Глава 11Непристойно близко.
Маленький ветерок, принёсший тонкий шлейф мяты и едва уловимой сирени.
Лёгкие, кажется, забывшие этот привычный лёгкий аромат, начали с невообразимой жадностью поглощать его, из-за чего грудь слегка саднило.
Тяжёлое дыхание и без того участилось сильнее.
Взметнувшиеся поблекшие кудри длиной до точёных лопаток.
Приоткрывшиеся бескровные, полностью покрытые рубцами губы, за которыми виднеются края ровных белых зубов.
Карамельные глаза с золотистым отливом и, словно чёткие острые царапины на стекле, медные крапинки.
Блять.
Непонимание. Отрешенность. Неловкость. Смущение.
Отпустила взгляд, нахмурив тёмные брови.
Очень хорошо. Когда ты смотришь на меня, я не могу сосредоточиться.
Откашлялся.
— Грейнджер, что ты тут делаешь? — нарочисто по-малфоевски растягивая слова, будто смакуя и пробуя на вкус каждую букву, начал Драко, небрежно поправляя зелёный галстук с серебряными полосами. — Почему не на Трансфигурации?
Запустил пятерню в платиновые волосы, как-то изящно оттягивая несколько волосков на затылке, и облизнул кончиком языка верхнюю губу.
— А ты почему не там? — не осталась в долгу она, крепче сжав во влажной ладони ремешок сумки, и нагло подняла глаза навстречу, чуть задрав узкий подбородок.
…мягко взять его двумя пальцами, приблизив её пылающее лицо к своему.
Чёрт.
— Я не обязан перед тобой отчитываться, — холодно отчеканил он, выделяя каждое слово.
Смотря прямо в глаза.
Желая, чтобы презрительная маска скрыла всё то, что в его чёртовых глазах.
Я не откроюсь больше.
— Тогда и я не должна, — резво сложив руки на груди, упрямо заявила она, еле сдерживаясь, чтобы не хмыкнуть в его удивлённое лицо.
Однако он быстро справился с эмоциями. Криво ухмыльнувшись, сморщил нос.
— Нет, Грейнджер, ты ответь, — отчего-то продолжил бессмысленную беседу он, облокотившись рукой о холодную каменную стену этого многочисленного коридора.
Тот самый неаккуратно выточенный камень, из которого и был создан практически весь Хогвартс, непривычно обжёг кожу холодом, будто отрезвив и шепнув на ухо: «Беги — это закончится плохо».
И почему ты, идиот, его не послушал?
— Какого чёрта ты пропускаешь занятия? Хочешь, чтобы доложили твоему отцу-мазохисту? Хочешь извиваться на поганом полу своего чёртового мэнора, слёзно умоляя остановиться, пока он будет пытать тебя грёбаным Круциатусом?! Ты этого что ли хочешь?!
Ядовито шипит, словно змея, вышитая на факультетском значке его мантии.
Выплевывая слово за словом.
И дрожа всем телом. От гнева.
— Тебе что, плевать на это, блять?! Нравятся волны адской боли? Ты сумашедшая, чёрт тебя подери?
— Я…
Голос сорвался, больно отозвавшись где-то в основании шеи.
Девушка нервно прикусила щеку изнутри, быстро опустив взгляд и сжав тонкие пальцы левой руки в кулак.
А что она могла?
Всё, что сказал этот ублюдок, было правдой.
Она не боялась гнева родителей.
Она, сказать честно, даже не думала об этом. Даже не думала о них.
До этого её голова была заполнена только улыбающимися серыми глазами с почти видными голубыми крапинками и чёртовым запахом горького шоколада.
Разве было место для такой мелочи, как старшие Грейнджеры?
— Ты, и что дальше?
Резкий и довольно грубый голос вернул в сознание.
Грудь, закрываемая чёрной мантией, тяжело вздымалась вверх.
Тонкие губы были — даже сейчас, Мерлин побери — изящно скривлены.
Длинные пальцы сжаты в кулаки, из-за чего даже светло-персиковые костяшки были видны.
У основании шеи, там, где ворот белоснежной накрахмаленной рубашки был распахнут на две пуговицы, начала выделяться, пульсируя в такт дыханию хозяина, ярко-голубая жилка.
— Слушай меня, Грейнджер, иди после окончания Трансфигурации прямо к этой грёбаной гриффиндорской старухе и напрашивайся на отработку. Это всяко лучше. Иначе она напишет письмо твоему отцу. Поняла?
Рычит, но старается сдерживаться.
Блять.
Она выводит его из себя.
Смотрит своими большими глазами, глупо моргая, и пытается что-то сказать, да вот даже не знает, что именно.
— Поняла? — с нажимом в голосе уточнил он, сжимая переносицу двумя пальцами и пытаясь выровнять дыхание.
Не дожидаясь, пока она очнётся из своего безудержного потока мыслей, Драко поднял с пола свою школьную сумку и, небрежно отряхнув её, перекинул через плечо.
Бросив какой-то хмурый (и… изучающий?) взгляд на слизеринку, будто больше никогда не увидит, он, неслышно фыркнув и запустив ладонь в платиновую шевелюру, грациозно развернулся на каблуках и пошёл прочь.
Мерлин, неужели всё, что делает этот мерзавец, будет казаться ей грациозным и изящным?
Но сейчас не хотелось об этом думать.
Хотелось вдыхать запах корицы, исходящий от него.
…от его тонкой шеи с ярко-голубыми жилками.
Прочь.
Но это делают не навязчивые мысли, а сам Малфой.
Уходит, даже не оглядываясь назад.
Не оглядываясь, чтобы посмотреть, как там она.
Не упала ли в обморок, например.
Или просто убедиться, что до сих пор провожает тебя взглядом.
Поверь — провожает.
— А тебе не срать на это, Малфой?! Зачем ты всё это говоришь? Тебе что, есть дело до меня?! — резкий голос будто пробивает насквозь напряжённую тишину коридора. — А сейчас ты просто так возьмёшь и уйдёшь?! Ничего не скажешь мне?!
Он раздаётся с каким-то скрежетом, будто царапая глотку изнутри, оставляя неприятную дрожь.
Плевать.
И тебе, Драко Малфой, тоже наплевать?
Замер.
— А что ты хочешь услышать от меня?
Ровный, равнодушный, безэмоциональный тон.
Засунь себе его в задницу, слышишь?! Мне нахрен не сдалась твоя показуха!
Слизеринка сжала кулаки и решительно двинулась к нему, постукивая каблучками в рваном ритме.
— Ответь мне. Неужели тебя, мать твою, не волнует то, что творится между нами?! С нами?!
Карие глаза теперь уже совсем черны.
Теперь даже не видно тех чёртовых жёлтых крапинок, которых он любил.
Любит.
Тонкие крылья носа раздулись, гармонично дополняя образ нахмуренных бровей.
Где твоя сдержанность?
Это вовсе не… аристократично.
Драко же остался в лице невозмутимым.
Хотя, внутри себя испытывал шквал эмоций из раздражения, ярости и… облегчения?
Да. Облегчения.
От того, что она подняла эту тему.
От ощущения того, что теперь прояснится что-то… очень важное.
— Не понимаю, о чём ты, Грейнджер, — фыркнул он, закатив глаза.
— Не понимаешь?!
— Не припомню ничего значимого, что так встревожило бы тебя, а уж тем более меня.
Гермиона почувствовала больной укол где-то под рёбрами, а после него было ощущение, будто лопнул какой-то важный орган, словно воздушный шарик, и её лёгкие сжались от недостатка воздуха.
Грудь как будто схватило в тиски.
Чёрт.
Чёрт-чёрт-чёрт.
Ему похрен. Слышишь, блять?! Ему. Похрен! Ты всё время страдала одна, пока он, совершенно забыв о тебе, даже не думал о той связи между вами!
Больно?
Очень.
Грейнджер оскалилась, сильнее сжав кулаки, и крикнула во всё горло:
— Перестань! Хватит, Драко! Хва-тит!
Малфой едва заметно дрогнул от, скорее всего, неожиданности, и, стиснув зубы, что даже показалось на несколько мгновений, что челюсть хрустнет, прошипел:
— Что перестать делать, Гермиона? — презрительным голосом выделяя её имя.
Это окончательно вывело девушку из себя:
— Убери к чертям собачьим свою грёбаную маску, ублюдок! Убери навсегда!.. Неужели ты не в силах просто-напросто предстать передо мной настоящим? Тем самым, какой ты во время сна или когда смеёшься над очередной шуткой Блейза? Ты что, не можешь сделать это?! Не можешь хотя бы со мной снимать чёртову маску аристократа? А может, всего-навсего не хочешь?! Я тебя не понимаю! Ты для меня как непрочитанная книга! Не знаешь, как перевернуть страницу? А то ту, которая о равнодушии в твоих глазах, я прочитала уже очень много раз!
Тяжело дышит, внимательно смотря в его серые глаза, а дрожь то и дело шастает по её напряжённому телу.
Ну, как тебе?
Вся правда в лицо.
Попала точно в то, во что и метилась.
В самое нужное.
— Открыться перед тобой?! — слизеринец истерично рассмеялся, прикрыв глаза, а чуть позже утерев невидимые слёзы. — Ты серьёзно, блять?! Открыться?! — вмиг стал серьёзнее. — Помнишь, чем это закончилось в прошлый раз? Ты тогда послала меня куда подальше, наплевав на мои грёбаные чувства, будто тебе нет дела до них. Так почему же я сейчас не могу так поступить, а? — скривил губы, с самым что ни на есть настоящим презрением посмотрев на девушку.
Чёрт-чёрт-чёрт.
— Я помню. И я сожалею! Сожалею, что отвергла тогда. Но я хотела сохранить нашу дружбу! Ибо это было бы единственным, что осталось бы от нас! Ведь зачем начинать отношения, если у них нет счастливого конца?! Нет смысла! Поскольку мы в итоге всё равно будем помолвлены с другими! Но почему-то, чёрт возьми, я не могу! Не могу без тебя, слышишь? Да, я признала это, доволен?! Ты счастлив, слыша это?! Я страдаю без тебя!
Слёзы.
Грёбаные слёзы застилают глаза.
Не видно ничего. Всё кажется расплывчатым, мокрым.
Но его глаза она видит.
Обеспокоенные?
Внимательно смотрящие?
Пытающиеся определить, правду ли она говорит?
Да блять, конечно же правду!
Считаешь, что воспалённые щёки, красные болезненные глаза и такие нужные для вас обоих слова можно сымитировать?
Глупость!
Шмыгнула носом, зажмурившись.
По лицу начали медленно скатываться две дорожки слёз, попутно переходя на тонкую шею.
А затем ещё одна.
И ещё.
А он стоит на месте, совершенно ничего не делая.
Только смотрит на неё очень внимательно.
Ну же.
Обними, утери слёзы, скажи, что теперь с вами всё будет хорошо.
Скажи, что тоже…
— Хорошо… — тихо шепнула она, украдкой вытирая щёки длинным рукавом. — Я… я понимаю, ты… Тебе плевать на меня, знаю, я… Я… прости. Давай забудем об этом.
Смотрит как-то печально, будто наслаждаясь последними минутами с ним.
Прикусывает дрожащую нижнюю губу.
Нервно проводит бледной рукой по складкам мантии, наконец опуская взгляд.
И медленно поворачивается на каблуках.
Уходит?
Нет. Не смей!
Он даже не успел заметить, как руки цепко схватили её напряжённые плечи, как он, зарывшись носом в карамельные кудри, по-прежнему пахнущие сиренью, сильнее прижал Грейнджер к себе чуть ли не до хруста в рёбрах, чувствуя, как её длинные мокрые ресницы быстро-быстро моргают у основании его шеи.
Там, где ворот рубашки был открыт на две пуговицы.
Она не ожидала этого.
Попыталась отстраниться.
Нет уж, мечтай.
Лёгкие с невообразимой жадностью начали поглощать её запах, из-за чего грудь слегка саднило.
Но это была приятная боль, с этим не поспоришь.
