Глава 1.Чокнутое начало.Итак, год начался. Убогий день моей убогой жизни в убогом замке. Я имею в виду начало учебного года, разумеется. Кто будет говорить такие пакости про Новый год? Это, между прочим, мой любимый праздник после Пурима.
Так или иначе, я очень ясно помню этот день, потому что подземелье протекало (а в моей жизни только такие вещи и откладываются в памяти), и капли, падавшие на макушку, подозрительно напоминали китайскую пытку водой, по крайней мере они наградили меня лёгкой судорогой, которая досаждала мне весь ужин.
Как выяснилось позднее, подобное начало было лучшей частью дня.
Тем же вечером прибыли студенты. Совсем как в любой другой год, их поток хлынул через двери, крича, хихикая и наводя шумиху. Только в этот раз было хуже. Потому что среди них был Поттер. О, да. Он был. Знаю, это безумие. Гарри. Поттер. Здесь.
Я препоясал чресла и приготовился к битве.
Конечно, я уже заранее знал, что он приедет, просто не до конца осознавал, что он действительно
приедет. Когда мне впервые удалось хорошенько его разглядеть, я пережил двенадцать мелких сердечных приступов, один инсульт и полную потерю контроля над лицевыми мышцами (стандартный комплект с выкатыванием глаз (почти как на пружинах), раздуванием ноздрей и отвисанием челюсти). Надеюсь, никто не заметил. У меня же репутация, в конце концов.
Все ученики и большая часть преподавателей пришли в ажиотаж, когда Поттер приблизился к шляпе. Я наградил его своим слёзывышибательным взглядом, приправленным зловеще вздёрнутой бровью, — один из моих коронных, можете мне поверить. Мой штанообоссывательный взгляд оставил бы неприятный запах — последнее, что мне надо за ужином. В любом случае это не имело значения, потому что он, буратино недоструганный, ничего не заметил. Ненавижу, когда люди игнорируют мои выразительные взгляды. Это заставляет меня задаваться вопросом, стоит ли жизнь того, чтобы её прожить, а это не лучшая мысль, которая может прийти в голову в самом начале учебного года, если жизнь неизбежно пуста по любым меркам.
Как бы то ни было, Поттер поступил на Гриффиндор. Типично. Совсем как его отец. И мать. И вся треклятая родня. Он, наверное, обладает остроумием, очарованием и дружелюбием своего отца (то бишь тут по нулям). Ох, как же меня всё бесит!
Надо срочно сделать список.
Причины, по которым у Поттера диагностируют одно или два психических расстройства до двадцатилетия.
1. Его распределили на Гриффиндор (может, Слизерин и принимает всех злобных властьсосущих убийц, но Гриффиндор стабильно производит семьдесят восемь процентов всех психов Хогвартса, согласно официальной статистике).
2. Я с кем-то разговаривал. Должно быть, с Квирреллом, потому что настроение было какое-то особенно паршивое. Так или иначе, мой мозг проплывал через Златые Врата Скуки, когда я посмотрел вниз на студентов и встретился взглядом с Поттером, после чего тот оперативно шлёпнул себя по зарубцованному лбу. Явно ненормальное поведение.
Ну вот! Больше ничего в голову не лезет! Ладно, со временем дополнится. А теперь надо подышать.
После этого ничего знакового не случилось. Только Дамблдор прокомментировал мою судорогу, что пробудило во мне убивательный инстинкт, и потребовалась вся сила моего разума вкупе с буддистскими медитациями, чтобы хоть немного этот инстинкт заглушить. Конечно, Дамблдор высказался только потому, что очередная, особенно жестокая судорога заставила меня пролить тыквенный сок ему на колени (гораздо более впечатляюще, чем кажется, ибо он сидел за три стула от меня). Наверняка, глубинной причиной этого всё равно каким-то образом был Квиррелл, учитывая его собственную психическую устойчивость.
Но я уже был зол на Дамблдора. Ведь в этом году он (снова) посчитал, что я не гожусь на пост преподавателя Защиты от тёмных искусств, и нанял это зачалмованное ничтожество. Ну, я не то чтобы просил его… Просто взял в заложники все его пушистые носки (гораздо труднее, чем вы можете представить — они были заперты в подземной комнате, охраняемой троллем) и пригрозил скормить их гигантскому кальмару, если он немедленно не уволит Квиррелла.
Старикан только улыбнулся — наверное, знал, что ни одна живая тварь не согласится сожрать его носки, — и назвал меня геем. Вообще-то он сказал что-то вроде: «Северус, найди себе хорошего мальчика, чтобы успокоиться, и брось свои навязчивые идеи. Можешь делать всё что угодно с моими носками». Затем он одарил меня улыбкой с подмигиванием, наложил петрификус и выкинул (вполне буквально) из своего кабинета. У него здоровенные руки для старого говнюка в острой шляпе.
Самоуверенный старикашка. Надеюсь, его хитрожопые глазёнки выморгаются из глазных отверстий. Я потратил остаток вечера, методично забрасывая его носки в камин. Остался отвратительный запах, который висел в комнате ещё неделю. Омерзительно. В конечном счёте я смекнул, что надо остановиться и просто запрятать оставшиеся джурапки на закрытом третьем этаже. Я ловко рассудил, что Дамблдор ни за что не станет там искать, поскольку “Пушок” жаждал мести ещё с тех пор, как старикашка утащил его бубен.
Ха. Я почти улыбаюсь… Но не совсем, заметьте.
Глава 2. Первый урок и хорёканье.Я блаженно игнорировал свою Поттер-проблему три восхитительных дня (хотя про себя я тайно называл её своей лохматой проблемой). Три замечательных, поэтически-возвышенных дня вплоть до четвёртого сентября, когда толпа мелких гриффиндорцев бесстрашно прошествовала в мои подземелья.
Разумеется, я выступил с очешуительной речью. Потом даже записал её, чтобы припугивать будущие поколения студентов (пика совершенства речь достигла в сентябре 1995-го, когда безупречная дикция, эффектные паузы и, конечно, лёгкий оскал обозначили вершину моей карьеры и вышибли слёзу из парочки особо впечатлительных студентов). Сама речь, разумеется, была отборной чушью. Вы реально знаете кого-то, кто может разлить по бутылкам славу?
Хотя я действительно чувствую себя славно во время приготовления зелий. Если установить правильную мистическую атмосферу, наполнить комнату клубами пара и периодическими взрывами, невольно вспоминаются древние маги, опьянённые собственными зельями и прыгающие обнажёнными вокруг своих сложных (чаще ахинических) магических формул, окружённые буйствующими громами.
Весьма вдохновляюще. Однако последний раз, когда я это делал (чувствовал себя великим архимагом, а не плясал нагишом, разумеется), мне пришло в голову принять устрашающую позу, в которой и застала меня Макгонагалл, ворвавшись в мой кабинет с очередной жалобой (для человека, который считает себя женщиной-кошкой, у неё вагон и маленькая тележка старческих проблем со здоровьем).
Но мы отвлеклись. Когда Макгонагалл осмыслила увиденное, она чуть не обмочилась от смеха, взирая на мой внушительный стан. Хвала Мерлину, ибо я не вынес бы очередного «восхитительного» запаха в своём подземелье. Хотя и её конвульсивных подёргиваний на полу мне вполне хватило. Поначалу я пытался убедить себя, что старушка просто-напросто впечатлена моей пластичностью и грацией и бьётся в экстазе, но когда она начала рыдать от смеха, оставляя лужицы на моём драгоценном полу, пришлось признать правду. Я был вынужден выкинуть эту всхлипывающую кучу в коридор. Просто нелепо, как ничтожно мало личного пространства мы здесь имеем, даже когда студенты не крутятся под ногами.
После этого памятного случая Макгонагалл взяла дурацкую привычку вламываться ко мне в самые неподходящие моменты — игра такая у неё, видите ли. С тех пор в качестве меры предосторожности мне приходилось одеваться и раздеваться, завернувшись в простыню и согнувшись в три погибели за кроватью. Однажды старушка чуть не довела меня до нервного потрясения, застав за хорёканьем на полу (это, разумеется, когда человек представляет себя хорьком — замечательная практика для снятия стресса). Так вот, Макгонагалл ворвалась в мой кабинет, как безмудый свинтус на стероидах, и мне пришлось срочно выдумать, что в столь экзотической позе на полу я разыскиваю очки.
— Ты не носишь очков, — заявила она, как самое бесстыжее, сварливое существо, каким она, несомненно, является.
Я ответил (со всем достоинством, на которое только способен человек, распластавшийся на полу в позе хорька):
— Для дамы твоего положения, Минерва, было бы не лишним уразуметь, что некоторым секретным секретам лучше оставаться… эм… секретами. Но сейчас я посвящу тебя, и только тебя, в великую вселенскую тайну: у меня есть очки! И они где-то здесь. Они не могут составить нам компанию, ибо в эту самую минуту выполняют секретную миссию.
Мне казалось, я изумительно выкрутился из неловкой ситуации, но взгляд Макгонагалл говорил об обратном. Она будто считала, что я понятия не имею, что за чушь несу. Возможно, на это как-то повлиял тот факт, что я понятия не имел, что за чушь нёс.
Затем она вновь попыталась воззвать к моему здравому смыслу:
— Северус, ни ты, ни я, ни кто-либо ещё не смог бы понять твоих бредовых рассуждений.
— Ха! — воскликнул я, всё ещё пребывая в позе хорька. — Это потому, что здесь нет «кого-либо ещё».
Она закатила глаза и, рассекая воздух, прошелестела мантией прочь из кабинета. Как смеет она так эффектно покидать мою комнату, когда её сюда даже никто не звал?!
Подлая душонка.
Но я, кажется, совсем потерялся в воспоминаниях о былых, лучших днях моей жизни. О чём я там говорил? Ах, да! Архинелепые первокурсники.
Я сказал им, что знаю, как «закупорить смерть». Хе-хе. Они проглотили каждое слово. Остаётся надеяться, что ни у кого не достанет извилин напомнить об этом на последнем курсе, потому что я, несомненно, смогу выдать лишь изумлённый взгляд и выставить себя полным дураком. Закупорить смерть. Ха, и ещё раз ха! Если бы это было возможно, Тёмный Лорд был бы ещё жив и скакал сейчас через резиночку. Может, танцевал бы жаркую сальсу. Самое близкое к закупориванию смерти — моя антидепрессивная настойка. В конце концов, депрессия является главной причиной самоубийств. Мерлин, какой же я эрудированный!
Так или иначе, я отнял у Поттера один балл. Уже не помню почему. Надо было снять больше, но было забавно наблюдать за ужасом на его лице, когда Поттер посчитал, что снятие одного балла — настоящая трагедия, а я просто злобный ублюдок. Потом простачок Невилл Лонгботтом (сын Алисы и Фрэнка, дай им Мерлин здоровья, но абсолютно бесталанный) умудрился взорвать простейшее зелье в истории магического мира.
Так что я, естественно, снял ещё один балл с Поттера.
Глава 3. Менестрели.Самый позорный день моей жизни показал свою уродливую мордень четыре жалких дня спустя. Прямым результатом произошедшего стало то, что я забаррикадировался в чулане для мётел и решил не выползать оттуда, пока не откину копыта юридически и духовно. Я мог бы стать чуланным отшельником. Легендой Хогвартса. Лет через пятьдесят первокурсники нервно проносились бы мимо двери, зная, что внутри кто-то есть. Семикурсники подстрекали бы друг друга открыть дверь или подглядеть своими моргалками в замочную скважину, но никому, даже самому недоструганному гриффиндорцу с дуплом в голове, не хватило бы дерзости. Филч сразу бы скопытился от невозможности вновь увидеть свои смердючие веники. А я… Я бы медленно хирел внутри этого мрачного, унылого, вонючего и неудобного чулана, пока из памяти не стёрлись ужасы злополучного вторника, восьмого сентября.
Предаваясь воспоминаниям, могу сказать, что трагизм вступления был, пожалуй, чрезмерным.
Собственно, вот что произошло: я работал над планами уроков на следующую неделю для моих пуффендуйских шестикурсников, решая, заставить ли их выпить собственное зелье или зелье соседа, когда мелкая непотребная девчонка с третьего курса Когтеврана подошла к моему столу.
— Да? — резко осведомился я, стараясь быть максимально дерзким. Это меня всегда успокаивало.
— Профессор, можно выйти? — спросила она, явно нервничая. Я нутром чуял, что она что-то задумала. Эти малолетки всегда что-то задумывают.
— Нет, — ответил я. — Подождите до конца урока.
— Пожалуйста, профессор! — снова попросила она и, наклонившись ближе, добавила отчаянным шёпотом: — Менестрели приехали.
Что ж, должен признаться, с минуту я выглядел как прекрасное воплощение обалдемона.
— Внимание, класс, — громко привлёк я внимание десятка пустых голов. — Мисс Прайс только что задала животрепещущий вопрос. Она спросила, можно ли ей покинуть урок, потому что к ней приехали менестрели. — В этот момент все выглядели положительно шокировано, хотя я понятия не имел почему. Я вновь повернулся к студентке: — Не знаю, с какой стати вы позвали менестрелей в Хогвартс, мисс Прайс, но, полагаю, вы можете поделиться с классом, зачем они вам понадобились? Распевать похабные стишки с ними по тёмным углам?
Кто-то из студентов начал ржать конём — над моим остроумием, как я думал в тот момент. Как вы можете представить, Прайс выглядела напуганной до смерти, и меня немного смутило, что она внезапно выбежала из класса, размазывая сопли по лицу и рыдая, как будто делать ей больше было нечего. Студенты, особенно эти невыносимые близнецы Уизли, продолжили надрывать кишки со смеху, словно ничего смешнее они в своей никчёмной жизни не слышали, пока я отметил мисс Прайс как отсутствующую. Некоторое время я сохранял на лице довольную полуулыбку, не желая, чтобы они вдруг решили, будто бы я превратился в добренького учителя, сыплющего шуточками на уроках. Я не добренький. Вспомнив об этом, я гаркнул:
— Довольно! Это было не
настолько смешно!
Каким-то непостижимым образом это заставило их рассмеяться ещё громче. В тот момент меня начали терзать смутные подозрения. Однако я всецело уразумел свою ошибку только тогда, когда Макгонагалл вторглась в мои владения часом позже.
Как я уже говорил, она постоянно заявлялась без предупреждения, так что этот раз не стал особенным, за исключением того, что я почувствовал себя несколько неловко, ибо в тот самый момент увлечённо подпевал какому-то американскому парню, который голосил «Оборотней Лондона»*. Когда старушка распахнула дверь, я как раз выводил особо прочувствованное «Ау-у-у-у», запрокинув голову и раскинув руки. Кажется, я даже пританцовывал (ирландские танцы, разумеется), но сейчас предпочитаю об этом не думать.
Макгонагалл, будучи обычной невыносимой особой, потратила несколько драгоценных минут, чтобы справиться с приступом смеха при виде меня (очень непрофессиональное поведение), и даже побилась головой о стену, прежде чем смогла перейти к цели своего визита.
— Северус, — сказала она, как будто кто-то разрешал ей называть меня по имени, — я здесь, чтобы открыть тебе правду жизни.
С этих слов всё стремительно полетело в тартарары.
Выяснилось, что с моего урока эта простофиля Фанни Прайс пришарашила прямиком к Макгонагалл. И с какой стати, интересно, она не пошла к собственному декану?.. Хотя, если подумать, я бы тоже вряд ли доверил свои девчачьи проблемы Флитвику…
Вот как, скажите на милость, должен был я понять женские метафоры? Откуда мне знать, что, когда приезжают менестрели, они не распевают песни, а фонтанируют из чьих-то интимных мест. Фу! Последний раз я говорю об этом.
Опасаясь, что Макгонагалл начнёт объяснять мне тонкости полового созревания, я оперативненько запустил в неё петрификусом и попытался оттащить обездвиженное тело в её кабинет. К несчастью, внешняя хрупкость старушки плохо соотносилась с её весом. Я бы сказал триста два кило — недалёкое от истины предположение. Проходя по коридорам, я ловил на себе удивлённые взгляды студентов, как будто они не могли придумать ничего лучше, кроме как стоять и пялиться на невинных профессоров, тащащих на горбу своих коллег. И никто из этих лоботрясов даже не подумал помочь.
— Что? — кричал я (довольно вяло, ибо одышка). — Не на что тут смотреть! Ничего интереснее что ли нет? Кыш!
Но они продолжали пялиться (я всегда говорил, что мы набираем не самых понятливых студентов), так что я просто поручил старую ведьму заботам двух лбов и попыхтел назад в подземелья. Только спустившись, я осознал, что напрочь забыл изменить старушке память.
Весь оставшийся день я отсиживался у себя в кабинете, оплакивая жестокую судьбу, и к ужину вышел очень поздно в надежде, что к тому времени все уже разойдутся (особенно та половина студентов, которая успела разнюхать, что произошло на уроке). Прискорбно, но, когда я вошёл в Большой зал, практически вся школа была там, и
больше половины студентов и все коллеги мгновенно уставили на меня свои лупетки. Почти все они ухмылялись. Дамблдор беспрестанно подмигивал. Я круто развернулся, и кто-то из учеников начал подхихикивать, так что я притворился, будто бы оставил что-то архиважное в комнате.
— О, нет, — сказал я. — Я забыл свой… — Почему-то в голову настойчиво лезло слово «авокадо». Я быстро напряг извилины и закончил гениальным: — …свой апельсин. Ах, боже мой. Надо срочно его найти.
Я не люблю делать вид, будто обладаю великолепными актёрскими способностями, но должен сказать, что ловко вышел из затруднительной ситуации. В общем, я покинул зал (в поисках потерянного апельсина, разумеется), после чего и забаррикадировался в чулане с единственной целью — никогда оттуда не вылезать.
В довершение всего, какой-то суицидник вскоре начал стучать в дверь и шаркать снаружи.
— Профессор Снейпчик, — нараспев сказал этот кто-то блевотно сладким голосом. — Пора выходить! У меня есть для вас сырок.
Эх, жизнь моя жестянка.
____________________________________________
* Песня существует в реальности: "Werewolves of London" - Warren Zevon. (Ссылка: https://www.youtube.com/watch?v=nhSc8qVMjKM), советую послушать для атмосферности, а уж если представить Снейпа, исполняющим сие произведение...
Глава 4. Сторговывающий Сапожки Снейп.Следующим утром я гордым петухом вышел из чулана (и я сейчас говорю в самом буквальном, неголубином смысле). Я предпочёл бы не излагать, что послужило причиной, ибо воспоминания о том невыносимы. Скажу лишь, что на моё решение прямо повлияли три наиболее кретинических человека в мироздании, кошара, лобстер и призрак Оскара Уайльда, разбивший палатку под дверью чулана и чередовавший распевание караоке с убийственно детальным описанием своих интрижек.
Воистину ничто не могло заставить меня сбежать быстрее, чем горлопанящий во всю ивановскую Филч и Дамблдор с Трелони, сближающиеся на почве обсуждения своих любовных похождений. Похождения эти, разумеется, совершались не друг на друга. Не стоило этого даже уточнять. Благодаря их интимным побасенкам у меня развился нервный тик. Зато теперь я знаю, что последние интрижки обоих свершились тридцать лет назад. Прекрасно, теперь меня ещё и знобит. Ничто так не действует на нервы, как этот питомник, скажу я вам. Мне срочно требуются двадцатичасовой сон и новая жизнь. С огородом и ручными павлинами.
В довесок к обычным страданиям и тяжкому учительскому труду, через несколько дней, как Снегг на голову, свалился День Закупки Обуви. Я надеялся отволынить от него как минимум на пару десятков лет, но Дамблдор навёл такую решку на мою старую пару, что мне пришлось смириться с необходимостью приобрести новые чуни.
Собственно, он сказал, что моя старая пара была как раз в его стиле. И старикан был прав, так что, как можете себе представить, это странным образом заставило меня возжелать мыла и верёвки.
Видите ли, довольно трудно подобрать обувь, которая соответствовала бы моему имиджу. Я до сих пор иногда вспоминаю лицо Макгонагалл, когда она узрела меня рассекающим по коридору в ослепительно-белых кедах. Я тогда подумал, что её собеседник (Дамблдор) только что гениально схохмил, и вы уже, наверное, угадали, сколько удовольствия ей доставило открыть мне правду.
— Что смешного? — резко осведомился я — ведь профессор Снейп не из тех, кто пропускает хорошие шутки.
— Твои… ноги, — с трудом прохрипела старушка, прежде чем свалиться от дикого хохота, попутно сбив с постамента рыцарские доспехи. Которые затем начали мстительно гонять её кругами по коридору. Всё же, каким бы забавным ни было это зрелище, прилюдное осквернение моей обуви меня вовсе не позабавило.
Знаете, сейчас задним числом я понимаю, что шутки для Дамблдора — дохлый номер. Всё смешное, что он когда-либо делал, получалось самопроизвольно. Например, лет пять назад он поскользнулся и сглиссировал прямо в подземелье, затормозив носом о мою дверь. Во время своего эпичного спуска он дурным голосом вопиял такие святотатства, что и повторять-то стыдно. Должен заметить, что это был третий из Самых Любимых Моментов моего существования не в последнюю очередь потому, что, попытавшись встать, бородач вновь потерял равновесие и шваркнулся прямо на седалищную мышцу. Я чуть не лопнул со смеха. Вряд ли мне ещё когда-нибудь доведётся так продлить себе жизнь.
Но мы отвлеклись. Моей следующей парой обуви, насколько помнится, были нормальные такие сандалии с липучками, которые создавали прекрасный воздухообмен с окружающей средой. Однако они возымели похожий эффект на некоторых членов коллектива, чью вменяемость я всегда ставил под сомнение (Стеббль и Макгонагалл, которые становятся закадычными подружками, когда дело касается ржания надо мной. Вообще смех двух старых ведьм здорово деморализует, особенно учитывая тот факт, что имя одной из них практически совпадает с её профессией — так вульгарно, что должно быть запрещено законом). Тем не менее сандалии были выбракованы и отправились в Шкаф Невозврата, в котором уже базировались старые костюмчики из восьмидесятых и усы-самоклейки когда-то нежно мной любимые.
Затем практически шесть месяцев в прошлом году я успешно циркулировал по школе на лысую ногу — естественно, лишь в сочетании с удлинёнными мантиями. Приятного мало, должен сказать (особенно добираться в Хогсмид по снегу — вряд ли это пришлось бы кому-то по вкусу).
Но потом случился Лапшичный казус — ещё один провал, о котором я не расскажу даже в этом сверхтайном Изложении Моей Жизни. Лапшичный казус уйдёт со мной в могилу. Как бы там ни было, однажды я здорово поскандалил с Дамблдором/Макгонагалл (слушайте, подчас они такие одинаково бесячие, что вполне могут оказаться одним и тем же засранцем, подосланным, чтобы отравлять моё существование) и вылетел из офиса этого пескоструйщика в самой внушительно-импозантной манере, на которую только был способен, сохраняя на лице выражение крайнего остервенения на зависть всем стервам и стервятникам. К несчастью, внушительность немного вышла из-под контроля, и мои обнажённые (но идеально отпедикюренные) пяточки оказались на всеобщем обозрении.
Дамблдор издал какой-то совершенно нелепый возглас (кажется, что-то про дресс-код), а Макгонагалл просто молча хватала ртом воздух. Долго. Я думал, что она отбрасывает коньки, так что я с надеждой подбежал поближе, но ошибся. Она просто выражала таким способом состояние шока.
Как смеет она выражать шок таким неоднозначным способом?
Что ж, как вы уже догадались, это лишь ещё больше меня разозлило, так что я пнул стену (позже выяснилось, что это стоило мне двух сломанных пальцев) и похромал в Больничное крыло, что немного смазало весь драматизм ситуации.
Но даже это не склонило меня к покупке новой обуви так, как подслушанный двумя неделями позднее разговор между Минервой и профессором Синистрой.
— Просто они были такие эротичные, — говорила Минерва, что само по себе заставило меня, поскользнувшись, перекувыркнуться через голову и сползти по стенке с жутким приступом желудочных колик.
— Его стопы? — недоверчиво переспросила Синистра. Я с трудом подавил рвотный рефлекс. Бесшумно.
— Да… Ох, я не могу объяснить. Это так глупо с моей стороны, но я никогда в жизни не видела таких бесподобных пяточек.
Синистра ничего не ответила. Наверно, её тоже подташнивало.
— Прости, но Северус Снейп? Бесподобные пяточки? — Она вновь замолчала, а меня скрутил очередной приступ рвоты. — Полагаю, я должна увидеть их своими глазами.
Я вскочил с места и тут же сорвался на бег. Я бежал.
И бежал.
И бежал, но, разумеется, самым пяткоскрывательным способом, что, должно быть, придавало мне сходство с подстреленной уткой, поэтому я редко возвращаюсь к этому воспоминанию.
С тех пор я старательно закрывал каждый дюйм своих ступней чёрными башмаками на невысоком каблуке с серебряной пряжкой. К моей великой печали, Дамблдор начал делать то же самое. Заметив этот ужас, я быстро метнулся в богом забытую обувную лавку за новой парой. В моём распоряжении была всего одна перемена, так что я до сих пор поражаюсь, как этот марафон меня не угробил.
Тем не менее залихватские лоферы, которые я там приобрёл, точно стоит упомянуть. Приобретённые же мозоли упоминать не будем.
Глава 5. Квиррел, Квиддич и Контры.В пятницу, двадцатого сентября, я решил больше никогда ни с кем не разговаривать. Особенно с
некоторыми личностями, которые изобретают правила, а потом позволяют другим
некоторым нарушать их только для того, чтобы третьи
некоторые (которых первые некоторые обожают до потери пульса) могли попасть в сборную по квиддичу, несмотря на то, что сие идёт вразрез со всеми существующими нормами. Но хренушки, мы все преклоняемся перед гриффиндорскими недоделышами по фамилии Поттер, ибо единственным здравомыслящим человеком во всём замке оказался небезызвестный обитатель подземелий.
Я чуть не заорал благим матом. Вообще-то я заорал. Узнав о содеянном, я спилотировал в кабинет Дамблдора со скоростью окосевшего миссионера, шипя, крича и брызжа слюной в такой манере, которую один Дамблдор и мог понять.
— Северус, — сказал он, держась так, словно мы с ним старые добрые приятели (ага, конечно), — я понимаю, что ты расстроен из-за Гарри.
Видите ли, Дамблдор любит делать вид, что умеет читать мысли. Могу поспорить, он где-то заначил список всех причин, по которым я хочу свернуть ему шею, и всякий раз, когда я наезжаю на него, старикан просто изучает свой списочек и выбирает наиболее вероятную причину для каждого случая. А потом думает, что я думаю, будто он читает мои мысли, что позволяет ему чувствовать себя страшно хитрожопым. (Ага, конечно.)
— Но ты должен понять, — продолжил он, — что Минерва была в отчаянии. Я вполне уверен, что и для тебя пошёл бы на такие же уступки.
Какое-то время я просто стоял, широко разинув рот и выражая всю тонкость моей душевной организации, после чего одарил Дамблдора своим коронным Издохни-Старый-Изверг взглядом (приправленным лёгким оскалом), и поспешно ретировался. Я отказываюсь общаться с личностями, которые выдают такие бараньи мысли с подливом. Затем я счёл, что старикашка слишком легко отделался, и быстренько вернулся назад, чтобы сказать ему всё, что я о нём думал. Но, как и в предыдущий раз, я просто не мог выносить его голос. А он всё говорил и говорил. И нёс он какую-то кретиническую ересь. Так что некоторое время спустя я вновь откланялся.
Это хождение взад-назад продолжалось минут десять, пока я не ополз по стенке прямо рядом с этими глупыми горгульями, которые охраняют старикашкин офис. Я никогда не славился выносливостью. В тот момент я осознал, что, несмотря на то, что я был за пределами кабинета, Дамблдор продолжал что-то вещать. Я слышал его противный голосишко сквозь стену, и это было последней каплей.
— ЗАКРОЙ ФОРТОЧКУ! — заорал я.
Парочка семикурсников проходили мимо, и мой истошный вопль придал им ускорения. Один из них выпрыгнул в ближайшее окно, вторая от неожиданности подкинула стопку книг в воздух, и пока они летели, ударяясь о потолок, девчонка решила поспешно смыться. К несчастью для неё, она оступилась и упала прямо на меня, что оказалось бы не менее неловко, даже не будь я её преподавателем.
Я притворился, что ничего не заметил (а это довольно затруднительно, когда кто-то нагло разлёгся на твоём бренном теле), и просто продолжил кричать на бородатого старикашку.
— ТЫ ВСЁ ЕЩЁ ЧЕШЕШЬ ЯЗЫКОМ, СТАРПЕР? Я тебя не слышу! Ла-ла-ла-ла-ла-а-а-а!
В этот момент семикурсница смекнула, что пора валить.
— Ты, великий Поттерлюб, юродивый репейник! Сожри свои словесные словеса на завтрак, посмотрим, как мне будет наплевать! Твои носки воняют Квирреллом, и никто не любит твои дурацкие лимонные дольки! Морщинистая фасолина!
Знаете что? Пожалуй, на этом я остановлюсь. Видите ли, иногда что-то чрезвычайно остроумное в ретроспективе кажется полной чушью. Но я уверен, что в том контексте…
Да, я уверен. Да.
С этого момента мне просто следует игнорировать свои душевные порывы и не слушать слова, срывающиеся с моих прекрасных губ. Это сделает жизнь намного проще.
Однако, как бы то ни было, дамблдорский фаворитизм достиг исторического максимума. Если бы я не знал из достоверных источников, что его последней пассией была Норма Джин «Эль Словарио» Кто, я бы подумал, что у них было что-то с МакГонагалл. Я бы даже подшучивал на эту тему, если бы сама мысль о подобном не вызывала у меня рвотные позывы. Только подумать, что кто-то всерьёз может зажиматься по углам с этими пескоструйщиками. Хотя… С этой точки зрения они прекрасно друг другу подходят.
Тем не менее. Морщинистая фасолина? Сложно поверить, что я, Мастер Остроумия, мог выдать такое. Почему никто не шарахнул меня молнией, прежде чем я это произнёс?
И вся эта чехарда с квиддичем была отнюдь не единственным вымораживающим фактором. «Профессор» Квиррелл вздумал волочиться за мной. Нет, я не шучу. Он преследовал меня по замку, как подпрыгивающая затюрбованная никчёмность. И начал задавать мне подозрительные вопросы.
Например, однажды он спросил:
— Северус, каково было н-направление в-вашей работы до Х-хогвартса?
А это, как вам известно, фундаментально фанерный вопрос. Все знают, чем я занимался. Я пускал в расход мирных граждан. Так что я решил отшутиться:
— О, я был министерским стоматологом. Поэтому было легко переквалифицироваться в профессора зелий. Ведь стоматология и зельеварение тесно связаны.
— Неужели? — переспросил Квиррелл. Он выглядел восхитительно раздражённым и очень плохо это скрывал. Никогда до этого момента я не видел его злым, потому что его постоянно мелко трясёт, что вызывает у меня нервный тик и убивает всякое желание смотреть на его дёргающуюся физиономию. В этот раз он забыл о нервной тряске, так что я смог по достоинству оценить его срахолюдную внешность. Это меня немного отвлекло, так что я был уже не так внимателен, когда он продолжил: — А мне почему-то к-казалось, что вы работали на В-в-в-во-во-в-в-в-в-в-в-в-в-в-во-во-во-во…
Его скрутило судорогой и фиолетовые мини-молнии — клянусь — начали вырываться из его тюрбана. Это выглядело довольно болезненно, но слишком забавно, чтобы я стал ему помогать. Во-первых, я был слишком занят, корчась на полу от смеха, а во-вторых, я вовсе не хотел продолжать этот разговор. Обсуждение с Квирреллом всех тонкостей моих аморальных поступков никак не входило в мои планы.
Так что я просто оставил эту кучку затюрбованной убогости корчиться от электрических разрядов, производимых его собственным головным убором. Интересно, он сам это придумал, чтобы невзначай не сболтнуть имя Тёмного Лорда? Мне, конечно, показалось странным, что он решил бить себя током. Но такие мазохистские наклонности оказались мне на руку. В конце концов, не пришлось самому его шарашить.
Глава 6. Пушковое фиаско на Хэллоуин.Следующее событийное событие моей жизни случилось на Хэллоуин. По сравнению с ним все предыдущие эпизоды были не только непримечательными, но даже благоприятными для моего психического здоровья, несмотря на то, что во время записи приходится переживать их заново. Я взял за правило никогда не пребывать в хорошем настроении, и в тот год не было никакого риска это правило нарушить, ибо в школе обретался Поттер — точная копия своего отца, и МакГонагалл, взъевшаяся на меня за то, что я запустил в неё петрификусом.
Не будь мы оба зрелыми разумными людьми, наверняка бы швырялись друг в друга навозными бомбочками на переменах… Хотя о чём это я? Мы именно этим и занимались. Я всё никак не мог в неё попасть, у старушки прицел вообще сбит напрочь, а вот Филч чуть винтиков не лишился. Он думал, студенты устроили заговор против него. Кажется, даже спать перестал.
Однажды ночью я вышагивал по замку, вылавливая бодрствующих студентов, когда этот психушник начал преследовать меня со шваброй. Он выглядел конкретно сдвинутым по фазе: глаза почти вываливались из орбит, волосы торчали во все стороны, старая изгвазданная швабра в руках походила на копьё. И этой гадостью Филч успел ухайдакать меня раз семь, прежде чем заметил, что имеет дело с профессором. А потом этот старый хрен даже не извинился! Просто приткнулся к стенке и заснул, что было довольно удачным стечением обстоятельств, ибо он не успел заметить мои карманы и носки, оттопыренные от запасов навозных бомб (я всегда носил их с собой на случай, если наткнусь на МакГонагалл). Бедняжка. Я бы даже пожалел его, если бы не моя репутация.
Но вернёмся к Хэллоуину. По усреднённым прикидкам всё было стабильно мерзотно вплоть до праздничного пира. Я потягивал тыквенный сок, чувствуя себя довольно мажорно, ибо Квиррелл решил не являться на торжество и не раздражать меня своей физиономией. В какой-то момент двери в Большой зал с грохотом распахнулись. Флитвик, у которого нервишки давно пошаливали, подскочил от испуга и приземлился прямо мне на колени, каким-то образом умудрившись ударить меня по руке так, что весь тыквенный сок оказался на голове. Моей.
В общем, я был не только липким и мокрым, но также оказался счастливым обладателем престарелого коллеги. Вся ситуация была феноменально конфузной для нас обоих. Я притворился, что полностью поглощён тем, как Квиррелл выставлял себя полным дураком, пока Флитвик поспешно ретировался с моих коленей с кучей пристыженных бормотаний.
Да, это Квиррелл расшарашил двери. Он влетел в Большой зал с театральным ужасом на лице так, словно кого-то действительно заботили его страхи. Однако этот долбонавт бежал слишком быстро и феерично впечатался в профессорский стол, прежде чем успел затормозить. Естественно, все напитки пролились. Тыквенный сок тоже оказался бы среди них, если бы на тот момент уже не стекал скорбными каплями с моих волос.
Затем Квиррелл прохрипел:
— Тролль! В подземельях! Думал, вам следует знать…
После чего осел на пол и отстегнулся. Вообще не очень обнадёживает, когда преподаватель Защиты от тёмных искусств вырубается при первом же намёке на опасность. Я не преминул указать на сей прискорбный факт Дамблдору, прежде чем приступить к активным действиям.
Я услышал, как Флитвик воскликнул:
— Тролль? Зачем — и главное как — он попал в замок?
Ну, я-то знал наверняка. Дамблдор. Это был тот самый тролль, которого старикашка оставил на страже своих пушистых носков. Тех самых, которые я скоммуниздил. А Дамблдор послал эту тварину на поиски, когда все надёжно уселись в Большом зале. Он отправил тролля в подземелья, но я-то был умнее. Насколько мне было известно, носочки всё ещё обретались на третьем этаже под охраной Пушка. Тролли, конечно, полные кретины, но нюх у них некислый. А уж директорские джурапки унюхать было как два пальца об асфальт, поверьте на слово.
Короче, пока старикан всех успокаивал, я улизнул через боковую дверь и резво почесал на третий этаж, беспокоясь о Пушке и о том, что буду делать в случае обнаружения тролля. При всём при этом я знал, что не выпущу вязаных заложников, пока не получу пост преподавателя ЗОТИ, даже если придётся сражаться с троллем и собакой-мутантом одновременно.
Как выяснилось, о тролле волноваться не стоило. Хотя и одного пёсика было вполне достаточно.
Дверь была закрыта, тролля поблизости не наблюдалось. Я вошёл внутрь — медленно и осторожно. Пушок лежал, свернувшись клубочком возле люка, а я смог разглядеть кучку носков в дальнем углу. Одна из пушковых голов поднялась и подозрительно меня оглядела. Я притормозил, но он/она/оно не двигалось, так что я пополз дальше, прижимаясь к стенке. Как только Пушок зарычал, я залился соловьём:
— Энд а-а-а-а-а-а-а-а-и-и-и-е-е-ей уил олвэйс лав йю-ю-у-у-у-у-у-у-о-о-о-о! Энд а-а-а-а-ай…
Стыдно признаться, но ещё до того, как я добрался до конца припева, Пушок сорвался. Он прыгнул на меня и щёлкнул пастью, но я ловко пригнулся, подобрал кучку носков и метнулся к двери, выкрикивая произвольные заклинания. И всё равно я был обречён. У него же, блин, три пасти. Три! Когда моя ладонь уже коснулась ручки двери, Пушок куснул меня за ногу. Полагаю, до свадьбы не заживёт.
Настало время объяснить, с чего я вдруг запел в лицо смертоносной опасности. Видите ли, о Пушке заботится Хагрид, следовательно, логично, что ему одному должно быть известно, как успокаивать зверушку, но уж больно он охоч до спиртного. Когда Хагрид наклюкивается (а это, заметьте, случается нередко), он рассказывает секрет Пушка как минимум пяти людям. Не знаю, зачем он это делает. Просто делает и всё тут. Так что время от времени он заявляется ко мне в кабинет, окосевший и пахнущий медовухой.
— Северус, — говорит он, — у меня есть трёхголовая собака. Видел таких когда-нибудь? А хочешь узнать, как их приручить?
— Нет, — обычно доброжелательно отвечаю я. Но он всё равно рассказывает. Иногда я задумываюсь, стоит ли вообще открывать рот. Такое ощущение, что никто меня не слушает, какие бы исключительно мудрые вещи я ни изрекал.
— Надо просто включить музыку, и он сразу засыпает, представляешь?
После этой фразы Хагрид по обычаю хлопает меня по спине (что по ощущениям сравнимо со столкновением с поездом) и уходит в закат, пошатываясь и впечатываясь в предметы окружающей обстановки, пока не найдёт очередного благодарного слушателя. Странная привычка, надо признать, но я всегда считал, что его болтливость когда-нибудь сослужит мне неплохую службу. Как выяснилось, я ошибался.
Хотя, возможно, стоит просто поработать над голосовыми связками.
Как бы там ни было, только я успел выбежать от Пушка с пятью парами носков под мышкой и окровавленной голенью, как в меня вмазался Квиррелл. Не знаю, что мешает ему ходить как нормальному человеку. У него снова случился какой-то нервный приступ. Ещё один легковозбудимый персонаж.
— Северус! — пропищал он, затем прокашлялся и продолжил уже в нормальной октаве: — Что ты здесь делаешь?
— Могу задать тебе тот же вопрос. Драпаешь от тролля? Незаменимое качество для профессора Защиты.
К этому моменту Квиррелл немного оклемался, так что даже смог выдать связную фразу:
— Вовсе нет, я искал вещь, т-также, как и ты, полагаю.
— Эм… Да, — ответил я, радуясь, что не пришлось выдумывать очередную ахинею.
Он уж слишком подозрительно косился на контрабандные носки, так что я быстренько запихнул их в рот ближайшей горгульи (которая тут же с проклятиями выплюнула их мне в лицо) и сказал:
— Ох, уж эти студенты, постоянно разбрасывают вещи по школе… носки теряют. Ну, ты понимаешь.
Было очевидно, что он вообще не понимал, но ему, кажется, было всё равно, так что мы двинули на поиски чёртова тролля, из-за которого и поднялась вся эта шумиха. Почти сразу нам встретилась раскосмаченная МакГонагалл, выглядевшая так, словно и вправду беспокоилась о сохранности студентов. Она сообщила нам, что слышала подвизгивания из девчачьего клозета, и Квиррелл тут же сказал, что тоже их зачуял. Лично я уверен, что заикалка набрехал с три короба, лишь бы попасть в женскую уборную, потому что, пока мы были вдвоём, ни о каких криках он и словом не обмолвился.
Короче, как бы там ни было, почти сразу мы услышали эпичный шмяк со стороны туалетов, и со всех ног припустили туда. Ну, МакГонагалл чесанула, а нам с Квирреллом пришлось изобразить из себя порядочных преподавателей и последовать за старушкой. Мой бег был скорее сравним с подскакивающей хромулькой/выделыванием пируэтов из-за недавнего ранения. Я вообще-то отлично справляюсь с болью, но укус был глубокий и с кровищей.
Когда мы дотащились до туалета (запыхавшись, как кучка престарелых бегемотов — нет, ну правда, давно пора ввести фитнес-программу для преподавателей, чтобы не приходилось так конфузиться в чрезвычайных ситуациях), тролля уже вырубили, и он отлёживался на полу. Квиррелл чуть не обмочился от страха и на всякий случай забежал в одну из кабинок. Притворился, что ему надо просто присесть, чтобы оправиться от шока, но меня-то не проведёшь.
А потом мы осмотрелись, и угадайте, кто ещё обнаружился в туалете! Ни за что не догадаетесь. Это ведь просто возмутительнейшее надругательство над правилами. Даже если я скажу вам его имя, вы всё равно не догадаетесь — настолько бесячий этот поступок. Гарри Поттер. С секунду я просто на него таращился. Уже растянул лёгкие, чтобы закричать, но МакГонагалл меня опередила, и слава Мерлину, потому что я совсем не уверен, что слова, готовые сорваться с моих уст были… уместны для детских ушей.
Мелкие, заикаясь, пытались выдать что-то осмысленное (я говорю во множественном числе, ибо Поттер притащил двух недоделанных друзей: головастую выскочку и мелкого с рыжей репой. В тот момент я решил никогда не запоминать их имена — только презирать.) В конце концов, выскочка призналась, что пошла атаковать тролля, а два недотёпы её спасли. Я прямо почувствовал, как эго Поттера стукнулось о потолок, когда он это услышал, но, кажется, кроме меня, этого никто не замелил. Оно быстро разрасталось, грозя придушить всех вокруг, но когда позднее я сообщил об этом МакГонагалл, она покрутила пальцем у виска и запустила в меня камнем.
Однако худшей частью всего инцидента было то, как во время признаний девчонки Поттер — и я в этом всецело убеждён — лупил глаза на мои ступни. МакГонагалл распространяла грязные слухи о них даже среди детей! Ничего у людей нет святого! Я многозначительно дёрнул мантию, прикрывая ноги, и не менее многозначительно усмехнулся Поттеру. Ох, иметь соблазнительные пятки — это тяжкая ноша. Вообще-то, сейчас мне кажется вполне вероятным, что он просто заметил кровь, хлеставшую из раны на ноге… Но это очень сомнительно.
В итоге старушка присудила пять баллов Гриффиндору. Уверен, МакГонагалл выбрала такое мизерное количество, чтобы я не взорвался на месте. Она вроде даже нервно поглядывала на меня. Моя физиономия, должно быть, выглядела исключительно кислой. Когда малолетки скрылись, я закричал:
— Кто последний — убирает тролля!
И мы с МакГонагалл понеслись как два бронтотерия, толкаясь, пихаясь и кряхтя, пока Квиррелл тупо на нас пялился, изредка подмаргивая. Понятия не имею, как он умудрился перетаранить огромную тушу, но спрашивать я, естественно, не собирался. Ещё доброго решит, что меня интересует его жизнь, а это будет непоправимая трагедия.
Закончить хотелось бы следующими словами: я терпеть не могу Гарри Поттера.
___________________________________________
Песня: https://www.youtube.com/watch?v=3JWTaaS7LdU (смотреть с 3:07)
Глава 7. Да у Снейпа крыша едет!Учебный год наконец вошёл в стандартный режим, и я намертво увяз в нескончаемых потоках работы. Ставил оценки и всё такое. Порой я забывал, почему выбрал работу преподавателя, но быстро напоминал себе, что люблю… или, по крайней мере, мне нравится… ну, во всяком случае, у меня есть склонность к… было совершенно необходимо… Короче, отстаньте. У меня нет даже самой завалящей причины здесь оставаться. Я ненавижу детей, ненавижу коллег (любых), ненавижу замки, ненавижу мятные конфетки, ненавижу зелья, ненавижу образование, и я в особенности ненавижу гобелены. Само собой, мне нравится чёрный цвет. Уже что-то. Не знаю, каким боком это связано с моей преподавательской деятельностью, но уверен, что смогу развить этот аргумент в будущем.
Впрочем, профессиональная неудовлетворённость никак не мешала моей работе. Я продолжал добросовестно прожигать студентов взглядом, произносить вдохновляюще-саркастичные речи и изымать оружие. Перья, например. А мелкие паршивцы имели наглость протестовать. Они говорили:
— Но, профессор, мы же просто записываем лекции!
— И как, по-вашему, я должен закончить эссе без пера?
— Перья вообще-то никто не запрещал!
— Да, они нам нужны! Вы не можете не понимать…
Бла-бла-бла. Сплошные отмазки. Маленькие дерзкие поганки. Они все заслуживали долгих лет мучительных наказаний. Опасное оружие эти перья. Кто там сказал «что написано пером — не вырубишь топором»? Неважно. Он был прав.
После успеха с перьями я переключился на шляпы: подкрадывался к студентам, которые таскали их на своих черепушках, необременённых извилинами, и срывал колпаки с этих раззяв. Выходило довольно забавно. Я быстро заныкивал аннексированные шапочки за спину, и, когда очередной неудачник оборачивался, он видел лишь уважаемого профессора. Ни у кого не хватало наглости обвинить меня в краже, так что они просто подозревали своих друзей, которым я с удовольствием назначал наказания за воровство. Довольно занимательная игра, надо сказать, и заметьте — моего собственного производства. Должен же преподаватель как-то развлекать себя, в конце концов.
К сожалению, когда я был на шестой по счёту шляпе, одна недомерка с Пуффендуя по имени Биллия Ши сказала своим мерзким гнусавым голосом:
— Профессор Снейп, зачем вы взяли его шляпу?
Все студенты, включая парня, чей колпак я только что скоммуниздил, вылупили на меня свои гляделки, а доказательство вины было всё ещё крепко зажато в моей руке. Можно подумать, профессор, ворующий шляпы, — это что-то экзотичное и занимательное.
К счастью, мне хватило присутствия духа, чтобы выпутаться из весьма щекотливой ситуации. Я набросился на мальчишку и воскликнул:
— Как смеешь ты носить шляпу в школе?
— Но профессор… — начал было студент (Дин Томас — капитально обделённый мозгами первокурсник с Гриффиндора).
— Это же школьная форма, профессор! — вступилась его подружка. — Нас специально заставляют покупать шляпы перед началом семестра! И вообще, вы ведь сами носите шляпу.
Я ловко проигнорировал нахалку и продолжил:
— Бесстыдная распущенность! Непристойное поведение! Прямое и умышленное неповиновение! Не думаю, что вы в состоянии понять всю серьёзность ситуации…
— Это же просто шляпа, профессор! — возмутился Томас. — В ней нет ничего непристойного. Не знаю, что вы…
К несчастью, именно в этот момент пять ранее свистнутых шапочек выпали у меня из рукавов и звучно приземлились на пол. Студенты вытаращились на меня. Я вытаращился в ответ. Говорю вам, это могло продолжаться вечно. Просто глазение, глазение… глазение… Минут тридцать спустя я величаво взмахнул мантией, собираясь покинуть класс, когда навозные бомбочки (припасенные для Макгонагалл) выпали из потайных карманов и звучно раскатились по полу. Я ни на секунду не отвёл свой грозный взгляд от студентов, даже ползая по полу в весьма компрометирующей позе. Я собрал все до единой бомбочки и вновь рассовал их по карманам — не оставлять же ценный материал бесхозно валяться на полу. Студенты тем временем таращились друг на друга разинув рот. Я даже услышал, как один из них прошептал: «Это действительно происходит?». А второй ответил: «Я сам не верю».
Закончив процесс собирательства, я поднялся (всё ещё полный суровости и достоинства), кивнул студентам в знак окончания урока, развернулся на каблуках и быстрым шагом направился к двери. К сожалению, именно в этот момент мою собственную шляпу сдуло порывом ветра, обнажая три персика и банан, которые я утянул с завтрака и которые, разумеется, тут же раскатились в разные стороны. Я наклонился за шляпой, стараясь делать это как можно более небрежно, но не удержался от короткого взгляда в сторону студентов, которые, к моей величайшей печали, никуда не испарились, продолжая буравить меня своими мелкими нахальными глазёнками, словно в них вселился бес любопытства — во всех разом. Им что, больше нечем заняться? Хотя вообще-то так и есть.
Это фиаско ввело меня в крайне депрессивное состояние, так что я хромал по замку, выглядывая каких-нибудь провинившихся сосунков, дабы разогнать тоску-печаль, когда, представьте себе, наткнулся на трёх гриффиндорцев, с заговорщицкими улыбочками. Ну, по факту они были не такими уж и заговорщицкими, но мне приятно думать, что эти маленькие поганцы вечно что-то замышляют. Как бы там ни было, я бодренько зашагал прямо к сладкой троице (потому что, разумеется, это были Поттер, Уизли и Грейнджер) и изъял у Поттера библиотечную книжку. Ей оказался «Квиддич сквозь века». То, что он будет ловцом в завтрашней игре, вовсе не значит, что ему позволительно вальсировать по коридорам с древними фолиантами о квиддиче. Как только наглости хватает?!
Я вам больше скажу: во время сегодняшнего урока он ни на мгновение не отрывал взгляда от моих ступней. Мелкий извращенец. Меня не так-то легко оконфузить, но поттеровская одержимость моими пятками по-настоящему действует на нервы. Кстати, похоже, мне удалось найти походку, при которой ноги вообще не выглядывают из-под мантии, но придётся подождать, пока хромота окончательно пройдёт.
Ах, да. До окончания дня мне пришлось ещё раз увидеть Поттера. Он что-то вынюхивал у комнаты преподавателей. Мы с Филчем как раз пытались поменять бинты на моей ноге и с треском проваливали это ответственное дело, но я ни за что не сунусь к Помфри, пока слух о её безумной страсти ко мне не будет опровергнут как минимум из трёх источников. Именно в тот момент я увидел чьи-то хитрожопые глазёнки, пялящиеся на мои пяточки сквозь дверную щель. Я немедленно зашторил ногу мантией. Возмутитель спокойствия попытался скрыться, но было уже поздно.
— ПОТТЕР! — заорал я, хотя ещё не знал, что это действительно был он. Просто я понял, что: во-первых, единственным студентом с подтверждённой страстью к моим ступням является именно этот балбес, а, во-вторых, что паршивец, у которого хватило наглости подсматривать за учителями и идиотизма, чтобы попасться, несомненно должен был выйти из бракованного семени Джеймса Поттера. И я оказался прав. Этот паскудник попытался пробухтеть какое-то оправдание, но я уже не слушал — был слишком занят криком.
— ВОН ОТСЮДА, ПОТТЕР! ВО-О-О-ОН!!!
Да ему просто повезло, что я был в хорошем настроении.
Глава 8. Присутствие духа, проклятия и припадкиЗначительные интересные события происходили в мире Хогвартса, но позвольте мне по-быстрому уронить с души самый неловкий камень моей жизни.
Я пребывал в довольно хреновом настроении (и под «довольно» я имею в виду ОЧЕНЬ), причину которого открою чуть позже, а пока вернёмся к тому, что я колобродил по замку (что включало в себя скоростную озверелую походку с периодическим «рассечь-воздух-и-скакнуть» комбо плюс внушительными бровями), когда я звучно впечатался в доспехи. Они сфорцандо подняли меня над головой, раскрутили вертолётиком и зашвырнули в ближайший кабинет. И это, представьте себе, ещё не постыдная часть истории. Настоящий конфуз случился, когда я поднялся, отряхнулся и осмотрелся. И заметил в классе Макгонагалл. В розовом трико. Выполняющую стойку на голове.
— Ох! Прошу прощения… — пробормотал я, но старушка даже не подумала выйти из сиршасаны, сохраняя на лице выражение полной безмятежности.
Меня хватил удар. Клянусь. Я не знал, что делать, и это самое обидное, ведь я всегда знаю, что делать. Всегда. До этого момента. Я мог как минимум расхохотаться. Боже правый, старая кошёлка взялась за гимнастику, а я не в состоянии даже хихикнуть! Просто пялился на этот розовый мешок с костями, но она меня уже не видела — ушла в свой гимнастический транс.
— А… — заикнулся я (вообще-то при нормальных обстоятельствах на этой букве заикнуться невозможно).
Ещё больше молчания.
— Я… хм-м-м… А… гумус, — медленно произнёс я, стараясь, чтобы старушка поняла хоть что-то из моего мыслепотока. — Эм! Вот прямо там, ну… да. Там.
Она наконец соблаговолила приоткрыть свои тараньки, и посмотрела прямо на меня, но совсем не на моё лицо. На мои ступни. Да, опять эта обсессия с пяточками. И всё равно я не мог ничего поделать. Кажется, я выдавил из себя что-то вроде «Ка!» — довольно громко, надо признать, — и споткнулся о свою собственную ногу (мог бы сказать я, если бы в действительности не споткнулся о пустое место). Я даже не шёл. Как можно споткнуться, если ты не двигаешься? Чистый талант, полагаю.
В общем, я начал мысленно повторять: «Спокойно, Северус, спокойно. Спокойно, спокойно, спокойно».
И это почти сработало. Я повернулся к старушке, гордо вскинул нос и произнёс: «Спо-койст-вие». И покинул помещение.
Но ещё до того, как дверь успела многозначительно захлопнуться, Макгонагалл завопила:
— Северус!
Я просунул голову в дверь. Хотя следовало драпать. Почему я просто не сбежал?
— У тебя туалетная бумага на подошве.
После этого я всё же прорысил по коридорам со скоростью ультразвука, но лишь до ближайшего поворота, после которого остановился, дабы проинспектировать обувь. Естественно, там была не просто дурацкая бумажка, а целый, мать его, рулон, который мотался за мной целый день. Как я это понял? Просто бумага была размотана по всем коридорам, спускалась с лестниц и огибала углы. Я поспешно стряхнул чужеродный элемент с ботинка (что заняло добрых десять минут) и чёрным ураганом спустился к себе в подземелья.
Кстати. В тот же день состоялся первый матч по квиддичу, и, конечно же, было решено сшибить лбами Гриффиндор и Слизерин. Видите ли, при нормальных обстоятельствах я глубоко презираю спорт и тех, кто им занимается, но игры Слизерина никогда не пропускаю. Надо ведь поддерживать имидж, который выходит далеко за рамки квиддича, но в то же время включает его, так что мы должны были выиграть матч, иначе Дамблдору пришлось бы наблюдать меня в диком припадке до скончания веков. К чему я это? Ах, да. Я всегда посещаю игры, несмотря на отсутствие любви к ним.
Я знал, что матч окажется особенно мерзким, ведь в нём участвовал Поттер — в качестве ловца. Я понятия не имел, насколько ужасным окажется опыт пребывания на трибуне, поэтому на всякий случай пришлось приготовить кое-что занимательное. Я зачаровал коробочку так, чтобы она обстреливала Поттера арахисом, и установил её со своей стороны трибуны накануне матча (Филч впустил меня на поле, когда я пригрозил прекратить поставки зелья для очистки лица).
Развлечение прекрасно работало весь первый тайм (хотя не уверен, что толстокожий Поттер вообще что-то заметил). В следующий раз попробую кидаться в него жирафами — может, хоть это его взбодрит!
Я наблюдал за игрой через бинокль (разумеется, чтобы видеть, достигает ли арахис цели — вы же не подумали, что я всерьёз стану следить за игрой) и заметил, что все катапультированные орешки болтались, словно у них случился внезапный апоплексический удар. Они мотались, пошатывались и выписывали петли. Равно как и всё остальное в той воздушной зоне, включая Поттера.
Я огляделся, но, кажется, больше никто не обращал на припадок мальчишки никакого внимания. Я сразу узнал Проклятие Мобили — это было очевидно из хаотичного движения арахиса в воздухе. Поэтому я, стыдно признаться, начал плести контрзаклинание. Не представляю, что подтолкнуло меня к такому геройскому поступку, но предпочитаю думать, что он был вызван исключительно желанием спасти ни в чём неповинные орешки.
Я заметил Квиррелла, который сидел чуть выше, также пытаясь отменить действие проклятия и с треском проваливая это дело. С каждым его словом Поттер как будто только сильнее начинал крутиться в воздухе. Ох, уж эта неумелая зачалмованная кучка. Никогда не понимал, как ему досталась должность преподавателя ЗОТИ, но в тот момент отчётливо увидел, как это ничтожество её лишится. Одним прекрасным утром он будет слишком напуган и дрожащ, чтобы подняться с постели, и тогда Дамблдору придётся уволить его и назначить МЕНЯ преподавателем Защиты, и сделать МЕНЯ заместителем директора, и провозгласить МЕНЯ Королём мира!..
Я невзначай намекнул об этому Дамблдору ещё до того, как опозорился перед Макгонагалл. Между прочим, старикашка и был причиной моих сердитых прохаживаний по замку.
— Дамблдор! — возопил я, врываясь в его кабинет. Ну, по правде говоря, я прятался у него в шкафу верхом на Омуте памяти, искренне надеясь, что это не превратит все его воспоминания в одно большое изображение моей задницы, и выскочил оттуда в тот самый момент, когда старикашка должен был расслабляться в кресле, попивая чаёк (который, как всем известно, на самом деле и не чаёк вовсе, а самый натуральный спирт, прикрывающийся чайной чашкой). Дамблдор поперхнулся спиртягой и расплескал благородный напиток по столу, что привело его в крайне негативное расположение духа. Оказывается, он весьма одарён в спонтанном придумывании занятных ругательств. К сожалению, у него также весьма неплохие рефлексы, поэтому плескался и ругался старикашка, прочно удерживая меня петрификусом.
— Что тебе НАДО, Северус? — выплюнул он (вполне буквально).
— Мхммммм. Ммммхмммммхммммм мухуммммм. Фрррмммухуммм… — Он наконец догадался снять заклинание, так что я продолжил: — Я спас Поттера, а Квиррелл абсолютно бездарен, и вообще, почему его ещё не уволили?
— А-а-ахх, Се-е-еверу-ус… — начал он в своей идиотской манере растягивать слова. — Почему-у-у-у же ты-ы спа-ас Га-а-арри?
— Я спасал арахис! — взвизгнул я. — И даже не пытайтесь приписать моим намерениям лишнего благородства!
— А-а-а-хх, разуме-е-ется…
— Может, хватит уже?
— Прости.
— Так-то лучше. Я пришёл сюда не за тем, чтобы выслушивать какой-то бред. Я пришёл, чтобы доказать свою правоту.
Хотите верьте, хотите нет, но он даже меня выслушал. Возможно, он ещё никогда не улавливал в моих размышлениях столько логики и здравого смысла.
— Сегодня во время матча мы с Квирреллом пытались спасти Поттера, но после моего заклинания его метла замедлялась, а после жалких попыток этого ничтожества она опсихевала. Внимание, вопрос: если занюханный профессоришка не может защитить даже одного студента, с какой стати он получает должность, которую мне, более чем квалифицированному человеку, даже не предложили?
— А-а-а-а-аххх…
— Прекратите! — взвизгнул я.
— Ох, да, прошу прощения, — смутился старикашка и прокашлялся. — Ах, Северус, возможно, только один из вас пытался спасти мальчика…
— Что за грязные намёки? Я
пытался спасти его, профессор! Да, он мне не нравится, но иногда приходится забывать про грешки, чтоб летали орешки… Эй! Рифма получилась!
Кажется, я хихикнул, но сейчас предпочитаю не думать об этом. Видите ли, я могу противостоять многим вещам, но алкоголь в этот список не входит, а перед походом к директору я заглянул-таки в «суперсекретный» тайник Трелони.
Как бы там ни было, Дамблдор продолжил:
— Да, ты действительно спас Гарри, но мог ли это сделать Квиррелл?
— Нет! Я об этом и толкую вам уже полчаса! Он совершенно бесполезен!
— Бесполезен для кого?
— Что?
— Быть может, он полезен для кого-то другого.
— Каким образом?
— Оставаясь некомпетентным.
— Где?
— Здесь!
— Когда?
— Во время матча!
— ЗАЧЕМ?
— Я не знаю!
— КТО?
— КВИРРЕЛЛ!
И тишина. Мне надо было переварить услышанное.
— Директор? — сказал я минуту спустя.
— Да?
— Я всё равно не понимаю.
— А-а-а-аххх, что ж. Вероятно, мне придётся дать тебе время поразмышлять об этом самостоятельно, — сказал он. Ненавижу, когда он это делает. Человек-загадка, блин, и кому это помогает? Ни-ко-му. И эта лабуда «дойди-до-всего-самостоятельно» сильно переоценена. Почему бы не выложить все карты на стол до того, как случится что-то ужасное? Тогда я смогу подготовиться и избежать мокрых подштанников.
— Но почему вы не можете… — начал было я, но открывшийся в полу люк меня прервал, отправив моё бренное тело на одиннадцать этажей вниз, прямиком в подземелья. С тех пор, как Дамблдор обнаружил, что его кабинет находится ровнёхонько над моим, он ещё ни разу не отказывал себе в удовольствии послушать мои вопли. Наверное, это заставляло его почувствовать наличие хоть какой-то цели в жизни (которой там и не пахло).
В общем, именно после этого инцидента я переоделся и пошёл подметать штанами коридоры школы. А переодеться пришлось потому, что какой-то недоделыш поджёг меня прямо во время матча! И даже при этом я всё равно умудрился спасти Поттера. Я уже заканчивал выплетать магическую формулу, когда вдруг почувствовал запах дыма, так что быстренько довёл заклинание до конца и начал затаптывать место возгорания — правда, недостаточно быстро, чтобы спасти мантию.
Ох, это был действительно богатый на впечатления день.
Я отказываюсь обсуждать окончание игры, в противном случае приходится обязательно винить себя за её окончание. Если бы кто-нибудь каким-то образом разнюхал, что я помог долдону, который выиграл матч, пришлось бы выслушивать упрёки всю жизнь! Да студенты линчевали бы меня за такое! Я был бы изгоем до конца своих дней! Я бы никогда не смог вновь переступить порог школы…
Знаете что? Я вдруг поймал себя на мысли, что это вовсе не так ужасно.
