Глава 1Утренний дождь напугал Миртл. Спросонья она решила, что еще только осень, и ежедневному кошмару её жизни нет конца и края. Продрав опухшие глаза, она взглянула в окно, увидела свежие зеленые кроны и успокоилась. На дворе май, осталось потерпеть немного, и на два месяца она будет в относительной безопасности.
Еще сонная, девочка провела рукой по лицу. Кожа на левой щеке и на подбородке побаливала. Значит, уроку к третьему вылезут прыщи. И откуда берется эта напасть? У других девчонок тоже есть, если присмотреться (даже у Оливии Хорнби, как она ни хорохорится, есть наверняка), но не такие заметные, настолько не уродующие. Кожа на темени и висках ужасно чешется, прямо горит. Пока никто не видит, Миртл с удовольствием трет голову кончиками пальцев. Надо бы в ванной успеть намочить волосы. Если высохнут, будут торчать жесткими петушками, но они и так лежат отвратительно. Вряд ли станет хуже. Не подумайте, что она грязнуля, просто волосы салятся очень уж скоро.
У нее отвратительные волосы, отвратительная кожа. И нее нет груди и талии, зато есть рыхлые бока, выступающий живот, пухлые руки и крупные, мясистые ступни. Миртл, что бы о ней ни говорили, не глупа, она умеет сравнивать себя и других, умеет делать выводы. Она давно осознала, что на курсе — самая некрасивая. А если забудет, то, чтобы ей напомнить об этом, Оливия Хорнби всегда к её услугам.
Надо успеть в ванную, пока соседки не проснулись. Миртл боязливо обводит комнату взглядом. Нет, спят еще все: и сухопарая Кристин Фейгвуд, и красивая злюка Виктория Спрингфилд, и растрепка Алиса Джоркинс, и кокетливая блондиночка Кайла Мейз. Взгляд Миртл натыкается на шестую в комнате кровать, давно застеленную и с тех пор не расправлявшуюся, и девочка отводит глаза, словно видит перед собой покойника. Тоненькая хохотушка Натали Адамс лежит в Больничном крыле и от покойника мало чем отличается.
В школе появилась какая-то тварь, из-за которой люди цепенеют. Страдают от нее исключительно полукровки и магглорожденные — или, как их называют слизеринцы и не они одни — «грязнокровки». Отчего-то считается, что такие, как Миртл — зло, хотя в чем особая опасность волшебников, родившихся от магглов, при поступлении в Хогвартс никто не потрудился объяснить.
…Как ни тряслись над Миртл родители, а когда она первый раз «выкинула фокус» — приманила к себе чашку с парным молоком — отец выпорол её за вранье: она твердила, что не знает, как это случилось, а он не поверил ей. Чудеса повторялись еще несколько раз, и каждый раз Миртл доставалось, потому что она совершенно не могла объяснить, что же происходит. Однажды отцу надоели странности дочери, и он попросил местного пастора проверить, не одержима ли она злым духом. Преподобный мистер Мидлс ничего подозрительного не обнаружил, за исключением того, что Миртл в возрасте четырех лет выжила после полиомиелита и не осталась калекой, в то время как два брата девочки, Джек и Джон, девяти лет, умерли от той же болезни, а дочка самого пастора, заразившаяся в одно время с ними, как говорили врачи, никогда не излечится от сильной хромоты. Но пастор списал спасение Миртл на милосердие Божие, ибо жестоко, в самом деле, было бы лишать немолодую чету Сприфингтонов всех детей разом. А странности, предположил он, есть лишь следствие избалованности из-за особого положения Миртл в семье, а также некоторой зловредности, естественной для данного возраста. Пусть мистер Сприфингтон и далее не жалеет розги — и вскорости все образуется. И мистер Сприфингтон, смирившись, терпел и надеялся.
Каким образом профессору Меррифот удалось уговорить родителей Миртл отпустить дочь в Хогвартс — загадка. Наверное, не обошлось без Конфундуса. Добровольно Сприфингтоны, потомственные фермеры, люди чрезвычайно приземленные, и церковь-то посещающие исключительно из-за традиций, не отпустили бы дочь за тридевять земель неизвестно к кому, учиться махать прутиком и варить в котле всякую гадость. Может, и лучше, если не отпускали бы?
* * *
На завтрак удается проскользнуть незамеченной — это удача. Вот если бы еще получилось побыстрее поесть и убежать в класс… Несколько старшекурсников обсуждают бои русских с немцами. Джулия Кемпбелл гадает, что будет дальше. Кто-то из первоклашек боится, что из-за нападений загадочной твари закроют школу. Миртл все равно. Если закроют школу, она уедет к родителям, и только. И не будет никакой Оливии Хорнби. Может быть, это эгоистично, но только Миртл на самом деле очень мало волнуют и нападения, и война. Даже страх за родителей охватывает редко, хоть девочка и понимает, что в ферму запросто может попасть бомба во время налета. Но весь белый свет ей заслоняют ожидание новых совместных уроков со слизеринцами и ужас от возможных встреч в коридоре.
Пока её никто не замечает, пока смотрят «сквозь» нее. Половина зала хохочет над громадным Рубеусом Хагридом, опрокинувшим на себя яичницу. Следовало бы его пожалеть, но Миртл, к стыду своему, чувствует лишь облегчение оттого, что смеются не над ней. Она спешно разжевывает и проглатывает пару бутербродов с суррогатным сыром, утешаясь мыслью о том, как скоро выпьет чашку парного молока, которое надоит у коровы Берты мама, давится отваром шиповника и торопится выйти — быстрей, пока за слизеринским столом только несколько старшекурсников. Увы, не успевает.
Едва Миртл вскакивает из-за стола, в зал нахально-грациозной походкой — походкой манекенщицы, да только Миртл манекенщиц не видела — вплывает в окружении подруг Оливия Хорнби. У нее блестят глянцем черные лодочки, у нее бархатный малиновый бант в золотистых мягких волосах, у нее в невинных ореховых глазах — решимость палачихи. Оливия, признаться, очень красива. Перед распределением Миртл заметила её, невольно залюбовалась и загадала себе непременно подружиться с прехорошенькой, приветливой на вид девочкой. А та на второй день обозвала её грязнокровкой и подставила подножку.
Может быть, Оливия сейчас её не заметит. Только бы удалось спрятаться за старшекурсниками. Может быть, слизеринка не заденет её при старостах. Хотя те редко заступаются. Старосты Слизерина так вообще Хорнби потворствуют, Том Риддл даже снимает с Миртл баллы, если, как ему кажется, она после издевательств Оливии слишком громко плачет. А ведь когда-то рейвенкловка рассчитывала на помощь этого Тома. Он дружил с Мирандой, хорошей девочкой, которая была к Миртл добра, иногда даже помогала с уроками. Жаль, Миранда умерла, а Том, красивый и вежливый Том, дал Хорнби очаровать себя.
Отползая по скамейке за спины старших ребят, Миртл замечает профессора Раджана, с невозмутимым видом садящегося за учительский стол, и сжимает кулачки от бессильной злобы. Вот кто мог бы положить конец мучениям, остановить Оливию. Он и обязан это сделать, он учитель. Но ему все равно, что над его ученицей издеваются. Наверное, как индус, он считает, что страдания полезны и их надо переносить равнодушно. А скорее всего, ему просто все равно. В стране война, в школе живет чудовище — что там какая-то Миртл Сприфингтон, одна из худших к тому же учениц!
Оливия прошла мимо, не заметила. Можно выдохнуть. А теперь вскакиваем и бегом — бегом! — к выходу, быстро по лестницам — только бы не упасть — вниз, в двери, через настилы, по слякоти — к теплицам. Оставшуюся половину пути можно пройти спокойно. Хорнби не успеет так быстро позавтракать.
Вон сирень распустилась — подойти, что ли, понюхать. Белая, дурманная. Миртл любит все цветы, даже одуванчики, но запах сирени будит с недавних пор тоску в сердце, выталкивая к горлу очередные слезы. Белые гроздья, каждый цветок — с медовой точкой меж четырех лепестков — напоминают о том, что на свете существует не для Миртл, чего она — уже сейчас понятно — будет лишена. Никто не подарит ей такой кипенно-белый букет, в аромате которого можно утонуть. Никто не обнимет, не поцелует и не скажет на ухо, что она самая красивая. Сирень цветет для Оливии, а не для Миртл. И все же Миртл, оглядываясь, воровато гладит белые гроздья. Одну маленькую кисточку обрывает и прикалывает к форме.
К теплицам она пришла первая. Профессор Бири приветливо машет рукой. Он добрый, он несколько раз защищал Миртл, он, бывало, утешал её, если видел, что она плачет. И все же с Хорнби даже он ничего не может сделать. Хотя иногда Миртл жалеет, что не попала на Хаффлпафф, там девочки вроде подобрее. А ведь Шляпа собиралась отправить её туда, да передумала в последний момент. Теперь мучайся с надменными умницами.
Когда в теплицы входит первая группа слизеринцев — урок с ними в паре — Миртл встает как можно ближе к профессору Бири. Все же под носом у учителя они её задевать не посмеют.
Вообще травологию можно назвать любимым предметом Миртл. На ферме были грядки и палисадник, мама приучила девочку работать на земле, и Миртл это очень нравится с тех пор. Еще она выбрала уход за магическими существами — потому что, хоть и отдаленно, предмет напоминает о жизни на ферме. И волшебные твари принимают её, хотя, конечно, это не идет ни в какое сравнение с тем, как они любят громилу Рубеуса. Да ведь и он их любит.
Покуда Миртл копает, засыпает землю, утрамбовывает, поливает, ей удается забыть об угрозе, отравляющей жизнь. Но все заканчивается — закончился и урок травологии. Из теплиц приходится уйти. Выглянуло солнце, лужи весело хлюпают, во влажном воздухе запахи весны обострены — и Миртл слабо улыбается, на секунду поверив, что все волшебным образом прямо с этой минуты наладится. Не тут-то было: у края мостков стоит с подругами Оливия.
— Что я вижу? Плакса пытается принарядиться? — надменно тянет Хорнби. — Подружки подобострастно хихикают. Миртл отчего-то бессильно застыла. Только в предчувствии унижения сжимается сердце.
Оливия срывает цветок с её мантии.
— Бедненький, испачкался об эту мерзкую жабу. Девочки, что мне с ним делать? Засушить и повесить рядом со старыми очками Плаксы?
— Фу, Лив, не противно? — морщится долговязая Эллис. — Он наверняка весь в слизи и воняет.
— Пожалуй, да, — Оливия, покрутив цветок меж пальцев, бросает его на землю и втаптывает острым каблуком в грязь. — Плакса, видишь, как просто?
«Да, — мысленно соглашается Миртл. — Тебе все просто, Хорнби».
— Ты следующая, Прыщавая. Тебя я растопчу так же.
«Ты меня давно растоптала». Миртл пробует продолжить путь. Подруги Оливии загораживают ей дорогу и толкают в лужу. Миртл даже не пытается балансировать.
Обсушивать и очищать одежду при помощи магии она умеет давно — заставила жизнь. На сей раз не удалось не разреветься — все-таки проклятая слезливость очень мешает. Чем больше ты плачешь, тем меньше тебя жалеют.
В очередной раз Миртл твердит себе, что однажды ответит Оливии, а там пускай хоть секут. И горько понимает, что страх перед розгами сильнее. Да и не в нем одном дело: если она повредит Оливии, все будет на стороне Хорнби, и та снова восторжествует от еще большего унижения противницы, а над Миртл посмеются, как над всяким наказанным. Все и всегда на стороне таких, как Оливия. Таким же, как Миртл, лишний прыщик не простят.
На хогвартской лестнице профессор Дамблдор, преподаватель трансфигурации, ласково и терпеливо втолковывает что-то Хагриду. Миртл застывает. Дамблдор кажется очень чутким, внимательным, и как же хочется сейчас пожаловаться ему… «Опомнись, — одергивает она себя. — С Хагридом возятся, потому что он необычный. А ты заурядная вошь. Кому ты нужна? Если ты умрешь, никто не заметит».
Два урока зельеварения спарены с хаффлпаффцами. Все бы ничего, но Виктория Спрингфилд видела, как компания Хорнби столкнула Миртл в воду, а теперь, усевшись рядом, обсуждает с подругами её новую беду достаточно громко, чтобы Миртл могла слышать. Девочка кусает губы, отворачивается от котла, чтобы туда не капнули слезы.
— При приготовлении этого зелья ваши движения должны быть хирургически точными… - словно издалека вещает профессор Слагхорн. Сейчас опять поставит пластинку с музыкой, которую Миртл не понимает.
Вообще ей нравятся мелодии, под которые можно танцевать. Нравится танго, нравится вальс. Но как надорвали бы животики Оливия и все её подруги, если бы узнали, что Миртл мечтает однажды в паре с красивым мальчиком открыть рождественский бал, а после до умопомрачения танцевать с ним танго. Да, хороши мечты — с её-то фигурой…
Слагхорн ставит «Кумпарситу». Миртл с ножом застывает над корнем имбиря. При звуках танго ей так же грустно, как при виде цветущей сирени, и по той же причине — из-за несбыточности мечты. Но под музыку легко думается, сердце спокойно. И Миртл хладнокровно, без малейшей дрожи в руках, аккуратно разрезает корень пополам, воображая, что загоняет Хорнби кинжал под сердце — по самую рукоятку.
… Сегодня ей поставили за зелье «Выше ожидаемого». Слагхорн говорит, она неплохо справилась. Она не справилась. Она расправилась с Оливией Хорнби.
* * *
Вечером, хоть в башне Рейвенкло и свежо, Миртл помыла голову, старательно намыливая висящую отвратительными сальными прядками челку. Прижгла прыщи. Довольно отметила, что из-за перебоев с продовольствием, кажется, немного похудела. Дождь опять льет — но так и лучше, Миртл, по правде говоря, любит воду. Ждет не дождется, когда наконец потеплеет. Наверное, ко дню её отъезда из Хогвартса уж точно. Видите? Везде можно найти свои плюсы, и она не такая уж нюня, чтобы раскисать по пустякам.
Правда, Виктория согнала Миртл с кресла, которое та было заняла: мол, Прыщавая уселась слишком близко к нормальным людям. Пришлось пристроиться на стуле как раз напротив застеленной кровати Натали Адамс. Стоп, вот о ней и о нападениях думать точно не стоит. Сейчас у Миртл такое настроение, что она вполне способна думать о других, даже жалеть их. Но при взгляде на слегка запылившееся покрывало отчего-то стало невыносимо страшно. Так, на короткий миг. Чтобы отвлечься, Миртл карандашом рисует на клочке пергамента гроздь сирени, лежащую на пластинке с записью танго. Рисовать её научила покойница Миранда. Сперва не очень хорошо получалось, но Миртл надеется, что однажды кто-нибудь увидит её рисунки и скажет, что она очень талантлива. Талантливей Оливии Хорнби, которая тоже рисует — и даже в рисунках издевается над людьми. А Миртл будет рисовать то, о чем мечтает — вот как сейчас — или то, что любит: маму в переднике и косынке, отца, когда он в беззаботные минуты Рождества лепит с дочерью снеговика, пегую корову Берту, горбатую иву над прудом близ их фермы, золотистого цыпленка. Братьев, какими бы они были сейчас. И мир без зла — без войны, чудовища в школе, розог и злых слов. Без Оливии Хорнби.
Девчонки треплются, противно хихикая.
— Девочки, этот Риддл — просто душка, хоть и надменный, — рассуждает Виктория. — Но так даже лучше. Спорим, если в школе будет бал, танцевать с ним буду я?
— Остынь, Вики, — смеется Алиса. — У него была девочка — помните её, такая задавака? Она погибла, и он больше ни на кого не смотрит.
— Да, — соглашается Виктория. — На Оливию Хорнби разве что…
Наверняка она нарочно говорит так громко. Уйти бы из спальни, но ведь придется возвращаться к ночи, и кто знает, как тогда встретят. Стиснув пергамент — не хватало, чтобы девчонки стали смеяться над её рисунками — Миртл отступает к окну. Она не боится высоты и свободно устраивается на подоконнике, прижимаясь головой к раме. Слышно, как где-то внизу поет соловей.
Гортанное щелканье сменяется журчащими переливами и посвистами. Миртл слушает, замирая. Уже недолго осталось потерпеть. Какое сегодня число, двадцатое мая? Чуть больше месяца. А там она отдохнет на ферме. Если бы можно было вообще не возвращаться, оставить Хогвартс навсегда. Но волшебникам надо жить в своем мире, как бы ни было здесь горько и трудно.
Холодает. Миртл сползает с подоконника. Теперь можно хоть сразу забираться под одеяло — все равно никто из соседок с ней не заговорит. Они смеются над тем, что она ложится так рано. Пусть, ей не впервой. Но так гораздо короче выходит день, и быстрее приближается отъезд.
