Глава 2. Тот, кто ищет вас в темнотеПосреди слизеринской гостиной на обитом неумирающей зеленой материей диванчике тихо посапывал Альбус Северус Поттер. Он видел сон о том, как на спустившегося в Годрикову Лощину Волан-де-Морта падают с неба горящие авгурии, кричащие: «Отец! Отец!». Чуть поодаль на холме стоял сам Альбус, наблюдал за этой картиной и думал: «Это как внебрачный ребенок Хэллоуина и Рождества: смерть и огни». Вдруг он услышал плач, посмотрел вниз и увидел, что держит младенца со шрамом в виде молнии на лбу. Ребенок открыл глаза. Альбус испугался и проснулся.
Несколько секунд он вообще не понимал, где находится. Ещё с десяток задавался вопросом о том, как он здесь очутился. На пятнадцатой секунде понял, что пробуждение в слизеринской гостиной в принципе не выходит за рамки общей странности его жизни и, спокойно поднявшись с дивана, прошел в свою комнату.
В магическом окне спальни занималась заря. До звонка будильника оставалось часа полтора. Из-за балдахина Скорпиуса не раздавалось ни сопения, ни шуршания простыней — впрочем, как и всегда. В сентябре на первом курсе Поттер дважды будил соседа, потому что ему казалось, что тот умер во сне. Потом выяснилось, что у Малфоев это семейная традиция: спать так тихо, словно в середине ночи их забрала смерть, и этим доводить до сердечных приступов тех, кто делит с ними спальню.
Альбус потер руками лицо и понял, что больше не уснет. Поднял с пола учебник по зельеварению, за чтением которого уснул накануне вечером, и вновь спустился в гостиную. Сел в кресло, поджав под себя вечно зябнущие в слизеринском подвале ноги, и раскрыл книгу на тридцать шестой странице. Предыдущие тридцать пять хранили рецепты трех зелий, которые класс сварил в сентябре. Сегодня они будут готовить Зловещий Шепот, три капли которого свели с ума Ламберта Великолепного, одного из лучших волшебников Средневековья. Правда, если бы Зловещий Шепот не лишил Ламберта рассудка, ему пришлось бы гореть на костре инквизиции в твердом уме, так что маг, пожалуй, был на отравителя не в обиде.
«Так, что тут у нас… белладонна, пчелиный яд, сок крут… круат…круатокальпля? Круатокальпль? Что это вообще такое?». И тут же где-то над правым ухом проснулся зловредный голос, ворчащий: «Альбус Северус Поттер, ты настолько туп, что не можешь даже с первого раза прочитать состав зелья, не то что его сварить. Если бы ты оказался в пустыне с котлом, полным воды, ты умер бы от жажды, потому что не знал бы, с какой стороны к котлу подойти!». Альбус понятия не имел, кто хозяин этого голоса, но подозревал, что это первый носитель его второго имени, Северус Снегг, говорит с ним из могилы и очень, очень недоволен тем, что Гарри не увековечил память о нем в ком-нибудь другом. Ну, назвал бы, в самом деле, дочь Лили Северус Поттер. Отличное имя для отличной дочери.
— «Тролль»… «тролль»… «тролль», — предрек себе оценку на СОВ Альбус.
— Кто? Кто? Кто? — раздался негромкий голос из кресла позади него.
Слизеринец вздрогнул от неожиданности. Едкий голос в голове хмыкнул: «И очень бдительный мракоборец».
— Брайони, — выдохнул Ал, разглядев источник вопроса.
— Это ответ? «Брайони»?
Альбус покачал головой и, подняв в воздух книгу, мрачно промолвил:
— Я — тролль. Мне никогда не сдать СОВ по зельеварению. А еще по заклинаниям, защите от темных сил, трансфигурации, истории магии, герболо… ох, нет, гербологию я сдам.
Брайони засмеялась:
— С трансфигурацией я и сама не знаю, что делать. За последний месяц я сотворила озерного монстра вместо чайника и чайник вместо мяча, вместо свитера связала ковер из гусениц, а на десерт — ты должен это помнить — сотворила зубастую ворону, которая чуть не откусила — откусила, а не выклевала! — глаз Скорпиусу. Так что если для кого из нас профессор Блетчли и хранит у сердца оценку «Тролль», то это, безусловно, я.
— Ну, хорошо, — улыбнулся Альбус. — Трансфигурацию я уступлю тебе. Ее и защиту я еще смогу вытянуть с грехом пополам, но зелья! Мне кажется, у меня морковь в руках взорвется, когда я начну ее резать!
— Твои подозрения уже не кажутся мне беспочвенными, Альбус. Ты что, думаешь, что мы на СОВ будем готовить чечевичную похлебку?
— Мама говорит, что хорошая чечевичная похлебка — это целое искусство, — улыбнулся Альбус.
— Доброе утро, Ал,— раздался сипловатый голос позади них.
— Доброе утро, Скорпиус.
Повисла неловкая тишина. Приветствовать Брайони Малфой явно не собирался, поэтому она бросила на него короткий взгляд и, повернувшись к Алу, улыбнулась:
— В общем, если тебе понадобится помощь в зельеварении, можешь обращаться. У меня с ним любовь длиною в жизнь.
Скорпиус за ее спиной шумно вздохнул. Брайони устремила вопросительный взгляд на Поттера, он ответил растерянным.
— Пока, — не найдя лучшей реплики, бросила слизеринка и покинула гостиную, отправившись навстречу любви всей своей жизни.
Когда плита, закрывающая вход в гостиную, осталась за ее спиной, Брайони прошла несколько шагов, свернула направо, потом налево и снова направо. Прислонилась ухом к массивной двери, не услышала ни звука, но все же негромко постучала. Через пару мгновений дверь открылась. На пороге стоял одетый в черную футболку и черные домашние брюки Эдриан Лоуренс. Длинные волосы, еще не собранные в хвост, рассыпались по плечам, а чуть припухшие глаза выдавали только что проснувшегося человека. Увидев Брайони, он улыбнулся:
— Привет, — и добавил: — Проходи.
— Мисс Лет-Мортенссен, вы сегодня рассеяны больше обычного, — задумчиво глядя на очередное творение Брайони, заметила профессор Блетчли. — Вы нездоровы?
— Немного, профессор.
— Может быть, отпустить вас в больничное крыло?
— Нет, спасибо. Я справлюсь, профессор.
Сьюзен Блетчли кивнула и перешла к следующему студенту:
— Мистер Финли, не подсматривайте за мисс Эмерли, она все равно делает неправильно.
Гордон Финли покраснел, как рак, и как рак же начал пятиться от Джеммы Эмерли. Джемма тоже немного смутилась, но продолжила трансформировать песчинки в часах в мух.
— Ты никогда не задавалась вопросом: зачем мы все это делаем? — спросил ее Стивен, когда пятикурсники поднимались по придвинувшейся к их ногам лестнице к кабинету защиты от темных искусств.
— Что именно? — спросила Брайони.
— Превращаем песок в мух, осьминогов в чайники, ворон в расчески? Я допускаю, что наличие расчески иногда может быть вопросом жизни и смерти, но зачем творить из ничего мух? Разве что геккона накормить.
— Не думаю, что можно съесть мух, сотворенных из ничего. Это противоречит закону Гэмпа.
— Ах, да. Тогда тем более: зачем творить мух?
— Чтобы украсить родовой замок инсектофила?
— Понял, отстал. Но неужели нельзя учиться чему-то на самом деле полезному: превращать камни в дома, трансфигурировать воду в инсулин, изготавливать саммонеры вроде тех, которыми пользуется отец…
— Трансфигурировать воду в инсулин невозможно, потому что жидкости неисчисляемы, Стивен. А саммонеры он явно делает не с помощью трансфигурации, потому что нельзя трансфигурировать что-то в магический объект. Серьезно, Стив, повтори закон Гэмпа, это же первый курс!
— Ты сегодня сварлива, как дедуля Гринграсс.
— Я сегодня чувствую себя старой, как дедуля Гринграсс.
— Что так? День рождения у тебя только через семь недель.
— Тридцать баллов Слизерину за внимательность, мистер Вэнс.
— Еще двадцать Слизерину за щедрость, мисс Лет-Мортенссен. Так в чем дело?
— Мы пришли.
Брайони потянула на себя дверь класса защиты и, войдя, обомлела. В комнате царила ночь. Луна таинственно подсвечивала верхушки густого буша, в котором кузнечики стрекотали свои тревожные песни, а чуть поодаль умиротворенно журчал холодный ручей. По небу плыли едва различимые в темноте облака, и края их нежно серебрились в лунном свете.
— Мы дверью не ошиблись? — пробормотала слизеринка.
— Скорее уж, замком, — Стивен задрал голову, восхищенно осматривая небесный свод.
— Нравится? — раздался слева от них голос профессора Салливана. Крайне довольный собой, он сидел, подогнув под себя одну ногу, у стены, затянутой высохшим вьюном. — Я на это пять часов потратил.
— Как вы это сделали?
— Кусты — ваши парты и стулья. Кузнечики и другие жуки — бывшие осенние листья. Небо — оптическая иллюзия вроде той, что в Большом Зале, но намного проще. Ручей — многократно повторенное заклинание «Агуаменти!», и под «многократно» я подразумеваю «много-очень-много-кратно». И я надеюсь, что занятия закончатся прежде, чем вода просочится на четвертый этаж.
— Вы натрансфигурировали все это?
— Мистер Вэнс, слово «натрансфигурировали» звучит немного анатомично, вам не кажется? — поморщился профессор. — Я трансфигурировал большую часть этого, да.
— Вот об этом я тебе говорю, Додж… Этим нужно заниматься на уроках!
— Если ты вдруг не слышал, трансфигурирование мелких предметов в насекомых здесь тоже присутствует, Стивен, — недовольная тем, что он снова чуть не назвал ее «Доджсон», проворчала Брайони. — Так что мухи — твой шаг на пути к величию.
Она опустила сумку на пол и спросила профессора Салливана, улыбающегося своим мыслям:
— Сегодня мы будем играть в смертельные прятки?
— Надеюсь, не смертельные, мисс Лет-Мортенссен, — отозвался тот задумчиво.
— Мы будем нападать друг на друга в буше?
— Вы думаете, я потратил пять часов своей жизни на то, чтобы вы вернулись к предыдущей стадии эволюции: убиванию друг друга в буше?
В другое время Брайони, возможно, и нашла бы что ответить, но сегодня голова ее раскалывалась и гудела, как терменвокс. Она пожала плечами и, прислонившись спиной к стене, стала разглядывать буш. Удивительно: ни единого похожего на другое деревца, ни одной скопированной с соседней веточки, абсолютно все детали сделаны с любовью к процессу.
«У Заббини определенно есть шанс»,— подумала Брайони. — «Судя по масштабам сублимации, девушки у мистера Салливана нет и не было лет двадцать».
В кабинет один за другим начали заходить другие студенты. Каждый из них хоть на мгновение, но замирал на пороге. Наконец, пять минут спустя профессор Салливан затворил дверь и обернулся к студентам, усевшимся на мягком ковре из клевера, заботливо устланном перед входом в чащу.
— Добрый день, — произнес он. — Сегодня мы завершаем блок заклинаний физической защиты чем-то вроде контрольной работы. Через десять минут вы войдете в буш, и перед этим каждый из вас получит индивидуальную пару заклинаний: одно защитное и одно атакующее. Любую совершенную в отношении вас атаку вы сможете нейтрализовать только тем заклинанием, которое я сообщу вам. И атаковать противников вы сможете, как нетрудно догадаться, только тем заклинанием, которое я вам назначу. Это поможет вам на практике найти наиболее верные связки заклинаний и контрзаклинаний, а также осознать, что каким бы широким ни был ваш кругозор, расширять его лишним не будет. В жизни вы вполне можете столкнуться с магом, чей арсенал заклинаний будет настолько обширен, что ваш в сравнении с ним будет казаться ничтожным, как одно-единственное заклятие. Да, мистер Макмиллан?
— Профессор, а можно использовать в качестве защитного заклинание, не названное вами, если я точно знаю, что оно нейтрализует атаку?
— Как вы думаете, мистер Макмиллан?
— Задание гласит, что нет, сэр, но это глупо…
— Мистер Макмиллан, злить преподавателя защиты от темных искусств — это глупо. А расширять свое представление о функционале одного-единственного защитного заклинания — это интересно. Знал ли мистер Поттер — не наш мистер Поттер, конечно, а его отец Гарри Поттер — о том, что случайно услышанное от одного из преподавателей в Хогвартсе заклинание «Экспеллиармус!» однажды спасет ему жизнь в схватке с Волан-де-Мортом — а значит, в перспективе спасет и весь волшебный мир от ужасной судьбы? И было ли разумным в схватке с самым искусным темным магом современности использовать школярское заклинание «Экспеллиармус!»? В самом ли деле Мальчик-Который-Выжил думал о том, что сумеет обезоружить Темного Лорда, или просто ляпнул первое, что пришло в голову? Не нужно недооценивать заклинания, мистер Макмиллан. В каждом из них скрыт потенциал, выходящий за рамки их обыденных названий. «Инсендио» может зажечь свечу, а может спалить империю. «Инкарцеро» может лишить кого-то возможности двигаться, а может предотвратить чей-то распад на мелкие кусочки. «Люмос» может осветить вам путь или выдать ваше местоположение тому, кто ищет вас в темноте.
По позвоночникам доброй половины студентов поползли ледяные мурашки. Буш вдруг начал выглядеть куда более зловеще, чем прежде.
— Есть еще вопросы?
— Вы… вы построили этот, эти… ЭТО для того, чтобы усложнить нам задание? — спросила Лили Эдисон.
— Я построил этот-эти-это, чтобы добавить саспенса в охоту третьекурсников за боггартом, мисс Эдисон.
— То есть они сражались с боггартом в джунглях?
— Не-эт, мисс Эдисон, — покачал головой профессор. — Всего лишь в буше.
— А боггарт, сэр… он все еще там? — сглотнув, спросил кто-то из слизерницев.
— Не уверен, мистер Нотт, — ответил профессор Салливан и повернул голову к чаще.
Когда Брайони, сжимая в руке палочку, вошла вглубь буша, она поняла: одной трансфигурацией и зачарованным потолком профессор не обошелся. Если бы к помещению не применили чары расширения, она уже дошла бы до противоположной стены классной комнаты. Однако сейчас ноги ее ступали по похрустывающему валежнику, а впереди не виднелось ни стены, ни вообще какого-либо просвета.
«Интересно», — подумала она. — «Если я сейчас лягу под куст и зароюсь в ветки, мне удастся вздремнуть полчаса?».
— Остолбеней!
— Протего! Локомотор мортис!
Обездвиженный Теодор Нотт остался лежать среди валежника, а Брайони легким бегом устремилась вперед.
— Импедимента! — раздалось слева, и следом — звук упавшего на сухую траву тела.
— Локомотор мортис! — шепнула девушка в темноту и услышала еще один звук падения и короткий смешок.
Еще несколько минут в тишине — и сразу два противника выбежали на опушку перед нею. Скорпиус Малфой направил палочку на нее, Сэнди Берг — на Малфоя, она — на Сэнди Берга.
— Экспеллиармус!
— Локомотор мортис!
— Петрификус тоталус!
— Про…
Сэнди Берг упал, связанный заклинанием Брайони, но и сама она шмякнулась в траву, лишенная возможности двигаться. Скорпиус Малфой бросил палочку Берга в кусты и нырнул в гущу буша.
— Лет-Мортенссен, — позвал Сэнди.
В ответ тишина.
— Лет-Мортенссен!
Ответа нет.
— Лет-Мортенссен, ты живая?
Если бы Брайони могла закатить глаза, она непременно сделала бы это. Но она, полностью парализованная, упала лицом в траву и надеялась на то, что не успеет задохнуться прежде, чем действие заклинания пройдет.
«Черт бы побрал женскую конституцию», — думала она, с трудом вдыхая и только сейчас замечая, что не чувствует запахов буша: профессор Салливан забыл создать иллюзию. — «Если бы не грудь, я бы хоть упала на спину и могла смотреть на небо. Луна, возможно, прожгла бы мне роговицу, но это дело наживное».
— Брайони! — не унимался Берг.
По щеке прополз муравей. Следом второй.
«М-м, класс, я даже веки закрыть не могу», — подумала слизеринка. — Сейчас муравьи заползут мне в глаза и выполнят то, что не смогла луна».
— Брайо… а-а, ты же под «петрификус тоталус», - додумался, наконец, Сэнди.
Тяжело вздохнув, Брайони начала считать секунды…
Она сбилась на третьей сотне и, кажется, все-таки заснула, потому что когда ее одеревеневшее тело вдруг расслабилось, она не сразу поняла, что произошло. Сэнди Берга на поляне уже не было. Луна светила как огромный фонарь, освещая опушку ровным серебристым светом, будто на темную траву набросили сеточку из волос Скорпиуса Малфоя. «Ты бредишь, Брайони», — усмехнулась слизеринка, слегка пошатываясь сделала шаг, другой и, снова обретя способность управлять своими конечностями, пошла вперед.
Несколько минут она не слышала ничего и никого, кроме трещащих без умолку кузнечиков. Брайони уже решила, что урок окончен, а ее просто забыли забрать из буша, но тут на пути возник Альбус Поттер.
— Протего! — воскликнула наученная горьким опытом Брайони.
— Инкарцеро! — с небольшим опозданием произнес Поттер.
— Локомотор мортис!
— Протего максима!
— Локомотор мортис!
— Экспеллиармус! — выпалил Поттер.
— Эй, так не честно! — возмутилась потерявшая палочку Брайони и тут же похолодела, потому что Альбус поднял на нее затуманенный взгляд и отчеканил:
— Сектумсемпра!
То, что было дальше, она осознавала смутно. В тот момент, когда ее гудящая голова коснулась земли, буш исчез, и вместо него появилась классная комната, полная пятикурсников, настороженно озирающихся по сторонам или лежащих на полу обездвиженными.
— Кто пострадал? — спросил голос профессора, доносящийся до Брайони будто из-под воды. Потом звуки стихли и осталось только тихое биение волн о ее тело, плывущее из ниоткуда в никуда.
