Глава 13Генрих, Генрих! Ты так одержим страхом – за себя, за должность и за веру – страхом необоснованным, что осмелился напасть! Генрих…мы же были друзьями, почему ты решил напасть на меня? Ведь мог догадаться, что я не сделаю безрассудного или порочащего веру нашу. Фанатик, одержимый… Мог бы поостеречься за себя, за воинов…
Мне будет трудно, Генрих, но я не дам тебе помешать мальчику вернуться в свой мир. Мы больше не друзья. И да воздастся каждому по делам его…
Я резко развернул коня и выпрямился в седле, незаметно для Генриха отдаляя Гарри от нас. Туман, принесенный им, поможет мне. Медленно-медленно, сантиметр за сантиметром. Гарри не должен быть рядом с нами. И он не должен был заметить этого сам. Пусть и знает о полях, но он может испугаться - нервы.
Да, хватит…еще немного пройти и будет моя…наша пещера. Надеюсь, он поймет и поднимется. Она должна там быть. И она должна помочь.
Тишину рассек шум копыт. Я слегка улыбнулся, скрывая легкий страх за мальчика. Из тумана на взмыленном коне прибыл сам герр Великий инквизитор Генрих Инститорис! За ним виднелись тени нескольких воинов с луками. Стрелы в колчанах еще есть.
- Здравствуй, Генрих, - сказал я вежливо.
Он с секунду еще дико смотрел на меня, потом собрался и улыбнулся.
- Здравствуй, Яков.
Лучники остановились в десяти шагах. Не понимают, стрелять или нет. Разговаривают два Великих Инквизитора. Пока мирно. Они внимательно смотрели за нами, ожидая перехода на резкие и повышенные тона.
- Зачем приехали эти люди, Генрих?
- Не за тобой. Я знаю, они тебе не помеха. Они приехали за этим щенком. Где он, Яков?
Ай-яй-яй, Генрих. Эмоции, эмоции!
- Зачем тебе мальчик, Генрих? – мягко спросил я, - ты же видишь, я жив. Он ни в чем не виноват.
- А лошадь? Это порча, Яков.
- Докажи.
- На суде я докажу это, Яков,- он улыбнулся слегка безумной улыбкой, глаза сверкнули,- где он?
- Я не знаю. Его нет со мной. Ищи, если хочешь.
Улыбка исчезла с его лица.
- Где мальчишка?! – почти крикнул он.
- Я не знаю.
Он смолк. С минуту внимательно смотрел на меня, потом спросил:
- Как ты выжил? Говорили, ты был мертв.
- Ты знаешь, как, Генрих. Слуги Господни неподвластны чарам Сатаны.
- Яков, скажи, где мальчик, и я не стану писать письмо Папе, - он зашел с другой стороны.
- Что ты скажешь в нем, Генрих?
Снова полубезумная улыбка.
- А что, Яков, нечего? А убийство священника и палача? Я – свидетель. А сокрытие этого мальчишки, ведьмака, который, к слову, оклеветал твоего верного слугу и пытался оклеветать меня?
- На «ведьмином кресле» оклеветаешь кого хочешь, Генрих. Ты знаешь.
- Они не чувствуют боли! Мы сами говорили об этом! - крикнул он и полушепотом добавил,- или ты отрекаешься от своих слов?
- В моей части этого нет, Генрих. Я - богослов. Я говорил о Боге и о Сатане. Я не говорил об этом. Это – твои слова, Генрих.
- Что с того? Все знают, что творили мы оба, но мало кто знает, кто что вещал. Мои слова – твои слова. Мой грех – твой грех.
- Грех? Что ты называешь грехом, Генрих? Мы – слуги Божьи и творим богоугодное дело. Грешат ведьмы. Или ты причисляешь себя к ним? Или,- я прибавил опасение в голос и приподнял брови, - ты считаешь, что мы служим не Господу нашему Иисусу Христу? Кому? Кому ты служишь, Генрих?
- Богу. Но чей слуга ты – вот вопрос. Ты переменился после пещеры, Яков. Я не дурак и вижу, что наши идеалы не идеальны более для тебя. Я вижу, что этого мальчишку ты подобрал не во Франции, и что он вовсе не слуга. У меня везде свои люди, Яков, ты должен это понимать. И Тиль многое мне поведал. Слишком мягок к новому слуге, да? И это ты, Яков Шпренгер, который раньше бил своих нерадивых слуг!
Я молчал, сохраняя спокойствие на лице. Как? Как я мог быть таким слепым? Но что ему нужно от меня?
- Он даже не из нашего времени, да, Яков? – тихо продолжал Генрих, - Пещера? Я помню россказни еретиков про нее. Ложь, да не совсем, не правда ли. Из грядущего, верно?
- Что ты хочешь, Генрих? – спросил я, - к чему этот разговор?
- Ты не отрицаешь. Правильно. Зачем отрицать правду? К чему разговор, говоришь…. Ты оскорбил меня, Яков. Скажи ты сразу, кто ты и откуда, кто этот щенок – как знать? - может, я помог бы тебе.
- А может – сдал, как умалишенного.
- А может, и сдал бы,- согласился Генрих, - отчего нет? Но я мог бы простить это. А сколько тайн появилось у тебя от меня после твоего возвращения! Чего стоит твое пристрастие к табаку, хотя ранее ты отвергал бесовское зелье, привезенное из Нового Света. А первые жалобы на судопроизводство? А? Зачем присутствовать при пытке… затем, чтобы не нарушили закон. А твое нападение на меня, старого друга и из-за чего? Из-за какого-то сопливого мальчишки! – в голосе появилась горькая обида. Он смолк. Потом спокойно продолжил, - ты и раньше был странноват, но я прощал тебе. Но теперь ты идешь против власти и, стало быть, против Бога.
- Власть и Бог не одно и то же, Генрих.
- Нам ли решать? - он пожал плечами.
- И что тебе нужно? Не мальчик же, да?
- Догадался. Браво, Яков. За оскорбление нужно платить. Мальчик начал оплачивать это в Меншенфрахте, но ты прервал его оплату твоих долгов. А платить еще много. Готов, Яков?
Я призвал все свои силы. Ты хочешь смерти, Генрих? Вот ты ее и получишь.
- Готов, Генрих.
Он махнул рукой, и лучники отъехали, скрывшись в тумане. Но я знал, что они рядом, и что они закончат дело. Я устану и не смогу отклонить стрелы. Лошадей мы пожалели и отправили их в туман.
Сначала мы просто смотрели в глаза. Что для многих игра, для нас уже битва. Мы читаем в глазах страхи и играем на них, создавая видения, ослабляющие противника.
Генрих тихо рассмеялся, взмахнул рукой, увеличив слышимость, и я услышал тихий отчаянный голос Гарри:
- Герр Шпренгер, герр Шпренгер, я упал с коня, но тут никого нет! Герр Шпренгер! Где вы? Почему никого нет и ничего не слышно?
Неуловимый жест, и я слышу то, что хотел бы сказать Генрих от лица Гарри.
- Они вынырнули из тумана, мистер Шпренгер! Их трое! С луками! Они целятся в меня! Помогите!
Ты хочешь, чтобы я сорвался с места, попытавшись спасти его? Нет….Даже если они действительно нашли Гарри, помочь я ему сейчас не в силах.
- Генрих Крамер, вы обвиняетесь в пособничестве еретикам, сожжении добропорядочных христиан и колдовстве! С вас слагается сан, и вы предаетесь святому очищающему огню!
Генрих так и замер. Перемена голосов была слишком быстрой для него. Воспользовавшись этим, я поднял его над землей метров на десять и отпустил. Успев придти в себя, он спокойно опустился на землю.
Вежливых расшаркиваний больше не было. Он стал атаковать меня, насылая пучки молний с невероятной быстротой, перемещаясь столь же стремительно. Я не отставал, давя на его ум. Он был слегка безумен, и на его разум можно было влиять. Воздействуя на силу притяжения, мы постепенно поднимались все выше и выше над землей.
Генрих, Генрих…ты думаешь, что боль в голове и ответные разряды – все, что я могу? Что же, думай…
Внезапно Генрих схватился за голову, когда боль в ней достигла апогея. Отвлекшись на боль, он забыл о гравитации и упал, успев лишь чуточку смягчить падение. Встал он собраннее, но и слабее. Твой мозг совсем открыт мне, Генрих…
Я остался в вышине, вбирая в себя все те его плохие воспоминания, что успел увидеть, прежде чем он сбил меня с высоты, переместив в меня с должной скоростью какой-то крупный камень. Оказавшись на земле с ужасно болящим боком, я встретился с ним взглядом, где он прочел все свои унижения и все свои потери. И замер. Боль в его голове снова начала расти.
Очнувшись, он закрыл разум и чувства, прижав меня к стоящему рядом дереву. Оно обхватило меня ветками и начало сжимать. Было больно, но я не отвлекался, заставляя все молекулы в его теле двигаться быстрее, увеличивая его температуру. Он медленно начал кипеть в прямом смысле слова. Но теперь не отвлекался, решив окончательно задушить меня. Забудем про боль, Генрих? Доведем дело до конца?
Вместе с температурой я все еще напоминал ему его же позор, унижения, заставляя переживать раз за разом его самые отвратительные деяния. Он как-то давно говорил, что не сможет переживать это вторично. Ты переживешь это трижды, Генрих!
Он плакал, вспоминая все это, не имея силы отвести взгляд, отдавая все дереву. И постепенно добивался своего – мир начал меркнуть. Пока он совсем не исчез в черноте, я сам отвел взгляд, решив использовать грубую силу. Пытаться ослабить хватку дерева я не мог – Генрих бросил на нее всю свою немалую мощь. Рассмотрев за бывшим другом тот камень, каким он сбил меня, я из последних сил направил его ему в голову.
Он не увернулся, просто не заметив его. Но дерево схватки не ослабило.
Как забавно, Генрих. Страну наводнили еретики, повсюду царит ложь, а два Великих инквизитора убивают друг друга из-за оскорбления и обид.
Как-то там будет Гарри?
И может то, что дал мне услышать Генрих, правда? Может, он и правда в опасности?
Мир сократился до сияющей луны.
И потух.
