Глава 11Сеть узких, запылённых переулков походила на паутину гигантского плотоядного паука. Дождь, наконец, припустил вовсю, и из низины, обволакивая выбоины и канавы, выполз густой зловонный туман. Если придерживаться прежнего описания, мантии грязнокровок показались бы в сравнении со здешними окрестностями настоящей радугой.
Гарри покрутил головой – вот он, нужный дом, через дорогу, как и сказала тётя Петуния – справа покосившаяся вывеска «Ломбард», слева – запертая на тяжёлый проржавевший замок дверь какого-то склада. Похоже, за прошедшие годы здесь ничего не изменилось – и не изменится ещё лет сто, пока не истлеет. Да уж, тётя не преувеличивала, когда клеймила убогий район. Трудно представить, как ребенок, выросший в таком окружении, мог подружиться с его матерью, о которой все отзывались как о светлом, живом человеке.
Конечно, не ему, проведшему годы в чулане, презрительно морщить нос и фыркать, но всё же Гарри озирался с сомнениями – может быть, его тётка решила подшутить, даже несмотря на направленную палочку, и он зря потратил почти два часа, чтобы найти этот забытый всеми богами сарай? Гермиона и Рон, должно быть, уже извелись, но он просто не мог не воспользоваться предоставленным шансом. У них ведь нет необходимости выискивать по крупицам чужие воспоминания, просто чтобы узнать свою мать! Он извинится перед ними, и они, конечно, поймут, хотя Гермиона неминуемо уведомит, что он бессовестный болван. Но это позже, а пока:
- Quanticio.
Никого.
Гарри всмотрелся в мутные, заросшие грязью окна. Вероятно, здесь уже много лет никто не живёт – в прошлой войне с Волдемортом погибло столько ровесников его родителей, что нельзя было поручиться, что та же судьба не постигла маминого таинственного друга. Воспитанный в тёмные времена, он мог стать Пожирателем смерти, или наоборот – членом Ордена Феникса, а может, просто оказаться не в то время не в том месте и сгинуть во время одной из Волдемортовских зачисток.
Сердце сжалось от разочарования – лучше бы ему и вовсе ничего не знать про этого человека, чем сейчас, после двух часов поисков и надежд, развернуться у закрытой покосившейся двери и отправиться восвояси.
Нет, он не может просто уйти.
- Alohomora, - шепнул Гарри так тихо, словно боялся услышать сам себя – настолько стыдно ему было.
Оглянувшись по сторонам, и не обнаружив в липком тумане признаков наблюдателей, юноша шагнул внутрь, ожидая увидеть голые стены заброшенного дома.
Но глазам его предстал сперва длинный узкий коридор, а за ним – маленькая тёмная гостиная, хотя и довольно мрачная для жилья, но всё же вполне обжитая. Убогое засаленное кресло, кривой ободранный столик и бесконечные полки книг, простиравшиеся до самого потолка. Гарри восхищённо присвистнул – сюда бы Гермиону, она бы накачалась под завязку бодрящим зельем, чтобы не спать месяц.
Дотянулся до одной книги – его равнодушно встретили пустые тонкие страницы.
Вторую – та же история.
Третью вообще не удалось отодрать от полки.
Что ж, разумно, похоже, книги не откроются никому, кроме хозяина.
Впрочем, Гарри это не очень расстроило. Он скользил взглядом по крашеным рыхлым стенам, закопчённому потолку, обколотой каминной полке с грудой запылившихся кубков – «Хогвартс. За победу в чемпионате по игре в «плюй-камни». 1960», «Хогвартс. За победу в дуэльном клубе. 1977»… кубков было не меньше десятка – Гарри не стал читать надписи на каждом.
То ли хозяин дома побил все рекорды по времени обучения в школе, то ли эта каминная полка заключала в себе все достижения минимум двух поколений. Судя по тому, что мальчик рассказывал Лили о магии за два года до получения письма – хотя бы один из его родителей был волшебником, но представить себе чистокровную семью, ютящуюся в этой маггловской клоаке… нет, очевидно второй родитель мальчика был магглом. Значит, полукровка…
Полукровка из такого захолустного района – ему стоило сразу обзавестись друзьями в Хогвартсе, иначе он рисковал стать жертвой постоянных придирок слизеринцев, а возможно, и гриффиндорцев. Гарри вспомнил открытие, сделанное им в Омуте памяти Снейпа, и торопливо отогнал от себя эти воспоминания – мысли о выходках отца, которого он даже не помнил, но заочно привык любить, отдавались тупой, застарелой болью. Ничего, судя по кубку за лучшую дуэль, загадочный хозяин этого дома мог постоять за себя.
Долой рассуждения, рассмотрим факты. Дом почти ни о чем ему не сказал – книги могли принадлежать как магическому родителю неизвестного маминого друга, так и ему самому. А в остальном крупицы информации были столь разрозненные, что их нельзя было сложить в единую картину даже при всем желании – бедный район, предположительный статус полукровки, неплохое знание боевых и защитных заклятий. Вот и всё. Оставалось надеяться, что эти навыки помогли загадочному незнакомцу выжить в первой войне с Волдемортом и помогут выжить во второй.
Пора возвращаться. Гарри ещё раз прошёл по узкому тёмному коридору, заглянул на увитую клубами пыли кухню, попытался напоследок снять ещё одну книгу с полки – вдруг удастся её прочитать или, как в старых готических фильмах, со скрипом откроется потайной ход. Ход не открылся, книга осталась на своем месте.
А впрочем, зачем же такие сложности?
- Alohomora.
Он почувствовал движение магии, еле ощутимое, но очевидное. Однако ничего не произошло.
- Alohomora.
Опять без эффекта.
Ты сходишь с ума, Гарри. Ты перевоевал, переучился, перемаскировался… ты вламываешься в чужие дома, трогаешь чужие вещи и пытаешься найти в чужой гостиной чужие потайные ходы. Ты Мальчик-который-выжил…из ума.
Он зашагал к выходу из комнаты – пора сворачивать это безумие. Если хозяин этого дома был другом его матери – надо иметь к нему хотя бы малейшее почтение. К нему или к его памяти. Ведь будь он наследником чистокровного рода и проживай в особняке размером с малфоевский, разве рискнул бы Гарри вторгаться в его дом, потрошить его библиотеку? Бедность не умаляет права на уважение. Кому, как не Гарри, знать это?
Однако высоким рассуждениям лучше предаваться, сидя в мягком кресле с бокалом сливочного пива, а не вышагивая по захламлённой комнатушке – задумавшись, юноша споткнулся о складку истёртого ковра и рухнул на пол, приложившись запястьем о шершавую боковину книжной полки – кожа запульсировала, словно от огня, оцарапанная выступающими мелкими щепками.
- С-с-с-салазарова бабушка! – прошипел он от боли, рассматривая кровоточащую руку, но тут же счел нужным добавить. – Простите.
Перед его мысленным взором печальная медиковедьма устало покачала головой, подтверждая поставленный ранее диагноз. Гарри, все еще хуже, чем казалось… ты разговариваешь со стенами…
Но самое занимательное не в этом. А в том, что тебе отвечают…
И правда – с легким стоном целая книжная секция отошла в сторону, открывая потайной ход.
Гарри так и остался сидеть на полу. Кажется, минуты две они со стеной изумлённо взирали друг на друга, приоткрыв от неожиданности рты и проёмы. Гарри пришел в себя первым. Все ясно, он уже проходил такое в пещере Волдеморта – дверь зачарована на хозяина, а его Alohomora подействовала только в сочетании с кровью. Хотя непонятно, какую цель преследовал владелец дома – кровопотеря от царапины была смешной и явно не могла ослабить врага. Разве только что-то было в его собственной крови…
Хватит ломать голову, а не то стена – его молчаливый собеседник – может передумать.
Он осторожно ступил в проём и был встречен затхлым, пыльным запахом старого дерева – ступени под его ногами хрустели, будто старческие суставы и обиженно прогибались. Кажется, в этой части дома никого не было целую вечность – кривой коридор, похожий на внутренности гигантского мёртвого животного, ещё одна древняя лестница, две покосившихся двери.
За одной явно родительская спальня – широкая двуспальная кровать без полога, комод с разбитым потускневшим зеркалом, тяжёлый платяной шкаф на угрожающе тонких ножках, резные дверцы которого тихо попискивали, качаясь от движения воздуха. За второй, запертой снаружи на проржавевший засов, – комнатушка больше похожая на карцер – узкое, заросшее паутиной окно почти под потолком, безногий стул, привалившийся к стене, подобие школьного стола, заляпанного бесчисленным множеством застарелых чернильных пятен.
Если здесь провел детство загадочный мамин друг, то Гарри мог считать себя Рокфеллером – в его спальне окно было хоть и зарешёченным, но, по крайней мере, достаточно широким, чтобы развеивать духоту его заточения. К тому же у него был добротный письменный стол, а не это жалкое подобие списанной за негодностью школьной парты.
Кажется, он начинал понимать, почему хозяин закрыл эту часть дома и предпочел просто её игнорировать…
Ярость поднималась в нём, словно вода в севшем на мель корабле – затопляла каждую щель, плескалась в кончиках пальцев. Ярость на родителей жившего здесь ребёнка, ярость на себя самого, за то, что так бесцеремонно вторгся в те воспоминания, которые причиняли их владельцу боль. Это было ещё более подло, чем сунуть голову в Омут памяти Снейпа – последнее тоже не входило в число поступков, которыми Гарри мог гордиться, но, по крайней мере, сволочная натура зельевара давала юноше хороший повод не мучиться стыдом.
Он уйдет прямо сейчас, не тревожа больше чужую память, не перебирая кости чужих скелетов. Если этот человек мёртв, пусть покоится с миром, так же, как и Лили, если он жив – Гарри придет снова, когда закончится война. Если закончится война.
Торопливо, стараясь даже не касаться перил, словно опасаясь нанести ещё больший вред, он сбежал по скрипучей лестнице, терзаемый раскаянием и виной. И замер.
Под лестницей часть досок шла не вдоль, а поперек, обозначая дверь.
Там просто пыльные швабры, - убеждал себя Гарри, слушая гремящее в ушах сердце. - Там ссохшиеся в комок от старости чистящие средства, простыни, изорванные на тряпки, вёдра, ставшие приютом для мышиных гнёзд.
Но, уже открывая дверь, он знал, что лжёт себе. Знал наверняка. Может быть потому, что сам провёл в таком чулане 10 лет жизни. Подцепил ногтями доску (ручка была оторвана и на её месте зияли две закрашенные ржавчиной дыры от толстых гвоздей), потянул на себя, приоткрыл щель, втиснул пальцы, потянул снова…
Чулан был больше своего собрата в доме Дурслей, позволяя стоять, лишь немного сгорбившись, но уже. Кровати не было – видимо, спал ребенок всё же в своей клетушке наверху, а здесь, под лестницей, обустроил свой маленький мир.
Криво сколоченный ящик забит запылёнными книгами – Диккенс, Шекспир, По, учебник по чарам за второй курс, словарь рунических символов (он видел такой же, но переизданный, у Гермионы), сборники «Животный мир Шотландской низменности» и «Растения горной Шотландии». Несколько страниц, вырванных из какого-то маггловского журнала, пришпилены к стене: на одной - бушующие волны, глотающие каменистый берег, на другой – маленький островок, поросший соснами, возвышающийся посреди какого-то залива или широкой реки. Надо думать, эти картинки были призваны украсить голые, колючие стены. Сейчас же пыль осела на них таким толстым слоем, что Гарри едва различал цвета.
Пауки плотно упаковали все предметы в чулане, словно накрыли их чехлами после отъезда хозяев. Гарри был готов поручиться, что мантию придется очень долго очищать, потому как, обтерев все углы, со стороны он теперь выглядит как плывущий по воздуху клубок паутины.
А потом он заметил фотографию и, забыв о пыли, бессильно опустился на служившую когда-то стулом облезлую диванную подушку.
Обрывок фотографии – левая её половина – висела прямо на внутренней стороне двери. Гарри отлично знал, почему - чтобы тот, кто распахнет вдруг эту хлипкую дверь снаружи, не увидел изображения, а доступна оно была лишь тому, кто закрыт внутри. На снимке его мама – такой молодой он прежде её не видел, лет тринадцать, не больше, – тащила за руку в кадр кого-то другого, кого именно, не позволяла сказать линия отрыва. Девочка смеялась и непослушные волосы падали ей на глаза. Её спутник все норовил вырваться из кадра – может и в оригинале фотографии он вошел не полностью, здесь же, на обрывке, виднелось только его худое плечо в стандартной школьной мантии, и ладонь, крепко сжатая пальчиками Лили.
Гарри встряхнул головой, отгоняя оцепенение. Теперь всё встало на свои места – и то, почему входная дверь открылась перед ним – сыном Лили – от простой Alohomora, и почему капли его крови было достаточно, чтобы явить скрытые от других ходы… хозяин всех этих сокровищ, может, о том и не подозревая, любил его мать.
Мальчик почувствовал, как идиотская улыбка растянула его губы против воли. После всех колких, ядовитых, жестоких слов, брошенных сегодня тёткой, он и не подозревал, насколько важным покажется ему тот простой факт, что вопреки всей этой завистливой лжи – кто-то любил его мать. Конечно, её любили многие – учителя, друзья, родители, его отец, в конце концов, но это было другое. У них не было чулана, не было спрятанных по углам сокровищ, которых другие сочли бы мусором, но это было у него, Гарри, и незнакомого мальчишки, который упрямо не желал попадать в кадр. И оба они – оба! – любили Лили. И в этом было что-то совершенно магическое…
Внезапно внимание Гарри привлекла коробка из-под какого-то стирального порошка, спрятанная в тени дальнего угла и надёжно укрытая перьями паутины. Протянул руку, стряхнул липкие клубы, забыв даже привычно проверить Malus revelio, вытащил сложенные пополам листы – целую пачку.
Нет, он не падёт так низко, чтобы читать чужие письма. Но цепкий взгляд уже выхватил в конце страницы завиток лилии на месте подписи. И вот он уже вгрызается в строки одного письма за другим. Некоторые – короткие записки, другие - целые послания, написанные округлым девичьим почерком.
… Я сперва не хотела оставлять записку в дереве, потому что Петуния говорит, что ты врун, но сегодня я склеила мамину вазу, которую разбил мой котенок, потому что очень боялась, что мама заставит меня его выгнать. Ваза просто склеилась – и всё. Это магия, да?
…Мы можем играть в немагические игры, чтобы Петуния тоже могла участвовать. Я предложила ей играть в индейцев, и она выбрала себе имя «Лунный Свет», по-моему, не очень похоже, но если ей так хочется…
…Смелый Ворон, я всё ещё не получила письма. Мой отец – Великий Вождь – вовсе не верит, что я получу его. Если ты соврал мне про Хогвартс, про то, что ты волшебник, про то, что я смогу колдовать – я убью тебя, и даже койоты не смогут найти в прериях твои кости!
…Я думаю, тебя распределят в Равенкло – ты ведь так много уже знаешь о магии, или в Гриффиндор, потому что ты очень смелый. Мне страшно – а вдруг Шляпа решит, что я не подхожу ни для одного факультета, и отправит меня назад?
…Представляешь, я заходила на площадку – наше дерево спилили, говорят, его повалило ветром. Хорошо, что теперь можно передавать письма через сов…
…Ты поможешь мне с летним занятием по гербологии? Кажется, я переоценила свои силы, взявшись за этот проект, и мне нужна твоя помощь…
…Ты вёл себя совсем как гриффиндорец вчера, даже ещё хуже. Зачем ты полез в драку? Эти уроды посмеялись бы надо мной, и только! Они бы не посмели напасть в такой близости от полицейского участка. Мне очень жаль, правда! Мне надо было учить заживляющие заклятия, тогда я бы вылечила твой нос сама. Слушай, может, тебе всё-таки полететь на метле в Хогвартс, чтобы мадам Помфри тебя вылечила? А что если осенью будет поздно – я слышала, что если перелом срастается сам, по-маггловски, ничего уже нельзя исправить! Не хочу, чтобы на память обо мне у тебя остался только сломанный нос…
…Это то место, где я хочу оказаться сейчас – на острове посреди реки. Можешь себе представить, кто-то сидит сейчас там, на каменистом берегу и просто смотрит на воду. И всё. Представляешь?
На последнем Гарри споткнулся – оно было написано карандашом, явно другой рукой, смято и перечёркано, словно неудавшийся черновик. Но проблема была не в этом - руны среди его знакомых изучала только Гермиона. Поразмыслив несколько мгновений, мальчик спрятал письмо в карман мантии, остальные вернул обратно, бережно прикрыв картонные створки коробки.
Оставался только один вопрос.
Вернувшись в гостиную, он вновь направился к камину. Однако надписи на кубках на этот раз не были важны. Его внимание привлек лишь один – наименее потертый. Именно такой кубок, стандартный, с претензией на позолоту, получал после выпуска каждый ученик Хогвартса, в Норе их было 5 – Молли, Артура, Билла, Чарли и Перси. Все как один украшал гриффиндорский лев. На этом не было изображено ничего, но каждый первогодка знал, что нужно лишь произнести над кубком несколько маразматичных строк, и на нём появится герб того факультета, который заканчивал его владелец. Сейчас узнаем, попал ли мамин друг в Равенкло, или всё же в Гриффиндор.
- Орел, барсук, змея и лев… Лев, барсук, орел, змея…
Чёрт. Слова вылетели из головы, словно перепуганные совы. Там точно не было интеллектуального подтекста – простенькое детское четверостишье, в сравнении с которым даже дамблдоровские вступительные речи в начале года казались осмысленными.
Ничего, Рон помнит, Рон точно помнит.
И, отправив кубок к руническому письму, Гарри поспешил к выходу.
***
Он не успел перешагнуть порог гриффиндорской гостиной, как что-то лохматое и мокрое бросилось ему на шею.
- Она уже тебя почти похоронила, - сообщил Рон, сочувственно наблюдая, как Гарри неловко похлопывает по плечу рыдающую Гермиону. Было далеко за полночь и последние пять часов прошли в перебирании всех вероятных ужасов, случившихся с Гарри. Фантазии их подруге было не занимать.
- Ты бессовестный болван, - прохлюпала Гермиона, наконец, отстраняясь.
- Несите медальон, - только и сказал Гарри, с ухмылкой наблюдая, как округляются в изумлении глаза его друзей. Ха! Он еще может удивлять!
Им понадобилось пятнадцать минут, чтобы добраться до Выручай-комнаты и усесться кружком прямо на полу, где он наконец выложил свою основную добычу – острый ядовитый клык.
- Это что, клык василиска? – присвистнул Рон.
- Нет, рог горного козла. Что за идиотские вопросы?
- Гарри, что за тон? – взвилась Гермиона, словно пчелы над потревоженным ульем. – Мы ждали тебя весь день, между прочим, строили догадки. Что произошло?
Как бы тебе рассказать? Ну, Волдеморт воскрес, Дамблдор убит? Что еще тебя интересует?
- Тёте Петунии этот клык поручил Дамблдор…
- Тебе Петуния его отдала?
- Кто ж ещё?
- Да мало ли – тебя не было с утра, мы уж думали, ты попал в беду! На то, чтобы забрать клык и вернуться ушло бы часа два от силы! А времени почти час ночи!
- Ох, ну простите, что не дал вам поспать! Забыл, у вас же дел без меня было по горло – позавтракать, пообедать, поужинать, книжку почитать, Снейпа навестить в подземельях. Не перетрудились?
- Снейпа навестить?! Навестил бы – я б на тебя посмотрела! Не у тебя отработки каждый вечер!
- То-то я смотрю, ты такая уставшая возвращаешься – руки в кровь стёрты о книжные страницы!
- Прекрати так с ней разговаривать!
- А ты какой за сегодня подвиг совершил? Отказался от порции картошки в пользу голодающих эльфов?
- Да куда уж мне до героя магического мира! Это только ты у нас перенапрягся, забирая у маггловской тётки вонючий клык!
- Я-то хоть нашел оружие для уничтожения крестражей, а ты у нас бесплатным довеском, что ли? Так тебя ж не прокормишь!
- МОЛЧА-А-АТЬ! – заорала вдруг Гермиона голосом, которым даже Снейп не предупреждал о грядущем взрыве котла, и, молниеносно схватив клык, вонзила его в медальон.
Лоб Гарри полоснула такая боль, словно новая Avada Kedavra выжигала очередной шрам. Он схватился за голову и закричал, голос его смешивался с другим, еще более отчаянным криком, который может издавать лишь существо на самом пороге смерти, а затем все стихло и потемнело…
- Гарри! Гарри!
- Может Ennervate?
- Лучше нашатырь.
- Где я тебе возьму нашатырь?
- Это же Выручай-комната, Рональд, просто попроси. Гарри! Гарри!
Гарри бросил все силы на издание членораздельного звука:
- Иаданеоыря…
- Что он сказал? – встрепенулась Гермиона.
- И гада-нетопыря, - доложил Рон с нотками сомнения в голосе. – Снейпа, что ли, у Комнаты попросить? На кой он нам сдался?
- Не надо нашатыря, - пробормотал, наконец, предмет их треволнений и предпринял попытку сесть, четыре руки тут же потянулись к нему на помощь. – У меня виден шрам?
Тонкая прохладная рука приподняла его чёлку.
- Нет. Болит?
- Думал, прямо по нему пройдет разлом, и я забрызгаю мозгами твою мантию, - Гарри уже даже мог сфокусировать взгляд и увидеть, что щёки Гермионы снова мокрые.
- Это не сильно бы испортило её внешний вид, - девушка улыбнулась сквозь слёзы.
Гарри перевёл взгляд на пол – там, рядом с надломленным почерневшим клыком лежал искорёженный медальон.
- Этот чёртов крестраж пытался нас поссорить! – Рон гневно сверкал глазами. – Салазар его задери!
- Уже задрал, - констатировала Гермиона с улыбкой, глаза её высохли, но нос оставался красным, - точнее не Салазар, а салазаров питомец.
- А он точно, - Гарри перебрал в уме наиболее подходящие варианты и остановился на самом очевидном, - мёртв? Может…
- Точно, - отрезал Рон. – Теперь это просто дохлая дырявая железяка.
Гарри кивнул. От прошедшей боли осталась лёгкая тошнота, которая таяла с каждой минутой. Воспоминания о предшествующем обмороку разговоре начали явственно проступать в памяти, словно из тумана.
- Рон, Гермиона, вы ведь понимаете, что я не имел в виду то, что говорил, когда…
- Разумеется, понимаем, - отрезала Гермиона за них обоих и обернулась за подтверждением к Рону, который не замедлил кивнуть. – Нам нужно учитывать это, когда найдем способы отыскать и уничтожить остальные крестражи.
Гарри расплылся в улыбке от её безапелляционного «когда».
- Спасибо, - кивнул он, - если бы ты не вмешалась, мы бы переломали друг другу носы.
Упоминание о сломанном носе заставило Гарри вспомнить о визите в дом к таинственному маминому другу. Рассказ занял почти полчаса.
- Мне нужна ваша помощь, - он протянул Рону кубок, а Гермионе руническое письмо. – Я не помню стих и не знаю руны.
- Как тебя ещё земля носит? – захихикал Рон. – Без таких полезных знаний.
- Довольно сложные руны, - Гермиона сосредоточенно нахмурилась. – Тебе ведь не срочно? Я погляжу, когда буду посвободнее.
- Конечно, не срочно, жил я как-то без этого семнадцать лет, - Гарри пожал плечами. – К тому же вряд ли это мамино письмо, скорее неотправленный черновик...
Его объяснения прервал Рон – торжественно подняв над головой кубок, он провозгласил:
- Барсук, змея, орел и лев,
Смогли науки одолеть.
Орел, барсук, лев и змея –
Узнай, кого скрываю я!
Сквозь поверхность металла медленно стали проступать очертания герба. Друзья едва не стукнулись головами, склонившись над кубком.
- Уау!
- Хм. Неожиданно, да?
- Умный, смелый, говоришь?
- Должно быть, у Шляпы был тяжёлый день, если она отправила его в…
- Хаффлпаф.
С позолоченного кубка на них косился вполне упитанный барсук…
