Солнечные снежинки

Вступительная

Название: Солнечные снежинки
Пэйринг и персонажи: Гарри Поттер/Пэнси Паркинсон, Беллатрикс Лестрейндж
Размер: 83 страницы, 29 частей
Жанры: Повседневность, Психология
Предупреждения: ООС
Другие метки: Семьи, Учебные заведения, Элементы гета
Описание:
Типичная история про Гарри Поттера, который совсем не Гарри и далеко и не Поттер. Для разнообразия жестокий Тёмный Лорд и добрый Дамблдор - впрочем, главного героя от смены стороны это не спасёт.
Вдохновлялась Севвитусами, но эта история совсем не о том.
Итак, давайте в очередной раз представим себе - однажды Гарри понимает, что он вовсе и не сын Джеймса и Лили Поттеров...
Посвящение: Всем севвитусам на свете.
Примечания:
Великолепная обложка от Юко-сан: https://vk.com/photo-143930785_456239033

P.S. Гарри не крестраж и никогда не был им.

P.P.S. Не пугайтесь пейринга! Мне искренне стало жалко эту мопсовидную девочку, которая обычно является Главной Слизеринской Гадостью. Торжественно клянусь, что замышляю только обоснованные отношения. Более того, романтика пойдёт вторым, а то и третьим планом, так что не будет слишком навязчивой:)

Вступительная

Как известно, домовиков нужно менять каждые три поколения. Проблема была не в дряхлости или престиже — просто в определённый момент верная маленькая прислуга сходит с ума, и стремится помогать своим хозяевам странными и опасными для жизни способами. Все чистокровные знают эту простую истину и тщательно следят за своими эльфами, умерщвляя их при первом же признаке безумия. Иногда проблемы начинаются с молодым домовиком, и тогда его изгоняют из рода — такой эльф вполне способен прожить без подпитки около десяти лет, и за это время его помутнение вполне может пройти, если его примет к себе довольно сильный маг.
Разумеется, Джеймс Поттер знал все эти нехитрые правила общения с прислугой, и, когда им с Лили в наследство досталось всё родовое имущество, тут же попытался избавиться от самой старой домовички Микси, которая была нянькой ещё при его прадеде. Тогда эльфийку спасла Лили — она застала супруга за зачисткой и вымолила старушке жизнь. Джеймс тогда уступил, про себя решив покончить с этим делом при первой же возможности. Буквально через пару дней после этого случая из банка пришло извещение, что все унаследованные средства раздаются за долги, а их собственное имущество подвергается описи — Чарльз и Дорея Поттеры жили на широкую ногу. После всех бюрократических проволочек, выматывающих не хуже регулярных стычек с Пожирателями, молодая семья осталась с жалкой горсткой галеонов, покосившимся сараем в Годриковой Лощине, той самой Микси и с ещё нерождённым сыном. Галеоны было решено положить в банк, сарай превращали в более-менее приличное жильё всем Орденом Феникса — особо помогли Артур и Молли Уизли, и семьи очень сильно сдружились на почве магических домов — а Поттеры сели на жёсткую экономию, откладывая каждую монетку на будущее ребёнка. Скрепя сердце, Джеймс оставил Микси — её помощь была неоценима, а из странностей пока проявлялась только чрезмерная забота о беременной Лили, и опасным это не выглядело.
Шесть месяцев семья просто пыталась выжить в аде войны. Джеймс вертелся на трёх работах, неделями живя на бодрящем зелье, Лили вязала разные вещи и продавала их за гроши в маггловском мире, иногда меняя на какие-нибудь необходимые вещи или на скотину. Так, в одну из вылазок миссис Поттер в мир простых людей, её сбила машина. Чистая случайность — женщина слишком устала, чтобы быть внимательной, а водитель в висящем тумане не сразу разглядел человеческую фигуру. Он вовремя затормозил, и удар был совсем лёгким, но истощённому организму этого хватило — начались преждевременные роды. Целые сутки Лили мучилась в маггловской клинике, а Джеймс носился по всему Лондону, силясь найти свою жену — в целях безопасности Орденцы всегда носили с собой амулеты, скрывающие местонахождение, а в больнице не стали снимать неприметное кольцо. Так, ребёнок родился маленьким и слабым, магическая медицинская помощь пришла слишком поздно, и все врачи разводили руками — они сомневались, что он проживёт хотя бы месяц.
Маленький Гарри Поттер удивил всех, прожив почти год. Он страдал от всех болезней, которыми только может заболеть младенец, почти каждый день находился на грани жизни и смерти, но всё равно выживал — и родители его прекрасно понимали, что это целиком и полностью заслуга Микси. Домовичка не отходила от мальчика ни на шаг, варила целебные зелья, вливала в него свою магию и буквально заставляла его тельце функционировать. Увы, даже она оказалась бессильной — за пару дней до своего дня рождения мальчик умер. Джеймс и Лили были подавлены, но в глубине души они знали, что так и будет, и поклялись себе сделать всё для следующих детей. Они были молоды и прагматичны, война быстро вытравила из них романтичность и мечтательность, а режим жёсткой экономии научил трезво рассчитывать свои силы. Поттеры справедливо решили, что оплакать своего первенца они смогут чуть позже, а пока перед ними стояла совершенно другая задача, и на страдания времени не было. О смерти сына они никому не говорили, даже своим самым близким друзьям — это защищало Невилла Лонгботтома, ребёнка Пророчества. Пока Воландеморт метался между двумя семьями, у Френка и Алисы были шансы выжить, давая Светлой Стороне надежду.
Микси эти аргументы были чужды. Она ходила со стеклянными глазами и пелёнками, свёрнутыми словно младенец, сидела над пустой кроваткой и напевала песенки. Она прекратила выполнять свои обязанности, а через пару недель начала подолгу исчезать из дома. Поттеры попытались приструнить её, но всё было напрасно, и Джеймс всё чаще начал вспоминать о необходимости избавиться от старой домовички. Она словно чувствовала это желание хозяина и появлялась в его поле зрения как можно реже.
Старая домовичка вернулась как-то вечером. Лили сидела в гостиной и вязала очередной шарф, Джеймс ужинал и собирался отправиться спать. Микси появилась посередине комнаты, с хнычущим младенцем на руках. Поттеры в шоке рассматривали точную копию Джеймса, которую бережно баюкала эльфийка.
— Гарри хочет к мамочке на ручки.
Воркующая Микси посмотрела на остолбеневшую Лили, чуть нахмурилась и провела рукой над лицом ребёнка — теперь его глаза были зелёными, как у миссис Поттер.
— Микси, где ты его взяла?
Голос изменил мужчине, он еле слышно сипел, разглядывая ребёнка. Лили нерешительно протянула руки, и Микси отдала свою ношу ей.
— Это маленький Гарри Поттер, хозяин. Хозяин не узнаёт сына?
— Ты… ты украла чужого ребёнка?
Лили нашла в себе силы сказать это вслух, машинально покачивая младенца. Микси зло тряхнула головой, уперев руки в тощие бока.
— Это сын хозяина и хозяйки! Микси вернула его домой.
Женщина вытащила палочку и начала колдовать, пытаясь вернуть ребёнку его настоящую внешность. Домовичка, заметив это, пришла в ярость — с воем она кинулась на хозяйку, колотя её кулачками по груди.
— Плохая хозяйка хочет убить своего ребёнка! Плохая хозяйка хочет превратить Гарри Поттера в гадкого подменыша! Микси так старалась вернуть маленького хозяина назад!
Джеймс подскочил к жене и отшвырнул взбесившуюся домовичку прочь. Эльфийка ударилась спиной о стену и свалилась на ковёр, силясь восстановить дыхание.
— Убирайся отсюда!
Он тоже начал колдовать над свёртком, но пока безрезультатно. Поттеры не обратили внимания на тяжело поднявшуюся Микси.
— Хозяин освобождает Микси?
Джеймс даже не обернулся, продолжая размахивать палочкой.
— Да. С глаз долой!
Но получившая свободу домовичка не двинулась с места. Она прищурилась и дважды щёлкнула пальцами — Джеймс и Лили на пару секунд замерли, а потом начали ворковать над ребёнком, пуская из палочек разноцветные пузыри. Поттеры совершенно забыли, что их собственный сын уже мёртв, и что плачущий младенец на руках Лили вовсе не Гарри Поттер.
Микси умерла через три дня — она была очень стара и не могла жить без хозяйской магии. Поттеры огорчились, но не слишком — теперь вся их жизнь была сосредоточена вокруг ребёнка. Они бросили всё на свете, и теперь единственной темой их разговоров был маленький Гарри. Но время шло, и в одно прекрасное утро Лили чуть нахмурилась, заглядывая в кроватку к младенцу, вокруг которого вертелся её мир. Женщине вдруг показалось, что её Гарри должен был выглядеть совсем не так. Она поделилась сомнениями с мужем, и Джеймса тоже посетило это же чувство — так ментальное заклятие Микси начало спадать. В отличии от маленьких детей, взрослые волшебники хуже поддаются влиянию магии эльфов, и через пару недель Джеймс и Лили должны были вернуться в норму. Тогда они смогли бы снять морок с маленького ребёнка и вернуть его обезумевшим от горя родителям.
В ту ночь в их дом пришёл Воландеморт.

Завлекательная

Пожалуй, странности в жизни Гарри Джеймса Поттера начались, когда он впервые переступил порог родового поместья Блэков, временной штаб-квартиры Ордена Феникса. Тонкс, как обычно, снесла подставку для зонтиков, Гарри оказался прямо перед задёрнутыми занавесками, которые разъехались в стороны… Его сопровождающие поморщились, явно готовясь к чему-то ужасному, и Поттер с трепетом посмотрел на портрет старой ведьмы, которая вежливо улыбалась и благосклонно смотрела сверху вниз.
— Добрый день, молодой человек.
— Здравствуйте.
Женщина явно хотела сказать что-то ещё, но тут появился Сириус, и они начали орать друг на друга. Тогда Гарри не обратил на это внимания. Новость об Ордене Феникса была важнее, чем вежливый портрет или ловящий каждое слово старый домовик. Крёстный на такое подобострастие только ухмыльнулся, Рон вспомнил о Добби, и к Поттеру даже пыталось приклеиться прозвище «Укротитель домовиков», но у обитателей особняка было полно куда более интересных дел. Через несколько дней после прибытия странностей прибавилось — оказалось, что для Гарри не существовало закрытых дверей и шкафов. Ни один из тёмных артефактов, которые он брал в руки, не активировался, и он был единственным, кого не пытались покусать книги из некоторых секций Блэковской библиотеки. Впрочем, всего этого никто, включая самого Гарри, не замечал — всех волновали воскрешение Того-кого-нельзя-называть и его слушание по делу об использовании волшебства несовершеннолетним. Парень действительно нервничал, так что появляющееся дорогое печенье и идеально разложенные вещи воспринимал как само собой разумеющееся. В день поездки в Министерство он всё утро просидел в одной из запертых для остальных комнат, слушая советы и успокаивающие речи портретов. Вообще, нарисованные Блэки стали главными собеседниками Поттера — с ним они были неизменно вежливыми, сообщали обо всех событиях в доме и часто просили «не выкидывать любимые отравленные броши леди Вальбурги» или иной тёмный артефакт. Обычно просьба имела под собой обоснование, и Гарри её выполнял, из-за чего вступал в конфликт с миссис Уизли, которая не понимала, зачем мальчик защищает древние реликвии тёмных магов. Сказать правду и сослаться на портреты не представлялось возможным — в присутствии женщины они начинали визжать, топать нарисованными ногами и говорить гадости, стараясь выдворить Молли из дома. Впрочем, неожиданную поддержку оказали близнецы, так что крупного конфликта не получилось. Гарри не очень понимал, зачем им это, но портреты уверяли его, что изобретатели-Уизли позже потребуют рассказать всё о действии спасённых артефактов, а потом и вовсе утащат их к себе — экспериментировать. И, зная характер Фреда и Джорджа, парень был склонен с этим согласиться.
Завершением странных каникул стал Критчер, который как-то отловил Гарри одного и с благоговением поклонился, мазнув ушами по земле.
— Молодой хозяин сильный, молодой хозяин справится с тем, о чём просил старого Критчера хозяин. Критчёр отдаёт, Критчер знает.
После этой малопонятной Поттеру речи Критчер снова поклонился и с трепетом протянул Гарри красивый медальон со змеёй. Парень оторопел, совершенно автоматически принимая украшение, а потом домовик развеселился, растёкся в благодарностях и исчез до того, как гриффиндорец успел у него что-нибудь уточнить. Раздумывать над странным поведением обитателей родового поместья благороднейшего и древнейшего рода Блэк банально не было времени — суетливые сборы в Хогвартс и разрывающее душу прощание с Сириусом занимали всё свободное время всех обитателей Гриммо, 12.
А вот теперь, в вагоне Хогвартс-экспресса, время и ресурсы были, и Гарри задумчиво смотрел в окно, теребя цепочку медальона в кармане. На шею вешать странный подарок Критчера Поттер не рискнул, но почему-то совершенно не хотел расставаться с ним. Рон, Гермиона и Джинни не обращали на парня никакого внимания — все их разговоры были посвящены предстоящему году и СОВ. Он уже давно привык к такому времяпрепровождению и даже получал удовольствие от нахождения на вторых ролях.
— Ой, можно к вам?
В купе, не дожидаясь ответа, ввалились Лаванда Браун и близняшки Патил. Гарри приветливо кивнул и с радостью подвинулся — Парвати выручила его с балом в прошлом году, и он ощущал себя обязанным и виноватым за то отвратительное поведение. На четвёртом курсе было не до того, но сейчас парень остро ощущал себя должником, а Патил, как свойственно девчонкам, неведомым образом это поняла и собиралась пользоваться.
Остальные поморщились, явно желая выпроводить пустоголовых сплетниц, так что Поттер поспешил спросить, как они провели лето. Девушки тут же начали хихикать и рассказывать, так что друзьям пришлось смириться. Злобные взгляды прожигали Гарри насквозь, обещая всевозможные репрессии за испорченную дорогу в Хогвартс. Поттер извинялся глазами, как мог, но всё равно чувствовал себя виноватым.
— Посмотри, что подарил нам папа, Га-арри.
Парвати и Падма, кокетливо и синхронно хлопая глазами, протянули ему красивую шкатулку. Гарри нерешительно принял предмет и открыл его под жадными взглядами девушек. Внутри, завёрнутое в бархатный платок, лежало ручное зеркало.
— Это зеркало сделано из кристаллов пещеры Правды. Оно показывает вещи без мороков, иллюзий и оборотных зельев. Папа подарил его нам после истории с Грюмом, в прошлом году. Нет такой магии, которая могла бы противостоять ему. Давай, посмотри.
Девушки снова захихикали, а Гарри аккуратно вынул зеркало из ткани. Поверхность была тёмной, как вода Чёрного Озера, и парень с трудом сдержался, чтобы не вздрогнуть.
— Давайте посмотрим, как оно работает. Чур, я первая.
Лаванда примерилась и наложила на своё лицо иллюзию — над верхней губой тут же появилась кокетливая родинка. Остальные девочки хихикнули, и Парвати протянула Браун зеркало. Лаванда повернула его так, чтобы всем было видно, и посмотрелась — родинка была на месте.
— Скажи «Сач», и в зеркале отразится истинный облик.
— Сач!
Родинка тут же исчезла с отражения, и девушки рассмеялись. Они начали накладывать на себя самые разные иллюзии, но зеркало снимало абсолютно всё, показывая их настоящие лица. Гарри веселился как мог, а потом, улучив момент, пока подружки отвлеклись на сладости, наколдовал себе усы и шепнул заветное слово. Отражение мигнуло, и в зеркале проступило чужое лицо. Бледная до синевы кожа, гораздо более тонкие черты лица, чёрные глаза и пышная копна волос… Гарри на секунду показалось, что он смотрит на Сириуса Блэка, но потом понял, что черты лица незнакомца всё же отличаются. Скорее, какой-то дальний родственник…
— Ну что, Гарри?
Парень осёкся, и, выдавив из себя улыбку, вернул зеркало веселящимся девушкам. Внутри было пусто, парню показалось, что его мир рухнул. Это не могло быть ошибкой — зеркало проверяли, прямо перед ним, и никаких заклинаний дополнительных не было. С другой стороны, как он может быть не копией Джеймса с глазами Лили? Ему дали ключ от сейфа Поттеров, в его сундуке лежала мантия-невидимка Поттеров, он жил у родственников Поттеров и был, Мерлин подери, Гарри Поттером!
До конца вечера парень ходил осунувшийся и погружённый в себя — впрочем, никто ничего не заметил, а кто заметил, списали на усталость от долгой дороги. Но Гарри не устал — о нет, таким бодрым он не был уже очень давно. Сейчас мысли его были ясными, как никогда — когда надо, Национальный Герой мог и умел соображать очень быстро. Сразу вспомнились дружелюбные Блэковские портреты, расстилающийся Критчер, открытые двери и безопасные артефакты. Уже вырисовывалось несколько гипотез, в которые не хотелось верить. Мог ли он быть сыном Лили и Сириуса? Мог ли он вообще не быть их сыном?
Запретив себе излишние самокопания, Гарри твёрдо решил дождаться ночи и всё проверить. Самый простой способ, но требующий скрытности и уединённости, а так же, возможно, времени. Поттер лежал на своей кровати за задёрнутым пологом и играл с медальоном со змеёй. Наконец, соседи по спальне затихли, и парень, закутавшись в мантию-невидимку, вылетел из башни Гриффиндора, остановившись около заброшенных классов. Гарри вошёл внутрь, осторожно огляделся и заперся всеми известными заклинаниями. Глубоко вдохнул, словно перед тем прыжком в Озеро на втором испытании, и выкрикнул:
— Критчер!

_______

*Sach — перевод с хинди — правда. Спасибо читателям за помощь с переводом!

Напроломная

Домовик явился сразу, даже немного опередив свой призыв — хлопок раздался при первых буквах имени. Критчер преданно поклонился, весь напрягшись в ожидании приказаний. Парень сглотнул и мотнул головой — ему нужны ответы, и он получит их.
— Почему ты подчиняешься мне?
— Потому что Вы молодой хозяин.
— Почему я молодой хозяин, Критчер?
— Потому что Вы хозяин, и Вы молодой.
Они препирались так ещё несколько минут, и Поттер успел понять две вещи — он явно имеет какое-то отношение к роду Блэк и Критчер уже очень старый домовик, который туго соображает. Пообещав себе любым путём добыть информацию, Гарри вернулся к себе, спать.
Парень проснулся раньше всех, с уже готовым решением, и поспешил на завтрак. В конце-концов, тут всего два варианта, верно? Либо он сын Лили Поттер, либо нет. А если он сын Лили, то Дурсли ему родственники. Если Дурсли ему родственники, то это подтвердит родственное зелье, которое продаётся в аптеке за баснословные деньги, но ему это вполне по карману. Но, поскольку Дурслей здесь и сейчас нет, и раньше лета встреча с ними не предвидится, следует проверить вторую версию.
Что, если он не сын Лили Поттер.
Сама мысль отозвалась тупой болью. Если с мыслью, что мама изменила отцу, Гарри был готов жить, то само предположение о полном отделении от рыжеволосой Лили казалось кощунственным. Парень несколько раз сжал и разжал пальцы, успокаиваясь. Он достаточно разумен, чтобы смотреть на ситуацию беспристрастно. Итак, допустим — только гипотетически, конечно — что он не сын Лили Поттер. Тогда чей? Как понять, чей он ребёнок, без прямой проверки? Отличаются ли дети-магглорождённые от детей-чистокровных? Если да, то чем? Как это проверить? И где найти всю эту информацию?
Глаза Поттера непроизвольно переместились на пока пустой Слизеринский стол. Новый план тут же сложился в голове — он отловит одного из серо-зелёных и узнает всё, что ему так необходимо. Решение принято — теперь только вперёд! И всё оставшееся до первого урока время Гарри вертелся, прикидывая, куда отвести пойманного аристократа и о чём спрашивать в первую очередь. За свою рассеянность — а на самом деле за глубокую сосредоточенность — парень словил «Тролля» на Трансфигурации, получив в довесок недовольный взгляд Гермионы, а потом, как мог, прятался от профессора Флитвика на Чарах.
К обеду Гарри уже точно знал, что допрашивать своего будущего консультанта лучше в пустом классе где-нибудь повыше, но комнату лучше предварительно обустроить. Так, быстро прожевав какой-то салат, парень кинулся наверх, стремясь сделать всё в лучшем виде. Магия ему пока не была нужна — с помощью Критчера он убрал из комнаты парты, поставив на их место два кресла и высокий письменный стол. Мебель была старой, Блэковской, и надолго задерживаться около неё не было никакого желания. Гарри это не сильно волновало — они сюда не для светских бесед придут, а ради дела. Ради дела можно и потерпеть.
Весь ужин Гарри отмахивался от вспомнившего о друге Рона, всматриваясь в Слизеринский стол.
Старшекурсников он отмёл сразу — с этими даже Мальчику-Который-Выжил не справиться, не стоит даже и пытаться. Чуть погодя остались в стороне и дети с первого по третий курс — слишком маленькие, чтобы здраво соображать. Так, осталось человек десять претендентов — его собственный курс и те, кто на год младше. Гарри с сомнением посмотрел на Слизерин — он даже не знает, кто именно там учится на четвёртом курсе! Как их вылавливать, как искать?! Взгляд заскользил по знакомым макушкам — Кребб и Гойл были слишком тупыми и бесконечно преданными Малфою, Малфой был белобрысой сволочью, к которой даже и подходить не хотелось, Нотт явно недосыпал, Забини вообще странный… Взгляд Гарри зацепился за прямую спину и аккуратный, явно накрахмаленный воротник. Там, в лёгком отчуждении ото всех, сидела, словно королева, Панси Паркинсон. Парень потратил несколько минут на раздумья — девочка явно хорошо разбирается во всём этом, хорошо воспитана и…мягче, что ли. В лоб за собственное похищение не даст, это точно. Гарри кивнул своим мыслям, окончательно формируя план в голове.
Решено, его консультантом станет Панси Паркинсон.
Конечно, прямо после ужина он к ней не пошёл. Что он, изверг, мучить и себя и Паркинсон на ночь глядя, а потом ещё и подставлять? Сам-то он, может, и выкрутился бы, поймай его Филч, а вот девочку жалко. Так, Гарри решил отловить своего невольного консультанта завтра, после Зелий. У него как раз было окно, а потом Травология, которую вполне можно безболезненно пропустить, хотя вряд ли они просидят так долго.
— Гарри, так нельзя! Это ведь Трансфигурация! Ты ведь делал домашнее задание вместе со всеми, как можно было…
Гермиона возмущённо махала руками. Гарри не слушал — согласитесь, когда узнаёшь, что ты выглядишь совсем не так, как должен, как-то не до учёбы. Впрочем, рядом была Грейнджер, и её можно было спросить об одном крайне важном моменте.
— Гермиона, ты слышала что-нибудь о пещере Правды?
Девочка, явно возмущённая, что парень её перебил, фыркнула.
— Конечно слышала, я же здесь ходячая энциклопедия! Это тебя зеркало Патил так заинтересовало? Что, теперь окончательно забросишь учёбу и будешь сидеть в щебечущей стайке девчонок? Подумать только, «Тролль» в первый же день! По Трансфигурации!
Гарри снова отключился от нравоучений лучшей подруги, отметив, что она запомнила про зеркало Парвати. Голос у неё при этом был странный, чем-то похожий на голос Дадли, когда Пирс… Она что, ревнует? Мысль показалась смехотворной, но она вполне могла быть правдой. Интересно, это ревность дружеская или чисто женская? Подняв себе настроение таким образом и плюнув на домашние задания — гермионин вопль «Гарри!» ещё долго звенел в ушах — парень отправился в свою комнату, где составил письмо в несколько аптек с просьбой прислать ему зелье родства. Букле предстояло облететь их все, так что Поттер, позвав её из совятни специальным свистком, попросил её не торопиться. Сова понятливо ухнула и упорхнула в ночь, а Гарри, переодевшись, рухнул на кровать.
Снилась ему непонятная какофония, в которой ясно выделялись слова «мама», «кровь» и почему-то «редиска». Дальше всё сплелось в один тугой комок ожидания — подъём, завтрак, Зелья… Ему даже, кажется, удалось что-то сварить — правда, он не был уверен, что. Снейп презрительно фыркнул, но зелье зачёл, пусть и как «Слабо». Это показалось парню хорошим знаком, так что он со спокойной душой отделился от Рона и Гермионы, спрятавшись в нише, коими изобиловали стены подземелья. Когда мимо прошла Панси и ещё какая-то девушка, Поттер выскочил из своего укрытия, перегородив им дорогу.
— Паркинсон.
Он замер, не понимая, в какую форму лучше облечь свои мысли. Спутница Панси — кажется, Булстроуд — испуганно пискнула, да и сама девушка выглядела изумлённой. Наконец, Гарри собрался и закончил предложение:
-… Надо поговорить.
Она явно хотела возразить, даже начала предложение, но Поттер поспешил перебить её.
— Прямо сейчас. Возражения не принимаются.
И достал палочку, на всякий случай. Девушки переглянулись. Булстроуд успокоилась, и теперь выглядела злобно и решительно. Паркинсон быстро что-то обдумывала, а потом вскинула голову, стремясь посмотреть Гарри в глаза.
— Пообещай, что ничего мне не сделаешь.
Он и не собирался, так что слова легко слетели с губ. Подружка Паркинсон не выглядела убеждённой, но после тихого «Милли, иди» она, скрипнув зубами, покинула их. Слизеринка выжидающе склонила голову.
— И о чём ты хотел поговорить со мной?
— Не здесь. Пошли.
Паркинсон тихо фыркнула, но покорно взяла свою сумку и последовала за Поттером. Гарри вёл её самыми безлюдными коридорами — в конце концов, он нуждался в разговоре и помощи, и подставлять девочку не собирался, будь она хоть двадцать раз слизеринкой. Наконец, они добрались до выбранного класса, и Паркинсон отступила к самому окну, облокотившись на подоконник. Гарри, не зная, как начать разговор, рассматривал однокурсницу.
Панси Паркинсон действительно походила на мопса. Не только лицом, но ещё низким ростом, кривоватыми ногами и полнотой. Она не была совсем уж жирной, но школьная девчачья форма показывала её с худшей стороны — с боков свисал жирок, затянутые в чулки ноги казались ещё толще, чем были на самом деле. С удивлением Гарри заметил на пухлых щеках следы от прыщей — кажется, Паркинсон не пользовалась косметическими чарами и зельями. Почему, интересно?
— Так о чём ты хотел поговорить со мной, Поттер?
Гарри тряхнул головой. Действительно, какая ему разница, симпатичная Паркинсон или нет? Он её сюда для дела позвал.
— Скажи мне, Паркинсон, как можно отличить чистокровного от магглокровки?
Девушка посмотрела на Гарри, как на сумасшедшего.
— По фамилии, Поттер.
Гарри даже заподозрил её в сговоре с Критчером, но потом отбросил это предположение. Всё же, это ему нужны ответы, а Паркинсон явно хочет отделаться от него побыстрее. Он вздохнул и терпеливо начал объяснять.
— Давай представим себе, что мы не знаем фамилии. И имени. И вообще, представь, что ты сейчас…не знаю… Злобный обезумевший маг. И вот тебе по рецепту зелья очень нужен чистокровный. Прямо кровь из носу. И вот, верные последователи притащили тебе двоих подростков. Нужно делать выбор. Как ты отличишь его?
Панси всё ещё смотрела скептически, но уже выглядела более заинтересованной.
— Я посмотрю на них. Видишь ли, магия всегда оставляет отпечаток, и у чистокровных он выражается в специфической внешности. Раз увидев, например, Малфоя, ты в любой толпе сможешь понять, кто здесь Малфой, а кто нет. Понимаешь? Малфоя не спутаешь с Блэками, Блэков не спутаешь с Поттерами, Поттеров не спутаешь с Паркинсонами. Вообще, существует занимательный феномен «Права Документа». Он заключается в том, что в семье, которая наследует двум родам, дети получают разные характеры и внешность. Отлично описаны случаи, когда в таких семьях рождались близнецы, и родители не распределяли заранее, кто кому наследует, но к определённому возрасту у детей начинали явно проступать черты разных родов. Например, Дирк и Билл Феллстоуны близнецы — посмотри на них, учатся в Слизерине на втором. Ни за что не скажешь, что не однофамильцы…
Гарри медленно кивнул. Действительно, всех братьев Рона он узнал сразу — просто потому что было в их лицах что-то такое… Уизлевское. Да и незнакомца в зеркале он сразу классифицировал как одного из Блэков. Мысль интересная, но ему не очень помогла.
— А если ты иностранный Злобный маг? Решила творить злодейства где-нибудь подальше от знакомых, и не знаешь никого из местных аристократов?
Паркинсон явно задумалась. Через пару минут она подала голос, напугав Поттера — парень пытался вспомнить, много ли похожих людей он видел в Хогвартсе. Выходило, что много.
— Только если по крови. У чистокровных она будет сворачиваться хуже из-за постоянного использования в разных ритуалах. Чем древнее род, тем медленнее она сворачивается, давая возможность творить более серьёзную магию. Других различий так и не вспомнить.
Гарри радостно улыбнулся — это уже было ближе к делу и вполне осуществимо.
— А полукровку как от чистокровного отличить?
Панси хмыкнула.
— А никак. Полукровка наследует чистокровному родителю, и по всем параметрам будет идти, как чистокровный. Полукровность важна на светском приёме, а Злобный маг разницы не почувствует.
Гарри поблагодарил девушку, и она с видимым облегчением выбежала из комнаты. Гарри запер дверь и прямо тут же, трансфигурировав нож, полоснул себя по ладони, собирая текущую кровь в глубокую тарелку. Решив, что уже хватит, он вылечил себя заклинанием и сел ждать. Помня ранки Дадли, Гарри засёк целую минуту, а потом осторожно проверил жидкость.
Кровь всё ещё была жидкой.
Что же, он либо полукровка, либо чистокровный. Ничего нового. Так, нет, не так — Гарри гневно тряхнул головой. Он явно не магглорождённый, которого чета Поттеров приютила из жалости. Уже плюс.
Решив наплевать на все пары, Гарри засел в библиотеке. Он довольно скоро выяснил, что чистокровные не торопились оставлять свои фотографии в альма-матер, так что найти максимально похожего на себя Блэка будет не так просто. Он мучился с этим несколько дней, а потом решил плюнуть и забыть — близилась первая пара с Амбридж, и стоило начать готовиться. Библиотека за несколько дней поисков стала ему домом родным, и Гарри привычно поспешил туда.
Через несколько часов к нему присоединились Браун и сёстры Патил. Хлопая глазами, девушки хором пропели о домашнем задании по Прорицаниям, которое задали Падме. Когтевранка очень хотела получить «Превосходно», и была уверена, что только гадание для Гарри сможет получиться, как надо. Поттер не возражал и покорно вытащил несколько разноцветных перьев из предложенного пучка. Девочка, хмурясь и что-то бормоча, раскладывая их и так, и эдак, и Гарри только мог ей позавидовать — сам он без подробной инструкции и прикоснуться к гадательным предметам не рисковал, а Падма явно помнила всё наизусть, включая разнообразные трактовки. Наконец, она улыбнулась и повернулась к парню.
— Всё, Гарри. Правда, от которой ты устал, скоро найдёт тебя.
Парень фыркнул и встал, чтобы достать дополнительный фолиант по ЗОТИ с верхней полки. Он был не очень осторожен, и коробка с газетами, которая стояла рядом, рухнула на пол. Тихонько помянув Мерлина, Гарри опустился на корточки, чтобы убрать за собой, и заорал.
С передовицы одной из газет на него смотрел незнакомец из зеркала близняшек Патил.

Проясняющая

На вопли Гарри прибежала мадам Пинс. Увидев беспорядок, она уже открыла рот для замечаний, но, увидев газеты, просто попросила выражать свои эмоции спокойнее. Прибежавшие к нему девочки тут же начали охать, собирая газеты, но парень не обращал на это внимания. Двумя руками он держал газету, боясь, что она вот-вот исчезнет.
На него, в тюремной робе, с табличкой, как когда-то Сириус, под заголовком «Супруги Лестрейдж получают срок», смотрела почти точная копия его отражения в зеркале Правды.
Гарри перевёл взгляд на статью. «Рудольфус Лестрейдж и его жена Беллатрикс, в девичестве Блэк, приговорены к пожизненному заключению в Азкабане…»
Не в силах читать дальше, Гарри отбросил газету в сторону, стараясь не захихикать. Везёт же ему на родственников-уголовников! Сначала Сириус, теперь вот…мама. В том, что Беллатрикс Лестрейдж его мать, Поттер не сомневался ни секунды. Стоило вспомнить о пугающем сходстве младших и старших Малфоев, чтобы убедиться, что это не просто так. Но это всё уже неважно.
Лили Поттер не была его матерью.
Как жить с этим дальше? Как принять, что всё, во что ты верил, оказалось ложью? Как оторваться от «Гарри Джеймса Поттера» и стать… Мерлин, он даже имени собственного не знает!
Гарри перевёл взгляд на мужчину, Рудольфуса. Теоретически, он был его отцом. На практике же между ними не было ничего общего. Как такое возможно? Если верить чистой логике, он просто взял от матери больше, чем от отца. Если верить Панси Паркинсон, он наследует Блэкам или же не является сыном мужа Беллатрикс.
Гарри поднял голову и ринулся к мадам Пинс за копирующим заклинанием. Всё просто — ему снова нужна помощь слизеринки. Пусть она расскажет ему всё, что ей известно об этой женщине и о роде Блэк. Нельзя терять ни минуты! Получив на руки копию статьи и пробормотав что-то девочкам, Гарри выскочил из библиотеки и ринулся к подземельям. Конечно, можно было спросить Сириуса, но крёстный был слишком далеко, и на бумаге нельзя ничего спросить по ходу дела. Нет уж, ему нужны ответы сегодня, и он их получит. Панси Паркинсон отлично помогла ему в прошлый раз, и её суждениям точно можно верить.
Снова сработала звериная удача Поттера — Панси оказалась пятым человеком, который на его глазах заходил в Слизеринскую гостиную. Гарри выскочил из неприметной ниши около входа, вызвав изумлённый писк у подружки Паркинсон, и схватил нужную ему слизеринку за руку.
— Надо поговорить.
Не дожидаясь ответа, Гарри потащил её в сторону пустых классов зельеварения, один из которых он уже наметил для этой беседы, пока мчался сюда. Паркинсон вырывалась и что-то говорила, но Гарри не прислушивался, и выпустил её только в комнате, да и то, исключительно ради запирающих и заглушающих заклинаний. Тем удивительнее для парня было то, что Панси выхватила свою палочку и наставила прямо на него.
— Как ты узнал про вход в гостиную Слизерина?
Она шипела не хуже змеи, и злость на её лице делала её ещё более похожей на мопса, чем обычно. Вообще, любая эмоция делала Панси Паркинсон похожей на мопса.
— Так я у вас был.
Видя, что объяснение её не удовлетворило, Гарри поспешил прояснить эту незначительную ситуацию и перейти к интересующему его вопросу.
— На втором курсе, когда была вся эта заварушка с Наследником Слизерина, помнишь? Тогда мы решили, что это Малфой, Гермиона сварила оборотное, и мы с Роном притворились Креббом и Гойлом, чтобы всё выяснить.
Девушка недоверчиво фыркнула.
— И много навыясняли?
— Да ничего. То, что Малфой самовлюблённый хорёк, мы и так знали.
Паркинсон нервно хихикнула, но палочку убрала. Тяжело вздохнув, она прошла внутрь класса и села на парту. Гарри расположился напротив, облокотившись на преподавательский стол.
— И чего тебе от меня надо на этот раз?
Гарри вытащил из кармана уже порядком помятую копию газетной страницы и с гордостью протянул девушке.
— Расскажи мне всё, что тебе известно о Беллатрикс Лестрейдж.
Паркинсон мельком просмотрела фотографию.
— Ну, кроме того, что тебе уже известно из этой статьи…
Она осеклась. Выражение лица Гарри говорило само за себя.
— Ты не читал статью.
После утвердительного кивка лицо её скривилось.
— Что же, по порядку. Здесь сказано, что супруги Лестрейдж получили пожизненное заключение, потому что свели с ума Френка и Алису Лонгботтомов пытками Круциатусом. Сына этих людей ты отлично знаешь — вы с ним даже на одном курсе учитесь.
Гарри изумлённо сглотнул. То есть, он понимал, что пожизненное в Азкабане не за неправильную парковку метлы дают, но то, что его мама свела с ума родителей хорошего друга было, как минимум, отвратительно.
— Она… Они…
— Оба были Пожирателями Смерти, если ты об этом. Впрочем, женщину можно понять. У нас говорят, она незадолго до этого потеряла ребёнка, буквально.
Поттер-не Поттер встрепенулся. Известие о сыне Беллатрикс Лестрейдж напугало его. Одно дело нервничать из-за отражения в зеркале и проводить небольшие расследования, и совершенно другое — получать такие доказательства. Гарри отчётливо понял, что до конца не верил в то, что он не сын своих родителей.
— Ребёнок?..
Паркинсон уверенно кивнула.
— Да, у Лестрейджей был сын. Говорят, он родился, когда Беллатрикс уже была не в себе, и его тут же оградили от собственной матери, что отвратительно повлияло на её душевное состояние. Когда ребёнок исчез, от неё утаивали это ещё несколько недель. Узнав, Беллатрикс пришла в ярость и бросилась в первый же попавшийся дом светлой Семьи, выяснять, зачем они похитили её сына. Как ты понимаешь, первый попавшийся дом принадлежал Лонгботтомам.
Гарри тяжело сглотнул. Ему казалось, что под его ногами разверзлась пропасть, и он летит в неё.
— Ты несколько раз сказала, что этот ребёнок пропал.
Слизеринка пожала плечами.
— Мутная история. Говорят, мальчик родился здоровым, ничем не болел и должен был стать сильным магом. За ним присматривали несколько эльфов и гувернантка, он рос здоровым и полноценным малышом в самом отдалённом поместье Лестрейджей. Никто не знает, что именно произошло, но одно ясно точно — ребёнок пропал прямо из собственной колыбели. Он не умер и не переместился спонтанно — Лестрейдж обнаружили следы похищения. Если бы прислуга сообщила ему о пропаже сразу, возможно, мальчика удалось бы отыскать. Впрочем, это так же неизвестно. Как бы то ни было, долго муж скрывать пропажу сына не смог, и Беллатрикс попыталась найти его собственными методами. Блэк, что сказать.
Гарри уцепился за знакомую фамилию.
— Блэк? А почему Блэк?
Теперь девушка смотрела на него снисходительно.
— Потому что девичья фамилия Беллатрикс Лестрейдж — Блэк. А вообще, я тебе ещё в прошлый раз сказала, что магия накладывает отпечаток, помнишь? Это касается не только внешности, но и характера. Любой Блэк вспыльчив, живёт минутными порывами и испытывает жуткие перепады настроения. Неудивительно, что у них через одного проблемы с головой.
Паркинсон выразительно постучала себя пальцем по виску. Гарри пришёл в ужас.
— Говоришь, словно они все сумасшедшие.
— Я говорю, что они сходят с ума чаще остальных. Впрочем, и менталисты из них получаются шикарные — как раз из-за проблем с головой. А вообще, Блэки — один из сильнейших магических родов. Ради одарённых детей некоторые странности перетерпеть можно. Так я могу идти?
Гарри взмахнул рукой, снимая все щиты, и Паркинсон выскользнула из класса. Парень тяжело осел на пол и свернулся в клубочек, зажав голову между коленей. На губах его играла невесёлая улыбка.
Что же, теперь всё ясно — и импульсивность, и жажда всех спасать, и все эти вспышки ярости. Настоящий сын своей матери. И Критчер ему рад, как родному — собственно, почему «как»? — и портреты всячески поддерживают…
Сидеть так было невыносимо. Вся его, как выяснилось, Блэковская сущность требовала действий. В кои-то веки Гарри решил не противиться ей. Хотелось что-нибудь сломать и посмотреть на себя настоящего. О том, почему он выглядит, как типичный Поттер, думать не хотелось вовсе. С первым желанием помогли справиться старые парты, быстро превращённые в груду мусора, а для второго понадобился Критчер.
— Критчер!
Домовик тут же явился и подобострастно вытянулся перед «Молодым Хозяином».
— Доставь меня на Гриммо, 12, но так, чтобы Сириус не узнал об этом.
Гарри явно не был готов обсуждать своё новое семейное положение с крёстным. А крёстным ли вообще? Панси ведь так и не сказала, когда именно выкрали ребёнка Лестрейджей.
Домовик доставил его прямо в хозяйскую спальню и тут же исчез. Гарри нерешительно повернулся к старым портретам.
— Здесь есть какое-нибудь зеркало, в котором я смогу на себя посмотреть? Я имею ввиду зеркало Правды, или что-нибудь в таком духе.
— Конечно, молодой человек. Такое зеркало прямо перед вами.
Гарри посмотрел на огромное, в полный рост, зеркало, стоящее около шкафа. Его явно делали на заказ, и стоило это немалых денег. Что же, его семья — сердце сдавило на этом слове — оказалась на редкость запасливой. Парень подошёл к нему, аккуратно повесил копию газетной страницы на шкаф и повернулся к родственнику.
— Это зеркало Правды?
— Именно.
Собравшись с духом, парень встал так, чтобы видеть себя целиком, и громко произнёс — «Сач!». В тот же миг привычный лохматый паренёк исчез, а на его месте возник долговязый и костлявый сын Беллатрикс Лестрейдж. Повинуясь наитию, Гарри прикоснулся палочкой к волосам, и они медленно начали отрастать. Когда кончики спустились ниже копчика, парень отменил заклинание и тяжело задышал — с длинными волосами сходство стало ещё более пугающим. Они у него оказались в точности, как у мамы — завивающиеся мелкими кудряшками и торчащими во все стороны, и обрамляли они лицо так же. Испуганное выражение чёрных, пугающе чёрных глаз не сильно отличались от ненавидящих в газете, и Гарри с ужасом отмечал, что вскидывает подбородок совсем как мама на фотографии.
Через полчаса рассматривания себя и сравнения с фотографией из газеты, Гарри пришёл к выводу, что не полностью копирует мамино лицо. У него был немного другой разрез глаз, более тонкий нос и чуть более широкий подбородок, придающий внешности мужественность. После этих открытий парень начал рассматривать себя уже с интересом, и его сильно развеселил тот факт, что Гарри-из-зеркала был на полторы головы выше Гарри-привычного. Может, поэтому его всегда так тянуло ввысь?
Сильно нервировал парня тот факт, что он даже собственного имени не знает. Этот момент требовал немедленного прояснения, и Гарри немедленно позвал домовика. Критчер появился, и парень, как обычно, не стал тянуть.
— Как моё имя?
— Молодой хозяин.
Портрет тихо хмыкнул.
— Молодой человек, Критчер уже стар. Не забывайте — домовиков необходимо менять каждые три поколения. А на ваш вопрос отвечу я — имя ваше нам неизвестно, мы ощущаем лишь родство с семейством Блэк. Но, если этот вопрос Вас действительно интересует, то стоит пойти в комнату с Родовым Древом — там автоматически фиксируются все отпрыски нашего рода. Если вам известно имя матери, найти себя не составит труда.
Мужчина многозначительно покосился на газетный листок. Гарри покраснел, а потом пробормотал слова благодарности и повернулся к Критчеру.
— К родовому древу!
Домовик быстро перенёс молодого хозяин в требуемую комнату. Гарри здесь уже был — летом, когда Сириус показывал собственное выжженное имя. Глаза нашли искомое место, рядом тут же обнаружилась Нарцисса Малфой и Беллатрикс Лестрейдж. От женщины шли две ветки — одна вбок, к мужу, Рудольфусу, а вторая вниз, к сыну. Парень неверяще прикоснулся к буквам собственного имени, и оно вспыхнуло серебристым светом.
Никотодес Лестрейдж.
Что же, теперь у него есть имя. Гарри ощутил себя очень странно, будто он был кочаном капусты, и с него сняли верхний слой.
Никотодес. Совершенно не подходит зеленоглазому гриффиндорцу, но вот долговязому сыну Пожирательницы Смерти подходило невероятно. Гарри медленно прошёлся пальцами по имени мамы, а потом плавно перешёл на Нарциссу Малфой, в девичестве Блэк. Парень захихикал — это что же, мать Драко ему тётя? А сам слизеринский хорёк, выходит, двоюродный брат? Тут Поттер нахмурился — что-то явно было не так. Через пару минут наблюдений стало ясно, что именно. Если смотреть на семью Малфоев, то к Драко вели ветви обоих родителей. Они переплетались, и на середине пути как бы порождали плод. Если же смотреть на Лестрейджей, то ветви не были связаны между собой, они не пересекались даже. Вот, одна, боковая, под идеальным углом идёт к Рудольфусу. А вот, такая же идеально прямая, поддерживает его самого.
Бродящие в голове подозрения тут же переросли в уверенность.
Он не был сыном Рудольфуса Лестрейджа.
Мысль наполнила Гарри-Никотодеса таким весельем, что он сполз на пол, стоя на коленях и держась за живот. Когда всё начиналось, он морально готовился к интрижке матери на стороне, и вот, это действительно так! И пусть мамой стала не Лили, но Беллатрикс, сути это не поменяло — его мать гульнула налево, и он теперь бастард!
Гарри смеялся до слёз, заставляя Критчера носиться вокруг, с беспокойством заглядывая ему в лицо. Всю ночь новоявленный Лестрейдж катался по полу комнаты с Родовым Древом, задыхаясь от собственных чувств.
— Теперь осталось понять, кто отец, и можно смело писать столь милый сердцу Парвати роман.
Собственный хриплый голос напугал парня, и он вскочил, осознавая, где он и что творит. Панси была права — гибкая психика Блэков и лёгкая врождённая безуминка помогла ему пережить этот удар, и теперь Гарри-Никотодес был готов к действиям.
— Критчер, в Хогвартс!
Оказавшись у себя в комнате, Гарри заметался, собирая учебники. За окном светало, и ложиться не имело никакого смысла. Случайно глянув на себя в зеркало, парень чуть было не заорал от ужаса — у него всё ещё были длинные волосы! То, что уместно смотрелось на Никотодесе Лестрейдже, на коротышке-Поттере было просто ужасно. Резким взмахом откромсав спутавшиеся космы, парень уничтожил их и поспешил в Большой Зал.
Через несколько часов мучений Гарри решил пока ничего не предпринимать. Всё произошедшее было настоящим шоком, и он хотел взять себе время на раздумье. «И я пока буду Гарри Поттером. Всё же, быть сыном Пожирательницы попросту опасно». Успокоенный этой мыслью, Гарри уронил голову на руки и тут же уснул.

К своему несчастью, принял он это решение на первом уроке по ЗОТИ. Долорес Амбридж, рассерженная таким вопиющим пренебрежением к собственной персоне, подошла к парте, на которой похрапывал парень, и, встав прямо над ним, громко и отчётливо произнесла: «кхе-кхе».
Гарри же, не разобравшись, что происходит, принял её за лукотруса и с истинно Блэковской горячностью запустил в женщину специфическое нейтрализующее заклинание. По очевидным причинам, оно не предназначалось для людей, и сработало нестандартно — волосы мисс Амбридж окрасились в зелёный, а на носу выросла веточка с маленькой вишенкой на конце. Пока она открывала и закрывала рот, а класс переводил взгляд с министерской жабы на Национального Героя, Поттер смачно зевнул и вернул голову на свёрнутые руки, стремясь наверстать упущенное ночью.
Все проблемы, не связанные с его родителями, его совершенно не волновали.

Фарсовая

— Гарри, ты в порядке?
Рон, кажется, действительно переживал. Он и Гермиона носились с ним, как с писаной торбой, с того самого момента, когда стала известна дата суда. Гарри только прикрыл глаза — его все эти мелочи не сильно заботили. Ну, отчислят из Хогвартса, и что? Будет жить вместе с Сириусом на Гриммо, 12, или завалится к родственникам и потребует убежища у «Тёти Нарси, любимой сестры моей несчастной матери». Идея жить у Малфоев уже давно стала его мысленной дежурной шуткой, и в последнее время он прибегал к ней всё чаще.
— Гарри, только не переживай. Уверена, профессор Дамблдор снова заступится за тебя.
Вся эта паника его друзей началась после того самого урока ЗОТИ. Долорес Амбридж не смогла простить ему свой обновлённый внешний вид. Отомстить на месте она парню не могла, так просто воспользовалась своим положением в Министерстве. Тем же вечером Гарри Джеймсу Поттеру пришла повестка в суд, по делу о нападении на преподавателя.
Слушание должно было начаться завтра, и его друзья носились вокруг, напоминая о схожей ситуации с гиппогрифом на третьем курсе. Правда, в последнее время беспокойство по поводу дела всё чаще замещалось беспокойством о самом Поттере. Друзья видели, что парень с самого начала года сам не свой, вообще не делает домашние задания, получает «Тролля» за «Троллем» и большую часть времени витает в облаках, не реагируя на внешние раздражители.
Самого Гарри такие мелочи, как успеваемость, вообще не волновали. У него тут жизнь разваливается, а ему что-то про Трансфигурацию рассказывают! Парень каждую секунду думал о маме, накручивая себя всё сильнее и сильнее. Его кидало из крайности в крайность. Намерение отречься от родителей перемешалось с желанием обнять маму и поплакать на её плече. Вообще, Беллатрикс Лестрейдж сразу стала для Гарри мамой. На удивление легко это слово отделилось от чужой ему Лили Поттер и намертво впаялось в образ безумной Пожирательницы Смерти. Ему начала сниться их встреча — как они обнимут друг друга, и как мама прижмёт его к груди, и как он скажет ей, что искал её все эти годы, и как она тихо рассмеётся и начнёт напевать колыбельную, которую он непременно вспомнит…
Пустые фантазии, конечно. Она в Азкабане, и его туда не пустят, даже в качестве Никотодеса Лестрейджа.
Желание приблизиться к маме оформилось в стремление написать письмо. Письма же в Азкабан пускают? Как-то ведь Сириус узнал, что Петтигрю сбежал? А уж письмо от сына, от родного сына точно пропустят!
Так, в ночь перед слушанием, Гарри Джеймс Поттер, на самом деле Никотодес Лестрейдж, ускользнул в пустой класс около совятни и сел за письмо.
«Дорогая мама!
Я знаю, что ты помнишь меня — ведь ты так много сделала, чтобы меня найти и вернуть. Прежде всего — прости, что не связался с тобой раньше. Да, я сам узнал своё настоящее имя совсем недавно, но это не извиняет меня, ведь ты так страдала, не ведая, где я и что со мной! Знай же — я здоров, учусь магии в школе и безумно тебя люблю. Больше всего на свете я хочу сказать тебе это при личной встрече, но сомневаюсь, что меня пустят в Азкабан и, что важнее, выпустят назад. Как ты, мама?
С любовью, твой сын, Никотодес Лестрейдж.»
Гарри-Ник не стал перечитывать своё послание. Мама точно поймёт всё, что он хотел ей сказать, и обязательно ответит. Обязательно-обязательно!
Парень придирчиво прошёлся мимо ряда сов, выбрав самую массивную — неизвестно, сколько ей лететь до Азкабана, и будет ли там место для отдыха и еда. Гарри взял стандартный конверт и начал писать адрес. Мерлин, он ведь не знает, в какой именно камере она сидит! С другой стороны, вряд ли в Азкабане сидит несколько женщин с одинаковым именем, так что сова наверняка разберётся. Так, подписав конверт «Азкабан, камера Беллатрикс Лестрейдж», Гарри подозвал выбранную сову и отправил послание.
К себе он возвращался в приподнятом настроении, с наслаждением постукивая по доспехам, стоящим в коридоре. Жизнь налаживается!
Утром он, впрочем, уже так не думал — он спал всего пару часов, и уставший мозг отказывался воспринимать Рона, бегающего с парадной мантией вокруг. Друг явно применил какое-то волшебство, сумев поднять друга на ноги, заставить его умыться, причесаться и одеться. Теперь он придирчиво изучал Поттера, смахивая несуществующую пыль и заставляя Гарри крутиться.
Парень же задавался вопросом — стал бы Рон так стараться ради Никотодеса Лестрейджа?
Элементарная логика подсказывала Поттеру, что ответ ему не понравится.
Незаметно подошёл Невилл, робко тронув Национального Героя за плечо.
— Удачи тебе сегодня, Гарри.
Парень ощутимо вздрогнул, из-за чего Невилл вжал голову в плечи и стыдливо отвёл взгляд. «Ты ни при чём! — хотелось крикнуть Гарри, — это мои родители свели с ума твоих! Если кто и должен стыдиться, так только я!». Но Поттеру было слишком тяжело даже смотреть на милого, скромного и глубоко несчастного Невилла, одного из самых лучших и верных друзей. Вот и сейчас он не нашёл в себе силы даже ответить на пожелание, и парень поспешил выскочить за дверь.
— Гарри, помни — ты ни в чём не виноват. Ты ведь не взял с собой палочку? Не бери ни в коем случае! Отдай мне — на меня не подумают. Помни главное…
Гарри отстранённо слушал тараторящую Гермиону, вытаскивая палочку из кармана и отдавая ей. Действительно, брать с собой главный атрибут волшебников было бы величайшей глупостью. Впрочем, возможно, самое время её сменить — палочка сына авроров абсурдно выглядела в руках сына Пожирательницы.
У выхода из гриффиндорской гостиной парня поджидал Глава Попечительского Совета.
— Доброе утро…
«Дядя Люциус», — хотел сказать Ник, но с его нынешним лицом это было бы опрометчиво.
-…мистер Малфой.
Аристократ окинул подопечного презрительным взглядом. Из-за типично Поттеровского лица, наверное.
— Доброе утро, мистер Поттер. Поторопитесь — нас уже ждут.
Блондин развернулся и стремительным шагом направился к выходу. Гарри, напоследок кивнув друзьям, кинулся следом. Парень в основном радовался, что дядя Люциус, если им суждено когда-нибудь познакомиться, никогда не узнает, что лишил его эльфа дорогой племянник Никотодес. Этим летом ему попалась брошюра «домовые эльфы от лучших заводчиков», и он долго хлопал глазами на указанную сумму денег. И это было пятьдесят лет назад! По нынешним временам, с учётом инфляции, он лишил Малфоев небольшого состояния. Сейчас галеоны за Добби позвякивали в специально купленном для этого кошельке — Гарри даже бантик повязал, нежно-голубой — и ждали своего часа.
Перед путешествием порталом Поттер решил, что этот самый час пришёл.
— Вот.
У дяди Люциуса подозрительно задёргался глаз, когда на свет явился мешочек с деньгами. Он несколько раз открывал рот, силясь что-то сказать, но голос ему изменил. Наконец, аристократ справился с собой.
— Это что, взятка?
Гарри удивился. Взятка? За что?
— Нет, это компенсация за Добби. Я по каталогу посмотрел, сколько стоит эльф, так что… А что, взятку тоже надо было взять?
Когда Люциус посмотрел на него, как на сумасшедшего, Гарри испытал острый приступ дежавю — приблизительно так же в их редкие встречи на него смотрела Панси Паркинсон.
— Прямо сейчас мы отправляемся на слушание по делу нападения на преподавателя. Вы, мистер Поттер, главный обвиняемый. Вы действительно думаете, что так легко отделаетесь после атаки любимицы Министра?
Гарри легкомысленно пожал плечами.
— Ну, палочку я всё равно оставил Гермионе.
Мистер Малфой несколько секунд смотрел на парня, а потом покачал головой.
— Не будь Вы таким Поттером, я бы подумал, что Вы Блэк. Поразительная легкомысленность.
«Так я Блэк и есть», — мысленно ответил Гарри, неопределённо пожав плечами. Кто же виноват, что он весь в маму? Происходящее с самого начала напоминало фарс, письмо было отправлено, и Гарри пребывал в самом благодушном настроении. Сопровождающий покачал головой, вытащил серебряную табакерку, и они отправились в путь.
В Министерстве всё было по-прежнему. Тот же путь, те же двери, те же лица — но как всё меняется, когда идёшь вместе с Люциусом Малфоем! Ник уже твёрдо решил свести короткое знакомство с семьёй тёти Нарси — такими родственниками не разбрасываются. Они буквально рассекали толпу и добрались до зала суда в рекордные сроки.
В этот раз людей, собравшихся судить его, было гораздо меньше, а во главе восседала Амелия Боунс. Министра не было, но Амбридж, казалось, полностью заполняла собой сторону обвинения, и его отсутствие не было заметно.
Гарри сел на стул для подозреваемых, и он приветливо загремел цепями. «Как старого знакомого встретил», — Поттер истерично хихикнул. Его жизнь в последнее время была настолько безумной, что и стул для опасных преступников можно другом назвать. Парню казалось, что он сходит с ума, и что он вот-вот проснётся у себя, в чулане под лестницей, и весь волшебный мир окажется сном.
— Заседание начинается.
Мадам Боунс постучала молотком, призывая всех к тишине. Поттер поморщился — звук был слишком громким для его невыспавшегося мозга. Женщина тем временем, начала уже знакомую парню процедуру. Вот встал представитель обвинения, вот дошло до его защиты…
— Кто будет представлять мистера Поттера?
Лорд Малфой поднялся со своего места с самой брезгливой гримасой из возможных.
— Мистер Поттер не озаботился вопросом о защитнике. Эту роль должен был исполнять директор школы чародейства и волшебства Хогвартс, но у мистера Дамблдора, кажется, нашлись дела важнее. Я сам буду представлять интересы мальчика — это мой долг, как главы Попечительского Совета.
Гарри с изумлением уставился на блондина. В голову к парню закралось смутное сомнение, что взятку он всё же дал, даже не осознавая этого. Такое отношение с законом ввело парня в ступор, и он пропустил большую часть происходящего. Собственно, можно было и не прислушиваться — всё было очень просто и комично. Так, обвинение говорило, что он притворился спящим, подманив профессора ближе, а потом умышленно проклял её чем-то запрещённым. Защита в лице лорда Малфоя напирала на то, что после прошлогодних событий у «мистера Поттера выявились некоторые проблемы с душевным здоровьем, и он несколько не в себе». При такой трактовке получалось, что сбрендивший мальчик перепутал годы обучения, вообразил, что он снова на третьем курсе, и продемонстрировал отличное владение заклинанием против лукотрусов.
Судьи откровенно хихикали, и только мадам Боунс с самым серьёзным видом продолжала задавать вопросы. Она даже напоила Гарри Веритасерумом, под которым он сознался, что просто спал на уроке и запустил во внешний раздражитель первое заклинание, которое в голову пришло. Когда же один из судей, пользуясь одурманенным состоянием подозреваемого, захотел вызнать что-то не по делу, Гарри вместо ответа расхохотался. Он буквально захлёбывался звуком, скакал на месте и запрокидывал голову, не пытаясь вытереть выступившие слёзы. Ничто не могло его успокоить, и он упивался собственным смехом ещё три минуты, пока действие зелья не закончилось. В зале тут же повисла идеальная тишина, в которой громко прозвучал шёпот одного из судей:
— Словно в кресле опять Белла…
После этого мадам Боунс вынесла решение — мальчика оправдать по всем статьям, а Долорес Амбридж заставить пройти проверку на звание мастера ЗОТИ. Розовая жаба, конечно, визжала и брызгала слюной, но решение обжалованию не подлежало — учитель, не способный защититься от простейшего заклинания, вряд ли может преподавать такой сложный предмет. На выходе Амелия Боунс царственно кивнула Поттеру, и тот сразу понял, что малышка Сьюзан теперь официально входит в круг его близких друзей. Гарри снова хихикнул — забавно, что близнецы Патил, Браун, Боунс и даже Паркинсон для него сейчас более близкие друзья, чем Рон и Гермиона. На самом деле парень делал это почти осознанно — девочки были нейтральны и точно не пойдут поднимать его на вилы, если вдруг раскроется, что он вовсе не Поттер.
Уже около Хогвартса Гарри почти не враждебно попрощался с лордом Малфоем и поспешил к себе, огибая наседающих гриффиндорцев.
На столе его ждало письмо из Азкабана.

Письменная

«Уважаемый мистер Лестрейдж!
Ваше письмо не может быть получено, так как вы не входите в оговоренный список родственников. С просьбой о включении в список можете договориться в Министерстве магии, отдел Правопорядка.
С уважением, Селестина Фрост, административный корпус.»
Гарри скомкал дешёвый пергамент, на котором пришла отписка из Министерства. Наверняка автоматическое уведомление, никто и не понял, кто написал Беллатрикс. Мерлиновы бюрократы!
Гарри вытащил собственное письмо из конверта — его вернули нераспечатанным, что снова говорило о глупости Министерства — и сжег формальную писульку в камине.
— Гарри! Как прошло? Оправдали?
Глядя в полные надежд лица Рона и Гермионы, парень кивнул и коротко описал суд. Лицо младшего Уизли скривилось от отвращения, когда он узнал, что Люциус лично защищал Поттера, а Грейнджер пришла в ярость, узнав, на чём аристократ строил защиту. Ник тут же усмотрел в этом повод обидеться, и сбежал к Лаванде с Парвати. Девочки жаждали подробностей, и Гарри предложил им направиться в библиотеку, позвав Падму и Сьюзан Боунс. Гриффиндорки ответили согласием, и буквально через полчаса они всей компанией уже сидели, прикрывшись книгами, и тихо охали над его рассказом. Сьюзан очень органично вписалась в женский коллектив. Конечно, поначалу остальные отнеслись к ней настороженно, но после рассказа Гарри тут же приняли Боунс в коллектив. Поттер считал, что девочке это пойдёт на пользу — она явно была зажатой и робкой, а бойкие Патил и Браун помогут это исправить. Одним из плюсов коллектива сплетниц была возможность постоянно молчать. Так, краем уха прислушиваясь к обсуждению собственного суда, Ник думал, что ему делать дальше. Сначала он хотел пойти к Паркинсон, чтобы узнать, как можно писать письма в Азкабан, но потом отказался от этой идеи. Что он, совсем идиот, что ли? Так, парень начал рассуждать. Судя по министерскому автоответчику, писать заключённым могут только родственники, которые попросили об этой услуге. Мама урождённая Блэк, у неё две сестры — Нарцисса Малфой и выжженная с гобелена Андромеда, ещё в наличии беглый кузен Сириус. Два последних, по очевидным причинам, писать Пожирательнице не будут, а других живых Блэков Ник не знал. Значит, оставалась только тётя Нарси, Нарцисса Малфой, мать хорька и жена Пожирателя.
Ну, он давно хотел поближе познакомиться с родственниками.
Дождавшись паузы в девчачьем разговоре, парень поднялся с места.
— Пойду подумаю обо всём этом.
Девочки тут же закивали, и парень, обняв каждую на прощание — Сьюзан покраснела, но не отстранилась — пошёл в уже родную пустую комнату около совятни. Там он достал чистый пергамент с полки — не ему одному приглянулась эта комната — и после ряда проб и ошибок письмо было написано.
«Здравствуй, тётя Нарси!
Должно быть, моё послание будет неожиданностью для тебя. Что же, позволь объяснить — пишет тебе твой горячо любимый племянник Никотодес Лестрейдж. Не так давно я узнал своё настоящее имя, и теперь хочу наладить контакт с родственниками. Помимо простого желания познакомиться с родной тётей, я так же хочу попросить тебя об одолжении. Как только я узнал, кем являюсь на самом деле, я постарался связаться с моей матерью, но моё письмо не прошло Азкабанский цензор. Пожалуйста, передай его маме, если ты состоишь в списке родственников.
С лучшими намерениями, Никотодес Лестрейдж.»
Отправившись в совятню, Гарри увидел недовольную Буклю, и вспомнил о зелье родства, за которым он её посылал. Это заставило его добавить в письмо ещё несколько слов.
«P.S. Свою кровь для доказательства родства прилагаю».
Парень трансфигурировал деревяшку в колбу и, полоснув себя по ладони, поместил туда немного крови. Ник надеялся, что заклинание, скрывающее его внешность, не распространится на кровь. Впрочем, теперь у него есть возможность это проверить.
Выбрав неясыть — Букля недовольно ухнула — Гарри привязал к ней получившуюся посылку и медленно начал спускаться, старательно идя сквозь все людные места. Удача улыбнулась ему около Большого Зала — Малфой с прихлебателями и Паркинсон стояли около доспехов и о чём-то говорили. Будто случайно, Ник подошёл ближе.
— О, Поттер. Пакуешь вещи и закапываешь палочку?
Малфой явно настроился на очередную перепалку, то есть повёл себя в соответствии с поттеровским жизненным опытом. Краем глаза парень заметил профессора Макгонагалл, и потому повернулся к Панси и дружелюбно улыбнулся.
— Все Малфои такие тупые, или Люциусу просто не повезло с сыном?
Драко тут же покраснел и сделал шаг вперед. Гарри же, не меняя выражения лица, со всей силы залепил хорьку кулаком в нос. Что-то хрустнуло, на пол закапала кровь, и Малфой с воем отшатнулся, попав прямо в объятия Паркинсон. Ник извиняюще посмотрел на девушку, но тут подлетела Макгонагалл.
— Что здесь происходит?!
— Он первый начал, профессор!
Гарри поспешил выпалить эти слова. С ракурса профессора был виден шаг Малфоя, и Поттер собирался сказать, что ожидал нападения и принял превентивные меры. Макгонагалл такое объяснение приняла с трудом, но его недавнее нападение на Амбридж вполне подтверждало такую версию. Так, женщина сняла с обоих по двадцать баллов и отпустила с миром. Гарри поспешил к себе, аккуратно прижимая к себе руку, испачканную в крови Драко Малфоя.
Зелье родства в трёх экземплярах стояло на его столе. В комнате никого не было, и парень, закрыв дверь, поспешил проверить свою теорию. Специальным заклинанием, прилагавшимся к инструкции, Гарри поместил кровь Малфоя в пиалу и снова полоснул себя по руке. Так, следовало капнуть своей крови в каждое зелье, немного поболтать его, а потом добавить кровь предполагаемого родственника. Если это действительно так, цвет изменится. Ближайшие родственники прямой линии — родители, сёстры, дети, бабушка и дедушка — окрасят зелье в синий цвет, а побочные — тёти, дяди, кузены и кузины — в фиолетовый. Оттенки менялись в зависимости от дальности родства, и к каждому из зелий прилагалась таблица оттенков.
Гарри решительно приступил к проверке. После добавления крови Драко несколько секунд ничего не менялось, а потом зелье начало постепенно темнеть, придя к светлому лиловому оттенку. Ник сверился с таблицами — Драко Малфой точно был его двоюродным братом.
Парень ликовал — если зелье сработало у него, сработает и у Нарциссы Малфой.
В этот день он больше не выходил из комнаты, не откликался на зов друзей и не обращал внимания на происходящее. Парень лежал на своей кровати и смотрел в потолок, мыслей в его голове не было, желаний тоже. Истерическое состояние, в котором Ник пребывал с начала года, медленно сменялось апатией, и парень был этому только рад. Он сильно похудел, напоминая скелет, приобрёл целый набор нервных тиков и испытывал проблемы со сном. Гарри срочно требовалась помощь, он не мог справиться с навалившимся на него самостоятельно, но совершенно не знал, к кому обратиться. Единственным родным взрослым был Сириус, но Гарри не мог рассказать ему правду. Сириус не простит. Не простит происхождение, не простит желание пообщаться с мамой, не простит сам факт его существования.
А вот тётя Нарси могла.
Гарри появился на завтраке гораздо позже остальных, благо, была суббота и никуда не надо было идти. За гриффиндорским столом сидели только старшекурсники и Гермиона, которая, завидев парня, решительно поднялась ему навстречу.
— Гарри, нам надо поговорить. Я…
Огромная сова, кружащая под потолком, с недовольным уханьем ринулась к Поттеру, заглушив девушку. Привязанное к лапе письмо щеголяло гербом Малфоев, и парень поспешил его отвязать и спрятать в карман мантии.
— Это кто тебе написал?
Гермиона тут же позабыла про ссору и собственное стремление поговорить, с любопытством рассматривая сову. Гарри кинул взгляд на стол Слизерина — на его счастье, дорогой двоюродный брат уже ушёл и не мог узнать свою сову. Поттер угостил посланницу гренкой и холодно посмотрел на девушку.
— Кажется, я имею право не отвечать на такие вопросы.
Не дожидаясь ответа, Гарри удалился, направившись в тот самый класс, где он в первый раз говорил с Панси Паркинсон. Там он медленно достал письмо, адресованное Никотодесу Блэку, и вскрыл его, вчитываясь в строчки.
«Добрый день, дорогой племянник.
Твоё письмо было полной неожиданностью и несколько шокировало меня. Признаю, сначала я не поверила, что это действительно ты, но присланная тобой кровь действительно принадлежит моему племяннику. Единственным возможным кандидатом является потерянный сын моей любимой сестры, так что я верю тебе. Похоже, ты живёшь в другой стране, так что обязана предостеречь тебя — не нужно имён, письмо может попасть не в те руки, и ты, как сын своей матери, окажешься в большой опасности.
Для более откровенной беседы я предлагаю тебе встретиться в банке „Гринготтс“, в тот день, когда тебе будет удобно. Я очень хочу посмотреть на тебя и поговорить. Напиши, когда у тебя будет свободный день, и я пришлю двусторонний портал.
Твоя тётя».
Гарри тут же бросился в совятню и написал, что он учится в школе и не может отлучаться надолго, но сейчас выходные и он с радостью встретится с тётей в Лондоне. Ответ пришёл тем же вечером — в конверте лежала булавка и сообщение, что его будут ждать в воскресенье, в десять утра.
Гарри буквально подпрыгнул и призвал Критчера, перемещаясь на Гриммо, 12 — он должен был изменить свою внешность, представ перед Нарциссой Никотодесом Лестрейджем.
Так, всю ночь он стоял перед двумя зеркалами в хозяйской спальне, с помощью портретов наводя на себя морок. В одном зеркале отражалось его реальное лицо, а в другом то, что видели все вокруг, и целью парня было сделать так, чтобы отражения стали идентичны. Это было совсем непросто, и Ник порадовался, что прибыл сюда сразу, тем самым получив больше времени на работу с собственной внешностью. Портреты очень сильно помогали, подсказывая семейные секреты по изменению внешности, и к восьми утра Гарри Джеймс Поттер окончательно преобразился в Никотодеса Лестрейджа. Дело осталось за малым.
— Критчер! Подготовь мне мантию поприличнее.
Домовик ринулся исполнять поручение, а сам Ник, шалея от своих действий, начал медленно отращивать свои волосы. Как и в первый раз, он сделал их той же длины, что и волосы Беллатрикс, добиваясь абсолютного сходства. Тут Критчер принёс красивую кремовую мантию простого кроя и завтрак, а потом пришло время отправляться на встречу с роднёй.
Ник, выдохнув, как перед прыжком, сжал булавку-портал.

Родственная

Как только сработал портал, Гарри заорал от боли — он рухнул в кислоту, разъедающую его тело. Каждая мышца разрывалась, в рот и нос набилась жидкость, не давая вдохнуть. Парень немного побарахтался, а потом не выдержал всепоглощающей боли и рухнул в спасительный обморок.
Сознание возвращалось очень медленно. Ник ощущал себя мухой, попавшей в янтарь — тело не шевелилось, мыслей не было, и откуда-то издалека доносились голоса. Через некоторое время, впрочем, чувствительность начала возвращаться, и парень начал разбирать слова.
— Вы говорили, что это совершенно безопасно!
— Так и есть, миссис Малфой. Вода из наших водопадов просто смывает все заклинания и зелья, при этом не причиняя никакого вреда проходящему сквозь неё волшебнику. Такую нестандартную реакцию я вижу впервые.
— В таком случае извольте вернуть наши деньги, господин Грабхард.
— Лорд Малфой, Вы оплатили проверку прибывшего мага с помощью ванны из наших подземных вод. Мы предоставили Вам эту услугу. О здоровье мага, подвергшегося процедуре, речи не было…
— Мой племянник умирает из-за вас! Как я смогу смотреть на Беллу после этого?!
— Цисси…
Тут у Ника дёрнулась щека, и женщина с криком «Ник!» бросилась к нему, вцепившись в его руку. С трудом парень открыл глаза, и первое, что он увидел, это склонившееся над ним лицо Нарциссы Малфой. На щеках тёти Нарси были дорожки из слёз, и она продолжала плакать. С её помощью парень немного привстал, обнаружив, что он лежит на низкой софе, тётя стоит рядом на коленях, а в углу сидит, постукивая по полу тростью, дядя Люциус. Чуть дальше обнаружился гоблин, стоящий около небольшого бассейна с водой — кажется, парень приземлился именно сюда.
На лицо Ника упала прядка чёрных волос, завитая в мелкие, жёсткие кудряшки. Парень перевёл взгляд чуть ниже, на свои руки — и захихикал. Кажется, гоблинская вода смыла с него лицо Гарри Поттера, приведя его в соответствие с тем, как его задумала природа. Неудивительно, что это было так больно!
Смех и не думал утихать, и Гарри в очередной раз терпеливо пережидал приступ неуместного веселья — он к этой части своего характера почти привык. Тётя нежно гладила его по руке, сказав мужу, что всё хорошо. Через несколько минут парень успокоился, и она начала говорить.
— Привет, Ник. Я твоя тётя Нарцисса.
Парень кивнул. Их родство было очевидно — оба имели типично блэковское лицо и телосложение, а ещё их связывала Беллатрикс Лестрейдж.
— Прости за это. Сам понимаешь — я должна была убедиться, что ты действительно сын моей Беллы. Гоблины пообещали, что ты будешь в полной безопасности, но… Сейчас я уверена в том, что ты действительно пропавший Никотодес, но…
Женщина кивнула на целую батарею пузырьков с зельем родства. Ник отлично понимал это желание перестраховаться, так что просто кивнул и протянул руку ладонью вверх. Женщина аккуратно уколола его в палец и капнула крови во все пузырьки. Зелье почти сразу приобрело насыщенный фиолетовый цвет, доказывая, что кровь принадлежит племяннику проверяющего. Женщина облегчённо выдохнула, а потом отошла к столу, аккуратно взяв свёрток из неприметной шкатулки. Внутри оказались волосы, и на минуту Нику показалось, что они его собственные — в руках женщины были те же жёсткие кудряшки, как и у него. Потом его накрыло понимание и благоговение — он понял, что эта прядь волос принадлежала его матери.
— Последняя проверка, Ник. Я не смогла получить кровь сестры, так что мы используем волосы. Пожертвуешь прядкой?
Ник кивнул, с помощью ножниц отрезав немного волос со своей головы. Тогда оказалось, что мамина шевелюра более насыщенного тёмного оттенка, в то время как его цвет более нежный. Впрочем, чтобы заметить это отличие, следовало очень сильно напрячься и положить прядки вплотную.
Женщина с осторожностью опустила волосы в оставшиеся пузырьки, и Ник с благоговением и радостью наблюдал, как жидкость медленно окрашивалась в насыщенный синий цвет океанских вод.
Неопровержимое доказательство, что они действительно являются сыном и матерью.
— Тётя Нарси…
Ник ощущал себя очень странно. Словно ему снова семь, и он сидит в чулане под лестницей и мечтает, чтобы пришла мама и забрала его — только на этот раз дверь действительно открывается. Парня трясло, он осторожно обнял подошедшую к нему женщину и ткнулся носом ей куда-то в шею. Оказалось, он на целую голову выше, так что пришлось согнуться, но Ник вовсе не заметил неудобств. Тётя Нарси гладила его по спине и шептала какие-то глупости, а парень тихо всхлипывал, ощущая, как неимоверно жжёт абсолютно сухие глаза. Словно за это время он разучился плакать. Словно его кто-то выключил. Словно он сломался.
Когда дышать стало чуть легче, парень поднял голову, посмотрев тёте в лицо.
— Ты отправила маме моё письмо?
Она кивнула.
— Да, милый. Я перешлю тебе ответ сразу, как получу его. Тебе легче?
Парень покраснел, и женщина погладила его по щеке костяшками пальцев. В углу намекающе кашлянули.
— Ник, это мой муж, Люциус Малфой. Это он организовал эту встречу.
Ник повернул голову, смотря на поднявшегося блондина, но тётю не отпустил. При первых же звуках её голоса он снова повернулся к ней, позабыв о постороннем мужчине.
— Мы готовы забрать тебя к себе, если хочешь. Где ты учишься?
Парень чуть было не сказал «Хогвартс», но вовремя остановился. В Хогвартсе учился Драко Малфой, и уж он точно заметил бы копию тёти Беллы в собственной школе. Так, Ник решил выдать себя за ученика Дурмстранга, но снова одёрнул сам себя — в прошлом году Рон говорил, что оттуда вышло много Пожирателей, так что его могут спросить о чём-то таком, чего он не знает.
— Шармбатон. Только французского я не знаю.
Женщина кивнула, будто он не сказал ничего странного, и Ник пообещал себе выяснить всё про французскую школу, чтобы не попасть впросак.
— Хорошо. Полагаю, ты захочешь доучиться там? Я так и думала. Тогда ждём тебя на рождественские каникулы. Как раз домой вернётся Драко, познакомитесь. Пока же предлагаю сходить в кафе-мороженое, хорошо?
И следующие четыре часа были лучшими в жизни Никотодеса Лестрейджа. Дядя Люциус, довольно быстро поняв, что он лишний, под благовидным предлогом покинул их, пообещав вернуться за женой чуть позже. Так, племянник и с тётей бесцельно бродили вокруг, болтая обо всём на свете, и Ник ощущал, как с каждым словом дышать становится всё легче.
Впервые за долгое время парень обрёл внутренний покой.
Прощаясь, он сильно обнял тётю Нарси и пожал руку вернувшемуся дяде Люциусу.
Теперь у него появилась семья.

Глава Отрезвляющая

После этих выходных Никотодес Лестрейдж, он же Гарри Джеймс Поттер, преобразился, и даже неудобство от постоянного поддержания иллюзии не смогло ему помешать. Исчезли нервозность и усталость, парень взялся за учёбу и совершенно перестал задирать Малфоя. Теперь парень всюду ходил в компании красавиц-девчонок и раздавал улыбки направо и налево. Гарри-Ник светился изнутри — он был почти идеально счастлив. Это самое «почти» выражалось в отсутствии интересного собеседника, и Поттер поглядывал на Панси Паркинсон, но пока не был готов заманить её в своё общество, хотя бы для комплекта. Впрочем, она могла и не присоединиться, да и была слишком страшной для остальных, и парень справедливо опасался, что её загнобят. Хотя змея-слизеринка наверняка сможет поставить остальных девочек на место, парень не хотел подвергать таким испытаниям никого из них.
Вообще, жизнь Поттера явно налаживалась. Как выяснилось, заключённые особо строгого режима в Азкабане могли писать всего одно письмо в год, так что единственным ответом на его письмо был камушек из стены маминой камеры, который теперь всегда висел на шее парня, на длинном шнурке.
Рон и Гермиона были великодушно прощены, и теперь они иногда собирались в гостиной вечерами, обсуждая уроки и Долорес Амбридж. Женщина выглядела бледной тенью самой себя, каждую неделю моталась в Министерство для бюрократических проверок и смотрела на Гарри с чистейшей ненавистью. Цветущий Поттер, неизменно вежливый, выводил её из себя ещё сильнее.
Тётя Нарси постоянно писала. Они говорили в основном о жизни Гарри. Парень старался скрыть правду, но в то же время не врать слишком много. Так, он описывал свою жизнь максимально обтекаемо и близко к правде. Так, его подбросили на порог ненавидящим магию магглам, скрыв внешность, а потом пришёл представитель Шармбатона и забрал его в школу. Тёте эти сильно разбавленные истории не нравились, и она продолжала попытки вызнать что-то более конкретное. Гарри, будучи погружённым в свою эйфорию, принимал это за неподдельную любовь — кто знает, может, так оно и было.
Это безоблачное состояние продержалось до Хеллоуина. В праздник парень спустился вниз, впервые в жизни получая от тыквенной еды удовольствие. Родители не погибли! Они помнили о нём, и не пришли из-за собственного заключения! Так, в этот вечер парень сиял больше обычного, хихикая над шутками Парвати и с удовольствием слушая сплетни от Лаванды.
А на следующий день «Ежедневный Пророк» сообщил о массовом побеге из Азкабана. Гарри узнал об этом чуть позже, чем остальные, потому что подошёл к концу завтрака. Заметив всеобщее возбуждение, он взял газету у бледной Лаванды. Счастливая улыбка начала расползаться по его лицу — мама на свободе, мама скоро будет рядом с ним!
— Что теперь будет, Гарри?
Плачущая Парвати выбила парня из колеи. Почему она плачет? Всё хорошо, жизнь прекрасна!
— Они придут за нами? Убьют нас?
Лаванду трясло. Она вцепилась в руку Поттеру и задышала часто-часто.
— Мальсибер убил моего дядю. Пришёл к ним и убил. Его жена спряталась под кровать, и всё видела. С тех пор она не говорит.
Сидящий напротив старшекурсник кивнул.
— А у меня…
Ник словно снова оказался в том бассейне с гоблинской водой. Взял газету, прочитал статью снова. Широко раскрыв глаза, смотрел, как сереют лица, как плачут девочки, как тихо, поминутно оглядываясь, рассказывают истории о злодействах Пожирателей.
И одна из худших — его мама!
Гарри тихо вышел из-за стола, не притронувшись к еде.
Он сын Пожирательницы Смерти. Никто из его друзей не поймёт и не простит. Азкабанский камешек на груди вдруг начал весить тонну, и парень отправил его в карман, к медальону Критчера.
Но, может, всё не так плохо?
Если подумать, всё, что ему известно о Пожирателях — они зло в чистом виде. Так, последователи Воландеморта были аристократами и гонялись за магглорождёнными, а Орден Феникса их ловил и убивал. Но ведь не могли же все эти люди идти на такое без причины? Что пообещал им Тёмный Лорд, что они приняли его метку?
Парень, будучи на полпути к Гриффиндорской гостиной, резко развернулся и рванул назад.
Ему срочно нужна Панси Паркинсон.
Девушка, завидев его, сразу повернулась к своей подруге Булстроуд и что-то прошептала ей. Миллисент нахмурилась, но отошла, не мешая Поттеру на полной скорости подлететь к слизеринке. Парень искал её по всему Хогвартсу, и сейчас силился восстановить дыхание.
— Пар…
— Да, Поттер, я уже поняла. Тебе снова надо поговорить. Пошли, отвечу на твои вопросы.
Они дошли до ближайшего пустого класса, и парень привычно запер дверь.
— Что на этот раз? Что такое Азкабан?
— Я тебе сам могу лекцию о нём прочитать.
Гарри несколько раз глубоко вдохнул, сжимая и разжимая кулаки. Он больше не позволит эмоциям взять над собой верх. Он управляет собой.
— Расскажи мне о Тёмном Лорде, Паркинсон. О том, что он пообещал своим Пожирателям. О том, за чем они пошли.
Девушка с тихим вздохом прикрыла глаза. Она сразу стала серьёзной и собранной.
— Ты наверняка слышал, что Он обещал очистить мир от грязнокровок. Что же, именно это он и собирался делать, и именно в этом мы и помогали ему.
Парень молчал. Он уже знал это, и знал давно. И ему были нужны не действия, а идеи.
— Хорошо. Тогда ответь мне, зачем?
Паркинсон молчала. Тяжело смотрела исподлобья, скрестила руки на груди и сжала пальцы.
— Я никак не буду комментировать то, что ты скажешь. Мне просто нужно понять.
Молчание. Всё внутри парня скрутилось, как постельное бельё, которое вручную стирала на кухне тётя Петуния. Его мир снова был на краю пропасти.
— Пожалуйста, Паркинсон. Пожалуйста.
Девушка обречённо вздохнула.
— В каждом из нас есть магия, Поттер. В ком-то больше, в ком-то меньше, но мы собрались здесь именно потому, что она в нас есть. А в волшебном мире, Поттер, кто сильнее, тот и прав. И Тёмный Лорд нашёл способ добыть эту силу.
Девушка наколдовала два стакана и наполнила их водой.
— Как мы уже говорили, магия, она везде одинаковая. И вот, ты, представитель старинного знатного рода, имеешь те же права, что и наглая магглокровная выскочка. Обязанностей у тебя при этом больше, много больше, но оценивают вас почему-то одинаково. Самый логичный выход в рамках нашего феодального общества — убить бесполезную грязнокровку, чтобы не путалась под ногами. Собственно, чаще всего так и поступают — посмотри статистику, сколько магглорождённых окончили Хогвартс, и сколько из них до сих пор живы. Лорд придумал, как очищать от них волшебный мир с пользой для себя и для них самих.
Вода из одного стакана перелилась в другой, наполнив его до краёв.
— Из грязнокровки можно выжать магию. С помощью специального ритуала вся сила, заложенная в ней природой, переходит ко всем носителям метки. Донор при этом выживает и возвращается в свой мир. Так ведь гораздо лучше, верно? Грязнокровкам тяжело и в нашем обществе, и в их собственном, а Лорд помогал им вернуться в естественную среду.
Ещё пару месяцев назад Гарри Поттер на этом моменте облегчённо бы выдохнул, но Никотодес Лестрейдж не был столь наивен.
— И какова статистика?
Паркинсон пожала плечами, словно обсуждала вчерашний ужин.
— Почти никто не пережил ритуал. Из доноров, разумеется. Сила значительно повышалась во всех случаях.
— И теперь… это начнётся снова?
— Уже началось. Вопрос лишь в том, что никто не считает магглокровок, а Пожиратели соблюдают осторожность. В прошлый раз всё раскрылось, когда Регулус Блэк, горячо любивший брата, предложил ему присоединиться.
Гарри отстранённо ответил, наполовину спрашивая, наполовину разговаривая сам с собой:
— То есть вы знали, что Сириус невиновен?
Слизеринка фыркнула.
— Конечно. Вопрос лишь в том, что никто не хотел помогать Предателю. Я могу идти?
Для приличия подождав несколько минут, Панси встала и прошла мимо Поттера к выходу. Сам он остался на месте, прикрыв глаза и вдыхая через раз.
Это было ужасно. Чудовищно. Неправильно. Невозможно. Как можно просто взять и выжать живого человека? Воображение нарисовало лохматую гриву Гермионы. Неужели её тоже…вот так, потому что нет семьи?
С другой стороны, разве ему самому не казалось, что она здесь будто в гостях? Разве не стремится Грейнджер в свой маггловский мир, не проводит в нём каждую свободную минуту? Разве ей не было бы лучше…там? Паркинсон сказала, что почти никто не пережил ритуал. Очевидно, кто-то выжил. Надо просто доработать…
Ник закрыл глаза и рассмеялся.
Ему это зачем? Зачем ему эта чужая магия? Почему он думает о чудовищной идее Воландеморта так, словно он уже разделяет её?
Он не хочет иметь ничего общего с этими людьми. Ни-че-го.
Его размышления прервал огромный Малфоевский филин, разбивший окно и присевший прямо перед ним. Отчаянно не желая приближаться к клочку пергамента, он словно во сне медленно принял письмо и развернул его.
«Дотронься до пуговицы, появишься в саду. Сделай как можно скорее. Она ждёт».
Ник всхлипнул и взялся за пуговицу. Он не хотел думать о чудовищных поступках этих людей. Не хотел оправдывать, не хотел общаться. Не хотел знать, какой ценой они создали своё имя. Не хотел думать, сколько людей стало жертвой их тщеславия.
Ник просто хотел к маме.


__________
У меня немного сдвинулось время, и Пожиратели сбежали несколько раньше, чем в каноне. Надеюсь, мне это простят - тем более, что Тёмный Лорд всегда был неравнодушен к Хелоуину.

Бегущая

Ника действительно выкинуло в саду. Лёгким движением палочки парень снял морок «Гарри Поттера», трансфигурировал школьную форму в обычный брючный костюм и остался сидеть на месте, ожидая, когда его заберут. Безумно хотелось кинуться бежать, но его останавливал тот факт, что он здесь впервые и что здесь бродит целая толпа Пожирателей. И мама.
Сидя на клумбе, парень задыхался от страха. Как это всегда бывает, когда к чему-то сильно стремишься, последний шаг оказывается самым трудным. Как пройдёт их встреча? Будет ли мама ему рада? На что это вообще похоже — иметь маму?
— Ник!
Нарцисса Малфой была растрёпанной и жутко бледной. Увидев парня, женщина кинулась к нему, забыв обо всех правилах поведения и совершенно по-плебейски задирая юбки. Парень неловко встал и поймал тётю, которая просто влетела в него.
— Вот ты где. Прости, я слишком спешила настроить портал, не думала о мелочах. Скорее, скорее же!
Нарцисса вцепилась в его запястье, и они кинулись бежать к поместью. Они бежали по цветам, не обращая внимания на тропинки, потом проскочили под аркой во внутренний дворик и свернули к милой лужайке с нежно-зелёной травой. Там они остановились, чтобы перевести дух. Они стояли друг напротив друга, тяжело дыша и сжав руки.
— Где он?!
Ник замер от этого голоса. Он никогда его не слышал, но сразу понял, кто это. Парень резко повернул голову, наблюдая, как растрёпанная, похожая на скелет женщина в грязной тюремной робе вылетает из-за угла. Для парня она была в тысячу раз прекраснее Сикстинской Мадонны, и его затопило благоговение. И уже совершенно неважно, на чьей она стороне, как долго она была в тюрьме и насколько она нормальная. Он был готов простить ей всё на свете. Беллатрикс повернула голову и замерла, поймав взгляд Ника. Парень тоже не мог пошевелиться — всё его естество стремилось к одному усилию, но у него почему-то не получалось. Ник буквально ощущал, как холодные ладони дементоров сжали его горло и грудь. Они замерли, словно статуи, и, не моргая, смотрели друг другу в глаза.
Наконец, Ник начал побеждать в битве с собственным телом. Его ледяные губы разомкнулись, и он прошептал:
— Мама…
Тут же оба пришли в движение. Мать и сын кинулись друг к другу, столкнувшись и замерев. Они были словно дикие звери, недоверчивые, надеющиеся, отчаянно одинокие. Беллатрикс медленно провела по щеке Ника рукой с обломанными ногтями.
— Мой мальчик…
Она была нежной, безумно нежной, и это стало той каплей, что переполнила чашу. Нику казалось, что они оба сошли с ума. Они щупали друг друга, обнимали, целовали, а потом просто вместе катались по траве, плача, воя и смеясь во весь голос. Поразительное чувство единения затопило Гарри, и ему начало казаться, что они снова одно целое — кто знает, может, так оно и было?
Парень не знал, сколько прошло времени. Он начал более-менее приходить в себя, когда они лежали, смотря в небо, и Беллатрикс пела. Громко, во весь голос, она исполняла колыбельную. Мама охрипла, не попадала в ноты и мелодию, но ни ей, ни Нику это и не было нужно.
Впервые в жизни он был счастлив.
Их идиллию нарушил Антонин Долохов. Ник сразу узнал его — видел фотографии в «Ежедневном Пророке». Мужчина подошёл к ним, а потом вскинул руки в защитном жесте — Белла направила на него палочку.
— Убирайся!
Мужчина, не смутившись, сделал шаг вперёд.
— Белла, идём. Лорд здесь.
Мама тут же преобразилась. Словно забыв о сыне, она вскочила и побежала к поместью, не удосужившись отряхнуться. Сердце парня полоснуло болью, но он быстро затолкал это чувство внутрь — с самого начала было ясно, что мама не принадлежит только ему. Долохов перевёл взгляд на Ника.
— Не повезло тебе с матерью, парень.
Он тут же продолжил, не давая Нику и слова вставить.
— Спрячься, пока Тёмный Лорд здесь. Он не будет в восторге от твоего существования.
Не дожидаясь ответа, мужчина развернулся и пошёл в том же направлении, куда ускакала Беллатрикс. Ник огляделся — тёти Нарси нигде не было. Должно быть, женщина покинула полянку, когда они с матерью катались по траве, стараясь поделиться радостью от факта существования друг друга.
Нарочито медленно парень поднимался на ноги, а потом отряхивался, сметая с одежды буквально по одной травинке. Медленно приводя в порядок традиционно отращенные волосы, Ник вдруг понял, что ему безумно хочется посмотреть на Лорда Воландеморта. Желание увидеть волшебника, уже несколько раз ломавшего ему жизнь, было совершенно иррациональным, но парень просто не мог ему сопротивляться. Неосознанно поглаживая медальон Критчера в кармане, Гарри медленно пошёл в сторону поместья. Внутри словно образовался компас, и парень, стараясь не шуметь, вошёл в дом и медленно прошёл по коридорам. В какой-то момент он услышал голос. Жуткий, шипящий, нечеловеческий — этот голос словно проникал под кожу. Парень перешёл на бег, затормозив буквально в нескольких метрах от приоткрытой двери. Это расстояние он преодолел на цыпочках, полностью погружённый в лишь одно желание — посмотреть в лицо Воландеморту. Словно он был железом, а его злейший враг — магнитом, и сопротивляться притяжению было абсолютно невозможно. Наконец, парень добрался до заветной двери и, затаив дыхание, заглянул в комнату.
Тёмный Лорд сидел в кресле на небольшом возвышении, прямо напротив входа. Перед ним, изо всех сил изображая подобострастие, стояли сбежавшие из Азкабана Пожиратели и чета Малфоев. Ник же заворожённо смотрел на его лицо. Оно почти не изменилось с той памятной ночи на кладбище — те же острые скулы, голый череп, чешуйки и змеиные, но ярко-красные глаза.
Словно почувствовав взгляд, мужчина резко обернулся. Ник тут же отшатнулся от щели и спрятался за дверь.
— Кто с-с-сдесь? *
В шипящем голосе столь явно звучала угроза, что Ник больше всего на свете захотел оказаться как можно дальше отсюда, но неведомая сила, что привела его сюда, заставила парня выйти из-за двери и сделать шаг вперёд.
— Никотодес Лестрейдж, милорд.
Гарри сказал это, потому что должен был что-то сказать. Словно механическая кукла, он шагал всё ближе и ближе к своему врагу, пока не оказался прямо перед ним. Внутри парня всё словно заледенело, а в голове звенело от волнения.
— Лес-с-стрейдж?
Тёмный Лорд повернулся к Беллатрикс, и она тут же оказалась рядом с сыном.
— Мой Коди, милорд. Мой пропавший мальчик.
Змеелицый наклонил голову.
— Рад познакомиться с сыном моей преданнейшей соратницы. Но почему он не был с нами с самого начала? Почему ты не привела его с собой, Белла?
Женщина обняла Ника на плечи, и парень ощутил, как она затряслась.
— Я подумала, что он помешает Вам, мой Лорд…
— Я простил Люциусу отсутствие Драко, но такая наглость требует наказания. Ты понимаешь это, верно?
Белла до боли впилась сыну в плечи. Её голос звучал одновременно жалобно и с обожанием, и от этого по телу парня пронеслись мурашки.
— Это честь для меня, мой Лорд…
Лицо Воландеморта исказилось в жуткой улыбке, он встал и направил палочку на женщину. Прозвучало пыточное, и Белла ничком упала на пол, извиваясь и вопя от боли. Ник на пару секунд замер, тупо смотря на то, как его обожаемая мама корчится на полу, а потом он в ярости обернулся к Воландеморту.
— Не смей трогать мою мать, слышишь! Не смей!
Тёмный Лорд явно опешил от такой наглости и даже отменил заклинание. Ник же, забыв про палочку, выхватил из кармана единственную вещь, которая у него была с собой, и запустил её в змеелицего. Мужчина автоматически выставил защиту, но медальон Критчера её даже не заметил, влетев Вершителю Судеб в голову и поцарапав висок. Все замерли, и Ник с ужасом понял, кого он посмел поранить. Парень медленно сделал несколько шагов назад, а потом развернулся и кинулся бежать — Пожиратели, оглушённые святотатством, и не подумали его догонять.
Выскочив из зала, парень кинулся к выходу, во всю мощь своих лёгких провопив:
— Критчер! Подальше отсюда, быстро!
Так, не сбавляя скорости, Ник ощутил привычный рывок и исчез из поместья Малфоев.

_____________________
* Я отлично знаю, как пишется слово «здесь», но Тёмный Лорд любит пошипеть.

Долгожданная

Критчер переместил парня на берег Чёрного Озера, и продолжавший бежать Ник рухнул в воду. Одежда тут же промокла насквозь, в нос с болью ввинтилась ледяная жидкость, и парень на немало секунд потерял ориентацию в пространстве. Не помня себя, он яростно заработал руками, стараясь выбраться на скользкий берег. Замёрзший, оглушённый, он сидел около Хогвартса, свернувшись в клубочек, и дрожал от пережитого ужаса.
Он рассёк кожу Воландеморта! Он наорал на него! И сбежал!
Ник никак не мог сбросить оцепенение и сосредоточиться хоть на чём-то. Ему казалось, что он превратился в сгусток желе, и что мир вокруг резко стал плотнее. В животе образовался леденящий провал, голова разделилась надвое и наполнилась космосом, ноги и руки резко превратились в шарнирные, подвешенные на ниточках, и парень не мог ими управлять.
Он. Напал. На. Воландеморта.
Ник не представлял себе, сколько времени просидел на берегу. Критчер носился рядом, наложив на хозяина морок «мерзкого полукровки» и пытаясь всучить ему чашку чая или книгу по проклятьям. В таком состоянии его нашёл обходивший территорию Северус Снейп, и парень тут же был отконвоирован в Больничное Крыло — Ник даже дышал через раз, и не был способен идти сам или отвечать на вопросы. Безвольной куклой Ник лежал на кушетке, не обращая внимания на внешний мир и пытаясь заставить себя хотя бы моргнуть.
— У него шок. Я могу только напоить мальчика снотворным с успокоительным — делать что-то ещё попросту опасно, и я не специалист по душевным травмам.
Голос мадам Помфри доносился, как через толстый слой воды, потом женщина пыталась разжать парню челюсти с помощью чего-то холодного и металлического, а затем Ник провалился во тьму.

Очнулся Никотодес Лестрейдж от того, что по его лицу ходила сова. Она ухала, впивалась когтями в мягкие щёки и всячески старалась пробудить своего адресата. Парень резко сел, открыл глаза и развеселился — на него смотрела птица из поместья Малфоев. «Чему быть, того не миновать, да?». Гарри протянул руку и забрал послание, ощущая себя смертником, идущим в логово дементоров. В голове пронеслась тысяча вариантов содержания, но знакомый почерк перечеркнул их все. « Никотодесу Лестрейджу, где бы он ни был», — было выведено рукой Тома Марволо Риддла. Ошибки быть не могло — парень до последней завитушки помнил этот почерк, увиденный при жутких обстоятельствах на втором курсе. Только убойная доза успокоительного от Помфри удерживала парня от истерики.
Это было странно. Зачем самому Лорду писать какому-то жалкому парню? То есть да, он атаковал Вершителя Судеб и даже нанёс ему рану, но ведь не угрозы написал в своём письме Воландеморт?!
С ощущением обречённости парень вскрыл конверт, чтобы тут же отбросить его — на него вылетело облачко сизого дыма и Гарри вдохнул его полной грудью. Парень замер от собственной глупости — конечно, в письме могла быть отрава или порт-ключ! Почему он не подумал об этом сразу?! Воландеморту не нужно писать громких фраз, достаточно отправить послание с сюрпризом! Как, ну как можно быть таким идиотом?!
Однако время шло, а с парнем ничего не происходило. Конечно, есть шанс, что это зелье замедленного действия… Но к чему так заморачиваться? Ник с сомнением перевёл взгляд на конверт — там призывно лежало письмо. Это что, инструкции? Зловещее издевательство? Парень нерешительно протянул руку к бумаге и вынул свёрнутый пергамент. Ничего не произошло, и, воодушевленный, Ник развернул послание.

«Здравствуй, сын. Письмо будет уничтожено через пять минут, поспеши и запомни каждое слово.
Нет, я не Рудольфус Лестрейдж, как ты мог подумать. Представляться тебе не собираюсь — если ты действительно мой сын, то давно догадался сам, а если нет, тем хуже для тебя.
Не могу сказать, что сразу воспылал к тебе родственными чувствами, но кровь Слизерина в твоих венах слишком ценна, и ты вполне можешь стать достойным наследником. В собственном отцовстве я не сомневаюсь — последние несколько лет Белла была только в моей постели. Скажу сразу, твоя мать сама предложила себя мне, а я не имею привычки отказываться от того, что плывёт в мои руки. Эта женщина всегда была одержима мной, и она достаточно настойчива. Некоторое время спустя, когда все мои потенциальные любовницы начали погибать при невыясненных обстоятельствах, я решил отказаться от этой связи, и Белла согласилась, на некоторое время покинув меня — как потом оказалось, чтобы выносить и родить тебя.
Но я пишу тебе совсем не ради выяснения родственных отношений. На самом деле, у меня мало времени. Итак — Никотодес, я психически нестабилен. Ещё до твоего рождения мною был проведён ряд ритуалов, раскалывающих душу. Чем я руководствовался это не твоё дело, но вот последствия касаются тебя напрямую. Из-за ошибки в расчётах мне не удалось сохранить разум, и последняя операция стала роковой. Я качественно сошёл с ума, и только счастливая случайность в виде твоего медальона вернула мне ясность мысли. Временно, разумеется. И прямо сейчас я отправляю это письмо тебе и ухожу на поиски остальных стабилизаторов. Это начало гонки на выживание, где на кону мой разум, а по ту сторону игрового поля звенит колокольчиками в бороде злейший враг.
Запомни — если я верну себе разум, ты присоединишься ко мне. Без каких-либо поблажек, с меткой и поцелуями мантии. Признавать тебя официально я не собираюсь, но имеющие уши да услышат. Впрочем, некоторые привилегии по праву кровного родства я тебе всё же предоставлю. Готовься — вопрос обсуждению не подлежит.
Если же старик победит, беги. Смени имя, сломай палочку и беги от меня на край света. Найди девушку, женись и передай кровь Слизерина своим детям. Потому что иначе ты будешь уничтожен. Пусть магия и не позволит мне убить тебя, я пущу Ближний Круг по следу. На иной исход не рассчитывай — безумное желание уничтожить тебя завладело моим воспалённым разумом с того момента, как я увидел тебя.
Будь готов к любому исходу, Никотодес Лестрейдж.
Прощай.»

В первую очередь, парень испытал глобальное облегчение — убивать его Тёмный Лорд пока не будет. Потом за грудиной стало больно, мир потемнел, и Ник провалился во тьму, испытав первый в своей жизни инфаркт. На счастье, мадам Помфри появилась сразу, и никаких последствий приступ за собой не повлёк, да маги и в принципе крепче нормальных людей. Так же Нику повезло, что он Блэк, и его организм гораздо лучше справлялся с болезнями нервного характера, чем чей-либо ещё. Так, уже через неделю парень снова был на ногах, и его выпустили в гостиную Гриффиндора.
Всё это время Ник пил украденные успокоительные и ощущал себя утопленником. Мир колыхался вокруг подобно воде, тело было тяжёлым и словно набухшим, а голова оставалась восхитительно пустой. Пожалуй, единственное, что ещё беспокоило парня, была строчка про защиту родителей и детей. Речь явно шла о каком-то очевидном факте, в духе наследования внешности, так что ни в одной книге об этом не было написано. Немного подумав, Ник решил прибегнуть к привычному способу получения информации — к разговору с чистокровной. Сначала парень хотел снова поймать Панси, но проснувшаяся осторожность не позволила ему сделать это. Так, жребий пал на Сьюзан Боунс.

Подгадать момент было проще простого, и вот в час Х они сидели в Библиотеке, делая уроки и периодически обмениваясь ничего не значащими репликами. Парень не хотел спрашивать девочку прямо — всё та же осторожность не давала ему сделать этого. Хватит, наломал уже дров.
Наконец, Ник сделал свой ход.
— Слышала, что выкинул Малфой на уроке Амбридж? Такими темпами он отравит своего отца и попытается захватить Министерство, прикидываясь безутешной сироткой.
Боунс захихикала, становясь на редкость хорошенькой.
— Сразу видно, что ты вырос у магглов, Гарри. Малфой никак не может убить своего отца, а тот, в свою очередь, не поднимет палочку против сына. Это известный магический феномен родства — за попытку причинить вред такому близкому родственнику откат накрывает сразу, и зачастую всё заканчивается летальным исходом. Разумеется, это работает только между волшебниками — реши Гермиона избавиться от своих родителей, ей это легко удастся. Так что, придётся Малфою искать другой путь в Министерство.
Они рассмеялись — Гарри пришлось заставлять себя и воевать с собственным телом за каждое движение — и продолжили учиться, будто ничего такого не произошло.
Что же, теперь его победа над Вершителем Судеб в младенчестве обретает смысл. И Лили тут и рядом не стояла — сама магия покарала нарушителя. Неудивительно, что никто ничего не понял — мысль, что Гарри Джеймс Поттер является сыном Лорда Воландеморта, не могла прийти и в самую воспалённую голову.
Впрочем, это значит и кое-что другое — он попал к Поттерам ещё во время расцвета сил Воландеморта. Как такое возможно? Кто выкрал его, и с какой целью? Вообще, существовал ли сын Лили и Джеймса на самом деле?
Ник ещё немного подождал и, сославшись на головную боль, сбежал в пустой класс, где когда-то стояло зеркало Еиналеж.
Только там он позволил себе бессильно сползти на пол.

Больничная

Нику казалось, что он задыхается. Мир вокруг потерял любые краски, звуки снизились до невнятного шёпота, и даже подружки не могли растормошить его. Парень не был уверен, что дело было в успокоительных — его запасы уже кончились, но состояние только ухудшалось. Собственная беспомощность пугала, и Поттер пытался вырваться, но ничего не получалось. Сон почти полностью исчез, тело болело, запахи исчезли. Никотодес семимильными шагами скатывался в худшую стадию депрессии.
Его спасла Лаванда Браун. Девушка заметила ухудшение его состояния, изучила литературу и буквально на аркане поволокла к мадам Помфри. Женщина покачала головой, вспомнила тот нервный срыв и позвала специалиста из Мунго. Лысый дядя в смешных очках чуть не свалился назад в камин, увидев состояние своего предполагаемого пациента. Ментальная аура подростка была вся в дырах и слабо мерцала, грозясь окончательно развалиться. Целитель только диву давался, как парень не слёг ещё раньше с таким набором проблем. Ника посадили на жёсткое медикаментозное лечение, заперев в Больничном Крыле до Рождества.
В какой-то момент к нему пришёл Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор. Директор принёс с собой лимонные дольки, новую книжку Локхарта и странное ощущение, которое ослабленный ядовитыми зельями парень почувствовал особенно хорошо.
Директор взял стул и придвинул его к кровати, как на первом курсе, целую вечность тому назад.
— Гарри, мадам Помфри рассказала мне о твоём состоянии.
Дамблдор замер, ожидая, что парень ответит хоть что-нибудь. Лестрейдж молчал и пристально смотрел на колокольчики в старческой бороде.
— Я узнал, что у тебя не так давно был нервный срыв, мой мальчик. Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Никотодес громко фыркает. Особенность, с которой он родился — даже самые сильные психотропные зелья не способны полностью подавить его характер. Загнать себя в такое состояние может только он сам.
Дамблдор только покачал головой и задумчиво зажевал лимонную дольку. Парень пристально наблюдал за директором — этого человека боится Тёмный Лорд, и это он так часто помогал Гарри Поттеру в прошлом. Как сложились бы их отношения, будь он с самого начала Никотодесом Лестрейджем?
— Гарри, мне не нравится то, что происходит. Воландеморт затаился, но он набирает силу и может атаковать в любой момент. Он устроил побег своим самым верным сторонникам, и теперь каждая песчинка информации особенно важна. Мой мальчик, если ты узнал что-то о его замыслах…
Дамблдор не закончил фразу, с надеждой рассматривая Поттера. Ник сжал кулаки под одеялом. Если он узнает… Если он всё узнает… В голове всплыла кладовка, в которой его запирали Дурсли, и дементор. Лестрейдж с вызовом посмотрел в голубые глаза, спрятанные за очками-половинками.
— Мне нечего Вам сказать.
Дамблдор только тяжело вздохнул и вышел, тихо переговариваясь с мадам Помфри. Парень откинулся на подушки и бездумно уставился в окно — это стало его любимым времяпрепровождением. Зелья сделали своё дело, вытащили парня из океана духоты и пустоты, и потихоньку исцеляли его измотанные потрясениями этого года нервы. Лестрейдж даже пожалел, что не обратился за помощью раньше — ему, Мерлин подери, всего пятнадцать! Он ещё ребёнок, нестабильный растущий организм, он не может решать некоторые вещи сам!
Целитель из Мунго радовался, что его пациент идёт на поправку, не буянит и не сопротивляется, так что дозы постепенно снижались. Мужчина часто приходил к Лестрейджу и, усевшись на стул, говорил, что скоро всё будет хорошо, и они снимут блок с магии.
Ник после таких разговоров хихикал в подушку — то заклинание, которым целитель закрыл его магические каналы в начале лечения, дабы он не навредил сам себе, давно исчезло. Растворилось, не выдержав жгучей магии Блэков, бурлящей и ищущей выхода. Эта же магия уничтожала где-то половину попадавших в организм зелий, так что эффективность лечения была сильно ниже той, что виделась специалисту Мунго. Разумеется, парень не распространялся о таком положении дел, по трём причинам: он шёл на поправку, врождённая паранойя запрещала делиться такими личными данными с чужими и Блэков лечили иначе. Парень знал это наверняка — пролистал выпрошенный учебник по душевному целительству. И совсем не мягкие методы предлагались против Блэков, совсем. Прочитанного в рубрике «Особенности некоторых чистокровных семейств» хватило за глаза, и парень молчал, маскировал свои силы и выжидал.
Эту передышку Ник использовал, чтобы разобраться в ситуации. В первую очередь, он окончательно принял себя как Никотодеса Лестрейджа. Ник мог говорить, что хотел, смеяться, когда ему смешно, и злиться, когда ему что-то не нравилось. А ещё никто точно не будет подбегать к сыну Беллатрикс на улице и жать ему руку.
Родительский вопрос дался парню гораздо сложнее, но он смог решить и эту задачу. Мама уже давно стала мамой, а Лорд…Что же, любой отец лучше его отсутствия. Ну, или Нику хотелось в это верить. По крайней мере, если путешествие Лорда будет успешным, они попробуют. Обязательно.
Вопрос отца плавно перетекал в вопрос стороны. То, что война будет, парень не сомневался — и Тёмный Лорд, и директор говорили об этом, как о неизбежном. Когда два командира говорят, что сражения не избежать, значит, так оно и есть. А если так… То для светлой стороны он бесполезен. Гарри Поттер не может убить Тёмного Лорда, и всё теряет смысл. Если же он откроется… что же, будущее ясно, как день — Северус Снейп каждый день проходит мимо, занося зелья мадам Помфри и злорадствуя. Никто в Ордене не верит, что сальноволосый ублюдок действительно на их стороне — и это только потому, что когда-то он был слизеринцем и Пожирателем! Что же они скажут о сыне самой Беллатрикс? Это если не считать, что его лицо будет всегда напоминать о Френке и Алисе Лонгботтомах. В общем, Ник не был готов терпеть всеобщую ненависть ради идеи. Как минимум потому, что на другой стороне ждала и смеялась настоящая мама.
Конечно, Ник не собирался становиться психом и убийцей. Парень планировал пробиться на самый верх и незаметно влиять на решения Лорда. Как он будет это делать, парень пока не представлял, но… Но он ведь действительно Его сын.
Ник улыбнулся и сел за письмо тёте Нарси.

Предпраздничная

Письмо Нарциссы Малфой пришло в канун Рождества. Критчер передал его хозяину тайно, под покровом ночи, как в маггловских сериалах про шпионов, которые смотрел Дадли. Тётя Нарси сообщила, что парень в безопасности — «общий знакомый» простил его и официально запретил преследование. Тон письма был достаточно настороженным, но Нарцисса всё-таки позвала Ника отмечать праздник с ними. Разумеется, парень сразу согласился — даже такой не совсем семейный круг будет лучше, чем общество прыщавого стажёра из Мунго. Паренька к нему приставили на праздник, по большой просьбе мадам Помфри, которой совершенно не хотелось пропускать законный выходной. Стажёр работал в больнице меньше двух недель и буквально поклонялся Гарри Поттеру — Ник был уверен, что в квартире парня есть небольшой алтарь. Одна только мысль о подобном вызывала нервную дрожь, и Лестрейдж шарахался от стажёра, как от дементоров.
Усыпить собственного надзирателя не составило никакого труда. Эльф Критчер или нет, в конце концов? Правда, для этого Ник дождался вечернего визита специалиста Мунго, который сегодня был нервным и дёрганным, словно что-то случилось. Парень, правда, не стал интересоваться этим, а сам целитель так и ничего не сказал. Пару раз он запинался и хватал ртом воздух, словно готовясь к откровению, но с его губ не срывалось ни звука, и тема аккуратно переводилась. Сеанс в честь праздника сильно сократили, и, стоило мужчине скрыться в камине, как его стажёр рухнул на пол, погрузившись в крепкий наведённый сон.
В ту же секунду Ник встал и с наслаждением потянулся, слушая, как хрустят позвонки. Ощутить своё тело после такого длительного перерыва было невообразимо приятно. Больше всего хотелось взять палочку и наколдовать что-нибудь яркое, но, увы, столь необходимый волшебникам предмет забрал целитель, так что приходилось терпеть и сдерживать магию внутри. Немного неприятно, но парень уже привык.
Конечно, ехать в гости с пустыми руками и в пижаме было совершенно невозможно, и парень перенёсся в особняк Блэков. Орден Феникса проявлял странную активность, но Ник был слишком занят приведением себя в порядок, чтобы прислушиваться. Он достал очередную парадную мантию — кажется, Лестрейдж полностью забрал себе одежду Регулуса Блэка — и вывалил на пол все спасённые Критчером во время уборки вещи. Домовику удалось перетаскать почти всё, и сейчас Ник с помощью портретов определял, что из этого в рабочем состоянии и что можно дарить. Сошлись на книгах, копии которых есть в закрытых секциях библиотеки, и на дорогих конфетах, купленных верным эльфом. Выбор осложнялся тем, что парень совершенно не представлял себе, сколько на празднике будет гостей и кому из них он должен что-то подарить. В результате, парень просто плюнул на всё это и активировал портал.
Тётя Нарси не сообщала точного времени, так что Ник ожидал чего угодно — в том числе и совершенно безлюдный гостевой зал, в котором он и оказался. Парня это не слишком напрягло — Малфои наверняка знают о его прибытии и пришлют кого-нибудь.
— Сын.
Ник повернулся так резко, что немного покачнулся — так ему хотелось посмотреть на обладательницу тихого голоса. При взгляде на маму его затопило нежностью и детской радостью — словно к нему пришёл Санта в костюме и с бородой. Лестрейдж неловко протянул руку, невольно отзеркалив жест своей матери, и улыбнулся.
— Мама.
Белла смотрела жадно, будто заживо сдирая кожу с сына и пряча глубоко внутри себя. Нику казалось, что он растворяется, как кусочек сахара в чашке чая, смешивается с самой дорогой женщиной, объединяется, становится целым. Они осторожно прикоснулись друг к другу, словно боясь, что стоящий напротив человек просто исчезнет, как иллюзия от зелья. Ник облегчённо обнял свою восхитительную маму и спрятал голову на её плече. От Беллы пахло счастьем, абсолютным, незамутнённым, восхитительным.
— Можно я прямо сейчас подарю тебе свой подарок?
На самом деле Нику немного стыдно за собственную задумку, но больше ничего не пришло ему в голову. Дарить книги или артефакты глупо, в одежде он разбирается слабо, а ни одна драгоценность не сможет стать достойной самой лучшей женщины на свете. Белла явно смутилась — ей и в голову не могло придти, что сын собирается что-то ей отдать. Он ведь уже нашёлся, он уже рядом с ней — что же ещё можно желать?
— В общем…вот.
Ник взял длинную, продолговатую коробку с шёлковым бантом и аккуратно отдал маме. Белла вскрыла подарок незамедлительно — внутри, на жёлтой ткани, лежала связанная с двух сторон, аккуратно заплетённая коса, такая же толстая и секущаяся, как у неё самой. Ник даже смазал волосы особым зельем, чтобы они были чистыми ещё несколько лет.
Белла молчала. Стояла, бледная, как тень, и держала открытую коробку трясущимися руками.
— Идём. Идём со мной!
И она бросилась бежать, петляя в тёмных боковых коридорах. Ник изо всех сил старался не отстать, ощущая себя Алисой в погоне за кроликом. Внутри всё замерло — что она подумала? Что скажет? Ей нравится?
Они остановились в огромном зале где-то в неиспользуемом крыле менора. Окна были заколочены, мебель закрыта тяжёлыми чёрными чехлами. Белла отошла от двери и подняла палочку к потолку. Глаза её горели, и здесь, в потустороннем полумраке, она казалась Гримом, неумолимой вестницей смерти. Она тихо шепнула:
— Смотри.
Тут же всё изменилось. Сверху, словно с неба, начали медленно опускаться маленькие точки света. Они кружились, танцевали друг с другом и порхали, как снежинки в ясный зимний день. Полностью заворожённый, Ник поднял руку и поймал одну на ладонь.
— Тёплая…
Белла улыбнулась. Немного нервно, нерешительно, несколько раз начиная и не решаясь изогнуть губы.
— Это солнечные снежинки, Коди. Когда ты был маленьким, я всегда создавала их для тебя. Мы закрывали шторы и становились в центр комнаты, и ты сосредоточенно следил за каждым взмахом моей палочки. А потом ты смеялся, протягивал руки и ловил их, ловил, ловил…
Ник медленно подошёл к маме, и она нежно провела пальцем по его щеке.
— Мой маленький, потерянный ребёнок.
Белла спрятала лицо на плече сына, осторожно прикоснулась к шее носом. А Никотодес Лестрейдж стоял, подняв голову, и смотрел, как по всей комнате кружатся солнечные снежинки.

Церемониальная

Разумеется, на сам праздник они безбожно опоздали. Не то чтобы это вообще заботило Лестрейджей, но Нарцисса могла расстроиться, так что они решили поспешить. Белла отлично ориентировалась в доме сестры, и она даже успела устроить своему сыну небольшую экскурсию. Так же женщина забежала в свою комнату, чтобы спрятать новое сокровище, и к остальным они присоединились когда танцы уже кончились.
Их появление произвело фурор. Гости, до этого оживлённо переговаривающиеся, замерли, послышался звон посуды. Ник, стоявший чуть позади Беллы и державший её за руку, получил возможность рассмотреть нынешних и будущих Пожирателей во всей красе. И парень с удивлением понял, что здесь присутствуют не только слизеринцы, но и студенты Когтеврана с Пуффендуем, и даже несколько парней со старших курсов родного, львиного факультета. Это парня даже странным образом успокоило — если даже свои старшекурсники примкнули к Лорду… к отцу, то его идеи явно содержат в себе нечто большее, чем просто бездумное истребление магглокровок.
Называть Тёмного Лорда отцом даже про себя было очень непривычно, но Ник старался изо всех сил. У него получится. У них всех получится.
— Мой сын, Никотодес Лейстрейдж!
Парень сделал шаг вперёд, и был тут же перехвачен тётей Нарси. Женщина с видимым облегчением взяла его под локоть, кивнула сестре и направилась к своему сыну. Ник, которого просто тащили на буксире, с интересом рассматривал лица гостей. Всё оказалось именно так, как говорила Панси — семейное сходство действительно поражало. Впрочем, парень тут же открыл для себя поразительное развлечение — вглядываться в лица одной династии и искать различия. Это было действительно поразительно, подмечать самые маленькие детали, такие, как разница в оттенке волос у мамы и у него самого.
Тётя Нарси подвела его к своему сыну и с чистой совестью отправилась к взрослым гостям. Драко распрямил плечи и надменно посмотрел на нового родственника, но в его глазах прятался страх. Ник, впрочем, не сильно приглядывался к парню — он изучал местное общество и думал. Никотодес Лестрейдж не сможет существовать в вакууме, а друзья Гарри Поттера ни за что его не примут. Фактически, никто, кроме людей в этой комнате, не примет его. И теперь Ник смотрел на эти насторожённые лица и думал, с кем из них он будет связан на долгие годы. Гриффиндорцы отпали сразу — они жили в одной башне с Гарри Поттером и могут что-то заподозрить, даже несмотря на совершенно другое поведение. Когтевранцы и Пуффендуйцы были чистым листом, терра инкогнито, возможностью начать всё заново. Ник понимал, что должен присоединиться именно к ним, но…но он банально стеснялся. Парень никогда не был общительным, все его друзья приходили к нему сами. Учиться общаться с незнакомыми людьми просто не было надобности! Нет, в далёком детстве он действительно умел это, но Дадли быстро выбил желание с кем-либо разговаривать.
Так, вороны и барсуки отпадали тоже, и выбора у парня особо не было. Более того, все вокруг ждали, что присоединится именно к этим людям — он был Лестрейджем, он был братом Драко, он был сыном Беллатрикс. С тоской Ник окинул взглядом эти лица — лица людей, долгое время бывших его врагами. Мерлин, да он о них даже думать беспристрастно не может! Впрочем, впереди забрезжила надежда.
В отдалении, со своей неизменной подругой, стояла Панси Паркинсон.
Да, она была слизеринкой, но сдерживалась и разговаривала с ним, когда он этого хотел. По факту, из всех присутствующих здесь, Панси была самой дружелюбной. И Ник, плюнув на правила, рванул к ней.
— Привет, я Никотодес Лестрейдж. А ты Панси Паркинсон, да?
Конечно, девушка удивилась его поступку, но быстро взяла себя в руки и что-то ответила. Дальше им поговорить не дали — к родственнику на полной скорости подлетел столь нагло проигнорированный Драко Малфой.
— Дорогой брат, я рад видеть тебя сегодня здесь. Я…
Никотодес знал правила поведения наизусть — выучил, ещё для встречи с тётей Нарси. Но к его великой радости, статус сына Безумной Беллы позволял парню плевать на них с Астрономической Башни.
— Драко Малфой, да, я знаю. Ты сын моей обожаемой тёти Нарси.
Тут парень подумал, что, наверное, не стоит начинать общение с братом с конфликта.
— Впрочем, если это так важно для тебя, можем познакомиться по правилам.
Ник вернулся на то место, где его оставила тётя Нарси, и церемонно поклонился.
— Приветствую, дорогой брат. Я Никотодес Лестрейдж, сын Беллатрикс…
Положенная в таких случаях речь лилась рекой, она была скучной, нудной и рассчитанной до мелочей. Парень терпеливо озвучивал всё положенное, надеясь, что ничего не упустил. Опешивший Драко довольно быстро взял себя в руки и, озвучив все пункты, предписанные этикетом, как положено представил Ника остальным. Потом пошли бесконечные приветствия, глупые вопросы и не менее глупые ответы. Пожалуй, только огромный послужной список самых разнообразных болезней и травм помог Лестрейджу пережить всё это — ничто так не учит терпению, как ночь в компании костероста или сражение с противником после укуса василиска.
Перетерпев бесконечный официоз, Ник снова подошёл к Паркинсон. Тут его ждало разочарование — девушка держала маску холодной вежливости, что бы он ни делал. Здесь, в тяжёлом зелёном платье, она казалась даже красивой и невероятно скучной. Очевидно, на официальном приёме она не собиралась показывать истинные эмоции, и Ника это в какой-то момент неимоверно разозлило. Так, всё оставшееся до ужина время парень пытался заставить Панси изменить выражение лица. Безуспешно, впрочем. Девушка слушала его с вежливой улыбкой, отвечала односложно, сама беседу не поддерживала. Для Ника это стало идеей-фикс, и он забыл обо всём на свете, мечтая сорвать маску безразличия с лица слизеринки.
Он не прекращал свои попытки и в столовой, рассказывая девушке самые дикие истории, какие только могли придти ему в голову. Нарушив все правила этикета, он сел по правую руку от Панси и совершенно отвернулся от второго соседа, устроившись в пол-оборота и активно жестикулируя. Остальные подростки уже отодвинулись от буйного Лестрейджа и смотрели откровенно презрительно — им явно казалось, что у парня не всё в порядке с головой.
Когда на столах появился суп, Паркинсон сдалась. На особо безумном пассаже в его речи девушка выдохнула и слегка закатила глаза — не так сильно, как в Хогвартсе, но парню хватило и этого. Он тут же оборвал сам себя и облегчённо рассмеялся.
— Наконец-то. Сказать правду, моя фантазия начала иссякать.
Все сидящие рядом с изумлением уставились на Никотодеса. Он смущённо улыбнулся.
— Я хотел увидеть настоящие эмоции на твоём лице. Не этот жуткий паралич, а что-то человеческое. Прости, что заставил слушать этот бред так долго.
И Ник, вежливо кивнув, повернулся к брату. Драко, с самого начала вечера добивавшийся его внимания, выглядел счастливым и засыпал родственника вопросами. Малфой был явно недоволен, что родственник использовал фамильярное «ты», но промолчал — и Лестрейдж отлично знал, что не вышел ни за какие рамки.

Их беседу прервал рассудительный и слегка надменный старшекурсник Слизерина — его имя совершенно вылетело у Ника из головы.
— Ваше появление, Никотодес, настоящая радость для нашего скромного общества. Но, видите ли — мой младший брат учится в Шармбатоне, и ни о каких Лестрейджах там он не слышал. Более того — из всех пятнадцати детей из разных побочных веток Блэков никто не походит на Вас.
Ник громко расхохотался. Он запрокинул голову и заливался жутким, безумным смехом Беллатрикс. Стало тихо, взгляды всех гостей скрестились на нём, тихий шёпот пронёсся по рядам, а Никотодес всё хохотал и хохотал…
— Ты действительно думаешь, что я жил всё это время под своим именем? Со своим лицом? Да меня убили бы ещё в колыбели, проявись малейшее сходство с моими родителями! Или ты думаешь, что я сидел, скрытый ото всех, в тайном замке, и решился явить себя миру только сейчас?
Напряжение давило со всех сторон. Весь зал следил за его словами, ждал неточности и ошибки.
— Я не знаю, что произошло в ту ночь. Не знаю, кто сделал это и зачем. Фактом можно считать лишь одно — с другим лицом и под чужим именем я оказался на пороге у магглов. И видит Мерлин — я мог бы прожить ту жизнь так, словно она моя. Но мне повезло — в древнем артефакте отразилось настоящее лицо.
Парень слегка улыбнулся. Как давно это было! Какой ужас он тогда испытал!
— И сейчас мне удалось вернуть себя только благодаря моей тётушке, которая любезно предоставила мне резервуар с гоблинской водой. Все мои самостоятельные попытки не давали настолько долгосрочного эффекта.
Ник хотел закончить на этом, но он понимал, что это невозможно — его семье нужны факты, нужны имена.
— Кем я был, уже совершенно неважно. Этот бесполезный парень сгорел от огня в моей крови. Сейчас я не сомневаюсь. Я тот, кто я есть.
Взгляд глаза в глаза. Полное одобрение и поддержка. Любовь. Мама.
— Я Никотодес Лестрейдж.

Странная

Возвращение в Хогвартс прошло гладко. Ник даже решил немного поважничать и войти в школу через центральный вход. Выпитое вино слегка ударило парню в голову, и он чувствовал себя непобедимым. Верный Критчер любезно отслеживал приближение других волшебников к хозяину, и Лестрейджу оставалось только корректировать свой маршрут. Так, парень прогулочным шагом пересёк школьный двор и вошёл прямо в распахнутые двери. Как раз в этот момент где-то около Большого Зала что-то взорвалось, и завхоз с дежурными поспешили на звук, так что Нику никто не помешал.
Замок явно отдыхал от наплыва школьников — всё вокруг дышало умиротворением и покоем. По углам шуршали домовые эльфы, тихо проплывали по воздуху привидения, а рождественские украшения слегка покачивались на стенах.
Идиллия.
Пожалуй, ещё пару лет назад Гарри Поттер наверняка распахнул бы руки и вдохнул бы этот воздух полной грудью, наслаждаясь непередаваемой атмосферой дома. Сейчас Никотодес Лестрейдж ощутил разве что некоторую томность и приятную ностальгию — это место перестало занимать центральное место в его жизни.
Интересно, где теперь его дом? Пожалуй, он мог бы назвать таковым поместье Малфоев или особняк Блэков, но это было бы ложью. Первый дом безраздельно принадлежал тёте Нарси, а во втором хозяином назывался Сириус Блэк. Так где же? Как было известно Нику из газет, родовой замок Лестрейджей был уничтожен почти сразу, как его маму заключили в Азкабан. Кажется, пока что им было некуда идти.
В сущности, какая разница.
До тех пор, пока его мама рядом с ним… До тех пор, пока его отец борется за своё существование… До тех пор, пока у него есть семья, такие мелочи, как собственный дом, не представляются ему настолько необходимыми и обязательными.
Верхние этажи, против обыкновения, были полны людей. В этот момент парень порадовался, что у него есть мантия-невидимка, и он всё ещё может вернуться на место незамеченным. С удивлением Ник разглядел всех Уизли, которые носились по коридорам около входа в Больничное Крыло, и Орден Феникса в полном составе. Рядом с его местом стояли Директор и миссис Уизли, и, кажется, пытались взломать выставленные бдительным Критчером щиты. Бывший Поттер поспешил юркнуть на своё место и притвориться сонным.
— Профессор Дамблдор? Миссис Уизли?
Лица старших волшебников были слишком серьёзными. Молли тихо всхлипнула, и Ник как никогда чётко увидел её заплаканные глаза.
— Почему ты так долго держал этот щит, Гарри? Такое происходит, а ты…
Женщина не смогла договорить.
— Выставлять защиту такой мощности действительно было неразумно, Гарри. Здесь у тебя нет врагов.
Директор выглядел собранным и мрачным. Ник был в высшей степени растерян — теперь странное поведение членов Ордена перед его отправлением вспыхнуло в памяти.
— Что произошло, профессор? Зачем вы искали меня?
Мужчина, кажется, не собирался отвечать. Дамблдор снял свои очки-половинки, и парню вдруг стало страшно. Неужели эти голубые глаза всегда были столь пугающими? Неужели этот милый старик с колокольчиками в бороде всегда так остро пах опасностью?
Пожалуй, один взгляд Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора подтолкнул Ника на сторону своего отца куда сильнее, чем все теоретические выкладки. Тёмный Лорд никогда не был столь пугающим, несмотря ни на что. Уж Мальчику-Который-Выжил есть, с чем сравнивать.
— Где ты был этой ночью, Гарри?
Пугающе, абсолютно, глобально. Скрыть правду нет никакой возможности… И это вызвало в Нике сильнейшее желание солгать.
— Здесь. Я спал здесь, всю рождественскую ночь. Принял лекарство и…
— А тебе что-нибудь снилось?
Ник громко сглотнул. Он явно ощущал силу, давящую на него со всех сторон. Кажется, Директор действительно был готов признать его своим врагом.
Им никогда не стоять по одну сторону. Теперь уже никогда.
Говорят, Блэки лишены чувства страха. Говорят, эти звери полностью отказываются от чувства самосохранения, взамен получая чудовищную силу.
«Бред это всё» — так думал Никотодес Лестрейдж, вскидывая голову и принимая вызов.
— Нет, господин Директор. И мне хотелось бы знать, в чём вы меня подозреваете.
Прозвучало нагло и дерзко, вполне в духе мамы. Нику было безумно страшно, все органы внутри словно скрутились в жгут, но парень был готов выхватить палочку и принять бой — даже если этот бой станет для него последним.
Впрочем, кажется, Дамблдор что-то для себя решил — он прикрыл глаза, а когда открыл их снова, в них светилась только бесконечная печаль.
— Прости меня, Гарри. Всё происходящее слишком сильно взволновало меня, и я не смог правильно распределить, кто друг здесь, а кто враг.
Парень облегчённо выдохнул, сосредоточив все силы на том, чтобы не показать стоявшим над ним взрослым, как его трясёт. Они все его враги. Он не может показать им свою слабость.
Молли тихо взвыла, тяжело опустившись на стул. Дамблдор наклонился вперёд и взял парня за руку.
— Ты должен узнать об этом, Гарри. Этой ночью в Отделе Тайн погиб Артур Уизли.

Похоронная

Стоя около закрытого гроба, Ник находил происходящее очень ироничным — погибни Артур Уизли при иных обстоятельствах, такие шикарные похороны были бы для него недоступны. Большая часть семей, оплативших это грандиозное действие, даже не посмотрели бы на горе Молли.
Впрочем, думать об этом было самым настоящим кощунством. Парню следовало сосредоточить своё внимание на скорби по погибшему мужчине, к которому он испытывал тёплые чувства. Мистер Уизли, чуть рассеянный, добродушный и наивный, никогда не делал ему ничего плохого. Этот человек всегда был не от мира сего, он жил ради собственных изобретений, и смерть на благо чужих идеалов казалась злобной насмешкой над ним. По крайней мере, Лестрейдж был совершенно уверен, что мистер Уизли такого не заслужил.
Ника на эти похороны привёл Дамблдор, как друга семьи. Парень стоял во втором ряду, среди самых близких друзей семьи. По правую руку от него был Сириус и Ремус, слева Тонкс и Грозный Глаз. Ближе всех, сгорбившись и понурившись, стояли все братья Уизли — Джинни с мамой в этот момент прощались, тихо плача над закрытой крышкой.
Почему мистера Уизли хоронили, закрыв лицо, Ник не очень понял. Он видел тело перед тем, как крышку заколотили, и ничего такого жуткого там не было. И лишать остальных возможности попрощаться было даже несправедливо, но лезть в семейные дела своих друзей парень не собирался. Наконец, женщины отошли, и вперёд вышел директор.
— Мы собрались здесь, чтобы проводить в последний путь достойного человека, которого я имел честь называть своим другом. Артур был…
Ник вслушивался в каждое слово, полностью погружаясь в профессорскую речь о героизме, долге и ответственности. Лестрейджа даже затошнило от такого — сам послал отца семейства на смертельно опасное задание, а теперь весь из себя такой сочувствующий и понимающий. То, что глава семейства Уизли погиб на задании Ордена, парню рассказал Сириус. Сразу после того, как ему сообщили новость, Лестрейджа с остальными переправили на Гриммо, 12, где он всю ночь провёл с крёстным на чердаке. Внизу беспорядочно носились Уизли, и два Блэка чувствовали себя лишними. Там, под бутылку огневиски, Сириус и поделился со своим крестником последними новостями — Артур погиб от укуса змеи, сторожа оружие в Отделе Тайн в Министерстве. На последних стаканах старший мужчина по большому секрету раскрыл крестнику, что целью Ордена было некое пророчество, о нём и о Тёмном Лорде. И вот теперь, когда Артур мёртв, всё пропало.
Директор закончил говорить, и следующим встал Кингсли. Мужчина рассказывал об их дружбе, о том, каким хорошим погибший был товарищем, и о том, как они выручали друг друга в трудные моменты. Ник прикрыл глаза, ощущая растущую в груди пустоту. По крайней мере, эта речь была куда более искренней. Впрочем, у него была куча времени подготовить речь — ведь старшего Уизли хоронили через месяц после смерти. Покрыв тело стазисом, медики из св.Мунго и исследователи Ордена бились над загадкой яда, который послужил причиной смерти. Как стало ясно, вещества, выделяемые змеёй, представляли собой дикую смесь из природного яда, темномагических проклятий и запрещённых зелий. Некоторые элементы состава опознать не удалось — они распались раньше, чем их удалось извлечь из крови. Одно было ясно наверняка — яд не был статичен, и готовить к нему противоядие было совершенно бессмысленно. Такую смесь можно только вовремя вывести из больного, и если бы Артура нашли чуть раньше… Увы, не нашли.
После Кингсли настала очередь товарищей по Ордену, потом слово взял ещё один сослуживец. Последней говорила Молли, но речь её была короткой и невнятной — женщина ни на мгновение не прекращала плакать.
А на пышных, даже несколько гротескных поминках парень резко почувствовал себя лишним. Взрослые волшебники напивались, и речи их всё больше и больше наливались ненавистью к людям, носящим белые маски.
К людям, к которым Никотодес Лестрейдж уже привык себя причислять.
Да, конечно, он сожалел о смерти старшего Уизли, но стоит посмотреть правде в глаза — Артур никогда не был воином. Изобретателем и духовным наставником — возможно, но этот милый мужчина средних лет никогда не смог бы биться на передовой. А отец… во всей магической Британии не найдётся волшебника, который назвал бы его человечным. И даже магглы говорили — на войне все средства хороши. И стой на дежурстве в тот раз Тонкс или Кингсли, какая-то жалкая змея никогда не смогла бы их убить. Так что винить Пожирателей в смерти мистера Уизли было совершенно бессмысленно — единственный, кто был во всём виноват, это тот, кто отправил его туда.
На самом деле, сменить сторону довольно легко. Принять новые идеалы, наладить общение с новыми сторонниками — возможно, местами очень неприятно, но привыкнуть и принять правильное решение можно. Для Никотодеса самым сложным оказалось отказаться от тех, кому он верил раньше. И сейчас, слушая гневные выкрики в адрес своей матери и остальных, Ник отчётливо понимал, как сильно они отдалились друг от друга. Какая ирония — даже после смерти Артур Уизли помогает ему разобраться в себе.
Ничего уже не будет прежним.
Он не имел никакого права быть здесь. Больше нет.

Подростково-прощальная

Пожалуй, это было самое скучное завершение учебного года из всех, что довелось пережить Никотодесу Лестрейджу. Всем Уизли разрешили покинуть Хогвартс и сдать экзамены отдельно, и все они воспользовались этим, отбыв домой на следующий день после похорон. Ник, как мог, поддерживал Рона в переписке, но, кажется, это слабо помогало. Младшему брату не были нужны соболезнования на бумаге или дружеское плечо — он жаждал узнать лицо врага и получить команду «фас». Мерлин, да скажи кто Рону, что это Гарри Поттер лично инструктировал ту гадюку, как рыжий, не задумываясь, вырвал бы ему печень. И, кажется, такие настроения блуждали по всему Ордену Феникса.
И большая часть ненависти так или иначе касалась Никотодеса Лестрейджа, который был виноват лишь в том, что родился не в то время и не у тех людей.
Впрочем, будь у него выбор, парень родился бы у них снова. Ну, о личности отца можно было бы ещё немного подумать, конечно, но вот свою обожаемую маму он бы точно ни на кого не променял. И Ник был в полной уверенности, что все остальные слизеринцы ответили бы точно так же.
Готовность бывших друзей убивать действительно пугала. Да, конечно, Панси говорила о массовых убийствах грязнокровок, но пока что реальную агрессию парень видел только от светлой стороны. То есть, Ник и там не видел окровавленных маньяков с палочками наперевес, но Дамблдор и боевое безумие Уизли пугали. Теоретически, сторонники Тёмного Лорда явно были опаснее, и статьи в газетах красноречиво об этом говорили, да и в Азкабан действительно не так часто попадают невинные… Но Ник почему-то пребывал в полной уверенности, что правильно выбрал сторону.
Ну, или он просто заблуждался и верил в то, во что хотелось верить.
Как бы то ни было, ничего странного или опасного до конца года не произошло. Амбридж окончательно покинула должность профессора ЗОТИ, так что к СОВ все готовились самостоятельно, в небольших группках. Невилл, правда, вместе с Гермионой постарался хоть немного систематизировать знания и открыл целый кружок. Ника тоже звали, но он отказался — ему самому это и могло бы пригодиться, но вот Лаванде, сёстрам Патил и девочке Боунс требовались более углублённые занятия. Ник согласился им помочь, и теперь их компания подолгу сидела около Озера, разбираясь в теории и практикуя разные защитные и атакующие заклинания. Девочки помогали ему с Историей и Трансфигурацией, отлично заменяя Гермиону, и парень с радостью ловил каждую минуту их общения.
Никотодес Лестрейдж твёрдо решил больше не возвращаться в Хогвартс.
Всё вокруг было пугающим и враждебным, а настоящих союзников у «Гарри Поттера» не было. Сам себе Ник напоминал бездомного щенка, который прячется за мусорным баком и скалится на окружающий мир, но не может выйти. Ни союзников, ни путей отступления, ни дополнительных ресурсов. Он ходил по школе, где все улыбались ему в лицо и рассказывали, как скоро Министерство переловит всех Пожирателей, их публично казнят, и всё будет хорошо. И Ник отлично понимал, что ещё одного года в таком напряжении просто не выдержит.
Никотодес Лестрейдж просто не может и дальше притворяться Гарри Поттером.
И парень твёрдо решил оборвать все концы и идти дальше, по той дороге, которую выбрал сам. У него даже созрел план — Гарри Джеймс Поттер пропадёт без вести, не попав к родственникам с платформы 9 и ¾. А вот Ник приедет к маме только через две недели, с вещами и полуправдой о том, что всем заинтересованным личностям была подчищена память. И ведь он не собирался лгать — Дурслям он мозги действительно немного подкорректирует. Так, все мосты будут сожжены, и Никотодес Лестрейдж начнёт новую жизнь, под своим именем и рядом со своими родственниками. По этой причине он не очень старался на СОВ — всё равно его результаты никуда не пойдут, так чего напрягаться? Вообще, совершенно неизвестно, насколько легальным будет его положение. Может, придётся прятаться вместе с мамой, и тогда вопрос об экзаменах снимется сам собой. Собственно, о каком-то другом варианте развития событий парень даже не задумывался — что, неужели ему сделают документы и заставят поступить в Хогвартс?

Экзамены пролетели так же незаметно, как и весь учебный год, так что на платформе в Хогсмите Ник оказался несколько неожиданно для себя самого. Казалось бы, буквально неделю назад они ехали в купе, и одна из сестёр Патил протянула ему зеркало, раскрывшее правду. Как много произошло с тех пор! Как много могло произойти!
Всю дорогу домой парень оживлённо болтал со своими новыми подругами и старыми друзьями. Гермиона, впрочем, довольно скоро их покинула — она на него за что-то обижалась. А вот от Невилла Лестрейдж сбежал сам, как бегал уже очень давно — даже сейчас, прощаясь навсегда, он не смог заставить себя посмотреть в эти тёплые, немного наивные глаза. Девочки, кажется, что-то чувствовали — они были более дружелюбными и многословными, чем обычно. Уже на платформе, Сьюзан немного отстала от остальных и робко произнесла:
— Мы ведь всё ещё друзья, правда, Гарри?
Ник постарался улыбнуться.
— Конечно! Напишешь мне летом?
Утвердительный кивок, и обнадёженная девочка побежала к родным. Парень невесело улыбнулся.
Мерлин, какой же он лжец.

Нудная

То, что заклинание забвения действительно требует предварительной тренировки, Ник понял сразу. Хвала Мерлину, что парень сначала решил потренироваться на кошках миссис Фигг! Первая же жертва его магии провалилась в глубокую кому, вторая оказалась парализованной на половину тела, а третья просто села на землю и начала орать. Или это так работала старая палочка, которую верный Критчер принёс из особняка благороднейшего и древнейшего рода Блэк? В общем, от идеи подчистить память родственникам самостоятельно парень отказался наотрез. На счастье, домовики так же владели этим искусством, так что план Лестрейджа не претерпел сильных изменений.
И вот, к назначенному самому себе сроку Никотодес был полностью готов. В последний раз посмотрел парень на тех, кто мог бы стать ему семьёй — на что-то готовящую тётю Петунию, на развалившегося у телевизора и чавкающего Дадли, на храпящего в кресле дядю Вернона. Даже немного страшно стало — он ведь больше никогда не увидит этих людей. Решительно тряхнув головой, парень махнул Критчеру и сделал шаг.
Ни секунды на раздумья. Ни дюйма назад.
В особняке Блэков, куда его почти сразу перенёс домовик, было душно и мрачно. Портреты дружелюбно улыбались, и Ник, приветливо кивнув, лёг на огромную кровать. Он уже полноценно обжил хозяйскую спальню и чувствовал себя здесь, как дома. Собственно, это место и было его домом. И он искренне надеялся, что когда-нибудь мама тоже сможет вернуться сюда.
— Вам нужна новая одежда, перья, разные полезные мелочи и, самое главное, волшебная палочка, молодой человек. Моей вы колдуете из рук вон плохо.
Висящий на двери портрет молодого щёголя улыбнулся и задумчиво подкрутил усы. Остальные древние Блэки согласно закивали, и пухлая старушка даже отодвинула свою раму, продемонстрировав парню небольшую нишу, полную горшков с золотом.
— Предлагаете наведаться в Косой переулок?
Мысль о необходимой пробежке по магазинам уже пару раз посещала парня — действительно, все его вещи слишком сильно напоминают о Гарри Поттере. О том, чтобы показаться в поместье Малфоев со своей волшебной палочкой, и речи не шло. Он мог позволить себе подобное во время кратких визитов, когда не было нужды колдовать, но если он действительно заявится к ним жить… Да уж, сменить инструмент действительно было необходимо.
Одна мысль о том, чтобы отказаться от своей остролистовой палочки, казалась ужасающей. Как же так, остаться без главного оружия волшебника? И это приводило Никотодеса в ярость — какого Мерлина он так зависит от жалкого куска дерева, набитого перьями?! Да, палочка сама выбирает своего владельца, да, она ощущается как часть тебя самого и иногда кажется живой, но, между тем, она всё ещё остаётся красивой вещицей, созданной для удобства. И Ник не мог поверить, что какие-то жалкие одиннадцать дюймов не дают ему окончательно порвать с Гарри Поттером.
— Нет-нет, в Англии с нашим семейством никогда не обращались достаточно почтительно. Я предлагаю вам воспользоваться одним из старых портключей и отправиться в Спиральный тупик — магическую улицу во Франции. Тем более, кажется, вы уже выбрали Шармбатон?
Ник еле удержался и не хлопнул себя ладонью по лбу. Точно, он ведь уже рассказал тёте Нарси и остальным, что учится во французской школе. Как ему повезло, что никто не спрашивал его об этом! И как сильно он попадётся, если так и не посетит Париж и не купит что-нибудь в духе Истории Хогвартса, только про Шармбатон. Правда, оставалась небольшая проблема.
— А где у нас семейный артефакт, позволяющий понимать иностранную речь?
Портреты смущённо переглянулись.
— Ну, у нас такого нет. После того жуткого разорения мерзкими грязнокровками точно. Подобного рода вещи всегда хранились в прихожей, на полке с зонтиками.
Действительно, никаких артефактов там не осталось. Проблема встала довольно остро, и Лестрейджу безумно захотелось побить себя головой о стену. Он ведь даже не подумал немного подучить французский, когда выдал свою глупую отмазку!
Так, ближайшие два дня Ник потратил на то, чтобы вызубрить от корки до корки маггловский разговорник, непонятно откуда притащенный верным Критчером. При условии, что неделю он потратил на жизнь у Дурслей, парень начал выбиваться из намеченного графика. Но и соваться в Париж совсем без знания языка было попросту бессмысленно, так что Ник верил, что потраченное время окупится.
И вот, час настал. Ник хорошенько расчесался, надел один из старых костюмов Регулуса и, после долгих мучений, оставил палочку лежать на прикроватном столике — с ним будет Критчер, он не пропадёт. Тем более, парень не знал, как отреагирует новая палочка, если в непосредственной близости будет конкурентка. Взяв один из портключей, он ещё раз посмотрелся в зеркало — сходство с мамой действительно ужасало. Ник немного нервничал — он в первый раз выходит в свет со своим настоящим лицом один. Раньше рядом была мама, или тётя Нарси, или Драко с Паркинсон. Теперь ему предстояло выйти в мир одному.
И, Мерлин подери, как же ему это нравилось.

Портключ выкинул Ника прямо около высокой мраморной стены, и на долю секунды царящее вокруг радостное оживление выбило парня из колеи. Впрочем, всё тут же стало на свои места — Спиральный тупик действительно очень походил на Косой переулок. Немного другая архитектура и стиль одежды, но всё остальное было словно скопировано. Как и в родной Англии, почти все вывески дублировались на латыни, так что разобраться, что к чему, не составило никакого труда — пожалуй, во всей Европе не найдётся колдуна, который не владел бы мёртвым языком. При таком раскладе, кстати, именовать латынь мёртвой было довольно странно…
С самого начала Ник кинулся искать магазин волшебных палочек — без неё он чувствовал себя не то что голым, а освежёванным, оскальпированным и разделанным на рабочем столе в слизеринских лабораториях. Памятуя о расположении лавки Олливандера, парень пристально вглядывался во всякие неприметные магазинчики, так что чуть не пропустил огромную вывеску ярко-фиолетового цвета, мерцающую и переливающуюся. Вокруг надписи «élégante arme magique» были нарисованы волшебные палочки, которые с ненавязчивой мелодией кружились вокруг, периодически выпуская искорки. Магазин занимал огромное двухэтажное здание и выглядел немного эпатажно.
Гулко сглотнув, Никотодес нерешительно толкнул огромные двустворчатые двери.
— Bonjour, jeune homme! Vous voulez voir la baguette pour votre frère ou votre soeur?
— Euh… Non. Je veux acheter du moi.*
Парень немного покраснел, понимая, что говорит с жутким акцентом и наверняка с ошибками. Он почти не понял, что именно ему сказал улыбчивый мужчина в яркой мантии а-ля Гилдерой Локхарт — скорее, уловил отдельные слова и догадался об общем смысле. Тот, кого Ник определил как консультанта, понятливо улыбнулся и перешёл на английский. Говорил он с лёгким акцентом, немного коверкая букву «р», но это было в тысячу раз лучше того ужаса, выданного Лестрейджем.
— Отлично, просто отлично! Вы прибыли с островов, верно? Неудивительно — у месье Левассёра лучший товар на всём континенте!
Продавец не переставал говорить, и Ник покорно шёл за ним, рассматривая магазин. Всё вокруг сверкало, искрилось и переливалось всеми оттенками розового и фиолетового. В зале на стендах за стёклами лежали самые разные палочки, а милые девушки на кассе бесплатно раздавали леденцы. Всё вокруг дышало магией, дружелюбием и лёгкой безуминкой. Нику, одетому в традиционное чёрное, здесь было в высшей степени неуютно, и он был счастлив, когда улыбчивый француз завёл его в небольшую комнатку.
— Итак, юноша, меня зовут Жак, и я подмастерье великого месье Левассёра! Доверьтесь мне — я подберу вам лучшую палочку! Какой рукой колдуете?
Вопросы посыпались сплошным потоком, и Ник не успевал сосредоточиться и подумать об ответе. Вокруг начали летать транспортиры, линейки, циркули и ещё какие-то приборы странного назначения. Всё происходящее совершенно не походило на то тихое волшебство в лавке Олливандера, и Ник не был уверен, по нраву ли ему это.
— И последний вопрос — какая палочка была у вас раньше?
Ник замер. Он ждал и боялся этого вопроса, и давно подготовил ответ.
— А если я скажу, что никакой?
И это ведь было правдой — у Никотодеса Лестрейджа никогда никакой палочки не было. У Гарри Поттера — да, но он больше не Гарри Поттер.
Жак стал гораздо серьёзнее, но продолжал улыбаться.
— Хорошо, поверю вам на слово. Полагаю, мы как-нибудь справимся с этой проблемой. Итак, возьми это.
Нику протянули яркий игрушечный шарик.
— Обычно за совсем новой палочкой приходят маленькие дети, так что не обращайте внимания на дизайн. Пожалуйста, направьте в него магию.
Парень так и поступил, и бесцветная игрушка тут же стала ярко-красной, а внутри заплясали золотые искры, похожие на огонь. Жак присвистнул, потом протянул руку за игрушкой.
— Да вы действительно с островов! Значит, сердечная жила дракона или перо феникса? Что предпочитаете?
«Второе», чуть было не сказал парень, но прикусил себе язык. С пером феникса была палочка Гарри Поттера, и если обрывать концы, то до конца.
— Сердечную жилу.
Мужчина довольно кивнул и протянул парню небольшую ветку непонятного дерева.
— Время выбрать древесину! Пожалуйста, возьмите её в руки.
В этот раз Нику даже магию направлять не пришлось — кусочек дерева в его руке завибрировал и расцвёл нежными розовыми цветами. Жак рассмеялся и захлопал в ладоши.
— Великолепно! Вишня и жила дракона, подумать только! Вы ведь знаете, что вишня довольно редка в наши дни? А уж с жилой… такая палочка не должна попадать в руки человеку без самообладания и ума.** Скажите, у вас достаточно того и другого?
Нику даже неловко стало — Блэки всегда отличались полным отсутствием первого и некоторыми проблемами со вторым.
— Ну… да. Да, определённо да.
Жак удовлетворённо кивнул и на несколько минут исчез, чтобы тут же вернулся с целым ворохом коробок. Ник, как и раньше, начал просто пробовать все палочки подряд — они отличались длиной, немного формой и стилем. И, что самое поразительное, каждая в той или иной мере откликалась на его зов! Вместе с Жаком они раскладывали перепробованные палочки на две стопки, в зависимости от силы ответа. Смотря на это, Жак чему-то кивал и где-то на пятой палочке стал предлагать своему клиенту товар со всё большим откликом. Наконец, Ник понял, что двадцать вторая палочка идеальна. Тринадцать дюймов в длину, не очень аккуратно сделанная, аномально светлого цвета, она явно была его лучшей частью. Совсем непохоже на палочку из остролиста, но парню казалось кощунственным их сравнивать.
— О. Должен сказать, молодой человек, это довольно странный выбор. Точность заклинаний зависит от аккуратности палочки, и чем сильнее мастер вмешивается в цвет, тем более агрессивной она будет. И если жила дракона хорошо вписывается в этот набор, то вот вишня… Молодой человек, либо вы безумец, либо у вас раздвоение личности.
Ник невесело рассмеялся.
— А если я скажу, что я Блэк?
Жак даже на пару секунд замолчал, с изумлением и узнаванием рассматривая своего клиента. А потом вдруг ухмыльнулся и скрестил руки на груди.
— Я рад, что вы живёте на островах, молодой Блэк. А вишня, полагаю, пришла от второго родителя?
Лестрейдж только улыбнулся и больше не проронил ни слова — молча расплатился, отвесил вежливый поклон и сбежал из этого безумия розового и фиолетового.
Остальные покупки заняли куда меньше времени. Собственно, ему немного было нужно — несколько комплектов классического чёрного костюма, перья, пергамент, корм для Букли, книга для изучения французского и последнее издание «Великолепного Шармбатона». Книга явно была сувенирной, и её неоспоримым плюсом была возможность настраивать язык. Быстро пробежавшись по магазинам, Ник с облегчением вернулся к себе.
А через три дня Никотодес Лестрейдж уже стоял перед воротами особняка Малфоев и готовился постучать.


____________
*- Добрый день, молодой человек! Хотите посмотреть палочку для брата или сестры?
- Э-э ... нет. Я хочу купить меня.
Перевод осуществлён с помощью гугл-переводчика, ибо шесть лет изучения французского ничего Автору не дали.
** Эта информация взята с Гарри Поттер вики, а туда попала с pottermore. В принципе, вся информация по палочке оттуда.

Нежеланная

Его не ждали. Совершенно. Абсолютно. Категорически.
Ник чувствовал это, видя закушенную губу тёти Нарси и смотря на то, как дядя Люциус помахивает своей тростью. Драко не было — он отправился во Францию, на снятую специально для него виллу. Видимо, родители хотели оградить его от общества Пожирателей Смерти, которые всё ещё прятались в их особняке. В поместье Малфоев был организован этакий штаб, наподобие того, какой Дамблдор создал на площади Гриммо. Ника это даже немного повеселило — два злейших врага действовали настолько схоже. Впрочем, их сторонники так же придерживались единой линии поведения, в основе которой лежало правило — никаких детей. И Никотодес Лестрейдж появился совсем некстати.
Это было довольно обидно, но парень уже и сам понял, как сильно сглупил — перед появлением на пороге следовало хотя бы предупредить. Неучтённый подросток будет создавать кучу проблем, а уж если это сын беглой Пожирательницы… При всём этом удивительно, как у тёти Нарси хватило выдержки ему улыбаться. Женщина пустила племянника в дом, пристроила в одну из гостевых комнат и пообещала что-нибудь придумать. Ситуация стала ещё более неловкой, когда Ник, краснея и смотря на свои ботинки, признался, что стёр память магглам, у которых жил, и полностью уничтожил упоминание о себе в Шармбатоне. Да уж, следовало хоть немного подумать, прежде чем сжигать все мосты! Действительно, как его легализовать? Как зарегистрировать в Министерстве? Понятно, что придётся оформлять опекунство на одного из Малфоев, а это займёт много времени и будет совершенно недешёвым удовольствием. Скорее всего, отдел опеки пришлёт в особняк какую-нибудь проверку, и это сейчас, когда тут штаб Пожирателей Смерти!
В общем, Нику было безумно стыдно и больше всего хотелось провалиться сквозь землю. Большую часть времени он тихо сидел в своей комнате, никуда не выходя и не беспокоя эльфов своими просьбами. Его пребывание в доме среди беглых узников Азкабана не афишировалось, о его пребывании у Малфоев не знала даже мама. Об этом парня отдельно попросила тётя Нарцисса — Беллатрикс и так была далека от мира, и не следовало тревожить её по пустякам.
Отец всё ещё не вернулся из своего путешествия — как Ник смог выяснить, никто из Пожирателей не знал, где сейчас их господин. Иногда Люциусу или Рудольфусу приходили письма с подробными инструкциями, скреплённые печатью и магией Лорда, так что заговорщики могли быть уверены, что их предводитель жив, но не более того. Писать ответы и что-либо спрашивать никто из мужчин не осмеливался, но по поместью гулял слух, что приказы Лорда выглядят достаточно мягкими и вменяемыми. Взрослые считали это отличным знаком, а Ник облегчённо переводил дух — значит, пока что отец выигрывает эту гонку на выживание, значит, пока что всё хорошо. И Лестрейджу безумно хотелось верить, что так всё и будет.
А ещё в поместье Малфоев жила огромная змея. К ней было приставлено целых два домовика, которые пытались по раздражённому шипению понять, что именно от них требуется. Довольно часто им это не удавалось, и тогда змея делала вид, что бросается на них — именно делала вид, цели своей она никогда не достигала и зубов не показывала. Ник знал обо всём этом, потому что в один прекрасный день змея заползла к нему в комнату. В тот день парень, по старой привычке, сидел на полу, так что гостье не составило труда подняться на уровень его глаз и задумчиво попробовать языком воздух около щеки. После чего змея заявила, что он пахнет почти как хозяин, и теперь обязан разговаривать с ней и передавать её пожелания. Ник осторожно подтвердил ей своё знание парселтонга и честно развлекал её около двух часов в день, рассказывая истории или читая вслух «Великолепный Шармбатон».
Лестрейдж был в полной уверенности, что именно эта змея убила Артура Уизли.
На третью неделю пребывания парня в гостях у Малфоев к нему в комнату пришла тётя Нарси. Она вежливо постучала, открыла дверь и с тихим писком отшатнулась — на коленях парня развалилась та сама змея. Ник, стараясь не делать резких движений, рассказывал ей о Турнире Трёх Волшебников.
— Она говорит, что сейчас её время, тётя.
Ник постарался сделать свой голос максимально извиняющимся и, кажется, ему это удалось. Тётя тоже взяла себя в руки и осторожно сделала шаг в комнату.
— Ты… понимаешь Нагини?
Никотодес осторожно пожал плечами, стараясь, чтобы это никак не повлияло на змею.
— Конечно. Я с детства говорю со змеями.
Ведь отец не говорил ему молчать о собственных странностях, верно? К тому же, он сам написал, что достаточно внимательные сторонники всё поймут сами. Ну вот, пусть тётя и понимает. Женщина, как и ожидалось от леди Малфой, отлично уловила подтекст и побледнела. Тут змее надоело, что люди общались между собой, не обращая на неё внимания, и она с раздражённым шипением сползла с ног парня и покинула комнату.
— Так что ты хотела, тётя?
Нарцисса, всё ещё бледная до синевы, постаралась улыбнуться.
— Да, Ник. Кажется, мы смогли решить твою проблему — семья Забини согласилась принять тебя на некоторое время. Ты уже знаком с наследником, юным Блейзом, и он не против провести в твоём обществе несколько недель.
Ник прекрасно всё понимал — он действительно был здесь лишним. Будь проклято блэковское безрассудство и подростковый максимализм! Так подвести дорогих ему людей!
— Спасибо, что потратили на меня своё время, тётя.
В этот раз улыбка женщины была куда более искренней.
— Всё в порядке, Ник. Ты мой любимый племянник, в конце концов. Мы с Люциусом постараемся оформить опеку над тобой к концу лета. Конечно, ничего нельзя загадывать, но если тактика Лорда окажется успешной…
Тётя замолчала, то ли испугавшись собственной дерзости, то ли давая бастарду своего повелителя время подумать над своими словами. Ник ещё раз сердечно поблагодарил её, давая понять, что всё понял. Его пребывание в этом доме, пропитанное неловкостью и неуместностью, подходило к концу.
Уже на следующий день после этого разговора Ник со всеми вещами покидал родовое гнездо Малфоев.

Импульсивная

У Забини блудный Лестрейдж не задержался, как и у Гойлов, Ноттов и Флинтов. Нет, парень был неизменно вежлив, соглашался на любое времяпрепровождение, активно хвалил убранство, стол и семейные украшения, а большую часть времени тихо сидел в выделенной ему комнате, стараясь быть максимально незаметным. Но — он был Лестрейджем, он был сыном безумной Беллы, он был тем, за кого просили Пожиратели и тем, кто умудрился ранить Тёмного Лорда.
И Никотодесу было неимоверно стыдно, что он доставляет так много хлопот всем этим людям. Всё происходящее очень сильно отличалось от того, что он успел себе придумать, пока жил у Дурслей, и парню хотелось плакать от собственной беспомощности и бесполезности. Ник представлял себя этаким человеком без определенного места жительства, вроде Ремуса Люпина, и это было отвратительно. Ещё немного, и его дорожная сумка обрастёт таким же количеством заплаток. И юный Лестрейдж твёрдо пообещал себе не совершать больше никаких импульсивных глупостей.
Впрочем, сегодня, как сообщила тётя Нарси, его мучения должны были ненадолго прекратиться. Из поездки вернулись Паркинсоны, и они, по сложившейся традиции, забирали всех однокурсников Панси к себе на месяц. К этой компании и было решено прибавить Никотодеса, и особых возражений не поступило. Так, весь август парню предстояло провести в обществе слизеринцев, о которых он знал слишком много и с которыми только один раз виделся лицом к лицу. О предстоящих гостях Ник думал с некоторым облегчением — он там будет не один, и это куда больше походило на обычные гости, чем на пристройку лишнего человека.
— Вы прибыли первым, мистер Лестрейдж. Идёмте, я покажу Вам вашу комнату. Молодая хозяйка сейчас в саду.
Строгая сухая экономка вежливо кивнула, и парень последовал за ней, с интересом оглядываясь. Дом Паркинсонов был выполнен в столь любимом Панси классическом стиле, с преобладанием зелёного цвета. Интересно, это тоже семейная черта, или просто так совпало?
Его комната оказалась на третьем этаже, в самом конце, и Ник с удовольствием рассматривал таблички с именами других гостей на закрытых дверях. Довольно быстро разложив свои вещи — сказывался опыт постоянных перемещений — Ник решил прогуляться. Если экономка сообщила месторасположение Панси, это значило, что выйти к ней будет более чем уместно. Так, парень, быстро переодевшись в домашнее, вышел на улицу.
Панси Паркинсон обнаружилась на небольшой полянке, почти у самого входа в сад. Девушка сидела на пледе, в длинной домашней юбке и старой кофте с высоким воротом, но без рукавов. Ник не скрывал своего приближения, но Паркинсон всё равно его не заметила — она с увлечением возилась с тремя маленькими собачками, в которых парень с удивлением узнал мопсов. В иное время Ник ни за что не стал бы смеяться над такой глупостью, но в этот раз на Лестрейджа сильно повлияли события предыдущего месяца. Сильное напряжение и чувство собственной ненужности раздирали его изнутри, и вот теперь он получил возможность выплеснуть эти эмоции, пусть и не очень приемлемым способом.
Громовой хохот заставил Панси вздрогнуть и резко обернуться шаря руками по пледу в поисках палочки. Ник согнулся пополам и схватил себя руками за живот, чувствуя выступающие на глазах слёзы — уже довольно давно не посещали его такие безумные истерики. Девушка, пока он пытался справиться с собой, успела покраснеть, замахнуться для пощёчины и взять себя в руки.
— Вам что-то показалось смешным, мистер Лестрейдж?
Ник, относительно справившись с собой, тихо хихикнул.
— Просто сейчас вы действительно на одно лицо.
Парень понимал, что говорить такие вещи нельзя ни при каких обстоятельствах. Особенно девушкам. Особенно друзьям. Особенно друзьям-девушкам. Даже не всякий неотёсанный болван из деревни рискнёт крикнуть что-то подобное вслед своему врагу.
А вот Ник, который не сумел совладать с собственным родовым безумием, сказал.
Девушка сохранила самообладание. Не заплакала, не покраснела даже — только сузились в маленькие щёлки её болотно-зелёные глаза, а шипящему голосу могла позавидовать любая гадюка.
— А Вы, мистер Лестрейдж, безумно похожи на пуделя, но я не смеюсь над Вами, не тычу пальцем в Ваши кудри и не заставляю выполнять команду «сидеть»!
Ник тут же покраснел и опустил голову начинаю рассматривать носки своих ботинок и теребя конец рубашки.
— Прости меня, Паркинсон. На самом деле это не смешно. Просто навалилось…всякое, а тут ты. Я, в общем… знаете, а вы милые! В смысле, и ты, и собачки твои…
Под конец импровизированной речи парень окончательно запутался, но Панси, кажется, немного успокоилась. По крайней мере, лицо её снова было полно снисходительности и бесконечного терпения, как при разговоре с больным человеком. Девушка немного переместилась, и Ник тут же плюхнулся рядом, на плед, и протянул руку к виляющей хвостом и ближайшей к нему собачке. Они немного помолчали, а потом Панси согнула ноги и облокотилась на них, спрятав лицо в скрещенных руках.
— Первого мопса мне подарил Драко. Нам было лет по двенадцать, не больше. Он первым пришёл на мой день рождения, такой сияющий и радостный, протянул шикарную коробку с бантом, а внутри оказался сэр Генри.
Паркинсон показала на единственного чёрного мопса, который хорохорился и сидел чуть поодаль.
— Я плакала весь вечер. Гости сидели и ждали внизу, а я сидела и плакала. Так и не показалась никому. Щенка сначала хотела выбросить, но ведь животное ни в чём не виновато, верно? А потом… ну, они ведь и в самом деле милые.
Ник сидел, оглушённый и смущённый, только теперь до конца понимая, насколько отвратительно неуместным был его смех и его слова. Ему казалось, что он рухнул в хогвартскую канализацию, и теперь ему не отмыться никогда. Подумать только, из-за того, что он не смог удержать своё семейное безумие в узде, он умудрился обидеть единственного человека, на которого мог бы положиться в этом слизеринском гадючнике! Впрочем, от окончательного погружения в пучину отчаяния его спасла идея, такая же безумная, сколь и гениальная.
Ну, или парню очень-очень хотелось в это верить.
— Пойдём со мной, Паркинсон.
Девушка привычным жестом закатила глаза. Нику даже тепло на душе стало от такого знакомого жеста.
— Куда? Лестрейдж, это, вообще-то, моё поместье.
Ник улыбнулся, широко и искренне.
— За пуделем, конечно! Ты ведь сказала, что я похож на пуделя?
Взгляд Панси стал ещё более скептическим.
— Лестрейдж, ты невозможен. Для того, чтобы купить пуделя, тебе нужно как минимум попасть в маггловский Лондон, но даже помимо этого…
— Я всё это прекрасно знаю. Пошли скорей — обещаю, что ты увидишь нечто невероятное!
Они смотрели друг на друга, кажется, целую вечность. Всё тело Панси выражало её скептическое отношение к его словам — скрещенные руки, приподнятая бровь, слегка сжатые губы. Что именно повлияло на решение столь приземлённой девушки, сказать было невозможно, но она хмыкнув, протянула парню руку.
— Хорошо. Давай, Лестрейдж, удиви меня.
Ник радостно улыбнулся и быстро встал, притянув девушку к себе, и сразу, прежде чем она успела возразить или хоть что-то сделать, приказал Критчеру перенести их в особняк Блэков.
На счастье парня, Панси в стрессовых ситуациях вела себя довольно тихо. Так, оказавшись в середине совершенно незнакомой комнаты, девушка просто тихо икнула и вцепилась в светящегося Никотодеса, как клещ. Несколько секунд она просто играла в гляделки с портретами, а потом срывающимся голосом тихо спросила:
— Лестрейдж, где мы?..
Ник горделиво обвёл руками мрачную и немного заброшенную спальню.
— В особняке благороднейшего и древнейшего рода Блэк. Прости, экскурсию по дому устроить не могу — он принадлежит Сириусу, а внизу регулярно собирается Орден Феникса.
Девушка снова икнула и медленно опустилась на кровать, слепо щупая руками вокруг себя.
— Орден Феникса?..
Ник обеспокоенно посмотрел на Панси — вдруг у неё со здоровьем что не так? Или стоило предупредить, куда они собрались?
— Ну, да. Во главе с Дамлблдором, всё как положено. Паркинсон, тебе плохо? Может, воды?
Она уставилась на него, как на умалишённого.
— Плохо ли мне? Нет, что ты — я просто из своего уютного садика переместилась в закрытый и потерянный особняк, в котором собираются злейшие враги моего отца. Всё в порядке, в полном! Как тебя вообще сюда занесло?
Ник пожал плечами на этот почти риторический вопрос.
— Я с самого начала здесь прятался, как узнал своё истинное имя. Критчер меня нашёл, а портреты здорово помогали с обустройством в вашем мире. В мире аристократии и Тёмного Лорда, я хотел сказать.
Паркинсон начала понемногу успокаиваться. К восторгу Ника, девушка великолепно владела собой, и сейчас очень быстро брала себя в руки. Буквально через несколько минут Панси начала оглядываться, щупать балдахин на кровати и даже поздоровалась с портретами.
— Мда. Лестрейдж, ты боггартов псих. Ты затащил меня сюда, как будто всё в порядке, и даже не понижаешь голос, хотя кругом враги. Что дальше? Предложишь выйти на улицу через парадную дверь? Взять денег на покупку собаки из сейфа Блэков?
Ник тихо рассмеялся. Какая же она смешная, эта Паркинсон! И почему он раньше думал, что она женская копия Малфоя?
— Положим, последнее я уже сделал. А насчёт выхода через парадную дверь… Критчер, кто сейчас дома?
Верный домовик появился сразу, сообщив, что в особняке находятся только Сириус Блэк и Ремус Люпин, оба на чердаке, в обществе нескольких бутылок огневиски. Ник, радостно оскалившись, начал открывать дверь.
Впрочем, сразу они никуда не отправились. Панси потребовала пергамент и перо, чиркнула пару слов отцу — что-то в духе «творю безумства с Лестрейджем, вернусь поздно, если вообще вернусь» — и отправила записку с собственным домовиком. Потом девушка требовала, чтобы они прекратили маяться дурью, и отправились наружу с помощью домовика. Уговорить её на безумство смогли только портреты, заявившие, что своим отказом осмотреть жилище рода Блэк гостья нанесёт им смертельное оскорбление. Паркинсон ещё немного пошипела на тему «какого Мерлина я здесь делаю», но на авантюру согласилась.
Так, подростки, стараясь соблюдать максимальную осторожность, вышли из комнаты. Первым шёл Никотодес, крепко держа крадущуюся сзади Панси за руку. Шёпотом парень рассказывал о том, что где находится, и иногда махал рукой в сторону разных дверей. Так, они без приключений смогли добраться до выхода с огромным портретом последней Леди Блэк. Женщина одобрительно посмотрела на подростков и улыбнулась.
— Отлично смотритесь, молодые люди.
Ребята вежливо улыбнулись и вышли наружу. Панси тут же отпрыгнула подальше от парня и прислонилась к стене, тяжело дыша.
— Лестрейдж… Чтобы я ещё хоть раз… С тобой… Куда-нибудь…
Ник тихо рассмеялся.
— О чём ты? Нам ещё пуделя искать, не забыла?
И тут же подошёл к первому же человеку с собакой — кстати, породы бордер-колли. Панси с тихим шипением кинулась его оттаскивать, не переставая извиняться, и потащила парня подальше.
— Но как же…
— Так дела не делаются, Лестрейдж!
Она явно хотела что-то сказать, но потом просто закатила глаза и крепко ухватила спутника под локоть. Как оказалось, девушка помнила наизусть телефон заводчика своих мопсов, и собиралась проконсультироваться относительно пуделей с ним. Самим аппаратом, разумеется, пользовался Ник — Паркинсон помнила бесполезный набор цифр, совершенно не представляя, зачем они нужны. Как оказалось, сам мужчина ничего такого не знал, но у него оказался знакомый, который интересовался этой породой. Так, на третьем звонке подростки выяснили, что ближайший питомник королевских пуделей находился в соседнем графстве, и Ник, обрадованный, тут же отправился туда — зачем-то на маггловском транспорте. Панси пилила его этим всю дорогу, сидя рядом и брезгливо поджимая ноги, а так же периодически вопрошая воздух, удастся ли всю эту грязь отстирать. Девушка выглядела раздражённой, она шипела и язвила, но о возвращении домой даже не заговаривала, а ещё с плохо скрываевым любопытством разглядывала маггловский мир. Ник мог только предположить, что, пойдя с ним, Паркинсон руководствовалась принципом «да гори оно всё синим пламенем», и сейчас судорожно пыталась снова получить контроль над эмоциями и чувствами. Безуспешно, конечно — когда открываешь ящик Пандоры, не жди, что сможешь им повелевать.
И у Ника было острое ощущение, что ящиком здесь выступает именно он.
Добирались они до места часа четыре, не меньше. Уставшие, вымотанные, они постучали в дверь по указанному адресу, чтобы узнать, что свободных щенков в продаже нет. Ник тут же расстроился, но приятная женщина средних лет добавила, что не так давно к ней попал двухлетний кобель из старого помёта, и она готова отдать его за пол цены. Парень тут же расцвёл и помчался знакомиться с Нарциссом — и огромный чёрный пёс, своей надменностью способный переплюнуть Малфоевских павлинов, полностью оправдал своё имя.
— Берём! Точно, берём! И цветом волос на меня похож, да, Паркинсон?
Девушка встала в дверном проёме, скрестив руки на груди и скептически подняв бровь.
— Ага, конечно. Лестрейдж, ты где его содержать будешь? На что кормить, поить? Заботиться, водить к врачам?
Ника будто окунули головой в Озеро около Хогвартса. Точно. Он ведь никто — бездомный недоучка, сын беглой Пожирательницы, бастард Того-Кого-Нельзя-Называть. У него ничего нет, кроме небольшой сумки с вещами, старого домовика и волшебной палочки. Он никому не нужен, что уж говорить о собаке — существе по определению шумном и требующим заботы. Себя бы пристроить, хоть куда-нибудь…
Панси переменилась в лице и нерешительно подошла к сидящему на корточках парню.
— Лестрейдж?
Ник силился улыбнуться. Это ведь нетрудно, Блэки ведь славятся своими улыбками, верно?
— Всё хорошо. Действительно, чего это я — себя бы куда пристроить. Я и так доставляю тёте слишком много проблем, ещё и собака…
Девушка замерла, а потом нерешительно положила ладонь ему на плечо. Её руки оказались странно холодными — до этого, когда она держалась за его руку, всё было совершенно иначе.
— Знаешь… Никотодес… думаю, моя семья может пока подержать его у себя. Ну, пока твои родственники не оформят опеку. У меня всё равно уже есть собаки, так что проблем возникнуть не должно…
Наверное, это было чистой жалостью с её стороны. Наверное, она ещё тысячу раз успеет пожалеть о своём решении. В тот момент Ник просто поднял свои тёмные глаза и осторожно улыбнулся.
— Спасибо.
Кобеля они решили переименовать — тётя Нарси могла обидеться, так что в особняк Паркинсонов отправился уже лорд Селвин. На лорде особенно настаивала Панси — она считала, что любой породистой собаке необходима небольшая демонстрация своих благородных кровей. Расплатились они фунтами, на которые верный Критчер быстро обменял галеоны, и тут же отправились назад, в поместье Паркинсонов.
К тому времени было уже довольно поздно, так что все гости уже были на месте, готовились ко сну. Панси тут же умчалась проверять своих мопсов, а Ник, переглянувшись с Селом, отправился к себе.
Уже поздней ночью, выйдя подышать на балкон, парень невольно подслушал разговор между Паркинсон и её отцом.
— Прости за сегодня. Я всё объясню…
— Не надо, Панси. Я совершенно не хочу ничего знать.

Оглушающая

Никотодес удивительно хорошо прижился у Паркинсонов. Он и Миллисент составляли компанию Панси, сражаясь за её внимание, и дни напролёт проводили в саду, с собаками. Остальные гости так же разбились на небольшие группы, и они почти не пересекались. Как объяснила сама Паркинсон, это ежегодное собрание молодёжи проводилось в основном ради родителей, которые выдавали огромный лимит доверия её отцу.
Мистер Паркинсон показался Лестрейджу очень приятным человеком, с отличным чувством юмора и интересными идеями. Они виделись каждое утро, на завтраке, где обязательно присутствовало трое — хозяин дома, его дочь и сам Ник. Иногда к ним присоединялся юный Малфой, Булстроуд, Нотт или ещё кто-нибудь из гостей. Как стало ясно Лестрейджу, происходило это потому, что все вставали в разное время, и поэтому время завтрака не совпадало. Подобное казалось парню очень странным, особенно среди аристократии, но Панси предложила ему не заморачивать себе голову. Всё же, девушки тоже редко принимали у себя ровесников противоположного пола, а вот, они все живут здесь. Подобное поведение было заранее оговорено со всеми представителями аристократии и не менялось из года в год. Что же — со своим уставом в чужой монастырь не лезут, так что Ник просто принял правила жизни в особняке Паркинсонов и наслаждался. А потом он сам не заметил, как время истекло, и гости разъехались — не заметил, потому что остался.
Паркинсоны никак не комментировали присутствие лишнего человека в доме, и Ник чувствовал себя комфортно. Даже на площади Гриммо ни разу не появился больше, чем несказанно радовал Панси. Девушка взяла за правило участвовать во всех его импульсивных авантюрах, при этом большую часть времени она просто бухтела и рассказывала, как новая затея Лестрейджа опасна и бесполезна. Ник сначала не понимал, зачем она присоединяется к нему, если ей это так противно, но потом заметил — Панси никогда его не отговаривала. Она возражала, язвила, закатывала глаза, но честно шла рядом, предлагала отличные идеи и помогала выпутываться из неприятностей, если они всё-таки появятся. Конечно, Ник не делал ничего более безумного, чем поход за щенком через особняк Блэков, и его авантюры ограничивались полумагическим лесом за пределами поместья Паркинсонов, но парень не сомневался — вздумай он рвануть в Германию навещать Гриндевальда, Панси бы только закатила глаза и сказала бы что-нибудь в духе «Лестрейдж, ты знаешь, как выглядит Германия? А Гриндевальд? На твоё счастье, у меня завалялась карта, я там была и немного знаю язык…»
А ещё у неё внезапно оказались очень притягательные коленки.
Обнаружил это Никотодес случайно — они сидели в саду, мопсы и Сел носились вокруг, а Паркинсон потянулась за чаем. Она села поудобнее, нагнулась, длинная домашняя юбка потянулась вверх, продемонстрировав Лестрейджу белую, немного неправильной формы коленку, и парня унесло. Нет, не то чтобы он никогда не видел коленок Паркинсон — их школьная форма давала возможность посмотреть на девчачьи ноги во всей красе, а некоторые даже укорачивали юбки ещё сильнее — но сейчас это казалось Нику чем-то интимным и личным. Сам Ник твёрдо для себя решил, что дело всё в одежде — школьная форма Панси совершенно не шла, а вот домашняя одежда просто творила чудеса. Лестрейдж и подумать не мог, что длинные юбки типа солнце клёш и блузки могут кому-то настолько идти. Наверное, именно это стало отправной точкой долгих размышлений, в которые парень погружался по ночам.
Вывод был прост — у Паркинсон не только коленки, но и руки, ноги, голова и всё остальное довольно притягательное.
Нельзя сказать, что Ник вдруг резко начал считать девушку красивой. Он всё ещё видел то, что видел много лет — Панси была довольно полной, низкой и похожей на мопса. Только вот все эти мелочи вдруг стали совершенно неважными — парень думал, что даже стань девушка размером с Дадли, никуда её притягательность не денется, потому что она будет так же закатывать глаза, скрещивать руки на груди и заявлять своим самым скептическим голосом: «Лестрейдж, ты идиот?». И поражать своим хладнокровием, приземлённостью и умением держать себя в руках.
И, Мерлин подери, это было восхитительно.
Ник не был уверен, заметила ли Панси его внимание, и не знал, какую реакцию ему хотелось бы видеть. Пожалуй, он вообще ничего не знал, так что гнал он от себя мысли о чужих коленках со всей силы. Лорд Паркинсон, кстати, наверняка догадался, и его хитрые усмешки и многозначительные подмигивания, а так же демонстративное одалживание книги по Этикету заставляли парня дрожать от ужаса.
Так что и на нынешний завтрак Ник спускался со смешанными чувствами, а Сел бежал рядом, иногда останавливаясь и наклоняя голову на бок. Характер у пуделя оказался довольно тяжёлым, но пока всё было хорошо — и, самое главное, Паркинсоны не поднимали тему внезапной собаки, вообще.
Переступив порог столовой, парень сразу понял — что-то не так. Он замер, потом отошёл за дверной косяк и устало прислонился к нему, потирая виски. Ему что-то не понравилось, это точно. Но что? Комната выглядела как обычно, никаких посторонних звуков… Ясно. Дело в запахе. В воздухе явно пахло любимыми духами тёти Нарси.
Радость переполнила парня, и он выскочил из-за двери.
— Тётя!
Женщина нашлась на стуле с высокой спинкой, рядом со старшим Паркиносоном. Услышав голос племянника, она встала, и Лестрейдж почти повис у неё на шее. Леди Малфой осторожно вернула объятия и отстранилась. Только сейчас парень понял, насколько измождённой и слабой она выглядела. Ник тут же ощутил свою вину — тёте плохо, а он к ней лезет со своими нежностями!
— Прости…
— Всё в порядке, Белла всегда делала так же.
Женщина слабо улыбнулась, а потом резко стала серьёзной.
— Ник, тебя хочет видеть Тёмный Лорд.
Они отправились сразу же — Лестрейджу ничего не было нужно, кроме своих палочек. Наглая ложь, что волшебник может иметь больше одной — по отдельности палочки работали идеально, а вот вместе обе жгли карман и норовили что-нибудь взорвать. И если палочка из вишни ревновала бешено, со взрывами и жалящими укусами при попытке взять её в руки, то от остролиствой исходили мягкий укор и разочарование. Эту палочку Ник невольно сравнивал с Дамблдором и искренне боялся, что она может раздобыть очки-половинки и оставить в его кармане сладкую крошку от лимонных долек. И полностью отказаться от неё парень так и не смог — она была его частью, его подругой и прошла вместе с ним столько испытаний.
И палочка из вишни такое пренебрежение прощать явно не собиралась.
Отец ждал его в кабинете лорда Малфоя, сидя за хозяйским столом и разбирая бумаги. Каждый шаг к этой двери пронзал парня насквозь — он словно весь превратился в натянутую леску, готовый вот-вот порваться. Он справился? Он победил? Пора бежать? Строчки из письма жгли глаза и наполняли парня ледяным ужасом. Нет, так нельзя — Лестрейдж тряхнул головой и решительно толкнул дверь.
Каким бы Тёмный Лорд не был, он всё ещё его отец.
Лорд поднял взгляд на вошедшего, и Ник впился глазами в змеиные зрачки — как он? Всё нормально?
— Подойди ближе.
Никаких стульев для посетителей не было предусмотрено, и парень замер перед столом, пристально разглядывая лысую голову и вслушиваясь в шипящий голос. Напряжение висело в воздухе, заставляя его руки дрожать, а сердце биться гораздо быстрее положенного. Сколько можно тянуть? Зачем так издеваться?
— Когда собираешься принимать метку, Никотодес Лестрейдж? В качестве благодарности я готов дать тебе выбор.
У Ника от сердца отлегло. Отец выиграл, победил старого директора. Он явно сохранил разум, и он не собирается его убивать. Облегчение заставило его ноги задрожать, а губы растянуться в улыбке.
— Отец…
— Заткнись!
Лорд немедленно пришёл в ярость. Он отшвырнул папку с документами, и зашипел, а его магия клубилась рядом, готовая напасть.
— Я не собираюсь признавать тебя, ублюдок! То, что в тебе моя кровь, ничего не значит, ясно? На коленях будешь стоять, как миленький, метку примешь и ничего мне не скажешь, ясно!
Лорд продолжал бушевать, а Ник просто стоял, сгорбившись и закусив губу, и изо всех сил сдерживался, чтобы не заплакать. Сам виноват — так усердно привыкал звать его отцом, что совсем забыл, что никто не собирался называть его сыном. И он не расплачется перед Тёмным Лордом. Ни за что.
Вершитель Судеб немного успокоился и снова обратился к парню.
— Чтобы доказать свою полезность, ты отправишься в Хогвартс и будешь следить за Гарри Поттером.
Ник хмыкнул и мрачно улыбнулся, стараясь незаметно сморгнуть слёзы — не смог, не удержался, но увидеть свою слабость он не позволит ни за что.
— Это бессмысленное задание, мой Лорд.
Воландеморт мгновенно взорвался, но от разноса и нескольких проклятий Ника спас ворвавшийся в кабинет Северус Снейп.
— Срочные новости, мой Лорд! Поттер пропал!
Особняк Малфоев тут же превратился в улей. Лорд вскочил с места и через метку Снейпа объявил о срочном сборе. Ник тут же бросился следом, в коридоре столкнувшись с мамой и Рудольфусом. Так, семейство Лестрейджей в полном составе ворвалось в огромный зал, в котором парень танцевал на Рождественском Балу. Быстро преклонив колени перед троном, они заняли место поближе и только после этого смогли нормально поздороваться. Ник обнялся с мамой и перевёл настороженный взгляд на Рудольфуса. Мужчина, которого считали его отцом, наградил его безразличным взглядом и повернулся к Лорду, сидящему на троне и гневно раздувающему ноздри. Наконец, все собрались, и Северус Снейп вышел вперёд, встав на колени.
— Рассказывай.
— Слушаюсь, мой Лорд. Сегодня Орден Феникса, обеспокоенный отсутствием писем, решил забрать мальчишку Поттера в свой штаб. Группа сопровождения прибыла на место, где выяснилось, что магглы не видели мальчишку с начала лета. Предположительно, он исчез с поезда. Орден начинает поиски.
Лорд взмахом руки отпустил шпиона, а потом поставил подбородок на руку и задумался. Вдруг на жутком, безносом лице расцвела улыбка, и он повернулся к Лестрейджам.
— Никотодес Рудольфус Лестрейдж, что ты сделал с Гарри Поттером?
Парень, немного успокоившийся, но всё ещё пребывающий в раздрае, сделал шаг вперёд. Ответ был готов давно, именно так он и собирался объяснять странности. Он решил сказать правду, и готовился ко всему. Ведь то, что он скажет, это в какой-то степени так и есть, верно?
— Я убил его, мой Лорд.
И, повинуясь наитию, вытащил из чехла палочку, ту самую, остролистовую. Пусть Тёмный Лорд сломает её, пусть всё закончится! Это было его единственное желание — уйти с этого никому ненужного собрания и как следует выплакаться. Глупое ребячество? Если он этого не сделает, точно убьёт кого-нибудь в приступе истерики.
Палочка произвела фурор. В рядах Пожирателей повисла мёртвая тишина, а Лорд впился в неё взглядом, как в самое ценное сокровище.
— Дай её мне. Дай её мне!
Чувствуя неладное, но пока ещё не понимая, в чём дело, парень медленно протянул свою верную спутницу Лорду, и тот выхватил её из рук. Он выглядел довольным, безумно довольным.
— Как и ожидалось от сына моей ненаглядной Беллы.
И нежно погладил полированное дерево. Стоп. Он не собирается её ломать? Тогда зачем она ему?
— Мой Лорд, вы верите на слово этому мальчишке?
Снейп выглядел напряжённым и безумно бледным — куда сильнее, чем обычно. Лорд, поглощённый изучением палочки, даже не посмотрел в его сторону.
— У меня нет ни одной причины не верить. Впрочем, если Гарри Поттер вдруг объявится, Никотодес Лестрейдж сильно пожалеет о своих словах.
И Вершитель Судеб поднял палочку, собираясь колдовать. Ник пошатнулся, ощутив, как что-то внутри него натягивается и лопается, причиняя жуткую боль. Всё его внимание сосредоточилось на куске дерева в руке Лорда. «Не слушайся его, не слушайся…»
— Морсмордре!
Под потолком зала ядовитым цветком распустился череп со змеёй.

Министерская

Ник поморщился и потёр запястье — метка непривычно колола и немного жгла, но прикасаться к предплечью в приёмной Министра было бы безумием.
Его отметили там же, на собрании — сразу после отчётов Ближнего Круга, его же палочкой, если ту, из остролиста и с пером феникса, ещё можно считать его. Чешуйчатая рука величественно указала на Беллу и Рудольфуса, а безгубый рот изогнулся в улыбке.
— Я умею быть благодарным.
Да уж, благодарность Лорда крайне специфична — запихнуть собственного бастарда в Ближний Круг, какая снисходительность! Впрочем, это оказалось не так плохо — большинство взрослых волшебников были довольно дружелюбны, а остальных отпугивала крутящаяся рядом Белла. Никаких обязанностей у Ника пока не было, но он всё равно жил в особняке Малфоев и присутствовал на каждом собрании. Нельзя сказать, что парень терял время зря — он подробно расспросил старших Пожирателей о ритуале для магглорождённых и выяснил, что чем моложе грязнокровка, тем больше у неё шансов остаться в живых. Таким образом, идеальными донорами становились младенцы, и пусть силы из подобного источника было не так много, но это было гуманно и скрытно. Увы, существовала одна проблема — Пожиратели не знали, где и когда рождаются магглорождённые. Эта информация содержалась в Хогвартсе, и Ник уже не раз намекал Лорду, что готов взяться за кражу соответствующего артефакта. Лорд посмеивался, но юный Лестрейдж был у него в фаворе, так что всё наверняка будет именно так.
Помимо собраний Ближнего Круга Ник занимался самообразованием. Довольно иронично, что контролировал этот процесс Рудольфус Лестрейдж, его несостоявшийся отец. Мужчина натаскивал парня по некоторым вещам, о которых не было написано в книжках и о которых ничего не могли знать портреты рода Блэк. Впрочем, это не было основным — больше всего времени Рудольфус уделял боевым заклинаниям. Конечно, Ник предпочёл бы, чтобы его учила мама, но она, кажется, просто физически не могла наставить на сына палочку или начать рассказ о каком-нибудь опасном проклятии. Немного подумав, парень здраво рассудил, что обучение у официального отца было превосходной идеей. Рудольфус учил Ника семейным проклятиям и натаскивал его на довольно специфический стиль боя, который использовали только двое — Рабастан Лестрейдж и он сам.
С молодым Пожирателем они даже подружились, хотя их не связывало ничего, кроме фамилии. От Рабастана можно было получить самое нормальное объяснение происходящему и проконсультироваться о подарке для Панси — письмо с извинениями парень, конечно, отправил, но в ответе девушка явно намекала на более существенную компенсацию.
Так и летело время, пока дядя Люциус не сообщил, что пора легализовать Никотодеса в магическом мире. Было решено пойти напрямую к Министру, и старший Малфой уже успел обо всём позаботиться. И вот теперь дядя Люциус, тётя Нарси и он сам сидели в приёмной Министра и ждали. Их не могли пустить раньше — от Фаджа пришло длинное извинительное письмо, говорящее, что конкретно сейчас он просто вынужден общаться с послом Франции.
— Министр ждёт.
Миленькая секретарша в неприлично облегающей мантии открыла дверь, пропуская гостей к политическому лидеру Магической Британии. Ник тихо хмыкнул про себя, разглядывая богатое, даже помпезное оформление кабинета, и вспомнил два своих предыдущих визита сюда — на слушание по делу о незаконном колдовстве и по делу о нападении на преподавателя. Разве не иронично, что дважды он был здесь как обвиняемый, а сейчас его пустили к самому Министру?
Стоило им переступить порог, как Малфои просто преобразились. Нарцисса стала похожа на пустоголовую дурочку, а на лице Люциуса расцвело такое дружелюбие и простодушие, что Ник чуть было не поперхнулся. Сам он, согласно инструкциям дяди, изображал из себя несчастную жертву, робкого, тихого, немного забитого мальчика. Совсем несложно — смотри в пол, часто моргай и говори только «Д-д-да, сэр» или «Н-н-нет, сэр», и то, если к тебе обращаются. Так, парень просто сидел, грел руки о чашку чая и слушал, как соловьём разливается мистер Малфой, рассказывая о несчастном сыне политической преступницы, который большую часть жизни провёл в Америке, и с которым удалось связаться только сейчас, в мирное время. Тётя Нарси всхлипывала на самых ярких моментах и подносила платочек к глазам, Министр же раздувался от осознания собственной важности, фальшиво сочувствовал и заглядывал в декольте гордой аристократки. Ник подавил желание закатить глаза — если Фадж самоубийца, засматривающийся на грудь замужней Блэк, это его проблемы — и сосредоточился на беседе. Министр уже послал служебную записку в органы магической опеки, чтобы официально закрепить юного Лестрейджа как воспитанника Малфоев, и сейчас дядя убеждал его, что мальчику необходимо идти в школу.
— вы ведь понимаете, Министр — мальчик и так натерпелся. Достаточно посмотреть на его лицо, чтобы понять, как несправедливы к нему люди. К тому же, разве публичное появление сына Беллатрикс Лестрейдж не будет доказательством лживости слухов Дамблдора?
На этой фразе Фадж скрипнул зубами.
— Мне этот Дамблдор… Представляете, Люциус, он недавно пришёл к мне и заявил, что Гарри Поттера убили сторонники Того-Кого-Нельзя-Называть! Он потребовал от меня публичного признания вины в смерти героя! Представляете — он даже доказательств этой смерти не предъявил.
Ник словно окаменел. Тётя Нарси картинно вскрикнула и прижала платочек к губам, другой рукой сжимая запястье племянника и не давая ему делать глупостей. Люциус, казалось, сохранил спокойствие.
— Вот как? А что, с Золотым Мальчиком и в самом деле что-то случилось?
Министр фыркнул.
— Конечно же нет! Наш отдел по контролю волшебства у несовершеннолетних убедился, что его палочка не сломана и отлично функционирует. Наверняка его где-то спрятали и не пустят в Хогвартс, чтобы напугать наше честное общество.
Люциус тепло улыбнулся, излучая понимание и участие. Словно человек, которому надоело носить маску холодного аристократа, и который может расслабиться только в кругу друзей.
— Директор всегда был горазд на выдумки, Корнелиус. Вся эта шутка с возвращением Того-Кого-Нельзя-Называть несколько затянулась. Сколько времени он об этом твердит, год? И ведь кто-то ему верит.
И, заметив что-то на лице Министра, дядя горячо добавил:
— Неужели ты поверил в эти россказни? Уверяю, будь хоть малейший шанс, что Лорд вернулся, ты узнал бы об этом первым — и, уж поверь мне, мои доказательства были бы куда весомее, чем у старика. Хочешь, я покажу тебе метку?
И лорд Малфой с готовностью вытянул вперёд руку, прикрывая ладонью предплечье, будто готовясь сдвинуть с него рукав мантии. Это был чистой воды блеф — узор сейчас был ярким, он двигался, жёг и ничем не напоминал потухшую татуировку, которой был совсем недавно. Но Министр, с ужасом глянув на место Его метки, только замахал руками и отказался. Потом в комнату вошли какие-то люди, и, после буквально пятнадцати минут, Никотодес Лестрейдж официально появился мире волшебства и магии. Малфои и Министр поднялись на ноги, и последний обещал лично поговорить с директором, чтобы мальчика приняли в Хогвартс. Нарцисса опять расплакалась, Ник сбивчиво бормотал благодарности, стараясь не сбиться на оскорбления, и они осторожно направились к выходу. Перед тем, как открыть дверь, Люциус развернулся и положил руку на плечо Фаджа.

— Ты как, справляешься?
Ответом ему был полный усталости взгляд и приглашение на стаканчик огневиски. После чего им было позволено воспользоваться личным камином Министра, и визитёры оказались в особняке Малфоев.
Всё тут же изменилось — тётя выпрямилась и стала куда привлекательнее, а с лица дяди полностью слетели эмоции, оставив лёгкое презрение. Ник с отчётливой ясностью понял, что никогда лорд Малфой не показывал какие-либо эмоции. Дома на его лице можно было увидеть только полутона, и парень был в полной уверенности, что лёгкий след одобрения и нежности в адрес тёти Нарси был в тысячу раз искреннее, чем явная поддержка Министра.
— Спасибо, что помогли мне. Я даже не знаю, как смогу вас отблагодарить.
— Я знаю, Ник.
Тётушка выглядела непривычно серьёзной, а Люциус с негодованием посмотрел на супругу.
— Видишь ли… мы в немилости, Ник. Тёмный Лорд так и не простил нам, что мы не пошли в Азкабан следом за остальными.
И тихое отчаяние в глазах леди Малфой было куда красноречивее всех громких слов.
— Он хочет поставить метку Драко этим летом. А когда это произойдёт… Он наверняка даст нашему сыну какое-нибудь задание, которое ему не по плечу! Он убьёт нашего сына в качестве наказания нам!
И Ник отлично понимал, что в словах волшебницы есть смысл. На собраниях Ближнего Круга Лорд озвучил текст пророчества, которое ему удалось добыть благодаря верной Нагини — Ник передёрнулся, понимая, что жертвой пал отец его бывшего лучшего друга — и сообщил, что юный Лестрейдж спас их от жуткого недоразумения. Всем известно, что Избранного не мог убить никто, кроме Лорда — а это значило, что Гарри Поттер был ложным следом с самого начала, и теперь у Пожирателей есть время найти настоящего ребёнка Пророчества. А что, если Лорд поручит Драко убить нового претендента на это место?
— Пообещай мне, Никотодес Лестрейдж. Пообещай, что поможешь моему сыну с заданием, которое ему даст Тёмный Лорд. Пообещай, что поддержишь его и, если потребуется… если потребуется, сделаешь то, что надо, вместо него.
Парень молчал, подбирая слова, но тётя поняла это неправильно.
— Я постараюсь договориться с Северусом, чтобы он тоже помог Драко, но пойми — мой сын не приспособлен для…
Ник смотрел в её глаза, полные решимости и отчаяния, и понимал — эта женщина не остановится ни перед чем, пока есть хотя бы призрачная надежда спасти сына. Она была матерью, и она была готова бороться за своё дитя до последней капли крови. Именно поэтому её называют тёплым словом «мама».
— Всё хорошо, тётя. Конечно, я обещаю.

Отвратительная

Первое сентября, а с ним и весь учебный год, начались для Северуса Снейпа с отчаяния. Отвратительное чувство, которое он когда-то поклялся самому себе изжить. Давно, ещё в детстве, когда мама задыхалась от боли в соседней комнате, а он сидел на грязном полу и пытался хоть что-то сделать с последними ботинками. И потом, когда Лили отвернулась от него, и ещё позже, когда отец сломал его палочку, и затем, стоя на коленях перед Лордом, и после этого, прижимая к груди рыжую голову милой Лили…
И сейчас, когда выродок Лестрейджей убил Гарри Поттера.
Раньше он думал, что ненавидит сына Джеймса. Со злорадством рассматривал он поношенные вещи, худое тельце и костлявые, непропорциональные пальцы, неспособные нормально удержать перо. И дико, дико ненавидел непокорность и вызов в зелёных глаза. Не так должны были они смотреть, не на этом лице…
И Северус Снейп больше всего на свете хотел сломать этого наглого, непокорного мальчишку.
А вот теперь последний из Поттеров мёртв, и, как оказалось, он ошибался. Не ненависть от испытывал к Мальчику-Который-Выжил, совсем нет. Презрение? Возможно. Зависть? Уже ближе. Жалость? Совсем чуть-чуть. Ответственность? О да, в полной мере.
С самого первого дня, когда маленький, взлохмаченный мальчик переступил порог Хогвартса, он так и сказал себе — «это моя ответственность». И никакой Дамблдор со своими обетами, никакие речи о всеобщем Благе не могли навязать Северусу Снейпу свою точку зрения. А вот чувство вины и призрачное желание любимой женщины — легко. И он пообещал себе, даже не отдавая в том отчёта, сделать всё, чтобы мелкий Поттер был жив. Да, изводил, да, ломал — но разве удалось? Конечно нет. Гарри Джеймс Поттер не ломался, не гнул головы перед силой, не отступал от трудностей…
А потом умер. От руки неведомо откуда взявшегося сыночка Безумной Беллы.
И рядом никого не было, потому что — слишком силён, слишком несгибаем. Не готовый просить помощи, не готовый звать друзей. Потому что — привык один на один. Сам. Лицом к лицу. Мальчишка, глупый мальчишка!
Мёртвый мальчишка.
Снейп лично потрошил память Дурслей, и ему казалось, что он нашёл несколько несоответствий. Что-то было не так, но вот что, зельевар понять не мог — ни одна из существующих школ ментальной магии не оставляла таких следов, он проверял. Вскрыть не получилось, придать привычный вид тоже, а дальше над этими тремя работать было уже бесполезно — что и говорить, учителя у Пожирателя были самые лучшие. Белла бы им гордилась.
Чтоб ей сгореть в Адском Пламени, проклятой Лестрейдж!
А вот её сын улыбался. Постоянно, непрерывно, безмятежно и открыто — как умели только чистые, невинные дети. Сын двух заключённых Азкабана, хладнокровно убивший собственного ровесника и зачистивший память Мерлин знает скольким волшебникам вёл себя, как обычный мальчишка лет четырнадцати. Играл с собакой, бегал смотреть павлинов, с детской непосредственностью спрашивал, можно ли сократить жертвы среди магглорождённых и нежно называл опаснейшую мегеру «мамой». А ещё — состоял в Ближнем Круге, отлично владел семейными проклятиями и на равных общался со старшими, будто так и должно быть.
Каждый раз, когда Снейп его видел, ему хотелось выцарапать эти чистые, невинные глаза.
Как будто бы глаза убийцы бывают чистыми.
Оставшиеся дни лета Северус Снейп жил моментом, когда можно будет спокойно отравить мальчишку Лестрейджа. Затаиться, отвести от себя подозрения — и подсыпать что-нибудь смертельное, из чудесной книжки от итальянских мастеров. А вот теперь, увидев знакомую кудрявую голову, впал в настоящее отчаяние.
Клятва преподавателя, не дающая вредить ученику, обожгла горло.
Вот оно, настоящее отчаяние — знать, что убийца Гарри Поттера здесь, буквально в двух шагах, весело болтает с девицей Паркинсон, и не иметь возможности ничего сделать. И не у него одного эти проблемы — Дамблдор и Макгонагалл так же впились глазами в жилистую фигуру, свободно входящую в Большой Зал, словно так и должно быть.
Мелкого Лестрейджа им навязал Министр, так что о появлении врага №1 после Воландеморта Орден Феникса знал заранее. Знал — и ничего не мог сделать, ни-че-го. И лично он, Северус Снейп, жил только отчаянной надеждой, что отпрыск Беллы передумает и не поедет в Хогвартс — тогда бы защита на него не распространялась, и его можно было бы с чистой совестью убить.
Нет, не вышло — он приехал. Вон, идёт под оглушающую тишину к Шляпе, испуганно смотря по сторонам и приходя в ужас от маслянистой ненависти. Как будто он не сделал ничего плохого, а все вокруг вдруг начали его ненавидеть, и он совершенно не представляет, в чём дело.
Пусть скажет это в лицо Лонгботтомам. Пусть скажет Сириусу Блэку. Пусть посмотрит в мёртвые глаза Гарри Поттера.
И, что самое ужасное — им никто не верит. Ребёнок Пророчества мёртв — Фадж говорит, что они лгут и где-то его спрятали. «Палочка работает, значит, мальчик жив». Ха! Посмотрел бы Господин Министр в змеиную морду того, в чьих руках из кусочка остролиста вылетают красные искры.
Слизерин. Конечно, Слизерин — как будто где-то в другом месте мелкий гадёныш сможет выжить. Не с этим лицом и не с такой причёской, мордредов выкидыш. Никто не хлопает, а длинноногий Лестрейдж съеживается, словно от испуга, и мчится под защиту мелкой Паркинсон. Не добегает, конечно — на пути стоит бледный, как полотно, и мощный, как Нурменгард, Невилл Лонгботтом.
И, видит Мерлин, никто из учителей не будет вмешиваться в этот поединок.
Забавно, что Лестрейдж не сопротивляется. Ловит первое же проклятие животом, падает и продолжает лежать, пока гриффиндорец чередует проклятья с ударами ног. Конец избиению наступает из-за чьего-то Протего — Лестрейджа накрывает щит, а бледная Паркинсон наклоняется к нему и тихо шипит в лицо. Наверное, даже соседи по столу её не слышат, но Северус Снейп отлично читает по губам, а у парочки крайне удачный ракурс.
«Лестрейдж, ты идиот? Если умрёшь здесь, представь, что с ним сделает твоя мама!»
Словно пройтись под брюхом у фестрала — холодно, резко, прочищает мысли. Точно, мелкий Лестрейдж не один — за его спиной, громко хохоча, стоит Безумная Белла.
К счастью для всех, не только на нового профессора ЗОТИ эта мысль оказывает освежающее действие — Лестрейдж, покачиваясь, встаёт и что-то говорит. Повернувшись лицом к Невиллу, смотря на него своими чистыми глазами, полными сожаления и вины, не пытаясь стереть пенящуюся на губах кровь.
«Прости. Прости. Прости.» И что-то ещё — Северусу Снейпу слишком противно смотреть на это лицо.
И Невилл, с потемневшим лицом, отворачивается, а мальчишке бережно помогают сесть товарищи по факультету.
Кто может поверить, что псих-убийца Лестрейдж действительно может просить прощения?
Когда все расходятся, Северус Снейп сразу летит в свои комнаты — он не желает и минуты находиться в одном помещении с этой тварью. И только у себя позволяет телу расслабиться.
Он когда-то пообещал себе, что отчаяние больше не помешает ему жить. Что же — время сдерживать обещания. Руки сами потянулись к бумаге с подписью Нарциссы Малфой — официальное разрешение на занятие окклюменцией с несовершеннолетним Никотодесом Лестрейджем. Урождённая Блэк хотела, чтобы старый друг семьи развил в её племяннике таланты менталиста. У мальчика были все задатки — сильная магия и семейное безумие.
Северуса Снейпа полностью захватило предвкушение.
Что же, защитное заклинание не позволяет только убивать и наносить травмы, ведущие к гибели.
О состоянии овоща никто ничего не говорил.

Будничная

На самом деле, всё оказалось не так плохо.
Когда Ник решил отказаться от лица Гарри Поттера, он думал, что избавится от внимания к себе. Кому нужен какой-то Никотодес Лестрейдж — так рассуждал парень, мучаясь от известности Мальчика-Который-Выжил.
Ха. Ха. Ха.
Внимания к мужской копии Беллатрикс оказалось едва ли не больше, чем к национальному герою. Только, в отличии от восхищения и любопытства, которые преследовали Мальчика-Который-Выжил, Никотодесу доставались ужас и ненависть.
И, надо признать, поначалу это оглушало.
Первую неделю в Хогвартсе парень ходил только в сопровождении Паркинсон, с палочкой наизготовку. Гриффиндорцы исходили ненавистью, пуффендуйцы шарахались, преподаватели всегда держали в поле зрения. Воистину, не проведи парень часть лета среди действующих Пожирателей, он бы сошёл с ума от постоянного напряжения. Казалось, в любую секунду в Хогвартсе разразится самая настоящая война, и сам воздух был до краёв полон ожиданием.
А потом вдруг оказалось, что всё не так плохо. Постепенно парень успокаивался, и с удивлением замечал, что гриффиндорцы задирают его только могучей кучей и издалека, а остальные, убедившись, что он не швыряется Непростительными, перестали обращать внимание. Из учителей зверствовали только Макгонагалл и Снейп, и если второе было привычным, то вот к первому требовалось привыкнуть.
Остальным просто не было до него никакого дела.
Слизеринцы, с которыми пришлось общаться больше всего, относились к новичку с опаской — и это было нормально. Так же на змеином факультете смотрели на Малфоя, братьев Розье и остальных родственников Пожирателей. Совершенно нормальное, здоровое опасение, не правда ли?
Как оказалось, жизнь слизеринцев ничем не отличалась от жизни гриффиндорцев. Тут были свои Лаванда Браун и Парварти Патил, свой Оливер Вуд и даже свой Невилл Лонгботтом, постоянно забывающий пароль. Да, другие имена, другая манера поведения, но различия были довольно незначительны, так что скоро Ник окончательно расслабился и стал собой — дружелюбным, в меру дерзким и не совсем нормальным Лестрейджем. Впрочем, на него сильно влияла Паркинсон — парень просто вцепился в неё, как клещ, и изображал из себя небольшой хвостик. Ник, кстати, на себя за это немного злился — подобная ситуация была и на первом курсе с Роном. Единственное, что могло парня оправдать — Панси была умнее, активней и явно симпатичнее. И вообще, они никогда не оставались вдвоём — к ним обязательно присоединялись Булстроуд и Малфой, а к последнему довеском шли Кребб, Гойл и сёстры Гринграсс. Так что у Ника появились собеседники-ровесники, и жизнь явно начала налаживаться.
Особенно забавно получилось с уроками и самим Хогвартсом. Парень отучился здесь полных пять лет и был уверен, что неплохо ориентируется в лабиринте коридоров — но оказалось, что это не так. Гостиная Слизерина была в противоположной стороне, и школа оказалась как бы отзеркалена. Все сталкиваются с этой проблемой, когда, например, необходимо пройти по знакомому маршруту с другой стороны. Вроде, идёшь в верном направлении, но у каждой развилки останавливаешься и судорожно думаешь — право или лево? А он, наивный, думал, что придётся притворяться!
А вот видеть маслянистую ненависть Макгонагалл оказалось почему-то больно. Парень задыхался под её немигающим взглядом, чувствуя себя тараканом в маггловской ловушке, которую однажды купила тётя Петуния. С Невиллом они с того дня больше не пересекались.
Так и текли дни в Хогвартсе, и первого похода в Хогсмит парень ждал с нетерпением. В планах было хорошенько закупиться в Сладком Королевстве и купить наконец Паркинсон какую-нибудь безделушку в качестве извинений за тот побег летом. Парень думал о шарфике, Малфой советовал брошь, а сама Панси только закатывала глаза и красноречиво молчала, поглядывая на изображение нового чехла для палочки в каталоге женского журнала. К счастью, время ещё было, как и шанс сопоставить ресурсы и цены.
Вот в таком приподнятом настроении парень и пришёл на Зельеварение. Сегодня Слизнорт собирался обсуждать Веритасерум, ради такого случая сварив полный котёл жидкой правды. Как же Нику нравились эти пары! Новый профессор часто делал полностью теоретические занятия, на которых ученики слушали про редкие зелья и дискутировали о составе и ингредиентах. Лестрейдж и предположить не мог, что степень свежести белоголовки может вызвать драку между учениками.
— Итак, кто может сказать, зачем вообще используют Веритасерум?
— Чтобы узнать правду, сэр!
— Пять баллов Гриффиндору. Итак, зелье правды…
Как и ожидалось, тема вызвала бурю эмоций. В этот раз разговор шёл не о способе приготовления, а о моральной стороне вопроса и о том, можно ли уйти из-под его контроля. К возмущению Гермионы Грейнджер, Слизнорт открыто подтвердил — да, можно.
— Зелье жидкой правды сродни Империусу, дорогая мисс — есть люди, способные ему противостоять. Да, зелье не даёт возможности лгать, и способ избежать его воздействия — не говорить. Сама структура зелья подталкивает принявшего к ответу, но, если Ваши щиты сильны, Вы сможете направить это желание в иное русло.
Гермиона продолжала упрямиться, и, наконец, упомянула дело Сириуса Блэка.
— Если бы ему дали это зелье, возможно, суд узнал бы много нового!
Профессор, а вместе с ним и большая часть Слизерина, рассмеялся.
— Никто не стал давать ему это зелье, потому что это бессмысленно. Он же чистокровный Блэк, пусть и отлучённый. Впрочем, кажется, простыми словами Вас не убедить. Мистер Лестрейдж, Вы позволите провести небольшую демонстрацию? Кажется, Вы взяли от матери гораздо больше, чем от отца.
Ник только кивнул и с готовностью встал — он уже принимал Веритасерум и точно знал, что способен ему противостоять. Вторым добровольным демонстрантом выступил Рон Уизли, и профессор торжественно пообещал, что его вопросы будут не самыми личными, а на зрителей-однокурсников будет наложено Силенцио. Дозу решили выбрать минимальную, со сроком действия на пять минут. Первым зелье пил Рон, и Слизнорт попросил его постараться не ответить на вопрос о собственном страхе — тема была выбрана именно такой, потому что они уже сражались с боггартом, и делали это публично.
И вот, Рон сидел в кресле, а Слизнорт торжественно спрашивал: «Как твоё имя?», «На каком ты факультете?», «У тебя есть братья?», «Какой сейчас идёт предмет?» «Чего ты больше всего боишься?». И на каждый вопрос был получен ответ. На последнем Рон чуть нахмурился, но так же размеренно ответил — пауки. А потом, когда закончилось зелье, густо покраснел.
— Всё в порядке, мистер Уизли. Я и не ожидал, что Вы сможете ему противостоять — эту способность без преувеличения можно назвать семейной… Мистер Лестрейдж?
Ник спокойно выпил зелье и почти сразу ощутил лёгкость во всём теле. Слизнорт не предупреждал его о вопросах, сказав только, что он может отвечать на что угодно или не отвечать вовсе. Парень постарался сосредоточиться, и честно назвал своё имя, факультет (к счастью, формулировка вопроса позволяла упомянуть только нынешний) и то, что он сейчас на зельеварении. Отвечать было довольно трудно — Нику было безумно весело, хотелось хохотать или хотя бы хихикать. Непрошенная улыбка лезла на лицо, и, когда прозвучал вопрос «Ты девственник?», парень разразился громовым смехом. Он запрокинул голову и гоготал, и каждый новый вопрос вызывал только ещё один приступ веселья. Где-то на заднем плане хлопнула дверь, но Ник не мог сосредоточиться на этом, до конца действия зелья продолжая заливаться хриплым, безумным хохотом.
Когда всё закончилось, он обнаружил, что класс смотрит на него с ужасом, а профессор выглядит очень смущённым.
— Простите, мистер Лестрейдж, мне не стоило просить Вас об этом. Забыть, что у меня в аудитории юный Лонгботтом — какая оплошность с моей стороны! Садитесь на своё место, садитесь.
Немного помолчав, Слизнорт повернулся к Гермионе.
— Вы убедились, моя дорогая мисс? Ваш однокурсник сказал нам только то, что хотел. И это при условии, что он Блэк только наполовину! И как подобный ответ был бы полезен для суда? Нет, никто не даёт зелье правды Блэкам — только запасы переводить.
Поняв, что тема исчерпана, Слизнорт задал им нарисовать таблицу с чистокровными семьями, не поддающимися Веритасеруму, и отпустил детей пораньше. Смущённый Ник хотел извиниться перед Невиллом — хотя сам до конца не понимал, за что — но Паркинсон его отговорила, и они отправились в гостиную. Этот случай оставил Нику ноющую боль в груди - как оставляло ему всё, что было так или иначе связано с Лонгботтомами. Именно поэтому парень дал себя избить тогда — вина, горечь и ещё куча эмоций, так сильно переплетённых, что не понять, где что, всегда поднимались внутри Лестрейджа при взгляде на бывшего соседа по комнате.
Поняв, что доведёт себя до нового нервного срыва, Никотодес постарался выкинуть эти мысли из своей головы и настроиться на завтрашний поход в Хогсмит.

Допросная

— Где ты достал это ожерелье?! Говори!
Ник тяжело дышал, стараясь абстрагироваться от боли и сплёвывая кровь из десны — меткий удар кулаком в челюсть выбил ему зуб. Жёсткий стул, в который, очевидно, специально для него было трансфигурировано мягкое кресло, неприятно холодило ягодицы и спину. Парень молчал, закрыв глаза, чтобы не видеть лиц своих профессоров, и терпеливо ждал — скоро сюда должен был прибыть Люциус Малфой.
А ведь всё так хорошо начиналось! Они с младшим Малфоем и его довеском в виде невесты и телохранителей выбрались в магическую деревушку, посидели в «Трёх Мётлах» и таки купили подарок Панси — на всякий случай во всех трёх вариантах, добавив сахарные перья. Они как раз возвращались в замок, когда воздух сотряс крик, и в воздух взмыла Кэти Белл. Прибежавшие на помощь профессор Снейп и профессор Флитвик тут же начали колдовать над проклятой девочкой, а потом новый профессор ЗОТИ резко повернулся и послал оглушающее в Никотодеса. Очнулся парень уже в директорском кабинете, на жёстком стуле, под полными ненависти взглядами Снейпа с Макгонагалл и ледяным — Дамблдора. Профессор ЗОТИ успел ударить его кулаком по лицу, когда прибежал запыхавшийся Слизнорт и сообщил, что Люциус Малфой уже в пути.
И вот теперь Ник сидел на стуле, закрыв глаза, и ждал прихода своего опекуна. Снейп тряс его за плечи, но больше рук не распускал, Макгонагалл ходила из стороны в сторону, директор сидел за столом, уперевшись руками в подбородок, и пристально смотрел на своего студента. От этого жёсткого, режущего взгляда хотелось спрятаться, и даже закрытые глаза не спасали от ощущения, будто Альбус Дамблдор расчленяет его на куски. Рядом активно потел Слизнорт, тихо вздыхал недавно подошедший Флитвик и охала Помона Спраут.
Наконец-то дверь открылась.
— Итак, в чём именно обвиняют моего подопечного?
Ледяное спокойствие Люциуса сработало подобно детонатору — Минерва Макгонагалл взорвалась.
— Он проклял ученицу!
И швырнула мужчине главную улику — красивое серебряное ожерелье из лавки «Горбин и Бэрк». Люциус красиво поймал его заклинанием и осторожно положил на директорский стол.
— И почему Вы думаете, что виноват в этом именно он?
Женщина вздёрнула верхнюю губу и зашипела.
— Он сын Пожирательницы и сам Пожиратель. И он…
— Минерва!
Ник вздрогнул и вжался в спинку стула — он и не думал, что директор умеет рычать. Женщина запнулась, посерела и покосилась на столь же бледного Снейпа.
— У нас есть свои источники, мистер Малфой. И мы действительно думаем, что это мистер Лестрейдж.
Аристократ небрежно встряхнул рукава мантии.
— Это легко проверить, коллеги. Пара определяющих заклинаний из семейных архивов, и Вы убедитесь, что мой подопечный и рядом с этим артефактом не стоял.
И, не дожидаясь ответа, начал делать сложные пассы над злополучным украшением. Минута, вторая… вдруг дядя Люциус вздрогнул — еле заметно, но Ник заметил, потому что долго наблюдал за родственником и знал, куда смотреть — и начал завершать колдовство явно пустыми взмахами, без капли силы. Мужчина был до предела напряжён, так что Ник сразу понял, что именно произошло.
Ожерелье подослал младший Малфой. Видимо, это было связано с немилостью Лорда и тем обещанием, что Ник дал тёте Нарциссе. А, если это так, то для парня всё кончится очень плохо. Люциус мог бы ему помочь, но речь шла о его сыне — и это значило, что мужчина предпочтёт затопить родственника жены, но отмазать собственного отпрыска.
И от этого осознания Ника охватила злость. Да, это было ожидаемо, но крайне неприятно — осознавать, что для человека, которому он верил, он сам на втором месте. Он что, не имеет права на уважение? Семью? Любовь родственников? И вот этот человек, с которым они сидели за одним столом, который защищал его в суде — сейчас его подставит? Навесит то, что он не делал, чтобы выгородить собственного сына до нового инцидента? Магия заклубилась вокруг, отзываясь на настроение своего хозяина, и мистер Малфой, стоящий к парню ближе всех, снова вздрогнул. «Да, дядя Люциус — за моей спиной всегда стоит мама. Не забывай, свалишь всё на меня — разговаривать будешь с ней» — Ник бурил взглядом спину опекуна, прекрасно понимая, что мужчина явно намёк понял. Всё же, его магия действительно очень походила на мамину, как и внешность, голос… мнительность и злопамятность.
— Мальчик ни при чём. Я ощущаю следы только продавца из «Горбина и Бэрка», а так же девочки. Над маскировкой работал профи — шестикурснику не под силу спрятать свою магию.
И тут же сделал ещё несколько пассов — скрывая, маскируя, запутывая. Впрочем, это понимал только Ник, за лето немного поднаторевший в Тёмных Искусствах, и, возможно, Снейп. Дамблдор на мужчину даже не смотрел — его интересовал только истекающий злобой юный Лестрейдж.
— Мы верим Вам на слово, мистер Малфой, но не верим мальчику. Пожалуйста, дайте письменное согласие на проверку легилименцией.
— Нет, это недопустимо…
— Проверяйте. Давайте, господин директор — залезьте в мою голову. Увидите много интересного.
Конечно, это было ошибкой, огромной ошибкой, но Ник был слишком зол, чтобы думать о последствиях. Он потерял контроль над эмоциями, и ему было неважно, на ком срываться — опекун и директор были равны. Дамблдор кивнул и попросил парня посмотреть ему в глаза.
— Альбус…
— Всё хорошо, Северус. Я сделаю это сам.
— Я не об этом. Мальчишка…
Продолжения Никотодес не услышал — он погрузился в чёрное ничто, где сдавливало грудь, а с неба, переливаясь и блестя, падали и падали солнечные снежинки.

Сумбурная

Очнулся Никотодес Лестрейдж в Больничном Крыле. Голова раскалывалась, но челюсть совершенно не болела — на месте выбитого зуба уже стоял новый. У изголовья кровати, сжимая свою трость, сидел дядя Люциус.
— Это было огромной глупостью с твоей стороны, Ник. Ты знаешь, что известная тебе картинка защищает от подобных атак, полностью выжигая мозги? Ты мог остаться пустой оболочкой.
Ник похолодел от ужаса. Он позволил Дамблдору залезть в свою голову! Его тайны! Его личность!
— Дядя Люциус…
— Не волнуйся, он ничего не видел. Не могу поверить, что говорю это, но тебе крупно повезло, что приступ случился именно в тот момент. Никто ничего не может выловить из головы сумасшедшего, даже такой мастер, как господин Директор. Согласие на повторный сеанс я, разумеется, не дам, но будь осторожен — приступы безумия не случаются по щелчку пальцев. Дабы избежать проблем в будущем — мы договорились о занятиях окклюменцией с Северусом Снейпом. Не спорь — лучше немного потерпеть, чем потом оказаться в Мунго только потому, что наш общий знакомый слишком ревниво оберегает головы своих… друзей.
И мрачный дядя Люциус покинул помещение, даже не оборачиваясь. Ник тихо простонал в подушку — о предстоящих занятиях он знал ещё летом, от тёти Нарси. Женщине эта идея казалась просто великолепной, и она уговаривала племянника самому поговорить со Снейпом об обучении. Потом тётя просто поставила Ника перед фактом, что разрешение на занятия уже на профессорском столе, и первое время в Хогвартсе парень трясся от ужаса, думая, что Снейп позовёт его на первое занятие. Ещё и назовёт это как-нибудь обидно, вроде «Дополнительных занятий по ЗОТИ» или «Частного курса простейших зелий». Брр, ужас какой.
А теперь от него и не отвертишься. И, в свете тяжёлых отношений с профессором и более близким знакомством с его кулаком, будущие занятия пугали парня ещё сильнее.
— Мадам Помфри, Вы не знаете, где именно сейчас лежит Гарри? Мы бы отправили ему шоколад.
Видеть Лаванду и Сьюзан оказалось неожиданно больно, так что Ник поспешил повернуться на другой бок и задёрнуть занавески. Исчезновение Поттера из школы не вызвало никакого ажиотажа — все помнили, что он ещё в прошлом году лежал с нервным срывом в Больничном Крыле и пребывали в полной уверенности, что Мальчик-Который-Выжил лечится где-то в Европе. Так что ни драматические паузы, ни таинственное молчание от профессоров не подняли паники среди учащихся — да и о какой панике может идти речь, когда всё хорошо?
Ник только удивлялся филигранной точности Пожирателей, которые, несмотря на активные действия, оставались полностью незамеченными для магической общественности. Впрочем, это было не так трудно — в них всё равно никто не верил. Вздумай юный Лестрейдж надеть маску и выйти в Косой Переулок, как его тут же остановят авроры — только вот они даже метку проверять не станут, просто влепят штраф и запишут в подражатели.
Из Больничного Крыла его выпустили почти сразу, прописав лёгкие успокоительные, основанные на гомеопатии. Причём прописали на постоянной основе, мадам Помфри обещала договориться с домовиками о поставках к завтраку. Никто его не встречал, никто ничего не говорил — только стайка пуффендуйцев-первокурсников испуганно сбежала при его приближении. В гостиной Слизерина так же ни у кого вопросов не возникло, только Драко что-то пробормотал в ответ на гневный взгляд. Паркинсон привычно закатила глаза и заявила, что в следующий раз парню следует извиняться по почте, а не ходить за сувенирами во всякие разные места. И, кажется, его вообще лучше запереть в каком-нибудь защищённом особняке — но, зная характер Лестрейджа, в этом же доме наверняка будет собираться какая-нибудь подпольная группировка в духе Ордена Феникса. Парень похихикал над понятной только им двоим шуткой и, успокоенный, плюхнулся в кресло.
Об инциденте с Кэти в Хогвартсе не говорили. Вообще. Было ли это мастерством Дамблдора, или тема оказалась неинтересной, парень не знал — но факт оставался фактом, дело не получило огласки и, кажется, даже не вышло за пределы школы.
А буквально через три дня облезлая сова принесла Нику приглашение в подземелья на огрызке пергамента. Прочитав лаконичное «Сегодня в семь», парень застонал и со всей силы впечатался лбом в стол, кажется, расплескав чью-то овсянку — завтраки в Хогвартсе всегда были очень однообразны.
— Никотодес Лестрейдж, у тебя есть три секунды на объяснения, иначе твоя шевелюра окажется на полке в моём поместье.
Тихое шипение Паркинсон и вид каши, поддерживаемой над коленками заклинанием, заставил парня истерично хихикнуть.
— А у меня урок окклюменции. Со Снейпом. В семь.
— Тогда мне следует попрощаться с тобой сейчас, пока ты ещё адекватен, Лестрейдж. Чья это вообще идея?
— Тёти Нарси.
Панси выглядела как живое воплощение скепсиса.
— Твои родственники настолько тебя ненавидят?
Не желая отвечать на явно риторический вопрос, Ник заперся в библиотеке, мрачно листая подходящие книжки. А он так не хотел лезть в эту чёртову окклюменцию! Надеялся на природную защиту — никто не лезет в мозг к Блэкам.
Что же, как оказалось, Альбусу Персивалю Вулфрику Брайану Дамблдору плевать на технику безопасности.
Так, вечера парень ждал с мрачной обречённостью гладиаторов. Не будь комнаты профессора Снейпа около слизеринской гостиной, он бы обязательно вскинул палочку перед директорским креслом — «идущие на смерть приветствуют тебя». Но, к сожалению или к счастью идти было всего минут пять.
Профессор был мрачен. Он стоял около огромной чаши и медленно опускал туда серебряные нитки на кончике своей палочки. В комнате мебели не было, кроме одного огромного шкафа с тёмными стёклами.
— Мистер Лестрейдж. Кажется, вы умеете отличать часовую и минутную стрелки и узнавать с их помощью время. Похвально, похвально…
Ник стиснул зубы, стараясь не поддаваться на столь явную издёвку. Кажется, это его судьба — быть объектом ненависти Северуса Снейпа. И этот наглый сальноволосый ублюдок сейчас будет лезть к нему в голову?
— Тонкое искусство окклюменции…
— Я читал учебник, профессор.
— Похвально. В таком случае, примите это.
Снейп вытащил из рукава пузырёк и с помощью волшебной палочки отправил прямо в руки к парню — на лице его при этом царствовала брезгливость. Парень недоверчиво посмотрел на зелёное стекло и перевёл взгляд на преподавателя.
— Стабилизатор, Лестрейдж. Как Вам известно, ментальные искусства не используются на сумасшедших. В идеале, Вас должен учить кто-то из родственников, но, кажется, положение вашей семьи довольно…плачевно. Я согласился преподать Вам азы, и, чтобы компенсировать эту разницу, Вы должны стабилизировать своё психическое состояние. Пейте!
Ник посмотрел на пузырёк у него в руках. Воистину, нужно быть полным идиотом, чтобы тут же опрокинуть в себя зелье неизвестного свойства под взглядом Северуса Снейпа. Мужчина тихо рыкнул.
— Магией клянусь, что в этом флакончике не яд. Пейте, Лестрейдж — зелье обладает именно тем свойством, о котором я Вам сообщил.
— А название у этого зелья есть?
— Вам оно ничего не скажет. Пейте!
Ник демонстративно вытащил пробку и медленно понюхал. Ромашка, шалфей, гвоздика — обычные запахи, так пахнет не меньше половины укрепляющих зелий…
И сильное психотропное вещество из той славной рубрики «Особенности некоторых чистокровных семейств», из учебника по душевному целительству, прочитанному, казалось, целую вечность назад. И, если Ник правильно понял — эта штука действительно стабилизировала психическое состояние, а ещё снимала все барьеры, снижала критичность и, при постоянном применении, очень сильно приближала выпившего к состоянию пускающего слюни идиота.
Ник ничего не сказал — пузырёк полетел в профессора сразу, расплёскивая содержимое на пол и прикрывая луч тёмного проклятья из семейного арсенала Лестрейджей. Снейп увернулся, пальнул в ответ чем-то фиолетовым и несколькими колбами. Зелья почти сразу взорвались, и на Ника обрушился поток кислоты, которую он принял на левую руку, заорав от боли — состав почти сразу проел конечность до кости. Профессор, воспользовавшись этим, обездвижил ученика и схватил его за волосы, плеснув прямо в глаза из маленькой пипетки.
— Не понимаешь по-хорошему, тварь? Легилименс!
И Никотодес Лестрейдж, не успев ничего сделать, провалился в собственные воспоминания.

— Где Поттер, мальчишка?!
Ник медленно приходил в себя, лёжа на полу. Зелье, которое ему закапал Снейп, так же было в той чудесной книжке — его использовали для фиксации буйных больных, позволяя с помощью ментального воздействия погасить приступ. Память становилась в буквальном смысле открытой книгой — и больной мог только наблюдать, не в силах оказать даже минимального сопротивления.
— Вы в курсе, что для использования этого зелья необходима лицензия целителя и письменное разрешение родных?
— У меня есть и то, и другое, Лестрейдж. Где Гарри Поттер?
Ник зашипел от боли в затылке — кажется, Снейп не стал его держать, и он ударился головой.
— Его никогда не существовало.
— Не ври мне! Ты стал подменышем, ты был в курсе этой аферы с самого начала, ты точно знаешь, где он!
— Профессор, Вы сошли с ума? Мне было полтора года, когда я оказался в шкуре Мальчика-Который-Выжил, так что знать ничего не знаю. Спросите лучше у Ваших знакомых, зачем им понадобилось меня похищать и выдавать за человека, которого никогда не существовало.
Снейп, сидевший на наколдованном стуле, гневно встряхнул головой и направил палочку на своего ученика.
— Хватит! Гарри Поттер не был выдумкой — он уничтожил Тёмного Лорда. Материнская защита Лили…
Нику вдруг стало всё равно — он устал, и у него болела голова. Хотелось просто вернуться к себе, свернуться клубочком на кровати и застыть, ни о чём не думая и рассматривая тяжёлый балдахин.
— Не было никакой материнской защиты. Лорд развоплотился, потому что он мой отец, а магия не прощает смертоубийства между близкими родственниками. И меня украли у мамы до того, как Тёмный Лорд вообще пришёл в тот дом. Так что, уж простите, ваша Лили умерла за чужого сына.
На Снейпа было страшно смотреть. Он резко побледнел, зрачки его расширились, полностью скрывая радужку.
— Вон отсюда…
Видя, что парень никак не реагирует на его свистящий шёпот, мужчина вскочил и трясущимися руками схватил первый попавшийся предмет из шкафа с тёмными стёклами — волею случая, этим предметом оказалась банка с тараканами.
— ВОН!!!
И Ник, увернувшись на вбитых Рудольфусом рефлексах, выбежал из комнаты.

Пугающая

После разговора со Снейпом отношение с тремя отдельно взятыми личностями изменилось. Сам профессор ЗОТИ, казалось, возненавидел парня ещё сильнее, Минерва Макгонагалл перестала так сильно его заваливать, а Дамблдор поглядывал с сожалением и интересом. Ник успел трижды проклясть самого себя, что не потребовал клятву о неразглашении сразу — потом он, конечно, исправил эту оплошность, но слово уже вылетело. Парню оставалось только молиться и надеяться на Критчера, который своей магией постарался запретить мастерам Трансфигурации говорить об этом с кем-нибудь посторонним. Конечно, взрослый волшебник мог избавиться от запрета домовика, но Ник искренне надеялся, что они сохранят его секрет. Критчер работал осторожно, ставя дополнительную ментальную закладку, не дающую сосредоточиться на мыслях об этом деле — информация, чей ребёнок был Гарри Поттером, должна была изредка мелькать на заднем плане, как нечто очевидное и незначительное.
И за время, прошедшее с момента раскрытия его тайны, ничего страшного не произошло. Впрочем, это не мешало парню вздрагивать от каждого шороха и ставить дополнительную защиту, ожидая авроров и зелье, превращающее в сквиба. Или вежливое приглашение на чай с лимонными дольками, от которого невозможно отказаться?
Гром грянул на Хэллоуин, причём с той стороны, откуда не ждали. Парень тихо сидел в гостиной Слизерина, делая домашнее задание по Чарам, когда жутко довольный Блейз влетел в помещение, помахивая вскрытым письмом.
— Переговоры завершены, Паркинсон. Можешь начинать думать о себе, как о Забини.
Ник впал в ступор, а девушка, как обычно, закатила глаза и протянула вперёд раскрытую ладонь.
— Ты говоришь об этом как о чём-то грандиозном. Давай сюда кольцо.
И надела его — неприметную безделушку с чёрным мутным камнем в белом золоте. Ник сам видел — надела так, словно это действительно было мелочью, столь незначительной, что не стоила даже упоминания. Практичная Паркинсон, приземлённая Паркинсон, твёрдо стоящая на земле Паркинсон…
Парню казалось, что он огромная кобра. Медленно поднимается на чешуйчатый хвост, раскрывает капюшон и шипит, предупреждая — ещё шаг, и будет бой насмерть. На Панси злости не было — Нику казалось, он вообще не может на неё злиться. На циничную, скептичную, немного стервозную особу с кривоватыми ногами и лишним весом. Она была флегматичной, она была его лучшей подругой, у неё были лучшие на свете коленки и она не должна была выходить замуж за какого-то там Забини. Ни за что. Лучше уж пусть вообще не выходит замуж, если только…
Если только не за него самого.
— Шшшшшто ты скажжжжал?
Какой-то первокурсник, сидящий у камина, тихо вскрикнул — кипящая магия Лестрейджа заполнила комнату целиком, сдавливая, лишая воли, заставляя замереть. Кобра, огромная кобра на хвосте, готовая в любую секунду броситься вперёд. Или, быть может, василиск или ёрмунганд?
Забини испугался. Это было видно в положении его напрягшегося тела, в том, как он держал палочку — и в том, что он вообще её держал. Сам Ник и не думал доставать свою — магии, разлившейся в воздухе, ему вполне хватит, чтобы уничтожить одного зазнавшегося ублюдка. С тихим шипением один за другим гасли магические факелы, будто сам Хогвартс отступал, давая ему право на бой. Жуткий, первобытный бой, итогом которого станет чьё-то разодранное горло.
Блейз Забини, тяжело сглотнув, ринулся в бой.
— Что слышал. Поезд ушёл, Лестрейдж — надо было не с собачками играть, а с родными договариваться. Всё уже решено, и будь ты трижды сын Беллы, моя семья…
Ник тихо рассмеялся. В этот раз получилось насмешливо, с шипящими нотками, от которых пламя в камине перемигнуло зелёным.
— Белла? Причём здесь моя несчастная мама? Впрочем, если ты хочешь меряться семьями… Хватит делать вид, будто ты не знаешь, чей я сын.
Молчание. Насторожённое молчание, висевшее в погружённой в полумрак гостиной Слизерина. Никотодес, ощущая своё превосходство, развёл руки в стороны.
— Смелее, Блейз. Неужели я хоть немного похож на Лестрейджа?
И вот в этот раз Блейз Забини действительно перепугался до смерти. Ник улыбнулся — тонко, снисходительно, как отец, когда он смотрел на своих Пожирателей. Всего один маленький шаг — и жертва дрожит, вжавшись в кресло, и кажется, седеет.
Кобра подобралась перед единственным, смертельным прыжком.
— Лестрейдж.
Давящая магия растворилась от прикосновения Паркинсон. Ник, очнувшись, тряхнул головой и вопросительно посмотрел на бледную до синевы девушку, а потом перевёл взгляд на чуть подрагивающие пальцы на своём предплечье. Мерлин, он только что чуть было не убил собственного однокурсника! И, что куда хуже, он умудрился напугать Паркинсон. Панси храбрилась, Панси держалась — но он чуял исходящий от неё ужас.
— Кольцо я верну. Об остальном… позже.
И, повернувшись, Панси быстрым шагом поднялась в девичью спальню. Растерянный Ник повернулся к остальным… и утонул в абсолютном, даже священном ужасе. Слизеринцы замерли и даже боялись дышать, вжавшись в стены и стараясь держаться подальше от долговязого шестикурсника.
— Эм…
Звук его голоса заставил всех вздрогнуть. Девочка-третьекурсница тихонько заплакала, всхлипывая и зажимая рот руками. Ник вздрогнул, как от удара. Это было больно, безумно больно. Словно тысячи раскалённых штырей вдруг вонзились в его внутренние органы. И парень, не в силах это выносить, выскочил за дверь.
Он бежал, набирая скорость, пока не оказался в неработающем туалете на втором этаже. Там парень трансфигурировал себе большую софу и рухнул на неё, подтягивая ноги к подбородку и покачиваясь из стороны в сторону.
— Я не страшный, не страшный, не страшный…
Разве он виноват, что он сын Лорда? Разве он виноват, что его мама свела с ума несчастных Лонгботтомов? И, Мерлин раздери, разве это его вина, что большую часть жизни он провёл как боггартов Гарри Поттер!
На самом деле единственное, в чём он действительно был виноват, была проблема в контроле собственной магии. Чёрт-чёрт-чёрт, он почти убил несчастного, ни в чём не виноватого Забини!
Парень не знал, сколько он там сидел. Час? День? Вечность? Потом небольшой кусочек пергамента в его кармане нагрелся, и парень вытащил небольшой свиток.
Ответный подарок от Паркинсон, который она ему вручила, чтобы убедиться, что даже без её присутствия он не наделает глупостей.
"Лестрейдж?"
Да. Это точно был её почерк. Девушка писала на втором свитке парного артефакта, и рука её не дрожала, и буквы были ровными и обычными. Ник мрачно рассмеялся — они так и не опробовали его, руки не доходили. Что же, девушка может быть довольна — всё работает, как надо.
У него не было чернил, чтобы ответить, но было около пяти литров красящей жидкости и волшебная палочка. Невербальное секо получилось будто само собой, и первую секунду ранку немного жгло. «Кровь долго сворачивается — признак чистокровности» — вспомнилось пояснение из прошлой жизни.
"Не бойся меня".
Ответа долго не было. Чуть позже появилось чернильное пятно — кажется, девушка думала занеся перо над пергаментом. Наверное, хочет написать что-нибудь в духе «Это что, кровь? Лестрейдж, ты идиот?». Не написала.
"Постараюсь".
И больше не отвечала, что бы парень не писал. Убрала свиток, наверное — зачем мучить себя, когда и так всё ясно? И Ник никак не мог на неё за это обижаться.
Неожиданно в туалет ворвался растрёпанный Малфой. Галстук отсутствует, на щеках красные пятна, глаза горят…
— Ты действительно сын Лорда, Лестрейдж?!
Ник помрачнел и обречённо кивнул. А потом поперхнулся и квадратными глазами уставился на Драко — тот испустил радостный клич и кинулся обниматься.
— Я спасён! Мама говорила мне обращаться к тебе за помощью, а я не послушал, но теперь точно спасён!..
А потом наследник рода Малфоев поднял голову и с надеждой посмотрел Лестрейджу прямо в глаза.
— Ник, помоги мне убить Дамблдора!

Рождественская

— Слизнорт уезжает на эти каникулы!
Драко с самым заговорщицким видом прошептал это Нику на ухо, до этого таинственно заманив его в нишу на глазах у Гриффиндора. Да уж, дорогой двоюродный брат был мастером конспирации.
Ну… да, Ник согласился. Оторопел сначала, глупо похлопав глазами на предложение прервать жизненный путь дорогого Директора. Расспросил его осторожно — да, смерть Дамблдора была личным приказом Тёмного Лорда, и у Драко не было права на провал. Можно сказать у Ника не было выбора — обещание тёте Нарси, собственная нелюбовь к старику с колокольчиками в бороде…
Да кого он обманывал. Ник просто не верил, что у них что-нибудь получится. То есть, серьёзно — он же боггартов Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор! Как два шестикурсника смогут убить сильнейшего светлого волшебника этого времени??? Даже «убей Воландеморта» или «женись на Снейпе» звучит правдоподобнее! Так что Ник даже моральных терзаний не испытывал — всё равно у них ничего не получится. Так что, почему бы и не попытаться?
Драко обрадовался добровольному помощнику, как родному, и тут же начал строить Заговор — именно так, с большой буквы. Таинственные перемигивания за столом в Большом Зале, записки через домовиков, встречи в пустых классах под покровом ночи…
Тьфу, да лучше бы этот белобрысый активист за Асторией за своей так ухлёстывал! От слухов неприличного содержания парней спасала только репутация Лестрейджа — никто не пытался сплетничать о сыне Тёмного Лорда и Безумной Беллы. Возможно, ещё ситуации немного помогало ледяное спокойствие потенциальной невесты Панси Паркинсон.
Их отношения ещё не вернулись в прежнее русло, но девушка понемногу успокаивалась. Парень честно признался, что рядом с ней он чувствует себя куда лучше, и что он пьёт успокоительные, призванные сильно понизить риск нового приступа. Панси покивала, записала данные на листочек и отправила отцу — а буквально на следующий день начались переговоры о свадьбе. В настоящий момент старший Малфой и старший Паркинсон уже условились, что у потенциальной леди Лестрейдж будет полностью закрытый от мужа особняк, и что специально для неё будет создан аварийный портключ, вшитый под кожу.
Ник, кстати, Панси всё же отловил. Спросил прямо в лоб, смотря в насмешливые зелёные глаза — «Ты точно не против?». А девушка только вздохнула и закатила глаза, скрестив руки на груди. «Лестрейдж, я всё ещё здесь». Привычное «ты идиот?» повисло в воздухе, и парень, широко улыбнувшись, клюнул Панси в щёку.
«Кажется, ты больше не боишься».
Больше поговорить с Паркинсон не получилось — проклятый Драко Малфой со своим идиотским убийством всеми силами мешал брату строить личную жизнь. Вот и сейчас он подпихнул замечтавшегося парня локтем и повторил.
— Слизнорт уезжает из Хогвартса на зимние каникулы! Понимаешь? Мы можем взять ингредиенты из его лаборатории! И никто нас не отследит по совам!
Да, отсутствие ингредиентов было основной проблемой в их плане. После недолгого обсуждения, в ходе которого Ник забраковал идею Драко с отравленной медовухой, было решено Дамблдора действительно травить, но не столь тривиально. Вспомнив о смерти Артура Уизли — мир праху его — Ник предложил натравить на директора змею. Он, как наследник Лорда, говорил на парселтонге, а уж договориться с маленькой рептилией как-нибудь сможет. Драко идею поддержал, предложив с помощью зелья изменить состав яда, и теперь они…кхем…варили.
За основу взяли клыки василиска из тайной комнаты — Малфой любезно показал коридор и туалет, а Ник сделал вид, что Тёмный Лорд сообщил своему отпрыску всю необходимую информацию. Инициативный Драко предложил добавить в состав маггловские яды, и теперь мотался с домовиком по всему Лондону, выискивая отравителей-умельцев. Варили жуткую смесь в Выручай-комнате, которую незнамо как откопал Драко — на прямой вопрос парень только таинственно замерцал глазами — причём варил преимущественно Лестрейдж, а Малфой тем временем возился с Исчезающим Шкафом. Блондин пару раз попытался рассказать, зачем он это делает, но Ник только отмахнулся — ещё и этих проблем ему не хватало.
Так, яд булькал в котлах, шкаф скрипел и убивал птичек, Паркинсон была вне зоны досягаемости, а книжка-артефакт с фамилиями всех учеников надёжно покоилась в директорском кабинете, и вытащить её оттуда вне Апокалипсиса не представлялось возможным.
И вот теперь его рождественские каникулы, с омелой и бездельем, накрылись медным тазом.
— А ещё я нашёл подходящую нам змею. Карликовая гадюка, слышал? Она маленькая, юркая, и…
— И почти не ядовитая. Даже если мы нанесём на её клыки самую ядрёную смесь, Дамблдор успеет двадцать раз добежать до Мунго и десять — до Отдела Тайн.
— Ты всё ещё предлагаешь магическое воздействие?
— Конечно. Уменьшим мамбу или аспида, запакуем её в директорские носки…
— Носки?
— Конечно. Подарочные носки. Уверен, Дамблдор просто мечтает получить на Рождество носки. И даже если он применит какое-нибудь заклятье, змея просто увеличится в размерах и всё равно его тяпнет.
Драко попытался скопировать Паркинсон, но у него не получилось — только у неё получалось стать живым воплощением понятия «скепсис».
— Ты что, серьёзно?
— Конечно. Змея в подарочных носках — что может быть более абсурдным? То есть, я хочу сказать — кто вообще может поверить в смерть от змеи в носках?
Малфой выглядел задумчивым.
— Знаешь, а в этом что-то есть…
Ник фыркнул. Конечно что-то есть, это ведь так же абсурдно, как и сама мысль об убийстве Дамблдора!
Как бы то ни было, змею Драко достал. Метрового украшенного аспида, которому пришлось искусственным путём расширять пасть — маленький и узкий рот не позволял представителю этого вида эффективно кусать людей. Яд решили добавлять двумя способами — в сами железы и просто обмазав клыки. Так, внутрь зубов отправилась гремучая смесь из яда василиска и некоторых тёмных зелий, а снаружи уютно расположился состав, в основе которого лежала Аква-тофана. После этого парни змею разозлили, Ник прошипел ей, что во всём виноват «Белый старик с бородой», после чего её поместили в стазис и уменьшили, спрятав в красивый носок. Пару покупали через Критчера в Германии, и нежная шерсть, переливающаяся всеми цветами радуги, явно стоила своих денег.
Для большего драматизма Драко написал Краму, с которым сохранил неплохие отношения, и тот прислал им копию пергамента с почерком Геллерта Гриндевальда. Парни, как могли, скопировали буквы, красными чернилами подписав конверт: «Не стоит забывать друзей». Фразу выбирали наиболее таинственную и угрожающую — не может же Геллерт Гриндевальд быть Альбусу Дамблдору другом? Так что, даже если кто и узнает почерк, обвинять старого Тёмного Лорда никто не будет — не за что, ложный след. Настроив заклинание, чтобы змея проснулась сразу, как кто-нибудь прикоснётся к носку, парни запаковали подарок и положили его под ёлку в Большом Зале, откуда посылки в пределах замка разносили домовики.
Ник хотел сбежать из замка, зная, на кого падёт подозрение в покушении, но Драко его отговорил — дескать, парень уже остался на каникулы, исчезновение на одну ночь будет более странным. Впрочем, невидимый Критчер теперь дежурил рядом, готовый в любую секунду перенести хозяина под защиту дома на площади Гриммо, 12.
Рождество обещало быть «весёлым».

Этого просто не могло быть. Дамблдор провёл пальцами по пергаменту с красными чернилами. Гел никогда ничего ему не писал. Письма, которые пачками слал ему Альбус, всегда возвращались нераспечатанными, а ворота Нурменгарда не пропускали нежеланного визитёра. Он был готов стоять на коленях и просить прощения, но Гел не давал даже намёка на такую возможность. Тот, кого называли Величайшим Тёмным Лордом, заперся в своём замке, объявил Дамблдора своим безоговорочным победителем и не давал возможности оправдаться.
А ведь он просто хотел…
Ладно, чего уж там. «Не стоит забывать друзей» — может ли это быть сигналом к примирению? Может, Гел, после стольких лет, наконец остыл? Готов выслушать?
Уж он, Альбус, постарается всё объяснить. И про взорванный мост, и молодого герра Руха в их общей постели…
И Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамлбдор, забыв про диагностические заклинания, дрожащими руками начал распаковывать коробку.
А где-то в Слизеринских подземельях, под бой часов, стоя под омелой, целовались Никотодес Лестрейдж и Панси Паркинсон.

Открытая

Он чуть не убил профессора Дамблдора.
Он чуть не убил профессора Дамблдора.
ОН ЧУТЬ НЕ УБИЛ ПРОФЕССОРА ДАМБЛДОРА.
Одна эта мысль вводила Никотодеса в состояние, близкое к смерти от ужаса. Словно он лежит на полке в морге, а вокруг кубики льда медленно стукаются о металлические стенки. В подобном состоянии парень пребывал, когда умудрился, швырнув медальон поцарапать Тёмного Лорда.
Но одно дело поцарапать, и совершенно другое — убить!
Когда на следующее утро выяснилось, что Дамблдора забрали в Мунго, все приняли это за отличную шутку. Потом, когда заволновались преподаватели, стало страшно — мужчина, отравленный неизвестной смесью, был при смерти. Когда Ник услышал об этом, он уронил палочку — и с тех пор ему с трудом удавалось унять руки. И так жилистый, парень сильно сбросил в весе и стал похож на пыльный скелет.
Драко Малфой выглядел не лучше. Парень ходил совершенно серым и непрерывно что-то бормотал — кажется, он и сам до последнего не верил, что у них хоть что-нибудь получится.
Конечно, их подозревали. Конечно, правду знал только Северус Снейп.
Мужчина отловил Лестрейджа и наорал.
— Ты понимаешь, что творишь, тупой мальчишка?! Что ты будешь делать, если Дамблдор умрёт?! Будь у нас ребёнок Пророчества, всё было бы проще…
Ник, непривычно вялый и с синяками под глазами даже улыбнуться не смог.
— Неужели Гарри Поттер был единственным ребёнком, рождённым на исходе месяца?
Снейп замер, уставившись на Лестрейджа.
— Ты слышал полный текст Пророчества?
— Конечно. Лорд зачитывал его нам на собрании Круга. Разве Вы не?..
И Ник вспомнил - действительно, в тот раз профессора не было. Кажется, варил какое-то зелье. Побледневший мужчина потребовал полный текст, Ник его послушно озвучил.
Буквально через пару дней Северус Снейп исчез, прихватив с собой Рона Уизли, Гермиону Грейнджер, Луну Лавгуд и Невилла Лонгботтома. Найти его было невозможно, ни с помощью зелий или заклятий, ни с помощью метки — она, вместе с куском кожи, осталась лежать на его столе.
В Хогвартсе потихоньку начинала нарастать паника. Правда, нарастала она совершенно не в ту сторону, куда следовало — Британия зачем-то готовилась к войне с Германией. Вопрос решило письмо к злополучному подарку Дамблдора, подписанное рукой последнего мирового Тёмного Лорда. И, сколько бы директор не повторял «Гел бы никогда так не поступил», Министерство предпочитало верить фактам. Ситуацию усугубляло то, что Альбус Дамблдор действительно находился при смерти — сочетание двух разных искусственных ядов и одного природного при лечении дали неудачное осложнение, и жить директору осталось недолго. Врачи пророчили конец учебного года, газетчики давали и того меньше.
Идеальное время для нападения.
Как оказалось, Исчезающий Шкаф Малфоя предназначался для вторжения Пожирателей Смерти в Хогвартс, и Тёмный Лорд посчитал ситуацию довольно удачной. Датой был выбран вторник следующей недели — день, когда английские авроры покинут страну, прибыв на публичное объявление войны магической Германии. Лорд планировал двойное нападение, желая одновременно ударить по школе и по Министерству.
И Никотодес Лестрейдж до безумия этого не хотел.
— Что ты тут делаешь, Лестрейдж?
Паркинсон нависла над его убогим убежищем, словно Макгонагалл над первокурсником, не выполнившим домашнее задание. Парень прятался в пустом классе, сидя на подоконнике и потягивая тёплый чай, принесённый верным Критчером.
— Сижу. Думаю. Боюсь.
Девушка закатила глаза и прикоснулась к его руке — без опаски, совсем как раньше. Парень нежно сжал её ладонь, стараясь найти в ней подтверждение того, что всё сделал правильно. Правильно выбрал жизнь, правильно принял метку, правильно…
А Мерлин его знает, где находится это правильно.
— Рассказывай давай.
Ник посмотрел на скрещенные руки, на знакомое до каждой чёрточки лицо, всё ещё делающее девушку похожей на мопса, и рассказал. Всё, кроме имени своей прошлой жизни, без утайки — про то, как был одинок, как узнал правду, как принял решение… Как получил метку и чуть было не убил господина Директора.
— Я просто хотел к маме, понимаешь? Хотел, чтобы она улыбалась, чтобы была рядом. Убийства, кровь, перевороты, это всё… всё…
И замолчал, потому что не находил слов. Не было их, подходящих по случаю. А вот звуки были — звериный вой, тихий скулёж, редкие всхлипывания. Ещё была Панси Паркинсон, тёплая, грустная и понимающая.
— Я убил его, понимаешь? Натравил змею. И он не выживет, ни за что не выживет — мы с Драко там такое намутили, жуть берёт. Но я не знал, слышишь? Кто мог знать, что двум подросткам действительно удастся отравить Величайшего волшебника этого времени! А теперь он при смерти, Министр собирается воевать с немцами, а Лорд хочет под шумок и в суматохе захватить власть. Он даже хвалил меня, представляешь?
Ник никогда этого не забудет — холодный кафель, мамины пальцы на плече и узкая, змеиная улыбка.
«Как и ожидалось от тебя, Никотодес Лейстрейдж. Как и ожидалось.»
Кажется, отец был им доволен. Если бы не древняя магия, Ник бы его убил.
Тот идеальный образ, что он успел себе вообразить, давно осыпался пеплом, и теперь Ник мог с уверенностью говорить — его отец настоящая тварь, недостойная права на существование. На самом деле, это с самого начала было неважно — той, ради кого Лестрейдж на самом деле дышал, была его мама.
Его милая, добрая, прекрасная, безумная мама.
Паркинсон немного помолчала, выслушав горячую исповедь, а потом усмехнулась — как обычно, желчно, обидно.
— Хватит, Ник. Моральные и этические терзания тебе не идут. Ты ведь сам выбрал, верно? Теперь обратно не переиграешь.
И бесцеремонно ткнула его пальцем — прямо в метку, туда, где из основания черепа выползала змея. Жест придавал внезапное успокоение, словно теперь всё должно было стать хорошо. Действительно, чего это он? Всё уже решено. Он сам на это пошёл, потому что с этой стороны стояла, улыбаясь, его мама. У него всё получится — есть выход на логово Ордена Феникса, есть знающий правду Северус Снейп, есть живой ребёнок Пророчества — кем бы он ни был на самом деле.
У него получится. Ник пока ещё не знал, что именно он будет делать, но всем сердцем верил — скоро всё закончится. И он сделает всё, чтобы его мама пережила эту войну, чего бы ему это не стоило.
Никто, кроме Беллатрикс Лестрейдж, не имел для Никотодеса такого значения.
А Паркинсон сама выберется — она такая, ей палец в рот не клади.
Девушка улыбнулась, убедившись, что Ник пришёл в относительно нормальное расположение духа, и потянулась за поцелуем — в первый раз за время их почти отношений сама.
Ну, а потом двум подросткам стало не до глобальных перемен во внешнем мире.

Последняя

Панси Паркинсон всегда была девушкой практичной. Это качество досталось ей в наследство от отца, человека, лишённого какой-либо мечтательности, и она им искренне гордилась.
Панси всегда знала, что стоит получать от жизни, и чего стоит от неё ожидать.
Нельзя сказать, что в ней полностью отсутствовала авантюрная жилка — эта черта характера так же была отцовским достоянием. Не умей старший Паркинсон рисковать, он никогда бы не смог сколотить своё состояние.
Панси была умной, циничной, приземлённой и знающей себе цену.
А вот сумасшедший Лестрейдж, который очень даже Блэк, ничем подобным не страдал. Никотодес совершал безумные вещи, не думал о последствиях, окунался в эмоции с головой и был невыносимо, абсолютно ненормален.
И ей это даже нравилось.
Панси всегда знала, что ей предстоит выйти замуж по расчёту. Когда встал выбор — Забини или Кребб, девушка не думала ни секунды. Когда Лестрейдж за неё чуть не перегрыз глотку всему Слизерину, не думал уже её папа.
Самой Панси нравился Оливер Вуд — безумно, до подкашивающихся коленок, искусанных губ и постыдной влажности в неприличном месте. Конечно, она никогда про безродного полукровку и не заикалась, и отказала бы, даже вздумай Вуд немедленно разбогатеть, купить себе титул и по всем правилам заявиться к ней домой. Не по статусу потому что. И вообще, что за вульгарность — любить и желать собственного мужа?
А вот Нику на всё это было плевать. Он её защищал, он её стерёг, он её хотел. С того самого дня хотел, когда в первый раз увидел голые коленки — Панси точно знала, видела по глазам. И, Мерлин подери, почему нет? Ник был хорошим другом, Ник был чистокровным, Ник был…
Ох, ради всего святого. В первую очередь, Ник был свободен. С меткой на руке, болезненно привязанный к собственной матери, Никотодес Лестрейдж был возмутительно свободен. И Панси Паркинсон чувствовала, что готова плюнуть на всё и ускакать в закат вместе с ним — потому что даже самые приземлённые особы имеют право на сказку.
Огромные часы в небольшом маггловском городишке в Австралии пробили три часа, и девушка закрыла глаза — сейчас где-то в Англии начинался штурм Министерства. Затяжная война всех против всех — Тёмный Лорд удачно захватил власть, угадав со временем, но Фадж попросил помощи у иностранных коллег, и сейчас на острове полыхало выше неба. В армии вступили оборотни, немцы выпустили из тюрем сторонников Гриндевальда…
Безумие, абсолютное безумие.
И, где-то в самом центре — Ник. Спина к спине с Безумной Беллой, со своими шальными глазами и палочкой из жилы дракона и вишни. Безумный, непредсказуемый — такой, каким был всегда.
А она здесь, на другом конце мира — и каждый вечер благодарит папу за предусмотрительность. Недоневеста, недожена — они обязательно оформят брак, как только всё это кончится. То есть, кажется, никогда.
Ребёнок в животе толкнулся, и Панси тихо зашипела — в последнее время этот комочек жизни проявлял слишком большую активность. В папу, в маму или в безумного диктатора - деда? Ни в кого из Паркинсонов, это точно.
— Будешь мальчиком — назову Салазаром.
И обессиленно откинулась на спинку стула, постучав по небольшому радио — сигнал из Британии ловили только здесь.
Над миром, несмотря ни на что, поднималось солнце.