Глава XII. ГраньНаши поступки ведут нас вперед, за грань,
Или бросают на той стороне черты.
Встанут бессмертным грузом все мертвецы твои,
Если не сможешь свой путь для себя избрать,
Если остаться на месте – твой мир сгорит,
Вспыхнут огнем все утерянные мосты.
Возвращение домой – счастливое событие для любого ребенка. Северус Снейп не вписывался в эту статистику. Он ненавидел каникулы, и единственное, что радовало его в этой «магловской» жизни – Лили Эванс. Улыбчивая девочка, живущая по соседству. Вот только она больше не станет ему улыбаться…
В доме разливалась тишина. Казалось бы, когда ты год от года слушаешь скандалы родителей, тишина кажется тебе невиданной благодатью. Но в тишине начинают кричать твои собственные мысли, и от них уже не спрячешься под одеялом. За стеной хлопнула дверь на задний двор: отец в очередной раз вышел покурить. Сегодня он снова был пьян.
Тобиас Снейп был вообще малопривлекательным человеком. Когда-то он мог бы сойти даже за красивого мужчину, ведь те черты, которые совсем не идут женщинам, вроде огромного носа, так мало в действительности портят мужчин. Но несколько лет бесконечных скандалов и беспробудного пьянства сделали свое дело: теперь это был высокий обрюзгший мужчина с неопрятной щетиной и спутанными волосами. Можно было подумать, что Северус очень на него похож, но помимо неопрятности и крючковатого носа у них не было ничего общего.
Сколько парень помнил себя, Тобиас не работал, пил, курил, дрался с матерью, которая запрещала Северусу вмешиваться, и ненавидел сына с полной взаимностью.
На самом деле Северус никогда не понимал, что же заставляло отца оставаться с ними. Вернее, это был его дом, значит, было бы не логично ожидать от папаши благородства в виде сбора вещей и отъезда невесть куда. Но неужели жизненным принципам такого человека, как Тобиас Снейп, могло претить изгнание ненавистного волшебства вместе с совершенно непривлекательной для него более женщиной и вызывающим омерзение сыном? Он вполне мог понять стойкое желание матери сохранить хотя бы видимость семьи, потому что ей просто некуда было идти, но неужели у Тобиаса достало благородства, чтобы это учесть?
Северус никогда не спрашивал мать о том, как так вообще получилось, что она, наследница чистокровного семейства, бросила все ради магла, да еще и такого? Была ли то невероятная любовь, которую впоследствии просто заел быт? Вряд ли Северус тогда верил в это. Подростки в этом возрасте не принимают существование какой-то еще любви, кроме вечной. Может быть парень считал, что он сам являлся лишь продуктом глупого бунтарства против семьи. А что? Блэк же вон бросил все из-за своего идиотизма, и вполне возможно, что через пару лет он женится на какой-нибудь грязнокровке, как сделала это сестра Нарциссы. Но хотя таких примеров было хоть отбавляй, и Северус мог выдумать тысячу сценариев, в своем сердце он ужасно негодовал на мать, которая лишила его чистокровности и признания в высшем обществе. Но ничего, он, Снейп, еще покажет всем этим аристократам, он, Снейп, станет ближайшим сподвижником Тёмного Лорда!
Северус снова перевернулся на другой бок: он так и не научился засыпать под крики родителей. Только сейчас ему в голову пришла мысль, что он уже совершеннолетний, а значит мог наложить заглушающее заклинание. И почему ему не пришло это в голову пару минут назад? Непостижимая сила привычки.
Может и его родители просто привыкли ругаться?
Дверь в комнату жалобно скрипнула и впустила в темноту тоненькую полоску света. Парень приподнялся на локтях и взглянул на Эйлин Снейп, замершую в дверном проеме.
За последний год она словно еще сильнее похудела и побледнела, все больше напоминая своего неказистого сына. Семнадцать лет назад Эйлин очень надеялась, что Северус будет похож на своего отца, но надежды не оправдались. Угрюмый мальчик рос почти полной ее копией.
- У тебя что-то случилось? – тихо спросила женщина.
Откуда она это взяла, было не понятно. Может быть, поведение слизеринца действительно изменилось, но Эйлин никогда не знала своего сына настолько хорошо, чтобы это могло броситься ей в глаза. Хотя, быть может, это было то самое материнское чутьё, про которое все матери обожают говорить, а подростки ненавидят слушать.
- С чего ты взяла, – буркнул Северус.
Это не был вопрос. Парень сказал это, лишь бы не отвечать. Что он должен был ей сказать? Что поссорился с Лили, что потерял ее навсегда, не смотря на то, что любил ее до дрожи? Если подумать, то Северус так ни разу и не узнал у матери, как же она относится к его маглорожденной подруге. Да и сама Эйлин не стремилась поделиться с сыном своими мыслями на этот, да и на любой счет.
Северус помнил, как после знакомства матери с Лили очень боялся, что мама скажет о девочке что-то плохое, какую-то болезненную правду, из-за которой запретит ему дружить с ней, с грязнокровкой. Он даже тогда придумал тысячу дерзких ответов, которые в своей голове противопоставил маме: от «не твое дело», до «а сама то». Но Эйлин так ничего и не сказала, и мысли обоих остались при них.
Северус не помнил, было ли то следствием воспитания, или же его отсутствия, но он был твердо уверен, что все его чувства – это всё только его, и больше никто на всем свете не имеет права это трогать. Наверное, потому он уже так давно усиленно учился оклюменции, и достиг в ней больших успехов. Чтобы никому не давать возможность добраться до своих секретов.
Эйлин удалилась. У нее не было привычки подолгу задерживаться в жизни сына. Северус всегда видел в этом, пожалуй, единственное наследство ее чистокровного рода, и хватался за него, как за последнюю нить между своими мечтами и реальностью.
Северус снова уставился в потолок.
Прошло уже две недели с тех пор, как он вернулся домой. Две бесконечно долгих недели одиночества. Все его чистокровные дружки были дома, куда нельзя было так просто приглашать полукровок. А Северус пока что был никем. Но ничего, он станет великим! Станет ближайшим сподвижником Тёмного Лорда!
Северус часто твердил себе это, как заклинание.
Лили больше не было для него. Нет, она была, всего-то через несколько улиц она смеялась на кухне, рассказывая родителям школьные истории. Но связи между двумя этими мирами больше не было.
Оставалась Нарцисса. Вторая по значению девушка в его жизни, и этого она ему никогда простить не сможет. Нарцисса была королевой того мира, о котором грезил Снейп. А потому и привязанность к ней началась с поклонения. Сейчас всё было иначе, но Северус никогда не забудет этой разницы между ними. Мисс Блэк наслаждалась летом в кругу семьи и была бесконечно занята – за две недели они обменялись лишь парой писем. И Северус жадно читал ее рассказы о приёмах, высокосветских сплетнях про недавних однокашников и о Люциусе, который вступил в ряды Пожирателей Смерти.
О, Люциус Малфой… Он займет место правой руки Лорда, после смерти Абракаса Малфоя. Настоящий Принц, нет, Король Слизерина. Северус мало кем восхищался среди школьников, но вот Люциусом он восхищался с самого первого мгновения, когда впервые сел рядом с ним за стол Слизерина. Они никогда не дружили, но Северус знал, что и ему он покажет!
Он всем им покажет! И этой зазнайке Бэлле, и всем своим однокашникам. А главное, он покажет этому чистокровке Поттеру, нет-нет, главное – Блэку! Всем покажет!
Северус не знал, что именно он хотел им всем показать. В его голове, как и голове многих одарённых людей, жила идея, время которой пришло. Идея была идеальна в своих лозунгах и целях, и произносил ее Тёмный Лорд со своей армией приближенных аристократов, к чьим семьям Снейп мечтал принадлежать: Малфои, Блэки, Лестрейнджи, Паркинсоны, Забини… А вел их всех ОН – великий волшебник, желающий спасти этот рушащийся мир!
В своей голове Северус никогда не соединял эту идею, столь популярную среди его чистокровных ровесников, и Лили Эванс. Потому что не было ничего менее соединимого. Но он никогда и не разделял их, словно та исключительность, которой Северус наделял Лили, делала ее исключительной и в этой ситуации.
Она и была исключительной. Но даже самым исключительным порой выпадает не самый счастливый жребий.
Северусу еще предстояло об этом узнать.
***
Для Сарры Лоуренс ни лето, ни дом не принесли никакого облегчения. Поместье встретило ее все так же помпезно, но равнодушно.
Родители устроили праздник в честь ее окончания школы, и на этом их участие в ее жизни закончилось, если не считать постоянные разговоры про ее помолвку. Все время, день ото дня: помолвка, помолвка, помолвка!
Эти разговоры, как казалось Сарре, совершенно не прекращались, сводили девушку с ума, и когда пару дней назад мистер Райс, а точнее Лорд Райс (поскольку его отец успел скончаться за эти полгода, оставив сыну титул и всё состояние) вновь приехал в Англию, Сарра впала в полное отчаяние. Она так ничего и не сказала своим друзьям, и одна мысль о том, как им придет приглашение на ее помолвку с этим мужчиной, Сарра чуть ли не падала в обморок.
Тогда-то ей и пришла в голову мысль заключить с ним сделку.
Сарра надела одно из самых простых своих домашних платьев, которое было выполнено из тонкой ткани и напоминало пижаму. Раньше девушка надевала его только в том случае, если точно не собиралась никого принимать, потому что ужасно стеснялась того, какое влияние оно оказывает на мужчин.
Подобная хитрость была жестом отчаяния для гордой девушки, и, прежде чем постучать в комнату Лорда Райса, она успела сотню раз пожалеть о своей затее.
В нерешительности она замерла у двери, ненавидя себя, эту комнату и мужчину, который ее занимал. Но у нее не было другого выбора, и она постучала.
Несколько мучительных мгновений всепоглощающей ненависти девушка слушала хромающую поступь по ту сторону деревянной преграды. Ей хотелось убежать, вот только некуда было бежать.
Вдруг дверь отварилась. На пороге стоял Лорд Райс в одной рубашке с широкими рукавами, заправленной в штаны. Было видно, что хотя он еще явно не готовился ко сну, покидать сегодня комнату он уже не собирался. Одной рукой он опирался на свою резную трость, а другой - держался за дверь.
Он непонимающе посмотрел на девушку, его взгляд пробежался по ее фигуре и вернулся на лицо. Надо сказать, что он совершенно не питал иллюзий на счет отношения этой девушки к своей персоне.
Он молча отступил в сторону, пропуская девушку внутрь, и указал на кресло:
- Чем обязан столь позднему визиту, мисс Сарра?
Тяжелой походкой он отошел к окну и присел на подоконник. Он смог полностью справиться со своим удивлением, и что бы он там себе ни надумал, улыбка его была вежливой, без намёка на издёвку.
Бледная, как полотно, Сарра проигнорировала и его фамильярность, и приглашение присесть, а так и замерла на середине комнаты. Все подготовленные слова и жесты вылетели у девушки из головы.
- Я… - Сарра сглотнула. – Я хочу попросить вас о сделке.
Брови мужчины удивленно поползли вверх. Нет, он прекрасно понимал, что она пришла к нему не просто так, и уж тем более не от девичьей скуки, но сделка подразумевает под собой услугу за услугу, и мужчине уж очень стало интересно, что же она хочет ему предложить.
Лорду Райсу было 28 лет и его уж никак нельзя было считать таким же простым и бесхитростным, какими бывают подростки по окончании школы. Не говоря уже о том, что он успел побывать в браке и овдоветь, что явно указывало на его опытность по части женщин и их хитростей. А потому раскусить юную аристократку было для него проще простого. И Сарре было невдомек, что будь он хоть вполовину таким циничным и бесчестным, каким она его себе нарисовала, тот стыд, который она сейчас испытывала, не пошел бы ни в какое сравнение с тем унижением, которому может подвергнуть мужчина девушку в такой ситуации. Но на счастье мисс Лоуренс, Лорд Райс, хоть и собирался заключить брак из соображений выгоды для своего бизнеса и состояния, с большим теплом относился к своей будущей невесте.
- И что же вы хотите? – с интересом взглянул на нее заморский гость.
- Я хочу, чтобы наша… помолвка прошла под большим секретом и в узком семейном кругу.
Сарра знала, что родители хотят заключить этот «торговый» союз как можно скорее, и единственное, что пришло ей в голову – это сделать так, чтобы никто в Англии не узнал об этом. Райс тихо рассмеялся, словно своим мыслям, но все же спросил:
- А к чему такая скрытность, мисс?
- Как вы знаете, у нас в стране нестабильная ситуация, - затараторила Сарра подготовленную речь. – И если о вас узнают, то попытаются втянуть во все это… А я не хотела бы этого, потому что это коснется и меня.
Мужчина нахмурился, но все равно спросил:
- Почему же вы сами не скажете все это своим родителям?
Сарра собрала в кулак всю свою волю, потому что сейчас необходимо было быть правдоподобной. Она с легкостью нашла нужные слова:
- Как вы заметили, - Сарра усмехнулась и храбро посмотрела в глаза мужчине. – Мои родители не слишком считаются с моим мнением в подобных вопросах…
Конечно же, мисс Лоуренс намекнула на то, что будь ее воля, никакой помолвки между ними и быть бы не могло. Лицо Лорда стало каменным, и девушка почувствовала легкий укол совести. Она попыталась сгладить свою грубость плохо прикрытой лестью:
- Вот Вас мой отец точно послушает, потому что…
- Я понял, - резко перебил мужчина, вставая. – Но вы сказали, что предлагаете мне сделку.
Сарра испуганно вытянулась в струночку даже не столько от его медленных хромающих шагов, сколько от этого резкого голоса, который всегда так мягко произносил «мисс».
- Вы сказали сделку, - он смотрел на нее в упор, и подходил к ней ближе и ближе. – Что же получу я?
Сарре потребовалась вся ее храбрость, чтобы не отшатнуться, не броситься вон из комнаты, когда он остановился почти вплотную к ней. Ее всю трясло от страха, и она боялась поднять голову и посмотреть на его лицо, перед ее глазами была только его широкая грудь и волосы, торчащие в расстегнутый ворот рубашки. У Люциуса не было волос на груди.
Сарра сжала кулаки и зажмурилась:
- Все, что хотите…
Несколько мучительных минут он молчал и не шевелился, а девушка все стояла, боясь шелохнуться, боясь, что вот сейчас силы покинут ее и она просто упадет к его ногам. Но она продолжала стоять, ругая себя на чем свет стоит.
Сейчас она поняла, что незнание ее друзей не стоило того, чтобы предлагать себя чужому мерзкому мужчине. Нервы натянулись до предела, и в тот момент, когда она уже готова была разрыдаться перед этим извергом, он вдруг тихо сказал:
- Я хочу, чтобы в следующий раз, когда у вас появится просьба ко мне, - от его голоса Сарре стало еще более стыдно, - вы просто придете и попросите. Без этого спектакля.
Ее хитрость раскрыта? Но это не важно, если он все равно выполнит ее просьбу. Ничего не важно, если все будет так, как хочет она.
- Оставьте меня.
Сарра впервые в жизни почувствовала, как заалели ее щеки. Такого стыда она не чувствовала никогда в жизни. Почти бегом она кинулась к двери и замерла в дверях, когда Лорд окликнул ее:
- И еще, мисс Сарра, - она не обернулась, но по его разочарованному голосу легко представила его усталое лицо замученного болью человека. – Не нужно торговать собой. Ваш отец и так отлично с этим справляется. Вы уже моя, и если бы мне нужно было только это, то мне не нужны были бы никакие сделки.
«Вы уже моя» - эти слова звонко хлестнули внутри нее. Он впервые обозначил то, что прекрасно понимает ее положение, которое даже сама она все никак не хочет понять. Потому что… а как же Люциус? Они ведь любят друг друга и должны принадлежать друг другу. Но все их встречи выглядят так, будто они воруют это время у других, у истинных владельцев. Все поцелуи и прикосновения, все, словно чужое, отнятое силой… Пока Люциус целует ее, все это не важно, но стоит ей вновь оказаться дома и ужас ситуации в которой она оказалась словно парализует ее душу.
Сарра не оборачиваясь выскочила из комнаты и бросилась бежать в комнату к брату. Первая волна стыда спала и девушка поняла, что он всего лишь хотел проучить ее за дерзость. Страх сразу же показался ей самой большой ее глупостью и потерей достоинства, но, как бы то ни было, ее хорошенькую голову уже затопило чувство триумфа. Потому что она получит то, что хочет, а выигрывать можно как угодно.
Алан Лоуренс уже готовился ко сну, когда Сарра ворвалась в его комнату и оперлась спиной на дверь, предаваясь истеричному хохоту. Пережитое потрясение не могло пройти бесследно, как бы девушка не храбрилась.
- Ты что? – Алан сидел на кровати.
- Я договорилась с этим Райсом, чтобы помолвку провели тайно! Никто ничего не узнает! И ты молчи!
На лице Алана не дрогнул ни один мускул, он просто смотрел на сестру и ничего не хотел ей говорить. Если хочешь пойти против воли родителей – иди, а не беги на месте. Ему надоел ее детский сад.
- А родителям ты как об этом скажешь?
- Он скажет. Скажет, что у нас в стране нестабильная ситуация, - затараторила довольная Сарра. – И если о нем узнают, то попытаются втянуть во все это… А он не хотел бы этого, потому что это коснется и меня.
- Это ты придумала? – резко спросил Алан. – Они подумают, что он трус.
Алан не на шутку разозлился такой подлости сестры. Он и не думал, что она способна на подобное. Наверное, поэтому они и попали на разные факультеты. Слухи про Слизерин – не только слухи.
- Именно! – радостно согласилась Сарра.
Именно в этом заключался самый главный ее план. Она надеялась, что родители не захотят отдавать свою дочь замуж за труса и порочить тем самым престиж семьи. Она считала себя гением интриг.
- У тебя ничего не выйдет…
В отличие от сестры, Алан знал, что беспокоит их родителей. Знал, почему они пытались сбыть дочь с рук как можно скорее. В этом плане, ее постоянные ухищрения были ему только на руку, потому что они переключатся на него с удвоенной силой сразу после ее свадьбы.
Только сейчас Сарра заметила, как изменился ее брат за эти две недели дома. Он посерел, стал задумчивым и серьезным, словно все время пытался решить какую-то сложную проблему. Решал и никак не мог ее решить…
***
Утро выдалось сырым и хмурым: то и дело накрапывал дождь, небо затянули вспухшие облака, ветер трепал траву и цветы, покрывающие могилы миссис и мисс Малфой.
Люциус стоял, сжимая зонт в руке, и смотрел на жемчужные надгробия. Его всегда удивляла столь резкая крайность жизни и приличий, заставившая Абракаса Малфоя, ненавидевшего свою жену, сделать для нее и ее дочери (он так всегда и говорил: «ее дочь», - словно к нему этот младенец не имел никакого отношения) удивительной красоты надгробия, целиком жемчужные с надписями из изумрудов. Вообще, могила не рождённого младенца находилась изначально в другом месте, в самом дальнем углу сада, но в завещании миссис Малфой указала, что хочет лежать рядом с дочерью, и после того, как отгремели похороны, Абракас Малфой выполнил ее желание.
За этими могилами тщательно ухаживали домовые эльфы, здесь всегда росли белые лилии и в мраморной вазе никогда не увядали персиковые розы – любимые цветы миссис Малфой. Люциус никогда всерьёз не задумывался, откуда они здесь берутся, притом, что сам он бывал на могилах не чаще двух раз в год.
Парень взглянул на маленькую могилку мисс Малфой. Он не помнил, как началась эта странность: называть ни минуты не жившего младенца таким живым «мисс Малфой». Ему даже иногда казалось, что он помнит эту маленькую белокурую девочку с платиновыми волосами, бегающую в воздушных платьях и смеющуюся в комнатах; помнил свою сестру живой, в возрасте, которого ей было не суждено достичь, хотя она никогда не открывала глаз, не произнесла ни звука в этих стенах. Но настолько жива она была в сердце матери, настолько ярок был тот образ, который подпитывала только своими силами миссис Малфой, что это сумасшествие расползлось по всему поместью. Словно вот-вот в комнату вбежит Аспасия Малфой, или, по крайней мере, призрак «покойной мисс».
Но, пожалуй, больше всего во всем этом Люциуса поражало то, что весь этот бред с «мисс Малфой», похоже, ни сколько не раздражал Абракаса Малфоя, потому что он ни разу не попытался это прекратить.
Люциусу иногда казалось, что мама уж слишком много сил вкладывала в поддержание образа дочери. Порой гораздо больше, чем могла. Но как бы то ни было. «Покойная мисс» умерла окончательно вместе со смертью матери.
Иногда Люциус задумывался о том, как изменилась бы его жизнь, если бы у него действительно была младшая сестра. Но как бы он не пытался вообразить ее лицо, в голову приходила только Нарцисса.
С тех пор, как Люциус закончил школу, прошло уже две недели. Всего две недели, но парень уже успел заметить отпечаток взрослой жизни на своем плече. И он не мог сказать, что ему это не нравилось.
Стоило Люциусу только перешагнуть порог поместья в качестве выпускника, как отец тут же начал вводить его в курс всех своих дел, которые Люциусу предстояло унаследовать: начиная от попечительского совета школы, до различных компаний, которые переходили в роде Малфоев по наследству. Но главное наследство Люциус получил еще при жизни отца: он сразу же вступил в ряды Пожирателей Смерти, чем несказанно гордился. Пока что ему доставались только «чистые» задания, вроде убеждения чистокровных семей встать на сторону Лорда. Люциус всегда гордился своим умением убеждать, он знал, когда нужно было применить ложь, когда деньги, а когда угрозы. Всему этому неплохо учила семья и еще лучше – Слизерин, поэтому никто не был в этом столь хорош, как Люциус. Более сложными заданиями занимались проверенные «старики», но отец не уставал рассказывать сыну «милые» подробности. Люциусу это не нравилось, но и отвращения не вызывало, настолько сила была идея в его сердце.
Всё это заставило Люциуса повзрослеть незаметно для себя.
Когда у него было время, они собирались с Саррой, Эвой и Ричем. Эти встречи были, пожалуй, самыми счастливыми моментами, потому что все они словно вновь становились школьниками со своими еще не зрелыми мыслями о проблемах. Они смеялись и шутили, и мечтали, как однажды все вместе отправятся к морю или еще куда, как все будет хорошо. Но стоило встречаться по отдельности, как они невозможно взрослели и менялись. Потому что стоило им разлучиться, и уже никто не верил, ни в море, ни в хорошее, ни даже в них самих.
Ричард был на стороне Лорда, но вступить в ряды Пожирателей не захотел, чем оттолкнул от себя Люциуса. В компании они были все так же лучшими друзьями, но за ее пределами – совсем перестали понимать друг друга. Отец считал, что Пьюси – трусы. Люциус не хотел это слушать, но и противопоставить ничего не мог, хотя где-то в глубине души он знал, в чем дело, но старался не думать об этом, потому что от этих мыслей у него появлялось презрение к себе.
А вот Эва явно была под влиянием отца и жениха, потому что Люциус заметил, что когда она в очередной раз была не в ладу с собой и искала, чем бы задеть Ричарда, она использовала именно это слово – трус.
Справедливости ради стоит отметить, что больше никто не считал мужчин Пьюси трусами. Говорили, что на начальном этапе Эридан Пьюси сильно помог Тёмному Лорду, и продолжал оказывать какую-то помощь, о которой никто из младшего поколения не знал, даже сам Ричард.
Но Люциус не любил тайны, в которых не принимал активное участие, а потому их отношения с Ричардом охладели после школы. Но поведение Эвы Малфой всё равно не одобрял, потому что считал, что она ведет себя неподобающим для леди образом.
К Сарре же Люциуса не было никаких претензий. Она не устраивала ему истерик из-за Нарциссы и из-за того, что они мало времени могут побыть вдвоем. Они встречались, и остальной мир словно исчезал из их жизней. Такой гармонии не было у них даже в школе. И наверное, если бы Люциус задумался, его бы посетила мысль, что такая удивительная идиллия может лишь знаменовать скорые перемены. Но он не думал об этом, и перемены в Сарре списывал на то, что они все изменились со времен окончания школы. Нет, ему не было все равно, просто Сарра очень хорошо умела себя контролировать, а у Люциуса было слишком много других забот.
И каждый раз он без зазрения совести наносил визиты вежливости Нарциссе Блэк и ее семье, упиваясь тем, как хорошо его там принимали. И отношения с самой невестой были удивительно лёгкими, не вызывающими никакой неловкости.
Громыхнул гром. Парень бросил последний взгляд на могилу матери:
- Мама, ты бы мной гордилась…
Дождь застучал по жемчугу, заставляя его переливаться удивительными узорами. Пора было идти, но Малфой все никак не мог оторвать взгляд от цветов, молчаливо терпящих побои дождя. После дождя от них ничего не останется, и домовики снова придут, чтобы вернуть этому месту его нетленный облик. Если в их мире все менялось со скоростью взмаха палочки, эта тихая обитель останется навечно неизменной.
За спиной Люциуса раздался резкий неосторожных плюх поскользнувшегося на мокрой траве сапога. Парень резко повернулся, вскидывая волшебную палочку отработанным движением дуэлянта. Его оружие, подобно рапире, замерло в пяти сантиметрах от кадыка Рабастана Лестрейнджа.
Рабастан Лестрейндж был младшим сыном у мистера и миссис Лестрейндж, братом Рудольфуса Лестрейнджа. Их семья была на стороне Тёмного Лорда целиком и полностью, не говоря уже о богатстве, чистокровности и высоком положении в обществе. Люциус хорошо знал мистера Лестрейнджа, потому что у них были какие-то дела с отцом, плюс они оба были ближайшими соратниками Лорда, тогда как жену своего напарника Абракас Малфой на дух не переносил, и это была одна из немногих вещей, в которых Арабелла была солидарна с мужем. Про миссис Лестрейндж, сухую и болезненную истеричку, Малфой знал только то, о чем говорили во время обеденных сплетен: что она настолько помешана на чистокровности, что совершенно не считается с общественными нормами, и если бы у нее были разнополые дети, то она, скорее всего, женила бы их друг на друге. Конечно, все это высказывалось вслух только в том случае, если никого из семейства не было поблизости, так как Лестрейнджи славились своей мстительностью, усиливающейся из поколения в поколение. Вообще, про эту семью много чего говорили, - она была заметной фигурой на аристократической шахматной доске – и люди постоянно сочиняли новые сплетни, лишь бы подпортить их репутацию. Но вот Люциус, вообще далекий от сплетен, мало что слышал о братьях и их родителях, кроме того грандиознейшего скандала пятилетней давности – о сбежавшей невесте Рудольфуса, Андромеде Блэк, променявшей своего чистокровнейшего жениха на маглорожденного хаплпафца. О, в том скандале были замешаны две чистокровнейшие фамилии, что вызвало настоящий фурор злословия у менее чистокровных семей.
Кстати, Андромеда стала одной из редких тем, которые были под запретом в отношениях Люциуса и Нарциссы. Девушка не шла ни на какие компромиссы – в ее присутствии никто из подростков не смел заговаривать о «позоре семьи», даже для Беллы, которая поливала грязью старшую сестру где ни попадя, эта тема была запретной. Люциус, чье отношение к Андромеде сильно испортилось после того случая, так и не смог образумить свою невесту, а потому просто принял этот пакт о молчании. Нарцисса, как пострадавшая сторона, как кстати и Рудольфус, оказалась мудрее всех своих ровесников, потому что ее намеренное необсуждение данного вопроса привело к тому, что эту историю вообще перестали обсуждать. Ну, а расспрашивать Рудольфуса не пришло бы в голову ни одному здравомыслящему человеку.
- Что ты здесь делаешь? – Люциус прищурился, продолжая держать палочку возле шеи младшего Лестрейнджа.
Рабастан был младше Люциуса на два года и этой осенью должен будет пойти на шестой курс. Это был высокий и худощавый подросток с впалыми щеками и большими блёклыми глазами – малопривлекательное зрелище. Он был любимцем своей визгливой матери, а потому впитал ее нервозность вместе с полным отсутствием такта.
- Отец с братом прибыли по делу, а я решил прогуляться, - пытаясь растягивать слова проговорил Рабастан.
Он держал руки в карманах и всем своим видом показывал, что палочка у его шеи ничуть его не смущает, но Люциус видел эти знакомые нервные движения плечами. Ходили слухи, что Белла Блэк, ставшая невестой Рудольфуса вместо Андромеды, изначально предназначалась в невесты Рабастану, и сейчас Люциус искренне порадовался, что теперь не породнится с этим подозрительным нервным пареньком. Дождь стекал по светлым волосам Рабастана, облепивших его впалые щёки.
- Чья эта могила? – нервно-весёлым голосом спросил нежданный гость, отклоняясь от палочки, якобы чтобы заглянуть за плечо Малфоя.
- Моей матери, - прошипел Люциус сквозь зубы, наклоняясь вслед за Лестрэнджем, чтобы тот не смог увидеть надгробия. – Это не место, для прогулок.
Рабастан прищурился и пожал плечами. Он развернулся и пошел к замку, то и дело оскальзываясь на траве. Люциус пошел следом и быстро догнал парня, поэтому в дом они зашли уже вместе.
В гостиной сидели уже закончившие дела гости с хозяином замка. Абракас Малфой с длинной гривой серебристых седых волос, сидел в своем огромном кресле, закинув ногу на ногу. Рядом, на диване, обтянутом драконьей кожей, сидел мистер Лестрейндж: плотный невысокий мужчина с черными седеющими волосами до плеч и нахмуренными бровями, рядом с ним сидел Рудольтфус – его молодая копия с коротко стрижеными волосами. Когда младший Малфой входил в залу¸ они как раз заканчивали свой разговор:
- Лоэлот совсем с ума сошел, - скрипучим безапелляционным тоном сказал глава семьи Лестрейндж. – Орден он, конечно, сильно потрепал, но если он и дальше будет таким неразумным, то ему не долго осталось.
Люциу нахмурился с кивнул всем присутствующим. Они говорили про Пожирателя, которого он помнил еще со школы, хотя тот был ровесником Рудольфуса. Правда тот шестикурсник Стив Лоэлот, которого впервые увидел Люциус, мало чем походил на того Лоэлота, которого он видел на одном собрании у Лорда. Раньше Стивен Лоэлот был невероятным красавчиком, очень популярным в школе. Но дело было не в нем, а в незабываемом трио: Близнецы Лоэлот и Андромеда Блэк. Сестра Стива, Кристабель Лоэлот была сказочно красива, дива своего времени, какой когда-то была ее мать, у нее был твердый характер и свое мнение на всё. Но не смотря на это, истинным сердцем их компании друзей была именно Андромеда. Это даже странно, что она никогда не воспринималась ниже Кристы, они были на равных, и равных им не было.
- Стив ищет смерти, - мрачно подытожил немногословный Рудольфус.
Стив был младшим близнецом Кристабель в семье чистокровных волшебников Лоэлот. Все знали, что раньше, это была очень богатая семья, миссис Лоэлот, краса того времени сама вела хозяйство и прекрасно приумножила состояние мужа, у нее был сильный и волевой характер, но когда близнецам исполнилось 5 лет, она исчезла. Ее так и не смогли найти, ее участь неизвестна, у нее нет могилы. Ходили слухи, что ее собственная мать прокляла ее на смертном одре, и чтобы это проклятье не коснулось детей, Кэролайн (именно так ее звали) исчезла. Как бы то ни было, близнецы никогда не говорили об этом. Вроде бы, после этих событий мистер Лоэлот отошел от дел, заперся в поместье и больше не покидал его. Криста стала хозяйкой в семье и хорошо справлялась с этой ролью, пожертвовав заботе об отце и брате свое детство. Стив очень ее любил и всегда был с ней, может поэтому, влюбленный до беспамятства в свою идеальную сестру, она так и не женился в последствии. Близнецы поступили на Слизерин, и, кажется, уже тогда, здоровье их отца начало сдавать, не смотря на то, что он был еще относительно молод, но постоянное одиночество дало о себе знать уже через год после отсутствия детей. К счастью для них, он смог продержаться до их 15тилетия. Потом их опекуном стала какая-то меркантильная тётушка, которую Криста выставила сразу же после их со Стивом совершеннолетия.
В школе близнецы пользовались огромным успехом из-за своей красоты и из-за того, что вечным дополнением Стива была Кристабель. Но Стив явно занимал второстепенную роль, она была звезда его жизни, и все его существование крутилось вокруг нее одной. В 16 лет Криста начала встречаться с Каделом Фарли и сама выступила сватом в их помолвке, дав его родителям понять, что она теперь наследница всего состояния, и у опекунши нет никаких прав решать за нее. Стив безумно, просто зверски ревновал к Каделу, об этом все знали. После школы Кристабель вышла замуж за Кадела Фарли, но она понимала, что Стивен не сможет без нее, а потому они заняли поместье Лоэлот и жили там втроем, к огромному неудовольствию Стива и Кадела – но они оба души в ней не чаяли.
Как бы там ни было, два года назад беременная Криста очень заболела, и когда родилась ее дочь, Кристабель умерла. Это была катастрофа. Кадел еле справился с потерей, ему очень помогли друзья и семья, но все равно в течении всего года траура его нельзя было встретить почти ни где. Со Стивом же творилось что-то невообразимое. Он сломался, потому что она была его стержнем, была за него, вместо него, им самим. Он начал пить, разбазаривая всю свою долю наследства, связался с плохой компанией, часто попадал в переделки – и единственный, кто его поддерживал был именно Кадел. Они были нужны друг другу, потому что никто во всем свете не любил так Кристу и не скорбел так о ее утрате. В итоге Стив стал Пожирателем смерти, он отчаянно искал сражений, он хотел умереть.
Вера в проклятье своей семьи погубило почти всех ее членов.
- И он ее найдет, - Абракас поставил точку в этом разговоре в тот момент, когда следом за Люциусом вошел Рабастан.
- Я собираюсь к Блэкам, чтобы сопроводить невесту на свадьбу Забини, - лениво растягивая слова произнес Люциус, обращаясь непосредственно к Рудольфусу. – Не хочешь составить мне компанию?
Вообще-то, раньше Люциус и Рудольфус совсем не общались. Сказывалась большая разница в возрасте, неподъемная для подростков. Но сейчас Люциусу было уже 18, он окончил школу и стал перспективным Пожирателем смерти, - для 23хлетнего Рудольфуса он уже не был ребёнком. К тому же общие дела очень сближают, а семья Блэк была, в каком-то роде, еще одним общим делом.
В поместье семьи Блэк на окраине Лондона (все представители этой фамилии были очень социальными и не терпели удаленности, многие даже были готовы жить в не слишком больших домах, лишь бы поближе к шумным Лондонским улицам), на которое Кугнус Блэк согласился только ради своей жены, было светло и просторно, везде пахло розами и женскими духами: создавалось впечатление, что ты попал не в дом, а в розарий.
Молодых людей встретила чета Блэк, рассыпаясь в искренней радости. Юные представительницы семейства еще не были собраны, а потому развлекать будущих родственников вознамерилась сама миссис Блэк.
Друэлла Блэк, в девичестве носила фамилию Розье и была тётей Эвана и его старшей сестры Дерин. Люциус всегда с интересом относился к этому семейству: они славились своей утонченностью и любовью к прекрасному, которая странно сочеталась с огромным количеством различных тёмных делишек. Так, например, Эван Розье, слизеринец одного с Люциусом года, был исключен из школы за пол года до выпуска из-за какой-то тёмной истории с Сириусом Блэком. Мальсибер и Эйвери говорили, что хотели проучить Блэка, потому что тот, вроде как отбил у Эвана подружку, но вмешалась сестра Поттера. Люциусу было не ясно, как какая-то пятикурсница с факультета зубрил могла всерьез помешать трём будущим Пожирателям смерти (Эван встал на сторону Лорда сразу после отчисления, а Мальсибер и Эйвери - спустя пол года, после выпуска) справиться с Блэком, который даже был без Поттера. Дуэль закончилась вмешательством Дамблдора как раз в тот момент, когда Розье использовал на Блэке непростительное заклинание. Розье вообще повезло, что в такой ситуации смог отделаться всего лишь отчислением. В любом случае, Люциус считал, что дуэль ради той, пусть и симпатичной, но полукровки Ким Эварт не стоила таких жертв. Судя по всему, мистер Розье смог вполне доходчиво объяснить это сыну. А что касается Дерин Розье, которая училась на слизерине курсом старше, и была бы вполне ничего, если бы ни ее странная молчаливая улыбка и множество жалоб сомнительного качества от девочек первокурсниц. Как бы то ни было, год назад она закончила школу и вышла замуж за Пожирателя смерти Лиина Монтегю, который радовал общее дело своей ответственностью и качественным исполнением заданий.
Поэтому, заметив у миссис Блэк эту же молчаливую улыбку, Люциусу стало очень интересно, что же за тайны хранит она. А вообще это была привлекательная женщина, подарившая своему мужу двух похожих на него дочерей и только Нарциссу наделив отличительной чертой всей своей фамилии - светлыми волосами. Насколько Малфою было известно, эта новоприобретенная "отличительная" черта семьи Розье пришла к ним от какого-то давнего брака с одной из его, Люциуса, родственниц.
Чета Блэк, не смотря на свои улыбки, выглядели крайне озабоченными, словно еще пару минут назад у них состоялся не самый приятный разговор в их жизни. Люциус почти наверняка мог предположить, о чем именно так беспокоилось старшее поколение, в особенности старшее поколение, имевшее дочерей.
В светском обществе мало что проходит незамеченным, все обсуждается, и любое, даже самое крошечное, отклонение от общепринятых норм приводит к скандалу. В последнее время жизнь чистокровного сообщества бурлит не переставая, потому что многие родители решили стать либеральнее, касательно будущего своих детей, давая им свободу выбора. Естественно, любые изменения не могут обойтись и без отрицательных, и без положительных сторон.
Главным скандалом этого лета была беременность Сабрины Деррек, дочери очень консервативного семейства, которая была помолвлена на старике Гойле, ровеснике ее собственного отца. Самого мистера Гойла уже год не было в Англии, он занимался каким-то секретными делами Лорда на севере, а посему выходило, что это никак не мог быть его ребёнок. Сама Сабрина никому ничего не говорила и скрыла этот факт ровно до такого момента, до какого его можно было скрывать. Отец ребёнка остался инкогнито. Что-там пытался в итоге сделать с девушкой отец, так и осталось неясным, потому что более мягкая тётка по отцу обвинила во всём родителей и эти «закостенелые средневековые обычаи», и забрала племянницу к себе. Эта ситуация вызвала сильнейший общественный резонанс, побудив одних родителей смягчить фамильные правила, а других – чуть ли не связать детей по рукам и ногам. Но как бы не бились между собой либералы и консерваторы, честь некогда славной семьи Деррек была посрамлена. Помолвка Деррек и Гойла была разорвана, а девушка заклеймена позором.
Семья Блэк была поставлена в похожее положение из-за побега Андромеды, и если бы не их благороднейшая и древнейшая фамилия, они бы не смогли выплыть из него так легко. Поэтому Кугнус Блэк хмурился, а Друэлла теребила фамильный перстень на безымянном пальце. У них оставались еще две дочери, и больше всего они боялись, что и в этот раз их планы будут нарушены.
Люциус не мог с точностью сказать, на чьей именно стороне находится он сам, потому что ему было совершенно не жаль Сабрину Деррек, не смотря на то, что и сам он был стороной, пострадавшей от консерватизма и пережитков прошлого.
Но не успел он подумать о Сарре, как в гостиную вошли Белла и Нарцисса, явно недовольные друг другом, и продолжавшие спорить:
- А я тебе говорю, что Деррек полная дура, - Белла редко выбирала выражения при общении с членами семьи.
- Мы ничего не знаем, - отрезала Нарцисса.
- Что тут знать? Ей очень повезет, если ее выродок не родится… - тут девушки увидели гостей и немного сконфузились и-за своего спора. – Добрый день.
- Какой приятный сюрприз, - подхватила Нарцисса, протягивая ручку сначала жениху, а затем Рудольфусу.
***
Нарциссу Блэк дом встретил облегчением.
Родители, больше любившие из двух оставшихся дочерей идеальную на их взгляд Нарциссу, сразу же окружили ее всевозможной заботой. Первое, что сделала миссис Блэк по возвращении дочерей, – взяла их вместе с собой по магазинам, а отец, который в силу ряда причин просто не умел быть любящим отцом в обычном понимании, взял Нарциссу с собой на небольшой званый ужин с деловыми партнёрами, хотя обычно он старался никуда не брать своих девочек, чтобы у посторонних не было никакого желания спросить про старшую дочь – позор семьи.
Родители, ничего не знающие о проблемах Нарциссы, словно бы всё равно чувствовали отсутствие у дочери душевного равновесия, потому что они всеми силами не давали Нарциссе скучать. Ей не приходило в голову, что они просто соскучились по ней.
Как бы то ни было, Нарциссе стало гораздо лучше, потому что днём ей было совершенно некогда думать о Джеймсе и своей несчастной любви. Но вот по ночам девушку мучила такая ужасная бессонница, перемешивающаяся с клочками невыносимо ярких и плохих снов. Нарцисса металась по кровати всю ночь, но утром неизменно вставала, как ни в чём не бывало. Вначале ее здоровое тело легко переносило отсутствие сна, и днями Нарцисса была весела и подвижна, но спустя две недели девушка побледнела, и под ее глазами начали появляться тени. Родители, а особенно миссис Блэк, начали беспокоиться о здоровье дочери, но, не смотря на усталость, девушка чувствовала себя совершенно здоровой, и ее несказанно раздражали все эти разговоры о врачах и лекарствах. Нарцисса прекрасно понимала озабоченность матери, но ничего не могла ей объяснить. Страшно было представить, что случится с миссис Блэк, и что сделает отец с ней самой, если они оба узнают правду о ней и Джеймсе Поттере. После этого ужасного скандала с Сабриной Деррек Нарцисса даже убрала с полки фотографию Джеймса, потому что родители и так рвали и метали, считая, что каждая их дочь решит опозорить семью. И всё сегодняшнее утро родители ругались о том, как можно это предотвратить.
Подслушивавшие этот разговор девочки решили, что для их же спокойной жизни, им нужно будет убедить родителей, что они совершенно влюблены в своих женихов и не собираются сбегать с какими-нибудь грязнокровками.
В комнату постучали. Нарцисса в новом брусничном платье стояла перед зеркалом и смотрела на своё осунувшееся, но всё же красивое лицо, которое в сочетании с яркой тканью казалось еще белее. Открылась дверь, и вплыла миссис Блэк в своём пышном кремовом одеянии.
- Ах, милая, ты так прекрасна! – Проворковала женщина, обняв девушку за плечи. – Только позволь я что-нибудь сделаю с этими ужасными пятнами под глазами!
Она достала волшебную палочку и что-то быстро зашептала – лицо Нарциссы приняло свой, даже более здоровый, чем обычно, вид.
- Так-то лучше, - миссис Блэк лучезарно улыбнулась и выплыла из комнаты.
Нарцисса натянуто улыбнулась закрывшейся двери. Порой ей казалось, что любовь ее матери к ней ничем не отличается от любви к красивому зеркалу. Миссис Блэк больше всего любила в Нарциссе именно своё отражение в ней, ведь из троих дочерей только средняя была похожа на мать. И ее нездоровый вид вызывал в матери огорчение, подобное тому, какое вызывают поблекшие драгоценные камни в оправе. Ей хотелось их вычистить, и необходимость показывать их посторонним только усиливала это желание. А сегодня они должны были посетить свадебную церемонию Кэссиопеи Ростер и Дэвида Забини, поэтому Нарцисса должна была блистать на гордость родителям.
Да и сама Нарцисса очень хотела посетить это торжество по ряду причин.
Во-первых, она была девицей высшего света, и подобные выходы были ей столь же необходимы, как розе нужен солнечный свет. Во-вторых, она ожидала, что поскольку устанет, то сможет наконец-то забыться сном без ужасных сновидений. И, в-третьих, ей хотелось увидеть подруг, с которыми за эти две недели предсвадебной подготовки их семей почти не имела возможности видеться. Без постоянного источника стресса Нарцисса перестала быть нелюдимой, и ей хотелось общаться с кем-то помимо своей семьи. Но Эрика помогала брату готовиться к свадьбе, а в остальное время не отходила от болеющей матери. Семья Айрис тоже активно готовилась к свадьбе, но младшая Ростер все же навестила Нарциссу, желая хоть немного отдохнуть от царившего в доме хаоса. Но Нарцисса так живо интересовалась деталями предстоящего торжества, что Айрис была вынуждена рассказывать ей все подробности.
Еще одним постоянным гостем был Люциус, периодически заходивший из вежливости, но эти встречи почти всегда были короткими и в присутствии родителей, а потому Нарцисса и Люциус не обменивались слишком уж личными новостями.
Больше Нарцисса ни с кем не виделась, но вела регулярную переписку с Северусом, в которой главные темы избегались под страхом смерти, а так же тайные переписки с Сириусом и Андромедой.
Сириус рассказывал о том, что купил собственный дом и звал приехать в гости, как только он устроится. В своих переписках, которые были подобны постоянному непрекращающемуся разговору, они намеренно, но словно невзначай, избегали разговоров о семье и о Джеймсе, зато постоянно упоминали об Андромеде и ее чудной дочери.
С Андромедой Нарцисса так же поддерживала связь, но их письма были достаточно редкими, потому что новости у обеих не спешили накапливаться.
Нарцисса была рада этим письмам, они приходили из совершенно чужого, невероятного мира, частью которого были родные люди: Андромеда, Сириус, Джеймс…
Девушка подумала, что, наверное, очень здорово иметь свой собственный дом. Никто не заставляет тебя принимать неприятных людей, не нужно отчитываться о том, куда ты пошел, не нужно прятать письма… Но Нарцисса, избалованная дочка богатых родителей, не могла представить себе истинную одинокую жизнь без слуг и покровителей.
В такие моменты ей даже хотелось поскорее выйти замуж. А супружескую жизнь она тоже представляла лишь неким ежедневным, но не слишком уж утомительным церемониалом. Для аристократов понятия «быть хорошей семьей» и «казаться хорошей семьей» почти идентичны, а такие вещи, как близость с мужем, и вовсе не приходили девушке в голову, потому что замужество было связано для нее с Люциусом, а вот близость – с Джеймсом, и только с ним.
Нарцисса подошла к тумбочке у кровати и достала из нее медальон на длинной цепочке.
Она до сих пор почти всегда носила этот кулон. Там было ее разбитое счастье: счастливые влюбленные подростки. Лживая и жестокая фотография. Снимок счастья, которого уже не было и не будет. Он не делал ее счастливой, не приносил облегчения, лишь усиливал чувство отсутствия. Но она не могла с ним расстаться.
Прежде чем спуститься к родителям, Нарцисса заглянула к сестре, которая как раз застёгивала чёрную бархатку на бледной шее. Бэлла в свои шестнадцать лет уже достигла пика своей пугающей привлекательности и выглядела гораздо старше своего возраста. Она словно и чувствовала себя старше, и вела себя соответствующе.
- Как ты думаешь, Деррек залетела от какого-нибудь магла? – спросила Бэлла, когда они вышли в коридор.
В ее словах звучали нотки отвращения и грубости, которые уже стойко переплелись с представлением о ее голосе и ней самой. Нарцисса не любила обсуждать с ней подобные темы, потому что сама балансировала на самой грани дозволенного. Белла, ничего не знавшая об отношениях сестры с Поттер, но знавшая о ее дружбе с Сириусом, всегда считала своим долгом «образумить» старшую сестру. Нарциссу всегда раздражало, если с ней так разговаривали.
- Мне больше интересно, куда он делся, - раздраженно повела плечами Нарцисса.
- Наверняка сделал ноги, как только узнал, что она ведьма!
- В таком случае он мерзавец! А вдруг мистер Деррек что-то с ним сделал?
- И поделом, я бы еще и Сабрину придушила! Нечего ноги раздвигать перед грязнокровками! Фу, какая мерзость, - Белла сделала такое лицо, словно в коридоре пахло чем-то отвратительным.
- Ее хотели выдать замуж за этого мерзкого старика Гойла, - Нарцисса сделала такое же выражение лица, представив себя на месте Сабрины.
- А я тебе говорю, что Деррек полная дура, - Белла редко выбирала выражения при общении с членами семьи.
- Мы ничего не знаем, - отрезала Нарцисса, заходя в гостиную.
- Что тут знать? Ей очень повезет, если ее выродок не родится… - тут девушки увидели гостей и немного сконфузились и-за своего спора. – Добрый день.
- Какой приятный сюрприз, - подхватила Нарцисса, протягивая ручку сначала жениху, а затем Рудольфусу.
Порой, думая над тем, за кого иногда выдают замуж молоденьких девушек ее круга, Нарцисса была просто счастлива, что ее жених именно Люциус Малфой. Он был богатый, красивый, чистокровный и приятный в общении, в отличие от того же Рудольфуса Лестрейнджа, который был вечно угрюмым и молчаливым. Он очень редко бывал у них, только тогда, когда уже нельзя не прийти, с тех пор, как Андромеда сбежала из дома. Насколько помнила Нарцисса, когда он был женихом Андромеды, то бывал у них гораздо чаще. Нарциссе тогда казалось, что они видят его дома даже чаще, чем в школе. Она не помнила каких-нибудь проявлений привязанности с его стороны, но даже среди таких малявок, как Нарцисса и Белла в то время ходил слух, что Андромеда Блэк находится под протекцией Рудольфуса Лестрейнджа, который на тот момент был самой внушительной фигурой в школе. Их редко видели вместе, но его «защита», в которой Андромеда вовсе не нуждалась, была настолько сильна, почти осязаема, что всем казалось, словно тень Рудольфуса всегда стоит за спиной Андромеды. С Беллой все было иначе. Может быть из-за того, что в школе они никогда не были на глазах, как жених с невестой: когда Рудольфус учился, между ними была пропасть в пять долгих лет, а когда Белла стала взрослой помолвленной девушкой, про него помнили только старшекурсники и те очень смутно. Но даже сейчас, глядя на них двоих, Нарцисса видела лишь равнодушную девушку и молодого человека с отсутствующим взглядом.
- Да что вы всё о плохом, - улыбаясь сказала миссис Блэк. – Вот у Боулов сын родился! Рудольфус, ты не знаешь, как они его назвали?
Миссис Блэк говорила о Эрил и Тирионе Боулах, новоиспеченной чистокровной семье, возникшей в прошлом октябре. Тирион Боул был Пожиратель смерти из уважаемой чистокровной семьи, два года назад закончивший школу. Он был воспитанным и тихим парнем, про него мало что было известно, в отличие от его жены Эрил. Она была младшей сестрой лучшего друга Рудольфуса – Эвинга Фертстона – и училась в Слизерина на два курса старше Нарциссы. Так вот о ней Нарциссе было известно много пикантных подробностей. Люциус встречался с ней пол года, когда был на пятом курсе, пока не оставил ее одну на Рождественском балу ради того, чтобы приревновать Сарру Лоуренс. Потом Эрил дулась на него ровно до тех пор, пока не поняла, что Люциус вовсе не намерен возвратить ее, а хочет добиваться Лоуренс. После этого Эрил сменила гнев на милость, но было поздно – Люциус и Сарра начали встречаться. Кажется, Эрил ничуть не беспокоило, что у Люциуса уже есть будущая жена, потому что она была от него без ума, несмотря на то, что она сама уже помолвлена на Тирионе. Нарцисса, на тот момент далёкая от безответных чувств, презирала Фёртстон за ее унизительные страдания и попытки вернуть Люциуса, которые длились вплоть до ее выпуска в прошлом году. Как там дальше Эрил переживала свою разбитую любовь Нарцисса не знала, но состоялась свадьба Эрил и Тириона, а еще через пол года все поздравляли ее с грядущим пополнением рода Боулов.
- Люциан, - недолго думая ответил Лестрейндж.
Нарцисса, сжавшая губы до белизны, лишь бы не засмеяться в голос, бросила быстрый взгляд на Люциуса, который улыбнулся ей в ответ уголками губ. Не нужно было быть легиментом, чтобы понять, что оба подумали о том, что школьная любовь совсем не прошла для Эрил бесследно. Белла, не привыкшая сдерживать свои негативные проявления, весело хмыкнула. Нарцисса, более тактичная по природе, быстро посмотрела на Рудольфуса. Всё-таки Эрил Боул была сестрой его лучшего друга, Нарцисса бы воздержалась от любых шуток на ее счет в его присутствии, но Белла никого не боялась. Однако Лестрейндж, кажется, и не услышал ее смешка. На мгновение вынырнувший из своих мыслей, чтобы ответить будущей тёще, он сразу же погрузился обратно.
Люциус подумал о том, что это неплохая идея – назвать дочь Саррой. А вот Нарцисса, которая тоже сразу же подумала о себе, не хотела назвать сына Джеймсом. Во-первых, для нее существовал только один Джеймс, а назвать так сына, было все равно что разбить ее чувства надвое, рассредоточить, умалить. Во-вторых, тогда как для Люциуса Сарра Лоуренс была победой, о которой он будет помнить всю жизнь, и поэтому с радостью увековечил бы ее в имени своего ребёнка, для Нарциссы Джеймс был грандиозным поражением, в котором она никому не хотела бы признаваться.
Для Рудольфуса Андромеда была проигрышем, самым большим поражением в его жизни. А потому Беллатрикс станет вторым…
***
В родовом имении Ростер уже две недели все стояло вверх дном. Везде лежали какие-то буклеты, из которых то и дело вырастали букеты обычных цветов и совсем странных, от которых пахло приворотным зельем; Некоторые охапки вполне безобидных букетов вдруг сами начинали перемещаться по дому, а другие прорастали там, где их оставили. Каждую свободную поверхность занимали различные ткани и изображения свадебных платьев всевозможных расцветок и фасонов, были даже такие, которые трансформировались в короткие, или такие, которые совершенно ничего не весили, хотя даже такие платья казались сущим пустяком по сравнению с платьем из живых бабочек, которое само по себе летало по дому, оставляя за собой шлейф волшебной пыльцы. Туда-сюда сновали какие-то организаторы свадебных путешествий в жерле вулкана да романтического ужина на ковре-самолете, портные с огромными игольницами, флористы в меховых наушниках и с прищепками на носу, предсказатели счастливого будущего и прочие организаторы всевозможных празднеств. Завершали все это летающие по всему дому лепреконы, шушукающиеся по углам гоблины, которые мастерили диадему невесты, и огромный крылатый конь в саду, заказанный специально для этого случая во Франции.
Каждую минуту все домашние были чем-то заняты и отлучались из дома только по свадебным делам. Правда Айрис все же удалось однажды выбраться из этого хауса и навестить Нарциссу, но даже подруга не дала ей ни на секунду забыть о свадьбе сестры.
Вообще, вся эта свадьба не выходила у Айрис из головы, тесно переплетаясь с мыслями о собственном будущем, которое начиналось в середине Августа. Но само торжество Айрис ненавидела.
Во-первых, девушка совсем не хотела видеть этот помпезный и разряженный высший свет, который будет решать свои дела под предлогом празднования, лицемерно желать счастья и удивляться, какая Кэсс стала красавица. Айрис ненавидела всё это, не любила всех этих представителей «благородной аристократии», потому что никогда не понимала, как могут все эти лживые люди так подходить и что-то говорить о тебе и твоем будущем, если никто из них ничего, в сущности, не знает друг о друге.
Айрис в такие моменты считала, что, кажется, родители допустили большой пробел в ее воспитании.
Во-вторых, Айрис понимала, что в этот день закончится вся ее такая привычная жизнь. Какую бы сложную гамму чувств не испытывала она к Кэсс, сестра была важной частью ее жизни. И теперь, когда она выйдет замуж и покинет их дом… Айрис даже не хотела думать об этом.
Удивительно, как устроен человек. У сестер всегда были достаточно странные отношения, и привязанности друг к другу, о которых они молчали, тоже были странными. Их нельзя было назвать действительно дружными, или хотя бы близко дружившими. Айрис всегда завидовала Кэссиопее, красавице и любимице родителей. Завидовала такой яркой внешности, завидовала этой уверенности в своей неотразимости, ведь ни одна из привязанностей сестры не была безответной. Ей все давалось играючи. Но не смотря на всё это, Айрис прекрасно понимала, что ее собственное представление о счастье в корне отличается от представлений сестры. Да и младшая Ростер точно знала, что не будь Кэсс ее сестрой, они бы презирали друг друга. Вернее это Айрис презирала бы ее за вздорность, глупость и низость души, а Кэсс и вовсе бы не было никакого дела до Айрис. Но они были сестрами, росли вместе, хоть и в неравных условиях, но они были привязаны друг к другу, а привязанность держит сильнее любви. Наверное, Айрис никогда в полной мере не осознавала, насколько ей нужна Кэсс, как в этот день, когда сестра станет частью совсем другой семьи.
В-третьих, на этом приеме она увидит Счастливчика с Виолеттой, потому что ничего не изменилось и о возможности их расставания знали только они сами, да Айрис с Кэсс. Рейвенкловка очень переживала о судьбе этих двоих, потому что ей действительно было их жаль, и потому что так можно было не думать о своей собственной судьбе. Но переживать о ком-то с кем ты не общаешься – это одно, и совсем другое ловить на себе их настороженные взгляды. Ведь если по сути, то она была для них чужим человеком, и ее желание помочь принималось, но явно с подозрением, которое было вовсе не странным в их положении.
И в-четвертых, она увидит Ричарда. Это было и хорошо и плохо одновременно, потому что это было страшно в любом из проявлений. Айрис понимала всю сложность своей ситуации. Парень, который ей нравился должен был стать ее мужем, он предложил это сам, но любил другую. Да, он явно не мог жениться на той, которую любит, но ведь даже это не заставляло его жениться именно на Айрис. Так почему он предложил ей? Как он вообще к ней относится? Эти мысли не давали девушке покоя, потому что в глубине души она надеялась на взаимность, надеялась, что он привыкнет к ней и полюбит. Так ведь бывает. Наверное…
Айрис сидела за туалетным столиком в своем новом небесно-голубом платье и смотрела на свое унылое отражение. Вернее сказать, отражение было очень сочным, живым и искрящимся, потому что платье красиво оголяло плечи и подчеркивало глубокий голубой оттенок глаз, их нежную выразительность, а золотые кудри, полусобранные на макушке, ниспадали на грудь и плечи. Айрис была чудо, как хороша, но по обыкновению не замечала этого, а видела лишь уныние в выражении лица.
Вообще, за все эти годы Айрис так и не научилась видеть свою привлекательность, считая себя такой обыкновенной по сравнению с подругами и сестрой. Нет, в личностном плане она никогда не считала себя хуже других, никогда не принижала достоинств своего характера и даже ощущала гармонию со своим внутренним миром. Но как девушка… она словно не видела взаимосвязи между тем, чтобы нравиться внешне, и тем, чтобы нравиться внутренне. Не говоря уже о том, что ей было чем нравиться во всех планах. Но она упорно не видела ничего примечательного в своих золотых кудрях или голубых глазах. В ее мире красота должна была быть холодной и утонченной, как красота Нарциссы или Кэссиопеи, привлекательность Сарры Лоуренс и Виолетты Блэк, образ Эрики, которая была утонченной и умела казаться холодной. И была она, Айрис Ростер, похожая на цветок ириса среди роз и лилий. Она не умела быть утонченной, и как ни пыталась, ее напускная холодность выглядела лишь как неприкрытая грусть.
В детстве она была неказистой, а в свои семнадцать стала совершенно очаровательной. Айрис нравилась очень многим, но никогда не замечала ни знаки внимания, ни прямые намеки. Она была далека от всего этого, потому что привыкла считать себя серой мышкой. И привыкла любить Ричарда.
В дверь постучались и Айрис, на автомате вставая из-за столика, но продолжая смотреть в зеркало, произнесла заученной звонкой интонацией:
- Войдите.
Дверь открылась и закрылась. Айрис обернулась на вошедшего и почувствовала, как у нее инстинктивно сжались кулаки – прислонившись спиной к двери стоял Альберт Паркинсон. Его нахальный взгляд пробежался по ее фигуре и замер на лице. С минуту они так и смотрели друг на друга: Айрис с вызовом, Паркинсон с издевкой.
Альберт пришел утром этого дня и якобы помогал с последними приготовлениями. Вся семья сочла это проявлением дружеского участия. Старшие Ростеры вообще очень уважали старшего Паркинсона и радовались младшему. А как же, старший был преданным соратником Тёмного Лорда, а младший вступил этим летом в ряды Пожирателей, что было очень почётно. Айрис не разделяла всеобщего умиления, но, естественно, не показывала этого публично.
- Чем могу помочь? – более резко, чем хотелось, спросила рейвенкловка, сказывалось психологическое перенапряжение.
- Кэсс попросила тебя зайти к ней, - скучающе произнес Альберт, осматривая девушку.
- Выполняешь работу домовика? – Айрис чувствовала, как у нее по коже бегут мурашки от его неприятного взгляда. – Спасибо за информацию, не смею больше задерживать.
Парень не шевельнулся, продолжая нахально преграждать девушке путь к выходу. Она выжидающе на него взглянула. На секунду его взгляд показался ей напряженным, но девушка мало разбиралась в чужих взглядах.
- А ты не хочешь поблагодарить меня за оказанную услугу? – он наконец-то отлепился от двери и подошел к Айрис.
Голос парня был злым и словно обвиняющим, словно она была виновата в чем-то. Паркинсон остановился ровно в шаге от нее, так, что ей не приходилось задирать голову, чтобы видеть его лицо. Им двоим было очевидно, о чем он говорит, и так же очевидно было то, что она в этом не сознается.
- Какую услугу? За то, что принес письмо? Могу приказать, и тебе принесут совиное лакомство.
Айрис посмотрела на него с вызовом, но все же мягче, чем ей самой бы того хотелось. Ей вообще не нравилась вся эта ситуация, и сам Паркинсон ей ужасно не нравился, как и то, что невольно стал ее союзником в разрушении чужого счастья. Вот только если она сама каждый день мучилась чувством вины и не знала, как ей быть, Паркинсон явно получал удовольствие от всего этого.
- Ты же прекрасно понимаешь, что если бы не я, то в августе Пьюси мог бы стать женихом какой-нибудь другой девчонки, - он облизнул губы, чувствуя, что надавил на больное, на месяцы бессонницы и переживаний.
Айрис почувствовала, что еще немного и растеряет всю закалку, еще немного и разрыдается перед этим злым и жестоким человеком.
- Ах, это, - натянуто хмыкнула девушка. – Премного благодарна, что не останусь старой девой, а то я боялась, что никто не возьмет меня замуж.
Сказав это, она попыталась обойти Паркинсона, но он вдруг схватил ее за руку выше локтя и развернул к себе. Айрис совсем не поняла его выражение лица, и что он вообще хотел от нее, но хватка была болезненной и разозлила девушку – никто и никогда не обращался с ней грубо. Айрис сверкнула глазами и выдернула руку в тот момент, когда он вдруг нахмурился, словно что-то обдумывая. Девушка быстро направилась к выходу из комнаты, и уже в дверях услышала вопросительный голос Паркинсона, в котором впервые сквозила не насмешка, а искреннее удивление:
- Ростер, ты сказала «старой девой»?
Айрис не обернулась, потому что почувствовала, как вспыхнула до корней волос. Она случайно использовала это устойчивое выражение и даже не собиралась вкладывать туда прямой смысл. Но Паркинсон как-то понял, что прямой смысл имеет место быть. Да, она никогда не… да что уж говорить, она даже никогда не целовалась ни с кем, даже за руки никогда не держалась. Когда была ребенком, еще до школы, ей нравился брат Эрики, но потом это забылось, а потом появился Рич.
Айрис выскочила из комнаты и бегом влетела в комнату сестры. Да, рейвенкловка струсила, но она и не могла представить себе иного решения в данной ситуации. Пытаясь справиться с тошнотой и сбивчивым дыханием, девушка посмотрела на свою сестру. Кэссиопея Ростер в невероятно красивом свадебном платье, расшитом мелкими волшебными цветами, которые мерцали точно звёзды, стояла перед зеркалом.
- Что с тобой? – улыбаясь посмотрела на нее Кэсс.
Она была счастлива, это совершенно точно. Айрис правда не знала, было ли это настоящее счастье истинно любящей девушки, или просто счастье тщеславной красотки, но Кэссиопея Ростер светилась от счастья, и Айрис невольно забыла о своем недавнем позоре:
- Бежала к тебе со всех ног!
Айрис по-обыкновению села на кровать, обняв один из столбиков, и стала смотреть на приготовления сестры. Как много раз случалось за всю их жизнь: Айрис всегда сидела вот так на кровати сестры и смотрела на ее кричащую красоту. Больше так никогда не будет. И то ли от мыслей об этом, то ли от общего эмоционального напряжения, которое Паркинсон лишь усугубил, Айрис вдруг разрыдалась.
Разрыдалась по-настоящему, в голос.
- Айри! – старшая сестра выронила расческу и бросилась к младшей Ростер. – Милая, что случилось?
Первую минуту Айрис никак не могла справиться с собой, и из-за этого рыдала пуще прежнего. Кэсс села на кровать рядом с сестрой и заглянула ей в лицо.
- Просто… ты выходишь… замуж… - наконец выдавила из себя рейвенкловка, пытаясь справиться с истерикой. – Я останусь одна…
Это все, что смогла сказать Айрис, потому что это было главным, из этого вытекало множество неприятных мелочей, но это было самым главным. Больше всего девушка боялась одиночества, которое останется в этом доме на месте Кэсс, в школе на месте Кэсс… Потому что по неизвестным причинам Кэссиопея Ростер очень любила свою сестру, порой как-то странно, как умела, но все же любила ее, словно где-то очень глубоко в душе чувствовала свою вину за то, что сестру не любили родители, и она любила ее за них и за себя.
- А может, ты просто ревнуешь? – Кэсс поджала губы, пытаясь не улыбнуться.
На мгновение Айрис даже перестала плакать. Естественно она ревновала. Она всегда ревновала родителей к Кэсс, Кэсс ко всем остальным, Кэсс к Дэвиду… Но сестра спрашивала не о том, и Айрис заулыбалась, потому что вспомнила, как будучи совсем ребенком вздыхала по Дэвиду. А потом она поступила в школу и совсем про него забыла, а вот Кэсс помнила про первую привязанность своей сестренки, и однажды, когда Айрис было четырнадцать, спросила у нее разрешение выйти за него замуж. Это был первый раз, когда Кэсси вообще спрашивала, а не стразу брала, не говоря уже о том, что спрашивала у Айрис.
- И вообще, ты не о том переживаешь, - Кэссиопея погладила сестру по щеке. – Милая, у тебя же помолвка в Августе! Разве не здорово?!
Айрис опустила голову. Разве не здорово? Стать невестой лучшего парня в мире, носить обручальное кольцо с гербом его семьи, называться «невестой мистера Ричарда Пьюси». Разве не здорово? Знать, что твой жених не испытывает к тебе и малейшей симпатии, что он стал твоим женихом только потому, что его возлюбленная стала невестой другого… Разве не здорово?
- Кэсс, зачем ты сказала Паркинсону, что мне нравится Ричард?
- Я не говорила, - не запнувшись и не отведя взгляд удивленно ответила Кэссиопея.
Но тогда Айрис просто не могла понять, откуда этот вопрос, который Альберт задал ей с таким негодованием. Неужели ее чувства были столь очевидны?
- Значит, ему нравится Эвелин Течер? – Айрис сама не поняла, как у нее получилась эта вопросительная интонация, ведь она была почти уверена в этом, ведь это было так логично.
Логично делать предложение именно той девушке, которая тебе нравится, с которой ты хочешь провести всю свою жизнь, разве нет?
- Нет, - Кэсс вдруг смутилась и отвела глаза. – Альберту нравится… не Эва…
Айрис несколько опешила. Но зачем тогда? Зачем делать предложение девушке, которую ты не любишь? А зачем Ричард сделал ей предложение? От отчаяния. Может быть и Паркинсон отчаялся?
- Но почему тогда?
Кэссиопея встала с кровати и вновь подошла к зеркалу, оставив сестру в полном недоумении.
- Из мести… - задумчиво произнесла невеста, осматривая себя в холодном отражении, на ее губах мелькнула зловещая ухмылка. – Из мести…
- Из мести кому? И за что?
Кэсс некоторое время долго смотрела в зеркало, словно обдумывая ответ, а потом сказала быстро, словно совсем не то, что нужно было сказать:
- Понятное дело кому, Пьюси, конечно!
Айрис никак не могла понять, как можно мстить человеку так, что и сам попадаешь в зону поражения. Ведь разве эта месть стоит того, чтобы прожить всю жизнь с нелюбимой девушкой, лишь бы только твой противник не был счастлив? За какой такой проступок можно мстить так отчаянно? Это должна быть абсолютное зло, на которое Ричард просто не бог быть способен.
- А Ричард знает, за что ему мстит Паркинсон? – высказала вдруг рейвенкловка внезапную догадку.
- Нет, - Кэссиопея снова задумалась о чем-то своем. - Все указывает на то, что нет…
Айрис негодующе замолчала, но все же ответила, справившись с собой:
- Но это же неправильно! Нужно отвечать ударом на удар, но если человек не знает, за что ты его бьешь – это не правильно!
Кэссиопея перестала прихорашиваться и непонимающе посмотрела на сестру. И столько непонимания было в ее взгляде, что Айрис невольно начала сомневаться в своих словах.
- Кто сказал тебе эту глупость? – старшая сестра нахмурилась. – Вас этому в рейвенкло учат?
Айрис насупилась. Она не любила, когда кто-то из родных указывал на то, что она пошла не по стопам семьи и попала не в Слизерин. Миссис Ростер так разозлилась тогда, что даже хотела забрать ее из школы. А Айрис никому не сказала, что Шляпа дала ей выбор, первый сложный выбор, который она сделала сама. Потому что разочарование родителей ничто в сравнении с тем, чтобы прожить всю жизнь в тени Кэссиопеи, и она решила стать другой, потому что все равно нельзя не разочаровать уже разочарованных.
Кэссиопея подошла ближе и, наклонившись, заглянула сестре в глаза:
- Всегда бей первой, и бей так, чтобы отбить у других желание бить в ответ.
- Это что, закон Слизерина? – вызывающе спросила Айрис.
- Нет, это закон нашего общества, - тихо ответила Кэсс. – Закон нашей семьи…
Айрис не знала, что ответить.
- Пора идти, - сказала Кэссиопея.
Она напоследок оглядела себя в зеркало: никогда в жизни она, первая красавица всего волшебного мира, не была настолько прекрасной, настолько счастливой. Она сама точно не знала, была ли она счастлива в том смысле, в каком понимают счастье люди другого круга, она бы и сама не смогла ответить на этот вопрос. Но она была настолько уверена, что должна быть счастлива в этот день, что облачилась в это чувство, как в свадебное платье.
Айрис выкинула из головы их разговор и с тоской посмотрела на свою сестру. Это были последние моменты их совместной жизни, которая через каких-то пару часов отойдет в прошлое, станет еще одним воспоминанием в их жизненных копилках. Младшая Ростер чувствовала уколы совести, потому что в такой важный момент для их семьи, для единственной сестры, она была предателем, - она никак не могла порадоваться за Кэсс. Мысли о надвигающемся одиночестве подступали с той же скоростью, с какой приближалась церемония.
Кэсс пошла к двери, и если бы Айрис не была так занята муками своей совести, то она непременно заметила бы нетвердость шагов сестры. Кто бы мог подумать, что она, Кэсс Ростер, будет бояться собственной свадьбы? Кэсс Ростер, первая красавица аристократической Англии с тех пор, как умерла Кристабель Фарли, уверенная в себе и своем будущем, ничего и никого не признающая выше себя? Да, это была Кэсс Ростер, собирающаяся стать Кэссиопеей Забини.
Невеста остановилась в дверях и обернулась на свою младшую сестру. Они встретились глазами. Никогда на свете они не были так честны друг с другом, как в этот момент молчаливого страха. Кэсс Ростер боялась покидать эту комнату, потому что прежняя она никогда уже не вернется в эти стены, никогда уже не вернется к своей младшей сестре.
- Айрис, - сказала она вдруг дрогнувшим голосом, который младшая Ростер никогда прежде не слышала. - Кем бы я ни стала сегодня, когда скажу «да», где бы я не жила после, я навсегда останусь твоей сестрой.
Айрис вскочила и хотела было бросится на шею сестре, но в дверь настойчиво постучали и момент был разрушен.
- Войдите, - голос Кэсс прозвучал весело и ненаигранно.
Дверь открылась и в комнату вошла с молодая девушка с очень искусственной радостью на лице. Это была Нэрис Уорингтон, племянница их отца, которая в прошлом месяце вышла замуж за Талфрина Уорингтона. Нэрис была старше Кэсс на два года, а Айрис на три, и вот уж кто точно был самой непривлекательной Ростер в их семье. Она была такая же высокая, как Кэсс, но совершенно худая и угловатая, с блеклыми волосами мышиного цвета. Но в детстве Нэрис лишь немного не дотягивала до Кэсси, и была гораздо красивее Айрис, что сильно сказалось на ее характере, который, в отличие от ее внешности, ни чуть не изменился с тех пор. Она словно и не заметила, как подурнела, и продолжала считать себя самим совершенством. Она обожала быть в центре внимания, а потому сделала все, чтобы их с Талфрином свадьба превзошла все мыслимые представления – в итоге это была дорогая какофония, оставшаяся у гостей в памяти, как разноцветным гудящий и взрывающийся балаган. Родители потом рассказывали девочкам, что на эту свадьбу ушло всё приданное Нэрис, и что им с Талфрином придется сильно умерить свои расходы хотя бы до смерти их родителей и вступления в силу их наследства.
- Ах, Кэсси, я так за тебя рада, - Нэрис бросилась обнимать Кэсс. - ты и представить себе не можешь, как здорово быть замужней женщиной!
Кэсс закатила глаза, и Айрис еле сдержала смех.
***
В поместье Забини стоял предсвадебный переполох, когда всё уже было готово и оставались только последние штрихи вроде свежих цветов и обновления водоотталкивающих заклинаний, потому что свадебный шатер располагался в саду, а дождь лил уже четыре часа без остановки.
Семнадцатилетняя Эрика Забини была уже в праздничном васильковом платье и бегала по поместью, проверяя работу домовиков и раздавая последние указания. Она долго готовила себя к тому, что мама не сможет возглавить подготовку в силу здоровья, а значит весь этот хаос свалится на ее неопытные плечи, но все равно успела устать задолго до начала церемонии. Уже вот-вот должны были прибыть первые гости, встречать которых полагалось родителям.
Эрика на мгновение замерла перед комнатой матери (из-за болезни миссис Забини больше не делила постель с мистером Забини), глубоко вдохнула, и улыбаясь открыла дверь.
- Мамочка, все уже готово… - затараторила Эрика, но запнулась.
Нарядная миссис Забини сидела в кресле и снисходительно улыбалась, глядя на дочь. Домовушка с огромным подносом полным целительских зелий исчезла с громким хлопком, от которого женщина едва заметно поморщилась. Она вообще старалась сохранять достоинство здоровой женщины, но Эрика видела, как тяжело она сидит в этом мягком кресле, как напряжены все черточки ее ранее спокойного лица.
Девушка насильно улыбнулась, чувствуя дрожь в губах. Болезнь, которую еще в школе Дэвид назвал несерьезной, за эти две недели прочно пустила корни в крепкое тело женщины, и силы начали постепенно покидать его. Миссис Забини перестала покидать дом и стала гораздо меньше двигаться. Целители ходили к ним как к себе домой, но лекарства почти не давали видимых улучшений. На что лекари лишь говорили: «нужно ждать». И они все ждали и полностью уходили в подготовку к свадьбе Дэвида, лишь бы только не думать лишний раз о болезни… и под предлогом постоянных обсуждений мелочей Эрика не отходила от матери ни на шаг.
- … с минуты на минуту прибудут Ростеры, - младшая Забини поспешила продолжить свою прерванную речь. – Невесту проводишь в первую гостевую комнату, там тоже всё готово.
Миссис Забини кивнула все с той же снисходительной улыбкой:
- Хорошо, милая. А теперь ступай к Дэвиду, посмотри, готов ли он.
Эрика кивнула и вышла из комнаты, не зная, что мать нарочно отослала ее, чтобы она не видела, как тяжело ей теперь подниматься из кресла.
Мисс Забини с трудом сохраняла свой спокойный шаг по пути к брату. В этой суматохе ее сердце отбивало чечетку и она кое-как не срывалась на бег, перемещаясь между комнатами.
- Войдите, - раздался из-за двери улыбающийся голос Дэвида, когда она постучала.
Эрика вошла в комнату брата и почувствовала, как у нее вновь задрожали губы. Дэвид Забини в праздничном костюме стоял перед большим зеркалом и завязывал галстук, а на губах у него то и дело возникала задумчивая улыбка. Девушка почувствовала знакомый укол ревности. Она ревновала брата к его невесте, к его взрослению и к его свадьбе.
- Дэйв, ты счастлив? – слизеринка попыталась улыбнуться и подошла к брату.
- Что? – Дэйв улыбаясь вынырнул из своей задумчивости. – Да, пожалуй.
- Пожалуй? – глаза Эрики округлились. – Ты женишься! Это должен быть самый счастливый день твоей жизни!
- Это кто тебе такое сказал? – Дэвид рассмеялся, потому что сейчас ему и вправду казалось смешным то, что в их мире все обычно бывало наоборот.
Эрика опешила. А ведь правда. Был ли этот день самым счастливым в жизни их родителей? Или родителей их родителей? Вряд ли. Так почему они, девочки из богатых семей, так отчаянно продолжали верить в эти сказки? Разве ее собственный свадебный день обещает быть счастливым?
- Это для вас, девочек, свадьба – главный день в жизни, - Дэвид потрепал ее по голове.
- Ну, а для вас? Что для вас главное? – недовольно буркнула девушка, поправляя прическу.
- Выполнить свой долг перед семьей и перед обществом, - Дэвид просто пожал плечами. – Чтобы волшебники заняли заслуженное место в этом мире, перестали прятаться от грязнокровок, как животные. Вот оно – счастье!
Дэвид говорил это так самозабвенно, что Эрика поверила. Поверила, потому что это говорил ее брат, которым она гордилась. Брат, который поклялся, что убьет ее первую любовь, если она не одумается.
Никто не знал эту историю. Историю о том, как еще в детстве Эрика и Дэвид бегали в ближайшую магловскую деревню и задирали там грязнокровок. Историю о том, как в четырнадцать лет Эрика влюбилась в деревенского мальчишку. Историю о том, как Дэйв узнал об этом и избил его, пригрозив Эрике, что расскажет обо всем отцу, и тот убьет его.
«… Но, Дэйв, я люблю его! – кричала девочка, размазывая слезы по щекам.
- Любишь?! – пятнадцатилетний Дэвид стоял над мальчиком, который был без сознания. – А что же ты не сказала ему, кто ты такая?
Эрика молчала. Продолжая плакать.
- Да потому, что они никогда не примут нас! И ты это знаешь!
И она это знала.»
Эрика проплакала тогда весь остаток лета, но, как ни странно, эта ситуация не только не рассорила брата и сестру, а наоборот только сблизила их в этой совместной тайне.
- Смотри, - Дэвид развернул ее лицом к зеркалу и обнял за плечи. – Помнишь, как мы играли в жениха и невесту? Мы сами не заметили, как выросли.
Эрика посмотрела в зеркало на себя и брата, который сегодня женится, и с рыданиями бросилась ему на шею.
- Эри, - Дэвид опешил, обнимая сестру. – Эри, что случилось?
Последний раз он видел ее плачущей именно в той магловской деревне, но там все было понятно, а сейчас парень просто был сбит с толку и не знал, что ему делать. Обнимаясь они сели на пол.
- В детстве… - тихий голос девушки с трудом пробивался сквозь рыдания. – Раньше ты играл в жениха и невесту… только со мной… потому что я была для тебя важнее всех!
Дэвид Забини тихо рассмеялся, еще сильнее прижав к себе свою, оказывается, еще такую маленькую сестренку. Было даже удивительно, как много таится всего в одном году.
- … а теперь ты женишься взаправду, - такая глупая и такая искренняя боль слышалась в словах Эрики, а слёзы все лились на дорогую ткань костюма. – Теперь я больше никогда не буду для тебя самой главной…
- Эри, - Дэвид отстранился и взглянул в заплаканные зеленые глаза. – Ты – моя сестра! Есть вещи, которые нельзя изменить. Например, то, что я должен жениться и оставить наследника рода, и ты должна будешь выйти замуж и покинуть наш дом. Но ты – моя сестра, и это неизлечимо.
Дэвид уже перестал улыбаться и говорил серьезно. И Эрика почувствовала, как истерика, вызванная копившимися так долго эмоциями, наконец-то закончилась. Дэйв был прав: как ни крути, им нельзя избежать ни жребия, ни родства.
- Вот увидишь, вы с Кэсси поладите, - Дэйв снова улыбнулся. Сегодня он вообще много улыбался.
- Кэсси, - передразнила Эрика и повела плечами, словно хотела сбросить что-то мешавшее. – Я с ней за столько лет в школе не поладила, а ты говоришь…
- Ты всё равно скоро уедешь, а после школы и сама выйдешь замуж, и станешь частью другой семьи. Как, кстати, у вас дела?
Эрика нахмурилась и опустила глаза.
- Нет, Дэйв, никаких нас.
Стоило закончится учебному году и Дэрек просто выскользнул из ее цепких пальчиков, все достигнутое пошло прахом. Если можно, конечно, говорить о каких-то там достижениях. Она сама не знала, почему вообще продолжает долбиться в эту запертую дверь.
- Дэйв, ну может ты передумаешь? – Эрика сделала попытку вернуться к прошлой теме. – Мама же болеет. Может, стоило подождать, пока она поправится?
Лицо Дэвида вдруг посерело, он посмотрел на сестру долгим взглядом.
- Я тоже так думал сначала, но… - парень отвел взгляд и встал, - …мама… Это было ее решение. Она сказала, что стоит поторопиться.
Он посмотрел на сестру сверху вниз своим обычным жестким взглядом, обычным для всех, кроме нее. Этот взгляд был взглядом взрослого мужчины, который не прячет голову в ладошки, а гордо смотрит на все несчастья.
Мама умрет.
В этот момент Эрика поняла ту истину, которую всё никак не желала признавать все эти две недели. Истину, которую, оказывается, знали все в этом доме. Знал отец, который изо дня в день продолжал из-за всех сил вести себя, как раньше, но чем больше он старался, тем заметнее была неестественность его поведения. Знал и Дэйв, который перестал быть с матерью привычно-нахальным, но не из-за предсвадебного счастья. Это была жестокая взрослая истина, и боль на нее откликнулась взрослая. Острая, но тягучая, как тупой нож. Эта боль была старше, чем сама Эрика, но теперь это была ее собственная боль.
Потому что мама умрёт.
Эрика просидела так, уставившись в одну точку, все время, пока Дэвид собирался. Он завершил последние приготовления и в последний раз посмотрел на себя в зеркало. Он весь сиял. Наверное, он действительно любил Кэсс Ростер, но Эрика никак не могла заставить себя пожелать ему счастья. Ей казалось неправильным, что он женится, что хочет бросить ее теперь, когда мама умрет. Как вообще можно быть таким счастливым, устраивать этот цирк, когда мама скоро умрет?!
Но когда, если не сейчас, пока мама еще жива?
Эрика понимала всю несерьезность своих упрёков. Она вообще была очень разумной, и позднее будет корить себя за то, что не приложила усилий, чтобы сделать брата еще счастливее в этот день, и вообще, в каждый предыдущий и последующий день его жизни. Но это будет потом, гораздо позже, когда сердце девушки заживёт от ран. А пока она точно маленький ревнивый ребенок обижалась на всех и каждого, потому что чувствовала себя совершенно несчастной в этот счастливый день для ее семьи.
Потому что мама умрёт. И уже ничего не будет, как раньше.
***
Для Эвелин Течер первые две недели взрослой жизни прошли как во сне.
Тяжелом и изнуряющем сне.
Отец постоянно был в плохом настроении, в котором его обычно не устраивало все и вся, и он попеременно тиранил жену и дочь. Но, к большой радости и той и другой, мистер Течер часто отбывал по различным делам и заданиям Тёмного Лорда, с которых прибывал либо слишком поздно, либо в хорошем расположении духа, «радуя» своих домашних рассказами об очередном замученном магле или об успехах молодого Паркинсона. О, отец очень гордился своим будущим зятем и постоянно говорил о нем с Эвой. Вернее он говорил, а она должна была поддакивать. Мистер Течер вообще старался всеми силами досадить дочери, облекая это все в «родительские советы». И самым ужасным и жестоким развлечением мужчины были советы по поводу супружеского ложа, которые были просто отвратительны ввиду своей откровенности.
От такого унижения Эвелин никак не могла оправиться, а потому постоянно балансировала на грани очередной истерики, которая проявлялась совершенно по-новому раз от раза. Даже редкие посещения самого Альберта Паркинсона не были так ужасны, а наоборот давали девушке передохнуть, потому что при парне отец вел себя на удивление прилично. Но жениху явно было не до нее. Он появлялся редко, ненадолго и это всегда было скорее посещение мистера Течера, нежели ее самой. Это устраивало всех. Но больше всего Эву устраивало отсутствие их обоих, что случалось теперь довольно часто.
Война. Так говорили взрослые. И участие в войне на стороне Тёмного Лорда было очень почетно. Эва тоже уже стала взрослой, но слово «война» ничего для нее не значило. Для нее ничего не значило происходящее за пределами знатных поместий, потому что вся ее жизнь протекала исключительно внутри. А в ее мире всегда была война. Маленькая домашняя война, в которой Эва вечно была проигравшей стороной.
В день свадьбы Ростер и Забини отца Эвы не было дома, а потому к ней решила зайти Сарра, чтобы они вместе отправились на празднование. Миссис Течер сразу же усадила девушек за стол и не отпустила их, пока они не поели.
- Как ты относишься к тому, чтобы сейчас отправиться к Ричарду? – спросила Сарра, когда девушки покинули столовую.
Эвелин напряглась. Она уже давно перестала реагировать на имя своего возлюбленного с беспечной радостью, а визиты к нему и вовсе начали вводить девушку в ужас.
С тех пор, как она вернулась домой, сразу же заметила изменение в отношении отца к ее школьным друзьям, которые раньше могли беспрепятственно посещать их дом. Люциус бесспорно сохранил все свои регалии и даже приобрел новые, потому как по-прежнему оставался сыном самого жестокого сторонника Лорда – Абракаса Малфоя, и потому что сам вступил в ряды пожирателей и был на хорошем счету. Отношение к Сарре Лоуренс стало скорее снисходительным, нежели любезным. Мистер Течер был человеком слабым, лишенным власти в среде Пожирателей смерти, так как терял сноровку и допустил несколько непростительных ошибок, и как все такие люди старался изо всех сил утвердиться за счет более слабых и зависящих от него. Поэтому он чуть ли не пресмыкался в своих медовых речах и пред Паркинсоном, перед Люциусом, которые были еще так молоды, но уже впереди него. С Саррой ситуация была несколько другая: ее отец был спонсором многих дел Пожирателей, но сам в их ряды не вступил, что многие, особенно более низшие по рангу Пожиратели, безмолвно именовали трусостью и лицемерием. Не говоря уже о том, что когда страх за отсутствие жениха у дочери перестал быть актуальным, мистер Течер стал посмеиваться над Лоуренсами и недвусмысленно намекать, что дочка их не слишком то и котируется. Подобное его отношение было очень заметно, и Сарра сама перестала часто бывать в доме Течеров, выбирая время, когда хозяин дома отсутствует. А вот с Ричардом все было сложнее. Мистер Течер очень болезненно переживал непонятное для него уважение к Эридану Пьюси, который не был действующим Пожирателем, но ценился Тёмным Лордом по одному ему ведомым причинам. Это не нравилось не только таким никудышным Пожирателям, как Течер, но и очень не нравилось Абракасу Малфою, который держал это в тайне от всех и предпочитал не портить отношения со своим соперником Пьюси. Когда же мистер Течер узнал от своей жены, что Эва влюблена в Ричарда, то сразу же запретил парню переступать порог их дома. Эва же посещала дом Ричарда только втайне от отца.
- Эва, что-то не так? – Сарра уловила резкую перемену в подруге. – Что-то не так у вас с Ричем?
Что-то не так у них с Ричем. Да у них с Ричем теперь все было не так. В компании друзей это было незаметно даже для них самих, потому что все четверо тщательно избегали болезненных тем. Но стоило Эве и Ричу остаться наедине, как это «что-то не так» начинало витать в воздухе. Они стали все больше молчать, все больше скрывать свои мысли друг от друга, а Эве было противопоказано долго молчать, потому что тогда она начинала себя накручивать. Она начинала подозревать Ричарда в измене, в нелюбви к ней, во всем, что нагоняло на нее ужас. Но она молчала, хранила эти подозрения в себе, и они прорастали внутри нее.
Эва повела плечами, чувствуя, как раздражается. А стоило ей начать раздражаться, как она начинала делать людям больно. Она и сама чувствовала, что так нельзя, но никак не могла остановиться. Да и не пыталась.
- Можно подумать, что у вас с Люциусом всё так, - огрызнулась Эвелин.
Это с ней самой было что-то не так.
***
Лето пришло и принесло с собой межсезонье, этакую бесконечную дорогу с меняющимися декорациями, потому что во взрослой жизни не было каникул и лето воспринималось совсем иначе. Ричард впервые осознал это, когда ему пришлось заняться делами, которые поручал ему отец, с утра в воскресенье. Ни каникул, ни выходных, а лишь одна бесконечная череда дел с перерывами на сон и редкие встречи с друзьями. Так пролетели, пробежали, проползли две первые недели взрослой жизни. И пока что Рича все устраивало.
Вернее, не совсем.
Так с окончанием школы проявилось резкое различие между жизненными целями у таких всегда дружных Ричарда и Люциуса. И если первый еще как-то пытался понять точку зрения второго, то уж второй никак не мог посчитать, что есть еще какое-то мнение, кроме его собственного. Ричард долго говорил с отцом и в итоге публично поддержал идеи Тёмного Лорда, но в ряды Пожирателей Смерти так и не вступил. Ему не нравились методы. Да, он был согласен, что волшебники были незаслуженно запуганы и загнаны в пустующую нишу мира, тогда как более неразвитый вид людей – маглы – занимают, сами того не осознавая, господствующую позицию. Это было несправедливо, потому что он знал старые-добрые истории гонений его предков этими самыми маглами. Но Ричард считал, что истребление людей без магических способностей – варварство и осознанная жестокость, всё равно, что уничтожать драконов, или гиппогрифов, например. Не говоря уже о том, что даже по статистике, без маглов, волшебное сообщество начнет вариться в собственном соку и вымрет рано или поздно. Что касается методов Пожирателей Смерти… Что ж, люди, склонные к жестокости, всегда оправдывали свои зверства высокими идеями.
Ричарду жестокость и оправдания были не свойственны в равной мере.
Люциус же был целиком согласен со всей концепцией и методами Пожирателей Смерти, не говоря уже о том, что это было модно, а потому почетно. Он щеголял меткой, как раньше щеголял новеньким костюмом. А потому не было ничего удивительного в резком различии взглядов друзей. Но если Ричард просто приготовился ждать, когда друг поймет его, то Люциус был по-юношески разочарован.
Отношения с Эвой стали спокойнее со времен окончания школы. Вернее, это Ричард стал спокойнее ко всему относиться, потому что неосознанно для себя переставал быть собой наедине со своей девушкой. Он бессознательно подбирал слова и пропускал мимо ушей ее колкие выпады, которых не стало меньше. К тому же теперь они не могли видеться каждый день, а из-за этого Ричарду казалось, что Эва немного подуспокоилась, но на самом деле она либо реагировала более бурно, либо отрицательные эмоции набухали в ней, готовясь выплеснуться наружу.
Нет, Ричард не стал бесчувственным. Но эти ссоры только разрушали их все менее целостные отношения, и парень изо всех сил старался быть более равнодушным, чтобы только не реагировать, только не давать ей все испортить раньше времени.
Ричард как никто чувствовал это безжалостное время, столь стремительно уносящее от них их лучшие годы. И он как мог, старался замедлить его ход.
А вот Сарра беспокоила Ричарда гораздо сильнее, потому что она явно пыталась скрыть от всех бушующие в ней переживания. И у нее это отлично получалось, потому что Люциус был слишком поглощен своими новыми занятиями и своей уверенностью в своих отношениях, а Эва сейчас беспокоилась только о своих собственных чувствах и своей собственной драме. Рич и Сарра изначально были более близкими друзьями, а сейчас только он и смог разглядеть под напускной веселостью этот лихорадочный, липкий как смола, ужас.
Но Ричард всегда уважительно относился к чужим тайнам, да и понимал, что наверняка есть причины, почему Сарра так отчаянно пытается сокрыть что-то от своих лучших друзей и от любимого человека. А потому он делал вид, что ничего не замечает, но на всякий случай приглядывался к кузине, чтобы в нужный момент подать ей руку помощи.
Но когда друзья собирались вместе, все эти межличностные конфликты словно замораживались, откладывались на потом, и они снова были самыми лучшими друзьями. Они старались казаться беззаботными, старались сохранить как можно дольше эту легкость общения, присущую только подросткам, прежде чем жизнь растопчет их.
Вот и всё. А, нет…
Была еще Айрис Ростер, миниатюрная будущая невеста. Обычно Ричард совсем не помнил про нее, намеренно не помнил, но сегодня утром отец ненавязчиво сообщил, что подобное поведение никак нельзя себе позволить на свадьбе мисс Кэссиопеи Ростер и мистера Забини младшего. Ричард конечно принял это к сведению, но никак не мог решить, что же ему делать. Одно дело было неловко переговариваться с ней в коридорах школы, даже помогать друг другу по учебе, да даже их совместный поход на бал, но тут-то был прием высшего общества, а они вроде как еще и не были официально помолвлены, но все уже знали о предстоящей помолвке. Но даже не само общение с Айрис беспокоило его, а то, как нужно было в такой ситуации общаться с Эвой, а точнее как справиться с реакцией Эвы на его общение с Айрис.
Ричард надеялся, что Эвелин не начнет устраивать сцен прямо там на приеме. Конечно, не начнет, это было неприемлемо. А все что после – было не так страшно.
Ричард и Эридан Пьюси пили чай в гостиной, когда домовик оповестил о прибытии гостей, которых глава семьи сразу же пригласил составить им компанию.
- Ради Мэрлина, сэр! – воскликнула Сарра, усаживаясь в одно из кресел. – Мы только из-за стола!
Сарра очень любила дом своего кузена, потому что здесь было уютно даже после смерти тёти. А потому предложила гостившей у нее Эве наведаться к Ричу и пойти на свадьбу всем вместе.
Вообще Эридан очень любил племянников Сарру и Алана, да и друзей Ричарда принимал с большим теплом и интересом к их увлечениям и проблемам. Наверное, когда Рич был в школе, отцу было очень одиноко в этом большом и пустом доме.
- Сарра, у тебя все хорошо? – Эридан, как и Ричард, сразу уловил неспокойное состояние девушки, которая та тщательно скрывала.
Испуганный взгляд девушки скакнул на Ричарда, который смотрел на нее с беспокойством, а затем на Эву, которая была так занята своими мыслями, что даже не услышала этого вопроса.
- Да все хорошо, сэр, - быстро залепетала девушка, внезапно став оживленной. – Вижусь с друзьями, да в основном отдыхаю дома от стольких лет учебы, пока…
Сарра вдруг резко замолчала, потому что у нее чуть было не вырвалось: «пока не вышла замуж», а это была очень скользкая тема. Оживленность спала столь же неожиданно, как и возникла. Эридан уловил то, что не уловил Ричард в этом странном потоке речи, а потому поспешил перевести беседу:
- А как твои дела, Эвелин? – мужчина повернулся ко второй гостье и улыбнулся, все еще думая о своей племяннице.
Эва, которая совсем не слушала о чем говорили за столом, от вопроса резко выпрямилась и с вызовом посмотрела на мистера Пьюси. Мысли девушки странным хороводом отражались в ее глазах, которые лихорадочно блестели, как у сходящих с ума. И тут произошло то, чего никто из присутствующих от нее не ожидал:
- Какие у меня могут быть дела, - высокомерно протянула девушка совсем чужой, неприятной интонацией ее отца. - Вот мой жених служит Тёмному Лорду, а по сравнению с этим любое занятие – сущая ерунда!
За столом повисла напряженная тишина: все сидели, пораженные ее словами, как громом. Это была такая очевидная, такая грубая и злая насмешка над Ричардом и мистером Пьюси, что мужчины на мгновение не нашли, что ответить. Быстрее всех нашлась Сарра, которой было обидно за брата и дядю до глубины души:
- А ты иди собаку палкой побей, если хочешь заняться чем-то равнозначным! – процедила Лоуренс сквозь зубы, глядя на лучшую подругу.
Эва поджала губы, потому что совсем не разбиралась в том, что говорила, а лишь повторяла слова отца. Тут уже настало время мистеру Пьюси вступить в разговор, потому что конфликт требовал урегулирования хотя бы в этом вопросе:
- Сарра, вне зависимости от того, насколько кардинальны его методы, Тёмный Лорд ведет нас к лучшему миру, им движет благая цель и его ближайшие соратники действуют во имя общего блага. Это очень почетно и мы всеми силами должны им содействовать, - стальным голосом проговорил Эридан Пьюси, глядя на Сарру, но сталь эта предназначалась не ей. - Я понимаю, что ты в плохом настроении, но все же не стоит выражаться столь резко…
Сарра нашлась так же быстро, как и мистер Пьюси.
- Простите, сэр, я просто уже устала от всех этих разговорах, - она картинно вздохнула, как подобает вздыхать девушкам, когда речь заходит о слишком сложных для них вещах. – Все целыми днями только и твердят о войне, о противостоянии семей и о несчастной Сабрине Деррек…
- Эва, можно тебя на минутку, - вдруг резко спросил Ричард, вставая.
Эвелин все с тем же воинственным видом встала и они вместе ушли в кабинет, который отец подготовил для Ричарда, пока тот доучивался последний год. Внешне спокойный, как удав, Ричард закрыл за ними дверь, но долго стоял спиной к девушке, собирая в кулак все свое самообладание. Потому что, конечно, его задело подобное неуважительное поведение его девушки к его отцу, не говоря уже о том, какую боль он почувствовал, когда она заикнулась о Паркинсоне. И с такой гордостью заикнулась…
- Что с тобой? – Ричард повернулся и постарался быть хладнокровным, когда его встретили все те же чужие, воинственные глаза.
Но Эва, казалось, уже давно придумала объяснение, потому что ей не понадобилось ни секунды, чтобы собраться с мыслями:
- А то! Твой отец меня презирает! Он все знает про нас! Знает, что я принадлежу другому! – Зло крикнула девушка, заламывая руки. - Ему нравится эта мерзкая Ростер, я уверена! Он специально все это подстроил!
- Замолчи!
Голос Ричарда был тихим, но таким ледяным, что она резко прервала свою тираду. Она сегодня перешла все границы. Никто, даже она, не смеет так говорить в таком тоне об его отце! Даже она!
Парень без сил опустился в кресло у стола и закрыл глаза. Он никак не мог понять, что с ней происходит, почему она так измывается над ним, хотя именно в это время они должны держаться друг за друга изо всех сил… Ричарду вдруг захотелось, чтобы она ушла.
Может быть они и правда продолжают цепляться за чувства, которые давно прошли?
С минуту Эва стояла и просто смотрела на то, что она натворила, а потом вдруг бросилась на пол перед его ногами и обняла его колени. Ее била крупная дрожь, которая рыданиями излилась наружу вместе со звенящим шепотом:
- Прости, прости, прости меня… - шептала девушка, как зачарованная, роняя слезы на его ноги. - Я сама себя ненавижу за то, что связана с этим уродом Паркинсоном! И мне кажется, что все вокруг тоже ненавидят меня за это!
Как же Ричард устал. От этих странных ссор и ее перепадов настроения, от Паркинсона… но больше всего именно от ссор. Но то, как она возвысила Паркинсона над ним и отцом, Ричард вряд ли сможет забыть.
- Прости меня… - снова прошептала Эва, целуя его руки.
Что происходит с ними со всеми?
***
Лили Эванс сидела на подоконнике мансардного окна и задумчиво обнимала колени. Это было единственное место в доме, откуда хорошо была видна старая детская площадка, на которой они с Туньей играли в детстве. Мама раньше любила здесь вышивать, потому что они всегда были на виду, и звала их домой через это окно… А потом Лили уехала в Хогвартс. Больше Петунья на этой площадке не появлялась, и мама стала вышивать на чердаке только летом, ссылаясь на то, что в другое время там прохладно. Осенью, Зимой и Весной – когда Лили не было дома – миссис Эванс занималась своей любимой вышивкой у окна гостиной, в которое было видно подъездную дорожку. А летом Лили снова возвращалась на площадку, но уже с Северусом, пусть они и были уже слишком взрослыми для этого. Хотя, как можно быть взрослыми для качелей?
Так странно. Раньше эта площадка была их с Туньей, потому что соседские дети играли на другой – большой – площадке, на соседней улице. Они всегда были вместе и неплохо ладили, не смотря на то, что Лили была другой. Старшая сестра завидовала, она всегда это чувствовала и понимала, а потому старалась почти не использовать свои способности, которые так и просились наружу. Но сестры ладили. Пока не появился Северус. Будь это другой соседний мальчик, и Лили никогда бы не променяла на него свою сестру. Но это был Северус, открывший для нее магию, другой мир! Открывший, кто она сама такая! И вот уже площадка стала ее и Северуса.
На той площадке она любила сестру, а сестра любила ее. На той площадке Северус говорил ей, что ее происхождение не имеет никакого значения. Этим летом Лили ни разу не ступила на нее. Ей казалось, что она больше не имела на это права, потому что там, где царят воспоминания о них прошлых, нет места им нынешним.
Лили всегда скучала по сестре, по той маленькой девочке, которая всегда была с ней, которая всегда была для нее самой главной. Но Туньи больше не было в этом доме. А к Петунье Эванс Лили ничего не чувствовала. И по Севу Лили скучала. По маленькому неказистому замарашке в странной одежде. Но того мальчика уже давно не было Северусе Снейпе, а по этому новому Северусу Лили не скучала.
Для нее было даже удивительно, что так легко, как сейчас, она не чувствовала уже давно. Потому что впервые она перестала придумывать оправдания для друга и для их дружбы, и для себя самой, потому что деяния наших близких всегда бросают тень и на нас.
Ты что, поругалась с Северусом? – спросила мама в один из дней, застав Лили на мансарде.
Как легко она это произнесла. Или это Лили впервые смогла взглянуть в глаза этой правде? Как невероятно быстро она повзрослела всего за этот странный год, пронесшийся по ним, как великан.
Лили помотала головой. Они не поругались. Они выбрали разные пути и покинули друг друга на этой развилке жизни.
Лили удивлялась самой себе, что, несмотря на столь странные и противоречивые чувства, которые рождает бывший лучший друг в ее сердце, она чувствует такую легкость от того, что он больше никогда не постучит в дверь ее дома, не будет валяться на ее кровати и презрительно отводить глаза от доброты ее матери. Она ведь тоже Грязнокровка.
Нет, она помнила и множество хороших вещей, связанных с Северусом. Их и правда накопилось немало в шкатулке детства. Маленькие и непримечательные события и улыбки, смех и общие страхи. Это навсегда останется с ней, никому не под силу забрать это у нее. Но она сама должна помнить не только хорошее. Нужно быть честной с собой, ради маленькой Лили и маленького Сева, ради взрослой Лили и Джеймса Поттера. Она должна быть честной ради своего будущего и будущего своей семьи.
Из небольшого лесочка на той стороне детской площадки вышел Джеймс Поттер. Теперь, когда они были совершеннолетними и умели трансгрессировать его появление на этой улице стало в порядке вещей. Он шел с каким-то огромным букетом разных цветов и не знал, что его сюрприз не удастся.
Джеймс Поттер. Зазнайка и дурак, главный балагур школы. Парень, которому все выходки сходили с рук, потому что он был «совершенно исключительным». Исключительно добрым и храбрым. Парень, который никогда не обидит того, кого не считает равным себе. Северуса он считал равным, и Лили никогда не могла это понять. Что у них общего?
Джеймс прошел по скудному песку старой детской площадки. Он не остановился, не посмотрел на блёклые качели – просто прошел по ней, не заметив детства Лили, грустно смотревшего на него со старой горки. А взрослая Лили смотрела только на Джеймса и тоже не видела ни площадки, ни детства, оставленного позади.
Так взрослая жизнь вступает в свои права.
И Лили не жалела об этом.
О прошлом жалеют только несчастные люди, а Лили Эванс была счастлива. Ее жизнь была абсолютно счастливой, потому что к ее дому шел Джеймс Поттер.
Он прошел по тротуару и скрылся из вида. Лили представила, как он подходит к их дорожке и уверенным шагом подходит к двери, но замирает, прежде чем постучать. Он рефлекторно вскидывает свободную руку к волосам и взъерошивает их вместо того чтобы пригладить. Набирает побольше воздуха в грудь и вскидывает кулак.
Лили вздрогнула, услышав уверенный стук внизу и торопливые шаги Петуньи, которая ждала Вернона.
Вернон Дурсль. Высокий и круглый парень, у которого напрочь отсутствовала шея и, видимо, бритва, потому что над верхней губой у него была непонятная подростковая растительность, вызывающая у Лили приступы рвоты. Но хуже всего были его маленькие, свинячьи глазки, выглядывающие из недр румяного лица. Парень из приличной, а главное «нормальной» семьи, чем Петунья гордилась до неприличия. Лили он никогда не нравился, и, кажется, это было взаимно. Петунья явно нарассказывала своему парню всяческие небылицы о своей младшей сестре, потому что Лили не раз замечала, что при редких разговорах с ней Вернон понижает голос и скорость речи, как обычно делают в присутствии душевнобольных. Лили это мало волновало. Она понимала, что Петунья вряд ли выдаст ее «маленький секрет», потому что это было чревато потерей всех «нормальных» друзей и ухажеров.
Как бы то ни было, Лили радовало лишь то, что Вернон смотрел на ее сестру взглядом преданной собаки, а значит, попытается сделать ее счастливой.
Гриффиндорка спустилась вниз именно в тот момент, когда Джеймс вручил миссис Эванс букет каких-то красивых цветов, которые Лили никогда не видела. Мама рассыпалась в благодарностях и приглашениях к ужину. Петунья стояла у нее за спиной и смотрела на охапку васильков в своих руках, словно не понимая, как они у нее оказались.
- Простите, мэм, но мы с Лили приглашены на новоселье, - Джеймс еще раз отказался от настойчивого приглашения к столу и повернулся к своей девушке, которая уже стояла на нижней ступеньке.
В руках у него были другие неизвестные полевые цветы, розовые и голубые, придающие парню особую романтичность, и у девушки защемило сердце. Он был такой красивый, но это была полная ерунда по сравнению с тем, как он смотрел на нее, и как она смотрела на него.
Лили не заметила, как они вышли из дома и пошли в сторону леса, откуда появился Джеймс. Леса, в котором семь лет назад она лежала на траве с Северусом и слушала рассказы про дементоров. А потом хрустнула ветка… Лили обернулась, словно ожидая увидеть маленькую Тунью, которая их подслушивает. Но никого не было. Был только Джеймс Поттер, кроме него реальности не существовало.
Лучи закатного солнца пробивались сквозь листву и ложились на тёмные волосы, на плечи, играли бликами на его очках, а Лили все смотрела на него, не в силах отвести взгляд… Как это удивительно случается: скажи ей кто-то пару лет назад, что она будет вот так смотреть на этого несносного мальчишку, и она одарила бы говорившего презрительным взглядом. Это ведь совершенно невозможно, чтобы можно было полюбить эти раздражающие, эти добрые и в тот же момент провоцирующие карие глаза.
А это была любовь, та самая настоящая, взаимная любовь. И наконец-то, Лили призналась себе в этом. Она протянула руку, желая прикоснуться к его улыбающемуся лицу, но пальцы замерли, так и не достигнув кожи. Любовь – это нежность касаний, но иногда любовь – это когда ты не можешь прикоснуться, и тогда есть другие пути.
– Я люблю тебя, – кажется, она залилась краской. – Я люблю тебя, Джеймс Поттер.
***
– Я люблю тебя, – ее слова были тихими и громкими одновременно, или он сошел с ума. – Я люблю тебя, Джеймс Поттер.
Лили Эванс любит его? Конечно любит. Любит, любит, любит его, Джеймса Поттера. Он знал это, он видел это в ее глазах, он чувствовал это в том, как она обнимала его, как брала его за руку. Он чувствовал это каждую секунду в каждом ее слове, но боялся в это поверить. Столько лет он привык видеть лишь раздражение в этих зеленых глазах. Как же он любил эти глаза, и это раздражение в них.
Лили. Лили. Лили Эванс. Л.Э. Его пергаменты были исписаны ее именем. Его сердце было исписано ее взглядами и словами. Как это может быть?
Солнце идет спать, целуя напоследок медь ее волос, ее кожу, губы и тонет в зелени глаз. Солнце уходит спать не за горизонт, а в глаза Лили Эванс. Как он мог не любить ее? Такую красивую, добрую и справедливую? Она была солнцем Хогвартса. Она была его солнцем. И он любил ее, а она любила его.
Они постучали в двери нового дома Сириуса Блэка, когда солнце уже почти скрылось за горизонтом, и ночь протянула свои влажные руки к саду на заднем дворе и черной кровле. Воздух был влажным и ароматным, в нем витал мягкий запах цветов и лета, и тишина. Летом ночи удивительно светлые и мягкие, как дыхание юности, и такие же короткие, мимолетные.
Дверь распахнулась, и свет вывалился из прихожей на крыльцо, словно пьяный выпускник.
- Ну, неужели, - снисходительно покачал головой улыбающийся Сириус Блэк, пропуская друзей внутрь.
В доме было светло и чисто, но все еще пахло недавним ремонтом. Кремовые стены, панели и всё, что можно, из яркого красного дерева. Аксессуаров еще почти не было, но уже сейчас на всем в доме чувствовалась индивидуальность жильца. Это был дом гриффиндорца, молодого и бесшабашного, вырвавшегося из родового слизеринского гнезда.
Они зашли в гостиную, куда временно был поставлен волшебный стол. Здесь уже собрались все близкие и не очень друзья: Ремус, Питер, Эмили, Френк и Алиса, Доркас Медоуз, Бенжи Фенвик, Маркел Венс, Джейн Миллер, Кай Бэлл, Марлин МаКинон, Мэри МакДональд и другие ребята, которым так или иначе симпатизировал Сириус. Стоило Лили и Джеймсу войти в комнату, как присутствующие радостно загалдели. Джеймс сел за стол напротив Сириуса, рядом с Эмили, а Лили втиснулась между ним и Алисой.
Торжественно оглядев присутствующих, хозяин дома попросил минутку внимания у смеющихся друзей.
- Если это и есть взрослая жизнь, - Сириус поднял бокал над головой. – То она мне нравится. За взрослую жизнь!
- За взрослую жизнь! – эхом отозвались остальные.
В дверь громко постучали. Все вскинули головы и снова вернулись к беседам и поеданию жаренной курицы. За последние два часа в дверь стучали непереставая. Сириус снова, как заведенный, поставил бокал, поднялся и пошел к дверям, сразу же их распахивая. Для них, юных волшебников, война все еще казалась далекой и безопасной, и они не могли сейчас представить то время, которое неотступно идет за любой войной, особенно гражданской, - время страха. Поэтому Сириус распахивал двери не спросив, и никто из присутствующих подростков не переживал о том, как безопасно добраться домой и все ли хорошо у них дома. Они еще были молоды, беспечны и абсолютно счастливы.
- Сириус, вообще-то идет война, - Андромеда Тонкс перешагнула порог первая. – Хотя бы спрашивай, кто пришел…
- Да нас тут столько, что целый отряд Пожирателей не справится! – рассмеялся Сириус.
Андромеда Тонкс хоть и была старше Сириуса на пять лет, внешне выглядела его ровесницей. Она была, пусть и не так абсолютно красива, как Нарцисса, и так сильно походила на Беллу, что в первый момент их все путали, но никто бы не смог пройти мимо, не засмотревшись. Она была высокая, с мягкими каштановыми волосами, которые завивались в пышные крупные кудри, тёмными глазами с тяжелыми веками, из-за чего ее взгляд казался высокомерным, красивый карамельный оттенок кожи довершал ее образ. Она была истинно дочерью семьи Блэк, была похожа на отца и тем самым в ней было гораздо больше той самой драгоценной породы, чем в той же красавице Нарциссе, которая была копией мать. Сириус, пожалуй, никогда не понимал, как такая эффектная его сестра вдруг стала женой Теда Тонкса.
Он вошел следом за женой, такой же высокий и крепкий блондин с абсолютно прямыми волосами и голубыми глазами. Тед Тонкс был ровесником Андромеды и когда-то учился с ней на одном курсе, но на факультете Хаплпафф. Он не был ни старостой, ни выдающимся игроком в квидитч, ни лучшим студентом на курсе, а был похож на сельского фермера – ничего такого, что могло бы привлечь девочку из честолюбивого семейства. Но Андромеде вовсе не нужен был «лучший во всем», иначе она бы тогда согласилась на брак с Рудольфусом Лестрейнджем, о котором уже договорился ее отец. Рудольфус вполне обладал всеми перечисленными качествами, и не обладал ничем, что так нужно было Андромеде. А Тед Тонкс обладал. Он был добрым и смешным, посредственно учился, потому что хотел стать целителем и уделял этому очень много времени. Добрый и смешной парень, который хотел нести людям свет… Но главное, что рядом с ним, Андромеда Блэк преображалась, становясь улыбчивой и мягкой Медой Тонкс.
- Мы не на долго, - извиняющимся тоном сказал Тед, протягивая Сириусу руку для приветствия. – Дору не с кем оставить, ты же знаешь.
Тед улыбнулся. Его родители не обладали магической силой, и совершенно не могли справиться с четырехлетней волшебницей, поэтому виделись с внучкой только в их присутствии, когда она не решалась шалить. В последний раз, когда ее оставили с бабушкой и дедушкой маглами, их сад перекочевал прямиком на крышу на удивление всем соседям. А родители Андромеды не сидели с девочкой по другой, понятной и Меде, и Сириусу причине, которую ну никак не мог понять Тед. Впрочем, эти темы в их доме почти не поднимались.
Сама четырехлетняя Нимфадора, которую Тэд держал на руках, выглядела, как уменьшенная версия Андромеды, хотя девочка немного промахнулась с цветом волос, и они были скорее медными, чем каштановыми. В столь раннем возрасте дети-метаморфы почти не могут отделить свои способности от своего эмоционального состояния. Поэтому, когда красавец Сириус Блэк протянул к племяннице руки, ее волосы стали ярко малиновыми. Она охотно перелезла на руки к своему дяде и внимательно на него посмотрела, начав стремительно превращаться: ее глаза приобрели пронзительный синий оттенок, а волосы стали черные и прямые.
- Это ее новая забава, - рассмеялась Меда, входя в шумный зал.
Стоило ей перешагнуть порог, как все резко замолчали и уставились на нее так, словно в комнату зашла русалка. Ее сходство с Беллой часто играло с ней такую шутку, и она даже удивилась, что только несколько человек повыскакивали из-за стола. Здесь не было слизеринцев, а остальные плохо помнили, кто был старостой Слизерина, когда они поступили в Хогвартс.
- Андромеда, - обрадовались Джеймс и Ремус в один голос.
- Андромеда Блэк? – с сомнением спросила рыжая девочка, в которой Меда узнала Лили Эванс, о которой рассказывали полные противоположности Сириус и Нарцисса.
Лили спросила это у Джеймса, но из-за внезапной тишины, ее слова прозвучали громко и недоверчиво. Все повернулись к ней, но не успел парень ей ответить, как в гостиную вошла остальная процессия.
- Андромеда Тонкс, - дружелюбно поправил Тед, заходя в комнату перед Сириусом с мини Сириусом на руках.
- Ребята, знакомьтесь, это моя любимая сестра, Андромеда и ее муж Тед Тонкс.
Все вздохнули с облегчением и начали наперебой произносить свои имена. Поднялся такой галдеж, что волосы перепуганной Нимфадоры снова стали совсем белыми, как снег. Тогда-то все и заметили ребенка на руках у Блэка.
- А это их дочь, моя племянница Нимфадора, - Сириус показал покрасневшую девочку всем присутствующим. – Она маг-метаморф.
Никто из подростков никогда не видел метаморфа вживую, поэтому все подскочили, чтобы посмотреть поближе. Первая волна смущения спала, и Дора стала охотно демонстрировать свои умения перед своими новыми поклонниками.
Через какое-то время всем надоело сидеть за столом и гости начали разбредаться кто куда: включили музыку для танцев, достали какие-то настольные игры, наборы для подвижных игр и прочее – благо, народу было много и все могли найти себе компанию для любого занятия.
Вскоре Нимфадоре наскучили все эти взрослые, она начала искать глазами дядю Сири или этого веселого Джимми, но вместо этого нашла Ремуса, которого просто обожала и звала «Лу». Но ее Лу сидел с незнакомой рыжей девушкой. Волосы четырёхлетней Доры резко стали черными и она стремительно залезла на колени к парню:
- Лу! – она обняла его за шею, от чего и Ремус и Лили рассмеялись.
- Здравствуй, Дора, - Лунатик нежно погладил девочку по голове, и там, где он касался, черные волосы превратились в ярко-красные пряди. – Ты уже такая большая!
Но девочка повернулась к Лили и ее волосы начали стремительно рыжеть, а глаза стали ярко-зелёными:
- А ты кто такая? – обиженно спросила девочка.
Удивленная Лили бросила вопросительный взгляд на Ремуса, но парень понимал в детской ревности еще меньше нее.
- Я Лили, подруга Ремуса, Сириуса и Питера, - гриффиндорка точно знала, как вернуть девочке хорошее настроение. – И я люблю Джеймса.
Ремус бросил на однокурсницу короткий взгляд и улыбнулся одними уголками губ, как это делал только он.
- Это хорошо, потому что Лу – мой!
Ремус снова рассмеялся. Он всегда любил маленьких детей, но никогда не подходил к ним близко, потому что раньше вообще ни к кому не подходил. Но Сириус так часто таскал их к Андромеде, что держаться на расстоянии от этой удивительной девочки было невозможно. И где-то в глубине души он был искренне рад, что она любила его больше всех.
- Когда я вырасту, я стану его женой, - с вызовом сказала Дора, но было видно, что настроена она уже не так воинственно.
На лице у парня отразился такой ужас, что Лили чуть было не испортила все своим смехом, но вместо этого она дружелюбно произнесла:
- Надеюсь, вы пригласите меня на свадьбу?
Нимфадора радостно закивала своей резко покрасневшей головой.
***
Для Эмили этот праздник был сущим мучением. Не смотря на то, что здесь было много знакомых ей ребят, некоторые даже были с ее курса, она никак не могла расслабиться. Для нее это была пытка: она должна была делать вид, что ей весело; делать вид, что ее совсем не интересует Мэри МакДональд, заглядывающая в рот Сириусу при любой возможности; делать вид, что ее не задевает грустный вид Марлин МакКиннон; делать вид, что с Сириусом у них совершенно дружеские бесполые взаимоотношения; делать вид, что ей очень интересно, что там ей рассказывает Бенжи Фенвик; и наконец, делать вид, что ей очень хочется обсуждать с девчонками привлекательных парней школы. Все праздновали новоселье Сириуса, а Эмили – пик своего лицемерия. И было глупым считать, что никто ничего не заметит.
Ремус, который, кажется, уже давно все знал, понял все ее раздраженные кивки, все убегающие от Сириуса взгляды, все мастерски завуалированные ревностные выпады в сторону МакДональд. Ремус, Ремус… Эмили никак не могла понять, чем вызвана эта смешанная с эйфорией горечь в его глазах цвета липового мёда, в которых ложкой дёгтя остановились зрачки с едва заметными неровными краями. В школе говорили, что его мать очень больна, и раз в месяц директор позволяет пропускать занятия, чтобы навестить ее. Наверное, это действительно ужасно, когда мама вот так болеет из года в год, без надежды на выздоровление, но Эмили бы многое отдала бы за то, чтобы ее мама была очень больной, но хотя бы живой. Она знала, что это крайний эгоизм, что смерть наверняка легче, но ничего не могла с собой поделать. Она бы предпочла сидеть у кровати матери, день ото дня стирая с ее лба испарину, нежели полировать холодный камень ее могилы.
Но даже, если Ремус и смог действительно понять это настолько женское ее состояние, он никаким образом, за исключением нескольких взглядов, не дал этого понять. За то именно состояние, а не его причину, смогла почувствовать такая внимательная Лили Эванс. Она ничего не спрашивала, но Эмили чувствовала ее поддержку в коротких фразах и мягком взгляде этих волшебных зелёных глаз, светящихся неподдельным счастьем.
Наверное, это та самая редкая взаимная любовь заставляет глаза светиться, словно в них все сосредоточие магии этой рыжеволосой волшебницы. То, как они с Джеймсом смотрели друг на друга, помогало многим людям не отчаяться в своих поисках, но только не Эмили.
Когда твое собственное счастье не абсолютно, когда в каждую минуту радости какой-то тоненький червячок сомнения грызет твою душу, очень сложно верить в чужое абсолютное счастье. Так и хочется спросить: кто из них притворяется? Но ни Джеймс, ни Лили никогда не притворялись, в отличие от них с Сириусом.
Он так ловко делал вид, что между ними ничего не происходит, так правдоподобно притворялся в отсутствии чувств, что на ум Эмили невольно приходил вопрос: а вдруг в наличии чувств к ней он тоже просто мастерски притворяется? Это же Сириус Блэк, главный честный притворщик школы! Только он умел так притворяться в своих чувствах и быть одновременно совершенно честным в своих намерениях. Парень-перекати-поле, которого она хотела удержать подле себя, как десятки других до нее. Вон, Марлин МакКиннон, однокурсница Сириуса, но с факультета Эмили. Она была милой, у нее были вьющиеся светлые волосы до плеч и голубые глаза, в которых затаилась вся тоска мира. Это она была той пьяной девушкой с вечеринки Гриффиндора, девушка, чье сердце разбил Сириус Блэк. Виолетта рассказывала, что в прошлом году они встречались, не долго, но Марлин долго переживала. До сих пор переживает. Она серьезно влюбилась, а Сириус боялся, когда в него серьезно влюблялись, и он бросил ее, быстро нашел другую. Даже Виолетта, которая была вообще не слишком сострадательная, жалела Марлин. Вроде потом МакКиннон стала внешне вести себя совершенно нормально, даже дружелюбно к нему, и он успокоился и пошел дальше, а она все так и смотрела ему вслед.
Надо ли говорить, что Эмили, как любая неуверенная в своих отношениях девушка, не любила всех этих бывших подружек Сириуса? Как бы не была мила Марлин, а она была действительно хорошей девушкой, Эмили чувствовала, как она ее раздражает своими чуть не плачущими глазами, своими не проходящими чувствами к Сириусу. Но больше всего Эмили не любила Марлин из-за того, что боялась повторить ее историю.
За те две недели летних каникул их отношения стали напоминать тончайшую струну, звучавшую искренним счастьем, но готовую порваться в любой момент. Порваться из-за Эмили.
Поттер чувствовала себя первопроходцем и победителем, потому что еще ни одна девушка не заходила так далеко в сердечные дебри Сириуса. Она бы вряд ли смогла объяснить кому-то, почему продолжает верить, что она для него особенная. Просто она чувствовала во всем поведение этого непобедимого ловеласа, что острие ее меча уперлось в его сердце. И, казалось бы, все, это победа и пора плясать радостные танцы. Но вместо этого они оба только раздражались: он из-за того, что больше не чувствовал своей неуязвимости, она из того, что чем сильнее он привязывался к ней, тем отчаяннее стремился скрыть их отношения ото всех. Эмили уже начала уставать от их встреч под покровами лжи, от того, что приходится прятаться ото всех, словно они делают что-то запрещенное. Она боялась, что его желание скрыть ее указывает на его стремление вернуться к исходной, безопасной точки его существования. Безопасной от нее.
Эмили понимала, что на Сириуса нельзя давить, потому что он даже сам не представляет, насколько он боится быть вовлеченным в какие-то серьезные чувства. Но она ничего не могла с собой поделать, то и дело разражаясь из-за скрытности и ревности, из-за неуверенности… Но все эти изматывающие чувства никак не могли умалить того тягучего счастья, которое бушевало в сердце девушки каждый раз, когда они были вместе. И как бы больно он порой ни ранил ее своим поведением, напускным равнодушием, заигрыванием с другими девушками, она понимала, что у нее над головой висит Дамоклов меч, готовый в любой момент обрушиться ей на голову.
Быть вместе с Сириусом Блэком оказалось гораздо тяжелее, чем она предполагала в начале. Чем сильнее они сближались, тем резче становился парень, словно дикобраз, выпускающий иголки, если подойти к нему ближе, и тем отчаяннее она рвалась вперед, словно не понимая, что наткнется на эти лезвия. Но она понимала, понимала, что под ее ногами разверзлась бездна, и вместо того, чтобы сделать шаг назад, она почувствовала, что должна нырнуть в этот мрак. Чтобы вытащить из него Сириуса. Чем больше он рефлекторно старался оттолкнуть ее, тем яснее она понимала, чувствовала, что должна спасти этого парня, вытащить его из этого кокона, заставить его перестать сражаться с теми, кто любит его.
Иногда Эмили казалось, что она понимает, как именно Сириус разбил своей матери сердце.
- Эмили, а почему ты уехала из Англии? – голос Бенжи Фенвика вырвал девушку из раздумий.
Бенжи Фенвик был однокурсником Эмили с Гриффиндора и они пересекались только на совместных занятиях. Он был, пожалуй, даже красивым парнем с заостренным лицом, высокими скулами, длинными ресницами и симпатичными веснушками, придающими ему вид младшекурсника. Его «детскость» лишь немного компенсировал высокий рост, но худощавое телосложение наоборот словно кричало: «буйный рост молодого организма! Этот парень еще вчера играл в песочнице!». А еще у него были большие серо-голубые глаза, как у детей. Эмили ничего про него не знала, да и до сегодняшнего дня, пожалуй, совсем не задумывалась о его существовании.
- Мои родители развелись и мама забрала меня к себе на родину, разорвав все связи с Англией, - более раздраженно, чем ей хотелось, ответила Эмили.
Она не любила обсуждать свою семью, а в частности проблемы в своей семье, особенно с малознакомыми людьми. А потому всегда невольно раздражалась, если в разговоре случайно или намеренно затрагивалась эта тема.
Эмили хотела было улыбнуться, чтобы сгладить свою внезапную резкость, но краем глаза заметила, как Сириус отдает бокал Мэри МакДональд. Это была обыкновенная девушка, сокурсница Сириуса, гриффиндорка. У нее были прямые русые волосы до плеч и большие карие глаза, которые Эмили напоминали глаза фермерских животных. У нее были пухлые губы, и этот ужасный взгляд, которым она смотрела на Сириуса – на него так пол школы смотрело.
Эмили широко улыбнулась Бенжи, стараясь заглушить внутри семя желание убивать. Разумеется, парень принял это на свой счет. Как и Сириус, который наблюдал за Эмили краем глаза.
***
Сириус Блэк очень любил такие шумные и многолюдные сборища, в них он чувствовал себя, как рыба в воде. А особенно сегодня, когда был хозяином не только вечеринки, но и этого дома.
Вообще Сириус никак не мог поверить, что все это настоящее. Что у него действительно есть свой собственный дом, где он может делать все, что ему заблагорассудится без постоянного брюзжания отца и криков матери. Вся жизнь теперь была в его распоряжении, и он был так опьянен этим новым чувством взрослости, что совсем не хотел внимать ни голосу разума, ни голосу сердца.
Он никак не мог разобраться в себе, да и вообще не хотел даже начинать это делать, потому что боялся обнаружить что-нибудь «лишнее». Поэтому он как никогда старался жить именно сегодняшним днем, и его планы на будущее не заходили дальше, чем «после школы вступлю в Орден».
Разумеется, они с парнями не раз обсуждали это, и все как один, грезили вступлением в ряды Авроров. Для Мародёров подобная деятельность в общем деле войны была просто жизненно необходима. Ну не могли главные балагуры школы спрятаться по норкам после того, как предъявят свои права на мир за пределами школьных стен. Здесь все было просто и понятно, как им казалось, никто из них не понимал всю серьезность происходящего. Но у Сириуса Блэка была еще одна нерешенная, и пока не решаемая проблема. А именно – Эмили Поттер.
Эмили Поттер была потрясающей, восхитительной, прекрасной. Сириус считал ее особенной, совершенно непохожей на других девчонок, лучше их в сотни раз. И именно это побуждало его всеми силами препятствовать их сближению, которое уже набрало скорость бладжера. Но больше всего парня пугало, что вне зависимости от того, что он там себе ни решал, стоило им встретиться, и он сам никак не мог справиться с собой. Что с ним происходило? Он что, влюбился?
Нет, нет, нет. Он – Сириус Блэк, и он никогда не влюбляется. У него же нет сердца, если верить доброй половине девушек. Но тогда что это за полное отсутствие контроля рядом с ней? Сириуса это ужасно раздражало, и порой он совсем непроизвольно доводил Эмили. Она, правда, тоже была хороша со всеми своими постоянными истериками. Она столь очевидно боялась его потерять, столь явно пыталась удержать его подле себя, что Сириус просто не мог этого допустить. Больше всего он ненавидел контроль, но почему-то все вокруг стремились его контролировать. Поэтому чем крепче Эмили сжимала его в объятиях, тем сильнее Сириус хотел из них вывернуться. Любовь и свобода были для него настолько противоположными вещами, что он никогда не хотел влюбляться.
Сириус обвел взглядом гостиную, где яблоку некуда было упасть из-за количества молодых волшебников. Он не мог, да и не собирался говорить, что все эти люди были его друзьями, да что уж греха таить, не всех он даже хорошо знал. Просто Сириус любил размах и веселье, а для таких вещей не важно, кто составляет массовку, главное, что все близкие люди рядом.
Все, да не все. Нарциссу, например, он даже не мог позвать. Понятное дело, что она, как, например, Виолетта Блэк, не могла посещать подобные сборища, но дело было совсем не в этом. Сириус любил Нарциссу, но Джеймса он любил гораздо больше, больше, чем самого себя. А зная их обоих, он понимал, что их нельзя собирать вместе. Но Сириусу все равно было очень жаль, что Нарциссы нет сегодня с ним в такой важный день его жизни. И парень искренне радовался, что Андромеда все же смогла прийти, хоть и ненадолго.
Здесь был Маркел Вэнс – гриффиндорец, окончивший школу в этом году и сразу же вступивший в Орден, чем вызвал бурю восторга у всех гриффиндорцев. Мало кто знал, что его отец-волшебник погиб в прошлом году, защищая мать-маглу от Пожирателей смерти, и Марк, чтобы защитить ее, стёр ей память и отправил ее в Новую Зеландию. Он был хороший парень, который сносно учился, был вратарём в гриффиндорской команде по квидитчу и главным стратегом по совместительству. Сейчас он играл в плюй-камни с Алисой Пруэтт. Вообще все Пруэтты были какими-то дальними, но не кровными родственниками Блэку, но он никак не мог вспомнить в каком колене, потому что все чистокровные семьи связаны родством, и часто даже не один раз.. К тому же Пруэттов было не так уж мало. Но вот, например, сама Алиса и ее младшая сестра Эйрин Пруэтт, которая училась на два курса младше Сириуса, были еще и его двоюродными сёстрами, потому что их мать была родной сестрой Ориона Блэка. Не смотря на всю либеральность семьи Пруэтт, они входили в «Священные 28» - справочник истинно чистокровных семей, а потому Лукреции Блэк было позволено выйти замуж за Гриффиндорца Игнатиуса Пруэтта, который ко всему прочему был из очень богатой семьи. Вот и получалось, что даже для таких отпетых слизеринцев Блэков ничего не значит межфакультетская вражда, если дело касается чистокровности и денег.
Даже Сириусу без проблем нашли невесту, хотя он был гриффиндорцем и ни во что не ставил законы чистокровного общества, но помолвка не успела состояться, потому что Сириус сделал ноги.
Еще у Алисы было два кузена Фабиан и Гидеон Пруэтты, которые уже окончили школу вместе с Андромедой и состояли в Ордене, и кузина Молли, которая еще десять лет назад закончила школу и выскочила замуж за одного из Уизли, с которым Сириус, к слову, тоже был в не кровном родстве. И была Кэрри Пруэтт, еще одна старшая кузина Алисы, которая в прошлом месяце вышла замуж за маглорожденного гриффиндорца Эдди Спиннета, которого Сириус уже плохо помнил. В общем Сириус не испытывал недостатка в дальней родне по обе стороны военных баррикад.
У окна Фрэнк Лонгботтом (еще один свояк) болтал с еще одним членом Ордена Каем Бэллом, окончившим Гриффиндор в прошлом году. Кай был красавчик и весельчак, и встречался с Доркас Медоуз – однокурсницей Мародёров с рейвенкло. Вот уж где был совершеннейший мезальянс: он был красив, тогда как ее Сириус назвал бы даже страшненькой; он был совершенный оболтус и шутник, тогда как Доркас была самой серьезной девушкой из всех, кого знал Сириус; не говоря уже о том, что Кай редко получал что-то выше «Слабо», тогда как Доркас была круглой отличницей и жила в библиотеке. Сириус вообще скептически отнесся к их отношениям, потому что большая их часть протекла в разлуке, потому что Доркас еще училась в школе, и должна была проучиться еще год. По мнению Сириуса – это была ерунда, потому что они спасали отношения дольше, чем строили.
Сама Доркас сидела тут же на подлокотнике кресла, в которое забралась с ногами ее лучшая подруга Марлин МакКиннон – бывшая девушка Сириуса, которую он бросил на пике ее чувств, но считал, что они «расстались хорошими друзьями». Они встречались в прошлом году, и не больше месяца, но для Сириуса и этого было много. По правде говоря, но Блэк никогда в этом не признается, это расставание было банальным бегством. Сириус в принципе не стремился создавать ни с кем отношения, ему это было не нужно и не интересно. Но иногда это происходило в обход его желаний – когда девушка влюблялась серьезно, серьезнее всех других. Быстрее всего Сириус старался избавиться именно от таких поклонниц, и не потому, что они его утомляли, а потому что он чувствовал опасность. И Марлин была самой опасной из всех, потому что она была другая, и парень решил не рисковать.
А потом появилась, Эмили и все снова шло прахом.
Эмили.
Эмили.
Эмили…
- Сириус, можно я попью из твоего стакана? – около самого его уха раздался голос Мэри МакДональд. – Я где-то оставила свой.
Сириус и Мэри проучились шесть лет вместе, а он так мало знал эту девушку. У нее была обычная внешность, которая для Сириуса и ему подобных была совершенно ничем не примечательна. Она не была страшной, но и до красавицы ей было далеко. Мэри принадлежала к такому типу людей, красоту которых можно разглядеть только, если они перестают быть для тебя «второстепенными персонажами». И Мэри бы многое отдала, чтобы Сириус захотел сблизиться с ней, но ему это было неинтересно. Сколько бы он не смотрел, видел только скучную короткую стрижку без изюминки, угловатое тело и телячьи глаза, глядящие на него чуть ли не с мольбой.
Мысли, как и взгляд Сириуса тянули совершенно к другой девушке. Кажется, он всегда мог безошибочно определить направление, словно чувствовал идущее от нее излучение, какую-то мощную ауру. Парень немного скосил глаза и увидел, как Эмили улыбается Бенжи Фенвику.
Вообще Бенжи очень нравился Сириусу, потому что был открытый и веселый, всегда готовый поддержать шутки и прочее неприемлемое поведение. Но сейчас Блэк, словно и забыл о своей симпатии, потому что почувствовал, как внутри него поднимается раздражение. Он никогда никого не ревновал всерьез, а потому это новое, неконтролируемое чувство повергло его в панику. Чтобы не пойти и не набить Фенвику морду, Сириус впервые поступил мудро и присоединился к компании подростков, которые с интересом столпились вокруг Меды и Тэда и расспрашивали их о жизни после школы.
- А вы общаетесь с кем-нибудь из школьных друзей сейчас? – спросила Артлис Гейнор.
Артлис была гриффиндоркой и училась на одном курсе вместе с компанией. У нее было вытянутое лицо, как у дев из кельтских сказок, светло-русые волосы, которые она почти всегда собирала, чтобы они не лезли ей в лицо и длинноватый нос. Артлис была серьезной и вдумчивой, но даже это не помогло ей избежать Сириуса Блэка в прошлом году на одной из вечеринок. И она, и Сириус не сговариваясь делали вид, что ничего не было, а потому мало кто знал об этом. Особенно Артлись оберегала от этого знания своего нового парня – Фиста Данбара, еще одного их сокурсника гриффиндорца. Сириус очень удивился, когда они пришли вместе, потому что насколько он знал, Фисту всегда нравилась лучшая подруга Артлис – хорошенькая тихоня Берри Флэтчер. И что самое забавное, только Блэк знал, что Бэрри безумно влюблена в Фиста – она сама ему как-то призналась в этом. Собственно, Берри была одной из немногих девушек, которая не допустила его дальше одного поцелуя, и, кстати, именно из-за того, что ей очень нравился Фист. Сириусу оставалось только пожать плечами и сделать вывод, что, видимо, только он один и знает о существовании этого треугольника.
- Сейчас время такое, слишком не пообщаешься, - добродушно отозвался Тэд. – Но вот Эд и Элиза Боунсы, вы их вряд ли помните, каждые выходные приглашают нас на обед!
- У них есть дочка – Ким – так вот Дора ее обожает, - улыбнулась Андромеда, которая наблюдала за дочерью, донимавшей Ремуса на другом конце комнаты. – И через месяц они ждут пополнение. Замечательные люди, хотя в школе я с ними совсем не общалась…
Андромеда усмехнулась точно как Сириус, и эту усмешку поняли все, кто помнил Андромеду Блэк в школе. Все же она была слизеринкой, а Боунсы – Хаплпафцы.
- Я знаю Эдгара Боунса, - вклинился в разговор Маркел Вэнс. – Он же из Ордена.
Слушающие одобрительно загудели. Орден Феникса – организация, основанная Дамблдором для борьбы с Пожирателями смерти. Мало кто в школе, да и за ее пределами обладал достаточной информацией о миссиях Ордена, но старшекурсники, выбравшие сторону Дамблдора в этой войне, грезили вступлением в его ряды. Об Ордене ходили легенды, мальчишки пересказывали друг другу последние новости и слухи, девочки слушали с благоговением, и все мечтали закончить школу и вступить в Орден Феникса. Правда после выпуска многие забывали о своих школьных мечтах, кто струсил, кого закрутила жизнь, а кто, как Тэд Тонкс дал своей жене честное слово, что не вступит в эту организацию.
Нет, Андромеда Блэк вовсе не симпатизировала Тёмному Лорду, а в связи со своим семейным положением и вовсе стала его противником, но у нее на руках была маленькая дочь, и она никак не могла отпустить своего любимого убивать тех, кто был когда-то ей дорог, и уж тем более умирать от их руки. Андромеда предпочла бы вообще не касаться этой войны, она и так слишком много заплатила за свое счастье.
- С остальными однокурсниками я веду переписку, но не видел их всех тысячу лет, - добавил Тэд. – Меде в этом смысле приходится тяжелее…
Все головы повернулись к девушке, а она невесело улыбнулась:
- В школе у меня было много друзей, но почти все они отвернулись от меня из-за нашей с Тэдом свадьбы, - Андромеда рассмеялась, потому что не жалела о своем выборе, но в смехе звучала горечь. – В общем-то, друзьями они и не являлись. Эйра и Ригантона всегда хвостиком за мной ходили, а теперь ни ответа, ни привета.
- Да, я их помню, - Тэд снова рассмеялся. Эйра всегда была похожа на корову, но взгляд у нее ледяной, младшекурсники пикнуть в ее сторону боялись!
- Да нормальный у нее был взгляд, - отмахнулась Блэк. – Ты сам поди ее боялся, вот и сочиняешь теперь!
- Эйра, это которая Балстроуд? Сестра Гилберта Балстроуда? – с интересом спросила та самая Берри Флэтчер.
Сириус еще раз бросил взгляд на ее хорошенькое веснушчатое лицо. Неужели ее совсем не волнует, что ее лучшая подруга теперь встречается с парнем, который ей так нравился?
- Она самая, - хохотнул Сириус. – Бедный Гил, в детстве она вечно его в фикус превращала, а он такой мямля, что ни разу ей слова поперёк не сказал.
- Я как-то на первом курсе Эйру бычихой назвал, так Балстроуд меня на дуэль вызвал, а сам не пришел, - Джеймс покатился со смеху, вспоминая, как они с Сириусом попались Филчу из-за той ситуации.
- Ничего удивительного, - Меда улыбнулась. – Он маменькин сынок, а таким мама запрещает сражаться на дуэли.
- С тех пор, как Эйра выпустилась, он немного осмелел, - заметил Джеймс, продолжая смеяться. – В прошлом году пытался шарахнуть меня заклинанием…
- … но промахнулся и попал в Нюнчика… - перебил Сириус.
- … и никто не расстроился, - закончил Джеймс.
- Эйра вроде замуж вышла? – спросил Тэд. – Сто лет назад, за этого придурка, Флинта.
- Это у которого зубы, как у лошади? – влез Сириус. – Идеальная парочка!
- Были как у лошади, до того, как ты на втором курсе не ударил его битой по лицу, - рассмеялась Джейн Миллер, тоже решившая послушать про выпускников.
- Да перепутал, с кем не бывает? – Сириус сделал невинное лицо, пытаясь не рассмеяться из-за Джеймса, который хохотал во весь голос. – Нечего было бладжер изображать!
- Он был полным идиотом, удивляюсь, как он только экзамены сдал… - Тэд покачал головой. – Они с Эйрой просто нашли друг друга!
- Не думаю, что мамашу Эйры интересовал его интеллект, - фыркнула Андромеда. – Достаточно того, что его семья вошла в «Священные 28». У них, кстати, сын родился, кажется, ему уже два года должно быть.
- Что за «Священные 28»? – спросила Мэри МакДональд.
Мэри была маглорожденной волшебницей, а потому почти все уже привыкли к ее расспросам про что-то что другие знали с пеленок.
- Список истинно чистокровных семей, - поморщился Сириус. – Вроде нашей…
- А Ригантона, это блондинка которая? У нее еще брат на два курса младше учился. – поинтересовался Фрэнк. – У нее было платиновое Карэ и ноги от ушей. Но такая высокомерная, будто не Монтегю, а Малфой!
- Это ей родители запретили общаться с тобой после нашей свадьбы? – спросил Тэд у Меды.
- Нет, Эйре запретили точно, а чета Монтегю всегда была совершенно равнодушной к дочери, поэтому я не думаю, что их интересовал ее круг общения, - Андромеда нахмурилась. – Риана конечно свалила всё на родителей, но я уверена, что это было ее собственное решение. К тому же она на тот момент вот-вот должна была выйти замуж за Фёртстона…
- Она вышла за Эвинга? Он, должно быть, ненавидит тебя, - Тэд снова рассмеялся. – Он же был закадычным другом Лестрейнджа!
Андромеда закатила глаза. Но вопросительные взгляды подростков заставили ее пояснить.
- Я была помолвлена с Рудольфусом Лестрейнджем…
- Чтооо? – у Джеймса лицо вытянулось.
- Это была договорённость родителей, я его терпеть не могла, - Андромеда повела плечами.
- Чего не скажешь о нем, - на лице у Тэда мелькнуло злорадство.
- Я, честно говоря, не знаю, какая была его реакция на известие о том, что я сбежала из дома с Тэдом, но не думаю, что он пожелал нам счастья…
- Разве теперь он не помолвлен на Бэлле? – удивился Сириус.
- Это папа не растерялся и заменил одну дочь на другую во избежание скандала, - недовольно сказала Блэк. – Хотя в планах было женить Бэллу на Рабастане…
- Мерлин, как у вас всё сложно, - Джеймс всплеснул руками. – Не то, что у нас, простых смертных…
- Вы не простые смертные, вы живые смертные, - серьезно сказала Андромеда. – А они все не живые.
- Ну, не знаю, когда я пол года назад видел Рианону – она показалась мне совсем живой, когда пыталась успокоить своего сына, орущего так, что в его живости нельзя усомниться, - сдерживая смех заметил Тонкс.
- Кстати, сестра Фёртстона, которая всё таскалась за Малфоем, вышла замуж за Боула, и хотите прикол? – Сириус замер, словно собираясь показать фокус. – Назвала своего сына Люцианом!
Все, кроме Андромеды, засмеялись, и девушка лишь порадовалась, что все эти веселые парни и девушки ничего не знают о той, другой жизни, быть частью которой совсем не смешно.
- Неужели все слухи правда и слизеринцы не умеют любить по-настоящему? – с сомнением спросил еще один сокурсник с гриффиндора, Эдвард Энтвистль.
Эдвард был совершеннейшим тихоней и пай-мальчиком, которого никто за это незирал только потому, что он не был трусом, и всегда ратовал за справедливость. Это был еще один закадычный друг Артлис и Берри, они всегда ходили втроем и Сириус подозревал, что тут что-то не чисто.
- Это ужасно… я не представляю, чтобы у нас в Гриффиндоре кто-то отвернулся от друга только из-за того, что он полюбил… - недоверчиво протянула Берри.
- Ну, знаешь, если ты выйдешь замуж за Нюнчика, я ничего не обещаю… - вставил Сириус.
Все засмеялись. Тэд подождал, пока подростки успокоятся и возразил:
- Не все друзья отвернулись от Андромеды, - сказал он. - Кристабель Лоэлот бывала у нас чаще даже, чем мои друзья!
Поднялся удивленный гул. Кристабель Лоэлот помнили все, хотя она и была ровесницей Андромеды и Тэда. Просто Кристабель обладала такой красотой, которая не знает ни вкусов, ни критериев, не знает эпох и модных тенденций – абсолютная красота. Кто бы тебе ни нравился раньше – блондинки, рыжие – стоило ее увидеть, и не возникало никаких сомнений, что если тебя попросят описать самую совершенную женщину – ею будет именно Кристабель Лоэлот.
Андромеда не сразу нашла в себе силы продолжить этот разговор.
- Да, Криста заявила, что даже кровь моих внуков от магла будет чище крови половины Слизерина, потому что никому из них даже и не снилась чистокровность Блэков, - Меда вздохнула. – Она даже на свадьбу нас позвала, вопреки всем протестам родственников. Хорошо еще, что Кадел Фарли души в ней не чаял. Но я проявила малодушие, я оказалась слабее нее. Мне хватило сил на бунт, и не хватило храбрости снова встать перед лицом родни уже заклеймленной!
- Кадел Фарли? Это его сестра учится с нами на одном курсе? – с любопытством спросил Джеймс.
- Да, Кэрис Фарли, - кивнул Сириус. – Так вроде у Кадела два года назад дочка родилась?
- Да, чудом родилась, - Андромеда смотрела в одну точку. – За месяц до родов Криста заболела странной формой драконей оспы и отказалась от лечения, потому что боялась навредить ребёнку. Она умерла через день после того, как Джемма родилась.
- Какой ужас! – несколько девочек округлили глаза.
- Кажется, у нее еще был брат-близнец, - нахмурился Джеймс, припоминая.
- Да, Стив… - словно с усилием ответила Андромеда. - Он подался в Пожиратели сразу после ее смерти. Мне кажется, что он хотел умереть побыстрее… Что с ним сейчас, я не знаю.
Они, Андромеда, Криста и Стив, всегда дружили втроем. А потому говорить о Стивене, Андромеде было так же тяжело, как и о Кристе.
- Лоэлот? Он вообще сбрендил, - недовольно сказал Марк. – Чтобы с ним справиться нужно человека три, такой он отчаянный!
Поднялся возбужденный гул, но Сириусу не удалось продолжить обсуждение, потому что Джеймс глазами указал ему, что было бы не плохо выйти и поговорить. Парни встали, и Сириус услышал стук сердца у себя в ушах. Первое, что пришло ему в голову: «Он всё знает». А Блэк был не готов, чертовски не готов к этому разговору. Если Поттер узнал, значит сейчас будет развязка этого непонятного положения, но как бы Сириуса не тяготило все происходящее, к развязке он тоже не был готов. Еще не был.
Если бы Сириус не был так занят собой, то он бы сразу понял, по горящим лихорадочным счастьям глазам друга, что разговор пойдет совсем не о них с Эмили.
- Дружище, - Джеймс то ли был пьяным, толи настолько захватила его та новость, которую он принес другу. – Ты не представляешь, что сегодня случилось!
Теперь то Сириус понял, что речь пойдет не о них с Эмили, а судя по всему, о Лили Эванс.
- Лили сказала, что любит меня!
Счастье друга было настолько ценно, настолько безудержно и всепоглощающе, что Сириус почувствовал и себя счастливым. И сейчас не было важно, что сам Сириус безумно боялся и этого чувства, и этих слов, и всего, что с этим связано. Это было счастье Джеймса, а для Сириуса Блэка ничье, даже его собственное счастье, не имело такого большого значения.
- Аааа, Сохатый, я знал, что твоя оленья упертость приведет тебя к желаемой цели! – смеясь Сириус обнял друга за шею и потрепал свободной рукой по черным непослушным волосам.
