Глава 13- А всё же, почему ты так ненавидишь свой дом? – спрашивает Мальсибер.
Они сидят на кухне и ужинают: собрание Ордена закончилось часа два назад, но сразу, как и обычно, никто не ушёл, и дом опустел только к полуночи. Ойген, как и обычно, отсиживался всё это время у себя, и спустился только после того, как Сириус, не утруждая себя разговором, просто постучал в его дверь. Сам Блэк не голоден – он, скорее, просто составляет компанию, не желая оставаться один и сам для себя аргументируя это обычной вежливостью. Когда он разливает чай, Ойген спрашивает:
- Хочешь пирожных?
- Хочу, - усмехается тот. – А нету.
- Есть, - он с улыбкой встаёт и уходит – и возвращается через минуту с коробкой. Ставит её на стол, открывает – в ней и вправду пирожные, и пары уже не хватает.
- Откуда? – изумляется Блэк.
- Понятия не имею, - улыбается Ойген, задумчиво водя над коробкой пальцами, кажется, никак не в силах решить, что же выбрать: все пирожные разные.
- В смысле? Ты где их взял?
- А… Северус принёс.
- Снейп? – Блэк совершенно обалдевает.
- Я его попросил, - смеётся Мальсибер, выбирая, наконец, одну из корзиночек. – Я люблю сладкое и скучаю по нему – он порой приносит мне что-нибудь.
- Снейп носит тебе пирожные? – изумлённо говорит Сириус.
- Ну что ты так удивляешься? – улыбается тот, откусывая кусок и пачкая кончик носа кремом – он этого не замечает, а Блэк не говорит, только смотрит на него смеющимися глазами.
- В моей картине мира они сочетаются плохо – Снейп и пирожные, - говорит Блэк и берёт пропитанный кофейным ликером бисквит.
- Я очень его просил, если тебе так будет легче представить, - подумав, говорит Ойген. – Не думаю, что это так сложно: зайти в кондитерскую и купить сладости.
- Наверное, - Сириус вдруг о чём-то задумывается, глядя на коробку – кажется, будто он пристально её разглядывает, но на самом деле даже не видит её, будто бы коробки в принципе не существует, он глубоко погружен в себя и напряжённо о чём-то думает. Из этих раздумий его выводит голос Мальсибера:
- Ты не ответил, почему так ненавидишь свой дом?
- Здесь мерзко, - помолчав, отвечает Блэк. – Я ненавижу всю эту тёмную извращенную магию, а он – просто её сосредоточение. Ноги бы моей здесь не было – но это самое защищённое место во всей Британии, я полагаю, так что…
Ойген открывает было рот, чтобы что-то сказать, когда Сириус яростно добавляет:
- И я не боюсь и не прячусь. Я не поэтому здесь, Мальсибер.
- Если тебя и можно в чём-нибудь заподозрить, - мягко улыбается тот, - то уж точно не в трусости, - он доедает пирожное, отпивает чай и опять заносит руку над коробкой. – Говоря откровенно, ты один из самых храбрых людей, что я видел, - он берёт большой шоколадный шар и, прежде чем откусить, слизывает с него посыпку.
- А вот дружок твой так не считает, - хмыкает Блэк. – У тебя нос в креме.
- Он пристрастен, - улыбается Ойген, вытирая костяшкой указательного пальца кончик носа. – Вы оба друг друга до того ненавидите, что не в состоянии ничего увидеть, кроме того, что придумали. Но мне не хочется с тобою ругаться, поэтому давай лучше поговорим про твой дом или тёмную магию, – предлагает он.
- Не возражаю, - соглашается Сириус. Ссориться ему тоже не хочется: с Ойгеном это неинтересно, тот или меняет тему разговора, или просто уходит к себе – и всё.
- Ты знаешь, - говорит Мальсибер, задумчиво откусывая маленькие кусочки от шоколадного шара – тот немного подтаивает в руках и пачкает его пальцы, - я на днях беседовал с твоей матерью…
- И как? – насмешливо интересуется Блэк. – Насладился беседой?
- Ну… я могу пошутить – а могу рассказать. Как ты хочешь?
Он задумчив и почти что серьёзен, хоть и улыбается, как обычно, и Сириус, подумав, говорит вдруг серьёзно:
- Расскажи.
- Мне кажется, ей было очень страшно жить здесь последние годы, - он откладывает оставшуюся часть пирожного и вытирает руки салфеткой. Пьёт чай, ставит локти на стол, сплетает пальцы и опускает на них подбородок. – Она… мы полночи проговорили. Она удивилась, увидев меня здесь…
- Ну конечно, - не удерживается от желчной реплики Сириус, - наконец приличный человек в доме, впервые за столько лет.
- Да, - он слегка улыбается. – Знаешь, я когда разговаривал с ней – всё думал о своих родителях… как они умирали, пока я сидел. Я боюсь, с ней было что-то похожее… представь: она последовательно потеряла всех: сперва младшего сына, после – тебя, а потом и мужа, - он неслышно вздыхает. Блэк молчит, не сводя с него тяжёлого взгляда, и Ойген продолжает негромко: - Она ведь не поверила в то, в чём тебя обвиняли…
- Нет? – переспрашивает Сириус с какой-то болезненной жадностью.
- Нет, - качает он головой. – Она хорошо знала тебя… она не верила, что ты мог бы предать.
- Забавно, - с горьким смешком говорит Сириус. – Только она, кажется, и не поверила.
- Мы тоже не верили, - негромко напоминает Мальсибер.
- Вы точно знали, что я не из вашей компании, а кто-то даже про подвиги Питера знал, - возражает он. – А она просто… не поверила. А может быть просто не считала способным…
- Она любила тебя, - совсем тихо говорит Ойген.
- Она никого не любила, - отрезает Блэк. – Ей было нечем. У старухи не было сердца.
- Сердце у всех есть, - помолчав, возражает Ойген.
- Она тебе понравилась, что ли? – удивляется Сириус.
- Нет, - честно отвечает Ойген. – Но она… я просто представил, как она ходила одна в этих пустых комнатах, только она - и эльф этот… Это же страшно – пережить своих сыновей… наверное…
Он умолкает и проводит несколько раз кончиком указательного пальца по ободку чашки.
- Я думал уничтожить её портрет, - после долгой паузы говорит Сириус. – Или выбросить. Видеть ее такой…
Мальсибер кивает. Берёт чашку, делает несколько глотков, ставит обратно – и вновь начинает водить пальцем по её краю. Потом говорит вдруг очень серьёзно:
- Тебе обязательно надо выжить, - он слегка улыбается, но улыбка трогает только губы, никак не отражаясь в чёрных его глазах.
- Почему?
- Ну… кто-то же должен, - легко говорит Ойген. – Вот и крестник у тебя есть… должен же этот дом ожить. Ну и Поттер был бы рад, если бы у его сына был ты, - он опять улыбается, на сей раз по-настоящему. – В этой войне уже столько семей погибло…
- Тогда ты тоже должен, - усмехается Блэк.
- А у меня, увы, нет шансов, - он смеётся и хлопает себя по левому предплечью. – Мы с тобой это уже обсуждали: мне теперь всюду смерть. Как и всем нам. Но мне приятно было бы думать, что кто-то остался.
- Неужто твой приятель тебя не вытащит? – напряжённо спрашивает его Сириус.
- Северус? – слегка удивляется Ойген. – Я не знаю… никогда не думал об этом. Ему бы самому дожить, для начала, - пытается он отшутиться, но Блэк вовсе не склонен сейчас шутить:
- Вы не обсуждали с ним это?
- Что? Что будет, если мистера Риддла всё-таки удастся отправить туда, откуда он так некстати вернулся? Представь, нет, - он упрямо сводит всё к шутке, но мальсиберовскому упрямству устоять перед блэковским нет ни единого шанса:
- Почему?
- Ну нельзя же быть настолько занудным! – смеётся Ойген. – Мне представляется, что ему есть, чем заняться помимо того, чтобы ещё и за меня брать на себя ответственность. И я не желаю её на него вешать – полагаю, ему вполне хватает всего остального. Ты понимаешь, что если я с ним об этом заговорю – он сочтёт себя обязанным позаботиться ещё и об этом?
- Боишься услышать ответ?
- Сириус, - мягко говорит Ойген, кажется, впервые называя его по имени. – Я ни разу ничем не оскорбил в разговоре никого из близких тебе людей. Я готов терпеть подобное от тебя, но не мог бы ты на сегодня притормозить? Пожалуйста. Понимаешь, - продолжает он, - у меня почти не осталось близких. В общем-то, у меня есть только два друга, и оба сейчас в огромной опасности: это Маркус и Северус. И мне больно, когда ты пинаешь одного из них. Хотя я тебя понимаю и признаю за тобой это право. Просто я сегодня устал. Давай объявим перемирие? Временно?
Тот молчит. Манера Ойгена говорить в лицо подобные вещи выбивает его из колеи, и сколько бы раз тот так ни делал, адаптироваться у Сириуса не получается.
- Давай я лучше расскажу тебе что-нибудь? – предлагает Мальсибер. – Что угодно.
- Пожалуй, и у меня найдется вопрос, - медленно говорит Блэк. – Он давно меня занимает…
- Я отвечу, - кивает Ойген. – Если сумею, конечно.
- Помнишь, в Азкабане у тебя в камере всё время толкись дементоры?
- Ещё бы, - смеётся тот. – Умирать буду – не забуду.
- Что они там делали?
- В смысле? – очень удивляется Мальсибер. – К тебе они разве не заходили?
- Первый год – да… но у тебя они торчали всё время. Не может же быть у тебя столько хороших воспоминаний.
- А, в этом смысле… ну, - он снова смеётся, немного смущённо. – Это прозвучит странно, наверное… но… мы с ними общались. Ну понимаешь, - начинает он объяснять в ответ на брошенный на него Блэком взгляд, - я правда очень не люблю одиночество. А тут всё же… компания. И они вполне умеют общаться, правда, не так, как люди. Я первые дни как вышел – вспоминал, как это, говорить словами. Ты знаешь, это было забавно, - он улыбается, - я как сейчас помню: эльф меня спрашивает, что я хочу на завтрак, а я представлять – представляю, а сказать не могу… машу-машу руками – а толку чуть. Он, бедный, перепугался… а вообще мне было их жалко.
- Кого жалко? – хмурится Сириус. Ему совсем не смешно…
- Дементоров же. Они такие… замёрзшие, - говорит он задумчиво. – Мне кажется, они просто пытаются отогреться… но по какой-то причине не могут. При этом они вполне разумны… но как последние алкоголики: едва чуют тепло – перестают что-то соображать. И ты знаешь – это ещё одна причина, по которой я тебе благодарен за кров.
- Ты так говоришь, будто бы ты тут от своего господина скрываешься, а не в плену сидишь, - фыркает Блэк.
- А я совмещаю, - легко говорит Ойген. – Два в одном – очень удобно. Такая многозадачность. И я тебе очень за это признателен и благодарен.
Он встаёт и потягивается.
- Я ужасно хочу спать, - говорит он виновато и снова садится. – И буду проситься снова к тебе – потому что я уже три ночи почти что не сплю, и четвёртая будет явно излишней. Пожалуйста?
- Ну идём, - неожиданно легко соглашается Сириус. – Я сам устал, - признаётся он.
И хотя не говорит ничего больше, на самом деле он рад компании.
