Дневник «Белорусского Когтевранца»

Год 1. Тайная комната и Минский транзит (1992–1993)

[Запись из дневника. Июль 1992 года. Беларусь.]

Я гостил у бабушки в деревне, где всё казалось простым и привычным: запах сена, скрип половиц, тёплое молоко на столе. Но именно там, на старом чердаке, я нашёл артефакт — серебряный амулет с узором, похожим то ли на лабиринт, то ли на шестерёнки.

Я не знал, что он сделает, но случайно активировал его: молния, полнолуние, капля моей крови — и мир вокруг изменился...

[Запись из дневника. 1 сентября 1992 года. Лондон.]

...Я стоял на вокзале Кингс-Кросс, прямо перед платформой 9¾. В руках у меня оказался чемодан и какие-то вещи, будто собранные заранее. В кармане что-то лежало. Я запустил руку в карман куртки и нащупал свёрнутый пергамент. Это был конверт с письмом из Хогвартса — меня зачислили на первый курс, — а к нему был приколот тот самый билет.

Так началась моя история — история белорусского мальчика, впервые ступившего в Хогвартс.

[Запись в дневнике. 1 сентября 1992 года. Хогвартс-Экспресс.]

Кажется, это была одна из самых искренних бесед в моей жизни. Два абсолютно разных одиночества, нашедших друг друга в шумном поезде. Она — под грузом семейных ожиданий, я — в полной потерянности в новом мире. Я помог ей занести чемоданы в купе. Она всё время говорила о каком-то Гарри Поттере, о своей семье. Её зовут Джинни — хрупкая, маленькая, веснушчатая девочка. Нам обоим по 11 лет: ей исполнилось 11 в августе, а мне будет 12 в сентябре.

Она также познакомила меня с Гермионой. Необычное имя, но оказалось, её родители — стоматологи, и она старше меня на целый год. Такая умная и красивая, даже несмотря на чуть удлинённые передние зубы.

Так же забегали её братья близнецы. Веселые ребята, и не отличишь, кто из них кто.

Наверное, этот артефакт не просто так перенес меня сюда. И познакомил с этими ребятами.

[Запись из дневника. 1 сентября 1992 года. Хогвартс.]

Когда меня вызывали, я сел на стул и с волнением и страхом ожидал, когда же Говорящая Шляпа коснётся моей головы.

«О-о-о... Что у нас здесь? — прозвучал у меня в голове бархатистый голос. — Очень необычно. Ум острый, как отточенное лезвие. Жажда знаний — да, это чувствуется за версту. Тебе бы в Когтевран, там оценят твой пытливый ум».

Я мысленно выдохнул. Когтевран — это про книги, про мудрость. Звучало как дом.

«Но постой... — голос Шляпы стал задумчивым. — Что это прячется глубже? Не просто любопытство, а... упрямство. Готовность отстаивать свою правду, даже если все против. И огромное, огромное сердце. Да, в тебе есть огонь. Не тот, что бросается в глаза, а тот, что тлеет глубоко внутри, готовый вспыхнуть, чтобы защитить того, кто слабее. Из тебя вышел бы неплохой гриффиндорец».

«Гриффиндор?!» — панически подумал я. Я не был храбрецом. Я был тем, кто сначала думает.

«А, вот оно что! — рассмеялся голос. — Ты сам только что это и доказал. Не страх руководит тобой, а рассудок. Ты не боишься рискнуть — ты считаешь риски. Редкое и ценное сочетание. Ну что ж, раз ты так настаиваешь... Так и быть. Помни, мальчик, что храбрость бывает разной. Иногда настоящая смелость — это стоять в стороне и думать, когда все вокруг безрассудно действуют. Так что лучше тебе... КОГТЕВРАН!»

[Запись из дневника. Сентябрь 1992 года. Спальня Когтеврана.]

Первые дни в башне — это культурный шок. Атмосфера: окна, звёзды, высота. В моей спальне нас четверо первокурсников. Напоминает пионерлагерь, только тут нет контроля. Я тут самый старший, но они понимают в этом мире, а я нет, зато у меня богатый пионерский опыт. Вся спальня в сине-бронзовых цветах. Довольно мило, но эти мантии. Зато у меня прикольная волшебная палочка, лежит в руке, как влитая.

Освальд Финч (Осси) — сноб. Он считает, что магловская еда — это "вульгарно", а моя шариковая ручка "грязнит атмосферу".

Финнеган (Финн) О'Рейли — живой хаос. Постоянно смешивает что-то под кроватью, игнорируя, что почти не знает математики и делает все на глаз.

Ричи Стивенс — постоянно шепчет. Он не разговаривает, он решает загадки.

Они смотрели на меня как на дикаря, когда я впервые достал шариковую ручку. «Это что, палочка без магии?» — спросил Терри (наш староста).

«Это прогресс, — ответил я. — Не надо макать в чернила каждые пять секунд».

К концу недели половина гостиной просила дать «пописать вечной палочкой». Наивные чукотские ребята, хорошо был запас стержней.

Один раз пришлось вмешаться и применить древнее магловское заклинание «Пинком-под-зад». Финн чуть не подпалил спальню.

Парни смотрят на меня как на пришельца. Я делаю зарядку по утрам (отжимания, пресс).

Энтони (Голдстейн) спросил:

«Зачем тебе мышцы, если есть Левиоса?».

Я ответил:

«А если палочку отберут?».

Встречался я тут в коридоре с наглыми слизеринцами, тыкали в меня рукой и говорили "грязнокровка", пришлось показать им пару приемов, всё же не зря ходил в секцию по дзюдо, да и уличные драки были постоянно. А тут народ не пуганный, пытаются палочками размахивать, но скажу вам так: хук слева быстрее.

Но самое ужасное — это дверь в гостиную. Вчера я полчаса плясал под дверью, потому что забыл книгу по зельям, а Орёл спрашивал: «Куда уходит пламя, когда свеча гаснет?». Открыла только моя сокурсница Полумна Лавгуд, проходившая мимо. Она сказала: «В то, что было до него». И дверь открылась. Маги — сумасшедшие люди. Лестницы, коридоры. Я понимаю, почему у них тут нет урока физкультуры, мы целый день ходим вверх-вниз.

Каждый вечер я смотрел на звёзды и думал: артефакт привёл меня сюда не случайно. Он ждёт, когда я пойму его тайну. А также вспоминал родителей и других родственников, как же там они без меня.

Часто меня во сне посещали какие-то виденья из моей прежней жизни: тот второй я поехал в конце августа домой и пошел в школу. Интересно, что это значит.

[Запись из дневника. Сентябрь 1992 года. Хогвартс.]

Гарри Поттер и его друг Рон Уизли опоздали, что вызвало бурю обсуждений. Вроде там какая-то история с автомобилем и деревом. На одной из игр Гарри сломал руку, а чудной профессор Локонс что-то там ему сделал с помощью магии. Я тогда подумал: хорошо, что у нас в Минске есть гипс. Долго, неудобно, зато кости на месте.

[Запись из дневника. Октябрь 1992 года. Учебные будни.]

Уроки. Это самое странное, что есть в Хогвартсе, но и самое интересное. Профессор-призрак (или привидение, не всегда понимаю разницу) чего стоит.

Профессор Флитвик (Заклинания).

Наш декан. Он такой крошечный, что его едва видно за столом. Но у него сильный голос. Он учит нас махать палочкой "взмах и толчок". У меня пока получается так себе, я слишком много думаю о траектории и силе, а надо просто верить. Зато Финн из нашей спальни машет как дирижер, и у него почти всегда получается. Он не думает — просто делает. Я завидую. В целом это напоминает мою музыкальную школу, где играю на барабане и пою в хоре.

Профессор Макгонагалл (Трансфигурация).

Вот это настоящий Профессионал с большой буквы. Строгая, справедливая. Она требует точности. Это мне нравится. Малейшая неаккуратность — и вместо иголок получаешь червяков. Она заставила меня почувствовать, что магия — это не фокус, а точная наука. Это напоминает математику и физику и еще тот мультфильм про Вовку в тридевятом царстве, где его пытались научить магии, и везде были формулы. Единственный минус: она отдает предпочтение Гриффиндору, что нечестно. Но я должен признать: их староста, Перси Уизли, — это ходячий устав, у него всё идеально. Странно, что он не на нашем факультете.

Профессор Снегг (Зельеварение).

Он — сплошной мрак, весь в черном, и пахнет сырой землей и чем-то жженым. Кабинет в подземелье, всегда холодно.

Снегг ненавидит нас всех (кроме Слизерина) и заставляет записывать километры информации. Наш учебник — полная белиберда, там нет никаких формул, только картинка и список ингредиентов, напоминает мамину поваренную книгу. Старшекурсники говорят, что его единственный достойный соперник — какая-то девочка с Гриффиндора, Гермиона. Это моя знакомая, она очень умная, часто вижу, как она сидит в библиотеке над его учебниками и делает пометки, которые похожи на настоящие химические формулы. Кажется, она единственная, кто пытается применить научный подход к этой алхимии.

Профессор Локонс (Защита от Темных Искусств).

Это просто цирк. Он не учитель. Он — фотомодель. Он постоянно позирует, хвалит себя, читает отрывки из своих же книг. Девчонки от него без ума.

Второкурсник Терри Бут рассказывал, что они должны были бороться с пикси, а Локонс просто спрятался, и им пришлось самим их ловить, и всех спасла Гермиона. Мне нужно найти в библиотеке нормальные книги по самообороне и темным искусствам, а не слушать про его прически и награды за лучшую улыбку.

[Запись из дневника. Октябрь 1992 г. Башня Когтеврана.]

Наша гостиная находится на седьмом этаже, а спальня — еще выше. Вид шикарный, но это семь этажей!

Я спрашивал профессоров про запасные лестницы и пожарную сигнализацию. Все смеются и говорят: "Это же магия, у нас нет пожаров!". Я им не верю. Надо найти, где тут можно закрепить веревку. И почему нельзя было сделать лифт, у них же тут магия.

Хэллоуин оказался жутким. У нас дома такого праздника не отмечали, только в кино видел, а тут весь замок в привидениях. И они не все дружелюбные, как Каспер, некоторые больше похожи на тех, что в «Охотниках на привидений». Особенно Пивз — он вечно мешает и подшучивает.

После праздника по замку поползли слухи о каком‑то страшном происшествии. Нам, первокурсникам, мало что рассказывали, но вроде дело было связано с кошкой. Все ходили напряжённые, и даже старшекурсники шептались в коридорах.

Также встретил Джинни. Мы с ней не часто виделись, но когда встречались, она мне казалась подавленной, а после события с кошкой даже плакала. Пришлось обнять и успокоить.

[Запись из дневника. Ноябрь 1992 года. Коридоры.]

Я часто вижу Джинни. Она изменилась. В поезде она была живой, а сейчас ходит бледная, как привидение, и постоянно прижимает к груди какой-то старый черный дневник. Сегодня я нашел её в пустом коридоре.

— Ты как? — спросил я, протягивая ей шоколадную лягушку. Она вздрогнула, спрятала дневник в сумку.

— Я... я просто не высыпаюсь, — прошептала она. — Мне снятся кошмары. Будто я делаю что-то, а потом не помню что.

Я сел рядом.

— Если хочешь, я могу помочь с домашкой. Или просто посидеть рядом, чтобы кошмары боялись подойти.

Она слабо улыбнулась. Мой амулет под рубашкой почему-то нагрелся.

[Запись из дневника. Зима 1992 года. Дуэльный клуб.]

Появился Дуэльный клуб. Я пошёл из любопытства. Гарри Поттер опять что-то отчебучил — заговорил на змеином языке. Второкурсник Джастин Финч-Флетчли с Пуффендуя уверял всех, что Поттер хотел натравить на него змею. Все стали шарахаться от Гарри.

Странные, это ведь круто уметь говорить со змеями, я бы хотел.

На рождественские каникулы я остался в замке. Странно у них тут, конечно, в бога они не верят, а Рождество у них 25 декабря. Когда народ видел мою нитку с серебряным крестиком, сильно удивлялись. Не захотели праздновать новый год и 7 января, наше рождество. Еще скучаю по маме 5 января у нее день рождение.

Часто видел ту самую троицу, как их тут называют. С Гермионой удалось поговорить в библиотеке: она посоветовала мне книгу по заклинаниям, а сама сидела над какой‑то огромной старой книгой по зельям. Потом вдруг оказалось, что она в лазарете, и её кровать ограждена ширмой. Мне сказали, что навещать нельзя.

[Запись из дневника. Май 1993 года. ТЕНЕВОЙ ПОДВИГ в подземельях.]

Случилось страшное. Гермиона оцепенела, так, вроде, говорил профессор Дамблдор. И ещё одна девочка, только с шестого курса, наша Когтевранка, староста.

Школа в панике. Дамблдора отстранили. Хагрида забрали в местную тюрьму, то ли Аркабан, то ли Азкабан. Надо в библиотеке прочитать.

Я не герой, но это загадка, а я их люблю. Понял одну вещь: тот, кто нападает, передвигается по трубам. Я слышал странный гул в стенах, когда исследовал школу еще месяца два назад.

Амулет меня вёл, нагревался, словно говоря иди сюда. Спустился в подвал, где нашёл старый магический узел коммуникаций — что-то вроде бойлерной Хогвартса. Я обнаружил, что защитная перегородка (заслонка) открыта.

Но выше я увидел распределитель, где горели руны.

Это была не магия, которую нужно применить, а логическая схема. Суть такая, что нужно было сложить руны в правильной последовательности, чтобы подать на перегородку импульс и закрыть её.

Я не знал значения рун, но знал логику. Применив метод исключения и свою инженерную смекалку, я начал перемещать светящиеся камни. Когда последняя руна встала на место, раздался глухой механический стук — защитная перегородка закрылась.

Не знаю, найдут ли, того кто там ползает, но теперь ему нет доступа в замок. Хотя бы никто больше не пострадает. Надеюсь.

Но понял, что амулет помогает мне и я нужен ему.

[Запись из дневника. Июнь 1993 года. Хогвартс.]

Всё закончилось. Гарри спас Джинни. Я видел, как они вернулись — грязные, уставшие, но живые. Джинни трясло. Я подошел к ней в Большом зале, ничего не спрашивая, просто накинул ей на плечи свою мантию. Она посмотрела на меня и заплакала. На этот раз — слезами облегчения.

[Запись из дневника. Июнь 1993 года. Кабинет директора.]

...Я сидел в кабинете директора. Дамблдор смотрел на меня поверх очков‑половинок.

— Твоя логика в трубах... весьма изобретательно. Магловская наука, полагаю? — сказал он мне.

...Дальше не помню. Странно.

[Запись из дневника. Минск. Июнь. 1993 года.]

Я открыл глаза в своём теле. Всё было знакомо: запах травы, шум улицы, тёплый воздух. Но внутри — буря. Я помнил всё: Джинни, Гермиону, распределение Шляпой, разговоры в поезде, фотографии Колина. А также всё, что произошло и тут в Минске за весь год. Это было не сном. Это было моё прошлое, моя жизнь — только в другом измерении.

Я долго сидел, глядя на фотографию в моей руке. Как она попала сюда, не понятно. На ней улыбались Гермиона, Джинни, и лыбился я сам в мантии. Это фото сделал Колин Криви, смешной паренек с большим фотоаппаратом. Я долго сидел, глядя на фото, было грустно и одиноко. Но внутри меня жила память. И я понял: я вернулся не прежним. Я вернулся целым. И также жила уверенность, что я еще вернусь.

Продолжение следует...

Год 2: Узник Азкабана и Холод в Трубах (1993 - 1994)

[Запись из дневника. Минск. Конец Июля 1993 года]

Всё время, как вернулась моя вторая половина, меня мучили головные боли. Мир вокруг казался плоским, словно чёрно-белое кино. Я знал, что вернулся, я держал в руках фото, но чего-то не хватало. Память о последних минутах в Хогвартсе была стёрта, словно кто-то применил «Обливиэйт». Но сегодня ночью, когда за окном бушевала гроза (так похожая на ту, что принесла меня туда год назад), барьер в голове рухнул. Я проснулся от собственного крика, а в ушах всё ещё звучал спокойный голос директора и разговор, который я почему-то забыл…

[Восстановленная запись из дневника. Июнь 1993 года. Хогвартс]

…Я сидел в кабинете директора. Дамблдор смотрел на меня поверх очков‑половинок, глаза его сверкали, как будто он видел меня насквозь.

— Твоя логика в трубах… весьма изобретательно. Магловская наука, полагаю? — сказал он мне.

Я кивнул.

— Ты хочешь знать, как сюда попал, — сказал он мягко. — Это не случайность. Амулет, который ты нашёл, был создан Гриндевальдом. Он резонирует. Ты — не копия, как ты, возможно, думал. Ты — часть своей же души, проявившаяся здесь, в Хогвартсе. Я молчал, чувствуя, как слова проникают в меня. — Хогвартс сам позвал тебя, — продолжил он. — Школа чувствовала угрозу Тайной комнаты и искала опору. Амулет услышал этот зов и раскрыл твою души, разделив её. Одна часть осталась в Беларуси, другая пришла сюда. — Но… я ведь настоящий? — спросил я. — Настоящий, — кивнул Дамблдор. — Оба «ты» настоящие. Это не иллюзия. Это опыт, который должен был случиться. Ты видел, чувствовал, жил — и всё это теперь часть тебя. Он подошёл ближе, положил руку мне на плечо… — Но время резонанса истекло. Из‑за недавних событий магия амулета ослабла. Ты должен вернуться. И запомни: возвращение — это не потеря. Это целостность. В тот момент я почувствовал, как мир вокруг дрогнул. Кабинет растворился, стены Хогвартса исчезли.

[Запись из дневника. Минск. Август 1993 года]

Я сел на кровати, жадно глотая воздух. Так вот оно что! Резонанс. Гриндевальд. Две части одной души. Дамблдор сказал, что возвращение — это целостность. Старый хитрец… Он соврал или просто не знал всего? Ну это вряд ли. Чтобы он и не знал! Потому что я не чувствую целостности. Я чувствую зов. Амулет снова нагрелся. В Хогвартсе что-то произойдёт. Что-то тёмное приближается к школе, и моя «вторая половина», которую я якобы поглотил, рвётся назад, в бой. Кажется, пора собирать чемодан. Второй мой год обучения не ждёт…

[Запись из дневника. 31 августа 1993 года. Лондон, «Дырявый котёл»]

После того как меня выкинуло в Лондоне, я на последние деньги (в прошлый раз мне их дали) снял комнату в «Дырявом котле», хорошо, что всё остальное само откуда-то бралось. Номер маленький, зеркало разговаривает и постоянно критикует мою причёску, но зато кормят вкусно. Хозяин странный, шепелявит и похож на Фестера Адамса из кино, что мы смотрели с братом.

Возвращаясь из уборной, я случайно услышал разговор. Это вроде были родители моей подруги Джинни — по цвету волос точно. Они думали, что одни. Отец Джинни был на взводе: «…он должен знать… Блэк… он охотится за ним…». У меня внутри всё похолодело. Сириус Блэк. Тот самый, чей безумный оскал смотрит со всех плакатов. Значит, он идёт в Хогвартс? Я посмотрел вбок и увидел Гарри Поттера — он тоже всё слышал.

[Запись из дневника. 1 сентября 1993 года. Хогвартс-Экспресс]

Мы ехали в одном купе с Джинни и Невиллом Долгопупсом. Я рассказывал ей про лето (пришлось немного приврать про поездку в деревню), она смеялась. Всё было хорошо, пока поезд не встал. Сначала погас свет. Потом стало холодно. Не просто как зимой, когда забыл шапку, а могильно холодно. Стёкла покрылись льдом. Дверь нашего купе медленно отползла в сторону. Джинни с Невиллом куда-то побежали.

Там стояла фигура в балахоне. Дементор. Я читал о них, но видеть… это другое. В голове зашумело. Все радостные мысли исчезли.

Я вдруг вспомнил тот день в Минске, когда потерялся в универмаге в пять лет. Вспомнил ощущение полной беспомощности и уверенность, что я больше никогда не увижу родителей. Меня парализовало.

А потом была вспышка света где-то в коридоре, и тварь ушла. Но холод остался. Мне потребовалось полчаса и огромная плитка шоколада, чтобы руки перестали дрожать. Если это охранники, то я не хочу знать, кто такие преступники.

[Запись из дневника. Сентябрь 1993 года. Кабинеты профессоров]

Сегодня поймал себя на мысли: каждый преподаватель смотрит на меня по‑своему.

Люпин — с интересом, будто видит во мне нечто большее, чем просто ученика. После урока задержал меня и спросил о моём «необычном подходе к магии». Кажется, он единственный, кто заметил, что я пытаюсь найти логику даже в самых абсурдных заклинаниях.

На Зельях у Снегга всё иначе: он смотрит так, будто я уже виноват. Отчасти он и прав, ведь может он узнал или скорее догадался, что я подложил Карамельную бомбу, это такая конфета, что взрывается во рту, в котел каждому Слезиринцу. И их «Зелье для лечения прыщей», стало взрываться в котле и окатывать каждого из них густой слизью. А чего они такие задаваки.

Сегодня придрался к моему настою, хотя я точно следовал рецепту. В его голосе всегда слышится презрение, но я начинаю думать, что это его способ держать нас в тонусе. В целом он нормальный, только слишком уж кичиться своими знаниями, как и все слезиринцы, но надо отметить, что знает и умеет профессор очень много. Я много чему у него научился в прошлом году. Нужно просто лишь привыкнуть к его манере обучения.

У МакГонагалл — строгая справедливость. На Трансфигурации она не терпит ошибок, но, когда у меня получилось превратить спичку в иглу почти идеально, её глаза блеснули одобрением. Это редкий момент, когда понимаешь: она видит твой труд. И хочется обязательно сделать всё как надо, что бы она обратила на тебя внимание и похвалила. И опять же я заработал тут 10 баллов для своего факультета.

Флитвик — противоположность Снеггу, все же он наш декан и любит нас по-своему. Он радуется каждой искре, каждому взмаху палочки, будто мы совершаем открытия. Его восторг заразителен, и я ловлю себя на том, что стараюсь ради его улыбки.

Каждый из них — зеркало.

Люпин видит во мне исследователя, Снейп — потенциального нарушителя, МакГонагалл — ученика, который должен доказать серьёзность, а Флитвик — экспериментатора. И я сам ещё не знаю, кто из них прав. Возможно, я всё вместе, я страшно увлекающийся человек, но также быстро бросающий если мне скучно. Наверное, поэтому я тут записался на все кружки, что доступны для второкурсника. Жаль квиддич не доступен, пробовал летать на метле, все же есть у меня этот страх высоты, особенно когда на тонкой палочке сидишь на высоте 5–10 метров. Да и в команде полный комплект, не было ловца, но вернулась четверокурсница Джоу Чанг, многие считают её красоткой, но мне как-то больше нравится Гермиона. Она наша местная звезда, все же спорт это не для когтевранцев, у нас тут народ все больше головой привык думать.

[Запись из дневника. Октябрь 1993 года. Гостиная Когтеврана]

Ещё на первом курсе я окончательно убедился: волшебники — сумасшедшие в плане техники безопасности. В моей школе в Минске на каждой стене висел план эвакуации с зелёными стрелочками. Здесь? Здесь есть лестницы, которые ведут в никуда, и двери, которые притворяются стенами!

Тогда я решил исправить это безумие. Взял большой лист пергамента, линейку и пошёл составлять схему второго этажа. Хотел нарисовать нормальный план: «При пожаре бежать сюда». Уверяю вас: когда у всех есть волшебные палочки, пожар точно будет. Я и сам тот ещё пироман — однажды чуть не спалил дом.

Убил на это три часа. И что вы думаете? Когда я закончил и гордо повесил схему на стену (приклеил заклинанием), лестница взяла и переехала на другую сторону коридора! Весь мой план превратился в бесполезную мазню.

Мимо проходил завхоз Филч, посмотрел на мои зелёные стрелочки, хмыкнул и сказал, что, если я ещё раз буду портить стены «магловской мазнёй», он меня подвесит за лодыжки. Ладно. Нет плана — будем гореть как герои. Но огнетушитель я бы всё-таки из дома прихватил. От идеи карты я не отказался — решил сделать её магической.

[Запись из дневника. Октябрь 1993 года. Башня Когтеврана]

Сегодня впервые почувствовал, что башня стала моим домом. В прошлом году, я попал сюда и не знал, что и как, переживал за родных, но в этом я знаю, что второй я, там в Минске и все хорошо. И можно наслаждаться этой магической жизнью. Кто бы мне поверил, что я волшебник, жаль в моем Минском теле, хм звучит, как-то пугающе, напишу так, в моем Минском «я», нет магии, а ее мне дает эффект резонанса.

Комната просторная, окна смотрят прямо на звёзды, и каждый вечер я засыпаю под их холодный свет. Кровать скрипит так, будто хранит тайны башни. На столике рядом лежит моя шариковая ручка — единственный магловский предмет, который кажется чужим, но напоминает о доме.

Еще сделал, себе тайник в стене, для того чтобы прятать туда свитки с записями своего дневника. А то получается, так, что назад забрать их не получается, меня перемещает спонтанно, за то тут они в сохранности.

[Запись из дневника. Октябрь 1993 года]

Заметил странность. Дементоры должны стоять у ворот. Но я чувствую холод внутри замка. Не везде — в конкретных точках. На третьем этаже у статуи горгульи и в подземельях у кабинета Снегга. Гарри и Рон думают, что дементоры просто голодны. Но я физик (в душе). Зря я что ли три года ходил в кружок юного техника? У любого излучения есть источник.

Я сделал простейший детектор из зачарованной монеты — она леденеет, когда фон страха повышается. След ведёт к стене на седьмом этажа. Что-то зовёт их внутрь. Что-то древнее.

[Запись из дневника. 6 Ноября 1993 года. День матча]

Пока вся школа смотрела, как играли Пуффендуй и Гриффиндор, я решил проверить стену седьмого этажа в спокойной обстановке. И нашёл «Это» в заброшенном классе нумерологии, который раскрылся мне по нажатию на секретную панель.

«Сфера Забвения» — это не я придумал, на ней так написано. Старая, пыльная, забытая. Она треснула. Из неё сочилась тьма.

Она работала как маяк, усиливая сигнал страха в сотни раз. Дементоры летят на свет этого маяка, как мотыльки. Я попытался захлопнуть эту чёртову шкатулку с не менее чёртовой сферой, используя заклинание, которое вычитал в книге «Самая тёмная магия» (Гермиона бы меня убила — эту книгу я у неё «одолжил»). У меня получилось. Холод отступил.

А в голове пел голос: «А город подумал — ученья идут». Возможно, сегодня я спас кого-то. Точно усложнил жизнь этим ребятам.

[Запись из дневника. Ноябрь 1993 года. После матча Гриффиндор/Пуффендуй]

Сегодня все говорят только об одном: Гарри упал с метлы. И впервые не поймал снитч. А Пуффендуй празднует победу. Дементоры ворвались на поле. Я в этот момент был на седьмом этаже, как раз когда нашёл и обезвредил ту Сферу. И всё равно почувствовал этот леденящий ужас — волна холода прокатилась по всему замку. Даже ослабленные, они обладают чудовищной силой. Мой детектор покрылся инеем, будто бы и его стали одолевать страхи.

Не было слышно звуков — только пустоту, будто бы оглох, словно из меня вырвали радость. Наверное, у каждого дементоры вытягивают своё. У меня — просто тишина, которая давит сильнее любых криков, чувство одиночества и безысходности, когда уже ничего сделать нельзя. Жуткая штука.

Так же Джинни мне рассказала, что Гарри остался без своей метлы «Нимбус — 2000». Она очень за него переживает, я давно уже заметил, что она не равнодушна к нему. Даже прислала ему открытку в больничное крыло.

[Запись из дневника. Декабрь 1993 года. Библиотека]

Застал в библиотеке неприятную сцену: Рон Уизли, багровый от гнева, шипел что-то на Гермиону, а та сидела, уткнувшись в книгу, но по напряжённой спине и дрожащим рукам было видно, что она на грани. Рон развернулся и ушёл, бросив её одну. Не будь он другом Гермионы, давно бы ему показал, как нужно разговаривать с этой девочкой.

Я не выдержал и подошёл. Спросил, всё ли в порядке. Она подняла на меня глаза — полные слёз, но с тем самым стальным упрямством.

«Они говорят, я доносчица и предала их, рассказав о метле, что подарили Гарри на рождество — прошептала она, — но эта метла… она могла быть от него. От Сириуса Блэка. Я не могла рисковать».

Вот оно что. Она единственная из этой троицы, кто думает наперёд, пока другие видят только подарок, она оценивает угрозы. Гермиона должна была учиться у нас, очень умная, логичная и последовательная. Я молча достал из сумки плитку шоколада, которую ношу на случай дементоров (на самом деле не только поэтому, я просто люблю шоколад, да и в целом тут у магов столько вкусняшек, дома у нас все не очень со сладостями), и разломил её пополам. Протянул ей.

«Защита друга — это не предательство», — сказал я.

Она смотрела на шоколад, потом на меня, и в её глазах что-то дрогнуло. Слабый кивок. Потом она взяла шоколад и тихо сказала:

«Спасибо».

Кажется, сегодня я приобрёл нечто большее, чем просто симпатию умной девочки. Хотя, что я понимаю в этих девчонках. Это самая великая загадка в мире. Но хочется верить. Потому, что рядом с ней у меня сердце работает быстрее и мысли разбегаются.

[Запись из дневника. Январь 1994 года. Общая гостиная]

Жизнь в Когтевране — это вечные загадки, ребусы и головоломки. Чтобы войти в башню, нужно решить вопрос, иногда о природе магии, иногда — простую игру слов. Мы решаем их вместе, и это сближает сильнее, чем любые уроки. Так, как не всегда можно самому быстро отгадать. Вечерами у камина обсуждаем древние руны, спорим о звёздных картах и даже придумываем собственные заклинания и зелья, пока только в теории, все же мы на втором курсе, и не так еще много знаем. Мои друзья по комнате отличные ребята, конечно, со своими странностями, но, а я разве нормальный. Я часто им рассказываю, как живут маглы в нашей стране, они делают круглые глаза и часто смеются, над моими байками, как я летом отдыхал в пионерском лагере, про костры, поход и все такое.

[Запись из дневника. Февраль 1994 года. После занятия по Заклинаниям]

Невероятно! Сегодня на Заклинаниях у профессора Флитвика мы отрабатывали Вермиллиус. Это сигнальное заклинание, типа SOS, но можно использовать и для атаки в виде вспышки.

Вместо стандартной красной искры у меня получился целый сноп искр, который сложился в чёткую геометрическую фигуру — почти что огненный куб. Видимо, я слишком усердствовал с точностью взмаха. У меня пока не всегда с этими палочками гладко выходит, это все моя любовь к «Звездным войнам», хочется махать, как светом мечом джедаев.

Профессор Флитвик завизжал от восторга:

«Блестяще, просто блестяще! Демонстрация исключительного контроля, хоть и с некоторым… э-э-э… творческим отклонением в вашем стиле! Когтевран получает 10 баллов!»

Я сиял, как золотой галеон. За ужином Джинни, сидевшая за гриффиндорским столом, поймала мой взгляд и одобрительно подмигнула. А потом ко мне подошла Гермиона. «Джинни рассказала про твои искры, — сказала она с той самой своей деловой улыбкой. — Ты сознательно пытался стабилизировать выходную мощность заклинания через треугольный паттерн взмаха?»

Я признался, что это вышло случайно, но теперь мне есть над чем подумать. «Тем не менее, эмпирическое открытие — тоже открытие», — ответила она, и в её глазах мелькнуло одобрение. Получить похвалу от неё за попытку привнести в магию хоть какую-то системность — дорогого стоит. Кажется, не только Когтевран получил 10 очков, но и еще кто-то заработал баллы и для себя. Наверное, моей улыбкой можно было в тот момент освещать подземелья.

[Запись из дневника. Февраль 1994 года. Библиотека]

Когда профессор МакГонагалл превратилась в кошку на первом уроке первого курса, у меня загорелись глаза. Я решил: хочу стать анимагом. Перерыл всю библиотеку. Оказалось, это безумно сложно и опасно. Многие волшебники застревали на полпути — например, с головой осла и телом человека.

Но я упрямый. И вот в этом году нашёл инструкцию — причём это были чьи-то записи, забытые в книге, подписанные Сохатый и Бродяга. Первый шаг — целый месяц носить во рту лист мандрагоры. Не вынимая! Ни во время еды, ни во время сна.

Сроки и этапы оказались безумными:

-Месяц с листом мандрагоры — если хоть раз выпадет, начинать заново.

-Полнолуние — в конце месяца нужно дождаться луны, чтобы использовать лист в зелье.

-Флакон росы — собирать её каждый день в течение месяца с мест, где не ступала нога человека.

-Заклинание и кристалл — в ночь полнолуния добавить росу, произнести формулу и держать при себе кристалл, пока процесс не завершится.

-Медитация — неделями представлять животное, в которое хочешь превратиться. Ошибка может оставить тебя наполовину человеком, наполовину зверем.

Я читаю эти строки и понимаю: это не просто магия, это испытание на терпение. Месяц с листом во рту — ещё полбеды. Главное — не сорваться на середине пути.

Хожу с этим листом уже третий день. Вкус — как у старой подошвы, которую неделю таскали по грязи. Говорить нормально не могу, шепелявлю. Вчера в библиотеке встретил Гермиону. Она посмотрела на меня странно, когда я вместо «Привет» выдавил какое-то мычание. — Ты что, заболел? — спросила она. Я помотал головой и показал жестом на рот. Гермиона прищурилась, оглядела меня своим фирменным взглядом «сканера» и вдруг прошептала: — Лист мандрагоры? Ты серьёзно? Это же высшая трансфигурация! Тебе только тринадцать!

Я пожал плечами. Мол, кто, если не я? Она хмыкнула, но, кажется, зауважала. Или подумала, что я идиот. Граница там тонкая.

Но мне отчего-то стало приятно, всё же Гермиона красотка и очень умная, а это моя любимая комбинация в девочках.

[Запись из дневника. Март 1994 года. Спальня Когтеврана]

Соседи по комнате — Осси, Финн и Ричи — стали частью моей новой жизни, можно сказать, почти как семья, всё же с сентября по июнь мы проверили прошлый год и уже большую часть этого.

Осси спорит о заклинаниях, Финн приносит редкие книги, а Ричи любит рассказывать истории о магловских изобретениях. Мы смеёмся до поздней ночи, и даже когда башня погружается в тишину, их голоса остаются со мной. Мне трудно раскрываться людям, и часто я играю роль в одной из своих масок. Но именно этим ребятам хочется показывать настоящего меня.

[Запись из дневника. Май 1994 года. Библиотека]

Заметил в библиотеке Гермиону. Она сидела за своим обычным столом, заваленная стопками книг, но выглядела необычно — не сосредоточенной, а скорее изможденной и раздраженной. Я подошел под предлогом, что хочу уточнить по одному ингредиенту из зелья по зельеварению.

— Ты как? Выглядишь так, будто, всю ночь разгружала мешки с картошкой, — осторожно начал я.

Она удивленно посмотрела на меня. Люди давно перестали обращать внимания, на мой магловский слэнг, но все же мне удавалось удивить даже Гермиону.

Она тяжело вздохнула. — Хуже. Спорила с профессором Макгонагалл. Я… я официально бросила Прорицания.

Я присвистнул. Бросить предмет в конце года — это смелый поступок.

— Из-за Трелони? Ты говорила, что она хм, довольно своеобразная.

— Нет! — она понизила голос до страстного шепота. — Из-за принципа! Это не наука, это не требует логики, это… гадание на кофейной гуще, возведенное в абсолют! Тратить время на это, когда есть такие предметы, как Нумерология или Древние Руны, где всё можно выучить, проверить, применить… это безумие!

Она говорила с такой горячностью, что я невольно улыбнулся. Её пыл был мне близок.

— Понимаешь, — сказал я, — я в своей старой школе пытался угадать, куда мяч отскочит после удара. Меня часто ставили на ворота и стоять бывало скучно, вот и размышлял.

Она с любопытством посмотрела на меня. — И? Сработало?

— Нет, — честно признался я. — Потому что в решающий момент я чихнул и пропустил гол. Логика бессильна перед случайностью — и перед очередным «озарением»; Трелони.

На её лице наконец-то появилась тень улыбки.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Все думают, что я просто зазнайка, которая не может смириться с тем, что в чём-то не лучшая.

А Рон и Гарри… они просто не понимают, как можно добровольно отказаться от лишнего предмета.

— Они не понимают, что для таких, как мы, знание — это не просто «сдать и забыть». Это воздух. И дышать дымом вместо него — настоящая пытка.

Она кивнула, и в её взгляде я увидел не просто благодарность, а настоящее понимание. В этот момент мы были не просто друзья из разных факультетов. Мы были двумя людьми, говорящими на одном языке — языке логики в безумном магическом мире. А это очень много значит. В библиотеке словно все замерло и остались только мы и наша беседа.

[Запись из дневника. Июнь 1994 года. Башня Когтеврана]

Сегодня я признался себе: мои попытки стать анимагом пока терпят поражение. Лист мандрагоры — испытание, которое я не выдержал до конца, с первого раза, ведь надо было держать его ночью, а я случайно выплюнул. Пришлось повторять еще раз. Росу собирал, но флакон треснул, и всё пришлось начинать заново. Медитации на образ животного оборачивались лишь смутные тени — то крылья, то когти, но ни разу не целое существо. Несмотря на мои упорные попытки, мне не хватает знаний и опыта.

И всё же я не чувствую поражения. Скорее — урок. Я понял, что анимагия требует не только знаний, но и зрелости. Возможно, ещё рано. Но я упрямый: я вернусь к этому пути в следующем году. Башня Когтеврана учит терпению и поиску истины. Я не откажусь от своей цели.

[Запись из дневника. Июнь 1994 года. Поезд домой]

Год закончился. Мы едем домой. Гарри выглядит уставшим, но в его глазах появилась надежда — кажется, он нашёл кого-то родного. Рон, как обычно, жуёт сладости.

Я посмотрел на Гермиону. Она наконец-то отложила свои учебники и просто смотрела в окно. Я знал, чего ей стоил этот год с её «тайной» (я догадался: невозможно быть в двух местах сразу без магии времени). Я протянул ей шоколадную лягушку. Она улыбнулась — искренне, без напряжения.

— Спасибо за поддержку, — тихо сказала она.

— Обращайся, — ответил я. — Только не бери столько предметов в следующем году, ладно?

А потом Джинни позвала меня играть в взрыв-кусачку.

Я смотрел на них и понимал: моя «минская» часть, которая помнит, то что происходит там, успокоилась. Я здесь. Я живу. И я готов к следующему году. Хотя, судя по тому, как у меня ноет шрам на коленке (не магический, просто упал), там намечается что-то грандиозное… И это здорово.

Продолжение следует…

Год 3: Кубок Огня и Системный Сбой (1994–1995) часть 1

[Запись из дневника. Июль 1994 года. Беларусь. Деревня.]

Надо сказать, что, когда вторая часть меня возвращается обратно, это не самое приятное чувство: словно за один раз вылили целый год воспоминаний и знаний. Первая часть рассказывает второй, что произошло тут, в Беларуси, а вторая — что там, в Хогвартсе. Разные предметы, разные друзья, даже характеры чуть разные: «минский я» ленивее, а «когтевранец», наоборот, полюбил учиться. Сошлись только в одном: нам (мне) нравится Гермиона. Такой умной и интересной девочки мы еще не встречали ни здесь, ни там.

Там, в башне, и делать особо нечего — ни телевизора, ни приставки, ни музыки. Только книги и тренировки. Здесь же жизнь кажется серой и скучной, но зато мы как будто перечитываем заново те книги и пересматриваем фильмы. А его знания без магии — всего лишь легенды, которые остаются со мной, но использовать их не могу.

Я словно Ааз, который попал на Пент без магии. И да, об этой книге он узнал только недавно, как вернулся. Мы и правда, как Ааз и Скив: он там — молодой ученик, а я тут — ворчливый демон (изверг), потерявший силу.

[Запись из дневника. 17 Августа 1994 года. Беларусь. Деревня.]

Уже прошло больше полутора месяцев, как мы воссоединились, но амулет не подает признаков жизни, и я начинаю волноваться. Да, дома хорошо. Но там, в Хогвартсе, всё то, о чем я всегда мечтал: новые открытия, магия, приключения. Неужели я больше не вернусь? Время до 1 сентября еще есть. Но лето движется, а амулет молчит.

[Запись из дневника. 18 Августа 1994 года. Беларусь → Лагерь чемпионата мира по квиддичу]

Рано утром меня словно выдернуло из кровати. Секунду назад я спал в деревенской тишине, а потом — бац! — и я уже стою посреди шума, гама и моря флагов. Хорошо, что магия переноса (или этот хитрый амулет) догадалась меня одеть. А то эпично бы я смотрелся посреди толпы магов со всего мира в своих семейных магловских трусах в горошек.

Оказалось, это лагерь болельщиков Чемпионата Мира по Квиддичу. Билета у меня, конечно, нет. Зато есть чемодан и рюкзак, в котором обнаружилась магическая палатка. Раньше у меня её не было, но «прапорщик-завхоз» или кто отвечает за мою экипировку при перемещении, решил иначе. Всё вокруг кажется чужим, громким, невероятным, но в то же время — именно таким, каким я всегда представлял настоящий магический мир. Дааааааа. Алби бэк бэби.

[Запись из дневника. 18 Августа 1994 года. Лагерь болельщиков. Утро.]

Я нашел свободное место почти у самого леса. Народу — тьма. Маги со всего света, в странных одеждах, кто в мантиях, кто в чём-то похожем на пижамы. По пути встречал много знакомых из Хогвартса, приходилось останавливаться разговаривать, где-то звали к себе в гости. Пока нашел свободное место (а тут, как я понял, все закреплено за теми, кто купил билеты), прошёл час, не меньше.

Достал палатку. Снаружи она выглядела как обычная старая брезентовая «двушка», с которой мы ходили в походы на Нарочь. Как узнал у знакомых, тут в лагере не особо можно применять магию, хотя все равно многие применяют, но лучше палатку установить без использования магии. Это не заняло много времени. Решил пока залезть посмотреть, как там, и закинуть вещи.

Внутри… о, внутри это была не палатка. Это была малогабаритная квартира. Кровать, стол, даже мини-кухня. В детстве мы жили с родителями и сестрой в похожей квартире. Мой «прапорщик» явно расщедрился. Я бросил вещи и вышел наружу, чтобы осмотреться.

Прошелся, и рядом со мной мучилась семья волшебников. Отец семейства, бородатый дядька в ночной рубашке с цветочками, пытался разжечь костер. Палочкой ему, видимо, пользоваться запретили (тут же магловский смотритель ходит), а спички он ломал одну за другой. Дрова дымили, но гореть отказывались. Жена смотрела на него с немым укором, дети ныли.

Я вздохнул. Но переборов себя, решил всё же спросить, не нужна ли моя помощь. Всё же Когтевран — это не просто так, мы там все в основном индивидуалисты, а я всегда говорил, что лучшая компания — это я сам. И так подойти к незнакомым людям было мне неловко, но также вбитое моими родителями воспитание не давало покоя. Второе победило. Надел на себя маску «пофигист на прогулке». Таким, как мне, тяжело, и приходится играть роли, чтобы везде быть за своего.

Подошел к ним, достал из кармана джинсов свою верную Zippo (я купил её в прошлом году в Лондоне, но она так напоминала зажигалку дяди, которую видел у него в машине, что стала моим талисманом).

— Позвольте, коллега, — сказал я. Вот интересно, на каком языке я говорю? Конечно, я в школе учу английский, точнее тот «минский», но тут я просто Цицерон, говорю, как пою.

Щелчок крышкой — этот фирменный звук, звонкий и четкий. Чирк колесиком. Пламя вырвалось ровным, красивым языком, не боящимся ветра.

Я поднес зажигалку к его растопке. Секунда — и огонь весело затрещал.

Волшебник посмотрел на меня, потом на зажигалку. Наверное, так смотрели марраны на Урфина Джюса, пришествие нового бога.

— Мерлинова борода! — выдохнул он. — Магия огня без слов и палочки? Иностранец?

— Ага, — усмехнулся я, захлопывая крышку с тем же смачным щелчком. — Белорусская магия. Работает на бензине и честном слове.

— Потрясающе… — прошептал он. — Спасибо, парень! Хочешь чаю? Или чего покрепче?

— От чаю не откажусь, сэр, — улыбнулся я. — Покрепче нет, мне только 13, сэр.

Надо сказать, про Англию я знал лишь из детективов Агаты Кристи, Конан Дойла, а также советского фильма про Шерлока Холмса и «Трое в лодке, не считая собаки». И еще ряда подобных фильмов. И старался общаться с незнакомыми мне людьми как истинный джентльмен. Везде добавлять «Сэр».

[Запись из дневника. 18 Августа 1994 года. Лагерь. Полдень.]

После чаепития с мистером (как оказалось) О’Флаэрти, который оказался ирландцем и пытался угостить меня не чаем, а чем-то подозрительно пахнущим торфом (я вежливо отказался, сославшись на режим спортсмена), я пошел искать колонку с водой. Пить хотелось, да и флягу пополнить надо.

Лагерь гудел. Продавцы кричали про омнинокли, летали какие-то зачарованные флажки. И тут я увидел знакомую рыжую шевелюру. Уизли. Их невозможно не заметить, они как маяки в толпе. Рон, близнецы, Гарри…

И Гермиона.

Я замер. В Хогвартсе я привык видеть её в школьной форме: мешковатая мантия, свитер, юбка до колен. Строгая, собранная, «вся в учебе». Волосы обычно у не растрепанные.

А здесь…

Она стояла возле палатки в обычных синих джинсах и простой футболке. Волосы были собраны в небрежный хвост.

И вдруг меня осенило, как молнией: ей же скоро пятнадцать. А мне через месяц четырнадцать. И она… красивая. Не «умная и симпатичная», как я думал раньше, анализируя её как хорошего собеседника. А просто чертовски красивая девчонка. Почему я не замечал этого раньше, какая она красивая.

Джинсы сидели на ней… весьма и весьма отлично. Как же хороша она в этих джинсах, и почему девочки в Хогвартсе ходят в этих длинных мантиях? Вся моя хвалёная когтевранская аналитика дала сбой. Я словно Windows 3.11 — дал сбой и завис. Я поймал себя на том, что инстинктивно выпрямил спину и поправил волосы (надеюсь, в прошлом году зеркало в «Дырявом котле» врало про моё «гнездо» на голове), всмотревшись в свое размытое лицо в отражении зажигалки. Мои выгоревшие на летнем солнце в деревне волосы отдавали медным цветом, густая шевелюра (куда там Гарри Поттеру), мои волосы разметались в сторону, а веснушки на лице делали меня похожим на Антошку из мультика.

Надо подойти. Не стоять же столбом.

— Привет, народ! — крикнул я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Не ожидал встретить вас в этой суматохе.

Они обернулись.

— О, привет! — Рон помахал рукой (у него рот был набит чем-то сладким).

Гермиона улыбнулась, увидев меня.

— Привет! Ты тоже здесь? Где твоя палатка?

— Недалеко, у леса, — ответил я, подходя ближе. — Гермиона, тебе идет… магловский стиль. Непривычно видеть тебя без стопки книг и тяжелой сумки.

Она рассмеялась.

— Каникулы же. А ты всё такой же серьезный. Ищешь логику в квиддиче?

— Пытаюсь. Пока нашел только ирландцев с плохими навыками разведения костров.

Мы разговорились. Оказалось, общаться с ней «без мантий» намного проще. Но сердце почему-то стучало быстрее обычного. И я ловил себя на мысли, что ничего не понимаю, о чем мы говорим, но мне это нравится. Кажется, этот год будет сложнее, чем я думал. Как говорит мой батя, Гормон пришел. А тут, наверное, и Снегг не поможет с его лучшими зельями.

[Запись из дневника. 19 Августа 1994 года. Раннее утро (или то, что от него осталось).]

Матч был… громким. Пришлось затесаться к болгарам — им как раз выделили еще 12 мест. И одно из них досталось мне. Болгарского я не знал, но помнил, что у них там все наоборот: киваешь — это «нет», а качаешь головой — это «да». Купив по дороге омнинокль (самый простой, так как жаль было золотых монет в кармане), я уселся. Болгары против Ирландии.

Все сходили с ума по Виктору Краму, и не только болгары, что сидели рядом, но и другие. Я смотрел на него через линзы омнинокля в режиме замедленного повтора. Да, летает он — дай бог каждому, вспомнил я присказку бабушки. Он молодой, на болгарина не очень похож. Видел я Филиппа Киркорова по телеку, а у этого даже фамилия не болгарская — Крам, а где приставка «-ов»?

Финт Вронского — это чистая физика на грани безумия. Но когда он приземлился… Я заметил. У него странная походка, косолапая, и плечи зажаты. На метле он король, а на земле — неуклюжая утка. Я подумал: «В рукопашной он бы не выстоял. Центр тяжести не тот, как говорил мой тренер: большие шкафы громко падают». Странные мысли для финала Чемпионата мира, но, видимо, это у меня моя привычка сравнивать себя с кем-то. Ирландия победила, Крам поймал снитч. Логика — 0, зрелищность — 100.

А потом начался ад.

Я уже спал в своей палатке, когда снаружи заорали. Сначала я думал — ирландцы празднуют. Но крики были не радостные. Пахло гарью. И амулет нагрелся.

Я выскочил из палатки в джинсах и накинутой куртке.

Люди бежали. Палатки горели. А над толпой летели люди в масках и остроконечных колпаках. Они издевались над маглами-смотрителями, подвесив их в воздухе. Фашисты какие-то. Знаем, плавали.

Странно, но большинство магов вокруг паниковали. Они хватались за палочки, роняли их, спотыкались о свои мантии. Казалось, тут целый лагерь магов, а этих в масках не так много. Но почему, то никто не давал им отпор.

У меня не было паники. Был холодный, липкий страх, но ещё был рефлекс. Тот самый, из минских дворов, когда попадаешь в чужой район и видишь толпу, от которой нужно уходить.

Беги. Не стой. Оценивай обстановку.

Я рванул к лесу, помогая какой-то девочке перебраться через поваленную палатку. И тут прямо передо мной из дыма вышагнула фигура в маске. Судя по силуэту это, был мужчина.

Он поднял палочку. На кончике уже загорался зловещий свет.

Не знаю, чего он ждал. Может быть ждал, что я достану свою палочку и буду кричать заклинания или умолять его не причинять мне вреда. Но рефлексы спортивной школы во мне глубже, чем мага, про палочку даже не вспомнил. Тело сработало само, отработанные на тренировках приемы дзюдо. Резкий шаг вперед, сокращение дистанции (пока он целился издалека), захват руки с палочкой.

Подсечка.

Фигура в маске с глухим стуком рухнула на землю, потеряв ориентацию. Палочка отлетела в сторону. Я не стал ждать, пока он очнется.

Но их оказалось больше. Сбоку сверкнула зеленая вспышка, пролетевшая в сантиметре от уха.

Кто-то схватил меня за шиворот и дернул в кусты.

— Беги, герой! Это не школьная драка! — прорычал мужской голос. Кажется, это был кто-то из старших братьев Джинни, я помню, она показывала газетную вырезку в прошлом году, когда они ездили в Египет, вроде бы это Чарли Уизли.

Я нырнул в темноту леса, сердце колотилось где-то в горле. А потом в небе загорелся Череп со змеей. Не знаю, что это, но выглядело страшно и зловеще. Кажется, сказка только что закончилась.

[Запись из дневника. Конец Августа 1994 года. Лондон, «Дырявый котёл».]

После той ночи в лесу Министерство всех разогнало порталами. Я оказался в Лондоне, в «Дырявом котле». Том (хозяин) выделил мне комнату.

Дни тягучие. Я читаю «Ежедневный пророк». Они пишут, что всё под контролем, что это было хулиганство. Ага, конечно. Я видел эти маски. Я видел зеленые вспышки. У нас в Минске по телевизору тоже часто говорили «ситуация стабильная», когда цены росли и продукты по талонам были. Я умею читать между строк: Министерство в панике, никто не знает, кто запустил Метку.

Гуляю по Косому переулку. Настроение у людей нервное. Покупают защитные амулеты. Я посмотрел на них — халтура. Словно с турецкого рынка ширпотреб, только магический. Мой амулет Гриндевальда на их фоне — как швейцарские часы против пластмассовых ходиков.

Год 3: Кубок Огня и Системный Сбой (1994–1995) часть 2

[Запись из дневника. 1 сентября 1994 года. Хогвартс-Экспресс.]

Поезд — это спасение. Островок стабильности.

Встретил Джинни на платформе. Я помог затащить её чемодан (почему маги не придумают чемоданы на колесиках? Это же элементарно! И не надо магии).

— Ты как? — спросил я.

— Нормально, — она попыталась улыбнуться. — Мама всё ещё пьет успокоительное, а близнецы пытаются её развеселить взрывами. Не помогает.

Я дал ей шоколадку (стратегический запас пополнил в Лондоне).

— Шоколад помогает от дементоров и от нервных мам, — сказал я авторитетно. Она рассмеялась. Уже хорошо.

Потом ушел к своим. Осси, Финн и Ричи. Мои парни.

Мы ехали и обсуждали Чемпионат. Осси восхищался Крамом, а я рассказывал (с цензурой), как применил подсечку. Они слушали, раскрыв рты.

— Ты трогал Пожирателя руками? — ужаснулся Финн. — Это же… негигиенично!

— Зато дешево, надежно и практично, — хмыкнул я, ввернув цитату из старого фильма. — В следующий раз возьму перчатки.

[Запись из дневника. 2 Сентября 1994 года. Большой Зал.]

Вчера на пиру Дамблдор ошарашил всех и это мягко сказано.

Сначала он сказал, что Межфакультетского чемпионата по квиддичу в этом году не будет. В зале повисла такая тишина, что было слышно, как Почти Безголовый Ник поправляет голову. Мои соседи по комнате, Осси и Финн, выглядели так, будто им сообщили о конце света. Я, честно говоря, вздохнул с облегчением: меньше шума, меньше травм, больше времени на мои проекты.

Но потом Дамблдор объяснил причину. Турнир Трех Волшебников.

Я читал о нём в «Истории Хогвартса». Суть турнира: три школы, три чемпиона, три смертельно опасных задания.

Дамблдор с улыбкой доброго дедушки сообщил: «Турнир был прекращен, потому что смертность среди участников стала слишком высокой». А потом добавил: «Но мы решили попробовать снова!».

Где логика? «Люди умирали, поэтому мы закрыли лавочку. Прошло сто лет, давайте откроем снова, вдруг в этот раз повезет?». Маги и техника безопасности — вещи несовместимые. А их и так не так много осталось.

Ввели возрастное ограничение — только с 17 лет. Близнецы Уизли чуть не устроили бунт, кричали про дискриминацию. Гарри Поттер сидел с открытым ртом. А я… я мысленно поставил галочку «Слава Богу». Мне 14. Меня эта мясорубка не касается. Я буду сидеть на трибуне, есть попкорн (надо попросить эльфов на кухне сделать) и смотреть, как старшекурсники пытаются не умереть. Всё, как я люблю или как говорил Пончик: «Светло, тепло и мухи не кусают»

А еще у нас новый учитель ЗОТИ. Грозный Глаз Грюм. Выглядит так, будто его прожевали и выплюнули. Искусственный глаз вращается, деревянная нога стучит. Мой амулет рядом с ним странно вибрирует — не греется, как при опасности, а словно… зудит. Неприятный тип. Напоминает мне нашего трудовика со школы. Тот правда пил, но и этот, что-то из фляги хлебает.

[Запись из дневника. 17 Сентября 1994 года. Хогвартс. Спальня.]

Сегодня мне четырнадцать. Так получается, что в Хогвартсе я не праздную День Варения, о нем никто не знает. Ну почти, я как-то говорил о нём Джинни, когда ехал в поезде в первый свой год, и обычно только она меня поздравляет.

День проходил обычно, но потом Гермиона подошла ко мне, я сидел на скамейке в школьном дворе и читал книгу по трансфигурации.

— С днем рождения! — она протянула сверток. — Я знаю, ты любишь всё записывать, но вечно жалуешься, что пергамент заканчивается в самый неподходящий момент.

Я развернул подарок. Это был ежедневник в кожаном переплете. Выглядел солидно.

— Я наложила на него Протеевы чары и заклинание незримого расширения, — быстро затараторила она, немного краснея. — Страницы бесконечные. Чернила впитываются мгновенно и не размазываются. И… открыть его может только тот, чью магическую подпись я «вшила». То есть ты.

Я онемел. Это был не просто подарок. Это был подарок от Гермионы. В голове мысли потекли розовые. Стоп. Машина. Это был инструмент. То, что нужно для моих записей.

— Гермиона… это круче, чем «Молния» Гарри, — честно сказал я. — Спасибо. Серьезно. Лучший подарок в жизни.

[Запись из дневника. 19 Сентября 1994 года. Библиотека.]

Сегодня день рождения у Гермионы. Ей пятнадцать.

Я нашел её в библиотеке (где же ещё?). Она сидела за горой книг, пытаясь, кажется, выучить программу сразу за 4-й и 5-й курсы. Я разглядел, книгу о домашних эльфах.

— С днем рождения, — я положил перед ней небольшую коробочку. Упаковал в цвета Когтеврана: синяя бумага, бронзовый бант.

Она удивилась. Видимо, привыкла, что подарки ей дарят только Рон с Гарри, и то, если не забудут.

Внутри лежал мой летний проект. Я задумал его еще дома, а детали докупил в «Дырявом котле». Медное основание, кристалл кварца в центре и кольцо с рунами.

— Что это? — спросила она, с интересом разглядывая прибор.

— «Напоминатор 2.0», рабочее название, — пояснил я, присаживаясь рядом. — Смотри: говоришь ему, что нужно сделать, он записывает на кристалл. А в нужное время начинает вибрировать. Я хотел, чтобы он говорил голосом, но это пока сложновато для моего уровня, так что просто жужжит.

— Ого! — она провела пальцем по рунам. — Это очень полезно. С моим расписанием я вечно боюсь что-то упустить.

— Но это еще не всё, — добавил я, понизив голос. — У него есть побочный эффект. Я экспериментировал с рунами поиска, и оказалось, что кристалл реагирует на скрытую магию. Невидимость, маскирующие чары, анимаги… Если рядом есть что-то такое, он начинает греться и светиться. Я решил оставить эту функцию. В Хогвартсе, сама знаешь, лишняя пара глаз не помешает. Даже если они кварцевые.

Я посмотрел на неё. В этот момент она не была «всезнайкой Грейнджер», она была просто девчонкой, которой подарили крутую штуку. И глаза у неё сияли так, что я на секунду забыл, как дышать.

— Ты сделал это сам? — спросила она с восхищением. — Скрестил физику и руны?

— Ага. Смешанная техника. Пайка плюс чары.

— Это… невероятно, — она улыбнулась, и эта улыбка стоила всех моих обожженных пальцев. — Спасибо. Я поставлю его на тумбочку.

— Ставь, — кивнул я, стараясь не выдать смущения. — И поглядывай иногда. Вдруг кто-то решит подкрасться под мантией-невидимкой.

Я сказал это в шутку, чтобы разрядить обстановку. Но Гермиона вдруг перестала улыбаться и посмотрела на меня странным, пронзительным взглядом. Словно пыталась понять: я просто болтаю или знаю больше, чем говорю.

— Да… — медленно произнесла она. — Мантии-невидимки… это бывает полезно. И опасно.

[Запись из дневника. Сентябрь 1994 года. Утро. Окрестности замка.]

Я завел привычку бегать по утрам, еще на первом курсе. В 6:00, пока весь замок спит, а туман над Черным озером такой густой, хоть ножом режь.

На меня смотрят как на идиота. Слизеринцы, которые иногда выглядывают из окон подземелий, крутят пальцем у виска. Маги не бегают. Они трансгрессируют, летают или чинно ходят. А я бегу. Потому что, как говорил мой физрук: «В здоровом теле — здоровый дух». А еще: «Если у тебя отберут палочку, ты должен суметь убежать быстрее, чем в тебя кинут Остолбеней». Кроссовки пришлось купить в Лондоне, на магловской стороне. Конечно, не мои старые кеды дома, но все же удобнее, чем в ботинках рассекать.

Мой маршрут проходит мимо хижины Хагрида к опушке Запретного леса.

Лес манит. Мой амулет там начинает пульсировать, а внутренний исследователь (тот самый, что в детстве лазил по стройкам и подвалам) шепчет: «Зайди, там интересно».

Я пытался. Три раза. Когда бегал, чуть-чуть делал больше угол и так день за днем становился ближе к лесу. И уже хотел забежать в лес…

Но каждый раз…

— Это! Эй! Куда намылился?!

Хагрид. Он возникает из тумана как гора в кротовой шубе. Бедные кротики.

— Я… эээ… бегаю, Хагрид. Спорт. Думать помогает.

— Бегаешь? В Лес? Там тебе не стадион, там акромантулы бегают! А ну марш к замку, пока Клык тебе штаны не порвал (улыбаясь в бороду).

У него какой-то дар. Он может спать, жарить кексы или кормить своих жутких соплохвостов, но стоит мне пересечь невидимую черту опушки — он тут как тут. Словно у него сигнализация на меня стоит.

— Нечего там делать студентам, — ворчит он, провожая меня взглядом, опираясь на свой арбалет. — Опасно там. И не смотри так на деревья, они это чувствуют.

Я киваю и бегу дальше, делая круг. Но я же знаю себя: чем больше запрещают, тем больше хочется. Я всё равно туда попаду. Мне нужна карта этого леса. Может, придумать что-то вроде воздушного шара для аэрофотосъемки что используют, маг я или просто так погулять вышел.

[Запись из дневника. Октябрь 1994 года. Кабинет Директора.]

В эти выходные был первый поход в Хогсмид. И тут я уперся в стену. Точнее, в Филча.

Он стоял на выходе с длинным списком, как вахтер в общежитии, и требовал разрешение от родителей.

И тут меня осенило: кто мне его подпишет? Мои родители в Минске, в другой реальности. Да и я не обычный парень, я — ничей. Меня легализовала магия, но даже она не может побороть бюрократию.

Единственный, кто знает всю правду обо мне и моем статусе — это директор.

Пришлось идти к Дамблдору.

Горгулья пропустила меня без пароля — не успел я подойти, как она отпрыгнула в сторону.

Директор сидел за столом и склонился над широкой каменной чашей, по краям которой были вырезаны руны. Внутри клубилось что-то серебристое, похожее на жидкий свет или густой туман.

— Алекс, — улыбнулся он, поднимая взгляд поверх очков-половинок. — Чаю? Или лимонную дольку?

Увидев мой заинтересованный взгляд на странную каменную чашу, он пояснил:

— Омут Памяти. Иногда полезно выгрузить лишние мысли, чтобы рассмотреть их со стороны.

Правда, понятнее мне не стало, но я вежливо кивнул.

— Разрешение, сэр, — сказал я, кладя пустой бланк на стол. — Мне нужно в Хогсмид. За деталями для… научного проекта. Но мои родители, сами понимаете, вне зоны доступа. Да и второй «я» сейчас рядом с ними. Вот бы они удивились, если бы к ним в форточку влетела сова с просьбой поставить подпись.

Дамблдор взял перо.

— Бюрократия, — вздохнул он. — Страшная сила. Даже магия пасует перед необходимостью ставить печати и подписи. Как поживает ваша «минская» половина?

— Ходит в школу, смотрит телевизор, — ответил я. — Скучает по магии.

— А вы, значит, скучаете по технологиям, раз собираете приборы из меди и кристаллов? — его глаза сверкнули. Он всё знал. Откуда?

Он подписал пергамент размашистым почерком: «Альбус Дамблдор, in loco parentis».

— Считайте это опекунством от лица школы, — он протянул мне лист. — И купите мне в «Сладком королевстве» сахарных перьев. У них появился новый вкус, а я падок на новинки.

Я вышел из кабинета с чувством, что только что поговорил с человеком, который видит меня насквозь, как рентген. Но разрешение было в кармане. Хогсмид, я иду.

[Запись из дневника. 30 Октября 1994 года. Двор Хогвартса.]

Сегодня прибыли гости. Вся школа выстроилась во дворе, мерзли битый час.

Зрелище, конечно, было эпичное, тут не поспоришь.

Сначала Шармбатон (французы). Огромная синяя карета размером с дом, запряженная крылатыми конями. Кони размером со слона. Чем они их кормят?

Я смотрел на это с точки зрения инженера. Аэродинамика у кареты — как у кирпича. Чтобы поднять такую махину в воздух, нужна либо антигравитация чудовищной мощности, либо эти кони едят мутаген, как в фильме черепашки-ниндзя. Приземлились они жестко, чуть не снесли Хагрида. Из кареты вышла их директриса — мадам Максим, как потом узнал. Она еще выше Хагрида. И куча учеников в тонких шелковых мантиях. В октябре. В Шотландии. Понты дороже денег, как говорят у нас на районе.

Потом Дурмстранг (северяне). Их корабль всплыл прямо из Черного озера. Выглядел он как «Летучий Голландец», скрещенный с подводной лодкой. Такой себе корабль Капитана Немо.

— Как дерево выдерживает давление воды при погружении? — пробормотал я, записывая в блокнот. — Магический герметик? Или силовое поле?

На палубу вышли суровые парни в мехах. И среди них — Виктор Крам.

Рон Уизли рядом со мной издал звук, похожий на писк влюбленной мыши. Девчонки (и половина парней) начали поправлять прически. Я лишь хмыкнул. Походка у Крама всё та же — «медвежья», то есть медведь по ногам прошелся.

[Запись из дневника. Октябрь 1994 года. Башня Когтеврана.]

Жизнь в нашей башне кипит. Если Гриффиндор — это бессмысленный шум и гамм, а что еще ожидать от факультета, где учаться братья Уизли, то Когтевран сейчас превратился в настоящую букмекерскую контору времен Великой Депрессии. Не хватает только сигарного дыма и парней в подтяжках.

В центре гостиной, прямо у статуи Ровены, мы организовали штаб. «Тотализатор Трех Волшебников».

На огромной грифельной доске мелом расписаны коэффициенты. Всё серьезно, как в фильме «Афера». Ставки принимаются на всё: факультет чемпиона, пол, цвет глаз, и даже на то, сколько минут продержится Дамблдор, прежде чем начнет говорить загадками.

Я занялся техническим и визуальным оформлением нашего «агенства».

Колин Криви наш однокурсник, тот самый мелкий гриффиндорец с камерой, за пару шоколадных лягушек согласился сделать «карточки кандидатов». Я развесил их на доске в стиле «Разыскиваются»:

Седрик Диггори (Пуффендуй) — фаворит, 2 к 1. Слишком правильный, но надежный (встречается с нашей Джоу). Анджелина Джонсон (Гриффиндор) — 4 к 1. Боевая, но горячая голова. Уоррингтон (Слизерин) — 3 к 1. Громила, ставка на грубую силу. Роджер Дэвис (Наш, Когтевран) — 5 к 1. Красавчик, капитан команды, но… мы, когтевранцы, народ циничный. Осси сказал: «У него слишком смазливое лицо для кровавых испытаний, он будет беречь прическу». Поэтому на своего мы ставим патриотично, но немного.

Мои соседи по комнате распределили роли идеально:

Осси (Освальд Финч) — наш главный банкир и счетовод. Он сидит с гроссбухом, важный, как директор банка «Гринготтс». Принимает ставки, морщится от звона монет и рассуждает о теории вероятности. Сам он поставил три галлеона на то, что чемпионом будет слизеринец-чистокровка (чисто из статистики, как он утверждает).

Финнеган (Финн) О’Рейли — это наш «городской сумасшедший». Он решил, что математика — для слабаков, и пытается варить «Зелье Удачи» (Феликс Фелицис) прямо в спальне, чтобы выиграть наверняка. Вчера котел взорвался, и теперь у нас шторы в золотистую крапинку, а сам Финн ходит с опаленными бровями, но счастливый. Верит в фарт. Но не верит, что это зелье для шестого курса и вариться полгода.

Ричи Стивенс — наш мистический аналитик. Он шепчет, что «Турнир принесет тени» и поставил один сикль на странную категорию: «Победит тот, кого не ждут». Звучит жутко, в духе Ричи, но коэффициент там бешеный — 100 к 1.

А я отвечаю за атмосферу.

Починил старый граммофон в углу (пружина слетела, мембрану сделал из фантика). Нашли в кладовке старые пластинки, и теперь у нас играет что-то похожее на рэгтайм Скотта Джоплина. Под эту музыку ставки делаются бодрее. Осси ворчит, что «механика убивает душу магии», но я вижу, как он постукивает ногой в такт, пересчитывая наши барыши.

[Запись из дневника. 31 Октября 1994 года. Хэллоуин. Вечер.]

Кубок Огня сделал свой выбор.

От Дурмстранга — Крам (ожидаемо, тут к гадалке не ходи).

От Шармбатона — Флёр Делакур (красивая, но смотрится хрупкой, есть в ней, что-то манящие).

От Хогвартса — Седрик Диггори (нормальный парень, честный).

Все уже собирались уходить, когда Кубок вдруг покраснел и выплюнул четвертую бумажку.

Гарри Поттер.

Зал взорвался. Дамблдор кричал. Макгонагалл побледнела. Гарри выглядел так, будто его сейчас вырвет.

Все кричали «Обманщик!», «Позор!».

А у меня в голове, на фоне всеобщей истерии, мелькнула совершенно неуместная мысль: «Наш тотализатор в гостиной… Ричи Стивенс, поставивший сикль на «того, кого не ждут». Этот шептун только что сорвал джекпот. Ставки не просто выросли, рынок рухнул».

Но додумать про выигрыш я не успел. Я почувствовал Это.

Стены Большого Зала дрогнули. Не физически — пыль не посыпалась. Дрогнула сама структура замка. Мой амулет под рубашкой раскалился добела, обжигая кожу. В ушах, сквозь шум толпы, я услышал низкий, скрежещущий гул, идущий из-под пола. Словно гигантский механизм, который вращался веками, вдруг наткнулся на лом.

Я достал карту, которую чертил всё это время. Чернила на магическом пергаменте поплыли. Линии коридоров начали перестраиваться хаотично, образуя узлы.

— Ошибка системы, — прошептал я, глядя на карту. — Четыре школы. Протокол не поддерживает четыре школы. Замок сейчас сойдет с ума. Это все напоминает сбой в компьютерной программе.

Пока все обсуждали Гарри, я понял: у нас проблемы посерьезнее. Кто-то взломал Кубок, а Кубок ломает Хогвартс. И чинить это, похоже, придется мне. Раз амулет меня снова позвал в школу (или школа через амулет), значит, или я решу проблему, или пора паковать вещички. Похоже, мы все на пороге большого шухера.

Год 3: Кубок Огня и Системный Сбой (1994–1995) часть 3

[Запись из дневника. Ноябрь 1994 года. Коридор третьего этажа.]

Школа сошла с ума, и не в первый раз. Стоит Гарри сделать что-то не то — и у нас начинается массовое безумие. С подачи Малфоя все нацепили значки «Седрик — чемпион», которые при нажатии меняются на «Поттер — вонючка». Детский сад, штаны на лямках.

Мои однокурсники-когтевранцы тоже хороши — ходят с задранными носами, поддерживают Диггори. Я ничего не имею против Седрика, он нормальный парень, но травить Гарри — это перебор.

Нашел Поттера на широком подоконнике в пустом коридоре. Он сидел, уткнувшись лбом в стекло, и выглядел так, будто весь мир рухнул ему на плечи. Джинни мне по секрету сказала, что Рон с ним не разговаривает (ревность — страшная штука), остальные шарахаются.

Я сел рядом. Гарри напрягся, ожидая очередной гадости.

— Знаешь, — сказал я, глядя на дождь за окном. — Мой отец говорит: «Собака лает — караван идет».

Гарри повернул голову, глядя на меня исподлобья.

— Легко тебе говорить. Вся школа думает, что я обманщик и ищу славы.

— Не вся, — возразил я спокойно. — Только те, у кого плохо с логикой.

Я развернулся к нему.

— Смотри сам. Чтобы кинуть имя в Кубок, нужно было обмануть Возрастную черту, которую рисовал лично Дамблдор. Это уровень высшей магии, 7 курс или даже выше. При всем уважении, Гарри, ты отлично летаешь и храбрый парень, но в трансфигурации и взломе защитных чар ты не гений.

Гарри криво усмехнулся.

— Спасибо за честность.

— Это факты. Значит, тебя подставили. Кто-то очень мощный взломал чары и кинул твое имя. И сделал это не для того, чтобы ты купался в славе, а чтобы ты… ну, скажем так, рискнул шеей. Ведь Турнир — это опасное соревнование. В кино бы сказали, что тебя подставили.

В этот момент мимо проходил какой-то мелкий слизеринец. Увидев Гарри, он демонстративно нажал на свой значок. Зеленая надпись «Поттер — вонючка» ярко замигала. Слизеринец гадко хихикнул.

Это меня взбесило. Не люблю, когда пинают того, кто и так в углу.

Я достал палочку. Одно короткое, резкое движение — без слов, на чистой злости и магии.

Надпись на значке мигнула, пошла рябью и сменилась на ярко-розовую: «Я ЛЮБЛЮ ОБНИМАШКИ».

Слизеринец ничего не заметил и гордо пошел дальше, сверкая розовым позором на всю грудь. Надо было бы ему еще лист бумаги на спину с текстом «Пни меня», как шутили в нашей школе, но это уж слишком.

Гарри моргнул, прочитал надпись и впервые за неделю улыбнулся. По-настоящему.

— Неплохое заклинание, — сказал он.

— Мелкое хулиганство, — пожал плечами я. — Держись, Гарри. Караван должен идти. А значки… это просто дешевые декорации.

[Запись из дневника. Ноябрь 1994 года. Учебные будни.]

Учеба на третьем курсе — это не только магия, но и испытание нервов. Новые предметы добавили колорита.

Прорицание.

Гермиона отговаривала меня в конце прошлого учебного года брать Прорицание, советовала «Изучение Маглов», но я на маглов уже 14 лет смотрел и изучал. На все её доводы, что Прорицание — это псевдонаука, мне было просто любопытно.

Мы поднимаемся в башню к профессору Трелони. В классе пахнет благовониями так, что слезятся глаза. Трелони вещает загробным голосом о Гримах и смерти.

Я сижу на задней парте и просто пью чай, очень, кстати, вкусный. Для меня это урок релаксации. Когда она подошла ко мне и, заглянув в чашку, трагически прошептала: «Я вижу тьму и раздвоение пути…», все в классе затаили дыхание. Я всмотрелся — действительно, чаинки слегка разделились. Я вспомнил книгу про тест Роршаха и подумал, что все эти зловещие предзнаменования очень сильно говорят о личности самой профессора Трелони. Попытался это ей объяснить.

Она обиделась, а Ричи Стивенс (мой сосед-мистик) посмотрел на меня как на еретика.

Уход за магическими существами.

Хагрид в этом году превзошел сам себя, так по крайней мере говорит Джинни. Он вывел новый вид — Соплохвостов. Это гибрид мантикоры и огненного краба. Выглядят как безголовые омары, пахнут тухлой рыбой и стреляют огнем из пятой точки.

Для биолога — аномалия, для военного — огнемёт с кривым прицелом. Для обычных людей сущий ночной кошмар.

— Они милашки, да? — сиял Хагрид, пока мы пытались их выгуливать.

— Хагрид, — сказал я, уворачиваясь от вспышки пламени. — У них жало с одной стороны и реактивная тяга с другой. Это не животное, это ошибка природы. Ты нарушаешь Женевскую конвенцию, заставляя нас их кормить.

Хагрид не знал про конвенцию, но, кажется, обиделся за «ошибку». Для него это были милейшие создания.

Защита от Темных Искусств.

А вот тут шутки кончаются. Грозный Глаз Грюм. Параноик, ветеран, псих. Видно, что он ходил по краю и даже заходил через край и вернулся назад, не сломленный, но с искареженной душей и телом. Он учил нас «Постоянной бдительности», швыряясь мелом. Кто-то мне рассказывал, что он и превратил, кого-то в хорька и заставил плясать, но думаю, что врут, всё же преподаватель. Он очень отличался от профессора Люпина: тот в каждом видел лучшее, верил, что человек справится. Но Грюм никому не доверял, наверное, даже себе. В каждом ученике он видел шпиона.

Но меня беспокоило другое.

На уроке я держал в кармане свой мини-детектор (прототип того, что подарил Гермионе, но менее мощный). Каждый раз, когда Грюм ковылял мимо моей парты, кристалл в кармане начинал вибрировать и нагреваться так, что обжигал бедро через ткань.

Детектор должен реагировать на скрытые сущности, невидимость или оборотней. Грюм был видим. Он человек (вроде бы). Значит, на нем было что-то еще? Или в нем? Может, мощные маскирующие чары? Или он носит в кармане что-то живое? Или надо признаться себе, что мой артефакт не работает? Да не-е-е…

Однажды он остановился прямо надо мной. Его волшебный глаз, ярко-синий и жуткий, провернулся в глазнице и уставился мне… не в лицо, а в карман. Сквозь парту, сквозь одежду.

— Интересная штука у тебя в кармане, курсант, — прохрипел он. Голос звучал как скрежет камней.

Сердце пропустило удар. Если он поймет, что я его «сканирую»…

— Грелка для рук, профессор, — соврал я, глядя ему в здоровый глаз. — Мерзну. Подземелья, сквозняки… сами понимаете.

Дзюдо учит не столько драться (точнее, драться вообще не учит), сколько культуре духа и тела, умению сохранять спокойствие, даже когда противник тяжелее тебя на сорок килограммов, а его глаз видит тебя насквозь.

Грюм хмыкнул, сделал глоток из своей фляги (пахло не спиртом, а чем-то химическим) и пошел дальше.

— Бдительность не повредит, — бросил он через плечо. — Даже в отношении температуры.

Я выдохнул. А вдруг детектор не врал? С этим «ветераном» что-то сильно не так. И дело не только в деревянной ноге.

А Грюм заорал, — Будьте всегда начеку.

И я понял — если он захочет, он увидит всё, что я прячу.

[Запись из дневника. 20 Ноября 1994 года. Башня Когтеврана.]

Наше «агентство» работает на пределе мощностей. После того как Кубок выплюнул имя Гарри, ставки сошли с ума. Ричи Стивенс (который ставил на «того, кого не ждут») ходит королем — он поднял кучу денег, и теперь все прислушиваются к его шепоту.

Но сейчас главный вопрос: каким будет Первое Задание?

Официально — это тайна.

Неофициально… я бегаю по утрам. И на днях, пробегая мимо опушки Запретного леса, я услышал рык, от которого у меня чуть не остановилось сердце, а кеды сами прибавили скорости. И запах. Пахло не просто гарью, а высокотемпературным горением. Как от сварки.

Врядли ли, кто-то, делает сварку забора в Запретом лесу, надо почитать об этом в библиотеке.

Оказалось, что вероятно всего, там в лесу драконы — ДРАКОНЫ.

В гостиной Осси с пеной у рта доказывал, что Крам победит любого монстра.

— Шансы Крама — 3 к 1, — вещал он, тыча палочкой в график. — Грубая сила и дурмстрангская закалка!

— Флёр возьмет чарами, — возражал Майкл Корнер. — Очарование зверя!

Я сидел в кресле, читал, и слушал их бред. Не выдержал.

— Вы забываете про сопромат и биологию, — вмешался я. —Я тоже не знаю про сопромат, но так всегда, говорит мой отец. Если там дракон (а это классика Турниров), то очаровать рептилию с мозгом грецкого ореха — идея так себе. А силовое заклинание против чешуи, которая держит температуру плавления, стали, — это как стрелять из рогатки по танку.

Парни замолчали.

— И на кого ты ставишь? — спросил Осси, прищурившись. — И что это за «танки» такие?

— Танк — это магловская бронированная машина, которую фиг пробьешь, — пояснил я, откладывая книгу. — Так вот, дракон — это тот же танк, только с крыльями и огнеметом. Бегать от него по земле — самоубийство. Победит не тот, кто сильнее, а тот, кто догадается сменить плоскость боя. Нужна авиация. Тот, кто взлетит, получит шанс. Кто останется на земле — превратится в шашлык.

Я замолчал, давая им самим додумать.

Финн почесал опаленную бровь:

— Крам летает… но он тяжелый. Флёр… вряд ли. Седрик — ну так себе.

— А Поттер? — спросил Ричи шепотом. — Он ловец. И у него «Молния».

— Вот именно, — кивнул я. — Если он додумается призвать метлу, то шансы у него 1 к 1. Если нет… ну, тогда мы увидим очень короткое шоу.

Они переглянулись и молча пошли переписывать коэффициенты на Гарри. А я подумал: надо бы при случае намекнуть ему про авиацию. Хотя, судя по его бледному виду за завтраком, он уже в курсе про «танки».

[Запись из дневника. 24 Ноября 1994 года. Трибуны стадиона.]

Это было… жарко. Причем в прямом смысле, драконье пламя знаете ли.

Когда я увидел Хвосторогу, мне захотелось извиниться перед Хагридом. По сравнению с этой тварью его соплохвосты — просто хомячки. И правда милые создания.

Весь стадион дрожал. Седрик использовал трансфигурацию (неплохо, но рискованно). Крам — грубую силу (попал заклятием в глаз, дракон раздавил яйца — наверняка минус баллы, Осси чуть не плакал, теряя деньги). Флёр усыпила дракона (изящно, но юбка загорелась, а ножки у нее красивые).

А потом вышел Гарри.

Он выглядел как фигурка из набора «Лего» перед асфальтоукладчиком.

В те, кто делал ставки в гостиной Когтеврана сейчас, наверное, молились.

И он сделал это. Акцио Молния.

Когда он взмыл в воздух, я толкнул Финна в бок:

— Что я говорил?! Авиация!

Гарри летал так, что у меня шея заболела следить. Это было не просто мастерство, это был инстинкт выживания. Он переиграл дракона на маневренности.

Когда он схватил яйцо, наш сектор взорвался. Не только потому, что Гриффиндор победил (ну, почти). А потому что наш «Тотализатор» сегодня вечером будет выплачивать огромные выигрыши. Коэффициент на «Поттер использует метлу» был 1 к 10.

Я смотрел на Гарри, который, шатаясь, уходил с поля. Он выглядел победителем. Но я чувствовал другое.

Пока все орали, мой амулет под курткой вибрировал в такт невидимым толчкам. Замок не просто дрожал от рева. Он резонировал. Будто огромный механизм пытался переварить этот всплеск дикой, древней магии, но шестеренки проскальзывали.

— Караван прошел, — прошептал я себе под нос. — Но мост под ним вот-вот рухнет.

Пора спускаться в подвал. Праздник праздником, а кто-то должен проверить фундамент

[Запись из дневника. 5 Декабря 1994 года. Подземелья.]

Пока вся школа обсуждает драконов и готовится к Балу, я живу двойной жизнью. Днем я примерный студент, а ночью — диггер, почти что Индиана Джонс, только без шляпы и хлыста.

Я использую свою карту. Она еще не завершена полностью, но чем больше я исследую замок и делаю зарисовок, тем быстрее она учится.

Амулет тянет меня вниз. Туда, где заканчиваются подземелья Слизерина и начинается древний фундамент.

Я нашел странную стену за гобеленом с изображением Варнавы Вздрюченного. Мой амулет нагревается, но прохода нет. Ни пароля, ни замочной скважины. Я там разве что головой не бился, но нажимал и тыкал палочкой во всё.

Я пробовал Алохомору, Редукто, даже пробовал вежливо постучать, да чего там — даже «Сим-сим, откройся» говорил. Тишина.

Но я слышу Гул. Он стал громче. Словно где-то в глубине огромная шестеренка проскальзывает и скрежещет. Замок словно «болеет». И судя по всему, лекарство находится за этой стеной.

Нужно искать другой подход. Может, дело не в заклинании, а в резонансе? Амулет ведь вибрирует… Если я смогу настроить частоту…

Придется пропустить пару уроков Истории Магии и посидеть в библиотеке. Мне нужны чертежи Основателей. Или хотя бы намек на то, как Ровена Когтевран проектировала «ядро» защиты.

[Запись из дневника. Декабрь 1994 года. Коридор возле статуи Ровены.]

Истерия по поводу Святочного бала достигла апогея.

Официально бал только для 4-го курса и старше. Но Дамблдор, в своей манере «давать всем шанс», объявил лотерею для третьекурсников — разыгрывалось 10 приглашений с правом взять пару.

И я выиграл. Честно, без магии (хотя Финнеган О’Рейли уверяет, что это его «Зелье Удачи» подействовало на всю комнату, хотя, честно говоря, вряд ли — мы с парнями ночью тайком подменили его варево на обычную воду).

Билет есть. Осталась проблема с дамой. Ой, может, мне не повезло выиграть всё же?

Девчонки сбиваются в стайки и хихикают, парни ходят с видом приговоренных к казни. Даже в нашей спальне разговоры только о том, кто с кем пойдет. Меня это утомляло. Я не хотел играть в эти брачные танцы павлинов. Я хотел просто пережить этот вечер без драм и с наименьшим ущербом для себя. Конечно, я ходил на танцы и дискотеки, но тут целый бал, с костюмами и этикетом.

Я, конечно, хотел пригласить Гермиону, но так сильно робел, что не смог. А когда уже было решился, то узнал от Джинни, что Гермиону кто-то уже пригласил. Я загрустил, но на что я надеялся?

Но затем встретил свою однокурсницу с нашего факультета Полумну Лавгуд у доски объявлений. Она была босиком — опять кто-то спрятал её обувь — и читала объявление вверх ногами. На ней было ожерелье из пробок от сливочного пива. Полумна была чудной даже для нашей когтевранской гостиной, многие крутили пальцем у виска, а мне она казалась самым нормальным и искренним человеком в этом дурдоме. Особенно я ценил то, что она часто помогала мне на первом курсе заходить в гостиную, решая загадки двери, когда я тупил.

— Привет, Луна, — сказал я. — Ищешь Нарглов?

— Нет, — она повернула голову, её глаза, как всегда, смотрели немного сквозь меня. — Ищу свои кеды. Но Нарглы тоже где-то здесь. В омеле.

— Слушай, — я прислонился к стене и зашептал. — Тут намечается этот Бал. Все сходят с ума, ищут пару, чтобы произвести впечатление. Мне некого впечатлять, и я не хочу танцевать вальс с кем-то, кто будет обсуждать мою мантию.

Она моргнула.

— Я тоже не люблю танцевать по правилам, — сказала она мечтательно. — Папа говорит, что ритм — это иллюзия.

— Вот именно. Мы оба не хотим выбирать кого-то «для галочки». Пойдем вместе? Как друзья, которым плевать на общественное мнение. Я помогу тебе найти кеды, а ты поможешь мне не уснуть от скуки.

Луна улыбнулась — светло и искренне.

— Это было бы очень мило. Я надену свое серебряное платье. Оно отпугивает мозгошмыгов.

— Договорились. А я надену парадную мантию и возьму с собой шоколад. Он отпугивает уныние.

[Запись из дневника. 25 Декабря 1994 года. Святочный Бал.]

Этот вечер начался с удара под дых.

Когда Гермиона спустилась по лестнице, я забыл, как дышать. Синяя мантия, выпрямленные волосы, улыбка… Я знал, что она красивая, но сегодня она была не просто красивой. Она была сияющей.

Рон стоял рядом с открытым ртом и выглядел как идиот. Я толкнул его локтем, чтобы он закрыл рот, но сам не мог отвести взгляд.

Виктор Крам вел её под руку.

— Он же враг! — зашипел Рон, когда они прошли мимо. — Враг! Использует её!

Я промолчал, но внимательно посмотрел на болгарина. У меня есть старая привычка, оставшаяся еще с первых уличных драк в Минске и секции дзюдо: я на автомате оцениваю любого крупного парня как противника. Сканирую слабые места.

Виктор шел тяжело, косолапил. Левое плечо зажато, центр тяжести смещен вперед — последствия полетов на метле. В воздухе он, может, и ас, но на земле…

Я с мрачным удовольствием представил, как провожу подсечку, перехватываю его руку и впечатываю «лучшего ловца мира» в паркет классическим броском через бедро. Три секунды. Никакая палочка не поможет.

— Если он её обидит, Рон, — тихо сказал я, не отрывая взгляда от затылка Крама, — то магия ему не понадобится. Ему понадобится травматолог.

Джинни, стоявшая рядом с Невиллом, услышала это. Она посмотрела на меня — сначала понимающе, с грустной полуулыбкой (она давно догадалась, почему я так смотрю на Гермиону), а потом в её глазах мелькнул испуг. Она поняла, что я не шучу. Что за этим спокойным тоном скрывается реальная готовность ломать кости.

Она легонько коснулась моего локтя, возвращая в реальность. Я выдохнул и заставил себя разжать кулаки. Не здесь. Не сейчас.

Луна пошла искать пудинг («у него аура радости»), а я увидел, что Крам отошел за напитками. Гермиона стояла одна, раскрасневшаяся и счастливая. Я решился.

Подошел к ней.

— Ты выглядишь потрясающе, Гермиона, — сказал я просто. — Виктор, кстати, тоже ничего.

Она улыбнулась, но в глазах мелькнула тревога.

— Рон в бешенстве, да?

— Рон ведет себя как Рон, — я протянул руку. — Не думай о нём. Можно украсть тебя на один танец, пока твой чемпион не вернулся?

Это был медленный вальс. Мы почти не говорили, но я чувствовал её руку в своей и запах её духов.

— Спасибо, что не ведешь себя как он, — шепнула она.

— Логика подсказывает, что портить тебе вечер — глупо, — ответил я, глядя ей в глаза. — Просто будь счастлива сегодня. Ты заслужила. Но если этот болгарин будет вести себя плохо… у меня есть Zippo.

Она рассмеялась.

— Ты хороший друг.

«Друг». Наверное, при других обстоятельствах мое сердце бы разбилось на части. Для парня услышать что-то похожее на «давай останемся друзьями» — это приговор. Это слово всегда немного горчит, но сейчас оно было теплым. И мне показалось, что она сказала то, что хотела сказать — без всяких скрытых намеков. Просто факт.

— Иди, — я отпустил её руку, когда музыка стихла и Крам вернулся с напитками. — Твой принц ждет. А меня ждет Луна и её борьба с наргломи.

Год 3: Кубок Огня и Системный Сбой (1994–1995) часть 4

[Запись из дневника. Январь 1995 года. Коридоры Хогвартса.]

Местная «звезда» желтой прессы Рита Скитер выпустила статью о том, что Хагрид — полувеликан. Вся школа гудит. Слизеринцы делают вид, что их тошнит, пуффендуйцы боятся.

Я читал статью за завтраком и не мог понять одного: а кем они его считали раньше?

Хагрид ростом три с лишним метра. Он гнет кочерги руками. Он дружит с акромантулами.

— Серьезно? — спросил я у Осси, который брезгливо отодвигал тарелку с овсянкой. — Вы думали, он просто переел «Растишки» в детстве? Или что это результат неудачного заклинания Увеличения?

Осси промолчал. Маги иногда удивительно слепы к очевидному. Для меня, выросшего на былинах про Илью Муромца, великан — это круто. Это мощь. Я бы на месте Министерства дал ему грамоту и значок: «Самый добрый великан», а не травил в газетах.

И еще одна странность. Профессор Грюм.

Мой детектор рядом с ним уже не просто греется, а буквально фонит помехами. На днях я видел, как он хромал по коридору, постоянно оглядываясь. Он пил из фляги, но лицо его при этом дергалось, словно кожа была ему мала.

В ту ночь я снова бродил по замку, исследуя четвертый этаж (дорисовывал свой план), как вдруг услышал странный шорох.

Я замер в тени.

В нише за статуей Одноглазой Ведьмы загорелся огонек палочки, висящий в воздухе. Самого человека не было видно, но мой детектор в кармане нагрелся так, что я поморщился.

Я присмотрелся. Внизу, у пола, из пустоты торчал кусок кроссовка. Мантия-невидимка. Кто-то стоял там и смотрел на пергамент.

— Крауч… — прошептал голос (кажется, Гарри), не замечая меня. — Крауч в кабинете Снегга.

Я отступил глубже в тень. Крауч? Барти Крауч-старший, судья Турнира? Но он же сказался больным и не появляется даже на этапах. Если он здесь, то почему прячется в кабинете Снегга, а не идет к Дамблдору?

Пазл складывается, но картинка мне не нравится. Кто-то врет.

[Запись из дневника. 20 Февраля 1995 года. Гостиная Когтеврана.]

Наш тотализатор снова в деле. Второе задание — Озеро.

Осси ставит на Флёр: «Она — часть вейлы, вода — её стихия. Французская магия изящна».

Финн (у которого наконец-то отрасли брови после взрыва котла) ставит на Крама: «Он превратится во что-то хищное. Дурмстранг учит боевой трансфигурации».

Я смотрю на коэффициенты. Гарри — аутсайдер.

— Гарри не знает высшей трансфигурации, — рассуждал я вслух. — Но я видел его в библиотеке. Он обложился книгами по водным растениям. Значит, будет искать «биологическое» решение.

Я поставил 5 галлеонов на то, что Гарри придет не первым, но получит дополнительные очки за «моральные качества».

— Почему? — удивился Ричи.

— Потому что я помню свой первый год в этой школе, — ответил я серьезно. — Он полез в Тайную комнату за моей подругой Джинни, когда все взрослые маги разводили руками. У него комплекс героя. Если там, на дне, будет кто-то кроме его «цели»… он не выплывет, пока не вытащит всех. А Дамблдор любит такие красивые жесты.

[Запись из дневника. 24 Февраля 1995 года. Второе Задание.]

Вся школа собралась у озера. Трибуны построили прямо на воде (инженер во мне плакал, глядя на эти хлипкие сваи — никакой техники безопасности). Все ждали, когда чемпионы нырнут за пленниками. Странно, но я не видел ни Рона, ни Гермионы. Они бы точно пришли поддержать Гарри. Неужели… они там, внизу?

Пока все пялились на воду, я тихонько слинял.

— Живот болит, — соврал я Макгонагалл. — Пойду к Помфри.

Самое время. Замок пуст. Амулет нагрелся так, что жег кожу через рубашку. Гул в стенах перешел в визг. Система защиты была на грани разрушения.

Я спустился в подземелье. В этот раз я применил Алохомору не к замку, а к механизму. Вспомнил, как открывал сложные замки в «Принце Персии» (играл у отца на работе на 286-м). Нужно нажать на плиты в правильном порядке.

Амулет подсказал ритм. Раз-два-три… Щелчок. Стена отъехала.

Я вошел в «Узел Основателей» (название я придумал сам). Это был шок. Огромные каменные кольца, висящие в пустоте, вращались с бешеным скрипом. Одно кольцо — «Внешний периметр» — заклинило. Оно билось о другое, высекая искры.

— Кто бы ты ни был, ты урод, — выдохнул я. — Ты не просто взломал Кубок, ты сбил калибровку всей системы.

Я полез внутрь. С помощью левитации и такой-то матери мне удалось вставить лом (трансфигурированный из обломка камня) между шестернями.

Рывок. Искры. Удар током (магическим), от которого у меня волосы встали дыбом и, кажется, даже дымок пошёл.

Кольцо сдвинулось и встало на место. Гул стих. Механизм заурчал ровно.

Я лежал на полу, грязный, пахнущий озоном. Замок перестал дрожать.

Наверху чемпионы спасали друзей. А я спас их всех, чтобы завтра они проснулись в школе, а не в руинах. Даже жаль, что никто не узнает.

[Запись из дневника. Март 1995 года. Большой Зал.]

Субботнее утро началось не с кофе, а с того, что Осси молча сунул мне под нос свежий номер «Ведьминого Досуга».

Там была статья Риты Скитер: «Тайная страсть Гермионы Грейнджер: Виктор Крам или Загадочный Иностранец?».

Я поперхнулся тыквенным соком так, что он пошел носом.

Скитер писала: «Пока мисс Грейнджер разбивает сердце Гарри Поттеру, она была замечена в компании таинственного студента Когтеврана, который снабжает её подозрительными артефактами. Источники сообщают, что этот юноша, прибывший из далеких восточных земель, практикует странную, «техногенную» магию и, возможно, пытается влиять на исход Турнира через своих друзей…».

— «Далекие восточные земли»? — хмыкнул О’Рейли . — Она про Минск или про то, что ты ешь драники на завтрак?

Я чувствовал, как уши горят. Вся школа пялилась на меня.

— Она шпионит, — прошипел я, сжимая вилку. — Она видела, как я подарил Гермионе детектор. Но как? Мой прибор не засек никого рядом.

И тут меня осенило. Детектор реагирует на магическую невидимость или скрывающие чары. А если шпион… слишком мелкий, чтобы его заметить? Или это естественная форма?

Я вспомнил жирного жука на подоконнике в библиотеке. И жука на статуе во время разговора с Хагридом.

— Ну держись, Рита, — подумал я злорадно. — Теперь это личное. Я найду твой «жучок». И у меня есть банка с очень плотной крышкой.

[Запись из дневника. Март 1995 года. Хогсмид.]

После той статьи мне нужно было выдохнуть. В замке все шептались за спиной: «Вон тот парень, который мутит с Грейнджер». Больше всего не люблю, это внимания к себе. Аж мурашки по телу. Начинаю понимать профессора Грюма.

Я пошел в Хогсмид.

Зашел в «Дэрвиш и Бэнгз». Купил усиленное стекло и руны запирания. Продавец косился, но продал.

— Для школьного проекта? — спросил он.

— Да для проекта для уроков Хагрида, энтомология, — мрачно ответил я. — Ловлю редких вредителей.

Потом сидел в «Кабаньей Голове» (там меньше народу и дешевле). Думал. Много думал. Пил сливочное пиво.

Возможно, Рита — анимаг, то она нелегалка. В Министерстве списки открыты, Гермиона проверяла. Значит, если так у меня есть рычаг давления.

Я крутил в руках банку, которую купил.

— Попадешься ты мне, — прошептал я. — Еще как попадешься. И никакая популярность тебе не поможет. У нас на районе говорят, за базар надо отвечать.

[Запись из дневника. Март 1995 года. Больничное крыло.]

Мои эксперименты с анимагией закончились… поучительно. Отделался лёгким испугом.

Вчера, в полнолуние, я решился. Выпил зелье. Прочитал заклинание.

Мир поплыл. Я почувствовал, как меняется тело. Шерсть, когти…

А потом — БАМ! Откат.

Я очнулся на полу в туалете Плаксы Миртл. Не знаю, сколько пролежал, но за окном уже была не ночь. Левая рука была покрыта рыжим мехом и заканчивалась когтистой лапой. Остальное тело — человеческое. «Ой, — подумал я, — что-то будет».

Пришлось идти к мадам Помфри. Гермиона говорила, она не задает лишних вопросов.

— Эксперименты с косметическими чарами, мистер? — спросила она, скептически глядя на мою лапу.

— Вроде того, — буркнул я. — Хотел удивить девушку.

Она дала мне зелье, которое за двое суток вернуло руку в норму. И мне пришлось ночевать в больничном крыле. Но с анимагией придется подождать. Видимо, я еще не готов. Или мой «зверь» слишком упрямый, как и я сам.

[Запись из дневника. Апрель 1995 года. Библиотека.]

Гермиона носится со своей идеей освобождения домовых эльфов. Когда она загорается целью, кажется, её глаза даже горят. Значки Г.А.В.Н.Э., вязаные шапочки… Эльфы шарахаются от неё, как от чумы, и перестали убирать в башне Гриффиндора (это мне по секрету сказала Джинни).

Я нашел её в библиотеке, окруженную горой шерсти.

— Гермиона, — сказал я. — Ты делаешь благородное дело, но методы у тебя… революционные. И не в хорошем смысле.

— Рабство — это зло! — горячо ответила она.

— Согласен. Но у нас в истории, в 1861 году, тоже отменили крепостное право. Дали крестьянам волю, но не дали земли и средств. Знаешь, что началось? Хаос, голод и бунты. Ты хочешь выгнать эльфов на улицу, где они умрут с голоду, потому что не умеют жить иначе. Свобода без фундамента — это просто бомжевание.

Она замолчала.

— Социальную программу нужно, — продолжил я. — Профсоюз. Постепенные реформы. Начни с Добби. Сделай его примером успеха.

А еще… У меня дома, у нас другая культура, есть мифы про домовиков, а может и не мифы. Но там они не рабы, а Хозяева. Духи-хранители. Их уважают, кормят молоком, просят о помощи. Но знаешь, что для них самое страшное? Лишиться Дома. Если ты дашь нашему домовому деньги и скажешь «уходи», он не обрадуется свободе. Он умрет от тоски, потому что потеряет смысл существования.

Для них служение — это не рабство, это симбиоз. Ты даешь им Дом, они дают тебе Уют. Ломать это через колено — жестоко.

Кажется, я её загрузил. Но по крайней мере, она перестала насильно запихивать шапки под мусорные баки.

[Запись из дневника. Май 1995 года. Опушка Запретного Леса.]

Я снова бегал. Вечером, перед закатом.

Вдруг амулет дернулся так, что я споткнулся и упал в высокую траву. Боль была резкой, холодной. Запах смерти.

Я услышал голоса вдалеке. Кажется, кричал Гарри. Потом вспышка.

Я хотел встать и пойти проверить, но мой Детектор в кармане раскалился добела. Он бился в конвульсиях.

«Опасность. Смертельная угроза. Уходи».

Я замер. Инстинкт самосохранения (тот самый, что спасал меня в минских дворах) пригвоздил меня к земле. Я не герой боевика. Я лежал в траве и слушал, как бьется мое сердце.

Когда голоса стихли, я просто ушел. Тихо, на полусогнутых.

Я не знаю, что там произошло. Но, судя по амулету и детектору, нечто страшное и необратимое.

[Запись из дневника. Начало Июня 1995 года. Большой Зал.]

Пока чемпионы готовятся к подвигам, мы, простые смертные, готовимся к казни. Приговоренные к экзаменам. Кажется, ведь всё хорошо было: учишься себе, учишься. А потом — Бум! Бац! — Экзамены.

У меня дома, в Минске, не надо было сдавать экзамены каждый год, оценки ставили за четверть. Если так посмотреть, то учиться в Хогвартсе — одно удовольствие: больше практики и понимаешь, что и зачем. А дома там всё сложно: читать, писать и считать — это понятно, важно, а всё остальное — где мы это будем применять? Поэтому дома я почти и не учился, плыл по течению.

Из всех хогвартцев только Гарри и Седрик освобождены от экзаменов. Везунчики (хотя, учитывая драконов, заплывы в холодной воде и Лабиринт, я бы поспорил, кому повезло больше). А нам — нет.

Третий курс — это ад в плане экзаменов, тут заметно больше предметов.

На Зельеварении Снегг заставил варить «Сыворотку Уменьшения» (она уменьшает живые объекты, на которые её применяют). Финн чуть не сварил яд (как обычно), а я сдал на «Выше Ожидаемого» только потому, что моя жаба стала совсем крошечной. Я применил секретное оружие — метрическую систему. В Британии всё в унциях, а я перевел всё в граммы. Точность — вежливость королей и залог того, что котел не рванет.

На Заклинаниях у Флитвика мы заставляли ананасы танцевать чечетку. Мой ананас танцевал брейк-данс. Флитвик был в восторге.

На Трансфигурации превращали чайники в черепах. Моя черепаха иногда свистела паром (вспомнил старый родительский чайник со свистком), но Макгонагалл поставила зачет за «креативный подход».

УЗМС: Хагрид устроил нам родео. Нужно было загнать выживших соплохвостов в ящики. Твари выросли до двух метров. Я использовал тактику тореадора (видел как-то по телевизору корриду): махал мантией и уходил перекатом. Получил «Превосходно» за выживание и ожог на рукаве. Мне кажется, за такое должны еще и медаль давать «За отвагу».

Прорицание: Нужно было увидеть что-то в хрустальном шаре. Шар у нее такой круглый и на вид стеклянный, а внутри муть какая-то. Я долго смотрел, пока на меня не посмотрели в ответ. Прямо из тумана. Существо… гладкая белая кожа, плоское лицо с какими-то змеиными чертами, зрачки вертикальные и, самое страшное, носа почти нет. И потом я увидел Гарри, он был рядом, а это существо (или человек?) направило на него палочку… и я закричал.

Профессор Трелони посмотрела на меня и сказала:

— Мой милый мальчик, вы, должно быть, уснули, и вам приснился кошмар.

Пришлось выдумать, что увидел, как заваливаю все экзамены. И она меня отпустила, поставив «Удовлетворительно» за богатое воображение.

Нумерология: Профессор Вектор дала нам сложные графики. Ну, это для магов сложные, а для меня — вполне себе обычные математические задания уровня 7-8 класса. Я решил уравнение за 15 минут.

ЗОТИ: Грюм устроил полосу препятствий. Нужно было пройти через болото и обезвредить Красного Колпака. А в финале — сразиться с Боггартом. Ну как сразиться… надо было победить свой страх и сказать Ридикулус.

Мой страх… а впрочем, это слишком личное даже для дневника. Но стоит отметить, что я чуть не провалился. Грюм даже не смотрел, хотя, может, его магический глаз был обращен на меня (он видит сквозь затылок). Он стоял у окна и пил из фляги, нервно оглядываясь на лес.

[Запись из дневника. Июнь 1995 года. У озера.]

Гермиона сидела у озера, кидала камешки в воду. Выглядела уставшей. Рита Скитер всё не унималась со своими статьями.

Я сел рядом и достал банку. В ней сидел жирный жук.

— Я тут поймал одну любопытную букашку рядом с твоим окном. Мой детектор говорит, что это не просто жук.

Гермиона взяла банку. Глаза её расширились.

— Скитер?

— Незарегистрированный анимаг, — кивнул я. — Подарок тебе. Делай с ней что хочешь. Шантаж — дело грязное, но иногда полезное.

— Ты опасный человек, когда хочешь.

— Я просто внимательный, — улыбнулся я. — И я на твоей стороне.

[Запись из дневника. 20 Июня 1995 года. Гостиная Когтеврана.]

Финишная прямая. Третье задание — Лабиринт.

Наш тотализатор гудит как улей.

Осси ставит на Седрика. Финнеган — на Гарри («У него дикая удача»).

А вот Ричи Стивенс… С ним всё сложно. Недавно Трелони сказала, что у него есть Дар. Ричи подошел к доске и молча поставил 2 галлеона на ставку с коэффициентом 1000 к 1.

— Что это значит, Ричи?

Он посмотрел на меня пустыми глазами:

— Победителей будет двое. Но вернется один.

В гостиной стало тихо. Даже граммофон запнулся.

Я посмотрел на доску. Я поставил на Гарри. Но не деньгами. Я поставил на него свою веру. И пошел готовить свои «маячки».

[Запись из дневника. 24 Июня 1995 года. Третье Задание.]

Лабиринт вырос на поле. Зрители ничего не видят. Но не я.

Я прилепил на спины чемпионов крошечные «маячки».

Теперь я сидел на трибуне и смотрел на пергамент. Четыре точки двигались по лабиринту.

— Что это? — спросил Осси.

— Система магического позиционирования, версия 1.0.

Я видел, как точка Флёр погасла. Как Крам двигался рывками.

А потом Гарри и Седрик добрались до центра. Две точки соединились с Кубком.

И исчезли. Исчезли с карты замка. Вообще.

— Эй, — прошептал я, чувствуя, как холодеет спина. — Они ушли. Портал.

Мой амулет дернулся, словно его ударили током. Я почувствовал волну холода и смерти. Где-то далеко.

— Началось, — понял я. — Большой шухер начался.

[Запись из дневника. Конец Июня 1995 года. Печальный финал.]

Гарри вернулся. С телом Седрика.

Я не плакал. Я стоял на трибуне и смотрел на бледное лицо Диггори. Вокруг кричали, а я чувствовал странное оцепенение. Как тогда, в 90-м, когда по телевизору показывали танки. Реальность треснула. И страна развалилась.

Потом всё завертелось. Грюм оказался Барти Краучем-младшим. Мой детектор не врал весь год.

Дамблдор говорил речь. О том, что Волдеморт вернулся. Многие не верили.

Я верил. Мой амулет верил. И мой страх верил.

[Запись из дневника. Конец Июня 1995 года. Хогвартс-Экспресс.]

В поезде мы ехали молча. Купе было тем же, что и три года назад, но мы стали другими.

Джинни положила голову мне на плечо, и я чувствовал, как она дрожит. Гермиона держала Гарри за руку, и в её взгляде была такая решимость, что можно было гвозди забивать.

Я смотрел в окно на пролетающие поля.

Детство кончилось. И что-то мне подсказывает, что это только начало.

Но я готов. У меня есть карта, есть амулет, есть друзья. И, черт возьми, у меня есть «белорусская смекалка».

Посмотрим, кто кого.

продолжение следует…

Год 4: Орден Феникса и Перезагрузка Системы (1995 - 1996) часть 1

[Запись из дневника. 30 Июня 1995 года. Где-то и Когда-то.]

Первое, что я понял — меня не вернуло домой.

Вместо привычного скрипа половиц в доме деда и запаха бабушкиных пирогов, я очнулся в незнакомой комнате.

Здесь пахло иначе. Старой бумагой, гнилыми яблоками и озоном — резким, металлическим запахом, который бывает после удара молнии или когда перегорает трансформатор.

Передо мной стояли двое юношей. На вид они старше меня лет по 18–20.

Один — с копной рыжих волос и аккуратными усами. Другой — золотистый блондин с хищной улыбкой.

Лица смутно знакомые, словно со старых, выцветших фотографий в учебнике истории магии...

Они смотрели на меня не как на человека. Как на удачный результат лабораторной работы. На полу валялась газета без привычных для мира магов движущихся картинок, только статичный рисунок и дата — 30 июня 1899-го.



«Лето 1899-го, — пронеслось в голове, как вспышка. —Точно. Годрикова Впадина. То самое лето, после, которого их пути разошлись. Только там не писали почему.».



Они что-то говорили. Спорили. Я видел, как блондин (Гриндельвальд?) ударил кулаком по столу, и чертежи взлетели в воздух, как белые птицы. Я слышал обрывки фраз: «...резонанс души...», «...стабильность системы...», «...теория Якоря подтвердилась...».



Рыжий (Дамблдор?) подошел ко мне. Он смотрел не как директор — с той теплой, понимающей мудростью, к которой я привык. Он смотрел как хирург со скальпелем на пациента. Или как учёный на удачный образец в пробирке. В его глазах горел холодный, жадный интерес.



— Невероятно, — прошептал он, и его голос звучал так, будто он изобрел вечный двигатель.



Потом всё поплыло. Реальность пошла трещинами, как разбитое зеркало. Голоса стали глухими, словно я был под водой. Я запомнил только одну фразу, сказанную мне прямо в лицо, четкую, как приказ:

— Ищи там, где ходишь мимо. Проси того, чего не можешь найти. Комнату...

Мир сжался в точку. Боль пронзила грудь.

Я открыл глаза на заднем дворе «Дырявого Котла», сидя на мусорном баке. Меня тошнило. В голове шумело, как в пустой радиоволне .

Я потянулся к груди. Амулет был ледяным и мертвым, несмотря на жаркий день. И я совершенно не помнил, как попал и как вернулся, что они со мной сделали и почему я чувствую себя так, словно из меня выкачали всю энергию. Полная опустошённость и как будто бы чего-то не хватает.

[Запись. 15 августа 1995. Лондон. Переулок возле Дырявого котла.]

«Замечательно, просто замечательно», — так бы звучала моя фраза, если вырезать всю нецензурную брань. Мало того, что закинуло больше чем на 100 лет, так еще на мне старомодная одежда, а все мои вещи пропали. Нет ничего. Палочки, часов, даже моей «вечной» ручки и той нет. Но хуже всего — денег нет. Впервые за три года «система» дала сбой. И, черт возьми, пропала моя верная ZIPPO. Впервые мне захотелось закричать, как это делают в мультиках: «ДААААМБЛДООРРР!».

[Запись. 15 августа 1995. Банк Гринготтс.]

Хорошо, что я помню любимую поговорку своей мамы, что яйца надо держать в отдельных корзинах, а я пошёл дальше — решил в разных сейфах. В прошлом году после чемпионата по Квиддичу я жил почти неделю в «Дырявом котле», изучил Косой переулок и решил часть своих денег перевести в банк гоблинов, на всякий пожарный. И сказал про себя голосом старого еврея: «Как знал, как знал».

Пришлось идти к гоблинам. Вид у меня был как у оборванца, Том Сойер на отдыхе (но у того хоть удочка была), но я вспомнил правило: в банке главное — уверенность.

Я подошел к стойке и сказал самым елейным из своих голосков:

— Уважаемый Сэр, я потерял ключ, но мое золото всё еще у вас, Сэр. Да, Сэр, можете меня проверить, Сэр.

Гоблин ухмыльнулся, достал какой-то кинжал... Проверка кровью стоит 10 галеонов. Дорого, но лучше, чем спать на улице. Главное, чтобы я ее прошёл, а то откуда мне взять 10 галеонов?

[Запись. 16 августа 1995. Косой переулок.]

Всё же есть свои прелести в этой буржуазной системе: у тебя есть галеоны на кармане, и все магазинчики и кафе открыты для тебя. Пришлось часть денег поменять на английские фунты, чтобы попасть на магловскую сторону и купить там одежду, а то хочу вам сказать, маги эти носят не пойми что, у них мода конца 19 века. А также купил зажигалку и ручку взамен утраченных.

Купил там всё, что нужно, а потом пошёл по Косому переулку. Беда в том, что раньше всё давалось легко и просто — за мои голубые глаза при перемещении у меня был полный соцпакет. Сейчас я не знал, какие учебники надо, и прочие котлы. Все было включено в мой тур «Минск — Хогвартс». Но, видно, после поворота удачи ко мне своей не лучшей половиной, она все же развернулась и улыбнулась мне. Я встретил Осси с семьей, они делали покупки, и он милостиво позволил мне скопировать его список (сноб он и есть сноб).

Так что теперь я упакован, как настоящий английский джентльмен, то есть маг-волшебник-колдун, нужное подчеркнуть. Осталась лишь палочка — и тогда я снова буду полноценным магом.

[Запись из дневника. 16 августа 1995. Лавка Олливандера.]

Олливандер встретил меня как старого знакомого — жутким, немигающим взглядом из темноты. Появился так внезапно, что меня чуть кондратий не хватил.

— А, молодой человек из Минска, — прошелестел он. — Я помню. Граб и волос единорога, 10 дюймов. Неужели сломалась?

— Потерялась, сэр. В ходе... пространственно-временного бардака, — и зачем-то добавил: — Я не виноват.

Он не стал задавать вопросов. Просто пошел в глубь стеллажей.

— Вы изменились, юноша. Стали жестче. Вам нужно что-то более... весомое.

Он вынес продолговатую коробку.

— Черный орех и сердечная жила дракона. Очень мощное сочетание. Для того, кто доверяет своим инстинктам. И... нестандартный размер.

Я взял её в руку. Она была тяжелой, черной, гладкой. И длинной. Реально длинной.

— 16 дюймов, — прошептал Олливандер. — Жесткая. Несгибаемая.

Я взмахнул ей. Из кончика вырвался сноп золотых искр, похожий на фейерверк. По руке прошло тепло. Епическая сила, аки меч джедая.

— Ого, — сказал я, взвешивая её на ладони. — Внушительный размерчик… палочки, конечно.

— Размер часто соответствует амбициям волшебника, — ответил старик, не моргнув.

— Ну да, ну да, — хмыкнул я, пряча её в рукав (она торчала почти до локтя). — Мой батя всегда говорил: хороший инструмент должен чувствоваться в руке. Про молоток, конечно. Но, как я слышал, и волшебники любят меряться палочками.

Олливандер шутку то ли не понял, то ли сделал вид. Но палочка мне нравится. Ею можно не только колдовать, но и, если магия не помогает, просто треснуть по голове как дубинкой. Надежно и практично. Все по нашим стандартам. Батя бы одобрил.

[Запись из дневника. 20 августа 1995. «Дырявый котел». Завтрак.]

За завтраком Том — старый хозяин «Дырявого котла», который видел, наверное, всех магов Британии, — положил передо мной свежий номер «Пророка». Заголовок кричал: «ГАРРИ ПОТТЕР: МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ ЛЖЕТ?».

Я пробежал глазами статью. Подписи не было, но текст очень походил на ядовитый стиль Риты Скитер. Хотя странно — Гермиона вроде бы нашла на неё управу с той банкой. Значит, у неё появились подражатели.

Статья вещала, что Гарри ищет внимания, что он нестабилен, что у него галлюцинации. Про Дамблдора писали еще хуже — намекали, что он теряет хватку и вообще выживает из ума.

Тут они, конечно, правы в одном: я видел его в 1899 году, и он уже был старше меня. Но дед еще силен. Как у нас говорят, есть еще порох в пороховницах. Врут они, что он выжил из ума. Он еще всем фору даст.

Я отложил газету. Тошнота подкатила к горлу.

У нас в Минске по телевизору тоже часто показывали «Лебединое озеро», когда в стране творился хаос. Я знаю этот почерк. Когда власть боится правды, она включает «глушилки» и начинает лить грязь.

Министерство боится. Фадж боится. Они готовы втоптать в грязь 15-летнего парня, лишь бы не признавать, что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся. А Седрик, по их версии, видимо, самоубился. Или Гарри его подсвечником огрел.

Ух, как я зол.

Я оглядел зал. Маги читали, кивали, шептались. Они верили газете. Им так спокойнее.

— Идиоты, — прошептал я в кружку с чаем. — Когда Пожиратели постучат к вам в дверь, вы тоже скажете, что это галлюцинация?

[Запись из дневника. 31 августа 1995. Ночь. «Дырявый котел».]

Этой ночью я проснулся от собственного крика.

Я редко вижу сны, а кошмары мне не снились вовсе. Но сейчас сон был ярким и очень живым. Мне снилась Годрикова Впадина 1899 года.

В тумане стояли две фигуры. Рыжий и Блондин. Они спорили. Я видел, как шевелятся их губы, но не слышал ни звука. Словно смотрел немое кино. Гриндельвальд яростно жестикулировал, указывая на меня, а Дамблдор качал головой.

А потом картинка сменилась. Я увидел... себя. Того, другого. «Минского».

Он сидел в своей комнате, но стены вокруг него истончались, становясь прозрачными. Он выглядел бледным, почти призрачным. Он что-то кричал мне, колотил кулаками по невидимой стене, разделяющей наши миры. Я смог разобрать по губам только одно слово: «Таю...».

Я вскочил в холодном поту. Амулет на груди жёг холодом, как кусок сухого льда.

Моя связь с моим вторым «Я» завязана на амулете, это ведь еще Дамблдор говорил в конце первого курса. Если я не починю этот чертов «Якорь», если не найду Комнату... второй «я» исчезнет. Или вообще не будет никаких «я».

Завтра поезд. Я должен найти ответы в Хогвартсе.

[Запись. 1 сентября 1995. Лондон. Платформа 9¾]

Как же раньше мне хорошо жилось: меня перемещали и всё давали. Какая же прекрасная была жизнь, а сейчас даже билета на поезд нет. У нас без билета никуда — даже в автобусе проверяют. Да ладно проверяют — мы же сами всегда покупаем, на всё. Такой уж менталитет. А тут я иду на четвертый курс, а чувствую себя зайцем. Я же первый спалюсь. Что же делать?

Я знаю, откуда поезда отправляются, когда отправляются, поэтому поеду, а там, может, и куплю билет, если там продают. Но я же не местный, откуда мне знать.

Главное — пройти сквозь стену и не врезаться носом. Как говорил один умный кот: «Усы, лапы и хвост — вот мой документ». А у меня есть палочка, причём ого-го какая — за километр видно волшебника.

[Запись. 1 сентября 1995. Хогвартс-Экспресс.]

Я закинул рюкзак в купе к своим. Осси, Финн и Ричи сразу начали допрос, где я пропадал, но я шикнул:

— Я заяц. Билета нет. Если придет кондуктор — меня тут не было и вещи ваши. И не успели парни мне, что-то ответить, я выбежал из купе. И побежал в дальний конец поезда.

Наткнулся на Рона и Гермиону. На груди у обоих сияли значки Старост. Особенно мне понравился значок на груди у Гермионы интересно она всегда такой была.

— Ого, — присвистнул я. — Власть развращает, а абсолютная власть... Поздравляю. Тебе идёт Гермиона. 

А сам подумал, что Рон впервые обошел в чем-то своего лучшего друга.



— Спасибо, — Гермиона выглядела гордой, но озабоченной. — А ты почему не в форме?

— Так, еще же ехать и ехать, — уклончиво ответил я.

Тут в конце вагона нарисовался Малфой со своими гориллами (Крэббом и Гойлом). Он искал Гарри, но наткнулся на нас.

— О, смотрите, — протянул он своим мерзким голосом. — Грязнокровка и Предатель крови выслужились. Дамблдор совсем спятил, раз дает значки...

Рон покраснел и потянулся за палочкой. Гермиона напряглась.

Я шагнул вперед, выходя из тени.

— Слышь, блондинчик, тебе зубы не мешают свистеть? — сказал я тихо, по‑нашему.  

Малфой прищурился, но не ответил сразу.  

— Ты смеешь так говорить со мной? — протянул он холодно, растягивая слова. — Я не привык, чтобы всякие... приезжие безродные мальчишки смотрели мне в глаза.  

Я медленно вытащил палочку. Она выглядела как дубинка.  

— Ну так привыкай, — усмехнулся я. — В поезде колдовать нельзя, зато ей отлично носы ровнять.  

Крэбб и Гойл переглянулись, а Малфой побледнел.  

— Пошли, — бросил он своим, стараясь сохранить достоинство. — Я не собираюсь дышать одним воздухом с теми, кто не знает своего места.

Они ушли.

Рон смотрел на меня с восхищением.

— Крутая штука, — кивнул он на палочку. — Где взял?

— Она сама меня нашла. Не я её выбирал, а она меня. — подмигнул я. — Идите, старосты. Порядок сам себя не наведет.

Подождав полтора часа в самом конце поезда в одном из туалетов, решил вернуться назад к себе в купе. Зашел и плюхнулся на сиденье и шёпотом спросил: — Ну что, проверяли билеты?

Осси, Финн и Ричи переглянулись. — Какие билеты? — протянул Ричи, моргая. — Ну… на поезд. Контролёр там, проверка. У меня на родине без билета никуда — даже в автобусе.

Парни разом прыснули. — Ты серьёзно? — Осси чуть не поперхнулся. — Тут никто никогда билеты не спрашивает. — Ага, — добавил Финн. — Ты думаешь, Дамблдор стоит у входа с компостером?

Я покраснел, но не сдался: — Ну мало ли. Я же заяц. Вдруг выгонят. — Заяц, — повторил Ричи, давясь смехом. — Вот теперь понятно, почему ты так нервничал.

Они хохотали, а я только буркнул: — Ладно, смейтесь. У нас за это штрафуют и высаживают. А тут, выходит, всё по‑блатному.

Год 4: Орден Феникса и Перезагрузка Системы (1995 - 1996) часть 2

[Запись из дневника. 1 сентября 1995. Большой Зал.]

Этот год начался не с банкета, а с тревожных неожиданностей.

Первое, что бросилось в глаза — это отсутствие Хагрида. Согласитесь, трудно не заметить полувеликана. Точнее, трудно не заметить, когда его нет. Не то чтобы я был его большим фанатом, но он столько раз ловил меня возле Запретного леса, что мы даже, можно сказать, подружились.

Затем Распределяющая Шляпа. Обычно она рассказывает стихи про то, какие мы все разные на факультетах, какие молодцы и как важно учиться. Но сегодня она выдала длинную балладу про опасность, раскол и необходимость объединиться. Интересно, это она Дамблдора наслушалась или сама такая умная? Но она точно понимает ситуацию лучше, чем Министерство магии и «Ежедневный Пророк».

Но потом случилось то, от чего у меня свело скулы. А другие потеряли дар речи и стали переглядываться.

Дамблдор встал, чтобы сказать речь, и даже начал говорить про Запретный лес и правила Филча, но его перебила… женщина в розовой кофте, похожая на жабу. Долорес Амбридж. Наш новый профессор ЗОТИ (так её представил директор).

Она говорила долго, сладко, многие уже стали дремать. «Прогресс ради прогресса не должен поощряться», «сохранять то, что должно быть сохранено».

Зал скучал и не понимал, куда она лезет. Мои соседи (Осси и Финн) уже начали играть в «крестики-нолики» на салфетке.

Но я слушал внимательно. У нас по телевизору в начале 90-х такие речи толкали каждый день — тоже долго и красиво. А потом страна развалилась, и мы проснулись уже в другой.

Я посмотрел на стол Гриффиндора. Гермиона сидела бледная и шептала что-то Гарри и Рону. Видимо, переводила с чиновничьего на человеческий.

А мне и переводить не надо было. Я, конечно, не Герми, но вырос политически подкованным. Я, вообще-то, до сих пор еще пионер.

— Что она несет? — зевнул Финн. — Какая-то муть.

— Это не муть, Финн, — тихо сказал я, не сводя глаз с розовой жабы. — Это значит, что Министерство вмешивается в дела школы. Скоро здесь введут цензуру и комендантский час.

— Да ладно тебе нагнетать, — отмахнулся он.

— Попомни мои слова. Сказка кончилась. Началась политика.

[Запись из дневника. 2 сентября 1995. Спальня Когтеврана.]

В школе раскол. Это чувствуется даже в воздухе. Несмотря на бодрые слова Шляпы, что надо объединяться, пока всё происходит наоборот.

Гарри вчера поругался с Симусом Финниганом. Симус орал, что его мать не хочет пускать его в школу, потому что Поттер — псих. Это мне рассказала на первой паре Джинни. Ну и дела, подумал я. Если даже сосед по комнате не верит Гарри, то что говорить о других?

У нас в гостиной тоже большинство начитались газет (или, скорее, их родители). В нашей спальне тоже неспокойно.

Осси (Освальд Финч), наш сноб, сегодня утром аккуратно сложил «Ежедневный пророк» и посмотрел на меня.

— Мой отец говорит, что у Поттера всегда были проблемы с головой, — сказал он. — Шрам влияет на мозг. А вся эта история с возвращением Сами-Знаете-Кого... это просто попытка Дамблдора захватить власть.

— Серьезно? — спросил я, завязывая шнурки. — Дамблдор, которому предлагали пост Министра три раза, вдруг решил устроить переворот через школьника?

— Власть меняет людей, — пожал плечами Осси. — Газеты не могут врать настолько нагло. Да и возраст у него... Мало ли, что ему пришло в голову.

Финн (Финнеган О'Рейли), который обычно поддерживает любой кипиш, молчал. Его родители работают в лавке на Косом переулке, и они боятся.

— Я не знаю, что думать, — сказал Финн, почесывая затылок. — Гарри я почти не знаю, но Дамблдору я верю. Он всегда держал школу в порядке. Если он говорит, что Сами-Знаете-Кто вернулся… значит, так и есть.

— А газеты? — хмыкнул Осси. — Они пишут совсем другое.

— Газеты пишут то, что удобно Министерству, — отрезал Финн. — Но я видел, как Дамблдор смотрел на Амбридж. В его глазах не было ни сомнения, ни оправданий — только тихая уверенность, что истина сильнее газетных заголовков.

— Люди верят в то, во что им удобно верить, — прошептал Ричи Стивенс из своего угла. — Розовый цвет приносит тьму.

Впервые мне показалось, что Ричи — самый адекватный из нас.

Я достал свою новую шестнадцатидюймовую палочку и начал её полировать.

— Значит так, — сказал я. — Мы будем держаться вместе. Не шуметь, не устраивать глупых выходок. Будем выглядеть как самые послушные студенты в мире. И наблюдать. Тихо и незаметно.

На следующий день я встретил Гарри у библиотеки. Он шел один, ссутулившись, словно ожидая удара в спину.

Я поравнялся с ним.

— Эй, Поттер, — окликнул я его.

Он резко обернулся, рука дернулась к палочке. Нервы у парня ни к черту.

— Спокойно, — я поднял руки. — Просто хотел сказать: не все здесь читают «Пророк» за обедом и не у всех родители в теме волшебных дел. У нас в Когтевране есть те, кто умеет мыслить критически. И мы посчитали, что ты не врешь. А я это и так знал.

Гарри посмотрел на меня с недоверием, которое медленно сменилось облегчением.

— Спасибо, — буркнул он.

— Не за что. Держись. И как у нас говорят держи хвост пистолетом.

Я хлопнул его по плечу и пошел дальше. Ему нужно знать, что он не один.

[Запись из дневника. Сентябрь 1995. Класс Защиты.]

Первый урок у Амбридж подтвердил мои худшие опасения. У нас была сдвоенная пара. Я сел рядом с Джинни, надеясь, что хоть это скрасит скуку.

В начале она заставила нас, как в детском саду, здороваться с ней хором: «Доброе утро, дети!».

По классу прошел шепот недоумения. Парни с задних парт переглянулись, словно спрашивая: «Мы что, в первом классе?». Даже слизеринцы, которые обычно любят порядок, выглядели так, будто их заставили надеть слюнявчики.

А когда она потребовала поднимать руку и представляться перед каждым словом… это звучало разумно только на бумаге. В её исполнении, этим приторным детским голоском, это звучало как издевательство. Хотелось перечить просто из принципа.

Амбридж раздала учебники Уилберта Слинхарда «Теория защитной магии». Я пролистал его. Вода, вода и еще раз вода. Ни одного заклинания.

— А где практика? — спросила Джинни, подняв руку. В голосе у неё звенел металл (она всегда так умеет переключаться с нежной девушки в холодную фурию).

— Практика вам не нужна, милочка, — улыбнулась Амбридж своей приторной, жабьей улыбкой. — Вы будете в безопасности, пока учите теорию. А для всего другого есть Министерство магии.

Я едва сдержался, чтобы не фыркнуть. «Дзюдо по переписке».

Джинни набрала воздух в грудь, чтобы возразить, но я наступил ей на ногу под партой. Тихо, но ощутимо. Она повернулась ко мне с возмущением.

Я покачал головой и приложил палец к губам. «Лучше не надо».

Я сидел и думал о Гермионе. У неё урок был до нас. Она фанатка учебы, для неё этот учебник — как личное оскорбление, ведь она прочитывает их еще на каникулах. Гермиона точно не промолчит, как сейчас хотела Джинни. Она начнет цитировать устав, требовать знаний…

У меня похолодело внутри. Я смотрел на Амбридж — на её розовую кофточку, на холодные глаза — и понимал: это не учитель. Это бюрократическая машина, для которой есть только её мнение и её законы. Она перешагнет через каждого из нас.

Гермиона умная, самая умная из всех, кого я знаю. Но она верит в правила, логику и законы. А здесь логика не работает. Здесь работает «я начальник — ты дурак».

Я поежился. В голове я уже просчитывал ситуацию, но пока не находил решения: что делать, если она захочет что-то сделать с кем-то из моих друзей? Особенно с Гермионой — не хочу, чтобы она подставилась под удар. Потому что защитить её от этого я не смогу никакой дубинкой.

Но я буду не я, если не придумаю способ защитить тех, кто мне близок. Амбридж улыбалась, а я уже думал о том, как защитить Гермиону — даже если придётся идти против всех правил.

[Запись из дневника. Середина Сентября 1995. Учительская.]

Я наконец-то закончил свой Magnum Opus. Три года я чертил этот план Эвакуации, параллельно с моей картой, которая уже была почти готова тоже.

Я измерил каждый коридор, учел расписание всех лестниц (даже тех, что любят исчезать по пятницам) и нанес на пергамент идеальную схему эвакуации. Зеленые стрелочки, запасные выходы, точки сбора. Это была не просто карта, это была инструкция по выживанию. Мой вклад в безопасность студентов.

Я постучал в кабинет нашего декана. Профессор Флитвик сидел на стопке книг и проверял эссе.

— Профессор, — сказал я, разворачивая свиток на его столе. — Помните, я говорил про технику безопасности? Я закончил. Вот план эвакуации при пожарах или нападениях на замок. Учтена даже акустика и сквозняки.

Флитвик поправил очки и с интересом склонился над чертежом.

— О, мистер… Это великолепная инициатива! В наше время, когда тучи сгущаются…

— Кхм-кхм.

Этот звук был похож на кашель кошки, подавившейся шерстью. В дверях стояла Амбридж. Розовая, пушистая и ледяная. И с этой своей гадкой улыбочкой.

— Что это? — пропела она, подходя к столу и бесцеремонно выдергивая пергамент из рук декана. — Схемы замка? Тайные ходы? Похоже на пособие для нарушителей. Или диверсантов.

— Это для безопасности, мэм, — процедил я, чувствуя, как внутри закипает злость. Моя рука сама потянулась к рукаву, где была пристегнута палочка-дубинка.

— Безопасность обеспечивает Министерство, — она разорвала мой пергамент пополам. Медленно, с наслаждением. — Конфисковано. И минус 20 очков Когтеврану за… излишнюю самодеятельность. Не лезьте не в свое дело, мой юный друг. И еще: замечу что-то подобное — получите наказание.

Она бросила обрывки на пол и вышла, цокая каблуками.

Флитвик выглядел растерянным и виноватым.

— Простите, мой мальчик… Времена сейчас… сложные.

Я молча наклонился и собрал обрывки.

— Ничего страшного, профессор, — сказал я спокойно. — Это был всего лишь черновик.

Я вышел из кабинета. Конечно, это был оригинал. Но у меня в сундуке лежала копия, перерисованная через копирующие чары (спасибо Гермионе за науку). Амбридж думала, что уничтожила мою работу. Она уничтожила только бумагу. Но моя гордость пострадала.

И я запомнил.

Я не злопамятный — просто злой, и память у меня хорошая. В одной книге про рыцарей герои завязывали узелки на плаще, чтобы помнить своих врагов.

На моем мысленном плаще только что появился жирный, тугой розовый узел. И развязать его можно только одним способом — убрать причину. Помнится мне, кто-то говорил, что учителя по ЗОТИ здесь долго не задерживаются.

[Запись из дневника. 19 Сентября 1995 года. Библиотека.]

Я сидел в своем любимом дальнем углу, куда редко забредали студенты и где меня не могла видеть мадам Пинс, зарывшись в «Архитектуру Хогвартса». Искал упоминания о необычных комнатах или местах. Может быть, какая-то тайная кладовка с метлами? Как там говорил молодой Дамблдор: «Ищи там, где ходишь мимо. Проси того, чего не можешь найти».

Я перерыл половину секции, но пока нашел только упоминание о Комнате Ночных Горшков, которую случайно нашел Дамблдор, когда ему очень приспичило. Но сейчас её никто найти не может. Не то. Мой амулет на груди был холодным куском металла. Без перезагрузки он бесполезен.

Пока я в задумчивости листал книги, ко мне подошла Гермиона. Она выглядела уставшей, но в то же время очень милой и домашней. Я улыбнулся ей.

— С днем рождения, — я отложил книгу и положил перед ней сверток.

Она вздрогнула, но улыбнулась в ответ.

— Спасибо. А это тебе, — она протянула мне небольшую коробочку. — С прошедшим. Извини, что с опозданием. Оказывается, старостой быть не так просто, особенно если тебе не помогают… а еще эти близнецы Уизли с их идеями заработка.

Внутри лежал набор для ухода за палочкой. Масло, бархатная тряпочка.

— Для твоей новой… дубинки, — пояснила она, слегка покраснев. — Черный орех требует ухода.

— Спасибо, — искренне сказал я. — Это очень кстати. Не думал, что такая большая палочка требует столько внимания к себе.

Она развернула мой подарок. Это был обычный на вид магловский маркер.

— Маркер? — удивилась она.

— Секретная разработка, — подмигнул я. — Летом в «Дырявом котле» экспериментировал и вспомнил один старый революционный метод из моего мира. В детские годы нам рассказывали, что один вождь писал письма молоком, а читали их над огнем. Я доработал идею.

Я взял маркер и написал на пергаменте: «Амбридж — жаба». Надпись тут же исчезла.

— Никакой магии, Гермиона. Никакие Проявляющие чары не помогут. Чтобы прочитать, нужно нагреть пергамент. Но не огнем (сгорит), а теплом руки того, кто знает секрет. Или просто подержать над чашкой горячего чая.

Она посмотрела на меня с восхищением.

— Физика против магии?

— Физика — та же магия, только научно обоснованная, — кивнул я. — Думаю, у тебя найдется, что можно написать такими чернилами.

— Слушай, — спросил я, понизив голос. — А ты не встречала в книгах упоминаний о… комнатах, которых нет?

Она нахмурилась.

— В смысле, тайных ходах?

— Нет. О местах, которые появляются только тогда, когда они нужны. Мне один… старый знакомый дал совет: «Ищи там, где ходишь мимо. Проси того, чего не можешь найти».

Гермиона задумалась, покусывая губу.

— Звучит как принцип «Ненаносимости», смешанный с чарами Расширения, — сказала она задумчиво. — В «Истории Хогвартса» есть смутные намеки на то, что замок умеет перестраиваться под нужды обитателей. Но конкретных координат нет. Если такое место и существует, то его нельзя найти на карте. Его нужно… почувствовать. Или очень сильно захотеть.

— Почувствовать… — повторил я. — Ладно, буду хотеть изо всех сил. Спасибо, Гермиона.

Мы сидели рядом и разговаривали. Наши руки случайно соприкоснулись на столе. И меня словно током ударило. Не магическим, а… настоящим. Гермиона быстро убрала руку, но я заметил, как у неё порозовели щеки. А у меня сбилось дыхание. Черт возьми, а ведь этой девчонке сегодня 16 лет.

— Знаешь, — сказала она, глядя на маркер. — Амбридж просто невыносима. Она не учит нас защищаться.

— Я знаю, — вздохнул я, закрывая книгу по архитектуре. — Нам бы кого-то, кто реально умеет драться. Кто видел Волан-де-Морта или Пожирателей и выжил. Хоть в прошлом году Грюм оказался ненастоящим, но он учил нас реальным вещам. Не знаю зачем, но учил.

Она замерла. В её глазах зажегся тот самый огонек, который обычно предвещает грандиозный план. Не хватало лишь лампочки над головой, как в мультиках.

— Ты прав, — прошептала она. — Нам нужен не учитель. Нам нужен очевидец.

[Запись из дневника. Конец Сентября 1995. Большой Зал.]

Утро началось с того, что сова уронила «Ежедневный Пророк» прямо в мою тарелку с кашей.

Заголовок на первой полосе: «МИНИСТЕРСТВО ПРОВОДИТ РЕФОРМУ: АМБРИДЖ — ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ИНСПЕКТОР».

Там писали про какой-то Декрет №23. И что теперь она имеет право «проверять соответствие стандартам».

«Вот это да, — подумал я. — Не знал, что было ещё двадцать два предыдущих».

— Генеральный Инспектор? — переспросил Осси, заглядывая мне через плечо. — Это типа главного старосты?

— Это типа ревизора, — сказал я, вытирая кашу. — Помнишь, у нас в магловской школе была проверка из ГорОно? Учителя бегали как ошпаренные, прятали лишнее, вешали плакаты. Теперь Амбридж будет ходить по урокам и искать, к чему придраться.

Я посмотрел на преподавательский стол. Амбридж сидела довольная, как слон или скорее толстая надутая самодовольная жаба. Снегг выглядел так, будто съел лимон.

— Кого она пойдет проверять? — спросил Финн.

— Того, кто слабее, — пожал плечами я. — Или того, кто ей не нравится. Я бы на месте Трелони начал готовить резюме. Она легкая мишень. Я бы точно её уволил.

Год 4: Орден Феникса и Перезагрузка Системы (1995 - 1996) часть 3

[Запись из дневника. Октябрь 1995 года. Инспекция.]

Каждый год в этой школе что-то меняется. В этом году у нас есть Амбридж и хождения по урокам. И это до боли напомнило мне школу дома, когда приезжала комиссия: кто-то сидел на задней парте, слушал, как ведется урок, что отвечают ученики. А нас обычно или готовили заранее, или спрашивали по прошлым, хорошо выученным темам. Начинается цирк, показуха и нервотрепка.

В Хогвартсе нет культуры проверок. Как говорил мой отец: «В армии траву красят в зеленый цвет, чтобы вид для начальства был приятен». А здесь многие учителя не готовы к такому цирку.

Прорицание:

Это было жалкое зрелище. Трелони была сама не своя. В классе пахло не только благовониями, но и чем-то покрепче — кажется, хересом. Она пыталась гадать, но руки тряслись. Амбридж стояла над душой и делала пометки в розовом блокноте с таким видом, будто пишет смертный приговор.

Причем я понимаю Амбридж: кто в здравом уме поверит в эти чаинки? У нас дома тоже были свои экстрасенсы. Даже шутка была: «При встрече с ним дай ему в лицо». — «Зачем?» — «Потому что настоящий увернется, а шарлатан заслужил». Примерно то же самое делала Амбридж с этой шарлатанкой. Хотя мой друг Ричи Стивенс, сам обладающий неким даром (он в прошлом году очень метко выигрывал на ставках на турнир), говорит, что Трелони — сильный провидец. Просто настоящие предсказания по заказу не делаются.

Уход за магическими существами:

Хагрида все еще нет. Вместо него — профессор Граббли-Дерг. Тетка суровая, компетентная, но скучная. Никаких взрывов, ожогов и монстров. Одни какие-то милые зверюшки, девочки в восторге.

Амбридж сияла. Ей нравилось.

— Вот это правильный урок, — громко сказала она. — Без опасных гибридов.

Я посмотрел на Финна. Мы оба подумали об одном: скука смертная. С Хагридом мы хотя бы учились выживать, а тут… кружок юных натуралистов.

Зельеварение:

Вот где было интересно. Снегг вёл урок так, будто Амбридж — это просто мебель. Пустая бочка в углу.

Она ходила между рядами, заглядывала в котлы, задавала вопросы про методичку.

— Вы считаете, что учебник устарел? — спросила она елейно.

— Я считаю, что я лучше знаю, как варить Укрепляющий раствор, — ответил Снегг, даже не повернувшись.

Я чуть не плеснул лишнего корня в котел. Это было смело. Снегг, конечно, тот еще тип, но он профессионал. И он ненавидит идиотов, даже если они из Министерства. В этом мы с ним солидарны.

В общем, атмосфера в школе — как на пиратском корабле в шторм. Учителя напряжены, мы ходим по струнке. Ждем, когда рванет и выберут нового капитана.

[Запись из дневника. Начало Октября 1995. Хогсмид.]

Когда я выходил с Травологии, а гриффиндорцы пятикурсники только ждали своей очереди у теплиц, Гермиона перехватила меня и шепнула: «Встретимся в Хогсмиде, у «Кабаньей Головы», мне нужно с тобой поговорить».

Мое сердце сделало сальто. Не ужели все мои тайные желания сбылись, и она обратила на меня внимание.

Я долго не мог, выбрать, что одеть, надел лучшую рубашку (под свитер, холодно же) и потом полчаса пытался привести в порядок копну своих волос. Я подумал, это свидание. Ну, или хотя бы разговор по душам, без Рона и Гарри. Мы ведь почти всегда с ней только в библиотеке, а там никакой романтики. Хотя старшие ребята из моей школы дома, говорили есть, какие-то фильмы интересные про библиотеки и библиотекарш, но я так и не понял, о чем они.

Я пришел пораньше. Стоял у паба, мерз и репетировал остроумные фразы.

А потом начали подходить люди. Гарри, Рон, Невилл, Полумна… целая толпа.

Я понял: это не свидание. Это чертово партсобрание.

Гермиона подошла ко мне, румяная от мороза, глаза горят, красивая и манящая.

— Ты пришел! — она улыбнулась, но смотрела не на меня, а на список в руке. — Мы собираем группу. Чтобы учиться самим. Ты с нами?

Мои «розовые очки» разбились с треском, а в сердце словно встали спицу. Но я постарался сохранить лицо.

— Я… — начал я, чувствуя себя глупо в своей парадной рубашке. — Я не могу, Гермиона.

— Почему? — она наконец посмотрела мне в глаза. — Ты же сам говорил, что нам нужен лидер.

— Говорил. И я поддерживаю вас. Но…

Я отвел её в сторону, в тень переулка и наклонившись зашептал ей почти на ухо.

— Амбридж копала под меня. Она подняла личные дела. Для магии я студент, но для Министерства я — никто. У меня нет документов, нет родителей в Британии. Я здесь только благодаря слову Дамблдора. Она вызвала меня к себе и сказала, что будет следить.

Гермиона побледнела. Она умная, она сразу всё поняла. И, кажется, заметила мою рубашку и то, как я старался. В её глазах мелькнуло сожаление. Спица потихоньку выходила из моего сердца.

— Если тебя поймают… — начала она.

— …меня депортируют. Или посадят в Азкабан от министерства можно ожидать чего угодно. Я вишу на волоске. Я не могу подписывать списки. Так как это ударит по вам. И самое главное по тебе.

Она сжала мою руку. Её пальцы были теплыми, в отличие от моих ледяных. За это рукопожатие я ей уже почти все простил.

— Я поняла. Не ходи. Это слишком большой риск. Прости, что… втянула.

— Всё нормально, — я криво усмехнулся. — Но я с вами. Морально. И если нужно будет что-то… техническое, ты знаешь, где меня искать.

Она ушла в паб, к Гарри и Рону. А я остался на улице. Без девушки, без уроков защиты, но в модной рубашке. Не знаю, но то, что она за меня переживала, сделало меня все же счастливее. И обратно в замок я не побрел, а довольный побежал, все же, что-то есть, между нами.

[Запись из дневника. Середина Октября 1995.Коридор.]

Филч с важным видом прибивал к стене новую табличку в массивной раме. Стук молотка гулко отдавался под сводами, и каждый удар словно забивал гвоздь в крышку нашей свободы.

Я подошёл почитать.

«ДЕКРЕТ ОБ ОБРАЗОВАНИИ № 24».

«Пошла волна, — подумал я. — Декрет за декретом».

«Все студенческие организации, общества, команды, группы и клубы распускаются…»

Рядом замер Финн.

— Что это значит? — спросил он растерянно. — Квиддич тоже? Клуб Плюй-камней?

— Это значит, мой дорогой друг, — мрачно ответил я, — что наступают времена двоемыслия. Скоро надо будет думать, что говоришь, а говорить совсем не то, что думаешь.

— И что делать? — Финн сжал кулаки.

— Улыбаться и махать, — ответил я. — И учиться читать между строк. Если они запрещают собираться, значит, они до смерти боятся, что мы соберёмся.

В коридоре уже росла толпа. Студенты останавливались, читали, перешептывались. У одних лица вытянулись, другие нервно хихикали, не веря, что это всерьёз. Я заметил игроков нашей сборной по квиддичу — в их глазах читался чистый ужас. Для них это не политика, для них это жизнь.

А Филч наслаждался моментом. Его глаза блестели, губы растянулись в довольной ухмылке. Я никогда не видел более счастливого человека. Точнее, Филча довольным вообще никто не видел — разве что однажды, когда он почти поймал Пивза. Но сейчас он сиял. Настало его время.

[Запись из дневника. Октябрь 1995 года. Спальня Когтеврана.]

В прошлом году я неплохо заработал на тотализаторе, но в этом изрядно потратился. Запас еще был, но кто знает — вдруг «соцпакета» и в следующем году не будет? Долго ломал голову, что бы придумать. Тут Амбридж со своим декретом очень помогла: народ заскучал. Раньше все ходили по клубам, а сейчас сидят по факультетским гостиным.

И тут меня осенило: буду заниматься починкой механизмов — тех, где не помогает простое Репаро (хотя оно не такое уж и простое). И в голове родилась идея: «Мастерская Когтеврана». Если сломался сложный механизм (телескоп, весы, часы), магия часто делает только хуже. Да, в Лондоне или Хогсмиде можно починить что угодно, но не все могут туда попасть.

Я чиню руками. Осси принес фамильные часы — там просто пружина лопнула. Починил. Теперь ко мне очередь. Беру недорого, но стабильно.

Как и в прошлый раз, Осси стал казначеем. Финн работает чем-то вроде рекламного агента — ищет мне клиентов. А Ричи использует свой мистицизм и как-то проверяет заказчиков, чтобы нас не сдали Амбридж. Плачу им малую долю.

А по вечерам мы устраиваем «Клуб анекдотов». Я рассказываю истории из своего мира (про Штирлица, Чапаева и новых русских), заменяя их на профессоров Хогвартса. Особенно все любят анекдоты про Амбридж. Смех — это единственное, что она пока не запретила.

Но мне становится хуже. Руки дрожат. Голова болит, словно в неё забили гвоздь. Я чувствую, как «минский я» тает. Мне нужно найти Комнату и зарядить амулет.

[Запись из дневника. Конец Октября 1995 года. Опушка Запретного Леса.]

В Хогвартсе, точнее вместе, где он расположен, погода не особо комфортная, конечно и у меня дома в октябре бывает уже и снег лежит.

Дождь, ветер, грязь. Нормальные люди сидят у камина, а я бегу. Потому что пока я бегу, я чувствую себя живым, а не призраком. Бег помогает мне думать, заряжает энергией.

Хагрида всё еще нет. Граница леса возможно открыта. Вряд ли эта новая профессорша знает, что не надо никого пускать в запретный лес.

Я забежал чуть дальше обычного, к старым дубам. Здесь амулет под курткой начал нагреваться — впервые за два месяца.

Я остановился, тяжело дыша. Достал свою магическую карту замка, что уже делал четвертый год, прятал в водонепроницаемом чехле.

— Ну же, — прошептал я. — Дай мне знак.

Я приложил ледяной амулет к пергаменту.

И случилось чудо. От прикосновения металла чернила потекли, перестроились. На карте, там, где раньше был тупик на восьмом этаже, появилась тонкая, пульсирующая линия. Едва заметная и не понятно, где именно, но уже кое-что, всего один этаж.

Я стоял под дождем и улыбался как идиот. Я нашел еще один кусок мозаики. Осталось только изучить восьмой этаж.

[Запись из дневника. Ноябрь 1995 года. Коридор.]

Встретил Джинни перед Историей Магии. Она выглядела замученной.

— Как там у вас в башне? — спросил я, передавая ей шоколадку (купленную на доходы от ремонта).

— Ужас, — шепнула она. — Гермиона навязала сотни шапок. Она прячет их везде. Эльфы объявили бойкот и перестали убираться. Грязища — по колено. Только Добби убирает всё.

— Революция требует жертв, — хмыкнул я. — Даже гигиенических.

А сам подумал, что Гермиону, видно, не убедил мой разговор в конце прошлого года. Или, наоборот, повлиял не в ту сторону.

— Ты сам как? — она посмотрела на меня внимательно. — Выглядишь… прозрачным.

— Я в норме, — соврал я. И изобразил кривую улыбочку в стиле «крутой парень».

Но это была ложь. Ночью мне снова снился 1899 год. Дамблдор держал схему замка и указывал на стену на 8-м этаже. «Сердце здесь, — говорил он. — Но вход — через желание. И тебе понадобится проводник».

Амулет на карте указал восьмой этаж, но я уже два раза ходил там и ничего не нашел. Но эта подсказка… Возможно, мне нужно не просто искать, а пожелать. И очень сильно.

[Запись из дневника. Ноябрь 1995 года. Кабинет Амбридж.]

Кажется, в этом году в Хогвартсе у меня бывают только плохие дни и очень плохие, этот один из таких. Она все-таки меня поймала. Точнее, кто-то меня сдал (подозреваю пару слизеринцев). Филч перехватил меня в коридоре с пачкой рекламных листовок «Мастерской Когтеврана».

— Садитесь, мистер… — пропела она.

Кабинет. Розовый ад. Котята на тарелках. Чай с сахаром, от которого сводит зубы. Это комната словно из сумасшедшего дома.

— Вы нарушили Декрет о запрете несанкционированных организаций и коммерческой деятельности, — сказала она мягко. — Вам придется неделю отбывать у меня наказание.

— Вы будете писать строчки. «Я не должен нарушать правила».

— У меня нет чернил, — сказал я.

— Вам не понадобятся чернила. — сказала она своим тонким голоском и с этой мерзкой улыбочкой.

Она дала мне длинное черное перо.

Я начал писать. Сначала ничего. А потом тыльную сторону ладони обожгло болью. Я посмотрел на руку. Слова «Я не должен…» были вырезаны на коже, как ножом. Кровь капала на пергамент.

Я поднял глаза. Амбридж смотрела на меня с наслаждением. Она ждала слез, просьб, жалоб.

Я сжал зубы.

— Что-то не так?

— Нет, профессор, — ответил я, глядя ей в глаза. — Всё очень… доходчиво.

Я писал два часа. Боль стала тупой, ноющей.

Когда я вышел, я не пошел в больничное крыло. Я пошел в туалет, промыл рану холодной водой и замотал платком.

Теперь у меня есть метка. Не Черная, как у Пожирателей. А розовая. Метка ненависти.

Ну погоди, жаба. Я тебе устрою «соблюдение правил». Дай только перегрузить свой амулет.

[Запись из дневника. Середина Ноября 1995. Лестницы.]

Замок сходит с ума. Это замечают все, но списывают на Пивза или погоду. Я же не первый год здесь. И хоть амулет молчит, но я чувствую замок так же, как тогда, когда взломали Кубок Огня. С ним что-то не так.

Лестницы теперь меняют направление не по расписанию, а когда им вздумается. Вчера группа слизеринцев из Инквизиторского отряда застряла между третьим и четвертым этажом на полчаса. Лестница просто зависла в воздухе.

Потолок в Большом Зале барахлит: вместо звездного неба иногда показывает помехи, как ненастроенный телевизор, или серую муть, даже если на улице ясно.

Когда я прохожу рядом со стеной, мне кажется, я слышу зов. Словно кит зовет на помощь из глубины океана.

Замок отвергает Амбридж. Его магия конфликтует с её правилами. Замок не подчиняется бумажкам, только магии. Амбридж думает, что наводит порядок, но на деле принесла хаос. И если я не перезагружу амулет и не найду причину сбоя, то все эти «шалости» покажутся нам цветочками по сравнению с тем, что может случиться.

[Запись из дневника. Конец Ноября 1995. Спальня Когтеврана.]

Я вернулся в спальню поздно, прижимая платок к руке. Кровь всё не останавливалась.

Финн, Осси и Ричи не спали.

— Что с тобой? — спросил Осси, откладывая книгу.

Я молча показал руку. Надпись «Я не должен нарушать правила» алела на коже.

Финн выругался так витиевато, что я даже заслушался (ирландские корни дают о себе знать).

— Я взорву её, — прорычал он, хватая свою коробку с фейерверками. — Клянусь Мерлином, я подложу ей бомбу прямо в туфли!

— Сядь, — осадил я его, морщась от боли. — Ты сделаешь только хуже.

Ричи Стивенс молча подошел ко мне и протянул баночку с зеленой мазью.

— Бабушкин рецепт, — прошептал он. — От проклятий и сглаза. Помогает и при таких ранах.

Мазь пахла полынью, но боль сразу утихла.

Мы сидели в тишине. Осси, который в начале года защищал Министерство, теперь выглядел мрачным. Он посмотрел на мою руку, потом на дверь.

— Это варварство, — сказал он тихо. — Надо пожаловаться. Написать родителям… В Попечительский совет! Это же пытка, это незаконно!

Я горько усмехнулся.

— Осси, очнись. Она и есть закон. Она Генеральный Инспектор. Пойдешь жаловаться — она скажет, что это клевета, а тебя исключат. Она только этого и ждет.

— И что, просто терпеть? — спросил Финн, сжимая кулаки.

— Не терпеть, а играть умнее, — ответил я. — Мы не Гриффиндор, чтобы лезть на амбразуру. Я не доставлю ей удовольствия сломаться. Я буду улыбаться, кивать и делать своё дело, только аккуратнее. Она ждет бунта, чтобы всех нас накрыть. А мы не будем бунтовать. Мы будем выживать.

Я посмотрел на свою забинтованную руку.

— Дамблдор не дурак. Он что-то готовит. Не может быть, чтобы он просто так сдал школу этой жабе. Он выжидает. И нам тоже стоит подождать, пока она сама не совершит ошибку. А она совершит. Власть всегда делает людей неосторожными.

[Запись из дневника. Конец Ноября 1995 года. Гостиная Когтеврана.]

В день матча Гриффиндор-Слизерин я, как обычно, не пошел на стадион. Я редко смотрю матчи, но люблю эти моменты: замок почти пустой, и можно спокойно исследовать его. Пока вся школа орала на трибунах, я методично простукивал стены на восьмом этаже, ища ту самую «пустоту» из снов. Амулет молчал.

Вечером я встретил Джинни. Она выглядела так, будто только что вернулась с войны. Бледная, губы сжаты.

— Что случилось? — спросил я.

— Гарри и Фреда с Джорджем отстранили, — глухо сказала она. — Пожизненно. Малфой спровоцировал их, они подрались… Амбридж забрала их метлы.

Я присвистнул.

— Пожизненно? Это уже не наказание. Это месть. Ты же говорила, Гарри не молчит и говорит правду. Вот она и лишает его того, что он любит больше всего.

Джинни сжала кулаки.

— Мы не сдадимся. Рон теперь вратарь, а я буду Ловцом. Мы ей покажем.

Я посмотрел на неё с уважением. В этой маленькой девочке стержня больше, чем во всем Министерстве.

— Ты будешь отличным Ловцом, — сказал я серьезно. — Я точно буду смотреть твои матчи.

[Запись из дневника. Начало Декабря 1995 года. Спальня Когтеврана.]

Наш бизнес заморожен. Амбридж шмонает сумки, Филч проверяет коридоры. Вешать объявления нельзя, передавать записки — опасно. Наверное, не будь этой ситуации с пером и моей рукой, я бы, может, и плюнул на бизнес, но сейчас это дело принципа. Да и мои запасы галеонов не бесконечны.

Мы собрали экстренное совещание на кровати Финна (она дальше всех от двери). Закрыли полог, чтобы нас еще и видно не было.

— Клиенты боятся, — сказал Осси, пересчитывая скудные остатки кассы. — Никто не хочет нести сломанный телескоп, если за это можно нарваться на серьёзные неприятности.

— Нам нужна система связи, — сказал я. — Как у подпольщиков. Без имен, без явок.

И тут я посмотрел на свой дневник, который подарила Гермиона. Она говорила, что наложила на него Протеевы чары. Принцип простой: один предмет меняется, остальные повторяют.

Идея гениальная. Если это работает для дневника, сработает и для рекламы.

— Карты, — сказал я, вытаскивая из кармана пачку. — Мы будем использовать обычные карточки от Шоколадных лягушек, их у всех навалом.

— В смысле? — не понял Финн.

— Протеевы чары, — объяснил я, доставая палочку. — Я свяжу карточки. Мы их раздадим проверенным клиентам. Когда «Мастерская» открыта и безопасна, изображение на карте меняется. Например, вместо Дамблдора появляется знак шестеренки. Или цифра в углу показывает время.

— А если поймают? — спросил Ричи своим шепотом.

— Это просто карточки, — ухмыльнулся я. — Никаких записок, никаких улик. Если Амбридж спросит, скажем, что обмениваемся для коллекции. Вроде это пока не запрещено.

Финн расплылся в улыбке:

— Это гениально. Я беру на себя распространение.

Осси деловито кивнул:

— А я введу залог за саму карточку. Страховка от потери.

Бизнес жив. Мы уходим в тень, но продолжаем работать. Амбридж может запретить объявления, но она не может запретить азарт.

Год 4: Орден Феникса и Перезагрузка Системы (1995 - 1996) часть 4

[Запись из дневника. Декабрь 1995 года. Пустой класс.]

Гермиона согласилась показать мне пару защитных заклинаний. Официально — помощь отстающему, неофициально — мы просто искали повод побыть вдвоем (я — точно, и что-то мне подсказывало, что и она тоже).

Мы нашли пустой класс на четвертом этаже.

Она показала Протего. У неё получалось идеально, у меня — так себе (моя палочка-дубинка лучше работает на атаку).

Мы сели на парту передохнуть. И разговорились. Она рассказывала, как тяжело в этом году ей с Гарри и Роном: один получил травму в прошлом году и срывается на крик, второй постоянно спорит и ссорится с ней.

— Знаешь, — сказал я, чтобы отвлечь её. — У нас в Когтевране проводятся вечера анекдотов. И есть один свежий про профессора Снегга.

— Про профессора Снегга? — улыбнулась она.

— Ага. Снегг идет по коридору…

Я рассказал анекдот, где Штирлиц выкручивается из ситуации с Мюллером, заменив их на Снегга и Дамблдора. И в финале добавил голосом Броневого:

— А вас, Северус, я попрошу остаться.

Гермиона рассмеялась. Искренне, звонко. Она откинула голову, её волосы коснулись моего плеча.

Мы замерли. Смех стих.

Она повернулась ко мне. Её лицо было совсем близко. Я видел золотистые крапинки в её карих глазах. Наши руки соприкасались на столе.

Время остановилось. Гул в замке стих.

Мы потянулись друг к другу. Сантиметр. Еще один. Я чувствовал её дыхание…

БАБАХ!

В коридоре что-то с грохотом упало. Раздался визгливый смех Пивза и звон разбитого доспеха.

Мы отпрянули друг от друга, как ошпаренные.

Гермиона вскочила, красная как рак.

— Мне… я… мне пора. Я должна проверить… патруль…

Она схватила сумку и выбежала из класса.

Я остался сидеть на парте, слушая удаляющиеся шаги.

Пивз, чтоб тебя дементоры расцеловали в обе щеки.

Но искра была. Я точно знаю, что была. И я, довольный, откинулся на парту и закрыл глаза.

[Запись из дневника. Середина Декабря 1995 года. Коридоры.]

Я бежал. Легкие горели. Все же я спринтер, и скорость развиваю неплохую, но и сжигаю энергию и запас воздуха. Филч и его кошка почти загнали меня в угол. Его кошка — просто как та черепаха из апорий про Ахиллеса. Филч теперь везде. Ему дали волю, и он патрулирует коридоры, выискивая малейшие нарушения. А у меня постоянно вид подозрительный, такое уж лицо.

Я попался им на лестнице. Моя карта еще не определяла людей, я пока не знал, как это сделать.

— Стой! — крикнул Малфой (он теперь староста и пользуется этим на полную катушку).

Ну конечно, нашли дурака. Я уже развернулся и начал бежать. Рванул вверх.

Восьмой этаж. Тупик. Гобелен с троллями.

Сзади топот.

— Если догонят, живым не дамся! — взмолился я, пролетая мимо стены. — Мне очень нужно место, где спрятаться! Нужно место, очень нужно место.

Камень дрогнул. На секунду в стене проступил контур двери. Но я уже пролетел мимо, завернул за угол и спрятался в нише за доспехами.

Они пробежали мимо.

Я отдышался. Мне не показалось. Стена ответила. Она хотела меня впустить.

Я запомнил это место. Попробую в следующий раз.

[Запись из дневника. 25 Декабря 1995. Рождество. Коридор 8-го этажа.]

Почти все разъехались, осталось пару человек включая меня. В замке тишина, от которой звенит в ушах. Довольно страшновато даже, особенно когда тут еще приведенья бродят.

Решил, что сейчас или будет поздно, мои воспоминания о доме и связь с моим вторым «я» стала исчезать, я забыл вкус своего любимого блюда, что готовила мне бабушка в Минске, не помню глаза Мамы и голос отца. А мой второй я почти растаял. Не знаю, это связь наша рушится, или же все еще хуже. Мне становится немного страшно. А вдруг у меня не получится и я не просто останусь здесь, а мы исчезнем.

Я поднялся на восьмой этаж. Гобелен с троллями, танцующими балет. В прошлый раз дверь открылась, но надо проверить, не показалось ли мне. Я надеялся, что это здесь. Моя карта пульсировала. Амулет словно тянул меня к камням.

Но как открыть? Гермиона говорила: «Нужно очень сильно захотеть». И молодая версия Дамблдора тоже говорила об этом. Да и я бежал и просил о помощи.

Я встал перед гобеленом.

— Ты слышала меня тогда, — сказал я стене. — Ты хотела помочь.

Я прошел три раза, сосредоточившись на своей боли.

«Мне нужно место, чтобы починить то, что сломалось. Мне нужно вернуть память. Мне нужно выжить. Мне нужно помочь замку.».

Стена пошла рябью. Появилась дверь с ручкой-шестеренкой.

Я открыл её.

Лаборатория. Верстаки, инструменты, чертежи (те самые, из 1899-го!) и тихий гул.

— Привет, — прошептал я. — Я пришел. Выдохнул и засмеялся.

[Запись из дневника. 27 Декабря 1995. Лаборатория.]

Я провел здесь двое суток. Спал на полу, ел бутерброды, которые принес с собой.

В центре комнаты стоял огромный кристалл, гудящий и светящийся, как трансформаторная будка. Но мой амулет к нему не подходил. Может я, что-то не вижу, то ли стандарты разъёмов со времен основания Хогвартса или когда этот кристалл тут поместили, изменились. Не знаю.

Пришлось импровизировать.

Я вспомнил уроки труда и сделал «переходник» из медной проволоки, рун и осколка зеркала. Выглядело это чудовищно, наверное, увидеть это какой-то опытный маготехник или как их тут называют, он бы упал от шока.

Когда я подключил амулет, меня тряхануло так, что зубы клацнули.

Свет, искры, запах озона. Волосы, кажется, дыбом встали. Это не электричество, а какая-то магия.

Амулет нагрелся. Серый металл снова стал серебряным. Я почувствовал, как ко мне возвращаются силы. Головная боль, которая мучила меня с лета, исчезла. Руки перестали дрожать. Мир стал четким и ярким, как будто протерли стекло.

Но… заряд был неполным. Узор на амулете светился тускло, пульсируя.

— Временная мера, — понял я. — Переходник не тянет полную мощность или слишком узкий канал передачи. Он просто поддерживает жизнь.

Мне придется приходить сюда каждую неделю или может чаще, как на подзарядку. Это риск. Но хотя бы я не исчезну завтра. Возможно, надо придумать какой-то прибор, ведь есть же Мультиметр или Амперметр. Почему не быть магияметру.

Я погладил теплый металл.

— Живем, — сказал я пустоте. — Пока живем.

[Запись из дневника. 31 Декабря 1995 года. Новогодняя ночь.]

В эту ночь, когда весь мир запускал фейерверки, я снова провалился в сон, а там 1899 год.

В этот раз туман рассеялся. Я не просто видел картинку, я слышал их.

— Он идеален, Альбус! — Гриндевальд ходил по комнате, размахивая руками. — Двойная душа! Резонанс, который не гаснет при переходе! Это же вечный двигатель для стабилизации реальности! Мы сможем закрепить любые изменения!

— Геллерт, — голос Дамблдора был тихим, но твердым. — Он живой. Он чувствует. Это не артефакт, это человек. Мы не можем использовать его как батарейку.

— Он — Якорь! — рявкнул блондин. — Его судьба — держать мир, когда тот начнет рушиться. Это выше, чем просто жизнь!

Дамблдор посмотрел на меня (во сне я снова был там, привязанный к креслу невидимыми путами). В его глазах была жалость и сожаление.

— Мы спросим его, — сказал он. — Когда придет время.

— Время не спрашивает, — отрезал Гриндевальд. — Время выбирает само и требует жертв.

Я проснулся в холодном поту. За окном башни Когтеврана падал снег.

Якорь. Батарейка. Стабилизатор.

Я потрогал свою грудь, где пульсировал теплый амулет.

А я вообще настоящий? Или я просто… функция, созданная двумя чертовыми гениями в прошлом веке, чтобы держать этот мир, когда он начнет трещать по швам?

И если я «конструкт», то что будет с моим «минским я», когда миссия закончится? Меня выключат?

С Новым Годом, Саша, так давно меня никто не называл. С новым знанием. Но, если они думают, что я просто так сдамся, не на того напали. Русские умирают, но не сдаются.

[Запись из дневника. Январь 1996. Лаборатория.]

Прибор для измерения силы магии у меня не вышел, но эмпирическим путем (а точнее, методом проб и ошибок) было вычислено, что мне надо приходить на подзарядку каждые 6 дней. И вот он я — подзаряжаю амулет. Точнее, от скуки не знаю, чем себя занять, пока он сам заряжается.

Пока он гудел, впитывая магию, я решил осмотреть комнату.

На одной из стен, за пультом управления потоками (каменная плита с кристаллами), я заметил царапины. Присмотрелся. Это были руны, но написанные небрежно, хулиганским почерком.

Я провел рукой по надписи, и она на секунду вспыхнула:

«Привет новому искателю. Если ты это читаешь, значит, ты тоже нашел Сердце. Не сломай его, мы тут настроили всё под себя. Сохатый, Бродяга, Лунатик и Хвост».

Я замер. Сохатый и Бродяга. Те самые странные имена из записки по анимагии, которую я нашел на третьем курсе. Те, кто пытался стать животными. И, судя по всему, у них могло и получиться.

Значит, они были здесь. Они нашли это место задолго до меня. И они использовали энергию Замка для чего-то масштабного.

Я посмотрел на кристаллы. Они пульсировали в разном ритме. Надо только понять, что он значит, просчитать закономерность, если, конечно, это возможно.

Посмотрел на центральный кристалл. В его глубине плавали крошечные огоньки. Как только я подошел ближе, один огонек вспыхнул ярче и подплыл к самой поверхности, прямо напротив меня. Я сделал шаг вправо. Огонек сместился вправо. Поднял руку. Огонек запульсировал.

— Ага, — сказал я.

Как будто бы мне было все понятно. Но на деле — лишь смутная мысль. Я прошелся влево от кристалла, а затем вправо, два раза подпрыгнул. Хм, как говаривал один джентльмен: «Я съем свою шляпу», если он не копирует мои движения.

Так-так. Интересно.

Я достал свою карту и поднес к кристаллу. Ничего. Слишком просто, чтобы быть правдой. Тогда давай так… Я достал палочку и коснулся кристалла. Огоньки пошли рябью, словно волны.

— Что бы это значило, мой дорогой доктор? — сказал я себе голосом Шерлока Холмса из советского фильма.

«Волны, рябь…» — три раза повторил я.

Потыкал еще пару раз, потом дотронулся рукой — рябь пошла чуть сильнее.

Я заметил, что огонёк не просто повторяет мои движения, а ведёт себя как индикатор сигнала. Чем ближе я подходил, тем сильнее был отклик. Значит, кристалл ловит не мои шаги, а мою ауру или след. Как антенна, которая различает частоты.

Я вспомнил руны на стене. Они были написаны небрежно, словно кто-то оставил подсказку для тех, кто умеет читать между строк. Я провёл пальцем по первой — она вспыхнула и тут же погасла. Вторая отозвалась слабым светом. Третья — вовсе не реагировала.

— Ребус, — пробормотал я. — Проверка на внимательность.

Я стал сопоставлять ритм огоньков в кристалле с порядком рун. Каждая руна соответствовала определённому пульсу. Если огонёк вспыхивал трижды, значит, нужно коснуться третьей руны. Если дважды — второй. Я попробовал — и руны засветились в правильной последовательности, складываясь в слово.

«СВОЙ», — прочитал я.

Меня осенило. Это не просто энергия. Это мониторинг. Замок видит всех, кто в нём находится. У каждого человека своя уникальная магическая подпись, на которую реагирует кристалл. Как радар, который отличает «свой-чужой». Если эти парни смогли подключиться к этому радару и вывести сигнал на бумагу… значит, смогу и я.

Я достал свой пергамент.

— Ну что, коллеги, — сказал я надписи на стене. — Посмотрим, как далеко зашел ваш эксперимент. И смогу ли я его улучшить.

[Запись из дневника. Январь 1996 года. Хогвартс.]

Когда амулет заряжается до определенного уровня (тут, правда, нет индикаторов, но я чувствую, как он начинает сильнее вибрировать), он снова ведет себя как раньше — подсказывает направление, словно мы играем в «горячо–холодно».

Когда он ведёт меня по коридорам, я вспоминаю осень. Тогда замку было плохо, он словно задыхался от чужеродного влияния, ему не нравилось то, что делает Амбридж. Зарядив амулет, я помог себе, но не стоит забывать и о моей миссии — помощи замку.

Амулет и сам напоминает об этом. Его жар — это не просто сигнал, а просьба. Замок зовёт меня туда, где ему нужно внимание. И мне нужно ему помочь.

[Запись из дневника. Конец Января 1996 года. Большой Зал.]

«Ежедневный Пророк» вышел с заголовком: «МАССОВЫЙ ПОБЕГ ИЗ АЗКАБАНА». Десять особо опасных. Беллатриса Лестрейндж. Долохов. Руквуд. Министерство поспешило обвинить Сириуса Блэка.

Я смотрел на фотографии. Эти лица… Они не были похожи на портреты преступников, что развешивают у нас (там схематичные фотороботы), а тут — живые лица, и у многих в глазах фанатичный блеск.

Я огляделся. Большинство студентов даже не открывали газету — ели, болтали, смеялись, словно ничего не произошло. Лишь за столом Гриффиндора я заметил Гермиону, склонившуюся над страницами вместе с Гарри и Роном.

— Дамблдор говорил, Волан-де-Морт возродился, — прошептал я Финну. — Они вернулись к Хозяину. Он собирает старую банду.

Финн побледнел:

— Думаешь, начнётся?

— Уже началось. Пока стреляют статьями. Но скоро — заклинаниями.

[Запись из дневника. Конец января 1996. Спальня мальчиков.]

В спальне тишина, только Финн смешно сопит во сне. Я задернул полог и сижу с палочкой под одеялом, стараясь не выдать себя лишним отсветом заклинания Люмос.

Передо мной мой пергамент-карта. Он пуст. Контуры коридоров, что я вывел, лежат на пергаменте, словно шрамы на выцветшей коже. После того как я подобрал рунный код «СВОЙ» в Лаборатории, я думал, что замок «примет» мою карту как родную. Ни черта подобного. Не так все просто.

Кристалл там, в Лаборатории, — это мощнейший передатчик магической энергии, которая питает весь замок. Настоящее Сердце. Я видел, как он вибрирует, собирая отзвуки каждого шага в Хогвартсе. Но мой пергамент пока — просто обычный магловский план этажей, он неживой.

В голове крутится аналогия с радиопередачей (у меня сосед дома радиолюбитель, и я пару раз помогал ему настраивать аппаратуру). Кристалл транслирует сигнал в эфир, заполняет им всё пространство замка. А моя карта должна стать приемником. Мне нужно поймать эту конкретную «волну». Но как настроить контур? Та четвертка со странными кличками-именами как-то заставила чернила резонировать с этим сигналом.

Я выглянул из-за полога и посмотрел на спящих парней. Им проще — они зазубривают заклинания, не вникая в физику процесса, просто повторяют движение палочкой. А я так не могу и пытаюсь поймать «несущую частоту» самого Хогвартса. Я чувствую, что решение где-то в моем амулете. Он ведь тоже ловит энергию Кристалла для подзарядки. Значит, он может работать как антенна. Если я пропущу сигнал через него и выведу на карту…

А еще наверняка нужны специальные чернила, которые бы реагировали на магическую волну. Надо прочитать в библиотеке. И, скорее всего, какие-то руны по контуру карты для задания нужной частоты. Осталось понять, как это все собрать в единую схему.

И надо не забывать о риске. А вдруг я сломаю всё? Или, говоря по-нашему, всё закоротит, и карта сгорит? Ну ладно карта, главное, чтобы не замок.

[Запись из дневника. Начало февраля 1996 года. Библиотека Хогвартса.]

В библиотеке всегда пахнет пылью и сухими чернилами. Совсем не похоже на наши библиотеки дома — здесь она словно живая. Тишина здесь особенная, как будто звук магически отключили (хотя, кто знает, может, это мадам Пинс тут колдует).

Я сидел за столом, перелистывал книги по алхимии и рунам, но всё было слишком общее. Чернила для пергамента, рецепты для зелий — ничего про то, как заставить карту резонировать с магической волной.

Я уже начал раздражаться, когда услышал знакомый голос:

— Ты ищешь что-то конкретное?

Гермиона стояла рядом, с книгой в руках, и мило улыбалась. Она или читает мысли, или просто заметила, что я уже битый час листаю справочники и ничего не нахожу.

— Чернила, — признался я. — Такие, что реагируют на магию.

Она кивнула, будто это было очевидно:

— Тогда тебе нужен раздел «Практическая алхимия». Там есть книга «Чернила и их магические свойства». Я брала её для эссе, но думаю, тебе пригодится больше.

Мы пошли вдоль стеллажей. Её пальцы скользили по корешкам книг уверенно, будто она знала их всех по названиям (зная её — это вполне может быть и так). Она остановилась, вытянула нужный том и протянула мне.

Наши пальцы соприкоснулись — и в этот миг будто что‑то щёлкнуло.

Мы оказались так близко у стеллажа, что дыхание смешалось. Наши сердца бились с бешеной скоростью. Я чувствовал её тепло, и на секунду показалось, что нас тянет друг к другу, словно сама магия библиотеки решила свести нас. Наши губы уже почти слились в поцелуе…

В этот момент мимо прошла мадам Пинс. Её взгляд был острым, как нож, и сразу вернул нас в реальность. Я отстранился и спрятал книгу под локтем, Гермиона сделала вид, что поправляет волосы. Но посмотрела на меня так, что я понял: мне это всё не привиделось.

Мы вернулись к столу. Я открыл книгу: «Чернила на основе молока единорога и пепла феникса». Формулы, которые могли оживить карту. Я почувствовал, что схема складывается: амулет как антенна, руны как контур, чернила как чувствительный элемент.

Но ещё я понял другое: иногда правильная книга приходит не сама, а вместе с человеком, который умеет её найти. И всё-таки нас тянет друг к другу, магнит, меня точно. Куда всё девается, мой аналитический ум и логика, просто сносит всё словно ураган.

Год 4: Орден Феникса и Перезагрузка Системы (1995 - 1996) часть 5

[Запись из дневника. 14 Февраля 1996. День Святого Валентина. Хогсмид.]

У нас дома этот праздник не был популярен, мало кто про него знал. А тут это довольно крупное событие: парочки могут побыть вместе, а кто-то может признаться в своих чувствах. Мы еще с Гермионой не парочка, а признаться ей в своих чувствах… да я лучше выйду на бой с Троллем.

Я купил для нее лучшие шоколадные конфеты, что могли доставить совиной почтой. Надел чистую рубашку.

Нашёл Гермиону у почты. Она выглядела нервной, постоянно смотрела на часы.

— Привет, — я улыбнулся лучшей из своих улыбок (которые, правда, из-за моих клыков выглядели оскалом), пряча волнение. — Слушай, сегодня такой день… Может, сходим в кафе мадам Паддифут? Говорят, там ужасный чай, зато отличные пирожные и кофе.

Она замерла. В её глазах мелькнула паника.

— Я… я не могу. Прости. У меня встреча. В «Трех метлах». В двенадцать.

— Понятно, — сказал я, чувствуя, как внутри всё обрывается. Кажется, меня даже зашатало. — Я тогда пойду. Ну, удачи вам. Совет да любовь.

Я развернулся, чтобы уйти, но она схватила меня за рукав.

— Стой! Ты не так понял! Это не свидание! — крикнула она, а потом тихо добавила: — С Гарри.

Она подбежала ко мне, заглядывая в глаза.

— Это дело. Важное. Для ОД. Для всех нас. Там будет Рита Скитер (да, та самая). Мы заставим её написать правду.

Я посмотрел на неё. Она не врала.

— Правда? — переспросил я.

— Правда, — она шагнула ближе. — Я бы пошла с тобой. Честно. Но это важнее.

Мы стояли посреди улицы, вокруг ходили влюбленные парочки. Я поправил выбившийся локон у неё на виске. Мои пальцы коснулись её щеки. Она закрыла глаза и подалась навстречу.

— Тогда иди, — прошептал я, не убирая руки. — Спасай мир. А пирожные подождут.

Она открыла глаза, улыбнулась той самой улыбкой, от которой у меня слабеют колени, и убежала.

Я остался один. Шоколад жег карман.

Делать было нечего. Я пошел на квиддичное поле. Там тренировалась Джинни. Может, хоть посмотрю, как она летает. Она обещала быть крутым Ловцом. А еще можно с Рона поржать, все же играет он, как в песне у Слезирина — про Уизли наш Король.

[Запись из дневника. Конец февраля 1996 года. Урок Защиты от тёмных искусств.]

Я сидел за партой, делая вид, что записываю конспект. Амбридж вещала своим противным голоском, но я уже научился отключать слух, точнее, это привычка еще с детских лет, когда родители пытались меня ругать и читать нотации.

Вдруг Джинни наклонилась ко мне и прошептала так, чтобы слышал только я:

— Гарри получил кучу сов. От читателей «Придиры». Многие пишут, что верят ему.

Я повернул голову. Она улыбалась — не во весь рот, конечно, но глаза блестели.

— И знаешь, — добавила она, — Амбридж запретила ему ходить в Хогсмид. Думает, что так его накажет. Но он всё равно доволен.

Я хоть и четвертый год здесь, но этот мир еще не стал для меня родным. Для меня Волан-де-Морт — это какая-то страшилка на ночь, вроде Бабайки или Бабы-Яги. Но я верю Джинни, а она верит Гарри. И я видел мертвое тело Седрика, слышал слова Дамблдора. Этого достаточно.

Я снова посмотрел на Джинни. В её глазах горел огонь — тот самый гриффиндорский, который не погасить никакими декретами.

[Запись из дневника. Начало Марта 1996 года. Коридор.]

Сегодня в школе праздник непослушания.

Недавно вышел новый номер «Придиры». Интервью Гарри Поттера. Он рассказал всё: про кладбище, про Волан-де-Морта, про смерть Седрика.

Амбридж тут же выпустила Декрет №27: «Любой ученик, найденный с журналом «Придира», будет исключен».

Лучшей рекламы она сделать не могла. Если бы она разрешила всем читать, это бы означало, что ничего страшного там нет. А так она словно сказала: «Там всё правда».

Теперь журнал читают все. Под партами, в туалетах, даже заколдовывают страницы, чтобы они выглядели как учебник по Трансфигурации (я помог паре первокурсников с этим заклинанием).

Я встретил Гарри в коридоре. Он выглядел уставшим, но довольным.

Я просто кивнул ему и показал большой палец.

— Ты молодец, — шепнул я. — Правда — это тоже оружие, Поттер. Причем одно из самых сильных.

У Гарри хоть и нет моего амулета, и замок он вряд ли чувствует, но сегодня я ощущаю, что Хогвартс словно очнулся от болезни. Он начал дышать.

[Запись из дневника. Начало Марта 1996 года. Хижина Хагрида / Лаборатория.]

Оказалось, что ингредиенты найти не так просто. Молоко единорогов было редкостью, а уж про пепел Феникса я и вовсе молчу. Возможно, у профессора Снегга в его закромах что-то есть, но не в общем доступе. Не вламываться же к нему в кабинет ночью.

А потом меня осенило: мы же проходили единорогов с Граббли-Дерг! Там были жеребята, но они ведь откуда-то берутся.

Я пошел к Хагриду. Нашел его возле Хижины. Он таскал, как пушинку, огромные туши мяса.

— Хагрид, — сказал я, помогая ему перетаскивать ящики с кормом для его подопечных. — Мне для проекта нужно немного молока единорога. Буквально пара капель. В каталоге доставки из аптеки Косого переулка оно стоит как крыло от самолета, а у меня бюджет ограничен.

Хагрид подозрительно прищурился здоровым глазом:

— Для чего это тебе, Алекс?

— Исследую теорию резонанса, — ответил я чистую правду и посмотрел на него своими голубыми глазами, так их широко раскрыв, что каждый бы понял: я самый честный человек в мире. — Нужно закрепить магический след на пергаменте.

Хагрид вздохнул, но через десять минут вынес мне маленький пузырек с перламутровой жидкостью.

— Только осторожно, парень. Это чистая магия. Не вздумай пить.

С пеплом феникса вышла заминка. Я уже был два раза в кабинете директора и, конечно, разглядел его шикарную птицу Фоукса. Но не могу же я пойти к нему и сказать: «Мол, так и так, дорогой вы мой профессор, а не испепелите ли вашу птичку ради науки и моей карты?». Не-не, как говорили в деревне: «Дураков няма».

Пришлось вернуться в библиотеку и долго искать нужную информацию. В одном справочнике нашлась вроде бы подходящая замена. А точнее, в книге «Алхимия для практиков» я нашел сноску: «В исключительных случаях пепел феникса может быть заменен прахом огненной саламандры, при условии добавления тертого опала». Опал я купил в Хогсмиде в прошлый раз (как знал!). Правда, там была сноска, что в некоторых случаях возможно чрезмерное нагревание, но я подумал: это не мой случай. Да и какие у меня варианты?

Всё же удобная эта комната: тут тебе и набор юного алхимика, и котел, и огонь. Я смешал ингредиенты по формуле из книги, сперва проверяя каждое свое действие по нескольку раз, руководствуясь старым правилом «семь раз отмерь, один отрежь». Жидкость шипела и светилась неоновым синим. Когда я нанес её на карту, пергамент вздрогнул.

Сработало! Точки людей проступили четко, с именами. Эврика!

Но… всё же та сноска была не просто так. Карта грелась, как бабушкина печь.

Через три с половиной минуты пергамент в моих руках раскалился так, что запахло паленой кожей (причем сразу не поймешь — моей или карты). Надписи начали плыть и размываться, словно экран старого телевизора при плохом кинескопе.

— Черт! — я бросил карту на стол. Она дымилась.

Пришлось ждать больше часа, пока она остыла и картинка восстановилась.

Итог: я молодец, но не полностью. Придется учиться действовать очень быстро. И надо придумать, как можно охлаждать карту, а еще — как сделать так, чтобы ей мог пользоваться только я.

[Запись из дневника. Март 1996 года. Спальня Когтеврана.]

Наш ремонтный бизнес заглох. Клиенты закончились — я починил всё, что можно было починить в нашей башне, от телескопов до сломанных очков. Рынок перенасыщен.

Но деньги нужны.

Я вспомнил про близнецов Уизли. Мы познакомились с ними еще в поезде, когда я ехал с Джинни (они тогда пытались продать мне канареечную помадку, но я распознал подвох по запаху). С тех пор мы поддерживали связь. Я даже вложил пару своих галлеонов в их бизнес в прошлом году, когда у них были проблемы с финансами.

Теперь это окупилось.

Я стал их официальным дилером в Когтевране. Мы открыли подпольную лавку.

Товар шел на ура. «Забастовочные завтраки» (блевательные батончики, кровопролитные конфеты) — хиты сезона. А также многое другое, все же эти братья очень умные ребята, а так сразу и не скажешь. Я покупаю товар у братьев почти по себестоимости и продаю, наварив на этом свой процент. Им хорошо, так как беру сразу много и мне.

— Шляпы-невидимки! — рекламировал Финн, надевая одну на голову (она исчезала вместе с головой, что выглядело жутко). — Идеально для списывания!

Осси, как всегда, вел бухгалтерию. Ричи следил за шухером.

Мы продавали хаос в красивой упаковке. И это была моя месть, мои руки до сих пор не зажили и белыми тонкими линиями еще видно эту надпись.

[Запись из дневника. Середина Марта 1996 года. Хогсмид.]

Еще на прошлой неделе, как вышло интервью Гарри, Джинни мне сказала, что ему запретили посещать Хогсмид. А в эти выходные Рон и Джинни пропадали на тренировках.

Гермиона осталась одна. Я понял: сейчас или никогда (ну это я, конечно, загнул). Но я видел, что она постоянно со своими друзьями. Если в Гарри я был уверен (вроде, кто-то его с нашей Чжоу Чанг видел), то Рон — мутный тип, вечно рядом с ней трется. Хм, это что, я ревную, что ли?

На ловца и зверь бежит (надо только молчать о том, как я её назвал). По коридору шла Гермиона, как обычно, с какой-то стопкой книг.

— Прогуляемся? — спросил я, подхватывая её книги. — Обещаю не водить тебя в «Кабанью Голову».

Мы пошли в «Сладкое Королевство», потом просто бродили по улицам. Снег таял, пахло весной.

Мы говорили не о войне и не о Волан-де-Морте. Мы говорили о книгах, о магловском мире, о планах.

— Я хочу работать в Отделе магического правопорядка, — призналась она, кусая лакричную палочку. — Чтобы изменить законы.

— А я хочу открыть мастерскую, — сказал я. — Чтобы чинить то, что ломают маги.

Она засмеялась и взяла меня под руку. Это было просто, естественно и тепло.

На пару часов мы забыли, что в замке сидит жаба в розовом.

Наш день закончился, когда я довёл её до их этажа. Она смотрела на меня, а я на неё. В голове орала сигнализация: «Ты должен сделать что-то!». Словно ватной рукой я взял её ладонь в свою. Она немного вздрогнула, но руку не убрала, а наоборот — сама сжала мою. Я хотел что-то ей сказать, а может, даже попробовать поцеловать…

Но тут послышались чьи-то шаги. Момент был упущен.

Гермиона быстро приблизилась ко мне, встала на цыпочки, поцеловала в щеку и убежала. Я только услышал её голос и голос Полной Дамы.

А сам стоял, счастливый как никогда. Говорят, чтобы вызвать Патронуса, надо представить себе какое-то счастливое воспоминание. Похоже, сейчас я мог бы прогнать и сотню дементоров.

[Запись из дневника. Конец Марта 1996 года. Двор / Класс Прорицаний.]

Сегодня Амбридж уволила Трелони. Прямо во дворе, при всех. Трелони рыдала, Амбридж сияла. Я, конечно, не считал уроки Трелони за что-то стоящее, но тетя она хорошая и чай у неё вкусный. А еще она ни разу не предсказывала мне скорую смерть, как постоянно делает это для Осси. Да и Амбридж мне не нравится. Поэтому смотреть было неприятно на эту сцену.

Но Дамблдор её переиграл. Он не дал выгнать Трелони из замка и нанял нового учителя.

Когда я зашел в класс Прорицания (который теперь был на первом этаже, превращенный в лесную поляну), у меня челюсть отвисла.

Кентавр. Настоящий, живой кентавр. Флоренц.

Он стоял посреди класса, красивый, гордый и спокойный.

— Я про таких читал в мифах Древней Греции, — шепнул я Финну. — Учителем Геракла был кентавр.

Флоренц учил нас смотреть на звезды по-другому. «Сожгите учебники», — сказал он. Это было смело. Только уж очень мне была неприятна мысль сжигать книги, даже плохие.

Мне нравилось. Это было не гадание на кофейной гуще, а астрономия с философией. А еще лежишь себе на травке и в небо смотришь, а лошадка… тьфу, кентавр, цокает копытцем и вещает, что Марс нынче кровавый.

[Запись из дневника. Середина Апреля 1996 года. Коридор.]

Амбридж дала своим любимчикам власть. Теперь они называются «Инспекционная дружина».

Я шел в библиотеку. Меня остановил Малфой. На мантии у него сиял серебряный значок «И».

— Стоять, — протянул он лениво. — Рубашка не заправлена. Вид неопрятный. Минус 10 очков Когтеврану.

— Драко, — сказал я спокойно. — Рубашка заправлена. Даже, смотри, ради тебя волосы причесал.

— Дерзишь? — он ухмыльнулся. — Еще минус 10. За неуважение к Инспектору. И проваливай, пока я не снял еще.

Я сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Моя палочка-дубинка в рукаве просилась наружу. Одного удара хватило бы, чтобы стереть эту ухмылку.

Я вспомнил слова из мультфильма и проговорил про себя: «Спокойствие, только спокойствие». И тихо выдохнул.

Я молча пошел дальше.

— Ничего, — прошептал я. — Хогвартс круглый, встретимся в узком коридорчике. А там, как в тайге: у кого ружье, тот и прав. Эх, мечты, мечты.

[Запись из дневника. Апрель 1996 года. Коридор 8-го этажа.]

Я сидел в библиотеке и изучал свою карту.

Вдруг я увидел странное. Точки Инспекционной Дружины (Малфой, Крэбб, Гойл, Паркинсон) стекались к восьмому этажу. И точка Амбридж спешила туда же.

Восьмой этаж. Именно там Гермиона проводит свои тайные встречи. Ну да, я слежу за ней по карте. И уже догадался, что они собираются примерно там же, где и моя Лаборатория.

Не думая, я рванул с места. Получил по дороге нагоняй от мадам Пинс за бег, но даже не обернулся.

Я бежал изо всех сил, но опоздал. Дверь в стене открылась, и оттуда посыпались студенты. Крики, вспышки заклинаний. Радостные возгласы дружинников — кажется, кто-то там упал.

Я увидел Гермиону и Джинни. Они бежали прямо на Малфоя.

— Сюда! — шикнул я, дергая гобелен в сторону. Там был узкий, неглубокий карман (метра два), который я нашел неделю назад.

Я затащил их внутрь. Мы стояли в темноте, прижавшись друг к другу. Я обнял Гермиону, сзади мне в спину дышала Джинни. Мы слышали, как Амбридж визжит от радости: «Попались!».

— Гарри… — выдохнула Гермиона.

— Мы не можем ему помочь, — я сжал её плечо. — Если нас поймают всех, легче никому не будет.

Мои чувства сходили с ума. С одной стороны — опасность, с другой — я зажат между двумя красивыми девушками. Джинни мне была как сестра, но это не значит, что я не видел, какая она красотка. А вот близость Гермионы… Я вдыхал запах её волос. Похоже, она уже поняла, что я от неё без ума — всё же место узкое, я слишком близко, и мне трудно было скрыть свое волнение.

Когда голоса стихли, мы вышли. Я и Гермиона были красными (не знаю, как у нее, но у меня щеки горели). Джинни смотрела на нас с лукавой улыбочкой. Спасибо ей, что не стала подтрунивать.

Мы спаслись. Но потом я узнал: Гарри взяли.

[Запись из дневника. Начало Апреля 1996 года. Большой Зал.]

Школа гудит. Дамблдор сбежал.

Джинни рассказала мне по секрету, что он взял вину на себя за тайный отряд. Амбридж и министр пришли его арестовывать, но он вырубил их всех и исчез с фениксом. Некоторые даже говорили, что министр в больнице и всякие такие ужасы, но не думаю, чтобы Дамблдор так поступил.

— Стильно ушел, — сказал я Осси за завтраком. — Как Элвис.

(Ввернул я фразочку из одного кино). Осси, правда, не понял ни фразочки, ни кто такой Элвис. Провинция, что с них взять.

Но радоваться было нечему. Амбридж объявила себя директором.

Атмосфера в школе стала ледяной. Даже слизеринцы (кроме Инспекционной дружины) притихли — там ведь и нормальные ребята есть, это из-за таких, как Малфой и его свора, у них дурная репутация.

Мы остались одни с директором-садистом и её котятами на стенах.

[Запись из дневника. Конец Апреля 1996 года. Лаборатория.]

После того как Дамблдора «ушли» с его поста, Амбридж стала директором. В школе чуть ли не военное положение.

Но у меня есть козырь.

Я синхронизировал свою карту с Кристаллом. Теперь я вижу всё.

Оказывается, детекторы замка, встроенные в стены, видят всех обитателей и посетителей по-разному. И я смог настроить эти отличия разными цветами. Это уже не просто карта, а интерактивный пульт управления. В документальном кино про московское метро поезда двигались огоньками — вот у меня то же самое, только лучше.

Красный статус — «Угроза».

Сюда замок (который явно ненавидит эту жабу не меньше меня) относит Амбридж. Вижу, как её точка мечется по кабинету ЗОТИ — горгулья не пустила её в кабинет директора (видно, Дамблдор сменил пароль или просто заблокировал вход).

Красным горит и Филч с его кошкой. Они рыщут по коридорам, вынюхивая всё подозрительное.

Желтый статус — «Полицаи».

Малфой и его Инспекционная дружина. Они нацепили серебряные значки и теперь ходят с важным видом, снимая баллы за дыхание. Я назвал их так из-за повязок и белобрысого лидера — уж больно напоминает фильм 17-мгновений весны, только черной формы нет.

Желтые точки патрулируют коридоры. Сюрреализм: дети Пожирателей смерти на службе у Министерства.

Зеленый статус — «Наши».

Обычные студенты и нормальные преподаватели. Хаотичное броуновское движение тех, кто пытается выжить.

Вот оно — моё личное «Око Саурона». Как писали в одной умной книге: «Большой Брат следит за тобой, Долорес».

Я даже рассмеялся вслух — злодейским смехом из американских боевиков: «ХА-ХА-ХА!».

Это дает иллюзию полного контроля. Главное — не терять связь с реальностью и не заплывать за буйки. Потому что скоро начнется настоящий шторм. Я вижу на карте две яркие оранжевые точки — Фреда и Джорджа Уизли. Они замерли в коридоре третьего этажа. Что-то затевают.

Джинни говорила, что они хотят отомстить за Дамблдора.

Год 4: Орден Феникса и Перезагрузка Системы (1995 - 1996) часть 6

[Запись из дневника. Конец апреля 1996 года. Большой Зал / Коридор.]

Сегодня Фред и Джордж Уизли вошли в историю.

Я видел на карте, как они готовили это. Две яркие точки двигались по замку, расставляя ловушки. Мне пришлось помочь им, предупредив, что к ним движется кто-то из патруля.

А потом началось. Фейерверки. Драконы из огня. Болото в коридоре.

Амбридж бегала и визжала. Филч чуть не получил инфаркт.

А потом они улетели. Прямо на метлах, в закат. Неуловимые мстители, только не хватает коней и буденовок.

[Запись из дневника. Начало Мая 1996 года. Коридор шестого этажа.]

Фред и Джордж улетели, но их дух остался. Только теперь вместо двух близнецов, в школе появилось куча их последователей словно кто спустил крючок, и школа завелась.

В коридоре шестого этажа они оставили Портативное Болото. Настоящее, вонючее, квакающее болото. Это просто гениально. Надо бы узнать, как это они сделали.

Амбридж бегала вокруг него, визжала, пробовала Эванеско, но болото только росло.

Самое смешное — реакция учителей.

Я видел, как наш декан Флитвик (мастер чар!) подошел к болоту, посмотрел на него и развел руками:

— Увы, Долорес. Я не знаю, как это убрать. Тут нужна особая квалификация.

И ушел, насвистывая.

Макгонагалл вообще посоветовала Филчу купить плоскодонку.

Это был уже целый бунт, сразу было видно, кто в школе директор настоящий был, а кто сам себя назначил, ненависть к ней 100%, уважение — 0.

Мы, студенты, тоже не отставали. Взрывы в коридорах, навозные бомбы. Хаос стал нормой. Амбридж металась, как пожарный на складе фейерверков.

А я продавал запасы близнецов, которые они мне передали, прислав сову, где его искать. Бизнес шел в гору.

[Запись из дневника. Начало Мая 1996 года. Возле входа в Хогвартс.]

Гермиона сидела на скамейке, обложенная книгами. СОВ на носу. Она выглядела так, будто не спала неделю. Волосы всклокочены, под глазами круги.

Я молча поставил перед ней термос с кофе и плитку шоколада.

Она подняла глаза.

— Спасибо, — одними губами сказала она.

Я, как никто другой (может, еще её друзья), понимаю, как важно для Гермионы быть всегда на высоте. Мне проще: для меня важны знания и умение их применять. Оценки — это для Гермионы. Тем более сейчас, когда решается её судьба.

Я кивнул и ушел, не мешая ей зубрить.

[Запись из дневника. Май 1996 года. Стадион.]

Я сдержал слово, данное Джинни. Пришел на матч. Конечно, играла наша команда, но я не любитель квиддича и часто пропускаю игры. Но сегодня я хотел увидеть Гермиону. Из-за подготовки к экзаменам мы почти не виделись, а когда виделись, это были мимолётные встречи, и она всегда была с кем-то из своих друзей.

Гриффиндор играл в обновленном составе. С ним они уже проиграли одну игру, и только благодаря Джинни, которая поймала снитч, разрыв был минимален. Но её брат Рон (я не видел, но так рассказывали) играл из рук вон плохо. Слизеринцы пели про него песни, да и не только они — хит «Уизли наш король» был популярен. Ожидания от этой игры с нашей командой были такие, что игру опять спасёт Джинни.

Сидя на трибуне, я видел издалека Гарри и Гермиону, помахал ей рукой. Рядом со мной сидела Полумна. У неё был такой вид, что непонятно — спит она или смотрит матч.

Игра началась предсказуемо: Рон пропустил. Я злорадно поаплодировал нашему капитану Роджеру Дэвису, который забил ему квоффл. Не знаю почему, но когда я вижу Рона, во мне просыпается какой-то дикий, необузданный зверь, который хочет ему вмазать.

Джинни летала высоко рядом с Чжоу Чанг. Наши местные сплетники говорят, что Чжоу бросила Поттера и встречается с Дэвисом.

Но потом я увидел, как пришел Хагрид и куда-то увёл Гарри и Гермиону. И почти сразу, как они ушли, Рона словно подменили. Когда наш охотник Брэдли внезапно пошел в атаку, Рон стал финтить и угадал, куда полетит мяч. А затем он ловил и отбивал всё подряд. Просто бог квиддича в него вселился. Я даже порадовался, что Гермиона этого не видит. Так он был хорош в этот момент.

А затем Джинни поймала снитч прямо из-под носа у Чжоу Чанг. Та расплакалась, наверное, от досады.

Я орал так, что сорвал голос. Осси смотрел на меня с осуждением (он болел за Когтевран, естественно), но я сказал: «Это личное».

Когда они выиграли Кубок, я видел, как Джинни искала кого-то глазами на трибуне. Я помахал ей рукой. Она улыбнулась.

Со снитчем в руке, в этой форме и на метле, она была чудо как хороша.

[Запись из дневника. Конец Мая 1996 года. Лаборатория.]

Я снова здесь. Почти раз в неделю мне приходится заряжать свой амулет. Я так и не придумал способ, как вернуть всё как было на первых курсах.

Амбридж думает, что управляет школой. Но настоящий директор сейчас я. Точнее, я — главный механик. Вот бы батя мой был рад, сын пошёл по его стопам.

После побега Дамблдора замок озверел. Стены дрожат, двери захлопываются перед носом Инспекционной дружины, доспехи лязгают по ночам. Замок не признает её. Наверное, директор школы — это не просто приказ, нужна какая-то инициация, чтобы замок принял тебя.

Каждую ночь я спускаюсь к Ядру (в Лаборатории) или просто хожу по коридорам, касаясь стен, и шепчу: «Тише. Потерпи. Скоро всё закончится». Как будто успокаиваешь большое и сильное животное.

Это выматывает. Мой амулет работает на пределе, гася всплески дикой магии, чтобы школа не развалилась. Сегодня я заряжал его три часа. Кристалл гудел, как турбина. Я чувствую: скоро рванет. Напряжение в воздухе такое, что можно резать ножом.

И еще одно. Моя эпопея с анимагией подходит к концу.

Лист мандрагоры я проносил, зелье настоялось (в шкафу Лаборатории, в темноте и тишине). Остался последний шаг: выпить его во время грозы и прочитать заклинание «Амато Анимо Анимато Анимагус».

Синоптики обещают грозы в июне, сразу после экзаменов.

Я буду готов. В этот раз я доведу дело до финала и стану анимагом. В прошлом году я не мог выбрать: кот, рысь или еще кто-то, поэтому всё и сбилось. В этот раз я точно знаю, кем хочу быть.

[Запись из дневника. Начало Июня 1996 года. Экзамены.]

Пока пятикурсники (Гермиона, Гарри и Рон) трясутся перед СОВ, у нас свои «радости». Переводные экзамены.

Хорошо, что Амбридж все внимание уделяет тем, кто сдает С.О.В. и Ж.А.Б.А. Так что у нас все проходит как обычно, без лишнего шума и пыли.

Трансфигурация: Макгонагалл дала задание превратить ежа в подушку для иголок. Мой еж, видимо, чувствовал напряжение в замке, потому что подушка получилась колючей и пыталась уползти. Макгонагалл хмыкнула, но зачет поставила.

Заклинания: Флитвик проверял Акцио. Я притянул учебник с другого конца зала так быстро, что чуть не сбил Осси. «Отличная реакция, мистер!» — пропищал профессор.

Зельеварение: Снегг был в ударе. Мы варили Противоядие от обычных ядов. Я использовал свою «метрическую систему» (граммы вместо унций), и зелье вышло идеального бирюзового цвета. Снегг даже не нашел к чему придраться, просто молча кивнул. Это высшая похвала.

УЗМС: Хагрид (с помятым и побитым лицом — странно, уже полгода не заживает) вывел нас к загону с кнезлами. Их было всего четверо: пушистые, с необычно длинными ушами и глазами, которые смотрели так, будто уже всё про тебя знают. Кнезлы, по словам Хагрида, умели отличать «нормальных людей от подозрительных типов» и терпеть рядом только тех, кому доверяют.

Задача: подойти, установить контакт и добиться, чтобы кнезл дал себя погладить. Без царапин, укусов и побега животного в лес.

Когда пришла моя очередь, я выбрал самого настороженного — сидел в углу, хвостом подёргивал. Сначала просто стоял рядом, не лез, говорил с ним спокойно, как с разумным. Сработала тактика «улыбаемся и машем» (и ни капли вранья — кнезлы ложь не любят). Минут через пять он сам подошёл, понюхал руку и позволил почесать за ухом. Мурлыкнул так, что у меня отлегло от сердца.

— Вот это да, Алекс, — удивился Хагрид. — Не каждый сумеет с первого раза. Они ж, знаешь, характером ого-го.

Эти экзамены сданы. Но впереди Прорицание — где будет кентавр Флоренц, а с ним надо держать ухо востро. Потом Нумерология у Вектор, где мозг плавится быстрее, чем зелья у Снегга. И напоследок Теория магии — сухая, как прошлогодний пергамент, но без неё никуда.

[Запись из дневника. Середина Июня 1996 года. Ночь.]

Я не спал. Готовился к экзамену по теории магии и время от времени включал карту. Вроде бы удалось найти точное время, когда она не греется, чтобы не ждать потом долго, вот и тренировал навык.

Вдруг увидел, как красная точка Амбридж и еще пять подписанных красных точек двинулись к хижине Хагрида.

— Интересно, — прошептал я. — Неужели это она из-за нюхлера в её кабинете? Вряд ли она верит, что это Хагрид виноват, но, скорее всего, ей просто был нужен повод.

С нашего окна западной части башни не видно, что происходит, но слышно. Ребята спали, я оделся. Если это то, что я думаю, то пришло мое время. Не только замку я могу помочь. Выскочив из нашей гостиной, я помчался вниз.

На улице было темно (тут в Хогвартсе никто по ночам не зажигал свет, потому что никому, вроде бы, нельзя было ходить). Включив себе подсветку на палочке, я побежал. Мне были слышны голоса людей, которые призывали Хагрида сдаться, а тот категорически был против. Вспышки красных заклинаний. Дурачье, он же полувеликан.

Потом я увидел Макгонагалл. Она ругалась и призывала прекратить это безумие. А потом в неё ударили четыре красных луча. Она упала.

— Ублюдки, — выдохнул я. Обернулся на замок: может, еще кто-то вышел? В окнах виднелись силуэты, но никто не двигался. Стадо.

Я схватил палочку. Натянул на лицо футболку, как бандану (видел в вестернах). И рванул вперед.

Когда я выбежал, Хагрид уже исчез в темноте, а оставшиеся помощники Амбридж гнались за ним. Она сама кидала одно за другим заклинание, но всё мимо.

Макгонагалл лежала на траве, неестественно бледная.

— Профессор? — я проверил пульс. Слабый. Четыре Оглушающих в грудь — это не шутки в её возрасте.

Оставлять её здесь нельзя. Амбридж может вернуться.

— Мобиликорпус, — прошептал я, направляя палочку.

Тело профессора плавно поднялось в воздух.

Я тащил её к дверям замка, озираясь, как вор. В холле уже слышались торопливые шаги (Помфри? Флитвик?).

Я аккуратно опустил Макгонагалл на каменный пол, убедился, что она дышит, и юркнул в тень под лестницей.

Через секунду выбежала мадам Помфри.

— Минерва! О боже! — закричала она.

Я выдохнул. Надеюсь, с ней будет всё в порядке. И хорошо, что Хагрид ушёл — вряд ли бы я ему сильно помог против пятерых мракоборцев.

[Запись из дневника. Середина Июня 1996 года. Лес.]

Я сдал Нумерологию за полчаса (кто бы мог подумать?), но мне было неспокойно, и я вылетел из класса. Что-то было не так.

Зайдя в тихое место, я достал Карту. И начал смотреть этаж за этажом.

Точки Гарри и Гермионы двинулись к выходу, а затем в сторону домика Хагрида. А потом и вовсе к Запретному лесу. Вместе с Амбридж.

— Да что тут происходит? — прошептал я.

Они исчезли с поля зрения карты. Но я все равно занервничал. В голове стучала одна мысль: «Только бы с ней ничего не случилось».

Меня прошиб холодный пот. Амбридж сумасшедшая. Если она решит их там… За Гарри я не то чтобы не переживал, но пацан убил Василиска, сражался с дементорами и Волан-де-Мортом — он выкрутится. А Гермиона… она больше про стратегию, а как дойдет до дела — забудет все заклинания от страха.

Я рванул туда. Хижина пролетела у меня сбоку, вот я уже бегу по Лесу. Останавливаюсь и слушаю. Кажется, где-то прямо слышен шум. Бежал долго. Но потом услышал топот копыт и крики.

Я спрятался за огромным дубом. На поляне было нечто. Кентавры. Много. И Амбридж, которая визжала, как поросенок. Они тащили её в чащу.

Я искал глазами Гермиону. Её нигде не было. Гарри тоже.

Неужели их уже.?

Кентавры дружной толпой (или как там называют этот табун) с криками и свистом поскакали вперед. Я за ними. Амбридж продолжала орать вдалеке. Мне её не было жаль. Ни капли. Я не стану рисковать головой ради жабы. Но мне надо понять, что они не забрали Гермиону и Гарри.

Я бежал минут десять, ориентируясь лишь на громкий стук и визг. Потом он стал громче. Я замедлил шаг. Похоже, они остановились. Стал красться и увидел, что посреди Леса большая поляна. Посреди стоит столб (старый тотем?), к которому кентавры привязали Амбридж. Они смеялись и улюлюкали, стреляли из луков в столб над её головой.

Я подождал пару минут, но нигде не было видно моих друзей. Если бы они здесь были, то, думаю, находились бы вместе с Амбридж.

Я начал отходить медленно, на корточках, спиной назад, но наткнулся на что-то твердое. А потом меня схватили за шею и подняли вверх. Тяжело было дышать, но я умудрился направить палочку назад и применил Риктусемпру (Заклинание щекотки). Рука разжалась, а я повернулся и побежал. Наверное, никогда еще так не бегал. Лицо изрезали ветки, пару раз я падал и вставал. Не знаю, преследовал меня кто-то или нет.

Когда я вернулся в замок, то, наверное, похож был на лешего. Грязный и весь в каких-то листиках и траве. На меня смотрели удивленно. Я открыл карту, чтобы посмотреть, где Гермиона, но её не было, как и Гарри. Я поискал Рона — и его тоже не было. Но в кабинете у Амбридж я увидел скопление людей из инспекционной дружины, которые не двигались. Довольно странно.

Поднявшись туда, я увидел открытую дверь, а там валялись оглушенные слизеринцы. Малфой был похож на гигантского слизняка (какое-то проклятие).

Я не понимаю, что происходит. Но моих друзей нет в замке. Мне хотелось кричать.

[Запись из дневника. Конец Июня 1996 года. Больничное крыло.]

Я не помню, как прошли эти часы. Это было чистое безумие. Я бегал по замку, искал хоть кого-то, кто мог знать, где они. Какой-то первокурсник сказал, что видел, как Поттер и компания «взлетели в воздух», хотя там ничего не было. Другие над ним смеялись. Но я понял: Фестралы.

Мой амулет раскалился добела. Он жег кожу, оставляя шрам. Я чувствовал боль, страх и смерть. Где-то далеко. И молился.

А потом они вернулись.

Я ворвался в Больничное крыло. Дверь была закрыта, но я уже ничего не соображал, мне надо было её увидеть.

Там были все. Рон, опутанный почти полностью бинтами. Джинни со сломанной лодыжкой, но бодрая. Невилл. Полумна. Они спали.

И потом я увидел её.

Она лежала на крайней койке, бледная как мел. Грудь слабо вздымалась. Волосы разбросаны по подушке. Мало что напоминало ту веселую девушку. Я подбежал к кровати.

Ноги у меня подкосились. Я упал на колени прямо у её кровати, не обращая внимания на мадам Помфри, которая шипела про режим.

Я взял её руку. Она была холодной.

— Ты жива, — прошептал я, прижимаясь лбом к её ладони. — Жива… Я думал, я с ума сойду. Прости, что меня не было рядом. Что тебе пришлось такое пережить.

Она приоткрыла глаза. В них была боль, но когда она увидела меня, там мелькнуло тепло.

— Ты… пришел, — прошелестела она еле слышно.

— Я всегда буду приходить, — ответил я, глотая ком в горле. — Куда угодно. Только не пугай меня так больше. Пожалуйста.

Она слабо сжала мои пальцы.

— Не буду. Обещаю.

В этот момент я понял: плевать на Рона, плевать на правила. Я больше не буду стоять в стороне.

[Запись из дневника. Конец Июня 1996 года. Гостиная Когтеврана.]

Вся школа обсуждает возвращение Волан-де-Морта, а я смотрю на доску объявлений и чувствую, как сжимаются кулаки.

Там висит листок, написанный знакомым почерком с завитушками:

«Потеряны вещи. Список прилагается. Просьба вернуть...»

Рядом стояла Полумна. Как всегда, босиком, с этим своим отрешенным взглядом. Кто-то снова спрятал все её вещи. Обувь, одежду, книги.

«Да что это такое? Каждый год одно и то же. Что за люди...» — пронеслось у меня в голове. — «Ну, покажу я вам».

Меня накрыло ледяной яростью. Я вспомнил пионерлагерь. Вспомнил, как меня, тогда еще мелкого и беззаботного, который видел мир не так, как они, пытались прессовать местные Малфои, Крэббы и Гойлы — за то, что я читал книги, а не курил за гаражами. Мама говорила не драться, но отец учил бить первым. Позже мне часто приходилось носить Маску: невозможно сражаться со всем миром, надо его менять. Но иногда Маску нужно снимать.

Я подошел к доске и сорвал объявление.

— Не понадобится, Луна, — сказал я тихо.

Она повернулась, улыбаясь так, будто ничего не случилось:

— О, привет, Алекс. Нарглы в этом году особенно шаловливы. Думаю, вещи вернутся сами.

— Вернутся, — кивнул я. — Я договорюсь с Нарглами. Погоняю мозгошмыгов у них в голове.

Никогда я не говорил и не скажу ей, но еще на первом курсе я заметил, что у нее забирают вещи, и начал бороться с этим.

Первый курс: я находил её учебники в мусорных ведрах и незаметно подкладывал ей на парту.

Второй курс: я пару раз «случайно» уронил шкаф на тех, кто смеялся над её сережками-редисками.

Третий: я просто подходил к обидчикам (обычно это были наши же, когтевранцы — самые токсичные снобы в школе) и молча смотрел на них, поигрывая зажигалкой Zippo. Они понимали. Ведь когда я взял на болевой семикурсника, всем стало понятно, что меня лучше не трогать.

Но в этом году я отвлекся. Амбридж, поиски Лаборатории, анимагия, Гермиона... Я ослабил хватку. Меньше уделял внимания Луне. И крысы осмелели. Пока я спасал школу, они воровали кеды у девочки, которая и мухи не обидит.

Я развернул Карту. Теперь, когда она была синхронизирована с Кристаллом, я мог найти не только людей, но и некоторые тайники. Замок видел спрятанное со злым умыслом. Конечно, искать не очень удобно, но, просматривая этаж за этажом, я мог найти такое.

Я прошел по замку ураганом.

Вытащил её мантию из-за бачка в туалете Плаксы Миртл.

Нашел кеды, подвешенные к люстре в коридоре (пришлось сбить их заклинанием).

Собрал книги, распиханные по чужим сумкам, напихав тем, кто их не вернул вовремя.

А потом я зашел в спальню к шестикурсникам, которые, судя по Карте, это сделали. Они сидели и ржали.

Я не стал кричать. Я просто зашел, закрыл дверь и наложил «Коллопортус», заблокировав себе и им выход. Достал свою 16-дюймовую палочку из черного ореха. И улыбнулся одной из своих самых «милых» улыбок, учитывая мои длинные верхние клыки.

— Ребятки, — сказал я голосом, от которого даже у меня самого пошли мурашки. — Вы, кажется, перепутали Когтевран с помойкой.

Разговор был коротким. Без магии. Только «минская дипломатия» и пара доходчивых аргументов о том, что бывает с теми, кто крысятничает у своих. Они были на два курса старше, но маги пренебрегают физкультурой и надеются на палочки. Зря.

Через час я принес Луне стопку вещей. Она сидела у окна.

— О, Нарглы вернули! — она захлопала в ладоши.

— Ага, — я устало сел рядом, потирая синяк под глазом. — Они извинились. Сказали, больше не будут.

— Ты очень добрый, Алекс, — она посмотрела на меня своими большими глазами, и мне показалось, что она видит меня насквозь. Видит и мою злость, и мою палочку, и мой разговор в спальне. — Даже если ты пытаешься казаться злым медведем.

Я хмыкнул. Медведем? Ну, почти.

— Просто знай, Луна. Пока я в этой школе — твои вещи больше не пропадут. Это слово пацана.

Она не поняла, что такое «слово пацана», но улыбнулась и предложила мне пудинг. И я его съел. Потому что после разговора с «крысами» всегда хочется чего-то сладкого, чтобы перебить привкус горечи.

[Запись из дневника. Конец Июня 1996 года. Последняя ночь в замке. Гроза.]

Гроза началась, как по расписанию. Небо разрывало на части. Здесь в Хогвартсе, кажется, не было ближе, чем у меня дома. Гром и молнии.

Я стоял на Астрономической башне. Я был один. Полностью разделся.

— Пора, — сказал я. Словно гроза меня услышит.

Я достал флакон с зельем (кроваво-красным). Приставил палочку к сердцу.

— Амато Анимо Анимато Анимагус.

И выпил залпом всё это отвратительное на вкус зелье.

Боль скрутила меня в узел. Кости плавились, кожа растягивалась. Боль была невыносимая, я орал, но раскаты грома заглушали. Упал на мокрые камни, хватая ртом воздух, который вдруг стал… другим. Запахи ударили в нос в тысячу раз сильнее. Зрение изменилось — мир стал черно-белым, но четким. Приподнялся на лапах (!!!).

Я подошел к луже и посмотрел на свое отражение при вспышке молнии.

Из воды на меня смотрел не человек. И даже не рысь.

— Ох, черт, — пронеслось в моей новой голове. — Серьезно? Это — я?

Я издал звук — не крик, а рык, смешанный с… чем-то странным.

Ну что ж. Батя бы удивился. Но это будет моим козырем.

Никто не ожидает такого зверя. Особенно я сам.

[Запись из дневника. Конец Июня 1996 года. Перед отъездом.]

Гермиона уже выписалась из Больничного крыла. Она ходила задумчивая, сжимая в руках мой маркер.

Я поймал её в пустом коридоре, когда она несла вещи.

— Я помогу, — сказал я, забирая сумку.

Мы дошли до выхода.

— Ты уезжаешь, — сказал я. — И мы не будем видеться почти целое лето.

— Да, — она опустила глаза. — Лето будет… сложным.

— Я буду писать тебе письма. Невидимыми чернилами. (Только как это сделать из Минска, если я вернусь, конечно).

Я посмотрел на неё. В этом коридоре были только мы. Редкое мгновение, когда рядом нет её друзей. А потом я решился. Надо было сделать это уже давно.

— Гермиона, — сказал я. — Я обещал, что буду рядом.

Я наклонился и поцеловал её. Не в щеку, как она меня тогда. А по-настоящему.

Её губы были мягкими, с привкусом зелья от нервов. Она замерла на секунду, а потом ответила. Её руки обвили мою шею.

Мир исчез. Остались только мы. Кажется, всё вокруг вращалось, а мы перестали дышать, слышны были только биения наших сердец.

Когда мы отстранились, она выглядела испуганной.

— Это… — начала она.

— Это было правильно, — перебил я. — До встречи в сентябре.

Я ушел, не оборачиваясь, чтобы не видеть, как она мечется. Я сделал свой ход. Теперь её очередь. Ушел как мачо, но в мыслях полный сумбур: «Боже, что я наделал? А вдруг она не хотела этого?».

Но сама собой появилась довольная улыбка.

А всё же это того стоило.

Я шел в кабинет к Дамблдору.

[Запись из дневника. Конец Июня 1996 года. Кабинет Директора.]

В кабинете было тихо. Фоукс дремал на жердочке. Дамблдор стоял у окна и смотрел на закат. Он выглядел старым. Не просто пожилым, а древним и бесконечно уставшим. Последние события в Министерстве вытянули из него все соки.

— Садись, Алекс, — сказал он, не оборачиваясь. — Думаю, пришло время поговорить о том лете. О 1899-м годе.

Я сел. Сердце бухнуло куда-то в пятки.

— Вы помните? — спросил я тихо.

Дамблдор повернулся. В его глазах больше не было веселых искорок. Только грусть и тяжесть знания.

— Я помню всё, — ответил он. — Я помню юношу, который появился из ниоткуда в нашей с Геллертом лаборатории.

Он подошел к столу и коснулся моего амулета.

— Еще будучи студентом, я заметил, что магия Хогвартса… ветшает. Древние чары Основателей начали конфликтовать друг с другом. Замок нуждался в стабилизаторе. Но магия этого мира не подходила — она сама была частью проблемы.

— И вы придумали это? — я указал на амулет.

— Геллерт придумал концепцию, — поправил Дамблдор. — Амулет был настроен на поиск. Он искал не просто человека. Он искал определенный набор качеств. Уникальную частоту души.

— Каких качеств? — не понял я.

— Рациональность, граничащая с упрямством. Способность видеть структуру там, где другие видят чудо. И, самое главное, — двойственность. Нам нужен был тот, кто принадлежит двум мирам сразу, но не укоренен ни в одном до конца. Тот, кто сможет стать «точкой опоры» для магии, оставаясь при этом… заземленным.

— Минчанин, — хмыкнул я. — Почетный член кружка «Юный техник».

— Именно, — кивнул он. — Амулет — это маяк. Он притянул тебя, чтобы ты стал своего рода заземлением. Пока ты здесь, магия замка течет ровнее. Ты интуитивно находишь поломки — трубы в подземелье, Узел Основателей — и чинишь их, потому что твой разум видит в магии механизм, а не сказку.

— Значит, я — словно техподдержка? — спросил я прямо.

— Ты — Хранитель Равновесия. Когда в конце прошлого года (на кладбище) случился мощный всплеск темной магии, амулет перегорел. Сработал аварийный протокол — тебя выбросило к нам, создателям, в прошлое, чтобы мы могли его перезапустить. Теперь ты снова в строю.

Он посмотрел мне в глаза долгим, пронзительным взглядом.

— Гарри Поттеру суждено сражаться. А тебе суждено делать так, чтобы поле битвы не развалилось под ногами. Береги замок, Алекс. Он держится на тебе больше, чем ты думаешь.

Продолжение следует...