Глава 11Здания, улицы, запах асфальта и чего-то явно синтетического – все осталось прежним. Но в то же время Капитолий изменился. Что-то было не так. Не хватало беззаботных, беспечных лиц горожан. Резко сократилось число магазинчиков на торговых проспектах. А вот растительности, напротив, стало больше. Если только что посаженные двадцатидюймовые деревца можно было отнести к разряду флоры этого города.
Сразу после нашего приезда нас посадили в машину и отправили к месту временного проживания. И вот сейчас мы колесили по шоссе Капитолия. Боже, каким же искусственным является этот город. Ненастоящим, поддельным. Эти жуткие разноцветные, пестрые здания. Эти стены, тротуары, вывески, даже воздух – все фальшивое, вычурное.
Наконец, мы прибываем к месту назначения. Я выхожу из машины. Я знаю, что это за место.
- Тренировочный центр! Вы шутите? – обращаюсь к водителю. Стараюсь сдерживать свое негодование.
- Куда мне было велено, туда я вас и доставил, мистер Мелларк. Да и не Тренировочный центр теперь это. Что-то вроде гостиницы для особенных гостей.
Нервный, саркастический смешок вырывается у меня. Это здание навсегда останется для меня Тренировочным центром, как бы капитолийцам не пришло в голову его назвать.
Китнисс ничего не говорит. Лишь устало и уныло смотрит на здание. Не понимаю, где ее вспыльчивость, где ее характер и необузданность. Неужели, она настолько устала с дороги, что даже не способна выразить свое недовольство по поводу сложившейся ситуации?
Вещи относят в наши «номера» и просят через час спуститься к ужину. Пока я не заметил ни одного безгласого. Странно. Хотя, вероятно, их отпустили. Или определили на более достоянное место работы. Хочется верить, что жизнь этих людей стала лучше после революции. Хочется верить, что все эти потери были не напрасны.
Приняв душ и переодевшись, я отправляюсь за Китнисс, и мы, уже вместе, идем в обеденный зал.
Нас там ждут. За столом сидят Хеймитч, Эффи, Плутарх и Фалвия. Все, за исключением ментора встречают нас лучезарными улыбками. Эффи снова изменила свой облик – на этот рас парик аметистового цвета, собственно, как и весь ее макияж. Обменявшись объятиями, поприветствовав друг друга, мы присаживаемся за уже накрытый стол. Надо признать, блюд с яствами гораздо меньше, чем обычно.
- Сколько лет, сколько зим, друзья мои, - произносит Плутарх. Мне кажется, этого человека ничем не сломить. В его голосе все прежние жизнелюбие и бодрость. – Рад снова видеть вас.
Я бросаю взгляд на Китнисс, которая сидит рядом со мной. Она смотрит на меня так же – неуверенно.
Плутарх, как ни в чем не бывало, продолжает:
- Однако, в Капитолии большие перемены. Китнисс, помнишь мы с тобой как-то беседовали на счет республиканского правления? Что-то вроде этого устанавливается и сейчас в Панеме. Грядут грандиозные реформы. Город перестраивается. Как и прочие Дистрикты, впрочем. К сожалению, с продуктами сейчас строго – но это ничего, пустяки. Все это временно.
Потом еще долгое время Плутарх вещает нам о переменах, происходящих как в Капитолии, так и в стране в целом. К каждой новости он прилагает свой собственный комментарий и мнение. Иногда в его тираду вносят лепту Эффи и Фалвия. Создается ощущение, что эти трое забыли вовсе о нашем существовании.
- Плутарх, а где моя мама? – Китнисс неожиданно прерывает их разговор. Немного грубо с ее стороны получается, но я все же благодарен, потому что эту болтовню больше не могу воспринимать.
- А, ну так, она с командой других врачей находится сейчас в Седьмом Дистрикте. После недавнего пожара там серьезные потери и много пострадавших. Как никогда нужна помощь медиков.
Мне иногда кажется, что Плутарх проходил практику корреспондента новостей. Он почти любую информацию доносит с беззаботной улыбкой на лице.
- А когда она вернется? – спрашивает Китнисс.
- Это неизвестно, - отвечает Фалвия. – Слишком много раненых и людей с ожогами. А докторов мало. Так что она еще надолго там задержится.
- Не переживай, Китнисс, - обращается Плутарх к моей соседке по столу, - с ней все в порядке. Она периодически звонит и докладывает о себе и ситуации в Седьмом.
А затем продолжает в прежнем, оживленном, тоне:
- Так вот, друзья мои. Как никогда людям нужна радость и вера в лучшее, более светлое, более счастливое будущее. Нужно развлекательное шоу. Необходимо взбодрить общество.
- Поэтому, я должна спеть?
- Да. На счет песни и репертуара мы с тобой побеседуем позже. У вас еще возьмут интервью о вашей жизни после последних событий войны. Приготовьтесь к тому, что и в душу залезут. Ну, куда уж без этого! Вы же понимаете. Да и потом, в прессе все чаще мелькают вопросы о вашей судьбе. Что же случилось с самой знаменитой и желанной парой Панема. Как поживают наши голубки. Как сложился дальнейший жизненный путь влюбленных. Сыграете ли вы настоящую свадьбу. Как вы пережили потерю ребенка. Ну, и прочая ерунда в том же духе.
Сказав это, Плутарх спокойно отпивает из своего стакана с соком.
Я смотрю на него, как завороженный. Я не верю своим ушам.
- Влюб… Влюбленные? – спрашиваю я. Ведь ослышался. Определенно.
- Ну, да. Пускай люди узнают, что у вас все хорошо, что вы все также вместе, любите друг друга. Помогаете справиться с этим горем, которое легло на ваши плечи.
- Плутарх, но я думала, что эта история уже давно в прошлом, – заявляет Китнисс.
- Глупости! Людям как никогда хочется развлечения. А что еще, как ни история любви, завораживает сердца, интригует зрителя?
- Плутарх, ты в своем уме? – я больше просто не способен контролировать себя. Понимаю, что уже вовсе не сижу на своем стуле, а стою на ногах. – Какая история любви? Эта фикция похоронена вместе со всеми людьми, что пали жертвой революции! Мы не обязаны больше никого из себя разыгрывать! Мы свободны ото всех и каждого. И наша личная жизнь никого не касается!
- А теперь ты послушай меня, парень! – Плутарх тоже поднимается со своего стула. – Ты думаешь, народ так просто съел и забыл твою выходку в эфире с Цезарем? Ты хоть понимаешь, в какой ты ситуации? Одни тебя считают заложником Капитолия, жертвой, ни в чем не повинной. Но другие, и их подавляющее большинство, называют тебя предателем и изменником. И только это интервью может спасти твое положение. Скажи, что тебя вынудили, заставили. Но ты должен убедить их, что ты был вынужден говорить те слова, что ты произнес. Да и Китнисс не в лучшем положении – застрелила нового президента у всех на глазах. И это сразу же после окончания боевых действий. Да люди не знают, как к вам относиться. Ваш единственный вариант – это продолжать разыгрывать нежно влюбленных. Тех, что сошли с ума от любви и не ведали, что делают. Это интервью – ваш шанс вернуть былую славу и признание публики. Вы должны быть героями в их лице. Вы должны, Пит!
- Мы никому и ничего не должны!- вырывается у меня, но Хеймитч прерывает мою речь.
- Плутарх прав, Пит. Еще неизвестно, как негативное отношение публики скажется на ваших жизнях. Не думаю, что все теперь так дружелюбно относятся к вам. И мало кто решится оказать вам поддержку в случае необходимости. Интервью – это выход. Надо попробовать, парень.
У меня слов нет. Это удар ниже пояса, который нанес мне Хеймитч.
Все! Я больше не способен слушать это и находиться здесь. Резким движением отодвигаю стул, задевая стол, опрокидывая свой фужер, и вылетаю из зала. Я слышу как меня зовет Эффи, как спорит Китнисс с Плутархом и Хеймитчем. Но я больше не могу. С меня хватит! Это просто невыносимо.
Сам не помню, как ноги привели меня на крышу. Жадно вдыхаю свежий, по-вечернему прохладный воздух. Снова разыгрывать влюбленных! Немыслимо. Я был уверен, что это уже пройденный шаг, что все это в прошлом, что мы, наконец, свободны. Как же я ошибался. Мы никогда не будем свободны. Игры навсегда изменили нашу жизнь, крепко вцепившись своими клешнями в наши судьбы.
- Черт! – я что-то ударяю ногой и разбиваю предмет вдребезги. Плевать. Мне хочется разбить здесь все, как они когда-то разбили мою жизнь. Вдребезги, на тысячи мелких кусочков, без починки, без возврата.
- Пит! – доносится до меня ее голос. Она меня ищет. – Пит!
Я слышу ее шаги и ее прерывистое, учащенное дыхание – она бежала – совсем близко, всего в паре метров от меня. Я не оборачиваюсь, продолжаю смотреть на верхушки зданий, на этот проклятый город. Китнисс тихо подходит и кладет руку мне на плечо.
- Пит… - шепчет она.
Я поворачиваюсь к ней и смотрю ей в глаза. Ее взгляд…
Моментально здравый смысл возвращается ко мне. Плутарх прав.
После всего, что случилось, мне плевать на мою жизнь – она разрушена и в ней никого не осталось. Кроме нее. И ради Китнисс я еще должен жить. Чтобы защитить. А значит, все же нужно попытаться изменить ситуацию и вернуть хорошее отношение и любовь публики к этой девушке. Ради нее я должен.
Глубоко вздохнув я отвечаю ей:
- Все нормально Китнисс. Я в порядке.
Оглядываюсь по сторонам. Постепенно до меня доходит, где мы находимся. Но я не уверен, что воспоминание правдиво.
- Здесь мы провели свой последний день перед Квартальной бойней. Правда или ложь?
- Правда. Последний нормальный и, по истине, счастливый день моей жизни.
Я ей ничего не отвечаю.
- Пит, послушай. Ты не обязан разыгрывать этот спектакль, если не хочешь. Тогда мы не могли, но сейчас можем. Можем убежать. Никто ведь и пальцем не двинет. Всем наплевать сейчас, когда…
- Нет, Китнисс. Не можем. Мы все еще пара обезумевших от своей любви молодых людей. Так что нам придется еще разок, для публики.
Я улыбаюсь ей. То же самое я сказал ей в день возвращения домой с Семьдесят четвертых Голодных Игр.
- Еще разок… - повторяет она. И, сощурив глаза, поворачивает голову туда, где не так давно село солнце.
- Пошли, – зову ее я.
- Куда?
- Я приглашаю тебя на прогулку. К счастью, теперь мы можем свободно покидать это здание.
Я беру ее за руку и увожу с крыши Тренировочного центра.
