По-волчьи жить

Часть 1. Волчица

Посвящение:
Посвящаю фанфик Женечке Кошмар, замечательные клипы которой меня вдохновили на повторное знакомство с сериалом и позволили взглянуть на персонажей глубже.

Примечания автора:
Фанфик не вбирает себя события, которые предлагает сценарист после смерти Бласа. То есть, письмо Бласа, примирение с Маркосом и ссору с Мариссой из-за Хавьера я не учитывала при написании этого фанфика.


Глава 1

Главное, чему родители могут научить своих детей, - как жить без них.
Фрэнк Кларк.

Знаете, что такое одиночество?

С вежливой улыбкой наблюдаю, как Соня тискает Мариссу, пока та привычно уворачивается и умоляюще смотрит на меня, взывая о помощи. Я молчу.

Она так ничего и не поняла, Марисса.

Медленно выбираюсь из мягкого кресла и плетусь к двери. Я стала какой-то тяжеловесной, хотя не прибавила ни грамма. Вся тяжесть – в плечах. Невидимая глазу.

Дверь скрипит – Марисса и Соня оборачиваются на звук.

- Куда ты, детка? – интересуется Соня, изящно изгибая шею, чтобы посмотреть меня.

Судорожно придумываю ответ.

- Я провожу Лухан, - мгновенно реагирует Марисса.

- Нет!

Вышло слишком резко. Соня и Марисса застывают в удивлении.

- Я только выпью воды и вернусь, - нахожусь я и картинно взмахиваю рукой. – Жуткая жара, вам не кажется? Изнываю от жажды, - быстро прибавляю и спешу закрыть за собой дверь.

В холле прохладно. Я ступаю босиком на мраморный пол и с облегчением ощущаю под ступней отрезвляющий холод. Не сразу привыкла к этому дому. В нем всего понемногу: холодная точность линий и яркие стены. Диковинное сочетание духа Рэй и Колучи.

Дохожу до кухни, но не останавливаюсь, а выхожу в сад. Приближается ночь, однако воздух по-прежнему горячий. На черном небе видны только крупные звезды и стареющая луна.

Приходит в голову дикая мысль – взвыть на луну. Торопливо отгоняю ее.

Чувствую под босыми ступнями влажную и колючую траву. Замираю, чтобы запомнить это ощущение, и прислушиваюсь. Щебет птиц настороженно смолкает – в саду чужак.

- Так и знала, что ты здесь. - Голос за спиной. – Соня тебя утомила? Если даже ты от нее устала, не знаю, кто может ее выдержать…

- Марисса, не говори ерунду, - резко обрываю ее.

Марисса насупилась.

- Прости, - смягчаю тон. – Ты знаешь, что мне не нравится, когда ты так отзываешься о ней.

- Говорю, что думаю, - буркает она.

- Ты так не думаешь.

- Тебе виднее, - огрызается Марисса.

- Конечно, не виднее, у меня-то нет матери! – вырывается у меня. К счастью, Марисса не может видеть моего лица, но тон выдает. Она приближается и встревоженно заглядывает мне в глаза.

- Скучаешь по… - она запнулась, – Опекуну?

Это психологический барьер. Блас - скользкий и противный тип, по нему невозможно ни скучать, ни скорбеть – даже смерть мало оправдала его в глазах Мариссы, хотя мертвые всегда правы. Но как только назовешь его опекуном, все сразу встает на свои места. Разумеется, малышка Лухан опечалена смертью своего наставника – это вполне естественно!

- По Бласу, - едко поправляю я. – Нет, не скучаю.

Марисса пристально смотрит на меня.

- Ты стала другой, - тихо замечает она. – Отдаляешься.

Мне становится стыдно. В последнее время, я действительно стала желчной и враждебной. Как он.
- Мне хочется умереть, - шепотом признаюсь я.

Марисса шлепает меня по губам.

- А ну перестань! Из-за Бласа? Решила составить ему компанию?

- Не из-за Бласа, - неохотно отзываюсь я.

Судя по учащенному дыханию, Марисса разозлилась не на шутку.

- А из-за кого? – возмущается она.

- Ни из-за кого, - коротко отвечаю я. - В этом и дело, понимаешь? Мне не из-за кого умирать и не ради кого жить. У меня ничего не осталось.

- Перестань! - обижается Марисса. – Сколько лет жила без Бласа - и ничего! У тебя есть мы!

- Знаю, - кротко соглашаюсь я.

Марисса подозрительно смотрит на меня. Она знает, что я пытаюсь от нее отвязаться.

- Ладно, извини меня, - вздыхает она. – Конечно, ты успела привязаться… к Бласу, - выдавливает с видимой неохотой. – Но это не повод спешить к нему на тот свет, верно? Хватит убиваться: прошло два месяца, - мягко напоминает она.

Я послушно киваю.

- То-то же, - задорно хлопает меня по плечу. – Пойдем, раскрутим Соню устроить завтра пикник на озере. Я докажу тебе, что кроме Бласа, есть куча разных уважительных причин жить и наслаждаться жизнью.

Продолжаю кивать, как китайский болванчик.

- Нет, - опомнилась я, когда Марисса потянула меня в сторону дома. – Я еще посижу здесь немного, ладно? Хочу побыть одна.

- Я не оставлю тебя одну, - упрямо мотает головой. – И не мечтай. Буду сидеть здесь и подавать тебе носовые платочки. Хочешь убиваться, делай это хотя бы под моим присмотром.

Я слабо улыбаюсь. Мариссе всегда удавалось меня развеселить, но сейчас мне действительно хочется остаться одной.

- Обещаю, что ничего с собой не сделаю, - примирительно говорю я. – И я не собираюсь плакать.
Марисса явно хочет что-то возразить, но не озвучивает, лишь недоверчиво протягивает:

- Обещаешь?

- Обещаю.

Марисса понимающе кивает и поворачивается к дому.

- Не уходи далеко, в лесу могут быть дикие звери, - напоминает она прежде, чем уйти.

Я кивнула и проводила взглядом ее миниатюрный силуэт. Марисса махнула рукой на прощание и скрылась в доме.

Я снова погрузила ступни в траву и медленно прошлась вдоль сада, ощущая каждый камешек под ногами.
Взгляд настойчиво возвращался к калитке, за которой начинался лес.

«В лесу могут быть дикие звери…» - звенело в ушах предупреждение Мариссы.

«Не пойду далеко»,- решила я и сдвинула щеколду.

Впереди расстилалась тропинка, но я пошла по траве, чтобы не содрать ноги.

«Рики Фара совсем не такой! Он сильный, он никогда не искал чьей-то дружбы или любви – ему это ни к чему. Он не хочет, чтобы его любили, он привык быть один…».

«Да? И чего же стоит такая жизнь? Ответь мне, Рики Фара! Стоит ли так жить?».

В лесу не было видно ни зги, но я упрямо шла вглубь. Дом давно скрылся из виду, однако мне не было страшно. Я уже была в лесу ночью – в Барилоче , когда пыталась найти человека, который мог помочь мне взломать компьютер Бласа. Я была готова на все, чтобы найти своего опекуна. Найти единственного человека, которому действительно есть до меня дело.

Впереди показался просвет. Я с любопытством вглядываюсь в темноту и ускоряю шаг.

Теперь у меня нет никого. Я убила своего опекуна.

Деревья редеют, и передо мной открывается небольшой овраг, на вершине которого мечутся силуэты. Кровь застывает в жилах, и я понимаю, что не могу сдвинуться с места. Один силуэт отделяется и встает над самой пропастью. Я могу видеть четко очерченную узкую морду, поднятую к небу.

Это был первый раз, когда я услышала волчий вой. Тоскливый, пробирающий до костей, он поднял во мне новую волну безысходности.

Друзьям и психологу, нанятому Соней, удалось внушить мне , что Блас выехал на встречную полосу не по моей вине. Это была не оплошность, допущенная из-за погони, а волевое решение, которое он принял самостоятельно. Однако им никогда не удастся убедить меня, что я непричастна к его гибели. Они не знают и никогда не узнают, что произошло в квартире Бласа на день раньше, когда я нашла документы и выудила на поверхность его прошлое. Залезла в душу, неуклюже потопталась там и ушла, поверив, что так будет лучше. Убила, оставив один на один с самим собой.

Я оступаюсь, и под ногой трещит ветка. Волки оборачиваются на звук. Я нервно облизываю губы. Наверно, облизываются и они - мне не видно, слишком высоко. Миг – и волки срываются с места, большими прыжками преодолевая расстояние до земли.

Я не знала, зачем убегаю от них. Я пребывала в состоянии абсолютной апатии, и мне было все равно, выживу я или нет, но инстинкт жертвы подхлестывал и заставлял бежать изо всех сил. Ветки деревьев больно били по рукам, мелкие камни впивались в босые ступни, но я продолжала бежать, пересиливая боль, а в голове раздавался ленивый насмешливый голос:

«Как жаль, что мой отец не видит, какая ты слабая, Линарес. Ты не способна на борьбу, а в этом мире выживают сильнейшие».

Я бежала, не разбирая дороги, но боль и обида отрезвляли и заставляли двигаться в правильном направлении. Я не оглядывалась, но знала, что волки дышат в спину, – все же, у меня был шанс, не зря в детдоме я выигрывала все спортивные соревнования.

В деревьях вновь показался просвет, и сердце бешено заколотилось. Я рванулась к блестевшей в лунном свете калитке, но оступилась и полетела на землю. Позади раздалось жадное ворчание. Волки приближались неторопливо, играя с жертвой. Я зарыдала от страха и, судорожно вцепившись в калитку, тщетно пыталась подняться. Руки и ноги, скованные страхом, слушались плохо.

Я была почти готова сдаться, когда в голове возник смутный, почти забытый образ. Взволнованная девочка с двумя косичками склонилась над ноутбуком, читая послание от таинственного опекуна:
«Поэтому я выбрал тебя из всего приюта: ты казалась самой сильной. Ты переживешь и колледж, и старосту – у тебя хватит запала».

Словно пружина, я подскочила на ноги и, нырнув в сад, задвинула щеколду прямо перед носом у бросившегося на калитку волка. Стальная ограда дрогнула, но устояла. Снова раздался леденящий кровь вой, однако на сей раз я его не слышала, завороженная пристальным взглядом волка, оставшегося по другую сторону калитки. Он щетинился и озлобленно рычал, но в какой-то момент смолк и пристально посмотрел на меня холодными светлыми глазами. Я была не в силах пошевелиться и стряхнуть с себя навязчивое видение. Мне казалось, что я смотрю в глаза Бласа. Тот же взгляд: пронизывающий и прозрачный – волчий.

«Всегда помни, что тебя никто не защитит. Твоя жизнь зависит лишь от тебя».

«Как это?»

«Когда у человека нет родителей, нет семьи, он должен быть сильнее всех – как одинокий волк».

С минуту я не могла сдвинуться с места или хотя бы оторвать взгляд от хищника, но, наконец, опомнилась и, развернувшись, побежала к дому. Ноги были ватными и саднили, и у самого порога я снова оступилась и полетела в грязь, однако, на сей раз, поднялась не сразу. Я долго пролежала так, уткнувшись лицом в траву и вязкую землю и сотрясаясь от слез.

Знаете, что такое одиночество?

Глава 2.

Франко, обеспокоенный появлением волков возле дома, не позволил Мариссе устроить пикник на озере. Они приобрели этот загородный дом недавно, и Франко еще не успел свыкнуться с мыслью, что лес таит в себе множество опасностей, бороться с которыми приходится без помощи цивилизации. Реакция Мариссы была предсказуемой.

- Что этот старый пень о себе возомнил? – бурчала она, лежа у меня на коленях, пока я заплетала ее чуть отросшие волосы в африканские косички. – Неужели мы согласимся все лето проторчать в четырех стенах?

- Он одумается, - подбодрила я ее.

- Да не буду я ждать, пока он одумается! – Марисса резко села, и косичка выскользнула у меня из рук. – К концу каникул он все-таки догадается вызвать егеря и поведет нас под конвоем на природу – спасибо большое! Мы пойдем на озеро сегодня – и точка.

- Вдвоем опасно, - нерешительно заметила я. Хотя мне и правда не хотелось новых встреч с волками, возражала я по другой причине. Я была, наверно, единственным человеком в доме, который не имел ничего против того, чтобы провести каникулы в четырех стенах.

- Лухи, ты что? – недоверчиво покосилась на меня Марисса. – С каких пор ты стала такой трусихой?
Сердце пропустило удар, когда она назвала меня так.

- Ты же со мной! Марисса Андраде все просчитала, - деловито заверила она меня. – У Франко в кабинете висит охотничье ружье.

Видимо, я отреагировала недостаточно бурно, так как она подскочила на кровати и возмущенно воскликнула:

- Лухан, в чем дело? Что с тобой?

Я опешила.

- Я тебе план побега излагаю, а ты в облаках витаешь!

Я кашлянула и, стараясь, чтобы мой тон прозвучал как можно менее язвительно, осторожно поинтересовалась:

- Каким образом ружье в кабинете Франко связано с твоим гениальным планом?

Марисса довольно сощурилась.

- Спрашиваешь! Мы его позаимствуем.

- Зачем? – На сей раз, я почти удивилась.

- Чтобы защищаться от волков! – воинственно взмахнула кулаком Марисса.

Я фыркнула.

- Марисса, ты же не умеешь стрелять!

- Какая разница? – отмахнулась Марисса. – Волки услышат выстрел и разбегутся.

Я с сомнением покачала головой.

- А если нет?

- Лухан, не будь параноиком! Волки – это выдумка Франко, мы лишь перестрахуемся. Никакие хищники на нас не нападут.

- Это не выдумка, Марисса, я же своими глазами вчера видела. Да и вы слышали вой.

К слову, я не сказала им, что выходила за калитку.

- Не важно! – отрезала Марисса. – Здесь они водятся, а на озере им делать нечего. Да что с тобой, Лухи? Ты стала мне напоминать Лауру!

Не то чтобы надо мной возобладал дух соперничества, – просто не хотелось снова говорить о себе.
- Ладно, - обреченно кивнула я. – Что скажем Соне и Франко?

- За Мией должок – она нас прикроет, - уверенно заявила Марисса. – Скажем, что у нас началась ветрянка!

- Что?! – поперхнулась я.

- Что слышала, Лухи! Мия шепнула, что Франко не болел ветрянкой, так что он и носа не кажет в нашу комнату. Так мы избавимся от них, по крайней мере, на неделю.

- Но Соня-то болела…

Марисса торжествующе покачала головой.

- Нет? - удивилась я. Насколько я знала, у Сони было тяжелое детство, да и юность не сахар, и представить, что она за все это время ни разу не переболела ветрянкой, было трудно.

– В любом случае, Франко не поверит, что мы одновременно заболели, - нашлась я.

- Поверит, - хищно улыбнулась Марисса, хватая с туалетного столика темный пузырек.

- Что это?

***

- Что это? – охнула Соня, когда мы вдвоем протиснулись в гостиную и встали на пороге. Она изящно поднялась с дивана и сделала несколько шагов к нам.

- Зеленка, - сделала Марисса несчастное лицо. – У нас ветрянка.

- Что? – отпрянула Соня.

- А что, ты не болела? – наивно расширила глаза Марисса.

Порой мне казалось, что Марисса нашла бы себя на театральных подмостках. Причем, желательно в моноспектакле.

Сона забегала глазами и испуганно прикрыла рот длинными пальцами.

- Деточка моя, конечно, нет… - обеспокоенно пролепетала она. – Я могу заразиться…Ветрянка оставляет такие неприглядные шрамы…

Мы понимающе закивали.

- Но здоровье моих девочек важнее, - самоотверженно воскликнула Соня, чуть подумав. – Дайте я взгляну, насколько все серьезно… - Она сделала еще несколько шагов к нам, пока не оказалась в опасной близости, чтобы заметить, что под зеленкой нет никаких волдырей.

- Мама, ты же не врач! – увернулась Марисса и потянула меня в сторону, пытаясь отойти как можно дальше от Сони. – И тебе нельзя приближаться: если заразишься, карьере конец.

- Марисса, не преувеличивай, - остановила ее жестом Соня, но нагонять нас не стала. – Звезда такого масштаба не распрощается с карьерой из-за пары маленьких шрамов на теле… - Последние слова она произнесла с дрожью в голосе.

- Все равно, мама! – не унималась Марисса. – Я не хочу, чтобы ты заболела из-за меня.

Наверно, Соня была действительно тронута заботой любимой дочери, потому что быстро заглотила наживку.

- Что же делать? Ближайший врач в Буэнос-Айресе. Я должна посоветоваться с Франко.

- Мамочка, не надо врача, о нас позаботится Мия! – затараторила Марисса.

- Мия?

Я едва не прыснула – настолько комичным было выражение лица Сони.

- Мия-Мия, - подтвердила Марисса, подхватывая меня за локоть. – Она вроде бы болела ветрянкой – подскажет, как лечиться, - бойко пояснила она и шепнула мне на ухо:

- У тебя все тело в волдырях. Тебе должно быть больно, когда я дотрагиваюсь.

- А-а, - огласила я комнату истошным воплем.

- Переигрываешь, - сквозь зубы процедила Марисса.

- Что здесь за шум? – вошел в комнату Франко.

- Девочки заболели ветрянкой, дорогой… - начала Соня.

- Что? – подскочил Франко и сделал шаг назад. – Как это возможно? – посмотрел он на нас с таким ужасом, словно мы были обречены.

- Вы так реагируете, будто у нас не ветрянка, а желтая лихорадка, - хмыкнула Марисса.
Соня и Франко переглянулись.

- Видишь ли, детка, ветрянка может быть очень опасна для взрослых, - неохотно пояснила Соня.
Марисса испуганно округлила глаза.

- Смертельно? – воскликнула она драматично.

Соня затравленно посмотрела на Франко.

- Ну, я бы не был так категоричен, - выдавил он, прочистив горло. – Просто это чревато осложнениями. Чем старше организм, тем труднее ему бороться с болезнью.

- Ну, тогда у вас точно нет шансов! – вырвалось у Мариссы, и я едва не прыснула от смеха при виде выражения лица Сони.

- Синьорита, следите за языком, - неожиданно строго осадила она Мариссу. – Я ненамного старше тебя. – Прибавила Соня, оправляя свою мини-юбку.

Марисса послушно закивала.

- Конечно, мама, конечно – заговорила она с Соней, как с маленькой девочкой. – Но все же вам следует поберечься. Мы запремся в нашей комнате, и оттуда носа не кажем, а вы к нам не заходите, чтобы не заразиться, - предложила она.

Соня сокрушенно покачала головой.

- Нет, деточка, я не могу допустить, чтобы мои девочки переносили такой недуг в одиночку!

- Мама… - Маска кроткой дочери мгновенно слетела с лица Мариссы, и оно приняло привычное упрямое выражение. – Мы попросим Мию за нами присматривать – что неясно?

Соня обменялась с Франко нерешительными взглядами.

- Но ты уверена, что Мия согласится?

***

- Да, - кивала Мия с обреченным видом. – Обещаю, что не спущу с них глаз.

- Деточка, спасибо тебе, ты не представляешь, как много делаешь для меня и Мариссы!

- Представляет, - шепнула мне на ухо Марисса, ухмыляясь. – Теперь Мия должна мне на одно желание меньше.

Я цыкнула на нее и снова приникла к замочной скважине.

- Ах, Соня, ты же знаешь, я люблю Мариссу и Лухан, как родных сестер, - лукаво улыбнулась Мия и взяла Соню за руку. – Под присмотром Мии Колуччи они не только выздоровеют, но и станут свежими, как огурчики, благодаря моим грязям с побережья Красного моря.

Соня вернула ей умильный взгляд и проникновенно изрекла:

- Мия, Марисса и есть твоя сестра, потому что ты стала мне настоящей дочерью. Спасибо тебе.
Я как раз оторвалась от скважины, чтобы увидеть, как Марисса изображает рвотный рефлекс.

- Ладно тебе, - ткнула я ее в плечо и преувеличенно широко улыбнулась. – Зато свобода!
Марисса разжала кулаки и, чуть помедлив, довольно кивнула.

- Мия у нас в кармане, - протянула она. – Будет прикрывать нас все каникулы.

Я не успела ответить, потому что дверь толкнули снаружи, и мне пришлось резко отскочить.

- Во что ты меня втянула? – воскликнула Мия, возмущенно глядя на Мариссу.

Последняя поморщилась.

- Мия, расслабься. Ты отлично сыграла свою партию – теперь мы свободны, - лучезарно улыбнулась она.

- Я терпеть не могу врать Соне! – продолжала вопить Мия. – Как мне теперь смотреть ей в глаза?

Марисса неприлично громко фыркнула.

- Извините, - кашлянула она. – Мия, ты врешь папочке при каждом удобном случае, кого ты пытаешься разжалобить?

- Я? – задохнулась Мия.

- Ты-ты, - небрежно уронила Марисса. – Кто сказал Франко, что в связи со сменой статуса школы нам понадобятся новые формы в будущем году?

- Так и есть, - передернула плечами Мия.

- Возможно, - хмыкнула Марисса. – Но деньги ты потратила явно не на форму.

Мия сузила глаза.

- Знаешь, что? – тихо начала она. Мне не понравился ее взгляд. Похожее лицо у нее было, когда она узнала, что мы с Мариссой закопали ее платье на заднем дворе колледжа. – Эта ваша авантюра стоит не одно желание! Это три желания, поняла?

- Еще чего! – снова фыркнула Марисса.

- Еще, - мстительно улыбнулась Мия, - вы будете отлучаться только тогда, когда мне будет удобно вас прикрывать. Я не собираюсь торчать в вашей комнате круглыми сутками.

Марисса улыбнулась и по-свойски похлопала Мию по плечу.

- Мия, детка, - смешно скопировала она Соню, - ты не поняла. Ты не сможешь нас остановить. Мы будем отлучаться, когда нам вздумается, а ты будешь прикрывать нас, потому что должна нам желание – и не одно.

Мия вывернулась и, приторно улыбнувшись, потрепала Мариссу по щеке.

- Марисса, детка, это ты не поняла. Вы будете делать то, что я вам говорю. Или все узнают, что у вас нет никакой ветрянки.

Марисса сузила глаза.

- Настучишь?

Мия расплылась в довольной улыбке и дернула плечиком.

- Не бойся, - подмигнула она. – Я всего лишь растерянно сообщу, что у вас не ветрянка, а какая-то другая неизвестная мне болезнь. И вас повезут на обследование, - сочувственно поджала губы Мия. – Какие невеселые каникулы…

Марисса рванулась вперед, чтобы вцепиться ей в волосы, но я остановила ее.

- Марисса, успокойся, - заглянула я ей в глаза и вскинула взгляд исподлобья на Мию. – Знаешь, что, - спокойно обратилась я к ней, с некоторым удивлением замечая, как меняется ее лицо, - я лично вообще не хотела идти ни на какое озеро – это идея Мариссы. Что касается меня, с удовольствием проведу оставшиеся каникулы в больнице, еще лучше – в морге. Так что не трудись пакостить, мы рискнем обойтись без твоих услуг.

- Слышала? – выплюнула Марисса.

Мия, кажется, хотела что-то сказать, но не успела, потому что Марисса вытолкала ее за порог и захлопнула дверь, заперев на ключ.

- Так ей и надо, - проворчала она. – Вот ведь дрянь!

Я не ответила. Напоследок Мия смерила меня этим знакомым взглядом, которым в последнее время смотрят на меня все, кроме Мариссы. Взгляд, от которого хочется лезть на стену, посылать всех к черту, и от которого укрыться некуда. Он говорит: «Ах да, ты же недавно потеряла опекуна. Кажется, ты любила его, верно? Бедная, девочка, а я забыл/-а и веду себя с тобой как обычно, как будто ты не ущербная. А ты ведь ущербная: потеряла все, что имела, и теперь тебя нужно пожалеть. Давай я тебя пожалею?».

***

Марисса куда-то вышла, воспользовавшись тем, что все обитатели дома легли спать, а я лежала в кровати, свернувшись калачиком, и призывала сон. Обычно я засыпала быстро, но сегодня мы весь день провели в спальне практически без движения, и я совсем не устала. Как всегда в таких случаях на смену овцам быстро пришли воспоминания о Бласе, и я, закрыв глаза, обреченно просматривала ленту кадров, возникавших в голове:

Вот Блас заходит в мою комнату и касается моего плеча. Оборачиваюсь и со злостью бросаю в него игрушку.

«Уходи! Уходи из моей комнаты!».
«Поговорим?».
«Нам не о чем говорить! Я уже все слышала».
«Я хотел обезопасить себя. И не подумал о тебе. Прости».
«Почему?».
«Ты не такая, как все».
«Это я уже слышала. Я выросла на улице, я – отброс общества и никогда не выбьюсь в люди. Я устала это слушать!».
«И никогда не забывай об этом».
«Почему? Я мечтаю забыть об этом!».
«Это ошибка. Всегда помни о том, что тебя никто не защитит. Твоя жизнь зависит лишь от тебя».

Картинка меняется, и я оказываюсь в роскошном номере. Напротив меня сидит ухоженная темноволосая женщина.

«Ты меня помнишь? Я Лаура Флорес, бывшая директриса приюта».
«Да, конечно!».
«Как ты выросла! Я помню, как ты лазала за яблоками в соседний сад, а потом раздавала их малышам».
«Да…Садитесь. Зачем вы пришли?».
«Ты меня искала?».
«Да…Чтобы спросить, кто мой опекун».
«Он очень добрый и очень могущественный».
«А почему он скрывается? Ведет себя, как преступник!».
«Детка, у тебя о нем ошибочное мнение…Он очень ценит тебя».

Год спустя. Ловлю Бласа в учительской.

«Линарес, я не собираюсь отвечать на глупые вопросы о твоем опекуне. Ты никогда его не найдешь».
«Я уже его нашла – не отпирайся. Ты мой опекун. Мне это точно известно. Я спасла твоего отца от полицейских, и он стал заботиться обо мне».
Вижу, как меняется его лицо.
«И что тебе нужно от меня?»
«Последний вопрос: ты опекаешь меня по просьбе отца? Или ты меня любишь?»
Он разъяренно хватает меня за грудки и припирает к стене.
«Я тебя ненавижу. Отец не оставил мне выбора. Мне хочется раздавить тебя, потому что ты сломала мне жизнь. Таких, как ты, надо уничтожать».

Картинка снова меняется. Мы с Маркосом сидим в буфете. Третий курс.

«А ты все еще ищешь своего опекуна?».
«Нет, не хочет показываться – не надо! Я больше не подхожу к компьютеру».
«Значит, опять мы с тобой одни остались».
Киваю. В буфет заходит Глория.
«Линарес, тебе звонят по моему телефону».
«Кто?».
«Твой опекун! Он уверяет, что послал тебе десяток сообщений, а ты не ответила! Он переживает».

И меня затягивает в воспоминания все глубже.

Грустный прозрачный взгляд исподлобья. Такой я видела только у Бласа.
«Я дам тебе совет: не хочешь, не слушай».
«Совет?
«Не ищи своего опекуна. Смирись с тем, что не нужна ему».
«Ты не понимаешь, как это важно для меня!».
«Но почему? Почему это важно? Думаешь, он тебя любит? Заменит тебе отца? Ты в это веришь? Да?».

Сижу в его квартире, перечитывая письма от Рикардо Фара-старшего.

«Что ты ревешь? Где твоя хваленая храбрость?».
«Вот, почему ты не прощал мне слабость…».
«Я тебя испытывал. Устроился на работу в колледж, чтобы сделать твою жизнь невыносимой и радоваться этому. Понятно?».
«Я не виновата, что твой отец сделал меня примером! Не виновата!».
«Не реви!».
«Почему? Я не такая уж и храбрая…».

Начало четвертого курса. Стучусь в дверь учительской.

«Войдите».
«Можно?»
«Да, ты принесла рассказ?»
«Вот он».
«Отлично. Итак, Линарес, ты всю ночь его сочиняла, обливаясь слезами?».
«Нет».
«Значит, ты выполнила условие, которое поставил твой покровитель? Не разочаруешь его?».
«Надеюсь».
«Не беспокойся, я передам ему твой рассказ».
«Ладно».
«Линарес, еще одно».
Вопросительно смотрю на него.
«Я не хочу видеть тебя в слезах».

- Лухан, ты спишь?

«Не хочу видеть тебя в слезах…».

Отмахиваюсь, цепляясь за сон, но черты лица Бласа постепенно расплываются.

«Таких, как ты, нужно уничтожать…».

- Лухи, проснись, мне нужно поговорить с тобой…

- Марисса, отцепись, - бормочу во сне.

- Это не Марисса.

Сон слетел разом. Я медленно оторвала голову от подушки. Мия с несчастным выражением лица склонилась надо мной и нервно теребила подол своей длинной шелковой сорочки.

- Что тебе нужно? – не слишком любезно спросила я.

Мия, казалось, ничуть не обиделась.

- Я хотела… Извиниться, - выдавила она с трудом.

Я села на кровати и озадаченно уставилась на нее.

- За что?

Мия несмело присела на край одеяла рядом со мной и взяла меня за руку.

- Вместо того чтобы поддерживать тебя я только грызусь с Мариссой. Я не хотела помешать вашим планам. Если хотите, отправляйтесь на озеро завтра, тебе нужно развеяться.

Я тупо смотрела на нее, переваривая полученную информацию.

- Я в полном порядке, - буркнула я и, вырвав руку, подтянула одеяло к подбородку. – С чего такая забота?

Мия замялась.

- Ты потеряла опекуна и… - пробормотала она. Я вдруг резко приблизилась к ее лицу и схватила за плечо.

- Не смей меня жалеть, понятно? – прошипела я.

Мия с ужасом смотрела на меня во все глаза, и я отпустила ее. Сидит на моем одеяле – еще наделает лужу от страха.

- Мы все выяснили? – бесцветным голосом спросила я. – Теперь иди.

Мия не сдвинулась с места, продолжая взирать на меня, как мышь на анаконду.

- Что-то еще? – резко спросила я, не выдержав ее настороженного взгляда.

Мия опустила глаза и снова нервно схватилась за подол своей сорочки.

- Да…- решительно выдохнула она и вскинула взгляд на меня. – Ты только не сердись… Я знаю, что твой опекун – Блас.

Несколько мгновений я не отрывала от нее напряженного взгляда и, когда, наконец, все же отвела его, вдруг осознала, что ничего не чувствую. Мне было все равно, знала Мия или нет.

Я передернула плечами.

- Кто сказал? – равнодушно спросила я, не глядя на нее.

Мия помедлила.

- Соня, - призналась она. – Она не хотела говорить, но я вынудила ее. Мы ведь теперь одна семья – я имею право знать!

Я подавила саркастический смешок. Мия выглядела такой наивной и искренней – словно кто-то подменил ее за вечер.

- И что? – коротко спросила я после минутной паузы. Я ожидала, что Мия растеряется, но та отозвалась тут же.

- Блас был моим другом, - твердо сказала она. Я вскинула на нее удивленный взгляд. – В последнее время, мы не ладили, но это не значит, что я забыла, как он поддерживал меня в трудную минуту.

Я хмыкнула.

- Я знаю, с тобой он обращался жестоко, - решительно продолжала Мия. – Да и со всеми остальными… Но на самом деле он был хорошим человеком.

- Зачем ты говоришь мне это? – устало прервала я болтовню Мии.

Та смешалась.

- Ты не хочешь узнать, каким был настоящий Блас? – нерешительно взглянула она на меня.

Я криво усмехнулась.

- Ты можешь рассказать мне, каким был настоящий Блас?

Мия, чуть помедлив, кивнула.

- Да, - ответила она нерешительно, - думаю, да.

- И каким же? – равнодушно спросила я, глядя куда-то в сторону.

Мия оживилась.

- Он был очень заботливым, беспокоился за меня, - принялась перечислять она. – Однажды прислал мне огромного медведя с очень красивыми стихами разных поэтов!

- Стихами? – усмехнулась я.

- Да… – Мия запнулась. – Что тебя смущает?

- Не думаю, что он читал стихи, - бросила я.

Мия отмахнулась.

- Это совершенно не важно! Я и сама не читаю, - доверительно сообщила она мне. – Кто в наше время читает стихи, сама подумай? Главное, что он был очень заботливым…

- Пока вы встречались? – уточнила я.

- Да, - кивнула Мия. – Потом…

- Потом ты его предала, - услужливо подсказала я.

Мия нахмурилась.

- Это нечестно. Мы все в этом участвовали.

Я пожала плечами.

- Я не спорю.

Было бы несправедливо винить во всем Мию. Мы все ждали увольнения Бласа, как манны небесной. Да и мне ли упрекать Мию в предательстве?

- Блас был мстительным, это правда, - кивнула Мия. – Но его тоже можно понять. У него было тяжелое детство.

Я насторожилась.

- Он рассказывал о своем детстве?

Мия покачала головой.

- Нет, об этом так и не рассказал, но я знаю. Ему даже приходилось зарабатывать армрестлингом…
- Что? – поперхнулась я.

- Кулачные бои,- смутилась Мия. – Он соревновался в пабе, чтобы позволить себе ухаживать за мной.

Может быть, мне показалось, но в этом похоронном завывании как будто махнула хвостиком нотка тщеславия.

- Мия… - Я усмехнулась и покачала головой. Странно, но я даже не сердилась на нее. Она казалась такой наивной и так искренне пыталась помочь мне. - Это вранье.

Глаза Мии расширились.

- Нет, Лухан, поверь мне, я сама видела, да и он мне говорил…

- Мия! – Я остановила ее жестом. – Он тебе врал. Ему досталось от отца целое состояние, на которое он содержал и меня, и себя. Зачем ему было зарабатывать на соревнованиях?

Мия как будто задумалась. Стоило запечатлеть этот исторический момент, но я была не в настроении устраивать фотосессии.

- Хорошо, - сдалась Мия. – Возможно, здесь он приврал, чтобы меня успокоить. Но в остальном он не мог соврать – я же видела все своими глазами! Я видела настоящего Бласа! – пылко воскликнула она.

Я не выдержала и, снова резко приблизившись к лицу Мии, горько выплюнула:

- Мия, какая же ты глупенькая!

Мия испуганно сжалась.

- Никто не знает, каким был настоящий Блас, - продолжала я с надрывом. – Никто, понимаешь? – я смахнула с щеки набежавшую слезу и судорожно схватила ее за руку. – Никто не знает…

Прошло несколько мгновений, прежде чем я отпустила ее ладонь и отвела безумный взгляд. Мия смотрела на меня во все глаза и явно не знала, что ответить.

- Теперь и не узнает,- тихо прибавила я и, нашарив тапочки в темноте, вышла из комнаты.

Глава 3.

Мне было не по себе. Я почти явственно ощущала на себе взгляд. По-волчьи холодный взгляд светлых глаз. Видимо, позавчерашняя прогулка не прошла бесследно для моей психики.

- Ты чего? – серьезно посмотрела на меня Марисса, после того как я несколько раз тревожно оглянулась.

- Не знаю, - неохотно отозвалась я после некоторой паузы. – У меня такое чувство, будто за нами наблюдают.

- Да? – Марисса тоже подозрительно осмотрелась. – Думаешь, Колуччи раскусил нас?

- Нет… - Я озабоченно наморщила лоб. - Вряд ли. Наверно, это просто паранойя.

Марисса энергично кивнула и деловито поправила чехол с ружьем, болтавшийся у нее на плече.

- Для всех остальных у нас есть угощение, - угрожающе протянула она и ускорила шаг. – Пойдем скорее – чем раньше мы окажемся у озера, тем быстрее избавимся от паранойи.

- Ты когда-нибудь стреляла? – недоверчиво покосилась я на ружье.

- Не-а, - беспечно махнула рукой Марисса. – Но что тут сложного?

- Все-таки, ты сумасшедшая, Марисса, - покачала я головой, не в силах сдержать улыбку.

- Я обещала, что выбью дурь из твоей башки, - она шутливо постучала пальцем по голове. – Ты сама не своя в последнее время.

- Вовсе нет, - смущенно буркнула я.

- Вовсе да, - передразнила Марисса. – Не помню, чтобы ты по-настоящему смеялась с тех пор, как погиб Блас.

- Блас ни при чем, - резко прервала я.

Марисса остановилась и серьезно посмотрела на меня.

- Лухи, никто не требует от тебя, чтобы ты его забыла, - твердо отчеканила она. – Но не вздумай из-за него меняться. Он бы не хотел, чтобы ты менялась.

Повисло неловкое молчание. Марисса умеет залезть в душу.

- Давай сменим тему, - выдавила я, чувствуя, что спазм в горле мешает говорить.

- Давай, - торопливо согласилась Марисса и прибавила шаг. – Как тебе физиономия Мии, когда она увидела наш камуфляж? – хитро покосилась она на меня.

Я расхохоталась. Наверно, снова слишком громко, чтобы это звучало естественно.

- Не знаю, как ты собираешься это отмывать. Думаю, мы так и останемся с этими отметинами.

- Перед кем красоваться, Лухи? – Марисса хлопнула меня по плечу. – До возвращения в колледж
еще три долгих мучительных месяца в обществе моих мамочки и «папочки».

- «Сестричку» забыла, - подыграла я.

- Куда же без нее, - протянула Марисса. – Хорошо хоть ты согласилась разделить мое заключение.
Я хмыкнула.

- Если бы не я, ты бы сейчас отдыхала у отца в Барилоче.

- Вовсе нет! – взвилась Марисса. – Соня все равно заставила бы меня остаться здесь.

Я промолчала, потому что мы итак обе знали, что заставить Мариссу практически невозможно.

- Ты уверена, что знаешь дорогу? – с сомнением огляделась я. Вокруг, насколько хватало глаз, простирался густой лес.

- Я запомнила дорогу, когда Франко вез нас сюда. Это недалеко, скоро будем там. Купальник не забыла?

- Я в нем.

Я знала, что если «случайно» оставлю купальник дома, мы все равно вернемся за ним несмотря ни на что. Или Марисса заставит меня купаться голышом. Или просто скинет меня в озеро прямо в одежде – с нее станется.

***

- Между прочим, мы до сих пор не выяснили один вопрос, - плюхнулась Марисса на разложенное полотенце и помотала головой, обдавая меня холодными брызгами. Мы купались по очереди: кто-то оставался с ружьем на берегу.

- Какой? – изобразила я живой интерес.

- Через две недели тебе исполняется семнадцать, - чуть помедлив, объявила Марисса.

Я резко выставила перед собой руки и покачала головой.

- Нет, Марисса, мы не будем это обсуждать, я тебе уже сто раз говорила! Я не праздную свой день рождения.

- Но почему? – возмутилась Марисса. – Помнишь позапрошлый год? Я выдержала даже Мию, – она состроила забавную гримасу, - но отметила свое пятнадцатилетие! Так что ты обязана сделать то же самое.

- Нет, - перебила я раздраженно. В сердце засаднило, когда Марисса напомнила о прошлогодней вечеринке в колледже.

«Я присылал тебе два наряда, чтобы ты сама выбрала тот, который тебе больше понравится, но ты не ответила, поэтому я выбрал сам. Надеюсь, ты оценишь мой выбор».

- Нет, - помотала я головой, чтобы отогнать непрошеные мысли. – Что мне праздновать, Марисса? Я даже не уверена, что родилась в этот день.

- Это совершенно не важно, - невозмутимо продолжала Марисса, выкручивая влажные волосы. – Тебе исполняется семнадцать – плюс-минус день не играет роли. Ну, говори, - ее глаза азартно загорелись.

– Чего бы тебе хотелось?

«Чтобы меня оставили в покое», - мелькнула мысль, но вслух я сказала другое:

- Марисса, давай закроем эту тему. Я не в настроении праздновать что-либо.

- Исключено, - упрямо покачала головой Марисса. – Не каждый день исполняется семнадцать – это же почти совершеннолетие! Пропуск во взрослую жизнь! Цвет юности! Прощание с детством! - с напускной восторженностью стала перечислять она, заставляя меня невольно расплыться в улыбке.

- Мне кажется, ты слишком много времени проводишь с Мией, - ревниво уколола я ее.

– Не меняй тему, - категорично отрезала Марисса. – Подумай, чего бы ты хотела на свой день рождения? Самое-самое сокровенное желание!

Я собиралась сражаться до последнего, но в какой-то момент поняла, что это бесполезно. Разумнее пойти на хитрость.

- Ну хорошо! Давай подумаем, - я приложила палец к подбородку, изображая глубокую задумчивость.

Марисса обрадованно кивнула и села по-турецки, демонстрируя полную концентрацию.

- Кого позовем? – спросила она. – Маркоса?

- Нет, - покраснела я. – Он в США с отцом.

- Точно! – закусила губу Марисса. – Лауру? Она вроде бы в городе…

- А давай не будем никого звать? – с надеждой посмотрела я на нее.

Марисса неуверенно повела плечом.

- Как хочешь…Только мы вдвоем?

- Ты и – ладно уж – Мия. Может быть, Соня и Франко захотят присоединиться…

- Конечно, захотят! – расплылась в торжествующей улыбке Марисса.- То есть, ты планируешь тихий семейный вечер? Не боишься звать Франко? Комары ведь от скуки сдохнут!

- Будет кому защищать нас от комаров, - улыбнулась я.

- Это мне нравится, - фыркнула Марисса и одобрительно хлопнула меня по плечу. – Ну а где?

- Дискотеку не хочу, - отмела я.

Марисса одобрительно кивнула.

- Может, прогулка на лошадях? - предложила она.

- Ну нет, - сморщила я нос. – У меня лошади ассоциируются с Фернандой.

Марисса фыркнула.

- Да, есть некоторое сходство, - протянула она, хотя знала, что я имела в виду другое.

Я засмеялась.

- Ну хорошо, а что ты хочешь тогда? – уставилась она на меня.

- Я… Хочу на каток, - выдала я и хитро улыбнулась.

- Что? – воскликнула Марисса. – Это же Буэнос-Айрес, какой каток? Да и вообще сейчас лето!

Я вызывающе пожала плечами и закусила губу.

- Значит, не судьба, - насмешливо протянула я.

Марисса споткнулась и вдруг внимательно на меня посмотрела.

- Ты это специально, да? – спросила она. – Хочешь от меня отделаться?

- Я? Никогда, - притворно возмутилась я. – Ни разу в жизни не была на катке!

- Я убью тебя! – завопила Марисса и повалила меня на полотенце. Мы с хохотом стали кататься по траве.

- Подожди, ружье, - простонала я, уткнувшись ребром в твердую рукоятку. – Надо убрать в чехол – еще выстрелит!

- Так и быть, оставлю тебя в живых, - сжалилась Марисса и слезла с меня. – Не убирай – вдруг понадобится.

Я закатила глаза.

- Марисса, мы, скорее, убьем этим ружьем себя, чем… - начала я и смолкла на полуслове.

- Я тебе сто раз гово….

- Тихо! – прервала я ее, приложив палец к губам. – Ты слышала?

Марисса замерла, прислушиваясь.

- Что?

- Вот опять! – Я снова перебила.- Шорох в траве.

Марисса расслабилась.

- Да это птица какая-нибудь, - отмахнулась она. – Я ничего не слышу.

Шорох прекратился.

- Какая умная птица, - сощурилась я, медленно поднимая ружье с травы.

- Думаешь, это волки? – неуверенно взглянула на меня Марисса.

Я пожала плечами и снова прислушалась.

- Дай лучше я! – Марисса вырвала ружье у меня из рук и сняла заслон.

Мы замерли в ожидании.

Внезапно в кустах треснула ветка. Среди мирной тишины леса этот звук показался пушечным залпом, и Марисса инстинктивно нажала на курок. Раздался выстрел, и она повалилась на землю, сжимая плечо.
- Марисса! - Я испуганно подскочила к ней и упала рядом. – Ты в порядке? Где рана, покажи мне, ты попала в себя? Убери руку! – в паники бормотала я. – Я же говорила, я же говорила!

Марисса со стоном оторвала руку от плеча и, собрав последние силы, оттолкнула меня.

- Ну-ка слезь с меня, - проворчала она.

- Но ты ранена! Тебе нужно в больницу! - заорала я на нее.

- Да не ранена я! - заорала она в ответ. – Я же дуло в кусты направляла, ты что, ослепла?

Я почувствовала себя идиоткой.

- Зачем пугаешь тогда? - с досадой отстранилась.

Марисса поднялась и, поморщившись, потерла плечо.

- Отдача, - туманно объяснила она, рассчитывая, видимо, что я пойму ее с полуслова. Но я сегодня била все рекорды по сообразительности.

- Отдача? - переспросила я.

- Мне папа говорил что-то, но я забыла, - недовольно буркнула она. – Когда стреляешь из охотничьего ружья, пуля вылетает с такой скоростью, что ружье автоматически отталкивается в противоположную сторону. Его надо придерживать, а я этого не учла.

Я фыркнула и расхохоталась – на сей раз, вполне искренне.

- Тебе смешно, а у кого-то будет здоровенный синяк, - насупилась Марисса.

Я попыталась деликатно смолкнуть, но снова прыснула.

- Извини, - виновато посмотрела я на нее, не в силах сдержать широкой улыбки. – Это нервное – я так испугалась! Представляю, как это выглядело со стороны.

- К счастью, нас никто не видел , - хмыкнула Марисса. – Как думаешь, нам удалось спугнуть нашего волка?

- Не знаю, но мне кажется, пора отсюда выбираться, - решительно ответила я. – Я лично – сплошной комок нервов.

- Я тоже, - кивнула Марисса. – Давай одеваться.

***

Волчица наблюдает с холма за Людьми, сбившимися в стаю на берегу озера. Они молоды, наверняка слабы, но волчица не собирается охотиться. Во-первых, она сыта, во-вторых – носит детенышей. У Людей есть оружие: нет нужды подвергать плод опасности.

Раздается выстрел, и от стаи отделяется Человек. Крупнее и сильнее сородичей, он плавной и осторожной походкой передвигается по лесу, время от времени замирая и прислушиваясь, словно опасаясь преследования. Так двигаются волки, почуяв охотника, но волки всегда держатся стаи – Человек один. Человек оставил стаю.

Волки ненавидят Людей. Люди хитрые и подлые: нападают со спины и играют инстинктами. Волки не привязываются к Людям, как приблудные сородичи-псы, – это опасно и унизительно. Волк, отбившийся от стаи, скорее, умрет, чем прибьется к стае Людей.

Человек скрывается в лесных зарослях, но вскоре вновь появляется на дороге. Еще раз настороженно оглядевшись, он подходит к изящному дорогому автомобилю и скрывается в салоне. Машина тихо урчит и бесшумно трогается с места, оставляя на дороге темные следы колес.

Глава 4.

«Я не собираюсь мстить! Ты что, не понимаешь? Ты очень много для меня сделал! Больше, чем кто бы то ни было…».

Пытаюсь обнять его, но он швыряет меня на асфальт и садится в машину.

«Блас! За ним!».

«Ты с ума сошла?».

«Скорее в машину, мы его догоним!».

Чувствую, как на лбу выступает пот. Я знаю, что будет дальше. Если продолжу погоню, он вылетит на встречную полосу под самосвал. Последует кома и долгое, мучительное расставание.

Я должна отпустить его, чтобы снова обрести. Если отпущу, потеряю на время, но он останется жив.

Потом я найду его, обязательно найду, но сейчас нужно отпустить. Нельзя позволить ему снова погибнуть.

«Подождите, подождите, остановите машину!».

«Но Лухи, он же уйдет!».

«Маркос, пусть уезжает, я прошу!».

Истошно кричу.

«Но Лухи…».

«Остановите машину!».

Рыдаю.

«Давайте остановимся, ей плохо».

«Но нарушитель уйдет».

«Если не остановите машину, я выпрыгну!» - в отчаянии хватаюсь за ручку двери.

Мы останавливаемся, и машина Бласа скрывается за поворотом.

Плачу от облегчения. Я спасла его. Он остался жив.

«Лухи», - слышу, словно сквозь пелену, голос Мариссы.

Я спасла его.

Счастливые слезы текут по щекам. Блас жив, Блаз остался жив.

«Лухи, просыпайся», - чувствую руку на своем плече.

Жив.

Открывать глаза не хочется, но нужно поделиться с Мариссой радостной новостью. Я неохотно разлепляю веки и резко поднимаюсь на кровати. Провожу пальцами по щекам – они влажны от слез.

- Марисса… - радостно начинаю я.

- Лухи, ты кричала во сне. Что случилось? Что тебе приснилось? – Марисса обеспокоенно гладит меня по плечу.

- Я… Я… - начинаю ликующим тоном и вдруг спотыкаюсь. Спазм сковывает горло. Приходит осознание.
Это был сон. Блаз по-прежнему мертв. Мертв – и ничто не может этого изменить.

Вскидываю на Мариссу беспомощный взгляд. Она участливо смотрит на меня в ожидании объяснений.
Становится холодно. Поджимаю колени и обнимаю их руками.

Мертв.

- Приснился кошмар? – подает, наконец, голос Марисса.

Чуть помедлив, молча киваю и вновь ложусь на подушку.

- Все в порядке, - шепчу, кутаясь в одеяло. – Приснилось, что пришла на урок голой… - ляпнула я.

Марисса не верит, но вида не подает.

- Бывает, мне тоже иногда снится, - хлопает ладошкой по одеялу и подмигивает мне. – Главное, помни: нам стыдиться нечего. В следующий раз входи в класс с гордо поднятой головой.

Надо улыбнуться, но сердце все еще саднит. Я словно заново переживаю его смерть.

- Хорошо, - шепчу я и отворачиваюсь к стене. – Спокойной ночи, Марисса. Спасибо тебе.

Она не ответила. Чуть помедлив, встала с моей кровати и забралась на свою. Промаявшись до рассвета, я все-таки, наконец, уснула.

***

- Лухи!

На меня с разбега приземлился бегемот. А, нет, – это Марисса.

Я с трудом разлепила веки. В голове туман.

- Чего ты в такую рань? - простонала я.

- Рань? – возмутилась Марисса. – Уже обед скоро! Ты забыла, что мы на карантине? Я даже из комнаты выйти не могу, чтобы позавтракать! Нам все принесли в комнату.

- Ну и ешь на здоровье, - буркнула я.

- Лухи, вставай, - ущипнула она меня за щеку. – Мне же скучно!

- Иди к Мие! – отмахнулась я, снова погружаясь в сон.

- Отстань ты со своей Мией! – рассердилась Марисса. – Я видеть ее не хочу после того, что она выкинула. Мы должны срочно придумать, чем заняться! «Болеем» уже неделю, а успели только на озеро сбегать разок!

Я медленно отключалась. Внезапно кто-то резко подскочил ко мне и содрал с меня одеяло.

Я истошно завопила:

- Отдай!

- Одевайся! – Марисса увернулась от моего пинка и отбежала с одеялом к окну, игриво улыбаясь.

От злости я проснулась окончательно. Тут же вспомнилась минувшая ночь и сон с Бласом. Несмотря ни на что, я была рада, что он мне приснился, – Блас редко это делал, хотя его смерть ходила за мной по пятам. Так привычно было снова видеть его рядом – я даже не осознавала, как скучаю по нему. Хотелось прижать его к себе силой, застыть так и больше никогда не просыпаться.

- Ладно, - послушно спустила я ноги на пол. – Где, говоришь, завтрак?

Марисса была явно разочарована, что я не поддержала ее игру, но быстро сориентировалась и указала на туалетный столик.

- Мне кажется, они решили, что у нас не ветрянка, а отравление, - проворчала она. – Не будь я так голодна, вылила бы эту овсянку на голову горничной. Или Франко.

- Я не буду овсянку, - в животе скрутило при воспоминании о холодной вязкой жиже, которую подавали на завтрак в приюте.

- И я не виню тебя, - сморщила нос Марисса, сняв крышку с кастрюли. – Придумала! – На ее лице появилось знакомое выражение а-ля «Марисса-что-то-задумала-и-опять-найдет-неприятности-на-свою-голову-или-ниже».

- Я не голодна, - сочла своим долгом предупредить я, но Марисса, естественно, не слушала.
- Нам надо забраться в погреб: наверняка, у Хуаниты припасено что-нибудь вкусненькое, - в предвкушении потерла руки Марисса.

- Погреб на кухне – кухня в другом конце дома, - лаконично обрисовала я ситуацию. – Нас поймают еще в коридоре и поймут, что мы прекрасно себя чувствуем.

- Это если мы пойдем по коридору, - хитро блеснули глаза Мариссы.

- Предлагаешь лететь по воздуху? – хмыкнула я.

- Лухи, ты невыносима! – взвыла Марисса.

- Это ты верно подметила, потому что я никуда не иду, - категорично отрезала я и демонстративно хлопнула дверью ванной.

- Ну и давись своей овсянкой, - донеслись до меня приглушенные вопли Мариссы.

Я хмыкнула и включила воду. Подставив ладони под ласковую струю, посмотрела в зеркало – на меня с любопытством взглянули холодные серые глаза. Я попыталась придать лицу более мягкое выражение, но ничего не вышло: взгляд по-прежнему оставался жестким и равнодушным. Что-то случилось со мной за последние месяцы, я с трудом узнавала свое отражение. Губы побледнели и упрямо сжаты, глаза наоборот стали казаться больше. Раньше они были серо-голубыми, теперь приобрели блеклый оттенок пасмурного неба. Я вообще выглядела так, словно потеряла какой-то пигмент, и теперь все лицо казалось бледным пятном в обрамлении непослушных светло-русых волос, спадавших неровными чуть вьющимися прядями. Давно перестала убирать их в прическу. Детдомовская привычка заплетать косички и хвостики со временем атрофировалась, да и мне было попросту наплевать, что у меня на голове.
«Оправься, причешись», - услышала я как наяву и невольно улыбнулась. Я готова была убить Бласа на месте, когда он делал мне замечания. Наброситься сзади и, подобно индейскому аборигену, вцепиться в волосы, чтобы снять скальп. Я так привыкла ненавидеть его ленивый, чуть гнусавый голос, что не смогла бы определить, в какой момент он стал родным.

Почистив зубы, я забралась в ванную и быстро приняла душ. Еще одна детдомовская привычка: мыться очень быстро, потому что в душевую выстраивается длинная очередь. Будешь засиживаться – тебя после поймают и отлупят за медлительность. Те, кто оставался в хвосте, обычно опаздывали на урок и получали серьезное наказание, – неудивительно, что в конце очереди, как правило, оказывались слабые: в детдоме царили волчьи законы.

Я никогда не оказывалась в хвосте. Вовремя сообразив, что к чему, я стала тренироваться и вскоре могла заткнуть за пояс любого мальчишку. Для меня спорт не был развлечением, как для избалованных деток в «Элитном пути», - это был способ выжить. Практически единственный способ.

Я выключила воду и потянулась за полотенцем.

- Девочки, вы в ванной? – раздался за дверью приглушенный голос Сони. Я в панике осмотрела свое тело и поняла, что смыла все отметины, которые наставили мы с Мариссой. Выскочив из ванны, я снова включила душ до упора и быстро закуталась в банный халат с капюшоном.

- Соня! – Я выскользнула из ванной и прижалась спиной к двери, бегая глазами по комнате в поисках Мариссы. Взгляд остановился на распахнутом окне, и я едва сдержала стон. Теперь стало ясно, как она собирается осуществить свой план.

- Где Марисса? – Соня последовала моему примеру и огляделась. На ней тоже был банный халат и какие-то страшно безвкусные шлепанцы на каблуках. В руках она держала большую коробку.

- Э-э… - замялась я. - Соня, тебе нельзя здесь находиться! Ты же не болела ветрянкой!

- Я только на секундочку, - беспечно махнула она рукой. – Спустилась утром за газетой, и увидела на пороге вот это, - она протянула коробку. – Решила занести, вдруг что-то важное.

Я в недоумении посмотрела на коробку.

- Передать Мариссе? – уточнила я.

- Ах, нет, детка, здесь стоит твое имя. - Соня ткнула длинным пальцем в надпись на посылке.

Я нахмурилась и прочитала:

«Лухан Линарес, Аргентина, Палермо, бунгало Колуччи».

Тысяча вопросов возникло у меня в голове. Кто может знать адрес Мариссы? Кто знает, что я здесь? Кому понадобилась отправлять мне посылку?

- Лухи, ты в порядке? – Соня протянула руку к моей щеке, но в последний момент отдернула ее, опомнившись.

Я растерянно переводила взгляд с коробки на нее.

- Да, - кивнула я, наконец. – Спасибо. Иди скорее, а то заразишься.

- Ай, не переживай, в моем возрасте болеть ветрянкой еще вполне безопасно, - жеманно взмахнула рукой Соня. – Это Франко пусть беспокоится. Как там мое солнышко? – посмотрела она на дверь ванной. – Меня терзает мысль, что я не могу быть рядом с моей девочкой, пока она болеет.

- Она в душе, слышишь, вода шумит? – невинно посмотрела я на нее. – Нам уже лучше, Хуанита хорошо о нас заботится. Да и мы уже не маленькие, сами справляемся.

- Да-да, конечно, - послушно закивала Соня и повернулась, чтобы уйти, но у самого порога остановилась. – Подожди, мне тут пришла в голову мысль. А это не вредно принимать душ во время ветрянки?

- Нет! Что в этом может быть вредного? Мыться вообще полезно, - авторитетно заявила я.

- Да, наверно, ты права, - задумчиво кивнула Соня, окидывая меня подозрительным взглядом.

«Где Марисса со своим театром на выезде?», - тоскливо подумала я. У меня выходило далеко не так убедительно.

- Потом расскажешь мне, что внутри. - Соня кивнула в сторону коробки, - мне жутко любопытно.

Я рассеянно перевела взгляд на коробку и вновь посмотрела на Соню.

- Да, конечно, - через силу улыбнулась я. – Скорее уходи, а то заразишься. После ветрянки остаются жуткие отметины – не сможешь выступать, - припугнула я.

Соня закивала.

- Бедные мои девочки, - драматично воскликнула она и поспешила ретироваться.

Все-таки, Марисса – гений.

Я положила коробку на кровать и выглянуло в окно. Я немного беспокоилась: спальня находилась на втором этаже, и если я правильно оценила ситуацию, Марисса спустилась по пожарной лестнице, чтобы попасть на кухню через черный вход. Внимательно осмотрев землю под окном и не обнаружив никаких следов неудачного падения, я прикрыла раму, оставив щелочку, на случай если Марисса решит вернуться тем же путем. Снова приблизившись к кровати, я в нерешительности уставилась на коробку.

«Скорее всего, от Маркоса», - подумала я, закусив губу, и в груди разлилось приятное тепло. Я до сих пор не разобралась в своих чувствах к нему, и, хотя четко решила, что между нами ничего быть не может, осознание, что он помнит обо мне даже в США, грело душу.

«Нет, скорее всего, просто ошиблись адресатом», - передумала я через несколько секунд. – Наверно, это Мариссе от Пабло».

Я успокоилась и решила, что вскрою коробку вместе с Мариссой. Если это для нее, она покажет мне свой подарок, а если для меня, будет не так страшно узнать, что внутри. Почему было так страшно, я и сама не могла бы сказать. Меня не отпускало ощущение дежавю или даже мистический ужас: раньше я получала посылки только от опекуна. Но мой опекун больше не мог отправить мне посылку.

Чуть подумав, я решила, что даже если коробка адресована Мариссе, Пабло мог намеренно поставить мое имя, чтобы я преподнесла подарок каким-нибудь особым образом. Получается, если я открою коробку вместе с Мариссой, то испорчу весь сюрприз.

Поколебавшись, я все-таки села на кровать и положила коробку на колени. Слишком много внимания какой-то посылке. На ней значится мое имя – значит, адресовано мне. Я имею полное право вскрыть ее, так? Поддев ногтем край скотча, я попыталась оторвать клейкую ленту, но ничего не вышло: скотч был намертво приклеен к картону. Отложив коробку, я встала и подошла к прикроватному столику, на котором валялись маникюрные ножницы. Схватив их, я вновь решительно вернулась к коробке и сделала надрез. Прозрачная лента легко поддалась. С замиранием сердца я открыла крышку.

Прорвавшись сквозь ворох шелестящей бумаги, я нащупала холод металла. Осторожно ухватившись за предмет, я потянула его на себя и выудила на свет самую диковинную вещь, какую когда-либо видела.
Это был ботинок. Белого цвета, с округлым носком, очень изящный, с резным узором на мягкой коже – такие никто не носил в Аргентине, так как даже зимой в них было бы жарко. Но удивительно было другое: к подошве была прикреплена какая-то фигурная железка, похоже на тупое лезвие, - я не знала, как она называется, но общего образования мне хватало, чтобы понять, что передо мной самые настоящие коньки.

«Ну хорошо, а что ты хочешь тогда?».

«Я… Хочу на каток».

«Что? Это же Буэнос-Айрес, какой каток? Да и вообще сейчас лето!».

«Значит, не судьба».

Я взволнованно порылась в коробке и выудила второй ботинок. Нет, Марисса определенно свихнулась! Зачем мне коньки в Буэнос-Айресе, в самом деле? Она что, шуток не понимает? Когда она успела заказать их, если мы все время вместе?

Я взглянула на обратный адрес - ничего, лишь номер и печать центрального почтамта Буэнос-Айреса. Мне оказалось странным, что в такую глушь приходят посылки. Неужели почтальон добирался сюда полтора часа от города? Почему он не попросил подписать квитанцию о получении, и оставил коробку на пороге?

Стоп, коробку принесла Соня. Может быть, Марисса поручила ей съездить за заказом в город? Но Соне-то должно было хватить ума не тратить время на такую ерунду!

Я вновь открыла коробку и принялась запихивать коньки обратно.

- Сумасшедшая, - пробормотала я и резко смолкла, увидев край конверта, торчавший среди бумаги. Я достала конверт и в нерешительности повертела его в руках. Никаких надписей, запечатан.

«Просто теряюсь в догадках», - хмыкнула я про себя и вскрыла конверт.

Внутри оказались две яркие темно-синие картонки, на которых светло-желтыми буквами значилось:

"Крытый каток под открытым небом в Буэнос-Айресе. Самый масштабный и дорогостоящий проект года. Система заливки катка отличается не только простотой, но экологической безопасностью: специальное оборудование постоянно поддерживает температуру основания катка, которая составляет -12C. У каждого желающего попробовать свои силы на льду есть возможность взять коньки напрокат, а новичкам готовы оказать помощь профессиональные тренеры. Ждем вас в любой день с 9.00 до 22.00".

Конверт выпал у меня из рук, но я даже не потрудилась нагнуться, чтобы поднять его. Я вникала в содержание текста и пыталась осмыслить происходящее. Кажется, если бы мне внезапно пришло письмо из Хогвартса, я удивилась бы меньше:

Два билета на каток. Крытый каток в Буэнос-Айресе. Это что, шутка?

Я еще раз перечитала каждую надпись на каждом билете. Каток летом? В Аргентине? Но как Марисса достала эти билеты, это же, наверно, сумасшедшие деньги!

Соня.

Я подскочила было, чтобы допросить Соню, забыв о всякой конспирации, когда оконная рама щелкнула и на подоконнике появилась довольная Марисса с внушительным пакетом в руках.

- Уфф, - отерла она несуществующий пот и, свалив пакет на пол, спрыгнула с подоконника. – Я чуть не упала в изгородь с этим пакетом, а все из-за тебя! Заставила хрупкую девушку тащить все в одиночку.

Я не отвечала, взирая на нее щенячьими от восторга глазами.

Марисса явно растерялась.

- Не волнуйся, тебе тоже перепадет, - проворчала она и, подтащив пакет к кровати, принялась выкладывать содержимое прямо на покрывало. – Я не такая свинья, как некоторые, так что поделюсь чем-нибудь, так и быть, - приговаривала она, выуживая из пакета бутылку с йогуртом.

Я сорвалась с места и повисла у нее на шее, едва не свалив с ног.

- Пусти, задушишь, - прохрипела ничего не понимающая Марисса. – Я смотрю, ты тут совсем оголодала – на людей набрасываешься. - Она с усилием отцепила меня от себя и внимательно осмотрела со всех сторон.

- Что случилось? – подозрительно осведомилась она.

Я торжественно подошла к коробке с коньками и, достав один ботинок, помахала им у ее носа.

- Спасибо тебе! – воскликнула я с сияющими от счастья глазами.

Марисса бросила взгляд на коньки, затем на меня.

- Что это? – недоуменно спросила она.

- Марисса, перестань разыгрывать спектакль, - пригрозила я ей увесистым ботинком. – Только ты могла знать, что я попросила на день рождения. Ты сумасшедшая! Я же не думала, что ты воспримешь это всерьез!

Я отбросила ботинок на кровать и схватила конверт с билетами.

- Я не хотела, чтобы ты поняла, но это действительно моя заветная мечта! Я не шутила!

Марисса осторожно взяла конверт и вынула билеты. С секунду она изучала их так, будто впервые видит, и мне вдруг ударила в голову мысль, что подарок не от Мариссы, а я веду себя, как дура. Но секунду спустя она деловито кивнула и довольно посмотрела на меня.

- Значит, уже дошло – отлично. Успеем раскрутить Франко на поездку в Буэнос-Айрес.

- Спасибо! – Я снова крепко стиснула ее в объятьях.

На сей раз, Марисса обняла меня в ответ.

- Ну ты же меня знаешь, - добродушно проворчала она, отдуваясь от моих влажных волос. – Почему бы не подарить коньки в июне месяце? Это очень даже в моем духе, - задумчиво рассуждала она. – Просили – получите. Ладно тебе, ты что-то совсем расчувствовалась, Лухи. Сама же терпеть не можешь телячьи нежности.

Я отпустила несчастную Мариссу и радостно выхватила билеты.

- Как я рада, что ты у меня есть, Марисса! Для меня никто еще не делал ничего подобного! Не считая Бласа, конечно… - Я помрачнела, но ненадолго, заставив себя вспомнить о подарке, который сделала Марисса. – Как ты собираешься раскрутить Франко? Мы же болеем.

Марисса неуверенно покосилась на меня.

- А сколько длится ветрянка? Может, мы уже выздоровели?

Я с сомнением покачала головой.

- Мне кажется, я недели две болела…

- Так ты болела? – вскинулась Марисса.

- Конечно, - пожала плечами я. – Но давно, я уже не помню ничего…

Марисса встала в позу великой задумчивости.

- Придется идти на поклон к Мии…


Глава 5.

Все обошлось благополучно. Нам удалось убедить Франко и Соню в нашем чудесном выздоровлении, и в день моего рождения они отпустили нас в Буэнос-Айрес. Билета было только два, и нам с Мариссой стоило огромного труда деликатно объяснить Соне, что приобретать еще три нет никакой необходимости. Деликатно – с моей стороны, Марисса, кажется, не слишком старалась. Так или иначе, Франко настоял на том, чтобы отвезти и встретить нас на катке, так что во времени мы были ограничены. Впрочем, каток и без того закрывался в десять вечера, так что эта новость ненадолго омрачила наше приподнятое настроение.

Сказать, что я была в восторге, означало бы ничего не сказать. Каток был крытым, но огромным, и брезентовые стены уходили высоко вверх под купол. Мне он казался сказочным шатром – невзрачным снаружи и роскошным изнутри. Марисса взяла коньки напрокат, а я торжественно надела изящные ботинки, которые получила в подарок.

Лишь переступив порог шатра, мы почувствовали, как пахнуло ледяной свежестью северных стран. После вязкой аргентинской жары, которая стояла в столице весь последний месяц, эта прохлада показалась живительной. Впрочем, вскоре мы начали замерзать, так как на лед выйти все не решались, а без движения при такой температуре околели бы и более закаленные организмы, чем у нас с Мариссой. Хорошо, что Франко предусмотрел это и заставил нас надеть джинсы и кофты с длинным рукавом.

По иронии судьбы я не умела кататься даже на роликах – несмотря на то, что считалась спортсменкой. Ролики – спорт для богатых, у бедняков нет денег на такую роскошь. Уличных некому научить верховой езде, танцевать вальс и прочим выкрутасам, доступным деткам из «Элитного пути», поэтому я всегда чувствовала себя неловко на мероприятиях, где от меня требовались подобные навыки. Однако сейчас я была с Мариссой, а та, похоже, дружила с коньками еще меньше, чем я, поэтому я не испытывала никаких неудобств. С громким хохотом мы время от времени решались оторваться от ограды и, потерпев фиаско, помогали друг другу снова подняться на ноги. К концу сеанса мы почувствовали себя более уверенно и стали рассекать за руку по центру катка. Впрочем, подозреваю, выглядело это не менее комично, чем когда мы вытанцовывали возле ограды. По крайней мере, когда мы с Мариссой стали кружить в центре, толпа рассосалась и стала опасливо держаться периферии.

Уже через час мы почувствовали, что больше не можем сделать и шага. Ноги стали ватными, и продолжать кататься было просто опасно.

- Зайдем? – указала Марисса на маленькое кафе возле павильона. Видимо, оно было построено специально для посетителей катка.

- У меня нет денег, - выдавила я, смутившись. – А за твой счет я не хочу. Давай я просто посижу рядом?

Я знала это выражение лица Мариссы и сжалась в ожидании разъяренных воплей, но ее голос был на удивление мягким.

- Лухи, мы теперь одна семья. Если ты признаешь опекунами Соню и Франко, ты должна принимать их деньги.

- Я принимаю… - буркнула я. – Я живу за ваш счет. Но кафе – это лишнее.

- Хорошо, тогда позволь лично мне угостить тебя? – примирительно потрепала меня по плечу Марисса и заглянула в глаза. – Я скопила кое-что. От меня ты деньги принять готова?

У нее был такой умилительный вид, что я не выдержала и рассмеялась.

- Только один раз, - предупредила я. – Угостишь меня чашкой чая.

- Есть, синьорита, - козырнула мне Марисса и стала маршировать в сторону кафе. Я снова радостно засмеялась и последовала за ней. Мне было очень хорошо. Это был мой лучший день Рождения.

***

- Что закажем? – протянула Марисса, внимательно проглядывая перечень меню.

- Ну и цены! – ужаснулась я.

- Лухи, - строго взглянула на меня поверх меню Марисса.

- Молчу-молчу, - пробормотала я. – Я уже сказала – буду чай, - нашла я глазами самый дешевый продукт в списке.

Марисса не отвечала, задумчиво покусывая губу.

- Ты чего? – полюбопытствовала я.

- Тут есть глинтвейн. - Глаза Мариссы сверкнули озорным блеском.

Я напрягла память и вспомнила, что так, кажется, называют подогретое вино с разными специями. В Аргентине напиток не был популярен, и его почти нигде не продавали. Само собой, Марисса не могла пройти мимо.

- Исключено, - отрезала я. – Франко приедет за нами через час. Он почувствует, что мы пили спиртное.

Марисса закатила глаза.

- Лухи, не смеши меня, мы же не ведро выпьем. Всего по бокалу! Точнее, глинтвейн вроде бы даже в стаканчиках подают.

Я наклонилась к ней и прошептала:

- Марисса, нам никто не продаст! Мы же несовершеннолетние…

Марисса остановила меня жестом.

- Ты будешь глинтвейн? – спросила она настойчиво.

Я пожала плечами.

- Официант, - позвала Марисса, решив, видимо, что молчание – знак согласия.

К нам подошел пожилой чернявый мексиканец с белым полотенцем, перекинутым через предплечье.

- Что желаете? – учтиво спросил он, приготовив ручку и блокнот.

- Нам, пожалуйста, четыре эмпанадос и два бутерброда с морсильей. И два глинтвейна, - коротко прибавила Марисса.

Официант подозрительно впился в нас взглядом своих глазок-жучков.

- Вам уже есть восемнадцать? – уточнил он.

Марисса томно вздохнула и откинула волосы назад.

- Маленькая собачка – до старости щенок, - доверительно сообщила она мне и вскинула не по годам серьезный взгляд на официанта. - Сейчас подойдет мой муж – у него наши документы. Надеюсь, у вас нет сомнений, что замуж раньше восемнадцати не выходят? – спросила она с ноткой угрозы в голосе.
Официант как будто растерялся.

- Простите, вы очень молодо выглядите, - расплылся он в угодливой улыбке.

- Ничего, все мы время от времени ошибаемся, - благосклонно улыбнулась Марисса и жестом отпустила официанта.

Думаю, мое лицо приобрело багровый оттенок от долго сдерживаемого смеха.

- Марисса, ты была великолепна, - дала я волю хохоту.

Марисса отмахнулась.

- Мой муж всегда меня выручает. Лет с пятнадцати.

- Какой муж? – недоуменно уставилась я на нее.

- С документами который, - рявкнула Марисса и постучала пальцем по голове. – Не пугай меня, иначе я подумаю, что Мия по ночам крадет у нас извилины.

- Ладно тебе издеваться, - неожиданно для самой себя вступилась я за Мию. – Она итак, наверно, обиделась, что ты ее не взяла.

Марисса вскинула брови.

- Вот с этого места поподробней, - протянула она, склоняясь ко мне. – С каких это пор ты переживаешь за Мию?

Я смутилась.

- Да я не переживаю, просто удивляюсь, что ты на нее взъелась. Вы же ладили в последнее время. Более или менее, - прибавила я справедливости ради.

- После того, как она нас шантажировала? Да она мне все лето за это платить будет, - мстительно сощурилась Марисса.

- Она же никому не сказала, - снова вырвалось у меня.

Марисса смерила меня пронизывающим насквозь взглядом.

- Так, что у тебя с Мией? – резко спросила она.

Я уставилась на нее в деланном изумлении.

- Что ты имеешь в виду? – Я стала теребить кончик своих распущенных волос.

- Я не позволю Колуччи увести у меня подругу! - Марисса обиженно стукнула кулачком по столу. – Ты же всегда терпеть ее не могла! Сама меня к ней ревновала! А что теперь?

Я молчала.

- Да ничего не изменилось... – пробормотала я. – Что ты на меня напала?

- Тогда почему ты ее защищаешь? – настойчиво повторила Марисса.

Я вскинула на нее неуверенный взгляд.

- Она знает, что мой опекун – Блас, - решилась я, наконец.

Последовало тягостное молчание. Марисса сникла и явно не знала, что ответить.

- Она говорила с тобой о Бласе? – тихо произнесла она, наконец.

Я молча кивнула. Это неминуемо. Как я ни старалась не вспоминать о Бласе, он все равно всплывал в разговоре ежедневно, в мыслях – ежечасно.

- Она по-доброму отнеслась ко мне. Пыталась рассказать про Бласа – все, что знала сама. Правда, из ее описаний вышел такой супермен, что я ума не приложу, как она такого бросила, - хмыкнула я.

- Все мертвецы – незаурядные люди, - кивнула Марисса. – Никогда не понимала, зачем хвалить после смерти тех, для кого не нашлось добрых слов при жизни. Уж на том свете слова им точно не понадобятся.

В сердце неприятно кольнуло. В конечном итоге, я тоже добрыми словами Бласа не баловала.

- Давай сменим тему, - попросила я. Я всегда прошу сменить тему, хотя обычно сама же ее и завожу.
- Мы возьмем Мию с собой в Мачу-Пикчу, - задумчиво протянула Марисса, не обратив внимания на мои слова. – Когда до Франко, наконец, дойдет, что в его охотничьем домике даже комары дохнут со скуки – не то, что невинные подростки...

- Ваш заказ, - прервал наш разговор официант и поставил перед нами поднос. Среди заказанных нами свертков с выпечкой возвышались две огромные кружки с дымящимся какао. Мы недоуменно переглянулись.

- Простите, - возмущенно начала Марисса, - но мы не заказывали какао.- Где наш глинтвейн?
Официант кивнул.

- Все верно. Какао заказал для вас молодой человек за барной стойкой. Он сказал, что он учитель из вашей школы, и ему достоверно известно, что вам еще нет восемнадцати.

- Что? – воскликнула Марисса и, разъяренно сжав край скатерти под столом, покрутила головой. – Где это ничтожество? - процедила она, вперив внимательный взгляд в посетителей, сидевших за барной стойкой. – Что-то не вижу никого знакомого, ты видишь? – обратилась она ко мне.

Я покачала головой.

- Покажите нам этого человека, - попросила я официанта. – Мы хотим поблагодарить его за какао, - быстро прибавила я, увидев его нерешительный взгляд.

- Да, у меня руки чешутся отблагодарить его, скажите нам, - многообещающе протянула Марисса.

Официант растерянно оглядел стойку.

- Кажется, он ушел, - развел руками он. – Но он совершенно точно заказал вам какао. Даже оплатил его.

Мы с Мариссой снова переглянулись.

- Скажите, а как он выглядел? – Марисса больше не казалась раздраженной, скорее, встревоженной. – Может, мы узнаем нашего учителя по описанию?

Официант растерялся.

- Молодой человек, - промямлил он. – Лет тридцати.

- Волосы? – напряженно спросила Марисса.

- Я не обратил внимание, - покачал головой официант. – На нем была бейсболка.

- Глаза? – вставила я.

– Кажется, светлые, - пожал плечами официант и чуть раздраженно прибавил, - знаете, я как-то мужчин не особенно разглядываю. Мой профиль – это красивые девушки, - расплылся он в кокетливой улыбке.
Меня едва не стошнило.

- Как пить дать, Миранда! – стукнула кулаком по столу Марисса. – Ну он у меня получит осенью…

- Скажите… - Мой голос прозвучал неожиданно хрипло. – А у него не было эмм… растительности на лице – бородки, скажем… - Я поймала на себе внимательный взгляд Мариссы и смущенно смолкла.

Официант покачал головой.

- Нет, бороды точно не было, я бы запомнил, - уверенно ответил он и поспешил откланяться.

- Лухи, - несмело начала Марисса, но я резко оборвала ее.

- Марисса, я просто спросила! Это мог быть Мансилья – вдруг он заехал в Буэнос-Айрес на каникулы.
Марисса смерила меня долгим взглядом, затем кивнула.

- У Мансильи карие глаза. А так, конечно, вполне возможно, - согласилась она и принялась с аппетитом поглощать пирожок.

***

- Не могли бы вы принести счет? – поймала Марисса пробегавшего мимо официанта. Тот с готовностью кивнул и достал блокнот с ручкой. – Хотите заказать еще что-то? – любезно поинтересовался он.

- Нет, спасибо, - кисло улыбнулась Марисса, похлопав себя по округлившемуся животику. – Меня итак сейчас стошнит прямо на вас, - жизнерадостно сообщила она. – Принесите счет за то, что мы уже заказали.

Официант в недоумении оглядел поднос.

- Но ваш заказ уже оплачен. - Он пролистал свой блокнот, чтобы проверить себя. - Все верно, сорок песо... - Внезапно он смолк и вдруг хлопнул себя по лбу.

- Я же вам не сказал – тот молодой человек оплатил не только какао! Он оплатил весь ваш заказ в качестве моральной компенсации за глинтвейн. - Официант обворожительно улыбнулся. – Хорошего дня.

***

- Кто это мог быть? – била я себя ладонью по лбу по пути на стоянку, где нас ждала машина Франко.

- Миранда? – как-то рассеянно отозвалась Марисса, что-то напряженно обдумывая.

- Не знаю, - с сомнением покачала я головой. – Почему он сбежал тогда? Мог бы и в открытую нас выдать официанту.

- Испугался моего гнева, - хмыкнула Марисса и снова погрузилась в свои размышления.

- Эй, ты чего? - не выдержала я и дернула ее за рукав. – Что ты как воды в рот набрала?

Расстроилась из-за глинтвейна?

Марисса неохотно кивнула и, ничего не ответив, продолжала ход. Я привыкла к перепадам ее настроения, поэтому лишь взлохматила ей волосы и по-хозяйски положила руку на плечо.

- Марисса, да выброси ты из головы – я лично вообще не очень-то хотела брать этот глинтвейн. Какао в итоге оказалось намного вкуснее! – Я заглянула ей в глаза и улыбнулась. – Ты итак устроила мне потрясающий праздник! Я никогда этого не забуду, слышишь?

Марисса, казалось, еще больше помрачнела и отстранилась.

- Я рада, что ты рада, - сухо ответила она.

Я опешила.

- Я отдам сумму, которую ты потратила на коньки, - в сердцах пообещала я, задетая ее поведением. – Наверно, это сумасшедшие деньги, но я устроюсь на работу...

Марисса вдруг резко повернулась ко мне и посмотрела на меня неожиданно виновато.

- Лухи, перестань молоть чушь, - попросила она.

Собственно, это она и должна была ответить по сценарию, но что-то в ее тоне заставило меня насторожиться.

- Это не чушь, я видела, сколько стоил билет: я никогда не смогу тебе подарить на день Рождения такой же дорогой подарок… - затараторила я, но Марисса меня перебила.

- Лухи, Лухи, стой, да подожди же ты! – она силой закрыла мне рот рукой. Я отпрянула и оторвала ее ладонь.

- Что ты делаешь? – возмутилась я.

Марисса не отвечала, молча рассматривая асфальт под ногами.

- Марисса, что происходит? – Я надеялась, что мой голос звучит достаточно угрожающе.

- Я тебе наврала, - пробурчала себе под нос Марисса.

Я подумала, что ослышалась.

- Ты – что?

- Наврала! – рявкнула Марисса и снова потупилась. – Прости меня.

Я ничего не понимала.

- Насчет чего ты наврала? – терпеливо спросила я.

- Я понятия не имею, откуда билеты, - мрачно посмотрела на меня Марисса. – А коньки тем более.

Я опешила.

- Но почему ты сказала, что это твой подарок? – растерянно спросила я.

- Я не говорила, - попыталась было защищаться Марисса, но тут же снова сникла. – Ладно, говорила. Ты была сама не своя от счастья. Я сто лет тебя не видела такой. Думала, если скажу, что это не от меня, ты напридумываешь себе всякую ерунду и откажешься ехать.

Я пожала плечами.

- Почему я должна была себе что-то напридумывать? Ты сказала Маркосу? У нас с ним сейчас нормальные отношения, я бы приняла от него подарок… Конечно, все равно вернула бы часть денег, потому что это слишком дорого…

- Лухи, я не говорила Маркосу, - глухо отозвалась Марисса.

- А кому? – удивилась я, теряясь в догадках.

- Никому. – Марисса посмотрела на меня в упор. – Я никому не рассказывала о нашем разговоре.

Я замерла. Паззлы постепенно складывались в картинку.

- Но кто же тогда…

- Я не знаю, Лухи. – Марисса мотнула головой. – Но думаю, тот же, кто заказал нам сегодня какао вместо глинтвейна.

Глава 6.

- Волк, - выдохнула я, прервав долгую, тягостную тишину.

- Что? – уставилась на меня Марисса.

- Это наш волк, - возбужденно принялась объяснять я. – Помнишь, ты повалила меня на траву, и мы услышали шорох в кустах? Кто-то подслушал нас!

Марисса смотрела на меня с жалостью.

- Лухи, детка, нам пора домой, ты простудилась, - она попыталась заботливо приложить ладонь к моему лбу, но я раздраженно отмахнулась.

- Марисса, не строй из себя дурочку, ты что, действительно не понимаешь? – разъяренно уставилась я на нее.

- Я все понимаю, - успокаивающе закивала Марисса. – Волк подслушал наш разговор и пошел в магазин, чтобы порадовать малышку Лухан, - продолжала ерничать она. – А потом решил угостить нас какао – то-то официант его не запомнил!

- Марисса, - зарычала я. – Это был человек, и ты прекрасно понимаешь, о чем я!

Она тяжело вздохнула.

- Но кому пришло в голову подслушивать нас? – Марисса посмотрела на меня исподлобья. Внезапно она оживилась. – Может, у тебя появился поклонник?

Я застыла.

- Не говори ерунды, - выдала я после долгой паузы. – Откуда он узнал мое имя?

- Я сто раз называла тебя по имени, - нашлась Марисса.

- И ни разу по фамилии, - парировала я. – На коробке стоял твой адрес и моя фамилия.

- Напористому поклоннику это узнать раз плюнуть, - подмигнула Марисса.

Я не сдержала смущенной улыбки, но не могла избавиться от ощущения какого-то неясного предчувствия. Что-то не сходилось.

- Но где же он тогда, этот поклонник? – подозрительно посмотрела я на Мариссу. – Он ни разу не объявился. Даже если предположить, что он тоже живет где-то поблизости…

- Это очень скромный поклонник, - простодушно вскинула брови Марисса и подхватила меня под локоть. – Но мы его обязательно найдем, - хищно улыбнулась она.

- Как? – Я с интересом взглянула на нее.

- Он явно болтается где-то поблизости, - пояснила Марисса. – Значит, живет где-то неподалеку – вряд ли мы одни в этом лесу. Думаю, стоит посетить егеря: вдруг, у него есть симпатичный молодой сын? - подмигнула она.

Я зарделась.

- Не буду я никого искать, - отмахнулась я. – Захочет – сам объявится.

- Он очень стеснительный, - заканючила Марисса. – Ну давай только разок, а?

Я засмеялась.

- Но как ты собираешься сбежать от Франко?

- А мы возьмем его с собой, - чуть подумав, выдала Марисса.

- Что? – моя челюсть самопроизвольно отвисла.

- Пора подать ему идею, - торжествующе улыбнулась Марисса. – Чтобы безопасно гулять по лесу, нужно воспользоваться услугами егеря. Понимаешь, о чем я?

Я фыркнула и умильно взглянула на нее.

- Марисса, я тебе уже это говорила, но скажу еще раз.

- Я тебя тоже люблю, - польщено закивала она.

- Не это, - хитро покосилась я на нее.

Марисса подозрительно уставилась на меня.

- Ты точно сумасшедшая, - уверенно заявила я.

***

Егерь оказался ветхим стариком. По настоятельному требованию Мариссы, Франко оторвался от своих многочисленных бумаг и, зарядив ружье, отправился с нами в лес на поиски лесничего. Мы нашли его в ветхой лачуге – полуглухого и одинокого. Никакого сына, точнее, внука, у него не оказалось, но это было не самое неприятное наше открытие. Дотошная Марисса в подробностях выведала у старика все о возможных других охотничьих домиках поблизости. То ли от того, что голос старика был скрипучим и неприятным, то ли потому что теперь дело принимало серьезный оборот, но у меня по коже пробегали мурашки, когда я слушала его ответ:

- Никого в округе, синьорита. Это место не любят туристы - как раз из-за волков, - вещал словоохотливый старик, пока Франко играл желваками и медленно, но верно багровел. – Вам не сказали, когда вы покупали? Обычно предупреждают. Глухое местечко.

Мы с Мариссой переглянулись. Теперь мне стало по-настоящему страшно и совсем не из-за волков. У меня снова не осталось ни одной разумной версии по поводу отправителя того загадочного подарка. Кто-то подслушал нас – это очевидно, но этот кто-то явно знал меня и приехал сюда намеренно, чтобы проследить за мной. Получи я письмо с угрозами или какую-нибудь дохлую беличью тушку, мне было бы и вполовину не так жутко – я вообще не из пугливых и всегда принимала вызов. Но появление очередного таинственного благодетеля сводило меня с ума.

- Лухи, я считаю, не стоит на этом зацикливаться, - не слишком уверенно предложила Марисса, когда мы вернулись в дом. – Нет худа без добра – Франко, наконец, понял, что делать нам здесь нечего. Вернемся в Буэнос-Айрес – а там тебе ничего не грозит.

- Я не боюсь, что мне что-то грозит, - отозвалась я рассеянно, все еще перебирая в голове события минувших дней.

- Почему тогда у тебя такой вид, будто ты таракана слопала?

Я кисло улыбнулась в благодарность за попытку развеселить меня.

- Мне это не нравится, - мрачно заметила я. – Кто-то следит за мной, может быть, даже сейчас за нами наблюдают!

- Прекрати, Лухи, - успокаивающе потрепала меня по плечу Марисса. – Это уже паранойя.

- У меня просто голова идет кругом, - сокрушенно покачала головой я и сползла по стенке на пол.

– Ты слышала, что сказал Франко? Сегодня мы уедем из этой дыры, и ты думать забудешь обо всем этом. В городе мы найдем, чем заняться. Может, даже раскрутим Соню на поездку в Мачу-Пикчу.

- Не надейся, - засмеялась я. – Она и с Симоном нас едва отпустила…

- Но теперь мы старше и мудрее, - подняв указательный палец, наставительно произнесла Марисса. – Главное, выброси из головы эти дурацкие коньки, а еще лучше – из окна.

Не знаю, почему, но идея мне не понравилась. Хотя я уже заочно ненавидела своего неизвестного благодетеля, его подарок очень тронул меня. Я оставила коробку с коньками в загородном доме, на своей кровати. В Буэнос-Айресе они вряд ли могли мне пригодиться, а здесь никому не мешали. Никто не знал, может быть, мне предстояло вернуться сюда за ними снова.

***

Люди покидают лес – волки в очередной раз одержали победу. Сбившись в тесную кучку, Люди загружают свои многочисленные мешки в машину и негромко переговариваются между собой. Одна из них стоит поодаль, задумчиво вглядываясь лесную глушь. Она выделяется из стаи, как ни старается прибиться к ней. Подходит к машине и помогает Людям загрузить вещи, но постоянно оглядывается. Смотрит в направлении, где в последний раз скрылся Человек, хотя, наверно, не знает, что он приходил снова.

Человек приходил не только к Ней. Накануне он был в хижине лесника и о чем-то долго говорил с ним, прежде чем снова направиться к Ее дому. Вернувшись на следующий день, он наблюдал за тем, как Люди складывают вещи в машину и, удовлетворенно кивнув, скрылся в деревьях. В тот момент волчица поняла, что Человек на их стороне - он тоже хотел изгнать Людей из леса. Лес – для волков, а не для людей.


Была бы очень благодарна за комментарии - любого рода! Читателей мало, поэтому очень важно чувствовать фидбэк,

Глава 2


Часть 2. Друг.


Мой друг никогда мне ничего не объяснял.
Может быть, он думал, что я такой же, как он?

«Маленький принц». Антуан Сент-Экзюпери

Из дневников:

20.06.2003.
«Мы снова в городе, и мне по-прежнему страшно: кажется, за каждым углом поджидает мой таинственный преследователь, и только присутствие Мариссы не дает сойти с ума. В памяти постоянно всплывают странные события последних дней, и я вздрагиваю от каждого шороха. Пока Марисса везде меня сопровождает, но скоро в Буэнос-Айрес вернется Пабло, и ей придется делить внимание на двоих. Не знаю, что лучше – одиночество или компания Пабло…».

23.06.2003
«Сегодня Соня и Франко поругались из-за лишних денег на счету Колуччи. Я вошла в середине разговора и поняла только, что Франко запросил имя отправителя, но банк ответил отказом, – и Колуччи закатил скандал. Я, конечно, никогда не перестану удивляться этой семейке, которая поднимает бучу там, где другой бы только обрадовался, – но сегодня меня смутило другое. Они странно смолкли и переглянулись, когда заметили, что я вошла в комнату. Надо разузнать у Мариссы поподробнее, что это за счет, о котором они говорили».

24.06.2003
«Сегодня ночью мне снова снились кошмары. Они преследуют меня каждую ночь, хотя ничего конкретного не снится: только размытые образы и маленький большеголовый ребенок лет двух. То есть, его почти не видно за клочками тумана, но каждую ночь я слышу его истошные крики и жалобный плач. Наверно, это что-то значит. Соня хочет снова записать меня к психологу, но я сказала, что сны прекратились, и она успокоилась. Справлюсь сама – ни к чему посвящать посторонних. Меня итак скоро начнут считать психопаткой.

25.06.2003
Марисса пыталась расколоть Франко, но тот ни словом не обмолвился ни о счете, ни о лишних деньгах, которые на нем появились. Марисса считает, что у меня паранойя, да я и сама так думаю: Франко и Соня помирились в тот же день и выглядят вполне умиротворенными. В последнее время не могу похвастаться холодным рассудком, так что решила списать все на недостаток сна. В упор не замечаю встревоженных взглядов и странного поведения. «Мне все кажется» - моя новая мантра.

27.06.2003
«В Буэнос-Айрес вернулся Пабло – теперь я одна. Марисса разрывается между нами, но я все время остаюсь дома, ссылаясь на недомогание, и отправляю их гулять вдвоем. Не хочется болтаться у них под ногами, да и плестись в одиночку следом за влюбленной парочкой – это уж совсем как-то грустно. Я и так, мягко говоря, чувствую себя неудачницей».

30.06.2003
«Ну вот, теперь ко мне липнет Мия! Ей тоже скучно: Ману еще в Мексике, помогает матери по хозяйству, а к нему Мию не отпускает Франко – говорит, после «прошлогоднего пренцедента» даже разрешение на выезд не выпишет. Я не в курсе, что там у них произошло прошлым летом, но без Мануэля и правда тоска. Мы так и не успели поговорить с ним толком после того, как к нему вернулась память, – а ведь было о чем. Раньше я всем делилась с Ману, и он всегда меня поддерживал – без него я бы не выкарабкалась после истории с Маркосом. А Мию я избегаю: не могу видеть этот ее взгляд побитой собаки. Она все время норовит заговорить о Бласе, а я не хочу говорить о нем – он и так у меня из головы не выходит».

2.07.2003
Марисса с Пабло снова уехали в город, а я по-прежнему прячусь от Мии – забилась в комнате, как волчица в капкане, - и никого не впускаю. В комнате тихо, и никто не следит за мной, так что есть время подумать. Думать, правда, больно, порой стены начинают давить на меня, и я выбегаю из дома и брожу по саду. Даже подружилась с садовниками – они славные ребята, хоть и вечно подтрунивают надо мной. Говорят, мол, нечего шататься без дела, синьорита, помогайте. А я и помогаю – я не гордая. Это здорово отвлекает от мрачных мыслей, да и рука у меня уже набита – в детдоме мы постоянно сорняки выкорчевывали».

4.07.2003
«Сегодня Марисса дала Пабло от ворот поворот, чтобы провести день со мной. Мне, конечно, было приятно, но ехать куда-то не хотелось. Я привыкла к одиночеству, да и пообещала садовникам, что помогу цветы поливать. Естественно, Марисса все равно потащила меня в центр, но там на меня снова напал приступ паранойи: я постоянно чувствовала на себе чей-то взгляд и нервно оглядывалась, пока, наконец, Мариссе не надоело, и мы не вернулись домой. Кажется, она до сих пор дуется на меня, но я лично считаю, что на обиженных воду возят. Тот черный шевроле действительно следовал за нами повсюду – я даже запомнила номер: A7123BU. Надо попросить Маркоса пробить по базе, когда он вернется из США».

6.07.2003
Они беспокоятся, говорят, я слишком зацикливаюсь. А я ничего не могу с собой поделать: все время прокручиваю в голове столкновения с Бласом и пытаюсь понять, что это было. Стоит ли мне любить его или ненавидеть, тосковать или стереть из памяти раз и навсегда? Обманываю я сама себя, или он был единственным, кому я все это время могла доверять? Марисса считает, что теперь бесполезно об этом думать, а я не могу не думать. Это совсем не важно, что он умер: до тех пор, пока я не разгадаю его, не смогу отпустить. Я видела маску и смутные очертания за ней, но пока не увижу его истинное лицо, мне не удастся с ним проститься, потому что и встреча еще не состоялась. Встреча лицом к лицу, а не маска к маске. Поэтому я отчаянно ищу, так честно цепляюсь за каждую деталь; готова принять любой ответ, принять Бласа таким, какой он есть, – лишь бы не таким, каким кажется. Поэтому хожу, как сомнамбула, по дому и избегаю Мию и Соню и даже Мариссу. Они не знают, что меня мучает, но даже если бы знали, не смогли бы помочь. Может, они тоже проходили через это, но они-то уже нашли, что искали. А я хожу по кругу, потому что Бласа больше нет, и некому теперь ответить на мои многочисленные вопросы.

13.07.2003
«Подружилась с одним из садовников – забавный старичок с небесно-лазурными синими глазами. Его зовут Хосе. Он любит рассказывать о своих военных подвигах, срезая веточки с идеально ровных кустов Колуччи, а я, расположившись рядом на траве, слушаю, открыв рот, хотя не особенно верю, что он действительно воевал. Не увлекаюсь историей и на уроках Хильды всегда ловлю мух, но, по-моему, последний раз война в Южной Америке была сто лет назад, если не больше. Вряд ли мой старик настолько древний. Но ему нравится рассказывать, а я люблю слушать и смотреть, как он лукаво щурится, пожевывая травинку, и смотрит на меня искоса своими пронзительными, все еще ясными глазами. Я тоже многое рассказываю ему, и с тех пор, как Хосе узнал, что я потеряла опекуна, он каждое утро срезает веточки жасмина и кладет на наш с Мариссой подоконник. Марисса теперь все время подтрунивает надо мной – мол, еще один поклонник появился. А я каждый день прошу Хосе не вгонять меня в краску, но он только добродушно щурится и деловито пожевывает щеку. Это, говорит, не я, синьорита, в чем вы меня обвиняете? Я смеюсь и отмахиваюсь, потому что знаю, что серьезно разговаривать с Хосе бесполезно. Мне-то, в принципе, что – только приятно. Никто никогда не дарил мне цветы, даже Маркос. А я люблю жасмин».

14.07.2003
«Мне нравится болтать с Хосе, потому что он никогда не говорит со мной о Бласе. Он вообще ведет себя так, будто я самый обычный домашний сорванец, – даже после того как я в деталях расписала ему всю свою недолгую, но странную жизнь. Постоянно подтрунивает надо мной и называет юной синьоритой, и я готова его расцеловать за эту его фамильярность! Чего мне так не хватало все эти дни, так это чтобы люди прекратили напоминать мне бесконечно, что я беспризорница и потеряла близкого человека. Напоминать тревожными взглядами, повышенным участием и вниманием, частыми звонками и посещениями. Хосе не стесняется отправить меня пропалывать сорняки, собирать пожухлые листья и отпускает бесцеремонные шуточки, если видит, что я снова углубилась в мрачные размышления. Поначалу я обижалась, но теперь очень ценю за это своего старика и почти не отхожу от него, пока Марисса с Пабло в городе
Кстати, Марисса взяла все-таки измором Соню и выклянчила поездку в Мачу-Пикчу. Она хочет, чтобы мы поехали только втроем, – я, Пабло и она. Мне не слишком нравится эта затея, но, кажется, поехать я и так не смогу – там какие-то сложности с разрешением на выезд. Франко пока не вступил в опекунские права, поэтому расписку должен выдать социальный отдел. Марисса заявила, что без меня никуда не поедет, поэтому Соня и Франко теперь из кожи вон лезут, чтобы все организовать. А на меня, как всегда, напала моя апатия – мне все равно. У меня теперь появился Хосе, так что до сентября я и без Мачу-Пикчу спокойно протяну».

16.07.2003
«Пару раз спрашивала Хосе, где он живет, но он только хитро улыбается и говорит, что не скажет, - вдруг синьорита заберется к нему в дом и украдет его подтяжки. Я смеюсь до коликов, а он шутливо грозит мне пальцем. Он вообще очень скрытный, этот старик: любит поболтать, но о себе никогда не рассказывает. Однажды вспомнил о своей внучке – говорит, чем-то на меня похожа. Такая же красавица, как синьорита, говорит, да только шило в мягком месте он ей с детства вправил – теперь слушается. Я спрашиваю, где она сейчас, его внучка, а он мрачнеет и замыкается в себе, так что я больше не завожу этот разговор. Захочет – сам расскажет, я слишком хорошо усвоила урок, который преподал мне Блас. Не выпытывай у людей их прошлое, если не хочешь навсегда потерять их».

17.07.2003
«Сегодня у Хосе выходной, а я как всегда нашла на подоконнике ветви жасмина. Неужели он в самую рань просыпается и приходит сюда специально, чтобы срезать для меня цветы? Или оставляет с вечера? Честно говоря, ни разу не видела, как он это делает, – всегда Хосе умудряется подложить цветы, пока мы спим. От запаха жасмина уже кружится голова, и Марисса клянется, что скоро начнет выбрасывать эти веники, - но я не даю. Каждый день к цветам прибавляется еще одна веточка, и я погружаю лицо в букет. Никто никогда не дарил мне цветы, и хотя теперь мне их оставляет дряхлый старик, белый букет в вазе каждый день напоминает мне, что все-таки я не одна».

23.07.2003
Вчера я спросила Хосе, боится ли он смерти, а он только улыбнулся – светло так – и подмигнул мне. Любишь, говорит, жить, люби и умирать. Смерть – закон жизни, не можешь изменить - надо смириться. Я ничего не сказала, но сама разозлилась и целый день сегодня не выхожу к нему в сад. Смерть Бласа не была естественной – она была страшной и неправильной, и я не собираюсь с ней мириться. Я буду бороться со смертью столько, сколько смогу, и буду вечно ее ненавидеть. Во мне остались еще крохи мятежного духа, и кто знает, может быть, порой только отвращение к смерти удерживает меня от самоубийства. Я знаю, что смерть всегда побеждает и когда-нибудь примется и за меня. Но клянусь, я буду ей дорогого стоить!

24.07.2003
«Сегодня отправилась с Мариссой и Пабло в город, но оторвалась от них и, сказав, что возвращаюсь домой, поехала на кладбище к Бласу. Я давно там не была: цветы, которые оставляла в прошлый раз, завяли и пожухли. Рядом с магнолиями, которые заботливо срезал мне Хосе неделю назад, лежат теперь две свежие белые лилии. Кто-то оставил их у памятника – просто положил на мраморную поверхность, как делаю я. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы я не знала абсолютно точно: никто не ходит на могилу Бласа. Первое время я проводила там по несколько часов, каждый день, но ни разу не видела цветов на могиле и не сталкивалась с другими посетителями. Да и кто мог вспомнить о Бласе? Девушки, насколько я знаю, у него не было – разве что Сол или Мия, но первой и в голову не придет марать дорогие туфли в кладбищенской земле, а вторая вряд ли отправится на могилу в одиночку. Родные Бласа мало интересовались его жизнью так мало, что вряд ли знают о его смерти. О друзьях Бласа я тоже ни разу ничего не слышала – думаю, их просто не было.
Неподалеку от памятника я нашла клочок бумаги – не знаю, выпал он из кармана посетителя или бумажку просто принесло ветром. На клочке записан номер телефона, и я уже целый час мечусь по комнате, как волчица по клетке, и сжимаю в руке мобильный телефон. Что я скажу? «Извините, вы, случайно, не знаете, кто бывает на могиле Бласа Эредиа?».

P.S. Вернулась Марисса – рвет и мечет. Франко не может выбить для меня разрешение на выезд, так что наша поездка откладывается на неопределенный срок. Я сделала вид, что расстроилась, но на самом деле, - ни капельки. Мне нужно время, чтобы разобраться с таинственным посетителем кладбища. Предложила Мариссе ехать без меня, но в итоге едва не заработала тумак. Впрочем, я знала, на что иду…».

25.07.2003.
«Мариссе я ничего не сказала, но Хосе прямо весь испереживался, услышав о цветах на могиле Бласа. Впервые вижу его в таком состоянии – обычно он всегда только благодушно улыбается, слушая мою болтовню, - а сегодня даже схватил меня за плечи и попросил принести бумажку с телефоном. Я успокоила его, побежала в дом и наскоро накарябала выдуманный номер на каком-то клочке. Старик, конечно, чудак тот еще, но лучше его не волновать – еще удар хватит! Он вроде бы пришел в себя и настойчиво попросил, чтобы я не ходила больше на кладбище одна. Брала с собой друзей или его, на худой конец. Я покивала, чтобы отвязаться, но, конечно, не собираюсь никого таскать за собой. На могиле Бласа я часто плачу и разговариваю вслух – друзья станут меня утешать, а я этого терпеть не могу. Они очень славные, мои друзья, но не понимают, что слова мне не нужны. Утешить можно кого-то, кто сломал ногу или руку или потерял кошелек. Какой смысл утешать человека, который потерял человека?».

26.07.2003
«Она пропала! Бумажка с телефоном куда-то запропастилась – не могу найти, весь дом обыскала! Спросила Хуаниту – та пожимает плечами, говорит, не запомнила, может, и выкинула, когда убиралась. Я едва не накричала на нее, но вовремя взяла себя в руки и ничего не сказала. Что уж я, правда, так ношусь с этой бумажкой? Ее могло случайно принести ветром, да и мало ли кто мог ее выронить? Вокруг много могил. Тем не менее, я так расстроилась, что даже не вышла в сад к Хосе. Впрочем, он вроде бы и так взял выходной, так что весь день я провела в гордом одиночестве, обдумывая свой хитроумный план Б.

27.07.2003
«Я оставила записку на могиле. Положила среди лилий белый конверт и прижала камнем – теперь ветром не унесет. Не написала ничего особенного: просто попросила позвонить и оставила номер телефона – подписалась как сестра Бласа. Если у него и правда остались друзья, наверно, они будут рады познакомиться с его сестрой. Или нет. Но, по крайней мере, им должно стать любопытно.
Памятуя о недавней истерике Хосе, я и словом не обмолвилась о том, что снова была на кладбище. Уж тем более не сказала о записке. Мне, конечно, интересно, почему Хосе так разволновался, но я решила не вызывать подозрения и не спрашивать ни о чем. Он, в свою очередь, тоже не задавал вопросов, и мы провели остаток дня в абсолютном молчании, собирая пожухлую листву и разбрасывая землю тяпкой, чтобы посадить семена. Перед тем как уйти, Хосе подмигнул мне и сказал, что готовит сюрприз. Велел подыскать красивый наряд, потому что поведет меня в приличное место. Так и не поняла, что он имел в виду, но на всякий случай погладила свое единственное летнее платье. Может, в приличных местах такие не носят, но другого у меня нет – я как-то равнодушна к нарядам».

2.08.2003
«Вот уже который день никак не могу вырваться на кладбище – проверить, не взял ли кто записку. Хосе не дает: заставляет помогать в саду, ссылаясь на плохое самочувствие. Я-то знаю, что он просто не хочет отпускать меня на могилу – все на хитрой физиономии написано. Но как докажешь? Я не уверена, поэтому вот уже который день приобщаюсь к корням своей страны и изображаю рабыню Изауру. Ворчу, конечно, а Хосе смеется только: мол, балованая ему синьорита досталась. Чай, любил опекун крепко – вот и избаловал. В этот момент я всегда скептически хмыкаю, а старик еще шире улыбается и качает головой. Глупенькая, говорит, еще синьорита, и многого в жизни не понимает. Спрашиваю, чего же я не понимаю, а он только смеется и качает головой. А я не обращаю внимания – Хосе постоянно городит чушь с видом знатока. Ему я прощаю даже разговоры о Бласе – настолько искренне и непринужденно он несет околесицу.
Пару раз я пыталась скинуть работу на Мариссу, но она только разводит руками – говорит, ни разу в жизни даже шланг в руках не держала. Дело нехитрое, но, подумав, я с ней согласилась. Впомнив, во что она превратила свою одежду, когда в последний раз попыталась постирать руками, я подумала, что обойдусь своими силами. Завтра у Хосе выходной, так что он не сможет мне помешать. Улизну на кладбище, проверю записку – да и дело с концом.

3.08.2003
Сегодня мы с Мариссой едва со смеха не умерли: Хосе явился в смокинге с бабочкой и добродушно сообщил мне, что желает сопроводить синьориту на балет. Я сначала вообще дар речи потеряла, а Марисса радостно подскочила на кровати и стала собирать меня в дорогу. Точнее, подключилось все семейство: Мия упорно пыталась всучить мне какое-то платье от Версаче, пока Марисса не рявкнула на нее и не вытолкала из спальни. Меня, разумеется, вообще никто не спросил, и пока я соображала, откуда у бедного садовника два билета в партер, и как мне теперь попасть на могилу к Бласу, синьориту уже доставили в театр и посадили в мягкое бархатное кресло. Если честно, это был мой первый поход на балет, и я не пожалела, что Хосе меня все-таки вытащил. Не то чтобы меня могли прельстить эти культурные причиндалы, к которым детки из «Элитного пути» приучены с молодых ногтей, – но балет по-настоящему поразил. Он сочетает в себе силу и слабость, нежность и твердость духа одновременно – все то, что таким странным образом сочетается во мне самой. Ну, по крайней мере, мне кажется, что сочетается! По дороге из театра мы с Хосе долго гуляли и говорили обо всем на свете – о пьесе, о жизни. Мы остановились у самой калитки, когда речь зашла о Бласе, и Хосе вдруг снова стал настойчиво уговаривать меня не ходить так часто к нему на могилу. Мне уже это так надоело, что я резко оборвала его, и он теперь, похоже, обиделся. Сник как-то по-стариковски и, ничего не сказав, поплелся прочь. Пробовала его окрикнуть, но он не обернулся, и я махнула рукой. На него, бывает, находит, завтра обязательно выясню, какая муха его укусила.

4.08.2003
«Сегодня топталась весь день во дворе, поглядывая на Хосе в нерешительности, но он даже не обернулся. Периодически демонстративно разворачивалась и снова заходила в дом, но через некоторое время опять появлялась во дворе, высматривая Хосе. Наконец, когда он стал уже собирать инструменты, чтобы уйти домой, я все-таки подскочила к нему и чмокнула в щеку. Она у него дряхлая и щетинистая – явно халтурит, когда бреется. Хосе обернулся и насмешливо сощурился, глядя на меня. И глаза синие-синие – даже в темноте заметно. Я замешкалась и спросила, не перестал ли он еще дуться. Тот засмеялся лукаво и щелкнул меня по носу. Сказал, что не станет обижаться, если не буду ходить на кладбище. Я села на камень рядом и категорично покачала головой. Спросила, что ему неймется с этим кладбищем. Он поначалу юлил и отворачивался, якобы застегивая сумку с инструментами, но потом вдруг обернулся – долго-долго смотрел на меня и молчал. Пристально так – я даже не думала, что у Хосе может быть такой взгляд. Я тоже молчала, пока он, наконец, не перекинул сумку через плечо и не двинулся к калитке. Я поплелась следом, как собачонка, - думаю, может, ответит все-таки на мой вопрос. И он ответил. Точнее, сказал очень странные слова, которые я до сих пор не могу осмыслить. Хосе вечно говорит так, что я ничего не понимаю, но обычно это не раздражает, а только смешит. Сегодня, однако, мне не до смеха, я голову сломала, пытаясь понять, что он имел в виду. Хожу по комнате и только прокручиваю в мыслях наш разговор. Запишу его здесь, чтобы получше осознать, что произошло:
- Держитесь подальше от могилы вашего опекуна, синьорита…
- Что? Почему это?
- Потому что место пустынное, и диких зверей много.
- Что за чушь, Хосе? Нет там никаких зверей!
- Это так кажется, синьорита, что нет, а зверь он не всегда в зверином обличье ходит.
- Хосе, я тебя не понимаю! Что ты имеешь в виду?
- Ищите лучше, синьорита, кто Вам подарки оставляет, - вот это вам больше интересу должно быть, а на кладбище не ходите.
- Я не понимаю, Хосе! Ты знаешь, кто оставляет мне подарки?
- Откуда мне знать, синьорита, я простой садовник, а вот вы должны бы узнать – послушайте хоть раз старика! А могилу оставьте, не ходите туда больше! Именем святой Магдалины поклянитесь, что больше не станете ходить туда в одиночку и писать записки! Поклянитесь!
- Да какие еще записки, Хосе?!
Мы уже подошли к воротам, и он, ничего не ответив, молча открыл калитку и вышел. Напоследок он обернулся и помахал чем-то белым в руке. В темноте я не разглядела, но по очертаниям поняла, что это был конверт, который я оставила на могиле Бласа. Старый лис каким-то образом разведал дорогу и выкрал мое письмо раньше, чем кто-нибудь его прочитает! Я не стала его догонять – все равно ничего не скажет. Не знаю, как переживу эту ночь, но завтра же вытрясу из него всю правду!

5.08.2003
«Хосе весь день не появляется: на душе тревожно, но на кладбище не еду – может быть, удастся все же сегодня отловить моего старика. Брожу по саду, пристаю ко второму садовнику, Педро, но тот лишь отмахивается – он вообще меня недолюбливает. Если Хосе и завтра не явится, пойду к Франко, узнаю домашний адрес. Дело даже не в любопытстве – просто вдруг хватил удар старика? Надо сходить – проведать».

6.08.2003
Франко сам только что вернулся из командировки – сказал, узнает у Питера. Я весь день маюсь, даже рассказала Мариссе об исчезновении Хосе. Она, естественно, меня утешает, говорит, волноваться рано. Все правильно, я же не упомянула о своей афере с записками и о нашем с ним странном разговоре. На кладбище так и не поехала – жду его возвращения. Когда-то же должен вернуться этот несносный старик!

7.08.2003
«Питер сказал, что Хосе Родригес действительно звонил и предупредил, что берет лишний выходной. Я должна бы вздохнуть с облегчением, но не могу – какое-то тревожное предчувствие. Пережить бы эту ночь: завтра снова выйду в сад, а там Хосе».

8.08.2003.
«Сегодня утром снова нашла на подоконнике веточку жасмина. Думала, это Хосе вернулся, но нашла рядом письмо. Теперь заперлась в комнате с Мариссой и весь день рыдаю у нее на коленях. Нет сил расписывать, прикрепляю к странице его записку. Пусть она останется здесь: будет напоминать мне о старике Хосе. Еще один друг, которого я потеряла».

Письмо:

«Милой синьорите от старика Хосе.
Дорогая синьорита! Пишу Вам, по причине резкого моего отъезда и хочу с Вами попрощаться. Заглядывал утром, да Вы так сладко спали, что не посмел я будить юную синьориту, видно, что притомилась сильно. Помните, рассказывал я Вам про свою внучку? Так вот, радость у старика – приехала на днях и говорит, мол, собирай вещи, забираю тебя. А мы с ней, синьорита, долгие годы в ссоре были, я уж Вам не рассказывал, чтобы не расстраивать. А тут явилась и говорит: забираю, да чтоб прямо сейчас. Я шибко привязался к синьорите, так что прямо сразу уйти не смог. Попросил у внучки отсрочку, чтобы письмо Вам передать, да Вы спите – ну, оно и к лучшему. Слишком грустно мне с Вами расставаться, чтобы прощаться, так что не буду я. Прошу только напоследок, синьорита, чтобы не забывали старика да не обижались, что так поспешно уехал. Помните, говорил я Вам не однажды: все мы еще когда-нибудь да встретимся. Так же оно не бывает, чтобы ушел человек – да навсегда? Нет, синьорита, мы еще встретимся, в этом есть моя большая уверенность.
А Вам оставляю такой завет: нос по ветру держите да не унывайте! Сильно тужите Вы по своему опекуну, да хочется мне, чтобы синьорита моя запомнила и из головки своей не выпускала: люди же – они, как вещи. Ключики никуда бесследно не теряются, если хорошенько поискать, так и найдутся. Ищите ключики, синьорита, и, главное, верьте, что не теряется ничего без следа. Надо прийти в место, где видели ключики в последний раз, да поискать хорошенько. Походить вокруг, людей поспрашивать – глядишь, и видели люди ключики-то? А может, и сами куда запрятали, кто их знает? На этом и заканчиваю свою писульку, чтобы не утомлять свою синьориту, да не прощаюсь, как обещал. До свидания, моя милая, помните старика Хосе и не серчайте.
P.S. А на кладбище ключики-то не ищите – там мертвецы лежат да шакалы бегают, нечего Вам там делать, синьорита. Чтобы духу там Вашего не было, здесь я непреклонный остаюсь. Проследить не могу, но доверять буду Вашему слову – чай, именем Магдалины поклялись – не обманете.

9.08.2003
«Старик Хосе в своем репертуаре – ключики какие-то. Я мало что поняла из его письма, поняла только, что снова потеряла друга. Сегодня мне полегче, но все еще плохо: грудь сжимает от тоски, оживляю в памяти наши беседы, его байки, свои мысли и ярко-синие глаза. Я и знаю-то Хосе всего месяц, но успела привязаться, хоть и клялась себе, что больше никогда не стану привязываться! Сегодня уже почти не плачу – просто грустно. Марисса от меня не отходит, а я теперь и сама к ней льну. Это странно, но, несмотря на то, что Хосе тоже оставил меня, я не злюсь на него и даже ему благодарна. Вчера впервые за последние месяцы плакала навзрыд, и мне от этого стало легче. Меня словно прорвало, и сквозь анестезию равнодушия, под которой я находилась последние несколько месяцев, стали пробиваться обычные человеческие эмоции. Неприятные, конечно, горькие, но все-таки эмоции! Впервые с тех пор, как умер Блас, я ощущаю что-то, кроме безысходности.
Но все-таки меня мучает, что Хосе так и не объяснил свои странные слова. Как он нашел дорогу к могиле Бласа, как догадался о записке? Хосе прибавил еще вопросов, и, как Блас, вовремя исчез, чтобы оставить меня в полной растерянности. Старик так умолял меня не ходить на кладбище, что я теперь даже не знаю, стоит ли идти туда завтра. Нет, я, конечно, пойду, надо написать новую записку. Хосе считает, что я поклялась, а я не клялась вовсе – это он за меня поклялся. Я же так не отступлюсь: надо выяснить, кто навещает Бласа, - я не могу опустить руки из-за каких-то суеверий. Хосе теперь нет рядом, так что за меня волноваться все равно некому».

10.08.2003
«Снова сюрпризы: сегодня утром приехал Ману. Это очень странно, потому что он-то собирался вернуться прямо к школе, в сентябре, но получил письмо – якобы от Франко – с просьбой приехать в Буэнос-Айрес как можно скорее. В конверт был вложен билет на самолет и деньги на дорогу от аэропорта – и все бы было замечательно, если бы Франко не был удивлен больше остальных, увидев Ману на пороге своего кабинета. Судя по всему, он ничего не посылал, и кто это сделал, до сих пор остается для всех нас загадкой. Разумеется, я тут же начала себя накручивать, но мгновенно задушила в себе все подозрения - уж приезд Мануэля никак не может быть связан с моим преследователем. Поразмыслив, я решила, что это Мия или Марисса. Последнюю пробовала пытать, но она молчит, как Дунофф перед Эчаменди, так что мне так и не удалось добиться от нее ничего путного. Впрочем, я почти уверена, что это Марисса, – она смотрит на меня как-то странно, да и слишком уж яро все отрицает. Я-то знаю: она давно думает, как бы помириться с Мией, - так что наверняка ее рук дело.
Как бы то ни было, я рада, что Ману вернулся раньше времени. После отъезда Хосе мне особенно нужна поддержка, а Мануэль с готовностью мне ее оказывает. Сегодня целый день не отходит от меня ни на минуту, и я подозреваю, Мия выболтала ему, что Блас – мой опекун. Завтра он придет к нам на ужин – надо будет выведать у него все и хорошенько всыпать Мие за длинный язык. Впрочем, Ману я бы и сама все рассказала. Пожалуй, из всех моих друзей по-настоящему меня может понять только тот, кто сам потерял отца».

11.08.2003
«Сегодня пришло разрешение на выезд от опекунского совета. Не спросив меня, Франко тут же приобрел пять билетов в Мачу-Пикчу - для меня, Мариссы с Пабло и Мии с Ману. На 12 августа и на 31 августа – обратный. Не терпится им, что ли, поскорее куда-то нас сплавить? Я в бешенстве: такой жесткий график меня совершенно не устраивает, ведь я еще даже не оставила новую записку на могиле! Первая мысль была не поехать, но Франко приложил столько усилий, чтобы выбить для меня разрешение, что мне просто неудобно теперь отказываться. Да и Ману, как всегда, подключился и не отстал, пока не взял с меня слово, что поеду. Не знаю, кто упрямее: он или Марисса! Я не смогла рассказать Ману о своей идее-фикс, потому что единственное, чего он до сих пор не может понять, так это мою странную привязанность к Бласу. Я и не пытаюсь объяснить, просто решила отложить все до начала учебного года. Если по возвращении снова найду цветы на могиле Бласа, значит, его действительно навещает какой-то друг. И тогда ничто не помешает мне найти его и расспросить обо всем».

***
28.08.2003
«Все-таки, лето лечит – именно лето, а не время, потому что время тоже на побегушках у смерти, а лето всегда бунтует против нее. Только летом я чувствую, что смерть с позором уходит в тень, – когда листья распускаются, и каждое дерево дышит жизнью. За последние месяцы я почувствовала, что раны зарубцевались немного и благодаря друзьям стала понемногу выкарабкиваться. Я смеюсь уже не так напряженно и в принципе улыбаюсь вполне искренне, но все же не могу избавиться от легкой тревоги. Близится осень, а осень – торжество смерти. Осенью смерть забирает листья, траву – все то, что понемногу вернуло меня к жизни за лето. И самое главное: приближение осени означает, что мне снова нужно вернуться в колледж. Я жду и одновременно оттягиваю этот момент. Для меня Блас по-прежнему остается там, и в то же время его там чудовищно не осталось.
В последнее время, когда я спрашиваю Франко или Соню, как продвигается дело с опекунством, они как-то странно прячут глаза. Франко говорит, что возникли осложнения, и они улаживают некоторые вопросы, но обещает, что бумажная волокита скоро закончится. Когда я спрашиваю, что за осложнения, он тут же сворачивает разговор, и я понимаю, что мне не хотят сообщить что-то важное. Я говорила об этом с Мариссой, но она лишь закатывает глаза и уверяет меня, что если Соня захочет чего-то добиться, то от суда места живого не останется, пока цель не будет достигнута. Мы смеемся, вспоминая историю с Начо, и сейчас я почти успокоилась. Когда-то Соня сказала, что их дом – это мой дом. Семейство Колуччи никогда не оставит меня на произвол судьбы».



Примечания:

Эта часть выполнена в дневниковой форме, но в третьей части я снова возвращаюсь к диалогической. Надеюсь, никого не смутит такой переход - просто дневниковая форма позволяет вкратце описать важные события, которые нельзя не упомянуть.

Глава 3

Часть 3. Враг. Глава 1.


Настоящий враг никогда тебя не покинет.

Станислав Ежи Лец.

Глава 1.

- Лухи, наконец-то мы снова дома! – растянулась на постели Марисса.

- Снова в колледже, ты хочешь сказать? – хмыкнула я, раскладывая свой незатейливый гардероб по полкам.

- Это как посмотреть, - хитро глянула на меня Марисса. – Я так соскучилась по Дуноффу!

- А он-то как соскучился, - засмеялась я.

- Надо его чем-нибудь порадовать, - села на кровати Марисса. – Отметить наше возвращение!

- Пожалей Гитлера, Марисса, - попыталась я воззвать к ее разуму. – Его и так чуть инфаркт не хватил после прошлогодних событий.

- Не называй его так, – строго поправила Марисса. – Дунофф был молодцом в конце года, так что я не собираюсь пока с ним воевать. Наоборот, надо придумать что-нибудь приятное…

- Что, например? – изобразила я крайнюю заинтересованность.

Марисса не успела ответить, потому что в комнату робко постучались.

Мы переглянулись. С каких пор Лаура или Фернанда стучатся?

- Войдите, - пожав плечами, крикнула Марисса.

В дверном проеме показалась знакомая физиономия.

Еще какие-то два года назад я и мысли не могла допустить, что когда-нибудь так обрадуюсь этому человеку. Были времена, когда я даже мечтала хорошенько всыпать ей и оттаскать за волосы. Но в тот момент я едва не завизжала от восторга, и внутри все перевернулось от радости.

- Луна! – завопили мы в унисон с Мариссой и набросились с поцелуями на хрупкую русоволосую девочку с робкой, но широкой улыбкой.

- Девочки, как же я скучала! – всхлипнула она, пытаясь обхватить руками нас обеих.

- Как? Как ты здесь оказалась? – запрыгали мы вокруг нее. - Вы поссорились с Нико?

- Нет, нет, типун тебе на язык, Марисса! – счастливо рассмеялась Луна. – Просто мама согласилась отпустить меня доучиваться в этой школе. Мы с Нико вернулись сюда вместе.

- Ур-р-а-а-а! - Мы подсадили Луну на руки и сделали почетный круг по комнате. Она испуганно завизжала.

- Как поживает мой Кактус? – деловито поинтересовалась Марисса, когда мы поставили Луну на пол.

- Сестренке лучше… - Луна чуть погрустнела, но глаза ее по-прежнему лучились. – Пока все так, как я тебе описывала в письмах, Марисса, у меня нет новостей… - Она уселась поудобнее на кровати и, сложив руки на коленях, вопросительно посмотрела на нас. – Рассказывайте лучше про свои! Марисса, ты же снова с Пабло?

- Да, - довольно протянула она. – Я тебе писала: наш Супермен наконец-то выбросил свой волшебный телефон и стал нормальным человеком. Кстати, Бустаманте в тюрьме, ты знаешь?

- Все знают, - посерьезнела Луна. – Должно быть, Пабло очень переживает… Но с другой стороны, его отец был не очень хорошим человеком – может быть, ему будет полезно понести наказание.

Марисса поджала губы.

- Пабло навещает его по выходным, но Серхио даже не выходит к нему. Мне вообще кажется, что Бустаманте серьезно болен, – странно, что он не попытался выбить себе место в психушке. Хотя думаю, ему и в камере неплохо – даже телевизор есть. Ладно, не будем об этом…

Луна понимающе кивнула и посмотрела на меня.

- Ну а ты как, Лухан? – спросила она, ласково улыбаясь. – Как продвигаются поиски твоего опекуна? Вы переписываетесь?

Внутри у меня все оборвалось, и я почувствовала, как улыбка медленно сползает с лица. Пару секунд я лишь молча переводила взгляд с Луны на Мариссу, не зная, как реагировать. С одной стороны, я была рада, что Марисса не сплетничала в письмах Луне о моих злоключениях, но с другой… Неужели Луна сама ни разу не поинтересовалась, как у меня дела?

- Луна, у нас тут многое изменилось… - начала Марисса, смущенная не меньше моего, но я перебила:

- Я нашла его, - сообщила я будничным тоном.

Луна охнула.

- Да ты что! Это же замечательно, Лухи! Поздравляю.

- Спасибо, спасибо, - разулыбалась я. Марисса бросила на меня нерешительный взгляд, но промолчала.

- И вы…встречались? – Луна смотрела на меня в радостном ожидании.

- О, каждый день! – Я энергично закивала.

- Да ты что! – радостно захлопала в ладоши Луна и с упреком посмотрела на Мариссу: - А ты ничего не писала!

Марисса поежилась, а Луна снова восторженно обратилась ко мне:

- Как же здорово! Значит, вы подружились…

- Не то слово! – заверила я ее. – Так подружились, что он даже уволился из колледжа.

У Луны отвисла челюсть.

- Что? – воскликнула она. – Как это? Он устроился сюда на работу? Ничего себе, как много я пропустила!

На Мариссу было жалко смотреть: она то и дело порывалась что-то вставить, но не решалась и лишь с болью глядела на меня. Я вдохновенно продолжала: мной овладел какой-то бессознательный протест, хотя Луна не была виновата в том, что невольно разбудила во мне болезненные воспоминания. Минувший год снова встал у меня перед глазами, и я заново переживала события последних месяцев.

- Да нет, он здесь давно работал, - пояснила я и с каким-то мазохистским чувством прибавила: - Хотел быть ближе ко мне, чтобы я не чувствовала себя одинокой.

И без того огромные выразительные глаза Луны еще больше расширились.

- Лухи…. – растерянно пробормотала она. – Так я что, получается, могу его знать?

- Это Блас, Луна, - не выдержала Марисса, и в комнате повисла напряженная тишина. Видимо, о смерти Бласа Марисса писала.

Луна выглядела такой несчастной, что мне стало немного стыдно. Я подсела к ней на кровать и приобняла за плечи:

- Ну, прости, Луна! Просто мне очень больно обо всем этом вспоминать…

Луна помотала головой.

- Да ты что, Лухи! Я все понимаю! Представить себе не могу, как тебе тяжело!

- Да ничего, все в порядке, - попыталась я улыбнуться. – Я уже немного оправилась, не бери в голову.

Ну вот, теперь и Луна смотрела на меня этим сочувственным взглядом. Впрочем, у нее-то всегда такой – этим она порой жутко раздражала. За одну секунду радость от ее приезда испарилась.

- Не могу поверить! – лепетала она. – Блас! Но он же ненавидел тебя…

Я криво улыбнулась.

- Это долгая история, - попыталась я замять тему. – Как-нибудь расскажу тебе.

Луна продолжала сокрушенно качать головой, затем вновь вскинула на меня полный сострадания взгляд и с болью в голосе воскликнула:

- Но это что же теперь, ты, получается, совсем… одна?

Слова повисли в воздухе, и я вздрогнула как от удара. Эти душевные, жалостливые люди вроде Луны могут ранить больнее, чем иные язвы.

- Она не одна! – схватила меня за руку Марисса и торжественно объявила: - Франко и Соня удочерили Лухан! Так что мы теперь сестры!

Луна радостно охнула и снова бросилась нас обнимать. Я покорно хлопала ее по плечу и принимала поздравления, но от щемящего чувства в груди избавиться не могла.

«Но что же теперь, ты, получается, совсем… одна?».

***

- Ты знаешь, куда тебя поселят? – спросила я, когда первое радостное возбуждение от встречи улеглось.

- Нет, - покачала головой Луна. – Хотела попроситься к вам, но здесь, вижу, и так битком.

- Дунофф сделал перестановку, еще в прошлом году, - пояснила я. – Теперь нас по четверо в комнате.

- Луна будет жить у нас, слово Мариссы Андраде! – ткнула себя пальцем в грудь Марисса. – Думаю, Фернанда будет не против переселиться к Сол. Вместо Фелиситас.

Я вспомнила, что Фелиситас больше не будет учиться с нами. Она взяла академический отпуск и устроилась на работу – мать перестала спонсировать Фели с тех, пор, как они с Лало съехались.

- За что ты так с Мией? – вытаращилась я на Мариссу. – Эти кобры выживут их с Вико! – Внезапно меня осенило. – Подождите-подождите, девочки… А разве Фернанда не забрала документы?

- Точно! – щелкнула пальцами Марисса. – У нас же теперь обычная общеобразовательная школа! Фернанду и Сол наверняка как ветром сдуло!

- Нужно узнать! – загорелась идеей Луна. – Было бы замечательно, если бы мы снова могли жить вместе.

- Узнаем прямо сейчас! – подскочила Марисса с кровати. – Пошли к Дуноффу!

- Сейчас? – оробела Луна.

- Лунита, ну а когда? – Марисса силой подняла Луну на ноги и посмотрела на меня. – Ты с нами?

- Да, - поколебавшись, ответила я и встала. – Конечно, с вами!

***

- Мичу-у-у-у, - повисла Марисса на массивной секретарше. Мичу тоже восстановили в должности после реорганизации школы.

- Ну-ка не подлизывайся, - добродушно пробурчала она, пытаясь отодрать от себя Мариссу. – Сразу говори, что надо от меня.

- Какая ты подозрительная, - неодобрительно покачала головой Марисса и подскочила к Луне. – Познакомься, это наша подруга! Луна, это Мичу, Мичу, это Луна, - быстро проговорила она.

- Что-то я тебя здесь раньше не видела… - Мичу смерила Луну оценивающим взглядом.

- Она училась здесь в позапрошлом году, - ответила за в конец смущенную Луну Марисса. – Нам нужно к директору – уговорить подселить ее к нам.

- Только не сейчас, - категорично покачала головой Мичу.

- Ну Мичу, это очень срочно, - заканючила Марисса.

- Дайте директору прийти в себя. На него и так посыпались все шишки с началом учебного года.

- С каких это пор ты такая заботливая? – поддела ее Марисса. – Влюбилась, что ли?

Мичу осеклась.

- Все такая же бесстыжая! - возмущалась она, пока мы всей компанией протискивались в кабинет директора. Дунофф сидел, склонившись над каким-то документом; на его остром носу красовались огромные старомодные очки.

- Что там за шум? – проворчал он, поднимая голову и, увидев нас, картинно схватился за сердце. – Скажите, что мне это снится, - простонал Дунофф.

- Мы тоже по вам скучали, директор Дунофф! – сверкнула жизнерадостной улыбкой Марисса и подошла к столу, бесцеремонно плюхаясь в кресло напротив. – Как отдохнули? На солнце не обгорели? Что-то у вас нос облез, по-моему…

Директор побагровел.
Я закатила глаза. Если актриса из Мариссы непревзойденная, то дипломат – никакой. Хотели, чтобы Луну к нам подселили, – теперь все будет с точностью до наоборот. Как Луну могли подселить наоборот, я не успела додумать, потому что Дунофф разразился гневной тирадой:

- Спирите, тьфу, Андраде, вы совершенно не изменились! Никакого уважения к старшим, да что там к старшим – к директору школы!

Что-то не меняется…

-…Сколько раз можно повторять, что я запрещаю вам врываться в мой кабинет…

- Гит… Директор Дунофф, - покорно сложив ручки на коленях, вставила Марисса. – Простите меня, я что-то ляпнула, не подумав.

Дунофф так и замер с отвисшей челюстью. Марисса потупила взор. Я чуть не покатилась со смеху.

- Вы меня не проведете… - выдавил Дунофф, окидывая нас подозрительным взглядом.

- Что вы! – воскликнула Марисса, помотав головой. – Даже не пытаемся! Я теперь очень вас уважаю! После того, как вы выдали Бустаманте… Вы мой герой! Я все лето ждала, чтобы сказать вам это.

Дунофф захлопнул рот.

- Я выполнял свой долг, - приосанился он, перекладывая бумаги с места на место. – Так поступил бы любой уважающий себя директор колледжа. Должен признать, я, конечно, рисковал…
Человеку моего статуса и семейного положения, разумеется, всегда есть, что терять, но тем не менее…

- Вы большой молодец, - перебила Марисса, кивая. – А к нам вернулась Луна! – лучезарно улыбнулась она, подскакивая с места, и практически силой выдвинула Луну вперед.

Дунофф с секунду морщил лоб, что-то припоминая, но почти сразу на его лице отразилось понимание.

- А-а, Фернандес, если не ошибаюсь? Когда вы восстанавливались, я не сложил два и два, - выразительно посмотрел он на Мариссу.

Та с надеждой взглянула на него.

- Вы же поселите нас снова вместе? Место Фернанды освободилось…

Лицо Дуноффа приняло выражение плохо скрытого торжества.

- А кто вам сказал, что оно свободно? – пожал плечами он. – У меня нет никаких сведений на этот счет…

- Значит, Фернанда остается? - Наши лица вытянулись.

- Нет-нет, этого я не говорил, - замахал руками Дунофф. – Синьорита Рамос действительно покинула наш славный колледж, как и добрая половина консервативно настроенных учащихся…
Я усмехнулась про себя. Давно ли Дунофф сам стал либерально настроенным директором?

- Но, - поднял он указательный палец, когда Марисса попыталась что-то вставить, – в вашу комнату уже заселили новую ученицу, и я не вижу смысла ее тревожить.

Луна покорно закивала и попыталась остановить Мариссу, но та вывернулась и бросила воинственный клич:

- Кто она? – Пожалуй, выражение ее лица было даже угрожающим. Дунофф явно испугался за новенькую.

- Я не имею права озвучивать данную информацию, - важно заявил он.

Марисса закатила глаза.

- Мы же все равно узнаем. Она будет жить в нашей комнате, - как маленькому ребенку разъяснила она.

Директор смешался.

- Вот от нее и узнайте, а меня оставьте сейчас же!

- Но если мы с ней договоримся, вы разрешите им с Луной поменяться комнатами? – заискивающе заглянула в лицо Дуноффу Марисса.

С секунду он раздумывал, затем раздраженно всплеснул руками.

- А, делайте, что хотите! - выдал он, и Марисса, взвизгнув, повисла на шее у Луны. Та смущенно улыбнулась.

- А теперь покиньте кабинет, мне нужно работать, - буркнул Дунофф, и мы гуськом двинулись к двери. Марисса уже повернула ручку, когда он внезапно окликнул меня:

- Синьорита Линарес!

Я обернулась.

- Останьтесь, будьте добры, у меня к вам разговор.

Я поймала настороженный взгляд Мариссы и пожала плечами, отпуская ее кивком. Та потянула Луну за рукав и вышла. Дверь хлопнула, и я с любопытством посмотрела на директора.

- Присаживайтесь, - указал он на стул. Я медленно вернулась к столу и села.

- Снова проблемы с отделом опеки? – глухо спросила я. – Меня удочеряет Колуччи, я больше не нуждаюсь в услугах…

- Нет-нет, речь пойдет не об этом, - Дунофф прервал меня жестом. – Точнее, об этом, но, как бы это сказать… С другого конца.

Я слушала, не перебивая, опасаясь, что если скажу хоть слово, он отойдет от темы.

- Как вы помните, недавно до нашей администрации дошло пренеприятнейшее известие, что ваш опекун погиб в автокатастрофе, - продолжал ходить вокруг до около Дунофф.

Я напряглась.

- Пренеприятнейшее известие? – холодно переспросила.

- Не цепляйтесь к словам, - раздраженно отмахнулся Дунофф. – И не перебивайте.

Я умолкла, но продолжала испепелять его взглядом.

- Так вот, - кашлянул Дунофф. – В отделе опеки, как вы, несомненно, помните, полагали, что с его смертью вы лишились наставника и нуждаетесь в новой семье.

Я помрачнела. После смерти Бласа меня действительно едва не отправили на окраину города в какую-то приемную семью. Соня тогда вовремя успела вмешаться и подать заявление на удочерение. Но почему Дунофф снова вспомнил об этом?

Директор странно мялся. Он бегал глазами по комнате, стараясь не встречаться со мной взглядом.

- Так… - осторожно подбодрила я его.

Дунофф, наконец, решился.

- Так вот… Дело в том, что совсем недавно выяснилось… Ваш опекун еще при жизни успел передать юридическую ответственность за вас другому человеку, - выпалил он.

Мои ладони взмокли. Я облизнула пересохшие губы и подалась немного вперед на стуле.

- Что? – только и спросила я, будучи не в силах породить что-то более осмысленное.

Дунофф откинулся на кресле и неторопливо продолжил.

- Незадолго до своей гибели ваш опекун снял с себя все полномочия и передал ответственность другому лицу, которое вступило в опекунские права еще до смерти вашего прежнего наставника. К сожалению, вся эта бумажная волокита продлилась дольше, чем предполагалось, поэтому в отделе опеки об этом узнали только сейчас, - развел руками Дунофф. Его голос звучал чуть виновато. – Поэтому, как видите, синьор Колуччи не сможет удочерить вас. Ваш нынешний опекун пребывает в добром здравии, и все права закреплены за ним.

Я ничего не понимала.

- Какой еще новый опекун, о чем вы? Бла…Мой опекун не знал, что погибнет, он не мог перепоручить меня… - бормотала я.

Дунофф смерил меня пристальным взглядом.

- Не думаю, что вы осведомлены в достаточной мере, синьорита. Он мог это сделать, не подозревая о предстоящей кончине. Опекунство – большая ответственность и тяжелый груз…

Я слышала его болтовню словно через какую-то вязкую пелену.

Соня и Франко знали. Все это время они знали…

-… Возможно, он был уже пожилым человеком, и ему было не под силу решать ваши проблемы. Вы действительно проблемный ребенок, Линарес, вечно попадаете в какие-то истории. Ваш прежний опекун мог просто не выдержать постоянных встрясок ...

И сообщить об этом мне удосужился только Дунофф…

- … Нет, не подумайте, конечно, я вам очень сочувствую и соболезную по поводу кончины вашего прежнего опекуна… Но должен вам сказать, с нынешним вам повезло не меньше! Он собирался оплатить ваше обучение, и когда я ему сообщил, что наш колледж теперь стал общеобразовательной школой, он перечислил деньги в качестве пожертвования, можете себе представить? А ведь школа теперь нуждается в финансовой поддержке как никогда!..

Мне хотелось накричать на него, чтобы он, наконец, замолчал. Из-за его болтовни я никак не могла нащупать что-то важное. Какую-то связную мысль среди потока обрывочных фраз…

Блас меня бросил. Скинул на постороннего человека. Выбросил, как надоевшую тряпичную куклу, и сбежал.

Дунофф смолк, заметив, что я не слушаю. Видимо, мое состояние отражалось у меня на лице, потому что взгляд его стал таким же сочувственным, как у всех остальных.

- Имя нового опекуна? – прохрипела я.

Дунофф развел руками.

- Условия остаются теми же. Имя мне неизвестно.

Я не сводила с него пристального взгляда.

- То есть, его вы тоже не видели?

Дунофф отрицательно покачал головой.

- Я получаю анонимные письма, как и от предыдущего опекуна.

- Анонимные письма? – фыркнула я и вдруг ощутила несмелую надежду. – И вы поверили? Может, кто-то так подшутил!

Дунофф снова покачал головой.

- Разумеется, я проверил, позвонил в социальную опеку – мне подтвердили данную информацию. Я хотел, чтобы эту новость сообщили вам Колуччи, – насколько я знаю, вы провели каникулы у них в доме. Но ваш опекун настоял, чтобы я лично сообщил вам обо всем.

Вот, почему мне так долго не давали разрешение на выезд. Я вспомнила заговорщицкие взгляды и шушуканье Сони и Франко. Ничего мне не казалось – им давно все известно.

- Уверен, я смогу связаться с вашим опекуном через социальный отдел. Если у вас есть к нему вопросы, вы можете написать…

- У меня нет вопросов, - резко перебила я, и стала медленно подниматься со стула.

Дунофф явно растерялся.

- Что ж, тогда я попытаюсь хотя бы выяснить имя и…

- Да мне все равно, - резко перебила я и поняла, что говорю правду. Мне действительно было наплевать, кто мой новый наставник. На сей раз, ни капельки не любопытно. Это был чужой человек, с которым меня связывал лишь общий счет в банке.

- Это все? – с вызовом посмотрела я на Дуноффа.

- Пока да, - кивнул он, чуть помедлив.

На негнущихся ногах я прошла к двери и повернула ручку.

- Спасибо, – бросила я через плечо и, не оборачиваясь, вышла из кабинета.

***

Я долго просидела в подвале, рыдая на ставших родными ступеньках пыльной лестницы. Однажды Блас разведал мое укромное место и пришел глумиться надо мной, пытаясь отучить меня плакать по пустякам. Я была еще совсем девчонкой и в тот момент хотела лишь разорвать его на кусочки, но после, прячась здесь, в тайне надеялась, что он появится снова, и снова поможет мне подняться. Иногда он приходил. Приходил и снова оскорблял, но все-таки приходил, потому что ему было не все равно. По крайней мере, так мне до сих пор казалось.

«Не ищи своего опекуна. Смирись с тем, что не нужна ему».

«Ты не понимаешь, как это важно для меня!».

«Но почему? Почему это важно? Думаешь, он тебя любит? Заменит тебе отца? Ты в это веришь? Да? Эти мечты делают тебя слабой. А ты должна быть сильной. Всегда помни о том, что тебя никто не защитит. Твоя жизнь зависит лишь от тебя».

«Я не одна! Я во всем могу положиться на подруг!».

«Когда вы закончите колледж, ты навсегда с ними попрощаешься».

«Мы будем встречаться!».

«Детские иллюзии».

Чья-то ладонь ложится мне на плечо. На этот раз, не обманываюсь: прошли времена, когда я явственно слышала шаги Бласа в коридорах школы и видела его длинную тень за каждым поворотом.

Оборачиваюсь – Марисса.

- Мичу все рассказала мне, - опускается на ступеньку рядом со мной.

- Снова подслушивала…- шмыгаю я носом.

- Что-то не меняется, - улыбается она.

Следует долгое молчание.

- Мы уговорили новенькую переселиться. Теперь Луна будет с нами.

- Здорово, - бесцветно протягиваю я, вглядываясь в темноту.

- Думаешь, Блас действительно перепоручил тебя кому-то? – пристально смотрит на меня.

- Я не знаю, что думать, - качаю головой. – Перед аварией он «успокоил» меня, что деньги по-прежнему будут поступать на мой счет. Я тогда подумала, что он сам собирается переводить их откуда-то издалека. Но возможно, он действительно просто сбросил меня на кого-то другого, - горько усмехаюсь. – Зато теперь понятно, откуда таинственные подарки на день Рождения.

Марисса удивленно присвистывает.

- Думаешь, это он?

Пожимаю плечами.

- Лучше думать, что он, а не какой-нибудь маньяк-педофил.

- Не вяжется, - чуть подумав, цокает языком Марисса. – Думаешь, твой новый опекун стал бы прятаться в кустах, подслушивая наш разговор?

- Он мог подослать шестерку следить за мной?

- Но зачем?

- Может, он помешан на контроле, - презрительно фыркаю. – Или боится юридической ответственности, которая ему грозит, если со мной что-то случится. Не знаю… А про день Рождения шестерка мог случайно услышать и передать.

Марисса ничего не отвечает, задумчиво пожевывая губу.

- Это самое вероятное, - признает она.

Криво улыбаюсь.

- Видимо, так, - горько выплевываю я и снова устремляю мрачный взгляд в темноту.

- Лухи, но почему ты тогда расстраиваешься? – тыкает меня в бок Марисса. – Значит, твой новый опекун – неплохой парень. Смотри, как о тебе заботится. Это же замечательно!

- Не вижу ничего замечательного, Марисса! – резко обрываю ее. Чувствую, что снова собираюсь расплакаться от обиды и смолкаю, упрямо сжав губы.

- Я тебя не понимаю, - качает головой Марисса. – Если все действительно так, как мы думаем, у тебя снова есть опекун. Даже лучше прежнего, скажем так.

- Марисса, мне не нужен другой опекун, ты не понимаешь? – прорывает меня. – Я что, домашний питомец, чтобы передавать меня в хорошие руки? У меня был один опекун – Блас. Хотя он был далеко не идеален, мне казалось, он любил меня! По-своему, конечно, как умел – но любил! – Слезы брызгают из глаз. – А теперь оказывается, он собирался просто уехать, оставив меня на попечении постороннего человека. Он бросил меня, понимаешь? Он тоже меня бросил!

Всхлипываю, и Марисса прижимает меня к себе, успокаивая.

- Никто тебя не бросил, - приговаривает она, поглаживая меня по плечу. – Блас передал тебя другому наставнику – это не значит «бросил». Он мог оставить тебя на попечении социального отдела, но вместо этого нашел тебе другого опекуна.

- Я знаю, что обидела его, - всхлипываю я. – Без спроса залезла в его прошлое, заставила заново все пережить… Но я же не хотела… Я не думала, что так будет… За что он так со мной? Почему он меня бросил?

- Лухи, он тебя не бросил, - продолжает, как мантру, твердить Марисса.

Я отстраняюсь и смотрю на нее в упор.

- Он меня ненавидел, - грустно усмехаюсь. – Мне не в чем его упрекнуть. Предают те, кто любит, а он даже никогда не вводил меня в заблуждение. Я всегда знала, что он меня ненавидит, так что вполне естественно, что он захотел передать опекунство. Странно, что он не сделал этого раньше, когда я освободила его от ответственности!

Марисса смотрит на меня взглядом больной собаки, явно не зная, что ответить. Ну вот, теперь и она.

- Не смей жалеть меня! – прорывает меня. – Мне уже семнадцать. Еще год – и я смогу устроиться на работу, сама обеспечивать себя. Мне не нужны опекуны и благодетели! Мне никто не нужен, - всхлипываю я, и Марисса снова сгребает меня в охапку.

– Лухи, ну не плачь, - растерянно бормочет она.

- Никто,- продолжаю повторять. – Никто не нужен.

- У тебя всегда буду я, - нашептывает мне на ухо Марисса. – Мы же давали клятву, помнишь? Мой дом всегда будет твоим домом. Ну, сестренка? – Она заглядывает мне в лицо и ободряюще улыбается.

Холодно смотрю на нее.

- Это сейчас так кажется, - криво улыбаюсь я. – Когда-нибудь и ты меня бросишь. Как мать, как Маркос, как старик Хосе, как Блас! Лучше ни на что не надеяться, - высвобождаюсь из объятий остолбеневшей Мариссы. – Прости, Марисса, но ты любишь, чтобы тебе говорили правду… - Пожимаю плечами. – Теперь у тебя есть Пабло, а я одна, и так будет всегда. Лучше осознавать это и не жить иллюзиями. Очень больно с ними расставаться, - тихо прибавляю я и, поднявшись на ноги, начинаю медленно подниматься по лестнице, придавленная грузом собственных слов.

Марисса ничего не отвечает. Хочется вернуться и извиниться за свое поведение, но с каждой новой ступенькой сделать это становится все труднее.

В спальне пусто. Я безвольно опускаюсь на кровать и, свернувшись калачиком, обнимаю подушку. Тоже детдомовская привычка. В детдоме некому тебя обнять, и ты обнимаешь подушку. Наверно, это и есть последняя стадия одиночества.


Глава 4

Часть 3. Враг. Глава 2.


Глава 2.

- Прости меня, - сказала я на следующий день, когда мы остались одни. Вчера приехала Лаура, и они с Луной нашли друг друга. Учеба еще не началась, а они уже добровольно погребли себя под грудой учебников в библиотеке, оставив нас с Мариссой разбирать чемоданы. Марисса хмуро вываливала свои вещи, беспорядочно раскладывая их по полкам. Она явно услышала меня, но не обернулась.

- Это было нечестно, - буркнула она, наконец, через плечо.

- Я знаю, - коротко отозвалась я. – Мне трудно. Я не понимаю, что со мной происходит.

Марисса замерла, затем сорвалась с места и плюхнулась на кровать рядом со мной.

- Если бы Бласу было все равно, он бы просто уехал, не оставив никому инструкций, - завела она старую песню.

- Давай не будем об этом, - попросила я.

Марисса с готовностью кивнула.

- Что ты собираешься делать?

Я пожала плечами.

- А что я должна делать?

Марисса расширила глаза.

- Ты не собираешься найти его?

Я упрямо покачала головой.

- Зачем?

Марисса растерялась.

- Бласа ты искала…

- Потому что Блас заботился обо мне с самого детства. Он стал мне близким человеком за последние годы, а этот знает меня от силы пару месяцев. И то по фамилии.

Марисса понимающе кивнула.

- Все равно, хорошо бы иметь обратную связь. Теперь Франко и Соня не смогут удочерить тебя. Мы могли бы уговорить твоего нового опекуна отказаться от прав…

- Думаю, долго уговаривать бы не пришлось, - хмыкнула я. – Наверняка, он ждет не дождется моего совершеннолетия…

- Лухи, перестань уже, - строго перебила Марисса. – Если бы ему было наплевать на тебя, он не прислал бы подарок.

- Наверняка, Блас оставил распоряжение, - равнодушно отозвалась я. – Я всегда получала подарок на день Рождение. Видимо, это завет его отца.

- Он мог подарить тебе какую-нибудь безделушку, - возразила Марисса. – А не разыскивать каток в Южной Америке.

- Просто совпадение, - пожала плечами я. – Шестерка подслушал наш разговор, а опекун был настолько глуп, что не понял юмора.

Марисса с сомнением покачала головой.

- Ты просто упрямишься.

- Наплевать, - огрызнулась я. – Я не хочу о нем говорить, мне все равно. Я его ненавижу, если хочешь знать!

- Да за что? – воскликнула Марисса.

Я промолчала.

- За то, что он не Блас? – проницательно заметила она.

Я напряглась.

- За то, что его выбрал Блас, - парировала. – Наверняка, они одного поля ягоды, и им обоим наплевать на меня. Я больше не собираюсь ни к кому привязываться. Франко не сможет меня удочерить – что ж, ничего не поделаешь, теперь в этом нет необходимости. Какой-никакой, опекун у меня есть, и у нас с ним будут сугубо деловые отношения. Мне исполнится двадцать один – и мы забудем о существовании друг друга.

Марисса молчала, неодобрительно глядя на меня.

- Почему ты злишься? – покачала она головой.

- Потому что я оказалась дурой, - коротко ответила я и, ничего не прибавив, покинула комнату.

***

Я быстро вошла в колею. Начались занятия, горы домашнего задания – у меня просто не было времени упиваться своим горем. Последний курс оказался напряженнее предыдущих, да и статус общеобразовательной школы наложил отпечаток: теперь мы должны были следовать программе министерства образования, а они там явно намеревались свести растущее поколение в могилу.

Марисса первое время не спускала с меня глаз, но заметив, что я пришла в себя, стала проводить больше времени с Пабло. Соня все так же приходила навещать нас едва ли не каждый день. Мы с ней объяснились: они с Франко действительно давно обо всем узнали, но все это время пытались отвоевать меня у социального отдела – даже ходили на судебное слушание. Это опекун прислал мне билет в Мачу-Пикчу и разрешение на выезд – вот, почему Франко купил билеты остальным, не посоветовавшись с нами. Это опекун переводил деньги на счет, который Колуччи открыл специально для меня, чтобы убедить социальный отдел в своей платежеспособности. Как мой новый наставник мог узнать номер этого счета, Франко до сих пор гадает. Я-то теперь понимаю, что если этот человек – из одной шайки с Бласом, ему раз плюнуть разведать и номер счета, и мое местонахождение. Но вот как Колуччи удавалось все это время водить меня за нос, ума не приложу – видимо, решив избавляться от паранойи, я нечаянно отключила мозги совсем. Соня говорит, они не хотели меня тревожить. Она была уверена, что им удастся выиграть дело. Впрочем, несмотря на то, что они с Колуччи и так занимались моим удочерением все лето, Соня не собиралась сдаваться:
- Я этого так не оставлю! – возмущалась она, встав в свою излюбленную изящную позу и активно жестикулируя. – Эти бандиты вообще не имеют права опекунства. Я выведу их на чистую воду!

Я знала, что Соня зря сотрясает воздух, потому что «эти бандиты» наверняка подкупили весь социальный отдел, чтобы получить анонимное опекунство. К тому же, несмотря ни на что, память обоих Фара была мне по-прежнему слишком дорога, чтобы я согласилась выуживать на поверхность всю грязь, которая была с ними связана.

- Соня, не нужно ничего делать, - успокаивала я ее. – Прошу тебя. Я шестнадцать лет жила на деньги бандита и не испытываю никаких угрызений совести. Между прочим, Рикардо Фара-старший воровал, потому что хотел помогать беспризорникам – таким, как и я.

Соня сокрушенно качала головой и глубокомысленно изрекала что-то в ответ, но так как сделать и в самом деле ничего не могла, ей оставалось только смириться.

- Пообещай, что не станешь его искать, - пристально смотрела она на меня.

- Обещаю, - каждый раз легко соглашалась я. И говорила правду.

Не хочу знать, кто мой новый опекун, не хочу знать Бласа. Меня больше не интересует, кто оставляет цветы на его могиле, – да скорее всего, мой новый опекун и оставляет. Мной овладела та же апатия, что и до встречи с Хосе, – словно и не было этого зеленого лета, которое так ненадолго вернуло меня к жизни. Мне снова стало абсолютно все равно, и на сей раз мной овладела холодная решимость. Они меня бросили? Прекрасно! Скатертью дорога. Прощай, мама – где бы ты ни была, не хочу тебя знать! Прощай, Маркос, ты значишь для меня теперь не больше, чем любой другой одноклассник. Прощай, Хосе, я закинула дневник в дальний ящик – спасибо, что не давал скучать летом.

Покойся с миром, Блас. Теперь, когда я знаю, что ты меня предал, забыть тебя станет гораздо легче.

***

И снова белая палата, и он полусидит на кровати, опираясь спиной на подушку. Я сижу рядом на одеяле и сжимаю его руку. Это так приятно и непривычно находиться настолько близко от него и держать за руку. Он не вырывает ее, не кричит на меня, а лишь спокойно смотрит мне в глаза, хотя взгляд измученный и грустный.

- Как ты себя чувствуешь?

Усмехается.

- Как после восьмичасовой тренировки по регби.

Улыбаюсь и понимающе киваю.

- Думаю, ты преувеличиваешь. Неплохо выглядишь для трупа.

- Я просто всегда выгляжу неплохо, - хмыкает Блас.

- И скромен до неприличия, - заканчиваю за него.

- Простая констатация факта, - поводит обнаженным плечом Блас и морщится.

- Ребро? – обеспокоенно спрашиваю я, кивая на руку.

Блас качает головой и усмехается.

- Я думал, занятия по анатомии введут с пятого курса. Ты знаешь слово «ребро»? Приятно удивлен.

Сощуриваю глаза.

- Когда-нибудь в научных целях я лично тебе их пересчитаю, - мстительно обещаю я.

Блас одобрительно усмехается.

- Боюсь, тогда мне придется снова написать на тебя докладную.

- Боюсь, тогда тебе нечем будет уже писать, - хмыкаю я.

Блас смотрит на меня насмешливым, чуть удивленным взглядом.

- А ты неплохо отточила язык, - протягивает он.

- Многочасовые тренировки перед зеркалом, - развожу руками. – Да и талант не пропьешь.

Блас кривится.

- Очень изящное выражение, - недовольно фыркает он.

- Значит ли это, что ты признаешь мой талант? – Хитро улыбаюсь.

- Это значит, что ты выражаешься, как гопота в пивнушке.

- Тебе виднее – ни разу не была в пивнушке, - пожимаю я плечами и лукаво смотрю на него.

Блас криво улыбается.

- Уже поздно, - подает он голос после минутного молчания. – Клиника закрывается через пять минут. Тебе пора идти. – Может, мне кажется, но в его голосе проскальзывает нотка сожаления.

Я с огромным трудом заставила себя прийти к нему сегодня, но теперь вдруг осознаю, что не могу расстаться. Знаю, что вернусь сюда завтра и снова увижу его и сяду рядом, чтобы проговорить с ним весь день. Но сейчас выпустить руку не могу.

- Я приду завтра, - твердо обещаю я и вдруг порывисто целую его в щеку. Губы колет жесткая щетина. Резко отстраняюсь, чтобы не успел оттолкнуть меня, но он, кажется, и не пытается.

- Тогда увидимся завтра, - отвечает он, и уголки его губ чуть приподнимаются. Усмешка едва заметная, но мягкая и добрая. Такой я ни разу не видела на его лице.

С тяжелым сердцем выпускаю руку.

- До завтра, - киваю я. – Только ты приходи, - пылко прибавляю.

Блас ухмыляется.

- Это ты должна прийти.

- Точно! – вспоминаю я. – Тогда до завтра? - выдыхаю еще раз.

- До завтра, - кивает Блас и осторожно прибавляет: – Ты придешь?

Я с готовностью киваю.

- Я приду завтра, - повторяю бессвязно.

- Только не забудь.

- Я приду, - обещаю я. – Приду.

- Лухи, - сонный голос Мариссы врывается в палату, и белоснежные стены больницы начинают таять.

- Я приду! – восклицаю я, пытаясь их удержать.

– Хватит бормотать… – Снова сонный голос Мариссы. – Дай поспать!

Палата исчезла, и я резко открыла глаза. Огляделась с непонимающим видом: в темноте видны только очертания кроватей. Осознание приходит постепенно. В последнее время Блас снится мне каждую ночь: ногда я запоминаю сны в деталях, иногда в памяти остаются только очертания Бласа на больничной кровати. Но каждый раз, проснувшись, я начинаю тихонько плакать и, погружая лицо в подушку, чтобы не разбудить Мариссу, едва слышно шепчу:

- Ты предатель, Блас. Ты – предатель.

Глава 5

«Во время нападения индейцев в 1541 году город был сожжён, а в 1580 году восстановлен Хуаном де Гараем. В момент основания и после восстановления, город входил в состав Вице-королевства Перу, которое являлось частью Испанской империи…».

Машина на полной скорости врезается в самосвал. Джип проносит еще на несколько метров, прежде чем самосвал успевает затормозить.

«В 1776 году Буэнос-Айрес стал столицей вновь созданного Вице-королевства Рио-де-ла-Плата. Во время первого британского вторжения, которое произошло в 1806 году, город в течение нескольких месяцев был оккупирован британскими войсками…».
После: скорая, полиция, пожарные – тело Бласа вытаскивают из горящих обломков. Я не подхожу близко, стою, уткнувшись лицом в воротник Маркоса, и боюсь открывать глаза. Нахожусь в странном оцепенении – ноги примерзли к земле, не могу пошевелиться.

«В 1810 году произошла Майская революция, во время которой в городе был смещён испанский наместник и сформирован временный правительственный орган – Первая хунта, ставшая первым национальным правительством Аргентины …».

Как ни странно, слез нет. В горле стоит комок, мысли путаются, и я уверена, что он мертв. Я видела все своими глазами – после такого не выживают.

«Первая хунта, которая пришла к власти после смещения испанского наместника Буэнос-Айреса Бальтасара де Сиснероса, придерживалась сходного с ним политического курса. …»

Подходит офицер. Сообщает номер больницы, в которую отправили Бласа. Решаюсь оторваться от Маркоса и поворачиваюсь к офицеру, блуждая по его лицу бессмысленным взглядом. Первые секунды не могу вникнуть в разговор Маркоса с человеком в форме. Постепенно приходит осознание.

«В 1815 году население провинций критиковало деятельность верховного правителя Объединённых провинций Ла-Платы Карлоса Мария де Альвеара. Он был свергнут 20 апреля 1815 года, через четыре месяца после утверждения в должности…».

Блас жив. Маркос предлагает направить Бласа в лучшую больницу, но офицер говорит, что нужна ближайшая, – иначе не доедет. Внезапно отмираю и хватаю офицера за рукав. Да, потерпевший жив, но находится в тяжелом состоянии. Шансов практически нет.
«Начался период порядка и реформ: создан Генеральный Архив Буэнос-Айреса, открыта товарная биржа. Начал свою деятельность Университет Буэнос-Айреса и создано Общество физики и математики…».
В машину скорой помощи нас не пускают. Маркос берет такси, и мы едем в больницу. Машину трясет, и мы останавливаемся на каждом светофоре. Дергаю за ручку, чтобы выскочить и побежать пешком, но Маркос пытается мне помешать, и я истошно кричу на него. Машина снова трогается с места...

«Таким образом…сеньорита Линарес!», - прервала внезапно свою вялотекущую речь Хильда и недовольно посмотрела на меня.

Я подняла на нее затуманенный взгляд.

– Что произошло после свержения Карлоса Мария де Альвеара?

Я недоуменно нахмурилась и оглянулась на Мариссу. Та сама весь урок увлеченно рисовала на полях тетради, так что теперь в надежде взирала на Маркоса, усиленно подававшего мне тайные знаки. Я вздохнула и измученно посмотрела на Хильду.

– Простите, я задумалась.

Раньше я не сдавалась до последнего. Могла заговорить зубы кому-угодно, кроме, разве что, Миранды, и у учителей возникала иллюзия, что я знаю, о чем говорю. Теперь у меня не было настроения юлить и выкручиваться. Наверно, Хильда все поняла по моим глазам, потому что выражение ее лица сменилось со строгого на встревоженное. Она поджала и без того тонкие губы и сокрушенно покачала головой.

– Вы на каждом моем уроке витаете в облаках. Сосредоточьтесь. Хотите завалить экзамен?

На сей раз Хильда цеплялась ко мне не просто так: я действительно учебу совсем забросила. Виной ли тому новая программа или бессонные ночи, но с тех пор, как я узнала о моем новом опекуне, мне стало плевать и на экзамены, и на уроки. В любой момент я могла вылететь из колледжа или попасть в колонию – кто знал, что взбредет в голову моему благодетелю? Да и теперь, когда выяснилось, что Блас отказался от участия в моей жизни, это стало совсем не важно. Очень многое становится не важным, когда внезапно понимаешь, что твоя судьба никого особенно не интересует.

Что касается Бласа, здесь у меня, по крайней мере, появилась какая-то определенность. Раньше меня сводила с ума его двуличность: я не знала, как объяснить эту странную заботу обо мне, и придумывала себе отношения, которых никогда не было. Выискивала двойное дно в каждом его слове, надумывала какие-то возвышенные чувства, на которые он едва ли вообще был способен. Теперь все стало предельно ясно: Бласу я была даром не нужна – он только и ждал возможности избавиться от меня. Он действительно устроился в колледж, чтобы сделать мою жизнь невыносимой, а когда ему это удалось, просто умыл руки и уехал куда подальше. Теперь я уверенно смотрела правде в глаза: со мной случилось самое страшное, и терять уже было нечего. Сокровенный детский страх, которым я делилась только с Маркосом, стал явью: я постучалась в дверь к моему опекуну и поняла, что не нужна ему. Поняла не тогда, когда разоблачила Бласа, а теперь, когда мне уже просто не за что было ухватиться: он не оставил мне ни единого повода думать иначе.

Для того чтобы оформить опекунство на другого человека, требуется время, много времени. Это не было внезапным порывом, местью за мои попытки сблизиться с ним. Нет, пока я училась смотреть на него по-новому, пока тщетно пыталась разгадать его, Блас спокойно и методично подыскивал кандидата, чтобы свалить ответственность, возложенную на него отцом. Пока я постепенно обретала в нем близкого человека, пока наблюдала за ним из-за колонны и училась сострадать, выискивая в нем свои собственные черты; пока невольно искала у него поддержки, не упуская ни единого случая обратиться к нему за помощью, пока становилась на ноги, впервые за много лет ощущая опору под ногами, он невозмутимо подписывал необходимые бумаги и часами просиживал у нотариуса, лишь бы скорее избавиться от обузы.

Имела ли я право его ненавидеть? Никакого – я могла злиться только на себя. Это я вообразила себе эту странную близость, допустила безумную мысль, что Блас не такой подлец, каким хочет казаться. Уж он-то точно всегда честно пытался убедить меня в обратном. Нет, ненавидеть я его не могла, но могла попытаться забыть. Вычеркнуть из памяти все тревожные воспоминания, все события моей жизни, как-либо связанные с ним. Я запретила подругам заговаривать на эту тему – сама же принималась судорожно вспоминать таблицу умножения, как только непрошеные мысли прорывались в голову. Но все бесполезно: воспоминания пробивали стену обиды и равнодушия, которую я выстраивала вокруг себя. Каждый раз, когда я жестко напоминала себе, что Блас отказался от меня, перед глазами снова вставала больничная палата, и я словно наяву слышала свой собственный голос:

«Вы ничего не понимаете. Ничего! Да, Блас меня доставал. Но он из-за этого страдал. Он хотел как лучше. Он устроился в школу, чтобы помочь мне. Понимаете? Помочь! Он хотел, чтобы я выросла сильной. Чтобы я научилась бороться. Зачем я это говорю? Вам все равно не понять! Зовите, кого хотите, мне наплевать! Я не сдвинусь с места, пока он не очнется. Я останусь здесь».

Всхлипываю и медленно подхожу к кровати Бласа. Он лежит неподвижно, и лицо у него тихое и умиротворенное – никогда такого не было, когда он бодрствовал. Пока глаза были открыты, в них всегда кипел непокой или плескалась ленивая усмешка, но сейчас он спит, и ему мирно. Я поджимаю решительно губы и смотрю на него, запоминая каждую черточку лица.

- Не сдавайся, - твердо шепчу я. – Тебе выпадало еще похуже, но ты выдержал. Даю тебе слово, что очень скоро ты снова встанешь на ноги. Веришь? Ну скажи что-нибудь! – перехожу на крик. – Я же не дура, чтобы говорить сама с собой! Я не брошу тебя одного. Я помогу тебе выкарабкаться, как ты мне помогал. Я в долгу перед тобой! Я не уйду, пока ты не откроешь глаза и не посмотришь на меня!

Слышишь?

Не уйду!

Не уйду!..

Обещаю!

***

Мой новый опекун уже проявлял себя пару раз: первый – когда прислал Мичу новую форму для меня, а другой – когда мягко намекнул через Дуноффа, что мои успехи в учебе его далеко не удовлетворяют. Мичу я доверительно сообщила, куда мой новый опекун может засунуть себе новую форму, и до сих пор хожу в старой (хотя если честно, она мне уже тесновата). С Дуноффом же я разговаривать так смело не решилась и лишь вежливо подвела его к выводу, что если моего опекуна подопечная не устраивает, стоит отказаться от нее в пользу Колуччи. Я давно пытаюсь спровоцировать опекуна на эти меры, не надеясь, что Франко и Соня чего-то добьются через суд, но тот почему-то упорно продолжает меня терпеть, несмотря на все мои выходки. Хотя, может, ему просто не обо всем докладывают?

Дунофф, правда, на которого Соня все-таки до сих пор имеет некоторое влияние, проговорился, что мой новый опекун при всем желании не смог бы отказаться от прав, так как находится заграницей. Бедный наивный Дунофф, его постоянно кормят одними и теми же сказочками, а он по-прежнему все с аппетитом съедает и не давится. Но я-то уже все эти байки слышала и не верю ни единому слову: кем бы ни был мой новый опекун, он не смог бы следить за мной и быть в курсе всех моих планов, сидя заграницей. Его нанял Блас, а он, насколько я помню, никуда надолго не отлучался с тех пор как ездил в Мексику, чтобы разоблачить Ману. Вряд ли они нашли друг друга по интернету.

Вообще-то, до сих пор пассивное наличие опекуна меня мало трогало и даже в некотором роде устраивало. Конечно, Франко и Соня в качестве приемных родителей мне нравились куда больше, но с другой стороны, мне с самого начала не хотелось садиться им на шею. Я приняла от них помощь, потому что у меня не было другого выбора, но теперь, когда выбор появился, стоило занять выжидательную позицию. Меня тошнило при одном упоминании о моем новом опекуне, и я не собиралась иметь с ним ничего общего. Все эти подарочки и сюрпризы меня совершенно не трогали и, напротив, раздражали, однако если бы знать, что он в скором времени сдуется и согласится на роль немой банковской карточки, я бы, возможно, смирилась с его существованием. Не то чтобы меня интересовали его деньги, просто так я, по крайней мере, могла бы не прибегать к помощи Мариссы или Сони.

Но если только он будет настойчиво продолжать лезть в мою жизнь и добиваться моего расположения, я лучше снова унижусь и стану обузой для Колуччи. Если мой новый опекун станет и дальше пытаться занять в моей жизни место Бласа, клянусь, я найду способ от него отвязаться.

Потому что никто не займет место Бласа. Что бы ни произошло, никто не посмеет занять это место и не потому, что я все еще на что-то надеялась. Просто оно всегда будет занято.

***

– Лухан, тебя вызывает синьор директор.

Я подняла голову от домашнего задания, которое рассеянно изучала уже, наверное, час, и увидела массивную фигуру Мичу, которая нависала надо мной с изяществом гиппопотама.

– Что на этот раз? – возмутилась я. – В митинге против критериев к выпускным экзаменам я не участвовала – меня все устраивает!

Мичу недоуменно приподняла бровь, и я прикусила язык – похоже, митинг еще не состоялся. После смерти Бласа я перестала участвовать в многочисленных акциях нашего неуемного класса, который после смены статуса колледжа лишь пополнился мятежными активистами вроде Мариссы. Меня среди них теперь не было: слишком много воспоминаний, слишком мало желания что-то менять. Очень трудно бороться за справедливость, если ты уже обнаружил, что такой штуки в мире вообще не существует.

– Я ничего не слышала, – успокоила меня Мичу, догадавшись, что я сболтнула лишнее. – Синьор Дунофф вызывает тебя по другому вопросу.

Скользкая улитка шевельнулась внутри.

– Это как-то связано с моим новым опекуном? – осторожно поинтересовалась я.

Мичу отвела глаза.

– Иди в кабинет – он сам тебе все скажет.

– Да не пойду, - отмахнулась. – Я уже сказала, что ничего не хочу о нем знать.
Мичу недовольно фыркнула.

– Нет, эти дети меня точно с ума сведут! – возмутилась она. – Мало того что я почтовым голубем каждый день работаю, так от меня еще и отмахиваются! Ты пойдешь в кабинет как миленькая, потому что иначе директор снова будет на меня орать и уволит! Так ты хочешь отблагодарить бедную Мичу?

Я терпеливо выслушала гневную тираду и спокойно отозвалась:

– Никто тебя не уволит – максимум, я получу выговор. Меня это не волнует.
Мичу снова задохнулась от возмущения и собиралась, видимо, применить насилие, когда позади вдруг раздался решительный голос.

– Лухан, ты должна пойти к директору. Ты же понимаешь, что он все равно найдет способ с тобой пообщаться.

Мичу посмотрела куда-то поверх моей головы и с облегчением вздохнула.

– Синьор Миранда, как вы вовремя!

Я тоже вздохнула, но, скорее, с сожалением, и медленно повернулась, чтобы встретить взгляд высокого светловолосого мужчины лет тридцати пяти, мягко смотревшего на меня сверху вниз.

Миранда устроился в школу, чтобы разоблачить Бустаманте-старшего, проворачивавшего свои махинации в нашем колледже. Отец Миранды был когда-то депутатом одной из конкурирующих партий и после того как Бустаманте разорил и оклеветал его отца, Миранда задался целью отомстить и вывести его на чистую воду. Я мало что знала о нем: вроде бы он был тесно связан со спецслужбами и хорошо разбирался в искусстве, что позволило ему устроиться в наш колледж и прощупать обстановку, прежде чем разоблачить Бустаманте. Параллельно, однако, он как-то незаметно стал нашим любимым учителем и наставником, а после смерти Бласа взял на себя также обязанности старосты. Миранда случайно узнал, что Блас – мой опекун, и в самую страшную минуту протянул руку помощи. По сути, если бы не Миранда, я бы, наверно, не пережила смерть Бласа. Только его спокойная чуткая поддержка помогли мне не сойти с ума за те несколько дней, что я провела в госпитале.

По идее, после того как Бустаманте посадили за решетку, миссия Миранды была завершена, но он почему-то остался работать в этом колледже на двух должностях сразу – учителем и старостой. Я никогда не спрашивала, надолго ли он задержался у нас, потому что боялась услышать отрицательный ответ. Слишком часто в последнее время я теряла людей, к которым успела привязаться.

- Ты знаешь, зачем он меня вызывает? – подала, наконец, голос я, подозрительно вглядываясь в его лицо.

Миранда пожал плечами и спокойно отозвался:

– Пока нет, но знаю, что у тебя будут серьезные неприятности, если ты не пойдешь. С твоими оценками за первую четверть ты итак висишь на волоске.

Я передернула плечами.

– Я уже сказала: мне все равно.

– Думаю, твои друзьям не все равно – подумай хотя бы о них.

Когда-то я уже собиралась уйти из колледжа. Марисса тогда меня едва в порошок не стерла:

«Думаешь, я одобряю твое решение уйти из этой школы? Вовсе нет! Тебе плевать на дружбу! Маркос тебя бросил, значит, тебя здесь нет, и ничто не держит».

Но это было раньше. Теперь у Мариссы был Пабло. Он позаботится о ней.

Я пожала плечами.

– Это моя жизнь, и я буду пускать в нее только тех, кого считаю нужным! Я не имела в виду тебя… – поспешила прибавить я, осознав, что эта фраза может прозвучать обидно, если не знать о моем новом опекуне.

Миранда чуть улыбнулся, заметив мой пыл, и покачал головой.

– Я понял, что ты имела в виду не меня, – усмехнулся он.

Не знаю, почему, но я чувствовала, что он тоже очень тепло ко мне относится. Может быть, его тронули когда-то мои ночные бдения у постели Бласа или это была бессознательная симпатия, но практически с первого дня между нами установились дружеские, доверительные отношения. Мы могли говорить на своем языке – так что окружающие не всегда даже понимали, о чем мы, но друг друга мы отлично понимали.

– Но в данном случае никто не пытается ущемить твою свободу, – продолжал Миранда. – Директор просто хочет с тобой поговорить.

Я кивнула.

– Может быть. Но я имею право сама решать, какую информацию готова воспринимать, а какую нет. Я знаю, что хочет сказать Дуноф, и не буду с ним говорить.

Миранда смерил меня долгим пристальным взглядом, затем посмотрел на Мичу, которая все это время с непонимающим видом вслушивалась в наш разговор.

– Тебе кажется, что ты уже взрослая, – кивнул, наконец, он после недолгого молчания, – так докажи это. Взрослые несут ответственность за каждое свое решение, и ты знаешь, что лежит на весах. В данном случае, от тебя не требуется ничего сверхъестественного. Просто выслушай, что хочет сказать директор, – он сжал мое плечо на прощание и, кивнув Мичу, удалился.

***

– Синьор Дуноф? – я заглянула в кабинет.

Директор поднял голову от бумаг и посмотрел на меня.

– Линарес! – кивнул он и указал на кресло. – Садитесь.

Я медленно прошла к месту, не сводя с него настороженного взгляда. У него был тот же растерянный и неуверенный вид, что и в предыдущие разы, и я обреченно вздохнула. Вариантов не оставалось: речь пойдет о моем новом опекуне.

Несмотря на это, я все же села. Слова Миранды подействовали отрезвляюще: не могла же я вечно прятать голову в песок, – а вот показать новому опекуну, кто в доме хозяин, следовало. Он должен понять, что мне безразличен, – больше никаких эмоций. Сугубо деловые отношения.

– Вы хотели мне что-то сказать? – подала голос я после минутного молчания. Дунофф все перекладывал с места на места предметы на столе, время от времени бросая на меня нерешительные взгляды, но до сих пор не произнес ни звука. Как ни странно, ощущая его волнение, я, напротив, почувствовала себя увереннее.

– Да, – издал, наконец, что-то членораздельное Дунофф. – У меня послание от вашего нового опекуна.

Я устало вздохнула и покачала головой.

– Он вам хоть приплачивает? – заботливо осведомилась. – По-моему, вы только и делаете, что сообщения от него передаете… – и осеклась.

Слова вырвались сами собой, и, наверно, не стоило заходить так далеко, но это было сильнее меня. Не первый раз я была вынуждена выслушивать опекуна через директора.

Дунофф побагровел, но остался внешне невозмутимым.

– Синьорита, вынужден признать, что влияние Андраде сказывается на вас не лучшим образом. Поверьте, хамство не красит девушку.

Я промолчала, хотя не могу сказать, что укор директора произвел на меня должное впечатление. Скорее, я недоумевала, причем здесь опять Марисса.

– Ваш новый опекун, – продолжал Дунофф, – видимо, решил воспользоваться методами предыдущего и предоставил вам возможность обратной связи.

Ему удалось меня заинтриговать. Я даже подалась немного вперед, собираясь его внимательно выслушать, но Дунофф, видимо, решил, что и так истратил на меня достаточно красноречия. Без лишних слов он вдруг открыл верхний ящик своего стола и водрузил на него маленький ноутбук.

– Я ощущаю подобие дежавю, – как-то даже доверительно сообщил мне он, – но ваш новый опекун тоже намерен общаться с вами при помощи электронной переписки. Мне пришлось снова согласиться передать вам необходимую для этого технику.

Я не отвечала. Дунофф продолжал разглагольствовать, а я молча смотрела на ноутбук, вцепившись ледяными пальцами в подлокотники кресла, на котором сидела. Взгляд мгновенно нашел знакомую характерную царапину на верхней поверхности корпуса. Какое-то время спустя я отмерла и притянула ноутбук к себе, внимательно осматривая со всех сторон. Медленно открыла крышку и провела рукой по клавиатуре. Буквы Т и V чуть стерты, как я и ожидала.

– Надеюсь, теперь мы с вами будем видеться гораздо реже, и ваш опекун сможет общаться с вами без посредника в моем лице. Признаться, мне это тоже предельно надоело… И нет, мне за это не приплачивают как вы изволили выразиться… Линарес?

Я судорожно кивала, не сводя завороженного взгляда с компьютера. Я словно впала в транс: мысли путались, и я плохо осознавала, что делаю и что происходит. В голове снова проносился нескончаемый поток слов и образов:

«Есть человек, который о тебе заботится. Он побеспокоился о твоем будущем и записал тебе в школу. В лучшую школу…».
«Я хочу знать его имя…».
«Не создавай себе сложностей, не пытайся прыгнуть выше головы. Не важно, кто он. Важна его помощь…».

– Теперь вы можете взять ноутбук к себе в спальню и ознакомиться с ним более детально, – деликатно намекнул Дунофф, указывая на дверь.

Я не смотрела на него, продолжая молча буравить взглядом ноутбук.

«Этот колледж словно создан для тебя. Наберись сил. Не пасуй перед препятствиями, и ты победишь. Я прощупываю Бласа. Когда он тебя достанет – врежь ему…».
«Вы не представляете, как больно быть ниоткуда, ощущать за спиной пустоту, не знать, что тебя ждет завтра или через год! Если вы хотите мне помочь, скажите, кто вы и зачем вам это! И спросите, хорошо ли мне здесь!..»

- Линарес, изучите ноутбук в своей комнате, - начинал терять терпение Дунофф.

«А он клевый парень! Хоть и наивный…».
«Видно, что он за тебя переживает…».
«А что мне с его переживаний, Луна? Он миллионер – а прячется, как крыса. Ему легко быть добреньким. Ладно, Блас меня заждался…»

– Линарес?

«Лухи, ты вычислила настоящее имя Бласа! Садись, напиши опекуну, какая ты у него умница!..»
«Линарес, я не собираюсь отвечать на глупые вопросы о твоем опекуне. Ты никогда его не найдешь…».
«Я уже его нашла – не отпирайся. Мой опекун – ты…».

– Линарес! – рявкнул Дунофф так, что я подскочила на месте от неожиданности. Очнувшись, я вдруг осознала, что все еще нахожусь в кабинете директора и вскинула на него растерянный взгляд.

– Изучите ноутбук в комнате, – повторил Дунофф.

Разорвать последнюю ниточку, связывавшую меня с Бласом. Вычеркнуть его из своей жизни, как вычеркнула свою мать, сжигая в урне единственную информацию о ней.

– В этом нет необходимости, – подала, наконец, голос я. – Я успела отлично его изучить.

Дунофф недоуменно посмотрел на меня и тут же отмахнулся.

– Ну тогда просто заберите компьютер и отпишитесь опекуну. У меня много дел. Помните, ваш новый опекун настоятельно просил проверять почту ежедневно.

«Ваш опекун просил держать ноутбук включенным и быть всегда на связи».

Я медленно покачала головой и вскинула на директора рассеянный взгляд:

– У меня другие планы.

Дунофф устало вздохнул и уставился на меня в нетерпеливом ожидании.

– Ну что еще, Линарес?

Я медленно поднялась со стола и взяла открытый ноутбук в руки.

– Сначала мы сделаем вот так, – я со всей силы швырнула его об пол, так что он подскочил и, отозвавшись жалобным звоном, упал ребром кверху, наизлом.

Дунофф замер в изумлении. Кажется, он впал в состояние шока, потому что даже не попытался помешать мне и не произнес ни звука.

– А потом вот так, – и я безжалостно наступила на ноутбук, отламывая крышку от клавиатуры. Послышался характерный треск, и две половинки легли параллельно полу.

– Так вернее, – окинула я оценивающим взглядом дело рук своих и покинула кабинет, не потрудившись даже взглянуть на директора, хотя выражение его лица в тот момент, должно быть, того стоило. Жаль, мне было не до смеха.

***
– Это был мой ноутбук, – рыдала я на коленях у Мариссы двадцать минут спустя. – Он издевается надо мной! Хочет свести с ума! Чтобы я окончательно свихнулась…

– Лухи, ну перестань! – растерянно гладила меня по голове Марисса. Она сидела вместе со мной на моей кровати, а рядом у изголовья пристроились ничего не понимающие Лаура и Луна. – С чего ты решила, что это твой ноутбук? Наверно, Блас просто успел рассказать ему, как поддерживал с тобой связь…

– Это мой! – всхлипнула я и порывисто приподнялась на локте, чтобы заглянуть ей в глаза: – На нем осталась царапина, как на моем после последней поломки. Это он украл мой ноутбук тогда! Гад, ненавижу его!

Марисса снова уложила мою голову к себе на колени и стала вновь приговаривать:

– Ну даже если и так, наверно, у него были свои причины… В конце концов, не украл, а позаимствовал… Он же вернул.

На этом месте она резко смолкла, видимо осознав всю нелепость своего умозаключения.

– Кто, Лухи, кто? – теребила тем временем меня за рукав Луна. – Я ничего не понимаю!

Лаура тоже молчала, пребывая, видимо, в замешательстве. Еще бы: нечасто я вваливаюсь в нашу комнату и начинаю биться в истерике.

– В конце прошлого года у Лухи украли ноутбук, – пояснила Марисса, – почти сразу после смерти Бласа она обнаружила пропажу. Сама понимаешь, ее тогда надолго это выбило из колеи.

– Это было все, что у меня от него осталось, – всхлипнула я. – Он ничего не оставил мне на память – только этот дурацкий ноутбук. У меня только он и оставался! Все письма, все записи…

И я замолчала, чувствуя, что слезы снова подкатывают к горлу. На какое-то время в комнате повисло молчание. Наконец, голос робко подала Луна.

– Но Лухи… – нерешительно пробормотала она. – Если он был тебе так дорог… Зачем же ты разбила его?

Я сдержала очередной всхлип и, медленно вытерла слезы тыльной стороной ладони. Затем поднялась с колен Мариссы и села.

– Все, что писал мне Блас, было враньем, – решительно бросила я. – Теперь это очевидно. Так что пусть новый опекун подавится этим ноутбуком – мне он не нужен!

Девочки не успели меня удержать: я резко поднялась с кровати и стремительно покинула комнату. Кажется, Луна хотела догнать меня, но Марисса ей не позволила. Поэтому Марисса была самой близкой из них: она всегда умела принять мое желание побыть одной и чувствовала, когда я в этом действительно нуждалась.

Я спустилась вниз, нашла самый темный пустынный коридор на первом этаже и привычно заняла свою обжитую еще в прошлом году нишу. В последнее время я много времени проводила здесь – коридор вел в подсобные помещения, так что сюда редко кто забредал – разве что Блас в свое время заглядывал, зная, где можно меня найти.

«Линарес, подойди!» – словно наяву раздался позади его пронзительный голос. Я вздрогнула и судорожно оглянулась, но за спиной никого не обнаружила. Пустынный коридор стоял в скорбной тишине и был немым свидетелем очередной моей встречи с призраками.

«Это не я!», – устало выдыхаю я.

«Не дерзи мне», – раздается в ушах его вкрадчивый голос.

Самое сложное – забыть его голос. Забыть запах, прикосновение – все то, на что раньше я не обращала внимания. Черты его лица постепенно блекли в памяти, хотя я и знала их наизусть, но голос по-прежнему отчетливо раздавался в моей голове. Я до сих пор ощущала его прикосновения – чувствовала тяжесть его ладони на своей голове, вздрагивала от притворно дружеского похлопывания по плечу, ощущала за спиной его руку на спинке стула. Почему-то запомнилось это – не бесконечные тычки и не хватания за локоть. Запомнилось то, что раньше было едва ощутимо.

И запах. Аромат дорогого одеколона – всегда один и тот же. Позже, когда Блас умер, я еще долго старалась вызвать его в памяти. Теперь мне не нужно было стараться – он итак мерещился мне повсюду. Пролетал мимолетным дуновением ветерка и сбивал с меня всякую спесь, обезоруживал, заставляя замирать на месте, закрывать глаза и глотать непрошеные слезы, подступающие к горлу.

Я соврала девчонкам: на самом деле, тот ноутбук был все еще нужен мне. Пусть письма Бласа были сплошным враньем, пусть моего нового опекуна стоило проучить – тот ноутбук был все еще нужен мне, потому что это был последний мостик, связывавший меня с Бласом. Вернувшись от директора и бросившись в слезах к Мариссе, я думала совсем не о предательстве, не о том, что мой прежний опекун был ничтожеством и столько времени водил меня за нос. Я плакала, потому что на сей раз мне пришлось похоронить его – и похоронить окончательно, отрезать себе все пути к отступлению. Я лишила себя последней возможности снова услышать его голос хотя бы в письмах. Я думала, я уже готова, а оказалось, нет. Он все еще жил в моей голове – разве могла я похоронить его заживо?

В коридоре послышались знакомые шаги – Миранда. Я подняла на него безжизненный взгляд, не скрывая покрасневших от слез глаз. Миранда был явно рассержен, но увидев мое лицо, смягчился.

– Лухан, что случилось? – терпеливо спросил он, ожидая объяснений.

– А ты не знаешь? – резко ответила я вопросом на вопрос.

Миранда покачал головой.

– Это как-то связано с твоим новым опекуном?

Я сощурилась.

– Дунофф уже всем разболтал, да?

– Не всем, – спокойно возразил он. – Только мне, когда я потребовал объяснить, почему он собирается временно отстранить тебя от занятий.

«Ты временно отстранена от занятий, бумага подписана директором и вступает в силу с этого момента», – раздается в ушах голос Бласа.

– Лухан, ты слушаешь?

Я испуганно вздрогнула. Видение исчезло: передо мной снова стоял Миранда.

Я выдавила из себя мрачную усмешку:

– Вот как? И что он тебе рассказал? – поинтересовалась я нарочито равнодушным тоном.

– Почти ничего, – мгновенно отозвался Миранда. – Ты разбила ноутбук, который передал тебе новый опекун. Почему?

Я удивилась, что такой проницательный человек, как он, не пришел к ответу самостоятельно, но тут же вспомнила, что он не мог знать, каким способом общался со мной предыдущий опекун.

– Это не важно, – уклончиво ответила я. – Я не хочу его знать. Надеюсь, теперь они с директором хорошо это усвоят.

Миранда усмехнулся и покачал головой.

– Ты ничего не добьешься такими методами…

– Уже добилась, – сверкнула глазами я. – На какой период Дунофф меня отстраняет? Я перееду к Соне на это время.

– Я постараюсь настоять на отмене решения, если ты дашь мне разумное объяснение.

– Не надо, – перебила я его и пожала плечами. – Меня все устраивает, не надо ничего отменять.

Миранда смерил меня пристальным взглядом.

– Хорошо, как знаешь, – кивнул он. Я хотела что-то прибавить, но передумала. Так мы смотрели друг на друга в абсолютном молчании пару секунд.

Наконец, Миранда отвел взгляд и, чуть помедлив, сухо бросил:

– Ладно, мне нужно делать обход… В этом году много работы.

– Иди, Миранда, спасибо, что предупредил, – кивнула я, и прибавила чуть мягче. – Прости, что нагрубила.

Миранда усмехнулся и, покачав головой, повернулся, чтобы уйти. Внезапно он вновь обернулся.

– Хочешь, вместе навестим могилу Бласа? – спросил он ни с того ни с сего. – Ты давно там была?

Вопрос ввел меня в ступор. Я поняла, что мне не удалось обмануть Миранду, и он прекрасно понял истинную причину моего состояния. Однако вместо привычной благодарности за живое участие, мной овладело еще большее раздражение.

– Нет, – отрезала я. – Причем тут это?

Миранда снова смерил меня своим проницательным взглядом, но я ни одним мускулом не выдала, что у меня на душе.

– Хорошо, как скажешь, – кивнул он и снова повернулся, чтобы уйти.

– А ты бываешь там? – неожиданно для самой себя окликнула я его. – Могила Бласа. Ты был там без меня? – голос предательски дрогнул. Я вспомнила о белых лилиях, которые нашла летом на могиле, и о своем безумном предположении, что это мог быть Миранда. Хотя они с Бласом были даже не знакомы, с чего бы ему навещать его могилу?

– Нет, – покачал головой Миранда. – Я не слишком хорошо запомнил ее расположение. А что?

Я поспешно помотала головой.

– Ничего, я просто так спросила, – разбавила я неуверенный тон слабой улыбкой и, подскочив на ноги, поспешила скрыться от пронизывающего взгляда школьного старосты.

***

– Что? – подскочила на кровати Марисса. – Дунофф собирается отстранить тебя от занятий? За что?!

– Марисса, спасибо, конечно, за поддержку, но мы обе понимаем, за что.

– Это был твой личный ноутбук! – возмутилась Марисса. – Ты можешь делать с ним что хочешь – он не имеет права…

– Марисса, я разбила ноутбук в его кабинете…

– Ну и что! – не сдавалась Марисса. – Пусть назначит тебе другое наказание, но не отстраняет от занятий на две недели! Ты итак отстаешь…

Он резко смолкла, видимо, решив, что я могу обидеться, но я отреагировала спокойно. Как будто я не знаю, что у меня хвосты по всем предметам…

– Вот и подтянусь по учебникам за это время. Я рада, что он меня отстранил, Марисса, не переживай.

– Что значит, по учебникам? Нет, я так этого не оставлю! – бормотала Марисса, качая головой. – Какое он имеет право? Это твоя личная собственность! Фашист…

– Марисса, Марисса… – мягко потрепала я ее по плечу. – Успокойся, мне так даже лучше. Этот колледж у меня уже в печенках сидит, мне нужно пару недель побыть одной.

– … я соберу ребят, и мы устроим митинг! Это нарушение прав!

– Марисса, ты с ума сошла? – выдохнула я. – Не вздумай! Ты хочешь, чтобы весь колледж узнал о моем опекуне?

Марисса сникла и озадаченно закусила губу.

– Можно что-нибудь придумать, – неуверенно промямлила она, но тут же смолкла, понимая, что зашла в тупик. – Но где ты будешь жить? – сдалась, наконец, она.

– Ну, я надеялась, у тебя… – осторожно ответила я.

– Конечно, у меня! – мотнула головой Марисса. – Я имела в виду, у Колуччи или у Сони? Наша с Соней квартира сейчас пустует.


Я задумалась. Конечно, жить одной в пустой квартире было жутковато, но с другой стороны, так не хотелось выслушивать нравоучения Франко…

– Да, наверно, это был бы идеальный вариант. Квартира Сони, я имею в виду.

Марисса покачала головой, с тревогой глядя на меня.

– Ты уверена? Ты ведь там будешь совсем одна. Ты… сможешь?

Я смотрела на нее рассеянно и думала о том, что люди вокруг меня слишком часто повторяют это слово.

– Да, я буду одна, – бросила, наконец, я. – Мне пора к этому привыкать, Марисса.

***

Впрочем, ситуация разрешилась совсем не так, как мы предполагали. Уже на следующее утро меня снова вызвал Дунофф и неохотно сообщил, что отменяет свое решение о моем отстранении. Вместо этого мой опекун предложил другое наказание: «мое поведение» вынудило его запретить мне выходить из колледжа на выходных, и прошение на выход он не подпишет до тех пор, пока я не соглашусь переговорить с ним. Да-да, Дуноф так и выразился: «переговорить».

Вернувшись в комнату, я, кажется, разбила все бьющиеся и не бьющиеся предметы, стоявшие на моей тумбочке, и когда Марисса заглянула в спальню, разыскивая меня, ей не составило труда понять, что мой новый опекун снова довел меня до ручки. К счастью, ей хватило благоразумия не защищать его в этот раз, и мы пропустили алгебру, обдумывая, как можно обойти запрет моего наставника и лишить его опекунских прав.

– Нет, он еще будет меня шантажировать! – металась я по комнате, как раненная волчица. – Думает, поставил мне ультиматум – и я тут же побежала к нему на поклон! Он меня еще не знает… – угрожающе рычала я.
Марисса сидела на кровати, сложив ноги по-турецки, и рассеянно следила за моим перемещением, перебирая вслух самые безумные варианты:

– Назначь ему встречу!

– Еще чего! – фыркнула я. – Зачем?

– Мы заманим его в подвал и запрем!

– Марисса!

– Что? Я серьезно!

– И что это даст?

– Мы его не выпустим, пока не подпишет документы!

– Какие документы?

– Лухан, думай! Отказ от опекунских прав!

Я рассмеялась и покачала головой.

– Марисса, так просто он не придет. И запирать его нельзя: еще упечет нас обеих в колонию за хулиганство. С него станется, не думай, что он такой одуванчик. Ты плохо его знаешь.

– А ты зато хорошо! – фыркнула Марисса.

– Я уже все поняла по его поступкам. Он такой же, как Блас! Он на все способен!

Марисса удивленно уставилась на меня. С тех пор как я узнала, что Блас – мой опекун, я защищала его с пеной у рта, и никто не смел о нем слова плохого сказать в моем присутствии. Но это было раньше. Теперь я была жутко зла на них обоих.

– Мы поступим иначе, – угрожающе протянула я.

– Как? – встрепенулась Марисса.

– Он хочет вынудить меня с ним переписываться? Я это сделаю!

– Что? – глаза Мариссы округлились.

– Напишу, что стану выполнять его требования, только после того как увижу вживую, – мстительно сощурилась я.

– А потом он приедет – и мы его запрем! – оживленно хлопнула в ладоши Марисса.

Я покачала головой.

– А потом мы посмотрим, на чем он приедет, и вычислим имя по номеру машины. Как Бласа. А зная имя, наскребем какой-нибудь компромат – я уверена.

Марисса смотрела на меня в нерешительности.

– Ты собралась его шантажировать?

Я передернула плечами.

– Как он со мной, так и я с ним!

– А что если он не поверит?

Я вскинула на нее холодный взгляд.

– Сдадим компромат в полицию.

Марисса нахмурилась и вновь неуверенно на меня покосилась.

– Ты хочешь подставить его? А что если его посадят?

– Поделом! Я никогда не просила его быть моим опекуном, –процедила я. – Если он думает, что сломает меня, то глубоко ошибается. Я докажу, что сильнее.

Марисса опустила взгляд, но я видела, что ей не понравились мои слова. Однако я ничего не могла с собой поделать. Я слишком его ненавидела.

– А как же Фара? – предприняла последнюю попытку отговорить меня Марисса. – Наверняка они с твоим новым опекуном в одной упряжке. Что если всплывет история Рикардо Фара?

Я мотнула головой.

– Не всплывет, – твердо сказала я. – Ни об одном из Фара я не заикнусь, но своему новому опекуну я ничем не обязана.

– Так уж ничем? – сощурилась Марисса.

– Марисса, чем он тебя так очаровал? Он преступник!

– Ты в этом уверена?

– А ты нет? – всплеснула руками я. – Что ты строишь из себя наивную дурочку? Я тебя не узнаю!

– Я тебя тоже! Откуда столько желчи? Мне кажется, с ним можно договориться.

– Заперев в подвале!

– Ну, хотя бы так! Но не действовать исподтишка.

– Ты на чьей стороне, Марисса?

– На твоей! – Она подскочила на кровати и ткнула меня в плечо. – И поэтому пытаюсь быть объективной. Он не сделал тебе ничего плохого, Лухи! Нам только нужно вынудить его отказаться от опекунства.

– Это я и собираюсь сделать!

– Ты даже не пытаешься поговорить с ним по-человечески!

– Поговорить по-человечески? – задохнулась я. – Марисса, это не люди, понимаешь? Это волки! И с ними надо говорить по-волчьи!

Марисса не ответила. Она смерила меня долгим задумчивым взглядом, и мне на миг даже показалось, что она меня боится.

– Ладно, делай, что хочешь, – проворчала она, наконец. – Давай напишем ему. Только как он хочет, чтобы ты ему написала? Он же знает, что ты разбила ноутбук!

Вместо ответа я поднялась с кровати, медленно подошла к платяному шкафу и, открыв дверцу, наклонилась, чтобы достать коробку из-под обуви. Водрузив ее на кровать, сняла крышку и вынула на свет дорогой, сияющий черным блеском новенький ноутбук.

– Дунофф передал мне вот это, - коротко пояснила я. – И на этот раз мне не хватило духу его разломать.


Глава 6

Часть 3. Враг. Глава 4

Мне снится старый друг,
Который стал врагом,
Но снится не врагом,
А тем же самым другом.
Со мною нет его,
Но он теперь кругом,
и голова идет
От сновидений кругом.

Мне пять: меня недавно перевели в детский дом, и я с трудом отвыкаю от улицы. Старших детей отпускают гулять по городу, но я еще слишком маленькая, и мне не разрешают выходить за ворота, а так нужно! Там за перевалом собираются ребята из моей прошлой компании. Они старше меня: Лулу одиннадцать, а Большому Бену четырнадцать, они брат и сестра. Раньше они тоже жили в детдоме, но приемные родители хотели их разлучить, и они сбежали – теперь живут на улице. Мне нужно выйти скорее за ворота, чтобы принести им еду, которую я тайком завернула в салфетку за завтраком, но Анхелика не пускает. Анхелика – воспитательница младшей группы; она хорошая, меня не обижает. Только бывает, засыпает в странных местах: иногда нахожу ее в кабинке, когда ночью хожу в туалет, а один раз слышала ее вопли из прачечной, и всегда от нее противно пахнет. Но это ничего, у всех свои недостатки, зато она меня не бьет. В детдоме меня вообще никто не бьет: здесь очень строгая директор.

Я слышала от тех, с кем жила на улице, что меня нашли в кустах бездомные, когда мне был всего годик. Они выходили меня, научили говорить и называли в шутку Маугли – потому что не знали, как назвала меня мать. Им самим кушать было нечего, но они делились со мной, чем могли, и я выжила. Раньше мы все время путешествовали по городу, искали, что поесть, и меня научили, как еду добывать. Я люблю гулять, люблю спать на улице, поэтому теперь мне трудно привыкнуть жить за решеткой. Но ничего не сделать, недавно ко мне пришли строгие тетенька с дяденькой и сказали, что я больше не буду жить на улице, а буду жить в теплом доме с другими детьми. Я плакала, вырывалась, но моим друзьям пришлось отпустить меня, потому что они боялись полицейских. Они сказали, что полицейские могут посадить их в какую-то тюрьму, и что они не смогут меня защитить.

Вижу ребят из средней группы и прошусь с ними – они смотрят на меня, как на мелюзгу. Хочется дать им хорошего пинка за это, но они выше меня на голову – могут и сдачи дать, да и помогать тогда не станут. Я шепчу им, что у меня есть деньги, - они не верят. Открываю кулак, а там монетки. В детдоме мне каждую неделю дают «карманные деньги». Название смешное, я на этих монетках никаких карманов не нашла – но действует. Не знаю уж, сколько там, однако мальчишки быстро оглядываются и забирают деньги. Подходим к Анхелике. Она смотрит на них подозрительно, но махает рукой, мол, нечего по пустякам отвлекать – значит, отпускает.

У ворот мы расходимся: встречаемся в парке возле памятника через полчаса. Я не знаю, много ли это полчаса, но в крайнем случае, подождут – не хочу вести их на перевал, чтобы не выдать Лулу и Большого Бена. Добегаю до условленного места, но друзей не нахожу. Зову их – никто не отзывается. В какой-то момент мне слышится шорох сзади, но, обернувшись, никого не вижу.

Расстроена, конечно, – итак с трудом вырвалась, - но оставляю завтрак на камне: когда-то же они должны прийти. Бегу в парк, а парни уже там. Они какие-то странные: от них пахнет так же, как от Анхелики, и они очень громко смеются. Я хватаю одного из них за руку, чтобы отвел меня, но он отмахивается, а второй спрашивает, есть ли у меня еще деньги. У меня есть – я отложила, чтобы пойти на перевал завтра, - но я молчу, и парень начинает цепляться ко мне, пытается залезть в карман. Я со всей силы пинаю его под коленкой – так научил меня делать Большой Бен, когда обижают. Говорит, это очень больно, а я и сама знаю: на мне твердые туфли. Мальчик морщится и говорит очень нехорошие слова. Второй тоже тянется, чтобы залезть ко мне в карман, но в этот момент откуда-то из кустов вылетает камень и попадает ему прямо в макушку. Он поворачивается, обозленный, но никого не видит и угрожающе двигается к кустам. В то же время первый снова пытается меня достать, но и ему достается камнем по голове. Пока я в изумлении смотрю на это странное растение, которое вместо семян выбрасывает камни, из кустов вылетает мальчик и со всей дури бьет одного их парней кирпичом по голове. Сначала мне кажется, что это Большой Бен за меня вступился, но присмотревшись, понимаю, что они нисколечко не похожи. У Большого Бена прямые светлые волосы, а этот смуглый и черноволосый: его густые вихры торчат во все стороны. Один из парней сначала ошалело смотрит на друга, затем пытается наброситься на мальчишку, но тот сильно бьет его коленкой пониже живота, и мой проводник сгибается пополам. Тоже хороший прием – надо будет запомнить.

Прежде чем успеваю опомниться, незнакомый мальчик хватает меня за руку и тащит куда-то. Я сначала сопротивляюсь, но затем он шепчет «Бежим», и я понимаю, что он хочет защитить меня от них. Пытаюсь за ним поспеть, но ноги у него в два раза длиннее. Он злится, тащит меня почти волоком и все время оглядывается, но когда видит, что мы оторвались, замедляет ход и, тяжело дыша, оглядывается на меня.

- Зачем ты с ними пошла, дура? – зло выплевывает он.

Замираю от неожиданности. Конечно, не первый раз меня дурой обзывают, но все мои обидчики всегда получают сдачи. А этого я тронуть не могу: он защитил меня от тех парней. Так чего он теперь ругается?

- Меня не отпускают без старших, - обиженно буркаю я. – А мне надо было в город.

Он пристально смотрит на меня. Я тоже с любопытством его разглядываю. На вид ему лет пятнадцать, хотя может, так кажется, потому что он очень рослый. Его лицо словно в какой-то дымке, я не могу разглядеть черты. Только знаю, что глаза светлые.

- Зачем тебе в город?

- Не скажу, - буркаю я.

Сужает глаза, но не отвечает. Неожиданно он протягивает мне свою большую грязноватую ладонь и хмуро бросает:

- Пошли, я провожу тебя обратно.

Я недоверчиво смотрю на его руку.

- Зачем это? – обижаюсь. – Сама дорогу знаю.

Мальчишка снова щурится и убирает ладонь.

- Вижу я, как ты знаешь! – фыркает он. – Того и гляди оберут по дороге! Ты зачем деньги с собой носишь?

Настораживаюсь и инстинктивно касаюсь карманов.

- Откуда знаешь про деньги? – подозрительно спрашиваю я.

Мальчик медлит, но затем ухмыляется и бросает небрежно:

- Да вы орали как резаные. Я слышал.

- И себе забрать решил? – все еще недоверчиво смотрю я на него.

Мальчик снова вскипает и выплевывает:

- Да пошла ты! Добирайся сама как хочешь! – он делает рывок, чтобы уйти, но я хватаю его за край свитера.

- Да стой ты! – останавливаю я его и и доверчиво вкладываю свою ладошку в его. Она у него грубая и шершавая, но теплая. – Что ты сердитый такой? – примирительно заглядываю я ему в глаза. Он встречает мой взгляд и на секунду меняется в лице, но тут же снова становится хмурым и неприветливым.

Мы молча двигаемся в сторону приюта. Мне приходится быстро семенить, чтобы поспеть за его торопливым шагом.

- Как тебя зовут? – решаю познакомиться я. Мне не нравится идти и молчать.

- Не твое дело, - огрызается мальчик.

Я обижаюсь, и моя нижняя губа непроизвольно выпячивается вперед.

Мальчик хмуро косится на меня и буркает под нос:

- Запомни, уличные никогда не называют своего настоящего имени. Иначе их поймают и посадят в тюрьму.

Я широко раскрываю глаза.

- В тюрьму? – охаю я. – За что?

Он передергивает плечами и важно заявляет:

- А ни за что. У нас прав нет – на нас можно что угодно повесить.

Я не очень понимаю, что на нас можно повесить и почему за это сажают в тюрьму, но слово «нас» настораживает.

- А ты тоже живешь на улице? – с любопытством смотрю я на него.

Мальчик мрачнеет, и я уже пугаюсь, что снова его обидела, но он отвечает.

- Я живу в детдоме, - коротко бросает он.

- В нашем? – наивно предполагаю я.

Мотает головой.

- Нет, в другом.

- Жалко, - вздыхаю.

Мальчик бросает на меня быстрый неуверенный взгляд.

- Чего это тебе жалко? – недоверчиво спрашивает он.

- Жил бы ты в моем приюте, мы бы дружили, - поясняю я.

Мальчик усмехается.

- Это вряд ли, - бормочет он себе под нос.

- Чего это вряд ли? – обижаюсь. – Ты стал бы моим старшим братом. У меня никогда не было старшего брата, а я бы хотела… - мечтательно продолжала я. – У Лулу есть Большой Бен, а у меня никого нет.

- Большой Бен? – переспрашивает мальчик.

Я понимаю, что сболтнула лишнее, и испуганно замолкаю. Еще не хватало выдать ему секрет своих друзей.

Мальчик смотрит на меня долгим взглядом, затем передергивает плечами и лениво бросает:

- Все равно мне жить в детдоме недолго осталось. Скоро меня заберут родственники.

- У тебя есть родственники! – восхищенно выдыхаю я.

- А то, - важно кивает он. – Они узнали, в каком я детдоме, и скоро заберут меня. Но я не хочу, - мрачнеет он.

- Почему? – удивляюсь я. Как бы я радовалась, если бы меня забрали какие-нибудь родственники!

- Сейчас я свободен, - вскидывает голову он. – Что хочу, то и делаю. А они начнут указывать.

Я понимающе киваю. Мне тоже не нравится, что в детдоме мне вечно спуску не дают.

- А где твои мама с папой? – спрашиваю я.

Лицо его остается невозмутимым, но я вижу, что челюсти у него плотно сжимаются.

- Мать умерла, отец – в тюрьме.

- В тюрьме? – снова в ужасе восклицаю. – На него тоже что-то повесили?

- Нет, - отрезает мальчик. – Его за дело.

И лицо у него такое злое, что мне невольно становится страшно.

- Ты не любишь его? – удивляюсь я. – Он плохой?

Он оглядывается и смотрит на меня с ненавистью. Мгновение – и его рука выпускает мою.

«Ему плевать на меня. Я каждые выходные жду от него писем, а он только и пишет мне о том, какой я жалкий червяк».

Я сочувственно глажу его по плечу.

«По крайней мере, твой отец не выкинул тебя на улицу», - замечаю я совсем по-взрослому. – Он поднимает на меня быстрый взгляд и скидывает мою руку.

- «Не защищай его», - цедит он сквозь зубы.

- «Я не сделала ничего плохого, - возражаю я. – Я хотела помочь тебе».

- «Так я и поверил! – фыркает он. – Ты вечно мне пакостишь! В этом цель твоей жизни!».

Я замираю от неожиданности.

- «Неправда! Я не стала бы тебе пакостить! У тебя ведь ничего нет, как и у меня!».

Миг, и он дает мне пощечину, от которой я падаю на асфальт.

«Ошибаешься! У меня все есть: и деньги, и власть! И я тебе это докажу!».

Он круто поворачивается и уходит. Я плачу от обиды и боли в ободранных коленках, но пытаюсь подняться и кричу ему что-то вслед. Он не оборачивается. Тогда я с трудом поднимаюсь и нагоняю его. Кричу, чтобы не уходил, обещаю, что больше не буду. Он сердито фыркает, говорит, что мне не верит, что я буду ему мстить, а я отвечаю, что очень зря он мне не верит. Я не собираюсь мстить, потому что он очень много сделал для меня.

Плачу и снова умоляю не уходить, но он лишь ускоряет шаг. Я бегу за ним, и он тоже переходит на бег, и вот он уже убегает от меня на полной скорости, а я все пытаюсь его догнать, хотя легкие рвутся от напряжения. Он выбегает на дорогу, а я из последних сил окликаю его:

- Блас! Бла-а-ас!

Он вдруг резко останавливается посреди дороги и оборачивается, и я вдруг вижу его лицо очень четко. Густые черные кудри спадают на высокий лоб, красивые, словно выточенные черты лица: изящная линия черных бровей, губы идеальной формы и огромные выразительные голубые глаза, в которых смешано удивление и ужас от того, что я назвала его по имени.

Я уже почти выбегаю к нему на дорогу, когда внезапно непонятно откуда возникает огромный грузовик с надписью «Paоlino». Следует скрежет колес, я в последний раз вижу испуганное лицо мальчишки, и его на полной скорости сбивает самосвал.

Я проснулась в поту от собственного истошного крика. Возле меня обеспокоенно склонялись девочки, нашептывая какие-то утешения. Я плакала навзрыд и бормотала какую-то бессмыслицу, пока, наконец, не успокоилась и не отправила подруг спать. Я так и не рассказала им свой сон, хотя помнила его в подробностях, потому что однажды я уже видела этого мальчика наяву.

Мне было лет пять, и детали я давно забыла, но сегодня во сне каким-то странным образом события ожили в памяти в строгой и точной последовательности. Кроме финала, конечно, – на самом деле, расстались мы с тем мальчишкой иначе. Он не ответил на вопрос о родителях, и мы в молчании преодолели остаток пути до калитки. Там он посмотрел на меня, чуть прищурив глаза, и пообещал, что вернется. Я поверила и все ждала, когда же он появится, но так и не дождалась. Поначалу я на него злилась, но, повзрослев, решила, что он, наверно, не так уж и виноват. Скорее всего, его забрали родственники, как собирались, и увезли куда-нибудь далеко.

Жизнь текла своим чередом и вскоре я вовсе забыла о происшествии – разве что стала осторожнее в выборе провожатых. Платить, правда, с тех пор все равно стало нечем: мне вдруг резко перестали выдавать карманные деньги.

С тех пор я больше не видела того мальчишку и ни разу не вспоминала о нем. За прошедшие годы его лицо стерлось у меня из памяти, остались лишь смутные очертания. С чего вдруг сознание сыграло со мной злую шутку, смешав воспоминания о нем и о Бласе, я не знала. Мысль была абсурдной: тот мальчик и Блас не могли быть одним и тем же лицом. Тот хмурый мальчик с грустными глазами не мог вернуться, чтобы мстить мне за то, что мое детство было счастливее его. Если бы тот мальчик вернулся, он бы непременно остался рядом, чтобы помогать мне и защищать. Он бы не сбежал, как Блас, испугавшись разоблачения.

***

«Уважаемый синьор опекун № 3, Рикардо Фара – младший глубоко ошибался, если думал, что может бесконечно передавать меня в хорошие руки, как ненужную вещь. Вы для меня чужой человек, и, хотя, наверно, ни в чем не виноваты, я не хочу иметь с вами ничего общего. Тем не менее, если вы все-таки на этом настаиваете, учтите, что я выполню ваши условия только тогда, когда познакомлюсь с вами лично. До тех пор вы можете хоть из штанов выпрыгивать – это ничего не даст. Я не напишу вам ни строчки».

- Может убрать про штаны? – неуверенно предложила Марисса, прочитав мое письмо.

Я зло фыркнула.

- С каких пор ты стала таким дипломатом? Он еще хуже Бласа – нечего с него пылинки сдувать!

- Каким бы он ни был, лучше не портить с ним отношения. Требование разумное – он может согласиться. А вот если ты будешь хамить, он станет делать тебе назло.

Я фыркнула и демонстративно нажала на Enter. Маленькое изображение письма в углу экрана полетело в почтовый ящик.

- Да мне плевать, что он станет делать, - выпалила я, поворачиваясь к Мариссе. – Ничего он мне сделать не может!

- Он уже сделал – запретил тебе выходить из колледжа!

- А мне никуда и не надо!

- Это пока! Сколько это наказание продлится? У нас с Мией день рождения скоро, не забыла? – Марисса встала и подбоченилась. – Я там повешусь со скуки, если тебя не будет.

Я закусила губу. На день рождения Мариссы я попасть планировала.

- Ой, для этого необязательно лизать зад моему опекуну! - сдалась я, наконец. – Я договорюсь с Мирандой, он выпишет мне пропуск!

- Для этого надо, чтобы Миранда согласился!

- Куда он денется!

- Действительно, он же у нас известный душка! – усмехнулась Марисса. – Выпишет пропуск и ничего не спросит.

- Да пусть спросит – я итак ему все рассказываю! – Послышался звук сообщения. – Все, Марисса, я сама решу этот вопрос, - отмахнулась я и снова повернулась к ноутбуку. – Смотри, опекун написал.

Марисса тут же приблизилась к экрану.

«Приехать не могу, встретиться не получится. Но мы можем все обсудить по электронной почте».

Два скупых предложения. Мариссе стоило огромных трудов успокоить меня, потому что я впервые ощутила на себе меткость выражения «рвет и мечет». Теперь я его не просто ненавидела – теперь он представлял для меня реальную угрозу, потому что был абсолютно неуязвим, и я не могла повлиять на его решения.

- Все еще хуже, чем раньше, - бормотала я, теребя края подушки. – У меня нет ни единой зацепки, я не знаю, как его вычислить.

- Успокойся, Лухи, мы найдем его. Я все-таки по-прежнему уверена, что тебе стоит поговорить с ним начистоту.

- Это исключено, Марисса, слышишь? Я не напишу ему больше и строчки, как обещала. И мне наплевать на его угрозы! В конце концов, сбегу из колледжа – и поминай как звали.

- Лухан, ты с ума сошла? – встрепенулась Марисса. – Будешь болтать глупости, я сама ему напишу!

- Только попробуй! – взвилась я и осеклась. Марисса выглядела оскорбленной и удивленной.

- Или что? – едко поинтересовалась она.

Я скрыла лицо в ладонях.

- Марисса, ну прости меня. Ты тоже не говори такие вещи, зачем ты меня провоцируешь? Не видишь, я итак на взводе?

Марисса чуть помолчала и погладила меня по плечу.

- Это меня и беспокоит, Лухи. Ты сама не своя.

- Потому что я не знаю, что мне делать! – мотнула головой я.

- Я уже предложила: попробуй поговорить с ним.

- Нет, - резко перебила я. – Я больше не хочу с ним говорить, я буду действовать.

Марисса вздохнула и вскинула на меня усталый взгляд.

- И как ты собираешься действовать?

- Я должна найти его! Если гора не идет к Магомеду…

- И как ты собираешься его найти, если он даже встретиться не желает? – скептически покосилась на меня Марисса.

- Не знаю, - в отчаянии отозвалась я и, сникла. - В этой деревяшке столько мыслей, что ни один план туда уже не вмещается, - с досадой постучала я себя по лбу.

Марисса в задумчивости покусывала губу. Внезапно она оживилась и потеребила меня за плечо.

- Ладно, не дрейфь, у меня идея!

- Ну! – Я взволнованно заглянула ей в лицо.

- Надо придерживаться прежней тактики, - важно заявила Марисса. – Тебе ведь уже удалось однажды найти своего опекуна! Найдешь и на этот раз.

- Ну как, Марисса, не томи! – потеребила я ее.

Марисса уселась поудобнее на кровати.

- В прошлый раз ты нашла опекуна через Бласа, так?

Я скептически хмыкнула.

- Ну, так, - кивнула. – И мне это удалось, потому что Блас и был моим опекуном.

- Нет, - покачала головой Марисса. – Имя своего опекуна ты узнала почти сразу. О Рикардо Фара мы знали с самого начала, только не догадались, что это и есть твой опекун. Блас сбил нас со следа, заявив, что «знаком» с ним.

- Так,- осторожно кивнула я, по-прежнему ничего не понимая. – И что?

- А то, что твой новый опекун тоже знаком с Бласом, понимаешь? – глаза Мариссы горели азартом.

- Нет, - честно призналась я. – Блас мне уже точно ничего не расскажет.

- Он и тогда был не слишком разговорчив, - хмыкнула Марисса. – Ты до всего докопалась сама.

- Я выкрала ноутбук Бласа, - кивнула я. – Но что я могу теперь?

- Теперь труднее, - подтвердила Марисса, - но все-таки у нас остается зацепка.

Я продолжала недоумевать, перебирая в уме всевозможные варианты, и в комнате надолго повисла звенящая тишина, пока меня вдруг не осенило.

- Ты имеешь в виду… Нет, Марисса, я не могу, - растерянно покачала головой я. – Ты что, смеешься? Нет! Об этом не может быть и речи! Я не могу снова туда вернуться.

Марисса понимающе кивнула и осторожно предложила:

- Да я понимаю, Лухи… Я могу сходить туда одна.

- Нет, - резко перебила я ее. – Ты не все знаешь, Марисса, я не могу вернуться в его квартиру. Я не могу! Не могу! – в отчаянии покачала я головой. – Да и что нам это даст? Он же собирался уехать, неужели ты думаешь, он оставил в квартире важные документы?

- Он уезжал в спешке, - пожала плечами Марисса.

- И нечаянно оставил документы на мое опекунство, - съязвила я. – А мой новый опекун случайно нашел и подобрал.

- Лухи, ну что ты опять! Я просто предлагаю варианты, - возмутилась Марисса. – Ты же сама не хочешь с ним говорить!

- Разговоры не помогут, - согласилась я и примирительно добавила: – Это хорошая идея, я подумаю. Мне теперь не так-то просто выбраться из колледжа…

Конечно, это была лишь отговорка. Я действительно не могла вернуться в его квартиру, но не потому что боялась наказания за побег. Я не могла пойти туда физически – слишком рано. До сих пор мне удавалось запихнуть тоску поглубже и вспоминать о Бласе как можно меньше, но я знала наверняка: как только ступлю за порог его квартиры, воспоминания снова хлынут в голову, и я переживу разлуку заново.

Это была палка о двух концах: с одной стороны, я боялась, что моя маленькая, хрупкая крепость, которую я так старательно возводила, может пошатнуться и рухнуть в одно мгновение. Боялась, что в очередной раз прощу ему все и снова начну выдумывать мир, которого никогда не было. Мне снова станет его мучительно не хватать, и захочется возвращаться в квартиру снова и снова, чтобы вновь ощутить его присутствие.

Но еще больше я боялась, наоборот, не найти его там. Наверно, это означало, что я до сих пор не осознала до конца, что его больше нет. Нигде нет. Я скучала по нему, подавляла тоску, но все-таки подсознательно ощущала, будто он живет в другом городе или где-то, куда я пока не собираюсь, но теоретически могла бы добраться. И мне было страшно, по-настоящему страшно. Что со мной будет, когда я пойму, что его нет и там, где я его оставила, там, где он до сих пор жил в моих воспоминаниях? Что будет со мной, когда я пойму, что его действительно нет нигде?

***
Крутой лоб, обрамленный жесткими черными волосами, покрыт испариной. Зрачки быстро двигаются под сомкнутыми веками, опушенными длинными черными ресницами.

«И напрасно ты не веришь! Ты очень много для меня сделал! Больше, чем кто бы то ни было! И я твоя должница… Это ты обо мне заботился – за это я тебе благодарна. Честное слово».

Человек мечется во сне: навстречу на полной скорости несется самосвал. Нужно нажать на тормоз, но нога проходит сквозь воздух. Следует оглушительный скрежет металла и голос, зовущий вдали:

«Блас! Бла-а-ас!».

И тишина. Абсолютная темнота – хоть глаз выколи. Человек пытается встать, но не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. На секунду приходит в голову дикая мысль, что он погребен заживо, но внезапно где-то вдали раздаются приглушенные голоса:

- Давай расскажем директору?

- Нет, никто не должен знать!

- Почему?

- Блас хочет сохранить это в тайне.

Голос приближается, теперь раздается совсем рядом. Ее голос.

– Мы никому не скажем! Никому.

«Линарес», - хочет выдавить он, но язык не слушается.

- Лухан, он тебя не слышит.

«Слышу, идиот!».

- Слышит! – снова она. – Слышит! Я его знаю – он все прекрасно понял.

И голоса смолкают. Человек не ощущает времени и, кажется, совсем скоро он вновь слышит ее голос. Она рассказывает ему что-то бодрым и будничным тоном. Делится с ним, как если бы они всю жизнь прожили вместе. Как если бы были одной семьей.

- Ты бы нас осудил, если бы узнал. Но меня тебя не за что ругать – я не играла. Хотя ты все равно бы придрался…

«Не сомневайся».

- Это не все, девчонки играли за деньги. И мне тоже досталась моя доля. Угадай, что я с ней сделала? Я купила тебе подарок. Цветы, чтобы украсить твою палату. Тебе понравится!

«Вряд ли».

- Так веселее. Ну что? Красиво? Я знаю, ты злишься из-за пари. Ты можешь отругать меня, если хочешь.

Ее голос дрожит. Человек не может двигаться, но от ее слов хочется снова сбежать или броситься под самосвал.

- Ну же! Ругайся! – требует она с надрывом.

Он представляет себе ее решительное лицо в больничной шапочке.

– Можешь даже наказать! Я на тебя не в обиде! – кричит она, и кажется, еще чуть-чуть – и ее звонкий пронзительный голос разорвет цепи, сковывающие тело.

Она еще что-то говорит, но голос исчезает в странном тумане. Человек снова слышит ее лишь спустя какое-то время:

- Чуть не забыла, я принесла тебе шоколад! Когда проснешься и почувствуешь голод, возьми, я оставлю на столе.

«Линарес, я не проснусь…».

- Если меня рядом не будет, ты сам встанешь и возьмешь. Знаешь, сегодня на литературе я читала статьи, скачанные из интернета. Есть немало случаев, когда люди выходят из комы. Ты представляешь?

«Кома…».

- Потом Кармен забрала у меня листок. Ну и что? Я точно знаю, что не ошибаюсь. Ты поправишься. Я в этом уверена. Я спрошу врача, который тебя ведет. Сбегаю, поговорю с врачом. А вы откуда?

Человек слышит тревогу в ее голосе, но не может помочь ей. Он больше не может ее защитить.

- Что ты здесь делаешь, и кто это?

Голос смутно знакомый, но человек не может понять, где слышал его прежде.

- Это мое дело!

- Мое тоже – я твой классный руководитель.

«Классный руководитель…».

- Скажите, чего вы добиваетесь?

Она хочет, чтобы он ушел.

«Проваливай!».

«Ты уже взрослый, а она маленькая», - говорил когда-то отец. – «Ты должен защищать ее».

- Я о тебе забочусь, а ты ерничаешь!

«Ей не нужна твоя забота!» – Человек снова пытается разлепить пересохшие губы, но ничего не выходит. – «Она сильная. Ей теперь никто не нужен!».

- Зачем ты подослала ко мне твоего приятеля, будто это твой опекун?

«Это я ее опекун! Ты ей никто!»

- Мы не в колледже, и вы мне никто! – вторит ее решительный голос.

Человек снова прикладывает все усилия, чтобы пошевелиться, и его внезапно резко подкидывает на кровати. Следует резкий писклявый звук аппарата. Затем снова ее безумный крик – крик, поднимающий из могилы:

- Бла-а-ас! Бла-а-ас, только не умирай, Блас! – Сквозь бешеный стук сердца в уши прорываются звуки возни.

Это он не подпускает ее к нему. Это он мешает ей приблизиться….

- Держись, Блас, не бросай меня одну! – кричит она. – Блас!

Человек должен выжить... Он не может бросить ее одну.

- Нет, ты не можешь умереть! – Сквозь вязкую пелену снова прорывается ее истошный крик и мешает уйти в небытие. – Не умирай!

Все прекратилось в одно мгновение. Снова наступила темнота, и исчезли все звуки. Внезапно сквозь тело прошла тысяча мелких острых песчинок, сердце вдруг пронзила резкая невыносимая боль – и человек проснулся. Резко поднявшись на кровати, он провел рукой по влажным от испарины волосам и уставился невидящим взглядом в окно, за которым начинал заниматься рассвет. Осторожно спустив ноги с кровати, человек подошел к окну и сделал глубокий вдох. Холодный воздух обдал легкие свежей живительной волной. Над лесом лежала густая тьма: лишь крупные звезды и растущая луна серебрили верхушки сосен и рассеивали немного сумрак комнаты, в которой находился человек.

«У него есть шанс поправиться?»

«Никакого. Я больше не верю в чудеса. То, что случилось, естественно для его состояния. Жизненно-важные органы постепенно отключаются».

«Понимаю».

«Не обижайтесь, я хочу дать вам совет. Кто-то должен объяснить девочке, что она заблуждается. Мне бы очень хотелось ее обнадежить, но увы я не могу. Нужно смириться и ждать конца».

«Спасибо за откровенность. Я об этом позабочусь».

Когда доктор снова зашел в палату, совершая вечерний обход, он, наверно, снова начал верить в чудеса. Говорят, он застал человека в полузабытьи: тот метался на кровати и хрипло повторял чье-то имя. Ее к тому времени уже увели: она не слышала, как вокруг Бласа Эредиа суетился весь медицинский персонал. Невероятная сенсация: потребовалось очень много денег, чтобы заставить их молчать. Человек вышел из комы.

На следующий день ей сказали, что он умер, а человека перевели в лучшую больницу Буэнос-Айреса. Никто так и не узнал, что это ее тревожный шепот день за днем вытаскивал его из могилы:

- Блас, послушай, ты должен бороться… Не сдавайся! Иногда ты думаешь, что сил уже не осталось, но всегда есть еще шанс, Блас. Ты не должен уходить, ты должен остаться, пожалуйста, не уходи! Я не сдвинусь с места, пока ты не очнешься! Я останусь здесь.

Я останусь с тобой…

Я останусь с тобой…

Глава 7

Часть 3. Враг. Глава 5


- 2х + 3y =134, - медленно записывала я на доске.

- Задание, - снова послышался мелодичный голос математички – синьоры Косуэньос, или «синьоры Косинус», как мы ее называли. - Найти, чему равен х, при y = 25.

Я старательно записала задание на доске и повернулась к классу, окидывая его равнодушным взглядом. Заметив, что Маркос снова пытается мне подсказать, я резко отвернулась к учительнице и уверенно встретила ее пытливый взгляд.

- Я не знаю, как это решить, - честно призналась я и положила маркер на место.

Синьора Косинус закусила губу. Она была неплохая, лучше многих – никогда ни на кого не кричала и всегда пыталась объяснить, если что-то непонятно.

- Давай хотя бы попобуем, - мягко предложила она и снова подала мне маркер. Я пожала плечами и повернулась к доске.

- У нас есть два неизвестных, так? – начала она.

Я машинально кивнула.

- Нам нужно сделать так, чтобы х остался по одну сторону уравнения, а y по другую. Как это сделать?

- А зачем? – заинтересовалась вдруг я.

- Ну, как это, - растерялась она. – Мы не узнаем, чему равен х, если не используем все сведения, которыми располагаем. Чтобы решить это уравнение, необходимо оставить неизвестное в стороне и заняться подсчетом тех данных, которые у нас есть. Для этого мы переносим все известные показатели по другую сторону «равно».

- То есть, думаете, стоит просто разделить x и y и искать по отдельности? Так я уже пробовала, - задумчиво протянула я. – Но тогда оказалось, что х равно у.

- Разумеется, такое бывает, - кивнула синьора Косинус. – Но это не значит, что уравнение решено неправильно. Ты свою задачу выполнила – нашла неизвестное.

Я смерила ее долгим взглядом и снова задала вопрос:

- А что если у – тоже неизвестен? Если х и у неизвестны, и у меня есть только конечный результат – есть ли способ найти оба неизвестных?

Синьора Косинус мягко улыбнулась.

- Разумеется, есть, но от тебя пока ничего такого не требуется. «У» тебе известен.

- Да, но теперь даже сложнее, - попыталась объяснить ей, совершенно не обращая внимание на класс, который смотрел на меня, открыв рот. – Тогда у меня был просто у, а теперь 3у! Я не знаю, как вынести его за равно. У меня не получается!

- Мы же отрабатывали это несколько уроков подряд, - с досадой отозвалась Косинус. – Вспоминай. Нужно просто изменить знак на противоположный. Например, если тебе дано +3у, ты переносишь его, и у тебя получится минус. Понимаешь?

Я задумчиво кивнула.

- Спасибо, - оживленно кивнула я. – Вы мне очень помогли. Я попробую… Позже.

- Попробуй сейчас.

- Нет, - мотнула головой я. – Нет, сейчас я не смогу решить. Давайте я потренируюсь самостоятельно?

- Хорошо, - вздохнула Косинус и предупредила: – но в следующий раз я все равно вызову тебя еще раз, у тебя очень мало оценок. Попроси кого-то из друзей помочь тебе.

- Обязательно, - поймала я подозрительный взгляд Мариссы. – Одна я точно не справлюсь.

- Садись, - кивнула синьора Косинус, и я, плюхнувшись рядом с Мариссой, подмигнула ей и прошептала:

- У меня есть план.

***

- Ну, говори, что за план? – села Марисса напротив меня в кафе, куда мы зашли выпить по чашке какао.

- Собственно, ничего нового, - предупредила я. – Косинус навела меня на одну мысль…

- Я заметила. Умеешь шокировать публику.

- Да плевать на публику, - отмахнулась я. – Помнишь, ты предложила искать опекуна через Бласа?

- Да, и ты сказала, что тебя не выпустят из колледжа - и не думай, что я поверила, что дело в этом.

- Да, не в этом, - густо покраснела я. – Причина в том, что это бесполезно. Моему опекуну нечего делать на квартире Бласа – скорее всего, у них были сугубо деловые отношения.

- Я и не говорила, что он там бывал, просто на квартире Бласа могли остаться какие-нибудь координаты юридической конторы, в которую он обращался...

- Я поняла, - резко прервала я ее. Мысль о том, что Блас действительно наверняка обращался в юридическую контору, чтобы избавиться от меня, прозвучала, как скрежет ножа по стеклу. – Но все-таки еще один вариант.

- Ну какой, Лухи, не тяни! – поторопила меня Марисса.

- Перенести у, - таинственно заключила я.

- Чего? – уставилась на меня Марисса.

- Перенести у за равно, Марисса. Об опекуне мы не знаем ничего и не узнаем – это х, понимаешь? Надо оставить его за равно и использовать все, что нам известно о Бласе.

- А что нам известно о Бласе? – передразнила меня Марисса.

- А о Бласе нам известно практически все, - с торжеством заключила я. – Мы знаем, где он жил, где лечился и где… - я споткнулась, и выражение торжества слетело с моего лица, как маска, - и где умер.

- Ты хочешь снова оставить на его могиле записку?

- Да нет, - отмахнулась я. – Это тоже бесполезно. Записку все равно найдет мой опекун, а он мне уж точно о себе ничего не расскажет.

- Тогда что? – все еще недоумевала Марисса.

- А то, - отозвалась я. – Нужно узнать, кто был на похоронах Бласа. Может быть, среди них есть мой опекун.

- Среди «них»? Ты же говорила, что на его могиле никто не бывает, кроме опекуна.

- Они не ходят к нему на могилу, но на похоронах были люди не из колледжа, я же помню. Я просто была не в том состоянии, чтобы их допрашивать.

- Ну хорошо, допустим, но где ты теперь их найдешь? – закатила глаза Марисса. – Думаешь, они оставили свои координаты в похоронном бюро, на случай если скоро последуют за Бласом? Помни о смерти и все такое…

- Марисса, прекрати ерничать, - раздраженно пресекла я ее. – Для начала я попробую поговорить с Мирандой.

- С Мирандой? – уставилась на меня Марисса. – Он-то здесь причем?

- А, ты же не знаешь, - вспомнила я и вскинула на нее грустный спокойный взгляд. – Миранда организовывал похороны Бласа. Я уговорила его не раскрывать его настоящее имя, и его похоронили на деньги колледжа под именем Блас Эредиа.

- Точно, - закусила губу Марисса. – Думаешь, кто-то из его друзей мог знать его под именем Блас Эредиа?

Я покачала головой.

- Естественно, нет. Сомневаюсь, что у него вообще были друзья – скорее, это был кто-то из его шайки.

- Тем более! – воскликнула Марисса. – Как они узнали о смерти Бласа?

- Я думаю, им позвонил Миранда, - задумчиво закусила губу я. – У него ведь есть связи в спецслужбах.

- Думаешь, он стал бы заморачиваться?

- Я его просила. Кроме Лауры и Маркоса, никто из ребят не хотел идти к нему на похороны. Вы были на гастролях – остальные не знали, как для меня это важно. Блас был порядочной свиньей, но даже он не заслужил, чтобы на его похороны пришли два человека… – В этот момент мой голос предательски дрогнул.

Марисса смерила меня знакомым тревожным взглядом, но не стала развивать эту тему.

- Ладно, тогда атакуем Миранду, - бодро воскликнула она, и я слабо улыбнулась в ответ.

***
- Миранда, мы можем поговорить? – заглянула я в учительскую.

Миранда оторвался от бумаг и, смерив меня своим проницательным взглядом, жестом пригласил меня войти.

- Успокоилась? – поинтересовался он, когда я прикрыла за собой дверь и села напротив. Как всегда, сухо и деловито, но с ноткой участия в голосе.

- Да. То есть, нет…Немного, - нашлась я и пытливо посмотрела на него исподлобья. - Мне нужна твоя помощь. Нужно найти одного человека.

«Я похож на полицейского?».

- Я могу помочь? – чуть улыбнулся Миранда.

«Он ведь тоже из волчьей породы, - вдруг мелькнуло у меня в голове.

Миранда улыбался, но глаза его оставались холодными, а улыбка больше смахивала на оскал. Он не был расчетливым, как Блас, но он был очень умным и осторожным. По его лицу тоже никогда нельзя было ничего прочесть. По сути, Миранда тоже был волком. Волком, живущим среди людей. Его не приручили, нет – он по-прежнему помнил законы леса и следовал им. Но это не мешало ему любить людей и помогать им.

- Да, - кивнула я, чуть помедлив. – Мне нужны телефоны и фамилии людей, которых ты приглашал на похороны Бласа.

Последовала долгая пауза. Миранда продолжал сканировать меня, не издавая ни звука.

- Зачем? – отозвался, наконец, он.

Я посмотрела на него оценивающе. Я не знала, как он отреагирует на правду, но врать было еще хуже – он почувствует ложь. Почует.

- Среди них мог быть мой опекун, - выдохнула я.

Миранда вскинул брови.

- Ты все-таки решила с ним повидаться?

- Да, - кивнула я. Метод полуправды.

- Почему бы тебе не назначить встречу по электронной почте? – простодушно поинтересовался Миранда.

Я насупилась.

- Он не станет со мной встречаться. Я уже ему предлагала.

- Почему?

- Он не отчитывался, - огрызнулась я. – Ты поможешь или нет?

Миранда еще раз смерил меня долгим взглядом и развел руками.

- К сожалению, ничем не могу помочь. У меня нет номеров, которые ты просишь.

- Но ты же как-то их нашел? Найди еще раз! – не сдавалась я.

- Я никого не искал. Их пригласил не я.

Я замерла.

- Как это? - переспросила я. – Они не могли прийти сами, все знали Бласа как Рики Фара! Ты же организовывал похороны!

Миранда молча покачал головой.

- Похороны организовывал не я.

Я опешила.

- А кто? – тупо уставилась я на него.

Миранда встал со стула и прошелся по кабинету. Затем снова сел и внимательно посмотрел на меня.

- В день смерти Бласа мне позвонил какой-то человек, - начал он, - представился его старинным другом и сообщил, что возьмет похороны на себя.

Пару секунд молчала, переваривая информацию. Старинный друг Бласа, который знал его вымышленное имя? Чушь какая-то! Мне было трудно представить себе, что у Бласа могли быть друзья.

- Почему ты мне не сказал? – выдала, наконец, я.

Миранда пожал плечами.

- Мне показалось, это не слишком важно.

- Это очень важно! – с досадой воскликнула я. - Ты должен был мне сказать! Ты видел его? Как он выглядел?

- Мы говорили по телефону, - спокойно отозвался Миранда. – Он позвонил из больницы, сказал, что обо всем договорился с врачами и сообщит мне время и место похорон, когда все будет готово.

- Он не сказал, кто он?

- Он представился, но не думаю, что он назвал свое настоящее имя, - бросил он на меня красноречивый взгляд, и я кивнула. Да, я тоже не думала. «Уличные никогда не называют своего настоящего имени. Иначе их поймают и посадят в тюрьму».

Я закусила губу. Внутри у меня все поднималось от азарта: я чувствовала, что вышла на след. Кто этот человек? Может, Фабиан, его двоюродный брат, объявившийся накануне аварии? О смерти Бласа ему могла сообщить Сол или Фернанда… Но его не было на похоронах…

- У тебя остался его номер?

Миранда, чуть помедлив, кивнул.

- Отлично, дай мне его! – загорелась я.

- И не подумаю, - спокойно отозвался он.

- Что? – тупо переспросила я.

- Я не дам тебе его телефон, - терпеливо повторил Миранда.

- Ты не понимаешь, как это важно? – охнула я. – Может, это и есть мой опекун!

- Может, и так, - согласился Миранда. – Тогда ты можешь с ним договориться о встрече по электронной почте.

- Да пробовала я уже! – с досадой воскликнула я. Проблема пришла оттуда, откуда я не ждала.

- Плохо пробовала, - невозмутимо отозвался Миранда.

- Миранда, ну пожалуйста, - взмолилась я. – Ты не понимаешь, как это важно! Ты должен мне дать телефон этого человека!

- Почему это важно? – резко вскинул он на меня взгляд.

- Потому что! – мялась я. – Я хочу увидеть моего опекуна, а ты не даешь мне!

Миранда усмехнулся и покачал головой.

- Ладно, Лухан, давай начистоту. Что тебе нужно от друга Бласа?

Я в нерешительности посмотрела на него. Скрывать правду и дальше было глупо. Миранда уже меня раскусил.

- Плевала я на опекуна! – сдалась я. – Мне нужно узнать его имя! Ты дашь мне телефон, и я по номеру вычислю личность этого человека.

- Ах вот как… - хмыкнул Миранда. – И почему ты так уверена, что Бласа хоронил твой опекун?

- Кто еще, Миранда? У Бласа не было друзей!

Сказала – и сердце екнуло. Едва не вырвалось: «…кроме меня».

Миранда кивнул.

– И зачем тебе его имя?

Я надулась.

- Разве непонятно? Я хочу знать, от кого завишу!

- Он этого не хочет. Значит, у него есть на это причины.

- Может, он преступник, а ты его покрываешь! – сверкнула глазами я.

- Тем более – значит, это еще и опасно, - парировал Миранда. – Номер я не дам. И не пытайтесь с подругами найти его у меня в телефоне – его там нет.

Я покраснела. Он буквально прочел мои мысли.

- Вы все талдычите одно и то же! – с горечью выплюнула я. – Опасность тут – опасность там! А то, что я нахожусь в абсолютной власти какого-нибудь мафиози – это ничего! В любую секунду он может сделать со мной что-угодно - так это пусть, главное, чтобы не опасно!

Миранда терпеливо выслушал мою гневную отповедь, затем бросил торопливый взгляд на часы.

- Лухан, мне пора на урок, - деликатно намекнул он. – У тебя есть, что сказать мне по существу?

Я лишь смерила его напоследок презрительным взглядом и вышла из учительской, громко хлопнув дверью. Он ошибался, если думал, что меня так просто остановить.


Глава 7

Часть 3. Враг. Глава 5


- 2х + 3y =134, - медленно записывала я на доске.

- Задание, - снова послышался мелодичный голос математички – синьоры Косуэньос, или «синьоры Косинус», как мы ее называли. - Найти, чему равен х, при y = 25.

Я старательно записала задание на доске и повернулась к классу, окидывая его равнодушным взглядом. Заметив, что Маркос снова пытается мне подсказать, я резко отвернулась к учительнице и уверенно встретила ее пытливый взгляд.

- Я не знаю, как это решить, - честно призналась я и положила маркер на место.

Синьора Косинус закусила губу. Она была неплохая, лучше многих – никогда ни на кого не кричала и всегда пыталась объяснить, если что-то непонятно.

- Давай хотя бы попобуем, - мягко предложила она и снова подала мне маркер. Я пожала плечами и повернулась к доске.

- У нас есть два неизвестных, так? – начала она.

Я машинально кивнула.

- Нам нужно сделать так, чтобы х остался по одну сторону уравнения, а y по другую. Как это сделать?

- А зачем? – заинтересовалась вдруг я.

- Ну, как это, - растерялась она. – Мы не узнаем, чему равен х, если не используем все сведения, которыми располагаем. Чтобы решить это уравнение, необходимо оставить неизвестное в стороне и заняться подсчетом тех данных, которые у нас есть. Для этого мы переносим все известные показатели по другую сторону «равно».

- То есть, думаете, стоит просто разделить x и y и искать по отдельности? Так я уже пробовала, - задумчиво протянула я. – Но тогда оказалось, что х равно у.

- Разумеется, такое бывает, - кивнула синьора Косинус. – Но это не значит, что уравнение решено неправильно. Ты свою задачу выполнила – нашла неизвестное.

Я смерила ее долгим взглядом и снова задала вопрос:

- А что если у – тоже неизвестен? Если х и у неизвестны, и у меня есть только конечный результат – есть ли способ найти оба неизвестных?

Синьора Косинус мягко улыбнулась.

- Разумеется, есть, но от тебя пока ничего такого не требуется. «У» тебе известен.

- Да, но теперь даже сложнее, - попыталась объяснить ей, совершенно не обращая внимание на класс, который смотрел на меня, открыв рот. – Тогда у меня был просто у, а теперь 3у! Я не знаю, как вынести его за равно. У меня не получается!

- Мы же отрабатывали это несколько уроков подряд, - с досадой отозвалась Косинус. – Вспоминай. Нужно просто изменить знак на противоположный. Например, если тебе дано +3у, ты переносишь его, и у тебя получится минус. Понимаешь?

Я задумчиво кивнула.

- Спасибо, - оживленно кивнула я. – Вы мне очень помогли. Я попробую… Позже.

- Попробуй сейчас.

- Нет, - мотнула головой я. – Нет, сейчас я не смогу решить. Давайте я потренируюсь самостоятельно?

- Хорошо, - вздохнула Косинус и предупредила: – но в следующий раз я все равно вызову тебя еще раз, у тебя очень мало оценок. Попроси кого-то из друзей помочь тебе.

- Обязательно, - поймала я подозрительный взгляд Мариссы. – Одна я точно не справлюсь.

- Садись, - кивнула синьора Косинус, и я, плюхнувшись рядом с Мариссой, подмигнула ей и прошептала:

- У меня есть план.

***

- Ну, говори, что за план? – села Марисса напротив меня в кафе, куда мы зашли выпить по чашке какао.

- Собственно, ничего нового, - предупредила я. – Косинус навела меня на одну мысль…

- Я заметила. Умеешь шокировать публику.

- Да плевать на публику, - отмахнулась я. – Помнишь, ты предложила искать опекуна через Бласа?

- Да, и ты сказала, что тебя не выпустят из колледжа - и не думай, что я поверила, что дело в этом.

- Да, не в этом, - густо покраснела я. – Причина в том, что это бесполезно. Моему опекуну нечего делать на квартире Бласа – скорее всего, у них были сугубо деловые отношения.

- Я и не говорила, что он там бывал, просто на квартире Бласа могли остаться какие-нибудь координаты юридической конторы, в которую он обращался...

- Я поняла, - резко прервала я ее. Мысль о том, что Блас действительно наверняка обращался в юридическую контору, чтобы избавиться от меня, прозвучала, как скрежет ножа по стеклу. – Но все-таки еще один вариант.

- Ну какой, Лухи, не тяни! – поторопила меня Марисса.

- Перенести у, - таинственно заключила я.

- Чего? – уставилась на меня Марисса.

- Перенести у за равно, Марисса. Об опекуне мы не знаем ничего и не узнаем – это х, понимаешь? Надо оставить его за равно и использовать все, что нам известно о Бласе.

- А что нам известно о Бласе? – передразнила меня Марисса.

- А о Бласе нам известно практически все, - с торжеством заключила я. – Мы знаем, где он жил, где лечился и где… - я споткнулась, и выражение торжества слетело с моего лица, как маска, - и где умер.

- Ты хочешь снова оставить на его могиле записку?

- Да нет, - отмахнулась я. – Это тоже бесполезно. Записку все равно найдет мой опекун, а он мне уж точно о себе ничего не расскажет.

- Тогда что? – все еще недоумевала Марисса.

- А то, - отозвалась я. – Нужно узнать, кто был на похоронах Бласа. Может быть, среди них есть мой опекун.

- Среди «них»? Ты же говорила, что на его могиле никто не бывает, кроме опекуна.

- Они не ходят к нему на могилу, но на похоронах были люди не из колледжа, я же помню. Я просто была не в том состоянии, чтобы их допрашивать.

- Ну хорошо, допустим, но где ты теперь их найдешь? – закатила глаза Марисса. – Думаешь, они оставили свои координаты в похоронном бюро, на случай если скоро последуют за Бласом? Помни о смерти и все такое…

- Марисса, прекрати ерничать, - раздраженно пресекла я ее. – Для начала я попробую поговорить с Мирандой.

- С Мирандой? – уставилась на меня Марисса. – Он-то здесь причем?

- А, ты же не знаешь, - вспомнила я и вскинула на нее грустный спокойный взгляд. – Миранда организовывал похороны Бласа. Я уговорила его не раскрывать его настоящее имя, и его похоронили на деньги колледжа под именем Блас Эредиа.

- Точно, - закусила губу Марисса. – Думаешь, кто-то из его друзей мог знать его под именем Блас Эредиа?

Я покачала головой.

- Естественно, нет. Сомневаюсь, что у него вообще были друзья – скорее, это был кто-то из его шайки.

- Тем более! – воскликнула Марисса. – Как они узнали о смерти Бласа?

- Я думаю, им позвонил Миранда, - задумчиво закусила губу я. – У него ведь есть связи в спецслужбах.

- Думаешь, он стал бы заморачиваться?

- Я его просила. Кроме Лауры и Маркоса, никто из ребят не хотел идти к нему на похороны. Вы были на гастролях – остальные не знали, как для меня это важно. Блас был порядочной свиньей, но даже он не заслужил, чтобы на его похороны пришли два человека… – В этот момент мой голос предательски дрогнул.

Марисса смерила меня знакомым тревожным взглядом, но не стала развивать эту тему.

- Ладно, тогда атакуем Миранду, - бодро воскликнула она, и я слабо улыбнулась в ответ.

***
- Миранда, мы можем поговорить? – заглянула я в учительскую.

Миранда оторвался от бумаг и, смерив меня своим проницательным взглядом, жестом пригласил меня войти.

- Успокоилась? – поинтересовался он, когда я прикрыла за собой дверь и села напротив. Как всегда, сухо и деловито, но с ноткой участия в голосе.

- Да. То есть, нет…Немного, - нашлась я и пытливо посмотрела на него исподлобья. - Мне нужна твоя помощь. Нужно найти одного человека.

«Я похож на полицейского?».

- Я могу помочь? – чуть улыбнулся Миранда.

«Он ведь тоже из волчьей породы, - вдруг мелькнуло у меня в голове.

Миранда улыбался, но глаза его оставались холодными, а улыбка больше смахивала на оскал. Он не был расчетливым, как Блас, но он был очень умным и осторожным. По его лицу тоже никогда нельзя было ничего прочесть. По сути, Миранда тоже был волком. Волком, живущим среди людей. Его не приручили, нет – он по-прежнему помнил законы леса и следовал им. Но это не мешало ему любить людей и помогать им.

- Да, - кивнула я, чуть помедлив. – Мне нужны телефоны и фамилии людей, которых ты приглашал на похороны Бласа.

Последовала долгая пауза. Миранда продолжал сканировать меня, не издавая ни звука.

- Зачем? – отозвался, наконец, он.

Я посмотрела на него оценивающе. Я не знала, как он отреагирует на правду, но врать было еще хуже – он почувствует ложь. Почует.

- Среди них мог быть мой опекун, - выдохнула я.

Миранда вскинул брови.

- Ты все-таки решила с ним повидаться?

- Да, - кивнула я. Метод полуправды.

- Почему бы тебе не назначить встречу по электронной почте? – простодушно поинтересовался Миранда.

Я насупилась.

- Он не станет со мной встречаться. Я уже ему предлагала.

- Почему?

- Он не отчитывался, - огрызнулась я. – Ты поможешь или нет?

Миранда еще раз смерил меня долгим взглядом и развел руками.

- К сожалению, ничем не могу помочь. У меня нет номеров, которые ты просишь.

- Но ты же как-то их нашел? Найди еще раз! – не сдавалась я.

- Я никого не искал. Их пригласил не я.

Я замерла.

- Как это? - переспросила я. – Они не могли прийти сами, все знали Бласа как Рики Фара! Ты же организовывал похороны!

Миранда молча покачал головой.

- Похороны организовывал не я.

Я опешила.

- А кто? – тупо уставилась я на него.

Миранда встал со стула и прошелся по кабинету. Затем снова сел и внимательно посмотрел на меня.

- В день смерти Бласа мне позвонил какой-то человек, - начал он, - представился его старинным другом и сообщил, что возьмет похороны на себя.

Пару секунд молчала, переваривая информацию. Старинный друг Бласа, который знал его вымышленное имя? Чушь какая-то! Мне было трудно представить себе, что у Бласа могли быть друзья.

- Почему ты мне не сказал? – выдала, наконец, я.

Миранда пожал плечами.

- Мне показалось, это не слишком важно.

- Это очень важно! – с досадой воскликнула я. - Ты должен был мне сказать! Ты видел его? Как он выглядел?

- Мы говорили по телефону, - спокойно отозвался Миранда. – Он позвонил из больницы, сказал, что обо всем договорился с врачами и сообщит мне время и место похорон, когда все будет готово.

- Он не сказал, кто он?

- Он представился, но не думаю, что он назвал свое настоящее имя, - бросил он на меня красноречивый взгляд, и я кивнула. Да, я тоже не думала. «Уличные никогда не называют своего настоящего имени. Иначе их поймают и посадят в тюрьму».

Я закусила губу. Внутри у меня все поднималось от азарта: я чувствовала, что вышла на след. Кто этот человек? Может, Фабиан, его двоюродный брат, объявившийся накануне аварии? О смерти Бласа ему могла сообщить Сол или Фернанда… Но его не было на похоронах…

- У тебя остался его номер?

Миранда, чуть помедлив, кивнул.

- Отлично, дай мне его! – загорелась я.

- И не подумаю, - спокойно отозвался он.

- Что? – тупо переспросила я.

- Я не дам тебе его телефон, - терпеливо повторил Миранда.

- Ты не понимаешь, как это важно? – охнула я. – Может, это и есть мой опекун!

- Может, и так, - согласился Миранда. – Тогда ты можешь с ним договориться о встрече по электронной почте.

- Да пробовала я уже! – с досадой воскликнула я. Проблема пришла оттуда, откуда я не ждала.

- Плохо пробовала, - невозмутимо отозвался Миранда.

- Миранда, ну пожалуйста, - взмолилась я. – Ты не понимаешь, как это важно! Ты должен мне дать телефон этого человека!

- Почему это важно? – резко вскинул он на меня взгляд.

- Потому что! – мялась я. – Я хочу увидеть моего опекуна, а ты не даешь мне!

Миранда усмехнулся и покачал головой.

- Ладно, Лухан, давай начистоту. Что тебе нужно от друга Бласа?

Я в нерешительности посмотрела на него. Скрывать правду и дальше было глупо. Миранда уже меня раскусил.

- Плевала я на опекуна! – сдалась я. – Мне нужно узнать его имя! Ты дашь мне телефон, и я по номеру вычислю личность этого человека.

- Ах вот как… - хмыкнул Миранда. – И почему ты так уверена, что Бласа хоронил твой опекун?

- Кто еще, Миранда? У Бласа не было друзей!

Сказала – и сердце екнуло. Едва не вырвалось: «…кроме меня».

Миранда кивнул.

– И зачем тебе его имя?

Я надулась.

- Разве непонятно? Я хочу знать, от кого завишу!

- Он этого не хочет. Значит, у него есть на это причины.

- Может, он преступник, а ты его покрываешь! – сверкнула глазами я.

- Тем более – значит, это еще и опасно, - парировал Миранда. – Номер я не дам. И не пытайтесь с подругами найти его у меня в телефоне – его там нет.

Я покраснела. Он буквально прочел мои мысли.

- Вы все талдычите одно и то же! – с горечью выплюнула я. – Опасность тут – опасность там! А то, что я нахожусь в абсолютной власти какого-нибудь мафиози – это ничего! В любую секунду он может сделать со мной что-угодно - так это пусть, главное, чтобы не опасно!

Миранда терпеливо выслушал мою гневную отповедь, затем бросил торопливый взгляд на часы.

- Лухан, мне пора на урок, - деликатно намекнул он. – У тебя есть, что сказать мне по существу?

Я лишь смерила его напоследок презрительным взглядом и вышла из учительской, громко хлопнув дверью. Он ошибался, если думал, что меня так просто остановить.


Глава 9

Часть 3. Враг. Глава 6

«После этого Гарсиа Маркес переехал в Мадрид, где началась его писательская карьера. Однако знаменитость он обрел не сразу, а долгим кропотливым трудом. Написав сперва несколько рассказов, которые так и не опубликовали, он принялся за свой главный труд, который и принес ему известность…».

И тополя уходят, но след их озерный светел…

И тополя уходят, но нам оставляют ветер…

И ветер умолкнет ночью, обряженный черным крепом…

Но ветер оставит эхо, плывущее вниз по рекам…

В ушах весь урок звучал противный голос Кармен, а в голове – строки, которые она зачитывала сразу после смерти Бласа.

Это придумал Миранда, чтобы поддержать нас и, в частности, меня: попросил Кармен зачитать нам на уроке стихи Гарсиа Лорка. Идея была плохой: заставить бесчувственную ведьму своим противным голосом цитировать Лорку – однако теперь эти стихи прочно засели у меня в голове, как эпитафия, выбитая на могильном камне.

Я помотала головой, чтобы отогнать непрошенные воспоминания. Попыталась напеть про себя какую-нибудь навязчивую песенку из рекламы, чтобы направить мысли в другое русло, но Лорка пробивался из тьмы веков, продолжая настойчиво напоминать:

«Но ветер оставит эхо, плывущее вниз по рекам».

Тогда я обессиленно легла на парту и, уткнувшись подбородком в скрещенные руки, стала обдумывать дальнейший план действий. Миранда мне в этом деле не помощник – это ясно. Каким-то странным образом мой новый опекун сумел очаровать и его, так что бессмысленно даже просить Миранду о чем-то. Однако стоило все-таки залезть к нему в стол и поискать номер таинственного друга Бласа... Но это опять же задача невыполнимая: номер может быть записан на клочке бумаги, а клочок бумаги спрятан где угодно! Даже у него на квартире! К тому же, как я узнаю, что номер принадлежит другу Бласа, а не какому-нибудь личному парикмахеру? Вряд ли Миранда подписал номер специально для Лухан: «Друг Бласа, который предложил свою помощь в организации похорон».

От размышлений меня отвлек резкий толчок в спину, и я резко обернулась, раздраженно глядя на Пабло. Они с Гвидо смотрели на меня коровьими глазами, молитвенно сложив руки.

– Лухан, спроси Агеллара, как звали коня Дон Кихота? – в панике прошептал Пабло. – Эта ведьма дала нам дополнительное задание по Сервантесу.

Я равнодушно передернула плечами.

– Спроси сам, – бросила я и отвернулась. Снова взяла ручку и принялась разрисовывать тетрадь. Наверно, если бы я понимала, что рисую, мне стало бы не по себе, но я не замечала, как на листе штрих за штрихом проявляется волчья морда, вскинутая к небу.

– Лухи, – снова ощутила я чувствительный толчок в спину. На сей раз вместе со мной повернулась разъяренная Марисса, сидевшая рядом.

– Лухи, ну спроси! – заканючил Пабло, опасливо покосившись на Мариссу. – Ты к нему ближе сидишь!

– Ты со мной не панибратствуй, – пресекла я его. – Для тебя я всегда Лухан. А Маркоса спрашивать не буду! Попроси Мариссу.

Пабло смерил меня укоряющим взглядом, но не решился и дальше доставать под суровым взглядом Мариссы.

– Росинант, – уже шептала за моей спиной она, предварительно порывшись в своих записях. Пабло крупно повезло: обычно Марисса не записывала даже тему урока и вообще делала конспекты очень избирательно, чаще рисуя на полях, как я, или переписываясь со мной на листке бумаги.

– Бустаманте! – разорвал вдруг сонную тишину класса пронзительный голос Кармен.

Пабло закрыл лицо ладонью и сполз на стуле почти под парту, пытаясь спрятаться от гнева Кармен за моей спиной.

– Андраде! – настиг голос и Мариссу, и та резко вскинула на Кармен невинный взгляд. Раньше такое проходило, но с тех пор, как Марисса стала встречаться с Пабло, она тоже впала в немилость как не оправдавшая доверия.

– О чем вы беседуете, можно поинтересоваться? – едко спросила Кармен.

– Понимаете, у Пабло заболел живот, и я хотела передать ему таблетку, – бойко оттарабанила Марисса.

Лицо Кармен стало похоже, на смятый выжатый лимон.

– Таблетку? – язвительно протянула она. – У синьора Бустаманте расстройство желудка? Отравились собственной желчью?

– Кто бы говорил, – едва слышно буркнул Пабло под нос, но Кармен словно прочитала все по губам.

– Вста-а-ать! – разрезал тишину класса ее пронзительный вопль.

Пабло бросил на Мариссу обреченный взгляд и поднялся на ноги. Марисса, чуть подумав, тоже вскочила.

– Андраде, к вам это не относится. Я говорю с Бустаманте.

Марисса задумчиво покусала губу, но подчинилась, чтобы не раздражать ее еще больше.

– Бустаманте, – Кармен стала прохаживаться вдоль доски походкой хищника. – Вы решили, что раз вам удалось так героически отстоять честь колледжа и предать родного отца гражданскому суду, вы стали его наследником и хозяином колледжа?

Пабло побледнел, но ничего не сказал в ответ. Марисса закусила губу до крови, но не встряла – знала, что любое ее действие повлечет противодействие, от которого хуже станет только Пабло. Остальные ребята тоже то и дело бросали на него сочувственные взгляды, но вмешиваться не решались.

– Сейчас это, должно быть, модно, подавать в суд на «предков», так вы их называете? – продолжала глумиться Кармен. – Слишком ущемляют вашу свободу, да, Бустаманте? Вы привыкли, что можно хамить, нарушать дисциплину – и наказания за это не последует, а если все-таки взрослые посмеют иногда сделать замечание, всегда можно призвать их к юридической ответственности, да? Бедненький, беззащитный Пабло Бустаманте всегда найдет защиту под сенью нашего справедливого закона…

– Да как вы можете! – не выдержала Марисса и вскочила с места.

– Молчать! – закричала Кармен. – Андраде, займите свое место сейчас же.

Марисса поймала умоляющий взгляд Пабло и неохотно села, хотя было видно, что ее разрывает от злости. Мануэль и еще несколько ребят готовы были вскочить вслед за Мариссой, но все знали, что сделают Пабло только хуже. Каждый урок он выстаивал эту битву, потому что знал: если сорвется, она в очередной раз завалит его заданиями, и он останется без выходных. Он не мог дать ей ни малейшего повода сделать это.

– Бустаманте, выйдите к доске!

Пабло бросил на Кармен нерешительный взгляд, но все-таки молча вышел к доске и встал перед классом.

– Расскажите нам, синьор Бустаманте, как же нужно, по-вашему, вести себя взрослым, чтобы не угодить за решетку? – протянула Кармен, словно смакуя каждое слово. – Как вас ублажать? Расскажите нам, Бустаманте, потому что я всерьез опасаюсь за свою безопасность. Что мне сделать, чтобы не оказаться на месте вашего отца, а? Или матери? Вы ведь и на мать, в свое время подавали в суд, если я не ошибаюсь?

Миг – и гипсовый бюст Маркеса, стоявший на учительском столе, полетел в окно. Раздался оглушительный звон разбитого стекла, и тысячи осколков мелкой росой осыпались на подоконник. Кармен беззвучно глотала воздух, раскрывая и закрывая рот, как рыба, вытащенная из воды, а Пабло тяжелой поступью двинулся вдоль парт, не поднимая головы, и вышел из класса, хлопнув дверью. Он проиграл этот раунд.

***

После урока я зашла в кафетерий – просто перекусить, хотя есть не хотелось. Необходимо было поддерживать силы, чтобы дать достойный отпор опекуну, на случай, если он все-таки объявится, да и хронический гастрит не позволял мне долго обходиться без еды. К несчастью, я попала на очередное собрание Че Гевары.

– Ребята, думаю, это было достаточно грязно, чтобы начать принимать какие-то меры, – глухо бормотала Марисса, сидя по-турецки на прилавке и оглядывая внимательных слушателей, которые окружали ее со всех сторон. С удивлением я обнаружила среди них даже Мануэля – давненько он не участвовал в митингах. – Я не хочу, чтобы Пабло знал о наших планах, но мы просто обязаны за него вступиться - ведьма перешла все границы.

– Мы уже пытались, – выкрикнул Гвидо. – Мы сто раз сдавали ее директору – она все время выходит сухой из воды.

– Капля камень точит, – возразила Лаура. – Мы можем попытаться снова.

– В Штатах за такие вещи увольняют, – покачал головой Джейк, новый ученик, который переехал в Южную Америку из США и тут же стал бессменным членом партии Мариссы. Иногда мне казалось, что он немного влюблен в нее, поэтому всегда и во всем с ней соглашается. – Разок записать ее на диктофон – и показать директору.

– Не выйдет, – покачал головой Томас. – Дунофф и так все про нее знает: он все равно будет ее покрывать.

– Почему он ее вечно выгораживает? – всплеснула руками Мия.

– Я поговорю с отцом? – предложила Пилар.

– Без толку, – покачала головой Марисса. – Он не станет ее увольнять. Надо действовать с другого конца.

– Что ты предлагаешь? – преданно посмотрела на нее Кларисса, жуткая прилипала, которая тоже пришла к нам после реорганизации колледжа. Она была типичной блондинкой, повернутой на шмотках, но почему-то постоянно пыталась подружиться с Мариссой, и в конце концов так надоела, что та без обиняков высказала ей все, что о ней думает. Клариссу, правда, это ничуть не смутило, и она продолжала заискивать перед ней, хотя тут же переметнулась в компанию Мии, которая оказалась более приветливой. У меня сложилось впечатление, что она просто ищет себе богатых и популярных друзей.

Марисса проигнорировала ее реплику и оглядела присутствующих.

– Предлагайте варианты, – развела руками она. – У меня пока нет никаких идей.

– Надо сделать так, чтобы она сама захотела уйти, – протянул Роко, задумчиво потирая подбородок большим пальцем.

– Как это сделать? – внимательно посмотрела на него Марисса.

– Компромат? – предложил Диего.

– Какой? – посмотрел на него Нико, прижимая к себе примолкшую Луну.

– Ну не знаю, – пожал плечами Диего и философски заметил: – Совершенных людей нет.

– Мне это не нравится, – подала голос Луна. – Будем обливать грязью в ответ на грязь?

– Да это и невозможно, – поддакнул Гвидо. – Она же старая дева – ее не подловишь ни на чем.

– Ничего лучшего пока не предложили, – обиделся Диего.

– Да проще простого, – вдруг подал голос рыжий веснушчатый парень, развалившись за одним из столиков в углу. Рядом с ним сидела точная его копия, такая же долговязая и худощавая, с огромным горбатым носом и той же озорной улыбкой на губах. Альфредо и Хорхио, братья-близнецы, которые тоже пришли к нам только этой осенью. У них был странный акцент: поговаривали, что они родом из Англии или откуда-то оттуда – но сами они никогда не подтверждали эти слухи. О них вообще мало что знали: им вполне хватало друг друга, так что они не стремились ни с кем подружиться. Они постоянно срывали уроки, устраивали розыгрыши, развлекались с пиротехникой – в общем, стали главными конкурентами Мариссы по безумным выходкам. Все учителя, конечно, за голову хватались и с укором смотрели на Дуноффа, который принял в школу этот ходячий кошмар, зато в нашем классе ребят сразу полюбили, несмотря на то, что учителя из-за них порой отыгрывались и на всех остальных. Что меня удивило, с Мариссой близнецы так и не поладили. Я думала, они сразу подружатся, как было с Мануэлем или Роко, такими же мятежниками, как она, – но с близнецами она словно соперничала и постоянно им противоречила. Рядом с ними Марисса всегда становилась такой взрослой и серьезной, что я диву давалась. Конечно, мне всегда приходилось принимать сторону Мариссы из солидарности, но в душе я все же не могла не симпатизировать близнецам. Казалось, они были бесстрашнее самой Мариссы, и не дорожили ничем.

– И что же ты предлагаешь, о великий гуру? – едко поинтересовалась Марисса.

Альфредо и Хорхио переглянулись и насмешливо посмотрели на нее.

– Таких вот неудовлетворенных тетушек нужно укрощать смехом, – авторитетно заявил Альфредо.

– Выставим ее на посмешище, – добавил Хорхио.

– … и она сама уйдет.

– А не уйдет, мы ей поможем, – подмигнул Хорхио.

Мерный гул стих, все внимательно вслушивались в автоматную очередь, которые выдавали близнецы.

Марисса громко фыркнула.

– Вы ее видели? У нее напрочь отсутствует чувство юмора. Она не даст нам и рта раскрыть.

– Просто надо делать так, чтобы она не успевала открыть свой, – нашелся Хорхио. – Мы будем изысканно вежливо затыкать ее, и она ничего не сможет поделать.

– Пусть попробует доказать, что мы делаем это специально! – подтвердил Алфредо.

– Что вы имеете в виду? – нахмурилась Марисса.

Альфредо лениво передернул плечами.

– Превратим все в балаган.

– Предоставьте это нам! – в рифму пропел Хорхио.

– Каждый может внести свою лепту.

– Куча способов!

– Можно мычать во время занятий.

– Ам-м-м, – продемонстрировал Хорхио.

– Она поднимет одного, а другой в это время подменит и тоже начнет мычать, – продолжал Альфредо.

– Она не сможет найти виновного – весь класс из кабинета не выгонит, – пояснил Хорхио.

– Можно подпилить стул!

– Можно развинтить стол!

– «Нечаянно» залить журнал соком!

– Подмешать в чай соль!

– Подмешать в чай сахар!

– Насыпать кнопки на сиденье!

Ребята в восхищении взирали на братьев, а Марисса молчала. Было видно, что план ей по душе, но я знала по опыту, что предложение близнецов она не примет, даже если в глубине души одобрит его.

– Она отыграется,– опасливо покосилась на Хорхио Кларисса. – Наставит двоек. Я не хочу отсюда вылететь.

– А мне нравится идея! – воскликнула Мия и возбужденно обратилась к Мариссе. – Она не сможет доказать, что это наших рук дело! Ее все ненавидят.

– Хотя ты права, Мия, идея действительно потрясающая, – тут же передумала Кларисса.

Альфредо бросил на нее насмешливый взгляд и снова обратился к присутствующим.

– У нас есть отличная коллекция фейерверков. Как думаете, наша одалиска оценит?

Кафе огласил дружный хохот. Гвидо одобрительно похлопал Хорхио по плечу:

– Я с вами, ребята!

Хорхио иронично покосился на руку Гвидо и придвинулся ближе к Альфредо.

Внезапно среди гула голосов послышался голос Мануэля:

– Слушайте, ну это детский сад, – поморщился он. – Вы только подожжете школу или дождетесь, пока вас выкинут отсюда! Все знают, у кого в этой школе есть отличная коллекция фейерверков.

Ману старше всех нас на несколько лет, и ему недавно исполнилось двадцать. Раньше он был таким же балагуром, как Альфредо или Хорхио, но после болезни очень изменился. Стал серьезнее, ответственнее и все реже соглашался на безумные выходки.

Марисса, до сих пор занимавшая наблюдательную позицию, охотно его поддержала.

– Эту змею ничем не проймешь, – покачала головой она. – Вы не знаете, сколько тут всего произошло до вас, – обратилась она к близнецам. – Ее ничто не трогает, и она не уйдет сама. Ее даже смена статуса колледжа не вынудила уйти отсюда.

Альфредо насмешливо поднял руки в знак поражения.

– Признаю свою некомпетентность, коллега!

– Смиренно примем ваш вариант… – почтительно склонил голову Хорхио.

Марисса возвела глаза к потолку и сделала глубокий вдох.

– Ману, у тебя есть идеи? – с надеждой посмотрела она на него.

Ману задумчиво смотрел на нее, потирая бровь рукой.

– Кстати, смена статуса колледжа может нам очень пригодиться… – протянул он.

– Что? Что ты придумал Ману? – Марисса соскочила с прилавка.

– В Мексике существует закон, по которому ученики общеобразовательной школы имеют право отказаться от учителя, если единогласно решат, что учитель некомпетентен, – вспомнил он оживленно. – Мы так сбагрили нашего математика. Ребята подписали заявление и отправили в Министерство образования. Я не знаю насчет Аргентины…

– Ману, ты гений! – Кулак Мариссы победно взвился в воздух. – Как же я не подумала об этом? Мы ведь больше не зависим от продажного опекунского совета! Министерство образования – вот, что нас спасет! Мы обойдем Дуноффа и напишем туда!

– Слушайте, а мне нравится! – восхищенно воскликнул Томас и одобрительно потрепал Ману по плечу.

– Но только мы должны быть за одно, – оглядел Мануэль присутствующих внимательным взглядом. – Расписаться должны все до единого. Если кто-то подведет, все рухнет, и мы проиграем. Вико, Роко, вы с нами?

– Я не склонен принимать стороны, – в своей манере протянул Роко. – Но под документом я подпишусь, это точно. Вико кивнула.

– Гвидо, Томас?

– Пабло – мой друг! – воскликнул Томас. – Естественно, мы подпишем.

– Я тоже с вами, – с готовностью откликнулась Пилар.

– Ребята, вы как хотите, но я пас… – последовал смущенный голос Диего. – У меня и так проблем с учебой хватает…

Марисса с упреком посмотрела на него, хотя было заметно, что она не удивлена. Диего частенько увиливал, да и Пабло был не совсем тем человеком, за кого он стал бы бросаться в огонь и в воду.

– Простите, – буркнул Диего, сжавшись, так, что его длинная фигура словно усохла, и оттого он стал казаться маленьким и тощим.

Было время, когда я бы взвилась на месте и накричала на него, и заявила бы, что он предатель. Но это время прошло.

Диего встал со стула и вышел, хлопнув дверью.

– Луна, Нико? – подал голос Мануэль, проводив взглядом Урколу.

– Я подпишу, – кивнул Нико. Луна колебалась, но, бросив быстрый взгляд на Мариссу, тоже кивнула.

– Лухан? – перевел Мануэль взгляд на меня. Я растерялась. Последовала длинная пауза, и постепенно все взгляды стали обращаться на меня.

– Вы же знаете, – бросила я нерешительный взгляд на Мариссу. – Я больше не участвую ни в чем таком.

– Лухи, но речь идет о Пабло! – воскликнула Мия. Марисса молчала, чуть удивленно глядя на меня. Почему-то именно это молчаливое удивление, вдобавок к безмолвной публичной казни Урколы вывело меня из себя.

– А чем таким я обязана Пабло? – выпалила я, обводя присутствующих затравленным взглядом. – Что вы на меня так смотрите? Я что, кому-то что-то должна?

В кафе снова воцарилась тишина. Марисса смотрела на меня, нахмурившись.

– Марисса, перестань молчать! – выплюнула я. – Ты точно так же думала еще полгода назад! Тебе бы и в голову не пришло за него вступаться, если бы вы не встречались!

Марисса опешила.

– Лухи… – растерянно начала она, но я ее перебила:

– Я просто зашла поесть! – продемонстрировала я всем свой сэндвич. – Мне плевать на Пабло и на литераторшу – в конце концов, что такого она сказала, что не было бы правдой?

Я бросила сэндвич на тарелку и, поднявшись из-за стола, вышла из кафе и завернула в ближайшую нишу, опасаясь, что Марисса или еще кто-то последует за мной.

Все это начиналось как борьба с системой. Бунт против фальши и застывшей структуры, которая сдавливала и ограничивала все наши светлые начинания. Но теперь сам бунт стал системой. Теперь у Мариссы были сторонники, которые стали большинством, стадом, подхватывавшим очередную безумную идею, и претворявшим ее в жизнь. Этот процесс больше не был созидательным, это был бунт ради бунта – сопротивление, которое не приносило ничего, кроме разрушения. Выбора больше не было: я должна была принять сторону: или оспаривать любое решение сверху, как делало большинство, – и уже не важно, разумно ли оно, – или добровольно загнать себя в клетку и подчиняться требованиям повседневной рутины.

Так гораздо проще: иметь готовые алгоритмы, так называемые принципы – и следовать им, не вникая в суть. Тем, кто отказывается от них, приходится думать самостоятельно – а это слишком непосильная ноша. Я давно заметила, что как бы рьяно люди вокруг меня ни боролись за свободу, на самом деле, где-то в глубине души они ненавидели ее. Они вручали свою свободу той или иной стороне, но сами от нее отказывались, потому что свобода – это ответственность. Никто не захочет принимать решение, если рядом есть кто-то, кто готов взять это на себя. Раньше я не думала об этом, с облегчением сваливая свою свободу на плечи Мариссы или других мятежников, но теперь что-то мешало мне. Мне становилось душно в этой клетке алгоритмов – хотелось на волю, в лес – подальше от людей, навязывавших мне выбор. Мне хотелось свободы отказаться от выбора, но за эту привилегию платишь одиночеством. Остаться в стороне не может никто: если кто-то решается – он не вписывается. Он становится предателем, к нему относятся с недоверием, потому что человек, который не принимает сторон, – ненадежен, непредсказуем – никогда не знаешь, как он поступит в следующую секунду. Люди, привыкшие к безопасности клетки, не очень-то любят, когда что-то идет не по плану.

Выждав пару минут, я покинула свое укрытие и приникла к двери.

– …Психопатка…

– …Она нас выдаст…


– Да нет, Лухи не такая.

– Она в последнее время сама не своя… Какая муха ее укусила?

– Говорят, у нее умер опекун…

– Томас, заткнись.

– Да я что? Я просто слышал…

– Это же надо, так говорить о Паблито! – прорезал мерный гул голосов писк Клариссы. – Она всегда такая мрачная и недружелюбная. Я знаю этот тип людей. Не удивлюсь, если она нас подставит.

Мне захотелось снова ворваться в кафе и вцепиться ей в волосы, но меня неожиданно опередила Марисса.

– Замолчи, ясно тебе? – послышался ее резкий голос. – Ты здесь первый год, что ты можешь знать о ней?

– Лухан никогда нас не выдаст, – послышался голос Мии.

– Лухан – классная девчонка! – к своему удивлению, услышала я голос Гвидо. – Раньше она была веселой и очень смелой, вы просто ее не знаете.

– Веселой? – послышался смешок Джейка. – Что-то с трудом себе представляю…

– Еще слово – и я поставлю тебе фингал под глазом, чтобы развить твое воображение, – пообещал Мануэль.

– Мы еще посмотрим, кто кому поставит… – завелся Джейк, но его перебила Марисса:

– Фингал тебе поставлю я! И все, у кого еще есть, что сказать по поводу Лухан, зарубите себе на носу: она моя подруга, и это самый лучший человек, которого я знаю. Она переживает сейчас не лучшие времена, но вы своими паршивыми языками не смеете обсуждать ее. Всем понятно?

Последовало молчание. Затем подала голос Андреа, тоже одна из новеньких.

– Что же она тебя не поддержит, если вы такие подруги?

– Так-так, девочки, не ссорьтесь, – послышался вдруг веселый голос Альфредо. Шум голосов смолк – видимо, братьям снова удалось разрядить обстановку.

– Вижу, затея с заявлением трещит по швам, – вздохнул Альфредо с притворным сожалением.

– Вот обидно! – заканючил Хорхио. – Завидев подпись нашего пламенного Луханчика, министр бы тут же примчался к нам в школу увольнять противную Кармен.

– А так… – разочарованно протянул Альфредо.

– Теперь у нас совсем нет вариантов, да, Ал?

– Да, брат, похоже, вариантов не остается, – послышался хлопок по плечу.

Я представила себе, как один картинно склоняет голову и прижимает руку к груди в своей манере, а второй приобнимает его за плечо. Задумавшись, я не заметила, как звуки их шагов приблизились к двери, и лишь в последний момент успела отскочить в сторону.

Альфредо как будто не удивился, увидев меня по другую сторону дверей и, одарив широкой улыбкой, заговорщицки подмигнул. Хорхио же, плотно прикрыв дверь, произнес свистящим шепотом:

– Ай-яй, Луханчик, тебя не учили, что подслушивать нехорошо?

И братья разразились своим звонким жизнерадостным хохотом. Я даже не улыбнулась в ответ – лишь открыла рот от неожиданности и, постояв так секунду, вдруг круто развернулась и пошла прочь по коридору. В глазах стояли слезы, но не от обиды – я все еще думала о том, что услышала там, за дверью.

Вопреки моим ожиданиям, ребята вступились за меня – я даже не подозревала, что они так хорошо думают обо мне. Конечно, они говорили о прежней Лухан, но ведь они знали, как я изменилась, и все же не отреклись от меня. И вот теперь, сжавшись в своей нише в заброшенном крыле, я сидела и беззвучно плакала. Плакала потому, что та Лухан умерла под колесами самосвала, сбившего Бласа; плакала потому, что знала: ту меня уже не вернуть. А еще я плакала потому, что в тот день обнаружила странный и в то же время щемяще радостный факт: мои друзья верили, что прежняя Лухан еще вернется. Верили даже тогда, когда я сама перестала в это верить.

***
– Понимаете, синьорита, такая штука, – говорил когда-то Хосе, задумчиво пожевывая травинку и глядя куда-то вдаль. – Тут главное, до последнего не верить, что назад хода нет. Это самое важное, синьорита, послушайте старика. На миг только забудешь, и уже начинаешь думать плохо и делать плохо, будто это ты и есть. А оно неправда, ой как неправда. Надо вспомнить вовремя, кто ты есть, это самое важное. До последнего не верить, что ты плохой человек...

Помню, я посмеивалась тогда.

– С чего бы тебе верить в такое, Хосе? Ты же самый замечательный в мире старичок!

Хосе перевел на меня пристальный взгляд и долго-долго смотрел на меня, прежде чем ответить, затем светло улыбнулся и подмигнул мне:

– Так а я о чем толкую, синьорита? Об том и речь. Я неплохой человек, а вы так и вовсе ангел с крылышками. Никогда не забывайте об этом, синьорита, и крылышек своих не теряйте. Будет казаться, что нет их уже, а вы не верьте. Это все обман, специально вас черт морочит. Есть крылышки-то за спиной у каждого, надо только помнить об этом. Коли вовремя про крылышки-то вспомнишь, глядишь, и понесут снова, и взлетишь. А коли забудешь или поверишь, будто нету крылышек… Нельзя верить, синьорита, не то падать начнешь и не поднимешься. Главное, не поверить…

Он надолго замолк потом, а я рассеянно разбрасывала землю тяпкой. Редко когда понимала Хосе – не поняла и тогда, но теперь, когда изо дня в день меня изнутри снедала ненависть и обида на весь мир, когда я едва могла воскресить в памяти открытую жизнерадостную девочку, которой была еще совсем недавно, я по-настоящему осознала, что имел в виду Хосе. Невероятно трудная, почти невыполнимая задача: лежа на самом дне, вспомнить, кто ты на самом деле.

***

С этого года у нас начались занятия по анатомии, и это были единственные занятия, которые я посещала не ради галочки. Почему меня вдруг стало интересовать именно это направление, я не знала, но догадывалась, что причиной послужила смерть Бласа. Смерть поджидает тебя повсюду: малейшая царапина может вызвать заражение крови и убить, поэтому мне казалось очень важным вооружиться против нее хотя бы этими скудными познаниями о человеческом организме. На переменах я увлеченно листала учебник по анатомии, а на уроке всегда слушала, открыв рот, то и дело перебивая учительницу вопросами. К счастью, ту это не злило – и даже напротив, очень скоро я стала ее любимицей. Она была новенькая – раньше я ее в колледже не видела: Маргарита Хуанес, молоденькая улыбчивая девушка, которая пришла в наш колледж сразу после университета. До сих пор стажеры не допускались в элитный колледж, набиравший только самых лучших и опытных учителей - теперь все изменилось: многие учителя ушли из-за резкого снижения зарплаты, и Дуноффу пришлось пополнять штат такими вот неопытными, но очень милыми людьми. Наверное, это к лучшему. Кто знает, может быть, если бы на месте Хуанес сидела мымра вроде Кармен я бы возненавидела анатомию с первого занятия, и моя жизнь сложилась бы иначе.

Ворвавшись в класс посреди урока, я плюхнулась на свое место рядом с Мариссой и виновато покосилась на нее. Она упорно делала вид, что меня не замечает, щурясь и что-то усердно списывая с доски. Я открыла тетрадь посередине и быстро написала:

«Прости меня».

Марисса по-прежнему не желала отрывать взгляд от доски, так что мне пришлось ткнуть ее локтем.

– Ай, – прошипела Марисса, потирая бок, но заметив записку, примолкла. Она бросила на меня обиженный взгляд и, чуть помедлив, написала:

«Лухи, ты знаешь, что я все равно тебя люблю. Но не обижайся, если я как-нибудь не выдержу и задам тебе хорошую трепку!»

Я сдавленно засмеялась и, нащупав руку Мариссы под партой, благодарно ее пожала.

«Я слышала, как ты защищала меня перед ними. Спасибо».

Марисса быстро проглядела текст и, чуть подумав, пожала плечами и написала:

«Я не сказала ничего такого, что не было бы правдой».

Я закусила губу. Марисса не забыла ту мою фразу о Пабло, брошенную напоследок.

«Мари, ты же знаешь, я могу ляпнуть сгоряча. Это не значит, что я так думаю».

Я очень редко звала ее так – Мари. Другие иногда позволяли себе фамильярность, называли «Мариссита» – я же была не приучена называть людей уменьшительно–ласкательно. В детдоме воспитатели всех называли полным именем, и мне понадобилось много времени, прежде чем я сама стала откликаться в колледже на ласковое «Лухи».

«Может быть, ты не хочешь так думать, Лухи, но ты так думаешь», – написала Марисса, грустно усмехнувшись, и я в задумчивости уставилась на доску, чтобы не встречаться с ней взглядом. Мы обе знали, что Марисса права. Я всегда была о Пабло не лучшего мнения, но, наверно, то же чувство милосердия, которое мешало Мариссе плохо отзываться о Бласе, двигало и мной. Мы с ней почти не говорили о Пабло, и до сегодняшнего дня в этом не было никакой необходимости. Но Марисса всегда знала, что я о нем думаю.

Пару раз за урок я украдкой оглядывалась и наблюдала за Пабло. Тот лежал на парте, уткнувшись подбородком в сомкнутые руки, и мрачно смотрел куда-то перед собой. Только теперь я обратила внимание на тени у него под глазами и болезненный взгляд. Может, я действительно ошибалась? Я знала: раньше его бы не тронули намеки Кармен, так как совесть вообще никогда особо не тревожила его по пустякам. История с Бустаманте-старшим была очень неоднозначной, и прежний Пабло непременно нашел бы себе миллион оправданий, чтобы только не думать о том, что он подставил родного отца. Но этот Пабло явно думал и думал, видимо, очень много.

Я всегда считала, что люди не меняются. Так я решила после истории с Маркосом и с тех пор находила этому подтверждение постоянно. Но теперь, наблюдая за Пабло, я не могла избавиться от навязчивой мысли, что могла ошибаться. Теперь, когда Пабло столько времени проводил с Мариссой, не мог ли он, в самом деле, стать другим? Марисса хорошо знала цену верности: она никогда не предавала и никогда не прощала предательство. Если теперь Марисса поддерживала Пабло, значит, было что-то, чего я не уловила, захваченная собственными переживаниями. Ведь я же изменилась: изменилась до неузнаваемости. Если я так стремительно опустилась на дно, есть ли вероятность, что кто–то способен так же быстро подняться? Ведь, в конечном итоге, все зависит лишь от того, кто подаст тебе руку.


Глава 10

Часть 3. Враг. Глава 7

– К следующему уроку вам нужно будет прочитать параграф восемь и подготовить доклад по творчеству любого из художников эпохи Ренессанса.

– А какой объем, синьор Миранда? – послышался обеспокоенный голос Маркоса.

– Десять страниц: работы вы сдаете. Зачитывать будут только два человека.

– Но следующий урок уже послезавтра! – в ужасе воскликнула Мия.

– У вас есть целых два дня на подготовку, – невозмутимо отозвался Миранда и, не обращая внимания на возмущенные вопли, жестом подозвал меня к себе.

Я неохотно подошла, угрюмо опустив голову и засунув большие пальцы в карманы брюк. Я все еще злилась на Миранду, но игнорировать его, как Дунофа, не могла – и не потому что боялась. Он много сделал для меня, Миранда. Несмотря ни на что, я была в долгу перед ним.

– Я пробил по базе телефон, который оставил мне друг Бласа, – сообщил он без всякого вступления, будто продолжая начатый разговор.

Я резко вскинула голову, в ожидании глядя на него.

– Ничего, – пожал плечами Миранда. – Номер принадлежит древнему старику из Чили – вряд ли он имеет к Бласу какое-то отношение. Скорее всего, тот человек взял номер из головы.

– Ты звонил по этому номеру? – вполголоса спросила я и огляделась, чтобы убедиться, что класс опустел.

– Он не активен, – кивнул Миранда. – Судя по всему, этим номером давно никто не пользуется.

– Значит, и эта ниточка ведет в никуда, – нахмурилась я.

– Именно, и я настаиваю на том, чтобы больше не было никаких ниточек. Блас вращался не в самом лучшем обществе: тебе не стоит совать туда нос.

– Я уже говорила: Блас ни при чем! – неуверенно фыркнула я и, чуть помедлив, выпалила: – Я ищу опекуна, чтобы нащупать его слабое место и вынудить отказаться от меня!

Миранда усмехнулся.

– Смело… Ты не думала, что он тоже может найти твое слабое место?

– У меня их нет, – уверенно заявила я. – Я все обдумала: ему нечем крыть. Самое страшное со мной уже произошло – теперь даже отчисление из колледжа меня не пугает.

– Очень рад, что самое страшное, что тебе приходит на ум, – это отчисление из колледжа, – хмыкнул Миранда. – Тем не менее, ставки гораздо выше, и я категорически запрещаю тебе продолжать поиски. С этих пор я буду пристально следить за тобой, и не надейся, что я подпишу прошение на выход. До тех пор, пока опекун сам не потребует тебя выпустить, ты будешь сидеть в колледже и наверстывать упущенное по учебе.

На миг я даже онемела от возмущения.

– И ты туда же! – воскликнула я. – А как же день рождения Мариссы? Я думала, ты хотя бы здесь меня выручишь!


– И напрасно, – спокойно отозвался Миранда. – Я отпущу тебя к Мариссе, а ты нечаянно забредешь в самое пекло. Не надейся.


– Да кто ты такой, чтобы распоряжаться моей свободой? – фыркнула я.


– Я твой классный руководитель. И друг, – прибавил он после короткой паузы, и, взяв портфель со стола, покинул кабинет.

***

Я не пошла на следующий урок и, лишь только прозвенел звонок, смешалась с толпой и незаметно свернула к лестнице, ведущей в спальню. Пока все были на занятиях, комната была пуста, и я была предоставлена сама себе. На всякий случай я все же заперла дверь и, приблизившись к своей кровати, деловито схватила матрас и сдвинула его вправо, обнажая доски кровати. Сняв одну из них, я сунула руку в отверстие и, выудив оттуда полупустую спортивную сумку, бросила ее на ковер, а матрас вернула на место. Вновь усевшись на кровать, я поставила сумку на колени и замерла, в нерешительности ее оглядывая.

Я не доставала ее с тех пор, как спрятала, – в день, когда ездила за вещами Бласа. Тогда я вырвала ее у Хавьера и, поднявшись наверх, тщательно исследовала каждый ее сантиметр, но вскоре, почувствовав, что снова впадаю в беспросветное уныние, спрятала подальше от глаз Мариссы и моих собственных. С тех пор я не открывала ее – даже не взяла с собой в поместье Колуччи. Сумка так и провела все лето в колледже, скрытая от чужих глаз внушительным матрасом.

Медленно взявшись за язычок молнии, я потянула его влево. Так же медленно и неуверенно приоткрыла сумку и, заглянув внутрь, бережно вынула оттуда белоснежную рубашку и прижалась к ней лицом, жадно вдыхая запах. Она была чистой: тогда она пахла порошком, теперь – пылью. Вещей было мало – и все они были неношеными, а потому бесполезными для меня: они не сохранили Бласа. Однако я прижимала к лицу его рубашку, представляя себе, будто ткань обтягивает его грудь, а я крепко обнимаю его.

Я никогда бы не призналась в этом даже самой себе, но я всегда испытывала странную потребность прикоснуться к нему. Я набрасывалась на него с кулаками, выталкивала за дверь, судорожно цеплялась за его свитер - но всегда будто бы с одной целью: ощутить тепло и упругость его плеча. Убедиться, что снаружи он вовсе не такой ледяной и кремневый, как изнутри. Почувствовать, что под идеально выглаженной рубашкой скрывается тело из плоти, порежешь – и кровь потечет.

А потом я провела несколько дней, сжимая его холодную руку, и не могла согреть, потому что кровь очень медленно двигалась по жилам. Наверно, самое страшное, что мне довелось испытать в жизни, это обнимать холодное тело, которое не только не могло обнять тебя в ответ, но и не становилось теплее от твоих объятий. Именно тогда я поняла, что больше никогда в жизни не почувствую его тепло. И мне не помогут вещи, которые останутся после него.

Я с трудом оторвалась от рубашки и отложила ее в сторону. Затем раскрыла шире сумку и выудила оттуда еще две футболки – такие же выглаженные и аккуратно сложенные. Помню, я еще тогда удивилась, почему Блас взял с собой так мало вещей. Потом подумала, что ему ничего не стоило купить новые – зачем набивать сумку? Теперь куда более странным мне казалось, что сумку отдали мне, а не новоявленному другу Бласа. Раз это он его хоронил, больница должна была отдать вещи ему. Впрочем, здесь уже, наверно, Миранда постарался.

Я снова порылась в сумке и нащупала только дно. Нахмурившись, я заглянула в сумку и почти тут же обнаружила тоненькую книжечку, которую искала, – «Старик и море» Хемингуэя. Знакомое название, мы вроде даже что-то проходили, но я все равно не читала списки по литературе. Не знаю, как занесло такого уважаемого классика в эту сумку – мне казалось, Блас не читал книг или читал что-то попроще. Еще тогда весной я полистала книгу ради интереса, но там не оказалось диалогов, и мне она показалась скучной. Я не думала, что это настольная книга Бласа, поэтому просто отложила ее снова в сумку и больше не вспоминала о ней до сегодняшнего дня. Задумчиво взвесив книгу в руке, я собиралась было и ее отложить на кровать, но в последний момент передумала и сунула в тумбочку. Почитаю как-нибудь перед сном. Я в последний раз ощупала дно сумки, чтобы убедиться, что она пуста.

Что ж, пришло время признать, что Марисса права: проникнуть в квартиру Бласа было необходимо. Эта мысль давно точила меня изнутри: каждый раз с тех пор, как появился новый опекун, я то и дело возвращалась мыслями к сумке, спрятанной под кроватью. Марисса так и не узнала о ее существовании, но даже она понимала, что вернуться в квартиру – самый простой способ разоблачить моего опекуна. Содержимое сумки Бласа о многом могло рассказать, но о большем рассказывало отсутствие. В ней не оказалось ноутбука, это неудивительно: решив поставить на мне крест, Блас, разумеется, не замедлил сжечь все мосты. Но это и означало, что он оставил ноутбук на квартире – больше негде, не выбросил же он его. Все просто, как дважды два: нужно было только вернуться к нему на квартиру и прочесть его переписку с моим новым опекуном. Однако это-то как раз и было для меня сложнее, чем обойти весь Буэнос-Айрес на четвереньках, роя землю носом. Я не могла вернуться в ту квартиру. Я должна была вычислить своего опекуна как-то иначе. Я готова была вовсе оставить поиски – лишь бы мне не пришлось пережить те события заново:

«Они всегда врывались без стука, они хотели заставить меня бояться. А я не боялся. Не боялся!»
«Блас, не плачь…»
«Но они были сильнее…»
«Не надо, прошу тебя…»
«Столько унижений! Почему? Почему?»
«Все, все прошло».
«Уходи, пожалуйста».
«Позволь мне остаться».
«Уходи.Я хочу быть один. Я привык быть один…».

***

«Позволь мне остаться…» – и каждый день, словно строчки из навязчивой песенки, ее слова. Во сне, наяву, в доме, на улице – они отпускают его только тогда, когда он начинает говорить. Но говорить Человеку, в последнее время, особенно не с кем. Впервые за много дней он рискнул выехать в Буэнос-Айрес, чтобы заключить один важный договор и подписать документы о передаче собственности. Умер Блас Эредиа, но Рикардо Фара продолжает руководить крупной компанией. Об этом знает только Линарес, но Человек не может рисковать: он должен уничтожить все следы. Необходимо как можно скорее переписать компанию на другое имя – ради этого Человек даже покинул свое укрытие. Еще несколько командировок – и в права вступит Пабло Диас. Пабло Диас напишет доверенность на смышленого заместителя – и Человеку больше никогда не придется возвращаться в Буэнос-Айрес.

***

«Синьор опекун № 3», – я продолжала называть его номером три, надеясь хоть как-то задеть его, хотя, конечно, понимала, что его это вряд ли трогает. – «Мне придется снова нарушить свое обещание не писать Вам, чтобы сообщить, что если Вы в течение нескольких дней не отмените запрет на выход их колледжа, я сбегу отсюда навсегда, и вы будете очень долго разбираться с комиссией по делам несовершеннолетних. Поверьте, я все равно найду способ улизнуть из колледжа – не раз находила, вы меня еще не знаете. В ваших же интересах прекратить эту войну и передать опекунские права Соне и Франко Колуччи по-хорошему , потому что по-вашему все равно не будет. Надеюсь, я выразилась ясно».

Я нажала на кнопку «Отослать» и равнодушно проследила за тем, как маленькое изображение конверта на панели отлетает к моему лже-опекуну.

Марисса возмутилась, когда прочитала письмо, и, хотя я изобразила оскорбленную добродетель, не могу сказать, что была удивлена.

– И что ты будешь делать, если он тебе не поверит? – отмеряла шагами комнату Марисса. – Не грози тем, чего не можешь выполнить!

– Чего это не могу? – пожала плечами я. – Если он мне не поверит, сбегу.

– Лухи, я тебя прибью сейчас на месте, – вскинулась Марисса и дала мне подзатыльник.

– Ай, чего дерешься? – потерла я голову.

– Только попробуй сбежать на самом деле, – пригрозила Марисса. – Я найду тебя, и приведу обратно за волосы.

Я засмеялась.

– Да успокойся, – лениво протянула я и спокойно пожала плечами. – Он же не знает, что меня в колледже многое держит. Он мне поверит.

Однако вскоре хладнокровие мне изменило. Прошел день, второй, а ответа от опекуна по-прежнему не было. Я злилась, раздражалась из-за всякой ерунды, и только Марисса понимала, какая муха меня укусила. Каждый день я возвращалась после уроков в свою спальню, открывала ноутбук, в надежде увидеть ответ от опекуна, и внимательно всматривалась в спам, который приходил за утро, но искомого письма не находила. Он игнорировал меня, и это было хуже, чем если бы он обрушился на меня шквалом оскорблений и ответных угроз. Теперь я не знала, чего от него ожидать.

***

Прошло еще несколько дней, а от опекуна по-прежнему вестей не было. Близнецы начали операцию по ликвидации Кармен. На следующий же день после митинга, ведьма нашла у себя на столе резинового таракана и долго верещала, пока заботливый Альфредо не окатил ее в качестве первой помощи водой из лейки для цветов. Урок был сорван, а близнецы тут же направлены к директору, но уже в тот момент, когда те обреченно двигались к двери, бормоча под нос, что добро наказуемо, Ману вскочил с места и заявил, что таракана подложил он. За ним встала Мия и заверила, что это была она. Один за другим ребята вставали и клялись, что игрушку подложили они, причем каждый настаивал, что действовал в одиночку. В конце концов на шум прибежал Миранда и отпустил близнецов, пообещав, что во всем разберется, а виновнику придется понести двойное наказание. После этого появился разъяренный Дунофф и заявил, что раз мы терроризируем Кармен сообща, значит, и наказание понесут все до одного. Тогда возмутился Диего и еще несколько учеников, которые заявили, что ничего не подкидывали, на что Дунофф лишь со стоном схватился за голову и ушел.

Я в этих протестах не участвовала и методично продумывала план побега. Опекун по–прежнему не отзывался, и единственное, что мне оставалось, – это сбежать. Зная, что Марисса вряд ли меня поддержит, я не стала делиться с ней своими планами, хотя и не собиралась сбегать из колледжа насовсем. Мне нужно было только незаметно улизнуть, чтобы сходить в больницу, где лежал Блас. Мне так не хотелось возвращаться к нему на квартиру, что я даже придумала новый план. Все гениальное просто: чтобы выяснить личность человека, который занимался похоронами Бласа, достаточно только сходить в больницу и просмотреть список посетителей за те дни. Может, в журнале даже указано, кто приходил именно к Бласу, – тогда поиск и вовсе сужается. Наверняка в регистратуре сохранились эти данные, и на этот раз паспортные, потому что иначе в больницу не пройти.

Честно говоря, возвращаться туда мне хотелось не больше, чем на квартиру Бласа, – я до сих пор помнила каждый сантиметр коридора, ведущего в его палату. Но я решила, что если не подниматься наверх, можно уберечь себя от ненужных воспоминаний, – а все необходимое я действительно могла выяснить внизу, в регистратуре. Окрыленная этой идеей, я едва дождалась урока физкультуры, когда нас должны были отвезти в бассейн, откуда я смогла бы незаметно улизнуть. Конечно, я понимала, что мое отсутствие заметят, и тут же начнут искать с собаками, поэтому заранее подошла к учителю и таинственным шепотом отпросилась с урока, сославшись на женское недомогание. Кивнув, он проставил мое отсутствие в журнал, а я, сделав вид, что направляюсь к колледжу, в последний момент свернула на стоянку и юркнула в автобус. Учитель физкультуры у нас тоже был новый, и я была уверена, что он не обратит на меня внимание.

Поначалу все шло как по накатанной: шепнув Мариссе, что мне нужно переодеть купальник, я выскользнула из душевой и направилась к главному выходу, однако у самых дверей меня остановил знакомый басок:

– Куда собралась, пламенный Луханчик?

Я обреченно вздохнула и повернулась, чтобы встретить взгляд озорных голубых глаз.

– Хорхио, прошу тебя, не говори никому, – прошептала я, предварительно оглядевшись.

– Я не Хорхио, – доверительно сообщил он, тоже понижая голос до шепота.

– Ой, извини, – махнула рукой я. – Не говори, что видел меня, ладно, Ал?

– Кому? – склонил голову он.

– Никому! – отрезала я. – Даже Мариссе! На тебя можно положиться?

– Ложись, конечно! – широко улыбнулся Ал.

Мне пришлось смолкнуть на пару секунд, чтобы подавить приступ бешенства.

– Я серьезно, Ал! – рявкнула я.

Тот выпучил глаза и отшатнулся в притворном ужасе.

– Онемел, – выдавил он.

– Хорошо, – уже спокойнее отозвалась я и повернулась, чтобы уйти.

– А мы вернемся? – догнал меня его нарочито равнодушный голос.

Вопрос меня несколько удивил. Уж не разболтал ли кто братьям о моих проблемах с опекуном?

– Да, конечно! – нетерпеливо бросила я через плечо. – Вечером я вернусь, – только держи язык за зубами, хорошо?

– Хорошо, хорошо, – закивал Альфредо.

Я энергично кивнула и повернула ручку, когда он снова окликнул меня.

– Лухан!

Я обернулась и раздраженно посмотрела на него.

– Я соврал тебе: на самом деле, я Хорхио, – подмигнул он мне.

Я выдавила из себя улыбку и снова схватилась за ручку. Уже закрывая за собой дверь, я слышала, как он бросил мне в спину:

– Я же рыжий – никогда не верь рыжим.

Я не придала этим словам значения. Только потом поняла, что очень зря.

***
– Здравствуйте, вы к кому? – вежливо улыбнулась медсестра.

– Я… К Патрисии Доменго, – ляпнула я.

Я добралась до больницы на такси минут за пятнадцать, однако мне казалось, что прошла целая вечность, с тех пор как я улизнула из бассейна. По моим расчетам урок уже подходил к концу, и очень скоро в колледже должны были заметить мое отсутствие. Зная, что первым делом мне начнет трезвонить Марисса, я отключила телефон и теперь прилагала все усилия, чтобы выглядеть спокойной под пытливым взглядом молоденькой медсестры на ресепшне.

– Какая палата? – уточнила она.

– Кажется, тридцатая, – выдумывала я на ходу. Памятуя об истории с Ману, я понимала, что просто так мне журнал посетителей никто не покажет. Приходилось импровизировать. В тридцать второй лежал Блас… При мысли об этом голову словно сжало тисками.

– Тридцатая… – повторила за мной сестра, бегая взглядом по строчкам. – Что-то не нахожу… Вы уверены, что ничего не путаете? – она вскинула на меня недоуменный взгляд.

– Абсолютно! – безапелляционно ответила я. – А что? Там нет? Ну-ка дайте я гляну! – и я вырвала журнал из рук медсестры, прежде чем та успела отреагировать.

– Ну-ка, ну-ка… – я стала водить пальцем по строчкам, стараясь не обращать внимания на тщетные попытки сестры вернуть журнал.

– Вообще-то, мы не даем журнал в руки посетителям… – несмело подала голос она.

– Да подождите-подождите, – отмахнулась я, не отрывая глаз от журнала, и, сделав резкое движение, вдруг уронила его на пол. Многочисленные бумажки, заложенные в него, рассыпались по всему холлу.

Медсестра охнула от возмущения и, обогнув ресепшн, принялась собирать бумаги, в то время как я вновь овладела журналом и стала пролистывать его в поисках нужной мне даты.

– Журнал начинается с июня! – разочарованно выдохнула я. – А где остальное? – посмотрела я на сестру, которая успела выпрямиться и вырвать у меня журнал.

– Все журналы хранятся в архиве, – машинально ответила сестра, затем вскинула на меня подозрительный взгляд. – А зачем вам раньше?

– В архиве? – переспросила я растерянно.

Медсестра нахмурилась.

– Так, поясните, пожалуйста, что вам нужно? – видимо, она начинала терять терпение.

Я задумчиво покусывала губу. Похоже, мне ничего не оставалось, как выложить все как есть. Я не имела ни малейшего представления, где у них тут архив, и как туда пробраться. Оставалась надежда, что медсестра просто войдет в мое положение. Хотя судя по ее свирепому виду, шансов у меня было мало.

– Мне нужна Патрисия Доменго, – промямлила я. – Но кроме того… – я сделала глубокий вдох и решительно посмотрела на нее. – Я хотела узнать по поводу другого пациента… Он лежал у вас здесь весной…

Медсестра продолжала взирать на меня с оттенком недоумения и неприязни.

– Кем он вам приходится?

– Уже никем, он умер, – обронила я.

Медсестра состроила кислую мину в знак сочувствия.

– Простите. А кем приходился?

– Братом, – тут же отозвалась я.

– У вас есть документы, подтверждающие данную информацию?

– Нет, – растерялась я.

– Тогда ничем не могу помочь, – пожала плечами она. – Мы не выдаем конфиденциальную информацию посторонним.
– Я не посторонняя! – воскликнула я с досадой.

– Мне необходимы документы, подтверждающие это.

– Какие документы могут подтвердить, что он мой брат? – разозлилась я. – В паспорте это не указано!

– Метрика, – невозмутимо отозвалась сестра.

Я едва не разнесла стойку.

– Откуда у меня с собой метрика? – возмутилась я.

– Нужно было взять с собой, если собирались запрашивать какую-то информацию…

И в этот момент я поняла, что она просто надо мной издевается. Ей не понравилась моя шутка с журналом, и теперь она просто брала реванш.

Я сделала глубокий вдох и склонилась к ней.

– Послушайте, – уже спокойнее продолжала я. – Мне нужно знать, кто к нему приходил тогда. Пожалуйста, найдите журнал с данными за апрель! Это очень важно.

Медсестра покачала головой.

– Вы можете не давать мне его в руки! Посмотрите сами – а мне только скажете имя. Я должна знать имена посетителей! И все! Вы и мое имя там увидите, меня зовут Лухан Линарес! Я каждый день его навещала, слышите? Мне только надо знать, кто к нему приходил в мое отсутствие…

В этот момент у меня предательски дрогнул голос, – может, поэтому лицо сестры немного смягчилось.
– Поймите, меня уволят, – заговорщицким шепотом сказала она. – У нас очень строго с этим…
– Кто узнает? – так же шепотом отозвалась я. – Помогите мне, – умоляюще посмотрела я на нее. – Я не могу сказать, зачем мне это, но поверьте, это очень важно. Никто не узнает, обещаю.

Медсестра посмотрела на меня оценивающе и, тяжело вздохнув, щелкнула мышкой компьютера.

– Говорите имя, – устало уронила она.

Я с облегчением вздохнула. Ну конечно, какой архив – у них же все забито в компьютерной базе! Все гораздо проще, чем я думала.

– Блас Эредиа, – выдохнула я. – Он был записан у вас как Блас Эредиа. Лежал в тридцать второй палате. Мне нужны имена всех его посетителей.

Я видела, как рука медсестры замерла над мышкой, и она уставилась на экран неподвижным взглядом. Решив, что она не расслышала, я снова продиктовала ей имя по буквам, но сестра не шевельнулась. Наконец, она оторвала взгляд от компьютера и посмотрела на меня оценивающе.

– Как, вы сказали, вас зовут? – спросила она невыразительным тоном.

– Лухан Линарес, – послушно повторила я. – Нашли меня в списке посетителей?

– Да-да, – рассеянно отозвалась сестра. – Вижу.

– Ну, и кто там еще? – попыталась я в нетерпении заглянуть в монитор, но сестра вдруг резко закрыла вкладку.

– Знаете, я передумала, – решительно заявила она, глядя на меня в упор. – У меня дома маленькая дочь. Я вас выручу, а меня потом уволят. Я не могу так рисковать. Отправляйтесь домой и принесите метрику.

Я была сбита с толку такой внезапной переменой.

– Но вы же обещали помочь!

– Я не могу сообщать конфиденциальную информацию посторонним, – отрезала медсестра. – У меня будут проблемы.
– Не будет у вас проблем!

– Вам виднее, – язвительно отозвалась сестра. – Это нарушение правил госпиталя. Да и личных прав человека.

– Да какая теперь разница? – не выдержала я и стукнула кулаком по стойке. – Он же все равно умер! – воскликнула я.

Выпалила – и вздрогнула от слов, которые так легко вырвались у меня после стольких месяцев замалчивания. Казалось, медсестре тоже стало не по себе от этого безысходного крика, потому что она снова замерла, не сводя с меня напряженного взгляда. Однако мгновение прошло. Она снова приняла уверенный и любезный вид.

– Приходите с документами, и я окажу вам любого рода помощь.

– Я не могу! – я с досадой пнула стойку. – Мне очень трудно вырваться сюда!

– К сожалению, ничем не могу помочь, – развела руками медсестра. – Простите, у меня много работы. Если это все…

Я смерила ее напоследок мрачным взглядом и демонстративно отвернулась, направляясь к выходу. У самой двери, однако, я незаметно юркнула за колонну и, дождавшись, пока сестра углубится в бумаги, бесшумно пересекла холл. Двигаясь по стенке, я, никем не замеченная, добралась до служебного коридора и, с торжеством послав медсестре воздушный поцелуй, скользнула внутрь. Теперь оставалось только понять, где у них хранятся медицинские халаты…

***

Человек сидит за кухонным столом в полутьме. В кружке остывает чай. Человек наблюдает за тем, как пар поднимается вверх и складывается в странные иероглифы.

Он только что вернулся из Италии, где заключил последнюю сделку, – теперь руководителем "Харекса" стал Пабло Диас. Одновременно, синьор Диас назначил исполнительного директора и предоставил ему самостоятельно решать все вопросы, за исключением продажи компании. Человек же вернулся в укрытие и после шумной суматохи Европы вновь погрузился в сонный покой пригорода. Вместе с тишиной к нему снова возвращались образы из прошлого:

«Нет. Рики Фара совсем не такой. Он сильный! Он никогда не искал чьей-то дружбы или любви. Ему это ни к чему! Он не хочет, чтобы его любили!».
«Да? И чего же стоит такая жизнь? Скажи мне, Рики Фара… Стоит ли так жить?».

Человек делает большой глоток из кружки и морщится – чай еще не остыл. Хочется забыться, спрятаться. Хочется заснуть и не просыпаться. Но ее голос не дает погрузиться в сон – он тревожно звенит в тишине:

«Я не делала ничего плохого. Я хотела помочь тебе!».
«Так я и поверил. Ты мне вечно пакостишь! В этом цель твоей жизни!»
«Неправда! Ты ведь так же несчастен, как и я».

Человек снова стремительно делает глоток из кружки и жалеет, что у него нет под рукой ничего покрепче. Но это было бы слишком просто – забыться в спиртном. Он учил ее быть сильной.

«Я не подозревала, что люблю его, и что он любит меня. А теперь я знаю».
«Иногда самое большое проявление любви – это отпустить близкого человека».

Человек вздрагивает, словно наяву ощущая ее холодные тонкие пальцы на своем лице.

«Блас, несмотря ни на что, я сумела тебя полюбить – ты тоже привязался ко мне. Я не одинока теперь. Где бы ты сейчас ни был, я хочу, чтобы ты обрел то, что искал, – покой. Прощай».

Она ошибалась: он не был к ней привязан. Он всегда ненавидел ее и опекал только из чувства долга. Он бы доказал ей это, если бы она дала ему уехать, если бы дала хотя бы умереть. Но Человек выжил, и жить без нее оказалось гораздо труднее, чем умирать.

Его размышления прерывает телефонный звонок.

– Да, – разрезает тишину его хрипловатый голос.

– Синьор Фара?

Человек щурится и отнимает трубку от уха, чтобы прочитать номер. Звонят с городского.

– Кто это? – осторожно уточняет он.

– Это Пабло Росини, ваш лечащий врач. Как заживают травмы?

Человек молчит.

– Синьор Фара, это действительно Пабло. У меня для вас срочное сообщение. Вы просили сообщить, если вами будут интересоваться.

– Так, – голос Человека становится напряженным.

– Так вот, вами интересовались.

– Кто?

– Она не представилась. Медсестра на вахте сказала, что это была девушка лет шестнадцати. Я подумал, вам будет это интересно…

– Что она хотела? – в голосе Человека слышится сталь.

– Насколько я понял, журнал посетителей. Она настаивала, чтобы ей выдали его.

– Ей выдали?

– Разумеется, нет, у нас это строго запрещено. Но медсестре показалось, что кто-то рылся в архивах.

– Понятно… – голос Человека звучал почти обреченно. Можно было и не спрашивать: если ей нужен был журнал, она его достала. Вопрос, зачем?

– Больше мной никто не интересовался?

– Нет, синьор.

– Если кто-либо придет еще раз, вы помните наш уговор?

– Разумеется, Правда…

– Что?

– Я буду держать язык за зубами, но вот медсестры…

– Вы меня шантажируете?

– Нет, что вы… Просто выражаю сомнения…

– Я заплатил достаточно, чтобы избавить вас от сомнений.

– Разумеется, синьор, но как я могу ручаться за медсестер?

– Очень просто: передайте медсестрам, что я легко найду и уничтожу каждую из них, включая их семьи. Я могу на вас положиться?

– Да, синьор, вам не о чем беспокоиться!..

– Так-то лучше. Держите меня в курсе. Если кто-то будет снова мной интересоваться, незамедлительно сообщайте мне.

– Да, синьор.

– И перестаньте мне поддакивать, – раздраженно бросил Человек и отключил телефон. Отложив трубку, он снова поднял кружку со стола и отхлебнул чай. Затем резко встал, поставил кружку на стол и походил по кухне, привычно подбоченившись. Внезапно он снова схватил со стола телефон и быстро набрал номер:

– Хосе? – разорвал тишину его голос.

– Рики, мальчик мой, – послышалось из трубки.

– Не называй меня так, – резко отозвался человек. – У нас проблемы – нужна твоя помощь.

– У нас? – многозначительно протянул Хосе.

– Сейчас не время для старых обид. Линарес была в больнице.

– Невероятно, – восхищенно выдохнул человек на том конце провода. – Вот смышленая!..

– Ты приедешь?

– Я уж не в тех годах, мой мальчик, чтобы разъезжать туда-сюда, – старческий голос звучал обиженно. – Ты сам меня выпроводил, не забыл?

– Потому что ты едва все не испортил! Но я не из злопамятных.

– Разумеется, мальчик мой, ты просто из тех, кому больше не к кому обратиться.

– Что мне стоит нанять человека?

– Он продаст тебя, и ты это знаешь. Ладно, я приеду, но не ради тебя, Рики. Жалко синьориту – еще наломаешь дров с ней. Диктуй адрес.

– Адрес тебе известен – я все еще в загородном доме Колуччи…

Глава 11

После больницы я тут же направилась в колледж. Мне казалось, прошла целая вечность с тех пор как я пробралась в бумажный архив и раскопала журнал посетителей, но я надеялась, что Мариссе хватит ума не поднимать панику, когда она обнаружит, что меня нет в колледже. По моим расчетам, учитель физкультуры должен был сказать ей, что я отпросилась с урока, – вряд ли он стал уточнять, когда именно. По крайней мере, я надеялась, что не стал.

- Куда ты запропастилась? – налетела на меня разъяренная Марисса, стоило мне войти в комнату.Лухан и Лаура тут же меня обступили с одинаковыми встревоженными лицами.

– Я ходила в гости, – выдала я заранее подготовленный ответ. – Сидела у Мии.

– У Мии значит, – сощурилась Марисса.

Я оставалась невозмутимой. Перед тем как показаться на глаза Мариссе, я заглянула к Мие, оставила ей сумку с купальником и попросила не выдавать меня, если Марисса спросит, была ли я у них.

– Ну, не у Мии, конечно, – решила я уточнить для правдоподобности. – У Вико. Она попросила помочь ей с… географией.

Марисса энергично закивала.

– Понимаю, понимаю… А можно спросить, с каких пор ты у нас гуру географии? – невинно поинтересовалась она.

Я замялась.

– У меня, в свое время, было столько отработок в картохранилище, – нашлась я, – что я теперь знаю географию назубок. Не пойму, ты намекаешь на то, что я не способна кому-то помочь с уроками?

Я решила, что старый добрый прием «защита нападением» придется сейчас как раз кстати.

– Я намекаю на то, что ты сбежала из колледжа! – рявкнула Марисса. – И ничего мне не сказала! Я уже собиралась искать тебя по всему городу!

– С чего ты взяла… – промямлила я.

– Брось, Лухи, – поморщилась Марисса. – Ты знаешь: я терпеть не могу, когда мне врут!

– Хорхио нам все рассказал, – несмело подала голос Луна.

Марисса бросила на нее неодобрительный взгляд. До меня начинало доходить:

– Вот предатель! Ну он у меня получит! – возмутилась я и рванула дверь на себя, чтобы повыдирать рыжие лохмы, но Марисса резко втащила меня обратно и захлопнула дверь.

– Сначала выкладывай, куда тебя опять понесло, – угрожающе протянула Марисса,– или я пристегну тебя наручниками к батарее и смою ключ в унитаз.

Насупившись, я села на кровать.

– Надеюсь, ты не выдала меня Дуноффу? – буркнула я.

Марисса хмыкнула.

– Скажи спасибо Хорхио. Он сказал, что ты обещала вернуться. Я не слишком ему поверила, но решила до завтра ничего не предпринимать.

– Я убью его, – пообещала я. – Я…

Марисса снова силой усадила меня.

– Где ты была? – Она смерила меня далеко не ласковым взглядом.

Я виновато взглянула на нее исподлобья и, вздохнув, начала свой рассказ.

***

– Значит, тебе удалось выйти на друга Бласа! – воскликнула Лаура.

– Лухи, ты просто гений! – восхищенно выдохнула Луна. – Надо же до такого додуматься! Как ты не побоялась залезть в архив? Если бы тебя увидели…

– А, я была в халате медсестры, – отмахнулась я. – Никто не обратил внимание.

– И как его зовут в итоге? – поинтересовалась Марисса. Я знала, она была не слишком довольна, что я пошла на эту авантюру в одиночку.

– Грегорио Фуэнтес, – с торжеством объявила я.

– Думаешь, имя настоящее? – скривилась Марисса.

Я пожала плечами.

– Не знаю. Мне стольких усилий стоило уломать медсестру показать мне журнал. Не думаю, что она бы пропустила посетителя, не заглянув в его документы.

– Посетитель мог быть умнее тебя, – постучала мне пальцем по лбу Марисса, – и дать сестре волшебную долларовую бумажку.

Я в задумчивости покусала нижнюю губу.

– Не думаю. Разве что там дежурила другая сестра – с этой каши не сваришь. Она уже почти была готова заглянуть в архив, но...

Я резко смолкла.

– Что? – потеребила меня Марисса.

– Да странно это… – рассеянно протянула я. – Она передумала, когда я назвала Бласа. Как будто ей было знакомо это имя.

– Конечно, знакомо, – фыркнула Марисса. – В Аргентине каждый третий – Эредиа.

– Да нет, – покачала я головой. – Не в этом дело... Мне показалось, она вспомнила именно Бласа. Имя-то редкое.

– Но тогда она бы вспомнила и тебя, – резонно заметила Лаура.

– Необязательно, – пожала плечами я. – Прошло несколько месяцев. Я ведь ее не узнала…

– Ты была не в том состоянии, чтобы запоминать лица, – согласилась Лаура.

– Я бы не придала этому значения, – добавила я, пропустив ее слова мимо ушей, – если бы не заглянула в отдел историй болезней.

– А что там? – охнула Луна.

– А там ничего, – ответила я, обращая на нее внимательный взгляд. – Ни-че-го! Там нет карты Бласа.

На секунду в комнате воцарилась гробовая тишина.

– Чепуха! – подала голос Марисса. – Естественно, там нет карты Бласа! Зачем хранить историю болезни человека, который уже точно к врачу не обратится?

Я смерила ее укоряющим взглядом, и она смолкла, виновато потупившись.

– В том-то и дело, что действующие истории болезни хранятся в регистратуре, – отозвалась я. – А в архиве хранятся истории болезни умерших пациентов – я успела сообразить что к чему, пока рылась там. Видимо, больница не имеет права избавляться от таких документов, поэтому хранит в специальных папках: на каждой проставлена дата рождения и дата смерти. Все папки расставлены по алфавиту, но карты Бласа там не было.

– Может, случайно поставили не под той буквой? – робко предположила Луна.

– Нет, я все перерыла, – отрезала я.

– Думаешь, они ее потеряли? – спросила Лаура. – Поэтому медсестра насторожилась?

– Я не знаю, что думать, – честно призналась я. – У меня голова кругом от всех этих опекунов и неизвестно откуда взявшихся друзей!

– У тебя просто снова паранойя, – «успокоила» меня Марисса. – Ну не нашла ты карту в архиве – и что? Может, она еще в регистратуре, а может, действительно потеряли. Поэтому сестра и занервничала, тебе-то что с этого?

– А может, ее взял друг Бласа… – тихо заметила я.

– Зачем? – фыркнула Марисса.

– Вот и мне интересно, зачем, – буркнула я.

Марисса замолкла на пару мгновений, но затем снова фыркнула:

– Брось, Лухи, хватит заниматься ерундой! Даже если ее взял на память какой-то псих, тебе от этого ни холодно ни жарко. Лучше скажи, что ты собираешься делать с этим Фуэнтесом…

Я задумчиво потерла лоб.

– Да не знаю, что буду делать, – ответила я рассеянно. – Фамилия распространенная. Да и не факт, что он из Буэнос-Айреса…

– Ну, если это и есть твой опекун, он должен быть где-то поблизости, – заметила Луна.

– Если это мой опекун, он мог вообще показать на входе фальшивый паспорт, – передернула я плечами.

Марисса издала нечленораздельный звук и закатила глаза.

– Да-да, Марисса, мой новый опекун не бандит и не мошенник, я все помню, – хмыкнула я. – И вообще он невинная жертва, которую я вознамерилась ни за что ни про что заложить полиции.

Марисса собиралась вступить в полемику, но ее перебила Лаура:

– Давайте исходить из того, что есть. Простым справочником не обойдешься – может, снова обратишься к Маркосу? – несмело предложила она.

– Нет, – отрезала я.

– Почему? – Лаура вперила в меня любопытный взгляд, но первая не выдержала и отвела глаза.

– Просто он ничем не сможет помочь, – буркнула я. – В тот раз у него был хотя бы номер машины.

– Ну а что ты собираешься предпринять? – спросила Марисса. – Будешь обзванивать всех Фуэнтесов Буэнос-Айреса с вопросом «А не вы, случайно, БласаЭредиа хоронили?».

– Буду, – Я упрямо поджала губы. – Не думаю, что в Буэнос-Айресе так уж много ГрегориоФуэнтесов.

***

Я ошибалась. В Буэнос-Айресе проживало около пятисот человек с таким именем, и я честно обзванивала телефонный справочник до тех пор, пока разъяренная Мичи не нашла меня и не отобрала трубку, высказав все, что обо мне думает. На то, чтобы воспользоваться автоматом, меня уже не хватило, и я поняла, что выбора у меня нет, – ничего другого не оставалось, кроме как обратиться к Маркосу. Я поймала его тем же вечером и рассказала обо всем, однако вскоре убедилась, что обращаюсь не по адресу. Если бы мне был известен хотя бы номер машины, он мог бы позвонить своему дяде и выяснить адрес, на который машина зарегистрирована. Но у меня не было этого дурацкого номера! У меня вообще ничего не было, лишь сплошные неизвестные, и я могла поклясться, даже синьоре Косинус было бы не под силу решить подобное уравнение.

Маркос предложил другую, совершенно сумасшедшую идею, которую я сперва восприняла с энтузиазмом. Он хотел позвонить в опекунский отдел и запросить данные обо мне, назвавшись именем Грегорио Фуэнтеса. Если это имя действительно носил мой опекун, работники опеки должны были выдать всю необходимую информацию, если же нет, по крайне мере, стало бы ясно, что Грегорио Фуэнтес не имеет ко мне никакого отношения. Раздобыть адрес и телефон соцотдела оказалось легко: я искала данные в приемной директора, пока Мичи отвлекал Маркос. Моего опекуна Маркос тоже изображал не впервые, так что голос его звучал уверенно и твердо. Однако в один момент все рухнуло, потому что имя Грегорио Фуэнтеса в отделе опеки слышали впервые, и только осознав это, я поняла, какой промах допустила. Теперь опекуну могли доложить, что мной интересовался некто Грегорио Фунтес. Если они знакомы, ему не составляло труда убедиться, что тот никуда не звонил, если же нет, он в любом случае мог насторожиться и начать заметать следы. И тогда я уж точно не смогу накопать на него компромат, у меня не останется ни единой зацепки и придется принять его условия. Мне придется впустить его в свою жизнь.

***

Вторая четверть подходила к концу, а я так и не придумала, как избавиться от своего опекуна. Ноутбук поселился в коробке навечно: я строго выполняла свое обещание и за весь семестр не написала опекуну ни слова. Из колледжа меня, правда, тоже не выпускали, и это становилось проблемой, учитывая, что близился день Рождения Мариссы. Сама Марисса уже не раз осторожно интересовалась у меня, как я планирую вырваться из колледжа и толсто намекала, что ее день рождения – неплохой повод помириться с опекуном. Я лишь резко отвечала, что все улажу, и на этом все разговоры заканчивались. На самом деле, я понятия не имела, как получить разрешение на выход и опасалась, что вариант побега Колуччи не оценят. Можно было подделать прошение, как когда-то сделал Хавьер, но Миранда обещал быть начеку – он мог мигом обнаружить мое отсутствие и закатить скандал. Решение лежало на поверхности, точнее, на дне коробки из-под обуви, в которой я хранила ноутбук, – стоило лишь попросить опекуна выписать мне разрешение, и он сделал бы это в обмен на обещание, что я буду всегда на связи. Но я не могла и не хотела давать такое обещание – и тем более идти к нему на поклон.

А тем временем колледж снова стоял на ушах. Предстояла грандиозная вечеринка, и о ее масштабе были наслышаны даже те из учеников, кто пришел недавно. Празднование дня рождения опять назначили на один и тот же день и, хотя Марисса и Мия казались не слишком довольными этим фактом, обеим было ясно, что теперь уж это станет их ежегодным бременем. Марисса, памятуя о моем положении, предложила снова закатить вечеринку в колледже, но Мия заявила, что никогда не повторяется и настояла на аренде уличной танцплощадки в крупнейшем парке города. Мариссе явно понравилась эта затея, но она для порядка поупрямилась и смилостивилась лишь тогда, когда Мия пообещала выполнить любые три ее желания. Марисса вообще взяла за правило торговаться с Мией по любому поводу, так что, насколько мне было известно, та задолжала Мариссе уже около десяти таких желаний. Или девять – одно мы потратили, когда просили Мию подтвердить, что у нас ветрянка.

Девочки сутками пропадали в городе, подбирая декорации, меню и музыку, ссорились и опять мирились, пару раз они подрались, и мне лично приходилось отдирать их друг от друга. Ребята же, которые были приглашены, – а приглашены были все наши одноклассники с подачи великодушной Мии, затем, разумеется, получившей втык от Мариссы, – печали не знали и занимались приготовлениями. Девочки листали журналы в поисках платьев, мальчики придумывали, как бы на сей раз протащить на вечеринку алкоголь, рыжие близнецы, лишь завидев Мариссу или Мию на горизонте, издавали победный клич и исполняли горячее аргентинское танго, расталкивая толпу в коридоре. Признаться, даже я, затаившая обиду на Хорхио за его длинный язык, не могла удержаться от смеха, когда видела, как двухметровый Ал делает изящный мах ногой, а Хорхио мужественно опрокидывает брата в страстном па. Мия кокетливо поправляла волосы и начинала перешептываться со своей свитой, Марисса же, как правило, смерив братьев красноречивым взглядом, с достоинством проходила мимо так, будто и не замечала их.

Как-то раз, когда до великого события оставалось недели две, меня поймала в коридоре Мия.

– Лухи, как удачно я тебя встретила, зайди, пожалуйста!

Миг – и ее тонкая изящная рука крепко обхватила мое запястье и втащила меня в комнату прежде, чем я успела опомниться.

– Лухи, – торжественно начала она, загородив своим тщедушным телом все пути к отступлению. – У меня к тебе огромная просьба!

Я засунула руки в карманы джинс и по-мальчишески сурово уставилась на нее исподлобья, ожидая продолжения.

– Понимаешь, – нерешительно продолжила она, – мы ведь теперь одна семья, верно? Скоро папочка уладит все вопросы с твоим опекунством, и ты станешь моей полноценной сестренкой! – она одарила меня своей фирменной ослепительной улыбкой, которая почти тут же погасла при виде моего безжизненного лица.

–Мия, ближе к делу, – подала, наконец, голос я. – У меня мало времени: надо готовиться к контрольной.

– Да-да, конечно, – заторопилась Мия и, снова взяв меня за рукав, осторожно подвела к своей кровати, на которой было расстелено длинное шифоновое платье небесно-голубого цвета.

– Я просто к тому, что мне бы очень хотелось… Как бы это сказать… Ну, ты же помнишь, что у нас Мариссой день рождения в один день, – мялась она.

Я фыркнула.

– Мия, ты не дашь об этом забыть – весь колледж только об этом и говорит…

– Правда? – просияла Мия, но тут же сникла и нерешительно коснулась моего плеча. – Ладно, Лухан, я итак тебя задерживаю… Давай к делу… – Она все еще сомневалась. – Ты только, пожалуйста, не сердись! Я знаю, что тебе сложно выбирать наряды: у тебя немного угловатая фигура, я представляю, как тебе трудно подбирать одежду…

Я жестом прервала ее. Затем медленно отцепила ее руки от себя и уставилась на нее в немом изумлении.

– Мия, скажи, что это не то, о чем я думаю, – протянула я почти угрожающе, медленно опуская взгляд на платье, расстеленное на кровати.

– Мы теперь сестры, а там будут репортеры… – оправдывалась Мия. – Мне так хочется похвастаться перед ними своей новой семьей…

Я сделала глубокий вдох, затем выдох. Мой новый опекун итак вытянул из меня все жилы, но Мия, видимо, решила добить окончательно.

– Мия, – с ангельским терпением выдохнула я, – очень может быть, что я так и не стану твоей сводной сестрой, потому что сейчас моей жизнью распоряжается совершенно чужой человек, и это не твой отец. Это во-первых, – выставила я большой палец. – Во-вторых, – выставила я указательный палец, – очень может быть, что мой новый опекун не разрешит мне выйти из колледжа даже на день рождения Мариссы, так что тебе не придется краснеть за меня на празднике…

– Да нет же, Лухи, почему краснеть… – попыталась вставить слово Мия, но я снова ее перебила.

– И в-третьих, – сунула я три пальца буквально Мие под нос, отчего та испуганно отпрянула, – если ты еще раз пристанешь ко мне со своими шмотками, даю слово, я надену тебе на голову мусорное ведро! – я резко развернулась, чтобы уйти, но внезапно остановилась как вкопанная взирая на прикроватную тумбочку Мии. На ней стояла маленькая круглая свечка, освещавшая небольшую фотокарточку, прислоненную к вазе с цветами. Где-то позади сокрушенно охнула Мия, но я не обернулась, будучи не в силах оторвать взгляд от знакомого лица на фотографии. Я медленно приблизилась к тумбочке и взяла карточку в руки. Зрение не обманывало меня: на ней был изображен Блас.

– Что это? – хрипло спросила я, не оборачиваясь.

– Фотография, – эхом отозвалась Мия.

– Вижу, что фотография, – раздраженно буркнула я, заставив себя оторвать завороженный взгляд от знакомого до боли лица, повернулась к Мии. – Что она делает у тебя на тумбочке?

– Сегодня ведь день рождения Бласа, – ответила Мия почти шепотом. – Я решила его помянуть.

– День рождения? – переспросила я.

– Ты не знала? – удивленно уставилась на меня Мия.

Я не знала. Знала, что он лечился в сумасшедшем доме, что рос в детдоме, что его отец сидел в тюрьме. Все это я раскопала после долгих продолжительных поисков, а вот когда у него день рождения – понятия не имела. Я смотрела на характерную самоуверенную улыбку Бласа, и у меня холодело сердце – до того живым он казался. Я не видела это лицо почти полгода.

– Я сама случайно узнала, – словно опомнившись, прибавила Мия. – Он как-то обронил, что недавно прошел его день рождения, и назвал число – а я почему-то запомнила. Фели сказала, что умерших надо поминать не только в день смерти, но и в день рождения. Это она посоветовала поставить свечку.

Я молчала, силясь оторвать взгляд от прозрачных светлых глаз на фотографии, и пыталась подавить слезы, подступившие к горлу.

– Это бред!– фыркнула я через силу. – Что за дурацкий обычай? – бросила я и, снова сделав шаг к тумбочке, положила на нее фотографию лицом вниз. Взяла в руки свечку и задула ее. Мия следила за мной нерешительным, почти испуганным взглядом. – Еще пожарная сигнализация сработает, лучше погасить, – стала оправдываться я и вдруг замолчала, нервно сжимая свечу в руке и, снова отложив ее на тумбочку, сделала несколько шагов к двери. Мия не препятствовала и не двигалась с места, но я чувствовала ее напряженный взгляд мне в спину. Повернув ручку, я открыла дверь, затем, помедлив, вдруг снова закрыла ее и сдавленно спросила, не оборачиваясь:

– Сколько ему бы исполнилось?

– Двадцать шесть, – тут же отозвалась Мия, словно только и ждала этого вопроса.

Я кивнула и вышла из комнаты, ссутулившись, словно несла на себе все шмотки Мии за последнее десятилетие.

***

Тот вечер я провела на заднем дворе колледжа, где просидела на бордюре до глубокой ночи. Небо было ясным, на нем висела огромная луна и крупные яркие звезды. Я всегда испытывала неясный благоговейный страх, когда видела звезды. Не оттого, что смотрела на них, а оттого, что они смотрели на меня, как смотрели на других, таких же как и я, много лет назад. Я представляла себе, какие они древние и сколько тысячелетий висят над землей и наблюдают за всем, что здесь творится. Каким, должно быть, мелким казалось им все, что они видели! Маленькие человечки собирались под ними, чтобы убивать друг друга или чтобы свергнуть очередной режим, сжигали города и строили новые. Целые народы под ними зарождались и вымирали, кричали от боли и, может, взывали к ним, а они только продолжали равнодушно мигать, как теперь.

Будь они живыми, какой пыткой для них было бы это безмолвное и бесполезное всезнание. Звезды смотрели, как люди любили друг друга и теряли, метались в поисках и находили – до нашей эры, в древние времена, в средневековье, в далеком будущем – во все века те же. Наверно, однажды ночью они выйдут на смену, чтобы увидеть сплошные руины и угли вместо планеты, и на ней не будет ни одной живой души, но и тогда звезды все так же будут лишь равнодушно освещать обломки того, что когда-то было моим миром.

«Жжешь мосты? – Голос из прошлого. Мне казалось, будто я вижу в лунном свете двух маленьких девочек, сидящих у костра, и длинную фигуру старосты, возвышающуюся над ними. Он засунул руки в карманы брюк и бросил грустный взгляд на костер, в котором горело мое прошлое.

– Мой отец заблуждался. Ты трусиха».

И больше ничего: ни едких слов, ни пространных нравоучений. Только этот короткий приговор: «Мой отец заблуждался». Я видела, как староста вновь отделяется от костра и удаляется своей плавной волчьей походкой, растворяясь в лунном свете. Поежилась. Ночные призраки – самая изощренная пытка из тех, что выпали мне после его смерти.

Что бы он сказал теперь, если бы увидел меня: такую жалкую и беспомощную в своей бессильной ненависти к самой себе? Теперь, когда тоска и ненависть разъедали меня изо дня в день, когда я медленно и необратимо становилась другой? Одобрил бы он эти изменения или указал бы дорогу назад? Все чаще я ловила себя на этой мысли: «А что сказал бы Блас?». Я слишком привыкла получать ответы на все вопросы в письмах безликого опекуна, слишком близко к сердцу принимала когда-то его желчные замечания, брошенные в лицо. Теперь мне не хватало этого взгляда со стороны, не хватало едких реплик в мой адрес, обнажавших самую суть и открывавших мне мое собственное лицо без прикрас. Каким-то странным образом мнение Бласа стало моим ориентиром, и, потеряв Бласа, я потеряла и ориентир. Мне больше не на что было опереться, и я затерялась в потоке истин, ни одна из которой больше не казалась мне достойной доверия.

Да, Блас был прав, а его отец заблуждался: я была очень слабой. Я обманывала себя, трусливо пряталась от всего, что могло мне напомнить о Бласе, в частности, от нового опекуна, не понимая, что куда бы я ни бежала, от себя самой мне не скрыться. И чем больше я ненавидела своего нового опекуна, тем сложнее было ненавидеть Бласа. Я не могла его простить, потому что он не был передо мной виноват. Он не был передо мной виноват, потому что не был мне должен. Мне не за что было его ненавидеть, и все же я должна была – иначе слишком больно. Перестать ненавидеть означало потерять его. Окончательно признать, что ненавидеть мне больше некого.

Я поняла это очень поздно, когда уже не смогла бы ему об этом сказать, – наверно, это всегда до конца осознаешь, только теряя. Я любила его. Не знаю, как это вышло, и в какой момент это произошло. Казалось, совсем недавно он был чужим, жестоким старостой, третировавшим весь колледж, а меня в особенности. Ненависть порой роднит больше, чем приязнь,– а точнее, прощение. Капля по капле, незаметно, через бесконечные скандалы и преследования он становился мне родным, единственным родным человеком в моей жизни. Когда бродил за мной тенью во время разрыва с Маркосом, заставлял писать дурацкие эссе или разыскивать мою мать. Друзья никогда не оставляли меня и всегда поддерживали – Ману, Марисса, Луна, Лаура – но мой враг всегда был всех ближе. Ему не нужно было приходить мне на помощь – он итак постоянно был рядом. Я не слышала от него слов утешения, но только ему удавалось вытащить меня из самого беспросветного уныния.

Все это время он повсюду следовал за мной, как тень, а я даже не замечала, потому что тень никто никогда не замечает. Теперь же я словно лишилась ее и чувствовала себя голой и незащищенной. Трудно представить, как это, должно быть, тяжело и неуютно проснуться однажды и не найти своей тени. Солнце пригревает, люди вокруг отбрасывают сочные, отчетливые, насыщенные цветом тени, а у тебя нет, сколько ни оглядывайся, – сплошь пустота. Сплошь бессмысленный, пустой и равнодушный солнечный свет, озаряющий стены, и асфальт, и людей, и зелень вокруг, а твоей тени нет. Ты больше не отбрасываешь тень.

Блас был моей тенью и ушел как и подобает тени – незаметно. О знаменитостях пишут в газетах, о семейных людях скорбят близкие. А Блас был сиротой, как я, и у него не было никого, кроме меня. Он умер – и словно вышел из игры, и не было никого, кто бы почувствовал. Не стало Бласа Эредиа, а машины все так же проезжали по шоссе, люди все так же спешили на работу – мир не заметил его отсутствия. В колледже быстро забыли о вредном охраннике, и стайки учеников продолжали задерживаться на перемене без него, лишь изредка вспоминая о временах, когда их разгонял суровый староста и раздавал наказания направо и налево – уж точно никто не сожалел, что эти времена позади. В коридорах больше не было слышно шагов Бласа Эредиа, и я, похоже, была единственной, кто это осознавал.

Странная штука – статистика. Нужно, чтобы ушли миллионы, чтобы люди эшелонами уходили на тот свет – только тогда все охнут, сочувственно подожмут губы, и сокрушенно покачают головами. А если умрет один, всего один никому не известный человек, все, напротив, с облегчением выдохнут: «в аварии почти никто не пострадал». Как будто имеет значение, сколько. Как будто каждый из этих тысяч пострадавших не такой же ОДИН для кого-то. Один-единственный, без которого рушится мир, и вся жизнь теряет основу.

Для меня Блас не просто вышел из игры, для меня он был не просто фигуркой на игральной доске. Я была единственным человеком, чью жизнь он изменил, и, какими бы мотивами он ни руководствовался, я уже не могла этого изменить. Поэтому он продолжал жить в моей голове и в сердце, поэтому я оплакивала его даже после того как узнала о предательстве. Глупые мечты о любящем покровителе, которые Блас так старался выбить из моей головы при жизни, проросли во мне с корнями, и подобно плющу высасывали из меня все соки, окончательно лишая меня душевных сил. Не так-то просто оказалось поверить в реальность: для меня он по-прежнему оставался таинственным заботливым опекуном без лица. И чем дольше я тосковала и скучала по нему – тем больше ненавидела нового опекуна, и, наверно, даже не потому что он служил напоминанием, но потому что казался мне суррогатом. Фальшивкой, пустышкой, которую мне предлагали взамен чего-то очень дорогого и настоящего.

– Ты спать-то идти собираешься? – послышался позади голос Мариссы.

– Я приду. Иди, – тихо отозвалась я, не оборачиваясь, но Марисса естественно, не послушалась.

– У Мии нет мозгов, ты же знаешь! – Она села рядом.

– Почему? – повела плечом я. – Она-то, как раз, вспомнила о его дне рождения.

– Лухи… –Марисса сжала мою руку, – Ты должна это прекратить.

– Прекратить что? – рассеянно отозвалась я.

– Оплакивать его, – решительно произнесла Марисса, затем села так, чтобы видеть мое лицо. – Прошло почти полгода…

– Опять цифры… – пробормотала я.

– Что? – не расслышала Марисса.

Я промолчала, и Марисса, не дождавшись ответа, продолжила:

– Он был твоей единственной ниточкой с твоим прошлым, это ясно. Его отец много сделал для тебя, да и Бласа жаль, даже мне жаль. Но ты слишком зацикливаешься… Тебе пора кончать с этим, Лухи. Нужно идти дальше.

Я продолжала задумчиво смотреть куда-то мимо нее.

Марисса снова помолчала, ожидая моей реакции, затем тяжело вздохнула и снова заговорила:

- Ты опять начнешь талдычить мне, что осталась одна? Лухи, разве я, разве Соня, Маркос не доказали тебе, что это не так? Разве… - Она хотела, видимо, снова вспомнить о моем новом опекуне, но вовремя осеклась. – Ладно, - сурово перебила сама себя Марисса. – Мы все прыгаем вокруг тебя и пытаемся помочь. Ты сама отвергаешь помощь. Это ты оставляешь нас одних, ты сама! Не говори, что у тебя ничего не осталось!

Я повела плечом и вдруг подала голос:

- Я и не говорю.

Марисса недоуменно уставилась на меня.

- Тогда почему ты такая кислая?

- Я потеряла…его, - уронила я.

Теперь я смотрела на нее в упор.

– Понимаешь, дело не в том, что я потеряла все. Дело в том, что я потеряла его. Бласа.

Марисса помотала головой.

- Ничего не понимаю! Еще вчера ты его ненавидела! – воскликнула она.

- И сейчас ненавижу, - кивнула я. – Я ненавижу его больше жизни! Но мне плохо без него, Марисса. Очень плохо.

Марисса в панике схватилась за голову.

- Лухан, ну послушай, что ты говоришь? Вспомни, без кого тебе плохо! Бласа, которого ты себе выдумала, не существует! Его нет, и никогда не было! Вспомни, как он обращался с тобой! Вспомни, как подставил Ману! Вспомни, как он подкупил Обезьяну!

- Я помню, - тихо вставила я.

– И тебе его не хватает? С какой стати? Блас от тебя отказался, – продолжала Марисса, тщетно пытаясь поймать мой взгляд. – Отказался задолго до аварии – то есть, ему было плевать на тебя, понимаешь, Лухи? Это больно и поверь, мне больнее в сто раз говорить тебе это, но ты знаешь, я всегда стараюсь быть с тобой честной. Блас никогда тебя не любил, он был плохим, очень плохим человеком! Смирись с этим! Слышишь? - ее голос дрогнул, словно ей и впрямь говорить это было тяжелее, чем мне слушать.

«Смирись с тем, что не нужна ему».

Я молчала не потому что не слышала, а потому что не знала, что ответить. Слова Мариссы меня не задели: я и сама так думала или заставляла себя так думать. Но в то же время было что-то, чего я не могла выразить и не потому что не доверяла. Мне на ум приходили другие воспоминания: те, которые я могла разделить только с Бласом, и я знала, что делиться ими с кем-либо еще – бессмысленно. Марисса никогда не увидит той едва заметной тени, которая прошла по его лицу, когда я сказала, что отказываюсь от его покровительства. Она не поверит, если расскажу, как однажды Блас едва не убил Пабло за то, что он поднял на меня руку. Я никогда не смогу передать словами, какой у Бласа был виноватый взгляд, когда он пришел ко мне в комнату, чтобы в первый и последний раз попросить у меня прощения. Все эти воспоминания мне пришлось похоронить вместе с Бласом, потому что они принадлежали только ему и мне. И оттого они стали казаться иллюзорными и как будто незначительными – некому было прийти и подтвердить, что все это мне не показалось и не приснилось.

- Ну скажи что-нибудь! – разозлилась Марисса. – Хватит строить из себя загадочного Сфинкса!

Мой взгляд бессмысленно блуждал по отцветшему кусту, который чуть заслоняла Марисса. Внезапно чуть пожелтевшие листочки показались мне знакомыми.

– Жасмин отцвел, – подала голос я.

Марисса не сразу поняла, о чем я, но проследив за моим взглядом, понимающе кивнула и пожала плечами.

– Он давно отцвел, – уронила она. – Еще до начала учебы.

Я покачала головой.

– А я не заметила, – бросила и, спустив ноги, спрыгнула с ограды. Какая-то птица в кустах испуганно вскрикнула и улетела.

Марисса опустила глаза и невесело усмехнулась каким-то своим мыслям.

– Спать? – вновь вскинула она на меня вопросительный взгляд.

– Понимаешь, я ведь даже не знала, сколько ему исполнилось… – с горечью выплюнула я вместо ответа и медленно двинулась к зданию колледжа. Позади шагов Мариссы слышно не было. Она осталась у ограждения и, наверно, смотрела мне вслед.

***

Той ночью, когда все уснули, я открыла свой ящик и достала жестяную коробку из-под печенья. Порывшись там, я выудила со дна фотокарточку и, примостив ее на тумбочке, зажгла свечку. Фото Бласа – единственное, что у меня осталось.

Это была не моя фотография – у него на квартире я больше не была, и мне неоткуда было взять его личные вещи. Но как-то раз, через пару недель после того как он умер, я увидела на стенде достижений колледжа фотографию с одного из школьных матчей по регби. На ней были изображены наши мальчишки на поле, а в центре – Блас. Я тайком содрала эту фотографию, пока никто не видел, и Мичу потом еще долго недоумевала, кому она могла понадобиться. Сперва я часто доставала фото и рассматривала его, но затем спрятала в коробке из-под печенья, где хранила дорогие сердцу вещицы, и больше не доставала. Я поняла, что растравливаю себе душу, каждый раз пробуждая воспоминания об этом человеке.

Я больше не могла жить иллюзиями. Лучше было так, как сейчас: окаменелое бесчувствие и равнодушная уверенность. Я еще только училась отключать эмоции, и, как недавно родившийся олененок, с трудом вставала на тонкие неокрепшие копытца. Меня очень легко было пошатнуть, и тогда я стала бы уязвимой, а это больно. Я боялась боли, и это чувство не было истеричным или малодушным – всего лишь естественный инстинкт самосохранения.

Но в тот вечер я решилась снова достать эту фотографию. Я сидела при свете свечи и не могла оторвать от нее взгляд, хотя рассматривать-то, в общем, было нечего. Ребята на фотографии стояли с глупыми лицами, в нелепых позах, и не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Правда, приглядевшись, я различила, что Роко все-таки попытался незаметно поставить тренеру рожки, но вспышка застала его на полпути, и нужного эффекта он не достиг.

Блас тоже вышел не очень, и казался застывшей статуей с каменным лицом. Как всегда, чем-то недоволен, густые брови сведены на переносице. И все же глаза его были живые, словно жили своей жизнью, не подчинялись воле хозяина, и не принимали то же застывшее выражение, что и лицо. Глаза были прозрачные и энергичные, и в них стояла какая-то тоска и неотмирность, словно он чувствовал, что ненадолго в этом мире и умрет молодым.

Аккуратно положив фотографию обратно в коробку, я поставила ее в тумбочку и закрыла дверцу на ключ. Затем взяла в руки свечку и, резко дунув, потушила ее. День кончился, и я должна была снова закрыть сердце, как коробку из–под печенья. Иначе нельзя: я должна была оставаться сильной.

Горько усмехнулась.

Как будто нужны фотографии, чтобы помнить о нем.

Как будто можно забыть, надежно спрятав воспоминания в коробке из-под печенья.



Глава 11

После больницы я тут же направилась в колледж. Мне казалось, прошла целая вечность с тех пор как я пробралась в бумажный архив и раскопала журнал посетителей, но я надеялась, что Мариссе хватит ума не поднимать панику, когда она обнаружит, что меня нет в колледже. По моим расчетам, учитель физкультуры должен был сказать ей, что я отпросилась с урока, – вряд ли он стал уточнять, когда именно. По крайней мере, я надеялась, что не стал.

- Куда ты запропастилась? – налетела на меня разъяренная Марисса, стоило мне войти в комнату.Лухан и Лаура тут же меня обступили с одинаковыми встревоженными лицами.

– Я ходила в гости, – выдала я заранее подготовленный ответ. – Сидела у Мии.

– У Мии значит, – сощурилась Марисса.

Я оставалась невозмутимой. Перед тем как показаться на глаза Мариссе, я заглянула к Мие, оставила ей сумку с купальником и попросила не выдавать меня, если Марисса спросит, была ли я у них.

– Ну, не у Мии, конечно, – решила я уточнить для правдоподобности. – У Вико. Она попросила помочь ей с… географией.

Марисса энергично закивала.

– Понимаю, понимаю… А можно спросить, с каких пор ты у нас гуру географии? – невинно поинтересовалась она.

Я замялась.

– У меня, в свое время, было столько отработок в картохранилище, – нашлась я, – что я теперь знаю географию назубок. Не пойму, ты намекаешь на то, что я не способна кому-то помочь с уроками?

Я решила, что старый добрый прием «защита нападением» придется сейчас как раз кстати.

– Я намекаю на то, что ты сбежала из колледжа! – рявкнула Марисса. – И ничего мне не сказала! Я уже собиралась искать тебя по всему городу!

– С чего ты взяла… – промямлила я.

– Брось, Лухи, – поморщилась Марисса. – Ты знаешь: я терпеть не могу, когда мне врут!

– Хорхио нам все рассказал, – несмело подала голос Луна.

Марисса бросила на нее неодобрительный взгляд. До меня начинало доходить:

– Вот предатель! Ну он у меня получит! – возмутилась я и рванула дверь на себя, чтобы повыдирать рыжие лохмы, но Марисса резко втащила меня обратно и захлопнула дверь.

– Сначала выкладывай, куда тебя опять понесло, – угрожающе протянула Марисса,– или я пристегну тебя наручниками к батарее и смою ключ в унитаз.

Насупившись, я села на кровать.

– Надеюсь, ты не выдала меня Дуноффу? – буркнула я.

Марисса хмыкнула.

– Скажи спасибо Хорхио. Он сказал, что ты обещала вернуться. Я не слишком ему поверила, но решила до завтра ничего не предпринимать.

– Я убью его, – пообещала я. – Я…

Марисса снова силой усадила меня.

– Где ты была? – Она смерила меня далеко не ласковым взглядом.

Я виновато взглянула на нее исподлобья и, вздохнув, начала свой рассказ.

***

– Значит, тебе удалось выйти на друга Бласа! – воскликнула Лаура.

– Лухи, ты просто гений! – восхищенно выдохнула Луна. – Надо же до такого додуматься! Как ты не побоялась залезть в архив? Если бы тебя увидели…

– А, я была в халате медсестры, – отмахнулась я. – Никто не обратил внимание.

– И как его зовут в итоге? – поинтересовалась Марисса. Я знала, она была не слишком довольна, что я пошла на эту авантюру в одиночку.

– Грегорио Фуэнтес, – с торжеством объявила я.

– Думаешь, имя настоящее? – скривилась Марисса.

Я пожала плечами.

– Не знаю. Мне стольких усилий стоило уломать медсестру показать мне журнал. Не думаю, что она бы пропустила посетителя, не заглянув в его документы.

– Посетитель мог быть умнее тебя, – постучала мне пальцем по лбу Марисса, – и дать сестре волшебную долларовую бумажку.

Я в задумчивости покусала нижнюю губу.

– Не думаю. Разве что там дежурила другая сестра – с этой каши не сваришь. Она уже почти была готова заглянуть в архив, но...

Я резко смолкла.

– Что? – потеребила меня Марисса.

– Да странно это… – рассеянно протянула я. – Она передумала, когда я назвала Бласа. Как будто ей было знакомо это имя.

– Конечно, знакомо, – фыркнула Марисса. – В Аргентине каждый третий – Эредиа.

– Да нет, – покачала я головой. – Не в этом дело... Мне показалось, она вспомнила именно Бласа. Имя-то редкое.

– Но тогда она бы вспомнила и тебя, – резонно заметила Лаура.

– Необязательно, – пожала плечами я. – Прошло несколько месяцев. Я ведь ее не узнала…

– Ты была не в том состоянии, чтобы запоминать лица, – согласилась Лаура.

– Я бы не придала этому значения, – добавила я, пропустив ее слова мимо ушей, – если бы не заглянула в отдел историй болезней.

– А что там? – охнула Луна.

– А там ничего, – ответила я, обращая на нее внимательный взгляд. – Ни-че-го! Там нет карты Бласа.

На секунду в комнате воцарилась гробовая тишина.

– Чепуха! – подала голос Марисса. – Естественно, там нет карты Бласа! Зачем хранить историю болезни человека, который уже точно к врачу не обратится?

Я смерила ее укоряющим взглядом, и она смолкла, виновато потупившись.

– В том-то и дело, что действующие истории болезни хранятся в регистратуре, – отозвалась я. – А в архиве хранятся истории болезни умерших пациентов – я успела сообразить что к чему, пока рылась там. Видимо, больница не имеет права избавляться от таких документов, поэтому хранит в специальных папках: на каждой проставлена дата рождения и дата смерти. Все папки расставлены по алфавиту, но карты Бласа там не было.

– Может, случайно поставили не под той буквой? – робко предположила Луна.

– Нет, я все перерыла, – отрезала я.

– Думаешь, они ее потеряли? – спросила Лаура. – Поэтому медсестра насторожилась?

– Я не знаю, что думать, – честно призналась я. – У меня голова кругом от всех этих опекунов и неизвестно откуда взявшихся друзей!

– У тебя просто снова паранойя, – «успокоила» меня Марисса. – Ну не нашла ты карту в архиве – и что? Может, она еще в регистратуре, а может, действительно потеряли. Поэтому сестра и занервничала, тебе-то что с этого?

– А может, ее взял друг Бласа… – тихо заметила я.

– Зачем? – фыркнула Марисса.

– Вот и мне интересно, зачем, – буркнула я.

Марисса замолкла на пару мгновений, но затем снова фыркнула:

– Брось, Лухи, хватит заниматься ерундой! Даже если ее взял на память какой-то псих, тебе от этого ни холодно ни жарко. Лучше скажи, что ты собираешься делать с этим Фуэнтесом…

Я задумчиво потерла лоб.

– Да не знаю, что буду делать, – ответила я рассеянно. – Фамилия распространенная. Да и не факт, что он из Буэнос-Айреса…

– Ну, если это и есть твой опекун, он должен быть где-то поблизости, – заметила Луна.

– Если это мой опекун, он мог вообще показать на входе фальшивый паспорт, – передернула я плечами.

Марисса издала нечленораздельный звук и закатила глаза.

– Да-да, Марисса, мой новый опекун не бандит и не мошенник, я все помню, – хмыкнула я. – И вообще он невинная жертва, которую я вознамерилась ни за что ни про что заложить полиции.

Марисса собиралась вступить в полемику, но ее перебила Лаура:

– Давайте исходить из того, что есть. Простым справочником не обойдешься – может, снова обратишься к Маркосу? – несмело предложила она.

– Нет, – отрезала я.

– Почему? – Лаура вперила в меня любопытный взгляд, но первая не выдержала и отвела глаза.

– Просто он ничем не сможет помочь, – буркнула я. – В тот раз у него был хотя бы номер машины.

– Ну а что ты собираешься предпринять? – спросила Марисса. – Будешь обзванивать всех Фуэнтесов Буэнос-Айреса с вопросом «А не вы, случайно, БласаЭредиа хоронили?».

– Буду, – Я упрямо поджала губы. – Не думаю, что в Буэнос-Айресе так уж много ГрегориоФуэнтесов.

***

Я ошибалась. В Буэнос-Айресе проживало около пятисот человек с таким именем, и я честно обзванивала телефонный справочник до тех пор, пока разъяренная Мичи не нашла меня и не отобрала трубку, высказав все, что обо мне думает. На то, чтобы воспользоваться автоматом, меня уже не хватило, и я поняла, что выбора у меня нет, – ничего другого не оставалось, кроме как обратиться к Маркосу. Я поймала его тем же вечером и рассказала обо всем, однако вскоре убедилась, что обращаюсь не по адресу. Если бы мне был известен хотя бы номер машины, он мог бы позвонить своему дяде и выяснить адрес, на который машина зарегистрирована. Но у меня не было этого дурацкого номера! У меня вообще ничего не было, лишь сплошные неизвестные, и я могла поклясться, даже синьоре Косинус было бы не под силу решить подобное уравнение.

Маркос предложил другую, совершенно сумасшедшую идею, которую я сперва восприняла с энтузиазмом. Он хотел позвонить в опекунский отдел и запросить данные обо мне, назвавшись именем Грегорио Фуэнтеса. Если это имя действительно носил мой опекун, работники опеки должны были выдать всю необходимую информацию, если же нет, по крайне мере, стало бы ясно, что Грегорио Фуэнтес не имеет ко мне никакого отношения. Раздобыть адрес и телефон соцотдела оказалось легко: я искала данные в приемной директора, пока Мичи отвлекал Маркос. Моего опекуна Маркос тоже изображал не впервые, так что голос его звучал уверенно и твердо. Однако в один момент все рухнуло, потому что имя Грегорио Фуэнтеса в отделе опеки слышали впервые, и только осознав это, я поняла, какой промах допустила. Теперь опекуну могли доложить, что мной интересовался некто Грегорио Фунтес. Если они знакомы, ему не составляло труда убедиться, что тот никуда не звонил, если же нет, он в любом случае мог насторожиться и начать заметать следы. И тогда я уж точно не смогу накопать на него компромат, у меня не останется ни единой зацепки и придется принять его условия. Мне придется впустить его в свою жизнь.

***

Вторая четверть подходила к концу, а я так и не придумала, как избавиться от своего опекуна. Ноутбук поселился в коробке навечно: я строго выполняла свое обещание и за весь семестр не написала опекуну ни слова. Из колледжа меня, правда, тоже не выпускали, и это становилось проблемой, учитывая, что близился день Рождения Мариссы. Сама Марисса уже не раз осторожно интересовалась у меня, как я планирую вырваться из колледжа и толсто намекала, что ее день рождения – неплохой повод помириться с опекуном. Я лишь резко отвечала, что все улажу, и на этом все разговоры заканчивались. На самом деле, я понятия не имела, как получить разрешение на выход и опасалась, что вариант побега Колуччи не оценят. Можно было подделать прошение, как когда-то сделал Хавьер, но Миранда обещал быть начеку – он мог мигом обнаружить мое отсутствие и закатить скандал. Решение лежало на поверхности, точнее, на дне коробки из-под обуви, в которой я хранила ноутбук, – стоило лишь попросить опекуна выписать мне разрешение, и он сделал бы это в обмен на обещание, что я буду всегда на связи. Но я не могла и не хотела давать такое обещание – и тем более идти к нему на поклон.

А тем временем колледж снова стоял на ушах. Предстояла грандиозная вечеринка, и о ее масштабе были наслышаны даже те из учеников, кто пришел недавно. Празднование дня рождения опять назначили на один и тот же день и, хотя Марисса и Мия казались не слишком довольными этим фактом, обеим было ясно, что теперь уж это станет их ежегодным бременем. Марисса, памятуя о моем положении, предложила снова закатить вечеринку в колледже, но Мия заявила, что никогда не повторяется и настояла на аренде уличной танцплощадки в крупнейшем парке города. Мариссе явно понравилась эта затея, но она для порядка поупрямилась и смилостивилась лишь тогда, когда Мия пообещала выполнить любые три ее желания. Марисса вообще взяла за правило торговаться с Мией по любому поводу, так что, насколько мне было известно, та задолжала Мариссе уже около десяти таких желаний. Или девять – одно мы потратили, когда просили Мию подтвердить, что у нас ветрянка.

Девочки сутками пропадали в городе, подбирая декорации, меню и музыку, ссорились и опять мирились, пару раз они подрались, и мне лично приходилось отдирать их друг от друга. Ребята же, которые были приглашены, – а приглашены были все наши одноклассники с подачи великодушной Мии, затем, разумеется, получившей втык от Мариссы, – печали не знали и занимались приготовлениями. Девочки листали журналы в поисках платьев, мальчики придумывали, как бы на сей раз протащить на вечеринку алкоголь, рыжие близнецы, лишь завидев Мариссу или Мию на горизонте, издавали победный клич и исполняли горячее аргентинское танго, расталкивая толпу в коридоре. Признаться, даже я, затаившая обиду на Хорхио за его длинный язык, не могла удержаться от смеха, когда видела, как двухметровый Ал делает изящный мах ногой, а Хорхио мужественно опрокидывает брата в страстном па. Мия кокетливо поправляла волосы и начинала перешептываться со своей свитой, Марисса же, как правило, смерив братьев красноречивым взглядом, с достоинством проходила мимо так, будто и не замечала их.

Как-то раз, когда до великого события оставалось недели две, меня поймала в коридоре Мия.

– Лухи, как удачно я тебя встретила, зайди, пожалуйста!

Миг – и ее тонкая изящная рука крепко обхватила мое запястье и втащила меня в комнату прежде, чем я успела опомниться.

– Лухи, – торжественно начала она, загородив своим тщедушным телом все пути к отступлению. – У меня к тебе огромная просьба!

Я засунула руки в карманы джинс и по-мальчишески сурово уставилась на нее исподлобья, ожидая продолжения.

– Понимаешь, – нерешительно продолжила она, – мы ведь теперь одна семья, верно? Скоро папочка уладит все вопросы с твоим опекунством, и ты станешь моей полноценной сестренкой! – она одарила меня своей фирменной ослепительной улыбкой, которая почти тут же погасла при виде моего безжизненного лица.

–Мия, ближе к делу, – подала, наконец, голос я. – У меня мало времени: надо готовиться к контрольной.

– Да-да, конечно, – заторопилась Мия и, снова взяв меня за рукав, осторожно подвела к своей кровати, на которой было расстелено длинное шифоновое платье небесно-голубого цвета.

– Я просто к тому, что мне бы очень хотелось… Как бы это сказать… Ну, ты же помнишь, что у нас Мариссой день рождения в один день, – мялась она.

Я фыркнула.

– Мия, ты не дашь об этом забыть – весь колледж только об этом и говорит…

– Правда? – просияла Мия, но тут же сникла и нерешительно коснулась моего плеча. – Ладно, Лухан, я итак тебя задерживаю… Давай к делу… – Она все еще сомневалась. – Ты только, пожалуйста, не сердись! Я знаю, что тебе сложно выбирать наряды: у тебя немного угловатая фигура, я представляю, как тебе трудно подбирать одежду…

Я жестом прервала ее. Затем медленно отцепила ее руки от себя и уставилась на нее в немом изумлении.

– Мия, скажи, что это не то, о чем я думаю, – протянула я почти угрожающе, медленно опуская взгляд на платье, расстеленное на кровати.

– Мы теперь сестры, а там будут репортеры… – оправдывалась Мия. – Мне так хочется похвастаться перед ними своей новой семьей…

Я сделала глубокий вдох, затем выдох. Мой новый опекун итак вытянул из меня все жилы, но Мия, видимо, решила добить окончательно.

– Мия, – с ангельским терпением выдохнула я, – очень может быть, что я так и не стану твоей сводной сестрой, потому что сейчас моей жизнью распоряжается совершенно чужой человек, и это не твой отец. Это во-первых, – выставила я большой палец. – Во-вторых, – выставила я указательный палец, – очень может быть, что мой новый опекун не разрешит мне выйти из колледжа даже на день рождения Мариссы, так что тебе не придется краснеть за меня на празднике…

– Да нет же, Лухи, почему краснеть… – попыталась вставить слово Мия, но я снова ее перебила.

– И в-третьих, – сунула я три пальца буквально Мие под нос, отчего та испуганно отпрянула, – если ты еще раз пристанешь ко мне со своими шмотками, даю слово, я надену тебе на голову мусорное ведро! – я резко развернулась, чтобы уйти, но внезапно остановилась как вкопанная взирая на прикроватную тумбочку Мии. На ней стояла маленькая круглая свечка, освещавшая небольшую фотокарточку, прислоненную к вазе с цветами. Где-то позади сокрушенно охнула Мия, но я не обернулась, будучи не в силах оторвать взгляд от знакомого лица на фотографии. Я медленно приблизилась к тумбочке и взяла карточку в руки. Зрение не обманывало меня: на ней был изображен Блас.

– Что это? – хрипло спросила я, не оборачиваясь.

– Фотография, – эхом отозвалась Мия.

– Вижу, что фотография, – раздраженно буркнула я, заставив себя оторвать завороженный взгляд от знакомого до боли лица, повернулась к Мии. – Что она делает у тебя на тумбочке?

– Сегодня ведь день рождения Бласа, – ответила Мия почти шепотом. – Я решила его помянуть.

– День рождения? – переспросила я.

– Ты не знала? – удивленно уставилась на меня Мия.

Я не знала. Знала, что он лечился в сумасшедшем доме, что рос в детдоме, что его отец сидел в тюрьме. Все это я раскопала после долгих продолжительных поисков, а вот когда у него день рождения – понятия не имела. Я смотрела на характерную самоуверенную улыбку Бласа, и у меня холодело сердце – до того живым он казался. Я не видела это лицо почти полгода.

– Я сама случайно узнала, – словно опомнившись, прибавила Мия. – Он как-то обронил, что недавно прошел его день рождения, и назвал число – а я почему-то запомнила. Фели сказала, что умерших надо поминать не только в день смерти, но и в день рождения. Это она посоветовала поставить свечку.

Я молчала, силясь оторвать взгляд от прозрачных светлых глаз на фотографии, и пыталась подавить слезы, подступившие к горлу.

– Это бред!– фыркнула я через силу. – Что за дурацкий обычай? – бросила я и, снова сделав шаг к тумбочке, положила на нее фотографию лицом вниз. Взяла в руки свечку и задула ее. Мия следила за мной нерешительным, почти испуганным взглядом. – Еще пожарная сигнализация сработает, лучше погасить, – стала оправдываться я и вдруг замолчала, нервно сжимая свечу в руке и, снова отложив ее на тумбочку, сделала несколько шагов к двери. Мия не препятствовала и не двигалась с места, но я чувствовала ее напряженный взгляд мне в спину. Повернув ручку, я открыла дверь, затем, помедлив, вдруг снова закрыла ее и сдавленно спросила, не оборачиваясь:

– Сколько ему бы исполнилось?

– Двадцать шесть, – тут же отозвалась Мия, словно только и ждала этого вопроса.

Я кивнула и вышла из комнаты, ссутулившись, словно несла на себе все шмотки Мии за последнее десятилетие.

***

Тот вечер я провела на заднем дворе колледжа, где просидела на бордюре до глубокой ночи. Небо было ясным, на нем висела огромная луна и крупные яркие звезды. Я всегда испытывала неясный благоговейный страх, когда видела звезды. Не оттого, что смотрела на них, а оттого, что они смотрели на меня, как смотрели на других, таких же как и я, много лет назад. Я представляла себе, какие они древние и сколько тысячелетий висят над землей и наблюдают за всем, что здесь творится. Каким, должно быть, мелким казалось им все, что они видели! Маленькие человечки собирались под ними, чтобы убивать друг друга или чтобы свергнуть очередной режим, сжигали города и строили новые. Целые народы под ними зарождались и вымирали, кричали от боли и, может, взывали к ним, а они только продолжали равнодушно мигать, как теперь.

Будь они живыми, какой пыткой для них было бы это безмолвное и бесполезное всезнание. Звезды смотрели, как люди любили друг друга и теряли, метались в поисках и находили – до нашей эры, в древние времена, в средневековье, в далеком будущем – во все века те же. Наверно, однажды ночью они выйдут на смену, чтобы увидеть сплошные руины и угли вместо планеты, и на ней не будет ни одной живой души, но и тогда звезды все так же будут лишь равнодушно освещать обломки того, что когда-то было моим миром.

«Жжешь мосты? – Голос из прошлого. Мне казалось, будто я вижу в лунном свете двух маленьких девочек, сидящих у костра, и длинную фигуру старосты, возвышающуюся над ними. Он засунул руки в карманы брюк и бросил грустный взгляд на костер, в котором горело мое прошлое.

– Мой отец заблуждался. Ты трусиха».

И больше ничего: ни едких слов, ни пространных нравоучений. Только этот короткий приговор: «Мой отец заблуждался». Я видела, как староста вновь отделяется от костра и удаляется своей плавной волчьей походкой, растворяясь в лунном свете. Поежилась. Ночные призраки – самая изощренная пытка из тех, что выпали мне после его смерти.

Что бы он сказал теперь, если бы увидел меня: такую жалкую и беспомощную в своей бессильной ненависти к самой себе? Теперь, когда тоска и ненависть разъедали меня изо дня в день, когда я медленно и необратимо становилась другой? Одобрил бы он эти изменения или указал бы дорогу назад? Все чаще я ловила себя на этой мысли: «А что сказал бы Блас?». Я слишком привыкла получать ответы на все вопросы в письмах безликого опекуна, слишком близко к сердцу принимала когда-то его желчные замечания, брошенные в лицо. Теперь мне не хватало этого взгляда со стороны, не хватало едких реплик в мой адрес, обнажавших самую суть и открывавших мне мое собственное лицо без прикрас. Каким-то странным образом мнение Бласа стало моим ориентиром, и, потеряв Бласа, я потеряла и ориентир. Мне больше не на что было опереться, и я затерялась в потоке истин, ни одна из которой больше не казалась мне достойной доверия.

Да, Блас был прав, а его отец заблуждался: я была очень слабой. Я обманывала себя, трусливо пряталась от всего, что могло мне напомнить о Бласе, в частности, от нового опекуна, не понимая, что куда бы я ни бежала, от себя самой мне не скрыться. И чем больше я ненавидела своего нового опекуна, тем сложнее было ненавидеть Бласа. Я не могла его простить, потому что он не был передо мной виноват. Он не был передо мной виноват, потому что не был мне должен. Мне не за что было его ненавидеть, и все же я должна была – иначе слишком больно. Перестать ненавидеть означало потерять его. Окончательно признать, что ненавидеть мне больше некого.

Я поняла это очень поздно, когда уже не смогла бы ему об этом сказать, – наверно, это всегда до конца осознаешь, только теряя. Я любила его. Не знаю, как это вышло, и в какой момент это произошло. Казалось, совсем недавно он был чужим, жестоким старостой, третировавшим весь колледж, а меня в особенности. Ненависть порой роднит больше, чем приязнь,– а точнее, прощение. Капля по капле, незаметно, через бесконечные скандалы и преследования он становился мне родным, единственным родным человеком в моей жизни. Когда бродил за мной тенью во время разрыва с Маркосом, заставлял писать дурацкие эссе или разыскивать мою мать. Друзья никогда не оставляли меня и всегда поддерживали – Ману, Марисса, Луна, Лаура – но мой враг всегда был всех ближе. Ему не нужно было приходить мне на помощь – он итак постоянно был рядом. Я не слышала от него слов утешения, но только ему удавалось вытащить меня из самого беспросветного уныния.

Все это время он повсюду следовал за мной, как тень, а я даже не замечала, потому что тень никто никогда не замечает. Теперь же я словно лишилась ее и чувствовала себя голой и незащищенной. Трудно представить, как это, должно быть, тяжело и неуютно проснуться однажды и не найти своей тени. Солнце пригревает, люди вокруг отбрасывают сочные, отчетливые, насыщенные цветом тени, а у тебя нет, сколько ни оглядывайся, – сплошь пустота. Сплошь бессмысленный, пустой и равнодушный солнечный свет, озаряющий стены, и асфальт, и людей, и зелень вокруг, а твоей тени нет. Ты больше не отбрасываешь тень.

Блас был моей тенью и ушел как и подобает тени – незаметно. О знаменитостях пишут в газетах, о семейных людях скорбят близкие. А Блас был сиротой, как я, и у него не было никого, кроме меня. Он умер – и словно вышел из игры, и не было никого, кто бы почувствовал. Не стало Бласа Эредиа, а машины все так же проезжали по шоссе, люди все так же спешили на работу – мир не заметил его отсутствия. В колледже быстро забыли о вредном охраннике, и стайки учеников продолжали задерживаться на перемене без него, лишь изредка вспоминая о временах, когда их разгонял суровый староста и раздавал наказания направо и налево – уж точно никто не сожалел, что эти времена позади. В коридорах больше не было слышно шагов Бласа Эредиа, и я, похоже, была единственной, кто это осознавал.

Странная штука – статистика. Нужно, чтобы ушли миллионы, чтобы люди эшелонами уходили на тот свет – только тогда все охнут, сочувственно подожмут губы, и сокрушенно покачают головами. А если умрет один, всего один никому не известный человек, все, напротив, с облегчением выдохнут: «в аварии почти никто не пострадал». Как будто имеет значение, сколько. Как будто каждый из этих тысяч пострадавших не такой же ОДИН для кого-то. Один-единственный, без которого рушится мир, и вся жизнь теряет основу.

Для меня Блас не просто вышел из игры, для меня он был не просто фигуркой на игральной доске. Я была единственным человеком, чью жизнь он изменил, и, какими бы мотивами он ни руководствовался, я уже не могла этого изменить. Поэтому он продолжал жить в моей голове и в сердце, поэтому я оплакивала его даже после того как узнала о предательстве. Глупые мечты о любящем покровителе, которые Блас так старался выбить из моей головы при жизни, проросли во мне с корнями, и подобно плющу высасывали из меня все соки, окончательно лишая меня душевных сил. Не так-то просто оказалось поверить в реальность: для меня он по-прежнему оставался таинственным заботливым опекуном без лица. И чем дольше я тосковала и скучала по нему – тем больше ненавидела нового опекуна, и, наверно, даже не потому что он служил напоминанием, но потому что казался мне суррогатом. Фальшивкой, пустышкой, которую мне предлагали взамен чего-то очень дорогого и настоящего.

– Ты спать-то идти собираешься? – послышался позади голос Мариссы.

– Я приду. Иди, – тихо отозвалась я, не оборачиваясь, но Марисса естественно, не послушалась.

– У Мии нет мозгов, ты же знаешь! – Она села рядом.

– Почему? – повела плечом я. – Она-то, как раз, вспомнила о его дне рождения.

– Лухи… –Марисса сжала мою руку, – Ты должна это прекратить.

– Прекратить что? – рассеянно отозвалась я.

– Оплакивать его, – решительно произнесла Марисса, затем села так, чтобы видеть мое лицо. – Прошло почти полгода…

– Опять цифры… – пробормотала я.

– Что? – не расслышала Марисса.

Я промолчала, и Марисса, не дождавшись ответа, продолжила:

– Он был твоей единственной ниточкой с твоим прошлым, это ясно. Его отец много сделал для тебя, да и Бласа жаль, даже мне жаль. Но ты слишком зацикливаешься… Тебе пора кончать с этим, Лухи. Нужно идти дальше.

Я продолжала задумчиво смотреть куда-то мимо нее.

Марисса снова помолчала, ожидая моей реакции, затем тяжело вздохнула и снова заговорила:

- Ты опять начнешь талдычить мне, что осталась одна? Лухи, разве я, разве Соня, Маркос не доказали тебе, что это не так? Разве… - Она хотела, видимо, снова вспомнить о моем новом опекуне, но вовремя осеклась. – Ладно, - сурово перебила сама себя Марисса. – Мы все прыгаем вокруг тебя и пытаемся помочь. Ты сама отвергаешь помощь. Это ты оставляешь нас одних, ты сама! Не говори, что у тебя ничего не осталось!

Я повела плечом и вдруг подала голос:

- Я и не говорю.

Марисса недоуменно уставилась на меня.

- Тогда почему ты такая кислая?

- Я потеряла…его, - уронила я.

Теперь я смотрела на нее в упор.

– Понимаешь, дело не в том, что я потеряла все. Дело в том, что я потеряла его. Бласа.

Марисса помотала головой.

- Ничего не понимаю! Еще вчера ты его ненавидела! – воскликнула она.

- И сейчас ненавижу, - кивнула я. – Я ненавижу его больше жизни! Но мне плохо без него, Марисса. Очень плохо.

Марисса в панике схватилась за голову.

- Лухан, ну послушай, что ты говоришь? Вспомни, без кого тебе плохо! Бласа, которого ты себе выдумала, не существует! Его нет, и никогда не было! Вспомни, как он обращался с тобой! Вспомни, как подставил Ману! Вспомни, как он подкупил Обезьяну!

- Я помню, - тихо вставила я.

– И тебе его не хватает? С какой стати? Блас от тебя отказался, – продолжала Марисса, тщетно пытаясь поймать мой взгляд. – Отказался задолго до аварии – то есть, ему было плевать на тебя, понимаешь, Лухи? Это больно и поверь, мне больнее в сто раз говорить тебе это, но ты знаешь, я всегда стараюсь быть с тобой честной. Блас никогда тебя не любил, он был плохим, очень плохим человеком! Смирись с этим! Слышишь? - ее голос дрогнул, словно ей и впрямь говорить это было тяжелее, чем мне слушать.

«Смирись с тем, что не нужна ему».

Я молчала не потому что не слышала, а потому что не знала, что ответить. Слова Мариссы меня не задели: я и сама так думала или заставляла себя так думать. Но в то же время было что-то, чего я не могла выразить и не потому что не доверяла. Мне на ум приходили другие воспоминания: те, которые я могла разделить только с Бласом, и я знала, что делиться ими с кем-либо еще – бессмысленно. Марисса никогда не увидит той едва заметной тени, которая прошла по его лицу, когда я сказала, что отказываюсь от его покровительства. Она не поверит, если расскажу, как однажды Блас едва не убил Пабло за то, что он поднял на меня руку. Я никогда не смогу передать словами, какой у Бласа был виноватый взгляд, когда он пришел ко мне в комнату, чтобы в первый и последний раз попросить у меня прощения. Все эти воспоминания мне пришлось похоронить вместе с Бласом, потому что они принадлежали только ему и мне. И оттого они стали казаться иллюзорными и как будто незначительными – некому было прийти и подтвердить, что все это мне не показалось и не приснилось.

- Ну скажи что-нибудь! – разозлилась Марисса. – Хватит строить из себя загадочного Сфинкса!

Мой взгляд бессмысленно блуждал по отцветшему кусту, который чуть заслоняла Марисса. Внезапно чуть пожелтевшие листочки показались мне знакомыми.

– Жасмин отцвел, – подала голос я.

Марисса не сразу поняла, о чем я, но проследив за моим взглядом, понимающе кивнула и пожала плечами.

– Он давно отцвел, – уронила она. – Еще до начала учебы.

Я покачала головой.

– А я не заметила, – бросила и, спустив ноги, спрыгнула с ограды. Какая-то птица в кустах испуганно вскрикнула и улетела.

Марисса опустила глаза и невесело усмехнулась каким-то своим мыслям.

– Спать? – вновь вскинула она на меня вопросительный взгляд.

– Понимаешь, я ведь даже не знала, сколько ему исполнилось… – с горечью выплюнула я вместо ответа и медленно двинулась к зданию колледжа. Позади шагов Мариссы слышно не было. Она осталась у ограждения и, наверно, смотрела мне вслед.

***

Той ночью, когда все уснули, я открыла свой ящик и достала жестяную коробку из-под печенья. Порывшись там, я выудила со дна фотокарточку и, примостив ее на тумбочке, зажгла свечку. Фото Бласа – единственное, что у меня осталось.

Это была не моя фотография – у него на квартире я больше не была, и мне неоткуда было взять его личные вещи. Но как-то раз, через пару недель после того как он умер, я увидела на стенде достижений колледжа фотографию с одного из школьных матчей по регби. На ней были изображены наши мальчишки на поле, а в центре – Блас. Я тайком содрала эту фотографию, пока никто не видел, и Мичу потом еще долго недоумевала, кому она могла понадобиться. Сперва я часто доставала фото и рассматривала его, но затем спрятала в коробке из-под печенья, где хранила дорогие сердцу вещицы, и больше не доставала. Я поняла, что растравливаю себе душу, каждый раз пробуждая воспоминания об этом человеке.

Я больше не могла жить иллюзиями. Лучше было так, как сейчас: окаменелое бесчувствие и равнодушная уверенность. Я еще только училась отключать эмоции, и, как недавно родившийся олененок, с трудом вставала на тонкие неокрепшие копытца. Меня очень легко было пошатнуть, и тогда я стала бы уязвимой, а это больно. Я боялась боли, и это чувство не было истеричным или малодушным – всего лишь естественный инстинкт самосохранения.

Но в тот вечер я решилась снова достать эту фотографию. Я сидела при свете свечи и не могла оторвать от нее взгляд, хотя рассматривать-то, в общем, было нечего. Ребята на фотографии стояли с глупыми лицами, в нелепых позах, и не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Правда, приглядевшись, я различила, что Роко все-таки попытался незаметно поставить тренеру рожки, но вспышка застала его на полпути, и нужного эффекта он не достиг.

Блас тоже вышел не очень, и казался застывшей статуей с каменным лицом. Как всегда, чем-то недоволен, густые брови сведены на переносице. И все же глаза его были живые, словно жили своей жизнью, не подчинялись воле хозяина, и не принимали то же застывшее выражение, что и лицо. Глаза были прозрачные и энергичные, и в них стояла какая-то тоска и неотмирность, словно он чувствовал, что ненадолго в этом мире и умрет молодым.

Аккуратно положив фотографию обратно в коробку, я поставила ее в тумбочку и закрыла дверцу на ключ. Затем взяла в руки свечку и, резко дунув, потушила ее. День кончился, и я должна была снова закрыть сердце, как коробку из–под печенья. Иначе нельзя: я должна была оставаться сильной.

Горько усмехнулась.

Как будто нужны фотографии, чтобы помнить о нем.

Как будто можно забыть, надежно спрятав воспоминания в коробке из-под печенья.