Глава 1Человек, которому посвящается это произведение, сам догадается об этом. Единственное что я хочу сказать, что счастлива была познакомиться с ним и благодарна за мысли, идеи, разговоры…
Фрегат твоей мечты раздавили льды давным-давно,
И незначительным стало то,
что было когда-то главнее всего.
И теперь от гнетущей тоски ты ищешь в звездной ночи
Ветер нового счастья, ветер новой любви.
Сексуальная кошка на облаках,
Блаженная фея добра,
Ласкающей звезды
Я вижу тебя на небе.
Свое уставшее тело ты освежаешь
водой мертвых морей,
Твоя душа как музей гениальных творений
и редких вещей.
И я хотел бы остаться с тобой,
Но твое жилище – проклятый дом,
Его величество дьявол, поселился, наверное, в нем.
Сексуальная кошка на облаках,
Блаженная фея добра,
Ласкающей звезды
Оставляю тебя на небе.
А. Григорян
Я помню, как я ее встретила впервые. Если говорить по правде, то конечно не в первый раз. Мисс Паркинсон я частенько видела в школе, но не склонна была обращать на нее внимания никоим образом. Она была слизеринкой. Она была богатой, чистокровной волшебницей. Наконец, она была подружкой Драко Малфоя и никогда не упускала случая, чтобы сказать какую-нибудь гадость про Поттера, Гермиону или семейку Уизли. Все это никак не могло способствовать установлению между нами не то чтобы дружественных, хотя бы просто нормальных отношений.
Война завершилась в тот год, когда я заканчивала седьмой курс Хогвартса. Естественно, победу одержал Гарри Поттер, а Волдеморт был повержен. Я окончила школу. Казалось бы, все теперь должно было быть хорошо и прекрасно. Новый мир, новая жизнь, любовь…
Не смотря на то, что от одиночества в школе я никогда не страдала, и была довольно компанейской девчонкой, друзей со школы у меня практически не осталось. Точнее остались, конечно, но встречаться с ними приходилось довольно редко. Я прекрасно осознавала, почему так произошло. Определенная натянутость отношений со всеми знакомыми магами, особенно четко проявилась, после того как мы расстались с Гарри Поттером. Да, мы расстались. Все вокруг втихомолку, почему-то винили меня в разрыве. Я это прекрасно понимала и ощущала.
Еще бы, Гарри Поттер – герой, и его никоем образом нельзя было в чем-либо винить. Его репутация должна быть безупречной и непогрешимой, мне же припомнили все мои увлечения, даже совершенно беспочвенные и попросту мнимые. Хотя я до сих пор не могу понять, при чем здесь невинные хогвартские романчики. Но зато теперь прекрасно понимаю чувства Гермионы Грейнджер, когда на четвертом курсе ее, после якобы романа с Гарри, обвинили в романе с другой знаменитостью – Виктором Крумом. Она тогда страдала от наплыва писем восторженных дурочек-поклонниц и того, и другого. Но она то не была влюблена в Гарри и воспринимала все с юмористической точки зрения. Гарри и Рон, как могли, поддерживали ее. Со мной произошло почти тоже самое, за исключением поддержки друзей. Зато абсолютно чужие мне люди считали необходимым порицать меня. Ненавижу, когда посторонние лезут в мою личную жизнь, в мою жизнь, просто ненавижу.
Как я и говорила, Гарри Поттер был герой.
А кто была я? Всего лишь крошка Джинни Уизли, прославившаяся лишь тем, что на первом же курсе моим духом овладел сам Темный Лорд и заставлял делать ужасные вещи. Из этой ситуации меня опять же вытащил непобедимый мистер Поттер, за что по идее я должна ему быть благодарна по гроб жизни. Так, в сущности, и было. Я любила только его, все остальное было лишь мимолетным увлечением, и мне кажется, он тоже любил меня. Что же произошло? Я не могла этого понять. После моего пятого и его шестого курса, после гибели Дамблдора, Гарри посчитал нужным не проявлять ко мне чувств, чтобы не ставить под удар Темного Лорда. Он боялся за меня, и я знаю, что любил. Я продолжала его любить и глотку бы перегрызла каждому, кто бы посмел сказать что-нибудь противоречащее клише знаменитого «Мальчика, который выжил», и после того как Волдеморт был повержен, я ожидала возвращения Гарри. Меня больше не от кого было спасать и беречь. Настало время для спокойной жизни. Настала время для расцвета нашей любви, которую уже ничем нельзя было омрачить.
Он не вернулся.
Я осталась одна.
В прямом смысле одна. Рон, мой дорогой младший братик, открыто обвинил меня в разрыве отношений с Гарри. Репутация Поттера была непогрешима. Я ничего не понимала, и мне оставалось лишь плакать по ночам в подушку. Знакомые рассеялись по свету, подруги повыходили замуж, я же была одинока. Я не поступила в высшее волшебное заведение, я не начала работать. Казалось, меня выбросило течением на острые прибрежные камни, где я и осталась лежать, в то время как мои знакомые знай, плыли себе дальше, с каждым мигом оставляя меня дальше и дальше.
В один из теплых, весенних дней я сидела в парке и читала книгу. Это был очередной сборник продвинутых чар. Вот уж рассмеялась бы в Хогвартсе, если бы мне кто-нибудь сказал, что после школы я буду читать подобную литературу. Я увлеклась, словно Гермиона в библиотеке, и не заметила, как ко мне подошла какая-то парочка. Когда тень легла на страницы книги, я подняла голову. Это была Пэнси Паркинсон в сопровождении неизвестного мне молодого человека. Я нахмурилась, она же нарочито приветливо заговорила:
- О, Джинни, здравствуй.
Я поднялась, думая как ее получше и подальше послать, но перед ее спутником проделать это было бы не очень удобно, поэтому я лишь холодно, как только могла, поздоровалась.
- Этьен, это моя старая школьная подруга, Джиневра Уизли, - продолжала говорить она.
Молодой человек поклонился мне и галантно поцеловал руку.
Я прибалдела, Пэнси Паркинсон – моя старинная школьная подруга? С ума сойти можно. Я вопросительно взглянула на нее, все еще ничего не понимая.
- Как Хогвартс? – продолжала спрашивать она, прямо-таки засыпая меня лавиной ничего незначащих вопросов, и видимо не требуя ответа ни на один, - как хорошо было увидеться. Я пришлю тебе сову. Ты все там же живешь?
Я машинально кивнула. Интересно откуда слизеринской выскочке знать, где я живу?
- Приятно было увидеться. До встречи, - пропела она, увлекая вслед за собой своего молодого человека, я слышала ее голос говорящий что-то о чистокровности семьи Уизли и меня в частности.
Я снова села на скамейку. Страницы раскрытой книги шевелил и перелистывал ветер, но я не обращала на это никакого внимания. Пэнси уже давно скрылась в аллеях парка, а я все еще не могла придти в себя. Бред какой-то. Глупая, ничего не значащая встреча.
Бред продолжился вечером, когда в окно моей спальни влетела большая полярная сова с письмом, привязанным к лапе черной, атласной ленточкой. Письмо было из Паркинсон-Холла, имения Пэнси. Она, де, приглашала меня на чай завтра вечером. Сова сидела на подоконнике, видимо ожидая, когда я напишу ответ. Я согласилась. Возможно авантюризм, возможно желание понять, в чем собственно дело, возможно, что-то еще, но завтра ровно в пять меня можно было лицезреть у ворот ее дома.
Домовик почтительно отвел меня в комнаты своей хозяйки. Огромный дом, прежде чем дойти до «покоев молодой хозяйки», пришлось пройти по нескольким большим залам, длинному коридору и подняться по лестнице. Наконец домовик открыл резную, деревянную дверь, пропуская меня вперед. Я вошла. Пэнси сидела в кресле.
- Здравствуй Джиневра, - произнесла она, вставая, и пожимая мою руку.
Я наклонила голову в знак приветствия. Пэнси же указала мне на соседнее кресло. Снова вошел домовик и поставил на низенький столик, тяжело нагруженный серебряный поднос. Второй внес большой фарфоровый чайник. Затем домовята словно растворились в воздухе, и мы остались одни.
- Чем обязана приглашением, - произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более равнодушно.
Мельком я осмотрелась. Обстановка комнаты Паркинсон не давила кричащей роскошью, все было весьма просто, но несомненно уютно, удобно и красиво, что меня удивило. Пэнси откинулась на спинку своего кресла.
- У меня есть предложение к тебе. Собственно, хотелось бы его обсудить, - спокойно произнесла она, глядя на меня из-под приспущенных век.
- Что может предложить слизеринка гриффиндорке, - спросила я, достаточно иронично.
- Бывшая слизеринка, бывшей гриффиндорке, - сказала она мягко, наливая в тонкие фарфоровые чашки ароматный чай, - Не забывай, мы обе закончили Хогвартс. Испытывать факультетскую вражду сейчас просто глупо.
Я неопределенно хмыкнула, - Конечно, глупо, но только каждый из нас всегда остается тем, кем он есть. Этого нельзя изменить, и сортировочная шляпа, тонко подмечая различия в натуре, помещает нас на разные факультеты. Что же ты хотела предложить? – сказала я вслух.
- Не то чтобы пустяк, не то чтобы серьезно. В общем-то, решай сама. Я бы хотела попросить тебя сопровождать меня на балах в этом сезоне.
- Сопровождать тебя, - я чуть не подавилась булочкой, - Но зачем? Быть протеже Паркинсон… Прости, но тебе не кажется это бредовой идеей? И мне то, это зачем?
- Джинни, можно я буду тебя так называть, - дождавшись моего кивка, она продолжила, - Балы сезона – это серьезные светские мероприятия, тебе ведь это известно, не так ли? Приглашения высылаются только избранным…
Уизли никогда не считались таковыми, - про себя подумала я, - Даже после победы над Волдемортом, что, кстати сказать, вовсе не принесло нам галлеоновых гор, как многие полагали. Ордена Мерлина можно было, конечно, повесить на стену, но купить на них новый дом, например, было нереально.
- Я могу ввести тебя в общество. Познакомишься с интересными людьми, заведешь нужные знакомства, связи. Возможно, встретишь своего избранника…, - спокойно продолжала она, будто не замечая моего смятения.
В моем сердце с болью отозвалось имя Гарри. Я взглянула на нее.
- А тебе это зачем?
Пэнси вздохнула.
- Пожалуй, это сложно объяснить, - сказала она, наконец, - На мне нет Черной метки, но на мне есть клеймо девушки Драко Малфоя. Это тяготит, оставляет осадок, меня опасаются и, как следствие, сторонятся.
- Но это же бред, - быстро произнесла я, - А как же тот человек в парке?
- Этьен? – она невесело усмехнулась, - Мой кузен, приехал из Франции на несколько дней. Уже уехал.
- И ты думаешь, что если я буду с тобой, то ты станешь более привлекательной в глазах магического сообщества? Я ничего не понимаю.
В том магическом обществе, где вращалась Паркинсон, влияние имели только вопросы денег и происхождения. И тем, и другим Пэнси, несомненно, обладала. Я ничего не могла понять. Она просто не могла быть изгоем.
- Ты дочь и сестра героев войны, и в первую очередь просто свежая, интересная девушка. Мы будем прекрасно смотреться. Ты умна, интересна, оригинальна, в какой-то степени известна. Твое присутствие рядом со мной подчеркнет мою лояльность к новому мироустройству с одной стороны, и верность старым традициям с другой. В общем, ты мне идеально подходишь.
- Забавно, - произнесла я. Мысли лихорадочно неслись в голове. С одной стороны это интересно, и дает возможность забыть, как-то ответить Гарри, приобрести новый круг знакомств, с другой, Джинни Уизли и светский раут – звучит нелепо, и Джинни Уизли никогда не то чтобы увлекалась, даже в мыслях не рисовала себя в подобной ситуации. Это походило на дурной сон, и я уже желала проснуться.
- Мы будем компаньонами, - продолжала говорить Пэнси, - Ты получишь то, что желаешь ты, я то, что желаю я. Все честно.
- Мне надо подумать.
- Думай, - она отхлебнула из своей чашки и пристально посмотрела на меня.
Темные, несколько растрепанные волосы, не зализанные как в школе, зеленные глаза, не такие как у Гарри – словно темно-зеленое стекло, а какого-то более мягкого оттенка, оливковые что ли.
Господи, когда я прекращу сравнивать всех с ним, отмечать во всех его черты. Ведь он потерян для меня. Он сам сказал, что не может продолжать наши отношения, прибавив, что я слишком хороша для него. Я долго пыталась, но я не могу всю жизнь ждать его, зная, что он не придет. Лицо видимо выдало мои эмоции.
- Мне жаль, - произнесла она, непонятно почему. Хотя мне было все предельно ясно.
Я попыталась удержать себя от гневной вспышки. Конечно, же «Пророк» никогда не упускал случая раздуть скандал или сенсацию ни из чего. О моем романе с главным героем знали все.
- Я согласна, - быстро произнесла я, чтобы не продолжать тему.
***
Несколько балов сезона прошли замечательно. Пэнси была великолепна. В ней чувствовалась порода. Во всем: в посадке головы, в походке, осанке, манере говорить. Ее платье и драгоценности всегда были подобраны безупречно. И всегда было видно именно Пэнси в наряде, а не наоборот. Ее платье было лишь достойной оправой к драгоценному камню. Один раз это было темное лиловое платье, украшенное букетиками анютиных глазок, другой - зеленый бархат и изумруды. Пэнси была изящна и округла, как и подобает женщине, мне же всегда было стыдно своих выступающих ключиц и узких бедер, хотя... Я привлекала достаточно внимания, была популярна, нравилась многим, но это лишь тешило мое женское самолюбие, заменить Гарри в моем сердце никто не мог. Об этом и не стоило и говорить. Пэнси как могла, помогала мне не запутаться в паутине светской жизни, и что самое удивительное мы стали с ней близки как настоящие подруги. Она более не раздражала меня, не выводила из себя своими манерами, не казалась чужой. В общем-то, ей я могла рассказать все, что у меня накипело на душе, не опасаясь того, что она посмеется или насплетничает кому-нибудь. Я перестала ждать какого-либо подвоха с ее стороны. В сущности подруг кроме меня у нее и не было. После падения клана Малфоев действительно от нее отвернулись многие, даром она считалась невестой Драко. В сущности, ее положение было до смешного похоже на мое. Может быть, это делало нас ближе.
Единственное, чего я боялась, что об этой странной дружбе узнает моя семья. Паркинсоны, не смотря на свои капиталы и отсутствие доказанных связей с Волдемортом, все же не считались полностью благонадежными. К тому же приводить довод о том, что мы закончили Хогвартс, и факультеты теперь не имеют значения, для моего брата и прочих родичей не звучало убедительным аргументом. И слово слизеринец из уст Рона скорее напоминало неприличное ругательство. Оставалось радоваться, что светскую хронику в нашей семье никто не читает, а папины сослуживцы на такие мероприятия не ходили.
Однажды после очередного раута мы аппарировали прямо к Пэнси в комнату. Пританцовывая, Пэнси достала из шкафа бутылку какого-то ликера. Мы сидели на диване рядом, и пили рюмку за рюмкой. Ликер был густой и сладкий. Я помню этот разговор как сейчас. Ведь я сама завела его.
- Ты любила Драко, - почему-то спросила я.
- Драко, - глаза Пэнси на несколько секунд затуманились, - Да, - просто ответила она, вздыхая, и проводя рукой по волосам, портя бальную прическу.
- Любила по настоящему? – продолжала допытываться я. Видимо ликер, окончательно развязал мой язык. Не знаю, почему, но с некоторого времени этот вопрос волновал меня.
- Думаю, да. По крайней мере, если смысл твоего «по настоящему» совпадает с моим.
- Тогда почему? – начала я. Мне хотелось спросить, почему она ходит по балам, танцует, а не ждет его возвращения из Азкабана.
- Потому что поцелуй дементора…
- Поцелуй? Но в газетах писали…
- Что только Люциус подвергся ему. Знаю. Писать про Драко и Нарциссу не рискнули. Нарцисса Малфой так и не приняла метку, а Драко совершил свои преступления, будучи несовершеннолетним. По нашему гуманному закону они могли подвергнуться лишь тюремному заключению. Но видимо тут рассудили иначе. Военное положение, то, се. А в чем были его преступления? – Пэнси начала кричать, тема разговора явно задела ее за живое, - В том, что он, чтобы спасти семью провел в Хогвартс Пожирателей. Он никого не убил. Не смог, не смотря ни на что. Но какое это имело значение, - Сын Упивающегося, сам Упивающийся. Кому, какое дело, почему он на это решился.
Голос Пэнси набирал силу. Тогда я не посмела сказать, что Драко виноват в этом, все равно виноват. Выбор есть всегда. Он мог рассказать Дамблдору, и тогда директор остался бы жив. Да и сам Драко…
- Когда я пришла к нему в Азкабан попрощаться перед казнью. Да, меня пропустили. Крупная взятка откроет любую дверь. Я проклинала его за то, что он не сказал мне о задании Лорда, - тихо продолжала Пэнси, - Он просто сказал, что не хотел впутывать и меня тоже. Хранил. Сначала он гордился этой ролью, знаешь, так по-детски. Говорил, что он избранный, радовался, что лорд доверил ему какую-то ответственную миссию, будто играл, затем все понял. Он изменился, это бы и слепой заметил. Я готова была убить себя за то, что не видела, точнее за то, что боялась увидеть, то, что с ним происходит. В результате он мог доверить свое горе только Плаксе Миртл, а не мне, своей невесте. И там, в Азкабане он обнял меня, и просил продолжать жить. Глупо, правда, как в дешевом романе. Жить. Было видно, что ему страшно, что он еще ребенок, но кого это волновало. И он хотел, чтобы я жила, понимаешь. Вы все его считали злобным эгоистом, папенькиным сынком, но это было не так. Он не был плохим. Он просто был…
Я погладила Пэнси по спине. В уголках ее глаз стремительно набухали слезы.
- Прости меня, - искренне попросила я, - Мне не хотелось напоминать об этом. Я не знаю, почему завела этот разговор.
- Да, ничего, - она шмыгнула носом, - Я сама стараюсь забыть, но как-то не выходит. Вот если бы у меня что-нибудь осталось. Его ребенок…
Я вздрогнула. Моей любимой мечтой было представлять себе, как мы с Гарри сидим возле нашего дома и наблюдаем за своими ребятишками. Двумя или тремя, не меньше. Лицо мое помрачнело.
- А ты? Что с тобой? – Панси посмотрела в мое лицо.
- Моя личная история, - я усмехнулась.
- Поттер, - произнесла она тихо.
Я кивнула, - Гарри. Но тебе, Пэнси, повезло больше. Ты, по крайней мере, знаешь, что тебя он любил.
- Но Поттер жив, - пробормотала Пэнси, - И…
- Он оставил меня, - выдавила я из себя.
- Оставил тебя? – глаза Пэнси удивленно расширились, - Но в газетах… Хотя, - она невесело усмехнулась, вспоминая свою недавнюю реплику о газетах, - Но почему?
- Понятия не имею. Я не дала ни единого повода. Я любила его, готова была отдать все.
- Глупец, - Пэнси пожала плечами.
- Или я дура. Вот, скажи мне, что я делала не так? Почему?
- Не вини себя, - теперь Пэнси пыталась утешить меня.
Через некоторое время ей вполне это удалось. Впервые в жизни. Она меня выслушала, она мне поверила. Она не оправдывала его. Она не говорила стандартные фразы о времени, которое лечит.
- Послушай, Джинни, извини меня, я…
- Ничего.
Было забавно, что мы воспринимали друг друга, не так как было на самом деле. Холодные, корыстные, лживые стервы, любимый образ «Ежедневного пророка» растаял. Остались лишь мы, и мы были вдвоем.
***
Потом, я сейчас точно не могу сказать, сколько прошло времени, судя по календарю совсем немного, но я осознала, что не могу больше без Пэнси, или Пэн, именно так я ее называла. Во всяком случае, когда я думала о ней, в моей груди поднималось необычайно теплое ощущение, которое быстро распространялось по всему телу, голова начинала кружиться, к горлу подступал комок. Я испытывала потребность видеть ее постоянно. Радовалась ее прикосновениям, замирала и таяла, когда она склонялась надо мной, для того, чтобы, например, поправить мне волосы. Я скучала по ней, и если мы не виделись несколько дней, то отсылала по несколько писем. В ящике моего стола появилась целая пачка ее колдографий, которые я могла рассматривать часами. Образ Гарри постепенно линял и смывался из моего сердца. Болезнь, казалось, проходила, я уже могла почти спокойно произносить его имя. Я выздоравливала от него, чтобы тут же заболеть ею. Это зарождавшееся чувство, отличалось от того, что я испытывала к нему. Моя новая любовь была чище и глубже, всеобъемлющая и еще более нереальная. Я никогда бы не смогла решиться и сказать Пэнси, что я к ней испытываю. Мне казалось, что она испугается и сразу же расстанется со мной, вычеркнет меня из своей жизни, а так я хотя бы имела возможность видеть ее и разговаривать с ней. Последний бал прошел сумбурно. Я отчетливо осознавала, что ревную ее к каждому из ее возможных партнеров по танцам, к каждому магу, подносящему бокал вина и заговаривающему с ней. Мне казалось, что ее никто недостоин, во всех мужчинах я видела лишь глупость и уродство. Это было настоящее мучение. Сезон закрывался. Начиналось лето. Я понимала, что в моих услугах Пэнси более не нуждается, но мне хотелось верить, что она не покинет меня так скоро.
Мы снова сидели у нее в имении. Точнее она сидела, а я нервно бродила по комнате. Только что она закончила длинную тираду относительно сезона вообще, и балов в частности. Я ждала развязки, ее слов относительно меня и будущего. Остановившись перед мраморным камином, я посмотрела в одно из больших зеркал, которыми были щедро увешаны стены в комнате Паркинсон. (Это было, в сущности, единственным элементом в обстановке, что выбивался из общей скромности комнаты.) Из зеркальной глубины, словно образ из таинственного зеркала Души, выступила девушка чем-то отдаленно напоминавшая меня. Нет, я не говорю, что изменилась чисто внешне. Нет, конечно, я осталась собой, но что-то изменилось в выражении моих глаз. И я знала, что это. Почему я должна быть обречена, быть несчастной? В светлой глубине зеркала, словно из таинственного Зазеркалья выплыла фигура Пэнси. Я стояла неподвижно, когда она подошла сзади, обняла меня за талию и положила свою голову мне на плечо. Я сразу же как-то ослабела, мои ноги подкосились, но она крепко держала меня. Ее руки, ее лицо, ее глаза говорили о том, во что я боялась поверить, просто не могла поверить. Она медленно повернула меня к себе и ее губы прикоснулись к моим. Мир перестал существовать. Все рушилось и осыпалось. Осталось только ощущение ее губ на моих, ее руки на моих бедрах, ее волосы на моем лице, стук моего сердца подле ее сердца и ощущение счастья и восторга, внезапно охватившее меня.
- Пэн, я люблю тебя. Ты ведь никуда не уйдешь, правда. Ты не оставишь меня как это сделали другие? – были мои слова.
- Нет, милая моя, никогда, - она снова наклонилась и обняла меня, - О, мой рыжеволосый эльф, я так ждала тебя.
***
Мы сидели с ней рядом.
- Жаль что я не мужчина, - улыбаясь, произнесла она, - Мы могли бы пожениться без всяких проблем.
- Какие проблемы, - отвечала я ей в такт, - Берешь волос любого юноши, готовишь многосущное зелье, пьешь и женишься в маггловской мэрии.
- Я не хочу выходить замуж в маггловской мэрии, - капризно протянула она, - И я придумала кое-что получше…
- Что же? – я была явно заинтересована.
- Нерушимая клятва.
- Но, - я побледнела, - Нерушимую клятву нельзя нарушить.
- Это ясно из названия, - она усмехнулась, - Сильнейшая магия. Ты не боишься?
- Нет, но нам нужен свидетель, - на самом деле я боялась до дрожи в коленях.
- Мой домовик подойдет. Он никому не расскажет, и он верен мне, как собака, - произнесла она уверенным тоном, - Но если ты не хочешь…
- Я хочу, - перебила я ее, - Действительно хочу, - Я достала свою палочку. Орех и перо феникса. Она достала свою, клен и струна сердца дракона.
- Клянусь любить тебя всегда, - произнесла я и из палочки вырвалась огненная лента, переплетая наши руки, - Клянусь быть с тобой всегда, - вторая лента прибавилась к первой, - Клянусь жить для тебя, - третья лента взвилась и переплела первые две. Домовик смотрел на нас, расширив в ужасе свои и без того напоминавшие блюдца глаза.
- Клянусь, любить тебя, - тихо проговорила Пэнси, - Клянусь быть с тобой, чтобы не случилось. И клянусь, - она немного повысила голос, - Избавить тебя от этой клятвы, если ты сама того пожелаешь.
Огненные ленты медленно потухали, домовик аккуратно удалился, оставив нас наедине друг с другом и тем таинством, что произошло между нами.
Пэн, сняла со своего пальца кольцо с большим изумрудом и надела на мой палец. Кольцо было явно велико мне, но она уменьшила его заклинанием. Я попыталась возразить. Кольцо явно фамильное и дорогое, но она поднесла к моим губам палец, заставляя замолчать. Тогда я тоже сняла со своего пальца дешевенькое, серебряное, витое колечко с янтарем и надела на ее палец, слегка увеличив размер кольца.
Она рассмеялась и поцеловала меня.
Глава 2Я вижу, как волны смывают следы на песке.
Я слышу, как ветер поет свою странную песню.
Я слышу, как струны деревьев играют ее.
Музыку волн музыку ветра.
Здесь трудно сказать, что такое асфальт.
Здесь трудно сказать, что такое машина.
Здесь нужно руками кидать воду вверх.
Музыка волн, музыка ветра.
Кто из вас вспомнит о тех, кто сбился с дороги.
Кто из вас вспомнит о тех, кто смеялся и пел.
Кто из вас вспомнит, чувствуя холод приклада,
Музыку волн, музыку ветра.
(В. Цой)
Это было солнце, море, песок и минимальное количество людей. Мы сняли маленький коттедж прямо у моря, где и прожили две недели, наслаждаясь отдыхом, и друг другом. Здесь нам не надо было скрываться, прятаться, притворяться. Здесь мы могли быть самими собой и любить, не опасаясь, что будут говорить окружающие. Мне не хотелось думать от том, что будет, когда мы вернемся. Поистине незачем было портить себе драгоценные минуты. Погода стояла изумительная. За две недели ни одного дождя, ни одного хоть сколько-нибудь пасмурного дня. Ярко-синее небо, теплая вода моря, ласковое солнце, присутствие рядом самой восхитительной женщины в мире - что еще было надо?
Мне безумно нравилось, когда Пэн в своем по консервативному закрытом купальнике лежала в шезлонге, и солнечные лучи нагревали ее кожу. Я любила подсаживаться сзади и перебирать ее волосы, довольно жесткие от соленой морской воды. Я делала это предельно осторожно, и какое-то время она не замечала моей ласки или списывала на несуществующий ветер. Затем резко оборачивалась, желая застать меня врасплох, и впивалась в губы жарким, соленным от той же воды поцелуем. Кожа горела от солнца, соли и ее прикосновений, в волосах запутывались ракушки, и набивался песок, когда мы падали на золото пляжа.
Она проводила рукой по моему лицу, шее, телу и частенько говорила про мои веснушки:
- Джинн, только солнцу я позволю тебя целовать безнаказанно. Только к солнцу я тебя не ревную.
Господи, благодарю тебя за то, что ты сохранил мне память, и эти дни всегда останутся со мной.
Затем мы шли купаться. В отличие от меня, Пэн прекрасно плавала. И часто сидя на берегу, и погрузив ноги в прибрежные волны, я тщетно старалась рассмотреть ее голову в расплавленной солнцем морской дорожке. Когда она выходила в сверкающих каплях, я долго ругала ее, пока она, смеясь, не убегала от меня по прибрежной полосе пляжа. Я пускалась за ней вдогонку. Она вбегала в море и обдавала меня целым фонтаном брызг. Иногда мы плавали вместе. Когда я уставала плыть, то держалась за ее плечо. Вода обладает удивительным свойством – в ней все становится невероятно легким, я могла держать Пэн на руках, как и она меня. Это было восхитительным, ощущать ее тело, такое совершенное и невесомое на своих руках.
Нас никто не беспокоил. Как я говорила, пляжи были довольно пустынны. Пэнси выбрала самый отдаленный коттедж и сняла его полностью, все два этажа. Ее не заботило, сколько это стоит. Нам хотелось уединения, и наличие назойливых соседей могло только стеснить и помешать. Хозяйке, ясное дело, это было только удобно, и она с радостью передала нам ключи, получив всю сумму найма сразу, и больше не беспокоила. Иногда мы готовили еду сами, иногда ходили обедать в ближайшее кафе. Часто разжигали костер вечером и пекли колбаски, нанизывая их на прутья, и приходя от этого в какой-то бешенный, детский восторг.
Я никогда не помню столько звезд сразу, как было тогда. Наш хогвартский телескоп, установленный на Астрономической Башне, не мог показать и сотой доли того, что каждую ночь щедро усыпало небо. Пэнси любила рассказывать мне о созвездиях. Ее бархатный, немного мечтательный голос звучал для меня лучше самой нежной музыки.
- Это волосы Вероники, - говорила она, указывая на небо, - Видишь?
- Да, - отвечала я, честно пытаясь рассмотреть в половодье звезд те несколько, которые образовывали само созвездие.
- Рассказать тебе о легенде связанной с этим созвездием?
- Да, конечно.
- А впрочем, - Пэн на некоторое время умолкала, - Знаешь, мне больше нравится название Волосы Джинни или Огненные пряди. Что-нибудь в этом роде. Как считаешь? – она аккуратно накручивала на палец прядь моих волос и отпускала образовавшийся локон.
- Ну, я думаю, что легенду про это созвездие еще не придумали.
- Значит самое время…
***
Одним из вечеров Пэнси предложила мне совершить прогулку на обрыв. Это был довольно крутой и высокий каменный утес над морем. Мы пробыли здесь уже неделю, но до сих пор не могли собраться сходить на него. С одной стороны, это был отлогий холм, на который без всяких усилий можно было бы подняться, с другой практически отвесная каменная стена, врезанная в море. Наступающий вечер был тепел. Заходящее солнце уже не опаляло землю зноем. Я надела свой любимый бледно-зеленый сарафан и соломенную шляпу, Пэнси натянула шорты, а на плечи накинула тонкий бирюзовый платок. Идти было довольно далеко и долго через гористые поляны. Парило. Скрежетали кузнечики и цикады. Пэнси часто нагибалась и срывала отцветающие, иссушенные засухой цветы. Когда мы дошли до края, солнце уже садилось. По небу разметались ярко-розовые облака. Целое небо тающего огня. Миллионы стай розовых фламинго. Солнце в короне сияющих лучей садилось в море. Крылья чаек, пролетавших мимо, тоже отсвечивали розовым. Мы замерли от восхищения. Через несколько минут краски поблекли, солнце стремительно погружалось в морские воды. Пэнси комично прикрыла уши ладонями, как бы боясь услышать оглушительное шипение и треск, которое должно было бы последовать от погружения раскаленного диска в холодную воду. Я рассмеялась и подошла близко к обрыву. Посмотрела вниз. Резко закружилась голова, и я отпрянула.
- Пэн, не подходи. Это очень высоко, - попыталась удержать ее я.
- Глупости, - бросила Пэнси, - Зачем же мы шли сюда? Я хочу испытать все впечатления этого дня без остатка.
Она подошла к краю. Носком ноги, обутой в легкий ботинок, сковырнула небольшой камешек. Камень с гулким стуком покатился вниз. Я подошла к ней, превознемогая слепой ужас высоты, взяла ее за руку.
- Пойдем. Хватит, - просила ее.
- Нет, ты посмотри, как красиво, - пробормотала она.
Волны неумолимо бились в гранитные стены утеса. Осыпались фонтанами брызг. Казалось, что еще немного и соленые брызги долетят до нас, не смотря на большую высоту. Под ногами бурлило и искрилось, вздымалось и опадало, заворачивалось шипящими водоворотами. Вода сменялась на острые, осклизлые камни, и так продолжалось бесконечно. В этом действительно была какая-то природная, дикая, первозданная красота, не зависящая от людей и магов. Мы стояли на краю мира. Мы были одни, и мир был наш. Пэнси отошла от обрыва и села на траву.
- Давай посидим, немного, прежде чем пойдем обратно, - предложила она мне.
Я, естественно, расправив широкую юбку, уселась рядом. Пэнси нравилось, когда я надевала женственные вещи, распускала по плечам рыжие волосы. И сейчас я села, как благонравная девочка, распутала ленты шляпы, сняла ее, и положила на колени.
- Ну, если ты не боишься в темноте возвращаться назад, то…
- То я могу использовать заклинание «Люмос», вместо маггловского фонаря.
- Конечно, - мне не хотелось перечить ей и говорить что-либо относительно запрета использования магии в мире людей.
Мы некоторое время сидели молча. Она перебирала свой букет, я посасывала травинку и глядела на море. Наконец она произнесла:
- Как ты думаешь, что будет, когда мы вернемся домой.
Я лишь пожала плечами, стараясь унять дрожь, вдруг проснувшуюся в моем теле. Мы целую неделю не поднимали этой темы и просто наслаждались покоем и любовью. Зачем она захотела все это разрушить? Я этого решительно не понимала.
- Мне все равно, - выдавила я из себя небрежным тоном.
- Но пойми, Джинни, так не может продолжаться.
Страх холодной рукой сжал мое сердце в крошечный комочек. Неужели она хочет расстаться. Расстаться после того, что между нами было? Расстаться после нашей клятвы. Это было немыслимо.
- Все будет так, как захочешь ты, - произнесла я по возможности ровно, - я освобождаю тебя от обязательств, - прибавила я про себя.
- Не перекладывай все на меня, пожалуйста…
Я старалась уловить в голосе Пэнси нотки, точно говорящие о разлуке.
- Я думаю просто ты… Твое положение… И вообще, - сбивчиво начала я, - Просто я люблю тебя и не хочу, чтобы из-за меня ты…
Глаза Пэнси расширились. В наступающей темноте было видно, как заискрились ее зрачки.
- Джинн, ты что, с ума сошла, - возмущенно проговорила она.
- Нет, Пэн в самом деле…
- Ты о чем? Я хочу поговорить о том, как мы будем жить по приезде. Лично я не хочу и думать, что ты можешь жить где-нибудь вдали от меня.
В моей груди вдруг стало легко и свободно. Воздух показался удивительно свежим. Я не могла понять, как несколько секунд назад могла сомневаться в ней.
- Но твои родители… Не думаю, что они одобрят.
- Как и твои. Твои братья объявят мне вендетту за то, что я украла их сестру - Пэн рассмеялась, - Я просто не думаю, что нам нужно тормозить с этим. Незачем зря терять время.
- Ты права, - я придвинулась к ней и принялась развязывать узел на ее платке, - Время терять совершенно незачем.
Шляпу мою порывом ветра унесло далеко в море. Во всяком случае, мы так предполагали, потому что не смогли ее найти после.
***
Я приехала домой. Был рабочий день, обед. Предположительно дома кроме мамы никого не должно было бы быть. Сама не знаю почему, но мне было как-то тревожно, не по себе. Возможно оттого, что я впервые за столько дней рассталась со своей подругой. Возможно, потому что мое лицо выражало то, что я хотела скрыть, и совершенно не соответствовало легенде, которую я придумала для своих родственников. Я остановилось перед нашим домом, Норой, фамильным жилищем семейства Уизли. Я вошла, открыла дверь, бросив сумку у порога, прошла на кухню. Мама сидела у камина и снова что-то вязала. Я подошла, наклонилась и поцеловала ее.
Видит Бог, мне совсем не хотелось ссориться, конфликтовать. Мне так хотелось, чтобы меня поняли и приняли обратно такую, какая я есть, без обвинений и порицаний, без криков и стонов о моей погубленной жизни. Я любила свою семью, но я любила и Пэн и не могла поступиться ею.
Мама подняла глаза, ее лицо расцвело какой-то вымученной улыбкой. Как мне хотелось тут же есть возле ее колен и, как в детстве, рассказать все, что произошло со мной за прошедшие месяцы. Почему все так, а не иначе. Она ведь может понять, она должна.
- Как ты провела время? – спросила она с нотой фальши, которую я сразу уловила.
- Отлично – так же фальшиво ответила я. Что-то было между нами недосказанного, но ей ведь неоткуда было узнать о моих отношениях с Пэнси. Я что-то говорила, расписывая замечательный домик своей якобы хогвартской подруги, ее родителей и прочие атрибуты нормальной жизни, которой от меня все ждали, - Я устала, пойду, прилягу, - произнесла под конец, все еще не понимая, поверила ли мне мама или нет.
День клонился к вечеру, когда мне все стало ясно.
- Где ты была Джинни? - спросил Рон, без стука входя в мою комнату, - Точнее с кем?
- Любезный братец, разве тебя не учили стучаться, когда заходишь в помещение, - в тон ему ответила я. Честно сказать, у меня не было желания общаться ни с ним, ни с кем-нибудь из моих родственников. Но статья в газете с моей физиономией на первой странице произвела фурор и разбила все мечты относительно того, как держать связь с Пэнси, дочерью возможного упивающегося в тайне, по крайней мере, ближайшее время.
- Как это понимать? – разъярился Рон, - Как? Ты на пляже рядом с этой тварью. Лежишь и наслаждаешься природой, погодой и еще черт знает чем? Вспомни, сколько дряни она нам сделала.
Я удивленно приподняла брови, словно нечего не поняла.
- Какой дряни?
- Всю школьную жизнь отравила, - брызгая слюной, продолжал орать Рон, - Одно то, что она подружка этого белобрысого хорька. Тебе этого недостаточно, для того чтобы просто никогда рядом с ней не стоять, никогда вслух не упоминать ее имя в приличном обществе. А то, что она слизеринская потаскушка, тебе не претит?
В ответ на это высказывание я лишь кивнула и сказала скучающим тоном.
- Ага, Рон, полностью принимаю твои возражения. Она еще дразнила Гермиону относительно ее зубов, и…, - договорить естественно не успела, так как Рон вновь разразился гневной тирадой. Наконец он произнес что-то нелицеприятное и про меня, свою родную и единственную сестру, между прочим.
Я не выдержала, встала и указала ему на дверь.
- Рональд Уизли, пошел вон отсюда
Глаза Рона казалось, выпадут из орбит.
- Я всегда знал, что ты не любила Гарри, не любила и все. Только желала попользоваться им. Теперь мне понятно, почему вы расстались, - произнес он злым свистящим шепотом. Он выскочил, прежде чем я смогла что-то возразить или ответить ему.
Черт, черт, черт. Какого черта?
Я снова забилась на диване в беззвучных рыданиях. Рон вернул его образ в мое сердце, и снова полоснул ножом по уже вполне зажившим ранам. Допускаю, что он не хотел. Но мне от этого было не легче.
Я взяла палочку со стола и наложила на дверь заградительное заклинание. Причитаний матери и молчаливого неодобрения отца я просто не выдержала бы сейчас.
Разговор с семьей состоялся позже.
- Что я вам сделала? – спросила я в гневе у разом притихшей семьи, - Что такого? Разве вы обращали на меня много внимания за эти годы? Разве ты Рон заметил, когда на моем первом курсе мной овладел Волдеморт. Нет, ты был слишком занят поисками наследника Слизерина. Разве кто-нибудь из вас утешил, поддержал меня, когда Гарри бросил меня?
- Это ты бросила Гарри, - вскричал Рон, - Ты…
- Как, твой друг даже не рассказал тебе, почему мы расстались, - в искуплении закричала я.
- Да даже если и так, ты слишком развратна для него. Мне пальцев руки не хватит, чтобы перечислить всех твоих бойфрендов в школе. А теперь ты умудрилась связаться с этой швалью.
- Рон, заткнись.
- Рон, мальчик, - мама встала и взяла его за руку, он раздраженно дернул плечом, и рука ее безвольно упала.
И никто ничего не сказал. Отец был слишком опечален вестью о падении дочери. Близнецы полагали, что у меня есть свой ум, и я могу жить, как мне заблагорассудится. Конечно, они не одобряли Пэнси как таковую, но все же пытались уважать мое мнение. Билла, Чарли и Перси, слава Мерлину, не было дома вообще. Рон каким-то образом стал главным в семье. Еще бы, герой войны, друг известного Гарри Поттера, обладатель самого громкого ора и любитель бескомпромиссных решений. В том, что Поттер редко захаживал в Нору, Рон был склонен винить меня, что было логично с его точки зрения.
- Джинни, пойми нас правильно.
- И вы поймите меня. Я не хочу больше быть несчастной, я не хочу больше плакать одна в своей комнате. Я хочу жить. Надо жить, надо дышать. Я тоже хочу быть счастливой и сейчас у меня есть возможность для этого. Поэтому я ухожу отсюда, простите.
Я бросилась вон из комнаты. В спину мне летели слова относительно того, что эта Паркинсон бросит тебя через пару дней и, что я все равно вернусь, потому что это мой единственный дом. Но я не вернулась. Не сейчас.
***
Она купила маленький уютный домик, окруженный яблоневым садом. Наш домик. Только наш. Оставаться в имении Паркинсонов после того, что между нами произошло, Пэн, естественно, тоже не желала. Мы хотели жить вместе. После того отдыха на море, мы просто хотели быть вместе всегда. Обе наши семьи пребывали в затяжном шоке. Это выглядело даже забавно со стороны, кабы не касалось конкретно нас. Но мистер Паркинсон, бесконечно любящий собственную дочь, нашел в себе силы не противиться ее выбору. Возможно, он считал, что это быстро пройдет, а если ругать и ограничивать Пэнси, то в ней может взыграть дух противоречия. Возможно, уважал ее чувства. Во всяком случае, поступок Пэнси никак не отразился на ее финансовом благополучии, напрямую зависящего от отца. Он даже пытался не кривиться, когда видел меня. Такого же отношения ждать от миссис Паркинсон, было бы напрасной тратой времени. Сказать, что она ненавидела меня, промолчать.
«Сначала упиванец, затем грязная нищенка», - причитала она, - «Что скажут в обществе? Для чего мы растили нашу дочь столько лет».
Нам то с Пэнси было абсолютно наплевать, что подумают в обществе. Август стал самым счастливым месяцем для меня. Таким безмятежно счастливым. Мы вместе ходили по магазинам, покупали приятные и необходимые мелочи для нашего жилища, готовили еду, не смотря на сетования домового эльфа, окапывали клумбы с поздними цветами. Жили.
Между тем наступала осень, и яблоки в нашем саду все более и более наливались.
Глава 3Смотри, как август падает с яблонь,
это жатва
это сентябрь.
Омытый дождем берег
Птицами отпет.
Из вереницы траурных дат
этот день,
только этот день
Плачет…
Смотри, как ветры собирают в стаи
самых усталых,
Как поднимают и кружат
над распятием листья.
Смотри, как лес полыхает
и медленно гаснет.
Это сентябрь…
Осеннее солнце –
Гибель-сюрреалист.
Осеннее солнце – жатва.
Осеннее солнце
Листьями падает вниз.
Весна
Будет когда-нибудь
Завтра.
Смотри, как кровью дурманит болота
кикимора-клюква.
Как ведьмы-вороны
тревожат день вознесенья.
Смотри, как саван
туман наряжает озера.
Как стелит звезды по самой воде поднебесья.
Смотри, как ветви и тени деревьев
ложатся на травы
Как кружат души над куполами
стон Благовеста.
Как поминают вином и хлебом,
как провожают
Лето…
К. Кинчев
Мы шли по маленьким улочкам, заходили в дворики, через какие-то проходные арки, сквозь тропинки и переходы, детские и спортивные площадки. Углублялись все дальше и дальше в паутину маленького городка. Шел мелкий, частый дождь, и скоро волосы и плащ Пэн покрылись мелкими капельками, создающими как бы хрустальное сияние над ней. Низкие, серые тучи полностью скрывали небо без какого-либо намека на просветление, и было понятно, что дождь зарядил на целый день и завтра, скорее всего, ожидает такая же погода. Но нас это особо не расстраивало. Осень все-таки на то и осень, чтобы шел дождь. Тем более в такую погоду люди, как правило, стараются сидеть дома в тепле, читать книги, смотреть свои маггловские штуки, гостить друг у друга. А мы с недавнего времени любили оставаться вдвоем. Толпа только мешала. Пока мы шли, нам и встретилось то всего пара человек: унылая фигура в темном плаще и под большим зонтом, выгуливающая собаку, и женщина с авоськой, торопящаяся домой, как видно из магазина.
Пряно пахло опавшими листьями. И зачем нам солнце, если вокруг столько желто-золотого цвета. Я шла, вороша листья носком туфли. Влажные листья тяжело поднимались под моей ногой, также тяжело шуршали. Конечно же, ноги скоро насквозь промокли, но это не имело никакого значения, ровным счетом никакого. Особенно тогда, когда точно знаешь, что придешь в теплый, уютный дом, и будет гореть камин, и свечи, и на столе будут фрукты и бутылка старого вина, из которого так легко приготовить согревающий глинтвейн. И пусть за окном темнеет, пусть хлещет дождь, нам будет хорошо вместе.
Осень. Мне раньше не нравилась осень. Я ее, скажем так, не понимала, не видела ее красоты, не чувствовала ауры покоя. Преддверие зимы. В сентябре, я уезжала в Хогвартс, и все. Там было абсолютно не о чем думать кроме уроков. Там была слишком насыщенная жизнь, чтобы разглядывать вид за окном. Понятное дело, мне бы и в голову не пришло идти в Запретный лес только для того, чтобы набрать букет ярких листьев или подумать о смысле жизни. Осень была просто временем года, ничем больше.
А сейчас какое наслаждение идти рядом с Пэн и видеть, как эти самые листья падают, так плавно, тихо скользя по уже плотному, холодному воздуху. Я вздохнула, и зеленые глаза сразу же посмотрели на меня.
- Что с тобой? – спросила она.
- Я счастлива, - просто ответила я. И не соврала, я действительно была счастлива.
- Я рада, - просто ответила она и улыбнулась, сжав мои пальцы.
Мы шли, держась за руки, как школьники, но меня ни мало не смущало это, наоборот, держать ее длинные, точеные пальцы доставляло неимоверное удовольствие.
Стоило жить, чтобы, наконец, встретить свою радость, стоило жить, чтобы понять смысл жизни. Мой смысл был со мной, в мокром плаще и ботинках, в бисерных от дождя волосах, с яркими теплыми глазами, губами, к которым всегда хотелось прикоснуться…
Этот день стал концом.
В одном из дворов мы увидели старый дом, ветхий, полуразрушенный, огороженный колючей проволокой. Он стоял обшарпанный, с разбитыми окнами, с обвалившейся штукатуркой, как призрак, выступая из мутной пелены дождя. Его видно должны были снести, и на его месте построить другой, современный, высокий, со многими квартирами, которые осчастливят не одну пару магглов. Но сейчас дом стоял такой жалкий и мокрый, такой обреченный, что я невольно остановилась.
- Что не так? – Пэн наморщила нос. Действительно от дома доносился характерный запах старых, лежалых вещей.
Но дом, почему-то необъяснимо манил меня.
- Тебе нравятся развалины? – шутя, спросила она.
- В нем есть что-то жалостливое, обреченное.
Через разбитые окна были видны бывшие комнаты. Обои клочками, висящая проводка, кое-кто из бывших жильцов оставил какую-то меблировку: старое, продавленное кресло, сервант с разбитыми стеклами и отвалившейся дверцей, на стене висел выгоревший календарь за какой-то позапрошлогодний год.
- Если хочешь, мы могли бы зайти, - Пэн снова посмотрела на меня.
Мне бы хотелось этого, действительно, но тащить Пэнси через колючую проволоку в руины было как-то неправильно. Она такая нарядная, а там грязно.
- Нет, правда, если тебе хочется, зайдем, - в глазах Пэнси загорелся знакомый мне азартный огонек, - Почему нет? Когда я последний раз обследовала дом с привидениями, мне было семь лет. Я не прочь повторить опыт.
- Но вдруг он охраняется, - промямлила я.
- Чепуха. Кто будет охранять его, - она огляделась и достала из кармана волшебную палочку, - К тому же у нас всегда есть возможность убежать и скрыться.
- Нам же не разрешено пользоваться магией в маггловском мире?
- В критических ситуациях можно, - она направила палочку на проволоку и расчистила проход.
Конечно, я полезла за ней. Еще бы. Куда бы я ее отпустила одну. К тому же изначально это была моя идея.
Это был большой дом, старый, с лепниной и тяжелыми, деревянными дверями. Как они остались целыми, уму непостижимо. Стены дома были исписаны и изукрашены красками из баллончиков. Можно было не сомневаться, что местные тинейджеры все же нашли сюда дорогу. Пэн вошла в дверь. В доме было мрачно, этакий пыльный полумрак. В сторону метнулась крыса, и Пэнси с трудом подавила визг. Она не любила этих животных и с трудом мирилась с наличием крыс у некоторых студентов Хогвартса. Во всяком случае, жаба Невилла раздражала ее куда меньше, чем крыса моего братца.
- Фу, - лишь протянула она, но не предложила тут же покинуть это место.
Мы зашли в комнату. Это была маленькая комнатка, когда-то оклеенная зелеными обоями. Обрывки выгоревших газет на полу, камень, которым выбили стекло. Ничего интересного. Скорее всего, все интересное уже давным-давно перекочевало в карманы местных мальчишек. В другой комнате та же пустота, и в третьей. Мы переходили с этажа на этаж. Всюду лишь грязь, обломки, обрывки, тряпки, скомканные бумажки, листья, принесенные ветром и более ничего. В одном из помещений мы обнаружили на полу, валяющуюся пачку писем, перевязанную зеленой ниткой. Видно, ее обронили, когда собирали вещи и переезжали. Пэн наклонилась и подняла находку.
- Читать чужие письма нехорошо, также плохо, как и подглядывать, - назидательно произнесла я, видя, что она разорвала нить и разворачивает письма.
- Да, - она насмешливо улыбнулась, - Мой милый эльф, добрую половину того, что я знаю, я усвоила именно этим способом. К тому же письма вымокли, чернила расплылись… - она протянула их мне.
Действительно верхние письма пришли в совершенную негодность. Даже обидно. Кто-то потерял их, кому-то они были нужны, кто-то радовался или огорчался, перечитывая их снова и снова. Я развернула пачку. В середине сохранились нетронутые влагой листы.
- «Милая моя, скоро очень скоро я вернусь к тебе, и мы будем жить вместе. Вместе и навсегда – как хорошо звучат эти слова, когда я говорю их, подразумевая нас. Песня, молитва, мантра, мечта и надежда в этих словах для моего сердца. И сейчас находясь далеко от тебя, я вижу твое лицо, глаза, ощущаю прикосновения твоих рук и губ, слышу шелест твоего платья… - начала читать я, Пэн приникла к моему плечу, - Есть ли в мире что-либо более совершенное, чем ты, кто-либо более светлый и прекрасный? Мне кажется, нет, не было и не будет. Постарайся сохранить себя. Я скоро приеду…»
- Когда оно было написано?
Я перевернула листочек.
- 1944
- Маггловская война?
- Да, - я вздрогнула, - Надеюсь, они остались живы.
- Я тоже, - Пэнси погрустнела.
- Другие письма расплылись совсем?
- К сожалению, - протянула я.
- А может и правильно. Сложно вмешиваться в судьбы людей, пусть даже в прошедшие судьбы. Начинаешь чувствовать определенную причастность. В любом случае сейчас это очень старые люди. Ведь магглы живут меньше магов? Может быть, они уже даже умерли, а письма забыли здесь их дети или внуки.
- Вполне возможно. Но хочется верить, что тогда он вернулся к ней.
В окно ворвался ветер и закрутил мусор на полу.
- Может, пойдем, - тихо произнесла Пэнси.
Вдруг стало как-то неуютно. Я пожала ее руку.
- Конечно. Дома нас ждет теплый огонь и хороший ужин, и…
- Мягкая постель, - улыбнулась она.
Пэнси первая вышла в темный проход и стала спускаться по лестнице. Я немного задержалась, последний раз окинув взглядом маленькую комнатку. Шанс на то, чтобы побывать здесь еще раз, был равен нулю.
Страшный звук, грохот.
Я выбежала следом, чтобы увидеть как темная фигура Пэнси оседает на пол. Я подскочила к ней, чуть не свалившись с лестницы. Из ее груди хлестала алая, темная кровь, заливая мои руки.
- Что? Что? – только и могла вымолвить я помертвевшими губами.
Ничего не соображая, я и лишь бессмысленно хватала ее за руки, скомкала свой шарф и прикладывала его к ее груди. Мне казалось, что весь мир залит кровью, ее кровью, что с каждым толчком жизнь выходит из ее тела. Она приоткрыла глаза, пересохшие губы что-то шептали. Я наклонилась, чтобы услышать этот шепот.
- Так больно, - произнесла она четко и удивленно.
Я боялась пошевелить ее, но все же подсунула руку под ее шею. Нужно было сосредоточиться. Представить себе приемный покой св. Мунго, чтобы аппарироваться туда вместе с ней. Только там ей могли помочь. Моя палочка была бессильна. Слишком большая кровопотеря, плюс внутренние повреждения, плюс я практически не знала заклятий, применяемых лекарями. Образ Мунго никак не хотел формироваться в моем мозгу. Я видела только ее глаза, потемневшие, потерявшие свой мягкий оливковый оттенок, наполненные болью и страданием.
- Пэн, милая моя, хорошая. Сейчас, сейчас все будет хорошо. Сейчас тебе не будет больно. Сейчас, - тараторила я.
Ее тело потяжелело, глаза начинали гаснуть. Я закрыла свои, и еще раз попыталась аппарировать. На этот раз вроде получилось.
Когда я очутилась в блестящем чистотой и белизной холле больнице, окровавленная, страшная, она была уже без сознания. Так, по крайней мере, мне казалось. К нам тут же бросились целители. Меня оттащили в сторону, Пэнси погрузили на носилки. Дальше ничего не помню.
Очнулась в чистенькой палате. Рядом со мной сидела целительница. Я попыталась вскочить, но она пресекла мои попытки.
- Лягте, лягте, - испуганно произнесла она, мягко надавливая на мои плечи, - Вам нельзя…
- Что с ней? - проговорила я, глотая комок в горле.
- С мисс Паркинсон? С ней все будет в порядке, - фальшивость была в голосе сестры. Ярко выраженная неискренность. В моей голове вдруг, словно что-то взорвалось. Тоскливый ужас распространился по жилам. Глаза расширились, тело онемело.
- Не переживайте, вам нельзя сейчас, - продолжала сестра.
- Скажите мне правду, - я собрала все свои силы, чтобы сказать это, - Мне нужно знать.
- Да, что вы, в самом деле, - глаза ее забегали, руки суетливо перебирали передник. Я знала, что сейчас просто ударю, растопчу ее.
- Где мисс Паркинсон?
- В палате. К ней нельзя.
Я вскочила, на мне была больничная рубаха. Успели переодеть? Как долго я была без сознания? Мою одежду в ее крови унесли.
- Мисс, мисс, - лепетала сестра, удерживая мои руки.
- Где ее палата? Где она? – мне было наплевать на все. Я хотела увидеть мою Пэн.
- Но мисс, прошу вас…
Я схватила ее за плечи и затрясла.
- Где? – кричала в искуплении. В конце концов, мне нечего терять.
- Ну, хорошо, мисс Уизли, - сестра чуть не плакала, - хорошо, я скажу… Мисс Патрисия Паркинсон скончалась. Слишком большая кровопотеря и…
Дальше она могла ничего не говорить. Дальше это были лишь пустые ничего не значащие звуки.
- … и она прибыла слишком поздно, когда ничего нельзя было сделать…
Моя хватка ослабла, я бессильно осела на кровать.
- Это была маггловская пуля, и она задела легкое…
Вошел колдомедик. Мне сделали укол…
***
На похороны меня не допустили. Конечно же, ведь хоронили мисс Патрисию Элизабет Амелию Паркинсон. Куда здесь крошке Джинни Уизли? Я знаю, что Паркинсоны обвиняли меня в смерти единственной дочери. Мои родичи опасались мести, и никуда не выпускали меня из дома. Просто банально заперли, как в детстве, когда обнаруживалось, какие-нибудь грехи, в которых даже при наличии в семье близнецов можно было списать на меня. Со мной никто не разговаривал, лишь Рон, глядя на меня, загадочно и гадко улыбался. «Блудная дочь» вернулась домой, но не могла рассчитывать на одобрение со стороны своих близких. Было хорошо, что семья предоставила мне угол, маленькую комнатку в мансарде. По крайней мере, я могла уединиться, не только от внешнего вида моих родичей, но и от их голосов, которые на второй этаж не долетали. Все было безразлично для меня. Имело значение лишь то, что мне не дали попрощаться с дорогим, любимым человеком. Разве это могло быть справедливым? Разве это могло быть? Я видела колдографии ее похорон во многих газетах. Некрологи, репортажи. Ни в одной из статей я, естественно, не упоминалась. Ну, еще бы. Наша связь была позором, пятном на безупречной репутации Паркинсонов, то о чем совестно говорить вслух.
На колдографиях: дорогой, темный гроб, засыпанный белыми розами. Толпы народа. Одних родственников, преимущественно дальних, человек пятьдесят. Ее мать, полная брюнетка в дорогом, черном, шелковом платье и шляпе с вуалью. Ни на одной фотографии не видно лица, но я четко представляла ее поджатые губы и холодные глаза. Осунувшийся отец с остановившимся взглядом, младший брат, испуганный подросток с такими же, как у нее зелеными глазами.
Но там не было меня. Просто не было. Я смотрела на колдографии, и мне становилось страшно за нее. Я оставила ее одну, ей плохо и темно в именном гранитном склепе под белоснежным, каменным, мрачным ангелом. Не смотря на свои кошачьи глаза, она не выносила темноты. Ночь пугала ее. Я оставила мою Пэн одну, предала…
Я до сих пор не ощущаю, что она погибла, так трагически нелепо. Я не видела, как ее гроб поставили в яму, не бросала комья тяжелой, жирной земли, не слышала их стук о крышку гроба. И поэтому мне хочется верить, что это все ложь, неправда, а правда лишь то, что она войдет сейчас в мою комнату, обнимет, нахмурит брови, сморщит нос и проговорит своим звучным бархатистым голосом.
«Ну, и что мы сегодня такие грустные? Поедем, развеемся?»
Но черт, она ведь не войдет, не скажет, что я жива Джинни, пойдем в наш дом, тебе плохо здесь.
Она ведь говорила, что не оставит меня одну.
Она ведь обещала. Паркинсоны никогда не нарушают свое слово. Это истина, на котором строится волшебный мир. Мы не нарушаем слово для тех, кого любим. Мы не нарушаем клятвы.
***
У каждого в душе есть уголки, в которые лучше никогда не заглядывать. У каждого. Иногда ты думаешь, что знаешь человека как свои пять пальцев, а он покажет себя с такой стороны, что не знаешь, что и делать. Так и я. Разве я думала когда-нибудь, что буду любить Пэнси Паркинсон, что захочу отдать ей все, что смогу пожертвовать своей жизнью, только бы она вернулась ко мне.
Кубок, выточенный из тонкого, как стекло, зеленоватого, полупрозрачного оникса, дрожал в руке. Темная жидкость. Всего лишь один глоток, и смерть примет меня в свои объятия. Я соединись с ней навек, уйду из этого мира, где ничего для меня не осталось. Смерть. Сердце на миг тоскливо сжалось. Я никогда не воображала ее никак безобразную старуху с косой в руках, никак юную, прекрасную девушку в длинных белых одеждах. Образ птицы. Мне казалось, что стоит пригубить яд как все, что было в моем теле мной, все, что давало мне возможность думать, чувствовать, мыслить, соберется в один маленький комочек расправит крылья и улетит. Мне казалось, я уже вижу радужное сияние ее крыльев, слышу ее победную песню и чувствую ласку ветра на своем лице. Осталось сделать глоток. Только один.
Перстень единственный оставшийся ее подарок. Тот самый перстень, который она надела мне на палец после клятвы в знак любви. Огромный изумруд с выточенной на нем гербовой саламандрой, извивающейся в огне. Этим перстнем Пэнси запечатывала свои письма обычно, оставляя на теплом воске оттиск волшебной, огненной ящерицы. Потом перстень засиял таинственным огнем на моем пальце. Камень был слишком тяжел для моих пальцев, к тому же явно принадлежал к фамильным драгоценностям Паркинсонов. Я долго отказывалась от драгоценного подарка, но не могла не принять его. И теперь он был со мной, единственное, что осталось. Он не напоминал мне цвет ее глаз. Я всегда говорила Пэн, что изумруды не подходят к ее глазам. Они были слишком яркие и холодные, что не вязалось с мягким, более светлым оттенком ее глаз. Пэн вздыхала, соглашалась и снова надевала на шею дорогущее колье, а в волосы вплетала изумрудную диадему. Ей нравилась сама магия, аура этого камня.
Я больше никогда не вернулась в наш с ней дом, и это кольцо было единственным из сохранившегося.
Я поднесла к кубку перстень. Камень мгновенно запотел, выдавая наличие яда в чаше. Особое свойство изумрудов. Разумеется, я сама смешала яд и выпью его сейчас. Мне это нужно. Это будет благодеянием для меня.
Я поднесла камень к лицу, дунула на него, до блеска вытерла подолом мантии. Изумруд ярко засверкал в неверном, тусклом пламени свечки. Огонь отражался в нем, и ящерка, словно зашевелилась, извиваясь в языках отраженного пламени. Мне показалось, что я ощущаю чье-то присутствие в полутемной комнате, будто кто-то стоит за моими плечами и тихо перебирает мои распущенные волосы. В голове зашумело, чаша выпала из рук и разлетелась на многие кусочки. Я обернулась, боясь поверить чуду. Я ясно слышала чье-то дыхание, ощущала прикосновение. Комната была пуста. Чуда в волшебном мире не произошло. В комнату стучались, матери было никак не совладать с запирающем двери заклятием. Я слышала их взволнованные голоса.
- Доченька все в порядке.
- Что-то разбилось.
- Открой дверь, немедленно.
Не смотря на все, они продолжали беспокоиться, а значит, и любить меня.
Я не помню, как я заснула в ту ночь. Но помню свой сон. Так отчетливо и полно я не могла запомнить ни один свой сон в жизни. Она приходила ко мне. Села на край моей постели, какая-то нереальная, далекая, невыразимо прекрасная.
Она смотрела на меня своими зелеными глазами, и я тонула в них. Она говорила мне мягким голосом, все интонации и тональности, которого я в совершенстве изучила. Она говорила мне, что надо продолжать жить, что я еще встречу свою судьбу, что я не должна пытаться уйти, и она освобождает меня от Нерушимой клятвы. Я кричала, что мне никто не нужен кроме нее, что моя жизнь потеряла смысл и мне совершенно не жаль покинуть этот мир, что она не смеет говорить о нашей клятве, что она не должна решать за меня. Пэнси лишь улыбалась. Наконец она поднялась. Я умоляла ее остаться. Она грустно покачала головой.
- Я не могу, меня ждут. Я должна вернуться, - были ее слова.
- Значит, я должна оставить тебя на небе? - в отчаяние прошептала я, - значит, ничего нельзя вернуть?
Ее взгляд был ответом.
Я тянула к ней руки, и когда она меня обняла, то проснулась, все еще ощущая ее прикосновения.
***
Мне оставалось жить. Только жить. И я жила, по началу не видя в этом резона. Мне было тяжело и страшно начинать все с начала. Но у меня это получилось. По крайней мере, мне так казалось.
Год спустя, совершенно случайно я нашла в нашем чулане маггловский пистолет. У меня не было ни малейших сомнений относительно этого пистолета и смерти Пэнси. Я спустилась в гостиную и бросила его к ногам Рона, сидевшего на диване. Он вскочил и побледнел так, что веснушки на его лице стали почти черными. Это был он, вне всяких сомнений он. Он не мог просто так смириться, видимо следил за нами, выжидая благоприятный момент. Мой брат был убийцей.
Я опустилась на ковер и разрыдалась. Я была причиной гибели Пэн, только я. Вероятно, я проклята, раз то, что ко мне прикасается, обречено погибнуть. Рон что-то говорил, но я его не слышала. Я ощущала руки мамы, говор близнецов, крики отца.
Я не обвинила Рона в убийстве. У него через полгода должен был родиться первенец. Моему племяннику нужен был отец, а Гермионе муж. Это было вне всяких сомнений. Я не написала обвиняющего заявления. Азкабан не вернул бы Пэнси.
До сих пор не могу понять, почему Рон не уничтожил эту опасную для себя улику. Заклинание «Эванеско» - и нет ничего. Возможно, после убийства он забросил пистолет в чулан и никогда не хотел к нему притрагиваться и видеть больше. Все же мой брат не был хладнокровным монстром, и Гермиона потом рассказала мне, как часто он просыпался в холодном поту, крича от ужаса.
Я не хотела жить больше в этом доме. Я купила маленький домик в кредит, устроилась на работу, и зажила уединенной, обособленной от всех жизнью.
Однажды ко мне пришел мистер Поттер, Гарри Поттер. Он сидел в кресле и молчал. Я тоже молчала. В принципе, о чем нам было говорить?
- Драко Малфой умер в Азкабане в тот самый день, - почему-то сказал он. Министерский работник Поттер, конечно же, имел доступ к подобной информации.
Я молчала.
Драко с ней.
Сердце сжалось. Я умудрялось ревновать мертвую Пэнси к мертвому же Драко.
- Джинни прости меня. Я дурак, - Поттер подошел ко мне, - Столько времени прошло... Помнишь, как я жалел о времени в Хогвартсе, которое мог провести с тобой. Сейчас то же самое. Давай попробуем еще раз…
