Глава 1. Чёрный дурман и сизый воронМелкая промозглая морось сыпалась из небесного мрака, шелестя по потускневшей черепичной крыше старой таверны. Та одиноко притулилась у редкого пролеска к западу от Волда, северных Роханских равнин, и была единственным на ближайшие сорок лиг прибежищем для случайных путников, отчего и получила своё название «Одинокая пристань». На вид таверна была неказистой: обветшавшее строение всего в два этажа с покосившимися деревянными ставнями и замшелой кладкой фасада. Однако непритязательный взгляд постояльцев находил её весьма пригодной для долгожданной остановки, ведь при всей своей неприглядной наружности, трактир крепко стоял на своём месте вот уже не один десяток лет наперекор беснующимся ветрам. Здесь находили надёжный кров те, кого нелёгкая занесла к самому Андуину, прочертившему границу между мирными народами и обширными дикими территориями, охваченными варварством и мракобесием. По этой причине не стоит удивляться тому, что публика в таком заведении была не самая приятная: бывалые странники, бродячие торгаши, да всякий сброд – с ними всегда нужно быть начеку.
Этого мнения придерживался и владелец таверны, человек не робкого десятка, сметливый, внимательный к мелочам и, как водится в здешних краях, хмурый. Мутный Эрн, прозванный так за подозрительность и скрытность, был невысок, имел плотное телосложение и весьма пасмурное выражение одутловатого лица, покрытого короткой седой щетиной. О том, как он оказался в степной глуши и почему осел здесь, ходило много пересудов, но правды никто так и не добился. Ведь Эрн, хотя и был благодарным слушателем, о себе лишнего не болтал.
Камин затопили сегодня на славу. Уютный треск огня и негромкие разговоры были привычны и приятны слуху. Эрн, намётанным движением протирая пивную кружку засаленным лоскутом, буравил немногочисленных постояльцев, которые нынче спустились к ужину, цепким взглядом из-под кустистых бровей. Многих он уже знал в лицо, раз или два в полгода они заглядывали к нему на огонёк, но были и те, кого трактирщик видел впервые. Особенно его заинтересовал незнакомец, который ни с кем не водил разговоров и, выбрав место поближе к огню, методично надирался в одиночестве, осушая одну пинту за другой. Несказанно высокий и статный, с широкими плечами и крепкими руками, он никак не походил на бродягу, хотя и выглядел весьма потрёпанным долгой дорогой. Повидавшему на своём веку самых разномастных путников Эрну не составило труда понять, что перед ним топил неизвестное горе в пивной пене бывалый рохирримский воин: и спутанная грива светлых волос, и хорошей работы кираса, и выправка говорили сами за себя. Эрн со вздохом качнул лысеющей головой: нечего вояке скитаться по северным равнинам в одиночку, да и эта отрешённость в глазах ему не по чину, знать, тяжкие испытания выпали на его долю.
- Погода нынче сделалась совсем дрянная, видно, скоро холода наступят, - невесело прокряхтел Эрн, убирая опустошённые кружки со стола неизвестного вояки. Тот сидел, откинувшись на грубо слаженном деревянном стуле, и смотрел невидящим взглядом куда-то перед собой, словно и не замечал никого, - в такие времена нечего делать здесь, среди валунов да жухлой травы.
Незнакомец неожиданно хмыкнул, словно поняв, к чему клонит трактирщик:
- Мне теперь нет пути назад, старик. Меня судьба только прочь отсюда гонит, дальше на запад.
Голос незнакомца был резким и звучным, но в словах отчетливо сквозила горечь. Он по-прежнему не поднимал глаз на Эрна, только стиснул голову ладонями, низко наклонившись над столом. Отчего-то старику было жаль воина, в довесок любопытство мучило его жадную до всяческих историй душу: от какой беды понесла его нелёгкая к Бурым равнинам? Трактирщик не раз становился невольным слушателем людских трагедий. Из сумбурных и многословных излияний подвыпивших постояльцев он узнавал о том, чем живёт народ во всех концах мира, а рассказчики, доверившись незнакомому старику, не тревожились о своих тайнах и облегчали душу.
- Так ты собираешься переправиться через Великую реку, – мягко подытожил трактирщик, - и прежде немного охотников находилось, чтобы туда наведываться, а теперь, когда из этой проклятой крепости за тысячи лиг тянет тленом - и подавно.
- Тень уже почти накрыла Рохан, скоро не останется ни единого клочка земли, куда бы не добрались её лапы, - пылающие мрачным гневом хмельные глаза, наконец, обратились к трактирщику. Ладно вылепленное, породистое лицо выдавало знатного сына, резкие черты – волевой, бесстрашный нрав. Эрн готов был присвистнуть: таких гостей у него давно не бывало.
- Неужто совсем плох король Тэоден?
Воин не ответил, лишь осушил очередную кружку. Ему отчаянно хотелось рассказать старику о том, как в одночасье он потерял всё, чем дорожил и что считал нерушимым. Раскрыть саднящее клеймо изгнанника, выброшенного с родного порога, словно хворая собака. Его семья, его родина, его люди – никто более в нём не нуждался. А ведь всего одна луна отделяла Эомера, блестящего воина, надёжного боевого товарища, любящего брата и преданного своей земле рохиррима от бродяги, побывавшего в каждом трактире округи и теперь оказавшегося здесь.
Он тщетно силился позабыть события тех дней, которые положили конец его прежней жизни. Однако снова и снова Эомер припоминал каждую мелочь: то, как отдавало сыростью и холодом в комнате, куда он на руках внёс израненного принца Теодреда, как колыхались тусклые гобелены на стенах, как сестра сдерживала рыдания, прижимая побелевшие пальцы к дрожащим губам…
(Несколькими днями ранее)
В желтоватом свете большой восковой свечи мертвенно бледное, с заострившимися чертами лицо принца походило на мраморный лик статуи. Эовин опустилась на колени перед кроватью и замерла в тревожном ожидании слова ли, движения ли, однако Теодред не шевелился. Спутанные волосы его прилипли ко лбу, блестевшему лихорадочной испариной, а пересохшие губы разомкнулись, и из них едва слышалось хриплое дыхание. Тёмное влажное пятно растекалось на его груди. Эомер сжал холодеющие пальцы брата и, пообещав себе не оборачиваться, решительным шагом вышел из комнаты: необходимо доложить обо всём королю.
Быстро переходя по многочисленным коридорам Золотых Чертогов, Эомер силился овладеть собой. Вот уже несколько дней его не оставляло странное ощущение, оно мёртвым грузом осело на плечах, подпитывая всё нарастающую тревогу. Роханец никогда не верил приметам и прочим бредням, которыми старухи пугают маленьких детей, чтобы те были послушнее. Он предпочитал доверять тому, что видели глаза. С бессознательным же предчувствием неведомой беды Эомер ничего не мог поделать и лишь надеялся, что напрасно себя терзает. Правда теперь, после резни у бродов, сохранять душевное спокойствие стало ещё тяжелее, особенно сознавая собственную беспомощность, ведь благосклонность короля давно была потеряна. После того, как бесстрашный Теоден начал терять рассудок, никто не в силах был достучаться до него – короля уже ничто не заботило. Однако Эомер надеялся, что судьба сына вызовет долгожданный отклик в сердце старика и он не закроет глаз на бесчинства и беспорядки, творящиеся на Роханской земле.
Наконец, Эомер очутился в большом зале дворца. С малолетства он хорошо знал и любил его, ведь здесь вершилась судьба Рохана и во всём своём величии блистала его многовековая история. Изображения знаменитых побед, орудия славы и боевое снаряжение воинов, разноцветные стяги, колыхающиеся у арочных сводов потолка, искусно вытесанные из камня конские фигуры – всё это было воплощением силы и благородства. Раньше зал был символом их рода, но только не теперь, когда король жил по наущению тёмных сил, ведомый, словно слепец, своим словоохотливым подхалимом по краю пропасти.
Когда Эомер появился в зале, король, казалось, был один. Боже, как он постарел! Потревоженный внезапным появлением племянника, Теоден морщился от рассеянного дневного света и казался ещё более дряхлым и немощным, чем в привычном полумраке зала. В нём едва ли можно было узнать прежнего деятельного и неутомимого владыку Рохана, не знавшего ни страха, ни поражения: на широком золочёном троне, украшенном резными фигурами лошадей и твёрдыми профилями мужчин королевской фамилии, обмяк немощный старец. Некогда живое лицо его затянулось плотной сеткой мелких морщин, будто паутиной, сухие посиневшие губы подёргивались в бессвязном шёпоте. Старик таращил бездумные, затуманенные глаза куда-то в темноту, едва приподнимая тяжёлые опухшие веки. В его взгляде тускло теплился остаток разума.
Эомер широкими шагами пересек зал, пройдя меж высоких расписных колонн, и резко склонился перед королём. Несколько минут он прислушивался к бессвязному бормотанию, прежде чем заговорить:
- Повелитель, твой сын, Теодред, был тяжело ранен в бою этим утром. Он защищал броды у Изена, где мы едва не лишились всех наших людей, - в голосе рохиррима было слышно яростное, плохо сдерживаемое негодование, - стоит счесть за чудо, что принца удалось отыскать среди сотен трупов наших солдат и благодарить богов за то, что он ещё жив. Государь!..
Слова были сказаны напрасно: король словно не замечал племянника. Он весь задрожал, беспомощно цепляясь искорёженными, длинными, словно когти, пальцами за полы сизой меховой мантии, в которую был облачён. Как потерявшееся дитя, Теоден неловко вертел седовласой головой, ища кого-то взглядом, и не переставал шептать что-то бессвязное, как будто заклиная. Король давно уже не был воплощением силы и величия своего народа, он напоминал старую птицу, которая уже никогда не взлетит. Смотреть на это было невыносимо, как будто вместе с владыкой, впавшим в забытье, одряхлел и Рохан.
Тем временем бормотание усилилось. Эомер хотел было взбежать по каменным ступеням к трону и выслушать желание владыки, но замер, так и не сделав ни шага.
- Гримма… гх…Гримма…
Глаза рохиррима потемнели от бессильной ярости, он изо всех сил стиснул кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Не было желания сдерживать липкое отвращение, которое Эомер испытывал при виде пресмыкающейся твари, выползающей теперь из тёмного угла. Похоже, он сидел там с самого начала, а теперь чёрной тенью отделился от сырого мрака и заскользил, пополз к трону и, наконец, низко нагнулся к королю, ловя каждый его вздох.
- Да, мой повелитель, - с придыханием поворковал Гнилоуст, склоняясь в заискивающем поклоне, - я здесь, чтобы служить твоей милости, чтобы облегчить уставший ум от беспокойства и ненужных бурь.
Он выделил последнюю фразу, с немой насмешкой взглянув на Эомера. Огромные льдистые глаза блистали злобным торжеством.
- Зачем ты, Эомер, сын Эомунда, тревожишь короля столь неожиданными и печальными вестями? Зачем пытаешься посеять смятение и панику в доме Рохана? – высокая сутулая фигура, облачённая в чёрные одежды, заскользила в направлении рохиррима, - Не думал ли ты о здоровье своего дядюшки, и без того таком слабом?
Будь только его воля, Эомер раздавил бы этого проклятого змея, с огромным удовольствием стёр бы он ухмылку, притаившуюся в уголках тонких губ. Гримма был ему омерзителен: эти тёмные сальные патлы, обрамляющие болезненно-белое лицо, бесцветные глаза, широко распахнутые в притворном беспокойстве, и особенно елейный голос, вызывавший приступы тошноты. Ядовитые слова обожгли рохиррима, словно огнём.
- Панику? Смятение? – заговорил Эомер сквозь зубы, и его голос зазвенел от сдерживаемой злости, - Рохан на краю гибели, и если сейчас ничего не предпринять и положиться на крепкие замки и привратную стражу, то мы потеряем наши земли и наших людей!
Эомер наступал на Гнилоуста, наблюдая за тем, как тот съёживается под напором его слов. Змей попытался заслонить короля, но воин оттеснил лиходея в сторону.
- Орки! Они безнаказанно и беспрепятственно расхаживают по нашим землям и разоряют мирные деревни, убивают мужчин и женщин, которые едва ли в состоянии защитить себя. А наши воины тем временем, по приказу, - он бросил взгляд на Гнилоуста, - посланы в те края, где их присутствие не требуется, вместо того, чтобы обороняться от врага!
Теоден неловко зашевелился на троне, не глядя на племянника. Он как будто пытался скрыться от его пронзительного, отчаянного взгляда. Король склонился на бок, громко, прерывисто дыша и кряхтя. Эомер в смятении остановился, наблюдая за неуклюжими движениями старика. Гримма, приободрённый замешательством рохиррима, поспешил отпарировать:
- Нам не стоит опасаться орков: им не добраться до Эдораса, ведь мы находимся под защитой нашего доброго друга, Сарумана, - Гнилоуст расплылся в улыбке с видом снисхождения и всеобъемлющей милости, словно бы он объяснял простые истины. Заручившись немой поддержкой короля, кивавшего каждому его слову, Гримма перевёл взгляд холодных глаз вновь на Эомера. Он был тут не у власти, ему ничего не светило, будь он хоть трижды родственник короля, да хоть родной сын! Его никто не услышит и никогда не последует его приказу, потому что теперь все они задурманены его, Гриммы, стараниями, и этот дурень Эомер не сможет помешать намеченным планам – так рассуждал про себя Гнилоуст.
- Колдун отравил разум короля, и он же теперь твоими руками копает могилу Рохану, - вскричал Эомер, хватая хитрого прихвостня за грудки и с силой встряхивая. Гнилоуст забился в сильных руках, силясь разжать крепкую хватку. Влажные глаза его забегали, на лбу выступил пот - он был ровно настолько же жалок, насколько мерзок. - Орки, разоряющие наши земли, отмечены белой дланью Сарумана, они действуют по его наущению, как и ты!
Чувствуя, как затрепетал «уж» в его хватке, рохиррим с силой ударил его о стену, крепко прижимая к холодной каменной кладке. Он и сам уже давно потерял над собой контроль и был не властен над тем, что творил. Ему хотелось вытрясти из этого лебезящего лгуна правду, пора было положить конец шутовству.
- Отвечай мне, Гримма, что обещал тебе Саруман? Какие богатства он посулил тебе в обмен, какие желания ты надеешься усладить? – Эомер говорил едва слышно, сквозь стиснутые зубы, резкие черты его лица исказились. – Я знаю, что ты мечтаешь заполучить мою сестру, знаю, как похотливо смотришь на неё, как ползёшь по её следам, - глядя в посеревшее лицо Гнилоуста, рохиррим понимал, что ещё немного, и он задушит советника, однако уже не мог остановиться. - Этому не бывать никогда, ты слышишь меня?! Никогда!
В этот момент он почувствовал, что его оттаскивают в сторону несколько пар рук, затем последовал грубый удар под рёбра, после - под колено. Не успев ничего сообразить, Эомер рухнул на холодный пол, удерживаемый за плечи. Он чувствовал себя псом, который почти добрался до долгожданного куска мяса, но его снова с силой дёрнули за цепь. Рохиррим тихо зарычал от унижения.
- Ты заигрался, мальчишка. Слишком многое себе позволил, - дрожащим от истерического восторга голосом зашелестел Гнилоуст, - твой дядя счёл разумным наказать тебя за твоё невежество и неуважение к его воле и его союзникам. Все подробности он изложил в приказе сегодняшним утром.
Неуловимым, гибким движением Гримма выудил из внутренних складок чёрного облачения пергаментный свиток и со сладкой улыбкой продемонстрировал кривую подпись монарха.
- Эомер, сын Эомунда, отныне ты изгоняешься из славного Рохана! С тебя снимаются все звания и награды, а родственные узы порываются отныне и навсегда!- Гнилоуст чётко проговаривал каждое слово, не отрывая взгляда от обескураженного лица Эомера, всё ещё удерживаемого на коленях, - А если ты посмеешь ослушаться приказа короля, то тебя ждёт неминуемая смерть.
И лишь только отзвучали в ушах Эомера эти слова, его выволокли из зала.
***
Когда совсем стемнело, и бесцветный диск луны обрисовался на небе среди редких звёзд, Эомер отправился на конюшню. Он был в полном боевом облачении, на голове блестел шлем маршала с белым султаном из конского хвоста, а лицо выражало мрачную решимость. В руках он нёс крепкое копьё, да небольшую кожаную котомку на ремнях, в которую уместились все его пожитки за двадцать с лишним лет. Это всё, что осталось от прежней жизни.
Толкнув низкие деревянные ворота, Эомер зашагал знакомым путём и совсем скоро приметил своего коня, Гланфинеля, тянущего хрусткое сено из больших яслей. Белогривый скакун со стройной шеей и тонкими ногами был невероятно выносливым и составлял славу знаменитым Роханским коневодам. Эомер гордился своим товарищем и знал, что с ним не собьётся с пути. Завидев хозяина, конь зафыркал, позволяя потрепать себя по светлой, искусно заплетённой гриве. Укрепив седло и надев на скакуна уздечку, роханец принялся прилаживать котомку ремнями, однако руки его плохо слушались. В голове назойливо роились невесёлые мысли и вопросы, ответов на которые он не имел: куда теперь держать путь? Как прокормиться? Как защитить страну, отрёкшуюся от своих воинов?
Эомер раздражённо отпустил ремни и отшвырнул сумку в сторону, удостоившись укоризненного фырканья Гланфинеля. Он чувствовал себя загнанным в угол, поставленным в тупик, выбраться из которого можно было, разве что, пробив лбом стену. Ко всему прочему, весь его отряд бравых рохирримских кавалеристов был распущен и изгнан из родных земель вместе с командиром. Его мучило чувство вины за то, что он сам невольно стал причиной страдания своих людей: они вынуждены были оставить семьи и попрощаться с привычной жизнью, и ради кого? Ради маршала, который оказался бесполезен и не смог отстоять свою правоту, не сумел никого уверить в том, о чём знал не понаслышке. Как теперь посмотреть им в глаза и вести их за собой в неизвестные дали?
Со вздохом безысходности Эомер прислонился лбом к тёплому боку своего коня, стараясь привести мысли в порядок.
- Ты справишься, - раздалось в тишине, и рохиррим резко вскинул голову на звук. В серебристом круге лунного света стояла Эовин, тонкая, как ивовая ветвь, в лице ни кровинки, но во взгляде решимость и сила, которых так не хватало Эомеру теперь. Она улыбнулась его немому вопросу:
- Они не видели, как я ушла, тебе не о чем волноваться, - сестра передала ему небольшой свёрток, по всей видимости, там было собранно немного провизии на дорогу. Он молча принял его и внимательно вгляделся в лицо сестры. Сердце его щемило от тоски и тревоги, вероятно, отразившихся на его лице, потому что Эовин снова горячо зашептала:
- Не смей отчаиваться! Вы – наша единственная надежда, последний рубеж, который стоит между миром и этими порождениями зла, - внезапно она схватила его за руку и крепко сжала её, - брат, ты знаешь, я поехала бы с тобой и сражалась бы не хуже иных мужчин. Прошу тебя …
- Эовин! – негромко оборвал её рохиррим, - не продолжай. Ты должна остаться, ты нужна здесь.
Он видел, как отчаянным блеском сверкают её глаза в темноте, и знал, что она понимает. Эомер привлёк сестру к себе, ласково потрепав за плечо. Он не был уверен, свидятся ли они вновь.
- Береги себя. Держись подальше от этого грязного лиходея, - крикнул он, вскакивая в седло, конь под ним вздымался на дыбы, словно предчувствуя длинное путешествие. - Присмотри за дядей и помоги Теодреду оправиться, а как только он встанет на ноги - пусть найдёт меня!
И, в последний раз вглядевшись в тонкий силуэт сестры, Эомер махнул ей рукой и умчался в ночь, подняв за собой столб серой пыли.
