Глава 1. РАНА
Холмы, поля, леса, реки – их узор намного гармоничнее узора из улиц и домов, из раскаленной летом брусчатки и покрытого инеем асфальта зимой. Сельский ландшафт похож на плавные мазки кистью безызвестного художника: брызги всех естественных оттенков: коричневого, зеленого, желтого, голубого царствуют здесь. Проселочные дороги протянулись всюду, и реки, ручьи извиваются между лугов и камней.
***
В баре было сумрачно, как перед грозой, погромыхивала посуда на кухне, струился дымок от брошенных в пепельницу сигарет. Пьяное веселье за одним из столиков было оборвано грубыми фразами и резким тычком в грудь, взвизгнула вилка, которую попытались вонзить в тарелку. Пьяный хохот почти мгновенно превратился в грубую ругань, поднятые в примирении руки собутыльников не утихомирили уязвленную гордость. В красноватых глазах зажглась чистая злоба, по зажатому в руке ножу скользнул всполох от лампы на потолке.
***
Осень в этом году выдалась сухой и ветряной, трава превратилась в жесткую щетину, а деревья лишились листвы на пару недель раньше обычного.
В одной из долин на севере Англии, куда ведет только полузаросшая, местами обрывающаяся дорога, приютился маленький покосившийся дом. Его крыша, когда-то покрытая крупной серой черепицей, почти полностью поседела, выцвела, а коричневая краска на входной двери облупилась, превратившись в чешуйчатый бок рыбы. Вокруг дома за дырявым плетнем был разбит большой огород, почти все грядки были устланы увядшими стеблями и листвой, и только вдалеке наливались большие оранжевые тыквы. Из леса, отделенного от дома небольшим лугом, раздавалось сварливое карканье и хлопанье крыльев, над облетевшими лиственницами и поблекшими соснами кружились вороны.
***
Боль была резкой, быстро уступившей свое место инстинкту борьбы. На пол летели тарелки, пепельницы, стулья; очередной удар, угодивший в солнечное сплетение, практически лишил сознания. И уже лежа на полу, в глазах поплыло из-за запаха крови, пропитавшей мантию, кто-то навалился сверху, беспорядочно обрушивая кулаки. Ловя ртом воздух, собрав последние силы, разворот и трансгрессия. Всплывшие в голове координаты уже тянули за собой сквозь узкую душную темноту.
***
Вечер опустился, как капля чернил в стакан с водой, он будто вытек из темной дождевой тучи, прилетевшей в долину с севера. Над трубой поднялась тонкая змейка дыма, а в треснутом окне забрезжил тусклый свет от свечного огарка. Вороны давно угомонились, и вокруг разливалась густая вечерняя тишина, лишь изредка прерываемая легким шелестом облетевшей листвы. Громыхнуло, и первые тяжелые капли упали на иссохшуюся землю. Возле плетня раздался легкий треск, а потом появившийся из ниоткуда человек тяжело упал на пожелтевшую траву, глухо застонав. Несколько минут ничего не происходило, пока не раскрылась небольшая молния, осветив фигуру в черной мантии, навзничь лежавшую возле калитки. По светлым спутанным волосам бежали дождевые капли, плечи дрогнули, и поднялась рука с зажатой волшебной палочкой. Молния погасла, по небу пронесся раскат грома, дождь усилился, вдвое чаще забарабанив по черепице. Просунув руку среди редких прутьев калитки, незнакомец выпустил из волшебной палочки сноп красных искр. Они ударили в окно, где мерцал слабый свет, по стеклу пробежала змеящаяся трещина, почти в ту же секунду узкие створки распахнулись:
– Покажитесь, я вооружена! – высокий голос прозвенел во временном затишье громовых раскатов.
В следующую секунду показалось, что темное покрывало неба трещит и рвется под напором чьих-то невидимых рук. Слабый стон не был слышен за шумом дождя, и только осветившая все вокруг молния позволила заметить руку, безвольно повисшую между прутьев калитки.
– Мерлин мой! – взволнованно выкрикнула девушка и с грохотом захлопнула окно.
Незнакомец, насквозь пропитанный дождем, лежал без движения, возле него уже скопилась черная лужа крови. Через минуту входная дверь отлетела к стене, и с крыльца сбежала девушка, несущая что-то в подоле платья. Она распахнула калитку, откинув с нее руку незнакомца, и, сделав пару шагов вперед, все-таки остановилась проверить его пульс.
Девушка ощутила слабые толчки крови в артерии и шепнув:
– Сейчас… – побежала по заросшей тропе.
Поднявшись на небольшой холм метрах в тридцати от дома, она откинула с лица светлые намокшие волосы и, закусив нижнюю губу и прищурившись, стала внимательно оглядываться вокруг. Подернутые пеленой дождя небольшие холмы, долина и лес на севере были пустынны, грозовое небо, освещаемое молниями, так же не выдавало чьего-либо присутствия. Достав из подола несколько холщевых мешочков, она торопливо развязала тесемки и высыпала серебристый искрящийся порошок. Оказавшись на свободе, он принялся разбухать, мерцание постепенно сходило на нет, превращаясь в густые клубы тумана, расползающегося вокруг. Девушка торопливо засунула мешочки в карманы платья и подбежала к незнакомцу.
Туман постепенно расползался все шире и шире, укутывая своей белесо-серой пеленой всю маленькую долину. Добравшись до леса, он потек между шершавыми стволами деревьев, заставив продрогших ворон недовольно каркать и угрожающе хлопать крыльями. Дождь утих, но на его место пришел северный ветер, сильный и хлесткий. Но даже он ничего не сделал с туманом, укрывшим долину от любопытных глаз.
***
Незнакомец бредил, его била крупная дрожь, а к ноющему боку будто прикладывали раскаленное лезвие. Боль была нестерпимой, и он кричал настолько громко, насколько хватало пропитанных дождем и холодом легких. Рядом мерещилась то девушка, то Дозорные Министерства, то Средневековая Инквизиция. Сознание гасло и возвращалось грубым ударом – непрекращающейся болью в боку, сквозь полуоткрытые веки просачивался слабый свет и чьи-то мелькающие руки. На губах вспыхнул горький вкус душистой травы, жидкость опалила горло и, казалось, уже текла по венам вместо крови. Потом он почувствовал рядом тепло чьего-то горячего тела и наконец-то окончательно забылся, погрузившись в глубокий сон без сновидений.
***
Язык был похож на шершавую кору дерева, все тело ныло, отдаваясь болью в правом боку:
– Воды… – он не услышал своего голоса, казалось, шевельнулись только губы. Веки с трудом приподнялись, вокруг было тихо, маленькая светлая комната поплыла на него, и он снова провалился в полузабытье.
***
– Как ты, Скорпиус? – приятный женский голос заставил приоткрыть слипшиеся веки.
Скорпиус потерялся в волне длинных волос, когда его взгляд сфокусировался, он рассмотрел большие светло-серые глаза, маленький курносый нос и высокие скулы. За ухо волшебницы была заткнуты тонкая длинная волшебная палочка. Он задохнулся, будто облитый ледяной водой, открывая рот, как выброшенная на берег рыба. Иглы кислородного голодания впились в легкие, в глазах поплыли темные пятна. Усилием воли Скорпиус заставил себя вздохнуть.
– Тише, тише, не торопись. Дыши, – девушка поддерживала его голову, с беспокойством смотря в глаза.
– К-кто ты? Откуда знаешь мое имя? – Скорпиус не узнал своего постаревшего надтреснутого голоса.
В небольшой чистой комнате пахло отваром ромашки и мяты, из окон лился прозрачный осенний свет.
– Твое имя было вышито на твоей рубашке, и раз я помогла тебе, то выходит, я твой друг, – осторожно ответила она.
Большие серые глаза внимательно изучали Скорпиуса, скользя по его лицу, ни на чем надолго не останавливаясь. На девушку быстро нахлынула задумчивость, поглотившая волнение и любопытство. Казалось, она ушла глубоко в себя, куда-то в свое прошлое, потеряв связь с внешним миром.
– Как… как твое имя? – потрескавшиеся губы плохо слушались, жажда иссушила язык и горло.
Скорпиус с трудом пошевелил затекшими ногами, с которых сползло лоскутное покрывало. Он лежал на низкой скрипучей кушетке, возле которой стояла склонившись девушка. Взмахнув светлыми волосами, она поправила съехавшее покрывало, бросив быстрый взгляд на его худые белые ноги.
– Как твое имя? – чуть громче повторил он.
Она встрепенулась, удивленно взглянув на вновь приподнявшегося Скорпиуса:
– Зачем тебе мое имя?
Скорпиус попытался что-то сказать, но не смог, спазм сковал его горло. Девушка поднесла к его губам кружку с водой, от которой пахло ромашкой и мятой, осторожно прикоснулась ладонью к его подбородку. Показалось, что в этой маленькой убого обставленной комнате раскинулся летний луг с жужжащими пчелами и кивающими головками цветами. Жадно пьющий Скорпиус так и не понял, была ли это магия, исходящая от девушки, или в кружке просто была растворена капелька пахнущего солнцем и летом меда.
Он полежал не шевелясь в этой чужой комнате, сердце быстро билось в груди. Солнце в окнах погасло, укрытое тучей, серость разлилась вокруг, сконцентрировавшись в глазах незнакомки, смотрящей куда-то в район скул Скорпиуса.
Он смотрел на нее не отрываясь:
– Я хочу знать, кого благодарить за спасение своей жизни.
– Что ж, – она задумчиво помолчала, потом отвернулась и поставила кружку на стол, на котором возвышалась круглая жестяная миска, – Лисандра.
Он почему-то вздрогнул и снова постарался приподняться, глаза лихорадочно забегали по комнате. Качнувшись девушка на мгновение расплылась и вновь вернулась из зыбкой ряби, он тряхнул головой.
– Не беспокойся. Тебе нужно поспать.
Сильно запахло чистотелом и еще чем-то мускусным, Скорпиус услышал, как девушка отжимает тряпку в тазу на столе, и провалился в забытье.
***
Новое утро или, может быть, день, были не менее болезненными. Из окон на пол выпали прямоугольники бледного света, где-то за домом недовольно каркали вороны. Ныл бок, болело пересохшее горло, казалось, что руки и ноги намертво затекли на этой жесткой кушетке. Отбросив одеяло и поеживаясь от прохлады, Скорпиус в несколько глотков опустошил кружку, оставленную для него на столе. Из соседней комнаты доносилось постукивание ножа и тихо напеваемая мелодия. Справившись с легким головокружением, Скорпиус осторожно натянул свою, висевшую на стуле мантию, похлопал себя по карманам в тщетных поисках волшебной палочки. Затем, осторожно ступая, он появился на кухне.
Это была небольшая комната, разделенная дощатой перегородкой на две части: в одной стоял стол и два стула, в другой виднелась печь. Когда-то белый потолок был подернут пленкой копоти, а на окнах переливалось в бледных лучах солнца множество разводов. Лисандра сидела за столом, деловито смешивая разложенные пред ней ингредиенты. Ее руки быстро мелькали, нарезая какую-то траву, разминая листья мяты и желтые головки ромашек.
– Доброе утро, Лисандра, – он остановился, прислонившись к дверному косяку, на котором было несколько зеленых и синих зарубок.
Лисандра вздрогнула от неожиданности и резко обернулась к Скорпиусу:
– Доброе утро.
Из светлых волос торчала заткнутая за ухо волшебная палочка. Лисандра была еще нерасчесана, на щеке красовалось пятно от желтоватой пыльцы, солнце вышло из-за тучи, и ее серые глаза вспыхнули. Она зажмурилась и отвернулась к рабочему столу, продолжив ссыпать разложенные на столе травы в маленький котелок. На кухне пахло варящимся и сочно булькающим в печи супом, с улицы доносилось глухое карканье ворон.
Скорпиус обогнул Лисандру и, молча сев напротив, впился в нее глазами. «Тук-тук-тук» – стучал нож о деревянную разделочную доску с выщербленной серединой, «пшии» - измельченная трава полетела в котел.
– Что? – Лисандра подняла глаза, мельком взглянув в левый уголок его рта.
– Что ты готовишь? – хрипло протянул Скорпиус, прислонившийся спиной к дощатой перегородке.
– Настойку чтобы ты лучше спал, – снова замелькали ее на несколько секунд остановившиеся руки.
– Без кошмаров? – хмыкнул Скорпиус.
– Без. Она сильная и безвредная. Старый рецепт…
Снова повисло молчание, мелкие обрывки туч периодически закрывали солнце. Ветер рвался в маленький покосившийся дом, недовольно швыряя облетевшие листья ему в окна.
– Знаешь, вчера я уснул, так и не сказав спасибо.
– Умм, – пожала худенькими плечами Лисандра.
– Спасибо, – не отдавая себе отчета, в первый раз в жизни абсолютно искренне поблагодарил Скорпиус.
– Ах, – нож звякнув упал на стол, Лисандра приложила к губам порезанный палец.
Свет на облупившихся половых досках стал ярче, небо ненадолго расчистилось, обнажив серую холодную изнанку.
– Скажи, ты никак не связана с Министерством? – неожиданно спросил Скорпиус.
Глаза Лисандры широко раскрылись, дрогнули губы, которыми она прижалась к ранке на пальце:
– Мозгошмыга схватил, спрашивать такие вещи?
– Кого?
– Не обращай внимания, это так, семейная шутка, – она грустно улыбнулась, пристально разглядывая лицо Скорпиуса.
Он только сейчас рассмотрел, что в ее волосы были вплетены несколько тонких сухих травинок. Резкий порыв ветра ударил по окнам, зашелестел листвой вдалеке.
– Ты либо хитрец, либо глупец. Никак не могу понять… – она склонила голову набок, прикусив нижнюю губу.
– Я… – Скорпиус резко подался вперед и сморщился от боли, пронзивший бок и отдавшейся в грудную клетку, – мерлинова борода… агх…
Лисандра быстро посмотрела на перебинтованную рану, на его лицо, снова на рану:
– Каким бы хищным и продажным не было Министерство, так своих сотрудников оно калечить не будет, – будто обращаясь к самой себе медленно произнесла она. – Как ты здесь оказался?
Скорпиус осторожно отнял руку от бока и не спеша облокотился о стену:
– Сам не знаю, министерский Ловец прицепился ко мне, хотел отнять волшебную палочку. Искал повод, грозил навешать обвинений в пособничестве Усыпляющим… – Скорпиус хмыкнул, – а я не отдал… Тис и волос единорога, тринадцать дюймов. Да и не в них дело, палочка в нашей семье уже несколько поколений передается по наследству. Теперь в бегах… Защищал свои права и теперь объявлен вне закона. И… когда он избивал меня, я просто трансгрессировал, чтобы спастись… Не могу понять, как оказался именно в этом месте…
В комнате повисло молчание, нарушаемое возобновившемся стуком ножа о разделочную доску.
– Это странно, – тихо шепнула Лисандра, заправляя светлую прядь за ухо.
Они помолчали, думая о своем, Скорпиус пожевал пересохшие губы:
– У тебя нет еще воды?
– Конечно, возьми, – она ткнула перепачканным рубленной полынью ножом в угол, где на стене висело три ряда полок. Там примостились всевозможные кувшины и горшочки, маленькие и большие, матовые и прозрачные бутылочки, погнутый ковш и маггловская открывашка для консервов.
– Э…?
– Кувшин на нижней полке с левого края. Отвар на подорожнике с ромашкой, цикории и еще паре ингредиентов. Это успокоит ноющий бок.
– Хорошо, – он осторожно снял с полки кувшин и вернулся к столу. – Ты не видела мою волшебную палочку?
– При тебе не было волшебной палочки, – она деловито отмерила щепотку нарезанной травы и склонилась над котлом.
– Хм… жаль… Как я мог выронить ее при трансгрессии? – он сокрушенно покачал головой, обращаясь куда-то в пространство.
Лисандра терла друг о друга указательный и большой пальцы, стряхивая последние пылинки травы.
– А как ты здесь оказалась? Думаю, тебе Министерство открыток с Рождеством не присылает.
Лисандра рассмеялась, обнажив белые зубы:
– Оно бы с удовольствием прислало, если бы знало куда. Ты же знаешь, что те, кто был в близком родстве с темными магами, подверглись гонениям. Аделия Скамандер, сестра отца, была достаточно темной, чтобы начали охотиться за всей моей семьей. Мой брат Лоркан… – Лисандра замолчала на мгновение, будто сглатывая ком в горле, – занимался доставкой… ингредиентов для зелий, – она отряхнула длинный подол от крошек сухой травы.
– А родители? – оторвался от кувшина с водой Скорпиус.
– В бегах… или в очередной экспедиции. Их не поймешь. Мы с братом никогда не понимали, что мы сейчас делаем: спасаемся от неусыпного ока Министерства или ищем колонию кизляков… Я этих рогатых зверей, как их описывала мама, никогда не видела, – Лисандра откинула волосы со лба и посмотрела на Скорпиуса.
– Кизляки, ну надо же, – он не удержался и улыбнулся, провел рукой по выпуклому боку кувшина.
– Да-а, – грустно протянула Лисандра, – мне всегда так хотелось их увидеть, посмотреть на них хоть одним глазочком. Чтобы поверить, что они существуют. А ведь мама, – она завела прядь волос за ухо, – никогда не сомневалась, она верила, просто верила и все тут.
Суп в печи забулькал, грязной пеной перевалился через край котла, источая мерзкий горелый запах.
– Мерлин, – Лисандра вскочила и, ловко схватив ухват, сунула его в раскрытую печную пасть, – надеюсь, обед не пропал…
***
Они сидели за обеденным столом, справа от которого стояла кушетка, а слева шкаф со множеством полок и ящичков. В другом углу комнаты приютился диванчик с вытертой обивкой и длинноногий торшер. Из низких окон лился прозрачный серый свет, придавая комнате какой-то потусторонний вид. Пространство казалось зыбким, ненадежным, способным в любую минуту измениться до неузнаваемости. Девушка в синем крестьянском платье старого кроя, с вплетенными в длинные пепельные волосы сухими травинками, с большими глазами идеально вписывалась в это серое измерение. И только Скорпиус в черной мантии волшебника, заштопанной с левого бока, с колючим взглядом миндалевидных светлых глаз, с порывистыми движениями казался лишним, чужим.
На дворе закричал петух, ободряя переругавшихся из-за пустяка куриц, туча наплыла на солнце рваным боком и снова отступила.
– Возьми, – Лисандра протянула Скорпиусу жестяную миску с вырезанным на ней непонятным животным, – накладывай суп. Хлеба нет, – она подняла на него большие серые глаза и быстро опустила их.
Скорпиус наполнил свою миску и постарался незаметно принюхаться, делая вид, что рассматривает рисунок:
– Что это?
– Бред, приснившийся кому-то, – Лисандра не поднимала глаз, комкая в руках тесемку от платья.
Скорпиус откашлялся и повертел в пальцах ложку, на стол упал лучик света, отразившийся от зеркала на противоположной стене. Они ели молча.
– Спасибо, – немного манерно поблагодарил в конце Скорпиус, – очень вкусно.
– Неправда, я пересолила суп. Со мной такого обычно не случается… – Лисандра встала, заскрипев по полу стулом, – наверное, потому что сейчас время такое неспокойное...
Она почти улыбнулась, но, наткнувшись на холодный взгляд Сокрпиуса, Лисандра часто заморгала и отвела глаза, поправляя складки платья.
– Да, сейчас такое время, сложно угадать, что дальше случится… Разве я мог представить, что окажусь здесь…? – он попытался заглянуть ей в глаза, но Лисандра отвернулась, собирая со стола грязную посуду.
Зашелестели юбки ее платья, длинные волосы вспыхнули в паутине солнечных лучей, протянувшейся из окна.
– …с тобой…? – если бы он сказал это чуть тише, то слов уже было бы не разобрать.
Лисандра замерла, тонкие белые руки зависли в воздухе.
– Разве мы, еще каких-нибудь семь-десять лет назад могли представить, чем все это обернется? – произнес он с нажимом на каждое слово. – Министерство, герои прошлой войны, все эти порядки, разве их не стоило бы свергнуть? Да? – Скорпиус приподнялся, в упор смотря на Лисандру.
На улице ветер вызвал возмущенный шепот деревьев, ударил по окнам. Перелившееся через очередную тучу солнце заставило глаза повернувшейся Лисандры загореться серым неоном. Она сморщилась и со стуком поставила пустую миску на стол, облокотившись на него ладонями:
– Герои Войны по сути отошли от дел, всем управляли их доверенные лица. А многие из этих лиц… они далеко не за истину боролись. За взятки они отмывали родословные или сажали неугодных. Все ведь начиналось так безобидно, с наблюдения за родственниками темных магов, с проведения лекций, бесед, интервью… потом пошли исправительные работы, колонии временного поселения, затем аресты, тюрьмы…!
Скорпиус напряженно смотрел в ее бледное лицо, неожиданно раскрасневшееся и будто ожившее, сбросившее маску самоконтроля. Светло-серые глаза блестели, ноздри раздувались, губы растягивались толи в презрительной улыбке, толи в полуплаче.
– Что об этом говорить! – в сердцах почти выкрикнула Лисандра. – Это бессмысленно, – она подхватила посуду и выбежала на кухню.
***
Неожиданные соседи изучали друг друга медленно, осторожно, после той вспышки говорили редко и неохотно. Бросали друг на друга беглые взгляды и обрывки фраз:
«Где я могу умыться?», «Сегодня холодно», «Как ты относишься к Министерству?».
В этом маленьком покосившемся доме каждый день был похож на предыдущий. Нужно было покормить куриц, наколоть дров, сходить в лес за хворостом, приготовить завтрак, потом поворошить сохнущие на чердаке травы, убраться в доме, намыть посуду, потом пора было готовить обед…
О том, что делать дальше, о будущем никогда не говорили, никто не решался снять этот негласный запрет.
Скорпиус ничего не делал, боясь потревожить заживающую рану, он просто умирал, рассыпался от скуки. Он слонялся по дому, двору, ходил следом за Лисандрой,
Ему не хватало его школьных кубков по квиддичу, медалей за достижения в Зельеварении и Защите от темных сил. Ведь Скорпиус привык почти ежедневно вытирать с них пыль, любуясь игрой солнечных лучей на их желтых боках и гранях. Ему нужно было ощущать их тяжесть и весомость, это напоминало Скорпиусу, чего он стоит. Голод по ним был сродни ломке, физическая жажда ощутить их в своих руках, увидеть свои витиевато выведенные инициалы.
От безысходности он даже вручил себе полено со двора за особые заслуги перед магическим миром.
Вечера стали более холодными, когда Скорпиус стал осторожно закладывать в печь шершавые дрова. Сначала он делал это просто, чтобы согреться, но потом процесс растопки поглотил его.
Правильно уложить дрова, добавить тонких веточек и березовой коры, высечь из кремня искру, а потом сидеть перед печью и смотреть на поглощающий дрова огонь.
Он чувствовал в этом что-то первобытное, забытое им, но от этого еще более необходимое.
И спустя какое-то время к нему вернулось ощущение жизни, не той поддельной, что он вел раньше, состоящей из рутинной работы, механически выполняемых обязанностей, попыток доказать, что он чего-то стоит. К нему вернулся вкус настоящей жизни, предельно простой и незамысловатый, даже слишком простой, чтобы обращать на него внимание среди каждодневной суеты магического Лондона.
Сумерки были густыми, насыщенными, как свежезаваренный чай, они даже пахли по-особенному: засыхающими полевыми травами, холодной влажной землей, древесной корой и мхом. Скорпиус не мог надышаться ими, стоя в дверном проеме, выходящем на улицу. Приближающаяся ночь казалась удивительно живой, наполненной шелестом листвы, хлопаньем крыльев, уханьем сов и перешептыванием трав.
– Ты не замерз? – слева к дому приближалась Лисандра, несущая в руках большую оранжевую тыкву.
– Нет. Разве сегодня Хэллуин? – хмыкнул Скорпиус.
– Нет. Хэллуин вообще вреден, как говорила… как мне говорили. Он способствует уничтожению кротконогих топтунов, которые прячутся в тыквы осенью, – Лисандра вызывающе рассмеялась, перехватив поудобнее свою тяжелую ношу.
Губы Скорпиуса растянулись в улыбке:
– Это, случайно, не садовые гномы?
– Знаешь… скорее всего! – на лице Лисандры отразилась радость осознавания, быстро сменившаяся разочарованием, которое она постаралась скрыть за излишней суетливостью. Скорпиус закрыл за ней дверь, бросив прощальный взгляд на темнеющее небо.
Они зашли в дом, где уютно потрескивали дрова в печи, Лисандра поставила тыкву на стол и потерла покрасневшие от холода руки.
– А кто все время придумывал эти смешные названия: топтуны, козлироги…? – Скорпиус опустился на табуретку рядом с ней.
– Козляки, – почти равнодушно бросила она, – это придумала мама.
Она замолчала, отвернувшись от Скорпиуса, ее руки замерли на оранжевых боках тыквы.
– Мама… она верила, что они волшебные, особенные, что они могут помочь… Вот только брату они ничем не помогли… – прошептала, желая выкрикнуть это, Лисандра и, вонзив в тыкву нож, принялась ее яростно нарезать.
– А что с ним случилось? – Скорпиус даже подался вперед, поедая ее взглядом.
– Он поплатился за свою доброту и желание помочь, его предали, – отрезала Лисандра, смахивая навернувшиеся на глаза слезы. Половина тыквы шлепнулась на стол, нож стукнул о разделочную доску.
Разговор был окончен, Лисандра снова была не в этой комнате, не со Скорпиусом, а где-то в глубине себя или своего прошлого.
***
Утром солнечная и безветренная погода постепенно сменялась на пасмурную, небо хмурилось. Скорпиус проснулся, ощущая жуткую жажду, кувшин с настойкой был пустым, в ведрах не осталось даже обычной воды. Он погремел пустыми кастрюлями, даже заглянул в печь, но ничего не обнаружил. Уличные башмаки Лисандры стояли возле двери, но ее нигде не было, Скорпиус обошел весь дом и двор, все-таки выглянул на улицу и вздрогнул от ее оклика:
– Что ты ищешь?
Она стояла за его спиной между развешанными пучками чистотела с пустым кувшином в руках.
– Тебя, – Скорпиус удивленно воззрился на нее, – жутко хочу пить, а вся вода кончилась… Где ты была?
– Отходила. Я сейчас схожу к колодцу, а потом ты поможешь мне перебрать травы, – и Лисандра скрылась в доме.
Скорпиус и Лисандра сидели за столом, он жмурясь смотрел в окно и наблюдал, как ее руки быстро мелькают над мешочками с травами.
– Посмотри, – она протянула ему тонкую травинку с красноватыми шишечками, - если съесть ее только что сорванной, отравишься. А у высушенной яд в шишечках разрушается, и она становится очень важным ингредиентом для мази от синяков. Она тебе помогла, при первом нашем знакомстве, ты был довольно синим…
Скорпиус хмыкнул и улыбнулся:
– Насколько синим?
– Ну, – Лисандра притворно задумалась, – что-то между сливой и синей акварелью.
– И как? Приятный оттенок? – он приподнял одну бровь, возвращая Лисандре травинку.
– Платье такого цвета, я бы себе не захотела, – она рассмеялась и случайно коснулась его пальцев.
Они не вздрогнули и просто медленно развели руки, бросили друг на друга быстрые взгляды.
Эта домашняя, почти семейная атмосфера на кухне просто звала завязать какой-нибудь душевный разговор. Скорпиус в упор посмотрел на Лисандру, постукивая пальцами по столу:
– Знаешь, мне тридцать один, а я чувствую себя дряхлым стариком… Да и в семнадцать лет чувствовал себя так же, – он стряхнул крошки травы на пол, его взгляд потух, упершись в матовость стола.
– Почему… ты чувствуешь себя стариком? – Лисандра оторвала взгляд от мешочков и, замерев в ожидании ответа, чуть приоткрыла рот.
– Хмм, – его задумчивая усмешка повисла в тишине комнаты,– а вообще, что такое молодость? Когда люди стареют? Отчего? Я не знаю… Вот детство у меня было, счастливое и беззаботное, когда так легко жилось, когда впереди было так много всего, можно было выбрать любимый предмет в школе, любую работу, любое будущее… А… а потом у меня сразу наступила старость, – он замолчал.
Не решаясь спросить, Лисандра смотрела в окно, комкая в руках тесемку от пустого мешочка с чистотелом. За окном шелестели опавшие листья, и каркали продрогшие от моросящего дождя вороны. Водянисто-серое небо набухло обрывками туч, проплывающих по нему вслед за порывами ветра.
– … Просто меня лишили молодости, когда отец уснул вечным сном, несмотря на то, что продолжал дышать. И у меня больше не осталось выбора. В моей такой богатой на возможности жизни осталась одна цель – отомстить. Но пока я так и не смог… С каким удовольствием я ловил… ловил бы и наказывал Усыпляющих, но еще не нашел того, виновного в летаргии отца, – Скорпиус поднял на Лисандру горящие от боли и жажды мести глаза.
Будто обжегшись, она отвернулась, уставившись в угол рамы, наискосок перехваченный нитью паутины. Пылинки кружились в бледном переливающимся от дождевых капель луче света, падающего из окна. Через секунду плечи Лисандры дрогнули, и она встрепенулась, но замерла вполоборота, остановленная чем-то, и снова погрузилась в свои мысли.
Дождь сильнее застучал по крыше, забарабанил в окна. Скорпиус наблюдал за ее вспышкой, полубезумным взглядом, было не понять, толи он хочет наброситься и разорвать Лисандру на мелкие куски, толи сам вот-вот рассыплется на части.
Устало вздохнув, он поднялся и, прижав руку к левому боку, медленно вышел из комнаты.
Лисандра смотрела в окно, кусая уже успевшие опухнуть губы. Осень размазывалась по оконным стеклам потоками дождя. Частый перестук капель по крыше напоминал сошедшую с ума секундную стрелку, и Лисандра плакала, вздрагивая под этими глухими ударами.
***
Вечером Лисандра, сидя на диване, штопала, склонившись над большой теплой кофтой, из-за ворота ее платья выглядывали округлые позвонки-жемчужины. Уютно горели свечи, воткнутые по периметру торшера, в тонких пальцах быстро мелькала игла с продетой в нее грубой синей ниткой. Светлые длинные волосы были заколоты на затылке большой острой спицей, и маленький беззащитный завиток спускался по шее.
От нее веяло теплом и домашним уютом, и Скорпиусу безумно захотелось подойти ближе и положить руки на теплые хрупкие плечи. Но вместо этого он сел вполоборота на стул напротив, положил руку на спинку:
– Знаешь, ты выглядишь грустной… Вот у меня единственно счастливое время в жизни – это детство. Я всегда вспоминаю о нем, когда мне плохо. У тебя было счастливое детство?
Лисандра остановила свою работу:
– Что такое счастливое? Папа целует маму в щеку утром, когда она достает из духовки черничный пирог? Дети сидят за столом, болтают ногами и пьют молоко? Потом они все сидят в гостиной и играют в потрепанные настольные игры, доставшиеся еще от бабушки? Такого не было, – она сжала кофту в побелевшем кулачке.
Они помолчали, прислушиваясь к ветру в печной трубе.
– Мои родители всегда были очень заняты, и мы с братом всегда были сами по себе. Даже не так. Каждый из нас был сам по себе. Лоркан вечно отправлялся в какие-то путешествия, притаскивал из них коренья, мышиные хвосты, скорлупки от дохлых жуков и объявлял их открытиями века. Сидел и выдумывал, что они будут лечить… Он верил в это искреннее, чем хвалившая его мама. А я смеялась над ним, дразнила, однажды даже обозвала помоечником, – Лиандра, закрыв лицо руками, расплакалась, – а он.. Лоркан не злился на меня, он снова и снова звал меня с собой, обнимал, когда я плакала, целовал в макушку и предлагал потереть его талисман – большую плоскую гальку. Он утверждал, что она успокаивает…
Она разрыдалась, горько со всхлипами, Скорпиус вскочил со стула и, сев на диван, осторожно обнял ее левой рукой, похлопал по плечу. Лисандра уткнулась ему в плечо, больно кольнув кончиком спицы в висок. Она всхлипнула и отпрянула, пробормотав:
– Прости…
– Ум, ничего, – Скорпиус недовольно поморщился и запустил руку в ее волосы, вынимая спицу. Светлые пряди волной упали на его и ее плечи, укрыв и объединив их. Он прижал голову Лисандры к себе и поцеловал в макушку, вызвав мурашки, волной пробежавшие по ее худенькой спине.
***
Этой ночью Скорпиус долго ворочался и никак не мог уснуть, тело ныло, ему было то жарко, то холодно, временами кожа начинала казаться чужой и хотелось сбросить ее. Он мучился от желаниия встать и разбудить Лисандру, а потом мечтал, чтобы она и вовсе забыла о его существовании. В трубе завывал ветер, со вздохами рвался в окна, поскрипывали половицы. Скорпиусу вдруг показалось, что кто-то еще был в этом покосившемся доме или уже не был, но совершенно точно жил когда-то...
Эти разноцветные зарубки на дверном косяке на кухне, две одинаковые миски с вырезанными на них непонятными существами, два сколоченных вручную стула, два пыльных рюкзака на дворе. Тоскующий взгляд Лисандры.
И другие ночи тоже были тихими со слабыми всхлипами половиц и сухим потрескиванием оконных рам, с воем ветра в трубе и шепотом опавших листьев в лесу. Но именно тянущее чувство чьего-то присутствия не отпускало, мучило Скорпиуса, усиливаясь к вечеру, выдавливая своей тяжестью кровь из вен, заставляя зябко ежиться, сидя у самой печки.
***
Паутинки инея по стеклам еще не выдерживали утренних лучей и часам к десяти полностью таяли, оставив за собой подсыхающие влажные дорожки.
Скорпиус уже свободно передвигался по дому, боль в боку почти прекратилась, хотя он по-прежнему старался избегать резких движений. Он молча ходил по коридору, раскачивая руками висящие там пучки чистотела и полыни, принюхивался к запахам. С улицы донеслись быстрые шаги Лисандры, ее тяжелые ботинки простучали по крыльцу, входная дверь со скрипом распахнулась:
– На улице так ветряно, – голос был веселым и звонким, она была растрепана, щеки раскраснелись, в руках был зажат пучок хвороста.
Когда она проходила мимо, Скорпиус опьянел от запаха осенней свежести, леса и влажной земли с ботинок, он завистливо посмотрел в ее блестящие глаза:
– Я тоже хочу прогуляться.
Она остановилась, с волнением осмотрела его:
– Бок не ноет? Может быть, тебе лучше полежать?
– Нет, – он с силой толкнул пучок чистотела, который как маятник закачался на веревке, осыпая пол сухой зеленой крошкой.
– Если хорошо себя чувствуешь, то иди. После твоего прибытия не только мой дом, но и его окрестности защищены от трансгрессии, так что ты в безопасности. Но не отходи далеко. Хорошо? – за ее мягким голосом угадывалось волнение, она шмыгнула покрасневшим носом.
– Конечно, – Скорпиус поправил мантию у горла и шагнул в дверь.
Яркий дневной свет ослепил его, по небу быстро проносились рваные тучи, ветер трепал остатки листвы на деревьях в лесу. Пустой огород выглядел уныло, курицы не показывались на улице, сидя на насестах в тепле двора. Скорпиус неторопливо обошел вокруг дома и направился к лесу.
Земля здесь была испещрена мелкими бороздами, в которых скопились опавшие листья, было похоже, что в слякоть здесь таскали что-то. Закаркали вороны, черным облаком рванулись куда-то за холм в долину, Скорпиус передернул плечами и поднял серые глаза к небу. Мрачные жидкие тучи заволокли все вплоть до горизонта, снизив контрастность, доведя ее до порогового значения, еще немного и начало бы казаться, что все вокруг погрузилось в мутную застоявшуюся воду. Он развел руками кустарник, растущий возле кромки леса, и вздрогнул, отпустив ветки. Вороны вернулись, с недовольным карканье закружились над застывшим Скорпиусом. Перед самым лесом на небольшой ровной площадке в землю были воткнуты сколоченные из прутьев кресты. Свежие холмики под ними были разной величины, здесь были крошечные, которые с трудом подошли бы и младенцу, были размером с ребенка и совсем большие, под которыми спокойно бы убрался и взрослый человек. Уняв дрожь, Скорпиус подошел ближе, деревья зашумели, бросив ему в лицо бурую листву, вороны расселись по голым веткам, внимательно наблюдая за волшебником, тревожащим чей-то покой. Теперь на крестах были видны маленькие таблички, на которых коряво были написаны ряды странных цифр:
«1,7 – 1 – № 1 – 5м»
«1,8 – 0,5 – №1 – 17м»
«3 – 1 – №2 – 7м»
….
«40 – 1 – №37 – 45м»
По спине Скорпиуса пробежала дрожь, он обошел кругом это странное зловещее место и остановился глубоко закашлявшись. Сырой воздух пропитал его легкие, забрался под мантию и холодком поселился в грудной клетке. В лесу хрустнула ветка, шорох прокатился между деревьев, Скорпиус отпрянул, испуганно озираясь вокруг.
