Первая Ось, Прошлое НастоящееПэйринг и персонажи: //Односторонний Ичиго/Орихиме в воспоминаниях, основной Ичиго/Рицу, номинальный, но существующий Ичиго/Исане//
Размер: 351 страница, 108 частей
Предупреждения: ООС, Отклонения от канона, Смена сущности, Броманс, Дружба,Элементы гета
Описание:
Куросаки Ичиго терпит поражение, и его родной мир перестаёт существовать.
Однако же, не всё так просто, и теперь в.и.о. шинигами оказывается в прошлом, где ему предстоит пройти новый путь, стать сильнее и, когда придёт время, скрестить клинки с врагом снова.
Примечания:
На момент начала написания истории вышла 680 глава 75 тома (согласно нумерации на readmanga), под названием "Конец 2". Соответственно, отсюда всё и начинается.
Далее - автор читал только мангу, аниме осилить не удалось, так что готовьтесь - привычных многим героев здесь не будет.
Гет будет на заднем плане, и исключительно потому что у меня так мозг переклинило.
ВАЖНО - тут нет слеша, тут есть броманс. И это не одно и то же!
ВАЖНО#2 - в тексте есть места, где слово "зараза" употребляется в отношении человека. Так вот - оно используется в значении "Болезнетворное начало, распространяемое микроорганизмами", и дополнительной окраски (в том числе ругательно-негативной) не несёт.
На героев и вселенную не претендую.
Арты по истории: https://vk.com/album-143930785_242985231
Три Оси Времени
Первая Ось. Прошлое Настоящее
Со сломанным мечом пришло отчаяние.
До этого момента Ичиго и представить себе не мог, на что на самом деле похоже это чувство. Иногда он думал, что отчаивался, но на самом деле в.и.о. шинигами никогда не верил в своё поражение по-настоящему. На грани смерти, за гранью смерти, вне смерти — он шёл вперёд, он верил в своих друзей и верил в себя.
Кажется, слишком верил.
Или всё дело в том, что Яхве как раз и является частью него самого? Или наоборот? Впрочем, кажется, с этого момента такая мелочь перестала иметь значение. Всё перестало иметь значение.
Бог медленно шагал в свой новый мир.
«И это всё? Это твой финал? Твой конец? Твоё отчаяние?»
Голос Хичиго был подобен предсмертной галлюцинации. Или это она и была? Ведь Хичиго слился с Зангетсу и прекратил существовать как отдельная личность. Только вот, кажется, сидящему на корточках внутреннему Пустому об этом никто не сказал. Ичиго ощутил острейшее чувство дежавю — так же к нему пришёл старик в битве с Зараки Кенпачи. Только вот старик пришёл, чтобы помочь, а единственным стремлением белой твари было его полное унижение. И вот сейчас Хичиго нависал над его лицом, рассматривая хозяина, как внезапно обнаруженную дохлую кошку.
«Если действительно всё, отдай мне своё тело.»
Даже облизнулся от предвкушения.
«Зачем оно тебе? Всё кончено. Всё уже кончено.»
Пустой улыбнулся сильнее, за пределами человеческих возможностей — его рот почти полностью занял лицо, поглотив нос и частично глаза. Впрочем, Ичиго уже давно такому не удивлялся.
«Так отдай. Неужели жалко?».
Шаг Яхве длился бесконечно долго. Какого чёрта творит этот Хичиго, растягивая всемирную агонию?
«Кажется, наш король забыл — стоит ему дать слабину, как магия закончится, и он обратится в лошадь. Отдавай.»
Больно. Сам воздух искрится от силы нового Бога, и Ичиго всем телом чувствовал, как медленно пожирает его реацу это всесильное чудовище.
«Чего ты хочешь?»
Хичиго вытянул вперёд голову, и несколько мгновений в.и.о. шинигами смотрел, как удлиняется бледная шея, так похожая на его собственную.
«Твоё тело. Твои силы. Твою душу. Всё, до чего смогу дотянуться.»
Яхве всё же опустил ногу, и звук от соприкосновения стопы Божества с поверхностью отозвался низким звуком, куда ниже, чем способно уловить хрупкое человеческое ухо. Всё это бессмысленно. Всё это полностью бесполезно. Всё уже закончилось.
— Да подавись.
Счастливая улыбка безумного Пустого, а затем мир словно взорвался. Ичиго казалось, что у него два тела, которые медленно сплавлялись в одно. Почти как когда Рукия вернула ему силу, только в этот раз сердце ему пронзили не мечом с силой капитанов, а костяным шипом пустого из Уэко Мундо. А ещё, к собственному изумлению, Ичиго ощутил тонкую струйку сил Квинси, скапливающуюся около левого запястья.
«Старик?»
Полное игнорирование. Даже реацу рябью не пошла — кажется, его не услышали.
«Он и не смог бы. Ведь его больше нет.»
Ичиго вздрогнул. Кто это? Кто говорит с ним? Что это за тихий голос раздаётся сейчас в его голове? Ведомые неведомой силой, его зрачки переместились со спины Яхве, и взгляд уцепился за лежащий около лица осколок огромного куба.
На полу лежал и безразлично смотрел на него отколотый глаз Короля Душ.
Почему Яхве не заметил этот кусок, когда поглощал своего главного врага? Посчитал мелочью? Или и в самом деле упустил?
Ичиго было глубоко наплевать. В в.и.о. шинигами с болью рвалась к свету надежда.
«Если Вы живы… Если вы здесь…»
«Нет, маленький шинигами. Не жив, не здесь и не сейчас»
«Но почему тогда?..»
«Это стало возможно благодаря тебе. Твоему полнейшему безрассудству, если быть точнее. Разве ты забыл — твоего Пустого больше не существовало. Ни Пустого, ни Квинси — только ты и твой меч. Кого, как думаешь, впустил ты в себя? И кем стал сам?»
И Ичиго вдруг понял — что-то изменилось. Это было похоже на обычное восприятие реацу, которое он с таким трудом развивал, но… добавилось что-то новое? Рядом с каждым живым шинигами, которого Ичиго способен был ощутить, возник кто-то ещё. Полуживой, страдающий от боли, но после его мысленного прикосновения вдруг становившийся жутко недовольным. Даже Яхве вдруг стал выглядеть несколько иначе. Внезапная догадка пронзила парня. Как там сказал Хичиго — магия закончится, и он превратится в лошадь?
«Вижу, ты уже понял. Так, я появился перед тобой исключительно с деловым предложением. Готов ли ты стать моим мечом, Куросаки Ичиго?»
Удивительно, но у парня даже нашлись силы на улыбку. Король Душ ему уже нравился — он даже оставил ему иллюзию выбора, когда всё было более чем ясно. Ведь сейчас он просто бесхозный занпакто, верно?
«Конечно, я согласен. Разве вы о таком вообще спрашиваете?»
Тихий, но при этом бесконечно удивлённый смех.
«Обычно нет, но согласись — ты не обычный меч, а я не рядовой шинигами.»
Пожалуй, Ичиго мог бы гордиться собой — он развеселил самого Короля Душ. Впрочем, похвастаться достижением не перед кем — Яхве сделал следующий шаг.
«Что же, раз формальности соблюдены, я высвобожу тебя. Готов к своему первому шикаю, Куросаки?»
И тут же, без промедления — «Ненавидь, Куросаки Ичиго».
В.и.о. шинигами подобрался, готовясь ощутить…хоть что-нибудь.
Ничего не изменилось. Яхве остался последний шаг.
«Эм… Ваше Величество?»
«У тебя не так много времени до того момента, как этот мир рухнет. Поторопись отправиться ко мне.»
«Но разве мы не собираемся уничтожить…»
«Я ведь уже говорил тебе — не жив, не здесь и не сейчас. Этот мир не спасти, так что поторопись присоединиться ко мне в моём. Сейчас нет времени на вопросы»
«И как мне это сделать?»
«Как и всегда. Дать обещание.»
Присутствие Короля Душ бесследно исчезло, и глаз в кристалле обратился в пыль. Время стремительно набирало скорость, и парень ощущал, как всё тело его обращается в единое стремление.
Ичиго Куросаки полностью поглотила Ненависть.
Он сам превратился в её сгусток, в её комок, в её квинтэссенцию. Сдержать эту бурю было совершенно невозможно, и она низверглась из своего хрупкого убежища, полностью устремившись к единственной доступной цели.
Яхве замер и медленно обернулся.
— Не важно, что мой меч сломан. Не важно, что Король Душ мёртв. Не важно, в прошлом, настоящем или будущем. Не важно, в этом мире или в другом. Клянусь, любой ценой я уничтожу тебя.
Ичиго показалось, что он взорвался — вся реацу, что была в нём, вырвалась из хрупкой оболочки. Что было дальше, он не знал — мир вокруг схлопнулся и обратился в ничто.
Вторая Ось, Настоящее Прошлое. Часть первая.Ичиго осознал себя в лесу. Земля была мокрой, трава была острой, мир вокруг был тусклым — как чуть позже понял Куросаки, потому что его способность чувствовать реацу была близка к нулю. Безмерно радовало наличие кимоно и воспоминаний о прошлом. Отсутствие мечей и объяснений безмерно раздражало.
«Рад, что с тобой всё нормально, Куросаки Ичиго.»
Парень вскочил и начал озираться по сторонам, но обладателя голоса и своего нового хозяина не увидел. Ясно, значит, это не внутренний мир Короля Душ.
«Позволю себе не согласиться. В каком-то смысле, как раз Общество Душ и есть мой внутренний мир.»
Ичиго со вздохом сел в позу для медитации и закрыл глаза. Ему были нужны ответы.
«Что за хрень ты учудил и как мы её будем исправлять?»
«Прежде всего — твой мир уничтожен. А вот мой мир, в котором мы сейчас находимся — нет. И я забрал тебя сюда, чтобы не допустить такой глупости снова.»
Ичиго хмыкнул. Более подробных объяснений не требовалось — он не был бескультурным идиотом и прочитал достаточно книг, в том числе и научно-фантастических, так что с теорией о параллельных мирах был знаком. Известие о смерти друзей его пока что не тронуло — он не верил в это, не мог верить. Ведь здесь, в этом мире, с ними всё в порядке… Возможно, его мнение изменится, когда они встретятся лицом к лицу, но пока что только вера в такую наивную идею не давала Ичиго сойти с ума. Он не справился. Не смог.
«И каковы наши планы? Сколько времени до нападения?»
«Около пары сотен лет. Может больше, может меньше — мне несколько трудно судить, знаешь ли. А пока что всё, что тебе требуется — это набираться сил и искать своё душевное равновесие. Когда время придёт, ты должен быть готов.»
Ичиго удивлённо хмыкнул. Пара сотен? Этот Король закинул его настолько далеко?
«Значит, ещё одно восхождение к тебе во дворец, Величество?»
«Зачем?»
Удивление Короля Душ было настолько неподдельным, что Куросаки стало безумно стыдно за свой глупый вопрос.
«Ну… я вроде как твой меч?»
«Кажется, мы уже говорили об этом — ты не обычный меч, а я не слишком похож на шинигами. К тому же, я совершенно не уверен, выдержит ли мир наше воссоединение. На пороге Апокалипсиса такой риск оправдан, но уничтожать вселенную ради возможности увидеть тебя вживую я пока не готов. Так что, воистину, не стоит. Лучше попробуй обжиться тут — развивай свои силы, общайся с людьми. Можешь в Академию поступить — уверен, место в Готей-13 повлияет на твою жизнь в лучшую сторону.»
Куросаки замер и удивлённо распахнул глаза.
«Снова стать шинигами? Слушай, разве я теперь не по другую сторону? В смысле… Я же чёртов занпакто!»
На самом деле духовным мечом Куросаки Ичиго себя не ощущал, совсем. Да, что-то в восприятии мира изменилось, да, он разговаривает с Королём Душ, но… хоть что-то должно было измениться? Знание о собственных способностях, супер силы, излишний пафос или возможность менять внутренний мир хозяина, как старик?
«И что? Где-то написано, что духовный меч не может иметь собственный занпакто? К тому же, пока ты не высвобожден, ты максимально близок к человеческой натуре. Наличие чувства жажды, голода и прочих физических потребностей гарантирую, как и нормальный запас реацу. Думаю, ты даже можешь иметь потомство — поэкспериментируй на досуге, если интересно. А Готей-13 максимально близок ко мне, и в случае чего я смогу тебя активировать, так что…»
«Старик Зангетсу снова будет со мной?!»
Глубокий вдох. С неожиданной болью в груди Ичиго понял, что их разговор оказался довольно напряжённым для Короля.
«Нет, Ичиго. Твой старый меч слился с тобой, как и пустой и сила квинси. Боюсь, они потеряны для тебя навсегда. Но это не значит, что у тебя не может появиться кто-то новый, и времени на установление контакта у вас более чем достаточно. И да, говорю сразу — будь готов к трудностям. Ты всегда был силён и мог биться на равных с капитанами, но сейчас вся эта сила прячется в шикае. Пока ты не активирован, твой уровень чуть выше обычной души, только что вставшей на путь шинигами. Впрочем, это нам на руку.»
Ичиго твёрдо кивнул, отлично понимая, о чём речь.
«Если мой шикай это обычное состояние, то в банкае я могу сражаться на равных с Яхве. Если я поднимусь до своего привычного уровня в неактивированном состоянии, то в шикае буду равен ему по силе, а банкай…»
«Именно. Ты полностью сотрёшь его с полотна мироздания. Полагаю, дальше справишься сам. На всякий случай — напоминаю, что это меч зовёт хозяина, а не наоборот, так что в непредвиденных ситуациях сразу связывайся со мной.»
Присутствие Короля тут же исчезло, и только тогда Ичиго понял, насколько же сильно его обволакивала та неведомая сила. Дышать сразу стало легче, а мир вокруг стал чётче и ярче, но в груди появилось странное чувство пустоты и одиночества. Кажется, он…скучал? Безумно хотелось наплевать на всё, взмыть вверх, пробить двойной щит и предстать перед огромным кубом, в котором застыл его хозяин.
Парень грустно усмехнулся и поднялся на ноги. Тело неприятно затекло, без привычного запаса реацу парень чувствовал себя голым, а впереди был далёкий путь к обжитым местам Общества Душ.
Ичиго усмехнулся и, кое-как нащупав что-то отдалённо напоминающее реацу, решительно сделал первый шаг.
Он непременно станет сильнее.
Часть втораяПожалуй, путь к Руконгаю можно было сравнить со спуском Данте в глубины Ада. Пустые, мутировавшие твари и обычные хищники — без своих сил Ичиго оказался беззащитен. Он почти сразу прекратил сражаться с врагами, осознавая, что только абсолютная удача спасла его от смерти. С каждым шагом в парне крепло уважение к знакомым шинигами без дополнительных нашивок или хаори — как они вообще выжили и достигли успехов с такого старта? И это при условии, что он сейчас считается довольно сильным! Пожалуй, только теперь Ичиго понял, почему ему так много прощалось — он был спасательной жилеткой всего Готей-13. Наверное, его не сделали капитаном сразу же только потому, что он ещё официально считался живым. Проблемы бюрократии во всей красе, которой не лишены даже мертвецы.
Что же, теперь он выгрызет себе это право и дурацкую накидку, даже если ему придётся сдохнуть в процессе.
Очередной Пустой спикировал на кусты с дикой малиной, которые Куросаки избрал своим убежищем. Парень нервно икнул, ничком кидаясь на землю и спасаясь от острейших когтей, а потом кинулся бежать на максимальной скорости — как показала практика, затаившаяся добыча нравилась Пустым куда больше двигающейся. Так же путём нехитрых вычислений было выяснено, что местные минусы были созданиями территориальными, и через несколько десятков метров теряли к парню всякий интерес. Конечно, расстояние было немаленьким, но Куросаки на свою физическую форму не жаловался никогда, и почти полное отсутствии реацу не очень повлияло на силу его рук и ног.
Шёл восьмой день его бесконечного путешествия.
Пожалуй, после выживания в зубах и когтях центральной его мыслью стал голод. Костёр требовал времени и привлекал слишком много внимания, съедобные растения здесь не росли, а брать питательные частицы из воздуха парень как-то не умел. Безумно хотелось спать, дыхание давно сбилось ко всем чертям, тело болело и местами отказывалось подчиняться — кажется, несколько костей были сломаны. Пха. Такие мелочи никогда не имели значения.
Сделай или умри — тот принцип, что стоял во главе его жизни последние несколько лет. Борьба на грани, полное обесценивание своей жизни, всё или ничего. Так Ичиго жил, живёт и будет жить — или умрёт, но это не будет иметь никакого значения.
Куросаки Ичиго на полной скорости рвался к своей цели, и ничто не могло его остановить.
Внешние районы Руконгая были ничуть не дружелюбнее земель вне города или Уэко Мундо, но Ичиго находил в этом месте ряд неоспоримых плюсов — он выбрал правильное направление, смог отоспаться, поесть и раздобыть себе меч. Вряд ли этот кусок ржавчины раньше принадлежал какому-то шинигами, но Куросаки и не собирался обзаводиться новым духовным мечом так быстро — он не мог предать старика Зангетсу. Ичиго подозревал, что, несмотря на слияние, его меч жив — что он снова сможет сражаться со своим занпакто, если высвободится в шикай. Когда Король Душ позовёт его, когда он высвободит свои силы, обе части Зангетсу лягут в его ладони, и они снова будут вместе, все трое. И предавать старика, вот так просто, с первым встречным, было бы самым отвратительным поступком его жизни.
На столбе, куда Ичиго отправил очередного неудачника, красовалась табличка «Зараки». Парень немного безумно рассмеялся — они оба любили подраться, что район, что злостный капитан. Пожалуй, теперь он гораздо лучше понимал стремление Кенпачи скрестить с ним мечи — это место словно дышало ненавистью и жаждой убийства. И, к собственному удивлению, Куросаки находил это даже несколько умиротворяющим. Или всё дело в том, что он стал оружием, созданным для уничтожения? Ведь, можно сказать, его выковали ради единственного врага.
Ещё одна потерянная душа выскочила и бросилась на будущего шинигами, чтобы тут же получить удар в грудную клетку. Смертельный, разумеется — в своих навыках мечника Куросаки Ичиго был уверен.
Жестоко? Беспощадно? Против принципов и правил? Первое время убивать тех, кто выглядит так же, как ты, казалось парню чудовищно неправильно. В ответ на его колебания первый же руконгайский бродяга чуть не лишил его глаза.
В этих местах ты либо моралист, либо живой.
И Куросаки Ичиго всё ещё был жив.
Какой смысл бояться, какой смысл убегать? Конец единый — смерть. И, лишь полностью отринув страх смерти, полностью отказавшись от жизни во имя жизни, можно выжить по-настоящему. Сменить цель, сменить ориентиры — не ради себя, а ради друзей, не для идеалов, а для победы, не во имя жизни миллионов, а ради смерти одного. По крайней мере, пока что Ичиго удавалось.
Выход из опасных районов Руконгая был прямо перед ним — непроходимый лес и заросшая тропинка. Наверняка там куча ловушек, созданных шинигами, чтобы не пускать весь этот сброд к цивилизации, и прочие неприятности в духе пустых.
Лёгкая прогулка по сравнению со всем, что уже пришлось перенести, на самом деле. И почему Ичиго так и не сделал первый шаг, он и сам не понял. Ведь вот она, дорога к грядущему, путь к его цели. А он сидит здесь, на обломке стены, и смотрит на этот путь. Будто мальчишка, который в первый раз сам идёт в школу. И откуда взялась такая нерешительность?
Ичиго ощущал странное желание остаться здесь, развернуться и сказать — моё. А ещё развернуться и пойти назад — туда, где так ясно и вкусно пахнет реацу того, кто скоро обретёт имя Зараки Кенпачи. И сейчас Куросаки хотелось сразиться с ним за звание сильнейшего, за титул хозяина этих мест.
«Величество, это во мне говорит та часть, которая раньше звалась Хичиго?»
Ответа, разумеется, не было. Впрочем, Ичиго и так прекрасно знал, что бы ответил ему Король Душ: «это ведь твоя сила, откуда мне знать?». Он всегда отвечал что-то в духе «откуда мне знать», «это за пределами моего знания», «с чего ты взял, что я знаю ответ» или «почему ты уверен, что я знаю?».
Конечно же, он знает, старый хрен. Он же видит прошлое, настоящее и будущее! Но трясти Величество на предмет правды Куросаки Ичиго совершенно не собирался — он всё же был хорошим занпакто, и мысль о восстании против хозяина даже не приходила ему в голову.
Ичиго усмехнулся. Собственно, именно сейчас, пока у него было время разобраться со своими странными желаниями, можно было немного подумать о том, в какой ситуации он оказался. Он в другом измерении, добровольно перекроил собственную сущность и почему-то совершенно не волнуется о родных и друзьях.
«Твоя работа, верно?»
И последовавшее за этим вопросом молчание совершенно отличалось от предыдущего.
«Я подумал, что немного помочь тебе будет не лишним. Но не стоит думать, будто я залез в твою голову или повлиял на тебя каким-либо образом. Скорее, просто не мешал.»
Куросаки отлично понял, что имел ввиду его хозяин. Он всегда ставил жизни других выше своей собственной, а вот Хичиго и Зангетсу на его дорогих людей всегда было глубоко плевать. И, когда они соединялись в одно целое, их эмоции, что так далеки от человеческих, заполнили его без остатка. И сейчас человеческое желание защитить, отравленное желанием Зангетсу, было обращено в сторону хозяина — Короля Душ.
«Не волнуйся об этом, Куросаки Ичиго. Вы всё ещё стараетесь ужиться вместе, и не так давно я высвобождал тебя. Уверен, скоро ты снова сможешь стать более человечным.»
Хозяйское присутствие исчезло до того, как Ичиго высказал хоть что-то в ответ. Куросаки только глаза закатил — надо же, какой привередливый над ним стоит шинигами. То, что он стал мечом, было меньшим из всех зол. Сказать по правде, большую часть своей жизни Ичиго воспринимал себя как чьё-то оружие. Клинок справедливости, который отражает нападения хулигана, меч правосудия, спасающий Рукию, сила, встающая на защиту Общества Душ… теперь у него просто появился более конкретный хозяин. И это всё упрощает — нет нужды искать свой источник сил и вспоминать, за что сражаешься на этот раз.
И Куросаки Ичиго, в последний раз вздохнув, сделал шаг вперёд. Ржавая железка, заменявшая ему меч, полетела в кусты — теперь она была совершенно не нужна.
Часть третьяИчиго и представить себе не мог, чем живёт Руконгай. И сейчас, проходя мимо огромных рисовых полей, на которых совершенно ничего не росло, и огромных зданий, поражался их разрушенностью и ветхостью. Значит ли это, что когда-то Руконгай процветал целиком, от первого района до последнего? Или это какой-то местный мертвец, решившийся нарушить незыблемые правила и построить оплот мира и богатства в месте, созданном для бедности и войны? В таком случае он был идиотом и он проиграл.
Слабак, чьё имя недостойно сохраниться в истории.
Впрочем, Ичиго был доволен — еда здесь оказалась не только сытной, но и вкусной, а местные выдали ему удобную одежду и даже пустили переночевать. Расплатился Ичиго просто — отправил в небытие летавшего над головой Пустого с помощью лопаты попавшегося по пути фермера. Тупое лезвие категорически не хотело работать как надо, а в самом инструменте не было и капли реацу, так что пришлось попотеть, но Куросаки посчитал это отличным знаком и хорошей разминкой. Сил всё ещё почти не было, не было и меча или хоть какой-нибудь информации о времени, в которое его занесло — Величество, как обычно, заявил, что он не в курсе. «У тебя есть несколько столетий, чтобы стать сильнее и победить» — говорить что-то конкретнее этот старый хрен не от мира сего отказался. Впрочем, Ичиго прекрасно понимал, что в какой-то степени виноват сам — он вообще не уделял внимание изучению истории Общества Душ, посчитав, что после смерти как-нибудь выкрутится.
Мда. Знал бы, зубрил каждую страничку с сотворения мира.
А теперь остаётся уповать лишь на то, что какие-нибудь древние мастодонты вроде старика Ямамото и капитанов Шисуя и Укитаке уже сидят в Готей-13. В одном он был уверен — в одном из отрядов уже властвует Унохана, так что его шансы дожить до прихода Яхве существенно возросли.
Яхве. Одно это имя, столь отвратительное, вызывало в нём огромную волну ненависти. Уничтожить, убить, стереть с лица земли… нет, стереть из самого мироздания!
«Тише, Ичиго. Прекрати прорываться в свой шикай. Дыши глубже, давай. Я всё ещё не хочу, чтобы мой мир был разрушен.»
Да… действительно, чего это он. Ещё не время. Отец всех квинси в небытии, и время для ненависти ещё не пришло. Терпи, Куросаки Ичиго — близок, близок тот день, когда твоё обещание будет исполнено. Неважно, сколько — сто лет, двести, триста, они все пролетят незамеченными. Любой срок гораздо притягательнее, чем «никогда» и «невозможно».
— Господин Кенпачи, вы не могли бы…
Женщина, вонючая и бесконечно грязная, почтительно замерла около веранды, которую он облюбовал. Выбранное обращение коробило и сводило зубы. Он мог сколько угодно твердить — я Ичиго, Куросаки Ичиго, но местные жители решительно отказывались именовать его иначе. Кенпачи — сильнейший. Что же, раньше он согласился бы, но не сейчас. Он выжил лишь потому, что хорошо бегал и отлично прятался. Сейчас же, в момент своей величайшей слабости, такое прозвище казалось злой насмешкой. Сейчас даже только набирающий силу Зараки Кенпачи порежет его на ленточки, и не заметит.
Женщина всё ещё ждала. Склонив голову в поклоне, стояла около семнадцатилетнего мальчишки с совершенно обычным мечом на плече, и ждала его ответа. Кажется, просила вынести банду местных разбойников и спасти её дочь от участи подстилки для их главаря. Что же, он готов и он согласен — всё же, он всегда был готов защитить слабых, даже если сейчас это значит для него смерть.
— Веди.
Их было пятнадцать. Четырнадцать, если точнее — главарь пытался оприходовать девочку. Мелкая, к её чести, всё ещё сопротивлялась — пожалуй, эта девочка достойна искреннего восхищения. Ичиго ухмыльнулся, и непривычно маленький меч дурацкой правильной формы покорно лёг в его ладонь. Как шинигами вообще сражаются таким убожеством? Впрочем, кажется, у него не так плохо получалось.
Первая голова полетела в буквальном смысле этого слова — Куросаки не собирался размениваться на политесы. Они были преступно близко к самым опасным районам Руконгая, и это было территорией Хичиго. В конце-концов, имеет он право немного сойти с ума? Удар, удар, второй труп — немного отвлёкся, получил мечом в плечо, больно. Удар, парировали, парировал он, словил ещё — третья смерть. Отступить, затаиться, прорваться в дом — четвёртая, пятая, шестая… нет, не удалось, увернулся. Рука немеет, рассечён лоб, кажется, пробита печень. Шестой, седьмой, восьмой — он справится, он сможет. Главарь в комнате, его кимоно валяется в углу, и это обнажённое тело с жиром и волосами выглядит совершенно отвратительно. Девочка, кажется, сдалась — она просто лежит и тихо плачет. Ичиго не собирается медлить, а мелкая должна понять и простить. И, с точки зрения Куросаки, воспоминания о крови на своём теле будут куда приятнее, чем если бы эта сволочь, недостойная памяти, закончила начатое.
Девятый.
Девочка не может говорить, она шокирована и напугана. В другое время он бы её успокоил — увы, враги ещё не кончились. Десятого удалось снести с первого удара, а вот одиннадцатый умудрился вспороть ему живот. Чёрт, чёрт, чёрт! Проигрыш, поражение? Смерть?
Глупость.
Часть четвёртаяНе восхищаться Уноханой Рицу было просто невозможно. Кто-то видел её природную красоту, кто-то кроткость и великодушие. Ичиго просто был рад видеть её живой. Когда эта восхитительная женщина умерла, чтобы подарить имя клинку Зараки Кенпачи, у Куросаки перехватило дух от её истории. Первая Кенпачи, основательница Готей-13, сильнейшая… Пожалуй, именно в тот момент Ичиго сожалел лишь о том, что никогда не видел её в бою. А вот теперь, первое что он увидел, очнувшись, было её безразличное лицо.
Пожалуй, в тот момент рука Ичиго управлялась чем-то отличным от мозга. Как ещё объяснить, что она поднялась и осмелилась прикоснуться к свежим бинтам, там, где теперь всегда будет цвести шрам, оставленный Зараки Кенпачи?
Какая ирония — будущий одиннадцатый капитан сейчас лишь ребёнок, но уже способен снести его с лица земли.
Какое же он убожество.
— А ты смел, мышонок.
Почему его не убили на месте можно смело назвать основной загадкой этого мира, и парень поспешил прекратить искушать судьбу.
— Не каждый день выпадает шанс прикоснуться к первой Кенпачи, госпожа.
Она несколько секунд сидела неподвижно, а потом рассмеялась — тихо и весело, почти так, как будет смеяться несколько столетий спустя. Ради такого и умереть не жалко. Впрочем, к удивлению, раны совершенно не болели.
— Я вылечила тебя, воин. Будь осторожнее в следующий раз.
Действительно — как оказалось, они находились в доме той женщины. Из-за двери, безумно смущаясь, выглядывала спасённая девочка.
— Я слишком слаб, хоть они и считают иначе, госпожа. Мой путь только начался.
Ичиго не знал, его ли слова были причиной веселья нынешнего командира одиннадцатого отряда, или встреча с мальчиком, способным разделить её радость битвы — это не было важным. Женщина просто смеялась.
— Ищешь силы, мышонок?
— Конечно. Я иду в академию шинигами, чтобы получить нормальный меч и стать сильнее.
Кажется, она выглядела заинтересованной.
— Что же… если ты достигнешь своей цели, можешь придти ко мне. Одиннадцатый отряд примет тебя, безымянный мышонок.
Она встала, в последний раз влив в него свои силы, и направилась к двери.
— Ичиго. Меня зовут… Куросаки Ичиго.
Кажется, эта комната будет переполнена смехом этой женщины вечно.
— Пока нет, мышонок. Пока нет.
Ичиго глупо улыбнулся. Воистину, кажется, она воплощала в себе саму Смерть.
«Уж не влюбился ли ты, мой ветреный меч?»
Король Душ, невзирая на веселье, явно был обеспокоен. Ичиго вздохнул, проигнорировав кинувшуюся к его кровати хозяйку дома, и закрыл глаза.
«Не путай восхищение с влюблённостью, Величество. Эта женщина - ожившая легенда.»
Судя по сдавленному смешку, ему не поверили. Впрочем, больше Король говорить на эту тему не стал, став крайне серьёзным.
«Ты был на волосок от гибели, Куросаки Ичиго. Ты понимаешь, что я почти высвободил тебя? Сейчас, когда энергия этого мира ещё не уравновесилась после твоего прибытия, это стало бы катастрофой.»
Тяжёлое «не делай так больше» повисло в воздухе. Куросаки цыкнул — этого действительно можно было не говорить. Его подвела излишняя уверенность в собственных силах, и больше он подобной глупости не допустит.
Ну, по крайней мере до тех пор, пока он не получит нормальный меч.
— Спасибо, что спасли меня, господин Кенпачи.
Девочка нерешительно приблизилась к дырявому футону, на котором он лежал, и аккуратно опустилась на опустевшее место. Сколько ей, тринадцать? Четырнадцать? В свои семнадцать Ичиго ощущал себя гораздо старше.
— Это мне стоит благодарить вас за своё спасение. Если бы вы не позвали госпожу Унохану, я уже был бы мёртв.
Далее последовал общепризнанный обмен любезностями, за время которого мелкая не произнесла ни слова, и самый вкусный обед, что ему довелось отведать за время пребывания в этом мире. Женщина принесла его в постель и даже порывалась самолично накормить дорогого спасителя, но Ичиго не позволил ей этого. Он был полностью здоров благодаря усилиям капитана Уноханы, и унижать мёртвую душу, с которой его связали обстоятельства, было бы низостью.
Впрочем, кажется, женщины не были с ним согласны.
— Я в неоплатном долгу перед Вами, господин Кенпачи.
Мелкая краснела и мялась, но снова и снова возвращалась к этой теме. Ичиго идиотом не был и прекрасно понимал подтекст, но как-то реагировать на такие подростковые стремления не собирался. Он должен дойти до Академии, получить все знания, доступные шинигами, занять достойное место в Готей-13, стать сильнее и сокрушить своего врага! Разве есть у него время на розовые сопли с мёртвой девчонкой?!
Он отправился в путь на следующий день. Катана, с которой он проиграл, осталась прислонённой к первому попавшемуся столбу — даже если бы результатом стала победа, он всё ещё не хотел брать себе новый занпакто.
— Господин…
Девчонка нагнала его у самого выхода. Вся зарёванная, в яркой розовой тряпке, с сумкой за спиной. Собственно, Ичиго в ней и не сомневался — слишком хорошо знал такой тип людей.
Сердце больно кольнуло воспоминание об Иноуе.
Сначала парень планировал тайно сбежать ночью, чтобы мелкая не увязалась за ним, но потом отказался от этой идеи — всё равно ведь попытается его найти и влипнет в кучу неприятностей.
— Говорю сразу — там, куда я иду, места тебе не будет. Оставлю где-нибудь в третьем районе, поняла?
Решительный кивок. Да с ней будет меньше проблем, чем он предполагал!
Парень широко усмехнулся и снова отправился в путь.
Часть пятаяК собственному стыду, Ичиго Куросаки никогда особо не дружил с орудиями сельского хозяйства. То есть, он понимал, с какой стороны брать в руки лопату или грабли и понимал их предназначение, но вот с прямым использованием были проблемы. Воистину, проще проломить этим проклятым инвентарём чью-нибудь голову, чем обработать богомерзкий огород!
По крайней мере, за время пути к Сейрейтею Ичиго успел возненавидеть все эти поля и садики всей душой. Согласно воле Короля, парень прекратил нарываться на неприятности и теперь шёл под обликом обычного бродяги. Они с мелкой прятались от врагов, ночевали в лесах и выживали, как могли. Без девчонки было бы проще и быстрее, но не бросать же её? А ей приходилось туго — она часто отдыхала и тихо плакала, когда думала, что он спит и не слышит. Мелкой хотелось мягкой кровати, нормальной еды и крыши над головой, а Куросаки желал хоть немного облегчить её страдания.
Так ему в голову пришла идея подрабатывать на полях за продукты и ночлег. Обычно тяжёлую работу брал на себя Ичиго, а девчонка убиралась, стирала и приглядывала за детьми. Конечно, их передвижение сильно замедлилось, но явно стало комфортнее. Ну, если не считать кровящие мозоли, сорванную спину и полную ненависть к любой хозяйственной деятельности, которые парень себе приобрёл за время пути. Что же, зато теперь Ичиго был уверен — даже если его не возьмут в Академию, к сельхоз инвентарю он больше не притронется, ни-ког-да. Лучше выйти разбойником на большую дорогу, чем стать ближе к земле с помощью тяпки.
— Работай лучше, риока!
Ичиго находил в своём новом прозвище определённую иронию — имя, данное ему при первом вторжении в Общество Душ, вернулось к нему. Пусть и в ином контексте, пусть произносимое даже с неким одобрением — риока остаётся риокой. Парень этих людей не останавливал — он даже до первой цели своего путешествия не дошёл, и ни одно из окружающих его мест не было ему домом.
Впрочем, в каком-то смысле всё Общество Душ принадлежит ему. Занпакто ведь положено жить во внутреннем мире своего хозяина, верно?
Только вот вряд ли старик занимался такой фигнёй, как возделка огородов. Если подумать, в его душе были только небоскрёбы, зеленью там и не пахло. Что творилось внутри него теперь, Куросаки Ичиго не знал — он не медитировал с того момента, как появился здесь. Боялся? Не верил? Наверное, всё сразу.
А вот мелкой нравилось. Она явно была в своей стихии, её не тяготила работа или бедность. Его невольная спутница была создана для тихой, мирной жизни, и она старалась сделать такую жизнь максимально привлекательной для него. Наверное, думала, что он привыкнет, примет и поймёт. Глупо, конечно — она казалась достаточно сообразительной, чтобы понять. Он не риока, не кенпачи — он Куросаки Ичиго, меч, несущий волю Короля Душ. Сама его жизнь — сражение, и в ней нет места бесполезному затишью, заставляющему сталь ржаветь и прорастать в ножны.
Мирное время, вот главный враг воина.
— Мы покинем это место завтра утром, так что это последние ряды, которые я обрабатываю для тебя, старик.
Фермер только рассмеялся и ушёл — в дом, наверное, пить холодную воду, есть рис и целовать свою жену. В этот момент Куросаки был готов его проклинать.
— Я принесла вам немного воды и бобов, господин.
Уговорить мелкую называть его по имени или фамилии так и не удалось. Хоть от приставучего «кенпачи» избавились, и то хлеб, но всё равно, неимоверно раздражало. Вообще, у парня появилась странная зацикленность на собственном наименовании. Должно быть, ещё одно последствие становления занпакто, ведь их связь с хозяевами строится на именах.
— Завтра я продолжу свой путь. Останешься здесь?
Она поджала губы и отрицательно помотала головой. На каждой остановке он предлагал ей завершить своё путешествие, но гордая мелкая отказывалась его покидать. Сейчас им предстоял нелёгкий переход через лес, и они потратят на него не меньше недели, но, если всё удастся, выберутся к первым десяти районам Руконгая. Ичиго преодолел бы такое расстояние за три дня, загнав себя и выжив на грани возможностей, но с девчонкой наперевес путешествие должно было растянуться. Её такие переходы пугали, так что Ичиго обычно выбирал более обжитые дороги, но в этот раз парень решил поставить собственные желания выше.
Их дороги должны были разойтись. Всем было бы лучше, случись это здесь.
— Ответ неверный, мелочь. Ты остаёшься здесь.
— Нет.
— Да. Не обсуждается.
Она вся сжимается, и кажется, плачет. Ичиго специально не оборачивается, чтобы проверить — работы ещё полным-полно.
На следующее утро приставучая мелкая снова рядом с ним. Стоит, решительно поджав губы, и держит в руках явно тяжёлую сумку. В кои-то веки, она начинает разговор, и слова её решительны, как никогда.
— Я обещаю, что оставлю вас, как только вы поступите в Академию Шинигами, господин. До тех же пор, позвольте вас сопровождать! Я чувствую, что если не сделаю этого, то поступлю совершенно неправильно…
Она замолкает, кажется, поражённая собственной дерзостью. Парню не осталось ничего другого, кроме как потрепать свою спутницу по голове и сделать ещё один шаг вперёд. Все его друзья наверняка ответили бы так же.
— Ладно уж, оставайся.
Часть шестаяКак оказалось, Ичиго пришёл к воротам Сейретея ровно за полгода до нового набора в Академию. Они с мелкой вышли к западным воротам, и Куросаки в очередной раз убедился, что загробный мир не меняется. Местные ходили в дорогих и опрятных юката, на улицах было чисто, а дома выглядели совсем новыми. Как и следовало ожидать от первых районов Руконгая, конечно же.
Наверное, перед вступительным экзаменом в академию ему следовало как-то готовиться. Ну, повторить основные стойки фехтования, почитать книжки по истории, обзавестись полезными знакомствами в духе лейтенантов и капитанов. Ичиго Куросаки потратил всё свободное время на пристройку мелкой. Выкупил на скопленные деньги небольшой клочок земли, с нуля выстроил небольшой дом, договорился выделить ей пару рядов в поле. Даже успел набить морды парочке особо наглых парней, которые решили, что спрашивать согласие девчонки не обязательно. Кстати, парни оказались не такими уж сволочами — просто сыновья своего времени, не очень хорошо понимающие, что женщина это вообще-то тоже человек. После небольшого разъяснения от Ичиго парни всё поняли, и Куросаки мог быть спокоен — лучшей охраны для мелкой ему не найти. Опять таки, он сам будет рядом, буквально за стеной, и в гости будет заходить регулярно.
Девочка молчала. Не пыталась задержать, не предлагала ничего, не упрямилась. Кажется, она действительно смирилась с его желаниями. Только смотрела с видом побитой собаки иногда. От этого неприятно скрипело в груди — всё же четыре месяца провели вместе. От одной этой цифры становилось жутко — подумать только, четыре месяца, как он выбрался из безумных и безжалостных районов Руконгая к относительной цивилизации, и чёрт знает сколько времени, пока он добирался туда. Время, проведённое вне Общества Душ, слилось в одну безумную погоню, а дни в дальних районах — в безумную резню.
«Сколько я уже здесь, Величество?»
Ну, по крайней мере он всё ещё похож на подростка, так что точно не несколько лет. Уже плюс, несомненно. Или, быть может, он так и не вырастет, как не выросла мелкая Ячиру или капитан Хицугая. Вообще, в отрядах шинигами было не так уж и мало детей. Из-за особенностей обучения в Академии, не иначе.
Фактически, система деления учеников в Академии была довольно простой, и рассчитывалась на все слои населения. Никакого ограничения по возрасту, никаких ограничений по местам — всё, что требовалось, это обладать минимальным уровнем реацу. Вступительный тест представлял собой соревнования в разных дисциплинах, по итогам которого ученика определяли в одно из трёх направлений, называемых путями. Первое, путь Кицунэ, было самым коротким по времени обучения — фактически, туда брали тех, кто уже установил контакт со своим занпакто и выработал свой стиль фехтования. Так что все эти маленькие гении, окончившие академию за год, просто попадали в поток Кицунэ, где их обучали только искусству кидо. Впрочем, в чём-то они действительно были гениальны, ведь демоническим заклинаниям обучали не меньше трёх лет, да и вот так, на чистой интуиции, договориться с занпакто было совсем непросто. Это направление было самым малочисленным, ведь безымянные занпакто на дороге так просто не валяются, да и научиться искусству боя на мечах совсем не так просто. Иногда его просто не открывали, и максимальное количество студентов, одновременно учившихся на пути Кицунэ, равнялось пяти.
Второе направление, путь Ину, открывалось для тех, кто находился на промежуточной стадии развития. Так, оно делилось на три потока — Ину-ичи, для тех, кто уже получил свой занпакто, но совершенно не умел биться на мечах, Ину-ни, для людей, которые отлично фехтовали, но пока не нашли меч, и Ину-сан, куда входили все те, кто успешно выпустились из третьего потока и хотели продолжать обучение.
Собственно, на последнее направление, путь Тануки, всегда было больше всего желающих. Там полностью отсутствовало деление на классы и обучение боевым искусствам. Здесь простолюдинов учили читать и писать, рассказывали историю Общества Душ, показывали разные способы счёта. Фактически, на этом направлении проходили всё то, чему маленьких детей учили в школах в мире живых, и после его завершения совсем не обязательно было становиться шинигами.
Сам Ичиго полагал, что он попадёт в Ину-ни, где ему выдадут один из безымянных мечей и подучат кидо. Собственно, ради этого он в Академию и пришёл. На самом деле, он мог и на путь Кицунэ попасть, если бы в своё время согласился на экстремальное обучение от Урахары «кидо или смерть». Тогда он до полусмерти перепугался, да и необходимости в обучении техникам шинигами не было — казалось бы, как поможет связующее заклинание в битве с Яхве? А ведь могло бы и помочь, наверняка могло бы. Но нет, тогда он решил, что «как-нибудь потом».
Ну вот оно, то самое «как-нибудь».
В потоке соискателей, скопившихся перед воротами в день экзамена, парень не увидел ни одного знакомого лица. Впрочем, наверняка куча этих людей дожила до его времени и сражалась с ним плечом к плечу. Увы, он в лица рядовых никогда не вглядывался — оно и понятно, в те времена от одного его присутствия им бы поплохело. Так что был обречён пятнадцатилетний в.и.о. шинигами на общество лейтенантов и капитанов. Пха, не понимал он тогда своего счастья.
Наконец, прозвенел колокол, и западные ворота в Сейретей открылись.
Часть седьмаяПервым заданием в процессе экзамена были сами ворота. Пара людей в форме Отряда Кидо установили специальные барьеры, считывающие уровень реацу с будущих учеников. Те, кто претендовал на поток Тануки, шли отдельно, и все они держали в руках длинные белые ленты. Насколько Ичиго понял, это было их пропуском, позволяющим преодолеть барьер даже почти без реацу. Те же, кто не был снабжён своеобразным билетиком и был слишком слаб, просто не смогли переступить порог. У Ичиго, ожидаемо, никаких проблем не было.
Затем их встречало три бравых шинигами в форме рядовых с бирюзовыми повязками на рукавах — кажется, так учителей отделяли от обычных рядовых. Вперёд вышел гороподобный лысый мужик с огромным тесаком за спиной.
— Новички! Вы прошли врата, и это значит, вы достойны! Моё имя Гинбо, и на ближайшие несколько лет я становлюсь вашим абсолютным начальством. Даже мама родная будет значить для вас меньше, чем я и два этих парня за моей спиной!
Дружное «Оос!» перекрыло скрежет зубов парня. Начальство он, ага. А в бубен? Тем временем, Гинбо продолжал говорить, и речь его свелась к тому, что всем желающим стать шинигами надо было вытянуть дощечку с номером и подойти к одному из экзаменаторов. Там они получат задание, по итогам которого их вполне могут отправить домой, а после группы поменяются местами. В общем, всё было ожидаемо — их будут проверять на демоническую магию и грубую силу.
Ичиго сначала выпала цифра «2», и парень подошёл к тому шинигами, который стоял по левое плечо от Гинбо. Их первый экзаменатор был высоким блондином без каких-либо запоминающихся черт. Он холодно посмотрел на собравшихся людей вокруг и резко кивнул.
— Следуйте за мной.
Путь их лежал в просторную комнату, в конце которой темнела маленькая дверь. Экзаменатор уверенно направился именно к ней.
— Сейчас вы будете заходить внутрь по одному. Там ничего нет, так что можете не осматриваться. Ваша задача — выпустить как можно больше реацу, как только закроется дверь. Понятно? Начинайте сразу, как услышите щелчок.
Мужчина ткнул пальцем в ближайшего к нему человека, говоря, что он будет первым, и куда-то ушёл. В комнате стало шумно — все обсуждали произошедшее и пытались договориться об очерёдности. Многие гадали, зачем нужно такое испытание, если их уже проверили на воротах. Ичиго, услышав это, громко фыркнул, но промолчал. Очевидно же — посмотрев на скорость высвобождения и количество реацу, можно определить предрасположенность к кидо. Количество обязательно сравнят с данными, полученными при проходе сквозь врата, и их будущие учителя смогут забрать себе самых подходящих кандидатов. Тот же Отряд Кидо выбирает своих будущих солдат именно на этом этапе, при проверке сил.
Для Куросаки это задание не представляло никакой сложности. Да, он никогда не умел контролировать свои силы, но при его запасах это было и не обязательно. К тому же, они не были полностью самостоятельны — степень высвобождения его реацу всегда зависела от эмоционального состояния. Сейчас он был лишён большей части своих способностей, но принцип активации от этого не изменился.
Так, переступив порог и услышав сигнал, Ичиго Куросаки просто подумал о Яхве. Его враг встал перед глазами так ярко, что, наверное, выступили слёзы. Парень тихо зарычал, чувствуя, как слегка подрагивают стены, чернея от исходящей от него силы.
Реацу, отравленная ненавистью, тихо пузырилась вокруг. Можно было успокоиться, очистить силу от ненависти и показать экзаменаторам более мирный вариант, но парень не собирался заморачиваться — меньше потом врать. Тем более, наверняка многие искатели высвобождают свои силы отрицательными эмоциями, так что чего-то нового и шокирующего он явно никому не показал.
С другой стороны проверочной комнаты открылась ещё одна дверь, и будущий шинигами решительно, как и всегда, сделал шаг вперёд. Экзаменатор, встречавший его на пороге, выглядел несколько смущённым.
— Ваши показатели просто великолепны. Есть, конечно, пара нюансов, но, если хотите, я порекомендую вас…
— Не стоит, наставник. Моим слабым местом всегда был контроль.
Мужчина с облегчением кивнул и указал на дверь, за которой уже сидели те, кто шёл раньше. Ичиго плюхнулся прямо около входа и облокотился на стену — он давно привык занимать это место, которое почти у всех входящих было в слепом пятне. Парень перевёл дух — он был на волоске от самого непонятного отряда в Готей-13. Куросаки всегда предпочитал грубую силу, и оказаться в рядах мастеров Кидо только потому, что физически способен поддерживать какой-нибудь жутко энергозатратный барьер, ему совершенно не хотелось.
Сколько они так сидели, терпеливо ожидая, Ичиго сказать не мог. В группе их было около сотни, и новый претендент приходил приблизительно каждые полчаса. Он сам шёл восьмым, сейчас их здесь было двадцать, плюс следует так же считать и тех, кто не прошёл. Такие, разумеется, были — в Руконгае всё обладает реацу, и все предметы и живые существа в той или иной степени наделены способностью её поглощать. Мало ли, вдруг претендент живёт около тренировочной площадки или особо целительного источника? Ведь шинигами должен не просто иметь реацу, ей надо ещё и управлять. Впрочем, конечно, можно и без этого — если ты в.и.о. шинигами Куросаки Ичиго или капитан одиннадцатого отряда Зараки Кенпачи. Только вот воины этой категории обычно в Академии штаны не просиживают.
В этот момент ещё одна дверь распахнулась, и на пороге появился тот, второй экзаменатор, не так давно забравший себе группу под номером «1». Он с любопытством посмотрел на прошедших первый этап будущих учеников и повернулся к своему товарищу, который как раз вышел.
— У меня одно место освободилось. Заберу одного из твоих?
Вопрос явно был риторическим.
— Так, кто из вас владеет искусством боя на мечах?
Несколько человек тут же вскочили и наперебой начали убеждать экзаменатора в собственных способностях. Все они не владели медитацией и ни у кого из них не было подходящей школы, чтобы научить их терпению. Что же, он, Ичиго Куросаки, преподаст им столь полезный урок.
— Я.
Ичиго прекрасно знал, что и без своей реацу может заставить людей замолчать. Сейчас было достаточно снова стать тем, кто когда-то прошёл сквозь самые отдалённые районы Руконгая. Выпустить «внутреннего Хичиго», так сказать. Как только в носу снова встал тот непередаваемый запах смерти и отчаяния, в комнате повисла гнетущая тишина. Куросаки медленно встал, с удовольствием отмечая, что для многих в комнате его присутствие здесь стало сюрпризом. Наконец, парень выпрямился и повторил:
— Я.
Экзаменатор кивнул. Всем присутствующим было ясно, что никто больше не рискнёт высказаться.
— Следуй за мной, парень. И, ради бога, приглуши реацу — тут уже дышать нечем.
От неожиданности Ичиго вобрал всю силу в себя, словно губка. Надо же, он действительно выпускает реацу. Должно быть, дело в том, что нынешнее количество кажется ему ничтожно маленьким по сравнению с тем, что у него было. Над этим определённо стоит поразмыслить.
Конечной целью их путешествия оказался огромный зал, разделённый на равные квадраты. В каждом из них боролись люди из тех, кому выпала цифра «1». Экзаменатор махнул рукой в сторону стоек, на которых стояло тренировочное оружие. В крайнем правом квадрате стояла, нетерпеливо постукивая себя по плечу катаной, коротко стриженная женщина. Ичиго усмехнулся и вытащил меч, максимально похожий на Зангетсу в банкае. Теперь время показать себя с лучшей стороны.
Надо признать, Ичиго Куросаки был довольно плох в фехтовании. Фактически, он не знал каких-то поз и приёмов, не учил правил и не тренировался с мечом до посинения. Но у него было кое-что более важное — опыт, приобретённый в схватках на грани жизни и смерти. Он дрался грубо, подавляя врага своей реацу, и враг падал, поверженный тем, что его друзья называли решимостью.
Сейчас он был почти в проигрышном положении — реацу почти не было, а стандартный меч мало походил на родной Зангетсу. Но для Ичиго Куросаки «почти» полностью обесценивало всё остальное. У него был опыт, и это решало всё. Конечно, сражаться было не очень привычно, ведь в банкае мир был куда более замедленным, а этот меч и был выбран ради схожести с полным высвобождением меча, но ещё никогда в этом времени сердце Ичиго не было столь полно решимости.
Конечно, женщина проиграла. Как и следующие двенадцать человек. С тринадцатым пришлось попотеть, четырнадцатый мог бы его вполне реально убить, будь это настоящий бой, но здесь всё кончилось ничьей. После этого Куросаки вывели из сетки боёв — всем и так было ясно, что его руки привыкли к более острому мечу, а сражался он далеко не ради спортивного интереса.
И если бы это был настоящий меч, все его противники наверняка были бы мертвы, и он устал бы куда меньше.
Посмотрев на мрачного Ичиго, экзаменатор сжалился над перспективным учеником.
— Можешь идти, парень. Результаты будут только завтра с утра. Но лично тебе стоит прийти сразу с вещами, студент.
Ичиго благодарно усмехнулся, а потом поспешил домой, к мелкой.
Конечно, его зачислили в Ину-ни, как он того и хотел.
Часть восьмаяМелкая плакала. Тихо, беззвучно даже, не пытаясь прятать лицо или вытереть слёзы. С закушенной губой, стоя в дверном проёме, девчонка смотрела в спину Ичиго и безмолвно прощалась с ним. Куросаки от этого было больно — чёрт, да он же будет её навещать! Перетаскает половину халявной еды, которую наверняка выдадут ученикам, потом деньги передавать будет, просто так забежит поболтать… Так почему же сейчас такая атмосфера, словно он снова лишился всех своих сил, и товарищи-шинигами стоят и ждут того момента, когда он перестанет их видеть?
— Бывай, мелкая.
Она даже смогла сделать так, чтобы её голос не дрожал. Восхитительная девочка.
— Берегите себя.
Чёрт, как же она похожа на Иноуе. Тихая, спокойная, стойкая — воспоминание отозвалось болью в груди. Не режущей, не тупой, а даже немного приятной наверное. С его друзьями всё в порядке. Они не умерли, не пали жертвой квинси, не исчезли в ничто.
С ними ничего не могло случиться, потому что они ещё не родились.
Место сбора новых учеников располагалось около здания, в котором у них принимали экзамен. Тут же на стенах висели списки, и парень на всякий случай проверил — действительно, вот он, в составе класса Ину-ни. Собственно, он и не сомневался, поэтому, следуя совету экзаменатора, пришёл с вещами. Помимо Ичиго, с сумками было всего около десяти человек, остальные тупо толпились у листов с фамилиями, радостно или разочарованно вскрикивали и с максимальной скоростью бежали прочь из Сейретея — кто за вещами, а кто навсегда.
Наконец, со звоном колокола двери раскрылись, и новые студенты увидели три огромных стола, за которыми сидели трое шинигами в уже знакомых бирюзовых повязках. Из боковой комнаты вышел Гинбо и замер перед толпой.
— Приветствую, ученики! Сегодня вы официально стали частью Академии, и после её окончания будете признаны шинигами. Ну, если доживёте, конечно. А пока проходите к столам — вам необходимо подтвердить свою личность, занять место в общежитии и получить карту на первое время. Начали!
Ну, что-то такое Ичиго и предполагал, как нормальный житель цивилизованной страны, а вот большинству это оказалось в новинку. Это давало Куросаки немного преимущества, и он первым шагнул к будущим учителям. Его довольно быстро нашли в списке поступивших, а потом единственная женщина в этой своеобразной приёмной комиссии протянула ему бланк на заселение. Как оказалось, студенты жили в небольших комнатах по два-три человека, и новичков старались селить к старшекурсникам. В принципе, парень ничего против не имел, так что дело разрешилось быстро, и он отошёл в сторону. Как показывала практика мира живых, не стоило пытаться самостоятельно исследовать территорию — новичкам всегда проводили короткую экскурсию. Гинбо, убедившись, что Ичиго никуда не денется, одобрительно усмехнулся и повернулся к столам.
В скором времени около старшего шинигами собралась примерно половина новых студентов, и они выдвинулись в сторону общежития. Как оказалось, жилые помещения стояли отдельно от комплекса зданий, в котором им предстояло учиться, и Гинбо решил сначала дать им время на обустройство. Общежитие, как и сама Академия, находилось в восточной части Сейрейтея, и без использования шунпо они добирались где-то час, проходя мимо знакомых по прошлой жизни зданий. Как рассказал им старший шинигами, большая часть этих построек никак не использовалась и представляла собой дома-болванки, единственной целью которых было отвлечение внимания и маскировка. Теоретически, рядовые шинигами знали только о расположении собственных бараков, раскиданных по всему Сейрейтею. На практике, конечно, всё было совсем не так. Как оказалось, в Обществе Душ вообще очень любили это «не так».
Однако же, нельзя было сказать, что дома-болванки вообще никак не использовались. Например, экзамен в Академию проходил как раз в одном из таких домов. Также, любой шинигами мог временно арендовать пустое помещение под свои нужды — снять себе жильё, если по-простому. Этой возможностью пользовалась большая часть служащих, кроме разве что капитанов и лейтенантов, которые были обязаны жить в штабе своего отряда. За подобное жильё платились минимальные налоги, его можно было оставить жене и передать по наследству — лучшим примером подобного может служить семья Кучики, отстроившая себе полноценный родовой особняк на выкупленной территории. И Ичиго безумно хотел посмотреть на того самоубийцу, который попытается их с насиженного места согнать.
Когда они добрались до общежития, наступил самый разгар дня, так что старшие курсы ещё не вернулись. В принципе, это просто значило, что большая часть из них познакомится со своими семпаями позже. Ичиго досталась уютная комната на первом этаже, с дверью во внутренний сад. Внутри были только два шкафа напротив друг друга, и когда Куросаки открыл тот, что слева от входа, из него спутанным комом выпали вещи. Кое-как вернув на место одежду своего соседа, Ичиго поставил свои вещи во второй, совершенно пустой шкаф, и вышел наружу. Гинбо ждал их у центрального входа, и парень снова пришёл к нему первым.
— А ты, я вижу, не из копуш, парень. Смотри, не окажись скорострелом.
Старший шинигами рассмеялся собственной незамысловатой шутке, а Ичиго испытал почти непреодолимое желание разбить тому нос. Сдержаться ему помог только приход ещё одного новичка, который отвлёк внимание на себя. Ичиго вглядывался в лицо каждого, пытаясь встретить кого-то знакомого, но безуспешно. Надо было больше внимания уделять рядовым шинигами, больше!
Как только все собрались, Гинбо повёл их к самой Академии. Как раз в этот момент им навстречу шла вторая группа, во главе с тем блондином, который отслеживал показатели реацу в день экзамена. Новые студенты уставились друг на друга, и только окрик старшего шинигами привёл их в движение. Как оказалось, до Академии было всего двадцать минут ходу по прямой, и они добрались довольно быстро. Сейчас у старших шли занятия, так что внутрь новичков не пустили, и Гинбо повёл их по территории.
Академия Шинигами представляла собой комплекс из четырёх огромных зданий, обнесённых общим высоким забором. Сначала их подвели к Корпусу Тануки — месту, где проходили все занятия этого направления. Затем шёл Корпус Кидо, неприметным проходом соединяющийся с Корпусом Меча, и в самой дали стоял немного потрёпанный Административный Корпус. Как объяснил Гинбо, названия корпусов не совсем точно отражают происходящее — так, обычно Корпус Кидо использовался для теоретических лекций, в том числе и по взаимодействию с мечом, а в Корпусе Меча проходила вся практика, в которую входили и семинары с применением демонических заклинаний. В Административном Корпусе, помимо прочего, находилась студенческая столовая, медпункт и небольшая комната отдыха, в которой можно было совершено бесплатно попить чай. После этого Гинбо показал им несколько площадок для тренировок под открытым небом и, напоследок запретив шататься по Сейрейтею и приказав явиться к Административному Корпусу к девяти утра, испарился. То есть ушёл в шунпо, конечно, но большей части студентов только предстояло о таком узнать.
Новички начали неуверенно делиться на группы и обсуждать сегодняшний день. Куросаки не стал к ним присоединяться — охваченный воспоминаниями, он вышел за пределы Академии и начал бродить между пустыми домами. Пожалуй, парень мог сказать, что он доволен — он здесь, на шаг ближе к своей цели, и он готов идти и сражаться до самого конца.
Всё ведь совсем не так паршиво, как упорно пытался показать ему его собственный мозг.
Дабы отвлечься, Ичиго начал вспоминать других новичков. Девушек здесь почти не было, как не было и детей — похоже, обучение в Академии гораздо сложнее, чем он представлял. Немного напрягала полная неопределенность, оставшаяся горьким послевкусием от речи Гинбо. Скорее всего, наставники и не планировали что-либо объяснять — эту роль должны были взять на себя сенпаи, к которым их подселили.
Впрочем, всё это не имело значения, и Ичиго просто шёл, едва касаясь пальцами стены, полностью погружённый в воспоминания о прошлом, которое свершится лишь в далёком будущем. Парень закрыл глаза, полностью погружаясь в потоки реацу Сейретея и теряясь где-то между временем. Он говорил со своими старыми друзьями так, словно стоял с ними плечом к плечу.
В этот раз он обязательно победит. Просто подождите ещё немного.
В общежитие Ичиго вернулся уже вечером, когда начало темнеть. Он прогулочным шагом шёл мимо собравшихся тут и там мертвецов и благодушно улыбался царящей вокруг атмосфере уюта. Как будто бы они все действительно одна семья.
Дверь в комнату, которая ближайшие несколько лет будет принадлежать ему, оказалась приоткрытой. Куросаки на секунду замер, а потом, натянув на лицо максимально дружелюбную усмешку*, открыл дверь — ссориться с соседом совершенно не хотелось. Но все слова тут же застряли у парня в глотке, а реацу на несколько секунд вырвалась из-под контроля.
— Привет. Ты мой новый сосед, да? Приятно познакомиться.
Прямо перед ним, немного смущённо улыбаясь, сидел сильно помолодевший Айзен Соуске.
Часть девятаяСобственно, Ичиго даже думать не стал - сразу и со всей дури зарядил недоБогу кулаком в нос. Айзен, тихо пискнув, эпично отлетел и врезался в стену. Пока он, кряхтя и зажимая повреждённую часть лица, пытался подняться, Куросаки сделал несколько глубоких вдохов, опустился на пол и постарался успокоиться.
Всё хорошо, Ичи, всё хорошо. Айзен пока ещё не инсценировал собственную смерть, не предавал всё Общество душ, не становился властителем Уэко Мундо, не посягал на дворец Короля душ и не пытался стать Богом. Чёрт, да он ведь даже ещё не шинигами!
Так что, когда будущий бывший капитан пятого отряда смог выпрямиться и сесть, Куросаки уже был настроен довольно благодушно. Ведь, после той победы, разве не ощутил он грусть в его сердце? Разве не пережил то желание хоть ненадолго стать обычным шинигами? И злиться на бывшего врага больше не было смысла. Он уже один раз низвергнул Айзена Соуске и оставил за своей спиной.
Теперь для Ичиго существует только один враг.
- Приятно познакомиться. Меня зовут Куросаки Ичиго.
Да уж, за квадратными глазами бывшего будущего врага было одно удовольствие наблюдать. Айзен, кажется, даже к стенке прижался.
- Ты всегда так здороваешься, Куросаки Ичиго?
- Нет. Просто...эм...
Ичиго несколько замялся. Нельзя же говорить что-то в духе "твоя рожа кулака просит?". То есть, он обычно так и поступал, но это же Айзен! А если он озлобится и прирежет нового соседа во сне?
- Так, давай просто забудем об этом и попробуем ещё раз, а? Добрый вечер, меня зовут Куросаки Ичиго, класс Ину-ни, первый год обучения. Приятно познакомиться!
Ичиго стукнул кулаками об пол и немного опустил голову, оставляя незащищённой шею и краем глаза следя за соседом. Айзен ненадолго завис, но потом взял себя в руки и с мягкой улыбкой поклонился в ответ.
- Приветствую, Куросаки Ичиго. Я Айзен Соуске, пятый год обучения, класс Ину-сан.
Куросаки замер. Ину-сан? Значит, когда почтиБог только пришёл к стенам Сейрейтея, он не умел читать и писать? Был руконгайским оборванцем? О жизни Айзена до того момента, как он стал лейтенантом, ничего не было известно.
Чистый лист.
Была ли у него семья? Друзья? Дом? Что привело его к стенам Сейрейтея? Как рассказывали капитаны из Готей-13, Айзен, раскрывая свою истинную сущность, очень часто повторял: "Вы бы заметили, если бы попытались хоть немного узнать меня".
Так каков же он на самом деле, этот Айзен Соуске?
Будь на месте Ичиго кто-то другой, он бы наверняка попытался стать Айзену другом, подставить плечо и уберечь от того пути, которым он собирается идти. Наверняка этот кто-то, зная историю, нашёл бы способ заслужить его уважение и получить искреннюю признательность. И, наверное, ему бы это всё удалось - или он пал бы от руки того, кого столь опрометчиво назвал "другом".
Но Куросаки не был этим кем-то.
Куросаки просто был готов мириться с его существованием.
Парни выпрямились и замолчали. Ичиго мрачно смотрел на то, как Соуске с мягкой улыбкой его рассматривает. О да, об этой улыбке он слышал действительно много. Та самая, склонившая на свою сторону почти всех рядовых, вскружившая голову Момо Хинамори и обманувшая всех вокруг, заставляя следить за Ичимару Гином.
Довольно иронично, что бывший капитан третьего отряда тоже обожал улыбаться.
- Что-то не так, Куросаки-сан?
Ичиго тут же перекосило. Подобная вежливость вкупе с мягкой улыбкой! Господи, его сейчас стошнит!
- Ещё раз меня так назовёшь - врежу уже по-настоящему. Я Ичиго, Куросаки Ичиго. Называй просто по имени или фамилии. Если так приспичит, то уж лучше "-кун", чем то, что ты только что изрёк.
Айзен заметно вздрогнул, и Куросаки ощутил себя садистом, пытающим стариков и детей. Интересно, он уже притворяется или действительно весь такой пай-мальчик?
- Хорошо, Куросаки...кун.
Ичиго тяжело вздохнул, но больше эту тему решил не поднимать.
- Можешь рассказать мне про внутреннюю кухню Академии?
Айзен радостно кивнул и начал рассказ. Как оказалось, в ближайшее время безымянный занпакто никто не получит - его студентам выдадут только на следующий год. В ближайшие два месяца специально обученные люди будут снимать с новичков всяческие мерки, по которым потом будет выкован специальный меч, который и станет верным спутником нового шинигами на всю жизнь. Очевидно, заказ будет отправлен в Королевский дворец, Оэцу Нимайе, который создаст идеальную оболочку для их внутренней силы. Ичиго тут же встрял в историю, закономерно спросив об учениках пути Кицунэ.
Айзен тихо рассмеялся.
- Конечно, у них ещё нет своего меча, Куросаки-кун. Откуда бы им его взять? Туда попадают те, кто смог самостоятельно, интуитивно нащупать путь в свой внутренний мир, материализовать свой меч и договориться с ним. Не всегда они знают имя своего меча, но их связь с ним уже крепка и неразрывна. Так, им не надо прилагать никаких усилий, чтобы использовать свой занпакто, когда он будет готов - ведь это просто внешняя оболочка для того, что живёт у нас внутри.
Тут лицо парня несколько омрачилось, а мягкая улыбка стала печальной.
- Впрочем, иногда кто-то действительно забирает чужой меч. Но такой занпакто очень плохо слушается, его почти невозможно покорить. Говорят, такой меч может даже убить своего нового хозяина. Но, если у шинигами окажется достаточно сил, чтобы его подчинить, то и сила мёртвого владельца перейдёт к нему, и он станет воистину величайшим воином, с которым не справятся даже капитаны Готей-13...
Айзен ненадолго замолчал, а Ичиго погрузился в водоворот воспоминаний. Насколько же ты был силён, Зараки Кенпачи? Насколько же сильнее ты скоро станешь? Но тут рассказчик подал голос, и Куросаки вернулся к нынешнему настоящему.
- Но это только легенда, Куросаки-кун. Байка, вроде истории о Мимихаги. Никто не может подчинить себе чужой занпакто. Я продолжу?
Посчитав молчание за знак согласия, Айзен продолжил объяснять новичку то, что будет с ним происходить в ближайшем будущем. Так, все два месяца, пока будут идти замеры для меча, практики у них не будет никакой, только лекции по кидо и медитации. Как только данные будут собраны, им выдадут именные тренировочные мечи и начнётся настоящее обучение. Всех немного подтянут в фехтовании, и их будут потихоньку учить погружаться в свой внутренний мир.
Тех же, кто уверенно владеет мечом, начнут обучать кидо, причём начнут с пути возвращения - раздела, посвящённого целительству. Потом идёт путь связывания, и только в самом конце им покажут путь разрушения. Обычно к этому моменту студенты уже общались со своими мечами, а некоторые перспективные - тут Айзен слегка покраснел - уже узнали их имена, так что обучение третьему разделу кидо занимает больше всего времени.
Начиная с того момента, как выдана партия занпакто, студентов начинают показывать капитанам и лейтенантам. Если ты достаточно выдающийся и перспективный, то после окончания Академии тебя будет ждать высокая должность в определённом отряде. Если нет, распределение будет случайным, и перевестись можно будет не раньше, чем через пять лет.
- А завтра тебе выдадут форму и расписание, Куросаки-кун. Постарайся не опоздать.
Ичиго задумчиво кивнул, и парни, ещё немного посидев, начали готовиться ко сну. Понаблюдав, как покрасневший Айзен заталкивает в шкаф уже знакомый ком из одежды, Куросаки тяжело вздохнул.
- В нашей комнате всегда буду убираться я, идёт?
Облегчённый выдох и счастливая улыбка были ему ответом - от этой приторности уже было не по себе. Впрочем, Ичиго смог удивить своего нового соседа ещё раз, когда, с улыбкой вспомнив Рукию, парень приготовил себе спальное место в шкафу.
- Эмм... Куросаки-кун? Если что, тут есть ширма...
- Не обращай внимания. Я просто люблю шкафы. Мне тут удобно. До завтра.
И, не дожидаясь ответа, парень запрыгнул на полку и захлопнул дверь.
Чёрта с два он вот так запросто предстанет беззащитным перед грёбанным Айзеном.
Конечно, шкаф был довольно хрупким, и реальной защитой служить не мог, но так всё же было немного спокойнее - дверь шумела, и сосед не смог бы подобраться незамеченным. Ичиго лёг на бок, расположившись поудобнее, и закрыл глаза - ему стоило хорошенько обо всём подумать.
Итак, он наконец-то встретил кого-то знакомого. Судя по внешнему виду, Айзену было около девятнадцати, из чего можно было сделать вывод... какой? Что это не столетнее прошлое, когда он уже лейтенант? Плюс, конечно, но информации явно недостаточно, и это он и так знал! Чёрт, как же он проклинал себя за то, что в своём времени слабо интересовался Обществом душ! Вот чего, чего ему стоило тогда спросить о летоисчислении? Но нет, такие мелочи ему были неинтересны!
Ичиго постарался взять себя в руки. Ничего, он вполне может потерпеть. Кажется, он сможет понять, куда его занесло, только посмотрев на нынешний капитанский состав. Как сказал Айзен, до этого момента никак не меньше года - что же, это не самый большой срок в его жизни. Он подождёт.
Приняв решение, Ичиго совершенно успокоился и расслабился, отметив, что в шкафу действительно было очень уютно.
Немного похоже на ножны.
Часть десятаяСледующие два месяца жизнь была монотонной и на редкость скучной. Каждый день начинался одинаково — Ичиго вставал, делал зарядку, быстро забегал в душ и вместе с Айзеном шёл в Академию, завтракать. После этого парни разделялись — Соуске уходил на занятия, а Куросаки оставался в Административном Корпусе на замеры для меча. Этих извергов интересовало всё, совершенно всё, и парень только немыслимым усилием держал себя в руках и ещё никого не избил. Он мог понять, зачем Королю Мечей нужны образцы его реацу в разном эмоциональном состоянии, с трудом, но принимал то, что для меча нужно измерить буквально каждую клеточку его тела, но зачем, зачем понадобились его слюна, слёзы и прочие жидкости?! Помнится, когда этот извращенец чинил Зангетсу, ничего такого от него не требовалось! Хорошо хоть забирали не всё сразу, и можно было морально подготовиться.
После этой пытки Куросаки шёл обедать, а потом двигал на лекции. В данный момент ничего нового и полезного для бывшего в.и.о. шинигами им не рассказывали — речь шла о душах и о пустых, о том, как важно чтить равновесие, и о великой миссии шинигами в этом мире. Так как эти темы поднимались на лекциях по кидо, им также рассказывали немного о реацу. Опять-таки, ничего нового — всё это Ичиго уже знал от Рукии, Урахары или Кукаку Шибы. На лекциях по медитации парень откровенно спал — он отлично умел входить в своё подсознание, и теоретические фигуры, включающие в себя инь-ян, казались ему бессмысленной ловушкой, призванной запутать потенциальных шинигами. Неудивительно, что у них такой низкий процент тех, кто хотя бы узнаёт имя своего меча! Ичиго, вон, хватило одной тренировки на грани возможного, чтобы во всём разобраться. Впрочем, Куросаки прекрасно понимал, что большая часть людей, испытывавших на себе такой метод обучения, обычно погибали, и его мысли о плохой системе образования в Академии не были серьёзными. Тем более, подобные лекции давали возможность внимательнее рассмотреть лекторов и однокурсников.
Как оказалось, в Ину-ни их было всего человек десять, среди них не было ни одной девушки, и все студенты выглядели старше двадцати. Ину-ичи на их направлении был самым малочисленным, там учеников было пятеро, и больше всего, ожидаемо, поступили на Ину-сан — Ичиго насчитал не менее тридцати будущих шинигами. На путь Кицунэ в их набор никто не пошёл, и сейчас на направлении была всего одна студентка — вот уже третий год там активно постигала кидо Кирио Хикифуне, Ичиго чуть в обморок не упал, когда узнал — так что на путь Тануки увязались все остальные.
После нудной теории парень пересекался с Айзеном, они брали еду на вынос и ужинали уже у себя в комнате или перед ней, разглядывая небольшой сад или соседей.
Вообще, с Айзеном у них сложились довольно неплохие отношения. Хотя, наверное, если бы не нужда, ничего такого бы точно не произошло. Их свело одиночество. У Куросаки совершенно не ладилось общение с однокурсниками, а уж после того, как парень подрался с местными задирами и приобрёл дурную репутацию, все стали обходить его стороной. Причём конфликт произошёл из-за, чёрт подери, рыжего цвета его волос! Ичиго даже предположил, что в его прошлом эти души отправились на реинкарнацию и переродились каракурским хулиганьём. Как бы то ни было, с вечно хмурым парнем никто не хотел иметь дел. Довольно забавно, что Айзен также был одинок. Он был максимально вежлив, дружелюбен, всегда приходил на помощь и мог выполнить чужую работу. Им восхищались и ставили в пример, в ответ на что он обычно краснел и отвечал что-то в духе «Нет-нет, я вовсе не так хорош». С ним здоровались, называли «Соуске-кун» и всегда радовались его приходу, но ближе, чем на пару метров, никто никогда не подходил. Вокруг Айзена словно высилась стена из отчуждения, и никто, вольно или невольно, не решался нарушить линию этой невидимой границы.
А вот Куросаки Ичиго на такие вещи было глубоко плевать.
К удивлению, им действительно было уютно в обществе друг друга — во многом потому, что оба не хотели говорить о своём прошлом. Ичиго не хотелось врать, а Соуске делал вид, что он всегда был студентом Академии. Так, большую часть времени они обсуждали теорию кидо, спорили о душах и их перемещении из одного мира в другой или просто молчали, погружённые в свои мысли.
Свой занпакто Айзен показал соседу буквально на второй день, гордо сообщив, что его имя «Кьёка Суйгецу», и что он управляет иллюзиями. Ичиго, мысленно проклиная себя и собственное везение, максимально вежливо выслушал восторженную речь и похвалил за такой прогресс. Когда Айзен говорил, что только одарённые узнают имя своего меча, он ничуть не кривил душой — большая часть студентов вообще никогда не видела материализованного воплощения своей силы. То есть, серьёзно — на занятиях по медитации они бегали по своему внутреннему миру и искали меч! Видимо, они не понимали, что занпакто это не просто бездушный кусок железа, и что он вряд ли будет похож на катану, лежащую где-нибудь под кустом.
Впрочем, не Ичиго Куросаки их осуждать. Он, помнится, вообще махал стариком направо и налево, даже не понимая, что именно держит в руке.
Лучше всего в эти два месяца парню было в выходные. Тогда открывались ворота в Руконгай, и он сбегал к своей мелкой, чтобы у неё, сидя за чашечкой чая, захлёбываясь, рассказывать о событиях этой недели. Помянуть недобрым словом Айзена, пожаловаться на садистов в Административном Корпусе… девочка терпеливо слушала, иногда что-то отвечала даже, не переставая улыбаться. Скучала, наверное. Иногда мелкая сама начинала говорить — о стихийном бедствии, повредившем поля, или о новой душе по соседству, пришедшей из мира живых и всё ещё не до конца осознавшей собственное положение.
Около мелкой было тепло и спокойно. Напряжённая неделя в обществе будущего бывшего врага выматывала, и только в этом уютном доме парень мог немного расслабиться. Пожалуй, он уверенно мог назвать это место своим домом.
НедоБог, кстати, пределов Сейрейтея не покидал, вообще.
В первый день третьего месяца обучения Ичиго встал на два часа раньше, чем обычно. Парень пребывал в превосходном настроении — сегодня начнутся тренировки! Пожалуй, от распевания гимна и боевого танца Иккаку Куросаки сдерживал только спящий сосед — у Айзена вчера была практика по уничтожению Пустых, и он вернулся поздно, весь бледный и уставший. Выглядел при этом Соуске настолько несчастным, что Ичиго испытал непреодолимое желание его как-то поддержать и помочь.
Неужели он даже сейчас притворяется?
За те два месяца, что парни провели в обществе друг друга, Куросаки окончательно запутался. Айзен Соуске казался ему почти святым — из недостатков у него разве что были нелюбовь к уборке и патологическая стеснительность. НедоБог вёл себя одинаково двадцать четыре часа в сутки, и его поведение идеально вписывалось в образ мягкого, доброго, отзывчивого, прилежного человека. Так что, притворяется или действительно такой? Ответа не было, а решать что-то надо — Ичиго чувствовал, что Айзен потихоньку очаровывает его. На днях парень ввязался в драку из-за того, что какие-то старшекурсники плохо говорили о его друге. Такие перемены немного пугали. Неужели он действительно считает Айзена своим другом? Взаимно ли это чувство? Кто из них двоих больше притворяется? И эту проблему надо было как-то решать — впрочем, будущий шинигами уже справился с этим.
Куросаки Ичиго принял решение никогда не верить ни единому слову Айзена Соуске.
Тихо выскользнув из шкафа, парень отправился уже знакомым маршрутом — в душ. В такое время там было не очень многолюдно, так что Ичиго даже немного задержался, дабы рассмотреть себя в зеркале. Видеть себя в бело-голубой форме ученика было до сих пор непривычно, но, в принципе, терпимо — в одежде главное удобство, а не общий стиль. И вообще, Куросаки интересовало собственное лицо, а не что-либо иное. После недолгого изучения парень убедился — он стал выглядеть старше. Теперь ему можно было дать лет двадцать — двадцать пять, и он явно казался старше Айзена. Над этим стоило подумать позже.
Ичиго не стал откладывать дела в долгий ящик и сразу выдвинулся в сторону Академии — он всегда приходил на занятия заранее, так что настолько ранний визит никого не удивит. В столовой было довольно пустынно, и парень спокойно поел и двинулся в сторону Корпуса Меча.
В расписании было сказано явиться к центральному входу в Корпус Меча — раньше новичкам не было хода в это здание. Ичиго, ожидаемо, пришёл первым, но их куратор тоже был на месте — в нём парень узнал того экзаменатора, что следил за уровнем фехтования при поступлении. Куросаки, очевидно, тоже был узнан — шинигами улыбнулся и приветливо махнул рукой.
— Как и ожидалось, ты прошёл. Какой класс?
— Ину-ни.
Они немного помолчали, но потом мужчина решительно повернулся к Куросаки — очевидно, он с самого начала хотел ему что-то сказать.
— Знаешь, парень, то, что ты во втором потоке, почти полностью освободит тебя от уроков по владению мечом. Фактически, в Ину-ни идёт только ежедневная разминка и повторение основных стоек. Никто не напрягается, если короче, и я не согласен с этим. Ты приглянулся мне ещё на экзамене, так что хочу предложить активные тренировки со старшекурсниками из Ину-ичи и Ину-сан. Предупреждаю сразу, никаких поблажек, ритм будет жёстким, тебя могут ранить и серьёзно покалечить. Что скажешь?
Ичиго широко ухмыльнулся — постоянные драки с противниками, которые потенциально сильнее тебя, и бой на грани возможностей? Да кто вообще от такого отказывается?
Часть одиннадцатаяУдар. Ещё один, ребро не выдерживает, кровь залила глаз. Стиснуть зубы, отскочить, ответить.
Не отступать. Отбрось свой страх. Смотри вперёд. Иди вперёд. Промедли — и ты состаришься. Остановись — и ты умрёшь. Так ведь, старик? Попирая Смерть, попирая Жизнь, только вперёд, за грань возможностей, до абсолютного конца — победы ли, поражения. Такие мелочи не важны. Главное — вперёд, главное — к цели, главное — поставить всё на кон и не думать, что будет, если проиграешь.
Потому что ты не можешь проиграть.
— Хватит! Куросаки, Ито, стоп!
Учитель кидо кинулся их разнимать, резко рубанув мечом воздух перед носом Ичиго — как показала практика, только такой жест был способен его остановить. Куросаки резко повернулся к новому врагу и даже попытался нанести несколько ударов, прежде чем окончательно остановился и замер, тяжело дыша.
Тот самый экзаменатор, он же учитель кидо по фамилии Мацумото, тяжело вздохнул и отвёл своего самого младшего ученика в сторону.
— Всё, на сегодня с тебя хватит. Либо ты тут кого-нибудь убьёшь, либо героически погибнешь сам. Иди, лечись, жду тебя завтра.
Ичиго бился с выпускным классом Ину-ичи и Ину-ни уже месяц, и за это время его успехи были заметны невооружённым глазом. Хотя какие там успехи — в реальном бою всё было бы проще и сложнее одновременно. Сейчас, с тренировочным мечом, он мог биться на равных с любым мертвецом из этих двух классов. Будь это реальный бой, большая часть из них была бы повторно мертва, и Ичиго мог быть уверен, что и сам лежал бы где-то там. И Куросаки это совершенно не нравилось — надо было срочно накапливать опыт реальных сражений, с новым мечом и новыми возможностями. То, что старик вернётся, было маловероятно — он сейчас слаб и бесполезен, любой лейтенант разделает его в момент. О капитанах и говорить нечего.
Мацумото-сенсей озадаченно нахмурился и потёр пальцами лоб. Его невозможный ученик тихо полз вдоль стенки из Корпуса Меча, чтобы зализать раны в укромном уголке. Деревянные тренировочные мечи раздробили ему кисть, сломали пару рёбер и нанесли бесчисленное количество ударов, которые потом расцветут синяками и ссадинами. И — ни одной жалобы, ни одного писка, ни одной просьбы о помощи. Только карие глаза с каждым вздохом становятся всё более мутными, а оставшаяся целой рука сжимает рукоять сильнее.
Куросаки Ичиго явно был сильнее и опытнее, чем все студенты вместе взятые.
— Куросаки. Когда получишь свой занпакто, я попрошу, чтобы тебя отпускали на тренировки в какой-нибудь из отрядов. Здесь тебе делать нечего.
Ичиго усмехнулся. Нечего делать? Он ведь сейчас, словно котёнок! Впрочем, битва с настоящими шинигами действительно должна была ускорить его развитие.
— Как скажете. Если будет возможность выбрать, то предпочту одиннадцатый.
Наставник слегка вздрогнул, но потом усмехнулся.
— Я почему-то так и подумал.
Ичиго усмехнулся и, наконец-то, добрался до выхода. Парень шёл в общежитие — после тренировок по фехтованию он обычно пропускал ужин. В таком состоянии было особенно хорошо упражняться с контролем реацу, и сейчас парень нещадно гонял жалкие огрызки, имеющиеся у него в наличии, по собственному телу. Пока что ему просто надо было доползти до комнаты — там уже можно будет основательно приступить к своему исцелению.
Путь возвращения, к собственному удивлению, давался парню очень легко. Фактически, целительство заключалось в способности делиться своей реацу, направляя её в конкретную часть тела пострадавшего. Ичиго, большую часть жизни излучавший просто огромное количество силы, не видел никакой проблемы в том, чтобы выплеснуть её из себя на кого-нибудь. Хотя, конечно, не всё было так радужно — иногда Куросаки сбивался и отдавал на лечение всю реацу, которая у него была, а потом обессилено растягивался рядом с жертвой своего лечения, которая начинала задыхаться от переизбытка сил. Как объясняла учительница кидо, та самая женщина из комиссии, Судзуки, у каждой души есть свой предел для объёмов реацу. Что-то в духе воздушного шарика, как объяснил сам себе Ичиго. Так, изначально в полусдутом шарике заложено определённое количество реацу. При должных тренировках можно его полностью надуть и стать сильнее, но если перестараться, то вместилище лопнет. При условии, что вместилищем считается тело шинигами… В общем, никто за показателями не гнался, помня несколько историй о шинигами древности, возжаждавших силы, тем более, что с возрастом объёмы возрастали — медленно, конечно, но всё же. А вот Куросаки Ичиго ничего этого не знал — он просто хотел стать сильнее, чтобы защитить своих друзей.
И он стал тем, кому было под силу сражаться с Богами.
В любом случае, сейчас до этого уровня было ещё далеко, но среди учеников Академии у него был один из самых больших запасов реацу — на первом месте была великолепная Хикифуне из класса Кицунэ, до которой всем им было, как до Уэко Мундо пешком. Но Ичиго не завидовал — меньшего он от одной из легендарных Нулевых и не ожидал. Женщина запомнилась ему вкусной едой и доброй улыбкой, и к её более юной версии парень питал самые дружеские чувства. Впрочем, ему так и не удалось подойти и завязать знакомство — у единственной студентки класса Кицунэ была полностью индивидуальная программа, и её можно было только мельком увидеть в коридоре или столовой, куда-то бегущую или что-то усиленно зубрящую. Ладно, он успеет выразить ей своё восхищение, когда она займёт место двенадцатого капитана Готей-13.
Если же возвращаться к кидо, то в последнее время его техники значительно улучшились, во многом за счёт самолечения. Ну, и объяснений Айзена, если быть совсем честным — сосед предложил ему несколько упражнений для улучшения контроля реацу. Сам Соуске сначала в ужасе смотрел на состояние Куросаки и порывался бежать за врачом, но парень уговорил его не поднимать панику. Так, Айзен первое время полностью сам лечил его, и чуть позже смущённо заметил, что его кидо стало куда лучше.
Добравшись до своей комнаты, Ичиго с облегчением рухнул на пол, предусмотрительно сжимая руку на тренировочном мече и запуская процесс самоисцеления.
На занятиях их этому не учили — Судзуки-сенсей несколько раз вскользь упомянула о некоторых особенностях, позволяющих лечить себя, но оговорилась, что они сильно зависят от занпакто. Ичиго тут же понял, что она говорила об Унохане-сан, и обратился в слух, но больше никакой полезной информации в тот день не прозвучало. Тем же вечером парень поставил эксперимент по циркуляции реацу внутри собственного тела, и результаты были довольно хорошими. Конечно, это не было панацеей от всех бед, и для долговременного эффекта всё равно приходилось напрягать безотказного Айзена, но, если бы шёл бой, он смог бы выиграть время и с новыми силами ринуться на врага.
Ичиго поднял вверх свою руку и сжал кулак.
Он сможет. Он справится. Он добьётся.
Часть двенадцатаяОбычно путь связывания начинают изучать после того, как получат на руки занпакто, даже немного позднее — путь возвращения, несмотря на свою лёгкость, для многих становился камнем преткновения. Фактически, всё, что требовалось для целительства — умение вливать свои силы в больного. Только вот реацу для шинигами подобна сосуду с драгоценной золотой водой, заключённой глубоко внутри. Её использование всегда связано с риском использовать слишком много, и на подсознательном уровне всегда остаётся страх потерять всё. Так, студент, обучающийся кидо, в первую очередь должен примирить себя с необходимостью делиться своей силой.
И, по понятным причинам, у Куросаки Ичиго с этим никаких проблем не было.
Судзуки-сенсей также отлично это понимала. Её самый страшный ученик был лучшим в своём потоке, и дальше изучать путь возвращения для него смысла не было. Конечно, можно было бы поработать над контролем реацу ещё немного, ведь иногда парень всё же перебарщивал. Однако, в этом не было никакого смысла, если студент не собирался идти в четвёртый отряд — а, судя по убийственной ауре и ходящим по академии слухам о новом Кенпачи, Куросаки Ичиго точно там служить не планировал. Тем более, женщине сообщили, что рыжий студент уже отказался от места в отряде Кидо, так что мучить его путём возвращения и дальше смысла не было.
Парню очень повезло — как раз через полгода после его поступления выпускалась перспективная студентка класса Кицунэ, и Судзуки удалось уговорить комиссию посмотреть на первый путь кидо от не столь выдающегося, но тоже подающего надежды студента класса Ину-ни. Ибо, несмотря ни на что, Куросаки Ичиго действительно был подающим надежды будущим шинигами.
Так, всего через полгода обучения парень сдал свой первый экзамен и вплотную приступил к пути связывания. И вот тут начались проблемы.
Барьеры и печати у него не выходили. То есть абсолютно. Бескомпромиссно, неизменно, категорично — ни в какой форме, вообще. Он мог поделиться реацу через путь возвращения, потому что это было частью его сущности, и он потенциально смог бы выплеснуть свою ярость через путь разрушения, но защита, барьеры и обезвреживание противника были вне его понимания. Даже когда Ичиго обучался карате, блоки ему давались хуже всего остального — просто потому что он привык наступать, а не обороняться. И вот теперь ему предстояло постичь самое нудное, трудное и бесполезное из всего, что он когда-либо делал. В этот момент Куросаки поблагодарил собственные успехи на первом пути кидо — сдавай он его со своим выпуском, вряд ли успел бы вызубрить новый раздел демонических заклинаний к сессии, а теперь у него было целых полгода форы.
К счастью Ичиго, за долгие годы обучения привыкшего к зубрёжке и собственной фамилии наверху рейтинга, ему больше ни на что не требовалось тратить силы и время. Он сократил количество тренировок фехтования с Мацумото-сенсеем, а медитация вовсе не стоила его внимания — по некоторым причинам Ичиго перестал посещать эти занятия. Дело было в том, что его группа как раз начала потихоньку погружаться в свой внутренний мир, а он напрочь отказался это делать. Спускаться в глубины своего «я», где точно нет ни одного Зангетсу — что старика, что пустого, было бы слишком невыносимо. Да и какой в этом смысл, пока в руке не окажется нормального меча?
Даже просто мысль о другом занпакто казалась Ичиго предательством.
Так что всё своё свободное время он тратил на попытки сформировать самый слабый защитный барьер. Словно он снова мелкий шкет, который сломя голову кинулся спасать Рукию, и ему надо овладеть контролем над реацу и наполнить энергией шар от Кукаку Шибы.
В один прекрасный момент, поняв, что так больше продолжаться не может и плюнув на всё, парень перемахнул через стену Сейретея и отправился к мелкой, спасать свою гордость. Несмотря на будний день, встретили его более чем радушно, напоив чаем и угостив данго. Ичиго сидел на крыльце, весь кипящий от негодования, а мелкая, тут же переодевшаяся в своё лучшее кимоно, чинно примостилась рядом. Даже руки на коленях сложила, как истинная леди — только зонтика не хватало до полной картины. От неё пахло свежим мылом, немного мукой и рисом — не белыми зёрнышками, а травой. И Куросаки, сидя рядом с ней, постепенно успокаивался.
— Как ты тут, мелочь?
— Всё хорошо, Вы же знаете.
Она упорно продолжала звать его на «Вы», и никакие уговоры не могли это изменить. Она явно уважала его больше, чем он того заслуживал. В такие моменты она походила на Иноуе ещё больше, и Куросаки хотелось плакать — он закидывал голову к небу, дышал чаще и повторял себе, как мантру — «с ними всё хорошо, они ещё не родились». В последнее время почти не помогало, на самом деле. Кажется, он снова максимально близок к человеческой сущности. И, кажется, от неё ещё что-то осталось.
Ичиго потихоньку начинал сомневаться в этом. Может, всё вокруг сон? Может, предсмертная агония, последний подарок Яхве? А если нет, и он действительно погиб и собрал себя по кусочкам? Имеет ли он право носить имя Куросаки Ичиго?
Маленькая, всё ещё больше детская ладонь мягко прикоснулась к его огрубевшей руке. Мелкая смотрела прямо, не моргая, и взгляд этот был полон абсолютной веры.
— Всё будет хорошо, Кенпачи-сан. Вы справитесь. Это ведь Вы.
Ичиго криво усмехнулся и не стал её поправлять. Действительно, чего это он? Пора открыть глаза и понять, что с его нынешними возможностями овладеть путём связывания просто невозможно.
Значит, пришло время выйти за их пределы.
Часть тринадцатая— Давай же! Ещё раз, ну!
Ичиго стоял в огромном зале в одном из домов-болванок и смотрел на бледного до синевы Айзена. Левая рука, на которую пришла прошлая атака, онемела и висела плетью, пострадавшую чуть раньше ногу дёргало.
После того вечера на крыльце у мелкой у Куросаки созрел план.
За время становления Ичиго Куросаки как в.и.о шинигами у него было много учителей. Его учил старик, его учил отец, учили шинигами, вайзарды, даже квинси и пустые — немного иначе, но не менее эффективно. Но, несмотря на всё это, учителем для него почему-то стал только один человек. Забавный торговец сластями, поставщик контрабанды и опальный капитан двенадцатого отряда — Урахара Киске. Может, на это влияло то, что в тот момент, когда Ичиго помчался спасать Рукию, он публично признал того своим учителем?
Впрочем, Урахара действительно стал его наставником. Он научил его главному — победа или смерть. И именно таким образом он научился всему, что знал. Так что мешало ему повторить такой успешный опыт здесь?
Да, у него не было приспособлений Урахары и нескольких экс-капитанов, умеющих дозировать свои силы и виртуозно владеющих путём возвращения. Зато у него было свободное время, желание научиться и почтиБог Айзен Соуске, который как раз начал осваивать путь разрушения. Так, оставалось только подобрать время, найти один из старых домов-болванок, подготовленных под снос, и уговорить соседа искренне попытаться его убить.
И вот сейчас Ичиго стоял и уговаривал будущего циничного убийцу напасть на него в полную силу. До этого Куросаки удалось уговорить Айзена на две атаки, и обе из них были из того раздела, которым Соуске владел в совершенстве. Заклинания были довольно слабыми, но Ичиго, который не стал уклоняться и не смог выставить щиты, всё равно оказался ранен. И если силу удара в ногу от Айзена ещё удалось скрыть, то вот повисшая плетью рука до полусмерти напугала выпускника класса Ину-сан.
— Чего ты ждёшь? Давай! Последнее заклинание, ну? Ты ведь хочешь его выучить к сессии?
— Куросаки-кун…
Такого ужаса в голосе Айзена Ичиго не слышал никогда. Прописная истина — никто не использует пути разрушения, предварительно не разучив их в совершенстве, потому что они выходят очень слабыми. Вместо взрыва — лёгкое мерцание, вместо огня — дым и так далее… кроме последних пяти заклинаний, среди шинигами прозванных «путём самоубийцы». Эти заклинания требуют просто невероятного мастерства, и выходят они гораздо мощнее остальных. Тренировать такое без наставника было строго запрещено, использовать в бою, не получив звание лейтенанта или не попав в отряд Кидо — тоже.
И Ичиго была нужна именно такая бесконтрольная атака, которая и в самом деле могла бы его убить.
— Давай! Просто напади на меня, чего тебе стоит?
Айзен икнул и замахал руками. Куросаки стоял на месте, и всё его тело дрожало и вибрировало от предвкушения. Он справится! Он сможет!
— Чего мне стоит?! Ты погибнешь, Ичиго! Ты не владеешь барьерами и не сможешь защититься! Одумайся, Ичиго — тебе не обязательно осваивать барьеры так быстро. На обучение пути связывания уходит от года до полутора лет! И никто не начинает с барьеров!
Куросаки только отмахнулся, ощутив небывалый прилив злости. Да что этот мелкий недоБог понимает? Год, два, три — у него нет лишнего времени! Он должен стать сильнее, должен сокрушить квинси!
Должен уничтожить Яхве. И этот чёртов Айзен поможет ему достичь цели быстрее.
— Давай!
— Ичиго…
— Давай!
— Ичи…
— Давай же!!!
— Нет! Ты погибнешь!
Куросаки просто взорвался.
— И что?! Жизнь, смерть — какая разница, какое это имеет значение! Борьба, вот то единственное, что имеет значение — в пределах, на пределе и за пределами своих возможностей, при смерти, на грани смерти, за гранью смерти, харкая кровью, теряя свои внутренности, заставляя бесполезное тело двигаться на одной реацу, но не отступать! Сделай или умри, ясно тебе?! А если всё совсем плохо — умри, но сделай!
И пока оглушённый Айзен смотрел на него, словно погружённый в транс, Ичиго рявкнул:
— Давай!
И Соуске, оглушённый и дезориентированный, подчинился.
Последний путь разрушения уничтожил дом. Стены из камня просто обратились в пыль, деревянные балки посыпались внутрь, как спички, и здание сложилось само в себя, как лист бумаги, смятый в кулаке. Но самым худшим был жар и ветер — взрыв колоссальной силы буквально уничтожил всё, находившееся внутри. Ичиго смотрел на это, как в замедленной съёмке. Сначала его кожу обожгло горячим воздухом, а потом, вместе с огнём, ослепившим глаза, вплотную подобралась сама Смерть. У него было меньше секунды, онемевшая рука и обожжённая гортань. И реацу, ревущая в ушах реацу, которая походила на волну, поднявшуюся из-за костлявой спины на защиту хозяина. А ещё — мысль. Резкая, последняя, достаточно отчаянная.
«Связующий путь №28 — Фуру-куб»*
Именно так — мысль против явления, человек против стихии, победа против смерти.
И Куросаки Ичиго победил.
Он не понял этого сразу. Он был готов умереть и принять поражение, но, почему-то, всё ещё был жив. Он всё ещё ничего не видел, ослеплённый вспышкой, и не слышал, оглушённый взрывом. Его тело горело, на шее уже начали формироваться волдыри. Его запасы реацу были полностью истощены.
Он всё ещё был жив.
Ичиго приоткрыл глаза, чтобы увидеть идеальный по форме куб из реацу вокруг себя. Да, это сработало. Он справился. Чувство эйфории захлестнуло парня с головой. Щелчком пальцев развеяв технику, парень запрокинул голову и рассмеялся. Приятная нега разлилась по его телу, коленки задрожали, пальцы здоровой руки немного покалывало. Казалось, только сейчас мир вокруг обрёл свои краски, и можно было получить удовольствие от того, что воздух проникает в лёгкие, и грудная клетка раскрывается навстречу новому вдоху.
— Ты видел, Ай…
Ичиго оборвал свою речь, когда увидел Айзена. Парень сидел на корточках, обхватив себя руками и раскачиваясь туда-сюда. Широко распахнутые глаза смотрели в одну точку, бескровные губы что-то бормотали. Неужели его задело? Куросаки в четыре прыжка добрался до соседа — без реацу, на одном адреналине и эндорфинах.
— Ты в порядке? Задело?
Айзен медленно поднял на Ичиго свои шальные глаза за квадратными стёклами очков.
— Я тебя чуть не убил.
Куросаки, слишком довольный своей победой, радостно усмехнулся.
— Но я выжил.
Айзен посмотрел на него, как на умалишённого.
— Но я почти убил тебя.
— Ключевое слово — почти. Разве я не говорил, что всё будет в порядке?
— Действительно… говорил.
Соуске снова опёрся подбородком на руки и устремил взгляд вперёд. Ичиго, не глядя, плюхнулся рядом. Хотелось закрыть глаза, лечь на землю и дышать. После тренировок за гранью возможностей воздух всегда становился сладким и безумно вкусным. Увы, ложиться было нельзя, так что Куросаки оставалось просто сидеть, ощущая, как трясёт его знакомого и дышать, дышать, дышать…
— Я бы умер.
— Хм?
— Тогда ты сказал — «сделай или умри». Я бы умер. Я… мне нужно успокоиться, чтобы создавать связующие пути. Не могу контролировать кидо, когда сильные эмоции. Да и остальное. Я не такой. Я не могу… так. Я хочу жить, не хочу испытывать боль. Не хочу харкать кровью и кидаться в бой, подвязывая тело на ниточки реацу. И я не хочу умирать, слышишь? Не хочу, совсем не хочу…
Ичиго еле удержался, чтобы не захихикать или не замурчать, словно кот. Он протянул руку и легонько похлопал соседа по голове — Айзен всхлипнул и внезапно прижался к нему, спрятав голову в рукаве ученической формы.
— Всё в порядке. Не забивай себе голову. Именно поэтому ты Айзен Соуске, а я Куросаки Ичиго.
«И именно поэтому я низверг тебя, Соуске».
Часть четырнадцатаяИдиот. Идиот-идиот-идиот!
Ичиго со всей силы ударил кулаком по стволу дерева — кисть уже давно была раздроблена, но удар наверняка сломал ещё что-нибудь. Какой же он идиот!
Бараки четвёртого отряда почти не изменились за то время, что прошло с этого момента до его предполагаемого будущего. Разве что лица были другими — при условии, что из рядовых он знал только Ханатаро Ямаду, который ещё не родился, разница невелика. Наверное, своим пренебрежением он сильно оскорбил Гинбо, который лично провёл его по внутренней части Сейретея. Ичиго же восторги изображать не собирался — он был в совершенно отвратительном состоянии, и ему было не до того, чтобы притворяться.
Соуске Айзен лежал здесь с нервным срывом и жутким истощением.
После того, как эйфория немного спала, Ичиго заметил, что с его соседом не всё в порядке — он не успокаивался, глаза потеряли осмысленное выражение, а реацу вышла из-под контроля. Куросаки сначала попытался привести его в чувство самостоятельно, но потом плюнул и просто оттащил его в Административный Корпус. И только за время пути Куросаки начал понимать, что именно он натворил. На закономерный вопрос дежурных медиков «что произошло» парень как-то отбрехался, и с него собирались в полной мере спросить позже, а Айзена в срочном порядке отправили сюда — в бараки четвёртого, лечиться.
На допрос Ичиго позвали только утром, когда к нему пришло осознание, щедро сдобренное ужасом. Чёрт, из-за него Айзена могут изгнать и запереть куда подальше! Так, парень рассказал шинигами-учителям, что вычитал в учебнике соседа несколько заклинаний путей разрушения и попытался их применить, а Айзен, узнав о его намерениях, постарался его спасти.
Наказание в виде полного запрета на покидание Сейрейтея до конца обучения и профилактические удары розгами казались ему слишком мягкими.
Чёрт, он ведь просто идиот! Больной идиот!
«И зачем ты это сделал?»
Голос Короля Душ был пропитан недовольством. Это было больно, очень больно, но Ичиго только нервно сглатывал и жмурился, не желая, чтобы на его лице выступили злые слёзы.
«Ты понимаешь, что мог умереть?»
«Я знаю.»
«Ты понимаешь, что если бы ты попытался высвободиться в шикай, то подверг бы риску этот мир? И что если бы я стал выбирать между уничтожением Общества Душ и твоей смертью, я бы выбрал второе?»
«Я знаю.»
«Тогда какого меноса ты выкинул, мерзкий мальчишка?!»
Ичиго тяжело вздохнул и потёр пальцами переносицу. А Король Душ неожиданно смягчился. Куросаки прямо почувствовал, как снижается давление его реацу, и молчание меняется с грозного на мягкое.
«Впрочем, это мой просчёт. Я должен был ожидать, что после нескольких лет жизни на передовой ты будешь… скажем так… нестабильным.»
Парень на это только мрачно насупился и разбил о дерево и вторую руку.
«Это не нестабильность. Это зависимость. Адреналиновая наркомания называется.»
Пахнуло удивлением и весельем, и от этого парню стало ещё хуже.
«Ты даже название этого знаешь?»
«Мой отец хозяин больницы, знаешь ли. Меня куда больше коробит, что я не заметил симптомов раньше. Я ведь смог бы освоить путь связывания и без этого, верно?»
Невидимая усмешка, настолько явная, что нестерпимо захотелось сплюнуть. Ичиго только стиснул зубы и ударился лбом.
«Конечно. С твоим уровнем тебе потребовалось бы около года — отличный показатель для шинигами. Поздравляю — на треть ты свой срок сократил.»
Действительно. Это ведь совсем нетрудно, просто подождать и немного упорно потрудиться. Нет, чёрт подери, ему понадобилось чуть не сдохнуть. И, что самое ужасное — он нутром чувствовал, что, не колеблясь, сделал бы это снова. Потому что Куросаки Ичиго искренне считал, что нет ничего прекраснее битвы на грани возможностей.
И сейчас парень находил это в себе отвратительным.
«И что мне делать?»
Ответа нет и не предвидится — Король Душ покинул его так же внезапно, как и пришёл. Ичиго, впрочем, и без того хватало эмоций.
— У вас кровь!
Пробегавший мимо медик кинулся к нему и, осторожно взяв раздробленную кисть, начал лечение. Ичиго молчал. Чувство вины и отвращения к себе просто затопило его целиком, не оставив место благодарности и чему-то ещё. Хотелось избавиться от этого мутного коктейля внутри, и кровь казалась отличным проводником для этого.
Когда медик закончил, он предложил Ичиго зайти в палату к его другу — к Айзену наконец-то начали пускать. Юноша, выглядящий странно-беззащитным без своих очков, спал. Рядом дежурил медик, а у головы сидела полная женщина с пиалой, резко пахнущей травами.
— Не волнуйтесь, молодой человек. С вашим другом всё будет хорошо — мы сможем помочь ему пережить потрясение от мысли, что вы могли умереть.
Да. Вот она, основная причина. Себя никогда не было жалко — ни в детстве, ни при жизни, ни сейчас. Но Айзен… Он слишком хорошо помнил Айзена-Бога, и забыл, что здесь есть лишь Айзен-студент, которым все помыкают, который тихо радуется тому, что узнал имя своего меча и который никогда не покидает Сейрейтей. И он, чёртов вечный защитник слабых, просто начал ломать этого мальчика через коленку ради своей безумной прихоти. Это не утонувшие в крови капитаны и не меч, созданный для убийства. Это, чёрт подери, маленький наивный студент, всего пару раз бывший на практике и вряд ли убивший хоть одного пустого! Да по сравнению с нынешним Айзеном даже Юзу кажется Зараки Кенпачи!
Если он, конечно, не притворяется.
Нет. Никто не способен на такое. На то, что он видел после взрыва.
Никто, кроме абсолютного мастера гипноза Айзена Соуске.
Ичиго застонал и сел на корточки, сжав голову руками.
Слишком сложно. Слишком больно. Слишком большой риск ошибиться.
И, что гораздо важнее — не стал ли он тем, кто превратил Айзена в то, чем он стал?
Часть пятнадцатаяВ день выдачи занпакто их собрали на два часа раньше обычного, обязав прийти в парадной форме. Кимоно из жесткой ткани тёрло и мешало свободно двигаться, но бедные студенты терпели — те, кто был достаточно богат, покупали одежду из более приличной ткани. Куросаки Ичиго, как нетрудно догадаться, свободными деньгами не обладал, полностью находясь на обеспечении Готей-13.
За эти полгода Айзен окончательно оклемался и почти убедил соседа, что всё в порядке. На самом деле, поведение Соуске совершенно не изменилось, но Ичиго всё равно ждал тревожных сигналов и следил за будущим шинигами сильнее обычного. Даже из шкафа перебрался на пол — правда, не до конца, но всё же — на что знакомый только смотрел с удивлением и смущением. Этот Айзен вообще постоянно смущался, по поводу и без.
Но, пусть Соуске и вёл себя адекватно, говорил, что всё понимает и не держит зла, Ичиго всё равно чувствовал себя виноватым. На его решимость в тренировочных боях это почти не повлияло, но вот кидо он изучал теперь только в зале, под присмотром Судзуки-сенсей, или с чисто теоретической точки зрения, по учебникам. И, надо сказать, парень в этом преуспел — они проходили раздел, заклинания из которого обездвиживали, и Куросаки был в числе лучших.
Но всё это вылетело из рыжей головы, потому что сегодня исполнялась одна из маленьких целей, которые парень поставил себе, шагнув в этот мир — он получит занпакто. Смогут ли они договориться? Поможет ли новый внутренний меч достижению цели? И, самое главное — будет ли он хоть немного похож на старика Зангетсу?
— Студенты! Сегодня, возможно, самый главный день вашей жизни — вы получите свои духовные мечи и формально станете шинигами! Конечно, чтобы этот почётный титул приобрёл плоть и кровь, вам придётся попотеть…
Гинбо, разодетый в несколько слоёв дешёвой, но яркой ткани, стоял перед толпой первокурсников и толкал свою патетическую речь, периодически позвякивая заколками в волосах. Ичиго, привычно отключившись от бесполезной информации, изучал стойку с новыми занпакто. Вручение духовного меча носило явный ритуальный характер, так что их будущие товарищи стояли на древней подставке и блестели в лучах мёртвого солнца. Куросаки стоял в первом ряду, как один из лучших студентов своего выпуска, так что он смог разглядеть небольшие бирки, привязанные к рукоятям — логично, как бы ещё старшие шинигами поняли, кому из студентов ковали эти мечи? Не все они были одинаковы — больше всего выделялись длинная коса, два явно парных сая и узкое оружие, бывшее чем-то средним между шпагой и спицей. Помимо этого, один меч был явно длиннее остальных, а ещё трое обладали уникальными, яркими рукоятками. Остальные занпакто были серыми и совершенно идентичными — пустышки, собранные будто на станке, не имеющие и толики оригинальности и личности. Ичиго передёрнулся — такая близость к безымянным и ничейным занпакто очень сильно напрягла его. Он слышал, как зовут пустые клинки, видел, как тянутся к шинигами потоки реацу и буквально дрожал при мысли, что один из этих сгустков сейчас ринется вверх и предъявит права на Короля Душ. Мда. И как он с таким отношением вообще сможет взять духовный меч в руки? Куросаки отлично помнил то ощущение, которое исходило от занпакто шинигами в тот момент, когда он слился с Хичиго и стариком. А ведь шинигами даже не подозревают, насколько ревнивы их верные спутники.
Влекомый любопытством, Ичиго прикрыл глаза и попытался нащупать реацу остальных занпакто, используя это странное чувство внутри себя. Тут же выяснилось, что мечи, уже обретшие хозяев, ведут себя гораздо дружелюбнее — Куросаки ощущал любопытство и уважение от меча Гинбо, а так же смущение и интерес от секиры незнакомого шинигами около стойки. Парень постарался расширить мысленный круг, в пределах которого он слышал клинки, и чуть не свалился — такой мощью и подозрительностью ударило его из-за стены. Двенадцать мечей ощерились в ответ на его призыв и начали огрызаться на подозрительную активность. Эти эмоции прощупывались гораздо лучше, а в голове парня даже возникли картинки, на которых ему показывали самые страшные кары за попытку приблизиться. Куросаки, оглушённый и растерянный, попытался как-то ответить, но удерживать двенадцать потоков информации оказалось слишком сложно для неподготовленного разума. Так, парень просто сдался и представил себя улиткой, на панцире которой торчали во все стороны ядовитые шипы. Давящее ощущение исчезло, и Ичиго прислушался к речи старшего шинигами.
Гинбо как раз закруглялся — он говорил о том, как важно следовать законам и служить на благо Общества Душ.
— И сегодня, в этот день, вам была оказана небывалая честь — сами капитаны Готей-13 прибыли сюда, чтобы посмотреть на вас!
Ичиго с трудом удержался от желания хлопнуть себя рукой по лбу — ну конечно! Капитанские мечи! Вот кто эти жуткие и куда более разумные занпакто, которым так не понравилось его любопытство. Буквально на секунду прикрыв глаза, Куросаки выглянул из своей шипованной раковины, чтобы погрузиться в настороженное молчание — кажется, капитанские клинки решали, что с ним делать. Тут Гинбо подал знак, кто-то за пределами видимости ударил в гонг и дверь в соседнюю комнату открылась. Парень тут же повернулся ко входу, пристально ловя каждое движение — сейчас всё прояснится. Сейчас он увидит капитанов.
Толпа студентов содрогнулась от чудовищной концентрации реацу, большая часть попадала на пол, некоторые потеряли сознание. Ичиго, стоящий в первом ряду, только стиснул зубы, пропуская сквозь себя этот ревущий поток и напоминая себе, что когда-то он сам был таким же. Подумать только, его друзья терпели подобные выбросы энергии постоянно! И эта энергия, клубящаяся вокруг, не имеет отношения даже к шикаю. С небывалой ясностью стало понятно — если хоть один капитан сейчас высвободит свой меч, их всех размажет по полу. Ну, Ичиго, может, это и переживёт, выйдя в собственный шикай, а вот остальные просто сгорят в тяжёлом, плотном тайфуне реацу.
Наконец, капитаны отошли на специальные трибуны, которые, очевидно, не давали их силам вырываться, и Куросаки получил возможность их рассмотреть. Время было — остальным студентам требовался перерыв, чтобы отдышаться и придти в себя. Итак, двенадцать мертвецов в белых хаори — строго говоря, Ичиго и не ожидал, что сам Главнокомандующий почтит своим визитом каких-то там первокурсников. Из них четыре знакомых лица — как и ожидалось, уже заняли свои места капитан восьмого отряда Кьёраку Шисуй и капитан тринадцатого Джуширо Укитаке. Унохана Рицу, к которой Ичиго хотел подойти и выразить свою признательность, пока что возглавляла одиннадцатый отряд и, кажется, носила другое имя. А вот четвёртым знакомцем был, к удивлению бывшего в.и.о. шинигами, Тенджиро Киринджи. Член королевской охраны и изобретатель целебных источников, ныне находящийся на посту четвёртого капитана, жевал травинку и периодически дёргал плечом, смотря на новичков и стараясь выглядеть максимально угрожающе. Он ещё не накрутил себе дурацкий чуб в духе Элвиса Пресли, и был похож скорее на самурая, чем на якудза. Впрочем, Ичиго полагал, что в этом времени якудза ещё только зарождались, и, наверное, действительно выглядели именно так. Или они уже существуют и третируют население, вырезая целые семьи? Парень хорошо знал историю, но довольно трудно судить, когда ты не представляешь, в каком времени находишься.
Помимо этих четверых, Куросаки мог сказать, что смуглый мужчина из второго явно был нынешним главой клана Шихоин*, а капитан шестого принадлежал к семье Кучики. Да уж, даже не зная истории, согласно которой первый Кучики пришёл в Сейретей вместе со стариком Ямамото, этот хлыщ с кенсейканом и в шарфе просто не мог быть кем-то иным**. Остальные никого не напоминали, и Ичиго сосредоточился на знакомых лицах. Итак, шестеро, кто дожил до его времени — причём двоих повысили до Королевской охраны, а один сошёл с ума на почве собственного могущества и ушёл в Уэко Мундо. Воистину, тут есть над чем подумать.
От размышлений Ичиго отвлёк лёгкий ментальный толчок — словно кто-то вежливо постучался в его воображаемый панцирь. Оглядевшись, парень убедился, что студенты всё ещё приходят в себя, и с чистой совестью прикрыл глаза. В его воображении вне панциря была пустыня, и он рискнул немного высунуться. Совсем рядом с ним стояла трёхголовая птица, и один из её клювов явно только что стучал по раковине. Чуть в отдалении сгруппировались остальные одиннадцать капитанских мечей. Птица, на каждой из голов которой было по одному глазу, опасливо отошла, а потом попыталась передать картинку. Ичиго увидел тень человека в форме шинигами. Через некоторое время птица показала себя около мужчины, в котором Куросаки узнал одного из только что увиденных капитанов, и снова сменила изображение на тень.
«Вы пытаетесь узнать, кто мой хозяин?»
Он старался направить свои слова, но птица явно их не поняла — должно быть, занпакто могут нормально общаться только со своими хозяевами. Она снова повторила серию картинок, старательно показывая любопытство. Куросаки, понадеявшись, что понял всё правильно, начал старательно думать о Короле Душ — о том варианте, который увидел, ворвавшись во Дворец в первый раз. В голове тут же встали холодные грани неизвестного кристалла и тело с жуткими глазами, заключённое в этой тюрьме. Ичиго даже казалось, что он ощущает лёгкую вибрацию, исходящую от холодного, немного эфемерного материала.
«Осторожнее, Куросаки Ичиго. Ещё пара секунд таких мыслей, и ты высвободишься.»
Незримое присутствие Короля Душ почти сразу смылось чужими эмоциями. Шок, неверие, благоговение — Куросаки показалось, что он оступился и рухнул в чан, наполненный эфирными маслами. Птица тут же отскочила как можно дальше, остальные мечи сгруппировались и начали транслировать чувство вины. Ичиго в ответ послал им удивление — общаться с мечами через эмоции оказалось довольно просто.
— А теперь я буду называть ваши фамилии, а вы будете выходить и подниматься ко мне! Начали!
Зычный голос Гинбо буквально выдернул Куросаки из странной пустыни собственного воображения.
«Постарайся больше так не делать. Предвосхищая вопросы — мы уже говорили о том, что тебя опасно высвобождать. Думая о себе, как о занпакто, и ведя себя, как занпакто, ты начинаешь использовать другую реацу, которая негативно сказывается на Обществе Душ»
«Негативно?»
Король замолчал, словно вместе с Ичиго наблюдая, как первый студент отделяется от общей массы и приближается к Гинбо.
«Занпакто, в каком-то смысле, является полноправным хозяином внутреннего мира шинигами. Он изменяет его, подстраивая под свои нужды… тебе надо напоминать, что именно является моим внутреннем миром, в котором я с таким трудом поддерживаю баланс?»
Куросаки, какие сплетни бы про него ни распускали, идиотом не был. Иногда, конечно, бывало помутнение, вроде той истории с Айзеном, но два и два парень умел складывать прекрасно.
«Я понял тебя. Одноразовое использование, да? Я бы обиделся, не будь ты моим хозяином, а Яхве столь сильным врагом. Но, Величество — это не те вещи, которые я могу контролировать, знаешь ли».
Пожалуй, связь занпакто со своим хозяином действительно была поразительной — любую информацию от Короля Душ Куросаки принимал, как должное, без эмоциональных потрясений или желания спорить. Тем более, старый хрен всё равно ничего нового не сообщил.
«Я не говорил тебе забыть о своей сущности. Просто… не увлекайся».
И Король исчез, как обычно, не дав ответов и не давая возможности продолжить разговор. Парень только тяжело вздохнул и перевёл взгляд на старшего шинигами. Как и ожидалось, сначала духовное оружие выдавали перспективным студентам — то есть, первыми своих хозяев обрели коса, саи и странная шпага-спица. К лицам этих студентов Куросаки не присматривался — никто из них не дожил до его времени, а это значит, в них никогда не было достаточно силы. Капитаны пристально всматривались в лица будущих шинигами и иногда тихо переговаривались, кивая на того или иного студента. Далее пришёл черёд мечей с яркими рукоятями, и Куросаки подобрался, ожидая своей фамилии. Ничего. Тишина. Пусто.
Его меч, один из безликих болванок, тихо стоял около таких же серых собратьев.
Ичиго был полностью оглушён — как такое возможно? Почему его меч, его спутник, вдруг стал настолько обычным и слабым? Всем известно — необычные мечи с большей вероятностью достигают шикая, странные по форме — банкая. Почти все штампованные катаны навсегда остаются безымянными, а исключения не могут похвастаться сильными атаками и яркими способностями. Так почему? Почему он, чёртов Куросаки Ичиго, бывший в.и.о. шинигами, бывший вайзард, прошедший через столько испытаний и даже отдавший свою жизнь за Общество Душ, сейчас получает нечто настолько слабое и бесполезное?!
Или он не получит меча вовсе? Да, Король Душ сказал, что нигде не написано, будто занпакто не могут иметь собственные духовные мечи, но так же нигде не было сказано, что занпакто это могут. Но ведь тогда ему бы сказали об этом, верно?
— Куросаки Ичиго, класс Ину-ни!
Парень вздрогнул, но почти сразу облегчённо выдохнул и взял себя в руки. Гинбо позвал его, а на стойке ещё стоит несколько мечей. Возможно, ещё не всё потеряно.
Старший шинигами взял меч, любезно протянутый его помощником. Ичиго замер — отвращение и неприятие к бесхозному занпакто затопило его с головой. Несколько драгоценных секунд он смотрел на меч, который должен был стать его спутником, и уговаривал себя хотя бы к нему прикоснуться — ведь не дотянется же этот безымянный до его хозяина через одно прикосновение, верно? Но Гинбо надоело ждать, и он требовательно сунул студенту меч в руки. Куросаки замер и напрягся, собираясь отбить нападение, но тут вдруг понял, что занпакто в его руках не проявляет активности, вообще. Присмотревшись, парень заметил разницу — если остальные безымянные тянулись своей реацу, как щупальцами, то у катаны в его руках тонкие нитки энергии просто свисали, не подавая признаков жизни. Кажется, только это и позволило Ичиго вообще взять его в руки.
Задумавшись о странном поведении меча, Ичиго вернулся на своё место. Какая-то часть него ещё была наготове, не желая давать чужому мечу и шанса воссоединиться с хозяином, но в целом это оказалось не так плохо. Только вот ни вибрации, ни теплоты, ничего — словно меч, что лежал в его руках, был давно мёртв. Но ведь такое невозможно, верно? Как можно незаметнее Ичиго пальцами поднял одну из безвольных ниток реацу и намотал на своё запястье. Слабый отклик и абсолютно пассивный ток реацу стали ему ответом — как будто он просто наклонил пиалу, и вода, повинуясь законам физики, полилась в блюдо.
Реакции всё ещё не было.
Наконец, последний студент получил свой занпакто, и они выстроились в ряд, хором проговаривая первую клятву. Всё как обычно «не использовать во зло», «не оборачивать против капитанов», «усердно трудиться»… Пустые слова, которые в любой момент могут быть забыты.
О поведении своего меча Ичиго решил подумать чуть позже — занпакто от него никуда не денется, а вот Унохана Рицу отправится назад, в бараки своего отряда, и ближайшее время он её не увидит. Нарушая все правила, парень кинулся наперерез капитану одиннадцатого отряда и замер прямо перед ней в низком поклоне.
— Рад снова встретиться с Вами, госпожа. Спасибо, что спасли мне жизнь, где-то полтора года назад.
Первая Кенпачи продолжала улыбаться, но она явно не узнала его. Всё правильно — пока что ему, кроме яркого цвета волос, и похвастаться-то нечем. Так они и стояли, пока к ним не подлетел запыхавшийся Гинбо.
— Великая честь увидеться с Вами, Унохана-доно! Этот рыжий паршивец не надоедает Вам, вызывая на поединок?
Капитан одиннадцатого отряда явно заинтересовалась.
— Поединок?
— Боюсь, что так, госпожа. Понимаете, госпожа, паршивец любит подраться и думает, будто он сильнее всех. Даже называет себя, подумать только, Кенпачи, ходит на занятия старших курсов и регулярно избивает остальных студентов, когда те отказываются с ним драться. Хотя в искусстве фехтования он и правда хорош, но манеры и замашки…
Ичиго задохнулся от возмущения и резко выпрямился. Какая чушь! Он никого не избивает — это некоторые личности докапываются до Айзена или до рыжего цвета его волос! А о титуле Кенпачи и речи быть не могло. Пожалуй, только присутствие Уноханы-сан мешало Куросаки прямо сейчас развернуться и залепить этому расфуфыренному индюку ногой в нос. Впрочем, кажется, его речь дала положительный результат — на лице женщины появилось узнавание.
— А, это ты, безымянный мышонок? Рада, что ты добрался сюда. Всё ещё ищешь силы, или тебе уже достаточно?
Неприкрытое веселье в её голосе заставило Куросаки покраснеть. А всё старший шинигами со своими странными идеями!
— Ничуть, госпожа. Я всё ещё слаб, и я никакой не Кенпачи. А этот…
Взмахом руки она прервала обиженное бурчание.
— Если хочешь, приходи к баракам моего отряда, мышонок. Выстоишь против одного из моих ребят — позволю тренироваться с остальными.
Куросаки хватило только на крайне невежливый кивок, и женщина обещала прислать кого-нибудь его проводить, после чего вежливо попрощалась и ушла. Внутри парня всё пело и искрилось — его вспомнили! Его заметили! Нет ничего лучше, чем тренировка с отрядом, во все времена являющимся сильнейшим. Это великолепный шанс, и он будет трижды идиотом, если его упустит.
Стоя на месте и не обращая внимания на вопли Гинбо, Ичиго поднял свой меч. Его реацу продолжала течь внутрь, но никакой ответной реакции до сих пор не было.
Да уж, у него есть проблемы поважнее.
И Куросаки Ичиго, холодным кивком прервав речь старшего шинигами, сбежал в свою комнату. Айзена всё ещё не было, так что он спокойно сел в почти забытую позу для медитации и, не мешкая, положил занпакто на колени.
Пришло время разобраться со всеми странностями.
_________________________________
*В манге сказано, что в какой-то момент второй отряд стал тесно связан с отрядом тайных операций, так как на место капитанов официального отряда Готей-13 стали приходить действующие командиры почти независимой организации. Короче, командир отряда тайных операций автоматически становился капитаном второго отряда. На мой взгляд, если традиция пошла с Йоруичи, то всё становится очень непонятным — почему сейчас отряд возглавляет Сой Фонг, хотя у принцессы есть младший брат? Почему её вообще допустили до командования тайными операциями, если её наставница была первопроходцем, и традиции Готей-13 ещё не успели повлиять на клан Шихоин? Если судить по истории взаимодействия семьи Фонг и семьи Шихоин, то никто её туда бы не пустил ни при каких условиях, если до этого не было проверенной многими поколениями традиции наследования должностей. Т.е. Фонг на посту явно временно, пока младший брат Йоруичи набирается сил, и заняла она эту должность только из-за казуса, по которому капитанов Готей-13 выбирают другие капитаны.
Исходя из этого, я предполагаю, что объединение отряда тайных операций и второго отряда произошло гораздо раньше, чем 110 лет назад от событий манги. Повторяю — других источников информации у меня нет, и читала я её один раз. И, дабы окончательно прикрыть тылы — это всё ещё параллельный мир, дамы и господа:)
P.S. Момент с Сой Фонг резал глаза всю мангу. То есть понятно, конфликт учитель/ученик, но чёрт подери…
**Полностью авторское видение. ИМХО, первый Кучики пришёл вместе с Ямамото в составе первого поколения, сразу заняв пост шестого капитана, и с тех пор только представители этого семейства могут занимать эту должность. Эту теорию косвенно подтверждает манга и прямо — блич вики, на которую я таки залезла ради более подробной информации. На мой взгляд, наш всеми любимый Кучики Бьякуя в этом плане является знатным анархистом, ибо у него нет прямого наследника, и в лейтенантах ходит не благородный родственник какой-нибудь побочной ветви, а руконгайский бандит Абарай Ренджи.
Часть шестнадцатаяМир вокруг был погружён в красное.
Ичиго моргнул, привыкая к цветовой гамме, и огляделся. Кажется, он оказался в детском рисунке — красная земля со схематичной травой, редкие синие кусты и красное небо. Линия горизонта была фиолетовой, как и контуры всех объектов, отличных от ничего. Звуков не было, запахов тоже. Он просто сидел на красном монолитном плато, и не мог даже сказать, из чего оно было сделано, так как в этом мире его лишили тактильных ощущений. Куросаки замер, стараясь не шевелиться.
Погружение внутрь себя в этот раз далось ему гораздо сложнее, чем обычно. Очевидно, сказывалось отсутствие практики в медитации, а так же то, что его нынешний внутренний мир ни капли не похож на то, каким он был когда-то. Ичиго мучился с этим не менее часа, пытаясь нащупать дорогу к своему мечу, но ничего, совершенно ничего не помогало. Наконец, парню это надоело, он вышел из транса, открыл глаза — и оказался здесь, в этом странном, карикатурном, красном мире.
Интересно, как давно он вошёл в собственное подсознание, и почему не заметил этого?
Когда глаза перестали слезиться, Куросаки постарался вернуть себе контроль над телом и встать. Тишина давила на барабанные перепонки, парень не чувствовал конечностей и не мог нормально вздохнуть. Ощущения чем-то походили на те жуткие минуты, когда Урахара возвращал ему силы шинигами, и он убегал от Уруру в подземной пещере, будучи обычной душой с цепью в груди. И сейчас, и тогда Куросаки Ичиго был абсолютно беспомощен, а больше всего на свете парень ненавидел чувствовать себя беспомощным.
— И что за хрень тут творится?
Он точно сказал это вслух — почувствовал напряжение связок и лёгкое колебание воздуха около губ.
Звука не было. Вообще.
Зато его сполна компенсировали тактильные ощущения — после нескольких мгновений без базовых чувств прикосновение воздуха было подобно возвращению всех сил шинигами. Довольно быстро Ичиго выяснил, что в этом странном месте он ощущает только внешние прикосновения, при этом не ощущая своего тела. Так, он не мог сказать, есть ли у него руки и ноги, не чувствовал температуры и не слышал сердцебиения, но при этом, подняв руку к лицу, ощутил давление на кожу. При этом прикосновение к щеке и прикосновение к пальцам показались ему совершенно не связанными, хотя он отлично знал, что сам заставил руку подняться и сам провёл ей по линии скул. Это было похоже на заморозку в кабинете зубного врача, когда не чувствуешь часть рта, но при этом можешь двигать мышцами.
И Куросаки Ичиго мог с уверенностью сказать, что это было очень странно.
Немного успокоившись и смирившись с давлением тишины на уши, парень решил осмотреться. Вне сомнения, это был его внутренний мир, и где-то здесь должен был быть его меч. Возможно, он сможет дать ответы на возникшие вопросы и что-нибудь сделать с атмосферой вокруг. Ичиго начал осторожно поворачиваться, понимая, что движется, только за счёт изменения положения кустов. Засмотревшись на один из них, парень повернулся слишком резко и застыл.
В воздухе висело огромное зелёное нечто.
Куросаки горячо поблагодарил всех Богов за то, что оказался в своём внутреннем мире спиной к этому зелёному порождению собственного подсознания. Нечто висело над условной землёй и было похоже на перевёрнутую каплю — по крайней мере, сверху оно было широким, а к низу превращалось в острую иглу и исчезало. Нечто было огромным — действительно огромным, больше Ичиго раза в четыре. Пожалуй, единственное, что пришло на ум Куросаки, когда он попытался это описать — кто-то взял тысячу железных статуй и смял их в кулаке. Ичиго мог разглядеть трубы и шестерёнки, шарнирные сочленения и гладкие щиты. И, в отличие от кустов и горизонта, контуры зелёного нечто были жёлтыми.
У зелёной штуковины было лицо — железная маска, словно взятая из европейского фильма, наполовину скрытая за трубами. К Ичиго был повёрнут один глаз и половина рта, и он рассматривал искусно отлитые губы и выпуклую пластину, призванную заполнить прорезь глаза.
Внутри Куросаки Ичиго зрело страшное подозрение.
— Занпакто?
Парень содрогнулся — его накрыла волна вибрации. Кажется, это был звук на очень низкой частоте, так что он смог только ощутить колебания воздуха и уловить что-то, похожее на «Боммм».
— Что это было? Что ты такое? Почему здесь всё так выглядит?
Молчание. Никакой реакции. Только голосовые связки заболели, будто бы он говорил слишком громко и сорвал голос, а давление на уши стало просто невыносимым. Поняв, что не выдержит больше в этом странном мире ни минуты, парень попытался вернуться в реальность, но, казалось, никакой связи с реальным телом не было. Он пытался и пытался, но ничего не получалось, а давление только увеличилось. В отчаянии, Ичиго закрыл глаза.
В ту же секунду всё закончилось. В нос ударил еле заметный, но после того жуткого места отчётливый запах пыли и чего-то травяного, парень услышал шелест травы и тихое дыхание совсем рядом. Открыв глаза, он тут же увидел Айзена, сидящего прямо напротив и с интересом разглядывающего меч.
Лёгкие сдавило от нехватки воздуха, Ичиго изо всех сил вдохнул и тут же закашлялся — действие далось ему слишком легко. После изнурительной борьбы за каждую молекулу воздуха в мёртвом красном нигде к внешнему миру надо было приспосабливаться.
Кажется, он был полным идиотом, когда отказался от занятий по медитации. Или нет — теперь уже не узнать.
Айзен, поняв, что сосед вышел из медитативного транса, покраснел и начал махать руками.
— Поздравляю, Куросаки-кун! Я уже слышал новости. Подумать только, тебя заметила сама Унохана! И ты вот так просто разговаривал с капитаном, и даже получил разрешение заниматься с отрядом! Завидую.
Тут Соуске перевёл взгляд на пока что безымянный меч и покраснел ещё сильнее.
— Правда, я думал, что твой меч будет более необычным. Ну, ты помнишь все эти разговоры о силе и перспективах… Но, я уверен, у тебя всё получится!
Несмотря на слова поддержки, в голосе юноши явно звучало разочарование. Уже отдышавшийся Ичиго только махнул рукой, показывая, что это не имеет значения, и невпопад спросил:
— А твой меч умеет разговаривать?
Сосед выглядел довольно удивлённым, но послушно заговорил на предложенную тему.
— Конечно. Все духовные мечи умеют. Это объясняют на лекциях по медитации — даже если твой занпакто выглядит как животное или растение, он превосходно владеет речью. Надо лишь немного подождать — меч ответит тогда и только тогда, когда ты будешь готов. Впрочем, если ты уже нашёл его в своём внутреннем мире, он сразу будет говорить с тобой. Это же самые основы.
Куросаки помрачнел. Чёрт, надо было ходить хотя бы на лекции. Но нет, он же весь такой принципиальный, весь такой всезнающий!
— А неживым предметом меч может быть? Камнем там, или статуей?
— Конечно нет. Воплощение занпакто может выглядеть странно и быть ни на что не похожим, но это всегда человек, растение или животное.
Парни ненадолго замолчали. Куросаки думал о сложившейся ситуации и о странном металлическом шаре в своём подсознании. Либо это всё какое-то грандиозное испытание, либо эта штука, ставшая его мечом, разговаривать с ним не будет. Скрепя сердце, Ичиго признал странное зелёное нечто живым — оно ему ответило, пусть и в очень странной форме. Надо просто спуститься в подсознание ещё раз и попытаться во всём разобраться. О чём думал Айзен, было неизвестно, но на его лице расцвела робкая улыбка.
— Хочешь, я покажу тебе свою Кьёка Суйгецу?
Это было довольно рискованным, ведь Ичиго знал, что, увидев меч Айзена, попадаешь под его действие, но, кажется, это было не критичным. Куросаки подозревал, что уже может находиться под гипнозом Соуске, ведь он уже видел его меч, пусть и не в шикае. До войны ещё как минимум несколько столетий, и он уже лишился своего иммунитета — а времени на получение новых сил чертовски мало. Какая разница, что там будет с Айзеном, если он не разберётся со своим занпакто и не сможет противостоять Яхве?!
— Давай.
Айзен радостно улыбнулся и осторожно извлёк меч из ножен. Почти в ту же секунду мир вокруг изменился — они с Ичиго оказались сидящими на идеально гладкой, немного прохладной поверхности. Всё вокруг было погружено в полумрак, а буквально в нескольких метрах начинался густой туман.
— Мрачноватое место, да?
Соуске пожал плечами, будто он был виноват в этом, но Ичиго только отмахнулся, пытаясь найти воплощение занпакто. Ничего похожего поблизости не было. Айзен, видя его перекошенное лицо, только руками замахал.
— Нет-нет, я не издеваюсь. Я тоже не сразу догадался посмотреть вниз.
Куросаки тут же наклонил голову, с удивлением обнаружив, что они сидят на зеркальной поверхности — зеркале или воде. Отражённые сгустки тумана, оба юноши… и огромный цветок паучьей лилии, которого нигде не было.
— Она заговорила со мной сразу, как я догадался посмотреть в отражение. Не думаю, что смогу скопировать её голос, но он очень красивый. Такой… чарующий, завлекающий, мягкий…
Айзен покраснел, и Ичиго оставалось только тактично сделать вид, что он ничего не видел. Нет, вряд ли Соуске был извращенцем, которому нравится собственный занпакто, да ещё и в виде цветка — сама суть Иллюзий заключалась в их притягательности, и нет ничего удивительного, что даже сам создатель не до конца способен обуздать эту чудовищную силу.
И у Куросаки Ичиго были железные доказательства того, что эта сила и в самом деле чудовищна.
— Спасибо.
Айзен смутился, и в ту же секунду они снова оказались в своей комнате. Соседи ещё немного поговорили, а потом кому-то понадобилась помощь Соуске-куна, и Ичиго остался один. Парень обрадовался возможности подумать, но больше в этот день погружаться в подсознание не рискнул.
На следующее утро за ним пришёл рядовой одиннадцатого отряда.
С учителем медитации Ичиго всё ещё был в ссоре, Мацумото-сенсей сам предложил парню заниматься фехтованием в одном из отрядов, так что вопрос был только в обучении кидо. Впрочем, со стороны Сузуки-сенсей тоже вопросов не возникло, так что Куросаки со спокойной душой пошёл за проводником в глубины Сейретея.
Парень отлично знал местонахождение бараков сильнейшего отряда Готей-13, но с восточной стороны заходил впервые. Тем более, как оказалось, дома-болванки регулярно перестраивались, так что Куросаки с чистой совестью мог заявить, что был здесь впервые. Ни Уноханы-сан, ни её лейтенанта не было, зато на парня скалились разбойного вида морды разной степени бритости. Ичиго с трудом подавил дрожь — пусть в одиннадцатый во все времена набирали самых опасных разбойников, в этом времени они казались куда более устрашающими. Или дело в том, что раньше он общался всего с пятью представителями? Ренджи был его другом, Иккаку выглядел как лысый парень со странными танцами, Юмичику просто следовало обходить стороной, дабы не заразиться его безумными идеями. Кенпачи, конечно, до дрожи в коленках пугал, но в его волосах торчали колокольчики, а на плече болталась мелкая Ячиру, что несколько смазывало впечатление.
Так, может, одиннадцатый никогда не менялся? Может, он всегда был таким — диким, слепым, пугающим? Бесчестным? Ставящим во главу угла победу, плюющим на нормы морали?
— Посмотрим, что ты можешь, рыжик.
И Ичиго, сам того не заметив, оказался в круге ухмыляющихся лиц, а напротив него стоял, щербато улыбаясь, одноглазый воин.
— Обнажай меч, мелочь. Деревяшки тут не в ходу.
Куросаки, похвалив себя за предусмотрительность, потянул за рукоятку всё ещё безымянного занпакто и полностью растворился в предстоящем сражении.
Всё кончилось через полчаса.
Ичиго, опёрся на свой меч, пытался сохранить вертикальное положение. Кажется, он находился на грани жизни и смерти - в проткнутом лёгком клокотало, из обрубка руки толчками вытекала кровь. По локоть отсёк, зараза.
Да, ничья. Да, жив. Пока. Но какой ценой?
Он чертовых тридцать минут сражался против жалкого мужика с безымянным мечом! С противником, у которого почти не было реацу, и который даже в свой внутренний мир погрузиться толком не может! И это была одна из самых тяжёлых схваток в его жизни!
Какое же он сейчас убожество.
— Силён, парень.
Справа уважительно присвистнули, и Куросаки бережно подхватили под руки.
— Издеваешься?
Противный смех. Как плевок в сторону поверженного противника. Они все смеются над ним — над его слабостью, над его беспомощностью.
— А ты чего думал? Научился махать железкой, и сразу можешь капитана завалить? Со всем Готеем воевать? Лежи уже — сейчас из четвёртого придут, подлатают вас.
Да, думал. Ладно, пусть не капитана — но лейтенанта точно. На деле же… убожество. Жалкий, бесполезный кусок мяса, который не может элементарных вещей. Или — всё нормально? Или — не всем дано?
Неужели раньше он действительно был столь чудовищно силён?
Слишком много вопросов для умирающего.
И только в бараках четвёртого, наблюдая, как мастера кидо восстанавливают его руку, Ичиго окончательно понял, какой же длинный путь ему предстоит. И он, чёрт их всех подери, его пройдёт. А пока можно начать с малого.
И Куросаки Ичиго, отдав своё тело на милость медикам, закрыл глаза и погрузился в своё подсознание.
Часть семнадцатаяЧто что-то пошло не так, Куросаки Ичиго почуял сразу. Не сердцем или печенью, как пишут в книжках, а неким несуществующим образом — просто в какой-то момент пришло осознание, что всё изменилось.
Возможно, это было игрой его воображения — человек, запертый в четырёх стенах, рядом со своим будущим бывшим врагом, не может полностью ручаться за своё психическое здоровье.
Он продержался два года — огромный срок, если подумать. И это чисто обучение в Академии — если учитывать его путь по Руконгаю, цифра выйдет и вовсе астрономической.
Наверное, Ичиго сильно помог тот факт, что он был человеком действия. Всё это время он мог поддерживать себя в относительно нормальном состоянии именно за счёт плотной нагрузки — постичь кидо, улучшить навык фехтования, узнать имя своего меча, стать сильнее и убить Яхве. Каждая мысль — будто ниточка, связывающая разум мёртвого подростка с реальностью.
Всё это время ему помогали удержаться на плаву мелкая и Король Душ. Первая была олицетворением всех дорогих ему людей, второй поддерживал, направлял и не давал думать о вещах, которые могли бы повлиять на его душевное состояние. Конечно, нельзя было сказать, что только эти двое имели влияние на Куросаки Ичиго - его прочно держали преподаватели, бандиты из одиннадцатого, легендарная Унохана-сан и пока что менее значимый, но всё ещё дружелюбный Айзен.
И именно из-за этого всё изменилось.
Положа руку на сердце, Ичиго мог поклясться — он ни за что не заметил бы подмены. Этот Айзен, живущий в его комнате, был точной копией его соседа-Айзена, тихого, забитого и безумно наивного юноши с красивой улыбкой. У него были жесты Айзена, интонации Айзена, мысли Айзена и запах Айзена, а его меч на всех уровнях ощущался, как меч Айзена. Ничего, совершенно ничего не говорило о том, что это не Айзен.
Но, тем не менее, Куросаки Ичиго откуда-то это знал.
Возможно, это было результатом безумной паранойи — трудно всё своё время проводить с человеком, которому поклялся никогда не верить. Они были теми, кто подходит под формальное определение «друзья», но при этом Ичиго отлично помнил прошлое, которое ещё не наступило — с массовым гипнозом, жуткими экспериментами, убийствами и предательством. На самом деле, он ждал этого с самого первого дня — ждал момента, когда вместо Айзена рядом с ним окажется другой человек.
И вот, этот момент настал.
— Куросаки-кун, ты в порядке?
Айзен-не-Айзен наклонил голову к плечу и непонимающе заморгал под тяжёлым взглядом будущего шинигами. Они, как и всегда после того случая с кидо, провели утро выходного вместе — и Ичиго хотелось вывернуться наизнанку, лишь бы избавиться от ощущения неправильности. Хуже всего была полная невозможность выговориться — за время, проведённое в Академии, он общался только с Айзеном. Студенты его боялись, преподаватели тоже, разбойники одиннадцатого вызывали отвращение, а доступа к мелкой не было. Король Душ всегда приходил сам, и после церемонии вручения занпакто он не появлялся, как бы сильно парень ни звал. Так что сейчас, сидя напротив Айзена-не-Айзена, Ичиго пытался сделать хоть что-нибудь.
Что угодно, лишь бы не сойти с ума.
— Куросаки-кун?
Айзен-не-Айзен с удивлением смотрел, как парень резко встал и выбежал из столовой, сжимая руки на рукояти занпакто. Эта привычка появилась совсем недавно — отчаявшись договориться со странным созданием в собственной голове, Куросаки пытался наладить тактильный контакт.
Как он успел выяснить за год ежедневных медитаций, его меч всё же был живым. Однако, он был абсолютно пассивен, больше напоминая куклу с заводом. Так, он никуда не двигался, не менял своего положения и отвечал только на вопросы типа «да/нет». Куросаки вообще не был уверен, что это создание умеет разговаривать, но опытным путём выяснил, что медленное «Бомм», пробирающее до костей, является согласием — по крайней мере, именно это он ощущал после фраз «Меня зовут Куросаки Ичиго», «Мы в Сообществе Душ», «В реальном мире небо голубое» и «Ты мой занпакто». И теперь всё время медитации Ичиго посвящал попыткам угадать его имя — и ему уже удалось узнать, что первое слово это «Мидори», то есть зелёный. Логично и просто, если подумать, и он попал с этим чуть ли не в первую неделю. Со второй частью имени были проблемы, и в последнее время парень просто читал вслух словарь, отчаявшись понять сакральный смысл огромной зелёной хрени, собранной из кусков железа.
А вот сейчас тёплая рукоять не спасала его разум.
Насколько легко пережить собственную смерть? Понять, что ты продолжаешь двигаться, дышать, разговаривать, потреблять пищу? Какая-то часть разума Ичиго до сих пор не приняла правды — парню казалось, будто он в любой момент может очнуться в своей комнате, а за стеной будут уютно шуршать отец, Карин и Юзу. Как и всегда, имена сестёр вызвали боль и острую тоску по дому — обычно парень буквально выбивал её из себя изнурительными тренировками с мечом. Не этого он хотел, не так и не с такими последствиями. Он в прошлом, чёрт знает когда — появится ли его семья вообще на свет, или он где-то напортачит, и всё изменится?
Ичиго выхватил меч и изо всех сил ударил себя концом рукоятки в лоб — больно, зато отлично прочищает мозги. Нельзя поддаваться эмоциям, иначе он слетит с катушек, уйдёт в шикай и разрушит всё вокруг. Думай о другом — не о том, что было, а о том, что заставило тебя вспомнить и задуматься. Давай, выйди из этого круга саморазрушения, расслабься и подумай о том, кому ты в скором времени набьёшь морду.
Думай об Айзене-не-Айзене.
К тому моменту, когда пришло время возвращаться в общежитие, Ичиго казалось, что его голова взорвётся. Правда или неправда, верить или не верить, он или не он — парень загнал себя в своеобразный транс, и совершенно не представлял себе, как из него выйти. Этот Айзен ему даже нравился, и за него он готов был драться, как готов был драться за Чада или Орихиме. После того ужаса с кидо и выходом за пределы собственных возможностей парень был в шаге от того, чтобы назвать его своим другом.
Так почему же была наложена эта иллюзия?
С неожиданной ясностью парень понял — именно в этом и была причина его чрезмерного волнения. Поэтому он снова думал о том, о чём думать не стоило, и хотел совершать глупости. Кажется, его снова предали.
Войдя к себе, Куросаки столкнулся взглядами с радостным соседом и тут же понял — этот настоящий. В груди стало больно, но парень не позволил эмоции пробиться на поверхность. Ичиго молча подошёл к будущему капитану и резко ударил — со всей силы, кулаком в лицо. О, как сильно этот удар в нос отличался от того, самого первого. Тогда Куросаки испытывал шок и удивление, сейчас боль от предательства и странный мандраж от происходящего. Признается ли Айзен? Будет ли он искренен? Или это всё ошибка, и на самом деле никакой иллюзии не было? Слишком сложно.
— Куросаки…
— Ты думал, я не замечу?
Ичиго и не подозревал, что его голос может быть настолько мёртвым. Он специально не смотрел на почти друга, но всё равно видел, как тот выпрямился и подобрался, явно поняв, о чём речь.
— Куросаки-кун, я…
— Думал, я такой тупой? Только и способен, что кулаками махать? Зачем, Айзен? Разве мы не были друзьями?
Это было ложью. Тщательной, отшлифованной ложью - Куросаки Ичиго никогда не считал Соуске Айзена своим другом. Но ведь они оба лгали, верно?
— Куросаки-кун, я… Прости.
Впервые парень видел у этого юноши такое выражение лица — серьёзное, твёрдое, сильное. Будто выглядывал из Айзена-нынешнего Айзен-грядущий, которому суждено поставить на колени Уэко Мундо и почти уничтожить Сейретей. Тот, кто назвал себя Богом… и, чёрт подери, он действительно имел на это право.
Ложь или правда? Ложь или правда? Ложь… правда?
— Не подходи ко мне. Видеть тебя не хочу.
И Куросаки Ичиго позорно сбежал из собственной комнаты на дерево во дворе общежития. Раны зализывать, наверное — как ещё можно назвать это состояние? А, главное, сам виноват — привязался к тому, кому нельзя было верить.
Оставшиеся две недели до собственного выпуска Айзен ходил за Ичиго, как привязанный. Смотрел побитыми глазами, передавал письма, пытался «всё объяснить»… Ичиго не слушал. Ночевал либо на дереве, либо в бараках одиннадцатого отряда, ходил за вещами во время лекций и отгонял назойливого соседа выбросами реацу — искрящейся, чёрной, ядовитой.
Не зря ведь его высвобождение в шикай — «ненавидь, Куросаки Ичиго»?
На выпускную церемонию парень не пошёл — заперся в комнате, теперь безраздельно принадлежавшей ему, и вспоминал, как впервые увидел здесь иллюзию Кьёка Суйгецу. А после, слушая отголоски радостной вечеринки, плюнул на всё и впервые в жизни надрался до зелёных пустых — и, кажется, даже стало немного легче.
А у жизни и судьбы на парня были свои планы — и буквально на следующий день на его пороге показался новый сосед.
Часть восемнадцатаяСкажите, что делают нормальные шинигами, когда, после грандиозной попойки в честь покинувшего родные пенаты почти друга, их будит стук в дверь? В ту самую дверь, которая через несколько минут открывается, и в комнату входит новый сосед — слишком быстро, когда даже не успел выветриться запах старого?
Лично Куросаки Ичиго распахнул дверь шкафа, куда по привычке завалился спать, и совершенно по-дурацки рухнул лицом вниз, потому что всё его недовольство, облачённое в грубую и нецензурную форму, застряло в лужёной глотке.
На пороге, придерживая шарф и прикрывая глаза, стоял парень из клана Кучики. Ичиго был готов в этом поклясться — даже если не смотреть на шарфик, дорогую ткань и тонкие цепочки, явно поддерживающие кейсейкан на затылке, невозможно с чем-то спутать этот разрез глаз, узкий нос и форму лица. Даже Бьякуя был менее типичным Кучики, чем этот странный юноша, прямо сейчас со смесью пафоса и интереса рассматривающий своего нового соседа, лежащего на полу в самом неприглядном виде.
— Вы, полагаю, Кенпачи этой Академии — Куросаки Ичиго? Пожалуйста, не закапывайте меня под кустом, как Вы уже поступили с учеником класса Ину-ни и минимум с пятнадцатью из Тануки. Впрочем, цифры, очевидно, варьируются.
Ичиго, только-только справившийся с равновесием, стоял на четвереньках, выпучив глаза — он, конечно, знал, что репутация у него довольно своеобразная, но уж серийным убийцей его ещё никто не называл! Узнает сплетников — головы оторвёт.
— Закапываю, значит?
Цветущий Кучики довольно кивнул.
— Именно. Сначала вызываете на бой, потом зверски расчленяете и закапываете — рыдающая ученица Ину-сан уже обещала показать мне приметные кустики. Но, кажется, Вы с этим утверждением не согласны?
— Никого я никуда не вызывал, не убивал и уж точно не закапывал. А те ублюдки получили в морду за дело, и когда я их покидал, они были ещё очень даже… Стоп, не путай меня! Что в этой задрипанной дыре забыл самый настоящий Кучики?! Парень, тебе мозги отшибло?!
Ичиго совершенно некультурно тыкал в живого представителя высшей аристократии пальцем, на что новый сосед только закатил глаза.
— Вам не кажется, что это несколько невежливо?
— Невежливо? Парень, ты тут чёртов Кучики, которых сразу берут в капитаны, и ты торчишь в моей комнате — тебе не кажется, что это достаточно весомый повод, чтобы быть невежливым???
Айзен ему все уши прожужжал о жутких традициях кланов шинигами, которые никогда не отпускали своих детей в Академию, обучая кидо и семейным секретам за закрытыми дверями особняков. Иногда традицию нарушали взрывные Шиба, но среди остальных это довольно сильно порицалось. И вот, на тебе — живой представитель клана снобов, который стоит в его комнате и на полном серьёзе заявляет, что собирается тут жить. Ещё и улыбается, снисходительно так, зараза.
— О, я просто решил стать чуть ближе к народу. До моего назначения Главой клана и капитаном шестого отряда ещё несколько лет, и я решил провести их с пользой, понаблюдав за жизнью рядовых шинигами, так сказать, изнутри. Кучики Гинрей, к Вашим услугам. Первый год, класс Кицунэ.
— Куросаки Ичиго, третий год, Ину-ни.
Ичиго ответил странному парню автоматически, судорожно пытаясь вспомнить, откуда же он знает это имя. Чёрт, надо было лучше слушать Рукию, когда та начинала с восторженным придыханием рассказывать о величии клана Кучики. Хотя особо полезной информации в её болтовне не было — Ичиго обычно отключался, когда девушка начинала петь дифирамбы своему «Онии-сама».
А вот теперь Куросаки об этом жалел, сидя напротив одного из Кучики и судорожно вспоминая, чем же этот парень с кейсейканом на затылке отметился в его времени. Вроде, он до него благополучно дожил, и даже был какой-то важной шишкой. Судя по тому, что он скоро станет главой — либо отец Бьякуи, либо дед.
Мда. Везёт же ему на соседей.
Между тем, Гинрей деловито распахнул шкаф, недавно принадлежавший Айзену, и потрогал руками опору.
— А почему Вы были в шкафу, Куросаки-сан?
Ичиго поморщился — голова болела от первого в его жизни похмелья, и безупречно вежливое обращение давило на мозги. Даже от заикающегося Айзена в начале их знакомства приставка «сан» не звучала таким жутким образом.
— Просто Ичиго. Видишь ли, я в нём живу.
Он собирался добавить что-то ещё, в духе: «Всё хорошо, это моя маленькая странность», или «я нормальный, честно, просто так удобнее», но Кучики задумчиво кивнул и погладил раздвижную дверь.
— Что же, это имеет смысл. Пожалуй, это даже интересно.
И с полной уверенностью в собственной правоте закинул свои вещи на нижнюю часть, деловито расстилая матрас на полке. Ичиго застонал и ударился лбом об пол.
Да уж, жизнь с этим соседом обещала стать тяжёлым испытанием.
Часть девятнадцатая— Может, каге? Второй иероглиф — каге. Нет? Ты издеваешься?
Зелёная хрень хранила молчание, и Ичиго не помнил себя от злости. Если бы у Мидори было лицо, Куросаки бы его разбил. Но нет, это было невозможно, и металлический занпакто всё так же висел в воздухе, оставаясь безучастным к взрывным эмоциям своего носителя.
— Может, ты хоть подсказку дашь какую? Ты кидо-тип?
«Боммм»
— Стихийный? Магический?
«Боммм»
— Ты… аааа… ты взрываешь? Душишь? Ослепляешь? Заставляешь плясать канкан? Выбешиваешь окружающих?
Грудь сдавило неимоверно, и Ичиго привычно закашлялся, заваливаясь на бок — выход из собственного внутреннего мира всё ещё был для него тяжёлым испытанием. Как, собственно и нахождение в подсознании — причём парень был готов мириться с почти полным отсутствием ощущений, вырвиглазной картинкой и проблемами с дыханием, но не с чёртовым игнорированием чёртового меча!
— Кажется, твой бой более тяжёлый, чем ты ожидал, Ичиго.
Чем-то довольный Гинрей протянул парню палочку с данго, принесённую из Руконгая — сам Ичиго тратил законный выходной на медитацию под кустом во внутреннем дворе, наивно полагая, что смена обстановки может расшевелить Мидори. Конечно же, он ошибался. Ичиго фыркнул и с удовольствием зажевал рисовый шарик, двигаясь и давая Гинрею место на предусмотрительно расстеленном покрывале. Довольный Кучики немедленно сел рядом, и не в классическую сейдза, а по-нормальному, вытянув вперёд ноги. Ичиго, когда в первый раз увидел, чай расплескал.
— Ты слишком нервничаешь из-за этого. Всё уже решено — либо ты достоин знать имя своего меча, либо нет. Понимаешь? Вопрос лишь в том, пройдёшь ли ты его испытание. Что он от тебя хочет? Вы сражаетесь?
Ичиго зарычал, разламывая палочку из-под данго, будто она была его злейшим врагом. Он уже слышал, что учитель медитации искренне верит, будто он и его меч пытаются зарезать друг друга. Куросаки подозревал, что слухи про трупы под кустом распускал тоже он.
— Если бы. Эта тварина просто игнорирует меня!
На пару секунд Гинрей замер, а потом громко и очень обидно расхохотался. Не думая о правилах поведения и запрокидывая голову, между прочим. Интересно, у кого из Кучики проблемы — у Гинрея или у Бьякуи? Ичиго, за четыре месяца рядом с новым соседом, просто устал задавать себе этот вопрос.
— Какая прелесть. Значит, он требует от тебя усидчивости? Попробуй провести перед ним полную чайную церемонию — я попрошу тётю дать тебе пару уроков. Или сыграйте в и-го — если у твоего занпакто есть руки, чтобы играть.
От немедленной смерти Гинрея спасла только великолепная реакция и чудесная привычка повсюду таскать свой меч. Несколько минут парни с удовольствием рубились друг с другом, пока Куросаки не опрокинул коробочку с оставшимися данго. Будущие шинигами замерли, с сожалением рассматривая испорченную еду.
— Ты всё испортил.
— Знаю.
— Серьёзно, над хладнокровием стоит поработать. Может, всё же чайная церемония?
— Гинрей!
Впрочем, Ичиго прекрасно понимал, что в словах лучшего друга был смысл. Этим Кучики безумно напоминал Исиду — исключая те моменты, когда последний начинал задвигать про «гордость Квинси», конечно — Урью мог быть сколь угодно странным, но мыслил он всегда здраво, и его выводы почти всегда оказывались верными. Наверное, именно из-за этого сходства Куросаки так быстро сошёлся с новым соседом.
Гинрей вообще обладал странным талантом притягивать к себе людей. С первых же дней пребывания в Академии он перезнакомился со всеми в Ину-ичи и Ину-ни, а также с большей частью Ину-сан и Тануки. В конце первой недели он уже был всюду своим, его звали на студенческие посиделки и на разные значимые события для небольших клубов и кружков. Гинрей с радостью соглашался, назначал дату и приходил, с маниакальным упорством таская Куросаки Ичиго за собой. И это было восхитительно.
Случайно ли, специально ли, но Соуске Айзен намертво отделил Куросаки Ичиго от остальных студентов Академии. Чем сильнее краснел Айзен, чем чаще он заикался, тем большим чудовищем выглядел стоящий рядом мрачный Ичиго. Пара ребят из Ину-сан сказала ему открытым текстом: «Он всегда так на тебя смотрел, будто ждал, что ты обнажишь меч и пойдёшь всех убивать. А это его „К-куросаки-кун“… Мы вообще думали, что ты избиваешь его за слишком громкое дыхание». Самое ужасное, что это влияло не только на общественное мнение, но и на самого парня. Так, осознавая это или нет, Айзен превращал Ичиго в чудовище. И чем несчастнее выглядел Айзен, тем жёстче становился Куросаки. Соуске хотелось защищать, и Ичиго, со всей своей горячностью, кидался на потенциальных обидчиков. Кто знает, не обмани его Айзен тогда — может, какой-нибудь куст действительно похоронил бы под собой какого-нибудь Тануки…
Неужели Айзен притворялся уже сейчас?
А вот Гинрея не нужно было оберегать. Будущий глава Кучики не смотрел побитым щенком, не боялся обнажать меч и не краснел. Он смеялся, дрался, спорил и творил всякую ахинею — и, чёрт подери, ещё никогда после своей смерти Куросаки Ичиго не чувствовал себя настолько живым. Словно не было никакого Яхве, никто не уничтожал мир, и парню не было нужды ставить всё на кон ради победы.
Наверное, это было плохо — теперь умирать снова будет гораздо страшнее. Или это будет тем, ради чего он выживет, выйдя за пределы человеческих возможностей и нарушая все законы мироздания?
Сильный тычок в бок не дал Куросаки уйти в размышления о лжи и правде об Айзене. Ещё один плюс Гинрея — никакой возможности углубиться в самокопание и глобально задуматься о том ужасе, который с ним произошёл.
— Кстати, я официально присоединяюсь к вам на практику в мир живых. Устроим соревнование? Скажем, кто отправит на перерождение больше душ? Заранее обговорим, что семья считается за одного!
Тут же помрачневший Ичиго подавил в себе желание застонать и побиться головой о стену. Он совсем забыл об этой чёртовой практике, от которой было необходимо откосить! Ещё в то жуткое путешествие до Руконгая Король Душ предупредил парня о запрете на выход в другие измерения. «Не хочу повторяться, но ты — мой меч, Куросаки Ичиго. В лучшем случае, покинув Общество Душ, ты станешь обычной железкой. В худшем… Полагаю, ты и сам понимаешь».
«Прекращай драматизировать. Я не запираю тебя здесь — накопишь достаточно реацу для поддержания себя в высвобожденной форме, и ходи куда хочешь. Ну, или найди Мимихаги и попроси его активировать твой шикай.»
«Мимихаги?! Тот странный Руконгайский Бог?!»
«Моя правая рука, если быть точным. И не смей спрашивать, почему она существует отдельно от моего тела.»
Король исчез так же внезапно, как и появился, и Куросаки с удивлением обнаружил, что его со всей силы трясёт Гинрей.
— Очнулся наконец? Ичиго, я серьёзен — такие частые погружения в подсознание опасны! Особенно если учесть, как оно на тебя влияет. Хватит, слышишь, хватит — ты достаточно силён, прекрати себя убивать!
Ичиго тихо рассмеялся. Как же здорово, когда твои друзья готовы тебя спасать — даже от тебя самого. Куросаки иногда хихикал над ситуацией — он словно был Рукией, а Гинрей — самим Ичиго. И, вздумай кто-нибудь приговорить рыжего шинигами к смертной казни, надменный Кучики наверняка разрушил бы полмира, чтобы его спасти.
— Гинрей, мне любой ценой надо отмазаться от практики в мире живых.
Кучики замолчал, а потом протяжно вздохнул и провёл рукой во волосам, поправляя причёску.
— Ладно, сейчас принесу.
И действительно, принёс — традиционную чашку с тёмно-зелёной жидкостью, резко пахнущую травами.
— Пей.
— Что это?
Мрачная улыбка, нечитаемый взгляд.
— Яд. Смесь лекарственных трав, если точнее. Выпьешь — на ближайший месяц обоснуешься на койке в бараках четвёртого отряда. Если выживешь — а это возможно только в том случае, когда у тебя лужёный желудок, способный переваривать гвозди. Впрочем, торжественно клянусь, что сразу позову лекарей и буду поддерживать тебя в барьере. Хотя, даже это вряд ли тебя спасёт — семейный рецепт Кучики учитывает подобную способность шинигами.
Гинрей замолчал, а потом хитро улыбнулся, хлопнув Ичиго по плечу.
— Так что, будешь совершать самоубийство, или переборешь лень и отправишься со мной в мир живых? Я дам тебе фору в две души.
Куросаки не ответил — он, запрокинув голову, выпил дымящийся яд в два глотка.
Часть двадцатаяМир вокруг был таким же красно-синим, как и всегда. Нарисованные синие облачка в красном небе не двигались, а огромная зелёная хрень висела в небе, немного просвечивая на месте жёлтых швов. Путём нехитрых телодвижений Ичиго вычислил, что Мидори также просвечивает, когда за его спиной оказываются синие кусты — правда, они становились светло-голубыми, а швы-контуры резко выделялись белым.
Всё было как всегда — с той лишь разницей, что он торчал здесь гораздо дольше, чем обычно. И, что удивительно — всё было нормально. В этом мире Куросаки не чувствовал тела, так что привычное сидение на коленях не вызывало никакого дискомфорта, как и слишком прямая спина. Молчание и замедленное дыхание помогли справиться с давлением воздуха, а полное отсутствие ощущений позволило максимально прислушаться к малейшим колебаниям мира вокруг.
И оно было, это колебание — тихое, почти незаметное, редкое. То, которое можно было почувствовать, только полностью очистив сознание и обратившись в кожу.
И это явно было дыханием его занпакто.
И Ичиго сидел здесь, не имея возможности выбраться, и наблюдал. Злость, желание, жажда — всё уже успело замереть, застыть в этом странном, тягучем воздухе его внутреннего мира, будто…
Да. Будто на огромном холсте.
Красное, синее, зелёное — основные цвета, которые при смешивании дают голубой, жёлтый и фиолетовый. Когда они все вместе, получается белый — сейчас, стоя на грани жизни и смерти, он понимал это особенно чётко. И всё это было создано… кажется…
Кисточкой.
— Бураши.
«Боммм». Такое же, как и всегда, но в этот раз звучащее как-то совершенно по-особому — или дело в этом странном состоянии-созерцании. Ичиго поводил губами, перекатывая имя на языке. Значит, зелёная кисть? Почему бы и нет? И, захваченный этой идеей, Куросаки попробовал произнести это вслух. Понял или нет? Словно от того, правильно ли он выберет призывную фразу решится, выживет он после очередной собственной глупости или нет.
— Крась, Мидори но Бураши.
«Боммм». В этот раз ярче, громче, сильнее — настолько сильно, что стало больно, будто он оказался около огромного колокола. Кажется, из ушей потекла кровь, давление стало невыносимым, мир в глазах потемнел…
А в следующую секунду он увидел бледного до синевы Гинрея, с синяками под глазами, и, кажется, непричёсанного, нависающего над ним.
«Я узнал имя», - тут же попытался сказать Ичиго, но выходящий со свистом воздух никак не хотел облачаться в подобие звука.
— Идиот! Ты больной придурок! Тенджиро-сан, он очнулся!
И тут же мир вокруг пришёл в движение — неизвестно откуда появились шинигами в форме четвёртого отряда и три мертвеца отряда кидо. А потом в комнату вошёл старый-новый знакомец Тенджиро Киринджи в форме капитана.
— Не пытайся вставать или говорить, чёртов псих. Ты пролежал в коме последний месяц, но даже с учётом этого тело ещё недостаточно восстановилось. Кстати, поздравляю — ты первый, кто пережил кислотный «Бонсай» от Кучики. То, что один идиот приготовил эту отраву, чтобы пошутить, а второй её выпил, я опущу. Так, ещё из важного — лежать тебе здесь ещё минимум пару месяцев, и с еженедельным погружением в Источники. Меч твой у меня, и получишь ты его о-о-очень нескоро. Наслаждайся.
И вышел, умудрившись громко хлопнуть бумажной дверью. Гинрей, всё это время сидевший тише воды ниже травы, снова подался вперёд, нависнув над полумёртвым другом.
— Идиот. Никогда больше так не делай. Никогда. Ты понимаешь, что выжил только чудом? То есть, действительно чудом — «Бонсай» убивает сразу, выжигая внутренние органы. Неведомым образом ты умудрился перенастроить поток реацу, поддерживая собственную жизнь. Понимаешь? При твоих запасах, хватило её на пятнадцать минут. Я отдал тебе половину своей, а сейчас ты живёшь на регулярном переливании от шинигами из четвёртого. Тенджиро-сан сказал, что-то менять не имеет смысла, и новые органы должны вырасти сами. И сейчас, когда ты очнулся, любое колебание реацу… любая, даже самая минимальная перемена… И ты труп, понимаешь? Настоящий, окончательный, мёртвый труп.
А потом посмотрел больными глазами, сквозь пальцы левой руки, прижатой к лицу.
— Неужели эта чёртова практика действительно того стоила?
«Зато я узнал имя». Или это действительно было не так важно?
«Это ты сам себе скажи.»
«Величество?»
«А у тебя в голове разговаривает кто-то ещё? Я не мог дозваться тебя — кажется, твой внутренний мир полностью экранирован от любого вмешательства извне. Забавно — пока ты там, ты, кажется, бессмертен.»
«Ты издеваешься? Гинрей сказал…»
«Молодой Кучики сказал только то, что твоей реацу хватило минут на пятнадцать.»
«И, если бы она закончилась, я бы?..»
«Откуда мне знать. Ичиго…»
«Да-да-да, знаю. Не делай так больше, ты мог умереть, мог выйти в шикай…»
«Нет. Я как раз пришёл, чтобы дать тебе полную свободу. Забавно, но, кажется, только находясь на грани смерти ты начинаешь по-настоящему жить, Куросаки Ичиго. Так что рискуй, твори, умирай - а потом возрождайся.»
И исчез, как исчезал всегда, не давая ответить, оставляя странное ощущение защищённости и спокойствия. Ичиго пару раз моргнул, заново ощущая своё полумёртвое тело, и перевёл взгляд на бледного Кучики.
И почему он всегда влипает в подобные ситуации?
Часть двадцать перваяИчиго орал, с ужасом понимая, что он просто не может охрипнуть и сорвать голос — вода из Источника залечивала такое незначительное повреждение сразу же. И это, чёрт возьми, было действительно больно. Раньше, когда он лежал в целительной воде Тенджиро, его тело приятно пощипывало. Сейчас, оказавшись сильным студентом, но слабым шинигами, нахождение в Источнике его просто уничтожало. Вода исцеляла, буквально вытаскивала с того света и создавала новые органы с нуля, но при этом ранила и оставляла глубокие ожоги, прожигая тело до костей. Чистая реацу циркулировала по телу, насыщая, распространяясь и уничтожая неподготовленную плоть.
— Парни, вытаскивайте, пока он не загнулся от болевого шока. А у тебя есть потенциал, мелкий самоубийца.
Куросаки был не в состоянии ответить, с шипением выбираясь из этой локальной пыточной камеры, по недоразумению названной «Источником».
Сегодня его курс должен был сдавать первый экзамен по связующим путям, и это было безумно обидно — до своей болезни Ичиго стандартно держал планку лучшего ученика кидо, и перспектива ждать ещё одной комиссии и сдавать позже, с отстающими, казалась ему издёвкой. И даже тот факт, что он сильно опережает программу и должен был показывать печати, а не барьеры, как остальные, ничуть его не радовал. Впрочем, старина Гинрей обещал поговорить с Судзуки-сенсей, и рыжий тешил себя надеждой на снисхождение.
Тенджиро придирчиво осмотрел своего самого проблемного пациента, пытающегося тренировать кидо или фехтование в любое время суток, и хмыкнул.
— Отлично, эти месяцы пошли тебе на пользу. Пожалуй, ещё одно погружение, и отпускаю тебя. И даже не думай, что я возьму тебя в свой отряд — мне не нужны врачи, которых лечишь дольше, чем больных.
Ичиго только пробормотал в ответ положенную вежливую чушь и поклонился. Дождавшись дружелюбного похлопывания в ответ, парень побрёл назад, в комнату, прочно закрепившуюся за ним. В четвёртый отряд парень не набивался, но он был сыном человека, содержащего собственную клинику. Когда Куросаки оклемался достаточно, чтобы самостоятельно стоять, сидеть и ходить, он начал так или иначе участвовать в жизни шинигами вокруг. Рук медикам не хватало никогда, так что хмурый парень, отлично справляющийся с перевязкой и кидо исцеления, а так же способный одним взглядом усмирить любого раненого шинигами, быстро влился в кипящую жизнь слабейшего отряда Готей-13. Тенджиро орал, конечно — что его пациент, живущий на собственной реацу, тратит её на других и приближает свою смерть. Тогда же он в первый раз назвал Ичиго «мелким самоубийцей». Но, к удивлению медиков, всё было хорошо. Будто система реацу, поддерживающая в Куросаки жизнь, и та сила, которую он использовал в кидо, не были единым целым. Сам Ичиго робко предположил, что собственные внутренности могут быть созданы мечом, сообщив, что всё это время провёл в собственном внутреннем мире. Капитан скрипел зубами, но с объяснениями согласился, разрешив Куросаки использовать кидо, но только под присмотром целителей, готовых влить в него силу. Так что на данный момент у Ичиго была небольшая собственная бригада скорой помощи, куча друзей в четвёртом и ехидное прозвище «Лекарь-Калекарь-кун» от Гинрея. На дурацкое «Кенпачи» намекал, не иначе.
Задумавшись о возможной карьере в четвёртом отряде, Куросаки опрометчиво прошёлся слишком близко к дереву и тут же в нём запутался. Парень задёргался и попытался освободить свои отросшие волосы, не повредив веток, при этом тихо шипя ругательства, подслушанные во время тренировок в одиннадцатом. Рыжие прядки, пока что отросшие только до плеч, неимоверно мешали, и больше всего Ичиго хотелось обкорнать их нафиг. Увы, он не мог — в этой эпохе короткие волосы не носили, вообще. Даже Айзен на самом деле носил низкий хвост, неведомым образом завязывая его таким образом, что его причёска ничем не отличалась от той, что видел Куросаки в собственном прошлом. Собственно, о том, что у Айзена длинные волосы, Ичиго узнал случайно, когда они пошли мыться на горячие источники целую вечность тому назад…
Так что парень ругался, но стриг только привычный ёжик сверху, оставляя часть рыжего безобразия отрастать. Ичиго никак это не объяснял, хотя Гинрей и пытался выпытать причины столь нестандартного внешнего вида — врать не хотелось, а правду говорить парень просто не имел права. На самом деле, именно в такую причёску собирались его волосы, когда он терял контроль над своим пустым, и именно так он выглядел, когда в первый и в последний раз использовал Мугецу. И теперь, когда он смотрел на себя в зеркало, ему казалось, что они снова с ним — старик и Хичиго, те, кого он поглотил.
— Пляши, Куросаки — Судзуки-сенсей засчитала тебе автомат и перевела в группу выпускников, изучающих разрушение. Ты на финишной прямой.
Гинрей появился неожиданно, как и всегда — он за это время тоже успел стать в бараках своим, буквально поселившись у своего соседа по комнате в общежитии. Кучики, увидев недовольство лучшего друга и шухер, оставленный ветками на его голове, хихикнул в кулак и показал притащенные из Руконгая суши. Куросаки недовольно заворчал, но настроение уже поползло вверх, и парни таки добрались до комнаты Ичиго. Там рыжий быстро организовал чай, и довольный Гинрей плюхнулся на самое лучшее место у стены. Ученик Кицунэ умял половину притащенной с собой еды, выпил чай, с наслаждением развалился у стены — а потом заметил, как бы между прочим, устремив взгляд на потолок:
— Твой Айзен в командировке в мире живых. Его туда отправили на втором месяце службы, так что он не знает, что ты чуть не умер. Так что он не приходил, потому что не мог, а не потому что дурак.
— Мне неинтересно, где там Айзен и что он делает.
Ложь. Ичиго сказал это резко, слишком резко. Айзена он ждал с самого начала, как пришёл в себя — просил не пускать, если придёт, заготовил целую речь на тему «ты-мне-не-друг-чего-явился» и с мрачным нетерпением смотрел на дверь.
А Соуске, зараза, так и не пришёл. И, как теперь стало ясно, даже ничего не знал. Обидно даже.
Гинрея этот резкий ответ привёл в недоумение.
— Вы же друзья, нет? Или ты общаешься с людьми, только пока они с тобой живут? Тогда предупреди меня заранее, у меня на нашу дружбу большие планы.
Куросаки мрачно закинул в рот рис с рыбой и начал медленно жевать. Вот она, отличная возможность — рассказать правду об Айзене, о том, какой он на самом деле, и о его милой привычке подменять себя какими-то другими людьми. Просто открой рот и расскажи Гинрею правду — наследник Кучики точно сможет что-то с этим сделать, и кучу вещей можно будет предотвратить.
Куросаки Ичиго не смог заставить себя это сделать. Словно пара слов о психе с манией величия будут предательством. Словно он, несмотря на собственное решение, продолжал в него верить.
— Мы поссорились. Характером не сошлись.
Гинрей пару секунд сверлил парня слишком серьёзным для себя взглядом, а потом хмыкнул и нагло протянул руку к порции Куросаки.
— Даже знать ничего не хочу. Кстати, в Тануки уверены, что ты перебил половину четвёртого отряда, взял в плен капитана и теперь силой заставляешь их удерживать тебя здесь. Когда ты покидаешь это место?
— На следующей неделе.
Кучики только кивнул, улёгся на футон Куросаки и, закинув руки за голову, продолжил рассказывать о какой-то ерунде.
Часть двадцать втораяВозвращение в Академию было поистине триумфальным. Ичиго, умудрившийся похудеть и пугающий новичков-Тануки впавшими щеками, летел по коридорам, в своей ученической форме, с накинутым на плечи чёрным кимоно шинигами. Эту часть гардероба ему впихнул один знакомый из четвёртого, который верил, что выход на улицу без дополнительного утепления гарантирует скарлатину и менингит. Куросаки поворчал, но форму взял — после стольких лет прикоснуться к ней снова было безумно приятно. Впрочем, до собственного чёрного одеяния ждать осталось всего ничего — ему требовалось только освоить путь разрушения. Плёвое дело, если честно. Ну, для него плёвое.
На пару минут заскочив в общежитие — снять всё лишнее и разбудить Гинрея — Ичиго сразу направился в комнату медитации, сжимая возвращённый Мидори но Бураши. Тенджиро, как и обещал, вернул парню занпакто только после полного выздоровления, и Куросаки до дрожи в коленках хотел его высвободить и посмотреть, что будет. И вот сейчас, узнав, когда у его новой группы — а его окончательно перевели на последний год Ину-ни — занятие по медитации, Ичиго подгадал момент и направился прямо к нелюбимому учителю. По правилам, достигший шикая студент должен сообщить об этом преподавателям, дабы его занесли в специальный реестр, и Куросаки собирался совместить приятное с полезным. Ах, месть, как же ты сладка и восхитительна! И пусть кто-нибудь только попробует испортить этот момент триумфа.
Гинрей с хитрой улыбкой следовал за лучшим другом. Вообще, этот парень из Кицунэ давно знал имя меча, отлично фехтовал и мог учить кидо саму Судзуки-сенсей. Он и не учился толком, посещая любые занятия, какие взбредёт в голову, и тратя время на общение и сплетни. Кучики мог выпуститься в любой момент — даже тогда, в самый первый день, но пока что оставался в студентах, числясь единственным человеком класса Кицунэ.
Учитель по медитации скривился, увидев двух своих студентов на пороге комнаты. Или, может, не стоило открывать дверь ногой?
— Куросаки Ичиго. Вижу, Вы вернулись к нам. Проходите, господин Кучики, мы сегодня медитируем по схеме восемнадцать.
Гинрей подмигнул другу и чинно опустился на колени в первом ряду. Куросаки, скрестив руки на груди, остался стоять в дверях. Собственно, даже если бы его тоже пригласили в класс, он бы остался стоять. Ичиго всё ещё считал занятия по медитации бесполезной дурью, и тратить время, сидя и считая рыбок, он не собирался.
— Итак, что заставило Вас придти на мои бесполезные занятия? Неужели Вы не можете договориться с Вашим занпакто? Или даже в свой внутренний мир погрузиться не смогли, и всё это время дурили всем головы?
Ичиго тут же пришёл в ярость, больше всего на свете желая разбить этой сволочи нос. Учитель он, ага! Неимоверным усилием воли подавив первый порыв, Куросаки выпятил грудь, чувствуя, как пульсирует вена на виске.
— Ничуть, сенсей, — он буквально выплюнул это слово, как самое обидное прозвище на свете, — видите ли, я уже узнал имя своего меча, и пришёл сюда, дабы официально это зафиксировать.
Наставник по медитации всем своим видом выражал недоверие. Шокированный Ину-ни молчал, ловя каждое слово. Насколько Ичиго помнил, среди этих людей ещё никто не знал имени своего меча. На всю Академию таких уникумов было всего четыре человека, считая Гинрея, и Куросаки надеялся пополнить этот список. Да какое надеялся? Очевидно, он сделает это!
— Ну-ну.
Куросаки разозлился ещё сильнее, хотя, казалось, это невозможно.
— Не стоит быть таким скептиком, учитель. Крась, Мидори но Бураши!
Парень ощутил то старое, восхитительное чувство, когда что-то внутри раздвигается, создавая тонкий канал связи между внутренним миром и внешним, и как наружу вырывается то, что шинигами привыкли звать своим мечом. Ичиго видел, как взметнулись висящие мёртвыми плетьми ленты реацу его занпакто, как они обвивают его руку и часть груди, начиная забирать его собственные силы, как привычно сдавило грудь, будто он снова в своём внутреннем мире…
Меч не изменился. Вообще. Даже рукоять осталась прежней, серой, безликой, пустой.
После нескольких секунд гробового молчания учитель хихикнул в кулак.
— Отличное представление, Куросаки-кун. Вы смогли меня впечатлить, да.
— Не издевайтесь надо мной!
Ичиго взмахнул руками, в одной из которых всё ещё был зажат меч. С тихим «боммм» лезвие соприкоснулось с дверным косяком, оставив на нём длинный зелёный след. Молчание в аудитории стало испуганным, учитель побледнел и напрягся. Впрочем, Куросаки не было до них никакого дела — парень заворожёно водил кончиком лезвия по полу, оставляя причудливые зелёные узоры. Словно это и в самом деле была кисточка, а не меч, призванный нести смерть. Низкое, еле слышимое «боммм» вводило Ичиго в подобие медитативного транса, и это было восхитительно.
Идиллию прервал слабый голос учителя медитации.
— Куросаки, скажи, что ты знаешь о свойствах своего меча.
Рыжий с раздражением посмотрел на этого несносного мертвеца, осмелившегося разрушить такой прекрасный момент.
— Конечно же нет. Откуда я могу знать о его характеристиках, если…
«…если он отказывается со мной разговаривать,» — хотел сказать Ичиго, но слова застряли у него в горле, и он с ужасом перевёл взгляд на зелёные линии, раннее такие притягательные, а теперь больше напоминающие затаившихся в засаде змей. Переглянувшись с учителем, они оба перевели взгляд на зелёные следы на стене.
— Но хоть что-то ты о нём знаешь?
— Это магический кидо-тип.
Прозвучало совсем не убедительно — наверно, потому что голос дрожал. Сенсей слабо кивнул, а потом повернулся к замершей аудитории.
— Класс, выходим из аудитории через окна, по одному. Кучики, бегом в четвёртый отряд.
Гинрей серьёзно кивнул и первым прыгнул в узкую щель под потолком, уйдя в шунпо. Ученики осторожно вставали со своих мест. Робко прозвучало «но это же третий этаж», но паникёра грубо заткнули, и студенты Ину-ни один за другим начали исчезать в окне. Класс быстро пустел, пока, наконец, в помещении не остались только Куросаки и сенсей. Они настороженно переглядывались, чувствуя себя самыми близкими союзниками, но не решались разговаривать — почему-то им казалось, что зелёное нечто может придти в движение в любую секунду. Это яд, убивающий, если к нему прикоснуться? Вдохнуть? Оно взрывается? Может, это кислота? Или смесь, способная контролировать то, к чему прикасается?
Наконец, спустя, казалось, целую вечность, в окно влез сам Тенджиро. За ним, с повязками на лице, в класс пролезли ещё четыре шинигами.
— Что, самоубийца — решил не только себя угробить, но и учителя за собой утащить?
И завертелось. Два шинигами активировали свои занпакто, тут же начав водить над зелёными линиями и над самим Ичиго, остальные двое колдовали около сенсея. Тенджиро отдавал команды, в духе «подними руку» или «дотронься до доски».
Так, в скором времени выяснилось, что шикай Ичиго работает как обычная кисточка — при долгом прикосновении зелёное пятно становилось насыщеннее и распространялось, образуя круг. Так же занпакто красил всей поверхностью, даже рукоятью — Ичиго с ужасом рассматривал собственную зелёную ладонь — и не потерял свойств меча, то есть им вполне можно было сражаться.
А ещё он был абсолютно безвреден. Зелёная краска оказалась преобразованной реацу Ичиго, которую меч из него непрерывно тянул. Она легко смывалась водой или стиралась тряпкой, а так же просто исчезала через пару часов. Бесполезно в бою, бесполезно в разведке, бесполезно где бы то ни было — с тем же успехом парень мог драться и полностью спящим мечом.
Ичиго вполуха слушал сочуствующие речи знакомых ребят из четвёртого, стараясь удержаться на ногах — он только что вышел из шикая и в полной мере почувствовал почти полное истощение реацу. Парень, вопреки ожиданиям, мечтательно улыбался.
Значит, меч, который на постоянной основе тратит его реацу, тем самым увеличивая резерв? Меч, каждое использование которого будет само по себе тренировкой? Меч, вводящий противника в заблуждение, запутывающий, пугающий, скрывающий свою истинную силу?
Идеально.
Часть двадцать третьяПуть разрушения совершенно ему не давался. Куросаки Ичиго чувствовал это совершенно отчётливо — и это не было похоже на тот случай, когда он, соскучившись по адреналину, попытался освоить путь связывания за пару дней. В этот раз парень приложил все усилия, потратив прорву времени на освоение этих техник, но… ничего. Вообще. Ни искорки.
Как будто внутри него стоит барьер, не дающий его реацу принимать эту форму.
Ощущение было странным. Это не было похоже на тренировки по обретению Зангетсу, да и Мидори но Бураши был слишком пассивен для подобных фокусов. Для проформы Ичиго его, конечно, спросил, но меч ожидаемо дал отрицательный ответ. Так же, это совершенно не напоминало упрямство Хичиго, который иногда отказывался делиться силой, чтобы заставить Куросаки спуститься в свой внутренний мир и хорошенько помахаться. Некоторое время Ичиго в качестве рабочей теории рассматривал свои силы квинси, но это явно было не то. То есть, ясен пень, он понятия не имел, на что похожи силы квинси, и как эту жуткую наследственную хрень использовать, но это явно было не тем. Куросаки помнил ощущения, исходящие от Исиды и, чёрт вас всех дери… Да. От Яхве. И тот безобидный барьерчик на боевое кидо и рядом не стоял с мерзкой гадостью, с которой для Куросаки с некоторых пор ассоциировались лучники.
И, вздумай эта сила пробудиться, Куросаки Ичиго тут же себе харакири сделает, и плевать на всё на свете. Даст Величество, выживет. Он вообще живучий.
Как бы то ни было, особой странностью барьера была его полная естественность. Он не вызывал отторжения, не побуждал от него избавиться, не мешался даже. Просто… такая вот дружелюбная стенка, которая по непонятной причине вдруг появилась у него внутри.
Тот факт, что Кенпачи не может овладеть самым разрушительным видом демонической магии, вызвал самую настоящую бурю. Серьёзно, слухи об этом по абсурдности переплюнули те, в которых он ворвался в класс, чтобы убить учителя медитации, но взял с собой просроченный яд и, дабы замаскировать неудачу, выдал его за шикай. Ичиго, когда услышал, чуть не разбил головой стену — благо, Гинрей вовремя поймал за пояс. Серьёзно, просроченный яд?! У лучшего друга чёртового Гинрея Кучики, с убойными рецептами, которого хлебом не корми, дай кого травануть?!
И, самое интересное — как яд вообще может оказаться просроченным?!
А вот теперь, когда парень вернулся в свою предыдущую группу, потому что не смог освоить элементарные азы, слухи стали пугать даже Гинрея. Самый безобидный гласил, будто Ичиго признался в любви капитану Тенджиро и, дабы доказать силу своих чувств, принял пост главного жреца Мимихаги и торжественно поклялся больше никого не убивать — даже мух. Куросаки тогда чуть общежитие не разнёс — положение спас Гинрей, заперев его запретным кидо из тайных архивов Кучики.
Но слухи слухами, а проблема никуда не делась. И пусть благодаря шикаю он уже внесён в списки перспективных шинигами, и пусть раньше он легко обходился безо всех этих заклинаний, сейчас он должен сделать всё возможное. Любые способы получить силу.
Любой путь, который поможет ему убить Яхве.
А сейчас у него проблемы, и он уже испробовал все способы решения этой ситуации. Никаких экспериментов, никаких идей.
«Ради всего святого, Куросаки Ичиго. Не все.»
Интересно, этот Король Душ хоть иногда может согласовать своё появление с ним? Впрочем, это было бы слишком оптимистично.
«Я не понимаю тебя, Величество.»
«Понимаешь. Тот способ, который ты всегда предпочитал. Сделай это, Куросаки Ичиго. Выйди за пределы своих возможностей ещё раз.»
Это было неожиданно. Странно. Невозможно. И совершенно, абсолютно, гарантированно не в духе Короля Душ.
«Так. Величество, ты только что предложил мне поставить свою жизнь на кон ради достижения цели? Ты же сам мне мозги полоскал после того случая с Айзеном!»
Король Душ молчал, но Ичиго был готов поклясться, что он озадаченно хмурился.
«Я же уже дал тебе разрешение делать, что хочется.»
«Эм… И что? Это пугает, Король Душ. Что же ты хочешь от меня. Скажи мне, что же ты от меня хочешь?»
Да, Куросаки Ичиго иногда был тугодумом. Да, иногда ему требовалось информацию разжевать, лучше два-три раза. Но наивным идиотом, кто бы что ни говорил, он никогда не был. И, кажется, Величество это отлично понял. По крайней мере, тяжёлый вздох бесконечной усталости трудно было интерпретировать иначе.
«Я… скажу тебе это позже, хорошо? Поверь мне, Ичиго.»
Куросаки тяжело вздохнул и сел, привычно прислонившись спиной к стене. Кому ему верить, как не собственному хозяину? В конце концов, они, в какой-то степени, одно целое.
«И как ты себе это представляешь? Я ни за что не втяну в это Гинрея, ни за что.»
Парень передёрнулся, безуспешно стараясь прогнать из головы воспоминание о полностью раздавленном Айзене. Он не подвергнет своего друга такому испытанию, ни за что. И тихий смешок Величества давал надежду, что и без этого можно будет обойтись.
«А зачем тебе кто-то ещё? Есть ты и твоя реацу. И идеальные теоретические познания в кидо.»
«А враг? Чтобы выйти за пределы возможности, мне надо почти умереть, знаешь ли.»
Король Душ умудрялся быть ироничным, даже будучи представленным только голосом в голове. Интересно, сколько тысячелетий ему на это потребовалось? Впрочем, этому существу явно больше было нечего делать.
«А что, за Руконгаем все пустые перевелись?»
Это было откровенным безумием. Серьёзно — такой слабак, как он в этом времени, против толпы оголодавших пустых.
Даже точно зная, что Короля в пределах досягаемости больше нет, Ичиго усмехнулся. Действительно, ему нравится этот план.
Хотя, разумеется, ему стоило подготовиться. Так, Ичиго оставил в шкафу Мидори но Бураши и надел самое старое своё кимоно — в процессе он явно запачкается, казённое стоит поберечь. Помимо таких очевидностей, Куросаки написал письмо Гинрею, указав, где именно его следует искать. Оптимистично дав себе три дня на освоение двухгодичного курса пути разрушения, парень отдал бумагу самой застенчивой поклоннице Кучики. Девица из Тануки была мелкой, нескладной, в веснушках и с заиканием, так что смелости, чтобы поговорить с красавцем-Гинреем, она явно будет набираться целую вечность. Ичиго, можно сказать, доброе дело делал — дал ей повод подойти к объекту её мечтаний. Хотя, разумеется, ни к чему это не приведёт, ибо лучший друг, как и любой другой Кучики, предпочитал строго определённый типаж и засматривался только на мёртвых химе. Ожидаемо — как бы ещё эти аристократы смогли бы сохранить такой фенотип?
И, когда всё было готово, Куросаки Ичиго, ни секунды не задумываясь, перемахнул через стену Сейрейтея.
Воистину, великое изобретение шинигами — шунпо.
Это было больно. Жутко. Отвратительно. Кажется, ему снова оторвало руку — в данный момент Ичиго было трудно судить о состоянии собственных конечностей. Кажется, шёл второй день его пребывания на территории пустых. Или всё ещё первый? В горячке битвы всегда было трудно о таком судить. У него ещё была реацу — печати и барьеры забирали совсем немного.
А вот барьер никуда не делся. Вообще.
Но сейчас это было неважно — было кое-что, пугающее Куросаки Ичиго куда сильнее проблем с собственными способностями. То великолепное состояние балансирования на грани не наступало. Будто бы… будто бы…
Будто бы он вдруг начал бояться смерти.
Он никогда не думал о таком. Сражаясь за Рукию, сражаясь с Айзеном, сражаясь за свои силы, сражаясь с Яхве, сражаясь с пустыми и с квинси, он никогда не думал о смерти. Чёрт, да даже умерев, он не думал об этом!
А сейчас, стоя в паре минут ходьбы в шунпо от Руконгая, полудохлый, имея в арсенале только парочку дурацких демонических заклинаний, он почему-то испугался. Эта мирная загробная жизнь, с дурацким Гинреем, непонятным Айзеном, старыми-новыми капитанами и ждущей где-то за спиной мелкой вдруг оказалась слишком важной.
Почему же… почему он так слаб, что не способен поставить всё на кон ещё раз? Или дело в том, что умирать оказалось больно?
И чёртов Король Душ увидел терзания своего меча куда раньше него самого.
«В этом всё дело, верно? Верно, Величество? Ты понял. Всё понял и решил подстраховаться. Ты боишься, чёртов Король Душ. Боишься, что, когда придёт время, я не смогу умереть за Общество Душ снова.»
Конечно, он промолчал. Король Душ никогда не опускается до своего меча, никогда не отвечает, никогда не говорит. Добрый хозяин, понимающий хозяин, идеальный хозяин — хозяин, который отлично знает цену своему безропотному, но довольно полезному оружию.
И, чёрт подери, Ичиго отлично знал, на что шёл.
Барьер как-то незаметно растворился, словно его и не было никогда. Кидо сорвалось с пальцев, словно оно всегда было его частью — то самое, последнее, которым когда-то его чуть было не убил Айзен. В этой жизни или в той? Неважно, всё неважно.
Куросаки Ичиго тепло улыбнулся, глядя на растворяющуюся в воздухе душу. Он снова сделал это. Поставил всё на кон, побывал за гранью смерти — и выкарабкался, снова выкарабкался.
— Больной самоубийца!!!
Ичиго не был уверен, был ли Гинрей галлюцинацией или реальностью. Слишком сильная потеря крови — и не поймёшь, где правда, а где ложь. Куросаки пребывал в подобии нирваны — то самое состояние, когда вроде уже агония, а вроде бы и нет. Сил хватило только на четыре слова — Куросаки даже не был уверен, что способен их услышать.
— Я овладел кидо, Гинрей.
И рухнул, прямо вниз, в траву, кровь и, кажется, собственные кишки. И, меланхолично наблюдая, как исчезает мир вокруг, думал лишь об одном — почему с Гинреем пришёл не Тенджиро, а Шисуй?
Часть двадцать четвёртая— Кажется, я начинаю привыкать к этому.
Ичиго сидел в своём внутреннем мире и пялился на жуткую хрень, воплощающую в себе Мидори но Бураши. Парень уже спел все известные ему песни, от народных до современных, ничуть не заботясь собственной неспособности их услышать, и сейчас играл сам с собой в шахматы. С каждым разом пробуждение здесь оказывалось всё привычнее, Куросаки было куда проще перестроить своё дыхание и движения, да и почти полное отсутствие чувств давило не так сильно.
Хотя, конечно, пребывание в этом локальном «нигде» довольно сильно выбешивало.
Окончив партию вничью, Ичиго тихо хмыкнул и подогнул под себя ноги — он давно хотел попробовать одну штуку, и тут подвернулась такая возможность. Мыслил парень просто — если это его внутренний мир, то пребывание здесь можно считать принудительной медитацией. Если это медитация, то он может из неё выйти. Отличный план, разве нет? Довольный собой парень хмыкнул и закрыл глаза.
Первые минуты всё было нормально, но потом воздух начал стремительно густеть, и давление буквально заставило Ичиго распахнуть глаза. Вовремя, надо заметить — времени как раз хватило на резкий рывок в сторону, и безликая катана поцарапала только щёку, хотя вполне могла пробить его череп насквозь.
— Ты чего творишь, железная хрень?!
Разумеется, это был его идиотский меч — собственно, в этом мире, кроме него, только Мидори но Бураши был живым. Эм… относительно живым. Истерика тут же стоила ему сбившегося дыхания, и некоторое время Ичиго потратил на восстановление стабильного состояния. Да уж, он совсем забыл, что его подсознание это не самое дружелюбное место.
— Ты не выпустишь меня отсюда, пока не решишь, что пришло время?
«Боммм». Действительно, всё логично — хоть этот занпакто и является жутким фриком, у которого проблемы с головой, он неприлично своенравен и никогда не будет слушаться.
И, кажется, Мидори но Бураши действительно о нём заботится.
Будто убедившись, что Ичиго больше не будет делать глупостей, давление этого мира спало, и парень снова мог успокоиться. Может, действительно попросить Гинрея найти ему наставника по чайной церемонии? Хотя это, наверное, будет слишком — а вот протащить сюда какой-нибудь бонсай…
Парень со злодейским хихиканьем начал приближаться к ближайшим синим кустикам. Они всё ещё выглядели карикатурой, но оказались объёмными, так что вполне годились на то, чтобы скоротать время. Он придаст им самую великолепную форму из всех возможных!
— Мидори но Бураши, поделись мечом ещё раз.
Несколько секунд ничего не происходило, но потом с резким «звеньк» из висящего комка металла вылетела безликая катана. Приземлилась точно в куст, между прочим — может, этот занпакто так хотел внести свою лепту в грядущее творение искусства?
— А ты меткий.
«Боммм».
— И быстрый.
«Боммм».
— А несколько одновременно можешь?
«Боммм».
— Ты нравишься мне всё больше и больше.
И, по очевидным причинам не ожидая ответа, парень, подняв меч и высунув язык от усердия, подготовился нанести первый удар.
— Посмотрим, кто из нас прочнее, чёртов куст!
Ичиго прикрыл глаза, настраиваясь, и тут же ощутил жуткую ломоту во всём теле, закашлявшись от избытка воздуха в лёгких.
Потолок, футон, истерящий Гинрей.
— Вот облом…
— Облом?! Ты, мелкий идиот-самоубийца!!!
Это была самая жуткая буря из всех, что Куросаки когда-либо переживал. Кучики матерился, бил посуду, размахивал своим обнажённым занпакто и совершенно не сдерживал собственную реацу. Рыжий тихо молился Королю Душ и Мимихаги, благодаря за то, что он сейчас болен — в противном случае Гинрей бы его просто убил. Разрезал на тысячи кусочков лезвиями своего искусного меча, а после наверняка облил бы остатки кислотой, чтобы даже капелька крови не напоминала этому миру о том, что когда-то его землю топтал мёртвый студент Академии Шинигами Куросаки Ичиго.
В какой-то момент Гинрей остановился, вонзив меч в подушку около его головы. Навис, позволяя волосам соскользнуть с плеча и щекотать перебинтованную щёку. Замер, своим тяжёлым взглядом сдирая кожу, и сгустил реацу, почти делая её видимой. А Ичиго и забыл, насколько он страшен — глава клана Кучики. И до Гинрея капитану Бьякуе ещё расти и расти.
— Ты в шаге от Гнезда Личинок, Ичиго. Ты ведь понимаешь, о чём я говорю?
Куросаки понимал. Урахара поделился, давным-давно, а в этом времени у него был знающий куда больше положенного Гинрей. Место откуда не возвращаются, да? Место, куда помещают тех, кто может быть опасен.
Больно, но ожидаемо.
— И всё это время ты…
Гинрей мрачно улыбнулся, всеми силами выражая своё презрение.
— Я что, внезапно обзавёлся тёмной кожей и пополнил ряды Шихоин? Я не имею к этому месту никакого отношения и не могу поручиться перед ними за тебя. Не думай, что я не пытался.
Ичиго виновато улыбнулся. Действительно, чего это он? Это же Гинрей. Наследник одной из древнейших семей Общества Душ, который завязывает знакомства легче, чем дышит. Величайший собиратель слухов и один из самых опасных людей в мире мертвецов. Кому, как не ему, знать пару секретов самого скрытного клана?
— И как давно я в списках?
— С самого поступления, разумеется. Тебя спасло только то, что ты до сих пор никого даже не покалечил. Ты бьёшься до смерти, Куросаки Ичиго, но это всегда твоя смерть. Это не выглядело опасным… до последнего момента.
Ичиго обречённо закрыл глаза. Значит, опасность всё это время была куда ближе, чем он думал. Ха, наивный идиот, который прошляпил самое важное. «Стать сильнее», «всех защитить» — Общество Душ не любит гадать, кто эти «все», и что именно входит в понятие «защитить». Видимо, умерев один раз, люди начинают слишком перестраховываться.
— И что дальше?
Гинрей, кажется, успокоился — по крайней мере, он выдернул занпакто из подушки и слез с Куросаки, устраиваясь рядом. Ну, и дышать стало значительно легче, разумеется.
— В Академии ты не останешься, тебя даже на порог не пустят. Из этой комнаты только два пути — на присягу и в один из отрядов шинигами, или в Гнездо, в умелые ручки садиста-офицера второго. Сейчас капитаны решают этот вопрос — если ты кому-нибудь приглянулся, тебя возьмут под защиту. А дальше… Ты и сам знаешь.
Повисло тяжёлое молчание, прерываемое только тихим покашливанием Ичиго. Куросаки весь обратился в слух, ожидая новых слов Гинрея. Это ведь хитрый, как тысяча пройдох, Гинрей — он что-нибудь придумает.
— На самом деле, всё не так плохо. Думаю, тебя заберёт Унохана-сан. Если её по каким-то причинам сейчас нет, Тенджиро-сан не даст твоему медицинскому таланту пропасть зря. Всё будет хорошо. Но, если вдруг произойдёт самое худшее…
Гинрей замолчал, а потом вытащил из-за ворота небольшую колбу, в которой слабо трепыхала крыльями демоническая бабочка.
— Хватит на один проход в Мир Живых. Разобьёшь колбу — откроются ворота. Ты не был ни на одной практике, но, полагаю, разберёшься. И, если мы не увидимся до того момента, как… В общем, постарайся не стать пустым.
Кучики наклонился, собираясь застегнуть цепочку на шее лучшего друга. Ичиго слабо завозился, пытаясь непослушными руками оттолкнуть такой подарок.
— Я не могу…
— Можешь! Можешь, Ичиго, и сделаешь!
— Я не…
— Ты хоть раз в жизни можешь думать головой, а не одним местом?! Ты мой лучший друг, Куросаки Ичиго. Я знаю тебя такой ничтожный промежуток времени, что его можно вовсе не учитывать, но я жизнь за тебя отдам, ясно?
Кажется, он заплакал. Что-то тёплое скользнуло по его виску, потерявшись в рыжих волосах. И то, ради чего он снова поставил жизнь на кон, пошло прахом. Как он может умереть, когда в него так верят?
— Спасибо.
Гинрей сидел с ним до самого вечера, прислонившись к стене и вытянув вперёд ноги. Друзья не разговаривали — не о чем и незачем. Кучики только сообщил, что с момента ранения Куросаки прошло около шести часов. Парня только слегка подлатали и заново отрастили конечности, так что сейчас Ичиго не мог толком шевелиться. Ужасающе, на самом деле — просто лежать и ждать решения, которое навсегда изменит твою жизнь.
— Схожу, соберу информацию. Они уже должны были решить.
И Кучики Гинрей, будущий глава клана Кучики и капитан шестого отряда, исчез в шунпо. Ичиго, тяжело вздохнув, закрыл глаза и провалился в тяжёлый сон.
Парень не знал, сколько времени прошло, пока он спал, позволяя Мидори но Бураши латать его тело. Он просто лежал, тяжело дыша, пока не пришло время проснуться. Будто кто-то осторожно прикоснулся, давая сигнал — осторожнее, он рядом. Напряжённый, готовый в любой момент высвободить свой жалкий запас реацу, Куросаки Ичиго открыл глаза.
Около его футона, с мерцающей улыбкой и чашей для питья, сидел Кьёраку Шисуй.
— Очнулся, Ичиго-кун?
— Капитан…
Мужчина улыбался, а его кимоно отливало розовым в слабом свете. Почему-то Ичиго было страшно. Шисуй перевёл взгляд на стену и подлил себе ещё.
— Студент, который успел на первом же курсе стать Кенпачи, который блистал на занятиях кидо и который узнал имя собственного меча без тренировок по медитации. Тот, кто за время учёбы успел поработать в двух действующих отрядах шинигами, и в одном из них на довольно высокой должности. Угрюмый юноша, за всё время обучения сблизившийся только с двумя студентами, один из которых перспективный иллюзионист, а второй — прямой наследник древнейшего клана Кучики. Человек, который, несмотря на свою молодость, решил объявить войну пустым Руконгая, и который умудрился свести эту битву к ничьей. Ты интересный юноша, Ичиго-кун.
Он действительно был единственным, достойным носить титул Главнокомандующего — сейчас Куросаки Ичиго понимал это как никогда ясно. Да, пока что капитан Шисуй был новичком, занимая свой пост всего десять лет, но уже сейчас он великолепен. Да, этот человек действительно был достоин занимать место Главы Готей-13. И, чёрт подери, будь это в его власти, Ичиго предоставил бы ему это место прямо сейчас.
Шисуй улыбнулся совсем иначе, забавно склонив голову набок, тут же превратившись в эксцентричного капитана, которого Куросаки помнил большую часть своей жизни в.и.о. шинигами.
— Это было трудно, знаешь ли. И, если Киринджи-кун сдался почти без боя, то вот с Ячиру пришлось попотеть. Жуткая женщина, да. Но, готов поставить своё кимоно — оно того стоило.
Мужчина подался вперёд. Лицо его будто светилось изнутри, он радостно улыбался и разве что не плясал от возбуждения. Пожалуй, не хватало только пафосно летающих лепестков, но, кажется, в этот раз их было некому разбрасывать.
— Итак, я выиграл, Куросаки Ичиго. С этого дня ты мой лейтенант.
Часть двадцать пятаяПоследний документ о проделанной работе лёг в папку со страшным названием «Квартальный отчёт», и Ичиго с довольным выдохом откинулся назад, лениво прикидывая, затекли ли его ноги от сидения на коленях. И, кажется, годы тренировок дают о себе знать, так что даже после шести часов напряжённой работы он вполне работоспособен. Неплохо, совсем неплохо — первое время ему приходилось выползать из-за стола буквально на руках, потому что нижняя часть тела, казалось, переставала существовать. Пару раз он опрокинул тушь на свежие отчёты, и работу приходилось переделывать заново. В такие моменты мужчина кипел, сдавленно матерился и жалел, что до массового внедрения столов ещё несколько сотен лет. Сейчас он уже таких глупостей не совершал, заблаговременно убирая набор для каллиграфии после работы. Протирая кисти, Куросаки с лёгким превосходством оглядел капитанский кабинет, в котором он столь нагло узурпировал стол.
Подумать только, он занимает должность лейтенанта восьмого отряда последние сорок лет.
Когда он только поступил на службу в отряд, чья задача состояла в решении внутренних конфликтов, он совершенно не представлял, что будет делать. То есть, ясен пень — шинигами убивают пустых и отправляют покойных в Общество Душ, но за мир живых отвечали только мертвецы из тринадцатого, и предназначение остальных отрядов было не до конца ясным. Да, четвёртые лечат, вторые служат кем-то вроде полиции, а одиннадцатые выступают в качестве регулярной армии. А дальше — что? Как оказалось — много чего. Ичиго занесло в отряд быстрого реагирования, и если людей под командованием капитана Шихоин можно называть полицией, то Шисуй возглавлял спецназ. Так, пока этот ленивый хрен в кимоно пил саке с Укитаке-саном, Куросаки с парнями носился по окраинам Руконгая, гоняя пустых и изредка — бандитов, нападающих на мирных граждан. И, разумеется — отчёты, отчёты, отчёты…
Ичиго потянулся, в спине у него что-то хрустнуло, и расслабленная улыбка резко сменилась на пугающую усмешку. Его способности чувствовать реацу сильно возросли, так что мужчина вскочил и, схватив набор для каллиграфии и папку с документами, исчез в шунпо. Он был немного медленнее, чем мог бы, из-за Мидори но Бураши, но он давно привык к этому ощущению и умело компенсировал недостаток. Как только стали известны свойства его занпакто, Куросаки решил использовать их на полную, постоянно увеличивая свой резерв реацу за счёт высвобождённого шикая. Довольно скоро выяснилось, что его предел составляет только четыре часа. Это было больно, это звучало безнадёжно, но Ичиго стиснул зубы и погрузился в тренировки.
И, чёрт подери, через сорок лет результат был более чем заметен. На данный момент его предел составлял пять лет непрерывного высвобождения первой ступени Мидори но Бураши. Правда, тот прорыв стоил ему месяца на койке в четвёртом и крайне болезненного пинка от Гинрея, но Куросаки твёрдо верил, что оно того стоило. Сейчас шёл второй год, и Ичиго уже ощущал небольшие проблемы с физическим состоянием, но они были совершенно незначительными. Кого волнует лёгкий шум в ушах и небольшое онемение пальцев ног?
— Пинок справедливости!
Перехваченный в прыжке Шисуй врезался лицом в крышу, и приземлившийся рядом Ичиго с удовлетворением рассматривал след от своей ноги на капитанской спине. Опытным путём давно выяснилось, что в иной форме взаимодействие с этим человеком закончится полной подставой. Первое время Куросаки этого не понимал, и вот теперь он за это расплачивался — заставить Кьёраку Шисуя что-либо делать было просто невозможно.
Капитан, кряхтя и потирая бок, с самым несчастным видом покосился на своего лейтенанта.
— Если бы ты был девушкой, твои пинки были бы не такими обидными, Ичиго-кун.
Рыжий недовольно тряхнул сильно отросшими волосами и ещё раз пнул этого мечтательного алкоголика. Взглядам капитана отряда быстрого реагирования Ичиго не верил последние лет тридцать. Особенно после того, как пару раз ситуация становилась критической, и Шисуй брал командование на себя, раскрывая весь свой потенциал. Ичиго даже немного пугало это преображение — капитан был просто великолепен даже сейчас, в начале своего пути, и ближе к прошлому-будущему должен был стать тем, кто достоин занять место Главнокомандующего. А ещё это неимоверно бесило — как такой великолепный лидер, как Кьёраку Шисуй, в обычной жизни может быть такой пьющей, ленивой и пафосной сволочью?!
— Подписывайте, капитан.
Ответив усталым вздохом на убийственную ауру Куросаки, Шисуй уселся поудобнее и протянул руку за кисточкой. Пока Ичиго готовил набор для каллиграфии, мужчина лениво перелистывал отчёты.
— Ты прекрасно научился подделывать мой почерк, Ичиго-кун.
Рыжий мужчина только скрипнул зубами — это была самая первая ловушка, в которую он угодил. Тогда капитан выглядел таким задумчивым и уставшим, что Куросаки, ведомый безмерным уважением, решил ему помочь. Потом помощь плавно сменилась заполнением официальных бумаг, потом обработкой информации от остальных членов отрядов, потом официальным протоколом… В данный момент лейтенант Ичиго вёл всю документацию восьмого отряда Готей-13, и это было абсолютной подставой.
Капитан повертел кисточку в руках, прежде чем обмакнуть её в чернила, и перевёл взгляд на своего подчинённого.
— В этой проверке нет нужды. Я полностью доверяю тебе, Ичиго-кун.
Возможно, эти слова, сказанные с мягкой улыбкой, должны были вызвать гордость и уверенность в себе. Убийственная аура Куросаки тут же до краёв напиталась реацу, а его нога врезалась в стену в опасной близости от капитанского лица.
— Я и так выполняю за Вас всю работу. Вы что, хотите окончательно увильнуть?
Капитан неловко рассмеялся и выставил вперёд руки.
— Что ты, Ичиго-кун, что ты…
«Точно хочет» — Ичиго цыкнул и скрестил руки на груди. Он ни за что не потеряет бдительность и больше не попадёт в капитанскую ловушку. Шисуй только вдохнул, пробормотав что-то в духе «ты слишком хороший лейтенант, Ичиго-кун», и углубился в работу. Последний листок бумаги заставил его поднять бровь и с улыбкой перевести взгляд.
— Хочешь отгул?
Ичиго с трудом подавил желание закатить глаза. Чёртов Шисуй, как будто он не знает!
— Личное дело, капитан.
— Действительно, свадьба капитана Кучики — очень личное дело.
Гинрей выпустился из Академии Шинигами через месяц после его громкого назначения в восьмой, с первыми же экзаменами. Как сказал лучший друг, без рыжего Кенпачи там стало слишком скучно. Так, юный Кучики попал в шестой отряд, и, спустя те несколько месяцев, что были необходимы для соблюдения формальностей, его возглавил.
А потом Гинрей встретил свою мёртвую химе, и теперь Ичиго был просто обязан его поддержать. Собственно, согласие Шисуя было пустой формальностью — если подписи не будет, Куросаки просто не появится на своём рабочем месте, и плевать на штрафы и на выговоры. Неунывающий и всё ещё лучший друг Гинрей был куда важнее подобных мелочей.
Довольно забавно, что именно шестой отряд специализируется на разведке и контрразведке, объединяя эти два понятия — возможно, потому что некому посылать своих шпионов в Общество Душ. Пока что некому, разумеется — Айзен Соуске всё так же находился на нижних позициях пятого отряда, словно с момента его выпуска прошло около месяца, а не больше сорока лет. И вот, Кучики Гинрей, со своим лёгким безумием и умением расположить к себе людей самым лучшим образом управлял своим отрядом, похожим на кружок по интересам для аристократии. И каждый в Готей-13 знал, что мимо них ничто не проскользнёт. На самом деле, Куросаки даже немного сочувствовал Бьякуе — Гинрей был признанным гением, и брать на себя командование после него будет очень тяжко.
Капитан поправил свою шляпу, спрятав за ней лицо, и подписал безупречно составленное заявление, отдав своему лейтенанту все документы. Ичиго коротко кивнул, ловкими движениями собирая письменные принадлежности и сразу уходя в шунпо, не считая нужным отвечать на беспечное «До встречи, Ичиго-кун». Отлично, он покончил с делами раньше обычного, срочных вызовов не предвиделось, и он мог заскочить на небольшую тренировку в одиннадцатый отряд.
Со способностями Мидори но Бураши тренировки в сильнейшем отряде Готей-13 были лучшими для саморазвития. Ведь, фактически, наиболее сильные атаки Ичиго мог проводить только с полностью запечатанным мечом, выводя его из шикая. В этом состоянии занпакто не требовал энергии или реацу, и мужчина мог сражаться в полную силу. И постоянные тренировки дали свои плоды — он уже мог с азартом драться с лейтенантом первой Кенпачи, хотя, конечно, до победы было ещё далеко.
А вот сама Унохана-сан больше не обнажала меч. Вообще.
Ичиго видел перемены в ней собственными глазами. Видел, что битва больше не доставляет ей удовольствия, что всё чаще рука тянется к скрытому под волосами шраму, а глаза обращаются в сторону далёкого района Зараки. Ичиго, приходящий сюда каждый день, видел, как постепенно женщина выходит даже из тренировочных сражений, полностью охваченная странной одержимостью жутким мальчиком, что оказался сильнее, чем она сама.
И почему-то смотреть на это оказалось неожиданно больно.
Впрочем, Унохана-сан всё ещё с ним разговаривала, называла мышонком и хвалила за быстрый прогресс. Он действительно совершенствовался не только духовно, но и физически — его мышцы теперь работали куда лучше, он заматерел и стал выглядеть лет на двадцать пять — тридцать. Ичиго всегда со странными ощущениями воспринимал происходящее в её кабинете, где они сидели друг напротив друга, ожидая чай, а по углам комнаты горели ароматические палочки с лёгким оттенком ладана. Дым, терпкий вкус, лёгкая, почти из прошлого-будущего улыбка — будто они принимали участие в чём-то не совсем понятном, но древнем, как сама земля.
Ичиго тряхнул головой, прогоняя из неё неуместные мысли, и резко изменил направление. Капитан не всегда была на месте, а идти в бараки одиннадцатого с мыслями об Унохане-сан, когда её точно не будет там, не стоит — подобные поступки ведут лишь к лишней злобе и отчаянию. Сильно отвлекает от бесконечной череды тренировок, чёрт подери.
И Куросаки Ичиго, занеся ценные бумаги в бараки своего отряда, на всех парах рванул к своей безотказной мелкой.
Часть двадцать шестаяМёртвая химе была прекрасна. Казалось, в её внешности в идеальных пропорциях показано то, что японцы с самого начала считали красотой. Длинные, лоснящиеся волосы, хрупкая шея, великолепное, будто нарисованное тушью лицо — этой девушке прекрасно подошло свадебное кимоно клана Кучики. Она сидела рядом с Гинреем, будто находясь в каком-то своём, далёком от Общества Душ мире, и просто лучилась добротой и чем-то светлым и высоким, как статуи Будды в храме около его дома в то время, пока он ещё был жив. И, сколько бы раз Ичиго её не видел, выражение её лица не менялось.
По правилам клана Кучики, глава мог жениться на любой девушке, если она красива, образована и умеет держать себя. Иными словами, достаточно обладать длинными волосами и не иметь дефектов на лице, уметь читать и писать и быть знакомой с нормами этикета, чтобы претендовать на семейные драгоценности Кучики. Конечно, обычно кандидатура выбирается из дочерей побочных ветвей и из небольших семей, не имеющих связей с другими великими аристократами. Но иногда, если новый глава достаточно силён, хитёр и гениален, он может плюнуть на мнение остальных и выбрать того, кого хочет. Нужно ли говорить, что Кучики Гинрей был достаточно сильным, хитрым и гениальным?
Свою мёртвую химе лучший друг нашёл в Руконгае, в день её смерти. В мире живых её тело было слабым и беспомощным, и она так и не смогла переступить порог четырнадцатилетия. На счастье, в Обществе Душ здоровье определяли несколько иные параметры, и, обладая сильным духом и поразительным характером, мёртвая химе за несколько лет превратилась в красивую и сильную женщину. И, разумеется, Гинрей с самого начала заявил, что она принадлежит ему. Юный Кучики был просто очарован, когда она, бледная, с лёгкой испариной и просвечивающими венами, появилась в одном из Руконгайских домов. Она лежала, в простом кимоно из дорогой ткани, и тихо дышала, полностью готовая к смерти. Когда Гинрей только вошёл, она немного повернула голову и совершенно спокойно спросила:
— Вы бог смерти?
И капитан Кучики остался навсегда очарован. Как он только вокруг неё не плясал и какие интриги не проворачивал! Ичиго, волей-неволей посвящённый во все тонкости, не знал, что ему делать — смеяться, биться головой о стену или хватать Гинрея и убегать в мир живых, отбиваясь от врагов. На счастье, дело выгорело, и Куросаки мог со спокойной душой сидеть рядом с женихом в парадной форме лейтенанта и любоваться мёртвой химе.
И, чёрт подери, как же она была прекрасна. Пусть Ичиго и не был поклонником классической красоты, не признать внешние достоинства будущей Кучики было невозможно. Однако же — для жены Гинрея не красота была важна, отнюдь не красота. Куросаки снова кинул взгляд на её спину и на голову, покорно склонённую перед священником. Зная лучшего друга — не так проста мёртвая химе, совсем не так. Ичиго был готов поставить свою лейтенантскую повязку, что женщина Гинрея должна быть самой ядовитой гадюкой, самой бешеной собакой, самым незаметным тигром. Редкостной дрянью, короче. Ну, по крайней мере сам Ичиго ни за что не выбрал бы подобную жену — но безродный рыжий лейтенант Куросаки был похож на утончённого главу рода Кучики примерно так же, как трактор на бабочку.
Но это всё совершенно неважно — пока Гинрея всё устраивает, он не будет вмешиваться. А если мёртвая химе вдруг решит, что её муж не такой интересный и надёжный, она просто умрёт повторно — и Куросаки Ичиго даже не был до конца уверен, от чьей руки. Да и от руки ли? Помнится, Гинрей никогда особо не жаловал кровь и ранения.
Как же хороша, мерзавка.
Церемония длилась несколько часов, и мысли лейтенанта лениво крутились вокруг одних и тех же вещей. Помедитировать бы — но это свадьба Гинрея, и мужчина никогда не стал бы оскорблять друга. Так что сиди, вдыхай благовония и старайся удержать реацу, которая пытается вырваться в мир вокруг вместе с вихрем из гордости, счастья и дружеской привязанности. Ну, и немного робости не помешает, всё же Гинрей пригласил его в храм, на полную церемонию, и представил как лучшего друга. Не то, чтобы хоть кто-то в Готей-13 об этом не знал, на самом деле.
Наконец, пришло время ритуального саке. Священник бубнил молитвы, безликая жрица сидела напротив, и Ичиго позволил себе прикрыть глаза — его очередь будет позже. Всё же, традиционные свадьбы нравились ему куда больше современных глупых церемоний, когда невеста надевает белое платье и предстаёт перед алтарём. Хотя, возможно, он просто слишком давно умер.
Когда ритуальная чаша добралась до Куросаки, он с готовностью сделал свои три глотка, всей душой желая Гинрею счастья в этом браке. Возможно, в этот раз повезёт, и кто-нибудь всё же его услышит. Чаша отправилась дальше, и вскоре все люди, удостоившиеся чести присутствовать на церемонии внутри, были задействованы. Священник, дочитав молитву на особо высокой ноте, замолчал и торжественно встал, призывая гостей и новоиспечённых супругов к тому же. Сам Ичиго перетёк в новое положение одним движением, изо всех сил стараясь делать это помедленнее. Гинрей встал несколько меланхолично, его жена слишком легко, остальные тоже выбрали самый торжественный способ, и никто не выглядел так, словно какая-то из его конечностей затекла. Древние аристократы, что сказать — здесь, внутри, он один без клана.
Снаружи молодых встретил радостный гул, будто весь Готей-13 явился сюда, чтобы поприветствовать новую жену капитана шестого отряда. Возможно, так оно и было — ведь сейчас, когда мёртвая химе переступит порог храма, её можно будет увидеть. Редкость, жуткая редкость, ведь жёны клана Кучики навсегда пропадают в глубине старинного особняка, ограждённые от внешнего мира охраной и побочными ветвями семьи.
И в этот раз, чёрт подери, там действительно было на что посмотреть.
Видимо, к рассадке гостей Гинрей всё же приложил руку, ибо место Ичиго оказалось как раз около Уноханы-сан. Довольно странно, если честно — с капитаном одиннадцатого старый друг не общался, и звать её на свою свадьбу не стал бы. Неужели только ради него? Женщина приветливо улыбнулась, и лейтенанту Куросаки оставалось только вежливо кивнуть в ответ.
— Кажется, супругам твой подарок не очень понравился, мышонок. Не далековато ли?
Подарков, разумеется, было два. Тот, который для невесты, полностью выбирала мелкая, а Гинрею Ичиго подарил ножны — потому что все слова уже сказаны, и они не раз прикрывали друг другу спины и задницы в самых безумных ситуациях. Ну, и потому что у главы клана Кучики было всё, и любая, даже самая дорогая вещь от Куросаки будет выглядеть милой безделушкой в его руках. Хотя, конечно, ножны были жутко дорогими, насквозь пропитанными реацу и носящими на себе столько заклинаний кидо, что ими можно было сражаться, как полноценным мечом.
— Ничуть. Полагаю, капитан Кучики знал, что делает.
Унохана-сан улыбнулась, и он просто не смог не улыбнуться в ответ. Это была свадьба Гинрея, который забрал себе самую красивую девушку Общества Душ, его посадили около капитана одиннадцатого, праздник только начинался и он был самым счастливым мертвецом на свете.
— Конечно, он знает, Ичиго-кун. Вы действительно отлично ладите со школьной скамьи.
Капитан Шисуй прикрыл один глаз и с наслаждением отпил из своей чаши, безмятежно улыбаясь своему лейтенанту. Глава восьмого отряда сидел по левую руку от Уноханы-сан, и рядом с ним, ожидаемо, находился и Укитаке. Три капитана и один лейтенант, да? Пожалуй, пришло время пугаться до смерти. Разумеется, все они улыбались — даже Куросаки, пребывающий в на удивление благодушном настроении. Казалось, время превратилось в липкую ловушку для мух, и они замерли в неспешной беседе, в которой не было место крови, убийствам и Готей-13. Наивно, конечно — сражение давно стало для них кем-то вроде высшей силы.
— Вы слышали о странных волнениях второго круга на востоке?
Мелодичный голос Уноханы-сан всегда заставлял Ичиго откинуть иные мысли, полностью отдавая своё внимание её словам. Но о волнениях он слышал — и, как шинигами из силового отряда, готовился ко всему. Шисуй так же кивнул, а Укитаке-сан вежливо улыбнулся. Унохана-сан, между тем, продолжала хранить поразительную серьёзность.
— Говорят, в этом как-то замешаны Шиба.
Ичиго порадовался, что он ничего не ел и не пил, иначе конфуза было бы не избежать. С чего бы благородным Шиба лезть в разборки мёртвых якудза? Впрочем, Куросаки тут же одёрнул себя — пока что благородные Шиба. Ведь чуть позже, в будущем, эти люди будут лишены своего замка и влияния на совет Сорока Шести. Им откажут в праве охранять ворота, их изгонят из Сейрейтей — за что, когда, неясно.
Возможно, время пришло, и он куда ближе к будущему, чем рассчитывал? Невозможно — Унохана-сан даже ещё не командует медиками, никто из вайзардов не занял руководящие места, а он сам всё ещё столь слаб, что не достиг банкая. Слишком рано. Для этого слишком рано.
— Давайте не будем говорить о работе на празднике, Унохана-сан. Всё же, наш коллега женился.
Укитаке-сан подал голос, осторожно заканчивая этот разговор и начиная новый. Не стоит поднимать такие темы на свадьбе — главное уже сказано, а всё остальное не предназначено для чужих ушей. Капитаны и лейтенант снова улыбнулись друг другу и начали наперебой восхвалять внешность молодой жены — даже Унохана-сан, которой Ичиго сделал неуклюжий комплимент в ответ. Женщина снова рассмеялась этим великолепным голосом, и разговор плавно свёлся к подшучиванию Шисуя над своим лейтенантом. Тонкие разговоры никогда не были сильной стороной Куросаки, так что он довольно скоро сбежал, переместившись во внутренний двор поместья. Это был первый раз, когда он попал к Кучики официально, и было немного странно идти по коридорам столь открыто. Обычно они с Гинреем пробирались в его дом по крышам, подобно ниндзя прячась в тени и получая от этого массу удовольствия. Конечно, в этом не было нужды, ведь все в поместье были достаточно хорошо воспитаны, чтобы принять безродного друга главы, но ни одному из них не нравился тот официоз, который обязательно бы их сопровождал. Они были лучшими друзьями, они прошли через огонь и воду, ради него он с радостью умер бы ещё раз.
А вот теперь его Гинрей нашёл себе мёртвую химе, и Ичиго казалось, что теперь всё будет иначе. Хотя это всё неважно, конечно — на то они и лучшие друзья.
— Что скажешь, Ичиго?
Сейчас, когда в поле зрения не было мёртвой химе, Куросаки понял, что Гинрей тоже был великолепен. Исчез тот лёгкий юноша, когда-то переступивший порог его комнаты в общежитии — перед ним стоял холодный, недосягаемый капитан, представитель древней семьи. Праздничное кимоно невероятно ему шло, как и кейсейкан, невероятным образом вплетенный в сложную причёску.
Идеальная пара, ставшая частью идеальной семьи.
Ичиго улыбнулся, подойдя к другу вплотную и положив руку ему на плечо.
— Даже в такой день держишь всё под контролем? Но, должен сказать, я тебе благодарен.
Они стояли там, во внутреннем дворе поместья Кучики, и молчали. В праздничном зале шумели гости, три самых мирных капитана собирались плести интриги, а в небольшом домике готовилась к своей первой брачной ночи мёртвая химе.
Внезапно Гинрей фыркнул и ткнулся лбом Ичиго куда-то в район плеча.
— Знал бы ты, как я счастлив.
Часть двадцать седьмаяИчиго с благодарностью принял чашку чая и глубоко вдохнул терпкий запах. Мелкая заваривала его не по правилам, и любой шинигами из Готей-13 упал бы в обморок, сделав первый глоток, но для Куросаки этот напиток был даром богов, особенно после третьей бессонной ночи подряд. Он так и не добрался до своей комнаты в бараках восьмого отряда в день свадьбы Гинрея, и, кажется, в ближайшее время поспать ему не светило.
Проводив друга до домика, Ичиго встретил своего пафосного капитана в саду, и тут же отправился по его поручению рыть носом землю вокруг злополучного Руконгайского района. Да, они были отрядом быстрого реагирования, и официально ничего не расследовали, но это было информацией от Уноханы-сан, которой она захотела поделиться именно с Шисуем и с Укитаке. За сорок лет службы эту истину Куросаки загнал себе под кожу — ничто не может устоять перед интригами капитанов. Готей-13, как и любая другая организация, власть в которой имеют конкретные люди, была похожа на змеиную горку. Союзы, враги, негласные правила — и интриги, интриги, интриги…
В данный момент тоже было несколько союзов между капитанами разных отрядов. Шисуй и Укитаке, Шиба и Шихоин, Кенджиро и нынешние капитаны третьего и пятого, чьи имена Ичиго не сможет вспомнить даже под страхом смерти. Унохана-сан до недавнего времени хранила нейтралитет, иногда присоединяясь к четвёртому отряду, но теперь вдруг заявила о намерениях присоединиться к восьмому и тринадцатому.
И Куросаки Ичиго запрещал себе думать, будто что-то такое произошло из-за него. Он просто лейтенант, а она первая Кенпачи, одна из старейших в Готей-13, уже встретившая своего Зараки.
Чай закончился, и мелкая молча заменила ему чашку. Да какая она мелкая? Девчонка, которую он когда-то спас на окраине Руконгая, превратилась в роскошную женщину. Она не была прекрасна, как мёртвая химе Гинрея, но в ней явно была изюминка — милое лицо, добрая улыбка и поразительно большая грудь, из-за чего её сходство с Орихиме стало ещё более пугающим.
Будто читая его мысли, мелкая немного переместилась, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Вы ещё помните их? Тех, кого оставили в мире живых?
Это было похоже на негласное табу — разговор о том времени, пока он ещё был жив. Он сказал это мелкой только один раз, в ту ночь, когда переступил порог её дома. Его не было несколько лет, но она ничего не сказала, только улыбалась больше обычного и прикрыла глаза, когда он рассказал ей о своём запрете покидать стены Академии. Именно тогда Куросаки и сказал ей, что сейчас всё его существование посвящено мести во имя его живых. Он не открыл ей, из какого он времени, не говорил правды о себе и о своих сражениях. Мелкой это и не потребовалось — она только улыбнулась и налила ему чая. «Как здорово, что у Вас были такие друзья, господин». С тех пор он приходил к ней каждую неделю, а иногда и чаще, но больше они никогда об этом не разговаривали. И вот сейчас, спустя сорок лет, она заговорила об этом снова.
Ичиго хотел прикрыть глаза, но побоялся, что заснёт.
— Кажется, нет.
Это было правдой. Прошло больше сорока пяти лет с тех пор, как он видел их. Семья, друзья, капитаны Общества Душ — лица давно стёрлись из памяти, оставив лишь имена и яркие штрихи. Красные волосы Абарая Ренджи, дурацкое «онии-сама» Кучики Рукии, звенящие колокольчики Зараки Кенпачи… Младшие сёстры и истерящий отец, милая Иноуэ и молчаливый Чад — он помнил имена, помнил, как много они для него значили. Но сейчас, спустя столько лет, их мечты и желания словно покрылись дымкой. Говорят, время лечит. Говорят, с любой утратой можно примириться. Говорят, у всего есть счастливый конец.
— Но то, что я почти забыл их, никак не влияет на мои стремления.
Да, так и есть. Он может забыть их лица, может забыть их имена, может даже забыть об их существовании. Это всё неважно — он всё равно станет сильнее и уничтожит Яхве ради них. И для него, Куросаки Ичиго, это с самого начала было куда больше простого обещания.
Мелкая улыбнулась, и Ичиго снова показалось, что она похожа на Иноуэ. Куросаки не был уверен, что она действительно выглядела именно так, но рядом с ней у него всегда возникало именно такое ощущение. Будто… будто это одна и та же душа. Ичиго стиснул зубы, прогоняя эту мысль, столь часто возникающую в его голове. Он ценил мелкую и ценил Иноуэ, и был готов свернуть горы ради каждой из них, но…
Но если душа Иноуэ действительно принадлежит мелкой, то одной из них придётся исчезнуть.
Нет. Это просто похожее ощущение, он в этом уверен. Это ведь совершенно невозможно, верно — подобные совпадения бывают только в мангах для мальчиков-подростков.
Чёрт подери, да вся его жизнь как манга!
— Тогда всё хорошо, господин. Всё будет хорошо.
Мелкая, должно быть, отвечала на что-то, что он сказал ранее, но дышать мужчине всё равно стало гораздо проще. Да, всё будет хорошо. Любой ценой, но он сделает так, что всё будет хорошо.
— Мне пора. Что тебе принести в следующий раз?
Куросаки чувствовал себя ответственным за неё. Да, он купил ей этот дом и полностью оплачивал аренду, хотя это и значило полную неспособность снимать собственное жильё. В каждый свой визит он отдавал ей почти все деньги, которые зарабатывал как шинигами, оставляя себе минимальную сумму на непредвиденные расходы. Он всегда помогал ей по дому, стараясь сделать всю тяжёлую работу, и выполнял любую её просьбу, хоть она и редко его о чём-нибудь просила. Но, даже несмотря на всё это, ему казалось, что он делает недостаточно. Или всё дело в этой мягкой улыбке, от которой щемит в груди?
Ичиго прекрасно понимал, что мелкая его любит. Тихой, обречённой любовью, ничего не прося взамен. Неужели раньше его так же любила и Иноуэ? Увы, он был сопливым и слепым подростком, чтобы понимать такие вещи, а сейчас уже слишком поздно. Даже если им и суждено ещё раз встретиться, она будет милой пятнадцатилетней девочкой, а он — взрослым мужиком за двести, с неприятным прошлым и совершенно другими жизненными целями, чьё сердце уже занято.
А ещё — если они встретятся, он точно будет знать, что жить ему осталось года два, не больше.
Ичиго встряхнул головой, отгоняя мысли о смерти и сон, и вышел наружу — ему стоит начать работать над отчётами по злополучному району Руконгая. Сейчас на самокопание и философию просто нет времени — надо покончить с этой мутной, возникшей из ниоткуда историей, отчитаться перед Шисуем и спать, спать, спать…
Мир вокруг прорезало ощущение капитанской реацу, и до Ичиго явственно донеслось недовольство Катен Кьёкоцу. Стиснув зубы и выругавшись, мужчина ушёл в шунпо, радуясь своей привычке таскать всюду занпакто.
Во что в этот раз вляпался его горе-капитан?!
Часть двадцать восьмаяКапитанская реацу находилась где-то в Сейрейтее, явно в зоне пустующих домов. Впрочем, в этом Куросаки Ичиго не мог быть уверен — он знал о расположении бараков одиннадцатого, четвёртого, тринадцатого и восьмого, немного знал о шестом и кое-что помнил о двенадцатом. При условии постоянной миграции, знания из прошлой жизни можно было смело вычитать, а Гинрей, несмотря на то, что ничего от лучшего друга не скрывал, некоторую информацию и не афишировал. То есть, спроси его Ичиго: «Где находятся бараки твоего отряда?», он бы ответил - но Куросаки не спрашивал. Конечно, Кучики давал достаточно намёков, но рыжему лейтенанту эта тема была совершенно неинтересна.
А вот теперь его капитан выпускает реацу где-то в Сейрейтее, его занпакто жутко раздражен, рядом явно кто-то ещё, и Куросаки Ичиго следует помолиться, чтобы они не находились на территории какого-нибудь недружелюбного отряда. Хотя, конечно, Шисуй не должен творить подобного рода глупости. Правда ведь, не должен? Он ведь, эм, взрослый, флегматичный, ленивый, извращённый, пафосный придурок-капитан, которому суждено возглавить Готей-13?
Кажется, пора начинать молиться.
С другой стороны, обнажать мечи капитан терпеть не мог, так что кровопролития, скорее всего, удастся избежать… Или он снова будет стоять и ничего не делать, пока Ичиго будет скакать вокруг и сражаться за него. Как бы то ни было, ему следует поспешить — это был первый раз, когда капитанские мечи были так сильно раздражены, а реацу Шисуя так явно кому-то угрожала. «Король Душ, если ты меня слышишь — сделай так, чтобы этот идиот не ввязался в ссору с Главнокомандующим или с Уноханой-сан. Остальных капитанов я как-нибудь переживу». И никакого ответа, разумеется — в последнее время старый хрен вообще не беспокоил Куросаки, будто и не были они связаны. К лучшему, наверное — Куросаки совершенно расхотелось умирать, даже во имя всех вокруг. Может, удастся выжить? Каким-нибудь невероятным способом, наплевав на все законы мироздания и выйдя за пределы возможного?
Непутёвый Шисуй обнаружился в небольшом саду, под деревом с крохотными бутонами. Капитан не улыбался, он смотрел на собеседника тем самым взглядом, от которого шли мурашки по коже. А вот его собеседник был спокоен. Ичиго видел только спину в капитанском хаори и растрёпанные чёрные волосы, так что не мог сказать, кто это, но от этого человека веяло уверенностью в себе и странным весельем. Он что-то спросил, Шисуй резко ответил, реацу собеседника резко усилилась, и неизвестный пока что капитан резко пошёл в атаку. Чёрт, слишком далеко, он может не…
Успел. Конечно, это ему потом аукнется, ведь он впустую потратил прорву реацу, пустив её в ноги, но Куросаки Ичиго терпеть не мог думать о последствиях. Занпакто скрестился с занпакто, местность вокруг огласил звон стали и негромкое «боммм», а в месте соприкосновения по чужому мечу стремительно поползло зелёное пятно. Противник усмехнулся и отпрыгнул, Ичиго отпрыгнул тоже, становясь перед своим капитаном и готовясь защищать его даже ценой жизни. Но сначала…
— Какого чёрта ты остался стоять на месте, чёртов идиот?! А если бы я не успел?!
— Я верил в тебя, Ичиго-кун.
Чёртов Шисуй улыбнулся, мигом теряя всю свою крутость, и Куросаки безумно захотел познакомить его лицо со своей ногой. И ведь, подумать только — и в самом деле верил. С его скоростью и силой Кьёраку Шисуй легко мог уклониться от этой явно позёрской атаки, но капитан остался стоять. Ичиго тяжело вздохнул и перевёл взгляд на мужчину напротив — теперь он просто обязан победить, раз в него так верят. Знает, чем привязать к себе лейтенантов, зараза.
— А ты действительно силён, лейтенант. Вижу, не зря тебе дали имя «Второй Кенпачи».
Куросаки удивлённо посмотрел на стоящего перед ним капитана десятого, Шиба Рюджи. И непонятно, что было удивительнее — то, что кто-то ещё помнил это дурацкое прозвище, или что о его существовании знал молодой наследник клана Шиба.
Шиба, Шиба, Шиба… Для Ичиго было шоком узнать, насколько эта семья уважаема в этом времени. Здесь о них знал каждый, они были богаты, они охраняли ворота, они, подобно Кучики и Шихоин, наследовали капитанское место в десятом отряде. Да уж, действительно, Великие Семьи поражают. Так какое же дело такому знатному мертвецу до простого лейтенанта?
Шиба Рюджи усмехнулся и протянул вперёд руку с мечом.
— Полагаю, ты будешь драться со мной вместо своего капитана, не зная причин наших разногласий и не интересуясь ситуацией?
Куросаки Ичиго вернул капитану десятого усмешку.
— Чертовски верно.
— Тогда не буду лишать тебя этого удовольствия, Кенпачи Ичиго.
Это было крайне неприятной насмешкой, но Куросаки стиснул зубы и принял стойку для фехтования. Судя по всему, Шиба Рюджи не собирался драться с ним серьёзно, но для Ичиго даже такой бой против капитана будет тяжёлым испытанием. Насколько ему было известно, по своим силам Куросаки подошёл к нижней границе капитана, но всё ещё её не переступил. Возможно, он и был одним из сильнейших лейтенантов, но против этих монстров, находящихся на совершенно другом уровне, у него не было ни шанса. Впрочем, когда это его останавливали такие мелочи? Тем более, что Куросаки Ичиго не так прост, и у него ещё есть небольшой козырь в рукаве. Немного подумав, мужчина отменил шикай, оставшись с полностью запечатанным Мидори но Бураши на руках. Дышать сразу стало легче, грудь распирало от реацу, и Куросаки просто не терпелось броситься в бой.
И, кажется, Шиба Рюджи полностью разделял с ним это стремление.
Ах, как же давно он так не дрался! Смешивая кидо и грубую силу, расходуя реацу направо и налево, не думая о последствиях, максимально подходя к пределам собственных возможностей. Драться до смерти, не отступать, думать лишь о победе и полностью забывая о цене — он расплатится позже, и расплатится сполна.
И, чёрт подери, оно того стоило.
Куросаки Ичиго не знал, сколько времени они с Шибой Рюджи кружились в этом великолепном безумии, отдавая должное отличной драке, но действие явно доставляло им обоим удовольствие. Редкое качество среди шинигами, уж любящий подраться Куросаки это знал наверняка. В основном, таких вояк собирал под свою крышу одиннадцатый, но даже там не все были готовы поставить жизнь на кон ради победы в сражении.
Возможно, именно поэтому он был так сильно увлечён опаснейшей женщиной этого мира.
— Поразительно. Не хочешь перейти в мой отряд, лейтенант?
Шиба Рюджи остановился и демонстративно убрал меч в ножны, давая понять, что такое тяжёлое сражение для Ичиго, и такое незначительное для него самого, окончено. Куросаки разочарованно заскрипел зубами — он всё ещё преступно слаб. Помнится, тогда, в будущем-прошлом…
А, к чёрту это. Слишком давно.
— Спасибо, обойдусь. А вот подраться, это всегда пожалуйста.
Пожалуй, этот пиротехник ему даже понравился. Не так он и плох, этот Шиба — они наверняка поладят, если пообщаются чуть больше. Но всё расположение Куросаки Ичиго улетучилось, как только капитан десятого покачал головой и снова открыл рот.
— Такие способности. Поневоле начинаешь сомневаться, что ты действительно Куросаки, Ичиго.
Будь у него силы, от самовлюблённого Шибы и капитанского хаори бы не осталось. Конечно, Ичиго знал, на что намекает этот человек. Сплетня ходила давно, о ней парню рассказал Гинрей, то ли когда они только выпустились, то ли на последнем курсе — и, если бы не лучший друг, он расхреначил бы то заведение, где они сидели, к чертям. А потом — пошёл бы и высунул языки через вспоротые глотки тех, кто распространял этот мерзкий слух.
Слух, будто он является бастардом Шиба.
Вполне логичное предположение, если подумать — ведь он всё ещё был сыном своего отца Шибы Ишшина, и, по словам Рукии, полной копией своего двоюродного дяди, Шибы Кайена. Да, в этом времени ни один из них ещё не родился, но представители клана пиротехников несильно изменились внешне за эти несколько сотен лет. Не такой уж и страшный миф, да?
Как известно, дети с духовной силой это редкость. Шинигами ценят свою наследственность, и даже семьи Великих Аристократов принимают в свой клан перспективных учеников, а уж о собственных отпрысках можно и не упоминать. Так что, если ребёнок рождён от шинигами, его сразу отдают в семью отца… А вот Ичиго Куросаки, видимо, не взяли. Насколько же он был убогим и слабым ребёнком, если даже собственный отец-шинигами отказался брать его в семью? — такой вопрос задавали сплетники, и их глаза наливались сочувствием, будто он инвалид или имеет проблемы с головой. Неприятно, обидно, хочется выбить зубы — но не смертельно, можно смириться.
Только вот нынешний глава клана Шиба отличается любвеобильностью, и регулярно посещает проституток. Нетрудно догадаться, откуда взялся такой неприкаянный бастард, верно? Стиснуть зубы, сжать кулаки — и принять, что его любимую, великолепную маму обозвали женщиной лёгкого поведения? Никогда.
Возможно, Ичиго был предвзят. Возможно, ему стоило просто не обращать внимания. За его спиной говорили, что он ущербный сын проститутки, и это приводило его в ярость.
Очевидно, его лицо перекосило, потому что Шиба Рюджи ухмыльнулся ещё шире.
— Ваши подозрения беспочвенны, капитан Шиба. Я действительно Куросаки, и к Вашему клану не имею никакого отношения. Видите ли — в свои семнадцать лет я умер. Понимаете? Так что или вы ошиблись, или какой-то мужчина клана Шиба смог пробраться в мир Живых и сделать моей матери ребёнка.
Это было правдой, чистой правдой. Он умер, когда ему было семнадцать, и его отец был мужчиной клана Шиба в особом гигае от Урахары. Только вот сейчас их ещё не существовало.
— Не сомневаюсь в правдивости твоей истории, Куросаки Ичиго.
«Хватит обижаться и иди домой» — лейтенант восьмого отряда слышал эти слова словно наяву. И не было для Шибы Рюджи более верного способа настроить потенциального родственника против себя, чем столь явно усомниться в его истории.
— Тише, Ичиго-кун. Не обращай внимания — этому человеку вообще несвойственно чувство такта.
Капитан Шисуй, до этого момента изображающий статую где-то позади, подошёл к своему лейтенанту и успокаивающе похлопал его по руке. Командир отлично видел вздувшиеся мышцы и ощущал напряжение своего подопечного, и постарался предотвратить взрыв. Куросаки Ичиго выложился на полную в короткой схватке, в то время как капитан десятого даже не выпустил шикай — сейчас у рыжего не было никаких шансов.
— О, всё же решил вмешаться? Сам втянул парня в наши семейные дела, а потом решил стать рыцарем и спасти свою рыжую деву?
Шисуй печально вздохнул и прикрыл один глаз, прикоснувшись рукой к шляпе.
— О, из Ичиго-куна вышла бы прекрасная девушка. Уверен, её ноги…
— Я мужчина, капитан. Показать?
Куросаки терпеть не мог, когда его командир показывал свою извращённую сторону. Шисую за подобное прилетало, так что он научился не разговаривать о чём-то подобном в присутствии Ичиго, но иногда забывался и терял бдительность. Шиба только фыркнул на их перепалку и снова повернулся к Куросаки, будто равного его по рангу капитана восьмого здесь и не было.
— Не слушай его, Куросаки Ичиго. Видишь ли, не так давно я женился на девушке, которую он считал своей невестой, так что теперь на меня вешают всех собак. Так что, перейдёшь ко мне?
— Вынужден отказаться.
Шиба пожал плечами, явно намекая на семейное упрямство, и, резко кивнув Шисую, ушёл в шунпо. Так, капитан и лейтенант остались вдвоём на безлюдной улочке в Сейрейтее. Старший мужчина выглядел ещё печальнее, чем обычно.
— Хочешь спросить меня об этом, Ичиго-кун?
— Да нет, не слишком.
Разочаровывает, конечно. Ичиго ожидал красивой комбинации, серьёзной интриги, длительной холодной войны… А в результате, как и всегда, во всём виновата женщина. Обидно, чёрт подери. И, кажется, скандал был громким, если даже Унохана-сан выдаёт информацию с подозрением на Шиба именно Кьёраку Шисую, а не кому-нибудь ещё. Будто он был цепной собакой, которая заливалась в истерике, стоило ей завидеть кость. Так, может, Шиба и правда не имеют отношения к волнениям в Руконгае, а всё это… Нет, Унохана-сан никогда бы не поступила подобным образом. Он отказывается в это верить.
Капитан тихо вдохнул и вышел вперёд, жестом приглашая Куросаки следовать за ним.
— Она действительно любила меня. Я уверен в этом. Просто, её родители решили, что для наследной жрицы Синто пиротехник Шиба подойдёт больше, чем второй сын не самого Великого клана Кьераку. Сильно сомневаюсь, что она была согласна.
Это не было тем, что Куросаки Ичиго хотел бы знать о своём капитане. Не стоит приближаться к кумирам слишком сильно — рискуешь заметить, что они всегда были простыми людьми. Для Куросаки Кьёраку Шисуй был тем, кому однажды суждено возглавить Готей-13, и он не хотел думать о том, что у него тоже есть мотивы и чувства.
Хотя, конечно, это было высшей формой доверия, и сердце Ичиго щемило от гордости. Повинуясь наитию, он прыгнул, заступив своему капитану путь, и наставил на него указательный палец.
— Запомни, Кьёраку Шисуй — однажды ты станешь Главнокомандующим. Я искренне надеюсь дожить до этого дня, но, если у меня не выйдет, знай — ты всё равно им станешь, и все твои враги склонят головы перед тобой. Так что заткнись, прекрати самокопание и набей этому ублюдку рыло, вот что я скажу.
Шисуй замер, а потом рассмеялся в кулак. Гнетущее ощущение его реацу окончательно исчезло — кажется, капитан успокоился.
— Спасибо, что веришь в меня, Ичиго-кун. Не волнуйся.
Он снова прекратил улыбаться, и взгляд его стал жутким, как у пустого.
— Если он оступится, я сотру клан Шиба из учебников по истории.
Ичиго смог только легко кивнуть, в очередной раз поражаясь силе этого человека. Шиба Рюджи совершил огромную, непоправимую ошибку — и Куросаки понимал это хотя бы потому, что в его будущем-прошлом Кьёраку Шисуй всё также занимал должность капитана восьмого отряда, а вот одни из Великих Аристократов лишились права прохода в Сейрейтей и находились на грани вымирания.
Господи, какое счастье, что они с капитаном на одной стороне.
Стоило мужчине улыбнуться и набрать в грудь воздуха, дабы сказать своему лейтенанту какую-нибудь очередную глупость, как где-то вдалеке прогремел взрыв.
Кажется, этот злополучный район, из-за которого всё и началось, был полностью стерт с лица земли.
Часть двадцать девятаяКто бы знал, как сильно ему хотелось спать.
Прошла неделя с того момента, как восточная часть второго круга Руконгая взлетела на воздух, унеся с собой сотню душ и капитана третьего отряда, который по чистой случайности оказался там. Девятая ночь без сна лично для него, Куросаки Ичиго.
Они с капитаном сразу кинулись на место взрыва, как и ещё куча шинигами разных рангов и сил. На месте взрыва всё полыхало, дома трещали и складывались, как костяшки домино. Кто-то плакал, кто-то смеялся, толстый мужичок в форме лейтенанта пытался разгрести завал и непрерывно звал командира Саваду. Рядом суетились спасатели из двенадцатого — тушили пламя, призывали всех к спокойствию, вытаскивали тела…
Никто не выжил. Вообще. Ичиго только вознёс молитву Мимихаги, что не поселил здесь мелкую — а ведь мог, вполне мог… Он ведь переселял девочку лет пятнадцать назад, и этот район рассматривался как тихий, благополучный и с хорошей репутацией. Какое же счастье, что он эгоистично поселил мелкую прямо под стенами Сейрейтея — исключительно для того, чтобы бегать к ней было ближе. Всё же, иногда поступать в угоду своим желаниям так здорово.
Шиба Рюджи тоже был там. Стоял, тихий и бледный, с закушенной губой — и смотрел на развороченные изнутри дома. Кому, как не пиротехнику, знать — это было спланировано. Случайно в таком порядке хлопушки не раскидаешь — не та зона поражения, не так много жертв. Рюджи тогда схватил Ичиго за руку, сжал со всей силы: «Это не Шиба. Клянусь, это не Шиба». Капитан не поверил, конечно, а вот Куросаки кивнул — не может у виновника быть такого взгляда, не может он так испуганно озираться. Сомнений нет — капитан десятого здесь ни при чём, и остальные члены его клана почти наверняка тоже.
И, спустя буквально три дня, которые глава клана Шиба провёл в Башне Раскаяния, отряд тайных операций убедился в этом наверняка. Клан Шихоин сбился с ног, подобно разозлённым пчёлам мечась повсюду, пытаясь хоть что-нибудь разузнать о виновниках. И — ничего. Вообще. Конечно, второй отряд продолжал поиски, и их слова звучали вполне убедительно, но Куросаки Ичиго и всем остальным было ясно, что дело гиблое, и шансов хоть что-то выяснить попросту нет.
И, разумеется, это было худшим развитием событий. Раз нет доказательств, значит, нет и козла отпущения, и разгорячённые капитаны жаждут крови. За эту неделю в Готей-13 развернулась самая настоящая холодная война, с нападениями на шинигами из вражеских отрядов и диверсиями. Клевета лилась в уши Главнокомандующего, лейтенанты зашивались, фальсифицируя отчёты, и это безумие, казалось, было не остановить. Всего было четыре противоборствующие стороны: второй и десятый отряды вместе с отрядом кидо, которые верили, что клан Шиба не имеет к происшествию никакого отношения, и пытались продолжать расследование в поисках виновного. Очевидно, им противостояли восьмой, тринадцатый и, к удивлению, одиннадцатый, которые верили в вину пиротехников и пытались найти доказательства. Шестой и четвёртый присоединились к Главнокомандующему, сохраняя нейтралитет — это было ожидаемо, ибо за всю историю Готей-13 ни одного представителя клана Кучики не удавалось склонить на чью-то сторону. Правило это было столь сильным, что Ичиго даже не был уверен, выступит ли лучший друг на его стороне, если вдруг рыжему доведётся стать капитаном. То есть, конечно, они с Гинреем были очень близки, и сам Куросаки сделал бы что угодно, но…
Да кого он обманывает. Это же Гинрей.
А вот четвёртая сторона была самой многочисленной и самой опасной - в ней единым фронтом выступали недовольные, желающие свергнуть Великие Семьи. Для Ичиго это стало шоком. То есть, в мире существуют Кучики, Шихоин и остальные, и так было всегда, и в Сейрейтее их выбрали честно… Так откуда же исходит такой поток ненависти? Откуда столько недовольных?
Впрочем, этот вопрос достоин наивного школьника. Ичиго было уже около шестидесяти, и он мог точно сказать — всё нормально. Кто-то из этой толпы действительно верит в светлое демократическое будущее, кому-то просто не нравится богатство и помпезность, кто-то хочет в суматохе отхватить себе большой куш. Это всё неважно — ведь Великие Семьи живы и через триста лет, а имена заговорщиков смыты кровавой рекой истории.
Иногда чертовски удобно знать будущее, знаете ли.
Так, все вокруг интриговали, девушек-шинигами просто заперли в бараках, а мужчин обязали ходить группами не менее десяти человек. Кьёраку Шисуй, затаившись, ждал, пока оступится Шиба Рюджи, Шиба Рюджи искал виновного, нынешний глава клана Шихоин собирался подавать в отставку из-за собственной беспомощности, а Куросаки Ичиго пахал за троих, борясь со сном и набором мыслей, которые решительно отказывались покидать его голову и оборачивались страшным предположением.
Но ведь это никак не мог быть Айзен, верно?
То есть, до его становления почтиБогом ещё куча времени и лет, никто из вайзардов ещё не занял свой пост, он сам ещё не достиг даже уровня лейтенанта…
Но, разве Айзен не создал ту фальшивку? Разве он не пытался его одурачить? Разве не отгородил ото всех, чуть не превратив в своё ручное чудовище?
Ичиго не хотел верить в это. Не хотел даже думать о том, что Соуске Айзен уже начал работу над своим хогьёку, и что все эти души стали невольными жертвами его экспериментов. Хотя, если он действительно начал делать это, то слово «невольные» будет более чем неуместным… Нет. Нет-нет-нет. Соуске Айзен не стал бы делать нечто подобное. Он точно не стал бы пудрить мозг какому-нибудь профессиональному пиротехнику и уж точно был достаточно разумен, чтобы не выбрать в свои жертвы кого-нибудь из Шиба.
Потому что если Айзен и в самом деле заморочил голову какому-нибудь Шиба, это будет катастрофой.
Но ведь Айзен не делал этого, правда? То есть, это же Айзен, он бы не стал. Ичиго повторял себе это раз за разом, но то отвратительное чувство снова и снова скреблось где-то у него внутри, не давая успокоиться. Именно это он испытывал тогда, сорок лет назад, когда понял, что Айзен перед ним это совсем не Айзен. Тогда всё стало хорошо, Гинрей помог не скатиться чёрт знает куда, и в последние годы мужчина вовсе забыл о самонаречённом короле Уэко Мундо, который когда-то чуть не стал его другом.
Ложь. Соуске Айзена забыть невозможно.
На самом деле, он должен был просто кому-нибудь сказать о своих подозрениях. Капитану, Гинрею, Унохане-сан. Подтвердить свои слова историей из общего студенческого прошлого, рассказать о свойствах его меча, раскрыть причину ссоры…
Куросаки Ичиго стоял на дороге, которая на карте Шисуя была помечена как «центральная дорога к баракам пятого отряда» и из последних сил боролся со сном. Мужчина даже плюнул на свою тренировку, вернув занпакто в запечатанную форму, и гонял всю свою реацу по организму, заставляя его пребывать в тонусе и не спать. Не спать… Но, кажется, скоро даже собственная кислотная сила перестанет помогать, и он просто свалится под ближайшим кустом — возможно, сдохнет.
Говорят, человек может не спать неделю. Кажется, души играют по тем же правилам. Ичиго старательно рассматривал щели в стене дома-болванки рядом с ним, сосредоточившись на реацу Кьёка Суйгецу — мужчина сознательно блокировал всю информацию о силе шинигами, используя собственные особенности как занпакто для отслеживания мечей. Духовная сила шинигами всегда окрашена эмоциями и желаниями, и Куросаки Ичиго совершенно не хотел знать, что почувствует Айзен при встрече с ним. Да и в принципе, что чувствует Айзен — ведь он до сих пор был мальчиком на побегушках в пятом отряде, никто не воспринимал его всерьёз, и вряд ли у него есть друзья.
Да уж, не каждому везёт встретить своего Гинрея. Ичиго, вон, только со второго раза удалось.
Кьёка Суйгецу встретила его внимание дружелюбно и с какой-то непонятной нежностью. Чуть позже Куросаки услышал шаги, которые внезапно оборвались, и мужчина заставил себя быстро отвести взгляд от стены и посмотреть на шинигами за своей спиной.
Так и есть, это Айзен. Выглядит немного старше и мужественнее, но, кажется, в остальном не изменился. Рядом никого — ожидаемо и неожиданно больно. Ичиго сразу вернулся к рассматриванию стены и заговорил — потому что если Айзен произнесёт хоть слово, хоть звук, то... То — что?
— Надеюсь, ты хорошо замёл следы. Если его найдут, мы все сдохнем в междоусобице.
Он хотел сказать совершенно не это. Хотел припугнуть раскрытием, хотел спросить, действительно ли Айзен это сделал, и стоил ли результат загубленных душ? Проклятая бессонница — он совершенно не способен соображать и выражать свои мысли. Наверное, со стороны это выглядит так, будто он беспокоится. Но он ведь не совершает подобной глупости, правда? Нет, ни за что.
Ичиго почувствовал, что Айзен хочет что-то сказать, на уровне интуиции, и жёстко добавил:
— И, если тебе уж так приспичило, хотя бы не втягивай в это гражданских.
И сбежал. Позорно сбежал, уходя в шунпо и не оглядываясь, потому что ничем хорошим встреча лицом к лицу с Айзеном для него не закончится. И вообще, бывший сосед по комнате, скорее всего, не имеет к этому никакого отношения. Небось, теперь смертельно обидится — разорвал контакты, столько лет не общался, а тут приходит и обвиняет в чём-то серьёзном. Ичиго бы точно обиделся.
Так почему же ему кажется, будто ветер донёс до него тихое «обещаю»?
Часть тридцатаяНа что похожи навязчивые идеи? На бесконечный клубок ниток, который нужно свернуть? Может, на огромную пиалу с водой, в которую медленно, по капле добавляется жидкость? Или на огромную игрушечную железную дорогу, по которой непрерывно едет детский поезд с красивым орнаментом, немного покачиваясь на поворотах?
Для Куросаки Ичиго навязчивая идея навсегда останется связанной с огромными стопками документов, запахом свежей туши и непреодолимым желанием спать. Когда-то, сидя на уроке за партой в мире Живых, Куросаки узнал абсолютный рекорд по количеству суток, проведённых без сна. Тогда, кажется, был конец учебного года, и все, кто хотел повысить свои результаты, делали доклады на разные интересные темы. Про сон рассказывал парень из клуба карате, и тогда Ичиго и представить себе не мог, что эти знания можно как-то использовать на практике.
Одиннадцать суток — мировой рекорд без сна, поставленный студентом в 1965 году. Говорят, в конце эксперимента парень не мог толком двигаться, говорить и даже думать. Отсутствие сна обернулось для него провалами в памяти и жуткой головной болью в компании с тошнотой.
Для Куросаки Ичиго тоже шли одиннадцатые сутки, и он чувствовал себя отвратительно. Вся его реацу сейчас бушевала внутри, и, кажется, разъедала ткани — по ощущениям было похоже на погружение в горячий источник Тенджиро. Однако, кажется, Ичиго достиг той точки, когда боль не имеет никакого значения — он бы сейчас заснул и в аду, под самыми страшными пытками. То, что он до сих пор держался в сознании и даже мог что-то делать, было самым настоящим чудом. Хотя, конечно, надолго его не хватит, и продуктивность у него сейчас крайне низкая. Ничего, сейчас всё закончится — только просмотрит вот эту стопку документов, ничего не подписывая, разумеется. Вот эту… И вон ту… Эта последняя, точно последняя…
Можно сказать, что Ичиго совершил непростительную ошибку. Большую часть своего бодрствования мужчина провёл на ногах и с сильной физической нагрузкой, и даже при этом его не покидало ощущение сонливости и некой нереальности происходящего. Теперь же Куросаки сел за свой рабочий стол, разбираться с документами, и он прекрасно понимал — он отсюда уже не встанет. Заснёт, просто заснёт, упав на все эти документы и наплевав на неудобную позу, от которой позже будет болеть всё тело. Мужчина принял это, смирился, даже предвкушал — после столь длительного ожидания, на что будет похож сон? Возможно, он станет чем-то особенным? Божественным? Нереальным? Похожим на то восхитительное чувство, которое он испытал, возвращая свои силы? Такое случалось с ним дважды, и в первый раз он даже не успел понять, что с ним произошло и чего он лишился по вине Кучики Бьякуи. Впрочем, второй раз это преступное неведение, можно сказать, компенсировал.
Последняя стопка документов оказалась слишком далеко, и Ичиго, потянувшись за ней, обнаружил себя лежащим на столе. Его правая рука была вытянута вперёд, оказавшись идеальной подушкой для его головы, вторая конечность будто сама поползла вверх, стремясь оказаться под его лбом, образуя уютную ямку, в которой можно было поспать.
Спать…
Почему Куросаки так сильно боролся со своими веками, он и сам не знал. Просто лежал, не способный ни на что, с кружащей вокруг реацу, контролировать которую уже не было сил, и смотрел в одну точку, понимая — если он моргнёт, то проиграл. Кому проиграл, и проиграл ли вообще — он не знал, не думал, не хотел думать. Хотел спать.
Мир вокруг казался ему странным, непонятным, нереальным. Возможно, он уже спит, и всё вокруг лишь порождение его воспалённого сознания. Может быть, часть из вещей, окружающих его, лишь бесполезные галлюцинации? Как в те времена, когда он ещё был другом Айзена — ложь и правда сплелись в невероятный клубок, и каждый шаг, каждая мысль может оказаться прямой дорогой в пропасть. Что может быть хуже, чем потерять связь с реальностью? Перепутать добро со злом? Жить в иллюзиях, захлёбываться в чужих идеях, тонуть в сладкой патоке собственных заблуждений… Как на картине. Огромной, незаконченной картине, где каждое мгновение порождает красоту и уродство, злобу и справедливость. Жаль, что он не может изменять сюжет, вмешиваться в композицию и рисовать что-то своё.
Почему это не может? У него же есть кисточка.
Мидори но Бураши стоял, прислонённый к столику для каллиграфии, прямо на уровне глаз своего хозяина. Куросаки медленно, слишком медленно протянул к нему свою левую руку, заставляя её двигаться титаническим усилием воли и ниточками из реацу. Прикоснуться сейчас к своему занпакто казалось очень важным, как и мысль о картине и рисунке — будто это что-то значит, будто это будет на что-то влиять. Битва со сном превратилась в битву с собственным телом — только дотянуться, только успеть, только дотронуться…
Мидори но Бураши отозвался обжигающей теплотой, даже в полностью запечатанном состоянии. Поразительно. Как же загорится его кисточка, если он позовёт её по имени? И как же засияет его меч, если он…
Если он — что?
Занпакто медленно пополз по краю столика и с оглушающим звоном упал на пол — для Ичиго это было шоком, настолько он привык к тихому «боммм». Нет, не падай! Мы ещё должны нарисовать… Куросаки потянулся изо всех сил, резко сдёрнул своё тело со стола — и упал, завалился на бок, рефлекторно вытянув ноги и порадовавшись, что, когда он проснётся, тело болеть будет чуть меньше. Всё же, спать в классической сейдза было бы крайне опрометчиво.
Спааать.
Нет, пока ещё рано. Ичиго бросил всю реацу в глаза, уставившись в показавшееся из ножен лезвие. Он ведь так близко, невероятно близко — ведь сейчас он находится на грани человеческих возможностей, даже за гранью, на пороге смерти, в том самом состоянии, которое дарует ему великие силы и умения. Немного, совсем немного — потянуться, постараться, ухватить идею. Ведь мир не картина, совсем не картина. Картина есть нечто завершённое, нечто конечное, нечто, в чём нет места вероятностям. А мир, он не такой, совсем не такой, и куда больше похож на…
Спать.
Очнулся Куросаки Ичиго от боли в руке — кажется, все те часы, которые он провёл на полу, он лежал на своей конечности, и почти перестал её ощущать. Кости ломило, голова шумела, сонливость ещё осталась — правда, не такая сильная, как в это жуткое время, но жажда доползти до своей койки была почти непреодолимой. Мужчина зажмурился и потянулся, случайно попав рукой по своему мечу.
Меч. Занпакто. Мидори но Бураши. Мысль о картине мироздания и о кисточке в руке.
Ичиго резко вскочил и раздражённо зашипел, суя поцарапанный о лезвие палец в рот. Он что, чуть было не достиг банкая? После сорока лет изнурительных тренировок, спустя столько бесплодных попыток, он чуть было не постиг высшую форму высвобождения своего меча, просто не давая себе спать несколько дней и разбирая бесполезные бумажки?!
Это было действительно обидно, почти до злых слёз и желания убивать. Столько лет тренировок, столько лишений и трудностей, чтобы оказаться в шаге от цели вот так, совершенно случайно? Это было до кровавых мушек в глазах похоже на мухлёж, и Куросаки Ичиго возненавидел бы себя, если бы ему это удалось. О Боги, насколько же он был высокомерен и отвратителен в годы своей юности, с текущей через край реацу и с наивной самоуверенностью? И каково же было остальным шинигами в Обществе Душ, когда он буквально за неделю узнал имя своего меча и за три дня достиг банкая? Воистину, сила капитанов не только в объёмах реацу, но ещё и в жизненной мудрости — они нашли в себе силы принять выдающегося подростка, помочь ему в развитии и в нужный момент отойти в тень, безропотно принимая тот факт, что они отходят на второй план.
Он бы не простил. Сломал бы, задавил своей силой и опытом — потому что привык добиваться всего упорным трудом, и терпеть не мог лицемерных мажоров, получивших всё на блюдечке. Как же так вышло, что когда-то он и сам таким был?
Ичиго тихо выматерился сквозь зубы и, подхватив занпакто, повернулся к столу. Руку привычно кольнуло и окрасило зелёным, как только губы произнесли привычную формулу — про тренировки забывать нельзя, даже если он почти на нуле. Справится как-нибудь, не в первый раз. Конечно, стоило привести рабочее место в порядок, пересмотреть все решения, принятые в состоянии крайнего неадеквата из-за бессонницы. Нет, сейчас он явно к этому не готов.
Лейтенант Куросаки вывалился из кабинета, не думая, как выглядит сейчас, со спутанными волосами и мешками под глазами. Со второго раза пристегнув ножны к поясу, мужчина отловил мелкого рядового, выяснив у него, что проспал восемнадцать часов — это было приблизительной цифрой, ибо отсчёт вёлся с того момента, как в комнату вошёл капитан. По словам шинигами восьмого, Кьёраку Шисуй на цыпочках вышел в коридор, плотно закрыл дверь и запретил его беспокоить — так Ичиго и лежал около своего стола, а несчастные мертвецы-рядовые были вынуждены ходить на цыпочках мимо злополучной двери. Тогда же Куросаки узнал, что острая фаза конфликта миновала — к Главнокомандующему с повинной пришёл самоучка-поджигатель, сбежавший из Гнезда Личинок и пообещавший отправить к Королю Душ весь Готей-13. Так, в настоящий момент все собаки спущены на капитана второго отряда, который на днях должен подать в отставку, и напряжение сильно снизилось. Ичиго снова пронзило странное чувство, которое всегда было с ним при мысли о том, кого он хотел бы забыть.
Надо ли сказать «спасибо»?
Нет. Ни за что. Да и, действительно, за что? Ничего никто не делал, виновный найден, история ясна и прозрачна, все разочарованы и счастливы. Может, подойдя к нему, он только всё испортит или навлёчёт пустые подозрения на невиновного? Так, стоит сосредоточиться на насущных делах и выкинуть это досадное происшествие из головы.
Ноги сами вынесли мужчину к стенам Академии Шинигами. Прикрыв глаза, он выпустил жалкие крохи своей реацу — ученики, ученики, Гинбо и Сузуки-сенсей. Его нет. Пха, конечно же его нет! С чего бы ему тут быть — Айзен выпустился куда раньше него, а Ичиго избавился от привычки приходить к стенам альма-матер в первый же год своей службы.
Он что, и в самом деле надеялся?
Нет, ему ни в коем случае нельзя снова сближаться с Соуске Айзеном. Айзен опасен, смертельно опасен, а Ичиго всё ещё слишком слаб и неопытен, чтобы ему противостоять. Это будет глупостью, которая может стоить ему победы над Яхве — ведь, если он приблизится к Айзену, то наверняка попытается уйти за ним в Уэко Мундо, или совершит ещё какую-нибудь глупость.
И вообще, он сюда не ради Айзена пришёл. В планах давно значился визит в Академию на предмет поиска одарённых студентов. Вот он и пришёл… за дарованиями.
Решительно повернувшись, лейтенант Ичиго врезался в человеческое тело и потерял равновесие. Только вбитые за годы службы рефлексы позволили ему удержаться на ногах и поймать матерящегося студента.
— А смотреть, куда идёшь, не пробовал?
Куросаки от неожиданности разжал руки, и сбитый им студент всё-таки упал на пол. Чёрт, неужели этот полузабытый голос принадлежит тому, о ком он думает?!
Часть тридцать перваяВнимание! В тексте есть одно матерное слово:) Вы предупреждены:)
Встреча действительно была неожиданной. То есть, они даже не общались толком, пока Ичиго был жив, полон сил и пытался спасти мир. Да, знали друг друга, да, здоровались, могли пару минут поболтать ни о чём, но на этом всё и заканчивалось. Да и какие общие темы могут быть у пятнадцатилетнего подростка и более чем столетней шинигами? Хотя Кучики Рукию это в своё время не остановило, да…
А вот теперь Ядомару Лиза сидела на полу, поправляя ученическое кимоно и сдавленно матерясь сквозь зубы. Он совершенно забыл её лицо, но стоило взглянуть, как оно всплыло в памяти вместе с именем. Она уже носила две свои косички и очки, но при этом выглядела лет на пятнадцать и была жутко милой. Подумать только, однажды эта язвочка вырастет в форменную извращенку, великолепного лейтенанта и сильного вайзарда.
— Не носись по коридору, мелочь. Я-то добрый, а так можно и мечом в живот получить.
Лиза буквально посерела, разглядев, что на форме этого шинигами нет бирюзовых повязок, отличающих учителей, и на его плече красуется знак лейтенанта. Ичиго с усмешкой ждал, что девочка будет делать дальше, и совершенно не собирался облегчать ей задачу — пусть выкручивается, как может.
— Ну… эм… я...
Будущий лейтенант стушевалась, покраснела и начала неловко мять свой красный пояс. Куросаки сжалился над ней и протянул руку, подняв Лизу за шиворот, как котёнка. И девушке приятно, и ему лишняя тренировка для мышц рук.
— Ладно уж. На каком ты направлении, девочка?
Как выяснилось, она только поступила на Ину-ичи, и сам занпакто ей ещё не выдали, но со своим мечом она уже неплохо общалась и знала его прозвище — имя вредное создание обещало назвать только после полного освоения пути возвращения в кидо. Как и ожидалось от духовного воплощения, если честно.
Они с Лизой неторопливо брели по таким родным стенам, в которых Куросаки несколько раз чуть не умер, и болтали ни о чём. Девочка на глазах смелела, речь её всё больше наполнялась скабрезными шуточками и крепкими словами, она махала руками, как мельница, и выскакивала вперёд, чтобы что-то показать с помощью рук. Ичиго выжидал — в его голове уже созрел план, который мужчине не терпелось претворить в жизнь. Возможно, он собирается поступить несколько нечестно, но, чёрт возьми — кто не без греха? А он ещё и лейтенант у Кьёраку Шисуя, ему сам Король Душ велел всячески выкручиваться и скидывать свою работу на других.
Подгадать момент оказалось не так трудно — Ичиго просто замер около первого входа в общежитие и тронул Лизу за плечо, серьёзно заглядывая ей в глаза.
— Скажи мне, Лиза Ядомару, хочешь ли ты стать лейтенантом?
Молчание, закушенная губа и сильное волнение реацу. Возможно, не стоило спрашивать о таких вещах в лоб, но Куросаки был уверен в Лизе — она была умна и она была амбициозна, а ещё во все времена отличалась патологической честностью. Когда она подняла свои необычно серьёзные глаза, Ичиго уже знал ответ.
— Да, хочу.
Мужчина ухмыльнулся и протянул ладонь для рукопожатия.
— Тогда я тебя им сделаю.
Девочка всё ещё была слишком серьёзной, и руку жать не собиралась.
— Знаете, дяденька, я всё понимаю, но лейтенант в отряде только один, и ты, я так полагаю, не собираешься выходить на пенсию. Или ты собираешься протолкнуть меня куда-нибудь ещё?
Ичиго задрал голову и расхохотался — такое недоверие стало лучшей разрядкой за все эти дни жуткого напряжения. Кажется, именно этого ему и не хватало — просто взять и рассмеяться от пуза, не думая о том, что тебя могут услышать и прирезать за ближайшим углом.
— Знаешь, об этом я ещё не думал.
Наверное, он выглядел полным идиотом, когда предлагал этой девушке занять собственную должность. Действительно, куда он отправится, если Лиза Ядомару станет лейтенантом? Гинрей не откажет в переводе, но у него есть свой, такой близости к Унохане-сан не выдержит сам Ичиго, а прошлому лейтенанту в четвёртом, говорят, приходилось даже хуже, чем сейчас ему. Конечно, Куросаки уже готов к горе бумажной работы, получив колоссальный опыт за свои сорок лет каторги за себя и за своего капитана, но идти к медикам, не имея занпакто с лечащими свойствами и не обладая достаточным запасом реацу, было бы глупостью. И плевать, что сейчас он сильнейший лейтенант, стоящий в шаге от банкая — для капитана он всё равно ещё слишком слаб.
Лиза Ядомару поправила очки и серьёзно пожала всё ещё висящую в воздухе руку.
— Полагаю, меня вполне устроит место второго офицера. Пока что, разумеется.
Куросаки радостно хмыкнул и развернулся в сторону выхода из Академии.
— Отлично! Пошли, покажу тебе наши бараки. И, чтоб ты знала — большую часть нашей работы составляют отчёты, отчёты и ещё раз отчёты!
Хитрый план Куросаки Ичиго был до смешного прост — он собирался свалить на Лизу половину бумажной работы и облегчить себе жизнь. Собственно, это было довольно просто, и мужчина не собирался откладывать это в долгий ящик. Отпросить девочку оказалось легче лёгкого — он просто подошёл, и Гинбо повелительно махнул рукой.
— Я её забираю.
Оторопевший шинигами только кивнул, с комичной смесью эмоций рассматривая лицо бывшего проблемного ученика. Ичиго нашёл важным уточнить, что забирает он студентку только на этот день, и что к комендантскому часу она снова будет в общежитии, и, не дожидаясь ответа, повёл Лизу смотреть бараки её будущего отряда. То есть как повёл — взвалил на плечо и ушёл в шунпо, конечно. Ичиго вообще редко разводил политесы и элегантные расшаркивания. Знал, конечно, все правила на зубок — быть лучшим другом Гинрея значит не только в бою его прикрывать — но пользовался редко. Зачем, когда можно всё решить куда проще?
Лиза не выглядела слишком недовольной, но, когда он поставил её на землю, задумчивым голосом выдала поразительную тираду. Да уж, с возрастом лейтенант стала материться куда меньше. Шисуй отучил, не иначе — каким-нибудь жутким методом в духе «ночь любви за каждое „блядь“».
Восхищённо присвистнув, лейтенант Куросаки открыл дверь, кивком головы ответив на нестройное приветствие. Хоть козел отпущения и был найден, общее военное положение ещё не сняли, и в бараках было поразительно многолюдно — хотя, чисто в теории, именно так оно и должно быть всё время. Ичиго схватил Лизу за руку и решительно направился к своему кабинету, параллельно заявив, что он нашёл им второго офицера. Рядовые шинигами приняли это известие на диво спокойно, и уже скоро вслед девушке понеслись приветствия и пожелания удачи.
— Они всегда… так?
— Поймёшь, если увидишь нашего капитана. Пока не пахнет жареным, я здесь царь и Бог.
Пока ещё студентка Ядомару кивнула, впитывая новую информацию, а Куросаки попытался представить себе восьмой отряд под её руководством. Наверное, она будет с подчинёнными куда жёстче, чем он, и все принятые порядки изменятся в сторону аскетизма. Всё же, Ичиго ничего особо и не менял — принял пост от седого старика, служившего предыдущему капитану восьмого, и работал по его подсказкам. Хотя к рядовым прислушивался, это да — Куросаки старался помнить их по именам, и, по возможности, расспрашивал о семье. И уж с дежурства у него было отпроситься проще простого, и домой уйти пораньше… С другой стороны, каждый из его мертвецов выполнял свою дневную норму, и выполнял хорошо.
— Вот, мой кабинет. На самом деле, этот кабинет общий у нас с капитаном, но Шисуя сюда не затащить даже саке и девками. Я сам виноват — дал слабину в самом начале, а он воспользовался подвернувшейся возможностью. Вот — это то, что надо было разобрать вчера и позавчера. Тут есть ещё стопка на сегодня.
Ичиго вытащил из разворошенной стопки документ с готовым отчётом по дежурствам в Сейрейтее и Руконгае и протянул руку, чтобы найти какой-нибудь другой. Впрочем, быстро поняв, что за две минуты ничего не найти, Куросаки плюнул на всё это и принялся объяснять Лизе, что именно от неё требуется при заполнении такой формы. Всё было довольно просто, с минимумом подводных камней и ложью — всю фальсификацию, как и капитанские документы, Ичиго взял на себя. Да, конфликт со взрывом был решён, но ничто не проходит так быстро, и им всем предстояло ещё много работы. Да и вообще — подделка важных бумаг является преступлением, и не имеет смысла доверять такие тайны студентке-первокурснице. Капитанские же документы были слишком большой ответственностью и закрывались определённым уровнем секретности, куда лейтенант Куросаки ещё имел доступ, а офицеры, стоящие ниже, уже нет. Это вселяло надежду — вдруг есть что-то ещё более тайное, и Шисуй хоть немного занимается делом?
С помощью Лизы дело пошло на лад. Убедившись, что девушка поняла, что именно надо делать, и проверив первые несколько отчётов, Куросаки со спокойной душой сел за капитанский столик и погрузился в мир дезинформации. Забавно, кстати, вышло — Лизе достался тот стол, что с самого начала предназначался лейтенанту, и теперь всё выглядело так, будто никакого Кьёраку Шисуя в восьмом отряде и не было никогда. Бред, конечно — хотя Ичиго даже немного понравилось.
Они сидели над этой бюрократической мутью до поздней ночи, но дела явно шли куда лучше, чем когда он барахтался в этом в одиночку. Под конец дня Лиза была похожа на высохшую мумию, и Ичиго пришлось самому убирать за ней набор для каллиграфии — переписывать её часть работы ни у кого не было желания. Девушка не могла стоять, и руки её дрожали, так что Куросаки бережно поднял её на руки и осторожно пошёл к общежитию, в этот раз не ускоряясь с помощью реацу — она отлично поработала.
— Ну, что скажешь?
Лиза деловито поправила очки и скрестила руки на груди. Вышло немного комично, и Куросаки улыбнулся.
— Я требую помощи в изучении кидо и заработную плату.
— По рукам.
— Воркуете, заговорщики?
Гинрей выпрыгнул из темноты, как последний ёкай, и ехидно поднял бровь, улыбаясь, как Чеширский Кот. Лиза покраснела и что-то залепетала, но Ичиго только закатил глаза — если лучший друг пришёл поздней ночью и в капитанском хаори, значит, речь о слухах. Конечно, Кучики правильно понял мимику Куросаки и с удовольствием сел на свою любимую волну.
— Ну, знаешь — ты затеял переворот в Восьмом отряде и уже внедряешь своих людей. Все верят, что капитан Кьёраку уже закопан под тем самым кустиком. Ну, ты помнишь — половина Тануки и часть Ину-сан. Собираются собраться и откапывать.
Лиза пару секунд похлопала глазами, а потом тихо прыснула в кулак. Ичиго закатил глаза и вполголоса высказал Гинрею всё, что он думает о собственной репутации в рядах шинигами. Друг пристроился рядом, и они прогулочным шагом добрались до Академии. Там Гинрей умчался договариваться с администрацией о новом расписании для Лизы, а Ичиго, немного робея, впервые в жизни и посмертии переступил порог женской части общежития. Ничего особенного, на самом деле — студенты, они везде студенты.
— Итак, Ичиго, что ты натворил в этот раз?
Они сидели в своём дворике, прогнав нынешних жителей их комнаты, и ели данго. Гинрей, ни о чём не думая, вытянул вперёд ноги, как делал это сорок лет назад, и Куросаки почему-то подумал, что он дома.
— Ну, чуть не сошёл с ума от недостатка сна. Скажи мне, Гинрей, что ты думаешь о картине всего мира и мече-кисточке?
Часть тридцать втораяНа самом деле шинигами не так часто используют демонические заклинания в своей работе. Путь разрушения и путь связывания отлично заменяет верный занпакто, наносящий и отбивающий удары, а для пути возвращения есть прекрасный четвёртый отряд, так что заниматься самолечением не имеет смысла. Сами заклинания громоздки и неудобны, для их выполнения требуется дополнительно задействовать руки и иметь поразительный запас воздуха, чтобы нигде не сбиться с текста. Собственно, именно поэтому Отряд Кидо существует отдельно от боевой мощи Готей-13 — ведь даже медики четвёртого лучшие воины, чем мастера барьеров и печатей. Не солдаты мёртвые заклинатели, далеко не солдаты. Из настоящих шинигами дальше всех в освоении кидо продвинулись капитаны. Когда ты не используешь жесты и полный текст, мощность заклинания сильно падает, а реацу на него уходит в разы больше, и только настоящие монстры мира мертвецов способны этим пренебречь. Но даже двенадцать сильнейших не используют демонические заклинания в серьёзных боях, полагаясь на разрушительную мощь своих духовных мечей. Оправданно, более чем оправданно — ни одно бездушное заклинание не сравнится с родной и одушевлённой частью тебя самого.
А вот Куросаки Ичиго находился в совершенно иных условиях. Его занпакто не устанавливал с ним контакта и не сражался с ним плечом к плечу, как делал раньше старик, и не обладал каким-то потрясающим свойством. Просто меч, который красит мир в зелёный, используя его реацу — отличная тренировка, бесполезно в бою. Но занпакто не выбирают, а это значит, надо работать с тем, что есть, и назло всем стать сильнее в самых невыгодных условиях. И даже последняя собака Руконгая признавала, что ему это удалось.
Он был преступно слаб, так что был вынужден использовать полные тексты и жесты, и он был настоящим мастером в этом. Он выговаривал заклинания молниеносной скороговоркой, и его пальцы были самыми гибкими во всём Обществе Душ. Он использовал безумные комбинации из барьеров, печатей и взрывов, и он мог посылать связки заклинаний сидя, стоя, лёжа и в прыжке из разных позиций. Он мог на несколько секунд отпустить свой занпакто, поддерживая блок одной рукой, чтобы быстро что-нибудь наколдовать. И он достиг этого своим упорным трудом, с нуля создав то, что вполне могло называться боевым кидо. И он, с простым мечом и бесполезными демоническими заклинаниями, был сильнейшим лейтенантом, почти достигшим уровня капитана.
А ещё он был учеником Урахары Киске, так что Ядомару Лиза успела тысячу раз пожалеть, что попросила его помощи в изучении кидо. И сейчас, сдавленно матерясь и стараясь разогнуться, она явно была в шаге от того, чтобы разорвать их соглашение и заняться изучением пути связывания самостоятельно. Пха, будто ей кто-то позволит.
— Давай, это не так сложно.
— Не так сложно?!
Она выглядела разъяренной, но Ичиго только по-отечески улыбнулся и похлопал по спрятанному в ножнах мечу.
— Девочка, однажды это умение спасёт тебе жизнь. В те доли секунды, когда ты видишь свою смерть, ты можешь просмотреть интересные картинки своей прошедшей жизни, пролетающие перед глазами, или можешь успеть развернуть щит, который тебя спасёт. Давай ещё разок.
Несмотря на радостные перспективы выжить, Лиза выглядела мрачной и недовольной.
— Тебе что, делать больше нечего?
— Почему же? У меня куча отчётов, и я в шаге от банкая. Но это не значит, что у меня нет времени на своего второго офицера.
Он мило улыбнулся, но её это не впечатлило. Да, он всё ещё в шаге от банкая, пусть и достиг он этого не трудом, а странным актом почти мазохизма. Ичиго до сих пор от этого коробило, но что сделано, то сделано, и он всё равно не мог стереть себе память или философствовать заново. Правда, занпакто никак не реагировал на зелёную кисть и картину — «Мидори но Бураши то Кайго», или в принципе на любую вариацию слова «картина». Собственно, это не картина, далеко не картина — он помнил это так же ясно, как и бесконечное желание спать или непонятную нежность занпакто Айзена. Он понял это тогда, лёжа на полу и рассматривая собственное отражение в мече. Он понял это и почти понял, что же такое мир для него и его занпакто на самом деле. Он даже почти озвучил это, но чёртов сон победил его в самый последний момент. А сейчас, на трезвую голову, в отличной физической форме, он не мог ничего понять. Гинрей, выслушав всю историю, ржал как конь, и пригласил на ужин со своей мёртвой химе. Он был молодожёном, он был Главой своего клана и капитаном и он был возмутительно счастлив. И Куросаки Ичиго был счастлив за него и готов работать над своими проблемами с занпакто самостоятельно.
Ладно, не время предаваться сентиментальной чуши. Лиза достаточно отдохнула для ещё одной попытки поставить щит. Ичиго использовал самое безопасное связующее заклинание, и угрозы с его стороны было явно недостаточно, чтобы заставить её выйти за пределы возможностей.
— Ладно, на этот раз будет атака.
— Ты издеваешься?!
— Не волнуйся, убивать тебя не буду. Моё демоническое заклинание разорвётся около твоего лица, создав вспышку света и звука. Иными словами — если не отобьёшь, ослепнешь и оглохнешь. Начали?
И, не дожидаясь ответа, Куросаки сложил руки в первую печать и максимально медленно и чётко начал читать заклинание. Лиза явно хотела возразить, но, увидев, что он серьёзен, побледнела и начала готовить барьер. Ичиго усмехнулся и закрыл глаза — смотреть, справится она или нет, не было нужды. Разве тут могут быть варианты?
Последние слова, вспышка, крик. Куросаки тут же ушёл в шунпо, чтобы оказаться рядом с лежащей на земле Лизой. Не справилась. Не смогла. Он идиот.
В памяти всплыл Айзен — тогда, после применения запрещённого заклинания. «Я бы умер» — это сказал ему Соуске. «Не хочу харкать кровью и кидаться в бой, подвязывая тело на ниточки реацу.» Голос Айзена звенел в его голове, будто он ещё студент, чудом поставивший барьер, и они снова находятся там, в безлюдном переулке около разрушенного дома-болванки. «И я не хочу умирать, слышишь? Не хочу, совсем не хочу…»
Да, он действительно совсем забыл. Забыл, что это ненормально — ставить всё на кон и рисковать своей жизнью. Для него это никогда не было проблемой — рискнуть всем и победить. Жизнь, смерть, победа, поражение — он сталкивался с ними каждый день, они никогда не казались ему чем-то сокровенным, гротескным и таинственным. Он был готов посмотреть в глаза любому из них, и окружал себя такими же людьми. Гинрей, Шисуй, Чад, Исида, даже Иноуэ и мелкая — все они были похожи на него сильнее, чем кто-либо.
А вот Лиза Ядомару такой не была. Ни Лиза, ни Айзен, ни кто-нибудь ещё из его отряда или из большей части Готей-13. Большая часть людей такими не была — и он об этом забыл. Снова.
Ичиго склонился над девушкой, начиная лечение — он всё ещё был превосходным медиком, и пара ребят из его бывшей бригады даже хотели перевестись в восьмой. Он не позволил, конечно — слабые солдаты в спецназе рискуют умереть даже до начала полноценной службы, на тренировке.
Лиза, вон, чуть не умерла. А ведь он сначала хотел выбрать что-то взрывающееся, но потом решил сделать скидку на пол своей ученицы. Повезло, просто повезло — и ему явно не стоит читать курс лекций в Отряде Кидо, хотя капитан его так настойчиво об этом просил.
Лиза застонала, а потом медленно села, моргая полностью исцелёнными глазами.
— Я отнесу тебя к баракам четвёртого.
Господи, он хоть когда-нибудь поумнеет?
Часть тридцать третьяДышать было нечем, глотка болела, и лейтенант Куросаки уже прекратил молотить ногами по стальному торсу противника, бросив все силы на то, чтобы протискивать вдыхаемый воздух в лёгкие. Получалось, следует, заметить, довольно хреново — реацу может творить чудеса, но даже она не может разжать тренированные пальцы. Мидори но Бураши валялся где-то у стены, выбитый из рук, но продолжал тянуть силы, оставаясь в шикае. Глупое положение, если честно — и Ичиго был готов проклинать кого угодно, включая себя, за то, что в него попал.
Когда Шиба Рюджи душит тебя голыми руками, довольно трудно думать иначе. Как и ожидалось, капитан десятого оказался совершенно на другом уровне — Куросаки смог сдерживать его буквально пару минут, прежде чем был полностью повержен.
Причина, по которой он оказался в столь плачевном состоянии, была до смешного простой — дезинформация. Та самая, которую он столь активно штамповал в период партизанской войны, и которую раз за разом подтверждал своей подписью Кьёраку Шисуй. Буквально вчера они отправили последний сфальсифицированный отчёт, и, казалось бы, облегчённо выдохнули.
Кто же знал, что дезинформация окажется такой эффективной? Кто же знал, что сюжеты лжи совпадут в нескольких отрядах, тем самым превращаясь в правду? И кто мог представить себе, что удар будет слишком силён?
Ложь и наветы были принятой нормой среди капитанов Готей-13, и никто уже давно не воспринимал официальные бумаги всерьёз, предпочитая играть словами и интонациями. Никто не оставался в стороне, и противостояние было константой — победители ликуют, проигравшие учатся на своих ошибках.
А вот нынешний глава клана Шихоин на рассвете выпустил себе кишки.
Его нашёл, ожидаемо, Шиба Рюджи — сидящего в церемониальном зале, с предсмертной запиской, в которой мужчина просил оставить все титулы за кланом Шихоин и передать капитанское хаори своему сыну и наследнику. И вот сейчас, когда вокруг тела мёртвого мертвеца суетятся священники, капитан десятого отряда душит лейтенанта восьмого.
— Это из-за вас, твари. Всё из-за вас. Скажи мне, ублюдок Шиба, стоит ли жизни друга одна не самая красивая женщина?
«Ублюдок Шиба» — оскорбление, которое коробило больше всего на свете. «Не самая красивая женщина» — Ичиго никогда не видел той, кого когда-то выбрал Кьёраку Шисуй, но мужчина, так отзывающийся о своей жене, недостоин уважения. Если раньше Куросаки ещё был готов идти на перемирие с главой Шиба, то с этого момента семья отца вызывала только брезгливость и пренебрежение. Ну, и тот факт, что в данный момент капитан Рюджи пытается его убить, тоже влиял на ситуацию.
— Надеюсь, ты достаточно много значишь для своего капитана, ублюдок. Я не могу дотянуться до Укитаке, так что гордись тем, что твоя смерть его защитит.
Ичиго никогда не боялся смерти, но перспектива умереть не в бою с Яхве его не радовала. То есть, серьёзно — пережить так много, умереть и лишиться всего, кропотливо вернуть себя по каплям реацу и сдохнуть здесь, став фишкой для капитанской игры в го? Да, Лиза за прошедшие месяцы уверенно овладела всем необходимым, а прощальное письмо для Гинрея про мелкую лежит в столе последние лет двадцать, но — закончить путь здесь? В шаге от банкая, так и не став капитаном и не полюбовавшись на сакуру с Уноханой-сан? Да к чёрту всё это! Он меч самого Короля Душ, который ждёт своего часа, чтобы высвободиться и низвергнуть Врага — и погибнуть вот так, от какой-то бесполезной шавки, чьё имя через триста лет будет смыто историей?!
Воздух вокруг потяжелел и заискрился от переизбытка энергии, Ичиго уставился в глаза Рюджи, ощущая, что тело становится ему мало, что оно какое-то чужое, и что все его стремления направлены на одно усилие — освободиться.
А потом голову начало распирать от ощущения чужого присутствия, и Куросаки ощутил жуткое неудовольствие своего Короля. Забавно, чертовски забавно, ведь когда-то Хичиго выдвигал теорию обо всём этом. Стал ли он теперь лошадью? Но, прежде чем хозяин успел проорать что-нибудь в духе «НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЬ», Ичиго ощутил нечто… странное. Будто на долю секунды он провалился в свой внутренний мир и снова увидел летящий в него меч.
Куросаки тут же втянул в себя реацу и прекратил прорыв, с удивлением смотря за спину капитана десятого и наблюдая совершенно сюрреалистичную картину — отброшенный Мидори но Бураши парил в воздухе, направленный остриём прямо в спину нынешнего Шибы. Кажется, его занпакто куда более самостоятельный, чем он думал — хотя, вспоминая прошлое, эта железная хрень всегда слишком трепетно относилась к его жизни.
Шиба увидел слабую улыбку и в последний момент рванул вбок, так что меч окрасил в зелёное его плечо, а не сердце. Мужчина закашлялся, бессильным кулем свалившись на землю и наблюдая, как капитан десятого с руганью пытается вытащить занпакто из себя, оглядываясь в поисках врага. Мидори но Бураши прошёл насквозь, вонзившись в руку по самую рукоять, и на землю закапала кровь — ожидаемо, зелёная. Будто в дешёвых ужастиках про инопланетян или зомби, которые так любили отец и Юзу, и о существовании которых он уже забыл.
— Какого дьявола?!
Рюджи был страшен, но Ичиго только хрипло рассмеялся и ответил свистящим шёпотом, с удовольствием ощущая контроль над собственной глоткой.
— Он всегда был себе на уме.
Подтверждая слова своего хозяина, Мидори но Бураши с хлюпаньем вышел из раны и завис в воздухе, направив остриё на вражескую глотку. Он угрожающе покачивался, подобно жалу насекомого, и явно был настроен серьёзно. Шиба вытащил собственный занпакто, на полном серьёзе и неведомым образом собираясь драться с мечом, и картина эта была такой комичной, что Куросаки Ичиго рассмеялся. Мидори но Бураши тут же замер, а потом на полной скорости полетел назад, и лейтенант Куросаки, сам не до конца понимая, что именно делает, поймал его за рукоять. Горло тут же обожгло, но дышать стало в разы легче, и мужчина, опираясь на свой меч, попытался подняться. Сам занпакто, кстати, больше никакой активности не проявлял, ощущаясь таким же мёртвым, как и в день их первой встречи. Рюджи, меньше секунды приходящий в себя от шока, в ярости бросился вперёд, собираясь снести рыжему лейтенанту голову. Довольно безуспешно, в общем — мужчину встретила сталь чужих мечей.
— Твой Шихоин уже мёртв, Шиба. И, если тебе есть, что мне сказать, говори лично, а не используй внутренние органы моего лейтенанта.
Кьёраку Шисуй был спокоен и немного печален, как и всегда, но его Катен Кьёкоцу горели жаждой убийства. Рюджи сплюнул и грязно выругался, но занпакто назад в ножны убрал, подчёркнуто не замечая стоящего напротив капитана восьмого.
— В семью можешь не приходить, Ичиго Куросаки. Ни один Шиба никогда больше не пустит тебя на порог.
Куросаки тихо рассмеялся — как будто бы он туда пошёл. Шисуй тяжело вздохнул, прячя свои духовные мечи в ножны и опускаясь на корточки около своего лейтенанта, чтобы применить исцеляющее кидо.
— Не повезло тебе, Ичиго-кун. Как насчёт небольшого отпуска?
Ичиго хрипло рассмеялся, принимая протянутую руку. Капитан, как и обычно, преследовал совсем не благородные цели — им двигало желание посмотреть на Лизу Ядомару. После того неприятного случая с барьерами девушка стала куда серьёзнее, и её успехи были поразительными, так что она официально заняла должность второго офицера. Чтобы поскорее закончить обучение, она занималась бумажной работой прямо в Академии, так что капитан, лично подписав её назначение, никогда её не видел. Сначала всё было нормально, и он не переживал, но потом по отряду поползли слухи о её выдающихся уме и длинных ногах, и Шисуй несколько занервничал. И вот теперь он всеми силами пытался выманить девушку из Академии, - пока что совершенно безуспешно.
Лейтенант Куросаки со второго раза смог попасть в ножны, а потом поднял испачканную зелёным руку, отвечая то ли Шисую, то ли Рюджи, то ли смерти, то ли им всем разом.
— Не дождётесь.
Часть тридцать четвёртаяИ всё же, мёртвая химе была прекрасна. Куросаки Ичиго мог повторять это вечно, и Гинрей всегда с хитрой улыбкой слушал восхваление собственной жены. Лейтенант восьмого ни за что не стал бы уводить женщину друга, но никто не запрещал ему разглядывать её с чисто мужским восхищением. Капитан шестого даже регулярно шутил на эту тему, спрашивая что-то в духе «Ты ведь помнишь, что это моя жена?». Ичиго, конечно, помнил. Характер мёртвой химе ему совершенно не нравился, а сердце было прочно занято прекрасной Уноханой-сан, но, чёрт подери, как же хороша…
На этом чаепитии мужчина впервые увидел женщину после свадьбы, и в очередной раз поразился её идеальной внешности. Дорогие одежды и титул жены главы клана Кучики безумно ей шли, полностью преображая. Ичиго не мог сказать, что она стала ещё красивее, потому что мёртвая химе и так была совершенством, но она явно изменилась. Но сказать он ей, разумеется, ничего не мог — горло ещё болело после вчерашнего нападения капитана Шибы, она была женой его лучшего друга и на чайной церемонии полагалось хранить молчание.
Гинрей, зараза, хитро косил глазами и явно веселился, но Куросаки демонстративно друга игнорировал, подчёркнуто внимательно наблюдая за мёртвой химе. А там, между прочим, было на что посмотреть, даже если почти всё её тело было скрыто тяжёлыми складками семейного шёлка Кучики.
Она поставила жутко дорогой и нежно пахнущий чай прямо перед ним и тут же вернулась к самому началу, полностью повторяя церемонию для своего мужа. Ичиго внутренне поморщился, ощущая неуместность своей простой формы лейтенанта в главном доме поместья, но внешне мужчина остался полностью спокоен, принимая напиток и делая глоток.
Идеально, как и ожидалось от супруги главы клана Кучики.
— Что тревожит тебя, друг мой?
Несмотря на высокопарную речь, Гинрей явно был максимально далёк от серьёзности. Он от души веселился, наблюдая за поведением лучшего друга, и в душу Куросаки закралось страшное подозрение, что такие официальные визиты станут еженедельными. Не то чтобы они виделись редко, но обычно мужчины просто гуляли по Сейрейтею или сидели под руконгайскими сливами, уплетая шедевры местной кухни. Официальные визиты в дом Кучики это как-то… не так. Впрочем, было бы ложью сказать, что Ичиго здесь не нравилось.
— Ничего, кроме извечных вопросов полотна мироздания.
Намёк был достаточно явным для утончённого аристократа, при этом оставаясь совершенно незаметным для непосвящённых, и Гинрей одобрительно хмыкнул, явно довольный, что его уроки не проходят даром. Будучи главой клана Кучики и имея кучу титулов и должностей, лучший друг в мире интриг чувствовал себя как рыба в воде, совершенно спокойно разговаривая фразами, несущими семь смыслов одновременно. Стиль общения, при котором подтекст значил больше, чем контекст, и позволяющий поддерживать разговор на несколько тем сразу всегда был излюбленным развлечением аристократии, но бессмертные мертвецы возвели его чуть ли не в абсолют. Нетронутая чужой культурой Япония также оказывала сильное влияние на скучающих шинигами, и Ичиго хотел за голову хвататься, когда Гинрей пытался ему объяснить правила и смысл. Куросаки, как ни старался, видел в этом священном действии игры богатых зазнавшихся сволочей, у которых скука в одном месте взыграла, и глухо ворчал, когда собеседник пытался втянуть его в эту бесполезную трату времени.
Однако же, его мнение не имело никакого значения, а лучший друг главы Кучики был обязан быть на высоте, так что в искусстве болтать языком Ичиго неплохо преуспел. Грубый, предпочитающий идти напролом, Куросаки вполне сносно хитрил, намекал, переворачивал и часами говорил ни о чём, отлично понимая всё.
Хотя, конечно, этому грубому намёку на проблему с занпакто было далеко до обычных игр в слова, но они были в непринуждённой обстановке, и Ичиго поддержал беседу только из уважения к мёртвой химе — не сиди она прямо напротив них, в Гинрея уже полетел бы чай или поднос. Куросаки, конечно, предпочёл бы обувь, желательно тяжёлые, обитые железом сапоги, но их ещё не придумали.
— Ты близок к разгадке, мой нетерпеливый друг. Возможно, это чаепитие поможет тебе в размышлениях?
Гинрей обожал шутить на тему его духовного меча, приходя в восторг от мысли, что внутри его импульсивного и порывистого друга сидит самое флегматичное существо на свете. Его собственный Сенбонуме* подобным не страдал, и, судя по всему, подраться любил. Впрочем, это не мешало огромному внутреннему дереву Гинрея гонять воображаемые чаи со своим хозяином и болтать о вечном. Противоречивая личность, сказал бы Ичиго, но пообщаться с мечом с глазу на глаз возможности не было, а отголосков эмоций через собственные силы было явно недостаточно.
Но, по крайней мере, Сенбонуме не молчал, как чёртов Мидори но Бураши, и не заставлял хозяина играть с собой в бесполезную угадайку. Кстати, растения в его внутренним мире не восстанавливались сами по себе, но поднесённые к основанию куски отлично прирастали назад, что позволяло мужчине творить вдоволь. Ичиго, разумеется, этим пользоваться — когда твой собеседник это чёртов кусок железа, волей-неволей займёшься художественной резьбой по кустам.
- … И мой друг стремится понять, действительно ли мир вокруг похож на незаконченную картину, способную измениться по взмаху кисточки.
Куросаки спохватился и натянул на лицо каменное выражение, дабы мёртвая химе не поняла, что он прослушал начало гинреевского монолога. Очевидно, друг объяснял жене основу его проблемы, ловко обходя моменты с занпакто и прикладным результатом этой полностью теоретической задачи. Ичиго засмотрелся на плавный изгиб шеи и слегка сдвинутые брови, пока женщина обдумывала поставленную перед ней задачу. Пусть Гинрей и произнёс свою речь шутливо, на всех уровнях показывая, что это старая дружеская шутка, мёртвая химе явно отнеслась к ней куда серьёзнее и Куросаки упорно гнал от себя мысль, что госпожа Кучики нашла его слабость. Гадюка, настоящая гадюка — он бы к такой и близко не подошёл, никогда в жизни. Впрочем, он уже был мёртв, так что это выражение теряло часть смысла.
— Возможно, рисовая бумага подойдет немного лучше? Мне кажется, слово картина слишком совершенна, будто ведёт нас к близкому концу.
Мёртвая химе заставила свой голос смущённо подрагивать, и направила взор своих невозможных глаз на пол, но Ичиго каким-то неведомым образом чувствовал её змеиное спокойствие. Женщина могла сколько угодно выглядеть милой, неопытной и слабой, но что-то внутри Куросаки просто кричало о наглом притворстве.
Впрочем, эти ощущения ничуть не напоминали те, что он испытывал при мысли об Айзене, так что лейтенант восьмого до конца не был уверен.
Мужчина вежливо поблагодарил жену своего друга за предположение, похвалил её ум и перевёл разговор на предстоящий сезон ханами. Его тут же пригласили на лучшие места, и он был вынужден согласиться, хотя созерцание цветущих деревьев не входило в список его любимых занятий. С другой стороны, благодаря Гинрею он ещё не пропустил ни одного сезона, а человек ко всему привыкает. Больше серьёзных тем никто не касался до конца вечера, и Ичиго, приняв горячий чай из тонких пальчиков ещё два раза, вежливо попрощался и отправился к себе. Лиза уже должна была закончить свою часть работы, так что ему осталось только проверить лейтенантские отчёты и доработать капитанские.
Конечно, ничего особо гениального мёртвая химе не сказала. Мысль о чистом материале для рисунка и письма сразу придёт в голову любому человеку, способному хоть немного думать, а Куросаки Ичиго, очевидно, идиотом не был. Он использовал все известные ему слова, вплоть до жутко архаичных и описывающих чуть ли не наскальную живопись — совсем к этой части истории мужчина приближаться не рискнул, очевидно полагая, что для выбивания узора в скале кисточка без надобности.
Добравшись до своего кабинета и отпустив сидящую за лейтенантским столиком Лизу, Ичиго тяжело опустился на небольшую подушку, в очередной раз посетовав на отсутствие такого гениального изобретения западного гения, как стул.
Стоп. Стоп-стоп-стоп. Ичиго с силой ударился лбом о стол, заставив набор для каллиграфии слететь на пол, неловко открывшись и запачкав тушью пол. Неужели всё это время ответ был так близко, под самым носом, а его мозг настолько заплыл суши и саке, что он просто был неспособен заметить?
Количество шинигами, способных услышать имя своего меча, ничтожно мало. Но, возможно, дело не в слабости? Возможно, меч не хочет дать ответ? Возможно, просто не пришло время его услышать?
С приходом европейцев японский язык изменился до неузнаваемости. Новые слова, значения, иероглифы — да и просто, новые технологии, которых раньше не существовало. Как шинигами может услышать в названии слово «пуля», если пистолеты и ружья ещё не получили свои имена? Если они ещё не были сложены в ящики и, дребезжа, не переплыли океан, и если кто-то, кому они знакомы, ещё не умер? Если кто-то обладает силой электричества, как он может понять свой меч, если даже и вообразить себе не может, что что-то подобное может существовать?
Но Куросаки Ичиго уже знал всё, что мог. Конечно, вполне возможно, что имя его меча прячется ещё дальше во времени, но это не значит, что он не мог попробовать. Мужчина поражался, что не использовал знания о будущем раньше — с другой стороны, он не использовал эти слова более сорока лет. Итак, что может значить чистую поверхность для создания картины?
Ответ пришёл сразу, с лёгким маслянистым запахом красок и тяжёлой золотой окантовкой, с кабинетом рисования и чужими шедеврами в огромной, помпезной галерее.
Холст. Конечно же, это холст. Как же оно писалось?..
Да, кажется, именно так.
И Ичиго нерешительно произнёс то, что наконец-то вспомнил, и Мидори но Бураши отозвался приятным «Боммм». Значит, он прав. Значит, каждый может постичь свою душу. Значит, всё очень просто. Фраза-ключ, ведущая к полному высвобождению сил, будто сама собой появилась в его голове. Ичиго не знал, на что это будет похоже, что вообще может произойти, но, как и всегда, решил положиться на свою удачу. Медленно встав, мужчина вытащил меч из ножен, окрашивая ладони в зелёный, и вытянул его перед собой. Реацу взметнулась вокруг, разделяя дрожащее нетерпение хозяина, и слова с треском прорвались в этот мир, впервые явив ему такое сочетание звуков.
— Подминай под себя, Мидори но Бураши то Куанбаши! **
И мир вокруг взорвался. Грудь сдавило, стол и шкаф стали синими, стены окрасились в красный, а за спиной послышались крики и треск досок — кажется, бараки восьмого разрушились. Впрочем, Ичиго не мог это осознать — реацу полностью исчезла за доли секунды, и мужчина упал, с ужасом ощущая, как меч медленно высасывает его жизнь.
Поразительно, но в этот раз внутреннего мира не было. Ичиго просто висел в Ничто, не понимая, существует ли он в какой-либо форме, и может ли он вернуться. Неужели он переступил какую-то черту? Неужели так сильно опередил время, что просто исчез в попытке прыгнуть на столетия вперёд? Неужели… неужели всё закончилось.
Первым пришёл красный. Ичиго даже не понял сначала, что у него всё ещё есть глаза — настолько плавно цвет начал растекаться вокруг. Будто кто-то обмакнул кисточку в краску и поставил на лист бумаги, и теперь пятно плавно растекается по пустоте. Медленно, невозможно медленно красный заполнил мир вокруг, и Ичиго понял, что у него всё ещё есть ноги, которые стоят. Не почувствовал, конечно не почувствовал — увидел, осознав, что у него есть шея и он может ей управлять.
Потом пришёл синий. Маленькие капли возникали из ниоткуда и за доли секунды разворачивались, медленно возвращая мир вокруг к привычному виду. Краем сознания Ичиго отметил, что его подрезанные кусты так же возвращались в том самом виде, как он их оставил, с мелкой синей крошкой под стволом.
Последним пришёл зелёный. Мир резко полыхнул, будто кто-то резко вылил ведро на картину, а потом цвет медленно пополз, соединяясь в привычный металлический шар с разными запчастями и жуткой маской. Ичиго не мог ощутить прикосновение своего меча, хотя некоторые зелёные потоки проходили прямо сквозь него. Медленно, тягуче медленно — и что-то внутри мужчины говорило ему, что, как только мир примет привычный облик, всё закончится. С дрожью и ужасом наблюдал он за последними зелёными каплями, которые тысячелетиями ползли по шарнирам и уступам, чтобы осторожно смешать себя с остальными, идеально воссоздавая безжизненную глазницу.
Вечность, вечность, всё.
-… Ичиго!!! Очнись же, Ичиго!!!
Поразительно, но даже возвращение в тело не избавило мужчину от ощущения сдавленных легких, и он жалобно закашлялся, больше всего на свете желая вдохнуть. Он был пуст, как бесполезный манекен из супермаркета, и по совершенно неведомым причинам до сих пор существовал. Впрочем, кажется, в него вливали реацу — немного напрягшись, Куросаки узнал своего капитана.
Да, так и есть. Он лежит на полу, пустой, на грани растворения в мире Общества Душ, а над ним склонился Кьёраку Шисуй, в своей дурацкой шляпе и с искажённом в ужасе лицом.
— Что это было, Ичиго?! Что с тобой, что произошло?!
Кажется, капитан спрашивал что-то ещё. О разрушениях, о чудовищном всплеске реацу, о том, что он лежит здесь без сил. Ичиго протестующие выдохнул и схватил мужчину за рукав нелепого женского кимоно. Разве он не понимает, что это сейчас неважно, совсем неважно? К чести Шисуя, он тут же замолчал и склонился ухом к губам своего лейтенанта, который пытался что-то ему сказать. Ичиго хватило на два слога.
— Бан…кай…
И мир вокруг стал привычно красно-сине-зелёным.
______
* Сенбонуме — примерно переводится как «тысяча лепестков сливы», по аналогии с Сенбонсакурой, везде переведённый как «тысяча лепестков сакуры». Кстати, если верить переводчику, то сенбон (senbon) как раз значит «тысяча» :) Как нетрудно догадаться, способности у него, считай, те же самые, разница только в форме лезвий, на которые распадается меч в шикае. И да — нигде о мече моего любимого Гинрея ни слова:)
UPD: Мне тут сообщили, что переводчик врёт. Если верить Анониму, senbon переводится как "тысяча ветвей". Таким образом, меч Бьякуи переводится как "сакура о тысяче ветвей", а меч Гинрея - как "слива о тысяче ветвей" (надеюсь). Как-то так:)
** Midori no burashi to kyanbasu — зелёная кисть и холст (реверс гугла «из зелёной кисти и холста»). Я знаю, что это скорее должно произноситься как «Мидори браши то Кянбасу», но мой вариант мне просто нравится больше. Надеюсь, мне простят эту вольность, особенно если учесть, что с языком я не знакома от слова совсем.
Часть тридцать пятаяОх, и влетело же ему! И, как ни странно, первый втык рыжий шинигами получил не от Гинрея, а от брызжущего слюной Тенджиро-сана, в то время, пока знакомые до каждой складки на форме медики носились вокруг. Вторым, кстати, тоже был не лучший друг — к лейтенанту зашёл капитан, сообщив, что бараки восьмого в ужасном состоянии, и попытавшись выяснить как можно больше о его банкае. Ничего не вышло, конечно — Ичиго мог сказать только то, что чудом остался жив. Ничего нового, в общем.
Он удивительно быстро пришёл в себя на этот раз, с учётом очередной попытки его убить от Гинрея. Действительно быстро, даже для него — Тенджиро-сан устроил головомойку старым знакомым медикам, обвинив их в тайном переливании реацу. Они и в самом деле делились с ним силами, незаметно, по чуть-чуть, но Ичиго точно знал — не эти капли помогали ему вернуться в мир мертвецов. Он чувствовал силу в воздухе и в стенах, чувствовал, как она медленно проходит сквозь него, будто притянутая магнитом, и проваливается в небольшой кратер, раскрывшийся внутри.
Вне сомнения, секунда использования банкая расширила его резерв сильнее, чем все годы упражнений с Мидори но Бураши. Судя по всему, он наконец-то достиг нижней границы силы, необходимой капитану, даже если только гипотетически. Но такие мелочи Ичиго волновали мало — было бы место, а реацу он найдёт, даже если несколько лет придётся сражаться голой силой, без кидо. Главное, конечно, не наткнуться на Шибу Рюджи в тёмном переулке, а то сильно что-то накопить не получится. Итак, всё понятно, цели на ближайшее время определены — накопить силы и выйти в банкай снова.
Поразительно, но за то время, пока он лежал в бараках четвёртого, к нему почти никто не приходил. Обычно, если он попадал сюда, к нему забегала поболтать когда-то ходившая под ним бригада, а вокруг крутился Гинрей. Но сейчас в Обществе намечалось какое-то странное движение, и Гинрей забегал в лучшем случае раз в неделю, занося сладости и выразительно выкатывая глаза. Иногда заходил Шисуй, уточнить какие-то вопросы с Тенджиро-саном, и сбегал до того, как Ичиго успевал зажать его в уголке и выбить всю правду. Да и сам Тенджиро-сан ходил непривычно задумчивым, со сдвинутыми бровями и хмурым лицом. Увы, проверенные медики не могли сказать чего-то определённого, то ли в силу собственного незнания, то ли из-за прямого приказа капитана четвёртого. Ичиго эта неопределённость бесила, но источников информации не было — он всё ещё не мог нормально передвигаться, и его реацу было недостаточно для побега. В конце концов, Куросаки решил не накручивать себя, а бросить все силы на восстановление, чтобы потом честно набить морду Гинрею за молчание.
О нём вспомнили где-то через месяц, когда резерв заполнился на четверть, и он уже мог самостоятельно передвигаться и даже лечить людей — правда, пока по-старинке, бинтами и лекарствами. Тенджиро-сан сам, без малейшего намёка со стороны рыжего лейтенанта, выдал ему почти тех же шинигами, что и сорок лет назад, и Ичиго с удовольствием принялся за дело. Как вопрос урегулировался с Шисуем, было совершенно непонятно, но Куросаки подозревал, что Лиза, в отличие от него, щепетильностью не страдала, и подпись капитана уже подделывала в один жест. Впрочем, пока он здесь, это не его дело, и Куросаки с удовольствием погрузился в работу.
Поймали его после утреннего обхода, видимо, чтобы не мешать. Ичиго как раз закончил промывать порез неудачнику из отряда кидо, когда дежурный медик отозвал мужчину в сторону и доложил, что его ждут. Недоумевая — это кто ж такие политесы разводит — Куросаки убедился, что ребята справятся без него, и отправился прямо к себе. Мужчина и не подумал пригладить волосы или поправить форму, прежде чем рывком открыть дверь и высказать гостю всё, что он думает о собственной информационной блокаде. Впрочем, все слова застряли у него в горле — у изголовья его футона сидела, красиво сложив руки, Унохана-сан.
— Рада видеть тебя, мышонок. Ложись.
Рука её указала на аккуратно заправленный футон — постель Ичиго располагалась строго в соответствии с одной из печатей кидо, и её боялись даже двигать, не то что убирать. Именно благодаря этой печати восстановление его реацу шло относительно безболезненно, ибо Мидори но Бураши, забирая силу извне, совершенно не пытался её фильтровать.
Ичиго нервно сглотнул, но быстро скинул верхнюю часть формы и подчинился желанию первой Кенпачи. Конечно, ему было невыносимо стыдно, ведь он даже не поздоровался, но он просто не решался открыть рот и что-то сказать, настолько этот внезапный визит выбил его из колеи.
Когда Куросаки расположился на футоне, Унохана-сан вытянула руку и положила её на его лоб. Кратер внутри сразу опалило, и Ичиго почувствовал, как стремительно наполняется чужой реацу. Это было преступлением, это было ошибкой, но Куросаки ничего не мог сказать. Пусть её ладонь была жёсткой и мозолистой, а реацу отдавала гарью и брожением, это были самые счастливые мгновения его посмертия, и он был совершенно, абсолютно, возмутительно счастлив.
Когда его резерв заполнился где-то наполовину, Унохана-сан отстранилась и чинно сложила руки на коленях. Ичиго хотел встать, но от такого интенсивного приёма сил его немного штормило, и он только повернул голову, чтобы лучше видеть такое желанное лицо.
— Лейтенант Куросаки, есть разговор.
Он подал знак, что слушает, и женщина продолжила говорить.
— То, что я тебе скажу, не знают даже лейтенанты. Ты уже доказал, что на тебя можно полагаться, и никто не узнает твои секреты.
Она замолчала, незаметно пошевелив пальцами — Ичиго с трудом узнал демоническое заклинание против подслушивания.
— Тенджиро Киринджи переводят в Королевскую Охрану.
Она замолчала, давая Ичиго пару секунд, чтобы переварить информацию, и продолжила.
— Теперь у нас появился шанс изменить положение сил в совете. Ты вовремя освоил банкай, Куросаки Ичиго.
Лейтенант поперхнулся воздухом. Правильно ли он понял намёк? То есть, это шло полностью не по его воспоминаниям, и противоречило здравому смыслу. Слова женщины так его шокировали, что у него прорезался голос.
— Но, Унохана-сан… Мой меч совершенно другого типа, и я, конечно, неплох в пути возвращения, но лучше убиваю, чем лечу…
Женщина изогнула губы в улыбке, став похожей на ёкая с древних картин. Ичиго не мог не отметить, что даже сейчас она была прекрасна.
— Да. Именно поэтому место капитана четвёртого отряда займу я.
Лейтенант поперхнулся воздухом повторно. Женщина, видя это, развеселилась.
— Не говори мне, что ты удивлён, мышонок. Одиннадцатый отряд должен возглавлять Кенпачи — это единственное моё желание. Ты знаешь всё, что нужно, и мои воины уважают тебя. К тому же, мы оба понимаем, что ты с самого начала должен был пойти к нам — и, если бы не Шисуй, то так бы оно и было.
Ичиго пытался откашляться, совершенно некультурно квадратными глазами смотря прямо в лицо своей покровительнице и говоря какую-то чушь.
— И… вы правда сделаете это? То есть, я не понимаю, кому я вообще нужен в совете…
Лицо Уноханы-сан стало жёстким и пугающим.
— Унохана Ячиру. Кучики Гинрей. Кьёраку Шисуй. Укитаке Джуширо. Мне и в самом деле было нужно называть эти имена?
Первая Кенпачи встала, спрятав руки в рукава, и приказала Куросаки следовать за ней. Двери раскрылись, словно сами собой, и они выбежали во двор, а после по крышам покинули территорию четвёртого отряда.
У Ичиго происходящее не укладывалось в голове. Мертвецы, которым он верил, собираются сделать его капитаном одиннадцатого отряда. Кажется, сейчас они из кожи вон лезут, чтобы протолкнуть его кандидатуру — потому что три известных способа получения капитанского звания, конечно же, имели мало общего с реальностью. В груди было неожиданно тепло — они все надеялись на него.
Мёртвые капитаны в него верили.
С другой стороны был ужас. Чистый, незамутнённый ужас — ведь, если он станет капитаном одиннадцатого, всё его знание о будущем будет бесполезным. Не вытянется в истории нить Кенпачи, в конце которой скалится, позвякивая колокольчиками, одиннадцатый из них. И сможет ли он дожить до Яхве? Ведь Зараки Кенпачи придёт, непременно придёт, и только один из них выйдет победителем из этой битвы. И, если… Ичиго зажмурился, но нашёл в себе силы задать себе этот вопрос.
И, если он победит, будет ли его достаточно, чтобы занять место в душе Уноханы-сан?
Она уже сейчас занята. Полностью захвачена звериной силой ребёнка, зачарована его жаждой битвы, отмечена шрамом на груди. И Куросаки Ичиго не может, просто не может отнимать у неё возможность сразиться со столь желанным мертвецом.
Они остановились на тренировочной площадке, и Унохана-сан, чуть нахмурившись, провела мужчине по лбу пальцами, под завязку насыщая его резерв. Куросаки судорожно вдохнул, но она только мимолётно улыбнулась и отошла.
— Это неважно, Куросаки Ичиго. Ты снова поразил меня — даже зная о своих силах, зная своих друзей, ты был удивлён, что они поддержат тебя. Ты никогда не ждёшь подарков судьбы, верно? Именно поэтому она всегда к тебе благосклонна.
Её голос стал резким и торжественным, а из рукава появился Мидори но Бураши, который у Ичиго отнял Тенджиро-сан. Она протянула занпакто рукоятью к хозяину и ухмыльнулась — так, как может только древнейший и опаснейший убийца мира мёртвых и живых.
— А теперь покажи его мне, Куросаки Ичиго.
И рыжий лейтенант, отбросив посторонние мысли, взялся за рукоять. Он никогда не думал о будущем, не строил далеко идущих планов, не терзался неизвестностью. Принять вызов судьбы, сразиться — и победить. Разве не этот путь он выбрал тогда, в первый раз взяв в руки меч? Разве не зашёл он так далеко? И разве можно жить полноценно как-то иначе?
Мужчина ухмыльнулся, и мир вокруг окрасился в красно-сине-зелёное.
Часть тридцать шестаяЗал собраний вызвал у Ичиго непроизвольную дрожь. Конечно, он был здесь, ещё при жизни, но сейчас, спустя столько времени, когда он понимал, что к чему, это место внушало трепет. Мозги на место встали, что ли?
Главнокомандующий Готей-13 был похож на гору. Огромную, неприступную гору, в которой клокочет действующий вулкан. Он спокоен, даже безмятежен, но рискни подойти, рискни потрогать — тебя просто разорвёт эта огромная, невозможная, бесконечно горячая энергия.
Воистину, если бы Мидори но Бураши не лишал его воздуха во внутреннем мире, заставляя привыкнуть к постоянной борьбе, он не смог бы сейчас дышать.
Как известно, существует три способа стать капитаном Готей-13: тест на капитана, личные рекомендации и испытание боем. Фактически, в чистом виде работал только третий, и то не всегда — как нетрудно догадаться, Гнездо Личинок не только для слабых студентов создавали. Тест на капитана, хоть и считался самым распространённым, был довольно мифической вещью, которой никто никогда не пользовался — только если это не было личным приказом Ямамото, конечно. Тогда он просто говорил — знакомьтесь, новый капитан, тест он прошёл, и остальным оставалось только улыбаться и кивать. В мире, где бессмертные делят власть, нет места демократическим тестам, так что всё решало голосование и традиции, причём традиции даже сильнее.
Ичиго повернул голову, чтобы ещё раз посмотреть на шагавшего рядом нового Шихоин. Молодой, смуглый, с немного раскосыми глазами, сын предыдущего капитана второго готовился занять семейный пост. Он и так занимал эту должность последние три года, но формальная церемония стала возможной лишь сейчас, когда Главнокомандующий окончательно определился с новыми капитанами. Хотя, конечно, никто не знал, кого именно старик Ямамото выбрал на пустующие места — он предпочитал держать интригу до последнего. Хотя о какой интриге может идти речь в случае с тем же Шихоин?
Три года — именно столько времени прошло с того разговора с Уноханой-сан. В Обществе Душ вообще ничего не делается просто так, так что это даже не самый большой срок. Впрочем, Ичиго радовался каждому дню отсрочки — ему требовалось время на приведение своего банкая в приличный вид. За этот срок он смог увеличить время полного высвобождения меча до трёх минут, и безумно этим гордился. Каждый призыв занпакто в мир сильно расширял его резервы, и теперь по потенциальному количеству реацу он приближался к среднему уровню капитана. Хотя, разумеется, накопить столько силы он не сможет — для этого придётся сидеть и медитировать ближайшие лет двести. Впрочем, Куросаки отбросил это, как ненужную шелуху — выход есть, и, если он не найдёт его сам, на его стороне Король Душ. Уж этот старикан больше всех заинтересован в силе собственного меча.
Как удалось выяснить, Мидори но Бураши то Куанбаши действительно перемещал его внутренний мир во внешний. Собственно, больше ничего не происходило, но для битвы достаточно и этого — ведь противник тоже оказывался в давящем ничто, где нет звуков и ощущений, и за каждый глоток необходимо сражаться, а движения тратят прорву сил. Всё же, это было полностью территорией Куросаки, который постоянно тренировался в красно-синем мире на кустах. А ещё Ичиго как-то раз спросил, может ли Мидори но Бураши плеваться мечами в этой форме, и получил утвердительное «боммм» — Гинрей, находящийся рядом в тот момент, не смог удержаться на ногах. Правда, на такое действие точно уйдёт слишком много сил, а для Ичиго каждый выход в банкай был тяжелейшим испытанием.
Высвобождённый занпакто у него смотрели неделю назад — Шисуй принёс вызов на пустынный полигон первого отряда, и именно тогда Куросаки впервые увидел старика Ямамото. Впервые после смерти, конечно же. И, увидев, чуть не умер повторно — настолько поразило его увиденное. И вот этому шинигами он бросил вызов в пятнадцать, остановив казнь приёмной Кучики? Господи, он и в самом деле совершил нечто настолько самоубийственное?!
Зато сразу стало понятно — старик Ямамото имел на него свои планы. Должно быть, знал куда больше, чем они с Урахарой предполагали — иначе почему оставил рыжего риоку в живых?
На демонстрации он продержал Мидори но Бураши в этом мире всего минуту — не хотел свалиться замертво после завершения техники. Главнокомандующий ничего не сказал — ни когда Ичиго пришёл, ни во время демонстрации, ни потом. Не сдвинулся с места, не моргнул даже, пока Шисуй, Гинрей и Унохана-сан объясняли ему свойства увиденного и тихо, в полголоса, говорили что-то ещё. Тогда Куросаки был только рад такому поведению, и сейчас с ужасом думал о том, что же станет делать, если Ямамото обратится к нему напрямую.
Всего их было семеро — тех, кого отобрали как кандидатов на свободные места. В настоящий момент в Готее-13 таких мест было четыре — второй отряд, третий, четвёртый и одиннадцатый. Да, именно так — пусть Ичиго и был уверен, что Унохана-сан перейдёт, за место во главе медиков тоже шла борьба. Впрочем, вопрос стоял только относительно самого сильного отряда — как минимум потому, что среди кандидатов был юный Шихоин и Роджуро Оторибаши. Ичиго сразу узнал его — стоило Розу повернуться, как давно забытое лицо всплыло в памяти, чтобы не исчезнуть уже никогда. Пусть сейчас капитан третьего и вайзард не был ещё ни капитаном, ни, собственно, вайзардом, и предпочитал стричься как можно короче, Ичиго его помнил — помнил таким, каким блондину только предстояло стать.
Итак, очередной Шихоин станет капитаном второго, Роз возглавит третий, Унохана-сан наконец-то станет Рицу и уйдёт к медикам. А он, Ичиго Куросаки, и четыре других мертвеца, сейчас сражаются за последнее место — место сильнейшего. Рыжий лейтенант окинул взглядом своих конкурентов — все они были мужчинами, разной возрастной категории и устрашающего вида. И он — огромный мужик, ничем не отличающийся от остальных головорезов одиннадцатого.
Забавно, что пять Кенпачи дерутся не на поле брани, а у Главнокомандующего в голове. И, как и положено, победит только один.
Достоин ли он этого дурацкого прозвища?
Ичиго просто запрещал себе надеяться и верить.
— Встаньте, искатели.
Они выстроились по два человека в середине зала, между неподвижно замершими капитанами. Первым, в гордом одиночестве, прямо напротив Главнокомандующего, замер юный Шихоин. Ичиго стоял в паре с кем-то усатым, прямо напротив Гинрея, и чувствовал лёгкое волнение его меча. Сам лучший друг походил на статую — они все были похожи на замершие фигуры, эти сильнейшие шинигами.
— Вчера Тенджиро Киринджи покинул нас.
Это было правдой — медик переместился во Дворец, Ичиго сам провожал его. Мужчина тянул до последнего, чтобы уйти, точно зная решение Главнокомандующего. И, судя по его усмешке, когда он хлопал своего проблемного пациента по плечу, всё удалось — или нет, и это было тонким издевательством?
— Его место, по собственному желанию, занимает Унохана Рицу.
Женщина-смерть плавно сошла со своего места и медленно прошла сквозь кандидатов. Ичиго почувствовал её запах, когда она прошла мимо, и позволил себе легко прикоснуться к краю её кимоно. Она повернула голову и легко улыбнулась — буквально на долю секунды изменила положение губ, но мужчине этого было достаточно.
— Новым капитаном её отряда становится Ода Нобунага.
Мужчина, стоявший впереди Ичиго, легко поклонился и занял предложенное место. Сам Куросаки не мог ничего сделать — буря эмоций захлестнула его. Первой мыслью, проскочившей в голове, было — тот самый Нобунага? Глаза помимо воли изучали коренастого мужчину с жестким взглядом, а в голове проносились давно забытые знания из учебника истории. Значит, в Мире Живых сейчас примерно XVI век, или позже. Подойти и взять автограф или сразу упасть на колени и помолиться?
Всё же, всё было зря.
Интриги Гинрея, взявшийся за работу Шисуй, чаепития с Главнокомандующим Уноханы-сан…
Почему? Они все сделали так много. Неужели этого оказалось недостаточно?
Впрочем, кто он такой, чтобы сравниться с мёртвой легендой?
Известие о назначении очередного Шихоин Ичиго прослушал с опущенной головой. Он был разбит, почти как после битвы с Яхве — только в этот раз примешивалось детское желание плакать.
«Простите. Простите, что я так слаб. Простите, что оказался недостоин. Простите, что поверили в меня.»
— Капитаном третьего отряда становится Куросаки Ичиго.
Мужчина вскинул голову, и сдавленное «что?!» вырвалось у него из глотки. Этого просто не могло быть — место принадлежало Розу, так какого демона?..
Удивительно, но Главнокомандующий в ответ на такое вопиющее нарушение протокола улыбнулся, становясь похожим на милого старика, каким Ичиго его видел вечность назад. Видимо, даже сейчас рыжий шинигами чем-то приглянулся ему, как и тогда, в будущем-прошлом…
Только грубый тычок реацу от Гинрея заставил Ичиго выйти из шокового состояния. Мужчина подпрыгнул, сдавленно ругнулся и поспешил туда, к месту справа от капитана пятого, около самого Главнокомандующего. Что происходит? Он поменял историю? Роз не будет капитаном, не станет вайзардом? Или станет, но не так, и другие шинигами не займут положенные места?
«Успокойся, Куросаки Ичиго.»
Приказ хозяина заставил мужчину выдохнуть и собрать в себя разлитую реацу. Так, надо сосредоточится на чём-то другом — на реакции окружающих. Удивление и радость от союзников, чистая ненависть Шиба, горькое разочарование того усатого мужика, который стоял рядом с ним, и… правда? Облегчение? Да, вне сомнения, облегчение от Роза — кажется, блондин даже улыбался.
Ямамото что-то сказал, кандидаты вышли, а капитаны начали обсуждать какие-то дела — Гинрей рассказывал о проблемах с дальним районом Руконгая, и Ичиго, пусть и молчал, был готов высказаться. Не высказался, разумеется — он всё ещё не отошёл от ситуации, в которой оказался.
Из ступора его вывел только Ода Нобунага, подошедший к новоиспечённому капитану третьего в конце.
— Я знаю, что Первая хотела тебя на моё место.
Жёсткие глаза лишали воли, и Ичиго тяжело сглотнул, прежде чем ответить:
— Я рад, что это Вы. То есть, ты достойнее. Ты, наверное, единственный, кто приведёт их к величию.
Величайший полководец замолчал, а потом легко поклонился.
— Благодарю. Почту за честь носить титул Третьего.
Ничего не понимавший Ичиго поклонился в ответ, и они вместе прошли к выходу. Третий? Но Ичиго никогда не… Или, по какой-то неведомой причине, он всё ещё второй Кенпачи?
У выхода новых капитанов ждали лейтенанты. У юного Шихоин и Уноханы-сан проблем не возникло — для них назначение было лишь формальностью. Куросаки и Ода ждали в сторонке — они служили в других отрядах, и теперь им требовалась помощь. К удивлению, Ичиго выяснил, что Ода Нобунага служил в шестом — ну Гинрей, пройдоха, молчал! Хотя откуда ему знать, насколько важен для мира один из его офицеров? К тому же друг не ожидал, что его кандидат пройдёт — он с самого начала выдвинул его для маскировки, как подстраховку, и даже не занимался его устройством. Впрочем, Ода Нобунага никогда не был бы великим полководцем, если бы не мог позаботится о себе сам.
К Ичиго подлетел тот самый толстяк, искавший своего предыдущего капитана в завале три года тому назад, и Куросаки медленно надел капитанское хаори, приняв его из лейтенантских рук. Лёгким кивком распрощавшись с легендой своего детства, рыжий шинигами последовал за своим проводником в место, за которое теперь отвечал.
Итак, что это вообще было?
Часть тридцать седьмаяВообще, служба в третьем отряде оказалась довольно странным мероприятием. В принципе, всё было совсем неплохо. Ичиго поселился в капитанских комнатах, которые занимали весь второй этаж их штаба, и мужчина наслаждался свободой и комфортом. Толстячок-лейтенант вёл документацию аккуратно, ничего «мимо кассы» не оформлял, и проблем с принятием командования не возникло. Воины третьего были ребятами нормальными, и к рыжему шинигами относились со смесью уважения и ужаса — во многом потому, что титул Второго Кенпачи сохранился за ним, а среди рядовых была парочка людей, которая ещё помнила истории про зарытых под кустом учеников Тануки. Так, Куросаки потихоньку осваивался, тихо радуясь, что Шисуй увильнул от своих обязанностей, и теперь можно не рвать волосы на голове за отчёты.
Но было одно «Но», не дающее Ичиго просто наслаждаться жизнью. Как известно, Готей-13 — действующая армия и полиция в одном лице. Что же, третьему досталась роль заградотряда. Это было ужасно, просто ужасно — Куросаки передёргивало при одной мысли о том, что придётся бить в спины своих. Да и, если честно, у них вряд ли хватит сил — хотя те из рядовых, кто знал имя своего занпакто, обладали мечом с какой-то хитростью. Ну, по крайней мере стало понятно, почему Ичимару Гина сразу признали предателем.
И, что куда важнее — зачем улыбчивый лис понадобился Айзену.
Лучше всего назначение Ичиго принял Гинрей. Лучший друг не сомневался в моральных принципах рыжего капитана и искренне считал, что должность, настолько приближенная к Главнокомандующему, это здорово. Вообще, Гинрею было несколько не до этого — кажется, его мёртвая химе ждала ребёнка, и большую часть времени глава Кучики с восторгом гадал, какого пола будет младенец, и на кого он будет похож. Ичиго, конечно, уже определили в дяди — и, надо сказать, это было довольно странно. Казалось, только вчера он умер, спасая мир, а его лучший друг уже ждёт пополнение.
А вот его личная жизнь, кхем…
Надо сказать, с назначением на капитанскую должность Унохана-сан стала называть его по имени и фамилии, и Ичиго считал это хорошим знаком. Если он перестал быть безымянным мышонком, если ему хотели доверить отряд, то, может быть…
Впрочем, загадывать было рано, и пока что Куросаки ограничивался незначительными подарками и хокку, и, вроде бы, пока что это принималось благосклонно. Кажется. Может быть.
— Капитан Куросаки, вас вызывают в штаб.
Лейтенант вежливо ждал за дверью, и Ичиго поражался этому чувству такта. Если бы он разводил такие политесы с Шисуем, его капитан сбегал бы через окно, и восьмой отряд бы просто развалился. Хотя, конечно, сам Куросаки увиливать от обязанностей не собирался, и все бумаги сдавал точно в срок.
— Иду.
От бараков третьего отряда до главного здания было пять минут в шунпо, так что они прибыли первыми. Впрочем, ненадолго - почти сразу за ними явились Фонг и Шихоин. Юный капитан окинул взглядом рыжего шинигами, а затем тяжело вздохнул.
— Я не держу на тебя зла за отца.
Куросаки не сдержался и фыркнул.
— Я к его смерти не имею никакого отношения. Меньше слушай Шибу — он почему-то уверен, что я бастард из его семьи, и сплю и вижу, как бы их уничтожить.
Глава второго задумчиво кивнул, и их разговор прервало появление Хикифуне. Женщина хихикала и, кажется, стреляла глазами в Куросаки, мужчина пытался улизнуть и думал, что мелкой нужно новое кимоно и заколки — давно он ничего ей не дарил, очень давно. Надо исправлять, срочно.
— Ну здравствуй, мой украденный друг.
Гинрей радостно хлопнул друга по плечу и поведал, что, по последним данным, Второго Кенпачи похитили пустые и, чтобы это скрыть, его место заняла незаконнорождённая дочь Уноханы-сан. Увы, девочка плохо знала характер рыжего монстра, который больше всего любит сносить головы другим шинигами — а в хорошем настроении ещё и вскрывать им животы — так что все сразу заметили подмену, но выдавать заговорщиков не хотят, больно хорошая капитанша получилась.
За пересказом сплетен собрались остальные капитаны, и Главнокомандующий дал команду начинать. Ичиго успел только кивнуть Нобунаге, с которым установились довольно дружеские отношения, да сказать комплимент Унохане-сан. По непонятным причинам, Шисуя и Укитаке ещё не было.
Впрочем, пропажа обнаружилась в зале собраний — Куросаки против воли передёрнулся, вспоминая тот ужас выбора новых капитанов. Подумать только, это было всего три месяца назад! Впрочем, с тех пор общее собрание не проводилось, так что лёгкая нервозность простительна новичку. Старик Ямамото даже спросил, как ему в третьем отряде, и пригласил на чай — Ичиго чуть не приложил его демоническим заклинанием от неожиданности. Чёрт его знает, что это будет за чай такой — а ведь не откажешься, даже если пустые будут штурмовать Сейрейтей.
Незаметно передёрнувшись, Ичиго повернулся к Укитаке, который вышел вперёд — Шисуй, еле заметно кивнув бывшему лейтенанту, занял своё место.
— Господа капитаны, спешу сообщить, что в последнее время в мире Живых наблюдаются странные всплески силы…
Только прожитые годы помешали Куросаки застонать и впечататься лбом в ближайшую стену.
Это что, и в самом деле то, о чём он думает?!
Столетняя война - часть 1— Это мальчик, Ичиго! Мальчик! У меня родился сын!
Гинрей носился вокруг, не позволяя Куросаки радостно обнять его или похлопать по плечу. Они находились в одной из гостиных особняка Кучики уже десять часов, и Ичиго мог только поразиться — он умудрился подобрать момент и придти в гости именно тогда, когда у мёртвой химе начались схватки. Он, конечно, честно развлекал друга всё это время, стараясь унять его волнение — Гинрей был готов штурмом брать Дворец Короля Душ и тащить назад Тенджиро-сана, хотя все вокруг твердили, что для первого раза всё протекает удивительно легко. Ну, и сам волновался, конечно. Неважно, что они с химе не очень-то ладили, беременность это всегда тяжело и опасно. И сколько бы он ни изучал медицину, в гинекологии он был несколько плох, так что даже успокоить друга толком не получалось. Но теперь это неважно, ведь, наконец-то родился долгожданный мальчик — как бы усадить Гинрея, пока он ничего не разнёс?
— Уже придумал, как назвать?
Старый друг кивнул, не переставая превращать свою голову в гнездо.
— Казухико. Казухико Кучики, наш первый принц.
Ичиго выразил свой восторг по поводу имени, чувствуя почерк мёртвой химе — насколько он знал старого друга, Гинрей предпочёл бы «Рю» или «Тоора». Нечто столь цветочно-возвышенное, как «Казухико», ни за что не пришло бы ему в голову. Хотя, возможно, это какая-то дань уважения и очередная традиция семьи Кучики…
— Жена выбирала имя мальчику. Я отвечал за девочек.
Вот, что и требовалось доказать — ничего удивительного. Ичиго почти схохмил по этому поводу, но тут двери родильной комнаты открылись, и Гинрей, не слушая никого и ничего, влетел внутрь. Дождавшись приглашения от одного из побочных Кучики, Ичиго отправился следом — и поразился тому, насколько маленьким и сморщенным оказался юный Казухико. Но, несмотря на совершенно отталкивающий внешний вид, третий капитан ощутил прилив нежности — он осторожно склонился над ребёнком, тут же вцепившемся в свисающую прядь, и тихо пробормотал:
— Расти побыстрее, маленький Кучики. Тебе лучше успеть стать взрослым до войны.
С момента обнаружения квинси прошёл без малого год, и пока что их называли «мутировавшими душами-плюс», и не было ни одного полноценного контакта, чтобы узнать их самоназвание. Общество Душ приходило от находки в полный восторг — как же, живые люди, способные бороться с Пустыми! Это ж сколько работы можно скинуть на них, проедая бюджет! Но все попытки наладить связь оборачивались полным провалом. Видимо, квинси принимали шинигами за пустых, поэтому атаковали без раздумий, и Готей-13 уже потерял не меньше десяти парламентёров. И никто, никто во всём Сейрейтее не воспринимал эту ситуацию всерьёз, считая смерти глупым стечением обстоятельств — Ичиго, знающего, чем всё закончится, и пытающегося предостеречь остальных, официально считали параноиком. Его попытки изменить ситуацию и предложения вырезать всех квинси прямо сейчас воспринимались со снисхождением, а потом в виде анекдотов уходили в народ. Над ним посмеивался даже слегка сбрендивший от ожидания ребёнка Гинрей, и ему не позволили выступить на последнем собрании. И капитан-новичок Куросаки, слабо представляющий, как перетянуть других на свою сторону, только устало грозил пальцем и говорил что-то в духе «попомните мои слова, попомните!». Единственным, кто прислушивался к его словам, был Ода Нобунага, но сейчас слова третьего Кенпачи значили не больше, чем слова второго. К тому же, мёртвый самурай сохранял осторожность, и Ичиго не мог быть уверен, что полководец поддержит любое его решение. Ичиго его понимал — пока что Готей-13 ничего не знал о квинси, им следовало разобраться в ситуации и принять верное решение. Демонстрация злодеяний природного врага и способ, которым они уничтожают пустых, должен ужаснуть Совет Сорока Шести — ведь именно это и произошло в его прошлом-будущем, и шинигами приняли верное решение. Возможно, он слишком напирал — следует немного притормозить и позволить лучникам проявить себя.
Маленький Казухико дёргался и кричал, извиваясь, как червяк, и его максимально быстро и осторожно отдали уставшей химе. Гинрей с благоговением прикоснулся к сморщенной щеке, другой рукой поддерживая обожаемую жену, и облегчённо ткнулся ей в плечо. Друг выглядел умиротворённым, и Ичиго не мог не улыбнуться, радуясь за чужое счастье.
Столетняя война - часть 2— Капитан, я не думаю…
— Нет! Я пойду туда, даже если это будет стоить мне места!
Толстячок-лейтенант замолчал с самым несчастным видом, и Ичиго сразу же устыдился своей резкости. Они работали уже целый год, и периодически возникали ситуации, когда робкий подчинённый невероятно бесил. В последнее время такое происходило всё чаще, несмотря на то, что проблем с подчинённым не было. Казалось бы, лейтенант служил под началом предыдущего капитана, знал всю кухню заградотряда и был человеком, к которому новички вроде Ичиго должны прислушиваться. Да, Куросаки хорошо поработал и преуспел в качестве лейтенанта, но капитан это совсем другое! Ответственность за сотню своих душ, решения, о которых никто не узнает, планирование на совсем ином уровне и необходимость слушать других. Сейчас он — один из лидеров Готей-13, один из правителей, решающих судьбу Общества Душ. Выше только Главнокомандующий и совет Сорока Шести — и жизнь учила его спасать окружающих и жертвовать собой, а не думать, как привести пару сотен человек к процветанию. В общем, ему явно следовало сидеть тише воды, ниже травы, мотать на ус мудрость более опытных товарищей и учиться совмещать жизнь военного офицера и гражданского наблюдателя — но Куросаки, как и всегда, лез в каждую щель, дерзил, ругался с собственным лейтенантом и делал всё по-своему.
Вот и сейчас — несмотря на уговоры, аналитические выкладки и смешки за спиной, Ичиго всё равно настоял на своём и продавил свою кандидатуру в качестве третьего капитана-наблюдателя на переговорах с квинси. Он полчаса разливался соловьём, рассказывая, настолько необходимо присутствие заградотряда на переговорах с потенциальным врагом, и снова вызвал волну снисходительных насмешек — кажется, ему позволили присутствовать только для того, чтобы он успокоился и занялся делом.
Переговоры должны были стать первой официальной попыткой наладить контакт с квинси — руководство решило, что присутствие трёх капитанов с отрядами должно благотворно повлиять на ситуацию, и теперь третий, пятый и тринадцатый готовились к перемещению. Укитаке, с самого начала знавший, что его отряд так или иначе будет задействован, приветливо кивнул, а пятый недовольно сморщил нос, всем своим видом показывая, что его оторвали от дел. С другой стороны — кто ещё? Второй и восьмой были нужны здесь, двенадцатый и четвёртый не подходили на роль переговорщиков, десятый и одиннадцатый стали бы прямым объявлением войны. Гинрей сейчас ни за что не покинул бы Общество Душ, так что шестой тоже отпадал, а капитан девятого шатался где-то за пределами Руконгая, гоняя пустых. В общем, выбор стоял между пятым и седьмым, и Главнокомандующий Ямамото выбирал методом исключения. Неудивительно, что капитан недоволен — мало кто хотел бы рушить привычный распорядок дня и поднимать весь отряд, чтобы пару часов пошататься по Миру Живых. Ну, кроме Ичиго, но он новенький и странный.
Перспектива спуститься на грунт скорее ужасала, но Куросаки понимал необходимость подобного перемещения. Он меч, выкованный для войны с квинси, ему необходимо взглянуть в лицо врага и узнать главное — что с Яхве. Где он сейчас? Как до него добраться? Погрузился ли в сон длиной в без малого тысячелетие — и если да, то почему квинси были обнаружены только сейчас? И, самое главное — удастся ли убить его здесь, в этом времени, тем самым предотвратив катастрофу?
Ощущение близкой победы будоражило кровь и поднимало реацу — она бурлила и прорывалась в мир, заставляя окружающих шинигами отступать или прикрывать носы. Ичиго это не волновало — он, казалось бы, обратился в ожидание. Вот сейчас, прямо сейчас он опять увидит врага, встретится с ним лицом к лицу, поднимет меч…
«Нет. Успокойся, Куросаки Ичиго — к сожалению, ты не сможешь встретиться с Яхве сейчас. Он не появлялся при истреблении своего народа ни в одном из миров — и мой мир точно не станет исключением.»
Куросаки вздрогнул, но послушно втянул реацу, следуя приказу Величества.
«Жаль.»
Король Душ явно усмехнулся.
«Нет. Если бы ты столкнулся с ним сейчас, то погиб бы до того, как вышел в шикай. Стоит использовать эту ситуацию для другого — посмотреть, как дерётся враг, какие стратегии использует, и проредить его армию, насколько это возможно. Помни, Ичиго — чем больше квинси умрёт сейчас, тем меньше их будет потом. Да, эти души уйдут Яхве — но так ты сохранишь души тех, кому будет не суждено родиться.»
Ичиго кивнул, понимая необходимость этой меры. Души, которым положено появиться, всё равно придут в мир — но они не будут отправлены Яхве, они не будут служить ему и не увеличат его силы. Осталось только убедить остальных, и через несколько столетий столкновение пройдёт менее болезненно.
Несмотря на более чем исчерпывающую информацию, Величество никуда не делся, и Ичиго, отмахнувшись от светящегося лейтенанта, подозрительно прислушался к хозяину.
«Величество?»
Король Душ помолчал ещё немного, а потом обеспокоенно произнёс:
«Тебе стоит заранее создать кокон реацу. Это твой первый выход в другой мир, мы не знаем, на что это будет похоже, и лучше подстраховаться. Если ты примешь свою истинную форму…»
Куросаки сразу помрачнел, послушно выбрасывая реацу и наматывая её на себя, как шёлковые нити на гусеницу. Или как свадебное ироутикакэ на богатую невесту? Наверное, как тряпку на кадку с брожёными бобами. По крайней мере, грации в нём было столько же.
К тому моменту, как он закончил заматываться в свою реацу, отряд Кидо благополучно установил ворота и теперь перегруппировался, собираясь открывать проход. Речь шла о масштабной акции, в путь отправляются три отряда — тут не обойдёшься демоническими бабочками!
В любом случае, следовало построиться и подготовиться к переходу. Шинигами зашевелились, тут и там раздавались команды лейтенантов, мертвецы суетились и галдели. Укитаке в последний раз повторял речь — ему, как самому неконфликтному, было поручено провести переговоры. Наконец, мир всколыхнулся — Ичиго глубоко вздохнул и шагнул вперёд.
Первое, что он ощутил — как Мир Живых сдавливает его со всех сторон. Будто его поймали, скрутили, и теперь пытаются запихнуть в спичечный коробок, невзирая на прогибающиеся, но ещё держащиеся щиты. Ичиго пошатнулся и чуть не упал, судорожно вливая реацу в хлипкую конструкцию, защищающую его от развоплощения — да уж, это оказалось гораздо хуже, чем он себе представлял. К счастью, скоро капитану полегчало — конечно, оставалась слабость и давление, а с оставшейся реацу он едва ли кого-нибудь победит, но с этим уже можно было работать. Ичиго предполагал, что ему просто нужна практика. Пара-тройка выходов из Общества Душ, и он сможет создавать защиту на рефлексах, без лишней траты сил. Вот переживёт этот выход, и подумает над проблемой.
— Капитан, вам плохо?
Толстячок-лейтенант носился вокруг, участливо заглядывая Ичиго в лицо. Остальные капитаны вежливо притормозили и смотрели в другую сторону, но Куросаки физически ощущал их любопытство. Он выпрямился, с трудом убрав руку от лица — следовало держать лицо и выглядеть «я-знаю-что-делаю» капитаном.
— Я в порядке. Просто… Просто впервые пересекаю границу Общества Душ. Тут очень… Непривычно.
Пятый капитан фыркнул, наполняясь презрением, и двинулся вперёд.
— Для человека, носящего титул Кенпачи, вы чересчур чувствительны. Быть может, не стоило травить себя и отказываться от практики?
Укитаке, отлично помнивший ту историю с «Бонсаем», тут же развеселился и пару раз хихикнул, подавая знак своему лейтенанту. Ичиго, достаточно пришедший в себя, повторил этот жест и двинулся вперёд.
Снова ступать по Миру Живых было странно, но Куросаки был слишком поглощён необходимостью поддерживать своё тело, чтобы предаваться ностальгии и воспоминаниям. Их выкинуло в поле, вдали от цивилизации, так что Ичиго не мог точно сказать, чем отличается Япония-сейчас от Японии-из-прошлого-будущего. Вряд ли они приблизятся к людским жилищам — Укитаке упорно вел их вглубь, туда, где его шпионы в последний раз видели квинси.
Присутствие «мутировавших душ-плюс» Ичиго ощутил сразу, как подул ветер — задолго до того, как их заметили другие мертвецы. Квинси пахли сырой силой — как глина, первородный материал, ещё не оформившийся во что-то конкретное. Только вот квинси оформились — оформились, сгруппировались и были готовы разрушить этот мир.
Они стояли небольшой армией — люди в бело-голубой форме, чужеземной, неправильной, не похожей на их. Ичиго узнавал лица — светлые, не-японские, но уже такие, какими будут их потомки через двести или триста лет.
Укитаке мягко улыбнулся, шагнул вперёд и начал говорить. Мягко, красиво, по плану — о том, кто такие шинигами, что такое Готей-13, чем они занимаются и насколько важно сотрудничество. У него был самый настоящий талант — располагать к себе, успокаивать и давать надежду одним словом. Отличный мужик этот Укитаке — и опасный враг. Но сейчас тринадцатый был другом, готовым обнять весь мир.
Квинси выслушали. Квинси промолчали. Квинси собрали луки и дали залп.
Стоило природным врагам активировать оружие, запястье Ичиго пронзило болью — от неожиданности он вскрикнул, и в ту же секунду лицо обожгло насыщенным силой воздухом. Рядом замертво рухнул толстячок-лейтенант со стрелой в глазнице, там и тут раздавались вскрики и грохот падающих тел. Ряды шинигами были нарушены, мертвецы заволновались и начали паниковать. Этого было достаточно, чтобы квинси дали ещё один залп. В этот раз жертв было меньше, но атака окончательно сломила дух мертвецов — по рядам, сея ещё больший хаос, пронеслось зычное «отступаем!».
Солдаты Готей-13 были не готовы. Они ничего не слушали, они паниковали и носились вокруг, пытаясь избежать смерти. Все эти люди были тренированными воинами, все они были хорошо подготовлены и умели сражаться — но до этого момента их мечи оборачивались только против чудовищ. Армия Готей-13 оказалась не готова убивать других людей.
Эта мысль помогла Ичиго придти в себя — он резко мотнул головой, видя, что заградотряд сохраняет спокойствие. Как и ожидалось от людей, привыкших убивать предателей — Ичиго мысленно поклялся уделить больше внимания деятельности предыдущего капитана. Парни рассредоточились и держали защитный барьер, ожидая указаний. Потери минимальны — всего три человека, считая лейтенанта — а впереди квинси, готовые дать третий залп. Возьми себя в руки, Куросаки Ичиго — ты здесь капитан.
Вдох, выдох, поправить кокон и вперёд — у тебя давно нет проблем с убийством людей.
— Сохранять спокойствие! Держать строй! Нам необходим язык — хватаем первого попавшегося уродца и валим нахрен!
Пытаться порешить всех квинси прямо сейчас было бы чистой воды самоубийством, но кое-что они могли сделать — например, выяснить, почему их так упорно пытаются убить. Парни кивнули, демонические бабочки взмыли в воздух, а один из офицеров на секунду исчез, чтобы вернуться с оглушённым лучником. Куросаки одобрительно кивнул и шагнул в открывшийся проход — больше в Мире Живых делать было нечего.
Столетняя война - часть 3Ичиго поморщился, убирая Мидори но Бураши в ножны. Перепуганные жители уже начали выходить из своих убежищ — осторожно, медленно, с уважением и надеждой. Третий капитан их чаяний не разделял — это была восьмая деревня из дальнего района Руконгая, которую атаковали квинси, и вторая, которую удалось спасти. Видимо, то столкновение много дало лучникам — теперь они проникали в Общество Душ. Возможно, они поймали несколько демонических бабочек, или тоже взяли в плен вражеского бойца. Совет Сорока Шести это не волновало — квинси нападали маленькими группками и не так часто, чтобы поднимать отряд. Отдалённые деревни всегда страдали — пустые или квинси, какая вообще разница?
Ичиго раздражённо плюнул на землю и отмахнулся от носящегося вокруг старосты. Пленника, которого захватили его парни, совершенно не использовали — от него Общество Душ узнало, что квинси называют себя квинси, что они считают своей задачей защищать живых людей от мира духов (в том числе и от шинигами), и что они не позволят Готею-13 устанавливать свои правила. Всё это Куросаки узнал от Гинрея — лучника сразу утащили в подвалы Шихоин, и капитану заградотряда не удалось поговорить с ним лично. Потом квинси вернули домой, и возможность спросить о Яхве окончательно испарилась.
Хотя кое-что узнать всё же удалось — Гинрей сжалился и похлопотал, передав его вопрос одному из охранников. Лучник и не думал скрывать правду — так Общество Душ узнало о «Запечатанном Короле», который через девятьсот лет вернётся к жизни, через ещё девяносто — вернёт свой разум и ещё через девять — свою силу. И эта новость вполне могла остаться незамеченной, но Главнокомандующий отнёсся к ней чрезмерно серьёзно. Двенадцатый отряд в срочном порядке командировали на грунт, вместе с несколькими умельцами из второго, и они два года искали Врага. От этих новостей Ичиго воспрял духом, но Хикифуне вернулась ни с чем — никаких физических свидетельств существования Яхве найдено не было. Двенадцатая была в полной уверенности, что отец всех квинси, если и существовал, то спокойно прожил положенный живому человеку срок и ушёл на перерождение, а истории о нём ушли в народ и обрели столь причудливое воплощение в умах потомков. Мрачный Главнокомандующий удовлетворился этим объяснением, а потом слово взял второй капитан, с непривычным смущением сообщив, что они несколько перестарались при добыче информации и были… не особо дружелюбными. Эта новость взволновала Общество Душ гораздо сильнее, чем непонятные пророчества — даже если принять старые сказки на веру, у них оставалось двести-триста лет, так что о потенциальных проблемах можно будет подумать ближе к делу — и теперь все нападения квинси спускали на тормозах, оправдывая лучников жестокостью мастеров Фонг.
— Не стоит благодарностей. Лейтенант, внеси это место в список.
Светловолосый юноша кивнул, с серьёзным видом делая пометки на полях. Ичиго сразу почувствовал себя неловко, всей кожей ощущая чрезмерную ответственность. Выбор нового лейтенанта затянулся почти на полгода, он рвал на себе волосы, а потом плюнул на всё и пошёл советоваться с Гинреем и Нобунагой. Мужчины с пониманием отнеслись к проблеме и были исключительно солидарны. Точнее, разумеется, выразился Гинрей:
— Ичиго, в Готей-13 всего два типа лейтенантов — серьёзные и ответственные, но абсолютно безынициативные ребята, любящие свою работу, и те, кто набирается опыта, чтобы после занять пост капитана. Остальные критерии формальны — требуется знать, что такое шикай. В общем, просто собери отряд и прикинь, кто из этих ребят справится с бумажной волокитой — у тебя слишком мало опыта, чтобы подбирать новых капитанов.
Одиннадцатый же напирал на послушание и опыт, но призывал к осторожности. С одной стороны, Куросаки только начинал, так что ему требовался человек, способный подсказать и прикрыть косяки, но с другой такое шаткое положение создавало идеальную среду для бунта, и проверенный, опытный офицер, пользующийся поддержкой рядовых, мог доставить проблемы — и уж кому-кому, а военному лидеру, погибшему от рук собственного полководца, вполне можно было верить. В общем, ситуация была такая себе, но отряду требовался лейтенант, и после восьми месяцев мытарств был выбран шапочно-знакомый парень из Академии, выпустившийся на два года раньше. Ичиго узнал его по необычному занпакто — цветущий юноша, выглядящий на девятнадцать, был обладателем тех самых парных саев, которые прислали из Королевского Дворца вместе с его Мидори но Бураши. Новый лейтенант был серьёзным, собранным, ответственным человеком, который никогда не поднимался выше рядового, и он относился к своей работе очень педантично, ни на шаг не отступая от Куросакиных указаний. Это немного напрягало, но друзья полностью одобрили нового лейтенанта, заявив, что ему давно пора выбраться из скорлупы подчинения.
В задачи лейтенанта входил подсчёт трупов, и довольно скоро стало ясно, что в этот раз жертв среди мирных жителей удалось избежать. Ичиго снова отбился от благодарного старосты, взяв втиснутый сосуд с саке, и отдал приказ отступать. Он добровольно дежурил в дальних районах, так что парням за это не платили — но Куросаки давал лишний выходной, и это было достаточно хорошей сделкой.
На обратной дороге третий решил заглянуть в бараки одиннадцатого отряда. Он не собирался делать этого, но коль скоро ему всучили саке, стоит распить его с хорошим другом. Ичиго бы к Гинрею зашёл, но он и так прожил в поместье Кучики две недели, активно нянчась с маленьким Кумихико, когда в последний раз заглянул на чай. Если он сейчас придёт туда, то снова застрянет на неопределённый срок — друг не испытывал никаких неудобств, но Куросаки не хотел досаждать им ещё больше.
Ода Нобунага обнаружился в саду камней. Демон-повелитель Шестого Неба медитировал, положив на колени свой меч, и его усы слегка развевались от ветра. Может, Ичиго тоже стоит отрастить что-нибудь? Нет, лучше не надо — он видел достаточно Шиба, чтобы понять, что ему не пойдёт растительность.
— Хорошего дня.
Мёртвый самурай обрадовался саке, как амброзии, и они сразу же распили пару пиал. Не считая нападений квинси, в Обществе Душ было удивительно мирно, и шинигами могли немного расслабиться — впрочем, и Нобунага, и Куросаки были готовы поднять свои отряды в любом состоянии. К счастью, пока этого не требовалось, и мужчины могли побездельничать и поболтать. Ичиго не отказал себе в удовольствии побухтеть, рассказав о последнем нападении. Нобунага, отбивший первую деревню, фыркнул и налил себе ещё.
— А чего ты ожидал? Совет никогда не вступит в открытый конфликт. Ты ведь слышал последние новости? О том, что квинси послали парламентёров, которые в ультимативной форме потребовали запереть Общество Душ, поклявшись убить любого шинигами, попавшего в Мир Живых? Помяни моё слово — власти пойдут на это. Побухтят, конечно, но пойдут. Потомственные политики всегда так поступают — трясутся над своим куском земли, лебезят друг перед другом и боятся проливать кровь, считая, что худой мир лучше войны. Аристократы терпеть не могут перемены.
Об отношении сына даймё к политике и религии Куросаки Ичиго мог читать лекции, как и о его методике противостояния внешним угрозам. Сейчас, после трёх лет противостояния квинси, Нобунага окончательно принял сторону Ичиго и тоже предлагал атаковать — правда, в отличие от третьего, он считал ответный удар лишь демонстрацией силы, который позволит лучникам и шинигами говорить на равных. Куросаки считал, что этого более чем достаточно, но их точка зрения так и не сыскала достаточного количества голосов.
— Я не понимаю, почему они не слушают — особенно тебя, после всего того, что произошло в Мире Живых!
Человек, первым объединивший Японию, снисходительно улыбнулся и перевёл взгляд куда-то вдаль.
— Былое не имеет значения. Ты не хуже меня знаешь, что мёртвым нет дела до заслуг живых.
Куросаки был совершенно не согласен с этим, рьяно бросившись на защиту одного из легендарных исторических деятелей — и плевать, что его оппонент тем самым деятелем и был. Нобунагу это веселило — он смеялся, хлопал себя по коленкам и с широкой улыбкой говорил что-то вроде «Ичиго, ради всего святого, я же младше тебя!». Фактически, так оно и было, но Ичиго знал о Нобунаге ещё в те времена, когда был подростком, и не мог нормально воспринимать их новую разницу в возрасте. Впрочем, мёртвый самурай не обижался.
Куросаки задержался в бараках одиннадцатого до глубокой ночи, и письмо с приглашением на чай от Главнокомандующего застало его в великолепном настроении.
Столетняя война - часть 4В огромный дворец, служивший домом для Главнокомандующего, третий капитан шёл со смешанными чувствами. Он возглавлял заградотряд уже несколько лет, и, кажется, неплохо справлялся, но общаться тет-а-тет с Генрюсаем Ямамото ему ещё не приходилось. Рано или поздно это должно было случиться — недаром третий капитан стоит вплотную к первому, вдали от остальных. Пока что работа была непыльной — его ребята следили за неблагонадёжными элементами, наблюдали за экспериментами и испытаниями и работали с военными преступниками. Поскольку официально в Обществе Душ царила мирная доктрина, Ичиго ещё не сталкивался с прямыми обязанностями капитана заградотряда — но чаепитие с Главнокомандующим вполне может это изменить.
Вопреки всему, Ямамото Генрюсай действительно встретил его с чайником и удивительно благожелательным «Присядь. Как дела?». Ичиго присел — куда деваться? — и даже выпил предложенный напиток, натужно похвалив отвратительный вкус. Главнокомандующий тут же раскудахтался, с энтузиазмом объясняя процесс сбора и обработки крайне редкого чайного листа, добываемого под непрерывной атакой пустых, и немедленно добавил, что к этому чаю надо подавать моти. Лакомство почти сразу оказалось на низком столике, но первый капитан даже не прикоснулся к нему, заявив, что это совершенно не то. Разумеется, за этим сразу последовало требование попробовать, и Ичиго из вежливости умял почти половину своей порции — Главнокомандующий тем временем сетовал на то, что более-менее приличные сладости можно найти только у Шихоин, но аристократы охраняли свои рецепты круче, чем Гнездо Личинок, и не поставляли продукцию даже совету Сорока Шести. С каждым словом Куросаки терялся всё сильнее — Генрюсай напоминал доброго, слегка поехавшего дедушку, который дорвался до общения с внуками. Он прямо лучился доброжелательностью и спокойствием, ничуть не напоминая того Главнокомандующего, которого капитаны видели на собрании. Казалось бы — отличные новости и невероятное доверие, но Ичиго чувствовал, что что-то не так. Со стороны старшего шинигами всё было идеально — но он слышал, как ворчал Рюджен Джакка. Занпакто считал, что его хозяин слишком осторожен и напрасно переигрывает, и его недовольство полностью перебивало ворчание доброго дедушки. Значит, Ямамото действительно к чему-то ведёт — Куросаки подобрался и постарался сохранять сосредоточенность.
Как только чайник был выпит, а моти понадкусаны и частично съедены, Главнокомандующий отбросил пустую болтовню и стал серьёзнее. Он легко поднялся с места, опираясь на свой меч, и вышел на веранду, предлагая третьему капитану следовать за собой. Рюджен Джакка облегчённо полыхнул, Куросаки послушно встал и приготовился к настоящему разговору.
— Думаю, ты уже понял, что я не просто так позвал тебя, третий капитан. Я хочу, чтобы ты сопровождал меня в мире живых. Пойдём тайно, в маскировке, и я ожидаю, что ты сделаешь всё, что в твоих силах, для успеха миссии. Готов?
Ичиго кивнул, поправляя свой занпакто, и Главнокомандующий одобрительно улыбнулся. Из его широкого рукава сразу вылетела демоническая бабочка, открывая дверь прямо в самом сердце Общества Душ.
— Тогда в путь.
В этот раз их вынесло ближе к городу, и Ичиго поразился, насколько эта Япония напоминала Общество Душ. Конечно, архитектура изменилась, а количество театров Кабуки превышало мыслимые и немыслимые пределы, но это был всё тот же феодальный островок, закрытый от всего мира. Какой сейчас век? Семнадцатый? Восемнадцатый? До двадцать первого двести или триста лет, так что, наверное, действительно что-то в этом духе.
Даже удивительно.
Главнокомандующий не стал спускаться к городу, осторожно проходя по узкой дороге. Он почти сразу изменил свой внешний вид, превратившись в типичного бедного фермера с широкополой каса, буквально разваливающегося на ходу. Генрюсай согнулся, всем своим весом опираясь на Рюджен Джакку, и закряхтел, передвигаясь в десять раз медленнее положенного. Ичиго оторопел — маскировка маскировкой, конечно, но преображение поражало. И не скажешь, что перед тобой легендарный первый капитан! Который, кстати, неодобрительно косился на его капитанскую форму.
— Тебе тоже следует замаскироваться, Куросаки. Помни — ты руконгайский бродяга за чертой бедности.
Ичиго тут же устыдился своей недогадливости, используя реацу, из которой состояла его одежда, для преображения. Через некоторое время форма вернётся к первоначальному виду, но едва ли их миссия продлится настолько долго. Кстати об этом — что у них вообще за миссия?
Третий капитан бросил нерешительный взгляд на Главнокомандующего, но тот явно не собирался ничего объяснять. Он сосредоточенно ковылял вперёд, прикладывая кучу усилий, чтобы выглядеть немощным и больным — даже Ичиго, точно знающий, на что способен первый, ловил себя на том, что верит.
В какой-то момент они поравнялись с ятай, продающей сладости — главнокомандующий, вместо того, чтобы просто пройти мимо, подлетел к прилавку и хрястнул по нему Рюджен Джаккой. Молоденький парнишка, явно остановившийся передохнуть, бросился на защиту своего имущества, а легендарный Главнокомандующий затопал ногами и крикнул самым мерзким дедовским голосом:
— Почему не узнаёшь Генрюсая Ямамото?!
В глазах парнишки тут же расцвело узнавание, он остановился и сам хлопнул по прилавку ятай.
— А кто в прошлый раз не заплатил?!
Главнокомандующий тут же изобразил оскорблённую невинность, а потом начал извергать такую ругань, что ему позавидовали бы все сплетницы первого руконгайского круга. Ичиго, признаться честно, просто стоял столбом — после первоначального шока его начал распирать смех. Зрелище, представшее его глазам, было настолько абсурдным, что третий капитан зажал рот обеими руками, силясь не рассмеяться. Комичности добавляло и то, что Рюджен Джакка сохранял достоинство и сосредоточенность — и плевать, что в этот момент им пытались зарядить в лоб продавца.
Предмет спора был ясен — Главнокомандующий хотел получить бесплатные моти, а продавец отчаянно сопротивлялся. К тому моменту, как Куросаки более-менее пришёл в себя, вокруг ятай разразилось настоящее побоище — Генрюсай пару раз приложил парнишку посохом в глаз. Стало ясно, что пора вмешаться — Ичиго огладил свои штаны, нацепил самую дурацкую улыбку из возможных и бросился вперёд, упираясь ладонями в лопатки капитана.
— Вот ты где, старый хрыч! А я тебя везде ищу! Уж прости старика Ямамото, добрый человек — он к старости немного тронулся головой.
Последнюю часть фразы Куросаки произносил громким шёпотом — настоящий старик ни за что не смог бы расслышать, а вот Главнокомандующий должен был распознать жирный намёк. Первый капитан сделал вид, что сопротивляется — начал сучить руками и ногами, делая это достаточно аккуратно, чтобы не прибить Куросаки слишком резким ударом. Парнишка, только что оживлённо ругающийся, смутился и покраснел, потом отвёл взгляд и пробурчал:
— Ладно, сойдёмся на половине цены. Гони деньги и проваливай.
Главнокомандующий, понявший, что игра окончена, резко стал нормальным, благочестивым стариком, и быстро рассчитался. Ичиго получил еду, они отошли за поворот и ушли в шунпо, чтобы оказаться на крыше аскетичного, но богатого здания в центре города. Генрюсай, выбравший это место, вернул себе нормальный внешний вид и чинно уселся на плоскую черепицу.
— Удивительной силы мальчик — видит нас, даже не понимая, что мы не принадлежим миру живых. Иногда мне кажется, что лучше убить его прямо сейчас, получив такую сильную душу — но потом я вспоминаю, зачем создал Готей-13, и хочу лишь следить за его совершенствованием.
Куросаки осторожно уселся рядом, протягивая сладость первому капитану и принимаясь за восстановление своей формы. Гернюсай с удовольствием взял маленький шарик, осторожно перекатив его между пальцами.
— Ну, а ещё у него лучшие моти во всех мирах. Попробуй — ни в какое сравнение с нашими не идёт.
Впервые за этот безумный день Главнокомандующий снова выглядел нормально — спокойным, источающим силу и мудрость командиром, несущим на себе всю тяжесть Общества Душ. Несмотря на то, насколько непочтительно Ичиго обошёлся с ним, Ямамото выглядел умиротворённым и расслабленным.
— Ты первый капитан, быстро раскусивший, но решившийся поддержать мою маленькую игру. Мало кто готов последовать твоему примеру.
Куросаки только пожал плечами, пробуя лакомство. Главнокомандующий — древний и опытный шинигами, ровесник Уноханы-сан. Если он хочет вести себя, как добрый дедушка или сбрендивший старикан, значит он имеет на это свои причины, и от подчинённых требуется только принять это и подыграть.
Генрюсай будто прочитал его мысли — он слегка улыбнулся, устремляя взгляд в даль.
— Ты знаешь, что я выбирал между тобой и Роджуро Оторибаши, потому что вы оба убивали людей до того, как пришли в Готей-13? Оторибаши подходил гораздо лучше. Злопамятный, замкнутый, тяжело сходится с людьми — именно такой шинигами хорошо приживается в третьем отряде. Но вот что интересно — чем больше я изучал тебя, такого яркого, добродушного и публичного, тем лучше понимал, что ты подходишь под это описание гораздо больше. У тебя много друзей — но либо они приходили к тебе, либо их приводил капитан Кучики. Ты дружелюбен, прямолинеен, иногда наивен и глуп — но до сих пор воротишь нос от пятого отряда из-за давней обиды. И, что самое главное — ты готов биться насмерть за свои идеи. И я позволил себе поверить, что речь идёт не только о твоей смерти.
Мир живых, несмотря на непрерывное давление, был очарователен. В Обществе Душ такого не бывает — там нет смеха, эмоций, ярких вечерних огней. Там никто не спешит жить, никто не пытается угнаться за временем — там оно медленно бредёт, стреноженное тягучей патокой спокойствия мертвецов.
— Но задатков никогда не бывает достаточно, третий капитан. Ты относишься к тому типу людей, которые либо умирают в первую сотню лет, либо цепляются за должность на многие тысячелетия — и мы сможем понять, из какого ты теста, лишь после того, как твоя служба начнётся по-настоящему. В конце концов, мы оба понимаем, что третий отряд — это не только шпионаж и патрули.
Несколько листов бумаги, перевязанные лентой, появились из чужого рукава быстрее, чем Куросаки успел моргнуть. Столбики иероглифов, красивый портрет — несколько печатей, подтверждающих, что всё уже согласовано и решено.
— Здесь документы на целую семью. Пятьдесят человек, тридцать из них так или иначе имеют отношение к шинигами. В бумагах — доказательство, что они готовили государственный переворот, собираясь выступить против Готея-13, совета Сорока Шести и самого Короля Душ. Советую ознакомиться — зверства, которые уже были совершены, полностью исключают прощение. Приговор — смерть и забвение. Взрослые и дети старше тринадцати должны исчезнуть до рассвета. Те, что младше… по ситуации.
Бумаги жгли руки, как раскалённые угли. Тлели, раскалялись, проедали до костей. Он уже видел их — отчёты, скреплённые этими печатями. Старые приказы, старые награды — история, с которой он был обязан соприкоснуться, как новый третий капитан. Держать приказ в ладонях было совершенно иначе.
— Почему…
Листы пролистнулись, показывая знакомый портрет. Ничем непримечательное лицо одного из лейтенантов — открытое, доброе, переданное с помощью туши и кисти известного художника.
— Заградотряд занимается всеми, кто так или иначе служит в Готей-13, и судит их по законам военного времени. Гражданские находятся под юрисдикцией отряда тайных операций, возглавляемого капитаном Шихоин.
Вот оно. Схема, как устроен мир, правила, по которым живёт Общество Душ — то, что он с маниакальным упорством пытался сделать с квинси. Уничтожить одну семью, чтобы не пришлось зачищать район, пожертвовать детьми, пока они не превратились в бездушных взрослых. Превентивные меры, меньшее из зол — обычная работа, не сделает он, найдутся другие.
— Разрешите выполнять?
Главнокомандующий сохранял спокойствие. Сидел на черепичной крыше, жевал моти, смотрел куда-то вдаль. Будто не его приказ только что перечеркнул жизни пятидесяти человек. Будто он не первый капитан, несущий на себе ответственность за весь Готей-13.
— Последнее наставление, и ты свободен. Помнишь, что я только что сказал тебе о методе отбора на место третьего капитана? Так вот — забудь. Неважно, убивал ли ты людей, неважно, насколько ты изолирован от общества.
Ичиго на всю жизнь запомнит эти глаза — прожигающие, живые, несущие в себе тысячелетия. Мертвец напротив был гораздо старше Уноханы-сан — старше Готея-13, старше Яхве, старше самого Короля Душ.
— Единственное, что имеет значение — сможешь ли ты поступить правильно.
Куросаки низко поклонился и отошёл на пару шагов назад, выпуская демоническую бабочку. Кокон реацу порядком истончился, документы жгли ладонь, а впереди была долгая ночь, которая обязательно закончится рассветом. Ты ведь хотел силы, Куросаки? Вот она — осталось сделать шаг.
— Ичиго, ещё кое-что.
Главнокомандующий, откуда-то доставший свой омерзительный чай, легко улыбнулся.
— Можешь называть меня «стариком Ямамото». Мне понравилось.
Кивок, поклон, Общество Душ.
Он вышел аккурат около бараков третьего отряда, и его сразу встретила небольшая группа из пяти человек. Трое из них носили причёски, так или иначе закрывающие лицо, два других заматывались в ткань. Заградотряд во всей красе — перед ним пятеро ветеранов, пережившие троих капитанов. Центральный шинигами — тот самый, который захватил языка — вышел вперёд и легко поклонился.
— Полагаем, вы от Главнокомандующего, капитан. Позвольте нам сопровождать вас — первый капитан не так часто высказывает личные пожелания, но все присутствующие здесь участвовали в таких мероприятиях, так или иначе. По традиции, в курс дела вас должен был ввести лейтенант, но сейчас нет смысла ломать невинного мальчика.
Они все пахли кровью — шинигами, готовые в любой момент выступить против своих. Гонимые, проклинаемые, отчуждённые — те, кто приходят в самый неподходящий момент, те, что никогда не бывают побеждёнными. Те, кто в любой момент готовы поднять оружие против приговорённого друга, те, кому неведомы жалость и милосердие. Те, на ком зиждется мёртвое спокойствие Готей-13.
— Пошли, ребята. Закончим с этим побыстрее.
Той ночью была уничтожена семья опасных бунтовщиков, посмевших открыто выступить против Общества Душ. Все мужчины и женщины так или иначе сопротивлялись, но воины были к ним милосердны, даруя быструю смерть. Все поместья были сожжены, символика и атрибутика — уничтожены. Все упоминания также были стёрты из архивов, и шинигами официально признали, что этих людей никогда не существовало.
Ни один ребёнок не пострадал. Все они были тщательно обследованы, после чего им выдали новые имена и пристроили в новые семьи, запретив когда-либо вспоминать о настоящих родителях. Часть этих детей нарушили это правило в первый же месяц, ещё несколько пытались восстановить доброе имя семьи в течение нескольких лет. Все эти попытки были немедленно замяты, а нарушители оказались заперты в Гнезде Личинок, проведя там остаток своих дней.
В Обществе Душ не было сказано ни слова об этом происшествии — ни в эту ночь, ни когда-либо после.
Столетняя война - часть 5— Дядя Ичи, ты действительно пришёл!
Куросаки радостно рассмеялся, обняв Гинреевого сына, и сделал вид, что собирается подкинуть его в воздух — мужчина шутливо дёрнулся, как будто поверил. Как возмужал, как повзрослел! И не скажешь, что ещё тридцать лет назад этот статный мужчина был маленьким сорванцом, который сидел на его коленках и громогласно заявлял, что «пойдёт служить в отряд к дяде Ичи». Гинрей только за голову хватался, пытаясь облагоразумить сына. Ичиго отлично помнил этот момент — как маленький ураганчик семьи Кучики запрыгнул к нему на руки, громко фыркнул и сказал: «Сам в своём отряде служи. Я хочу к дяде Ичи!». Надо ли говорить, что Гинрей был просто убит? «Почему мой сын любит тебя больше, чем меня?!» — Куросаки только заржал, начиная щекотать того хорошенького ребёнка, уже слишком большого для таких забав, но совершенно не смущающегося этого. А теперь — поглядите-ка — их маленький Кумихико женится!
Как быстро пролетели эти сорок пять лет — слишком быстро, на его взгляд. Квинси обнаглели, нападая на ближние районы Руконгая, его лейтенант погиб, когда пытался их остановить — в этот раз Куросаки не заморачивался, поставив на должность того самого рядового, предложившего помощь на его первом задании и поймавшего языка. Он уже трижды пил чай с Генрюсаем Ямамото, и в какой-то момент Гинрей с восторгом провозгласил, что первый и третий теперь официально считаются внуком и дедушкой — старик, разумеется, пришёл по материнской линии, и теперь они вместе пытаются найти Куросакину мать. Какой-то радикал даже грешил на Унохану, но после того, как сплетника нашли слегка покалеченным, этот вариант благополучно испарился, а потом Обществу Душ и вовсе стало не до того. Кучики Кумихико, наследник Кучики, уже несколько лет поражавший всех своей прекрасной службой в качестве лейтенанта, собирался жениться! И на ком — на единственной дочери главы Укитаке!
Для Ичиго и Гинрея это не было удивительным. Эти двое выросли вместе, они хорошо ладили и всегда были в одной команде в детской игре — нет ничего удивительного, что между ними вспыхнули чувства. Несмотря на то, что будущая принцесса Кучики не обладала выдающимися талантами, а её бесцветные волосы и глаза не блистали красотой, было совершено ясно, что этот брак полностью основан на любви. Кумихико, с самого детства считавшийся завидным женихом, и бывший под прицелом самых знатных семей, был настоящим Кучики и сыном своего отца — если уж он выбрал себе жену, то все её ненавистники в ближайшее время таинственно погибнут в собственных постелях. В надёжных руках остаётся принцесса Укитаке — а уж при условии, что она снискала благосклонность мёртвой химе, у девицы есть все шансы счастливо прожить пару тысяч лет.
— Держи нос по ветру, сорванец — и не забывай о любимом дядюшке, когда будешь думать, кому сбагрить детей.
— Эй, не замахивайся на моих внуков!
Гинрей, которого уже пару раз спутали с счастливым женихом, появился из ниоткуда и больно ткнул друга в бок. Куросаки ойкнул, а Кумихико счастливо расхохотался, обнимая старших шинигами и убегая куда-то вглубь — принимать гостей. Ичиго скрестил руки на груди, делая вид, что жутко обиделся, но довольно скоро он сдался, с довольной улыбкой хлопая лучшего друга по спине. Гинрей будто всё саке этого мира вылакал — Куросаки подозревал, что и сам выглядел также.
— Поверить не могу. Почему он так быстро вырос?
Лучшие друзья расхохотались, а потом поспешили вглубь особняка — следовало помочь Кумихико и мёртвой химе со всеми этими хлопотами.
Гостей было гораздо больше, чем когда женился Гинрей — разумеется, это зависело от знатности невесты и жениха. Сейчас соединялись великие семьи, такие же древние, как и Сейрейтей, и все, кто считал себя аристократом, стремились засвидетельствовать своё почтение. У наследника клана Кучики и счастливого жениха не было времени отвечать всем, так что Ичиго и Гинрей взяли на себя часть его обязанностей — Кумихико сам попросил дядю присоединиться, и Куросаки чувствовал себя невероятно польщённым. Если гостей и напрягал «безродный бастард клана Шиба, возомнивший о себе невесть что», им хватало воспитания никак не продемонстрировать своего недовольства, так что всё прошло, как по маслу.
Глядя на то, как молодые обмениваются саке, Ичиго чувствовал настоящую отцовскую гордость. Подумать только — совсем недавно в этом же зале женился Гинрей, а теперь они стоят и смотрят, как его сын становится мужчиной.
После официальной церемонии их пригласили к праздничному столу, и Куросаки с радостью двинулся вглубь огромного зала, предвкушая чудесный вечер в обществе Уноханы-сан. Она наверняка скажет что-то вроде «Это уже вторая свадьба в доме Кучики, на которой ты оказываешься далеко от молодожёнов и близко ко мне. Мне стоит расценить это, как намёк, капитан Куросаки?», он ляпнет какую-нибудь ерунду, она рассмеётся и будет подшучивать над ним весь вечер. По крайней мере, он собирался насладиться каждой секундой праздника.
На двенадцатого капитана он наткнулся совершенно случайно. Кирио Хикифуне стояла у самого прохода, задумчиво перекатывая саке по небольшой пиале, и смотрела на стремительно напивающийся одиннадцатый отряд. Женщина, как и он, осталась в форме, и её присутствие здесь разрушало тихую безмятежность царящего праздника. Они оба были такими — собранными, немного мрачными, чужеродными в бурлящем потоке чужого счастья и слепоты. Ичиго-то ладно, ему по службе положено — но двенадцатая?
— Капитан.
Хикифуне несколько раз моргнула, возвращаясь в реальность, и подвинулась, давая Куросаки возможность расположиться рядом. Он послушался, присоединяясь к наблюдению — кажется, кто-то уже напился достаточно, чтобы носиться по двору, спустив штаны.
— Вас что-то беспокоит, двенадцатая?
Женщина слегка нахмурилась, а потом обречённо вздохнула.
— Полагаю, это всё равно станет известно на следующем собрании. Капитан Куросаки, заметили ли вы, что дальние районы Руконгая растворяются?
Ичиго задумался, но отрицательно помотал головой — никто не сообщал ему ничего подобного. Двенадцатая ещё раз вздохнула.
— Что-то нарушило баланс. Количество душ, прибывающих в Руконгай, сильно уменьшилось — из-за этого наш мир расщепляет неживую материю, стремясь восполнить потери. Фактически, мы скатываемся в Мир Живых. И ни одно исследование не объяснило мне, куда девается реацу.
В голове у Куросаки щёлкнуло, он мрачно усмехнулся допил свою долю. Всё ясно.
— Я знаю — их воруют квинси.
Женщина сразу же закрылась, нацепила на лицо выражение вежливого недоумения и лёгкого презрения. Да, конечно — вы даже на пороге гибели будете всё отрицать.
— Капитан Куросаки, ваши сомнительные идеи…
Это раздражало, и Ичиго мгновенно вышел из себя. Он отбросил пустую пиалу и вцепился в её плечи, наплевав на правила приличия.
— Да хоть раз в жизни прислушайся к моим словам! Не хочешь слышать меня — включи мозги и ответь на простой вопрос! Мы точно знаем, что энергия, которую собирают квинси, принципиально отличается от той, которую используем мы. Так скажи же — с чего вы взяли, что занпакто и духовные луки оказывают одинаковое воздействие? Не хочешь — не верь, но ты будешь последней дурой, если хотя бы не проверишь.
Он говорил гадкие слова, даже оскорбления, и был готов к удару и вечной вражде. Но, вопреки всему, Хикифуне не стала вырываться. Она, должно быть, билась над разгадкой уже несколько десятилетий, и даже такие абсурдные, давно анекдотичные слова, как его «во всём виноваты квинси», вполне могли стать ключом к ответу.
— Хорошо. Не могу поверить, что я говорю это, но я проверю твою теорию. И, если она окажется ложью, ты публично отречёшься от всех своих обвинений и никогда больше не будешь выдвигать свои идеи в совете.
Ответа и не требовалось — двенадцатая отрывисто кивнула и исчезла в шунпо, оставив Ичиго на крыльце. Позади шумели и веселились, его ждали Унохана-сан и Кучики Гинрей. Третий капитан вздохнул, отбрасывая дурные мысли, и с широкой улыбкой вернулся в дом — он точно не будет портить праздник Кумихико из-за своей мнительности и глобальных неприятностей.
Столетняя война - часть 6Открытие Кирио Хикифуне потрясло всё Общество Душ. Подумать только — квинси, которым милосердно были предоставлены права и свободы, своими действиями вздумали уничтожить все три мира! Какая наглость!
В первые дни Ичиго откровенно злорадствовал. Ходил, как напыщенный индюк, и старался как можно чаще попадаться на глаза своим оппонентам — моменты, когда люди, издевательски хихикавшие над его идеями, стыдливо отводили глаза, не в силах ничего ответить на прямое «ну, что я говорил?!», наполняли Куросаки счастьем. Но на одном злорадстве далеко не уедешь.
За пятьдесят лет попыток наладить мирные отношения квинси окончательно потеряли страх и совесть. Набеги на Руконгай не прекращались никогда, и главари лучников с ехидной улыбкой разводили руками в ответ на претензии — но сейчас, когда Общество Душ пришло с миром, сообща решать проблему, их даже не пустили на порог. Готей-13 потратил несколько дней, чтобы добиться аудиенции у нынешнего главы квинси, и ответом им были только надменность и презрение. Квинси не поверили — они считали, что шинигами врут, чтобы их притеснить. Освоившись за пятьдесят лет, они убивали и оставались безнаказанными, они не жили в Обществе Душ и не видели последствий своих действий — зато видели, что шинигами, покорно принимавшие любую агрессию, вдруг взбунтовались и решили диктовать свои правила. Было ли это европейским менталитетом? Было ли гордыней, непомерно раздутой от пятидесяти лет уступок и безнаказанности? Или, возможно, во всём виновато Общество Душ, решившее отступить и пустить всё на самотёк? Одно ясно точно — ситуация окончательно вышла из-под контроля.
Куросаки Ичиго считал, что виноваты обе стороны — и, в первую очередь, виноват он сам. Если бы он подобрал более весомые аргументы, если бы он вмешался, если бы он лучше старался и подготавливал почву для появления квинси все годы, которые он провёл в Обществе Душ — этого можно было бы избежать. Если бы совет Сорока Шести не был столь мягким, если бы они рискнули ответить чем-то большим, чем простыми парламентёрами, если бы держались с достоинством и не прощали бы набеги — этого можно было бы избежать. Если бы квинси не были такими гордецами, если бы они не видели в шинигами врагов или просто оставили бы их в покое — этого можно было бы избежать.
Но, к счастью или сожалению, имеем, что имеем.
В этот раз у Общества Душ не было выбора — всё зашло слишком далеко. Совет Сорока Шести был готов отмахнуться от убийств мирных руконгайцев, был готов закрыть глаза на расправы над рядовыми — но даже самые чванливые полудурки не могут игнорировать Апокалипсис. В делегацию, призванную утихомирить квинси, были включены всего два отряда, тринадцатый и одиннадцатый, и Укитаке с Нобунагой вспоминали все приёмы увещевания аристократии, чтобы заставить лучников хотя бы просто остановиться и послушать. Они умоляли, льстили, предлагали организовать посольство и продемонстрировать проблему, клялись, что ни один волосок не упадёт с головы тех квинси, которые рискнут. И третий Кенпачи, заглянувший к Ичиго на пару минут, был убеждён, что некоторые прислушались — по крайней мере, они попросили время на раздумья. Большего друг не мог сказать — его ждал отчёт перед советом Сорока Шести, а потом гора документации. Нобунага рисковал застрять с этим на весь день и всю ночь, так что они договорились поболтать на выходных, прикончив пару бутылок саке. Гинрей тоже обещал присоединиться, и Куросаки уже запасся всем необходимым. Это будут отличные выходные — надо и Кумихико пригласить, Идеальный вечер в компании самых близких людей, ставших ему семьёй — что может быть лучше? Но пока некогда — пока отчёты, отчёты и ещё раз отчёты. Переписать неизменный квартальный, перераспределить зарплату, придумать, куда пристроить беженцев с дальних кругов Руконгая, которые лишились жилья по причине его растворения и преобразования в реацу. Ичиго всё ещё не успел привыкнуть к этому, хотя, казалось бы, уже полвека на капитанской должности сидит. В общем, мужчина провозился от рассвета до заката, почти ничего толкового не сделав, и с чистой совестью завалился спать.
Столетняя война - часть 7Той ночью его разбудили крики. Несколько квинси пробрались на территорию тринадцатого отряда — Ичиго, метнувшийся на крик в наскоро накинутой форме и с мечом, видел бело-голубую форму и ощущал сырую силу, которую лучники тянули из воздуха в попытке спастись. Рядом стояли растерянный Укитаке и удивительно серьёзный Шисуй — видимо, тринадцатый был у восьмого, и пропустил начало трагедии. Тут и там слышались крики, квинси гибли, но продолжали отступать, а атакованный отряд, под предводительством лейтенанта, теснили их и загоняли в угол. Но почему лучники были столь дерзки, что пробрались в Готей-13? Почему именно сейчас — в ночь после переговоров?
Стоило Куросаки подумать об этом, как грудь тут же пронзило дурное предчувствие — он громко выругался, перехватил Мидори но Бураши поудобнее и кинулся в совершенно другую сторону, к баракам одиннадцатого. Если квинси решили напасть сейчас, после переговоров… если все, даже лейтенант тринадцатого, живы… Если лучники не бьются, а пытаются сбежать…
Почти все капитаны подорвались к месту шума. Почти все лейтенанты были там. Бессчетное множество рядовых наблюдали с крыш, готовые вмешаться в любой момент. Ичиго увидел огромное количество знакомых лиц — он видел всех, кроме Оды Нобунаги. Но они не могли — они просто не могли. Один из капитанов, третий Кенпачи, человек-легенда — разве может какая-то кучка… разве могут зарвавшиеся людишки…
Да, Куросаки Ичиго. Очень даже могут.
Он был тем, кто нашёл тело — тем, кто распахнул прикрытые двери, тем, кто рванул внутрь и попытался влить живительную реацу в остывающий труп. Сзади вскрикнули — кажется, это подал голос оставшийся без начальства лейтенант.
— Во сне зарезали, как… как…
Глаза Нобунаги были плотно закрыты, а лицо почти полностью обескровлено — всё ушло через огромный разрез на горле. Резали с силой, боясь, что жертва выживет или очнётся — Ичиго был готов поклясться, что он видит шейный позвонок в отвратительной, зияющей ране. На груди и животе также были следы от ран — били много, беспорядочно, но наверняка. Кто-то произнёс демоническое заклинание, в комнате стало светлее, отовсюду полетели охи и ахи. Седьмой капитан в ужасе зажал себе рот руками, девятый всё время бормотал «Как же это», «как же так» и «Что же теперь…»
Мрачный Куросаки отпихнул его рукой, чувствуя, как дрожит и вырывается его реацу.
— Всё очень просто, капитан. Собаке — собачья смерть.
Когда он демонстративно вытащил демоническую бабочку, никто не рискнул его останавливать.
Ему не требовалось суетиться или кого-то искать — Ичиго точно знал, куда направились убийцы. Шёл по следу сырой силы, как ищейка, летел с закрытыми глазами, на инстинктах огибая препятствия, и копил, копил силы — чтобы его меч был способен резать живую плоть.
Забавно — когда ненависть бурлит, когда руки жаждут крови, давление мира живых совсем не ощущается. Или он привык? Неважно, неважно, неважно!
Они были здесь. Убийцы, нападающие в ночи, трусы, не способные открыто бросить вызов. Лицемерные скоты, прикрывшиеся лживыми лозунгами и пустыми обещаниями. Они были здесь — и он их нашёл.
Лагерь квинси был разбит слишком близко. Всего-то одна поляна и небольшой пролесок — его выбросило почти вплотную, как будто убийцы просто выбрали самую насыщенную реацу точку, даже не пытаясь прятаться. Как иронично — напасть на спящего и сбежать, но при этом ступать по миру живых, словно они победители, а не жалкая падаль. Ичиго чуял их — сырую силу, пропитанную удовлетворением, слепотой от значимости собственной победы.
Они смеялись. Пировали, пожирая жареное мясо и запивая его пряным вином. Молодые, самоуверенные, самовлюблённые, непуганные, но уже не чистые — золотая молодёжь, дети, которые появляются в любом времени и во всех мирах. Они смеялись — и пахли сырой силой, пахли адреналином первого убийства и пахли реацу мёртвого Нобунаги, которая пристала к ним, как рассыпавшиеся блёстки. Едва ли они знали, что она ещё там — думали, что смыли следы с кровью, думали, что избавились от улик, выкинув ножи.
Зарезали великого человека, зарезали друга третьего капитана Ичиго Куросаки — и действительно думают, что возмездия не наступит.
Когда он вошёл, они даже не испугались. Ими владел смех — презрительный, шакалий, полный собственного превосходства. Они даже не удивились — потому что шинигами в их глазах был кем-то вроде слизи, оставшейся после слизняка. Холёные лица, чистые плащи — тот, кто сидит ближе к двери, чем-то похож на отражение в зеркале. Он почти узнаёт ещё одного — с чёрными волосами, отливающими синевой, в круглых очках с забинтованными пальцами, но упорно не может понять, что именно вызывает чувство узнавания. Неважно, неважно, неважно. Он пахнет кровью, кровью его умершего — дважды умершего — друга, он пахнет кровью человека, которого он безмерно уважал, он пахнет кровью человека, который не получил права защищаться.
— Ну что, ребятки — вы заигрались.
Они всполошились, конечно. Вскочили со своих мест, нахохлились, как петухи. Начали делать то, что делали всю жизнь — сыпали титулами и регалиями, которые для Куросаки Ичиго не имели никакого значения. Хотя собственная фамилия, произнесённая с пафосом и помпой, безмерно повеселила, так что он краем уха слушал Исиду и остальных.
— Вы убили нашего капитана.
Худощавый квинси с шикарной золотой копной вскочил, прерывая его насмешливую речь.
— Он сам виноват!
Его сосед справа повелительно махнул рукой, призывая его к молчанию.
— Не понимаю, в чём проблема. Квинси обещали убить любого шинигами, который сунется в Мир Живых. Он сунулся — вот и плоды. Мы лишь…выступили проводниками высшей воли.
И усмехнулся, собака, будто яда в его речах было недостаточно. Не идеалист и даже не фанатик — худший сын своего времени, уродливое дитя собственной силы.
— Что же вы его во сне зарубили, проводники? Высшая воля любит честные поединки. Насколько я знаю обоих капитанов — они не отказались бы.
Нельзя было говорить о Нобунаге в настоящем времени, но у него язык не повернулся сказать «был». Ещё несколько часов назад был — готовил доклад Главнокомандующему, планировал новое выступление на общем собрании, собирался выпить с ним саке… А теперь — «был».
Щенки замерли. Всего на долю секунды, но этого хватило — они знали, что их поступок омерзителен, знали, что их старшие не одобрили бы подобного, знали, что перешли черту, а смех и вино не спасали от собственной совести. Уродливой, исковерканной, слишком редко проклёвывающейся на свет — но всё-таки совести, доставшейся от далёких предков. И именно она не дала им ответить сразу — именно она позволила Куросаки Ичиго говорить дальше.
— Но что сделано, то сделано. Но вот какая штука, ребятки — у каждого решения есть последствия. Они могут быть неочевидными, могут быть отдалёнными, но они есть — и взрослые отличаются от детей именно тем, что расплачиваются сполна.
Очень странно — разговаривать с людьми, которых собираешься убить. Не было злорадства, не было желания поглумиться над поверженным врагом. Он просто хотел, чтобы они поняли, за что умрут. Чтобы хоть на секунду почувствовали то, что чувствует он. Чтобы взглянули, окунулись в его ярость и ненависть, чтобы нырнули в них так, что воздуха не осталось, чтобы барахтались и тянули руки вверх, понимая, что ничего не поможет. Твари, твари, твари.
— Вы убили моего друга. Убили великого человека, убили прекрасного полководца и достойного шинигами. За это я убью вас. Обратите внимание — в отличие от него, вы можете защищаться.
Ичиго боялся только одного — что Мидори но Бураши не сможет разрезать живую плоть. Боялся, что реацу недостаточно, боялся, что не сможет зайти дальше простых угроз — голова щенка, возомнившего себя матёрым вожаком, отлетела с первого удара, не оставляя вопросов.
Они перепугались. Перепугались, увидев чужую смерть, перепугались, увидев кровь — будто не они зарезали беззащитного человека всего час назад. Смотрите, щенята — смотрите, как к вам приходят последствия. Чего ж вы боитесь? Почему попрятались? А когда рубили Нобунагу — было не страшно?!
Ичиго остановился, когда в живых остался только блондин. Свалившийся под стол, зарёванный, дрожащий, зовущий маму и забывший про крест на своём запястье. Ичиго легко поднял его одной рукой, вытащил за загривок, как обоссавшуюся собаку. Даже тряхнул пару раз, почти способный удивиться прочности ткани — получил в ответ скулёж и жалкое, пропитанное страхом «не убивайте! что угодно, только не убивайте!».
— Что, щенок, не хочешь на тот свет? Да как так-то? А как же «проводники высшей воли»?
Встряхнуть, встряхнуть, увидеть в этих глазах хоть каплю сожаления, каплю понимания, а не ужас и испуг. Давай же — понимай, что жизнь Нобунаги ничуть не дешевле твоей собственной.
Ненависть бурлила. Требовала выхода, омывала горло. Ещё — требовала возмездия. Чтобы кровь за кровь, а смерть за смерть, чтоб утёрлись собственной кровью, чтобы вернули все души, которые задолжали.
Рука разжалась — квинси кулем упал вниз, дрожа и пытаясь завернуться в клубок.
— Хорошо. Я не убью тебя.
Шок, недоверие, ступор, как у маленького зверька. Недоверчивое, но полное надежды:
— Правда?
Звериный оскал, говорящий лучше любых слов.
— Да. Все квинси в этом лагере отдадут жизни за твою.
Он убивал их. Резал сонных, резал бодрых, резал старых и молодых. Резал луки, резал щиты — резал вслепую, надеясь, что отнятые жизни будут достойной платой. За капитана Нобунагу, за гражданских, за рядовых, за целый мир — его мир! — разрушенный по их вине. Умрите, умрите все, умрите же наконец!
Его остановила стрела. Отливающая синевой, пахнущая сырой силой, вонзившаяся в землю между ним и сосредоточенным квинси с собранным луком. Эту стрелу выпустил сухопарый старик, стоявший на холме. За его спиной — армия, гораздо большая, чем та, которую он перебил.
— Шинигами! Как я и ожидал. Вы видите это, Суонси? Стоило лишь раз дать слабину и поверить в их мирные намерения…
Этот человек не должен был так говорить. Он просто не имел права.
— Мирные намерения? Мирные намерения?! Ты смеешь говорить мне о мирных намерениях?! ТЫ!!!
Златовласый щенок нашёлся быстро, очень быстро — всё ещё дрожащий, всё ещё рыдающий, не способный стоять на ногах. Ичиго схватил его за волосы, швырнул на колени, в кровь и грязь, и поднял голову, легко перекрикивая незначимое «что вы делаете!» и «отпустите наследника Маккинси!».
— Что вы сделали? Говори, ну! Говори так, чтобы они услышали!
Ошалелый взгляд, дрожащие губы, шёпот, прерываемый икотой и заиканием. Ичиго тряхнул его, рявкнул — «громче!», и щенок истерично рявкнул в ответ:
— Мы убили их! Убили тех двоих! Выследили, дождались ночи и убили, ясно?!
Ичиго тряхнул его ещё раз, потребовал: «рассказывай», и рыдающий щенок продолжил.
— Мы договорились их убить. Двух шинигами в белом. Наша группа должна была убить чёрного, Чакки пошёл за белобрысым. Мы пробрались в их мир, дождались отбоя, и… и… Резал Рей — сначала горло, потому что он спал на спине, потом мы все добавили. По груди, по животу. Он проснулся, хрипел, а мы били, били, били… Потом вернулись сюда, ждать группу Чакки и отмечать…
Ичиго отшвырнул впавшего в истерику щенка и повернулся к квинси. У них хватило совести промолчать — он чувствовал их напряжение, чувствовал растерянность и вину. О да, чёртовы лучники — вы виноваты, вы и ещё раз вы!
— Выражаю соболезнования, капитан…?
У старика хватило совести сменить тон. Убрать обвинение из голоса, добавить сочувствия — крайне кривая попытка извиниться вопреки «Гордости» бесила, вызывая желание убивать. Где ж ты раньше был, сочувствующий?
Ичиго не собирался представляться, так что замявшийся старик был вынужден продолжать.
— По поводу детей, оставшихся в Обществе Душ…
Ха.
— Они мертвы.
Давай. Вздрагивая, хватайся за сердце, пугайся, как будто ты не знал. Сколько отцов и матерей потеряло своих чад из-за нападений квинси, ты не думал?
— Готей-13 — военная организация. Второй группе не удалось зарезать капитана во сне, естественно, поднялась тревога. Мне надо рассказывать, откуда у нас в уставе появилась строчка «бить на поражение»?
Не бледней так сильно, квинси. Ты знал. Идеи подобного рода никогда не берутся из воздуха. Дети жестоки, дети максималисты — они лишь придают форму словам и идеям своих родителей.
— Ваши действия всё равно невозможно оправдать, капитан шинигами. Сотня наших жизней из-за одного…
Усатый квинси, вышедший к держащемуся за сердце старику, замолчал и отшатнулся. Ичиго знал причину — эти слова снова всколыхнули не знающее жалости чудовище.
— Пятьсот шестнадцать мирных жителей, сто двадцать восемь рядовых, считая лейтенантов, и один капитан — это точное число жертв, погибших от рук квинси. Но вам насрать, верно? Вы даже не считали.
Убить их. Убить их всех, убить без жалости, убить без пощады. Содрать с лиц недоумение, срезать кресты с кожи. Втоптать их в кровь, чтобы хлюпало под ногами, перемолоть в кашу из мяса и костей, заставить потерять человеческий облик и показать им, какие они на самом деле.
— Ичиго.
Унохана Рицу показалась Ичиго галлюцинацией — но только до того момента, как она шагнула вперёд, прямо в грязь, и придавила его мощью своей реацу. Потом к этому давлению добавилась рука — казалось, капитан просто прижалась ладонью к его плечу, но из захвата первой Кенпачи так просто не вырваться.
— Достаточно. Идём.
Куросаки не собирался уходить так просто, но его никто не спрашивал — он, ослабленный коконом реацу и материализацией Мидори но Бураши обессиленно рухнул в открывшуюся дверь.
Столетняя война - часть 8Надо сказать, что никаких санкций за устроенную резню, не последовало. Да, он вырезал нескольких квинси — но в глазах общественности он был героем, мстившим за своего друга. Его считали героем, решившимся сделать первый шаг, его суждения приобрели невиданный вес, его узнавали на улицах, ему жали руки и звали на закрытые вечеринки. Ичиго прятался, как мог, а Гинрей бессовестно ржал, но сделать ничего не мог. Ну, разве что пустить пожить, чтобы скрыться за неприступными стенами поместья и породить очередную порцию нелепых слухов об их пламенной любви.
Ну, а потом началась война, и прятаться стало некогда.
Квинси не простили, а Готей-13 не желал просить прощения. Впервые за долгое время шинигами вышли из-под контроля совета Сорока Шести, активно готовясь к войне вместо требуемых извинений и выданных голов, а видимое повиновение так сильно напоминало издёвку, что старик Ямамото почти перестал появляться перед этими людьми. Шинигами готовились, как могли — и всё равно не смогли дать отпор, когда разъярённые квинси атаковали Сейрейтей. Их спасли стены — те самые, возведённые забытым параноиком тысячелетие назад. Поглотили удары, дали шинигами сбежать и зализать раны. Общество Душ не было готово — Общество Душ впервые столкнулось со штернриттерами. Они бушевали в Руконгае несколько недель, не щадя женщин и детей, а третий, четвёртый, восьмой, десятый и одиннадцатый пытались их остановить — на добровольных началах, грызясь за каждый клочок земли, погибая сотнями и пытаясь спасти хоть кого-нибудь. Ичиго так и не понял, каким чудом выжила мелкая. Он нашёл её в подвале у соседей, дрожащую и перепуганную, но невредимую, а потом некоторое время таскал за собой, понимая, что не сможет спрятать её за стену. Руконгайцам не место в Сейрейтее — даже в таких экстренных ситуациях, как эта. Но Мелкой не было места на войне, и Ичиго при первой же возможности передал её Рицу, вместе с горсткой выживших, способных держаться на ногах. Лишние руки не будут лишними, даже если в них нет реацу — добровольцы могут перевязать раны и присматривать за жертвами этой резни, находясь в относительной безопасности.
Несмотря на то, что главным врагом были квинси, Ичиго не видел ни одного. Его отряд работал со своими — с мразями, потерявшими человеческое лицо. Воры, насильники, мародёры — те, кто не выдерживал темпа, те, кто видели смерть и пугались её настолько сильно, что забывали об обещаниях и клятвах. Иногда Ичиго казалось, что он убил больше людей, чем их природные враги, но времени остановиться и устраивать суд не было. У них война, и жить придётся по законам военного времени — и умирать тоже.
Когда квинси ушли, последствия уже были необратимыми. Девять районов было потеряно — они просто растворились вместе со всеми жителями, превращаясь в стрелы. Готей-13 также понёс огромные потери — настолько огромные, что Ичиго даже не думал о новом лейтенанте. Молчаливый шинигами, прячущий лицо, погиб за два дня до отхода природного врага, в стычке с дезертировавшим лейтенантом из седьмого, и унёс противника с собой в могилу. Куросаки действительно скорбел, но остальные ветераны заградотряда призывали его не думать о потерях и идти вперёд. Ичиго шёл. Делать-то больше нечего — он потерял сон, постарел на несколько лет, перестал хохмить и улыбаться.
Они входили в Сейрейтей, как проигравшие, не слушая хвалебных од о победителях. Неравная борьба, нечестный бой — как «удержание территории» может считаться победой?
Ичиго отчётливо помнил, как мечтал завалиться к себе, наконец нормально помыться и поспать. Величество молчал, смерть лейтенанта добавит бумажной волокиты, а квинси наверняка ударят снова. Он не думал о том, как выглядит, не думал, как пахнет — и поэтому появление Уноханы Рицу было полной неожиданностью.
— Отличная работа, Ичиго.
Четвёртый капитан веселилась. Кроткая, и благоразумная, она светилась изнутри, словно эти недели дали ей столько сил, что хватит на несколько тысячелетий.
— Я собираюсь выпить. Не хочешь составить мне компанию?
Она приглашала его. Звала, полная внутренней силы и уверенности в себе, звала, приподнимая маску, вросшую в лицо, и выпуская наружу первую Кенпачи. Как будто все годы молчаливого восхищения были замечены, как будто присматривалась и следила за победами, а теперь решила, что результат её устраивает.
Усталость и набившие оскомину проблемы тут же были отодвинуты на второй план, и капитан Куросаки вдруг почувствовал, что почти перепугался до смерти. А как?.. А что?.. А где?.. Он же… Она же… Они же…
Женщина ждала ответа, излучая доброжелательность, но Ичиго знал, что у него не будет второго шанса. Ладно, ему пора взять волю в кулак и броситься вперёд, не думая о последствиях. В конце концов, бойтесь своих желаний, верно? Они имеют свойство исполняться.
— С радостью. Дай мне пару минут, чтобы переодеться.
Четвёртый капитан сверкнула глазами и на секунду остановилась, собираясь уйти в шунпо.
— У тебя два часа, пока я совершу обход и напишу заключение. Как показывает практика, этого более, чем достаточно. Не опаздывай.
И Куросаки ещё никогда не приводил себя в порядок, как в тот день.
Столетняя война - часть 9— Держать строй, ублюдские дети!
Ичиго поёжился, слушая крик Шибы Рюджи. Половина его отряда погибла, половина оставшихся пыталась сбежать, из-за чего он с небольшой группой бойцов был вынужден оставаться на позиции, не в силах прорваться к гибнущему капитану.
А какой бой, какой бой! Первое сражение на грунте, триумфальное шествие по рядам квинси, долгожданная контратака. Объединённая и организованная атака второго, пятого и десятого отрядов, подготовленные ответы на все уже виденные атаки квинси — почти идеальная операция, если бы не затесавшаяся дамочка, заявившая, что она из отряда с непроизносимым названием «Шуцштаффель». Пара умелых провокаций со стороны Шихоин, и всем уже ясно, что перед ними вражеский капитан, которого необходимо взять в плен — и Шиба Рюджи, не слушая бормотания пятого, зычно кричит: «Брать живьём!».
Сам пятый уже валяется где-то здесь, убитый, как и куча других. Рядовые квинси сбежали, как только их высший офицер начала атаковать, так что умирали только шинигами — много, бессмысленно и беспощадно.
Когда стало ясно, что рядовые мешают, а не помогают, Ичиго тряхнул головой и рявкнул:
— Отступление для низших звеньев! Бегом в Сейрейтей — это дело капитанов!
А потом рванул в шунпо и отразил смертоносную стрелу — запястье снова полоснуло болью, но жизнь десятого капитана стоила дороже неудобств. Почти сразу квинси атаковала снова, они перегруппировались, и теперь огненный меч Шиба спас третьего от неминуемой гибели. Удар, удар, удар — силы на исходе, кокон трещит по швам, а враг прикрывает тебе спину так, словно вы сотню лет сражались вместе. Ичиго чувствовал, что потерял счёт времени — чувствовал, что его парни взяли ситуацию под контроль и увели выживших, чувствовал, что оба капитана на пределе и осуждают его за то, что он, в отличие от них, не выпустил банкай, но прекрасно понимал, что это его просто убьёт. Ситуация патовая — они вдали от Общества Душ, они проигрывают одной квинси, и он погибнет задолго до того, как в мир придёт Враг. На пределе возможностей, за пределами возможностей — ещё никогда смерть не подбиралась так близко в битве. Отбросив всё, сражаясь с самой смертью, не думая о последствиях — выкрутишься ли ты на этот раз, капитан?
Ичиго почувствовал это, когда в третий или четвертый раз оказался лежащим в крови, ливере и глине. Рухнул, приготовившись к смерти — и вдруг понял, что реацу, которая давала силы двигаться, реацу, восстановившаяся уже пару раз за бой, приходит откуда-то извне. Сырой силой вьётся вокруг, вливается в пульсирующую точку на его запястье, проходит через его плоть и становится реацу — той самой, что в ту же секунду тратится на кокон.
Он ворует силу. Буквально. Подманивает её своей сущностью и забирает через то, что могло сделать его луком квинси. И то, что он получает, отнимается у врага.
Теперь, когда Ичиго понял это, он потянул сильнее — и сразу вскочил на ноги, чувствуя, что мир живых больше не пытается стереть его в порошок. Отразил ещё один удар, обернулся к Шибе:
— Я могу ослабить её! Могу лишить сил!
Недоверие, а потом, без тени сомнения: «Давай!». Они враждовали, они терпеть друг друга не могли — но в них обоих текла кровь Шиба, хотели они того или нет. И Ичиго мог сколько угодно не переваривать Рюджи, но, когда поднялся вопрос жизни и смерти, ударил без сомнений.
Шуцштаффель не ожидала — вскрикнула, забилась, закричала, чувствуя, как вся её мощь утекает вникуда. Ичиго был пуст, пуст целиком и полностью, и чужая сила свободно вливалась в него, стремительно возвращая к тому объёму, когда можешь всё. А если так, если можно — всё, а рядом огромный чан с дармовой силой, то почему бы и нет?
Он никогда не думал, что будет использовать банкай в мире живых, но ни секунды не сомневался, когда направлял реацу в меч и кричал «ложись!».
Несколько секунд дезориентации и атаки, опустошение, наполнение и снова. Замкнутый круг, нечестный обмен, где выиграет тот, кто останется последним. Пока что Ичиго побеждал — а с ним побеждал и Готей-13.
Квинси начала сдавать — слабла под сдвоенным напором Куросаки и Шиба, не могла толком восстановиться от кражи сил, начала допускать ошибки и пропускать целые серии боевого кидо. Всё ещё невообразимо сильная, всё ещё смертельно опасная — оставалось лишь надеяться, что линий, которые беспорядочно чертил Шихоин, будет достаточно, чтобы её остановить.
В какой-то момент фигура была завершена, второй капитан махнул рукой, подавая знак, они отпрыгнули… А потом Шиба рванулся вперёд и вцепился в квинси уцелевшей рукой.
— Давай!
Шихоин взвыл, порываясь броситься к другу, но при этом понимая, что второго шанса может не быть.
— С ума сошёл?!
Десятый расхохотался, удерживая вырывающуюся шуцштаффель на месте. Залитый кровью, разбитый, светящийся и растворяющийся на глазах
— Я уже не жилец, а так хоть помру героем! Давай же! Давай!
Квинси почти вырвалась, почти сорвалась — Шихоин коротко выдохнул и активировал заготовленное кидо. Мир мигнул, квинси вскрикнула, а линии вокруг всколыхнулись, запечатывая ценного офицера в надёжную тюрьму, которая будет пытать её и вытягивать силы.
Это столкновение вошло в историю Общества Душ, как переломный момент в «столетней войне с квинси». Информация, которую второй отряд выдрал из пленной шуцштаффель, дала Готею-13 возможность узнать о квинси всё необходимое, а лучники так до конца и не оправились от потери одного из высших офицеров. Ценой колоссальных потерь во втором, пятом и десятом отрядах, шинигами наконец-то получили преимущество.
Столетняя война - часть 10Юной химе безумно шли голубой и розовый. Её светлая кожа приобретала великолепный жемчужный оттенок, а бесцветные волосы странным образом обретали краски, и супруга Кумихико превращалась в прекрасную богиню из городских легенд. И, судя по всему, девушка и сама любила светлые, нежные цвета, потому что носила их очень и очень часто. Кимоно, которые выбирала юная химе, не соответствовали ни семейным цветам дома Кучики, ни цветам дома Укитаке, но Кумихико предоставил жене полную свободу действий, а она освоилась и расцвела.
Девушка, кажется, почувствовала его пристальный взгляд — отвлеклась от своего веера, потупилась и немного покраснела. Куросаки тут же по-отечески распереживался — всё ли нормально? Девочка хорошо себя чувствует? Не напуганная? Не голодная? Не мучает ли её мёртвая химе?
— Ты слишком много думаешь, дядя Ичи.
Кумихико дружелюбно боднул третьего головой в плечо, и Куросаки усмехнулся, начиная портить идеальную Кучики-причёску. Сын Гинрея захихикал, шутливо отбиваясь, Ичиго начал напирать сильнее, и они провозились до прихода старого друга и его мёртвой химе. Глава клана Кучики дружелюбно поприветствовал невестку, из-за чего она снова покраснела, и позвал всех к столу — слуги подали обед. Накрывали, разумеется, в главной столовой, и Куросаки слюнями изошёлся, предвкушая шикарный пир.
Ичиго опять застрял в особняке Кучики на несколько дней. Заглянул на пару секунд, согласовать план атаки, и остался на ближайшее время. Спрятался, можно сказать — нырнул под матовую гладь подземного озера, скрылся от смерти и войны, позволил себе небольшую передышку, чтобы набраться сил и отправиться на передовую снова. Война с квинси шла с переменным успехом — во многом потому что шинигами продолжали осторожничать. Природные враги быстро обнаружили это слабое место в их нападении и сдавались в плен — а потом, когда честные до мозга костей мертвецы их отпускали, со всей дури били в спину. Ну ничего. Последний приказ Главнокомандующего вот-вот вступит в силу, и всё изменится.
Гинрей сразу почувствовал, что мысли друга опять свернули на суровый мир за крепкими стенами. Они специально сбежали в самое далёкое и тайное поместье, чтобы оградить женщин от проблем, и сразу условились делать вид, что ничего не происходит — и даже мрачные мысли в голове Куросаки были совершенно неуместны в этом маленьком раю с прудом и цветущими сливами. Третий капитан получил мощный пинок реацу и послание «поговорим на веранде», широко улыбнулся мёртвой химе, отвесил очередной комплимент жене Кумихико и вцепился в свои палочки, заставляя себя верить, что всё хорошо. Он повторял про себя эту мантру весь час, что они провели за едой, и даже пока он следовал за Гинреем на небольшой — гораздо меньше, чем в главном особняке — задний двор.
— Тебя прямо распирает. Хочешь обсудить последний приказ?
Улыбка стёрлась с лица Гинрея, как кожура с персика. Мрачный, чересчур мрачный взгляд, серьёзность и недовольство, сразу окрашивающие мини-рай в серые тона. Речь, разумеется, шла о самом спорном приказе в истории Общества Душ. «Истреблять всех квинси, которых увидите, раненых и бегущих, кроме женщин и детей» — жестоко ли? Необходимо ли? Можно ли сказать, что это защита от Апокалипсиса, или за красивыми словами скрывается обычный геноцид?
По мнению Куросаки Ичиго — этого недостаточно.
— Ты знаешь, что я думаю по этому поводу, Гинрей.
Уединение нарушила служанка — Гинрей обернулся к ней и махнул рукой, подавая условный знак. В этот момент Ичиго понял, что действительно слишком много времени проводит в поместье Кучики — он без труда распознал просьбу принести им чай. Стоило девочке скрыться за дверью, как старый друг повернулся к нему лицом.
— Знаю. А вот у меня нет мыслей — потому что моя жена беременна. И жена моего сына — тоже.
Несколько секунд Ичиго переваривал новость, потом подорвался, собираясь поздравлять друга с радостными вестями, но тяжело осел назад. У них война, Гинрей с Кумихико пропадают на передовой и не смогут часто появляться в доме, квинси регулярно совершают набеги на Общество Душ. Можно ли вообще радоваться в такой ситуации?
С другой стороны — если не сейчас, то когда?
— Поздравляю.
Казалось, что Гинрею тоже стало легче — взгляд старого друга устремился в даль и потеплел, стоило ему получить толику одобрения. Глава Кучики чертовски любил свою семью, и он точно заслужил ещё немного счастья. Куросаки тихо хмыкнул, тоже принимаясь рассматривать пейзаж — и впервые за долгое время чувствуя, что его на самом деле отпускает, а внутренний мир приходит в равновесие. И чай, который им принесли, оказался удивительно к месту — самое время насладиться созерцанием и немного отдохнуть.
— Опять созерцаете воду и сад? Осторожней, дядя Ичи — такими темпами обзаведёшься бородой и палочкой, как наш Главнокомандующий.
Гинрей тут же очень по-стариковски заворчал, спрашивая, почему родной сын не заботится о нём, а Кумихико нагнулся к старшим, с юношеской горячностью смотря вдаль.
— Или это какая-нибудь особенная техника? Собираетесь сразить кого-нибудь наповал?
— Иди уже к своей супруге, неугомонный. Кажется, от счастья ты немного тронулся головой.
Наследник Кучики расхохотался, показывая, что ничуть не обижается, и убежал — видимо, он действительно просто хотел поделиться счастьем хоть с кем-нибудь. Капитаны вернулись к созерцательному молчанию.
— Эй, я также выглядел, когда мы ждали Кумихико?
Ичиго широко усмехнулся, слыша озабоченность в голосе друга и вспоминая те времена.
— Всё было ещё хуже.
Молчание и наблюдение за миром — удовольствие, суть которого понимаешь только с возрастом. Неудивительно, что старые друзья снова вернулись к чашкам и созерцанию — правда, через пять минут Ичиго не выдержал:
— Знаешь, этот пейзаж чем-то напоминает мой банкай.
— Хм… угу. Да, действительно, что-то в этом есть.
— Ага. Как будто пьём чай в моём внутреннем мире.
— Чай-кай? Банкепитие? Банки-чанки?
— Хах. Да, что-то вроде того.
Листья шумят, вода булькает — не хватает только поэта, который мог бы запечатлеть всё великолепие этого места.
— Слушай, а в твоём банкае ведь ничего не чувствуешь, да?
— Угу.
— А в нём можно пить чай?
— Не знаю.
— И я не знаю.
Впрочем, чай Ичиго не очень понравился — служанке следует проконсультироваться с Мелкой, чтобы лучше понять вопрос крепкости.
— Чёрт, теперь мне хочется попробовать.
— Я тебе на это и намекаю, рыжая ты башка. Или ты не взял Мидори но Бураши?
Да, с таким другом, как Кучики Гинрей, никогда не соскучишься.
Столетняя война - часть 11Дверь лачуги прогнулась и щёлкнула, проваливаясь внутрь от удара ноги. Ичиго быстро отдал нужные приказания, поудобнее перехватил Мидори но Бураши и ворвался в дом.
После отданного приказа война шла с переменным успехом, но шинигами потихоньку начали одерживать верх. Квинси всё ещё оставались простыми людьми — они содрогнулись, как только прекратилась тупая игра в благородство. Война шла своим чередом, и у Куросаки прибавилось работы — перебежчики, шпионы, партизаны и предатели вылезли, как грибы после дождя. Третий капитан зашивался все девять месяцев, прошедших с момента посиделок у Гинрея — не спал несколько дней подряд, носился по всему Обществу Душ, питался тем, что успеет выхватить в шунпо и играл в ниндзя, ползая по кустам и выслеживая заговорщиков. Рицу всегда смеялась, когда он приходил к ней после этого — грязный, в земле, с венком из веток на ушах. Он смущался, конечно — но с каждым разом всё лучше понимал, что она не издевается. Но как же громко ржал Гинрей, когда он поделился с другом переживаниями!
В этот раз они выслеживали карту. Главнокомандующий потратил несколько дней, планируя расположение ловушек от отряда кидо, и все данные были сведены на один пергамент, который внезапно пропал. Сначала по следу шли вторые, и они даже нашли виновника — и, когда это стало ясно, за предателем выдвинулся заградотряд.
Не было понятно, как он вышел на квинси, но лучники ждали документ — трое офицеров легко сняли часовых, а пара солдат выполнила остальное. Теперь осталось только взять перебежчика с поличным, воочию убедиться в его виновности и казнить по законам военного времени. Ичиго решил не мудрить и атаковать в лоб — строить хитроумные ловушки не было ни времени, ни сил. Неприметную хижину нашли по остаткам реацу, и его люди восемь часов следили за объектом, убеждаясь, что они действительно обнаружили предателя. Медлить не было смысла, и Ичиго отдал приказ атаковать — и теперь шёл по сгнившим половицам, собираясь закончить с этим поскорее.
Предатель обнаружился на кухне — юное дарование с бледным лицом и дрожащими губами пыталось спалить ценную информацию, раз за разом проваливая попытки разжечь огонь.
— Ну здравствуй, Яхико. Боги и пустые, Кучики что, с рождения получают свой шарф?
Породистое лицо сына побочной ветки исказилось, он дёрнулся и рванул назад.
— Вы не имеете права! Я принадлежу к древнему, благородному роду…
Предатель пискнул, уперевшись спиной в обнажённый занпакто. Офицер ждал приказа, готовый в любой момент снести чужую голову. Почти сразу появились и остальные, послушно сбрасывая маскировку и перекрывая все дороги к выходу. Ичиго подошёл поближе, наклоняя голову на плечо, и забрал бесценный свиток. Пол дела сделано — осталось только допросить.
— Как ты вышел на квинси?
Парень сопротивлялся. Молчал, кричал, грозил третьему Гинреем и даже плакал, прося не рассказывать маме. Но — так ничего и не сказал. Сразу видно, что он из идейных — из тех, кто не простил приказа «истреблять». Ичиго не стал его мучить — можно было пытать, конечно, или передать мастерам из второго, но у него рука не поднялась. Парень просто не понимает, не видит того, что видит он — он ещё молод, он полон любви к миру и хочет его спасти, пусть и на свой манер. Опять же, он действительно Гинреев родственник — хотя бы из уважения к другу следовало подарить Яхико быструю смерть. Ячейка квинси полностью уничтожена, информации достаточно — Общество Душ не обеднеет. Еле заметный кивок, удар и парень даже не понимает, что уже умер. Ичиго наклонился, забирая заляпанный кровью шарф.
— На этом всё. Оставьте тело, само растворится. Я сам расскажу клану Кучики о том, что здесь произошло. Обыскать…
Первым, что почувствовал Ичиго, был взрыв. Потом — ярость, отчаяние и «цветение тысячи лотосов». Он узнал бы эту технику из тысячи, из миллиона — потому что был рядом, когда Гинрей учил этому Кумихико. Техники дома Кучики схожи, их мечи похожи, как капли воды. Приди на тренировку побочных веток — в жизни не разберёшься, кто есть кто. Ичиго обычно путался, но он всегда отличал Сенбонсуме от остальных — позже он также слышал Сенбонхасу. И сейчас меч Кумихико плакал — плакал, понимая, что хозяин отдаёт больше, чем имеет на самом деле.
Куросаки Ичиго, ни секунды не сомневаясь, бросил всё и рванул в шунпо.
Столетняя война - часть 12Нет ничего хуже гонки со временем. Когда понимаешь, что уже безбожно опоздал, когда стартуешь в последнюю секунду, движимый лишь внутренней надеждой, что случится чудо, и ты победишь. Когда бежишь, даже понимая, что не успеешь, и когда спешишь, осознавая, что уже никого не спасти.
Сенбонхасу кричал. Ичиго делал всё возможное, чтобы добраться до тайного поместья Кучики, но он не был Богом, и даже самое искусное шунпо не могло моментально перенести его на другой конец Общества Душ, а меч и его владелец могут не продержаться так долго. Третий слышал, что они на пределе, чувствовал ярость и торжество квинси, ощущал чужое отчаяние и ужас — а также холодную решимость и готовность стоять до конца. И вину — собственную, иррациональную, но от этого не менее болезненную. Почему не научил Кумихико боевому кидо? Почему не тренировался с ним больше времени? Почему совсем не работали с только-только пробудившимся банкаем?
Потому что этому нельзя научить. Потому что Кумихико, при всей его силе, никогда не горел — и попытка его научить окончилась бы смертью. Потому что банкай надо найти внутри самого себя, и никто никогда не сможет вытащить его насильно. Потому что всегда есть момент, когда хочется сказать — я мог лучше.
Шаг, шаг, шаг, быстрей, сорвись, успей — подойди достаточно близко, чтобы хотя бы поделиться своей силой. Верь в лучшее, Куросаки Ичиго — попытайся ещё раз спасти тех, кто верит тебе.
Сенбонхасу крикнул ещё раз, гораздо ближе, и его голос заслонил рёв Сенбонуме. Ичиго рванулся, нарушая пространство Гинреевского банкая, вышел в свой, превратил ближайшего квинси в подушечку для булавок. Штернриттер, его жертвой был штернриттер. Один, пять, восемь, двенадцать… Двадцать. Девятнадцать. Гинрей зарубил своего, осталось ещё меньше.
Чтобы победить одного штернриттера, необходимо иметь отряд шинигами и знание о том, как устроены «лейтенанты» квинси. Чтобы убить двоих, необходим хотя бы один лейтенант, который уже познал банкай, и понимание специфики сражения с лучниками. Чтобы убить троих, к отряду и лейтенанту надо приставить капитана, который входит в список сильнейших среди Общества Душ. А чтобы убить восемнадцать? Достаточно двоих друзей, волнующихся за родного ребёнка.
Они чувствовали друг друга. Они долгие годы бились бок о бок, они часами сидели в его банкае, они учились действовать сообща. А квинси не могли сопротивляться, они терялись и не понимали, что происходит — и воровать их силу было ещё проще. Украсть, связать врага кидо, ударить мечом, запутать, прикрыть атаку от Гинрея, вытянуть ещё немного силы, уйти в банкай и убить того, кто максимально открыт, попутно ранив остальных. Капитаны Кучики и Куросаки были смертоносны, их банкаи били по площадям, а не в конкретного противника. К тому же численность квинси сыграла с ними злую шутку — они не умели драться плечом к плечу. Слишком много индивидуалистов, слишком мало места, слишком высока цена ошибки. Квинси были вынуждены осторожничать, потому что в начале схватки один штернриттер случайно убил другого, и был так шокирован, что позволил насадить себя на меч. Идеальная тактика — заставь врага смещаться, заставь следить за своими действиями, сделай так, чтобы каждый его шаг ранил его друзей. А сам — носись вокруг, бей со всей силы, руби того, кто окажется рядом, ведь лишь одно по-настоящему важно в этой битве.
Время.
Ичиго догнал последнего штернриттера, одним ударом снося ему голову, и повернулся к Гинрею. Справились? Сделали? Успели?
Друг, стоящий на коленях. Навеки замолчавший меч. Пустой взгляд, устремлённый в небо. Разбитый кейсенкан.
Нет. Нет! Боги и пустые! Как же?.. Почему же?..
Детский крик. Он звучит из-за двери опустевшего поместья, он заставляет двигаться вперёд и не даёт встать и обдумать. Гинрей осторожно поправляет волосы сына и в последний раз проводит пальцами по его плечу — Общество Душ нестабильно, тело исчезнет до того, как появится возможность его похоронить.
Пустое поместье, опустевшее, но целое — Кумихико умер, не пустив врага на порог.
Но где же они? Где женщины? Где дети? Срок подошёл только для жены Кумихико, мёртвая химе должна была носить ещё пару недель. Справилась ли? Выдержала? Или надо срочно вспоминать свои навыки врача и спасать ребёнка?
Не надо было никого спасать.
Юная химе лежала на спине, устремив стеклянные глаза в небо. Ребёнок, до конца не вышедший из материнского тела, немного дёргался и кричал, усиливая звук с помощью реацу. Мёртвая химе смотрела в пустоту, сидя на окровавленном татами и укачивая остывшее тело младенца.
Гинрей заскулил, ребёнок заорал, а свороченное окно скрипнуло. Женщины были там — женщины всё чувствовали. Наверняка принцесса была рядом со своим мужем, наверняка плакала и билась, но была рядом. И мёртворожденное дитя тоже чувствовало — и, возможно, умерло вместе со своим братом.
Ичиго ничего не успел сделать — Гинрей сорвался с места и вырвал живого младенца из исчезающего тела. Взял на руки, поднял, осмотрел — бережно вложил в руки своей жены, забирая мёртвого. Химе отмерла — повернулась к мужу, как шарнирная кукла, и закричала. Тихо, протяжно, на одной ноте — без истерики, без слёз. Гинрей прерывисто вздохнул, но так и не обнял её в ответ.
Друг был убит. Раздавлен, уничтожен, умертвлён. Он в одночасье потерял двух детей, его сын умер на его руках, он не успел его спасти. Боль Гинрея напоминала огромный колючий шар — болезненный, бугристый, непрерывно разрастающийся. Друг был раздавлен им, друг не мог пошевелиться — но прежде чем Ичиго сделал шаг, Кучики Гинрей обернулся и процедил:
— Пять минут, Куросаки Ичиго. Пять минут, и мы уничтожим их всех. И будем уничтожать — отныне и впредь, даже если они придут с миром.
В тот день мир живых содрогнулся. Они шли, неся гнев, шли, неся боль — шли, разрушая всё. Они рубили бодрствующих, они рубили спящих — они рубили женщин, носивших на запястье крест. Рубили того, кто попадётся под руку, рубили подростков и стариков. Шли, неся свою месть, шли так, как когда-то шли те, кто создал Сейрейтей. Для Ичиго Кумихико был настоящим сыном — для Ичиго тоже убили всю семью. Снова. Снова. Снова.
Пусть они заплатят. Пусть поплатятся, харкая кровью и валяясь в собственной печени. Пусть сдохнут и останутся гниющей падалью.
Он уже предупреждал. Рассказывал, показывал, пытался объяснить. Что смерть несёт смерть, что за спиной убитого встанут двое или трое. Они не услышали — что же, Ичиго из тех учителей, кто не повторяет дважды.
Сознание вернулось, когда перед ним оказался мальчик. Маленький, не старше десяти. Юный, неопытный, только-только получивший крест — он стоял, дрожащей рукой направляя стрелу в третьего капитана, и плакал, подвывая и слизывая сопли. Ичиго стоял над ним — в руке пульсировал Мидори но Бураши.
Как до этого дошло? Как такое вообще могло случиться? Почему он так увлёкся, что забыл…
Нет. Он не увлёкся. Он всё давно решил.
«Ты ведь понимаешь, что это необходимо, Куросаки Ичиго?»
Он был в Мире Живых, и Король не мог с ним связаться — но Ичиго знал, что он сказал бы именно так. Вот она — проверка. Вот они — последствия.
Дети вырастают. Дети вырастают, дети подбирают чужие мечи. Дети воюют, дети мстят — дети квинси насыщают Яхве.
Ты ведь знаешь, что будет дальше, третий капитан? Кому, как не тебе знать. Ты знаешь, ты чувствуешь, ты сделаешь — так чего колеблешься? Чего стоишь, занеся меч, как нерешительный рядовой?
Ты должен выбрать меньшее из зол, Куросаки Ичиго. Ты должен поступить правильно.
Он не позволил себе отвернуться, когда сносил ребёнку голову. Он заставлял себя смотреть, как его тело оседает, а лук распадается и исчезает. Он смотрел — и чувствовал, как окончательно умирает та часть, что когда-то наивно решила, что один человек сможет защитить весь мир.
Он сказал Гинрею, что задержится, и бушевал ещё несколько дней. Он убивал — убивал детей, убивал младенцев, убивал женщин, вынашивающих дитя. Убивал всех — убивал, чтобы Общество Душ смогло выжить.
Его нашли, сидящим на куче трупов, и немедленно бросили в тюрьму. Его судили и приговорили к смертной казни, но оправдали, ссылаясь на законы военного времени. Ему позволили остаться капитаном — его похвалили за его действия — но он вышел из Башни Личинок чудовищем, худшим из всех демонов. Его ненавидели, его презирали, ему плевали вслед.
Куросаки Ичиго ничего не отвечал, застывшим взглядом смотря в небо — его лицо менялось лишь тогда, когда он брал на руки маленького Кучики Бьякую.
За все годы, что ему остались, он больше ни разу не произносил имя сына главы клана Кучики или имя его меча. Никогда.
Часть тридцать восьмаяСобственно, интуиция Куросаки Ичиго никогда не подводила — это и в самом деле оказались квинси. Да-да, те самые, старые добрые квинси, детишки милейшего родителя, Яхве прозывается. Куросаки как чувствовал, что мороки с этим будет на сто лет.
Собственно, так и получилось.
Саке кончилось, и капитан Куросаки разочарованно поморщился.
— Синсенгуми!
Молчаливый лейтенант будто материализовался за его спиной, и Ичиго повернулся к нему, требовательно протягивая пустую бутылку.
— Будь другом, принеси ещё.
Мужчина только коротко кивнул и растворился в наступающих сумерках — сегодня годовщина, капитан имеет право. Этого лейтенанта Куросаки подогнал Гинрей, после того, как третий отряд символично сменил четверых. Как и ожидалось, толстячок погиб в числе первых — шальная стрела квинси пробила ему правую глазницу ещё на первом этапе «переговоров».
Да, когда при жизни Урахара-сан сказал, что «шинигами уничтожили квинси двести лет назад», он очень сильно покривил душой. Или польстил шинигами, Ичиго не был уверен. Потому что эти чёртовы консерваторы, чёртовы вечные шинигами тянули до последнего. Первые пятьдесят лет общения с квинси назывались «переговорами», и выглядели так — пара капитанов с лейтенантами приходила к медиумам, и либо погибала под обстрелом, либо отбивалась и сбегала. Иногда им удавалось взять живыми главнокомандующих, и вот тогда начинались те самые легендарные споры о том, можно ли убивать пустых. Ну, как начинались — капитаны плясали вокруг пленного, а связанный квинси брызгал слюной и поливал своих пленителей матом. Цивилизованная Европа, шествие тысячи демонов им в задницу.
Конечно, Ичиго не сидел без дела. Он вертелся, как уж на сковородке, завёл себе камни в почках от постоянного чаепития с Генрюсаем и сорвал голос, угрожая, упрашивая, умоляя. Вот он, вот враг — убивает наших женщин и детей, наших товарищей, стирает невинные души с ткани мироздания. Так всё, вперёд — выступить единым фронтом, стереть лучников с лица земли, остановить это безумие!
Нет, этим старпёрам требовалось время подумать, всё взвесить, обсудить…
В период «переговоров» Общество Душ понесло колоссальные потери. Руконгай потерял около десяти районов — деревья, дома и души были переработаны в духовные стрелы. Потери среди рядовых были настолько огромными, что их даже не удалось посчитать. Во втором отряде умерло двое Шихоин и несчётное количество Фонг, погиб Рюджи Шиба, капитан пятого и восемь лейтенантов двенадцатого — или больше? Ода Нобунага держался до последнего — и, надо сказать, именно его смерть стала последней каплей. Квинси настолько обнаглели, что пробрались к нему ночью и зарезали, как чёртового ягнёнка, связав своими чужеземными заклинаниями.
Куросаки Ичиго был первым, кто прибыл на место происшествия. Куросаки Ичиго организовал достойные похороны. У Куросаки Ичиго кончилось терпение.
На счастье, он накопил достаточно энергии для выхода в мир живых в своей высвобожденной форме, так что Второй Кенпачи отправился к врагам один. И им, уж поверьте, этого хватило. Квинси расслабились, преступно расслабились — ведь все шинигами, с которыми им приходилось иметь дело, имели прямой указ на самозащиту и ограничивающие печати. Один жутко злой капитан плевать на всё это хотел с высокой колокольни.
Случайно выяснилось, что он может преобразовывать их энергию в реацу. Как сказал Король Душ — побочный эффект от слияния с собственным занпакто. Он поглотил Зангетсу, и часть души Яхве так же была поглощена и полностью переработана. Так, если души убитых им квинси и возвращались к Отцу, то вся сила переходила к рыжему шинигами. Четыре убитых штернриттера, и его резервы переполнены — на счастье, использование банкая быстро организовывает новое место для реацу.
Конечно, это было ужасно. Конечно, он больше никогда не сможет посмотреть в лицо Исиде Урью. Не после того, как он перерезал глотку десяткам других Исид — Ичиго честно пытался считать, но почему-то так и не получилось.
Хуже всего было с Куросаки. Не с Ичиго, нет, с другими — с тяжеловесным мужчиной, с массивной челюстью, чуть более тёмными рыжими волосами и мамиными глазами. С прекрасной женщиной, с её усмешкой и тонкими, будто нарисованными бровями. С маленьким мальчиком, который, глотая натёкшие сопли, наставлял на него вытащенный из мёртвых пальцев лук.
Они все умерли от его меча — потому что, когда сходишься в смертельной схватке, в живых остаётся только один. И Ичиго просто не мог сейчас умереть.
Он выходил на сражение с квинси всего дважды — потому что «благородное» Общество Душ, объявляя уничтожение квинси, запретило шинигами трогать женщин и детей. Женщин в том случае, если они отбросят оружие, детей в любом виде — и Ичиго мог сколько угодно доказывать, что это решение им ещё аукнется, его никто не слушал.
Сейчас, когда всё закончилось, Куросаки испытывал к ним благодарность за это. И ненависть — ведь, когда квинси вернутся, ничего нельзя будет изменить. Но, по крайней мере, он ослабил Яхве — убивая собственных предков, убивая женщин и детей, скатываясь в такую грязь, от которой не отмыться никогда. Возможно, это поможет им, когда он вернётся. Возможно, эти жалкие крупицы силы, что удалось у него украсть, станут решающими.
Когда Ичиго прятал голову на груди своей мелкой и выл, размазывая слёзы по её кимоно, он отчаянно хотел в это верить.
Когда всё закончилось, когда Общество Душ признало, что «квинси полностью уничтожены», Ичиго выжил только чудом. Существование мертвеца зависит от его душевного состояния — и Куросаки был слишком близко к тому, чтобы раствориться в течении времени. Спас его Гинрей — причём спас невольно, спас жуткой ценой. У старого друга умер сын — тот самый, которого смешливый капитан так ждал. Умер героем, выйдя один на один против двадцати штернриттеров, с только что обретённым банкаем — вышел, чтобы спасти свою жену и свою мать. Обе женщины были беременны, и для обеих это кончилось плохо — преждевременные роды, смерть новой химе Кучики и смерть маленькой девочки, которую старый друг так ждал. Повезло, что не погибла сама мёртвая химе — от этого удара друга Куросаки не смог бы уберечь.
Они оба выжили, переждали, даже научились улыбаться — и оба души не чаяли в малыше Бьякуе, который только-только научился бегать и всё ещё говорил с ошибками. Ичиго был ему вторым дедом, и Гинрей часто говорил, что однажды мелкий переедет к нему жить — настолько будущий глава Кучики тянулся к рыжему капитану. А Куросаки, смотря на маленького ребёнка, видел не холодного командира шестого, который отправил свою приёмную сестру на смерть, а его отца, своего названного племянника, и его великую жертву.
— Как вы просили, капитан.
Молчаливый синсенгуми поставил новую бутылку и исчез, как умел только он, и Куросаки приложился прямо к горлышку, плюя на все приличия. Замечательный он всё же мужик, этот последний воин сёгуна. Сказал бы своё настоящее имя — цены бы ему не было. Увы, лейтенант упорно называл только выдуманное — Ичиго был в этом уверен, как отличник, хорошо знающий историю — так что они сошлись на нейтральном «синсенгуми». И как только Гинрею удаётся набирать в свой отряд живые легенды? Например, первый Ирэдзуми, великий мастер татуировки. Ичиго как-то пришёл к нему, чтобы набить на спину хризантему и акулу — два символа смерти, но Мастер отказался. «Позже, если твоё решение не изменится. Я не вижу их в тебе».
Что же, Ичиго и не настаивал.
Реальность приближалась огромными скачками — он видел это так же ясно, как и собственное отражение в озере. В одиннадцатом сейчас бушевал девятый Кенпачи, у нынешнего Шихоин подрастала дочка, в отряде кидо главенствовали знакомые вайзарды, а в лейтенантах пятого ходил, широко улыбаясь, Шинджи Хирако. Мелкая Хиёри наверняка тоже здесь — общайся Ичиго с Хикифуне, знал бы наверняка.
Только вот в последнее время Куросаки предпочитал или гонять чаи с Гинреем, или чего покрепче в собственном дворе, в одиночестве. Посиделки с Рицу, неразлучным союзом Шисуй-Укитаке и стариком Ямамото не в счёт. Не хотелось мозолить никому глаза и портить настроение своей кислой рожей.
А другой у него теперь и не бывало. Всё, выключили Куросаки — был, да уплыл. По реке крови уплыл, угу. Крови Куросаки, крови детей — тех, на кого показали и сказали «враг». И плевать, что сказали тогда, ещё пару столетий вперёд…
Куросаки поморщился — настроение было на редкость поганым. Идти к Рицу не хотелось, мелкая и так загружена его проблемами по самое немогу, а у Гинрея приболела химе. Хотя Бьякуя, наверное, будет рад — но дышать перегаром на ребёнка не было никакого желания.
И Куросаки, аккуратно поставив саке на пол — синсенгуми закроет и спрячет, сокровище, не лейтенант — медленно побрёл в Руконгай.
Часть тридцать девятаяОтдалённые районы Руконгая за десять лет совершенно не изменились. Будто бы война с квинси всё ещё в самом разгаре — эти полупревращённые в силу здания и пустыня, выжженная пустыня на месте травы и деревьев. Трупов тут нет и не было — душа лучше всего преобразуется в энергию, и от бедных руконгайцев не осталось даже костей. Ичиго всегда возвращался сюда в самые поганые моменты — побродить между зданиями и сожрать парочку пустых. Образно сожрать, конечно — забрать себе всю силу, накопленную хищной душой. Поглощать их полностью было бы, конечно, питательнее, но капитан не собирался убивать невинных — лимит и так превышен на парочку тысячелетий.
«Ты опять начинаешь, Куросаки Ичиго».
Величество, как обычно, был внезапен.
«Как там Тенджиро-сан?»
Что же, Куросаки давно научился с ним разговаривать.
«С нашего последнего диалога не изменился. Передаёт тебе привет. Хватит убивать себя, Ичиго».
Куросаки тихо фыркнул, прикрыв глаза.
«Я в порядке».
Был. Когда-то. До всего этого дерьма. Но вот об этом хозяину знать совсем не требуется.
«Знаешь, в твоё время это состояние называлось депрессией».
Это он в его голове покопался, да? Или ходил между миров, высматривал прошлое и будущее, думал, не ошибся ли?
«Даже если и так, лекарства от неё ещё не придумали».
Вот так. Чтобы получить мощные психотропные, надо подождать ещё несколько десятилетий. Ну, ничего — у него полно времени.
«Ты должен двигаться дальше, Ичиго».
Куда дальше? Он переполнен силой, забранной у квинси, он сильнейший капитан — то есть, один из сильнейших, но это не сильно меняет дело. Он полностью готов. Осталось дождаться прихода Яхве, убить его и с чистой совестью умереть.
Идеальный план.
Король явно собирался поспорить, но Ичиго отвлекло колебание реацу. Буквально в паре километров от него гулял пустой — он явно не охотился и чувствовал себя хозяином. Капитан оскалился и ушёл в шунпо — кажется, ему всё же удастся развеяться сегодня.
На мелкую тварь хватило одного демонического заклинания — Ичиго всё ещё проговаривал текст полностью, по привычке. Да, теперь у него больше сил, но зачем разбрасываться ими впустую? Тварь рассеялась с лёгким хлопком, почти не дав ему сил. Впрочем, Куросаки на неё за это не обиделся — сила, она везде одинаковая, а вода камень точит.
Капитан смачно зевнул и решил поворачивать назад. Негативную энергию он, вроде как, выпустил, настроение относительно выровнялось, можно было идти спать — он в последнее время очень много спал, благо, работы почти не было.
Он почти сделал первый шаг, когда что-то мелкое влетело в его ногу. Ичиго рефлекторно сжал пальцы и, бормоча один из путей разрушения, опустил голову.
Девочка. Рыжая. Маленькая, на вид года три, почти ровесница Бьякуи. Стоит, обнимает его ногу, смотрит восторженно своими голубыми глазами.
— Вы спасли нам жизнь! Вы ведь настоящий шинигами, да?
Пребывающий в прострации Ичиго кивнул. Откуда здесь взялся ребёнок? Капитан даже подумал, что это мог быть замаскированный пустой, но поток реацу убеждал его — перед ним здоровая девочка, с духовной силой и спящим внутри мечом.
— Ты здесь откуда?
Девочка задумалась, перебирая край его капитанского хаори в кулаке.
— Не знаю. Я просто оказалась здесь, а потом…
Но Куросаки не прислушивался. Скольких таких детей он превратил в сирот? Скольких убил? Он полностью погрузился в свои мысли о странных поворотах судьбы, и неожиданно для себя предложил:
— Есть хочешь?
Девочка замолчала на полуслове, а потом густно покраснела и кивнула. Ичиго кивнул — это было очевидно.
— Пошли, отнесу тебя в город.
Она что-то забормотала, потом пискнула «я сейчас!» и скрылась в неприметной норе. Очевидно, именно там она пряталась от убитого им пустого — хорошее место, с ней бы ничего не случилось и без его помощи.
Скоро девочка вернулась, ведя за руку странного мальчика, своего ровесника. Он недоверчиво смотрел голубыми глазами, почти полностью скрытыми белой чёлкой, и угрожающе сжимал небольшой кинжал.
— Видишь, видишь, я же говорила!
Но мальчик не слушал, он внимательно следил за рыжим капитаном. Ичиго с любопытством глядел в ответ — всё же, дети такие забавные!
— Что ты собираешься с нами сделать?
Куросаки куда больше занимало сравнение найдёнышей с Бьякуей, так что ему пришлось приложить некоторое усилие, чтобы сосредоточиться и ответить.
— Накормлю, наверное.
Но мальчика этот ответ явно не устроил.
— А потом?
Действительно. Ичиго глубоко задумался над новой задачей. В принципе, детей можно было сдать мелкой — она всё ещё хранила в себе свою влюбленность и не обзавелась семьёй, с тоской провожая взглядом руконгайских детей. Только вот потом эти тоскливые взгляды переводились на него, становясь ещё и просящими, а тут мрачнел молчаливый лейтенант. Нет уж, своей подопечной он мелких не отдаст, хуже будет. Гинрея он тоже отбросил сразу — у того внук подрастает, ему ещё две приблуды не сдались. Друг не откажет, конечно, но зачем его этим напрягать? Рицу и дети это вовсе нечто несовместимое, Шисую самому присмотр нужен, а Укитаке — врач.
— Пристрою к кому-нибудь.
К Хикифуне, например. Да, почему бы и нет — женщина любит детей, она добра и точно найдёт им место. Всё, решено, он накормит двух детей и отдаст их капитану двенадцатого.
Кажется, мальчика этот ответ удовлетворил, и он опустил своё оружие.
— А чем ты будешь нас кормить?
Девочка захлопала в ладоши.
— Я пробовала сушёную хурму!
Ичиго повернулся к детям спиной и присел на корточки, позволяя им взяться за свои плечи.
«Смотри, Куросаки — небо ещё голубое».
Капитан поднял голову и еле заметно улыбнулся. Действительно, голубое. Он совсем забыл.
— Я думал о чём-то серьёзнее хурмы. Посмотрим, полагаю.
В результате, он накормил их удоном, и рыжая девочка нашла лапшу восхитительной. Мальчик ничего не сказал, но, когда Ичиго попросил добавку, с удовольствием присоединился к нему. Он успокоился, прекратил хвататься за нож и теперь сидел за столом с широкой улыбкой — Ичиго передёргивало каждый раз, когда он бросал взгляд на детское лицо. Змеёныш, настоящий змеёныш, с глазами-щёлочками и тяжёлой, ледяной реацу, вырвавшейся на свободу.
А вот потом начались проблемы — Хикифуне нигде не было. Куросаки оббегал всю территорию двенадцатого отряда — а он, по долгу службы, знал даже о тайных ходах — но женщина как сквозь землю провалилась. Ичиго потихоньку зверел и носился по её территории открыто, пока один из её офицеров не проблеял, что «капитан ушла в Мир Живых, когда вернётся, никто не знает». Впрочем, он тут же замолчал — поперхнулся капитанской реацу, которую Ичиго невольно выпустил от раздражения. Впрочем, он быстро собрал её назад и постарался успокоиться — силы лишними не бывают, да и пугать детей своей аурой не стоит. Особенно если змеёныш расценит это как угрозу, и пальнёт в ответ…
Дети стояли, такие потерянные, и жались друг к другу и к стенке, около которой Куросаки их оставил. Увидев, что капитан возвращается один, они наполнились таким отчаянием и обречённостью, что у мужчины защемило сердце.
— Мы что, назад?
Мальчик мог сколько угодно делать вид, что его это не волнует — его реацу тоже отдавало тоской, обречённой, звериной тоской. Разве он мог их теперь бросить?
— Ладно, пока поживёте у меня.
Временно, конечно. Он и дети это явно понятия несовместимые. Что он, старый больной мужик, будет с ними делать?
Появление хмурого капитана с двумя детьми произвело настоящий фурор. Все его воины роняли то, что держали в руках, и дикими глазами косились на сидящих на его спине малышей. Молчаливый лейтенант выпучил глаза и, кажется, порвал документы, которые держал в руке.
— Капи…
— Они пока поживут здесь. Не обсуждается.
Ичиго, не сбавляя скорости, взлетел на второй этаж, где махнул на ряд комнат, которыми не пользовался.
— Выбирайте любые.
Дети осторожно спустились на пол и, держась за руки, осторожно двинулись в указанную сторону. Змеёныш что-то тихо шепнул, и девочка даже подпрыгнула, завизжав:
— Гин!
Вот тут капитана просто накрыло. Что, серьёзно?
Рыжие волосы. Голубые глаза. Родинка на лице.
Мацумото Рангику?
Жуткая улыбка, жуткая реацу, неровная белая чёлка и недоверие ко всему миру.
Ичимару Гин?
И Куросаки Ичиго, впервые с войны с квинси, длинно, громко и витиевато выругался.
Часть сороковаяРазумеется, дети никуда от хмурого капитана не делись. Ичиго пытался, конечно — он не очень подходил на роль няньки, даже для таких исторических личностей. Только вот Хикифуне, зараза, куда-то исчезла на целый месяц, и за это время Рангику-тян и Гин так плотно вошли в жизнь третьего отряда, что об их переводе куда-то ещё не шло и речи.
Гинрей, конечно, долго ржал. Примчался в числе первых, с чаем и данго, и, пока дети уплетали угощение, свистящим шёпотом пересказывал лучшему другу последние сплетни. В первую очередь, Готей-13 единодушно сошёлся во мнении — рыжая девочка точно является байстрючкой третьего капитана. Кем ему приходится белый змеёныш, никто точно не знал, но самой большой популярностью пользовалась версия о том, что это ручной пустой из Уэко Мундо. Никакой фантазии у людей, честное слово — придумали бы что-нибудь новое.
Впрочем, был ещё один вариант. О нём говорили шёпотом, испуганно косясь по сторонам, на ухо пересказывая невероятную историю. О том, будто полюбили друг друга женщина-квинси и мужчина-шинигами. Их чувства были так сильны, что влюблённые решили навсегда отринуть свои силы и сбежать в мир живых… Не успели. И вот теперь у одинокого шинигами осталось только два ребёнка — девочка взяла больше от отца, а мальчик пошёл в мёртвую маму.
И от этой истории, так сильно похожей на другую правду, капитану Куросаки было совсем не смешно.
Но, кто бы что ни говорил, настоящей семьёй они так и не стали. Ближе всего, конечно, к сердцу капитана подобралась Рангику — буквально пару лет назад её удалось отучить от навязчивого «папа!», до этого вообще спасения не было. Сам Ичиго воспринимал её, скорее, как свою подопечную — за ней надо было следить, её требовалось обучать, её хотелось баловать и защищать. Мелкая зараза это знала, и, когда у неё начала расти грудь, попыталась воспользоваться. Нет, в первый раз, увидев плачущую Рангику, Куросаки поскакал разбираться и был готов горы свернуть. Что же, спас, дело сделал — но в следующий раз, при виде надутых губок и заплаканных глаз только рассмеялся. «Нет, Апельсинка, учись сама решать свои проблемы». И оба поняли, какие именно проблемы старый капитан имел в виду. Нет, девочка, нет — если тебе нравится носить кимоно почти нараспашку, вызывающе краситься, призывно флиртовать и делать откровенные намёки, не рассчитывай, что добрый капитан тебя спасёт, да ещё и стрясёт что-нибудь с обманутого кавалера. Тренируйся вертеть мужиками на ком-нибудь другом, а Куросаки Ичиго даже Айзен не заморочил.
Впрочем, Ичиго об Апельсинке не очень волновался — молодая ещё, перебесится, а рядом всегда дежурит пара надёжных ребят.
А вот с Гином вышла совсем другая история. Мальчик, при всей своей внешней холодности, был удивительно привязчив. Его внимание было болезненным, навязчивым, странным, ненормальным даже. Когда-то Ичимару Гин предал всё Общество Душ и чуть не уничтожил три мира, чтобы отомстить Айзену за Рангику-тян. Сейчас, в этом времени, у него появился Ичиго Куросаки. Почему змеёныш проникся к нему такими тёплыми чувствами, капитан так и не понял - вроде ничего такого не делал, речи морализаторские не толкал, а вот приглянулся маленькому Ичимару, да так, что впору вешаться.
Эту фатальную зависимость Куросаки заметил слишком поздно — Змеёныш всегда был слишком осторожен, до паранойи. Внешне, его поведение в обществе третьего капитана не изменилось, разве что он почти не улыбался и говорил чистую правду — немного странно для ребёнка, но вполне удобно, и легко можно пережить. Потом к медикам стали попадать его офицеры. Те, кто сплетничал об Ичиго, те, кто плохо выполнял работу, те, что были слишком глупы или слишком умны… На счастье, у Гина ещё не было меча, только слабый самодельный яд, и летальных случаев удалось избежать.
На прямой вопрос — жёсткий взгляд из-за чёлки и полная уверенность в своей правоте:
— Они не были нужны Вам.
И ведь не переубедить его, поганку бледную. Ичиго мог с ним часами говорить, но взгляд «я знаю, как будет лучше» никуда не исчезал. Ага, знает он — в будущем чуть не довёл Рангику до нервного срыва своим предательством, а потом ещё и умер.
Самый опасный момент с Ичимару, кстати, был связан именно с Апельсинкой. Девчонка, поняв, что на хмурого — хотя в последнее время, скорее, усмехающегося — капитана её взгляды не действуют, решила провести эксперимент над другом детства. Куросаки, заметив тревожный признак, взвыл и за ухо оттащил девку к Рицу — первая Кенпачи отлично вправляла мозги. Она объяснила — красиво и с примером. Благо, пример как раз лежал у неё в подвале, покромсанный в фарш.
Глупо получилось, на самом деле — Ичиго на очередном совете поссорился с капитаном второго отряда, Гин об этом неведомым образом узнал и ещё более неведомым образом старшего Шихоин прибил.
В тот момент Куросаки просто сверхъестественно повезло — тело обнаружил по неведомой причине зашедший на территорию второго отряда Укитаке. Неведомым чудом удалось перепрятать главу Шихоин в подвал к Рицу, и Шисуй изо всех сил пытался убедить Готей-13, что всё с командиром полиции хорошо.
В общем, в тот раз Рангику вышла бледной, но с усвоенным уроком. И ночью, когда девочка прочищала желудок, Ичиго с Гинреем тащили дважды мертвеца за Руконгай, чтобы скинуть падальщикам.
Гин, кстати, после этого безумия и прочистки мозгов от тандема Ичиго-Рицу-Гинрей немного присмирел, и больше никого не убивал. Пока. Вообще, они с Рангику сильно изменились за семь лет в обществе третьего капитана. Но, если Апельсинка выросла в милую девушку, то Гин остановился в развитии, выглядя как мальчик лет десяти-двенадцати. Бьякуя, к удивлению Ичиго, так же замер на этом возрастном промежутке.
Ситуацию прояснил Укитаке, которого благодарный Ичиго взял за правило кормить самыми дорогими и дефицитными конфетами мира живых. На внешний облик души влияет эмоциональное состояние и восприятие самого себя — именно поэтому Рицу всё ещё молода, а Ямамото похож на древнего старца. Да что там первые шинигами — сам Ичиго с Гинреем замерли в промежутке от тридцати до сорока, а мелкая и мёртвая химе выглядели максимум лет на двадцать. С детьми, впрочем, было немного сложнее — ребёнку, чтобы повзрослеть, требовалось какое-нибудь потрясение. Что угодно — осознание различия между мальчиками и девочками, смерть любимого домашнего животного, какое-нибудь необычное событие. Для Рангику, например, таким потрясением стало обретение семьи, а вот у мальчишек ничего подобного пока что не произошло. Так, оставалось только ждать — и Ичиго вообще не понимал, что может служить достаточно значимым событием для мальчика, порубившего второго капитана в капусту. Но ведь в его времени он по неведомым причинам вырос, верно?
Да. После той мутной истории с Рангику — помнится, мрачная лейтенант не хотела вдаваться в подробности.
Ичиго поморщился и встал из-за своего столика — надо отдохнуть, а то с такими мыслями он напишет не отчёт, а балерину-квинси. Сказав молчаливому лейтенанту, что он выйдет прогуляться, Куросаки выпрыгнул в окно — если Гин заметит, что он куда-то идёт, проблем не оберёшься.
— Дядя Ичи!
Маленький ураганчик натолкнулся на выставленный блок, но нового Кучики этого не остановило, и Бьякуя, ловко оттолкнувшись от стены, повис на шее Куросаки.
— Ты идёшь к нам в гости?
Собственно, а почему бы и нет? Прогулка к Гинрею ничуть не хуже, чем куда-либо ещё. Старый друг встретил рыжего капитана с радостью и новыми сплетнями, и невинная чашка чая превратилась в несколько бутылок саке. И впервые с войны алкоголь нёс веселье, а не слёзы и боль — и старые капитаны погрузились в восхитительное безумие зелёного змия сполна. В общем, прогулка на пару минут обратилась в грандиозную попойку на пять часов, настолько сильную, что Гинрей пошёл своего друга провожать. Сам друг предусмотрительно призвал собственного племянника из побочной ветви, по совместительству ещё и лейтенанта. А потом, в момент прощания, вдруг повёл плечом и хитро подмигнул.
— Хочешь, я тебе офицера подгоню?
— Офицера?
— Ага. Правда, пока что он ещё не офицер, даже имени меча не знает, но парнишка далеко пойдёт.
Ичиго моргнул задумчиво, пожевал губу, перекинул меч из руки в руку. Ну, а почему бы и нет? У него и так дурдом, одним больше, другим меньше.
— Давай.
И прошёл к себе, так же, через окно — и тут же, прям в одежде, завалился спать.
А вот с утра был сюрприз, в виде молодого блондинчика с придурковатым выражением лица. От немедленной смерти парнишку спас только кувшин с водой, к которому рыжий капитан тут же приложился. Да, нельзя ему в таком возрасте столько пить, нельзя. Когда, наконец, дышать стало легче, Ичиго скосил глаз на непонятного субъекта и хрипло спросил:
— Ты вообще кто?
— Урахара Киске, капитан. По приказа…
Вся вода, которую Ичиго взял в рот, оказалась на незваном новичке, заставив того замолчать. Впрочем, Куросаки и не были нужны его слова. «По приказанию капитана Кучики», конечно же — но это сейчас неважно! Только одна мысль вертелась в тяжёлой голове третьего капитана, гулко стукая в стенки черепа.
Да что вообще не так с этим чёртовым миром?!
Часть сорок перваяДовольно скоро Ичиго понял, что в появлении мелкого и неопытного Урахары были одни плюсы. То есть, сразу понял, когда коротким заклинанием кидо отогнал головную боль, вернув себе способность мыслить здраво. Да, чёрт подери, это было самым настоящим кладом! Судьбой, перерождением!
Так что, когда третий капитан с помощью быстрого купания в озере и смены одежды привёл себя в порядок, а затем влетел в гостиную, юный Урахара отшатнулся от его звериного оскала.
— Ну здравствуй, Урахара Киске. Тебя мне послала сама судьба.
Ичиго с трудом удержался от смеха — мальчик и так выглядит перепуганным до смерти. Вон, сидит в уголочке, куда с одного прыжка долетел, лицо руками прикрывает. И глаза милые такие, круглые-круглые…
— Капитан?
Дверь приоткрылась, и внутрь пролезла снежно-белая голова, а потом и весь Змеёныш, в новеньком белом кимоно. Воспитанник, по непонятным причинам, всегда называл Ичиго именно «Капитаном» — остальные же удостаивались обращения по фамилии, с добавлением «сан». Впрочем, нет никакого смысла пытаться разобраться в мыслях и поступках Ичимару Гина — по крайней мере, жить стало куда проще, когда Куросаки Ичиго оставил всё, как есть.
Мальчик двинулся вперёд, очевидно, собираясь спросить что-нибудь о кидо — Змеёныш решил стать шинигами, и сейчас активно готовился к поступлению в Академию, желая попасть в Кицунэ. У него были все шансы, чёрт подери, и Ичиго уже заказал на свои деньги все положенные измерения, чтобы меч для Ичимару выковали с последней партией новичков. Капитан третьего преследовал несколько целей, но в первую очередь — хоть немного успокоить жажду крови паренька. Куросаки подозревал, что на равнодушное отношение к убийствам повлиял слишком рано пробудившийся меч — ведь, пусть занпакто и не могут причинить вред своим хозяевам, они остаются оружием, созданным с определённой целью. У духовного оружия есть свои потребности, и чувствительный Гин вполне мог слышать отголосок жажды крови, и принять его за собственное желание. Любой занпакто испытывает потребность убивать — как меч, тоскующий по вкусу победы.
Кому, как не Куросаки Ичиго, об этом знать.
Когда Гин добрался до середины комнаты, он заметил прячущегося в углу блондинчика. Ну, или сделал вид, что только заметил — для пущего эффекта. Мальчик замер посередине комнаты, выпустив свою холодную реацу, а потом резко повернул голову, сверкая своей лучшей улыбкой.
— Новенький, да? Желаю тебе выжить.
И исчез — шунпо успел освоить, золото, не ребёнок. Даже Ичиго вздрогнул, вспомнив фильмы ужасов из своего будущего-прошлого, а уж Урахара Киске выглядел так, будто сейчас отдаст душу Богу повторно. Он глупо хлопал глазами, пытаясь сообразить, куда делся пугающий ребёнок, и растерянно смотрел на безразличного, как скала, Куросаки.
— Это ведь мне показалось, да? Тут ведь не водится привидений?
Ичиго посмотрел на новичка, как на умалишённого. Это далось ему с большим трудом — так сильно хотелось рассмеяться, с битьём кулаком по татами и запрокидыванием головы. Вот когда радуешься, что тебе больше полутора сотен лет — наконец-то можно круто шутить.
Меньше надо общаться с Гинреем, явно меньше.
— Вообще-то, юный шинигами, мы все в какой-то степени привидения.
И, не дожидаясь ответа, добавил:
— А это был Ичимару Гин, он живёт здесь последние семь лет. Не обращай внимания — для него не существует закрытых дверей.
Спасибо тебе, Гинрей, за науку! Играть словами и смыслом это так весело! Впрочем, Ичиго собирался завязывать с шуткой — всего хорошо в меру, а лишаться своего великолепного Учителя у мужчины желания не было никакого. Тем более, что шутка вполне в его духе — в духе прошлого-будущего Киске, разумеется, ибо весь Готей-13 знает, что капитан Куросаки начисто лишён чувства юмора.
Так, мужчина весело рассмеялся, и, переместившись, хлопнул пытающегося уползти паренька по плечу.
— Да не нервничай ты так, Урахара. Это мой подопечный. Талантливый юный шинигами, но с довольно специфическим чувством юмора. Впрочем, сам разберёшься. Пошли.
Урахара замер, квадратными глазами вылупившись на веселящегося капитана.
— Куда?
Широкая усмешка — Господи, как давно он усмехался так в последний раз! — и воодушевление.
— Увидишь.
«Величество, ты только посмотри — поворот судьбы вполне в твоём духе». Король Душ не ответил, конечно — за прошедшие годы ничего в их отношениях не изменилось. Впрочем, Ичиго ответа и не требовалось.
Когда-то он назвал Урахару Киске своим учителем. За эти столетия ничего не изменилось. Именно благодаря этому шинигами он вообще дожил до этого времени, именно благодаря ему обрёл свои силы, благодаря ему смог идти дальше. Будь он здесь, то смог бы гордиться своим учеником.
Что же, теперь пришло время вернуть долг. Сама судьба привела его сюда, у Куросаки в этом не было сомнений. Пусть круг замкнётся, пусть начнётся новый виток времени.
Время Ученику учить Учителя.
Их путь лежал на полигон третьего отряда, и Куросаки с удовольствием повернулся к пришедшему в себя блондину.
— Значит, ты всё ещё не знаешь имени своего меча?
— Ну… у меня возникли некоторые разногласия с учителем медитации, так что…
Лёгкий кивок, прикрытые глаза — Ичиго чувствовал, как внутри него снова пробуждается жажда жить. Война с квинси вернула ему силы, но отняла всё остальное. Бьякуя вернул ему желания, Рангику и Гин — эмоции.
Теперь Урахаре предстояло пробудить капитанскую душу.
— Скажи, ты хочешь его узнать?
— Что?
Лёгкое недоумение в глазах.
— Имя своего меча.
Секунда на обработку информации, а потом уверенный кивок.
— Да.
Ичиго усмехнулся. Он ни секунды не сомневался в этом ответе — иначе этот человек никогда не стал бы его Учителем.
— Когда-то я тоже его не знал. Давно, вечность тому назад. Тогда меня нашёл Учитель. Он передал мне кое-что. Пришло время и мне передать это тебе. Конечно, тебе не надо никого спасать, и, возможно, мне стоило подгадать момент получше… А, к чёрту всё. Я дрожу от нетерпения.
Капитан замолчал, а потом резко повернулся к стоящему напротив мертвецу. Слова, сказанные столетия назад, всплыли в голове, вспыхнули, будто только и ждали этого момента:
— Сильная воля крепче стали. Отринь все сомнения. Скажи — ты готов бросить вызов самой смерти?
Поток реацу, вздымающийся вверх. Твёрдый взгляд. Внутри — тлеет уголёк, который Ичиго предстоит раздуть в то пламя, что горело в глазах его Учителя столетие вперёд. То пламя, что сейчас сжигало изнутри его самого.
— Да.
Широкая усмешка. Поток реацу, в этот раз ничем не сдерживаемый, присоединяется к той, что уходит в небо от его ученика — Ичиго слишком счастлив, чтобы тратить силы на контроль. Всё верно. Никто другой не сможет понять его, не сможет разделить радость вечной битвы — когда ты ставишь всё на кон и выходишь за пределы собственных возможностей, отпугивая саму смерть. На грани, за гранью, забыв про время, забыв о последствиях…
Но пока не время. Он пока не понимает. Пока — только уголёк, смутные желания. Такие же, что давным-давно будоражили кровь у него самого.
И самое время показать ему, на что может быть похожа жизнь на самом деле.
— Десять дней. Твоё обучение займёт десять дней.
Часть сорок втораяШрам на груди Рицу Ичиго мог целовать вечность.
Женщина всегда скрывала его за копной волос, но для Куросаки неровная линия была чем-то восхитительным. Рицу всегда смеялась, что, если бы она не прятала своей отметины, Общество Душ увидело бы куда больше, чем стоило бы.
Хотя, конечно, Куросаки Ичиго совершенно не соглашался с ней — она была безумно привлекательной целиком и полностью, от нежного лба до кожи на пятках. Он видел её любой: поглощённую сражением, созерцающую падающие листья, творящую историю на собрании Готей-13, смеющуюся и стонущую под мужчиной. Он её любил — полностью, отдавая всего себя, не оставляя внутри места для кого-то ещё. Женщина-война, женщина-смерть, женщина-история — и просто женщина, нежная, немного насмешливая и высокомерная. Он её хотел — хотел распустить её косу, поцеловать изогнутые в лёгкой улыбке губы, обвести острый подбородок и тонкую шею кончиком языка, снять капитанское кимоно, прикоснуться кончиками пальцев к обманчиво хрупким бёдрам и овладеть — нежно, немного благоговейно, покоряясь и растворяясь в ней.
Что же, он её получил.
Или, вернее, она позволила ему заполучить её. Позволила приблизиться, позволила любить — позволила прикоснуться и приходить к ней в дом. Как сказала сама Рицу, когда они в первый раз лежали на её футоне, а за окном бушевало марево и пахло кровью квинси — «Ты всегда горишь, Куросаки Ичиго. Горишь так сильно, что к тебе хочется прикоснуться, пока ты не осыпался пеплом». Он тогда ничего не сказал — да и как мог бы, после того, как сама Богиня раскрыла свои объятия?
Конечно, он не был её первым. Конечно, она была первой у него.
Со временем благоговение ушло — осталась тихая, спокойная уверенность в своём партнёре, ровный поток эмоций, нирвана. Влюблённость прошла — осталась любовь. Он перестал краснеть, стоя рядом с ней, перестал бояться дотронуться лишний раз. Недосягаемая Унохана-сан ушла — осталась Рицу, тёплая, смешливая, любящая понежиться в постели по утру. С идеальным молодым телом — и шрамом от меча, когда-то пробившим её грудину.
Сначала Ичиго возненавидел этот символ того, что женщина, которая была его жизнью, никогда не будет принадлежать ему полностью. Отводил глаза, прикрывал рукой — но потом, уже после их первой ночи, вдруг испытал страстное желание его поцеловать. Хотя решился он на это гораздо позднее — как раз после смерти сына Гинрея, когда женщина пришла к нему сама. И с тех пор он мог целовать неровный кусочек кожи вечно. Целовать, вылизывать, просто прикасаться кончиком носа — или просто лежать, уткнувшись лбом, телом к телу.
Наверное, это было самым коротким путём к саморазрушению, но Куросаки просто не мог остановиться. Он снова и снова возвращался к маленькому неровному следу, который однажды отнимет его любовь навсегда. Придёт, позвякивая колокольчиками, из района Зараки, и покорит, увлечёт первую Кенпачи за собой. Они никогда не лягут на мягкий футон вместе, она не будет раздвигать под ним бёдра, не прижмётся к нему грудью, не оставит следа от своих губ на покрытой шрамами шее, не зароется пальцами в волосы, распуская жёсткие прядки с колокольчиками.
Но она будет хранить ему верность, никогда не обнажая меч. Она сотрёт со своего лица вечную полуулыбку и распустит волосы, она отринет все обещания и забудет о запретах. Она сразится с ним в полную силу и она даст себя убить — и это стоило куда больше, чем жалкая возня на синих одеялах.
Куросаки Ичиго ненавидел свои знания о будущем. Ненавидел — и никуда не мог от них деться, снова и снова возвращаясь к маленькому участку кожи, будто притянутый неведомыми силами. Целовал, вылизывал, прикасался — с тихой обречённостью и невозможным, иррациональным желанием, что от его прикосновений чужая метка исчезнет, и его Рицу никуда не уйдёт.
Но, даже если это произойдёт, он никогда не сможет дать ей то, что она хочет больше всего на свете.
Сегодня он пришёл к ней на закате, и она тихо рассмеялась, как смеялась всегда при нём. Предложила чай, и они с удовольствием выпили целый чайник, наслаждаясь этой небольшой игрой и сознательно оттягивая момент близости.
А сейчас он лежал на ней, его спина ещё чувствовала тепло её ног, на лопатках немного жгло кожу после соприкосновения с её ногтями, но всё это было неважно — значение имел только маленький шрам на грудине, который он целовал. Она, как обычно, тихо хихикала — её безумно забавляла эта странная привычка третьего капитана.
— Слышала, ты завёл себе мальчика для битья?
Шёл второй день обучения Урахары, и всё Общество Душ с ужасом наблюдало, как Второй Кенпачи со зверским выражением лица пытался паренька расчленить. Ичиго выбрал самый простой путь — тот самый, что когда-то показал ему сам Урахара. Меч всегда защищает своего хозяина — убить шинигами можно только после того, как разрушен его занпакто. И, очевидно, меч Урахары не оставит его одного. Одна смертельная рана, нанесённая измученному ученику — и цель достигнута. Ичиго планировал сделать это завтра — сегодня оставшегося на полигоне Урахару всю ночь будет пугать Гин. Ну, тренировать кидо, выпускать реацу, неожиданно мелькать перед глазами и улыбаться, улыбаться, улыбаться… Так, когда на рассвете придёт Куросаки, учитель-ученик будет на грани своих возможностей — уставший убегать, уставший бояться, уставший от молчания и голода и готовый к последнему сражению. Готовый в первый раз позвать свою Бенехиме.
Главное, случайно его не убить окончательно.
— Он станет моим учеником, Рицу. Единственным учеником. Я научу его получать удовольствие от битвы, я научу его совершать невозможное. Я передам ему свой внутренний огонь, чтобы однажды…
«Чтобы однажды он вернул его мне». Вернул, научив жить и дав гораздо больше, чем он когда-то заслужил. Ичиго не мог дать Урахаре того, что когда-то дал ему он. Не мог объяснять строение мироздания, не мог помогать и прикрывать спину. Зато — мог научить драться, даже не высвобождая занпакто. И, на свой страх и риск, передать умение боевого кидо — не зная, что это изменит в будущем, но желая, отчаянно желая этого.
Быть может, ему действительно был нужен ученик?
Рицу приложила палец к его губам, давая понять, что продолжение не требуется, и одним слитым движением выскользнула из-под его тела. Женщина встала и отошла к окну, так, чтобы лунный свет освещал её немного угловатую фигуру. Она была соткана из жил и мышц, и кто-то даже назвал бы её мужеподобной, но, на взгляд Ичиго, она была абсолютно восхитительна.
Наверное, он любил бы её, даже будь она мужчиной. Будь калекой, будь маленькой девочкой или будь древней старухой. Это было совершенно неважно — он любил бы её, даже будь она деревом или рыбой.
— А твой змеёныш, Ичимару Гин? Почему он до сих пор не ушёл на перерождение, если ты выбрал не его?
Логичный вопрос. За одно то, что мальчик убил Главу Шихоин, его следовало устранить. Отравить, скормить пустым, запереть в Гнезде Личинок — что угодно, лишь бы такой опасный враг не попал в Общество Душ — если, конечно, капитан не имел на него каких-то особенных видов.
Ичимару Гин. Маленький Змеёныш, с неприятной реацу и страшной улыбкой. Мальчик, с которым было просто неприятно находиться рядом. Тот, кто может обернуться кем угодно, и в любую секунду со всех сил ударить в спину.
Он не был ему сыном — место приёмного ребёнка заняла Мацумото Рангику. Не был воспитанником — там, широко улыбаясь, тянулся к рыжим волосам Кучики Бьякуя. Не был даже смертельной заразой, заставляющим остановится и спросить себя — правильный ли был выбран путь? Потому что единственным, кто мог заставить хмурого капитана сомневаться, единственным, чьи отравленные семена хранились в его душе, был Айзен Соуске.
А Ичимару Гин просто был. С маленькими ручками, больше похожими на лапки ящерицы, белой чёлкой и холодной реацу с металлическим привкусом. Ребёнок, волею судьбы оказавшийся на его попечении, тот, кому не требовалась его защита — только надёжный тыл, уютная нора, куда можно было бы спрятаться. Тот, кто всегда создавал вокруг хаос, и отчаянно тянулся к незыблемому островку покоя, тот, кто хотел получить правдивые ответы на свои вопросы. Тот, кто, как и Ичиго когда-то, пах бесконечным одиночеством. Ичимару Гин не занимал какое-то особенное место в жизни капитана третьего отряда.
Куросаки Ичиго в него просто верил.
— Однажды он займёт моё место, Рицу. Я без малейшего сомнения подставлю ему спину.
Да. Из мальчика выйдет отличный лейтенант и превосходный капитан — пусть только закончит Академию и немного подрастёт. Пусть справится со своими порывами, пусть утихомирит жажду крови, обратит её в желание защищать. И неважно, что скажут люди, неважно, что будет вокруг.
Капитану заградотряда чужая любовь не нужна.
После того, как всё закончится, после того, как Яхве падёт, Куросаки Ичиго не исчезнет. Свою веру в завтрашний день он оставит Шисую, свои знания — Урахаре. Мелкая давно забрала его слабости, Король Душ и Гинрей — верность. Он отдал свою любовь Рицу, а теплоту и привязанность как-нибудь поделят между собой Бьякуя и Рангику-тян.
А Ичимару Гин получит от него худший дар — умение в любой ситуации поступать правильно.
Несмотря на кровь и гарь, несмотря на осуждение и ненависть, несмотря на собственные чувства — остаться самим собой, слепым оружием в руках этого мира. Потухнуть, сгореть, вывернуться наизнанку — но поднять меч и сделать то, за что его будут ненавидеть ещё тысячу веков. То, за что будешь ненавидеть себя сам.
Но кто-то же должен, верно?
Женские пальчики, всё ещё жёсткие от мозолей, нежно провели по его глазам, возвращая из пучины собственных мыслей и обречённости. Рицу, нависшая над ним, тёпло улыбалась. Она всегда чувствовала, когда он начинал думать о смерти — возможно, потому, что принесла её во все миры больше, чем кто-либо ещё.
— Довольно разговоров, третий капитан. Ночь ещё не закончилась.
И поцеловала, горячо, властно — так, что невозможно не ответить. Раскрылась, мягкая и податливая, навстречу его рукам, послушно перевернулась на спину и позволила растворится в себе, забыть о том, кто он есть, и к чему он идёт.
И в самом деле, ночь ещё не закончилась.
Часть сорок третьяО, как же здорово выпустить силу! Не облекая её в атаки или демонические заклинания, не вливая в меч или шунпо. Просто выпустить, чтобы она ревела и клубилась вокруг, забивалась в рот и нос, не давала нормально дышать и ставила на колени.
Ичиго расхохотался, как самый настоящий псих, и прыгнул вперёд.
Урахара Киске истово пытался выжить. Использовал все умения, полученные в Академии Шинигами, прыгал в шунпо и периодически даже пытался использовать демонические заклинания. Лично Куросаки на каждую такую попытку смотрел с умилением, увеличивая разрушительную мощь атаки — а ведь он даже Мидори но Бураши не выпускал, бил чистой силой. Парнишка, после бессонной ночи — Гин ушёл только тогда, когда капитан отправил его домой с кульком сушёной хурмы, и то недалеко, наблюдая за уроком издалека — щеголял огромными синяками под глазами, которые так поразили парня в будущем, и немного дебиловатым выражением лица. Ичиго даже переживать начал, что это лицо Урахара как раз заимел сейчас, и Ичиго-подросток видел следы жуткой экзекуции Ичиго-учителя.
Бред, конечно же. В его вселенной не было никакого Куросаки Ичиго, кроме него самого.
Как бы то ни было, шёл третий день обучения по методике Урахары Киске «имя меча или смерть», блондинчик, кажется, молился Мимихаги, а Куросаки Ичиго просто наслаждался каждой секундой. Ну, и пытался будущего Панамочника прибить. Надо, кстати, поискать ему панамку, а то такой образ пропадёт, такой образ…
Конечно, долго это не могло продолжаться. Конечно, Урахара оступился. И уж, конечно, дорвавшийся до хорошей драки Куросаки Ичиго не собирался это пропускать.
Меч вошёл в тело идеально, ровно между пятым и шестым ребром слева. Пропорол учебное юката, вскрыл кожу и, кажется, проткнул лёгкое — Ичиго никогда не был уверен в своих познаниях в анатомии. Когда-то помнил — сейчас, увы, забыл.
Урахара замер, только выдохнул хрипло, с капельками крови на губах — и начал заваливаться назад, медленно, из последних сил пытаясь удержать меч или вздохнуть.
Сейчас или никогда. Вот оно, время, когда жизнь и смерть оказываются по одну сторону, когда пора поставить всё на кон, сразиться с самим собой и придти к логическому завершению. Без реацу, без меча, возможно, даже без души — только вперёд, только до конца.
Победа? Поражение? Хватит ли у Киске сил? Хватит ли решимости? И, самое главное — хватит ли времени?
Куросаки Ичиго ничего не мог сделать — только смотреть, смотреть на ослабевшие пальцы и наблюдать.
Рука Урахары сжалась, когда парнишка почти упал. Сжалась, дёрнулась — и мир вокруг взорвался от бушующей вокруг реацу. А Куросаки Ичиго прикрыл глаза, ощущая рёв и блаженство от только что пришедшего во внешний мир меча.
«Ну здравствуй, Бенехиме».
Урахара Киске вставал на ноги тяжело. Хрипел, падал, царапал пальцы о лезвие, но вставал. С булькающей кровью на губах и пламенем в серых глазах. Ичиго ему не помогал, хотя путь исцеления давно щипал пальцы — в первый раз он должен подняться сам.
— Ну что, ты почувствовал это?
Глаза в глаза, кровавая пена на губах. Радостное пение Бенехиме.
— Да.
— Запомни это, Урахара Киске. Запомни — и никогда не отступай. Дерись. На грани своих возможностей, за гранью — поставив всё на кон, бросив вызов самой смерти. Забудь о последствиях, забудь о цене — и только тогда сможешь победить. Отбрось свой страх. Смотри вперёд. Иди вперёд. Промедли — и ты состаришься. Остановишься — и ты умрёшь. И помни, всегда помни эту жажду битвы, кипящую в твоей крови.
Они смотрели друг на друга, казалось, вечно, и их реацу переплеталась, пронзая небеса. Учитель и Ученик — и плевать, что оба они успели побывать друг для друга и тем, и другим. Круг замкнулся, причудливо переплетя ткань мироздания.
Момент испортил Урахара Киске, которого, внезапно, вырвало кровью. Ичиго тут же подлетел к ученику, своим кидо исцеляя нанесённую им же рану и заботливо спросил:
— Ты в порядке?
Киске, тяжело привалившись к капитану, только кивнул — сердобольный Куросаки решил поделиться с ним реацу.
— Я, конечно, разбит, но во мне столько энергии, что я бы сейчас горы свернул.
К несчастью Урахары, он как раз упирался щекой в капитанское плечо, так что не увидел хитрую улыбку своего капитана, а посему выбитый из рук занпакто стал для него полной неожиданностью. Бенехиме жалобно взвизгнула и вошла в стену, прямо за спиной третьего капитана.
Да уж, на лицо Урахары Киске в этот момент стоило посмотреть.
- …А?
Ичиго уже не мог сдерживаться, и на лице его расползлась жуткая усмешка. Он даже пожалел об отсутствии у себя веера — такой эффект можно было бы создать, такой эффект!
— Ну, сначала я хотел дать тебе перерыв, но, если ты готов… Самое время начать настоящее обучение!
Будущий капитан двенадцатого выглядел удивлённым.
— Настоящее обучение?
Куросаки с удовольствием кивнул.
— Конечно. Я ведь говорил, что обучение займёт десять дней, а прошло всего три. Всё только начинается. Итак, я называю это…
Усмешка превратилась в зверский оскал, а потоки реацу эффектно раздули его капитанское хаори.
— Особая скоростная методика обучения под названием «Боевое кидо или смерть». Ну что же, приступим. Защищайся!
Изумлённый вопль Киске был настоящей музыкой для его ушей.
Часть сорок четвёртаяЗал собраний давно перестал казаться Куросаки Ичиго чем-то особенным. Наверное, после где-то восьмого литра чая в обществе старика Ямамото — должность, знаете ли, обязывает. До него главы заградотряда вообще только с Главнокомандующим и общались, не считая внутренней кухни. Повезло, что у Куросаки уже были проверенные друзья.
— Эй, как там наш третий? Ну, знаешь, тот самый, который присоединился к нашей горячей самурайской любви, и которого мы заездили до смерти.
Гинрей весело сверкал глазами, словно невзначай повиснув на старом друге. Слухи о том, что они спали друг с другом, так или иначе появлялись всегда, начиная от их жизни в одной комнате в Академии Шинигами. Пожалуй, только эти шутки не вызывали у Куросаки желания убивать — просто потому, что не ржать над ними было невозможно.
— Что, вот прямо так?
Лучший друг радостно заржал, отлипнув от третьего капитана и стукнув его кулаком в плечо.
— Ещё большей популярностью пользуется версия, что нового мальчика завёл себе ты, а я его от ревности отравил. Так что лежит твой очаровашка в бараках четвёртого отряда, а ты бегаешь за мной, стремясь искупить вину и добыть противоядие.
Друзья тихо захихикали, прикрыв рты руками. Речь шла, разумеется, об Урахаре, который последние пару месяцев отдыхал под крылышком Рицу, не в состоянии нормально шевелить конечностями. Зато теперь парень был способен швыряться очередью демонических заклинаний из любой позы и в любом порядке. В десять дней уложились, как капитан и обещал.
И ни один из них об этом не пожалел.
— Мы собрались здесь…
Друзья кивнули друг другу и разбрелись по своим местам — собрание обещало стать коротким, успеют ещё поговорить. С тех пор, как прошла война с квинси, процедура выбора новых капитанов сильно упростилась — как минимум потому, что число кандидатов сильно уменьшилось. Так что сегодня они просто поздороваются с новенькой Шихоин, обсудят небольшую проблему с Руконгаем и разбегутся по домам.
— Для начала сообщаю, что капитан пятого отряда решил покинуть нас, и его место занимает лейтенант, Шинджи Хирако. На следующем собрании он присоединится к нам.
Высокий мужчина с огромными усами величественно кивнул, и Куросаки попытался вспомнить хоть что-нибудь о нём. Вроде бы, выходец из полей, в шинигами пошёл после того, как его семью вырезали квинси, форма духовного меча — тяпка. Что же, неудивительно, что он решил уйти — главный враг повержен, его работа окончена.
Жаль, что он не знает будущего.
— Итак, позвольте представить — новый капитан второго отряда, Йоруичи Шихоин.
Надо признать, девушка была… эффектной. Смуглая, молодая, горячая, она влетела в зал, элегантно покачивая бёдрами, и широко улыбнулась.
— Рада знакомству, господа.
Нестройный ряд ответных приветствий был ей ответом — среди капитанов она была третьей девушкой, и, вне сомнения, в самой откровенной форме, так что мужская часть аудитории с удовольствием рассматривала тонкую талию и оголённые ключицы. Грудь Хикифуне, конечно, была больше, а волосы длиннее, но новенькая явно выигрывала во всём остальном — хотя бы своей новизной и откровенностью.
Про Рицу можно было и не говорить — по неведомой для Ичиго причине, большая часть мужчин просто боялась на неё смотреть. Сами виноваты, конечно — не способны они оценить настоящую красоту, как ни крути.
Девушка окинула остальных взглядом профессионального убийцы и, повернувшись на носках — капитанское хаори эффектно взметнулось, выгодно подчеркнув фигурку — заняла положенное место. Прямо напротив Куросаки, чтоб её, ибо полиция и заградотряд всегда ближе к Главнокомандующему, чем к остальным. Собственно, Ичиго был в числе тех, кому демонстрировался её банкай — как рассматривал всех, надевших белое кимоно, с момента его назначения. Обычно пару ему составлял Гинрей, из-за текучки кадров в клане Шихоин, но теперь, видимо, всё изменится. И Куросаки отвлёкся от стоящей напротив Богини Скорости, переключаясь на обсуждение.
Вопрос стоял о руконгайских стенах. У Готея-13 внезапно обнаружились лишние деньги, и было решено потратить их на благое дело. И вот теперь они уже третье собрание обсуждали, какое именно благое дело будет совершено — первые два, очевидно, были забракованы, но сегодняшнее вполне могло быть принято. Речь шла, как уже говорилось, о руконгайских стенах — их предлагалось укрепить, увеличить до трёх метров в высоту и добавить защитных печатей кидо, отпугивающих пустых. Капитаны третьего, четвёртого, восьмого и тринадцатого были за, остальные — против, но на их стороне была благосклонность Главнокомандующего, и они планировали переубедить Хикифуне и нынешнего Кенпачи из одиннадцатого. Тогда сторонников и противников становилось равное количество, и в этом случае решал старик Ямамото. И, в принципе, их план работал, как вдруг…
— Я поддерживаю это решение. Укрепить стены — отличная идея, которая облегчит патрулирование.
Такой мёртвой тишины, как после реплики Йоруичи, в зале собраний не было никогда. Нынешний Шиба выглядел так, будто его любимого щенка только что убили, а невольные союзники только хлопали ресницами. Шихоин никогда не поддерживают Шисуя и Ичиго — то есть, вообще никогда.
Девушка, заметив такое повышенное внимание к себе, только фыркнула и скрестила руки, выгодно подчёркивая грудь. Оторопевший Ямамото по-быстрому всё закруглил, сказав, что «вопрос требует дополнительного обсуждения», и всех отпустил. Оторопевший Ичиго вежливо кивнул, и юная Шихоин, весело рассмеявшись, стукнула его кулаком в плечо — попав прямо в синяк, оставленный Гинреем, но Куросаки почти не заметил.
— Я думаю, эта древняя вражда бессмысленна. Ведь всё дело в том, что ты отказался официально стать Шиба? Меня не волнует твоя фамилия. Ты хороший воин и хороший капитан, а я сужу людей только по делам.
И улыбнулась. Дерзко, ярко, завлекающе — у Ичиго дико защемило в груди. Он не может на неё смотреть. Не может смотреть, не может улыбаться, не способен даже нормально говорить. Чёрт их всех подери, он лично тащил холодное тело её отца, покрошенное в мелкий фарш, и выкидывал пустым. Он вертелся, как чёртова змеюка, чтобы сделать вид, будто он не имеет никакого отношения к его исчезновению, и развёл бурную иллюзию расследования, чтобы окончательно запутать следы, увести верных Фонг от Ичимару Гина.
А сейчас она смотрела на него, такая яркая, дерзкая, готовая плюнуть на вечную вражду и протянуть руку мира.
Как будто он снова на войне. Как будто снова запачкан в крови убитого им ребёнка. Как будто он проиграл, даже не начав сражение.
— Хотите, я подарю вам офицера?
Это было всё, что он мог сказать. Горло жгло, но он должен был что-то сказать, и он сказал — самое простое, самое абсурдное, что могло быть.
Какого офицера? Как его вообще можно подарить?
Ах да. Урахара. Что же, юный ученик, значит, это традиция такая — передавать свои знания за десять дней. Возможно, ещё встретимся.
«Это не ты его убил».
— Офицера?
«Можно сказать, я».
— Да. Урахара Киске — он молод, но очень талантлив. Уже знает имя своего меча и отлично владеет кидо — а ещё он очень умён. У меня ему негде развернуться, а у Вас, как я слышал, место второго офицера свободно. Уверен, он ещё проявит себя.
«Да? Это ты про тот момент, когда он предлагал убить каждого третьего руконгайца, чтобы восстановить равновесие? Или про то, что не отдал в Башню Личинок маленького ребёнка?»
— Хм… Интересный подарок. Пожалуй, я его приму. Как знак дальнейшего сотрудничества.
«А разве я не должен был?»
Взаимные улыбки — Ичиго жутко жгло губы, будто снова выпил Гинреев «Бонсай» — и девушка уходит, красиво покачивая бёдрами.
«А разве ты умеешь оборачивать время вспять? Успокойся, Куросаки Ичиго. Ты капитан заградотряда, ты убил больше шинигами, чем все твои предки-квинси».
Да, так оно и было. Он убивал — трусов, покинувших поле боя, тварей, решивших, что война — отличный повод грабить и насиловать… Капитанов и рядовых, решивших, что под крылышком у детей Яхве будет лучше. Всего дважды он выходил на бой с квинси, но присутствовал на каждом сражении. Он перебил больше Шиба и Шихоин, чем женщины успели нарожать. Он перерезал глотку даже какому-то побочному Кучики, за карту Руконгая, проданную врагу. Он травил, лгал и притворялся, он был самым ненавистным капитаном из всех.
Потому что даже ребёнок знает — заградотряд всегда бьёт в спины.
— Кажется, она флиртовала с тобой, Куросаки-кун.
— Пха? А почему не, например, с Гинреем?
— При всём моём уважении к клану Кучики, Гинрей куда больше похож на говорящий столб. Дело в, так сказать, выражении лица.
— Поддерживаю, Ичиго. Ты пахнешь битвой — женщины просто тянутся к тебе.
Они шутили, будто так и должно быть. Шисуй, Укитаке, Рицу и Гинрей — и Ичиго потихоньку становилось немного легче. Король Душ прав — он не способен поворачивать время вспять. Да даже если бы и был способен — он поступил бы так же, точно так же. Потому что не смог бы сломать жизнь безвинному ребёнку — пусть этот ребёнок и был виноват.
Единственным, кто заметил неладное, был Гинрей. Друг нахмурился, проводил до самого дома, тронул за плечо.
— Как ты?
— Не волнуйся — я уже всё решил.
Он не сможет вернуть девочке отца, поэтому его долг ей никогда не будет оплачен. Но с этого дня у Йоруичи появится верный союзник и преданный друг, который будет исправлять её ошибки и прикрывать косяки.
Потому что у него, чёрт подери, всё ещё есть совесть.
Часть сорок пятая— Что Вы думаете об Айзене Соуске, Капитан?
Вопрос настиг третьего капитана за полуденным чаем, пролетев через светлую комнату, ударив куда-то туда, за грудину. Ичиго поднял уставшие глаза — да, так и есть, прямо перед ним, моментально переместившись от дверного косяка, стоял максимально серьёзный Ичимару Гин.
Подопечный поступил в Академию Шинигами три месяца назад, и с тех пор это был первый раз, когда парень появился на пороге его дома. Появился, чтобы принести с собой боль и бессонные ночи. Чтобы задать вопрос, на который мог получить только правду.
Впрочем, когда речь идёт об Айзене, никогда нельзя сказать, где ложь, а где правда.
— Он всемогущ. Он способен повернуть реки вспять и поменять местами землю с небом. Нет ничего, что могло бы его остановить. Ничего, на что он не был бы способен. И от него надо держаться как можно дальше.
Глаза в глаза, серьёзный кивок. И, словно бы незначительное:
— Я никогда раньше о нём не слышал. Он ведь даже не лейтенант, верно?
— Внешняя шелуха не имеет никакого значения, Гин. Очень скоро он подогнёт мир под себя.
И, ведомый дурным предчувствием, Куросаки отставил красивую чашу подальше — если его реацу сейчас вырвется из-под контроля, она просто превратится в пыль.
— Откуда ты узнал об Айзене, Гин?
Минутное сомнение — говорить, не говорить? На самом деле, это не имеет никакого значения — Куросаки прекрасно знает ответ.
— Он сам меня нашёл.
О, Айзен, ты ведь всегда рядом? Стоишь в вечерних сумерках, улыбаешься из-за стены, пахнешь обречённостью и предательством.
— Я поговорю с ним.
Вопрос поймал его уже в коридоре, тихий, пробирающий до костей.
— Почему?
Ещё никогда не было такого в их взаимоотношениях. Ещё никогда Куросаки Ичиго не говорил «нет» так категорично. Никогда не запрещал Ичимару самому совершать ошибки.
— Потому что он зараза. Болезнь. Ты погибнешь, если окажешься рядом с ним.
Потому что Айзен сам выбрал путь бесконечного одиночества. Потому что Айзен — это тот, кто уничтожает мир вокруг. Потому что сам Куросаки Ичиго давно отравлен им.
За столетие с их последней встречи бараки пятого отряда перемещались несколько раз, но третий капитан всё равно знал, где искать. По долгу службы, по праву сильнейшего.
И снова, как и тогда, сначала ощутил тихую нежность Кьёка Суйгецу.
Айзен не изменился. Такой же тихий, с застенчивой улыбкой, широкими очками и бесконечным, мёртвым одиночеством. Теперь уже всё ясно — теперь всё стало ложью. Айзен уже создаёт свой хогьёку, уже вербует сторонников. Уже нет нужды сомневаться.
Или — снова ложь, удивительное переплетение его памяти? Или он просто потянулся к замкнутому подростку, как раненый зверь, привлечённый запахом бесконечного одиночества — таким же, каким пропах сам?
Айзен, ну почему с тобой всегда так сложно?
— Оставь в покое мальчика.
Изумление, даже шок — кажется, друг-не-друг его не заметил. А потом — смех, тихий, обречённый, как умел только он.
— Даже не поздороваешься?
Нет. Не смотри на него, не приближайся. Не дай его заразе пропитать тебя снова.
Не дыши, не прикасайся к его одиночеству.
— Ичимару Гин мой подопечный, Айзен. И я не позволю…
— Хорошо.
Соуске перебил Ичиго так внезапно, что третий капитан, забыв о малейшей предосторожности, посмотрел на него.
Глаза в глаза. Тихая, обречённая уверенность.
Боль? Одиночество?
Желание, чтобы всё поскорее закончилось?
— Я обещаю тебе, что никогда больше не приближусь к Ичимару Гину, и не приму его, если он сам придёт ко мне. Ты этого хотел, Ичиго? Как видишь, никаких лазеек.
Айзен развёл руки, с кривой улыбкой смотря на того единственного человека, с которым был когда-то близок.
Всё, можно уходить. Цель ведь достигнута, верно? Он точно говорит правду — третий капитан чувствовал это так же ясно, как и бесконечное, абсолютное одиночество. Развернуться, уйти, сбежать — ведь он этого хотел, верно?
Соуске Айзен стоял на месте. Смотрел немигающим взглядом, тихо, обречённо — как старый пёс, которого только что отнесли в ветеринарную клинику усыплять. Именно так — спокойно, понимающе даже. Тихо прощая и прощаясь навсегда.
Стоял ли он так же в прошлый раз?
Беги, Куросаки Ичиго. Беги, не оборачиваясь, пока ты не пропал. Не растворился в его идеях, не захлебнулся в бесконечном одиночестве. Ему никто не нужен, слышишь? Он сам выбрал этот путь.
— Эй, Соуске, не хочешь со мной выпить?
Часть сорок шестаяГинрей редко его о чём-то просил. Сначала — потому что у него всё было, потом — потому что друг предугадывал его желания. Они шли бок о бок много десятилетий, они были самыми близкими людьми в целом мире. Они делили радость и печаль и поддерживали в трудные минуты. Ичиго уже давно не мог представить мир без Гинрея — ведь этот Кучики всё равно будет где-то поблизости, выскочит, как чёрт из табакерки, принесёт с собой свежие сплетни и уверенность в завтрашнем дне.
А вот сейчас, надо же, попросил.
Дело было в мелком Кучики, Бьякуе. Прошло уже четыре года, как Гин закончил Академию — Змеёныш ожидаемо попал на путь Кицунэ — и недавно туда же поступила Рангику. Собственно, проблема была не в том, что Бьякуя хотел учиться — его никто не стал бы останавливать — а в том, что Апельсинка узнала первый иероглиф имени своего занпакто. То, что Рангику уже выглядела и вела себя на двадцать пять плюс, а он остался нескладным подростком, наследника Кучики не волновало. Он был непреклонен — что это такое, два его ровесника уже могут призывать шикай, а он нет? То, что Ичимару всегда был гением, а Апельсинка пока даже имени полностью не знает, его совершенно не волновало. Несправедливость, и всё тут!
Что же, Гинрей и не думал внука останавливать — такие порывы следует только поощрять, так что пусть разберётся со своим мечом. Пока что безымянный занпакто у ребёнка давно был, так что тренируйся, медитируй, осваивайся.
Но Кучики Бьякуя, неведомым образом узнавший о десятидневном обучении Урахары и ничего не поняв, хотел узнать имя сразу, вырвав его в честной битве. И вот тут Гинрей просто за голову хватался. Как объяснить внуку, что не всем подходит такой способ? Что цена слишком высока, а он слишком мал, чтобы так рисковать? Что каждый меч индивидуален, и не все вообще имеют конечности, чтобы сражаться. Мелкий Бьякуя упёрся, явив худшие семейные черты, и приставал к деду и Ичиго для смертельного спарринга. Оба, разумеется, отказывались, но на днях лейтенант из побочных Кучики заявил, что наследник обратился к нему с такой просьбой, и Гинрей чуть на месте не умер.
А потом вспомнил, что у его лучшего друга крайне интересный банкай…
И вот теперь Куросаки Ичиго сидел около нахохлившегося Бьякуи и проверял чайник. А потом, вы не поверите — разливал чай. По правилам разливал, в полную церемонию — Гинрей всё же сдержал угрозу-обещание, нашёл учителя.
— Дядя Ичи, ты мне, вообще-то, свой банкай показать собирался.
Мальчик клянчил его уже давно — с тех пор, как заметил, что окружающие шинигами вздрагивают от одного упоминания. У Гинрея, ожидаемо, тоже просил, но старый друг был непреклонен — не раньше, чем внук научится высвобождать шикай. Опасно очень, потому что — смотреть на тысячу цветущих слив.
— И покажу. А ты смотри — смотри и запоминай.
И, осторожно поставив две чашки, а затем лёгким движением высвободив Мидори но Бураши из ножен, произнёс:
— Подминай под себя, Мидори но Бураши то Куанбаши!
И мир вокруг расцвёл сине-зелёно-красным.
Наблюдать за кем-то, впервые оказавшемся в его внутреннем мире, всегда очень забавно. Вот первую секунду мелкий Кучики пытался заново научиться дышать, вот он осознал, что больше не осталось чувств, кроме зрения… Вот ужас безысходности и немой вопрос в глазах.
Ичиго растянул губы в улыбке и медленно вытянул руку вперёд, а потом по одному согнул пальцы, оставив только указательный — трудно управлять телом, основываясь только на воспоминаниях и информации от глаз. Впрочем, конкретно сейчас он просто подавал пример Бьякуе — ведь здесь, в его мире, он был на своей территории. В любую секунду он мог сорваться с места и сделать всё, что угодно — он был воистину всемогущ.
Бьякуя, кажется, принял правила, и медленно повернул голову в направлении руки, чтобы потом в беззвучном вопле завалиться назад.
Прямо перед ними висел, безразлично сверкая искусственными глазницами, Мидори но Бураши.
Ичиго тихо рассмеялся, а потом взял чашку и сделал глоток — разумеется, ничего не почувствовав. Ни самой чашки, ни прикосновения к губам, ни температуры или вкуса. Они с Гинреем так развлекались во время войны, когда Куросаки тренировал свой банкай. Та ещё задача, на самом деле, и первое время друзья только и делали, что залечивали ожоги — чёртов чай лился куда угодно, кроме рта. Зато теперь в арсенале третьего капитана есть эффектная сцена. Бьякуя, вот, явно впечатлился.
Ладно, пора сворачиваться — с непривычки находиться здесь тяжело, не стоит мучить мальчика. Но сначала…
— Ты — мой занпакто.
И мерное, вибрирующее «Боммм», как и всегда, пробрало мужчину до костей.
Когда мир обрёл привычные краски, мелкий Кучики завалился вперёд, жутко кашляя — дышать полной грудью было тяжело с непривычки. Куросаки честно ждал, попутно наливая себе ещё горячего напитка — лучший сорт, с личных полей клана Кучики, грех не воспользоваться случаем. Наконец, Бьякуя вернулся в норму и, немного попрыгав вокруг и прокричавшись, осторожно сел рядом в ожидании объяснений.
— Здорово, да? Мой банкай, Мидори но Бураши то Куанбаши, переносит мой внутренний мир во внешний.
Подросток явно был изумлён.
— Но…но ведь…
— Там не было меча?
Юный Кучики неуверенно кивнул, скривившись от вида чая и переползая к Ичиго на коленки — детская привычка, завязанная на то, что Куросаки классическую сейдза не любил. Да, мог сидеть часами, да, никогда не подавал вида, но не любил, в гостях у друга почти всегда вытягивая вперёд ноги. Вот и сейчас, после безумного чаепития, мужчина сел поудобнее, чем маленький шинигами решительно воспользовался.
— На самом деле был. Тот огромный зелёный шар.
И, дав Бьякуе немного поразмыслить, продолжил.
— Он никогда не двигается и никогда не говорит. Помнишь ту вибрацию в самом конце? Это он согласился с моим высказыванием. Так что, малыш, чтобы узнать имя своего меча, я играл с ним в угадайку.
Бьякуя немного пожевал губы, а потом обиженно заявил:
— Я не малыш.
И сбежал куда-то, маленький ураганчик. Не сиделось наследнику на месте, совершенно не сиделось. Как же он в Готей-13 работать будет?
— Ты весь светишься.
Гинрей вышел откуда-то из стены, сев на освободившееся место и с удовольствием пригубив отвергнутый внуком напиток.
— Просто… Он такой милый.
Он помнил Кучики Бьякую маленьким комочком нескольких часов от роду, помнил его первые шаги. Он сам подарил ему первый тренировочный меч и научил его первой стойке. А теперь он, как маленький, только что оперившийся орлёнок, пробовал расправить свои крылья.
— А твой Змеёныш разве нет?
— Нет, даже когда спит.
Друзья рассмеялись незамысловатой шутке. Ичимару, как и Бьякуя, пока что замер нескладным подростком, но, если наследник Кучики был на редкость хорошеньким, то Гин словно собрал в себя все несовершенства мира. Костлявый, высокий, с тонкими конечностями и белыми, ломкими волосами, он вызывал жалость… Пока не улыбался, конечно же.
Только вот Ичимару Гин улыбался всегда.
Ичиго помрачнел и стал серьёзным.
— Гинрей, я хочу попросить тебя кое о чём.
— Слушаю, мой осторожный друг.
— Если со мной что-то случится, Гин должен стать капитаном. Обязательно должен, слышишь?
Кучики тоже стал серьёзным, подобрался весь, помрачнел.
— Ты что, умирать собрался?
Ичиго даже удивился немного. Да, конечно, он умрёт — как можно выжить в схватке с Яхве? То есть, Король Душ всё ещё говорит, что ничего не решено, но, в самом деле — как что-то такое вообще можно пережить?
Но Гинрей, видимо, имел в виду дату поближе.
— Нет, конечно. Я проживу ещё как минимум сотню лет, старая ты развалина. Но…
Глава Кучики махнул рукой, позволяя не продолжать.
— Обещаю. Даже если мы оба погибнем, твой змей станет капитаном.
— Капитан Куросаки, капитан Шихоин ждёт вас снаружи.
Молчаливый лейтенант появился из ниоткуда, и Гинрей уставился на него с неприкрытым восхищением.
— Ну ты его вымуштровал. Помнится, у меня он таким серьёзным не был.
Ичиго только пожал плечами. Делать ему больше нечего — подчинённых натаскивать на манеру речи и выражение лица.
— Он всегда таким был. Так что, впустишь Йоруичи?
— Почему бы и нет?
— Отлично. Синсенгуми, проводи госпожу капитана во внутренний двор.
Гинрей подтверждающе кивнул, а потом недовольно пробормотал: «Опять синсенгуми?». Спор на эту тему вёлся довольно давно, но Ичиго был непреклонен. Пока не скажет настоящее имя, будет отзываться на бывшую должность из мира живых. Старший Кучики только рукой махнул — мужик тобой восхищается, в рот смотрит, слова поперёк никогда не скажет, а ты? — но промолчал. Знал старый друг — Куросаки ничто не переубедит.
Некоторое время друзья молчали, но потом Гинрей тёпло улыбнулся и ткнул Ичиго кулаком в плечо.
— Рад, что ты всё-таки помирился с ним, Ичиго.
С Айзеном они общались все пять лет, прошедшие с того спонтанного приглашения. Тогда они разговаривали всю ночь, не в силах остановиться, и тем же вечером встретились снова. Первое время Айзен был везде — выскакивал, как чёрт из табакерки, просто чтобы сказать «Привет, Ичиго» и услышать «Привет, Соуске» в ответ. Потом стало лучше, и их встречи стали просто еженедельными.
Куросаки в жизни бы не подумал, что Айзен может столько говорить. А он говорил — прятал глаза, сидел, сгорбившись и опёршись на локти, и рассказывал. О жизни в пятом отряде, о ситуации в других отрядах, о погоде и новинках мира живых. О том, чем можно поделиться с друзьями, и о том, о чём он столько времени молчал.
Он всё ещё оставался «милым Соуске-куном, который всегда поможет». Он всё ещё был во власти одиночества. Ичиго будто своими глазами видел тёмные кольца вокруг, тяжёлое дыхание гнетущей тишины и длинную винтовую лестницу, ведущую вниз. Соуске Айзен блуждал вокруг, пропитанный пылью отчаяния, тихо огибал серые выступы несбывшихся надежд и тщетно напрягал глаза, пытаясь хоть что-то разглядеть в вязком мареве матово-чёрного одиночества. Он был один, он был во тьме, и некому было освещать его путь.
И Ичиго, недолго думая, разжёг костёр своей души до неба.
Он сгорит? Возможно. Но Соуске Айзен отчаянно нуждался в Куросаки Ичиго, а Куросаки Ичиго был необходим Соуске Айзен.
Всё ещё робкий и беззащитный, со своим тихим голосом и извиняющимися интонациями, с легко краснеющим лицом и почти полной беспомощностью, Айзен был квинтэссенцией того, что капитан третьего отряда поклялся защищать.
Давно стёрлись из памяти лица мертвых и живых, давно исчезли имена. Кто-то исчез совсем безвозвратно, кто-то иногда всплывал на грани сознания, безликой тенью напоминая — однажды ты уже проиграл. Сейчас он помнил только тех, с кем встретился в этой реальности. Лица врага он не помнил тоже, но у него ещё было имя.
Яхве.
А ещё — Кучики Гинрей, Кучики Бьякуя, Мацумото Рангику, Ичимару Гин, Унохана Рицу, мелкая — сотни новых имён среди единожды и дважды мертвецов. И Соуске Айзен, тот, ради которого он когда-то чуть не перешёл черту. Тот, кто стал символом, что его уничтоженный мир когда-то существовал.
Меч создан, чтобы защищать. Когда Куросаки Ичиго смотрел в эти глаза, ему казалось, что он создан для защиты его одного.
Третий капитан даже сомневался иногда — уж не Мимихаги ли Айзен? Но потом оказалось, что нет — Король Душ лично проверял, а ему в этом вопросе можно доверять.
— Теперь ты стал куда спокойнее.
Лучший друг тёпло улыбнулся, но потом растянул губы до ушей.
— Но, если это перемирие что-то изменило, и я больше не твой лучший друг, скажи мне об этом, хорошо? Тогда я его отравлю.
Ичиго рассмеялся и пихнул Гинрея в бок.
— Что, сваришь «Сады Забвения» или «Сливы Аматератсу»?
Гинрей сделал вид, что задумался.
— Для твоего Айзена мне и «Мёртвой Химе» не жалко.
Куросаки только присвистнул. «Мёртвая Химе», вещь не слабее «Бонсая». Ох уж эти доброжелательные Кучики!
Часть сорок седьмаяЙоруичи словно летела. Её шаги были лёгкими, улыбка искренней, и вся она дышала свободой и предвкушением. Ичиго даже не пытался угнаться за ней, но женщина периодически притормаживала, давая своему спутнику время подойти поближе. Куросаки строго держался своего любимого темпа ходьбы — они ведь, вроде как, гуляют, какой же смысл спешить?
Когда Ичиго и Гинрей вышли во двор, капитан второго отряда носилась по деревьям и крышам, постоянно уходя в шунпо, а в руке её был зажат шнурок, сдерживающий тяжёлые волосы Кучики Бьякуи. Мальчик носился снизу, пытаясь достать Богиню Скорости, и посылал ей проклятья.
— Вот и познакомились.
Гинрей согласно кивнул, и друзья всё тем же прогулочным шагом двинулись к молодому поколению.
— Отлично, просто отлично, а то он мне на днях заявил, что не хочет учиться шунпо. Сказал, что это только для трусливых шинигами, а он и так силён.
Потом их заметили, и капитан Шихоин как-то незаметно осталась на чай, потом на обед и на ещё один чай, и вот сейчас капитан Куросаки провожал её домой.
С Йоруичи у них установились довольно дружеские отношения, даже чуть более дружеские, чем Ичиго хотелось бы. Женщина, переменчивая, как ветерок, регулярно забегала уточнить какой-нибудь вопрос по предстоящему собранию, приходила на полигон и пыталась подкармливать его подопечных. Совершенно безуспешно, впрочем — Апельсинка в каждой женщине видела соперницу, мирясь только с присутствием Рицу, признавая её авторитет и боясь её до заикания. Также малышка Рангику от вида папиной дочки Йоруичи обычно бледнела и немного уходила в позелень, так что дружбы у этих двух женщин не получилось. Гин же, обнаружив такую великолепную мишень для издевательств, доводил капитана второго отряда до потери контроля над реацу, так что желание таскать ему сласти очень быстро пропадало. Ичиго только вдохнул свободнее — новенькой Шихоин становилось слишком много, и, когда она перестала пытаться проникнуть в его жизнь, стало куда легче. Нет, она всё ещё была яркой, поражающей воображение, поразительно умной и великолепно образованной, и общаться с ней было очень интересно, но со всеми этими плюсами рука об руку шли и минусы. Навязчивость, чрезмерная уверенность в себе, превосходное знание правил и почти полное их игнорирование — Куросаки Ичиго был слишком стар для всего этого. Ну вот как так можно жить вообще, с такой иллюзией какого-то идеального мира внутри себя? Хотя он не имеет права судить — сам таким был, даже в несколько раз хуже.
Самое удивительное — так сильно глава полиции интересовалась только капитаном заградотряда. Здоровалась, хлопала по плечам, звала в гости — Куросаки, конечно, отказался, иначе рисковал бы умереть от рук не таких толерантных к его тушке Фонг — таскала еду и поддерживала решения в совете. Впрочем, большая часть этих самых решений разрабатывалась вместе с ней, и слово своё Куросаки держал, продавливая даже самые безумные её решения. Друзья, конечно, хихикали, Гинрей откровенно ржал и передавал сплетни — в клане Фонг как раз родилась девочка, Шаолинь, и все были уверенны в личностях её родителей. Даже его Рицу как-то раз спросила: «мне начинать ревновать?». В шутку, конечно — она видела его влюблённость до того, как он сам её осознал, и прекрасно знала о своём месте в его жизни.
Однако же, ситуация с Йоруичи потихоньку начинала напрягать.
— Кстати, не хочешь что-нибудь узнать, Ичиго? Я сегодня добрая, готова поделиться кое-какими секретами.
Бессмысленно, на самом деле — капитан заградотряда и лучший друг главы разведки явно знали о происходящем в Обществе Душ куда больше, чем милая шеф полиции. Но Куросаки всё же спросил:
— Скажите, принцесса, пропадали ли в последнее время шинигами? Рядовые или студенты, кто угодно, обладающий силой.
Потому что — как бы сильно он ни скучал по Айзену, как бы не был рад снова с ним общаться, главный вопрос никуда не делся.
Правда или ложь? Реальность или иллюзия? Дружба или обман?
Женщина задумалась, уперев кулаки в бёдра, а потом неуверенно ответила:
— Нет, ничего такого не было. Патрули из мира живых возвращаются вовремя, из Руконгая и прилежащих земель тоже. В Академии всё спокойно… А что, есть повод для беспокойства?
Куросаки помотал головой, мысленно бормоча проклятия. Конечно, он знал это и сам, но мог бы надеяться… На что? Что принцесса Шихоин разрешит то, что мучает его уже несколько лет? Это же Айзен, чёрт подери.
— У меня плохое предчувствие.
Йоруичи тут же отбросила всякое кокетство и сосредоточенно кивнула.
— Я усилю патрули.
А потом, хитро улыбнувшись, поспешила дальше — к двум огромным столбам, выступающими границей земель Шихоин. Встала, прислонилась плечом, изогнулась красиво, будто на картинке. Как же хороша — своей собственной, совершенно непривычной красотой.
— Зайдёшь ко мне?
Спросила как-то по-другому, жарче. Вот он, костёр, горит в её глазах — опаляет щёки, искрит и плюётся головёшками. Обожжёт, если приблизишься, сгорит, если не успеешь.
Это ли испытывала Рицу, когда решила шагнуть в его объятия?
— Боюсь, что я не могу, принцесса.
Упрямо вскинутый подбородок, порыв, желание.
— Я ничего от тебя не требую, правда. Никаких правил, никаких последствий. Мы оба — взрослые, сознательные люди…
А потом замолчала, с пониманием вглядываясь в каменное лицо своего собеседника.
-…Я такая дура, правда?
Ичиго, для приличия постояв ещё пару секунд, вежливо кивнул и поспешил уйти, старательно делая вид, что ничего такого не произошло. Вслед ему донеслось резкое: «это ничего не меняет, ясно?!», и мужчина ускорился.
Вот почему он всегда попадает в такие ситуации?
Часть сорок восьмаяДень не задался с самого начала хотя бы потому, что молчаливый лейтенант, внезапно психанув, подал заявление о переводе в другой отряд.
— Я безмерно уважаю Вас, капитан Куросаки. Когда-то Вы на моих глазах спасли целую деревню, и с тех пор я мечтал служить под Вашим командованием. Я был счастлив, когда Кучики-сан перевёл меня к Вам. Но, капитан, это невыносимо!
Ичиго непонимающе нахмурился, смотря на склонившегося в поклоне синсенгуми.
— Невыносимо?
Лейтенант горячо закивал, с мольбой и надеждой рассматривая своего капитана. Да уж, теперь понятно, почему Гинрей поражался его молчаливости и каменному лицу.
— Это всё Ваш подопечный, Гин. Последние три года он пытается меня убить. Я как-то справлялся с ядом в еде и напитках, менял место жительства каждые два месяца и брал длительные командировки подальше отсюда, но капитан — вчера он на меня напал! Если бы не Рангику-тян, удачно нас заметившая, я бы погиб! Поймите меня правильно — я готов умереть ради Вас, капитан, но место лейтенанта того не стоит.
Куросаки только глазами оставалось хлопать. А он уж, было, решил, что Гин наконец-то успокоился, и теперь предпочитал доводить людей до нервного срыва, а не до могилы. Рано радовался, как оказалось.
— Послушай, синсенгуми. Может, не будем спешить? Давай я тебя в оплачиваемый отпуск отправлю, на пару-тройку лет? Отдохнёшь, расслабишься, личную жизнь наладишь, а там видно будет, м?
Прямо сейчас Гина нельзя было делать лейтенантом по двум причинам — парень всё ещё был подростком и нельзя идти на поводу у шантажистов. Но нагрузить его необходимыми обязанностями вполне можно было, даже нужно. Пусть поймёт, с чем предстоит столкнуться. Ну, и что нельзя травить людей просто так, конечно.
Впрочем, молчаливый лейтенант не был уверен в удаче этого плана.
— А он меня не станет преследовать? Несчастный случай в Руконгае — это же для него как данго съесть!
Но Куросаки, видя, что синсенгуми уже не так уверен, и строит планы по завоеванию мелкой, добродушно отмахнулся.
— Я с ним сегодня поговорю. Ну, и защиту на твой дом поставлю, лично. С печатями, как полагается. Так что, согласен?
И, отправив своего лейтенанта в отпуск, третий капитан отправился жаловаться на жизнь Гинрею. Ну, почти отправился — сначала следовало закончить работу и занести отчёты к старику. Ичиго даже меч с собой не стал брать — тут минут пятнадцать ходу, можно даже не заморачиваться.
Странное течение реацу капитан заметил каким-то неведомым образом. Даже не сам Ичиго заметил — скорее, та его часть, что была духовным мечом. Словно небольшой порыв ветра, лёгкое колебание неизвестности. Мужчина замер. Так, ещё разок? Через несколько минут удалось разобраться — реацу немного рябило в стене одного из домов-болванок. Именно рябило — будто где-то внутри был небольшой камень, заставляющий поток силы немного колебаться. Поток был совсем слабым, и, не будь Куросаки Ичиго занпакто, он бы его в жизни не заметил.
Что это? Сбой в мире? Какая-то шутка Короля Душ?
Скорее, потайная дверь.
Что-то внутри Ичиго замерло, а потом сердце нещадно заболело. Неужели… это Айзен? В принципе, логично — хочешь что-то спрятать, оставь это на виду. Никто не подумает искать в Сейрейтее, и уж тем более никто не подумает искать в стене.
Или — всё же нет? Или это не Айзен? Ведь Соуске обязательно бы рассказал — или нет?
Он должен был узнать. Любой ценой, он должен был получить ответ.
Взломать проход оказалось довольно просто — стоило лишь воззвать к чему-то непонятному, нечеловеческому внутри себя. И — влить реацу. И чем больше сил Ичиго отдавал, тем сильнее колебался мир вокруг, тем больше ходуном ходила стена, и тем яснее Куросаки чувствовал пустоту впереди. Да, это явно была скрытая комната — но комната просто огромная, будто…
Будто там был скрыт целый мир.
Айзен, во имя всех пустых, что же ты творишь? Или — не ты?
«Куросаки Ичиго, не сме…»
Но Куросаки Ичиго, осторожно сложив отчёты около стены, уже шагнул в открывшийся проход.
Мир вокруг был чёрно-белым. Огромные шпили зданий пронзали небеса, пустынные здания тянулись до самого горизонта, а в воздухе невыносимо, до боли под лопаткой и пугающего зуда на запястьях пахло сырой силой.
Так же, как всегда пахли квинси.
Ичиго с трудом удержался от того, чтобы почесать свою руку — ту самую, на которой, сложись всё иначе, висел бы лук квинси. Она всегда зудела в их присутствии — потому что, поглотив Зангетсу, он поглотил и осколок души Яхве. И, став занпакто, он частично стал и величайшим оружием квинси. Каким именно, насколько мощным — Ичиго не знал, не желал знать. И был готов сделать всё, чтобы это осталось тайной и для Яхве. Ну, а пока что — следовало уносить отсюда ноги и вернуться с небольшой армией. Ичиго, стараясь по максимуму маскировать реацу, осторожно повернулся назад…
Чтобы увидеть совершенно пустую дорогу, уходящую вдаль. Прохода не было — ни открытого, ни замаскированного колебанием реацу. Зато — была девушка, молоденькая совсем, с иссиня-чёрными волосами и знакомыми чертами лица. Ещё одна из Исида? Вполне возможно, и форма носа подходящая.
Девушка прижала руки к щекам и завизжала, тяжело опускаясь на землю. Её можно было понять, на самом деле — он, в своей форме капитана шинигами, с частично длинными рыжими волосами, мускулистым телом и кислой, разъедающей мир вокруг реацу.
А ведь у него даже меча с собой нет. Восхитительно, просто восхитительно.
Квинси вылезали из всех щелей и дыр, окружали его, активировали своё оружие, а Куросаки Ичиго больше всего хотелось ржать. Что —серьёзно? Столько лет подготовки, наличие колоссального опыта — и вот так, поддавшись паранойе, попасть в сердце мира квинси? Погибнуть под их стрелами?
В то, что он в одиночку вынесет всех тех, кто смог разрушить Готей-13, капитан не верил. Опыт у него был, потому что, двухсотлетний.
«Величество? Эй, Величество, ты меня слышишь?»
Конечно же нет. Король Душ никогда его не слышит.
Рука нащупала шнурок, и на свет появилась демоническая бабочка - аварийный портал в мир живых, выданный ему Гинреем чёрт знает когда. Использовать и сбежать? С риском, что он не успеет уплотнить реацу вокруг своего тела и останется лежать безхозным мечом где-то под мостом? Да, наверное, именно это он и должен сделать. Как там говорил Гинрей...
Шальная стрела квинси прилетела сбоку. Должно быть целились в него - или сразу в бабочку? - но эффект был один - демоническое создание мелкими осколками осыпалось к его ногам.
Последний путь к отступлению был уничтожен.
Что же, да будет так. По крайней мере, он заберёт с собой столько квинси, сколько сможет — и будет надеяться, что с его смертью все поглощённые им силы не вернутся к Яхве. Тогда у шинигами появится шанс — мизерный, ничтожный, но всё же шанс. И, быть может, кто-то другой нанесёт решающий удар. А он сделает всё, чтобы облегчить его работу. И Куросаки Ичиго, с широкой улыбкой, начал читать первое запретное демоническое заклинание пути разрушения.
Взрывная волна стёрла с лица этого мира первый ряд квинси, и мужчина сразу поставил блок, не давая стрелам пронзить его тело. Потом — ещё одна волна, смысла тратить реацу на передвижения в шунпо нет, ближайшее здание разрушено, разделившись между врагами и им самим.
Забавно. С каждым убитым квинси, с каждым разрушенным крестом, с каждым перетёртым в пыль камнем Ичиго будто становился сильнее. Он чувствовал это с каждым вздохом, с каждым шагом, с каждым криком, вырванным потоком воздуха из груди. Потому что, чем больше крови возникало на его руках, тем сильнее в нём поднималась ненависть. Она шипела где-то внутри, булькала кипящей смолой, опутывала руки и ноги, давала непередаваемое ощущение всемогущества. Он не видел лиц тех, кого он убивал, не слышал их криков — только одно лицо, внезапно всплывшее в его памяти, стояло перед ним.
Яхве.
Тот, кто уничтожил его мир. Тот, кто попытается уничтожить этот. Тот, ради убийства которого он вообще существует.
Ненависть внутри требовала выхода. Будто открыли где-то внутри кран, и теперь его тело просто переполнено. Будто он — камень на пути непрерывного потока.
Так какой же смысл его сдерживать?
Два меча, постепенно возникающих в его руках, были неожиданностью. Такой же, как более чёткий мир вокруг и немного другие цвета — будто он видел… реацу?
Это что же, он вышел в шикай?
Забавно.
Биться с этими мечами в руках было непривычно, но они были продолжением его тела, а он был мечом, созданным для убийства. Он был рождён, чтобы проливать кровь квинси — и сейчас, выполняя своё предназначение, он был счастлив. Последствия будут потом — когда он придёт в себя, когда очнётся, когда будет рассматривать деяния рук своих и вспоминать, как вспоминал всегда.
Ах да. Никакого «потом» не будет.
Его хватило где-то на четверть. На четверть этого мира, пропахшего кровью его предков, кровью его врагов. И, совсем немного — кровью Яхве, потому что каждый убитый квинси пах именно им.
Потом пришла боль. Словно вся его кожа вдруг стала натянутой, как барабан, и что-то распирало его изнутри, выдавливало наружу его органы, разрывало мышцы. Что за…
Академия Шинигами, урок кидо. Учат первый путь, путь исцеления. Учительница с бирюзовой повязкой на плече объясняет — резерв реацу чем-то похож на воздушный шарик. Если перестараться, вместилище лопнет.
Ах да. Он совсем забыл.
Значит, это его предел? Значит, сколько там — полчаса в активном использовании шикая?
Или просто поглощать всех квинси, которых он убил, было плохой идеей?
Врут они всё. О том, что когда умираешь, боли не бывает. Бывает, ещё как. Она везде — в каждой клеточке его тела, вокруг, в его вспыхнувших в руках мечах. Квинси выпустили стрелы, но они просто рассыпались, став частью поднимавшегося вокруг вихря.
Ну, по крайней мере, когда он взорвётся, часть этих тварей превратится в чистую силу и исчезнет вместе с ним.
Он давно смирился. Он давно готов. Жалко только, что так рано. Он сделал всё, что мог. Сделал же, правда?
Короткая вспышка, и мир вокруг погрузился в сине-зелёно-красное.
Эпилог.
Пропажу третьего капитана заметили сразу, и его исчезновение вызвало невиданный резонанс в Обществе Душ. На его поиски были брошены все силы Готей-13, и была предпринята отдельная экспедиция в Уэко Мундо, в которой погибло около сорока человек и капитан девятого отряда. Поиски не дали результатов, но, благодаря невероятным усилиям принцессы клана Шихоин, духовный меч пропавшего капитана был отправлен на экспертизу в Королевский Дворец. Через три дня пришёл ответ — обладатель занпакто был абсолютно мёртв.
После этого известия Сейрейтей был погружён в траур на несколько недель, пока Готей-13 выбирал нового капитана. Изначально ожидалось, что это место займёт верный лейтенант погибшего, Кенсей Мугурума, но было решено поставить его на место погибшего девятого капитана. Глава клана Кучики попытался продвинуть на свободное место подопечного погибшего, юного гения, закончившего Академию за год, но этот претендент был слишком эмоционально нестабилен, так что во главу третьего отряда было решено поставить давнего претендента, Роджуро Оторибаши. Однако, когда через двенадцать лет некоторые лейтенанты и капитаны пали жертвами заговорщиков Урахары Киске и Йоруичи Шихоин, Гинрей сдержал слово, и во главе третьего отряда встал Ичимару Гин.
Удар, нанесённый главе клана Кучики смертью друга, в рекордные сроки превратил его в старика. Кучики Гинрей дождался, когда взявшийся за ум и начавший тренироваться наизнос внук овладеет банкаем, сразу передал ему титул и отошёл от дел, полностью отстранившись от политики.
Руконгайская содержанка убитого, узнав о страшной новости от его бывшего лейтенанта, за одну ночь превратилась в иссохшую старуху, почти отправившуюся на перерождение. Останавливали её только два подкинутых на порог ребёнка — девочка и мальчик, оба с сильной духовной энергией. Она присматривала за ними и умерла сразу после того, как мальчика забрала рыжеволосая шинигами.
Ось времени со скрипом повернулась, и мир стремительно полетел навстречу настоящему.
Третья Ось, Новое Настоящее. Часть перваяПролог
Кажется, Мидори но Бураши начал двигаться.
Ичиго видел это совершенно отчётливо, хотя сначала ему показалось, что он всё же сошёл с ума от одиночества. Он был заперт здесь, в своём внутреннем мире, последнюю вечность. Он не мог выбраться, не мог ничего делать, и он был полностью отрезан от всего. Он, перепробовав уже всё, изнывал от скуки. Он даже сыграл несколько партий в и-го со своим мечом вырезанным из кустов набором, перечисляя вслух всевозможные ходы и дожидаясь согласного «Боммм» в ответ.
А теперь Мидори но Бураши начал двигаться.
Медленно, жутко медленно раздвигались его железные пластины, и через несколько вечностей Куросаки Ичиго увидел длинные руки и тонкие, непропорциональные ноги. Кажется, всё это время меч висел в позе эмбриона, завёрнутый в оболочку, сейчас ставшую плащом. Но вот, он поднялся, встал на ноги, вытянул вперёд голову на длинной шее. А потом, жутко медленно, протянул руку куда-то за спину своего хозяина.
Ичиго обернулся. Где-то вдалеке, маленькой точкой на горизонте, виднелось что-то белое. И раньше этого белого точно никогда не было - он, за время, проведённое здесь, намертво впечатал пейзаж в свою память.
— Мне пора?
«Боммм». И огромные руки, сложенные лодочкой, прямо около него. И Куросаки Ичиго, недолго думая, залез в них, перевалив через просвечивающиеся пальцы.
Мидори но Бураши шёл жутко медленно, но всё равно быстрее, чем если бы он решил добираться сам. Ичиго, удобно устроившись в железных руках, глубоко вдохнул и постарался успокоиться. Сейчас что-то изменится. Он исчезнет? Уйдёт на перерождение? Станет бесплотным призраком?
А, уже плевать. Лишь бы выбраться отсюда. Лишь бы эта красно-сине-зелёная монотонность закончилась.
И, когда бесплотные руки разжались, и Куросаки Ичиго рухнул вниз, им владело предвкушение.
Часть первая.
Настоящим шоком было ощутить свои конечности.
Ичиго лежал на земле, раздавленный силой материального мира, и с упоением вспоминал, каково это — жить. Чувствовать каждую клеточку своего тела, ощущать прерывистую работу лёгких, подёргивание ран… Господи, сколько их у него? Он что, в одиночку дрался с целой армией? И Ичиго, пару секунд вспоминая, как это делается, открыл глаза.
Кажется, время вокруг замерло, превратившись в причудливую картину. Вот летит вперёд Йоруичи и какая-то Фонг, вот падает на землю девочка с оранжевым ошейником и в белом кимоно… И Айзен, с любопытством его рассматривающий, держа в руках странный куб.
— Надо же, получилось. Ты знаешь, кто я?
Ичиго некоторое время боролся со своим телом, стараясь вспомнить, как говорить.
— Конечно. Ты Соуске Айзен, моя смертельная зараза.
Старый друг-не-друг замер, кажется, поперхнувшись заранее заготовленной фразой. Ичиго терпеливо ждал — после той череды бесконечности в обществе железного шара он был переполнен терпением.
— И когда я успел стать твоей заразой?
Куросаки, с трудом овладев конечностями, наконец-то сел. В дурацкую позу, когда ноги согнуты и лежат на земле, а руки упираются между коленками — на большее пока сил не хватало. Приняв устойчивое положение, бывший капитан пожал плечами — за вечность внутри он от скуки вспоминал свою жизнь, восстанавливая её до мельчайших деталей. Конечно, всё восстановить не удалось — особенно плохо было с воспоминаниями до первой смерти — а что-то явно было плодом его воображения, но на вопрос Айзена он мог ответить поразительно чётко.
— Да в Академии ещё. Помнишь, когда я чуть не свернул шею тому наглецу из Тануки? Ты, со своим несчастным выражением лица и аурой полной беспомощности, был просто создан для того, чтобы тебя кто-то защищал.
И тут же, не давая растерянному и даже, кажется, слегка покрасневшему Айзену ответить, добавил:
— Что происходит, Соуске?
Друг-не-друг успокоился, вернувшись к первоначальной теме, и с усмешкой поднял вверх руку с кубом и заточённым внутри шариком.
— Если коротко, то примерно сто лет назад ты умер. А потом, как и положено нормальной душе, ушёл на перерождение. Если же ты о ситуации в Обществе Душ, то все новости я пересказывать не буду, скажу только…
Он пару раз подкинул кубик на руке, будто до этого привлечённого к нему внимания было мало. Впрочем, Куросаки, кажется, начал понимать, что к чему.
— …этот хрупкий артефакт, что я держу в руках, зовётся Хогьёку. С его помощью я могу изменить мир. Могу уничтожить Общество Душ, могу обратить в шинигами всех пустых, могу подняться на вершину мира и низвергнуть Короля Душ. Но, по какой-то причине, я пробудил тебя.
Он замолчал, а Ичиго судорожно глотал ртом воздух, пытаясь справиться с навалившимся осознанием. Это не сон, не наваждение, не галлюцинации, порождённые его воспоминаниями и вынужденным одиночеством. Он просто нечеловечески везучий засранец, у которого внезапно оказалось запасное тело.
Ему выпал шанс спасти мир в третий раз.
— Знаешь, что самое забавное, Ичиго? Я сразу узнал тебя. Просто посмотрев на это лицо, на твою усмешку, увидев в тебе решимость идти до конца. А они — нет. Они, все эти шинигами, на которых ты меня когда-то променял, не узнали тебя! Даже услышав твоё имя, они ничего не поняли! Они, все те, кого ты так рьяно защищал, вынесли тебе смертный приговор за вторжение в их тухлое, прогнившее, лживое Общество Душ. Даже этот старый хрыч Главнокомандующий ничего не понял, когда ты висел прямо перед ним — я не говорю о столь любимых тобой Кучики. Более того — они не искали тебя, когда ты пропал. Немного посуетились, потом отправили занпакто на проверку и всё, ты официальный мертвец! Я помню твой меч, Ичиго — он всегда выглядел так, словно ты давно мёртв. И ты думаешь, хоть один из плачущих о тебе послушал меня? Нет! Они предпочли лицемерно скорбеть пару дней, а потом благополучно о тебе забыть! Неужели оно того стоило, Ичиго? Неужели ради этих жалких созданий ты умер?
Ослеплённый, оглушённый полученной заново жизнью Куросаки смиренно принимал все эти обидные слова, отзывающиеся тупой болью за рёбрами, прекрасно понимая — Айзену всё равно хуже.
— Как ты?
Мужчина замолчал на полуслове, а потом опустил руки и, кажется, успокоился. Посмотрел, тихо, обречённо — как смотрел когда-то давно.
— В этот раз было легче.
Ичиго не очень понял — он как раз пытался сесть поудобнее.
— Легче?
Усмешка, такая Айзеновская усмешка — прошлого Айзена или нынешнего? Наверное, их обоих.
— Да. Думать, что ты пропал без вести и, возможно, мёртв, было куда легче, чем знать, что с тобой всё в порядке, и ты живёшь в нескольких кварталах от меня, а я лишён права даже подойти к тебе.
А потом вдруг улыбнулся — мягко, добро, светло. Протянул вперёд свободную руку, предлагая помочь встать и поделиться реацу.
— Пойдём со мной, Ичиго. Ты нужен мне, а я нужен тебе. Вместе мы построим новый мир.
Но Ичиго не ответил. Он, нахмурившись, пытался понять — где здесь правда? И, не придумав ничего лучше, спросил напрямую:
— Скажи — тогда, в Академии, ты и в самом деле был таким беззащитным? Или ты сознательно превращал меня в жаждущее крови чудовище?
— Какая теперь разница? Впрочем…
Айзен прикрыл глаза, словно раздумывая, а потом ухмыльнулся — горько, жёстко, с обречённым смешком.
— Да. Уже тогда всё было моим хитрым планом, и я стою за всеми бедами Готей-13. Всё в твоём стиле, Куросаки Ичиго — никаких полутонов.
Всё. Ложь обернулась правдой — он сам это сказал, сам признался. Всё, больше никаких сомнений, никаких проблем…
Или теперь — ложь? Или он просто сказал то, что Ичиго хотелось бы услышать? Потому что знал, что Ичиго никогда не присоединится к нему, и не хотел, чтобы он терзался муками совести, поднимая на друга-не-друга руку?
Но больше нет шанса спросить — замершие фигуры пришли в движение, и мир вокруг завертелся. Тяжело осела на землю девочка в оранжевом ошейнике, и Айзен, тут же превратившись в не-Айзена, скомандовал:
— Убей её, Гандзю.
Какой-то прилизанный Шиба в форме капитана выставил вперёд меч, раздался выстрел…
Серая тень и звон стали — удар отбит как раз перед тонкой шейкой. Ичиго даже не заметил, как перед ним возник человек в капитанском хаори, и в воздухе повисла такая знакомая реацу. Сил хватило на изумлённый выдох:
— Гин?..
— Руки прочь от Капитана, Айзен.
И бывший нескладный подросток, а ныне высокий, но всё ещё худой, будто состоящий из жил мужчина не улыбался.
— Сдавайся, Айзен. Ты окружён.
Йоруичи, которая отрастила себе длинные волосы и этим сделала себя куда привлекательнее, угрожающе выставила руку, возникшие вокруг капитаны и лейтенанты угрожающе обнажили мечи, эффектная женщина с реацу Апельсинки зачем-то приставила занпакто к шее Гина…
Ичиго сидел на земле, рассматривая всех этих людей, и счастливо улыбался.
Он совершенно не чувствовал в себе реацу, его тело болело, а сознание ходило ходуном, но он был совершенно, абсолютно, преступно счастлив. И, когда Соуске Айзен, призвав меносов, улетал со своими подельниками в небо — где они раскопали представителя Шиба? — Куросаки Ичиго поднялся на дрожащие ноги и рассмеялся.
Видимо, с пробуждением памяти его реацу как-то изменилась, потому что вздрогнула, отстраняясь от друга детства, Апельсинка, побледнела Йоруичи, а несущийся к ним изящный Кучики замер, будто налетел на стену. Только остался стоять с обнажённым мечом напряжённый, как стрела, Гин — будто он собирался биться со всем Обществом Душ за него.
— Король Душ, подумать только…
«КУРОСАКИ ИЧИГО, ТЫ БОЛЬНОЙ ИДИОТ!!!».
Должно быть, Величество хотел сказать что-то ещё, но всё ещё слабый после внезапного воскрешения Ичиго не выдержал его мощи и тяжело осел на землю, потеряв сознание.
Часть втораяПриходил в себя Куросаки Ичиго тяжело, буквально вырывая себя из лап сна. Явно чем-то опоили из Гинреевских запасов, больно похожие симптомы. Помнится, было дело, выпил на спор полный бутылёк «Сна зимнего леса»…
«Как ты, Ичиго?»
«Величество?»
«А у тебя есть ещё чей-то голос в голове? Ты почти уничтожил этот мир, Ичиго.»
Куросаки попытался приподняться, с удивлением обнаружив себя на странной тумбочке на четырёх ножках и толстым футоном внутри.
Это что, кровать? Мда, сильно он отстал от жизни, очень сильно…
Но не это важно. Важно то, что хозяин прав. Он и в самом деле чуть не уничтожил этот мир. Внутреннее давление увеличивалось, но Ичиго, интуитивно сжавшись, покорно принимал недовольство своего хозяина. Всё правильно. Он заслужил.
«Я… я просто…»
Но Король Душ вдруг смягчился.
«Не кори себя, Куросаки Ичиго. Ты был бы не ты, если бы поступил иначе. Знай же — своим поступком ты уменьшил силы Врага. Теперь победить будет гораздо легче».
Кажется, он был внутри дома Кучики. Сильно изменённом, со всеми благами цивилизации, но всё же доме Кучики.
«Что произошло?»
Куросаки сел на кровати, понимая, что его голова раскалывается, а тело почти не слушается. Шею неприятно холодило — он не стригся коротко с самого попадания в Общество Душ, а последние сотню лет щеголял длинными прядями ниже пояса для ножен. Частично, конечно — он никогда не отказывался от короткого ёжика сверху. А тут — полностью короткая стрижка, явно не те руки и ноги и сведённое лицо, как будто он постоянно хмурится, а не усмехается.
«Если коротко — ты умер. Я поймал твою душу, а, когда твои родители встретились, отправил на перерождение — и, как видишь, не прогадал. Ты и в самом деле воплотился в том же теле.»
«Величество, ты собирался меня пробудить в нужный момент?»
Неловкое молчание, а потом — тяжёлый выдох и правда.
«Нет. Я думал, что, даже если история пойдёт так же, как и в твоём мире, с ослабленным Яхве у нас есть шанс, и ты, даже в виде спрятанных воспоминаний, не решишься поднять на меня оружие. Но, как видишь — всё получилось куда лучше.»
Понятно. Значит, он воплотился в собственном пятнадцатилетнем теле. Или, вернее сказать — пробудился? Ведь он даже не был душой, просто личностью, сгустком памяти и характера, связанными обещаниями в единый комок, спрятанным Мидори но Бураши от полного стирания на перерождении. Но он был Куросаки Ичиго, и другого в этом мире больше не существовало. Ичиго прислушался - никаких следов ни одного из его бывших мечей. В принципе - никаких следов хоть чего-нибудь.
«Я совсем не ощущаю реацу, Король.»
Хозяин явно смутился.
«Ну… боюсь, все твои силы ушли на перестройку твоей души под мой занпакто и на восстановление связи с твоим собственным мечом. Так что, кажется, силы у тебя сейчас даже меньше, чем когда я только перенёс тебя. В запечатанном состоянии, разумеется.»
Куросаки крепко выругался. Столько лет тренировок, так много усилий, так тщательно собирать силы — и он снова у самого начала пути, а времени почти нет! Лучше бы он вообще не воскресал.
«Не говори так, Куросаки Ичиго. Объёмы резерва этого тела полностью сохранились. Или ты, за время пребывания в спящем состоянии, забыл, как забирать силы у пустых?»
«Да всех пустых этого мира не хватит, чтобы набрать реацу хотя бы на четверть!»
«Этого — нет. А вот в Уэко Мундо твой милый друг собирается выращивать крайне концентрированных арранкар. Опять же, Яхве не явится сам — первыми придут его солдаты. Не всё так плохо, Куросаки Ичиго. И да — не пытайся искать выход в их мир сейчас. После твоего самоубийственного взрыва квинси перестраховались, и сильно. Удачи».
И Король Душ, как обычно, исчез — до того, как бывший капитан третьего отряда успел что-то ответить. Не меняется, старая зараза. Но думать об этом времени не было — дверь открылась, впустив на порог старика с шикарными усами, длинными прилизанными волосами и на редкость знакомой реацу…
— Да у тебя песок из всех щелей сыплется, старая ты развалина?!
Очень сильно изменившийся Гинрей по-старому ухмыльнулся и совсем не Гинреевским старческим голосом произнёс:
— А ты похож на пятнадцатилетнего недоросля, коим и являешься, чёртов идиот. Боги и пустые, это и правда ты.
И бросился вперёд, уходя в шунпо, чтобы на секунду исчезнуть и оказаться прямо напротив. Вцепиться руками в плечи, вглядываться в глаза, искать и находить соответствия... Ичиго иронично усмехнулся, всё ещё пытаясь отойти от шока. Как, как?! Как этот Кучики умудрился превратиться в пафосного и мудрого старика?! Его Гинрей, способный на самое большое безумство в мире! Гинрей, которого, казалось, ничто не способно сломать! Но знакомая реацу открытым текстом говорила - это он. А реацу это единственная вещь в мире мёртвых, которой можно верить.
— А что, раньше не был похож?
Гинрей, кажется, смутился — его новый вид не позволял Ичиго точно судить.
— Раньше у тебя была другая реацу. Она и сейчас не такая, как была, но теперь ты предыдущий… доминируешь, что ли. Пойдёшь пить чай?
Ичиго, разумеется, согласился. Ему тут же выдали гостевое кимоно, и он, ласково поддерживаемый под локоть Гинреем — старое-новое тело слушалось просто отвратительно — проследовал в один из уютных боковых залов. Как же изменился особняк Кучики! Всё вокруг было перестроено по последнему слову техники, и Гинрей вполголоса объяснял значения приборов и проводов. Лекция оказалась на редкость интересной — Ичиго очень многое забыл, и техника мира мёртвых всё же сильно отличалась от мира живых. Также старый, теперь буквально старый друг рассказал, что случилось, когда Куросаки, сражённый яростью хозяина, потерял сознание. Оказалось, за его бессознательное тело была самая настоящая бойня между Гином, Бьякуей — господи, тот лощёный замороженный красавчик был малышом Бьякуей! — Йоруичи и Уноханой Рицу. В результате нынешний глава высвободил банкай и стоял насмерть, пока, привлечённый слабой струйкой знакомой реацу, на поле боя не завалился Гинрей. Кажется, должна была пролиться чья-то кровь, когда Шисуй, что-то провопив, использовал дымовую бомбу, и двум Кучики удалось сбежать. На счастье, другие претенденты на тело Куросаки не стали брать поместье штурмом, так что Ичиго последнюю неделю провёл у них, бредя и не приходя в сознание.
На этом моменте друзья добрались до помещения, где их уже ждал сильно повзрослевший, возмужавший и, кажется, превзошедший молодого Гинрея в красоте, Кучики Бьякуя. Да, теперь Ичиго ясно видел, что это Бьякуя — узнавал кое-какие черты, хоть и с трудом.
Тут молодой мужчина слегка покраснел и сдержанно кивнул — и это малыш Бьякуя, который за словом в карман не лез и мог буквально по стенам бегать!
— Рад, что Вы очнулись…
Он явно запнулся, не зная, что сказать. «Дядя Ичи?» Но он уже не ребёнок, и паренёк перед ним ничуть не походил на дядю. «Ичиго?» Слишком фамильярно, но как-то более формально звучало бы просто глупо.
— Спасибо, что спасли меня…
Ичиго замер тоже. Малышом Бьякуей его тоже никак не назвать, какой он уже малыш - вот, сидит, молодой мужчина, и Куросаки с трудом может выносить даже фон его реацу. Так и тянет растянуться на земле и признать превосходство - это при условии, сколько сил в него влили эти двое.
Ситуацию разрядил взвывший и чуть не вырвавший себе последние волосы Гинрей.
— Да что вы творите, два идиота?! Ичиго, ты моего внука чуть ли не из утробы матери вытаскивал, сопли-слюни за ним подтирал! Бьякуя, ты у него на коленках сидел и волосы сосал! Серьёзно, что за хрень вы тут развели?!
Ичиго и новый шестой капитан выглядели смущёнными, но потом старший мужчина согласно кивнул, что-то для себя поняв.
— Рад, что Вы вернулись к нам, Куросаки-сан.
Да, такое обращение будет вполне нейтральным и достаточно уважительным. Ичиго тоже принял правила.
— Спасибо, что вытащил меня оттуда, Бьякуя.
И в самом деле, кому какое дело до физической оболочки? Неважно, что он снова выглядит на свои пятнадцать, его лучший друг похож на старичка, одной ногой стоящего в могиле, а подопечный вырос и реализовался. Неважно, что разница в силе сейчас так сильна. Их объединяет общее прошлое, общие вещи — так чего так сильно переживать?
Вокруг установилась дружелюбная атмосфера, повеяло семейным уютом, и Ичиго тёпло улыбнулся, радуясь после такого затишья оказаться дома. Идиллию дополнил маленький мальчик лет пяти, осторожно заглянувший внутрь и застенчиво спрятавшийся назад. Сначала Ичиго подумал, что это галлюцинация, но мальчик выглянул снова, а потом осторожно зашёл внутрь. В нём явно прослеживались черты Кучики — побочная ветка?
Тут его заметил Бьякуя, и его холодное лицо растаяло, осветившись нежностью и гордостью. Мальчик покраснел ещё сильнее, но сильный капитан шестого отряда в одну секунду оказался рядом с ним и вернулся, удобно устроив малыша на своих коленях. Гинрей, глядя на эту картину, светился гордостью. Куросаки Ичиго ничего не понимал.
— Позвольте представить Вам, Куросаки-сан, моего сына — Кучики Ичиго.
От громкой матерной фразы Куросаки остановило только наличие маленького ребёнка, так что он просто опрокинул свою чашку с чаем и отполз назад, неприлично пуча глаза и открывая и закрывая рот. Бьякуя выглядел смущённым, ребёнок спрятал лицо в складках домашнего юката отца, а Гинрей из последних сил сдерживался, чтобы не заржать.
Какой сын Бьякуи?! Его воспоминания о прошлом, конечно, несовершенны, но никакого сына там явно не было! Но от него ждали реакции, и он смог тихо прохрипеть:
— И-ичиго?!
Гинрей окончательно развеселился, но промолчал, оставляя право отвечать своему внуку. Бьякуе было явно неловко об этом говорить.
— Не так давно я встретил женщину, лучшую женщину на свете, и сделал её своей женой. К несчастью, она умерла, рожая Ичиго, но память о ней навсегда останется со мной.
Куросаки оторопело кивнул — эту историю он слышал при первой жизни от своей подруги, приёмной Кучики, но про детей явно речи не шло. Или ей просто никто не сообщил? Вполне в духе этих милых Кучики, на самом деле - ведь девочка стала частью клана только по просьбе сестры, и вряд ли когда-нибудь сможет влиться в их ряды по-настоящему. Но мужчину сейчас волновало совсем не это:
— Но почему — Ичиго?
Тут уже слово взял Гинрей, с неприкрытой улыбкой смотря на старого друга.
— Знаешь, это вполне нормально — называть детей в честь мёртвых друзей, так что, когда Бьякуя предложил это имя, я совсем не стал возражать.
— Но я не мёртв!
— На тот момент уже пару десятилетий был. На самом деле, я надеялся, что твоя душа придёт в это тело, привлечённое именем, но, как видишь, всё получилось даже лучше.
Немного отошедший от шока Ичиго вернулся на своё место, ничуть не постаревшая мёртвая химе налила ему новую порцию чая, и самые дорогие ему мертвецы стали вводить его в курс дела.
Как оказалось, всё было в точности, как в его воспоминаниях — изгнание Урахары, потом сфабрикованная казнь приёмной Кучики и он, со своими друзьями решивший её спасать. Разница была только в одном — Ичиго с удивлением слушал, что, вместо известной ему троицы предателей Айзен-Тоусен-Ичимару, в Уэко Мундо отправился тандем Айзен-Тоусен-Шиба. Последнего звали Гандзю, и он пришёл в Готей-13 после трагической смерти своего старшего брата, Кайена, блестяще закончив Академию и некоторое время прослужив под началом Айзена. Мужчина подавал большие надежды и был первым Шиба, пробившимся в капитаны за очень долгое время — Ичиго даже не сомневался, благодаря кому старый клан полностью потерял уважение коллег - и ни у кого не вызывал подозрений.
Но — Гандзю? Он помнил Гандзю из своей жизни и никак не мог сопоставить его с тем прилизанным Шиба, собравшимся убить девочку Кучики.
Но, с другой стороны — даже тот Гандзю ненавидел шинигами, и Айзену просто надо было подтолкнуть его в правильном направлении. Вопреки всему, в груди разлилось тёплое чувство — не Гин.
Тот, кто решил стать Богом, сдержал своё слово.
Часть третьяСобрание было организовано на следующий день после того, как Ичиго пришёл в себя. Наверняка Готей-13 мог собраться и раньше, но тут уж постарался Бьякуя — возможно, просто не сообщил им раньше времени. Как бы то ни было, Куросаки был готов — ему сообщили все необходимые сведения об этом времени, он знал приблизительный расклад сил и верил в лучшее. Не бросят же его в Гнездо Личинок, в самом деле? Так что из особняка тем солнечным утром Ичиго выходил в просторном чёрном кимоно, одолженном у Бьякуи, и с превосходным настроением. Боги и пустые, он жив!
Непонятно, как они их нашли. Наверное, приемная Кучики постаралась — ведь его реацу для них было неузнаваемым, но своего названного брата девочка могла почуять с любого места. В зал собраний они шли все втроём — Куросаки, Бьякуя и Гинрей, так что найти их было нетрудно.
Они стояли на дороге, немного пахнущие потом и уставшие — явно бежали сюда изо всех сил. Мелкие, только начавшие жить подростки выглядели на редкость решительно и, кажется, что-то говорили — Куросаки не прислушивался, рассматривая такие чужие лица. Группа риока, рискнувшая бросить вызов Обществу Душ, и двое своих — приёмная Кучики и какой-то парень с красными волосами и дурацкой татуировкой на лице. Высокий смуглый парень с длинной чёлкой, квинси в форме квинси, открыто использовавший лук в Обществе Душ, и она. Рыжеволосая, с другим лицом, ладной фигуркой и бесконечным беспокойством в глазах.
Мелкая. Переродившаяся, потерявшая все воспоминания, но всё такая же Мелкая.
И Ичиго, не в силах сопротивляться, подошёл к ней, провёл по линии лица, привыкая к совершенно другой коже. Его жертва, его ошибка — не уберёг, не спас, не помог. Надо было бросить ещё там, в близких районах, когда он только шёл обучаться на ремесло Шинигами.
— Прости, девочка.
И отступил на полшага назад, разрывая физический контакт и позволяя Гинрею увлечь себя в шунпо — сам он был слишком слаб, чтобы перемещаться подобным образом. Друг ничего не сказал — наверное, получил то письмо и понял, что к чему. Бьякуя выглядел немного озадаченным, но судя по всему, ничего не собирался говорить и спрашивать.
Они прибыли последними — в зале собраний были все оставшиеся капитаны, Гин и Йоруичи, которая стояла около девчонки Фонг и выглядела дико без капитанского хаори. По рядам прошёлся тихий шепоток, и Куросаки буквально ощутил силу их потрясения от узнавания. Вот тихая радость Укитаке, удовольствие и облегчение Шисуя, потрясение и замешательство Рицу, благожелательное покровительство старика Ямамото… И бездна, ледяная бездна от змеиной улыбки Ичимару Гина.
Ну, а ещё тонна недоверия и раздражения от новичков. Ичиго ещё раз огляделся — три капитанских места пустовали. Пятый, девятый… седьмой? Ладно, неважно — главное, не третий.
— Ну здравствуй, старик. Чего хотел?
Это было их старой шуткой, связанной с одной забавной вылазкой с Главнокомандующим в Руконгай. Девчонка Фонг в капитанском хаори явно приняла это за дерзость и оскорбление.
— Как ты смеешь, наглый риока, говорить в таком тоне с Главнокомандующим Готей-13?
В принципе, Куросаки Ичиго после воскрешения чувствовал себя этаким добряком, который хотел нюхать цветочки и постигать дзен. Однако, эта дерзкая Фонг его выбесила.
У него снова не было реацу, он выглядел худым пятнадцатилетним подростком, который нагло вторгся сюда. Он был капитаном заградотряда, не знавшим жалости, продержавшимся на своём посту больше сотни лет, лучшим другом Кучики Гинрея и опекуном Ичимару Гина. И, когда он повернулся к Фонг, девочка, кажется, даже немного присела.
— С каких пор у нас Фонг попали в Великие Семьи, девчонка? С каких пор вы, слуги, стали выше своих господ? Или я пропустил слишком много, и теперь вы отказались от своей Верности?
Девчонка побледнела, сжала кулаки, выпустила реацу, взвизгнула яростно:
— Йоруичи была предателем, которая совершила диверсию против других капитанов…
Он перебил её, властно, бескомпромиссно — как убивал десятки и десятки Фонг, стремясь добраться до предателя из Шихоин.
— А что же, Фонг нынче служат Обществу Душ? Помнится, в былые времена вы склоняли голову лишь перед Главой Шихоин. Служить лишь один раз и на всю жизнь — и перерезать глотки окружающим шинигами, если хозяин затеял бунт. Интересно, что сказали бы тебе те Фонг, что погибли, защищая сошедшего с ума Шихоин Ино? Или того парня из побочной ветки, попытавшегося перерезать горло принцессе клана Шиба? Или ту милую мадам, вырастившую на заднем дворе ручных пустых?
Он знал тысячи таких историй о каждой аристократической семье в Обществе Душ. Знал, помнил наизусть — как и лица виновных, за которыми он приходил, безжалостно кромсая на маленькие кусочки. Сегодня он в первый раз использовал эти знания.
На бледную Фонг было страшно смотреть. Она точно знала, о чём он говорит — дела были громкими, публичными, их наверняка занесли в семейные архивы. И, кажется, совершила ошибку — потому что начала сомневаться.
— Так что же, Фонг? Твоя семья забыла, чем клялись предки? Вы сожгли свой Кодекс, нарушили все клятвы и обратили мечи против господ?
И тут же, с лёгкой паузой, совершенно другим голосом — последний удар.
— Или это ты? Позволила себе запретное — поддаться эмоциям, смешать личное отношение с работой? Пошла против всех, нарушила все правила — и ударила в спину ту, которой должна была принадлежать до самой смерти? И не осталась с ней, не приняла покорно решение — затаила злобу, хитростью захватила место…
— Достаточно, Ичиго.
Удар клюки Главнокомандующего смыл царящее в комнате напряжение, и старик Ямамото, убедившись, что все слушают, произнёс:
— Я должен был сказать это раньше, но никто не был уверен. Однако, теперь я убедился сам, и хочу представить вам бывшего капитана третьего отряда, Куросаки Ичиго, трагически погибшего около сотни лет назад. С возвращением, Ичиго.
Рыжий капитан дружелюбно кивнул в ответ, обнадёженный тёплой поддержкой, исходящей от Главнокомандующего. Очевидно, сейчас будет допрос, но вряд ли его убьют за то, что он расскажет им.
— Прости, Ичиго — позволишь ввести себе сыворотку правды? Ты контактировал с Айзеном, и мы должны быть уверены…
Ичиго поморщился, глядя на жуткое существо из двенадцатого. С дикой улыбкой мужчина с синей кожей тянулся к его запястью, но Куросаки красиво ушёл от прикосновения иглы и повернулся к командиру.
— Предпочту одно из зелий Кучики, Ямамото-сан. Я слишком стар для такого быстрого прогресса.
И, получив одобрительный кивок, выпил сыворотку из запасов Главнокомандующего — он всё равно не собирался врать. Неизвестно, как работало лекарство гения-учёного, но зелье Кучики просто показывало, правду говорит принявший его, или нет. Если шинигами начинал врать, вокруг его тела образовывалось небольшое свечение, заметное невооружённым глазом. Просто, удобно, проверено — и, судя по разочарованному лицу капитана-изобретателя, весьма своевременно.
— Итак, Ичиго… Как ты вернулся?
Пожатие плечами: это просто очевидно.
— Айзен пробудил, с помощью того куба. Он сам мне сказал.
Недоверие и скепсис почти всех вокруг — о да, они, ещё недавно и не подозревающие, каким может быть Айзен, не понимали, чему верить.
— С чего это Айзену тебя пробуждать.
— Ну, он мой первый друг, ещё с того момента, как мы учились в Академии. Потом мы, правда, ссорились, но успели помириться до моей смерти. Он так и не нашёл кого-то, кроме меня, с кем мог бы поговорить.
Главнокомандующий выглядел на редкость смущённым.
— Да, точно. Я совсем забыл, что вы дружили.
И тут же, без перехода, мрачно:
— Ты знал о его способностях?
Ичиго замолчал. Вот он, удачный случай — рассказать обо всём. Раскрыться, поведать правду, поделиться подозрениями… Но он не мог. Язык просто застревал во рту, деревенел, готовился провалиться в глотку. Он не мог, просто не мог. Никак, ни в каком виде. Это же Айзен, старый добрый Айзен, смущающийся, неловкий, робкий…
— Вы поссорились именно поэтому, да? Потому что он использовал на тебе свои иллюзии?
Гинрей, его старый добрый Гинрей, он всё понял. Говорить со старым другом было куда проще, и Ичиго развернулся к нему и прикрыл глаза, воображая, что они снова в особняке Кучики, и сейчас прозвучит одно из тех откровений, что навсегда остаются в стенах.
— Да. Я сразу всё понял — в один прекрасный день Айзен, живущий со мной, стал совсем не Айзеном. Я сломал ему нос и не видел до того руконгайского поджога…
— Руконгайский поджог?
— Ну тот, помнишь, в котором погиб предыдущий третий капитан.
— Айзен больше двухсот лет назад взорвал Руконгай?
Ичиго повернулся к Главнокомандующему, севшим голосом задавшему вопрос. В зале повисло напряжение — многие помнили ту мутную историю, закончившуюся самоубийством Шихоин. Громко втянул воздух носом, закрыл больные глаза.
— Я не знаю, Командир. Могу сказать лишь одно — после моего разговора с ним мы нашли того пиротехника-самоучку.
Всё. Тайны раскрыты. Но, вопреки всем умным книжкам, дышать стало гораздо тяжелее — будто он предал кого-то очень важного.
— Почему вы помирились? Я помню, вы не виделись всю войну. Ты никогда не вспоминал о нём, Куросаки-кун. Так почему?
Вопрос Шисуя немного снял напряжение, и Ичиго, с облегчением пожав плечами, как можно безразличнее ответил:
— Ну, он начал проявлять интерес к Гину, и я встретился с ним, чтобы потребовать оставить моего подопечного в покое. А там всё завертелось. Кстати, почему Апельсинка тогда угрожала Гину?
Это было животрепещущим вопросом — как понял Ичиго из рассказов Гинрея, его воспитанника считали четвёртым предателем. Неофициально, конечно, но ряд капитанов собирались требовать его казни, и Куросаки решил повернуть беседу в интересующее его русло.
— Не волнуйся, Ичиго. Даже если он и в самом деле был предателем, все обвинения сняты.
А на вопросительно поднятую бровь старик только пожал плечами.
— Ты вернулся, Куросаки. Ичимару Гин никогда не встанет по другую сторону от тебя. Если он и был среди соратников Айзена, то предал его в тот момент, когда бросился на твою защиту.
Ичиго облегчённо выдохнул и махнул рукой.
— Он никогда не был предателем. Мне Айзен обещал.
Случившееся после этих слов напряжение можно было есть ложками, когда Гинрей заявил, скрестив руки на груди:
— Надо было его тогда отравить.
Эта шутка на двоих полностью сняла напряжение, когда старик и мальчик расхохотались. Их старые союзники скоро присоединились к веселью, вспоминая славные деньки, когда старший Кучики предлагал с помощью семейных рецептов решать любые проблемы. Даже капитаны, не служившие с Гинреем, заулыбались, и конфликт был снят.
А потом прозвучало такое ожидаемое «ты помнишь, как ты умер, Ичиго?».
И Куросаки прорвало. Он рассказал почти всё — о том, как обнаружил проход в мир квинси, как по собственной глупости, стремясь прикрыть Айзена, провалился туда и как погиб, уничтожая их природного врага известными заклинаниями.
Новость не вызвала той реакции, на которую он рассчитывал. Ичиго ругался, тряс кулаками, уговаривал — но Готей-13 не хотело готовиться к войне, пребывая в полной уверенности, что капитан просто нашёл остатки врага, и больше лучники не опасны. Куросаки не собирался сдаваться, и, когда Ямамото это надоело, старик добродушно прогудел:
— Ладно, хорошо. Если тебе так неймётся, можешь подать заявление на смену специализации седьмого отряда, я подпишу.
Ичиго замолчал, непонимающе смотря на Командира.
— Простите?
— Что? Ты всё ещё капитан, и один из лучших. Бывшее твоё место, извини, не могу отдать, но у нас сейчас полно вакансий. Или тебе не нравится конкретно седьмой отряд? Так и быть, можешь сменить его на пятый или девятый.
Ичиго, продолжая глупо хлопать глазами, пробормотал:
— Да нет… Отряд как отряд, всё нормально.
Дальше пошли технические вопросы, вроде насущного «что делать с разрушенными зданиями», и у Куросаки было время успокоиться, придти в себя и подумать. Так что, когда Главнокомандующий собирался закрывать собрание, его рука взлетела вверх.
— Я требую смещения капитана Фонг с должности и возвращения этого места капитану Шихоин.
Йоруичи, до этого момента наблюдавшая за ним с улыбкой, вызверилась и в мгновение ока оказалась прямо напротив, шипя и брызжа слюной.
— Не лезь, куда не просят! Ты не понимаешь.
Значит, не так уж и сильно ты изменилась, маленькая пламенная девочка. И Ичиго, просто проведя ладонью перед её лицом, сказал в повисшей тишине:
— Хватит, принцесса. Пора домой.
И тут же, без перехода, обойдя замершую девочку Шихоин, разразился речью о роли аристократии, вассалитета и традиций в жизни Готей-13. Он не планировал этого делать, вот совсем, но уж больно раздражала его эта Фонг.
Возможно, лишь потому, что на него продолжал смотреть, скалясь в змеиной улыбке и отгородясь ледяной реацу, Ичимару Гин?
Девочка, занявшая чужое место. Не верила. Стояла, скрестив руки на груди, с усмешкой, словно говорящей «и что?». Ей явно было плохо, она страдала от своей ошибки, но была из тех людей, которые не умеют признавать такое вслух. Или, возможно, умеют, но тихо и наедине, с самым важным человеком, раскрываясь перед ним полностью.
Но когда старик Ямамото начал голосование по поднятому вопросу, улыбка сошла с её губ.
За идею Ичиго сразу проголосовал капитан шестого. Ледяной Кучики поднял руку сразу же, даже не дожидаясь вопроса. Следующими были Шисуй и Укитаке, которые, как и Рицу, отдали свои голоса с тёплой улыбкой. К ним присоединился и Гин, а после, с тихим выдохом, и белый капитан десятого отряда.
Семь из тринадцати. При условии, что два места пустовали, а голос Ямамото был решающим — семь из десяти. Чистая победа.
— Итак, решено. Йоруичи Шихоин, с тебя снимаются все обвинения, и ты восстанавливаешься в должности. С Сой Фонг и своим кланом разберёшься сама. Собрание окончено!
Но никто не собирался расходиться. Всего три капитана покинули комнату — тот странный учёный и тот, чью реацу Ичиго никогда не смог бы забыть. Тот, что посмотрел на него с усмешкой, позвякивая своими колокольчиками.
Зараки Кенпачи.
А ещё — Ичимару Гин. Ни разу не обернувшийся, но подаривший бывшему капитану уважительный поклон. Ледяной, закрытый, смятый улыбкой-маской.
Ситуацию спас Гинрей. Он вышел вперёд, не давая начавшей движение Йоруичи подойти к Ичиго, и громогласно провозгласил.
— Имейте совесть, господа и дамы! Он только очнулся! Все желающие пообщаться, выйдете в коридор — мой внук будет звать Вас внутрь по одному.
И его старые друзья и соратники начали вытекать из комнаты, а Бьякуя вопросительно повернулся к новому седьмому капитану.
— Кого хотите видеть первым, Куросаки-сан?
Всех и сразу. Рицу, Гина, всех. Хотелось выскочить за ними следом, обнять, снова ощутить такой родной поток реацу. Ноги дрожали, голова гудела от давления огромной силы со всех сторон, но это было неважно — ведь там были его родные души, ради любой из которых он был готов умереть. Но сначала дело — например, нежданный союзник. Зачем голосовать в такой ситуации, которая явно рассчитана на демонстрацию лояльности? И Ичиго, самому себе кивнув, повернулся к бывшему воспитаннику.
— Если он ещё здесь, позови белого капитана.
Часть четвёртаяБелый капитан пах холодом, льдом, и драконом. Последнего Куросаки Ичиго чуял особенно сильно и буквально видел наяву, с безразличными глазами и белым паром из пасти. Он висел за спиной хрупкой детской фигурки и внимательно следил за чужаком, и Ичиго отчётливо ощущал его недовольство.
«Моё».
Он совсем забыл, как остро чужие занпакто реагировали на него. В начале пути он сохранил себя от уничтожения за счёт того, что признался, кому принадлежит, а потом стал достаточно силён, чтобы не обращать внимания на недовольство остальных. После своего внезапного воскрешения он был надёжно защищён присутствием Сенбонсакуры и Сенбонуме, его старых товарищей, но теперь, оставшись один на один с другим капитаном…
— Капитан десятого отряда, Хитсугая Тоширо, к вашим услугам.
Ичиго официально поклонился и представился в ответ. Играть в гляделки с драконом — плохая идея, очень плохая. «У меня есть свой». Передавать ощущение принадлежности всегда казалось ему чем-то неправильным и трудным, но другие занпакто понимали его сразу же, отзываясь участием и уважением. С этим мечом всё было куда хуже и холоднее.
— Почему вы поддержали меня, капитан Хитсугая?
Он настолько ясно увидел ледяное кольцо и ощутил себя в нём, что никаких вопросов не осталось. Хёринмару, да? Меч-дракон назвал своё имя, и теперь ждал ответной любезности.
Имя всегда имело особое значение для занпакто, и каждый из духовных мечей очень им дорожил. Возможно, именно поэтому они всегда представлялись друг другу, даже если сам владелец ещё не удостоился этой чести. И у Куросаки Ичиго всегда были трудности, чтобы передать своё имя в ответ. Оно было созвучно со многими вещами, но мечи ценят только истину — то есть то значение, что было заложено в их иероглифы.
Сначала он всегда представлял вокруг чёрное. Мягкое, всепоглощающее, немного тёплое и бесконечное. Потом чернота вокруг превращалась в плащ — рваный и развевающийся на ветру, как у Зангетсу, у него самого и у Яхве. «Куросаки». Потом одиночество и ощущение защиты, обещание пожертвовать собой, взять на себя все грехи. «Ичиго».
Лёгкое ледяное прикосновение и вежливая отстранённость — правила хорошего тона соблюдены, мечи спокойны и уважают пространство друг друга.
— Я подумал, что Вы правы, капитан Куросаки.
Белый капитан был так же холоден, как и дракон за его спиной. Ичиго видел в его лице желание задать вопрос, но не спешил ничего говорить и облегчать ему задачу. Пахнуло льдом и реацу, белый мальчик исчез, чтобы появиться рядом с ним и приставить Хёринмару к тонкой, ещё полудетской шее.
— Кем был для Вас Соуске Айзен?
Ичиго отстранился, совершенно спокойно отведя рукой острое лезвие — со стороны меча-дракона чувствовалось уважение и вежливость, он не будет ранить его просто так. Подошёл к небольшому возвышению для Главнокомандующего, сел, не заботясь о субординации, вытянул вперёд ноги и закинул голову. В который раз он говорит эту правду? После воскресения тема его отношений с Айзеном стала слишком востребованной.
— Он моя зараза, капитан. Мой яд, отравляющий каждый шаг, заставляющий сомневаться и делать глупости. Он тот, кого я хотел защищать, и тот, кому поклялся никогда не верить. Я даже сейчас не знаю, лгал ли он мне. Знаешь, какие были его последние слова? «Всё было моим планом». Он говорил правду? Лгал, чтобы меня защитить? Говорил правду, чтобы я решил, будто он лгал? Он моя смертельная зараза, Капитан Хитсугая. Моя единственная ошибка.
Молчание, лёд в воздухе, сомнения. А потом — тихий смешок, грустная улыбка.
— Я так и знал.
Ичиго с удивлением посмотрел на белого капитана, который плюхнулся рядом и потёр виски пальцами.
— Я родился здесь, в Обществе Душ. Родители отказались от меня, когда я был совсем маленьким, и добрые люди принесли меня к порогу женщины, заменившей мне мать. Она заботилась о нас с Хинамори, учила всему, что знала… И рассказывала истории о рыжем шинигами, который её спас и привёл к стенам Сейрейтея из дальних районов Руконгая.
Ичиго прикрыл глаза, переваривая новую информацию. Значит, его мелкая держалась — справилась с его смертью, нашла в себе силы выйти на работу и поднять на ноги двоих детей. На несколько секунд в нём вспыхнула надежда, но рыжая девочка из мира живых заставила призрака несбывшегося исчезнуть. Одна душа не может иметь два тела — а это значит, что его подопечной нет в Обществе Душ.
— Как она умерла?
Белый капитан помрачнел — видимо, это произошло не так давно, ещё свежи были болезненные воспоминания.
— Она всегда выглядела, как потерявшая цель в жизни старуха. Мы с Хинамори ещё поддерживали в ней жизнь, но, когда я ушёл в Академию… Говорят, в тот же день она ушла на перерождение.
Ичиго мрачно кивнул, думая, как же несправедлива была жизнь к той маленькой девочке, которую он опекал столько лет. Значит, она так и не справилась — ожидаемо, на самом деле, она всегда слишком сильно зависела от него. Надо было оставить её раньше, сбежать, когда они только шли к стенам… Но сделанного не вернёшь, и вряд ли к рыжей риока вернутся воспоминания — как минимум потому, что у неё точно не было Айзена.
— Значит, ты моя ответственность, Тоширо?
Лёд, опасность и сила отошли на второй план — теперь перед ним сидел сын его мелкой. Пусть приёмный, пусть уже взрослый и самостоятельный — но сын женщины, которую он всегда защищал.
Капитан пребывал в замешательстве. Ичиго видел это, так что поспешил его успокоить:
— Ты сын моей мелкой, парень. И я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь — остальные дети на моей шее не оставляют на это времени. Просто знай, что, если что, я прикрою.
Белый капитан явно смутился, а потому поспешил перевести тему:
— Остальные дети?
Ичиго улыбнулся и принялся загибать пальцы.
— Ага. Значит, первый в списке — Кучики Бьякуя, внук моего лучшего друга. Сейчас он, кажется, ничего, а вот в детстве был стихийным бедствием. Затем я могу выделить Шихоин Йоруичи — я должен Принцессе за отца, так что присматриваю за ней по мере сил. Нелёгкая это работёнка, скажу тебе. Ну, ещё Ичимару Гин, которого я вытащил из окраин Руконгая давным-давно, и который большую часть времени приходил ко мне, заляпанный кровью, со своей улыбкой и вечным «я их убил». Повторял, как попугай, и рассказывал подробности, пока я отмывал место преступления от чужих кишок. На счастье, потом всё более-менее выровнялось, и Змеёныш присмирел, но нервов он всем попортил… Самая смирная всегда была Апельсинка, единственным бзиком которой было желание стравить двух и более мужчин и посмотреть, что будет. Ты её знаешь — Мацумото Рангику, ленивая и немного взбалмошная девочка. А теперь ещё и вы двое на моей шее — все пустые этого мира, я хочу нормальную старость, а не безумный детский сад.
Ичиго улыбнулся, намекая на то, что его последние слова следует считать шуткой. Хицугая Тоширо выглядел безумно смущённым.
— Простите, капитан Куросаки, но никакой Мацумото Рангику в Готей-13 точно нет.
Это было настоящим шоком. Ичиго резко напрягся и подался вперёд, ощущая жуткое беспокойство — куда вляпалась его девочка? Более того — он отлично помнил, что она приставила меч к шее Гина. Галлюцинация, навеянная Айзеном? Просто ошибка мозга, привыкшего, что Змеёныш трётся около своей «Рангику-тян»? Но он был готов поклясться, что Апельсинка здесь, и с ней всё в порядке — он ощущал поток её реацу где-то на грани сознания каждую секунду своего возвращения, рефлекторно отслеживая важных людей.
— Нет-нет, Апельсинка должна быть здесь. У неё рыжие волнистые волосы, родинка чуть ниже рта и огромная грудь.
Теперь белый капитан мог смело именоваться красным — смущение залило его лицо и шею.
— Женщина с такими приметами и в самом деле служит в Готей-13. Более того — она служит в моём отряде, она даже мой лейтенант, и её и в самом деле зовут Рангику. Но, капитан… Она же Куросаки.
Ичиго пару секунд тупо смотрел на паренька, с дурацкими выпученными глазами и открытым ртом. Какая такая Куросаки Рангику? Это что ещё за хрень? Это…это…это вообще как?!
И Куросаки Ичиго, запрокинув голову, истошно провопил имя единственного человека, способного хоть что-нибудь объяснить.
— ГИНРЕЙ!!!
Как и ожидалось, старый друг стоял под дверью, и тут же ворвался внутрь зала, как и крайне обеспокоенный Кучики Бьякуя. Очевидно, аристократы хотели знать, в чём дело, и Ичиго быстро прояснил ситуацию. Бьякую он конечно не тронул, но вот на Гинрея налетел коршуном, до синяков тыкая его в грудь.
— Это какого хрена Мацумото вдруг взяла мою фамилию?!
Друг, кажется, смутился.
— Ну, она же твоя дочь, да? То есть, ты всегда говорил, что нашёл её, как и Гина, но мы думали, что ты боишься мести со стороны Шихоин или похищения от Шиба… Но, судя по твоей реакции, мы немного ошиблись.
Ичиго, как рыба, глотал ртом воздух. Такой удар, и откуда не ждали!
— Она не моя дочь, Гинрей. Я действительно нашёл её вместе с Гином за Руконгаем, и к факту её появления на свет не имею никакого…
Но друг махнул рукой, покровительственно постучав его по плечу.
— Ну, ты можешь и не знать, что она твоя дочь. Знаешь, иногда так бывает, и даже самая мощная защита даёт сбой…
Ичиго почувствовал, как румянец опаляет его щёки. Это что же, они все уверены, что… Ну нет. Нет-нет-нет.
— Запомни одну вещь, Кучики Гинрей. За всю свою жизнь, от поступления в Академию и до смерти, я спал только с одной женщиной — с Уноханой Рицу.
У Бьякуи хватило совести покраснеть и отвести глаза, Тоширо просто не знал, куда деваться из комнаты, и, кажется, пытался слиться со стеной, но Гинрей глядел недоверчиво и удивлённо.
— Что, вот совсем?..
— Да.
— А твоя руконгайская мелочь…
— Ни разу.
— А те цыпочки из Тануки…
— Я ушёл сразу, как на столе появилась вторая бутылка саке.
— А бордель на твой первый юбилей в качестве лейтенанта?
— Мы выслеживали предателя.
Гинрей, кажется, просто в это не верил.
— То есть, ты хочешь убедить меня, что твой первый раз с женщиной был, когда тебе перевалило за сотню?
— Ага.
— С Рицу.
— Ага.
— И… она это поняла?
— Такое трудно не понять, знаешь ли.
Гинрей только покачал головой и прижал ладонь к лицу. Бьякуя, как и Тоширо чуть раньше, пытался слиться со стеной и убедить себя, что он этого не слышал, на белого капитана даже смотреть было страшно.
— Как только вся эта заварушка закончится, свожу тебя в бордель.
— Гинрей!
— Что? Надо было ещё тогда тебя затащить, к Пи-тян… Но ты меня убедил, нынешняя Куросаки не твоя дочь. Вряд ли такая женщина, как Унохана Рицу, стала бы интриговать и прятаться — просто потому, что ни один идиот не напал бы на её ребёнка, и совершенно неважно, кто там был отцом… Да…
Ичиго чувствовал себя морально раздавленным, так что мрачно ответил:
— Ты ведь знаешь, что бормотание себе под нос — первый признак старческого маразма?
И тут же, не собираясь развивать тему, повернулся к пережившему худшие моменты своей жизни Тоширо.
— Она ведь здесь, да? Можешь позвать?
Белый капитан тут же кивнул, увидев в этом повод сбежать, и выглянул в коридор, зычно позвав: «Куросаки!». Лично Ичиго передёрнуло на этом моменте. Ух, Апельсинка, получишь ты сегодня по разным частям тела! Сколько раз он повторял ей, что он не её отец, и всё без толку…
Всё раздражение и гневные слова разбились о напряжённую женскую фигуру. Рангику стояла в проходе, прижимая руку к груди и будто превратившись в ожидание — Ичиго даже поплохело от гремучей смеси чувств. Бледная, дрожащая, не рискующая даже слишком громко дышать, она разглядывала пятнадцатилетнего подростка, с огромным напряжением выискивая и находя такие важные для неё черты.
Голос Ичиго оказался непривычно тихим, и прозвучал на несколько тонов ниже привычного — но он всё равно заговорил, потому что должен был хоть что-то сказать.
— Апельсинка…
Женщина вдохнула. Рвано, резко, потом всхлипнула как-то по-детски. Кинулась вперёд, чтобы обнять и спрятать голову на плече — хотела на груди, как в детстве, но разница в росте оказалась слишком велика. Тут же стало мокро, но Ичиго даже не думал об этом, обняв дрожащую женщину, прижав к себе посильнее.
— Папа, я…
— Тс-с-с…
И в самом деле, разве это так важно — свою фамилию она носит или его? Такие мелочи, а уж в мире, где каждый сам выбирает, кем ему быть, и вовсе не имеет никакого значения.
И только сейчас, стоя вот так, рядом с выросшей, но оставшейся плаксой девушкой, Ичиго понял, что он немного счастлив.
Часть пятаяКак и ожидалось, никто его больше за дверями не ждал. Неудивительно — истерика Рангику затянулась на добрых три часа, и за это время она успела его пару раз проклясть, поблагодарить, поцеловать и даже сплясать какой-то странный победный танец. В общем, когда Апельсинка успокоилась и даже согласилась работать усерднее — Ичиго пообещал придти и проверить, и даже сделать втык, если она будет отлынивать — и ему удалось выбраться наружу, никого уже не было. Так что сейчас Куросаки думал, к кому пойти раньше — к Гину или к Рицу? Ответ, кажется, был очевиден.
Мгновение реацу, а потом — горячее тело, тёплые руки, далеко не дружеские объятия. И запах — только её, приятный, сандаловый, дорогой, как и она сама.
— Принцесса…
Йоруичи замерла, и Ичиго ощущал могучую бурю её эмоций. Ей наверняка было, что ему сказать — по поводу смерти, тренировок с предыдущей личностью, его сумасбродства, вернувшего ей имя и титул, но лишившего привычной свободы. Что же она выберет? Она, Богиня Скорости, переменчивая, как летний и знойный ветерок? Выдох, словно обнажающий её душу — вот она, капризная принцесса Шихоин, стоит перед ним.
— Я рада, что ты вернулся, Ичиго.
Тихая радость, облегчение, веселье и, кажется… Нет, не кажется. Огонь, в самой глубине — тот самый, болезненный, жгучий, который когда-то заставил её пригласить рыжеволосого капитана к себе.
Улыбка, открытая, дерзкая, и лёгкая смена позы — совсем незаметная, но выгодно подчёркивающая все оформившиеся за столетия достоинства. Хороша, как же хороша — и отлично знает о своей привлекательности.
— Всё в силе, как и тогда, капитан. Понадобится помощь, информация или услуги иного рода — обращайся.
И исчезла в вихре своего совершенного шунпо — никто не сравнится с главой Шихоин в скорости.
Ичиго только усмехнулся и пошёл своей дорогой — тихо, пешочком, как слабая душа-плюс, не способная на такую сложную технику. Ну, или как старик, у которого ноги болят — и вторая идея импонировала куда больше.
Правда, прямо сейчас он скорее был солдатом из старых фильмов, воспоминания о которых внезапно всплыли в его памяти. Классический сюжет — солдат возвращается с войны, чудом выживший, потерявший всё на свете, поседевший от ужаса и перемолотый в бою. Приходит домой, нервничает, но звонит — ждёт, когда дверь откроет любимая жена. Она открывает, но вместо радости — шок, недоверие, обморок и кольцо на пальце, чужое, но всё ещё обручальное. «Мне сказали, ты погиб. Вот письмо, вот свидетельство, вот награды и погоны…»
Правда, он и в самом деле умер, и никаких ужасов, кроме ужасной скуки, с ним не случалось, а Унохана Рицу ничуть не походила на слабую женщину.
Но всё же он стоит на пороге, а она — в центре комнаты, и хрустит своими длинными пальцами. Нервничает, конечно — хотя как тысячелетняя женщина-война может нервничать?
— Ты умер, Куросаки Ичиго.
Вот так — тихо, как попытка оправдаться. Но какое оправдание — разве можно её винить? Она ведь… она ведь Рицу. Скольких мужчин она похоронила, прежде чем научилась не привязываться к ним? И, если кого винить, то только его — ведь это он заставил её открыться кому-то снова.
— Всё хорошо, Рицу. Я никогда не стал бы тебя винить, что бы ты ни совершила.
— Я знаю. От этого только хуже, мышонок.
Давнее прозвище было неожиданно больно слышать. Снова мышонок, да? Потому что ему снова пятнадцать, он слабее, чем при их первой встрече в доме мелкой, а капитанское хаори носит, ухмыляясь и позвякивая колокольчиками, Зараки Кенпачи.
Он долго думал, что будет делать, когда одиннадцатый Кенпачи придёт в Готей-13. Строил планы, иногда стоял в шаге от Гинреевского запаса яда и совершенствовал свою технику кидо. Тогда, в какой-то момент, в очередной раз вылизывая её шрам, он поклялся себе — не сдастся без боя. Не уступит любимую женщину, будь его соперник хоть самим Королём. Если потребуется, сдохнет — но не отдаст её, никому.
Но, как оказалось, отпустить свою женщину легко — достаточно просто умереть. Предыдущий Куросаки Ичиго, рослый, сильный, героичный, ещё мог бы бороться. Хлипкий подросток без реацу — ни шанса, ни одного.
А ещё вполне может оказаться, что жить ему осталось пару лет. И он ни за что не ранит Рицу своей смертью снова.
Она справилась. Справилась, пережила, нашла свой огонь ещё раз. И он не будет, ни за что не будет разрушать её жизнь, мешать её пути. Он слишком сильно её лелеял.
Она всё ещё не была спокойной. Переминалась, хрустела пальцами, закидывала голову и моргала.
— Я не сплю с ним. Правда, совсем. Просто, это…
— Всё хорошо, Унохана-сан. Я стоял рядом, я чуял. Он силён, настоящий Кенпачи. И это ведь его меч, верно?
Пристальный взгляд глаза в глаза, а потом ироничная усмешка.
— Да. Поразительно, но твой интерес к этой части моего тела оказался пророческим. Он такой… Такой… Он война, понимаешь? Война, битва, смерть. Когда он рядом, мне кажется, что души всех убитых им людей воют рядом с ним, и боевые барабаны стучат в моих ушах, и та, предыдущая я, носящая имя Ячиру, опять пробуждается в моей душе.
Ичиго тёпло улыбнулся и провёл кончиком пальца по её щеке. Первое прикосновение в этой жизни — первое и последнее.
— Я понимаю тебя, Рицу.
Конечно, он понимал. Как он мог не понимать?
Ведь его собственной войной всегда была именно она.
Кажется, это прикосновение было необходимо им обоим — женщина тихо улыбнулась, понемногу успокаиваясь.
— Что, я снова Рицу?
Ичиго пожал плечами и улыбнулся, поддерживая лёгкий, дружелюбный, немного игривый тон.
— Ну, «Унохана-сан» стало бы издевательством, верно?
— Верно. Значит, мы снова у начала, мышонок?
Взаимные улыбки. Правду говорят — если выговоришься, станет легче. И Ичиго всегда сможет наблюдать за ней. За прекрасной, восхитительной женщиной-войной. За тем, как она пойдёт вперёд, не оглядываясь, сжигая всё вокруг, оставляя за собой лишь копоть и смерть.
И за тем, что в его прошлом, целую вечность назад, стало её завершением.
Ичиго выходил из бараков четвёртого отряда с ноющей болью за рёбрами, грустью и жжением в глазах, но странно свободный. Будто он только что подошёл к окну и выпустил прекрасную птицу.
Он почти разобрался с прошлым, почти готов снова начать жить. Вернуться в настоящее и, не отступая, не думая о последствиях, ринуться в будущее.
И остался лишь один человек, которого он хотел забрать с собой.
Часть шестаяГин. Его подопечный, его наследник, его ответственность. Теперь, после объяснения с Рицу, после втыка глупой, упрямой Апельсинке, Ичиго безумно хотел поговорить именно с ним.
И вот, он стоит здесь, в кабинете, который когда-то принадлежал ему, а напротив сидит худощавый мужчина с белыми волосами, жуткой улыбкой и холодной реацу, плотным коконом прячущей его эмоции.
— Ты вырос, Гин.
Вежливый кивок в ответ, и официальное:
— Благодарю, Капитан. С возвращением.
И — реацу. Холодная, мёртвая реацу, ничуть не похожая на ледяной поток Хёринмару. И — дежурная змеиная улыбка, которая никогда не была направлена на него.
— Ты ничего не хочешь сказать мне?
Лёгкое пожатие плечами и смахивание пёрышка со стола — откуда оно тут вообще взялось?
— Ничуть, капитан. Вы были командиром, я был подчиненным, и Вы были не обязаны отчитываться передо мной.
Вежливость, вылизанная, выверенная, аж тошнит. Змеиная улыбка словно приклеена к лицу. И реацу, такая густая, что можно задохнуться, если приблизиться.
«Ты делаешь хозяину больно. Уходи»
Прости, Шинсо, не уйду. Если уйду — всё будет куда хуже.
— Гин, прекрати. Тошнит уже. Будешь дальше так делать — нос тебе разобью.
И улыбнулся — устало и немного снисходительно, как тогда, в прошлом, когда подопечный что-то совершал, а он делал ему очередное внушение.
Змеиная улыбка стекла, словно нарисованная дешёвой тушью, а кокон медленно заворочался, высвобождая слой за слоем.
— Правда? У Вас силы меньше, чем у ребёнка-плюса, Капитан. Вы ко мне даже подойти не сможете. И вообще — какое Вам дело до жалкого мальчишки, когда-то жившего в Вашем доме? Жалкого, бесполезного мальчишки, приносящего одни проблемы?
Спокойно, Куросаки. Ты скала в океане, помнишь? Всесильная, нерушимая скала.
— Я никогда не относился к тебе так, Гин.
Слой за слоем, обнажая душу, выпуская эмоции. Как же ты выжил, Гин? Как перенёс? Как спрятал чувства, отгородил от себя? Как удержался, не стёк в патоку поступающего безумия?
— Тогда почему Вы ничего не сказали? Не вернулись за поддержкой? Ни мне, ни офицерам, ни тому дурацкому синсенгуми? Ладно мы — простые служащие, никому не нужные шинигами, но ведь Вы и друзьям ничего не сказали, Капитан!
И потом, с болью в голосе, гораздо тише:
— Почему Вы никого не взяли с собой, Капитан? Почему Вы погибли?
О Боги.
Гин, несчастный Гин, как ты вообще это пережил? Ичиго с трудом мог дышать, с головой погрузившись в боль, обречённость и мёртвое отчаяние. Слепую обиду, удушающее одиночество, ненависть к миру вокруг и к себе — тихую, почти незаметную радость от того, что он вернулся. И жажда крови — мерная, безразличная, оставляющая легкое послевкусие. Та, что всегда сопровождала мальчика со змеиной улыбкой.
Он страдал — страдал почти так же, как та девчонка Фонг, только у него не было клана и всё ещё оставалось умение поступать правильно. Он, Ичимару Гин, до последнего верил в своего капитана. Он справился. И Куросаки Ичиго, ненавидя себя за это, произнёс то, что должен был произнести.
— Я отправил синсенгуми в отпуск, остальные только мешались бы под ногами, а ты… ты был слишком юн, Гин. Маленький, нескладный подросток, за которого я отвечал. Я просто не мог утащить тебя за собой.
Ложь. Он не взял бы с собой никого, даже Гинрея — потому что думал, что прикрывает Айзена.
Но Гин, кажется, услышал то, что хотел. Он прикрыл глаза и откинулся на спинку стула, соединив кончики пальцев и, казалось бы, полностью погрузился в себя. Ичиго, подождав несколько минут, развернулся — да будет так, он подождёт. Все его чувства и эмоции не имеют значения — Гину явно гораздо, гораздо хуже.
Шинсо свистнул, упёршись ему в спину и холодя кожу сквозь плотное юката. Ярость, боль, обида — и тихое, шипящее:
— Вот так, просто, подставляешь мне спину?
Усмешка, принятие, обречённость.
— Конечно. Если хочешь, можешь убить меня — сам сказал, я слабее любого плюса.
Реацу повсюду — давит так, что невозможно дышать. Лёгкие уже выворачивает, а голову ведёт, но Ичиго только стискивает кулаки и приказывает этому слабому, нетренированному телу — терпи.
— Почему?
Как будто бы он не знает ответа. Или знает, но хочет услышать вслух? Как будто это и в самом деле важно. Как будто это может изменить мир.
— Я верю в тебя, Ичимару Гин.
Напряжение спадает — буквально, обрушиваясь на Ичиго холодом и привкусом пороха с металлом. Гин стоит за спиной, но Шинсо больше не прикасается к телу — покоится в ножнах, успокоенный, довольный. А Куросаки только стоит, прикрыв глаза — его бывший подопечный щедр, делится силами и болью крепко, пьяно, только успевай поглощать. Понял, что давление было слишком сильным, что капитан на пределе, и ни секунды не сомневался. Всё ещё незаконно — всё ещё не для всех.
— Пойдёмте со мной, Капитан.
Гин выходит из кабинета, и некоторое время они просто молча идут, пока не оказываются около капитанских апартаментов. Здесь всё почти по-старому — появилось немного техники, незаметно, если не приглядываться. Новый третий осторожно опускается на колени на свободную часть пола, и Ичиго, влекомый любопытством, опускается следом. Узкие руки, похожие на лапки ящерицы, осторожно приподнимают часть пола, и на свет появляется длинная продолговатая коробка — и будь Куросаки Ичиго проклят, если он не знает, что в ней.
Гин берёт Мидори но Бураши двумя руками, словно драгоценность, и осторожно протягивает своему капитану.
— Вот. Они хотели отправить на переплавку, но я не позволил. Возвращаю его Вам, Капитан.
Ичиго берёт ставший родным меч осторожно, тихо здоровается и кладёт к себе на колени. Потом поднимает лицо, и глаза его серьёзны, дико серьёзны для внешности парня пятнадцати лет.
— Спасибо, Гин.
Лёгкая улыбка, а потом взгляд глаза в глаза. Гин сейчас больше, старше, куда сильнее — но Ичиго чувствует, что сейчас он полностью беззащитен. Обнажён, выпотрошен, уничтожен. Мальчик, которого он когда-то притащил за собой.
Гин не плачет. Кажется, он просто не способен это сделать. Сидит, вглядывается, думает о чём-то. Если не ощущать эмоций — просто два человека в одной комнате. Но это сухое, немного песочное ощущение отчаяния и безнадёжности значат куда больше, чем вся солёная влага мира.
А потом он повернул голову, и тихо, спокойно сказал:
— Пообещайте мне одну вещь, капитан. Когда Вы в следующий раз пойдёте умирать, Вы возьмёте меня с собой. При любом раскладе, в любой ситуации.
Змеёныш всё решил, всё просчитал. Выбрал самый безболезненный путь.
Ичиго слабо улыбнулся — его найдёныш вырос.
— Хорошо, Гин. Я обещаю.
Часть седьмаяРиока сидели на крыше выделенного им дома и что-то обсуждали вполголоса. Ичиго смотрел на них, пытаясь выудить имена и лица из памяти — те лица, что он видел до того, как умер в первый раз. Они ведь так много пережили вместе с каждым из них, они спасали друг друга, они были чем-то очень важным. Он умер ради них. Он возродился и готовился, если потребуется, умереть ради них ещё раз.
А сейчас — ничего. Эти лица были чужими, не вызывающими даже смутного узнавания. Их голоса не заставляли его вздрагивать и оборачиваться, их имена испарились из его памяти. И ему предстояло говорить с ними.
Он пару раз коротко выдохнул и поправил своё капитанское хаори — плотное, новое, с длинными рукавами и знаком на спине. Ямамото приказал приступать к работе сразу же, только отмахнувшись, когда Ичиго попытался объяснить, насколько он физически слаб. «Ты второй Кенпачи, который и раньше без реацу прекрасно обходился. Выкрутишься, Куросаки-кун». Ну, если начальство говорит, что выкрутится, значит так и будет.
Лишённый возможности что-нибудь делать и не знающий, за что хвататься, капитан Куросаки решил разобраться со своим отрядом и превратить его в специальное подразделение по борьбе с квинси — тем более, что одобрение от Ямамото уже было у него в кармане. Пока, правда, дело не двигалось — он устроил смотр, пообщался с шинигами и вышвырнул лейтенанта взашей, перед этим хорошенько поваляв в луже. Потому что не стоит грубить старшим, находящимся в теле пятнадцатилетнего подростка, и уж точно не надо высказываться о возможных родителях начальства в лицо начальству. В общем, Ичиго немного разозлился — и теперь бывшего седьмого лейтенанта ждало исключение из Готей-13 и запечатывание меча. И этот мужик даже не представляет, как сильно ему повезло не оказаться в Гнезде Личинок — Куросаки проявил просто чудеса добродушия и милосердия. На замену был выбран странный парень с плетёным ведром на голове. Он был скромным, тихим, исполнительным и пах силой — собственно, Ичиго и выбрал его ради этой чужой, немного резковатой реацу. Парень явно был силён, куда сильнее предыдущего лейтенанта — и, как выяснилось позже, именно этот шинигами претендовал на место капитана наравне с Шиба. Что же, Саджин Комамура явно был куда достойнее этого Гандзю — не носи он это дурацкое ведро, цены бы ему не было.
Впрочем, по прогнозам Гинрея, это было ненадолго — ибо, как говорит старый друг: «если тебя называют „Дурацким Ведром“, твоё терпение скоро лопнет. Это не смотрящий тебе в рот бывший синсенгуми, так что быть тебе, дружище, покусанным». Что имел в виду старый друг, говоря про укусы, Ичиго так и не понял — он что, владеет занпакто-вставной челюстью? Впрочем, пока Комамура выполняет свою работу, пусть хоть кусает, хоть целует — и пусть не жалуется, если ему со всей силы прилетит ногой по зубам.
А вот теперь, наконец-то, удалось выкроить время, чтобы поговорить с риока. В какой-то степени, это было его заданием от Ямамото — потому что живых надо было повесить хоть на кого-нибудь, но Йоруичи просто некогда было ими заниматься. Принцесса только хваталась за голову, пытаясь разгрести бардак, накопившийся в вотчине Шихоин за время её отсутствия. Ещё, конечно, можно было приплести приёмную Кучики, но девочку вообще никто в расчёт не брал, так что вторженцев повесили на самого крайнего — то бишь, на рыжего капитана, чьё ныне мёртвое воплощение их сюда привело. И сейчас он стоял здесь, под крышей дома, и пытался вспомнить хоть что-нибудь. Память шинигами — забавная штука. Стирающая лица, имена и даты, выкидывая их, как бесполезную информацию, но сохраняющая любое прикосновение реацу, будто навсегда сохранив на память образец. Именно так, по реацу, его узнали остальные, именно так его сразу признали, именно поэтому никто не усомнился. И сейчас он пытался вспомнить их именно так, как шинигами — только вот рыжая девочка невыносимо пахла мелкой, от квинси разило квинси и кололо запястье, а с молчаливым смуглым парнем он общался только при жизни, когда у самого реацу было через край, и не было времени принюхиваться.
Всё, хватит — время дорого, он не может торчать тут вечно.
— Добрый день.
Все трое синхронно вздрогнули и повернулись к нему. Седьмой капитан видел всё по глазам — радость, перемешанная с облегчением, и шок. Да уж, помня себя подростком, Ичиго не удивлялся. От этих живых ушёл резкий, хмурый, напитанный силой подросток с огромным тесаком, а вернулся вежливый и аккуратный юноша в капитанском хаори, слабый, как котёнок. Впрочем, они были бы счастливы видеть его, даже смени он пол и натяни женскую одежду.
А ещё, может быть, так им будет немного легче.
— Куросаки-кун!
Они были счастливы, по-настоящему счастливы видеть его. И он не представлял себе, как сказать им, что перед ними мертвец.
— Ну и заставил же ты нас поволноваться.
— Ичиго.
Впереди стояла рыжая риока, так сильно пахнущая его мелкой, что больше всего на свете капитану Куросаки хотелось погладить её по волосам, усадить рядом и рассказать какую-нибудь историю из жизни, из тех, что когда-то заставляли её улыбаться. Спрятать, увезти с собой, подарить новый дом и целую стопку кимоно, куда более красивых, чем те, что он дарил ей раньше.
Мёртвая, мёртвая мелкая. А напротив — живая, полная надежды риока.
— Вам что-нибудь сказали?
Они выглядели удивлёнными и переглянулись между собой. Слово взяла рыжая риока, которая осторожно, маленькими шажками, приближалась к нему.
— Н-нет, Куросаки-кун. Мы пытались узнать что-нибудь о тебе, но никто не хотел ничего рассказывать…
Ну спасибо, старик Ямамото, удружил. Или это не было его приказом? Или никто просто не знал, как о таком вообще можно сообщить? Но это значило лишь то, что ему придётся нелегко.
— Хорошо, тогда начнём сначала. Добрый день, гости Готей-13. Меня зовут Куросаки Ичиго, я бывший капитан третьего отряда и нынешний капитан седьмого. Где-то сто лет назад я погиб, и моя душа переродилась в вашего друга. По случайности, моя личность пробудилась, полностью заменив вашего Ичиго. Простите, но, боюсь, вашего друга больше не существует.
Он специально не смотрел на них. Этому приёму его давно научил Гинрей — прикрытые глаза, дружелюбная улыбка и максимальное напряжение глаз, чтобы мир вокруг был просто сгустками реацу. Но даже это его не спасло.
— Шутка затянулась, Куросаки…
— Не надо, Исида-кун. Он говорит правду. Разве ты не чувствуешь, что это не наш Куросаки?
Девочка плакала. Тихо, обречённо, без всхлипов или бесполезных попыток вытереть щёки. И его рука сама потянулась к ней — к его мелкой, которая когда-то из-за него умерла. Только вот он не успел прикоснуться, успокоить, поддержать — рыжая риока улыбнулась, широко, не пытаясь вытереть слёзы.
— Добрый день, Куросаки-сан. Меня зовут Иноуэ Орихиме, и я верю, что наш Ичиго ещё жив. Ведь, если Вы смогли пробудиться, то и он сможет. Это ваши друзья — то есть, друзья нашего Куросаки Ичиго, конечно же. Исида Урью и Чад.
И опять — надежда. Безумная, отчаянная, слепая вера в то, что их имена что-то всколыхнут в его душе, и всё станет, как раньше. Ичиго тоже с интересом прислушался — пустота. Они полностью стёрлись из его души. Но он ни за что не стал бы разочаровывать свою мелкую — даже если сейчас она всего лишь рыжая риока.
— Приятно познакомиться. Обещаю, что если ваш Ичиго очнётся, я уступлю ему место.
Кажется, он уже научился складно лгать. Впрочем, этим троим просто хочется надеяться, а он не может их сейчас добить.
«Кто-то возгордился и стал слишком самоуверенным?».
«Величество, всё куда проще. Я хорошо знаю Айзена».
И, если Айзен взялся за его воскрешение, то это значит, что пути назад уже нет. Нынешний отступник наверняка предусмотрел абсолютно всё и подстраховался, чтобы остальные личности, когда-то жившие с его душой, не могли пробудиться. Ичиго даже не сильно удивится, если после колдовства Айзена он вообще не сможет уйти на перерождение или снова очнётся в ком-нибудь, стерев чужую личность с ткани мироздания.
Рыжая риока задала Ичиго ещё несколько вопросов, на которые он терпеливо и дружелюбно ответил. Девочка юлила, заикалась и иногда путала слова, но Куросаки был готов стоять и слушать её вечно — как минимум потому что мелкая куда дольше слушала его. Двое других друзей стояли и молчали, но Ичиго ощущал их недоверие. Впрочем, и странный здоровяк Чад, и квинси явно были достаточно обучены, чтобы ощущать колебание реацу, так что они оба должны были убедиться, что он говорит правду.
— Но что будет с семьёй нашего Ичиго?
Голос Чада не вызвал у седьмого капитана каких-то воспоминаний, но Куросаки вежливо кивнул, понимая, что этот вопрос очень важен. К собственному стыду, несмотря на медитацию и воспоминания о прежней жизни, свою семью Ичиго так и не смог вспомнить. Он помнил свою мать-квинси, которая умерла в детстве, и помнил, как приходилось прятать приёмную Кучики и модифицированную душу в мягкой игрушке от семьи… Но какая она была, эта семья? Отец, очевидно, из шинигами, причём из клана Шиба - ему никто не давал про это забыть. А остальные? Были ли они вообще? Кажется, были — Куросаки отчётливо помнил, что за младших любого порвать был готов. Но вот только он даже количества этих самых младших не помнил, не говоря уже о поле, возрасте и именах. Кажется, из него вышел чудовищный старший брат.
А ещё, кажется, с Миром Живых всё ещё были проблемы. Ичиго теребил рукоять своего меча, раздумывая над ответом и ощущая, как напряжены все его слушатели — трое риока и прячущийся на крыше Гин. И, если он хоть что-то понял про собственную природу…
«Величество, я ведь не могу вернуться?»
Король Душ, никуда не исчезнувший после своей последней реплики, мысленно вздохнул.
«Боюсь что да, Ичиго. Я вернул тебя к форме моего занпакто, а это значит, что вне Общества Душ ты станешь простой железкой. Даже если ты накопишь силу, чтобы создать кокон и сохранить форму, ты не сможешь войти в тело — ведь для этого защиту придётся снять, и на грудь своей оболочки ты свалишься куском металла. Это опасно, Куросаки Ичиго — тебя даже вернуть на территорию Общества будет некому, потому что ты носишь отпечаток моих сил, и шинигами, не способный выдержать моей мощи, просто погибнет при попытке приблизиться.»
«А если поднести тело вплотную к порталу?» Ичиго спросил это просто так, потому что и так знал ответ.
«Факт перехода из мира в мир всё равно есть. Телесную оболочку не удастся протащить сюда, ты не сможешь шагнуть внутрь, не соприкоснувшись с Миром Живых. Возможно, тебе удастся частично залезть в ножны, но ты всё равно станешь мечом, и вот тогда вас разъединить будет не так просто. Прости, но придётся тебе остаться здесь.»
Что же, он это ожидал. Да и, на самом деле, не очень хотелось — потому что от одного факта, что он забыл свою семью, становилось мерзко за рёбрами. Да они и не были его семьёй — его родные погибли, а эти Куросаки ждут и волнуются не за него. И всем будет лучше, если он не будет мучить ни себя, ни их.
— Я остаюсь в Обществе Душ.
Конечно, риока не согласились с этим решением. Уговаривали его все трое — даже молчавший до этого момента квинси, который скорее язвил, чем был дружелюбным. Кажется, они надеялись, что в родной среде их Ичиго вернётся. Зацепится за родных, семью, город, пробудится и всё станет как раньше. Исчезнет вежливый древний капитан, чужой и такой неправильный. Даже если силы навсегда исчезнут, даже если их Ичиго больше не сможет видеть призраков — они были готовы отдать всё за возвращение своего друга.
— Вы нервируете Капитана, дорогие гости. Он ещё слишком слаб, ему стоит отдохнуть. Вы же не собираетесь мешать уважаемому Капитану?
Гин возник прямо перед Куросаки, в самый разгар их спора. Вовремя возник, надо сказать — Ичиго было всё труднее сдерживать свои эмоции, и он уже двумя руками сжимал меч, готовый извлечь его и атаковать. Всему виной было чудовищное сочетание огромного жизненного опыта, пятнадцатилетнего возраста и наличия рядом квинси — того, кто уже давно стал естественным врагом. И, как ни уговаривал себя Ичиго, что нельзя всех мерить по паре психопатов, и что этот Исида его друг, и что Исида его мира предал Яхве, перед глазами всё равно стояли зверства войны и собственная смерть, а когда Урью, от переизбытка эмоций, перестал сдерживать Ки, Куросаки чуть его на месте не загрыз.
Гин широко улыбнулся, наклоняя голову на бок и впитывая испуг юных риока.
— Вам очень повезло, гости Готей-13. Капитан — настоящая легенда среди нас. Второй Кенпачи, прошедший всю войну с квинси, непревзойдённый мастер кидо… это великая удача, что он вернулся к нам.
А потом, не давая риока опомниться, вежливо поклонился и повернулся к седьмому, чтобы сообщить о проблемах с восстановлением территорий. Разумеется, бывший воспитанник говорил о том районе, который пострадал от боя одного из риока, и напирал на жертвы среди мирного населения. От живых так явно запахло виной, что Ичиго с трудом подавил желание утешить их. В этом был весь Змеёныш — он с самого детства умел читать людей, как простейшие иероглифы, и бил только по самому больному. Хотя какой он уже Змеёныш? Мальчик вырос, и теперь за узкой щелью глаз и ледяной улыбкой прятался настоящий Змей.
Неведомым образом Гин построил свой доклад таким образом, что Ичиго оставалось только попрощаться с риока, предложив обращаться к нему по возникающим вопросам. А потом, очевидно, повернуться к ним спиной и уйти бок о бок с третьим капитаном, обсуждая насущные вопросы, требующие его участия. Вот уж и правда, Змей заматерел и вырос — и Ичиго возблагодарил Короля, что заключил с Айзеном ту сделку. Как они, в его мире, вообще победили, выступая против таких противников? Ах да. Гин, как обычно, решил, что точно знает, как будет лучше.
Третий капитан никуда не собирался деваться, и седьмой отлично почувствовал его желание остаться рядом на весь день, и не видел в этом никакой проблемы. Он как раз собрался пригласить Змея на чай, когда почуял чудовищную реацу, а потом увидел и его обладателя.
Зараки Кенпачи. Тот, чьё имя Ичиго никогда не забывал. Тот, кому собирался бросить вызов и тот, кому отдал величайший дар — право сделать Рицу счастливой. Куросаки часто думал, на что будет похожа их встреча. Забавно, но сейчас, стоя лицом к лицу, Ичиго вообще не обращал на воина никакого внимания.
Они смотрели друг на друга, и оба замерли от узнавания. Снова и снова Ичиго напрягал все свои способности, не в силах поверить в то, о чём говорили все его чувства, и чувствовал ответный шок. Розовые волосы, детское тельце, нашивка лейтенанта — от шинигами и не отличишь, но…
Но это точно был занпакто. Материализованный в Обществе Душ, в человеческой форме, достаточно древний и очень сильный занпакто.
— Нам надо поговорить с Ичи-куном, Кенпачик. Не подслушивай, страшная змеюка.
Занпакто спрыгнул и боком перепрыгнул на ближайшую крышу, и Ичиго последовал за ним — они не моргали, боясь потерять контакт или повернуться друг к другу спиной. Так же, не отрываясь, они вместе накладывали дьявольские заклинания — то, что сейчас будет сказано, не должно достичь чьих-либо ушей. И, наконец, всё было сделано, и Ичиго, едва сдерживающийся и скрипящий зубами от нетерпения, смог сказать:
— Моё имя — Куросаки Ичиго.
Занпакто как-то криво усмехнулся, послав ощущение боли и злой иронии.
— Ячиру.
Очевидно, это не было настоящим именем, и Ичиго поднял бровь, отправляя вопрос. Меч тихо вздохнул.
— Он так меня называет. Нынешний хозяин. Раньше у меня было имя, но сейчас…
Куросаки замер, с трудом проталкивая воздух в лёгкие. Это просто легенды. Это невозможно. Никто не может подчинить себе чужой занпакто. Никто не может материализовать его в человеческой форме. Никто…
Боги и пустые, что же ты за монстр, Капитан Зараки?
Ячиру надоело стоять просто так, и она тихо выдохнула.
— Не ожидала, что кто-то может материализоваться, кроме меня. Ты чей? Моего хозяина ты видел, так что всё честно.
Куросаки и сам не ожидал, что это может так смущать. Обычно он тратил время, стараясь образами ответить на такой вопрос, а тут, вот так, просто, произнести это вслух… Было как-то дико. Наверное, именно поэтому, признаваясь другому занпакто, Ичиго почувствовал, что краснеет.
— Король Душ. Так что я не совсем… материализован.
И снова Куросаки ожидал сюрприз — обычно мечи, узнавая личность его хозяина, пугались или наполнялись благоговением. Некоторые, кажется, на него молились — от таких занпакто Куросаки старался держаться подальше, а то мало ли. Но Ячиру только странно хмыкнула, скрестив руки на груди. Ничего удивительного, если подумать — ведь её существование так же невозможно, как и его. Однако, вот они — стоят напротив друг друга и даже разговаривают, нарушая мыслимые и немыслимые законы мироздания.
Наконец, девочка хмыкнула:
— Спрашивай уже.
И Ичиго с неким благоговением произнёс:
— Как ты сменила хозяина?
Для него нечто подобное казалось просто немыслимым. Занпакто умирает вместе с хозяином — и даже когда слуги Яхве смогли выкрасть капитанские банкаи, души мечей остались со своими шинигами. Потому что именно в этом и есть смысл их существования.
Ячиру наполнилась горечью, и, прикрыв глаза, погрузилась в воспоминания — судя по эмоциям вокруг, ей всё ещё казалось, что это произошло буквально вчера, а не тысячелетие назад.
— Зараки Кенпачи убил моего хозяина. Мы храбро сражались бок о бок, но маленький мальчик со страшным взглядом оказался сильнее. Мы лежали там, на поляне, и умирали — а потом оказалось, что умирает только он. Мальчик… забрал меня. Обмотал своей реацу, пленил, привязал к себе. Когда поняла, что происходит, начала сопротивляться — именно поэтому та женщина ещё жива. Я мешала наносить каждый удар, покрывалась трещинами, откалывала от себя целые куски — что угодно, лишь бы он выбросил меня, и я могла спокойно умереть. Мы сражались много лет, но… но я занпакто, как и ты.
Она замолчала, и, кажется, наполнилась печалью.
— Сейчас я понимаю, что ему было одиноко. Что он… он меня услышал. Почувствовал отголосок умирающего меча и, с детской непосредственностью, привязал к себе. Он хотел найти себе друга, хотел разделить со мной радость битвы, хотел найти верного союзника. Но я… я не сдалась без боя, и он меня сломал. Он мучил меня, заставляя подчиняться, и каждая секунда моего плена была хуже пытки. Он подавлял мою волю, подавлял мою ярость, разрушал мои мечты. И... и я сломалась. Я была раздавлена этой борьбой, я так устала хранить верность мертвецу. Тогда я склонилась. Перед захватчиком, насильником и убийцей моего шинигами, потому что я была простым занпакто, а он хозяином, а занпакто должны служить. И вот, когда я покорилась, с ненавистью к собственной слабости, но не в силах более сопротивляться, он сделал это.
Ячиру махнула руками, как бы показывая на своё тело.
— Он меня материализовал. Я не знаю, как, но результат ты видишь. Сначала я ничего не поняла, и он, как оказалось, тоже — и он дал мне имя. Имя, представляешь? И с тех пор мы неразлучны. И знаешь, Ичиго… он куда более заботливый хозяин, чем тот, ради кого я была рождена. Он внимательнее, он любит и ценит меня, он удивительно нежен. Он именно такой, каким и должен быть идеальный хозяин. Но я всё равно не могу сражаться ради него.
Ичиго молчал. Ей надо было выговориться, поделиться своей болью, хранимой внутри столько лет. Она была похожа на перенёсшую насилие женщину — но если человеческая душа способна любить несколько раз за жизнь, и впускать в себя нескольких мужчин, то для занпакто это было невозможно. Меч рождается внутри своего хозяина, существует в сражении во славу хозяина и умирает вместе с хозяином. Но та, что носила имя Ячиру, осталась жива. И Ичиго, сбросив все запреты, обнял её за плечи.
— Ты не виновата. Ты сделала всё, что могла. И ты… если тебе нравится твой хозяин, то это нормально. Ведь… ты ведь его меч.
Ячиру позволила себе ткнуться ему в грудь лбом и постоять так несколько минут, пока бушующие вокруг эмоции не начали спадать.
— На самом деле, всё не так плохо. Мы с Кенпачиком притёрлись друг к другу, и я знаю, что ничего не могла сделать и ни в чём не виновата. Я почти готова сказать ему своё имя и сражаться с ним, просто… просто пока рано.
А потом Ячиру улыбнулась, становясь похожей на ребёнка, и ткнула пальцем в собственный меч.
— Они такие странные, да? Лично у меня какая-то неведомая штуковина из шестерёнок.
Ичиго усмехнулся в ответ, постучав себя по мечу.
— У меня огромный железный шар. Тебе удалось вытянуть хоть слово?
— Не-а. Я вообще не уверена, что штуковина умеет разговаривать. Только пар пускает в знак согласия.
— У меня вибрирует.
Они рассмеялись, и всё вокруг наполнилось облегчением и весельем. Ичиго только сейчас понял, насколько напряжён он был всё это время, приняв слишком близко к сердцу чужую историю. От облегчения его повело, и Куросаки сел прямо на землю, чувствуя, как разрушается его кидо. Да уж, столкновение с другим занпакто заставило его забыть, насколько он слаб. Ячиру нахмурилась, проведя поверхностную диагностику реацу, а потом глубоко задумалась, смешно упирая палец в подбородок.
— Знаешь, я, кажется, могу тебе помочь.
Ичиго, должно быть, выглядел удивлённым, потому что девочка продолжила.
— Ну, с силой. У тебя ведь почти нет реацу, верно?
И, дождавшись кивка, широко улыбнулась.
— Ты ведь умеешь забирать реацу у других, да? Тогда всё просто. Забирай излишки силы у Кенпачика.
Часть восьмаяДля Битвы Века был выбран первый полигон — Главнокомандующий расщедрился, ещё и приставил к ним офицеров из отряда кидо. Ребята как раз сейчас доделывали барьеры, стараясь защитить зрительскую площадку, но сделать так, чтобы оттуда было хоть что-то видно. Слева получала последние распоряжения бригада медиков во главе с Уноханой-сан — конечно, она будет поблизости, но следовало подстраховаться. Дощечка со ставками ходила по рядам простых шинигами — капитаны и лейтенанты спорили отдельно, как люди, пользующиеся привилегией узнать результат, так сказать, из первых рядов. Там же были и трое риока — они, прознав о грядущем сражении, упросили шинигами взять их с собой.
Восстановление резерва Второго Кенпачи было решено не затягивать, и, как только последние защитные заклинания спали, Ячиру кинулась на шею к своему Кенпачику, сообщая ему свой план. И вот сейчас, через четыре дня, их гениальная идея должна была воплотиться в жизнь — правда, по непонятной причине, весь Готей-13 дрожал в ужасе, ожидая, что Второй и Одиннадцатый просто убьют друг друга, параллельно разрушив все три мира, даже этого не заметив.
Зараки Кенпачи, кстати, оказался просто мировым мужиком. Они с Куросаки сразу нашли общий язык — примерно в тот момент, когда пожали друг другу руки, предвкушая прекрасную разминку. Вообще, на человека смотришь проще, когда он не твой самый худший соперник, а просто хозяин твоей занпакто-сестрёнки. Собственно, после того разговора он с трудом мог думать о Ячиру как-то иначе — они оба были невозможными духовными мечами с сильнейшими хозяевами, оба выглядели как люди и оба отчаянно нуждались в семье. Так что седьмой капитан воспринимал розоволосую мелочь как сестру-погодку и относился к ней соответственно, вызывая дикую ревность Гинрея. Друг даже почернел усами и шевелюрой, сбросив лет тридцать, и на нервах вернулся в политику, обещая навести шороху в Обществе Душ и напомнить, почему он в своё время возглавил клан. Ичиго даже поспорил с Шисуем, что случится раньше — старый друг наконец-то побреется и снова станет роковым красавчиком, или перетравит к пустым весь одиннадцатый отряд, риока и Гина в придачу.
— Так что, ты готов, Второй?
— Снимай повязку, Одиннадцатый.
Собственно, план, разработанный Ичиго и Ячиру, был до безумия прост — он должен был, используя свои способности, забрать излишки реацу Зараки Кенпачи. И, как нетрудно догадаться, самым простым — да и, чего скрывать, самым приятным — способом была хорошая драка. Сам Кенпачи ничего против избавления от излишек реацу не имел, да и о силе Второго был наслышан, так что всё шло, как по маслу. Впрочем, не всё было так просто — седьмому капитану придётся сильно постараться, чтобы не убить противника слишком резким отнятием сил. Опять таки, тело, в которое его занесло, было совершенно не тренированным, а он сам не мог давить силой, как делал в своём прошлом и как неосознанно поступал последний Кенпачи.
Человек-гора с колокольчиками в волосах усмехнулся, срывая жуткое изобретение двенадцатого капитана, и Ичиго присел от бушующего потока жажды крови и разрушения. Кажется, воздух вокруг даже изменил цвет, настолько много реацу испускал, не способный обуздать собственные силы, одиннадцатый капитан.
— Давай, братик!
Сидящая в зрительской ложе Ячиру радостно замахала руками, и Куросаки глубоко вздохнул, настраиваясь на бушующий вокруг смерч. Защита, совместно наложенная Гинреем и Бьякуей, трещала по швам, но работала — только благодаря ей он ещё был в сознании и даже держался на ногах, а не лежал на земле переломанной тушкой, готовясь к новому перерождению.
Впрочем, когда седьмому удалось наладить связь и получить немного сил, стало легче. А потом тяжелее — когда Куросаки распробовал кислую, терпкую, густую реацу, которая почти не поддавалась контролю и напоминала ядовитое желе. Но с этим уже можно было работать, а душа, ни разу после перерождения не обнажавшая меч, жаждала драки, и Ичиго, широко ухмыльнувшись, вытащил из ножен Мидори но Бураши.
— Начнём.
Первый удар был мягким и осторожным, выполненным исключительно на пробу, но Ичиго всё равно с трудом устоял на ногах. Мышцы, непривычные к его стилю боя, отказывались слушаться, в руках не было достаточной силы, а чужая реацу скорее отравляла, чем делала что-то ещё. Он отбил ещё несколько атак, с каждым ударом понимая, что жив исключительно из-за милосердия Кенпачи, от которого всё чётче исходило разочарование. Куросаки даже начал бормотать молитву, надеясь остаться в живых.
Стоп. Он что, опять боится смерти?
Он уже умирал — умирал дважды, защищая то, что было ему дорого. И, выпади такая возможность, и вернись он в прошлое, то ничего бы не изменилось. Он сам так решил, сам захотел — и жизнь и смерть, победа и поражение, правда и ложь перестали иметь значение. Ичиго тихо выдохнул, чувствуя, как давящее ощущение, сопровождающее его с момента воскрешения, начало исчезать.
Всё верно. На грани возможностей, за гранью возможностей, забыв о последствиях и правилах — только так и нужно жить. Битвой, где каждый удар — как последний, где каждая секунда как целая жизнь, где результат менее важен, чем правильный удар.
И всё вокруг перестало иметь какое-либо значение. До этого державший оборону, Ичиго ринулся в атаку, с головой ныряя в бой и ощущая всплеск радости. Сначала это было невыносимо, но с каждым ударом, с каждым поворотом руки тело слушалось всё лучше, и в какой-то момент даже пропало то самое раздражающее ощущение холодка у шеи — будто его волосы снова отросли, как сотню лет назад.
Когда-то Ичиго думал, каково это — сражаться с Уноханой Рицу. Он часто воображал, что избавится от Одиннадцатого, и величайшая честь сразиться с Первой выпадет именно ему. Иногда он мог всю ночь провести без сна, осторожно водя пальцами по тёплому женскому телу и представляя себе каждый удар, каждый блок. И, как и следовало ожидать, реальность превзошла все его ожидания.
Конечно, они с Зараки Кенпачи не были серьёзны — скорее, оба старались растянуть удовольствие от битвы, сознательно не используя самые смертоносные техники, но никогда ещё Ичиго не был так счастлив. Он мог атаковать в полную силу, совершенно не сдерживаясь и точно зная — его ждёт блок, довольная улыбка и ответный удар, который кого-либо другого стёр бы с лица земли. Они понимали друг друга, пребывая в странном состоянии единого потока, они могли экспериментировать, демонстрируя самые разрушительные связки, они купались в этом состоянии вне времени, и их смешанное удовольствие пробивало любые барьеры — Ичиго точно знал это, потому что ощущал восхищение и зависть желающей присоединиться к ним Рицу.
Превосходно.
Впрочем, всё хорошее когда-нибудь заканчивается — закончилось лучшее сражение в его жизни, не без помощи ворвавшегося на их полигон Гинрея. Друг шарахнул их обоих своим банкаем, и, пока Кенпачи отвлекались на атаку, провернул какое-то хитрое кидо.
— Всё-всё-всё, резервы Куросаки полны. Поубиваете вы друг друга как-нибудь потом. Закончили, ясно?
Старый друг выглядел настолько обиженным, что Ичиго стало немного стыдно — он любил драться с Гинреем, но эти битвы не приносили такого морального удовлетворения. Вот плечом к плечу с Кучики драться было здорово, это да — словно они единое целое с общими мыслями.
Довольный, как порубивший кого-то в капусту Змей, Одиннадцатый Кенпачи расхохотался и хлопнул Второго по плечу.
— Хорошая битва. Надо будет повторить, Второй.
Ичиго довольно хмыкнул.
— Ты от меня не отвертишься, Одиннадцатый.
Гинрей полыхнул обидой и поспешил вернуть себе внимание седьмого капитана — Ичиго только сейчас понял, насколько та шутка про устранение претендующего на место лучшего друга Айзена была близка к правде. Кстати — Айзен, Гинрей, Гин, теперь ещё и Зараки… у него есть хоть кто-то нормальный из близких друзей-мужчин? Впрочем, глядя на Рицу и Йоруичи, не было у него и нормальных друзей-женщин. Кхем.
— Кстати, с возвращением, Куросаки Ичиго. Может, всё же завяжешь свои патлы в три хвостика? Будешь как лисичка.
Ичиго с удивлением и удовлетворением понял, что старый друг прав — он снова выглядел на возраст от двадцати до тридцати, шея была надёжно прикрыта волосами, а тело идеально слушалось и дышало силой. Может, и в самом деле намотать три хвостика? Давно Гинрей предлагает, а тут и повод, и способ показать, что старший Кучики всё ещё его лучший друг.
И это было последней мыслью капитана Куросаки, когда мир вокруг покачнулся.
Очнулся Ичиго в уже привычной комнате в особняке Кучики, испытав острейшее чувство дежавю. Он ещё не переехал отсюда в бараки седьмого, и, кажется, мог даже не пытаться — всё равно обеспокоенный лучший друг притащит его именно сюда. Сам друг, кстати, обнаружился рядом с его постелью, видимо, от стресса резко помолодевший, и теперь казавшийся ровесником собственного внука — правда, адские усы портили весь вид. Вместе с ним около проблемного капитана дежурила лейтенант Уноханы-сан, высокая и довольно милая Исане Котетсу. Он не застал её в прошлой жизни, но сейчас именно она присматривала за ним большую часть времени, и Куросаки проникся к ней самыми тёплыми чувствами.
— Вы очнулись, Куросаки-сан?
— Д… да…
Голова гудела, всё внутри ходило ходуном из-за чужеродной реацу — Ичиго даже ощутил слабый виток ностальгии, будто снова глотнул «Бонсая», или попробовал стряпни мелкой, когда она только осваивала чудеса кулинарии. Впрочем, на последнюю он не обижался, даже после того, как неделю лежал с отравлением в четвёртом — для души-плюса, которая не нуждается в пище вообще, попытка была не так плоха.
А сейчас он, кажется, отравился реацу Одиннадцатого Кенпачи — по крайней мере, симптомы были схожими, и чужая сила просилась наружу. Что будет, если она таки вырвется, капитан седьмого предпочитал не задумываться.
— Ты вернулся в детское тело, старина.
Куросаки уже сам заметил это — крайне неприятное открытие. И, пока Исане выдавала диагноз и сообщала рекомендации, капитан задумчиво анализировал эту ситуацию — и, судя по присутствию хозяина, все эти метаморфозы не были случайностью.
«Величество, есть версии?»
«Понимаешь… Кажется, всё дело в твоём теле. Да, мы изменили душу, но, формально, она ещё жива. И именно поэтому ты упорно возвращаешься к этому внешнему виду, и твоя реакция на поглощённую реацу несколько… неадекватна.»
И исчез — Ичиго не пытался его остановить, раздражённо прикрыв глаза. Пояснения и дополнительные вопросы были не нужны — всё очевидно. Ему осталось только сделать один шаг и выбрать правильно. Всё так просто, да? Он принимал и худшие решения, пока командовал заградотрядом, и он никогда ни о чём не жалел.
Если он сделает это, всем станет легче. Даже его-не-его семье — ведь надежда может убить, если она бесплотна. Они поймут, не сразу, но поймут — потому что он уже не тот Ичиго, и тот Ичиго никогда не вернётся. А риока… что же, ему достаточно того, что они выживут. Все выживут. И всё будет хорошо.
А это значит, что он поступает правильно.
***
Лёгкое веяние знакомой реацу застало Урахару Киске в тот момент, когда он сидел за своим рабочим столом, пытаясь привести в порядок бухгалтерию и собственные мысли — он буквально только что получил сообщение от Йоруичи, что бывший третий капитан воскрес из мёртвых. Надо признать, это было тем ещё шоком, но Урахара был скорее счастлив — всё же, без Учителя мир был несколько серым. Тем более, что Йоруичи сообщила, что они добиваются его амнистии, и скоро ему позволят вернуться в Общество Душ — правда, в каком качестве, ещё не было решено. Впрочем, Урахара был готов даже потерять место капитана, вернувшись офицером в любой из отрядов — на родину хотелось неимоверно. Он как раз сидел за своим столом, предаваясь приятным воспоминаниям, когда эта реацу заставила его вздрогнуть и отскочить, пробудив не самые приятные воспоминания. Впрочем, ощущение было мимолётным, и Урахара убедил себя, что ему почудилось — и в самом деле, не бродит же по миру живых Ичимару Гин?
Мелкий воспитанник Учителя был худшим кошмаром торговца сладостями и контрабандой. У нескладного ребёнка с мертво-холодной реацу и так была плохая репутация, но конкретно Киске страдал от него больше прочих. В третьем отряде ходили жуткие слухи про подопечного Капитана — говорили, что он убивает тех, кто плохо выполняет свои обязанности, и тех, кто приглянулся Куросаки-сану. Мальчик часто ходил, забрызганный кровью, и приставал с разговорами к рядовым, которых после этой беседы приходилось буквально отпаивать. И уже после, в бытность свою офицером второго, Урахара убедился в правдивости слухов — однажды он увидел, как маленький Гин с улыбкой повторяет «я их убил», а Куросаки-сан только поддакивает, пытаясь смыть капельки крови. Да и текучка некоторых кадров как бы… намекала.
А вот Киске этот мелкий кошмар по неведомым причинам отдельно выделял. Гин буквально не давал ему прохода, пугал, выскакивая из-за углов, и предсказывал невезение и смерть. Потом, когда Урахара попал в бараки четвёртого после экстремальной тренировки «Боевое кидо или смерть» — Киске до сих пор с трудом мог об этом вспоминать — мелкий психопат словно взбесился. Он приходил в его комнату каждый день, что-то писал на стене кровью, а один раз оставил на подносе с лекарствами чей-то вырванный глаз — и, судя по задумчивым лицам Капитана и Уноханы-сан, принадлежал этот «подарок» какой-то очень важной жертве. И, конечно, Гин его пугал — запускал ветер, хлопал дверями и висел вниз головой за окном, демонстрируя несчастному Урахаре только собственную голову с улыбкой. Киске, когда в первый раз увидел, инфаркт схлопотал — повезло, что дело было в бараках четвёртого, и его вовремя откачали.
Урахара усмехнулся, вспомнив лихую молодость, и потянулся — видимо, Гин так прочно связан в его сознании с Учителем, что ему привиделась пугающая реацу от одной только новости о его воскрешении. Торговец повернул голову к окну, желая насладиться каракурской луной, и с диким воплем отпрыгнул к стене, одной рукой хватаясь за Бенехиме, а другой — за сердце.
Вне сомнения, Ичимару Гин вырос, превратившись из жуткого мальчика в жуткого мужчину, и сам Киске уже не был тем пугливым юнцом, но висящая в окне перевёрнутая голова с жуткой улыбкой всё ещё могла загнать его в могилу. На счастье, Урахара уже достаточно повидал в жизни, чтобы не словить второго инфаркта, но зрелище всё ещё было не для слабонервных.
Ичимару Гин, явно довольный произведённым эффектом, пролез в его окно — где, наконец-то, встал на ноги и на пол.
— Добрый ночи, Урахара-сан.
Поняв, что он всё ещё сидит в углу, держась за грудь, Киске поднялся на ноги и постарался выглядеть спокойным. В голову против воли лезли мысли о куче трупов, но он честно пытался не пульнуть в гостя банкаем — так, исключительно в качестве профилактики.
— Что привело вас сюда?
Гин сделал несколько шагов вперёд, и Киске пожалел, что позади стена — сокращать дистанцию не хотелось. Впрочем, главный герой его кошмаров просто сложил руки и вежливо поклонился, собственной подчёркнутой вежливостью нагоняя только больше жути.
— Передаю привет от Капитана. Всё же, у него нет времени на… всех, и он попросил Вас навестить, когда буду в мире живых по его поручению.
Намёк на его незначимость был слишком выпяченным, но он всё равно попал в цель. Нет, Урахара не жаловался — всё же, во втором отряде ему действительно было лучше, и эта служба и патронаж Йоруичи дали ему хороший старт, но… Но Куросаки Ичиго стал его учителем, стал авторитетом и жизненным ориентиром, и тот факт, что его просто подарили новому капитану, даже не поставив в известность лично, угнетал. Он что, и в самом деле настолько мешался рыжему капитану с горящими глазами?
— Что за поручение?
Это тоже было неприятно — бывший капитан вполне мог попросить его. Формально, Гин даже больше не был под его командованием, и «поручение» явно было дружеской просьбой — так почему не он? Капитан Куросаки вполне мог связаться с ним, лично, и попросить — уж Урахара бы с радостью помог своему Учителю.
Гин на этот вопрос улыбнулся только сильнее, и в комнате стало холодно и душно.
— Избавиться от одной помехи. Ничего серьёзного, дело нескольких секунд. Кажется, Капитан решил, что я справлюсь с этой незначительной просьбой легко и просто, ведь я оставался в Готее-13, и не растерял навыков за время его отсутствия. Как Вам в мире живых, Урахара-сан? Мирная жизнь расслабляет, не правда ли?
Чёртов Змей точно знал, что делает — Урахара с трудом удержался от того, чтобы не сжать руки в кулаки. Он был одним из сильнейших капитанов, и он упорно тренировался в построенном зале каждый день, чтобы не потерять формы. И он точно не расслабился до такой степени, чтобы не выполнить какое-то жалкое поручение!
Впрочем, Гин чуть нахмурился и повернул голову, наблюдая за полётом взявшейся из ниоткуда демонической бабочки.
— Кажется, мне пора. Рад был поболтать, Урахара-сан. Может быть встретимся… как-нибудь.
А потом улыбнулся — искренне, радостно, так счастливо, что всё внутри Киске заледенело.
— Ах да, чуть не забыл. Небольшой подарок лично от меня — в знак расположения, так сказать. Всё же, я против бессмысленных смертей.
И протянул вперёд сжатую в кулак руку — Урахара рефлекторно подставил открытую ладонь. Гин ещё раз поклонился и исчез в воротах между мирами. Когда бумажная дверь закрылась, бывший двенадцатый капитан рискнул посмотреть на то, что же передал ему его худший кошмар — и, стоило ему опустить взгляд, как вся обида на Учителя испарилась.
Так и есть. Он не забыт, не списан, никто не считает его бесполезным или негодным. Просто Куросаки-сан до сих пор заботится о нём. Наверное, Учителю рассказали, что именно Урахара тренировал Ичиго этого времени, и что он успел привязаться к маленькому хмурому подростку, который, казалось, способен разжечь свой внутренний огонь. И Киске, как и его собственный Учитель, разжёг его за десять дней — потому что это было самым правильным. И, кажется, он ошибся — или наоборот, каким-то неведомым образом почуял душу Учителя?
Впрочем, теперь это всё неважно.
На его ладони, испачканная в капельках крови, лежала, источая первобытный ужас, маленькая жемчужина искусственной души.
Часть девятаяКабинет в седьмом отряде был немного просторнее, чем в восьмом, но куда меньше отдельной капитанской комнаты третьего. Специфика специализации, не иначе, пусть седьмой и не отвечает больше за вторую линию обороны Готей-13. Собственно, этот отряд раньше вообще был бесполезен — о какой второй линии может идти речь, когда первую держат парни из всесильного одиннадцатого? И Ичиго искренне наслаждался новым помещением, чистым полом и уютной атмосферой. Впрочем, во всём были свои минусы — так, седьмой капитан не мог докричаться до собственного лейтенанта, сидящего за столом слева, буквально в пяти шагах.
— Дурацкое Ведро!
-…
— Эй, Дурацкое Ведро!
-…
— Дурацкое Ведро, я к тебе обращаюсь.
-…
— Мне всё ещё нужны те документы с последней описью, и я жду, когда ты мне их передашь.
-…
— Ты ведь понимаешь, что твоё игнорирование моих приказов приведёт тебя к Гнезду Личинок, родной?
Тут несчастный лейтенант не выдержал. Он стремительно встал и зачем-то применил шунпо, чтобы оказаться перед капитанским столом и с грохотом опустить на него требуемые бумаги. В воздухе разлилась сильнейшая убийственная Ки, и Ичиго с недоумением поднял взгляд на золотые глаза, полыхающие яростью из прорези маски.
— Саджин Комамура. Меня зовут Саджин Комамура. Можно «Комамура», «лейтенант», даже «Жи-жи-кун». Но. Прекратите. Называть. Меня. Дурацким. Ведром!
Давление Ки стало просто запредельным, лейтенант просто нависал над своим прямым командиром, но Куросаки только потёр пальцами переносицу и откинулся назад, с наслаждением ощущая, как его волосы мазнули по полу. После смерти физического тела он стремительно возвращался к прежнему виду, и он снова стал двадцатилетним мужчиной с длинными локонами под коротким ёжиком, весёлым и широко ухмыляющимся. Волосы он, кстати, всё же скрутил в три хвостика, на радость Гинрею, и теперь лучший друг пребывал в удивительно благодушном настроении. А ведь всего день с официальной смерти прошёл, но уже такие результаты.
Лейтенант явно был в бешенстве и наверняка брызгал слюной внутри своего дурацкого сооружения. Ичиго встретил его напор с улыбкой и весельем.
— Нет, Комамура-кун, не дорос ты ещё. Пока у тебя на башке находится дурацкое ведро, будешь Дурацким Ведром. Наденешь дурацкую панамку, станешь Дурацкой Панамкой. Притащишь из мира Живых противогаз, будешь Идиотом в Противогазе. А право зваться по имени ты заслужишь не раньше, чем избавишься от этой бандуры на своей голове.
И, прежде чем сжимающий кулаки Комамура что-либо ответил, Ичиго послал его к Главнокомандующему, отчитываться за квартал. Да, месть очень детская, но вид плетёного ведра тоже не на философские мысли наталкивал.
Без лейтенанта дело пошло немного медленнее, но Куросаки, закалённый службой в восьмом, не посчитал это проблемой. Всё же, работы было не так много, и Ичиго уже почти заканчивал, когда Общество Душ сотряс невиданный поток реацу. Ненавидящей, жаждущей крови реацу. И источник разрушающей силы стремительно приближался.
Ичиго успел обнажить меч и поставить метки для барьеров, когда в его кабинет ворвался смутно знакомый шинигами. До того, как седьмой капитан что-то успел сделать, посетитель ударил кулаками по столу и заорал, брызжа слюной:
— Какого хрена ты творишь, ублюдок?!
Да, точно, теперь он вспомнил. И реацу, и голос, и даже лицо — перед ним стоял, готовый взорваться, Шиба Ишшин.
Его отец.
Ичиго даже удивился, насколько чётко образ этого человека встал в его памяти, и какое тёплое чувство разлилось в его груди от этой встречи. Он умер слишком рано, и без поддержки отца и в самом деле было тяжеловато. Впрочем, конкретно сейчас Ишшин явно не горел желанием общаться с сыном.
— Ты, кусок столетнего трупа, каким местом думал вообще? Думаешь, раз одна тварь тебя воскресила, ты можешь распоряжаться телом моего сына, как тебе вздумается? Глотку ему перерезать, для собственного удобства, да?!
Видимо, сначала Ишшин помчался к Урахаре, и уже узнал последние новости. Впрочем, это Ичиго отметил автоматически — ненависть и злоба отца неожиданно сильно ранили его. Это что, воздействие детского тела? Души? Или…
Или желание оправдаться за собственный мир, который он не защитил?
— Моё решение было полностью осознанным и зрелым. Я пошёл на это сознательно, добровольно, и…
— Да класть мне на твоё решение с Башни Раскаяния! Ты сына моего убил, отрыжка пустого! Сы-на, понимаешь?! Первенца, кровь от крови, плоть от плоти! Да ты…
Ичиго непроизвольно сжался, ощущая бушующую вокруг силу. Он всё ещё считал, что решение было верным, но он совершенно не ожидал, что Ишшин примчится чистить ему лицо. И то, что в глазах его отца будет стоять такая чистая ненависть, тоже не знал.
Впрочем, довольно скоро мужчина втянул в себя реацу, окинув седьмого капитана взглядом, полным льда и презрения.
— Никогда не пересекай границы мира живых. Видеть тебя не хочу.
И исчез в шунпо, оставив на память о себе лишь вмятины на столе — и Куросаки Ичиго это совершенно не нравилось. Он неожиданно разбушевался сам, испытав дикую смесь ярости и обиды. Отец даже не стал слушать его! Он совершил так много, принял такие тяжёлые решения, отказался от всего — и его даже не будут слушать? Ну нет, Ишшину придётся выслушать, придётся! Он всё ему выскажет — про то, как больно было умирать в первый раз, про то, каково это, жить в полностью чужом мире, отказавшись от прошлого ради неведомого будущего, про то, какую непосильную ношу он добровольно взвалил на себя, решив ещё раз спасти мир…
Ичиго было так больно, что хотелось плакать. Впервые за много столетий, как-то по-детски, от обиды. Он рассчитывал на понимание, на логику, на поддержку — а тут такое! И седьмой капитан рвал себе жилы, стремительно догоняя взрослого Шиба — впервые за много лет не за тем, чтобы воткнуть меч в спину.
Но даже ускорившись, даже выплёскивая реацу через стопы, Ичиго не мог догнать собственного отца. Как сильно бы он не пытался, широкая спина только отдалялась от него, и никакие окрики и просьбы не могли его остановить. И на небольшой полянке за Сейрейтеем Ичиго сдался.
— Я сделал это ради вас!
Поразительно, но его последний крик, последняя попытка объясниться достигли цели. Он крикнул это на остатке воздуха и натужно закашлялся, не заметив, что Ишшин замер, а потом медленно встал напротив рыжего капитана, скрестив руки на груди. Собранная ярость снова растеклась вокруг, и мужчина положил руку на рукоять занпакто, тихо зашипев:
— Ради нас?..
Но Ичиго было не до прощупывания противника и стратегии — впервые за много столетий капитан из Готей-13 позволил себе раствориться в глупой, детской, но такой мощной и желанной истерике.
— Именно, ради вас! Мир на грани катастрофы, отец, и я на чёртовом острие чёртового меча! Сначала сбежавший Айзен, который собирается создавать совершенных пустых, потом восстание квинси во главе с Яхве! А знаешь, кто тут крайний? Куросаки чёртов Ичиго крайний! Вот он, вот я — в каждой бочке затычка, Второй Кенпачи, дважды мёртвый капитан! А что — два раза умер, можно и в третий!
Он остановился, чтобы перевести дыхание. В горле немного саднило — впервые за много лет он кричал вот так, изо всех сил. И Ичиго вскинул голову, упрямо посмотрев прямо в отцовские глаза — бросая вызов, требуя своё право быть услышанным. И продолжил — тихо, твёрдо, как бывший капитан заградотряда и как нынешний командир группы специального назначения для борьбы с квинси.
— Жить мне осталось меньше двух лет, отец. И я предпочту потратить это время с пользой, чтобы, когда придёт время, всех защитить. Я буду тренироваться, копить реацу и совершенствовать все свои умения. Я буду каждый день готовить к Апокалипсису Готей-13. Когда придёт время, я сделаю всё, что смогу, чтобы забрать Врага с собой. И пусть вы будете в Мире Живых, так далеко, что я никогда больше вас не увижу. Пусть вы будете ненавидеть меня, проклинать, плевать на могилу. Зато вы будете живы.
Всё. Он сказал это. Впервые признался кому-то в том, что его ждёт — не думая над словами, не желая на что-то намекнуть, избегая подтекста. Вот так, не думая — правда к правде, боль к реацу. Он позволил отцу почувствовать это — тоскливую, обречённую готовность, которой была окрашена его реацу последние сто лет, а если считать со смертью, то и все двести. Он принял это на той войне с квинси, и был готов идти до конца — даже если этот конец сотрёт его с полотна мироздания. И Куросаки Ичиго был готов драться за это решение.
Впрочем, Шиба Ишшин уже не горел ненавистью — в глазах отца стояла бесконечная боль. Он сжимал и разжимал кулаки, тяжело дыша и рассматривая лицо рыжего шинигами так, словно впервые его видел. А потом вдруг сказал:
— Это моя вина.
И, прежде, чем Ичиго успел удивиться, продолжил:
— Я должен был сказать о том, кто я. Если бы я не прятался, ты не стал бы взваливать на себя эту ношу. Если бы ты знал, что я бывший капитан десятого отряда, не наделал бы глупостей. А ты… Ты, как обычно, пытаешься всех защитить и поступать правильно. И неважно, что об этом «правильно» думают другие, да? Любитель делать всё «как лучше». Прости.
— Нет-нет, ты не…
Растерянного Ичиго прервали крепкие объятия. Отец просто прижал его к себе, и все глупые слова как-то испарились. Как объяснить, что он всё решил сам? Как сказать отцу, что это было правильно? Как… как сказать ему, что он не виноват?
Ишшин немного отстранился, с горькой усмешкой заглядывая сыну в глаза.
— Как отец я облажался, да? Масаки бы не простила. Но я рад, что ты не полностью погиб, Ичиго.
Куросаки хотел возразить, сказав, что полностью поглотил прошлого Ичиго, но промолчал. Он тоже был сыном Шибы Ишшина — и пусть его собственный отец давно мёртв, вместе с тем миром, что ему не удалось спасти, он тоже был достоин. Достоин стоять вот так, чувствуя, что его жертва не была напрасной, и набираясь сил пожертвовать собой снова. Этот Ишшин не был его Ишшином, а он не был так необходимым ему Ичиго, но это было совершенно неважно — сейчас в этом мире существовали только отец и сын.
— Спасибо.
Отец ещё раз горько усмехнулся, стукнувшись с сыном лбом.
— Заходи как-нибудь. Девочкам я сам всё объясню.
А потом, куда спокойнее, отстранился и прогулочным шагом последовал за демонической бабочкой — контрабанда от готовящегося к амнистии Урахары, не иначе.
— Ты… ты не злишься, что я мёртв?
И, впервые с момента встречи, Ишшин ухмыльнулся во весь рот.
— Я шинигами, Ичиго. Для меня жизнь начинается после смерти.
Часть десятая— Эй, Ичиго!
Капитан Куросаки среагировал на внезапное нападение молниеносно, на рефлексах. Вот чья-то нога летит в его голову, а в следующую секунду он уже выставил блок, защищая затылок, а второй рукой ударил нападавшую в солнечное сплетение. Приёмная Кучики сдавленно пискнула, отлетев на пару метров и покатившись по земле. Ичиго осторожно просканировал свою невольную жертву, с облегчением убедившись, что повреждение не критично — он изо всех сил старался сдерживаться, понимая, что враг вряд ли будет действовать подобным образом, но остановить запущенную дугу рефлексов просто не мог. Это ей ещё повезло, что он не до конца договорился с реацу Зараки Кенпачи — в противном случае на месте лежащей девушки тлела бы небольшая воронка.
Впрочем, Куросаки не чувствовал себя виноватым — напасть на одного из капитанов Готей-13, это ещё надо додуматься. Даже если он твой друг, подходить со спины, без предупреждения, просто опасно. Такое мог позволить себе только кто-то приблизительно равный по силам, да и то следовало несколько раз подумать. На памяти Ичиго, подобным образом себя вела только Хиёри, но и девочка предварительно выпускала реацу, давая понять своему другу детства, что это она.
И даже если бы эта шинигами предупредила о своём присутствии — не может быть, чтобы приёмная Кучики была настолько слепой и глухой, чтобы не знать о его воскрешении.
— Ты что творишь, больной?!
Шинигами с ярко-красными волосами буквально взревел и попытался кинуться на седьмого капитана, но сталь у его глотки быстро подавила этот порыв. Комамура буквально вырос из-за спины этого парня, приставив свой занпакто к его шее и подавляя волю Ки. Следил наверное, параноик с ведром на голове.
— Вы понимаете, чем Вам грозит нападение на капитана, Абарай-сан?
Поразительно, как такая безупречная вежливость и обходительность может сочетаться с неприкрытой угрозой и опасностью. Впрочем, Саджин Комамура одним своим видом мог внушать ужас, даже несмотря на дурацкое ведро.
— Мы не…
Лейтенант растерянно замолчал, прекрасно понимая, что его оправдания будут бессмысленными — ведь, формально, попытка ударить его в голову и в самом деле была нападением. Так они и стояли — Куросаки Ичиго, разглядывающий двух лейтенантов, красноволосый, у горла которого дежурил Комамура, и приёмная Кучики, всё ещё пытающаяся подняться. Наконец, девушке удалось более-менее восстановить дыхание.
— И… Ичиго?..
Не пытаясь сдерживаться, капитан Куросаки закатил глаза. Самый последний нищий в Руконгае уже знал, что он воскрес. Да даже в Мире Живых знали, что он воскрес! Он жил в доме Кучики, нянчился с маленьким Кучики, дружил со старшим Кучики и регулярно спарринговался с главой Кучики. Вопрос — почему приёмная Кучики не в курсе последних событий? Впрочем, он не гордый — может и ещё раз объяснить.
— Добрый день. Меня зовут Куросаки Ичиго, я бывший капитан третьего отряда, погибший примерно сотню лет назад. Заранее хочу извиниться — по счастливому стечению обстоятельств мне удалось воскреснуть, полностью заменив собой вашего Куросаки Ичиго. Должно быть, вы хотели пообщаться именно с ним?
Лица обоих были живой иллюстрацией удивления и вины — кажется, они всё же слышали новости, но предпочли им не верить.
— Мы… мы были твоими друзьями, Ичиго…
Куросаки поразился сходством с реакцией риока. Сговорились они, что ли? Только риока и эти двое, по непонятной причине, считали его воскрешение чем-то вроде амнезии, и искренне верили, что их Ичиго вернётся. Только вот он не тот подросток, который жил в этом мире, и никогда не станет им.
Ситуация накалялась, двое друзей бывшего Ичиго заметно нервничали. Представители седьмого отряда выжидали.
— Надеюсь, моя глупая сестра не мешала Вам, Куросаки-сан?
Появление Бьякуи не было для Куросаки сюрпризом — капитан фонил, не стараясь прятаться — а вот остальные участники сцены ощутимо вздрогнули, даже Комамура. Ичиго это не очень удивляло — всё же, это он, по старой привычке, сканирует местность на предмет кого-нибудь из Кучики каждые несколько минут.
— Здравствуй, Бьякуя. Значит, это и есть твоя приёмная сестра?
Глава клана кивнул.
— Младшая сестра моей мёртвой жены, Кучики Рукия. А этот наглец, доставляющий проблемы, мой лейтенант — Абарай Ренджи.
Кто такие эти двое, Ичиго знал — помнил их реацу из позапрошлой жизни, но имена вылетели из головы. Два его главных друга из Готей-13, те, ради которых он мог нарушить пару законов мироздания. Увы, в этой жизни им было не по пути — они были двумя юными руконгайцами, верящими, что можно изменить мир, а он древним капитаном с совершенно иными интересами.
— Присоединитесь к нам, Куросаки-сан?
Собственно, эти двое подловили седьмого капитана на пути к вратам — сегодня риока отправлялись в Мир Живых. На церемонии должны были присутствовать почти все капитаны Готей-13, в том числе и потому, что после риока к ним должен был вернуться Урахара Киске. Ичиго с Йоруичи разбили себе лбы об пол, но добились амнистии бывшего двенадцатого капитана.
Правда, восстанавливался Киске не в качестве командира одного из отрядов, а на своей офицерской должности во втором. По собственному желанию, между прочим — Куросаки с Шихоин уже почти добились восстановления его звания в пятом. Но нет, гордый изобретатель отказался, поставив вопрос ребром — или назад, в двенадцатый, или никакого капитанского хаори. Что же, тем лучше — будет у отряда тайных операций своя, подпольная лаборатория.
И лично Куросаки от эксцентричного ученика было нужно оружие против квинси.
Получив вежливый отказ, Бьякуя кивнул и исчез в шунпо, забирая своих подопечных с собой. Куросаки же продолжил идти прогулочным шагом — получивший особый сигнал Комамура, уже не скрываясь, шёл рядом с ним.
— Почему ты вмешался, лейтенант?
Тихое хмыканье было ему ответом. Впрочем, через несколько минут человек-ведро заговорил.
— Вы можете быть ужасным человеком, если захотите, но Вы мой капитан. И если то, что о Вас рассказывают, правда, то я буду сражаться за Вас.
Куросаки улыбнулся — всё же, с лейтенантом ему явно повезло. А вот лейтенанту с ним не очень, и Ичиго решил попробовать исправить это упущение.
— Знаешь, Комамура… Я никогда не думал о том, что войду в историю. И о последствиях своих поступков не думал. Я просто иду вперёд — и плевать на возможности, плевать на правила. Сражаться, не думая о последствиях, за гранью своих возможностей, жертвуя всем — только это имеет значение. И я готов драться насмерть за свои убеждения.
Ичиго рассказывал это совсем не так, как раньше. Не пытаясь сломать, победить волю, как с Айзеном. Не пытаясь вдохновить или направить, как с опьянённым победой Урахарой. Седьмой капитан говорил тихо, спокойно, будто делясь житейской мудростью. Будто всё нормально, и они говорят не о жизненном пути или о том, из-за чего он уже несколько раз умирал. Ичиго рассказывал о человеческом существе — настолько сильном и слабом одновременно. О том, что мир и в самом деле можно изменить. О том, что каждому человеку под силу выиграть у Судьбы и обыграть Случай.
— А если я не человек?
Привычно хриплый, немного тяфкающий голос звучал необычно, и Ичиго обернулся. Жёлтые глаза, светло-коричневый мех, широкая морда, напоминающая о немецких овчарках. Уши прижаты к голове, нос насторожённо ходит из стороны в сторону, загривок топорщится, показывая мягкий подшёрсток.
Наверное, увидь Ичиго подобное существо раньше, он с воплем отскочил бы, тыча в него пальцем. Но это был Комамура, а Куросаки давно разменял не одну сотню лет. Капитан даже не вздрогнул, и в его глазах было только лёгкое любопытство и некая отстранённость.
— Тогда у тебя есть преимущество, Комамура. Когда твой меч будет сломан, ты сможешь продолжать битву, и твои укусы будут куда болезненнее моих. Так, что, рискнёшь поставить всё на кон?
Лейтенант промолчал, а потом вдруг улыбнулся. Ну, Ичиго был в полной уверенности, что это было улыбкой — он никогда не держал собаку, и плохо понимал их язык.
— А я-то думал, что Вы будете называть меня Дурацким Пушком, капитан. Или Мистер Сора. Или…
Они тихо рассмеялись и продолжили свой путь. Комамура пристроился чуть сзади, и от него пахло странной смесью напряжения, расслабленности и веселья. Будто он нырнул в омут с головой, а оказалось, что это лужа, и теперь непонятно — будет ли она, та буря, которая так пугала издалека?
Они пришли к вратам в числе последних, когда риока уже стояли на полянке, наблюдая за работой отряда кидо. Рядом тёрлась смущённая Рукия, избегающая смотреть на недовольно хмурящегося приёмного брата. Бьякуя, конечно, держал лицо, но Ичиго его нянчил с самого рождения и отлично разбирался в оттенках эмоций на красивом лице. В бабку пошёл, определённо в бабку — в женское кимоно обрядить, и сойдёт за переросшую сестрёнку. Нелегко ему, наверное, с повышением толерантности в мире живых. Впрочем, Ичиго не сомневался, что глава Кучики за свою честь постоять может.
— Куросаки-сан?..
Рыжая риока в последний раз обернулась, растерянно разглядывая толпу провожающих, но Куросаки так к ней и не вышел. Не стоит плодить бессмысленные надежды и наводить мосты — она молодая, она справится.
И вот, риока скрылись в проходе между миров, и Готей-13 замер в ожидании. Вот он, тот момент, ради которого они на самом деле здесь собрались. Ради чего вообще затеяли громкую и помпезную церемонию. Ради которого они с Йоруичи чуть с ума не сошли, утонув в бюрократии.
Из стены света, постукивая тростью, в дурацком кимоно и полосатой панамке, вышел повзрослевший Урахара Киске. Он был всё тем же — уставший, похожий на панду, немного неловкий и горящий, горящий с головы до ног. Ичиго просто упивался этим жаром, с гордостью понимая, что это именно он когда-то раздул тлеющие угольки. Так художники и скульпторы смотрят на своё творение — с удовольствием и осознанием завершённости.
Урахара огляделся, приподняв шляпу с рваным уголком, и глубоко вдохнул Руконгайский воздух. И улыбнулся — устало, немного печально, но бесконечно счастливо.
— Я дома.
И отвлёкся. На смеющуюся Йоруичи, на старых знакомых капитанов и смотрящих с опаской новичков.
И, разумеется, это он зря.
Панамка слетела, сорванная порывом ветра, и Урахара квадратными глазами посмотрел на нынешнего седьмого капитана, с довольной усмешкой стоящего напротив, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.
— С возвращением, Панамка-кун! В честь этого — небольшая тренировка, которая покажет мне, насколько ты вырос по сравнению с тем моментом, когда я так неудачно погиб, оставив тебя. Предупреждаю…
Ухмылка Ичиго превратилась в оскал, и мужчина, не обращая внимания на побледневшего и пятящегося ученика, бормочущего что-то в духе «нет-нет-нет», ткнул в него указательным пальцем.
— У меня проблемы с заимствованной реацу, так что при использовании кидо я сам не знаю, что получится! Начнём! Короткая тренировка «Восстановление навыков капитана или смерть», авторства Куросаки Ичиго!
Пронзительный вопль «За что?!», увы, потонул в оглушающем взрыве.
Часть одиннадцатаяКучики Ичиго был очень домашним ребёнком. Дело было в его отце — Бьякуя окружил своего единственного сына плотной стеной любви и заботы. Седьмой капитан не мог его за это винить — зная историю его появления на свет, зная, чем закончился его брак, Ичиго считал, что Бьякуя даже сдерживается.
Маленький Кучики всего четыре раза выходил за пределы особняка, за ним всегда присматривала прабабушка и тренированный воин из побочной семьи. В поместье постоянно жили дети его возраста, и у него было много друзей из самых разных сословий, с которыми они замечательно проводили время. Он носил самую лучшую одежду, горстями ел контрабандные финики из Мира Живых и занимался только тем, чем хотел — впрочем, Ичиго любил учиться, больше всего уважая каллиграфию и живопись, так что будущее клана Кучики было в надёжных руках.
Как при такой жизни Кучики Ичиго вырос болезненно застенчивым и робким, для седьмого капитана было величайшей загадкой. Он бился над этим вопросом несколько дней, незаметно опрашивая Гинрея, Бьякую и самого Ичиго, но пока что разгадкой этой великой тайны даже и не пахло.
То есть, до сегодняшнего дня не пахло.
Кучики Ичиго был очень талантливым ребёнком — его рисунки суми-э ничуть не уступали работам взрослых, и он обещал стать великолепным художником. Его способности были настолько выдающимися, что Бьякуя просто не мог не похвастаться перед остальными аристократами Готей-13. Капитан Кучики организовал небольшой приём в своём доме, и главным развлечением вечера должен был стать именно маленький Ичиго. Приглашены были самые близкие, в число которых, разумеется, вошёл и капитан Куросаки — он приехал заранее, но потом должен был отлучиться за своей спутницей.
Только вот маленький мальчик, сидящий сейчас над настоящим, взрослым набором, и бьющийся в истерике, явно был не в состоянии творить публично. Его отец был тут же, рядом, перепуганный внезапной истерикой, и тихо бормотал успокаивающие слова — что никто никого не заставляет, что, если он не хочет, может даже не выходить к гостям, что никто не обидится и не расстроится. Рядом носился Гинрей, который пытался добраться до правнука, но получал жёсткий отпор — Бьякуя стоял насмерть, не давая никому из присутствующих даже приблизиться к юному наследнику. Молодой глава коршуном висел над своим сыном, закрывая его маленькую фигурку широкими крыльями-рукавами, и его взгляд обещал мучительную смерть каждому, кто приблизится к его сокровищу. О демонстрации талантов речи уже не шло — взрослые спорили, кто из них двоих лучше успокоит маленького Ичиго.
— Бьякуя, не будь ребёнком. Тебе всё равно надо его отпустить, чтобы позаботиться о вечере. Я достаточно компетентен в воспитании детей, чтобы получить доступ к правнуку на несколько минут.
Обычно спокойный и вежливый Бьякуя, который даже на собрании позволял себе только лёгкое смущение и фразу «Дедушка, пожалуйста», когда Гинрей расходился слишком сильно, сейчас был воплощением отрицания.
— Нет. Ты кидаешься детьми, как тряпичным мячом.
Гинрей даже остановился, возмущённый до глубины души.
— Я никогда не кидал Ичиго!
Но Бьякуя оборвал его возмущение, и сказал, как отрезал:
— Меня кидал.
Ичиго, наблюдавший за всей сценой, смутился. В тот день они с Гинреем гуляли с малышом Бьякуей, и Куросаки, неожиданно вспомнив эпизод со спасением Рукии из своей бурной жизни, рассказал о нём своему лучшему другу. Старший Кучики, ожидаемо, пришёл в полный восторг, и как-то незаметно всё свелось к тому, что они носились по крышам Сейрейтея, перекидываясь внуком. Тогда всё закончилось появлением очень недовольной мёртвой химе, ребёнка у них отобрали, а Гинрея, кажется, ещё и выгнали из супружеской спальни на несколько недель. Но вспоминать тот случай в таком свете! Бьякуя, между прочим, был в диком восторге, громко хохотал, отправляясь в полёт, и ещё несколько раз украдкой подходил к ним с просьбой повторить. А тут — привести эту историю в качестве аргумента в обвинении в некомпетентности!
Пристыженный Гинрей замолчал, а Бьякуя, посадив сына на коленки и прикрыв рукавами, сосредоточенно нахмурился. Проблема с гостями и в самом деле никуда не делась, и молодой глава должен был сходить и договориться с музыкантами, которые всегда спасали семью Кучики в такие трудные моменты. Разумеется, о том, чтобы взять с собой заплаканного Ичиго, и речи не было. Впрочем, Бьякуя довольно скоро нашёл выход, и маленький Кучики оказался в руках у капитана Куросаки.
— Присмотрите за моим сыном, Куросаки-сан?
Оторопевший от неожиданного вопроса Ичиго кивнул, а вот у Гинрея поступок внука вызвал тонну негодования.
— Значит, ему можно держать твоего сына, а родному прадеду нет?!
Но Бьякуя, всю жизнь сосуществующий с взрывным Кучики, стойко принял его удар, холодно ответив:
— Дядя Ичи всегда отличался благоразумием.
И исчез в шунпо, до того как Гинрей успел ответить. Лучший друг выглядел настолько ошеломлённым, что Куросаки, не сдержавшись, захихикал — больно забавно выглядел мужчина.
— Малыш Бьякуя всегда любил меня больше, чем тебя.
Старший Кучики, фыркнув, сел рядом, не делая попыток забрать правнука и строя ему козу издалека. Впрочем, безуспешно — маленький Ичиго прятал лицо в парадном юката Куросаки, даже не смотря в сторону родного прадедушки.
— Ага. Знал бы он, кто был инициатором большей части авантюр…
Маленький Ичиго относительно успокоился и даже поднял голову, неуверенной улыбкой отвечая на ужимки прадеда. От Куросаки, впрочем, отползать не спешил — к седьмому капитану тянулись все наследники Кучики. Сын Гинрея, его внук, теперь правнук… Ичиго оставалось только молиться, чтобы остальные не кончили так же, как гинреев первенец.
С момента ухода риока прошёл месяц, и жизнь за это время вошла в привычную колею. Йоруичи наконец-то разобралась с бардаком, устроенном истеричной Фонг, он сам относительно ужился с чужой реацу — правда, кидо всё равно получалось через раз, но его больше не тошнило — и поладил с Комамурой, обретя одного из самых лучших своих лейтенантов. Говорящий волк был даже лучше Синсенгуми, и переквалификация отряда на противостояние квинси шла полным ходом.
Урахара трудился не покладая рук, переворачивая данные по квинси от Маюри и находя в них самые разные вещи. Ученик уже изобрёл таблетки, временно превращающие шинигами в пустых, тем самым избавляя их от пагубного влияния некоторых техник, и не собирался останавливаться на достигнутом. Гениального учёного никто не трогал — он снова воцарился в Гнезде Личинок и творил в своё удовольствие.
С Тоширо удалось наладить общение — Ичиго признал его заслуги и в лицо звал только по должности и фамилии, уважая права воспитанника своей мелкой и, тем самым, заслужив его благосклонность. А вот с Хинамори совершенно не ладилось — девочку переклинило на Айзене, и ей был нужен хороший терапевт, а не непонятно откуда взявшийся человек из её детских сказок.
Бьякуя вернулся в рекордные сроки, бережно забирая у седьмого капитана сына и отпуская его за спутницей — вечер скоро начнётся, и ему не стоило опаздывать.
Ичиго с благодарностью кивнул и направился к баракам четвёртого отряда — встречать Исане Котетсу.
Об этом его попросила Рицу — ей казалось, что хороший и обаятельный спутник поможет лейтенанту справиться с неуверенностью в себе. К тому же, Унохана точно знала, что он не будет пользоваться невинностью и беспомощностью девушки. Куросаки не нужно было встречаться с ней или спать — Рицу просила только вытаскивать свою подопечную на разные развлекательные и официальные мероприятия, и Ичиго не видел ни одной причины, почему бы ему не сделать этого.
В праздничном осеннем кимоно высокая лейтенант была просто очаровательна. Над её внешним видом явно колдовали Апельсинка и тот парень из одиннадцатого, и им удалось смягчить угловатую фигуру и слишком резкие черты. Вот уж, воистину, великое изобретение древних — кимоно красит любую женщину. Исане явно чувствовала себя неуютно, краснела и мялась, но Ичиго был максимально терпелив и галантен. Благо, был идеальный пример, как надо вести себя с благородной леди — Гинрей и его мёртвая химе могли послужить иллюстрацией к подобному пособию. Кстати, на самом вечере девушка вела себя превосходно, демонстрируя отличное воспитание. На мелкую его чем-то похожа, на самом деле — только высокая, седая и шинигами.
Ичиго с удовольствием пригубил саке, слушая музыкантов и чисто по-мужски любуясь тонкой шеей.
Воистину, эти тихие дни расслабляют.
Часть двенадцатаяТот вечер у Кучики имел два странных и неожиданных для Ичиго последствия — к нему вернулся аварийный портал и он стал третьим собутыльником Кьёраку Шисуя. Первое ещё можно было понять — Гинрей отловил его в конце вечера, вручил связку из трёх запертых в камне бабочек. Мир Живых, Мир Мёртвых и Мир Пустых — лучший друг мрачно пошутил, что о таком варианте развития событий не подумал. Планировал подставу и побег, а погиб его друг как герой, не в силах попасть домой. Теперь аварийные порталы надёжно закрепились в его шевелюре, изображая экстравагантную заколку для волос, а Гинрей окончательно успокоился, наконец-то сбрил дурацкие усы и простил дружбу с Зараки Кенпачи.
Вторая неожиданность заключалась в том, что его бывший капитан избрал его в качестве третьего собутыльника, и теперь он периодически пялился на всякую медитативную ерунду в обществе Шисуя и Укитаке. Нет, в прошлом он периодически составлял компанию этим двоим, но сейчас такие частые встречи заставляли капитана Куросаки искать подвох. Эти двое были само дружелюбие, но он служил под началом первого и периодически работал со вторым, и просто хвостами чуял — что-то здесь не так. Это превратилось в своеобразную манию, и Ичиго принимал все приглашения, чтобы следить за ними и вовремя разгадать замысел. Впрочем, оба древних капитана вели себя безупречно, и никаких проколов не допускали.
У капитана Куросаки что-то спросили, и он тряхнул головой, отгоняя посторонние мысли. Внеплановое собрание у старика Ямамото, да ещё и полным составом — пора отвлечься от собственной жизни и сосредоточиться на происходящем.
Незаметно подошедшая со спины Исане осторожно тронула его за рукав, привлекая к себе внимание. Они ожидали только капитана двенадцатого отряда, прохлаждаясь в коридоре перед Залом Собраний, и лейтенантам можно было здесь находиться. Комамура, кстати, распекал приёмную Кучики, которая умудрилась опоздать и надеть вверх ногами свой шеврон. Ичиго так и не понял, за какие заслуги её сделали лейтенантом, но Укитаке виднее. И вообще, он может быть банально предвзят — заразился от старших Кучики уверенностью в никчёмности и бездарности Рукии, а она вполне могла иметь какие-то скрытые таланты. Пусть и слабые и бесполезные для рода Кучики, но вполне полезные для руконгайского шинигами, выбравшегося в свет.
Лейтенант четвёртого отряда несколько раз переступила с ноги на ногу, прежде чем с ним заговорить. Рицу, как обычно, была права — в амплуа девушки Котетсу чувствовала себя совершенно неуютно. Ичиго даже пожалел немного, что согласился на предложение Первой Кенпачи — когда Исане просто была его лечащим врачом, общаться с ней было куда проще.
— Унохана-сан приглашает Вас посоветоваться о последнем больном…
Куросаки ещё немного подождал, но Котетсу явно не собиралась говорить что-либо ещё. Тогда Ичиго вежливо поблагодарил её за приглашение и торжественно пообещал быть. Девушка с облегчением закивала, отказалась поддержать разговор о цветущих вишнях и сбежала под крылышко хихикающей и наслаждающейся происходящим Уноханы.
Удивительно, но они и в самом деле остались друзьями — всё же, столько лет вместе, и не только в постели. Рицу явно скучала — по шуткам, по совместным вечерам, по медленному, неспешному обмену новостями. Конечно, Ичиго скучал тоже, но повода приходить и общаться больше не было, пока Унохана не придумала эти «советы». Первая Кенпачи, очевидно, прекрасно помнила его увлечение медициной в лихие студенческие годы, и теперь периодически звала его посмотреть на интересных больных или обсудить необычные случаи. Куросаки с удовольствием вспоминал основательно забытые навыки, бинтовал, лечил, диагностировал, обсуждал и выпускал домой. Удивительно, но в четвёртом всё ещё служил шинигами из самой первой его бригады, так что пускали его везде, даже к самым запущенным случаям. Да, у него не было особого типа меча и не было образования — зато была куча чужой силы и превосходные познания в Пути Возвращения. Что-то новое ему объясняла Унохана-сан, и она же поясняла некоторые моменты, словно обучая его искусству лечить. Они отлично проводили время, сидя над каким-нибудь студентом, которого покусал Пустой, или над любителем экспериментирования с кидо. Прямо настоящий консилиум Мира Живых — ассоциация всплыла из позабытой жизни и всё время стояла перед глазами, как картинка. После осмотра Рицу обычно звала его попить чаю, и они делились новостями и мнениями. Удивительно, но он всё ещё её любил — но теперь как-то иначе, без страсти и желания обладать. Унохана Рицу была бурным горным потоком, смертоносным и неотвратимым, и она просто не могла ему принадлежать.
Даже если сам поток когда-то считал иначе.
Двери наконец-то открылись, и капитаны вошли внутрь. Ичиго с трудом подавил желание встать рядом с Главнокомандующим — теперь место напротив Йоруичи занимал, скалясь на весь мир, Ичимару Гин.
Но в этот раз всё пошло не по привычным для седьмого капитана правилам. Новый двенадцатый капитан, амнистированный псих Маюри, вышел вперёд и начал вещать, демонстрируя какие-то графики, сводные таблицы и светящиеся кристаллы. Ичиго буквально ощущал, насколько отстал от жизни, и выглядел в собственных глазах дряхлым стариком — так и хотелось сказать, что в наше время…
Положение спасал Гин, который плюнул на традицию оставлять пропуск, если у отряда нет капитана, и подошёл вплотную. Змей наклонился к его уху, прикрыл рот рукой и тихо зашептал, объясняя, что значит тот или иной график, что вообще считали и как это влияет на происходящее. Что думали о таком нарушении этикета остальные капитаны, ни Ичиго, ни Гина не волновало — рыжий старался вникнуть, попасть в поток, и поглотить как можно больше информации.
А рассказывал Маюри крайне интересные вещи — о странной активности Пустых в Уэко Мундо, о подозрительных остаточных следах на меносах и, что самое главное, о недавнем колоссальном скачке силы в пределах нескольких человеческих городов. По прогнозам синего учёного, новый всплеск должен был быть в Каракуре, и учёный предлагал выдвинуть группы захвата, чтобы понять, что это такое и, по возможности, притащить в Общество Душ и изучить. Старик, разумеется, идею с десантом в Мир Живых умельцев из отряда учёных отмёл сразу, но необходимость присутствия шинигами в Каракуре признал, и капитаны начали бурно обсуждать состав экспедиции. В конце концов, было решено назначить одного из капитанов ответственным за миссию, и выбор остальных участников оставить за ним, причём позволив выбирать из всех отрядов. После голосования на этот пост выбрали капитана Хитсугаю, и он умчался планировать вылазку и заполнять отчёты.
Больше ничего важного на экстренном собрании не обсуждали, и Ичиго осторожно выскользнул за дверь, желая поймать свою Апельсинку. Приёмная дочь — да уж, ему следовало умереть, чтобы всё же признать Рангику дочерью — как и ожидалось, нашлась за дверью. Эта Куросаки просто так ничего делать не будет — и за неведомо куда бегущим капитаном не кинется без прямого приказа.
— Папа?
Наверное, это выглядело глупо — ведь сейчас капитан Куросаки выглядел моложе, но их никогда не волновало мнение остальных. С приёмной дочерью отношения установились просто блестящими, именно такими, о которых пишут книжки и называют «идеальной семьёй». Ичиго даже гордился немного — всё же, именно он вырастил и Гина, и её.
— Апельсинка, у меня к тебе небольшая просьба. Твой капитан назначен ответственным за экспедицию на грунт, и он наверняка возьмёт тебя с собой… присмотришь за той рыжей риока, ладно?
Положа руку на сердце, о существовании риока Ичиго периодически просто забывал — потому что, ну серьёзно, кому есть дело до жалкой кучки живых? Они были как тот красноволосый лейтенант и приёмная Кучики — в том далёком прошлом Общество Душ интересовалось ими только потому, что они были друзьями Куросаки Ичиго. А какие-то особые способности и умение видеть пустых не имело значение — всяких медиумов в Мире Живых хватало во все времена, и, если бы шинигами тратили на них своё время, их всех бы давным-давно уничтожили Пустые.
Но у рыжей риока была душа его Мелкой — а это значило, она должна была жить любой ценой.
Куросаки Рангику просьбе седьмого капитана не удивилась, просто кивнула и пообещала — а потом исчезла в шунпо, догонять Хитсугаю и предлагать свои услуги. К этому моменту из Зала начали выходить остальные шинигами, и первым с капитаном Куросаки поравнялся Укитаке — у него явно намечался очередной приступ, он хрипло дышал и пах кровью. Совершенно без задней мысли, Ичиго подхватил его под руку, чтобы поддержать, и чуть не заорал от пронзившей его мешанины эмоций.
Радость. Восторг. Власть и обладание. Воссоединение. Единство. Идиллия. Встреча. Радость. Радость! Полное, пугающее блаженство и непривычная жажда убийства. Единение. Куда идти? Кого убить? Рядом, наконец-то рядом! Теперь вместе, навсегда.
Судя по судорожному выдоху и расширенным глазам Укитаке, накрыло не его одного. Они смотрели друг на друга, изредка растерянно моргая, и пытались справиться с невообразимой бурей чувств, которую вызвало простейшее касание.
— Джуширо?
— Капитан?
Наваждение исчезло, как только их разделили — Шисуй потянул в одну сторону, верный Гин в другую. Ичиго закашлялся, дрожащей рукой смахивая прядки со лба и растерянно смотря в спину с белыми волосами — тринадцатого капитана на максимальной скорости уводил восьмой.
«Величество, это то, о чём я думаю?»
Король Душ явно был так же поражён и не готов к встрече, как и его верный меч. Ичиго уже давно не ощущал от него таких ярких эмоций — не считая злости на него, конечно же.
«Полагаю, что да, Куросаки Ичиго. Кажется, ты только что нашёл Мимихаги».
Часть тринадцатаяУдивительно, но наблюдать за падающими листьями и в самом деле оказалось безумно увлекательно — главное, найти подходящую компанию. Например, сидя около лечебных источников Тенджиро-сана в компании с нервничающим капитаном Укитаке и обманчиво-расслабленным Шисуем. Ичиго отчётливо ощущал его напряжение и готовность нападать — и капитан Куросаки искренне надеялся, что такого поворота событий удастся избежать. Сражаться против будущего Главнокомандующего, имея в арсенале только чужую реацу — если он захочет покончить жизнь самоубийством до встречи с Врагом, то выберет более гуманный способ.
Но восьмой капитан не собирался атаковать, пока не получит ответы на интересующие его вопросы, и это вселяло некоторую надежду.
Приглашение на совместную прогулку пришло на следующий день после того, как капитан Хитсугая отправился на грунт. Красивое, каллиграфическое, безупречно вежливое и спокойное, такое же, как и всегда — Ичиго чуть не выбил дверь вырвавшейся из-под контроля реацу, когда читал. Пахло неприятностями, пахло недоверием — но, к счастью, совершенно не пахло страхом.
Впрочем, Джуширо бояться нечего, а Шисуй, кажется, просто на это неспособен.
Конечно, Ичиго выслал ответное письмо с согласием, а теперь сидел здесь и наблюдал за падающими листьями — начинать этот разговор не было никакого желания. Надо было, конечно, всё обсудить. Поговорить с Укитаке, успокоить его и получить такое долгожданное спокойствие и умиротворение от него. Занпакто существует, чтобы служить хозяину — занпакто рождается во внутреннем мире шинигами, живёт поступками шинигами, несёт волю шинигами и умирает во имя шинигами. Обычно шинигами и духовный меч неразлучны, и меч может в любой момент прикоснуться к сознанию хозяина, почувствовать его присутствие, призвать к себе, вниз, и поговорить.
И, пусть Ичиго и не был обычным занпакто, а Короля Душ нельзя было назвать шинигами, но ему этого не хватало. Возможности ощутить его присутствие, убедиться, что у него есть направляющая рука. Петь в чужих руках, сражаться ради хозяйских целей — такие простые, но чужеродные желания пугали и будоражили кровь. На что это похоже — быть мечом? Куском искусно выкованной стали, продолжением твёрдой руки? Неужели это возможно — отказаться от себя, от своей воли… Нет, не отказаться — добровольно стать частью чего-то большего, стать…
Стать — кем? Он никогда не сражался со своим хозяином, никогда не делил радость битвы, никогда не становился с ним единым целым.
На что это похоже? Отказаться… От своей человечности? От Куросаки Ичиго…
Нет.
Наконец-то стать Куросаки Ичиго на самом деле.
Голые, нечеловеческие инстинкты подступили так близко, как никогда раньше. Ластились под мыльной плёнкой благоразумия, просились наружу, осторожно поднимались к его голове и, кажется, окрашивали глаза в жёлтый. Широсаки Хичиго — так, кажется, звали его меч? Не преданного и верного Зангетсу, который ложился в руку и грел своей уверенностью в победе, а Широсаки Хичиго — комок инстинктов и желаний.
Духовный меч — это не просто оружие. Духовный меч — напарник, соратник, самый верный друг. Тот, кто поддержит тебя. Тот, кто спасёт тебя. Тот, кто умрёт ради тебя.
Тот, кто убьёт тебя, если ты окажешься недостоин. Конь и Король — и всё изменится, если ты не удержишь на голове корону.
И сейчас Ичиго быстро и прерывисто дышал, ощущая, что от полного высвобождения его инстинктов их удерживает только мыльная плёнка остатков благоразумия.
Это не Король. Это Мимихаги — его кусочек, его рука, его неполное подобие.
И он — единственная его возможность действительно почувствовать хозяина. Хотя бы так. Хотя бы сотую долю его души.
В общем, сейчас Куросаки Ичиго был в довольно плохой форме, и, судя по растерянному взгляду Укитаке, не у него одного были проблемы. Шисуй, сейчас стоящий между ними, подобно наскоро сколоченной баррикаде, напряжённо переводил взгляд с одного капитана на другого. Ичиго был готов ему ближайшее тысячелетие за это саке таскать — не будь здесь хоть одного благоразумного мертвеца, чёрт его знает, чем бы всё закончилось.
Шисуй прочистил горло и откашлялся, отвлекая седьмого от созерцания падающих листьев.
— Так… ты ничего не хочешь нам рассказать, Куросаки-кун?
И, видя только недоумённо приподнятую бровь и получив тычок под рёбра, восьмой капитан продолжил.
— Возможно, дать ответы на некоторые возникшие у нас вопросы? Потому что, уверен, ты понимаешь в происходящем больше, чем мы.
Ичиго коротко хмыкнул и скрестил руки на груди.
— Хочу. Более того, я отвечу — но не раньше, чем кто-нибудь мне объяснит, каким образом Джуширо Укитаке стал Мимихаги.
Тринадцатый потупил взгляд и покраснел, а вот восьмой выглядел удивлённым. Кажется, будущий Главнокомандующий не ожидал, что тайна его друга будет раскрыта, да ещё и так непринуждённо. Шисуй уже открыл рот и собирался что-то сказать, когда Укитаке осторожно отстранил его и вышел вперёд, замирая прямо перед Куросаки — Ичиго буквально видел разделяющие их девять шагов, осязал их непривычно нечеловеческими инстинктами и кусал внутреннюю сторону щеки, чтобы не издавать подозрительных звуков.
Звуков, на которые человеческая глотка просто не способна.
— Я… Я много болел в детстве. Когда мне было три, мои лёгкие начали отмирать, и родители отнесли меня в храм Мимихаги. Они молились, и я молился тоже… И он откликнулся.
Куросаки задумчиво кивнул.
«Величество?»
«Похоже на правду, Куросаки Ичиго. Моя правая рука всегда отличалась тягой к справедливости.»
Прозвучало странно, но Король Душ не собирался ничего пояснять. Ичиго не требовал пояснений — хозяин, всё же, Бог, у него всё не как у людей.
Шисуй нахмурился, но влезать во второй раз между ними не решился — Куросаки был ему за это благодарен. Растерянный взгляд зелёных глаз почему-то успокаивал, сдерживал, а не пробуждал инстинкты. Пока он был вдалеке от Укитаке, он был Хичиго. Когда он был рядом, он становился Зангетсу.
Станет ли он когда-нибудь Куросаки Ичиго?
Седьмой капитан сократил дистанцию на полшага, не желая разрывать зрительный контакт. Вдохнул сквозь зубы, несколько раз сжал кулаки и постарался расслабиться.
— Я знаю не так много, как вам кажется. И, прежде чем я начну — поклянитесь, что не скажете Гинрею ни слова.
Капитаны переглянулись, и Куросаки чуть не зарычал от досады, снова напрягаясь от вспышки Хичиго. Первым, ожидаемо, поклялся Укитаке — Шисуй выбрал самую витиеватую формулировку, явно оставляя себе кучу лазеек и добавляя каких-то незначительных нюансов.
Вдох, выдох. Вдох, выдох. Выдох…дальше тянуть нельзя.
— Всё началось, когда я умер. Моё тело не слушалось меня, моё оружие было бесполезным. Я лежал, уничтоженный собственным бессилием, а Враг медленно уходил прочь, кажется, даже не заметив моего сопротивления.
Дважды мертвец резко опустил голову, выпуская свою ярость и застарелую боль наружу. Всего лишь эмоции — то, что есть даже у меча.
— И тогда Король Душ пришёл ко мне. Он предложил мне… сделку. Право существовать дальше. Возможность попробовать ещё раз. И в этот раз я не ошибусь.
Рассказывать было слишком сложно. Слова отчаянно не хотели выходить из гортани, отказывались формироваться ещё в лёгких, цеплялись за язык и щёки. Сколько лет он молчал! Сколько раз хотел раскрыть свою тайну! Не раз и не два он до крови кусал себя за язык, желая рассказать правду Айзену, а потом Гинрею!
Он справился. Спрятал правду, запретил вспоминать, запер под всеми замками, скрепил клятвами и чужой кровью. Но — зелёные растерянные глаза, но — расстояние сократилось ещё на три шага. Меч не умеет лгать — а это значит, время говорить правду.
Укитаке протянул вперёд руку, словно желая дотронуться. У капитана вышел только шёпот — хотя, кажется, он совсем не собирался шептать.
— И какова цена?
Ещё полшага. Теперь осталось пять — пять шагов, и он встанет рядом с хозяином. Хичиго и Зангетсу перемешались, пели в унисон, даруя невозможную смесь из животного ожидания и мудрого спокойствия — и Ичиго вспомнил, что этих двоих больше не существовало. Ичиго, Хичиго и Зангетсу — это всё он сам.
— Я стал его мечом. Занпакто, рождённым для одной цели — уничтожить Врага. Запертым здесь, без права выйти или подняться к нему. Одноразовое оружие, столь мощное, что способно разрушить мир, если неправильно использовать. Знаешь, каково это — не иметь права подняться к хозяину? Не иметь возможности сражаться рядом с ним, прятать собственную сущность, быть человеком? Но теперь всё изменится. Теперь всё иначе.
Глаза в глаза. Нетерпение. Присутствие в голове и присутствие напротив. Смех и принятие, ярость и спокойствие. Конь. Король. Меч.
Просто сделай это.
Позови по имени.
Взорвавшаяся ярость отшвырнула их друг от друга — и если Ичиго даже приземлился на ноги, то Джуширо буквально рухнул на Шисуя, резко белея и начиная харкать кровью, пытаясь вдохнуть. Куросаки окатило злобой и торжествующим рычанием, и он только через несколько секунд понял, в чём дело.
Согьё но Котовари. Парный меч тринадцатого капитана.
И осознание этого привело его в ярость.
Мир изменил цвет, стал объёмнее и многограннее. Из горла доносилась дикая смесь визга металла и каменного скрежетания. Чужая-своя реацу закрутилась вокруг, пугая, внушая, подкрепляя волю.
— Как вы посмели, жалкие выродки Королевской Стражи? Воля хозяина священна!
Ненависть, отрицание, отчаяние самоубийцы и готовность стоять до конца.
Мой хозяин. Не отдам.
Умом Ичиго понимал, что Согьё но Котовари правы — это и в самом деле не его хозяин, и он не имеет права на него претендовать. Но он так долго ждал этой встречи! Так тосковал! Верил и шёл к своей цели!
«Куросаки Ичиго.»
Голос в голове был слишком могущественным, чтобы ослушаться, и Ичиго резко вскинул голову, тщетно надеясь разглядеть очертание Дворца Короля Душ через облака.
— Простите, не смог сдержаться. Это первый раз, когда я так близко к части тела Хозяина, и почти не могу себя контролировать.
Согьё но Котовари немного успокоились, и Укитаке смог распрямиться и встать ровно — правда, вцепившись в руку Шисуя, словно мир вокруг рухнет, стоит её отпустить. Смущённый Ичиго послал чужому мечу самые искренние извинения, и даже получил порцию сочувствия — правда, подпускать Королевский Занпакто к своему хозяину Согьё но Котовари пока не собирался. Во избежание, так сказать. Укитаке с удивлением щупал собственную грудь и вопросительно переводил взгляд с Ичиго на свой меч в ножнах, буквально лучась сочувствием и готовностью помогать, а вот Шисуй резко наполнился задумчивостью.
— Теперь понятно, почему ты воскрес, Куросаки-кун. Даже Айзен не в силах противиться воле Короля Душ.
Ичиго замер подавившись воздухом — осознание ударило его под дых, поползло краской по лицу и шее. Они подумали, что он говорит о своей последней смерти. Они не поняли, что он уже умирал.
Куросаки просто не смог их поправить. Не смог переубедить, не смог заговорить ещё раз — слишком стыдно и неправильно, слишком остро и глубоко. Как сказать Шисую, что он знал о его судьбе, ещё будучи его лейтенантом? Как рассказать о том, что было в его прошлом и никогда не станет его будущим? Как рассказать её — полную, абсолютную правду?
Наверное, никак.
Шисуй вдруг ухмыльнулся, протянул руку для рукопожатия — Ичиго с удовольствием отметил, с радостью понимая, что они ещё друзья. И следующий вопрос от будущего Главнокомандующего, заданный легко и непринуждённо, будто бы капитан говорит о сорте саке, был довольно неожиданным.
— Так кто у нас Враг?
Широкая ухмылка пересекла лицо седьмого капитана, и он уже сознательно выпустил собранную чужую силу.
— О, ты о нём, разумеется, слышал. Сын Короля Душ и Отец Всех Квинси, тот, кто скоро очнётся от почти тысячелетнего сна. И имя ему — Яхве.
Часть четырнадцатаяАпельсинка отловила его в кабинете, где седьмой капитан сражался с распределением питания. Буквально позавчера пустые разрушили восточные поля, и в скором времени над всем Обществом Душ должна была нависнуть угроза голода. Собирать урожай собирались уже на следующей неделе, так что внезапное нападение было самой настоящей катастрофой. Души-плюсы, конечно, перенесут отсутствие еды и денег за неё без проблем, а вот доблестные шинигами вчера весь вечер думали, как выкрутиться. Половина всего Сейрейтея уже отправлена на полевые работы, а всех капитанов срочно обязали пересчитать остатки провизии и придумать, как дотянуть до нового урожая на частном рисе из западного Руконгая — если ничего не произойдёт, и они вообще получат этот рис.
Подобное целенаправленное членовредительство пустых продолжалось уже около месяца — примерно с того момента, как капитан Хитсугая со своим отрядом отправились дежурить в Мир Живых. Диверсии пустых были отлично спланированы, они целенаправленно атаковали важные для жизни шинигами точки — дамбы, различные убежища, запасные хранилища и всё остальное, что уже много столетий назад было решено вынести за пределы Сейретейских стен. Все капитаны зубрили расположение этих важных точек наизусть, чтобы, в случае нападения на Общество Душ, максимально быстро и без потерь приступить к обороне и партизанской войне.
И, конечно же, Айзен прекрасно об этом знал.
Ну, теперь, по крайней мере, Ичиго понял, почему в его мире Сейретей вообще не смог сопротивляться Яхве. После затяжной партизанской войны, после грамотных атак в Мире Мёртвых и в Мире Живых, после стычек в разных уголках живой Японии — каким же наивным он был, думая, что пустые атакуют лишь Каракуру! — вообще удивительно, что они смогли продержаться против Врага хоть немного.
Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт!
Он прожил так долго и видел многое, но, почему-то, остался слишком наивным. Тогда он думал, что просто наберётся сил и всех спасёт. Что Общество Душ и в самом деле верило в него, и в самом деле надеялось. Что все они ошиблись, и, если вовремя успеть, если предупредить…
Ичиго резко выдохнул, на несколько секунд прикрыв глаза, и посмотрел на непривычно серьёзную дочку. Апельсинка стояла в дверях, с деланной небрежностью прислонившись к косяку, и Ичиго буквально пил её напряжение.
Нет, на самом деле ещё не всё потеряно. Шисуй и Укитаке прикрывают его и работают наизнос, давая седьмому и четвёртому отряду перепрятать большую часть тайников, а Урахара уже бился над идеей универсального гигая, который не был бы привязан к конкретной душе, чтобы с помощью Мира Живых решить проблему голода. В этот раз Общество Душ будет готово.
Ичиго приподнял бровь, давая Апельсинке право начать. Рангику с горечью отвела глаза.
— Капитан уже пошёл докладывать, но я решила сразу сказать тебе. Иноуэ Орихиме, та рыжая риока, вчера ушла в Уэко Мундо вместе с арранкарами. Совершенно добровольно, без шантажа и принуждения.
Женщина немного помолчала, а потом тихо выдохнула.
— Прости, пап. Я не справилась.
Куросаки постарался мягко улыбнуться и пробормотал положенную утешающую чушь. Он снова ошибся — как в прошлый раз, когда Иноуэ ушла с тем пустым-летучей мышью. Она ведь влюблена в него, в его живую пятнадцатилетнюю версию — а ведь в этот раз он не просто был слепым идиотом, желающим спасти мир. Он потерял память, он стал самим собой, а потом ещё и умер — так что девочке в этот раз было ещё хуже. Впрочем, Ичиго было всё равно, какие чувства она испытывает — но она была почти его Мелкой, и этого было достаточно.
Внутри, почти против воли, начал разгораться до боли знакомый огонь, и седьмой капитан изо всех сил старался сохранять спокойствие. Рангику уже успокоилась, и теперь тихим голосом сообщала обо всех стычках в Мире Живых — Айзен, по непонятной причине, снова сконцентрировался на Каракуре, а это значит, что ему стоит как следует сосредоточиться.
Давай, дыши глубже — в этот раз это не твоя Мелкая, она не принадлежит тебе в полном смысле этого слова. Давай, ты достаточно взрослый и осознанный капитан, чтобы не кидаться в Уэко Мундо прямо сейчас. Ты вообще помнишь, чем это закончилось в прошлый раз?
Победой это закончилось. Победой и великолепной дракой, с выходом за пределы своих возможностей.
— Спасибо, Апельсинка. Но ты, наверное, устала с дороги?
Рангику всегда отлично понимала намёки, и исчезла быстрее, чем появилась. Ичиго остался сидеть на месте, отложив бумаги подальше, и взвешивая все за и против. Он взрослый и ответственный капитан, он видел эту рыжую риока в общей сложности полчаса от силы, у него полно дел…
Чёрт, девочка ни в чём не виновата. Она опять сделала глупость, опять пожертвовала собой — в этот раз ради трижды мертвеца, движимая лишь своей глупой, безнадёжной любовью. Мелкая, его упрямая Мелкая — она не изменится, сколько бы жизней ей ни пришлось сменить.
А это значит, он снова собирается делать глупости. Хотя, конечно, это не та самоубийственная глупость в первую жизнь — в этот раз у него есть план. Чужой реацу как раз хватит на плотный кокон, чтобы он случайно не развоплотился, а Уэко Мундо полно пустых. Кого-нибудь убить, поглотить его силы, используя наследство от Старика, потом поймать ещё кого-нибудь — и так до тех пор, пока кокон полностью не сменится на его собственную силу. И, если он всё правильно сделает, то следующим шагом станет самоуверенный арранкар. Так что его налёт на Уэко Мундо будет отлично спланированной военной акцией, призванный показать боевую мощь Общества Душ и окончательно восстановиться…
Да кого он обманывает? Душа Мелкой вляпалась в неприятности, впереди отличная драка и повод вырваться из холодной войны с Айзеном, а это значит, только вперёд.
Но седьмой капитан не сорвался с места в первые несколько секунд. Он достаточно опытен, чтобы не лезть на рожон и планировать отступление. Записка Гинрею написалась будто сама собой — красивая, подробная, с примерным списком тех, кого стоит включить в группу спасения.
— Комамура!
Лейтенант появился сразу, словно только этого и ждал, и мужчина с чистой совестью передал ему запечатанный конверт.
— Отдашь Кучики Гинрею завтра после полудня, хорошо? Лично в руки, даже если придётся брать особняк Кучики штурмом.
Лучший друг, конечно же, поймёт. Возможно, обидится и устроит втык, но это будет потом — потому что сначала ему придётся приложить все свои силы, чтобы отправить рыжему адреналиновому наркоману необходимую поддержку. И если в целом мире кто и может это сделать, то только он, бывший глава клана Кучики и самый влиятельный Великий Аристократ из ныне живущих в Сейрейтее.
Впрочем, седьмой капитан не настолько сошёл с ума, чтобы соваться в Уэко Мундо в полном одиночестве.
Капитан Хитсугая, несмотря на длительную командировку на грунт, переполненную схватками с пустыми, совсем не выглядел уставшим или напряжённым. По крайней мере, сидящий на крыше у окна его кабинета Ичиго ничего такого не заметил. Рангику поблизости не было, зато была размазывающая слёзы по щекам Хинамори, так что седьмому капитану пришлось изображать из себя воробья ещё какое-то время. Воистину, надо было расчёт провизии с собой взять — хотя он, вроде бы, всё распределил рационально и правильно.
Наконец, надоедливая девочка вышла, и десятый капитан негромко сказал, даже не поворачиваясь к окну.
— Вы собираетесь выходить, капитан Куросаки?
Ичиго посчитал это приглашением и тут же перетёк в кабинет, а потом обошёл широкий капитанский стол, оказываясь ровно напротив капитана Хитсугаи. Он не собирался тратиться на дурацкие прелюдии вроде «как Ваша командировка, капитан?» Или «слышал, Вы много сражались».
— Рангику рассказала мне о рыжей риока.
Белый капитан тихо выдохнул и скрестил руки на груди.
— Девочка ни в чём не виновата. Арранкары увидели, как она лечит того квинси, который решил защищать город в одиночку. Но… Но капитан, я не мог не доложить об этом, а Вы не хуже меня знаете решения Главнокомандующего. Её уже признали предательницей. Мы ничего не можем сделать для неё.
— Разве что взять штурмом Уэко Мундо и вытащить её оттуда.
Капитан Хитсугая негромко рассмеялся, но быстро умолк под взглядом рыжего мертвеца, преисполнившись подозрительности.
— Капитан… Девочка, вне сомнений, в Вас влюблена — она спрашивала про Вас каждую неделю и носила цветы на могилу. Но, капитан, ей пятнадцать, и она риока из мира живых… Вы же не, не…
Ичиго был до глубины души поражён подобными подозрениями в свой адрес. Он что, производит такое впечатление?!
— Нет. Конечно же нет. Тоширо, ты за кого меня принимаешь?
У десятого хватило совести немного покраснеть, и мужчины замолчали. Этого как раз делать было нельзя, и Ичиго судорожно пытался придумать, чем заполнить эту паузу.
— Я бы мог рассказать, насколько важно для нас её спасти. Что нападение на Уэко Мундо покажет нашу силу и сильно ослабит противника, что девочка может стать ценным союзником потом… Но всё куда проще, капитан Хитсугая. У этой рыжей риока душа моей Мелкой.
Белый капитан даже бровью не повёл, но в комнате ощутимо похолодало. Ичиго казалось, что он видит крылья огромного ледяного дракона за его спиной — Хёринмару был готов высвободиться в любой момент.
— Вы уверены, капитан?
Спокойнее, ледяной дракон. Занпакто не нападают друг на друга.
— Абсолютно. Они даже внешне очень похожи, не говоря уже про характер и характерный привкус силы. Это она, капитан Хитсугая.
Мужчина в теле ребёнка ненадолго задумался, смотря куда-то сквозь посетителя и положив подбородок на кисти рук, упираясь локтями прямо в важные бумаги.
— Это авантюра. Даже при условии полного высвобождения сил, идти на штурм Уэко Мундо без армии, без плана…
— Армия будет. Я уже попросил о помощи Гинрея — и ему будет куда проще выбить из старика поддержку, если штурм уже начнётся, и он не сможет ему помешать.
Конечно, капитан Хитсугая прав. Его план — совершенное самоубийственное безумие, рассчитанное на удачу и выход за пределы возможностей. Но — разве не вся его жизнь состоит из подобного безумия?
— Мы просто погибнем, сунувшись на эту территорию.
Ичиго пожал плечами. Умереть в третий раз — кого таким испугаешь?
— Нет, если выйдем за пределы возможностей. Твой банкай сильнейший из нового поколения, я второй Кенпачи — ты настолько в нас не веришь, Тоширо?
Капитан выглядел почти убеждённым. Ичиго напрягся, надеясь достойно ответить и не последний аргумент — он всё равно пойдёт спасать Мелкую, но с Хитсугаей всё будет куда проще.
— А как мы незаметно откроем портал в Уэко Мундо?
Куросаки облегчённо рассмеялся. В ладонь легла подвеска-бабочка — белоснежная, в отличие от своей товарки, открывающей портал в мир Живых.
— Как видите, Капитан Хитсугая, никаких проблем не возникнет. Так что, Вы со мной?
Десятый капитан проводил глазами Гинреевскую бабочку, а потом резко хлопнул ладонями по столу и встал, наполнив воздух своей решимостью.
— Хорошо. Мы вытащим её из Уэко Мундо.
Ичиго широко улыбнулся.
— Отлично.
— Когда отправляемся?
— Сейчас.
И, не дожидаясь никакой реакции, Куросаки выскользнул в окно, тут же уходя в шунпо и замирая только около бараков третьего отряда. Следующий за ним по пятам капитан Хитсугая явно выглядел удивлённым.
— И что мы здесь делаем?
Ичиго ухмыльнулся.
— Выполняем обещание.
Как и ожидалось, Гин нашёлся в своём кабинете — думал о проблеме голода, как и сам седьмой капитан полчаса назад.
— Капитан?
Ичиго даже не стал заходить, не стал сдерживать эмоции — и нервное, предвкушающее напряжение разлилось в воздухе.
— Я собираюсь взять штурмом Уэко Мундо. Вероятность выжить минимальная, ожидается куча сражений и никакой поддержки от Готея-13 в течении где-то десяти часов. Помнится, ты просил предупредить.
Говорить серьёзно просто не получалось — мыслями он уже был там, в серой пустыне. Не мудрый капитан, не занпакто Короля Душ — просто человек, который верит, что в мире нет ничего невозможного.
Господи, как давно ему хотелось выкинуть что-то подобное.
Видимо, он никогда не изменится — глупец, верящий только в победу. На грани возможностей, за гранью возможностей, кидая вызов самой смерти — потому что только это имеет значение.
Ичимару Гин ничего не ответил — только в воздухе запахло металлом, и высокая тень оказалась за его спиной. Хитсугая неодобрительно цокнул языком на такое пополнение, но ничего не сказал — понимал, что сейчас его мнение не будет иметь ровно никакого значения. Змей ожидаемо улыбался — самой мерзкой своей улыбкой, от которой кровь стынет в жилах.
— Надеюсь, вы оставили завещание, капитан Хитсугая? Всё той слезливой девочке, Хинамори?
Тоширо сжал кулаки, но ничего не сказал. Гин улыбнулся ещё сильнее. Ичиго выпустил демоническую бабочку.
Уэко Мундо содрогнулось.
Часть пятнадцатаяУэко Мундо было погружено в сон. Тяжёлый, болезненный, такой, какой бывает в момент основного кризиса, врач говорит — «если переживёт эту ночь». И вокруг больного садятся обнадёженные члены семьи, они пожимают друг другу руки и хлопают по плечам. Все их разговоры звучат примерно одинаково — «ну, тут уже… хотя, конечно, говорить ещё рано». Но, несмотря на одёргивание, несмотря на запреты, в их глазах уже горит надежда — ведь все они, даже скептически настроенные, уже в глубине души верят, что всё закончится хорошо. Они настолько уверены в этом, что их приподнятое настроение просто летает по комнате, перебивается с гнетущим присутствием смерти и создаёт какой-то жуткий коктейль из безнадёжности и надежды.
А больной — вот он, лежит в предсмертной лихорадке. Он не видит лиц, не слышит спокойный голос врача. Не знает, что от этой ночи зависит его жизнь. Он только что провалился в него — в тяжёлый, удушающий сон после выматывающего бреда. Всего на несколько секунд, чтобы потом опять вынырнуть навстречу этому миру, который перестал существовать, и провалиться в него снова. Больной не знает, что несколько часов решают его судьбу, не знает, что этот рассвет может стать последним. Он даже не знает, что он болен — потому что его мир сузился до ускользающих ощущений собственного тела и странных видений, нескольких удушающих звуков и рваного, неправильного ритма, с которым воздух поступает в измученные лёгкие. А потом — снова сон, всего на несколько минут, в котором видения ещё более безумные и пугающие, а тело ещё более хрупкое и эфемерное.
И трое капитанов Готей-13 словно поймали мгновение и попали в этот сон.
Ичиго, как и всегда в моменты перехода в другой мир, задержал дыхание, но реальность чужого измерения всё равно обрушилась на него и почти сбила с ног, пробуя на твёрдость его силовой кокон. Он закрепил реацу Зараки Кенпачи с помощью кидо и уже привык к ней, но всё равно — в этот раз было куда хуже, чем когда он был третьим. Тогда он дышал силой, внушал ужас и входил в Мир Живых, чтобы отомстить за друга и смести квинси с лица земли. Тогда он входил в проход за демонической бабочкой с гордо поднятой головой и ненавистью в глазах, неся смерть и разрушения, переступая через собственные принципы и нарушая запреты.
Сейчас он шёл тайно, как преступник, и совсем другой номер красовался на его спине. Сейчас он выглядел от силы лет на двадцать, и был слабейшим капитаном, который почти не мог использовать собственное боевое кидо, позволившее ему в своё время оставить за спиной остальных. Он пришёл сюда за силой, за своими былыми возможностями — и за одной маленькой рыжеволосой девочкой, которая в прошлой жизни почему-то отправилась за ним. Он пришёл сюда за мечтой — но первый же шаг заставил его пошатнуться, словно он снова пятнадцатилетний подросток, и сильные мира сего показывают ему его место.
— Капитан?
Конечно же, Гин поймал его. Даже не поймал — просто подставил открытую ладонь, несильно упёрся в лопатку, ненавязчиво давая такую необходимую поддержку. И свою реацу — совсем немного, тонкой струйкой, потому что Змей никогда не умел толком делиться. Только с Рангику, с их ненаглядной Апельсинкой — но ей он отдавал слишком много, фатально много, так много, что легко мог убить.
— Не стоит, Гин. Я в порядке. Немного не рассчитал, но один пустой — и всё будет просто восхитительно.
Куросаки мог буквально пить жгучее, ледяное любопытство капитана Хитсугаи — но, конечно же, не собирался ничего говорить, а Тоширо не собирался ничего спрашивать. Самый лучший из его детей — может, потому что был единственным, кого он не воспитывал? Впрочем, та девочка, Хинамори, была совершенно иной, как и его Апельсинка. Неужели все достижения учёных умов его мира были ложными, и это девочкам больше нужны отцы, а не парням? Или это только у его детей такие проблемы, и он самый никудышный родитель на свете?
Седьмой капитан украдкой обернулся, рассматривая этих двоих — таких непохожих по внешности, по характерам и по выбранному в жизни пути. Один вырос без матери, другой без отца, но они оба были сильнейшими, и за ошибки любого из них он был готов отвечать.
Его сыновья.
Если бы они были в Обществе Душ, то Величество непременно сообщил бы ему, что все эти люди просто его воспитанники, и что биологически это вообще не его дети. Что к Тоширо и Хинамори он имеет отношение самое номинальное, и что называть детей надоедливой девчонки своими это явно перебор. Он бы сказал, что Ичиго упорно отказывался признавать Апельсинку и Змеёныша, подбирая им любые эпитеты, кроме самых простых.
Воистину, ему надо было умереть, чтобы признать собственных детей. Интересно, что же будет, когда он заведёт совсем родных?
Впрочем, это невозможно. Даже думать не имеет смысла.
— Капитан Куросаки?
Он и в самом деле слишком замечтался, наслаждаясь новыми, прежде скрытыми от него чувствами. Хотя, он всё же старик, ему простительно. Даже если он собирается штурмовать Уэко Мундо почти в одиночку.
— Не волнуйся об этом, капитан Хитсугая. Я просто слишком стар для всего этого. Идём.
И второй шаг по спящей пустыне был куда легче первого.
Свой прижизненный штурм Уэко Мундо Куросаки Ичиго воспринимал исключительно в качестве пособия «Как не надо проводить операции по освобождению заложников из вражеских штабов», и, разумеется, их нынешний отряд действовал совершенно иначе. Реацу была спрятана, не давая пустым ощутить их присутствие, они передвигались клином и двигались к центру зигзагообразной траекторией, стараясь следовать за бушующим хаосом Мёртвого Мира. Прямо на ходу капитан Хитсугая посвящал остальных в подробности.
— Как удалось выяснить, они называют себя Эспадой — десять сильнейших арранкаров, пронумерованных от одного до десяти, в соответствии со своими силами. Их центральная позиция называется Лас Ночес, и это крепость, в которой прячется Айзен. Если они куда и увели… пленницу, то только туда.
Ичиго кивнул, продолжая смотреть вперёд — их выкинуло довольно далеко, но за счёт скорости они уже преодолели достаточное расстояние, чтобы высокие башни мелькнули на горизонте.
— Есть что-нибудь ещё, что нам стоит знать, капитан Хитсугая?
Тоширо немного помялся, прежде чем утвердительно кивнуть.
— В одной из стычек я отсёк руку их сексте. Возможно, он смог восстановиться, или они забрали девочку именно для него.
Гин позволил себе вопросительно улыбнуться, но Куросаки не собирался что-либо объяснять сейчас — Змей узнает о цели их прибытия уже у стен Лас Ночес, когда придёт время разделиться для скрытного проникновения.
В один момент всё изменилось.
Ичиго ощутил это той своей частью, что пришла от квинси, и той, что пришла от меча — и резко повернулся, подсекая успевшего отскочить Хитсугаю и меняя свою траекторию.
Враг. Пустой, довольно сильный для своих размеров, но вся энергия словно скрыта за толстой плёнкой, а тело явно как-то повреждено, не позволяя сражаться в полную мощность. Чужая сила забурлила, грозясь разрушить кокон и превратить его в железку, Мидори но Бураши привычно холодил ладонь…
Ребёнок. Маленький ребёнок в тряпье, с зелёными волосами и красной полоской на носу. С чистыми глазами и нехваткой зубов во рту, с маской-черепом на голове. Кажется, он куда-то бежал, но остановился, увидев их небольшой отряд.
Такой же, как и те, другие. Те, кому было суждено стать квинси.
Мир вокруг сузился до двух огромных карих глаз, с недоверием и любопытством рассматривающих его. Звуки исчезли, в ушах стучало.
Мидори но Бураши вышел из ножен на три сантиметра.
Теперь он видит, что перед ним девочка. Маленькая девочка с повреждённым телом, не способная высвободить собственные силы. Рядом с ней три пустых — слабые, слишком слабые, он уничтожит их чистой силой, если они приблизятся. Девочек он тоже убивал — как и мальчиков, и женщин, и других. С ними всегда труднее — ведь грех девочки лишь в том, что она может родить мальчика.
Мидори но Бураши неприятно скрипнул по ножнам, неудобно выворачивая ладонь.
Она ещё не начала догадываться — дети редко ощущают, что их собираются убить. Понимание приходит в их чистые, широко открытые глаза в последний момент, и всё их лицо невообразимо меняется. Все они плачут. Иногда они надеются — что кто-то придёт, кто-то спасёт их. Что они ни в чём не виноваты. Что кровь квинси, текущая в их венах, ничего не значит.
В их убийствах он был чёртовым мастером.
— Что ты здесь делаешь, маленькая?
Голос Тоширо Хитсугаи словно разрушил чужое заклинание, и Ичиго тяжело пошатнулся, опираясь на Змея и краем уха слушая дико шепелявящую речь. Спасибо, Снежок, огромное спасибо. Он ведь почти сделал это, почти сделал это снова — то, что было худшей жертвой во имя победы над Врагом в его жизни. А эта девочка точно была ни в чём не виновата — даже в том, что была пустой. Он вполне может восстановить силы, не трогая детей.
Малышку звали Нелл, и она довольно быстро сдалась холодному обаянию капитана Хитсугаи — он был неизменно вежлив, дружелюбен и не проявлял ни капли враждебности. Ичиго с Гином стояли чуть поодаль, не мешая их мастеру по работе с пленными добывать информацию — корпус палачей умел не только вырывать ногти. Бывший и нынешний третий капитаны, скорее всего, просто убили бы этих пустых и продолжили свой путь.
Наконец, капитан Хитсугая закончил, узнав всё, что можно было узнать, и вежливо попросил Нелл не играть около Лас Ночес, а ещё лучше убегать куда подальше. Её друзья-пустые полностью согласились с этой идеей, и Куросаки поспешил выкрикнуть крайне интересующий его вопрос, пока мелочь садилась на третьего своего приятеля, похожего на огромного червя.
— Скажи, Нелл — тут где-нибудь есть кто-нибудь сильный? Не из Эспады, послабее?
Девочка задумалась, комично уперев палец в подбородок и с опаской косясь на его меч — всё же, пустые не совсем дети, и его намерение она, кажется, поняла. Нелл явно считала его самым опасным из всей троицы — хотя смертью и железом сильнее всего пах Гин. Но, несмотря на явную опасность, девочка решила ответить, и маленький пальчик указал на виднеющиеся башни Лас Ночес.
— Фтраж Лунуганга фильный. Он никофо не пуфкает в Лаф Нофеф.
Больше эти пустые не сказали ничего — товарищи маленькой девочки были слишком озабочены тем, чтобы сбежать подальше. Ичиго только плечами пожал, про себя удивляясь, что у такой маленькой и слабой, явно раненой арранкарши сохранился фрассьон. Не всё они знают о пустых, явно не всё.
По крайней мере, некоторые из них человечны.
— Что будем делать, капитан Куросаки?
Тоширо настолько явно фонил любопытством, что Ичиго с трудом подавил в себе желание обернуться к нему и театрально усмехнуться.
— Пойдём, посмотрим поближе на этого Лунугангу.
Это решение не сильно изменило их маршрут — фактически, капитаны просто перестали прятать реацу так сильно, давая неведомому стражу знать о своём присутствии. План был прост и гениален — пробраться в Лас Ночес, как можно дольше оставаться незамеченными, после отбиваться и стоять насмерть, ожидая, пока Гинрей уломает старика отправить им поддержку. Совсем идеально-карамельным был бы вариант скрытой диверсии, в ходе которой они смогли бы вытащить человеческую девочку незамеченными, но это даже звучало слишком сказочно.
Впрочем, такое вполне возможно.
Если он поговорит с Айзеном.
Ичиго тряхнул головой, прогоняя опасные мысли. С чего он взял, что Айзен выполнит его просьбу?
Может, потому что раньше всегда выполнял?
Нет. Нельзя даже допускать эти опасные мысли до своей головы. Айзен опасен — он уже несколько месяцев ведёт партизанскую войну. Он не щадит ни женщин, ни детей, он не даёт им ни секунды передышки. Он — враг.
Даже если это он вытащил его из небытия.
Присутствие стража Лас Ночес они ощутили одновременно, и десятый с третьим капитаном почтительно отступили назад, давая ему время подготовиться. Гин уже видел то, что должно было произойти дальше, а вот любопытство Тоширо и в самом деле перелилось через край.
— Это какое-то запрещённое заклинание из Вашего боевого кидо, капитан Куросаки?
Страж собирался из песка, слепо клюнув на их примитивную ловушку. Мидори но Бураши послушно выскользнул из ножен, приятно холодя руку — и в этот раз совсем не так, как полчаса назад.
— Не совсем, капитан Хитсугая. Думаю, это скорее можно назвать моей особенностью.
Наследство Яхве — той её части, что была его стариком, пока он был жив. Сила шинигами находится внутри, силы квинси черпаются из мира вокруг. Враг может забирать силы у своих потомков, а его лук тянет реацу из всего, до чего может дотянуться.
А о том, что он не только меч, но и лук, Ичиго подозревал уже очень давно. Ведь старик внутри был именно луком — или правильнее говорить «крест»? Король Душ вообще считал, что он так безболезненно пережил переход в занпакто именно за счёт крови квинси — ведь, в отличие от занпакто, кресты передаются по наследству. Такие мелочи, право слово.
Главное, чтобы о потенциальном кресте не узнал Враг.
Лунуганга даже не успел ничего понять. Он был на своей территории, этот Лунуганга — он был из песка, он был огромен и всемогущ. И он не ожидал, что один незаметный укол железкой станет его концом.
Безликая реацу пустого была бальзамом для измученного Ичиго. Её было гораздо меньше, чем непокорной силы от Зараки, но она сразу же смешалась с его собственной, и слушалась просто идеально. Куросаки с облегчением сменил свой колючий кокон на мягкий и плотный и вдохнул полной грудью, позволяя чужой реацу разлиться вокруг. Сегодня он от неё окончательно избавится — или, вернее, заменит на более послушную и свою.
Мир Уэко Мундо сразу стал гораздо дружелюбнее.
Они добрались до стен Лас Ночес где-то через шесть часов, в какой-то момент перемещаясь по воздуху. Не до стен даже — до огромного купола, скрывающего в себе вражескую цитадель.
— Гин, наша цель — рыжая риока, Иноуэ Орихиме. Она должна остаться живой, остальное на твоё усмотрение. Капитан Хитсугая, вечером этого дня Гинрей получит моё письмо и выбьет для нас подкрепление.
Капитаны понятливо кивнули и почти кинулись в разные стороны — вторгаться в Лас Ночес из одной точки было бы абсолютной глупостью. Видя, что все готовы, Ичиго поспешил добавить:
— Тоширо, спасибо.
Это могло стать их последним разговором, и не поблагодарить сына за право умереть человеком было бы глупо. Хитсугая прекрасно его понял и прикрыл глаза.
— Вы бы не стали убивать ту девочку, капитан Куросаки.
Конечно, надо было ограничиться коротким смешком и ухмылкой, но Ичиго хотел быть честным.
— Когда ты заговорил с ней, я уже начал.
— Сила Капитана просто поражает, правда?
Конечно, Змей просто не мог не вмешаться — но за его словами и отравленной улыбкой скрывалось понимание. Кому, как не третьему капитану, такое понимать? И Ичиго было немного легче от этого понимания и поддержки.
Через несколько секунд реацу капитанов исчезла, и можно было приступать — воистину, демонические заклинания существуют на все случаи жизни. Путь связывания включал в себя один крайне интересный барьер, позволяющий на короткий промежуток времени буквально раздвигать стены — конечно, он относился к запретным, и, конечно, все трое воспользовались именно им.
Самоубийственный штурм Лас Ночес официально начался.
Часть шестнадцатаяГриммджо Джагерджак пребывал в полной уверенности, что все вокруг либо идиоты, либо издеваются над ним. Все они, даже Айзен-сама, считали, что ничего не происходит! Его интуиция вопила, что в крепости чужие, а они снисходительно смотрели на его выращенную заново руку и уверяли, что «по приборам Заэля всё в порядке». Да ничего там не в порядке! Он чуял неладное всем телом, до кончика запечатанного сейчас хвоста, он буквально пил напряжение из и без того тяжёлого воздуха Уэко Мундо, но, стоило озвучить свои опасения, как вслед ему летели понимающие улыбочки и лицемерное хихиканье. Нойтора даже озвучил парочку сальных шуточек относительно той живой девчонки, которая отрастила ему отсечённую той идиотской ледяной глыбой конечность, и Заэль поддержал его смехом, а Харрибелл явно хмыкнула в свой воротник. Этот дурной Шиба же так заливался, что даже свалился со стула — при условии, что он, подражая Айзену-сама, зализывал волосы назад, выглядело просто отвратительно. Пожалуй, только Тоусен воспринял его слова серьёзно, но этого дурного капитана с демонстративной повязкой на глазах Гриммджо терпеть не мог, да и влияния он никакого не имел.
Хотя, кажется, Айзен-сама выглядел довольнее, чем обычно. Хотя эта разница, скорее, так же основывалась на интуиции, но, в отличии от очевидной чёрт подери угрозы, улучшение его настроения чувствовали все, кроме, пожалуй, Старка. Улькиорра даже выражение лица пару раз изменил, и сидел вполоборота, сканируя Короля своими глазищами. Или, может, тоже показалось?
Будь у него фрассьон, всё было бы проще, но эти идиоты умудрились умереть в самый неподходящий момент! Гриммджо скрипнул зубами, чувствуя непроизвольно нарастающую маску на лице. Эти идиоты… Не готовые биться до конца, сходящие с дороги на полпути, готовые склонить голову и отдать ему собственное тело…
Неважно, сколько раз он вправлял им мозги, неважно, сколько раз тащил за собой — эти идиоты всё равно умудрились героически сдохнуть в идиотской битве с шинигами ни за что!
Как обычно, верно?
Как бы то ни было, проблемы в их «неприступной» крепости явно были, и он собирался выяснить, в чём дело, даже в одиночку. И если ему никто не верит, то и плевать! Он выяснит, в чём всё дело, притащит Айзену-сама доказательства, и тогда Король точно оценит его усилия, и он получит право просить…
И, если правильно подобрать слова, то Айзен-сама позволит ему разорвать этого мерзкого шинигами, посмевшего отрезать его руку, на мелкие кусочки! И это, чёрт их всех подери, будет последним днём в жизни Тоширо Хитсугаи.
О да. Он уже предвкушает это со всей силой. Этот белый выскочка с серьёзным лицом, который командовал остальными шинигами так, словно он имел на это право. Даже капитанское хаори напялил и всегда появлялся с женщиной-лейтенантом — правда, в основном он просто рычал на неё, и это низкое тягучее «Куросаки» до сих пор стояло в его ушах. Но самое худшее в мерзком пареньке было то, что он довольно долго бился с ним, Гриммджо, на равных, а потом вышел в свой дурацкий банкай и отсёк его руку до того, как истаял первый ледяной цветок за мелкой детской спинкой. Даже не изменив выражения лица, так, словно он утреннюю разминку совершал!
Какой-то незнакомый адьюкас прошёл мимо него, словно ничего не видя перед собой. Острые глаза выделили белое хаори с иероглифом «семь», короткий ёжик рыжих волос и три хвостика из нижних прядок, неведомым образом не сливающиеся в одну массу ниже по спине — а заканчивалась эта волосяная масса явно ниже копчика, но хозяину это ничуть не мешало. Висящий на поясе меч тоже ничем не выделялся, как и чёрная униформа шинигами…
Стоп. Стоп-стоп-стоп. Простите, что?
— Эй, шинигами, чей ты фрассьон?
Рыжий мужчина замер, и на несколько секунд плечи его напряглись, но потом, словно что-то для себя решив, расслабился и с усмешкой повернулся к нему.
— Боюсь, Вы ошиблись, я не чужой фрассьон. Честно сказать, я даже не пустой. Я — седьмой капитан Готея-13, в данный момент тайно штурмую Лас Ночес, продвигаясь к пленнице, оставляя за собой трупы. Вон, дальше по коридору распадаются — троица из бывшей Эспады, если я правильно понял. Впрочем, кажется, Вы и сами догадались.
Наглый шинигами повернулся к, на секундочку, секста Эспаде, и скрестил руки на груди, явно издеваясь.
— Кстати, Вы первый, кто заметил неладное. Как я успел заметить, обычно пустые не пользуются зрением и слухом, ориентируясь на реацу. Я ведь ощущаюсь, как адьюкас средней паршивости, верно?
Гриммджо недовольно скривился. Вот именно, чтоб он к Заэлю на эксперименты попал! И он сам тоже почти попался — и то, позора удалось избежать лишь потому, что в Лас Ночес творится что-то неладное, и он повысил бдительность. Шинигами явно выглядел расстроенным.
— Не думал, что именно мне придётся начинать. Было очевидно, что нас рано или поздно раскроют, и тогда мы окажемся в ловушке, но мне так не хотелось быть первым…
Шинигами печально вздохнул, а потом глянул на Гриммджо.
— Может, сделаешь вид, что не заметил меня, и мы разойдёмся мирно? Не хочу драться с кем-то ниже первой пятёрки.
Одних этих слов было достаточно, чтобы секста Эспада назвал этого рыжего ублюдка своим вторым главным врагом — первое место всё так же занимал белый капитан Хитсугая. Костяные зубы прорезали кожу, стены и пол пошли трещинками от переизбытка силы, и Гриммджо ринулся вперёд.
Между ними оставалось около семи сантиметров. Скрещенные руки, усталый выдох, немного сутулые плечи — и снисходительный взгляд, сопровождающиеся абсолютным спокойствием. Семь сантиметров, и белые когти выдрали бы его сердце, но эта рыжая зараза даже не сконцентрировала силы, даже не сделала вид, что тянется к мечу! И эта насмешка, это дурашливое сожаление, это непонятная расслабленность бесили Гриммджо сильнее, чем что-либо. Семь сантиметров, чёрт побери!
Но взрыв в противоположной части Лас Ночес раскидал их в разные стороны.
Рыжий шинигами не выглядел удивлёным, и его резкое «фууух» вместе с многозначительным взглядом вызывали в Гриммджо Джагерджаке желание убивать. То есть, он, как пустой, в принципе состоял из желания убивать, но рыжий ублюдок с тремя хвостиками и белый мальчишка-капитан обладали просто невероятным талантом взывать к неизведанным глубинам его сущности.
А хренов шинигами даже бровью не дёрнул на такое явное желание его убить, с полуулыбкой рассматривая коридор, словно сможет увидеть источник взрыва через несколько километров и кучу стен.
— Значит, всё же капитан Хитсугая…
Гриммджо замер, а потом с силой впечатал когти по обе стороны от этой крайне раздражающей рыжей башки.
— Что ты только что сказал, маленький шинигами?
Эта сволочь всё ещё источала спокойствие.
— Я только что сказал, что первым на открытый штурм пошёл капитан Хитсугая. Не могу в это поверить — он ведь самый спокойный и рассудительный из нашей группы. С другой стороны, он самый младший, так что это неудивительно. Но ты, кажется, спрашивал не совсем об этом?
Костяные зубы не предназначены для ухмылки, но Гриммджо всегда это удавалось без проблем.
— Именно. И если ты не врёшь мне, и мелкий капитан здесь, то я должен убить тебя как можно быстрее.
Шинигами рассмеялся, как будто Гриммджо Джагерджак отлично пошутил, и несколько раз постучал себя кулаками по бёдрам.
— Боюсь, в твоём плане есть небольшой изъян, господин пустой. Даже два. Во-первых, пока мы будем сражаться, капитан Хитсугая может и умереть. Я в этом, конечно, сомневаюсь, но всякое может быть. А во-вторых…
Атмосфера так резко изменилась, что Гриммджо не смог сдержать дрожь. Шинигами напротив словно развернулся, словно выстрелил — и его-не-его реацу заклубилась вокруг, наполняя узкий коридор удушливым, кислым, немного пряным желанием разрушения. Броня против воли выступила на руках и ногах, резкими буграми закрыла хребет и шею, а сам Гриммджо отступил на несколько шагов назад, собираясь перегруппироваться и использовать ресуррексион. И в этот раз рыжий шинигами не ухмылялся.
— …боюсь, если мы сразимся, я просто тебя убью.
И только полный идиот не понял бы, насколько реальна эта угроза. Гриммджо Джагерджак идиотом всё ещё не был, и в нём, помимо очевидной настороженности и опасения, против воли поднялось восхищение. Человек, стоящий сейчас перед ним, был куда большим пустым, чем некоторые из Эспады. Убей или будешь убит, жри тех, кто слабее, и иди по своей территории с высоко поднятой головой, не обращая внимания на хрустящие трупы под ногами. Чёрт, лучше бы этот рыжий ублюдок был в свите Айзена-самы, вместо идиота Шибы! Стань это реальностью, они, наверное, были бы непобедимы.
Когти втянулись в пальцы, и белые пластины на спине одна за другой медленно возвращались обратно под кожу. Воздух буквально приходилось затягивать в органы, заменяющие ему лёгкие, словно используя леску. Где-то глубоко внутри шевельнулся страх, но тут же потух, залитый жаждой крови и холодной яростью. Всё верно — он пустой, он создан для сражения. Бесконечного, безумного, немного иррационального — но, в конце концов, они все чудовища.
— Как твоё имя, шинигами?
Рыжий выглядел немного разочарованным.
— Куросаки Ичиго. И я не собираюсь сражаться с тобой, непонятливый пустой.
Когти всё же снова вылезли, и Гриммджо уже напрягся, чтобы ответить, когда резкий, насмешливый голос идиота-каланчи окатил его с головы до ног.
— А со мной?
Реацу рыжего была настолько густой, что приближение Ннойторы полностью прошло мимо Гриммджо. Дышать сразу стало легче, а потом резко тяжелее — он буквально оказался в эпицентре сражения. Два пустых, два меноса, два лорда — одна территория, которую предстояло разделить между ними.
Тот, кто назвал себя Куросаки Ичиго, с интересом принялся рассматривать нового участника их странного разговора.
— А вы который по счёту?
Гриммджо даже спиной ощутил, как Ннойтора ухмыляется и задирает форму.
— Я квинта.
Шинигами буквально засветился, даже в ладоши пару раз хлопнул от радости.
— Отлично, просто отлично! Куда-нибудь отойдём, или останемся здесь?
И резко, без перехода, дружелюбно обратился к Гриммджо.
— Думаю, Тоширо ещё сражается. Если постараешься, сможешь успеть.
Никогда ещё Гриммджо Джагерджак не поворачивался к сильным противникам спиной. Никогда ещё не выполнял чьи-то указания так послушно, так слепо, так бессмысленно. Никогда ещё не сдерживал себя, оказываясь лицом к лицу с кем-то по-настоящему раздражающим.
Но сейчас, стоило рыжему шинигами приказать, как он беспрекословно повиновался. Будто он его фрассьон, будто его уже подчинили. Будто этот незнакомец почти Айзен.
Когти таранили стены коридоров с мерзким звуком, а из прикушенной губы капала кровь. Ноги уже ныли от копошащихся под кожей пластин, но Гриммджо упорно загонял их назад, глубже в тело.
Чёрт… Чёрт… Чёрт… Чёрт!!!
Он добрался до капитана Хитсугаи, когда между ним и его врагом уже всё закончилось. Ямми медленно сливался с Уэко Мундо, а белый мальчишка сидел над ним, тяжело дыша и опираясь на ледяные крылья. За спиной почти истаял первый цветок — как в той битве, лишившей его руки. Ярость от собственной беспомощности и разочарование от неслучившийся драки захлестнули сексту с головой. Как говорится, мсти тем, кто ближе — и Тоширо Хитсугае крайне не повезло оказаться именно здесь и именно сейчас.
Мальчишка заметил его приближение сразу и тяжело встал, заметно покачнувшись и показывая врагу глубокую рану на левой руке.
— Вот мы и снова встретились, капитан Хитсугая.
Ннойтора Джилга ещё никогда не испытывал такого восторга. Этот Куросаки Ичиго не высвобождал меч! Даже заклинаний не использовал! И при этом, шинигами и пустые — держался с ним на равных, иногда даже теснил и заставлял выпускать броню.
И, судя по всему, получал столько же удовольствия от их схватки, сколько и он сам.
Коридор давно превратился в руины, а на куполе над ними появилась пара трещин, но битва только набирала обороты. Песок и остатки стены медленно растворялись, частично поглощаясь его противником, и Ннойтора на долю секунды ощутил своё превосходство — он поразительно дальновидно не стал брать с собой прилипалу-Теслу.
Рыжий шинигами резко вильнул в сторону, своим ударом снося высокий воротник и оставляя царапину на шее. О, вот это уже интересно.
— Ты первый, кто смог пробить моё иерро.
Рыжий широко усмехнулся, с видимым удовольствием покачивая своим мечом и хрустя плечами.
— Если не придумаешь что-нибудь, следующий удар будет последним. Но ты ведь припас несколько техник в рукавах?
Ннойтора ухмыльнулся, всем своим естеством ощущая чужую радость и нетерпение. Шинигами напротив жил этой битвой, не думая о последствиях, вкладывая всего себя в каждый удар и бросая вызов.
Ресуррексион послушно лёг на тело, запуская процессы и преобразуя его во что-то более первобытное. Немного подумав, Ннойтора выпустил и две другие руки, не ощущая и капли чужого страха — только чистое, щенячье возбуждение.
Что же, сегодня он собирается быть честным.
Куросаки Ичиго мягко улыбнулся, пожимая плечами и протягивая вперёд руку.
— Всё закончилось, Гин. Девочка уже была мертва, когда я её нашёл. Думаю, нам стоит возвращаться.
Приятный полумрак был настоящей отрадой для глаз после вычурно белых стен длинных коридоров подвалов Лас Ночес. Удивительно, но здесь было даже сыро, а ещё приятно пахло землёй.
Ичиго замолк прямо на середине предложения, когда узкое лезвие оказалось в его животе, немного левее, чем следовало бы.
— За что, Гин?
Кровь изо рта красная-красная, и падает на пол медленно, глухо гася звук о мягкий, землистый пол. Рыжий мужчина медленно осел вниз, лицо его поплыло, тело напряглось и тоже преобразилось.
Родинка спряталась под ниточкой крови, мерно капающей на грудь. Тонкая рука зажимает бок, в голубых глазах боль и немой вопрос.
Куросаки Рангику медленно, тихо шепчет:
— За что, Гин?
Выходит обречённо и слишком жалко. Идеальные брови искажаются в гримасе боли, когда женщина сгибается пополам и сипло, надрывно кашляет.
Металл и кровь. Прищуренные глаза. Змеиная, мёртвая улыбка.
Рангику успевает всхлипнуть, когда мгновенно удлинившийся меч врезается в её горло, чтобы через секунду рассечь голову пополам.
Тело лежит на земле. Нелепый фрак, платье, вычурные рукава. Резкий запах раствора, в котором бьются из последних сил две сморщенные, уродливые головы.
Капитан заградотряда проходит дальше, не пытаясь протереть меч и не оборачиваясь.
У Ичимару Гина просто нет на это времени.
Белый мальчишка оказался чертовски хорош. Гриммджо мог сказать это наверняка — сейчас таял последний ледяной цветок, но он всё ещё был на ногах и бился, будто не размазал Ямми тонким слоем несколько минут назад.
Собственный ресуррексион щипал содранную кожу, между пластинками застряли кусочки льда. Какого чёрта этот мелкий ублюдок ещё стоит на ногах, а он уже с трудом может следить за атаками?!
Впрочем, капитан Хитсугая не стоит на ногах. В вертикальном положении его поддерживают его крылья.
Ухмылка через костяной скелет, призванная стать насмешкой чужому ледяному спокойствию. Вызов и бравада против тактики и острого ума.
— Кажется, тебе недолго осталось, ледяной мальчик?
Изогнутая бровь, словно они на приёме в каком-нибудь вычурном и безвкусном дворце. Вылизанное, пафосное спокойствие.
— Как и тебе.
Очередная правда, так раздражающе легко вылетающая с облачком пара из раздражающего рта. Он и в самом деле на пределе — с мёртвым фрассьоном, в окружении насмешек, в немилости Айзена, подчинившийся рыжему шинигами. Воистину, не было более неподходящего момента для сражения.
Он Гриммджо Джагерджак, он был создан из битвы, и однажды он будет ею сметён. Пустые именно такие — в шелухе несуществующих эмоций, за масками искусственно наращенной человечности.
Просто играющие в людей чудовища.
— Пора заканчивать.
Белый капитан напрягся, собирая лёд вокруг по кусочкам для последней атаки. Ничего не ответив, разумеется — должно быть, считал реплики своего врага-пустого слишком незначительными. Отлично. Как будто он сейчас в том состоянии, чтобы обращать на это внимание. Один удар — у него есть всего один удар. Значит, пора его уничтожить.
— Десгаррон!
Вот так, не думая, не гадая. На грани своих возможностей, за гранью своих возможностей, бросая вызов самой жизни и смерти, не думая о последствиях…
До конца.
— Последний лепесток, да?
Тоширо Хитсугая тяжело моргнул, апатично рассматривая остатки ледяных цветов за своей спиной. Тело сотрясала крупная дрожь, в груди было слишком холодно, а Хёринмару словно примёрз к руке и немилосердно тянул вниз. Да уж, в этот раз он выложился на полную. Удивительно, что он вообще ещё стоит на ногах. Хотя, чего удивительного — он просто вмёрз на пару километров вниз. Проблематично будет перебраться в более спокойное место и зализать раны, и хотя бы поэтому ему стоит поторопиться. Он и так наследил достаточно, проведя два боя насмерть подряд, и чем быстрее он уберётся отсюда, тем больше шансов остаться в живых.
Сладко. Так сладко, что забивает нос и рот, а в глотке возникает мерзкое перщащее ощущение. Розовые волосы. Прямоугольные очки. Слишком дружелюбная и слащавая улыбка.
— Кто это тут у нас такой маленький?
Тоширо Хитсугая никогда не думал, что умрёт вот так. После двух побед, после выматывающего вторжения, после того, как поверил в то, что останется жив.
Последний лепесток ледяного цветка предостерегающе задрожал, готовясь рассыпаться.
Улыбка, безумная и счастливая, против воли растянула его губы.
Он всегда знал, что его банкай несовершенен. Чувствовал сам, слышал от Хёринмару и получил письменное заключение от Уноханы-сан. Там, за ледяными цветами, точно что-то было — что-то могущественное и смертоносное, что-то, что при неправильном обращении обернётся против своего создателя. Он всегда думал, что совершенная техника требует вдумчивого изучения и осторожного подхода.
Зараки Кенпачи, Йоруичи Шихоин, Киске Урахара и Ичиго Куросаки придерживались противоположной точки зрения.
Но, если нечего терять, то почему бы и нет?
— Добей меня!
Ннойтора в бессильной ярости скрёб единственной уцелевешей рукой по пыли и песку, в которые превратилось ставшее местом их битвы крыло. Они сражались на пределе возможностей, а потом вдруг что-то грохнуло, и Ннойтора замер, оглушенный давлением непривычно красного мира — чтобы в следующую секунду рухнуть куда-то вниз, пронзённый тысячью лезвиями. Или всего одним?
А сейчас он лежал в пыли, рассматривая чужие ноги, уничтоженный собственной беспомощностью, вынужденный смотреть, как враг насмехается над ним. Это ведь снова будет «нет», верно? Кто-то вроде него недостоин умереть от рук такого, как седьмой капитан Куросаки Ичиго. Вот карие глаза, полные сожаления, приближаются, а рот открывается чтобы сказать «нет». Он ведь прав, и это будет «нет»?
— Нет, не добью.
Так и есть. Даже нет сил ругаться, нет сил выражать ярость и умолять. Ему давно следовало перестать быть таким наивным.
— Нет, не пойми меня неправильно. Это не потому, что ты слаб или что-то в этом духе — скорее, даже наоборот. Будь у меня чуть больше времени, мы бы смогли насладиться этой схваткой в полной мере. Я пришёл сюда, чтобы поглотить какого-нибудь пустого, и у меня нет никакого желания, чтобы всё закончилось так.
Это было самой большой глупостью в жизни Ннойторы Джилги, самой нелепой битвой — но, почему-то, он вдруг стал счастлив. Последняя рука разжалась и бессильно опустилась в песок, а потом одним мощным движением перевернула его тело на спину.
— Значит, в следующий раз?
Широкая ухмылка снизу смотрится совсем иначе.
— Конечно. Кстати, квинта — ты, случайно, не знаешь, где здесь сильный пустой, которого не жалко?
Рыжий мог даже не просить.
— Четыре поворота, и ты попадёшь в северный зал, где заседает наш сегунда. Подойдёт?
Даже когда за ним примчался побледневший Тесла, чтобы утащить в подвал, Ннойтора Джилга не переставал ухмыляться.
Тоширо Хитсугая грязно выругался, зажимая отсутствующий кусок тела и ощущая, как непривычно длинные ноги постепенно отнимаются. Что же, ему удалось — и удивительно взрослое тело только это подтверждало.
Он уничтожил розового пустого с одного удара — из-за эффекта неожиданности, разумеется. Но, уже пребывая на последнем издыхании, херова зверюга смогла атаковать.
Ноги подкосились, как треснувшие колонны ледяного дворца, и десятый капитан рухнул в пыль и песок Уэко Мундо.
Ну нет, так это не кончится. Только не теперь.
Ноги прекратили слушаться окончательно, но его руки всё ещё могли работать, и ему оставалось только стиснуть зубы и ползти.
Ползти, ползти изо всех сил, ползти стиснув зубы и изрыгая проклятья сквозь стиснутые зубы.
Для него ещё ничего не закончено.
Тия Харрибелл успела только резко выдохнуть, когда Мила Роза исчезла, став первой в череде смертей её фрассьона. Она чувствовала это наверняка — как каждый нумерос ощущает состояние своих подчинённых, своей кровожадной стаи.
Разьярённая и оглушённая, трес Эспада выскочила из своей комнаты, на ходу вытягивая меч из коротких ножен.
Чужой занпакто вошёл прямо под грудью, пробивая иерро. Холодно, мороз, пахнет свежей и застоявшейся кровью.
Серебряные волосы. Высокий рост. Белое хаори.
Улыбка.
Меч вывернулся и разорвал её пополам — наполовину, отделяя голову и грудь от остального тела.
Гин даже не поморщился — у него не было на это времени.
Заветная дверь скрипнула, и мелкая рыжая риока с писком опрокинулась на спину.
— Ну здравствуй, Иноуэ Орихиме.
Сколько он уже полз? Тоширо Хитсугая даже предположить не мог — но был готов поклясться, что, если он оглянётся, то увидит длинный кровавый след через очередной серый коридор.
Не смей сдаваться, капитан Хитсугая!
Пыль и песок, песок и пыль — они были даже здесь, внутри вылизанного дворца Лас Ночес. Они все были именно такими — пыльными, песочными миражами, ускользающими между его онемевшими пальцами.
Ползи, капитан Хитсугая. Ползи изо всех сил.
В какой-то момент он уткнулся в сапоги — высокие, женские сапожки, вульгарно белые, точно по ноге.
— Подлечи его, маленькая риока. Капитан Куросаки не простит тебе, если из-за каприза маленькой девочки он потеряет хорошего бойца. Поверь, ты этого не стоишь.
Но капитан Хитсугая уже этого не слышал. Он был на пределе, сохраняя совершенную концентрацию и кидая остатки своих сил, чтобы поднять голову. Его хватило ненадолго — буквально несколько секунд, а потом спасительная темнота.
«Ну здравствуй, бабушка…»
Барраган Луизенбарн и подумать не мог, что ещё не разучился удивляться. Рыжий шинигами, прыгающий вокруг него на дрожащих ногах, доказал это на деле.
Он даже приподнялся на троне, чтобы разглядеть его получше.
Некогда красивые рыжие волосы спутаны в сбившийся набок колтун, с уголка рта тянется кровь и ниточка слюны. Хаори истлевшими нитками повисло на сутулых, но всё ещё слишком молодых плечах. Дольше всех боролись глаза — коричневые, всё ещё полные жизни, всё ещё готовые бороться.
Не будь Барраган Луизенбарн так стар и опытен, он бы решил, что это молодой и дерзкий пустой собирается занять его место. Будь это так, он бы принял его в свой фрассьон. Он бы оказал ему протекцию, подарил бы охотничьи угодья и других пустых. Он бы поделился с ним мудростью, он бы оберегал его. Возможно, назвал бы сыном и преемником.
— Очень жаль, шинигами.
Рыжий шинигами кивнул и словно согласился.
— Да. Очень жаль.
А потом метнул свой меч — резко, отчаянно, безрассудно. Глупо, конечно же — но молодые всегда делают глупости.
Всё было бы иначе, будь сегунда серьёзен. Всё было бы иначе, не смотри рыжий шинигами таким взглядом. Всё было бы иначе, швырни он меч раньше или позже.
Или всё произошло бы точно так же?
Ичиго резко выдохнул и упал на одно колено, ощущая, как чужая сила перетекает в его тело. Не вымотайся он до этого в бесплодных попытках атаковать и в битве с квинта Эспадой, его бы просто разорвало.
Снова.
Его резервы впервые с момента возрождения были полны, даже переполнены, и он тут же пустил излишек на восстановление своего тела. Дряхлые мышцы, почти не работающие органы, убитая душа — если бы не дикое, сверхъестественное, невозможное даже для него везение, он бы просто рассыпался в пыль и песок.
Мидори но Бураши упал на пол с жалобным "звеньк", и только подойдя поближе, он понял, насколько тяжело это далось его бессмертному пассивному компаньону. Именно на бессмертие и был расчёт — ведь занпакто существует только внутри хозяина, и, даже если хрупкая оболочка разрушится, Ичиго верил, что сможет вытащить его снова.
Занпакто выглядел просто ужасно — покрытое трещинами и местами расколовшееся лезвие, полностью истлевшая рукоятка и дикая, неправильная ржавчина, словно болезнь, пожирающая их обоих изнутри.
— Прости, дружище. Тебя обязательно подлатают. Честно, только продержись до нашего возвращения.
Но это и в самом деле слишком дикая и странная победа для него. Неприятно признавать, но сегунда Эспада был слишком силён для той его формы, в которой он пришёл в Уэко Мундо, и подобная победа была просто нелепа…
А, нет. Удивляться не имеет смысла.
— Давно не виделись, Айзен.
Часть семнадцатаяЧай медленно остывал в чашке, переливаясь начавшей появляться плёнкой. Чистый чёрный, из Мира Живых, заваренный в небольшом европейском чайнике, стоящем на подносе. Рядом стоял кувшин с молоком, а чуть дальше - маленькая ваза с разноцветными кубиками сахара. Белый, тростниковый, почему-то зелёный, розовый и голубой — почти наверняка со вкусом арбуза, малины и черники. Чашка, кстати, была просто огромна — на пол-литра, не меньше, и, в сочетании с тонким фарфором и изящными формами, выглядело это дико.
Ичиго оторвал взгляд от жидкости перед ним и стрельнул глазами через огромный стол, в выглядящего чересчур довольным Айзена. Бывший капитан хвастался редким европейским сортом, делился историей его покупки и сетовал на отсутствие печенья. Ичиго попробовал — после столетий натурального зелёного ощущалось странно и дико. В голове всплыли древние, ещё прижизненные воспоминания, и Куросаки замер, перекатывая жидкость по рту. Немного горчило и всё ещё горячевато, но было куда вкуснее и интереснее той бурды из пакетиков, да и послевкусие явно богаче. Айзен ждал какой-то реакции, и Ичиго отпил ещё раз — и в самом деле, хоть какое-то разнообразие.
— Интересно.
Друг-не-друг полыхнул радостью, снова становясь похожим на себя прежнего, пусть ни очков, ни длинного хвостика у него уже не было.
— Настоящий дефицит.
И подлил себе ещё, неведомым образом успев расправиться с огромной чашкой. Ичиго задумчиво поднёс свою к губам, и, немного отпив, слегка прикусил тонкий фарфор. Вкус чая поднял целый ворох воспоминаний из его жизни, и сейчас седьмой капитан пребывал в состоянии глубокой ностальгии. Не пряча эмоции, он с бряцаньем вернул чашку на блюдце и недовольно проворчал:
— Газировки бы сейчас — вот это настоящий дефицит.
Айзен выглядел дружелюбно-вопросительно, и Ичиго поспешил разъяснить:
— Это такой искусственный напиток Мира Живых. Вода, которая будто бы немного взрывается во рту. Но, хотя она щиплет язык, она такая сладкая, что после неё очень хочется пить. Она довольно дешёвая, бывает разных цветов и вкусов и пользуется популярностью у подростков.
Айзен явно заинтересовался необычной жидкостью. Неудивительно — при мёртвом спокойствии Общества Душ на стену будешь лезть от унылого однообразия. Соуске всегда стремился к прогрессу, всегда искал и находил что-то новое. Сейчас, будучи свободным от правил Общества, Айзен развернулся на полную, и ничто из того, что видел Ичиго, не было похоже на Сейрейтей.
— Знаешь, у них ещё есть молочный коктейль. Это молоко, в котором очень много сахара, и у него другой цвет и вкус. Его вкусно пить холодным, и он быстро портится на солнце.
Друг-не-друг напротив рассмеялся, беря зелёный кусочек сахара просто так, пальцами, и начиная подбрасывать его в воздух.
— Нынешние люди и в самом деле очень любят всё сладкое, правда? Хотя, кажется, им просто хочется более сильного вкуса — я пробовал кофе, и он лишил меня возможности обонять и ощущать на пару часов. Хотя, как мне известно, некоторые и в него добавляют сахар.
Название снова всколыхнуло воспоминания, и Ичиго поморщился, ощущая, как рот рефлекторно наполняется слюной — кофе он при жизни не очень любил. Соуске понимающе улыбнулся, и седьмому капитану ничего не оставалось, кроме как спрятать лицо за чашкой наконец идеально тёплого чая.
— Но то, что ты рассказал мне, интересно. Улькиорра!
Пустой отлепился от стены и вышел вперёд, вежливо поклонившись и уставившись пустым взглядом куда-то в сторону. Квадра Эспада раздражал с первого же появления в том злополучном проходе — в основном тем, что просто стоял за спиной Айзена, как элемент декора, и смотрел печально-мёртво, как труп. Но Айзена, кажется, всё устраивало — он спокойно обрисовал, чего хочет, и послал своего телохранителя в Мир Живых — за коктейлем, соком и газировкой.
Ичиго и сам не заметил, как огромная чашка оказалась пуста.
— Как ты его убил?
Никаких пояснений не требовалось, они с Айзеном прекрасно понимали, о чём речь, и Соуске тяжело вздохнул, переполнившись грустью — он явно хотел посидеть в иллюзии ещё немного.
— Это моё творение, Ичиго. Ты же не думал, что я не буду перестраховываться? Конечно, они называют меня своим Королём, но я не настолько глуп, чтобы наградить их неуязвимостью против себя.
Куросаки не думал и не сомневался — слишком хорошо знал Соуске Айзена. Или слишком плохо, это с какой стороны посмотреть.
— Зачем?
Кажется, бывший капитан не хотел с ним говорить. Вернее, хотел — о чае, людях, новостях, но не о том, что он Король Уэко Мундо, не о сегунде и не о ситуации в Обществе Душ.
— Ты бы с ним не справился. Не стоило тебе отпускать квинту и сексту — для поглощения они подходили куда лучше. Ты ведь за этим пришёл, верно? Так мог и не прорываться с боем — двери Лас Ночес всегда открыты для тебя. Эспаду я уже предупредил.
В голосе Айзена так явно звучала обида, что Ичиго стало стыдно — и в самом деле, не заходил, не навещал. От тихой обречённости и неправильности происходящего немного тошнило. У них война, Айзен планомерно уничтожает Общество Душ — а сейчас сидит с ним за одним столом и обижается, что седьмой капитан не забегал на чай.
— На самом деле, не совсем. Я пришёл за риокой, а восстановление сил шло приятным бонусом.
Айзен удивился. Явно, ощутимо, с гротескно заметными эмоциями на лице и колебанием реацу.
— Риока? Эта маленькая человеческая девочка?
Ичиго грустно усмехнулся. Жаль, что закончился чай — он бы выпил ещё.
— Ага. Поразительно, но из всех талантливых живых ты выбрал именно ту, которая была дорога мне при предыдущей жизни. Девочка, конечно, ничего не знает, но я в долгу перед её душой. Она много столетий поддерживала меня и помогла остаться человеком.
Тихий голос Мелкой и она сама тут же встали перед глазами, и Ичиго словно перенёсся на открытую веранду, в душное лето, где женщина красовалась новым кимоно, приглушённо звякал колокольчик, а между ними лежали липкие разноцветные данго. Дом снесли, стоило ему умереть, колокольчик стащили соседские мальчишки, а Мелкая краснела и хлопала глазами на чужом лице.
Айзен, кажется, смутился.
— Прости. Улькиорра притащил — сказал, поразительные способности, и я и подумать не мог… Если бы знал, я бы и пальцем её не тронул.
Она всегда ждала его прихода — на той веранде, в парадном кимоно. Неважно, сколько лет он не появлялся у её дома, неважно, сколько достойных мужчин переступали его порог. Она ждала — ждала и улыбалась, с радостью и лёгким смущением принимая дорогие подарки и извинения. Ему нравилось одаривать её, нравилось больше всего на свете. Он словно изливал всю свою нежность и любовь — Рицу никогда не нуждалась ни в заколках, ни в красивых кимоно.
И разве мог он бросить свою Мелкую здесь?
Ичиго не удержался — налил себе ещё, горячего, тёмного, пряного. Разбавил кипятком, с удовольствием пригубил, обжигаясь, взял розовый кубик сахара — двумя пальцами, средним и указательным, ощущая плотно спрессованные песчинки. Кубик Айзена немного подтаял, окрасил длинные пальцы в зелёный — оба капитана давно перестали любить сладкое.
— Эм… Ичиго, у тебя случайно нет ещё каких-нибудь душ, о которых мне стоило бы знать?
Как будто он смутился. Как будто они друзья. Как будто не было смерти, не было воскрешения, не было той давней истории с подменой.
— Нет. Больше точно нет.
Остальные служат в Готей-13 и способны постоять за себя — они оба понимали это так ясно, словно слова повисли в воздухе. Айзен на секунду стал новым, чужим Айзеном — тем самым, который встретил его в коридоре после победы над сегундой. С холодным, насмешливым взглядом, с надменной полуулыбкой и давящей аурой. С верным квадрой за спиной и занпакто на поясе. Несколько секунд после реплики седьмого, несколько мгновений — а потом та самая улыбка из прошлого и доброжелательное:
— Давно не виделись, Ичиго. Чаю?
А сейчас они сидят в огромной комнате, за одним столом, и ведут себя так, словно ничего не произошло.
Айзен молчал. Молчал и Ичиго — не хотел разбивать хрупкое марево спокойствия, зыбкую иллюзию мира. Соуске сдался первым — съежился, посмотрел жалобно, как брошенный щенок:
— Останься со мной, Ичиго. Присоединяйся — и можешь делать что хочешь. Предателей можешь прирезать сразу — они слишком маленькая цена за тебя на моей стороне. Ты же знаешь, Куросаки Ичиго…
Резкое, холодное, обречённое:
— Знаю.
И сразу, пока не видишь лица, пока способен говорить:
— Ты не мог бы дать нам немного времени? Твои атаки слишком точны, мы не успеваем готовить новые схроны и перетаскивать эти.
Айзен улыбнулся — дёрнул уголками губ, немного сощурил глаза.
— Кажется, в этом весь смысл войны, Куросаки-кун. Или я что-то упустил?
Сахар безумно быстро таял — вот он уже липкий, влажный, остаётся на руке. Сожми пальцы чуть сильнее — рассыплется, будто и не было никогда.
— Ты прав, Соуске. Но такими темпами мы будем полностью разбиты, когда наш Враг придёт к нам. Ты слышал? Через девятьсот лет он вернётся к жизни, через ещё девяносто — вернёт свой разум и ещё через девять — свою силу. Отец всех квинси, владыка сущего — Яхве. До обещанного срока от силы пара лет.
Айзен молчал. Смотрел пристально, будто пытаясь что-то прочитать в горящих напротив глазах. Ичиго с наслаждением отпил чай — остатки их хрупкого перемирия. В какой-то момент Соуске дёрнулся, будто что-то услышал, и перевёл взгляд на монолитную стену, будто мог сквозь неё посмотреть.
— Несколько отрядов Готей-13 начали штурмовать Лас Ночес.
Ичиго коротко усмехнулся — значит, Гинрей справился. Возможно, даже пошёл против старика Ямамото, и потом их ожидает знатный нагоняй — если они вообще выберутся.
Проникнуть на вражескую территорию проще простого — выбраться всегда гораздо сложнее.
— А мои ребята?
Айзен едва заметно пожал плечами.
— Те, с которыми ты сюда пришёл? Прорываются к выходу. Рыжая риока с ними.
Значит, им уже пора. Пора встать, повернуться к Айзену спиной и выйти — присоединиться к битве, разломать стену и выбраться на волю. Ичиго пьёт горячий чай — время ещё есть. Время ещё есть — пусть и его, времени, совсем немного. Айзен молчит. Медленно перекатывает сахарный кубик в пальцах, смотрит куда угодно, но не на него. Ичиго кажется, что он немного задыхается, погребённый под серой волной чужого отчаяния и одиночества. А сверху — смирение, прибившее остальное, будто пыль после дождя.
Время стекает по пищеводу горячими чайными каплями.
— Ты когда-нибудь был во дворце Короля Душ, Соуске? Он огромен, и к нему ведёт только одна дорога, проходящая по парящим островам. На последнем — огромный дворец, в котором никого нет. Король находится в самом дальнем зале — настолько огромном, что не видно ни стен, ни потолка. У Короля нет ни рук, ни ног, и он не может пошевелиться — его тело заключено в огромный многогранный куб. Он не может говорить, не может слушать — всё, что у него есть, это тысячи душ, проходящие сквозь него, как песок сквозь сито. Ему никто не позволит сбежать — острова Королевской Стражи это не только единственный путь туда, но и единственный путь оттуда. Его стерегут каждый день, каждый час — и он не может ни уйти, ни умереть. Путь Короля Душ — худший во всех мирах путь ужасающего одиночества. Я бы не хотел для тебя такой судьбы, Айзен Соуске.
Чай закончился. Осталась тонкая плёнка, осевшая на стенках изнутри. Переливающаяся, погрузившая фарфор в причудливые узоры. Если вовремя не снять — потом почти не ототрёшь. Сахар давно истаял и рассыпался в руках.
Ичиго спокойно встал и пошёл к двери, сжимая истлевшую рукоять Мидори но Бураши в холодно-липких ладонях. Занпакто выглядел так, словно сейчас рассыпется — а ведь им ещё надо дожить до выхода и уничтожить тысячу пустых.
На пороге Ичиго остановился. Обычно он сбегал от Айзена, не прощаясь — не мог смотреть в тёмную, матовую пустоту чужого одиночества. Сегодня он обернулся и твёрдо встретил взгляд.
— Когда ты нападёшь, я не буду сражаться с тобой, Айзен. Я просто не смогу.
И шагнул вперёд, сквозь незаметную глазу плёнку, выходя из тишины огромного зала и ныряя с головой в какофонию штурма и сражения.
Повсюду что-то взрывалось, умирали раненые, голову вело от изобилия чужой агрессивной реацу. Мидори но Бураши сразу рассёк чью-то маску, и трещин на лезвии стало немного больше. Предстояла смертельная мясорубка — пусть противники и не Эспада, их было в сотни сотен раз больше. Ничуть не опасна дуэль один на один — в хаотичной какофонии бойни шанс погибнуть от случайного меча гораздо больше. Всё смешалось в кроваво и пламенно-красное — сил теперь вполне хватало на любимое боевое кидо.
В какой-то момент на него налетели остальные — перепуганная насмерть риока, превратившийся из белого в красный, неведомым чудом стоящий на ногах Хитсугая и умудряющийся тащить первых двоих и одновременно отбиваться Гин. На радостное воссоединение не было ни времени, ни сил — они проорали друг другу «держись» и «прорвёмся», а потом Куросаки просто жахнул по стене запрещённым кидо, и жахал до тех пор, пока не показался свет, надеясь лишь на то, что Змей выбрал правильное направление. Каждый метр давался кровью, и Мидори но Бураши трескался и раскалывался прямо в руках. Когда серое небо показалось в проруби купола, а отбиваться не было сил, вокруг них закрутился розовый поток — Сенбонзакура и Сенбонуме давали им несколько секунд передышки.
Гинрей привёл половину Готей-13 — третий, седьмой, шестой и десятый отряды присутствовали в полном составе, ощетинившись занпакто в разные стороны, в центре явно затесалась группа медиков во главе с дрожащей Котетсу, а вокруг с гиканьем носились знакомые мертвецы из одиннадцатого. Пустых было столько, что не было видно земли, и это белое полотно тянулось до горизонта. Им не отбиться, не победить — но этого и не требовалось, и, увидев диверсантов, Гинрей облегчённо выругался, призывая целый рой демонических бабочек. Их отряд просто спрыгнул вниз, в сражающуюся кучу. Шинигами, получив сигнал, отступали, Котетсу прямо на ходу пыталась лечить Хитсугаю, маленькая риока болталась на его плече, Комамура грозился подать в отставку, а Гин хихикал и убивал.
Сейрейтей встретил их флегматично и с каким-то обречённым спокойствием.
Часть восемнадцатая— Я всё ещё считаю, что оно того стоило.
Безобидная фраза окончательно сбила дыхание, но Ичиго всё равно резко присел, потом подпрыгнул и шарахнулся вбок. Ониби пролетело мимо, проделав дыру в домах-болванках и стене Сейрейтея. Отвлекаться ни на секунду не стоило, иначе показательная порка от старика Ямамото плавно перетечёт в пышные похороны одного седьмого капитана. Ичиго не был до конца уверен, что Главнокомандующий и в самом деле не пытается его убить — то, что Генрюсай не высвободил меч из трости, совершенно ничего не говорит о серьёзности его намерений.
Когда заляпанные кровью шинигами вывалились перед штабом, Готей-13 сохранил полное, флегматичное спокойствие. На них даже никто не глазел — рядовые продолжали носиться по улицам, красиво огибая подпаленных ребят. Ичиго тут же покосился на Гинрея, боясь даже предположить, что он такого наболтал. Друг, конечно же, не был готов к болтовне — скорее, хотел убивать, и капитана Куросаки могло спасти только чудо. Чудо обнаружилось довольно быстро, в виде истекающего кровью и совсем не ощущающегося на уровне реацу десятого капитана. Котетсу уже начала лечение, но Ичиго отлично знал, что, несмотря на превосходные знания и точность, запасов силы у четвёртого лейтенанта не очень много, и ему стоит вмешаться.
В общем, они с остальными медиками активно колдовали над Хитсугаей, когда из штаба вышли старик и Унохана-сан. Ямамото на их группу не отреагировал и, казалось, просто наслаждался тёплым ветерком, пока медики, под командованием своего капитана, утаскивали истекающего кровью десятого капитана. Стоило четвёртым скрыться за углом, как Главнокомандующий пошевелился и, словно в воздух, спросил:
— И что это было?
Кажется, у Гинрея был целый план, и он уже вышел вперёд и поклонился — но Ичиго, до того, как успел подумать и поймать собственный язык, честно сказал правду. Главнокомандующий отреагировал неоднозначно — приподнял бровь и переспросил, правильно ли он понял, и в самом ли деле седьмой капитан сунулся к межмировому преступнику из-за перерождённой и потерявшей воспоминания души? Куросаки, на волне ностальгии и после дикой мясорубки, ответил то, что думал:
— Не совсем. Нужно это было только мне одному, остальных я затащил с собой почти насильно. Гин не мог меня отпустить, при условии, что я открыто заявил ему, что собираюсь умирать — в виду моей недавней смерти вполне логичное поведение. Ну, а Хитсугаю вырастила моя Мелкая, так что там была игра на уважении. Так что, старик, я не только сам попытался самоубиться, я ещё и двух своих детей с собой поволок.
Главнокомандующий посмотрел. Главнокомандующий кивнул. Главнокомандующий зарядил ониби прямо с места, без предупреждения, и конкретно сейчас Ичиго изображал из себя циркового артиста, в тщетной попытке это пережить. Хотя, конечно, убивали его сейчас за дело — не будь ситуация настолько безвыходной, он бы и сам себя только за идею убил. Но что сделано, то сделано — и он и в самом деле считал, что пошёл по единственному правильному пути.
Последний удар всё же его задел — Ичиго резко стиснул зубы, чтобы не выматериться на потерявшую чувствительность руку. Остальные участники экспедиции осторожно выглянули из-за домов, послышался полный ужаса выдох риока и тихая борьба Гина и Гинрея.
— Не будь мы на военном положении, я бы тебя казнил.
Седьмой капитан с трудом подавил желание фыркнуть — он и так это отлично знал. Старик Ямамото обещал его казнить ещё после первого нападения на квинси, но потом было решено, что его действия хорошо повлияли на ход войны, и он был официально помилован. Если сейчас его снова приговорят, ничего критического не случится — столкновение с Яхве намечается до окончания боевых действий, а там хоть потоп.
Но, кажется, Главнокомандующий не собирается его убивать.
— И о чём вы говорили с Айзеном?
Несмотря на то, что Куросаки ни слова не сказал о контакте с предателем, Генрюсай не сомневался, что он был — видимо, слишком хорошо знал Ичиго, знал Соуске и знал об их взаимоотношениях. Что же — Куросаки Ичиго не думал убегать.
— Мы почти не говорили о политике — в основном, обсудили причину, которая привела меня к нему.
Ямамото перевёл нечитаемый взгляд на ничего не понимающую риока. Спасательная команда и основательно потрёпанный Гин подобрались поближе, но между ними и седьмым всё равно оставалась некая зона отчуждения.
— Я попросил об отсрочке.
Вот тут все шинигами замерли, глотая каждое слово. Кто-то сглатывал, кто-то шептался, но Ичиго чувствовал себя на сцене, освещённым мощными бездушными прожекторами. Будто электрический свет огромными гусеницами ползал по коже.
— И… что?
Ичиго никогда не слышал, чтобы голос Главнокомандующего звучал… так. Тем больнее было пожимать плечами.
— Он ничего не ответил.
Выдохи вокруг были до скрежета ожидаемыми. Разочарование, смешанное с надеждой — как будто у кого-то вроде него и в самом деле была сила повелевать Айзеном.
Главнокомандующий ненадолго замолчал, а потом прикрыл глаза, вынося приговор:
— Что же, твой поступок объясним и даже понятен, поэтому я не буду обещать тебе смерть. Однако, такое поведение неприемлемо — мы все сначала капитаны, и только потом мужчины и женщины. Поэтому в первую очередь я запрещаю тебе какой-либо контакт с этой риока. Она жива благодаря тебе — полагаю, этого вполне достаточно. Также, именно твой отряд с этого момента дежурит за Руконгаем — если тебе так хочется сражаться с пустыми, Готей-13 предоставит такую возможность.
Список новых обязанностей седьмого отряда всё увеличивался и увеличивался, и Ичиго позволил себе закрыть глаза и отключиться от происходящего. Наверняка у Ямамото есть готовый список, а в толпе стоит и внимательно слушает отличный лейтенант Комамура. Значит, никогда больше не видеть рыжую риока, не говорить с ней, не знать даже, жива ли она и что с ней стало — он даже не был уверен, наказание это или сочувствие старшего товарища, пережившего куда больше. Он и сам бы хотел забыть об Иноуэ Орихиме — чтобы не видеть в её глазах той, которая никогда не воскреснет.
— Благодарю за снисхождение, Главнокомандующий Ямамото.
И поклонился, низко, смотря на чистую дорогу под собой — чтобы не увидеть понимания в чужих глазах или случайно не выдать, за что на самом деле звучит благодарность.
Кажется, риока извинялась и плакала — Ичиго так и не смог заставить себя обернуться. Путь его лежал в четвёртый отряд, к Рицу и к капитану Хитсугае. Котетсу, конечно, говорила, что волноваться не о чём, и что кто-то уже явно его лечил, так что основная проблема в недостатке реацу, но капитан хотел посмотреть собственными глазами. На счастье, так и оказалось — Тоширо просто требовалось немного поспать под надзором медиков, да пройти курс лечения, основанный на тренировках и пути возвращения. Ничего сложного или страшного — Ичиго от радости даже уговорил Гина пройти осмотр. Третий выглядел недовольно, но под зеленоватое свечение от Котетсу подставился, и даже позволил вправить себе вывих и вылечить пару сильных ушибов и гематом. В общем, тут он был совершенно не нужен, и Куросаки двинулся в сторону собственных бараков — разбираться с санкциями, определять, кто отправляет домой Риока, и просто живя обычной капитанской жизнью.
Хватит с него воспоминаний о юности. Хватит ностальгии — сейчас время столь ненавистных ему последствий. Эйфория схлынула, оставив лишь усталость, а цена, как и всегда, оказалась высокой и до оскомины справедливой. Сказка кончилась — время написать «он всех спас» и вернуться в жизнь.
Уйти не получилось — прямо там, на территории четвёртого, маленькая девочка вцепилась в его рукав. Ну как девочка — девушка, но с настолько детскими огромными глазами и чистым взглядом, что иначе её назвать просто язык не поворачивается. Лейтенантский шеврон, связанный кусочком ткани пучок, занпакто с красной рукоятью — кажется, его поймала вторая названная дочь, Момо Хинамори. Наверное, она была среди тех шинигами, что слышали их диалог со стариком, и очень хотела получить ответы.
Что же, кажется, он готов к диалогу.
— Сядем где-нибудь?
Местом был выбран знакомый ещё до второй смерти ятай, в котором ушлый руконгайский делец продавал саке и якисобу. Хозяин отличался умением не лезть и вовремя исчезать, позволяя уставшим шинигами обсудить кое-какие служебные секреты, так что местечко пользовалось популярностью у тех, кто о нём знал. Хинамори молчала — тихо последовала за ним, послушно села на предложенное место и позволила Ичиго заказать еды и саке на его вкус.
— Так что ты хотела у меня узнать, Хинамори?
Кажется, решимостью в карих глазах можно было резать сталь.
— Вы сказали, что разговаривали с капитаном Айзеном.
Он в ней не сомневался. Они почти не общались — у капитана были дела поважнее, да и девочке всё ещё нужен терапевт, а не отец. Увы, Общество Душ не очень заботится о психологическом состоянии своих бойцов.
— Да, разговаривал.
Хинамори не заперли в Гнезде Личинок лишь потому, что она была слишком слабой и ничего не сделала. За ней следили день и ночь — и, стоило ей сделать хотя бы один лишний вздох и зайти дальше патетических речей о том, что «капитан Айзен ни в чём не виноват», её будущее будет крайне коротким и мрачным. Собственно, сейчас она свободно передвигалась исключительно из-за звериной борьбы капитана Хитсугаи, который на каждом совете буквально выгрызал ей свободу. Ичиго его поддерживал, конечно, но тут его слова почти ничего не значили — потому что он терял любое влияние там, где начинался Айзен.
— Почему? Почему он разговаривал с вами?
Ичиго был уверен, что это не любовь — скорее, слепая, всепоглощающая верность. Зависимость, крайне болезненная и даже пугающе неправильная — как у него и его Короля, например. Седьмой капитан хлебнул саке и пожал плечами.
— Мы были друзьями.
Девочка тут же ощетинилась, как ёж — даже за мечом потянулась, хоть и незаметно и гася порывы.
— Значит, вы тоже считаете, что он предатель? Предпочитаете делать вид, что никогда с ним не общались после того, что произошло? Были друзьями, ха. Настоящие друзья так не поступают.
Надо признать, Куросаки сильно удивился — так сильно, что не стал подливать себе ещё саке, вместо этого повернув голову к собеседнице и подняв брови.
— Я сказал, что мы были друзьями, потому что мы были ими сотню лет назад, когда я умер. На момент моего воскрешения он уже был признан предателем, и сейчас довольно затруднительно поддерживать с ним контакт.
Хинамори тут же вся вспыхнула и уткнулась взглядом в тарелку с лапшой. Даже что-то на палочки намотала, правда, так и не отправив ничего в рот.
— Простите, я совсем забыла. Что вы, ну… Умерли. Так что же, вы не верите в его предательство?
И такая надежда прозвучала в дрожащем женском голосе, что седьмому капитану дышать стало трудно. Безумно захотелось соврать, сказать что-нибудь правильное, соответствующее ситуации. К собственному несчастью, Куросаки Ичиго предпочитал говорить правду.
— Не знаю, девочка. Я до сих пор не знаю. Было ли всё враньём с самого начала? Наша дружба, товарищество, беседы обо всём? Насколько искренни были его улыбки? Возможно, он просто манипулировал мной — умело расставлял ловушку из привязанности, лишал контроля, играл на желании защищать. Но вдруг… вдруг он никогда не врал мне? Вдруг он и в самом деле считает меня другом? Вдруг он именно тот Айзен, которого знаю я — немного неловкий, чистый, искренний и безумно одинокий?
Когда он замолчал, Хинамори не перебивала. Но, даже скажи она ему хоть что-то, он бы не заметил — он был там, в прошлом, когда на месте девочки сидел забитый, уже подстриженный Айзен в своих дурацких очках, и вокруг него клубилось и дышало одиночество.
— Знаешь, мы стали близко общаться только за пять лет до моей смерти. До этого я его сильно обидел — давно, когда мы ещё учились в Академии. Он погрузил меня в иллюзию, подменил себя — а я заметил и разозлился. Он тогда ходил, извинялся, обещал всё объяснить… Я не дал. Мы не общались несколько столетий, у меня появились те, на кого я мог положиться, с кем я мог общаться. У него — никого. Я часто думаю, Хинамори… а что, если это я во всём виноват? Если это из-за меня всё произошло? Знаешь, он говорил, что искал меня после смерти. Что все смирились, все забыли — а он искал. Вдруг… это из-за меня?
Глаза почему-то щипались, будто в них насыпали песка, глотку что-то пережало, а чутьё занпакто стало слишком острым — он ясно ощутил покорность Тобиуме, сонную настороженность двух мечей следящих за Хинамори шинигами и шипение Сенбонуме. Он всё ещё не мог об этом думать — он всё ещё не мог не думать об этом после встреч с Айзеном. Где правда, а где ложь? Кто из них ошибается, а кто говорит правду? И где, чёрт подери, прячется Истина?
Тёплая маленькая ладошка на запястье заставила его вздрогнуть и оторвать взгляд от пустой чаши саке. Хинамори смотрела — пристально, странно, нечитаемо, и Ичиго казалось, что между ними осторожно плетётся какая-то нить. Будто, спустя столько времени, они начинают понимать друг друга.
— Вы верите ему, капитан Куросаки?
Ичиго тяжело улыбнулся. После всего, что произошло, после официального признания Айзена преступником, после начала их войны, после его знания о никогда не случившемся будущем…
— Да. Несмотря ни на что, я ему верю.
И, впервые с момента их знакомства, Хинамори Момо не расплакалась, а улыбнулась.
Они болтали на отвлечённые темы ещё примерно полчаса, уничтожив пару порций якисобы и даже распив небольшую бутылку саке. Говорила, в основном, Хинамори — рассказывала, как Айзен давал ей читать книги, какой они были тематики и как их было много. Должно быть, ей и в самом деле это было необходимо — поделиться с кем-то бытовыми мелочами о своём капитане, убедить слушателя и саму себя в их реальности, рассказать о чужой человечности. Ичиго очень хотел слушать — слушать и понять, что же произошло, пока он был мёртв. Распрощались они почти друзьями, и девочка сбежала по каким-то своим делам, а её место занял крайне недовольный и, наверное, всё это время сидящий в кустах Гинрей.
— Ты, как всегда, умудрился поразить шинигами в самую душу. В этот раз мнения разделились — примерно половина Общества Душ считает, что твоя риока беременна. Сроки разнятся от «забеременела сейчас» до «отправилась на грунт, неся в себе семя Куросаки». Вторая версия более популярна, к слову.
Ичиго против воли улыбнулся — кажется, даже находясь на смертном одре, Гинрей будет собирать слухи. Друг, кажется, уже немного оттаял, но всё равно раздражённо фыркнул:
— Другая половина верит, что ты спишь с Айзеном. Не поверишь, какие подробности о вашей личной жизни и горячей встрече в Уэко Мундо ходят по народу, подсмотренные в щёлочку из первых рук. Мне даже неловко стало, что я в вашей комнате в Академии жил, и в Айзеновом шкафу спал. Кстати, большинство считает, что ты сверху, а Айзен сотворил всё это от недотраха, и до твоего следующего визита надёжно обезврежен.
И тут же, без перехода, щедро наливая себе саке:
— Кстати, расскажешь подробнее о вашей встрече?
Ичиго только пожал плечами — что-то часто чужие вопросы вызывают у него такую реакцию в последнее время.
— Да там нечего особо рассказывать — мы больше чай пили.
Гинрей, как раз пригубивший саке, выплюнул его на владельца ятая и тяжело закашлялся, стуча себя кулаком в грудь.
— Ты… пил чай… с Айзеном?..
Седьмой капитан посмотрел на лучшего друга, как на оглохшего идиота — он ведь только что именно это и сказал, разве нет?
— Ну да. Это же Айзен.
Хрипящий, с красными слезящимися глазами Гинрей резко повернулся к Куросаки и стукнул кулаком по столу, громко заорав:
— Вот именно, балда! Это же Айзен! К Маюри, бегом!!!
Ещё три дня Ичиго провёл на койке в двенадцатом отряде, где у него взяли на анализ всё, что можно было взять — никаких подозрительных составов не было обнаружено. В результате, скрипя зубами, даже параноик-Гинрей признал, что чай и в самом деле подразумевал под собой только чай, а не яд или какое-нибудь зелье подчинения. К моменту, когда Ичиго оттуда вышел, риока уже отправили домой, а на его столе лежала просьба Хинамори о переводе в его отряд.
Соуске Айзен дал Обществу Душ ровно два месяца.
Часть девятнадцатаяПеревод Момо Хинамори в седьмой отряд вызвал ещё одну волну слухов — о том, что она ждёт ребёнка от Айзена, и безумная вылазка Куросаки Ичиго была запланированной встречей, на которой бывший пятый капитан попросил единственного друга позаботиться о своей женщине и ребёнке. Теперь официальных версий происходящего стало три, и Общество Душ замерло в ожидании, кто же родит.
На самом деле, отдавать ему девочку никто не хотел — он считался ненадёжной фигурой из-за дружбы с Айзеном, и переводить к нему верную последовательницу предателя казалось всем верхом глупости. Что удивительно, бессилен оказался даже капитан Хитсугая — а вот Гин сделал перевод возможным одним словом. Конечно, Ичиго знал — о ребятах из третьего, которые следили за Хинамори, и о тех, кто следил за ним самим. Знал без подсказок и намёков — сам не так давно оттуда. Гин не извинялся, а он не думал прощать — потому что незачем. Они в группе риска, и заградотряд готов выполнить свою работу — в конце концов, когда-то он сделал всё, чтобы Гин получил это место, именно потому что верил в его способность выполнить любую работу. Никто не виноват, что новым заданием Гина в любой момент может стать Ичиго.
Змей справится — Куросаки в него верит.
Хинамори оказалась девочкой тихой и исполнительной, почти сразу заняв место секретаря — для офицерского состава сил было маловато. Приёмная дочь отлично справлялась с бумажной работой, сильно упростив им жизнь, и была достаточно скромной и вежливой, чтобы покорить сердце Комамуры. Его лейтенант теперь тихо страдал, таскал ей персики и снова погрузился в проблемы «я не такой, как вы», начиная поглядывать на ветки, из которых можно сплести очередное дурацкое ведро. Мозги бы ему вправить, но Ичиго просто не умел, а донести простую мысль «Момо Хинамори сейчас пытается справиться с потерей своего Бога, и твоя внешность волнует её в последнюю очередь» без прихода бывших коллег не мог. Девочка, найдя единомышленника, резко стала нормальной, но Куросаки отлично видел слепое мерцание в глубине карих глаз.
На деле наказание не было слишком тяжёлым — во многом благодаря поддержке остальных отрядов. С их патрулями обязательно отправлялись головорезы от младшей сестрёнки, какую-то информацию подбрасывал Гинрей, Укитаке отправил Кучики Рукию приглядывать за риока, а Шисуй с Рицу из хаори вылетали, но создавали новые стратегические точки и размножали карты.
Но, конечно же, на войне затишье не может длиться вечно. Два месяца — так мало для бессмертных шинигами и так много для битвы на выживание. Они старались изо всех сил, используя каждую минуту. Все знали, чего хочет Айзен. Все знали, как он попытается это провернуть. Никто не знал, смогут ли они его остановить.
Когда Айзен начал вторжение в призрачную Каракуру, Ичиго болтал с Урахарой, пытаясь хитростью и намёками развести его на какую-нибудь очередную тренировку «что-нибудь или смерть». Куросаки отвлекал его от какого-то жутко важного эксперимента, но Киске не решался полноценно огрызаться — а то ещё и в самом деле, словит каким-нибудь кидо прямо в лоб. Рядом крутилась, глупо хихикая и ведя себя как ребёнок, мелкая Ячиру, где-то занимался всякими бумажками Комамура, и мир был максимально близок к идеальному.
Он ощутил колебание реацу и тихую радость Кьёка Суйгетсу за несколько мгновений до того, как Шихоин Йоруичи обнаружила своё присутствие. Непривычно серьёзная, с пустыми ножнами на бедре, она мрачно кивнула немедленно замершей Ячиру и тяжело выдохнувшему Урахаре.
— Киске, бегом. Лейтенант Кусаджиши…
— Уже бегу. Кенпачик, не начинай без меня!..
Женщина на секунду замерла, с видимым сожалением рассматривая седьмого капитана. Ичиго постарался мягко улыбнуться — кажется, вышло не очень.
— Ты остаёшься защищать Сейрейтей, Ичиго. Официальная причина — состояние твоего меча.
Мидори но Бураши всё ещё был похож на проржавевшую и дышащую на ладан железку из позапрошлого тысячелетия — частью наказания был запрет его чинить индивидуально, так что пришлось ждать, чтобы отправить занпакто наверх с замерами новичков. Сейчас флегматичная железка висела на стене в его кабинете, а Ичиго не пожелал брать какой-нибудь другой меч.
Но сейчас дело было не в местоположении его меча.
— Хватит, Йоруичи. Кто, как ты думаешь, я такой?
Женщина тяжело выдохнула, и её реацу тут же переполнилась жалостью. Куросаки замолчал, напрягся, обжёг силой в ответ.
— Я останусь здесь, прикрою вас всех от диверсии и прослежу, чтобы Хинамори не наделала глупостей. Завязывай с этим, девочка, и с покровительством тоже — я гораздо сильнее и старше.
Кажется, она даже немного устыдилась, но довольно быстро спрятала эмоции за бронёй насмешки и исчезла в шунпо. Ичиго раздражённо цокнул — Йоруичи с покровительством была куда хуже Йоруичи с определёнными видами на его тушку. Короткое общение с предыдущим владельцем тела сказывалось, не иначе.
Версия с мечом была официальной, выданной широким массам. Версия с его благонадёжностью была известна капитанам и являлась целиком и полностью проектом Гина. Реальная причина осталась в чайном домике Главнокомандующего, скрытая пламенем Рюджен Джакки.
Он просто отказался.
Он был единственным, кто видел иллюзии Айзена, и единственным, кто был достаточно силён для схватки с ним. Он был возможной слабиной, потенциальной брешью в защите почти Бога, и он обладал уникальной способностью забирать себе чужие силы. Фактически, он был единственным, кто мог его победить.
На счастье, старик отлично знал своего капитана. Генрюсай сам позвал его на чай, сам подал горячий напиток и поставил щиты, а потом задал всего один вопрос:
— Ты будешь сражаться с Соуске Айзеном?
И Ичиго ответил «нет». Главнокомандующий не пытался уговаривать, не обвинял в измене — просто сидел и смотрел, допивая свой чай в холодном, пустом, будто космическом молчании. Потом Ямамото вздохнул, задумчиво пожевал губу и прикрыл глаза:
— Я знал, но до последнего надеялся. Что же, это лучше твоего возможного предательства — и не смотри на меня так, я отлично знаю, что ты бы скорее умер. Но Айзен… Айзен всегда умел менять местами чёрное с белым. Хорошо, да будет так.
Куросаки резко выдохнул, вырываясь из вереницы воспоминаний и направляясь к себе — следовало остановить Хинамори до того, как она куда-нибудь вляпается. Волна сражения добралась до него на пороге уже родных седьмых бараков, окатила смесью реацу, поманила за собой обещанием хорошей драки. Капитаны явно берегли себя, не сражаясь в полную силу и делая вид, что не знают ни о каком банкае. Айзен явно приходил от этого в восторг — у Ичиго вся спина была в мурашках от чужой смеси превосходства, удовольствия и немного горчащего облегчения.
Седьмой капитан поймал Хинамори над стеной, когда она была в шаге от щитов, скрывающих призрачную Каракуру. На счастье, он был достаточно искусен в кидо, чтобы просто поймать её в барьер. Какое счастье, что он может такое — в его возрасте бегать за маленькими девочками и читать им пафосные монологи уже как-то несолидно. Пока замкнутый куб летел к нему, Хинамори пыталась выбраться — даже активировала шикай, хотя ряд слабых взрывов был совершенно бесполезен. Потом, когда приземлилась, резко успокоилась — посмотрела с удивлением и неверием.
— Они же убьют его, капитан Куросаки.
Куросаки поднял бровь, испытывая непреодолимое желание стукнуть себя по лицу.
— Ты серьёзно, Цветочек? Ты не можешь даже мой барьер пробить. Собираешься героично сдохнуть?
Хинамори сжала кулаки, чуть ли не впервые показав какие-либо эмоции, кроме смущения и слёз. Гнев прояснил её взгляд, а слабая волна реацу, которая, наверняка, должна была ему что-то доказать, даже сделала приёмную дочь красивой.
— Я не так слаба, как кажется.
Ичиго ухмыльнулся, нарочно провоцируя. Паршивое настроение требовало выхода, чужая реацу будоражила кровь, а девочка напротив требовала срочного вмешательства в своё мировоззрение. Мысль, что он поступает не совсем корректно, Второй Кенпачи отбросил сразу — он всегда считал, что хорошая драка является лучшим лекарством. Не убьет же он её — так, потреплет немного, исключительно любя.
— Разве? Как по мне, тебе даже в офицерском составе делать нечего. Собственно, ты в нём больше и не состоишь. Даже жаль пятый отряд — не думал, что у них всё настолько плохо, чтобы назначать лейтенантом кого-то вроде тебя.
Реакция последовала незамедлительно — Ичиго выставил вперёд указательный и средний палец, небольшим усилием гася огненные шары Тобиуме. Немного сильнее, чем те, из барьера, но всё ещё похожие на пшик. Хинамори, только разозлённая, усилила напор, даже сделала пару выпадов — для уклонения Куросаки даже не потребовалось шунпо.
Слабая, преступно слабая — её неспособность к битве даже погасила часть его раздражения, обратив в невозможное желание.
Хватит лгать самому себе — он до дрожи в коленках, до ломоты в костях и до дрожания глаз хочет туда. В самую гущу, где кипит сила, а Готей-13 пытается вправить Айзену мозги. Он бы и сам хотел — двинуть другу-не-другу кулаком по скуле, пнуть в солнечное сплетение и наорать, выяснить, что же он творит.
Хотел ли он этого? Да. Мог ли он это? Нет.
А что, чёрт подери, его останавливает?
Желание присоединиться к битве кипело внутри, переливалось через край и заставляло дрожать коленки. Он даже не так хочет сражаться — просто встать где-нибудь рядом и смотреть. Пропуская каждый удар через себя, живя с каждым ударом, дыша и принимая на себя чужую боль. Он не просто хочет — он должен быть там, должен быть любой ценой.
Если его там нет, это самое настоящее предательство.
Он почти никогда не использовал сокращённые варианты кидо, но сейчас тратить время на взбалмошную девчонку не хотелось. Кажется, она что-то ему говорила, что-то заумное, пафосное и очень для неё важное.
Ичиго, конечно же, не слушал.
— Первый путь связывания, Сай.
Наверное, Куросаки выбрал именно этот путь из-за внезапно возникшей ностальгии. Всё же, кажется, именно с этого демонического заклинания началось его знакомство с миром шинигами. Или нет? Эффект был мгновенный — девочку скрутило и она рухнула на колени, выронив Тобиуме прямо к его ногам.
— И чего же ты творишь? Боги, Цветочек, ты столько времени провела рядом с настоящим гением, и так ничего и не поняла? Хватит изображать из себя гениального борца — ты просто рождена для того, чтобы побеждать хитростью и головой.
Заклинание развеялось, стоило ему повернуться к девочке спиной. Ичиго было немного всё равно, что сделает Хинамори — памятуя о паранойе Гинрея, следовало взять с собой собственный меч. Судя по отголоскам, Айзену окончательно надоело, и сейчас он входил в Мир Живых — капитанам придётся сильно попотеть, чтобы вытащить его оттуда и никого не убить. Ну, нефиг было беречь руки с самого начала — все знали, что должно было произойти, и сами виноваты, что не сражались серьёзно.
Когда он вернулся, девочка всё ещё сидела перед входом. Неловкая, растрепанная, с уже полностью запечатанным Тобиуме, она рассматривала свои ладони и фонила стыдом. Вокруг прыгал взволнованный Комамура — кажется, его смена по поддержке барьера кончилась, и он вернулся как раз к завершению их небольшого разногласия.
— Капитан Куросаки?
— Комамура, временно передаю командование отрядом тебе. За остальных не волнуйся — ты не капитан, ранга не хватает. Хинамори, не принимай мои слова близко к сердцу, но всё же советую немного подумать. Если на чай заглянет Гинрей… Скажите ему, что я просто не мог поступить иначе.
И, до того, как его люди успели что-то ответить, Ичиго исчез в шунпо. Об Обществе Душ седьмой капитан совершенно не волновался — в Сейрейтее оставались лейтенанты, Гинрей и Рицу, да и один одиннадцатый отряд чего стоит. От отсутствия одного капитана мир не обеднеет.
Когда он добрался до прокола в Мир Живых, где исчезли капитаны и Айзен, противники не успели уйти далеко — Ичиго отлично видел взрыв. Ни секунды не сомневаясь, он сплотил силу вокруг себя, поправил ножны с Мидори но Бураши и шагнул в портал.
Чёрт подери, он должен был сделать это с самого начала.
Часть двадцатаяМир Живых встретил его гарью, палёным мясом и полностью высвобождённой Бенехиме. Занпакто Урахары перекраивала реальность, и совместно с техникой Хирако получалось нечто совершенное и всемогущее. Седьмой капитан расхохотался, будто ему снова пятнадцать — они все были здесь. Хирако, Лиза, Синсенгуми — будто не было смерти и этой сотни лет, будто он снова в прошлом, и ещё ничего не случилось. Казалось, стоит ему закрыть глаза, как он окажется в своём кабинете, так не похожим на нынешний, цифра на спине магическим образом преобразится в тройку, а за стеной, под колокольчиком, будет ждать верная Мелкая.
Хватит заниматься самообманом, глупый Куросаки Ичиго. Бывшие капитаны и твой верный лейтенант пахнут пустотой — а это значит, ничего не будет прежним. Их лица покрыты белыми масками, разбивающими твои мечты.
Ичиго не собирался вмешиваться или подходить слишком близко, хотя вся его суть отчаянно жаждала именно этого. Нет, он не вмешается, ни за что — даже если это будет стоить кому-то жизни.
Желание биться исчезло, стоило ему подойти достаточно близко, чтобы увидеть — не реацу, не сущностью меча, а обычными, банальными, куцыми глазами. Второй Кенпачи поплотнее сгустил реацу вокруг себя и облокотился на чудом уцелевшую стену. Урахара, Хирако и другие тени прошлого вместе с Гином и Хитсугаей атаковали Айзена, остальные капитаны творили какое-то незнакомое и глобальное кидо, Бьякуя страховал шикаем Сенбонсакуры снаружи, а Одиннадцатый планомерно превращал в фарш бывшего капитана девятого отряда, превратившегося непонятно во что Канаме Тоусена. Айзен держался, несколько сильных пустых пытались прорваться к нему на помощь — кажется, это новая Эспада. По крайней мере, на спине одного из них явно проступила цифра шесть. И ни одного знакомого — ни квинты, ни квадры, ни примьеры. Мертвецы кричали, реацу бурлила и сталкивалась, стены, земля и даже небо вокруг шли крупными трещинами. Мечи пели, гордились собой и стремились продолжать — пьяные от крови и переложившие думы о последствиях на своих хозяев.
Почему так получилось?
Одни дорогие ему люди атаковали другого дорогого ему человека. Словно в страшном сне, словно в дурацкой технике из другого мира, когда тот странный человек с помощью своего меча заставил его друзей поверить в иную реальность. Казалось, обернись и увидишь вчерашний день, когда всё было хорошо. Когда в ятай за бутылкой саке ждал Айзен, когда ждала под колокольчиком Мелкая, когда можно было нежиться на футоне Рицу и целовать её шрам, а по улицам ходили ещё не отравленные пустотой Синсенгуми и Лиза Ядомару.
Что привело их к этому?
Почему Айзен сделал всё это? Почему пошёл против самой сути шинигами, почему ушёл к пустым и решил подняться на самую вершину, заменив собой Бога? Неужели, и в самом деле, он хотел этого с самого начала?
Но разве не его глаза смотрели так обречённо, не его губы просили: «останься со мной»? Разве не Соуске Айзен сказал — «Эта вещь в моей руке может всё. Но, почему-то, я воскресил тебя»? Разве не был старый друг единственным, кто помнил о нём после смерти?
Ичиго и не замечал, насколько сильно пересохли его губы и глотка, и как сильно жжёт глаза, пока не прошептал:
— Айзен, что же ты творишь?
И седьмой капитан точно не ожидал, что со спины послышится злобное, насмешливое:
— Скорее, что же творите Вы, господин Кенпачи.
Шиба Гандзю стоял буквально в пяти шагах от него, причудливо зеркаля позу и походя на несмешную карикатуру. Ичиго видел в нём себя, отца и Шибу Рюджи — взрывного, огненного, опасного. У Гандзю в качестве занпакто даже была похожая трёхглазая птица — она обжигала яростью и давила светом и пламенем.
Ясно. Значит, Бангетсу.
Ичиго не помнил, как выглядел Гандзю из его мира — но точно знал, что как-то не так. Этот Гандзю носил обычную форму шинигами и капитанское хаори, а ещё зачёсывал волосы назад — только, в отличие от Айзена, не выпуская ни единой прядки. На тёмно-бордовой рукояти занпакто, словно в насмешку, висела небольшая кисточка.
— Добрый день, бывший капитан Шиба.
Гандзю скривился, причудливо изгибая брови.
— Не ждали меня, капитан Кенпачи?
И в самом деле, будто Рюджи полыхнул из глубины чужих глаз. Будто он снова лейтенант, будто никто не знает ни про каких квинси, а капитан Шисуй хочет драться за давно стёртую из памяти женщину.
— Сказать по правде, я просто забыл о вашем существовании, бывший капитан Шиба.
И в самом деле, он забыл. Гандзю был совершенно ничем не примечателен — кроме того факта, что, после смерти его брата, место лейтенанта в тринадцатом до сих пор пустовало. Он не был бывшим другом Комамуры, не был другом вообще кому-нибудь, и даже его реацу терялась на фоне остальных.
А тут — вот он, стоит прямо напротив, полыхающий от еле сдерживаемой ненависти. К шинигами, к Готей-13… Конкретно к нему?
— Ты ведь знаешь, что я умер задолго до твоего брата, правда?
Гандзю скрипнул зубами, окончательно растеряв хоть какой-то лоск. Теперь Ичиго мог быть уверен — да, ненависть шла конкретно к нему.
— Да, это так. Но собираюсь убить тебя вовсе не из-за брата.
Фраза была простой, но разум бывшего капитана заградотряда всё равно зацепился за формулировку:
— То есть, Общество Душ ты предал именно из-за него?
Кажется, именно в этот момент с придушенным писком рухнула на землю девчонка Фонг — Айзен подменил себя ей с помощью своих иллюзий, а остальные капитаны били наверняка — но Ичиго не мог даже дёрнуться, не то что повернуться. Бангетсу нервно дрожал в ножнах, Мидори но Бураши, как обычно, хранил флегматичное молчание.
— А вы на диво хорошо осведомлены, капитан Кенпачи. Как думаете, что сделало Общество Душ после смерти моего брата? Ничего. Совершенно ничего — девочке даже выговор не сделали. Капитан Укитаке тоже был там, но он даже не попытался — хотя даже самый простой барьер решил бы дело… Как думаешь, кто-нибудь ещё помнит о его существовании? Кроме меня, сестры и одного упрямого Кенпачи, отказавшегося входить в семью? И не говори здесь о тринадцатом или Кучики — они лишь жалеют себя, а не плачут по Кайену.
Меч вылетел из ножен и в ту же секунду оказался около его левого уха — от головы дважды мертвеца его отделяла только флегматичная сталь Мидори но Бураши. Ичиго даже не моргнул, когда их мечи рассоединились, и ушёл в шунпо — следующее столкновение было далеко от основного сражения, и походило на классическое начало учебной схватки в кендо. Несколько минут мужчины обменивались ударами — как по учебнику, не высвобождая занпакто, не используя кидо и не соприкасаясь реацу. Гандзю ухмылялся, растягивая губы от уха до уха, а Ичиго казалось, что на его лице маска, держащее высокомерное и насмешливое «официальное лицо достопочтимого Гинрея Кучики».
— Если бы не Айзен, я бы умер. Отказался бы от силы, остался бы с сестрой — возможно, разводил бы свиней или что-то в этом духе. А он меня понял. Понял, поддержал, помог устроиться на хорошее место. Он говорил: «им наплевать. Они забывают своих бойцов сразу после поминального слова». И он, Боги и Пустые, был прав.
Гандзю ускорился, начиная наносить особые колющие удары, которыми раньше славились Шиба.
— У него был друг, который исчез, Кенпачи Ичиго. Немного взбалмошный и недалёкий, скорый на расправу друг. К тому моменту, как мы познакомились, он исчез — и, кажется, Айзен был единственным, кого это волновало. Но тебе всё это неинтересно, правда, капитан Кенпачи?!
И сразу, без перерыва:
— Плавь землю, Бангетсу!
Его занпакто не изменил форму, не увеличился в размерах — только покраснел, будто раскалился, и пошёл бордовыми прожилками. Резко стало горячее, причёска Гандзю окончательно растрепалась, и мокрые пряди облепили его лоб, скулы и шею. Шиба резко бросился вперёд, став гораздо быстрее, и Мидори но Бураши будто жалобно застонал и заметно оплавился от столкновения с Бангетсу. Ичиго поспешил разорвать контакт, прекрасно понимая, что каждый удар может стать для его Кисточки последним. Некоторое время они играли в догонялки — Ичиго в шунпо убегал спиной вперёд, безуспешно пытаясь увеличить дистанцию и не прекращая создавать барьеры кидо. Демонические заклинания плавились, как сахар в пальцах Айзена, стоило чужому мечу к ним прикоснуться, но держались — какая жалость, что он не может поставить барьеры на собственный слух.
— Как думаешь, сколько душ пришлось оставить в небытие, чтобы ты сейчас мог со мной разговаривать?! Чем Айзену пришлось пожертвовать, чтобы ты снова дышал этим воздухом?! Он ушёл из Общества Душ из-за тебя! Заключил сделку с Меносами ради тебя! И это — твоя благодарность?! Лицемерный отказ биться с ним? Ты отвратителен, Кенпачи Ичиго! Ты — худшее из того, что создавал этот грёбанный мир!
Ичиго казалось, что его рука сожжена до костей — ему пришлось собрать атакующее кидо в ладони и принять удар раскалённого меча, чтобы уберечь от прямого контакта Мидори но Бураши. Верный занпакто уже заметно укоротился, становясь настоящим вакидзаси, а не катаной. Ещё несколько ударов, и седьмой капитан уподобится главе клана Шихоин — мутная история с мечом Йоруичи была настолько противоречивой, что Ичиго даже известные сплетни вспоминать не хотел, а то, что случилось на самом деле, не знал даже Гинрей.
Удар в грудь был заблокирован, капитаны отпрыгнули друг от друга и схлестнулись снова. Горло зудело, воздуха не хватало, но Ичиго продолжал творить демонические заклинания — больше ничего противопоставить вулканической мощи Бангетсу он не мог. Гандзю тоже приходилось несладко — кажется, даже простой шикай требовал огромных усилий, и блокировка мастера боевого кидо была делом не из простых. Битву следовало как можно скорее закончить, и Ичиго отлично понимал, что находится в максимально невыгодном положении. К его несчастью, Гандзю Шиба понимал это так же хорошо.
Стойку противника и его выпад Куросаки Ичиго отлично знал — помнил до последней пылинки на капитанском хаори Шибы Рюджи. Удар, обернувшийся его поражением — и сейчас, спустя столько лет, он всё ещё не мог его отразить. Не в такой ситуации, не с таким мечом.
А вот у Мидори но Бураши, кажется, было своё мнение.
Остатки занпакто взметнулись вверх, приняли прямой удар прямо на обломок, ставший остриём — и рассыпался металлической крошкой, оставив в ослабевшей руке распавшуюся надвое рукоять. Доля секунды — глаза в глаза, неверие и торжество.
— Гетсуга Теншоу!
Удар пришёлся ровно между ними, и взрывная волна разметала противников в разные стороны. Ичиго перелетел через ближайший дом, протаранил собой небольшой забор на крыше и провалился в проход между зданиями. Гандзю остановил свой полёт мечом, повернув голову в поисках источника атаки.
На одной из крыш, скрестив руки на груди, стоял и хмурился Куросаки Ишшин. Энгетсу в его руках горел и жаждал крови — Бангетсу плавился и отвечал ему тем же.
— И почему кто-то вроде тебя так хочет убить моего сына?
Гандзю изумлённо изогнул бровь, а потом расхохотался — низко, хрипло, с привкусом отчаяния и безумия.
— Защищаешь этого предателя? Уверяю, что бы он тебе не наболтал — твоего сына там ещё меньше, чем настоящего друга Айзена. На редкость гнилую душонку ты взялся защищать, братец.
И ударил — зло, от души, не сдерживаясь и прожигая асфальт магмой. Ишшин уклонился и ударил в ответ, заставляя Гандзю отпрыгнуть от потока пламени.
— Дядя явно мало порол тебя в детстве, Гандзю. Ты же в курсе, что пытался убить собственного двоюродного племянника? Не лучший способ воссоединить семью.
Мечи соприкоснулись, когда мужчины сблизились и несколько раз обменялись ударами. Первый же удар разбил все ближайшие стёкла — огонь шипел, магма разлеталась, а воздух буквально сгорал от ярости двух столкнувшихся Шиба. Они и в самом деле были одной из Пяти Великих Семей — и не важно, изгнаны они за границу Сейрейтея или нет. Можно стереть их из списка, можно переселить. Можно перебить почти всех и сравнять их бывший дворец с землёй. Но, чёрт возьми, всё это потеряет смысл, как только в поле зрения появятся два серьёзно настроенных Шиба.
— Кажется, мне не переубедить тебя, братец. Полагаю, это значит только одно.
Взмокший и залитый кровью Ишшин усмехнулся.
— Скорее всего, мы думаем об одном и том же. Предлагаю покончить с этим с одного удара. Бан…
-…Кай!
После полного высвобождения мужчины стали похожи, как близнецы — длинные катаны, зауженные и приталенные плащи. Разница была лишь в том, что один плавился, а другой горел — ни одно тело не способно выдержать такого тесного контакта с огненной стихией слишком долго. Они рванули вперёд одновременно — то ли желая убить оппонента, то ли сбегая от выжигающего спину жара. Скорость, не подвластная даже некоторым капитанам — скорость, способная убить. Удар — прямой, синхронный, из классической школы кендо. Один в голову, другой в корпус — оба идеально выверенные, неотвратимые, смертельные.
Бангетсу навсегда лишил Куросаки Ишшина правого глаза.
Энгетсу насквозь пробил грудную клетку Гандзю Шибы.
Бывший капитан седьмого отряда не смог ничего сказать — хотя он явно пытался, цеплялся скрюченными руками за широкие рукава, хрипел и булькал, подавал знаки головой. Потом упал, несколько раз дёрнулся, шаря по земле, и затих, навсегда устремив потухший взгляд в небо. Ишшин, словно пытаясь понять, что же его так там заинтересовало, тоже поднял голову.
— Прощай, братишка.
Его будто кто-то услышал — облака расступились, обнажая светлое, чистое, ясное небо. Будто только что ничего не было — и только капли крови из пустой глазницы, слепые и тяжёлые, продолжали медленно течь по подбородку и шее.
— И долго ты собираешься так стоять?
Из-за угла чудом уцелевшего здания выглянул седой мужчина в очках, с насмешкой и презрением рассматривая залитого кровью и хорошенько подпалённого Ишшина. Куросаки встряхнулся по-собачьи, словно избавляясь от чего-то на своих щеках, и устало прикрыл глаза.
— Отбой, Исида. Кажется, у капитанов всё под контролем — пока стоят твои щиты, Каракура вне опасности. Ты ведь обновил свои квинси-штучки, правда?
Мужчина презрительно хмыкнул.
— Не смей сомневаться во мне, Куросаки. К твоему сведению, технологии, которые я применил, были изобретены ещё на заре воинов-квинси…
Мужчины, переговариваясь, поспешили покинуть зону поражения — Ишшин, правда, заикнулся было о поиске сына, но его собеседник напомнил, что Куросаки Ичиго это опытный капитан, вполне способный позаботиться о себе.
Живые Мира Живых не желали вмешиваться в дела мертвецов.
Всего этого Куросаки Ичиго не видел — ослепший, оглохший, оглушённый от отсутствия и переизбытка ощущений одновременно, он пытался сохранить трезвый рассудок из последних сил. Он совершенно ничего не ощущал — ничего из того, на что привык опираться столетия своей жизни. Но, в то же время, мир вокруг был настолько ясен и понятен, что это просто оглушало и причиняло боль. Ичиго метался и орал, хотя у него не было конечностей, чтобы двигаться, и каких-либо органов, чтобы издавать звук. Никто ничего не слышал и не видел — и, тем более, никто не собирался приходить на помощь.
В узком проходе между зданиями лежала монолитная, явно декоративная, хрупкая даже на вид, стеклянная матово-белая катана.
Часть двадцать перваяЗов был силён — даже слишком силён, особенно для Мира Живых. Он даже был вынужден остановиться — хотя до этого имел вполне конкретную цель, и двигался строго к ней. Мышцы ныли, требуя немедленно развернуться и идти туда, что-то новое и непривычное ворочалось за грудной клеткой, но он усилием воли пытался это подавить — и, пока что, ему удавалось остаться стоять на месте.
Ловушка?
Похоже. Очень похоже — силой зова, направленностью порыва и мощным откликом с его стороны. Но, с другой стороны — никто вокруг явно больше ничего не чувствует, значит, приманка направлена именно на него. Подобного рода вещи просто так не делаются, и это значит, кто-то очень долго готовился, чтобы поставить ловушку именно сейчас, и заманить туда именно его.
Но зачем? Зачем — и кто был настолько дальновиден, что предсказал всё это?
Но, несмотря на сходство с ловушкой, несмотря на подозрительность и собственную паранойю, он всё ещё был уверен — нет. Зов, жалобный, полный отчаяния, боли и неведомой, чужой силы, был слишком настоящим — и, кажется, он готов рискнуть и поверить. Собственный занпакто вибрировал и откликался, и это тоже говорило о многом — жаль, что он никогда не умел говорить с собственным мечом. Нет, они отлично общались, взаимодействовали и сражались вместе, но никогда им не удавалось просто сесть и поговорить. Не нуждались, наверное — или им обоим и в голову не могло придти, что это кому-нибудь нужно.
Внезапно зов стал тише, и к нему добавилось тихое, горчащее отчаяние — это напугало куда сильней. Что бы ни служило источником зова, он явно чувствовал, что существо в отчаянии — и то, что оно начало сдаваться, надавило куда сильней. Внутренности скрутило, голова против воли поворачивалась туда, к источнику — он уже твёрдо решил, что отправится туда. Нельзя, чтобы источник потерял надежду — ведь тогда его точно не найдут. Безумно хотелось рвануть туда в шунпо, прикоснуться, поделиться силами — сказать, что он не один. Что его слышат, его нашли, его поддержат. Узнать, что с ним произошло, в конце концов — но это, на самом деле, было не так важно.
Выгадав момент, когда остальные отвлеклись, он развернулся и кинулся вперёд.
Зов манил, тянул, вёл как по ниточке — казалось, напряги зрение чуть сильнее, увидишь красное мерцание, уходящее вперёд. Источник не знал, что к нему идут — зов явно был односторонним, хотя он и послал свою реацу в ответ. Только бы источник не отчаялся, только бы не прекратил звать — иначе он просто не успеет его найти. Таинственное существо полностью завладело его сознанием — не было силы даже проверить, идёт ли кто-то из шинигами за ним. Это всё было неважно, совершенно неважно — даже если он сейчас умрёт, таинственный зов всё ещё был важней.
Где же ты? Подай знак! Давай, ну же — позови сильней!
С каждым шагом он был всё ближе и ближе, зов усиливался, занпакто буквально прыгал в ножнах, а внутри томился испуг и ожидание — вот-вот, вот-вот, ещё чуть-чуть, уже почти…
Когда один дом уже закончился, а новый ещё не начался, он внезапно ощутил некую робость, разглядывая тёмный провал. Узкий проход, в котором покоится цель его путешествия. Несколько шагов, и он на месте — а что дальше?
Могла ли их битва пробудить что-то древнее и давно забытое Обществом Душ?
Новая волна зова была гораздо тише всех предыдущих, и почти не была окрашена эмоциями — и сжимающее сердце предчувствие, что это волна была последней, заставило его забыть обо всех сомнениях и кинуться вперёд.
Катана. Матово-белая, чужая, хрупкая — прикоснись, пойдёт трещинами и осыплется песком. Пригибающая к земле чужой сильной волей — прикоснись, и погибнешь, если будешь недостаточно силён. Одинокая, страдающая, почти исчезнувшая из поля, когда её ещё можно почувствовать — ещё доля секунды, и исчезнет, не успеешь разглядеть.
Не думая о последствиях, не думая о возможностях, не думая о ловушке, он рванулся вперёд и обхватил холодящую пальцы рукоять.
Ичиго уже почти успокоился. Он не знал, сколько длилась его истерика, но сейчас разум потихоньку возвращался к нему, а с ним и умение думать и рассуждать — и паранойя, заставившая его медитировать в поисках успокоения.
Он должен спрятаться, чтобы не привлекать внимания. Он должен стать незаметным.
Сначала спрятаться, потом подтереть эмоциональный фон, и после всего этого — сесть и подумать, что ему делать дальше. Так себе план, конечно же, но другого не было.
И Ичиго уже почти успокоился, когда чужое прикосновение погрузило его в неконтролируемый поток бесконечной, бурной, нечеловеческой радости.
Кьёраку Шисуй спрятал за соломенной шляпой потемневшие глаза. Айзена они всё-таки завалили — пришлось попотеть и устроить массовый капитанский банкай, но до чего-то радикального и кровопролитного так и не дошло. Отряд кидо тут же преступника повязал, Бьякуя почти сразу ускакал искать подарок своему ненаглядному сыну, а остальные медленно подтягивались к проходу домой. Кажется, Шисуй вообще был единственным, кто заподозрил неладное — и, слегка полапав Лизу Ядомару за всякие интересные места, он как бы вскользь бросил, что они присоединятся позже, и исчез в шунпо. Встретить бывшего лейтенанта было безумно приятно и ностальгично, но, увы — дело важнее.
Добраться до нужного места не составило труда, Шисуй сунулся в тёмную нишу — и отшатнулся, поражаясь, что такое не фонит на три мира сразу. Здания, между которыми бушевала сила, потихоньку плавились, и у восьмого капитана потемнело в глазах — но происходящее было куда важнее.
Укитаке водил шальными глазами, ухмылялся и тяжело дышал, не пытаясь что-то сделать с текущей по подбородку и шее кровью. Да и не смог бы — он двумя руками сжимал стеклянный, матово-белый меч. Всё вокруг грохотало, на стене разверзлась огромная тень Мимихаги — у Шисуя хватило сил сделать пару шагов вперёд и тихо спросить:
— Что за чёрт?
Джунширо услышал — резко, как безумный, повернул голову на звук, склонился к плечу и хрипло рассмеялся. Или закашлялся, смотря как посмотреть. Стало ясно, что он на пределе — Мимихаги, болезнь и странный меч, тянущий силы и реацу. Что-то в глазе друга лопнуло, струйка крови потекла вниз — будто плачет, и, чует его капитанский опыт, второй глаз скоро постигнет та же участь.
— Это Куросаки Ичиго, Шисуй. Меч Короля Душ. Только не прикасайся — это я тут Мимихаги.
И покачнулся — Шисуй едва успел подхватить за торс, охнув от резкого отката реацу. Силы улетали в никуда, будто он и не капитан, а неопытный новичок, неправильно применивший какое-нибудь кидо. Интуиция вопила, что надо убираться отсюда, и несколько метров восьмой капитан тащил их троицу в полном одиночестве — Укитаке не мог пошевелиться, а хрупкий на вид меч оставлял в асфальте огромную борозду, разрезая его, как масло.
— Что вообще творится в голове у седьмого?
Тринадцатый тихо закашлялся-засмеялся, тратя и так отсутствующие силы.
— А он ничего не слышит. Вообще. Видимо, это его первый раз в такой форме, вот он и растерялся.
И мягко улыбнулся — оправдывает, зараза. Знает, что умирает, что чужой меч лишает его сил — и всё равно оправдывает. Врождённая сентиментальность или откат от связи занпакто-шинигами?
Всё же, не только хозяин влияет на свой меч, но и меч влияет на хозяина.
Выход из узкого зазора между зданиями был словно дверью в другой мир — тяжело, непонятно, страшно. К остальным соваться сейчас нельзя, Укитаке умирает, с Королевским Мечом ничего не понятно от слова совсем, да и силы у восьмого капитана не бесконечны.
Пахнуло гарью, силой и чужой смертью — кажется, где-то здесь не так давно столкнулись двое Шиба. Шисуй только тяжело вздохнул.
Ну, Шиба значит Шиба. Почему бы и нет.
Идти по улицам Мира Живых, не привлекая к себе внимания, было тяжело — но Шисую было как-то плевать. Плевать на секретность, плевать, что за ними остаётся глубокая, неестественная полоса и куча крови — иногда и в самом деле стоит просто не думать о последствиях. Укитаке пытался что-то бормотать, иногда смеялся и двигал головой — Шисуй старался его успокоить и уговаривал не тратить силы. Идти спиной было неудобно, но только так это вообще было хоть немного возможно, и это значило стиснуть зубы и терпеть.
Поразительно, но они добрались. С трудом, стащив к себе почти всех Пустых и отгоняя их чистыми матюгами — потому что тратить столь необходимую Джунширо реацу на мелкую шушеру было просто невозможно. Шиба даже дверь сразу открыл — наверное, хотел рассказать им всё, о чём он думает, но, увидев их троицу, быстро заткнулся и помог войти в дом. Дышать сразу стало легче, а вот бывший десятый пошатнулся и явно не ожидал, что его реацу тоже потечёт рекой. Откуда-то изнутри выглянул седой мужчина в очках.
— Что за внеплановое собрание шинигами?
Пыхтящий Шиба, недовольно разглядывающий трещину в полу, фыркнул и завернул налево.
— Не поверишь, но мне тоже интересно.
Шисуй нетерпеливо мотнул головой, под тихое хихиканье Укитаке.
— Неважно, это всё неважно — можешь открыть проход в Общество Душ? У нас очень мало времени.
Незнакомый мужчина, смутно кого-то напоминающий, демонстративно поправил свои очки.
— Полагаю, у вас точно хватит время всё объяснить. Это что — последствие от сражения с вашим Айзеном?
Думать, раскрывать этим двоим тайну Куросаки, или нет, Шисуй даже не собирался — седьмой капитан уже успел как-то договориться с Ишшином, так что вряд ли бывший десятый капитан узнает что-то новое. А даже если и узнает — он вряд ли тут же побежит к Главнокомандующему или во Дворец. Укитаке уже не мог даже бормотать, искать кого-нибудь ещё было просто некогда, так что восьмой капитан, печально выдохнул, начал объяснять.
С каждым словом Ишшин Шиба мрачнел всё сильнее и сильнее, а его напарник теребил серебряный крест. Под конец седой мужчина куда-то исчез, а бывший десятый выглядел полностью раздавленным, с непередаваемой болью рассматривая стеклянный меч.
— Так вот о чём ты говорил, Ичиго.
У Шисуя даже хватило сил приподнять бровь. Ишшин мрачно рассмеялся.
— Когда я пошёл разбираться с ним, он заявил, что жить ему осталось в лучшем случае год, и что он дорого заплатил даже за это. Боги, Ичиго, ты опять пытаешься всех защитить. Должно быть, я воспитывал тебя слишком усердно.
Бывший капитан мотнул головой, не давая Шисую вставить и слова.
— Я знаю, что ты скажешь мне, восьмой. Что это не тот Ичиго, что это не мой сын. Думай что хочешь — я просто знаю, что это мой сын. Думаю, что и он там есть — просто делает вид, что всё забыл, потому что так будет проще. Видит Король Душ, я не могу его за это винить.
Второй человек вернулся, неся в руках стеклянную банку с демонической бабочкой. Ишшин встал, разорвав контакт, и начал готовить бумажные ворота.
— Гандзю мёртв, Кьёраку Шисуй. Можешь не волноваться о нём. Увидимся в последней битве — передай Урахаре, что с его магазинчиком всё хорошо. Удачи.
Восьмой капитан только кивнул, буквально падая в проход.
Стоило им оказаться в родном мире, руки Укитаке сами собой разжались, и старого друга вывернуло в жутком приступе. Из зелёных глаз исчезло шальное безумие, тринадцатый капитан перестал хихикать и вести себя, как под дурманящей травой. Шисуй рухнул рядом, отдавая жалкие крохи сил на исцеляющее кидо — не для того он его сюда тащил, чтобы Джунширо тут отъехал.
— Что…что с…
Из чужих глаз всё ещё хлестало, и Шисуй осторожно прикрыл кровящие белки ладонью — Унохана и не такое видела, и точно им поможет. Осторожно огляделся, пытаясь найти основной источник всех их бед и последнюю надежду человечества.
Куросаки Ичиго стоял чуть поодаль — высокий, в неровном чёрно-белом кимоно. Длинные рыжие волосы, ничего, похожего на меч — два костяных рога, будто маска пустого, прорастающих прямо из головы, чёрные ломанные линии, бегающие под чужой кожей, и два глаза, будто инверсия друг друга.
И в этих глазах не было ничего человеческого.
Часть двадцать втораяПервое, что понял Ичиго, когда смог что-либо ощущать — у него снова есть тело. Не непонятно что, а вполне себе человеческое тело, которое он носил несколько сотен лет — с руками, ногами, головой и всем остальным. Второе — он лежит на горизонтальной поверхности и ощущает запахи, так свойственные баракам четвёртого отряда. Третье — он вполне может себя контролировать.
Четвёртое — слабость в теле, вывернутые руки и осознание, что всё дико болит.
Послушные глаза открылись, и Куросаки пару раз моргнул, наслаждаясь властью над собой. Да, так и есть — бараки четвёртого, его родная одиночная комната и тихо всхлипывающая во сне Котетсу, видимо, ожидающая его пробуждения. Куросаки легонько улыбнулся и попытался пошевелить ногой.
Кажется, его нашли.
Его воспоминания заканчивались на том потоке бурной радости от чужого прикосновения, когда он полностью утратил контроль над чужой, нечеловеческой частью себя, ведомой совсем не живыми инстинктами. Как оказалось, быть мечом опасно — просто оступись и тут же рухнешь вниз, а на твоё место придёт что-то более древнее и почти нерукотворное — придёт, чтобы всё расставить по местам.
Мир вокруг словно двоился, разные изображения накладывались друг на друга и путали цвета. Ему это не мешало — он с силой втянул внутрь окружающее пространство, чтобы пополнить запасы сил.
От этой короткой сценки голова будто взорвалась, и Ичиго резко вскинулся, закрывая ладонями виски и сгибаясь пополам. Котетсу тут же проснулась и оказала первую помощь, запуская лечебное кидо в солнечное сплетение, а потом куда-то убежала — звать Рицу, наверное. Под пальцами было тепло и липко — кажется, с двух сторон головы кровило. Лёгкой ощупывание подтвердило две овальные ранки, непонятно откуда взявшиеся и непонятно почему даже не затянувшиеся до сих пор.
— Мы ничего не смогли сделать — кожа просто растворяется. Кажется, придётся окунать в источник. А теперь объясни мне, во что ты умудрился влезть, Куросаки Ичиго?
Ему бы кто объяснил.
Голова болела, как и всё остальное — но привычного опустошения внутри не было. Наоборот, его просто распирало от количества реацу — а ещё от желания высвободить меч. Мидори но Бураши…
Чёрт! Конечно же, Мидори но Бураши!
— Мой меч… чёрт, мой меч…
Рицу тихо выдохнула и прикрыла глаза.
— Я не знаю, Мышонок. Когда Кьёраку принёс вас сюда, его при тебе уже не было.
Руки сами собой потянулись вниз и вверх, будто отлично знали, что надо делать. Одна — к диафрагме, другая — к хребту, где шея переходит в плечи. Ладони осторожно прикоснулись, проникли под кожу — и потянули, первая вниз, вторая вверх. Давно, когда он ещё был жив, у него было два меча. Длинный и короткий, позвоночник и грудина — сейчас рукояти снова лежали в руках. У него больше не было мечей. Он сам — меч.
Нет, того, второго, он бы не тронул — не так и не сейчас. Если не король, то конь, и наоборот — занпакто будет драться, если не будет удовлетворён своим хозяином. Но их внутренние дела будут решаться потом — сначала следует убрать никому не нужную помеху. В контакте меч и хозяин третьи не нужны, и бесполезная душонка была врагом. Все, кроме хозяина — враги.
Ичиго подобрался, готовясь атаковать.
Чужая реацу осторожно циркулировала по телу, и Ичиго осторожно выпрямился, понимая, что чуть не снёс своим взрывом стены. Рицу мягко гладила его по спине, легко сдерживая его порывы. Воистину, самая великолепная женщина на свете — ну как её можно не любить? Мозг заторможенно отметил, что на время странных приступов он теряет над собой контроль. Мужчина осторожно выпрямился, держась за сильные руки. Рицу лёгким движением убрала прилипшие пряди с висков.
— Шисуй?..
Женщина только кивнула.
— Да. Принёс тебя и залитого кровью Укитаке, а потом свалился с сильнейшим истощением — как он только не распался на частицы, не понимаю. Они оба тут, в соседних палатах — ты очнулся первым. Что ты помнишь, Ичиго? Нападение? Союзники Айзена? Это произошло на территории Общества Душ?
Некоторое время Ичиго боролся с собой, а потом плюнул на мужскую гордость и со стоном ткнулся Рицу в плечо — она его и не таким видела. Думать было тяжело и неприятно, воспоминания не хотели укладываться в кучу, и мужчина просто тихо молился, чтобы в состоянии тринадцатого и восьмого был виноват не он. Слух зацепился за знакомое имя.
— Айзен?..
Рицу легко поцеловала его в макушку, накрыв своими ладонями его — два кровящих участка на голове даже болеть, кажется, стали меньше.
— Неделю назад был суд. Двадцать тысячелетий заключения — после этого он предстанет перед судом снова, и совет Сорока Шести посмотрит, стоит ли пересмотреть решение.
Рядом с Рицу всегда было тепло и свободно — рядом с ней можно было быть человеком. Не шинигами, не мертвецом, не занпакто Короля Душ, не капитаном одного из отрядов и не вторым Кенпачи. Человек, просто человек — обычная душа-плюс, которая может улыбаться, любить, жить и ни о чём не думать.
И чьи ошибки — это только её ошибки.
— А почему не казнь?
Унохана тихо хмыкнула.
— После того, как он вживил в себя хогъёку, Соуске Айзен официально стал бессмертным. Нынешние технологии Общества Душ просто не способны его убить. И, положа руку на сердце — Ичиго, ты ведь не думаешь, что Айзену был бы вынесен подобный приговор?
Капитан тихо хмыкнул, легко целуя уже не свою женщину в шею и вызывая предупреждающий смешок. Собственно, никто в этом и не сомневался — политика, она такая, даже в мире мертвецов. Куросаки осторожно отстранился, понимая, что потихоньку приходит в себя — Рицу даже не пыталась его удержать. Уже давно не время нежностей, больше не будет их любви — самое время расхлёбывать последствия.
— Ничуть. По поводу моих воспоминаний — я полный идиот, Унохана Рицу. По какой-то неведомой причине, я потащился смотреть, как вы будете биться с Айзеном.
Единственной причиной, по которой Ичиго до сих пор не атаковал, было осознание того, что в этом случае он ослепнет. Правосудие ведь должно быть слепо, верно? Оружие слепо. Судьба слепа. Очевидно, что он ничем не отличается.
Не то чтобы он боялся ослепнуть — всё же, мечи не полагаются на зрение, но перспектива напрягала. Сильное, не живое, заставляло мышцы дрожать — занпакто подбирал момент для нападения.
Рицу качала головой — кажется, в этот раз силу удалось сдержать, но он просто сидел и смотрел в одну точку, как последний идиот.
— Я в этом не сомневалась. Ты всегда был в зоне риска, Куросаки Ичиго — Айзен вполне мог убедить тебя в собственной правоте. Он великолепно смешивает правду и ложь, он играет с нашими чувствами — и ты уже умер за него однажды. И сейчас я скажу тебе то, что мы всё это время твердили Момо Хинамори — ты не виноват. Мы все в него верили, вопрос лишь в том, что вы верили немного сильнее. К тому же ты был сильнее, верно? Ты не стал биться с остальными товарищами за него.
От этих слов хотелось убивать. Он не запутавшаяся маленькая девочка, влюблённая в своего капитана — он взрослый мужик, который с самого начала знал, какая Айзен тварь. И от его выхода в Мир Живых, в отличии от дурацкой девочки, были вполне ощутимые последствия.
«Рад, что ты это понимаешь, идиот.»
Вопреки всему, Ичиго улыбнулся — Величества сильно не хватало.
Его остановил голос. Громкий, проникающий внутрь черепной коробки и заставляющий поднять голову вверх. Хозяин, это был хозяин — и Ичиго хотелось убивать в его руке.
Но голос говорил не с ним.
Рядом раздался громкий, немного испуганный голос — почти хозяин хлопал врага по плечу. На ощупь, с силой, не смотря — медленно текущие красно-зелёным глаза были плотно закрыты.
— Скажи, что ты это слышишь! Пожалуйста, скажи, что ты тоже слышишь! Ты слышишь? Слышишь, как Король Душ говорит со мной…
«Сколько раз я говорил тебе не покидать Общества Душ? Миллион? Сколько раз ты меня послушался?»
Гнев Короля Душ достигал каждой мышцы, каждой клеточки его тела. Заслуженный гнев, полностью заслуженный — Ичиго был готов исполнить любой приказ.
«Так, значит, я стал катаной, Ваше Величество?»
Голос давил к земле, заставлял склоняться, будто он просил прощения. Он не просил — знал, что не заслужил даже права.
«Именно. Поразительная догадливость для идиота, решившего погибнуть, когда мой убийца почти на пороге. Можешь гордиться собой — ты чуть не убил Мимихаги, и я сейчас не о его носителе говорю. Моя рука, знаешь ли, не очень приспособлена для высвобождения в Мире Живых.»
Принадлежи ему его тело, Ичиго бы вырвал себе сердце. Кровь всё ещё текла из двух овальных ран, заливала футон и пол — повезло, что после их короткого диалога Рицу ушла проверять остальных. Восьмого капитана пока что насильно держали в коме — кажется, что-то там со слуховыми каналами было не так, и Унохана решила их полностью заменить. Тринадцатый был в куда худшем состоянии, но уже шёл на поправку — ему вырастили новые глаза и связки, заодно заменив почти всю кровь. Обычное дело для бессмертных шинигами, на самом деле.
Голос замолк, и почти сразу же раздался другой:
— Заткни уши. Заткни уши, я сказал!
Почти хозяин кинулся к врагу, обхватил голову тёмно-бордовыми руками — и повернулся к нему, поймав взгляд глаз. Стиснул зубы, а потом открыл рот — заговорил громко, чётко, чеканя слова и не обращая внимания на красно-зелёную кровь, текущую на грудь.
«Всё очень просто, Куросаки Ичиго. Убей его — убей Яхве, когда он поднимется ко мне. Единственное условие, единственное правило — единственный пункт нашей сделки. Да и, на самом деле, ты и не очень-то виноват. Я прекрасно знал, чем всё закончится, когда объяснял тебе, на каких условиях ты можешь покидать мой внутренний мир.»
Вот как. Значит, никакого внешнего контроля — расплачиваться за собственные проступки он будет сам. И бывший капитан заградотряда отлично знал, как будет себя судить.
Вставать было больно, но он справился — реацу, пущенная по венам, творит чудеса. Осторожно двинулся прочь, опираясь на стену, под обречённый вздох Короля Душ.
«Ты вообще меня не слушаешь, верно? Слушай, серьёзно — всё не так печально, я на тебя любя ворчу. Заодно и ваше взаимодействие с Мимихаги проверили.»
Первым не выдержал правый рог. Пошёл чёрным, завибрировал — и взорвался, заставляя его голову мотнуться, а тело потерять равновесие. Ичиго растерялся, метнул очередь серо наугад — сил хватило на восемь беспорядочных плевков, песком осевших на острых, будто нарисованных зубах. Руки ошпарило болью — мечи буквально разрывали их и крошили кости, стремясь вернуться на свои места. Куросаки тяжело опустился на колени, в довольно глубокую ямку, и с диким воплем ощутил, как разрывается второй рог. Зрение всё-таки исчезло, внутри разверзлась пропасть, и он окончательно перестал что-либо ощущать.
Укитаке лежал в комнате, полной барьерных символов кидо. Ичиго знал их все — осторожно наклонился, заставил мерцать, пуская немного реацу в нужные углы. Медленно двинулся вперёд, склонился над тринадцатым капитаном, и начал лечить — путь возвращения давался как никогда легко, и у него были отличные учителя. Куросаки отлично понял, почему Рицу не стала заканчивать лечение сразу — почти наверняка на предыдущие действия ушла куча сил, и первая Кенпачи не собиралась рисковать. Ну, у второго прямо сейчас реацу чуть ли не из ушей лилась, и никаких проблем не было.
Первое, что увидел седьмой капитан — открывшиеся зелёные глаза наполнились облегчением, и тринадцатый слабо улыбнулся.
— Рад, что ты в порядке, Куросаки Ичиго. Прости, плохой из меня Мимихаги вышел…
Чужие слова резали и убивали без кидо. За что? За что Укитаке, чуть не погибший из-за него, просит прощения? Почему он радуется, когда видит его живым?
Должно быть, полумёртвый капитан каким-то образом прочитал его мысли — иной причины, почему он слабо сжал рукав его кимоно, попросту не было.
— Не вини себя, седьмой капитан. Это инстинкты, просто инстинкты — когда я искал тебя, то тоже не смог сопротивляться. А если ты думаешь о том, что пошёл к Айзену… мы все знали, что ты туда пойдёшь.
Дальше говорить с Укитаке не стоило — даже такая короткая речь вымотала его, и Ичиго, осторожно вычистив кровь из лёгких, осторожно его усыпил. Ну, и сразу послал кого-нибудь за Рицу или Котетсу, когда вышел из специальной кидо-комнаты.
Тесная клетка лопнула, и Ичиго почувствовал, словно рука, сжимавшая его, перестала его сдерживать. Он раскрылся, как свёрнутая в канат нить — и первыми, с реацу и воздухом, раскрылись лёгкие. Он жил, он существовал, он прорастал из той части земли, куда воткнулся своим хрупким, стеклянным телом — и он чувствовал, как тот, кого раньше звали Широсаки Хичиго, ликует вместе с ним. Старик тоже был здесь — бродил под кожей, как песчаный червь, готовился к нападению, отзывался болью на запястье. Одна ошибка, и он вырвется наружу, перекроит его по образу и подобию, превратит в бездушный, чужой лук…
Реацу хозяина была приятнее шёлка и бархата. Ласкала кожу, оседала на рогах. То, что было Хичиго, с наслаждением открыло только что отросшие веки.
Как довольно быстро выяснилось, Шисуй очнулся без его участия — очередной сеанс от четвёртого капитана творил чудеса. К восьмому капитану, разумеется, его не пустили — и Ичиго, никем не замеченный, выскользнул в Сейрейтей. Руки всё ещё болели, но с ногами и реацу всё было в порядке, так что мужчина свечкой ушёл в шунпо. Пахло давно забытыми шинигами и пустыми, где-то полыхнуло радостью от Лизы Ядомару и облегчением от Гина — Куросаки только стиснул зубы и рванул ещё быстрей.
От всеобщей жалости и принятия становилось только хуже. Как будто они и в самом деле и не думали его винить — как будто все считали, что он с самого начала был уязвим.
Как в этих чудесных байках, когда злой злодей берёт чужой разум под контроль — а потом, когда всё заканчивается, его жертвам говорят, что «это не они».
Дрожащее пространство вызвало щемящее чувство дежавю. Когда-то он именно так погиб — решил, что это лаборатория Айзена, а это оказались квинси. Старые раны почти мгновенно заныли, остро ощутилось отсутствие меча, а огромный зелёный шар внутри опять запросился наружу — Ичиго был готов поклясться, что прямо сейчас легко сможет выйти в банкай.
Но нет — это оказалась банальная гарганта, и Ичиго, накрутив вокруг себя настоящий панцирь, сразу нырнул внутрь.
В этот раз обошлось без сюрпризов — его и в самом деле выкинуло в Уэко Мундо, прямо напротив центрального входа в Лас Ночес. Крайне удачно выкинуло, между прочим — хоть миллиметром выше, и его бы проткнуло кавалерийской пикой какого-то пустого. Кажется, он попал на начало вторжения — и тут же распустил свою ауру, до того, как смог вообще понять, что он творит. Удивительно, но это подействовало, и огромная белая лавина остановилась.
— Разойтись.
Они послушались беспрекословно — кто-то даже поклонился, признавая превосходство. Ичиго бы удивился или заподозрил подвох — да вот только все Пустые были творениями Айзена, а друг-не друг пообещал, что ворота Лас Ночес всегда будут для него открыты.
— Оставайтесь на месте, пока я не вернусь.
Тут явно был кто-то свежевыращенный, составляющий новую Эспаду — но Ичиго не увидел ни одного из предыдущих солдат, а это значило, что они внутри. Куросаки достаточно хорошо знал Айзена, чтобы не сомневаться — его войско не развалится только от того, что он вдруг был схвачен Обществом Душ, и кто-то наверняка уже придумал план по его освобождению.
Так и есть — внутри, в том самом зале в Лас Ночес, восседали незнакомые пустые, Ннойтора и Улькиорра.
— И какого чёрта вы решили сотворить, господа?
Высокий квинта стукнул кулаками по столу и резко плюнул серо.
— Издеваешься?! Вы захватили Айзена — а теперь ты приходишь сюда, будто имеешь на это право, и задаёшь вопросы?!
Но до того, как Куросаки успел что-либо ответить, члена Эспады одёрнул флегматичный Улькиорра.
— Он и в самом деле может свободно приходить сюда — таково желание Айзена-самы. Седьмой капитан Куросаки Ичиго является его дорогим другом и имеет полную неприкосновенность. Мы не будем нарушать его приказ, даже если самого Айзена-самы сейчас нет с нами.
Ичиго мысленно порадовался, что именно квадра стал новым Королём — пусть и временно, конечно, но с ним можно было договориться. Когда он шёл сюда, он ещё не знал, что сказать — но сейчас слова всплыли в голове, будто сами собой.
— В первую очередь, я принёс вам новости. Айзен жив, и его приговорили к двадцати тысячелетиям заключения. Ваше вторжение только испортит дело — сейчас, по крайней мере, у него есть шанс. Воистину, мне казалось, что у его армии больше мозгов — вы ведь не думали, что Айзен и в самом деле мог проиграть?
Будь во главе стола кто-либо другой — тот же спящий в уголке примьера, реакция была бы совершенно иной. Но во главе Уэко Мундо всё ещё стоял прямой и патологически послушный Улькиорра.
— И что ты предлагаешь?
Куросаки мысленно улыбнулся — возможно, его безумный, только что родившийся в голове план сможет воплотиться в жизнь.
— Лгите. Делайте вид, что вы раздавлены и покорены. Смените дислокацию — скоро сюда придёт Враг, и вам стоит подготовиться к отступлению. Именно, Эспада квинта — к отступлению. Отступайте, отползайте, прячьтесь по самым тёмным углам — и выживайте, копите силы и выживайте. Чтобы потом, когда Айзен вернётся в своё Королевство, у него были те, кто готовы за него умирать.
Ответа ему не требовалось, какой-либо реакции тоже — Ичиго спокойно повернулся к пятерым вастарлордам спиной, не опасаясь серо или удара. Уже у двери ему следом прилетело тихое:
— Значит, ты даёшь нам слово, что Айзен-сама вернётся?
Такая фраза от Улькиорры не вызвала ничего, кроме смеха, и Ичиго позволил себе от души расхохотаться.
— Господи, вы это серьёзно? Я разочарован, Эспада квадра — это же Айзен. Неужели ты совсем в него не веришь?
Его даже любезно выпустили в гарганту, направив её в Руконгай. Почти сразу на седьмого капитана обрушился Король Душ:
«И какого чёрта ты творишь?»
«Ну, если коротко — собираю нам армию. Пусть в войне гибнут пустые, а не шинигами. Или ты не согласен?»
Именно — он наломал дров, ему и исправлять, и, если он может спасти чью-то жизнь, он попытается это сделать. Он никогда не отрицал, что виноват — но, чёрт подери, он готов исправлять ошибки.
После этого дышать стало немного свободнее, и следующую порцию сочувствия и «ты не виноват» было вынести чуть легче. Кажется, Готей-13 сошёлся на мысли, что Айзен затуманил ему мозги, и никто не верил, что он мог себя контролировать. В общем, почти Хинамори, только без умельцев из третьего за спиной — ещё бы, если невиновность подтверждает лично их капитан. За то, что он сбежал из бараков четвёртого, его тоже никто не винил — Рицу явно была уверена, что он выходил посмотреть на пустынный пейзаж и заняться самоуничижением. В общем, по нему прошлись все, кроме семьи Кучики — Гинрей носился по Миру Живых по каким-то там делам, а у Бьякуи Ичиго чихал и кашлял.
Перевести дух удалось только вечером, спрятавшись в собственных бараках и пережив нравоучения Комамуры и восхищение Хинамори. Ненадолго, впрочем — стоило Куросаки потянуться писать рапорт, в окно влезла непривычно серьёзная и скромно одетая Йоруичи.
Часть двадцать третьяВторой капитан сидела прямо напротив, спокойно сложив руки на коленях, в простой юката. Никаких открытых рук и спины, никакого кокетства. Просто уставшая женщина, пришедшая выпить саке.
— Значит, твой занпакто разрушился?
Они переместились в его личные комнаты, чтобы получить хоть какое-то подобие конфиденциальности. Конечно, старик Ямамото ждал объяснений, в письменном виде и классическими иероглифами, но вряд ли бы он обрадовался гонцу посреди ночи, а это значило, что время ещё есть.
— Именно. Он и так дышал на ладан, а тут ещё и прямой удар от Гандзю — я бы больше удивился, останься он цел.
И улыбнулся, давая понять, что совершенно не расстроен — мечом больше, мечом меньше, какая разница? Это сейчас он мог говорить о своём занпакто с улыбкой на лице, а тогда он был настолько шокирован и напуган, что потерял контроль — и это стоило ему физической формы и чуть не стоило жизни. Глупая, глупая, глупая ошибка — он уже давно не был ребёнком, чтобы реагировать истерикой. Неважно, что происходит, неважно, насколько всё плохо, неважно, каковы последствия — капитан Готей-13 не имеет права вести себя подобным образом.
Йоруичи не поверила. Конечно же не поверила — просто не могла поверить. Единственный капитан, у которого не было меча — единственный, кроме него. Ичиго ещё помнил те времена, когда он был — изящный палаш, который редко демонстрировался на публике, но которого трепетно любили, как ребёнка. Женщина дёрнула уголком губ — вернула его улыбку, будто отразила в кривом зеркале.
— Ага, как же. Помню, что я чувствовала, когда потеряла свой — и принятие было на последнем месте. Рассказать?
Доверие. Вот она — уставшая, разбитая, готовая поделиться сокровенным. В чаше, на блюдце — бери, если хочешь. Пей крупными глотками, тони в чужой жизни — можешь даже ничего не отдавать взамен.
Ичиго прикрыл глаза — не хотел смотреть на пламя, которое когда-то подарил Унохане.
— Если хочешь. Я знаю, тебе тяжело об этом говорить.
Йоруичи прикрыла глаза и подняла ко рту чашу — только чай, никакого саке. Только одно это могло кого-нибудь шокировать — Ичиго, положа руку на сердце, и сам был немного озадачен. Впрочем, мужчина оставался спокоен, давая второму капитану время. Она сама сюда пришла, и он был готов её выслушать.
— Знаешь, мой Каминари был уничтожен незадолго до бегства в Мир Живых. После твоей смерти, очевидно. В моей семье нельзя терять осторожность, а я… была несколько растерянной. Как ты помнишь, к тому моменту мой отец уже был мёртв, и пост главы Шихоин занимала я — и последняя любовница моего отца решила, что моя слабость это отличный шанс продвинуть своего сына на моё место. Как видишь, я победила — но цена оказалась слишком высока. Мало кто знает об этой истории — дела клана, сам понимаешь. Тут либо разбираетесь сами, либо приветствуете, кого Главнокомандующий пошлёт — а у меня даже не было выбора. Забавно, что после того случая я провела сотню лет в Мире Живых… А единственный, кто был мне рад, это тот самый брат, чью мать я лично скидывала пустым за пределами Сейрейтей.
Йоруичи замолчала, уставившись куда-то за его плечо, и непонятно чему улыбнулась. Её глаза были полуприкрыты, лицо отражало спокойствие и некоторую меланхолию — и именно сейчас Ичиго казалось, что без открытых плеч, без многозначительной полуулыбки и без двусмысленных фразочек Йоруичи Шихоин была прекрасна.
Капитан второго отряда явно была далеко отсюда — казалось, вглядись в зрачки и увидишь блеск вражеских мечей.
— Они разрушили его. Заперли в барьер и превратили в пыль. Меч нельзя починить, если его повредили в банкае — и его нельзя выковать ещё раз, если оболочка разрушена.
Мидори но Бураши попросился наружу, как никогда раньше — просто позови, и он вырвется наружу, окрасит мир в причудливое сочетание красного и синего. Но это — его занпакто, который иногда ввязывался в драки вовсе без участия хозяина, не мог говорить и принадлежал духовному мечу Короля Душ.
Силы Йоруичи наполнили комнату, как дым от ароматических палочек — вязкий воздух, просто так не вдохнуть. Пахло прошлым, горечью и кровью — пахло восстанием.
— Мне кажется, его больше нет. Сколько бы я ни бродила по внутреннему миру, сколько бы ни звала — будто меча у меня никогда и не было. Чувствую давление чуть ниже сердца, словно он застрял внутри меня — а вытащить не могу.
Женщина замолчала, и Ичиго осторожно расслабился, позволяя своей истинной сути вынырнуть из мутной глади его души. Каминари но Ками не откликнулся, даже не пошевелился — ещё не мёртвый, уже не живой. На ум пришло почти забытое, инородное, удивительно живое «кома». Очнётся ли? Вернётся ли?
Надо будет у Ячиру спросить, как-нибудь потом.
Йоруичи выдохнула и одним глотком допила чай — Ичиго вдруг вспомнил, что у него есть собственный. Остывший, чуть тёплый, немного горчил — кажется, седьмой капитан потерял форму за время своей смерти.
— Сой Фонг умерла.
Тихо, обречённо, констатируя факт. Переболело уже, перегорело — будь это как-то иначе, принцесса клана Шихоин никогда бы не пришла сюда. Он даже не был сейчас нужен, не должен ничего говорить, не будет напоминать о своём существовании — Йоруичи просто надо было это сказать.
— Ты ведь видел это, верно? Как Айзен своими иллюзиями заменил себя на неё. Наша совместная атака, все били на поражение — ни одного шанса выжить. Хотя я верила, конечно — верила до последнего, что случится какое-нибудь неведомое чудо… Не случилось. Глупо, да? Боги и Пустые, как же глупо…
Она будто сломалась, разлетелась на тонкие осколки — сгорбилась спина, поднялись коленки, ладони обхватили ноги, острый подбородок уткнулся в чёрную ткань. Она будто сбросила пару столетий, стала маленькой девочкой — в том времени, когда её отец ещё был жив, а никакой Сой Фонг даже не существовало.
Девочку Фонг Ичиго было не жаль — но он искренне жалел Шихоин Йоруичи.
Она повернула голову, сверкнула потемневшим глазом, удивительно доверчивая и тёплая. Куросаки отлично знал, чего она ждёт — хотя бы чужого прикосновения, возможности уткнуться в плечо и на несколько минут избавиться от ответственности.
Седьмой капитан не двинулся с места.
Она поняла. Конечно же поняла — знала с самого начала, ещё с того дня чёрт знает сколько лет назад, когда позвала его внутрь. Знала, но всё равно пришла. Всё равно надеялась.
Почему? Почему ты горишь именно для кого-то вроде него, Йоруичи?
— Я такая дура. Столько лет прошло, столько всего случилось, а я сейчас здесь. Надо было к Урахаре идти — представляешь, к Урахаре. Вот уж не думала я, что мужчиной, с которым я проведу несколько столетий, станет Урахара. Он хороший, очень хороший… Только вот я почему-то здесь. Может, хватит так ярко гореть, Куросаки Ичиго? Глупые насекомые вроде меня, презрев опасность и здравый смысл, хотят оказаться в самом пекле. Может, всё-таки позволишь?
Тёплая, горячая, поразительно красивая — всем известно, она самая красивая из всех шинигами Готей-13. Яркая, живая, дышащая полной грудью, плюющая на правила и идущая своим путём. Сейчас — открытая, беззащитная, доверчиво тлеющая около его рук.
Ичиго казалось, что костяные цепи оставили шрамы на его горле. Потянулись из груди, вырвались из живота — и сковали, сковали до боли и онемения конечностей. Скалились, скрипели зубами, сверкали взглядом бывшего главы Шихоин — того, убитого Гином и выброшенного на съедение пустым.
Он знал, что не должен был говорить этого сейчас. Знал, что не должен был говорить вообще никогда. Но, с другой стороны — когда, если не сейчас?
— Нет. Ты знаешь, что нет, Шихоин Йоруичи — потому что я убил твоего отца.
Она на секунду замерла, подняла голову — а потом рассмеялась, хрипло, горько, будто в глотке у неё застрял огромный ворон.
— Ради всего святого, Ичиго, прекращай. Я отлично знаю, что его убил Гин. И не надо делать такое удивлённое лицо — я, знаешь ли, капитан второго отряда, у нас нет проблем со слежкой. На самом деле, всё было даже проще. Я спросила, Унохана ответила.
Цепи лопнули — а потом сжались с двойной силой.
— Формально, так оно и есть. Но Гин был ребёнком, Йоруичи — а это значит, что это моя ответственность. Так будет лучше.
Так будет правильно. Возможно, всё могло бы быть иначе. Возможно, через пару лет Главнокомандующий отдал бы третьему капитану папку с заветной фамилией. Возможно… Возможно.
Йоруичи разозлилась. За мгновение дошла до точки кипения, взрыва — непостоянная, лёгкая, взрывная Богиня Скорости Шихоин. Чужая реацу мгновенно втянулась назад, женщина за секунду вскочила со своего места и оказалась прямо напротив, лицом к лицу.
— Хватит, Куросаки Ичиго! Гин, это был Ичимару Гин — и нет никакого смысла играть в самурая и брать на себя его грехи! Ты у нас кто, Бог? Хватит, слышишь? Хватит всё решать за других, хватит поступать так, будто ты знаешь, как будет правильно.
Секунда, и её уже не было в комнате. Там, за порогом — пылающая, готовая к битве, оскорблённая до глубины души. Гордо вскинутый подбородок, тонкие смуглые пальцы на светлой бумаге.
— Я простила, Куросаки Ичиго. Не Гина, нет — тебя. Сначала была в ярости, конечно, и убила бы, не будь ты к тому моменту уже мёртв. А потом поняла, что ты, как обычно, выбрал не того человека, и принял на себя его грехи, и злость испарилась, как туман. Айзен, Гин — ты единственный, кто верит в них, седьмой капитан. Возможно, одной твоей веры недостаточно?
И исчезла до того, как он успел ответить. Ичиго прикрыл глаза — возможно, и недостаточно. Возможно, он ошибается — и в Гине, и в Айзене, и в остальных. Возможно, потом это выйдет ему боком. Только вот он знает об этом давным-давно.
Куросаки Ичиго всё равно будет верить.
Рапорт Главнокомандующему написался удивительно легко, и всю оставшуюся ночь Куросаки разгребал бумаги по отряду. Завтра наверняка будет собрание, надо потребовать сосредоточиться на восполнении резервов и на маскировке складов — у них не так много времени. В принципе, его поддержат Шисуй и Укитаке. Возможно, на его стороне выступят Унохана и Гин, если правильно подобрать слова, можно перетянуть параноика-Кучики. Хотя, всё по ситуации надо смотреть, мало ли о чём они будут говорить.
Ближе к рассвету в комнату пробралась Хинамори — с красными глазами, вся в слезах. Села за его спиной, прислонилась к белому хаори, прерывисто выдохнула. Ичиго разогнулся, закинул голову назад, так, чтобы они стукнулись затылками.
— Не плачь, Цветочек. Всё не так плохо.
Она помотала головой, прошептала куда-то в лопатки:
— Вы ведь что-нибудь сделаете, Куросаки-сан? Вы ведь его не бросите.
Жаль, что она не видела его улыбки. Жаль, что он и сам её не видел — но, наверное, такое выражение лица у Второго Кенпачи лучше не видеть никому.
— Это же Айзен, Цветочек. Это же Айзен.
Так они и сидели, пока их не прервало тяфкающее покашливание Комамуры. Как и ожидалось, Ямамото решил устроить общий сбор, дабы обсудить всякие важные капитанские вопросы. Ичиго привычно прогнал по телу реацу и передал Хинамори лейтенанту — девушка сразу же начала орошать слезами чужое плечо, казалось, даже не заметив разницы. Ичиго не жалко, а вот смущёно стригущий ушами Комамура, кажется, был счастлив.
Поднять вопрос со складами не удалось — Готей-13 решал, что делать с вайзардами. Раньше говорить об этом было невозможно, потому что трое из одиннадцати действующих капитанов валялись при смерти, не отпуская от себя четвёртого. Ну, и потому что надо было выяснить, насколько они опасны, и кто будет за них отвечать, конечно. Предложения были самые разные — больше всего отличился Маюри, требующий отдать ему всех бывших шинигами на опыты. Изгнание, запечатывание сил, приговор к добровольному сеппуку — и громкое, уверенное «оправдать и восстановить в должности». Решающим стал доклад Урахары — основательный, на несколько часов, рассказывающий о столетии исследований, о многочисленных экспериментах и эмпирически доказанных выводах. В общем, было решено помиловать и восстановить — и тут оказалось, что сами вайзарды с этим не согласны. После долгих споров и дискуссий в Обществе Душ остались четверо — Хирако, восстановившийся на должности пятого капитана и протащивший свою Хиори в собственные лейтенанты, Лиза и радостно обнявший Куросаки Синсенгуми. Между двумя последними ещё около часа шла ожесточённая борьба за место капитана девятого — Ичиго с огромным трудом продавил на это место Ядомару. Синсенгуми, конечно, хороший мужик, но своей бывшей напарнице и неудавшейся ученице Куросаки доверял больше — им всем не помешает немного рациональности и хладнокровия. Лиза хорошо разбиралась во внутренней кухне Готей-13, была амбициозной, не теряла ясность мысли и несколько сотен лет ходила в лейтенантах у Шисуя, а это дорогого стоит.
Так что Ядомару официально получила капитанское хаори, а Синсенгуми определили на место покойной Фонг — Урахара категорически отказался от повышения и сразу сбежал в Гнездо Личинок, пока старик не передумал. Его бывший лейтенант и бывший капитан ничуть не возражал — Ичиго видел, как сразу после собрания он сбежал к какому-то татуированному пареньку. Впереди ждали обычные трудовые будни, мирные дни и кровопролитная война с квинси.
На столе Генрюсая, среди прочих бумаг, лежало прошение на визит к Айзену.
Часть двадцать четвёртая— Напомни мне ещё раз, как мы оказались в такой ситуации?
Гражданская одежда была непривычной, и Ичиго всё время хотелось что-нибудь куда-нибудь передвинуть, ему уже раз пять отдавили ноги, а маленькая бабка совала грязную и подтухшую рыбу прямо в нос. Безумно хотелось собрать пальцы в первую печать боевого кидо и шарахнуть по оживлённому руконгайскому рынку, потому что занпакто они с собой не взяли, да он и не позаботился вытащить Мидори но Бураши из своего внутреннего мира.
Стоящий рядом Гинрей радостно заржал.
Всё начиналось мило и даже слишком буднично — старый друг, выслушав историю с Йоруичи, предложил проветриться и выбраться в Руконгай. Ну, и подарков мелкому Ичиго прикупить для грядущего приёма в доме семьи Укитаке — правнук совершенно не хотел никуда идти, и старший Кучики хотел соблазнить его новым набором для каллиграфии. Ну, и ещё чем-нибудь — лично Куросаки собирался накупить ему сластей, которые всегда были актуальны. В общем, всё было решено, Комамура нагружен по самое не могу, обречённое «дедушка!» от Бьякуи прозвучало им вслед вместе со списком покупок, дешёвые синие юката вытащены со дна сундука, и шинигами выбрались наружу. Ичиго ради инкогнито даже соединил три своих хвостика в один и закрутил в пучок, а Гинрей соорудил какую-то высокую и «мужскую, не ржи Куросаки» причёску с тремя или четырьмя заколками — седьмой капитан не считал. Поначалу всё шло хорошо, но потом они завернули на эту руконгайскую барахолку, и Куросаки уже был готов проклинать этот мир. Причём лезли все, почему-то, только к нему — бывший шестой капитан без проблем шёл сквозь толпу и покупал кальмаров по огромной скидке. Вот она, сила красивого личика — ну извините, что у Куросаки подбородок не той формы, чтобы картины с него писать!
— Ну, если коротко, то мы решили срезать путь.
Гинрей с таким удовольствием смотрел на бабку и тухлую рыбину, что Ичиго уже представлял себе грядущие сплетни. Удивительно, но в данный момент он не был основным объектом обсуждения — все спорили, была ли дочерью Йоруичи ныне покойная Сой Фонг и спит ли с Шисуем Лиза Ядомару. Даже обидно как-то — видимо, сплетня о том, что он спит с Айзеном, давно всем надоела.
— Молчи, старый хрен. Нет, я не куплю вашу рыбу — вы что, не видите, что ей уже воду в колодцах травить можно?!
Видимо, он обидел бабку в её лучших чувствах, потому что в ту же секунду был огрет рыбой по голове — выпавшие кишки красиво повисли прямо перед лицом. Гинрей чуть не сложился пополам, наблюдая за удаляющейся и достающей из корзинки новую тушку бабушку.
— А тебе идёт. Не думаешь сменить образ? Опять же, эффект устрашения — враги к тебе и на милю не подойдут. И выглядишь по-боевому, и, эм… аромат…
Разумеется, когда Ичиго по-собачьи тряхнул головой, все остатки полетели в одного на редкость говорливого старика. Они, было, завязали дружескую потасовку, но потом решили, что подобное мероприятие в руконгайских трущобах будет не лучшей идеей и сбежали к реке. Вода, конечно, была немного холодновата, но суровым капитанам не привыкать, а подогревать её боевым кидо было лень.
— Давно надо было это сделать, да?
Ичиго улыбнулся, рассматривая свой живот, где когда-то были шрамы, и плеснул немного воды на своё лицо. Вот так, тихо, спокойно — будто просто не было последних нескольких лет.
— Ага.
Реальность спряталась, скрылась за мыльной плёнкой мнимого благополучия, где капитан может просто бросить всё и сбежать в Руконгай, где никто никого не подставляет, где друг не сидит в тюрьме, а враг не собирается уничтожить мир. Где Гин не убивал отца Йоруичи, где ждёт на чашку чая мелкая и где не плачет Момо Хинамори.
Нырнуть бы, да поглубже, чтобы никогда не выплыть.
Юката тоже было решено освежить, и мужчины растянулись на траве, рассматривая рисовые поля — источник благополучия Руконгая и жизни шинигами. Гинрей ностальгично вздохнул при виде распущенных волос Куросаки и неуверенно пробормотал:
— Дурацкая идея с набором, да?
Ичиго дружелюбно боднул друга кулаком в плечо — забавно, что он считается экспертом по детям семьи Кучики.
— Ага. Или ты думаешь, что хоть один руконгайский набор сможет сравниться с тем, выполненным Бьякуей на заказ?
Лучший друг обречённо выдохнул и опустился на траву — видимо, других идей для внука у него не было. Куросаки только фыркнул, запрещая Кучики раскисать.
— Возьми ему то, что ты хотел в этом возрасте. Ну, или сладостей — с твоими потомками всегда прокатывает.
Гинрей просто воплощал собой скепсис.
— Ты знаешь, сколько столетий назад я был в его возрасте? Ладно, попробуем что-нибудь придумать…
Юката ещё были слегка влажными, но мужчины всё равно оделись и вернулись в первые районы Руконгая — правда, в этот раз было решено выбрать более благополучный квартал. Выбор подарков затянулся — Гинрей долго и мучительно думал, а потом плюнул и выбрал набор для чайной церемонии, с тем расчётом, что, если малышу Ичиго не понравится, всё равно не пропадёт. Седьмой капитан же решил изменить своё мнение, выбрав в подарок небольшой, больше декоративный танто — мальчику уже пора взрослеть, да и Бьякуя, с его паранойей, наверняка будет счастлив. Да и больше времени у него появится на общение с сыном — вряд ли основам боя Кучики Ичиго будет обучать кто-нибудь другой.
— Так, мне ещё в ювелирный надо зайти — хочу прикупить новую заколку своей Химе.
Ичиго радостно кивнул, с долей ностальгии осматривая вывешенные женские кимоно — он бы подарил одно Апельсинке или Хинамори, но совершенно не был знаком с их предпочениями. Купить парадную женскую тряпку безумно хотелось — так, как раньше он покупал их мелкой. Долго ходил между магазинами, пропускал через пальцы текучую ткань, придирчиво выбирал узор…
А, к чёрту всё.
Гинрей не сказал ни звука — тихо выдохнул, кто другой бы и не заметил, и последовал за решительно свернувшим другом.
— Кому берёшь на этот раз?
— Мелкой.
Ичиго уже попросил белое, с красным узором, и поэтому не видел чужого лица. К плечу осторожно прикоснулись пальцы, тихий голос нерешительно произнёс:
— Ты ведь помнишь, что она умерла?
Видимо, продавец держал его за идиота, и Ичиго раздражённо отодвинул кимоно, потребовал другое, синее.
— И была рождена снова.
Наверное, чужое сочувствие заметил даже продавец.
— Ты ведь понимаешь, что это другой человек?
Он помнил, как примерно выглядела рыжая риока, и полагал, что они с его мелкой не слишком отличались друг от друга по комплекции. Правда, его мелкая была старше, у нее были другие волосы и другие глаза, да и кимоно она носить любила и умела…
— Покажите вон то, зелёное.
Что-то приличное нашлось только в четвёртой по счёту лавке, и Ичиго под бурчание Гинрея таки купил вычурное, но на удивление невинное фурисодэ с пионами — уж чего, а храбрости рыжей риока было не занимать. Передать подарок не составит никаких проблем — надо только не забыть купить горшок с душистым горошком, чтобы не завял, и попросить об услуге капитана Укитаке.
— Так что, теперь по цацкам?
Тут уж завис старина Гинрей, порхая по ювелирам и споря до хрипоты за каждую копейку. Но Ичиго тоже не удержался — купил гребень Хинамори и расшитую ленту для Котетсу — Гинрей в очередной раз его подколол. Куросаки и не защищался — да, он опять идёт с Исане на приём. А с кем ещё, скажите на милость? Да и не только обещание Рицу держало седьмого капитана около четвёртого лейтенанта — она и в самом деле была идеальной спутницей на светские рауты, и они ходили вместе так часто, что мертвецам даже надоели сплетни.
— Как думаешь, подарить что-нибудь Йоруичи?
Гинрей только закатил глаза, отвергая очередное дико дорогое украшение. Нет, Куросаки и сам не так уж беден, но всё же не стал бы тратиться на подобное. Ну, если только для жены — с другой стороны, лучший друг как раз и покупал подарок для жены…
— После того, как ты её отшил? С чего бы?
На самом деле, причина была грубой, глупой и вызывала дикий смех у одной мелкой тысячелетней катаны по имени Ячиру.
— Думаю, я могу восстановить её связь с духовным мечом.
Тайну Йоруичи Ичиго другу не рассказал, но все знали, что у второго капитана проблемы с её мечом, так что Гинрей не был удивлён. Друг даже какой-то янтарный ужас в сторону отложил — Куросаки же, наоборот, прихватил какой-то набор, собираясь подарить Апельсинке. Чем ярче был интерес на лице Кучики, тем меньше Ичиго хотел об этом говорить.
— И как ты можешь это провернуть?
Он сам виноват, что поднял эту тему. Самое время идти до конца.
— Я могу её завалить.
Идею подсказала, конечно же, Ячиру. Младшая сестрёнка, куда более опытная в отношениях с мечами других шинигами и сама с собой сообщила, что проблема Йоруичи довольно типичная для зацикленных на ковке меча шинигами. Занпакто это нечто большее, чем пришедшая из Дворца железка — до того момента, как их начали ковать, с их извлечением почти не было проблем. Ичиго мог извлечь Мидори но Бураши в любой момент — вопрос лишь в том, что пока он не хотел этого делать. Может быть, чуть позже, под присмотром Уноханы, или во имя науки и ради того, чтобы выбить что-нибудь у Киске. Или…
Хватит отговорок. Он просто позволил себе спрятаться за иллюзией, что, если у него снова будет меч, это будет началом войны с Яхве.
Гинрей поперхнулся и выронил очередную побрякушку из рук — нечасто Ичиго удавалось его удивить.
— Ты сейчас серьёзно?
Ячиру он тогда сказал примерно то же самое. Девочка только плечами пожала — проблема была не только в Йоруичи. Каминари явно также шокирован собственным развоплощением, и не слышит никого. Значит, к нему надо пробраться — и лейтенант одиннадцатого была в полной уверенности, что секс был самым простым способом. Ну, и полезно для Йоруичи, конечно же. С психологической точки зрения. Может, мелкая зараза и в самом деле издевалась?
— Я и сам до конца не уверен, но… У Йоруичи проблемы с доверием и контролем, а я видел её в совершенно расслабленном состоянии. Возможно, если она расслабится и отпустит ситуацию, то сможет вернуться в свой внутренний мир. Ну, в тот момент… ты понимаешь…
Гинрей буквально стёк по прилавку от смеха, а Ичиго раздражённо закатил глаза. Он и сам не до конца поверил, что говорит это — самая бредовая затея из всех, что когда-либо приходила в его голову. Ну, не считая гениальной идеи выпить Гинреевский Бонсай, чтобы не ходить на практику — но тогда он был тупым студентом, так что это не считается.
На этой радостной ноте лучший друг даже выбрал украшение для своей мёртвой Химе и тихо хихикал всю дорогу до стен Сейрейтея — однако, дойдя до ворот, он резко стал серьёзным.
— Но ты ведь понимаешь, что ваша ссора и то, что ты берёшь на себя убийство её отца, не способствуют, как ты выразился, расслаблению? Тем более, ты вряд ли будешь делать нечто подобное тайно, а почти невозможно отпустить контроль и получить удовольствие, если этот процесс имеет определённую цель.
Седьмой капитан закатил глаза — он отлично знал все недостатки этого плана. Дико обидно, на самом деле — знать способ помочь и понимать, что он почти неосуществим.
— Слушай, разве она не спит с Урахарой?
Если бы Гинрей не знал, кто с кем спит, это был бы не чёртов Гинрей.
— Ага.
— Так почему бы тебе не рассказать ему всё то, что ты рассказал мне?
Потому что он является занпакто, а Урахара Киске — нет, но Ичиго, разумеется, не собирается говорить другу нечто подобное. К тому же, почему бы и нет? Может, его ученику эта информация пригодится — заодно можно и кое-какие тайны узнать, и тренировку дополнительную провести…
— Ты прав. Пожалуй, расскажу.
Всё же лучший друг не был окончательной сволочью, так что они довольно быстро свернули с щекотливой темы и договорились встретиться до приёма — Гинрей пригласил друга на чай, собираясь нагло воспользоваться его влиянием на своих потомков и всё же выманить малыша Ичиго.
В тот же день на подоконнике Иноуэ Орихиме появилась небольшая коробка, горшок с цветком и записка на старинной бумаге, выполненная с помощью каллиграфической кисточки.
«Прости.»
Часть двадцать пятаяМаленький Ичиго походил на радостную безобидную змейку, когда вынырнул со своего места, быстро забрал подарок Гинрея и с лёгким смущением принялся водить пальцем по краю чаши. Танто уже был заткнут за пояс, немного неправильно, но очень старательно — и, зная Бьякую, очень скоро мальчик будет владеть оружием в совершенстве.
— Спасибо, прадедушка.
Прямо загорелся, маленький Кучики — Ичиго даже поностальгировал немного, вспоминая двух предыдущих малышей, с такой же радостью смотрящих на мир. Этому малышу повезло больше всех — он рос в мирное время, когда квинси не совершали налётов, а Айзен ещё не начал бунтовать. В последнее время ему уже не так везло, но всё было не так плохо — никто и ничто не может проникнуть на территорию особняка Кучики.
— Кстати, Ичиго — ты не хочешь сходить в гости к То-куну?
Свой гениальный план Гинрей приберёг до последнего момента, когда до приёма в доме Укитаке оставалось часа четыре, и времени должно было хватить ровно на то, чтобы переодеться и дойти пешком. Куросаки мог только небеса благодарить, что он мог ходить на подобные мероприятия в форме — правда, в этот раз не получилось, и плотная тёмная ткань ждала своего часа. Решил сделать приятное Котетсу, чёрт подери — не всё же девочке краснеть. Правда, сама Исане всё отрицала, но он ведь не слепой, а следить за своей дамой должен любой порядочный мужчина.
Малыш Ичиго весь сжался, сложил бровки в самую жалостливую позицию и стал походить на побитого щенка — но его слова выражали полное и категоричное «нет». Как и ожидалось, на самом деле — седьмой капитан не верил, что один подарочный набор изменит желание ребёнка. Бьякуя даже не пытался — и, будь он сейчас здесь, Гинрея бы ожидала тяжёлая битва. Старый друг пытался быть мягким, но было видно, что его терпение постепенно сходит на нет, а малыш Ичиго не собирался уступать. Капитан Куросаки только глаза закатил — такими темпами он заставит ждать Исане.
Резкий хлопок в ладоши заставил спорщиков замолчать и повернуться к нему.
— Так мы ни к чему не придём. Ичиго, подойди ко мне.
Мальчик послушался беспрекословно, сразу вскочив и приземлившись прямо в распахнутые руки.
— Скажи честно, ты хочешь идти в гости к То-куну?
Сын Бьякуи немного покраснел и ничего не сказал, но зато энергично замотал головой. Всё было совершенно ясно — и седьмой капитан усмехнулся и встал, отряхивая колени. Гинрей тихо возвёл очи к потолку и простонал.
— Ну, нет так нет. Слышал, Гинрей? Прекращай мучить ребёнка.
Малыш Ичиго засиял, как сверхновая звезда на небосводе — он резко выпрямился и поклонился, весело прокричав «Спасибо, дядя Ичи!» и скрывшись в глубине необъятного поместья Кучики. Друг только покачал головой, отлично понимая, что правнука до вечера не выманит.
— Я тебя для чего с собой взял, Куросаки?
Седьмой капитан совершенно не чувствовал себя виноватым.
— Да отстань ты от него — будешь неправильно себя вести, Бьякуя взвоет. Лучше заведите со своей Химе ещё одного.
Удивительно, но старина Гинрей немного покраснел и отвёл взгляд.
— Какие дети, Ичиго? У нас уже правнук растёт, а ты мне про детей рассказываешь.
Настала очередь седьмого капитана валяться по полу от хохота.
— Ты что, стесняешься? Ты — парень, который никогда не думал об общественном мнении, а великолепно управлял им, плюющий на законы и правила? Кто тебя осудит — Бьякуя? Он только по потолку будет от радости ходить, если в вашем могильнике появится ещё один ребёнок. И вообще…
«Раньше тебя это не останавливало» — слова замерли, колоколом ударили в голове, вернули в тот страшный день, к мёртвому мужчине и двум рожающим женщинам.
- …Хватит заморачиваться! Лучше посоветуй мне что-нибудь вычурное и помпезное для волос — чтобы все эти аристократы в обморок упали от моей причёски.
Ичиго оставалось только надеяться, что его заминка не была замечена.
Гинрей беспечно улыбнулся и пообещал накрутить самый элегантный пучок и одолжить свой лучший гребень.
Часть двадцать шестаяПриём в доме главной ветви Укитаке был помпезен, скучен и ничем особенным Куросаки Ичиго не запомнился. Гинрей строил заговор и кого-то отравил, капитана Укитаке не пригласили, и хоть сколько-нибудь вечер скрашивала только Исане, неведомым образом уловившая его скуку. Лейтенант краснела, заикалась и мучительно долго подбирала слова, но всё равно — диалог с Котетсу можно было считать лучшим событием приёма. Ичиго настолько впечатлился, что даже позвал четвёртого лейтенанта на прогулку — не в рамках какого-нибудь очередного вечера или просьбы Рицу, а просто так. Ну, и пообещал себе узнать у Уноханы мерки для кимоно — короткие волосы с длинным хвостиком, увы, почти не подходили для тяжёлых заколок.
Лично для капитана Куросаки вечер у Укитаке закончился Комамурой и шинигами из первого отряда, передающего предложение старика зайти на чай. В письме отдельно указывалось, что Второго Кенпачи ждут завтра днём, а не посреди ночи, так что Ичиго честно отложил бумагу в сторону и решил несколько неотложных вопросов с поставкой продовольствия, а потом отправился бродить. Ночь длинна, а седьмому капитану не привыкать не спать сутками напролёт — можно и завернуться в форму, как в броню, и на кончиках пальцев скользить по шуршащим крышам Сейрейтея, отчаянно скучая по почти незаметной тяжести занпакто на бедре. Мидори но Бураши спал — но сосредоточься, позови, и он выскользнет наружу, окрашивая стены и небеса. Одно слово, один жест — и руки сомкнутся на рукояти, а реацу послушно взметнётся вверх, готовая служить и убивать.
Капитан Куросаки мрачно ухмыльнулся и продолжил свой путь.
Мужчина совершенно не думал о том, куда его несёт на ночь глядя, и собственное появление около Гнезда Личинок принял с философским спокойствием. Подошёл к створке, осторожно прикоснулся силой к защитному плетению кидо — самый быстрый и простой способ дать ученику знать, что учитель здесь, пришёл поговорить. Вход был открыт почти сразу — как и ожидалось от бдительного Урахары. Панамка-кун был бодр, собран и готов ко всему — флюидов фатализма вполне хватило бы на отряд самураев.
— Добро пожаловать, капитан.
Урахара почти не изменился — только панамка теперь чаще прятала глаза, да во взгляде добавилось серьёзности. Теперь Куросаки вполне мог представить его капитаном с белым хаори на плечах или гением-изгнанником, решившем ещё раз бросить вызов. Правилам, пустым, хогьёку или самой смерти — на пределе своих возможностей, не думая о последствиях. И плевать, что в этот раз ученик ввязался в битву разума — Ичиго всё равно им гордился.
Урахара привёл его в небольшую комнату, явно служащую кабинетом, и пригласил сесть на вполне земной диван. Почти сразу возник вполне себе земной чайник и земной чай — вообще, всё вокруг было поразительно живым. Стены, какие-то растения, прибитые полки — будто Урахара сотворил какое-то великое кидо и выкрал небольшой кусочек Мира Живых. Прикрыл заклятиями, спрятал ото всех в Гнезде Личинок, сделал напоминанием — всем, кто когда-то был жив.
И, сидя на этом земном диване, Куросаки Ичиго вдруг ощутил себя безнадёжно мёртвым.
Сражаться, кого-то защищать, смеяться над шутками Гинрея или звать Исане гулять — это всё лишь шелуха, бессмысленные поступки, призванные скрыть то, что он мертвец. Мертвец, который делает вид, что он ещё живёт.
Но сейчас речь явно пойдёт не о том.
— Давно не виделись, Урахара. Как видишь, я пришёл. Правда, не уверен, зачем.
Мужчина тихо хмыкнул и утонул в мягком кресле, больше похожем на огромный пуфик. Кстати, ученик налил чёрный чай — совсем другой сорт, но всё равно напоминает Айзена. Старик благополучно отклонил второе прошение, но на столе уже лежало третье, и Ичиго был готов написать ещё одно.
— Я знаю зачем, Куросаки-сан. Шихоин Йоруичи.
Имя смыло странное ощущение собственной смерти, взметнулось бурунами напряжения, взорвало тонкую плёнку ностальгии. Седьмой капитан подавил в себе желание поморщиться — думать о внезапно рванувшей ситуации с принцессой совершенно не хотелось.
— Да. Что же, давай поговорим о Йоруичи.
И тут настало время морщиться единственному ученику. Словно чувствуя эмоции своего надзирателя, заорал кто-то из обитателей Гнезда Личинок — Панамка-кун даже вставать с места не стал, ударил кулаком в ближайшую стену.
— Знаете, я вас безмерно уважаю, Куросаки-сан — но лучше бы ты с ней тогда переспал.
И, кажется, Ичиго был склонен с этим согласиться — история столетней давности аукнулась именно сейчас, когда нет времени на вековое игнорирование и демонстративное примирение. У них осталось около года, когда все эти традиционные танцы с бубном совершенно неуместны. И ведь ничего не сделаешь, хотя ему жизненно необходима сильная воительница Йоруичи — и было бы в разы лучше, успей она за это время обзавестись мечом.
— Если бы не эта ситуация — не пожалел бы, Урахара. И много лет не жалел. Тогда я был прочно связан с Рицу, но, веришь ли — не стал бы спать с Йоруичи, даже будучи полностью свободным.
Потому что новая глава Шихоин всегда была для него вздорной принцессой, чей отец входил в длинный перечень его грехов. Потому что он не мог спать с той, чьи глаза он видел на другом, навеки застывшем лице. Но, видимо, ему не очень удаётся объяснить это Йоруичи.
Урахара протянул вперёд руку, отломил пальцами какую-то земную сладость и отвернулся, будто что-то интересное происходило за окном. Ичиго, может, и рад был поймать его взгляд, понять, что за мысли бродят в голове у ученика, но широкая полосатая панамка надёжно отсекала его от остального мира.
— Мы оба понимаем, что это так просто не закончится, Куросаки-сан. Пожалуйста, поговорите с Йоруичи ещё раз. И, пожалуйста — если в этот раз вы поймёте, что всё идет к более близкому контакту… не сопротивляйтесь.
Ученик поставил на стол чашку, подтянул к груди коленки и усмехнулся.
— В конце концов, мы с ней ничего друг другу не обещали. Мне иногда вообще кажется, что она выбрала меня из-за вас.
Навстречу пахнуло обречённостью и принятием — потому что, каким бы ни было решение, его принимал взрослый и отвечающий за свои поступки человек. Просчитывая варианты, зная о последствиях, играя по давно заданным правилам — и прекрасно понимая, что всё к тому и шло.
Кажется, его ученик вырос.
— Я обещаю тебе, Киске. И, знаешь — я думаю, есть способ вернуть меч Йоруичи.
Ложь, смешанная с правдой, легко лилась с языка — та же версия, что была выдана Гинрею, но с лёгкими модификациями и теорией о контакте двух занпакто. Возможно, у Куросаки Ичиго ничего не выйдет, даже если он пустит в свою постель принцессу Шихоин — но у Урахары Киске внутри жила и пела Бенехиме, и седьмой капитан не собирался лишать ученика надежды. Если есть способ, этот шинигами его найдёт. Панамка-кун — тот, в кого можно только верить.
После они немного помолчали, и Ичиго допил свой чай — немного остывший, с уже образовавшейся плёнкой. Немного горчит — но эта горечь заставляет чувствовать себя восхитительно живым. Зря, наверное — Куросаки давно знал, что это ненадолго.
— Меня позвал Главнокомандующий, Урахара. Есть идеи?
Ученик послушно склонил голову, с лёгкостью меняя тему и становясь прежним, дурашливым Урахарой — закрылся, спрятался, прикрыл себя повседневной рутиной, как дурацкой плёнкой с чая.
— Мои осведомители сообщают о странных волнениях в Мире Живых, Куросаки-сан. Вполне возможно, что ответом на ваши прошения станет длительная командировка на грунт. Уж постарайтесь не угробить мой магазинчик, капитан — он мне дорог как память.
Ичиго только усмехнулся — логично, чёрт подери. Не стоило так открыто и явно рваться к Айзену. Возможно, его и простили, списали всё на гипнотическое обаяние и на силы Къёка Суйгетсу — но никто не забыл, кого капитан Куросаки громко и пафосно называл своим другом. Возможно, это даже не было жестом недоверия — старик вполне мог и в самом деле заботиться о своём импульсивном Втором Кенпачи. Или, и в самом деле, проблемы в Мире Живых требовали тяжёлой артиллерии, и Совет Сорока Шести решил убить двух зайцев. Или — что совсем мало вероятно — его знакомый гений просто ошибается.
Но, в принципе, Куросаки Ичиго был готов — реацу плескалось через край, и он вполне мог поддерживать оболочку, Укитаке и Шисуй знали его тайну, а до прихода Яхве у них был ещё целый год.
И именно поэтому, когда на следующее утро Главнокомандующий молча протянул ему закрытую папку, Ичиго мог улыбаться.
— Тринадцатый отряд обнаружил странную активность среди людей с духовной силой, капитан Куросаки. И, судя по некоторым данным, в деле может быть замешан… он.
Воспоминания хлынули рекой, и Куросаки против воли оскалился — в Обществе Душ это событие достигло его в виде сплетен, но он отлично помнил собственную беспомощность и страх при жизни, и совсем не против поквитаться. Мир на грани катастрофы — самое время платить старые долги.
— Исполняющий Обязанности Шинигами, полагаю?
Старик обречённо прикрыл глаза, будто вспоминая собственную ошибку.
— Именно он, Второй Кенпачи. И я полагаю, ты единственный, кто не будет милосерден.
Слова как удар, как напоминание — о том, как третий капитан шёл сквозь квинси, оставляя за собой только трупы. Жестокий капитан, бессердечный капитан — как же давно он не слышал этих эпитетов в свой адрес.
Впрочем, Ичиго не сомневался, что у Готей-13 отличная память.
— Отправишься туда с Хирако и Ядомару — они помогут освоиться в Мире Живых.
Как и следовало ожидать — не он один будет доказывать свою верность. К тому же, дополнительная поддержка, хотя Ичиго и не сомневался, что на его стороне выступят все выжившие вайзарды. В конце концов, он собирался обосноваться в бывшем доме Урахары. Наверное, это даже будет похоже на отпуск — Мир Живых, посиделки с Лизой, хождение в гости к Шибе Ишшину. Наверное, это совсем не так плохо.
— Как пожелаешь, Генрюсай.
Часть двадцать седьмаяХирако Шинджи довольно улыбнулся, обнажая ряд идеальных зубов, и выпрямился, изгибаясь на столбе с линией проводов под немыслимым для живого человека углом. А ведь, казалось, пятый капитан не так давно вернулся отсюда — но, видимо, прикипел к Каракуре сильнее, чем сам ожидал.
— Встретимся в магазине Урахары, капитан Куросаки. Пробегусь по старым знакомым, узнаю, что к чему.
И исчез, быстрее, чем Ичиго и Лиза успели что-нибудь ответить. Их и в самом деле отправили в Мир Живых втроём — Куросаки попытался выбить в подкрепление кого-нибудь ещё, но Главнокомандующий был непреклонен. Не хотел рисковать и посылать кого-то, кто знал в.и.о. шинигами, наверное. Неудивительно — в Готей-13 только они трое не общались с ним лично.
Лиза цыкнула и сквозь зубы, явно пробормотав проклятия, но осталась стоять, легко балансируя на флюгере здания и дожидаясь приказа — всё же, ответственным за миссию поставили Ичиго, и новый девятый капитан не собиралась демонстрировать характер. Куросаки даже почти прослезился от ностальгии — будто они снова офицеры отлынивающего Шисуя, сидят в его кабинете и делают вид, что это они тут капитан и лейтенант.
— Могу его догнать.
Ичиго фыркнул, с удовольствием перекатываясь с пятки на носок по пологой крыше. Предрассветная Каракура ещё не проснулась, но уже жила — поразительное, ни с чем не сравнимое зрелище.
— Не стоит, капитан Ядомару. Мы остановимся в магазине Урахары — дорогу пятый капитан отлично знает, сам придёт.
Он точно знал, что родился здесь и провёл всё своё детство — но бетонные стены Мира Живых не вызывали узнавания, вообще. Будто он не ходил по этим улицам, будто не здесь жили его друзья, будто не в этом городе умерла его мать и не между этих домов ступил на путь шинигами.
Так странно — с этого места началась его история, а для него это просто один из тысячи городов Мира Живых.
— Капитан?
Лиза явно держалась за уважение и общее прошлое — ей, как и Хирако, безумно хотелось рвануть куда-то вниз, напомнить о себе, поздороваться и ещё раз попрощаться. Даже у прекрасной и флегматичной Лизы связи с этим местом было больше, чем у него.
— Давай уже. Не волнуйся, не сбегу.
Ядомару фыркнула, выражая своё отношение к поставленному подобным образом вопросу. Нетерпение из её реацу куда-то исчезло, видимо, подавленное железным самоконтролем, и бывшая лейтенант совершенно спокойно выдала:
— Я здесь не для того, чтобы тебя стеречь, Куросаки. И ты здесь не для того, чтобы стеречь нас. Собрал информацию?
Им, разумеется, выдали вводную — Главнокомандующий подошёл к делу со всей ответственностью и даже приложил к папке заключение совета Сорока Шести. И, разумеется, реальность сильно отличалась от безжизненных, каллиграфически точных бумажек.
— Можешь не сомневаться. Интересные дела творились в Обществе Душ, пока нас не было, Лиза. Очень интересные.
Куросаки спрыгнул вниз — легко и молниеносно, как и положено капитану, переполненному реацу. Миг — и он уже замер, одними пальцами левой ноги прикасаясь к шершавому асфальту, прохладному даже сквозь носки и варадзи. Совершенно не похоже на дороги Общества Душ.
— Ты ведь впервые в современном Мире Живых, да, Куросаки?
Лиза терпеливо сносила все его закидоны, и прямо сейчас спокойно шла чуть позади, позволяя седьмому капитану перемещаться по тихой улице так, как ему хотелось.
— Да. Более того — впервые с войны с квинси.
Солнце медленно и как-то лениво перекатывалось по небу, и город потихоньку начал оживать. Тут и там появлялись спешащие по своим делам живые, с невинным любопытством разглядывали непохожих ни на кого шинигами ждущие переправы души. Ичиго и Лиза не обращали на них внимания — к ним уже спешил дежурный из тринадцатого, вот пусть и займётся своими прямыми обязанностями. Да Куросаки вряд ли смог бы хоть что-нибудь сделать — меча-то у него всё ещё не было. Мидори но Бураши приятно грел грудь, отзывался тихим гудением откуда-то изнутри и слегка царапался при переходе из одного мира в другой. Это успокаивало, но Куросаки всё ещё не выходил в банкай — будто что-то внутри останавливало и тихо шептало: «ещё не время». И Ичиго и в самом деле не собирался с этим спешить.
Карту Каракуры седьмой капитан выучил сразу, как получил задание на устранение первого в.и.о. шинигами, и сейчас целенаправленно направлялся к школе — в надежде, что хоть в этом значимом месте воспоминания вернутся. На очереди были кладбище и дом — но Ичиго казалось, что если первое место не поможет, остальные два будут лишены смысла. Да и вообще, так ли нужно наполнять этот город давно мёртвыми воспоминаниями?
— Ты поделишься информацией об этом в.и.о. шинигами, Куросаки?
Лиза не выдержала, когда они уже были у цели — вдалеке виднелся свежепокрашенный забор. Седьмой капитан не спешил отвечать, подошёл к кованой ограде, положил на едва нагретое железо ладонь. В этих стенах он принимал судьбоносные решения, здесь он ловил редкие минуты покоя и здесь он когда-то научился верить своим друзьям.
Ничего. Дома как дома.
— Сначала расскажи, что известно тебе. Не хочу повторяться.
Больше нужды в человеческом способе передвижения не было, и капитаны резко взмыли в небо, на долю секунды замерев на высоковольтных проводах. Дорога в магазин должна была занять всего несколько минут, но Ичиго собирался немного покружить над городом, сравнивая нарисованный план с реальным положением дел.
— Как я поняла, Куго Гинджоу украл силы шинигами. Вопреки всему, его не казнили за это, а официально признали временно исполняющим обязанности, вручили удостоверение и выдали доступ в Общество Душ. Однако, Куго не оправдал оказанного ему доверия, предал Готей-13 и исчез.
Ичиго негромко рассмеялся — официальная версия, как обычно, была сухой, лаконичной и похожей на правду. Гинрей делал, наверное, или младший брат Йоруичи. Даже не солгали почти — лёгкое искажение правды ложью не считается.
— Это то, что написано в отчётах и было сообщено рядовым. Однако, одна птичка под ветвями сливы напела мне версию поинтереснее…
В то славное время, когда Куросаки Ичиго был давно мёртв, а вайзарды с Урахарой и Йоруичи скитались по Миру Живых, бродили по свету двое братьев. Лучшие друзья, делящие всё напополам, и не представляющие жизни друг без друга — пока старший не погиб из-за человеческой глупости. И, казалось бы, на этом моменте всё должно было закончиться — только вот для Общества Душ после смерти всё только начинается. И вот, старший переместился в Руконгай, сохранил воспоминания, выучился на шинигами и вернулся к младшему в Мир Живых. Руководство ситуация не напрягала, ведь оба брата ещё при жизни обладали силой и прекрасно видели души и пустых, да и в капитанах всё ещё ходил добряк-Укитаке. И всё было более-менее нормально, пока сила двух братьев не привлекла одного из высокоуровневых меносов в Мир Живых. В ходе атаки старший брат погиб — но перед смертью успел передать силы младшему, все, без остатка. Общество Душ только за головы схватились, ибо до этого момента никто и не подозревал, что можно подобным образом взаимодействовать с живыми людьми. На передачу реацу тут же наложили запрет, а оставшегося в живых брата окрестили временно исполняющим обязанности шинигами, выдали удостоверение и обязали регулярно ходить на проверки к Маюри. К удивлению, человек выдержал целых две таких экзекуции, но в третий раз капитан двенадцатого перешёл все границы, и его подопытный кролик начал сопротивляться. По итогам, в.и.о. шинигами с боем прорвался из Общества Душ и спрятался среди живых.
А сейчас, спустя столько лет, не замешанные в грязной истории капитаны отправились в Каракуру, уничтожить Куго Гинджоу.
Вполне в духе их начальства, если подумать. Совет Сорока Шести терпеть не может признавать свои ошибки. Куго и в самом деле не желал им ничего плохого, но паранойя и презрительное отношение к живым сыграло свою роль, и было сделано то, чего делать не следовало. Ичиго, когда в первый раз услышал, смачно выругался на звёзды — если бы такую энергию и жажду крови использовали бы в войне с квинси, она бы закончилась гораздо раньше. Но нет, разумеется нет — раздавленный смертью брата и новым статусом мальчик куда лучше подходит для демонстрации своего всемогущества, чем армия из потомственных экзорцистов, которые и в морду могли дать.
Судьбе Куго Гинджоу Ичиго сочувствовал от всей души. То, что седьмой капитан убьёт предателя, не вызывало сомнений.
Остаток пути до магазинчика Урахары Лиза молчала, задумчиво жуя губу и поглядывая по сторонам. Куросаки не собирался её тревожить — новая информация стоила того, чтобы её тщательно обдумать. Ну, и решить, передавать ли её Хирако — хотя пятый наверняка раскопал всё сам.
— И ты убьёшь его, Второй Кенпачи?
Ичиго был занят дверьми, но всё равно немного отвлёкся на лёгкую улыбку.
— Конечно. Ему не стоило возвращаться.
Внутри уютного магазинчика их ждали вайзарды — в полном, хоть и сильно поредевшем составе, на Куросаки смотрели все те, кто решил остаться в Мире Живых. Отчуждённости и льда, исходящих от них, хватило бы, чтобы заморозить океан.
Ичиго невесело усмехнулся — бывший капитан заградотряда и забыл, каково это, быть ненавистным и бессердечным.
Часть двадцать восьмаяНа самом деле, из вольных вайзардов в живых осталось только двое — бывший лейтенант отряда кидо Хачиген Ушода и Роджуро Оторибаши, с которым Ичиго когда-то бился за место капитана. Куросаки даже испытал некий душевный подъём — поколения меняются, а древние шинигами продолжают шагать по линии времени, напоминая, что все байки о прошлом когда-то были реальностью, и то, что сейчас можно рассказывать с юмором, возможно, стоило кому-то жизни.
Общество Душ помнит, хоть и старается приучить себя забывать.
Как бы то ни было, магазинчик Урахары встретил их с Лизой гробовым молчанием. Роз, Ушода и Цукабиши — как и говорил Урахара, эта троица взяла управление в свои руки, контролируя поток сладостей для живых и поставляя информацию мёртвым. Где-то в глубине должны были обитать Дзинта и Уруру — кажется, его ученик перенял не только его жизненную философию, но и привычку подбирать бесхозных детей. Едва ли Ичиго мог его за это осуждать, на самом деле.
Не торопились осуждать Панамку-куна и в Обществе Душ — даже сейчас его информация оставалась самой свежей и верной, и первого в.и.о. шинигами заметили именно его ребята. Серьёзный удар по репутации тринадцатого, на самом деле — не будь сеть Урахары ограничена одной Каракурой, у Укитаке были бы неприятности.
— Рад тебя видеть, Лиза-чан. Не ожидал, что выберут именно вас, капитан Куросаки.
Презрением и неприятием Цукабиши можно было, наверное, развязать войну — Ичиго только приветливо улыбнулся и переступил порог.
— Не стоит, господа — я прекрасно знаю, что Киске давно сообщил вам о составе карательного отряда. И, скорее, я удивлён, что вы удивлены.
Он совсем отвык от этого — от отчуждения, от пахнущей ненавистью реацу и от обвинений в тех поступках, которые он когда-то совершал. Раньше было проще, даже несмотря на то, что в какой-то момент он трусливо сузил круг общения до тех, кто его не осуждал. А сейчас, после своего воскрешения, он и вовсе преступно обмяк, пленённый тем, что его поступки поросли паутиной времён. Для современных шинигами он был тем, кто изобрёл боевое кидо, в одиночку победил всех квинси, стал наставником для Гина и Урахары. После он стал тем, с кем дружат Кьёраку, Укитаке, Кучики и Унохана-сан, и тем, кто может в лицо называть страшную главу клана Шихоин «Принцессой». Про него сочиняли байки, он был любимцем сплетников, другом Айзена и безрассудным шинигами, готовым бросить вызов всему Уэко Мундо ради одной человеческой души.
Но здесь, в уютном магазине Урахары, собрались те, кто помнил — и тут он был тварью, убивающей детей. Те, кто смотрели на него с другого конца комнаты, когда-то голосовали за его казнь после истребления квинси, и ещё помнили, как он, на правах капитана заградотряда, вырезал целую семью.
Будто снова — прошлое, будто расплелись хвостики, а вместо Лизы за спиной покорно склонил голову Синсенгуми. Осуждал даже Роз — тот, кто вполне мог занять его место несколько столетий назад, кто надел его хаори на двенадцать лет и кто ушёл из его отряда со многими другими после первой атаки на квинси. Довольно лицемерно, чёрт возьми — они же выполняли одну работу! Два капитана заградотряда — будь здесь Гин, они могли бы перевернуть мир. Но, видимо, Роджуро Оторибаши провёл в шкуре третьего капитана слишком мало времени.
Конечно, будь здесь Панамка-кун, они бы терпели. Не понимали и выносили бы ученику мозг, но терпели — сейчас, когда он был в компании Лизы и Хирако, никто не собирался сдерживаться.
— Не буду скрывать, что мы вам не рады, третий капитан.
Хуже всего наверняка пришлось Лизе — девочка всё ещё стояла за его спиной, не решаясь отойти. Боялась, наверное — хотя её положение в пространстве вряд ли хоть что-то изменило.
— Не хочу поправлять, но я сейчас в седьмом.
Ушода и Роз синхронно скривились, Цукабиши хранил каменное молчание. У Ичиго их потуги продемонстрировать ему ненависть вызывали только печальную, ностальгическую улыбку. Шинигами не бывают чистыми и невинными — вопрос лишь в том, на ком сколько крови. В конце концов, даже у пустых есть чувства, и иногда они более человечны.
— Для нас вы навсегда останетесь третьим, Куросаки.
Мучить Лизу и дальше показалось Ичиго настоящим свинством, и он, демонстративно рассмеявшись, за несколько шагов легко приблизился к своим будущим компаньонам. Роз отшатнулся, но Куросаки всё равно положил ему руку на плечо, нагло вторгаясь в чужое пространство, и наклоняясь так, чтобы их глаза оказались на одном уровне.
— Довольно забавно слышать подобное от тебя, Роджуро. Ты ведь тоже им был, верно? Я, конечно, не застал, но Гин много рассказывал о тебе.
«Будем мериться кровью, я припомню тебе твою» — безмолвное, тихое, слишком очевидное предупреждение. С его столетней службой не сравнить, конечно, но иногда полезно напоминать проповедникам, что и они не без греха.
— Я вообще удивлён, что понадобился, если здесь есть ты. Капитаны заградотряда, ты же знаешь, всегда одинаковы.
И резко отпрянул, до того, как Роз успел хотя бы моргнуть. Быстро вернулся к двери, кинул Лизе, что хочет осмотреться ещё раз, и вышел вон. Иногда эта позиция Общества Душ просто убивала его — врагов не тронь, будь рыцарем, когда надо выбирать из двух зол прячь голову в песок и жди, пока кто-то менее щепетильный пойдёт решать ваши проблемы. А потом, когда всё кончится, выбери этого «кого-то» в козлы отпущения и начинай демонстративно ненавидеть.
Как будто он так хотел убивать тех женщин. Как будто ему перестали сниться лица этих детей. Как будто было так просто поступить правильно.
Воздух Мира Живых кружился вокруг, обволакивал теплом, помогал расслабиться и будто просил забыть, отпустить прошлое, посмотреть на мир немного проще и наслаждаться тем, что есть. И Ичиго позволил себе прикрыть глаза, внезапно ощутив себя стариком, выбравшимся на солнце погреть больные косточки. Мысли медленно растворялись в воздухе, спину подпирала каменная поверхность, а вокруг клубилась собственная реацу, надёжно отделяя его от ненависти окружающих. Бесконечное мгновение покоя.
Сколько он так простоял, Куросаки не знал — но вынырнул он из блаженной нирваны от чужого прикосновения к рукаву.
Рядом с самым несчастным видом стояла девочка в милом платье в розовый горошек, а из-за угла выглядывал пацан с малиновыми волосами. Всё, как описывал Урахара — Ичиго, всё ещё расслабленный, неожиданно растрогался воспоминаниями о Змее и Апельсинке.
— Дзинта и Уруру, полагаю?
То, что он знал их имена, поразило детей в самое сердце, хотя Ичиго изо всех сил старался быть милым и дружелюбным. Девочка тихо пискнула и нерешительно отошла на пару шагов, мальчик наоборот придвинулся, с самым решительным видом собираясь забить пришельца школьным рюкзаком.
— Дядя, ты кто?
Их решимость и вера в собственные силы поднимали настроение лучше чая от Хинамори, и Куросаки широко ухмыльнулся, отлипнув от стены и поворачиваясь к собеседникам лицом.
— Куросаки Ичиго, временно остановлюсь у вас. Киске должен был предупредить.
Но, кажется, его слова никого не убедили — по крайней мере, Дзинта демонстративно выдвинул нижнюю челюсть и постарался выглядеть устрашающе.
— А чем докажешь, что это ты? А то ходят тут всякие, а у нас потом гигаи пропадают…
Всё сильнее и сильнее хотелось рассмеяться, но Ичиго, нацепив на лицо самое серьёзное выражение лица, присел на корточки и заглянул в глаза мальчику.
— Двенадцатый отряд. Бенехиме.
Со стороны — простой набор слов, но для человека, знающего Урахару Киске, это значит очень много. Даже те, кто не были знакомы с Панамкой-куном лично, сразу понимали, о ком речь. И тем удивительнее были две пары квадратных глаз и протяжное Дзинтино:
— Чего-о-о-о-о?
Куросаки настолько удивился, что буквально против воли выпрямился и обречённо посмотрел на детей, прикрыв губы пальцами.
— Какой кошмар, Дзинта-кун. Я думал, Панамка воспитывал тебя лучше.
Наверное, подобная реакция была вызвана именно тем, что перед ним дети, а детей пугать нельзя — но, кажется, это было именно тем, что от него ожидалось.
— Ага! Значит, вы учитель Урахары-сана! Ха, я сразу понял, что это вы!
Воистину, нет существ более удивительных и невозможных, чем дети — Ичиго даже не слушал, о чём ему хвастался Дзинта, рассматривая резко расслабившуюся и прячущую что-то за спину Уруру. И ведь чёрт его знает, что он такого сделал, что заслужил их доверие?
Нечто странное седьмой капитан ощутил, когда парень собирался задать ему какой-то вопрос. Не шинигами, не пустой — но странная, живая сила, показавшаяся ему смутно знакомой, приближалась к ним на бешеной скорости. То, что знакома сила смутно, озадачивала ещё сильней — у шинигами фотографическая память на чужую реацу, и то, что он не может её узнать…
— Так вот, дядя Куросаки, зачем вы… Карин?
Ичиго был настолько удивлён, что даже не стал уворачиваться от удара ногой в челюсть, который ему нанесла маленькая тёмная девочка в шортах-лосинах. Перед тем, как голова мотнулась, Куросаки успел разглядеть полыхающие яростью тёмно-серые глаза, а потом в уши вонзилось пронзительное:
— Ненавижу тебя, Куросаки Ичиго!
Часть двадцать девятаяОн не смог её узнать.
Куросаки Ичиго точно знал, что перед ним Карин — дочь Шибы Ишшина, одна из его младших сестёр. Милая девочка, которую он когда-то защищал и которую дико любил.
Семья. Чужая семья, утраченная семья, забытая семья.
Как он вообще мог их забыть? Как мог забыть своих сестёр, как мог жить несколько столетий без памяти о них?
Сожаление и боль скрутили грудь, окатили безумным чувством утраты и сожаления. Он уже потерял одну Карин — как потерял весь мир. И эта Карин, эта чужая Карин...
Чужая? Разве?
Это было безумно странным ощущением — что девочка-подросток перед ним не его сестра, но в то же время и его. Ичиго точно знал, что его родная Карин мертва, или даже хуже — пошла на корм Яхве из-за текущей по венам крови квинси. Но вот эта взлохмаченная, яростная девочка, которую он не помнил, и которая помнила не его, тоже была его родной Карин.
И Ичиго до рези в глазах и пульсирующей головной боли вглядывался в чужое лицо, проклиная себя за то, что видит эти тёмно-серые глаза и семейный шибовский нос в первый раз. Ни намёка, ни тени узнавания. Хоть какие-то ассоциации вызывали лишь прямые, густые чёрные волосы — совсем как у Гинреевской Химе, отражающие взгляды мертвецов на понятие красоты. Голубая кровь Шиба напоминает о себе, не иначе — и, судя по силам девочки, клан имеет все шансы возродиться. Вопрос лишь в том, насколько ещё жаждет мести Кьёраку Шисуй…
А он не помнил. Видел девочку словно в первый раз, пытался заставить себя связать смутное узнавание её силы с прошлым, со своей семьёй, ловил чужой, полный ненависти взгляд, и убеждал себя, что уже его видел. Как будто такое можно простить и сделать вид, что ничего не было. Как будто он вспомнил о существовании сестёр сам, а не прошерстил досье на Ишшина перед отправлением в Каракуру.
Боги и Пустые, он даже не был уверен, что в его родном мире у него тоже были две младшие сестры, или что они были близнецами, или что их звали Карин и Юзу. Ничего, совершенно ничего — и он позволил своей сходящей с ума голове поверить, что тогда всё было так же, как и сейчас. Что там, в другом месте, в то время, пока он ещё был живым, его семья была такой же, как и здесь. Что с его смертью и несколькими столетиями службы в Готей-13 ничего не изменилось.
— …думаешь, всё было так просто? Думаешь, это совершенно нормально, да — так просто уходить, вспоров собственное брюхо, а потом появляться с новой причёской и постарев лет на десять? Ещё и пришёл так невозмутимо, будто не умер, а съездил в командировку! Ты хоть на секунду задумался о том, каково будет Юзу? Что почувствует отец? Скажи, глядя мне в глаза, Куросаки Ичиго — есть ли хоть одна причина, чтобы я перестала тебя ненавидеть?
Карин кипела. Шипела, искрилась, разрывала воздух вокруг себя маленькими огоньками-угольками, вполне спокойно прижигающими маленькие частички, из которых состоит реальный мир. Ичиго даже казалось, что он слышит крик разъярённой трёхглазой птицы. Впрочем, птица могла кричать, что угодно — сейчас капитан Куросаки с ужасом видел совершенно иной призыв.
«Ты обещал не бросать меня».
Он не помнил, не знал, что связывало его с Карин — но Карин точно понимала, что она имеет в виду. Боль, одиночество, потеря опоры, будто он и Карин были настолько близки, насколько это вообще возможно для братьев и сестёр — и будто теперь у Карин выбили землю из-под ног. Будто тот Куросаки Ичиго, чьё тело он занял, дал ей какое-то обещание, а он, как прямой наследник, не смог его сдержать.
Но Куросаки всё ещё ничего не помнил, и ему оставалось только до рези в глазах всматриваться в чужое лицо и напрягать все свои способности, чтобы ловить не свои эмоции и пить чужие воспоминания. Как вор какой-то, право слово.
Карин ждала ответа. Стояла, уперев руки в бёдра и пристально смотрела, полностью игнорируя ничего не понимающего Дзинту и испуганно лопочущую что-то Уруру. Ичиго и сам их почти не видел — отошли на второй план, слились с фоном, стали очередным комком краски на чужой картине.
Он видел эту тёмноволосую живую девочку в первый раз в чужой жизни. Он знал и любил Карин в трёх своих. И то, что он предаёт её, будучи даже не в состоянии вспомнить её лицо, заставляло внутренности крутиться, а предательскую прозрачную жидкость подступить к глазам. Не так, всё должно было быть не так — он должен был её помнить, должен был опекать, должен был быть тем самым неидеальным старшим братом, к которому в первую очередь идут за советом и защитой. Ощущение собственной ошибки было настолько огромным, что сводило с ума — и Ичиго не смог сделать ничего умнее, чем сбежать.
Сбежать от своих ошибок, сбежать от своей беспомощности — сбежать, позволив себе раствориться в чужом живом тепле. Карин даже не сопротивлялась — не ожидала, наверное, что её непутёвый брат одним слитным движением окажется прямо перед ней и встанет на колени, чтобы получить возможность обнять её, прижать к себе и тихо выдохнуть-подуть на выглядывающее из волос ухо.
— Прости.
Он знал, что такое не прощают, но всё равно извинялся — за то, что не смог её узнать, за то, что не сможет снова быть рядом, за то, что Карин из его мира умерла, и он вероломно украл брата у этой.
Чужие руки были слишком тёплыми — они медленно ползли по его спине, а потом вцепились в капитанское хаори и сжали изо всех сил, возвращая объятия. Там, где прикасаются к телу — будто невидимые ожоги, кислотное, разъедающее клеймо. Отрицание? Прощение? Если последнее, то внутри только больнее.
— Ичиго, ты неисправимый идиот.
Она не была ни на кого похожа. Апельсинка, Змеёныш, сын Гинрея и его внук, Мелкая — они были совершенно иными, хоть и росли на его глазах. Совсем другая — и седьмой капитан, не раздумывая, сказал ей правду.
— Принцип меньшего зла, понимаешь? Лучше я, чем…
Карин резко боднула его головой, и Ичиго почувствовал, как несколько тёплых капель упали на его шею, будто нарочно приземлившись между свесившимися хвостиками. Замерли, буквально на секунду, а потом побежали вниз, исчезнув в тяжёлых складках косоде.
— Хватит жертвовать собой, рыжая башка. Даже если это может всех спасти.
Голос маленькой Шиба даже не дрожал — и Ичиго поклялся себе, что больше не позволит Карин плакать. Внутри клокотало от собственной беспомощности, и мужчина мог только обнять свою-не-свою сестру покрепче. Он даже не мог сказать ей, что скучал — потому что это было бы ложью.
А Куросаки Ичиго совершенно не хотел врать Шибе Карин.
— Карин, когда ты успела познакомиться с этим капитаном? Он же старше Урахары-сана лет на пятьсот! Присмотрись — увидишь, из каких мест песок сыплется.
Их вакуумное уединение лопнуло, словно надутый шар. Ичиго подавил желание рассмеяться — воистину, после этой реплики он понял, почему Дзинта ходит в любимчиках у Урахары.
Они с сестрой повернулись синхронно, и Ичиго готов был поклясться, что на их лицах читалось совершенно одинаковое «ты идиот?».
— Это мой старший брат.
Куросаки с силой укусил себя за щёку изнутри, стараясь не рассмеяться — Карин точно не простит, если он испортит такую сцену.
— Едрить ты хорошо сохранилась!
После этой реплики у Дзинты было всего несколько секунд, но он и не подумал бежать — очевидно, ребёнок никогда не слышал о семейном стиле Шиба, сейчас гордо переименованном в «семейный стиль Куросаки». В общем, Карин рыбкой выскользнула из его рук и красиво зарядила Дзинте с ноги в челюсть.
Теперь можно было совершено по-дурацки сесть на землю и рассмеяться.
— Дяденька, вам плохо?
Опасливо косясь на носящихся по двору Карин и Дзинту, к нему бочком подобралась Уруру.
— Нет, всё в порядке. Прости, напугал тебя?
Даже если бы прямо сейчас небо разверзлось, и на них бы посыпалась армия квинси, они бы не смогли испортить настроение Куросаки Ичиго.
Мёртвый капитан хотел как можно чётче запомнить, что ещё может чувствовать себя живым.
Девочка отрицательно покачала головой и присела рядом на корточки. Несколько секунд они вместе наблюдали за увлечённо дерущимися детьми, а потом Ичиго уловил ещё одну смутно-знакомую силу — правда, в этот раз узнавание было гораздо слабее. Уруру удивлённо склонила голову на бок, из-за чего одна из прядок-усиков забавно дёрнулась и покосилась набок.
— И Юзу здесь?
Вторая девочка выскочила из-за угла с девчачьим визгом «не приставай к братику!», и Ичиго с обречённым интересом начал её рассматривать. Совершенно не похожа на сестру, даже не скажешь, что близнецы. Одета совсем не так, как принято в Обществе Душ, черты лица мягче и куда сильнее напоминают о квинси. Вырастет симпатичной, конечно, но Ичиго всё ещё считал, что Карин красивее. Видимо, в вопросах внешности он старый консерватор.
Ни малейшего намёка на узнавание, разумеется. Его гиперопека и то, что он не позволил сёстрам до конца пробудиться, сыграли с ним дурную шутку в этом Мире Живых. Ожидаемо, Боги и Пустые — только реацу хранится в памяти вечно. Но о какой реацу может идти речь, когда всё, чего он хотел, это их защитить? А пробуждение полноценных мёртвых сил меньше всего походит на заботу. Тогда, в его живые пятнадцать, им с отцом это казалось отличной идеей.
Сейчас, когда внезапно для себя самого оживший Ичиго с сожалением рассматривал свою вторую сестру, он допустил крамольную мысль, что лучше бы они меньше прятали девочек тогда. Возможно, в этом случае он всё же смог бы их вспомнить.
Удивительно, но при виде Юзу такой терзающей боли не было — возможно, они не были столь близки, или он уже получил прощение от Карин, или это ощущение собственной жизни было настолько мощным, что поглощало всё вокруг. А, возможно, дело просто было в тёплых карих глазах, в которых были только слёзы и радость, без намёка на осуждение.
— Рада, что ты всё же вернулся, братик.
«Не вернулся» так и просилось на язык, но Ичиго не смог заставить себя произнести что-то подобное. Он всё ещё сидел на земле, но при приближении Юзу почему-то дико захотел встать и обнять её как старший, а не на равных. Чтобы спряталась, успокоилась, приняла защиту. Его-не-его сестра, его-не-его Юзу.
— Ты не обижаешься на меня?
Он всё же выполнил своё желание, и эта незнакомая девочка сразу расслабилась, доверчиво спряталась в жёсткой форме, обняла так крепко, что живот заныл, а дышать стало немного тяжеловато.
— Нет. Сначала было очень больно, но папа всё объяснил, и теперь я рада. Только жаль, что ты не заходил раньше, братик — мы скучали.
Он вернул объятие так крепко, как мог — было трудно контролировать себя, но у девочки вполне могли треснуть кости. Наверное, он до сих пор безумно их любил — их обеих, своих младших сестричек. Наверное, именно эта любовь и двигала им, когда он собирал вокруг себя детей-найдёнышей или решал снова пожертвовать собой, выбирая меньшее из двух зол. Наверное, именно поэтому, в иллюзии собственной жизни, он внезапно понял, что счастлив.
Вопль Ишшина было слышно где-то за километр, но этот Шиба преодолел разделяющее их расстояние за минуты, летя на своём пламени и на силе любви к родным детям. Он, кажется, даже использовал какие-то слова — было так громко, что Ичиго предпочёл прикрыть уши Юзу и спрятавшейся за ним Уруру, но не слушать. Мужчина буквально принёс с собой жизнь — разнял всё ещё выясняющих что-то Дзинту и Карин, засветил пяткой в глаз вынырнувшему на шум Розу, поломал и восстановил какой-то хитрый Урахарин барьер и просто замер напротив души своего сына, скрестив руки и категорично произнося:
— Ну, добро пожаловать. Жить будешь у нас. И не сопротивляйся, Куросаки Ичиго!
А потом, без перехода, резко сбросил маску балагура и шутника, в миг становясь одноглазым бывшим капитаном.
— Есть разговор. В том числе о том, что рассказал мне Шисуй.
Часть тридцатаяПустая глазница Шибы Ишшина притягивала взгляд. Конечно, бывший капитан прикрыл её чёрной повязкой, но Куросаки Ичиго всё равно был уверен, что за куском ткани находится впадина, обтянутая сухой кожей, а на самом дне блестит и переливается остаток глазного нерва. Возможно, этот участок лица совершенно другого цвета, с бугристыми шрамами от ожогов, с рассечённой бровью и перекошенный из-за отсутствия лечебного кидо.
Подумать только — шинигами достаточно обратиться в четвёртый отряд и потратить пять минут своей бесконечной жизни, пока медик не проведёт его по пути возвращения, а у живых бессильна даже передовая медицина. Но ведь Ишшин даже не рождался, и его тело — искусная поделка, созданная Урахарой. Так почему?..
Впрочем, это не его дело.
Чужая кухня была бы достаточно светлой и уютной, если бы не огромный портрет породистой Куросаки во всю стену — Ичиго сразу узнал этот фирменный нос и семейную родинку на шее. Видимо, это она и есть — любовь жизни Шибы Ишшина и женщина, из-за которой он может стать луком Яхве. Милая, на самом деле, хоть и на любителя. Слишком европеоидная внешность, на его взгляд. В любом случае, он должен быть благодарен — эта женщина когда-то дала ему жизнь и значила для него больше всего на свете.
Юзу налила ему чёрный чай — не дешёвый, но в пакетиках — и придвинула поближе какое-то пирожное. Карин демонстративно фыркнула, но села поближе к брату — Ичиго тяжело вздохнул, переводя взгляд на Ишшина.
— Жизнь научила меня, что делу время, а потехе час. Будем ставить барьеры, или идём на крышу?
И если Юзу ничего не поняла, то Карин сразу разъярилась и вскочила, с силой ударив ладонями по столу.
— Сначала брат странно себя ведёт, потом исчезает, потом вовсе совершает самоубийство. Отец, никогда не видевший призраков, вдруг начинает общаться с потусторонним миром… Вам не кажется, что уже хватит секретов?
Для капитана Куросаки такой напор был слишком непривычным — даже Апельсинка в детстве была тихой, послушной и при любой возможности сливалась с мебелью. Так воспитывали детей в Обществе Душ, и даже хамка-Хиори была пай-девочкой, если рядом были древние капитаны и не было Хирако. Но Карин не была ребёнком Общества Душ — она была вольной и сильной дочерью Шиба, и её научили, что она имеет право знать ответы.
Ишшин несколько раз моргнул, словно с появлением сына забыл о существовании своих дочерей, а потом вздохнул и повернулся к Карин.
— Если серьёзно — я бы предпочёл, чтобы вы не знали даже того, что знаете сейчас. И, если бы не мой непутёвый сын, у моей семьи не было бы проблем. Карин…
— Что Карин? Я понимаю, пап — правда понимаю, что ты волнуешься о нас. Но папа — мы не можем прятаться и бояться, если мы не знаем, почему.
В какой-то степени девочка была права — конечно, они имели право знать. Но если бы всё было так просто, этой дилеммы не существовало бы последние несколько десятилетий. Рассказывать ли правду от начала и до конца, посвящать ли во всё родных, подвергать ли их опасности — в принципе, подпускать ли кого-то достаточно близко, чтобы потом бояться потерять.
«Прости, Карин — у тебя отвратительный старший брат».
— Значит, крыша. Вылезай и давай ко мне — буду ждать.
Всё же есть определённое преимущество в жизни после смерти — можно спокойно пройти сквозь потолок, просто посильнее оттолкнувшись. Его толчка хватило ещё и на чью-то комнату — он пролетел сквозь место, которое явно не убирали уже несколько месяцев. Идеально заправленная кровать, стол с книгами и большой шкаф для белья, в котором с удовольствием переночевал бы Гинрей, и небольшой флаг с цифрой «15» — уютное местечко, хоть и слишком подростковое, на его взгляд.
В любом случае, ему была нужна крыша, а не чужие комнаты.
Ишшин появился минут через двадцать, но не в качестве шинигами, и очень даже через дверь. Ичиго из его положения было прекрасно видно помятый костюм и уже набивший оскомину одноглазый гигай, который резко махнул рукой — будто попрощался с кем-то, ждущим в окне.
Интересно, ждала ли его когда-нибудь та мёртвая Куросаки?
Но сейчас это не было прощанием — и седьмой капитан, фыркнув, последовал за бывшим десятым по крышам. Позади не очень хорошо шифровалась Ядомару, спереди мигали щиты квинси — наверное, постарались местные Исида. Тут и там мелькали спешащие люди, а Ичиго бездумно следовал за Ишшином, наслаждаясь чужой жизнью и будто впитывал энергию, сам становясь живым. Старый капитан совершенно потерял чувство времени, и очнулся только когда они пришли — к красивому, ухоженному надгробию некой «Масаки Куросаки».
Ишшин отряхнулся, как собака, и закурил. Ичиго без зазрения совести сел на корточки на ближайшем памятнике — уж он-то прекрасно знал, насколько мёртвым плевать на то, что происходит с их телами в мире живых. В любом случае, это отличное место, чтобы расставить все точки над и.
— Что именно рассказал Шисуй?
Растрёпанный Ишшин усмехнулся и метко стряхнул пепел в стоящую около надгробия банку.
— Не вини его, Ичиго. Он пришёл в мой дом, одной рукой придерживая съехавшего с катушек Укитаке, а другой передавая энергию тебе, когда ты был очаровательным стеклянным занпакто Короля Душ. Боюсь, у него просто не было выбора.
Мужчина ещё раз хмыкнул, и вся игривость ушла из его глаза.
— Так, значит, нас ждёт Апокалипсис?
В этот момент Куросаки очень пожалел, что не может сбежать ещё раз.
— Я ведь уже говорил тебе, помнишь? Что мне осталось совсем немного.
Если закрыть глаза, можно сделать вид, что ничего не было. Что не было собственной смерти, не было этого мира, не было долгих столетий ожидания. Вот он, конец — он вплотную подошёл к своей цели. Скоро, скоро всё закончится…
Никогда ещё собственная смерть не щекотала своим мерным дыханием его шею. Никогда ещё она не была столь ощутимо близко.
И он уже давно не ощущал столь сильное нежелание её встречать.
— Заточённый король через девятьсот лет вернёт свою душу, через девяносто — свой разум и ещё через девять — свою силу. Такое глупое предсказание, правда? Неудивительно, что его никто не слушал.
Тёплое прикосновение к плечу — это не просто семейная поддержка. Ишшин Шиба буквально проникал в его душу, говорил, что всё не так плохо. Что, когда придёт время, он будет не один. От этого стало немного полегче — конечно, отец имел ввиду нечто совершенно иное, но для Ичиго это было напоминанием о том, что мечи не бьются в одиночку. Когда Враг придёт, за его спиной встанет Король Душ.
Седьмой капитан постарался беспечно улыбнуться.
— В любом случае, сначала мне стоит убить рыбёшку поменьше. Куго Гинджоу, слышал о таком?
Ишшин послушно усмехнулся в ответ — отошёл от неприятной темы, всем своим видом показывая, что они вернутся к ней позже. Открыл полупустую пачку, вытащил ещё одну сигарету, быстро раскурил — Куросаки даже немного залип, глядя на чужие пальцы.
— Бывший и.о. шинигами, который вырезал половину аристократов Готей-13? Как же, наслышан. Насколько я знаю, в тот раз его отпустили, посчитав месть заслуженной. Неужели совет Сорока Шести настолько сильно погряз в безделье, что возвращается к старым делам?
Бывший капитан заградотряда пожал плечами и потянулся, прося себе одну завёрнутую в бумагу палочку. Он никогда не курил табак Мира Живых, а трубки знакомых шинигами не впечатляли, но у Ишшина получалось слишком заразительно. Тяжело, душно, щиплет — заставляет жить, как и всё в Мире Живых.
— Нет, он сбежал — и все эти годы был беглым преступником, которого предписывалось уничтожить. Я не чудовище, Ишшин — мне жаль парня и жаль его брата, и, сложись всё иначе, Общество Душ послало бы меня, чтобы его наградить. Но…сила его меча — давать людям другие воспоминания, как бы меняя мир вокруг. Когда Куго прорывался в Мир Живых, он атаковал детей — которые потом нападали на идущих по его следам шинигами. В Гнезде Личинок до сих пор живёт парочка — замороченных, запутанных настолько, что они и сейчас не верят в реальность мира вокруг. Для них правда — то, что внушил им Куго столько лет назад.
Сигарета закончилась, на взгляд Ичиго, слишком быстро. Он был уверен в своих словах — он лично изучал бумаги Гинрея, смотрел на несчастных вместе с Урахарой, разговаривал с Рицу, принимал рапорт Гина. Жуткая правда, страшная правда — та, которую предпочли похоронить, спрятать в толще камня. Та, которую не знали Шинжди и Лиза, отправившиеся вместе с ним.
Одна из тысячи правд, которые хранят стены архива третьего отряда.
— Ненавижу мастеров иллюзии.
Получилось резко и жёстко, да ещё и реацу взбунтовалась не к месту — заворочалась, словно огромный разумный пёс, защищающий своего хозяина.
Ишшин косил глазом с интересом, но не стал настаивать. История Куго его не шокировала — шинигами слишком долго прожил в Обществе Душ и давно отвык удивляться.
Ту комнату с цифрой «15» выделили ему, сказав, что это комната местного Куросаки Ичиго — того, кого он сам пожелал убить. Седьмому капитану в ней было неуютно — словно он воровал чужую жизнь, словно занимал не своё место. Находиться здесь, трогать чужие вещи, делать вид, что всё так, как и должно быть — в какой-то момент это стало настолько невыносимо, что Куросаки сбежал. Прошёл сквозь стену рядом с окном, пробежался по неровному хребту из фонарных столбов и замер на антенне дома квинси — мерное жужжание защитных крестов не давало терять бдительности, позволяло обратиться в ощущение и словно стать с городом единым целым.
Ну, и успеть принять пафосную позу «ногами на краю, спиной к пропасти», когда юный любопытный квинси решил посмотреть, кто из шинигами задел его маячки.
Да, так и есть — то самое лицо, носитель которого был другом тому, другому Ичиго. Теперь главное — быстро высказать своё желание и уйти, пока квинси не начал задавать вопросов. Это то, чему его научил Айзен — люди готовы на что угодно, лишь бы верить, что однажды всё может стать как прежде.
— Знаешь, Исида — у вашего Ичиго есть младшая сестра. Тёмненькая, бойкая, вырастет настоящей красавицей — она до сих пор верит, что всё можно исправить. Если увидишь её, можешь рассказать правду? Потому что, кажется, ты единственный, кого я могу об этом попросить.
Складка в уголках губ, сосредоточенный и немного беззащитный взгляд из-под очков — на несколько мгновений Ичиго ощутил себя предателем.
— Конечно, Куросаки. Зайдёшь на чай?
Они и в самом деле раньше были друзьями — седьмой капитан вдруг ощутил это так ясно, словно забытое воспоминание вдруг пробилось сквозь толщу веков. И этот отчаянный, молодой квинси тоже верит, что всё может стать, как раньше — тогда, сотни лет назад, когда они ещё были живы, и он должен был всё исправить.
«Воистину, Урью, ты можешь достать даже с того света».
— С удовольствием.
Часть тридцать перваяКровать в доме Ишшина была мягкой, нужного размера, с идеальным матрасом и удобной подушкой, но Ичиго всё равно выбрал шкаф. Дёшево, надёжно и сердито, а также напоминает о славных временах, когда он ещё был студентом в Академии, а рядом жил Айзен и Гинрей. Однако, даже не это было основным преимуществом шкафа - в первую очередь, из него не было видно комнаты.
В этом чёртовом прямоугольном закутке длиной в несколько метров было всё, чего он мог пожелать - и, что куда хуже, всё было слишком подходящим для него. Обстановка была именно такой, какую он бы создал сам, если бы жил в этом мире. Вещи лежали так, как разложил бы их он, цветовая гамма успокаивала и была идеально подходящей к любому начинанию, а капитан Куросаки медленно сходил с ума, ибо находиться здесь было просто невыносимо.
Будто выкрали чужую жизнь, а он так и не понял, вор он или потерпевший.
Эта неопределённость давила, буквально сводя с ума. Будто встретились в одном месте его прошлое, настоящее и несбывшееся будущее, и теперь всё перемешалось между собой - мёртвый подросток, желающий всех спасти, мёртвый старик, которому недолго осталось, и мёртвый капитан, когда-то отчаянно веривший в Айзена. Кто войдёт в эту дверь с цифрой "15" - Карин, Мелкая или его сестра из того мира, в котором он ещё был жив?
Реальность отказывалась возвращаться, напоминать о себе, давать хоть какой-нибудь якорь, чтобы можно было отделить смесь из воспоминаний и мутных картинок, которые были его прошлым, утраченным навсегда. Кажется, он просто тонул, захлёбывался в волнах от столкновения двух таких одинаковых, но таких разных миров - и он, капитан Куросаки Ичиго, мог только трусливо прятаться за тонкой дверцей шкафа и надеяться, что для защиты его сознания вполне достаточно пяти листов рисовой бумаги и нескольких тонких бамбуковых перегородок, раскрашенных под паркет.
Больше всего хотелось выйти, сбежать под открытое небо, вдохнуть полной грудью и наконец собрать себя по кусочкам – только вот капитан Куросаки иррационально боялся, что, если он сдвинется с места, то окончательно сойдёт с ума. Словно то, что он не шевелится и не дышит, способно как-то замедлить время, позволить ему зависнуть в этой маленькой точке и остаться собой.
Зря он согласился на эту чёртову комнату, зря.
- Куросаки?
Голос Лизы немного разогнал какофонию времён в его голове, стал меткой, по которой можно было выбраться из этого сводящего с ума хаоса. Будто эта мешанина из его прошлого, настоящего и прошлого из этого мира на секунду расступилась, и Ичиго рванул по этой дрожащей дорожке изо всех сил. Он преодолел расстояние от шкафа до фонарного столба за окном в три прыжка – на пол, на подоконник и, собственно, на конечную цель. Какая-то секунда, и он уже снова точно знает, кто он есть, и горделиво стоит на вбитом в землю брусе, повернувшись так, чтобы проклятая временная дыра оказалась у него за спиной. Ядомару хмыкнула и позволила себе улыбнуться, но почти сразу поправила очки и снова стала серьёзной.
- Вайзарды рассказали мне подробности, Куросаки. Данных немного, но нам известно место, где был замечен Куго Гинджоу, а также то, что он действует не один.
Девятый капитан грациозно перепрыгнула на соседнюю крышу, и Ичиго последовал за ней, старательно скрывая облегчение.
- Тогда всё довольно просто, я полагаю. Сотворим приманку и посмотрим, кто клюнет.
Лиза очень странно посмотрела на него, а потом осторожно возразила:
- Не выдадим ли мы свои намерения? Мне казалось, что выгоднее как можно дольше оставаться в тени, а столь топорный и очевидный шаг...
Капитан Куросаки отлично понимал её сомнения, но только ободряюще улыбнулся и подставил лицо ветру.
- Да, это довольно примитивная ловушка, но есть одно но - она примитивна для шинигами. Мы живём в другой реальности, и привычные нам вещи могут шокировать даже простых руконгайцев, что уж говорить о душах Мира Живых. Я думаю, нам стоит рискнуть - к тому же, недаром говорят, что простые ловушки самые верные.
И капитан Ядомару задумчиво кивнула, всё ещё не согласившись с этой идеей, но признавая, что в словах старшего шинигами был смысл.
Приманкой в Готей-13 называли простейшую ловушку, основанную на одном из основных инстинктов души с высокой духовной силой - на зове. Так занпакто зовут своих шинигами, так новорождённое дитя зовёт свою мать. Инстинктивное, зачастую непреодолимое притяжение, которое ведёт сильную душу туда, где ей сейчас необходимо быть. Иногда даже живые испытывают зов - когда чувствуют, что с их родными и близкими что-то не так, и, ведомые инстинктом, стараются связаться с объектом своего предчувствия. Для мира мёртвых подобное давно перестало быть чем-то мистическим, и шинигами, орудующие реацу, как ещё одной конечностью и органом чувств одновременно, прекрасно научились использовать его осознанно. Родители, супруги, просто друзья - зов такого типа, конечно, слабее, чем от того же занпакто, но тоже вполне уловим.
А если это так, то его легко можно превратить в оружие.
В создании приманок шинигами достигли настоящего мастерства - любой обученный воин знал, как задать радиус, в чём разница между направленным зовом и общим, как направить его на конкретного мертвеца или на целый клан, как сделать так, чтобы его улавливали обладатели строго определённого количества реацу, не больше и не меньше...
Сейчас Ичиго хотел создать одну из простейших - ту, которая заденет обладающих силой живых. Благо, образцы бегают под боком в виде риока Чада и риока Иноуэ, и для Лизы или Хирако задать нужный вектор не составит труда. Сам он приблизиться к ним не рискнёт, по вполне очевидным причинам, да и не было смысла лишний раз мучить этих людей. Он и так позволил себе немного отойти от правил, рискнув выйти на контакт с Исидой Урью - не стоило создавать лишние надежды.
- Я донесу это предложение до остальных.
Даже несмотря на то, что Лиза сказала это, она явно сомневалась в его затее. Ичиго даже стало немного её жалко - ей ещё и остальным эту мысль нести и терпеть кучу выпадов и колкостей по его душу.
- Они всё ещё ломают столы при упоминании моего имени?
Об этом неловком инциденте ему рассказал Ишшин - собрание по поводу предателя проводилось на его кухне, и, после оглашения фамилии ответственного и за операцию капитана, она несколько пострадала.
Капитан Ядомару раздражённо поправила очки, направляясь куда-то к океану и давая знак следующему за ними Хирако - Ичиго явно ощущал его реацу где-то на периферии.
- Нет, но я бы на твоём месте несколько раз подумала, прежде чем туда лезть. Они не могут простить тебя, Куросаки - за те решения, что ты принял на войне с квинси.
Ичиго невесело рассмеялся, чувствуя, что приподнявшееся было настроение снова стремительно портится. Ну разумеется - давайте ненавидеть его за то, что он был недостаточно гуманным! Боги и Пустые, когда идёт война на поражение, нет смысла разводить политесы и играть в никому не нужное благородство. Да, он поступил, как тварь - но тогда их противники были тварями с самого начала. Как бы прошла война, если бы он не рискнул? Как много жизней бы оборвались тогда - и как много сейчас, когда Враг медленно появляется на горизонте? Он прекрасно знает, что выбрал меньшее из зол, прекрасно знает, что его поступок отвратителен. Когда придёт время, он за всё расплатится сполна - только не надо тыкать его носом, как нашкодившего щенка.
- Я что-то подобное и предполагал, капитан Ядомару. Хотя, сказать по правде, я немного отвык. Смерть, она, знаешь ли, размягчает.
Лиза из вежливости выдавила из себя смешок в ответ на эту немного неудачную шутку, но ничего не ответила. Ичиго тоже не стал что-то добавлять, предпочтя сосредоточиться на дороге. Столбы, крыши, крыши, столбы - всё это наполняло спокойствием, позволяло отвлечься от переживаний и погрузиться в работу ума. Перед ними была поставлена конкретная задача, и Ичиго мысленно подкидывал её на ладони, рассматривая так и эдак, лениво считая вероятности и вспоминая отчёты. Слишком просто, на его взгляд - и в этом могла таиться опасность.
Молчание было нарушено только тогда, когда капитаны выбрались на берег океана - к бескрайней синей глубине, бликующей на солнце и слепящей глаз.
- А Дзинте ты понравился. Не уверена по поводу Уруру, она почти ни с кем не разговаривает, но этот сорванец Урахары несколько раз спрашивал о тебе. Кажется, хотел научить играть с железной битой и чугунным бейсбольным мячом, или что-то в этом духе...
Капитан Куросаки усмехнулся, вспоминая, как гонял своего единственного ученика - неудивительно, что воспитанник Киске предпочитает спорт на грани возможностей. Хоть он и не имел ни малейшего понятия, что такое "бейсбол", слова "железо" и "чугун" говорили сами за себя.
- Я всегда хорошо ладил с детьми. По крайней мере, Гинрей вечно жаловался, что его сын и внук любили меня больше, чем его.
Капитан Ядомару фыркнула, внешне оставаясь серьёзной, но в её глазах явно танцевали смешинки. Она даже собиралась что-то ответить, но звонок Роза заставил Лизу попрощаться и удалиться. Едва ли Ичиго мог её в этом винить - девочка была на службе и, как и обычно, собиралась хорошо сделать свою работу.
С уходом Лизы ушло и обретённое спокойствие, и Ичиго пришлось несколько раз тряхнуть головой, чтобы напомнить себе, кто он и в какой части реальности находится. Ему даже начало казаться, будто кто-то проклял тихую, спокойную Каракуру, перемешал кучу миров и бросил дело на полпути, сказал: «Разбирайтесь сами».
Наверное, ему не стоило приходить сюда. И плевать, что у него не было выбора.
От философского созерцания океана Ичиго отвлекло изменение в реацу Хирако. Капитан отделился от них, когда Лиза добралась до берега, но далеко не ушёл, и Куросаки всё время ощущал его где-то на километр левее – а теперь с тревогой прислушивался к тому, как пошли рябью чужие силы, а потом наполнились странной смесью из обречённости, ностальгии, спокойствия и фатализма. И одно то, что Ичиго мог столь отчётливо читать чужие эмоции, было поводом насторожиться – Капитан Хирако Шинджи никогда не открывался настолько сильно.
Седьмой капитан постарался приблизиться так, чтобы в любой момент можно было развернуться и уйти, и это не выглядело странно, но пятый, кажется, даже обрадовался компании. Вайзард облюбовал один из прибрежных маяков, и теперь стоял на самой вершине, внимательно наблюдая за каждой волной. Только подобравшись поближе Ичиго вдруг понял, что он не улыбается, а на лице застыло поразительно открытое и безмятежное, немного печальное выражение.
- Вы помните свою смерть, капитан Куросаки?
Холодный пол. Осколки. Огромная сила, прибивающая к земле, сдавливающая грудь, не дающая пошевелиться. Боль в раздробленной руке, собственное дыхание и стук крови в ушах – и чужие сапоги, обладатель которых медленно поднимает ногу и делает шаг.
Ичиго заставил себя растянуть губы в улыбке и прикрыл глаза.
- Будто это случилось мгновенье назад. Воспоминания о последних секундах даже ярче, чем вся жизнь вокруг.
Реацу пятого капитана отозвалась пониманием, и Хирако потянулся, до хруста выпрямляя спину, а потом скрестил руки на груди.
- Вы первый, кто признался в этом.
Шинджи замолчал, но тишины или неловкой паузы не было – в уши ворвался рёв волны. Океан был спокоен, но вода всё равно билась о землю, орошая брызгами бетон, а потом отступала, чтобы собрать силы и попробовать ещё раз.
- Я был матросом на небольшом торговом судне, снующим туда-сюда. Платили не так много, но мне нравилась моя работа. Я любил покорять воду, любил вязать канаты или рыбачить с борта. Больше всего мне нравилось, когда выпадет свободная минутка, сидеть на носу и наблюдать, как мы разрезаем волны. Вот она идёт, такая мощная, а в следующую секунду уже покорно разделяется и огибает нас с двух сторон. А потом всё кончилось. Шторм, совершенно обычная ситуация – насколько мне известно, от гнева океана до сих пор гибнут корабли. И я помню каждую секунду на палубе. Мою кожу до сих пор покалывает, когда я вспоминаю, как меня смыло за борт. Верите, капитан Куросаки – я пытался выплыть, грёб вверх изо всех сил…
Хирако вдруг развеселился, стал прежним, привычным до оскомины немного сумасшедшим капитаном.
- Только вот, стоило мне оказаться в воде, как право и лево, верх и низ, жизнь и смерть поменялись местами. Иронично, не правда ли? Я даже вывел теорию, что духовная сила шинигами – это непрерывное воспроизведение его смерти. Правда, потом пришлось от неё отказаться – всё же, большая часть доблестных воинов родилась мертвецами, а таких, как мы, в рядах Готей-13 единицы. Но, может, это бессознательная память души о прошлой жизни? В таком случае мне искренне интересно, как же умирают Кучики, если их мечи превращаются в лепесточки.
Пятый капитан рассмеялся собственной шутке, поправил хаори и привычно изогнулся под немыслимым углом.
- Отличный план с приманкой, капитан. Остальные могут не оценить, но я определённо хочу попробовать. В ближайшее время сделаю и поставлю, так что всё будет в лучшем виде. Вы будете первым, кому я сообщу результаты.
И, не дав Куросаки времени ответить, пятый капитан вежливо поклонился и сбежал. Наверное, стоило последовать за ним, как-то поучаствовать в предстоящей ловле, попытаться наладить контакт с вайзардами или сыграть в ту странную игру с Дзинтой – Ичиго остался на месте, заворожённо наблюдая за океаном и его волнами, всё ещё безуспешно штурмующими бетон.
А у них с Хирако Шинджи, оказывается, больше общего, чем он думал. И почему пятый решил наладить контакт именно сейчас? Столько лет они ограничивались вежливыми кивками на официальных собраниях, и тут… Проявленное доверие оглушало, смущало, путало сознание и оставляло седьмого капитана с пониманием того, что он не знает, как реагировать.
Наверное, когда всё закончится, им стоит выпить вместе.
Часть тридцать втораяМертвец в белом юката и чёрном хаори стоял на гладком, идеально круглом глянцево-чёрном камне и всем своим видом выражал крайнее недовольство происходящим. Ичиго мог только хмуриться, разглядывая его — чужое лицо было точной копией его собственного, только вот все цвета из него как будто выкачали, и мертвец мог похвастаться белой кожей, серым ёжиком волос с тремя хвостиками, перехваченными лентами, а также чёрными белками глаз и гипнотически жёлтой радужкой с почти незаметными точками зрачков.
Хичиго Широсаки, которого вот уже несколько столетий не должно существовать.
Бледные губы открылись, демонстрируя белоснежные зубы и ярко-синий язык, и по ушам резанул забыто-инфразвуковой вопль.
— Ты всё испортил, дебил! Почему ты не мог просто сидеть в уголке, тупая лошадь! Ходишь, распоряжаешься моим телом, как своим — а это я король, я! Сам отступил, сам отдал, а теперь ещё и вредничаешь!
Его худшая половина никогда не затыкалась просто так, так что Куросаки пришлось подобрать какой-то камень и запустить его прямо в чужой бледный лоб.
— Начнём с того, что тебя не существует. Ещё при моей жизни ты слился с Зангетсу и перестал существовать, а потом вы оба слились со мной, так что всё это совершенно лишено смысла. Но, даже если ты и мог бы до сих пор жить — увы, не носить тебе короны. Королём у нас ходит Король Душ.
Он собирался ещё добавить «и куда-то деваться он не собирается», но эти слова потонули в яростном вопле Хичиго. Пустой почти разогнал молочно-белый туман, окутывающий всё в этом месте, и подскочил к Ичиго, схватив его за ворот.
— Ты влез туда, куда не надо, идиот! Ты ничего не знаешь, не хочешь знать — но всё равно топчешься, рушишь то, что создавали другие, а потом с гордостью демонстрируешь последствия! Ты сама пришла на бойню, тупая лошадка, и с радостью возишь на спине главного мясника.
Перехватить собственные бледные руки с чёрными ногтями не составило труда, но Хичиго тоже с лёгкостью высвободился, а потом сбежал на свой камень. Мертвец повернулся спиной, так что Ичиго оставалось только смотреть на чёрное капитанское хаори и на перевёрнутый иероглиф «семь», вышитый белым цветом. Зато появилась возможность осмотреться — несколько идеально чёрных камней, на которых они и стояли, и белый туман. Мда, негусто. Но, быть может, если немного пройти по камням…
Хичиго развернулся и стал убийственно серьёзным, смотря в упор своими жёлтыми глазами и скрестив руки на груди.
— Как ты думаешь, откуда берутся занпакто?
Ичиго даже не было необходимости думать над ответом.
— Это концентрированная реацу с отпечатком личности хозяина.
Заученный ответ на базовый вопрос — это вдалбливали с первого дня обучения в Академии. Но Широсаки, кажется, имел в виду что-то другое.
— Я не спрашивал тебя, кто такие занпакто — хотя определение у тебя, лошадка, на редкость дерьмовое. Я спросил — откуда они берутся?
Это было так странно, что Ичиго даже захотелось ответить.
— Реацу внутри духовно сильной души концентрируется…
— Ага. Тебя тоже концентрировало по всему Обществу Душ? Включай голову, Куросаки Ичиго — есть только короли и лошади, лошади и короли. Лошади скачут вольными табунами, короли грызутся между собой, чья корона выше. А выше она, если сидеть на лошади. Улавливаешь?
Пустой не сдержался — его лицо снова исказилось от эмоций, и он махал руками, стараясь выплеснуть лишние эмоции и проиллюстрировать свою метафору. Впрочем, от этих телодвижений мысль яснее не становилась.
— Нет.
Широсаки издал полный разочарования вопль, подобрал один из камней и врезал себе по лбу.
— Ты когда-нибудь видел душу, которая была пустым? Мертвеца, говорящего: «Да, раньше я жрал души, а потом шинигами разрубил меня, и теперь я здесь, возделываю рис»? Нет! Потому что пустые не приходят в Общество Душ! Короли и лошади, короли и лошади — после смерти одни теряют ноги, а другие надевают сбрую! Нет души минус, нет души плюс — те, кто носят форму, носят номер ноль!
Дышать стало тяжело, туман сдавливал со всех сторон, забивался в нос и в рот — Ичиго дважды откашлялся, но всё равно, смог ответить только невнятным шипением.
— Это невозможно. Соединить души, засунуть одну в другую? Ты совсем рехнулся за то время, пока мы не виделись. При условии, что ты — это я, пожалуй, следует проверить собственное психическое здоровье.
Вопль Хичиго не смог разогнать туман, и его ответ с трудом достигал заложенных ушей.
— Возможно! Возможно! Если умереть вместе, духовные частицы объединятся, и возродитесь единым целым! Так появились первые шинигами. Выродки, выродки, выродки — мутанты, уроды, утратившие целость своей души! Думаешь, они были рады? Думаешь, они хотели так жить? И тогда они сделали это! Они пленили его, заточили в кристалл! Словно в насмешку, сказали — теперь ты Король Душ! И теперь все — выродки! Все — мутанты! Потому что, стоит тебе умереть, как Король Душ поймает тебя, смешает с кем-нибудь в равных пропорциях и отпустит назад. Раньше лошадь была лошадью, а король — королём. Теперь каждый сам себе король, сам себе лошадь…
Ичиго почувствовал, что его нога соскользнула с гладкого камня, и, под очередной вопль Хичиго, он рухнул вниз.
Мёртвые Исида, мёртвые Куросаки — мёртвые, мёртвые, мёртвые. Женщины, мужчины, взрослые, старики, дети. Косоде липнет, таби насквозь, одна сандалия порвалась. Меч тяжёлый, опущен кончиком к земле, царапает при каждом шаге. Жарко, мокро, волосы липнут к шее, прядки лезут в глаза. Дыхание, тяжёлое, с присвистом, клокочущее в ушах, не дающее сосредоточиться. Его собственное.
Реацу мало, преступно мало — сил ещё меньше. Груз тянет к земле — натруженные мышцы пасуют перед совестью. Горячка отступила, причины не важны. Он бы убедил себя, что поступил правильно, но слишком устал, чтобы думать.
Пустой. Мелкий, обычный, привычный — падальщик, пришёл на кровь. Что же, удачи ему — он вообще сомневается, что у квинси есть души.
Но стоп. Разве у пустого нет реацу?
И как он раньше не замечал? Вот она — чёткая, мягкая, готовая к употреблению. Надо лишь потянуть…
Костяной кузнечик с криком испарился, а он тихо хмыкнул, с интересом прислушиваясь к новым ощущениям в своём теле.
Капитан Куросаки улыбнулся — разве знал он тогда, сколько раз эта случайно открытая способность его спасёт? Нога без сандалии с хлюпаньем погрузилась в смесь из испражнений и кишок, но не нашла опоры, и Ичиго провалился в зловонную жижу, покрывающую землю.
Высокий ворот царапал подбородок и давил на кадык, но Ичиго не собирался ничего поправлять. Стоять за хозяйской спиной вот так, навытяжку, и наблюдать за его слугами уже перестало быть интересным, но он заставлял себя рассматривать подобострастные лица и подмечать детали.
Новые белые ботинки немного жали, но Ичиго нравилось — как нравились узкие рукава кителя, узкие, свежевыглаженные брюки и мягкие, облегающие руки перчатки. Он всегда любил облегающее, и в Обществе Душ, кутаясь в многослойные юката, он скучал по водолазкам и джинсам Мира Живых. Теперь он снова носил то, что ему нравилось, в комплекте с коротким ёжиком волос и глупым плащиком, над которым он когда-то смеялся. Можно было выбрать что-то другое, наверное, но Ичиго всё устроило — тем более, хозяин мог не понять такой вызывающей дерзости. Кому тут что доказывать, когда всё давно решено?
В этой связи не было верности, радости совместных битв или желания сражаться плечом к плечу. Был трезвый расчёт, постоянные словесные расшаркивания и периодическая демонстрация силы. Чертовски ожидаемый исход — это мечи шинигами рождаются с хозяином и умирают за хозяина, а кресты квинси передаются из поколения в поколение.
Правда, он лишён даже этой возможности.
Очередное формальное собрание закончилось, они получили свою долю поклонов и хозяин тяжело встал, собираясь удалиться в свою башню.
Такое откровенное пренебрежение бесило ещё сильней, и Ичиго продолжал атаковать — уже ни о чём не думая, позволяя телу биться на одних инстинктах. Да, связь с новым хозяином сильно пошатнула его силы, уничтожила возможность биться мечом или внутренним зверем, как привык — но даже так, даже в настолько невыгодном положении он оставался великолепным оружием, способным уничтожать города. Он был силён, он был опасен, он продолжал бороться — только вот Яхве всё ещё мог убить его одним ударом.
В какой-то момент боевая ярость отступила, сменилась обречённостью загнанного зверя. Он продолжал атаковать, продолжал пытаться что-то сделать, но теперь не гнев руководил его поступками, а отчаяние. Хотелось отпугнуть противника, выбить себе фору — и сбежать, забиться в какой-нибудь угол, где можно спокойно выть и зализывать раны. Хотелось сделать хоть что-нибудь — но Яхве стоял, будто скала, и не собирался давать своему строптивому клинку и каплю передышки. Хотя, кажется, какой-то эффект от столь самоубийственного нападения был — враг совсем перестал улыбаться.
Наверное, Яхве окончательно надоело его смешное трепыхание, потому что он остановился и устало сказал:
— Послушай, Кросс…
И это стало идеальным моментом для очередной атаки. Стрела поразила хозяина в живот, заставила захлебнуться собственным голосом и пошатнуться, сделать пару шагов назад. Что было дальше, Ичиго не видел — рванул прочь, в пустой зал и длинные коридоры, больше всего на свете желая оказаться как можно дальше от проклятого города квинси.
Он лишился всего — сил, свободы, даже собственного имени. Просто крест, один из тысячи крестов квинси, их ежедневно куют на нижних этажах Ваденрейха.
Отчаяние стало настолько невыносимым, что Ичиго прыгнул в ближайшее окно с безразличными витражами, надеясь хоть так прогнать его из своей головы.
Колокольчик зазвенел, и мелкая обернулась на звук, как-то хитро переставляя колени, чтобы не вставать. Лёгкая духота от лета в Обществе Душ забивалась в нос, грозилась пробраться глубже в одежду, осесть на распущенных волосах. На долю секунды Ичиго показалось, что он чужой на этой маленькой, аккуратной веранде, которую он построил своими руками давным-давно, но потом пришло осознание — он дома.
В спокойном, немного сонном мире Общества Душ, в то время, когда всё ещё было хорошо.
— Всё в порядке?
Мелкая пахла лавандой, радостью и немного беспокойством — у Ичиго подрагивали ноги, когда он брёл к ней. Последний островок спокойствия, дом, в который всегда можно вернуться, к людям, которые его ждут. Он так и не ходит туда, когда воскрес — ни на могилу, ни к веранде с колокольчиком. Не смог.
— Я так устал, если бы только знала. И без тебя только хуже — иногда так хочется поваляться на досках и выпить чай. Вот кто, кто просил тебя умирать так рано?
Женщина мягко улыбнулась, расправила складки на кимоно, немного передвинулась — и он получил возможность лечь, облокотиться, подставить лоб под мягкие пальцы.
— Так было нужно, Куросаки-сан. Но не будем об этом — вы так устали, а времени совсем мало. Отдыхайте, Куросаки-сан, отдыхайте столько, сколько нужно, а потом вставайте и живите дальше. И, быть может, вы навестите меня как-нибудь ещё. Разве я не говорила — можете приходить в любое время?..
Её слова были наполнены грустью и добротой, и Ичиго отчётливо понимал, что она уже мертва — мертва больше сотни лет, а её душа улыбается из карих глаз Иноуэ Орихиме. Но, Боги и Пустые — она всё-таки нашла способ поддержать его даже так, даже сейчас! Лучший подарок, за который не с кем расплачиваться, лучшая услуга, которую он не может оплатить.
Женские пальцы легонько стукнули его по лбу, изгоняя тяжёлые мысли, и Ичиго наконец-то закрыл глаза, позволяя себе отдохнуть.
Капитан Куросаки с трудом разлепил глаза, выбираясь из вязкой дымки сна. Несколько мгновений он не понимал, что с ним и где он, потом глаза приспособились и показали привычную картину — шкаф в комнате местного Куросаки, над головой висят ленты для волос вперемешку с демоническими бабочками.
Мда — он, конечно же, ощутил себя знатным мазохистом, добровольно возвращаясь в эту комнату, но на такой эффект не рассчитывал. Туман, камни, Хичиго, несущий лютый бред, воспоминание о войне с квинси, он сам среди квинси — видимо, надо было продолжать ночевать у Урью, а не выпендриваться. Но нет — недели спокойного сна в том шкафу ему показалось мало, и он сам, добровольно, решил переместиться в этот. Результат налицо — странные сны, еретичные идеи и ощущение разбитости поутру. Разве что с Мелкой посидел — но всё было настолько нереально, что от этого только хуже.
Усовершенствованная версия телефона от Урахары буквально взорвалась бодрой трелью у него над ухом, прогоняя остатки такого неприятного сна. На том конце провода обнаружился крайне жизнерадостный Хирако.
— Куросаки, рыбка клюнула! Ждём вас в подвале вашего воспитанника, будем узнавать, где такая маленькая девочка прячет такого большого предателя.
Против воли, Ичиго рассмеялся и просочился сквозь пол — надо поскорее разделаться с этой ерундой и посидеть где-нибудь с Гинреем, Хирако, Котетсу или хоть с кем-нибудь. Лучше всего было бы пробиться к Айзену, но Куросаки не был уверен, что его пустят — что, разумеется, не помешает ему продолжить просить. В любом случае, сейчас следовало сосредоточиться на Куго и закончить с этим поскорее.
Девочку опутали демоническими заклинаниями, словно тысячелетнюю сакуру ленточками на удачу. Ичиго, особо не приглядываясь, мог насчитать штук двадцать — и это не говоря о матовом кубе-барьере авторства бывших капитана и лейтенанта отряда кидо, из которого торчала только голова с тёмно-бордовыми волосами, нарисованного специальной краской ограничительного барьера на полу, и о том, что её держали в специальном мини-филиале Гнезда Личинок. Чёрт его знает, зачем Урахара воспроизвёл столь неприятное место в одном из своих подвалов, но Ичиго никак не мог прогнать мысль, что Панамка-кун уходил сюда ностальгировать за рюмкой чая. В любом случае, девочку было откровенно жаль, и седьмой капитан с усмешкой повернулся к насупившемуся Хачигену.
— Ты что, и в самом деле настолько боишься эту несчастную человеческую девочку? Хоть барьер убери, на неё же без слёз смотреть невозможно!
Их пленница согласно замычала сквозь кляп, и Ичиго кожей ощутил, как она проникается к нему самыми лучшими чувствами. Стоящий на потолке Хирако полыхнул смехом, а Ушода нахохлился ещё сильнее.
— И чего вы ждёте, господин бывший лейтенант? Нет, если хотите, я ваш барьер и сломать могу…
Ичиго не был уверен, что справится с такой задачей в мини-филиале Гнезда Личинок, но его репутация сыграла свою роль, и мужчина, что-то проворчав себе под нос, пошёл колдовать. Пока добродушный толстяк бормотал разрушающие ключи, к Ичиго подошёл Хирако — как и был, по потолку.
— Рирука Докугамине, милая девочка с довольно мощной аурой. Клюнула на приманку сразу, нас видит, природа сил неизвестна. Допроса ещё не было — мы с Лизой решили ждать вас, капитан. Ребята возмущались, конечно, но отчёты-то вам писать, а не им.
За время этого короткого монолога девочку успели вызволить из куба-барьера, и Ушода даже снял несколько заклинаний и ослабил ещё парочку, так что, когда Ичиго повернулся, то увидел милое и безобидное создание в коротком платье и высоких сапогах. И, стоит заметить, весьма капризное милое создание.
— Зачем вы схватили меня, связали, да ещё и притащили сюда?! Я простая девушка, никого не трогала, но эти кошмарные люди в дурацких юката схватили меня и притащили сюда! Кстати, ваша одежда просто ужасна — у нас тут что, эпоха Эдо?! И вообще…
Девочка изогнулась, стараясь принять соблазнительную позу.
— Может быть, отпустите меня, дядя шинигами?
Подобные топорные попытки соблазнения вызывали у Ичиго ностальгическую улыбку — Апельсинка тоже пыталась тренировать на нём своё обаяние, когда совсем мелкой была. А вообще, ни один флирт подобного рода не сработает, если ты хоть раз в жизни попадал под соблазнение от Шихоин Йоруичи.
— Сядь нормально, девочка — у меня так дочка развлекалась, когда ещё в Академию не ходила. Лучше расскажи мне…
Ичиго специально сделал паузу и выпустил немного реацу, чтобы пленница закашлялась и пару раз судорожно глотнула воздуха. Мук совести из-за собственной жестокости он не испытывал — если девочка знала, что они шинигами, и работала с предателем, то она прекрасно понимает, что к чему.
— Что ты знаешь о Куго Гинджоу?
Но то, что произошло, заставило седьмого капитана удивлённо моргнуть и собрать ауру назад. Рирука испугалась — её сила отчётливо окрасилась ужасом, она сама сжалась в комок и задрожала.
— Куго?.. Вы похитили меня и можете даже убить… из-за Куго?
Куросаки постарался успокоить пленницу, посылая ей спокойствие, но живая девочка не привыкла к такому обмену сил, и поэтому отдачи не было.
— Просто расскажи нам всё, что ты знаешь о Куго. Сколько вас в его группировке, как много солдат, планируете ли атаку на Общество Душ? Расскажешь и иди на все четыре стороны.
Хирако отчётливо хмыкнул, но Ичиго сделал вид, что ничего не заметил — и, кажется, их пленница тоже не заметила. Испуг сменился растерянностью, и капитану даже показалось, что они говорят о совершенно разных вещах.
— Мы не собираемся ни на кого нападать. Мы не солдаты, ничего такого — просто люди с особенностями, которым стоит держаться вместе. Мы объединились, чтобы избавиться от наших сил, и всё. То есть, я знаю, что Куго раньше был временным шинигами, но это ведь вы предали его, а не он вас, верно? То есть…
— Прекрати мучить пленницу — видишь, девочка напугана?
Ворвавшийся в подвал Роз вполне мог бы сойти за героя, если забыть о том факте, что девочку связали его сторонники, а не союзники, прибывшие из Общества Душ. При таком раскладе защита от вайзарда выглядела просто смешно, и даже растерянная Рирука преисполнилась скепсиса.
— Заметь, не я её связал. Кстати, добрый вечер, бывший третий капитан — давно не виделись. Сколько столов вы разломали с момента моего прибытия?
Лицемерие Роза злило неимоверно, но Ичиго позволял себе только язвить, вспоминая приёмы разъяренного Гинрея на официальных вечерах в доме семьи Кучики. Эх, дать бы Оторибаши в холёную, флегматичную морду! Увы, он скорее разразится пафосной речью о недопустимости насилия, чем врежет в ответ. Вайзард даже сейчас встал в позу и заунывно вещал мораль.
— …Неужели ты настолько привык к убийству беззащитных? Неужели уже забыл, каково это — при виде детей не хвататься за клинок? Пусть ты и презираешь правила, но мы чтим законы шинигами…
— Роз, ты влез совершенно невовремя. Такие вещи как минимум стоит обсуждать за закрытыми дверьми и, в любом случае, Куросаки уже начал работать.
Лиза попыталась отвесить вайзарду фирменный пинок, подсмотренный у самого Ичиго в те славные времена, когда они служили под началом Кьёкару Шисуя, но Роз увернулся. Седьмой капитан был с ней полностью согласен — если следовать плану, то сначала следовало выслушать девочку, сделав вид, что они верят каждому слову, проверить всю информацию и потом работать по ситуации. Хирако предлагал снарядить экспедицию к Маюри, чтобы попросить какой-нибудь хитрый препарат, Лиза предлагала классику, но Ичиго хотел сначала выжать всё, что можно, гуманными способами. Увы, появившийся Роз вполне мог всё испортить, а то и выпустить их пленницу под предлогом того, что удерживание женщины в плену противоречит его чести.
— В любом случае, Куго мог изменить её воспоминания, так что…
Что имел в виду Роз, осталось тайной за семью печатями — Лиза заткнула ему рот, услышав тихий, но вполне различимый хмык. Сначала Оторибаши отбивался, но потом тоже замер — Рирука вполне отчётливо пахла весельем. Поймав взгляд Ичиго, она мило улыбнулась.
— Куго не умеет менять воспоминания. Этим занимался Цукишима — он предал нас и сбежал, поймаете, плакать не будет. Однако, для страшной и серьёзной организации вы крайне мало знаете о человеке, за которым пришли…
Наверное, она хотела добавить что-то ещё, но осеклась, посмотрев в глаза Куросаки. Капитан сжимал кулаки и сдерживался из последних сил.
Если это правда, то вся информация была ложью. Всё, что знало о Куго Общество Душ, было ложью! Доклады Гинрея, доклады Гина, больные Урахары…
Ложь, вокруг сплошная ложь. Или правда? Или девочка сейчас врёт, прячет своего подельника и пытается запутать легковерных шинигами? Ложь или правда, правда или ложь…
Как же он это ненавидел.
— Мне надо выйти. Хирако, работай, Лиза, страхуй. Роз — подойдёшь к пленнице, получишь в морду.
Если бы кто-то сейчас рискнул с ним заговорить, он бы натурально взорвался. Щиты, удерживающие его в форме человека, опасно трещали, и его сила огромным костром взлетела до небес — Ичиго был готов поклясться, что столб из его реацу можно было разглядеть с крыши любого Каракурского здания.
Все планы и схемы, которые были выстроены в его голове, рухнули в один миг. Уже доказанная вина Куго рухнула в один миг. А Куросаки Ичиго крайне не любил, когда у него выбивали почву из-под ног. И, даже если Рирука Докугамине пустила парфянскую стрелу просто так, из природной вредности, ему придётся полностью отбрасывать всю имеющуюся информацию и работать над планом заново.
Определённо, Каракура плохо на него влияет — он становится слишком нервным, будто сопливый подросток, а не древний капитан.
Или это от того, что он заново учится быть живым?
Ноги вынесли Ичиго к милому дому за высоким забором, и он позволил себе пройти сквозь кирпич, а потом прислониться к ней спиной и прикрыть глаза, воображая себе, что он на полянке особняка Кучики. Вон, гормоны, прочь, нервы — да здравствует трезвый расчёт и многолетняя мудрость!
— Вы тут, Куросаки-сан?
Тихий голос рыжей риока не дал Ичиго вступить даже в первую стадию медитации, и он весь напрягся, надеясь, что она просто уйдёт, а не будет лезть к нему в душу сейчас, когда он выведен из равновесия странными снами, сводящей с ума комнатой и осознанием, что даже информации от верных друзей нельзя доверять на сто процентов.
— Я не знаю, там ли вы, но я следовала за вашей реацу. Я знаю, что вам запрещено приближаться ко мне, и у вас могут быть неприятности, но сегодня мне приснилось, словно вы лежите у меня на коленях на веранде с колокольчиком, и спрашиваете, почему я так рано умерла, а я говорю, что так было надо, так что… Звучит, как какая-то ерунда, правда?
Это было слишком. Безумное продолжение дурацкого, безумного дня, когда всё идёт наперекосяк и отказывается следовать правилам.
— В любом случае — мне жаль, что она умерла, Куросаки-сан. Я не знаю, жаль ли мне, что её душа была во мне — ведь она всё равно умерла, и если бы это была не я, то был бы кто-то другой. Но, кажется, уже ничего не изменить, и, даже если вам очень грустно, она не вернётся, правда? И я пришла, чтобы спросить… Скажите, как её зовут?
Он помнил. Ему всё время напоминали — сама мелкая упорно пыталась услышать от него своё имя лет сорок, потом о ней говорил влюблённый Синсенгуми, и её имя требовалось для оформления недвижимости. Сейчас, наверное, оно почти забылось — и Цветочек, и капитан Хитсугая называли её просто бабушкой, а нынешний лейтенант второго отряда вряд ли хотел вспоминать. Он и сам не хотел — но помнил, и будет помнить до конца.
— Татами Сакисакаи.
Дурацкое имя, которое ей дали по названию первого предмета, на который упал взгляд, и фамилия по названию округа Руконгая. «Цветущие окраины» — совершенно не подходит для той разрушенной, забытой Богами и Пустыми местности, сквозь которую он пытался выбраться к цивилизации.
Орихиме молчала. Ичиго чувствовал, что она развернулась и прислонилась спиной к забору — точно к тому месту, где прислонился он сам.
— Спасибо.
Куросаки тихо хмыкнул, подняв голову вверх. Этой женщины давно нет — нет и веранды, и колокольчика. Но даже сейчас, даже так она умудряется поддерживать его, возвращать душевное равновесие.
Дайте ему ещё пару минут — набраться сил, чтобы начать всё заново.
Часть тридцать третьяНаруки встретил их пылью, камикадзе-пустым и капитаном Хитсугаей, перекатывающимся с пятки на носок.
— Это правда?
— Да. По крайней мере, так выглядят воспоминания пленницы, которые мы смогли извлечь.
К несчастью для Рируки, ей занялись всерьёз, используя весь подручный материал. Поставлял этот самый «материал» Урахара, и из-за этого в Обществе Душ разразился небольшой скандал с участием Маюри, но Ичиго в любом случае использовал бы изобретения Панамки-куна — он был своим, а искусственно созданная синяя рожа доверия не вызывала. В любом случае, все знания и некоторые воспоминания Рируки были извлечены, тщательно изучены и проверены на вмешательство — и, разумеется, никто ничего не понял. Не работает Общество Душ с такими материями, не разбирается в, как сказал Урахара, «ментальном влиянии». Ну, кроме одного шинигами — но совет Сорока Шести скорее прикажет зачистить Японию от всех живых, чем спросит Айзена.
Впрочем, с девочкой всё было в порядке — она осталась жива, с относительно здоровой психикой, подчищенной памятью и без потусторонних сил. «Экзекуция», вроде, именно этого и добивалась, правда? В любом случае, сейчас Рирука Докугамине волновала Общество Душ меньше всего. Ичиго ещё там не был, но Сейрейтей, должно быть, походил на бумажный муравейник — капитаны пытались выяснить, что произошло несколько лет назад в лабораториях двенадцатого отряда. Кто такой Куго Гинджоу? Каковы его мотивы? Его сила? Существовал ли он на самом деле?
И, Боги и Пустые, найденные документы не вносили какой-либо ясности в происходящее. Отчёты очевидцев, пленники собственного разума, несколько обгоревших листов из архива, показания защитных барьеров — каждый из этих источников информации будто говорил о каком-то своём, уникальном Гинджоу, и ни один из них не содержал в себе данных о некоем Цукишиме. Одним словом, назревал грандиозный скандал — почти такой же грандиозный, как происшествие с Айзеном. Очевидно, что первоначальный план был объявлен непригодным и требовал немедленной замены, так что совет Сорока Шести пытался выбрать из восьми альтернатив, старик Ямамото начал хлестать саке в рабочее время, а Гинрей благополучно траванул какую-то неугодную ему семью — в творящемся в Обществе Душ безумии никто и не заметил. Но даже такое хаотичное движение имело смысл, новая стратегия уже была почти готова, и группа должна была ждать конечного приказа.
Только вот забытый на грунте седьмой капитан Куросаки Ичиго собирался плюнуть на все эти подковёрные игры, отыскать Куго, сразиться с ним и победить, а потом выяснить всю правду, так сказать, из первых рук. Метод, проверенный столетиями — и ведь работает же!
Да, у них преступно мало данных, но оттого, что они будут ждать или голосовать, информации не прибавится. Возможно, разведка боем в сложившейся ситуации это крайне плохая идея, но Ичиго и в самом деле думал, что…
Да кому он лапшу на уши вешает. Седьмой капитан просто был в ярости, что его, как и весь, Готей-13, столько лет водили за нос. Раздражение от собственного бессилия, ощущение превосходства врага, унижение от слепоты и нелепости ловушки — обычно капитан Куросаки крайне плохо реагировал на события, вызвавшие такие эмоции.
И, разумеется, свою роль сыграл тот факт, что бравые капитаны несколько лет жили в иллюзии.
В общем, Куросаки Ичиго жаждал крови — в последний раз результатом этой жажды стали перебитые квинси.
Разумеется, он не собирался никого тянуть за собой, но Лиза с Хирако всё равно увязались следом — приглядывать за сумасбродным капитаном, у которого на грунте слегка протекла крыша, и выполнять свою работу. Куросаки даже был рад — поддержка лишней не бывает, в Лизе он уверен, а совместная пьянка с пятым капитаном становилась всё реальнее и реальнее. Они отлично поработали, вычисляя место, где скрывается Куго, и разрабатывая способ выманить его оттуда — и теперь стояли в Наруки, ожидая решения Хитсугаи, чтобы начать.
Десятый капитан тяжело вздохнул, выглядя самым несчастным шинигами на свете.
— Это плохие новости, господа капитаны. Очень плохие. Теперь совет Сорока Шести точно выберет политику невмешательства.
Капитан Куросаки поморщился, прекрасно помня, чем это закончилось в прошлый раз.
— Сидеть и наблюдать, да?
Тоширо вздохнул ещё печальнее.
— Или хуже — просто забыть. Куго Гинджоу сильно пострадал от действий Общества Душ, общественное мнение на его стороне, так что почему бы просто не оставить его в покое? Серьёзно, это самый опасный вариант развития событий, но среди влиятельных семей он пользуется дикой популярностью. Никому не хочется лезть в болото той давней истории, ваша командировка была полностью инициативой Ямамото-сана, так что они просто хотят разделаться с этим поскорее.
Перспектива спрятать голову в песок дико бесила, и Ичиго громко скрипнул зубами, выражая своё негодование. Зажравшиеся сволочи, ни разу в жизни не державшие в руке меч! Капитан был готов поклясться, что те же люди предлагали относиться к квинси «со снисхождением», когда они прислали выпотрошенные тела парламентёров. Просто отозвать карательный отряд, потому что данные о враге оказались ложными? Правда? Им там что, по пять лет?
— Главнокомандующий пока сдерживает их. Он отправил меня сюда, узнать новости и поделиться происходящим. Я немедленно передам ему эти воспоминания.
Лиза вышла вперёд и передала сумку с небольшими стеклянными шариками, в которые хитрая технология Урахары запечатала чужую память. До этого Общество Душ довольствовалось их отчётами, и информация, которую хранила Рирука в своей голове, может всё изменить — чем раньше она окажется у Ямамото, тем лучше.
Капитан Хитсугая бережно принял груз, запечатав его в лёд, и выпустил демоническую бабочку. Но, когда бумажные двери появились, Тоширо не спешил в них заходить. Напротив — он стоял к ним спиной, с привычной серьёзностью рассматривая капитана Куросаки.
— Держите, Куросаки-сан. Неофициальное письмо от Главнокомандующего, которое он попросил передать вам в обход протокола. Удачи.
И ушёл, оставив в руках мягкий, запечатанный чужим огнём конверт. Старик всегда так делал — вместо сургуча реацу, похожая на сгусток магмы. Внутри всего один лист, и слов на нём не так уж много:
«Никакого милосердия, Кенпачи».
Ичиго только усмехнулся, бережно пряча собственное алиби за пазухой, чтобы потом от него избавиться — подставлять старика перед советом Сорока Шести было бы чем-то отвратительным.
Генрюсай мог и не напоминать.
Штаб «Экзекуции» обнаружился именно там, где и ожидалось — в первом здании седьмого блока в Чобаре. Их целью была дверь, покрытая незнакомыми барьерами, и для прохождения которой они позаимствовали карточку и пароль Рируки.
Ичиго предпочёл запрещённый путь разрушения, от которого чужеродная защита просто слетела ко всем чертям. Это заклинание, при желании, стену Сейрейтея может пробить, лишь бы сил хватило, а уж этого добра у Ичиго всегда было навалом.
За стеной обнаружилось огромное помещение с кучей сильных живых — капитан Куросаки насчитал пятерых, но их вполне могло быть и больше. Общий эмоциональный фон состоял из неверия и потрясения, а тёмноволосый мужчина схватился за крест, явно собираясь атаковать. Ичиго усмехнулся, делая шаг в образовавшуюся дыру и мысленно генерируя речь.
Меч, пронзивший его спину и вылезший прямо из груди, стал полной неожиданностью.
— Ну здравствуй, шинигами.
Часть тридцать четвёртаяМама верила, что он — чудовище. Кошмарное, никому не нужное чудовище, из-за которого отец ушёл из их семьи. Она никогда не говорила этого, всегда соглашалась почитать что-нибудь и целовала на ночь, но он прекрасно знал об истинном положении дел.
Отец считал, что его не должно было быть. Каждый раз, когда тот приезжал на выходных, то был милым и дружелюбным, но он отчётливо видел, что папа нашёл бы лучшее применение потерянному времени.
Бабушка уставала слишком сильно, чтобы тратить на него время. Она присматривала за тремя внуками от дяди и ухаживала за больным дедом, и ей просто не был нужен ещё один ребёнок. Она изо всех сил делала вид, что всё нормально, всегда радовалась его приходу и угощала самодельными сластями, но он всё равно чувствовал, что только в тягость.
И однажды Шукуро Цукишима просто стёр себя из их жизней.
Ему было десять, когда закладка сработала в первый раз. Это было первой безделушкой, которую он купил сам, у своей одноклассницы — и первой вещью, которая ему действительно нравилась. Только ради неё он начал читать — чтобы не лежала без дела — и ради неё, много позже, изучил кендо.
После десяти, когда он ушёл из дома и стёр себя из памяти родителей, именно закладка позволила ему выжить — она меняла воспоминания людей, и он становился чужим любимым сыном, потерянным родственником или сошедшим с небес Буддой. Было просто, даже слишком — такое быстро надоедает.
На смену злорадства и развлечения всегда приходит одиночество.
Куго, наверное, был ещё больше одинок, чем он. Бледный, с синяками под глазами, он шатался по городу, подолгу стоял на светофорах и выглядел так, словно его жизнь кончена.
Цукишима начал наблюдать за ним после того, как Куго спас его от огромного белого монстра — вытащил из самых когтей, переместил на несколько метров и исчез, чтобы потом появиться около монстра и разрубить его пополам.
Но, прежде чем он успел хоть что-то сказать, Куго Гинджоу исчез.
С тех пор искать Куго стало чем-то вроде единственного развлечения, и Цукишима тратил всё своё время на то, чтобы следовать за ним. Периодически он попадался ему на глаза — Куго не узнавал его, но всегда подолгу смотрел и болезненно улыбался. Узнавать о нём было интересно — имя, фамилию, профессию, адрес, месторасположение могилы брата.
Эта история вызывала жалость — брат умер уже много лет назад, а Куго всё ещё жил этим исчезнувшим человеком. Цукишиме Куго нравился, так что он, по доброте душевной, решил ему помочь.
Если он избавит Куго от брата, ему явно станет легче.
Но Куго, почему-то, избавляться не захотел. Цукишима пытался снова и снова, но каждый его удар парировался, и он уже был не рад, что решил проявить милосердие посреди дня, а не подкараулил Гинджоу во сне. Тогда Цукишима впервые увидел разницу между собой, полагающимся на инстинкты и разбалованного способностями, и настоящим мастером, тяжело работающим каждый день. Куго легко уворачивался от любых ударов, а его единственная ответная атака рассекла кожу у виска.
В какой-то момент он сдался — отбросил закладку и затопал ногами, чувствуя, что вот-вот расплачется.
— Почему ты сопротивляешься?! Разве ты не хочешь быть счастливым? Тебе же будет лучше, если забудешь о своём брате. Исчезнет он, исчезнет и одиночество. Или тебе что, нравится быть одиноким?!
Силы как-то внезапно кончились, и он, наплевав на всё, сел прямо на землю — между корнями удачно подвернувшегося дерева. Всё, он устал, и никуда отсюда не денется, ни через час, ни через год. Вот и делай добро людям, называется — сплошное разочарование…
Но Куго никуда не делся — подошёл, погладил по голове, улыбнулся бледными до синевы губами.
— Значит, ты одинок, верно? Тогда ты совсем как я.
Он никогда не слышал, чтобы кто-то был так нежен с ним. Никогда не чувствовал себя настолько значимым.
— Пойдём. Отныне мы будем вместе.
Кажется, в тот момент Шукуро Цукишима был счастлив.
Он чётко следовал плану, и проскользнул в Общество Душ после того, как с момента ухода Куго прошло ровно пять часов. Это было уже третьим визитом к «синему садисту», и Цукишима тратил кучу времени, чтобы убедить Гинджоу не ходить — но нет, этот упрямый идиот продолжал добровольно подвергаться пыткам. «В память о брате», ха. Ему давно следовало согласиться и выкинуть из головы всю эту ерунду. Но, видимо, в Куго Гинджоу было что-то от мазохиста — он хотел помнить и страдать. Может, в этом был какой-то смысл — в воспоминаниях?
Цукишима встряхнул головой, собираясь ускориться — в прошлый раз после «проверки» Куго пришлось буквально тащить на спине, так что он вполне обоснованно волновался. Для экономии времени, он использовал полное подчинение, чтобы стереть себя здесь и сейчас, и переместить ближе к Куго. Именно Куго научил его этому — переписывать историю неживых предметов, переписывать себя самого и уходить куда дальше, за грани привычного понимания. Именно Куго…
Куго кричал. Орал, не сдерживаясь, уже охрипшим голосом, дёргался, безуспешно пытаясь порвать связующее кидо, и перекрывал негромкие комментарии от жуткого монстра, с маниакальной улыбкой делавшим пометки в небольшом блокноте.
Шукуро Цукишима не был удивлён или шокирован. Шукуро Цукишима сделал всё, чтобы окружающие сами вычеркнули себя из ткани мироздания.
Он внушал, что они букашки, пылинки, кубы и треугольники. Внушал, что в детей вселилось зло, внушал, что родители сошли с ума, и, чтобы их спасти, надо их уничтожить. Он внушал, что Куго — это воплощение Короля Душ на земле, и его следует освободить, а потом вспороть себе животы. Внушал, что стены ожили и начали поглощать живых, внушал, что дыхание убивает, внушал, что в глотках живут маленькие пушистые гномики, которым срочно надо выбраться наружу.
Когда он понял, что силы на исходе, и его Книга Конца убивает его, Цукишима не остановился. Когда он изменял воспоминания, буквально разрывая свою душу на кусочки, он не остановился. Когда он падал, понимая, что это конец, он не собирался останавливаться.
Наверное, он бы и не смог.
А потом он чуть не умер, когда понял, что его буквально распирает от чужих сил. Он всё ещё лежал там, где упал, а Куго, обляпанный кровью с ног до головы, нависал над ним и улыбался.
— Ты…
Куго усмехнулся, стирая кровавую слюну рукавом.
— Убил их всех, ага. А ещё ты умирал, так что я украл их силы и поделился с тобой. Подчистишь тут всё? Перед тем, как мы уйдём отсюда навсегда?
И ради этого «навсегда» Цукишима был готов умереть ещё раз. Им давно следовало наплевать на этих «шинигами», и жить собственной жизнью, не выполняя чужую работу. Боги смерти приносили одни проблемы.
Он как раз взялся за закладку, когда Куго окликнул его.
— Оставь меня в их воспоминаниях, ладно? В память о брате. Пожалуйста.
Что же, Цукишима не имел ничего против того, чтобы исполнить эту просьбу.
Ичиго отлетел к стене и врезался в неё спиной, некрасиво распластавшись по полу. Мозги гудели, во рту было кисло, а устоявший на ногах Цуки тряс головой и зажимал рукой давний шрам, оставшийся на память о битве с квинси. Что это вообще была за хрень? Неужели тот факт, что он трижды мёртвый меч, так сильно повлиял на способности Цуки, что чужие воспоминания проникли в него?
И, судя по изумлённым вскрикам Хирако и Лизы, ничего не понял не он один. Увидев, что капитаны пришли в полную боевую готовность, Ичиго резко махнул рукой, запрещая атаковать — он не даст ранить Цуки, пока не разберётся, что к чему.
— Цуки, пустые тебя раздери…
— Какого… Впрочем, всё равно сработало.
И усмехнулся, немного растерянно, но всё ещё так, словно всё идёт по плану. И он, Куросаки Ичиго, не был идиотом, чтобы не соединить две картинки.
— Ты заменил мои воспоминания.
Цуки замер, а потом усмехнулся, снова — в этот раз криво, подходя поближе.
— Да. Но я прожил их вместе с тобой, так что можно сказать, что мы действительно лучшие друзья.
Это было больно, чёрт возьми. Так больно, что не хотелось дышать. Почти также больно, как от предательства Айзена — забавно, что он всё ещё считает это худшим событием, хотя с Айзеном они общались всего пару лет, а Цуки закрывал его спину много столетий.
— И кем был тот, кого ты заменил?
Цуки и не подумал предложить ему руку, но Ичиго и не принял бы — он всегда вставал сам, и из-за этого они несколько раз устраивали шуточные потасовки друг с другом.
— Твоим лучшим другом. Самым дорогим существом, которому бы ты доверил абсолютно всё. Тем, за кого ты готов умереть.
Это же Цуки, чёрт возьми. Тот самый Цуки, который смог вернуть его к жизни после предательства Айзена, с которым они сбегали с занятий и ели рыбу, пожаренную на костре. Цуки, пропихнувший его в лейтенанты, Цуки, подсунувший ему яд, когда Ичиго не захотел идти на практику. Цуки, счастливо смеявшийся на своей свадьбе, Цуки, бок о бок с ним вышедший против квинси…
Ичиго улыбнулся. Грустно, печально, чувствуя, что сердце разрывается от боли, и обнажая грудь, будто надеясь успокоить его, хоть немного.
— Ты уже понял, Цуки? Тебе следовало выбрать Айзена.
…Цуки, хоронивший своего сына, Цуки, приглядывающий за своим внуком, Цуки, смеющийся над гнилой рыбой на его голове, Цуки, прикрывающий его перед Ямамото, Цуки, тащивший с ним труп капитана Шихоин за пределы Сейрейтей…
Мидори но Бураши даже не требуются слова — он давно просится, царапает изнутри кожу, подсвечивает его глотку смесью синего, зелёного и красного.
Это же Цуки, верно? Тот, кого только что изрешетил его банкай.
Нет.
Это Гинрей.
Пока Ичиго шёл, чтобы забрать свой меч, мир вокруг пришёл в движение. Лиза смахнулась с визжащей девицей в грязных сапогах, Хирако призвал банкай, и сейчас подбирался к мальчишке с джойстиком и в берете, попутно приложив дико орущего пацана с кастетом «777». Что-то шептал Куго, что-то орал кто-то ещё — Ичиго видел происходящее словно сквозь туман. Будто где-то рядом взорвали целый квартал, и его контузило — и то, что происходит сейчас, как бы не по-настоящему.
Меч лёг в ладонь идеально, будто и не ломался никогда — сразу запачкал пальцы зеленью, потянул силы и флегматично замолчал, будто мертвец.
— Мне жаль тебя, Куго Гинджоу. Правда жаль, но ты ведь понимаешь, верно?
Глава «Экзекуции», с потухшим взглядом и почти седой — вблизи видно, сколько серебра в волосах — вдруг посмотрел почти осмысленно, как живой.
— Кажется, да. И, кажется, я тебя узнал. Куросаки Ичиго, верно? Второй Кенпачи, четвёртый капитан заградотряда. Мой брат служил у вас — правда, им командовал Роз.
О, даже так. Значит, «моралист» ещё более лицемерен. Надо будет таки прописать ему в морду, защитнику сирых и убогих — потому что если это правда, то то, что собирался сделать он, должен был выполнить бывший капитан заградотряда, Роджуро Оторибаши.
Куго не сопротивлялся, даже глаз не прикрыл. Устал, наверное, бесконечно устал — прятаться, бояться, жить… Без Цуки, без брата, без смысла существования. Немного похоже на Айзена, на самом деле — только последний много столетий нёс это бремя бесконечного одиночества, а Гинджоу собирался сдаться уже сейчас.
— Хочешь, мы заберём их? Твои воспоминания и силы. Умрёшь счастливым.
Бывший в.и.о. шинигами только отмахнулся, с сожалением и лёгким беспокойством посматривая на чужой меч — Мидори но Бураши красил сильнее, чем обычно, и уже испачкал капитанское хаори и пол.
— Я уже слышал эти слова, шинигами. Мой ответ — нет.
Действительно, похоже на дежавю — только не с ним, не здесь и не сейчас. Он мог бы спросить, о ком сейчас думает Куго, но не стал — просто убить будет быстрее.
Их командировка закончилась настоящей резнёй — из подчинителей выжила только Рируки Докугамине, лишённая памяти и сил. Убираться не стали, как и придумывать оправдания — с этим живые справлялись куда лучше мёртвых. Найдут улики, отловят пару опасных маньяков и вспомнят, насколько опасно заниматься нелегальным бизнесом и ходить по улице после десяти. Рутина мёртвых, рутина живых — он мог бы исчезнуть ещё на несколько сотен лет, и ничего бы не изменилось.
А примчавшийся на место Роз получил в морду — сразу, с разворота, и удар был хорошенько сдобрен реацу. Он бы ещё раз ударил, да сил не было — в ушах всё ещё шумело, а мир норовил куда-то нырнуть. Ну ничего, Роз ещё своё получит, только дайте добраться до Общества Душ. Будет ему и проверка, и трибунал, и куча всего интересного — нынче покойная Фонг не даст соврать. Только дайте ему уже вернуться домой, наконец!
Путь до дома Ишшина прошёл в обсуждении произошедшего, и Ичиго в очередной раз поразился, почему же он не общался с Хирако раньше — шикарный же мужик. Вон, прямо сейчас он шутил и развлекал Лизу, при этом поддерживал серьёзный разговор с ней же, перебрасывался фразами с самим Ичиго и делал всё, чтобы их путь домой прошёл максимально легко и непринуждённо. Впрочем, Лиза всё равно спросила:
— Как вы смогли убить его, Куросаки-сан? То есть я понимаю, он сам признался, что заменил воспоминания, и вы знали о подлоге, но… Для вас он всё равно был лучшим другом, да?
Когда Лиза сильно нервничала, она всегда переходила на «вы» — эту особенность они с капитаном Кьёраку подметили сразу, и иногда даже пользовались. Он пореже, Шисуй почаще, подчинённые никогда, по поводу вайзардов неизвестно. В любом случае, это неважно — очевидно, что сейчас у неё был повод для волнения, и не было смысла использовать это или шутить. Куросаки попытался мягко улыбнуться и неуклюже ткнул её кулаком в плечо — шторм усилился, к нему добавилась тошнота и мигрень.
— Это ничего, что ты не понимаешь. Никто, кроме Гина, не поймёт.
Не поймёт, каково это — всегда делать один и тот же выбор. Не поймёт, каково это — выбирать меньшее из зол. Не поймёт, каково это — пить чай с Генрюсаем Ямамото и получать имя. Не поймет — а это значит, не справится.
Капитану заградотряда неведомы сомнения и жалость. Капитан заградотряда не считает вероятности. Капитан заградотряда всегда поступает правильно.
Дальнейший путь до кабинета старика, а также отчёт о проделанной работе, для Ичиго прошёл как под водой — кто-то что-то говорил, кто-то что-то принимал, кто-то что-то делал, но как-то вокруг, а не с ним. Разве что с Хирако договорились уйти в запой, да от Гинрея сбежал — прямо сейчас он не смог бы смотреть ему в глаза, просто не смог.
Очнулся Ичиго только после ощутимого тычка пальцем в солнечное сплетение — они со стариком остались одни в его кабинете, с полностью улаженными формальностями. Ямамото протягивал ему запечатанное письмо — в этот раз насквозь официальное, явно прошедшее отряд кидо и совет Сорока Шести — и криво усмехался. Сегодня что, день усмешек?
— Отличная работа, Куросаки Ичиго. Держи — заслужил.
Конверт наполнил его неожиданным трепетом, и Ичиго тяжело сглотнул, прежде чем сломать печати.
Там, в тяжёлом конверте, лежал его пропуск к Айзену.
Часть тридцать пятаяАйзен мягко улыбнулся, насколько это было возможно сделать через сдерживающие печати, закрывающие половину его лица, и Ичиго с трудом подавил дрожь. Он не был уверен, сколько уже сидел здесь, но по ощущениям прошло где-то четыре часа, а эмоциональный фон главного заключённого Общества Душ не изменился — радость, обречённость, участие, восторг, и почти незаметное, но отравляющее воздух одиночество. Видеть его таким открытым было дико — Соуске не смог отвлечься от мысли о том, что скоро всё закончится, и Ичиго уйдёт, и не смог скрыть своё волнение от седьмого капитана. Куросаки, в свою очередь, не смог не реагировать — чужая обречённость его почти убила.
Дежурный из отряда кидо, обещавший зайти за ним, когда время выйдет, до сих пор не вернулся, и Ичиго начинало казаться, что они заперты в маленькой бутылке с узким горлышком, и пытка будет длиться вечность.
— Рад, что ты пришёл.
Вышло немного невпопад — перед этим Ичиго чихвостил Хинамори на все лады, предполагая, что Айзену может быть интересна судьба своей самой верной последовательницы, но, кажется, осуждённого преступника и почти-Бога Цветочек не волновала. К радости от встречи, сочувствию чужому одиночеству и болезненному ощущению возможного предательства добавилась ностальгия — Соуске произнёс эту фразу уже в седьмой раз, и это напоминало те времена, когда они только помирились и здоровались по двадцать раз на дню.
— Это было непросто, знаешь ли.
Пол, усеянный сдерживающими печатями, холодил и немного щипался, но Ичиго всё равно чувствовал себя довольно уютно, сидя прямо напротив Айзена и смотря на него снизу вверх. Друга-не-друга примотали к креслу, и он, подобно Королю Душ, возвышался на великолепном троне, пленённый и подчинённый победителями. Какая ирония — после полного краха оказаться так близко к собственной мечте.
— Спасибо за твои усилия.
Айзена держали в созданном специально для него колодце, на самом краю сердца Общества Душ. Огромный тоннель, выдолбленный прямо в стене, отделяющей Сейрейтей — никакой магии, тяжёлый камень высасывал реацу и не давал уходить в шунпо. Мидори но Бураши, навечно замерший в шикае, пришлось оставить на входе, вместе с демоническими бабочками. Исключительно бессмысленная мера, конечно — за многослойным барьером всё равно не сработает.
Барьер был везде — вплетался в землю, причудливо объединяясь с лишающим сил камнем, тёк по стенам и мерно гудел под ногами, поддерживаемый отрядом кидо, преступниками из Гнезда Личинок, случайными посетителями вроде него и самим Айзеном.
Огромная тюрьма, созданная для него одного.
Сюда никто не мог пройти, кроме специалистов кидо, включённых в барьер, и капитанов с пропуском — любого другого мертвеца просто расплющит, расщепит в чистую реацу, которая сразу утечёт в стены и сводчатый потолок. Ичиго находил дорогу вниз завораживающей — крутая винтовая лестница, тускло освещённая факелами на стене, походила на кишку огромного спящего зверя. Казалось, остановись, прислушайся — ощутишь мерное дыхание, почувствуешь едва заметную вибрацию. Оступишься, собьёшься с ритма — будешь поглощён.
А там, внизу, терпеливо ждёт огромный ёкай, готовый убить тебя без сожалений.
Куросаки и не думал, что это будет так тяжело — чужая Ки была почти видима и осязаема. Поднималась пыльным дымом, ползла по ступенькам, цепляла за ноги — давила, погружала в тяжёлые мысли, тянула силы и сталкивала вниз. Именно в этот момент Ичиго особо остро почувствовал, почему пленника называли «Богом» — даже сейчас, скованный и пленённый, он устанавливал свои правила.
Как только Айзен увидел своего посетителя, давящая Ки исчезла, сменившись чужой радостью и облегчением. Находиться в огромной комнате-печати стало до ужаса легко, и идеальная атмосфера не менялась всё это время, будто Соуске всеми силами пытался удержать его здесь.
Седьмой капитан тихо выдохнул и потёр пальцами лоб — наверное, и в самом деле следовало закругляться. Выйти отсюда, подняться наверх, получить от старика, сходить выпить с Хирако, поболтать с Ячиру, поболтать с Лизой, поболтать с Исане… Мысли оборвались, когда Ичиго, неожиданно для себя, широко зевнул — кажется, он чертовски устал. Здесь, в величайшей тюрьме, было слишком уютно — растянуться бы, лечь и выспаться на пару веков вперёд.
— Твоих рук дело?
Ичиго изо всех сил старался не сердиться — не получалось. Айзен наверняка делал это бессознательно, на одних эмоциях, но влияние на разум дико бесило — к тому же, не существовало ни одного весомого доказательства, что пленник не пойдёт дальше, и не попытается использовать это против него. Старые сомнения вернулись с новой силой, и седьмому капитану даже пришлось пару раз сжать кулаки, чтобы успокоиться. Соуске, впрочем, окрасился удивлением.
— Только общая атмосфера, но это мы уже обсудили. Возможно, пропуск перестаёт сдерживать барьеры?
Чужое беспокойство опалило, пролетело раскалённым воздухом рядом с лицом, и Куросаки помотал головой, показывая другу-не-другу, чтобы он не заморачивался. Командировка на грунт и в самом деле далась ему слишком тяжело, а он рванул сюда сразу, как получил разрешение — неудивительно, что он был разбит, вымотан и готов прилечь на любой горизонтальной поверхности в месте, выглядящем более-менее безопасно.
Когда седьмой капитан только вошёл в единственную камеру столь особой тюрьмы, он удивился, что с тем, кто пытался убить Бога, обошлись так милосердно. Ему всегда казалось, что за подобное преступление полагалось что-то более серьёзное — гвозди, вбитые по всему телу, маска на глаза с длинными иглами, направленными внутрь, непрерывное отрезание пальцев на руках и ногах, запуск паразитов-пустых в уши и прочие очаровательные идеи, которые только могут придти в голову палачам. Но нет, Айзену Соуске было предоставлено удобное кресло, к нему пускали посетителей вроде него, и его Ки спокойно просачивалась сквозь сдерживающие барьеры, достаточно мощная, чтобы быть ощутимой, и достаточно ослабленная, чтобы не навредить. Значит, перестраховывались и подлизывались с самого начала, смешивая гротескное общественное порицание и тайную поддержку — будь он на месте Айзена, ответил бы дорожкой трупов на такое лицемерие. Айзен… Айзен ухмылялся, огрызался и подавлял, но Куросаки Ичиго не поставил бы и сломанную заколку на то, что хоть кто-нибудь может предсказать, что будет дальше.
— Думаю, мне пора. Прости, пришёл к тебе, а рассыпаюсь буквально на ходу. Постараюсь выбраться сюда при первой возможности.
Как минимум для того, чтобы вернуться сюда ещё раз. Он не представлял себе, на что пошёл старик Ямамото, чтобы выбить ему пропуск, и подводить Главнокомандующего не хотелось и не стоило. Его нынешнюю задержку можно оправдать и повернуть себе на пользу, а если немного попрыгать перед Советом и заключить пару сделок с Генрюсаем, он вполне сможет постоянно приходить сюда. Надо только встать, толкнуть дверь, повернуться к пленнику спиной…
— Знаешь, я всё-таки попробовал тот чудной напиток Мира Живых. Газировку. Ты был прав — очень интересные ощущения.
Слова настигли его около небольшой выемки в стене, когда Ичиго почти активировал замок. Пыльной волной резко взметнулась и осела чужая отрешённость, пряча настоящие эмоции Айзена от всех вокруг.
Будто он разочаровался в своём единственном друге. Будто стал новым Айзеном, в существовании которого он сомневался до сих пор. Будто отчаянно хотел удержать его здесь, но уже понимал, что это невозможно.
Они провели вместе несколько часов, болтая о всякой ничего не значащей ерунде, и изо всех сил стараясь сделать вид, будто всё нормально. Они даже пару раз посмеялись над неловкими байками Ичиго, который в обществе друга-не-друга терял самообладание и почти сходил с ума, из-за чего страдало его красноречие. Но почему именно сейчас? Почему именно сейчас, чёрт возьми?
Айзен на него не смотрел — невидящим взглядом буравил противоположную стену, никак не реагируя на то, что его посетитель повернулся к нему. Впрочем, руку от отпирающей печати Ичиго не убрал — это придавало спокойствия.
— Правда, больше всего меня поразила жвачка. Это маленькие прямоугольники, не больше ногтя на большом пальце, с гладкой поверхностью и сильным запахом. Их нельзя есть, но они обладают довольно приятным вкусом, и люди мучают себя, перекатывая их между зубами, прекрасно зная, что никогда не смогут ощутить вкус в полной мере. Но если жевать слишком долго, то жвачка потеряет форму и вкус, станет кислой, тёплой, мерзкой — от неё устанут челюсти, и тебе захочется от неё избавиться. Но знаешь что, Куросаки Ичиго? Несмотря на это, люди достают всё новые и новые прямоугольники, и жуют их снова и снова…
Айзен резко повернулся к нему, насколько позволяли его путы. Пыль отрешённости взлетела вместе с ним — обнажила самоубийственную решимость, заставила Куросаки вздрогнуть и попытаться отвести взгляд. Не вышло — это же Айзен.
— Ты снова возненавидишь меня, Куросаки Ичиго. Наверное, не простишь до конца веков. Пройдёшь мимо, будто меня не существует, будешь смотреть сквозь меня, и без колебаний убьёшь, если я вдруг окажусь на твоём пути. Ты такое не прощаешь, верно? Удивительно, что в прошлый раз простил.
Больно. Слишком больно, слишком искренне, слишком непонятно. О чём он говорит? Что он сделал? Что сделает в будущем? Хочется выть, биться головой о стены и предотвращать катастрофу — как тогда, в тот давно забытый день, когда он во второй раз погиб. Или врезать от души, как тогда — в момент, когда он понял, что увяз в чужой иллюзии?
— Айзен…
— Пока ты меня ещё слушаешь… Просто, чтобы знал — я не хотел делать этого снова. Обещал себе не делать, но… Просто лучше так, чем ещё раз искать твой труп.
На секунду полыхнуло застарелой болью и отчаянием, но это прошло мимо Куросаки Ичиго — пронзённый страшной догадкой, он резко вышиб дверь и кинулся наверх, сражаться с бесконечной лестницей и ненавидеть отряд кидо, из-за которого он не мог выйти в шунпо.
Нет. Нет-нет-нет. Это невозможно. Просто невозможно — он не мог погрузиться в проблемы Мира Живых настолько сильно, чтобы всё упустить.
Боль, неверие, отчаяние — они поселились за грудной клеткой, сдерживаемые лишь слабой плёнкой надежды, что он ошибся в своих предположениях. Тревожно колыхались, как кислота в неприметной чернильнице, бурлили, готовились разбиться и убить его — за то, что стал слишком эгоистичен. За то, что непозволительно отвлёкся и позволил себе помечтать, что снова стал живым. За то, что забыл, за что он умер, ожил, умер и ожил снова.
Нет. Не думай об этом, Куросаки Ичиго, пока не получишь доказательств — возможно, ты ещё успеешь. Да, ты давно не считал, и сроки с самого начала были довольно условными — но это просто не могло произойти. Не так скоро. Да и как бы о таком узнал запертый в колодце Айзен? Лучше ускорься — тебе остался всего один лестничный пролёт и входная дверь.
Это было похоже на гонку со временем — когда из груди не может вырваться запертый воздух, сухожилия и кости ломаются и рвутся, а на чаше весов лежит вся твоя жизнь и немного больше, но ты всё равно не успеваешь, потому что ход мироздания неостановим. Ужасное состояние, разрывающее тебя изнутри и тыкающее носом в твою беспомощность — в последний раз Ичиго попадал в эту ловушку много веков назад, когда по трупам квинси нёсся спасать двух дочерей и одного сына рода Кучики.
Не успел — ни тогда, ни сейчас.
Сейрейтей догорал, растоптанный тяжёлыми сапогами из его кошмаров, а ветер тихо растаскивал пепел от предсмертной атаки Генрюсая Ямамото.
Часть тридцать шестаяОн был разбит. Раздавлен. Уничтожен. Хуже, чем когда бы то ни было — ещё никогда в его голове не билась набатом мысль о том, что жизнь кончена. Как же так? Как же так, чёрт возьми?! Он столько ждал, столько сделал для этого момента — попал в другой мир, заключил сделку с Королём Душ, создал собственный стиль боя, стал вторым Кенпачи и вывернулся наизнанку, но сформировал сильнейший Готей-13, способный дать отпор.
Как же так? Почему? За что?
Старик не должен был умереть. Возможно, сопливым юнцом, только начинающим служить под началом Кьёраку Шисуя, он и думал о том, что ходит под будущим Главнокомандующим, но потом, когда они начали работать вместе, все эти мысли растаяли, как дым. Генрюсай Ямамото был светлым пятном в его жизни, был добрым дядей или офицером-отцом, который прикрывал его косяки и награждал там, где любой другой снёс бы голову. Он был его начальником, собеседником и чем-то ещё — чем-то важным, на что он мог опереться и расслабиться, ослабляя поводок ответственности.
Ты не должен был умирать, Старик. Не должен был умирать сейчас.
Ноги подрагивали, и единственным, что удерживало Ичиго от падения на колени, был иррациональный страх, что где-то по земле сейчас летает стариковский прах, и он мог его осквернить. В груди пульсировало запрещённое боевое кидо, горло ритмично пульсировало, а голова уже оторвалась и летала где-то там — как иначе объяснить эту пугающую, сбивающую с толку пустоту?
Всё кончено. Жизнь кончена. Кончилась, пока он сидел на полу и беззаботно болтал, а снаружи тяжёлыми сапогами шёл грёбанный Апокалипсис, убивая Старика.
Кончилась. Кон…
«И…»
— Ичиго! Ичиго!!! Очнись, менос тебя задери!!!
Король Душ обжёг его своим присутствием, но Джуширо Укитаке успел раньше — окровавленный и запыхавшийся, в порванном и подпаленном юката, тринадцатый молнией подлетел к седьмому и вцепился в его плечи. Он тряс его изо всех сил, и кричал так сильно, что, будь за спиной Ичиго деревья, они бы наверняка колыхались.
Капитан Куросаки впился глазами в его лицо, и весь его мир сосредоточился на двух тёмно-зелёных овальных омутах, с чёрными точками посередине, в обрамлении густой коричневой травы.
Не пропадай. Не пропадай. Не рассыпайся.
— Ничего не кончено, ясно?! Ничего не кончено, пока не пал Сейрейтей! Мы живы, слышишь?! Мы живы!!! Все живы, все — потому что в последней битве мёртвые встают в ряды к живым! И мы живы, мы будем жить! Восставать из мёртвых, умирать и снова жить — пока Яхве не захлебнётся своей кровью у наших ног.
Она, как всегда, поднялась откуда-то изнутри. Пришла, пенясь и поднимаясь по пищеводу, и начала жрать — сначала пустую дыру в груди, потом сдавленное, не пропускающее воздух горло. Добралась до головы, забрала себе сожаление и боль утраты. Забрала отчаяние, забрала страх, забрала ужас, забрала последствия ошибки. Выплеснулась наружу, обволокла с головы до ног, осела мерзкой масляной плёнкой на коже. Оставила только мозг — совершенную машину, работающую с невероятной скоростью.
Ненависть. О, как же он сейчас ненавидел.
Мир вокруг обрёл небывалую чёткость, реацу выплеснулась из тела и обволокла всё Общество Душ — считала потери, чтобы бесстрастно, с математической точностью добавить их в громоздкое уравнение. Идеальное, не существующее нигде, кроме его головы — без эмоций, без страданий, без людей. Формула, в которой союзники и враги находятся по разные стороны знака «равно». Формула, в которой нет погрешностей и ошибок.
Овалы стали глазами, и Ичиго будто впервые увидел чужое лицо — грязное, перекошенное, полное решимости.
— Все капитаны живы. Общий сбор. Немедленно.
Усмешка. Чужая, отчаянная, предсмертная — та, что никогда не возникала на лице Укитаке. Не должна была возникнуть. Никогда.
— Отлично. К Залу Собраний — остальные подтянутся туда.
Ичиго лечил его инстинктивно, на рефлексах — ценная боевая единица, надо привести в идеальное состояние. Лил реацу не глядя, не прикасаясь колдовал кидо — летел, не чувствуя шершавости разрушенных крыш. Убить, убить, убить — смерть каждому, кто носит крест. Разорвать, чтобы надменные лица сменились испуганными, чтобы харкали кровью и ползали в ногах, чтобы дохли, дохли, дохли — быстрее, чем успевали рожать новых. Чтобы исчезли, чтобы стёрлись, чтобы сгинули в глубине веков — чтобы нигде и никогда больше не громыхали проклятые сапоги.
Жди, Яхве. Он прошёл сквозь миры, чтобы уничтожить тебя.
Он остановился, только увидев Кьёраку Шисуя. Замер напротив, такой прилизано-чистый, рядом с побывавшими в горячке боя капитаном — диким зверем принюхался, поднял холку, перенёс вес на задние лапы. Потому что — не вожак. Меч, а не хозяин, оружие, а не воин. Удержишь? Справишься? Поведёшь? В прошлый раз — справился.
А в этот?
В молчании можно было утонуть — вдохни поглубже, забьёт лёгкие, и они никогда не смогут заработать снова. Висело, давило, пережимало грудь, взгляды резали лучше мечей. Плевать, режьте, кромсайте, глумитесь — неважно, неважно, неважно. Так что?
— Ты не виноват. Все знали, что ты у Айзена, а его тюрьма защищена лучше любого места в трёх мирах. Винить тебя — то же самое, что и дежурных, отправленных на грунт.
Зверь отступил — спрятал зубы, пригладил шерсть. Прогнулся, почти доставая мордой до земли, подставляя рога. Хочешь — садись, хочешь — становись рядом, хочешь — бей со всей силы.
Молодец. Неудивительно, что Правая Рука когда-то выбрал именно тебя.
Он пришёл в себя достаточно, чтобы почувствовать остальных — и вдруг понял, что не он был добычей в этой схватке. Вот змей, готовый биться до конца, вот Бог и Богиня Войны, плечом к плечу и рядом с ним, вот молодой вожак, жаждущий мести. Рядом, вокруг, на его стороне — как будто они выбирали вожака вместе с ним. Там, дальше, стоят дракон, тигрица, фараон, гьюки и машина для убийств — выжидают, сохраняют нейтралитет, чтобы позже присоединиться к победителю. Или с самого начала знают, что всё уже решено?
— Спасибо за эти слова, Главнокомандующий. Начинай.
Пауза, длиною в жизнь — несколько секунд глаза в глаза. Шисуй не верит — не верил тогда, когда его лейтенант говорил, что он займёт это место, не верит сейчас, когда капитаны склоняют головы один за одним. Конечно, потом будет совет Сорока Шести, тягомотная беседа и официальное назначение, но всё решилось уже сейчас — и помилуй Король Душ того, кто попытается решить иначе.
— Хорошо. Тогда приступим — и первое, что мы сделаем, так это со всеми почестями проводим в последний путь величайшего из нас, первого шинигами, первого Главнокомандующего Готей-13, Генрюсая Шигекуни Ямамото.
И это было совершенно не тем, чего он ожидал.
— Эй…
Шисуй вложил в свой взгляд всю твёрдость, а Укитаке положил руку на его плечо, напоминая о том, что он умудрился забыть.
— Я понимаю тебя, Куросаки Ичиго — но если мы нападём прямо сейчас, то это ничего не изменит. Нам нужно перегруппироваться, подсчитать потери и выработать план. Время ещё есть — и никто не заслуживает похорон больше, чем тот, что стал нашими костями. Ты сам выбрал меня Главнокомандующим, так что…
«Знай своё место. Ты просто меч — а мечи ничего не решают.» — новому первому не было нужды договаривать, всё было ясно и так. Послание, разделённое на троих, если не считать того, кто заперт в кубе на небесах.
Действительно. Мог бы и не напоминать.
«Но он прав. Успокойся, Куросаки Ичиго — я не могу себе представить, сколько усилий уходит у моей руки, чтобы не дать тебе выйти в шикай. Успокойся — время ещё есть. Успокойся, живи, пока можешь, собирай остальных. Успокойся — всё равно только ты сможешь вырвать моему сыну сердце.»
Король Душ почти сразу исчез, не ожидая ответа, а Ичиго вдруг понял, что всё ещё передаёт реацу тринадцатому капитану — и последний, кажется, только благодаря этому ещё стоит на ногах. Он немного растерянно повернулся к тому, кто только что спас его мир, и наткнулся на мягкую улыбку — привычную, нормальную, почти родную.
— Всё в порядке. Я предполагал, что так и будет, и успел подготовиться. Впрочем, я ещё немного побуду твоим паразитом, хорошо?
Седьмой осторожно кивнул, и капитан Укитаке сдержал слово — он был рядом, забирая его силы, до самого конца. Кажется, кто-то подходил, пытался заговорить — Куросаки не слышал. Механически выполнял положенные действия, повторенные тысячи тысяч раз — кому, как не ему, хоронить убитых? Кому, как ни ему, разжигать последнее пламя?
Тела не было — были лишь жалкие, обуглившиеся остатки меча. Они могли только собрать их, возложить на помост, и поджечь, будто они уже недостаточно горели.
Ненависть отступила ещё немного, впуская в Ичиго радость — Старик наверняка был бы счастлив стать частью Общества Душ, которое он так любил. Теперь он разнёсся пылью, забился в щели, чтобы стать стенами и дорогами, потом он прорастёт травой или взметнётся к небу, чтобы рухнуть оттуда дождём — он здесь, он никуда не денется. Никогда не покинет этого места, никогда сюда не вернётся.
Наверное, это было ужасно глупо — но он, будучи единственным не сражавшимся капитаном, после ритуального сожжения пустого савана рухнул в обморок.
Часть тридцать седьмаяОн очнулся в месте, давно ставшим родным — в собственной комнате особняка благородных Кучики. Голова раскалывалась и звенела, руки немного дрожали, но, в целом, всё было нормально.
Поразительно — отделался нервным срывом после краха всех надежд.
«А ты ожидал чего-то иного, Куросаки Ичиго?»
Величество не злился, не ворчал и не читал мораль — голос его был переполнен задумчивостью, как будто Ичиго был диковинным насекомым, требующим тщательного изучения.
«Да. Я рассчитывал убить Яхве.»
К задумчивости добавился отстранённый интерес.
«И как бы ты это сделал? Без согласования со мной, без моей руки? Вылетел бы в шикай? Что же, мы уже видели, что Яхве этим не удивить. Более того — он мог бы почувствовать твою природу, и я сейчас не о занпакто говорю. Малейшая ошибка, и болтаться тебе на чужом запястье.»
Слышать что-то подобное было больно, но Ичиго, против воли, разгорался надеждой. Если Король Душ говорит такое, значит, у него есть какой-то план, и произошедшее не было чем-то непоправимым.
«Вы проиграли сражение, но сейчас выигрываете войну, так что прекрати жалеть себя и наматывать сопли на кулак. Дерзай, хренов капитан.»
Присутствие Короля Душ исчезло, и Ичиго внезапно обнаружил, что не один. По комнате бегал Кучики Ичиго, размахивая ладошками перед его лицом и заглядывая в глаза — кажется, весь диалог с Величеством седьмой капитан просидел, тупо уставившись в стену. Глаза щипало, так что он несколько раз тупо моргнул, а потом сфокусировался на мелком.
— Эм, что?
Кучики Ичиго буквально засветился от радости и так по-отцовски оседлал его ноги, что седьмой капитан чуть не задохнулся от нахлынувшей ностальгии.
— Ты очнулся, дядя Ичи! Не волнуйся — прошло часов пять, так что никто не успел начать волноваться.
А потом, на пару секунд замерев, вдруг выпалил:
— Можно я тебя причешу? Я осторожно, обещаю! И хвостики потом ровные завяжу — я умею, правда-правда.
Ичиго несколько прифигел, но, в принципе, не видел ни одной причины отказать. Правда, в этот момент его волосы перепутались и стояли дыбом, не вызывая желания в них лезть — но чем бы дитя не тешилось, лишь бы восстание не поднимало.
— Ну причеши, цирюльник.
Сын Бьякуи что-то восторженно пропищал и маленьким ураганчиком выскочил за дверь, что-то радостно выкрикивая. Довольно скоро он вернулся, с огромной коробкой, полной ярких лент и бантов, и Кучики Гинреем, отстранённо-мрачным, как далёкая громовая туча. Впрочем, кажется, он сердился не на старого друга, а на общую ситуацию, и Ичиго отлично его понимал — в Апокалипсис семью не спрячешь.
Мелкий ловко пристроился за спиной седьмого и решительно провёл гребнем. Куросаки тихо зашипел — длинные волосы знатно запутались за время сна.
— И что я пропустил?
Гинрей, плюхнувшийся рядом с другом, неопределённо пожал плечами.
— Кроме того, что было решено отправить четверть каждого отряда под руководство Шибы Ишшина в Мир Живых, пожалуй, ничего. В данный момент наш Главнокомандующий официально получает титул, его приказ — подготовиться к двойному нападению. Лаборатории гудят, твои оппозиционеры готовы на тебя молиться, и мы собираемся атаковать первыми. Из Общества Душ атакуют девятый и одиннадцатый, из Мира Живых сборная солянка под Шибой. Шисуй перестраховывается, наверно — все знают, что с момента назначения на пост капитана седьмого ты готовил свой отряд для войны с квинси, даже специализацию официально сменил. Думаю, если пройдёшь обследование у Уноханы, и получишь справку, что здоров, у Главнокомандующего не будет права отказаться.
Ичиго кивнул, принимая информацию к сведению и мысленно удивляясь — ясно, почему Шисуй не хочет пускать в бой королевский занпакто, но его отряд-то тут причём? Вполне можно поставить во главе Комамуру, и тогда их совместную атаку с головорезами Зараки Кенпачи будет не остановить! Сделав мысленную пометку обязательно поговорить с Шисуем, Куросаки с усмешкой повернулся к Гинрею.
— Что, серьёзно? Ни одной сплетни?
Старый друг вернул гримасу, пропустив через кривое зеркало — добавилось мрачности и обречённости.
— О смерти старика особо не посплетничать, да и Апокалипсис не похож на тему, о которую можно почесать языки. Гадючник из Великих Семей сейчас самое спокойное место на свете.
В повисшем молчании тихо звякнули бабочки-заколки, и почувствовавший атмосферу Кучики Ичиго тихо ускользнул, закрыв за собой дверь. Гинрей проводил правнука взглядом, а потом тяжело вздохнул, нервно потерев пальцами переносицу.
— Мы собираемся создать «Ковчег». Возьмём всех детей из Великих Семей и более-менее знатных родов, запрём в одном из поместий и отправим дрейфовать в разрыв между Уэко Мундо и Обществом Душ. Территория опаснейшая и неизведанная, там в жизни ничего не найдёшь. Якорями будет кровь всех, кто участвует — если хоть один выживет, сможем выловить назад.
Мрачность подступила совсем близко, заволокла комнату, нависла над двумя мужчинами дамокловым мечом.
— А ещё моя жена беременна. И, когда она в последний раз была беременна в военное время, это очень плохо кончилось.
Ичиго раскрылся, делясь с лучшим другом своим участием и поддержкой. Не так часто Гинрей терял самообладание, и в эти редкие моменты Куросаки всегда оказывался рядом, чтобы напомнить, что он не один. Он никак не мог помочь старшему Кучики делом, но мог поддержать его и помочь сделать правильный выбор.
Через некоторое время Гинрей тихо выдохнул, постучав Ичиго по руке.
— Я в норме. Пока не закончим «Ковчег», даже думать об этом не хочу. Присмотришь за Бьякуей по мере сил?
Конечно, седьмой капитан согласился. Они поболтали ещё немного, а потом Ичиго покинул поместье, собираясь добраться до Шисуя и хорошенько промыть ему мозги. Или сначала стоит наведаться в свой отряд, чтобы быстро разгрести накопившийся бардак?
Впрочем, все его планы перечеркнул Зов — почти забытый, когда-то проносившийся по всему Обществу Душ в редкие минуты передышки, когда Богиня Войны пребывала в игривом настроении. Впрочем, конкретно сейчас Рицу звала его не для жаркой ночи — в её Зове не было ни игривости, ни флирта, зато он насквозь был пропитан радостью, ожиданием и нетерпением. Это было странно, но к Унохане он пришёл бы в любом случае — именно поэтому он сразу развернулся и исчез в шунпо.
Стоило ему появиться в окне капитанского кабинета четвёртого, Рицу чуть не бросилась ему на шею — он ещё никогда не видел её настолько живой и неусидчивой. Унохана ходила по комнате, брала те или иные предметы, переставляла их с места на место, и иногда поднимала пальцы к своей густой, приятной на ощупь косе — там, где на коже навсегда замер уродливый шрам.
— Кьёраку Шисуй позвал меня сегодня.
Нет. Нет-нет-нет. Он только-только отошёл от мира сбывшихся кошмаров, и совершенно не готов нырять в него снова.
— Наш Главнокомандующий считает, что Зараки Кенпачи следует наконец-то наладить связь со своим мечом, и предложил мою кандидатуру для его обучения. Завтра на рассвете нам будет открыт доступ в Мукен, и мы будем сражаться, пока один из нас не падёт на поле боя. Ичиго, я так счастлива!
Помнится, он считал, что отпустил любовь своей жизни?
Помнится, он верил, что уважает её выбор?
Помнится, он отказался от неё, перевёл из возлюбленных в друзья, и вполне неплохо чувствовал себя в новом качестве?
Нихера подобного. Нихера подобного, мать твою.
Глаза Рицу горели внутренним огнём — древним, как сама земля, страшным, как смерть, чарующим, как женщина, носившая имя Ячиру. Тем самым огнём, в котором он когда-то сгорел — тем самым огнём, который никогда не горел для него.
— Хочешь? Сейчас, в последний раз, в память о нашей дружбе?
Она предвкушающе улыбнулась — не ему или свёрнутому в шкафу футону, а завтрашней битве, когда её самое сокровенное желание, наконец, сбудется. Ичиго медленно покачал головой — он бы не смог. Не так, когда женщина, которую он любил, так явно мечтала о смерти от руки другого. Она не обиделась — рассмеялась, показывая ровные зубы и прикрывая глаза, с нотками снисхождения, и понимающе кивнула.
— Тогда проводишь меня? Завтра, на рассвете? Хочу полноценно попрощаться.
Хотелось броситься ей в ноги, вцепиться кулаками в хакама и умолять, молить не делать этого. Хотелось броситься в бараки одиннадцатого, хотелось перерезать Зараки глотку и вернуться с его головой, бросить к её ногам и завопить: «Видишь, я сильнее! Я сильнее, чем тот жалкий червяк, ради которого ты хочешь умереть!» Сил хватило только на то, чтобы сделать два шага назад, и хриплым голосом выдавить из себя дурацкие, бесполезные слова.
— Больше ничего не попросишь?
Она медленно покачала головой, озаряя лицо чистой, немного печальной улыбкой — улыбкой, которую он так сильно любил.
— Я думала о том, чтобы попросить тебя жениться на Исане, но если вы погибнете через пару дней, то это не будет иметь никакого смысла. Так что, придёшь завтра?
Воздух кончился, кончился и мир.
— Приду.
Это всё сон. Душный, вязкий кошмар, в котором он увяз, заснув на полу перед Айзеном. Смерть старика, смерть Рицу — слишком жестоко для него одного, слишком жестоко.
В голове царила каша, он был растерян и беспомощен. Зачем-то влетел в свой кабинет, наорал на обрадовавшегося Комамуру, сжёг боевым кидо все отчёты и с диким рыком выдрал из волос всех демонических бабочек, бросив их на свой стол под изумлённый вскрик Хинамори Момо. Вскинулся, посмотрел шальными глазами:
— Это не имеет значения. Ничего уже не имеет значения.
Более-менее успокоился седьмой капитан только ближе к трём часам ночи, обнаружив себя около неприметной двери, проклятым входом в Мукен. Три или четыре раза почти сотворил запрещённое кидо — не смог.
Её выбор. Её желания. Её мечты. Ну, а ты можешь тихо порыдать в уголочке, но не имеешь ни малейшего права вмешиваться. Сам виноват. Сам так решил.
Теперь сиди, жди до рассвета.
Часть тридцать восьмаяОн ждал. Сидел напротив входа, сверлил глазами дверь, и изо всех сил напрягал все органы чувств, прекрасно понимая, что сквозь толстые стены Мукена не может ничего уловить. Рицу, как и обещала, пришла на рассвете — радостно кивнула ему, как лучшему другу, и скрылась в тёмном и сыром мареве тренировочного зала. От Зараки Кенпачи он просто сбежал, не в силах смотреть на его счастливое лицо и лучащиеся предвкушением глаза. Когда-то давно, две жизни назад, он приходил в восторг от этой истории — сейчас осталась только жгучая боль за грудной клеткой. Как странно — раньше он даже и не задумывался о том, насколько же неблагодарна жизнь Главного Героя исторической саги. Страдания, страдания, страдания, куча крови, смертей и дерьма — жаль, что время смывает гниющую плоть, оставляя лишь блестящий золотой скелет, которым можно было бы восхищаться. Будь всё иначе, он бы оставил кучу инструкций следующему идиоту, который решит спасти мир. Что-то вроде «не смей даже думать об этом, дебил!».
Хотя, будь ему пятнадцать, он бы не послушался. Он бы не послушался и сейчас. Впрочем, в некоторых вещах он до сих пор остался идиотом.
Время текло слишком быстро и слишком медленно одновременно, а у Куросаки Ичиго была полностью пустая голова, в которой роились тысячи мыслей — ощущение этой двойственности даже могло бы быть забавным, при каких-нибудь других обстоятельствах. Если бы Рицу не умирала где-то там, за стенами, а мир не стоял на пороге Апокалипсиса. Его сейчас не было вокруг, этого мира — только несколько ступеней, на которых он сидел, и огромная дверь в Мукен. Даже не сам Мукен, нет — потому что, несмотря на то, что там сейчас умирала Рицу, этого места для него не существовало. Нет. Просто нет.
Волнения или страха не было — он знал, чем закончится схватка, давным-давно. Знал, когда впервые увидел чёртов шрам, знал, когда отдавал ей всю любовь, знал, когда после воскрешения увидел волнующий блеск в её глазах. А если тебе уже всё известно, остаётся только успокоиться — медитировать, расслабляться и учиться жить с мыслью, что Уноханы Рицу больше нет. Понять и принять, отпустить, как отпустил два года назад, когда в первый раз увидел её после мини-вечности в собственном внутреннем мире с Мидори но Бураши.
Так это не работает, мать твою!
Ближе к полудню к Ичиго присоединилась Котетсу — прибежала, растрёпанная и запыхавшаяся, застыла на пару секунд, а потом тяжело рухнула на колени перед ним, уткнулась в плечо и тихо расплакалась. Руки были словно чужие, но он всё равно смог её обнять. Исане вся дрожала, мотала головой по его плечу и шее, всхлипывала и прерывисто выдыхала — и только после этого седьмой капитан вдруг понял, что его отстранённость несколько ненормальна. Да, ему было больно, но физическую оболочку словно сковало льдом, и он мог только сидеть на проклятых ступеньках, как верный пёсик, задумчиво изучать небо и ждать.
Ждать, ждать, ждать.
В какой-то момент Исане немного сместилась, устраиваясь поудобнее, и её голова оказалась прямо под его подбородком. Совершенно неосознанно он обнял её ещё сильнее, наверняка оставляя синяки, и вдруг понял, что его пальцы теперь дрожат. Тихонько начинают — мелко дёргаются, сожми покрепче, не заметишь. Только вот это ненадолго — дальше предательская нервная дрожь распространится по всему телу, и в какой-то момент он больше будет напоминать эпилептика, чем грозного седьмого капитана. Ну, если раньше он не задохнётся от той боли, что прямо сейчас пытается разорвать его изнутри.
Плохой знак. Чертовски плохой. Или это та самая черта, про которую говорят «я больше не могу»?
Когда тряска дошла до туловища, дверь вдруг открылась. Резко, жёстко, отрывисто, явив из чрева Мукена перепуганного Зараки Кенпачи. Одиннадцатый кенпачи, заляпанный с головы до ног и мало что соображающий, несколько секунд просто крутил двуглазой головой, а потом заметил их и громко проорал:
— Каланча, сюда, немедленно! Она же сейчас!.. Она же совсем…
Исане, всё ещё плачущая, осторожно поднялась и что-то ответила — Ичиго не видел и слышал ничего, кроме чёрной дыры Мукена, в которую он прыгнул, даже не думая о том, что он спокойно может переломать ноги. Внутри ещё бушевала остаточная реацу, но куда больше пугал банкай — чужой, страшный, тот, который он никогда не видел своими глазами. Немного пахло Ячиру, но сестрёнка всё ещё не была полноценным мечом для Кенпачи — и, положа руку на сердце, сейчас ему нет до сестры никакого дела. Где она? Где же? Где?
Унохана Рицу лежала на спине, застывше-холодная, со счастливой улыбкой на губах. Мёртвая, безнадёжно-мёртвая — она умерла до того, как Зараки Кенпачи открыл дверь. Ичиго медленно опустился на колени, протянул удивительно твёрдую руку, провёл по столь любимым волосам.
Кажется, его грудная клетка всё же лопнула.
Крик. Громкий, выдирающий голосовые связки, разрывающий челюсть — схватить её, прижать к груди, запрокинуть голову и орать. Выплёскивать боль, выплёскивать реацу, выплёскивать то, что он жив, а она нет. В какой-то момент он вдруг ослеп, но как оказалось, жгучая боль и солёная влага были лишь жалкими слезами.
Слёзы, слёзы, слёзы — сколько времени прошло с тех пор, как он плакал? Так, по-звериному — никогда.
Боль потихоньку отступала — выходила вместе с воем, поднималась к потолку, сочилась к двери и растворялась в небесах внутреннего мира Короля Душ. Вместе с ней выходила и сила, державшая его мышцы — первой была рухнувшая на грудь голова. Потом спина, руки, ноги — он буквально навис над Уноханой, прижался, будто обернулся вокруг. Ненадолго замолк, осторожно переводя дух, а потом снова завыл — в мёртвое тело, на несколько тонов выше, коротко и жалобно. Как волк, навсегда потерявший свою волчицу, как кусок ткани, который разорвали на две половины. Как они вообще живут — те, кто пережили чужую смерть?
Он всегда задавал себе этот вопрос, когда хоронил дорогих сердцу убитых, но ещё ни разу у него не было ощущения, что он не поднимется.
В какой-то момент к его спине прикоснулась Исане — сначала осторожно, кончиками пальцев, потом ладонями и щекой. Присела рядом, прижалась, несколько раз шмыгнула носом — обнять бы её, пожалеть, поддержать.
Его бы кто поддержал.
Ещё один полувой-полустон — жалобный, тихий, просящий. Вернись, вернись, вернись — что угодно, только вернись. К чёрту Апокалипсис, к чёрту эти бесполезные столетия, к чёрту долг перед Королём Душ — вернись, назови «Мышонком», будь рядом в эти последние несколько дней.
Вернись, Рицу. Ну пожалуйста.
Со временем вой стих, остались только слёзы, заливающие бело-красное хаори — почему-то сил на то, чтобы моргать, просто не было. Ни моргать, ни видеть, ни слышать — в мире Куросаки Ичиго остались только ощущения. Тёплая Исане за спиной, жмущаяся к нему, как потерянный ребёнок, земляной пол, стоячий воздух и Рицу — хаори Рицу, хакама Рицу, косоде Рицу, волосы Рицу, кожа Рицу…
Рицу.
Кьёраку осторожно прикоснулся к нему своей силой, и Ичиго послушно откликнулся, попросив ещё немного времени. На краю сознания мелькнула мысль, что у них великолепный Главнокомандующий, чересчур потакающий желаниям своих подчинённых — позволил ему сидеть здесь, позволил Бьякуе погрузиться в месть, позволил Рицу осуществить её давнее желание. Разве от того, что она сразилась с Кенпачи, кому-то стало легче?
Всё, хватит. Он не может торчать здесь вечно.
Тело Рицу, как и любого другого мертвеца, было чертовски тяжёлым, но для Ичиго она была легче заколки. Она никогда их не брала — ни украшений, ни кимоно. Отказывалась от его подарков, смеялась на глупые попытки ухаживать, с кровожадной радостью наблюдала за его боями. Всегда такой была — всегда такую любил.
Его право подготовить её тело к ритуальному сожжению никто не оспаривал — да и кто бы посмел, из тех, мимо кого он нёс её в бараки первого отряда?
Да, всем известно — тело шинигами после смерти распадается на реацу, как и всё в Обществе Душ. Именно поэтому все могилы вне Сейрейтея были формальностью, и многие ограничивались небольшим алтарём — но какое правило может существовать без исключений? В Готей-13 исключением были капитаны — те, у кого было так много реацу, что она просто не могла рассеяться сразу. Такие капитаны могли вплетаться в Общество Душ несколько столетий, медленно исчезать в семейных усыпальницах и братских могилах — или быть выкраденными любителями дармовой силы, чтобы стать прекрасным бесплатным источником, огромной мёртвой батарейкой. Именно поэтому давным-давно Старик принял решение сжигать капитанов — если традиции их рода не предполагают иного, или срочно не требуется материала для громоздкой постройки вроде домов Королевской Стражи. Обычно они не думали об этом — все они были собраны из реацу, все в неё уйдут, а потом соберутся снова, не здесь, не так и не сейчас.
Когда он расчёсывал чужие длинные волосы, чтобы в последний раз заплести их в косу, к нему пришла Исане — снова. Растерянная, как слепой щенок, оставшийся без кормящей суки, она раз за разом находила его, а потом старалась прикоснуться, завернуться, получить от него крупицу уверенности и тепла. Что же, сейчас он вполне мог это сделать — руки привычно обвились вокруг талии, скрытой несколькими слоями формы, и лейтенант четвёртого доверчиво прижалась, прячась от всего мира. Она так ни разу не прикоснулась, не посмотрела. Наверное, только за счёт этого она и держалась — убеждала себя, что с Уноханой-сан ничего не случилось.
Неплохая идея, на самом деле.
— Заплетёшь меня? Сейчас, пока её ещё можно держать за руку.
Исане вздрогнула, подняла голову и несколько раз тупо моргнула — наверное, просто не понимала слова. Потом взгляд её немного сфокусировался, она замерла и осторожно кивнула.
— Хорошо. Одна или три?
Глупый вопрос — у него не было ни капли сомнений.
— Три.
По одной на каждую из его жизней — к тому же, с одной косой он слишком часто вспоминал бы о ней. Не будь у Гинрея свои проблемы, он бы над ним посмеялся. Ичиго был счастлив, что лучшего друга здесь не было — у них со старшим Кучики был примерно одинаковый подход к вопросу потрясений, что-то вроде «дай мне немного времени, пока сам не разберусь». Не было и остальных капитанов — только он и Котетсу, только те, кто действительно любили первую Кенпачи. Одиннадцатый, кажется, прорывался — Шисуй выстоял, не пустил.
Исане немного покрутила в руках последнюю косу, задумчиво подбросила на ладони, провела большим пальцем по кисточке.
— У вас совсем не похожие волосы. Вообще.
Седьмой капитан кивнул, в последний раз проведя по чужому запястью, прежде чем положить холодную кисть на рукоять меча — столько тысячелетий они сражались рука об руку, а сейчас оба безнадёжно мертвы.
— Пора звать остальных.
Сжигали его прекрасную Рицу в полном молчании и в полном составе — Главнокомандующего никто не осуждал. Даже наоборот, Кьёраку Шисуй вызывал восхищение — потому что он смог отдать приказ и сделать выбор. В лучших традициях третьего отряда, и он, Куросаки Ичиго, ни за что не будет его осуждать.
Словно почувствовав, что седьмой капитан думает о нём, первый оторвал взгляд от уже пустого, но всё ещё тлеющего алтаря, и тяжело вздохнул, пряча взгляд за шляпой.
— Куросаки-кун.
Остальные, повинуясь молчаливому приказу, осторожно принялись отступать к двери, один за другим исчезая в кипящем, как котёл, Обществе Душ. Ичиго молчал, молчал и Кьёраку — а потом вдруг сделал несколько шагов вперёд и протянул белый свёрток.
О чёрт — он совершенно не был к этому готов.
— Куросаки Ичиго, седьмой капитан Готей-13 — властью, данной мне советом Сорока Шести, я перевожу тебя на должность капитана четвёртого. Ты вправе выбрать любого шинигами на должность нового седьмого, и я приму это. Обычно при переводе даётся время, но у нас его нет, поэтому, пожалуйста, приступай к работе как можно скорее.
Боги, Рицу — как давно ты это запланировала?
— Она?..
Шисуй немного приподнял маску всемогущего Главнокомандующего, добавил человечности и смущения.
— Она попросила меня об этом сразу после моего последнего приказа. Сказала, что ты лучше всех подойдёшь на это место, и что ты всё поймёшь.
Что же, он понял — совещания про тяжёлые случаи, сближение с Исане, пространные разговоры о месте кенпачи в их мире. Она всё спланировала, она всё решила — знала, что он не откажется. Что же, да будет так — кому, как не Второму, занять место Первой?
— Шисуй, ставь Комамуру — его ещё тогда надо было ставить, вместо моего предшественника. И будь любезен, выдвини седьмой вместо девятого — я достаточно вложился в этих парней, чтобы они всех могли удивить.
Жизнь всё ещё продолжалась — текла, бурлила, била в спину и в живот, не собираясь тормозить. Рицу ушла — но миру не было до этого никакого дела. Как там сказал Укитаке? «Пока они живы, живы и мертвецы»?
Что же, значит, он может только встать и идти дальше.
Часть тридцать девятаяНовое хаори должно было жечь плечи, но, сказать по правде, довольно скоро Куросаки просто о нём забыл — слишком много дел поджидало его в четвёртом отряде. Сейчас бараки просто ломились от раненых, и они с Исане с первого же дня сбивались с ног и просто валились от истощения. Котетсу, кажется, была счастлива — она совершенно не подходила на роль капитана, и то, что кто-то другой, кто-то ответственный и знакомый взял эту роль на себя, просто сняло огромный груз с её плеч. Исане, всё ещё раздавленная, полностью погрузилась в дело, и даже могла улыбаться. Куросаки Ичиго тоже некогда было горевать — медицинский отряд был устроен совсем иначе, чем все боевые. Все слухи были верны — его нынешние подчинённые были никудышными солдатами, настолько плохими, что руконгайская шпана всухую разделается с ними раньше, чем хоть кто-то достанет меч. Только вот, Боги и Пустые, им это было и не нужно — они прятались за спиной сильнейшего Кенпачи, стоящего целой армии. Задача отряда медиков, в мирное время превращающегося в отряд снабжения, была очевидна и проста — лечить, и каждый из его ребят был в этом чёртовым гением. И теперь, погрузившись в этот мир одиночек и мастеров, он старался присоединиться к этому потоку. Увидеть старых друзей, неведомым образом оставшихся со времён первого капитана четвёртого, было неожиданно приятным бонусом, и эти мелочи помогли ему взять себя в руки и подарить больным и умирающим уверенность, юмор и надежду. Ичиго носился по баракам и дополнительным помещениям, приветствуя своих пациентов радостным «ну здравствуйте, жмурики!», балагурил, смеялся, со всей силы хлопал по плечам и местами старался выглядеть пугающе — чтобы, когда война закончится, четвёртый отряд больше не зажимали по углам. Хотя это бесполезно, наверное — Рицу могла и пустого одной улыбкой напугать, да и Тенджиро Киринджи был не самым добрым мертвецом в Сейрейтей.
Гин приходил каждый день — торчал в коридорах, пугал девушек висением в окнах и выскакиванием из-за углов и ходил за ним хвостом, даже хуже, чем в детстве. Ичиго его не гнал — третий капитан под руку не лез, от работы не отвлекал и отслеживал настроение среди больных, чтобы вовремя поймать дезертиров. Последних было достаточно — рядовые сбивались с ног, пытаясь отловить тех, кто захотел спрятаться в Мире Живых. Паника была ожидаема, и поэтому Шисуй отдал в распоряжение Гина кучу студентов из Академии — тех, кто ещё не потерял веру в счастливое будущее. То, что Гин лично торчал в его вотчине было странным, но Ичиго отлично понимал, в чём дело. Обещание, конечно же — и ни слова Куросаки Ичиго, ни его новая должность, ни клятвенные заверения Кьёраку Шисуя в том, что о выдвижении главного медика заградотряд узнает первым, не могли поколебать Змея. Что же — Ичимару давно не глупый мальчик, и вполне может сам расставить приоритеты.
Впрочем, на этот раз Гин вошёл через главную дверь, и даже отвлёк нового четвёртого от выращивания руки бородатому парню из восьмого — третий, со своей фирменной улыбкой, протягивал Куросаки лист бумаги с идеально ровными иероглифами.
— Приглашение на Последний Банкет, в честь Конца Света. Приглашены знать и капитаны — «пир во время чумы», так сказать. Придёте, капитан Куросаки?
Ичиго взял шершавый лист, пробежался глазами по приглашению — Змей удивительно хорошо изложил основные тезисы вычурного текста. Можно только поаплодировать Шисую — как и ожидалось, он смог сдержать всех в узде. Сейчас требовалось успокоить аристократию и обсудить стратегию с капитанами — быть может, в экстренном порядке выбрать нового восьмого. После этого разговора на головы рядовых должны были политься волны пропаганды, и у Ичимару будет чуть меньше работы.
— Конечно. Спасибо, что передал. Исане, пойдёшь со мной?
Лейтенант прекратила очищать рану какой-то студентки от гноя и, немного покраснев, кивнула.
— Отлично. И ещё — сообщи мне свои параметры для кимоно. Будет время, притащу тебе что-нибудь шикарное.
Давно руки чесались, на самом деле. Вот бы она ещё и волосы отрастила — куча лавок в Руконгае вернули бы постоянного клиента. От его просьбы лейтенант покраснела ещё сильнее и зачем-то начала перебирать бинты, а ещё один кивок был куда менее заметным. Боги и Пустые, как в одном мертвеце может уживаться скромная девочка и великолепный профессионал?
Впрочем, выбраться в Руконгай до приёма так и не удалось, так что Исане пошла в собственной одежде, и Куросаки, любуясь тяжёлыми складками, в очередной раз дико порадовался, что может просто остаться в своей форме — и неважно, написана ли на его спине цифра «три», «семь» или «четыре».
Как и ожидалось, все капитаны пришли со своими лейтенантами, и они являли собой столпы спокойствия, вокруг которых вертелись нервничающие аристократы. Отбившись от счастливого и благодарного Комамуры, четвёртый капитан получил возможность осмотреться, но на приеме не было ничего интересного. В толпе тут и там мелькал Гинрей, и Ичиго уже видел, что трое ничем не примечательных, но очень важных людей не доживут до утра. Подобраться к лучшему другу так и не удалось — он стал настоящей звездой вечера, и куча сенаторов из совета Сорока Шести выливали на него потоки лести. Особенно старались те, кто обычно хихикал над его стремлением защищаться от квинси и упражнялись в остроумии относительно его воплей о древнем пророчестве. Ну конечно — как будто от их восторженных выкриков он забудет глумливые улыбки. Серьёзно, как, по мнению таких людей, это вообще работает?
От взрыва яда и обвинений аристократию спасла Ячиру — сестрёнка выскочила, как чёрт из табакерки, и буквально за несколько секунд и тремя громкими репликами разогнала его собеседников, как матёрая дворовая кошка прогоняет крыс. Правда, вряд ли хоть один из присутствующих мог в полной степени оценить, насколько опасна маленькая улыбчивая девочка, катающаяся на плече своего Кенпачика.
Хотя в этот раз уставшая и нервная Ячиру совершенно не походила на жизнерадостную девочку.
— Ичиго, я наконец-то решилась. В следующий раз, когда Кенпачик позовёт, я откликнусь.
Вот как. В груди полыхнуло болью, и Куросаки грустно улыбнулся — хоть кому-то стало легче.
— Это из-за Рицу, да? Из-за того, что ты убила её?
Ячиру обречённо кивнула, не видя смысла отрицать очевидное.
— Я хотела убить её, Куросаки Ичиго. Хотела с того момента, как нанесла ей ту рану на груди. Каждый раз, когда я смотрела на неё, во мне возникало это желание — так что, можно сказать, этим поединком Шисуй вправлял мозги не Кенпачику, а мне. И он справился.
Тысячелетний занпакто мрачно рассмеялась и взмахнула руками, а потом подняла и кинула какой-то камень в пруд — они вышли в сад, чтобы спокойно поговорить.
— Я действительно хочу сразиться с ним плечом к плечу. Несмотря на то, что было, хочу стать продолжением его руки, хочу петь и смеяться, и захлёбываться кровью. И, когда меня в следующий раз позовут, я откликнусь. Собственно, именно это я и хотела тебе сказать — потому что, видимо, это наш последний разговор.
Ичиго поднял голову, с тоской рассматривая небо, за которым прятался его Король Душ.
— Разве, сестра? Мы же оба мечи — можешь донимать меня в любое время.
Ячиру рассмеялась и тоже посмотрела наверх — она радовалась, что в целом мире нашёлся кто-то, кто смог разделить её чувства и понять стремления. Ичиго тоже радовался — это не будет потерей, ведь она никуда не денется. Даже наоборот — займёт то место, на котором ей положено быть.
— Но согласись, это будет совсем не то.
Меч Короля Душ усмехнулся и кивнул, собираясь ответить что-то вроде «точно, совсем не то», но не успел. В зал с дикими воплями влетел знакомый парнишка из отряда кидо — Ичиго за семь часов до этого отпустил его домой, залечив рваную рану на животе. Впрочем, эта милая история сейчас не имела никакого значения — от шинигами несло ужасом, он трясся и пытался добраться до Главнокомандующего.
— Побег! Кьёкару-сан, побег! Пожалуйста…
Капитаны дальше не слушали — секунда, чтобы оказаться рядом с гонцом, и ещё три на дорогу, и с каждым шагом в шунпо сердце Куросаки Ичиго сжималось от дурного предчувствия. Что же, он уже не удивлялся — в последнее время вокруг только неприятности, так что одной больше, одной меньше.
Исане испуганно пискнула где-то за спиной, рядом тихо выругалась Йоруичи, а на его левое плечо тяжело опёрся капитан Хитсугая. Гин сразу же бросился куда-то вбок, отправляя лейтенанта за подмогой, а Главнокомандующий переглянулся с Укитаке, а потом спрятал лицо за шляпой. Лиза вопросительно коснулась его реацу, но Куросаки только покачал головой — он тут не поможет.
Хинамори Момо лежала на боку, наполовину вывалившись из дверного проёма, и с тихим шипением распадалась на реацу. У неё уже почти не было кожи, а верхняя половина тела лишилась и связок, и мышц. Дежурных из отряда кидо не было — видимо, величайшая и опаснейшая тюрьма уже поглотила и переварила их, а Цветочек защищало какое-то демоническое заклинание, из которого будто вытащили основную деталь, и теперь оно стало бессмысленным.
— Как такое возможно? Печати…
Маюри спрашивал с ужасом и восхищением, и его искусственные глаза наверняка сейчас изучали работу перестроенных барьеров. Тоширо вцепился в него обеими руками и коротко выдохнул, прежде чем сделал шаг вперёд — медленный, тяжёлый, отчаянный.
Ичиго казалось, что ответил вовсе не он, и даже не почувствовал, как губы шевелились.
— Там была лазейка. Маленькая и безобидная, ничего не решающая, но позволяющая ему выпускать свои эмоции. Подарок от совета Сорока Шести, полагаю — демонстрация лояльности и попытка задобрить. Думаю, этих идиотов стоит перетравить к чёртовой бабушке.
Капитаны кивнули, принимая к сведению информацию, и начали тихо переговариваться — Ичиго не слушал. Четвёртый капитан медленно пятился назад, пока не вышел из круга, а потом развернулся и сделал пятьдесят шесть шагов влево. Так и есть — свежая гарганта, закрылась меньше пяти часов назад.
Ичиго коротко взвыл и схватил себя за волосы, а потом прерывисто выдохнул и обессиленно отступил, проведя пальцами по тому месту, где скрылся тот, кто почти стал Богом.
— Что же ты творишь, Айзен? Что же ты творишь…
Часть сороковаяГина, задумчиво жующего сушёную хурму, определённо можно было отнести к добрым предзнаменованиям. По крайней мере, Ичиго, спавший в подсобке четыре часа и не мывшийся уже пять дней, очень хотел в это верить. Третий приветливо кивнул и предложил четвёртому свою обожаемую закуску, но Куросаки отказался. Гин особо не настаивал.
— Расследование завершено. Вы официально признаны непричастным к побегу Айзена, капитан Куросаки.
Это радовало — несмотря на то, что после смерти Ямамото он был на глазах у всего Общества Душ, его всё равно могли назначить крайним. Лучший друг опасного преступника, забрал себе его главную последовательницу, рвался на личную встречу — в мирное время он уже сидел бы в Башне Раскаяния. С другой стороны — так поступил бы Главнокомандующий Ямамото, а Главнокомандующий Кьёраку не боялся спорить с советом Сорока Шести. Не без повода, стоит заметить — радостный Гинрей, наконец-то отвлёкшийся на дело, был по-настоящему страшным союзником.
Четвёртый раздражённо фыркнул, а потом попросил Исане заварить крепкий чай — последняя победа встала довольно дорого, стоило ожидать новый приток раненых и готовиться к плотной работе.
Война обещала стать тяжёлой и затяжной, несмотря на то, что первая битва закончилась полным поражением квинси и обеспечила шинигами значимое преимущество. Враг не ожидал, что седьмой отряд будет способен свести на нет все преимущества сил квинси, а мощные атаки одиннадцатого не давали им сосредоточиться на сражении. Свою роль сыграл и эффект неожиданности, и одержанная победа была чистой и сокрушительной, и подарила шинигами преимущество, которое они изо всех сил старались удержать. Атаки Готея-13 шли плотным потоком, не давая отдохнуть ни своим, ни чужим, и четвёртый отряд потихоньку начинал сдавать, не справляясь с восстановлением солдат. Да уж — лучше бы он на передовой врагов крушил, это проще и более безболезненно. С другой стороны — бедняжка Котетсу наверняка потеряла бы контроль ещё раньше. Эх, Рицу — как давно ты поняла, что никто не справится, кроме него? Как давно решила протащить на своё место?
Ичиго одним махом выдул обжигающий чай, болью прогоняя лишние мысли, и отправился в свою вотчину — лечить, лечить, лечить.
На пятом безнадёжном жмурике, которому очень повезло, что в четвёртом водился Кенпачи-капитан, к ним осторожно постучались — Ичиго, узнавший реацу, громко выругался и перебросил исцеляющее кидо на Исане. Только нового восьмого ему сейчас не хватало!
Рожа Роза, как и обычно, просила кулака, и мужчина предусмотрительно отошёл на несколько шагов, чтобы не давать Второму Кенпачи повода.
— Говори и выметайся!
Бывший вайзард смотрел куда угодно, но не на собеседника, так что Ичиго получил возможность во всех подробностях рассмотреть его волнистое каре — несколько дней назад новый-старый капитан попал в западню, и только невероятная удача спасла ему жизнь, но заставила пожертвовать длинными волосами. Куросаки, по большому счёту, было плевать на внешний вид бывшего третьего — само его присутствие в Обществе Душ, да ещё и в новеньком капитанском хаори, невероятно бесило.
— Второй отряд заперли в котле — я отправляюсь сразу, как будут настроены ворота. Подумал, стоит предупредить медиков.
Куросаки мрачно кивнул, понимая, что, несмотря на всю свою неприязнь, Роз поступил правильно. Капитан ещё немного подождал, но, убедившись, что более развёрнутого ответа ему не дождаться, коротко кивнул и исчез в шунпо. Перемирие соблюдал, зараза — делал вид, что они нормально относятся друг к другу.
Когда Куросаки понял, кого Шисуй выдернул на своё место, он рвал и метал — но в данной ситуации ничего не мог сделать. Восьмой капитан был нужен, и нужен срочно, никого достойного в Готей-13 не было, а те, кто были, выступали «запасными» для других отрядов. Времени бродить вокруг да около не было, и Кьёраку просто выдернул первого попавшегося вайзарда, чтобы заткнуть им брешь. По-хорошему, на место восьмого надо было сажать Ишшина, но он всё ещё возглавлял оборону Мира Живых, и его роль была незаменима. Одноглазый Шиба справлялся великолепно, и реорганизовывать всю оборону грунта ради восьмого отряда почти наверняка значило потерять Мир Живых. Одним словом, выбора не было — сказано Роз, значит будет Роз. Что же, Ичиго был готов с ним работать — он бы сейчас и с покойной Фонг работал бы, если б помогло.
И, как бы четвёртому капитану не хотелось этого признавать, предупреждение восьмого было к месту — полицию знатно потрепало, на всех едва хватило рук. И, что хуже всего — была ранена принцесса.
Йоруичи на своём плече притащил бледный Панамка-кун, и Куросаки даже не надо было прикасаться к ней силой, чтобы понять, насколько всё плохо. Как и всегда, принцесса клана Шихоин была слишком безрассудна, и она сражалась до конца. Храбрая девочка с горящими глазами — её никто не сможет заменить.
Урахара как раз начал осторожно опускать свою ношу на футон, а Ичиго протянул руку для диагностики, когда пространство над Госпиталем вдруг вспучилось, а потом медленно затрещало, раскрываясь. Киске рефлекторно прижал к себе свою ношу, подлетевшая со спины Исане тенью сменила его, и Куросаки оставалось только выскочить в окно и броситься на крышу, по пути тараторя защитные кидо. Они все были готовы к такой ситуации, и его ребята уже начали действовать по протоколу «побег», но сердце всё равно сжималось от волнения. Что, в драку захотелось? Накаркал, тыловой капитан из отряда снабжения?
Защитный купол опустился на территории четвёртого как раз тогда, когда первый лучник спрыгнул на рыхлую землю. Четвёртый усмехнулся, потянул за меч — безразличный Мидори но Бураши красил воздух вокруг в зелёный.
Время пришло — квинси собрались с силами и перешли в контрнаступление.
Часть сорок перваяКвинси прибывали и прибывали — лезли из дыры в небе, как тараканы, если их убежище ошпарить кипятком. Ичиго ждал — стоял на крыше, сжимал меч и спускал кучу сил на барьеры и защитное кидо. Надо было просто продержаться — прямо сейчас его ребята эвакуировали больных. Времени прошло достаточно, дежурные уже должны были открыть люки, а первые пациенты — начать путь по канализации в сторону тайного убежища, скрытого в скале в Руконгае. Место тайное и безопасное, но труднодоступное и слишком далеко, так что Госпиталь перемещался туда только в самых экстремальных ситуациях, и новый четвёртый капитан рассудил, что сейчас самое время.
Командир квинси, с нашивками и в фуражке, криво усмехнулся, а потом дал сигнал к атаке. Ичиго не отвлекался — он должен был удержать защитные кидо, чтобы тяжело больные и врачи не оказались под огнём. Такой бой был для него непривычен — Второму Кенпачи редко доводилось что-либо оборонять, и мысли о тех, кто доверчиво суетится за его спиной, а также ограничение пространства крышей здорово напрягало.
Щиты выдержали, хотя квинси атаковали вместе и изо всех сил. Куросаки кивнул и повторил заклинание — если оно выдержало испытание, можно начинать более активные действия. Мидори но Бураши хранил флегматичное молчание, вражеский командир опять поднял руку, и мир вокруг привычно смазался, как и всегда при использовании шунпо.
У него было несколько секунд — пока стрела, только что сорвавшаяся с кончиков пальцев, летит до надёжного щита. С другой стороны, он и не грудины протыкал — для смерти достаточно вспоротой глотки, а это не требует особых усилий. Как же странно — то, что убить человека на самом деле так легко. Он забрал не меньше пятидесяти жизней, пока летели сотни стрел, и мог бы забрать ещё больше, если бы не защищал здание.
Главный квинси даже не сразу понял, что произошло — но потом, глядя на мёртвых товарищей, пришёл в ярость. Враг перешёл в наступление, несколько человек отделились и достали свои светящиеся стрелы-мечи. Зеленшнайдер, кажется — Куросаки больше разбирался в способах уничтожения, чем в хитроумных названиях. В любом случае, это не было проблемой, и Мидори но Бураши флегматично запел, отвечая своим фирменным «бомм» на каждый удар. В ногу, в туловище, в голову, в руку с мечом, в свободную руку, которой он концентрировал реацу для защитных заклинаний — квинси мастерски пытались его убить, но он парировал и атаковал первым. Собственно, первую кровь пролил тоже он — один из лучников оставил незащищённую грудь, и четвёртый капитан сразу разрубил его пополам, удачно вгоняя меч между рёбрами. Следующим стал зазевавшийся друг, которому проткнули подборок, и Куросаки даже успел успешно приложить кого-то боевым кидо, когда главный квинси отозвал солдат — перегруппироваться решили, заразы.
Он отразил ещё две или три атаки, когда из Госпиталя вылетели три смазанные тени — очевидно, Урахара отказался спускать Йоруичи в опасные катакомбы, а Исане взялась показывать им путь. В действиях Панамки-куна был смысл, канализацию вполне могли завалить, и тогда все шинигами, больные и здоровые, окажутся в смертельной ловушке. Риск был реален, и о нём знали все в четвёртом, но Унохана, а за ней и Ичиго, шли на это без раздумий. С момента возведения Сейрейтея четвёртый отряд тратил кучу денег на реставрацию подземного лабиринта, защитные и опорные кидо поправлялись каждый день, а сам канал был достаточно глубок, чтобы нырнуть в него и остаться в живых. Ощущения не из приятных, конечно, зато гарантированно переживёшь обвал. Лучше вонючий, но живой, а брезгливость медикам вообще не свойственна — так что четвёртый в своём пути отхода был уверен, хотя их взгляд на жизнь действительно попахивал фатализмом. Стены и потолки крепки — но стрелы квинси могут оказаться крепче.
Отход троих шинигами следовало прикрыть, и Ичиго отправил запрещённое кидо во вражеского командира, надеясь задеть взрывом ещё пару-тройку врагов. В принципе, у него получилось — лучники отвлеклись на его реацу, не заметив троих шинигами, неспособных сражаться и с силами капитанов. Это спровоцировало ответную атаку, и черепица начала крошиться и лопаться, подпитывая собой проклятые стрелы. Это было дурным знаком, и ему стоило ускориться и поднапрячься, а лучше выйти за пределы собственных возможностей и уничтожить всех.
Наконец квинси перестали прибывать, и дыра в небе медленно поползла назад, соединяя края и выравниваясь, осторожно закрывая границу между двух миров. Ичиго следил за этим процессом, не отрывая взгляда, и каждый новый миллиметр наполнял его предвкушением.
Ну наконец-то.
— Подминай под себя, Мидори но Бураши то Куанбаши!
И рухнул ничком, прикрывая голову и ощущая, как мир вспарывает тысяча мечей, которых беспорядочно исторгал из себя его банкай. Квинси хорошо держались против его атак — видимо, разрабатывали стратегию противостояния с того момента, как он так нелепо умер во второй раз — но воины Яхве никогда не видели Мидори но Бураши. Лучники выставили щиты, но большая часть из них оказалась бесполезна. Ичиго держал свой банкай не меньше трёх минут — три минуты воплей, дождя из мечей, крови и трупов, пугающих Общество Душ своей предсмертной агонией.
Удивительно, но треть из них осталась на ногах, в том числе и изрядно потрёпанный командир. Прикрыл собой плачущую девчонку — дурак, зачем вообще потащил её с собой? Знал же, куда идёшь, знал же, чем всё закончится. Или действительно ожидал, что победите, и вы войдёте под ручку в Зал Собраний? Какая наивность — даже если он сейчас умрёт, в Готей-13 есть ещё двенадцать капитанов.
Пользуясь своим преимуществом, Ичиго уничтожил ещё человек пять — всё же, его внутренний мир страшное место, если не подготовиться. Следующей жертвой стала командирская девчонка — она всё ещё не пришла в себя, не использовала лук и не следила за спиной, так что насадить её на меч, как на вертел, было проще простого. Руки залило красное и зелёное, Куросаки замер на пару секунд, а потом резко потянул назад, собираясь забыть про неё и нанести новый удар.
Не успел — с диким рёвом на него обрушилась смерть. Мужчина с оторванными нашивками был страшен — чередовал удары и выстрелы, запускал очереди смертельно-опасных заклинаний и выходил за пределы своих возможностей, бросая вызов миру и не думая о последствиях. Он даже сломал свою перчатку, не слушая предостерегающие выкрики солдат. Что же, Куросаки было, чем ответить.
Призывать банкай снова было рискованно, но в данный момент наиболее эффективно, и Ичиго снова погрузил Сейрейтей в свой удушливый внутренний мир. Они несколько раз схлестнулись, потом переместились выше — Ичиго взлетел по мечам, которые метал флегматичный железный шар, как по лестнице — потом спустились и взлетели снова. Это было битвой на время, где оба участника уже на пределе своих сил. Что убьёт хозяина раньше — мёртвый меч или разрушенная перчатка?
Это стало чистой удачей — то, что чужой командир умер первым.
Добить оставшихся было делом техники, но ослабленному двойным банкаем Ичиго пришлось повозиться. Он не мог использовать заклинания и с трудом поддерживал Шикай, так что убивать паникующих квинси пришлось по-старинке — бегая за каждым с мечом. Настоящий садизм, он и так едва на ногах стоит. А ведь ещё придётся перемещаться к убежищу, попутно изучая количество жертв, потом отправлять парней покрепче за новыми раненными и лечить, лечить, лечить…
Вот бы завалиться сейчас в какую-нибудь канаву, а очнуться, когда всё уже кончится.
Ха-ха-ха. Смешно шутишь, четвёртый капитан. Смешно.
Над Госпиталем мерцала незаметная никому, кроме капитана, метка — все больные ушли, можно не переживать. Ичиго облегчённо выдохнул, радуясь, что одной головной болью меньше. Заглянуть к мрачному Шисую было делом нескольких минут, и Главнокомандующий не требовал бумажек или красивой лжи, которую следует скормить совету Сорока Шести. Фактически, первый просто принял информацию к сведению, уточнил несколько моментов относительно атак и дыры в небе, а потом кивнул и похлопал четвёртого по плечу.
— Понял тебя. Кажется, в одном из отчётов Урахары рассказывалось о подобных технологиях. Боги и пустые, какое счастье, что ты всегда был диким параноиком.
И ушёл страдать над тактическими картами — судя по исследованиям квинси, нового прорыва можно не ждать в ближайшие двое суток, ибо большая часть их армии сейчас полностью лишена сил. Видимо, это был жест отчаяния — столь трудоёмкую технику стоит применять, только если начинаешь марш-бросок к победе.
В любом случае, следовало поспешить — больные могут просто не дождаться. На счастье, прибавления не ожидалось. Видимо, квинси изначально хотели взять штурмом Госпиталь, переубивав как можно больше шинигами, которые могли бы вернуться в строй, и лишив их снабжения и медпомощи. Увы, план лучников не сработал, и Сейрейтей выглядел таким же целым и обороноспособным, и бежать по нему было сплошным удовольствием.
Наконец, четвёртый добрался до неприметного плато около скалы, которое скрывало в себе вход в убежище его отряда. Рядом обнаружились все трое — нервный Урахара, истекающая кровью Йоруичи и Исане, сосредоточенно пыхтящая над чужими ранами. Видимо, раны второго капитана были слишком серьёзными, и Котетсу не рискнула заносить её внутрь. Центральный вход в убежище не был предназначен для транспортировки больных, и Принцесса вполне могла умереть прямо на крутых ступеньках. Появление Куросаки сразу было замечено, и Исане полыхнула радостью, а потом тревогой.
— Куросаки-сан, ваша реацу…
Ичиго махнул рукой, показывая, что всё нормально, и потянулся к Принцессе. Надо сказать, дело было плохо — судя по всему, квинси подняли Шихоин на пики, но она неведомым образом смогла вырваться, но раны были просто ужасающими. В настоящий момент Йоруичи жила только за счёт своего упрямства и кучи сил, которые в неё вливал Урахара, потому что все усилия Исане были направлены на стабилизацию, и его лейтенанту просто не хватало опыта и сил.
Успей он поработать с Принцессой, когда Панамка-кун притащил её к дверям, всё было бы иначе, но, когда он был ослаблен или на грани смерти, ему всегда приходили в голову бредовые идеи.
Удивительно, но Йоруичи всё ещё была в сознании — она даже смогла дёрнуться пару раз, когда он наклонился к ней, и попыталась что-то сказать.
— Ты умираешь, Принцесса. И я могу тебя спасти.
В принципе, это действительно было возможно, хотя после такого лечения он выпадет из обоймы и больше никому не сможет помочь, пока Гин не притащит кого-нибудь ради восстановления сил. Правда, в данный момент у Второго Кенпачи были несколько другие планы.
— Киске рассказал тебе? Про способ вернуть твой меч?
Исане пахла недоумением, а вот Урахара отшатнулся и страшно побледнел, сразу поняв, к чему клонит четвёртый капитан. Его любимый ученик, его лучший ученик, ставший слишком похожим на своего учителя. Ичиго прекрасно его понимал — будь речь о Мелкой, он бы тоже не рискнул.
Йоруичи что-то булькнула и пару раз моргнула, ещё не понимая, что её ждёт. Куросаки осторожно просканировал её — если отринет всё и бросит вызов самой Смерти, проживёт ещё минуты три.
— Есть ещё один. Всё просто, Йоруичи. Либо ты пробудишь Каминари но Ками…
Мидори но Бураши послушно скользнул в ладонь, упёрся в смуглый подбородок, смешал красное и зелёное — снова, в который раз за день. Красное и зелёное, красное и зелёное — для полного комплекта оставался только синий. Вместо него — золотистый, сейчас неверящий, с едва заметным испугом где-то далеко.
Ты выживешь, девочка. Не справишься сама, вытащит внутреннее пламя — то самое, всегда тлеющее в глубине. Ты ведь из того же горна, что и они двое — так давай, поставь всё на победу и забудь о последствиях.
-… либо умрёшь. Я верю в тебя, Принцесса.
Конечно же, она уклонилась. Напрягла полумёртвое тело, обвязалась реацу, буквально выдернула саму себя с того места, где флегматично пронзал землю Мидори но Бураши. Время пошло.
— Учитель, ты чего творишь?! Она же! Она же…
Урахара понимал — он не остановится. Вдолбил себе в голову, как будет правильно, и теперь дойдёт до конца, веря, что у ситуации есть только один, самый невероятный исход. Будь на месте Йоруичи бывший двенадцатый, он бы и слова не сказал. Будь Йоруичи на месте бывшего двенадцатого, она бы тоже прикрыла его спину.
Новый удар приняла на себя покорная Бенехиме, и Куросаки потратил несколько драгоценных секунд на звон металла. Потом снова удалось приблизиться к Йоруичи, потом его снова отбросили, и снова, и снова, и снова…
Времени почти не было — надо прекращать, иначе Принцесса потеряет шанс остаться в живых. Урахара оттеснил его к самому краю плато, если он рванёт напрямик, то ещё успеет. С другой стороны, ученик не позволит, и, если он подставит свою спину, то рискует быть разрубленным пополам.
Что же, да будет так. Промедли — и ты состаришься. Остановись — и ты умрёшь.
Он видел её глаза. Золотистые, прекрасные, такие растерянные. Видел лицо — самое прекрасное лицо во всём Обществе Душ. Красавица, гордая красавица — прекрасная до кончиков ногтей. В шунпо, когда всё вокруг смазано, видишь только цель. Секунда. Ещё одна. Ещё. Вполне можно успеть.
Он нырнул — прямо туда, в золотистое марево. Рванул в чужое нигде, запустил руки в полумёртвое ничто, отдал все оставшиеся силы — заорал, напрягая несуществующие связки:
«Танцуй под звуки грома, Каминари но Ками!»
Золотые глаза. Боль в спине, от подмышки до бедра. Ужас Котетсу, матовая решимость Урахары. Вибрирующий клинок, встретивший сопротивление тяжёлого палаша.
— Молодчина. Киске, помоги ей — шикай требует постоянной подпитки реацу, и я сильно сомневаюсь, что Принцесса в ближайшее время сможет призвать свой меч ещё раз.
Сказал — и рухнул, прямо в кровь и грязь. Видимо, ученик перебил ему позвоночник, потому что ног Ичиго не чувствовал, совсем. Ладно, это поправимо — его ребята и не таких жмуриков с того света возвращали. Куда важнее то, что у него получилось, и теперь среди них есть ещё один сильный капитан. Принцесса поправится, Принцесса наберётся сил, и квинси утрутся своей драгоценной чистой кровью.
— Куросаки-сан…
— Не подходи к нему! Ещё один шаг, и я вспорю тебе брюхо до костей!
Исане, рыбкой нырнувшая между ним и Панамкой-куном, вызывала умиление. При условии, что ведущей рукой она водила над его спиной, пытаясь скрепить края раны и делясь реацу, а второй наставляла на Урахару свой меч, зрелище было презабавное. То, как она бросилась на заведомо более сильного противника, как она отважно обнажила оружие против бывшего капитана, было чем-то совершенно бесценным. Ичиго не смог сдержать смешок, и это было ошибкой — Куросаки истратил последние силы и провалился в красно-сине-зелёную темноту.
Часть сорок втораяНа ноги его поставили быстро — донором реацу выступал капитан Хитсугая. Десятый вызвался сам, попросив Исане не осторожничать, и сейчас Куросаки Ичиго чувствовал себя так, будто он двести лет провёл на курорте. Тоширо это не повредило, он всё ещё был переполнен силой, и некоторые молодые шинигами сплетничали, что она переливается через край на резких поворотах. Сейчас капитан Хитсугая вымахал, раздался в плечах и выглядел не моложе двадцати, так что в реакции молоденьких девочек не было ничего удивительного. К их разочарованию, никому во всём Обществе Душ не светило ещё минимум лет сорок, но падких на красоту девиц не останавливала тонкая бирюзовая тесёмка, старательно привязанная к ножнам. Во всём остальном десятый был идеален — он всегда был одним из лучших, а сейчас переживал потерю, полностью погрузившись в дело, и все его идеи приносили чертовски хороший результат. Воистину, Хитсугая Тоширо был настоящим самородком, и Ичиго предсказывал ему место Главнокомандующего, если они смогут это пережить, а Шисуй придумает способ улизнуть.
Сама мысль о том, что он может испытывать нечто подобное, вызывала отвращение, но, кажется, где-то в глубине души он был рад, что Айзен убил Момо Хинамори.
О Айзен, зачем же ты сделал это? Ты ведь был привязан к ней, ты присматривал за ней, помогал, поддерживал. Ты её убил. Неужели тебе и правда не было до неё никакого дела? До маленького Цветочка, наивного, но преданного тебе от начала и до конца? Она пришла по первому зову, совершила преступление, за которое её наверняка казнили бы. Наверняка она счастливо улыбалась, когда поняла, что её ждёт, и гладила тебя по щеке и плечу. Ты же оставил её там — держу пари, ты ни разу не обернулся.
И как, после такого, можно в тебя верить?
Ичиго тряхнул головой, прогоняя воспоминания о Цветочке. Его вина — не уследил, не досмотрел, поставил собственные переживания выше её жизни. Но, опять же, никто не хотел этого принимать, и ни Тоширо, ни Комамура не принимали его оправданий. Хоронили девочку втроём, на отшибе — на пороге Апокалипсиса её смерть не волновала никого из Общества Душ. Нынешний седьмой приходил на могилу каждый день, если удавалось выкроить время, десятый даже не поворачивался в сторону холма. Зато тесёмку теребил даже в спокойном состоянии, и повзрослел меньше, чем за месяц, поставив рекорд в Обществе Душ.
— К-куросаки-сан?
Полный мужичок дрожал всем телом — Ичиго умудрился залипнуть прямо над его развороченной ногой. Стажёр, выдернутый из Академии, с благоговением стоял где-то за спиной, держа на широком подносе ножницы и бинты — будь на его месте Исане или кто-нибудь из старой гвардии, четвёртый уже ощутил бы лёгкое похлопывание по плечу или резкий удар по голени.
Куросаки ухмыльнулся и постучал пациента по плечу, чем, кажется, перепугал его ещё больше.
— Не трясись, жмурик — всё у тебя нормально, даже ногу отрезать не будем. Пара часов, и бегом отсюда побежишь.
Его бодрая речь не помогла мужчине успокоиться, и Ичиго, не дождавшись ответа, снова похлопал его по плечу и пошёл дальше, оставив ногу на стажёра — пареньку надо учиться, и ничего сложного здесь нет.
— Кажется, половина твоих больных умирает от ужаса, Ичиго. Ты уверен, что Унохана знала, что делает?
Гинрей примчался к нему пару часов назад, тихо сообщив, что «Ковчег» уже дрейфует где-то в пространстве. Старый друг сразу воспрял духом, когда его правнук и обожаемая жена оказались в относительной безопасности, и теперь блистал на фронте, возглавляя сепарированный клан Кучики. Благородный дом официально заявил, что у них к квинси личные счёты, и сражался отдельно, став своеобразным «четырнадцатым» отрядом. Единственной проблемой всего этого было то, что Бьякуя не мог мстить за своего отца рядом с остальными — шестому отряду требовался капитан. Эта проблема несколько раз поднималась на военном совете, но пока что всё оставалось по-прежнему. Можно было бы скинуть отряд на Абарая Ренджи, но он был слишком слабым и не самым умным, и просто не смог бы грамотно напасть. Ичиго был готов временно принять на себя командование разведкой, и это решение несколько раз собирало достаточно голосов, но Шисуй упирался руками и ногами — в такое тяжёлое время он предпочитал держать меч Короля Душ где-то под рукой. Обоснованное решение, но Куросаки и Кучики всё равно пытались что-то сделать.
— Рицу грела мне место последние два года, Гинрей. Полагаю, она знала, что делает. Что нового на фронте?
Старый друг встал около его левого плеча, с интересом наблюдая за тем, как четвёртый сращивает перелом. Сделав небольшую паузу, он дёрнул головой, собираясь заговорить, когда его перебил запрыгнувший в окно Хирако. Пятый капитан крутанулся на пятках, припечатал Ичиго по едва зажившей спине и пристроился справа, демонстрируя миру свой фирменный оскал.
— Побеждаем со всех сторон. Лучники поджимают стрелы и бегут, как девчонки, когда по двору проходит обновлённый капитан Хитсугая, а наши бойцы ноют и хотят домой. Я даже с ними согласен — почему бы нашему Главнокомандующему, Айзену и Яхве не собраться в одной комнате? Думаю, горячий тройничок в их исполнении решил бы все наши проблемы — «занимайтесь любовью, а не войной», все дела. Впрочем, тогда нас ожидает другая битва — между тобой, Джунширо и каким-нибудь смазливым мальчишкой из квинси. Я ничего не перепутал, господин бывший начальник разведки — наш капитан Куросаки всё ещё официально спит с предыдущим Абсолютным Злом?
Шутку Шинджи оценил только хмыкнувший Ичиго — все нынешние пациенты Госпиталя замерли в благоговейном ужасе. Это уже были новые — те, что эвакуировались в Убежище, либо уже выздоровели, либо умерли от ран.
Гинрей не рассмеялся по другой причине — он с изумлением уставился на пятого, явно не ожидая настолько своей шуточки.
— Напомните мне, почему мы до сих пор никогда не разговаривали, капитан Хирако?
Пятый оскалился ещё сильнее, отвешивая шутливый поклон и немного отступая, чтобы Ичиго мог подобраться к шинигами, которого придавило стеной, и теперь его правая часть тела напоминала фарш.
— О, Кучики-сан, всё очень просто — вы были слишком заняты интрижкой с Укитаке-сан.
Теперь уже хмыкнули оба, а в глазах Гинрея разгоралось неподдельное уважение. «Интрижка», как её ласково назвал Хирако, была грандиозным столкновением двух интриганов — старшей из трёх сестёр главной ветви Укитаке и тогдашнего главы Кучики, который предпочитал политику младшей. Битва была долгой, муторной и слишком интеллектуальной, как и все заговоры среди бессмертной аристократии. Ну и, разумеется, победил Гинрей, и лучшим тому свидетельством был То-кун, который прямо сейчас дрейфовал в «Ковчеге» вместе с малышом Ичиго.
— Когда это безумие закончится, нам определённо стоит надраться вместе.
И Гинрей, и Шинджи горячо поддержали его предложение, а сам Куросаки усмехнулся, подумав, как много всего они натворят. Как показывала практика, и Кучики, и Хирако были любителями сотворить что-то безумное, а уж о нём самом вообще можно было не вспоминать — подай идею, потом сам с люстры снимать будешь.
Пока двое шинигами активно болтали, он успел вылечить штук пятнадцать жмуриков, и впереди ждало гораздо, гораздо больше. И это только в его секторе — сейчас по всему Госпиталю трудились медики и Исане.
И именно этот момент выбрал Гин, чтобы, как обычно, возникнуть из окна.
— Главнокомандующий собирает совет. Через десять минут, капитан Куросаки.
Бедная девочка — опять ей доделывать его работу. Ичиго обречённо осмотрел фронт работ — не успеет, вообще никак. Максимум вылечит ещё двоих, потому что Змей наверняка рванул сюда сразу, надеясь дать ему немного времени.
— Спасибо, Гин. Дашь мне пару минут?
Ичимару задумчиво склонил голову набок, рассматривая беременную шинигами — месяц пятый, наверное, и след от стрелы в плече.
— Вам помочь, капитан Куросаки?
Ичиго помахал головой, прикасаясь к маленькому мальчику с разорванным боком. Он и беременная шинигами, и всё — и так придётся бежать изо всех сил.
— Не стоит, Гин. Побереги силы.
Третий медленно кивнул, явно полыхнув бешенством. Ему даже говорить ничего не требовалось — Куросаки отчётливо ощущал змеево недовольство. Именно этими словами Ичиго отослал непрерывно извиняющегося Урахару, который чуть ли не кишки себе выпустить хотел от чувства вины. Четвёртый на ученика не обижался, и действительно считал, что сильным солдатам стоило сосредоточиться на войне — тем более Панамке-куну, который теперь страховал одуревшую от радости Йоруичи. Гина это страшно бесило — когда он узнал о том, что сделал Киске, то чуть его не убил. Ичиго даже думать не мог, как именно его оттащил Шисуй, но, со своей стороны, старательно мыл Змею мозги на тему того, что убивать Урахару не надо. Даже официально приказал, на всякий случай — но не был уверен, что Киске не найдут где-нибудь в канаве, со следом от шальной стрелы.
На собрание летели в шунпо, и всё равно прибыли последними — Гинрей, напяливший фирменную Кучики-мину, толкнул дверь.
— Рад вас видеть, господа. Я собрал вас раньше времени, потому что наш осведомитель принёс новости. Прошу, займите свои места.
Ичиго, Гин и Хирако встали в ряд с капитанами, Гинрей проскользнул к основным представителям Великих Домов. Шисуй кивнул, и вперёд выступил беловолосый квинси — тот, которого Куросаки несколько раз видел вместе с отцом и в доме Урью. Мужчина с ледяным спокойствием пережил яростные взгляды, а потом, подчиняясь кивку Главнокомандующего, начал говорить.
— Как вам известно, мой сын, Исида Урью, проник в армию врага, и был принят самим Яхве. До этого момента мы не выходили на связь, чтобы не подвергать его опасности, но этой ночью он решил, что информация слишком ценна. Яхве назначил дату — завтра на рассвете он войдёт в Общество Душ, чтобы сокрушить вашего Короля. Та атака на госпиталь была лишь проверкой, а он не считает жизни солдат — с каждой смертью его душа растёт, и он становится лишь сильнее. Тем более, что он ещё не выпускал Штернриттеров — а каждый из них стоит сотни рядовых. Боюсь, завтра нас ждёт настоящий Апокалипсис.
Вот так, просто — несколько минут назад лечишь шинигами, а потом узнаёшь, что завтра тебя уже не будет. И, почему-то, он этого не ожидал — хотя готовился несколько столетий. Оно всегда так, Величество? Так неожиданно, нежданно, так смертельно — стоишь, словно оглушённый, и шепчешь «не может быть». Куда же ты делась, обречённая решимость?
Шисуй был собран и серьёзен, как никогда.
— Отлично. Благодарю за информацию, Исида, и спрошу лишь одно — вы выступите на нашей стороне?
Квинси замер, а потом отрицательно замотал головой.
— У Урью мало времени — его побег скоро заметят. Мы планируем скрыться на континенте и дождаться сигнала от Ишшина. Впрочем, мы оставим ловушки в Мире Живых, так что можете быть уверены, что мы на вашей стороне.
Главнокомандующий кивнул, и старший квинси сбежал — никто в целом мире не мог бы его винить. Он и так подарил им бесценную информацию, а в горячке боя они с Урью скорее погибнут, чем что-то решат — никто не будет разбираться, свой это квинси или нет.
— Господа капитаны, мы впустим его сюда. Портал откроется на окраине к Сейрейтей, и мы позволим ему дойти до самого центра — мы оставим максимально возможное количество ловушек, но пустим его до лифта к Королю Душ. И здесь мы возьмём их в кольцо, и ни один из квинси его не покинет. Яхве потребуется время, чтобы открыть себе путь, и мы должны уничтожить столько квинси, сколько это возможно. Маюри, что с твоей работой?
— Последняя стадия, Кьёраку-сан. В принципе, можно использовать.
— Хорошо. Распространи мазь среди всех отрядов — это позволит уничтожить душу любого квинси, тем самым не дав Яхве набраться сил от своих последователей. Итак, мы должны уничтожить всех сторонников до того, как враг откроет проход. После того, как это произойдёт, и он исчезнет, все капитаны отправляются в лифт, и мы поднимаемся наверх. Дальше два варианта — либо Королевская Стража уничтожит его, и мы прибудем напрасно, либо он уничтожит Королевскую Стражу, и тогда его убийство ляжет на наши плечи. Возражения?
Взгляд глаза в глаза — только не в его, а выше. Он ведь просто проводник, хрупкий меч в чужих руках. Он ничего не решает — он получает приказ и рушит законы мироздания, чтобы его выполнить. Он сейчас даже не четвёртый капитан — и губы послушно зашевелились, повторяя слова, набатом бьющиеся в его голове.
«Да будет так.»
Шисуй кивнул, и этот жест зеркально повторил Укитаке — все трое отлично знали, что произойдёт завтра во дворце Короля Душ.
— Отлично. Куросаки, переводи своих больных в убежище и сдай все дела своему лейтенанту — завтра ты возьмёшь на себя шестой. Это последняя битва, и я не имею права лишить главу клана Кучики возможности отомстить. На этом всё — сбор за полчаса до рассвета. Советую выспаться и поберечь силы. Куросаки, останься.
Ичиго послушно кивнул, ожидая расспросов о его силах занпакто, но Укитаке вышел вместе со всеми, а Главнокомандующий спрятал глаза за широкой шляпой.
— Ичиго, ты не знаешь, что собирается делать Айзен?
Он не сразу понял, о чём речь. Несколько раз тупо моргнул, прогнал реацу по телу туда-сюда.
— Что?
— Айзен. Бессмертный шинигами, имеющий в своём распоряжении армию пустых. Я пытаюсь связаться с ним с начала всего этого, но пути в Уэко Мундо закрыты наглухо. И именно поэтому я спрашиваю тебя — ты знаешь, что он собирается делать?
Айзен. Айзен-Айзен-Айзен. Его смертельная зараза, медленно убивающая его изнутри. Он думал, что сможет отмыться, думал, что сможет избавиться — но, видимо, его первый друг слишком глубоко пророс под кожу.
— Не знаю.
Шисуй всё ещё прятал глаза, оставаясь убийственно серьёзным.
— Тогда я, как Главнокомандующий Готей-13, говорю следующее — никто не будет судить тебя, если ты найдёшь способ связаться с ним. Никто не будет судить его, а предыдущие приговоры будут отменены, если он выступит на нашей стороне. И никто не остановит тебя, если ты используешь любой, даже самый кровавый и жестокий способ, чтобы связаться с ним.
Извечный друг. Извечный враг. Правда или ложь, Соуске Айзен? Ложь или правда?
— Я не могу сделать этого, Кьёраку. Я не видел его с того момента, как погиб Старик Ямамото, и он не оставил мне никакого средства связи. И я не знаю, что он собирается делать дальше. Это я верю в Айзена, капитан — ему, видимо, нужны более веские причины для чего-то подобного.
Шисуй тихо выдохнул, и этот жест был переполнен жгучим отчаянием.
— Это очень плохо, капитан Куросаки. Фактически, это убивает нашу последнюю надежду.
В бараки четвёртого Ичиго возвращался один, отчётливо ощущая, что Гин проводил его до самых дверей. Они всё ещё пахли надеждой, когда он их собрал — уставшие, изляпанные в крови и почти полностью лишённые реацу шинигами. Медики, с которыми за это короткое время он сроднился сильнее, чем с обоими предыдущими отрядами. Сильные, стойкие, несгибаемые — коротко кивнувшие в ответ на новости, тихо исчезающие в тенях, чтобы начать эвакуацию. Если бы Ичиго не поклялся убить Яхве, он бы сделал это сейчас — ради этих каменных, верных себе и своему делу людей. Лучших людей, лучших солдат на свете.
Они закончили перетаскивать больных, когда до рассвета осталось два с половиной часа. Ичиго уже вернулся — немного побродил по странно-пустым баракам, зачем-то прочитал пару отчётов, густо смазал мазью Маюри Мидори но Бураши. Сон не шёл, и он даже не пытался — разложил футон только ради того, чтобы отвлечься на время.
Она стояла на пороге. Напуганная, дрожащая, шалеющая от собственной дерзости. В простом юката, завязанным всего на один узел, без любимых украшений на коротких волосах. Обнимала себя руками, горбилась, стараясь казаться ниже — хрупкий оленёнок, которого хотелось погладить, обогреть. Или, ещё лучше — подарить кимоно. Дорогое, тяжёлое, чтобы расправились плечи, подборок взметнулся вверх, а глаза разгорелись спокойной решимостью, как при взгляде на очередного пациента.
— Не прогоняйте меня, Куросаки-сан. Только не сейчас.
Исане не сдержалась, сухо всхлипнула. Слёз не было, как не было сомнений или сожалений — была решимость, влюблённость и страх, что завтра никто из них не проснётся.
— Пожалеешь.
Она резко мотнула головой, зажмурилась, сделала несколько шагов вперёд. Робкая, растерянная, болезненно-доверчивая.
— Завтра мир рухнет, Куросаки-сан. Унохана-сан часто говорила… Говорила, что желания надо выполнять сейчас, потому что завтра может не наступить. Сейчас оно действительно не наступит, Куросаки-сан. И я… я бы хотела… я прошу…
Тёплая. Она наверняка тёплая, несмотря на то, что дрожит и сжимает себя руками. Открытая, расслабленная, позволяющая читать себя, как по ладони. Романтичная, глупая, влюблённая девочка. Давно влюблённая — с первой раны, а не глупого приёма, где они лавировали под руку между цветом аристократии. Чистая, искренняя, живая — так хотелось забыть обо всём, спрятать голову на груди, позволить её огню отогнать мёртвый холод. Сделать вид, что это навсегда — что завтра не наступит, что можно просто остаться здесь, на этом футоне, а потом лежать головой на её коленях, дарить кимоно и возвращаться в дом с колокольчиком. Будто два часа вечны. Будто они действительно могут любить друг друга.
— Иди сюда, Исане.
За всю свою жизнь он делил ложе только с одной женщиной, а у неё не было ни одного мужчины. Она покорилась, доверилась — соскользнула в объятия, оставляя у порога бесполезное юката. Раскрывалась, ловила каждый жест, неловко целовала и гладила по плечам. Сильная, как Рицу, нежная, как Мелкая — та, которой ему так сильно не хватало. Лучшая из его женщин, отныне и навсегда — и плевать, что «всегда» сгорит в первых лучах солнца, когда тяжёлые сапоги, громыхая, опустятся на землю его родного мира.
Этого нет. Нет сапог, нет рассвета, нет квинси. Есть Исане, тёплая и нежная, осторожно гладящая его по волосам и хихикающая, потому что ей щекотно и стыдно за его исцеляющее заклинание. Есть её глаза, готовые ещё раз разделить с ним этот мир. Есть только это — то, во что он может тяжело соскользнуть, чтобы ещё раз вспомнить о том, что он жив. Только так — будто он будет жить вечно. Отчаянно. Полно. Никаких последствий.
Часть сорок третьяЭто началось на рассвете. Солнце, безразличное и неумолимое, поднялось из-за горизонта, зашагало по земле, и каждый его шаг отдавался криками и страхом. Там, куда попадали солнечные лучи, мира больше не было — он будто стирался ярким светом, как специальный слой с дурацкой лотереи Мира Живых, обнажая чужую душу с высокими домами, раскрашенными в белый.
Боги и Пустые, сколько душ уничтожил Яхве, чтобы открыть эту дверь?
Ренджи, стоящий прямо за его спиной, тихо выругался и перехватил свой занпакто, полыхнул испугом и жаждой убийства. Ичиго поднял раскрытую ладонь, призывая шестой оставаться на местах — в принципе, у него не было причин не доверять лейтенанту Бьякуи, но они никогда не работали вместе, так что следовало перестраховаться.
Построение охватывало сердца Общества Душ, отряды щерились мечами, мерцали едва сдерживаемой реацу. Они были единым организмом, единым остриём копья. Впервые на памяти Ичиго цифры значили только цифры, и вверенные ему разведчики собирались драться также, как полиция, спецназ или заградотряд. Выделялись только специалисты Кидо — они сменили чёрное на ярко-красный, и сейчас были равномерно распределены по всей армии шинигами. Заклинатели собирались атаковать — и то, что готовилось сорваться с их пальцев, было смертельно опасным, кровавым и запрещённым.
— Их меньше, чем я думала.
Йоруичи цыкнула и сплюнула себе под ноги, в сотый раз прикоснувшись к своему мечу. Роз, с закрытыми глазами что-то бормочущий себе под нос, печально выдохнул и хрустнул шеей.
— Вопрос не в количестве, а в качестве, принцесса Шихоин. И я очень надеюсь, что они одиночки, и плохо работают в команде.
Ичиго тихо фыркнул, но демонстративно кивнул — Роз сказал это для рядовых, потому что капитаны отлично знали, что штернриттеры не допустят ошибок.
Шинигами, как и на собраниях, разделились на чётных и нечётных, так что прямо сейчас по левую руку от Ичиго стояли вторые, а по правую восьмые, и четвёртый, замещающий шестого, находил это ироничным. Не будь он так сильно напряжён, он бы посмеялся — но сейчас на это не было сил или времени.
— Лейтенант Абарай, будьте готовы принять командование в любой момент.
Он обращался к своему временному подчинённому, но кивнули Роз и Принцесса, отдав аналогичные приказания. Куросаки махнул рукой Хирако, стоящему напротив, и превратил собственную реацу в квинтэссенцию предупреждения. Пятый понятливо отправил утвердительный ответ, и Ичиго мог только надеяться, что осторожность разойдётся волнами по остальным. Роз, наблюдая за тем, как привычно-серьёзный Хитсугая что-то жёстко диктует Апельсинке, протяжно выдохнул.
— Может, обойдётся?
Ичиго мрачно вглядывался в ползущий портал. Он даже завидовал — остаться оптимистом в такой ситуации было просто невозможно.
— Нет.
Он вглядывался снова и снова, он очень хотел верить в то, что это хитрый план. Напрягал все органы чувств, пытался уловить хоть тень присутствия Короля, заставлял себя абстрагироваться от будущего и заняться стратегией. Что угодно, что может помочь осознать тот факт, что Яхве не было среди атакующих. Были флегматичные штернриттеры, были умирающие квинси, отдающие жизнь всё ещё открывающемуся порталу, а Врагу будто и не было до этого никакого дела. Будто он сейчас сидит где-нибудь в уголочке, попивает чай и смотрит на всё это со стороны, не понимая, зачем они это затеяли. Только вот совершенно неважно, как это выглядело со стороны — если Яхве нет среди атакующих, то он может быть только в одном месте.
А это значило, что всё пошло не по плану.
Всё началось одновременно — голос Шисуя прогремел по рядам, отдавая указания, мир остановился, и элитные воины квинси начали двигаться.
— Не отклоняться от плана! Держать строй! Капитаны, ждите сигнала! Подготовка к перемещению во Дворец идёт в заданном ритме!
Он кричал что-то ещё, но его слова потонули в грохоте. Готей-13 атаковал, единым зверем бросаясь на квинси, старались смять и уничтожить, пока враги не перешагнули границу Общества Душ.
В груди полыхнуло, Ичиго коротко застонал, но не остановился — среди штернриттеров затерялись другие части тела Короля Душ. Это причиняло боль, сводило с ума, заставляло его душу разрываться на части, но Куросаки пёр вперёд, как тяжёлая тележка, которую столкнули с обрыва. Он пытался прорваться к Укитаке, занять место за его спиной и немного успокоиться, но ему мешались сами шинигами — Готей-13 чисто физически не умел драться единым флангом.
Штернриттеры флегматично смотрели на приближающуюся армию, а потом ударили, и мир резко потонул в боли и чужих криках. Атака просто захлебнулась — квинси без особых усилий повернули атаку шинигами против них самих. После этого начался хаос — рядовые дурели от ужаса, капитаны пытались удержать их и атаковать, но, не привыкшие сражаться в плотном строю, больше вредили, чем помогали. Они оказались в ловушке, которую захлопнули хитроумные квинси. Одно сражение — и, после сотни поражений, они щелчком пальцев изменили ход войны.
Хотя нельзя сказать, что Готей-13 не пытался — шинигами дрались с отчаянием смертников, и в безумной мясорубке пачками гибли квинси. Теснота места, сотни тел с каждой стороны, жар кидо и холод случайных стрел равняли их, вычёсывали до равных — штернриттеры, как и капитаны, не могли использовать свои способности в полной мере. Один упал прямо на глазах Ичиго, сражённый курсантом-недоучкой, в нужный момент выставившим меч.
Здесь, в давке тел, нет изящества, сложных техник и расчёта — есть удача, болтающая ногами и плюющаяся кусочками персика. Сидит где-то там, наверху, смотрит и решает, кому суждено пережить этот день и ночь.
Тело разрывало на части, но Куросаки везло — обезумевший, ослепший, оглохший, он вцепился в мысль о вверенном ему отряде и вёл их за собой, расчищая путь и не обращая внимания на летящие стрелы. Парни Бьякуи сохраняли спокойствие — держали строй, швырялись кидо и прикрывали ему спину, на этот день признав его за божество. Они были копьём, рвущим хаотичное безумие испуганных дезертиров, оказавшихся между молотом и наковальней, и стройные ряды запыхавшихся квинси.
Где-то справа ревел, сходя с ума от крови, Зараки Кенпачи, и ему вторили боевые выкрики его сумасшедших ребят. Один раз Ичиго заметил клан Кучики — опознал по розовому смерчу, превращающем лучников в фарш. Аристократы танцевали — синхронно подпрыгивали, извивались, вскидывали руки и мотали головой, заставляя распущенные волосы обвивать шею и лицо. Они казались обманчиво-хрупкими, обманчиво-беззащитными, но их единый меч, сложенный из тысячи мечей дома Кучики, был самым смертоносным оружием на этом поле.
Время вдруг потерялось, стало тягучим и непонятным. На смену пришли механические движения, крики и кровь, свинцовая усталость в руках — существует огромная разница между тренировкой и реальным разрубанием живого мешка из мяса и костей. Земли не было, они буквально дрались на медленно исчезающих трупах, часть шестого погибла, но их место заняли другие шинигами, и Куросаки не брался их идентифицировать. Дышать всё ещё было тяжело, хотя Укитаке умудрился завалить одну из вражеских конечностей Короля Душ, а вокруг второй водили хороводы мастера Кидо. Вопреки ожиданиям, какой-либо системы так и не появилось, и можно было понять только общие тенденции - либо они теснили квинси, либо наоборот. И, к собственному ужасу, терпели поражение. Уже несколько раз одинокий штернриттер прорывался в строй шинигами и использовал собственные уникальные способности, после которых почти не оставалось живых. Потом до него добирался ближайший капитан, и квинси погибал, но такая атака уничтожала слишком многих, и шинигами не могли ответить тем же — их было гораздо больше противника, и высвобождение капитанских мечей заденет своих, а не чужих.
В какой-то момент по полю боя пролетел протяжный гул, обозначающий, что путь во Дворец Короля Душ открыт. Ичиго честно попытался добраться до точки сбора, но безнадёжно завяз — он был в самом центре, и сдвинуться куда-либо можно было только с потоком. Верному Гину удалось сдвинуть его на целый отряд, но потом поток стрел разделил их, и Куросаки отбросило назад. Тем временем упал первый заклинатель — держать проход к Королю было слишком тяжело даже для мастеров. Добравшихся до цели капитанов было девять — двое Кенпачи, Кучики и Маюри, пустивший в ход свои тайные разработки, ещё на стадии идеи запрещённые Советом Сорока Шести, остались в мясном желе. Зараки должен был остаться с самого начала, чтобы помочь с добиванием нападавших, Маюри вызвался добровольцем, а Бьякуя не мог покинуть свой клан, да и, сказать по правде, не хотел.
А вот Ичиго, вопреки всему, оказался в настоящей ловушке — а, вместе с ним, и всё Общество Душ. И он, Боги и Пустые, ничего не мог сделать — только отбиваться, махать мечом и с ужасом смотреть на остальных.
Ужас ситуации, даже не зная всего, осознавал только Гин — он бился и выворачивался в стальной хватке Комамуры и что-то орал. Потом на нетипичное поведение третьего обратил внимание Укитаке — и, поняв, в чём дело, полыхнул ужасом и рванул к нему.
Поздно — ещё один мастер Кидо рухнул, проход к Королю Душ схлопнулся и исчез.
Куросаки Ичиго, меч Короля Душ, оказался отрезанным от единственного пути к Хозяину.
Четвёртый пьяно рассмеялся и вспорол живот какому-то резвому квинси, перекатился, отрубил чью-то руку, потом быстрым движением руки выбил глаз. Душа рвалась наверх, к Величеству, но тот хранил молчание, и даже не вспоминал о своём бесполезном мече.
Мертвецы. Мертвецы-мертвецы-мертвецы. Они все — жалкие, тупые, уже мёртвые мертвецы. И он убьёт их всех, прежде чем умрёт сам.
Отчаянная рубка набирала обороты, шинигами гибли всё быстрей, а он, так и не получивший ни одного серьёзного ранения, с диким рёвом врубался в чужой строй, атакуя снова и снова. Сам себе армия, сам себе командир, сам себе убийца — он выкладывался больше, чем на полную, и выходил за пределы своих сил. Не думал о последствиях, не думал о желаниях — он бросил всё на кон и орал, взывая к небесам.
Он уже порядком охрип, но небеса не слышали.
В какой-то момент оказалось, что выжившие шинигами собираются за его спиной, ползут целыми кучками, а потом подхватывают боевой клич и кидаются на врагов. Броситься, убить, умереть, отступить — броситься, убить, умереть, отступить, броситься, убить, умереть, отступить. Как волна на скалы, как ветер в окно, как кавалерист на ощерившуюся пиками пехоту. Теряя людей, теряя силы, но, отступая, унося жизни врагов — плевать, что цена за одну голову стоит в десять.
Одна из атак вдруг замерла — Ичиго, с залитым чужой кровью лицом и дрожащими руками даже не сразу разобрался, что к чему. Пробежал ещё несколько метров, замахнулся, собираясь снести голову ближайшему лучнику — а потом замер, ощутив то, чего никак не должно было тут быть.
— Готей-13 терпит поражение.
Айзен стоял прямо за его спиной, будто опираясь на огромную гарганту, и Ичиго пришлось обернуться, выпуская из поля зрения врагов. Что же, он сделал это — и теперь, если квинси смогут выпутаться из плена иллюзий, он умрёт раньше, чем сможет вздохнуть.
Куросаки уже открыл рот, чтобы ответить, когда лицо Айзена вдруг изменилось, перетекло из надменно-закрытого в отчаянно-умоляющее. Чужая реацу мягко обволакивала, держала вязким облаком, успокаивала и не давала вздохнуть. Впереди — чужая рука, протянутая, молящая, раскрытая.
— Пойдём со мной, Куросаки Ичиго. Я спрячу Уэко Мундо так, что он его не найдёт. Общество Душ уже мертво, ты знаешь это даже лучше меня — пришло время думать о живых.
Ну конечно. Конечно, чёрт возьми — как можно было подумать, что Айзен поступил бы иначе?
Он подумал. Только вот права оказалась Йоруичи — его веры недостаточно.
— Ты не собираешься выступать против квинси, верно?
Айзен будто заледенел и закрылся — схлопнулся, как дверь на слишком тугой пружине.
— А ты собираешься попросить меня об этом?
Четвёртый капитан рассмеялся и помотал головой, делая несколько шагов назад. Соуске тихо выдохнул и потёр пальцами переносицу.
— С чего бы мне вмешиваться? Мне нет дела до этих людей, ослеплённых собственным мнимым всегомуществом. Они эгоистичны, они живут в собственном мире и никогда не слушают. Я смогу защитить свой мир, и этого достаточно. Я здесь ради тебя, а не ради них. Идём со мной, Ичиго. Если хочешь, я открою дверь в любую часть Общества Душ, и ты заберёшь с собой, кого пожелаешь. Только пойдём, пока этот мир не рухнул.
Он вновь протянул руку — такой несчастный, расстроенный, раскрытый. Прикоснись — разорвёт кожу, пустит руку под рёбра. Ложь или правда, Айзен? Правда или ложь?
Ичиго коротко усмехнулся, прежде чем высвободить банкай.
Это было глупой идеей, отчаянным порывом, безнадёжным, глупым жестом отчаяния. Теорией, которая родилась в его голове, пока он был мёртв, и которую не было возможности проверить. Он выпустил Мидори но Бураши меньше, чем на секунду, но этого хватило.
Мир вокруг дрогнул, иллюзия спала, и всё пришло в движение.
Квинси всё ещё оставались за его спиной, и Куросаки сделал ещё несколько шагов назад, пряча меч в ножны на поясе и раскидывая руки. Смирившийся, спокойный, беззащитный. Губы дрогнули, словно в ответ на полный ужаса взгляд, разошлись тёплой улыбкой. Разомкнулись, тихонько шепнули:
— Я верю в тебя.
Айзен коротко взвыл, и в следующее мгновение оказался за его спиной, отражая страшный удар, который наверняка переломал бы его тело. Короткий приказ, и из гарганты белыми вспышками вылетели девять пустых — арранкары, из тех, кто добрался первым.
Ичиго счастливо рассмеялся и вытер чужую кровь со лба. Правда, бледный до синевы Соуске, вцепившийся в его плечи, не разделял эту радость.
— Ты доволен?! Теперь — доволен?! Я сделал это — выступил на стороне тварей в чёрном, послал своих солдат защищать червяков, которых презираю сильнее всего на свете! А своему Гинрею ты тоже такие фокусы показывал?!
Он на секунду замолчал, переводя дыхание, а потом продолжил — тихо, проникновенно, выплёскивая тонны своего неизменного одиночества. Бездонное, вечное — сгорай, вздымайся до небес, всё равно не прогонишь до конца.
— Неужели моё общество настолько ужасно, что ты предпочёл самоубийство?
Смех резко оборвался, Ичиго стиснул рукоять меча и стал чудовищно серьёзным. Вцепился в чужие предплечья, впился глазами в глаза. Раньше ни за что бы не попросил — сейчас времени осталось слишком мало. Начать говорить получилось не сразу — в горло вгрызлась предсмертная, отчаянная, безумная надежда.
— Соуске, мне нужно во дворец Короля Душ.
Друг-не-друг резко замолчал, и несколько секунд они просто буравили друг друга взглядом. Мимо пролетела чья-то оторванная голова, за ней из пульсирующей гарганты прыгнул очередной пустой, всё рычало и рвало друг друга на куски.
— Это самоубийство.
Глаза в глаза — давно он не смотрел так на Айзена. Почти Бог, не скрываясь, искал признаки безумия в его глазах — и, к собственному ужасу, не находил. И не нашёл бы — сознание Куросаки Ичиго было чистым, как никогда.
— Во дворец Короля Душ, Соуске. Прямо сейчас.
Айзен полыхнул злостью, пару раз моргнул и лёгким движением руки отразил атаку стрелы-меча. К дерзкому квинси сразу подлетел Улькиорра, какой-то незнакомый пустой прикрыл самого Куросаки, и битва сместилась куда-то влево. Они стояли так несколько минут, буравя друг друга взглядами. И, впервые, Соуске Айзен отвёл глаза первым.
Мир под чужой ладонью дёрнулся, и очередная гарганта открылась вплотную к ним, обдав Ичиго энергией от разрыва мира и полыхнув чужеродной силой.
— Иди. Я присоединюсь, когда закончу.
И развернулся, разрубая ближайшего квинси напополам. Ичиго всё равно кивнул — плевать, что в спину — и без колебаний нырнул в проход.
Он упал на ступеньки, рядом с убитой женщиной с искусственными руками, и гарганта сразу захлопнулась за его спиной. Тело сразу начало разрывать от близкого присутствия Яхве и Хозяина, но Ичиго принимал эту боль с радостью. Немного отдышавшись, он кинулся вперёд — туда, где танцевали блики света на стенах, а капитаны тихо переговаривались между собой.
Часть сорок четвёртаяПервой его заметила бдительная Йоруичи, и Куросаки пришлось рухнуть на колени, чтобы пропустить палаш над головой — на большее он просто не был способен. Впрочем, меч так и не достиг цели — вторым неучтённого капитана увидел Гин, и сталь встретилась со сталью. Дальше вмешались Главнокомандующий и ответственный за перемещение Урахара, где-то позади звучало резкое «обещал!», но Ичиго их уже не слышал. С запястья будто содрали всё мясо до самой кости, ноги онемели, диафрагма застыла каменной скульптурой, а его неживая часть внутри орала и выла, разрываясь между двумя хозяевами.
Прикосновение руки к загривку спасло. Прогнало вопли, раздвинуло сдавившие горло мышцы, подарило определённость.
— Ты в порядке?
Укитаке. Обеспокоенный, но старающийся держать всё под контролем. Понимающий, что должно произойти, и готовый к этому лучше, чем он. Якорь, оставшаяся в стене кошка — схватись, уцепись, держись изо всех сил.
— Он. близко. Тяжело… держать. Он… молчит. Позови… позови меня. По имени.
Правая Рука Короля Душ на секунду нахмурился, склонив голову на бок. Главнокомандующий спешно раздавал приказания, и пока что они всё ещё были вне центра внимания, но даже Шисуй не может отвлекать сильнейших вечно.
— Тогда скажи его мне.
Если бы Ичиго мог, он бы рассмеялся. Обычно именно это и происходит — занпакто говорит своё имя шинигами, когда приходит время. Только вот Куросаки Ичиго не обычный занпакто, а Король Душ не похож на шинигами. Дыхание более-менее выровнялось, но четвёртый знал, что это лишь отсрочка. Как океан, отступающий от берега, чтобы волна могла снести скалы — сил Мимихаги не хватит на спящую оболочку, пока он не выйдет в шикай.
— Ненависть. Вот то, что дало мне сил вернуться из мёртвых, вот то топливо, на котором я брал города. Таков мой шикай — слепой, почти неконтролируемый, беспощадный. Только вот против Яхве его мало — а я совершенно без понятия, как выйти в банкай. Так что у тебя немного времени, чтобы догадаться. Или Величество…
Задумчивый Укитаке совершенно несвойственным себе жестом дёрнул головой, а потом перебил четвёртого на середине фразы.
— Нет, он не вмешается. Прямо сейчас Яхве ломает его щиты, и Королю как-то не до нас. Пусть я всего лишь малая часть, но напряжение, предназначающееся мне, колоссально. Что же, я услышал.
И тут же, без перехода или пафоса:
— Ненавидь, Куросаки Ичиго.
Тело сразу обрело привычную силу и ловкость, родные мечи скользнули в ладони. Он физически ощущал, что ему снова пятнадцать — Куросаки Ичиго стал тем, кто пришёл на последнюю битву с Яхве много столетий и смертей назад. Будто статуэтка, вытащенная из янтаря — в ладонях Зангетсу и Широсаки Хичиго, пусть они были едиными, а потом стали с ним одним целым. Он вернулся — вернулся в самое начало, чтобы покончить с этим.
А ненависти не было — только радость. Чистая, незамутнённая, безумная. Как старый пёс, которого вдруг снова взяли на охоту, как давно домашняя такса, задушившая первую в своей жизни лису. Его нечеловеческое начало сплелось с сознанием, пело и радовалось где-то в голове, и хотелось ему вторить, хотелось смеяться и разрушать мир. Он был выкован ради этой битвы, он закалялся в крови и чужой смерти, он столько томился в тесных ножнах собственной души.
И теперь его время пришло.
— Что здесь происходит?
Кажется, голос подал капитан Хитсугая — шипел, как ледяная змея, а вокруг кольцами вился разъярённый дракон. Шисуй качнул головой, встав между мечом и Правой Рукой, плеснул на остальных реацу. Припугнул, придавил, вернул сосредоточенность и напомнил о цели. Идеальный командир — слишком хорош для такого места, как Готей-13.
— Тайное оружие. Нет времени объяснять — мы должны защитить Короля.
Вмиг собравшиеся капитаны кивнули, и они бросились бежать. Будто специально выжидавший окончания переговоров мир заревел и содрогнулся. Дворец, в котором они сейчас находились, пошёл крупными трещинами, стены шатались и рушились, падая куда-то вниз, на Общество Душ. У них же не было на это времени — они летели вперёд, туда, где схлестнулись две силы, туда, где становился видимым сам воздух.
Быстрей, быстрей, быстрей.
Ичиго чувствовал их — чувствовал их всех. Будто сам вдруг стал Королём — только не Душ, а Мечей. Занпакто капитанов, занпакто рядовых, занпакто мертвецов, занпакто живых, занпакто тех, кто борется в Сейрейтее, и занпакто тех, кто остался оборонять Мир Живых. Они кричали, они боялись, они горели и рвались в бой — они все, абсолютно все верили в него. Смотрели прямо внутрь, под рёбра, шептали, поднявшись по ушным каналам до головы:
«Отринь сомнения, забудь о последствиях. Забудь о жизни, забудь о смерти, забудь о том, что случилось тогда. Оставь всё здесь, оставь всё нам — на обмен жажда битвы и смерть одного из вас. Сделай то, чего не можешь, сделай то, чего никто не смог. На грани возможностей, за гранью возможностей, рассмейся в лицо противнику, поставь всё на кон — и выиграй, выиграй, разрушая законы мироздания.»
Или это он — собрал их в одном месте и кричал, рвя связки, эти прописные истины в чужие лица?
Он сделает это. Он обещал.
Замок Короля Душ был частично разрушен — по крайней мере, когда они добрались до него, верхние залы просто отсутствовали, будто взорванные изнутри. Они остановились около тела огромного мужчины с бородой. Рядом лежали бусы — нитка лопнула, и они раскатились вокруг, замерли красным на красном. Урахара наклонился, аккуратно опустил руку в кровь, покатал между пальцами. Ичиго последовал примеру ученика, потом вытер руку о труп и покачал головой.
— Здесь только его кровь. Не знаю, удалось ли поранить Яхве другим способом, но физических ран у него нет. Что тебя напрягло, что ты засомневался, Киске?
Капитаны кивнули, принимая это объяснение, и обернулись к Шисую. Главнокомандующий мрачно смотрел на тело.
— Придерживаемся плана. Все, кроме Укитаке, атакуют и отвлекают внимание Яхве, после чего тринадцатый выводит четвёртого в банкай, а мы отступаем к Королю Душ и уходим в глухую оборону. Помните, главное - защитить Короля. Куросаки…
Хотел что-то сказать — подбодрить? Предупредить? Попрощаться? Не стал, замолчал, махнул рукой. Меньше, чем через секунду, капитаны оказались во Дворце Короля Душ.
И, разумеется, их план полетел к чёрту.
От вида Яхве у Куросаки Ичиго просто отключился мозг, и он атаковал — без техники или кидо, зато с криком и яростью. Как и ожидалось, его атаку отбили, но он без проблем устоял на ногах и бросился в бой снова. С задержкой в несколько секунд к нему присоединились и остальные — использовали лучшие техники, один за другим уходили в банкай, пытались хотя бы задеть, хотя бы поцарапать. Бился и Укитаке — бился яростно, будто и не думал сейчас о задаче, на которую не было времени. И проигрывали — они не смогли сдвинуть Яхве даже на один шаг, и Враг одновременно бился с ними и громил защиты Короля. В какой-то момент они бились один на один, и Враг вдруг замер, а потом хмыкнул, и рука Куросаки взорвалась от боли. Не сдержавшись, он заорал, на долю секунды потеряв равновесие, и Яхве, поняв что-то для себя, начал ломать связь меча с Королём Душ. Не только меч, но и крест — не только крест, но меч. Где-то рядом — дважды мертвец и пустой, и то, что зовётся Куросаки Ичиго, не будет целым без каждого из них. Палка о четырёх концах, и за свою жизнь он уже побывал в трёх ипостасях — и теперь Враг пробуждал к жизни четвёртую.
Он всё ещё был на ногах, он всё ещё мог сражаться, но это больше походило на то, будто он отпиливает себе руку ржавым ножом. Шикай пока что защищал его, но этого было недостаточно, и он мог только слепо биться, причиняя себе боль снова и снова, и ждать.
Быстрее, быстрее, быстрее, Джуширо Укитаке! Да, понять чужую душу порой сложно, гораздо сложнее, чем себя самого, но ты должен — потому что без этого мы все уже мертвы, а его ждёт участь гораздо хуже.
И Ичиго понял, что тринадцатый нашёл. Почувствовал потрохами, будто он был сямисэном, и мастер наконец-то идеально натянул струны. Замер, кинул взгляд через плечо, а потом снова начал смотреть только вперёд, на врага, ощущая лёгкое прикосновение к лопатке. У Укитаке опять пошла кровь горлом, и четвёртому было неведомо, болезнь это или сила голоса того, кому молились шинигами. Даже не смотря, он чувствовал — тринадцатый улыбался. Наклонил голову, еле слышно шепнул — даже прислушавшись не услышишь.
— Низвергай, Куросаки Ичиго.
И мир вокруг раздвоился, потонув в инверсии.
Ичиго почувствовал, что отступает на второй план, а голову поднимает то, нечеловеческое, дающее ему право называться занпакто. Вместе с перестраивающимся телом расходилось, раздвигалось, хрустело костями и скалилось на врага. Он снова начал выглядеть на тридцать, а из головы к небу взвились рога. Всё вдруг стало по-другому, иначе и гораздо правильнее. Не Король Душ, а Король, не Яхве, а Враг, не два Зангетсу, а кости его, Грудина и Позвоночник, потому что сам он — меч, созданный, чтобы разрушать слишком дерзкие мечты.
Связь с Врагом исчезла, будто и не было её, Джуширо поймал Шисуй, капитаны отступили к Королю Душ, и меч атаковал.
Враг не ожидал — не ожидал совсем. Такой скорости, такой мощи, того, что удар Позвоночника пропорет его тело, а Грудина пустит кровь, а потом они выйдут из раны и вонзятся в тело снова, позволяя ноге припечатать Врага к земле.
— Ну надо же — не ожидал.
Враг ухмыльнулся, вправляя назад выбитую руку — под чёрный плащ натекло красной крови. Тёмно-красной — меч ухмыльнулся, понимая, что даже у Врага идёт кровь. Первая сшибка*, первая победа — не победа даже, так, демонстрация собственных сил. Он хвастался, гарцевал, приглашал на танец — тот самый, после которого один отправится кормить червей. Давай, Враг, прошу — я был рождён ради тебя.
Вторая сшибка, время кавалера. Представляется, танцует, щёгольски поправляет пиджак — бьёт сериями, с оттяжкой, пробивает насквозь плечо, а потом вдруг ловит его в ловушку. Грудина и Позвоночник надёжно зафиксированы, не дотянуть, не поменять. Перед лицом — чужая усмешка, снисходительная, весёлая, приглашающая посмеяться. Меч не стал ухмыляться в ответ. Челюсть щёлкнула и раскрылась, с болью выдвинулись верхние и нижние клыки. Укус — глубокий, цепкий, захочешь не снимешь. Его невозможно лишить оружия. Он сам — оружие.
Стороны представлены, посмотрели, оценили — время танцевать. Третья сшибка — та, после которой один останется лежать, и плевать, что второй может остаться рядом с ним. Оба не играют, оба серьёзны, оба бьют так, будто этот удар — последний. Да, да, да, именно так! Когда битва идёт на секунды, когда нет Тогда и нет Потом. Есть меч, есть Враг, и есть Сейчас. Сейчас, сейчас, сейчас!
Они убили друг друга одновременно. Меч почувствовал, что его рёбра превратились в крошку, искромсав всё, что пряталось под их защитой. Враг был мёртв чуть больше — Грудина вошла в его глотку, а Позвоночник пробил живот. Меч зарычал, рванул свои костяные мечи в разные стороны, а потом склонился над дёргающимся телом. Ненависть поднималась изнутри, но меч, в отличии от Куросаки Ичиго, не чувствовал ни ясности в сознании, ни желания убивать. Для меча ненависть была таким же оружием, как собственные кости, которые лежали в его руках. Он терпеливо ждал, пока ненависть поднимается выше, следил, как она медленно заполняла его тело, а потом с болью рвалась в четыре клыка — наследство Пустого, одна из частей его души. Поднялась, скопилась, перетекла — а потом вырвалась, выплеснулась наружу, ударила в чужое тело. Серо — не простое, не Пустое, но такое же страшное.
Конец и начало, начало и конец — первое уже было здесь, а теперь сбылось и второе.
Первым, конечно же, лопнул рог. Разорвался, залив голову и глаз кровью, заставил тело дёрнуться, отшатнуться в сторону. Потом, будто для равновесия, второй — а дальше, как лавина, всё остальное. Мечи втянулись в ладони и пронеслись по костям, занимая положенное им место, мышцы лопались и вырастали снова, а Куросаки Ичиго стремительно возвращал себе контроль. Или это то, что было частью его, милостиво уходило на второй план, засыпая до времени, когда вновь понадобится содрогнуть мир?
Он вернулся в запечатанную форму, такую родную и такую тесную — не шикай, не банкай. Косы растрепались, расплелись, ленты потерялись где-то там, капитанское хаори растрёпано и изодрано, хоть сейчас выкидывай на помойку. В груди глухая боль, чёрная форма прячет кровь. Да даже если и не прятала — он весь обляпан ей, с головы до ног. От Яхве мало что осталось, он будто гранату проглотил. Капитанов куда-то отбросило последним взрывом, а Дворец обзавёлся огромной дырой, затрагивающей крышу и стену. Со стороны похоже на огромную смотровую площадку, а под ней во всей красе раскинулся прекрасный Сейрейтей.
Закончилось. Закончилось! Закончилось?
Он был близок к состоянию абсолютного счастья — возможно, он уже был счастлив. Он не знал. Внутри было пусто, немного дрожали руки, и он чувствовал себя бутылкой саке на чужой могиле, которую опрокинул ветер. Керамика разбилась, алкоголь вытек и испарился — что теперь?
Что дальше?
Впрочем, вскоре все мысли выветрились из головы Куросаки Ичиго — четвёртый капитан с благоговением рассматривал Короля Душ. Нельзя описать, что чувствуешь, когда впервые видишь своего хозяина. Он был мечом, занпакто, частью чужой души — и увидеть того, кто всё это время был Тем Самым, было чем-то неописуемым. Вещи созданы, чтобы служить, они поют от радости в заботливых руках — Куросаки Ичиго осторожно сделал несколько шагов вперёд, не веря собственному счастью. Теперь можно, правда? Теперь можно?
«Ни шагу дальше.»
Он послушно застыл, так близко и так далеко. Видя свою цель, ощущая, как вся его сущность стремится вперёд, и в то же время понимая, что ему придётся остаться на месте.
«Это жестоко, Ваше Величество.»
Нутро обожгло чужим сожалением, но следом шла уверенность — ничего не изменится, и неважно, как сильно они оба хотят иного.
«У нас нет выбора, Куросаки Ичиго. Даже сейчас, когда ты полностью запечатан, мы можем разрушить этот мир. Это будет ужасной потерей, особенно после того, как мы только что его спасли, разве нет?»
Ичиго только сейчас услышал усталость и боль в голосе Короля. В голове будто что-то щёлкнуло, в глаза бросились крупные трещины на кубе, в котором был заточён хозяин. Он держался из последних сил — только подуй, разрушится, разлетится на куски.
Как же так?
Но в ответ на его беспокойство Величество только усмехнулся, будто это ничего не значило. А потом чужие эмоции резко сместились, и хозяин сменил тон на деловой.
«Тебе стоит поторопиться. Если погибнешь здесь и сейчас, я совершенно без понятия, что произойдёт с твоей душой, но с уходом в твой внутренний мир шанс сохранить целостность и выжить немного выше.»
Только после этих слов Ичиго вдруг понял, что его убили. Что его грудная клетка похожа на кровавое месиво, и он не может ни выдохнуть, ни вдохнуть, что глаза почти ничего не видят, и только сила поддерживает в нём жизнь. Что его руки уже испаряются, вплетаются в поток реацу вокруг, они уже растворились до костей. Что свет исходит от его лица, волос, от одежды и каждой части его тела. Что он умирает — снова, снова, снова.
«Понял.»
Развернуться, чтобы не видеть, броситься вперёд — посмотреть почти ослепшими глазами на мир, за который он умирает во второй раз. Дорога кончилась, и он прыгнул — туда, вниз, к обожаемому и ненавидимому месту, носившему название Сейрейтей. Только вот ничего не увидел — мир вокруг окрасился в сине-зелёно-красное.
Его тело разрушилось до того, как он покинул пределы Дворца Короля Душ.
Король Душ наблюдал за последними искрами реацу, уходящими в небо, когда правящая верхушка Готей-13 влетела в зал. Последний взрыв выбросил их чуть ли не за пределы здания, так что потребовалось время, чтобы вернуться — несколько лишних мгновений, за которые всё успело кончиться. Капитаны замерли, сканируя мир вокруг и по остаткам реацу понимая, что здесь произошло.
Третий капитан Ичимару Гин взвыл, а потом приставил удлинившийся меч к кристаллу, выпуская убийственную Ки.
— Ты чего творишь?! Спрячь меч и отойди от него, немедленно!
Змей замер, словно заледенел. Ни следа той детской истерики, которую он устроил на подходе сюда, когда понял, что капитан Куросаки Ичиго опять собирается умереть в самый неподходящий момент. Теперь — режущие сталь глаза, руки, сжимающие верный меч, безумие и решимость, разбавленная едким запахом крови. Страшный капитан, сильный капитан — он не моргнув глазом разрушит с таким трудом сохранённый мир, если он встанет на пути к его цели.
Король Душ смотрел на него с отстранённым интересом.
— Где бывший третий, бывший седьмой, действующий четвёртый капитан Куросаки Ичиго?
Спрашивал — так, будто имеет право получать ответы. Отчаянный, безумный, не успевший защитить своего капитана во второй раз.
«На пути к перерождению. Тело не выдержало нагрузки и разрушилось — также, как и в прошлый раз. Но я не могу сказать, что он мёртв — после того, что с ним сделали, Куросаки Ичиго будет вынужден возрождаться снова и снова. Его душа будет расти, развиваться, учиться и любить — а потом эта новая личность будет стёрта, и на её место придёт твой вечный капитан. Снова, снова и снова — вечная жизнь, вечная смерть, вечное возрождение. Так что подожди, и он снова вернётся в этот мир.»
Голос Короля слышали все, хотя ни его голова, ни губы не двигались, надёжно скованные древними заклинаниями мастеров-шинигами. Капитаны притихли, ощущая его силу, и переваривали новую информацию.
— И как долго ждать?
Капитаны резко обернулись, рефлекторно выхватывая мечи и косясь на обладателя насмешливого голоса. Айзен шёл с высоко поднятой головой, в чистой, выглаженной одежде, словно он только что пил чай, и пришёл на всё готовое. Капитан Хитсугая зарычал, собираясь атаковать, но Главнокомандующий резким взмахом руки запретил ему это сделать.
Тот, кто хотел стать Богом, сейчас шёл по Дворцу, который собирался захватить, и задавал вопросы тому, кого собирался уничтожить.
Со стороны Короля Душ ничего не изменилось — отстранённость, задумчивость, интерес. Он не злился, не боялся, не протестовал — будто смотрел на муравьёв, которые внезапно облачились в фиговые листы и начали танцевать ча-ча-ча.
«Это не от меня зависит. После того, что ты сотворил с этой душой, и после того, что сделал с ней я, недостаточно просто пустить всё на самотёк. Нужен сосуд — с подходящей силой, подходящей гибкостью, готовый резко измениться и способный к обработке определённого типа реацу, и ещё великое множество факторов, которое ничего не скажет обычному шинигами вроде тебя. Всё просто — если наш капитан успел оставить потомство, то возрождение Куросаки Ичиго займёт около пятнадцати лет. Если же нет, то вполне может пройти несколько тысячелетий, пока не найдётся нужное тело.»
Бессмертный обладатель хогъёку усмехнулся и прикрыл глаза.
— Я подожду.
А потом развернулся и поднял руку, чтобы открыть гарганту — прямо здесь, в самом сердце Дворца, нагло игнорируя все законы мироздания. Удивление Короля стало сильнее, ошпарило, пробежалось по остальным. Стало каким-то… живым?
«Не собираешься убивать меня?»
Айзен посмотрел через плечо, немного подумал и вдруг улыбнулся — совсем чуть-чуть, легко, вспоминая о чём-то своём.
— Меня не прельщает путь вечного одиночества.
Соуске развернулся и опять попытался красиво уйти в гарганту. Не вышло — в этот раз его остановил Шисуй.
— Рад, что ты решил выступить на нашей стороне, Айзен. Как ты можешь видеть, в настоящий момент ситуация критическая, и я предлагаю…
— Ты, верно, чего-то не понял, Кьёраку Шисуй.
Больше не было спокойного и почти дружелюбного Айзена — был Айзен, без сожалений убивший своих товарищей и выдвинувшийся войной на Общество Душ.
— Я не поддерживаю шинигами, не выступаю на их стороне и не заключаю союзов. Я повелеваю Уэко Мундо, а там, кажется, живут ваши природные враги. Или я что-то упустил?
У Главнокомандующего было что ответить, но он сдержался и промолчал, только спрятал взгляд на своей шляпой. Айзен перевёл взгляд на гарганту и сделал ещё один шаг.
— Не лезьте ко мне, и я не полезу к вам. Во всяком случае, до возвращения Куросаки Ичиго.
И в этот раз ничего не могло его остановить. Капитаны хранили молчание, пока он уходил, пока закрывалась гарганта и пока след от неё растворялся в воздухе. На самом деле, у них были другие заботы — например, харкающий кровью Укитаке, который всё ещё был жив, но без должной помощи мог погибнуть. И даже Мимихаги, оставшийся в его теле, ничего не мог изменить. Его подпитывали реацу все, кроме Урахары и Йоруичи — эти двое бросились к Яхве, пытаясь понять, существует ли риск его возрождения.
Мрачный Шисуй в очередной раз вытер струйку крови, текущую из чужого рта, и посмотрел на остальных.
— Надо решить, что делать дальше. О том, что именно произошло с четвёртым, я расскажу позже, сейчас в приоритете восстановление Сейрейтея и экстренная помощь выжившим рядовым. У кого-нибудь есть кандидатуры на нового четвёртого капитана?
О том, что они будут с этим делать, когда Ичиго вернётся, никто не думал. Это ещё когда будет-то — сейчас важнее проблемы живых. Несколько минут висело молчание, прерываемое лишь хриплым дыханием Укитаке. А потом подал голос Урахара — резко вставший, будто решивший что-то для себя, резко отшвырнувший кусок кости Яхве как можно дальше от себя.
— Новым четвёртым капитаном стану я.
Ученик Второго Кенпачи смотрел прямо, не пряча глаза за панамой, и в них горел огонь — тот самый, из-за которого бывший третий когда-то взялся его обучать. Никто не протестовал — у бывшего двенадцатого было право занять это место. Сами же звали, много раз.
— Уверен?
Глаза в глаза, решительно, без сожалений. Запрещая себе сомневаться, запрещая вспоминать о последствиях.
— Я его ученик. Это значит — наследую и достижения, и долги.
Остальные кивнули, принимая нового капитана, и пропуская к раненому. Урахара действовал быстро — сначала просто подлатал, чтобы заняться тринадцатым капитаном уже в Обществе Душ. Лидеры Готей-13 начали собираться в обратный путь. Потом они соберут стол, потом порадуются победе и выпьют за героев — после того, как подсчитают потери, посмотрят, что можно сделать с теми, кто выжил, и переговорят с остатками совета Сорока Шести. Мёртвых мёртвым, живых живым — некоторые считали, что именно за это их когда-то возненавидел Соуске Айзен. Но разве Куросаки Ичиго не говорил — смотри вперёд, иди вперёд? Разве он не хотел бы, чтобы они заботились о его людях, а не тратили время на его оплакивание?
Дольше всех возился Комамура. Седьмой капитан задумчиво замирал, то и дело оглядывался на кровавое пятно, оставшееся от Яхве, и на медленно затягивающийся кристалл, в котором был заточён Король Душ.
— Кажется, я даже завидую. Возможности умирать, точно зная, что потом возродишься.
Лиза Ядомару громко фыркнула, а Роз и Йоруичи посмотрели на него, как на идиота. Капитан Хитсугая глубоко вздохнул, а остальные просто не обратили на это высказывание никакого внимания — они несли капитана Укитаке. Впрочем, один человек подошёл к седьмому, чтобы ответить — Хирако Шинджи встал рядом и похлопал его по плечу.
— Как по мне, нет участи ужасней. Он никогда не сможет остановиться, он будет вечно исправлять свои ошибки. Когда Сейрейтей обратится в пыль, а Готей-13 скроется в тумане истории, он всё ещё будет ходить по этой земле и принимать решения. Разве такой человек не заслужил право на смерть? Разве он сделал недостаточно, чтобы его, наконец, оставили в покое?
Кровь Яхве густо блестела под прямыми лучами, текла по каменному полу, проникала во все щели. Тихий разговор капитанов давно превратился в отдалённый гул, а потом вовсе стих в одном из чудом уцелевших коридоров. Королю Душ не было до этого никакого дела — ни до того, что он был в шаге от смерти, ни до того, что он единственный выживший Король Душ, во всех вероятностях и мирах. Не думал он и о цене, которую ему пришлось заплатить за воровство чужой души, и о том, какой мощный перекос среди мёртвых и живых создала эта война. Он не заглядывал в будущее, не изучал прошлое и не смотрел на другие реальности.
Король Душ тихо радовался тому, что, впервые с момента его заключения, его тюрьму освещает настоящее солнце.
___________
*UPD от 2020: В ПБ мне регулярно присылают слово "сшибка". И если ситуацию, когда выделяется первое слово, и из текста пока непонятно, что это именно "сшибка", а не "ошибка", я ещё понять могу, то выделение всех трёх "сшибок" и пометка "автор, вычитайте текст!" вызывает недоумение и вопросы.
Итак, я верю, что вы и так это знаете, дорогие читатели, но всё равно оставляю определение под главой:
Сшибка - Столкновение при встрече. Небольшой бой, схватка (устар.). Спор, ссора. "Чапаев борется не только с Бороздиным, - мы видим его в сшибках с комиссаром, он вступает в борьбу со своими подчиненными".
В данном случае речь идёт об очень коротких столкновениях, стремительных схватках, где Ичиго и Яхве обмениваются ударами и отскакивают назад. И "сшибка" идеально подходит для определения происходящего.
ЭпилогОн не знал кто он, не знал, где он, не знал, в какой он эпохе и сколько прошло времени. Не знал, какого пола его тело, не знал, живо оно или мертво, не знал, в каком из миров он находится. Не знал даже, стоит он, сидит или лежит — чувствительность, в отличие от предыдущего раза, пока ещё не пришла, засев стаей бешеных ежей где-то на уровне… он не знал, чего.
Лишь в одном Куросаки Ичиго был уверен — очередная вечность в обществе Мидори но Бураши кончилась.
У него было чертовски много дел — узнать, чем закончилась бойня с квинси, кого поставили на его место, что решили с Айзеном, имела ли та ночь последствия для Исане, как там Укитаке, насколько сильно пострадал Король Душ?
«Нормально, Куросаки Ичиго. Ничего непоправимого.»
Веселье, немного насмешки и облегчение — последнее с обеих сторон.
«Величество? Как долго я…»
То ли вздох, то ли смешок — этими новыми ушами и не разберёшь, и неважно, что чужой голос звучит только у него в голове.
«Это ты не у меня будешь спрашивать.»
Действительно, чего это он. Не это надо спрашивать, не так, и не о том. Быть может...
«Молчи, мой вечный меч. Я скажу тебе то главное, что ты должен знать. Сколько бы раз ты ни умирал, сколько бы раз ни возрождался, ты будешь нести волю мою, и сражаться рядом со мной. Ты… впрочем, об этом позже. Сейчас я просто рад, что ты вернулся.»
Они ещё немного помолчали, обмениваясь только эмоциями — радость, недоумение, немного сожаления от того, что Ичиго так и не было позволено приблизиться, ожидание, одиночество, единение. Ежи разбрелись по всему телу, охватили руки, ноги, шею, голову и спину. Ичиго дёрнул бровями, чувствуя себя просто отвратительно. В голове послышался смешок.
«Хватит тянуть, Куросаки Ичиго, а то умрёшь от собственной лени, и мне ждать подходящего тела ещё чёрт знает сколько времени. Пора ожить снова.»
И исчез, оставив Ичиго с лёгким послевкусием веселья. А ведь действительно — чего тянуть? Жизнь ждала — бурлила, текла где-то рядом, какая-то новая и ничуть не похожая на красно-сине-зелёное забвение, в которое он отныне будет уходить, прежде чем вернуться. Мидори но Бураши, как и ожидалось, хранил своё мёртвое молчание, сам капитан был слабее котёнка и не мог почувствовать ни капли реацу — ни своей, ни чужой. Что же, меч не может быть бессилен, но даже если так, то всё просто становится немного интереснее.
Куросаки Ичиго, перехватив контроль над своим лицом, резко распахнул глаза.
Лицо, переполненное беспокойством, широко распахнутые, будто пьяные, голубые глаза.
— С возвращением.
Меч Короля Душ начал свою новую жизнь с того, что рассмеялся — да уж, не ожидал, не ожидал.
С другой стороны, кто же ещё это мог быть?
