы ее вылечить». При этих словах мадам Помфри вдруг встала и принялась зачем-то переставлять бутылочки с зельями на соседнем столе. «А ты можешь нам очень помочь, если расскажешь то, что случилось. Постарайся вспомнить всё, со всеми подробностями». Он внимательно посмотрел на меня поверх своих чудных очков.

Я ждал совсем другого. Я думал, что он просто произнесет какое-то очень умное, очень мощное заклинание, и Гермиона очнется. Неужели всё зависело от того, вспомню я или не вспомню подробности того, что с ней сделали? Что ж, я был готов помочь. Всеми силами.

Правда, была одна маленькая проблемка. Чтобы рассказать всё, нужно было как-то объяснить, почему мы двое оказались среди ночи в библиотеке и что мы там делали. И тогда придется признаваться и о поисках Фламеля, и о Пушке, который что-то такое охранял, и о профессоре Снейпе, который это что-то пытался выкрасть, и выпустил для этого тролля из подземелья, а еще заколдовал мою метлу, чтобы я грохнулся с нее на игре со Слизереном. Вот видите, сколько одновременно вещей, о которых я вам еще не успел рассказать, чтобы вы поняли, что именно происходило в школе. В общем, пару секунд я сидел и соображал, как бы мне так всё объяснить, чтобы потом, после того, как Гермиону вылечат, её тут же бы не исключили из школы, а было это для нее хуже смерти. И я начал рассказывать, но так, чтобы получалось, что именно я затащил ее в эту ночную авантюру. Что это на мои уговоры сходить в запретную секцию она поддалась и всё делала до последнего, чтобы меня отговорить. А остальное, конечно, рассказал, как мог, всё, что вышло вспомнить.

Профессор Дамблдор смотрел и смотрел на меня поверх своих очков-половинок, и ни разу не прервал на полуслове.

«Теперь, сэр, вы скажете мне, что с ней такое?» - спросил я, когда закончил с рассказом.

«Видишь ли, Гарри, - начал он, подбирая слова, - у твоей подруги отобрали жизненную силу. Вместе с частью ее крови».

«И что это означает?»

«Это означает, что кому-то, кто очень слаб, с помощью темного ритуала можно вернуть часть сил, отобрав их у другого, особенно, если этот другой – чист и невинен,.. как мисс Грейнджер, например».

«И кто же этот кто-то, сэр? Мне показалось… что это… Он же не может оказаться в Хогвартсе?!»

Директор посмотрел в окно и пригладил густую бороду.

«Мы не можем сказать точно, Гарри, какие формы принимает зло, чтобы нас подстеречь. Твой рассказ показывает, что нам придется быть вдвойне бдительными, чтобы не попасться в ловушку».

«Она поправится, сэр?»

Он снова повернулся ко мне и ответил со вздохом.

«Я не знаю, Гарри. Я не знаю».

«Но… Как же так?» Он не знает? Мне показалось, что весь замок вокруг меня разваливается на части. Я почувствовал, что готов заплакать. Если не на директора, то на кого же еще теперь надеяться? «А может… можно как-то поделиться? Как-то отдать ей эту самую жизненную силу? Я мог бы это сделать. Из-за меня же… из-за меня она оказалась там, я должен ей помочь! Пожалуйста, профессор! Вы могли бы взять жизненную силу у меня?»

Мадам Пофмри почему-то уронила на столик флакон и достала платок из кармана. Наверное, у нее был насморк, потому что она отвернулась и приложила платок к лицу.

«Прости Гарри, но мы не можем сделать то, что ты просишь, как бы похвально не было твое желание помочь подруге. Мы не можем отобрать у тебя жизненную силу и ни у кого другого тоже. Это очень темная магия, только самые черные души способны на такие ритуалы, ни один порядочный волшебник никогда не сделает подобного, ни для какой, даже самой благой цели. Мы бы погубили тебя, если бы заставили принять участие в чем-то подобном».

«Но как же Гермиона, сэр?! Что будет с ней?»

«Мы можем только надеяться, что она справится. Что у нее хватит остатка ее сил, чтобы пережить это. И ты молодец, что вытащил ее в последний момент, иначе у нее не было бы и этого шанса».

«А если нет? Если ее сил не хватит? Что тогда, профессор?»

Он встал и молча потрепал меня по голове своей длинной ладонью. Больше я не мог сдерживать свои слезы. Но лучше мне об этом не рассказывать.

Дальше… Дальше мне было плохо. Очень плохо, так, что не хотелось вообще ничего. Ни разговаривать, ни даже есть и пить, не то что учиться. Всё время я пытался проводить в лечебном крыле, но меня оттуда постоянно гоняли. Я не знаю. зачем они все меня гоняли, я и снаружи не мог отвлечься от одной и той же мысли: «Как там Гермиона?» Вдруг она очнулась? Вдруг ей стало хуже? Хотя хуже уже было некуда. Она как была такой, как ее принес Филч, так и оставалась. Белая, так, что вены просвечивали наружу, восковая кожа, запавшие глаза, жуткие тени на лице, как будто след от того ужасного существа, что на нее напало. Лучше ей не становилось. Я пытался с ней разговаривать, думал, если вдруг она меня слышит, ей будет легче. Даже хотел почитать ей книжку, она их так любила. Но меня снова прогнали. Из-за того, что меня прогоняли днем, я решил приходить ночью. Я надевал свой плащ-невидимку и прокрадывался в больничное крыло по ночам, тихонько садился рядом с ней на постель и сидел, держа ее за руку, до тех пор, пока совсем уж не становилось невмоготу от желания поспать. Я бы с удовольствием ложился прямо там, на соседнюю кровать, но боялся, что с утра мое отсутствие обнаружат, и поднимется жуткий переполох, а тогда я не смогу с ней видеться даже и ночью.

Через пять дней я понял, что ей становится хуже. Она стала выглядеть совсем призрачной, совсем неживой, и даже как будто уменьшилась в размерах, хотя куда уже, казалось бы, ей было уменьшаться - такой малявке. Мне стало ясно, что надежды профессора Дамблдора на то, что она справится, больше нет. Я подумал, что, наверное, мне больше ничего не остается, как испробовать последнее средство. Профессор сказал, что только темная магия могла ее оживить. В таком случае, мне надо было попытаться обратиться к тому, кто таким темным магом и был, кто помогал сделать так, чтобы с Гермионой случилась эта беда. Да, я его ненавидел, но если речь шла о ее жизни, я должен был наплевать на свою ненависть. После урока зельеварения я остался в классе профессора Снейпа.

«Что такое, мистер Поттер? – спросил тот через некоторое время, когда убедился, что я задержался специально. – Вам мало той головной боли, которую вы мне доставляете на уроках?»

Мне сразу же стало жутко от его зловредного тона, я поверить не мог, что решился на такое.

«Я… я по поводу Гермионы, сэр. Гермионы Грейнджер».

«А я тут при чем? Обращайте ваши бессмысленные вопросы к директору, я не собираюсь тратить на вас время».

«Дело в том… что…» Да, это было не так-то просто – сказать такое, особенно под его раздраженным взглядом, которым он сверлил меня из-под своих бровей. «Профессор Дамблдор сказал, что не может мне помочь… потому что… потому что это темная магия, сэр».

«И что же дальше? Поттер, вы начинаете меня утомлять!»

«Ну, вот поэтому я и решил обратиться к вам, сэр», - выпалил я, замечая, как его бровь начинает приподниматься вверх. Но меня уже понесло. «Вы ведь знаете, кто это сделал с ней, сэр. Вы же были вместе с ним там, той ночью, я слышал ваш разговор. И я подумал, раз уж вы пытались меня убить, то, наверное, я для вас больше ценен, чем Гермиона…»

Он вскочил с места, прерывая поток моих слов.

«Поттер! Немедленно убирайтесь вон отсюда! Сделаем вид, что на вашу некрепкую психику так повлияло состояние вашей непутевой подружки».

Но меня теперь уже было не остановить.

«Сэр, я хочу сказать, сэр, что раз я более ценен для вас, то, может быть, вы возьмете меня. Вместо нее. Возьмите меня, сэр, а ее верните обратно, к жизни».

Его губы искривились. Казалось, что он сейчас взорвется изнутри, настолько его распирало от ярости. На миг я подумал, что он не сдержится и стукнет меня чем-нибудь по голове. Но он просто протянул свой длинный указательный палец с грязным ногтем в сторону двери и заорал: «Я повторяю вам, Поттер, убирайтесь отсюда вон! ВОН!»

Я секунду еще помедлил, переминаясь на одном месте, но он стоял как статуя, и было ясно, что я ничего от него не добьюсь. Я пулей выскочил из класса и захлопнул за собой дверь. Только оказавшись снаружи, я понял, что он даже забыл снять с меня баллы, наверное, от переполнявшей его злости. Я не знал, почему он отказался принимать мое предложение, то ли потому, что не мог сделать то, о чем я просил, то ли потому, что боялся признаться мне, что он темный волшебник, но теперь я потерял последнюю надежду. Я не выдержал и зарыдал, прямо там, в коридоре подземелья, не обращая внимания на то, что меня могли застать в таком виде.

Всё кончилось этой же ночью.

Я, как и все предыдущие разы, отправился в больничное крыло, завернувшись в плащ-невидимку. Я поклялся, что буду делать это постоянно, что я не оставлю ее, мне казалось, что пока я прихожу туда, она всё еще держится. Я как всегда присел на кровать рядом с нею и взял ее за руку. Она была совсем ледяной, почти неживой, почти полностью потерявшей все остатки жизненной силы. Я снова сидел и шептал ей на ухо слова о том, что я рядом, что я не собираюсь ее оставлять, чтобы она знала об этом, чтобы пыталась не свалиться туда, куда ее затягивало. Я едва расслышал, как отворилась входная дверь. Я замер, думая, что, может быть, это явился один из учеников, которому стало плохо, или Филч по каким-нибудь делам. Когда я увидел профессора Снейпа, возникшего в двух шагах от кровати перед пологом, словно черное привидение, я чуть не вскрикнул от страха. Он явно пришел сюда не за лекарством от насморка. Мне оставалось только тихонько сползти с постели вниз и забраться под кровать, выглядывая оттуда, чтобы увидеть, что он собирается делать. Он подошел и опершись руками на спинку кровати, смотрел на лежащую Гермиону. Я подумал, что мне бы, наверное, надо поднять шум, разбудить мадам Помфри, но всё никак не мог решиться. Пока я медлил, профессор Снейп достал палочку и, обведя ею вокруг себя, наложил какие-то чары, явно заглушающие. Так что стало слишком поздно звать на помощь. После этого он подошел поближе к Гермионе и склонился над нею. Меня прямо всего перекорежило – до жути не хотелось, чтобы он даже приближался к ней. А сейчас вообще неизвестно, что он собирался делать. Я, рискуя быть услышанным, высунулся из-под кровати сильнее. Если он посмеет сделать с ней что-нибудь плохое?!.. Впрочем, хуже уже и быть не могло. Вдруг он всё-таки решил выполнить мою просьбу, и сейчас каким-то волшебным образом перенесет жизненную силу из меня в нее? Я даже испугался. Если он как-то сможет это сделать, то я потеряю сознание, а под плащом-невидимкой меня никто не заметит. Я так и останусь лежать здесь, под кроватью, пока не умру. Но этот приступ страха длился совсем недолго, потому что он всего лишь сделал почти то же самое, что и профессор Дамблдор несколько дней назад – проверил ее самочувствие. После этого распрямился и вышел из-за полога. Видно, ему нужно было что-то еще.

Мне совсем не пришлось долго ждать, чтобы узнать – что именно. Потому что буквально через минуту я услышал шорох мантии по полу, и следом, голос директора прямо рядом с фигурой профессора Снейпа, тенью видневшейся сквозь занавеску.

«Северус, мальчик мой, зачем ты меня звал?»

«Хотел с тобой побеседовать, Альбус».

«Здесь, в больничном крыле? Не лучше ли это было сделать у меня в кабинете?»

«Я хотел проверить состояние Грейнджер. Убедиться, что с ней действительно всё так плохо».

«И что же ты скажешь?»

«Ты сам должен понимать, какова ситуация, Альбус. Девчонка не доживет до утра. Если ты собираешься что-то сделать, делай это сейчас».

Я обмер. «Не доживет до утра…» Не может быть! Нет! Пожалуйста, этого не должно произойти!

«О чем ты говоришь, Северус? Мы не можем…»

«Ты прекрасно знаешь о чем, Альбус. Достань камень. Принеси его из подземелья, и я за час приготовлю зелье».

«Хм, а я ведь никогда не сомневался в том, что ты, наконец, сможешь проявить свои лучшие чувства, Северус. Твое участие в судьбе этой бедной девочки явственно это доказывает».

«Оставь в покое мои чувства, Альбус. Просто мне уже осточертело положение, когда из меня нарочно лепят пугало. Ты знаешь, что сегодня ко мне наведался Поттер и попытался в свойственной ему неуклюжей манере предложить себя в качестве жертвы вместо Грейнджер?»

«Серьезно? Но почему же он пришел к тебе? Я же говорил ему…»

«Потому что он считает, что я причастен ко всему, что произошло. Скажи мне, Альбус, к чему мне выслушивать подобные бредни? У меня и так уже голова раскалывается от твоего бестолкового мальчишки».

«Это очень прискорбно, Северус, что он о тебе такого мнения, но, быть может, в этом есть отчасти и твоя вина, тебе не кажется?»

«Послушай, я знаю, что ты всякий разговор о Поттере пытаешься свести к моему к нему отношению, но сейчас речь не об этом. Если уж тебе так дорог этот паршивец, я бы, на твоем месте, постарался спасти девчонку любой ценой».

«Ты так считаешь?»

«Разумеется. Разве ты не видишь, что он готов на всё пойти ради ее спасения? Если она умрет, он, чего доброго, вообще станет неуправляем, ты об этом не задумывался?»

«По-моему, мальчик мой, ты сейчас переносишь свой собственный опыт на него».

Профессор Снейп вдруг издал что-то напоминающее вздох, переходящий в длинный шипящий звук, и потом проговорил, как мне показалось, через силу: «Хорошо, Альбус, если тебе всё равно, что будет, я не собираюсь больше тут стоять и уговаривать тебя. Не хочешь ее спасать – мне и подавно нет до этого никакого дела».

«Ты же знаешь, Северус, что мне не всё равно. Я переживаю за эту несчастную девочку, которая совершенно безвинно попала под удар, я каждый день думаю о том, чтобы найти способ ей помочь…»

«Этот способ лежит прямо у тебя под ногами, Альбус. Просто пойди и возьми его».

«Мы не можем рисковать, и об этом ты тоже хорошо знаешь. Если камень едва не выкрали из банковской ячейки, если прямо здесь, в Хогвартсе совершено нападение на студентку, значит наш враг силен и он уже слишком близко. Кто знает, возможно, он только и ждет, чтобы камень оказался в пределах досягаемости? Возможно, нападение ради этого и было организовано, чтобы заставить нас проявить слабость. И если мы поддадимся сейчас, жертв будет намного больше. Я не хочу этого риска, Северус, а ты?»

«Мне всё равно».

«Тогда пойдем, продолжим беседу у меня в кабинете. У нас еще есть неотложные вопросы, которые надо обсудить».

Я понял, что чары спали, потому что послышались удаляющиеся шаги и легкий стук закрывающейся двери. Я выполз из-под кровати и почувствовал, что ноги меня почти не слушаются. И не потому, что лежать на жестком каменном полу было больно и неудобно. А потому, что меня целиком, с ног до головы, охватила понимание, что это конец. Я не мог даже заплакать, внутри повисла какая-то противная пустота, в которой плавали куски и обрывки мыслей, слов и предложений. Всё было ясно и понятно. И то, что Снейп нарочно пытался заставить директора достать то, что они называли «камень» из-под охраны, чтобы наверняка украсть его, и то, что директор понимал его скрытые замыслы, а потому отказал, зная, что иначе Снейп может возродить того – другого, которого я не знал, как называть. И что всё это приводило к тому, что Гермиона обречена. Никто не хотел рисковать, чтобы спасти ее. Оставалось только надеяться, что Снейп соврал, что она не умрет прямо сегодня ночью, что протянет еще какое-то время, и, может быть, тогда выход найдется.

Я присел на краешек постели и взглянул на нее. Потом взял ее ладошку и поднес к губам. Я хотел согреть ее своим дыханием. Но она никак не согревалась, оставаясь всё такой же холодной и безжизненной. Волна жалости накатила на меня, я прилег и осторожно обнял ее, прижимая к себе, чтобы она хоть немного почувствовала тепло жизни. Я чувствовал, что готов так лежать сколько угодно, не хотелось разлучаться с ней, теперь я просто боялся, что уйди я, в следующий раз могу не застать ее живой. Так продолжалось… не знаю сколько времени. Час, а может и два…

Странно, я вот думаю, а с чего вдруг у меня появилось столько переживаний? Мы же стали друзьями совсем недавно, и всё это время она доводила меня своими бесконечными придирками, советами и замечаниями. Вдобавок к этому, мы еще и поссорились. Сейчас я не хотел вспоминать, как это было, я просто думал, как вдруг произошло, что я стал постоянно о ней думать, а после того, что с ней случилось, не мог нормально жить ни минуты. Что это за напасть такая? Конечно, она умирала, и мне должно было быть ее жалко. Мне было бы жалко, если бы любой из наших умирал, даже Лаванда. Но это было что-то другое, больше чем жалость, я не понимал, что. Я подумал, что окажись Рон в таком положении, я бы сейчас так не переживал за него. Хотя это звучит стыдно по отношению к другу. Нет, я бы, наверное, готов был предложить Снейпу свою жизненную силу и для него тоже, но это не занимало бы все мои мысли так, как занимало их сейчас. Я просто лежал, и всё, что я хотел - чтобы она очнулась. Ничего больше в жизни, вообще ничего.

И когда на ее запястье в моей ладони стала вдруг биться жилка, я сразу поверил в то, что чувствую это. Я тут же вскочил, уперся руками в подушку по бокам от ее головы, и наклонился низко-низко, чтобы понять, не задышала ли она нормально, не очнулась ли?

«Гермиона… - прошептал я, - Гермиона!»

Ее лицо оставалось таким же бледным, восковым, под глазами залегли черные круги. Но веки вдруг затрепетали, как крылья бабочки.

«Гермиона!» – сказал я громче, уже наплевав на то, что меня может услышать мадам Помфри из своей комнаты. И скинул плащ на пол. Если уж она очнется, она должна меня увидеть.

Она открыла глаза. Внутри меня всё замерло от восторга, я пока еще не верил в это чудо, но уже готов был заорать со всей силы ее имя. Ее глаза узнали меня, я это понял, не знаю даже каким чувством внутри. И потом…

Ее губы слегка приоткрылись. Они были почти белые, лишь слегка розового оттенка. Она как будто напряглась, сделав невероятное усилие, и выдохнула из себя всего одно слово: «Да!» А после этого замерла, взгляд остановился, глаза почти тут же остекленели, а губы так и остались слегка приоткрыты, как два увядших лепестка. Уже не было того, кто должен был их закрыть. Она умерла, словно вылетела из собственных губ, вместе с этим последним словом, которое она обратила ко мне. И хотя я понял, что на меня наваливается что-то черное, страшное и ужасно тяжелое, я был счастлив, что был с ней, что услышал это ее слово. Ее лицо затуманилось передо мной, потому что слезы начали заливать мои очки, я стащил их с лица, но было уже поздно, стекла покрывали многочисленные капли. Я уткнул лицо в подушку, рядом с ее головой, прямо в ее густые волосы, и просто изливал из себя этот поток бездумно и почти неслышно, и ни один человек не видел, как долго это продолжалось. Пока они не закончились, мои слезы.

Теперь я больше не плачу. Я сказал себе – разве теперь есть что-то, после чего я имею право плакать? Что-то, что может сравниться с ее смертью? Нет. Значит, не будет больше никаких слез. Я пишу эти записи, чтобы похоронить. Нет, не вместе с ней, ее давно уже похоронили, увезли в Лондон к родителям, и там… Мне всё равно, что было дальше. Какая разница, где лежит ее тело. Я хочу похоронить эти записи, потому что это последнее, что остается от моей прежней жизни. Я знаю, что я никогда больше не буду таким, как раньше. Я решил, что посвящу свою жизнь одной единственной цели. Отомстить за ее смерть! Мне всё равно, сколько времени на это потребуется. Мне всё равно, что мне придется для этого делать, какую магию изучить, и какими умениями овладеть – Светлая, Темная – без разницы! Я использую любые средства, любые способы, пойду на любые жертвы, чтобы достичь цели. Директор побоялся рисковать, и вот теперь она мертва. Я не испугаюсь! Всё, что нужно сделать, я сделаю.

Ее звали Гермиона. Она была всего лишь девочка. Всего лишь маленькая девочка, которая никому не сделала зла и никому его не желала. Которая просто очень любила волшебство и учебу, и радовалась каждому дню, позволявшему ей узнавать что-то новое. А эта тварь убила ее! Ту, которая мне доверяла, для которой я был единственным другом, и которая, Мерлин меня придуши, сказала «Да!» на самый глупый в моей жизни вопрос.

конец...