Глава 1. Розовая. «А - черный; белый - Е; И - красный; У - зеленый.
О - синий: тайну их скажу я в свой черед».
Артур Рембо, «Гласные».
Отправимся в Хогсмид? Я люблю его ещё со студенческих лет. Сколько воспоминаний, сколько счастливых минут – место концентрированной радости! Особенно хорошо там весной, когда уходящие вдаль холмы покрываются молодой травкой, в ящике под окном миссис Макдарелл расцветают нарциссы, а сама миссис Макдарелл выставляет прямо на улице лотки, ощетинившиеся разноцветными леденцами из сахара. Когда вы спускались на метле, вам не казалось, что сверху Хогсмид похож на маленькую, вызолоченную солнцем бонбоньерку на фоне беспредельной зелени? Возможно, тут дело еще в запахе, неописуемом и таком знакомом запахе Хогсмида: ванильное тесто, апельсиновая корочка, крепкий чай, цветы, нагретый кирпич – всё вместе! Клянусь, это действует на меня, как Амортенция!
Жизнь здесь никогда не останавливается. Сейчас, после Победы – слово, воистину достойное большой буквы! - маги, обескровленные горем, истерзанные страхом, опустошённые унижением, приходят сюда и пьют хогсмидский кофе с шоколадом, как живую воду, течению которой не в силах помешать даже Война.
Кругом знакомые лица. Вот с деловым и самодовольным видом фланирует Ли Джордан под ручку с новой девицей. По-моему, её зовут Мэри, и она с Рэйвенкло. Точно не помню. Судя по выражению лица Джордана, он тоже.
А там рыжий парень Уизли с Гермионой Грейнджер. Они идут рядом, не глядя друг на друга, молчат и улыбаются земле под ногами. Рон держит в кулаке кулёчек с жареным миндалём так, чтобы Гермионе было удобнее брать. Ну, тут все понятно.
Говорят, что Гарри Поттер тоже частенько наведывается в Хогсмид. В своей мантии-невидимке, разумеется, иначе его разорвут на сувениры, предварительно замучив дурацкими вопросами. А Гарри просто хочет отдохнуть. Жизнь сдала ему умопомрачительно плохие карты, но он выиграл и с ними. Вот только игра перепахала человеческие души и судьбы, а его душу и судьбу – больше всех.
Из этой компании мне никто не знаком, за исключением чернявого гриффиндорца с пластырем на щеке. Помнится, во время завтрака он всегда разнимал свой сэндвич на две половинки и таращился на них, словно думал там алмазные россыпи обнаружить. У меня до сих пор аппетит пропадает при виде его.
Жизнь - непредсказуемая штука. Если бы можно было знать заранее, когда она изменится, если бы можно было предугадать этот важный момент! Ты сидишь и читаешь результаты скачек на гиппогрифодроме, или сажаешь примулы у себя в саду, или толкаешься в министерской столовой за куском серого, жесткого мяса, и тебе даже в голову не приходит, что именно сейчас линия твоей судьбы дала крутой поворот и неумолимо пошла на сближение с чужой судьбой, не имеющей к тебе никакого отношения, совсем посторонней, чтобы рано или поздно сойтись с ней - точка в точку.
А это Луна Лавгуд. Ветер дергает и закручивает ее вьющиеся, не знакомые с расческой волосы и диковинной формы серёжки в ушах: то ли рыбки, то ли птички, то ли бабочки. Не редиски, во всяком случае. Между нами говоря, она такая дурочка, наверное, поэтому всегда и везде одна.
Луна Лавгуд идет в южном направлении.
А это Драко Малфой. У него дорогие ботинки, унылая физиономия и синяки под глазами, почти такие же черные, как его мантия. Он - ужасно неприятный человек со скандальным прошлым, ну, вы знаете...
Драко Малфой идет в северном направлении.
И даже если цель кажется тебе неподходящей, стрела уже выпущена, и ничто в мире ее не остановит.
***
Луна была специалистом по мостовым в Хогсмиде. Что не так просто, как кажется, ведь каждая улица здесь вымощена по-разному. Эта – наклонными линиями, та – кругами из брусчатки трех цветов. Здесь – Лавгуд свернула в узенький переулочек – каменные плиты легли, будто квадраты для классиков. Преодолеть искушение было бы не под силу даже вечно печальной Серой Даме.
Луна с такой легкостью и так радостно оторвалась от земли , словно была привязана к ней очень непрочно, одной ниточкой, как воздушный шар. Два, один, два, один. До-кон-ца-пе-ре-ул-ка! Два, один, два, один. Под ногу подвернулась маленькая невысохшая лужица, и Луна в прыжке разбила её босоножкой, случайно обрызгав серые солидные брюки джентльмена в серой солидной мантии.
- Стыдно! А ещё взрослая девушка! – буркнул он, стирая брызги очень белым и очень солидным носовым платком.
Два, один, два, один. Дыхание срывалось. Волосы лезли в глаза, в приоткрытый рот. Бабочки-птички метались на своих цепочках, словно хотели сорваться и улететь. Два, один…
На следующих двух плитках стояла пара ботинок из светло-коричневой кожи, украшенных на носках заплатками из кожи потемнее. Луна присела на корточки и потрогала эти заплатки.
- У тебя красивые ботинки, Драко Малфой, - сказала она, поднимая взгляд на их владельца.
Он посмотрел на неё сверху вниз и брезгливо дернул щекой.
- Не бойся, я руки мыла, - засмеялась Луна и показала ему ладони – чистые, розовые, как её платье.
Малфой молча обошел девушку и двинулся дальше. Глаза его были пусты и невыразительны, как у рыбы. Спину он держал прямо, но люди, держащие спину прямо, обычно не надвигают до бровей капюшон. Спесиво-расслабленная походка сменилась на поступь человека, идущего над пропастью по тонкой жёрдочке.
- Постой! Можно я спрошу тебя?
- Оставь меня в покое, Лавгуд! – он остановился на секунду. Голос звучал так же безлико, как смотрели глаза, но в нём послышались знакомые нотки раздражения.
Луна пожала плечами и встала с колен. Плиты впереди освободились, вот только прыгать ей уже не хотелось.
Она помедлила немного – чёрный капюшон уже приблизился к выходу из переулка – и вдруг, сорвавшись с места, кинулась вдогонку.
- Драко Малфой! Драко Малфой!
Случайный прохожий удивленно обернулся. Человек в капюшоне как-то испуганно зыркнул по сторонам и шикнул на Луну:
- Замолчи! Кругом люди! – и добавил, взяв себя в руки, - Чего ты хочешь от меня?
Она стояла перед ним, преграждая путь.
- Тебе очень тяжело, да, Драко? У тебя внутри тоска, я вижу её.
Малфой снова дернул щекой:
- Тяжело – это про сумки и камни, Лавгуд. Вижу – это про кофейную гущу. При чем здесь я?
- Могу я помочь тебе?
- Можешь. Оставь меня в покое, я уже просил.
- Погоди!
Луна запустила руку в карман, странно глубокий для легкого платья, и извлекла наружу осколок бутылочного стекла.
- Мне повезло сегодня. Я нашла на дороге Всевидящее стеклышко. Представляешь? Если вот так посмотреть на человека и у него будет зелёное лицо, значит, это хороший человек.
Она подняла стеклышко и поглядела на Драко. Её и без того выпуклый глаз, увеличенный стеклом, казался еще больше.
- Ты зелёный, - сообщила наконец девушка с удовлетворением. – Я так рада! Теперь не обманешь меня.
- Ты идиотка, - прервал её Драко. – Это зелёное стекло, через него что угодно видится зелёным.
- Всевидящее стёклышко не врёт. Я хотела немножко улучшить твоё настроение, - Луна покачала головой, видя, что он отворачивается, окончательно потеряв к ней интерес, - Мне жаль тебя.
Последние слова были соломинкой, которая ломает даже очень прямые спины, на которые и так слишком много нагружено.
Драко медленно протянул руку, сгрёб Лунины волосы над правым виском - больно, медленно - и так же больно и медленно дёрнул на себя. Среди волос, зажатых в его пальцах, впуталась длинная серёжка, и Лавгуд со свистом втянула воздух, скривив рот от боли.
Со стороны казалось, что человек в капюшоне склонился к любимой девушке и гладит её по щеке. Вот только хищная гримаса на лице "влюблённого" красноречиво говорила: если бы не прохожие, он бы, не шутя, со всей силы ударил Луну головой о близлежащий угол или, по крайней мере, выдрал бы у неё клок волос.
- Если ты еще хоть раз посмеешь подойти ко мне, я тебя убью, – произнес он злым шёпотом. – Я не сделал этого до сих пор только потому, что ты душевнобольная и, похоже, не соображаешь, где надо остановиться. Иди прочь!
Малфой разжал пальцы и толкнул Луну в грудь. Она попятилась, растирая покрасневшую мочку. Пониже прокола виднелась кровавая засечка, оставленная тонким замочком серьги. Волосы справа вздыбились, как ухо у прислушивающегося спаниеля.
Черная мантия растворилась в пёстрой толпе. За ней по пятам спешили невидимые узкие тени, и те, кого они задевали, прекращали жевать имбирные пряники и ёжились, сами не понимая от чего.
Луна Лавгуд не ошибается.
***
20 апреля, поместье Малфоев, "Фортуна".
«Уважаемый мистер Малфой!
Дорогой Драко!
К сожалению, я не знаю твоего полного имени. Надеюсь, какой-то из этих двух вариантов тебя устроит.
Прости за тот случай в Хогсмиде. Мне ужасно жаль, что я сказала: «Мне жаль». Но ты ведь не хотел меня убить на самом деле, верно?
Я долго думала, чем тебе помочь, и решила: твоя проблема в полном отсутствии нормальных друзей. Грегори Гойл и всё такое прочее не в счет. Я смотрела на него и еще кое на кого в стеклышко, и хотя они позеленели, у меня по-прежнему большие сомнения.
Вот что я придумала: я могу предложить тебе свою дружбу, если не возражаешь. Я не очень-то хорошо это умею, но попробую. В конце концов, нам остаются три вечные темы: здоровье, квиддич и вспышки на Солнце.
Хочешь, приходи ко мне в гости на выходных. Я бы напоила тебя чаем с чабрецом и познакомила с папой. Он ужасно умный - папа, конечно, а не чабрец - и иногда рассказывает забавные истории. Вообще, у нас дома есть на что посмотреть. Напиши, если соберешься навестить нас, чтобы я встретила тебя у дороги: наша калитка открывается с секретом.
Вот и всё, пожалуй. Я не очень-то хорошо пишу письма, всегда трудно их заканчивать. Закончу так:
Остаюсь верной и преданной
Луной Л.
P.S. Угости чем-нибудь Черешню: до вашего благословенного дворца далеко лететь»
Драко в третий раз перечитывал письмо, отказываясь что-либо понимать. Письмо принесла сегодня после обеда крупная, взъерошенная сова. Пока Малфой, сбитый с толку, моргал, разглядывая конверт, она успела расклевать кусок пирога с мясом, который Драко вместе с чашкой чая принёс в кабинет, и улетела сразу, как только раздался гневный крик хозяина кабинета.
Луна Лавгуд хочет поговорить с ним о проблемах. Потрясающе! «Твоя проблема в полном отсутствии нормальных друзей». Лавгуд по уровню развития застряла, очевидно, где-то между первым и вторым курсом. Есть же такие наглые, навязчивые, тупые, словно пробки, люди: ты их в дверь, они - в окно. Ты их за волосы, а они – с письмом. Луна Л.!
С недавних пор основная проблема Драко заключалась в том, что он Малфой. То есть, никто. Причем никто со знаком минус. И привыкнуть к новому положению было очень трудно. На улице Драко чувствовал себя, как прокажённый с колокольчиком. Люди, знавшие его лицо из газет, пялили глаза, словно в зоопарке магических существ. Кто-то бросал в спину брань – ещё ничего. Кто-то смеялся – гораздо хуже. Бывшие знакомые спешили отвернуться, заинтересовавшись витриной магазина или собственными башмаками. А те знакомые, которые не сумели бы изобразить, что видят Драко впервые, сами скользили, затаив дыхание под прицелом сотни взглядов. Вот оно, «полное отсутствие друзей». Треть из них – в могиле, треть – в Азкабане. На оставшихся противно смотреть. Осталась почему-то худшая треть.
Отец... Нет, больно, больно, не надо, всё ещё больно! Есть воспоминания, которых лучше пока не касаться. Как-нибудь потом, когда Драко хоть немного свыкнется с мыслью о том, что Люциус Малфой крепко спит в семейном склепе, сложив на груди руки, и никогда,
никогда уже не встанет, проси-не проси.
После папиной смерти Драко как-то неожиданно обнаружил себя в роли "мистера Малфоя, владельца усадьбы "Фортуна" с прилегающими территориями". Роли лестной, но очень обременительной. Какой из него хозяин? Лист, вырванный из толстого семейного альбома. Капитан тонущего корабля. Без поддержки, без перспектив. Без денег, если на то пошло. Быть Драко Малфоем в послевоенное время и найти себе хоть самую грошовую работу - две несовместимые крайности. Метку он, конечно, уничтожил еще в первые дни Победы. Применил сам на себя Едкое заклятье – по ощущениям немногим приятнее Сектумсемпры - и на коже остался только белый правильный овал. А что толку? Метка все равно
была там. Для всех остальных, по крайней мере.
Впрочем, с внешними трудностями можно как-то справиться, не уронив себя. А вот внутри... Там было совсем плохо. Как будто кто-то пришел, натоптал грязными ботинками, наплевал, помочился на стену и ушел. Драко помнил
все, и до омерзения отчетливо. Он помнил, как сжималась комочком душа при взгляде змеиных глаз Волдеморта. Как приходилось поступаться гордостью, за ней – своим мнением, за ним – обычным человеческим достоинством. Как медленно деформировалось его «я» и превращалось в тряпичную куклу, которая послушно сучила ножками и ручками, когда её дергали за ниточки. Как он, просыпаясь по утрам, жалел, что не умер во сне.
К началу масштабного судебного процесса над Пожирателями отчаяние сменилось апатией. Падать ниже было некуда. Те его ненавидели, эти – презирали. Драко Малфой умер, избалованный мальчик из хорошей семьи, не знавший, сколько у него галлеонов в кармане, и всегда припаздывавший на занятия, чтобы на него обратили внимание. После долгой агонии он скончался прямо в зале суда, и никто этого не заметил. Вместо него на свет родился кто-то другой, незнакомый. Первыми словами, которые услышал новорождённый незнакомец, был оправдательный приговор, прозвучавший почти издевкой. Дескать, ты свободен, иди, попробуй жить дальше. Но беда в том, что этот новенький не знал, как ему дальше жить, а главное – зачем.
И Лавгуд – Лавгуд! – посылает ему беспечные каракули о дружбе! Идиотка, что с нее взять. Идиоты всегда счастливы. Они, словно дети, радуются маленьким подарочкам жизни. У них даже есть планы на будущее. Какое-то будущее у них определенно есть.
Драко Малфой смотрел, как на блюдце догорают обрывки бумаги вместе с крошками от пирога, и впервые завидовал идиотам.
