Глава 1. Шато МаргоВсе хорошо, Шато Марго, все хорошо, Шато Марго, это любовь.
Я захватил из дома путеводитель по жизни сладкой как кровь.
Выхода нет. Я убеждал себя в этом. Я знал это.
Война затянулась, и это ощущение уже давно витало в воздухе. Однако все оставалось по-прежнему: я служил Лорду, я выполнял его приказы, я был цепным псом. Скажи мне «фас», и я брошусь. После собраний мы часто смеялись с Сириусом, шутили, насмехаясь над собственной же покорностью, и его лающий смех далеко разносился по пустым комнатам особняка. Подумать только, мы стали Пожирателями Смерти. У нас даже были эти их забавные фирменные маски. К ним еще прилагается чистящее зелье, и перед выходом в люди нам положено драить их до блеска. Заклинания, дескать, царапают металл. Иногда мне стоило немалых усилий напоминать себе, что я делаю среди этого сборища снобов.
Вернувшись сегодня домой и положив ключи на журнальный столик в гостиной, я долго не мог унять дрожь в руках. Они тряслись так, будто приказ уже был приведен в исполнение. Что же будет со мной, когда я действительно пойду туда? Я не знал. Я говорил себе только одно: «Выхода нет, Джим, ты сам подписался на это». Кажется, это ничерта не помогало. Но правила уже давно были мне знакомы: приказ получил, приказ выполнил. Все. Надо гнать прочь все остальные мысли. Вместо этого стоит почистить маску.
Где чертово зелье?
Сириус застал меня за поиском несчастного пузырька, найти который не представлялось возможным в куче случайно разбросанных по горизонтальным поверхностям вещей. Я не видел выражения лица друга, избегая смотреть в его сторону. Что мне сказать ему? «Привет, Бродяга, у меня плохо с головой»? Он знал обо мне все, и даже если бы я скрыл от него свои мысли при помощи окклюменции, Блэк все равно мог бы без особых усилий догадаться о них. В этом главная проблема всех старых друзей. Меня не покидало ощущение, что я перед ним, будто книга, раскрыт, сам того не желая. Даже роясь задницей кверху в куче хлама на полу и не видя ничего дальше тряпья и мусора, я ощущал его проницательный взгляд и прямо-таки шкурой чувствовал, что он обо мне сейчас думает.
— Accio, пузырек! — просто сказал Бродяга.
Я резко разогнулся, посмотрев на него. Сириус ухмыльнулся, вертя в руках пузырек с чистящим зельем и все так же глядя на меня. Мои руки слегка подрагивали, несмотря на все усилия, которые я прилагал. Драклы подери! В Мунго мне бы уже выдали две чашки успокаивающего зелья. Я бы и сам сейчас с радостью наглотался чего-нибудь, способного вырубить меня к дементоровой матери на пару суток.
— Магия, мой друг, полезная штука, — без всякого веселья в голосе произнес Сириус. Я молча отобрал у него пузырек. — Выкладывай.
— Что?
— Все.
Блэк удобно устроился в кресле и уставился на меня, будто я и впрямь собирался вот прямо здесь и сейчас излить ему душу по первому же его требованию. «Ну нет. Не сегодня, Бродяга», – подумал я про себя, сидя на диване и аккуратно протирая металлическую маску тряпочкой. Зелье воняло на всю комнату, и в другой день Сириус уже раз пять объявил бы мне об этом. Однако молчание затягивалось, он внимательно следил за тем, как я трясущимися руками вазюкаю тряпицей по маске.
— Мне начать задавать вопросы?
Я дернулся, но не ответил. Вопросы? Драклы, только не вопросы. Мне уже хватило на сегодня вопросов. Спорю, даже пунктуационный знак сейчас заставил бы меня побелеть и мелко-мелко задрожать. Прошла буквально пара секунд, и тут – шорох, мелькнувшая мимо рука Блэка, и маска улетела из моих рук в дальний конец комнаты. Сириус за грудки поднял меня с места, хмурясь и вглядываясь мне в лицо. Не знаю, как он сумел оказаться рядом столь внезапно. Должно быть, годы практики сказывались. К своим жертвам он подбирается так же незаметно и быстро, я видел.
Серые глаза упорно искали встречи с моим взглядом. Мне было страшно заглядывать в них.
— Что ты творишь, Джим? — зарычал Блэк. — Ты же сам говорил!..
— А что мне было делать? — зло бросил я и дернулся, вырываясь из его рук. — Дать какому-нибудь Кэрроу согласиться?
— Да! — неожиданно рявкнул Бродяга, взмахнув рукой. Было в этом жесте что-то отчаянное. — Надо было дать Амикусу согласиться! Пусть этот соплохвост навел бы на нее палочку, потому что он бы смог, а ты теперь сдохнешь. Лорд и без того смотрит за нами, драклы подери, как чертова нянька. Ты не спрячешься от него. Ты меченый. У тебя на руке прямым текстом написано: «Я Джеймс Поттер, собственность Лорда», – приди с этим в Аврорат, и завтра же тебя поцелует дементор.
В его словах была доля правды. Скрыться от нашего Лорда действительно невозможно. Вероятно, где-то в глубинах древних магических библиотек и существовали книги, в которых можно было найти заклинания, прекращающие действие метки. Но обычные смертные вроде нас с Сириусом знали только один способ: отрубить себе руку. Кажется, на это еще никто не решался.
— Я убью ее, Сириус.
— Джим, ты любишь ее, — Блэк произнес эти слова четко, почти по слогам.
Он был прав. Прав абсолютно, потому что все, что я знал о ней, это то, что я люблю ее. Несмотря на то, что единственным местом, где мы встречались, было поле боя, когда моего лица не было видно за маской. Мне бы хотелось, чтобы она знала, что я там, что я смотрю за ней по мере сил и шлю в ее сторону заклинания, чтобы их не слали другие. Хотя, конечно, если бы Лили знала, что я Пожиратель, то дементоры уже давно бы получили меня в свое распоряжение. Мы были по разные стороны баррикад.
— Это неважно, — я врал.
— Неважно? — Бродяга вскинул брови, делая вид, что поверил мне. — Тогда ты уступишь мне. Я пойду туда и убью ее.
Я внимательно всматривался в его лицо. Серые глаза смотрели настороженно; так смотрят звери, не зная, нападет ли на них сейчас противник или все обойдется. Кажется, Сириус всерьез предлагал мне поменяться местами. От мысли, что Блэк наведет на Лили палочку, у меня зачесались кулаки. Клянусь, мне потребовалось приложить немало усилий, чтобы мое дернувшееся вперед тело замерло на месте. Он усмехнулся.
— Никогда, — процедил я.
Были вещи, которым просто нельзя позволить случиться. Я и так совершил много ошибок, одной из которых было решение вступить в ряды Пожирателей. Вся моя жизнь, казалось, состояла из неправильных решений, и на каждое из них была одна и та же отговорка: «Выхода нет». Что поделать? У меня нет выхода. Я вынужден сдаться и плыть по течению. Пусть несет меня, словно щепку, прочь, я буду барахтаться, пока не захлебнусь совсем. Этот момент уже очень близко, шкурой чую. Мне некуда деваться.
Я должен сделать все сам.
— Видишь, — бросил Бродяга, садясь обратно в кресло. — Ты не сможешь.
— Смогу, — упрямо ответил я.
Сириус кинул на меня насмешливый, жесткий взгляд. Он всегда смотрел так, даже когда мы шли на задание вместе, и я заносил палочку над каким-нибудь магглорожденным, быстро и четко произнося заклинание. Блэк никогда ни на йоту не верил, что мне легко дается убивать других. Да и сам он всегда торопливо вскидывал руку с палочкой и резко произносил заклинание, словно спеша отделаться от необходимости выполнить приказ, и быстро отводил взгляд от падающего тела. На полу в его доме, прямо в прихожей, рядком стояли пустые бутылки огневиски. Он мерил ими количество выполненных заданий.
Подняв маску с пола, я вновь вернулся на диван и принялся протирать ее. Взгляд Бродяги ничуть не беспокоил меня. Я знал, что его насмешливость была пустой, ненастоящей. Вместо того чтобы обращать на него внимание, я сосредоточился на рассматривании своего искаженного отражения в полированном металле.
— Что ты задумал?
— Ничего...
— Ты думаешь убежать с ней? — перебил меня Бродяга.
На секунду я замер. Убежать? Убежать с Лили? От Лорда? Убежать? Секунда прошла, и моя рука продолжила натирать тряпицей этот проклятый металл. Он мерзко блестел.
— Глупо. Нет.
— Что тогда? Джеймс, объясни мне, — в голосе Сириуса появились скулящие нотки, его любимый прием, когда надо кого-нибудь что-нибудь уговорить сделать.
— Ничего, — я не хотел больше говорить об этом. Казалось, чем больше я буду озвучивать свои намерения, тем меньше будет моя уверенность в собственных силах. — Все произойдет, как я сказал. Два слова, и ее не станет, все. Прости-прощай.
Блэк поднялся с кресла, и я невольно оторвался от своего занятия. Для того чтобы понять, о чем он думает, надо было знать Бродягу. Он не сказал ни слова, только посмотрел на меня долгим, пустым взглядом и аппарировал. Кажется, в тот момент до него дошло, что я не буду уступать ему, не пойду на попятную и не шучу. Я, в самом деле, собирался исполнить приказ. Лорд хотел, чтобы Лили Эванс была мертва. Если через двое суток это будет не так, он расстроится. Я не собирался расстраивать Лорда. Мой друг понял это.
Сириус стал Пожирателем раньше меня. Говоря о причинах, он в свое время бросил только кратко: «Я Блэк», – и в его голосе звучала покорность судьбе. Но внутри, я знал, он никогда так и не смирился с этим. Бродяга мог убивать людей, почти безжалостно, с маской безразличия на лице, а потом холодно докладывать Лорду о своих успехах. Он никогда не говорил, что ему жаль кого-то. Никогда. Наверное, этого не мелькало и в его мыслях, открытых для Лорда, и Сириус пытался получать удовольствие от пыток и убийств. Чтобы потом топить его в алкоголе, в беспорядочных связях, в безумной езде по трассе – так Блэк успокаивал ту часть себя, что позволила ему семь школьных лет называть себя гриффиндорцем. Я знал, что сегодня он опять возьмет свой мотоцикл и будет гнать по какому-нибудь шоссе так быстро, как только сможет, пока не вытрясет из себя появившееся только что чувство.
Сириусу было жаль.
В моих руках была бутылка вина, и я стоял на пороге дома Лили. Без маски.
У нее был милый садик, кажется, она сама выращивала в нем ирисы, тюльпаны и какие-то другие цветы, названия которых не были мне известны. Я разглядывал это маленькое царство растений, пока где-то в глубине дома протяжно звучал звонок. Аккуратные, чистенькие клумбы, никаких сорняков. Как у нее только хватает времени на все это? Хм, возможно, она живет не одна. Может, у нее кто-то есть, и этот кто-то готовит для нее завтраки, обеды и ужины, пока она копается в земле. Об этом я как-то не подумал. Впрочем, уже было поздно.
Дверь открылась.
— Д-джеймс? — от неожиданности Лили заикнулась, смотря на меня со смесью непонимания и недоверия на лице. — Что ты делаешь здесь?
На левой руке, которой она опиралась о дверной косяк, не было никаких украшений.
— Пришел навестить, — я смотрел на столь знакомые мне черты лица, подбирая слово, — старую подругу.
Лили поморщилась, но дала мне пройти внутрь, плотно закрыв входную дверь. Щелкнувший замок заставил меня чуть вздрогнуть. Она не была ни старой, ни уж тем более подругой. Более того, Эванс имела полное право выставить меня на улицу прямо сейчас, и в этом не было бы ничего удивительного. На ее месте я бы еще дал мне пинка под зад.
— Что это? — Лили кивнула на бутылку.
— Что? О, это, — я снял ботинки и прошел дальше по коридору, заглянув по пути в гостиную. — Я не мог придти с пустыми руками, — я избегал смотреть на нее. Обнаружив следующий дверной проем, ведший на кухню, я поспешно завернул туда. — Не смог вспомнить, какие цветы ты любишь, и поэтому купил вино.
Вранье. Эванс хмурилась, следуя за мной на кухню. Остановившись в дверях, она внимательно следила за тем, как я ищу бокалы. Повисшее молчание ничуть не смущало меня, но, видимо, сильно напрягало ее. Кажется, она почти всерьез считала, что я только что самым наглым образом вломился к ней в дом. Впрочем, наверное, это примерно так и выглядело. Мы не виделись... сколько лет?
— То есть ты считаешь это нормальным, — раздраженные нотки в ее голосе заставили меня обернуться, — вот так приходить, спустя столько лет, и хозяйничать на моей кухне, как будто ничего никогда не случалось.
Ох, Лили, Лили. Я обманул тебя тогда, и ты до сих пор не поняла этого. Или поняла? Зеленые глаза настороженно смотрели на меня. Я осторожно приблизился к ней, как будто она могла атаковать меня, скажем, с помощью ногтей. Эванс посмотрела на мою ладонь, коснувшуюся ее предплечья, так, как будто это была противная жаба, только что выпрыгнувшая из какого-то мерзкого болота. Я подумал о том, что у нее приятная, теплая кожа.
— Руки, — четко произнесла она, когда и вторая моя ладонь легла на другое ее предплечье.
— Брось, Лили, — мягко произнес я, ища в ее лице хотя бы отголосок прежней Лили, той, восемнадцатилетней, которой я некогда клялся в вечной любви.
— «Брось, Лили»? — глухим эхом повторила она, а потом еще раз, едва заметно повысив голос: — «Брось, Лили»?
Ей было нелегко. Нелегко так, как бывает женам моряков, отпускающим мужей в дальнее плавание и не знающим, вернутся ли они когда-нибудь домой. Но Лили держалась, мужественно и стойко, так что даже в ее голосе не было ничего, кроме чуждого раздражения. Зеленые глаза смотрели на меня прямо, а я думал о том, что в гостиной, на каминной полке, лежит старый, уже потрепанный альбом нашего выпуска. И на диване валяется плед, принадлежащий тому же времени, что и книжка с фотокарточками. Я видел это. Заметил, не разглядев толком больше ничего. Плед и альбом, альбом и плед. Только и всего.
Эванс совладала с собой.
— Уходи, Джеймс.
— Не могу, — честно ответил я. — Я пришел попрощаться.
На мгновение она показалась мне удивленной, и в ее взгляде снизу вверх мелькнуло что-то знакомое.
— Я попрощалась с тобой уже давно. Уходи.
— Неправда, Лили.
Мы не попрощались. Ни тогда, ни потом. Только я, поддавшись сиюминутному порыву, обернулся на перроне и проводил ее взглядом, пока она не исчезла за стеной, разделяющей маггловский и магический миры. Хотя я знал, что мы еще столкнемся, это было слишком очевидно, но тогда мне казалось, что она ушла навсегда. Что восемнадцатилетний мальчишка, стоящий на магическом перроне, никогда больше не увидится со своей первой любовью, упорхнувшей в маггловский мир.
Не знаю, как Эванс жила все это время. Должно быть, не так уж и плохо: выращивала цветы, участвовала в битвах с Пожирателями, флиртовала с каким-нибудь обаятельным соседом. А по вечерам, наверняка, сидела, укутавшись в плед, и рассматривала старые колдографии. Должно быть, на ее лице появлялось то же выражение мучительной тоски, какое я видел сейчас.
Привет, восемнадцатилетняя Лили.
— Неправда? — она уперлась ладонью мне в грудь, пытаясь оттолкнуть меня. — Ты будешь говорить мне сейчас о неправде? Ты оставил меня, бросил, Джеймс, и все, что ты говорил до этого – вот это неправда. Вот. Это. Неправда!
— Давай не будем...
— Ты предатель, — Эванс даже слушать не стала. — Я ненавижу тебя. Даже хорошо, что ты теперь можешь узнать об этом лично. Убери свои руки!
Я молча кивнул и прошел мимо нее, дальше по коридору, к своим ботинкам. Предатель. Действительно. Какое точное слово. Я открыл входную дверь и обернулся на пороге. Лили стояла в паре шагов от меня, держа в руках непочатую бутылку вина. Как жаль, что мы ее так и не открыли. Глаза Эванс блестели, но она все еще держалась.
— И вино свое забери.
— Я никогда тебя не обманывал. Я люблю тебя.
Я замер. Замерла и Лили.
— Пошел вон, — ее голос дрогнул.
— Правда, — на какую-то секунду мне показалось, что она ждала этого. Знала.
— Пошел вон! — рявкнула Эванс. — Чертов ублюдок!
Я едва успел выскочить с крыльца и пригнуться, как над моим плечом пролетела та самая бутылка. Громко разбившись об асфальт, она окатила тротуар винными брызгами вперемешку с осколками зеленого стекла. Я остановился только в конце улицы, откуда почти не было видно ни темную лужу на тротуаре перед домом Эванс, ни ее саму, уже давно громко хлопнувшую дверью. Я сделал все, что мог.
Прости-прощай, восемнадцатилетняя Лили. Прости-прощай, старая подруга.
Утро заполняло комнату теплым золотистым светом. Я лежал на кровати, глядя в потолок. Если раньше дрожали мои руки, то теперь это дребезжащее волнение перешло куда-то внутрь, где его больше не было видно окружающим. Вчера я уснул с трудом, а сегодня проснулся в жуткую рань, и все из-за этого тянущего чувства. Готов поклясться, мне всю ночь снились кошмары, и спасибо Мерлину, что я их не запомнил.
У меня осталось меньше суток.
Пыль летала в воздухе, золотилась, оседала. Я продолжал глядеть в потолок. Надо было заставить себя подняться, одеться, совершить все обычные утренние ритуалы. «Давай, Джим, давай», – вертелось в моей голове. Мысль о том, что до сегодняшнего вечера я должен буду убить Лили Эванс, ввергала меня в странное апатичное состояние. Только вчера ее глаза смотрели на меня, блестя от удерживаемых слез, и сегодня они должны будут закрыться навсегда. Я зажмурился, переворачиваясь на бок и закрывая лицо руками. Было бесполезно спрашивать, почему все так получается. Я знал, почему.
Выхода нет.
Драклы подери! Выхода нет. Эта мысль жгла меня изнутри, сжирала мои внутренности, и вот-вот я должен был закончиться под ее зубами. Вчерашняя встреча была зря, теперь мне будет только труднее выполнить приказ. Я глубоко вдохнул и сел на кровати. Надо шевелиться. Надо что-то делать. Для начала – съесть несчастный завтрак.
Наверное, примерно так всегда ощущал себя Рем. У него не было альтернатив, возможностей, поэтому в его глазах всегда плескалась эта мудрая тоска. Ремус легко решал все наши с Сириусом запутанные и безвыходные ситуации, зная, что никогда не сможет справиться со своей собственной. Жаль, что нам пришлось оставить его в далеком семьдесят восьмом. Люпин бы что-нибудь сообразил, он хорошо разбирается во всех этих психологических штучках, в мотивациях. Муни сказал бы мне, что выход есть почти всегда, что я смогу найти этот выход. Нужно только немного подумать.
У меня появилось настолько жгучее желание увидеться со старым другом, что уже через час я стоял перед дверью в его комнату. Еще было слишком рано для посетителей Дырявого Котла, поэтому внизу никто не шумел, а коридор казался совершенно пустым. Рем снимал здесь комнатушку уже где-то месяц, судя по тому, что мне рассказал Том, и за все тридцать дней ни разу не изменял своему расписанию. Сейчас он должен был быть внутри. Я постучался.
Дверь мне открыл человек, в котором узнать моего школьного товарища было весьма сложно. Ремус был понур и устал, хотя стрелки часов не добрались даже до полудня, и его почти безразличный взгляд, которым он скользнул по моей фигуре в дверном проеме, заставил меня поежиться. Что с тобой сделало время, дружище?
— Здравствуй, Джеймс.
Люпин произнес это так, будто ждал меня. Как будто встреча была запланированной, и я известил его о ней совой как минимум полмесяца назад. Он посторонился, и я прошел внутрь, не зная, как ответить на его приветствие. Почему-то вид старого друга не приободрил меня. Скорее наоборот.
— Муни, мне нужна твоя помощь, — чувствуя себя неуютно, я принялся мерить шагами комнату.
Рем молча сел на шаткий колченогий стул, смотря на меня без каких-либо эмоций во взгляде. Он ждал, что я продолжу, ни слова не говоря о моей бесцеремонности. Спорю, именно это слово сейчас вертелось в его голове. И еще он наверняка думал о том, что ничем не сможет помочь мне. Все его последние письма, и без того редкие, были пронизаны тоской человека, которому нечего терять. Это была уже даже не метафора. Кажется, помощь была нужна не только мне.
По большому счету, помощь была нужна нам всем: мне, Сириусу, Ремусу, Лили. Семьдесят восьмой год сломал всех, даже самых стойких и привычных к неприятностям.
— Я в безвыходной ситуации, — со вздохом продолжил я. Люпин молча слушал, не спуская с меня глаз. — Я в настолько безвыходной ситуации, что я бы лучше предпочел стать таким как ты.
— И что же случилось?
— Я предатель, Муни.
Рем вскинул брови, и на его лице наконец появились хоть какие-то эмоции. Он гадал, что же такого могло случиться, чтобы я признал этот факт. Это можно было сказать почти наверняка, если судить по его нахмуренным бровям и внимательному взгляду.
— Если ты пришел поговорить именно об этом, то я ничем не могу помочь тебе, — устало произнес Ремус после непродолжительного молчания. — Люди часто предают друг друга. Порой весьма неожиданно.
— И как часто люди предают, — я взъерошил волосы, борясь со сжигающим меня изнутри чувством безысходности, — всех?
Люпин долго смотрел на меня, пока я продолжал курсировать по комнате. Должно быть, он был удивлен, ну или по крайней мере не ожидал от меня подобного заявления. Мне казалось, что в его глазах я все семь школьных лет был образцом благородства, а потом в одночасье порушил эту иллюзию. Теперь, видимо, она вообще была втоптана мною в грязь.
— Зависит от самих людей, — осторожно ответил Рем. — И, гораздо чаще, от их намерений.
— Мне казалось, у меня были хорошие намерения, — пробормотал я, замерев на месте и посмотрев на него.
— Что случилось, Джим? — Ремус явно насторожился после моих последних слов. — Или что должно случиться?
Я стоял, смотря на своего старого школьного друга, и думал, могу ли я рассказать ему. В конце концов, озвученное мной было правдой: я предал всех, кого только мог, включая самого себя. В разное время, правда, но предал. Так что какая теперь разница, будет ли он знать или нет. Однажды Люпин доверил мне свою страшную тайну, и я оставил его бороться со своим недугом один на один. Сейчас у него будет возможность сделать то же самое. Я закатал рукав рубашки, показывая ему метку на предплечье.
— Я Пожиратель, Муни. Я драклов Пожиратель, — слова с трудом выходили из глотки. — Я должен убить ее. Я убью Лили.
Время, казалось, замерло вместе со мной. Рем мучительно медленно поднялся со стула, подошел, провел пальцами по метке. Потом взглянул на меня, молча ждавшего его вердикта. Хотел бы я знать, что сейчас творилось в его голове. Кажется, мир вокруг него только что порушился окончательно. Все, на что он еще мог положиться в трудную минуту, только что разлетелось неровными обломками в разные стороны. Благодаря мне. Я добил его.
— Зачем, Сохатый? — был его единственный вопрос.
— У меня не было выхода.
Я не врал.
— Выход есть всегда, — покачал головой Ремус, отходя в сторону и открывая дверь. — Но он не всегда нам нравится. Извини, но...
— Да, мне пора, — я почти прошел мимо, когда он поймал меня за руку.
Клянусь, этот взгляд был мне знаком. Знаком с того чертового семьдесят восьмого, когда мы попрощались на перроне. Люпин всегда был моралистом. Всегда подчинялся приказам, всегда следовал правилам. Но он был моим другом и, в отличие от меня, никогда об этом не забывал. Даже следуя правилам, даже действуя во имя морали, он оставался моим другом. Старым добрым Муни, с которым мы продирались сквозь Запретный лес, оставляя за собой звериные следы.
— Пять минут, Сохатый.
— Прости, Муни. Прощай.
Я сбежал по лестнице вниз, почти спокойно прошел мимо Тома и, выскочив за дверь бара, аппарировал. Спустя пять минут Рем сообщил Муди, спустя десять минут весь Аврорат знал, что Джеймс Поттер – Пожиратель Смерти. Где-то на другом конце Лондона Сириус открыл бутылку огневиски и молча поднял ее, чокаясь с воздухом, в мою честь. Полагаю, Лорд велел ему убить меня. Боюсь, кому-то еще он велел убить самого Сириуса. Лорд наигрался с нами. Он устал от нас.
У меня не было времени думать об этом.
Отныне у меня вообще ни на что не было времени. Ни зайти за маской, ни засомневаться, появившись на пороге дома Лили. Я нажал на дверной звонок, и она открыла. Растрепанная, осунувшаяся Лили Эванс – почти такая, какой я ее запомнил на перроне в семьдесят восьмом. Наверное, ей уже было все известно. С палочкой в руке, она помедлила всего секунду. И опоздала.
Я произнес заклинание.
