Глава 1Она зашла в купе, небрежно кинула журнал, издаваемый ее отцом, – «Придиру» – на сиденье и расположилась у окна. Глядя через стекло на отъезжающую платформу через спектрально-астральные очки, окрашивавшие привычные для глаз цвета в калейдоскопные и обнаруживавшие мозгошмыгов, она тихонько вздохнула – глубоко и грустно. Она отправлялась в поездку на два месяца, и впервые это не приносило того трепета, который обычно сопровождал ее путешествия. В этот раз она не так сильно хотела уезжать – потому как была весомая причина, чтобы остаться. Но чем больше она об этом думала, тем больше убеждалась в том, что не стоит отчаиваться, ведь ее тоже ждали. Ее ждал он. Что может быть прекрасней, что может дать больший стимул для скорейшего завершения запланированных дел и не менее скорейшего возвращения?
Она ехала в Ланьон, небольшой город в Бретани: французские коллеги попросили Управление по делам незарегистрированных магических существ, где она сейчас работала, оказать содействие в ловле группки какого-то особого вида пикси, терроризировавшей жителей этого кантона. Почему европейское отделение Управления не могло этим заняться – неясно, и все же руководство решило не портить и без того натянутые отношения и отправило на своеобразную разведку ее. Она была знаменита на своей работе тем, что ей без труда удавалось наладить контакт как со всяческими бестиями, так и с временными коллегами; ее посылали в любой конец света, да она и не была против – дома ее ничего не держало, кроме отца, но тот только поощрял дочь в совмещении «полезного», по его мнению, дела и работы. Конечно, многие подшучивали над ней, потому что помимо обозначенных в деле существ она видела и других – тех, кого не видел больше никто; у кого-то это вызывало насмешку, кто-то привык к «странностям», и мало кто действительно верил ей. Но ее это не смущало: она нашла золотую середину, ту самую, которая позволяет наслаждаться тем, что имеешь и жить здесь и сейчас. И, конечно, попутно знакомиться с необычными и неожиданными зверьками.
На дело ей выделили два месяца: за это время она должна была ознакомиться с ситуацией, наладить отношения с жителями и разведать, что за существа наводят непорядок в кантоне; необходимо было дать их точное внешнее описание, поведенческую характеристику для последующей регистрации в Управлении, а потом и в Министерстве Магии. Она прекрасно понимала, что пикси – довольно изученные существа, а потому столько времени ей не нужно, какой бы странный этот конкретный вид ни был.
Но, с присущей ей легкостью и решимостью делать, что следует и встречать неизбежное достойно, она для себя нашла утешение. Ланьон – старый регион, и ее манило исследование узких извилистых улиц, покрытых брусчаткой, знакомство с камнями, заложенными еще первыми кельтами, с монументами и алтарями, ей не терпелось искупаться в реке Леге – ночью, при лунном свете, обнаженной, невидимой для остальных глаз и, конечно же, посетить замок Кердуэль: согласно легенде, именно там король Артур собирал рыцарей за «круглым столом», а значит, там наверняка присутствовал сам Великий Мерлин. Каково будет, когда она окунется в эту древнюю магию, окутывающую замок и окрест!
Именно такие мысли – полные нетерпения, надежд и легкой меланхолии – сопровождали ее на пути во Францию. В начале путешествия она наблюдала за колыханием трав и вереска, за красочными закатами, переливавшимися на небе, как искорки магии в ее очках; потом она читала журнал и радовалась тому, как хорошо идут дела у отца – на обложке значилось внушительное число тиража – трехсоттысячный; периодически она выходила в проход и беседовала с пассажирами, доказывая пользу гномьей слюны или пытаясь показать каждому, у какого уха у него летает мозгошмыг. Под конец, когда дорога через тоннель показалась особенно бесконечной, как будто тебя всасывает в трубу маггловского пылесоса (о нем ей рассказывала Гермиона), она задремала, предаваясь полусну-полуфантазии, пока не раскрылась дверь купе.
– Мисс Лавгуд, конечная.
***
Когда в очередной раз лопнула склянка, он уже не удивлялся. Он даже не злился, как это было на первых порах, не посылал проклятья всем почившим и ныне живущим магам, не рычал, как загнанный зверь; лишь глубокая складка между бровями, прорезавшая лоб и придававшая ему еще более грозный вид (хотя, казалось бы, куда грознее), выдавала его недовольство. Так длилось уже месяц, с тех самых пор, как Полумна уехала. Сначала он списывал все на невнимательность, родившуюся от усталости: он много работал в последнее время и мало спал. Однако в подобном режиме ему приходилось существовать уже много лет, и какой-то недосып не мог вывести его привычную, выработанную годами сосредоточенность из равновесия. Потом причиной неудач была определена сложность зелья, над которым он трудился, – это, правда, нещадно било по его самолюбию, но, по крайней мере, многое объясняло. И опять же, несмотря на комплексность разработки, на сложность подборки ингредиентов, он так и не смог заставить себя поверить в это: самый трудный этап, все-таки, не сам процесс варки, сколько композиция, определение первоначальных данных, а с этим он успешно и вполне быстро справился. Так что и неоднозначность зелья отбрасывалась как первопричина. Он долго отгонял назойливую мысль, страшился ее и никак не хотел признавать: неудачи начались именно с отъезда Лавгуд.
Несмотря на выцеженную сквозь зубы просьбу писать ему, Полумна оказалась крайне необязательным собеседником, и вместо увещевательно обещанных ею писем раз в неделю за весь месяц он получил весть лишь раз – в день ее приезда в Ланьон. Потом она пропала, словно ее сожрали эти клятые пикси, которых она поехала изучать; либо она утонула в этой реке, о купании в которой она так томно мечтала вслух; либо же король Артур восстал и приказал ей собрать останки всех своих рыцарей и заняться их воскрешением. Иной причины, почему эта белокурая нимфа так скоро позабыла о нем, хотя обещалась помнить – и даже скучать – он придумать не мог. И почему-то это его сильно задевало.
И зелье, которое заказчик ждал уже в следующем месяце, никак не хотелось вариться. Он перепробовал все последовательности, все смешения; истолок то, что надо растирать; растер то, что надо бросать горстями; наливал то, что надо закристаллизовать; словом, вел себя не как профессионал, а как тупые первокурсники, не удосужившиеся открыть учебник и варившие как Мерлин на душу положит. Или даже наложит.
Он тяжело вздохнул, сел в кресло и уставился в потолок. Рядом по привычке стоял бокал огневиски, хотя он всегда презирал алкоголь и считал это юдолью слабаков. Почему-то это начало его успокаивать, почему-то приятным стало, как разливается по внутренностям тепло, – но оно не могло сравниться с тем, которое создавало ему уют и покой последний год. Это тепло дарила только она.
Он запустил пальцы в волосы, прикрыв глаза, представляя, как тонкие, нежные, мягкие руки размеренно и чуть рассеянно, чуть царапая массировали голову в те моменты, когда ему было трудно, когда он урабатывался: тогда любую усталость сразу снимало как рукой, но он любил посидеть так чуть подольше, насладиться еще одним лишним моментом ласкового прикосновения. Сейчас, угрюмо хмыкнув, он распрощался с этой затеей, потому что его огрубевшие пальцы не шли ни в какое сравнение с руками покинувшей его белой девочки. Он презирал самого себя за эту слабость, но ничего не мог с ней сделать, как ни старался – а старался он с присущей ему методичностью, рассудительностью, рациональностью.
Исследовав взглядом очередную трещинку в потолке, он резко встал, не давая себе забыться в мыслях о ней, заставляя изобразить хоть какую-то видимость активной деятельности, как вдруг в окне раздался стук. Он открыл ставни, и в комнату влетела сова.
Наконец-то, подумал он с облегчением, смешанным с непонятным трепетом внутри. Нетерпеливыми пальцами он развязал голубую ленточку письма, сел прямо на полу и стал читать.
Витиеватым почерком она, как ни в чем не бывало, рассказывала ему о своей работе, о том, как проводила время в старом городе, о своих коллегах (он чуть хмыкнул, когда прочел слово «друзья», и словил себя на ревностной мысли, нет ли среди ее новых «друзей» мужчин); как и все ее письма, это было лишено какой-либо структуры, упорядоченности; он знал, как она их пишет: едва склонившись над столом, поигрывая пером, засматриваясь в окно, что-то вспоминая и хихикая под нос – она это объясняла озорством придуманных существ, но он привык к этому, а потому это письмо читал, отчетливо представляя ее, как будто видя прямо перед собой.
Не изуродованное тривиальностью, и все же столь приятное письмо
он положил на стол, выделив для себя всего две строчки – первую и последнюю:
«Дорогой Северус!»
«Твоя Полумна»
Моя, подумал он, моя.
Глава 2Огонь полыхал, отражаясь в серо-серебристых глазах безумными искорками. Языки костра плясали вместе с пришедшими на празднование людьми, возвещая завершение полевых работ и подготовку матери-природы к приходу осени: наступал Лугнасад.
Из года в год местные отдавали дань традициям, отмечая пышными празднествами ночь на первое августа. Полумна была вне себя от подкатывавшего к горлу восторга: ей разрешили принять участие в ритуале воззвания к священным предкам кельтов; ее нарядили в длинный льняной сарафан, расшитый серебряными и золотыми нитями, струившийся
по тонкому стану и так подчеркивавшему ее хрупкость. Фарфоровую кожу освещали отблески костра, изящные руки надламывали ломти испеченного днем круглого хлеба, символизировавшего солнце и богатый урожай. Луна танцевала словно в забытьи, она перепрыгивала через пламя, и ее босые ноги ясно ощущали прикосновение душистых трав. Все вокруг пахло целительной ромашкой, пряным розмарином и кокетливой розой. Колесо года прокрутилось вновь, и она чувствовала, как напеваемые молитвы во имя плодоносящей силы земли отзывались в ней самой, как будто она была частью этого края, как будто она уже сотни лет исполняла этот ритуальный танец: покачивая плечами, бедрами, сгибая покорную шею и вскидывая вверх руки, давая волосам взвеваться подобно колосьям пшеницы на ветру. Щеки Полумны непривычно раскраснелись, как те яблоки, которые она собирала сегодня днем в садах, складывая в плетеную корзину. Ей не нужна была палочка, не нужно было творить заклинания: древняя магия струилась повсюду, казалось, только дотронься – и она всплеснется мириадами искр в теле.
После плясок у костра все побежали к реке, чтобы остудить нахлынувший жар. Стояла лунная ночь, и блики завораживали. Осторожно окунув стопу, стараясь не взволновать прибрежные воды, Полумна ступала все глубже, и стужа ночной реки обволакивала ее щиколотки, колени, добираясь медленно до бедер. Войдя по пояс, она приняла передававшуюся по кругу красную свечу – символ Лугнасада, восхваляя природу, благодаря уходящий плодоносный период года за подаренный урожай.
Безусловно, это было и будет одним из самых ярких впечатлений за всю ее работу: даже изучение существ не могло сравниться с познанием истинной сути магии, такой простой и одновременно непостижимой. Она не рискнула купаться, когда вокруг было столько людей – что бы на это сказал ей Северус, если бы узнал? Потому, после того, как все улеглись, утомленные самоотверженным празднованием, она тихонько пробралась к двери и устремилась обратно, к Леге, так ждавшей ее обнаженного тела, ласкавшей и нежившей. Вокруг Полумны скопилась стайка асрай, вплетавшая в ее волосы цветы лилий, признавая ее одной из них, детей речного народа.
***
– И что, неужели тебя прям-таки никто не видел? – усмехнулся Арден, подперев голову кулаком.
Полумна, улыбаясь, мотнула головой.
– Ну ты даешь, Лавгуд, не ожидал от тебя такой смелости. А вдруг кто-нибудь спрятался за плакучей ивой и бесстыдно рассматривал твои… прелести, пока ты там плавала, завороженная луной?
Хлопнув глазами, Полумна удивленно уставилась на Ардена, а потом рассмеялась.
– Что ты, я же колдунья, ты забыл? Хоменум Ревелио не обнаружило никого – а иначе я бы не рискнула.
Арден Виллем расхохотался, глядя на то, с какой искренностью его подруга заверяла в том, что было и так очевидно. Впрочем, за месяц знакомства с этой слегка сумасбродной девушкой он старался не обращать внимание на ее странности, но порой его так и подмывало сказать что-то едкое, наблюдая за честной простотой.
Полумна нравилась ему, и он даже не мог точно сказать, чем именно: то ли ее способностью видеть все непонятное и доказывать с убежденностью в своей правоте его существование, то ли удивительным образом сочетавшиеся рассудительность и умение принимать осознанные решения, или же вот эту искренность, непосредственность ребенка, которую она сохранила и пронесла в себе до сих пор. Он был очарован этой белой девушкой, этой нимфой, которая, однако же, имела крайне твердый характер – за время сотрудничества не раз появлялся повод его продемонстрировать.
Ему нравилась и то, как она выглядит: когда они беседовали, он не мог оторваться от глубины ее взгляда, от этих серебристых глаз, обрамленных пушистыми ресницами, от постоянно приоткрытого пухлого рта, и он часто ловил себя на мысли, что в какой-нибудь неожиданный момент он сорвется и закрепит свою симпатию поцелуем. Да, думал он с некоторым сожалением, повезло этому Снейпу, или как его там, который ждет ее. Арден бы тоже ждал такую с нетерпением. Нет, он бы ее вообще никуда не отпускал.
И сейчас не хотел, чтобы она уезжала. Впрочем, он успокаивал себя тем, что оставался еще месяц ее пребывания в Ланьоне: кто знает, что может измениться за такой долгий срок? А измениться могло многое, и Арден размышлял, не решится ли он приложить к этому усилия.
***
– Ох, как же тут жарко! Неужели вам не жарко, мистер Снейп? Наверняка жарко, может быть, вам стоит снять мантию. Ну же, прошу вас, не будьте вы столь официозны!
«Если она еще раз произнесет это слово, ручаюсь, я наложу на нее Глациус» – раздраженно подумал Снейп, но вслух произнес лишь мрачное:
– Благодарю, мне вполне комфортно. Так зачем вы меня пригласили, Джулия?
Женщина улыбнулась, отчего презрение, накатывавшее на него постоянно во время беседы с ней, зазудело в теле, как маленькое, но настырное и мерзкое насекомое.
Джулия Уиггл была его посредником, именно она находила ему заказчиков и держала с ними контакт, избавляя от лишних забот общения с докучавшими страждущими. Их познакомил Слизнорт, рекомендовавший ее как компетентного и знающего дельца, – и не обманул. Уиггл действительно знала то, чем занимается, и за все время их сотрудничества ни разу не подвела Снейпа, снабжая его перманентными заказами. Но сама она была крайне неприятной: ее манера говорить, ее ужимки истерической натуры могли вывести из себя кого угодно, чего уж говорить о требовательном мизантропе Снейпе. Вот и сейчас Джулия смотрела на него в упор, края ее губ подергивались, глаза томно закатывались; она то посмеивалась, то откровенно ржала, словно ей рассказали настолько уморительную шутку, что та повергла ее в сардонический восторг.
Джулия проигнорировала вопрос и извергла из себя долгую нудную речь, о том, как мило в этом кафе, какие здесь обходительные официанты, какие вкусные десерты («Просто пальчики оближешь!»), как же здорово, что он ее привел сюда («Никуда я ее не приводил, мне бы это даже в смертельной лихорадке не привиделось бы»), и вообще, какое у них плодотворное сотрудничество. Снейп осклабился, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки: как бы она ни была ему противна, приходилось играть роль доброжелательного и благодарного коллеги. Уиггл была ему нужна – пока, по крайне мере. Как только дело его наладится, он с большим удовольствием от нее избавится, как от назойливой мухи, – резким взмахом руки.
– Все это замечательно, Джулия, может быть, ближе к делу? – осторожно спросил он.
– Да-да, конечно, конечно, простите мне мою болтливость, Северус, – и снова широкая улыбка. Снейп еле сдержался, чтобы не дернуться. – Дело вот в чем. Наш заказчик, над чьим зельем вы сейчас усердно трудитесь, напомнил о сроках. – Уиггл смахнула с себя невидимую пылинку. – Он просит, чтобы вы поторопились. Я, конечно же, все понимаю, ко-неч-но же, – она перебила открывшего рот Снейпа, собиравшегося было возразить, – у вас еще есть время. Месяц. Ровно до первого сентября. Ох уж это первое сентября! Как вспомню платформу 9 ¾, Хогвартс–Экспресс, продавщицу сладостей, м-м-м… Такая ностальгия накатывает, знаете ли, – Джулия покачала головой, изображая погружение в приятные воспоминания. Снейпа подобные воспоминания с Хогвартсом не связывали никоим образом, а потому в этот раз он не отказал себе в удовольствии остаться холодным на ее измышления. – Ах да, простите, что это я. Так вот, все же постарайтесь ускорить процесс. На каком вы сейчас этапе?
– Варка.
– Замечательно! – Уиггл картинно всплеснула руками. – Так в чем же дело, почему вы не сдадите заказ уже сейчас?
– Потому что этот процесс занял больше времени, чем предполагалось. – Снейп нахмурился. Уиггл ни черта не смыслила в зельях, и то, что она лезла куда не следует, его откровенно раздражало.
– Может, вам стоит найти помощника? Ну ладно, ладно вам так угрюмо смотреть, я просто предложила! Что ж, надеюсь, вы уложитесь в срок, а я передам заказчику, что поторопиться не получается, – Уиггл обнажила желтоватые зубы в широчайшей улыбке и дотронулась толстыми пальцами до руки Снейпа. Тот напрягся и процедил слова благодарности. Мерзкая, но полезная – как это может совмещать в себе один человек? И почему именно с ней ему приходится работать, о Мерлин.
Вытащив руку из-под пальцев Уиггл под предлогом внезапно зачесавшегося предплечья, Снейп, удостоверившись, что на этом вопрос их встречи исчерпан, заторопился из кафе. Проводить с этой женщиной больше часа просто невыносимо. И эти ее постоянные намеки…
Он трансгрессировал домой и, выдохнув полной грудью, решил немного прогуляться вдоль холмов. Они иногда гуляли с Полумной по ночам, когда у обоих выдавался нелегкий денек; это помогало прочистить голову от лишних мыслей (которые, как утверждала Луна, насылают мозгошмыги). Снейп усмехнулся: он неожиданно для себя понял, что соскучился по этим дурацким вымыслам.
Глава 3***
Осень выдохнула студеным ветром, и закружившиеся в порыве листья упали к ногам Полумны. Она улыбнулась, подняла алый кленовый лист и обвела тонким пальчиком его края. Полумне всегда нравилась осень, ее краски, ее пряный воздух, ненавязчивая тоска по ушедшему теплу. Закутавшись поуютней в вязаный шарф, она черпала мысками ботинок шуршащий ворох, приятно хрустевший под подошвами, и мурчала себе под нос незатейливую мелодию.
Прошел уже месяц с ее возвращения из поездки, на улице раззадоривался октябрь. Полумна с удивлением для себя обнаружила, что скучает по французским улочкам и по коллегам, к которым успела привыкнуть. Особенно по Ардену и его шутливым подколкам. Между ними завязалась постоянная переписка, и сейчас Полумну согревало письмо, лежавшее в кармане пальто. Она еще не открывала его, терпеливо оттягивая этот момент до тех пор, пока не придет домой и не сядет перед камином с чашкой горячего чая.
Снейп был дома: Полумна слышала, как из подвала доносился шум. Сдав последний заказ, он теперь работал над несколькими зельями сразу и все реже сидел в кресле у камина с газетой. Темное помещение подвала было заставлено различными склянками, котлами всевозможных размеров и материалов и уже пропиталось запахами ингредиентов и трав. Полумна, подсознательно содрогаясь от всего, что связано с опытами, старалась туда не спускаться, да и лишний раз тревожить своего соседа ей не хотелось; однако она любила иногда осторожно поставить на книжную полку тыквенный сок и уйти наверх, так, чтобы он, увлеченный созданием зелья, не заметил ее присутствия. Поскольку ему приходилось часто обращаться к рукописям, так или иначе он видел расписанную Полумной кружку, а рядом с ней – небольшую записку, обычно – какую-нибудь подбадривающую мелочь: пожелание хорошего дня и успешных экспериментов, либо приглашение на ужин. Конечно же, он делал вид, что появление лишних предметов в рабочем пространстве его раздражало, но с каждым разом бурчание Снейпа уменьшалось, сменяясь на угрюмую молчаливую благодарность. Полумна ценила эти моменты: иногда, после таких инициативных мелочей ее ожидала кружка чая или заправленная постель, которую она никогда не находила в себе сил убрать по утрам, но венцом всего были ее любимые имбирные печенья из «Сладкого королевства». Она всегда удивлялась, и как это Снейп все успевает: и прогуляться по Хогсмиду, и навести порядок, и почитать, и при этом казалось, будто он днем и ночью занимается зельеварением, не выходя из подвала.
Она села на ворсистый ковер перед камином, грея руки и расправляя подол платья, запутавшийся краешком в гольфах, затем достала письмо и медленно, словно смакуя этот момент, стала читать. Арден писал о работе, о новых правилах регистрации существ во Франции; напряжение, длившееся годами между континентальными и островными властями, казалось, начало нарастать, что заставило Полумну нахмуриться: как же эти чиновники не могут понять, что вражда, хоть и скрытая, может нанести ущерб несчастным существам, ведь им будет меньше внимания уделяться! В конце концов, какой смысл разводить бюрократию, если их конечная задача – поддерживать жизнеспособность любой магической сущности, а этими дрязгами пока что достигается обратное. Словно в ответ на ее мысли Виллем писал, что никто, как она, не понимает глупости принимаемых решений, и вообще, в этой серости будней он скучает по ее милым безумствам. Последнее всколыхнуло в Полумне какое-то странное, но приятное щекочущее ощущение: она почувствовала, как зарделась, и причиной тому был явно не жар от огня. Виллем приглашал ее вновь посетить Ланьон, хотя бы на недельку. Полумна подумала, что затея эта отнюдь не плоха, но тут же отбросила ее – не насовсем, нет, ей и правда хотелось поехать. Но не сейчас. Она и так во Франции была недавно, и, хотя работы было не особенно много – больше бумажной, которую Полумна делала исправно, но не очень-то любила, руководство вряд ли было бы довольно ее внезапным желанием взять отпуск. К тому же, ей не хотелось вновь уезжать из дома, где с каждым осенним днем становилось все уютнее.
В процессе ее размышлений зашел в комнату Снейп, потирая виски и тяжело вздыхая. После упорной долгой варки он всегда приходил в гостиную передохнуть и садился в кресло, вытянув ноги. Полумна тактично никогда не нарушала тишину первой, давая своему соседу насладиться спокойствием. Она принесла ему кофе, поставила на журнальный столик и собиралась уйти к себе в комнату, как Северус перехватил ее за рукав.
– Не уходите, мисс Лавгуд.
Полумна на мгновенье замерла, переводя удивленный взгляд на все еще державшую ее платье руку, потом обошла кресло и, чуть помедлив, запустила пальцы в волосы Снейпа. Как всегда, он сперва вздрогнул и заметно напрягся. Полумна привыкла, что он к себе не подпускает близко и избегает физического контакта, но когда-то меж ними установилась молчаливая договоренность: не убирать руки, пока он не попросит об обратном. Вот и сейчас он ничего не сказал, и по опустившимся в расслаблении плечам она поняла, что можно продолжать. Она массировала виски и шею – наиболее уязвимые его места – и ненавязчиво напевала старую колыбельную, кажется, испанскую, про сына луны. Снейп прикрыл глаза. Его дыхание становилось все более размеренным, легкая дрема накатилась на него, и Полумна знала: если она прекратит, он тут же проснется. Его сон (если вообще можно было применить это слово к Снейпу) был очень чутким. Не единожды он выходил в столовую, когда она возвращалась из Министерства в поздний час, в накинутой рубашке и с растрепанными волосами – только встав с кровати. Он и так-то не отличался увлечением модой, и Полумна часто улыбалась при виде застрявших в его волосах сушеных пауков, листьях рябины или приютившихся на голове каплях зелий. И таким моментам – когда он только что проснулся и еще не возобновил свое «защитное поле» – Полумна больше всего радовалась. Тогда Северус казался ей кем-то близким, кто понимал ее и чего она хочет в данную минуту. Он заваривал ей чай с малиной, если она возвращалась с заложенным от долгого сидения в пыльном кабинете носом; заставлял выпить укрепляющую сыворотку, когда у нее проявлялись первые признаки простуды; предлагал настой из корицы, гвоздики и кардамона, когда она пребывала в романтичном настроении, и ромашковый отвар, когда она погружалась в тихую меланхолию. В благодарность она готова была в любой момент прикоснуться к нему своей нежностью, проявить ласку. Когда они учились, Снейп всегда был для студентов воплощением угрюмости и мрачности, ярким примером нелюбимого преподавателя; сейчас она видела в нем ту потаенную грусть, которую можно было ненадолго прогнать лишь одним прикосновением. Это же так легко: не нужно ничего говорить, не нужно пытаться залезть туда, куда не пускают: достаточно сделать шаг вперед и ждать ответного жеста.
Дыхание Северуса стало совсем ровным, что его практически не было слышно. Полумна улыбнулась: ей всегда доставляло особенное удовольствие погрузить Снейпа в пусть и недолгий, но глубокий сон. Она снова обошла кресло и села на ковре у его ног, любуясь искорками потрескивавшего огня. Луна посмотрела на спящего мужчину. Острые черты его лица разгладились, ресницы подрагивали. Он казался безмятежным в этот момент. Глупости, что Снейп злой: кто так думает – просто не смотрит внутрь.
Хотя она и сама поначалу считала своего соседа ядовитым. Когда их свела судьба, Полумне не хотелось углублять знакомство: вполне хватало изредка поверхностного противоборства мнений и пары фраз за день. Лишь потом, спустя время, она поняла, как ошибалась. Как они оба друг в друге ошибались.
Она очень хорошо помнила, как встретилась со Снейпом спустя несколько лет после войны с Темным Лордом, и сейчас эти воспоминания вызывали у нее озорную улыбку. Кто бы мог подумать? Холодная, неприветливая Скандинавия, шале в горах, случайный знакомый…
Глава 4***
Берген встретил его холодным проливным дождем. Он поджал губы, раскрыл черный зонт и побрел в сторону набережной. Город был заполонен толпой, перед глазами рябили разноцветные пятна. Что ж, это его не удивило: Берген знаменит как «столица зонтиков» из-за бесконечных дождей. В конце концов, подумал он, это можно перетерпеть и, наверное, когда-нибудь даже к этому привыкнуть. В его новом доме будет проще скрываться от потоков воды и людей, но для начала нужно было встретиться с хозяином – раздражающе доброжелательным норвежцем Гейром. Тот, к сожалению, жил в самом центре и при этом отказывался передать инструкции совиной почтой, настаивая на личном знакомстве со своим арендатором. Не сказать, что Северус очень к этому стремился, но, будучи впервые в этой стране, решил соблюсти пока что неизвестные и непривычные традиции.
Завернув в переулок, Снейп остановился у нужного дома – на вид будто пряничного. Нежные пастельные оттенки грозились вызвать приступ сахарного диабета: даже Хогсмид при всей его праздничности не выглядел так претенциозно радостно. Собственно, дом оказался прямым отражением хозяина: Гейр был полон такого же приторного энтузиазма. Своим неуемным желанием напоить кофе и накормить испеченными его женой «фискекакер»* (Северус с опаской подумал, что за блюдо могло носить столь неблагозвучное название) он пробудил в Снейпе ответное желание – поскорей убраться оттуда и очутиться в своем новом доме, где он сможет, наконец-то, побыть один.
Увидев застывшую на лице гостя гримасу неудовольствия, Гейр промолвил, что невежливо держать Северуса столь долго за столом, и предложил прилечь. Тот как мог мягко отказался, намекнув, что неплохо было бы получить все необходимые инструкции по уходу за домом и оплате аренды да сделать последний рывок непосредственно до финальной точки.
Хозяин пожал плечами, бросил в Снейпа милую улыбку и махнул рукой. Оказывается, дом сдавала его жена, Катрина, и только она ведала «всеми этими делами». Катрина же уехала на мероприятие в Тролльзален, местный концертный зал, и собиралась пробыть там до самого вечера, так что Снейпу надо было подождать.
– Она у меня такая деятельная, всегда где-то бывает, – с ноткой нежности в голосе сказал Гейр.
– Да неужели, – осклабился Снейп. К счастью, хозяин списал его мрачность на усталость от дороги, что было Северусу только на руку.
Гейр гостеприимно предложил переждать время до возвращения жены у них дома, но стоило Снейпу только представить, что нужно вымученно выдавливать из себя слова, улыбаться и слушать всякую белиберду о том, чем занимается жена хозяина, как он решил вежливо отказаться.
– Благодарю, но мне следовало бы заняться осмотром города. Предстоит много работать, выбираться придется нечасто, так что я бы хотел все разузнать сейчас и закупиться всем необходимым, пока есть такая возможность.
Гейр понимающе кивнул и начал рассказывать, куда лучше всего сходить. Когда он узнал, что Снейп – зельевар, то, сам себя перебивая, скомкано поведал, где магазинчик трав и ингредиентов, где можно приобрести неплохие котлы и весы, а где можно достать редкие книги. Хоть в чем-то хозяин оказался полезным, подумал Снейп.
Как объяснил ему хозяин, Берген – довольно маленький город, а потому большая часть «магических точек» исторически сосредоточена в центре, вдоль набережной Брюгген. Поскольку норвежское Министерство магии, равно как и английское, придерживается Статута о секретности, все эти места тщательно скрыты от глаз маглов. И действительно, выходя на Брюгген, Снейп убедился в этом. Тут и там сияли витрины магазинов с волшебными принадлежностями: магазин метел, мастерские портных, салон красоты для ведьм, книжные лавки… На них были наложены мощные маглоотталкивающие чары, такие Северус чувствовал только на Хогвартсе или Министерстве магии; даже Косой переулок не мог бы похвастать подобным маскировочным эффектом, если бы не его расположение.
А вот и лавка «Сладкое королевство» – Северус не думал, что увидит ее здесь. Хоть он и не был поклонником сладостей, ощутил неожиданный прилив ностальгии. Внутри что-то противно заныло, засаднило, и он сморщился как от зубной боли. Он сбежал из Англии, хотел скрыться от всего, что было его прежней жизнью, начав новую, с чистого листа. Помятого, скомканного, но хотя бы чистого. После завершения Второй магической войны его оправдали на трибунале. Еще бы, ведь в его пользу свидетельствовал сам Гарри Поттер, великий Мальчик-Который-Выжил. Правда, никто не спросил самого Снейпа, чего он хочет. А ведь он уже смирился со своей смертью там, в Визжащей хижине, он наконец-то получил покой, к которому всегда стремился…
Снейп тряхнул головой, отгоняя ненужные воспоминания. Все это уже неважно. Он жив, он здесь, и он не допустит возвращения к прошлому. Остаток своей жизни он проведет в этой угрюмой стране, такой же, как и он сам. Воспоминания со временем ослабнут и перестанут разрывать внутренности. Главное, сосредоточиться на том, что ждет его впереди, а там – новый дом, новая работа и никаких Темных Лордов, Дамблдоров, Гарри Поттеров и прочих. Он сможет вздохнуть спокойно и жить вдали от всех тех, кто отравлял его и так безрадостное существование.
Ухватившись за эту мысль, Снейп пошел дальше вдоль Брюггена. Он подумал, что ему нравится это место. Дождь крупными каплями лил на каменную мостовую, успевшую за день нагреться, и теперь в воздухе витал влажный, чуть пыльный запах, который ни с чем не спутаешь. С моря доносился соленый ветер, шум волн, бьющихся о фьорды, крик чаек. Протянувшиеся вдоль набережной торговые дома с их деревянной облицовкой и кирпичными крышами создавали ощущение безопасности, уюта. Скандинавская атмосфера таила в себе что-то древнее, суровое. Тяжелые тучи, нависшие над бухтой, и упирающиеся в них своими вершинами горы, покрытые лесами, погружали город в безвременье.
Северус следовал намеченному Гейром маршруту: он прошел Рыбный рынок, брел вдоль набережной, пока не свернул через Николайкиркеальменинген на Брюггестредет, небольшую улочку, где располагались магазинчики со всем необходимым инструментарием и ингредиентами для зельеварения.
Он открыл дверь лавки с ни о чем не говорившем ему названием «Vi har kjeler». Как рассказывал Гейр, здесь продавались неплохие наборы инструментов, и не обманул. Снейп с каким-то облегчением вздохнул, увидев расставленные по настенным полкам котлы, весы, ступы. Побродив немного среди несчетного числа пробирок, черпаков, колб, он подошел к прилавку. Добродушный хозяин что-то спросил, на что Снейп попытался вспомнить слова, которые ему говорил Гейр, и воспроизвел их на ломаном норвежском. Видя замешательство торговца, Северус ругнулся.
ъ
– О, так вы англичанин! Добро пожаловать, что могу вам предложить?
– Слава Мерлину, я уж подумал, придется объясняться на пальцах, – Северус улыбнулся краем губ.
– Ну что вы, здесь каждый уважающий себя торговец должен уметь разговаривать на разных языках – это традиция, перешедшая нам от Ганзейского союза, – пояснил хозяин лавки. – Впрочем, не буду мучить вас историческими подробностями. Вы к нам надолго?
– Надеюсь, навсегда, – угрюмо произнес Снейп.
– Так это же замечательно! – хозяин всплеснул руками. – У нас, правда, иногда чересчур тихо и спокойно, жизнь течет размеренно…
– Поверьте, это как раз то, что мне нужно.
По мрачному лицу Снейпа торговец понял, что лучше обойтись без лишних вопросов и вместо этого предложил ему выбрать товар. С каждым перечисленным ингредиентом и инструментом его лицо сияло все больше. Во-первых, он редко встречал настолько профессиональных зельеваров (а это было ясно из наборов, из которых варятся сложные зелья), а во-вторых, количество покупок было таким большим, что он и за неделю не собирал подобную выручку. Судя по тому, что незнакомец собирался задержаться в Бергене, дела его лавки явно пойдут в гору.
– Могу вам предложить, сэр, левитировать покупки на дом к любому времени, когда вам удобно. Не пойдете же вы с ними по городу, тем более в нашу-то погоду.
– Это было бы весьма кстати, благодарю. Но дело в том, что я пока не забрал ключ, и не могу сказать, куда именно можно доставить все это, – Снейп нахмурился. – Я мог бы зайти завтра. Сколько с меня?
– О, прошу вас. Завтра же и отдадите, – улыбнулся хозяин, закуривая трубку. – Я придержу товары, чтобы их никто не выкупил.
Снейп бросил взгляд на торговца, и, не уловив в его мыслях ничего подозрительного, кивнул.
– Вот и договорились! Жду вас завтра.
– До свидания.
Северус вышел из лавки с явным чувством удовлетворения. Попробовал бы он так сделать в Лондоне – черта с два, кто согласился бы. Ему определенно все больше и больше нравился этот город.
Дождь перестал. Начало смеркаться. Тучи все больше затягивали небо, и если по его прибытии еще мелькали крохотные просветы, то теперь все заволакивала темнота. Уже начинали включаться фонари, и мокрая брусчатка отсвечивала огни. Город отражался в заливе, и казалось, что в темных водах рождался его близнец-перевертыш.
Снейп глубоко вдохнул морской воздух. Он дома.
*фискекакер - рыбные оладьи.
