Записки на полях учебника энергоматики

Дитя

***)!(***
Люцифер тревожно смотрел вдаль на гаснувшие галактиками звезды. Черная, чернее самой тьмы волна с рокотом приближалась к ним. У нее имелось много-много глаз – это громадные морды чудищ, скалясь, надвигались на них.

- Проклятие! Сама Тьма нахлынула на нас! Это ты принесла ее! – взревел Гевура, нависая над Лилит.

Только тут Пьеро посмел взглянуть на нее. Его сердце затрепетало. Ее рассеянные прекрасные глаза вглядывались в несущуюся на них смертоносную бурю. Но и в эти мгновения ужаса, когда даже Арлекин перестал смеяться, она будто не ведала страха.

***)!(***
«Можно?» - спросила Виктория, словно не верила, что ей позволят прикоснуться к святыне. «Да», - смущенно прошептал он. О чем он только думал? Но прикоснуться к ней сам, он не смел. Она напоминала ему нежный цветок с поляны, где росла земляника. Ее глаза блестели, восторженно и немного смущенно. Вообще ее способ мышления всегда поражал его. Из-за отсутствия какой-либо рациональности она исключала для трусости сам шанс возникновения. Но тогда она была все же смущена. Она забралась на него, маленькая, легкая, как котенок. Его колотило, словно в ознобе, а она нежно-нежно провела ладошкой по его скуле, а в больших, ребячливых глазах разгорелось пламя.
***)!(***

Он бросился к Лилит, когда шум от смертоносной бури стал невыносимым, но с не меньшей яростью ее пытался защитить и Люцифер, и он опередил Пьеро и даже не то чтобы оттолкнул, а как-то запутал, но в итоге, когда на них обрушилась волна, Лилит оказалась в объятиях лучезарного демона. А дальше они словно вновь погрузились в Хаос, из которого вышли когда-то. Их всех, даже смешливого Арлекина, охватила паника, потому что когда-то Хаос уничтожал их, растворяя в себе снова и снова. Слепящие вспышки, разряды мощной энергии вновь терзали их, а какофония оглушительных звуков сводила с ума, и Пьеро едва уже себя помнил, но смутно он осознавал, что Люцифер и Лилит оказались с ним рядом, но и остальные присоединялись к ним. Притягивала ли их Лилит? Вряд ли. Те мгновения или тысячелетия боли и ужаса они действовали инстинктивно. Только они сумели выделить себя из масс разнородных энергий, бурных потоков слепящих частиц с разным мерцанием, когда в Хаосе прозвучал приказ, веление, мольба и утверждение для каждого: Быть.

Теперь им все же было легче, потому что они успели за прошедшие миллионы лет обрести себя и стать относительно твердыми. Самой же основательной оказалась серебристая Ева. Она тоже раскалилась, но лучше прочих сохранила подобие тела, и она что-то выкрикивала сквозь вой, грохот и злобное пение, похожее на мерзкий визгливый хохот. Это были слова, это были призывы сохранять веру в твердь. В совершенство уже выдуманных ими форм. Тогда и прочие присоединились, хотя и в пылу их мольбы Гевура продолжал хлыстами из пламени отгонять черный едкий дым, а Люцифер оставил Лилит и взмахивал золотым лучом, из-за чего вокруг них образовывались молнии, вспыхивая сильнее в такт ехидному хохоту Арлекина, стремившегося пересмеять визгливую Тьму. В пульсирующем, ежесекундно гибнущем и вновь рождающемся мире слышалось монотонное пение Евы, к которой присоединилась Коломбина, но не столько звуками, сколько действиями. Она вдруг перестала сжиматься от страха в комок и высыпала из карманов собранные по всей вселенной камни, те из них, которые не успели расплавиться и те, которые успели затвердеть. Она принялась высекать камнями из податливой субстанции вокруг них купол и причудливые фигурки, словно рисовала некий мирок, о котором скрежетал металлический демон. Пьеро, молившийся вместе с Евой, сжимал в объятиях Лилит, думая, что если у них не выйдет спасти себя, то она также исчезнет, но зато теперь они все вместе и заодно. Разве это не чудо? Однако Тьма не желала сдаваться. Она проникала под хрупкий купол вокруг них, выдолбленный из мягкой породы металлическим демоном, окруженный пламенем, испускаемым Гевурой и молниями Люцифера. «Похоже, нам суждено погибнуть, - подумал Пьеро, но этот миг стоит того, чтобы жить, а сколько он будет длиться - не важно». Она сидела у него на коленях и улыбалась ему, а их братья и сестры дружно трудились, чтобы защитить самих себя и друг друга. Пришло ли в голову Пьеро тогда, что он довольно своеобразно участвует во всеобщем стремлении сохранить мир? Он не помнил, но заметил, как на мгновение оглянулся на него Люцифер, удивленно расширил алмазно-голубые глаза и негромко мелодично рассмеялся. Как-то совпало, что Лилит именно тогда его поцеловала, хотя, что происходило в ее голове, из них никто так и не понял, однако трансформация произошла именно тогда.

Возможно, их беспечность заметила Тьма и ошалела от наглости? Только мгновение длилось осознание каждым из них того, что произошло между Пьеро и Лилит, того, что они вместе и скоро навсегда растворятся в небытие, но наступила полная тишина, а потом нечто настолько быстрое и непостижимое, что Пьеро не смог бы четко расписать это по отдельным ощущениям - событиям. Это, в общем-то, было одно событие, состоявшее из многих. Лилит вспорхнула с его колен и… Она вспыхнула, как умирающая звезда, а потом раздалась, расширилась, как черное, сияющее только так, как сияют самые глубины Тьмы кольцо, и все словно обезумели. Каждый из них потерял свою форму, превратившись в некий изначальный поток, сияющий разными цветами разной силы ветер. Они пели, стонали каждый на свой манер, и о себе Пьеро только смутно помнил, что единственное, чего он хочет и чего всегда хотел, это нырнуть в темное манящее кольцо, соприкоснувшись своим потоком с его краями. Само бытие имело меньше смысла, чем то наслаждение, которое он испытал, погружаясь в кольцо и соприкасаясь с ним, пульсируя в ритме рождения и смерти. Ему не хотелось, чтобы это заканчивалось, хотелось продолжать вечно, но наслаждение возрастало, только усиливаясь из-за жаркой борьбы с другими потоками, и произошел взрыв.

Возможно, тот, первый взрыв был таким же? Как знать? Первого своего рождения Пьеро не помнил, но события продолжались и во время и после взрыва. Они, став единой волей, лепили, кто как мог, утробу для того, что родилось. Их никто ничему никогда не учил, а тот, кто их породил, позаботился лишь о том, чтобы наградить их очень разными инстинктами. Когда-нибудь люди попытаются ответить на вопрос, откуда что произошло, и кто создал все, но даже они не смогли бы дать на такой вопрос вразумительного ответа. Потому что не знали, кто породил их и как они породили свое общее детище.

Когда наступило затишье, уже мирное, а не то, жуткое, когда замерла Тьма, они увидели маленькое существо.

Они так жаждали сохранить свое дитя, что каждый постарался на славу. И теперь они думали, что прекраснее, тверже, естественнее, восхитительнее им еще ничего не удавалось помыслить. Они расстелили под ребенком новое изобретение своего ума – изумрудную густую свежую травку. Они согрели свежий воздух одной из звезд, состоявшей на деле из жара их сердец. Там же в звезде спрятались их тайные желания насчет ребенка, но тогда это еще было не важно. Ева сделала небо голубым, как ясные глаза дитяти, а Коломбина добавила золотистых искорок в ее черные кудри и облачила в платье, сотканное из нежного пуха новорожденных душистых цветов.

Лилит куда-то пропала, и духи делали вид, что не замечают ее исчезновения. Каждый по-своему стремился позаботиться о маленькой девочке. Только Арлнкин, обратившийся для развлечения малышки в шелкового на ощупь, красиво мерцавшего чешуйками змея, насмешливо заметил:

- Воля ваша, братья и сестры. Но ума не приложу, как будет она разделять для нас злые и добрые потоки. Скорее, она разделит нас, и мы не достигли изначальной цели, если кто-то еще помнит, какая была та цель.

- Без нее мы бы не получили это, - мягко заметила Ева, сжимая в ладони тонкий цветок.

- О да! И не только это, - негромко рассмеялся змей и скрылся в траве.

Пьеро же переглянулся с Люцифером. Им обоим не нравилось ожесточенное лицо Гевуры и то, что Коломбина таскала ребенку все более и более красивые камушки, пока не приучила ее требовать только новенькое. Кроме того только они смели вспоминать о Лилит, но между собой, и оба скучали, пытаясь понять, как можно ее найти и не случилось ли с ней что-нибудь.