Глава 1— Знаешь, иногда мне кажется, что тебе со мной совсем не интересно. Будто кто-то заставляет тебя проводить время в моей компании против твоего желания, — внезапно остановившись посреди широкой аллеи усыпанного снегом американского парка, Украина аккуратно высвободила свою ладонь из руки парня и опустила взгляд на безумно интересный ей в этот момент кусочек серого асфальта.
Подобные мысли занимали Ольгу уже давно и без перерыва кружили в голове, вытесняя все прочие, не обращая внимания на их важность. И, не смотря на то, что это были лишь догадки, что-то подсказывало об их абсолютной правильности и обоснованности. И это давило. Во время разбора бумаг девушка часто стала погружаться в совсем отстранённые от насущных проблем мысли, что каким-то безумным вихрем опустошали всё внутри и устраивали полный сумбур в голове. А дела лишь накапливались, подобно нарастающей кипе документов на краю стола, ожидая, когда же им уделят должное внимание.
— Ну что ты! – притворно добродушно улыбнувшись, Америка вновь взял спутницу за руку, от чего она невольно вздрогнула. Не глядя парню в глаза, пребывая в странном состоянии, будто она находилась в вакууме, Ремёзина не могла заметить ни натянутой гримасы на лице Альфреда, ни его отвратительно наигранного тона.
Интересно, как она вообще смогла о чём-то догадаться? Эта деревенская простушка была настолько наивна, что поверила в его любовь, настолько доверчива, что не замечала его игры и настолько глупа, что умудрилась и сама в него влюбиться. А впрочем, именно этого и добивался Джонс. Как-никак, ему было очень важно втянуть ближайшие к России страны в зависимость от Америки. И не важно, каким образом. И, надо заметить, он в этом весьма преуспел. Даже неприступная Наталья, преследуя свои цели и по непонятным причинам непомерно ревнуя Ивана к сестре, согласилась на своеобразный союз с США. Тайный, конечно.
Жалко, что на Орловской не действует та же тактика, которую он применил к Украине. Младшенькая безумно красивая. Да и более сообразительная. До этого момента всё шло гладко и если бы не интуиция, наверное, так как эта дурнушка догадаться-то никак не могла, Ремёзина и не заподозрила бы ничего. Но она доверчивая, это сомнение легко искоренить.
— Я ведь говорил, что люблю тебя… — сладко прошептал Альфред ей на ушко и Ольга покраснела. Вот и всё. Даже как-то скучно. Как же всё-таки эта Украина ему осточертела! Вечно несёт какую-то ерунду, а говорит она, почти не умолкая, жалуется на что-то, помощи просит и требует слишком много внимания. Дотошная и глупая. К тому же, у неё ещё и вкуса совершенно никакого. Что за бредовый комбинезон позапрошлого века? Господи, да с ней-то и по городу пройтись стыдно, вся репутация к черту. Но нужно потерпеть. Немного ещё мучиться осталось. Только вот этот мелкий…ну как его? А! Канада! Так вот Канада всё время своими нотациями донимает. То не делай, это не делай, ты разобьёшь ей сердце и прочая сентиментальная ерунда. А ему-то что?
— Я тебе верю, — тихо шепчет Ольга, прикрывая голубые глаза, ссылая это на тяжесть белых снежинок, что разместились на её длинных светлых ресницах. И это, несомненно, они растают от теплоты кожи, а не слёзы ели заметно текут по щекам. И только упорная мысль в голове нагло твердит, что в только что сказанных словах Ремёзина пропустила весьма существенное «не», которое должно было изменить весь смысл фразы. И не только…
Что-то так неприятно щемит в груди и ветер, кажется, носиться по парку с всё большим азартом, продолжая хлестать прохожих по лицам, бросая в них целые комы ледяного снега. И он неистовствует.
Но Украина, опомнившись, украдкой смахивает влагу и натягивает васильковый вязаный шарф по самые глаза. Просто так, ощущая сильное желание спрятаться абсолютно ото всех. Тем более, Америке не обязательно знать, что в его кукольном театре назревает бунт, ведь одна из марионеток совершенно внезапно заметила ниточки. Но она ещё не в состоянии их оборвать, поэтому, пусть играет, пока у него есть такая возможность. А она потерпит. До поры до времени. Вот только сестру трудно будет простить. Орловская всё знала, но решила «отомстить» за Брагинского и заставить его, же поревновать. Ну что ж, у неё получилось, только не с тем человеком.
Какая-то глубоко оскорблённая улыбка появилась на губах девушки, но тут, же исчезла. Не дай Бог Джонс заметит. Он ведь заподозрит, что что-то пошло не так в его идеальном плане и поспешит его изменить. А этого Ольге не надо. Предупрежден, значит, вооружен, да? А к влюбленным дурочкам это относится?
* * *
— Ваня, ты дома? – Украина осторожно открыла тяжелую деревянную дверь и как-то напряженно окинула комнату взглядом. А здесь ничего не изменилось. Почти. Видно, Россия всё же побелил потолок. Да и ковер узорчатым покровом прятал дубовый паркет, хотя раньше был более похож на изъеденную молью половую тряпку. Но вот владелец квартиры ни за что не хотел расставаться с ним, из принципа. Никому, даже самым родным не было известно, что такое ценное таиться в этом облезлом предмете интерьера, которому прямая дорога на свалку. И столик в прихожей по-прежнему стоит, не смотря на то, что никому и никогда не было известно, с какой целью он был там поставлен. Им всё равно не пользовались. Единственное его предназначение было лишь хранить на себе, пожелтевшую от времени и плохого качества, фотографию в рамочке, на которой ещё до сих пор можно было рассмотреть улыбчивые лица счастливой троицы – двух сестер и брата.
Ностальгическая улыбка озарила мрачное лицо Ремёзиной, но тут, же исчезла, как только послышался скрип паркета. А ведь так и не починил.
— Оля? – Иван резко остановился посреди коридора и уставился на нежданную гостью. В его светлых сиреневых глазах не было холодности или затаенной злости на весь мир, как утверждают многие, к слову, тот же Альфред, нет. В них искрилось недоумение и, пробивающаяся сквозь корочку давних обид, радость. Он был действительно рад её видеть.
Из-за этого украинке стало как-то не по себе. Ей стало стыдно за то, как она себя вела по отношению к брату, за ссоры порой оправданные, а порой и совсем нелепые. И девушка, потупив взгляд, неловко откашлялась.
— Я…
— Чего же ты стоишь в проходе? Пошли, сейчас посмотрим, чем бы тебя угостить, — Брагинский искренне улыбнулся, и Ремёзиной сразу стало как-то легче. Пропала навязанная прошлым нерешительность и осторожность и Ольга пошла вслед за братом на кухню.
Немного пошумев кастрюлями и пару раз заглянув в холодильник, парень смущенно улыбнулся и хотел уже что-то сказать, но гостья его перебила.
— Я что-нибудь приготовлю.
— Не нужно. Садись, я поставлю чайник. Что же тебя ко мне привело? Ты ведь наверняка спешишь. Не заходишь ты больше ко мне просто так, — девушка не видела лицо брата, но отчетливо ощутила горечь и обиду в этих словах, слегка заглушенных шумом воды. Такой не намеренный, но ясный упрек вогнал Украину в краску и снова заставил спрятать взгляд от России.
— Знаешь, Ваня, а я ведь прощения пришла попросить, — голос прозвучал немного глухо и нечетко, но в уже звенящей тишине кухни слова были слышны очень хорошо. Рука Брагинского дрогнула, и немного кипятка пролилось мимо чашки на столешницу, но это осталось незамеченным. Казалось, молчание стало напряженней, настенные часы стали тикать с каким-то непонятным ожесточением, а снежная буря за окном усилилась, продолжая хлестать унылые ветки уснувших деревьев и бессильно нося по земле упорно не желающие исчезать снежинки.
— За что?
Ей показалось или голос брата подозрительно дрогнул? Странное чувство нахлынуло на Ольгу и сжало грудную клетку в тиски, отяжеляя итак замедленно бьющееся сердце и перехватывая итак излишне учащенное дыхание. А вдруг он не поверит? А вдруг возьмёт и выгонит? За всё хорошее, так сказать…
— Мы…я совершила много ошибок. Очень редко я слушала тебя, хотя всё же иногда стоило. Ты бы прав… — голос Украины совсем затих, подозрительно ослабнув под конец фразы, а пальцы, теребившие ранее какой-то небольшой кусочек ткани, нервно его отбросили. К чему такая антипатия к обрывку…американского флага? Значит, этот гадёныш всё же как-то обидел её. Ну герой…
— И что же он сделал? – тон парня не повысился ничуть, лицо продолжало светиться дружелюбием, но всё же в голосе слышались какие-то угрожающие нотки. Он не посмеялся, не упрекнул. Братик…
— Спасибо тебе, Ваня… — вырвалось у Ольги вперемешку со всхлипом, и она с нескрываемой благодарностью положила свою ладошку на руку Ивана, тем самым заставив его успокоиться и прийти в себя. Взъерошив светлые волосы, Брагинский подскочил с места и поспешно выключил буквально разрывающийся чайник, который давно закипел и всеми силами, в частности свистом, пытался привлечь внимание. Сдуру схватив нагревшуюся от пара ручку без захватки, обжег кожу, пролив из-за этого ещё кипятка на многострадальный пол, Россия чертыхнулся и поставил злосчастный чайник на стол, оскорблено на него поглядывая.
Невольно улыбнувшись, Ремёзина аккуратно подхватила обе чашки, что были уготовлены, залила заварку, всыпала сахара и без лишних хлопот залила всё водой. Это действо почему-то напомнило об уже давно забытых вечерах холодной зимой, когда она, Иван и Наташа, пытаясь согреться после целого дня на улице, с наслаждением пили чай с…
— Вань, а у тебя есть медовые пряники? – загорелись огоньком глаза девушки, а Брагинский лишь понимающе улыбнулся в ответ и достал из шкафчика угощение, любимое им и сестрами больше всех остальных.
И так приятно было без любой задней мысли просто сидеть в довольно-таки скромной кухне с Ольгой и наслаждаться горячим напитком со сладостями. Со сладостями, которые на вкус были, как…как детство. А этот паршивец… Ну, это ещё надо выяснить, кто тут герой.
