Глава 13 «Воспоминания»-Наверное, пора навестить своего белобрысого родственника. Но сначала…..
***
«Причинять людям зло
большей частью не так опасно,
как делать им слишком много добра»
Франсуа де Ларошфуко
Прекрасен Хогвартс в лучах восходящего солнца. Он возвышается над долиной, покрытой тонким покрывалом первого снега, и заставляет болеть душу, тревожит в ней запретные воспоминания, те, что ты так старался предать забвению, на которые вешал столько замков, но которые вновь заняли передовые позиции твоего сознания, стоило только увидеть серую громаду…
Северус отдал этому замку больше, чем просто Жизнь….
Замок, в котором прошло его детство, юность, молодость, и могла бы пройти старость.
Замок, который принёс ему столько страдания, несчастья и боли.
Замок, который он ненавидел, и Замок, который он любил.
Северус смотрел на Хогвартс и пытался понять самого себя.
За что можно любить место, где ты не был счастлив, и был одинок? Он задавал себе этот вопрос снова и снова, но не находил ответа.
Он вспомнил, как впервые увидел замок.
Сколько всего ожиданий и несбывшихся надежд….
Именно Хогвартс сделал его таким, какой он есть сейчас.
Может быть, это глупо, но ничего уже нельзя изменить. Время упущено, ТА жизнь прожита. Жизнь, в которой он был одинок.
Впрочем, одиночество осталось и в этой жизни…
Снег слепил глаза, холодный ветер заставлял плотнее кутаться в пальто.
Мужчина поднялся с поваленного дерева и направился в сторону замка.
Главное, остаться незамеченным. Северус достал палочку: мантией–невидимкой он, к сожалению, до сих пор не обзавёлся, а вот заклинание невидимости – штука очень полезная. От животных скрыться не поможет, но против человеческих глаз вполне сгодиться.
Он не был здесь восемь лет…так долго…
Белая гробница на другой стороне озера.
Северус улыбнулся. Снова.
-Тебе бы это понравилось, Альбус.
Альбус.
Давно он не произносил это имя. Всегда считал его каким-то странным, несуразным… Идиотским. Впрочем, как и имя «Северус»…
- Мой мальчик, над многим в этой жизни мы не властны. Мы должны это принять, - говорил старый волшебник, пытаясь напоить упрямого зельевара чаем с какими-то сладостями.
Северус обычно морщился, делал страшную гримасу и снимал блок со своих мыслей, давая старику узнать всё, что он думает по поводу отвратительных лимонных долек…
Всё-таки это были хорошие воспоминания…
С Альбусом он чувствовал себя… живым? Да, он жил!
Вечера за чашечкой чая с этим стариком успокаивали, давали надежду на светлое будущее. И Северус верил, что всё можно начать с чистого листа.
… Но так было раньше…
А сейчас,… сейчас всё по-другому.
«Чистый лист» оказался не таким уж и чистым, память всё ещё хранит горькое прошлое, а настоящее совсем не обещает быть счастливым…
Старый чудаковатый волшебник, где он сейчас? Что стало с его сущностью, когда она потеряла оболочку?
Может быть, переродилась в каком-нибудь младенце, которому суждено стать Великим, или растворилась, отдавая частички себя всему живому.
«Великодушный, милосердный Альбус! А может быть, ты просто ушел за Грань, о которой упоминается во всех древних писаниях о загробной жизни и истоках мироздания…»
Это озеро никогда не замерзало.
Северус стоял у самой кромки воды, не обращая внимания на мокрые ботинки.
Он не шевелился, его взгляд был устремлён туда, где сверкало белое золото гробницы.
Мысли неспешно текли в голове у бывшего пожирателя.
Волшебники живут долго, Альбус, а сколько лет было тебе? Двести, триста, … а может, не одна тысяча… Ты не особо распространялся относительно своего возраста, предпочитая отделываться туманными фразами типа:
«Достаточно много, мальчик мой, для того чтобы научиться видеть в людях свет»
«В Тёмном лорде ты тоже видишь свет?» - спрашивал обычно Северус.
«Да»- говорил Альбус, внимательно глядя на него поверх своих очков-половинок.
И зельевар надолго замолкал, не зная, что ответить этому странному человеку.
Северус еще недолго стоял так, ни о чем больше не думая, подставляя лицо мокрым снежинкам. Затем развернулся и, не оглядываясь, пошел прочь за территорию замка, чтобы аппарировать…
***
«Всякий раз мы смотрим на вещи
Не только с другой стороны,
но и другими глазами –
поэтому и считаем,
что они переменились»
Блез Паскаль
Рассвет окрасил небо на горизонте в теплые цвета. Ночная буря прекратилась, и теперь я любовалась на леса и поля, покрытые белоснежным покрывалом.
Я опять сидела на крыше особняка, как когда-то поджидала здесь Малфоя.
До чего же сильно хочется ощутить на своем лице дуновение ветерка… Помню, еще в Хогвартсе, я любила подниматься на одну из башен замка и, раскинув руки, поднять лицо к небу и ловить потоки ветра. В те чудные мгновенья я чувствовала себя птицей.
Жаль, я до сих пор не научилась летать на метле… Гарри не раз рассказывал, как это захватывающе – лететь наперегонки с ветром!...
Гарри… Милые Гарри и Рон. Как же я соскучилась по своим дорогим друзьям. По глупым шуткам Рона и по грустной улыбке Гарри.
Я закрыла глаза. Моя вера в светлое будущее все еще со мной, во что бы то ни стало! Не смотря ни на какие препятствия, которые в избытке подарила мне судьба.
Я прошла войну. Я участвовала в ней. И неужели я сдамся после всего того, что пережила?
Тогда мне помогали Гарри и Рон, а сейчас… Я улыбнулась. А сейчас мне пытается помочь один белобрысый колдун, который сам нуждается в помощи. Это значит, что я не одна. Я никогда не была одна.
Человек по своему определению не может быть одинок.
Но тогда почему же, глядя на Драко, это определение уже не кажется правильным и логичным?
Вот так и ломаются с детства сложившиеся стереотипы. Стоило только появиться Драко Малфою.
Лет восемь назад, Малфой вызывал у меня, если не отвращение, то что-то очень к нему близкое. Все мы тогда были глупыми маленькими обидчивыми детьми.
Потом, с течением времени, он перестал вызывать у меня какие-либо эмоции вообще. А вспоминала я об этом человеке только тогда, когда видела его бледную, словно застывшую физиономию на редких общих собраниях Ордена Феникса.
Мы с ним даже не здоровались, обходясь лишь взаимными кивками.
Холодное безразличие. Стена равнодушия.
Во время его шпионской деятельности у меня сложился образ Малфоя, как некого железного, непробиваемого человека, лишенного каких-либо эмоций, кроме презрения.
Я ему не доверяла.
Впрочем тогда, после трагедии с Дамблдором, я вообще перестала доверять.
А сейчас, после почти пяти месяцев совместного проживания с Малфоем, я поняла: моё представление об этом человеке было ошибочным.
Он такой же, как и Гарри или Рон. Такой же… живой.
И возможно, мы могли бы стать с ним такими же хорошими друзьями…
Я заметила, как одинокая фигура в черном плаще вышла на один из балконов на противоположной стене особняка и спрыгнула вниз… А затем, не долетев до земли, взмыла в воздух. На огромной скорости облетела всё поместье и устремилась в чёрт знает каком направлении.
Всё произошло настолько стремительно, я даже не сразу сообразила, что это был Малфой, умчавшийся куда-то на метле…
Вот дурак! А если бы он не успел вскочить на свою метёлку, если бы разбился о вымощенную камнем дорогу собственного поместья…
Это было бы так похоже на самоубийство…
Кто бы тогда отскребал его оттуда?!!
Ничего не соображающая от горя Пенси, которая заперлась в комнате с роялем? Нет. Скорей всего это были бы домовые эльфы…
Я представила Хору с совочком в руках, которая, утирая слёзы и сморкаясь в свою наволочку, отдирает от камней Драко, почему-то ставшего в моём воображении белой лепешкой, и расхохоталась…
Определённо – это нервное.
***
Пэнси играла.
Перебирала пальцами чёрно-белые клавиши рояля.
Музыка успокаивала, помогала сохранить рассудок и притупить боль. Только поэтому она не сошла с ума за последние два месяца.
Она старалась отдаться музыке целиком, и не думать, … не думать ни о чём.
Не отрываться от этих клавиш ни на минуту, сбив пальцы в кровь.
Пенси чувствовала: если она остановится, тяжелые мысли вернуться, и больше не уйдут…
Перед глазами застыл образ дочери. Её маленькое солнышко, которое не давало утонуть в окружающей тьме, не давало предаться отчаянию и стало смыслом её никчемной жизни. Она всем сердцем любила это маленькое существо, которое почти девять месяцев было с ней единым целым.
Курносый носик, хитрые карие глазки и маленькие светлые кудряшки, какие были когда-то у самой Пэнси, нежный тоненький голосок, который произносит первое слово: «Ма-ма».
Что-то течет по щеке и капает на окровавленные пальцы, перебирающие клавиши.
Пенси останавливается. В тишине подносит руку к щеке и с удивлением понимает – это её слёзы.
Так странно – она думала, что слёзы в ней уже кончились…
«Как они могли,» - шепчут бледные сухие губы, - «Ей было всего четыре года. ЧЕТЫРЕ!»
Шепот срывается на крик, и эхо повторяет её слова.
Женщина ударяет по клавишам и наваливается на них, пряча лицо по которому текут слезы.
Протяжный звук от удара смолкает и снова тишина.
Лишь плечи женщины вздрагивают.
Она уже ни на что не надеялась.
