Глава 1. НеслабокиБыло лето, или утро, или тучи, или день,
Или ветер, или вечер, или дождик, или тень.
Было рано, или осень, или месяц, или пыль,
То ли завтра, то ли в полдень мне приснилась эта быль.
Как всякий приличный замок, Хогвартс имел много секретов: тут вам и потайные ходы, и проржавевшие доспехи с гнёздами пикси, и укрытые бархатом картины с сюжетами самыми разными — только делай, что выбирай. И не было в некоторых углах солнца, уйдёшь вглубь — ужасно промозгло и сыро, а крыша местами бугрилась и лопалась под зимним градом, но всё же, Хогвартс — полон добра и света. Ведь он дом, а дом — это лучшее в мире место.
Ставни были раскрыты настежь, капель падала с крыши на подоконники, на улице — почки наливаются краской, всё дышит и всё в предвкушении — а со всем заодно и Гарри.
А Гарри — мальчишка шести лет, ростом всего три с половиной фута, и на щеке у него огромная ссадина.
Северус глядел на него сверху вниз, подняв бровь. Чёрные ботинки, чёрная мантия, чёрные волосы и глаза — это один из тёмных углов без солнца; а мальчик следил за бровью и думал, что она ему нравится.
— А я гулял, — пояснил Гарри, не зная, можно ему улыбаться или всё же не стоит.
— Один.
— Да, сэр.
— Здесь. Один.
— Пойдёмте со мной?
Северус вцепился ребёнку в плечо, как коршун. Но мальчик не пискнул, как подобает, а лишь бессовестно захихикал — щекотно.
— Пойдёмте вы со мной, — и Снейп повёл Гарри к горгулье.
А тот как-то охотно послушался — из любопытства. Странный большой человек. Сколько нужно мальчишек поставить друг на друга, чтобы получился такой вот взрослый?
Коридоры у Хогвартса толстые, раздались вширь и вдаль, на плитке под ногами лежали лучи, и Гарри старался на них наступить, а когда лучи кончились, он перешагивал только по плиткам, не задевая ботинком их стыки.
— А куда мы идём? — спросил он, наконец.
Северус не ответил.
Ну и ладно, зато у него мантия пол подметает!
Горгулья была ещё больше, чем этот мужчина. Но с ней мальчик уже знаком — она ему очень нравится. Он погладил её по клюву, пока Северус говорил про лимонные дольки.
— А я знаю, куда мы идём, — сообщил Гарри, вставая на поднимающиеся вверх ступени.
Северус шагнул следом, посмотрев в глаза лохматой мартышки долгим и странным взглядом. Но опять, вредный, ничего не ответил.
В кабинете директора пахло конфетами, горячим чаем и можжевеловой веткой, сиротливо воткнутой в вазу. Как всегда, здесь было уютно, ведь это — самое сердце Хогвартса. Которое, между прочим, любит расхаживать в жёлтых тапочках.
— О, Северус! Доброе утро, — поправляя очки, улыбаясь, поприветствовал вошедших Дамблдор. Это был старый, но резвый волшебник, а борода его ниспадала до самых колен. Прямо как в сказочной книжке. — Я смотрю, ты познакомился с нашим маленьким постояльцем. Хороший ребёнок, не правда ли?
И чародей подмигнул Гарри, а тот заулыбался смелее в ответ.
— Постоялец, — медленно, словно пробуя слово на вкус, выговорил Снейп. — Вы ничего не хотите мне сказать, директор?
— Конечно-конечно, мой мальчик, — и Дамблдор, поблёскивая то ли очками, а то ли своими глазами с хитринкой, взялся рукой за тёмно-синий фарфоровый чайник. — Чаю тебе или кофе?
***
— Значит, Фостеры. Впервые слышу эту фамилию, — и Северус с подозрением покосился в сторону ребёнка, с восторгом раскладывающего волшебные карточки из-под шоколадных лягушек прямо на ковре, поодаль от стола. — Если бы они погибли тогда, я бы знал. Вы темните, директор.
Дамблдор трогал себя за усы и поглаживал бороду. Вторая чашка чая была отставлена остывать.
— Ты не знаешь их, Северус, потому что они были маглами, — сказал он, правда, уже без улыбки. — Они погибли не в битве с ним, а в бойне. Над ними.
Снейп молча водил пальцем по кромке чашки, уставившись на кофейную гущу.
— Была пара или тройка вылазок, не правда ли? Не сам Тёмный Лорд, конечно, а его приспешники. К маглам тогда, как ты можешь помнить, было особое отношение.
— Не надо.
— Извини, мальчик мой. Всего-то пять лет прошло.
Они немного помолчали: старый волшебник внимательно вглядывался в лицо Северуса, а Северус продолжал рассматривать свою чашку.
— Не помню, чтобы вы делали исключения для других.
— Я предпочитаю учиться на ошибках. Возможно, забери я тогда маленького Риддла, он бы не стал…
— Я бы поверил, если бы вы забрали Поттера. Но не другого… — и вдруг лицо Снейпа будто бы расправилось, просветлело, что было странно для этого хмурого человека, — это Поттер?
Дамблдор удивлённо захлопал глазами, а потом расхохотался, отчего его седая борода затряслась, словно пух. Мальчик дёрнулся и заинтересованно обернулся на взрослых. Его макушка была лохматая, как у длинношерстного щенка, а большие глаза выражали заинтересованность. Северус почти жадно впился взглядом в ответ, пытаясь что-то найти.
— Синие, — не скрывая разочарования, произнёс он, когда директор вновь взялся за чай, а мальчишка за свои карточки. — Вы говорили, у него глаза Лили.
— Верно, Северус. К слову, ты и сам мог бы это проверить?
— Нет.
— Что же, как знаешь. Тем не менее, Гарри Поттер растёт в семье Дурслей. Не сказать, что живётся ему сладко (если тебе интересно, конечно), но забирать его нет нужды. Что же касается нашего Гарри… как я уже говорил, вспышки магии — это не шутки. Министерству пришлось многим корректировать память.
— Это не первый подобный случай. Для таких есть детские дома в нашем мире: я всё ещё не понимаю, что ребёнок делает здесь.
— Я нашёл его. И раз так вышло, значит, на мне всё-таки лежит какая-то ответственность. Я хочу сам подобрать ему дом, а на это время — пусть поживёт в Хогвартсе.
— И расхаживает один по коридорам.
— Я уверен, мой персонал сможет уследить за одним мальчиком.
Северус многозначительно хмыкнул. Портреты, висевшие на стенах, переглянулись и закивали, соглашаясь с мнением профессора…
***
С Макарониной Гарри познакомился в первые же дни своего пребывания в школе чародейства и волшебства.
А дело было вот как!
Маленький Гарри искал себе развлечений. Поиски эти, как известно, добром не заканчиваются, но Гарри был особенным мальчиком — он абсолютно всегда попадал под исключения.
Где-то возле полудня Гарри оказался подле большой статуи, изображающей из себя злую колдунью с помелом и остроконечной шляпой. Дамблдор говорил, что это пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-бабушка всех волшебников. А может, ещё много пра-пра-пра, но это было для Гарри не важно. С любопытством он принялся оглядывать статую со всех сторон. Но когда кончилась одна рука ведьмы и ещё не началась другая, мальчик увидел смешного кареглазого мальчугана в отутюженной мантии, канареечном галстуке в чёрную полоску и выпущенной наружу рубахе. А ещё тот был загорелый-загорелый, и веяло от него каким-то южным теплом.
Мальчуган пересчитывал булочки и испугался, когда заметил, что на него во все глаза пялится Гарри.
— Чего тебе? — сердито спросил он, машинально заслоняя булки спиной. — Ну, чего надо?
— А вы что это тут делаете? — заинтересованно спросил Гарри, немного стесняясь.
Мальчик вытер нос рукавом.
— Ты иди куда шёл, мелкий, — сказал он, правда, с тенью сомнения. — Иди-иди, тоже мне, сыщик нашёлся…
Гарри несмело шагнул назад, а потом разочарованно отвернулся и уже было поплёлся в сторону, как его всё же окликнули:
— А ну постой. Иди-ка обратно.
Гарри послушно подошёл. Мальчуган неохотно вынул булки из-за спины и всунул одну из них в руку Гарри.
— На, ешь, — прокомментировал он. — Ты чей такой?
— Я ничей, — честно ответил Гарри и зажевал. — Вкусно как!
— А то! Это же из печи только-только. Я сам вытаскивал! — гордо похвастался мальчуган и даже пригладил самодовольно свой чуб. — А зовут тебя как, ничейный?
— Гарри.
— А я Синьор Макарон. Для друзей — Макаронина, — представился незнакомец с булками и даже исполнил шутливый полупоклон. — Ты куда идёшь?
— Я никуда.
— И ничейный он, и идёт никуда, — вздохнул Макаронина. — Тогда пошли со мной. Хочешь?
Ещё бы Гарри не хотел!
У Пуффендуйцев была гостиная под цвет галстуков. И такая же полосатая. Один уютный диван, один горящий камин, много кресел и столиков.
Только лишь пройдя сквозь проём, Гарри наткнулся на такую искреннюю улыбку, что у него даже ёкнуло сердце — влюбилось.
— Ух, какой милый! — сказала девчонка с красивыми каштановыми буклями на голове, по-прежнему солнечно улыбаясь. — Как зовут тебя, симпатяжка?
Симпатяжка смущённо зарделся и сник.
— Ха-ха, — умилялась девочка-четверокурсница, — вот это скромник! А меня зовут Анна. Привет!
— Привет, — всё-таки ответил мальчик. — А я — Гарри.
Тут, наконец, вмешался Макаронина, до этого увлечённо пересчитывающий булки, высыпанные из пакета прямо на один из столов:
— Это я его нашёл. Стоял возле ведьмы…
— А ты на всех принёс? — перебила вдруг Анна.
— Так точно, капитан.
— Молодец, Макаронина! — весело, звонким голосом похвалила она, тоже подбегая к столу. — Я не сомневалась, что ты найдёшь способ.
— Я же пуффендуец, — гордо надулся первокурсник, — я ведь Синьор!
— Умница!
Затем Анна вновь обратилась к притихшему Гарри:
— Ты садись, скромник, десятым будешь.
А для чего десятым — предстояло узнать.
Гарри устроили в одном из кресел подле стола и дали ещё одну булку, хотя Гарри, вообще-то, не соглашался.
Постепенно в пустой гостиной начали появляться дети. Все они с серьёзными лицами жали руку Анне, жали руку Синьору, жали руку Гарри, а потом усаживались вкруг стола.
— Шляпы на-де-вай! — скомандовала девчушка, когда вся компания уместилась, а занавеска, отделяющая это место от всей остальной гостиной, задвинулась.
Как и откуда — Гарри не знал — в руках учеников появились остроконечные шляпы, и в мгновение ока все детские головки, курчавые, не курчавые, светлые и тёмные — все оказались одинаковыми.
Гарри вместо шляпы надели бумажный пакет из-под булок. А он даже не возражал.
— Итак, — важно начала Анна, прищурившись, — первое заседание клуба Неслабоки объявляется открытым! Здравствуйте, дамы и господа, прошу садиться.
Все встали, затем снова сели, и по правую руку от Гарри оказалась Анна, а по левую — Макаронина. Остальных, конечно, мальчик не знал, но они ему почему-то нравились.
— Для начала поприветствуем нашего специального гостя.
— Привет! — дружно, в один голос поздоровались все, с улыбками глядя на Гарри. Получилось так громогласно, что даже Анна не постеснялась прочистить ухо.
— Его зовут Мелочь, — представлял Макаронина. — Мелочь, справа налево: Боб, Кевин, Мэри и Жанна, Зверь, Малина и Индюк.
Самое примечательное, что Зверем была маленькая девчонка. У неё были две косы платинового цвета и рот с двумя выбитыми зубами. По-видимому, Зверь была первокурсницей.
Как потом уже выяснил Гарри, самым старшим в компании был Боб. По меркам Гарри он вообще был громадиной и стариком — ему было целых шестнадцать лет, и учился он на предпоследнем курсе. Руки у него были большие, похожие на лопаты, он летал на метле и очень не любил тыквенный сок.
Остальные дети шли по убывающей: Кевин — пятикурсник, спокойный малый, Мэри и Жанна — четверокурсницы, как и Анна, Малина — толстый розовощёкий бутуз-третьекурсник, Индюк был худющим второкурсником с сутулой спиной, а Зверь, как и полагалось, училась в классе вместе с Макарониной.
— А я не учусь, я здесь живу, — сообщил всем Гарри после знакомства.
— Но мы принимаем только пуффендуйцев, — напомнила Анна сама себе. Но потом сама же себя и оспорила: — а впрочем, ты будешь исключением. Хочешь?
— Хочу, — согласился Гарри. — А что делать?
— Играть, конечно.
— А во что? — уже без стеснения расспрашивал мальчик.
— В слабо-не слабо, конечно же!
Гарри обвёл глазами новых товарищей, с выжиданием глядевших на него из-под полей своих шляп, затем пожевал, подумал и, наконец, улыбнулся.
А ему улыбнулись в ответ.
Спустя пару минут изо всех углов уже раздавалось, кричалось наперебой:
— На повестке дня посвящение новенького.
— Есть на повестке посвящение новенького!
— Что думаем?
— Пусть покормит Клыка.
— Нет, это сложно, — возразил вдруг Синьор.
— И вправду, наверное. Тебе сколько лет, Мелочь?
— Шесть с половинкой.
— Достанешь нам сову из совятни, а?
— Но-но! Сложно! — стоял на своём Макаронина, а Гарри внимательно слушал.
— Тогда пусть он поможет тебе, Синьор.
— Ребята, а ведь это дельная мысль!
Тут Макаронина сразу не возразил — задумался. Гарри было интересно, о чём, но Анна ему так здорово подмигнула, что мальчик вновь оробел и не стал спрашивать.
— А что, это можно, — наконец, подтвердил Макаронина.
— Ура! — вновь дружно вскричали все. Видимо, эта компания вообще очень любила шум.
Вот теперь, пожалуй, заседание подходило к концу. А это означало, что все вытягивали руки и хватали по булочке. Кто успел — тот и съел!
И Малине ничего не досталось.
— Мы отдали твой крендель Мелочи, — просветил его Синьор, улыбаясь хулиганистой улыбкой.
— За что? — надулся тут же Малина.
— А ты на диете!
— Когда это? — удивился, возмутился он.
— Сегодня. Прямо сейчас! Теперь! Али тебе слабо, ну?
Малина надулся ещё больше, так сильно, как не умел даже Индюк — а уж он, поверьте, мастер! Ребята прикрывали рты кренделями и прятали смех за громким чавканьем. Они водили булками перед носом Малины. Они говорили: «как вкусно!» и «в жизни слаще не ел!» и глядели украдкой на друга с малиновыми щеками. А потом Макаронина подмигнул Гарри, который облизывал пальцы, и отломил от булки кусок.
Так возле Малины и выросла сдобная горка, которую чья-то услужливая палочка превратила в полноценный крендель.
— Ведь дружба — самое главное! — сказал довольный Малина и откусил большущий-пребольшущий кусок.
Гарри подумал немножко, достал из кармана леденец и положил его в центр стола.
Потому что большие дела начинаются с малого.
А иной раз и с Мелочи?
***
Уж как пытался, уж как силился Гарри найти хоть одно длинное ухо! Так по-хамски с распределительной шляпой ещё никто не обращался.
Дамблдор умилялся, причём очень странно: борода его то и дело подпрыгивала, словно старый волшебник сдерживал хохот.
— Ай-ай-ай! Убивают! — ревела шляпа.
— Зайцы, ау! — визжал Гарри, шаря в шляпе рукой.
— Мерлин! — не сдержался Снейп, лишь появившись на пороге. — Директор… Директор!
А Дамблдор дул в усы.
— Игры — это так громко, не правда ли? — сказал он, ни к кому, в общем-то, не обращаясь. И всё же повесил между расшалившимся ребёнком и ними прозрачную стену — в кабинете стало уже непривычно тихо.
Портреты без всякого стеснения выдохнули — все как один — с облегчением.
Снейп многозначительно выгнул бровь.
— Между стариком и ребёнком, Северус, больше возраста, чем разницы, — заключил седовласый волшебник.
— В таком случае, Альбус, я предпочитаю умереть молодым.
Директор бросил на зельевара странный взгляд. И ничего не ответил на это.
— Я хотел бы попросить тебя, мальчик мой, — начал он таким тоном, словно Снейп только что шагнул в комнату — с каким-то воодушевлением, словно и ждал момент разговора. — Северус, ты же знаешь, что подходит время отправить Шляпу на отдых, не так ли?..
— Я уже начал готовить, — резко оборвал Снейп и почему-то поджал губы.
Дамблдор с одобрением закивал, но было в его выражении нечто такое, что нельзя было трактовать: он смотрел в никуда, думал о чём-то другом, видел иное, однако продолжал вести разговор — здесь и сейчас. У каждого старика бывают такие минуты, когда они вдруг — раз! — и вне времени.
— Я не сомневаюсь, что ты закончишь уже к концу недели. Надеюсь на тебя.
— Позвольте узнать, директор, зачем вам это зелье в такое время? — всё-таки спросил Северус, краем глаза обеспокоенно наблюдая за тем, как Гарри распаковывает шоколадную лягушку и кидает её в Шляпу.
— Мало ли что может случиться. Ко всему нужно быть готовым, мальчик мой. Ведь мелочи обладают поразительной способностью строить будущее.
Конечно же, Снейпа этот пространный ответ не удовлетворил. Но он предпочёл промолчать. В конце концов, если и есть на свете человек, которого бесполезно о чём-либо переспрашивать, то это, бесспорно, Дамблдор — ему легче запутать, нежели объяснить.
А у Гарри изгибался в хохоте рот. А у Гарри сводило щёки. Лягушка прыгала по его рукам, и шляпа, кажется, довольно пела. Ведь она только так, для вида, верещала и билась в объятьях Гарри, потому что в её почтенном возрасте, извините, совсем не солидно вести себя по-другому. Тем более дамам!
— Я успею, директор, — пообещал Северус перед выходом.
Чародей отсалютовал ему чашкой чая, и в свете солнца его полукружья очков внезапно блеснули; всего на мгновение, на это самое мгновение, за бородой и морщинами объявился мальчишка. Кто он такой, откуда?
Каковы чудеса!
Закрывая за собою дверь, зельевар случайно глянул на Гарри, а тот глянул в ответ. Ясное лицо с ямочками на щеках улыбалось нагло, уверенно — прямо Северусу, именно ему. И Снейп поспешил покинуть это зловещее место.
Место, где даже из взрослого могут сделать Человека.
***
За крепдешиновой занавеской разворачивалась настоящая война: то взрывался смех, то закладывал уши хулиганистый свист, а иной раз из-за занавески и вовсе выпадали дети. Всегда — разные (благо, Хогвартс не ощущает в них недостатка).
— Ты это… смотри, не забудь! — поучал Макаронина, затянув галстук на голове.
— Эй-эй, попросила бы! — тут же парировала Зверь.
— Народ, кончай спорить, — тихо просил всех Малина.
— А у меня вот какая мысль…
— Мне ещё молока!
— Молчи, вот молчи, кому говорят!
— Тихо всем! — наконец, закричала Анна, увидев лицо Гарри, всунувшееся в их закуток. — Мелочь, заноси всё остальное сюда и запри дверь.
Гарри занёс себя и послушно задвинул штору.
— Привет, малыш Гарри! Ты готов?
— А к чему? — спросил Гарри, а лицо его вмиг просветлело.
— К самому интересному!
Было бы глупостью не кивнуть.
— Он согласен!
— Согласен!
— Озвучить план!
— Есть озвучить план!
— Итак, Мелочь, слушай внимательно! Слушай и запоминай.
И за занавеской всё стихло. Только изредка слышался шепоток, изредка кто-то тихо-тихо шушукался. Но было ясно, что дело кончено, когда вновь взорвался громкий и дружный — самое главное, дружный! — смех.
Гарри так это нравилось, что он продолжал заливаться даже тогда, когда не понимал — почему и зачем, над чем, как и когда. А его трепали по голове, а ему улыбались, его тискали и обнимали, как маленького щенка. В него были влюблены все, а он отвечал взаимностью.
— Ты понял?
— Я понял всё-всё! — восторженно вещал Гарри, сияя. — Я сделаю правильно. Честное слово!
— Ну что ж, ребята, нам очень повезло! — искренне проговорила Анна.
— Повеселимся!
— Ох и повеселимся же!
— Но нам влетит, — встрял Малина, как всегда, немного струхнувший.
— Как влетит, так и вылетит! — смело ответил Макаронина. И для убедительности даже стукнул кулаком по столу.
…И в то время, пока Сеньор укачивал руку, пришло время булочек. Совершенно свежих, ещё тёплых булочек, от которых шёл аромат ванили и яблок.
А потом…, а потом!
— Скрестить палочки! — скомандовала Анна своим низким голосом, и над столом нависло девять рук — долговязых и пухлых, с ногтями квадратными и продолговатыми, с родинками и без.
И Анна сказала:
— Мы бравые ребята!
Мы шалости солдаты!
Средь нас нет лежебок!
— Команда Неслабок!
И тут Гарри подумал, что лично ему чего-то очень не хватает. Он тут же, немедля, спросил, перекрикивая возбуждённую толпу ребят:
— А я?
— Ты не можешь. Ведь ты ещё маленький, — сочувственно пояснила Анна.
— Таким маленьким палочки не дают, — с умным видом подтвердил Макаронина.
— А если я сам возьму? А если я достану?
Неслабоки переглянулись между собой и, кажется, призадумались. Но вновь Синьор, отличавшийся быстротой во всём, что не касалось уроков, разрешил вопрос так:
— Вот если достанешь, тогда и поговорим.
И остальные его вмиг поддержали, не задумываясь, не обсуждая:
— А вот если достанешь, тогда и поговорим!
Тут-то в голову Гарри и пришла гениальная мысль: а почему бы, собственно, и нет?
***
«Почему бы, собственно, и нет?» привело Гарри к лесу. Он стоял перед ним как лилипут пред великаном, закинув голову, вытянув губы в немом: «ууух!». Вековые сосны, прогибаются под шапками зелени вязы, дубовые корни, как сытые питоны, выползают из-под земли — наверное, это самое лучшее место для рождения волшебства!
Мальчишка постоял с минутку-другую, понюхал влажный воздух с ароматом желудей, и почти уже сделал шаг, как вдруг — хвать! — кто-то оторвал его от земли.
— Ай-ай-ай! — протестующе забарахтался Гарри.
— Что это ты удумал? — прогромыхал зычный голос над головой.
И когда Гарри вновь оказался на земле, он негодующе вскинул свой взор. А потом восторженно ахнул и заулыбался: перед ним стояла большая гора с бородой, руками и ногами. Настоящая живая гора, великанище!
— Ух ты! — выразил он своё восхищение.
Такой вот, оказывается, интересный и любопытный этот Хагрид — самый лучший лесничий по мнению Дамблдора.
А ещё — по мнению Гарри!
— Я вас знаю, — сказал он, протянув ладошку.
У великана зашевелилась борода — он широко улыбнулся. И взял малюсенькую ручку, и повёл нового друга к себе домой — в гости.
— А я знаю тебя, — пробасил он. — Ты ведь Гарри?
— Гарри — это я, — подтвердил ребёнок, любопытно вертевший головой из стороны в сторону.
Посмотреть было, на что. Похожая на большую шкатулку, стояла на опушке круглая хижина с деревянной лесенкой, дубовой дверью, соломенной крышей — всё как в сказке! Рядом с домишкой ютился садик, сплошь усыпанный тыквами, ярко-оранжевыми, местами рябыми, но даже на вид — спелыми, вкусными, ароматными тыквами, из которых в Хогвартсе делают лучший на свете сок. И всё это великолепие прилипало вплотную к лесу: даже в доме пахло желудями и росистой травой.
Гарри, как примерный мальчик, хорошенько вытер замызганные ботинки о коврик. Дело сомнительное и трудоёмкое, а потому, если честно, Гарри от него быстро устал, так что вскоре он охотно вскарабкался на предложенный ему табурет.
— Здесь на троих меня, — поделился он мыслью.
Великан тем временем достал из буфета тяжеленую сковородку и зажёг на плите огонь. Зонтиком.
Гарри восторженно пискнул.
— Это как же? Это вы как же так?! — и чуть не свалился со своего табурета.
— А это мой секрет, — довольно проговорил Хагрид.
— Так вы колдун?
— Нет.
— Но вы же колдуете!
Великан хмыкнул:
— А ведь ты танцевать умеешь?
— У…умею, — ответил Гарри, сомневаясь.
— Но ты ведь не этот… не танцор же ты?
— Нет, я Гарри.
— То-то же!
Великан отвернулся и стал что-то вытворять у плиты. Мальчик недоумённо похлопал глазами — честно говоря, он ничего не понял. Но скромничал переспрашивать.
Другое дело — поглазеть. Вот где скромность не помеха!
Углов в хижине не было, но если бы были, то Гарри обязательно бы сказал: «здесь же всё распихано по углам!», — так плотно теснился всяческий хлам в этой маленькой комнатке. Подоконники — сплошь усыпаны сухими травами, рыжими еловыми иглами, цветами, а над ними реют старенькие, поеденные молью занавески; от стены до стены, под самым потолком, натянуты бельевые верёвки; кровать и кресло застелены бурыми шкурами, и вообще, шкуры здесь были везде — и на стенах, и на полу, и даже на табурете.
Кое-где была рассыпана шерсть.
«Наверное, кто-то линяет», — проницательно заметил Гарри.
Но вот перед носом появилась чашка горячего молока. С пенкой, желтоватой от сливок.
Правда, чашка больше походила на тазик, но Гарри это даже нравилось.
Великан присел, наконец, напротив мальчишки. И стал смотреть на него приятным отеческим взглядом, молча. Тут-то Гарри, тут-то смышлёный Гарри и стал маленьким сыщиком. Или шпионом. А может, и то и другое разом!
— Скажи-ка, Хагрид, а что это за лес? — попивая молоко, спросил он.
— Это совсем не то место, куда стоит ходить юным волшебникам, — довольно строгим голосом заметил великан. Но долго выдержать поучительный тон ему всё же не удалось — уж слишком он любил деток. — Запретный лес — это, как бы, не для тебя. Там живут всякие магические твари, которые очень добрые.
Затем Хагрид немножко подумал и понял, что предложение нужно закончить иначе. Пришлось исправляться:
— Очень добрые, но могут тебя съесть.
«Так-то лучше», — заключил нерадивый педагог.
А Гарри округлил глаза, отставил чашку:
— Меня?! — испугался, поразился он. — Но я ведь невкусный!
Великан добродушно рассмеялся.
— Это смотря с какой стороны!
Мальчик громко сглотнул. Но любопытство пересилило, и он вновь спросил:
— А откуда этот лес взялся? — и схватил порывисто молоко, и осушил всё до капли парой глотков. — Директор Дамблдор мне сказал, что там живут души волшебников. Он сказал, они и есть лес.
Гарри вытер усы рукавом, а Хагрид промокнул своей огромной ладонью лоб и сказал вдруг не к месту:
— Жарко.
— Но что он имел в виду?
Великан чуть-чуть помолчал. Своими детскими глазами он рассматривал Гарри внимательно и детально, пока, наконец, не махнул рукой:
— Да ты ведь умный мальчик! — заговорщицки склонился навстречу он и поманил к себе пальцем. — Послушай-ка, что я тебе расскажу, маленький Гарри…
И вот завертелся, потёк разговор: две фигуры сидели напротив, одна склоняясь к другой.
А солнце подслушивало, ныряя в дом сквозь окно и лучами сворачиваясь у ног, словно кошка.
Гарри спрашивал воодушевлённо, доверчиво:
— И они мне дадут?
— Конечно, дадут, — заверил Хагрид с улыбкой, запрятанной глубоко в бороде и усах. И опять спохватился: — Ты только туда не ходи!
— Никогда! — уж слишком неубедительно убеждал Гарри. — Что мне, палочка нужна какая-то? Да у меня этих палочек.!
— Ну-ка, ты мне, как бы, обещание дай. Не пойдёшь в лес?
— Да ни за что! Честное слово, Хагрид!
Великан успокоился. И с умилением поглядел на синеокую макаку, сидящую напротив. Макака нетерпеливо болтала ногами в грязных ботинках и ждала момента.
— А где, говоришь, это место? — спросила она невзначай.
— Да там по тропинке, не ошибёшься… — отвечал бесхитростный великан, отвернувшись к плите, где поджаривались овсяные лепёшки.
Стукнули вдруг подошвы, завалился на бок табурет:
— Ну ладно. Я пошёл.
И Гарри деловито пожал великану палец. А затем развернулся, улыбнулся и выскользнул вон из уютной хижины лесника. Хагрид с недоумением смотрел ему вслед, держа одной рукой чугунную сковородку, а второй почёсывая затылок.
В конце концов, он подумал рассеянно:
«Странное дело».
Быстро отставил готовые лепёшки на стол, погасил плиту, а прихватки, волнуясь, повесил не на место, а на крючок со своим старым пальто. И наконец, побежал следом.
Но макаки и след простыл! Только где-то в кустах, как показалось лесничему, мелькнула знакомая чёрная головка — и ни звука, ни шелеста.
— Гарри! — беспомощно начал звать великан, сердито надвигаясь на лес. — Гарри, маленький Гарри!
И ещё долго он аукал вот так, раздвигая лесную чащу и заглядывая в тёмные дупла, тёмные-тёмные дупла, где было многое. Было почти всё, но — увы! — не было ни единого Гарри!
***
Тётя Петунья иногда говорила, что Гарри свалился ей как снег на голову. Раньше мальчик не совсем понимал смысл этой фразы, но теперь, пожалуй, пришло время это исправить.
Как это Гарри умудрился влезть на дерево, он и сам не знал. Но ещё удивительнее — как это он свалился?
Северус вскочил на ноги молниеносно, с дикими глазами развернувшись и замерев, выбросив вперёд руку с волшебной палочкой.
— Ух ты-ы-ы! — восхищённо протянул ребёнок, растягиваясь в щербатой улыбке.
Снейп оторопело смотрел на мальчишку и гадал, как такое возможно. Наконец, он резким движением спрятал палочку и почти яростно схватил Гарри за загривок, поставив на ноги.
— Ты что здесь делаешь, паршивец?! — прошипел он, встряхивая за плечи.
Радостное лицо мальчика выцвело, улыбка слетела, словно пожухлый лист. Он испуганно заморгал, теребя пальцами ушибленное запястье.
— Простите… я гулял.
— По Запретному Лесу?!
Гарри недоумённо захлопал глазами.
— Так… — сквозь зубы выдохнул Северус, кое-что начиная понимать. — Так.
Он сделал усилие над собой и выпустил мальчика из рук. У того вспухала щека, а из носа, вдоль губ и подбородка, лилась кровь, локти — ссажены, да и вообще весь Гарри был каким-то покалеченным и чумазым. Одни глаза, кажется, до безобразия прозрачны.
— Голову вверх, — скомандовал Снейп обречённо, и Гарри, хоть и опасливо помедлил, но подчинился, — не трогай руками.
— Колдовать будете? — шепеляво спросил мальчик.
Северус заметил в траве под ногами блестящий молочный зуб.
Когда магия залечила боевые ранения смельчака, умыла ему лицо и залатала разорванную штанину, Снейп подумал, что ещё не встречал такого ребёнка — поразительное умение втягивать других в свои неприятности.
— Зачем тебе было идти в лес? — спросил он его чуть позже, когда они вдвоём шли по влажной тропинке, усыпанной по обочине первоцветом.
— Хагрид, — и Гарри осёкся.
Северус стал понимать ещё больше.
— Что?
— Ха, говорю, гриб! — попытался увильнуть мальчишка, для убедительности даже ткнув пальцем в мухомор.
Со стороны Снейпа послышалось нечто вроде: «чтоб вас всех», и больше профессор ни о чём не расспрашивал. Пока, конечно, в молчание не вмешался Гарри.
— Какая красивая палочка, — сказал он вдруг. — Вы её здесь нашли?
— Это волшебная палочка, — сквозь зубы процедил Снейп.
— Так они разве не в лесу растут? — разочарованно выдохнул мальчик.
И вот тут Северус понял абсолютно всё. От корки до корки.
Тогда он резко остановился и обернулся так, что мантия его буквально разрезала воздух.
— Дамблдор, — коротко, но совсем не по-доброму выразился Снейп.
— А? — почёсывая коленку, заинтересовался Гарри.
— Он говорил тебе о душах волшебников.
Гарри вначале правдиво покивал головой. Затем передумал и начал мотать ей из стороны в сторону, отрицая.
— Всё ясно, — безапелляционно заявил Северус и продолжил свой путь с двойным рвением.
— Старый болван, — несдержанно высказывался он себе под нос. — Совсем спятил.
— Вы его не ругайте, пожалуйста, — испугался вдруг Гарри ни с того ни с сего. — Я виноват, а он — ни капельки!
У Снейпа от удивления вытянулось лицо, обычно абсолютно беспристрастное. На его счастье, ребёнок шагал позади и ничего не видел.
— Ты думаешь, я могу? — как можно более безразлично спросил он.
— Конечно, — заявил Гарри с железной уверенностью.
Ведь он, в отличие от Северуса, в том ничуточки не сомневался.
— Так что его ругать не надо, — и подумав, что приказывать взрослым неприлично, мартышка добавила: — наверное.
Северус совершенно искренне захотел повернуться к ребёнку и внимательно его оглядеть. Таких слов ему никогда, пожалуй, не говорили. А уж особенно дети.
Но конечно Снейп просто шёл по тропе, ни разу не обернувшись на Гарри.
А тот и доволен, проказник! Подобрав палку с влажной земли, он трогал ею листья деревьев над головой, тыкал в аляповатые шапки мухоморов, вымазав кончик в глине, рисовал палкой забавную рожу — на мантии Снейпа, волочащейся за тем позади. Ах, какая-то выходила рожа! Не рожа, а загляденье!
— Как-то темновато, — сказал Гарри, наконец, когда они в гробовом молчании шли через лес уже около четверти часа.
Северус пропустил это мимо ушей. Нет, пожалуй, сделал такой вот вид. И не обернулся, и не сбавил шагу.
Гарри пририсовал роже пятый по счёту глаз.
— А вы что тут делали? — решился продолжить разговор Гарри, настороженно глядя по сторонам, на страшные лесные коряги и кривозубые пни.
— Во-первых, вы должны говорить мне «сэр», — почти беззлобно ответил зельевар, увлёкшись мечтаниями о том, как бы он отругал Дамблдора, если бы всё-таки мог. Не за мальчишку, конечно. А просто — за всё.
— Во-вторых, — сказал он, — не ваше дело.
Гарри совсем не расстроился. Дослушав только «во-первых», он поправился:
— А вы что тут делали, сэр?
Снейп закатил глаза — не смог удержатся, уж слишком давно хотелось.
— Собирал ингредиенты, Фостер.
— А-а-а. А для чего?
— Для зелий.
— Для каких?
— Для разных.
— И они в лесу растут?
— Да.
— Всегда?
— ФОСТЕР, — предупреждающе рыкнул Северус, у которого от сплошного потока вопросов начинала болеть голова, и оглянулся — впервые за всю дорогу. — Вы что, не можете помолчать?..
Но запнулся. У Гарри были большие-большие глаза, которыми он напугано озирался, и они блестели, словно два мокрых камня под накатывающей волной. Мартышка стояла, озябнув, держа в бледных руках грязную палку, и его фигурка казалась чересчур маленькой для Запретного Леса, в котором — уже! — наступал поздний вечер.
Больше Северус ничего не возражал. Если помогает от страха, то пусть говорит. Ведь отвечать — отнюдь — не обязательно. Не так ли?
— Зелья на что похожи?
— На зелья.
— На вкусные?
— Нет.
— Тогда зачем они, если невкусные?
— Чтобы лечить.
— Но если бы они были вкусные, то лечиться хотелось бы больше.
Так вот и шли они, вдвоём, Снейп впереди, а Гарри — чуточку сзади, вообще-то, стараясь не отставать. Всё гуще и гуще наливался чернилами лес, тьма пролезала и в дупла, и в лужи, и накрывала всё сверху, будто бы одеяло. С каждым шагом — всё тише, всё глуше. Давно уж замолкли дневные птицы, теперь только ухал филин:
«Ух!» — зловеще разносилось его ворчанье, хотя по-своему он наверняка говорил: — «Красота!».
И, распушив перья, умывал себя клювом. А еловая ветка под ним беспокойно качалась.
Гарри топал — по глине, по мокрой траве, палку свою он сломал и выбросил. Но было ему не так уже весело: он боялся. И на каждый шорох оглядывался, озирался — может, это бредёт сзади волк? А может, какой злой волшебник?
Он спешил к Снейпу ближе, едва не ступая ему на мантию.
Северус заметил — острый, однако, глаз! — в траве квёлый пучок заунывника и встал на месте. Мальчик тут же впечатался в него позади.
— Фостер, внимательней! — не помедлил одёрнуть Снейп, и мартышка смущённо шагнула в сторону.
Зельевар одарил его гневным взглядом, но больше ничего не сказал. Только резким движением одёрнул мантию и присел на корточки.
Гарри смотрел на него с любопытством. Он вдруг подумал, что этому мистеру самое место в таком лесу — он к нему подходил идеально, он врастал в него, словно потерянная некогда часть, словно корявая ветка. Со своими чёрными-чёрными волосами, со своею чернющей одеждой — и чем не ночь в непроглядной чаще?..
Что-то хрустнуло, и Гарри тут же оказался на корточках. Рядом, впритык.
— Как интересно, — совершенно без энтузиазма возвестил он, когда Снейп красноречиво глянул на него, а бровь его выгнулась.
Гарри уткнулся взглядом в какой-то невзрачный тёмно-зелёный пучок травы, пытаясь искренне им восхититься. Северус, не спуская взгляда с мальчишки, выдернул растение и засунул его в мешок, неаккуратно и зло. Затем поднялся плавно, как большой кот, и сорвался с места, и пошёл ещё более скорым шагом, нежели прежде.
Только взял Гарри за шиворот, не больно, но крепко, и поставил рядом с собой — мол, иди, не зевай и переставляй хорошенько ноги.
О, Гарри был очень этим обрадован! И хотя порой приходилось бежать, было уже не так страшно.
И пару раз Снейп вновь опускался на корточки, не срывал уж теперь, а срезал растение, и его красивые пальцы белели на фоне тьмы, а Гарри мог сидеть рядом и чувствовать живое человеческое тепло.
И никто его больше не одёргивал.
Дальнейший путь не занял много времени. Правда, к замку Северус и Гарри — пачканный-перепачканный! — пробирались уже чрез густую темень, и дорогу им освещала лишь палочка. Хогвартс величаво, надменно возвышался над ними своей громадой, и только зажжённые окошки выдавали его, словно сквозь них просвечивалась душа, — они смотрели на путников тепло и радушно. Уже издалека Гарри предвкушал вкусный ужин и большущий кекс, который можно будет слопать прямо в кровати, а потом пальцем собрать все растерянные крошки. Не жизнь — загляденье!
Гарри так никогда не везло.
А когда они шагнули в кабинет — Снейп первым, Гарри за ним — перед глазами что-то мелькнуло, но было не ясно, отсвет это огня или тень человека. Однако директор чинно восседал за своим письменным столом и щурился, пытаясь хорошенько вчитаться.
— Добрый день, мальчики, — приветливо поздоровался Дамблдор, едва подняв на них взгляд, и вновь уставился в книгу.
Северус вполне ожидал подобной реакции. А впрочем, это единственная реакция, которой ожидал Северус.
— Ничего забавного, — холодно оповестил зельевар, не дюже охотно шагая вглубь кабинета.
Гарри тем временем присел на пуфик и смиренно сложил на коленях ручки.
— Что-то случилось, Северус? — спрашивал интриган, хотя глаза его уже улыбались.
— Я нашёл его в Запретном лесу.
— О! Какой непоседливый мальчик!
— Возможно, не стоит рассказывать детям старые байки.?
— Но ведь они так красивы!
— ДИРЕКТОР!
И вот тут — вы только представьте! — тут на глаза Гарри попалась кошка.
Она высунула свою морду из-под дивана, видно, собираясь удрать, и застыла от неожиданности, когда заметила Гарри. А Гарри заметил её в ответ.
Взаимное замешательство — секундное дело! Затем кошка решилась и, пригнувшись к земле, добежала до двери и юркнула вниз на лестницу — другими словами, откровенно смылась.
Но Гарри время терять не хотел. Можно терять булавки, камешки, медяки — это всё возвращается — но не время.
«Сойдёт!» — подумал мальчонка и возбуждённо подпрыгнул от радости.
И пока Снейп сдержанно разговаривал с непутёвым директором, рассеянно теребящим ус, Гарри тихохонько направился вслед за кошкой. На цыпочках, бочком он протиснулся в приоткрытую дверь, а уж там — а уж там-то! — свобода!
А ещё — торчащий вверх хвост.
Ой, сейчас что-то будет!
***
Буквально следующим утром Снейп процедил сквозь зубы:
— Что вы делаете?
— Стою, — честно ответил Гарри.
— Что вы делаете здесь? — настаивал непонятливый колдун.
— Стою! — ещё честнее выразился Гарри, для лучшей демонстрации даже потопав.
Северус поджал губы. Его не особо симпатичное лицо окаменело, а впрочем, Гарри не мог утверждать точно, ведь у этого взрослого, кажется, всегда одно и то же выражение. Только брови иногда шевелились. Если бы Гарри был бы неучем, то он обязательно бы подумал, что Снейп ими разговаривает.
— Позвольте узнать, мистер Фостер…
Но договорить мастеру зелий не пришлось. Из его кабинета вдруг вылетел котёл. Такой большой и такой быстрый, что Гарри восторженно разинул рот. Но это не он сказал:
— Ха-ха-ха!
И это не он вылетел вслед за котлом верхом на учебнике зельеварения.
— Так, — коротко выразились брови профессора Снейпа.
А сам профессор, как коршун, навис над учеником. Тот, рыжий-рыжий, вдруг оробел, словно бы это и не он только что выбил дверь. И был этим, кажется, очень доволен.
— Мистер Уизли…
Дальше Гарри не слышал, потому что брови оказались вне его досягаемости. Он посмотрел вслед разгневанному Снейпу, который отправился разносить ужас по классу, на сгорбившегося ученика в веснушках, а потом как бы между прочим подошёл к котлу. Тот закатился в угол и погнулся от удара об стену. А внутри булькала каша, от которой поразительно воняло.
Интересненько.
— Эй! — не успел Гарри изучить котёл, как его окликнул Синьор Макарон.
Морда у Синьора была красная, обиженная, но всё же в глазах первокурсника ещё хранилось веселье, полученное от проказы. За его спиной раздавался вкрадчивый голос, принадлежавший Снейпу, но тот явно распекал других озорников, а в это время Синьор Макарон решил тоже свершить расправу.
— Эй ты, Мелочь! Ты почему не предупредил, а?
Гарри растерянно развёл руками и безапелляционно сообщил, что он:
— Стоял.
— Эх ты! — махнул рукой Синьор. — Стоял он…
И скрылся в клубах дыма, который уже выползал из аудитории и наполнял коридор.
Гарри вздохнул. Сложно всё-таки жить в волшебном мире: говори, что не думаешь, делай, что не говорят…
С такими невесёлыми мыслями мальчик вновь принялся изучать котёл. На этот раз времени хватило: Гарри рассмотрел в мельчайших подробностях всё-всё, до последнего пятнышка копоти. И в его планах было поскорее вырасти и понять всё то, что он сегодня так тщательно рассмотрел. Но поскорее не значило сию минуту, да и сия минута уже была занята тем, что Гарри вели за ухо вверх по лестницам.
А в кабинете директора, наконец, нашёлся человек, который верил, что Гарри просто:
— Стоял.
Ну и пусть человек этот в сиреневых тапочках.
— Я ему верю, Северус. Должно быть, юноши хотели подшутить над ним.
— Он на стрёме стоял, — буркнул Синьор и покраснел.
Профессор Снейп прошил его таким едким взглядом, что рядом стоявший мальчишка начал икать от страха. А Макаронина — умница — только краснел.
— Что же, мальчик мой, правду ли говорит мистер Ломан?
— Ага, — улыбаясь, Гарри покивал.
Бровь мистера Снейпа выгнулась, явно собираясь что-то сказать.
— Ага, — продолжал Гарри, — только на стрёме стоять было неудобно, и я стоял на полу.
Вот тут-то мальчик и вздохнул горестно. Здесь он действительно был виноват перед друзьями.
Дамблдор задумчиво покрутил палочкой свой пепельный ус. Если хорошо приглядеться, то можно было заметить, как в этот момент хитро заблестели глаза волшебника. Но сейчас все смотрели только на Гарри.
— Итак, я думаю, здесь всё ясно, Северус.
И с большим разочарованием Снейпу пришлось смириться — здесь, действительно, ясно всё.
— Но если хочешь, можешь назначить отработку и мистеру Фостеру, мне кажется, он не будет против поддержать своих товарищей.
Уж Гарри был точно не против. Против был Снейп, но его мнение, кажется, совершенно никого не интересовало.
…На отработке было весело. Не то чтобы Гарри любил мыть котлы, однако же при таком занятии имелась возможность оглядываться и осматриваться. Снейпа мальчик не боялся, а потому смело мог зазеваться, разглядывая какое-нибудь любопытное чучело. Его друзья-первокурсники, напротив, не получали от происходящего ни малейшего удовольствия. Гарри думал, что это приходит с возрастом — забывать об удовольствиях.
Северус тоже отбывал повинную. Мало приятного в общении с детьми, а уж в общении с детьми в неурочное время…
А впрочем, он проверял контрольные. Абсолютно бесполезное дело лучше совмещать с другим бесполезным делом, тогда выкроится время для дела полезного. Такая нехитрая логика позволяла мечтать о сочинении зелий, которым Снейп займётся уже через полчаса. В тишине и покое.
Но Гарри так не думал, когда лез рукой в банку с чем-то оранжевым, так вкусно пахнущим карамелью.
Второй раз за этот прекрасный день из кабинета профессора Снейпа что-то летело. Раньше это был котёл, теперь это был мальчик. А впрочем, выбитой двери нет разницы.
Северус ошалело подскочил на месте. В оранжевом дыму, заполонившем класс, вырисовывались испуганные лица детей. Всё произошло столь внезапно, что чуть ли не впервые в жизни Снейп действительно растерялся. Ведь какой идиот мог осмелиться полезть в банки с зельями?!
Какой идиот — стало ясно, когда Северус вытянул из дыма большую львиную морду, у которой было тело Гарри. Тело Гарри, совершенно не пострадав от удара, заинтересованно щупало себя за чужой нос. Парадокс, но нос был действительно свой и чужой одновременно.
Макаронина хихикнул, мальчик с веснушками откровенно захохотал, а Снейп понял, что у него образуется мигрень.
— Всем вон! — свирепо прорычал он и одним взмахом палочки очистил аудиторию не только от дыма, но и от мальчишек.
Те были совсем не против. К тому же, будет, что рассказать остальным!
— Фостер, какого чёрта ты полез туда? — Северус тряс ребёнка за плечо.
Львиная морда сказала:
— Агрх…
А тело Гарри развело руками и скромно поковыряло ботинком пол.
***
— Так значит, как и его родители, в Гриффиндор, — довольно улыбался Дамблдор, глядя на Гарри поверх очков. — Северус, поздравляю тебя с успешным испытанием зелья. Браво! Как искусно!
— Директор, — начал было раздражённо Снейп, но вдруг осёкся и повторил медленно, выговаривая каждую букву: — Гриффиндор.
Дамблдор вдруг захотел чаю. Из редкого чайника, который лежал в подсобке в сундуке. Редкий чайник из подсобки мог передвигаться лишь при помощи директорских рук.
В общем, когда под тяжёлым подозрительным взглядом Северуса и любопытным взглядом Гарри старик удалился, в комнате прозвучал вопрос:
— Гриффиндор — это что?
— Это факультет, — машинально ответил Снейп, пальцем трогая кончик губ. Затем Снейп понял, кто спрашивал, и поморщился. — Вы ещё смеете говорить со мной?
Голос при этом был страшный-страшный, от которого у первокурсников бегут мурашки по телу.
А Гарри взял с блюдца ещё одну конфету и зашелестел фантиком.
— Лимонная, — сообщил он.
Северус не нашёлся, что ответить. К тому же, в проходе замаячил Дамблдор с чайником, а при директоре Снейп старался не выражаться. Хотя очень хотелось.
— Я знаю, о чём ты задумался, мальчик мой.
Обращался он явно к профессору, ибо Гарри думал о второй конфете, а это вряд ли интересовало Дамблдора.
— И что вы скажете, директор? — вкрадчиво поинтересовался Северус.
— Гарри может взять ещё одну лимонную дольку, если ему так хочется.
Снейп не стал дожидаться, когда лимонную дольку предложат и ему. Поджав губы, он резко поднялся, взмахнул мантией и уже почти хлопнул за собой дверью, когда Дамблдор окликнул его мягким голосом:
— Возможно, профессор, вы захотите, чтобы завтра Гарри вновь пришёл к вам на отработку?
Гарри радостно улыбнулся старику и с надеждой оглянулся на зельевара.
Тот побледнел на глазах.
— Воздержусь, — коротко ответил Северус, презрительно глянув на мальчишку.
И наконец, сделал хоть что-то из списка дел на сегодня, а именно: очень, очень громко хлопнул директорской дверью. И получил от этого огромное удовольствие.
— Сердится, — констатировал удручённо Гарри, когда шаги преподавателя стихли.
— Нет, — возразил старый волшебник, отхлебнув чаю, — он просто обиделся.
— Обиделся? Но почему?
— Ведь мы так и не предложили ему ни одной лимонной дольки.
— А он их так любит?
— Обожает, мой мальчик. Он их обожает!
***
Похожий на столб сажи, выросший из земли, Снейп стоял возле входа в Большой зал. И когда Гарри появился в проходе, весело размахивая руками, мужчина окликнул его.
— Да, сэр? — добродушно улыбаясь, ребёнок заглядывал в чужие глаза.
— У меня есть для тебя кое-какая просьба, — ледяным тоном, растягивая слова, заговорил Северус; руки на груди — скрещены, он запахнут в мантию, словно в саван. — Выполнишь?
Гарри было не очень приятно. От мрачного вида этого человека становилось зябко и даже, где-то глубоко внутри, страшно. Но мальчик слишком любил помогать.
— Хорошо, — и он кивнул, а когда Северус попросил следовать за ним — неуверенно оглянулся на вход в Большой Зал, где остался Дамблдор и его борода — вся в крошках печенья…
Они стояли в классе, где Гарри уже был, и не однажды: тут много засаленных котлов, разноцветных склянок и чучел с разинутым ртом. Пахло, правда, приятно, не под стать страшному кабинету: полевыми цветами и пихтой. Когда профессор зашёл за свой стол, Гарри увидел разложенные на материи травы; наверное, они сорваны этим утром, раз пахнут так замечательно.
— Вы же в лесу их берёте? — и Гарри потрогал пальчиком какое-то соцветие, пока Северус отвернулся к шкафу.
— Да.
— Из них вы варите кашу для мадам Помфри?
Снейп даже не сразу понял, какую кашу имеет в виду мальчишка.
— Зелье. Это зелье, а не каша.
— А похоже на кашу.
Северус вынул нужную реторту и, наконец, повернулся обратно к ребёнку.
— Не трогай, — стрельнул он взглядом на маленький пальчик.
Гарри тут же спрятал руки за спину, и его бледные щёчки виновато подрумянились.
— Выпей, — вновь скомандовал Северус, перелив содержимое реторты в стакан и протянув его через стол к мальчишке.
Гарри опасливо покосился на серую кашу, от которой пахло какими-то мокрыми кошками. Мокрые кошки, оказываются, тоже умещаются в стакан…
— А что это? — робко поинтересовался Гарри, морщась.
— Моя просьба.
Снейп был непреклонен: он внимательно, поджав серые губы, ждал, пока Гарри проглотит эти помои. А у Гарри даже в глазах защипало — так противен был запах.
И вот вдруг, ни с того ни с сего, — тихий стук в дверь.
Гарри даже не успел заметить, как из его пальцев выдернули стакан и тут же всунули вместо него какой-то пузырёк. Как раз вовремя, к слову, ведь в это мгновение отворилась, наконец, дверь, и на пороге нарисовался сам Альбус Дамблдор.
— Директор, — сдержанно поприветствовал Снейп, — вы как раз вовремя.
— Надо же! — весьма фальшиво удивился тот, шагая вглубь кабинета и прикрывая своей морщинистой рукой дверь. — Извини, Северус, что вмешался.
Гарри стало почему-то совсем неуютно. Он крепко обхватывал пальцами флакон и робко водил взглядом с одного волшебника на другого, не решаясь даже вздохнуть.
И хотя оба волшебника были невозмутимы, как-то интуитивно чувствовалось — однако, что-то случилось.
— Мистер Фостер вызвался передать вам образец зелья, — крайне раздосадованным тоном сообщил Снейп, грузно опустившись на стул и сложив на столе руки. Дамблдор внимательно следил за ним поверх своих очков. — Будет лучше, если вы возьмёте образец сами. Фостер весьма неуклюж.
— Конечно, мальчик мой. Конечно. И вовсе удивительно, что ты позволил мистеру Фостеру вновь подойти к этому зелью столь близко, — торопливо ответил директор, жестом руки подзывая маленького Гарри к себе и весьма ласково поглаживая его по макушке. — А ведь это очень важное для нас зелье. Важнее всех остальных, не правда ли, Северус?
— Да, директор.
Седовласый чародей взял в ладонь небольшой пузырёк и пару секунд рассматривал его на свет. А Снейп не мог отделаться от ощущения, что он для Дамблдора вот такое же зелье, и тот — не оставалось сомнений — видел его насквозь.
Гарри стоял, приросший к месту, — неуверенный, растерявшийся. Обманывать он не любил, но обманывать чужие ожидания, пожалуй, он не любил ещё больше.
Поэтому, когда его вывели из кабинета, где остался крайне мрачный профессор зелий, когда его привели наверх и даже дали целую миску конфет, — даже тогда Гарри уверенно отвечал:
— Я бы и сам принёс зелье. Ведь я ни капельки не неуклюж!
***
Перед тем, как пойти повиниться пред «Неслабоками», маленький Гарри решил кое-что узнать.
Дело было буквально следующим утром. Прямо перед началом занятий Северус наткнулся на Гарри (что стало входить в привычку). А тот, видимо, только и ждал, чтобы на него наткнулись, да не кто-нибудь, а именно Северус Снейп.
«За что?!» — патетически вопрошал голос в голове профессора зельеварения.
— Доброе утро, сэр, — обезоруживающе сиял мальчонка, шаловливо прищурившись.
Северус очень красноречиво тронул одним пальцем мальчишескую макушку и без усилия отодвинул Гарри со своего пути.
Но Гарри смотрел на брови и понимал, что он всё правильно делает.
Вприпрыжку ребёнок вновь опередил профессора, и тот уже не выдержал и грозно навис над ним.
— Мистер Фостер, чем я обязан столь пристальному вниманию? — притворно вежливо, сквозь зубы поинтересовался он.
Гарри ничего притворного, конечно же, не заметил.
— Вам понравились? — спросил он загадочно.
— Что понравилось? — озадачился Снейп. И тут же опомнился. — Если на этом ваши, безусловно, важные вопросы закончились, то я могу идти, мистер Фостер?
— А, значит, не нашли, — разочарованно вздохнул ребёнок и тут же задумчиво побрёл вверх по лестнице. — Как я, значит, хорошо спрятал…
Подобными словами, пожалуй, и начинаются все беспокойные дни.
С абсолютно беспомощным выражением лица Снейп смотрел вслед мальчишке и гадал, о чём же говорил паршивец.
Гадал он и на сдвоенных уроках Слизерина и Гриффиндора, и на уроках первокурсников-пуффендуйцев, на обеде Северус от волнения за безопасность школы совсем не тронул еды, на отработке он незаметно для учеников беспокойно обследовал свои колбы и реторты, банки-склянки, котлы и ступки, но — увы! — не находил ничего, похожее на «как же я хорошо спрятал».
— Завтра спрошу, — пообещал себе Снейп, поздно вечером откладывая в сторону перо и стопку пергаментов, — завтра поймаю это чудовище и спрошу обязательно.
Но в этот момент он заметил на столе неубранную книгу; потянулся к ней, с подозрением глядя на широкие щели между страниц, и вот — разгадка найдена.
Где-то в самой середине, где были рецепты ядовитых, смертельных зелий, преспокойно таилась горстка лимонных долек. Пять или шесть самых обыкновенных конфет.
Ни на секунду сомнений не было. В конце концов, на такое способен только один человек.
Не считая Дамблдора, конечно.
***
У мальчика Гарри, между тем, день был не менее интересным, нежели у профессора Снейпа. Сразу после своего загадочного «как же я хорошо…», он, пыхтя, взобрался на многие лестницы и пересёк многие коридоры, чтобы достигнуть пуффендуйской гостиной (это после, признаться, он вспомнил, что направился не туда).
Всё это время он думал и нервничал — ведь ему было очень страшно попадаться друзьям на глаза. И хотя большой вины Гарри до сих пор за собою не видел, что-то подсказывало ему — извиняться надо бы пойти первым.
— Как настоящий мужчина! — приободрял он себя глухим шёпотом.
Кто-то шикнул ему в ответ.
— Ах! — испуганно отшатнулся мальчишка, вскинув голову, руками вцепившись в перила, а глазами — в чей-то живой портрет. — Ой-ой!
И у Гарри едва получилось умолкнуть и замереть.
На него смотрели весьма и весьма престранно, пользуясь зеркалом. Лицо в зеркале — молодое, девичье, очень радушное, оно улыбалось Гарри задорно и ласково, зато вне зеркала, но в портрете — старое тело и седые волосы, а по рукам ползут толстые жилы, как плющ по земле.
В общем, это была женщина. А уж старуха иль младая красавица — не узнать.
— Привет, — поздоровалось отражение в зеркале.
Гарри немножко пригладил волосы, а потом сказал осторожно:
— Добрый день.
Чтобы не обидеть неуважением бабулю и чересчур не официальничать с девочкой.
— Ну как кошка? — спросила картина всё также обыденно, будто давненько знакома с Гарри.
Гарри, однако, знаком с нею точно не был, а потому продолжил стесняться.
Между прочим, он вообще знал только Толстую Даму, да и то — благоразумно — обходил этот портрет стороной.
— Кошка-спасибо, — откликнулась мартышка, шагнув, наконец, поближе к картине.
Девчонка, наглая морда, посмела расхохотаться, отчего тугие косы на её голове запрыгали, словно пружинки.
Гарри залился краской, но исправляться не стал — раз такая умная, значит, всё поняла.
— Нормально, — только добавил он недостающее слово.
А портрет продолжал хохотать.
— Какой забавный! — восторженно воскликнуло отражение, пока Гарри изучал взглядом пол. — А я тебя видела. Тебя и кошку. Кажется, это было вчера; я сидела в картине, где вкусный чай.
Гарри припомнил такую картину — ту самую, напротив гаргульи, где вечно толпилось много народу. Там гуляла половина нарисованного Хогвартса, обпиваясь нарисованным чаем и объедаясь нарисованными тарталетками. Как это можно было есть краску — Гарри не понимал.
— А впрочем, совсем неважно, — подумав, сказал вновь портрет. — Ведь ты сам, сам по себе, — интересный.
Неловко, но всё же Гарри растянулся в улыбке и посмотрел на девочку из-под ресниц, смущённо.
— Правда? — поинтересовался он.
— Клянусь.
И улыбка мальчишки стала откровенней, он даже слегка приосанился, приободрился и осмелел.
А осмелев, спросил:
— Ты кто такая?
Девчушка собрала губы бантиком, чтобы не рассмеяться вдруг, ненароком, ведь ребёнок был презабавнейший.
— Не ты, а вы, — вмешался вдруг старческий надтреснутый голосок.
Гарри посмотрела на спину бабули строптиво, как молодая лошадка, и выдал:
— А вас и не спрашиваю.
И стал похожим на помидор.
Секунду, а может, две было тихо, как будто никого не было. А затем раздалось тоненькое девичье «ха-ха» и огрубевшее «хо-хо-хо!», эти звуки прорезали коридор, словно залпы от пушек.
— Каков грубиян! — добродушно сетовала старушка.
— Каков забияка! — потешалась девчонка, всё потряхивая своими косичками.
— Я так не хотел, — мямлил тихонько Гарри, бочком отходя от портрета, чьё полотно сотрясалась, словно живое. — Я не специально.
И ему стало вдруг так нестерпимо стыдно, что он кинулся прочь, совсем не оглядываясь по сторонам, зато смотря только под ноги. Вслед ему ещё долго доносилось веселье, а ещё бабуля сказала:
— Ты, сынок, не пужайся, ведь я в душе молода, я — шутница!
Гарри нёсся на всех парах, чтобы дальше, чтобы не слышать и не краснеть. А всё же тихенький голос до него докричался, и девочка ему говорила, девочка с добротой кликала вслед:
— Приходи к нам, маленький Гарри, и мы научим тебя шутить!
А Гарри казалось, что он до сих пор видит, как она ему улыбается.
В общем, денёк выдавался маетный. Об этом думал Гарри, прыгая через ступеньки (теперь уже вниз) до тех пор, пока перед носом не вырос знакомый вход.
***
Тот день был на зависть тёплым. Сквозь арки, сквозь витражи и рамы светило солнце, рассаживая по полу, потолку и стенам лучи, устраивая внутри замка целый палисадник — так беспардонно, но нежно. Толстобрюхие кучевые облака летали высоко и стайками, похожие то на птиц, то на соловых лошадей, а иногда и на одного большого и жирного человека. Всё это было чудно и чудесно — такие маленькие волшебные вещи, которые, может, навечно, а может, лишь на мгновение, которые собою похожи на жизнь и потому — замечательны.
Но вот Гарри пробрался внутрь, и округа заметно утратила краски. Неслабоки сидели, нахмурившись и сбившись в кучу, нахохлившись, как воробьи, и глядели на Гарри осуждающим взглядом.
— Так-так-так, — сказал Макаронина очень важным и насмешливым тоном.
— Так-так-так, — подхватили его Неслабоки. А кто-то даже неодобрительно покачал головой.
А Гарри как покраснел-побледнел, потупил как свои огромные глазки, как он артистично развёл руками — не Гарри, а просто картинка! То было само раскаяние, а не маленький человек.
Он стоял, ковыряя пальцем столешницу, и громко натужно дышал — видно, решался сказать.
Вся компания угрюмо за ним наблюдала.
— Ну? — не вытерпел первым Малина.
И хотя все молчали, стало ясно, что Малина высказал не столь личное мнение, сколь общественное.
— Прошу меня ни в чём не винить. Я это всё — не нарочно.
Неслабоки переглянулись серьёзно и деловито, и были они чем-то похожи на судей, только вместо напудренных париков у них на макушках болтались мятые шляпы. А вот мантии подходили на славу — чем же они не судейские?
Гарри в тот миг чувствовал себя маленьким и виноватым. Но это длилось недолго, пока Макаронина вдруг не сказал:
— Ну ладно.
А остальные не подхватили:
— Ведь в первый же раз!
— И он говорит, не нарочно.
— Помиловать!
— Простить его!
— Можно!
— Я тоже! Я — за!
И так далее, как всегда громко и суетно. И опять улыбаясь.
В сердце у Гарри защекотало, видно, там расцвело что-то приятное, когда Неслабоки простили его. Мальчик робко им улыбнулся и с большим удовольствием сел в круг, лишь только ему предложили.
— Спасибо, — честно поблагодарил он.
— Нет-нет, ты не думай, что просто так всё закончилось, — тут же одёрнул его Синьор, севший рядом.
— Да, симпатяжка, ведь из-за тебя мы потеряли очки, — подхватила и Анна, которая, может, и хотела припугнуть Гарри, но при всём желании — не могла. Ведь симпатяжка смотрела на неё влюблённым глазами и совсем не боялась. — Мы тебя немного накажем.
— Но это не больно, — услужливо шепнул Малина, и Гарри оторвался от созерцания Анны, чтобы посмотреть на него. — Опасно, конечно, но больно не будет.
— А что же мне сделать? — заинтересовался Гарри.
Все Неслабоки заговорщицки переглянулись.
Лишь Индюк вдруг не выдержал и возмутился:
— Ну нет, убьёт же! На этот раз точно!
— А надо делать всё аккуратно, тогда не убьёт! — запальчиво крикнул Синьор в ответ.
— Что кричишь?! Это не из-за меня же — вот так!
— Надо сделать!
— Чтобы всем доказать, что можем — и сделаем, не попавшись!
Гарри слушал разгоравшийся спор молчаливо, но с присущим ему любопытством. Особенно ему нравилось, как Синьор потрясал кулаком, а его шляпа в такой момент ехала на нос.
— Ребята, тише! А ну замолчать! — скомандовала Анна, и Неслабоки послушались её неохотно, но тут же. — Мы всё уже с вами продумали. Значит, теперь — говорим, а не обсуждаем. Кому не нравится, так надо было раньше об этом думать. Верно я говорю?
— Верно! — поддержала её большая часть Неслабок.
Индюк нахмурился, но рукою махнул, мол, так уж и быть, воля ваша.
Макаронина вновь взял себе слово и начал, хитрющий, во весь рот ухмыляясь:
— Знаешь, а ведь мы тут подумали: раз так вышло со Снейпом, значит, и отрабатывать долг на нём. Ведь он всего лишь учитель, и он не помеха такой гигантской…
— Процветающей…
— Магической…
— …корпорации, как наша!
Гарри смотрел во все глаза и слушал внимательно — во все уши.
Макаронина выдержал интригующую паузу, а потом затрещал, выпалив всё на одном дыхании — так ему не терпелось!
— Приходи в полдень к кабинету, а вот когда зайдёшь, сразу иди к столу Снейпа и пейпервоепопавшеесязелье. Не раздумывая!
— Чего-чего? — непонятливо переспросил Гарри, разобрав лишь начало.
— ПЕРВОЕПОПАВШЕЕСЯ! — громко повторил Синьор, отчего, к слову, легче совсем не стало.
— Он имеет в виду, — пей то зелье, которое увидишь первым, — не выдержала Анна, остервенело прикрыв рот Макаронины — того, видно, данный план приводил в неописуемый восторг. — Пей перед всем классом — это всё, что от тебя и требуется.
— Тебе же не сложно? — встрял в разговор Малина.
— Тебе же не страшно? — как-то сердито спросила Зверь.
Гарри покачал головой и сказал:
— Я теперь ничего не боюсь.
— Молодец, — похвалила его Анна.
А Макаронина был проницательней, он спросил осторожно:
— Это ещё почему?
В ответ Гарри сунул руку за пазуху и под восторженные аханья извлёк оттуда длинную-длинную, прехорошую, прекрасивую — волшебную палочку.
Ребятня так и взвизгнула. А потом кинулась спрашивать, а слушая — удивляться, и хлопать Гарри по плечам и спине, и говорить:
— Во даёт!
— Не может такого быть!
И до глубокого вечера не отпускала она мальчишку, пока тот не рассказал им всё — без единой утайки! А затем Гарри впервые скрестил с Неслабоками палочки, и впервые сказал взволнованно их девиз. И отчего-то он вдруг подумал, что это всё — навсегда.
И вмиг — стал счастливым мальчишкой.
***
Следующим днём, где-то около полудня, Гарри действительно был возле кабинета зельеварения, как и обещал. Более того, он самостоятельно нашёл дорогу, что случилось с ним впервые — обыкновенно в подземельях он постоянно плутал. На пути ему встречались уже знакомые лица, многие с ним здоровались, многие улыбались и трепали его всей пятернёй; особенно любили Гарри старые привидения, самые старые, те, что были от основания Хогвартса. Они так и норовили увязаться за мальчиком и побеседовать с ним о жизни при смерти. Ох, как же Гарри это любил! Никогда в жизни ему не выпадало столько внимания, и чувство было ново и очень приятно.
Но вот он добрался, не заблудившись. Ничего не менялось в этом коридоре без окон, только зажигались и гасли факелы, строя из себя солнце. Гарри подошёл к двери и постучал.
Вначале ему никто не ответил. Наверное, прошла целая минута, прежде чем из-за двери выглянула довольная морда Синьора и оскалилась:
— Глядите-ка, пришёл, — сказал он, моргнув глазом. — А ты молодец!
Гарри расцвёл от такой похвалы, улыбнулся и тоже моргнул в ответ.
— Давай шустрее, заходи и делай, как договаривались, — и Синьор отодвинулся, пропуская мальчонку внутрь.
— А мне что-нибудь будет? — тихо спросил Гарри.
Макаронина снисходительно на него глянул, но произнёс только сомнительное:
— Лишь хорошее.
В классе на него уставилось несчётное количество глаз. Все они, любопытные, предвкушающие, таили в себе веселье. А ещё немножечко страха.
Ведь кто не боится Снейпа, верно?
Итак, они все сидели за партами и смотрели, а Гарри робко им улыбался.
Когда Сеньор тщательно прикрыл дверь, заведомо высунувшись в коридор и оглядевшись, и когда он встал перед мальчишкой, весь такой внушительный и полный решимости, Гарри — нужно это признать — захотел убежать поскорее. Но тут Макаронина вновь мигнул глазом и взял его за руку, словно маленького.
— Пошли, Мелочь. Минутное дело! Ты только не трусь.
Но Мелочь строптиво приросла к полу.
Из толпы учеников, тот самый рыжий в веснушках, несмело хихикнул:
— Он же малявка. Не сможет!
— Иди-иди, там ничего плохого, — подбодрила Гарри девчушка, сидящая рядом за партой.
— Всего лишь немного посмеёмся, — подбодрила ещё одна, издалека.
Но мальчишки уже заладили:
— Ой, не сможет!
— Не сможет!
— Откуда такая трусиха?
Гарри сильно сжал руку Синьора, а потом вдруг рванулся, на деревянных ногах направился к преподавательскому столу, на котором стояла склянка.
И тут:
— Клац! — дрогнула ручка и повернулась.
У Сеньора сердце — в пятки, у всех остальных перехватило дыхание, и дети в мгновение ока — быстрее, скорее! — все по своим местам.
Таким вот образом маленький Гарри и оказался под столом, вжавшись в ножку.
У Макаронины потемнело в глазах, когда он увидел торчащие ноги. Значительная часть Гарри всё-таки прикрывалась, к тому же, в таком полумраке, но стоило Снейпу сесть за свой стол — и всё, верная смерть, смерть в страшных муках.
Но вот грозный, высокий, пугающий преподаватель — уже в кабинете.
— Настой растопырника — это настой, который…
В своей обыкновенно манере начал Снейп прямо с порога, и никто даже пикнуть не смел — все послушно схватились за перья. Только Макаронина почему-то выводил не конспект, а страшные закорючки. И думал о Гарри.
В то же время сам Гарри ничуть о себе не думал. То есть он, конечно, боялся, но скорее не Снейпа, а того, что опять подвёл Неслабок.
«Вот так несправедливость!» — думал он про себя.
И украдкой глядел на то, что же творится в классе.
…Вдруг мантия за Снейпом привычно взлетела, и преподаватель направился вверх по ступеням, но не к кафедре, а — Великий Мерлин! — к столу.
— ПРОФЕССОР! — сам не свой взревел Макаронина и вскочил с места.
Северус от неожиданности споткнулся на полпути. Теперь Синьор знал, что будет сниться ему в кошмарах — вот этот недобрый взгляд.
— П-п-профессор… — повторил Макаронина осипшим голосом, тяжело дыша. — М-м-можно выйти?
«Нет, не то! Совсем не то!» — зазвенело у Синьора в голове, но было для этого слишком поздно.
Снейп медленно, опасно сложил руки на груди, запахнувшись в мантию. Его лицо было каменным, то есть абсолютно, и это предвещало только ужасные вещи.
Однако когда Макаронина уже раздавал свои шоколадные лягушки наследникам и подписывал завещание, зельевар лишь сказал ему едко и тихо:
— Идите.
Макаронина шумно сглотнул… и сел обратно на место.
Брови Снейпа взлетели вверх, он наклонил голову, не отрывая опасного взгляда от ученика и с нажимом спросил:
— Мистер Ломан?
Тут Макаронина почти согласился, что и вправду не прочь посетить туалет.
Однако он сказал, едва ворочая языком:
— Не, я передумал, — и хлопнул своими испуганными глазами. А потом подумал немножко и прибавил очень вежливо: — но спасибо.
Подумал ещё.
— Большое, — и закончил Синьор, наконец.
Словно размер «спасибо» мог что-нибудь изменить.
Профессор Снейп смотрел на него сверху вниз, как ворона смотрит с дерева на козявку. Честное слово, Макаронина думал на полном серьёзе, что он вполне поместится в котёл и превратится в отличный гарнир. А Снейп приправит его растопырником. И съест!
А пока Синьор видел, как его разливают по супницам и иным углублениям, тишина в классе становилась густой. Все сидели и ждали, когда же рванёт.
И рвануло, но только совсем не так.
— Можно я за него? — вдруг послышалось из угла.
Дети обернулись и увидели толстобрюхого мальчишку с розовыми щеками — ох, как же он был похож на Малину! Такой же круглый и забавный, только младше Малины на пару лет. Он робко тянул свою руку — и всё краснел, краснел, краснел…
— Я тоже хочу! — вдруг взметнулась в воздух ещё одна ручка, сухенькая и обцарапанная, с ногтями, остриженными под корень. Зверь тянула её смело и с вызовом.
И ещё одна рука. И ещё. И все до единой!..
…А в это время Гарри заскучал. Оно и верно, ведь уж пять минут, как он скрючился под столом, а любоваться на чужие ботинки, по его мнению, весьма сомнительное удовольствие. Если вы, конечно, не обувщик.
Итак, он тихохонько выглянул из-под стола. Постоял, посмотрел на широкую спину профессора, на лес рук, на вытянутые лица детей, а затем аккуратно пополз рукой по столешнице — прямо к зельям.
Макаронина икнул так громко, что сам испугался. Гарри взял двумя пальцами флакончик и показал его Синьору, мол, «этот или какой другой?». Синьор не ответил.
«Наверное, чем-то занят», — беспечно рассудил Гарри и взял ещё один пузырёк.
А Макаронина действительно был занят — абсолютно, бесповоротно — был занят Снейпом.
Тот побелевшими от злости губами говорил нелицеприятные вещи. Что-то про лодырей и сорванные уроки. Поэтому Гарри пришлось выкручиваться самому.
На столе было целых пять флаконов, а ещё куча пергаментов и две стопки книг. Гарри решил действовать методом исключения — и исключил все свои нелюбимые цвета. Осталось только жёлтое зелье и зелье чуть-чуть сероватое. Мальчишка, предприимчиво озираясь, взял оба флакона и начал на них смотреть. Но выбор был слишком тяжёл, и Гарри в скором времени сдался.
Пришлось менять критерии, а что же делать?
«Правильное то, — думал он, — которое стояло посередине стола, а не в куче».
Гарри посмотрел на зелья, которые он уже давно подтянул к себе, и понял, что все они перепутались.
«Оно стояло посередине, потому что Макаронина специально поставил его туда, на самое видное место».
Но легче не становилось.
«Ну, — мученически вздохнул он, сливая все зелья в один флакон, — а что ж делать!»
Девочки, тихо сидевшие за первой партой, вытаращили глаза и отшатнулись. Одна из них готовилась взвизгнуть, а другая зачем-то тыкала в Гарри пальцем и страшно вращала глазами.
Странные тётки. Женщины, одно слово!
Однако Снейп их заметил и рявкнул так громко, так грозно, что, кажется, треснули стены:
— ТИХО! — и крутанулся по направлению к ним, оставив несчастного Синьора позади. — Вы что, думаете…
Вот тут-то Северус и заметил Гарри. Тот стоял очень скромно — на преподавательском стуле; в одной руке колба с зельем неприличного цвета, в другой перо. Гарри аккуратно, под взглядом Северуса, помещал перо в колбу и болтал им там, перемешивал.
Не прошло и секунды, как внутри мальчика оказалась эта гремучая смесь: Гарри вдруг — раз! — и опрокинул колбу в себя одним махом.
В это мгновение Макаронина искренно схватился за сердце взмокшей ладонью, а весь класс задержал дыхание; Снейп же прирос к месту, и, столь невозмутимо-неподвижный, он взирал на происходящее сверху вниз, и ни единый мускул не дрогнул в его лице.
Вот такая вот шутка выходила у Неслабок — скорее штука, чем шутка.
Все и всё замерло в ожидании. Тридцать пар глаз таращилось на Гарри, а Гарри с пустой колбой таращился в ответ. Он стоял, возвышался над всеми, как герой, на самом деле будучи только легендой. И самое удивительное, самое поразительное было позже, когда все ребята как один ахнули, волной пробежал шепоток от первых рядов до последних:
— Гарри Поттер!
— Это же Гарри Поттер!
— Мальчик-который-выжил! Смотрите!
А легенда стояла пред ними, потрясённо разинув рот, — совсем не легенда, пожалуй, а лишь мальчишка. Вот, что молния делает с человеком.
У Северуса в лице, наконец-то, выступило нечто, что можно было бы назвать эмоцией. Оно было сердитым, но в то же время — чрезвычайно самодовольным. Эмоция отразилась в изгибе рта и бровей, и он, серый, он, грозный, смотрел на черноволосую голову, на пару зелёных глаз и думал, что в его возрасте пора научиться делать ошибки. Но ни одной ошибки в своей жизни, как потом выяснится, Северус не сделает запланировано.
Такая вот своенравная штука — жизнь.
…Во взрослом мире люди всё перевернули с ног на голову — им вдруг стала важнее фамилия, чем человек. Она будто шла впереди хозяина и вещала, мол, или любите, или не жалуйте.
— Гарри Поттер, — вкрадчивым голосом, тихо, медленно выговаривал Снейп, обходя мальчика вокруг, — та самая знаменитость.
Гарри смятенными глазами следил за учителем. Затем он, слегка неуверенно, дёрнул себя за чуб, скосил на него глаза, пальцем ткнул в появившийся — как печально, опять! — шрам… и понял, что сказать-то и нечего. Он единственно, что смог улыбнуться, да и то излишне тревожной улыбкой.
Строго, приосанившись, Снейп говорил. Нет, не говорил, а приказывал:
— Всем вон, — тихо, но властно.
И все, словно только и ждали, выскакивали со своих мест, спешили к дверям, снося парты и стулья — каждый из них понимал, что всё это — не к добру, и лучше бы поскорее удрать. Так незамысловато, зато по-взрослому благоразумно.
Как многим позже ведали очевидцы, профессор Снейп тёмной фурией летел из класса следом за всеми, не медля, не раздумывая, а в руках у него был — вы только представьте себе! — не кто иной, как тот самый Мальчик.
Мальчик-Который-Выжил.
